Репортер бесплатное чтение

Джеймс Хедли Чейз
Репортер Кэйд

Глава 1

1

Пока самолет огибал широкой дугой Истонвилл, Кэйд разглядел тучу дыма, в котором тонула северная часть города. Он и раньше предполагал, что дело дрянь, но не мог вообразить, до какой степени. Страх, который снедал его на протяжении всего трехчасового полета, усилился. Пальцы стали непослушными, сердце в груди стучало медленно и сильно. Ему страшно захотелось выпить еще одну рюмку.

Вспыхнуло световое табло, предлагая пристегнуть ремни и загасить сигареты.

Кроме него, в самолете было только два пассажира. Никто нынче не летал в Истонвилл из-за всех этих событий — разве что в силу крайней необходимости.

Человек двадцать пассажиров, что летели с Кэйдом из Нью-Йорка, покинули самолет в Атланте. А вот эти двое как раз там и влезли: здоровые бугаи, рожи красные, как кирпич, на головах — широкополые шляпы, костюмы мятые и запачканные пылью. Они сидели через два ряда от него.

Самолет шел на посадку, и один из них, глядя вниз, сказал:

— Ну и дымина, Джек, посмотри. Мы, кажется, успели вовремя, к самой забаве.

— Ублюдки черномазые, — отозвался другой. — Всех бы там их поджарить..

Кэйда передернуло. Он бросил украдкой взгляд на свою видавшую виды сумку с надписью "Пан-Америкэн". Она покоилась на соседнем кресле. В ней были камеры и все остальное оборудование. Было бы безумием явиться в такой взрывоопасный город, открыто демонстрируя свое желание фотографировать происходящее.

— А как думаешь, добровольная милиция прибыла? — спросил Джек.

Другой рассмеялся.

— Насколько я знаю Фреда, это исключено. Он не позволит этим школьникам испортить веселье. Только уж в самом крайнем случае.

— Может, какой-нибудь ниггер все-таки сумел дозвониться в другой город?

— Вряд ли. Фред держит под контролем все междугородные звонки. Короче, Брик, на этот раз мы проучим черномазых, и ни один сукин сын нас не остановит.

Кэйд достал платок и вытер лицо. Еще когда Мэтисон вызвал его, он понял, что будут неприятности. Инстинктивно он, еще только входя в его маленький неряшливый кабинет, ожидал "поцелуя смерти". Не то чтобы он осуждал его… Лучшего редактора отдела новостей, чем Генри Мэтисон, не было. И именно он три недели бился за Кэйда, отстаивал его, давал ему шанс исправиться. И Эд Бурдик тогда помог: головой ручался, что Кэйд все равно остается лучшим в мире фотографом, если дать ему шанс. Ему дали шанс…

Кэйда ударило в пот. Он полез трясущимися пальцами в сумку, пытаясь отогнать жгучее чувство стыда.

Что ж, пять месяцев он подтверждал правоту Бурдика. Мэтисон получал лучшее, что можно купить за деньги. Бывали моменты, когда Мэтисон — человек, которого трудно удивить, — смотрел сияющими от удовольствия глазами на снимки, которые Кэйд бросал перед ним на стол. Так продолжалось пять месяцев, а потом Кэйд снова стал прикладываться к бутылке. И ведь тому была причина. Очень даже веская, но не настолько, чтоб можно было рассказать о ней такому работоману, как Мэтисон. Никаких извинений он не принимал: дело есть дело, хоть ты тресни. Кэйд понимал, что говорить ему о Хуане он не мог: женщины для Мэтисона значили очень немного.

За три последние недели Кэйд сорвал четыре важных задания. Поэтому, когда Мэтисон послал за ним, он почувствовал, что дело пахнет увольнением. А что делать, если выгонят из газеты? Он был болен. Не мог спать без спиртного и непременно должен был выпивать не меньше полулитра виски в день.

— Садись, Вэл.

— Мэтисон слегка отодвинулся вместе с креслом. Он был тщедушным человеком лет на десять старше Кэйда, то есть лет сорока семи.

— Плохи твои дела, верно?

Кэйд ухватился дрожащими руками за спинку кресла.

— Не надо нотаций, — сказал он. — Все мне ясно. Скажу только, что рад был работать с вами, и я…

— Сядь и помолчи, — спокойно произнес Мэтисон. Он вытащил из ящика стола бутылку шотландского виски и два стакана. Налил в оба стакана и подвинул один Кэйду.

Кэйд посмотрел на выпивку. Мелькнула мысль: неплохо проявить силу воли, но в следующее мгновение он уже взял стакан и медленно выпил половину налитого. После этого сел в кресло, держа стакан в руке. Заколебался: вообще-то надо было допить. И он допил.

— Есть одно дело, и ты, Вэл, сможешь его вытянуть. — Мэтисон посмотрел на него, потом придвинул ему бутылку. — Можешь пить. Я вижу, тебе крепко приспичило. Валяй.

— А какое дело?

— Синдикат 'Туз" только что разнюхал горячую новость. Хотят, чтобы ты ее раскрутил. Это будет хорошо и для них, и для нас. И для тебя тоже.

Работа на синдикат обычно означала большие гонорары. Фотограф отправлялся за снимками, синдикат делал из них сенсацию, а прибыль делил пополам с автором.

— Что надо сделать? — спросил Кэйд.

— Сегодня вечером в Истонвилле начнется демонстрация за гражданские права. — Мэтисон смотрел в сторону. — Беспорядки ожидаются завтра к вечеру. Синдикат хочет, чтобы ты завтра вылетел туда в девять утра.

— А почему не сегодня же? — спросил он.

— Они не хотят, чтобы ты оказался там раньше времени. Понимаешь, это будет быстрое дело: прилетел, сделал — и тут же обратно.

— Если удастся выбраться оттуда, — заметил Кэйд.

Мэтисон сделал глоток из своего стакана. Помолчал.

После долгой паузы Кэйд сказал:

— Последний раз фоторепортеры из Нью-Йорка попытались влезть в подобную историю: трое угодили в больницу, пять камер было разбито — и ни одного снимка.

— Ну, вот потому "Туз" так и хочет раздобыть эти снимки.

— Ну, и вы, конечно, их хотите?

— Да. Я тоже хочу их получить. Из 'Туза" сообщили, что они могут заключить большую сделку с журналом "Лайф", если снимки будут хорошими.

Снова пауза, а потом Мэтисон продолжил уже другим тоном:

— Мне тут звонил агент "Дженерал моторс", спрашивал, будем ли мы погашать выплаты за твой автомобиль. Я вынужден был сказать, что оплата машины в нашем контракте не предусмотрена.

Снова молчание.

— В общем смотри сам, Вэл. Элис купит тебе билет. Сотня долларов на расходы. Если надо, будет и больше. Ну, так как?

— Тяжелая командировка, — ответил Кэйд. Сердце на мгновение сжалось от страха. — А еще кто поедет?

— Никто. И никто об этом не знает. Если ты это дело вытянешь, считай, что ты остаешься у нас в штате.

Кэйд потер ладонями лицо.

— А если не справлюсь, то?…

Мэтисон пристально посмотрел на него, потом взял синий карандаш и принялся что-то вычеркивать из лежавшей перед ним статьи. Это был хорошо знакомый сигнал: разговор окончен.

Кэйд сидел молча и думал. "Поцелуй смерти", — мысленно повторял он. И все же искра собственного достоинства еще тлела в нем. Виски слегка раздуло эту искру. Он медленно поднялся.

— Ладно. Покупайте билет, — сказал он. — Завтра готов вылететь.

2

Шагая по бетону летного поля к зданию истонвиллского аэропорта, Кэйд видел столб дыма на фоне безоблачного неба. Освещение было странным и зловещим, как при частичном затмении солнца.

Двое его попутчиков шли впереди. Шли в ногу, деловой походкой целеустремленных людей.

Кэйд не торопился. День выдался душный и жаркий. Ремень сумки тяжело давил на плечо. А ему инстинктивно не хотелось покидать аэропорт. Предстояло лезть в самое пекло, вот и срабатывал инстинкт самосохранения — отсрочить неприятное дело. Мысленно прикинул: поехать сразу в отель и там выяснить, что происходит в городе.

Вошел в прохладный сумрак зала ожидания и осмотрелся. В зале было пустынно. Два пассажира-попутчика стояли у входа и о чем-то толковали с могучим мужчиной в спортивной рубашке с короткими рукавами и в блеклых штанах цвета хаки.

Скользнув по ним взглядом, Кэйд направился влево — в бар, где посетителей не было. Бармен, лысоватый человек средних лет, читал газету.

Кэйд снял с плеча сумку и поставил на пол. Рука плохо слушалась, когда он зажигал сигарету. Усилием воли Кэйд заставил себя не сразу хвататься за налитый стакан виски. Закурил, стряхнул пепел в стеклянную пепельницу и только после этого, как бы между прочим, взял стакан и отпил.

— Только что прибыли? — спросил бармен.

Кэйд глянул на него и внутренне напрягся, потом посмотрел в сторону и, допив виски, ответил:

— Да… Только что.

— Гм… Удивляюсь, чем это люди думают, когда приезжают туда, куда их не звали, — сказал бармен.

Кэйд почувствовал, что этот лысый бармен хочет спровоцировать его на скандал. Он нехотя положил деньги на прилавок, подхватил свою сумку и направился вдоль длинной стойки к выходу. Сердце тревожно екнуло, когда он увидел человека в спортивной рубашке и выцветших брюках, стоящего прямо в дверях. Он словно поджидал его.

Он был примерно того же возраста, что и Кэйд. Лицо крупное и красное. Серые бесцветные глаза, нос картошкой и тонкие губы. К карману рубашки пришпилена серебристая пятиконечная звезда.

Когда Кэйд приблизился, человек не сдвинулся с места, чтобы уступить дорогу. Кэйд остановился, почувствовав, как у него пересохло во рту. Человек тихо произнес:

— Я помощник шерифа Джо Шнейдер. Ты — Кэйд?

Репортер попытался встретить его взгляд, но тут же сам отвел глаза в сторону.

— Да, это я, — ответил он, подумав, что весьма некстати подошел к полицейскому пьяной походкой.

— Когда такие, как ты, говорят со мной, они называют меня шерифом, — сказал Шнейдер. — Мне так нравится. Понял?

Кэйд промолчал. Он думал о себе. Всего год назад он справился бы с подобной ситуацией в два счета. До какой же степени он опустился, боже милостивый! Ничего, кроме страха, он не ощущал и поэтому не знал, что ответить. Ему стало стыдно за самого себя.

— Вэл Кэйд. Так называемый "ударный" фоторепортер из "Нью-Йорк сан". — Шнейдер говорил агрессивно. — Верно я говорю?

— Да, так меня зовут, шериф.

— Какие у тебя дела в Истонвилле, Кэйд?

Сказать бы ему: не твое собачье дело. И ничего, заткнулся бы. Ведь он просто стращает. Скажи ему, скажи..

Со страхом он услышал собственный голос:

— Я здесь потому, что мне приказано здесь быть, шериф. И ничего такого в этом нет. Я и сам не хочу неприятностей.

Шнейдер чуть склонил голову набок.

— Это правда? А я вот слышал, что "Сан" хочет нарваться на неприятности.

— Может и так… Но от меня их не будет.

Шнейдер в упор рассматривал его, сунув большие пальцы рук за пояс.

— Скажи мне, Кэйд, а отчего это они прислали такого несчастного алкаша вроде тебя? А? Просто любопытно.

Хотелось набраться смелости, но…

— Ну? Скажи мне, Кэйд, — Шнейдер слегка толкнул его пятерней в грудь, отчего репортер отшатнулся назад.

Восстановив равновесие, Кэйд провел ладонью по пересохшим губам.

— Ошиблись, значит… Не того послали. — Надо было отвечать не так, но он продолжил: — Я ничего не собираюсь фотографировать, шериф… Если это вас беспокоит.

Шнейдер смерил его тяжелым взглядом.

— Пусть тебя не волнует, что меня может беспокоить. Где остановишься?

— Главный отель.

— Когда улетишь обратно?

— Завтра в одиннадцать.

Шнейдер несколько минут размышлял. Потом пожал плечами.

— Ладно. Чего мы ждем? Пошли, Кэйд. Я присмотрю, чтобы тебя устроили как нужно.

Пока они шли через вестибюль, Шнейдер поинтересовался:

— А что там у тебя в сумке, Кэйд?

— Мои вещи.

— Камера?

Кэйд резко остановился. В глазах его вспыхнула безумная ярость, и он посмотрел в лицо Шнейдеру. Тот опешил от неожиданности и сделал шаг в сторону.

— Только тронь аппаратуру. — Кэйд был близок к истерике. — Только тронь!

— А кто трогает твою камеру? — Рука Шнейдера машинально коснулась рукоятки револьвера. — Я, что ли, трогал? Чего орешь-то?

— Не смей ее касаться… Не смей — и все. — Кэйд с трудом успокаивался.

Шнейдер оправился от изумления.

— Пошли, ладно. Чего мы тут болтаемся?

Кэйд неверной походкой пошел к двери. Ему стало плохо. Он не ожидал от себя такой вспышки. Теперь ему опять стало страшно.

Влажный воздух пахнул гарью. Шнейдер помахал рукой в сторону пыльного "шевроле", припаркованного на противоположной стороне дороги. За рулем сидел подтянутый человек, одетый в точности как Шнейдер, но он был помоложе. К кармашку так же была пришпилена серебристая звезда. Худощавое загорелое лицо, глаза — черные влажные камешки — ничего не выражали. Они подошли к машине.

— Рон, это Кэйд, "ударный" фоторепортер, в командировке. Слыхал о таком? Он не хочет неприятностей, — сказал Шнейдер. — Отвези его в отель. Он улетает завтра в одиннадцать утра. До того времени составь ему компанию.

Обернулся к Кэйду:

— Это Рон Митчелл. Он ненавидит алкашей.

Шнейдер ухмыльнулся и добавил:

— Не раздражай его. Он ненавидит также, когда его раздражают.

Митчелл высунулся и осмотрел Кэйда с головы до ног. Глянул на Шнейдера.

— Если ты думаешь, что я буду сиделкой при этом вонючем алкоголике до утра, Джо, — произнес он злобно, — то тебе нужно лечиться.

Шнейдер вяло махнул рукой.

— Сидеть с ним не обязательно. Запри его в комнате, если хочешь. Мне наплевать. Главное, чтобы он не совался, куда не следует.

Бормоча что-то под нос, Митчелл открыл дверь "шевроле".

— А ну влезай, — прорычал он Кэйду. — А если ты сюда приперся, чтобы схлопотать неприятности, то я их тебе быстро устрою.

Кэйд влез в машину и положил сумку на колени. Митчелл нажал на педаль, и автомобиль резко рванул в сторону пустынного шоссе. К моменту, когда они на него выехали, стрелка на спидометре показывала 70 миль в час.

Кэйд смотрел… На шоссе — никакого движения. За время пока они проехали семь миль до города, навстречу промелькнул только один полицейский автомобиль. Всю дорогу Митчелл чертыхался сквозь зубы и сбавил скорость, лишь когда они подъезжали к окраине города. На главной улице все магазины были закрыты, ни одного пешехода… На перекрестке в центре Кэйд увидел группу мужчин могучего телосложения. Они молчаливой группой стояли на углу. У каждого в руке дубинка, а на поясе пистолет.

Митчелл свернул на боковую улицу и вскоре подкатил к гостинице.

Главный отель оказался современным десятиэтажным зданием. Небольшой сквер перед входом и фонтан. Каждый номер — с балконом, выходящим на улицу.

Когда они поднялись по ступенькам ко входу, привратник кивнул Митчеллу и с любопытством посмотрел на Кэйда. Они подошли к конторке администратора.

Клерк молча протянул Кэйду регистрационную карточку и авторучку. Тот начал вписывать в карточку свои данные, но рука так тряслась, что пришлось немало провозиться, выводя в ней буквы.

— Ваша комната 458, — объявил клерк и положил перед ним ключ.

Ключ подхватил Митчелл. Взмахом руки подозвал мальчишку— лифтера, и они проследовали к лифту.

На четвертом этаже они долго шли по длинному коридору. Митчелл сам открыл дверь и первым вошел в просторный, хорошо обставленный номер. Подойдя к двери балкона, он распахнул ее. Посмотрел вниз на улицу. Удостоверившись, что это высоко и таким путем Кэйду не удрать, он вернулся в комнату.

Кэйд бросил сумку на кровать. Хотелось поскорее сесть, но он не осмеливался этого сделать, пока Митчелл находился в номере.

— О'кей, — сказал Митчелл. — Ты останешься здесь до того момента, когда тебе надо будет уезжать. Я буду здесь, поблизости.

Митчелл вышел, захлопнув дверь. Кэйд услышал, как повернулся в замке ключ. Только теперь он снял пиджак и сел в большое удобное кресло. Взгляд его остановился на собственных трясущихся руках.

Выждав, он подошел к телефону и снял трубку. Отозвался женский голос. Кэйд попросил соединить его с Нью-Йорком, с редакцией газеты "Нью-Йорк сан".

— Минуточку… Он слушал. До него доносился разговор телефонисток, но смысла его он не улавливал. Секунд через тридцать девушка коротко ответила:

— Сегодня с Нью-Йорком связи нет.

Кэйд положил трубку.

3

— Господин Кэйд! Пожалуйста, проснитесь, господин Кэйд. Господин Кэйд!

Он застонал. Не открывая глаз, коснулся ладонью лба. Адски болела голова. Сколько он проспал? Вроде бы немного. Солнце светило вовсю.

— Господин Кэйд… Ну, пожалуйста…

Он с трудом поднялся и сел. Рискнул приоткрыть глаза. Возле него стоял какой-то человек. Кэйд прикрыл глаза ладонями.

— Господин Кэйд, дорога каждая минута. Нет времени…

Несколько мгновений Кэйд выжидал, потом отвел ладони от лица и всмотрелся в человека, который говорил. Перед ним стоял негр.

— Господин Кэйд, шествие начнется через полчаса. Как вы себя чувствуете? Вы здоровы? — с беспокойством спросил негр. Он был высок, худ и еще совсем молод. Белая рубашка с распахнутым воротником, черные отутюженные брюки.

— Что ты здесь делаешь? — хрипло проговорил Кэйд. — Как ты сюда попал?

— Я не хотел испугать вас, господин Кэйд. Я Сонни Смолл, секретарь комитета защиты гражданских прав.

Кэйд неподвижно смотрел на него, чувствуя, как кровь отхлынула от лица.

— Моя подружка здесь работает, понимаете, господин Кэйд? — Смолл говорил торопливым шепотом. — Она мне позвонила и сказала, что вы пытались связаться с редакцией, но вас не соединили. Она рассказала, что вас заперли здесь. Как только я узнал об этом, сразу примчался сюда. Она мне дала запасной ключ. Мы можем воспользоваться служебным лифтом, за ним никто не наблюдает.

Паника охватила Кэйда.

— Господин Кэйд, у нас совсем мало времени, — снова повторил Смолл. — Вот ваша камера, я все для вас здесь приготовил.

Он сунул в трясущиеся руки Кэйда "минольту".

— Может, нужно помочь что-нибудь донести?

Кэйд глубоко, с присвистом вздохнул. Прикосновение металла камеры вывело его из шокового состояния.

— Убирайся вон! — сказал он, злобно глядя на Смолла. — Оставь меня в покое. Вон отсюда!

— Вам плохо, господин Кэйд? — Смолл удивленно смотрел на него.

— Вон! — Кэйд перешел на крик.

— Не понимаю… Ведь вы же приехали помочь нам… Да? Мы утром получили телеграмму о том, что вы прибываете. Что случилось, господин Кэйд? Мы ведь все вас ждем. Шествие начнется ровно в три..

Кэйд поднялся. Держа "минольту" в правой руке, левой он указал на дверь.

— Уходи. Плевать мне, когда начнется ваш марш. Все. Убирайся!

— Вы не можете так… — мягко проговорил Смолл. В его глазах было столько понимания и сочувствия, что Кэйду стало тошно. — Пожалуйста, выслушайте меня. Вы величайший в мире фоторепортер. Мои друзья и я годами следили за вашей работой. Мы коллекционировали ваши фотографии. Эти снимки… Голод в Индии, пожар в Гонконге. Все это — уникальная летопись человеческих страданий. Господин Кэйд, у вас есть то, чего нет у других фотографов: сочетание непревзойденного таланта с обостренным чувством гуманности… Наш марш начнется в три часа. Нас, безоружных, ждут более пятисот человек — с дубинками, пистолетами, слезоточивым газом. Мы это знаем, но мы все равно пойдем. К вечеру большинство из нас будет истекать кровью, многие попадут в больницы, но мы сделаем, как решили, потому что хотим выжить в этом городе. Многие из нас боялись, но когда услышали, что вы будете с нами, чтобы увековечить все в снимках, наш страх поубавился, поверьте. Мы знали: что бы ни случилось с нами сегодня, все будет зафиксировано и мир об этом узнает, увидит, как было дело. Ваши снимки объяснят людям, чего мы пытаемся добиться. Вся наша надежда на вас. Благодаря вам люди, может быть поймут, чего мы хотим. Вся наша надежда на вас. Понимаете?. Вам страшно? Конечно, вы боитесь, я понимаю. Я тоже боюсь. Нам всем страшно. Но я не верю, что такой человек, как вы, с таким талантом, откажется пойти сегодня с нами.

Кэйд неторопливо подошел к письменному столу.

— Вы выбрали не того героя, — сказал он, стоя спиной к Смоллу. — А теперь уходи, черномазый, и больше не появляйся.

Последовала долгая пауза. Затем Смолл тихо произнес:

— Очень жаль, господин Кэйд… вас жаль…

Когда дверь тихо закрылась за ним и повернулся ключ в замочной скважине, Кэйд нетвердой походкой подошел к кровати и сел, упершись кулаками в колени. Некоторое время он пребывал в оцепенении, принуждая разум отключиться.

Пронзительный женский крик донесся с улицы сквозь закрытые окна. Кэйд прислушался. Крик повторился снова.

Дрожащими руками репортер распахнул дверь и вышел на балкон.

После прохладного кондиционированного воздуха комнаты влажная духота улицы сразу облепила его тело. Вцепившись в перила, он слегка наклонился и посмотрел вниз.

Сонни Смолл стоял посередине улицы: кулаки его были сжаты. Под ослепительными лучами солнца его рубашка казалась ослепительно белой, а кожа — ослепительно черной.

Он бросил взгляд сначала направо, потом налево и махнул рукой кому-то, кого Кэйд не мог сверху рассмотреть.

— Уходи, Тэсс! Не подходи ко мне! — закричал он сдавленным голосом.

Кэйд бросил взгляд вправо. Трое белых мужчин бежали по улице к Смоллу. Все трое — здоровенные, как на подбор. В руках — дубинки.

Репортер взглянул налево. Оттуда к Смоллу бежали еще двое с дубинками. Эти, правда, не особенно торопились. Классическая ловушка: Смоллу бежать было просто некуда.

Кэйд бросился в комнату. Торопливо схватил камеру, перевернул сумку, вытряхнув на кровать ее содержимое. Взяв тяжеленный телевик, он вышел на балкон. Годы практики сделали его движения уверенными, быстрыми, — автоматическими. Объектив сел на свое место в мгновение ока. Не думая, автоматически он поставил выдержку на цифру 1/125, а диафрагму на 16. Сбегающиеся громилы и одинокая фигура негра в белоснежной рубашке слились в видоискателе в зловещий движущийся узор.

Дрожь в руках Кэйда, как по мановению волшебной палочки, прекратилась.

Внизу один из бегущих заорал хрипло, с нескрываемым торжеством в голосе:

— Братцы-ы! Это же тот черномазый ублюдок Смолл! Берем его, братцы!

Смолл сжался, слегка присев, скрестил руки и прикрыл ими голову, в тот момент когда мужчины подбежали к нему. Дубинка одного из них резко упала на скрещенные руки негра, сбив его с ног. Он упал на колени. Еще одна дубинка блеснула под солнцем. Резкий удар дерева о кость отчетливо донесся до Кэйда, когда он переводил кадр и нажимал на спуск.

Все пятеро теперь столпились над упавшим негром. Яркая лента крови текла по диагонали улицы под десятком ног в тяжелых пыльных башмаках.

Смолл бился в конвульсиях, когда снова дубинка со стуком обрушилась на его ребра. Один из мужчин оттолкнул другого, чтобы удобнее было нанести удар по лежащему человеку. Его крепкий башмак обрушился на лицо Смолла. Кровь брызнула фонтаном, окропив башмак и штанину ударившего.

А в это время этажами выше затвор камеры стремительно щелкал раз за разом.

И вдруг из отеля выскочила худенькая чернокожая девушка. На ней была белая униформа, ни чулок, ни туфель. Бежала она стремительно и молча.

Видоискатель поймал ее. Отчетливо видно было лицо с выражением безграничного ужаса, плотно и решительно сжатые губы, капли пота вокруг широко раскрытых глаз.

К тому моменту, когда она подбежала, один из экзекуторов занес ногу для очередного удара по лицу Смолла. Негритянка ногтями вцепилась в лицо громиле и отбросила его. В следующее мгновение она стояла над Смоллом, повернувшись лицом ко всем пятерым.

Они отпрянули. Воцарилась напряженная пауза. Потом человек с исцарапанным лицом издал вопль и, взметнув дубинку, бросился на девушку. Она вскинула локоть, и удар обрушился на ее руку. Рука безжизненно повисла, белый острый край раздробленной кости вылез сквозь черную кожу.

— Убью-у! Потаскуха черномазая! — заорал нападавший и нанес ей удар дубинкой по голове. Она упала прямо на Смолла, белая форменная юбка задралась до поясницы, обнажив тонкие длинные ноги.

Послышалась трель полицейского свистка. Все пятеро настороженно обернулись. Двое полицейских остановились неподалеку. Звезды на рубашках ослепительно сверкали под лучами солнца. Они наблюдали за происходящим, широко улыбаясь. Потом медленно направились к группе мужчин.

Все пятеро повернулись к полицейским спиной и торопливо зашагали в противоположную сторону. К тому времени, как полицейские подошли к лежащим неподвижно фигурам, все пятеро скрылись из виду.

Кэйда затрясло, как в ознобе, но он знал: ему удалось сделать серию снимков, которые заговорят громче, чем любые фотографии разгона демонстрации или митинга за гражданские права.

Пошатываясь, он вошел в комнату и замер.

Глаза Митчелла, стоявшего у раскрытой двери, напоминали мокрую гальку.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга неподвижно, потом Митчелл вошел, захлопнул за собой дверь и повернул ключ в замке.

— Сук-кин сын… А ну, давай сюда камеру, — произнес он.

4

Кэйд подумал: возможно ли такое? За год я довел себя до такого состояния. Даже в мозгах пересохло. Вот сейчас, когда мне нужна вся моя сила, я уверен, что эта сила меня подведет. Год, всего год назад с таким мозгляком я бы справился играючи. А теперь он наводит на меня ужас. Он кажется слишком сильным и проворным, чтобы я мог с ним справиться. Он будет меня бить, сделает из меня кровавую котлету. И еще он заберет мои снимки.

— Ты что, оглох?! — голос Митчелла прозвучал резко, как выстрел. — Дай камеру!

Кэйд попятился от него. Руки, державшие камеру, тряслись. Он уперся спиной в стену.

Митчелл направился к нему.

— Я видел, как ты снимал, — сказал он. — Искал неприятностей — вот и схлопотал их: я ведь предупреждал. Так? А теперь давай камеру!

— Можете взять, — чуть слышно проговорил Кэйд. — Только не трогайте меня. Не надо… — Он начал снимать с шеи ремень, на котором висел фотоаппарат.

Митчелл остановился, наблюдая за ним. На его лице появилась злорадная улыбка.

Камера повисла на ремне в правой руке Кэйда. Лицо его побелело, дыхание стало прерывистым. Весь облик выражал безграничный страх. Он выглядел, как загнанный и обреченный зверь. Именно это обмануло Митчелла. Он расслабился, садистски предвкушая, как начнет бить кастетом по лицу этого жалкого, трясущегося человека. Щелкнул пальцами:

— Дай!

В это мгновение что-то произошло с Кэйдом. В нем всегда жил странный, сверхъестественный инстинкт: защитить свою камеру. За все годы репортерской работы он ни разу не повредил фотоаппарата, хотя многие пытались дотянуться до него, чтобы разбить, уничтожить. В момент, когда он собрался было отдать камеру Митчеллу, этот инстинкт внезапно сработал. Прежде чем он сообразил, что делает, его правая рука взметнулась вверх. Тяжелая камера на ремне врезалась в улыбающуюся физиономию.

У Митчелла не было ни малейшего шанса увернуться. Стальная кромка камеры сорвала кожу с виска, бросив полицейского на колени. Кровь залила ему глаза и лицо. В следующее мгновение он в полубессознательном состоянии, ослепленный, стоял перед Кэйдом на четвереньках, голова его опустилась к ковру.

Кэйд с ужасом смотрел на поверженного полицейского. Он даже не почувствовал, как камера на ремне больно ударила его по колену. Пальцы его разжались, и аппарат упал на ковер.

Митчелл застонал. Он медленно перенес центр тяжести на левую руку. Правая рука легла на кобуру и потянула рукоятку пистолета.

Кэйд сжался и почти машинально подобрал камеру. Когда Митчелл начал вытаскивать пистолет, он сделал шаг к нему и с размаху ударил его по голове еще раз. Полицейский ткнулся лицом в ковер и больше не шевелился.

Кэйду стало так плохо, что он вынужден был сесть на кровать. Сердце стучало с перебоями, дыхания не хватало. Несколько минут он сидел, держа голову между ладонями и гоня прочь обморочное состояние. Наконец он заставил себя встать. Первым делом взял камеру и начал перематывать пленку. На это понадобилось время, поскольку пальцы опять его не слушались. Он открыл фотоаппарат и вытащил кассету.

Митчелл шевельнулся. Кэйд неверной походкой пересек комнату, снял со спинки стула пиджак и надел его. Кассету положил в правый карман. Взгляд его остановился на сумке с камерой. На какой-то миг он заколебался: брать с собой все это хозяйство? Нет, исключено. С такой сумкой он и шагу не сделает по улицам Истонвилла.

Снаружи в коридоре никого не было. Куда пойти? Он вспомнил, что сказал Смолл о служебном лифте: за ним не следили. Быстро пошел в конец коридора, пока не увидел дверь с надписью "Служебный вход".

Нажал кнопку лифта и, пока ждал его, попытался выровнять дыхание. Сейчас бы ему, как никогда раньше, сообразить: каким образом выбраться из Истонвилла? Самолеты сегодня отсюда не вылетали. Взять бы напрокат автомобиль, но, пока все это оформишь, Митчелл очухается и поднимет на ноги всю полицию. Они все сделают, чтобы он не ускользнул. Заблокируют дороги. А может выехать поездом?.

Двери лифта раскрылись, и он шагнул внутрь. Нажав кнопку цокольного этажа, тут же взглянул на часы — 15.10. Демонстрация началась. Это давало шанс. Полицейские будут заняты разгоном демонстрантов, у них пока не будет времени искать его.

Лифт остановился, и он вышел в тускло освещенный коридор, в конце которого сквозь распахнутую дверь ярко светило солнце. Он торопливо прошел к выходу и осторожно выглянул на узкую улицу, проходившую с задней стороны гостиницы. Улица была пустынной.

Он зашагал быстро, насколько позволяли его дрожащие ноги, держась в тени. Впереди был широкий проспект. Кэйд пересек его и пошел по улице, параллельной проспекту.

Взгляд выхватил надпись: "Гараж". Кэйд заторопился. Когда он дошел до ворот гаража, дыхания уже не хватало, и пот градом лился с лица.

Толстый человек лежал на капоте "понтиака", курил сигару и загорал, жмурясь на солнце. Заметив приближавшегося Кэйда, он привстал.

— Я хочу взять машину напрокат, — сказал Кэйд, пытаясь сдержать одышку.

— Бенсон. — Толстяк протянул ему потную ладонь.

Кэйд нехотя ее тряхнул.

— Машину, говорите? — сказал толстяк лениво. — Ничего проще. Машин полно. На какой срок?

Кэйд вдруг вспомнил, что при нем только восемьдесят долларов с мелочью — то, что осталось от сотни, которую ему дал Мэтисон. Теперь он пожалел, что тратил деньги на выпивку.

— Мне только на пару часиков, — сказал он, отводя взгляд в сторону. — Жарища такая. Лень пешком идти…

— Двадцать долларов, — заученно проговорил Бенсон. — И девяносто долларов — в залог. С возвратом, конечно.

Кэйд плохо соображал. И из-за этого совершил ошибку.

— У меня кредитная карточка Хертца, — сказал он, вынимая бумажник. — Я заплачу двадцать долларов без залога.

Толстяк взял карточку и внимательно ее осмотрел. Кэйд понял вдруг свою оплошность, но слишком поздно. Жирная физиономия Бенсона словно одеревенела. Он ткнул карточку обратно в руку Кэйда.

— Защитникам черномазых машин не одалживаем, — сказал он. — Валяй отсюда!

Кэйд повернулся и пошел. Хотелось бежать, но он старался подавить растущую панику. В конце улицы свернул в какую-то задрипанную щель, которая, как оказалось, тоже выходила на проспект. На полпути увидел надпись "Бар Джека". Заставил себя пройти мимо, но несколько метров спустя все-таки остановился. Обернулся и посмотрел вдоль узкой улочки. Никто за ним не следил.

Кэйд вернулся и вошел в маленький, довольно жалкий бар. В помещении не было посетителей. Старый негр-бармен неподвижно стоял за стойкой. Его налитые кровью глаза с беспокойством следили за Кэйдом.

— Не бойтесь меня, — сказал Кэйд тихо.

— Вы не знаете случайно, как мне раздобыть машину? — неожиданно спросил он. — Мне надо как-то выбраться из города.

Плечи старика сжались, словно он ждал удара.

— Я ничего насчет автомобилей не знаю, — пробормотал он.

— Двое ваших людей подверглись нападению перед отелем. Слыхали?

— Я не слушаю ничего, что в этом городе говорят, — ответил старый негр.

— Зачем вы так? Это же и вас касается, между прочим. Я репортер из Нью-Йорка. Мне нужна ваша помощь.

Наступила пауза. Негр обернулся и долгим внимательным взглядом посмотрел на Кэйда. Потом осторожно произнес:

— Вам и соврать недолго.

Кэйд извлек удостоверение и положил на стойку бара.

— Я не вру.

Старик вернулся к стойке, вытащил из нагрудного кармана очки в стальной оправе и напялил их на нос. Внимательно осмотрел удостоверение, потом снова взглянул на Кэйда.

— Я слышал о вас, — неожиданно сказал он. — Они ждали вас на демонстрации.

— Да-да. Меня заперли в номере гостиницы. Я только что выбрался оттуда.

— А насчет тех двоих, которых они поймали перед отелем… Они оба умерли. Вы бы уходили лучше. Если вас здесь застукают, меня тоже убьют.

— Послушайте, дело вот в чем. Я все это сфотографировал, — сказал Кэйд. — Мои снимки отправят на виселицу всех пятерых убийц. Одолжите мне автомобиль.

— В этом городе белых не вешают.

— Нет-нет! Их повесят, когда появятся фотографии. Вот увидите! Одолжите мне автомобиль. Прошу вас.

Пронзительная трель полицейского свистка разорвала тишину улицы, заставив обоих на мгновение замереть. Кэйд вытащил из бумажника пять долларов и визитную карточку с адресом. А потом извлек из кармана кассету.

— Меня, возможно, схватят, — сказал он. — Но нельзя, чтобы они получили эти негативы. Вы должны обязательно переправить их в "Нью-Йорк сан". Понимаете? Ясно, конечно, вы человек старый, бедный. Вам страшно. Но, по крайней мере, хоть это вы можете сделать для тех двух молодых людей, которых там убили. Пошлите эту кассету и мою карточку в "Нью-Йорк сан".

Он решительно повернулся и зашагал к двери. Распахнул ее и осторожно выглянул.

Снова трель полицейского свистка, хотя в проулке никого не было видно. Кэйд торопливо зашагал к перекрестку. Сердце его отчаянно колотилось, но при этом он испытывал чувство странного возбуждения. Он был уверен, что старый негр переправит кассету Мэтисону. Теперь уже не столь важно, что произойдет с ним самим. Дело сделано — и он чувствовал себя честным перед всеми.

Он даже не ускорил шагов, когда из-за угла выбежали трое мужчин. Взмахнув дубинками, они набросились на него..

Глава 2

1

Четырнадцать месяцев тому назад, до поездки в Истонвилл, Кэйд находился в Акапулько, в Мексике. Там он заканчивал серию снимков для цветного приложения к "Санди таймс".

Кэйд был в расцвете своей весьма удачной карьеры. Он строго придерживался статуса "свободного художника": сам выбирал контракты. Он делал превосходные фотографии, которые его нью-йоркский агент Сэм Уонд выгодно продавал, переводя на банковский счет Кэйда приличные деньги.

Ему везло во всем. Настоящий счастливчик. Он был известен, материально обеспечен, всем нужен, здоров, талантлив. Успех не испортил его. Но, как большинство талантливых людей, он имел и свои слабости: был экстравагантен, пил больше, чем следовало бы, и уж очень любил компанию красивых женщин. Все это компенсировалось другими качествами: он был щедр, бескорыстен и покладист. Не имея жены и семейных привязанностей, он порой испытывал чувство одиночества. Жил, как говорится, без корней. Много времени проводил в поездах, самолетах, автомобилях. Весь мир был для него мастерской.

Только что он вернулся из Сантьяго. Там, на озере Атитлан, снял фотосерию о быте индейцев. Фотографии получились отличными: смотришь и чувствуешь эту пыль, запах грязи, начинаешь понимать, что вся жизнь индейцев состоит из непрерывной борьбы за существование.

Для публикации снимков ему не хватало достойного обрамления. Кэйд решил, что здесь необходим какой-то контраст. Часть его таланта и состояла в умении найти точные пропорции в этой смеси "уксуса с маслом".

Потому он и приехал в Акапулько. С помощью 20-миллиметрового объектива он сделал прямо противоположные по характеру снимки: сальные, обрюзгшие туши, старые, с раздутыми венами, вульгарные и пышные, которые лежали на солнце подобно раздувшимся от газов трупам. Как и на других подобных фешенебельных курортах, Акапулько демонстрирует вычурное богатство, чрезмерную роскошь и одновременно слепоту к безобразному.

Он жил в отеле "Хилтон" в Акапулько, а снимки пересылал Сэму Уонду. Наконец наступило долгожданное чувство расслабленности, какое он всегда испытывал после завершения трудного задания…

Сидя в матерчатом полосатом шезлонге возле огромного плавательного бассейна с приличной дозой водки в бокале, он мысленно прикидывал планы на ближайшее будущее. Шумные и вульгарные, почти голые американские туристы плескались в бассейне, как игривые киты. Кэйд холодно наблюдал за ними: неприятно, что так много стариков и так мало молодых имеют деньги. Он допил бокал, подхватил свою неразлучную "минольту" и легкой походкой пошел по ажурному мостику в дальний конец бассейна, туда, где находился общий пляж.

Сам того не зная, он приближался к месту роковой встречи с собственной судьбой. Именно в тот самый солнечный полдень он впервые увидел Хуану Рока — женщину, которой суждено было погубить его, превратить в развалину, в человека, которого позднее будут забивать насмерть в городе под названием Истонвилл.

Мексиканские женщины рано созревают. Если они не следят за собой, как чаще всего и бывает, то довольно быстро становятся толстыми, бесформенными и непривлекательными. Хуана Рока была мексиканкой, на вид двадцати шести-двадцати семи лет. Рост повыше, чем у средней мексиканской девушки, черные шелковистые волосы до колен. Цвет кожи — удачное сочетание кофе с молоком. Большие глаза, блестящие и черные.

Она лежала на спине, черные волосы обрамляли ее лицо и тело, глаза были закрыты.

Его тень упала на ее лицо, и она открыла глаза. Они взглянули друг на друга, она улыбнулась.

— В полном одиночестве? — спросил Кэйд, стоя над ней.

— А вы не в счет? — У нее был приятный акцент. — Я видела вас вчера вечером. Вы из "Хилтона", да?

Она села и откинула волосы назад, — они черной волной заструились по спине.

— Вы ведь Кэйд, правда? Фотограф?

Он засмеялся от удовольствия.

— Откуда вы знаете?

— О, я много чего знаю. — Она посмотрела ему в глаза. Кэйд стоял неподвижно, ошеломленный ее красотой и дружелюбием.

— Видела часто ваши снимки. Вы, должно быть, порой очень несчастны.

— Давайте не будем говорить обо мне, — сказал он. — Поговорим лучше о вас. Скажите, как вас зовут?

— Хуана Рока.

— Вы здесь проводите отпуск?

— М-м… нечто в этом роде.

— И где остановились?

— Пятьсот семьдесят седьмой номер, отель "Хилтон". — Она засмеялась и отбросила со лба тонкими, изящными пальцами прядь волос.

Он даже слегка вздрогнул.

— Невероятно! А я в пятьсот семьдесят девятом.

— Я знаю. Я сегодня утром поменяла номер.

— Поменяли? — произнес он дрогнувшим голосом. — Почему?

Она взглянула мимо него в голубые тихоокеанские дали. На лице ее играла легкая непроницаемая улыбка.

— Который час? — спросила она.

— Час? — Какое-то время он глупо глазел на нее, потом торопливо посмотрел на часы. — Без двадцати два.

— Ой! Мне пора. — Она поднялась и подхватила легкое одеяло, на котором лежала. — Я пошла. Он терпеть не может, когда я опаздываю. Надо же, как поздно…

— Кто?. Не уходите! Подождите…

Она удалялась почти бегом через песчаное пространство. Бежала грациозно и легко в отличие от большинства девушек, скорее мужским бегом.

Кэйд стоял на коленях в песке, провожая ее взглядом. Он влюблялся десятки раз и десятки раз разочаровывался. Теперь это было нечто новое, не похожее на все предыдущее. И это встревожило его, он вдруг почувствовал неуверенность в себе.

"Поменяла комнату? Что это — шутка?"

Он подобрал фотокамеру и направился в отель. На середине мостика остановился и посмотрел в сторону ресторана на открытом воздухе под соломенным тентом. Почти все места были заняты. Официанты— мексиканцы разносили подносы с экзотической едой, лавируя между столиками с точностью смазанных и хорошо отрегулированных роботов. Толстые американки в идиотских цветастых шляпах и купальных костюмах развалились в креслах. Волосатые старики в плавках, с брюхом, покоящимся на коленях, громко перекликались, приветствуя друг друга.

Он увидел ее там. Она сидела за одним столиком с высоким поджарым мексиканцем лет шестидесяти пяти. У него были тонкие аристократические черты лица, грива густых волос и жесткие выцветшие глаза. Он был одет в безукоризненный блайзер, какие носят яхтсмены, белые фланелевые брюки, белую шелковую рубашку и клубный галстук, все это так не вязалось с обнаженными телами вокруг.

Кэйд выбрал путь как можно дальше от ресторана, чтобы не проходить мимо этой пары. Он собирался заказать себе обед в номер, но аппетит вдруг пропал. Войдя в комнату, он впервые обратил внимание на то, что в стене напротив окна была дверь, общая с соседним номером. С его стороны она была закрыта на засов и, видимо, с обратной стороны тоже.

Она сказала, что переселилась в соседний номер. Не для того ли, чтобы ночью открыть эту дверь?. Что за мужчина был с ней? Отец? Муж? Любовник?

2

Он вздрогнул, когда зазвонил телефон. Поднял трубку.

— Вас вызывает господин Сэм Уонд из Нью-Йорка, сэр, — послышался голос телефонистки. — Соединить вас с ним?

Наверняка новое задание, возможно, за тридевять земель от Акапулько. Кэйд бросил взгляд на дверь с засовом. Вспомнил черные волны ее волос, ее лицо, когда она улыбалась ему.

— Нет, — ответил он. — Передайте ему, пожалуйста, что я уехал на неделю. Адреса не оставил. Вы мне не откажете в такой любезности?

Он был Кэйд — знаменитость, поэтому телефонистка возбужденно захихикала. Заговорческим шепотом она сообщила ему, что все сделает как надо.

В тот вечер Кэйд ехал во взятом напрокат "джипе" в ресторан "Гама", расположенный у пляжа Эль Моррор. Накануне он договорился поужинать с Рикардо Оросео, который вел светскую хронику в газете "Акапулько ньюс". Оросео взял у него интервью, когда он только прибыл сюда. Журналист ему сразу чем-то понравился, и он с удовольствием принял его приглашение вместе поужинать.

Оросео ждал его в ресторане — маленький жилистый мексиканец неопределенного возраста. Он с достоинством носил белый смокинг, а его темное лицо постоянно морщилось от частых улыбок. Они ели блюда из морской живности, болтали о пустяках, пока не принесли кофе. За чашкой кофе Кэйд решил расспросить у Оросео, что он знает о приехавших на отдых туристах.

— В "Хилтоне" остановился один мексиканец, — заговорил Кэйд, помешивая ложечкой кофе. — Я подумал, может быть, вы его знаете. Довольно высокий, сухощавый, лет шестидесяти пяти, густые седые волосы, глаза голубоватые. Когда я увидел его, он был одет..

— А! Знаю, знаю, — перебил его Оросео и посмотрел на Кэйда с удивлением. — Так он вас интересует, amigo? Неужели? А может быть, ближе к истине то, что вас интересует его маленькая спутница? А? Не на нее ли вы положили глаз? Признайтесь!

Кэйд заулыбался.

— Вас не проведешь. Ну, ладно, пусть будет так. Кто же он?

— Его зовут Мануэль Барреда. Он владелец корабельной компании, которая занимается перевозками грузов из Веракруса. Богат, как Крез. У него жена-инвалид, трое сыновей и дочь, которая вышла замуж за президента Юкатанского банка.

Кэйд был слегка озадачен. Он пил кофе и осмысливал полученную информацию.

— Так это его дочь с ним? — наконец спросил он.

Оросео затрясся от смеха, похлопывая по колену смуглой ладонью. Кэйд терпеливо ждал, пока он вытрет платочком глаза.

— Извините, — сказал Оросео, успокоившись. — Нет, это не дочь. Если бы вы видели его дочку, вы бы поняли, почему меня разобрал смех. Господин Кэйд, его дочь — громадная женщина. Разумеется, солидная, почтенная, но размеры!.

— Бог с ней. Так, а кто же эта девушка с ним?

— Знаете, если бы мне давали десять долларов в придачу к каждому вопросу о ней, — Оросео покачал головой, — я бы давно купил себе "мерседес" той модели, о которой мечтаю. Каждый день, каждый час с тех пор, как она появилась, мне задают один и тот же вопрос: кто она?

— Ну, мне нет дела до других.

— Ее зовут Хуана Рока.

— Это я и сам узнал. А вот кто она и чем занимается?

— Я знаю, чем она занимается, — ответил Оросео и снова покачал головой. — В настоящее время она содержанка сеньора Барреды. А вот кто она — вопрос потруднее. Кое-что я разузнал. До знакомства с сеньором Барредой она была танцовщицей в клубе "Сан-Диего" в Мехико. Известно, что она водила дружбу с матадорами. Или скажем так — матадоры дружили с ней. Тут, видите ли, есть разница. Она означает, что матадоры, будучи в дружеских отношениях с ней, добивались весьма скромного успеха у нее. Стоит ли говорить, что за намерения появляются у матадора, когда он видит такое прекрасное создание, как Хуана Рока?

— Пожалуй, не стоит…

— И я думаю, незачем останавливаться на намерениях блестящего, талантливого фоторепортера, который заинтересовался ею.

Кэйд допил кофе.

— Может еще по чашке? Мексиканский кофе — отличный напиток.

— Согласен с вами. Отличный, правда. — Оросео расплылся в довольной улыбке и щелкнул пальцами проходившему мимо официанту. Пока тот наливал им кофе, они молчали. Потом Кэйд спросил:

— А что сеньор Барреда здесь делает? Такой бизнесмен должен быть слишком занят, чтобы проводить время на пляжах в Акапулько.

— Да, такая мысль напрашивается. — Оросео задумался. — Но поспешных выводов делать не стоит. Он на отдыхе. Дело в том, что у него недавно был сердечный приступ, и врачи рекомендовали ему солнце Акапулько. Вот он и прибыл. А сыновья там дома управляются с его делами.

— Сердечный приступ?

— Причем очень серьезный. Он чудом выкарабкался.

Кэйд задумался. Оросео упредил его следующий вопрос сказав:

— Вас, конечно, удивляет, что старик со слабым сердцем останавливается в отеле "Хилтон" с такой молодой и темпераментной женщиной, как Хуана Рока. Я угадал? Но ведь такие прекрасные женщины толкают на риск. Все очень просто и далеко от героизма. Дома у себя сеньор Барреда испытывал бы трудности, а в Акапулько никому нет дела до чужих романов. Он полагает, что стоит рискнуть.

— Что же, пожалуй, верно, — сказал Кэйд.

Внезапно его охватила апатия. Если Барреда готов был рисковать жизнью ради Хуаны Рока, Кэйд не вправе вмешиваться в их отношения, несмотря даже на то, что Хуана переселилась поближе к его номеру. Старик вызывал в нем чувство уважения. Испортить ему медовый месяц было бы просто низко.

Он пожал плечами.

— Ну что ж, достаточно про сеньора Барреду и его любовницу. Пора ехать? Может, махнем в горы?

— Я, к сожалению, не могу. Мне срочно надо быть в редакции. — Он небрежным жестом оплатил счет, предъявленный официантом. — Господин Кэйд, можно я дам вам один совет? Обычно я не даю людям советов, но вы мне очень симпатичны. Так вот мой совет: в Мехико говорят, что Хуана Рока приносит мужчинам несчастье. Современная Кармен! Из-за нее два матадора уже погибли. Хорошего боя быков не получится, если голова тореро занята мыслями о женщине. Лучше будет для вас, если вы поищите себе кого-нибудь другого. Теперь, господин Кэйд, позвольте вас покинуть. Будьте осторожны. И не завтра, и не потом, а именно сейчас. Если проявите осторожность сейчас, вы избежите многих неприятностей. Помните: красота женщины часто может быть приманкой, за которой прячется острый крючок. — Он пожал Кэйду руку. — Я большой поклонник вашего таланта. Давайте в скором времени встретимся снова…

Кэйд проследил взглядом, как Оросео торопливо пошел к своему автомобилю. У него мелькнула мысль, что, может, и впрямь не стоит задерживаться в Акапулько.

3

Когда Оросео уехал, Кэйд тоже вышел из ресторана. Он остановился возле "джипа" и взглянул на звезды. На фоне черного бархата неба они излучали голубоватый свет. Воздух был тяжелый и жаркий. Слышно было, как морские волны, шурша, набегают на песок и быстро отступают назад. Вдали смутно маячил горный массив. Электрические огоньки придавали ему очертания гигантской игуаны. Подобно светлячкам, фары автомобилей мелькали на его склонах, то прячась, то появляясь из-за деревьев. В раздумье он поехал обратно к отелю. Из головы не выходил Барреда. Необходимо было позвонить Сэму Уонду и узнать, что у него нового. Кэйд решил, что утром же он покинет Акапулько. Новое дело займет его полностью, и он забудет о Хуане. Нет у него никакого права, говорил он себе, портить влюбленным подобный медовый месяц. Барреда не стал бы рисковать здоровьем и жизнью, если бы не был влюблен в эту женщину.

Прибыв в отель, Кэйд заказал телефонный разговор. Сидя на кровати с сигаретой в зубах, он бездумно смотрел на лунную дорожку, тянувшуюся за окном, прямо в море. Через двадцать минут его соединили с Уондом.

— А мне сказали, что ты на целую неделю куда-то уехал! — заорал в трубку Уонд. Он, видно, специально выработал такую манеру телефонных разговоров с людьми, дабы убедить их в том, что он все еще жизнерадостен и полон здоровья.

— Слушай, я оглохну! Потише давай. Просто я передумал насчет одного дела. Что там у тебя нового, Сэм?

— А у тебя что? Неприятности? — Уонд сбавил тон. — Она тебе не уступает?

— Не валяй дурака. Говори по существу дела. Короче, что у тебя?

— Бои быков, — ответил Уонд. — В следующем месяце на рынок выходит новая подборка "Посмотрите сами". Морально выдержанная, "застегнутая на все пуговки", все чинно и благородно. У заказчиков полно деньжат. Они считают, что смогут положить конец корридам раз и навсегда, если ты сделаешь для них снимки. Понял? Предлагают три тысячи наличными и двадцать пять процентов гонораров от публикаций, если картинки перепечатают за пределами Штатов, а наверняка так и получится. Сам знаешь, что им нужно: покалеченные лошади, истекающие кровью быки, коварные тореадоры, садисты-зрители. В общем, не мне тебе объяснять. В воскресенье коррида. Я уже говорил с Крилом, он мне сказал, что быки там будут отборные. Диас Дает бой — сейчас это самый популярный тореадор. Время самое подходящее, и фортуна повернула колесо как надо. Ну как? Годится?

В запасе у Кэйда было два дня. По времени это его вполне устраивало.

— О'кей, Сэм. Я займусь этим делом. Пусть Крил обеспечит билеты. В нижнем ряду, и пусть закупит билеты по обе стороны от моего места. Мне понадобится много пространства. И еще скажи ему, что я хочу поговорить с Диасом перед боем и после.

— Это сложновато. Диас сейчас известная фигура — может отказать.

— Ну, это уж забота Крила. Передай ему, чтобы все организовал именно так, как я прошу.

— Ладно. Зарезервировать тебе номер в отеле "Президент"?

Кэйд заколебался. Взгляд его остановился на двери в соседнюю комнату.

— Нет. Я сам позабочусь об этом. Последние снимки получил?

— Только что. Сенсационные! Вэл, ты сногсшибателен, ей-богу!

Я…

Кэйд слышал подобные тирады не раз и осторожно положил трубку. Задание ему понравилось. Оно было сложным, но это его не смущало. Работать предстояло на минимальной выдержке, с большой диафрагмой, поскольку освещение там будет неважным. Глубина резкости могла стать неразрешимой проблемой, но Кэйд любил трудности в работе.

Он поднял трубку и спросил дежурного, когда отправляется в Мехико ближайший самолет. Ему сообщили, что первый рейс будет в 9.15 утра и резервировать на него места нет необходимости: постоянная недогрузка. Кэйд поблагодарил и положил трубку. Он снова взглянул на дверь, ведущую в соседний номер. Поднялся, подошел к ней и приложил ухо к дверной панели. Прислушался. Ни звука. Он вышел на балкон и, перегнувшись через перила, осмотрел окно соседнего номера. Окно было закрыто, и свет в нем не горел. Он вернулся в комнату.

Итак, все это было шуткой, подумал он, потирая ладонью затылок. Никуда она не переселялась.

Он вытащил из шкафа дорожную сумку и начал упаковывать вещи. Кэйд злился сам на себя. Ведь решил же не вмешиваться в чужой роман. И с какой стати стоит расстраиваться? Собрав вещи, подумал: не спуститься ли в бар и не выпить ли немного на сон грядущий? Время только что перевалило за полночь. Передумал и решил лечь спать.

Он разделся и прежде, чем пройти в ванную, снова прислушался стоя возле двери в соседний номер. Полная тишина.

— Катись оно все к чертовой матери! — сказал он вслух.

Кэйд встал под холодный душ. Когда он наконец отключил воду и вытерся жестким полотенцем, то почувствовал себя значительно лучше. У него пропало чувство досады.

Он вышел из ванной в тот момент, когда на столе зазвонил телефон.

Успел влезть в пижаму перед тем, как поднять трубку.

— Алло? — сказал он, подумав, что Сэм Уонд, видно, забыл что-то сообщить, какую-то деталь нового задания.

— Алло, я увидела, что у вас горит свет.

Голос и акцент, которые он не мог спутать. Сердце заколотилось, внезапно перехватило дыхание.

— Да?.. — единственное, что он смог произнести.

— Я вас потревожила?

— Н-нет… нет, конечно.

— Прекрасно. Я просто хотела сказать, что с моей стороны дверь не закрыта..

Даже в этот момент невыносимого возбуждения он все-таки подумал о Барреде.

— Я как раз собирался лечь в постель, — сказал он неровным голосом.

— А я уже в постели.

Он положил трубку и быстро пересек комнату. Отодвинув засов на двери, открыл ее и заглянул в соседний номер.

Она набросила голубой шелковый шарф на настольную лампу у кровати. Света было достаточно, чтобы увидеть ее, раскинувшуюся на постели. Черные блестящие волны волос покрывали ее обнаженное тело. Она смотрела в его сторону и улыбалась.

Он вошел и прикрыл за собой дверь.

4

Им пришлось бежать как сумасшедшим, чтобы поспеть на рейс в 9.15. Примчались в аэропорт за семь минут до окончания посадки. В салоне, кроме них, оказались только восемь пассажиров: группа американских туристов с фотоаппаратами, в цветастых шляпах или огромных сомбреро.

Как и следовало ожидать, вылет задерживался. Их безумная гонка оказалась ненужной. Самолет вылетал в 9.55.

Кэйд чувствовал себя виноватым. На рассвете она сказала ему, что вылетит в Мехико вместе с ним.

— Кто тебе сказал, что я лечу в Мехико? — озадаченно поинтересовался он.

— Я слышала, как ты говорил по телефону. Ты будешь снимать корриду, правда? Ну вот я и поеду с тобой.

— Но ты же не можешь, — он вновь подумал о Барреде. — Ты забыла, что ты здесь не одна. Надо и о нем подумать. Что он скажет?

Он резко поднялся и сел.

— Послушай, нам не следовало этого делать. Он нездоров. Он влюблен в тебя и…

— Он старик и ужасно скучный, — перебила Хуана. — Я уже упаковала вещи, и багаж мой внизу, у портье. Полечу с тобой в Мехико.

— Нет, я не могу тебе этого позволить. Ты ведь не находила его скучным до того, как встретила меня. Я не..

— Он все время был занудой. Мне вообще не следовало приезжать с ним сюда. Это была ошибка. Ну, что мне делать с таким старикашкой? Вернусь в Мехико, и все. Если ты меня отвергаешь, так и скажи. Я полечу сама.

— Но ему-то ты что скажешь?

— Ничего не скажу. Он встает поздно. К тому времени, как проснется, меня уже не будет.

Кэйд был шокирован.

— Нехорошо так. Хотя бы записку ему оставила.

— Не нужно никаких записок. Портье скажет ему, что я уехала. Больше ему ничего не надо знать.

Она обняла его.

— Ты не можешь так поступить! Это унизит его. Тебе следует либо повидаться с ним, либо послать ему записку. Я помогу тебе написать ее. Давай прямо сейчас.

— Сейчас мы с тобой снова займемся любовью, — сказала она, повернувшись к нему. Она обняла его, ища губами его рот. Тело ее изогнулось, прижавшись к нему..

* * *

Когда Кэйд проснулся, на часах было 8.00. Началась суматоха: быстро одеться, успеть все оплатить, погрузить багаж в машину. Барреда был забыт.

Только в самолете он вспомнил о нем. При мысли об обманутом старике ему стало тошно. Посмотрел на Хуану, которая сидела рядом с ним с довольным выражением лица. Глядя, как нежно она улыбалась, трудно было поверить, что ей свойственна жестокость.

Но то, как она обошлась со стариком, не оставляло сомнений в ее жестокости.

— Я знаю небольшой дом, который мы могли бы арендовать,

— сказала она, заметив, что он смотрит на нее. — Окна выходят на парк Чапультепев. Чудесный домик, правда, дороговато. Но мы можем снять его на неделю, на месяц, на год. Это ведь лучше, чем жить в отеле, верно? Я умею отлично готовить. Буду хозяйничать по дому и готовить для тебя. Тебе ведь понравится, правда?

На ней было дорогое белое платье с короткими рукавами. Волосы на изящной головке были уложены в высокую прическу, в ушах массивные серьги из золота, на шее — золотое колье.

Сама мысль о том, что столь прекрасная и искушенная женщина будет заниматься домашним хозяйством и готовить на кухне, вызвала у Кэйда смех.

Она нахмурилась.

— Ты не веришь, что я умею готовить?

— Я этого не сказал, — ответил он, заметив ее легкую обиду.

— Уверен, что можешь. Но сколько слуг тебе понадобится?

— Слуг? — Она поморщилась. — Не хочу никаких слуг. Если у нас будут слуги, мы не сможем заниматься любовью в любое время дня, когда захотим. Ведь так? Ну кто захочет делить дом любви со слугами?

Он был тронут. Все женщины, которых он знал прежде, нанимали кучу прислуги.

— Я думаю, это чудесно, — сказал он с энтузиазмом. — Давай в самом деле снимем дом.

Она погладила его руку, улыбнулась.

— Я все устрою сама. Ты дашь мне немного денег? Мне понадобятся деньги, чтобы сделать там все как нужно. — Она открыла свою сумку и заглянула внутрь. — У меня только шестьсот песо. Бедный Мануэль такой жадный.

— Да, кстати. Все-таки пошли ему телеграмму.

— Я у тебя спросила не дашь ли ты мне денег, — сказала она, убирая от него руку. — Мне скучно, когда ты заводишь разговоры о Мануэле.

Кэйд вздохнул. Он вынул бумажник и дал ей пять бумажек по тысяче песо.

— Я разменяю чек, когда мы прибудем в Мехико. Пока что это все мои наличные.

— Этого достаточно. Ты увидишь, какая я экономная. — Она снова начала поглаживать его руку, взглянула на него, подняв лицо. Взгляд ее был выразительным. — Я тебя очень люблю. Мы будем счастливы вдвоем. Мне хочется заниматься с тобой любовью прямо сейчас.

— Мне тоже, — ответил Кэйд, сжав ее руку. — Боюсь только — присутствующие нас не поймут.

Она тихо засмеялась.

— Это уж точно.

* * *

В 11 часов с минутами они прибыли в Мехико. Их встречал Адольфо Крип, представитель Сэма Уонда в Центральной Америке, — толстый, лысеющий человек потрепанного вида с мягкими манерами. На голове — панама с мятыми полями, светло-коричневый костюм, несколько маловатый для него, покрытый кое-где пятнами.

Он даже не попытался скрыть свое восхищение, когда Кэйд

представил его Хуане. Крил сорвал с головы панаму и поклонился ей так низко, что Кэйду показалось, он все-таки упадет лицом на асфальт.

— Билеты достали? — спросил Кэйд. Польщенная Хуана одарила в этот момент Крила одной из своих самых ослепительных улыбок.

— Да, конечно! — ответил Крил. — Вы будете довольны, сеньор. Все, как вы просили.

— Когда я встречусь в Диасом?

Вежливая улыбка исчезла с лица Крила. Он заглянул внутрь своей панамы, нахмурился, потом грустно покачал головой.

— К сожалению, сеньор, это невозможно. Тысячу извинений. Сеньор Диас перед боем никого не принимает, даже самого президента. Он очень суеверный человек, знаете ли. Перед выходом на арену все молится и молится. Так что, увы, его повидать невозможно.

— Я должен встретиться с ним перед боем, — категорически произнес Кэйд. — Я предупредил господина Уонда, чтобы он с вами это обговорил.

Крил переминался с ноги на ногу, похлопывая панамой по толстой ноге.

— Сеньор Кэйд, клянусь, я сделал все возможное. Никто не сделал бы большего, но сеньор Диас непреклонен. Он никого не принимает перед боем.

— Диас дурак, надутый, как жаба, идиот! — воскликнула Хуана. Глаза ее метнули молнии. — Если тебе так нужно увидеться с ним, дорогой, я все устрою. Ты увидишь, как много я могу для тебя устроить в Мехико. А сейчас я тебя покину. Нужно распорядиться насчет дома, который можно снять. Завтра же туда переедем, а сегодня увидимся ближе к вечеру.

— Постой-постой! — заинтересовался Кэйд. — Ты что, серьезно можешь устроить мне встречу с Диасом?

— Конечно. Я слов на ветер не бросаю, — она обняла его. — Я люблю тебя, милый. Позаботься о моем багаже.

И она быстро удалилась.

Кэйд посмотрел на Крила, который вертел в руках панаму. Перехватив его взгляд, Крил сказал:

— Вам очень повезло, сеньор, с такой прекрасной дамой, которая способна добиться невозможного.

— Да, — коротко согласился Кэйд. Взяв саквояж, он направился к багажному отделению.

5

Кэйд, по сути своей человек простой и порядочный, не переставал удивляться и благодарить судьбу за сопутствующие ему удачу и успех. Часто вспоминал, как он, десятилетний мальчишка, выиграл приз в тысячу долларов на международном конкурсе фотографов— любителей — сколько было тогда радости! С тех пор жизнь напоминала ему прекрасный фейерверк. Никаких серьезных неприятностей. Не было такого периода, когда он не имел бы достаточно средств, он никогда не голодал, никогда не чувствовал себя несчастным, и всегда поблизости была женщина, готовая одарить его своей любовью.

Видимо, поэтому внезапное появление Хуаны Рока в его жизни удивило его не в такой степени, как могло бы удивить менее удачливого человека. Это отнюдь не означало, что Кэйд не был ею очарован и не оценил в полной мере новый дар благосклонной фортуны.

Сидя в баре отеля "Президент" с его светящимся водопадом и плавательным бассейном, потягивая чинзано со льдом в ожидании Хуаны, он мысленно пытался разобраться в калейдоскопе событий последних двенадцати часов.

Девушка сама по себе была загадкой. Она призналась ему, что влюбилась с первого взгляда — как только увидела его у бюро регистрации отеля "Хилтон" в день приезда. Она навела справки и узнала, кто он и в каком номере поселился. По ее словам, самое естественное для нее было поменять номер, чтобы, когда он того захочет — а она была уверена, что так и случится, — она оказалась рядом. У них не было еще времени по-настоящему узнать друг друга. Хотя она как будто бы знала о нем гораздо больше, чем он о ней. Впрочем, неудивительно — он был достаточно известной фигурой.

Думая теперь о ней, он со смутной тревогой обнаружил, что жизнь без нее представлялась ему теперь просто невыносимой. Прежде он всегда сам себя предостерегал: не слишком увлекаться, чтобы не попасться на крючок раз и навсегда. Сейчас же мысль об их доме, о том, что она постоянно будет с ним, необычайно взволновала его. Это чувство отравляла лишь мысль о том, как она поступила с Мануэлем Барредой. Но в конце концов, постарался он внушить себе, Барреде было шестьдесят, как мог этот больной, старый человек надеяться стать достойным мужчиной для такой энергичной и требовательной женщины, быть под стать ее страстной натуре?

Допив коктейль, он пошел в ресторан и в одиночестве пообедал, представляя себе, что она в этот момент делает и как будет выглядеть их дом. Он скучал без нее. Усилием воли заставил себя думать о предстоящем бое быков.

Крил пообещал позвонить вечером, чтобы узнать, какие будут дополнительные распоряжения. У него был автомобиль, который он предложил в полное распоряжение Кэйда. Крил готов был стать его гидом и личным шофером. Кэйд уже объяснил ему, что будет работать с тремя камерами. Крил должен сидеть рядом с ним и передавать ему ту камеру, которую он потребует. Съемки должны быть непрерывными и теми объективами, какие необходимы в данный момент.

Крил ему понравился. Толстяк так старался быть во всем полезным для Кэйда и предупредить все его желания, что не мог не расположить его к себе. Он, кстати, посоветовал купить целую охапку гвоздик в комнату Хуаны, которая в отеле сообщалась с комнатой Кэйда, сам же Крил и проинструктировал горничную, куда их поставить.

После обеда Кэйд поднялся в номер и лег. Он чувствовал себя расслабленным. Немного устал от всех событий, начавшихся прошлой ночью. Вскоре он заснул.

Проснулся поздно. Время перевалило за семь вечера. Он вскочил с постели, чувствуя себя превосходно. Быстро разделся, принял душ. И тут зазвонил телефон. Это была Хуана. В трубке слышались мужские голоса, хохот, игра на гитаре, пение. Голос, певший фальцетом, заставил Кэйда стиснуть зубы.

— Откуда ты звонишь? — спросил он с беспокойством.

— Из одного кафе, — ответила Хуана. — Тут шум сумасшедший! Послушай, милый, Диас увидится с тобой завтра в половине третьего. Он будет в отеле "Торо". Тебя устраивает?

— Да! Прекрасно! Как это тебе удалось?

— Ренадо — мой очень хороший друг. Он шеф всех тореадоров. Он очень был польщен тем, что знаменитый Кэйд хочет снимать одного из его героев. И Диас тоже польщен… надутая жаба!

"Мой очень хороший друг". Что бы это могло означать?

— Прекрасно, — повторил Кэйд. — Но что ты делаешь в кафе, дорогая? Почему ты не со мной?

— Я с Ренадо. Сейчас выезжаю, но буду не раньше десяти.

— Почему?

— Ой, у меня еще масса дел. Дом я арендовала, но нужно еще встретиться с агентом и заплатить деньги. На это потребуется время — он такой жулик. Придется с ним поторговаться. Зато дом — конфетка! Тебе понравится. Завтра можно будет туда выезжать сразу после окончания корриды. А сегодня давай сходим в ресторан "Негруи". Там отлично кормят. Слышал о таком?

Кэйд ответил, что не знает такого ресторана.

— Тебе там понравится. Ты пока зарезервируй там столик. Ну, все, я пошла. Еще много дел. Ты меня любишь?

— Была б ты здесь, я бы доказал это, — ответил Кэйд.

Она засмеялась счастливым смехом.

— Пока, милый!

Позднее позвонил Крил. Кэйд сообщил ему о предстоящей встрече с Диасом. Толстяк заверил его, что это самая удивительная новость, какую он когда-либо слышал.

— Вы не знаете, сеньор, и не представляете, что я только не делал, чтобы добиться для вас этой встречи. Диас — самый настоящий сукин сын. То, что сеньора действовала через Ренадо, — просто блестяще. Он очень важная фигура, но. уговорить его крайне трудно. Видимо, она знает его очень хорошо, если сумела добиться от него согласия на интервью.

Все это никак не уменьшило беспокойства Кэйда и зреющей в душе ревности. Крил пообещал позвонить Кэйду завтра в два часа и заехать за ним, чтобы отвезти в отель "Торо".

В десять вечера Хуана торопливо вошла в спальню, где ждал ее Кэйд. Она поцеловала его.

— Милый, я ужасно-ужасно проголодалась. Я хочу огромный аппетитный бифштекс…

Его удивило, как быстро Хуана приняла душ и переоделась.

Кухня ресторана "Негруи" оказалась превосходной. Во время еды они вели беседу: все дела были улажены, дом в полном порядке, оплачен на неделю вперед, арендовать его можно на любой срок. Доволен ли он, что с Диасом все получилось? Диас глуп, как пробка, но она слы

шала, что с быками он мастер своего дела. Ренадо проявил энтузиазм для того, чтобы организовать с ним встречу. Правда, пришлось приложить немало усилий, чтобы добиться этого.

Когда она сделала паузу и перевела дыхание, Кэйд спросил:

— Крил говорит, что Ренадо — важная фигура и уломать его крайне трудно. Как тебе удалось это?

Она отрезала кусок торта. Посмотрела на него и улыбнулась.

— Ага, это хорошо: ты немного ревнив. Очень хорошо, — когда мужчина ревнует женщину, — значит, любит.

Кэйд отодвинул тарелку.

— Не надо этих пошлостей. Просто ответь на мой вопрос.

— Ты злишься? — В глазах ее мелькнули искорки.

— Нет еще. Но могу…

— Люблю мужчин, когда они злятся. В этом их характер проявляется. А без характера — что за мужчина?

— Пожалуйста, скажи мне, как ты уговорила такого человека, как Ренадо, помочь мне? — Кэйду с трудом удавалось сохранить спокойствие.

— Пожалуйста, никакого секрета здесь нет. — Она доела торт и со вздохом удовлетворения откинулась в кресле. — Мой отец, Томас Рока, был одним из величайших пикадоров всех времен. Он нанял Ренадо своим антрепренером. Благодаря тому, что отец стал знаменитым, Ренадо разбогател и стал тем, кем он есть сейчас. Вполне естественно, что он согласился помочь мне, когда я обратилась к нему с просьбой.

Кэйд с облегчением взял ее за руку.

— А что случилось с твоим отцом?

— Он стал слишком старым для пикадора, сейчас владеет магазином в Такско, торгует серебром. В Такско много серебряных лавок, но, поскольку мой отец известный человек, у него дела идут хорошо. Вообще-то он скучный тип: хотел, чтобы у него родился сын. Это я могу понять; но не могу ему простить того, как он обращался со мной. Когда мне исполнилось пятнадцать, я сбежала из дома и с тех пор его не видела. И мать я больше не видела. Она тоже скучная и зануда.

— И все это время ты жила сама по себе?

— Да, зато как здорово быть независимой!

Он пристально посмотрел на нее.

— И чем же ты зарабатывала на жизнь?

— Какой ты любопытный! — В ее глазах мелькнуло беспокойство. — Мужчины не любят подобных признаний. Им кажется, что они любят их выслушивать, а на самом деле — наоборот.

Кэйд вздохнул и, махнув рукой официанту, попросил счет.

— Поехали в отель. — Он улыбнулся. — Я люблю тебя.

Ее лицо засияло.

— Самое лучшее, что со мной произошло, — это то, что я нашла тебя. Они вышли из ресторана, взявшись за руки.

Глава 3

1

Педро Диас был крепким, подтянутым человеком небольшого роста. Квадратные плечи — фигура из стали и бетона. Он излучал мощь и жестокую силу. Черты лица обыкновенные, по-своему, пожалуй, он был красив — правда, с избытком высокомерия и гордости.

Когда Кэйд вошел в безвкусно обставленную гостиную в обширном номере отеля, Диас стоял возле распахнутого окна. Невыразительные жесткие глаза были устремлены на улицу, точнее на стену, окружавшую арену, которая находилась напротив, через дорогу. Он явно позировал для Кэйда. В комнате находился его оруженосец Реджино Франоко. Он возился с четырьмя шпагами в ножнах, разложенными на оттоманке, поеденной молью.

Реджино Франоко был маленьким, изящным юношей с прекрасным лицом, но таким же темным и жестоким, как у Диаса. Глаза бегали — в них таилась вечная подозрительность. Движения судорожные, как у истеричной женщины. Крил накануне предостерег Кэйда в отношении оруженосца:

— Он забавляет Диаса, работает эффектно, но о нем рассказывают много дурного. Во всяком случае, — он человек опасный. Для него Диас — бог.

Кроме них в гостиной сидел в кресле и курил крепкую, судя по дыму сигару, крупный мужчина с массивным животом и пышными усами. Это был знаменитый Ренадо, командовавший всеми тореадорами. Он поднялся и пожал руку Кэйду. Ренадо сказал, что он счастлив встретиться со столь известным мастером, как Кэйд. Кэйд ответил на корявом испанском подобным же комплиментом.

Ренадо подвел его к Диасу, который ждал у окна, словно король, соизволивший дать аудиенцию. Талант Кэйда состоял и в том, что он умел брать самые неприступные барьеры. Не прошло и пяти минут, как Диас расслабился и даже заулыбался. Кэйд сразу понял: этот человек падок на лесть, и не поскупился на комплименты в его адрес.

Крил застенчиво державшийся ближе к двери, начал распаковывать оборудование Кэйда. Несколько минут спустя тот уже делал снимки. Работая, он не жалел пленки. Кэйд знал, что рано или поздно объект съемки все же выдаст свою подлинную сущность, хотя бы на мгновение. Он отснял уже более семи десятков кадров, прежде чем дождался того момента, на который так рассчитывал.

Диас позировал весьма охотно. Его представления о том, как он будет выглядеть наиболее импозантно и впечатляюще, менее всего интересовали Кэйда, хотя он шел навстречу любым желаниям и предложениям Диаса. Превосходный кадр получился, лишь когда Франоко, наблюдавший за ними с презрительно-враждебным выражением лица неудачника, следившего за счастливчиком, нечаянно задел прислоненные к креслу шпаги и с грохотом обрушил их на пол. Диас обернулся к нему. На лице его были ярость и жестокость. Он заорал:

— Ты, придурок неуклюжий, не можешь пару минут постоять спокойно!..

Кэйд понял, что получил наконец то, что нужно. Для приличия сделал еще десяток снимков.

— Вы придете посмотреть на мой бой? — спросил Диас. Теперь, казалось, он сожалел, что съемка закончилась.

— Конечно, — ответил Кэйд и подал знак Крилу, чтобы тот упаковывал оборудование.

— Это будет грандиозное зрелище, — произнес Диас. — Станете потом своим внукам рассказывать, что видели своими глазами, как великий Диас поразил быка.

Кэйд пообещал Диасу комплект фотографий. Они пожали друг другу руки. Ренадо тоже стиснул ему ладонь.

Когда они вдвоем с Крилом переходили улицу, направляясь к арене, Крил сказал:

— Он глуп, но в бою действительно велик, сеньор. Это очень смелый человек. Многое можно простить человеку за его смелость. Сегодня вы увидите его во всем великолепии. Еще год пройдет — и он уже не будет таким: слишком много женщин в его жизни. А это, поверьте, чревато поражением.

Кэйд не слушал. Он думал о Хуане. Она ушла из отеля рано утром. Он просил ее прийти на корриду, но Хуана ответила, что бои быков ей наскучили, — слишком много она их насмотрелась. Кроме того, ей надо было подготовить дом к новоселью. Как только Кэйд закончит съемки, — пусть сразу едет в их новый дом, она будет его там ждать.

* * *

С первым быком выступал Диас. Это было большое, проворное и бесстрашное животное. Крил сказал, что Диасу повезло, поскольку нынче мало стало хороших быков. Порода пропала. Быки пошли мелкие, лишенные свирепости. И тут уж не важно, насколько хорош и Умен матадор, — с такими животными особого мастерства не покажешь.

Хотя Кэйд совершенно ничего не понимал в искусстве боя быков, он быстро ощутил, что оказался свидетелем великолепного представления. Бык был под стать отважному тореадору. Кэйд сделал три сот— ни снимков, действуя быстро и точно. Крил был поистине его оруженосцем, вручая ему нужные камеры так четко, что Кэйд работал почти без пауз.

Финальный, смертельный удар на много дней запечатлелся в его памяти. Диас продемонстрировал подлинно дикую силу. Мощным ударом вогнал шпагу в животное по самую рукоятку, как иголку в шелк. Бык был уже мертв еще до того, как свалился на песок арены.

Пока Диас медленно совершал круг почета, надменно и гордо принимая восторги толпы, Кэйд кивнул головой Крилу, и они оба покинули арену.

Крил загодя договорился с хозяином, чтобы фотомастерская в это время была открыта, и Кэйд мог сразу проявить пленки и отпечатать фотографии. Поэтому они сразу поехали туда. Два часа спустя Кэйд вышел из темной комнаты с большой пачкой еще влажных снимков в руках.

Крил пил пиво и болтал с хозяином мастерской. Они оба вскочили при появлении Кэйда, вопросительно глядя на него.

— Все в порядке, — сказал Кэйд и начал раскладывать фото на столе.

Это было скромно сказано. Когда все трое просмотрели снимки, хозяин мастерской, толстый лысеющий мексиканец, ненавидевший бои быков, судорожно и шумно вздохнул.

— Да, — произнес он потрясенно. — Я всегда думал, что это именно так происходит, но впервые вижу все так наглядно.

Крил сказал с тревогой:

— Диасу это не понравится, сеньор.

Кэйд собрал фотографии и положил их в большой конверт.

— Ну и наплевать. Отвезите меня, пожалуйста, домой.

Заводя машину, Крил сказал:

— Диас — опасный человек. Он богат и популярен. Вы учитываете это? Вы ему не польстили. Я сам не понимаю, каким образом, но вы сделали его мастерство просто ничтожным.

— Значит, таково оно и есть, — ответил Кэйд. Он отдыхал, чувствуя полное удовлетворение от проделанной работы.

— Может быть. Возможно… Но Диас так не считает. Он может вам отомстить.

— О! Если бы я волновался по поводу людей, которые не прочь мне отомстить, я бы давно оставил свою профессию.

— Верно, сеньор, но я подумал, что лучше все-таки вас предупредить об этом.

— Благодарю. Что ж, чему быть, того не миновать, верно?

Крил пожал плечами.

— Понимаю, сеньор. У вас, как и у Диаса, храбрости более чем достаточно.

— Ладно, хватит! Не каркайте, — раздраженно отрезал Кэйд. — Поехали побыстрее, я хочу домой.

Дом удивил и обрадовал его. Большая гостиная, две спальни, две ванные, хорошо оборудованная кухня, гараж на два автомобиля. Возле дома сад, утопавший в цветах, небольшой фонтан и тенистые деревья. Обстановка везде современная и комфортабельная.

Закончив с Хуаной обход дома, они вернулись в гостиную. Она выжидающе смотрела на него. Глаза ее блестели от возбуждения. До этого момента он не проронил ни слова. А теперь взял ее лицо обеими руками и поцеловал.

— Ты не представляешь, как много для меня все это значит, — сказал он с чувством. — Чудесно, дорогая. Впервые в жизни у меня настоящий прекрасный дом — и только благодаря тебе. После тебя это самое прекрасное, что я видел в своей жизни.

— Я так счастлива. Это все наше, милый, и будет столько, сколько мы захотим. Мы одни: ты, я и все это. И больше никого.

Вечером они вернулись из ближайшего ресторана, где хорошо поужинали. Кэйд и слышать не хотел о ее намерении возиться на кухне с едой. Только теперь он показал ей фотографии.

Они сели рядышком на оттоманку. Сквозь распахнутую в сад дверь доносился плеск фонтана. Хуана немногословно комментировала его снимки, пока не увидела фотографию Диаса, орущего на Франоко. Кэйд услышал, как она коротко вздохнула и замерла. Отодвинув другие фотографии, Хуана сосредоточенно разглядывала искаженное злобой лицо.

— Неужели он так выглядит? — спросила она.

— Пришлось некоторое время ждать, пока он сбросит маску. Да, это и есть Педро Диас. Не такой, каким он себя изображает или каким его видит публика, а такой, какой он есть на самом деле.

Она повернула к Кэйду лицо, в ее глазах было беспокойство.

— Не хотела бы я, чтобы ты взялся меня фотографировать, — сказала она и, заметив его удивление, деланно рассмеялась. — Я шучу, конечно. Но он не совсем такой.

Она бросила фотографию в общую кучу и поднялась.

— Пошли спать.

— А ты еще не видела фотографии боя, — сказал Кэйд. — Тут есть отличные снимки.

— Все, что ты делаешь, прекрасно! Это я знаю.

Кэйд поднялся. Они вышли из гостиной. Он выключил свет, и они стали подниматься по лестнице наверх.

2

На следующее утро за чашкой кофе Кэйд спросил Хуану, умеет ли она водить автомобиль.

— Конечно, — ответила она. — А почему ты спрашиваешь?

— Тебе нужен автомобиль. Я посмотрю, что у них здесь есть. Думаю, найду какой-нибудь подержанный, поторгуюсь.

Хуана вскрикнула от радости и набросилась на него с поцелуями.

— Ой! Ты меня задушишь. Значит, тебе хочется автомобиль?

— Всегда мечтала иметь собственный автомобиль.

— Хорошо, я тебе куплю.

— А мы можем позволить себе такое, милый? Этот дом и…

— Конечно, можем. Я сейчас поеду и к четырем часам вернусь. Если я тебе понадоблюсь, я буду в фотомастерской Ольмедо. Мне надо увеличить снимки и сегодня же самолетом отправить их. Ничего, если я тебя покину?

Она весело засмеялась.

— Ничего, ничего. У меня остается зато дом! Приготовлю тебе чудесный ужин. Сегодня я докажу, как здорово умею готовить.

Кэйд вытащил бумажник и положил на стол деньги — пятьсот песо.

— Если нужно больше, скажи. Это твои личные деньги, Хуана. Купи себе платье или еще что-нибудь. Отныне все, что у меня есть, — для нас двоих.

Он торопливо вышел наружу, где Крил ждал его в своем "понтиаке". Никогда Кэйд не чувствовал себя таким счастливым. Он был влюблен по уши и, как всякий влюбленный, хотел проявлять щедрость и делать людям добро.

Крил приветствовал его с улыбкой. Пока они ехали по улице Реформы, Кэйд сказал ему:

— Мне нужна ваша помощь, Адольфо. Прежде всего я хочу купить автомобиль. Как сейчас на рынке котируется "тандерберд"? Сколько стоит?

На Крила это произвело впечатление. Он подумал немного и ответил:

— Можно сделать, сеньор. У меня есть приятель, который торгует автомашинами.

— Скажем, часам к трем сегодня можно провернуть такое дело?

— Если к трем часам я не куплю эту машину, значит, я совсем ее не куплю.

— Тогда договорились? И еще одно. Я хочу купить бриллиантовый браслет… в общем, что-нибудь дорогое. Сможете и в этом помочь?

Крил удивленно раскрыл глаза и чуть не задел обгонявшее их такси. Последовал стремительный обмен ругательствами.

— Бриллиантовый… говорите? — переспросил он, когда обруганный таксист умчался вперед. — Но, сеньор, это стоит бешеных денег…

— Деньги — ерунда. Главное — сможете помочь?

— В этом городе все можно, если есть деньги, — ответил Крил. — Браслет, значит? Есть у меня и такой друг — драгоценностями занимается. Предоставьте это дело мне.

Он остановился возле фотомастерской.

— В три часа за мной приезжайте, — попросил Кэйд. — С автомобилем и браслетом.

— Как вам угодно, сеньор. — Крил приподнял панаму над головой.

Кэйд смотрел на него с улыбкой.

— Милый вы человек, Адольфо. Спасибо вам за все.

— Она прекрасна, — ответил Крил. — Но я практичный человек.

Рад быть вам полезным. А с другой стороны, когда имеешь дело с золотом, оно, знаете ли, стирается понемногу.

Кэйд рассмеялся и вошел в мастерскую, где ее хозяин — Томас Ольмедо уже ждал его.

* * *

В 14.30 Кэйд закончил работу над снимками и упаковал их для отправки Сэму Уонду. Заодно подготовил для Педро Диаса серию фотографий, которые могли ему только польстить. Ольмедо пообещал послать своего помощника в отель "Торо" и передать снимки тореадору.

В ожидании Крила Кэйд уселся в приемной Ольмедо и взял утреннюю газету, лежавшую на столике. Его взгляд упал на фотографию и подпись, набранную крупным шрифтом: "Мануэль Барреда, владелец корабельной компании, вчера утром умер от сердечного приступа. Сеньор Барреда поправлялся после предыдущего сердечного приступа в роскошном отеле в Акапулько. Он…"

Газета выпала из рук Кэйда. Этот человек не умер бы, если бы Хуана не бросила его, это наверняка… Он украл ее у него. Он виновен в его смерти. Кэйд позвонил Хуане. Пришлось долго ждать, прежде чем она взяла трубку.

— Ты видела газету?

— Я слишком занята, чтобы читать газеты? А что там?

— У Барреды случился сердечный приступ вчера утром. Он умер.

После паузы она сказала:

— Вот как?. Ой, прости, там что-то выкипает. Пойду посмотрю, а то…

— Ты поняла, что я сказал? — спросил Кэйд, повысив голос. — Барреда умер! Мы его убили, ты понимаешь?!

— Но, милый, он был старый и больной. Старики умирают. При чем тут мы? Ну, в чем дело? Ты такой расстроенный…

Кэйд вытер вспотевший лоб, неподвижно глядя на большой снимок девушки в бикини, висевший на стене напротив. У Хуаны фигура была куда эффектнее.

— А ты разве не расстроена?

— Да… извини… конечно, но…

— Мы не должны были поступать с ним так, Хуана.

— Но все равно он бы умер рано или поздно, — быстро проговорила она. — И не стоит думать об этом. Я побегу, а то прекрасный обед будет испорчен.

Она бросила трубку.

"Мы все должны умереть рано или поздно, но не таким образом, — Думал Кэйд, чувствуя себя подавленным. — И со мной может такое случиться! Другой человек появится в ее жизни — завтра, на следующий месяц, через год, и она бросит меня и уйдет к нему".

Его охватило чувство страха. Потерять ее? Нет, это невозможно.

А чего он, собственно, ждет? Ведь он любит ее. И любит безумно. И она его обожает. Так в чем же дело? Просто надо жениться — и все. Вот оно, решение.

Время перевалило за четыре часа пополудни, когда Кэйд, сидя за рулем сверкающего кроваво-красного "тандерберда", подкатил к их дому. Хуана вышла на порог, когда он вылезал из машины.

Через два часа они сидели вдвоем на качелях в саду. К этому времени они уже покатались на автомобиле. Его удивило, с какой опытностью Хуана вела машину, объездив с ним все городские окраины. От радости у нее даже слезы наворачивались на глаза.

Теперь он вытащил из кармана драгоценный браслет, осторожно взял руку Хуаны и защелкнул браслет на ее запястье. Прекрасная штучка, отобранная им из пяти, которые на выбор предложил Крил, стоимостью в двадцать тысяч долларов.

Вечером они ужинали при свечах. Хуана приготовила индейку по— мексикански — блюдо, подаваемое по праздникам. Она поглядывала на Кэйда через стол вопросительно, браслет сверкал на запястье, отражаясь звездами в ее глазах.

— Ну, и как? Хороший я повар? Скажи!

— Ты просто чудо, — с чувством произнес Кэйд. — Все, что связано с тобой, чудо. И ты лучший повар на свете.

Она встала из-за стола,

— Давай бросим это все так. Завтра уберу. А сейчас поедем к Пирамиде Луны. На нее надо смотреть именно в такое время, при луне.

Полчаса езды на автомобиле — и они прибыли в Сан-Хуан Теотихуакан, где на двадцать миль вокруг раскинулись величественные руины.

Они стояли у подножия огромной Пирамиды Луны — самого древнего сооружения долины, возле статуи коленопреклоненной женщины, олицетворяющей, как предполагали, богиню воды. Вот здесь Кэйд и предложил Хуане выйти за него замуж. Более романтичной обстановки невозможно было представить для этого вызова, брошенного им будущему счастью. И Кэйд вполне осознавал всю торжественность обстановки.

— Ты по-настоящему уверен в этом? — спросила она, держа его за руки. — Ни один мужчина не хотел остаться со мной навечно. Никто не предлагал мне стать его женой. Я этого хочу. А ты? Для меня это ничего не изменит, я буду любить тебя по-прежнему. Но ты уверен в себе?

Да, Кэйд был уверен. Он по-детски верил в святость и устойчивость брака. Когда они поженятся, ни один другой мужчина уже не отнимет ее у него.

Договорились о дате бракосочетания — на следующей неделе.

3

Работа была закончена, Кэйд был свободен, и на сердце у него было легко. Хуана показывала ему достопримечательности города и была отличным гидом.

Мануэля Барреду они больше не вспоминали, хотя время от времени Кэйд думал о нем со смутной тревогой.

Когда они обсуждали детали предстоящего свадебного торжества, Кэйд с облегчением обнаружил, что Хуана против шумной свадьбы. Она вообще не хотела никакого банкета, только пожелала провести медовый месяц в Копумеле. Кэйда это вполне устраивало. Его самого пугала пышная свадебная церемония, он их немало фотографировал на своем веку. У Хуаны была подруга, которая согласилась стать свидетельницей на церемонии бракосочетания с ее стороны. Кэйд решил попросить быть свидетелем Адольфо Крила. Толстый мексиканец воспринял предложение как большую честь. Он даже всплакнул слегка, поздравляя его.

А Кэйд был более чем счастлив. Хуана оказалась не только превосходным кулинаром, но и отличной хозяйкой дома. Ей самой нравилось чистить, убирать комнаты, наводить всюду блеск, ездить на машине за продуктами, привозить обеды из ресторанов, — обеды, на которые Кэйд начал поглядывать с опаской: из-за них он уже прибавил в весе.

Они упаковывали вещи, готовясь отправиться на следующий день в Копумеле. С утра предстояла брачная церемония.

В это время из Нью-Йорка позвонил Сэм Уонд.

— Твои снимки корриды наделали тут столько шума! — кричал он в телефонную трубку. — Я тебе скажу, Вэл, это вершина всего, что ты до сих пор сделал. Чем ты сейчас занят? Возвращаться собираешься? Хочешь какую-нибудь тему на месте или подыскать где-нибудь еще?

— Завтра я женюсь, — сказал Кэйд, испытывая сильное желание увидеть лицо Уонда в тот момент. — По крайней мере месяц буду отсутствовать.

— Что-о-о?!! — заорал Уонд. — Ты шутишь?!! Женишься! Не верю!

Когда Кэйд наконец убедил его и рассказал о Хуане, которая слушала разговор, стоя в дверях, Уонд сказал:

— Ни за что не поверил бы! Ну, коли так, поздравляю, дорогой. Ты уверен, что так нужно?

— Уверен. К десятому числу вернусь. Так что пока останусь в Мексике, Сэм. И просьба к тебе: найди как можно больше стоящих заданий по Центральной Америке. Сделаешь?

— Конечно, конечно. К десятому что-нибудь для тебя будет. Слушай! А давай сделаем снимки твоей жены, если она действительно так хороша, как ты говоришь, а? С твоим именем я тебе устрою отличные публикации.

— Нет, не надо! — Кэйду претила мысль, что снимки Хуаны будут украшать стены казарм. — Она моя личная собственность, Сэм, и таковой останется.

— Нет, нет! Это я так, просто идея, — торопливо ответил Уонд, поняв, что его предложение неудачно. — Я тебе желаю счастливого медового месяца, Вэл. А десятого позвоню, пока, — он положил трубку.

***

— Правильно. Я хочу быть твоей самой-самой личной собственностью, — сказала Хуана, подойдя к нему. — Навсегда-навсегда!

И в тот момент, когда он обнимал ее, он верил ей.

Медовый месяц был удачным только отчасти. Кэйда постоянно беспокоило то внимание, которым пользовалась Хуана у американских туристов, которые отдыхали с женами и без. При каждом удобном случае, под любым надуманным предлогом они начинали виться вокруг нее, как мухи у меда. Хуану это развлекало, а Кэйда раздражало. Ни минуты на пляже, ни минуты за столом в ресторане, не проходило чтобы какой-нибудь американец не подсел к ним с разговорами. Невозможно было даже потанцевать. Это приводило Кэйда в ярость. Дело дошло до того, что он настоял на том, чтобы большую часть дня они проводили в шезлонгах на балконе своего номера в отеле. Это быстро наскучило Хуане. Она часто вспоминала свой "тандерберд" и дом в Мехико.

В результате спустя десять дней они решили вернуться в столицу.

Кэйд обнаружил, что, хотя женитьба и прекрасная вещь, но теперь он уже не так свободен, как бывало прежде. Когда у него не было работ, он любил бродить по улицам в одиночестве, отыскивая сюжеты, новые ракурсы, необычную игру света и тени. Его взгляд искал новый материал для съемки. А ей ходить пешком не нравилось, и стоило большого труда уговорить ее оставить свой "тандерберд" дома. Хотя Кэйд терпеливо объяснял Хуане, что невозможно набраться новых впечатлений для будущих работ, глядя на окружающее со скоростью восемьдесят миль в час, Хуана настаивала на том, чтобы они пользовались только автомобилем.

Спустя пять дней после их возвращения в Мехико, Кэйд решил, что пришло время приступать к работе. Пока Хуана готовила изысканный обед, он позвонил Сэму Уонду.

— А привет, привет, дорогой! — завопил Уонд, как только их соединили. — А я, знаешь, как раз хотел с тобой связаться. Ну, как там у тебя? Все в порядке?

Кэйд ответил, что хорошо провел время.

— Понятно! Цветочки, бабочки и голубочки?..

— Ты лучше скажи, есть там что-нибудь для меня? — Кэйд был не в настроении выслушивать шутливую болтовню Сэма. — Я во всеоружии и готов немедленно работать.

— Ты ведь сказал — десятого числа, а нынче — только второе, так? Но все равно есть работенка для тебя. Не ахти что: три сотни и оплачивают все расходы, но я подозреваю, что для тебя сейчас и три сотни на дороге не валяются.

— Ты на что намекаешь?

— Сейчас узнаешь. Понимаешь, Вэл, ко мне приходил один деятель из банка, который ведает твоими делами. Ты задолжал им четыре тысячи.

Кэйд замер. Он всегда был небрежен с деньгами. Такое уже и раньше случалось: одно время он постоянно имел неприятности со своим банком, пока Уонд не предложил сам лично заняться его счетом.

— Я считаю, — сказал тогда Уонд, — нужно купить на все деньги пакет акций и держать на счету только тысячу наличными. Истратил тысячу — продай акцию, продал фотографии — купи акцию. Только так ты не переступишь черту и твои деньги будут делать новые деньги. Если хочешь, я так и сделаю.

Кэйд согласился…

— А вообще-то что там у тебя происходит? — спросил Уонд. — Всего месяц назад у тебя было на сорок тысяч акций. Только не говори мне, что ты их все превратил в наличные.

А действительно, неужели так получилось? Кэйд запустил пятерню в волосы. У него была привычка писать на обратной стороне чека: "Если нет наличных — выплатить за счет продажи акций". Ему не приходило в голову подсчитывать свои расходы. Кэйд знал, что у него есть акции и беспокоиться не о чем. Теперь он тревожно подумал о своих недавних расходах. Что там было? "Тандерберд", браслет, плата за дом на месяц вперед, норковая горжетка, которую он купил Хуане, десять дней медового месяца в самом дорогом отеле Копумеле — действительно очень дорогом. Но не сорок же тысяч!

— Алло! Ты у телефона? — нетерпеливо спросил Уонд.

— Слушай, заткнись на минутку! — отрезал Кэйд. — Дай подумать.

В итоге он решил, что, пожалуй, все-таки растратил все сорок тысяч. Его бросило в жар.

— Слушай Сэм, а за корриду заплатили? Сколько там будет — три тысячи?

— Это уже было "вчера". Десять дней назад гонорар уже поступил, и ты его весь израсходовал, — ответил Уонд. — Ради бога, что там у тебя стряслось?

— Так ты говоришь, я на четыре тысячи "ниже черты"?

— Именно это я и говорю. Так вот, послушай…

— Подожди! — Кэйд торопливо водил ручкой по бумаге. Арендовал автомобиль и катер в Копумеле, купил комплекты подводной охоты вместо того, чтобы взять их напрокат. Боже мой, так оно и есть! Еще этот чайный сервиз из серебра, который Хуана попросила купить. На кой черт он нужен? Надо было отговорить ее! Ну, когда он им понадобится? Никогда. Просто дурацкий символ их статуса!

— Слушай, Сэм, ну продай еще что-нибудь.

— Хорошо. Я посмотрю, что можно сделать.

— А еще ведь мой потиражный гонорар через пару месяцев поступит, верно?

— Да. Тысяч этак восемь или десять.

Кэйд вздохнул с облегчением.

— Ну, так в чем же дело? О чем беспокоиться?

— О чем? Это уж ты мне скажи, — ответил Уонд. — Теперь о работе. Археологический музей в Бостоне хочет новую серию снимков руин Чичен-Ица и Ухмаль. Я тебе вышлю всю эту муру с копиями старых снимков. Им нужны твои ракурсы и освещение. О'кей?

— Но я же только что вернулся из Юкатана!

— А я что — виноват? — Ты же мне не сказал, куда уезжаешь.

— Значит, триста долларов плюс расходы?

— Точно. Но учти, если хочешь взять с собой супругу, платишь из своего кармана. А работы там на неделю, Вэл.

— Три сотни за неделю? Да катись они к черту!

— Слушай, Вэл, не выпендривайся. Тебе нужны деньги?

Кэйд не помнил, чтобы когда-либо Уонд говорил с ним так. И это ему не нравилось. После минутного колебания он ответил:

— Ладно, договорились. А деньги — на бочку.

— Обязательно. Теперь я прощаюсь с тобой, и, пожалуйста, навесь ты замок на свой карман.

Кэйд пошел на кухню, где Хуана сосредоточенно резала красный перец.

— Я только что говорил с Уондом, — сказал он, входя. — Есть работа. Как назло, мне надо ехать обратно в Мериду.

Она поморщилась.

— А что, это так обязательно, милый?

— Ну, что делать? Работа есть работа.

— И когда?

— В конце недели.

— Ну ладно, что ж поделаешь? Мы ненадолго уедем?

Кэйд потер подбородок.

— Понимаешь ли… я должен поехать один. Там довольно сложная обстановка, много работы…

Она удивленно взглянула на него.

— О! Ты не хочешь, чтобы я поехала с тобой?

— Нет, дело не в этом. Просто такая специфика работы — надо быть одному. — Он обнял ее. — Меня неделю не будет. Как же ты тут будешь без меня, дорогая?

— По-моему, милый, лучше было бы, если бы я поехала с тобой. Обещаю не мешать тебе. Ты не думаешь, что так будет лучше?

Кэйд заколебался.

— Видишь ли, проблема в том, что заказчики оплачивают только мои расходы, — проговорил он наконец.

В ее глазах отразилась тревога.

— Мне кажется, что ты как-то сказал, будто у нас полно денег.

— Ну, в общем-то да. Но разбрасываться ими не стоит. Понимаешь, на данный момент я малость потратился, но через месяц-другой придут потиражные гонорары и все будет в порядке.

— Ты слишком много тратишь на меня, верно? Ведь так?

— Выбрось это из головы. Ты занимаешься кулинарией, а остальное предоставь мне. О деньгах я позабочусь, — твердо сказал Кэйд. — у меня все под контролем, так что не волнуйся. Ты просто наберись терпения и оставайся здесь, пока меня нет. А месяца через два мы куда-нибудь махнем с тобой.

Зазвонил телефон. Кэйд с облегчением вышел.

Это был снова Сэм Уонд.

— Слушай, я здесь проверил: получается тридцать процентов убытков, если я буду сейчас продавать акции.

— Черт-те что! Ну, давай кредит возьмем у банка.

— Ты что, газет не читаешь? Сейчас же ограничения ввели на кредиты. Ничего ты у них не получишь.

Раздражение вновь охватило Кэйда. До чего же ему была противна вся эта возня с деньгами.

— Ну и пускай! Подумаешь! Что значит потеря тридцати процентов? Продай ты их к черту, мне нужны деньги, Сэм, понимаешь?

— Но не такую же сумму? Покрой долг и еще пару тысяч займи, пока не подойдет потиражный гонорар.

— Ладно! Продай их к чертовой бабушке. — Кэйд повесил трубку.

Осознав теперь, что у него по-настоящему не хватает денежных средств, Кэйд начал переживать по поводу непрерывной утечки денег. Сущие мелочи, на которые прежде он не обращал внимания, вызывали у него тревогу: бензин для "тандерберда", ремонт холодильника, счет за дюжину бутылок виски, умопомрачительный счет за пинту духов "Джой", которые он бездумно заказал, не осведомившись о цене, счет от Ольмедо за пользование фотолабораторией, счет за четыре пары туфель для Хуаны. Впервые в жизни он начал составлять реестры своих трат, без конца вычитая и вычитая и ничего не прибавляя. С чувством страха обнаруживал он, с какой скоростью таяли шесть тысяч долларов, оставшиеся после того, как он покрыл банковский перерасход.

Хуана отвезла его на машине в аэропорт к рейсу на самолет, отправляющийся в Мериду. Она тоже заразилась его подавленным настроением, и всю дорогу до аэропорта они молчали. Уже подъезжая, Кэйд, сделав усилие, задал вопрос:

— Ну что, дорогая, как ты тут без меня будешь проводить время?

Она пожала плечами.

— Что-нибудь придумаю. Мне хочется улететь с тобой в Мериду. Я без тебя буду скучать.

Они остановились у зала вылета.

— Я тебе буду звонить каждый вечер, — сказал Кэйд. Ему очень не хотелось расставаться с ней. — Поезжай, не жди, пока я улечу. Сегодня же часов в восемь я позвоню тебе.

4

На второй вечер в отель, где остановился Кэйд, позвонил Крил.

Кэйд теперь сожалел, что слишком много раньше думал о деньгах, сейчас он страшно тосковал по Хуане. С наступлением темноты, когда он не мог больше продолжать работу, жизнь казалась ему совсем тоскливой. Накануне он час провел у телефона, разговаривая с Хуаной. Собирался и в этот вечер позвонить ей, но тут раздался звонок, — на проводе был Крил.

Кэйду не терпелось поскорее закончить разговор с ним, чтобы поговорить с Хуаной, поэтому он сразу спросил у Крила, что ему надо.

— Я просто решил, что мне следует сообщить вам, сеньор, о том, что журнал с вашим репортажем о корриде поступил в продажу в Мехико сегодня утром, — сказал Крил.

— Ну и что? — Кэйд нетерпеливо поглядывал на часы: Хуана ждет, уже перевалило за восемь часов вечера.

— Журнал очень плохо принят, сеньор. Я говорил вам, что Диас — популярный герой. Его поклонники считают, что вы показали его в самом невыгодном свете. Очень плохо были приняты все фотографии.

— Ну, а мне-то что делать, Адольфо? Посыпать себе пеплом голову?

— Я счел нужным предупредить вас. Сегодня мне порезали все четыре шины на автомобиле. Это — дело рук кого-то, кто знает, что я помогал вам делать снимки.

Кэйд нахмурился.

— Извините, Адольфо. Очень сожалею. А кто это сделал?

— Не знаю, но догадаться нетрудно. Я говорил вам, что Реджино Франоко считает Диаса своим богом. Думаю, он это и сделал.

— Очень сожалею. Купите себе новые шины и пришлите мне счет. В конце концов вы-то тут ни при чем.

— Что вы, я не претендую ни на что. Просто хотел вас предостеречь, сеньор. Если со мной проделали такое, с вами они могут поступить хуже. Так что будьте начеку.

— Да катись он к черту, этот недоносок! — вспылил Кэйд. — Если он попытается сунуться ко мне, я ему сверну его грязную шею! Покупайте себе новые шины и присылайте счет. Я настаиваю.

— Ну, что ж, большое спасибо, сеньор, но будьте осторожны. Хорошо, что вас здесь нет. К тому времени, как вы вернетесь, страсти поостынут.

Кэйд вдруг подумал о Хуане.

— Вы не думаете, что с моей женой что-нибудь может случиться, Адольфо?

Крил засмеялся.

— Нет, сеньор. В этом могу вас уверить. Сеньора Кэйд в полной безопасности, потому что она хорошо знает, как о себе позаботиться. Кроме того, она мексиканка и очень красива.

Кэйд вздохнул с облегчением.

— Вы уверены?

— Иначе и говорить бы вам не стал. А вот с вами — другое дело. Будьте осторожны, сеньор.

— Ну, я тоже могу о себе позаботиться, Адольфо. Во всяком случае, спасибо за предупреждение, я буду осторожен.

Закурив сигарету, он позвонил Хуане. После долгого ожидания он услышал ее голос в трубке и рассказал ей новости, услышанные от Крила.

— В принципе меня это не волнует, — говорил он, — но вот то, что ты там находишься одна, немного беспокоит меня.

— Не волнуйся, — ответила Хуана. — Но я поговорю с Ренадо. Он знает, как поступать в таких ситуациях. Этого Диаса он призовет к порядку. Выбрось все из головы. А как у тебя там дела?

Кэйд внезапно напрягся. Он услышал в трубке мужской голос. Кто-то был в комнате с Хуаной и обратился к ней с вопросом. Кровь ударила Кэйду в голову.

— Милый, ты меня слушаешь?

Кэйд напряженно прислушивался. Больше он ничего не мог уловить, слышалось только дыхание Хуаны.

— Милый?

— Да, да, извини… у меня все в порядке. Работа скучная, но дело постепенно продвигается. У тебя там в доме кто-то есть, Хуана?

— У меня? С какой стати? Никого нет. С чего ты взял?

— Мне послышалось, что кто-то тебя окликнул.

Хуана рассмеялась.

— Это радио. Я его только что выключила. Слушала инсценировку пьесы по радио, причем, не совсем интересной пьесы.

Кэйд медленно и глубоко вздохнул.

— А… А то мне послышался чей-то голос. Чем ты занималась это время?

Он выслушал ее вполне безобидный отчет. В конце разговора она сказала:

— Нам не стоит так много тратить денег на разговоры по телефону. Спокойной ночи, милый. Я увижу тебя во сне.

Кэйду не хотелось расставаться с ней, и он поговорил еще немного, прежде чем положить трубку.

Спускаясь в ресторан, он чувствовал себя покинутым. Несколько туристов поздоровались с ним, но он не ответил так как был не в настроении проводить вечер в компании. Попросил официанта принести ему вечернюю газету. Сделав заказ, Кэйд закрылся газетой и ел, одновременно читая. От нечего делать просмотрел программы радио и телевидения. Ему захотелось узнать, какую пьесу слушала Хуана, когда он ей звонил. Но оказалось, что в это время передавали только легкую музыку и небольшой концерт. Никаких пьес по мексиканскому радио в тот вечер не было.

Некоторое время Кэйд сидел неподвижно, глядя в одну точку. Им овладело чувство тревоги и ревности. Теперь он был абсолютно уверен, что слышал мужской голос. Неужели так скоро Хуана начала ему изменять? Кэйд попытался подавить мучительное чувство, внушить себе, что ему померещился этот голос, но это ему не удалось. Зачем же тогда она солгала ему насчет пьесы по радио?

Вернувшись в номер, он решил снова позвонить Хуане. На часах было 22.00. Десять минут прождал он с трубкой у уха, пока оператор на линии не сказала ему, что номер не отвечает. Кэйд был настолько взвинчен, что попросил попытаться соединить его еще раз. Он ходил взад и вперед по комнате, ожидая звонка. Телефонистка вновь сообщила, что никто не берет трубку. Он попросил ее продолжать попытки соединить его с указанным номером. Внезапно ему захотелось выпить. Кэйд вызвал дежурного по этажу и заказал ему бутылку текилы.

Затем он присел возле открытого окна. Ночной ветерок обдувал покрывшийся испариной лоб. У нее был какой-то мужчина, — повторял он себе, — а теперь они вдвоем куда-то ушли. А может быть, они все еще были в доме — наверху, в постели — и слушали с невольным чувством вины, как настойчиво трезвонит телефон.

К полуночи он выпил половину бутылки текилы. Уже порядочно пьяный, он снова позвонил и спросил у оператора, есть ли новости. Она ответила, что звонит по его заказу каждые десять минут, но ответа не получает.

В 00.45 телефон Кэйда зазвонил. Он бросился через комнату и схватил трубку. Текила туманила мозги, гнев охватывал его.

— Алло? — услышал он голос Хуаны. — Алло, кто это?

— Где ты была, черт возьми? — заорал Кэйд.

— Милый, как здорово! А я как раз думала о тебе.

— Где ты была?

— Была? А ты что пытался мне дозвониться?

— Да, я пытался до тебя дозвониться. Где ты была?

— Ко мне Ани зашла, и мы пошли с ней в кино.

Ани, та самая девица, которая на свадьбе была свидетельницей Хуаны: толстая хихикающая девка, которая сразу не понравилась Кэйду.

— Не ври! Если ты и ходила в кино, то ходила с мужчиной. Кто он такой?

Он услышал, как она коротко вздохнула.

— Ты пьян, Вэл?

— Неважно, пьян я или трезв, кто этот мужчина?

— Не было никакого мужчины. Я ходила в кино с Ани. Если не веришь, позвони ей. Я дам тебе телефон.

— Я возвращаюсь. Завтра на месте все выясним, — сказал Кэйд и бросил трубку.

Дрожащей рукой он налил себе еще полстакана и выпил залпом. Стакан выпал из его руки, и Кэйд упал на постель лицом вниз.

Наутро он проснулся с мучительной головной болью. Еле волоча ноги, добрался до ванной и выпил сразу четыре таблетки аспирина. Потом заставил себя принять холодный душ. Позднее, когда головная боль немного унялась, и было выпито три чашки кофе, он задумался над тем, что произошло.

Хуана ему солгала. Это факт. Он должен заставить ее признать этот факт и пусть она объяснит ему, почему она солгала. К черту эту музейную работу! Что ему эти вшивые три сотни по сравнению со спокойствием души? Он вернется и расставит все точки над "i".

Кэйд упаковал вещи, заплатил в гостинице по счету и поехал в аэропорт.

* * *

Во время полета он с беспокойством подумал о том, как прореагирует Уонд на его выходку. Вспомнил вдруг, что ему теперь из своего кармана придется заплатить и за два дня пребывания в Ухмале и за авиабилеты. Столько денег потрачено впустую, с горечью подумал он, в то время как сейчас они нужны ему как никогда раньше.

Хуана ждала его, бледная, с темными кругами под глазами. Она сидела в саду и даже не поднялась ему навстречу при его появлении.

— Сразу к делу, — сказал Кэйд, остановившись возле нее. — Я слышал мужской голос вчера вечером во время разговора с тобой по телефону, очень хорошо его слышал в трубке. Ты мне объяснила, что слушала в это время по радио пьесу. Я смотрел программу — никакой пьесы вчера не передавали.

Она внимательно посмотрела на него, но в ее взгляде было полное равнодушие.

— Если ты считаешь, что я лгу тебе, зачем же ты вернулся? — сказала Хуана ровным, невыразительным голосом.

Кэйд почувствовал, как страх сжал его сердце.

— Вернулся? Что ты имеешь в виду? Я твой муж! И я требую объяснения!

Ее неподвижный взгляд поколебал его уверенность в своей правоте, и чувство гнева вдруг остыло.

— Объяснения нет. И почему оно должно быть? Я слушала пьесу по радио, и объяснять тут нечего.

— Не было пьесы! Послушай, Хуана, бесполезно…

Она поднялась, подошла и встала лицом к лицу с ним. Глаза ее потемнели от гнева.

— Пьеса называлась "С собою не возьмешь". А передавали ее на коротких волнах из Нового Орлеана. Можешь попросить Крила проверить это для тебя. Я же считаю, что ты повел себя, как очень глупый, подозрительный и злой человек. Такого мужчину я не люблю!

Она быстро прошла в дом, и он услышал, как хлопнула дверь.

Ему стало тошно. Он испугался, что слишком далеко зашел в своих подозрениях и теперь потерял ее. Кэйд бросился следом за ней, призывая ее выслушать его оправдания.

5

До позднего вечера Кэйд вымаливал у нее прощение… Больше часа провел он возле запертой двери в спальню, уговаривая Хуану открыть ему. Когда же она в конце концов впустила его, то выслушивать его извинения и уверения в любви не пожелала.

— Я ведь лгу, ты же мне не доверяешь. О какой же любви может идти речь? — Она стояла спиной к нему.

— Ну, хотя бы попытайся понять меня, — молил Кэйд. — Ты первая женщина, которую я по-настоящему полюбил. Ничего не могу поделать со своей проклятой ревностью. Ты же сама говорила, что это — доказательство любви, разве не так?

— Но это не значит, что ты можешь бесконечно обвинять меня во лжи.

Наконец ее сопротивление было сломлено.

— Ты меня так обидел, — говорила Хуана со слезами на глазах. Я всю ночь не спала. А ты был еще и пьян, и так орал на меня… Это было так ужасно.

— Да, да! Я именно так по-скотски себя вел, и ты не представляешь, как я раскаиваюсь в этом. — Кэйд осторожно обнял ее.

После минутного колебания Хуана прильнула к нему.

— Мне было так плохо, — сказала она, прижимаясь головой к его груди. — Никогда в жизни я не чувствовала себя такой несчастной.

Еще несколько минут — и она заулыбалась. Кэйд почувствовал облегчение и радость. Предложил ей тут же поехать в ресторан и отпраздновать их примирение. Они поехали в "Негруи", где Кэйд заказал шампанского, не думая больше о ценах и своих расходах, тем более что у него была с собой ресторанная кредитная карточка "Дайнерс клаб" и наличными можно было не платить, по крайней мере в настоящее время.

Вернувшись из ресторана, они сразу прошли в спальню. Засыпая, Кэйд решил сделать ей подарок на следующий же день. Скажем, самозаводящиеся часы "Омега" помогут снова поставить все на свои места, подумал он. Черт с ней, с ценой. Кое-какие акции у него еще остались, а через двенадцать недель поступят потиражные гонорары.

Когда Хуана уехала утром на базар, он позвонил Адольфо Крилу и объяснил, что он хочет купить. Крил ответил, что подготовит для него часы на выбор уже к полудню. После этого разговора, испытывая в душе смутную тревогу, Кэйд позвонил Сэму Уонду и сказал, что передумал лететь в Юкатан и возвращает снимки, присланные музеем.

— Понимаешь, Сэм, овчинка выделки не стоит. Может, у тебя есть что-нибудь получше?

— Ну-ну. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — сказал Уонд с заметным раздражением. — Учти, они будут очень недовольны. Я-то им пообещал все "железно". Ты понял?

— Ну, скажи им, что все неожиданно сорвалось, — нетерпеливо сказал Кэйд. — Может, найдешь что-нибудь другое, а? Поищи, будь другом.

— Пока что для тебя ничего стоящего нет. Я, правда, поговорил с Гарри Джексоном. Он в таком восторге от твоей корриды, что пытается сейчас договориться с "Лайфом" о новой теме: диксиленды Нового Орлеана. Если договориться насчет статьи, — фоторепортаж будет твой. Это может быть приличным куском, Вэл. Завтра я буду знать об этом точно и тогда позвоню тебе.

— Отлично! И еще одна просьба к тебе. Продай еще мои акции, очень прошу. Мне нужно еще тысяч пять.

— Да ты что?! Я же только что…

— Ладно, ладно, Сэм. Это в конце концов мои деньги, не забывай. Оставь при себе свои замечания, договорились?

— Не волнуйся, я помню, что деньги эти твои. Но ты сам-то понимаешь, к чему ведешь дело? В настоящий момент ты стоишь всего двадцать одну тысячу долларов — это все. Если я продам то, что— ты просишь, по нынешним расценкам, ты будешь стоить не более пятнадцати тысяч.

— Ну и что? Еще ведь потиражные должны прийти.

— Послушай меня, Вэл….

— Мне нужно пять тысяч. Достань их — и все. — Кэйд положил трубку.

Когда ему принесли часы, украшенные бриллиантами, Кэйд не мог удержаться от их покупки, тем более, что Крил сказал ему: цена для таких часов вполне сходная. Кэйд был уверен, что Хуане они понравятся, и не ошибся.

На следующее утро позвонил Сэм Уонд и сообщил Кэйду, что ему удалось договориться насчет Нового Орлеана. Акции Кэйда он успел продать, потеряв сорок процентов их стоимости, чтобы срочно выручить необходимые пять тысяч долларов.

— Джексон в пятницу будет в отеле "Фонтенбло мотор" в Новом Орлеане, — продолжал Уонд. — Он будет ждать тебя. Это работа на синдикат, и все про все может дать тысяч девять. О'кей?

Кэйд радостно улыбнулся.

— Прекрасно! Я прилечу обязательно!

Он побежал сообщить Хуане приятную новость: они вылетают в пятницу в Новый Орлеан. Она обрадовалась не меньше его. После этого Кэйд позвонил Крипу и обратился к нему с просьбой обеспечить билеты на самолет и зарезервировать двойной номер в отеле Нового Орлеана.

После ужина Кэйд сказал, что неплохо было бы прокатиться вдвоем куда-нибудь. Как Хуана смотрит на то, чтобы снова съездить к Пирамиде Луны? Хуана всегда была рада возможности сесть за руль "тандерберда" и с радостью согласилась.

Они вышли из дома и направились к гаражу. Шли обнявшись и потому были застигнуты врасплох, когда три темные фигуры выросли из-за кустов, росших возле гаража, и бросились к ним.

Хуана первой заметила опасность.

— Осторожно! — вскрикнула она и, высвободив руку, ударила сумкой по лицу одного из подбегавших к ним людей. Потом раздался ее пронзительный визг.

Два низкорослых мексиканца набросились на Кэйда прежде, чем он сообразил, что происходит. Они втроем упали на асфальтовую дорожку. Кэйд лягнул ногой, почувствовав, что ботинок угодил во что-то мягкое, — чьи-то руки на мгновение отпустили его. Но тут же последовал мощный удар в лицо. С проклятиями Кэйд ударил вслепую, попав в чью-то челюсть.

Внезапно пронзительный крик Хуаны оборвался. Кэйд попытался подняться, когда увидел еще одну темную фигуру, бросившуюся на него. От удара в лицо он упал навзничь, задыхаясь, попытался снова встать на ноги и увидел, что над ним стоят двое. Оба одновременно взмахнули руками. Он поднял локти, чтобы защитить голову, но было поздно. Что-то обрушилось на него, ночь взорвалась радужными огненными всплесками. И все погрузилось во мрак.

Позднее он смутно ощутил обжигающий жар и запах пожарища. Сделал усилие, чтобы приоткрыть глаза, но мрак снова окутал его сознание. Еще позднее до него донеслись чьи-то голоса, но ему было уже все равно. Казалось, что голова разрублена надвое, и будто со стороны он слышал собственные стоны. Короткий укол в руку — и снова благословенное небытие.

Глава 4

1

Молодой мексиканский хирург Хосе Пинто вошел в приемную больницы, где возле окна в напряженном ожидании стояли Хуана, Крил и Сэм Уонд.

Уонд, рослый, толстый, но подвижный человек сорока с лишним лет, прилетел немедленно, как только до него дошла весть о нападении на Кэйда. Хуана, чья красота ни в малейшей степени не тронула его, могла мало что сказать. Она сообщила лишь, что нападавших было пятеро. Прежде чем она попыталась прийти на помощь Кэйду, на нее было наброшено одеяло.

Соседи, встревоженные ее криками, позвонили в полицию, которая прибыла на место происшествия с обычной мексиканской медлительностью, лишь спустя некоторое время после того, как нападавшие скрылись. Они обнаружили пылающий гараж, обугленные остатки автомашины и самого Кэйда находящегося на грани жизни и смерти. Его немедленно отправили в больницу. Три дня спустя решено было его оперировать.

— Он удивительно хорошо перенес травмы, — сказал Пинто, когда все трое обратились к нему с немым вопросом. — У него прочный череп. Конечно, трещина есть, но она быстро затянется. Я лично настроен оптимистично. Через месяц или чуть больше он будет в полном здравии.

— Могу я повидаться с ним? — спросила Хуана.

— Не раньше, чем завтра.

Позднее, в кафе, сидя напротив, Хуана и Сэм Уонд обедали. Хуана попросила Уонда дать ей денег.

— За операцию придется платить, — объяснила она. — Предстоит много других расходов. Мне нужен новый автомобиль.

— У него осталось мало денег. — ответил Уонд, холодно разглядывая ее. — Последнее время он транжирил свой капитал, как пьяный матрос на берегу.

Он протянул руку и постучал пальцем по ее бриллиантовым часам.

— Если вам нужны деньги, продайте вот это. А насчет автомобиля — страховая компания обо всем позаботится. Те деньги, что у него остались, понадобятся ему, когда он покинет больницу.

Хуана решительно встала. Лицо холодное, глаза злые.

— Кэйд всегда говорил мне, что вы его хороший друг, — сказала она. — Не думаю, что это так на самом деле. Он бы не захотел, чтобы я продавала часы.

Уонд смотрел на нее с улыбкой, даже не потрудившись подняться из вежливости. Для него она была только красивой проституткой, ни больше ни меньше.

— Именно потому, что я имею честь быть его хорошим другом, я предлагаю вам продать часы и другие драгоценные игрушки, которые он преподнес вам. Все средства, которыми он располагает, я намерен сберечь. И вы, дорогая сеньора, их не получите, смею вас уверить в этом.

Она пожала своими прекрасными плечами, повернулась и вышла из кафе на солнечную улицу.

На следующий день Уонд был первым, кто посетил Кэйда.

Доктор Пинто уже сообщил Кэйду, что Хуана осталась невредимой и что примерно через месяц он тоже будет здоров. Когда Уонд вошел в сверкающую белизной палату, он сразу заметил, что Кэйд серьёзно чем-то обеспокоен.

— Как хорошо, что ты пришел, Сэм, — сказал он, пока Уонд усаживался в кресло возле кровати. — Ты и Хуану видел?

— Видел вчера. С ней все в порядке.

— Она не собиралась прийти ко мне?

— Она мне об этом не говорила, но придет наверняка сегодня же. Как ты себя чувствуешь?

Кэйд поморщился.

— Это прямо проклятие какое-то. Не везет мне, Сэм. Теперь я потерял работу и в Новом Орлеане, верно?

— Да, Джексон ждать не мог. Заказал все Лукасу.

— Послушай, а как же там Хуана без денег, Сэм? Дай ей, если она попросит.

— Обойдется. Лучше я приберегу то, что осталось от твоих акций. Тебе деньги понадобятся самому, когда выйдешь из больницы.

— Может, ты и прав… Ладно, я поговорю с ней.

— А из-за чего все это произошло? — спросил Уонд. — Ты сам то подозреваешь кого-нибудь? Кто они?

— Им не понравились мои снимки боя быков. Адольфо предостерегал меня, а я не обратил на это внимания. Ты ведь знаешь, я не очень— то прислушиваюсь к советам. А что с машиной? Сожгли?

— Да.

— Ей нужен новый автомобиль.

— Страховая компания об этом позаботится. И вообще не волнуйся особенно насчет нее. Уж кто-кто, а она не пропадет. Слушай, Вэл, я должен вернуться в Нью-Йорк. Просто хотел тебе сказать, что я подготовлю для тебя кучу хороших заданий к тому времени, когда ты будешь в форме.

Когда он ушел, Кэйд закрыл глаза. Сильно болела голова. Он не мог понять, почему Хуана не была первой посетительницей.

Она все же пришла в конце дня. Кэйд дремал и открыл глаза, лишь когда она оказалась рядом с ним. Хотя голова и раскалывалась от боли, он сумел улыбнуться ей. Кэйд взял ее за руку, а она наклонилась и поцеловала его.

— Как я рад, что ты пришла. Ну, как ты?

— А ты? Я ужасно рада видеть тебя. Тебе больно?

— Ничего… А тебе как живется? Скучаешь обо мне?

— Конечно, — ответила она и после некоторой паузы сказала: — Дел масса. Трудно иметь дело со страховой компанией по поводу сожженного автомобиля. Придрались к тому, что машина была застрахована лишь от случайного пожара. А здесь — умышленный поджог. Консультировалась с юристом, — он не думает, что они заплатят. Потом еще гараж. Владелец дома, оказывается, его не застраховал, — теперь он требует от нас возмещения убытков.

Кэйд заставил себя улыбнуться.

— Не беспокойся, голубушка. Пусть все подождут. Когда поднимусь на ноги, я все улажу.

— Но пока-то я без автомобиля. А такси поймать — целая проблема. Могу я купить машину?

— Ну, да… конечно. Я не знаю, правда, сколько у меня в банке осталось. Но, должно быть, хватит. Моя чековая книжка вон в том ящике в тумбочке. Я подпишу тебе чек, но только, деточка, ты сама рассчитывай там… Понимаешь, чтобы я не вылетел в трубу. Хорошо?

Лицо ее осветилось радостью, она ласково улыбнулась Кэйду. Подав ему чековую книжку и ручку, она стояла рядом, пока он подписывал чек.

— Попроси Крила подыскать что-нибудь подешевле, миленькая. Пока я не начну опять зарабатывать, нам придется немножко подзажаться с деньгами.

— Незачем Крила беспокоить. У меня есть один знакомый, который торгует автомобилями. Он быстро найдет то, что нужно. — Она глянула на часы. — Доктор Пинто разрешил мне побыть с тобой только несколько минут. — Она положила чек в сумочку. — Ты не волнуйся, если я завтра не приду, милый. Буду искать автомобиль. Приду к тебе, как только смогу. Ладно?

— Постой, Хуана. — Голова у Кэйда разболелась так сильно, что он побледнел. — Ты не говорила с Ренадо насчет Франоко? Ведь это Франоко организовал нападение, так?

— Я не знаю. Это мог быть кто угодно. Твои фотографии многих взбесили.

— Но ты с Ренадо поговорила?

Она заколебалась, избегая его взгляда.

— Н-нет… Забыла. Поправляйся скорее. Я по тебе скучаю. И она стремительно вышла.

2

Ее визит расстроил Кэйда. Доктор Пинто был недоволен, когда позднее зашел в его палату.

— Несколько дней никаких визитов не будет. — Твердо заявил он. — И не спорьте! Для вашего же блага, между прочим. Я дам вам успокоительное, и хорошенько выспитесь.

Кэйд не стал возражать.

— Вы тогда моей жене позвоните? Не стоит ей приезжать, если нельзя будет повидаться со мной.

— Я позвоню, — ответил Пинто.

Перед тем как принять снотворное, Кэйд обдумал то, что сказала ему Хуана. Ему предстоят серьезные финансовые неприятности, когда он выйдет из больницы. С тревогой подумал он о подписанном, но не заполненном чеке, который дал ей. Оставалось уповать лишь на то, что она не закроет его счет без остатка. Но ведь ей так нужны деньги. Вспомнил вдруг, что еще не заплатил за купленные часы. И еще это дело с гаражом. Неужели придется возместить ущерб владельцу? Кэйд почувствовал, как его спокойная жизнь, весь этот удобный и комфортабельный мир распадаются на части. Он все же постарался заснуть.

Незаметно пролетела неделя. Кэйд постоянно принимал успокоительное. Перестала болеть голова, постепенно спало напряжение, и он чувствовал, как силы возвращаются к нему. В немалой степени этому способствовало и то, что каждый день он получал по букету цветов с неизменной записочкой: "Ты — моя любовь. Хуана". Мелкий, неровный почерк. Он впервые видел ее почерк. Каждый раз, получая цветы с короткой весточкой от нее, он испытывал радость. На восьмой день Кэйд спросил у Пинто, не пора ли ему повидаться с Хуаной. Доктор отрицательно покачал головой.

— Нет еще. Посетители приносят неприятности. А вы еще не готовы для этого. Я не хочу сказать, что ваша супруга вас расстроит, но у нее могут быть какие-то вопросы к вам. Это естественно. Если хотите быстрого выздоровления, наберитесь еще немного терпения. Через неделю трещина окончательно зарастет. Тогда сами увидите, как быстро вы пойдете на поправку. А случись что-нибудь сейчас, вам придется провести здесь еще месяц, а то и больше. Так что давайте-ка недельку обойдемся без визитов.

— Ну, тогда вы ей это скажите, хорошо?

Доктор Пинто посмотрел ему в глаза и отвел взгляд в сторону.

— Я передам ей, — сказал он.

К концу второй недели Кэйд сидел возле окна в кресле. Он чувствовал себя хорошо, хотя был еще слаб. Зато голова не болела уже три дня подряд, и он намерен был срочно повидаться с Хуаной. Так он и заявил об этом доктору Пинто во время его ежедневного обхода пациентов.

— Да, я думаю, опасность миновала, — бесстрастно произнес он. — Хорошо, я позвоню. Завтра вас устраивает?

— Сегодня, а не завтра. — Твердо сказал Кэйд. — Я уже достаточно ждал. Кстати, а почему в этой комнате нет телефона? Что это за больница у вас такая?

Пинто пожал плечами.

— Здесь мы лечим травмы, сеньор Кэйд. Людям лежащим с тяжелой травмой головы телефоны не нужны.

— И сколько мне еще тут находиться?

— Еще неделю. Я должен понаблюдать за вашим выздоровлением, чтобы быть уверенным, что все идет как надо.

— Это же денег стоит. — Кэйд нахмурился. — Я себя отлично чувствую. Откровенно говоря, доктор, мне пора приступать к работе.

— Вот через неделю и приступите.

Кэйд взял стопку карточек с записками от Хуаны и переворошил их. Пятнадцать штук. И еще одна поступила сегодня утром с букетом гвоздик.

— Моя жена должна прекратить присылать букеты, — сказал он, неожиданно улыбнувшись. — Мы не можем себе позволить таких расходов.

Доктор Пинто разглядывал ногти на руке, потом нерешительно сказал:

— Я должен идти. Я загляну к вам завтра.

Кэйд посмотрел ему вслед. Ему почему-то стало не по себе.

Посещения больных разрешалось с 15.00. Кэйд сидел возле открытого окна в нетерпеливом ожидании. То и дело он поглядывал на часы. Непрерывно думал о Хуане. Вспоминал их первую встречу на пляже Акапулько, страстную любовь, предложение, которое он сделал ей у подножия Пирамиды Луны, их свадьбу, дом. Он глубоко вздохнул. Через несколько минут она войдет, и они вновь будут вместе. Когда она была рядом, его уже не тревожили мысли о будущем, о его долгах. Деньги он всегда мог заработать. Сначала, конечно, придется жить поскромнее, но эта сущая ерунда. Главное — они снова будут жить вдвоем.

Раздался легкий стук в дверь.

— Входи, моя дорогая! — откликнулся Кэйд. Лицо его просияло.

Дверь открылась, и вошел Адольфо Крил. Выглядел он еще более потрепанным. Свежие пятна от обеда украшали его легкий летний костюм из дешевой материи. Лицо блестело от пота. Он прошел в комнату, не глядя на Кэйда. Остановился в нерешительности, держа в кулаке влажный платок.

— О! Привет, Адольфо. А я тебя не ждал, признаться, — сказал Кэйд с нетерпением в голосе. — Что ты здесь делаешь?

Крил глянул на него. Его черные глаза были печальны и влажны. Он промолчал.

— Ты знаешь, Адольфо, я жду Хуану, — сказал Кэйд. — Можешь прийти ко мне завтра?

— Она не придет, сеньор Кэйд, — ответил Крил.

Кэйд неподвижно уставился на него. В груди он ощутил холодок.

— Она больна?

Крил покачал головой.

— Тогда в чем дело? Да не стой ты, как истукан! Почему она не придет?

— Ее здесь нет.

— Нет, она здесь. Сегодня утром от нее принесли цветы!

Крил смотрел на свои пыльные туфли, ничего не отвечая.

— Если она не здесь… тогда где она?

— В Испании, сеньор!

— С ума, что ли, ты спятил? — Кэйд раздраженно повысил голос. — В Испании? Что ей там делать?

Крил облизнул губы.

— В Мадриде начался сезон корриды.

Кэйд пытался сохранить спокойствие. Тело начало покрываться холодным потом.

— Какое отношение имеет Хуана к корриде? Будь любезен, скажи, на что ты намекаешь… Что… Хуана бросила меня?

Крил кивнул головой.

Кэйд схватил пятнадцать карточек и швырнул их Крилу. Карточки рассыпались по полу.

— Врешь! Ты врешь! С ума спятил! Сегодня утром она мне цветы прислала, черт тебя подери!

— Это я посылал их вам, сеньор. Простите, что обманывал вас, но доктор сказал, что вы не подготовлены к такой плохой новости.

— Ты?! Ты посылал мне цветы?!

— Да, сеньор. Я хотел, чтобы вы поскорей поправились. Там, на карточках, мой почерк. Я подумал, может быть, вам еще незнаком почерк вашей супруги. Рискнул…

— Но здесь же пятнадцать карточек, — сказал Кэйд. Голос его начал дрожать. — И давно она ушла?

— Она покинула вас на следующий день после первого и последнего визита к вам, сеньор.

Кэйд закрыл глаза. Она приходила только за деньгами, подумал он. Его трясло.

— Ну, продолжай. С кем она в Испании?

Все вдруг стало ясно и страшно.

— Педро Диас, — ответил Крил.

— Спасибо тебе, Адольфо. Оставь меня, пожалуйста, одного.

Крил начал было говорить, но выражение лица Кэйда заставило его смолкнуть. Не в силах удержать слезы — он не только привык к Кэйду, но успел полюбить его, — толстяк вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь.

3

Крил предупредил Пинто, но доктор в это время был занят с пациентом. Освободившись, он поспешил в палату Кэйда и застал его надевающим пиджак. Ледяным взглядом посмотрел он на Пинто, рассовывая по карманам свои мелкие вещи. Лицо его было бледным.

— Вы что это надумали? — резко спросил Пинто. — Кто вам позволил переодеваться? Прошу немедленно в постель!

— Заткнитесь! — бросил Кэйд. — Я ухожу. Что там мне нужно подписать?

— Сеньор Кэйд, я знаю, что произошло. Мне очень жаль, поверьте, но вам еще рано покидать больницу.

— Свои сожаления… Короче, я ухожу. За все будет уплачено, счет пошлите моему агенту.

По выражению лица Кэйда Пинто понял, что образумить его не удастся.

— Вы рискуете, — сказал он тихо. — Конечно, я не могу держать вас здесь насильно. Хорошо, подождите меня, я принесу вам на подпись бумаги.

— Даю вам пятнадцать минут, — сказал Кэйд, присаживаясь на кровать. — После этого я уйду.

Спустя несколько минут, покончив с формальностями, Кэйд пошатываясь, спускался по лестнице к выходу. На улице его оглушила сутолока, шум автомобилей. Откуда-то из тени появился Крил. Он еще не отдышался после сумасшедшей гонки, когда ему позвонил из больницы Пинто.

— Автомобиль здесь, сеньор, — сказал он. — Куда вас отвезти?

Кэйд выглядел ужасно, бритая голова, обмотанная бинтом, белое

как мел, лицо, ввалившиеся глаза с безумным блеском. На него оборачивались.

— Тебе незачем обо мне беспокоиться, — сказал он. — Я и пешком пройду. Золотишка с меня не наскребешь! Не трать время!

— Я спросил, куда вас доставить, — мягко произнес Крил.

Кэйд остановился и внимательно посмотрел на него, потом положил ладонь ему на руку.

— Прости… не обращай внимания на мои слова. Отвези меня домой.

Ехали молча. Когда остановились наконец, Кэйд несколько минут неподвижно сидел в машине, глядя на свои руки, прежде чем решился выйти. Крил ждал его полчаса, потом тоже вылез из машины и прошел в дом.

Кэйд сидел в шезлонге в гостиной с полным стаканом текилы в руке.

— Что это там такое, Адольфо? — спросил он, когда толстяк нерешительно вошел в комнату. Он махнул рукой со стаканом в сторону стола, расплескав часть жидкости на ковер.

Крил посмотрел на маленькие карточки, аккуратно разложенные на столе.

— Закладные квитанции национального ломбарда.

Кэйд откинулся на спинку и уставился в потолок.

— Видно, крепко ей деньги понадобились, — сказал он. — Все вымела подчистую, — он глубоко вздохнул. — Даже все мои камеры.

Крил присел к столу и начал списывать с квитанций проставленные там суммы.

— Сколько всего? — спросил Кэйд.

— Восемь тысяч песо.

Кэйд пожал плечами.

— Какая теперь разница? Все! Теперь топай, Адольфо. Если будет желание, заходи завтра. А пока можешь уматывать.

— Я верю в вас, — сказал Крил, поднимаясь. — Как-то я сказал вам, что человеку многое можно простить за смелость. Не разочаровывайте меня, сеньор.

— Глупец ты сентиментальный, — произнес Кэйд, не глядя на него. — Уходи. Тебе незачем обо мне беспокоиться. Я достиг того чего хотел и обо мне не стоит беспокоиться.

— Я бы хотел остаться. Мы бы с вами поговорили. Разговор часто помогает.

— Хватит! Убирайся! — сдавленным голосом крикнул Кэйд. — Не нужно мне никого! Ты что вообразил? Нужна мне тут твоя жирная туша! Вон отсюда!

— Хорошо, сеньор, — бесстрастно ответил Крил, — я понимаю.

Когда он направился к двери, Кэйд сказал:

— Вот ты и бежишь. А совсем недавно называл меня другом.

Крил задержался.

— Если я выбираю себе друга, я вовсе не ожидаю, что и он меня выберет другом, сеньор..

— Ну, ладно, все! Уходи! — оборвал его Кэйд и, взяв бутылку текилы, плеснул в стакан новую порцию.

— Будьте осторожны с этой выпивкой, — сказал Крил, наблюдая за ним. — Это опасное зло. К нему быстро привыкаешь.

— Кому я сказал — убирайся!

Крил печально посмотрел на него и быстро пошел по дорожке к своему автомобилю.

Спустя полчаса он уже говорил по телефону с Сэмом Уондом.

— Послушай, Адольфо, с этим ничего не поделаешь. Если Кэйд сломался из-за того, что какая-то бабенка вытерла об него ноги, значит, на нем просто надо ставить крест. Это похороны, не твои и, уж конечно, не мои. Так что не навешивай на меня его дела, у меня своих хватает. Он выкарабкается, только оставь его в покое.

— Он хороший человек, сеньор, — запротестовал Крил. — Мы должны что-то предпринять. Не могли бы вы приехать сюда? Вы бы смогли его образумить.

— Никто его не образумит. Сам очухается, и больше меня не беспокой! — Уонд бросил трубку.

Крил вышел из кафе, откуда звонил по телефону, и пошел к автомобилю. Он просидел в нем три часа с безразличием ко времени, свойственному мексиканцам, думая лишь о Кэйде, о том, чем бы он мог помочь этому человеку, который так пришелся ему по душе.

Когда стемнело, он снова вернулся к дому Кэйда. В голову Крилу не приходило, что же сказать ему, чем утешить, но он не допускал и мысли о том, чтобы оставить его в одиночестве ночью в пустом доме.

Свет в окнах дома не горел. Входная дверь была приоткрыта. Крил вошел в гостиную и зажег свет.

Кэйд спал, уронив голову на стол. У ног валялись стакан и пустая бутылка из-под текилы.

С трудом Крил перетащил его на диван, развязал ему галстук, снял туфли. После этого собрал со стола квитанции ломбарда и положил их к себе в бумажник. Постоял некоторое время над Кэйдом, раздумывая, покинуть его или остаться. Решил в конце концов, что Кэйд проспит так всю ночь. Неодобрительно покачивая головой, он вышел из дома, и, ссутулившись, медленно побрел к автомобилю.

4

В десять утра Кэйд со стоном поднялся. Голова болела, во рту пересохло. Некоторое время он сидел на диване, взявшись руками за голову, потом заставил себя встать. Он чувствовал слабость и дрожь во всем теле.

Обвел глазами комнату и замер от неожиданности. Его видавшая виды дорожная сумка с рекламой "Пан-Америкэн" стояла на столе. Трясущимися пальцами Кэйд раскрыл "молнию" и заглянул внутрь. Все его фотооборудование лежало на месте. Когда он извлек из сумки "минольту", дверь распахнулась и вошел Крил с подносом, на котором дымился кофе, стояли сахарница и молочник со сливками.

— Доброе утро, сеньор, — приветствовал он Кэйда, ставя поднос на стол.

— Ты это выкупил? — спросил тот, поглаживая рукой камеру.

— Да, сеньор. — Крил разлил кофе по чашкам. — Как ваше самочувствие?

— Откуда же ты взял денег?

— Немного одолжил, сеньор. Мы с вами оба пострадали — я потерял покрышки, а вы мне купили новые. Вы потеряли камеру…

Он пожал толстыми плечами и улыбнулся.

Кэйд сел за стол.

— Спасибо, Адольфо.

— Я вот что подумал… Вам, наверное, не захочется оставаться в этом доме, — сказал Крил, подвигая Кэйду чашку кофе. — А у меня в квартире есть свободная комната. Конечно, не ахти что, но я подумал, что вы могли бы пожить там несколько дней.

— Нет, — торопливо ответил Кэйд. — Все равно спасибо, конечно. Но я что-нибудь подыщу.

— Комната имеет отдельный выход. Я понимаю, как вы себя чувствует, сеньор. Я тоже хочу быть один. Никто вас не побеспокоит.

Кэйд потер лоб. Головная боль мешала сосредоточиться. После минутного раздумья он пожал плечами. Противна была мысль о поисках жилья, а оставаться в этом доме у него не было средств.

— М-да… пожалуй, отказаться я не смогу. Спасибо тебе, Адольфо. Но только на несколько дней. Это уж точно, что не больше.

— Конечно, конечно. Пейте кофе, а я пока уложу ваши вещи.

Толстяк вышел из комнаты.

Три часа спустя Крил позвонил Сэму Уонду и сообщил ему, что Кэйд переселился к нему.

— Сейчас самое важное, сеньор Уонд, для него начать работать. Он в глубокой депрессии и склонен пить. Вы должны немедленно подыскать для него дело. Ему не только деньги нужны, он должен себя реабилитировать. Поймите, это чрезвычайно важно и срочно.

— О'кей, Адольфо, — ответил Уонд. — Я посмотрю, что тут для него есть. Но он-то хоть сам способен работать?

— Думаю, что да.

— Ладно. Все тогда, Адольфо. Предоставь остальное мне.

Однако Крил не испытал радости. Он дал задание своей прислуге Марии присматривать за Кэйдом, и она только что сообщила ему, что какой-то мальчишка принес Кэйду три бутылки текилы. Обед, который она оставила для него, остался почти нетронутым.

На следующее утро, прихватив с собой в качестве предлога газету, Крил постучал к нему в дверь.

Из комнаты не донеслось ни звука. Он постучал снова.

— Кто там?! — раздался, наконец, раздраженный голос Кэйда.

— Газета, сеньор, — ответил Крил.

— Мне не нужны газеты! Оставь меня в покое!

— Может быть, что-то нужно еще? Сигарет принести?

— Да провались ты в конце концов! Оставь меня!

Крил пожал плечами: все было бесполезно, оставалось только уйти. Днем он съездил в дом Кэйда и забрал там почту для него. Вернувшись к себе в квартиру, он вновь постучал в дверь Кэйда.

— Тут есть письма для вас, сеньор.

После паузы дверь распахнулась. Кэйд успел снять с головы бинты. Волосы начали понемногу отрастать. Он был небрит и сильно пьян. Остекленевшим, тупым взглядом. он уставился на толстяка.

— Давай сюда! — Он выхватил письма из рук Крила и лихорадочно перебрал. Крил с грустью наблюдал за ним. Видно, Кэйд надеялся получить письмо от Хуаны.

— Все! Оставь меня в покое! — Кэйд захлопнул дверь перед носом Крила.

Усевшись на кровать, он начал вскрывать конверты один за другим. Беглого взгляда было достаточно, чтобы увидеть — ему прислали новые счета. Здесь же было и письмо из автомобильной страховой компании, в котором подтверждалось, что Хуана получила три тысячи долларов в качестве компенсации за "тандерберд". Пришел счет от "Дайнерс клаб" на шестьсот долларов.

Кэйд бросил бумаги на пол и, шатаясь подошел к столику, где стояла полная бутылка текилы.

Он знал, что губит себя, но ему уже было на все наплевать. Когда он поднес бокал к губам, зазвонил телефон. Звонок заставил его вздрогнуть и он расплескал напиток. Немного поколебавшись, поставил бокал на пол и поднял трубку. Это был Сэм Уонд.

— Как дела, Вэл? — загудел тот в трубку. — Ты в форме для срочной работы?

Кэйд закрыл глаза. Голова кружилась, тошнота подкатывала к горлу.

— Эй, Вэл! Ты меня слышишь?

Ответил с усилием:

— Привет, Сэм. Я в порядке. Слушай-ка… мне тут пачку счетов прислали. Утряси это дело, а? Продай там акции, что ли… Мне надо покончить с этими чертовыми долгами. Понял?

— Хорошо. Пришли их мне. У меня для тебя дело есть.

Но ты точно в форме?

— Сколько раз тебе повторять? Я в самой отличной форме. Что там за работа?

— Генерал де Голль завтра прибывает в Мехико. Французы заказали эксклюзивную подборку снимков. Хороший репортаж, Вэл. Я тут копья пообломал, чтобы поручили это тебе. Дело крупное: "Пари— Матч", "Жур де Франс"… Сделай репортаж — и можешь ни о каких долгах не беспокоиться. Адольфо все для тебя организует. Ты только снимай.

Кэйд тыльной стороной ладони вытер с лица пот. От выпитой текилы снова начала болеть голова.

— Сделаю… смогу, — ответил он. — Спасибо, Сэм. Ты их получишь..

Он положил трубку.

5

Это была первая неудача в работе Кэйда. Полный провал. Хотя Крил прекрасно все подготовил, организовал ему пропуск и разрешение на эксклюзивное интервью с генералом де Голлем, проведя его во дворец заранее, Кэйд выпил слишком много, чтобы взяться за Дело как следует. Он оказался неспособен сам проявить свои снимки и нанял для этого Ольмедо. Они сидели в приемной Ольмедо вместе с Крилом, ожидая результатов. Оба молчали в тягостном предчувствии беды. Когда Ольмедо вышел из темной комнаты, с отпечатками в руках, у Кэйда мороз пробежал по коже при одном взгляде на его лицо.

— Что случилось?

— Сам не знаю. Ничего не могу понять, — сказал Ольмедо растерянно. — Все бесполезно: снимки не в фокусе. Ни одного четкого нет. Что-то, видно, сломалось в камере.

Кэйд знал, что дело не в камере, но для Уонда, это пожалуй, подходящее оправдание.

— Что ты имеешь в виду, черт побери?! — яростно зарычал Уонд в трубку, когда услышал о случившемся. — Это твое дело проверять свои проклятые камеры! Что вообще с тобой стряслось? Как мне оправдываться перед "Пари-Матч"? То есть ни одного-единственного снимка?!

— Такое произошло впервые в жизни, Сэм, — сказал Кэйд, отчаянно пытаясь оправдаться. — Автоматическая наводка не сработала. Я думал она действует… Не повезло так…

— Это ты так считаешь? А вот что я тебе скажу. Ты мне свинью подложил. Громадную свинью! Подвел, Иуда! Предал!!! Никаких извинений и объяснений там слушать не будут! Кэйд, как ты мог поступить со мной так?

— Ладно, хватит! — взорвался Кэйд. — В конце концов с любым может такое стрястись! Забудь об этом и подыщи мне что-нибудь еще. Мне нужны деньги. Я сейчас на такой мели, что вынужден одалживать у Крила. Найди мне что-нибудь, ради бога. Ты меня слышишь?

— Еще одну такую халтуру сделаешь — и нам с тобой крышка, — сказал Уонд. — Тебе легко так говорить, а мне сначала предстоит объясняться. Это фиаско очень дорого обойдется мне.

— Да не ной ты, ради бога! — Кэйд протянул руку к стакану. — Мне нужна работа.

— Я тебе позвоню, — ответил Уонд и бросил трубку.

Через два дня Кэйд получил финансовый отчет от Уонда. Все его счета были оплачены, включая расходы на лечение, предоставленные доктором Пинто, но он больше уже не владел ни единой акцией и с замиранием сердца обнаружил, что израсходованы и его потиражные гонорары за полгода. До него дошло, что он теперь не стоит и доллара, поскольку Крилу он задолжал уже семьсот долларов, а остаток на счету составлял только шестьсот пятьдесят.

Но Кэйду это было уже все равно: он превратился в алкоголика и без оглушающего эффекта текилы в голову немедленно лезли мысли о Хуане, а это просто невыносимо терпеть.

Уонд устроил ему фоторепортаж о визите герцога Эдинбургского в Мексику для журнала "Лук нау" — нового перспективного издания в Калифорнии. Предложил шестьсот долларов за эксклюзивный фоторепортаж.

— Ты что, не мог повыгоднее продать? — возмущался Кэйд по телефону. — Эдинбург — шикарная история, черт подери! Это как раз для синдиката.

— Согласен с тобой, но на синдикат уже работает Лукас, — ответил

Уонд. — Тут узнали насчет генерала, так что ругать ты можешь только самого себя. Извини, Вэл, вопрос стоит ребром: возьмешься или отказываешься? Решай сам, но если берешься, то я должен получить от тебя классные снимки.

— Ты их получишь, — сказал Кэйд.

Для него эти снимки уже стоили огромного физического и умственного напряжения. Половину времени он был пьян, остальное время он хотел напиться. Когда пленки были проявлены, Ольмедо молча вручил ему фотографии. Он даже не потрудился предварительно взглянуть на них. Знал, что получилась стандартная заурядная подборка, какие делают третьеразрядные репортёры. Снимки были отсняты с достаточной резкостью, но почерка Кэйда в них не чувствовалось.

Вечером позвонил Уонд. Кэйд лежал в постели с неизменным стаканом в руке. Он догадывался, что звонит Уонд, и некоторое время не поднимался с постели. Однако заставил себя встать, поставил стакан на пол и взял трубку.

Кэйд ожидал услышать взрыв возмущений, потом проклятий, но Уонд заговорил спокойно:

— Послушай, Вэл, я думаю, что ты не в форме. Да, не годишься для работы. Вот эти снимки, что ты прислал для "Лук нау"… Понимаешь, они могли бы нанять для такого дела любого фотографа с улицы, если бы хотели получить нечто подобное.

Кэйд почувствовал, как закипает в нем бессильная ярость.

— А на что еще они рассчитывали за свои вшивые шестьсот долларов?! — заорал он. — Эти снимки…

— Брось, Вэл. Не надо. Они тебе заплатили шестьсот долларов, но взяли снимки Лукаса. Конечно, дороговато обошлось, но им приходится думать о своей репутации. Мне тоже. Эти шесть сотен я тебе высылаю, никаких комиссионных себе не беру. Пару месяцев, думаю, протянешь, если не будешь транжирить. Не расстраивайся и отдыхай. Когда будешь действительно в форме, я что-нибудь подыщу для тебя, а пока, извини…

— Ну, и черт с тобой! — Голос Кэйда сорвался на визг. Он с яростью швырнул трубку.

Из окна доносился шум автомобилей, мчавшихся мимо, слышался монотонный шум пылесоса Марии, резанул по нервам рев реактивного самолета.

Что же делать? Трудно было поверить, что спустя столько лет совместной работы Уонд его бросил. Скотина! За кого он его принимает? Кэйд с трудом удерживал равновесие, стоя возле стола.

Ну, ничего, Уонд был не единственным агентом. Он еще ему покажет! Отныне он не получит ни одного снимка Кэйда! Ни одного!

Потом Кэйда начало трясти с головы до ног. Упав на колени, он закрыл лицо руками. Послышались судорожные всхлипывания человека доведенного до отчаяния.

Глава 5

1

Эд Бурдик, специальный корреспондент "Нью-Йорк сан", вошел в кабинет отдела новостей, прикрыл за собой дверь и уселся на единственный свободный стул.

Генри Мэтисон положил на стол синий карандаш и подозрительно взглянул на него. Бурдик должен был находиться в Мексике. Мэтисон сам отправил его в эту командировку, чтобы тот написал серию статей о туризме. Поехал Бурдик с неохотой.

— Кто тебе дал указание вернуться, Эд? Я такого указания не давал.

Бурдик широко и нагловато улыбнулся. Это был высокий, тощий блондин, приближавшийся к четвертому десятку лет. Вероятно, он был одним из лучших журналистов, которые когда-либо работали в "Нью-Йорк сан" и прекрасно знал об этом. Поэтому конечно, он и позволял себе некоторые вольности, но никогда не подводил газету.

— Если ты волнуешься насчет этой туристической муры, то успокойся. Все сделано, и Барли продолжает заниматься этим. Есть кое-что поинтереснее, Генри. У меня идея. Если к ней правильно подойти, то "Сан" серьезно выиграет. Ты — тоже, и я, конечно.

Мэтисон взял со стола пачку сигарет.

— Знаешь, кого я встретил в Мехико десять дней назад? — спросил Бурдик, вытащив сигарету из пачки Мэтисона, хотя тот ему и не предложил закурить.

— Страшно интересуюсь. Это что, телевизионная викторина?

— Я встретил Вэла Кэйда, фоторепортера, — ответил Бурдик и откинулся назад, желая оценить произведенный им эффект.

Мэтисон был явно разочарован. Он спокойно закурил и выпустил в сторону Бурдика струю дыма.

— Ну и что?

— Ты не помнишь Кэйда?

— Помню. Он спутался с какой-то шлюхой, начал спиваться, сорвал задание с де Голлем и обошелся своему агенту в крупную сумму. С чего это вдруг мне интересоваться этим алкашом?

— А с того, что он величайший фотограф в мире, — сухо сказал Бурдик.

— И ты проделал весь путь из Мехико, чтобы сообщить мне эту сенсационную новость? Меня ты не заинтересовал. Лучше скажи, почему ты вернулся, Эд?

— Потому что я хочу работать с Кэйдом.

Мэтисон вперил в него неподвижный взгляд и наклонился ближе.

— Что ты сказал, повтори?

— Я хочу работать в паре с Кэйдом. Он и я сделаем так, что "Сан" будет выглядеть по-новому. А так, строго между нами, газете это очень даже не помешало бы.

— Ты что помогал Кэйду опустошать бутылки?

— Генри, я серьезно говорю. Если будешь брыкаться, я пойду потолкую в "Таймс". Они не примут — пойду в "Трибюн". С Кэйдом на пару мы будем сенсационным дуэтом.

— Этот парень — алкаш. Он спился. И не трать зря свое время. Что это на тебя вдруг нашло? С чего ты взял, что Кэйд снова годится для работы?

— А с чего ты взял, что он не годится?

— Я знаю алкоголиков. Уж если человек сопьется, то назад хода нет.

— Слушай, ну не будь таким пессимистом! Мы же ничего не теряем в конце концов. А идея, может быть, гениальной.

— И ты с ним уже поговорил? — Мэтисон откинулся в кресле и стряхнул на пол пепел.

— Конечно, поговорил. И он не меньше меня загорелся.

— Я слышал, что он жил в какой-то индейской хижине. Потом говорили, что он живет на один песо в день, покупая бутылку текилы. Так что-ли?

— Это было. В прошлом. Действительно, он жил в лачуге. Потом заболел. Агент Уонда, один парень по имени Адольфо Крил, нашел его там и переправил в больницу. Над ним там поработали врачи. В больнице он три недели провел без выпивки. Крил пришел ко мне и умолял сделать что-нибудь для него. Я повидался с Кэйдом, и мы друг другу понравились. А ты помнишь, какие снимки корриды он отгрохал? А репортаж об индейцах? Это же потрясающе, Генри! Конечно, он пал ниже некуда, но готов начать все сначала. Уже готов. Прямо сейчас. Ведь он был настолько велик, что далеко не всякая крупная газета могла его нанять. Работал как вольный художник. Сейчас он еще не готов к такому статусу, но со мной на пару и под твоим руководством он вернется к прежним вершинам, а это, как ты понимаешь, очень хорошо для нас.

Мэтисон раздавил окурок в пепельнице.

— То, что он в течение трех недель не пил, вовсе не значит, что он не будет пить по выходе из больницы. Знаю я этих алкашей.

— О, боже мой! — воскликнул Бурдик раздраженно. — Он уже неделю как вышел из больницы. Сейчас он находится здесь и ничего крепче кока-колы не пьет.

— То есть как здесь? — с удивлением спросил Мэтисон.

— А вот так. Решай, Генри. Либо я работаю с Кэйдом у тебя, либо мы с ним работаем в "Таймс".

Мэтисон снова закурил. По его нахмуренным бровям было видно, что он раздумывает.

— Ты так серьезно настроен, Эд? — спросил он, наконец.

— Да, так. Я хочу работать с Кэйдом. Это будет сенсационный тандем.

— Ну, и что у тебя за идея?

— Я бы хотел получить шесть полос воскресного приложения. Можем разработать темы втроем. Дадим Кэйда в цвете.

— Так. И какие же темы, например?

— Сравнения и контрасты. В этом Кэйд непревзойден. Старость и молодость. Богатство и бедность. Слабость и сила. Жулики и простофили.

Мэтисон слушал, задумчиво кивал головой, стараясь скрыть растущее возбуждение.

— И сколько это будет стоить?

Для Кэйда в его нынешнем положении? Считая, что я уже с ним договорился. Можешь взять его за триста долларов в неделю. Он согласится. Еще год назад нам пришлось бы платить вчетверо-впятеро больше.

— Хм… М-да… А что, может, это действительно интересно получится? Думаешь, можем его взять на шестилетний контракт?

— Ну, на такой долгий срок я бы не позволил ему подписывать контракт. Два года — не больше, и по пять сотен в неделю за второй год.

— Ты что, ему в агенты нанялся? — раздраженно спросил Мэтисон.

Бурдик вновь широко улыбнулся.

— Я хочу, чтобы он получал свою долю, я ведь знаю тебя. Ну, что решил?

— Сначала я с ним сам потолкую, — сказал Мэтисон. — Ничего не обещаю, но поговорить с ним поговорю.

Спустя час Кэйд вошел в бар, где его с нетерпением поджидал Бурдик.

За четыре месяца он сильно изменился. Похудел, стал жилистым, в волосах появилась седина. Мексиканское солнце сделало его кожу коричневой, как у индейцев. Но сказать, что он выглядел хорошо, было нельзя. Что-то отчужденное появилось в его глазах. Однако, увидев Бурдика, он смягчился, и лицо озарилось радостной улыбкой.

— Спасибо, Эд, — сказал он, забираясь на высокий стул рядом с ним. — Получилось. Не знаю, хорошо это или плохо, но я подписал контракт на два года.

Бурдик ткнул его слегка в плечо.

— Вэл, старина, мы им теперь покажем! Ух! Чертям станет тошно. Будем с тобой путешествовать!

И они стали путешествовать. Это было началом партнерства двух блестящих репортеров, которое намного повысило тираж "Нью-Йорк сан", далеко обогнавшей своих конкурентов.

Дисциплина и газетная рутина как будто пришлись по душе Кэйду. Упорная работа, не считаясь со временем, постоянное партнерство с Бурдиком оставляли мало времени для тяжких воспоминаний. Бывали моменты, когда ему нестерпимо хотелось выпить, но он преодолевал соблазн. В такие минуты он испытывал особенную благодарность к Бурдику, судьбе, что свела его с этим понимающим и сочувствующим ему человеком. Бурдик и сам завязал со спиртным, чтобы облегчить Кэйду борьбу с соблазном. Они пили только кока-колу и кофе.

Бурдик занимал трехкомнатную квартиру неподалеку от редакции и уговорил Кэйда поселиться у него. Для них обоих было удобно работать в таком сотрудничестве, и в "Сан" они приходили только для того, чтобы сдать готовую работу.

Были моменты, когда перед сном один в своей спальне Кэйд думал о Хуане. Мысли о ней уже не были столь мучительны, но любовь к ней сохранилась. Он знал, что, если бы она вдруг вошла в эту комнату, он с радостью принял бы ее. Это доказывало, думал он, какой он все-таки еще слабак и глупец. Кэйд прекрасно понимал, что ее нельзя было прощать, но в то же время готов был простить ей все. Она сидела у него в крови.

Однако, хотя Кэйд и думал о ней постоянно, он не делал никаких попыток, чтобы выяснить ее дальнейшую судьбу. Прошло уже шесть месяцев с тех пор, как она покинула его. Сезон корриды в Испании закончился, и она, возможно, уже снова в Мехико. Любопытно было, оставалась ли она все еще с Диасом или же он ей надоел и она нашла другого. При этом он не забывал ни на минуту, что она его жена. Понимал, что следовало развестись с ней..

2

Однажды вечером, спустя уже несколько месяцев с тех пор, как Кэйд начал работать в газете "Сан", он устраивался поудобнее перед телевизором, когда зазвонил телефон.

Бурдик в пижаме и халате лежал на кушетке. Он приподнял голову и посмотрел на аппарат.

— Пускай звонит, — сказал он.

Этому звонку суждено было сильно повлиять на дальнейшую судьбу Кэйда. Он ощутил внезапное побуждение подойти к телефону. После минутного колебания он поднялся.

— Я, пожалуй, отвечу, — сказал он, снимая трубку.

Это был Мэтисон.

— Ты, Вэл?

— Полагаю, что так, — Кэйд подумал, что все-таки зря взял трубку.

— Послушай, Вэл, тут небольшая заваруха случилась, а у меня нет фотографа. Два моих барана уехали за пределы города. Третьего придурка на месте нет. Не поможешь?

Кэйд сделал гримасу Бурдику и пожал плечами.

— А что там, Генри?

— Старого Фридлэндера застрелили. Мы можем сделать эксклюзив, если поторопимся. Лейтенант Таккер занимается этим делом, а он мой хороший приятель. Он меня и поставил в известность. Приедешь, Вэл?

Кэйд мог отказаться. Подобная работа в его контракте не значилась. Но он помнил, что именно Мэтисон дал ему шанс реабилитироваться. Похоже, что представилась возможность рассчитаться услугой за услугу.

— Ладно, Генри. Предоставь это дело мне.

— Молодчина! Адрес знаешь?

— Знаю. Еду.

Кэйд положил трубку, бросился в спальню, быстро завязал галстук, натянул пиджак, схватил сумку с камерой и направился к выходу.

— Эй! Ты куда это направился? — Бурдик даже рот раскрыл от удивления.

— Фридлэндера застрелили. Я помогу раскручивать, — сказал Кэйд и вышел.

Джонас Фридлэндер был поэтом, драматургом, художником и музыкантом. За последние тридцать лет он сделал из себя фигуру, без которой ни один вернисаж, ни одна премьера оперы, ни писательский банкет не могли рассчитывать на успех. Он был также гомосексуалистом. Стареющий, жирный, потасканный, брюхатый, напоминающий слизняка, он цепляясь зубами и когтями, нахрапом и лестью пролез в нью-йоркский свет, неизменно сопровождаемый смазливым юнцом, худеньким, напоминающим плакучую иву. Время от времени юнец исчезал, чтобы уступить место другому такому же хрупкому, прекраснолицему, похожему на плакучую иву молодому человеку, который держался возле него не дольше, чем его предшественник.

Но Фридлэндер обладал большим весом в обществе. Любой его поступок, любое высказывание сейчас же воспроизводились в мировой прессе. С беспокойством приближаясь к роскошному пентхаузу Фридлэндера, расположенному на верхнем этаже небоскреба, Кэйд понимал, что Мэтисон имел все основания обратиться за помощью именно к нему. Эксклюзив об убийстве Фридлэндера — настоящая сенсация, о которой мечтают все редакторы новостей, сенсация которая наэлектризует весь мир.

Припарковав машину к тротуару и не думая о том, что за это его оштрафуют, Кэйд взбежал по ступенькам крыльца жилого здания. Нажав кнопку лифта на пентхауз он поднялся наверх. Когда дверь кабины открылась, он столкнулся лицом к лицу с громадным краснорожим полицейским, загораживающим вход в апартаменты Фридлэндера.

Кэйд решительно пересек длинный вестибюль под недоброжелательным взглядом полицейского, который буквально сверлил его насквозь.

— Эй! Вы куда это направляетесь? — рявкнул блюститель порядка.

— Лейтенант Таккер здесь? — спросил Кэйд.

— Ну, и что дальше?

— Скажите ему, что Кэйд из "Сан" хочет пройти внутрь. Только поживее, "джек". Эти твои грозные взгляды годятся лишь для комиксов.

У полицейского отвисла челюсть. После некоторого колебани

© Н. Ф. Роговская, перевод, 2020

© М. В. Тарасов, перевод, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2020

Издательство АЗБУКА®

Глава первая

Когда самолет описывал круг над Истонвиллом, Кейд обратил внимание на пелену дыма, скрывающую северную часть города. Он понимал, что положение здесь серьезное, но не предполагал, что до такой степени. Страх, который не покидал его за все время трехчасового полета, резко усилился. Ладони стали липкими, удары сердца замедлились и сделались болезненными. Он вдруг ощутил непреодолимую потребность снова выпить.

Наконец загорелось табло, призывающее пристегнуть ремень безопасности и потушить сигарету. Кейд не стал просить дополнительной выпивки: все равно стюардесса ее уже не принесет, так как самолет готовится к посадке. К тому же Кейд понимал, что стюардесса намаялась с ним за время полета. В общей сложности она принесла ему восемь двойных порций виски, и для этого ей всякий раз нужно было идти из одного конца салона самолета в другой. Кейда одолевало все большее беспокойство. Его нервы были напряжены, но он знал, что теперь придется ждать алкоголя до тех пор, пока самолет не приземлится.

В салоне, кроме него, находилось еще двое пассажиров. Ситуация в Истонвилле была такой, что туда отправлялись только те, кому это действительно было крайне необходимо.

Примерно двадцать пассажиров, летевших этим же рейсом из Нью-Йорка, покинули самолет в Атланте, а эти двое мужчин, наоборот, сели на борт. Высокие, мускулистые парни с багровыми лицами, одетые в широкополые шляпы и пыльные городские костюмы, сидели позади Кейда, в двух рядах от него. Кейд чувствовал себя неуютно, слушая их негромкие комментарии, когда стюардесса ходила ему за виски. Теперь, когда самолет начал снижаться, один из них сказал:

– Смотри, Джек, видишь тот дым? Похоже, мы вернулись как раз вовремя, чтобы повеселиться.

– Черномазые ублюдки, – проворчал другой. – Надеюсь, они сейчас там поджариваются.

Кейд вздрогнул и взглянул на свою потрепанную сумку с надписью «Pan Am», стоящую на соседнем сиденье. В ней лежали фотоаппарат и прочее оборудование. Кейд предусмотрительно не взял с собой футляр для камеры. Было бы форменным сумасшествием отправиться в такой неспокойный город, как Истонвилл, демонстративно показывая всем и каждому, что он собирается фотографировать.

– Думаешь, Национальная гвардия уже прибыла? – спросил мужчина, которого звали Джек.

Его собеседник рассмеялся:

– Нет, насколько я знаю Фреда. Чтобы эти молокососы испортили нам все веселье? Он не допустит этого, пока его не припрут к стенке.

– Может, какой-нибудь ниггер успел настучать наверх?

– Фред контролирует все исходящие звонки. Он сказал, что позаботится об этом, и он сдержит слово. Нет, на этот раз, Брик, мы как следует проучим этих ниггеров, и ни один посторонний сукин сын нас не остановит.

Кейд вынул платок и вытер лицо.

Как только Мэтисон послал за ним, он понял, что грядут неприятности. Едва войдя в маленький неопрятный кабинет Мэтисона, Кейд инстинктивно почувствовал, что этот визит будет иметь катастрофические последствия. Не то чтобы Кейд его винил. Не было лучшего редактора новостей, чем Генри Мэтисон. Он всегда выгораживал Кейда. Он давал ему шанс за шансом. Он принимал заверения Эда Бердика, что Кейд гений и все еще лучший фотограф в мире: если только представится возможность, Кейд сумеет это доказать. У Кейда был шанс, и как он им распорядился?

В судороге стыда Кейд сунул в сумку с аппаратурой потные трясущиеся пальцы.

Пять месяцев он старался оправдать доверие Бердика. Он доказал Мэтисону, что не зря получает деньги. Случались моменты, когда у Мэтисона, которого трудно было впечатлить, начинали восхищенно гореть глаза, едва Кейд бросал ему на стол глянцевые фотографии. Этот период длился всего пять месяцев, затем Кейд снова начал прикладываться к бутылке. У него была причина, и очень веская, но он не мог поделиться своими проблемами с Мэтисоном, который был предан работе. Для Мэтисона ни одно обстоятельство не могло послужить оправданием. Тем более Хуана. Для Мэтисона женщины не имели значения.

За последние три недели Кейд завалил четыре важных задания. Поэтому, когда Мэтисон за ним послал, Кейд думал, что его выгонят с работы. Он понятия не имел, чем будет заниматься, когда покинет редакцию. Он был болен и который день не мог уснуть. Чтобы хоть как-то держаться, ему требовалась пинта виски в день. Как минимум. Он мог бы пить и больше, но именно такое количество алкоголя позволяло ему оставаться на плаву. Кейду не хватало денег. Он с трудом наскребал их, чтобы вносить платежи за машину. Он задолжал за аренду квартиры. Его имуществом была фотоаппаратура, и Кейд скорее умер бы, чем с ней расстался.

– Садись, Вэл, – предложил, отодвигая стул, Мэтисон, маленький, похожий на птицу человечек сорока семи лет, то есть на десять лет старше Кейда. – В последнее время ты не слишком-то хорошо справляешься с работой, согласен?

Кейд положил дрожащие руки на спинку стула. Эффект от последней порции виски проходил. Кейда бросало в жар, голова болела, и появилась ноющая боль в животе, которая его пугала.

– Пропустим лекцию, – сказал он. – Я все понимаю. Было здорово работать вместе, и я…

– Сядь и заткнись, – мягко сказал Мэтисон. Он достал из ящика стола бутылку скотча, две стопки, наполнил их и пододвинул одну к Кейду. – Давай, Вэл.

Кейд посмотрел на виски. Несколько мгновений он сопротивлялся искушению, затем поднял стопку и осторожно пригубил. Потом, все еще колеблясь и держа стопку с недопитым виски на весу, Кейд сел на стул и, не сумев удержаться, допил виски.

– Кое-что затевается. Как раз по твоей части, – сказал Мэтисон. Он сочувственно пригляделся к Кейду и поставил бутылку прямо перед ним. – Наливай. У тебя такой вид, что лишний глоток тебе не помешает.

Кейд демонстративно проигнорировал бутылку и произнес:

– Что затевается?

– Синдикат «Эйс» нашел горячую тему. Их ребята хотят, чтобы ты ею занялся. Это будет хорошо для нас, для них и для тебя.

Работа на синдикат обычно сулила большие деньги. Подразумевалось, что фотограф делает снимки, а синдикат организует освещение материала в мировой прессе. Прибыль делилась пополам.

– В чем заключается работа? – спросил Кейд.

Кейд подумал, что работа заставит его бросить пить и это поможет ему выбраться из финансовой ямы. Он снова наполнил свою стопку.

– В Истонвилле на сегодня намечена демонстрация борцов за гражданские права, – сообщил Мэтисон, отводя взгляд. – Ожидают, что настоящая заваруха начнется завтра во второй половине дня.

Кейд медленно закрутил крышечку от бутылки. По его спине пробежали мурашки.

– Почему не сегодня? – спросил он, безнадежно глядя на виски в своей стопке.

– Заказчик не хочет, чтобы ты прибыл на место слишком рано. Работа должна быть выполнена быстро. Прилетел, сфотографировал и улетел.

– Если я смогу это сделать, – заметил Кейд.

Мэтисон отпил глоток и ничего не ответил.

После долгой паузы Кейд сказал:

– В последний раз, когда фотографы из Нью-Йорка попытались заснять такое дельце, трое из них угодили в больницу, пять камер были разбиты, и никто так и не увидел ни одной фотографии.

– Вот почему «Эйс» так сильно хочет заполучить эти фотографии.

Кейд допил виски. Потом он спросил:

– Тебе они тоже нужны?

– Да, нужны. Ребята из «Эйс» сказали, что заключат солидный контракт с журналом «Лайф», если фотографии окажутся хорошими. – Снова повисла пауза, после чего Мэтисон продолжил: – Я тут говорил по телефону с агентом из «Дженерал моторс». Он спросил, возьмем ли мы на себя плату за твою машину. Я должен был ответить, что такие платежи не предусмотрены твоим контрактом. – Опять наступила пауза. – Решай сам, Вэл. Элис закажет тебе билет. Получишь сто долларов на расходы и даже больше, если хочешь. Ну, что ответишь?

– Это довольно трудное задание, – отозвался Кейд, чувствуя, как страх сжимает его сердце. – А кто еще поедет?

– Никто. Больше об этом не знает ни одна душа. Если справишься, то будешь опять в деле.

Кейд провел рукой по лицу:

– А если нет, меня вышвырнут?

Мэтисон задумчиво посмотрел на него, потом взял синий карандаш и принялся править какую-то рукопись, лежащую перед ним на столе. Всем в редакции было известно, что это означает «разговор закончен».

Кейд долго сидел в раздумьях. «Хорошего ждать не приходится», – сказал он себе, но в нем все еще оставалась маленькая искорка самоуважения, и выпитый виски ее раздувал.

– Ладно. Покупайте билет. Завтра я буду в порядке, – сказал он и, пошатываясь, с пьяным достоинством покинул кабинет.

Когда Кейд, спустившись по трапу самолета, направлялся к зданию истонвиллского аэропорта, он увидел вдали столб дыма на фоне безоблачного неба. Свет над аэропортом был каким-то странным и довольно зловещим, как во время затмения.

Двое других пассажиров, прибывших вместе с ним, шагали впереди. Они шли быстро, целеустремленно, размахивая при ходьбе руками.

Кейд не торопился. День был жаркий и душный, а сумка, которую он нес, повесив на плечо, была тяжелой. Кроме того, ему страшно не хотелось покидать аэропорт. Он знал, что должен следовать прямо к месту пожара, но его передергивало от этой мысли. Он решил сперва поехать в отель и разузнать, что же происходит в городе на самом деле. Но прежде всего он должен был выпить.

Он вошел в прохладный и тускло освещенный вестибюль здания аэропорта. Там было пустынно, если не считать двух пассажиров: те стояли у входа, беседуя с высоким, крепко сложенным мужчиной в спортивной рубашке с коротким рукавом и выцветших брюках цвета хаки.

Кейд мельком взглянул на всех троих и вошел в бар слева от входа. Там тоже было пустынно. Лысеющий бармен средних лет читал газету.

Контролируя нетерпение, Кейд как можно спокойнее попросил неразбавленный скотч. Бармен с любопытством посмотрел на него, потом налил порцию из бутылки с этикеткой «Белая лошадь» и пододвинул стакан Кейду.

Кейд опустил сумку на пол и дрожащими руками вытащил сигареты. От усилия, которое потребовалось, чтобы не схватить стакан тут же, на лбу Кейда выступил пот. Он заставил себя пару раз затянуться, стряхнул пепел в стеклянную пепельницу и лишь затем, стараясь быть очень небрежным, взял виски и отхлебнул.

– Только что прилетели? – спросил бармен.

Кейд посмотрел на него, чувствуя волнение, затем отвел взгляд и допил виски, прежде чем ответить:

– Именно так.

– Думаю, только безумцы приедут сегодня в наш город без крайней нужды, – заметил бармен.

Кейду очень хотелось выпить еще, но ему казалось, что лысого бармена так и тянет доставить ему какие-нибудь неприятности.

Кейд неохотно положил деньги на барную стойку, взял сумку и направился к выходу. Его сердце екнуло, когда в дверном проеме он увидел мужчину в спортивной рубашке и брюках цвета хаки. Тот стоял с таким видом, как будто поджидал Кейда.

Мужчина был примерно одного с ним возраста. Серые глаза, крупный нос, тонкие губы. Суровое выражение не сходило с его красного мясистого лица. К карману рубашки прикреплена пятиконечная серебряная звезда.

Когда Кейд подошел к нему, мужчина не сделал ни малейшего движения, чтобы уйти с дороги. Кейд остановился, во рту у него пересохло.

Мужчина тихо сказал:

– Я младший шериф Джо Шнайдер. Ты Кейд?

Кейд попытался заставить себя встретиться взглядом с его стальными серыми глазами, но не смог.

– Верно, – сказал он, переминаясь с ноги на ногу.

– Когда парни вроде тебя разговаривают со мной, они обычно называют меня шерифом, – заявил Шнайдер. – Именно такое обращение мне нравится.

Кейд ничего не ответил. Он досадовал на себя. Год назад он с легкостью справился бы с подобной ситуацией. Только теперь он понял, как низко опустился. Он был напуган и не мог придумать, что сказать. Осознание этого факта вызвало у него отвращение к самому себе.

– Вэл Кейд, так называемый бог фотографии из «Нью-Йорк сан», – произнес Шнайдер оскорбительно-насмешливым тоном. – Верно?

– Это мое имя, шериф, – подтвердил Кейд.

– Что привело тебя в Истонвилл, Кейд?

Кейд подумал: «Скажи ему, чтобы он сдох. Он ничего не может с тобой сделать, хоть он и официальное лицо. Даже если он осмелится что-то затеять, его могут вышвырнуть с работы. Он блефует. Он пытается напугать. Надо ему сказать…»

Но вместо этого ответил:

– Я здесь потому, что мне нужно здесь быть, шериф. Но это ничего не значит. Я не ищу неприятностей.

Шнайдер склонил голову набок:

– Это верно? Я слышал, «Нью-Йорк сан» их ищет.

– Может быть, но из-за меня у вас не будет проблем, – пообещал Кейд.

Шнайдер посмотрел на него, засунув большие пальцы за пояс:

– Объясни мне кое-что, Кейд. Почему они послали сюда такого слизняка? Объясни… Меня это интересует.

Кейд пожалел, что не заказал еще одну порцию виски. Теперь он действительно в ней нуждался.

– Объясни мне, Кейд, – повторил Шнайдер и, протянув руку, слегка толкнул Кейда в грудь, отчего тот отшатнулся на пару футов.

Еле удержавшись на ногах, Кейд провел тыльной стороной ладони по сухим губам.

– Думаю, они выбрали не того человека, – выдавил он из себя и продолжил: – Я не буду фотографировать, шериф, если вас это беспокоит.

Шнайдер медленно оглядел его сверху вниз:

– Не беспокойся о том, что может меня беспокоить. Где ты собираешься остановиться?

– Отель «Сентрал мотор».

– Когда ты уезжаешь?

– Следующим самолетом… В одиннадцать часов завтра утром.

Шнайдер долго размышлял, презрительно глядя на Кейда, затем пожал плечами:

– Чего же мы ждем? Пойдем, Кейд. Я прослежу, чтобы о тебе позаботились.

Когда они вместе шли через вестибюль, Шнайдер внезапно спросил:

– Что в сумке, Кейд?

– Мои вещи.

– Там есть камера?

Кейд резко остановился. Вспышка гнева мелькнула в его глазах, когда он повернулся лицом к Шнайдеру, который от неожиданности отшатнулся от него.

– Тронете мою камеру, – тихо и истерично взвизгнул Кейд, – и я устрою вам, черт возьми, настоящую войну!

– Разве кто-то сказал, что собирается трогать твою камеру? – проговорил Шнайдер, опустив руку на рукоятку пистолета. – Я этого не делал. Так из-за чего ты так раскричался?

– Просто не прикасайтесь к ней, вот и все, – сказал Кейд более сдержанным тоном.

Шнайдер оправился от удивления:

– Пошли. Чего, собственно говоря, мы здесь ждем?

Кейд снова нетвердым шагом двинулся к выходу. Внезапно он почувствовал тошноту и слабость. Давешняя вспышка была настолько спонтанной, что испугала и шокировала его самого.

Вдохнув пропитанный дымом влажный воздух, Шнайдер махнул рукой в сторону грязного «шевроле», припаркованного в тени напротив здания аэропорта. За рулем сидел молодой загорелый мужчина в такой же форме, как у Шнайдера, и с такой же серебряной звездой на кармане рубашки. Невыразительные, похожие на мокрые камешки темные глазки смотрели настороженно.

– Рон, это Кейд, когда-то фотограф-ас. Может, ты о нем слышал. Он не ищет неприятностей, – сказал Шнайдер. – Отвези его в гостиницу. Завтра утром он улетает одиннадцатичасовым рейсом. Составь ему компанию, пока он пробудет здесь. – Потом, обращаясь к Кейду, Шнайдер продолжил: – Это Рон Митчелл. Он ненавидит друзей ниггеров. Он ненавидит смутьянов. Он ненавидит пьяниц… особенно пьяниц. – Шнайдер усмехнулся. – Не надо его раздражать. Он ненавидит, когда его раздражают.

Митчелл наклонился вперед, взглянул сквозь открытое окно на Кейда, а затем посмотрел на Шнайдера.

– Если ты думаешь, что я буду сидеть с этим вонючим алкашом до завтрашнего утра, Джо, – ответил он злобно, – тебе нужно проверить голову.

Шнайдер примирительно махнул рукой:

– Тебе не обязательно с ним сидеть. Запри его в комнате, если хочешь. Мне наплевать, но смотри, чтобы от него не было лишних хлопот.

Пробормотав что-то себе под нос, Митчелл открыл дверь «шевроле».

– Залезай! – рявкнул он Кейду. – Если захочешь неприятностей, я тебе их обеспечу!

Кейд сел в машину и положил сумку на колени. Митчелл нажал на педаль газа, и машина рванула в сторону пустынного шоссе. Когда они достигли его, автомобиль уже ехал со скоростью семьдесят миль в час.

Кейд уставился на дорогу. Других машин не было видно. За время семимильной поездки в город они встретили только одну полицейскую машину. Сидя за рулем, Митчелл продолжал чертыхаться себе под нос.

Когда приблизились к окраине города, Митчелл снизил скорость. Потом поехали по главной улице. Магазины были закрыты. Ни одного прохожего. Когда проезжали главный перекресток, Кейд увидел нескольких крепко сложенных мужчин, стоящих молчаливой группой на углу улицы. Все держали в руках дубинки, а на поясе у каждого красовалась кобура.

Митчелл свернул на боковую улицу и припарковался возле отеля.

Отель «Сентрал мотор» представлял собой современное десятиэтажное здание, перед которым находился небольшой газон и фонтан. Балконы, имевшиеся в каждом номере, нависали над тротуаром.

Когда Кейд и Митчелл поднялись по ступенькам к входу в отель, швейцар кивнул шерифу, а затем с любопытством посмотрел на его спутника. Войдя, подошли к стойке регистрации, где клерк вручил Кейду ручку и регистрационную карточку. Кейд с трудом смог ее заполнить – так дрожала рука.

– Ваш номер четыреста пятьдесят восемь, – сказал клерк и положил ключ на стойку. У него был смущенный вид человека, который имеет дело с нищим.

Митчелл взял ключ. Отмахнувшись от направлявшегося к ним коридорного, он вызвал лифт.

Поднявшись на четвертый этаж, Кейд с Митчеллом прошли по длинному коридору к номеру 458.

Митчелл отпер дверь и оказался в хорошо обставленной большой комнате. Он вышел на балкон. Потом посмотрел вниз на улицу, убедился, что Кейд не сможет сбежать, и вернулся в номер.

Кейд бросил сумку на кровать. Ноги болели, во всем теле ощущалась ужасная усталость. Он хотел сесть, но ждал, когда уйдет Митчелл.

– Ладно, – сказал Митчелл. – Оставайся здесь до отъезда. Я буду поблизости. Хочешь, тебе принесут что-нибудь, пока я тебя не запер?

Кейд колебался. У него не было ни крошки во рту с прошлого вечера, но голода он не чувствовал. Он ел очень мало.

– Бутылку скотча и немного льда, – сказал он, не глядя на Митчелла.

– У тебя есть деньги, чтобы заплатить?

– Да.

Митчелл вышел, хлопнув дверью. Кейд услышал, как ключ повернулся в замке. Он снял куртку, сел в большое кресло и уставился на свои трясущиеся руки.

Минут через десять официант принес ему бутылку скотча, стакан и ведерко со льдом. Кейд не взглянул на официанта и не дал ему чаевых. Митчелл, который пришел с официантом, снова запер дверь.

Убедившись, что они ушли, Кейд налил себе большую порцию скотча. Он сделал глоток, а потом подошел к телефону и поднял трубку.

Ответил женский голос.

Кейд попросил, чтобы его связали с Нью-Йорком, с редакцией «Нью-Йорк сан».

– Подождите минутку, – попросила телефонистка.

Было слышно, как девушка с кем-то разговаривает, но разобрать слова не удавалось. Через несколько минут девушка коротко сказала:

– Сегодня звонки в Нью-Йорк не принимаются.

Кейд положил трубку. Он посмотрел на ковер, потом прошел через комнату к столу, на котором его ждал скотч.

– Мистер Кейд! Пожалуйста, проснитесь, мистер Кейд! Мистер Кейд!

Кейд застонал. Не открывая глаз, он приложил руку к разламывающейся голове. Он не знал, сколько проспал, но был уверен, что недолго.

Солнечный свет, проникающий через балконную дверь, был ярким и слепящим.

– Мистер Кейд! Пожалуйста…

Кейд с трудом выпрямился, медленно опустил ноги на пол. Повернувшись спиной к окну, он рискнул открыть глаза. Через какое-то время расплывчатые очертания комнаты сделались более четкими. Потом он увидел стоящего рядом человека и закрыл глаза руками.

– Мистер Кейд! У нас не так много времени!

Кейд подождал несколько секунд, затем взглянул на говорившего. Когда он увидел, что это негр, его вдруг пробрала дрожь.

– Мистер Кейд! Марш начинается через полчаса. С вами все в порядке? – спросил негр.

Он был высоким, худощавым и моложавым. На нем были белая рубашка с расстегнутым воротом и аккуратно выглаженные черные брюки.

– Что вы здесь делаете? – хриплым голосом потребовал ответа Кейд. – Как вы сюда вошли?

– Я не хотел напугать вас, мистер Кейд. Я Сонни Смолл, секретарь Комитета защиты гражданских прав.

Кейд уставился на него, чувствуя, как кровь отливает от лица.

– Здесь работает моя девушка, мистер Кейд, – продолжил Смолл тихим настойчивым шепотом. – Она мне позвонила. Сказала, что вы пытались связаться со своей газетой, но вас не соединили. Она сказала, что вас здесь заперли. Как только она мне позвонила, я сразу же приехал. Она дала мне ключ. Мы можем воспользоваться служебным лифтом. За ним никто не следит.

Чувство паники затуманило сознание Кейда. Он не мог думать, не мог говорить. Он просто сидел, уставившись на Смолла.

– У нас мало времени, мистер Кейд, – поторопил Смолл. – Вот ваша камера. Я приготовил ее для вас. – С этими словами он сунул в трясущиеся руки Кейда его «Минолту».

Кейд глубоко вздохнул. Прикосновение холодного металла фотоаппарата вывело его из состояния шока.

– Вали отсюда! – воскликнул он, свирепо глядя на Смолла. – Оставь меня в покое! Убирайся!

– Вам нехорошо, мистер Кейд?

Смолл был сбит с толку и поражен.

– Убирайся отсюда! – повторил Кейд, повышая голос.

– Но я ничего не понимаю. Вы приехали сюда, чтобы помочь нам, не так ли? Сегодня утром мы получили телеграмму о вашем приезде. Что случилось, мистер Кейд? Мы все вас ждем. Марш начинается в три часа.

Кейд поднялся на ноги. Держа «Минолту» в правой руке, он указал левой на дверь:

– Убирайся отсюда! Мне плевать, когда начнется марш. Убирайся!

Смолл смутился.

– Вы не можете так говорить, мистер Кейд, – произнес он очень мягко. В его глазах было понимание и сочувствие, от чего Кейда тошнило. – Пожалуйста, выслушайте меня. Вы лучший фотограф в мире. Мои друзья и я следили за вашей работой в течение многих лет. Мы собираем ваши фотографии, мистер Кейд. Вспомните замечательные снимки, сделанные в Венгрии, когда туда вошли русские. А кадры, запечатлевшие голод в Индии. А пожар в Гонконге. Это уникальная хроника страданий людей. Мистер Кейд, у вас есть то, чего нет у других фотографов. Вы обладаете превосходным талантом и глубоким чувством сострадания. Мы начинаем марш в три часа. Нас ждут более пятисот человек с дубинками, оружием и слезоточивым газом. Мы знаем это, но собираемся выступить против них. К вечеру многие из нас будут ранены, но мы сделаем это, потому что хотим выжить в этом городе. Многие из нас испытывают страх, но когда мы услышали, что вы присоединитесь к нам и будете снимать марш на пленку, это придало нам силы. Мы поняли: что бы ни случилось с нами сегодня, мир увидит это. Вот в чем наша надежда. Пусть люди узнают и поймут, какова наша цель, но нам нужна ваша помощь. – Он остановился и посмотрел на Кейда. – Вы боитесь? Конечно да. Я тоже. Как и все мы. – Он снова сделал паузу, а затем быстро продолжил: – Но я не верю, что человек вашей честности и вашего таланта откажется идти с нами сегодня днем.

Кейд медленно подошел к письменному столу. Он поставил камеру и плеснул виски в стакан.

– Вы поставили не на того героя, – пробормотал он, стоя спиной к Смоллу. – А теперь убирайся, ниггер, и держись от меня подальше.

Последовало долгое многозначительное молчание, а затем Смолл сказал:

– Мне жаль, мистер Кейд… мне жаль вас.

После того как дверь тихо закрылась и ключ повернулся в замке, Кейд некоторое время смотрел на стакан, который держал, затем содрогнулся от ненависти к себе и швырнул стакан в противоположную стену. Капли виски попали на его рубашку. На негнущихся ногах он подошел к кровати и сел на нее, сжимая кулаки. Он оставался в таком положении некоторое время, глядя на ковер, отказываясь думать, стараясь быть безучастным ко всему.

Женский крик, пронзительный и истошный, послышавшийся где-то на улице, заставил его подняться. С замиранием сердца Кейд прислушался. Крик раздался снова. Дрожа, Кейд рывком открыл дверь и вышел на балкон.

После прохлады номера, где работал кондиционер, уличный жар окутал его, словно удушливое влажное одеяло. Сжимая перила, Кейд наклонился вперед и посмотрел на улицу.

Сонни Смолл стоял посреди проезжей части, его черные руки сжались в кулаки. В лучах полуденного солнца его рубашка выглядела очень белой, а кожа очень черной. Он посмотрел сначала направо, потом налево. Затем он помахал кому-то, кого Кейд не мог видеть, и пронзительно закричал:

– Беги, Тесса! Держись от меня подальше!

Кейд посмотрел направо. Трое белых бежали по улице к Смоллу. Рослые, сильные мужчины с дубинками в руках. Кейд посмотрел налево. Двое других мужчин, также с дубинками, стремительно приближались к Смоллу с другой стороны. Это была классическая ситуация: беглец и охотники. Никаких шансов скрыться.

Кейд рванул назад в комнату. Он схватил фотоаппарат, быстрым движением снял маломощный объектив, затем вытряхнул все содержимое сумки на кровать. Взяв двадцатисантиметровый телеобъектив, он вновь выскочил на балкон. Многолетний опыт работы с камерой сделал его движения уверенными, быстрыми и автоматическими. Крепление объектива защелкнулось на корпусе камеры. Кейд установил выдержку на 1/125 и диафрагму на 16. Сходящиеся громилы и одинокий чернокожий в белой рубашке – картина зловещего насилия, схваченная фотосъемкой.

Руки Кейда чудесным образом успокоились. Затвор фокальной плоскости щелкнул.

Внизу под балконом один из бегущих мужчин закричал хриплым и злобным от предвкушения скорой расправы голосом:

– Это черномазый Смолл! Тот самый сукин сын! Хватайте его, ребята!

Смолл, когда нападающие поравнялись с ним, присел и скрестил руки, прикрывая голову. Дубинка ударила его по рукам, заставив беднягу упасть на колени. Еще один удар. Звуки новых ударов отчетливо доносились до Кейда, и он снова нажал кнопку затвора.

Пятеро мужчин столпились вокруг упавшего негра. Яркая лента крови текла по диагонали между их пыльными башмаками.

Смолл сделал судорожное движение, когда дубинка опустилась на его ребра. Один из мужчин оттолкнул другого, чтобы самому добраться до упавшего негра. Ботинком он ударил Смолла в скулу. Брызнула кровь, испачкав ботинок и брюки нападавшего.

Четырьмя этажами выше затвор фотоаппарата щелкал снова и снова.

Затем из отеля выбежала стройная негритянка в белом халате. Высокая, с растрепанными вьющимися волосами, босиком, она во весь дух неслась к Смоллу.

Кейд поймал ее в видоискатель. С помощью двадцатисантиметрового объектива он мог видеть ее полные ужаса глаза.

Один из мужчин был готов снова пнуть Смолла в лицо. И тут девушка впилась ногтями в лицо громилы, заставив его отпрянуть. Потом она склонилась над Смоллом, оказавшись лицом к нападавшим.

Мужчины отступили назад. Настала минута напряженной тишины. Затем человек с расцарапанным лицом закричал и размахнулся дубинкой. Дубинка врезалась в предплечье девушки, когда та подняла руку вверх, чтобы защитить голову. Сломанная рука бессильно повисла.

– Убить эту черномазую суку! – взревел пострадавший и ударил дубинкой девушку по голове.

Девушка упала на Смолла. Халат задрался, и было видно ее длинные и тонкие ноги.

В конце улицы раздался пронзительный полицейский свисток. Пятеро нападавших обернулись. Два младших шерифа со сверкающими на солнце звездами смотрели на них, широко улыбаясь. Затем стражи закона медленно направились к месту расправы.

Мужчина с расцарапанным лицом склонился над лежащей без сознания девушкой и с наглой жестокостью вогнал конец своей дубинки ей между ног. Один из товарищей схватил его и оттащил прочь. Затем все пятеро, повернувшись спиной к медленно приближающимся шерифам, быстро зашагали прочь.

Пока шерифы шли к лежащим без сознания неграм, пятеро мужчин успели скрыться.

Кейд опустил камеру. Он понимал, что теперь у него есть фотографии, даже более ценные, чем любые снимки, которые он мог сделать на марше свободы.

Теперь ему захотелось выпить.

Кейд неуверенным шагом вернулся в комнату – и остолбенел. Волна холода прокатилась по его спине.

В дверном проеме стоял Митчелл. Мужчины смотрели друг на друга, затем Митчелл вошел в комнату, закрыл дверь и запер ее за собой.

– Отдай камеру, сукин ты сын, – сказал он.

Кейд подумал: «Как случилось, что всего за год я смог разрушить свое тело и притупить разум и теперь, когда мне так нужны силы, они наверняка подведут? Год назад я легко справился бы с этим дешевым головорезом. А теперь он внушает мне страх. Он для меня слишком сильный. Он может избить меня и отнять фотографии».

– Ты слышал, что я сказал? – рявкнул Митчелл. – Давай камеру!

Кейд попятился. Дрожащими пальцами он снял двадцатисантиметровый объектив и положил его на кровать, продолжая отступать, пока не достиг стены.

Митчелл медленно приблизился к нему.

– Я видел, как ты фотографировал, – сказал он. – Теперь у тебя большие неприятности. Я предупреждал, не так ли? Давай камеру!

– Можешь ее взять, – задыхаясь, ответил Кейд. – Только не прикасайся ко мне.

С этими словами он снял висевший на шее фотоаппарат.

Митчелл молчал, с ухмылкой глядя на Кейда.

Камера висела на ремешке, который Кейд держал в правой руке. Лицо Кейда побледнело, рот был приоткрыт. Дыхание стало прерывистым, он задыхался. В глазах читался ужас. Кейд выглядел таким презренным существом, что Митчелл совершил роковую ошибку: он уже расслабился, садистски предвкушая момент, когда острые костяшки его пальцев вонзятся в лицо дрожащего перед ним человека.

Шериф щелкнул пальцами.

– Давай! – велел он.

И тут с Кейдом что-то случилось. Его всегда отличало необыкновенно трепетное отношение к камере. За долгие годы фотоаппарат Кейда ни разу не пострадал, хотя многие пытались его разбить. Но теперь, когда он был готов передать камеру Митчеллу, этот инстинкт куда-то исчез.

Прежде чем Кейд понял, что делает, его правая рука молниеносно описала дугу. Камера, висевшая на конце ремешка, словно камень в праще, полетела в ухмыляющееся лицо Митчелла.

У Митчелла не было шансов избежать удара. Край тяжелой металлической камеры задел его висок, поранив кожу и заставив шерифа упасть на колени.

Хлынувшая кровь заливала глаза Митчелла. В полубессознательном состоянии, ослепленный, он опустился на колени перед Кейдом, склонив голову и упираясь руками в пол.

Кейд в ужасе уставился на коленопреклоненного врага. Камера качнулась на ремешке, сильно ударив Кейда по колену, но он не почувствовал боли. Ремень выскользнул из его пальцев, и камера упала на пол.

Митчелл покачал головой и застонал. Медленно он перенес вес на левую руку, затем его правая рука нащупала в кобуре рукоять револьвера сорок пятого калибра.

Преодолевая дрожь, Кейд поднял двадцатисантиметровый объектив. Когда Митчелл начал вытаскивать пистолет, Кейд подошел к нему и ударил объективом по голове. Митчелл приподнялся, а потом обмяк, распластавшись на ковре.

Кейду вдруг стало так плохо, что пришлось сесть на кровать. На мгновение ему показалось, что сейчас он упадет в обморок. Он посидел несколько минут, обхватив голову руками и ожидая, когда пройдет приступ слабости. Наконец он заставил себя подняться. Он взял камеру и начал перематывать пленку. Это заняло некоторое время, потому что руки тряслись и пальцы не слушались, но в конце концов он вытащил кассету.

Митчелл слегка пошевелился. Кейд нетвердой походкой пересек комнату, взял куртку и надел ее. Кассету он бросил в правый карман. Пару мгновений он колебался, раздумывая, брать ли с собой аппаратуру, но понял, что не сможет пройти по улицам Истонвилла, имея при себе такую смертельную улику. Выйдя в длинный пустой коридор, он вспомнил, что Смолл говорил о лифте для персонала, за которым не следят, и быстро прошел к двери лифта с надписью «Служебный». Он пожалел, что не захватил с собой бутылку виски. Сейчас ему действительно требовалось выпить, и у него было искушение вернуться в номер, но он устоял.

Он нажал кнопку лифта и, пока ждал его, старался дышать ровно. Кейд попытался собраться с мыслями. Он понятия не имел, как выбраться из Истонвилла. Самолетов сегодня больше не ожидалось. Значит, лучше всего было бы взять напрокат машину, но есть опасность, что Митчелл уже успеет предупредить полицейских. Они не позволят ему сбежать. Выставят патрули на дорогах. Может, стоит попытаться выбраться на поезде.

Двери лифта распахнулись, Кейд вошел и нажал кнопку первого этажа.

Он посмотрел на часы. Три часа. Марш свободы начался. Это может дать ему шанс. Полиция и младшие шерифы сейчас так заняты разгоном демонстрантов, что никому до него нет дела.

Лифт остановился, и Кейд вышел в тускло освещенный проход, ведущий к открытой двери и солнечному свету. Кейд миновал коридор и выглянул на узкую улочку за фасадом отеля. Она была безлюдна.

Держась в тени, Кейд быстро зашагал по ней.

Не дойдя до конца улицы, которая вела к главной магистрали города, Кейд перешел на другую сторону и двинулся по идущему параллельно узкому проезду.

Слово «гараж», написанное неоновыми буквами, привлекло его внимание. Он прибавил шагу и, задыхаясь и потея, дошел до открытых дверей гаража.

Хозяин-толстяк стоял, прислонившись к крылу «понтиака». Он грелся на солнце и курил сигару, но выпрямился, когда увидел Кейда.

– Я хочу взять машину, – сказал Кейд как можно спокойнее.

– Бенсон, – представился толстяк, протягивая потную руку.

Кейд нехотя ее пожал.

– Нужна машина напрокат? – спросил толстяк. – Нет ничего проще. У меня полно машин. На какой срок?

Кейд вдруг вспомнил, что у него осталось всего восемьдесят долларов и несколько центов из той сотни, которую ему дал Мэтисон. Теперь он сожалел обо всех тратах на выпивку за истекшее с тех пор время, однако ему захотелось выпить еще.

– Только на пару часов, – солгал он, не глядя на толстяка. – Мне предстоит короткая поездка. Слишком жарко, чтобы идти пешком.

– Двадцать баксов, – быстро ответил Бенсон. – Пробег оплачивается дополнительно. Еще залог девяносто баксов и страховка, но это с возвратом.

Поскольку Кейд давно отвык быть бдительным, он совершил ошибку.

– У меня есть кредитка от «Херца»[1], – сказал он, вынимая бумажник. – Я заплачу двадцать баксов, но без залога. – И он протянул карточку Бенсону.

Как только толстяк принялся изучать карточку, Кейд понял свою ошибку, но было слишком поздно.

Лицо Бенсона превратилось в жирную уродливую маску. Он вернул карточку Кейду.

– Я не сдаю свои машины приятелям негров, – процедил он. – Убирайся!

Не сказав ни слова, Кейд повернулся и пошел по улице. Ему хотелось перейти на бег, но он подавил в себе этот приступ паники.

В конце улицы он свернул налево, в переулок с обшарпанными домами, который, как он мог видеть, тоже вел к главной улице. На полпути к ней Кейд увидел табличку с надписью: «Бар Джека». Сначала он прошел мимо бара, но через несколько ярдов остановился. Кейд огляделся по сторонам. За ним никто не наблюдал. Он заколебался. Он знал, что нельзя терять ни минуты, но ему требовалось выпить.

Без выпивки он не мог идти дальше: его мышцы болели, их сводила судорога. Он вернулся, толкнул дверь и вошел в маленький обшарпанный бар.

Там не было никого, кроме старого негра-бармена, который стоял как вкопанный, с опаской глядя на Кейда покрасневшими глазами.

– Не нужно меня бояться, – тихо произнес Кейд. – «Белую лошадь» со льдом.

Старый негр поставил перед Кейдом бутылку, стакан и емкость со льдом, затем отошел в конец бара и встал, повернувшись к Кейду спиной.

После второго глотка Кейд взял себя в руки. Он прислушивался к неестественной тишине переулка и размышлял о марше свободы.

– Вы не знаете, как мне достать машину? – внезапно спросил он. – Мне нужно выбраться из города.

Старый негр пригнулся, словно ожидая удара.

– Я ничего не знаю о машинах, – сказал он, не оглядываясь.

– На двоих ваших напали перед отелем «Сентрал мотор». Им сильно досталось, – сказал Кейд. – Вы об этом слышали?

– Я никогда не прислушиваюсь к тому, о чем болтают у нас в городе, – ответил старик.

– Не говорите так о своем народе! Я нью-йоркский репортер! Мне нужна ваша помощь.

Наступила долгая пауза, во время которой старый негр повернулся, чтобы посмотреть на Кейда. Затем осторожно сказал:

– Вы можете говорить неправду.

Кейд достал бумажник и положил на стойку свое удостоверение журналиста:

– Я не вру.

Старый негр вышел из-за стойки, вынул из кармана жилета погнутые очки в стальной оправе и надел их. Он посмотрел на удостоверение, потом на Кейда.

– Я слышал о вас, – неожиданно признался он. – Все ждали, что вы примете участие в марше.

– Да. Но меня заперли в номере отеля. Я только что сбежал.

– Те двое, которых поймали возле отеля… они мертвы.

Кейд глубоко вздохнул:

– Вы уверены?

– Уверен. Вам лучше уйти отсюда. Если вас застанут со мной, убьют и меня.

– Я все заснял, – сообщил Кейд. – Мои фотографии помогут повесить тех пятерых, кто это сделал. Можете одолжить мне машину?

– Белых в этом городе не вешают.

– Виновных повесят, когда увидят эти фотографии. Так можете одолжить машину?

– У меня нет машины.

Раздавшаяся на улице пронзительная трель полицейского свистка разрезала воздух, заставив Кейда и бармена замереть. Кейд налил еще виски. Его сознание вдруг прояснилось. Он выпил, вытащил из кармана пятидолларовую купюру и одну из визитных карточек. Потом вынул из кармана кассету с пленкой.

– Меня могут поймать, – сказал он. – Но эти фотографии не должны попасть в чужие руки. Вы должны отправить их в «Нью-Йорк сан». Понимаете? Вы всего лишь бедный и напуганный старик, но сделайте это ради тех двоих, которых они убили. Отправьте пленку и мою визитку в «Нью-Йорк сан».

Он направился к выходу, толкнул дверь и осторожно вышел в переулок.

Полицейский свисток прозвучал снова. Переулок все еще был пуст. Кейд зашагал к перекрестку. Сердце учащенно билось, но настроение было приподнятое, и Кейд ощущал странное возбуждение. Он был уверен, что старый негр каким-то образом перешлет фотографии Мэтисону. Не важно, что будет дальше. Он выполнил свою работу. Он оправдал возложенные на него надежды.

Он даже не сбился с шага, когда из-за угла выбежали трое мужчин с дубинками в руках и набросились на него.

Глава вторая

Четырнадцать месяцев назад Кейд был в Акапулько, модном мексиканском курорте с прекрасными пляжами, завершая серию фотографий для иллюстрированного приложения к «Санди таймс».

В тот период Кейд был на вершине своей карьеры. Он мог позволить себе работать внештатным сотрудником и сам решал, что и где снимать. Он делал великолепные фотографии, которые тут же продавал Сэм Уонд, его нью-йоркский агент, перечислявший высокие гонорары на банковский счет Кейда. В то время Кейду везло: он был знаменит, богат, востребован, обладал прекрасным здоровьем, и талант выделял его из числа коллег. Успех его не испортил. Но, как и у большинства творческих личностей, у Кейда были свои недостатки: он был экстравагантен, пил больше, чем нужно, и слишком любил общество красивых женщин. Чтобы компенсировать эти недостатки, он был щедр, бескорыстен, добр и слыл «защитником неимущих».

Не имея своей семьи, он нередко чувствовал себя одиноким. У него не было корней. Но он обладал необыкновенным талантом. Много времени он проводил в поездах, самолетах и автомобилях. Весь мир был его фотостудией.

Он побывал в Сантьяго на озере Атитлан, где сделал серию проникновенных фотографий, повествующих о жизни индейцев. Получились очень хорошие фотографии, дающие возможность буквально ощутить запах пыли и грязи и понять, какую тяжелую борьбу за выживание приходится непрерывно вести индейцам.

Потом Кейд решил, что этим фотографиям требуется своего рода контраст. И это была часть его таланта – умение смешивать ингредиенты в точных пропорциях.

Поэтому он поехал в Акапулько, где с помощью двадцатисантиметрового телеобъектива получил фотографии пляжной публики – жирных и тучных, старых и морщинистых, вульгарных и неприглядных людей. Их тела, похожие на раздувшиеся на солнце трупы, обильно покрывал навеваемый ветром мелкий песок. Акапулько не случайно входил в число самых дорогих и привлекательных курортов мира: именно там можно было увидеть слишком богатых, слишком толстых, слишком обрюзгших и слишком не замечающих собственного уродства.

Кейд остановился в отеле «Хилтон». Он отправил свои фотографии Сэму Уонду. Теперь, как всегда после трудной работы, он чувствовал опустошение. Сидя в шезлонге у большого бассейна с бокалом коктейля «Текила Коллинз», он размышлял о своих планах на будущее.

Американские туристы, шумные, вульгарные и почти голые, плескались в воде, напоминая дружелюбных китов.

Кейд смотрел на них мрачным взглядом. Ему было неприятно сознавать, что так большими деньгами заправляют старики.

Он допил коктейль, взял свою «Минолту» и легкой походкой направился к общественному пляжу.

Мог ли он предполагать, что там ему предстоит роковая встреча? Именно в тот жаркий солнечный день он впервые встретил Хуану – женщину, которая погубила его. Того, кому позже суждено оказаться избитому чуть ли не до смерти в городе под названием Истонвилл.

Мексиканки созревают очень рано. Впрочем, если они не следят за собой, а это свойственно не многим, они быстро становятся толстыми и непривлекательными. Хуана Рока была мексиканкой, и ей было семнадцать лет, но выглядела она старше. Она была выше своих сверстниц, и ее прекрасные черные волосы доходили до колен. Нежная смуглая кожа, большие черные глаза, маленький, аккуратный носик и чувственные губы, пробуждающие фантазии, – одним словом, ее тело было совершенным творением природы, которое только мог себе представить мужчина.

Она лежала на спине, закрыв глаза, волосы обрамляли ее лицо и тело. Она была одна.

Занятый мыслями о будущем, Кейд невольно остановился рядом с девушкой, чтобы перевести дыхание.

Маленькая полоска алой ткани прикрывала ее грудь. Другая полоска прикрывала пах.

Кейд вдруг увидел самое красивое существо, какое ему только доводилось видеть. Эта невероятная красота заставляла Кейда думать о девушке как о «существе», а не как о женщине. Лишь немного позже он осознал ее чувственность.

Его тень упала на лицо девушки, и она открыла глаза. Они посмотрели друг на друга, и она улыбнулась.

У нее были крепкие белые зубы, а ее губы искушали его.

– Совсем одна? – спросил Кейд, стоя над ней.

– Уже нет, – произнесла она с акцентом, весьма приятным. – Я видела вас вчера вечером. Вы ведь остановились в «Хилтоне», не так ли?

– Да.

Она села, убрала волосы с плеч и принялась заплетать их в блестящую черную косу.

– Вы ведь Кейд, не так ли? Фотограф?

Польщенный, он засмеялся:

– Откуда вам это известно?

– Я знаю многое. – Она посмотрела на него, такая приветливая, такая красивая. – Я видела ваши фотографии. – Она покачала головой. – Вы, должно быть, иногда очень несчастны.

Заинтригованный, Кейд опустился рядом с ней на колени:

– Откуда вы это знаете?

– Значит, я угадала?

Они посмотрели друг на друга, и Кейда немного обеспокоил ее взгляд. У него возникло ощущение, будто она хочет заглянуть прямо в его душу, и это его смутило.

– Не будем говорить обо мне, – предложил он. – Давайте поговорим о вас. Для начала – как вас зовут?

– Хуана Рока.

– Вы в отпуске?

– Что-то вроде того.

– Где вы остановились?

– Номер пятьсот семьдесят семь, отель «Хилтон», – ответила она и засмеялась, запустив тонкие длинные пальцы в пряди волос.

Сперва он не придал ее смеху значения, но потом до него дошло:

– Это просто невероятно! Я живу в номере пятьсот семьдесят девять.

– Знаю. Я сменила номер сегодня утром.

Именно в этот момент Кейд забыл, что она красавица, и почувствовал ее непреодолимое сексуальное влечение. Он почувствовал, как кровь в жилах потекла быстрее, а сердце забилось тревожно.

– Вы действительно это сделали? – произнес он немного взволнованным голосом. – Но почему?

Она посмотрела мимо него на голубой Тихий океан, а затем спросила с загадочной улыбкой:

– Вы не скажете, который час?

– Который час? – Пару секунд он мог лишь тупо глазеть на нее, а затем поспешно посмотрел на часы. – Без двадцати минут два.

– О боже! – Она вскочила и схватила полотенце, на котором лежала. – Я должна идти. Он ненавидит ждать. Я не знала, что уже так поздно.

– Кто? Не уходите! Постойте…

Но она уже бежала по песку. Она делала это невероятно грациозно и легко, напоминая юношу. У нее были широкие плечи, узкая талия, а попка маленькая и упругая – совсем не такая, как у большинства мексиканских женщин.

Кейд все еще стоял на коленях в песке, провожая ее взглядом, пока она не скрылась из виду. Кейд влюблялся десятки раз, но это было нечто новое. Чувство было тревожным, даже немного болезненным. Он вдруг обнаружил, что ему изменяет прежняя уверенность в себе.

Поменяла номер? Она не шутила?

Он взял фотоаппарат и направился в отель. На полпути через мостик он остановился и посмотрел в сторону ресторана, расположенного на открытом воздухе, под соломенным навесом. Почти все столики были заняты. Мексиканские официанты, разносившие подносы с экзотическими яствами, двигались между столами с точностью смазанных маслом, хорошо отлаженных машин. Толстые американки, одетые в украшенные цветами гротескные шляпы, в купальниках со скрытыми в них корсетами нависали над своими тарелками. Волосатые старики в плавках – у многих животы лежали на коленях – весело перекрикивались со своими знакомыми за другими столиками.

Наконец Кейд увидел ее. Она сидела в ресторане с высоким худощавым мексиканцем – мужчиной лет шестидесяти пяти с тонким аристократическим лицом, густой седой шевелюрой и строгим взглядом голубых глаз. На нем был безупречный блейзер, какие носят яхтсмены, белые фланелевые брюки, белая шелковая рубашка и клубный галстук – настоящий анахронизм среди буйства раздетой плоти вокруг.

Кейд уставился на мужчину, а затем с внезапно возникшим чувством подавленности пошел дальше через мостик. Он намеренно сделал крюк, чтобы пройти подальше от их столика. Он планировал пообедать, но теперь уже не чувствовал голода. Вместо этого он поднялся в свой номер.

Войдя в комнату, Кейд впервые заметил, что между его и соседним номером есть дверь. Она была заперта на засов с его стороны, и Кейд подумал, что такой же засов имеется и с той стороны.

Хуана сказала ему, что переехала в соседний номер, так что сегодня вечером, если она только пожелает, они могут открыть эту дверь.

Кейд лег на кровать, взволнованный и возбужденный.

Кто был мужчина, с которым она сидела в ресторане? Ее отец? Муж? Любовник?

Телефонный звонок заставил его вздрогнуть. Нахмурившись, Кейд схватил трубку.

– Звонит мистер Сэм Уорд из Нью-Йорка, сэр, – раздался голос телефонистки. – Вас соединить?

Это могло быть только новое задание. Наверное, придется уехать за много миль от Акапулько. Кейд посмотрел на манившую его дверь. Он подумал о длинных волосах Хуаны, ее полной груди и о том, как она ему улыбнулась.

– Нет, – сказал он. – Пожалуйста, скажите, что меня не будет неделю. И что я не оставил адреса. Вы сделаете это для меня?

Телефонистка, которой польстило, что такая знаменитость, как Кейд, секретничает с ней, взволнованно хихикнула. Шепотом заговорщика она пообещала, что выполнит просьбу, и отсоединилась.

Вечером Кейд поехал на арендованном джипе в ресторан «Ла Гама» на краю пляжа Эль-Моррор.

Накануне он договорился поужинать с Рикардо Оросео, ведущим раздела сплетен из «Акапулько ньюс».

Оросео недавно брал у него интервью. Кейд был рад принять приглашение Оросео на ужин: новый знакомый ему понравился.

Журналист, одетый в белый смокинг, уже ждал его. Это был улыбчивый, неопределенного возраста мексиканец – маленький, жилистый, очень смуглый.

Они ели морепродукты. Во время ужина болтали о том о сем, и только когда был подан кофе, Кейд решил расспросить Оросео об особо важных персонах из числа туристов.

– В «Хилтоне» остановился один мексиканец, – сказал Кейд, помешивая сахар в кофе. – Интересно, знаете ли вы, кто он такой? Высокий худой мужчина лет шестидесяти пяти. У него густые седые волосы и голубые глаза. Когда я увидел его, он был одет в…

– Я знаю, кто это, – прервал Оросео и бросил на Кейда удивленный взгляд, но продолжил: – Вы хотите сказать, амиго, что он вас заинтересовал? Это действительно так? Но разве не честнее сразу признаться, что ваше внимание привлекла его юная спутница?

Кейд усмехнулся:

– Вы видите меня насквозь и слишком ко мне строги. И все-таки кто он?

– Его зовут Мануэль Барреда. Владелец судоходной компании со штаб-квартирой в Веракрусе. Чрезвычайно богат. У него есть жена-инвалид, три сына – все трое помогают ему в бизнесе – и дочь, которая замужем за президентом банка в Юкатане.

Кейд был слегка удивлен и пил кофе, размышляя о полученной информации.

– Так с ним его дочь? – спросил он наконец.

Оросео затрясся от тихого смеха. Пока он бил себя по колену смуглой рукой и вытирал глаза платком, Кейд терпеливо ждал.

– Прошу прощения, – сказал Оросео, придя в себя. – Нет, это не его дочь. Если бы вы видели его дочь, вы бы поняли, почему я так развеселился. Она очень полная женщина, мистер Кейд. Очень респектабельная, понимаете, но очень тучная. Говорят, чтобы поддерживать грудь, она шьет лифчики на заказ. Ее задница…

– Бог с ней, с ее задницей. Кто эта девушка, которая приехала с ним?

– Ах! – Оросео покачал головой. – Если бы мне давали десятидолларовую купюру каждый раз, задавая этот вопрос, я смог бы купить «мерседес», о котором давно мечтаю. Каждый день, каждый час, с тех пор как она здесь, меня спрашивают, кто она.

– Это мне еще ни о чем не говорит, – остановил его Кейд.

– Ее зовут Хуана Рока.

– Это я уже выяснил сам. Кто она и чем занимается?

– Я знаю, чем она занимается, – сказал Оросео и покачал головой. – Она новая любовница сеньора Барреды. В этом не может быть никаких сомнений, но ответить на вопрос о том, кто она, несколько сложнее. Я наводил справки. До встречи с сеньором Барредой она была танцовщицей в клубе «Сан-Диего» в Мехико. Известно, что она была дружна с некоторыми тореадорами. Лучше сказать, что тореадоры были дружны с ней. – Оросео многозначительно поднял указательный палец и улыбнулся Кейду. – Есть тонкая разница. Я хочу сказать, что тореадоры, хотя и были дружны с ней, не сумели зайти далеко и реализовать свои намерения. Мне ведь не нужно объяснять вам, какие намерения имеют тореадоры, когда видят такую красивую девушку, как Хуана Рока?

– Конечно.

– И мне не нужно угадывать намерения знаменитого фотографа, который, очевидно, ею заинтересовался?

Кейд допил кофе.

– Давайте еще немного поговорим на данную тему. Мексиканский кофе действительно превосходен.

– Так и есть.

Оросео радостно улыбнулся и щелчком пальцев подозвал проходившего мимо официанта. Наступила пауза, длившаяся, пока им снова наполняли чашки.

Потом Кейд спросил:

– Что здесь делает сеньор Барреда? Я бы предположил, он не слишком занят своими кораблями, раз находится в Акапулько.

– Да, и вы имеете основание для такого предположения, не так ли? – задумчиво произнес Оросео. – Но никогда нельзя делать поспешные выводы. Вообще-то, он восстанавливается после сердечного приступа. Врачи посоветовали ему солнце Акапулько. Вот почему он здесь. Его сыновья сейчас сами ведут дела.

– Сердечный приступ?

– Довольно серьезный. Был момент, когда он был на грани жизни и смерти.

Кейд задумался над услышанным. Оросео предвосхитил его следующий вопрос:

– Вам, наверное, любопытно знать, для чего старик с плохим сердцем остановился в отеле «Хилтон» с красивой и полной жизни молодой женщиной, такой как Хуана Рока? Разве не это вас занимает?

– Да, мне было бы интересно знать, – подтвердил Кейд, улыбаясь Оросео.

– Должен сказать, что женщины, особенно такие красивые, как Хуана, вдохновляют на приключения. Здесь это очень легко и в некотором смысле даже пикантно. Дома сеньор Барреда столкнулся бы с труд-ностями. Но в Акапулько никто не осудит его любовные похождения. Вот он и решил не отказывать себе в удовольствиях. Но дело того явно стоит.

– Похоже что так, – согласился Кейд и внезапно почувствовал себя опустошенным.

Если Барреда готов рисковать жизнью ради Хуаны, то Кейд счел себя не вправе вмешиваться в их отношения, хотя Хуана и потрудилась поменять номер. Он вдруг восхитился стариком и понял, что несправедливо было бы испортить такой медовый месяц.

Кейд пожал плечами:

– Ну хватит болтать о сеньоре Барреде и его любовнице. Пора идти. Как насчет поездки в горы?

Оросео попросил официанта принести счет.

– Увы, это невозможно. Я должен вернуться в офис. – Он подписал чек замысловатым росчерком. – Мистер Кейд, могу я дать вам совет? Обычно я этого не делаю, но вы мне нравитесь. Совет простой: в Мексике много женщин и выбрать среди них для себя пассию несложно. Поговаривают, что любовь к Хуане фатальна. Она современная Кармен. Двое тореро уже погибли из-за нее. Вы не можете успешно сражаться с быком, если ваш ум занят женщиной. С этим предостережением, мистер Кейд, я вас оставляю. Будьте осмотрительны, прошу вас. Если вы проявите дальновидность, вы избежите неприятностей. Помните, что женская красота часто бывает только приманкой, прикрывающей острый крючок. – Оросео пожал руку Кейду. – Я восхищаюсь вашим талантом. До скорой встречи.

Наблюдая, как Оросео быстро шагает к машине, Кейд подумал, что едва ли задержится в Акапулько надолго. Когда Оросео уехал, Кейд покинул ресторан. Он постоял у своего джипа, долго глядя на звезды, ярко сияющие синим светом на фоне черного бархата неба. Горячий воздух казался приторным. Он слышал шум моря – волны то набегали на берег, то отступали. В отдалении виднелась гора. Фары спускающихся с нее и поднимающихся машин, когда те появлялись и исчезали за растущими вдоль дороги деревьями, походили на светлячков.

Погруженный в свои мысли, Кейд поехал обратно в отель. Он думал о Хуане и ее любовнике.

Приехав в отель, Кейд сразу отправился к себе в номер. Там он заказал телефонный разговор с Сэмом Уондом, назвав его домашний номер. Кейд хотел узнать, не собирался ли Уонд предложить ему какую-либо работу.

Лучше уехать из Акапулько на следующее же утро. Кейд был уверен, что, получив новое задание, забудет о Хуане. Он сказал себе, что не имеет никакого права мешать пожилому человеку. Барреда не стал бы так рисковать здоровьем, не будь он сильно влюблен в эту девушку.

Сидя на кровати и закурив сигарету, Кейд принялся наблюдать за отражением луны в море.

Звонок раздался через двадцать минут.

– Мне сказали, ты уехал на неделю, – сообщил Уонд, переходя, как обычно, на крик.

– Смотри не повреди мне барабанную перепонку. У меня изменились планы. В чем дело, Сэм?

– А что у тебя случилось? – спросил Уонд, слегка понизив голос. – Какая-то красотка сумела устоять перед тобой?

– Не будем об этом. Звонок стоит денег. Так в чем дело?

– Бой быков, – доложил Уонд. – В следующем месяце появится первый выпуск нового журнала. Он называется «Смотри сам». Очень пафосный, куча напыщенной ерунды и крестовый поход за нравственные ценности, но у них уйма денег. Они собираются бороться за запрет корриды, поэтому им нужны соответствующие фотографии. Надеюсь, ты не перетрудишься? Но они предлагают три тысячи плюс двадцать пять процентов сверху за возможность публикации фотографий за пределами Штатов. Ты понимаешь, чего они хотят: загнанные лошади, умирающий бык, трусливый тореадор, туристы с садистскими наклонностями. Мне не нужно тебя учить. На это воскресенье намечен подходящий бой. Я спрашивал Крила. Он говорит, быки будут хороши. Выступает Диас. Настоящая звезда. Он сейчас в зените славы. Знаменитость. Ну что, возьмешься?

Предложение устраивало Кейда.

– Ладно, Сэм, я согласен. Пусть Крил закажет билеты. Мне нужно по месту в первом и втором рядах, у арены, плюс еще два боковых места, по разные стороны. Мне понадобится много пространства.

– О’кей.

– Скажи ему, что я хочу поговорить с Диасом до и после боя.

– Это может оказаться сложновато. Диас теперь знаменитость. Еще и не захочет позировать на камеру.

– Это дело Крила. Скажи ему, я прошу организовать встречу.

– Ладно. Забронировать для тебя номер в «Президенте»?

Кейд заколебался. Его взгляд остановился на двери между номерами.

– Нет. Я позабочусь об этом сам. Ты получил последние фотографии, которые я тебе послал?

– Только что доставили. Они сенсационные! Вэл, ты действительно гений. Я серьезно. И…

Кейд, который все это слышал не раз, осторожно положил трубку. Некоторое время он сидел, размышляя.

Ему нравилось новое задание. Оно давало возможность вновь проявить себя. Это был вызов. Ему придется работать с быстродействующим затвором и, поскольку света будет не хватать, с широкой апертурой[2]. Глубина резкости представляла собой открытый вопрос, но Кейда увлекали трудные задачи.

Он взял телефонную трубку и расспросил администратора отеля о самолетах, вылетающих завтра в Мехико. Тот сообщил, что рейс будет в девять пятнадцать утра. Резервировать место нет необходимости. Самолет никогда не бывает полон.

Кейд поблагодарил и повесил трубку. Затем посмотрел на дверь, ведущую в соседний номер. Он подошел к ней и, приложив ухо, прислушался. Ни звука. Кейд вышел на балкон и, наклонившись, попробовал заглянуть в окно соседней комнаты. Оно было закрыто, свет не горел.

Кейд вернулся в свой номер.

Девушка, верно, решила пошутить, подумал он, потирая затылок и морщась. Она не меняла номер. Глупый, дурацкий розыгрыш.

Кейд взял сумку из шкафа и начал собираться. Он был зол на себя. Разве он не дал себе слово, что не будет вмешиваться? Тогда зачем так волноваться? Собрав вещи, он подумал: не спуститься ли в бар? Но было уже немного за полночь. И Кейд решил лечь спать.

Он разделся, однако, прежде чем пойти в ванную, снова прислушался у двери в соседний номер. Снова тишина.

– Ну и черт с ней! – выругался он вслух.

Он постоял некоторое время под холодным душем и, когда наконец выключил воду и вытерся, ощутил легкость и спокойствие.

Едва он вышел из ванной, зазвонил телефон. Прежде чем поднять трубку, Кейд надел пижамные брюки. Он думал, что это опять Сэм Уонд: наверняка забыл сообщить какие-то детали, касающиеся нового задания.

– Алло? – произнес Кейд.

– Привет. Я увидела свет.

Ее голос и акцент Кейд узнал сразу. Сердце быстро забилось, и перехватило дыхание.

– О, вот как?

Это было все, что Кейд мог ответить.

– Да. Я вас не побеспокоила?

– Нет… нет… конечно нет.

– Это хорошо. Я хотела сказать, что с моей стороны дверь не заперта.

Кейд чувствовал невыносимое удушающее волнение.

– Я собирался лечь спать, – сказал он, чувствуя, что голос его дрожит.

– И я в постели.

Он положил трубку, быстро прошел через комнату, отодвинул засов на двери и открыл ее. Кейд остановился, заглянув в соседний номер.

Хуана прикрыла ночник синим шелковым шарфом. Но света было достаточно, чтобы увидеть ее, лежащую в кровати. Блестящие черные локоны покрывали обнаженное тело. Хуана смотрела на него и улыбалась.

Кейд вошел в комнату и закрыл дверь.

Они спешили как сумасшедшие, чтобы успеть на самолет, и примчались в аэропорт за семь минут до отправления. Пассажиров было всего восемь: несколько американских туристов – с камерами, в цветастых одеждах и огромных сомбреро.

Как и следовало ожидать, рейс задержали. Оказалось, беглецы зря гнали машину, рискуя съехать в кювет. Самолет взлетел в девять пятьдесят пять.

Приключение – а для Кейда это было захватывающее приключение – слегка омрачало чувство вины.

Когда начался рассвет и они лежали бок о бок, устав заниматься любовью, она сказала, что поедет с ним в Мехико.

– Кто тебе сказал, что я еду в Мехико? – удивленно спросил он.

– Я слышала, как ты разговаривал по телефону. Ты собираешься фотографировать бой быков, не так ли? Я отправлюсь с тобой.

– Но ты не можешь этого сделать. – Теперь, когда его желание было удовлетворено, он вспомнил о Барреде. – Ты забыла, что не одна здесь? Ты должна подумать о нем. Что он скажет?

Она подняла длинную ногу и посмотрела сквозь полумрак на свою маленькую, изящную ступню.

– У меня красивые ноги, правда? – сказала она. – Смотри. Не у каждой девушки такие красивые ноги.

Кейд резко сел:

– Нет, послушай. Мы не должны этого делать! Он болен. Он влюблен в тебя. Он…

– Он стар, и мне с ним скучно, – сказала Хуана, опуская ногу. – Я упаковала вещи. Мой багаж у швейцара. Завтра я еду с тобой в Мехико.

– Я не могу тебе этого позволить! Я не…

– Он всегда меня утомлял. Мне не следовало приезжать сюда с ним. Это была ошибка. Что мне делать с таким стариком? Я возвращаюсь в Мехико. Если я тебе не нужна, скажи, и я поеду одна.

– Но что ты ему скажешь? – обеспокоенно спросил Кейд и наклонился над ней, пытаясь разглядеть ее лицо в полутьме.

– Я ничего не буду говорить. Он поздно встает. Когда он проснется, меня здесь уже не будет.

Кейд был искренне потрясен:

– Так себя не ведут. По крайней мере, ты должна передать ему записку.

– В записке нет необходимости. Портье скажет ему, что я уехала. Это все, что ему нужно знать.

– Ты не можешь так поступить! Это унизительно для него. Ты должна либо увидеть его, либо написать ему. Я помогу тебе написать письмо. Давай сделаем это прямо сейчас.

– Сейчас мы снова займемся любовью.

Хуана обняла Кейда и поцеловала его, выгибаясь всем телом, чтобы прильнуть к его обнаженной груди.

Когда Кейд проснулся в следующий раз, было уже восемь часов. Торопясь одеться, оплатить счет и перенести в машину багаж, он забыл о письме Барреде.

Лишь когда любовники были уже на полпути в Мехико, он вспомнил об этом. Кейд подумал о старике и почувствовал угрызения совести. Он посмотрел на Хуану, сидевшую рядом. Кейд видел ее явно счастливую улыбку и с трудом верил, что эта девушка могла безжалостно обойтись с кем-либо, и все-таки ее отношение к старику казалось неоправданно жестоким.

– Я знаю маленький домик, который мы можем снять, – проговорила Хуана, глядя ему в глаза. – Он выходит окнами в парк Чапультепек. Домик очень хороший, хотя немного дороговат. Мы можем арендовать его на неделю, месяц или год. Это лучше, чем жить в отеле, не так ли? Я прекрасно готовлю. Буду присматривать за домом и готовить. Тебе понравится, хорошо?

На ней было дорогое белое платье без рукавов, на ушах сверкали золотые клипсы, а на шее драгоценное колье. Сама мысль о том, что такая красивая и утонченная женщина может заниматься домашним хозяйством и готовить, заставила Кейда рассмеяться.

Хуана нахмурилась:

– Думаешь, я не умею готовить?

– Я этого не говорил, – поспешно ответил он, чтобы она не обижалась. – Уверен, что умеешь, но сколько же слуг тебе понадобится?

– Слуги? – Она поморщилась. – Мне не нужны слуги. Если у нас будут слуги, как же мы сможем заниматься любовью когда захотим, в любое время дня? Кто захочет делить дом любви со слугами?

Кейд был тронут. Все женщины, которых он знал раньше, в первую очередь заводили слуг.

– По-моему, это замечательно, – восторженно сказал он. – Тогда снимем дом.

Хуана погладила его руку и улыбнулась:

– Я обо всем позабочусь. У тебя есть деньги? Они понадобятся, чтобы все устроить. – Она открыла сумку и заглянула внутрь. – У меня всего шестьсот песо. Бедный Мануэль очень скуп.

– Ты мне о нем напомнила. Право, нужно послать ему телеграмму.

– Я спросила, нет ли у тебя денег, – сказала она, отводя руку. – Твои разговоры о Мануэле наводят на меня тоску.

Кейд вздохнул. Он вынул бумажник и дал ей пять тысяч песо.

– Когда мы доберемся до Мехико, я обналичу чек. Это все, что у меня есть сейчас.

– Пяти тысяч достаточно. Ты увидишь, я очень бережлива. – Хуана снова начала гладить его руку, глядя ему в лицо блестящими темными глазами. – Я так тебя люблю. Мы будем невероятно счастливы вместе. Я бы очень хотела заняться с тобой любовью прямо сейчас.

– Я тоже, – отозвался Кейд, беря ее за руку. – Но не думаю, что другим это понравится, правда?

Хуана хихикнула:

– Правда.

Они прибыли в Мехико в двенадцатом часу. Адольфо Крил, представитель Сэма Уонда в Центральной Америке, встречал их. Это был толстый лысеющий человек с вежливыми манерами. На нем была шляпа с изогнутыми полями и поношенный светло-коричневый костюм, который был ему несколько мал.

Крил не скрывал своего восхищения, когда Кейд небрежно представил его Хуане. Крил снял шляпу и поклонился так низко, что Кейд испугался, как бы толстяк не упал.

– Вы достали билеты? – спросил Кейд, после того как польщенная Хуана одарила Крила ослепительной улыбкой.

– Конечно, – ответил Крил. – Вы будете довольны, сеньор. Все так, как вы потребовали.

– Когда я увижу Диаса?

Вежливая улыбка Крила померкла. Он заглянул в шляпу, нахмурился и грустно покачал головой:

– К несчастью, сеньор, это невозможно. Тысяча сожалений. Сеньор Диас никогда ни с кем не видится перед боем, даже с президентом. Он очень религиозный человек. Он молится и молится, прежде чем выйти на арену. Нет, это невозможно.

– Я должен встретиться с ним перед боем, – отрезал Кейд. – Я сказал мистеру Уонду, чтобы вы это устроили.

Крил переступил с одной ноги на другую и ударил себя рукой по толстой ляжке:

– Сеньор Кейд, клянусь, я сделал все возможное. Никто не мог бы сделать больше, чем я, но сеньор Диас твердо держится своих принципов. Он ни с кем не встречается ни до, ни после боя.

– Диас – тупой надутый индюк! – воскликнула Хуана, и ее глаза вспыхнули. – Если ты действительно хочешь его видеть, кариньо[3], я все улажу. Ты увидишь, в Мексике есть много вещей, которые я могу для тебя сделать. А теперь я тебя оставляю. Я должна позаботиться о доме. Мы поселимся в нем завтра. А сегодня давай проведем вечер в «Президенте». Подожди меня там. Я присоединюсь к тебе во второй половине дня.

– Эй, подожди минутку, – произнес Кейд. – Ты действительно хочешь сказать, что можешь устроить для меня встречу с Диасом?

– Ну конечно. Я никогда ничего не говорю зря. – Она обняла его за шею и поцеловала в губы. – Я люблю тебя, кариньо. Позаботься о моем багаже.

С этими словами она исчезла.

Кейд посмотрел на Крила, глупо улыбавшегося своей шляпе. Поймав взгляд Кейда, тот заявил:

– Вам очень повезло, сеньор, что у вас такая красивая леди, которая способна сделать невозможное.

– Да уж, – хмыкнул Кейд и, взяв сумку со своими вещами, направился туда, где его ждал багаж Хуаны.

Поскольку Кейд был простодушным и порядочным человеком, он не переставал удивляться своему непрерывному успеху и всегда благодарил за него небеса. Он часто вспоминал, какое волнующее впечатление произвела на него первая победа: в десятилетнем возрасте он выиграл приз в тысячу долларов за лучшую любительскую фотографию в конкурсе, организованном журналом «Уорлд». С тех пор все в жизни Кейда шло как по маслу. У него никогда не было серьезных болезней. У него всегда водились деньги. Он привык к хорошим автомобилям. Он никогда не был голоден. Он никогда не был несчастен и никогда не чувствовал себя одиноким: рядом всегда хватало красоток, готовых разделить с ним постель.

Возможно, поэтому внезапное появление Хуаны в его жизни не удивило Кейда так сильно, как могло бы удивить менее удачливого человека. Но это не значит, что Кейд не был немного ошеломлен и не оценил этот роскошный подарок богов.

Заказав в баре отеля «Президент» бокал горького чинзано со льдом и глядя на освещенный искусственный водопад, он пытался вспомнить события последних двенадцати часов.

Хуана представляла для Кейда загадку. Эта девушка призналась, что влюбилась в него с первого взгляда, едва увидев его у стойки ресепшен в «Хилтоне». Она навела справки и выяснила, кто он такой и в каком номере остановился. По словам Хуаны, для нее было простым и естественным решением поменять номер в отеле. Она была уверена, что тоже понравится Кейду, и поэтому поселилась в номере по соседству. До сих пор у них не было времени узнать друг друга получше, хотя Хуана, казалось, знала о Кейде гораздо больше, чем он о ней. Но и в этом не было ничего удивительного, ведь он знаменитость, публичная фигура. Их занятия любовью были такими страстными, их так влекло друг к другу. Такого Кейд не испытывал еще ни с одной женщиной. Она была одновременно нежной, распутной и умелой.

Думая о ней сейчас, Кейд с тревогой понял, что серьезно влюблен и что жизнь без Хуаны стала бы для него теперь совершенно невыносимой. Он никогда не испытывал таких чувств ни к одной другой женщине. Раньше Кейд всегда говорил себе, что нужно быть осторожным с женщинами и не попадаться на крючок. Теперь мысль о том, что он поселится с Хуаной в одном доме и будет наслаждаться ее обществом, наполняла Кейда жгучим волнением, которое несколько стихало лишь тогда, когда он вспоминал, как жестоко девушка обошлась с Мануэлем Барредой. Но в конце концов, успокаивал он себя, Барреде было шестьдесят пять. Как мог больной старик соответствовать ее энергичной, требовательной, страстной натуре? Кейд был уверен, вспоминая ее взгляд, поцелуи и объятия, что она влюблена в него так же сильно, как и он в нее, и говорил себе, что такая любовь не исчезает в одночасье.

Закончив с аперитивом, Кейд зашел в ресторан и пообедал в одиночестве, гадая, что она сейчас делает, каким окажется их дом, и скучая по ней. Затем он заставил себя подумать о корриде, назначенной на следующий день.

Крил обещал позвонить вечером, чтобы получить инструкции. У него была машина, которую он предоставил в распоряжение Кейда. Сам же Крил готов был выполнять обязанности гида и шофера Кейда.

Кейд объяснил, что собирается использовать во время корриды три камеры, а потому ему необходимо, чтобы Крил сидел рядом и подавал ту камеру, которая потребуется, чтобы он мог вести съемку нужным объективом. Крил ему нравился. Толстяк настолько стремился угодить, что невольно вызывал чувство симпатии. Именно Крил предложил купить большой букет гвоздик для Хуаны. И именно Крил сбегал за цветами и проинструктировал горничную, куда их поставить: для Хуаны и Кейда были сняты два смежных номера.

После обеда Кейд поднялся к себе в номер и лег на кровать. Он хорошо поел и был расслаблен. К тому же он изрядно устал. Вскоре он уснул.

Когда Кейд проснулся, было чуть больше семи, наступили сумерки. Он встал, чувствуя себя превосходно. Раздевшись, он принял душ, а когда вышел из ванной, зазвонил телефон.

Это была Хуана.

Кейд расслышал мужские голоса, громкий смех и гитарную музыку. Какой-то мужчина пел. Его фальцет заставил Кейда стиснуть зубы.

– Откуда ты звонишь? – спросил он подозрительно и обеспокоенно.

– Из кафе, – ответила Хуана. – Здесь так шумно, просто кошмар! Слушай, кариньо, Диас ждет тебя завтра в половине третьего. Он будет в гостинице «Отель де торо». Тебе это подойдет?

– Да, просто замечательно! Как тебе это удалось?

– Это Ренадо, мой очень хороший друг… Он менеджер всех тореро. Он очень польщен тем, что великий Кейд хочет сфотографировать одного из его подопечных. Теперь Диас тоже польщен… надутый индюк!

«Мой очень хороший друг… Что это могло значить?» – подумал Кейд.

– Замечательно! – повторил Кейд. – Но что ты делаешь в кафе, дорогая? Почему ты не со мной?

– Ренадо здесь. Я ухожу, но вернусь только в десять часов.

– Почему?

– Еще столько всего нужно устроить. У меня уже есть дом, но теперь я должна встретиться с агентом и заплатить аванс. Это займет какое-то время, потому что он жулик и мне придется с ним торговаться. Дом очень красивый. Тебе понравится. Мы сможем поехать туда завтра после корриды. Давай пойдем сегодня вечером в ресторан «Негруи»? Там очень вкусно кормят. Ты его знаешь?

– Нет, не знаю.

– Тогда ты получишь незабываемое впечатление. Закажешь столик? Я должна идти. Мне еще так много всего нужно сделать. Ты еще меня любишь?

– Если бы ты была здесь, я бы продемонстрировал силу своей любви, – проговорил Кейд.

Хуана радостно засмеялась.

– Мне бы тоже этого очень хотелось. Адьос, кариньо, – произнесла она и повесила трубку.

Чуть позже позвонил Крил. Кейд рассказал ему о Диасе. Толстяк воскликнул, что это самая замечательная новость, какую он когда-либо слышал.

– Вы не знаете, сеньор, вы не представляете, как я пытался устроить эту встречу. Диас настоящий сукин сын. Леди правильно сделала, что обратилась к Ренадо. Он играет большую роль в организации коррид. Но к нему трудно найти подход. Должно быть, она очень хорошо его знает, если смогла убедить помочь вам.

Эти слова еще больше растревожили Кейда и его растущую ревность.

Крил пообещал позвонить Кейду в два часа и отвезти его в «Отель де торо».

В начале одиннадцатого Хуана вбежала в номер, где ее ждал Кейд.

Покрыв его лицо нежными и страстными поцелуями, Хуана прильнула к нему и замерла в такой позе, пока Кейд не начал ее обнимать. Затем, смеясь, она отстранилась и покачала головой:

– Нет-нет, кариньо. Я ужасно голодна, но не в том смысле. Мне хочется большого аппетитного стейка. Позже…

Кейд был поражен, насколько быстро Хуана приняла душ и переоделась. Еще не было и половины одиннадцатого, как она была готова.

Еда в ресторане «Негруи» была превосходной. Пока они ужинали, Хуана болтала. Теперь все было устроено. Дом идеален. Она внесла арендную плату за неделю. Они смогут жить там сколько угодно. Он доволен Диасом? Этот человек глуп: тщеславный индюк, не больше, но она слышала, что он очень хорошо ладит с быками. Ренадо полон энтузиазма. Пришлось постараться, чтобы вселить в Ренадо энтузиазм. Он имел дело со многими прекрасными матадорами.

Наконец, когда Хуана остановилась, чтобы перевести дыхание, Кейд сказал:

– Крил говорит, к Ренадо трудно найти подход. Как тебе удалось его убедить?

Разрезая сливочный рулет, Хуана подняла на Кейда глаза и улыбнулась:

– Это хорошо. Ты немного ревнуешь. Мужчина должен ревновать женщину. Это доказывает, что он ее любит.

Кейд отодвинул тарелку.

– Не умничай… Лучше ответь на вопрос!

– Ты сердишься? – Она сверкнула глазами.

– Пока нет, но это вполне возможно.

– Мне нравятся мужчины, которые могут разозлиться. Это показывает характер. Что за мужчина без характера?

– Скажи, пожалуйста, как ты убедила такого человека, как Ренадо, оказать мне услугу? – спросил Кейд с едва сдерживаемым нетерпением.

– Что ж, тут нет никакой тайны. – Хуана закончила резать рулет на ломтики и удовлетворенно вздохнула. – Моим отцом был Томас Рока, один из величайших пикадоров[4] на свете. Он начинал свою карьеру как новильеро[5], в то время Ренадо пытался стать менеджером тореро. Мой отец нанял Ренадо вести свои дела. Благодаря известности моего отца Ренадо сделался таким богатым и могущественным, как сейчас. Поэтому вполне естественно, что он согласился помочь мне.

Кейд, расслабившись, дотронулся до ее руки:

– Что случилось с твоим отцом?

– Он стал слишком стар, чтобы быть пикадором. Теперь он владеет магазином в Таско. Продает серебро. В Таско много магазинов, торгующих серебром, но мой отец и в этом преуспел – такой уж это человек. У него суровый нрав, он зануда. Он всегда хотел иметь сына. Его можно понять, но это не оправдывает его отношения ко мне. Когда мне было пятнадцать, я сбежала. С тех пор я его не видела. И мою мать тоже. Она тоже суровая, скучная женщина.

– Сколько тебе лет? – спросил Кейд, лаская ее руку.

– Семнадцать.

– И вот уже два года ты живешь вдали от своей семьи?

– Да, независимость – хорошая вещь.

Кейд уставился на нее:

– Но как ты зарабатываешь на жизнь?

– Ты слишком любопытен, кариньо. – В ее глазах появилась тревога.

Кейд вздохнул, потом знаком подозвал официанта и попросил чек.

– Давай вернемся в отель. – Он улыбнулся Хуане. – Я тебя люблю.

Она тут же развеселилась.

– Встреча с тобой – лучшее, что когда-либо случалось в моей жизни, – призналась девушка.

– Да, и в моей тоже.

Они вышли из ресторана, взявшись за руки, и поехали в отель.

Глава третья

Педро Диас был коренастым коротышкой. Его мускулистое тело, казалось, было создано из стали и бетона. Оно внушало ощущение мощи и жестокой силы. Черты лица Диаса были правильными. Он был красив мужественной красотой, высокомерен и необычайно смугл для мексиканца.

Когда Кейд вошел в большую безвкусную гостиную в номере Диаса, он увидел, что Диас стоит у открытого окна, мрачно глядя на стену находящейся на противоположной стороне дороги арены для корриды, явно позируя для вошедшего Кейда. С Диасом был Реджино Франоко, его оруженосец, который суетился, занятый четырьмя шпагами в ножнах и мулетами, разложенными на изъеденном молью диване.

Реджино Франоко, невысокий и худой юноша, отличался какой-то порочной красотой. Его взгляд был беспокойным и подозрительным, движения – преувеличенными, напоминающими жесты суетливой, невротичной женщины.

Крил предупредил о нем Кейда:

– Он помогает Диасу и хорош в своей работе, но он опасный сплетник. Диас его бог. Но между ними ничего нет: все знают, что Диас отъявленный бабник.

В кресле сидел, улыбаясь, мужчина, рослый, с огромным животом и длинными усами, куривший ароматную сигару. Это и был знаменитый Ренадо, менеджер тореро. Он встал с кресла, пожал Кейду руку и сказал, что горд и счастлив познакомиться с таким известным фотохудожником. На ломаном испанском Кейд ответил комплиментом на комплимент.

Затем Ренадо подвел Кейда к Диасу, который ждал у окна, как король, дарующий аудиенцию. Кейд хорошо научился ломать самые сложные барьеры, и уже через пять минут Диас расслабился и улыбнулся. Кейд понял, что этот человек падок на лесть, и беззастенчиво этим воспользовался.

Крил, ожидавший в дверях, распаковал снаряжение Кейда. Через несколько минут Кейд уже принялся за дело. Он всегда был готов потратить впустую много пленки. Кейд знал, что рано или поздно человек забудется, прекратит позировать и предстанет в истинном свете. Вот и теперь, без конца щелкая затвором фотоаппарата, он получил кадр, которого ждал.

Сперва Диас с удовольствием принялся позировать. Его идеи о том, как лучше всего показать себя, не представляли интереса для Кейда, но он соглашался со всем, что предлагал Диас. И вдруг Франоко, все это время наблюдавший за фотосессией с насмешливо-враждебным выражением лица, с каким неудачники переживают минуту славы своих более удачливых коллег, случайно коснулся прислоненных к стене шпаг, и те с грохотом попадали на пол. Диас повернулся к нему. Его лицо пылало яростью, он закричал: