Волчьи тропы бесплатное чтение

Вступление

Среди деревьев заповедных В низине, у реки шальной Живет девица с вихрем медных Волос и глаз волны морской. Тоска в душе, смятенье в мыслях: “Хочу, хочу я волком стать. Зауважают и полюбят”, – Девица повторит опять. Там мертвых тварей полны рощи, Смерть принесут средь темной ночи, Бредущим в ночи лун открытых, Тела, чьи шерстью не покрыты.

Пролог

Я посмотрела на его настороженное, но полное неведения лицо. Он не представлял, с чем мы столкнулись, не знал всего масштаба опасности, поэтому был по своему беззаботен и невинен. Слева к нам мчались немертвые, справа – приближались волки. Передо мной стоял Даниил – почти незнакомец, посторонний человек, к тому же не лучший их представитель. Я напомнила себе, как он высокомерно и заносчиво со мной говорил в поместье и заставила себя сделать шаг назад; напомнила, как ещё недавно он заявил, что привёз к нам охотников и хочет перестрелять всех волков в округе – сделала ещё шаг назад.

Даниил оглядывался по сторонам, словно ощущая – опасность приближалась, но не понимал, почему мы медлим. Я обреченно посмотрела на него, освещенного лишь тонкими полосами скудного лунного света, и встретила его удивленный взгляд. У меня нет выбора… Ты – всего лишь человек, мясо… которое задержит их, пока я буду спасать свою шкуру. Он нахмурился, словно догадывался, что я собиралась сделать…

Глава 1. Эрика.

В тот день, несмотря на желание поспать подольше, я вышла из дома ещё до рассвета. Я хотела добраться до дуба, сотню лет возвышающегося над нашим лесом; забраться на ветку, что отец грозит отпилить ни один год; и увидеть самый потрясающий рассвет на земле.

Бродить во мраке еще не наступившего утра казалось мне чем-то фантастическим. Страха не было. Я знала этот лес с детства и могла дойти до своего дуба с закрытыми глазами. Но меня будоражили те, кто жил во мраке едва зародившегося утра. Удивительно, но вопреки укоренившемуся мнению, что нет времени, когда спят абсолютно все, мною было замечено, что именно часы перед рассветом – самые тихие. Человеческий гомон стихает к двум часам ночи, чуть позже прекращается стрекот сверчков, но волки и совы бродят всю ночь, как и торопливые ежи, и суетливые мыши. Но примерно на час перед рассветом все стихают, словно мир замирает в ожидании нового дня. Это время принадлежало кому-то более сильному и могущественному, нежели дикие звери или крикливые птицы.

Многорукие чудища на толстых ногах, покрытых чешуей, кричали своими острозубыми безмолвными ртами, осматривались вокруг пустыми глазницами и брели за мной во мраке ночи, пытаясь схватить цепкими лапами и уволочь в непроходимый восточный лес. Шелест травы навевал сонные настроения, зазывал прилечь на ее мягкие зеленые подушки, заснуть крепким сном, чтобы затем укрыть меня плотным земляным ковром, хороня мое еще живое тело под высокой травой и пышными лесными цветами. Я выросла на сказках и легендах, что неней рассказывала нам с наступлением сумерек, освещенная тусклым светом растопленной печи. Они познакомили меня с тем миром, что сокрыт от обычного глаза, но открывается, если дать волю фантазии. Это был потрясающий мир и ужасающий одновременно.

У нее было много жутких сказок в запасе, некоторые – посвящены животным и птицам, многоголовым, несуразным, извергающим разные жидкости и газы, некоторые – рассказывали про погодные аномалии и затопления, но самой жуткой, которая и мои жилы заставляла стыть – это сказка о кровососущих мертвецах, что бродят только по ночам и ловят юных дев, желая выпить их сладкую кровь до дна. Я хотела слушать ее чаще остальных, снова и снова погружаясь в ужасающие картины, что рисовало мое детское воображение, вторя словам старой неней. Но отчего-то она рассказывала ее нехотя и крайне редко, словно боялась своими словами призвать эти жуткие кошмары к жизни. И каждый свой рассказ она заканчивала словами: “Но вам бояться нечего, мои хорошие, они любят только маленьких непослушных девочек, как Эрика. Ух, Урыс! Утащит тебя какой-нибудь леший и забудут все, как звать тебя было!” Словно каждая ее сказка была направлена на то, чтобы испугать именно меня. Но я ими жила! После сказок, мы с братьями и сестрой возвращались домой диким восточным лесом под покровом ночи. Ох, как меня завораживал этот страх, пробужденный зловещими сказками неней, как будоражил он мою детскую кровь! Сестра шла вперед, стиснув зубы, младший брат всегда брал меня за руку, чтобы не отставать, старший – шел впереди всех, расчищая нам путь и по его движениям не было понятно, напугал ли его рассказ.

Было ещё темно, когда я добралась до дуба и посмотрела вверх. Прохладный осенний ветер всполошил мои огненно-рыжие волосы, собранные в высокий хвост, и я плотнее закуталась в плащ, цвета зеленого мха. Положив руки на дерево, я на минуту прикрыла глаза, пытаясь успокоиться. Ребята из стаи опасаются высоты и не суются сюда, поэтому это дерево стало для меня тайным убежищем. С тех пор, как я научилась лазать, меня сложно удержать вдали от высоких деревьев. Каждый вечер, перепрыгивая поваленные деревья, наземные корни лип, дубов, продираясь сквозь кустарники дикой малины, что пытаются поцарапать мои ноги, я бегу сюда, к своему любимому месту в лесу, к дубу, что сейчас покоился под моими ладонями.

Его серовато-коричневая кора шершавая и толстая, но я вновь провожу пальцами по гладкому оголенному стволу – выбоине, что оставила моя сестра и меня вновь окутывает злость и отчаяние. Она не должна была этого делать – содрать его кожу, как она делала не единожды с мёртвыми животными. Но он был ещё жив! В тот день, мне показалось, я услышала его визг и прибежала к нему, когда было уже поздно. Марина соскоблила огромный кусок коры дуба для работы в кожевне и принялась за следующий, когда я с разбегу налетела на неё и сбила с ног. Я смутно помню, как била её руками и ногами, несмотря на то, что она была крупнее и старше меня на шесть лет.

В тот день мне сильно досталось. Сначала от сестры, которая слишком быстро пришла в себя от моих ударов и дала сдачи. Схватив меня за тугую косу огненно-рыжих волос, она принялась скоблить моим лицом шершавую кору дуба и кричать, что оно покалечит меня, либо так, либо когда я упаду с него и сверну шею. А вечером мне досталось и от отца. Он выпорол меня и запер на месяц в доме. Каждое утро, все тридцать дней, я провожала взглядом лесорубов, считая, что сегодня они срубят мое дерево под корень и мое сердце разрывалось от боли. Но мои мысли и были мне наказанием. Спустя месяц, освободившись от запрета отца, я добежала до места, где он рос и прижалась горячим лбом к его шершавой покалеченной коже. Он был на месте, столь же высок, величественен и также приятно пах влажным мхом и древесиной. Марина не взяла больше того куска, что успела содрать и я уткнулась распухшим от слез носом в его покалеченный ствол. Прости меня… Я должна была остановить её раньше…

Сегодня я вновь прижала к нему руки и без усилий забралась на самый верх. Корявые старые ветви топорщились в разные стороны, некоторые были слишком тонки, чтобы удержать меня, некоторых было достаточно, чтобы опереться на секунду и продолжить взбираться, но также тут была ветка, довольно-таки прочная, чтобы выдержать мой вес. С неё хорошо видно нашу реку, бегущую вдоль леса, поляну за рекой, кошачий лес, встающий за ней стеной и во время заката словно вбирающий в себя теплое солнце, погружая его во мрак своих непроходимых дебрей. Самый невероятный закат на земле. Вчерашним вечером он переливался оранжевыми и желтыми сияниями, подобно переливам моего настроения, когда я в хорошем расположении духа. Вытянувшись во весь рост, я окинула тоскливым взглядом чуть светлеющее небо, а затем ощутила небывалое воодушевление. Как и каждый раз стоя здесь, над лесом и рекой, словно над всем миром, что был маленьким и столь далеким от меня, его тревоги и суета столь незначительными, я ощущала, что их тяжесть более не давила на мои узкие, но сильные плечи. Я не похожа ни на волков с их стремлением быть всегда подле друг друга, действовать вместе и слаженно, ни на людей, жаждущих запереться в своих домах подальше от чужих глаз. Я равно хорошо себя ощущала и в одиночестве на вершине дуба, и посреди галдящей стаи.

Где-то внизу, бурля и перекатываясь, стремительно мчалась темно-серая в проблесках утреннего солнца безумная Пенелопа. Её не переплыть, не перейти, она мчится вниз по течению, как сумасшедшая. Не знаю, откуда она начинает свой путь и куда впадает, но порой, кажется, будто что-то неудержимо влечет ее, но она никак не может этого достигнуть. Нервничает, порой психует, злится, кричит в ярости, но никогда не отступает. Есть лишь один известный мне способ перебраться на ту сторону – автомобильный мост вниз по течению, что втыкается уже истончившимися от времени и воды четырьмя лапами в ее бурные воды, словно боясь, что из воды вот-вот выскочит мерзкое чудище и уволочет его в ее безумную гонку. Берег с той стороны впучивался зелёным пологим холмом, летом пестрившим цветастым полотном цветов и ягод, а  зимой – девственно белым снегом. Справа оставался ветхий каменный дом, чья крыша давненько накренилась в сторону реки. Никто не знал, кому он принадлежал и в каком веке построен. За лугом, в низине простирался бескрайний дремучий лес, упирающийся в горизонт. Его называли кошачьим. Отец объяснил, что люди из мегаполиса приезжали в него хоронить своих домашних питомцев. Видимо среди них кошек было больше.

Усаживаясь на ветке и по привычке подгибая ногу под себя, я размышляла о том, как люблю сидеть тут вечерами, читать книгу в последних лучах уходящего солнца и размышлять о чем-нибудь. Но боюсь, папа скоро выполнит свою угрозу и спилит мою ветку или вообще все дерево, чтобы не было соблазнов оседлать очередной выступ. Я не знаю, чего он боится? Что я свалюсь с дерева? С пятидесяти-то метров головой вниз? Он прекрасно знает, что я все равно приземлюсь на лапы и не пострадаю. Или может его волнует, что я сижу здесь вместо того, чтобы помочь матери с ужином? Она ненавидит, когда я кручусь возле неё, особенно на кухне. А может он считает, что книжками я забиваю себе голову глупыми мыслями? Но чем больше книг я читаю, тем чаще наталкиваюсь на такие размышления, какие не читающему человеку даже не придут в голову.

Окинув грустным взглядом шумную Пенелопу, звуки которой доносил до меня западный ветер, я поджала губы. Закат уходит в кошачий лес, значит рассвет стоит ждать с противоположной стороны. Повинуясь своим размышлениям, я обернулась назад. За мной в глубине густых деревьев высился храм нашей стаи, чья выступающая полуразрушенная башня закрывала мне весь обзор. Мне доставались лишь скупые сине-желтые просветы на иссиня-черном небе, но основное действо было сокрыто. Отсюда я увижу солнце только через несколько часов. Я поднялась на цыпочки, пытаясь найти лучший обзор, но вдруг цепкая ветка ухватила мою заколку и бросила наземь. Волосы рассыпались оранжевым веером по ближайшим ветвям, но времени выпутываться не было. Стянув непослушные волосы узлом, я воткнула ту самую ветку в них и помчалась вкруг храма. Темно-синее небо просветлело, пока я, перепрыгивая с ветки на ветку, на другие деревья, пыталась обогнуть храм и найти лучший обзор. Я спрыгнула на землю и слегка отряхнулась. Меня окутал мрак спящего леса, ещё не потревоженного назойливыми лучами осеннего солнца. Я побежала навстречу светлеющему небу, считая, что по земле смогу быстрее обогнуть препятствие. Подняв глаза вверх, я замерла от неожиданно нахлынувшего на меня восхищения. Наш храм стоял словно объятый огнем, желто-оранжевые язычки которого жгли небесно-голубое полотно – рассвет занимался. Самое интересное по прежнему оставалось для меня сокрытым.

Откуда-то издалека до меня донесся едва уловимый шелест листьев и нарастающий хруст веток. Я резко обернулась. Настороженно оглядевшись, я пыталась определить источник шума, но лес все еще спал и, кажется, неизвестный посетитель его не разбудил. Тогда как меня беспокоило его приближение. Я судорожно пыталась определить размеры зверя. Кто это: олень, кабан, волк или лисица? Явно, не копытное – не было характерного топота, лишь шелест. Смогу ли я одолеть его в случае столкновения? Я ещё слишком молода, чтобы не страшиться животных крупнее меня. Даже волка средних размеров мне вряд ли удастся одолеть без оружия и тьма, до сих пор кутавшая окружающие меня кусты и деревья, могла обернуться против меня. Животное стремительно приближалось. Я слышала, как оно набирает скорость. Куда оно бежит? Охотиться, преследует? Но я не слышу шагов его жертвы. Или жертва тут я? Нельзя паниковать, нужно быть максимально собранной и готовой к бою. Мы уже сталкивались с волками. Они меня недолюбливали, а моих братьев – старались обходить стороной.

Ещё мгновенье и зверь буквально пролетел в нескольких метрах от меня, лишь ворохом взвившихся в воздух листьев дав мне понять, что он бежал по земле. Мой охотничий инстинкт приказал мне преследовать его, не упускать и я тут же направилась за ним. Он бегал так же быстро, как и я, поэтому овладев той же скоростью, я пыталась разглядеть его очертания. Зверь был очень крупным, высоким и в какой-то момент мне показалось, что он бежал на двух ногах. Судорожно перебирая в голове возможные варианты, наиболее подходящим мне показался человек. Но разве люди могут бегать также быстро, как я? Есть, конечно, Усэйн Болт, но я не думаю, что он стал бы бегать по нашим практически непроходимым лесам, в глуши чужой для него страны. Что он тут забыл? Или следующая олимпиада будет включать бег по пересеченной местности? Нет, это точно не человек. Скорее всего какой-то крупный зверь, просто гигантский. Внезапно его резкий запах ударил мне в нос, когда я приблизилась к нему достаточно близко и это почти остановило меня. Пожухлая… гнилая трава и… корица… или какая-то выпечка… Я откашлялась и поняла, что уже отстала от него на несколько сотен метров, поэтому вновь побежала за ним.

Его светлый силуэт искрился серебристыми нитями и его словно окутывал лёгкий дымок. Мне вдруг подумалось, что это мог быть волк из легенды о Серых волках, но тогда это значит… К слову, они были первыми волками, от которых пошли такие, как мы. По легенде, они были гигантскими волками, кровожадными и жестокими. Но люди их давно уже истребили и лишь их дальние потомки сохранились в клане Серых. Сквозь густую крону деревьев я увидела, как солнце стремительно поднималось от горизонта, и вскоре мрак, творящийся вокруг меня, рассеется. Может быть тогда я смогу рассмотреть зверя? А что если это и правда дух Серого волка и может быть это знак, что я вскоре стану одной из них? Эта мысль окрылила меня и заставила бежать быстрее, словно, если я нагоню его сейчас, то обращусь в волка в ту же секунду. Деревья вдруг стремительно расступились и передо мной глухой стеной встали ворота поместья Вардов – непреклонные, неприступные, запретные для меня. Дух волка куда-то испарился: обогнул их справа, направляясь к горам, или слева, к обрыву, ведущему в бурную реку. Я решила посмотреть сквозь прутья, не туда ли убежал мой зверь. Приблизившись к забору, я краем уха заметила, что от металла доносится какое-то слабое монотонное жужжание и оно на секунду остановило меня от прикосновения. Этого хватило, чтобы одернуть руку от электрического забора поместья Вардов и не убиться. Не может быть! Забор под напряжением? Зачем? Столько лет он не включался, а тут… Если только… Поместье снова не обрело своих жильцов! Я попыталась аккуратно заглянуть внутрь, но густой виноградник почти ничего мне не дал увидеть. Я осмотрела окна и мне показалось, что в одном из них я видела силуэт. Это, конечно, могут быть лишь мои догадки, но, возможно, графы вернулись.

Зачем дух серого волка привел меня сюда? Что я должна узнать или о чем он пытается предупредить? По легендам серых, увидеть духа волка – к обращению, но я не из серых и вообще не должна была их видеть. Или должна? На секунду я замерла от пришедшей мне в голову мысли и, какой бы безумной она не была, я хотела верить, что это правда. Что если моя мать была серой волчицей? Отец не позволяет о ней говорить, но это может быть правдой! Тогда это объяснило бы видение серого волка… Я стану волком! Я стану серым волком!

Глава 2. Вожак

Вдалеке застучал дятел; в траве, почти у самых ног скользнула гадюка; еж зашуршал, ища яблоки, случайно упавшие на эту сторону забора из фруктового сада поместья. Все собирались завтракать и мне стоило поторопиться, иначе я могла пропустить свой. Поэтому я с досадой посмотрела сквозь железные прутья на серые очертания поместья, мелькавшие вдалеке, и уныло поплелась домой.

Значит, в поместье Вардов снова кто-то живет? Интересно, отец в курсе? Но можно ли говорить ему? Отец приказал не приближаться к поместью и никогда не сталкиваться с людьми, живущими там. Это запрет вожака и он нерушим для меня. Они нам – не друзья, так он сказал. Думаю, все дело в сословиях. Мы – простые люди. А те, кто живут в этом поместье, происходят от настоящих графов. Ненависть между этими сословиями выращивалась веками и не мне её осуждать или что-то менять.

Но больше, чем отцу, мне хотелось рассказать эту новость моей подруге Кате! Наша мечта – выйти замуж за принцев стала более осязаема, что вызвало у меня довольную ухмылку.

Дорога домой заняла у меня не так много времени и вскоре я ступила на расчищенную от густых деревьев поляну. Передо мной предстали уютные деревянные домики нашей стаи, двумя стройными рядами поднимающиеся на холм к храму. Дорога была утоптанной многочисленными ногами волков и хранителей, целыми днями снующих по своим делам. Даже трава уже не пробивалась сквозь плотную толщу земли, смешанной с глиной. В дождливые дни дорога становилась скользкой и неприятно чавкала под ногами. Мой дом был ближе всех к храму, но оставался на почтительном расстоянии слева. В середине тропы, преграждая мне путь, стоял колодец, снабжавший нас питьевой водой. Каменная кладка основания вырастала вверх деревянной треугольной крышей и маховиком, поднимающим ведро на толстой цепи. Около колодца всегда кто-нибудь был; может из-за прохлады, что веяла от него; может из-за вкусной ключевой воды, коей он был наполнен; может став негласным центром нашего лагеря, он привлекал всех к себе. Вот и сейчас, рядом с ним, сгорбившись, стоял массивный человек и что-то напряженно делал.

Сквозь промокшую бежевую ткань на его широкой мускулистой спине можно было различить напряжение каждой мышцы. Вскоре мужчина откинул назад копну светлых волос и я поняла, кто это был. Могла бы догадаться. Этого огромного детину тридцати лет зовут Леша и он – один из хранителей, закрепленных за моей семьей. Но мои частые столкновения с ним уже попахивают преследованием. Я почти прошла мимо него, когда до меня донесся громкий оклик:

– Привет, сестренка!

На мгновенье остановившись, но даже не подняв на него глаза, я двинулась дальше. Не собираюсь ему отвечать и пора рассказать об этом отцу. Он переходит все границы! Его накажут, но он должен знать, где его место. И он совершенно мне не брат, у него нет семьи. По крайней мере, с тех пор, как он стал хранителем.

– Где была? – в тишине, разрываемой лишь шорохом моих шагов, появился второй голос и я вздрогнула от неожиданности.

Я была так сосредоточена на Алексее, что не заметила присутствие другого хранителя. Мила. Назвать ее хранителем не поворачивается язык; и дело не только в ее огромном самомнении, но и в полном отсутствии гена волка в крови. И несмотря на свою человеческую природу и весьма щуплое строение, она не выказывала и тени страха или покорности. Уперев руки в костлявые бока, она вытянула вперед узкое, некрасивое лицо с неестественно большим носом и жидкими светлыми волосами и продолжила извергать ядовитые колкости.

– Тебя искал отец! Напросишься со своими прогулками! Всыплет тебе как следует, будешь знать, как шататься по ночам!

– Тебе-то какое дело, Мил? – спокойно проговорила я, порядком устав от её бесконечных приставаний.

Я не позволяла ей обращаться ко мне грубо. Я ещё не волк, но скоро им стану. У неё нет права оскорблять меня. Но она не отступала и язвила мне на каждом углу. Мне пришлось остановиться, чтобы продолжить с ней разговор, от оскорбления я уже никак не могла уйти.

– Принесешь в подоле, а мне потом нянчить твоего ублюдка! Вот какое!

– Мила, а ну прекрати! – вступился Алеша и уже не было смысла избегать его: Ты не должна так говорить с ней!

Алеша подошел к нам вплотную и закрыл меня своей широкой спиной. Несмотря на мой высокий рост, он был выше и шире меня в плечах. Алеша стал бы крутым волком, если бы человеческая натура не взяла в нем верх, запрещая обращаться. Я никогда не интересовалась, кем были его родители. Знаю, что он из стаи белых. И значит ростом он пошел в человека. Я съежилась за его спиной и обняла себя за плечи, словно и впрямь нуждалась в защите. В какой-то момент я ощутила будто он сильнее меня, но это было не так.

– А что мне за это будет? Да ничего! – Мила буквально плюнула эти слова в лицо Алеше, в ней не было и тени страха: Не мне, а вам, хранителям, за меня страдать!

Её слова задели меня за живое, но я промолчала. Негласное правило хранителей – вступаться за своих. Наказывают одного – терпят все, но я впервые сталкиваюсь с тем, кто пользуется этим правом во вред другим хранителям.

– Перестань! Просто уйди! – успокаивал ее Алеша, хотя я не считала, что меня надо защищать от кого-то, тем более от человека вроде Милы. Я вышла из укрытия его спины и хотела пройти дальше.

– Не тебе меня затыкать! Не имеешь права!

– Но я могу силой заткнуть твой поганый рот! Всем наплевать на тебя!

Я не верила, что Леша и правда может применить к кому-то силу. Но в данной ситуации я бы его поддержала, но сама не стала бы марать руки об этого недохранителя. Никто его не осудит: ни волки, ни хранители. Хранители могут драться хоть каждый день; никто не будет лезть в их разборки, главное, чтобы работа выполнялась.

– Попробуй и посмотришь, что с тобой сделают, – прошипела Мила и я остановилась, обернувшись на них. Она намекает на фаворитизм в стае? Чья она может быть подстилка?

Алексей стиснул зубы и поднял на меня сдержанный взгляд. Мила, самодовольно хмыкнув, ушла. А я пристально посмотрела на Алешу, встретив взгляд его потемневших глаз с синевой. Он подтвердил мои подозрения. Похоже, он знал больше меня. Стараясь убедить себя, что это не мое дело, я пошла к дому. Алеша догнал меня почти у порога и, взяв за локоть, развернул к себе лицом.

– Ты в порядке? Она не должна была так говорить с тобой!

– Как и ты! – с нажимом на каждое слово прошептала я, боясь, что отец нас услышит: Что ты себе позволяешь? Мне нужно поговорить об этом с отцом?

Он поджал губы и отпустил меня, отступив назад. Я мысленно корила себя из-за страха за его сохранность. Не я ли хотела сдать его отцу и прекратить эти преследования? Что за бессмысленная защита от несуществующих опасностей? Быстро откинув все мысли о нем, я уверенно вошла в дом.

– Дядя Макс сообщил о чистках в северных стаях… – услышала я обрывок разговора между отцом и старшим братом.

Окинув беглым взглядом обеденный стол, я с ужасом заметила, что вся семья уже в сборе. Значит, я опоздала. Оксана, стоявшая у плиты, приветливо кивнула мне и приготовилась подавать мой завтрак.