Теория убийства бесплатное чтение

Andrew Mayne.

MURDER THEORY.

Печатается с разрешения литературных агентств Trident Media Group, LLC и Andrew Nurnberg.

© Andrew Mayne, 2019.

© Перевод. А. Попов, 2020.

© Издание на русском языке AST Publishers, 2020.

Пролог

Фанат

От вида беспомощного человека в инвалидном кресле по спине бежали мурашки. Нет, в этом не было ничего физиологического или извращенного, но от понимания, кто именно был сейчас без сознания и в полной его власти, — он приходил в экстаз.

Он откатил инвалидное кресло на край бетонной террасы, развернул сидящего лицом к себе и опустился на скамейку напротив. Какие мысли проносились сейчас в этом дремавшем сознании? Хотелось спросить о тысяче вещей, и тайна человеческого мышления была лишь одной из них. По-настоящему завораживала возможность узнать, как мышление именно этого человека стало таким необычным.

А это сознание действительно было уникальным. Он поднял взгляд на звездное небо. Сириус выделялся яркой искрой среди миллионов звезд, которые сияли не так ярко, поскольку находились значительно дальше от земли. Он продолжал разглядывать небо, пока не нашел небольшую туманность, которая на самом деле была целой галактикой. Человек в кресле был похож на эту галактику — скопление сияющих солнц, видимое с огромного расстояния, — настолько особенным он был.

Если бы только было время поговорить, вступить во взаимодействие с этим интеллектом и сравнить себя с ним. В этот момент он почувствовал грусть. Потому что уже знал результат такого сравнения. Да, этот человек был умен, чрезвычайно умен, и что? Вот он обездвижен в инвалидном кресле, без сознания и абсолютно беззащитен.

Голова сидящего свесилась набок, и в лунном свете была отчетливо видна сонная артерия. По какой-то случайной прихоти эволюции столь уязвимое место оказалось таким доступным. В кармане лежал скальпель. Чтобы вынуть его и оборвать жизнь неподвижного человека хватит нескольких секунд — он истечет кровью практически моментально, все глубже и глубже погружаясь в бессознательность, пока не уйдет насовсем.

Это будет безболезненная смерть. В некотором смысле человек уже был мертв. Его сознание — именно та часть, которая задавала вопросы, делала выводы, принимала решения и действовала, сейчас отсутствовала. Один небольшой надрез, и она уже никогда не вернется.

Он вынул скальпель и снял защитный чехол с лезвия. Чтобы проверить собственную силу воли, он приставил острие к шее неподвижного мужчины, лишь слегка надавив — недостаточно, чтобы прорезать кожу.

Да, он вполне мог это сделать. Даже усилия особого не понадобится — меньше, чем при рукопожатии. Одним движением ромбовидное лезвие прорежет кожу, эпидермис и стенки артерии. И вся кровь, которую сердце прокачивает, чтобы поддерживать работу мозга — этого мозга, — хлынет наружу. Но это оставит столько следов. И если его будут искать, то обязательно обнаружат следы ДНК, разве что сжечь тут все дотла.

Но это уже не важно. Если они придут… когда они придут, будет уже поздно. Не только для человека в кресле, для всех. План уже в действии. Поступок совершен.

Встреча с этим человеком была случайностью, неожиданным поворотом сюжета. Восхитительной кульминацией этого… Он даже не мог подобрать точного слова произошедшему. Но название обязательно появится, он был уверен. Они умеют придумывать имена трагедиям. И находить для них лица и символы.

Интересно, сколько им понадобится, чтобы узнать его лицо. Ясное дело, рано или поздно его бы вычислили, но что все произойдет именно так и настолько быстро, он не ожидал. Когда появился этот человек, ему показалось, что все стало известно. Но нет, тот был один. Потому что его ум двигался огромными скачками там, где другие еле ползли. И этот ум завел его сюда. Одного. Беспомощного и неподвижного.

Он надел чехол на лезвие и убрал в скальпель карман. Вместо этого достал из-за пояса пистолет. Отвратительное оружие, которое пришлось использовать лишь несколько раз. Трудно было вообразить более неподходящее орудие убийства. Он держал пистолет в раскрытых ладонях, словно Библию, и некоторое время смотрел на него, затем перевел взгляд на шевельнувшегося в кресле человека.

Скоро он придет в себя. Говорят, не стоит встречаться со своими кумирами. Очень неудобно получается, когда приходится их убивать.

Глава 1

Полониевый гамбит

Я сижу в подвальном помещении посольства США в Москве, мужчина напротив меня откровенно нервничает. Его зовут Константин Коновалов, и его уже допросили сотрудники посольства и оперативники ЦРУ. Но это стандартная процедура для иностранных сотрудников посольства, я же для него загадка, и он не может оторвать взгляда от алюминиевого чемоданчика на столе. Коновалов уверен, что американцы не станут пытать гражданина России в такой ситуации, по крайней мере, в этом его уверяли те, кто отправлял на задание и принимал отчеты.

В американском посольстве и связанных с ним зданиях более тысячи двухсот сотрудников, большинство из них россияне. Такое количество местных — одновременно рабочая необходимость и адская головная боль для спецслужб.

Коновалов — шпион. До некоторой степени все русские, работающие в посольстве, — шпионы. Нет, это не значит, что они все до единого работают на ФСБ или русскую разведку, но информацию в эти организации передают регулярно. С американцами в российском посольстве точно так же работают наши спецслужбы. Нынешняя ситуация отличается лишь тем, что мне нужно выяснить, убийца Коновалов или нет.

Шесть дней назад другой русский — Тимофей Артемьев — обратился к сотрудникам посольства с предложением информации в обмен на политическое убежище. Артемьев руководил небольшой компанией, разрабатывающей программное обеспечение. Заказы у них были в основном государственные. Фирма Артемьева разрабатывала боты для взлома компьютерных сетей. После того как ему третий раз запретили выехать на конференцию за рубеж, Артемьев понял, что его никогда не выпустят — он был слишком ценным кадром.

Он погиб четыре дня назад на одной из секретных квартир, был отравлен чем-то радиоактивным, скорее всего торием или полонием. Спецы из разведки провели предварительное расследование и определили чуть больше двадцати подозреваемых. Все они недавно были задержаны, но не больше чем через пару часов их придется отпустить, иначе разразится дипломатический скандал.

За это время нужно найти убийцу и заодно выяснить, кто же из посольских сдал расположение секретной квартиры, где прятался Артемьев. Конечно, на главного подозреваемого можно надавить, но если мы вдруг ошибемся, это плохо кончится.

Я не мастер допроса и даже не разведчик. Я ученый. Более того, я специалист в вычислительной биологии, который использует методы компьютерного моделирования для построения моделей биологических систем. Меня пригласили, чтобы я применил свой так называемый нетрадиционный подход.

— Мистер Коновалов, мне нужно будет взять несколько образцов, — говорю я, открывая чемоданчик.

— Вы — врач? — спрашивает он с легким акцентом.

— Просто техник, — я достаю несколько пробирок и ватные палочки. — Это займет лишь пару минут.

Я надеваю тонкие перчатки, поднимаюсь со своего места и подхожу к Коновалову. Он нервничает, но позволяет мне взять мазок из уха. То, что я при этом еще взял волосок, он не замечает.

— Ну, вот практически и все. Образец слюны — плюньте вот в эту пробирку — и мы закончим.

Он выполняет мою просьбу скорее в замешательстве, чем обеспокоенно. Если это он убийца, то прекрасно понимает, что взятые мной образцы ничего не скажут о контакте с радиоактивными изотопами.

Анализ, который я провожу на самом деле, ему не заметен. Даже три анализа, если быть точным. В соседней комнате специалисты уставились в мониторы видеонаблюдения и следят за происходящим. На один из мониторов выводится картинка с тепловизионной камеры, она определяет температуру тела подозреваемого. Система на основе миллиметрового радара, встроенная в стол, отслеживает движения и кожные реакции. Я помещаю образец слюны в пробирку с реактивом, закупориваю и встряхиваю.

— Ищете в моей ДНК следы обезьяны? — шутит Коновалов.

— Нет, следы йода.

Препараты с йодом применяют при лечении лучевой болезни, а те, кому предстоит работать с радиоактивными материалами, принимают их профилактически. Жидкость в пробирке становится синей, и я делаю пометку в блокноте, изо всех сил стараясь не обращать внимания на реакцию Коновалова. Затем убираю пробирку.

— Спасибо, мистер Коновалов.

Он поднимается со стула и направляется к двери.

— Извините, еще один момент.

Его рука уже на дверной ручке. На лице отражается напряженная работа мысли. Если он убийца, то сейчас скорее всего решает, не пора ли попытаться сбежать.

Я поднимаю пробирку, жидкость в ней теперь красная.

— Присядьте, пожалуйста.

Наш убийца не поведется на блеф, если заметит какие-то несостыковки, поэтому сейчас мне нужно быть предельно осторожным. Я достаю из чемоданчика другую пару перчаток, черных с серебристым отливом. Зрачки Коновалова сужаются. Интересно. Это перчатки радиационной защиты. Более того, они произведены в России и куплены мной специально для этого момента.

Из чемоданчика я достаю и кладу на стол небольшую коробочку, на сломанной печати виднеется надпись: «Национальная лаборатория Оукридж».

— Нужно взять еще образец кожи, — говорю я, доставая из коробочки миниатюрную иглу.

Коновалов бледнеет. Это не боязнь уколов, а страх смерти. Тот, кто убил Артемьева, сделал это примерно такой же иголкой и прекрасно знает, что в Оукридже производят радиоактивные компоненты. Я встаю и направляюсь к Коновалову.

— Нет! Прекратите! — кричит он.

Я не спешу к нему приближаться. Скорее всего именно он убийца и наверняка прекрасно владеет боевыми искусствами.

Дверь распахивается, и в комнату входят двое морских пехотинцев, а за ними Чарльз Каман, глава службы безопасности посольства.

— Константин, давай продолжим разговор в моем кабинете, — говорит он спокойно.

Коновалова уводят куда-то, где его допросят, возможно, будут угрожать или подкупят. Я выкидываю пробирку в мусорку и собираю реквизит. Рид Стэнворт, непосредственный помощник регионального шефа ЦРУ, входит в комнату и садится на стул, с которого только что вскочил Коновалов.

— Отличное шоу, просто отличное!

Рид работает в посольстве под прикрытием. Официально он отвечает за освещение посольской деятельности в соцсетях. По виду он эдакий классический братишка из Южной Калифорнии, но я подозреваю, что это только образ.

— Дальше видно будет, — отвечаю я.

— Остальных можем отпускать?

Я пролистываю папку с досье.

— Хорошо бы еще проверить Изольду Ершову, у нее тоже реакции сильно выбиваются из средних показателей.

— Рыженькая? — Рид беззаботно качает головой. — Это вряд ли. У нее отец погиб на подлодке «Курск», и с тех пор она власти не любит. Но на роль шпиона она подходит меньше всех.

— И вам это не кажется подозрительным само по себе?

— Нет, так это не работает, — качает он головой. — Есть куча вещей, которые мы проверяем, характерные признаки, которые ищем.

— Ну, конечно, а русские об этом ничего не знают, да? Если бы я пытался заслать штатного разведчика, а не рядового информатора, то уж постарался бы, чтобы у него эти характерные признаки были как у самого невинного из невинных. А еще узнал бы, какие типажи будут для конкретного сотрудника отдела кадров наиболее привлекательными.

Манера Рида меняется — беззаботность исчезает, а глаза сужаются, как недавно у Коновалова. Он опускает взгляд и понимает, что в буквальном смысле сидит на детекторе лжи — системе, которая измеряет психофизиологические реакции. Насколько я знаю, Рид не двойной агент, просто он некомпетентен, что ничуть не лучше. Из-за его безалаберности Коновалова и Ершову взяли на работу в посольство, что в свою очередь привело к смерти человека, который мог встать на нашу сторону в нынешние непростые времена после холодной войны.

Открывается дверь, и в комнату возвращается Чарльз Каман.

— Рид, похоже, нам надо поговорить.

— Да кто ты такой, мать твою? — бросает тот, сверля меня злобным взглядом.

— Просто ученый.

По крайней мере, так я говорю сам себе каждый день.

Глава 2

Прилет

Я выхожу из самолета в Атланте и направляюсь к центру зала прилетов, стараясь заставить тело адаптироваться к новому часовому поясу. Путешествия меня особо не напрягают, а вот попытка привыкнуть к новому месту — да. Во время своей командировки я пытался приглядывать за лабораторией по мере возможности, но все равно основная часть обязанностей по контролю легла на офис-менеджера Шейлу.

Мы созвонились во время полета, и она рассказала мне о текущей ситуации. Сейчас мы в самом разгаре работы над проектом, который, как мы надеемся, позволит определить, где человек — ну, террорист — побывал за последние несколько дней, проанализировав штаммы бактерий из его кишечника.

И единственное, что меня во всем этом беспокоит, — наш покровитель. Генерал Фигероа — человек с благими намерениями, но уж очень упорный, и со всем своим упорством он пытается заставить меня придумать технологию поиска «гена террориста». И хотя я нашел по крайней мере одну общую черту в исследованных геномах, это столь же значимый факт, что и наличие сходных генов у профессиональных футболистов. У огромного количества людей тоже есть эти гены, но они не играют в футбол… и не надевают пояс шахида.

В страшных снах мне видится, как разработанную технологию применяют, чтобы арестовывать случайных выходцев с Ближнего Востока на том лишь основании, что у них «подозрительный» генетический профиль.

— Скажи генералу, что мы еще не закончили технико-экономическое обоснование.

— На самом деле Тодд держит это на контроле.

Мысль о том, что такая важная тема была на контроле у моего заместителя, заставила меня занервничать. Конечно, Тодд Поуг был в курсе моей позиции по этому вопросу — не хватало еще, чтобы в моей же лаборатории родилась очередная безумная схема убийства на основе научных методов. Наука должна спасать жизни, а не отнимать.

Однажды на собрании я высмеял научную статью, в которой предлагалось устанавливать ДНК-сканеры на ударные беспилотники, чтобы определять личности уничтоженных террористов.

«А если выяснится, что на куски разнесли ни в чем не повинных людей, эти умники, наверное, предложат использовать эти ДНК, чтобы воскресить убитых, да?»

Среди собравшихся послышались нервные смешки. Когда же я просмотрел список имен под статьей, то обнаружил там доктора Т. Поуга — моего зама.

Кроме того, Шейла сообщила, что со мной снова пытались связаться из ФБР. Впрочем, новостью это можно было назвать с трудом. Запросы на встречи поступали регулярно, но серьезное внимание на них я обращал, только когда появлялись слова «судебное требование».

— Эй, путешественник! — слышу я знакомый голос, когда вхожу в ресторан «Экко», расположенный в терминале. Я сажусь за столик, где уже сидит Джиллиан, — женщина, которая не только терпит мое присутствие рядом, но и спасла мне жизнь, буквально.

Мы договорились о встрече здесь, как только я вышел из посольства в Москве. Она планировала поездку к родителям погибшего мужа в Монтане, когда меня внезапно вызвали и пришлось уезжать прямо среди ночи. Джиллиан уже привыкла к таким резким сменам планов и мы, как можем, пытаемся жить с этим. В основном я, конечно, работаю в лаборатории в Остине, но и там часто приходится пропадать сутками. Чтобы хоть как-то уменьшить нагрузку, я нанял Тодда Поуга своим заместителем, или скорее мне навязали его из Пентагона. Он оказался формалистом, и последнее время мне кажется, что я провожу больше времени в разрешении конфликтов между Тоддом и другими сотрудниками, чем в реальных исследованиях. А ведь по идее именно я самый конфликтный человек в этой компании.

Я беру ее бокал и делаю глоток. Джиллиан накрывает мою руку своей, когда я ставлю бокал обратно на стол. Вот такие моменты позволяют мне сохранять почву под ногами. Джиллиан понимает больше, чем когда-либо смогу понять я сам. Она успела повоевать, потерять мужа и смогла выжить в той жуткой истории, в который мы оказались, когда один из самых жестоких и изощренных серийных убийц пытался убить ее, чтобы заманить меня в ловушку. Когда на вечеринках другие пары начинают делиться скучными историями, как они провели отпуск, Джиллиан обожает говорить: «А помнишь, Тео, как мы чуть не погибли в той истории с Гризли-Убийцей?»[1]

У нас похожее мрачноватое чувство юмора. При этом она научилась нормально взаимодействовать со мной, когда я в режиме, который Джиллиан называет «РобоТео», а мой мозг на сто процентов занят анализом задачи и не обращает внимания на то, что происходит вокруг. Говорят, что, когда мы с ней вместе, меня даже можно принять за приятного в общении человека.

— Ну что, все получилось? — спрашивает она.

— Ответ утвердительный, — Джиллиан знает, что это все, что я могу сказать. — Как ты?

— Да ничего. В «Корочке» дела идут неплохо. Наняли несколько студентов на подработку, и, пожалуй, скоро придется брать еще одного пекаря, — она достает из сумки картонную коробочку. — Вот, попробуй… Но имей в виду, если я услышу слово «диета», то тебя зарежу прямо вот этим тупым ножом для масла.

«Корочка» — так она назвала свою собственную пекарню. Я не думал, что получится хотя бы окупить затраты, однако уже сейчас заведение приносит небольшую, но стабильную прибыль. Иногда я представляю, как хорошо было бы бросить лабораторию и работать в пекарне дегустатором.

В коробочке лежит темный кекс. Сверху он от души полит красновато-коричневой глазурью. Я откусываю кусок и расплываюсь в улыбке.

— Корица, шоколад и чуточку мятного масла?

— Ага, а шоколад мексиканский, — отвечает Джиллиан.

— Будет новый хит.

— Я регулярно поставляла их в лабораторию, пока тебя не было.

— Какая молодец! Так сотрудники будут ненавидеть меня чуть меньше.

— Настолько плохо они к тебе не относятся. Ну, разве что Тодд. Шейла так и вовсе в тебя влюблена. И ей бы с этим поаккуратнее.

Шейла, хотя ей уже к пятидесяти, выглядит куда моложе и в отличной форме. Половина мужчин в лаборатории сохнут по ней. А Тодд, наверное, сильнее всех. И Джиллиан своими визитами в лабораторию, подозреваю, не только хотела поддержать дружеские отношения с помощью хорошей выпечки, но и напомнить, что у начальника все еще официально есть девушка, и она бывший военный и гроза серийных убийц.

Официантка принимает наш заказ. Я зеваю и стараюсь не думать, когда последний раз нормально спал. В Москву я летел на самолете Государственного департамента и всю дорогу пытался составить план, как вывести шпиона на чистую воду. В посольстве рассчитывали на секретные научные разработки, но максимум, что я смог предложить, — тест на йод и анализ ушной серы. На самом деле по анализу серы из ушей человека можно определить, посещал ли он в течение последнего времени тот или иной город. Мы выяснили, что состав воздуха непосредственно отражается на ушной сере. Особенно хорошо этот метод работает в Китае. Так что в следующий раз, когда в поездке заселяетесь в отель и видите в ванной гигиенический набор с ватными палочками, имейте в виду, его могли подложить местные спецслужбы. И хотя этот метод не такой действенный, как некоторые другие, ватный тест, как мы его зовем, совершенно точно может показать, что вы врете, говоря, что были в Шанхае, потому что ватная палочка утверждает — Пекин. Так что это весьма полезный фокус. А моя жизнь последнее время состоит больше из придумывания вот таких фокусов, а не из прорывных научных исследований.

— Мне кажется, или вон тот тип за тобой следит? — спрашивает Джиллиан, прожевав кусочек лосося.

— Ага, — отвечаю я, рассмотрев аккуратно одетого молодого человека за стойкой.

— Похоже, он пытается набраться смелости, чтобы подойти.

Несмотря на все мои попытки оставаться незаметным, после поимки Гризли-Убийцы за мной прочно закрепилась определенная репутация. И хотя интервью на эту тему я не даю, с представителями правоохранительных органов время от времени общаться приходится, да и по телевизору меня нет-нет да и покажут в очередной передаче про убийства.

Джиллиан рассматривает незнакомца с нескрываемым подозрением. Так она защищает меня от непрошеных гостей. Когда ты известный в узких кругах охотник за серийными убийцами, среди твоих фанатов могут быть самые разные личности.

— Этот не опасен, — говорю я, даже не глядя в сторону молодого человека.

— Почему ты так думаешь?

— Наверняка федерал. Из местных. Может, даже уже общались.

Джиллиан размышляет, что это значит — из местных. А это значит — последний маньяк, последнее дело.

— Доктор Крей, — решается тем временем молодой человек.

— Ну, вот, началось, — говорю я Джиллиан и машу ему, чтобы он присоединялся.

Он подсаживается за наш столик.

— Я Шон Николсон. Специальный агент Шон Николсон. ФБР, Атланта. Зовите меня просто Шон.

— Шон, это Джиллиан.

— Мэм. Рад познакомиться. Я в курсе, какую роль вы сыграли в деле Джо Вика. Очень храбро!

На самом деле я надеюсь, что он не в курсе о роли Джиллиан в этом деле, что это именно она, а не я прикончила Джо Вика. Я взял всю ответственность на себя, потому что в полиции у Вика осталась масса знакомых и друзей, и неясно, чем это могло кончиться для Джиллиан и ее семьи, оставшейся в Монтане.

— Чем можем помочь? — спрашивает Джиллиан слегка резковато.

— Мне жаль мешать вашей встрече, доктор Крей, но я услышал, что вы прилетаете, и надеялся поймать вас.

— Тео, зовите меня просто Тео. Поймать? Я надеюсь, это не входит в ваши должностные обязанности?

— О, нет, сэр. Просто пара вопросов по одному делу.

Мы с Джиллиан переглядываемся. Этого мы и боялись. Меня все время просят о консультациях по разным делам. Когда какое-нибудь дело не получается раскрыть старыми добрыми полицейскими методами, они приходят ко мне и ждут, что я применю свои научные штучки и сразу все решу. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы найти Джо Вика. Проблема была в правоохранительных органах, где никому не было дела до пропавших.

Я пожимаю плечами.

— В раскрытии настоящих дел от меня обычно толку мало. Я просто ученый. Уверен, вы сделали все, что было необходимо. А если вам нужна экспертиза, могу порекомендовать группу научных криминалистов из Бозмана. Они в курсе моих методов, а многое развили и улучшили. Я к ним отправляю все новые дела.

— Это не новое дело, доктор Крей. Речь об убийствах Тоймена.[2]

Рука Джиллиан сжимает мою под столом.

— Тоймена? — снова пожимаю я плечами. — Ойо мертв, показания на эту тему я уже давал.

Причем давал их очень аккуратно, ведь это я сам прикончил Ойо.

— Да, я знаю, но речь о новых убийствах.

Глава 3

Происшествие

— Они нашли новые захоронения? — спрашиваю я. Я более чем уверен, что, кроме Лос-Анджелеса и Атланты, у него были еще логова в штатах на северо-западе страны.

— Нет, — отвечает Николсон. — Я о том, что произошло здесь, в Атланте. Вы что, новости не смотрите?

— Нет, последние дни как-то немного выпал из жизни. Вы хотите сказать, что были новые убийства? Уже после смерти Ойо?

— Да, но не поймите меня неправильно, мы не считаем, что это он, — Николсон издает нервный смешок. — Это было бы уже слишком. Но они произошли на том участке за городом, который вы нашли.

— Заброшенный сад у церковного лагеря?

Николсон кивает.

— Он самый. Там работала команда криминалистов после того, как мы нашли еще один слой останков.

— Снова дети, — вздыхает Джиллиан.

Ей так же тяжело от всей этой истории, как мне. Особенно после того, как я поделился с ней воспоминаниями, от которых не сплю по ночам.

— Так речь о более старых убийствах?

Николсон отрицательно качает головой.

— Два криминалиста убиты, один пропал без вести.

— Убиты? Как?

— Один зарезан, у другого на голове многочисленные следы от ударов тяжелым тупым предметом.

Кажется, Николсон говорит предельно искренне и по-настоящему переживает из-за этого происшествия. Он явно знал погибших, может быть, не лично, но по крайней мере имена были ему знакомы. Это всегда особенно тяжело.

— А третий?

— Дэниел Маркус. Мы боимся, что его могли похитить. Среди следов, обнаруженных на месте преступления, есть его кровь.

— Похитили? — переспрашиваю я, намекая, что в подавляющем большинстве подобных случаев пропавший и есть убийца. Я не уверен до конца, что сейчас происходит — агент Николсон сознательно умалчивает о чем-то или просто не может смириться с мыслью, что третий криминалист — наиболее вероятный подозреваемый.

— На данный момент это основная версия. Маркус никогда не проявлял агрессии, да и в досье у него ни одного «красного флажка», если вы об этом. Самый настоящий «хороший парень».

— Это все очень трагично, но почему вы решили связаться со мной? Ваши криминалисты и сами более чем способны разобраться в этом деле.

Он беспокойно оглядывается и останавливает взгляд на Джиллиан.

— А мы не могли бы поговорить не здесь? Например, в офисе ФБР?

— У меня самолет через сорок минут. И я хотел бы провести их со своей девушкой, которая улетает на неделю. Если вам нужно что-то мне сказать, то здесь и сейчас самое время.

— Хорошо, но, пожалуйста, строго между нами. Были и еще происшествия, связанные с сотрудниками, работавшими на том месте преступления. Жена одного из сотрудников в коме после жесточайшего избиения, и мы даже не знаем, кого подозревать.

— И вы думаете, что эти случаи связаны?

— Все они работали на месте убийств Тоймена, когда нашли слой старых останков. А после этого начали появляться странные штуки.

— Странные штуки?

— Глиняные фигурки, кости животных, другие предметы, которые принято ассоциировать с черной магией.

— Ойо практиковал магические ритуалы, так что ничего странного. Там должно быть полно артефактов.

— Да, но некоторые из них были оставлены на месте преступления совсем недавно.

— Тоже ничего необычного. Места известных преступлений привлекают массу странных личностей.

— Вы правы, но сотрудники ФБР обычно не начинают погибать при странных обстоятельствах один за другим, как разорители египетских пирамид.

— Это легенда. На самом деле все, кто вскрывал, исследовал или грабил пирамиды и гробницы, жили примерно столько же, сколько их современники. — Я чувствую, как Джиллиан сжимает под столом мою руку. — Но я, кажется, понял, о чем вы. Люди напуганы.

— Именно. И я вот сейчас не уверен, что атмосфера в агентстве располагает к объективному подходу и холодному анализу. К нам уже присылали агентов из Вашингтона, и ничего хорошего из этого не вышло.

— А от меня-то вы чего хотите?

— Чтобы вы сказали, что обо всем этом думаете. Может, вы заметите что-то, неизвестное нам. Сейчас мы пытаемся найти Маркуса. На данный момент — это важнейшая задача. Если он еще жив…

Николсон явно хорошо владеет своими эмоциями, и в голове у него наверняка намного больше мыслей и чувств, чем он сейчас демонстрирует. Но я не могу понять, что именно он скрывает: что Маркус — подозреваемый, или что на самом деле существует совершенно другая версия развития событий.

Я очень надеялся, что мне не придется вспоминать Тоймена. Слишком уж о многих моментах, связанных с этим делом, не хотелось думать лишний раз. Его жертвами были в основном афроамериканские мальчики с необычными чертами внешности, чаще всего из неблагополучных семей. В результате даже соседи не сразу поняли, что в районе орудует серийный убийца. Он был священником и при этом годами убивал детей в Южном Централе Лос-Анджелеса и Атланте. Более того, он организовал летний лагерь для детей из неблагополучных семей непосредственно рядом с логовом, где убивал.

В ту ночь, что я его нашел, он как раз готовился убить очередного мальчишку. И, несмотря на то, что я его выследил, Ойо сумел ускользнуть и у него почти получилось бежать из страны. Он убил двоих — своего знакомого и его жену, а детей бросил связанными в ванне, чтобы спрятаться в их доме. Я застрелил его, увидев через стеклянную дверь, и рассказал полиции, что он сам в этот момент доставал пистолет.

На самом деле нет. Я не собирался давать ему шанса. Просто застрелил на месте. Что означает, что в некотором смысле я ничем не отличаюсь от Константина Коновалова. Он убил Артемьева ради государства, которое сказало ему, что Артемьев — угроза национальной безопасности. Кто-то, кто плохо меня знает, наверное, предположит, что я убил Ойо в слепой ярости от того, что он натворил. На самом же деле в момент выстрела я был предельно спокоен. Я принял взвешенное решение и нажал на спусковой крючок. Риск, что ему удастся ускользнуть, был слишком велик.

Не знаю, что там произошло в Атланте, но, похоже, я заглотил наживку Николсона. У Ойо и раньше были подельники. Один из них погиб в тюрьме. От мысли о том, что где-то на свободе разгуливает кто-то из его друзей, мечтающих о мести, бросает в холодный пот. Я смотрю на Джиллиан и вижу, что она думает о том же — если преступник связан с Ойо, то я тоже в опасности. И Николсон явно об этом знает, но молчит. Значит, у него что-то еще на уме, но что именно, мне пока совершенно не ясно. Правильнее всего было бы просто подняться и уйти.

К сожалению, любопытство вечно толкает меня делать вещи неправильные.

— Агент Николсон, вы не могли бы оставить нас с Тео на пару минут одних? — спрашивает Джиллиан.

— Конечно. Вам наверняка нужно это обсудить, — отвечает он и отходит от столика.

Нам не нужно ничего обсуждать, Джиллиан и так прекрасно знает, что творится у меня в голове. Она сжимает в ладонях мою руку и криво улыбается.

— Бедный Тео, никак они не оставят тебя в покое.

— Бедная Джиллиан, угораздило тебя связаться с самым безумным профессором.

— Ну, кто еще с кем связался.

Я уже совсем не тот человек, который начинал искать Джо Вика в лесах Монтаны. Опыт изменил меня, я стал другим. Что действительно вызвало мое беспокойство, когда я изучал ДНК Вика, так это множество общих черт между нами. Мне тоже нужно охотиться.

Глава 4

Грань

Я паркую прокатную машину напротив дома Ойо на окраине Атланты. Он стоит недалеко от церкви, где Ойо служил священником. Когда первобытная часть подсознания понимает, где я, по телу пробегает дрожь.

По периметру участка стоят металлические ограждения. Ворота замотаны полосатой полицейской лентой и обвешаны знаками «Вход воспрещен». Но ни лента, ни знаки не мешают людям приносить цветы и фотографии жертв маньяка. Деревья и разросшиеся кусты, оставшиеся от питомника растений, который был там до того, как Ойо купил участок, в лунном свете как будто окутаны голубоватым мерцанием. Несмотря на то, что и церковный лагерь, и питомник принадлежали Ойо, он предусмотрительно указал разные данные в документах на собственность, чтобы формально они не были связаны.

Состоятельные люди, спонсировавшие покупку, стали его последними жертвами. От мысли, что Ойо купил церковный лагерь потому, что тот был рядом с заросшим садом и сараем, где он мог спокойно творить свои жуткие дела, становится не по себе. Подростки из неблагополучных семей впервые попадали в лагерь и проводили лето в двух шагах от помещения, где монстр насиловал и мучил жертв перед тем, как убить их самыми жуткими способами, которые приходили ему в голову.

Мои мысли возвращались к человеку, которого обыватели теперь знали под именем Тоймен, намного чаще и совершенно иначе, чем к истории с Джо Виком. Вик был как сила стихии. Я убежден, что он был прирожденным убийцей. Он полностью отдавал себе отчет в том, что творит, и шел на неимоверные ухищрения, чтобы скрыть свои преступления, но никогда не пытался остановиться. В ту ночь, что мы встретились лицом к лицу, он без колебания убил всю свою семью — они были лишь реквизитом, от которого Вик избавился, как только в нем отпала нужда.

У Ойо тоже было влечение — ему нужно было убивать и поедать этих мальчиков. Но его убийства были как религиозные ритуалы на основе смеси восточноафриканских верований и христианства. Что-то подобное проводили многие шаманы. Так, в отдаленных уголках Африки «ведьминых детей» — девочек и мальчиков альбиносов — изгоняли из племени, а иногда и убивали, чтобы получить магическую силу.

Когда я рассказываю об этом коллегам, они, конечно, ужасаются такому варварству. Тогда я спрашиваю их, как часто они слышат шутки или сами шутят на тему инвалидов или умственно отсталых. Да, конечно, одно дело убить ребенка за генетические отличия и совсем другое — пошутить про инвалида, но и то, и то — акты жестокости и дегуманизации. И хотя в законе четко прописано, что можно делать, а чего нельзя, наше личное чувство дозволенного может придерживаться других норм.

Я убил Ойо. И если бы меня судили, то, возможно, признали бы виновным. Мою совесть это ничуть не отягчает, я знаю, что совершил правильный поступок. Но Ойо был уверен в том же самом. Я думаю, он был уверен в собственной моральной правоте, убивая этих детей. И хотя он явно наслаждался процессом, сами убийства были весьма сходны с традиционными жертвоприношениями, которые вполне одобряются некоторыми культурами. Разве палач не имеет права получать удовольствие от работы?

Мой преподаватель философии как-то сделал мне неоценимый интеллектуальный подарок, наверное, лучший в моей жизни, — набор мыслительных инструментов. И хотя в основе была не его собственная идея, то как он использовал эти инструменты, до сих пор во многом определяло образ моего собственного мышления. Профессор Рикман — или просто Рик, как мы его звали — советовал представить ящик с инструментами, в котором лежат очки, меняющие наш взгляд на вещи и способ мышления. Каждая пара очков дает нам определенные знания. Так он на практике использовал модель психики человека — чтобы понять, как видят мир другие люди.[3]

У него были очки, через которые видят мир меньшинства, очки пещерного человека, жителя бронзового века и многих других. И все они помогали понять, что наша точка зрения на мир обусловлена тем, что мы видим, что знаем и наконец тем, как мы думаем о вещах. Моими любимыми были очки пришельца. Их нужно было надеть, если хочешь представить, как что-либо в нашем мире выглядит для существа, только что прибывшего с другой планеты, где млекопитающие никогда не развились в сложных приматов, не было людей, а вся эволюция пошла совсем по другому пути.

Что подумал бы пришелец, сравнив Ойо с врачами и полицейскими, присутствующими на казни серийного убийцы? А с инквизиторами, пытавшими и сжигавшими еретиков? Сумел бы пришелец найти хоть одно различие между Ойо и врачом, проводящим эвтаназию безнадежного больного, чтобы избавить того от страданий? Эту мысль можно было продолжить вопросом абортов, жестокости к животным, и даже использования антибиотиков, чтобы убить миллионы ни в чем не повинных бактерий.

Я не сторонник идеи, что все морально сравнимые вещи тождественны, это нерационально, но, тем не менее, важно помнить, что на любое явление может быть несколько точек зрения. Первые европейцы, высадившиеся в Южной Америке, были шокированы ритуальными убийствами и человеческими жертвоприношениями ацтеков. При этом их не смущали многочисленные ничуть не менее варварские практики, применявшиеся на родине, — поскольку их традиции и обоснование были знакомы и понятны, они воспринимали их по-другому. Мне приходилось бывать в штабах оперативного управления боевыми действиями, где словосочетания типа «сопутствующие потери среди мирного населения» использовались легко и непринужденно. Примерно так могли рассуждать вожди ацтеков и майя, когда планировали свои Цветочные войны и прикидывали, сколько тысяч подданных погибнут в ритуальной схватке.[4]

Когда я начинаю высказывать подобные соображения вслух, то обычно получаю ярлык пацифиста и хиппи. Приходится объяснять, что я вовсе не против точечных ударов и принимаю необходимость лишать жизни преступников, просто мне некомфортно от того, как все опускают глаза, стоит им предложить подумать о моральной стороне вопроса.

Я бросаю взгляд на детский лагерь Ойо, а потом снова на его дом. Две совершенно разные жизни, служившие одной цели. Ойо глубоко верил, что его деяния — часть религиозного ритуала. Джо Вик просто хотел убивать. Оба были злодеями, лишавшими других людей жизни, но только у поступков Ойо были своеобразные обоснования. И насколько эти обоснования отличались от тех, что были у моих скандинавских предков, сжигавших на погребальном костре вполне живых жен погибшего вождя? Племена на родине Ойо в Африке могли похвастаться ничуть не меньшим набором жестоких ритуалов и странных суеверий. Когда-то давно и в моем роду мог быть свой Ойо, но ему не нужно было прятаться — он делал то, что было нормально для окружающих.

Именно это меня и пугало. У Джо Вика могли быть генетически обусловленные проблемы с контролем поведения, да и враждебная среда, в которой он вырос, могла сыграть роль. А вот Ойо — хотя и у него в генетическом коде могли иметься отклонения от нормы — всегда придерживался убеждений, что творит угодное высшим силам дело. Джо Вик убивал и закапывал жертвы, как хищник добычу. Ойо религиозно осмысливал каждый этап своей кровавой «карьеры» и при этом убивал десятилетиями, оставаясь непойманным. Ойо был умен и обаятелен. И при этом абсолютно сумасшедшим. Любое из его убеждений, что убийство или поедание жертвы дает магические способности, можно было научно проверить и опровергнуть. Но это ему и в голову не приходило. Такая проверка противоречила бы его религиозным убеждениям.

Джо Вик отдавал себе отчет, что он монстр, и просто прикидывался обычным человеком, насколько мог. Ойо же считал себя абсолютно нормальным, просто другие не понимали и не разделяли его веры. Он не считал себя монстром. Как не считали себя монстрами вожди ацтеков, инквизиторы, врачи Третьего рейха, для которых геноцид стал логичным и приемлемым следствием борьбы с распространением туберкулеза.

Это было страшнее всего — понимать, что рискуешь стать монстром, совершенно не осознавая этого. Как можно, придя в себя посреди лужи крови над телом убитого ребенка со следами собственных зубов и вкусом крови во рту, оглядеться и сказать самому себе: «Да ничего, все в порядке, это нормально»? У Ойо вот получилось. И, возможно, каждый раз, когда я повторяю про себя, что не испытываю никаких угрызений совести после хладнокровного и осознанного убийства Ойо, я становлюсь на шаг ближе к нему.

Я вздрагиваю, осознав, что за мной кто-то наблюдает. Темная фигура приближается к машине и стучит в стекло. Зря я не захватил пистолет. Но потом я узнаю Николсона. Сколько он за мной следит?

Глава 5

Врата

Открывая ворота перед домом Ойо, Николсон задает вопрос, который заставляет меня забеспокоиться. И дело даже не столько в самом вопросе, сколько в ситуации — будто бы Николсон прочел мои мысли.

— Вы верите в существование зла?

— В каком смысле — моральном или сверхъестественном? В первом случае ответ — да, а во втором ничего не могу сказать, я такими категориями не оперирую.

Николсон указывает на застывшую лужицу черного воска около входа. Кроме того, на земле вокруг забора я замечаю тонкую белую линию какого-то порошка, возможно соли.

— А как насчет вот этого?

Я наклоняюсь взглянуть поближе. Черные свечи обычно используют для ритуалов темной магии, а вот соль служит для защиты от злых духов.

— Полагаю, некоторые относятся ко всему этому вполне серьезно.

— И что вы по этому поводу чувствуете? — раздается скрипучий голос.

Я оглядываюсь на стоящего позади меня мужчину. На вид ему лет пятьдесят, одет в хорошо сшитый темный костюм, в руках сигара.

— Доктор Крей, это Джо Галлард. Приехал из Вашингтона помочь нам.

— Я только наблюдаю, — говорит Галлард.

Ага, примерно как наши войска во Вьетнаме.

— И чем именно вы занимаетесь в бюро? — спрашиваю я.

— Время от времени помогаю с особо запутанными делами. Но в основном преподаю.

Он тушит сигару рядом с импровизированным алтарем. Николсон распахивает ворота.

— Сюда, джентльмены.

— И что же вы преподаете? — спрашиваю я, входя в старый питомник.

— В основном вопросы регламента и процедуры.

Ладно, скрытный засранец отвечает намеренно расплывчато. Можно его проигнорировать или принять вызов. Старый Я полез бы на рожон. Новый Я предпочитает использовать возможность понаблюдать. Я решаю не развивать тему.

Николсон ведет нас вокруг дома на задний двор. Все деревья выкорчеваны, а проходы между ямами выложены досками. Сейчас питомник похож на археологический раскоп древнего капища, где приносили человеческие жертвы, чем он, собственно, и являлся. Только вот использовали его совсем недавно.

— Когда я тут был в прошлый раз, везде росли кусты и деревья, — рассказываю я своим спутникам. — Заблудился даже, когда Ойо погнался за мной. Все кругом казалось намного больше.

— Останки были в земле, так же как в Лос-Анджелесе, — отвечает Николсон. — А когда начали копать, обнаружили еще более ранний слой. Учитывая, что творил Ойо, части тел были повсюду. — Он указывает на проволочное сито — криминалистам пришлось буквально просеивать каждую горсть земли.

Все фонари выключены, и мы рассматриваем двор лишь в свете луны. Несмотря на отсутствие деревьев, он ярко напоминает мне про ту ночь, когда я очутился здесь. А кинув взгляд в глубь двора, я не могу удержаться от непроизвольного вдоха — там стоит приземистый сарай, где Ойо убивал своих жертв.

— С вами все хорошо, доктор Крей? — спрашивает Галлард.

— Я в порядке, и можно просто — Тео, — я киваю на сарай. — Это место мне до сих пор снится в кошмарах.

— Могу представить. После всего, что вам довелось там увидеть!

— Аккуратнее, смотрите под ноги. — Николсон достает небольшой фонарик.

Мы проходим по дощатому настилу в центре раскопок. Помосты и лестницы в ямах под навесами выглядят так, будто их бросили в спешке. Скорее всего так и было. Дальний конец двора отгорожен полицейской лентой. Похоже, это и есть место преступления внутри другого места преступления. Николсон поднимает фонарь, чтобы было виднее, и подтверждает мою догадку:

— Вот здесь все произошло.

В этот момент я понимаю, что мы думаем о разных преступлениях. Ойо собирался убить очередного ребенка, когда я сорвал его планы, но Николсон говорит об убийстве криминалистов из ФБР. Я киваю.

— Новака нашли в яме вот тут, а Ши наверху, — продолжает Николсон.

— А где работал Маркус? — спрашиваю я.

— В той же яме. Они нашли фалангу пальца и искали остальные кости. В тот вечер их здесь было только трое. И дежурная полицейская машина снаружи.

— Кто последний их видел?

— Днем сюда заезжал инспектор, а дальше, не считая звонков и сообщений семьям, они общались только между собой, и до прихода следующей смены утром их никто не видел. К этому моменту Новак и Ши были мертвы уже несколько часов, — Николсон делает длинную паузу. — Ши истекла кровью, скорее всего, она умирала очень долго.

— А между ними и пропавшим криминалистом никакой вражды или чего-то в этом роде не было?

— В смысле, не Маркус ли убийца? — напрямик спрашивает Николсон. — Неизвестно. Именно поэтому мы его так усердно и ищем. Просто… — Он оглядывается на Галларда в нерешительности.

— Просто что? — подталкиваю я его.

— Ну, эта вся оккультная хрень.

— Свечи? Соль?

— Да, само это место. Я тут как-то оставался в ночную смену, и всегда мне было не по себе. Что-то с этим местом не так… — Николсон смотрит в землю. — Местные начали рассказывать о каком-то незнакомце в черном, который бродит на месте преступления. Некоторые… Некоторые говорят, что это Тоймен. Особенно после того, что случилось с телом.

— Что? — сердце дает сбой. — Что случилось с телом?

Николсон снова смотрит на Галларда, тот кивает, разрешая продолжать.

— Оно исчезло. В смысле, его пару дней не могли найти в морге. А потом оно обнаружилось. Оказалось, что проблема была чисто бюрократическая, путаница из-за его второго имени. В любом случае мы о произошедшем никуда не сообщали… — Он запинается.

— Дайте угадаю: именно в это время случились убийства?

— Именно, — отвечает Галлард. — Обычно тело кремируют через некоторое время после смерти, если не находятся родственники. Тело Ойо хранили, поскольку считалось, что на родине у него мог кто-то остаться.

— Ну, в одном я вас могу уверить — Ойо ваших криминалистов не убивал. Когда я его видел в последний раз, он сам был весьма мертв.

— Вы имеете в виду, когда убили его, — замечает Галлард.

— Да, — отвечаю я, но не пускаюсь в свой стандартный рассказ о том, что Ойо пытался убить меня первым.

— Это, прямо скажем, большое достижение — убить двоих самых успешных маньяков в истории. — В словах Галларда нет похвалы, только подозрение.

— Ну, будь правоохранительные органы порасторопнее, все могло быть иначе. Но вот так устроена жизнь.

— Два серийных убийцы, — не унимается Галлард. — Вы же ученый, скажите, какова вероятность такого стечения обстоятельств?

Мне уже задавали подобные вопросы.

— Стечения обстоятельств? Это не было случайностью, я искал и одного, и второго. Первого, потому что тот убил мою бывшую студентку, а второго, потому что ко мне обратился отец одной из жертв.

— Я работаю в Бюро много лет, и никто не может похвастаться успехами, подобными вашим.

— Возможно, у меня просто более эффективные методы. Как психолог-криминалист вы должны знать, что всегда можно собрать больше данных и найти лучшие инструменты.

Повисает тишина, которую нарушают только лягушки и сверчки. По выражению лица Николсона я понимаю, что последней фразы он не ожидал.

— Все так, Тео, все так. Может, будь у меня собственная команда, мы бы смогли сделать намного больше, но у нас сплошная бюрократия и крючкотворство, сквозь которые приходится продираться.

— Тогда давайте уже к делу. Как и зачем я оказался посреди места преступления с психологом-криминалистом из ФБР и агентом, которого явно связывает что-то личное с убитыми криминалистами?

— Это я устроил, — признается Николсон. — Как вы думаете, у Ойо мог быть сообщник?

— Еще один? Мог, но вы бы его нашли раньше меня. И уверен, уже искали.

— Искали, — кивает Николсон. — Но все равно что-то не сходится.

— Вы о пропавшем теле и оккультном хламе кругом? Не готов поручиться, но, кажется, бритва Оккама может помочь с довольно простым ответом.

— И с каким же? — спрашивает Галлард.

— Маркус. Их убил пропавший третий криминалист. Я только не понимаю, почему вы так противитесь этой версии.

— Вы не знаете Маркуса.

— Не знаю. И в этом мое преимущество. Если вы не скрыли от меня чего-то важного.

— Скрыли, — отвечает Галлард. — Но прямо сейчас рассказать, к сожалению, не можем. Поехали в офис, обсудим это дело в несколько более комфортной обстановке.

Глава 6

Мазок

В небольшой переговорной Николсон ставит передо мной на стол бутылку воды и садится напротив, пока Галлард стучит по клавишам ноутбука. Мы сидим в местном офисе ФБР, в котором, несмотря на поздний час, весьма людно.

— Итак, вы думаете, что это сделал Маркус? — спрашивает Николсон.

— Понятия не имею, — отвечаю я. — Я даже не знаю, существует ли этот Маркус. Я знаю только то, что вы сами мне рассказали, и моя версия — это лишь экстраполяция предыдущих случаев из моего жизненного опыта. Иными словами — предрассудок.

— Хотите посмотреть материалы дела? — предлагает Галлард.

— Конечно. Но уверен, что вы их изучили тщательнее, чем я когда-либо смогу.

Галлард двигает в мою сторону тонкую папку, и я вспоминаю, как примерно таким же движением детектив Гленн в Монтане предлагал мне посмотреть фотографии с места жестокого убийства, чтобы оценить мою реакцию. Я прибег к тому же приему в Москве. Несмотря на то что сначала Гленн меня раздражал, постепенно это чувство перешло в уважение. А когда Вик сорвался с катушек и принялся убивать налево и направо, Гленн отдал свою жизнь, чтобы спасти мою.

В папке фотографии тел с места убийства криминалистов и диаграммы. Основные материалы — это результаты генетического анализа крови жертв. Не полный геном, конечно, только уникальные нуклеотидные маркеры, отличающие одного человека от другого. Я просматриваю длинные строчки последовательностей ATGC.[5]

— Вы понимаете, что там написано?

— Не все, чуть-чуть, — я указываю на цифры рядом с каждой строкой. — По этому числу можно определить, где именно в геноме расположена последовательность. Иначе это был бы случайный набор нулей и единиц.

— Вам приходилось работать с командой? — спрашивает Галлард.

— Да, у меня есть люди в Остине.

— Ага, и на чем ваша компания специализируется?

— В основном консалтинг. Мы разрабатываем регламенты лабораторных работ для других организаций, — выдаю я официальную легенду.

— Ага. Не нашел ничего о вас в «Гугле». У вас гриф секретности или что-то в этом роде?

— Ну, у нас узкий круг клиентов и реклама ни к чему, если вы об этом.

— А откуда средства?

— От тех самых клиентов, о которых я говорил.

— Ну, Тео, вы не назвали ни одной конкретной организации. Только вернулись из России? И что вы там делали?

— Консультировал.

Интересно, как бы он отреагировал, скажи я, что пытался вычислить русского шпиона среди сотрудников нашего посольства в Москве. Звучит, конечно, намного интереснее, чем было на самом деле.

— Кого?

— Клиента.

— А в страну вы въезжали по рабочей визе?

Он не отступает. Думаю, он просто не представляет реальной картины. Конечно, я могу рассказать ему больше о себе и своей поездке, но мне кажется, это вне его юрисдикции. Поэтому я решаю свернуть этот допрос.

— Мне не нужна была виза.

— Ввиду специфики вашей работы?

— Ввиду того, что я прибыл по дипломатической линии спецрейсом Государственного департамента.

На секунду Галлард застывает с открытым ртом. Наверняка он подозревал, что я ездил продавать секреты русским биотехнологам, защищенные смартфоны для мафии или еще что-нибудь столь же незаконное. Теперь же до него начинает доходить, что на самолетах Госдепа проворачивать темные делишки не летают.

— Значит, вы много путешествуете, — наконец говорит он.

— Бывает. К сожалению, о большей части своей работы я не могу рассказывать.

— Ладно, кажется, я начинаю понимать, — кивает Галлард. — А во время охоты на серийных убийц вам приходилось работать с кем-нибудь вместе?

— Я не считаю это работой. И да, мне помогали.

— Ну, относитесь вы к этому точно как к работе. Это был какой-то конкретный человек?

— В каком смысле?

— Ну, был ли у вас партнер? Например, ваша девушка.

— Джиллиан помогла, когда я искал Джо Вика, но с Ойо я разбирался самостоятельно. Отец одной из жертв оказал некоторую поддержку. Собственно именно он и обратился ко мне с этим делом.

— Как вы думаете, этот отец мог посещать Атланту после того, как Ойо был убит? — присоединяется к разговору Николсон.

— Просили ли Вильяма дать показания в местной полиции? Не знаю.

— Николсон хочет понять, мог ли Вильям посещать место преступления?

— Понятия не имею, но это было бы странно.

Раздается стук, и в дверь входит миниатюрная женщина в лабораторном халате. Перед собой она толкает металлическую тележку.

— Прошу прощения, джентльмены. Вы приехали из дома Ойо?

— А что? — спрашивает Галлард.

— Мы берем образцы у всех, кто там был, чтобы избежать путаницы в данных.

— Это еще что за новые процедуры? — ворчит Галлард. — Ладно, что вам нужно?

— Несколько мазков и отпечатки. Прошу прощения за беспокойство.

— Давайте уже, — закатывает глаза Галлард.

Лаборант натягивает голубые одноразовые перчатки и берет образцы из-под ногтей, затем мазок с внутренней стороны щеки, и цифровым сканером снимает отпечатки пальцев.

— Моя очередь, — говорит Николсон.

Она достает новые пробирки и начинает брать образцы у агента.

— Я пока в туалет, — говорю я, встаю и направляюсь в мужской туалет в конце коридора.

Когда я возвращаюсь, женщина убирает пробирки с образцами.

Галлард искоса смотрит на меня и замечает:

— Вы же знаете, что это не тест на наркотики. Смывать траву в туалет было не обязательно.

— Что же вы раньше не сказали?! — отвечаю я с сарказмом, садясь на свое место.

Лаборант снимает и выкидывает перчатки, надевает новую пару. Берет образцы у меня из-под ногтей и снимает отпечатки пальцев. Когда она достает ватную палочку для мазка, я прошу отдать ее мне и сам провожу по внутренней поверхности щеки. Лаборант убирает третий набор пробирок, собирает принадлежности и выходит, увозя с собой тележку. Галлард продолжает разговор, как ни в чем не бывало.

— Итак, вы считаете, что Вильям не появлялся на месте преступления?

— Нет, но я уже ничему не удивлюсь в плане людского поведения.

В голове в это время я взвешиваю за и против идеи рассказать им, что вижу насквозь тот фарс, который только что был передо мной разыгран. Но потом еще один кусочек головоломки со щелчком встает на место, и я чувствую, как по спине начинают бежать мурашки. Я поворачиваюсь к Галларду.

— Ну, и как дела с психологическим профилем?

— С каким?

— С моим. Вы же именно ради этого меня сюда притащили.

Николсон непроницаем. Галлард усмехается.

— Не обижайтесь, Тео, но я не пытаюсь построить ваш психопрофиль. Вы не подозреваемый.

— Тогда скажите вашей «лаборантке», что перчатки меняют после каждого человека. Она же потрудилась их сменить, только взяв анализы у вас и Николсона. Такие, как я, обращают внимание на подобные моменты.

Галлард начинает было говорить, но я толкаю по столу папку обратно к нему.

— А это хрень собачья, а не материалы дела.

— Это все, что у нас есть, — говорит Николсон обиженно.

Я открываю страницу с расшифровкой генома, на которой сверху ручкой написано: «Маркус».

— Ну, тогда вам стоит разобраться, как так случилось, что у американца ирландского происхождения оказались все те же восточноафриканские гаплоидные группы, что и у Ойо. Такое впечатление, что вы просто надергали кусков из его досье и запихали их в эту папку, чтобы она была потолще.[6]

Повисает неловкая пауза, во время которой Николсон переглядывается с Галлардом. Судя по всему, именно так все и было. И, похоже, Николсон с самого начала был не в восторге от идеи, но Галлард настоял на ее воплощении.

— Мне кажется, с вашей шпионской работой вы стали слегка параноиком, — наконец произносит Галлард.

— Нет, я просто стал быстрее раздражаться, когда меня держат за идиота, — я встаю и направляюсь к двери. Взявшись за ручку, я останавливаюсь и добавляю: — И если вы считаете, что я во всем этом замешан — удачи.

— Наверняка Госдеп обеспечит вам алиби, — говорит Галлард.

— Вообще-то я про образцы, которые взяла ваша «лаборантка». Скажите, что ей придется использовать базу данных обширнее обычной.

— В смысле? — спрашивает Николсон.

Вместо ответа я закрываю дверь и оставляю их гадать, что имел в виду. Да, это мелочно с моей стороны, но ровно с того момента, как «лаборантка» вошла в комнату, а Галлард начал изображать раздражения и недоумение, стало понятно, что все это шоу. Самое грустное, что они могли просто меня попросить.

Глава 7

Фантомы

— Доктор Крей! — кричит пытающийся догнать меня Николсон, когда я уже готов сесть в машину. Я все еще зол, что меня таскают туда-сюда непонятно зачем, но при этом испытываю некоторое сочувствие к агенту, который явно выкладывается по полной ради этого дела и до некоторой степени стал жертвой дурных советов Галларда.

— Что такое, Шон? — спрашиваю я, замерев с ключом от машины в руке.

— Простите, пожалуйста. Мне правда очень неудобно. Мы уже все головы себе сломали с этой историей. Вот Галларда прислали. Я упомянул вас… В общем, не вините его, это все из-за меня. Просто… Тут такое творится.

— Звучит не очень убедительно. — Я отпираю машину.

— Я могу показать вам материалы дела.

— Меня ждет куча своих материалов.

— Хорошо, тогда могу рассказать, почему Галлард так вами заинтересовался.

— Продолжайте.

Николсон оглядывается через плечо, словно опасается, что кто-то услышит.

— Есть одно дело, которое он ведет. Даже не дело, так, подозрение.

— Он подозревает меня?

— Нет, по крайней мере не напрямую. Он хотел встретиться, потому что ему было любопытно взглянуть на вас, но я сам действительно хотел, чтобы вы попытались разобраться в том, что тут произошло. Ну, и одно за другим…

— А кончилось тем, что вы принялись неуклюже врать мне, чтобы получить образец моей ДНК, который я бы с радостью позволил вам взять, и не пришлось бы подсовывать вам фальшивку.

— Фальшивку?

— Мазок изо рта. У меня в собой всегда несколько ватных палочек с образцами слюны шимпанзе.

На мгновение Николсон теряет дар речи и просто смотрит на меня.

— Еще раз, простите, пожалуйста. С этим делом куча странностей. Галлард приехал разобраться, не связаны ли они с его делом.

— И что же это за «его дело»? — спрашиваю я.

— Галлард называет его «Фантом».

— Не слишком оригинальное название для серийного убийцы, — замечаю я.

— Это не серийный убийца, по крайней мере насколько мне известно. В двух словах описать. В общем, криминалисты из лаборатории в Куантико заметили неко[7] торые странности в нескольких делах. В том числе в закрытых, где доказательная база была — не подкопа-ешься, — объясняет Николсон.

— Хорошо, заинтересовали. Слушаю внимательно — какие странности?

— Мелкие детали. Например, волосок с одного места преступления, который внезапно появляется в двух других делах. Или след с характерным отпечатком. Волосок А и отпечаток Б могут обнаружиться на одном месте, а потом отпечаток Б и другой волосок, скажем, В — на следующем. А потом в третьем деле возникает волосок В и след с места преступления А. Понимаете?

— Будто кто-то взял три разных пазла и раскидал детали по местам преступления?

— Именно. Конечно, на каждом месте преступления криминалисты собирают множество отпечатков и волосков, совершенно не относящихся к делу. Систематическое сходство заметили случайно. Испытывали программу на основе искусственного интеллекта для определения связей, и внезапно она дала несколько положительных срабатываний на закрытых делах.

— И теперь дела открывают заново? — спрашиваю я.

— Изучают. Но самое странное заключается в том, что все эти улики могли появиться не до, а после преступления — во время расследования. Возможно, их оставил кто-то, посещавший места преступления.

— И теперь вы боитесь следующей «Женщины без лица»?

Детективы в Европе потратили пятнадцать лет на поиски женщины-убийцы, чью ДНК нашли на более чем пятидесяти местах преступления и которую подозревали в совершении по меньшей мере шести убийств. Самое странное случилось, когда французские полицейские попытались идентифицировать неизвестного погибшего мужчину и нашли все ту же ДНК. Да, это была женская ДНК, и принадлежала она сотруднице немецкой медицинской компании, которая изготавливала ватные палочки для взятия мазков. По неосторожности она оставила следы на поставлявшихся в правоохранительные органы материалах.

— Да, но такую возможность уже исключили. Слишком много разных образцов. По всей видимости, это должен быть кто-то близкий к расследованию.

— Лаборант?

— Да, вот только ни один из лаборантов не мог быть на всех местах преступлений или даже рядом. Такое впечатление, что кто-то неизвестный посетил все точки.

— Репортер? Охотник за маньяками?

— Может быть, — Николсон пожимает плечами. — Когда произошло убийство около дома Ойо, и Маркус исчез… В общем, эти образцы, которые мы считаем образцами Фантома, снова обнаружились.

— А-а-а… — До меня наконец начало доходить. — Галлард решил, что Фантом — это я.

— Справедливости ради, если в базе данных ФБР поискать людей со склонностью к посещению мест преступлений, ваше имя будет первым в поисковой выдаче.

Ну да, а мои постоянные поездки по заданиям Госдепа, которые, ясное дело, в большинстве своем были секретными, сделали попытки выследить меня весьма затруднительными.

— Можете не беспокоиться, я — не Фантом. Скорее всего это вообще статистическая погрешность или проблема лабораторной обработки образцов.

Можно было бы еще упомянуть, что ФБР не славится скрупулезностью и педантичностью в отношении работы с образцами и уликами. Независимая экспертиза показала, что специалисты ФБР сотни раз ошибались, определяя принадлежность ДНК или отпечатков. Для многих подозреваемых это вылилось в сроки за преступления, которых они не совершали, а некоторых совершенно невиновных людей отправили на смертную казнь. Когда эти факты вскрылись, Бюро уведомило прокуроров, однако в целом тему постарались максимально замять, опасаясь сотен пересмотров дел.

Это вообще очень сложная с моральной точки зрения тема. Организации подобные «Проекту „Невиновность“» помогли множеству несправедливо осужденных, хотя некоторые эксперты из правоохранительных органов считали, что далеко не все осужденные были «невиновными». И тем не менее это ответственность правоохранителей, — следить, чтобы каждый подозреваемый реализовал право на справедливый суд на основе вещественных и других доказательств, а не интуиции полицейских. Я думаю, что ФБР считало вполне оправданным с юридической точки зрения не тратить сверх-усилий на то, чтобы оповестить всех осужденных о новых обстоятельствах их дел, более того, сильно подозреваю, что кто-то из начальства решил, что умолчание — морально правильное решение.[8]

Правда заключается в том, что у каждой крупной лаборатории есть ворох проблем и масса процедур, которые давно пора пересмотреть. Центры по контролю заболеваний особенно знамениты массой случаев и жутких примеров, которые ставят под вопрос компетентность специалистов их лабораторий. И, поскольку они все в[9] ремя на слуху, об их ошибках публике известно больше, чем о чьих-либо других.

— Криминалистика для меня — темный лес, — говорит Николсон. — Главная причина, по которой к делу привлекли Галларда, — это Маркус. Ни в его профиле, ни в послужном списке нет ничего, и я имею в виду ничего вообще, что указывало бы на склонность к жестокости. Даже Галлард сказал, что впервые видит, чтобы в убийстве подозревали человека, настолько неспособного его совершить абсолютно по всем признакам. Весь опыт психологов-криминалистов — коту под хвост. Обычно — после совершенного преступления — в прошлом человека обнаруживают признаки того, что должно было случиться. Но как ни изучай жизнь и работу Маркуса — абсолютно ничего.

— А связь между Маркусом и Фантомом? Мог Маркус оказаться на тех местах преступлений в свободное от работы время?

— Мы об этом думали. Но в слишком многих случаях подтверждено, что он был в другом конце страны. До сих пор ведь и саму идею существования Фантома до конца всерьез не рассматривали. И при всем при этом мне хочется верить, что Маркуса подставили.

Телефон Николсона вибрирует, и он смотрит на экран.

— Черт подери!

— Что такое?

— Нашелся.

— Маркус?

Он кивает.

— И куда его привезут?

— Сюда. Минут через двадцать. — Николсон бросает взгляд на мою машину. — Все еще хотите уехать?

Глава 8

Фуга

Лицо Дэниела Маркуса занимает практически весь экран, висящий на стене в темной переговорной. Галлард смотрит внимательно и время от времени просит агента, управляющего камерами, переключиться на общий план. Видимо, хочет посмотреть на позу и жесты Маркуса.

Переговорная, где мы сидим, находится на втором этаже. Отсюда ведущие расследование агенты наблюдают за ходом интервью и передают вопросы непосредственно находящемуся с Маркусом специалисту. Я тихо расположился в уголке, на кармане пиджака у меня прицеплен бейджик посетителя. Когда мы вошли в переговорную, агенту Галлард представил меня просто как доктора Крея.

Опрос ведет агент Хоу, высокая темноволосая женщина, чрезвычайно уверенная в себе, и делает это профессионально, не проявляя ни снисходительности, ни скепсиса. Не знаю, как бы я сам справился, окажись у нее на допросе. Она сдержанна и терпелива, не торопится прерывать длинные паузы, заставляющие Маркуса углубляться в детали.

— Расскажите, что вы помните о том, как прошел четверг, восемнадцатое число, — просит она Маркуса.

Тот коротко качает головой:

— Практически ничего.

Николсон наклоняется ко мне и шепчет на ухо:

— Он добровольно вызвался дать показания. Полиция обнаружила его в придорожной зоне отдыха неподалеку от границы.

— Вы помните, как проснулись в то утро? — спрашивает Хоу.

Маркус ненадолго задумывается.

— Это скорее был уже день. Перед этим у меня была ночная смена. Да, я помню, как встал, оделся и поехал на место.

— Хорошо. А что вы помните про вечер того дня?

— Ничего.

— Ничего? — Агент Хоу замирает, видимо, прислушивается к вопросу в наушниках. — А вы делали какие-либо записи на месте работы?

— Да, делал. Заполнил несколько форм, потом спустился в раскоп. Провел там какое-то время, потом проголодался, еще подумал, что заболеваю. Многие работавшие с нами болели гриппом или чем-то таким. Из-за этого все были в напряжении.

Его голос спокоен на грани монотонности, будто он читает по бумажке. Я оглядываюсь посмотреть, как на это реагирует Николсон. Его позу прочесть проще, чем Маркуса — агент в растерянности.

— Что последнее вы помните в раскопе?

Маркус вздыхает.

— Не уверен. Я… Я помню какую-то тень… потом… ничего. А дальше меня нашли полицейские.

— Врач его осмотрел? — спрашиваю я Николсона.

— Сотрудник скорой на месте, и наш врач уже здесь. Мы хотели сперва с ним поговорить, а потом уже отправить в больницу на полное обследование.

Маркус выглядит так, будто пребывает в шоковом состоянии, но трудно сказать, так ли это, или он просто плохой актер. Галлард поглаживает подбородок и время от времени проверяет что-то на ноутбуке. Что-то в поведении Маркуса его беспокоит.

Я не специалист по психологии поведения. Что и говорить, я в поведении нормальных-то людей иногда путаюсь, не то чтобы разобрать, когда кто-то врет. Некоторые интуитивно чувствуют ложь. Ничего сверхъестественного, просто они улавливают изменения тембра голоса и нюансы поведения, свидетельствующие о том, что говорящий врет. Люди могут быть очень неплохими детекторами лжи. Например, такие люди даже по аудиозаписи могут относительно точно определить, изменяет ли рассказчик супруге, и это случается куда чаще, чем статистически вероятно для случайного угадывания. Причем женщины обычно делают это лучше мужчин. С приходом новых измерительных приборов — как те, что я применял в Москве, — тепловизоров, миллиметровых радаров, магнитно-резонансной томографии, — стало возможно получить массу новых параметров, чтобы понять, говорит ли человек правду. А новые исследования и применение искусственного интеллекта подняли точность такого анализа до пугающего уровня. Двойные слепые исследования убедительно доказали, что компьютер определяет ложь куда точнее человека и значительно реже принимает правду за вранье.

Привычное убеждение, что детектор может определить только, верит ли сам человек в то, что говорит, уже не актуально для современных методик. Мы в буквальном смысле можем посмотреть, какие зоны мозга активизируются при ответе на тот или иной вопрос. Если я сначала спрошу вас, где вы были в прошлый четверг, и вы при этом по-настоящему убедили себя, что были дома, а потом уточню, а что вы ели на ужин, вашему мозгу придется придумывать ответ, поскольку у вас нет готового. Вы сами можете не отдавать себе отчета, что создаете новый образ на ходу, но мы увидим, что активизируется зона мозга, отвечающая за воображение, а не за хранение воспоминаний. Сейчас технологии развились настолько, что если попросить вас вспомнить человека, с кем вы недавно беседовали, то компьютер сможет воспроизвести смутное изображение, которое тем не менее будет отличимо от изображения, которое будет появляться, если попросить вас подумать о каком-то абстрактном лице.

Это одновременно очень многообещающе и очень страшно. Мои знакомые, занимающиеся такими разработками, стараются быть предельно осторожными, чтобы технологии не были использованы во зло, несмотря на благие намерения использующих. Мне приходится проявлять такую осторожность в своей работе постоянно.

С учетом сказанного, я был бы очень рад возможности заглянуть Маркусу в голову и посмотреть, что там творится. Уверен, что возможно построить модели и программы машинного обучения, которые на имеющихся данных помогли бы нам получить намного больше информации, чем у нас есть сейчас, — намного больше, чем ничего. Даже из того, как на все это реагируют Николсон и Галлард, можно извлечь больше информации.

— И о потере сознания вы ничего не помните? — спрашивает Хоу.

— Не помню, — отвечает Маркус.

— А где ваша машина, вы можете сказать?

Маркус некоторое время обдумывает вопрос, потом отрицательно качает головой.

— На вас не та одежда, в которой вы пришли на работу. Когда и где вы переоделись?

Маркус снова качает головой.

— Не было ли у вас болевых ощущений, например головной боли?

Медицинское обследование покажет, была ли у Маркуса травма головы, но если ему ввели какое-то наркотическое вещество, то за последние сутки, что его не могли найти, оно уже полностью исчезло из его крови. Есть шанс найти след от укола шприцем, но если ему подсыпали что-то в еду или воду, ничего обнаружить или доказать, что воздействие было, не получится.

Последний вопрос не требует от Маркуса долгих размышлений.

— Я помню головную боль.

— После того, как пришли в себя?

— Кажется, да… но и раньше тоже. Тут все гриппом болели.

Галлард прищуривается, пытаясь осмыслить сказанное. Поведение Маркуса явно укладывается в какую-то схему, и мне жутко хочется спросить Галларда, что он обо всем этом думает.

На мой взгляд Маркус отвечает на вопросы очень неуверенно и неполно. Мне пока трудно понять — это умышленное умолчание, или он правда не помнит, что произошло.

— Можно уже поехать в больницу? — спрашивает Маркус.

— Хорошо, скорая вот-вот приедет. Вы можете вспомнить еще что-нибудь?

— Нет. А что другие говорят?

— Другие? — переспрашивает Хоу.

— Новак, — отвечает Маркус. — Новак и Ши.

— Они мертвы.

— Мертвы? — Маркус выглядит так, будто не понимает самого слова. — Но как?

— Это мы и пытаемся узнать. Вы уверены, что ничего больше не хотите рассказать?

Маркус качает головой и откидывается на стуле. Он опускает взгляд и отказывается отвечать на последующие вопросы. Через пару минут приезжает скорая, и его увозят в больницу.

Когда экран гаснет, Галлард поворачивается ко мне.

— Проанализируете?

— Вы спрашиваете дилетанта. С тем же успехом можно подкинуть монетку, ответ будет точнее, чем мои впечатления.

— Рад, что вы понимаете пределы своей компетентности. И все же каковы ваши впечатления?

— В своей работе я обычно опираюсь не на ощущения, а на объективные данные. Не обижайтесь, но наиболее интересные данные можно сейчас получить, наблюдая за вами и Николсоном. И уж точно этих данных больше, чем можно извлечь из того, что сказал Маркус. Николсон был чрезвычайно удивлен тем, как Маркус говорил, как будто не узнавал его. Вы… вы же наоборот, видели что-то знакомое или по крайней мере ожидаемое.

— А вы не такой уж и невнимательный, как прикидываетесь, Тео. Я готов поделиться тем, что знаю, но сначала расскажите все-таки о ваших ощущениях. Не как ученый, а по-человечески, что вы увидели в поведении другого человека.

— Хотелось бы верить, что он был под воздействием веществ и не отдавал себе отчета в том, что делает, но инстинкты мне говорят, что он лжет. Единственное, чего я не могу понять, почему он вообще согласился разговаривать с вами без адвоката.

— На этот счет у меня тоже есть гипотеза. Но давайте теперь послушаем, что скажет Николсон, — Галлард поворачивается к агенту. — Вы же знали Маркуса.

Николсону явно не по себе. Его голос сбивается.

— Это… это был как будто не Дэниел.

Глава 9

Воскресший

— Как будто не Дэниел? — переспрашивает агент Ван Оуэн. Во время беседы с Маркусом она сидела на другом конце комнаты и что-то записывала в блокнот. Коротко стриженная блондинка спортивного телосложения, она напоминает чем-то военного летчика и немного Джиллиан.

— Дайте собраться с мыслями, — говорит Николсон, явно выбитый из колеи. — Мне надо это обдумать. Галлард, а вы что об этом думаете?

Галлард откидывается в кресле, скрестив руки на груди.

— Я внимательно прочел досье Маркуса. А потом мы вместе посмотрели беседу с ним. И хотя лично я его не знаю, по досье складывается портрет человека, совершенно отличного от того, кого мы видим сейчас.

— Простите, глупый вопрос можно? — поднимаю я руку. — Другого в буквальном смысле или просто ведущего себя по-другому.

— Прошу прощения, Тео, — отвечает Галлард. — Ведущего себя по-другому. Радикально иначе. И что меня особенно удивляет, что ничего в прошлом привычном Маркусе даже не намекает, что он способен себя вести так, как мы только что видели на экране. Вот посмотрите.

Галлард разворачивает свой ноутбук экраном к нам. На нем открыта видеозапись. Галлард запускает видео: Маркус в суде рассказывает что-то о полученных им данных криминалистической экспертизы. Он выглядит напряженным, на вопросы реагирует почти испуганно, хотя они касаются каких-то сугубо технических моментов. Его руки постоянно нервно двигаются.

— Это совсем другое поведение под стрессом по сравнению с тем, что мы только что видели.

— Маркус всегда был немного дерганым, — говорит Николсон. — Но я видел, что он может давать показания весьма спокойно.

— Верно, — соглашается Галлард и включает другое видео. — Например, как вот тут?

На экране снова Маркус в зале суда, но на этот раз гораздо более спокойный. Он говорит полными предложениями и весь его вид значительно ближе к тому, что мы видели сегодня.

— Две разные записи, — подводит итог Галлард. — Две разные версии одного человека. Агент Николсон, вы можете вспомнить, когда снято второе видео?

— Дело Кингстона? Кажется, повторное слушание. Возникли вопросы к данным экспертизы, которую проводил Маркус, и ему пришлось давать разъяснения. Он отлично справился, подозреваемого осудили.

— Судя по материалам дела, к даче показаний Маркус готовился неделю. Часами сидел с юристами, чтобы пройти слово в слово по заготовленной речи. Итак, мы видим две модели поведения Маркуса под внешним давлением. Во втором случае у него была возможность все обдумать, а в первом его застали врасплох. Он умный человек и при должной подготовке прекрасно с собой справляется.

— Но это не значит, что он убийца! — протестует Николсон.

— Не значит. Но есть кое-что, чего вы не знаете. Слышали о деле ресторанчика «Яичница»?

— Я еще здесь не работал. Убийство владельца ресторана, кажется? Вроде решили, что убийцей был партнер.

— Верно. Маркус работал над криминалистической экспертизой на этом деле. Партнера оправдали. Частично потому, что единственное, что он рассказал полицейским до того, как к нему пустили адвоката, было то, как он потерял сознание задолго до смерти жертвы. Теоретически кто-то мог подсыпать ему наркотик или снотворное и в это время совершить убийство. Этого хватило для обоснованного сомнения и его оправдали, — рассказывает Галлард.

— Хотите сказать, что сейчас Маркус использует ту же историю? — спрашиваю я.

— У меня стенограмма перед глазами, — Галлард показывает пальцем в экран ноутбука. — Маркус повторяет все практически дословно. Сработало тогда, может, и сейчас тоже сработает.

— Значит, это он, — говорит Николсон.

— Я практически уверен, что да, но что-то в этой истории не совсем сходится, — продолжает Галлард. — Весь опыт и инстинкты психолога-криминалиста говорят мне, что Маркус невиновен. Я еще раз прогнал его досье через нашу систему, но в нем нет ни одной зацепки. Ни одного признака, что он вообще способен так себя вести. Ровно наоборот. Все показатели агрессивности по нижней планке. Он совершенно неконфликтен. Скорее всего потому и стал криминалистом, а не полевым агентом.

— Что-то стало толчком и он сорвался? — спрашивает Николсон.

— Похоже, но для этого тоже должны быть хоть какие-то предпосылки. Да и следы остаются обычно. У нас же совершенно спокойный человек с чрезвычайно развитыми способностями к эмпатии. Его бы совесть замучила, убей он кого-нибудь. Да и после такого преступления он бы точно сознался, по крайней мере если верить его досье.

— Доктор Крей, а вы что думаете? Могут люди так меняться?

Я вспоминаю разговор о лягушках-оборотнях во время расследования дела Гризли-Убийцы, после которого меня сочли главным подозреваемым, и стараюсь подбирать аналогии очень аккуратно.

— Да, теоретически из человека можно сделать убийцу. В армии этим и занимаются. На взрослого можно воздействовать психологически, шаг за шагом переводя из одного состояния в другое, и довести до того, что он будет совершать поступки, которые когда-то считал немыслимыми. Но если, как вы говорите, в поведении Маркуса не было вообще никаких предпосылок к подобному поведению, то добиться такого эффекта чисто психологическими средствами было бы очень трудно.

— Чисто психологическими? — переспрашивает Галлард.

— Я не специалист, но физическое повреждение лобных долей мозга может привести к изменениям в поведении. Финеас Гейдж и все вот это вот. Хотя последнее время масштабы изменений в его личности считают преувеличенными. Анатолий Бугорский получил очень похожую травму, но поведения не поменял.[10]

— Бугорский?

— Похожая история. Русский ученый, которому в процессе работы в голову попал протонный луч высокой энергии. Прям как в комиксах. Только вместо супер-способностей он получил эпилептические припадки и повышенную утомляемость.

— Это ужасно, — говорит Галлард. — Повреждение префронтальной коры лобных долей часто связывают с агрессивным поведением. И хотя в некоторых случаях, когда все списывали исключительно на травму, я сомневаюсь, но в целом согласен, что иногда так бывает. Но вы и сами понимаете, почему эту версию прорабатывают не очень тщательно.

— Конечно, — киваю я. — Ваша задача — поймать убийцу, а не объяснить присяжным, почему он не до конца отвечает за свои действия.

— Дэниел не так давно попал в аварию на велосипеде. Может, это связано? — спрашивает Николсон.

— В какую аварию?

— Год назад. Ехал на велосипеде, и его сбила машина. Загремел в больницу на несколько недель. Это не могло стать причиной?

— Результаты томографии есть?

— Подождите, — вмешивается в разговор Ван Оуэн. — Как верно заметил доктор Крей, постановка диагноза Маркусу не является нашей непосредственной задачей. Это вообще не наше дело, мы всего лишь заинтересованные стороны.

— Миранда, — отвечает Николсон. — Маркус — один из наших. А как только дело передадут в другой отдел, они будут относиться к нему, как к любому мерзавцу с улицы.

Я решаю не высказываться вслух, что именно так и нужно к нему относиться ради объективности. Но я бы сделал то же самое на месте Николсона, если бы подозреваемым стал мой коллега или друг. Вот еще пример несовпадения моих личных этических установок с общественными.

— Хорошо. Но не думаю, что он с радостью передаст нам медкарту. Спорить готова, что Маркус очень быстро потребует адвоката и говорить будет только через него.

— Что именно нам нужно? — поворачивается ко мне Николсон.

— Результаты магнитно-резонансной томографии, если ее делали. Посмотреть возможные повреждения. И нужно найти специалиста, который может эти повреждения определить, я тут ничем помочь не могу… — Я замолкаю на полуслове, вспомнив кое о чем.

— Продолжайте, — говорит Галлард.

— Понадобится эксперт. Но… погодите… — Я достаю телефон и запускаю быстрый поиск по нескольким медицинским базам, к которым у меня есть доступ. — Так, ладно, эксперт нам все равно понадобится. Более того, он скажет, что то, что я собираюсь сделать, — бесполезно, или это уже сто раз делали до меня, но мне будут нужны несколько сотен МРТ-сканов людей с поврежденной корой лобных долей и несколько сотен сканов людей без повреждений. Я настрою программу машинного обучения, которая сможет собрать статистику и поможет проанализировать результаты Маркуса.

— Сколько на это уйдет времени? — спрашивает Галлард.

— Если у сканов все будет хорошо с маркировкой — несколько часов.

— Несколько часов?

— У меня в лаборатории стоит отдельный сервер как раз под такие задачи. По большому счету мне даже программу писать не придется, просто загружу изображения в готовый анализатор, ну и напишу небольшой скрипт, чтобы анализировать их все разом.

— Прям так все просто? — спрашивает Ван Оуэн с сарказмом.

— Машины уже захватили мир, сестренка, — пожимаю я плечами в ответ. — Просто человечество не готово это признать. Единственный вопрос — результаты МРТ Маркуса.

— Тут нам повезло, — говорит Николсон, помахивая телефоном. — Маркус обращался в страховую после той аварии и просил о консультации юриста, так что сам скинул мне сканы.

— А это законно их сейчас использовать? — сомневается Ван Оуэн.

— Я во всем этом не участвую, — говорит Галлард, демонстративно поднимая руки. — Я здесь всего-навсего сторонний наблюдатель.

— Как сторонний наблюдатель, не могли бы вы поделиться информацией, нет ли в округе невролога, который мог бы нас проконсультировать?

— Ладно, но нужно провернуть все это быстро, пока наверху не узнали. Подозреваю, от меня потребуют отчета в любой момент. И если он им не понравится, то меня ждет ближайший самолет в Вашингтон.

— А в чем вообще смысл? — спрашивает Ван Оуэн. — Это же работа для юристов.

— Если ему предъявят обвинение, это будет единственный шанс Маркуса попасть в лечебницу, а не в обычную тюрьму. Возможно, там ему смогут помочь, — отвечает Николсон.

Будем надеяться. Не хочется говорить этого вслух, но я согласен с Ван Оуэн. Устройство человеческого мозга и причины поведения находятся далеко за пределами моей специальности. Я умею ловить злодеев, но не решать, что с ними делать потом. При этом инстинкты говорят мне, что я упускаю какую-то очень важную деталь, на которую не укажет никакая программа, и похоже, у Галларда тоже есть подобное ощущение.

Глава 10

МРТ

Доктор Генриетта Лид в задумчивости стоит между проектором и экраном, на который, как и на ее халат, выведено изображение мозга Дэниела Маркуса. Для меня это скопление бесформенных клякс, но, надеюсь, для нее оно несет куда больше смысла. Доктор Лид по виду ровесница Галларда, она серьезна и немногословна. Торчащие иглами рыжие волосы и фиолетовые очки придают ей вид безумного ученого, но дело свое она явно знает. Она уважаемый диагност, и ФБР часто привлекает ее к делам, где фигурирует травма головы. Прошло меньше часа после звонка Николсона, когда она появилась в здании.

Моя компьютерная модель уже выдала результат, но я не спешу рассказать об этом Николсону и остальным. Это первый мой опыт подобного рода и я не хочу увести расследование по ложному следу своей наспех собранной схемой, которая работает на основе нескольких сотен изображений, которые мне следовало отбирать куда тщательнее, чем это позволило имеющееся время.

Лид просит Галларда вывести еще несколько изображений. Достает линейку и измеряет некоторые области на экране. Я понятия не имею, можно ли так действительно определить повреждения мозга. Подозреваю, что она добавляет немного шоу в свои действия, как прорицатель, читающий судьбу по птичьим внутренностям. Она присматривается к дате в углу экрана.

— Эти снимки сделали сразу после аварии?

— Да, — отвечает Николсон.

— А эти? Через два месяца?

— Верно.

— Хм-м-м, — тянет она громко, будто приглашая нас всех поразмышлять с ней вместе. — А вы что скажете, доктор, как вас там?

— Тео, — отвечаю я.

— Доктор Тео, что вы думаете?

— На самом деле Тео — это имя.

Она смотрит на меня сквозь луч проектора, будто я громко рыгнул за столом.

— Отлично, здорово, что хоть с этим разобрались. Так что вы думаете?

— Я специалист в вычислительной биологии.

— Что? Тогда что вы тут делаете? Будете считать микробов у него в ушной сере?

— Доктор Крей… эм, Тео — специалист широкого профиля, — находится Николсон.

— Отлично, широкопрофильный доктор, и что вы скажете?

— Что специалист тут — вы.

— И зачем вы тогда расходуете кислород, которого нам и так тут не хватает?

Эта женщина одновременно завораживает и раздражает меня.

— Я построил компьютерную модель, чтобы сравнить повреждения Дэниела Маркуса и других пациентов.

— А, университетская программа? — спрашивает она.

— Эм, нет, моя собственная, написал час назад.

— Великолепно! И что она нам говорит?

— Ну, она не выдает стопроцентного результата, а может только определить вероятность принадлежности результатов Маркуса одной из групп изображений, которые я ввел. Я проверил модель на двух контрольных изображениях, и вероятность успешного определения составила 0.82 в одном и 0.94 в другом случае для изображений поврежденного мозга. С изображениями здорового мозга все несколько сложнее и точность определения ниже, их нужно обработать тщательнее, чтобы получить приемлемый результат.

— Я сейчас усну, вы этого добиваетесь?

— Проверим минут через десять.

— Ладно, умник, и каковы результаты для Дэниела?

— Вероятность совпадения — 0.21.

— А для тех, кто далек от программирования?

— На основе сравнения с результатами других МРТ моя программа говорит, что у Маркуса нет повреждений коры лобных долей.

Николсон резко поворачивается ко мне, я вижу, что он разочарован.

— Это всего лишь программа.

— Но в данном случае я с этой программой согласна, — говорит Лид. — Вынуждена согласиться. Хотя хотела бы перепроверить ее на тех данных, что есть у меня.

— Я могу вам открыть доступ на сервер, и вы сможете протестировать ее в режиме машинного обучения.

— Отлично, что бы это ни значило. — Она поворачивается к Галларду и Николсону: — Если этот парень убийца, то не потому, что у него поврежден мозг, я ничего такого не вижу. Да и вообще, откровенно говоря, я бы не придавала такого значения всем этим теориям про влияние лобных долей на поведение. — Она поднимает руку, чтобы остановить любые возникающие вопросы. — Да, да, серьезные травмы или длительное воздействие могут вызвать смену поведения и агрессию, но чтобы удариться головой и стать Ганнибалом Лектером — нет, такого не бывает. Должны быть другие симптомы. Маркус прогуливал работу? Ссорился с коллегами? Ругался матом?

— Нет, — отвечает Николсон, — ничего подобного. Маркус был отличным парнем.

— Вот, в этом и проблема. Есть клинические случаи, когда у людей после подобных травм начинало меняться поведение и появлялись девиации — от страсти к азартным играм до увлечения детской порнографией, — но они всегда проявляются постепенно. Как будто травма постепенно подтачивает их способность контролировать себя. И темная сторона постепенно выползает наружу.

— А может ли быть другая причина?

— Кроме физической травмы? На эти участки мозга можно воздействовать некоторыми химическими веществами. Опять же постепенно. Он бы заявлялся на работу под кайфом или в ломке. Сначала проявляются мелкие симптомы, и только потом человек сходит с ума.

— Хорошо, а мог быть наркотик, под действием которого он пошел на преступление? Может, ему подсыпали или подлили что-то?

Лин обдумывает такую возможность.

— Следы вещества могут быть в анализах крови и мочи. Следы ЛСД сохраняются в крови до пяти дней. Высокие дозировки можно определить по концентрациям некоторых веществ в волосяных фолликулах. Но чистые анализы все равно не будут гарантированным доказательством, что его не одурманили. — Она показывает рукой на экран: — Но это уже не моя специальность. Вы попросили определить, были ли у него повреждения коры лобных долей мозга, видимые на МРТ. Я ничего подобного на снимках не вижу. Это не значит, что повреждения полностью отсутствуют, но видимых — нет. И, похоже, ваш дорогой доктор Тео со мной в этом согласен. Еще вопросы?

С этими словами она начинает собираться. Николсон пожимает плечами, Галлард качает головой.

— Спасибо, — говорит Ван Оуэн. — Я вас провожу.

Я поднимаю руку.

— Подождите, короткий вопрос. А вам лично приходилось сталкиваться в практике со случаями изменения поведения после травмы лобных долей?

— Один раз. И такое не забудешь. Я работала штатным врачом в федеральной тюрьме. Поступил пациент. Три пожизненных срока за убийство жены и двоих детей. Эмерсон, кажется, его звали. Самый мерзкий сукин сын, что можно вообразить. Прям вот как представляют Финеаса Гейджа с его этой историей. Только Эмерсон был прямо перед глазами, а не в рассказах очевидцев. Без двух охранников его нельзя было никуда перевозить. На прием приводили в наручниках и со скованными ногами.

Когда я стала смотреть историю болезни и материалы дела, к своему удивлению выяснила, что раньше никакой склонности к насилию за ним не водилось. Бойскаут, в буквальном смысле. На самом деле на бытовое насилие часто закрывают глаза и агрессивным ублюдкам слишком часто дают еще один шанс. Но по виду Эмерсон был не из тех, кто давно проявлял агрессию, просто скрывал ее. Я тогда как раз изучала последствия повреждения лобных и височных долей и проверила все, даже непроизвольные движения глаз. Ничего. Но произошло кое-что любопытное. Однажды в смотровой лопнула лампочка — не редкость в старом здании — и на мгновение Эмерсон превратился в испуганного ребенка. И главное, не то чтобы весь свет погас. Его испугал просто резкий хлопок. Но через секунду он пришел в себя и снова стал несносным ублюдком.

Я перепроверила материалы дела, и выяснилось, что он работал электриком в жилом комплексе. Когда я поговорила с управляющим комплекса, выяснилось, что незадолго до убийства он нашел электрика без сознания в подвале, где стояли стиральные машины, а Эмерсон спустился туда, чтобы починить розетку.

Похоже, Эмерсона ударило током. Возможно, из-за этого у него случился эпилептический припадок или что-то в этом роде. Управляющий спросил, что случилось, но Эмерсон не мог ничего вспомнить и попросил отпустить его домой. От вызова скорой отказался. А через две недели убил свою жену и детей.

Я знаю, что вы хотите спросить — превратил ли этот удар током спокойного электрика в убийцу? Не знаю. Можно искать связи и рассуждать, но никаких точных выводов сделать невозможно. Может, он вообще был скрытым психопатом и ждал только случая. Такое тоже бывает.

Но от вашего случая Эмерсон отличается тем, что я готова спорить на деньги, что кора лобных или височных долей его мозга была повреждена и мы увидели бы это на снимках. А у вашего — ничего. Ну разве что он по ночам подрабатывал криворуким электриком.

— Спасибо, доктор Лид, — говорит Галлард, и врач уходит. — Даже не знаю, что еще можно сделать.

— Твою мать, — бормочет Николсон, отрываясь от ноутбука.

— Что, Маркус теперь с адвокатом? — спрашивает Ван Оуэн из-за своего.

— Нет, ты видела последний отчет о его работе?

— Не видела, а у тебя он откуда? — отвечает она.

— Не важно. Он получил жесткий выговор от Новак. Она всыпала ему по полной за то, что он неправильно промаркировал образцы, что могло развалить все дело.

— Ну, вот и мотив, — говорит Галлард. — Прокурор как пить дать докажет, что Маркус не справился со стрессом и сорвался. Скорее всего обвинят в непредумышленном убийстве, потому что с умышленным и высшей мерой могут быть вопросы. Потом, может быть, переведут в лечебницу.

— А почему бы не проверить, как сейчас выглядит его томограмма?

— Рискованно, — говорит Галлард. — Если там ничего не обнаружится, как и раньше, ему будет труднее доказать, что первопричиной была физическая травма. Да и нет повода его проверять — с ним ничего не приключалось последнее время. Самое надежное — найти сочувствующего судебного психолога и сослаться на проблемы с нервами. Это в случае, если адвокаты не предпримут попытки доказать его невиновность.

— Спасибо, доктор Крей, — говорит Николсон. — Извините, что втянули вас в это.

— Извините, что не смог ничем помочь. — Я проверяю телефон. Может, еще получится успеть на ночной рейс в Остин. — Дайте знать, если всплывет что-то новое.

— Конечно.

Я выхожу из переговорной, пытаясь отделаться от ощущения, что там осталось что-то незаконченное. Что я все еще упускаю что-то важное. Я пытаюсь выкинуть это ощущение из головы и подумать о том, как буду возвращаться к делам и исправлять то, что успел натворить в мое отсутствие Тодд.

Черт побери! Что же меня так цепляет в истории, которую рассказала Лид?

Глава 11

Кошачья мята

Проходя мимо рядов пустых кресел в терминале аэропорта, я продолжаю думать о Маркусе и Эмерсоне. В частности, о том, как один несчастный случай смог так повредить мозг Эмерсона, что превратил совершенно нормального человека в монстра. Это изменение не было плавным и постепенным. Резкий срыв, после которого он стал совершенно другой личностью, или по крайней мере освободил ту часть личности, которая есть в каждом из нас и только и ждет малейшего раздражителя, чтобы броситься в атаку.

Джо Вик и Ойо были устроены совершенно иначе — оба прекрасно контролировали свои порывы. Именно это и позволяло им оставаться в тени долгие годы. Эмерсон и Маркус действовали под влиянием секундного импульса и были пойманы вскоре после первого убийства, по крайней мере насколько нам известно.

Опасно полагаться на первое и самое очевидное объяснение, которое дает популярная психология. В 1990-м, когда кривая жестоких преступлений резко пошла вверх и либералы, и консерваторы заговорили о новом типе преступников. Так называемые суперхищники были детьми, которые присоединялись к уже известным бандам и начинали продавать наркотики, совершать грабежи и убийства с невиданным раньше размахом. По крайней мере так говорили. А еще этим термином заменяли словосочетание «черные подростки». Но, несмотря на страшные прогнозы, эти дети — так называемое жестокое поколение — выросли и стали поколением, совершившим меньше всего преступлений с 1960-х. Суммарно суперхищники оказались менее жестокими, чем представители предыдущего поколения, которые предлагали сажать их в тюрьму чуть ли не с рождения. Как представитель несостоявшихся суперхищников, я все еще жду извинений.

Несмотря на несостоятельность идеи о суперхищниках, а также несбывшихся пророчеств о следующем поколении крэковых наркоманов, тенденции культурной и естественной среды, обуславливающие усиление агрессивного поведения, все же существуют. Мне доводилось читать убедительные исследования, в которых говорилось, что представители того самого поколения, чьи дети так и не стали суперхищниками, сами в свою очередь провели детство и юность, подвергаясь действию различных соединений свинца, который тогда использовался повсеместно — от газетной краски до обоев. Это, предположительно, повлияло на их поведение, приводя к повышенному уровню агрессии в семьях и сообществах. Корреляция — это еще не причинно-следственная связь, но и ее нельзя оставлять без внимания.

Именно поэтому я не могу полностью отмести вероятность существования какого-то фактора окружающей среды, повлиявшего на Маркуса. Это очень трудно доказать. Некоторые факторы влияют слишком тонко, чтобы их было легко определить. Прямо сейчас мой желудок говорит, что я голоден, и мне совершенно необходимо шоколадное печенье с ореховым маслом из закрытого магазинчика. Причем я не уверен, что именно генерирует нервный импульс — мой мозг или триллионы бактерий в желудке, которые научились управлять моими дофаминовыми рецепторами. Да, они и такое могут. В некоторых исследованиях приводятся пугающие данные о том, что некоторые виды ожирения могут быть вызваны не генетическими сбоями, а микробами, которые заставляют нас есть вредную калорийную пищу. Да, я в курсе, что иногда очень хочется списать нашу лень и дурной выбор на обстоятельства или гипотетического внешнего виновника, однако постоянно растет количество известных болезней и шаблонов поведения, которые вызваны механизмами выживания тех микросуществ, что живут внутри нас.

А то, что человеческое тело, в свою очередь, представляет собой среду обитания миллионов других существ — многие из которых глубоко чужды нам генетически — и экосистем, известно уже давно. Уже больше ста лет мы всерьез подозреваем, что митохондрии в клетках нашего тела когда-то были отдельными организмами. Союз первых эукариотов и древних бактерий оказался настолько эффективным, что благодаря ему возникло огромное множество организмов — от простейших губок до велоцирапторов. Тем самым природа как бы показала, что не важно, откуда берется хорошая идея, если она помогает выживанию вида.

Другие доказательства межвидового взаимопроникновения можно найти, изучая все странности и нелогичности в строении ДНК, которых не должно было быть, развивайся все живое по четким и понятным правилам. В нашем геноме есть фрагменты, доставшиеся нам от вирусов, которые нас когда-то заразили и ухитрились прописать куски своего кода в программу хозяина. Именно поэтому я не особо боюсь потенциального восстания машин. Наш генокод все равно где-нибудь да останется, пусть даже в файле с пометкой «При обнаружении немедленно уничтожить».

Я сажусь напротив девушки в толстовке Техасского университета. У нее на коленях котенок, с которым она играет. Котенок черепаховой окраски, и я пытаюсь разглядеть в его поведении элементы «черепаховости», на существовании которых настаивают владельцы кошек такого окраса. Я улыбаюсь девушке, стараясь при этом не выглядеть маньяком. Она улыбается в ответ. Раздосадованный паузой в игре котенок пытается оцарапать ей подбородок.

Интересно, как котенок воспринимает хозяйку? Как маму-кошку? Большого товарища по игре? Или как-то совершенно иначе, для чего в человеческом понятийном аппарате нет аналога? Вовсе не факт, что все кругом легко классифицировать. Конечно, природа долгое время воспитывала в нас инстинкты и безусловные рефлексы, однако иногда мы вырабатываем странные новые отношения с действительностью. Звук стиральной машинки помогает некоторым детям заснуть, определенная песня вдруг придает нам сил и всегда поднимает настроение. И хотя мы пытаемся объяснить такие отношения и дать им имена, на базовом уровне получается, что некоторые вещи или события просто активизируют определенные наборы нейронов. Например, кишечные бактерии отчетливо говорят мне: «Разбей стекло и сожри уже это печенье с арахисом».

Котенок зацепляется когтем за толстовку девушки, и она пытается его успокоить.

— Успокойся, Илон!

Это интересно. Самцы черепаховой окраски встречаются чрезвычайно редко.

— У вас кот, не кошечка? — спрашиваю я.

— Нет, это кошка. Нашла ее в Остине на научном фестивале после выступления Илона Маска, решила, что это подходящее имя.

И пока я наблюдаю за шкодливой Илон, одновременно пытаясь переубедить триллионную армию бактерий, что не стоит прямо сейчас громить магазинчик и жрать все шоколадное печенье, что там осталось, мне в голову приходит мысль. Это шальная идея, но тем не менее у меня появляется ощущение, что кусочек головоломки, который все время лежал перевернутым и никуда не подходил, со щелчком встал на место. Я звоню Николсону.

— Доктор Крей? Что случилось?

— У вас есть телефон юриста Маркуса? Можете дать? — начинаю тараторить я.

— Да, могу спросить у коллег. А что происходит?

— Нужно убедить его как можно скорее сделать МРТ.

— Зачем? Что случилось?

— Пока не уверен, но если моя догадка верна, то ответы нам нужны прямо сейчас. Другие люди могут быть в опасности.

— Но Маркус под стражей. Он сам попросил.

— Знаю. Я не за него беспокоюсь. Нужен список всех, кто работал в доме Ойо. Всех, кто болел тем самым гриппом, о котором говорил Маркус.

Я вскакиваю так резко, что Илон чуть не сбегает от девушки.

Это может быть плохо, очень плохо. Надеюсь, что я ошибся. Я никогда в жизни так не хотел ошибиться.

Глава 12

Мембрана

Майк Джессап, адвокат Дэниела Маркуса, сидит рядом со мной в кабинете Генриетты Лид в здании Технологического института Джорджии и косится с подозрением. Это довольно полный человек с румяным лицом, который выглядит так, будто спал в одежде. Хотя его красные глаза говорят скорее о том, что он не спал с того момента, как ему позвонили друзья Маркуса. За окном кипит университетская жизнь, студенты спешат на утренние занятия по аллеям с уже облетевшими деревьями.

— Кто-нибудь может объяснить мне, что я делаю в кабинете врача, показания которого ФБР может использовать против моего клиента?

— Я уже сказала им, что не буду в этом участвовать, — говорит Лид и бросает на меня короткий взгляд. — Я уже, так сказать, скомпрометирована.

— Вы сделали МРТ?

— Вы вообще представляете, как трудно сделать МРТ посреди ночи? — огрызается Джессап. — А уж тем более получить расшифровку результатов.

— Вы штатный юрист больницы. Я думал, можно было попросить об одолжении.

— Я и попросил. Я просто хочу подчеркнуть, что вот так вот, по щелчку пальцев, это не делается. А сюда я приехал потому, что навел о вас справки. Но почему вы попросили меня быть здесь? По уму, мне нужно готовиться к подаче апелляции в случае, если ФБР выдвинет обвинения против моего клиента.

— У меня есть гипотеза.

— О-о-о, гипотеза, — передразнивает он. — Ну, тогда мне не о чем волноваться. Сейчас просто скажу прокурору и его людям, чтобы не напрягались, у вас же есть гипотеза. Если только вы не собираетесь сами сознаться в этом убийстве, то ваша гипотеза — просто пшик и не стоит моего времени.

— Мистер Джессап, на карту поставлена жизнь не только вашего клиента, но и многих других людей. И если я прав, хотя я очень хотел бы ошибиться, то ситуация может быть куда хуже, чем можно вообразить.

— И какой от этого прок моему клиенту?

— Им потребуется его полное и безоговорочное сотрудничество. Возможно, это поможет предотвратить другие убийства.

— Которые совершит кто?

— Это я объясню чуть позже. Как я уже сказал, есть шанс, что я ошибаюсь. Однако если я прав, у вас будет лишний козырь на переговорах с ФБР.

— Он вообще может говорить по делу? — спрашивает Джессап у доктора Лид.

— Снимки МРТ у вас с собой? — в свою очередь спрашиваю я.

Джессап вынимает из кармана флэшку.

— Вот они. Сделаны анонимно. Устроит?

Это довольно умно со стороны Джессапа. Если то, что снимки принадлежат Маркусу, документально не подтверждено, в суде их будет использовать проблематично. Если захочет, Джессап все еще сможет настаивать, что его клиент стал невменяемым в результате травмы. Лид берет флэшку и вставляет в свой компьютер.

— Опустите, пожалуйста, экран вон там и выключите свет, — обращается она ко мне.

Я выполняю просьбу и возвращаюсь на свое место. На экране сначала появляется изображение рабочего стола ее компьютера, а затем снимок МРТ, весьма похожий на тот, что мы видели совсем недавно. По этому изображению лично я ничего не могу сказать, и у меня чешутся руки вырвать флэшку из компьютера Лид, чтобы воткнуть в свой и загрузить в программу-анализатор. Но я сдерживаюсь, чтобы сначала доктор сказала свое мнение.

Доктор Лид встает из-за стола и подходит к экрану. Конечно, она могла просто увеличить изображение у себя на компьютере, но, похоже, использование огромного изображения на проекционном экране — часть ее рабочего ритуала. Я отвлекаюсь, задумавшись, как могла бы выглядеть виртуальная реальность, в которой можно было бы попасть внутрь трехмерного изображения нашего мозга и проверить каждый отдельный нейрон. Лид достает свою линейку и начинает сравнивать области. Если верить тому, что я недавно прочел, она измеряет толщину некоторых областей префронтальной коры лобных долей. Белые и красные точки позволяют судить о насыщенности кровью. Если белых точек больше, чем красных — значит, эта область не работает.

— Вам это все что-нибудь говорит? — спрашивает меня Джессап.

— В таком виде нет. Мне нужны математически обработанные данные, — признаюсь я.

— Стало намного понятнее.

До меня доходит, что мой ответ для него слишком туманен.

— Мне нужно сравнить этот снимок с другими образцами, чтобы найти различия. Доктор Лид за свою практику видела тысячи снимков и может определить отличия невооруженным глазом.

— Если бы все было так просто, — отвечает доктор. — Майк, не возражаешь, если я позволю нашему компьютерному гению прогнать данные через… ну, что там у него на ноутбуке.

— Хорошо, но ты теперь официально работаешь консультантом защиты, без оплаты, естественно.

— Эм, ладно.

Я беру из рук Лид флэшку и вставляю в свой «Макбук». Нужна всего пара мгновений, чтобы загрузить изображение в программу и получить ответ.

— Доктор Крей, — спрашивает Лид, — что говорит ваша программа?

Я закрываю ноутбук.

— Вы первая. У меня только цифра.

Я осознаю, что мне хочется проверить ее. В прошлый раз она заставила меня говорить первым и вполне может что-то затевать и в этот раз.

— Ладно. Я начну, — говорит она и указывает на участок изображения в передней части черепа. — Видите? Все белое. Как будто никакой перегородки. Чтобы вызвать такие разрушения, нужно хирургическое вмешательство или лучевое воздействие.

Она поворачивается к Джессапу.

— Хватит, давайте настоящие.

— Настоящие что? — спрашивает он, не понимая.

— Снимки Маркуса. С этими можете над судом насмехаться, но со мной такое не сработает.

— Генриетта, Господь свидетель, это именно та флэшка, что я получил от врача, делавшего МРТ.

— Серьезно? — Доктор Лид искренне удивлена.

— Абсолютно!

Она садится на край стола.

— Черт подери! Черт, мать его, подери, простите мой французский, джентльмены. Но я тоже не шутила. Подобные разрушения в мозге могут возникнуть только по тем причинам, которые я назвала. Хирургия или лучевой импульс. Снимки точно настоящие?

— Сто процентов.

Лид поворачивается ко мне:

— Ладно, компьютерный гений, а что говорит твоя волшебная коробочка?

— Ноль девяносто два, — называю я цифру вероятности совпадения с изображениями поврежденного мозга. — Опять же, программа не идеальна, но пока срабатывала точно.

— Черт подери! — снова восклицает она.

— Кто-нибудь может объяснить мне, что происходит? Мой клиент совершил убийство или не совершил? — вмешивается Джессап.

— О, конечно совершил, — отвечает ему Лид. — Судя по тому, что я вижу, даже если бы это был не он, то срыв, после которого Маркус сделал бы что-то подобное — всего лишь вопрос времени. Видите вот эту область? Она позволяет контролировать желание убить на месте человека, косо на нас посмотревшего. Алкоголь и наркотики ухудшают ее функционирование. У твоего клиента она не работает вовсе. По сути он был тикающей бомбой.

Джессап кивает, в голове намечая основную линию защиты.

— Я могу засвидетельствовать, что он не более виновен, чем тот, кто заражает других смертельно опасным гриппом, не зная, что сам болен, — продолжает доктор Лид. — Его мозг физически не способен контролировать импульсивное поведение. Он похож на человека, которого столкнули с крыши и который упал на прохожего, убив того.

— Но если мы будем настаивать на невменяемости, его на всю жизнь упекут в писхушку, — замечает Джессап, обдумав сказанное.

Лид некоторое время сверлит его взглядом.

— Твоего клиента нужно изолировать. Прямо сейчас. Он может сорваться в любой момент. Я такое уже видела, — наверняка она имеет в виду Эмерсона. — Ему нужна помощь.

— Этот процесс обратим?

— В современных условиях — нет. Но, кто знает. Если в этой области нейрохирургии будут испытывать терапию на основе стволовых клеток, то он будет отличным кандидатом. — Она сокрушенно качает головой. — И все-таки расскажите мне, как это произошло.

— Мне кажется, я знаю, — отвечаю я. — И чертовски этим напуган.

Глава 13

Токсин

— Чушь! — говорит специальный агент Вельц, возглавляющий расследование. — Оставьте эти фантазии в стиле детективных сериалов для суда и тупых присяжных, они на это поведутся.

Я в очередной переговорной в ФБР — интересно, сколько их тут, может, они бесконечные и появляются как по мановению волшебной палочки, когда в них появляется нужда. Галлард, Николсон, Ван Оуэн и еще несколько агентов сидят вокруг стола. Моей репутации хватило на то, чтобы они согласились на тридцатиминутную встречу. Но уже через десять минут становится ясно, что мы не то что тридцати, а и пятнадцати минут не высидим. Вельц готов официально предъявить Маркусу обвинение и закрыть дело. И ему совершенно не по душе то, что откуда ни возьмись появляется безумный профессор в моем лице и объявляет подозреваемого невменяемым еще до начала суда. Но, к сожалению, сейчас на карту поставлено слишком много.

— Выслушайте, — умоляю я. — Разрушение префронтальной коры лобных долей, как у Маркуса, никогда не встречалось раньше.

— Тем более он виновен. В чем вообще дело? Его адвокат прекрасно использует ваши доводы в суде. Почему вы еще здесь?

— Пожалуйста, попробуйте понять. Поскольку никаких признаков скрытой физической травмы у него нет, я попытался понять, как это могло произойти. И мне пришла в голову одна мысль, я вспомнил про токсоплазмоз…

— Это глисты из кошачьих какашек, что ли? — спрашивает Ван Оуэн.

— Типа того. Одноклеточные паразиты, обитающие в почве, воде, человеческом организме, словом, везде. В высоких концентрациях могут вызвать шизофрению. Возможно. Но точно известно, что токсоплазмы влияют на поведение мышей, заставляя тех терять всякий страх перед кошками. Что, естественно, кончается тем, что кошки ловят и едят этих мышей, а потом через зараженные экскременты способствуют более широкому распространению паразита. Кроме того, они и на человеческое поведение могут влиять, заставляя людей заводить больше кошек.

— Великолепно, «защита на кошачьем дерьме», — произносит Вельц. — Уверен, адвокат Маркуса будет вам за это чрезвычайно благодарен. Все, я могу идти?

— Я не сказал, что поведение Маркуса вызвано токсоплазмозом или его возбудителями — слишком короткий цикл в нашем случае.

— Слава богу! И спасибо, что объясняете понятным не слишком научным языком, — Вельц с ухмылкой обводит комнату взглядом.

Я делаю глубокий вздох, стараясь сохранить самообладание… но у меня не выходит.

— Заткнетесь вы хоть на секунду, черт бы вас побрал? Серьезно. Где был ваш острый ум, когда я пытался найти Джо Вика? Что вы делали, когда Ойо Диалло убивал детей непосредственно у вас под носом? Буквально на соседней улице. Коннера Брауна, одну из первых жертв, Ойо подобрал в нескольких кварталах отсюда. Его мать звонила вам восемьдесят раз. Восемьдесят чертовых раз! Вы ей ответили? Хоть кто-нибудь потрудился проверить церковный лагерь, в котором жертва была за неделю до исчезновения? — Мой голос срывается. — Когда его череп нашли, он был проломлен. Проломлен, потому что я наступил на него, прячась в том кошмарном дворе. На детский череп! Я еще потом осколок кости нашел в ботинке. — Я делаю глубокий вдох. — Поэтому дайте мне, пожалуйста, договорить, не перебивая.

Повисает мертвая тишина. Я оглядываю шокированные лица и понимаю, что сам вот-вот расплачусь.

— Мои извинения. — По тону Вельца можно решить, что он действительно раскаивается, хотя я подозреваю, что он просто решил подыграть мне и провести отведенные полчаса без дальнейшей пикировки.

Ладно. Не важно.

— Я хочу сказать, что известно множество примеров, когда паразиты влияют на поведение носителя. Даже кишечные палочки обладают такими способностями. Кроме Toxoplasma gondii существуют Ophiocordyceps unilateralis. Это грибы, которые превращают муравьев в зомби и заставляют их уползать далеко от муравейника, пока не найдут подходящее для распространения грибов место. После этого они прицепляются намертво к травинке или стеблю растения и гниют заживо.

При этом Ophiocordyceps unilateralis вовсе не уникальны. Существует множество паразитов, заражающих насекомых, — от грибов до круглых червей. Мы обнаружили лишь некоторых из них, тех, что вызывают наиболее странные отклонения в поведении. Кто знает, сколько еще видов действует тоньше, влияя, например, на маршруты миграции птиц, или воздействуют на акул, или на людей.

— Вы предполагаете, что какой-то вид паразитов мог повлиять на утрату Маркусом способности контролировать свое поведение? — спрашивает Галлард.

— Хуже! Он же жаловался на головную боль, верно? И другие специалисты из его команды тоже были чем-то больны. Но никто не брал больничный на неделю, как при гриппе. Это было что-то другое. Под описание Маркуса больше всего подходит грибковая инфекция. Но это лишь догадка. Нужно провести анализ выдыхаемого воздуха на наличие спор. А еще нужно понять, как произошло первоначальное заражение.

— Первоначальное? — переспрашивает Вельц. — Может, плесень у него под холодильником разрослась.

— Это тоже нужно будет проверить, но нет. Вы что, не слушаете? — Я обвожу взглядом комнату. — Или не понимаете? Уже был случай, связанный с агрессивным поведением среди тех, кто работал у дома Ойо. Они все могут быть заражены.

— Заражены чем? — спрашивает Галлард. — Этими спорами? Почему именно там?

— Не знаю. Но у вас там пол-акра разложившихся тел и тканей мозга. Криминалисты, конечно, были в защитных костюмах, но они могли не сработать против переносимых по воздуху спор. Особенно в высокой концентрации.

— Вы хотите сказать, что это от Ойо? Он был носителем?

— Не знаю. Его сдержанность и импульсивность Маркуса кажутся полными противоположностями. Но, может быть, на разных людей патоген воздействует по-разному. Может, он был невосприимчив. А может быть, Ойо и вовсе тут ни при чем.

— Доктор Крей, при всем уважении, это все весьма запутанно. Мы попросим Маркуса сдать необходимые анализы. То же самое касается и остальных членов команды, если они согласятся. Это максимум, что мы можем сделать.

— Вы смеетесь? Такие вещи стандартным анализом крови не определяются.

— У нас здесь очень неплохая больница.

— И они знают, как сделать анализ на патоген, к которому даже нет тест-комплектов? И как? Нужно звонить в Центры по контролю и профилактике заболеваний. Нужно закрыть дом и участок Ойо на карантин. Нужно провести тщательное обеззараживание всего и всех, кто там побывал — вас, меня, всех.

Они уже меня не слушали. Я видел такое выражение на лицах, как у них сейчас, и раньше. Так же на меня смотрели, когда я говорил, что Джунипер Парсонс убил человек, а не медведь. И когда я пытался объяснить, что Тоймен существует. Несмотря на эти случаи, на слово они мне все равно не поверят. Наоборот, будут еще активнее требовать доказательств. Они считают, что мне случайно повезло дважды, и теперь я убежден в собственных фантазиях. Еще мгновение, и меня попросят удалиться. Они согласятся проверить мою теорию, но поручат это кому-то, кто совершенно в этом деле не разбирается.

— Знаете что? — говорю я собравшимся. — С меня хватит. Я все это уже видел и не раз. И за своими монстрами гоняйтесь сами, меня на всех не хватит. Удачи.

С этими словами я выхожу из комнаты. Хотелось бы, чтобы случай Маркуса был единичным, но рано или поздно выясниться, что жену агента, которая сейчас в коме, избил муж. Начнут накапливаться и другие случаи агрессии. Возможно, кто-то еще пострадает или погибнет, но я сделал все, что мог.

Глава 14

Водоворот

Галлард сидит, уставившись в чашку с кофе. Я неохотно согласился на отчаянную просьбу встретиться с ним в кофейне на Пичтри-стрит в центре Атланты. Согласился только потому, что до этого никак не мог заподозрить его вообще в способности к отчаянным просьбам. Он смотрит в свой кофе с самого моего прихода. То ли пытается подобрать слова, чтобы начать разговор, то ли пытается заставить меня говорить. Возможно, и то, и другое.

— А вы, оказывается, можете быть весьма пылким для бессердечного сукина сына, которым пытаетесь казаться.

— Ну, по крайней мере развлекся, раз уж пришлось сделать крюк по дороге в аэропорт.

— Погодите, я не закончил мысль, — Галлард лезет в карман и достает кошелек. Он вытаскивает небольшой белый прямоугольник и некоторое время его разглядывает. — Вот, взгляните.

Это фотография женщины. Судя по прическе и фону, сделана в 90-х в фотостудии какого-нибудь торгового центра. Женщина приятно улыбается, но в глубине взгляда притаилась непонятная печаль.

— Кто это? — спрашиваю я, возвращая ему фото.

— Колин Винчелли. Или жертва номер шесть. Убита 12 марта 1999 года Кевином С. Даунсом. Я искал Даунса, но имени его мы тогда еще не знали. Только несколько жертв в Пенсильвании. Все женщины, все примерно одного с Колин возраста. Был свидетель, который видел, как убийца покидал место преступления, он и помог составить фоторобот. Никаких особых примет, но мы напечатали его в нескольких газетах. У напарника, с которым я тогда работал, были проблемы со здоровьем и бракоразводный процесс в разгаре, поэтому в основном дело вел я один. Зацепки были, но по-настоящему мы концентрировались на данных от криминалистов. Мы были уверены, что рано или поздно он ослабит внимание и мы получим образец крови или спермы, который можно будет прогнать через базу данных. — Галлард делает паузу, а потом добавляет: — Это была моя первая ошибка.

— Он не совершал ошибок?

— Практически. С тех пор, во время расследования дел маньяков, когда я слышу, что потенциальный убийца «ослабит внимание» или «ошибется», я вздрагиваю. Это значит, что на самом деле мы ждем, когда кто-то еще умрет. Это не значит, что нам не хватает рвения, но вот изобретательности, да, не хватает часто.

Я согласно киваю.

— Но Даунс все-таки ослабил контроль, одна из жертв укусила его за руку до крови. Мы получили образец ДНК и тип раны, которую нужно было искать у потенциального убийцы. Это было второе убийство после Колин. Жертва номер восемь. Мы поздравили друг друга с успехом и с предотвращением следующих убийств. Доказательная база была железобетонная, и вскоре был вынесен обвинительный приговор. — Галлард качает головой, на его лице отражаются очень разные эмоции. — И вот теперь у меня всегда с собой фотография Колин… Дело в том…

Он замолкает, недоговорив, вздыхает.

— Когда я просматривал материалы дела, уже после его закрытия, то обнаружил целую пачку записок с номерами пропущенных звонков, по которым нужно было перезвонить. Три или четыре из этих звонков были от людей, которые узнали убийцу по фотороботу из газеты. Одной из звонивших была Колин. Даунс работал в транспортной компании. Он перевозил вещи для соседки Колин и пытался с ней познакомиться. Ей он показался странным. Она наткнулась на фоторобот в газете и смогла дозвониться нам в офис. Она хотела сообщить, как его зовут, где он работает, всю необходимую информацию. Она пыталась рассказать все это мне. Хотел бы я сказать, что был перегружен, поэтому не перезвонил, но на самом деле мы были так уверены, что убийца «ошибется», что просто ждали неопровержимых улик от криминалистов. Он ошибся, и мы получили улики. Но Колин была бы жива, если бы не моя самоуверенность. Об этом никто не знает. Записку изъяли из материалов дела. Но я даже сказать не могу, как часто подобное происходит. — Он надолго умолкает. — В общем, то, что вы говорили Вельцу, было услышано. Просто хотел сказать вам об этом.

Я некоторое время сижу неподвижно, пытаясь понять смысл всей его истории.

— Не понимаю, — говорю я после некоторого размышления.

— Нечего тут понимать.

— Решили исповедоваться?

— Было бы перед кем, придурок! Я просто пытаюсь объяснить, как устроен мир. Пытаюсь сказать, что ваши предположения проверят. Даже в Центры по контролю заболеваний позвонят, чтобы прикрыть задницы. Может, даже найдут что-нибудь. Просто не ожидайте титанических усилий.

— Я и не ожидал.

— Но вот что касается этого вашего вируса убийства, как вы считаете, насколько серьезно это воспримут в Центре по контролю заболеваний?

Я некоторое время размышляю. Там работают лучшие инфекционисты и вирусологи мира. Но они точно так же ждут «ошибки» со стороны болезни. Для них это просто вопрос накопления данных. Никто не будет досконально проверять весь личный состав ФБР без убедительного подтверждения существования инфекции. А токсикологический анализ никакого заражения скорее всего не покажет. В лучшем случае сделают нескольким агентам МРТ. А если Маркус окажется единственным пациентом, у которого повреждена та самая область мозга, то, вероятно, на этом расследование и закончится.

— Черт! — говорю я, обдумав вопрос.

— Вы сейчас похожи на путешественника во времени, который пытается объяснить основы криминалистики средневековым монахам, которые рассуждают о гуморах и жизненных эликсирах.[11]

На самом деле все не настолько ужасно, но я понимаю, о чем он. Кроме того, в суде адвокаты настолько часто извращают научные данные, что полиция заранее недоверчиво относится к любому человеку с ученой степенью, который начинает учить их, как вести дела.

— Ладно, понял. А что вы бы сделали на моем месте?

— Не знаю, — отвечает Галлард. — У вас есть лаборатория? Вы работаете на правительство? Может быть, они заинтересуются?

— Это может быть сложновато, — говорю я вслух и молчу о том, что не уверен, что готов отдать в руки правительства патоген, превращающий людей в убийц, если предположить, что он существует.

— Я могу организовать вам доступ к месту преступления. Передать образцы, результаты анализов, если это поможет. Все что угодно.

Я скрещиваю руки на груди и разглядываю потолок. Что мне делать дальше, если я влезу во все это? Да кого я обманываю?! Конечно, я этого так не оставлю! Но что делать дальше-то?

— Если патоген существует, почему мы не сталкивались с ним раньше?

— Вы имеете в виду с убийствами? — уточняет Галлард.

— Нет, не так. Возможно, небольшая часть убийств и подобных преступлений совершена под действием патогена, но никакой эпидемии бессмысленных убийств мы не наблюдаем… или наблюдаем? — Я размышляю еще некоторое время. — Нам нужен какой-то фильтр — чтобы выделить убийства под воздействием патогена из массы «обычных» преступлений. После этого можно будет искать общее звено. Это то, что называют задачей больших данных. Но решить ее можно. Надеюсь. Тут вопрос фильтрации.

Я начинаю придумывать, как проанализировать все убийства за последние несколько лет и сравнить их по сходству места преступления, поведению подозреваемых, времени года и другим факторам, чтобы постепенно найти точные совпадения с нашим случаем. Это будет похоже на статистические помехи, но на самом деле там будет закономерность.

— Доктор Крей? — говорит Галлард.

— Да, это можно сделать. Не быстро, но можно будет найти общую структуру и с этого начать. Может быть, получится собрать некий набор факторов окружающей среды, который, в сравнении с контрольной группой, позволит…

— Тео, — снова перебивает меня Галлард.

— Извините, просто пытаюсь понять, как приступить к решению проблемы.

— У меня есть контрольная группа.

— Не понял?

— Вам же нужно найти небольшое количество убийств, имеющих статистическую связь, верно?

— Да, именно с такой группы можно начинать анализ.

— У меня есть такие убийства. Девять штук. Девять убийств, которые явно связаны, но мы не можем понять, как именно.

— Подождите, у вас уже есть материал?

— Да. Николсон должен был уже рассказать вам о них. Фантом.

— Улики с одного места преступления, найденные на других. Если честно, я списал бы их просто на… Ну да, статистический шум.

— А что, если они связаны? После ваших слов я задумался. Некоторое оборудование переезжает из офиса в офис, когда мы ведем масштабное расследование. На местах преступления бывает ограниченный круг персонала. Никто из них не мог побывать везде. Но они все были из одного центра. Может ли случиться так… — Галлард колеблется, осмысливая последствия того, что собирается сказать вслух. — Что это мы разнесли заразу?

Теперь мы оба сидим в молчании. И хотя многое в таком сценарии явно не сходится, полностью отбрасывать его не стоит.

— Летучие мыши и лягушки, — отвечаю я.

— Простите?

— Когда посещаешь некоторые пещеры-заповедники, где живут летучие мыши, нужно особенно тщательно очищать подошвы обуви и быть уверенным, что в этих ботинках ты не посещал другие пещеры. Потому что на обуви можно перенести паразитов.

— И? — Галлард удивленно поднимает брови.

— Более опасное последствие — на которое при этом не обращают внимания, поскольку люди, которые могут понять эту проблему, частично являются частью ее причины — это вымирание амфибий. Существуют убедительные свидетельства, что лягушки и другие амфибии кое-где вымирают из-за загрязнения окружающей среды, однако в некоторых местах вымирание происходит значительно быстрее, чем загрязняется среда. Там оно больше похоже на результат смертельной эпидемии, подобной Эболе. И когда в отдаленном районе Аппалачей внезапно вымирает популяция лягушек, нужно спросить себя, а как туда попал смертельный патоген? К сожалению, в некоторых случаях его занесли ученые, изучавшие этих самых лягушек. Их обувь и оборудование иногда становятся средствами переноса заболевания. Получается, что они берут паразита или вирус, к действию которого одна популяция лягушек уже адаптировалась, и переносят в другой район, где живут лягушки, у которых еще нет иммунитета.

Галлард кивает, чтобы показать, что он понял аналогию.

— Не все с этой теорией согласны, поскольку это может означать, что именно ученые стали причиной той проблемы, которую изучают. Но у нас может сложиться такая же ситуация.

— Только никому ни слова.

— Вы о чем?

— Я о том, что такое можно рассказать своему адвокату, но если мы сейчас придем с этим в Бюро, то начнутся проблемы.

— Проблемы начнутся в любом случае.

— Хорошо, гений, подумайте вот о чем. Допустим, мы придем непосредственно к директору Бюро. Что он сделает? Вызовет начальника полевой лаборатории, чтобы тот объяснил ему, что мы вообще пытаемся сказать. Что скажет тот? Он скажет, что мы несем чушь, а сам в это время прикажет тщательно простерилизовать все оборудование. И он точно скажет, что главный источник токсичности здесь — вы. Начальник криминалистов будет отрицать, что имел хоть какое-либо отношение к созданию этой проблемы, а вот на вас будет иметь зуб все Бюро за попытку очернить своих. И виноваты во всем будете именно вы.

— Я?

— Ага. — Он дотрагивается до фотографии Колин, все еще лежащей на столе. — Это если предположить, что вы правы и произойдут еще подобные убийства. Если не происходят прямо сейчас. Подумать только, что патоген может все еще распространяться вокруг.

Он мешает кофе, и мне внезапно становится не по себе от вида водоворота в чашке.

— Черт!

— Что такое?

— Грибок. Вирусы. Бактерии. Они не остаются неизменными. Особенно грибы и бактерии — они могут обмениваться фрагментами ДНК случайным образом. Этот патоген мог появиться из-за смешения образцов с разных мест преступления.

— Проклятье! Это даже хуже.

— Нет, это намного, намного хуже. Воздействие на других могло быть постепенным. Маркус сорвался довольно резко. Это нечто могло мутировать. И стать еще более заразным. Более опасным. И теперь может превратиться в настоящую эпидемию.

— Эпидемию беспричинной агрессии? Больше психопатов, убивающих налево и направо?

— Именно.

Галлард отодвигает чашку с кофе, явно не в силах сделать глоток. У меня тоже пропали остатки аппетита. Теперь я уже точно не могу все это бросить.

Глава 15

Водоросли

Небо и море сливаются на горизонте, окрашенные в бесчисленные оттенки серого. В отдалении я вижу черный силуэт человека, идущего ко мне по берегу. Он машет рукой, и я делаю ответный жест. Потом пытаюсь представить своих предков-викингов, однажды посмотревших на такие же враждебные волны и решивших, что это отличный день, чтобы отправиться в путешествие к дальним берегам. Надо отдать им должное, они видели море иначе, чем я. Викинги читали течения, чувствовали ветер, отлично воспринимали изменения погоды и множество других нюансов, которые я не чувствую. У них были и свои навигационные приборы, например солнечный камень — sólarsteinn.

Солнечный камень упоминается аллегорически во многих средневековых документах, ученые и историки не пришли пока к единому мнению, существовал ли он на самом деле. По описаниям с его помощью можно было определить направление по солнцу даже в очень пасмурный день — а таких дней во время путешествия по Северной Атлантике выпадет немало.

В принципе известно, что такие минералы, как кордиерит и исландский шпат, имеют поляризационные свойства, но люди, пытавшиеся определять с их помощью направление солнечных лучей, пришли к неоднозначным выводам. Прорыв случился, когда двое ученых их лаборатории по изучению свойств лазерного излучения решили воспроизвести все детали легенды. Солнечный камень, по преданию, был не просто кристаллом, смотря через который можно было найти солнце, он наделял своего владельца магическим умением видеть солнце сквозь затянутый тучами небосвод. Для нас и наших современников различие неочевидно, но не для раннесредневекового викинга, который не был знаком с физиологией глаза и не мог объяснить происходящее рационально.

Ученые-лазерщики провели интересный эксперимент. Они заметили, что в определенном положении исландский шпат работает как деполяризатор, то есть заставляет фотоны рассеянного света принимать случайное направление поляризации. В результате оказалось, что если некоторое время смотреть на затянутый облаками горизонт через кристалл шпата, а потом резко убрать его, то наблюдатель увидит отчетливую светло-желтую полосу в том месте, где за облаками прячется солнце. Теоретически это можно объяснить особенностями человеческого глаза, которые ненадолго делают его гиперчувствительным к поляризованному свету, если некоторое время смотреть через солнечный камень. По крайней мере так считают ученые. Но мне нравится думать, что викинги на практике сумели использовать квантовую физику и неврологию, которые мы только сейчас начинаем по-настоящему понимать.

— Вот, именно здесь, — произносит мужчина, слегка отдышавшись. — Здесь мы нашли первое тело. Скайлар Стивен. Вы доктор Крей, верно?

Я протягиваю руку, и сержант Ньюэлл сжимает ее своей холодной ладонью. Именно он был тем сержантом полиции штата Нью-Джерси, который первым принял вызов о тройном убийстве, едва заступив на дежурство. Сейчас он одет не в форму, на нем плотный шерстяной пиджак, джинсы и высокие черные ботинки. Козырек бейсболки бросает тень на лицо бледно-пергаментного цвета.

— Отлив оставляет здесь лужи и заводи. В одной из них и лежал Стивен, еще живой, весь в крови. И на нем уже куча крабов. Жуткое зрелище, как из фильма ужасов. Его нашла женщина, выгуливавшая собаку. Первыми приехали медики, но его уже было не спасти. Крови было очень много. Как будто он попал под гребной винт. — Ньюэлл указывает рукой дальше по пляжу. — А вот там мы нашли другие тела.

Мы идем по берегу, и я слушаю красочный рассказ, как он нашел тела тем жутким утром.

— Я как раз передавал данные в участок, начали собираться зеваки. И какой-то подросток спрашивает про второй труп. И я такой: «Какой второй труп?» А он показывает вот сюда, — Ньюэлл указывает рукой на кучу водорослей. — Здесь я нашел Эрни Калдера. Лежал на спине, изрезан, как и остальные двое. Голова набок. Ох, то еще зрелище. Ярдли был вот тут, и тоже в жутком виде.

В папке с материалами дела, которую показал мне Галлард, были фотографии тел. Нетрудно сопоставить их с рассказом Ньюэлла.

— Так, и что было потом? — спрашиваю я.

— Я стоял тут с другими офицерами, мы сделали запрос в береговую охрану, не было ли у них заявлений о пропавших лодках. Я еще раз посмотрел вдоль берега и осознал, что нужно вызывать отдел убийств. Будто картинка случившегося возникла в голове. Все начало складываться.

Ньюэл кивает в сторону небольшого пирса, уходящего в воду. Построенный из темного дерева, он выглядит так, будто его установили еще древние римляне, а потом начисто забыли о нем. А еще складывается впечатление, что следующая набегающая волна разнесет его на куски и смоет в океан. Я иду за Ньюэллом, мы пролезаем сквозь щель в металлических воротах, перегораживающих выход на пирс.

— Развалину должны вот-вот снести, но старики до сих пор приходят сюда рыбачить. Местная полиция их особо не гоняет.

Пирс покрыт отслаивающейся краской и пометом чаек. В полу зияют дыры, некоторые доски вывалились, некоторые сгнили, но еще держатся. Ближе к краю пирса к краске и помету прибавилась рыбья чешуя и засохшая кровь. С одной стороны не хватает целого куска настила. Сквозь перекрытую металлической сеткой дыру видны волны.

— Криминалисты сняли покрытие, там, где было больше всего крови, но когда я выбрался сюда и увидел, как чайки разгуливают по кровавым лужам, было не трудно представить случившееся. Один из рыбаков свихнулся и в ярости порезал других рыбацким ножом. Установить, кто это был, удалось за несколько часов. Карл Данхилл, из местных завсегдатаев. Хороший мужик. Тихий, но хороший. Приятель троих убитых. Всегда рыбачили вместе и выпивали. Арестовали его на работе, он служил смотрителем на мосту неподалеку.

Я приподнимаю брови.

— Да, вот так. Пришлось приехать и просить его вызвать сменщика.

— И что вы можете о нем сказать? — спрашиваю я.

— Он был сам не свой. Вел себя замкнуто. Не знаю, от того ли, что осознал, что совершил, или просто был в каком-то своем мире. В любом случае, с нами поехал спокойно, только все время бормотал что-то про ужасный сон.

— А где он сейчас?

— Отбывает три пожизненных. Говорят, сейчас сидит в одиночке, потому что бросился на охранников, или что-то в этом роде.

— А до этого он когда-нибудь проявлял агрессию?

— Разве что мелкое хулиганство по пьянке, — пожимает плечами Ньюэлл. — Напивался он довольно сильно. Соседи частенько видели, как он возвращался домой, еле держась на ногах.

— А когда его взяли?

— Выглядел, будто не спал несколько суток. Но не с похмелья. Казалось бы, с его-то привычками самое то — набраться после совершенного. Но нет.

Интересно.

Я осматриваю пирс и пытаюсь понять, что полезного могли здесь найти криминалисты ФБР, кроме образцов крови. Волны и соль должны были уничтожить практически все улики, кроме рыбьей чешуи и птичьего помета.

— А ФБР часто присылает своих криминалистов?

— Ну, у нас что-то вроде рабочего соглашения. Детектив Гора лучше знает, как конкретно это оформлено.

Я надеваю респиратор, достаю перчатки и пинцет.

— Возьму несколько образцов.

— Да хоть весь пирс с собой заберите.

Я делаю соскоб с нескольких гнилых досок, потом ищу плесень под металлическим ограждением. Если честно, вряд ли здесь обнаружится то, что я ищу. Карл Данхилл заразился не здесь, если вообще заразился. Но раз уж я приехал, проверить все равно стоит.

Сходство этого случая и дела Маркуса явно бросается в глаза. Ярче всего заметна неожиданная смена поведения. Ни в одном из случаев не было какой-то застарелой обиды или непосредственного повода. В досье Карла Данхилла только участие в пьяной драке по поводу баскетбола, у Маркуса — выговор на работе. Нормального человека от такого с катушек не срывает. А вот психопата, которому достаточно любой мелочи, это может вывести из себя.

— Чем-то еще могу помочь? — спрашивает Ньюэлл.

— Нет, спасибо. Наверное, позвоню детективу Гора, буду его пытать вопросами. Но сначала придется съездить в Пенсильванию, на другое место преступления.

— Оно как-то связано с нашим?

— Надеюсь, нет.

Глава 16

Шумные игры

Все дома на Уорт-авеню ветхие и полуразвалившиеся, но каждый по-своему. У некоторых содрана облицовка и торчит утеплитель, у других выбитые окна заделаны картоном и скотчем. Как будто каждый дом страдает от какой-то одной напасти: бедности, плохого здоровья, старости. Уже темно, и единственный работающий фонарь то загорается, то снова гаснет. Если бы здесь не было так пусто, я бы начал опасаться за свою жизнь. Это город Раскин, штат Пенсильвания. Детектив полиции Даффи ждет меня в машине, когда я подъезжаю к дому № 4428 по Уорт-авеню. Она смотрит на меня из-за руля, опустив окно.

— Крей?

— Ага.

Детектив выходит из машины, на ней черные брюки и куртка. В коротко стриженных рыжеватых волосах проглядывает седина, которую она особо не пытается скрывать. Она невысокого роста, а взгляд ее зеленых глаз прямой и уверенный. Похоже, холод ее тоже не пугает, хотя руки спрятаны в карманы. Когда она говорит, изо рта вырываются клубы пара.

— Я поговорила с матерью Бенджамина Пейла в больнице. Она разрешила нам осмотреть дом. Скорее всего там будет его брат Роберт.

Тридцатитрехлетнего рабочего местного завода Бенджамина Пейла обвиняют в попытке убийства супервайзера на рабочем месте. В один прекрасный день Бенджамин сорвался с катушек, схватил канцелярский нож и попытался зарезать начальника, что ему наверняка удалось бы, не вмешайся кто-то из коллег и не сломай об его голову стул. Только это смогло остановить Бенджамина. Когда полицейские обыскивали дом Пейла, то под кучей коробок в подвале обнаружились тела двух проституток, которых тот убил несколькими днями ранее.

Мать Пейла инвалид и не может без баллона с кислородом. В тот момент она еще жила дома, но теперь лежит в больнице под присмотром. Она понятия не имела, что означали звуки, доносившиеся снизу. Его брат — водитель грузовика — был в рейсе, когда все это случилось.

— Чтобы вы были в курсе, братец немного странный, — говорит Даффи, пока мы идем к единственному освещенному дому на всей улице.

— Странный?

— Ну, когда мы обыскивали дом и нашли тела, то сначала решили, что это его рук дело. Он значительно больше похож на убийцу, чем его брат. Бенджамин вообще не агрессивный человек.

— Расскажите это его начальнику…

— Ну, да. Они, конечно, оба странноватые. Всю жизнь провели дома с матерью, не женились, ни у одного из них не было друзей. В общем, мы сперва подумали, что девушек в подвале убил Роберт, но его точно не было в городе. А потом мы нашли образцы ДНК Бенджамина на телах.

— Роберт или Бенджамин раньше проявляли агрессию?

— Нет. Удивительно, но никогда. Ни одной домашней ссоры. Хотя не уверена, что тут остались соседи, которые могли бы о таком сообщить. Подавляющее большинство домов вокруг давно расселено.

Мы подходим к двухэтажному дому. Единственный тускло-желтый фонарь освещает серое крыльцо с террасой и два старых стула, на которых стоят коробки с автомобильными запчастями и пустыми бутылками. Даффи стучит в дверь и оглядывается на меня. Ответа нет. Она стучит сильнее, раскачивая стойку с фонарем.

— Мистер Пейл, откройте, полиция! Нужно закончить пару вещей по делу вашего брата.

Кругом тихо. Доносится только далекий лай собак и шум машин с проходящего неподалеку шоссе. Даффи с размаху стучит по двери кулаком. Откуда-то из глубины дома слышен скрип и звук захлопывающейся двери. Потом звук приближающихся шагов. Отодвигается засов, и в проеме появляется мужчина выше меня на полголовы в грязной белой майке. Он небрит, на голове грива черных волос с сединой.

— Да?

— Я детектив Даффи, помните меня? Нужно уточнить пару моментов по делу вашего брата.

— Каких?

— Формальных.

— Я сейчас немного занят, — качает он головой.

Я смотрю на Даффи и чувствую, что его поведение кажется подозрительным.

— Ничего, мы ненадолго. Ваша мать сказала, что мы можем осмотреть дом, а формально владелец все еще она.

— Ну, ладно. — Он открывает дверь полностью и жестом приглашает нас в гостиную.

Интерьер живо напоминает мебельный каталог восьмидесятых — с поправкой на грязь и износ, накопившиеся за прошедшие десятилетия. Подозреваю, что время тут остановилось, когда умер отец Пейлов. Миссис Пейл после этого ничего не меняла, а сыновья тоже не спешили в новую жизнь. Лично мне это весьма знакомо. Я потерял отца, будучи ребенком, и в тот момент всё будто заморозилось на какое-то время. Потом я попытался стать врачом, как он, — не получилось, но я до сих пор чувствую его тень за спиной.

Даффи идет на кухню. Раковина забита посудой, а в углу валяется куча мусора. Весь пол в следах грязной обуви. Я слышу звон собачьего ошейника и к нам подбегает небольшая грязно-серая потасканная дворняга. Даффи наклоняется почесать пса за ухом.

— Привет, Томас. Как дела?

Собака явно рада вниманию и вьется у ног Даффи. Хозяин не обращает на пса никакого внимания.

— А вы кто?

— Я ученый, помогаю полиции создать кое-какую программу для обработки статистических данных.

Даффи косится на меня, но ничего не говорит. Она понимает, что я не хочу рассказывать все то, что рассказал ей, в том числе про мои проекты с Госдепом.

— Мы осмотрим подвал, — скорее сообщает, чем спрашивает она.

— Как хотите, — Роберт указывает на дверь в кухне, а сам возвращается в гостиную и берется за газету.

Я спускаюсь за Даффи по лестнице в подвал. Она зажигает свет. Я ожидал увидеть сырое подземелье, но передо мной характерная комната отдыха. Бильярдный стол, диваны, телевизор. Похоже, это самая чистая часть дома.

— Как тут все выглядело, когда вы нашли тела? — спрашиваю я.

— Жуть, — качает она головой. Коробки со всяким хламом, газеты, барахло везде. Одна большая свалка. Пришлось все выносить, были опасения, что остались ненайденные тела. Еще крысы. — Она корчит гримасу. — Мама дорогая. Пришлось ставить специальные барьеры, чтобы они не разбежались по всему дому. Вот тут нашли первое тело, — она светит фонарем в угол. — Нора Моррант, героиновая наркоманка, стояла на точке около магазина спиртного в нескольких кварталах отсюда.

— Бенджамин убил ее в машине?

— Он снял ее, а потом, то ли в процессе, то ли еще до него, между ними вспыхнула ссора. Мы до сих пор не знаем, по какому поводу. Он ее сначала избил, а потом задушил. Видимо, испугался и привез тело сюда, спрятал в подвале. Вторая девушка, Шири Лэнхем. С ней практически та же история. А потом его сорвало с катушек окончательно, и он бросился на босса. Удивительно, как человек может так вот резко сломаться.

Над нашими головами слышится скрип половиц. Даффи поднимает взгляд, потом смотрит на меня.

— Это только я, или Роберт ведет себя странновато? — спрашивает она, понизив голос.

— Я не знаю, как он ведет себя обычно, но да. Он, кажется, оторваться не может от этой газеты.

— Кто вообще сейчас читает газеты?

— Особенно за июль две тысячи четвертого.

Ее зрачки сужаются.

— Похоже, пора нам проверить, что творится наверху.

Глава 17

Испарения

Когда мы возвращаемся наверх, то застаем Роберта Пейла снова в кресле в гостиной. Теперь он читает какой-то старый роман Клайва Касслера, а Томас сидит у его ног. Роберт отрывается от книги, которую он якобы читает.

— Вы закончили?

— Почти, — отвечает Даффи. — Еще наверху осмотреться нужно.

Она ждет его реакции.

— Зачем? — спрашивает Роберт.

— Хотим осмотреть комнату Бенджамина.

— Я выкинул большую часть его барахла. Впрочем, как хотите.

Мы поднимаемся по лестнице, и я чувствую, как взгляд Роберта буквально сверлит мне спину. Не знаю, что это — подозрение, страх или что-то еще. Слышится звон ошейника — это Томас решил пойти с нами. Пес пулей проносится у нас между ног и ждет на верхней площадке лестницы, всем своим видом говоря: «Ну, что же вы так долго?» Даффи наклоняется и снова треплет его по голове.

— Несчастное животное, — она бросает взгляд в гостиную, будто хочет что-то сказать, но потом решает промолчать.

Первая комната на втором этаже принадлежит миссис Пейл. Лампа на тумбочке включена и освещает стены с розовыми обоями, и шкафы, набитые куклами и фарфоровыми фигурками. Вокруг кровати стоят кислородные баллоны и другое медицинское оборудование. Все горизонтальные поверхности заставлены пузырьками с таблетками. Со здоровьем у нее давно все было совсем нехорошо, остается только гадать, чего ей стоило пережить произошедшее. На стуле рядом с кроватью стоит небольшой увлажнитель воздуха, до сих пор выдувающий небольшое облачко в ту сторону, где она должна была лежать. На прикроватной тумбочке стопка дешевых книжек в бумажных обложках, на большинстве из них наклейки библиотечных распродаж.

Мы проходим по коридору в сторону следующей двери. Мой взгляд цепляется за выцветшие фотографии на стенах. В основном это семейные фото, где-то из восьмидесятых. На них два мальчика, наверное, Роберт и Бенджамин. Выглядят вполне нормально, разве что слегка застенчиво. Обычные фотографии, обычные дети, ничего странного. Нормальная тихая семья, какую можно встретить в любом местном ресторанчике, где они вместе обедают в полном молчании, потому что внутренняя жизнь занимает каждого куда больше, чем та, которой они готовы поделиться друг с другом.

Мелькает мысль о том, что мы можем надышаться здесь тем самым патогеном, что вызвал изменение поведения Бенджамина, но я надеюсь, что для его воздействия нужно больше времени, чем мы проведем в доме. Тем не менее, я стараюсь не прикасаться руками к лицу, а на следующий раз обещаю себе смазать нос вазелином, чтобы защитить слизистую оболочку от проникновения вируса. Все же, если прийти к людям в респираторе или костюме биологической защиты, они могут не понять.

— Вот комната Бенджамина, — говорит Даффи, открывая дверь. Мы попадаем в типичную комнату подростка из восьмидесятых. Стены оклеены постерами с девушками в бикини и спортивными машинами. Полы и шкаф чисты и пусты. Видимо, одежду забрали в качестве вещественных доказательств или на экспертизу. Как и подвал, комната производит впечатление искусственно вычищенной.

На одной из стен висит полка с книгами. В основном фэнтези и несколько ролевых игр. Я указываю на них Даффи.

— У него были друзья?

— Если и были, то мне о них ничего не известно.

Я подхожу к полке и рассматриваю игры. Часть из них выпущена совсем недавно. Беру в руки последнее издание «Подземелий и драконов». Некоторые карточки персонажей заполнены.

— А вы проверяли местные магазины комиксов?

— Нет, — качает она головой.

— Там его могут знать. Не то чтобы это теперь имело значение. Но, возможно, у него были друзья.

Складывается ощущение, что Бенджамин не был асоциальным типом — ну, если не брать во внимание убийства проституток — скорее просто интровертом. Мизантропы не играют в ролевые игры. А вот если ты не знаешь толком, как общаться с людьми, то это может помочь построить хоть какие-то отношения. Подробный набор правил, четко прописанный в ролевых играх, позволяет провести несколько часов в компании других людей, без мучений на тему того, что сказать. Когда я пытался пережить потерю отца, то нередко ходил играть в «Подземелья и драконов» к старшим ребятам. По воскресеньям у них собиралась небольшая компания. Я мало общался с ними по-дружески из-за разницы в возрасте, но во время игры я мог расслабиться и не думать каждую минуту, как выжить в этом мире без отца, который, как я думал, будет всегда со мной.

Не будь этих игр, я бы, наверное, и вовсе не выходил из комнаты. Я никогда не рассказывал ни матери, ни психологу, к которому она заставляла меня ходить, об этом увлечении. Мне тогда казалось, что они сочтут это извращением, не хуже сатанизма. На самом деле я считаю, что школы должны поощрять ролевые игры. Они помогают детям, у которых ограничен круг общения, найти друзей и научиться взаимодействовать с другими. У меня нет научного подтверждения этой гипотезы, но именно так игры подействовали на меня. И, возможно, они были чем-то подобным для Бенджамина. По крайней мере на какое-то время.

Я ставлю коробку с игрой на место и иду за Даффи в ванную. Здесь тоже нехарактерно чисто. Криминалисты, наверное, даже из стока все вычистили и забрали в лабораторию. На кафеле виднеется множество следов грязной обуви. Корзина для белья переполнена одеждой. Томас заглядывает за нами в ванную, а потом скрывается по своим важным собачьим делам.

Бам!

Мы с Даффи вздрагиваем от громкого удара, раздающегося снизу. Мы бежим к лестнице, где пес замер на верхней ступеньке.

— Чертова хрень! — орет Роберт.

Мы бегом спускаемся по ступенькам и обнаруживаем Роберта с большим гаечным ключом в руках, которым он стучит по висящей на стене батарее.

— Чертова штука ни хрена не работает! — рычит он.

Он видит нас и сжимает гаечный ключ сильнее. Видно, как белеют костяшки его пальцев. После напряженной паузы он расслабляется, швыряет ключ на пол мимо стоящего там ящика с инструментами и снова падает в кресло.

— Я могу посмотреть, — предлагаю я.

— Не парьтесь, — отвечает он и начинает тереть лоб ладонью.

— Мигрень? — спрашиваю я, тем временем перебирая инструменты в ящике. В ответ он сверлит меня убийственным взглядом.

— Вы доктор? Я сказал, не парьтесь!

Технически…

— Извините. Иногда головные боли бывают от обезвоживания.

— Спасибо, — говорит он неискренне. — Вы закончили?

— Ты к матери-то съездил хоть раз? — спрашивает Даффи.

— Дел по горло, не до того было.

— Заметно.

Роберт напрягается.

— Чертовы медсестры сказали, что к ней можно только в часы посещения. Чертовы суки, — последние слова он произносит, смотря в глаза Даффи.

Она не обращает на это внимания.

— Она была бы рада тебя видеть. Может быть, удалось бы и Томаса к ней провести.

— Да, да, наверное, — он начинает с нарочитым интересом копаться в стопке книг.

Томас все еще смотрит на нас с верхней площадки лестницы. Мне кажется, Даффи раздумывает, не забрать ли собаку. Наверняка Роберт этого даже и не заметит.

— Вы тут закончили? — обращается ко мне Даффи.

— Спасибо, мистер Пейл, — говорю я Роберту.

— Ага, о’кей.

Мы выходим на улицу и идем до единственного работающего фонаря.

— Какой приятный мужчина, — говорю я с сарказмом.

— На самом деле, когда мы говорили с ним в первый раз, он вел себя вовсе не так отвратительно. Он был значительно спокойнее, вел себя по-взрослому. Конечно, это было до того, как его брата обвинили в убийстве, а мать забрали в больницу.

— А его непричастность к убийству экспертиза установила стопроцентно?

Даффи бросает на меня косой взгляд.

— Абсолютно. Кроме того, есть свидетельства, что его не было в городе.

— Видимо, просто стресс, — киваю я в задумчивости. На самом деле все выглядит еще подозрительнее, чем раньше. Сначала его брат превращается в маньяка, а теперь и Роберт ведет себя как… психопат.

— Ладно, дайте знать, если еще что-то понадобится, а у меня свои трудные подростки дома остались.

— Спасибо, — говорю я, пожимая ей руку. — Вы очень помогли.

— Удачи с вашим проектом.

Даффи садится в машину, и через несколько мгновений я остаюсь на пустой улице один. Я забираюсь в свою машину и завожу мотор. В зеркало заднего вида я вижу, как Роберт наблюдает за мной, стоя у окна гостиной.

Я часто повторяю людям, что интуиции как таковой не существует, просто есть неврологическая реакция, вызванная стимулами, которые либо не обрабатываются нашим сознанием, либо настолько слабы, что находятся буквально на пороге восприятия. Но, господи, сейчас моя интуиция просто кричит, что тут что-то не так. От поведения Роберта Пейла мне не по себе. Я сворачиваю за угол, а потом еще раз и возвращаюсь к его дому с противоположной стороны квартала.

Мы тут еще не закончили.

Глава 18

Ржавчина

Роберт Пейл чрезвычайно агрессивен. Обвинить его не в чем, но и его брат тоже ни в чем не был замечен, пока не бросился с ножом на начальника. А Карла Данхилла даже особо злым не считали, пока тела его друзей-рыбаков не начали находить на берегу. Дэниел Маркус был тихим неконфликтным криминалистом, пока не начал убивать коллег. На нас Роберт реагировал значительно более остро, чем просто человек, которому надоела полиция. Если быть точным, то его поведение выглядело так, будто он что-то скрывает.

Но тем не менее мы с детективом Даффи заглянули во все комнаты. И хотя наверху можно было спрятать не одно тело, он явно не беспокоился, что мы что-то обнаружим. Рассуждая логически, если он не прятал ничего непосредственно под диваном, на котором сидел, то либо он действительно не затевал ничего дурного, либо не особо беспокоился, что мы можем что-то обнаружить.

Несколько мелких деталей не давали мне покоя. Когда он встретил нас на пороге, на нем была надета только майка, и при этом он ругался из-за неработающей батареи. Почему на нем тогда не было хотя бы свитера. На полу было полно грязных следов, но дорожка от улицы до крыльца была бетонной. На ней ботинки не запачкаешь, нужно было ходить где-то еще.

Я выбираюсь из машины и иду к дому, расположенному сразу за домом Пейлов. Это полуразвалившееся строение рядом с входной дверью, заколоченной куском фанеры. Я вхожу через калитку в металлическом заборе, который едва доходит мне до пояса. Вдоль стены дома стоят мусорные баки и листы фанеры. Задний двор весь зарос высокой травой. В углу сиротливо ютятся проржавевшие качели в ожидании призрачных детей.

Отсюда видно, что в кухне Пейла горит свет. В проеме задней двери лежит камень, не давая ей закрыться. В заборе между участками небольшая калитка, возможно, ее поставили, чтобы соседям было проще одолжить друг у друга газонокосилку или стакан муки. Я думаю о несчастном Томасе, который заперт с владельцем, которому наплевать на животное, в то время как его настоящая хозяйка проводит свои последние дни в больнице. От Роберта пес как будто старался держаться подальше. Он с любопытством ходил за нами по дому, но когда Роберт колотил по батарее и ругался, животное к нему не пошло.

Я пытаюсь восстановить последовательность событий: мы стучали в дверь, прошло некоторое время, прежде чем Роберт ответил. Впустив нас, он не сразу понял, кто мы и что нам нужно, хотя Даффи объяснила ему все еще на пороге. Почему он не слышал ее стука так долго? Может, потому что был слишком далеко? Его задний двор тоже очень зарос, но от веранды к забору, где я сейчас и стою, ведет вымощенная камнем дорожка.

Около задней двери стоит бак для мусора, что странно, ведь мусоровоз проезжает по улице, и баки логичнее выставлять с другой стороны. Я начинаю открывать калитку, и та издает громкий скрип. Замираю, испугавшись, что сейчас из дома выбежит Роберт. Но ничего не происходит. Приоткрыв калитку еще чуть-чуть, на этот раз значительно медленнее, я протискиваюсь внутрь. Я не уверен, нарушаю ли сейчас закон, ведь миссис Пейл дала нам разрешение обыскать дом. В любом случае любопытство и беспокойство уже слишком сильны, чтобы остановиться.

Прокравшись к мусорному баку, я осторожно приподнимаю крышку, опасаясь влезть носом в собачьи экскременты или еще что-нибудь в этом роде. Но бак пуст, вернее, почти пуст. На дне лежит тряпка. Я пытаюсь разглядеть ее внимательнее, но для этого слишком темно. Я решаю аккуратно поднять ее, взяв двумя пальцами, чтобы рассмотреть поближе. На свету я вижу, что это темная фланелевая рубашка. Цвет разобрать трудно, но что-то отблескивает в свете фонаря. Сначала я думаю, что это просто вода, собравшаяся на дне бака, а потом замечаю, как темные капли падают с растрепанных краев.

Кровь.

Роберт открыл дверь в одной майке… А эта рубашка наверняка была на нем, прежде чем он пошел открывать дверь. Вот почему ему было холодно. И поэтому же он так долго не открывал.

Я кладу рубашку на место и, стараясь шуметь как можно меньше, закрываю бак. Металлический скрежет крышки все равно кажется чрезвычайно громким. Я вздрагиваю, услышав приближающийся звон ошейника — это Томас бежит проверить, что происходит.

Черт!

Роберт, что же ты натворил?

Глава 19

Закат

На окраине моего родного Остина был заброшенный дом с привидениями. Ну, или по крайней мере так говорили местные ребята. На школьной площадке только и рассказывали истории Бычьего дома. Детали, правда, всегда были туманны. В общих чертах же все сходились: просторный одноэтажный дом стал пристанищем сатанистов, где те убивали детей и скармливали своему богу с головой быка — по крайней мере когда не играли в «Драконы и подземелья».

Дети все время строили планы похода в этот дом. И в какой-то момент Родни Чафф, Фрэнк Донован, Эмилио Пац и я решились отправиться туда на разведку. Я помню, как тем самым вечером, когда мы планировали осуществить задуманное, подъезжал на велосипеде к дому с привидениями, прокручивая в голове бесчисленное количество ужасных вещей, что могут поджидать нас внутри, но при этом в глубине души сохраняя твердую уверенность, что привидений на самом деле не существует.

Это был мой первый личный парадокс — я знал, что приведений не бывает, но все равно их боялся.

«Чего же ты боишься?» — спросил я сам себя, остановив велосипед у пугающей крепости из камня и дерева, чем-то напоминавшей гробницу. Солнце почти село, и я отчетливо помню проскользнувшую мысль: «Живи Дракула в Техасе, это был бы его дом». Прислонив велосипед к дереву, я обошел вокруг дома. Я был один, остальные, видимо, струсили. Но черт с ними, в школе только и говорили, что об этом доме. Посмотрим наконец на настоящих приведений, если они действительно есть.

Заднее крыльцо было завалено перекати-поле, однако трава во дворе подстрижена, видимо, кто-то все же следил за участком, чтобы его можно было продать. Я нашел собачью дверцу, и после нескольких попыток мне удалось ее открыть. От енотов она помочь могла, но вот перед предприимчивым одиннадцатилеткой не устояла. Я пролез через дырку и оказался на полу, застеленном линолеумом. Заходящее солнце заливало дом неестественным оранжевым светом. Я нервничал как никогда и решил, что именно так и должен выглядеть дом, стоящий на краю ада. А потом включилась другая часть сознания и подсказала, что так может выглядеть интерьер дома на Марсе или какой-нибудь планете, вращающейся вокруг звезды — красного карлика. А что, если привидения на самом деле были пришельцами?

Я достал голубой пластиковый фонарик и исследовал все уголки дома — ни привидений, ни пришельцев, никого. Только пустота. Я целый час бродил по комнатам, воображая марсианские иероглифы и странные саркофаги с мумиями пришельцев внутри. А когда вылез через собачью дверь обратно и отряхивал штаны, стоя в темноте опустившейся ночи, то понял о себе одну важную вещь — мое любопытство было сильнее страха.

На следующий день в школе я не стал рассказывать друзьям, что побывал в доме с привидениями. Этим временем, которое я провел в пустом пространстве, освещая потаенные закоулки в поисках пришельцев, мне не хотелось делиться ни с кем. Если бы я все рассказал, этот момент перестал бы быть лично моим. Они бы разрушили его своим смехом или, хуже того, тоже полезли бы в дом.

И вот, стоя около дома Пейлов, я отчетливо осознаю, что правильно сейчас было бы позвонить Даффи и сказать, что нужно осмотреть еще и соседнюю развалюху, но я этого не делаю. Я одновременно и боюсь того, что могу обнаружить, и испытываю странное возбуждение от того, что обнаружу это сам.

Это опасно.

Я бросаю взгляд через плечо на дом Пейлов и поднимаюсь на соседское крыльцо. Судя по двери, над ней кто-то поработал гвоздодером в районе замка, поэтому, когда я толкаю ее, она распахивается, открывая за собой темноту. Я пока не решаюсь включить фонарик, опасаясь, что Роберт может заметить его свет. Переступив порог, я закрываю дверь и оказываюсь в полной темноте. Я все еще не включаю фонарь, а стою неподвижно, прислушиваясь к ощущениям.

Слышно, как на улице дует ветер и поскрипывают деревья, где-то капает вода и шуршат какие-то мелкие животные. Когда глаза привыкают к темноте, становится виден бледный свет, проникающий с улицы через щели в забитых окнах. Большая часть дома погружена в полную темноту, но постепенно приходит ощущение пространства и его границ.

Я прохожу на кухню и замечаю контуры двери, точно такой же, как та, что ведет в подвал с кухни Пейлов. Я берусь за ручку и открываю ее. В ноздри бьет запах затхлости. Почему-то я все еще не включаю фонарик. Медленно спускаюсь, ощупывая ногой каждую ступеньку, опасаясь оступиться и свернуть шею или просто упасть в пустоту. Когда я уже внизу лестницы, волоски на загривке внезапно встают дыбом. Это моя не-интуиция очень отчетливо пытается что-то мне сказать.

Здесь кто-то есть.

Я чувствую, как к коже приливает кровь — это физиологическая реакция на страх. Наконец я включаю фонарь и обвожу подвал лучом. Кругом коробки, и за ними толком ничего не видно, но краем глаза я замечаю какое-то движение.

— Есть тут кто?

Внезапно я понимаю, что не уверен в том, что Роберт у себя, а не спустился сюда, пока я ездил вокруг квартала. Может быть, он тут, в темноте. Я добираюсь до стены, становлюсь к ней спиной и снова обвожу подвал лучом света, пытаясь лучше все рассмотреть. Себе я напоминаю, что плюс фонаря в том, что он слепит того, на кого я свечу.

— Есть кто?

За стоящими друг на друге коробками я замечаю ногу в черном ботинке и синих брюках. Я подхожу ближе и вижу лежащего человека. Это пожилой чернокожий мужчина в форме почтальона. Руки связаны, сумка валяется неподалеку, все письма высыпались на пол. Он стонет. Я подхожу ближе и опускаюсь рядом с ним на колени.

— Вы меня слышите?

В ответ он только стонет. С помощью фонарика я проверяю его зрачки. На свет реагируют, хорошо. А вот раны на голове выглядят плохо. Из-под рубашки капает кровь. Первое впечатление, что его ударили по голове чем-то тупым и тяжелым, а после этого в грудь чем-то острым. Гаечный ключ, вроде тех, что лежали у Роберта в ящике с инструментами? Оглядевшись кругом, я замечаю на полу отвертку в небольшой лужице крови. Ясно, почему ему не понравилось мое предложение помочь. Попроси я отвертку, могло получиться неловко.

Я проверяю нашивку с фамилией на рубашке — Клэй.

— Мистер Клэй, меня зовут Тео. Я расстегну вам рубашку, чтобы проверить рану.

Снова стон.

Я разрываю ткань. Белая майка в пятнах крови. Особенно не нравится мне то, что расплылось в районе печени. Крови там больше всего, я поднимаю ткань и вижу вытекающую из раны струйку.

— Мистер Клэй? Держите вот так, пожалуйста, — я освобождаю его руки и прижимаю их к ране. — Прижмите крепко. Я вызову помощь.

Я кладу фонарик и достаю телефон. Вдруг по спине снова пробегают мурашки, когда я слышу знакомый звук — звон собачьего ошейника Томаса.

— Смотрите, мистер Клэй, один помощник уже здесь.

Томас подбегает и нюхает лежащего. Клэй пытается погладить собаку, но сил ему не хватает. Я набираю 911.

— Служба спасения. Откуда вы звоните?

— Дом непосредственно позади 4428 по Уорт-авеню. Здесь человек с проникающим ранением, отправьте сюда скорую, а на Уорт-авеню 4428 наряд полиции, пусть задержат Роберта Пейла.

— Минуту, пожалуйста… Как вас зовут.

— Меня зовут… — я замираю.

— Простите, не расслышала.

На лестнице в подвал слышны шаги. Томас пришел не один.

В последнее время мне довелось поучаствовать в достаточном количестве драк, чтобы не повторять ошибок новичка. Первый раз, когда мне надрали задницу около кафе в Монтане, я понял, что был совершенно не готов к такому повороту событий. Я никогда не забуду сочувствия на лице Джиллиан, когда она смотрела, как я вваливаюсь в ее кафе с характерным видом неудачника-клиента, избитого проституткой и ее сутенером. Но это было давно. С тех пор я кое-чему научился.

Я откатываюсь от мистера Клэя и свечу в сторону лестницы.

— Мудак! — орет Роберт.

Я не вижу его самого, но слышу глухой металлический звук. Похоже, у него в руках кусок трубы или что-то подобное. Не важно. Я вскакиваю и, выключив фонарь, мчусь к нему. В последний момент закрываю лицо руками и бросаюсь туда, где, по идее, должен стоять Пейл.

Я врезаюсь в него, и мы валимся на ступеньки. Он пытается схватить меня за лицо и царапает кожу. В ответ я обрушиваю град ударов на его голову, потом хватаю левой рукой за волосы, а кулаком правой начинаю молотить в висок. Рука, пытающаяся схватить меня, расслабляется. Я отпускаю его голову и проверяю пульс на шее. Живой. Теперь передо мной встает очевидная проблема — мне нечем его связать. Нужно проверить, как там почтальон, но я боюсь, что Пейл может прийти в себя и снова на меня напасть. Я хватаю его за руки и волоку туда, где бросил фонарь. Подбегает Томас и обнюхивает лежащего, но не проявляет никаких эмоций. Я хотел взять его ремень, но его не оказалось. Тогда я снимаю свой, обматываю ему запястья, а потом привязываю их к лодыжкам. Не идеальный вариант, но придется ограничиться этим и не спускать с Роберта глаз. Я возвращаюсь к мистеру Клэю.

— Как вы, держитесь?

В ответ снова стон. Он отпустил рану. Я зажимаю ее, а второй рукой ищу упавший телефон.

— Алло?

— У вас все в порядке? — спрашивает диспетчер. Я смотрю на разбитые костяшки.

— Да, но понадобятся две скорых.

Глава 20

Эхо

Я сижу на бордюре и массирую правую руку, а медики грузят мистера Клэя и Роберта по машинам скорой помощи. Перед домом стоят семь полицейских машин, и немногочисленные жители района собрались поглазеть на происходящее. Рядом со мной сидит Томас и наблюдает за детективом Даффи, которая оживленно беседует со своим начальством. Время от времени кто-то из них указывает пальцем в мою сторону. Я просто сижу и чешу Томаса за ухом.

Наконец Даффи заканчивает разговор и идет ко мне. Ее лицо непроницаемо, но вряд ли она собирается сказать что-то приятное. Она останавливается рядом, возвышаясь надо мной.

— Черт подери, доктор Крей. Ну, вот что стоило просто позвонить мне и сказать: «Послушайте, кажется Роберт что-то задумал, давайте проверим»?

— Вы и так знали, что он что-то задумал.

— Да… но… кто вообще дал вам право лезть в другой дом?

— Право? — переспрашиваю я, будто это слово из непонятного иностранного языка. — Я похож на человека, которому этот термин близок и ясен?

— Но нельзя же действовать только по собственным правилам.

— Конечно, можно. И мы постоянно это делаем. Я мог бы хоть сейчас изложить вам ход событий, который привел меня к убеждению, что в этом доме находится умирающий или уже умерший человек, но какой в этом смысл. Как мистер Клэй?

— Врачи говорят, будет жить. Роберт Пейл тоже, если вам есть до него дело.

— Есть, — отвечаю я, массируя начинающую распухать правую кисть.

— А по выражению вашего лица не скажешь.

— Между прочим, у меня с собой пистолет. Я мог бы его просто застрелить.

— Что? Вы не предупредили меня, что вооружены.

— У меня есть разрешение на ношение. Но я сейчас о том, что вполне мог начать стрелять, когда Пейл спускался по лестнице.

— Да, вместо этого вы сломали ему челюсть и организовали сотрясение мозга.

— Или, другими словами, рисковал собственным здоровьем и безопасностью, чтобы сохранить ему жизнь.

Она качает головой.

— И только поэтому вы сейчас разговариваете со мной, а не сидите на допросе у капитана Шмидта. А когда он подойдет поговорить с вами, вы расскажете, что Роберт попытался ударить вас обрезком трубы, пока вы помогали мистеру Клэю.

— Да, могу сказать что-нибудь в этом роде.

— Что-нибудь в этом роде? Ну, как знаете. — Она хлопает ладонью по ноге. — А где хороший мальчик, который сейчас поедет домой?

— Это очень добрый поступок.

Но она только корчит гримасу и, отвернувшись, идет к машине, по пути погладив подбежавшего Томаса.

Я встаю, скрестив руки на груди, и обдумываю произошедшее. Когда подходит начальник Даффи, я все еще в глубокой задумчивости пытаюсь разложить все по полочкам.

— Доктор Крей, надеюсь, я вас не сильно отвлек? — спрашивает он с сарказмом в голосе.

— Прошу прощения, безумная ночка, — говорю я, подавив желание ответить, что еще как отвлекает.

— Так, значит, вы услышали стоны со стороны заброшенного дома?

Это нечто новое. Я бросаю взгляд в сторону детектива Даффи. Она все еще стоит около своей машины и наблюдает за нашей беседой.

— В доме кто-то стонал. — Технически это правда. Человеческое ухо снаружи это услышать не могло, но стоны действительно были.

— И поэтому вы вошли в дом, где и обнаружили мистера Клэя?

— Я заподозрил неладное и вошел внутрь.

— И в это время вернулся Роберт, вероятно, чтобы прикончить мистера Клэя?

— Возможно.

— И вы попытались выйти мимо него по лестнице?

— Мы столкнулись, он был чрезвычайно возбужден.

— Хорошо, — кивает Шмидт. — Мне этого достаточно. Благодарю вас за помощь. Сожалею, что ваше исследование приняло такой драматический оборот, но я уверен, что семья мистера Клэя будет вам очень благодарна.

— А что будет с Робертом Пейлом?

Даффи возвращается уже без Томаса и слушает наш разговор.

— Соберем данные и посадим в камеру предварительного заключения. Если повезет, окажется в соседней с братцем, — отвечает капитан.

— Нужно отправить Роберта на обследование, чтобы ему сделали МРТ головного мозга. Я дам вам контакты доктора в Атланте, отправьте ей результаты.

— Зачем? — спрашивает Даффи.

— Я не убил Роберта потому, что на самом деле он может быть точно такой же жертвой, как мистер Клэй. И как его брат.

— Что за чушь? — спрашивает капитан.

— Братья могли подвергнуться действию патогена, который вызывает немотивированную агрессию. — Я задумываюсь на секунду и спрашиваю сам себя: — Но почему с такой разницей по времени?.. Сначала Бенджамин, потом брат.

— Погодите секунду, — говорит Даффи. — Вы хотите сказать, что они подцепили какую-то заразу, которая сделала их агрессивными?

— Да, такова моя теория.

— Чушь, а не теория, — снова комментирует Шмидт.

— Любая теория без подтверждения фактами — чушь. Это правда. И я как раз пытаюсь найти доказательства. Любопытно, что среда обитания Данхилла и Пейлов радикально отличается от среды обитания Маркуса, где он заразился.

— О чем это он? — спрашивает Шмидт у Даффи.

— Понятия не имею.

— Прошу прощения, — отвечаю я. — Мысли вслух. Я ожидал увидеть мрачное подземелье, логово убийцы, но ничего подобного.

— Так, все, мне тут больше делать нечего, — говорит Шмидт и уходит.

— Вам санитаров вызвать? — спрашивает Даффи.

— Нет, спасибо, я в норме. Так я реагирую на неизвестность. Я действовал в соответствии с некоторыми предположениями. Все они оказались ложными, однако результат все равно был, и значительно более мощный, чем я ожидал…

Она наклоняет голову набок и ждет, чем я закончу. Но слова внезапно застревают у меня в горле, когда появляется понимание.

— Черт подери! — бормочу я.

— Доктор Крей?

— Тео, зовите меня просто Тео. Прошу прощения… Срань господня! — говорю я.

Нет, черт побери, нет!

— Нет!

— Тео?

Я бросаюсь бежать к дому, по дороге перепрыгивая низкий заборчик. Стоящие кругом полицейские смотрят в замешательстве, как я взлетаю по ступенькам. Далеко позади слышно, как детектив Даффи что-то орет в мой адрес.

Я врываюсь в гостиную и вытряхиваю ящик с инструментами около батареи. Ищу крестовую отвертку, а найдя, начинаю отвинчивать крепление решетки, но потом замираю. Подбегает Даффи.

— Какого черта?

Я вытаскиваю из кармана стопку одноразовых медицинских масок и протягиваю одну ей.

— Надевайте, — командую я, одновременно нацепляя маску и на себя. — И скажите, чтобы никто не входил.

— Что происходит?

— Быстрее!

— Саперов вызвать?

Я смотрю на нее, не понимая.

— Нет, просто скажите, чтобы никто не входил в дом.

Она бросается ко входу и кричит коллегам мой приказ, потом возвращается в гостиную, где я тем временем отвинчиваю решетку электрической батареи и отставляю ее в сторону. Прямо поверх нагревательных элементов лежит кусок материала, напоминающий фильтр или губку — что-то черное и пористое.

— Ничего не трогайте, — кричу я и бегу в кухню.

Я начинаю распахивать дверцы шкафов, пока не нахожу то, что мне нужно, — рулон пищевой пленки. Я возвращаюсь в гостиную и начинаю заматывать в пленку странную губку и всю батарею.

— Найдите распределительный щиток и отключите предохранитель, на котором написано «отопление» или что-то в этом роде.

Даффи уходит, а я продолжаю тщательно обматывать батарею пленкой. Наконец, когда пленка кончается, я сажусь на пол и смотрю на батарею с восхищением и ужасом.

— Что происходит? — спрашивает вернувшаяся Даффи.

— Пусть капитан звонит в отдел биотерроризма, или кто у вас тут занимается письмами с сибирской язвой и тому подобным. Пусть присылают команду.

— О черт! — выдыхает она, рассматривая черную губку. — Это оно — патоген? А на нас не подействует?

— Не должен. Я так думаю. По крайней мере, если мы не из тех, кого он выбрал жертвами.

— Кто? Роберт Пейл?

— Нет, — медленно качаю я головой. — Тот, кто принес это сюда. Братья Пейлы, Данхилл, Маркус, другие из моего списка — их заразили не случайно.

Я стараюсь взвешивать слова очень тщательно, потому что мне совершенно не нравится то, что я собираюсь сказать.

— Их выбрали. Кто-то намеренно сделал всех этих людей убийцами.

Глава 21

Микрография

Монитор передо мной служит окном в чуждую черно-белую вселенную, которую мне никогда не приходилось видеть. Волокна пересекают равнину такой невероятной ширины, что если мерить ее человеческим масштабом, то она заняла бы несколько континентов. Вероника Вудли, профессор Государственного университета Пенсильвании, сидящая перед электронным микроскопом, наблюдает за выражением моего лица. Мы сейчас буквально как рыбаки, пытающиеся найти косяк тунца в огромном океане.

Я уговорил полицию Раскина разрешить мне взять образцы с фильтра с батареи в доме Пейлов. Один я отправил в ФБР, второй к себе в лабораторию, а с третьим приехал сюда — к Веронике. Мы пересекались несколько раз на конференциях и, похоже, она обладала тем же немного безбашенным подходом к науке, что я. Попытка найти патоген с помощью электронного микроскопа, ничего не зная о его предположительном размере, типе и внешнем виде — довольно дерзкая затея. Но мне было нужно взглянуть на настоящее место преступления собственными глазами, пусть и через электронный микроскоп.

Когда начинаешь изучать мир с помощью увеличительных приборов, то с ростом увеличения приходит понимание, что мы видим лишь тонюсенькую кожуру метафорического яблока, которым является наш мир. Через стеклянные шары или каплю воды люди впервые взглянули на микромир сотни, а то и тысячи лет назад. Но до относительно недавнего времени, когда технологии обработки стекла стали действительно эффективными, больших прорывов в этой области не было. Книга Роберта Гука «Микрография» вышла в 1665 году и перевернула наши представления о привычных объектах и окружающих нас существах. Автор впервые сделал детальные изображения блохи, показал, как выглядит глаз мухи, а позже придумал один из важнейших терминов в биологии, когда рассмотрел, что растения состоят из характерных структур, которые он назвал клетками. А буквально через несколько лет его современник Антони ван Левенгук перевернул наше представление обо всем мире, создав микроскоп и обнаружив целые царства микроорганизмов, невидимых глазу. Он был первым, кто смог увидеть отдельную бактерию и доказать раз и навсегда, что существуют другие миры за пределами известного нам. Вера в гуморы, дух и прочие сверхъестественные сущности быстро сошла на нет благодаря осознанию, что явления микромира куда лучше объясняют происхождение болезней и даже самой жизни.

На экране появляется скопление валунов с острыми краями.

— Это старая добрая пыль, — говорит Вероника. Она крутит рукоятку и изображение смещается. — Давай взглянем поближе на волокна. Говоришь, эта штука была на воздушном фильтре?

— Да, на батарее с небольшим вентилятором. Непосредственно там, откуда идет горячий воздух, — объясняю я.

— Интересно. Горячий воздух должен был убить большинство микроорганизмов или по крайней мере высушить. Например, пылевых клещей здесь вовсе нет.

Изображение волокна начинает увеличиваться, пока его поверхность не занимает весь экран.

— На таком увеличении будут уже видны некоторые виды грибов, — она указывает на скопление чего-то пористого в углу экрана. — Они могут выглядеть примерно вот так. Впрочем, и совершенно иначе тоже могут. На каком увеличении будем смотреть?

— Хороший вопрос. Выбирай любое.

Пока мы изучаем этот материал визуально, в моей лаборатории проводят два типа анализа. Один — простой фильтр-тест. Образец вымачивают в дистиллированной воде, а потом эту воду пропускают через серию фильтров с постепенно уменьшающимся размером ячеек. Большие частицы и организмы — например пылевые клещи, которые могут быть размером с булавочную головку, отсеиваются первым же фильтром. Еще через несколько фильтров начинают застревать крупные бактерии, и постепенно на самых тонких фильтрах могут оседать отдельные вирусы из тех, что покрупнее. Этот способ хорош для обнаружения уже известных микроорганизмов, однако природа часто играет по собственным правилам, и не так давно были обнаружены бактерии размером с вирус и, наоборот, вирусы, такие же крупные, как бактерии. А еще есть особые белки — прионы, которые ведут себя во многом так же, как вирусы, хотя формально не являются живыми, поскольку в них нет ДНК или РНК.

У меня есть некоторые предположения о типе, к которому должен относиться патоген, но это лишь предположения, не более. Это может быть и сложный белок, и какой-нибудь вид, поражающей мозг амебы со сложной генной структурой. Поэтому на второй вид анализа, проводимый в моей лаборатории, — генетический — я возлагаю самые большие надежды. Мы взяли образец материала и, поместив в специальный раствор, вымыли из него все, что там было органического. Затем эту жидкость, в которой содержатся ДНК всех живых или мертвых организмов из образца, мы поместили в специальный прибор-анализатор. В теории процесс аналогичен тому, как если бы мы взяли всех животных в зоопарке, смололи в блендере, а потом искали в получившемся пюре отдельные генетические последовательности.

Теоретически, если не искать какой-то отдельный ген, то невозможно сказать, кому принадлежит конкретная последовательность — попугаю, носорогу или кишечной палочке из желудка обезьяны. Теоретически…

Я усовершенствовал некоторые алгоритмы генетического секвенирования с помощью компьютерных моделей и в результате смог улучшить сортировку всех генов в «супе» на различные организмы, выделив маркеры, указывающие на длину генома, частоту определенных последовательностей и некоторые другие. В результате я создал программу, которая позволяет с известной долей вероятности отделить один геном от другого. Да, вот так я коротаю свободные вечера после работы.

Короче говоря, я надеюсь, что мы сможем получить довольно подробный список всего, что жило на фильтре, — по крайней мере, если у него были ДНК или РНК. В противном случае я в заднице.

Стенли Прузинер в течение долгих лет пытался убедить окружающих, что прионы существуют, и скорее всего именно ими вызываются некоторые болезни, например коровье бешенство. И хотя он даже получил Нобелевскую премию, некоторые до сих пор сомневаются. В общем, лучше бы наш патоген был такого типа, что уже более или менее известен современной науке. Мысли об этом приводят меня в нервное возбуждение. Я достаю телефон и набираю номер Шейлы.

— Салют, босс. Как дела?

— Хотел узнать, как продвигаются анализы.

— Секунду, — она на некоторое время отключает микрофон. — Тодд Поуг поставил эти анализы на стоп, сказал, что лаборатория должна заниматься тем, что было запланировано.

— Какого хрена? — ору я в трубку так громко и резко, что Вероника вздрагивает. — Дай сюда Тодда.

— Сейчас…

Ожидание только злит меня еще больше. Тодд вышел очень далеко за рамки своих полномочий, не говоря уже о том, что срывает мне расследование.

— Он говорит, что не может взять трубку, потому что занят в лаборатории.

Я делаю глубокий вдох, чтобы не наорать на Шейлу снова.

— Скажи, а было похоже, что он очень занят?

— Я не ученый, но, эм, нет. Тодд просто ведет себя как Тодд.

Я раздумываю, не уволить ли его прямо сейчас по телефону, но все же решаю, что нужно вернуться в лабораторию и разобраться с этой ситуацией лично.

— Хорошо, Шейла, пожалуйста, отправляйся сейчас в главную лабораторию и объяви, чтобы все немедленно занялись анализом присланных мной образцов. И попроси Тодда мне перезвонить. Если он будет спорить или возражать, звони мне сама, я уволю его на месте.

— Можно я буду подслушивать? — спрашивает она восторженным шепотом.

— Конечно, — отвечаю я и вешаю трубку.

— Что, не задались дела на работе? — спрашивает Вероника.

— Начинаю ненавидеть людей!

— Только сейчас? Долго продержался. Смотри, — говорит она, указывая на экран. — Возможно, мы что-то нашли. Видишь вот эти гладкие пузыри? Напоминают мне кое-что виденное во время одной работы для фармацевтической компании. Они похожи на полимеры, которые используют для отложенного высвобождения лекарства. То, что я исследовала, срабатывало на температуру человеческого тела. Можно подобрать полимер таким образом, чтобы лекарство высвобождалось, если у человека лихорадка, кома или другие подобные состояния.

— А можно ли их использовать, чтобы высвобождать патоген, когда, например, работает отопление?

— Конечно. Каждый раз, как ты включишь батарею, получишь порцию заразы. Проблема только в том, что внутрь мы заглянуть не можем, там может быть что угодно. Надеюсь, я тебе помогла.

Черт!

— Еще как помогла! Нужно сделать пару звонков, а потом я вернусь в Остин и убью своего начлаба.

Глава 22

Менеджмент

Тодд Поуг равнодушно смотрит на меня через стол в переговорной. На его лице выражение: «Опять меня дергают по пустякам». Он явно не улавливает, кто здесь начальник, а кто подчиненный. Ладно, признаю, я ужасный начальник, но не в смысле «орущий самодур, хватающий девушек-подчиненных за задницы». Я босс-пофигист. Даже когда я присутствую в лаборатории, то меня как будто и нет. Я руковожу точно так же, как хотел бы, чтобы руководили мной, то есть никак. С восемью лаборантами я общаюсь в основном через электронную почту и иногда заскакиваю в случайные моменты посмотреть, как у них дела и что они делают. Я не созываю собраний, не произношу мотивационных речей. Если у вас есть вопрос — задавайте. Если меня не устраивает, как вы работаете, я сообщу вам об этом. В остальном же всеми лабораторно-техническими вещами занимается Тодд, а вопросами бизнеса — Шейла. Хотя бизнес — это громко сказано. Платежи поступают от Министерства обороны, а бумагами занимается специально нанятый специалист по грантам.

Я не отрываю взгляда от двери в ожидании Дарнелла, выпускника Техасского университета, которого я назначил ответственным за анализ. Я даже не знаю толком, с чего начать разговор с Тоддом, поэтому начинаю с первого, что приходит в голову.

— Почему ты сказал ребятам в лаборатории отложить полевой проект?

— Мы и так уже отстаем от графика по задачам Минобороны.

— Шейла сказала, что все в порядке с графиком.

Тодд закатывает глаза.

— Так и сказала? — Он делает паузу, потом добавляет: — Я говорил с генералом Фигероа по телефону. Он хотел узнать, как у нас дела с проектом «Т-ген».

— Что?! — Я почти поперхнулся кофе. Последнее, что мне нужно, чтобы Тодд разговаривал лично с генералом — особенно на тему этого бредового проекта. В ответ Тодд пожимает плечами.

— Он позвонил, а вас на месте не было. Я просто ответил на звонок.

Это уже не проблемы с субординацией, это куда хуже. Нужно его увольнять, но не прямо сейчас.

— И что ты ему сказал?

— Правду. Что этот проект не стоит у нас в списке приоритетных.

Сукин сын!

Тодд продолжает:

— Он сказал сделать проект приоритетным, я и сделал. В конце концов, он наш работодатель.

Спокойно, Тео, спокойно.

— Не совсем так, Тодд. Твой работодатель не он, а я. Фигероа, конечно, генерал, но на тебе я военной формы не вижу. Он просто клиент.

— Ну, он сам, похоже, так не считает.

Это преувеличенное уважение явно напускное. Понятно, чего добивается Тодд. Пронырливый ублюдок пытается самостоятельно выстроить отношения с министерством и получить собственную лабораторию, как я. Надо было разглядеть это с самого начала. А еще он явно дразнит меня, провоцируя на эмоции. Возможно, он знает, как я оказался во главе своей лаборатории, отказавшись работать с предыдущим начальством. Может, он думает, что это залог успеха для всех.

Может, так оно и есть.

Нужно разделить эмоции и логику. Итак, чего я хочу? Я хочу узнать, что скрывает найденный мной образец. Ладно, а в долгосрочной перспективе? Чтобы меня оставили в покое. Тодд этот покой однозначно нарушает. Я не могу позволить, чтобы мне в затылок дышал человек, в любой момент готовый воткнуть нож в спину. Итог: от Тодда нужно избавиться, но не прямо сейчас. Нужно разрешить ситуацию, как это сделал бы человек умнее меня. Что, если Джиллиан попался плохой пекарь, но смену закончить нужно? Она скорее всего отправила бы его погулять и закончила все дела сама. Она это может, а вот я — нет. Что бы она сделала на моем месте?

— Я понимаю о чем ты, Тодд. В дальнейшем, пожалуйста, позволь мне вести все переговоры с генералом Фигероа и самому решать, чем должна заниматься лаборатория.

Он ждет продолжения, но я на этом останавливаюсь.

— Хорошо?

Он растерянно моргает.

— А проект «Т-ген»? Мы им больше не занимаемся?

Я набираю воздуха, чтобы сказать, что это все бред, на который мы не будем тратить времени, но в последний момент замечаю некоторую странность. Сегодня Тодд одет в пиджак, хотя обычно на нем просто рубашка или лабораторный халат. Будь я параноиком, я бы решил, что он пытается спровоцировать меня сказать что-то компрометирующее. У него что, диктофон? Это уже выходит за всякие рамки этики и законности — разве что он собирается включать эту запись непосредственно Фигероа.

Проклятье, Тодд. Ты хуже дерьма!

Я могу заставить его вывернуть карманы, но что дальше? И что, если у него действительно диктофон? Попытка записать наш разговор — уголовное преступление. Формально все, что происходит в нашей лаборатории, — секретно. Но в результате у меня не будет заместителя и я останусь с огромным количеством бюрократической волокиты да еще судебным иском в придачу, который наверняка подаст уволенный Тодд. Поэтому я поддерживаю его блеф.

— «Т-ген» — несомненный приоритет. Думаю, тут генерал Фигероа может доверять своим инстинктам. Но нужны дополнительные исследования. Если сейчас не действовать с осторожностью, это может плохо кончиться, особенно для генерала.

По реакции Тодда я понимаю, что застал его врасплох. Он непроизвольно бросает взгляд на левый нагрудный карман, словно боясь, что генерал слышит нас прямо сейчас.

— Э… Так я, значит, могу начать предварительную работу по проекту?

— Нет, ты и так загружен, этим займется кто-нибудь еще.

Я специально оставляю недосказанность — если не он, то кто? На самом деле я понятия не имею. У меня на столе пылятся несколько резюме и я хочу, чтобы он думал, что я готов нанять кого-то со стороны в качестве потенциальной замены Тодду.

Раздается стук в дверь.

— Заходите.

В проеме возникает голова Дарнелла.

— Можно?

— Заходи, садись, Тодд уже уходит.

Надеюсь, навсегда из моей жизни.

Тодд с подозрением смотрит на молодого лаборанта, пока тот идет к стулу. Не хватало, чтобы он и его начал изводить.

— Итак, что у тебя? — спрашиваю я, когда Тодд уходит.

— Я провел генетическое исследование, как вы и просили.

Он кладет на стол несколько распечаток с нуклеотидными последовательностями. Дарнелл мне нравится. Тихий, не особо креативный, но очень скрупулезный. Если получится научить его видеть мир шире и ставить более глобальные вопросы, из него может вырасти великий ученый.

— Я провел сравнительный анализ с грибами. Даже с энтомопатогенами типа[12] Ophiocordyceps unilateralis сравнил.

Мои любимые грибы, превращающие муравьев в зомби. Энтомопатогены по определению поражают насекомых, но это не значит, что невозможно создать аналог для человека.

— И?

— Ничего похожего.

Черт!

В смысле, нет, это хорошо, наверное. Не хотелось бы столкнуться с человеческой версией Ophiocordyceps unilateralis, которая убивает людей, чтобы потом из тела проросли грибы, заставив человека перед смертью заползти куда-нибудь, где грибам будет комфортно размножаться… например в подвал. Я отмечаю про себя, что нужно проверить, сколько тел, найденных в подвалах или источниках питьевой воды, могли быть заражены чем-нибудь до сих пор неизвестным. Тут я замечаю, что Дарнелл внимательно смотрит на меня.

— Извини, задумался. Продолжай.

— Все в порядке, мы называем это Тео-приступами, — он улыбается, но потом спохватывается. — Ой, простите, доктор Крей, не обижайтесь.

— И не думал. Так что в результате удалось обнаружить?

— Я решил сделать соскоб самого материала.

— Ты же действовал осторожно, да?

Он награждает меня взглядом, словно я спросил, вымыл ли он руки после похода в туалет.

— Я работал в изолированном боксе для манипуляций, вы же сказали по умолчанию считать образец опасным.

— Хорошо.

Упаси господь заразить этой штукой сотрудников лаборатории.

— Я обнаружил кое-какие последовательности. Конечно, определить, что это — ДНК или РНК, возможности уже не было. Но я нашел несколько интересных генов. Некоторые совершенно неизвестные, но некоторые дали частичное совпадение с одним из вариантов Lyssavirus.

Еще раз проклятье.

— И где такие встречаются?

— Ну, мы такие находили только в нейротропных вирусах.[13]

Его голос предельно серьезен. Хотя Дарнелл понятия не имеет, что я пытаюсь обнаружить, он отлично представляет, что нашел. Нейротропный вирус поражает нервную систему — в том числе мозг. А Lyssavirus? Это ген вируса бешенства.

— И еще один момент, — добавляет Дарнелл. — Я провел белковый анализ и обнаружил нечто странное.

— Продолжай.

Он качает головой.

— Это может показаться бредом. Я пытался обнаружить следы вирусной оболочки, внешнего защитного слоя, но вместо этого нашел нечто необычное. Похоже на полимер. Какое-то покрытие. Вирус совершенно точно не мог такое произвести. Как будто он был заключен в специальную оболочку, которая позволила бы вирусу выжить на открытом воздухе, пережить обычную стерилизацию и даже ультрафиолет, но растворилась бы, попав в кровь. Насколько я знаю, что-то подобное используют при антивирусной терапии и вакцинации. Так можно защитить ослабленный вариант вируса, чтобы он попал туда, куда нужно.

Ну да, а еще это прекрасный способ взять вирус, который иначе погибнет в окружающей среде, и сохранить его достаточно надолго, чтобы заразить кого-то. Матерь божья, да это просто бомба с часовым механизмом.

— Безумие, правда? Кому могло прийти в голову создать нечто подобное?

— Спасибо, Дарнелл. Проверь, чтобы никто близко не подходил к боксу и образцам. Ты можешь собрать чип-детектор?

— Уже начал.

Я звоню агенту Николсону и рассказываю дурные вести. Мы имеем дело не только с опасным вирусом, но и с безумным гением, который умышленно заражает им людей.

Глава 23

Хайд

Лев Вэнстоун опасно балансирует, сидя на фитнес-шаре и эмоционально размахивая руками, пока мы обсуждаем с ним по «Скайпу» присланный мною вирус. Ему двадцать три, он настолько худ, что футболка с персонажами мультсериала «Рик и Морти» висит на нем как плащ-палатка, а копна черных волос делает его похожим на куклу из «Маппет-шоу». Куклу безумного гения.

Когда ему было пятнадцать, он стал одним из моих студентов. И, несмотря на все ужасы моего преподавания, стал одним из лучших вирусологов, что я встречал. Сейчас он работает в Глассмановской исследовательской лаборатории Массачусетского технологического университета, где с помощью компьютерного моделирования и искусственного интеллекта изучает поведение вирусов.

— Доктор Тед, это безумие! — говорит Лев. — Вы это у себя в секретной правительственной лаборатории вырастили, да?

— Боже упаси! — выпаливаю я. — И сколько раз можно повторять — Тео, а не Тед. Кроме того, я не работаю в секретной правительственной лаборатории.

Можно только представить, что люди обычно думают о моей работе, и как бы они разочаровались, узнай правду. Лев стучит по клавиатуре и разглядывает что-то на соседнем мониторе, покачиваясь на своем шаре. Я вспоминаю его привычку сначала задавать вопрос, а потом уже поднимать руку. Я обожал его вопросы и неиссякаемый энтузиазм. А вот остальные студенты его недолюбливали. Чтобы никого не нервировать, я разрешил ему присоединяться ко мне за обедом и в это время бомбардировать меня своими вопросами и идеями. А сейчас мне нужен его совет. И хотя я уже вполне понимаю, что обнаружил, мне нужно мнение стороннего независимого эксперта. Поскольку моя лаборатория — это все-таки моя лаборатория, и ее сотрудники скорее всего будут склонны подтвердить мои выводы. Хорошей научной практикой является проверка гипотезы кем-нибудь, кто полностью независим от автора, ведь от людей, которым ты платишь, трудно требовать полной непредвзятости.

— Так что ты можешь сказать о присланном образце? — Я специально не дал Льву никакой предварительной информации, кроме того, что вирус чрезвычайно опасен.

— Это Франкенштейн, — отвечает он. — Сначала я подумал, что это вообще вы сами синтезировали. Но куча самых разных генов, собранных как попало, это слишком топорно для вас. Хотя в целом выглядит как рабочий вариант.

— Хорошо, так что это за вирус?

— Это проверка, доктор Тед?

Я уже смирился с тем, что он коверкает мое имя.

— Ладно, давай скажем, что проверка. К какому типу ты бы отнес образец?

— Ну, в этом случае классификацию провести непросто. Как я и сказал, он явно искусственного происхождения. По крайней мере мне так кажется…

— Кажется? Это на тебя не похоже, обычно ты уверен в своих мнениях.

— Ладно, смотрите, вот что удалось установить точно: часть генома принадлежит Lyssavirus, но только часть. Есть еще как минимум два приклеенных куска.

— Приклеенных?

— Да, например последовательность, кодирующая вирусную оболочку, встречается дважды. Сначала там, где ей и положено быть, а потом еще раз в конце цепочки. Двойное кодирование в разных местах — это в принципе нормально и встречается в природе. Но расположение дублирующей последовательности и изменения в ней выглядят как программная заплатка, выпущенная уже после выхода программы. Как будто ее туда добавили специально.

В этой части оценки Лев уверен на сто процентов.

— Хорошо, с оболочкой разобрались, а второй приклеенный кусок? — я и не знал, что там есть еще один странный участок, анализ в нашей лаборатории его не выявил.

— Ну… я не до конца уверен, что он делает.

— Тогда почему ты считаешь, что он чужеродный?

— Он начинается и заканчивается пассивными участками, которые используются для маркировки генов. Мне уже приходилось такие встречать — это как комментарий в программном коде, который обозначает, что данный участок — заплатка — добавлен позже написания оригинальной программы.

— И что же эта заплатка делает?

— Не знаю, — пожимает плечами Лев. — Я даже не уверен до конца, что она что-то делает. Всего порядка четырех сотен нуклеотидных пар. Кто знает? Конечно, можно было бы сделать работающую копию и посмотреть, что она будет делать…

Его глаза загораются нездоровым энтузиазмом.

— Даже не пытайся, это очень опасная дрянь!

— Насколько опасная?

— Уровня тотального зомби-апокалипсиса.

— Ого, ладно, понял. Так вот, та часть, которая как бы Lyssavirus, тоже на самом деле странная. С одной стороны, хочется сказать, что это именно его геном, или по крайней мере один из Rhabdoviridae[14]. Но в последовательность встроены гены совершенно других семейств.

— Искусственно встроены?

— Ну, да, причем небрежно. Традиционно считается, что вирусы не могут обмениваться генами между семействами…

— Но на самом деле это не так.

Митохондрии в клетках нашего тела — отличный пример того, что генами могут обмениваться радикально отличные друг от друга организмы. Собственно, и в нашей ДНК есть последовательности, оставленные вирусами, которые когда-то поражали человечество.

— Именно. Я много читал о том, какими замысловатыми путями может происходить обмен генетическим материалом между вирусами. Есть свидетельства того, что некоторые вирусы могут вмешаться в процесс репликации ДНК других вирусов и начать производить лигазу — фермент, который позволяет им присоединять собственные гены к чужой ДНК. Хотя это все пока не очень хорошо обоснованно. В общем, как я и сказал, перед нами эдакий Франкен-вирус.

— Так он все-таки искусственного происхождения или естественного? — спрашиваю я, пытаясь осмыслить значение новой информации.

— Частично. А вот странные особенности, о которых я говорил, выглядят как природное явление. Или по крайней мере результат частично природных процессов. Как будто кто-то нашел вирус-мутант, а потом изменил его еще сильнее.

Проклятье!

— Так что это за вирус? — спрашивает Лев, как будто я могу ему ответить.

— Пока не знаю. Но подозреваю, что он превращает человека в убийцу. Вирус поражает лобные доли коры головного мозга и затрудняет способность контролировать агрессию.

— Ого! Типа как доктор Джекилл и мистер Хайд?

— Похоже, только в нашем случае одиночка-Джекилл путешествует по стране и превращает ничего не подозревающих граждан в Хайдов.

— Где вы нашли это чудо?

— В доме, где жили один состоявшийся и один потенциальный убийца.

Лев некоторое время сидит, уставившись в монитор, явно пытаясь осознать возможные последствия сказанного.

— Так что главное, что я хочу сейчас понять, это откуда взята вторая странная часть.

— Которая? — переспрашивает Лев.

— Та часть, которая «не совсем Lyssavirus». Мы у себя ее определить не смогли. Ты говоришь, она могла быть искусственно создана?

— Могла, да. Должна была. — Он качает головой. — Это все очень странно. У нее частота мутаций, как у чего-то природного. А та часть, которая поражает мозг, явно уже существовала раньше. Но никто и никогда не описывал ничего подобного в целом. Вот как так?

— Я думаю, что ее могли просто не искать. Может, вирус давно сосуществует с человеком.

— И заставляет людей убивать друг друга?

— Нет… не совсем. Возможно, он отвечает за какую-то долю убийств. Но все ужасы на него списывать нельзя. Но, предположим на мгновение, что зараженный человек начинает убивать, как это помогает распространиться вирусу?

— Ну, наверное, это зависит от способа распространения. Цель — максимально размножиться и увеличить количество своих генов. Так как он распространяется?

— По имеющейся на данный момент у меня информации — с осознанной человеческой помощью. Но как бы он распространялся в естественных условиях? И почему?

— Ну, это нужно спросить у вашего доктора Джекилла, — говорит Лев.

— Для этого его нужно сначала отыскать.

Лев медленно кивает, его мозг уже работает над новой задачей.

— Доктор Тед, — произносит он через некоторое время.

— М-м-м?

— Представим, что вирус уже давно существует в природе в какой-то форме, похожей на то, что мы нашли. Потом его обнаружили. И не только мы, но и этот ваш потенциальный преступник… Насколько это вообще вероятно? Каковы шансы, что кто-то столь злонамеренный найдет настолько подходящий для его целей вирус?

— Исчезающе малы. Разве что он специально его искал.

Это очень мрачная мысль. Это означает, что наш доктор Джекилл — не просто социопат, который где-то освоил методы генной инженерии, а кто-то разбирающийся в вирусологии лучше меня и этого юного гения.

— Лев, мне нужно очень большое одолжение. Разузнай, только очень тихо и незаметно, кто вообще сейчас способен на нечто подобное. Или кто вообще занимался последнее время такими исследованиями. Не знаю, можно ли найти их имена в Сети, но, может быть, на профильных конференциях кто-то задавал много странных вопросов, или что-то в этом роде.

Это очень тонкая ниточка, но пока она все, что у меня есть.

Глава 24

Вмешательство

Рейс в Атланту задержался на час, и потому я готов вырвать руль у таксиста и вести самому, лишь бы ехать быстрее. Сразу по прилету я написал сообщение агенту Николсону, что опаздываю на совещание, на что он ответил: «Не беспокойтесь». От этого я начал нервничать еще сильнее. Пока секретарь ведет меня в очередную переговорную, я пытаюсь подавить желание спросить, удобно ли ей весь день на таких огромных каблуках.

Сделай глубокий вдох, Тео. Ты не должен снова врываться как псих, мелющий непонятно что. Так случалось слишком много раз. Просто объясни, что происходит. Объясни по частям, понятными словами и предложи варианты решения.

Варианты решения?

Я задумчиво смотрю в потолок, пока самый медленный в мире лифт ползет вверх. И каковы же варианты решения?

Дано: безумный гений, который заражает людей искусственно созданным вирусом и превращает в маньяков-убийц. Решение?

Пункт первый — найти ублюдка. Пункт второй — определить зараженных… О господи, я даже не подумал об этом. Я анализировал только те дела, что передал мне Галлард, а сколько еще убийств могли быть вызваны нашим доктором Джекиллом? Лифт останавливается, но у меня в желудке ощущение свободного падения.

— Доктор Крей, — обращается ко мне секретарь, — вы в порядке?

Я размышлял над строением вируса, пытаясь понять, с чего начать создание вакцины или как восстановить поврежденные ткани. И я совершенно не думал, сколько случаев заражения мы могли не заметить. Я с подозрением смотрю на решетку вентиляции. Сколько маленьких воздушных фильтров смерти распихал доктор Джекилл по разным домам и учреждениям? Десятки? Сотни? Тысячи? Даже если для заражения нужно долго вдыхать отравленный воздух, это вполне можно организовать в офисе или в школе.

В школе!

В голове возникает образ безумных берсерков-старшеклассников.

До меня доходит, что я все еще стою перед дверями лифта, которые уже давно бы закрылись, не придерживай их сопровождающая меня секретарь. Я прихожу в себя и иду за ней в очередную переговорную, где еще не был. Когда она открывает дверь, я готовлюсь извиниться перед собравшимися за опоздание, но комната пуста.

— Садитесь, агент Николсон сейчас придет, — говорит девушка.

— Николсон? А Галлард? И другие, их что не будет?

— О, а вот и он, — только и отвечает секретарь, пожимая плечами.

— Спасибо, Ники, — говорит входящий в комнату Николсон.

Когда она выходит, Николсон садится напротив меня.

— Спасибо, что прилетели. Не стоило так спешить.

— И все? — спрашиваю я, в ошеломлении уставившись на пустую комнату.

— Доктор Уорнер зайдет, я сообщил ему, что вы здесь.

— Доктор Уорнер?

— Из Центров по контролю и распространению. Мы убедили его помочь нам.

Ладно, уже неплохо.

— А что с моим отчетом о вирусе?

— Я прочел. Мало что понял. Когда придет Уорнер, у вас будет возможность обсудить это с ним. Хорошая новость, ну, вроде как хорошая, заключается в том, что мы сузили круг возможных причин помешательства Маркуса.

— Вирус, вот причина.

— Ну, это вы с Уорнером обсудите, — отвечает Николсон после некоторой паузы. — На самом деле мы выяснили, что накануне убийства он получил травму в спортзале, которая могла вызвать более значительные повреждения, чем мы первоначально думали. Возможно, наложившись на предыдущую травму после аварии, она и стала последним толчком. Ну, знаете, как бывает у футболистов, когда повреждения постепенно накапливаются.

Открывается дверь, и входит невысокий лысый человек с густыми усами.

— Доктор Крей! Очень рад познакомиться.

— Доктор Уорнер, — представляет вошедшего Николсон.

Уорнер пожимает мне руку и садится в кресло рядом с Николсоном, ставит локти на стол и опирается на них подбородком, так что в результате напоминает горгулью на готическом соборе.

— Все это очень интересно, очень! Мы вам очень благодарны!

— Вирус, — отвечаю я. — Что насчет вируса?

— Ах, да. Я посмотрел ваш отчет. Очень интересно, очень.

— И? — подгоняю я его.

— Вы специалист по вычислительной биологии, верно?

— Да, это моя основная специальность.

— Да, да, очень широкое поле деятельности. Очень интересно. Но вы не вирусолог, так?

— А вы? — кажется, я начинаю понимать, к чему он клонит — это попытка объяснить, что я не компетентен в вопросах вирусологии.

— В основном я занимаюсь векторами распространения болезней, но очень тесно сотрудничаю с вирусологами.

— Но вы не вирусолог?

— Нет. — Он больше не улыбается. — И вы не вирусолог.

— А вот Лев Вэнстоун — вирусолог. И он подтвердил мои тезисы.

— Вэнстоун? Парнишка, опубликовавший статью, в которой предлагал анализировать ДНК на предмет посланий от пришельцев?

Я уже ненавижу этого Уорнера.

— Да, а еще это именно он разработал новый полевой тест на вирусы Ласса и Эбола, который дает значительно более точную информацию о количестве антител, и предложения по лечению. Номинирован на премию ВОЗ за эту разработку.

Это ненадолго охлаждает пыл Уорнера, но он собирается и нападает снова.

— Отлично. Рад, что он повзрослел. В любом случае я показал ваш отчет доктору Лингу, и он подтвердил мои выводы. Да, возможно, вы обнаружили что-то новое, но это не слишком удивительно. В природе распространено невероятное количество вирусов, которые нам еще не известны, а каждый день природа создает новые. Это не значит, что они представляют угрозу.

Я собираюсь ответить, но Уорнер продолжает:

— Как вы сами указали, этот вирус, ваш вирус «Хайд», не может распространяться сам по себе. А значит, он не особо опасен.

— Расскажите это коллегам Маркуса или мистеру Клэю.

— Клэй? Кто это? — спрашивает Уорнер.

— Почтальон, которого избил до полусмерти зараженный «Хайдом», — я поворачиваюсь к Николсону. — Серьезно. Кто это вообще?

— Доктор Уорнер — друг второго заместителя директора Бюро и работал с нами раньше. Мы пригласили его, когда вы предположили, что дом Ойо может быть заражен.

— Я внимательно перепроверил регламенты техники безопасности, — отвечает Уорнер. — Микронные фильтры респираторов, которые носят криминалисты во время работы, с гарантией задержали бы вирус, что вы прислали.

— Это если предположить, что криминалисты тщательно соблюдали все регламенты.

— Именно так они и делали.

— А также, что вирус не был распылен на их маски изнутри.

— Ну, это маловероятно, — говорит Уорнер, моргнув. Он явно не подумал о такой возможности.

— Настолько же маловероятно, как внезапное помешательство мирного криминалиста, кончившееся двойным убийством?

— Вы делаете поспешные выводы. — Он буквально отмахивается от моей последней фразы. — Я думал о вас лучше.

Я готов прыгнуть через стол и придушить его на месте.

— Вы хотите сказать, что это невозможно?

— Нет, просто маловероятно. Давайте применим бритву Оккама. Что более вероятно? Что Маркус испытывал сильный стресс, и не связанная с работой травма ухудшила состояние уже поврежденного участка мозга, что в свою очередь привело к агрессивному поведению? Или что до сих пор никому не известный гениальный вирусолог, да еще и спец в генной инженерии, создал какой-то вирус безумия и решил пробраться на отлично охраняемое ФБР место преступления, чтобы заразить наших сотрудников?

В его формулировках столько передергиваний, что я даже не знаю, с чего начать. В конце концов я останавливаюсь на самом очевидном.

— Но тем не менее у нас есть вирус.

— Нет, доктор Крей, только у вас есть вирус. Я не хотел поднимать эту тему, но вы не рассматривали возможность, что это образец случайного загрязнения? Может быть, остатки чего-то, что вы там создаете в вашей маленькой секретной лаборатории? Я поговорил с коллегами из России. Вы им хорошо известны. Странновато, не согласны? Разве что вы как раз разрабатываете синтетические смертельные вирусы.

Он поднимает руку, чтобы я не начал возражать.

— Нет, я не говорю, что вы сделали это специально, но если взглянуть на факты, то единственное связующее звено — это вы. Вы, доктор Крей. Я думаю, что вирус, что вы нам отправили, в худшем случае — что-то вырвавшееся на свободу в вашей лаборатории. В лучшем случае — и это я очень льщу вам, — вы действительно обнаружили что-то новое. — Но все же более вероятно, что нечто подобное могли создать только вы сами — с вашими инструментами и ресурсами, не доступными на открытом рынке. Таких возможностей нет даже у нас. Слава богу, эта штука не заразна. В противном случае я бы уже делал все возможное, чтобы вашу лабораторию прикрыли и начали расследование ее деятельности. Пока это выглядит как неудавшийся эксперимент. Возможно, вирус синтезирован, чтобы привлечь внимание, а потом получить деньги на создание антидота. Снова доблестный доктор Крей выручает бестолковых бюрократов из правительства.

— Это официальная позиция ФБР? — со вздохом спрашиваю я Николсона.

— Ее нет как таковой. Если не считать обвинений в ваш адрес, доктор Уорнер представил нам очень убедительные доводы.

— И вы не обратили внимания на эту «не связанную с работой травму, которая ухудшила состояние»? Уорнера позвали, чтобы очистить имя и репутацию ФБР, хотя в этом нет необходимости, — предвидеть произошедшее было объективно невозможно.

— Я понимаю, что вы хотите сказать…

— Нет, не понимаете, — обрываю я его. — И, если уж откровенно, вы сейчас пытаетесь принять решение о научном вопросе, в котором совершенно не разбираетесь. Но начальство выдало вам эксперта, который говорит, что я некомпетентен. Так что теперь все, что я говорю, вам официально разрешено проигнорировать.

— А разве не в этом роль настоящего эксперта, — вмешивается доктор Уорнер, — сказать менее информированным людям, кому можно верить, а кому нет. В нашем случае это я здесь официально назначенный правительством эксперт. Не значит ли это, что мое мнение более весомо?

— Может, и значило бы, если бы в нем было хоть зерно здравого смысла. Вы себя-то слышите? Эксперт — это ученый. Мы не говорим, мы информируем. И уж тем более как ученые мы не имеем права говорить, во что верить. Мы рассуждаем о фактах, которые вероятны с научной точки зрения.

— Спасибо за лекцию. А вы сами не хотите прислушаться к своим советам?

— Уже прислушался. Мы изучили вирус в моей лаборатории, а потом отослали Льву, чтобы он дал независимую оценку. И теперь я прошу Центры провести расследование на наличие следов вируса на других местах преступления, а подозреваемых проверить на наличие симптомов.

— Хотел бы я, чтобы у нас хватало сил и возможностей проверять все подряд предположения. Но, к сожалению, их нет. Спасибо, что нашли время приехать. И примите личный совет — перепроверьте собственную лабораторию на предмет смешения образцов.

Мне хочется его ударить.

— А что Галлард? — спрашиваю я Николсона.

— Он больше не работает по этому делу, его отозвали в Вашингтон, — тихо отвечает Николсон.

— Понятно.

Все это очень, очень плохо.

Глава 25

Точка отсчета

— А вы тот еще сукин сын, — слышу я голос Галларда в телефонной трубке.

Я сижу на автобусной остановке и смотрю на проезжающие мимо машины, отбрасывающие длинные темные тени в лучах заходящего солнца. Надвигающиеся мрачные сумерки вполне соответствуют моему настроению. Галларду я позвонил от безысходности, чтобы хоть с кем-то обсудить произошедшее. Его приветствие не грубость, а констатация факта.

— Да, да, я в курсе, мне говорили, — отвечаю я.

— Вот. И главное, когда вас узнаешь поближе, ничего не меняется. Вы так и остаетесь сукиным сыном, но к вам как-то привыкаешь, как, знаете, к какому-нибудь великому, но эксцентричному режиссеру. Если честно, сначала вы и вовсе вызывали у меня только отвращение. Очередной дилетант, который будет указывать нам, как и что делать. Потом я понял, что вы великолепны в своей области и что у вас свой подход, который мы не можем себе позволить, оставаясь в рамках правоохранительной системы.

— Я, знаете ли, не народный мститель, — парирую я.

— Это вопрос дискуссионный. Но важно сейчас то, что мне приходится отчитываться перед другими людьми. Большинству из нас приходится. Николсон, Вельц… Проблема не в них. Они лишь симптомы болезни. И они могут высунуться не так уж далеко, прежде чем получат по голове. У вас этой проблемы нет.

— Ну, я больше не преподаю, после того как высунулся слишком далеко.

— Но закончилось-то все для вас весьма неплохо. У нас все обычно намного хуже.

— Почему вас отозвали обратно в Вашингтон? — спрашиваю я.

— Потому что начал высовываться. Когда появился доктор Уорнер и начал говорить ровно то, что хотели услышать в Бюро, мне было сказано, что я нужнее здесь, в Куантико, в качестве преподавателя. Может, стоило устроить скандал, сопротивляться, но, откровенно говоря, я уже разучился. Может быть, я не до конца понимаю, что поставлено на карту.

— Еще смерти. Это не считая тех, о которых мы не знаем. Если этот безумный гений все еще на свободе, кто знает, что он собирается делать с вирусом. Более того, остается вероятность, что он продолжит эксперименты. Доктор Уорнер спокоен, потому что вирус «Хайд» не передается от человека к человеку, но он не понимает ситуации.

— Ну да, это я слышал. При мне он говорил, что синтезировать зловеще выглядящий вирус довольно просто. Но вот заставить его действительно размножаться в клетках носителя — совсем другая история. Ваш вирус он явно всерьез не воспринял.

— Он считает, что это я его создал.

— Да, он намекал на это.

— А это полное безумие. Потому что если он считает, что я синтезировал страшный вирус, то уж слишком легко к этому относится.

— Я думаю, он вас боится, — говорит Галлард. — Или боится относиться к вам слишком серьезно, потому что тогда ему придется серьезно засветиться, предъявляя вам формальные обвинения.

— Вот гаденыш. Вы же знаете, что я попросил независимого специалиста проверить мои выводы. Причем куда более квалифицированного, чем я.

— Я-то вам верю. Но в целом это все равно что сказать мне, что министерство магии одобрило ваше заклинание — для меня это все равно магия.

— Спасибо и на том. Итак, вас отстранили. Что теперь?

— Официально я этим делом больше не занимаюсь, — отвечает Галлард. — Но неофициально сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам.

— Помочь мне? В чем?

— Что значит «в чем»? Вы не собираетесь искать злодея? Разве не этим вы обычно занимаетесь?

— Нет. Обычно я весь день сижу, уставившись в монитор, или заполняю бумаги. И в подобные истории меня затягивает совершенно случайно.

— Ну вот вас и затянуло. Я достаточно хорошо представляю, что происходит у вас в голове, чтобы ответственно заявить, что вы этого так не оставите. Да, я видел, как капризная часть вас выбегает из комнаты, когда окружающие недостаточно громко хвалят ваше великолепие, но еще я знаю, что вы никогда не оставите загадку неразгаданной.

М-да, а он особо не церемонится.

— Это было грубовато…

— Ну, тогда давайте с ходу пропустим ту часть разговора, где вы сомневаетесь, справитесь ли с этим делом, а я советую вам оставить все это в руках ФБР. Мы оба знаем, из чего сделан каждый из нас и что нужно предпринять.

— Ну да. Найти этого доктора Джекилла. Есть идеи, как?

— Я надеялся услышать предложения с вашей стороны.

— Я нашел двух маньяков, которых никто не искал, но они оставляли улики, которые только я знал, как найти. А этот… у него хватило наглости пробраться на место преступления, кишащее агентами ФБР и заразить их. Боюсь, он не будет совершать те же ошибки, что Ойо и Вик.

— А может, он хочет, чтобы его поймали?

— Вы серьезно?

— Предположение. Может, это часть его стратегии. А может, он хочет славы и известности. Действительно, умные убийцы иногда хотят признания. Например, Качинский. Даже массовые убийцы часто после совершенного пишут в газеты, пытаясь обосновать свои поступки. С помощью своего ума они пытаются примириться с собственным безумием. Если этот человек… или группа людей действительно умные, они захотят, чтобы их публично признали таковыми.

— ФБР последнее время получали письма подобного рода?

— Мне не попадались. Но позвольте спросить: а если бы вы устроили нечто подобное, как бы вы рассказали о себе миру?

— Почему мне кажется, что это вопрос с подвохом?

— Ну, мы с вами не сразу подружились, — признает Галлард. — И со стороны вы и правда выглядите чрезвычайно подозрительно.

— Это правда. Как я поведал бы миру о себе, будь я при этом маньяком-убийцей? Не знаю.

— Как насчет закодированных посланий в научных статьях?

— Слишком велик шанс, что их отредактируют или не опубликуют. Не обижайтесь, но это слишком по-дилетантски.

— Ну, хорошо, какой вы можете придумать недилетантский способ спрятать сообщение?

Слово «сообщение» заставляет что-то щелкнуть у меня в голове. Для биолога обычные слова могут иметь особые значения. Сообщение — одно из таких слов. Матричная РНК несет небольшой кусочек кода от ДНК к рибосоме, указывая последней, что производить. ДНК — это чертеж, а РНК — конкретная инструкция, которую отправляют на фабрику. Но сообщение, которое я ищу, может иметь и более буквальный смысл. Ученым удавалось зашифровать текст и изображение с помощью ДНК бактерий. Более того, они смогли создать механизмы защиты зашифрованных данных от мутаций. Вот как я спрятал бы свое сообщение. Непосредственно в вирусе!

— Тео, вы еще там? — спрашивает Галлард.

— Да. Лев Вэнстоун сказал, что в ДНК вируса присутствуют как будто лишние куски кода. Это может быть послание от Джекилла, — я начинаю набирать сообщение Льву.

— Серьезно? Прямо в вирусе? Это возможно?

— Да, в ДНК буквально зашифрована вся Книга Бытия, от амеб до ящериц. Для сообщения от маньяка место найдется. Записать его очень просто.

От Льва приходит ответ: «Займусь сейчас же».

— Надеюсь, скоро узнаем, — говорю я в трубку.

— Этот ваш приятель, он что, может вот прямо вот так с ходу читать ДНК?

— Да, но это не значит, что мы быстро увидим что-нибудь осмысленное. Может, наш Джекилл и не хотел оставить сообщение, но это не значит, что его будет так просто отыскать.

От Льва приходит следующее сообщение: «Запустил поиск…»

«И?», — пишу я.

«Ненавижу ублюдка!»

«Что?»

«Это символ в кодировке юникод! Смайлик…»

«Какой?»

«Ох, вам не понравится…»

Я ненавижу Джекилла. Моя ярость жжет сильнее тысячи солнц. Жизни, что он разрушил, люди, что погибли, — для него все это не важно. Это лишь игра для него.

Ладно, ублюдок. Поиграем в твою игру. Только вспомни, чем она закончилась для Ойо и Вика.

— А сейчас что? — спрашивает Галлард.

— Мы его найдем. Но ничем хорошим это не кончится.

Глава 26

Ярость

Полвека назад в английском Йоркшире обнаружили захоронение человеческих останков, вокруг которых разгорелась дискуссия, не утихающая и по сей день. Это были кости, вероятно, средневекового происхождения. Они были сильно фрагментированы, как будто жертв изрубили на куски. Некоторые ученые подозревали, что это мог быть акт каннибализма. Другие скептически отнеслись к этой идее. Через некоторое время подобные захоронения стали находить и в континентальной Европе, и вскоре сформировалась теория об их происхождении.

Возможно, тела взрослых и детей были изувечены уже после смерти. Чтобы они не вернулись с того света. В Болгарии были найдены несколько скелетов с кольями, вбитыми туда, где когда-то было сердце, — в полном соответствии с инструкцией, как убить вампира, из древних преданий. И хотя я не думаю, что тех, кто предпринимал такие предосторожности, осаждали зомби с вампирами, я понимаю их логику. Когда не было науки, многое приходилось объяснять действием сверхъестественных сил.

Я сижу в отеле, на стену номера с помощью проектора выведена карта с отметками, где были обнаружены жертвы Джекилла. Рационального объяснения я найти не могу.

Как он выбирал жертвы?

Из реальных улик у меня пока есть только вирус и несколько зараженных им людей, ставших убийцами. Еще есть несколько пока не подтвердившихся предположений, но, кроме этого, пока ничего. Джекилл может быть мужчиной или женщиной, даже группой людей. Галлард говорит, что в соответствии с психологическим профилем, который он начал составлять, Джекилл — это один человек. Возможно, с ученой степенью, но преподающий в каком-нибудь небольшом и непрестижном университете. А возможно, это сотрудник лаборатории, увлекающийся вирусологией, но не построивший научной карьеры. Галлард считает, что Джекилл может быть иммигрантом — и, скорее всего мужчиной — из России или Украины. Эти рассуждения сужают область поиска до нескольких сотен тысяч человек.

Вот почему я сижу, уставившись на карту, и думаю о вампирах. Все точки, которые я отметил, расположены на восточном побережье, но это может быть вызвано особенностями криминалистического анализа и регистрации преступлений. Не вижу, почему бы Джекиллу не сесть на самолет в Аризону и не устроить там свое представление. Галлард считает, что Джекилл будет передвигаться только на автомобиле, чтобы не оставлять следов при покупке билетов.

Для простоты я решил разделить известные мне случаи на два типа. В один тип попадут Данхилл и братья Пейлы. Мне кажется, на них Джекилл тестировал вирус. Случаи второго типа пока представлены только одним образцом — Маркус. Я пока не могу доказать наличие заражения на участке Ойо, но сильно подозреваю, что Джекилл там побывал. Я думаю, именно там он заразил Маркуса и его коллег, распылив вирус в респираторы, которые носили криминалисты во время работы.

На вопрос, почему, хороших ответов у меня нет. Маркус его чем-то разозлил? Или Джекилл осмелел и решил подразнить ФБР напрямую? Может быть, и так. К тому же остается вопрос, почему он выбрал именно это место преступления. Галлард предположил, что Джекилл получает удовольствие от посещения мест, где произошли убийства. Это очень логичное предположение, но все же мне кажется, что дело не только в удовольствии. Я раз за разом возвращаюсь к мысли, что на участке Ойо Джекилл мог искать материал для исследования. Мог ли он искать очередной вирус убийства?

Да, списать все убийства человечества на вирусы было бы слишком удобно, чтобы это было правдой, но какое-то рациональное зерно в идее есть. В человеческой истории случались вещи и более необычные. Пока я пытался разобраться в жизненном цикле «Хайда» и теоретической возможности его природного возникновения, мне пришла в голову еще одна идея, как может развиваться потенциальный патоген того же типа, что и Ophiocordyceps unilateralis — грибок, превращающий муравьев в зомби.

Изначально я пытался вообразить патоген с полностью идентичным механизмом развития, только воздействующий на человека. Однако что, если подумать шире? Ophiocordyceps unilateralis заставляет муравьев взбираться высоко на стебли травы, где у них буквально взрывается голова, а споры вируса могут разлететься максимально далеко и заразить других муравьев. Вирусу нужно распространяться. А значит, вирусы, у которых есть генетические механизмы распространения, с большей вероятностью выживут и будут размножаться.

Я все еще думаю о «Хайде» в современном мире. А как, интересно, он вел себя на протяжении большей части человеческой истории, когда мы жили преимущественно небольшими племенами — по несколько сотен человек вместе? Тогда вирусу распространиться было значительно сложнее. К тому же человеческий иммунитет был намного более уязвим для вирусов (с бактериями, наверное, он все-таки мог бороться) и встреча с новым патогеном могла каждый раз быть фатальной.

Итак, самолеты еще не изобрели и даже налаженных торговых связей еще не было. Как мог распространяться вирус в таких условиях? И мог ли вообще? Во времена неолита чума была редкостью и стала обычным делом позже — в бронзовом веке. Да, есть и другие пути распространения, например воздушный. В буквальном смысле: вирус мог перемещаться по миру с потоком воздуха, но только в том случае, если он был достаточно крепок, чтобы пережить длительное облучение ультрафиолетом.

Но «Хайд» на открытом воздухе скорее всего выдержит недолго. Как же он мог передаваться от человека к человеку? У меня есть мрачное предположение, что такой вирус, как «Хайд», мог жить в сообществах охотников-собирателей. Время от времени, когда нужно было размножаться, вирус мог вызывать повышение уровня агрессии. А это приводило к внутренним конфликтам в племени, жертвами которых в первую очередь становились женщины и дети. И наконец племя оставляло обжитую территорию и отправлялось в набег на соседей, передавая вирус другой популяции.

У меня нет никаких доказательств, но с этой теории можно начать. По крайней мере у меня есть предположение, зачем вирус мог вызывать у жертвы желание убивать. Косвенным подтверждением моих догадок является чрезвычайно высокий уровень убийств в сообществах охотников-собирателей даже и по сей день. Есть подозрение, что даже в ослабленной форме «Хайд» может увеличивать уровень агрессии. А если в популяции достаточно уже чуть более агрессивных особей, то вырастет и количество убийств, а также возрастет вероятность военных набегов.

Похоже, моя теория начинает становиться всеохватывающей. А еще я могу придумать миллион способов проверить ее. Наверняка доктор Джекилл тоже до них додумался.

Ты хоть понял, что ты обнаружил, Джекилл? Почему ты начал делать, что делаешь, вместо того чтобы рассказать миру?

На случай, если рассказать он все-таки пытался, я провел поиск по научным работам этой тематики, но ничего не обнаружил. Ничего, что отдаленно бы напоминало описание «Хайда». Но это не значит, что он не пытался опубликовать что-нибудь. Не хочется думать, что всю эту историю с убийствами начал разочарованный ученый, чью статью не взяли в журнал.

Надо найти его, тогда можно будет спросить обо всем…

Но как его найти?

Все. Тупик. Надо выйти, подышать свежим воздухом.

Пути. Пути распространения. Как распространяется вирус? Нужно найти, как связаны Данхилл, Пейл, Ойо… Что у них общего?

Что там за мысль все время висит фоном у меня в голове? Да, я бы хотел встретиться с ним. Он изучает смерть, как и я. Чем мы еще похожи? Мы оба были в одних и тех же местах, как минимум в трех. Я попал в дом Пейлов и на пляж, где нашли жертв Данхилла, из-за того, что сделал Джекилл. А в дом Ойо — из-за того, что сделал Ойо. Точнее, из-за того, что сделал я сам, чтобы раскрыть его…

Может быть, это я переносчик?

Я смотрю на часы. В Монтане еще не слишком поздно. Я набираю номер Билла МакДугалла, адвоката, который занимается недвижимостью Джо Вика. Семьи жертв пытаются отсудить часть недвижимости в качестве компенсации. Вик накопил изрядно денег, а наследников всех убил.

— Алло, — слышен голос Билла.

— Добрый вечер. Я хотел спросить, а посмертное МРТ-исследование Джо Вику делали?

— Опять вы? А раньше перезвонить трудно было? Между прочим, это очень помогло бы мне на слушаниях.

Опа. Я опасался чего-то подобного. Не сказать, чтобы МакДугалл очень меня любил.

— Прошу прощения, столько дел навалилось.

— Столько дел, что даже трубку снять нельзя? Да, и МРТ сделали, и анализ крови, как вы и просили. Я отправил все данные и образцы. Да, и еще: о вас вообще никто ничего не знает. Кто вы? Очередной псих, который собирается написать книгу о маньяке? Если в ней появятся эти данные, я вас засужу.

Боже!

МакДугалл принял меня за кого-то другого — за того, кто просил его сделать МРТ и прислать образцы крови Джо Вика.

Дальше действовать нужно очень аккуратно.

— Простите, пожалуйста, а вы не могли бы перепроверить адрес, куда отправили данные?

— Сейчас. Подождите. Соединю вас с помощницей.

Я едва могу сдержать возбуждение.

Глава 27

Переносчик

В «Упаковку и доставку Бимана» никто не заходил с того момента, как они закрылись в шесть вечера. Я уже третий день дежурю около небольшого пункта выдачи посылок в Северной Каролине в надежде, что доктор Джекилл придет проверить свою ячейку. Но пока его не видно. «Ячейка 44. До востребования» — такой адрес сказал мне МакДугалл по телефону. Имя получателя Уотсон Франклин Крик, фамилии трех ученых, работавших над открытием ДНК — очень смешно.[15]

Над дверью я установил видеокамеру, замаскированную под датчик пожарной тревоги. Владельцы, пожилая пара, ее пока не заметили. С помощью этой камеры я нашел Ойо, глупо не попытаться использовать ее снова. Сигнал с камеры поступает на мой ноутбук, и я могу видеть лица всех посетителей. Фотографии посетителей я могу проверить по базе изображений из соцсетей и камер на транспорте.

Владельцы пункта выдачи понятия не имеют, кто арендовал ячейку. Они смогли лишь смутно вспомнить, что какой-то черный подросток принес заранее заполненное заявление и чек. Наверняка случайный курьер, которого доктор Джекилл нанял по объявлению. Хотя на всякий случай я решил приглянуть и за ним. Кто знает, может, это и есть озлобленный гений-вундеркинд.

Если Джекилл умен, то скорее всего будет использовать ячейку очень редко. А учитывая, что медицинские данные Вика он запросил очень давно, это вообще мог быть одноразовый способ получить информацию. В Вашингтоне Галлард пытается выяснить, поступали ли запросы на данные о других убийцах.

Жужжит телефон. Это Джиллиан. Я обещал позвонить ей еще час назад.

— Привет, детка, — говорю я в гарнитуру.

— Когда живешь с безумным гением, как определить, чего в нем больше — безумия или гениальности? У меня тут друзья интересуются.

— Эх, кто бы знал, — вздыхаю я в ответ.

Джиллиан в общих чертах представляет, чем я сейчас занимаюсь. Я не знаю, правда ли она сильно расстроена или уже смирилась с тем фактом, что время от времени я внезапно исчезаю.

— Ну, да, кто бы знал. Не ты, это точно.

— Ага, мои понятия о том, что нормально, а что нет, отличаются от общепринятых.

— На первом свидании мы с тобой искали трупы, — смеется она в ответ.

Я смотрю, как по улице, шаркая, медленно идет бездомный. На нем камуфляжные штаны и толстое черное пальто. Лицо изборождено морщинами, а волосы выгорели на солнце. На вид ему лет пятьдесят. Он останавливается около старого кинотеатра, где выставлены мусорные баки, и запускает туда руку. Внутри, видимо, пусто, и он громко ругается.

— Ты со мной?

— Да, да, извини. Наблюдаю тут кое за кем подозрительным.

— Для этого тебе достаточно посмотреть в зеркало.

— Ха-ха. Как дела в пекарне?

— Ничего. Как поиски маньяка?

— Пока скучновато.

Я пригибаюсь за рулем и наблюдаю, как бездомный подходит к пункту выдачи посылок. Моя машина припаркована в переулке, но кроме меня тут вообще никого, и поэтому лучше не высовываться.

— Звучит не очень вдохновляюще.

— Согласен, — шепчу я.

Бездомный берется за ручку двери, оглядывается через плечо и заходит внутрь.

— Тео?

— Мне пора.

Я вылезаю из машины, закрываю дверь, стараясь не хлопнуть ею. Убедившись, что бездомный не видит меня, я быстро перехожу улицу и прячусь за небольшой кирпичной стенкой между пунктом выдачи и соседним офисом по продаже недвижимости. Я ничего не могу разглядеть — окна пункта выдачи завешаны дурацкой рекламой. А ноутбук, на который выводится видео с камеры, остался в машине. Я хочу подобраться поближе, но боюсь спугнуть его. В ожидании, пока звук открывающейся двери раздается снова, проходит целая вечность. Я боюсь даже достать телефон, поэтому только прислушиваюсь и считаю вдохи и выдохи. Наконец дверь открывается. Я замираю, боясь, что он пойдет ко мне, но шаги удаляются в ту же сторону, откуда бездомный пришел.

Я иду за ним, сохраняя приличное расстояние, чтобы звук моих шагов его не насторожил. Он доходит до угла здания и сворачивает.

Черт, неужели заметил?

Я ускоряюсь и забегаю за ним в проулок. К этому времени бездомный уже в дальнем его конце собирается перелезть через сетчатый забор, огораживающий парковку следующего здания.

Что теперь?

— Подожди! — ору я.

Вместо ответа он начинает лезть на забор с удвоенной скоростью. К тому моменту, когда я добегаю до забора и хватаю беглеца за лодыжку, он уже перекидывает ногу на ту сторону.

— Стой! — снова кричу я.

Он пинает меня в лицо и попадает в нос. Я отшатываюсь, но умудряюсь не упасть. Правой рукой я успеваю схватить его за штаны, а левой выхватываю электрошокер и всаживаю заряд ему в ногу.

— Черт! — он вскрикивает от неожиданности.

Я стаскиваю его с забора. Он валится на меня, а я спихиваю его на землю.

Он поднимает взгляд, полный ужаса.

— Мне просто… мне просто нужна была бумага подтереться. Он показывает конверт с логотипом FedEx.

— Ты кто такой? — спрашиваю я.

— Д-д-д… Дон Спиллинг, — заикается он в ответ.

— Докажи!

Он роется в кармане и достает кожаный бумажник на цепочке.

— В-в-вот.

Он показывает водительское удостоверение. Возможно, даже настоящее, но это ничего не доказывает. Он вполне мог проверить почтовый ящик, а этот конверт прихватить для отвлечения внимания.

— Вставай, — приказываю я.

— В-в-вы кто?

Вместо ответа я нажимаю кнопку на шокере и между электродов с треском проскакивает искра.

— Давай за мной.

Я веду его к машине и заставляю ждать, сидя на бордюре, а сам проверяю запись с камеры. Дон не соврал: на видео он заходит и начинает рыться в стопке с конвертами на стойке. В сторону ячеек он даже не смотрел.

— Вы коп? — спрашивает Дон.

— Нет. — Я достаю бумажник и выгребаю все имеющиеся там банкноты — получается примерно долларов двести. Я отдаю их Дону.

— Что это?

— Наказание мне за то, что повел себя как мудак. Извини, пожалуйста. Мне правда жаль, что так получилось.

— Бывало и хуже, — отвечает Дон, пересчитывая деньги.

— Ты здесь живешь?

— Нет, хочу добраться домой в Тампу.

— Тебе чем-нибудь помочь? Может, тебе телефон нужен или что-то в этом роде?

— Вот, сестра дала, — отвечает он, доставая из кармана старый смартфон.

— Еще раз, прости, пожалуйста. А давно ты тут?

— С неделю.

Я задумчиво смотрю через улицу на пункт выдачи заказов.

— А как насчет задержаться еще ненадолго и заработать тысячу баксов?

Глава 28

Идея

— Хэлси, Вирджиния, — говорит Галлард по телефону. — Неделю назад. Парень психанул и убил полицейского, который выписывал ему штраф за неправильную парковку.

— Почему вы думаете, что это наш случай?

— Его жену и детей нашли дома мертвыми. Я знаю кое-кого в тамошней полиции. Посмотрим, удастся ли получить образец крови, но очень похоже на этот ваш вирус.

— Возможно. Но люди срывались и раньше. Когда это произошло?

— Пять дней назад.

Я чувствую, словно меня ударили. К этому моменту я уже знал о существовании Джекилла и искал его.

— Черт подери, нельзя дать ему вот так заваливать все трупами!

— Знаю… Но что мы можем сделать? Ты сколько уже следишь за этой почтовой ячейкой? Я тут тоже не бездельничаю. Я даже упросил несколько коллег разузнать кое-что в свободное от работы время. Мне сделали несколько очень больших одолжений.

— Да, мы должны делать больше!

— Например, что?

— Не знаю, — признаюсь я. — Иногда я пытаюсь представить, что сделал бы, будь в моем распоряжении все ресурсы мира. Но даже так ничего толкового в голову не приходит. Я не знаю, как он выглядит. Я не знаю о нем ничего, кроме того, что он скорее всего ученый. Вам и то больше о нем известно.

— У меня есть только не особо надежный психопрофиль. Как ты нашел Вика и Ойо?

— У них были привычные места охоты, где они появлялись регулярно. Привычки, которые можно было определить. А вот что связывает жертвы Джекилла, я понять совершенно не могу. Могу высказать догадку, что они совершенно случайны. Это было бы правильно с научной точки зрения. Выбрать совершенно случайных людей, я имею в виду. По-настоящему случайных. Вплоть до применения генератора случайных чисел для выбора жертв.

— Так что, никакой связи?

— Почти никакой. Они все отвечают некоторым базовым требованиям: жили, где Джекилл мог заразить их. Братья Пейлы и не подозревали о наличии фильтра с вирусом. Я подозреваю, что Джекилл проник в их дом, когда там никого не было.

— А Атланта? — спрашивает Галлард.

— Да, Атланта — другое дело. Место известнейшего преступления. Думаю, он не смог удержаться от соблазна. Ему нужно было туда попасть.

— И другие случаи тоже. Может, это его «фишка»? Его тянет на места убийств. Спорим, он побывал на всех крупных? Мэнсон, Дамер.[16][17]

— Да, вполне может быть… — Я задумываюсь на минуту. — Он собирает сувениры.

— В смысле, чтобы найти вирус, так?

— Да… Но дело не только в этом. Погодите-ка, а что, если он занимается этим уже довольно долго? Ищет что-то типа «Хайда»?

— Может, и так, но нам-то что с этого?

— Ну, он мог предположить, что существует патоген, но это могло быть все, что угодно, — от грибка до приона. Джекилл не знал, что именно ищет, а значит, собирал все, что угодно, — образцы почвы, плесень, бактерии. Что угодно.

— А потом нашел вирус? — спрашивает Галлард.

— Верно. И у него должна быть достаточная квалификация, чтобы понять, что это был за вирус. Джекилл мог обнаружить его на каком-нибудь из мест преступления, может быть, нашел что-то в образцах крови подозреваемого…

— И какой ты из этого делаешь вывод?

— Не знаю. Но это еще одно направление поисков — у него должен быть полевой набор для сбора образцов. Наверняка он все еще их собирает.

— На местах преступлений?

— Да, на новых. Причем он, видимо, может сорваться в дорогу в любой момент, а еще как-то пробраться за полицейские ограждения, непосредственно к месту.

— Хорошо, это дополняет психопрофиль. Он наверняка маскируется под какого-нибудь официального служащего. Не полицейского — так его быстро разоблачат, а репортеров к убитым не подпускают.

— Он вполне может менять маскировку. Прикинуться федералом, не знаю. Сейчас принципиальный момент заключается в том, что мы знаем о его посещении как минимум одного места преступления. А скорее всего и многих других.

Но что нам это дает?

— Тогда можем просто подождать, пока поймают нового серийного убийцу, и посмотрим, появится ли Джекилл.

— Слишком долго ждать, но мысль интересная.

— Это шутка была, — говорит Галлард.

— Да-да, но мысль и правда хорошая. Если это будет действительно жуткое убийство, наш псих не устоит.

— Думаешь, он появится, учитывая тот факт, что мы за ним охотимся?

— Почему нет? Во-первых, он может не знать, что мы его ищем. Тут неповоротливость ФБР может сыграть нам на руку.

— А во-вторых?

— Ну, нам понадобится приманка… что-то такое, на что он клюнет.

— Как насчет недавно вскрывшихся обстоятельств какого-нибудь старого дела?

— Не уверен, что этого хватит. Джекилл все еще что-то ищет. Может быть, он считает, что существует более опасная версия «Хайда». Не знаю. Ойо явно чем-то его зацепил.

Галлард не отвечает, обдумывая сказанное. Мне в голову приходит очередная мысль.

— Он и в дом Джо Вика мог наведываться. Можно спросить, не крутился ли там кто-нибудь подозрительный рядом. Конечно, после побоища там было полно журналистов.

— Хорошо, предположим, у нас есть место чрезвычайно привлекательного убийства. И что? Он проник на территорию, которую стерегли агенты ФБР, а потом ушел незамеченным. Как ты собираешься его поймать?

— Видеонаблюдение. Понаставим везде камер. Снимем лицо каждого, кто появится, а потом проверим по базам.

Галлард дышит в трубку.

— Ладно. Установить видеонаблюдение несложно. Хотя вот убедить ФБР в его необходимости будет трудновато.

— Не исключено, что придется сделать это самим, не посвящая Бюро в наши планы. Я могу расставить несколько автоматических камер, сделаем собственный контур безопасности. Или я могу нанять профессионалов, у меня есть несколько ребят на примете.

— Они достаточно профессиональны, чтобы следить за ФБР?

— Половина из них бывшие агенты или разведчики. Так что более чем достаточно. И у них есть такие игрушки, о которых в ФБР могут только мечтать. Это если мы к ним обратимся.

— Жалко они нам место преступления организовать не могут, — говорит Галлард. — С таких станется. Но есть вещи, о которых просить нельзя.

— Вообще-то…

— Тео?

— Погодите. Есть идейка.

Это безумие… но может сработать.

— Вопрос этического характера: как далеко вы готовы зайти, чтобы еще одна ни в чем не повинная семья не была убита?

— Достаточно далеко, — отвечает Галлард без колебаний.

— Хорошо, значит, согласны. Так и сделаем.

— Но ты понимаешь, что без тел ему хватит двух минут, чтобы раскусить весь гениальный план.

— А кто сказал, что тел не будет?

Глава 29

Подвал

Когда я подъезжаю к участку, Нед Рейнер меня уже ждет. Между нами массивные откатные ворота, и он как будто в задумчивости — впускать меня или так и отправить восвояси на новеньком арендованном фургоне, за рулем которого я сижу. Крупное одноэтажное здание в лесистом пригороде городка Ралей, Северная Каролина, больше похоже на коробку из-под обуви, чем на семейный дом. Подъездная дорожка ведет к спуску в подземный гараж. У стены дома на бетонных основаниях укреплены два промышленных кондиционера. На площадке припаркован поржавевший белый фургон, новенький пикап «Тойота Такома» и спортивная «БМВ».

Похоже, дела у Рейнера идут неплохо, вернее сказать, его полулегальные делишки. Учитывая подозрительные взгляды, которые он продолжает бросать на меня, несмотря на вполне убедительный предлог своего визита, часть того, чем он занимается, все же совсем нелегальна.

Нед Рейнер продает человеческие органы. Или, если выразиться с юридической точки зрения — оказывает услуги по подбору человеческих тканей. Торговать органами незаконно, а вот оказывать услуги по подготовке и транспортировке образцов человеческой ткани, предоставляемых «бесплатно», — можно на полностью легальных основаниях. Небольшие проблемы возникают, когда части тела забирают из больниц или моргов без ведома «предоставляющих их бесплатно» родственников покойного. А случается это чаще, чем мы думаем. Кости таза и другие крупные части извлекают и заменяют на куски пластиковой трубы, чтобы тело не гнулось, как резиновое. Точно так же извлекают и другие ткани — фрагменты вен, связки — не говоря никому ни слова.

Рейнер, высокий лысый мужчина лет сорока пяти — пятидесяти, внимательно меня оглядывает, открывает ворота и указывает на парковку рядом с пикапом.

— Сухожилия, да? — спрашивает он.

— Ага.

Он нажимает кнопку на брелоке, и дверь гаража уползает вверх, становятся видны еще один спорткар — на этот раз «Додж Челленджер» — и просторная мастерская. В дальнем конце рядом с раковиной стоит большой холодильник. Рейнер открывает его. Кроме пенопластовой коробки на средней полке, в холодильнике практически ничего нет.

— Свежие. И двух дней нет. Бедренные и икроножные с трех трупов. Сколько возьмете?

— Все, — отвечаю я.

По телефону я сказал Рейнеру, что работаю на биотехнологический стартап, изучающий опорно-двигательную систему.

— Все? — переспрашивает он и после паузы добавляет: — Это будет четыре тысячи долларов.

— Венмо, ПейПал, Биткойн? — спрашиваю я, доставая телефон.[18][19][20]

— Венмо. Получатель «БТД Фарма Сервис».

Я отправляю деньги, и телефон у него в руке жужжит уведомлением о зачислении средств. Он смотрит на экран и кивает.

— Легко вы с ними расстались.

— Заказчик за все платит. Им во что бы то ни стало нужно обойти конкурентов и первыми получить какой-то патент, содержание которого я даже не буду притворяться, что понимаю.

Я наблюдаю за выражением лица Рейнера, пока он обдумывает сказанное. До него доходит, что он мог заработать намного больше. Хорошо. Мне нужно, чтобы жадность в нем переборола благоразумие. Мой телефон вибрирует заранее запрограммированным сообщением, я делаю вид, что читаю его.

— Ладно, мне пора. Через два часа рейс в Аризону, там мне обещали продать ткани мозга.

Рейнер непроизвольно бросает взгляд на неприметную дверь в стене гаража, прямо под трубками от кондиционеров.

— Мозга? И сколько нужно?

— Ну, там непростой запрос, — качаю я головой. — Я полстраны обыскал, чтобы найти поставщика.

— Насколько непростой?

— Нужна не просто мозговая ткань. Заказчик ищет неповрежденные оптические нервы и внутреннее ухо. В идеале нужна голова целиком.

— Человеческая голова? — усмехается Рейнер.

— Головы, — отвечаю я, подчеркивая окончание. — Они работают над каким-то лекарством для восстановления после черепно-мозговых травм.

— Целые головы? — переспрашивает он.

В человеческой голове содержится сразу несколько типов тканей, которые с легкостью купят на рынке органов. Роговица глаза, зубы, десны, срезы мозговых тканей могут быть использованы для имплантации или изготовления препаратов. Существуют вполне легальные каналы их приобретения, но предложение всегда ограничено, а листы ожидания тянутся годами. И одно дело извлечь несколько сухожилий или вен из тела человека, не дававшего согласие на посмертное использование его органов, но совсем другое — украсть голову. Родственники на похоронах могут заметить. Поэтому найти голову достаточно сложно — по крайней мере в Соединенных Штатах. Китай — совсем другое дело. Правительство там главный поставщик органов. В основном от бывших заключенных и людей, исповедовавших «неправильную» религию.

— Целые головы, — отвечаю я. — У одного из моих поставщиков есть связи в Китае, он обещает несколько. Но и европеоидов тоже хорошо бы достать.

— Сколько? — спрашивает Рейнер.

— За голову? Парню в Аризоне я плачу по пять тысяч за каждую.

Рейнер поглаживает подбородок, потом достает ключи.

— Пойдем, — с этими словами он отпирает массивный замок на двери рядом с холодильником.

— У меня есть украинский поставщик, — рассказывает он. — У них там не все могут оплатить медицинское обслуживание и нормальные похороны, если пациента не спасли. Вот я и организовал благотворительную компанию, которая оказывает финансовую помощь.

— Больницам?

— В общих чертах, да. А мне поставляют образцы тканей для исследований.

За дверью открывается ярко освещенная холодильная комната с широкими стеллажами вдоль стен. На полках, словно мумии, лежат завернутые в пленку тела.

— Ни хрена себе! — бормочу я. Тут не меньше восемнадцати трупов. Я замечаю — и меня передергивает, — что среди них несколько детских.

— Ага. Итак, что вы хотели приобрести?

Я пытаюсь прикинуть, что у меня осталось на счету и сколько я еще могу занять.

— Сколько за всех?

Глава 30

Серийный убийца

Тридцать лет назад в лагере бойскаутов в районе Бутчер-крик стояло множество палаток, были новые домики и административные постройки. Сейчас это город-призрак, который постепенно поглощает лес штата Кентукки. А еще здесь не только несколько раз видели снежного человека, но даже НЛО — по крайней мере жившие в то лето бойскауты прилежно записали дату его прилета в журнале.

Когда я тут закончу, Бутчер-крик снова появится на страницах изданий об оккультизме и паранормальном. Ведь я собираюсь совершить здесь что-то действительно жуткое — превратить лагерь в место «Бойни Бутчер-крик».

В лучах закатного солнца деревья превращаются в страшноватые черные силуэты на фоне постепенно темнеющего неба, так что мне становится не по себе. Мрачно квакают лягушки, а совы издают боевой крик, бросаясь на добычу. Это место я нашел на «Гугл-картах». Земля принадлежит государству, а значит, любым совершенным тут преступлением будет заниматься в первую очередь ФБР. Все ведущие сюда дороги хорошо просматриваются, я нашел отличные места для видеокамер, замаскированных под наблюдательные станции службы лесничих. Для передачи данных на спрятанную глубже в лесу спутниковую антенну я создал вай-фай сеть. Если кто-нибудь из правоохранителей заинтересуется моим оборудованием, то увидит лишь стандартный роутер и решит, что это одна из станций мониторинга состояния леса.

Местечко здесь, конечно, прямо как из фильма ужасов. Федеральная трасса проходит по горному хребту в полумиле отсюда. С нее отлично видна та часть лагеря, где, как я предполагаю, будет припаркована основная часть машин полиции и агентов. Наверняка там же обоснуются фургоны телекомпаний.

Я подготовил место, оборудование для видеосъемки и даже пресс-релиз, который планирую анонимно отправить в полицию и журналистам. Осталось лишь расставить по местам актеров… Да, сказать проще, чем сделать.

Рейнер продал мне тела с условием, что я не буду упоминать его в качестве поставщика. Я и не планировал. Он уверял, что все это украинцы, скончавшиеся от естественных причин. В страну их доставили, по его словам, всего пару дней назад на транспортном самолете, перевозившем медицинское оборудование. Не знаю, говорил ли он правду, но это и не важно. Куда важнее разобраться, что делать с запахом бальзамирующей жидкости, который ударит в нос первому же следователю, когда он приблизится к телам. Мое решение — сделать вид, будто преступник намеренно пытался сохранить тела. Если просто раскидать трупы, то вряд ли все решат, что тут поработал серийный убийца. Наиболее вероятный вывод будет, что недобросовестное бюро ритуальных услуг выкинуло тела, вместо того чтобы отправлять их в крематорий. Это, конечно, происшествие, но на новость дня не тянет.

Нет, и закопать их тоже нельзя. Придется тела расчленить и разложить по пакетам с формальдегидом, а в каждый еще положить по записке. Эти самые записки я заранее напечатал на печатной машинке, специально для этого приобретенной на барахолке в Рэйли. Содержание для записок я почерпнул из нескольких старых фантастических романов. Словами не передать, как ужасно я себя чувствую от того, что мне предстоит.

Жуткий розыгрыш, который я собираюсь учинить, загрузит местную полицию, вызовет панику и бог знает как будет воспринят семьями несчастных украинцев, когда они узнают о судьбе, постигшей их любимых. Но это делается ради всеобщего блага, продолжаю убеждать я себя. Если Джекилл тут появится, у нас будет шанс поймать его до того, как он совершит новое убийство. А чтобы он точно появился, мне нужно, чтобы все выглядело максимально притягательно для него.

Я купил спальный мешок и туристическое снаряжение. Сейчас все это лежит в одной из хижин. Для пущего эффекта по стенам я развесил фотографии планет и карты звездного неба, вырезанные из старых журналов. Посреди всего этого великолепия я поставил телескоп с треснутой линзой, нацарапав на нем египетские иероглифы.

Опытному следователю, например Галларду, все это может показаться слегка наигранным. Но это ничего. Мне нужно, чтобы ФБР не очень долго ломало голову над тем, что здесь произошло. Нужно только, чтобы они не сообразили, кто все это устроил. А еще мне нужно, чтобы об этом месте рассказали в новостях, их увидел Джекилл и заглянул к нам.

Я сижу на одном из бревен, разложенных вокруг кострища и задумчиво смотрю то на лежащий на брезенте обнаженный труп, то на пилу, которую держу в руке.

«Что, черт побери, ты делаешь, Тео», — спрашиваю я себя.

Я не раз задумывался, в какой момент серийные убийцы, за которыми я охочусь, понимают, что с ними что-то не так. Может быть, как раз вот в такие моменты? Я не убивал ни молодого мужчину, уставившегося в небо невидящими глазами, ни девушку рядом с ним. Ни еще десяток человек, чьи тела все еще в фургоне. Возможно, я нашел им посмертное предназначение. Они спасут чьи-то жизни. Точнее, расчленение их тел спасет жизни. Жуткое кощунственное надругательство над их телами. Я надеюсь, это спасет чью-то жизнь. Рассматривая оранжевый отблеск закатного солнца на стальном лезвии, я задаюсь еще одним глубоким философским вопросом — какого черта я не догадался взять бензопилу.

Но время раздумий вышло. Я уже весь взмок в защитном костюме, а в мои планы не входит, чтобы проходящий мимо охотник пристрелил меня как маньяка. Его даже толком судить потом не будут, мне и самому-то страшно при мысли, что я сейчас буду делать.

— Так, Стив, пора спасать жизни, — обращаюсь я к ближайшему телу. Я понятия не имею, как его на самом деле звали. Для меня они все будут Стивами. Я беру его руку, кладу на бревно…

Ну, Тео. Ты видел смерть сотни раз. Ты препарировал тела и одно даже расчленил, чтоб спастись от Джо Вика. Что сейчас?

Часть меня беспокоится, что все мои Стивы и Стефани могли умереть от не вполне естественных причин. И хотя их происхождение, как его описал Рейнер, звучит убедительно, я подозреваю, что все это может быть удобным способом избавиться от политических противников. На некоторых телах явственно различаются следы ударов тяжелым тупым предметом. В двух — пулевые отверстия. И только половину тел вскрывали.

Так, это все сейчас не важно. Нажать на Рейнера и узнать, где он берет тела, можно и потом. Если выяснится, что он помогает европейским бандитам избавляться от трупов, я к нему еще наведаюсь.

Я обнаруживаю, что смотрю в стеклянные глаза Стива.

— Я тебе обещаю. Договорились? Ладно, поехали.

Верь я в Бога, я произнес бы молитву, но нет. А вот Стив и его друзья наверняка верили.

Ладно.

— Эм, господи, прости, э-э-э, что я в тебя не верю. И прости меня за то, что я собираюсь сделать. Пусть они все покоятся, э-э-э, с миром.

Я поднимаю взгляд на небо, ожидая увидеть гигантское лицо Моргана Фримена, подмигивающего мне. Так, похоже, я уже серьезно поехал. Я примериваюсь пилой к бледной коже на руке Стива, как вдруг чувствую прикосновение к своей ноге.

— А-а-а! — ору я.

Но это всего лишь вибрирует звонящий телефон. Я жму кнопку на гарнитуре.

— Да?

— Привет, — говорит Джиллиан.

Я совершенно забыл, что обещал позвонить.

— Ой, привет.

— Ты как? Чем занимаешься?

— Ты не хочешь знать, — отвечаю я, быстро прощаюсь и возвращаюсь к делу.

На пятом Стиве я уже перестаю воспринимать абсурдность происходящего.

Это пугает меня больше всего.

Глава 31

Вирусное видео

Я не заходил в свой профиль на «Фейсбуке» с тех пор, как отправился в Монтану изучать водную живность. Как мы помним, это закончилось обвинениями в убийстве. В моем «Твиттере» висит ровно один твит, сделанный по просьбе завуча. Я понятия не имею, как выглядят сейчас звезды кино и телевидения. Во многих отношениях я настолько далек от популярной культуры, насколько это вообще возможно. При этом я лично видел, как истории Джо Вика и Ойо буквально взорвали новости, поэтому более или менее представляю, что значит стать знаменитым. Сначала я был чудаковатым профессором, который тщетно призывает полицию обратить внимание на нехарактерно высокое количество пропавших без вести в Монтане и Вайоминге. А потом стал человеком, к которому в четыре утра стучится в дверь очередная съемочная группа, чтобы узнать, как продвигается расследование.

Работая над делом Джо Вика, я убедился, что зачастую привлечь внимание даже к очевидным вещам бывает весьма трудно. Мне пришлось в буквальном смысле притащить найденные тела на порог полицейского участка. И даже после этого полицейские продолжали демонстрировать поразительную умственную слепоту и предпочитали не замечать того, что было у них прямо под носом.

Существует легенда — слегка расистская и наверняка совершенно необоснованная — что индейцы Нового Света не замечали испанских кораблей, приближавшихся к берегу, поскольку это было нечто абсолютно чуждое их пониманию. Не будем сейчас концентрироваться на случаях, когда аборигены сталкивались с крупными судами европейцев впервые в жизни и не только прекрасно их видели, но и подплывали на своих лодках — а просто примем тот факт, что да, часто мы просто не хотим видеть истину, которая прямо перед нами. Поэтому я должен быть уверен, что моя искусственная бойня получит внимание, которого заслуживает, даже если мне придется рассказать о ней журналистам и властям предельно прямо.

После уничтожения любых следов присутствия некоего Тео Крея, которые я мог оставить на месте вымышленного преступления, я упаковал все инструменты и принадлежности в арендованный фургон, проехал двести километров до пункта проката в Северной Каролине и сдал машину. Если вдруг меня об этом спросят, скажу, что покупал лабораторное оборудование и перевозил его на арендованной машине до ближайшего офиса транспортной компании, чтобы уже оттуда отправить. У меня и чек есть, вот, пожалуйста. Последняя мелочь особенно важна, чтобы вся история не рассыпалась. Совершенно не хочется сидеть с глупым выражением лица, если вдруг спросят, зачем это я брал напрокат фургон в Северной Каролине.

И теперь, когда я сижу на безопасном удалении в номере мотеля, а одежда, в которой я устраивал сцену бойни лежит в мусорке в сотне миль отсюда, пора заняться сенсацией.

Шаг первый — звонок в полицию.

Звонить я буду с компьютера через Интернет. Попытка отследить звонок покажет, что он сделан из Европы. Чтобы дозвониться в экстренную службу Рид-каунти, нужно набирать их прямой номер, а не 911.

— Экстренная служба. Слушаю вас. Что произошло? — слышен в трубке женский голос с характерным выговором жителя Кентукки.

— Мы с сыном сейчас вернулись из небольшого похода в лес, знаете, неподалеку от старого лагеря бойскаутов у Бутчер-крик, и наткнулись на торчащие из земли человеческие останки.

— Как вас зову…

Я вешаю трубку. Сейчас оператору предстоит решить, розыгрыш это был или все всерьез. В любом случае о звонке нужно будет сообщить шерифу. Через некоторое время — через полчаса или полдня, в зависимости от того, насколько серьезно к сообщению отнесутся, — на место отправят кого-нибудь проверить информацию. Но я не могу ждать, поэтому ситуацию нужно подогреть. Я звоню в офис шерифа напрямую.

— Приемная шерифа Рид-каунти. Чем могу помочь? — вежливо спрашивают на том конце.

— Я заметил тело в Бутчер-крик, где лагерь бойскаутов. Я хотел подойти посмотреть, но услышал выстрел. Простите, это все, что я могу сообщить. Пошлите туда кого-нибудь.

Потом я звоню в службу лесничих и шерифу соседнего округа, чтобы тот сам позвонил в Рид-каунти уточнить, что происходит, и засекаю время.

Через семнадцать минут джип с эмблемой шерифа Рид-каунти проносится мимо моей первой камеры на шоссе 22, а за ним три патрульных машины. Еще через четыре минуты там же пролетает джип шерифа соседнего Колтон-каунти.

Хм, снимаю шляпу, среагировали оперативно.

Первый джип подъезжает к лагерю по гравийной дорожке мимо камеры номер два. Я отчетливо вижу лица людей в машине. Молодой мужчина за рулем и второй, постарше, наверное, шериф, на пассажирском сиденье. Автомобиль выезжает из поля зрения одной камеры, а в следующее мгновение уже тормозит в облаке пыли на изображении с другой. Это широкоугольная камера, замаскированная под измеритель осадков. Несмотря на спешку, с которой они ехали, мужчины выбираются из машины спокойно и направляются к лагерю неторопливой походкой. Я рад, что они не выскакивают с оружием наготове, а действуют весьма профессионально. Посмотрим, какое впечатление на них произведет подготовленная мной сцена.

Я специально закопал части тел в протекающих мешках, а в дополнение к этому закачал в почву метан из баллона — так что запах там стоит соответствующий, а датчики трупного газа будут зашкаливать. Но мне важно, чтобы и на первый взгляд все это выглядело очень, очень серьезно. Меня снова передергивает от осознания, насколько ужасно все то, что я сделал. Если это не поможет поймать Джекилла, вид, который сейчас откроется этим двоим, будет преследовать меня всю жизнь.

Мало просто раскидать в случайном порядке части тела по старому лагерю. Если следователи решат, что бальзамирующей жидкости слишком много, и заподозрят, что это не место реальных убийств, а какой-то извращенный розыгрыш, то Джекилл здесь не появится. А я не могу допустить, чтобы все совершенное ради его привлечения было впустую. Не могу позволить, чтобы посмертный путь Стива и его товарищей закончился всего лишь плохо продуманной мистификацией. Мне нужно, чтобы у людей, которые это все увидят, была моментальная и яркая реакция. Даже если они не решат с ходу, что здесь был маньяк-убийца, нужно, чтобы они почувствовали весь ужас случившегося.

Именно для этого я сделал кое-что еще, о чем не хочу вспоминать. Прости меня, Стив, но при виде кострища и мыслях о расчлененных останках из английского Йоркшира мне пришла в голову жуткая идея. Есть только одно слово, которое будет смотреться в заголовках новостей еще круче, чем «серийный убийца». Когда шериф с помощником подходят к еще тлеющему костру, из которого торчит обглоданная человеческая рука, я могу буквально прочитать на их лицах: «Каннибал!»

Глава 32

Сенсация

После того как первый полицейский звонит куда-то, я выжидаю двадцать минут, а потом сам звоню на два местных телеканала. По одному номеру включается автоответчик, а на втором снимает трубку скучающий продюсер. Мое сообщение, впрочем, одинаково: «А почему у вас на канале ничего не говорят о теле, найденном в Бутчер-крик?» Одного моего звонка мало, чтобы съемочную группу отправили к затерянному в лесах старому лагерю, но они наверняка перезвонят шерифу. А когда им ответят: «Без комментариев», это вызовет интерес. Ну а если телеканалы и на это не поведутся, я подготовил письма пяти журналистам из местных газет.

Пока я просто смотрю, что происходит на месте, и время от времени обновляю ленту новостей в ожидании, когда среагируют СМИ. На это уходит два часа. Первой появляется заметка одного из местных репортеров криминальной хроники. Заголовок относительно спокойный:

Полиция ведет расследование после обнаружения тела в лагере бойскаутов в Бутчер-крик.

Для начала неплохо, но мне нужно, чтобы новость полыхнула раньше, чем выяснится, что все это розыгрыш. Нужно немного этому помочь. Я отправляю ссылку на анонимный отчет с места преступления по двенадцати адресам блогеров, пишущих о серийных убийцах. В сообщении с приложенным документом я пишу:

Мой брат был на месте одним из первых. Он рассказал, что там нашли полусъеденное женское тело и множество останков, в том числе детских. Агенты ФБР должны прибыть в ближайшее время. Они думают, что это серийный убийца.

Чтобы не выдавать себя слишком точным знанием произошедшего, я добавляю вымышленных деталей. Если правоохранители решат заняться выяснением, кто же разослал всем информацию о случившемся, я не хочу, привлекать внимания излишней осведомленностью. Я отсылаю сообщения с анонимных почтовых ящиков, использую режим инкогнито браузера и VPN, но все равно есть шанс, что я что-то упустил. И хотя я не думаю, что следователи привлекут все ресурсы Агентства национальной безопасности, чтобы определить источник первых сливов в прессу, лучше перестраховаться.

На случай, если история не станет вирусной, мне и так придется рискнуть: я планирую создать в «Фейсбуке» профиль виртуального убийцы из Бутчер-крик и потратить несколько тысяч долларов на продвижение историй о бойне в лагере бойскаутов. Продвижение я настрою таким образом, чтобы сообщения увидели люди с интересами, которые, как я предполагаю, должны совпадать с интересами Джекилла, — генетика, криминалистика, вирусология. Если он вообще пользуется соцсетями, то увидит мои посты.

К одиннадцати утра полицейские огородили место преступления, накрыли тело в костре и привезли собак для поиска других останков. После первичного осмотра шериф дал указание своим людям лишний раз не ходить по лагерю, чтобы не оставлять новых следов и случайно не наступить на улики.

Следователи из полиции штата появляются на месте в час дня, одновременно с криминалистами. Трое мужчин и женщина приступают к фотографированию. Появляется начальство в ветровках поверх рубашек с галстуками, они беседует о чем-то с шерифом. Приезжают сотрудники службы лесничих и начинают прочесывать лес вокруг. Всего на камерах сейчас видны двадцать человек. Они явно знакомы друг с другом, но я на всякий случай делаю фотографии и записываю в базу номера всех машин. Я бы удивился, появись Джекилл так рано, скорее всего он еще не знает о произошедшем. Ни одно из крупных изданий еще не вышло с заголовками про «серийного убийцу» или «каннибала». Пока публикуют только заметки о найденном теле. Никакой сенсации в этом нет. Про «серийного убийцу» уже пишут в блогах, но до резонанса в традиционных СМИ пока далеко.

В недостатке медиаистерии я виню шерифа Уорда, он действует слишком профессионально, черт его дери. Он не только закрыл Бутчер-крик от всех, но и ухитрился притормозить публикации в местных газетах. Так что пока единственный, кто повторяет про себя «серийный убийца, серийный убийца» — это я.

Черт бы побрал полицейских и их профессионализм.

Нужно переходить к более радикальным мерам. Это рискованно, но я не могу позволить им раскрыть мою затею до того, как появится Джекилл. Иначе жуткие вещи, которые я натворил, окажутся бесполезными.

После истории с Джо Виком журналисты преследовали меня повсюду. Меня приглашали на телешоу, просили дать интервью «Нью-Йорк Таймс» и всем остальным крупным газетам. Я игнорировал всех. Это только повышало мою ценность в глазах журналистов. Когда я выследил Ойо Диалло, они совсем обезумели. Нам с Джиллиан пришлось покупать дом через компанию-однодневку и прикладывать неимоверные усилия, чтобы сохранить хоть какую-то частную жизнь.

Меньше всего мне хотелось быть говорящей головой в телевизоре и делиться своим ничем не подкрепленным мнением по любому поводу. Телекомпания «Фокс» предлагала шестизначную сумму за эксклюзивный контракт с ними. Я отказался. Я отказал всем. И хотя я не готов променять свою личную жизнь на непродолжительный период всеобщего признания, теперь у меня есть сотни электронных адресов и телефонов, которые я сейчас могу использовать.

Я решаю начать с Сэнди Гэррет, работающей продюсером на «Си-Эн-Эн». Я набираю ее номер и попадаю на автоответчик.

— Привет. Это доктор Тео Крей, вы просили перезвонить насчет серийного убийцы в Бутчер-крик.

Сэнди, как любой хороший продюсер, регулярно проверяет автоответчик и получит сообщение не позже чем через час. Конечно, она знает, что не звонила мне, поэтому решит, что я ошибся и звонил кому-нибудь из другой телекомпании. Если все сработает, я привлеку ее внимание, подогрею интерес и намекну на эксклюзивность информации.

Она перезванивает через две минуты.

Глава 33

Наживка

Первый звонок я игнорирую. И второй. И третий. Еще через час я набираю ее сам. К этому времени она наверняка погуглила «серийного убийцу Бутчер-крик» и нашла только статейку в местной газете о найденном теле, но никаких упоминаний маньяка. И тем не менее мой звонок должен был разжечь ее любопытство. Я перепроверяю веб-сайт «Си-Эн-Эн», не выпустили ли они что-нибудь по теме — пока пусто. Но ничего, я могу это исправить.

Трубку она снимает после первого гудка.

— Крей?

— Да, Тео Крей. У меня от вас несколько пропущенных вызовов. Прошу прощения, я вам набрал по ошибке, — тараторю я максимально быстро.

— Подождите! Что это за история с серийным убийцей в Кентукки? Вы ведете расследование?

— Извините, пожалуйста, э-э-э, Сэнди? Я неправильно расслышал имя в сообщении на автоответчике и позвонил не тому продюсеру. Прошу прощения.

— А кому вы хотели позвонить?

— Да я уже дозвонился, — пусть думает, что я говорил с «Фокс» или «Эм-Эс-Эн-Би-Си». И потом добавляю: — Но все равно это был неофициальный разговор.

— Погодите… А можете мне тоже рассказать. Тоже неофициально?

— Вы знаете, я уверен, что не стоит. Тот продюсер обещал мне, что разговор будет строго конфиденциальным.

— Я вам могу гарантировать то же самое.

— Ну, мне нужно подумать, — тяну я. Пусть понервничает.

— Когда можно вам перезвонить?

— Ну, не знаю. Я тут довольно сильно занят. И на самолет пора.

— Летите в Кентукки?

— Не готов ответить.

— Доктор Крей, расскажите хоть что-нибудь.

— Да я даже не знаю, можно ли мне. Ну, ладно, но строго не для печати и без упоминания моего имени могу сказать, что слухи подтверждаются.

— Какие слухи? — делает она вид, что не знает совсем ничего.

Два часа назад один из полицейских нашел присыпанный землей полиэтиленовый пакет с человеческой головой. Я уверен, что местные это уже обсуждают.

— О том, что останки первой жертвы нашли в кострище и они частично обглоданы. Что с другими останками, я не знаю.

— Другими останками? — переспрашивает она, явно записывая.

— Весь разговор строго конфиденциальный, да? Меня попросили о консультации, и я не должен об этом распространяться.

— Конечно, конечно, — уверяет она. — Но можно потом будет попросить вас об официальном комментарии?

Я обдумываю такую возможность. Плюсы — история станет вирусной намного быстрее. Минусы — я засвечу свое имя, а это рискованно.

— Нет, я не могу допустить, чтобы стало понятно, что это я ваш анонимный источник.

— У меня полно других источников. Не волнуйтесь, — врет она.

— Хорошо. Но только комментарий, идет?

— Конечно. Давайте, записываю.

Я обдумываю, что сказать.

— Ничего подобного я в жизни не видел. Так годится?

— Ну… Д-а-а-а. А вы можете подтвердить, что летите в Кентукки или что работаете с ФБР?

— Извините, мне пора, — отвечаю я, подтверждая ее догадку, но не давая материала для цитаты.

Через полчаса на сайте «Си-Эн-Эн» появляется карта Бутчер-крик и первый заголовок: «В Кентукки орудует серийный убийца — источники». В самой заметке автор аккуратно намекает на каннибализм, а затем пишет, что когда обратился за комментарием, то «Доктор Теодор Крей, расследовавший дела Гризли-Убийцы и Тоймена, подтвердил, что ничего подобного в своей жизни не видел».

Ну да, так и было.

Еще через час на обочине шоссе над лагерем паркуется фургон «Си-Эн-Эн», рядом с уже стоящим там фургоном местной телекомпании. В официальном заявлении шериф говорит, что ведется расследование и никаких заявлений он пока делать не уполномочен.

В пять вечера прибывают агенты ФБР. К этому времени сотрудники шерифа Уорда находят третий фрагмент тела — ногу. Ох, помню, как я ее отпиливал. Чуть свой большой палец не отхватил. Оставить следы собственной крови на месте «преступления» было бы очень, очень плохо. На случай, если где-то я все-таки недоглядел и мои следы там найдутся, моя очень слабая отговорка будет заключаться в том, что мне позвонили анонимно и попросили проверить, что творится в Бутчер-крик. Я ездил туда накануне, но ничего не нашел. Не знаю, убедит ли кого-нибудь эта история, но, возможно, позволит выиграть время, чтобы найти действительно хорошего адвоката.

Откуда взять деньги, чтобы ему заплатить, — другой вопрос. Мне еще предстоит объясняться с Джиллиан, как так случилось, что деньги, отложенные на строительство террасы, были потрачены на покупку дюжины трупов. Хм, а может, и не стоит рассказывать. Может, проще будет убедить ее, что я спустил все на кокаин, пристрастие к которому скрывал все время, что мы знакомы.

К тому времени как в Кентукки наступает вечер, Бойня в Бутчер-крик занимает свое место среди заголовков. Наконец происходит то, чего я так ждал, — кто-то сливает фотографии из лагеря местному журналисту, и они тут же расходятся по Сети. Наверняка шериф Уорд готов сейчас свернуть шею тому, кто это сделал. Но на данный момент, кто это был, знаем только я и получивший фотографии журналист. Это Пейн Хескинс из полиции Кентукки. Он сделал несколько фотографий, когда никто, как он думал, не видит. Никто, кроме меня и моих камер. Спасибо Пейн, хоть кто-то у вас не настолько профессионален, как шериф.

Большинство изданий размыло фотографии руки, торчащей из костра, но результаты работы Мясника из Бутчер-крик — как его уже окрестили в Сети — широко разошлись по сайтам. На «Реддит» в посвященной ему теме уже больше трех тысяч сообщений. Если Джекилл до сих пор об этом всем не слышал, он либо умер, либо бросил свое увлечение маньяками. Так что теперь мне нужно следить, не появится ли в лагере кто-то, кого здесь быть не должно.[21]

Несколько раз звонит Шейла, но мне сейчас не до лаборатории. Нужно ловить убийцу. С наступлением ночи людей на месте преступления прибавляется. Я всматриваюсь в темноту, надеясь, что Джекилл бродит где-то там, как зловещий снежный человек.

Глава 34

Статисты

Мои достижения за два дня: увеличивающийся обхват талии — спасибо доставке еды; нервничающая Джиллиан, которая, конечно, все понимает и не злится (на самом деле злится), и офис-менеджер на грани нервного срыва из-за того, что не может мне дозвониться. Ну да, а еще часы видеозаписей с идеально контролируемого полицией места «преступления».

Шериф Уорд организовал несколько защитных периметров. На расстоянии полумили в каждую сторону лесные дороги перекрыты и регулярно патрулируются подчиненными шерифа. Одна из камер записала, как робкого фотографа отправляют восвояси, а полицейский забирает его фотоаппарат. Как я и предполагал, несколько фургонов телекомпаний припарковались на участке шоссе, с которого видно лагерь, но помощники шерифа гоняют всех, кто останавливается, чтобы сделать фотографии. Журналистов приглашают в пресс-центр, организованный в двух милях отсюда на станции рейнджеров.

Сам шериф несколько раз выходил к журналистам и ко всеобщему разочарованию не сказал ничего конкретного. Раз за разом он повторяет дежурные слова о том, что «расследование ведется в сотрудничестве с федеральными правоохранительными органами». После утечки фотографий он сделал серьезное внушение всем своим подчиненным, но кое-кто из полицейских нет-нет да и проболтается. Такую историю трудно скрыть от друзей и родственников.

Все детали произошедшего, которые я придумал и слил в Сеть, обсуждают в новостях. А еще некоторые, к которым я не имею никакого отношения. К моему удивлению, Уорд официально распространил фоторобот подозреваемого. Впервые услышав об этом, я запаниковал. Неужели меня кто-то видел? Нужно ли ждать, когда полиция придет меня арестовывать — как совсем недавно в Монтане? К счастью, фоторобот на меня совсем не похож. Больше всего он напоминает актера Лэнса Хенриксена, и это наводит на мысль, что кто-то просто решил получить немного внимания, рассказав, что видел преступника.

Пора оторваться от компьютера и немного прогуляться вокруг мотеля. Нужно усилие воли, чтобы оторваться от экрана, но спасибо GitHub и моим навыкам программирования на языке Python — я могу оставить вместо себя небольшой скрипт, который будет следить за видеопотоком и распознавать лица, если таковые появятся, а потом занесет их в мою базу данных. К данному моменту в ней уже есть триста четырнадцать лиц журналистов, сто два человека, допущенных за внешний периметр и двадцать семь — непосредственно работающих на месте преступления. Примерно половину мне удалось идентифицировать с помощью соцсетей, остальные значатся в базе как «Полицейский-1» или «Помощник шерифа-3».[22]

Тщательнее всего я пытаюсь разглядеть, не выглядит ли кто-то из попавших на видео чужеродно. Но пока все явно друг друга знают, и я могу определить, к какому подразделению относится каждый полицейский или криминалист. А Джекилл не может быть местным. Из неместных же тут только агенты ФБР, но они тоже явно знакомы между собой и никого из них не получается привязать к другим местам преступления из списка Галларда.

Но я слежу за камерами не круглосуточно и мог кого-то упустить. Нужно будет позже идентифицировать все лица из базы. Кроме сотрудников внутри периметра и потенциального чужака, я внимательно слежу за журналистами. Наблюдая, как они наблюдают за лагерем, я размышляю, может ли Джекилл быть среди них. На самом деле он и действительно может быть фотографом, работающим в криминальных новостях. Это вполне повод для того, чтобы появляться на местах преступлений. Наверняка я уже его видел — с фотоаппаратом в руках или в другом образе. Не вызывающего подозрения техника или кого-то в этом роде. Когда в лесу поймали фотографа, я было обрадовался, но потом проверил его по базе данных — нет, он не мог быть Джекиллом. Неудивительно, тот слишком умен, чтобы вот так попасться.

Я выхожу на улицу и потягиваюсь, чувствуя на лице бодрящий ветерок. Несколько забегаловок призывно светятся в отдалении, но я совсем недавно заказывал еду и не голоден. Проходя по узкому тротуару между мотелем и парковкой, боковым зрением я замечаю, что происходит в других номерах. В четырех из пяти комнат, где горит свет, включены телевизоры. Я терпеть не могу, когда телевизор используют как фон, но, похоже, это просто я не такой, как все. В газетной стойке лежит местное издание с крупным заголовком: «Полиция молчит о Мяснике из Бутчер-крик». Я слегка разочарован, имя таинственному убийце могли придумать и пооригинальнее. Ну да ладно. Там же на первой полосе журналисты рассказывают истории всех громких убийств, которые тут когда-либо случались — не думал, что так много, — вплоть до времен Дикого Запада.[23]

Жужжит телефон, и я понимаю, что мне снова звонит Джиллиан. А до этого она написала пять сообщений, ни на одно из которых я не ответил.

— Привет, как оно? — спрашиваю я.

— Я знаю, что ты очень занят, но Шейла названивает мне, потому что не может до тебя дозвониться.

Черт, я откладывал разговор с Шейлой слишком долго. На самом деле я игнорировал ее уже три дня.

— Она не сказала, в чем дело?

— Кроме того, что ты пропал без вести — нет. Я так понимаю, ты занят этим Мясником из Бутчер-крик? Пытаешься его выследить?

— Ну, в какой-то мере, да. — Я смотрю на часы. — Дай-ка я быстренько перезвоню Шейле. Люблю тебя. Пока.

— Крей, где вас черти носят?! — требовательно спрашивает Шейла.

— Ну, операция под прикрытием. Что у вас там?

— Что у нас тут? Вы останетесь и без лаборатории и вообще без работы, если не появитесь здесь как можно быстрее.

— Погоди-погоди, что случилось?

— Генерал Фигероа. Пытался с вами связаться. Похоже, он взбешен и планирует явиться лично.

— Когда?

— Завтра.

Черт! Джекилл может появиться в любую минуту. И даже если камеры смогут его заснять, физически поймать его будет затруднительно, если я буду за тысячу миль отсюда. Мне хочется самому перезвонить генералу, но я понимаю, что попытка успокоить его по телефону не сработает. Крыса-Тодд явно подсел ему на уши. Могу только представить, чего он понарассказывал генералу. Пора вернуться в Техас и разобраться с очередным кризисом лично.

Глава 35

Операция под прикрытием

В переговорной Тодд Поуг со стопкой папок в руках плюхается в кресло напротив и явно ждет, когда я спрошу, что он тут делает. Но я только поднимаю глаза от ноутбука, киваю и возвращаюсь к работе. Фигероа вот-вот появится, и я не хочу, чтобы Поуг знал, что я в курсе того, что он затеял.

По дороге я долго пытался понять, чего же Поуг хочет. И почему он так уверен, что Фигероа послушает его, а не меня. И где-то над Арканзасом меня осенило: лейтенант Осман, помощник генерала. Осман несколько раз был в лаборатории, но всегда вел себя подчеркнуто незаинтересованно. Ни мое необычайное обаяние, ни работа над правительственными исследованиями его почему-то не впечатлили. Наверняка Тодд сошелся с Османом у меня за спиной и склонил того на свою сторону. Возможно, сказав, что все подозрения лейтенанта на мой счет — обоснованны. И хотя после прошлого конфликта Тодд мог пойти к генералу напрямую, с тем же успехом против меня можно было использовать и Османа. Лейтенант мог объяснить генералу, что его «источники внутри лаборатории» считают доктора Крея некомпетентным и склонным к нарушению инструкций — что, технически, действительно так. У Тодда в таком случае все складывается вообще отлично — не нужно пытаться получить новую лабораторию, можно просто забрать мою.

Если в Минобороны решат со мной разобраться, у меня будет несколько вариантов. Наиболее мягким будет передача руководства лабораторией кому-нибудь другому, вероятнее всего — Тодду. Меня убивает, что приходится отвлекаться от поимки Джекилла. Только страх потерять лабораторию заставил меня сесть на самолет. И хотя лаборатория все больше ощущается как груз на шее, не уверен, что я смогу без нее прожить. Одно я знаю точно: Тодд ее не получит. Я лучше сожгу тут все дотла, чем отдам ее этому придурку.

Наконец я обращаю на него внимание.

— Хорошо, что ты пришел. Нужно обсудить кое-что с генералом.

— Это точно, — отвечает Тодд.

Он либо считает, что я не подозреваю, в чем причина генеральского визита, либо думает, что я буду пытаться оправдаться, когда Фигероа предъявит мне «инсайдерскую» информацию от Османа.

А я тем временем планирую совсем другое. Надеюсь, от проверки проекта террористического гена получится отговориться. К счастью, у меня есть как основной, так и запасной планы действий. Не сработает первый, тогда утопим Тодда с помощью второго. Главное — держать под контролем внимание генерала. Если я с этим не справлюсь, то и часа не пройдет, как меня выкинут из лаборатории. А если Фигероа настроен по-настоящему агрессивно, с него станется отправить меня под следствие за нецелевое расходование государственных денег. И хотя, насколько мне известно, наша бухгалтерия в полном порядке, Тодд вполне мог устроить какую-нибудь пакость и на этом фронте. Например, заказать на мой адрес несколько дорогих компьютеров с оплатой из федеральных средств.

Входит Шейла, улыбаясь мне и кивая Тодду.

— Генерал приехал.

Тодд начинает было вставать, но потом понимает, что я сижу, и падает обратно в кресло. Как только он усаживается, я поднимаюсь и иду к двери поприветствовать входящего генерала.

— Крей, — холодно произносит он. За ним входит Осман.

— Генерал. Лейтенант.

Ладно, начинаем игру. Я обращаюсь к Шейле.

— Распечатай, пожалуйста, отчет по Т-гену для лейтенанта Османа.

«Т-ген» звучит намного лучше, чем «ген терроризма».

Я замечаю, что при этих словах Фигероа бросает на лейтенанта быстрый взгляд. К Тодду я стою спиной и выражения его лица не вижу, но сомневаюсь, что оно радостное. Я возвращаюсь на свое место и закрываю ноутбук.

— У вас готов отчет по Т-гену? — спрашивает генерал.

Я выдерживаю паузу, изображая удивление.

— Конечно! Вы же его запрашивали, так? Надеюсь, это ничего, что я использовал основные фонды, заказав исследование экономической обоснованности?

Следующий шаг — притвориться, что испугался, проявив инициативу. Если все пойдет по плану, то через пару минут станет ясно, не ошибся ли я насчет планов Тодда.

— Вы продолжили работу по проекту Т-гена? — переспрашивает Осман.

— Подождите, а что, не надо было? — Я взмахиваю руками в притворном удивлении.

Осман бросает взгляд на Тодда, потом снова смотрит на меня. Он явно хочет что-то сказать, но боится, что сговор станет очевиден, поэтому оборачивается к генералу.

— Я хочу взглянуть на отчет, — просит Фигероа.

— Да, конечно, — я достаю папку, на которой стоял мой ноутбук. Она довольно тонкая, а ее содержимое недалеко ушло от той чуши, что показывали мне в Атланте агенты ФБР. — Но я думаю, лучше мы обсудим его чуть позже, после того как разберемся с проблемами безопасности в лаборатории.

— Проблемами безопасности? — спрашивает Тодд.

Я игнорирую вопрос и обращаюсь к генералу.

— Как офицера, отвечающего за доступ к секретной информации в нашей лаборатории, я должен поставить вас в известность о некоторых фактах. Это очень неприятно, но, возможно, у нас серьезные проблемы, — с этими словами я достаю еще одну папку. — Возможно, наша сеть скомпрометирована.

— Кто-то в нее проник? — лицо генерала мрачнеет. — Насколько глубоко?

Я достаю из папки лист распечатки.

— Пока не знаю. Я связался со специалистами по кибербезопасности, чтобы они посмотрели. А началось все с того, что я проверял логи на сервере и обнаружил, что кто-то скачивает большие объемы данных из нашей сети через удаленный доступ. Поскольку наша лаборатория подчиняется напрямую Министерству обороны, внутренняя сеть у нас защищена очень серьезно, а сотрудникам приходится следовать куче правил и требований — что можно подключать к сети, а что нельзя, какие приложения использовать, какие данные можно копировать, а какие — нет.

На пути из Техаса я стал вспоминать наш последний разговор с Тоддом. Что было у него в голове? Что он думал, я могу сделать? Он вполне мог предположить, что я взорвусь и уволю его сразу после совещания. И не будь он собой, если бы не позаботился о компрометирующих меня материалах, из которых первый и главный — наша переписка, а затем и все данные исследований, к которым у него был доступ. А на случай, если бы его план избавиться от меня сработал, ему бы потребовалась резервная копия всех данных, ведь я мог взбеситься и уничтожить диски. Я попробовал думать, как Тодд, и представить, что он сделает дальше. Тодд оказался до обидного предсказуем. Через два часа после нашей последней встречи он начал копировать все данные с серверов лаборатории на адрес, который практически не отличался от нашего сервера резервного копирования. Почти. Вместо узла MonolithArchive, начиная с того самого вечера, резервное копирование было перенаправлено на сервер Mono1ithArchive, с единицей вместо буквы «l» в названии — разницу было не заметить, если не знать, куда смотреть.

Провернуть такое можно было, только имея администраторский доступ — а он был у меня и у Тодда. А в случае, если кто-то решил бы проверить логи, то скорее всего не заметил изменения или принял бы его за опечатку. Так почти и случилось. Но, не веря своим глазам и тому, что Тодд опустился до такой низости, я сначала перепроверил настройки, а потом IP-адрес сервера и понял, в чем дело. Фигероа смотрит на листок со списком серверов.

— Что это?

— Серверы резервного копирования. И некоторые из них к нам никакого отношения не имеют.

— Не понимаю.

— Ну, если грубо, то кто-то взял и скопировал на чужой компьютер все наши данные.

— Чужой? — выпаливает Тодд. Он бледен как мел, но цепляется за слово, надеясь, что я подумаю на русских или китайцев.

— В том смысле, что это не сервер нашей лаборатории, — отвечаю я.

— А написано Monolith, — говорит он, глядя на распечатку.

— Да, я тоже вначале так подумал, но, если присмотреться, видно, что строчная «l» заменена цифрой «1». С ходу и не заметишь.

— То есть вас взломали? — спрашивает Фигероа.

— Это было мое первое предположение, да. Но я начал изучать логи внимательно в попытках найти следы вируса или червя. Пока не могу сказать с уверенностью, но складывается впечатление, что это сделано изнутри.

— Вы хотите сказать, это дело рук кого-то из ваших сотрудников?

— Неудобно это признавать, но, похоже, так, — говорю я, опуская глаза. — Доступ сотрудников к сети у нас ограничен. А полные администраторские права есть только у меня и у Тодда. Но, может быть, кто-то подсмотрел, как мы вводим пароль.

Краем глаза я слежу за Тоддом. Он покрыт потом. Стоило затеять весь этот спектакль, хотя бы ради того, чтобы посмотреть, что он будет делать дальше.

— Есть идеи, кто именно это мог быть?

— Я доверяю каждому, — качаю я головой. — Видимо, в этом и проблема. Если кто-то за моей спиной решил слить данные, наверное, виновата моя невнимательность.

Фигероа снова смотрит на Османа, теперь уже лейтенант выглядит не в своей тарелке. Я превратил его попытку шантажа в потенциальную угрозу безопасности. И, несмотря на то, что сам он ничего противоправного не совершил, с Тоддом лейтенант теперь связываться не захочет.

— У нас есть новенькие, — говорит Тодд, наконец найдя в себе силы открыть рот или решив, что молчание может быть подозрительным.

— Например? — кидаю я наживку.

— Дарнелл — хороший специалист, но в формальностях не силен.

Ничего себе! Вот так вот спихнуть все на парня.

— Ну, не знаю, Тодд. Я бы вот так с ходу никого пока не обвинял. Думаю, нужно поменять все пароли, а потом пусть специалисты проверят серверные логи и наши домашние компьютеры.

— Домашние компьютеры? — переспрашивает Тодд, явно обеспокоенный.

— Ну, конечно. Нужно будет дать спецам полный доступ, пароли и все такое, чтобы исключить нас с тобой. В конце концов, для проникновения использовали либо мои, либо твои данные.

— С чего ты взял? — резко бросает Тодд.

Я не ожидал такой реакции. Что у него там еще, что он не хочет показывать посторонним? Скорее всего защита на домашнем компьютере у него весьма надежная. Когда он задумал весь этот план с копированием данных из лаборатории, то наверняка предполагал, что в самом худшем случае ФБР конфискует жесткие диски и попытается их прочесть. И не сможет из-за шифрования. Но он не мог предположить, что я разверну ситуацию таким образом, что отказ выдать пароль сделает его виноватым в глазах Фигероа и Османа.

— Лабораторию придется закрывать? — спрашивает Фигероа.

— Не думаю. Утечка обнаружена, осталось найти, куда копируются данные.

— Вы уверены, что это дело рук кого-то из сотрудников?

— Не знаю, генерал. Но в любом случае нужно проверить сначала меня, а потом всех по списку.

Я не доказал вину Тодда в научном смысле этого слова, но уверен, что прав. Ему явно плохо. Пакость, которую он задумал для меня, обернулась большими проблемами для него самого. За такое легко можно отправиться в тюрьму, и надолго. Максимум, что он сейчас может сделать, — отправиться домой, уничтожить все данные, а потом отказаться от проверки. Наверняка именно это он сейчас и обдумывает.

— Мы сделаем все, что в наших силах, — заверяю я генерала.

— Так, теперь оставьте нас с доктором наедине, — просит Фигероа.

Осман и Тодд выходят. Напоследок Тодд бросает на меня полный ненависти взгляд. Когда за ними закрывается дверь, генерал поворачивается ко мне.

— Так, Крей, и что в результате тут у вас творится?

Глава 36

Намерения

Наврать генералу? Попытка рассказать всю правду о нынешнем проекте и полном отсутствии прогресса по Т-гену скорее всего кончится приостановкой финансирования и расследованием… Если он решит, что дело того стоит. Но попытка наврать тоже только ухудшит ситуацию. Вот ведь моральная дилемма — да, это говорит человек, который три дня назад расчленял тела посреди лагеря бойскаутов. В результате я решаю ограничиться маленькими кусочками правды.

— Управлять лабораторией довольно тяжело.

Фигероа смотрит на меня, ожидая продолжения, но я не собираюсь распространяться на эту тему.

— Т-ген, — говорит он наконец, постукивая пальцами по папке. — Что в этом отчете?

— Ну, все, что у нас на данный момент есть. Мы провели мета-анализ всех доступных нам геномов подтвержденных, схваченных или убитых террористов. Потом проанализировали последовательности, которые, как традиционно считается, отвечают за некоторые особенности поведения и склонности — общительность, выработка окситоцина, выработка адреналина. Плюс некоторые другие корреляции, основанные на различных профилях известных нам террористов. Некоторые из них отправляются воевать за границу, другие изготавливают взрывные устройства, — объясняю я, на самом деле ничего не объясняя.

— И? — спрашивает Фигероа.

— Есть некоторые трудности. Прежде всего с определением террориста. Вы или я можем назвать этим термином физическое лицо, не находящееся на государственной службе и применяющее насильственные меры воздействия к мирным жителям. Но это слишком общее описание. Характер и поведение человека, планирующего операции, контролирующего потоки денег и оружия, сильно отличаются от поведения и характера юноши в депрессии, которого убедили, что единственный выход — пойти взорвать супермаркет. Расист-одиночка, по ночам собирающий бомбы, ведет себя совсем иначе, чем активист, планирующий протесты и громящий витрины ближайшей кофейни.

— И что вы хотите этим сказать?

— Мы не можем толком разобраться, что такое террорист, как тогда выяснять, есть ли гены, отвечающие за склонность к таким видам деятельности?

— Нужно сузить круг поисков.

— Хорошо, и что мы найдем? Гены, отвечавшие за харизму Усамы бен Ладена? А что, если такие же были у Джорджа Вашингтона?

Фигероа багровеет.

— Вы что, приравниваете бен Ладена к Вашингтону?

— Что? Нет, конечно! Вашингтон — герой, который сражался в первых рядах, не боясь опасности. А бен Ладен — трус, прятавшийся за спинами женщин. Хорошо, я выражусь точнее. Даже два настолько разных человека могли иметь схожие черты, например оба были высокими. Высокий рост может быть преимуществом для лидера. Но это нам ничем не помогает. За рост отвечает один и тот же ген, но у разных людей вместе с ним будут действовать другие гены. Или не будут, не все гены активны.

Отметив резкую реакцию генерала на мое неуклюжее сравнение, я, кажется, придумываю, как действовать дальше.

— Представим, что мы выяснили, что у террористов-смертников есть схожие генетические последовательности. Например отвечающие за резкие смены настроения и тягу к острым ощущениям. А если выяснится, что у лучших бойцов нашего спецназа есть те же гены? Как к этому отнесутся независимые наблюдатели, которые будут анализировать результаты нашего исследования? Мы что, приравниваем наших бойцов к террористам?

Фигероа откидывается на стуле и обдумывает услышанное. По крайней мере я заронил в его голову семена понимания, насколько эта тема сложна, а главное — что без должного качества и контроля такие исследования могут завести совсем не туда, куда ему лично нужно. И кончиться большими проблемами. Когда я впервые упомянул саму идею о возможном существовании гена терроризма, я размышлял вслух о некоторых очень специфичных типах поведения и о том, почему некоторые люди могут быть более склонны к ним. Окружающие же услышали, что существует конкретный ген, наличие которого делает человека террористом, — а это несусветная глупость, если вы хоть что-то смыслите в генетике. Проблема в том, что мои слушатели в генетике не смыслили дальше газетных заголовков и статей в желтой прессе.

Взять, например, ген гомосексуализма. И хотя с некоторой долей вероятности ученые могут определить склонность к гомосексуальному поведению, опираясь на информацию о некоторых генетических маркерах, не существует единственного гена, который сделает вас геем.

Фигероа качает головой.

— Не назвал бы я это удовлетворительным результатом. Мы обещали выдать что-то более конкретное.

Он выглядит не столько разозленным лично моим поведением, сколько разочарованным общими перспективами проекта. Но не стоит забывать, что и у него есть начальство. Если они будут мной недовольны, то начнут следить за моей работой и жизнью намного пристальнее, чем мне хотелось бы. А я сейчас занят вещами, к которым совсем не хотел бы привлекать внимание.

Я раздумываю, не рассказать ли генералу о вирусе. Идея вируса, вызывающего склонность к убийству, должна чрезвычайно заинтересовать военных — но в этом-то и проблема. Я верю, что Фигероа не станет распылять «Хайд» над Северной Кореей, но могут найтись те, кто захочет это сделать. Будет еще хуже, если нечто подобное попадет в руки тех самых террористов.

— Ну, прямо сейчас я попытался сузить поле исследования до террористов-смертников, — говорю я первое, что пришло в голову. — Теоретически смертниками могут стать до десяти процентов населения — те, кто подвержен чужому влиянию. Но если мы сконцентрируемся на сравнении генетических данных и поведенческих профилей, то, вероятно, сможем выделить маркеры, которые позволят ограничить круг людей, за кем следует установить наблюдение.

Это настолько отдает дешевой антиутопией, что меня тошнит. Что я делаю сейчас — помогаю построить оруэлловский мир или отдаляю его приближение?

— Поведенческие профили и генетика? — спрашивает Фигероа.

— Да. Сравнительный анализ может выявить людей с повышенной склонностью к агрессии. Не для того, чтобы обвинить и взять под стражу. Речь о более рациональном использовании ресурсов — за кем следить в первую очередь во время расследований.

Идея, конечно, не идеальная, но, может, так людей не будут арестовывать на основании «неправильного» гена. Ну а если она не сработает, то ее и вовсе забросят и забудут. По крайней мере я на это надеюсь.

— Ну, с этим можно работать, — кивает генерал. — Как далеко вы продвинулись?

Я думаю о мешанине данных из разных исследований, собранных в папке, которую держит Фигероа, но потом вспоминаю, что несколько месяцев назад запрашивал разрешение на работу с одной израильской лабораторией. Проект, по которому планировалось сотрудничество, очень хорошо подходил под цели, которые я только что описал генералу.

— Ну, мне пока не особо дают работать.

— Кто и почему?

— Мне нужно было связаться и сравнить результаты с одним исследованием, которое уже провели в лаборатории Сэндстоун в Тель-Авиве, но для этого нужно разрешение. Я его запрашивал практически сразу после того, как мы начали обсуждать Т-ген, — говорю я. Пусть Фигероа сам решит, что эти проекты связаны.

— Израильтяне? Наверняка им это будет чрезвычайно интересно, и наверняка они уже сами что-то подобное изучали. Хорошо, очень хорошо. Это ему очень понравится.

Я не переспрашиваю — кому «ему». До меня внезапно доходит, что начальство генерала может быть значительно более высокопоставленным, чем я раньше думал.

— Будет здорово, если вы поможете продвинуться в этом направлении, — говорю я.

А про себя думаю: главное, не слишком быстро.

— Да, я займусь немедленно. Через пару дней будут у вас все разрешения.

— Отлично, — вру я. — И как только разберемся с нашей внутренней безопасностью и дырой в сети, я смогу продвинуться по проекту.

— Да, точно, — говорит Фигероа, бросая взгляд в сторону двери. — С этим нужно разобраться. Этот Поуг, наверняка это его рук дело?

— Ну, я пока с уверенностью не могу сказать, — отвечаю я осторожно.

— Крей, я видел, как охотятся с приманкой, — с усмешкой произносит генерал. — И вы его выманили и пристрелили, как прирожденный охотник, можете мне поверить.

Я пожимаю плечами. По сравнению с настоящими маньяками в моей жизни, Поуг — это детский сад.

— У меня были подозрения, да.

— Вот и я об этом. На иностранную разведку он работать может?

— Нет, — качаю я головой. — Он просто хотел от меня избавиться. Наверное скачал данные на случай, если я заблокирую его доступ к сети или вообще уничтожу, в случае увольнения. А он хочет работать на вас.

— Он хочет быть профессором Креем. Подозреваю, что он сговорился с Османом.

— Не могу тут ничего сказать, — пожимаю я плечами.

— Ладно, с этим я разберусь. О Поуге не беспокойтесь, — говорит генерал. — Продолжайте работать.

— Я ценю вашу помощь.

А все складывается даже лучше, чем я ожидал.

— За этим я и приехал. Да, еще одно.

— Слушаю, — отвечаю я, уже начиная вставать.

— А что вы делали в Кентукки?

Я снова сажусь, потому что ноги внезапно отказываются меня держать.

Глава 37

Оправдания

Наверное, так себя чувствовал Тодд, когда я вскрыл его авантюру с копированием данных. Идеальный план был идеальным, ровно до того момента, пока события развивались в соответствии с ним. Он думал, что ему ничего не угрожает, данные зашифрованы, и полиция ничего не сможет сделать, даже имея на руках судебное решение, — ключи все равно у Тодда. А вот того, что благодаря моим действиям отказ добровольно выдать ключи станет фактически признанием вины, он предвидеть не мог.

Теперь попался я.

Фигероа не дурак. Когда Осман пришел к нему с жалобами на мое поведение, Фигероа решил проверить, чем там занимается эксцентричный Тео Крей. И можно только предположить, какие возможности для этого у него есть. В любом случае он знает, что я был в Кентукки. Но вот знает ли он что-то еще, неясно. Похоже, придется снова прибегнуть к методу «дозированной правды». Есть, конечно, вариант рассказать все целиком, и скорее всего мне за это ничего не будет, но есть вероятность запустить еще одну историю, аналогичную Т-гену, только теперь с вирусом.

— Я разыскиваю очередного серийного убийцу, — наконец признаюсь я.

— Мясник из Бутчер-крик?

— Связанная история, — отвечаю я туманно.

— Связанная? Он работал не один?

Я прокручиваю в голове его слова, и внезапно до меня доходит: это же я — Мясник из Бутчер-крик! Я никого не убивал, но я расчленял людей… Трупы, конечно, но это были тела людей.

— Не могу пока с уверенностью сказать. Я прорабатывал еще несколько убийств, которые, казалось бы, не связаны с этим, но на самом деле могут иметь неожиданные обстоятельства.

— А подробнее? — спрашивает Фигероа.

— Пока рано что-либо говорить. — Ужасный ответ, я знаю.

— Поставим вопрос иначе: можете ли вы рассказать в подробностях, для чего именно потребовались ресурсы лаборатории в расследовании этого дела?

Черт, генерал знает куда больше, чем я подозревал. Что, если ему доносит не только Тодд? Может, это Шейла, Дарнелл, остальные…

Так, сосредоточься, Тео. Есть шанс, что он уже знает о вирусе. Ты же сам рассказал о нем ФБР. Ладно. Предположим, что он знает вообще все. Будем отвечать, но вести свою линию.

— Ну, у меня была одна довольно радикальная идея. Я рассказал о ней ФБР, и они сказали, что я несу чушь. Но мне нужно было ее перепроверить.

— Я заметил, что ваши идеи, которые сначала кажутся чушью, в конце концов имеют тенденцию оказываться единственно верными, — отвечает Фигероа.

Пожалуй, кроме того раза, когда я выкопал яму на заднем дворе в попытках прорыть ход в нору хоббитов.

— На самом деле это все косвенно имеет отношение к Т-гену, — объясняю я. — Мы знаем, что некоторые гены активируются в присутствии определенных факторов окружающей среды…

Я останавливаюсь на середине фразы, потому что понимаю, что никогда не задумывался об одном из свойств «Хайда», которое было у меня прямо под носом.

— Крей? — голос генерала выводит меня из микро-транса.

— Простите, задумался. Да, так вот, гены могут активироваться во время голода, в присутствии бактерий, при избытке или недостатке определенных веществ и так далее. Что, если существуют гены, которые управляют нашим поведением, и их можно включать и выключать. Что, если существует ген психопатического поведения. Или группа генов, которая активируется определенным патогеном.

— И, например, превращает человека в убийцу? — спрашивает генерал.

Примерно так я раньше и думал, но теперь меня охватывают сомнения.

— Может быть, что-то переключает гены и меняет работу мозга. Вирус, который нашел доступ к переключателю агрессии. — Нужно плавно переводить тему с «Хайда» на что-то более общее. — Я сейчас изучаю геномы убийц, которые, возможно, были восприимчивы к подобной инфекции.

— Интересно, очень интересно, — произносит Фигероа после паузы. — Это и впрямь довольно похоже на проект по Т-гену.

— Да, но пока у меня предположений больше, чем фактов. И я не хотел отвлекать слишком много ресурсов, чтобы работа по Т-гену не встала совсем.

— Сколько сотрудников лаборатории знают об этом?

Так, либо это вопрос с подвохом, либо Тодд не дал Осману полной картины. Рискнем предположить второй вариант.

— Ну, я выдавал информацию частями. Что-то знает Поуг. Экспериментами и лабораторными исследованиями занимался один из лаборантов — Дарнелл. Однако полнотой информации владею только я, для остальных это секрет.

— А расходы?

— Ну, за исключением лабораторного времени — а это всего несколько дней — я использовал собственные средства.

— Собственные средства?

— ФБР обратилось ко мне за консультацией. Я подумал, что неприемлемо использовать наше финансирование для решения чужих проблем.

— Правильно. Захотят большего — пусть раскошеливаются.

Да уж, сразу после того, как в аду начнут раздавать мороженое.

— Полностью согласен.

— Но теперь эти работы можно вести в рамках проекта Т-гена и финансировать из того же бюджета.

— Правда?

— Да. Очевидно же, что эти темы связаны.

Именно так, но я совершенно не хочу, чтобы они были связаны в голове у генерала. Даже если это даст мне немного больше свободы действия. Потому что когда все закончится, мне нужно будет писать отчет для людей в Минобороны. Одному богу известно, чем это может обернуться.

— Некоторые исследования в этой области уже проводились, — продолжает Фигероа. — Начало было многообещающим, но никаких внятных результатов добиться не удалось.

— Да, возможно, и это тупик, — отвечаю я.

— Итак, ваша полевая работа в Кентукки завершена?

— Ну да. Надо только дождаться, когда ублюдка поймают. Не терпится взглянуть на его геном, — отвечаю я, даже не покривив душой. Камеры продолжают работать, и чего мне на самом деле не терпится — так это взглянуть на записи.

— Могу представить. В любом случае давайте наводите порядок в лаборатории, разберитесь с сотрудниками и от этого придурка Поуга избавьтесь как можно быстрее.

С юридической точки зрения вопрос увольнения Тодда — довольно тонкая тема. Мне нужно действовать аккуратно, чтобы его уволил лично Фигероа. Даже если это означает, что придется еще некоторое время потерпеть присутствие Тодда в лаборатории.

— Обязательно, — отвечаю я.

Фигероа ненадолго задумывается.

— Отлично. Через четыре дня подготовьте отчет, чтобы показать его комитету в Вашингтоне. Они требуют от меня формальной презентации прогресса. Но лучше, наверное, если объяснять все это будете лично вы. Если честно, я не очень разбираюсь, когда вы говорите правду, а когда несете наукообразную чушь. Но пока проект дает результаты, это и не важно.

— Ладно… — ошеломленно отвечаю я. Вашингтон? Чтоб ему. Это последнее, что мне сейчас нужно.

— И Тео, — генерал впервые обращается ко мне по имени. — Сделайте одолжение, не отправляйтесь больше на охоту за серийными убийцами, не поставив меня в известность. Сейчас вы — ценный государственный кадр. Не лезьте, пожалуйста, на рожон и не привлекайте к себе лишнего внимания.

Непростая задача, особенно учитывая, что результаты моих трудов сейчас показывают по всем телеканалам.

Глава 38

Мука

Я сижу на табуретке в маленькой пекарне Джиллиан. «Корочка» уже закрыта, Джиллиан месит тесто, а я наблюдаю. В том, как она сосредоточенно погружает пальцы в упругую массу на засыпанном мукой столе, есть что-то привлекательное. Дома компьютер обрабатывает фотографии людей с камер из Бутчер-крик, и для сохранения семейного спокойствия я решил заглянуть к подруге.

— Попробуешь? — спрашивает она.

Я обдумываю предложение. Химия приготовления еды восхищает меня. Я обожаю смотреть, как Джиллиан смешивает абсолютно разные вкусы и ингредиенты, чтобы в результате получить нечто потрясающее. Ее запеченная рыба или пирог с шоколадным кремом снятся мне по ночам. Количество лимонного сока и момент его внесения во время приготовления ванильной глазури — производственная тайна, за разглашение которой Джиллиан грозилась меня убить. И, несмотря на острое желание встать, подойти к стойке, погрузить пальцы в податливое тесто и почувствовать исходящий от Джиллиан легкий запах лавандового масла, я отказываюсь. Еще совсем недавно этими руками я творил ужасные вещи с мертвыми телами. От мысли о крови, каким-то невероятным образом оставшейся под ногтями, или жирных кислотах с тел, осевших в порах моей кожи, и о том, как все это соприкоснется с белоснежным тестом, меня передергивает. Рациональной частью мозга я при этом обдумываю, сколько бактерий и непрошенных частиц органики попадает в нашу еду даже на самых стерильных кухнях. Но в реальности меня беспокоит не физический аспект, а сам ужас поступка.

— Да нет, мне больше нравится смотреть.

— Больше всего тебе нравится есть, — отвечает она с улыбкой.

Я обожаю смотреть, как движутся из стороны в сторону ее волосы, собранные в хвост, когда она оборачивается ко мне. Она всегда излучает какое-то поле «девочковости». И при этом, как ни странно, я легко представляю это улыбающееся лицо под кевларовым шлемом посреди иракской войны. Как она продолжает сохранять оптимизм, даже когда кругом свистят пули и гибнут товарищи. И даже в самый черный час, когда ей пришлось хоронить мужа, я отчетливо вижу ее лицо и выражение неутомимой решительности, которая помогла ей пройти через худшее.

Наши отношения начались со вспышки страсти и все никак не закончатся. Моя эмоциональная закрытость каким-то странным образом отвечала той части ее души, которая уже никогда не сможет полюбить другого мужчину так же, как погибшего мужа. Мое отсутствие и отчужденность легче воспринимаются вдовой, которая пережила самое страшное отсутствие любимого человека. И тем не менее я боюсь отдалиться от нее слишком сильно и не заметить этого. Как корабль, который незаметно дрейфует с постепенно натягивающейся якорной цепью, пока в один прекрасный день цепь не лопается, казалось бы, совершенно неожиданно.

— Ты же знаешь, что я люблю тебя больше всего на свете, — говорю я Джиллиан.

— Знаю, — отвечает она.

Но достаточно ли ей такой моей любви? Я пытаюсь облегчить ее жизнь, как могу. Мы построили дом, о котором она мечтала. Пекарня была открыта в виде жеста благотворительности с моей стороны, но оказалась чем-то значительно большим.

Джиллиан берет вишню из миски, держа ее за стебелек, погружает в растопленный шоколад, а потом ждет, пока шоколад застынет.

— Я знаю, что у тебя есть свои делишки и планы, Тео, — говорит она, подходя ко мне и держа вишню на уровне глаз. — И я знаю, что эти делишки зачастую довольно мрачные. — С этими словами она подносит вишню к моим губам. — Просто пообещай мне, что дашь знать, прежде чем тьма поглотит тебя целиком. — В последний момент она резким движением отправляет вишню себе в рот.

— Это было жестоко, — замечаю я.

— Не знаю, как долго продлится этот период в наших отношениях. В принципе, я морально готова, что они будут такими всегда. Надеюсь, что-то изменится, но согласна и на такие. А еще я смирилась с мыслью, что однажды ты перестанешь звонить и писать, — говорит она очень серьезно.

— Я никогда о тебе не забываю. Просто иногда работа поглощает меня целиком.

— Я беспокоюсь не за твою работу. Я боюсь, что однажды ты подберешься слишком близко к одному из этих твоих убийц или, возможно, сам пересечешь черту, которую нельзя пересекать, и Тео, которого я знаю, исчезнет.

— Звучит очень пессимистично.

— Или реалистично? Эта история в Кентукки — тоже ты?

На короткий миг я думаю, что она в буквальном смысле спрашивает, не я ли Мясник из Бутчер-крик. В любом случае ответ на этот вопрос — технически, да, я. Но на самом деле она спрашивает, имеет ли это все отношение к тому делу, которым я отправился заниматься, когда мы расстались в аэропорту.

— Ну да. Это то, над чем я сейчас работаю.

— Так и думала. По заданию ФБР?

— Нет. Они перестали меня слушать, пришлось продолжать самостоятельно.

— Хм-м…

— Что значит «хм-м»?

— Я сказала, что не против, если ты поможешь Бюро, но, похоже, мы снова имеем дело с крестовым походом рыцаря Тео. Я надеялась, что ты с этим завязал.

— Завязал? Как я могу завязать с помощью людям? Если я не вмешаюсь, кто-то еще погибнет.

— Если я не отправлю все, что мы печем, голодающим, они тоже все погибнут. И знаешь что? Я не отдаю всю выпечку в благотворительные фонды. Почему? Потому что есть предел того, что может сделать один человек. И можно выбирать, какое именно доброе дело сделать.

— А это еще что значит?

— Кэрол стало хуже. Лекарства не работают. Я сидела у постели, держала ее за руку и не могла перестать думать: «А что Тео сделал бы на моем месте?»

Кэрол — мать погибшего мужа Джиллиан. А я так и не спросил, как прошла поездка. Все-таки я ужасный человек.

— Мне очень жаль, что ей хуже, но я не понимаю связи.

— Тео, ты самый глупый из самых умных людей, что я встречала. Такое впечатление, что ты все время впереди самого себя, постоянно оглядываешься на собственную жизнь, но не видишь и не понимаешь своего места в мире. Ты великолепен, но не в смысле «самый умный из присутствующих», а в смысле «таких один на миллион». Время от времени в пекарню заходят твои университетские коллеги, они все считают, что рано или поздно тебя бы ждала Нобелевская премия за какое-нибудь важнейшее для человечества открытие. Но вместо этого ты превратился в охотника за монстрами и за славой.

— Что за чушь? Я пытаюсь помочь людям.

— Скольким бы ты помог, открой способ лечения болезни Кэрол?

— Так не работает, это займет годы, — качаю я головой.

— У обычных людей, да. А ты бы справился быстрее. Я не знаю, что ты должен делать. Но уверена, что если бы занимался тем, для чего создан — лечил болезни, — то спас бы намного больше жизней, чем остановив убийства Джо Вика.

— Это… это абсурд!

— Может быть. Но где-то в глубине души я иногда думаю: а что, если ты прекрасно понимаешь силу своего интеллекта, но просто боишься браться за действительно большие задачи, потому что боишься не справиться… И тогда в собственных глазах ты будешь неудачником, который подвел своего отца.

Я молчу, пытаясь осознать сказанное. Такое ощущение, что меня только что ударили по лицу, — настолько неожиданны ее слова. А что, если она права и охота на убийц — это действительно мой способ заняться более простыми вещами, чтобы самоутвердиться и увильнуть от решения настоящих проблем? Лаборатория и бестолковая работа на правительство стали моим предлогом запереться и заниматься своим хобби. А что, если хобби — это и есть способ спрятаться от более трудных задач?

Да, болезнь Кэрол мне не по зубам, но есть масса других заболеваний, которые распространены в странах третьего мира, и ситуацию с которыми можно было бы серьезно улучшить, применив мои методы. Среди этих болезней есть излечимые, с которыми я мог бы разобраться, направь я на них ту целеустремленность и готовность снести все на своем пути, которые привели меня в конце концов в Бутчер-крик.

Черт побери, что же я делаю?

— Судя по твоему лицу, тебе теперь есть о чем поразмыслить, — говорит Джиллиан.

— Даже не знаю, с чего начать.

Она берет меня за руки и кладет мои ладони себе на талию.

— Думать будешь потом, а сейчас я хочу тебя прямо на кухонном столе.

Глава 39

Распознавание образов

— Это я, — говорю я в трубку одноразового телефона, когда на том конце Галлард принимает вызов.

— Тео? Не узнал номер. Рад тебя слышать. Ты в курсе этой истории про Бутчер-крик?

— Это важно. Вы получили мое письмо?

— Письмо? Какое письмо?

— Ну, отправителем там значился Юджин Шантерель. Я подумал, что вы догадаетесь.

— Эм, нет. Подожди, проверю почту. Кто такой этот Шантерель?

— Преподаватель французского языка. Жил в Шотландии, убил жену. Роберт Луис Стивенсон его знал.

— Стивенсон?

— Автор «Странной истории доктора Джекилла и мистера Хайда».

— Господи! Тебе не приходило в голову, что я детектив из реальной жизни? А не тот тип с трубкой в зубах и чашкой чая в руке, который, сидя на кожаном диване в английском поместье, объясняет, что убийца — садовник.

— Да, простите, занесло малость. Ладно, к делу. К письму приложены семь архивов с фотографиями семи подозреваемых. Я надеялся, что это может помочь с нашим делом.

— Мясника из Бутчер-крик?

— Нет. Вашего Фантома. Того, кто разработал вирус, — отвечаю я, раздраженный его непонятливостью.

— И кто эти люди?

— Подозреваемые.

— Тео, я понимаю, что такое «подозреваемый». Чем они показались тебе подозрительными? Почему я должен подключать каналы ФБР к их опознанию?

— Эти семь человек побывали на месте преступления в Бутчер-крик, и я не смог найти никакой информации. Подозреваю, что как минимум шестеро — просто из полиции штата или округа, но у вас это получится выяснить быстрее и точнее. Да и снимки слишком размытые, чтобы сравнивать их с открытыми источниками.

— Подожди. Снимки с места преступления? А у тебя они откуда?

— Без комментариев.

— Снято, похоже, сверху. Что у тебя, какой-то военный дрон?

— Типа того. Сейчас важно то, что с большой вероятностью один из этих людей наш доктор Джекилл. И нужно его просто опознать. Выясните, кто из них не полицейский.

— То есть он все-таки появился в Бутчер-крик, да? Очень вовремя ты добыл эти фотографии. За тамошним убийцей ты тоже охотишься?

— Не совсем. Я бы особенно не беспокоился насчет всей этой истории с Бутчер-крик. — Я пытаюсь сообразить, сколько можно рассказывать. — Вам не показалось это все слегка театральным?

— Есть немного, но с тех пор, как серийные убийцы начали черпать вдохновение в криминальных сериалах, я уже с трудом отличаю реальность от постановки.

— В данном случае мы имеем дело с постановкой.

— В каком смысле?

Я совершенно уверен, что Джекилл был там. Это один из семи человек на моих фотографиях. Со всей этой историей уже явно пора заканчивать. Главное, самому не засветиться.

— Могу я сказать вам что-то по секрету?

— Ну, в разумных пределах.

— Криминалисты скоро должны выяснить, что все жертвы в Бутчер-крик погибли не от рук серийного убийцы. И скорее всего вообще не в нашей стране, потому что они все не американцы. Это тела из украинского морга.

— Тео, это очень смелое предположение. Можешь пояснить?

— Нет, пожалуйста, займитесь фотографиями, которые я выслал. Узнаем, кто на этих фото — найдем Джекилла.

— А про Бутчер-крик просто забудем? Это не так-то просто.

Нельзя просто взять и рассказать, что все это организовал я. В процессе я нарушил кучу законов, пусть и с благородной целью.

— Свяжитесь с украинскими моргами. По крайней мере опознаете жертв.

Если, конечно, Рейнер не наврал, откуда тела.

— Думаешь, это так просто? Нет, Тео, все немного сложнее.

— Почему?

— Я не могу заняться этим прямо сейчас. Но я посмотрю на твои фотографии. Как, ты говоришь, ты их снял?

— Не могу сказать, — и отвечаю с ноткой угрозы. — У меня есть кое-какие ресурсы, предназначенные для значительно более серьезных целей, которые я могу использовать.

Конечно, это вранье, но пусть Галлард думает, что я сделал фотографии с помощью какого-то сверхсекретного военного дрона или чего-то в этом роде. Пусть верит в то, что ему нравится.

— Хорошо, я поспрашиваю.

— Галлард, на одной из этих фотографий Джекилл. У нас нет времени сидеть и ждать.

— Я понял, Тео. Но прямо сейчас в ФБР куда больше озабочены поимкой убийцы из Бутчер-крик. Я проверю твою информацию об украинских моргах, но у нас уже есть подозреваемые.

Подозреваемые в вымышленном преступлении? Боже, что я наделал? Наверняка они нашли нескольких местных бандитов с подходящим прошлым. Или какой-нибудь псих уже сам признался, что это он убийца. Я так боялся, что обман вскроется слишком быстро, что совершенно не подумал о противоположном — а если никто так и не догадается, что все это подделка. Могут пострадать невиновные. Я даже думал, не оставить ли в Бутчер-крик что-нибудь, что явно покажет постановочный характер происходящего, но отказался от этой идеи. Во-первых, я не придумал, что именно это должно быть, а во-вторых, риск, что ключ найдут быстрее, чем покажется Джекилл, был очень велик.

— Кроме украинского происхождения тел, ты можешь дать какие-нибудь еще подсказки? — спрашивает Галлард.

Я мог бы рассказать о системе, по которой были выбраны романы, вырванные страницы из которых нашли вместе с телами. Или о следах, оставшихся после вскрытия тел, которые я тщательно замаскировал. Но это все слишком явно укажет на меня. А несмотря на наши дружеские отношения с Галлардом, ничто не помешает ему посоветовать своим коллегам уделить большее внимание доктору Теодору Крею.

— Скажите, пусть проверят вены на наличие бальзамирующих жидкостей. Если останки просто вымачивали, то жидкость не проникла бы так глубоко внутрь.

— Ладно, сделаю… Но ты начинаешь меня пугать. Похоже, обо всей этой истории ты знаешь куда больше, чем… — он замолкает на полуслове. — Черт подери! Идиот! Что ты натворил?

— Помните наш разговор насчет того, как далеко я готов зайти, чтобы поймать Джекилла? Так вот, довольно далеко.

Глава 40

Дыхательные пути

Джиллиан спит, а я сижу перед мониторами и размышляю о жизни. На один экран выведены семь мужских фотографий, на одной из них может быть Джекилл. На другом мониторе карта мира. На третьем — список вещей, которыми я мог заняться, если бы не устраивал фальшивые сцены массовых убийств. На первом месте в этом списке — исследования инфекционных заболеваний.

Последнее время все чаще средства для борьбы с патогенами находятся в среде, из которой эти патогены произошли. Недавно человека со смертельно опасной инфекционной болезнью сердца вылечили с помощью бактериофага — вируса, уничтожающего бактерии, — обнаруженного неподалеку от того места, где этот человек заразился. Бактерии эволюционируют быстрее, чем мы изобретаем новые антибиотики, и в этих условиях применение бактериофагов кажется весьма перспективным направлением. И мои знания в вычислительной биологии, а также опыт полевой работы могут весьма пригодиться в этой области. Да и моя готовность действовать слегка за рамками правил и законодательных ограничений будет плюсом. Я могу спокойно работать в стране, где государственное регулирование проще, чем у нас. Главное, не подвергать пациентов излишнему риску.

Просматривая список самых опасных инфекций и мест, где лекарства от них нужны острее всего, я понимаю, что Джиллиан, возможно, права. Я могу принести миру куда больше пользы, если остановлюсь и осмотрюсь вокруг. И тем не менее… я не могу перестать думать о Джекилле. Он на свободе. И он будет убивать снова. «Хайд» — это не просто его орудие убийства, это еще и научный эксперимент. Меня не оставляет ощущение, что он пытается превратить вирус во что-то еще более опасное. Но я пока не могу разгадать его игру.

Я вывожу на экран изображение структуры вируса. Я пытался прикинуть, как создать вакцину. Например, препараты от бешенства блокируют инфекцию, но их нужно вводить сразу после заражения. Если опоздать, болезнь зайдет слишком далеко и вакцина не поможет. Максимум, что мне приходит в голову — и то это скорее из области фантастики, чем реальности, — использовать стволовые клетки, чтобы восстановить поврежденные участки коры головного мозга. Другой вариант, стимулировать рост клеток мозга, чтобы он сам восстановил поврежденные участки. По этой теме уже есть весьма многообещающие исследования, но, как обычно, все упирается во время — его у нас нет.

Между возникновением идеи и первыми испытаниями препарата на людях может пройти не меньше десятка лет. А если эти испытания окончатся неудачно, нужно будет проводить массу исследований заново — еще лет пять. Возможно, я смог бы разработать антидот за несколько недель. Нашел бы с десяток способов воздействия на вирус, а потом сделал бы сотню вариантов вакцины со случайными комбинациями нескольких из этих способов. Можно было бы тестировать в десять раз больше вакцин одновременно. Этот подход красив в своей простоте и прекрасно работает на бактериях, но стоит приступить к работе с живыми людьми, приходится заполнять столько документов, что одной только писанины хватит на всю жизнь.

Существуют десятки мелких уловок и способов повысить скорость и эффективность лабораторной работы, но просто так их не применишь — слишком много законодательных ограничений. И попытки их преодолеть сведут меня с ума. Да, нужно признать, что часть этих ограничений введена для того, чтобы безумные ученые не убивали людей, но из-за вызванных ими задержек смертей куда больше.

Я слышал, что, если просто удвоить бюджет Управления по санитарному надзору, процесс одобрения новых лекарств ускорится настолько, что это спасет сотни тысяч жизней. Противники этой идеи говорят, что при росте бюджета любой бюрократической машины скорость ее работы не увеличивается, а замедляется, а значит, еще больше людей умрет. За это я и люблю работать с компьютерными моделями — в цифровом мире мне не нужно получать разрешения на радикальные эксперименты или геноцид.[24]

Один меценат предлагал мне — и предложение все еще в силе — финансирование совершенно любого стартапа, который мне вздумается запустить. Я им не воспользовался, поскольку идея управлять компанией меня совершенно не привлекает. А работать на Фигероа я согласился потому, что система работы в лаборатории сильно походила на университетскую, да еще и обеспечивала некоторые привилегии. Сейчас я думаю, что, возможно, стоило согласиться на предложение мецената. А может, шанс еще остался. Если традиционный способ разработки лекарств для меня слишком долог и полон раздражающей бумажной волокиты, может быть, я смогу ускорить его как-то иначе?

Прежде чем применить написанную мной программу МААТ для поимки Джо Вика и Ойо, я использовал ее для прогнозирования развития экосистем. Может быть, ее можно перенастроить на поиск средства борьбы с болезнью. Если ввести в программу данные о чем-то типа пневмонии и о вызывающих это заболевание патогенах, система могла бы очертить новые перспективные области для детального исследования. Последние версии программы, опираясь на модели машинного обучения, находили связи между явлениями и вещами с поразительной скоростью. Можно будет ввести данные о структурах и геномах бактерий, вызывающих пневмонию, а потом данные о лекарствах, которые эффективны против заболевания. Программа смогла бы найти связи и указать направление разработки новых средств лечения.

Это вряд ли получится с «Хайдом», потому что он разработан на основе штамма, для которого нет лекарства. Но в любом случае нужно будет попробовать, когда будет время. К тому же в большинстве случаев МААТ показывает уже открытые кем-то способы и решения, но бывают и неожиданные результаты. Я ввожу данные о структуре пневмококка и запрашиваю данные о наиболее эффективном бактериофаге. В ответ программа предлагает поискать ответ в легких голубого кита. Это не значит, что я найду там готовое лекарство, это только указание на тип среды, где оно может быть. Могу только предположить, что связь заключается в том, что пневмококк поражает в основном легкие, а голубой кит имеет самые большие легкие среди живущих и живших на планете существ. Возможно, это означает, что в этих легких обитает вирус, уничтожающий стрептококк.[25]

Интересно… Даже морские животные могут болеть пневмонией, особенно когда содержатся в неволе. Нужно узнать, что там у них с восприимчивостью к этой инфекции. Я настолько задумался, что только заметил два пропущенных звонка от Галларда, и тут же телефон снова вибрирует.

— Алло, — говорю я, пытаясь выкинуть из головы мысли о голубых китах.

— Плохие новости, Тео.

Глава 41

Намерения

Поразительно, сколько мыслей может пронестись в голове за короткую паузу, разделяющую два слова, например «плохие» и «новости». Я успеваю придумать тысячу разных вариантов того, что могло случиться. Не столько законченных мыслей, сколько полуоформленных образов. Еще один труп. Образ бесчисленных частиц «Хайда», распространяющихся через вентиляцию детского сада. Джо Вик, стоящий над спящей Джиллиан. Я сам весь в крови…

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Так, давай с важного. Во-первых, этого разговора не было. Понятно?

— Да, понял. Что происходит?

— У тебя есть хороший адвокат на примете? — задает Галлард вопрос, никогда не предвещающий ничего хорошего.

— Да, есть пара. Одна дама помогла мне с Ойо, а еще в Монтане был человек, а что?

— Ты — умный парень, Тео. Но не слишком. Фотографии, что ты мне отправил, помнишь? Я переправил их коллегам, как ты и просил. Ты же не сказал мне, откуда они у тебя.

— Да я даже не в курсе, что отправлял их кому-то…

— Нет-нет, я твоего имени и не называл. Но получившие их агенты не могли не обратить внимания на угол, с которого велась съемка. В общем, они нашли все твои спрятанные камеры.

Я не знаю, прослушивают ли этот звонок. Пожалуй, Галларду я доверяю, но тем не менее.

— Не уверен, что понимаю, о чем вы, и какое это имеет ко мне отношение, — отвечаю я.

В общем, я ждал, что рано или поздно они найдут камеры. И тщательно протер их профессиональным обезжиривающим средством, чтобы с гарантией уничтожить все отпечатки пальцев, что могли на них остаться.

— Ага. Ладно, как скажешь. В общем, вот о чем ты не подумал. После того как стало понятно, что тела в Бутчер-крик это, эм, просто тела, они начали трясти всех, кто занимается поставкой органов. И не просто так, а показывать твое фото. И кто-то из продавцов тебя опознал.

— Меня? И что теперь?

— Теперь тебе грозит обвинение в незаконном приобретении человеческих органов или что-то в этом роде. И главный подозреваемый в истории с Бутчер-крик — не знаю уж, как они ее теперь называют, — это ты.

Черт подери. Рейнер проговорился. Интересно почему? Заключил с ФБР какую-то сделку? Уже был под следствием? Теперь не важно. У ФБР есть подозреваемый, и можно ждать стука в дверь с минуты на минуту. Буквально. Я чувствую, что не могу дышать. Пол уходит из-под ног, и все вокруг как будто начинает рушиться. Высокомерие. Вот она, цена высокомерия. Думал, ты умнее их, Тео. Но всерьез ли ты предполагал, что окажешься умнее их всех? Конечно, я был уверен, что, если действовать в одиночку, проблем будет меньше. И пока они совещались и принимали совместные решения, что делать дальше, у меня было преимущество скорости и возможности действовать без оглядки на правила. Но это все работало, пока их внимание не сконцентрировалось на мне.

Пора звонить Мери Карлин в Сан-Франциско. Она — профессионал, должна с таким справиться. Я собираюсь сказать Галларду, что мне пора, но потом осознаю, что, возможно, не стоит звонить Карлин прямо сейчас. Если ФБР заявится ко мне, а я уже поджидаю их с адвокатом — это будет подозрительно. Лучше, если меня сначала задержат, потом я позвоню ей и до ее приезда будет время обдумать, о чем они могут спрашивать.

Я размышляю.

Спрашивать… Именно с этого они и начинают. Они будут задавать вопросы. Они захотят знать, зачем я отправился в Северную Каролину покупать органы у Рейнера. И если я буду молчать, это несколько их задержит. Наверняка все, что у них сейчас есть, — это слово Рейнера против моего. Погодите-ка… А что, если подозревают его. Я уверен, что Галлард позвонил из лучших побуждений, но что, если он сделал преждевременный вывод? Несомненно, ФБР захочет со мной поговорить… особенно если Рейнер меня «опознал». Но я до некоторой степени публичный человек, и более естественно заподозрить самого Рейнера в организации всего этого.

И есть еще один момент, который я смогу использовать. Возможно, смогу. У меня появляется небольшой лучик надежды. Но пока очень тусклый.

— Что еще у них есть? — спрашиваю я.

— Что еще? Я только что сказал, что тебе предъявят обвинение в уголовном преступлении!

— Я ничего не сделал. Что в результате с фотографиями. Эти люди на фото? Их смогли идентифицировать?

— Шестерых, да. А вот про одного ничего не известно. Имени установить не удалось. И никто не смог вспомнить, чтобы он провел там больше нескольких минут.

Врач скорой помощи. На нем были кепка и темные очки, а держался он в основном поодаль от основного процесса. На одной из записей было видно, как он помог кому-то из криминалистов, когда тот порезался.

— Это врач со скорой, да?

— Верно. Мы пытаемся установить, из какой он больницы.

— Не из какой, — отвечаю я. — Это Джекилл. Это тот самый, кого мы пытаемся найти.

— Почему ты так уверен? — спрашивает Галлард после паузы.

— Кого без вопросов впустят в любое здание? Врача. Увидев пожарного, вы начнете задаваться вопросом, что и где горит. На полицейского тоже обратят внимание. А вот человека, который спешит спасти чью-то жизнь, никто останавливать не станет. — Стоило догадаться раньше. Я сам провел некоторое время, работая на скорой, — еще одно неприятное сходство нас с Джекиллом. — Он наверняка сам время от времени звонит в 911 и заявляет о происшествии. Сразу съезжается куча скорых, и он тут как тут.

— Ну, он же помог кому-то, — говорит Галлард.

— Знаю. Вы разговаривали с тем криминалистом? Что, конкретно, там случилось? Может, он просто увидел повязку или старый порез и предложил поменять бинт например?

— Черт, — произносит Галлард, обдумав такую возможность.

— Нужно проверить звонки в Службу спасения с предыдущих мест преступлений, где он мог оказаться. Готов поспорить, что кто-то звонил и вызывал скорую.

— Да, Тео, все это звучит достаточно правдоподобно, но есть ли у нас что-то более основательное? Особенно учитывая неразбериху, что ты устроил в Бутчер-крик.

— Не пора ли мне напомнить, что мы вообще представляем, как Джекилл выглядит, только благодаря той самой неразберихе, которую кто-то, возможно, я, а возможно, и не я, устроил в Бутчер-крик?

Галлард некоторое время молчит, что я воспринимаю как признание своей правоты.

— И что ты теперь собираешься делать? — наконец спрашивает он.

— Убедиться, что моя девушка знает, как дозвониться до адвоката.

Я возвращаюсь в кровать и некоторое время лежу, уставившись в потолок. Мысли несутся вскачь, поводов для беспокойства столько, что уже бесполезно о чем-либо думать. Я включаю аудиокнигу и через мгновение меня обволакивает успокаивающий голос Джона Ли, рассказывающий историю жизней многочисленных строителей вымышленного собора в «Столпах земли» Кена Фоллета. Он постепенно вытесняет мирские заботы из моей головы и за несколько минут до того, как сработает отключающий воспроизведение таймер, я погружаюсь в сон.

А просыпаюсь от того, что Джиллиан ложится в кровать и подбирается мне под бок. Она кладет голову мне на плечо и крепко обнимает. Сквозь закрытые жалюзи начинает пробиваться первый утренний свет.

— Ты как? — спрашиваю я.

— Нормально, — отвечает Джиллиан. — Я их не пустила.

Так значит, стук в дверь мне не приснился.

— Кого?

— Агентов ФБР. Хотели с тобой поговорить. Я сказала, что ты спишь, — отвечает она, зевая.

— Ой, — отвечаю я. — Но, судя по виду, ты не особо удивилась.

— Я такому уже не удивляюсь. А теперь замолчи уже и спи или включай свою аудиокнижку. Мне завтра нужно испечь шестьдесят пирогов. И по-видимому, в один придется запечь напильник.

Я крепко обнимаю ее, боясь отпустить.

Глава 42

Потенциальный подозреваемый

— Доктор Крей, расскажите, пожалуйста, что вы делали в Кентукки на прошлой неделе? — спрашивает светловолосый агент ФБР Лифорд, который выглядит настолько юным, что впору спросить, почему он не в школе.

Я кидаю взгляд на своего адвоката, Рон Холман кивает в ответ.

— Я был там по делам, — выдаю я заранее согласованный с Роном ответ.

— И что именно это были за дела?

Агент Ллевеллин, сидящая рядом с Лифордом, выглядит не сильно старше, но кольцо на пальце свидетельствует, что по крайней мере она достигла возраста, когда в Техасе законно выходить замуж. Я снова смотрю на адвоката. Он снова кивает.

— Я не имею права раскрывать детали своей работы, — отвечаю я.

— Ради всего святого, вы можете вести себя как взрослый и просто отвечать на вопросы, не спрашивая каждый раз разрешения у своего адвоката? — ворчит агент Бойд Гордон, непосредственный начальник Ллевеллин и Лифорда.

— Конечно, без проблем, — отвечает Холман. — Если вы выключите все диктофоны и обеспечите моему клиенту полную неприкосновенность. Нет? Тогда, пожалуйста, позвольте моему клиенту отвечать на вопросы так, как ему будет удобно.

Холман предупреждал меня о взрывном характере Гордона — что тот станет давить на меня, не давая времени сосредоточиться, и провоцировать на ошибку. Но я не собираюсь поддаваться давлению. Под столом я держу в руках ручку и, услышав любой вопрос, я снимаю с нее колпачок, надеваю обратно и только после этого отвечаю. Простой прием, чтобы не наговорить лишнего, к чему у меня, несомненно, есть склонность.

— Как мы уже и сказали, — продолжает тем временем Холман, — доктор Крей руководит секретной лабораторией Министерства обороны. Он даже мне не имеет права рассказывать о своей работе, потому что правила адвокатской тайны не распространяются на данные секретности такого уровня. Чтобы доктор Крей мог об этом говорить, вам потребуется ордер федерального суда — и все равно Минобороны будет иметь право запретить использовать эту информацию. И если вы продолжите расспрашивать моего клиента о его работе, я попрошу, чтобы они прислали сюда еще и военного юриста.

Гордон раздраженно кривится. Меньше всего ему хочется, чтобы я сидел не с одним, а с двумя адвокатами, один из которых — представитель федерального министерства.

— Чтоб вам всем! Вы хотя бы можете мне подтвердить, что в министерстве были в курсе, чем доктор Крей занимался в Кентукки?

— Да, — отвечает Холман. — Я связался с генералом Фигероа. Он уполномочил меня сообщить, что был в курсе, где находился доктор Крей.

— И это была официальная правительственная деятельность? — спрашивает Гордон.

— По крайней мере так мне сказали, — отвечает Холман.

Он, мягко говоря, преувеличивает, но адвокат заранее попросил меня не давать ему ничего сверх абсолютного минимума информации о том, чем я занимался, так, чтобы он мог повернуть историю, как сочтет нужным.

— Хорошо… Итак, доктор Крей был в Северной Каролине по поручению правительства, которое теоретически могло быть связано с покупкой человеческих органов, а могло и не быть?

— Не могу прокомментировать, — отвечает Холман. — Но могу заверить, что доктор Крей осведомлен в деталях обо всех законах, регулирующих оборот человеческих органов. И если они понадобились ему для научных исследований, то максимум, что он мог сделать, — совершать абсолютно законные платежи за подготовку и транспортировку.

— А камеры в лесу около Бутчер-крик? К ним он имеет отношение?

— Чтобы ответить на дальнейшие вопросы о пребывании доктора Крея в Северной Каролине, нам нужно будет связаться с Министерством обороны.

Гордон закатывает глаза. Все это его совершенно не касается — дело ведет даже не его региональный офис. Коллеги из Кентукки попросили его допросить меня здесь, в Техасе. И он совершенно не ожидал, что я заявлюсь с адвокатом и начну намекать, что все это какие-то секретные правительственные исследования, если я вообще имею к этому какое-то отношение. Это не значит, расследования не будет, но если нет ни убийства, ни похищенных денег, ни продажи государственных секретов русским, особого желания тратить на меня силы у него тоже не будет. Одно упоминание военного юриста явно наводит Гордона на мысль, что ему есть чем заняться, кроме как добиваться от меня подробностей моей работы. Вместо меня он срывает раздражение на подчиненных:

— Так что получается, все, что у нас есть, это некий свидетель в Северной Каролине, который утверждает, что доктор Крей купил у него десяток тел, а потом эти тела обнаружились в расчлененном виде в национальном парке? На манер сцены из ужастиков, которые так любит моя дочь? И все?

— Да, — отвечает Лифорд. — Есть свод правил, регулирующих транспортировку и обращение с человеческими останками и органами, возможно, они были нарушены.

— Это произошло здесь, в Остине?

— Здесь только лаборатория доктора Крея, — говорит Ллевеллин. — И мы не знаем, что там происходит.

— Судя по всему, нам и не положено, — замечает Гордон. Потом поворачивается ко мне: — Возможно, вы чудак, который играет в серийного убийцу, если не занят тем, что мешает федеральным расследованиям, но в данный момент мне на это наплевать. Если из Кентукки придет запрос арестовать вас и отправить туда, я так и сделаю. А в остальном мне трудно найти причину заморачиваться всем этим. Если тамошние идиоты не могут отличить тело после вскрытия от жертвы маньяка, это их проблемы. — Он смотрит на моего адвоката: — Забирайте своего клиента и проваливайте.

— Мы что, вот так просто его отпустим? — удивляется Ллевеллин.

— В Кентукки хотели, чтобы мы вызвали его на допрос и поговорили. Мы это сделали, — отвечает Гордон.

— Но у нас еще столько вопросов.

— Они явно не собираются отвечать.

— Спасибо, — говорит Холман, подхватывая меня под локоть и направляя к выходу.

— Пожалуйста, — рычит в ответ Гордон. — Ллевеллин вас проводит.

— Сюда, — произносит она с кислой миной, вставая.

По дороге из здания и до кофейни, расположенной кварталов через пять, я держу рот на замке.

— Повезло вам, — говорит Холман, когда мы садимся, взяв кофе.

— В каком смысле?

— Ну, Гордон сразу вас раскусил. Он решил, что вы чудак, с чем лично я склонен согласиться, но чудак на госслужбе, с которым лучше не связываться, проблем не оберешься.

— Это же хорошо, да?

— Не знаю. Возможно, все-таки стоило привести военного юриста и ответить на все их вопросы. Если в Кентукки решат всерьез к вам прицепиться, они просто так не отстанут. Будут искать доказательства, заставят своего свидетеля поклясться на Библии, что вы Джек Потрошитель, не меньше, а потом еще отыщут федерального судью, которому будет плевать на Минобороны. Как ваш адвокат я могу сказать, что если вы, предположим, совершили то, о чем они говорят, то наилучшим выходом была бы сделка со следствием. И все равно вы легко не отделаетесь. В противном случае они затаскают вас по федеральным судам. Это может длиться годами. А если Минобороны решит, что от вас в таком случае больше вреда, чем пользы, и что проще вообще от вас откреститься, чем отвечать на кучу неудобных вопросов, тогда вы в двойной, извините за выражение, жопе. Вся эта история с Бутчер-крик для них, как плевок в лицо. И им нужно будет повесить на кого-то всех собак. Если торговец органами указывает на вас, то ФБР этого так просто не оставит. Им нужен козел отпущения, и трудно найти кого-либо более подходящего, чем Тео Крей.

Когда он заканчивает, я некоторое время сижу молча. Да, за все добрые дела с имитацией массового убийства и сцен каннибализма приходится расплачиваться.

Глава 43

Помехи

Я сижу напротив Джиллиан за столиком у окна в ее пекарне. По парковке проезжают машины, а воздух наполнен ароматами пекущихся яблочных пирогов. Джиллиан держит в ладонях кружку с кофе.

— Я тут подумала о покупке профессиональной кофемашины. Что-нибудь простое в обслуживании. — Она окидывает взглядом небольшую зону кафе — три столика и стойку. — Не хочется превращать «Корочку» в «Старбакс», конечно, но было бы здорово, чтобы люди могли выпить чашку хорошего кофе.

— Хороший кофе для каждого свой, — отвечаю я рассеянно и киваю.

— И то правда. Я провела исследование местных кофеен, — она открывает голубой блокнот. — В Petite Café кофе ничего так утром, но потом у них резко падает качество. Видимо, не меняют фильтры или плохо вычищают старый кофе. Velvet Donut — стабильно посредственны весь день, но при этом я думаю, что на кофе они зарабатывают не меньше, чем на еде. Если использовать капсульную кофемашину, цена за чашку больше, но зато ею легко пользоваться. Я прикинула, один человек может продавать выпечку и продавать кофе.

Я смотрю на листы блокнота, покрытые таблицами.

— Впечатляет. Не думал, что в профессии пекаря так важна математика.

— Это все твое дурное влияние. Можно еще придумать какое-нибудь комбо типа кофе с пончиком, а пончики печь заранее. С тремя кофемашинами должно хорошо получиться. И если что, легко будет расшириться. Почему ты улыбаешься?

— Обожаю все это.

— Тебе нравится идея? — спрашивает Джиллиан.

— Да. А особенно сидеть вот так с тобой и обсуждать кофе и пончики, а не заниматься… ну, ты знаешь чем.

— Да, я тоже. Но…

Она слишком хорошо меня знает.

— Хорошо, насколько подробно рассказывать? — спрашиваю я.

— Ровно настолько, сколько мне стоит знать. Нужно ли ждать, что тебя вот-вот посадят?

— Может быть. Не знаю. Но больше всего меня сейчас беспокоит не вероятность оказаться за решеткой.

— Ох! Ладно, и что же тогда тебя беспокоит?

— Что он все еще на свободе. И да, мне стоит бросить это «хобби» и заняться чем-то, что принесет настоящую пользу.

— Я не говорила, что тебе нужно бросить это дело. Я сказала, что тебе стоит задуматься, почему ты раз за разом попадаешь в такие истории, — поправляет меня Джиллиан.

— Да, да, все верно. Ну так вот, он все еще на свободе и, возможно, именно сейчас убивает кого-то. Хотя я передал фотографии ФБР.

— А они в ответ решили упечь тебя за решетку, — замечает Джиллиан.

— Я-то хотел сделать доброе дело, а они вместо Джекилла взялись за меня, — говорю я. Хотя, конечно, назвать то, что я устроил в Бутчер-крик «добрым делом» можно только с очень большой натяжкой. — Им бы уже пора развесить его фотографию на всех досках «Разыскивается».

— Думаю, у них несколько хуже, чем у тебя, с умением видеть общую картину во множестве разрозненных фактов, — говорит Джиллиан, делая глоток кофе из кружки.

— У Галларда с этим все хорошо, — я уже рассказывал Джиллиан о психологе-криминалисте.

— Да, но мне кажется, что он к тебе более неравнодушен, чем остальные, — отвечает она.

— Неравнодушен?

— Он же изучает поведение? Яркие типы личностей. Никто знакомый в голову не приходит? Ты же идеальный объект для изучения. Что делает его несколько менее… отстраненным.

— Возможно. — Я собираюсь отправить в рот ложку пирога с карамелью, потом кладу ее на тарелку, не донеся до рта.

— Тео, тут нельзя обходиться полумерами. Если взялся за дело, нужно идти до конца.

— Ты права. Иначе они его никогда не поймают.

— Я про пирог! — восклицает Джиллиан. — Если взялся есть, ешь его, черт побери!

— Извини.

Я запихиваю в рот огромный кусок, потом вспоминаю, что Джиллиан этого не любит. Ее десертами нужно наслаждаться неспешно, а не есть вместо обеда — пусть даже в одном куске пирога фруктов столько, что мне хватит на неделю.

— И что тебе мешает его поймать?

— Он знает, что его ищут, или предполагал заранее, что будут искать. Его жертвы никак между собой не связаны… Хотя некоторые связи, возможно, все-таки существуют. В этом направлении можно поработать. Но без помощи полиции и ФБР — это только лишние расходы, а еще нужно разговаривать с людьми.

— Что у тебя не очень хорошо получается, — напоминает Джиллиан.

— Ага. Я могу прогнать данные о жертвах через несколько аналитических алгоритмов, но, боюсь, Джекилл предусмотрел такую возможность. И мог специально подсунуть какую-нибудь не относящуюся к делу общую деталь, чтобы сбить ФБР с толку. Не знаю, может быть, они все любят модели поездов.

— Думаешь, он настолько предусмотрителен?

— О, да, черт возьми, — энергично киваю я. — А еще я боюсь, что все собранные мною улики тоже могут быть ложным следом.

— Звучит так, будто он разбирается в твоих любимых темах не хуже тебя самого.

— Лучше, Джиллиан! Он знает больше меня, а еще он опытный вирусолог и экспериментатор. Он просто великолепен.

— Эдакий злой Тео, — говорит она с ироничной усмешкой. — А может, он и работает в зловещей правительственной лаборатории, прямо как ты, только планирует уничтожить весь мир, а не спасти его.

— Да, очень может быть, — отвечаю я, обдумывая такую возможность.

— Погоди, ты серьезно?

— А что, это не так уж невероятно. В твоей идее может быть зерно истины.

— Зловещая правительственная лаборатория?

— Нет. Ну, по крайней мере не совсем. Я вот тоже представляю себе, как он сидит в мрачном подвале и строит козни — и, может, именно этим он сейчас и занят, — но чем больше я об этом думаю, тем яснее понимаю, что начинал он не с подвала. Скорее всего все началось с совершенно законного научного исследования, результаты которого он спрятал, а потом продолжил работу уже в тайне.

— Зачем?

— Затем, что он социопат. Может, он планирует заработать на этом, а может, ему просто нравится смотреть, как умирают люди. А может, первоначальная идея была вообще не его. Он мог быть просто одним из исследователей… — Я останавливаюсь на полуслове.

— Что такое?

— Да вот не могу отделаться от мысли о моем заместителе. Тодд Поуг пытался украсть все наши данные прямо у меня под носом.

— Что?! Ты хочешь сказать…

— Нет-нет. Конечно, Тодд — не Джекилл. Жизнь была бы проще, будь Поуг хоть вполовину так умен, как Джекилл. Я просто к тому, что в научном мире подлецов не меньше, чем в других областях, а может, и больше.

— Ладно. Так кто тогда Джекилл?

— Он мог быть научным сотрудником или лаборантом. Не стоит высокомерно считать, что самым умным в лаборатории будет человек с самой высокой ученой степенью. Но у кандидата или доктора наук, конечно, будет доступ к бо́льшему количеству ресурсов. Он вообще мог быть преподавателем и иметь возможность заниматься в лаборатории всем, чем ему вздумается, без какого-либо надзора, — тут я с ностальгией вспоминаю собственные деньки в должности преподавателя, когда никто не лез в мои лабораторные дела.

— Но ты же сказал, что проверил все публикации, где мог упоминаться «Хайд»?

— Да, — я качаю головой от внезапного озарения. — Но я идиот. Какой же я идиот!

— Я в курсе, но расскажи мне, как ты в этот раз пришел к такому выводу.

— Я проверял только опубликованные статьи. А такой вирус, как «Хайд», вполне могли изучать в закрытой лаборатории… типа моей. Большинство наших исследований никогда не опубликуют — разглашение государственной тайны. И если Джекилл работал где-то в подобном месте… или до сих пор работает… я ничего и никогда не найду о его исследованиях в «Вестнике вирусологии». Данные о таких исследованиях будут где-нибудь в секретном архиве в соседнем ящике с документами о поисках Атлантиды.

— Звучит безысходно.

— Может, и нет… — я щелкаю пальцами. — Да, результаты скорее всего не найдешь, но кое-что разыскать все-таки можно… с соответствующим допуском, конечно. Заявки на финансирование!

— Поясни.

— Если это правительственный проект, вероятно они в какой-то момент подавали заявки на финансирование. Скорее всего на что-то такого рода просили денег у Министерства обороны. Все записи за последние несколько десятков лет хранятся в электронном виде.

— А ты сможешь получить к ним доступ?

— По странному стечению обстоятельств завтра мне нужно докладывать о ходе наших исследований комиссии в Пентагоне. Если я все сделаю хорошо, возможно, мне дадут покопаться в архивах.

— Ага, это в том случае, если тебя не арестуют сразу после доклада, — говорит Джиллиан.

Глава 44

Процесс

Я сижу конференц-зале в десяти минутах ходьбы от здания Пентагона, а все благодаря тому, что в 1957 году Советский Союз стал первым государством на планете, запустившим в космос искусственный спутник Земли. До этого момента правительство Соединенных Штатов относилось к науке, мягко говоря, пренебрежительно. Да, мы совершили прорыв с атомной бомбой, но другие масштабные проекты не получили и десятой доли такой известности. После того как ученые и генералы объяснили Эйзенхауэру перспективы военного применения ракетостроения и новых технологий, он решил, что впредь наша страна никогда не будет догоняющей. Меньше чем через год были учреждены НАСА и ДАРПА — Управление перспективных исследовательских проектов Министерства обороны.[26][27]

Проблема была даже не в технологическом отставании как таковом, просто мы не концентрировались на конкретных исследованиях. Ракета-носитель «Редстоун», с помощью которой был запущен сначала американский спутник, а затем в космос отправился Алан Шепард, появилась на свет как «Юпитер-Си». Ее разработали под руководством Вернера фон Брауна — ученого-конструктора из нацистской Германии, которого перевезли в США для работы над баллистическими ракетами. Команда фон Брауна могла опередить СССР, но разборки между министерствами не дали ему запустить орбитальную ракету в 1956-м. Так что именно благодаря советскому спутнику фон Брауну наконец дали построить новую ракету — «Сатурн-5», которая доставила человека на Луну.[28]

Моя задача во всей этой истории заключается в том, чтобы объяснить кураторам ДАРПА, что мои разработки не только передовые и инновационные, но и достойны дальнейшего финансирования, несмотря на вопиющие нарушения в управлении лабораторией, произошедшие по вине вашего покорного слуги. Я шел на это совещание, ожидая увидеть десяток копий генерала Фигероа, но вместо этого меня встречают три ученых, бухгалтер, полковник и еще один генерал, коллега Фигероа. Был еще один обнадеживающий факт — мой доклад будет одним из пяти сегодня, и запланирован он непосредственно перед обеденным перерывом, а значит, времени на меня будет или очень мало, или более, чем достаточно.

Доктор Джеральдин Росен, научный сотрудник и администратор ДАРПА, открывает собрание.

— Доктор Крей, спасибо, что приехали. Хотелось бы прояснить несколько вопросов по поводу ваших исследований. Как мы поняли, сжатые сроки, в которые вам пришлось запускать лабораторию, возможно, привели к некоторым проблемам с персоналом. Именно с этим мы бы хотели разобраться.

А вот это неожиданно. Я привез с собой материалы по всем проектам, которые мы вели в последнее время. Даже по Т-гену удалось накопать что-то, похожее на содержательные данные.

— Да, вынужден признать, работа с персоналом — не моя сильная сторона.

— Больше всего нас беспокоит информация о том, что локальная сеть лаборатории была скомпрометирована. Можете рассказать об этом в подробностях? Что было украдено и чего нам следует опасаться в связи с этим?

— В основном были скопированы лабораторные данные. Вся документация, имеющая отношение к ДАРПА, хранится на отдельном сервере. Она осталась нетронутой.

— Лабораторные данные? — спрашивает Росен, просматривая бумаги в лежащей перед ней папке. — Была ли среди этих данных информация о военных или специальных операциях, по результатам которых вам передавались образцы?

— Нет, определенно нет.

— Почему вы так уверены?

— Эти данные я тоже храню отдельно. К ним нет доступа ни у кого в лаборатории вообще.

— И вы уверены, что вас не взломали?

— Я заказал независимую экспертизу. Единственной обнаруженной уязвимостью стала та, о которой я сообщил.

— И вы уверены, что это совершил кто-то из сотрудников?

— Скажем, это кажется мне наиболее вероятным сценарием.

— У вас есть предположения, кто именно это мог быть?

— У меня есть подозрения. На время расследования я поручил этому сотруднику формальное задание, не относящееся к секретным данным.

Тодд не знает, что он официально главный подозреваемый, но наверняка догадывается, что к нему присматриваются.

— Вы поставили ФБР в известность?

— Да. Сейчас они ожидают окончательных результатов нашей внутренней проверки.

Я уже успел пообщаться с вашингтонским отделом Бюро, который ведет дела, связанные с ДАРПА. К счастью, они никак не общаются с отделом уголовных расследований в Кентукки.

— Но вы в целом уверены, что знаете, кто виновник? — спрашивает полковник Эшбрук, сидящий рядом с Фигероа.

— Да, весьма уверен.

— И подозревали его с самого начала? — спрашивает он.

— Это был первый кандидат, да.

— Понятно. Но объясните тогда, как так случилось, что вы наняли человека, которому не доверяете?

Так, пришло время раскрыть карты и признать, какой я ужасный руководитель.

— Я был вынужден нанимать персонал в чрезвычайно сжатые сроки. Да, я совершил несколько ошибок.

— Это была очень серьезная ошибка, — качает головой Фигероа. — Вы же могли обратиться к нам, у нас есть специалисты по кадрам. Они бы подыскали вам проверенных и надежных сотрудников, как раз чтобы избежать подобных проблем.

Я медлю с ответом, чтобы все осознали его упрек и мою вину.

— Я прошу прощения, полковник Эшбрук, но мы наняли этого сотрудника именно по рекомендации от вас. Как я и сказал, мы набирали персонал очень быстро, поэтому просто приглашали всех по вашему списку. Поуг был там на первом месте.

— Поуг?! — восклицает полковник.

Ой-ой, похоже, между ним и Поугом есть какая-то личная связь.

— Вы его знаете? — поворачивается Фигероа к Эшбруку.

Полковник медлит с ответом, похоже, закрывать собой амбразуру ради друга не кажется ему хорошей идеей.

— Пересекался по работе довольно давно, — отвечает он уклончиво.

— Хорошо, — говорит доктор Розен, перебирая бумаги. — Держите нас в курсе, как будут развиваться события. Давайте двигаться дальше. Генерал Фигероа был у вас недавно с проверкой и, судя по всему, нашел, что все в порядке. Если ни у кого больше нет вопросов, предлагаю считать совещание оконченным.

И все? Фигероа незаметно кивает в ответ на мой озадаченный взгляд. Похоже, он предупредил коллег, что дело простое и долго разбираться тут не в чем. Хорошо все-таки иметь высокопоставленных покровителей. Я встаю вместе со всеми и собираю бумаги.

— Доктор Крей, — обращается ко мне Розен.

— Да? — отвечаю я.

— У вас найдется время пообедать со мной?

Я бросаю взгляд на Фигероа, но он увлечен разговором с другим генералом. Для него я всего лишь винтик в огромной машине, которой ему приходится управлять.

— Конечно.

— Отлично. Тогда прошу ко мне в кабинет, поедим там.

Глава 45

Круг приближенных

Розен благодарит секретаршу за заказанную еду и начинает открывать коробки с доставкой из индийского ресторанчика, расставленные на журнальном столике около дивана в ее просторном кабинете.

— Вот, теперь начинается настоящее совещание, — говорит она, оборачиваясь ко мне.

Я осматриваю кабинет с панорамным окнами и внезапно чувствую, будто меня видно отовсюду.

— Не волнуйтесь, — говорит она. — Стекло со специальным вставками, они гасят вибрацию, так что даже лазерный микрофон ничего не снимет. Да и не собираюсь я спрашивать вас ни о чем особо секретном. Вот, держите.

Она передает мне тарелку с рисом басмати и курицей-карри.

— Хорошо, — я втыкаю вилку в еду и откидываюсь на стуле, не понимая пока, к чему она ведет.

— Т-ген — это же все чушь, правда?

— Э-э-э…

Так, вот теперь все стало действительно странно.

— Я имею в виду, что с исследованием все в порядке, но меня не оставляет ощущение, что вы ведете его чисто для проформы. Что скажете?

А она, черт побери, умна. Я пока не могу понять, ловушка это или нет. Впрочем, учитывая, что сижу в офисе высокопоставленной чиновницы ДАРПА, это вопрос умозрительный. Я уже в ловушке, так что выяснять нужно, будут ли с меня спускать шкуру или оставят в качестве полезного домашнего животного.

— Ну, на данный момент я могу предположить, что этот проект окажется не таким перспективным, как остальные.

— О да, охотно верю. И финансирование на него вы получили по самой нижней планке — легко могли запросить вдвое больше, — она изучает что-то на экране компьютера. — Вижу, что вы осторожны на грани паранойи, и при этом сотрудников у вас тоже не хватает. Похоже, вы пытаетесь все контролировать, даже то, что можно было бы передать сотрудникам. Вы им не доверяете?

— Если не брать в расчет того, кто воровал секретные данные? Не знаю, возможно… Я просто не хочу их перегружать.

— Ясно. Знаете, в чем ваша проблема, Тео? Вы слишком долго работали один. Вы просто не представляете, как управлять лабораторией.

— Очевидно.

— Не в том смысле, — качает она головой. — Вы не используете всех возможностей, которые перед вами открываются. Я вам открою секрет Полишинеля — Фигероа вас обожает. Вы его ученый-воин. Если для вас это все только проекты, то он пытается поддерживать и продвигать людей. Может, ничего из вашей работы и не выйдет, но он надеется, что рано или поздно вы совершите прорыв. И некоторые успехи у вас уже есть — проект отслеживания по биомным факторам очень впечатляет. С такими результатами можно запрашивать финансирование на лабораторию в десять раз больше вашей.

Система отслеживания по биомным факторам, которую мы разработали, определяла не только личность человека, но и то, где он последнее время бывал, с помощью анализа его бактерий, набор которых уникален у каждого. И несмотря на то, что меня результат особо не впечатлил, Минобороны посчитало его настолько успешным, что запустило отдельную лабораторию для разработки полевой версии анализа. Они время от времени присылали мне вопросы, я отвечал, но особо не следил за тем, чем все кончилось. Возможно, Розен намекала, что эта лаборатория оказалась значительно более прибыльным делом, чем я мог себе представить.

— Вы понимаете, к чему я клоню? — спрашивает она.

— Не имею ни малейшего представления. То есть я понял, что я не амбициозен и плохой управленец. И с тем, и с другим я согласен.

— Ого! — она демонстративно швыряет в меня салфетку. — А Вероника была права насчет вас.

— Вероника?

— Да, Вероника Вудли. Моя студентка. Я спросила ее о вас. В общем, все, кто вас знает, считают, что вы либо самый самоуверенный человек в мире, либо самый умный. Мой опыт подсказывает, что эти два качества часто встречаются вместе, и обычно ум превалирует. Я читала ваши работы. Все. И я встречала не так уж много ученых, которые могут успешно сочетать несколько дисциплин. Или скорее, которым стоило бы это делать.

— Приму это за комплимент.

— И тут мы, собственно, подходим к цели нашей сегодняшней встречи. Ваша маленькая лаборатория может стать настоящим научным центром. Мы хотим создать кросс-дисциплинарную группу ученых, которые смогут намного быстрее решать прикладные задачи и проводить передовые исследования.

— Не до конца уверен, что понял вас.

На самом деле, боюсь, я ее прекрасно понял, и мне совершенно не нравится, к чему она клонит.

— Вы можете руководить куда большей лабораторией. Вы можете заниматься чем вам взбредет в голову и при этом использовать свой немалый талант для продвижения сразу нескольких важных проектов. — Она поспешно добавляет: — Управлением и организацией процесса будут заниматься люди, которые умеют и любят это делать. Вам не нужно будет копаться в бумажках, как сейчас. Вы просто будете собой — Тео Креем. — Она понижает голос. — Кое-кто, отвечающий за ваше финансирование, знает куда больше о ваших делишках за пределами лаборатории, чем вы привыкли думать. И обсуждает, как применить ваши способности для ускорения некоторых проектов.

— Военных проектов? — спрашиваю я в ответ.

— Да. А еще разведка. Проблема в том, что ваши хобби начинают вызывать беспокойство. И когда агенты ФБР объявляются у вас на пороге, чтобы расспросить насчет серийного убийцы в Кентукки, — это выглядит не очень здорово.

Я чувствую, как внутри все холодеет, — она знает обо мне значительно больше, чем мне хотелось бы. И это понятно. Правительство доверяет мне миллионы долларов. И, видимо, к такому финансированию прилагаются методы наблюдения, о которых я не в курсе. Внезапно моя паранойя обостряется с новой силой. Да, я все время на шаг впереди полиции. Но как спрятаться от тех, кто может следить за мной с помощью спутников и оборудования, которое мне вообще трудно представить.

— Без паники, — говорит Розен. — Именно из-за своего бунтарского характера вы нам и интересны. Просто нужно убедиться, что ваше бунтарство не переходит определенные границы. Подумайте, чего бы вы могли добиться, имея собственный исследовательский центр. Мы бы могли передать вам несколько актуальных контрактов, увеличить штат, а потом занять вас проблемами поинтереснее, например как в Москве.

Я размышляю, что именно так выглядит золотая клетка. Или золотые наручники. Большие, красивые, украшенные бриллиантами золотые наручники. Но кое-что в этой истории не сходится. Если вопрос только в том, чтобы бросить охоту на серийных убийц — да, пожалуйста. Я этим занимаюсь не потому, что мне очень хочется. У Розен есть какой-то свой интерес, но я пока не могу понять, какой именно.

— Так какие, вы говорите, исследования?

— Ну, знаете, то, что вы уже делали. Системы обнаружения и слежения. Может быть, что-то для полевого применения. Я знаю, что Минобороны пытается свести к минимуму инфекционные заражения во время боевых ранений. К вирусам тоже всегда был интерес… — она следит, как я отреагирую.

По спине пробегает холодок. «Хайд» — вот в чем дело. Им наплевать на Т-ген и все остальное. Может, Фигероа и поверил в мои пространные рассуждения, но Розен видит меня насквозь. И скорее всего знает, что я пытался донести до ФБР… И она общалась с Вероникой Вудли. Черт! Часть меня хочет вскочить и убежать. Но это будет тупо, и так я не добьюсь того, чего хотел… А, собственно, чего я хотел добиться?

Поймать Джекилла. И точка.

Он на свободе и с каждой минутой становится все более опасным. Пока я сижу в своем относительно безопасном мирке, ем пироги Джиллиан и распутываю мелкие рабочие интрижки, он убивает людей. Так, так, погоди, Тео. Давай придерживаться плана. Ты здесь потому, что тебе приказал приехать Фигероа, а еще потому, что хотел выяснить, не имело ли Минобороны в какой-то момент отношения к исследованиям на тему «Хайда». И предложение Розен, возможно, именно то, что нужно для решения этой задачи. Но не радуйся слишком откровенно, она вмиг тебя раскусит.

— Ладно, я согласен.

— Серьезно? — ее лицо светлеет. — Я ожидала, что вы будете дольше колебаться.

— Нет, просто сейчас все очень удачно совпало. У меня как раз есть один очень перспективный проект. И то, что вы предлагаете, поможет его запустить.

— Очень рада это слышать. И что же это за проект? — спрашивает Розен.

— Ну, можно сказать, что это ответвление темы Т-гена. Но связанное с вирусами. — Я качаю головой: — Но я уперся в стену, потому что не могу найти никаких данных о предыдущих исследованиях этого вопроса. А велосипед изобретать не хочется.

— Ну, это можно легко решить. Вы задержитесь в Вашингтоне на пару дней?

— Могу, да.

— Хорошо. Я организую вам доступ в архивы Пентагона. Допуск у вас есть, а клерка, который поможет с поисками, выделим. Там жуткий беспорядок, но сотрудники знают, что где искать.

Ушам своим не верю. Вот так вот просто меня пустят к ящику с материалами по поиску Атлантиды.

Глава 46

Бездна

Сопровождающий ведет меня подвальным коридором Пентагона к неприметной двери с черной пластиковой табличкой «Архив 8В». За столом, который, похоже, стоит здесь с шестидесятых, сидит военный, он протягивает мне планшет и просит расписаться. Затем снимает трубку телефона и просит какого-то Маккензи. Через пару минут дверь открывает высокий мужчина в вязаном жилете.

— Доктор Крей, проходите, — обращается он ко мне, а затем поворачивается к сопровождающему: — Я позвоню, когда он закончит.

Мы идем по следующему коридору, стены которого в случайных местах отделаны панелями под красное дерево. Декораторы, видимо, решили, что немного имитации древесины создаст у подземных жителей впечатление, будто они переместились в заколдованный лес. Я не представляю, как здесь можно работать. Маккензи приветливо машет рукой женщине, которая толкает нам навстречу тележку с горой бумажных папок. Тогда я понимаю, что, видимо, все дело в поддержании действительно хороших отношений с теми, кто заперт здесь так же, как и ты. Наверняка у них тут, в пентагоновских подвалах, есть своя субкультура.

— Доктор Крей, — говорит Маккензи, останавливаясь у очередной двери, — надеюсь, вы захватили очки для чтения. Мы подобрали материалы, которые вы запрашивали, они ждут вас за этой дверью. Но для начала, позвольте, я расскажу о наших правилах. В случае, если чрезвычайно талантливый архивист не нашел все, что вам требуется, вы сможете заняться поиском самостоятельно — вас наделили определенным полномочиями для этого. Сейчас покажу где.

Он распахивает другую дверь, за ней видны бесконечные ряды металлических стеллажей, заставленных картонными коробками. Они уходят так далеко, что теряются в бесконечности.

— Сюда, пожалуйста. Это секция, где хранятся заявки на финансирование Министерством обороны различных проектов примерно с 1957 года.

Мы доходим до конца стеллажа и останавливаемся перед широкой красной полосой на полу, которая отделяет этот стеллаж от следующих.

— Видите эту линию? — продолжает Маккензи. — Не пересекайте ее, это уголовное преступление. Вас не только сию же минуту выведут из архива, но и отправят прямиком туда, куда отправляют всех нарушителей.

— А там что? — спрашиваю я, глядя вдаль за красную полосу на полу.

— Где? Лично я ровным счетом ничего не вижу за этой линией. И вы не видите. — Он оборачивается и указывает жестом на стеллажи, которые мы миновали: — Ваша территория — вот. Понятно?

— Ага, — отвечаю я.

Мы возвращаемся в коридор к той двери, где, по словам Маккензи, я наконец смогу увидеть нужные мне данные. Она ведет в помещение поменьше, но также заставленное коробками с папками, как и бесконечный зал со стеллажами. Я начинаю было идти по узкому проходу между коробок, но потом осознаю, что Маккензи остался на пороге.

— Так где же материалы, которые вы для меня подобрали?

— Доктор Крей, друг мой, вот же они, — смеется в ответ Маккензи.

— Я имею в виду те, что я запрашивал… — говорю я, рассматривая окружающие меня ряды коробок. Затем приходит понимание. — Ого…

— Вы просили материалы, мы собрали материалы, — подмигивает он. — Захотите выпить дурного кофе, в конце коридора есть комната отдыха, там кофеварка и несколько автоматов с чипсами и шоколадками. Почти приемлемый кофе есть в кафетерии, захотите, дайте знать, я вызову сопровождающего. Мой кабинет дальше по коридору. Ясно?

— Ясно.

С усмешкой маньяка Маккензи закрывает за мной дверь. Затем я слышу звук поворачивающегося в замке ключа. Он что, меня запер? Я бросаюсь к двери, дергаю за ручку, дверь распахивается. За ней Маккензи задумчиво смотрит на часы.

— Забыли что-то?

— Очень смешно!

— Я решил, что это мой шанс немного отыграться на тех, кто пишет все эти документы, которые нам присылают на хранение.

— Ладно уж…

Я возвращаюсь к бесчисленным папкам, в которых мне предстоит найти нужную информацию, и размышляю, не закатить ли истерику. С катанием по полу и стучанием кулаками. Потом решаю, что свободного места на полу не хватит даже для этого. Коробок здесь не меньше сотни. Я просил собрать все, что у них было по исследованиям бешенства, изменению поведения, вызванного энцефалитом, и еще нескольким менее популярным темам. Я думал, документов будет немного. Ну, что ж, они наверняка веселились, представляя, как я буду пытаться во всем этом разобраться.

Я открываю первую попавшуюся коробку, чтобы проверить, что документы действительно относятся к тем темам, что я запросил. С них станется добавить несколько коробок просто так, ради шутки. Первая папка озаглавлена: «Компьютерная модель боевого применения противником модифицированных вирусов определенных типов». Из аннотации следует, что работа посвящена изучению того, что будет, если русские решат создать и применить биологическое оружие на основе геморрагической лихорадки. Но если читать с умом, то становится ясно — материал посвящен тому, как нам самим изготовить такое оружие. Однако открыто исследовать такие темы нельзя — нарушение сразу нескольких законов.

Следующая папка — забота о здоровье лошадей и оперативное лечение вирусных заболеваний у непарнокопытных методами агрессивной антивирусной терапии. Интересно, что среди авторов ни одного ветеринара, что заставляет задуматься, о лошадях ли речь. Так бодибилдеры на форумах обсуждают, как анаболические стероиды действуют на «крыс», при этом под «крысами» понимаются, конечно, сами спортсмены.

Да, искать то, что мне нужно, было бы намного легче, будь информация оцифрована. К сожалению, если она и хранится где-то в цифровой базе данных, то меня к ней и на пушечный выстрел не подпустят. Пентагон очень не любит давать доступ к большим массивам информации непонятно кому. По крайней мере теперь не любит. Поразмыслив, я понимаю, что у меня нет выхода, кроме как садиться и начинать вручную изучать дела, посвященные человеческим заболеваниям. Тут слишком много заявок на исследования вирусов летучих мышей, лошадей и других животных, которые явно не связаны напрямую с «Хайдом».

Я зачитываюсь заявкой на финансирование исследований вакцины от бешенства, весь курс которой можно будет ввести одной инъекцией, а лекарство будет высвобождаться в крови постепенно благодаря специальным капсулам с разной задержкой растворения. На поле боя такая вакцина может быть очень и очень полезной вещью, но зачем Пентагону финансировать создание вакцины от бешенства летучих мышей? В год насчитываются два-три летальных исхода у людей, но не собрались же наши военные штурмовать замок графа Дракулы? Оторвавшись от документа, я обвожу глазами комнату и вспоминаю, где я. А, да, они ищут решение на случай, если вдруг противник сможет разработать бактериологическое оружие на основе бешенства. И беспокоит их не перспектива вторжения армии бешеных енотов, а возможность появления вируса, который будет распространяться и без животных-носителей.

В общем, здесь есть заявки на весь спектр исследований — от явно интересных и перспективных до полной чуши, на которую кто-то хочет получить денег. С таким темпом я закончу поиски, когда солнце состарится и перестанет светить. Но вряд ли я это замечу тут под землей. Нужно изменить подход и как-то сузить поле поиска. Нужно попробовать думать, как Джекилл. Он мог участвовать в двух типах исследований. Наиболее очевидная тема — создание вируса, который вызывает агрессивное поведение. Или это могут быть исследования, где такой вирус упоминается, например работы, объясняющие изменения в поведении по бактериологическим причинам.

Теперь, когда я разобрался в птичьем языке этих заявок и могу более или менее представить, о чем они, прочитав аннотацию, становится ясно, что именно мне нужно искать в заголовках. Нужно найти аналог бодибилдерских «крыс» или «противника» в исследованиях Минобороны. Как маньяк будет просить денег на поиски вируса, который превращает людей в машины для убийства, чтобы при этом не выглядеть маньяком в поисках оружия для постороннего наблюдателя? Конечно, теоретически возможно, что Джекилл наткнулся на вирус случайно, но теперь я убежден, что это маловероятно. Это все равно как если бы Унабомбера случайно назначили начальником ракетной базы.[29]

Джекилл намеренно искал патоген такого типа. С чего он мог начать поиски? С чего бы начал я? С муравьев-зомби. Я заглядываю в кабинет дальше по коридору. Маккензи еще на месте. Он поднимает взгляд от монитора.

— Я уже собирался уходить. Нужно что-нибудь?

— Да. Ophiocordyceps unilateralis. Найдете что-нибудь по теме?

— Да, если продиктуете по буквам. Или вот напишите на листочке.

Я беру у него огрызок листка и пишу: «Ophiocordyceps unilateralis». Маккензи забирает у меня листок и вместо того, чтобы подняться и идти в архив, набирает словосочетание на клавиатуре.

— Подождите-подождите, это можно было сделать так быстро?

— Да, спасибо Мейвис Бикон, благослови ее господь.[30]

— Во-первых, она даже не реальный человек, а просто выдуманный персонаж и лицо на обложке. А во-вторых, я не об этом! У вас все-таки есть цифровая база?

— Да, и отвечая на ваш следующий еще не заданный вопрос — если вы хоть пальцем притронетесь к этой клавиатуре или краешком глаза взглянете на экран, мне придется вызвать охранника, чтобы он немедленно вас расстрелял. Локальная сеть физически изолирована от внешнего мира и, к счастью, была запущена до того, как вай-фай возник даже в виде идеи.

— Ну и местечко, — ворчу я.

— Расскажите мне об этом, — отвечает Маккензи. — Вот. Ряд 222, стеллаж 5. В архиве прямо, через красную зону.

— Не понял?

— Ну, проходите красную зону, за ней оранжевая. Стеллаж там.

— Но вы же сказали, что меня арестуют, если я перешагну красную линию!

— Да, пересечение красной линии — преступление федерального уровня. Мне приходится его совершать раз пять в день, не меньше, по дороге в туалет. У нас есть официально-неофициальное разрешение ходить через красную зону.

— Нет, не могу я понять, как тут у вас все работает, — качаю я головой в изумлении.

— Добро пожаловать в Страну чудес, дорогая Алиса, — говорит Маккензи с радушным жестом.

Глава 47

Конгломерат

Я разглядываю изображение мультяшного плюшевого медведя с автоматом в лапах. Из дула автомата вырывается очередь мармеладных мишек. Это Сержант Гризли Погром, главный герой популярной игры для смартфонов «Медведи-воины». Он же в виде ростовой скульптуры встречает всех выходящих из лифта в холле пятого этажа офиса компании «Вест-Стар Геймс» в Тайсонс-корнер, штат Вирджиния.

Из-за стойки меня приветствует молодой человек с лицом ведущего телеканала «Дисней».

— Доктор Крей? Я провожу вас к Хейли.

Он ведет меня через офис, если это можно так назвать. В огромном помещении в случайном порядке расставлены высокие столы, за которыми стоят перед мониторами программисты и раскиданы кресла-мешки, в которых полулежат почти юношеского вида сотрудники со смартфонами в руках. Они тоже что-то сосредоточенно набирают или двигают по экранам пальцами. Не хочется быть старым занудой, но, видимо, вот это они теперь называют работой. И хотя у меня в лаборатории тоже неформальная атмосфера — даже по моим собственным меркам — тут все напоминает детский сад с медицинской страховкой и пенсией за счет работодателя. Но это именно они разработали программу, которую скачали пятнадцать миллионов раз за последние полгода.

Я приехал встретиться с руководителем «Вест-Стар Геймс», потому что в пентагоновских подвалах уперся в тупик. А если точнее, то сделал очень интересное открытие, которое в свою очередь оказалось тупиком. Мои поиски Ophiocordyceps unilateralis привели к обнаружению нескольких очень интересных заявок. Заголовок одной прямо-таки бросался в глаза: «Всеобъемлющий анализ патогенов, вызывающих изменение поведения». Ophiocordyceps unilateralis упоминался прямо в аннотации и там же ставился вопрос, могут ли быть обнаружены подобные патогены, действующие на людей. Основная часть исследования была посвящена выяснению, могут ли определенные участки коры головного мозга, отвечающие за агрессию, подвергаться влиянию определенных вирусов. Конкретные вирусы в исследовании не упоминались, однако было очевидно, что авторы пытались обнаружить что-то вроде прото-«Хайда».

В другой заявке той же группы предлагалось провести «Анализ нейротропных инфекций: повреждение нервной ткани и его влияние на поведение». Судя по всему, они нашли «Хайда» и хотели протестировать его на животных. В заявке употреблялись чуть ли не все возможные животные и отдельно макаки-резусы и шимпанзе. Мысль о шимпанзе, зараженном «Хайдом», будет еще долго не давать мне спать по ночам.

И все это было очень многообещающе, если не сказать, настораживающе, если бы не одно «но». В заявке не было ни одного имени авторов исследования. Все эти проекты были реализованы под эгидой Института передовых биологических исследований — организации с серьезно звучащим названием и полным отсутствием упоминаний в Сети. То есть вообще ничего, ноль, пустота — если настучать на клавиатуре бессмысленный набор символов, а потом нажать «Искать», «Гугл» и то выдаст больше результатов. Впрочем, я был уверен, что этот так называемый институт был не более чем ширмой для получения финансирования. Моя собственная компания — «Интегрированная биоинформатика» — тоже существует только на бумаге, а точнее, в заявках на финансирование и чеках на оплату, а название я придумал за полторы минуты, почесав затылок.

Я написал Розен электронное письмо и попросил узнать что-нибудь об этой организации. Но ответа пока не было. Единственной зацепкой была вложенная в заявку копия бланка с адресом внизу страницы. Сейчас по этому адресу располагался офис «Вест-Стар Геймс».

— Доктор Крей! Я — Хейли, — тоненьким голосом восклицает симпатичная девушка с мелкими чертами лица. Она выше меня ростом, на ней армейская куртка, футболка с логотипом SpaxeX, джинсы с подворотами и полосатые носки, как у ведьмы на Хеллоуин. Ее волосы коротко стрижены, глаза светятся живым умом, и она широко улыбается. Когда писались отчеты по исследованиям Института передовых биологических исследований, Хейли скорее всего была в средней школе, так что из списка подозреваемых ее, наверное, можно вычеркнуть. На самом деле я уверен, что когда «Вест-Стар Геймс» завозили свои кресла-мешки в новый офис, института уже и след простыл.

— Давайте попружиним у меня в кабинете, — говорит она и тянет меня под руку в застекленный кабинет, стены которого покрыты увеличенными до гигантских размеров наклейками в стиле тех, что покрывали мои школьные тетради.

Я пытаюсь сообразить, что она имеет в виду, говоря «попружиним», пока не вижу вместо стульев в ее кабинете большие гимнастические шары. Я пытаюсь усидеть на одном, ощущая себя на тренировке в спортзале, а не на деловой встрече. По стенам кабинета тянутся полки, но вокруг не видно ничего, что сошло бы за рабочий стол. Только в углу стоит одинокий «Макбук».

— Я так обрадовалась, когда услышала, что вы хотите к нам приехать, — говорит Хейли.

Утром я отправил ей письмо, в котором написал, что фанат их игры и очень хотел бы посетить офис. Ответ пришел через двадцать минут.

— Спасибо, — отвечаю я. — Но все это скорее случайность. И не то, чем я хотел бы гордиться.

— Вы стыдитесь своих исследований по биоинформатике? — спрашивает она, окидывая меня недоверчивым взглядом. — Я была на всех ваших лекциях, когда заканчивала школу. Они великолепны. Первая, выпущенная мной игра, была симуляцией экосистемы из травы и улиток. А ваша статья об использовании игровых механизмов для исследований навела меня на мысль о создании «Беллиленда».

«Беллиленд», как я узнал из «Википедии», был родиной сержанта Гризли Погрома.

— Ой, спасибо, — отвечаю я по-настоящему польщенно и на секунду ощущаю укол сожаления о безвозвратно ушедших преподавательских деньках. Каково это было бы работать с такими, как Хейли. Что я сам мог бы узнать, отвечая на ее вопросы. А еще я вспоминаю о другой девушке, которая стеснялась задавать вопросы, хотя и была намного умнее, чем я мог предположить на тот момент, когда общался с ней, — а потом стало слишком поздно.

— Было бы здорово поработать с вами, — говорит Хейли. — Над любым проектом.

Неясно, она так флиртует или это остаточное восхищение любимым преподавателем.

— Да, действительно, это было бы интересно. На самом деле… — И тут я решаю, что нужно рассказать ей большую часть правды. — Я разыскиваю информацию об организации, которая была здесь до вас. Институт передовых биологических исследований. Слышали о таком?

— Ага. Предыдущий арендатор. Одну из комнат в офисе мы до сих пор называем «Лабораторией», потому что там были все эти столы, оборудование и все такое. А здоровенный холодильник и сейф там так и остались. Хотите взглянуть?

Она пружинит на своем шаре, вскакивает и устремляется из комнаты, схватив меня за руку и таща за собой, как Питер Пен. Мы идем в другую комнату со стенами, выкрашенными флуоресцентной краской и ультрафиолетовыми лампами. Ее помада светится голубым, а макияж превращает ее в персонажа из видеоигры.

— Мы все гадаем, чем они тут занимались. Наверняка секретными правительственными разработками.

— На самом деле именно так все и было. Вы их сотрудников когда-нибудь видели?

— Нет, они съехали задолго до нашего появления. Кстати, в договоре аренды был какой-то сертификат государственной проверки. Я думала, что его выдали после стерилизации помещения.

— Именно. — Я оглядываю комнату и с особым подозрением вентиляционные решетки. — А вы когда сюда переехали?

— Года четыре как. Время быстро летит.

Это особенно смешно слышать от двадцатичетырехлетней девушки, которая основала свой первый стартап в четырнадцать.

— Очень быстро. Может, вы знаете кого-нибудь, кто мог с ними общаться?

— Они арендовали этаж целиком, а теперь его весь занимаем мы. Ниже и выше сидят тоже какие-то ребята, связанные с правительством. Мозговые центры, или что-то в этом роде. Они не особо общительные.

— Да, неудачно. Я пытаюсь выяснить, кто здесь работал.

— Это ваша вторая страсть, да? — спрашивает она, придвигаясь ко мне ближе, чем комфортно.

— Вы слишком умная, Хейли, — отвечаю я, скрещивая руки на груди.

— Ну, по крайней мере я могу сказать фамилии их самого большого начальства. Нив, Гриэн, Холл и Форрестер.

— Откуда вы знаете?

— На них были зарезервированы четыре парковочных места, которые полагаются арендаторам. Мы с соучредителями одно время называли друг друга этими фамилиями. Представляли, будто мы большие шишки.

— А где сейчас соучредители? — задаю я совершенно не интересующий меня вопрос, пытаясь скрыть возбуждение.

— Пришлось выкупить доли этих неудачников, когда они не выдержали темпа. Но вы бы выдержали. Как насчет бросить спасать мир и поиграть со мной?

Есть в ней какое-то абсолютное бесстрашие, которое меня восхищает. Пока я мучился мыслями о том, как лучше применить свои способности на благо человечества, а в процессе чуть не загремел за решетку, Хейли представляла собой пример свободного духа, который плюнул на судьбы мира и получал удовольствие, одновременно зарабатывая кучу денег, с которыми можно было плевать на весь мир и дальше. Часть меня хочет остаться в этом странном офисе и поиграть с Хейли, что бы это ни значило. Но что-то говорит мне, что пора уходить, и это не только страх и уважение к Джиллиан, но и ощущение, что я неверно воспринимаю сигналы Хейли. А еще отчетливое понимание, что можно сколько угодно бежать от мира, но рано или поздно он тебя догонит.

Глава 48

Коллаборация

Нив, Гриэн, Холл и Форрестер. Четыре подозреваемых на основании того, что их фамилии были написаны на парковочных местах исчезнувшей компании, которая на деньги Минобороны занималась чем-то подозрительно похожим на исследования прото-«Хайда». Да, это очень тонкая ниточка, тоньше волоса, но и этого достаточно, чтобы начать работать, — в этом преимущество научного подхода. Его суть в поиске причинно-следственных связей — и даже самая незначительная связь лучше, чем ничего — а затем в их проверке. Но даже проверка теории и достижение именно того результата, что планировался, не делает ее «доказанной» в обычном понимании этого слова. Это лишь увеличивает вероятность того, что теория верна.

Нив, Гриэн, Холл и Форрестер — довольно редкие фамилии, особенно первые три. Поиск выдает всего по несколько сотен человек на каждую: пара десятков докторов и кандидатов наук с этими фамилиями, и тысячи Форрестеров. Вместо того чтобы искать этих ученых по отдельности, я ввожу в поисковую строку «Нив, Гриэн, Холл, Форрестер» и смотрю, что «Гугл» расскажет мне о них. Шестьсот тридцать два упоминания. И практически все это ссылки на научные статьи. Похоже, я нашел то, что искал.

Шэрон Т. Нив, Уэйн Л. Гриэн, Трентон Ф. Холл, Эдвард Т. Форрестер. Работали вместе над пятью опубликованными научными статьями. Первая вышла в 1998 году: «Криминалистические свидетельства существования изменяющих поведение патогенов у собачьих». Вторая в 2000-м: «Палеонтологические исследования изменяющих поведение патогенов». Остальные три статьи по сути продолжение и развитие первых двух. Последняя опубликована в 2004 году, непосредственно перед тем, как они получили правительственное финансирование.

Судя по статьям, исследования постепенно сменяли фокус довольно занятным образом. В ранних работах авторы описывали изучение тканей коры головного мозга собак, где они искали признаки существования изменяющих поведение патогенов. В частности, изучались собаки, которых отстреливали из-за нападений на людей. Идея на самом деле более чем здравая. Человек выводил собачьи породы в течение многих тысячелетий, развивая послушание, но отдельные особи до сих пор время от времени срываются в агрессивное поведение. И если нужно найти штамм «Хайда», способный передаваться людям, то изучение собак — очень логичная начальная точка.

Вирус иммунодефицита приматов помог нам понять устройство ВИЧ, а его две основные разновидности произошли скорее всего от аналогичных разновидностей обезьяньего вируса. И хотя передача заболевания от собаки человеку явление более редкое, чем заражение одного вида приматов от другого, у разных видов встречаются вирусы с очень схожими свойствами. Собачий «Хайд» или следы тех самых патогенов, вызывающих агрессию, похоже, были найдены.

Непосредственно вирус в лаборатории авторы выделить не смогли, но в некоторых случаях они обнаружили повреждения тканей мозга и наличие антител, похожих на те, что вырабатываются при заболевании бешенством, но при этом бешенства ни у одной из собак не было. Но самое интересное началось, когда авторы приступили к следующей фазе. Они начали работать с археологами и изучать образцы тканей охотников-собирателей, погибших насильственной смертью. Они смогли получить образцы из Южной Африки, Папуа — Новой Гвинеи и даже из Болгарии. Не знаю, выбирались ли источники осознанно, или просто это все, что было доступно. В любом случае эти исследования тоже дали интересные результаты. Снова ничего конкретного, но явные признаки воздействия вируса, до сих пор неизвестного науке.

Последнее исследование посвящено коллаборации с группой русских исследователей, в рамках которой изучались патогены в телах, извлеченных из сибирской вечной мерзлоты. Страшнее всего, что вероятность обнаружения активного вируса в таких останках весьма высока. Уже были примеры, когда ученые смогли «оживить» вирус Pithovirus sibericum[31] возрастом тридцать тысяч лет. Предельный срок, в течение которого вирус может существовать в «спящем» режиме, до сих пор теоретически не известен. Будущим исследователям Марса и археологам, работающим с древними человеческими останками без средств защиты, есть чего опасаться.

Отчет русской группы выглядит немного странным. В нем утверждается, что вирус выделить не удалось, да и вообще каких-либо следов воздействия патогена в образцах тканей, полученных из останков участников древнего побоища, обнаружено не было. Само по себе это заявление не выглядит необычным, однако фотографии рабочих образцов, на которых проводилось это исследование, полностью совпадают с контрольными образцами предыдущего. То есть либо кто-то очень сильно облажался, либо это подделка. Думаю, скорее второе. Они нашли что-то, возможно, «спящий» вирус, и скрыли это.

Возможно, американцы, когда поняли, что обнаружили вирус, который русские смогут превратить в биологическое оружие, предпочли подменить результаты и объявить исследование неудачным. А может быть, это было запланировано с самого начала. В конце концов уже через год американские ученые поувольнялись из своих университетов и работали в финансируемой Министерством обороны лаборатории. От всего этого отчетливо пахнет «Хайдом», а значит, кто-то из этих четверых — Джекилл.

Ладно, нужно сузить поле поиска. Пойдем по убыванию важности научного вклада — именно так выстроены имена авторов в названии работы — Нив, Гриэн, Холл и Форрестер. Шэрон Т. Нив опубликовала еще пять работ. С 2007 года публикации прекратились. Уэйн Л. Гриэн и Трентон Ф. Холл публиковались до 2005 года, а последней работой Эдварда Т. Форрестера стал отчет о сибирской экспедиции.

Ладно… А что с ними было дальше?

Я ввожу «Шэрон Т. Нив» в строку поиска… Проклятье! Умерла от осложнений воспаления легких в 2009-м.

Хорошо, как насчет «Уэйна Л. Гриэна». Первой появляется новость о том, что он был убит во время ограбления в номере отеля… где остановился вместе с Трентоном Ф. Холлом. И тоже в 2009.

Что за черт?

Итак, остается Эдвард Т. Форрестер. Еще жив. Подозрительно. Я начинаю искать подробности об убийстве Холла и Гриэна. Оказывается, они приехали в Бразилию на конференцию по вирусологии и эпидемиологии. Один из постояльцев отеля заметил человека в маске, выбегающего из их номера, и вызвал полицию. В номере обнаружили тела Холла и Гриэна, кошельки и компьютеры были похищены. Похоже, я могу смело предположить, что Форрестер — мой главный подозреваемый.

Идею вируса, превращающего людей в убийц, правоохранители всерьез не восприняли, поэтому, чтобы убедить их в причастности этого человека, потребуется большое количество неопровержимых улик. Но даже если они ко мне прислушаются, то максимум что сделают — отправят следователя поговорить или вызовут на допрос. В любом случае Джекилл тут же исчезнет и уничтожит все свидетельства своего существования. Эх, снова придется делать все самому. К счастью, он как раз живет в Вирджинии. Последний зарегистрированный адрес в паре часов езды. Пора нанести ему визит.

Глава 49

Милтон-драйв

Судя по «Гугл-картам», Форрестер живет на краю небольшого городка, его дом и участок расположены практически в лесу. Соседи — ферма с лошадьми, заводчик собак и несколько домиков постройки семидесятых годов.

Форрестер оказался довольно занятной личностью. Начал с патопсихологии, был интерном в психиатрических лечебницах и только потом резко заинтересовался фундаментальной биологией и вирусологией. Я наткнулся на несколько его ранних работ, посвященных влиянию факторов окружающей среды, в том числе наличия солей свинца в воде, на подростковое поведение. Не знаю, почему он решил поменять научную карьеру, может быть, заподозрил, что некоторые психологические состояния могут иметь физиологические причины.

Его работы говорят о достаточно высоком научном уровне, но одного этого было бы мало, чтобы сменить одно престижное научное учреждение на другое, не менее престижное. Видимо, Форрестер был настолько хорош, что смог впечатлить нужных людей. В 2002 году он женился на старшекурснице из Эстонии Силье Йаанаке, в 2005-м у них родился сын. Но никаких данных о нем, равно как и о научной степени супруги Форрестера мне найти не удается. Видимо, как и я, Форрестер изо всех сил старается свою семейную жизнь не афишировать. Я делаю все, что могу, чтобы оградить Джиллиан от внешнего внимания, даже за дом и пекарню мы платим через фирмы-однодневки.

Я жду, когда стемнеет, потом паркуюсь под деревом на обочине узкой дроги, идущей вдоль забора. Лес кругом состоит в основном из дубов и торчащих то тут, то там невысоких кустов. Я перелезаю через забор и иду по дорожке между деревьями, вспоминая карту участка. Метров через двадцать я натыкаюсь на второй забор из металлической сетки, по верху которого протянута колючая проволока. Границы частной собственности я уже нарушил, поэтому просто достаю кусачки и прорезаю дыру в проволоке. Я не спешу стягивать ее края, вдруг мне придется спешно ретироваться. Починю позже, если вдруг окажется, что я жестоко заблуждался насчет Форрестера.

Лес тянется еще метров двадцать, уступая место лужайке. За ней на небольшом пригорке темнеет дом. Это одноэтажное строение, но, похоже, с большим подвалом. В задней части виднеется широкая деревянная терраса, а за домом стоит небольшой сарай. Я делаю шаг из-под деревьев и замираю от звука движущейся металлической цепи или собачьего ошейника. В следующую секунду раздается лай, и от террасы ко мне бросается несколько теней. Я успеваю увидеть смутные силуэты немецких овчарок, на полной скорости летящих в мою сторону, злобно ощерив зубастые пасти.

К сожалению для них, я был готов к такому повороту событий. Я достаю баллончик перечного спрея в смеси с трихлорметаном и, плотно закрыв рот и задержав дыхание, распыляю его в сторону собак. Вместо того чтобы броситься на меня, попав в облако перца, собаки начинают скулить, отбегают в сторону и трутся носами о траву. Постепенно скуление стихает. Трихлорметан начинает действовать, и они отключаются. Несчастные животные, мне их даже жалко.

Я наблюдаю за домом минут десять, но ни одно окно не загорается. Кругом все тихо и неподвижно, только подергивают во сне лапами лежащие у моих ног овчарки. Я обхожу их и иду посмотреть на подъездную дорожку, она пуста. Судя по всему, доктора Форрестера нет дома. Что ж, тем лучше. Я обхожу дом и поднимаюсь на террасу. В заднюю дверь встроена собачья дверца по размеру как раз для меня. Она заблокирована сдвижной панелью, но, в отличие от собак, мы, приматы, можем использовать противостоящие большие пальцы, и мы можем приподнять и сдвинуть что угодно. А затем пролезть в кухню.

Внутри абсолютно темно. Я включаю фонарик и осматриваюсь. На полу и столах ни пылинки, ни пятнышка. Похоже, Форрестеры поддерживают дом в идеальном порядке. Я вхожу в столовую. Обеденный стол пуст. Я провожу по нему пальцем, чтобы проверить, есть ли пыль — может, в доме давно не живут — но нет, здесь тоже все чисто. Я возвращаюсь в кухню и заглядываю в холодильник. Еды в нем почти нет: ни молока, ни яиц, только немного овощей — все свежие. В кухонных шкафах овсянка, банки с консервированным супом, немного круп. Судя по всему, готовят тут редко.

За гостиной еще одна комната, в которой стоят кожаный диван и кресло. Очень простой журнальный столик. На стене телевизор, а на полке книги. В основном Стивен Кинг. Выглядит не очень обнадеживающе. Я заглядываю в спальню. Кровать не застелена. Рядом со спальней кабинет, в нем стоит стол с компьютером, по стенам полки с медицинскими и научными книгами. Дальше обнаруживается еще одна комната, видимо, гостевая. Вдоль одной стены стоят картонные коробки. Если верить надписям, внутри налоговые и бухгалтерские документы. На полке лежат настольные игры в коробках и несколько книг-инструкций.

Я иду дальше по коридору. На этом этаже осталась только одна комната. Я открываю дверь и оказываюсь в детской. У дальней стены стоит кровать. Постельное белье с Трансформерами аккуратно заправлено. В комнате царит идеальный порядок. Я подхожу к стеллажам с игрушками — обычный набор для мальчика: машинки, Трансформеры, солдатики… Но есть тут что-то странное — кроме того, что это самая чистая и прибранная комната четырнадцатилетнего подростка, которую я когда-либо видел. Во-первых, для подростка игрушки выглядят слишком детскими. Разве что у него какое-то расстройство развития. Во-вторых, мозг цепляется за то, чего здесь нет. А именно: ни Дарта Вейдера, ни Мстителей. Где хоть что-нибудь про «Звездные войны» и вселенную «Марвел»? Может, ребенок ненавидит кино?

Я открываю ящик стола. В нем стандартный для подростка набор мусора и мелочей: мелкие игрушки, билеты в кино, иностранные монеты, комиксы. Игровая консоль «Нинтендо DS». Вот оно! В комнате нет ничего моложе 2009 или 2010 года. Я возвращаюсь в спальню и открываю шкаф. В нем мужские рубашки и костюмы, но никакой женской одежды. Проверяю ванну — никакой косметики. А ванна около детской выглядит так, будто ею не пользовались много лет.[32]

Форрестеры развелись? Тогда зачем консервировать детскую? Я возвращаюсь на кухню и нахожу дверь в подвал. На ней висит серьезного вида навесной замок. К счастью, петли с этой стороны, и у меня уходит всего пять минут, чтобы раскрутить их. После этого дверь можно просто вынуть из проема. Я спускаюсь по темным ступеням и обвожу комнату лучом фонаря.

Подвал заполнен лабораторным оборудованием, а в стену встроен огромный холодильник. Волосы на затылке встают дыбом. Здесь есть даже чистая комната, перед входом в которую на крючке висит защитный костюм. Я подхожу к стеклу, отделяющему ее от остального подвала, и свечу внутрь. Там видны ряды пустых клеток, некоторые из них подозрительно большого размера.

Я нашел секретную лабораторию. Я нашел доктора Джекилла.

Глава 50

Мусор

Меня не оставляет беспокойство, что все получилось слишком легко. Джекилл… Форрестер, как мне казалось, особо не напрягался и не пытался спрятать лабораторию и свою причастность к разработке вируса. Если бы у правоохранителей возникли хоть какие-нибудь вопросы к нему, они пришли бы сюда и увидели эти подозрительно крупные клетки, то сразу решили бы, что дело нечисто.

Нужно уходить.

Я поднимаюсь по лестнице, ставлю дверь на место и привожу петли в исходное состояние. В спешке я толкаю дверь слишком сильно и слышу звук ломающегося дерева. Если Форрестер увидит сломанную дверь, он поймет, что кто-то здесь был. Не важно, я к тому моменту буду уже далеко. Я пролезаю сквозь собачью дверцу и стою на террасе, выжидая, пока глаза привыкнут к темноте. Собаки лежат там, где я их оставил. Ничего, поспят еще несколько часов, а потом проснутся с головной болью, ничего серьезного. Я выглядываю из-за угла дома и замираю, увидев свет фар на дороге, ведущей мимо ворот. Но машина проезжает мимо, не останавливаясь. Я снова миную лежащих кверху животами собак и скрываюсь в лесу.

Теперь нужно решить, заделывать дыру в заборе или нет. Если не заделать, собаки могут сбежать, и Форрестер заподозрит неладное. Он сообразит, что к нему кто-то пробрался быстрее, чем нужно. Так что лучше заделать. Я соединяю края дыры кабельными стяжками, теперь собакам не пролезть. Я выжидаю, чтобы убедиться, что по дороге никто не едет, и иду к машине. Отперев водительскую дверь, я залезаю внутрь, кидаю рюкзак, с которым ходил, на пассажирское сиденье, а пистолет, который всю дорогу был со мной, кладу на колени.

И что теперь?

Дальше этого момента я как-то не планировал. Теперь я уверен, что Форрестер и есть Джекилл. Я даже нашел его тайное логово. Остается только одна проблема — самого Форрестера там нет, и я при этом не особо представляю, что делать, когда он вернется. Позвонить в полицию или местный отдел ФБР? Надо мной только посмеются. Нужно, чтобы о Форрестере узнал Галлард. Но как это сделать? Для ордера на обыск, не говоря уже об аресте и допросе, нет никаких формальных оснований. Это только в кино все просто — можно не думать о формальностях, ордерах и прочей бумажной волоките. Я даже не могу рассказать о том, что видел, не сознавшись, что нарушил сразу несколько законов.

И вообще, что у меня есть? Ну, кроме фальшивой сцены массового убийства, которую я создал, ради фото Форрестера, совершив при этом несколько уголовных преступлений? Для того чтобы выяснить связь между «Хайдом» и Форрестером — причем пока чисто теоретическую, — я использовал секретный правительственный архив, а также случайное воспоминание о фамилиях, на которые зарегистрированы парковочные места. Тут столько допущений и чистой спекуляции, что у самого настойчивого прокурора уйдут годы, чтобы довести такое дело до суда, если это вообще возможно.

В 2001 году двадцать два человека были заражены сибирской язвой, когда политики и журналисты начали получать по почте конверты, содержащие смертельно опасные споры. Пятеро погибли. Расследование получилось чрезвычайно продолжительным и запутанным. В самом начале подозрение пало на Стивена Хэтфилла, ученого, работавшего в Исследовательском институте инфекционных заболеваний Армии США. Агенты ФБР несколько раз обыскивали его дом и даже переехали ему ногу машиной, когда он пытался сопротивляться. В конце концов обвинения были сняты, а Хэтфилл подал иск к Бюро и отсудил несколько миллионов долларов.

Новым подозреваемым стал коллега Стивена Хэтфилла, Брюс Эдвардс Айвинс. Обвинений ему так и не предъявили, он отравился лекарством от простуды в смеси с кодеином, когда узнал, что его будут судить за террористическую атаку. Самое же интересное во всей этой истории — кроме того, что официально обвинений так никогда и не предъявили ни Айвинсу, ни кому бы то ни было еще, — произошло в самом начале расследования.

ФБР обратилось к экспертам по сибирской язве, чтобы определить конкретный штамм бактерий, который использовался для атаки. Компания «ЭйБиСи Ньюз», ссылаясь на инсайдерскую информацию, рассказывала в своих репортажах по этому делу, что в образцах были обнаружены следы бентонита. То же вещество до этого обнаружили в образцах сибирской язвы, найденных в Ираке. Но затем, упоминания бентонита исчезли из СМИ, а правительство решило, что связь с сибирской язвой из Ирака маловероятна. Позже источник теории об иракском происхождении стал известен. Несмотря на то, что «ЭйБиСи Ньюз» отказывались раскрывать имя информатора, выяснилось, что первым экспертом, к которому обратились за помощью в идентификации штамма, был не кто иной как Брюс Эдвардс Айвинс — человек, позже названный главным подозреваемым.

Крупнейшим делом ФБР в 2001 году, не считая терактов одиннадцатого сентября, был арест Роберта Ханссена по обвинению в шпионаже в пользу России. Ханссен сыграл ключевую роль в том, что считают крупнейшим провалом американской разведки за всю ее историю. ФБР несколько десятков лет пыталось обнаружить крота, сливавшего противнику секретную информацию. Главным следователем был назначен человек высочайшего профессионализма, более чем подходивший для этого задания. Единственной проблемой стало, что этим профессионалом и был сам Ханссен. Так же, как и в случае с Айвинсом, расследование опиралось на информацию, полученную именно от того, кого пытались обнаружить.

Это все оставляет мне мало надежды на то, что доказать роль Форрестера в создании «Хайда» будет просто. Дело слишком запутанно и сложно для понимания — начиная с научных аспектов, заканчивая восстановлением последовательности событий. Я даже представлять не хочу, как это все объяснять полному залу чиновников и полицейских.

Я опускаю взгляд на пистолет. Насколько я уверен, что именно Форрестер совершил все эти убийства?

Настолько, чтобы потребовать признания, приставив пистолет к виску. Да, вероятно, просто застрелить Форрестера и спасти несколько жизней было бы вполне оправданно, но все же остается шанс, что я ошибаюсь. Что, если он создал «Хайд» по заказу? Что, если он, как и я, пытался обнаружить вирус, а зараженный фильтр в кондиционер Пейлов подсунул кто-то другой? Мы не можем доказать, что он был в доме Ойо и заразил Маркуса. Не можем доказать, что он был в Бутчер-крик, даже видео с моих камер не сильно в этом поможет.

Складывается очень непростая ситуация.

Я закрываю глаза и снова пытаюсь все обдумать. Готов ли я схватить его, когда он вернется, и выбить признание? Охотясь на Ойо, я, несомненно, был готов ко всему. Но подозреваю, что Форрестер и сам подготовился к такому развитию событий, да и не расколется так просто.

Шаг первый: нужно его остановить. Для этого может быть достаточно просто привлечь внимание ФБР или полиции. Возможно, это получится сделать, если позвонить в службу спасения и «признаться во всем», назвавшись его именем. По крайней мере они отправят кого-нибудь проверить. Ладно, так и сделаем, если по дороге до отеля не получится придумать чего-нибудь получше. Потому что план, мягко говоря, так себе.

Я убираю пистолет в бардачок, завожу двигатель и выезжаю из-под деревьев. Только выехав на основную дорогу, я включаю фары. И буквально через минуту вижу в зеркале заднего вида синие огни полицейской мигалки.

Серьезно? Только не говорите, что за мной следили из ФБР. Не мог же я быть настолько невнимателен.

Я съезжаю на обочину, все еще идущую вдоль забора форрестеровского участка, про себя умоляя вселенную, чтобы он не вернулся именно сейчас. Это будет очень неловко. Я придаю своему лицу максимально невинное выражение и опускаю стекло. Потом четыре вещи происходят очень быстро друг за другом. Первая: первобытный звериный инстинкт, прячущийся в глубинах нервной системы, говорит мне, что что-то не так. Вторая: в боковом зеркале я вижу силуэт человека, идущего в мою сторону. Из-за фар стоящей сзади машины я не могу разобрать подробностей. Третья: звук выстрела и одновременно с ним звон осыпающегося заднего стекла. И четвертая: резкая боль в правом плече, когда я пытаюсь достать пистолет из бардачка.

Глава 51

Коллекция

Я постепенно прихожу в себя. Наверное, что-то подобное чувствует тряпичная кукла, которой хорошенько поколотили о стенку, держа за волосы. Я даже не помню, как потерял сознание, просто мир постепенно исчез, пока я пытался достать пистолет из бардачка. Сейчас я сижу, ощущая покачивание вверх-вниз. Руки не шевелятся. Меня куда-то везут в инвалидном кресле, к которому я привязан. Я пытаюсь обернуться и посмотреть, кто это делает, но шею пронзает острая боль.

— Не волнуйтесь, я наложил швы, — раздается сзади успокаивающий голос. — Надлопаточный нерв не задет. Пуля прошла насквозь и застряла в часах, представляете? Были бы они механическими, то остановились бы, запечатлев момент. Было бы очень символично.

Я пытаюсь понять, почему в больнице такой свежий воздух и ощущение, будто я… на улице.

Черт! Меня катят к тому самому сараю, что я видел на участке Форрестера.

— Джекилл? — спрашиваю я, не до конца понимая, что реально, а что нет.

— Джекилл? Нет… О, или это вы меня так прозвали? О-о-о, умно. А вирус тогда — «Хайд», да? — Рука говорящего взъерошивает волосы на моей макушке. — Умно, Тео! Умно, да не совсем.

Он опускается передо мной на колени, накрывает своими руками мою прикованную наручниками руку, и расслабленно опирается на них подбородком. Ему где-то под пятьдесят, но, если не присматриваться, он кажется значительно моложе. Пронзительные голубые глаза и странное обаяние. Я узнаю в нем одного из таинственных незнакомцев с моих семи снимков из Бутчер-крик. Он может сойти и за полицейского, и за адвоката, доктора или священника. Но на меня он сейчас смотрит совсем не так, как в камеру. В его взгляде читается глубокий ум и ненасытное любопытство.

— Сарай, Тео. Я так надеялся, что вы заглянете в сарай. Но вы не стали. Я сидел и ждал, когда же вы придете, теряясь в догадках, почему вам не пришло в голову проверить, что же я тут храню.

Я видел сарай, но предпочел не замечать и не думать о нем. Он слишком живо напоминал мне другой сарай, который я изо всех сил старался забыть.

— Да-да, вы сейчас ровно так дернули глазами, как положено людям, которые что-то ярко представляют себе или вспоминают. Хотя у индивидуумов с крайне высоким IQ это движение несколько отличается, и свидетельствует о том, что вы воспринимаете воспоминания иначе. — Он встает и снова толкает кресло в сторону сарая. — Я только что понял, какой сарай вы, должно быть, вспомнили. Мой похож на тот, в который вы все-таки заглянули, наведавшись в гости к Тоймену, правда? Наверняка все еще не можете выкинуть из головы все те ужасы, что там творились.

Мы останавливаемся в паре метров от сарая, и он снова обходит кресло, оказываясь передо мной. Он одет как врач скорой помощи, только на поясе у него кобура с пистолетом. Он замечает, что я смотрю на его форму.

— Нравится? Вы же тоже работали на скорой, да?

Я молча смотрю в ответ, пытаясь сообразить, как бы мне его убить.

— О, этот взгляд, — Форрестер широко улыбается. — Да, он стоит того, чтобы увидеть его воочию, Тео. Сколько вам потребовалось, чтобы стать человеком, который действительно сделает то, о чем говорит этот взгляд? Когда это случилось? Когда Джо Вик пытался убить Джиллиан? Или когда вы поняли, что совершил Ойо Диалло? Или вот прямо сейчас?

Я представлял себе Форрестера совсем иначе. Он явно говорит искренне. При этом и тон, и манера больше всего похожи на… разговор врача с пациентом. Он разговаривает со мной, будто с психом. Я проверяю наручники на прочность. Правую руку пронзает сильнейшая боль. Форрестер наклоняется вперед и хватает меня за предплечье.

— Прекратите, не то сорвете повязку.

— Какого хрена ты в меня стрелял? — это мои первые слова.

— Вы опасный человек, Тео. Я ненавижу насилие… По крайней мере прямое физическое. — Он достает связку ключей из кармана.

— Ага. А когда ты убивал Холла и Гриэна?

Форрестер замирает и смотрит на ключи в руках. Он делает странный жест, одновременно качает головой и пожимает плечами.

— Мне пришлось напиться для того, чтобы это сделать, а потом еще сильнее напиться, чтобы вырубиться.

— Тогда зачем?

Он наконец находит нужный ключ и отпирает сарай, сдвигает в сторону дверь и только после этого оборачивается ко мне.

— Тео, друг мой, это и есть главный вопрос.

Он возвращается к креслу и закатывает меня в темное нутро сарая. Только через дверной проем проникает с улицы тусклый свет. Форрестер закрывает дверь и мы остаемся в полной темноте. Я начинаю снова дергать наручники и опускаю голову, чтобы ударить его, когда он приблизится.

— Расслабьтесь, Тео. Я не собираюсь вас убивать. Да, я понимаю, что ситуация, с вашей точки зрения, выглядит несколько иначе. Вы наверняка думаете об Ойо и о том, что он совершил, но тут совсем другое дело. Прекратите дергаться. Если рана снова откроется, то вы просто умрете от потери крови и все пропустите.

— Только тронь меня, и сдохнешь, — рычу я.

Форрестер включает свет. Он сидит на верстаке напротив меня.

— Ладно, так лучше? Я не собираюсь вас насиловать, я не из этих. Хотя, признаюсь, я к вам слегка неравнодушен.

Кто же он, черт побери?

— Ладно, сейчас вы наверняка думаете: «Этот псих собирается меня убить. Надо достать нож». Слушайте внимательно — этого не будет. По крайней мере убивать вас я не планирую. — Он окидывает меня взглядом. — Не думаю, что вы сейчас способны меня убить, по крайней мере не из инвалидного кресла. Но Джо Вик тоже так думал… Кстати говоря, в этой истории пара деталей не сходится. Можете не говорить мне, но это же ваша девушка его убила, да?

Я только злобно сверлю его взглядом.

— Да, так я и думал. Да, и это более или менее очевидно любому, кто потрудился подумать о том, что вы хладнокровно застрелили Ойо, когда он вас даже не видел. — Форрестер скрещивает руки на груди и кивает. — Так что видите, это мне нужно беспокоиться о собственной безопасности, а не вам. Вы все легче расправляетесь с людьми. Признаюсь честно, очень нервничаю из-за вас.

Плечо болит невыносимо, и чем больше этот придурок разглагольствует, тем меньше мне хочется жить.

— Ну, и к чему все это? Будешь, как в кино, рассказывать мне, почему совершил все эти убийства?

— Если бы я мог, Тео, если бы я мог, — отвечает Форрестер, внезапно посерьезнев. — У меня есть несколько гипотез, но ни одной серьезной. Я даже сделал томограмму собственного мозга в попытках найти объяснение. — Он грустно качает головой. — Так ничего и не нашел. С Холлом и Гриэном было очень трудно. Я пытался убедить себя, что они собираются продать вирус «Каина» русским. Да, кстати, я назвал патоген «Каином», как…

— Да-да, Каин и Авель, брат-мученик и брат-убийца, понятно.

— Именно, именно. В общем, я убил их, потому что мне хотелось. Какая-то жажда или жадность, что ли.

— Жажда чего?

— Сейчас, я и до этого дойду, — говорит он, поднимая руку, чтобы я не перебивал. — Мне было плохо после того, как я их убил. Может, не настолько плохо, как нормальному человеку, но вот все эти социопаты из кино и их поведение — вранье. Тут вопрос степени вовлеченности, конечно. Да, наверняка кто-то вообще ничего не чувствует, убивая, но таких меньшинство.

— Ну, ты хотя бы признаешь, что ты социопат?

— Подумайте, Тео. А как незнакомец охарактеризовал бы вас? Я имею в ввиду, если бы знал столько же, сколько я, о том, что вы совершили… И о некоторых вещах, которые, как я подозреваю, тоже ваших рук дело.

— К чему ты это? Что мы с тобой похожи?

— Нет, — отвечает он с ноткой сожаления и спрыгивает с верстака. — Мы очень разные. Ладно, у нас не так много времени. Вот что я хотел вам показать.

Он обходит кресло, к которому я привязан, и щелкает выключателем. Небольшой сарай теперь залит светом. Становятся видны стеллажи, полки которых уставлены большими стеклянными банками, на манер кунсткамеры. В таких ожидаешь увидеть двухголовых младенцев и тому подобное. Но банки покрыты пылью, которая скрывает их содержимое. Форрестер снимает одну из банок с полки.

— Тысяча девятьсот семьдесят третий. Мне девять лет, и я просыпаюсь от того, что через улицу сосед орет на свою жену. Я подхожу к окну и вижу, что они стоят перед домом, и он с размаху бьет ее кулаком в лицо, кровь льется на халат. А потом он хватает ее за волосы и бьет головой об асфальт. Снова и снова. Я буквально прилип к стеклу и смотрел, Тео. Я не сказал родителям, не позвонил в полицию, я просто смотрел.

— На следующий день полиция все же приехала. Мистера Меррика увезли в отделение, а миссис Меррик — в морг. Я пошел на улицу и около их дома нашел вот это, — продолжает Форрестер, откручивая крышку с банки.

Он разворачивает банку ко мне, и я вижу клок светлых волос с окровавленным куском кожи.

— Жуть, да? Я до этого ничего не коллекционировал. — Он закручивает крышку обратно и возвращает банку на место. Снимает с полки другую. — Меньше чем через год я иду по лесу недалеко от дома и слышу, как будто кто-то рубит дерево. Я подхожу ближе и вижу, что мальчишки постарше колотят палками что-то, лежащее на земле. А разглядев, что именно они делают, убегаю в ужасе.

Он поднимает банку двумя руками.

— Не буду открывать, потому что на тот момент я ничего не знал о бальзамировании, но, в общем, это кошка. Они забили бродячее животное до смерти. И это стоило мне значительно большего количества кошмаров, чем смерть миссис Меррик. А в пятнадцать лет… — продолжает он, ставя банку обратно и снимая новую.

— Мне плевать.

Он оборачивается на меня и долго смотрит.

— Мне правда наплевать на твою историю, — говорю я. — Или это твоя личная версия «Создавая убийцу» для бе[33] дных? Мне насрать, как именно ты дошел до такой жизни. Ты просто псих, который использовал свой талант, чтобы творить зло. Мне наплевать.

Форрестер некоторое время пытается осмыслить мои слова.

— Тео, вы сейчас в очень уязвимой позиции. Зачем вы все это говорите?

— Я просто понимаю, что рано или поздно ты меня убьешь. И какого черта я должен перед смертью сидеть и смотреть, как ты надрачиваешь на собственную исключительность?

— Ну, ладно. Тогда вы, наверное, хотите поговорить про вирус? Наверняка у вас есть вопросы о нем.

— Не-а, я все уже и так знаю, — отвечаю я, закатывая глаза.

— Ну, хорошо. Я думал, вам будет любопытно.

— Не-а, совершенно не любопытно.

Форрестер вынимает пистолет и задумчиво рассматривает его, вертя в руках.

— Хуже всего было, когда Силья убила Эдди. Я пытался убедить себя, что она случайно заразилась «Каином», — он бросает на меня взгляд. — Но мы-то с вами знаем, что все несколько сложнее.

— Мне наплевать, — отвечаю я. На самом деле это совсем не так, но я пытаюсь заставить его подойти ближе. Может, я смогу сбить его с ног и пнуть в голову. Не самый легко реализуемый план, но это все, что у меня есть. Просто нужно, чтобы он подошел поближе.

— А с вами тяжело общаться, — говорит Форрестер, искоса поглядывая на меня.

— Ты еще не заткнулся?

— Ну, конечно, — произносит он, передергивая затвор, — Тео думает, что знает ответы на все вопросы, а веселье тем временем только начинается.

Потом он поднимает пистолет, приставляет его к подбородку и нажимает на спуск. Я в шоке наблюдаю, как фонтан крови забрызгивает стоящие справа на стеллаже банки. Тело оседает набок и, задев верстак, падает на пол. Слышится булькающий звук, из его рта течет кровь, потом сиплое дыхание.

— Твою мать! Ты облажался даже с самоубийством! — я сижу уставившись на его поднимающуюся и опускающуюся грудь. Вокруг головы растекается лужа крови, но, судя по ее количеству, мозг не задет. Похоже, пуля попала под челюсть и вышла в районе переносицы. Он может умереть от потери крови, но это будет не скоро.

Еще один булькающий вдох. Его глаза открыты, пошевелиться он, судя по всему, не может. Наверняка это болевой шок.

— Серьезно? — качаю я головой. — Мне теперь нужно бежать за подмогой, чтобы тебя спасать?

Кажется, сквозь бульканье он пытается послать меня на три буквы. Я начинаю толкаться ногами, чтобы кресло покатилось к выходу. Мне нужно как-то перебраться через лужайку и выкатиться на улицу, чтобы позвать на помощь — это если собаки не проснулись.

Глава 52

В упор

Я сижу на койке в больнице Тревис-каунти и пытаюсь объяснить трем детективам, двум агентам ФБР и лично Галларду, который приехал из самого Вашингтона, как я оказался посреди шоссе, прикованным к инвалидному креслу, недалеко от сарая, в котором истекал кровью другой человек, пытавшийся покончить жизнь самоубийством. Часть про расчленение трупов из украинского морга я опускаю — это, как ни крути, признание в уголовном преступлении.

С каждым вдохом я думаю, каковы могут быть первичные симптомы «Хайда» и смогу ли я достать что-нибудь из новых противовирусных препаратов, которые уже тестируют, но не запустили в массовое производство. Потом заставляю себя расслабиться. Чтобы вирус начал действовать, нужно находиться рядом с ним довольно долго — как Пейлы — или сразу получить большую дозу, а это я бы почувствовал. Надеюсь.

— И у вас есть доказательства, что именно этот Форрестер выпустил вирус? — спрашивает пожилой агент. Я забыл, как его зовут, но из-за тщательно уложенной прически про себя я зову его Модник.

— Тут все довольно запутанно…

— Это мы уже поняли. Хорошо. В общем, он на первом этаже в реанимации. Возможно, когда он сможет говорить, мы узнаем больше. Но пока он в таком состоянии, мы не имеем права его допрашивать.

— Думаю, что к завтрашнему дню у нас уже будет ордер на обыск его дома, — говорит один из полицейских детективов. — Отправим туда криминалистов. Вы говорите, он был женат?

— Да, на женщине из Эстонии. Он намекнул, что она убила их сына, заразившись. И мне кажется, что он пытался рассказать, что заразил ее сам.

— Запросить газоанализатор? — спрашивает второй детектив.

— Да, — отвечает первый. — У нас подобных дел не было, есть шанс, что тела где-то у него на участке.

— Если и так, то он закопал их очень глубоко, — говорю я.

— Да уж, наверное, поглубже Мясника из Бутчер-крик.

Галлард бросает на меня взгляд искоса, но я делаю вид, что ничего не замечаю.

— В общем, мы обыщем дом. У нас есть отлично тренированная поисковая собака, если что. Если получится предъявить обвинения в убийстве жены, то дальше уже дело за ФБР, попробуете собрать улики и под все остальное.

— Да уж, это будет интересно. Только я бы еще проследил, чтобы не получилось, как с Айвинсом, — говорит Модник, оборачиваясь ко мне. — При всем уважении, сэр, вас я бы попросил держаться от криминалистов и их работы как можно дальше.

— Понимаю, — киваю я.

Галлард слушает беседу, практически не участвуя в ней. Он явно чем-то озабочен. Я поворачиваюсь к нему, кривясь от боли в плече.

— Ну а вы о чем задумались?

— Да так, ни о чем особо, — качает он головой. — Похоже, каждый из них по-своему уникален.

— О чем вы? Давайте, выкладывайте, — говорит Модник. — Когда вы читали лекции, то не стеснялись устраивать долгие лирические отступления от основной темы.

— Не знаю, — вздыхает Галлард. — Просто… что-то с ним не так, с этим Форрестером.

— Думаете, это не он маньяк?

— Нет, он точно виновен, по крайней мере по моим ощущениям. Просто… его последние слова, перед тем как он выстрелил. Он явно тот еще нарцисс.

— Но при этом мой фанат, — замечаю я.

— Да, и в этом нет особого противоречия. Марк Дэвид Чепмен тоже был фанатом Джона Леннона, Леннону это не особо помогло. Без обид, Тео, но я не могу понять, почему ты до сих пор жив.

— Сам постоянно задаюсь этим вопросом.

— Да уж, — улыбается Галлард. — Но я имею в виду именно этот случай. Ты сидел привязанный, у него был пистолет. И при этом он решил застрелиться, когда ты сказал, что не будешь слушать его историю. Это вообще напоминает самоубийство от неразделенной любви. Когда целью самоубийцы становится наказать партнера и оставить его жить с чувством вины.

— Не думаю, что буду мучиться угрызениям совести, если эта скотина сдохнет, — отвечаю я. — Но, может, он слишком тщеславен, чтобы в это поверить.

Галлард скрещивает руки на груди и задумчиво смотрит в потолок.

— Тщеславие… вот ключ. А связи между Форрестером и жертвами вы так и не обнаружили?

— Я предположил, что жертвы были случайными. По крайней мере я бы выбрал совершенно случайных людей, если испытывал вирус.

— Это успокаивает, — бормочет под нос Модник.

— Это самый эффективный способ избежать поимки, — объясняю я.

— Да, — говорит Галлард. — Тео так бы и поступил. Но Форрестер — не Тео. Тот факт, что он пытался застрелиться у тебя на глазах, говорит, что он считает себя кем-то типа народного мстителя.

— Что? Кому он может мстить?

— Тебе, например. Он наверняка убил жену за то, что она убила их сына, несмотря на то что виноват был на самом деле он сам. А от тебя он ждал, что ты его рано или поздно обнаружишь. Явно предвкушал, как произнесет перед тобой свой монолог.

— Как жаль, что вы его не дослушали, — говорит второй детектив.

— Ты серьезно? — переспрашивает первый.

— Вспомни его последние слова, — просит Галлард.

— Кажется, он сказал: «Тео думает, что знает ответы на все вопросы, а веселье тем временем только начинается», — отвечаю я, вспоминая.

Первый местный детектив, которого я про себя называю Джоном, достает из кармана вибрирующий телефон и выходит в коридор, чтобы ответить на звонок. Галлард сидит, глубоко задумавшись. Мне очень не хочется этого признавать, но, похоже, он прав. Форрестер чрезвычайно умен, а весь этот спектакль с попыткой самоубийства выглядит… довольно небрежно.

В комнату возвращается Джон.

— Новость хотите? За час до того, как вас обнаружили на дороге, в службу спасения поступил звонок с номера Форрестера, и звонивший признался, что это он Мясник из Бутчер-крик. Сначала в диспетчерской решили, что это очередной розыгрыш. Но знаете, что самое интересное? Звонивший назвал свое имя — Эдвард Форрестер и сказал, что у него есть улики с места преступления.

— Что за черт? — я смотрю на Галларда.

— Ну, хоть одной заботой меньше, — говорит Модник. — Надо сообщить ребятам из Кентукки.

— Зачем ему признаваться в том… что он совершил? — я вовремя останавливаюсь, чтобы не вставить перед «совершил» частицу «не». Насколько я знаю, тут никто не в курсе, что Мясник из Бутчер-крик — это я. Галлард подозревает, но все остальные — нет. Что это, последняя шутка Форрестера? Но какой глобальной цели может служить снятие с меня подозрений?

— Ну, это он просто решил членами помериться, — говорит Галлард. — Простите за образ.

— Что? — переспрашивает Модник.

— Форрестер может сколько угодно восхищаться Тео, но он тщеславен. А что делают тщеславные люди со своими кумирами? Соревнуются и превосходят. Доказывают, что они лучше.

— Застрелившись? — спрашивает Джон.

— Ну, это если предположить, что он действительно хотел застрелиться. Не знаю. Но если он и правда дошел до ручки и был готов на все, чтобы унизить тебя, Тео, то это все выглядит как попытка боксировать с одной рукой, убранной за спину.

— В смысле?

— Может быть, он хотел лишить тебя возможности убить его. Может, он решил, что твоя главная цель — самолично уничтожить его.

— Как бы я мог это сделать, сидя прикованный наручниками к креслу?

— Не знаю. Он думал, что ты какой-то особенный. И признавал, что боится тебя. Может быть, таким вот странным образом он пытался проявить свое превосходство. Этим, а еще лишив авторства Бутчер-крик.

— Лишив авторства Бутчер-крик? — спрашивает Модник.

— Не дав Тео раскрыть дело и найти маньяка, — поспешно поправляется Галлард, осознав, что ляпнул лишнего. — Наверняка он думал, что Тео уже вышел на след преступника.

— А, да, я слышал, что там что-то не вяжется в этом деле, — отвечает Модник. — Мы взяли поставщика человеческих органов, который во всем этом как-то замешан, но пока никаких официальных сообщений не было. Интересная мысль. Доктор Крей, у вас уже есть какие-то версии?

— Ладно, — перебивает его Галлард. — Об этом мы можем поговорить позже. Нужно дать доктору Крею немного отдохнуть. Вдруг Форрестер откажется от адвоката и все нам расскажет.

Агенты и полицейские выходят из палаты и вместо них заходит медсестра. Проверяет мое состояние и гасит свет. Я пишу Джиллиан сообщение, забыв упомянуть, что лежу в больнице, и пытаюсь заснуть.

Безуспешно. Я не могу перестать думать о причинах поступков Форрестера. И зачем я так упорно его затыкал? Чтобы спасти свою жизнь? Вряд ли это бы помогло. Мне действительно было наплевать? Нет. Тогда зачем? Потому что мне нужно было продемонстрировать превосходство. Я затыкал его, чтобы показать, что он хуже меня. Потому что я был слишком высокомерен. В тот раз в Монтане, что сделал детектив Гленн во время нашей первой встречи? Дал мне выговориться. Да, я наговорил почти на уголовное обвинение, но потом он понял, кто я на самом деле. Он знал, что я умный человек, поэтому сделал самую правильную вещь, какую мог, — дал мне рассказать все, что я думаю.

А вот я не догадался дать выговориться Форрестеру. Для меня оказалось важным помериться с ним эго. А потом он застрелился. Почему? Потому что знал, что выиграл. И не в нашем личном противостоянии… в чем-то большем. Я вскакиваю на койке, и плечо пронзает боль. Концентрируюсь на боли, чтобы проснуться. Форрестер задумал что-то большее, неизмеримо большее. И все уже известные жертвы — просто лабораторные крысы в его эксперименте.

Черт побери! Ну почему я не дал ему договорить? Может, он хоть о чем-то проболтался бы. Может быть… все еще есть шанс. Я встаю с койки. Если не шевелить рукой, то я вполне могу передвигаться. Форрестер оказался прав — пуля не задела нерв. Специально так целился? Интересно, возможно ли это? Но всякое бывает. Я уже ничего не могу понять. Но сейчас он тоже здесь — в больнице, и может быть, мне удастся получить хоть какие-то ответы.

Глава 53

Время посещения

Лицо Форрестера почти полностью скрывают бинты, а челюсть зафиксирована проволочной конструкцией. Левый глаз заплыл и смотрит из-под наложенной повязки, как я вхожу в палату. Увидев, что я одет в белый халат поверх докторской «пижамы», он издает странный звук — то ли кашель, то ли сдавленный смешок. В раздевалку врачей мне пробраться не удалось — нужна была карточка-ключ — поэтому пришлось дойти до заднего выхода, где среди прочего были свалены мешки с грязным бельем для прачечной. Труднее всего было натянуть футболку на больную руку. Пришлось накопать размер XXL, чтобы можно было надеть ее, не привлекая лишнего внимания криками боли. Около дверей палаты дежурил полицейский, но он просто махнул мне рукой, когда я кивнул с деловым видом. В его обязанности входило не дать Форрестеру незаметно сбежать, а не следить, чтобы к больному не прокрался эдакий любительский вариант доктора-убийцы.

Я пододвигаю стул к койке Форрестера, чтобы можно было разговаривать в полголоса. Здоровым глазом он наблюдает, как я снимаю висящий в ногах койки планшет с историей болезни и принимаюсь его изучать.

— Посмотрим, что тут у нас… Пуля прошла через мягкие ткани нижней челюсти, нёбо и вышла в районе носовой пазухи. Вы ухитрились не задеть костей, кроме как на выходе, и вообще никаких крупных артерий, — я вешаю историю болезни на место и наклоняю голову к плечу. — Вероятность такого исхода — один шанс на миллион. Только почему-то мне не кажется, что это случайность. — Я приподнимаю правую руку. — Равно как и вот этот выстрел. Тоже невероятная удача.

Несмотря на то, что выстрелив себе в голову, Форрестер умудрился причинить абсолютный минимум вреда, который вообще при этом возможен, говорить он все же не в состоянии. Я достаю телефон, засунутый за пояс, открываю пустую текстовую заметку и сую аппарат ему в руку.

— Я так думаю, что это было что-то вроде русской рулетки. Вы стреляли с твердой уверенностью, что шанс выжить велик.

Форрестер некоторое время смотрит на меня, потом начинает набирать, совершенно не глядя на экранную клавиатуру. Видно, что движение дается ему с трудом и через боль, но координация у него великолепная.

Правильно думаете.

— Ну да, так и оказалось. И если теперь вам предъявят обвинение, будет проще сослаться на невменяемость.

Примерно так.

— Одного только не могу понять — зачем все это? Больно к тому же. Только ради попытки изобразить психа? Это и был весь ваш план? Не обижайтесь, но выглядит туповато.

Просто надоело прятаться.

Становится немного понятнее. Форрестер не хотел провести всю жизнь в бегах. Кроме того, он понимал, что как бы ни было трудно ФБР довести дело до суда и упрятать его за решетку, но он навсегда остался бы человеком под подозрением, и с прежней жизнью пришлось бы распрощаться. Думаю, он серьезно обдумывал возможность самоубийства, но рациональная и расчетливая часть его мозга смогла и в этом усмотреть шанс обернуть все в свою пользу. Он рискнул и выиграл. Ну, в какой-то степени.

— Вы что-то пытались мне рассказать, но я не стал вас слушать. Теперь готов.

Это уже не важно.

— Для меня важно, — пытаюсь я польстить его самолюбию. — Я не стал слушать, потому что вы были в позиции силы, и это меня разозлило. По-настоящему вывело из себя. Нужно было прислушаться к вам, проявить больше уважения.

Тео, Тео, Тео. Не оскорбляйте нас обоих такой грубой лестью. На меня она, в отличие от вас, не действует.

— Ладно, хорошо. Что вы пытались мне рассказать?

Форрестер не двигается. Неясно, он обдумывает ответ или теряет сознание.

— Что вы пытались мне рассказать?

Не рассказать, а показать.

— Хорошо, что вы пытались мне показать?

Сарай!

— Так вы же мне его показали, — отвечаю я.

Но вы не увидели.

— У меня, знаете ли, другое на уме было.

Чтобы набрать следующий ответ, у него уходит значительно больше времени.

В этом ваша проблема. Вы невнимательны. Вы могли поймать Джо Вика значительно быстрее, но вам нужно было все сделать по-своему. Вы могли бы узнать про Ойо, поговори вы еще с несколькими родителями пропавших детей. Но вам нужно было использовать ваши хитрые приемчики, чтобы все видели, какой вы умный. Это и есть ваша беда. Именно поэтому люди продолжат умирать.

— Продолжат умирать? Скольких еще вы заразили «Хайдом»?

На этот раз ответ быстр и короток. При взгляде на него мне хочется придушить Форрестера тут же, на койке.

;)

— Чтоб вам провалиться! Это не игра. Вам было весело, когда жена убила вашего сына из-за вашего проекта?

Форрестер не отвечает и только злобно сверлит меня взглядом здорового глаза.

— Скажите хоть что-нибудь. Дайте зацепку.

Он снова печатает.

— Трактор, корова, лошадь, дом? Что вы этим хотите сказать? Сарай? — я обреченно вздыхаю. — Это все?

Не вините себя, что не смогли их спасти. Вы не представляли, с чем пытаетесь бороться.

— Что это значит?

Но он разжимает пальцы и телефон скатывается по одеялу. Его взгляд упирается в потолок, а потом глаз закрывается.

— Что это значит?

Он молчит и делает вид, что меня здесь нет. Я слышу доносящиеся из коридора голоса. Если меня тут поймают, то к моей палате тоже приставят охрану. Я поспешно выхожу из комнаты и направляюсь к лестнице. Можно вызвать такси, но боюсь с самостоятельностью у меня сейчас не очень. Велик шанс неловким движением задеть рану и потерять сознание. Я набираю номер единственного человека в Вирджинии, который достаточно ненормален, чтобы прийти на помощь даже сейчас, глубокой ночью.

Глава 54

Воспоминания

Как только я вылезаю из такси, навстречу мне из своей «Теслы 3» выскакивает Хейли и бежит по подъездной дорожке дома Форрестера.

— Доктор Крей! Это самая безумная и самая крутая вещь, о которой меня когда-нибудь просили. А поверьте, меня просили о самых сумасшедших вещах.

— Ты же не порвала полицейские ленты, въехав сюда? — спрашиваю я ее, глядя в сторону «Теслы».

— Майло их поправит. Кстати, отличный костюмчик.

— Что за Майло?

— Она была рядом, когда вы позвонили. И немного волновалась, что вы задумали меня убить. Впрочем, если вы позвали меня для другого, я могу ее отослать, хотите? — последние слова она произносит шепотом, придвигаясь ко мне вплотную.

— Эм, нет-нет. — Я достаю из кармана несколько респираторов.

Девушка с азиатскими чертами и стрижкой еще короче, чем у Хейли, подходит к нам. На ней рваные джинсы и футболка. Похоже, холода она совершенно не чувствует.

— Майло, это доктор Тео Крей, — говорит Хейли.

— Ладно, — обрываю я представление, — время не ждет, жизни людей поставлены на карту. Вот, наденьте респираторы. Есть шанс сильно выше среднего, что вирусолог-социопат распылил тут везде вирус, который превратит вас в бездумных убийц. Ясно?

— О, блин, да, — кивает Хейли. — Эм, а тут не должно все кишеть копами?

— Ну, в реальной жизни им нужны ордеры на обыск, повод, да и работают они в нормальное время, а не по ночам, если ничего экстренного не случилось, — отвечаю я со вздохом.

— На мой взгляд, тут все чертовски экстренно.

— На мой тоже. Но вот так получилось, что здесь только мы. С их слов я понял, что они приедут сюда завтра, но в ближайшие несколько часов мы тут хозяева.

— Круто! Наше личное место преступления, — говорит Майло.

Я разворачиваюсь и иду к сараю.

— Сейчас все очень серьезно, — говорю я через плечо. — Понятно? Я попросил тебя приехать, Хейли, потому что я, вероятно, не вижу всей картины. Майло, ты, э-э-э, умная?

— Ну, когда не накуренная. А сейчас благодаря вам я трезва как стеклышко.

— Отлично, рад, что смог уберечь детей от наркотиков.

— Он назвал нас детьми, — смеется Хейли. — Это так мило.

— Старики ужасно это любят, — отвечает Майло.

— Нельзя называть стариков стариками, — громко шепчет ей Хейли.

Я резко оборачиваюсь.

— Так, я понимаю, что это все очень интересно и драматично, но мы сейчас в реальности, и опасность тоже очень реальная, — говорю я и приподнимаю футболку. — В меня сегодня стреляли, а потом приковали наручниками к инвалидному креслу. Прямо вот в этом сарае. А стрелявший в меня пустил пулю себе в голову. И да, кроме всего прочего, это место преступления и мы нарушаем закон. Ясно? Это не игра! Когда я говорю, что речь о жизнях людей, я имею в виду буквально, что они могут умереть. Не в смысле, что «сдавайте вторсырье на переработку, иначе мы все умрем» — когда-нибудь вместе с загубленной природой. А в том смысле, что кто-то действительно умрет вот прямо сейчас. И не факт, кстати говоря, что респираторы спасут нас от вируса. Если почувствуете головную боль, головокружение, любые симптомы заболевания или необычные ощущения — говорите. Нужно будет делать уколы от бешенства.

— А наша рабочая медстраховка их покрывает? — спрашивает Майло у Хейли.

— Ага. Ну что, ты с нами? — спрашивает она подругу.

— С вами.

— Последний шанс не лезть в это, — говорю я и открываю дверь сарая, за которой горит свет.

Верстак, у которого Форрестер выстрелил в себя, обмотан полицейской лентой. Все остальное выглядит точно так же, как я запомнил. Поскольку в деле не было трупа, а Форрестер стрелял сам в себя, то слишком много времени и сил на изоляцию места происшествия полицейские не тратили. Банки с жуткими сувенирами их, видимо, не особо заинтересовали.

— И вот еще, — говорю я, вытаскивая несколько пар перчаток, стащенных из больницы. — Надевайте. Вот, в чем наша задача. В этих банках всякая странная хрень, которую Джекилл… э-э-э, Форрестер собирал на местах преступлений. Не знаю, всерьез ли, но он очень хотел, чтобы я все тут осмотрел. Может быть, он хотел, чтобы я тоже заразился. А может быть, тут у него есть сообщник, который может вернуться, чтобы меня убить. В общем, все что угодно может быть.

— Сообщник? — спрашивает Майло.

— Все что угодно, — повторяю я. — Смотрите, что в банках, но не открывайте. Внутри вполне могут быть разъедающие мозг патогены.

— Блин, это кино или реальность? — вполголоса произносит Майло.

— Еще какая реальность, — отвечаю я.

Мы начинаем снимать банки с полок, осматривать и ставить обратно. В большинстве из них что-то малопонятное: какие-то волокна, окровавленные обрывки ткани. На дне каждой на стекле выгравированы два числа. Одно двузначное, а чаще вообще одна цифра, второе — пятизначное.

— Обратили внимание на числа? — спрашивает Хейли.

— Да. Тебе они что-нибудь говорят?

— Мне? Нет. Тебе, Майло?

— Не могу придумать ничего осмысленного, — признается Майло, поднимая глаза от банки.

— Что насчет содержимого? — спрашиваю я.

— В основном обрывки одежды и какие-то волокна.

— У меня тоже. Хотя в одной было письмо какому-то политику, — говорит Майло.

— А какой на нем был номер? — спрашиваю я, отрываясь от разглядывания своей банки.

— Пятерка, потом ноль-ноль-три-восемь-девять, — отвечает она не глядя.

— А на почтовом штемпеле дата не сентябрь две тысячи первого?

— Ага.

— Похоже, это со спорами сибирской язвы. Пять человек погибли.

Я возвращаюсь к уже осмотренным банкам. На самой первой банке, которую мне демонстрировал Форрестер, выгравировано: 1 00001.

— Так, похоже, первое число — это количество жертв. Второе — что-то вроде порядкового или каталожного номера, — я оглядываю сарай. Но где же он хранил этот каталог? — Ищите что-то похожее на журнал.

Мы начинаем заглядывать за банки. Форрестер наверняка держал свой журнал близко, вопрос в том — насколько.

— Как насчет книжки? — спрашивает Майло, держа на вытянутых руках очередную банку.

— Что там?

— Основание Айзека Азимова, японское издание.

— Число тринадцать снизу есть? — спрашиваю я.

Она поднимает банку, чтобы посмотреть на дно.

— Да. Откуда вы узнали?

— Это теракт в токийском метро. Члены секты «Аум Синрикё» распылили ядовитый газ — зарин. Погибли тринадцать человек, а могло быть и больше жертв. Террористы были большими любителями Азимова.

— Эй, я тоже люблю Азимова, — говорит Хейли.

— И я. Он вообще популярный писатель.

— Хотите, я начну все фотографировать? — спрашивает Майло.

— Да, отличная идея, — отвечаю я. Вообще-то следовало этим заняться с самого начала.

Мы осматриваем сотни банок. В подавляющем большинстве что-то малопонятное, куски окровавленной ткани или что-то подобное. И иногда другие предметы, как, например, эта книга.

— Как думаете, перчатка О. Джея здесь где-нибудь есть? — спрашивает Майло.[34]

— Наверное. Но не удивлюсь, если тут скорее будет маска, которой он закрывал лицо, — отвечает Хейли. — Правильно, доктор Крей? Наверняка ему нужно было что-то из вещей, имевших более плотный контакт с убийцей.

— Возможно все, что угодно.

После часа рассматривания банок и перепроверки тех, что просмотрели девушки, я отхожу к двери и стою, уставившись внутрь сарая. Ни намека на систему каталогизации содержимого банок.

— Простучим стены? Может, где-то скрыта потайная панель?

— Еще нет. Можно проверить его кабинет, но мне кажется, что он хотел, чтобы я искал тут.

— А кто убирает в таких местах? — спрашивает Майло, указывая на залитый кровью верстак.

— Есть специальные службы. Не удивлюсь, если он выдавал себя за сотрудника как раз вот такой службы, чтобы заполучить образцы с мест убийств.

Хейли подходит к верстаку и смотрит на лужу крови, затекшую в трещину столешницы. Она наклоняется под верстак и светит фонариком на пол, где тоже должна была быть лужа. Но пол абсолютно чист.

— И куда девалась вся кровь? — спрашивает она.

Глава 55

Кодекс

Мы сидим на задней веранде дома Форрестера, удобно расположившись в садовых креслах, и изучаем журналы. Зрелище, наверное, довольно странное. Мы все еще в перчатках и респираторах. Мне несколько раз пришлось напоминать Хейли и Майло, что их нельзя снимать. Сибирской язвой, например, можно заразиться просто прикоснувшись к бумаге, покрытой спорами.

— Так почему они все тут не огородили и не опечатали? — спрашивает Майло, окидывая взглядом участок.

— Ну, потому что я не вызываю у них безоговорочного доверия, — отвечаю я.

— А, как тот мальчик, что все время кричал «волки»?

— Нет, — отвечает за меня Хейли. — Как мальчик, который кричал «Франкенштейн» и «оборотни» и каждый раз оказывался прав, но ему решили не верить, когда он закричал «Дракула».

— Да, что-то в этом роде, — подтверждаю я.

Мы провели некоторое время, просто зачитывая вслух записи из журнала-дневнка. В основном они выглядели примерно следующим образом:

5/00124

6/2/2000: Норвил Шентон арестован по подозрению в убийстве. Обвиняется в пяти случаях убийств молодых людей нетрадиционной сексуальной ориентации и сжигании тел в лесу около места работы по адресу: 1244 Кроссинг-авеню, Бенсон, Аризона.

6/4/2000: Ездил на место убийства второй жертвы. Взял окровавленный камень. Забрался в дом Шентона, собрал образцы биоматериала. Образец крови взял из материалов судмедэкспертизы.

Больше всего Форрестер был сосредоточен на двух вещах: поиске сувениров с мест преступлений и образцах крови или тканей убийцы. Чтобы получить образцы, он иной раз доходил до того, что, переодевшись врачом скорой, сам брал анализ крови у убийцы, если убийство происходило где-то рядом и Форрестер мог туда быстро добраться. Мы нашли пробирки с кровью в банках, но я подозревал, что рабочие образцы Форрестер хранил где-нибудь в арендованном у медицинской компании холодильнике. Нужно еще будет найти этот холодильник и узнать, что внутри.

— Получилось отыскать что-нибудь о Данхилле, Маркусе или братьях Пейлах? — спрашиваю я.

— Ничего, — отвечает Хейли. — Думаете, собственные убийства он тоже описал?

— Ну, посещения мест преступления он описывает, — замечает Майло. — Это тоже незаконно.

— Ну, с этим все немного проще, — говорю я. — Он всегда сможет сказать, что это вымысел. А если обнаружат, что образцы действительно с мест преступления, то окажется, что следствие было скомпрометировано. Прокуроры сойдут с ума, а судьям придется пересматривать приговоры.

— И он сказал, что тут будут зацепки?

— Более или менее, да. Он очень хотел, чтобы я все это увидел. И я уверен, что это не потому, что он — самый скрупулезный в мире фанат всех серийных убийц.

— Ого! — восклицает Майло. — Смотрите-ка, у нас тут число сорок девять. В описи — какой-то Гэри Риджуэй.

— Убийца с Грин-Ривер, — рассказываю я. — Количество жертв Джо Вика намного больше. Жертв Ойо тоже. И это только доказанные. Многие маньяки говорят, что они убили еще больше людей. Педро Лопес, Монстр из Анд, вероятно, самый кровавый. У Луиса Гаравито, Ла-Бестии, больше официально подтвержденных жертв, но к тому времени, как его поймали, криминалистика шагнула далеко вперед. На его счету сто тридцать восемь жертв.[35]

— А у нашего какой счет? — спрашивает Хейли.

— Три, я думаю. Но если считать убийства, совершенные теми, кого он заразил, то не меньше двенадцати, а может, и больше.

— А они считаются? — спрашивает Майло, открывая ноутбук.

— Для родственников убитых — несомненно.

— Да, я понимаю, но как именно их подсчитывают? — спрашивает Хейли. — Не знаю, может, есть статья на «Википедии»? Для тех, кто стал соучастником.

— Не уверен, что кто-нибудь вообще собирает косвенные данные. Это вообще отдельная тема.

— Ну, я все равно считаю, что он — серийный убийца, — говорит Майло.

— И я, — поддерживает ее Хейли. — Получается, что люди для него, как нож или пистолет, просто оружие.

— Да, пожалуй, можно это и так рассматривать. Но раньше такого не случалось. Не знаю, как это будет воспринято обществом.

— Черт! — восклицает Майло, оторвавшись от телефона. — Я и не знала, что у нас так много маньяков-убийц.

— И это только обнаруженные и пойманные. Полный список будет намного, намного больше. Чисто если посмотреть на статистику.

— И Риджуэй — в начале этого списка. Интересно, как так вышло, что я о нем ничего не слышала?

— Просто он не был такой сенсацией, как Банди или Гейси, а тихо и методично убивал проституток.[36][37]

— Не проституток, а секс-работниц, — поправляет Майло.

— И чем это слово лучше? — спрашивает Хейли.

Майло только пожимает плечами.

— В общем, этот придурок первый в своем роде? — спрашивает она.

— Насколько я знаю, да. Трудно в реальности обвинять одного человека в действиях другого. Я имею в виду, диктаторов двадцатого века можно называть убийцами, но только если считать убийства, которые совершили другие люди по их приказам.

— А как насчет наших президентов? Например, Рузвельта, по приказу которого сбрасывали зажигательные бомбы на Токио, не говоря уже о Хиросиме и Нагасаки? — спрашивает Майло.

— Во-первых, приказ об атомной бомбардировке отдал Трумэн. Во-вторых, намного сложнее оценить, кто виноват в потерях среди мирного населения во время войны. И в-третьих, Гитлер и ему подобные отдавали прямые приказы уничтожить миллионы собственных граждан. Я думаю, вообще не существует лидера какой-либо страны, чьи приказы не привели бы к смерти мирных граждан. Но давайте уже сосредоточимся над нашей конкретной проблемой. Скоро рассвет, а мы теряем время. И могут погибнуть вполне конкретные, еще живые люди. Чего я не вижу?

— Даже не знаю, — говорит Хейли. — Никаких вроде секретных кодов. Вообще ничего. И, похоже, эти дневники — ровно то, чем они кажутся. Эдакий журнал для марок психа-коллекционера.

Я встаю и потягиваюсь, о чем тут же жалею — раненое плечо дает о себе знать. Опускаю руки и выхожу на лужайку, останавливаюсь, рассматривая сарай. Что же Форрестер хотел мне сказать? Он хотел, чтобы я что-то увидел. Ну, да, я увидел его жуткую коллекцию и прочел его дневники. Судя по всему, он самый въедливый и упорный фанат серийных убийц во всем белом свете. И что? Что там говорил Галлард? Что-то про мерятся членами… И он был прав… Но не про меня.

Черт!

Он мерился не со мной, а со своим жутким зоопарком. Маньяки из дневника — вот его реальные соперники. Хейли и Майло считают его серийным убийцей. Черт, даже ФБР, наверное, обвинит его в чем-то подобном. Но намного важнее, кем он считает себя сам. Победой надо мной было не то, что он оставил меня в живых или застрелился сам. Нет, он хотел, чтобы я в полном бессилии наблюдал, как он совершает что-то. Что-то ужасное и невероятных масштабов. Он хочет, чтобы я был свидетелем того, как он станет величайшим серийным убийцей в истории, не сходя с больничной койки. Но как?

Запустить вирус в системы кондиционирования? Ненадежно, да и не развернешься особо. Может, он вывел более заразный штамм? Может быть… Но как достичь гарантированного уровня распространения? Трудно, очень трудно. Этого не смогли пока сделать даже в правительственных лабораториях.

Ладно, предположим, что он все еще работает именно с тем штаммом «Хайда», который я обнаружил. Как он может его распространить в масштабах страны? Что он сказал перед тем, как выстрелить себе в челюсть? «Тео думает, что знает ответы на все вопросы, а веселье тем временем только начинается». Только начинается… Будто бы вот прямо сейчас.

— Поехали! — ору я на Хейли и Майло. — Нельзя терять ни секунды!

Глава 56

Штрафстоянка

Мы несемся по шоссе в «Тесле» Хейли. Она сидит за рулем, но ее руки скрещены на груди, а я нервно наблюдаю за тем, как машина едет сама.

— А ты в курсе, что не разрешается убирать руки с руля? — спрашиваю я ее.

— Проникать на место преступления и похищать вещественные доказательства тоже не разрешается.

— Мы ничего не похищали, — говорю я.

— А я прихватила, — говорит Майло с заднего сиденья. — Всегда забираю сувенир на память, когда прохожу квесты. Этот был скучноват, если честно. Загадки нужно поинтереснее сделать.

— Что? Ты вообще понимаешь, что мы не в игре?

— Не обращайте на нее внимания. Так куда конкретно мы едем?

— В больницу, — отвечаю я. — К Форрестеру.

— Хорошо. А потом? Что вы собираетесь делать? Выбивать из него информацию?

— Ну, в некотором смысле, да. Накачаю его наркотиками, чтобы начал болтать, задам интересующие меня вопросы.

— И сколько это займет времени?

— Ну, с учетом проникновения в аптеку, похищения Форрестера из-под надзора полиции, перевозки его куда-нибудь, где его можно зафиксировать и допросить, думаю, несколько часов.

— Мы планируем еще и ограбить аптеку? — спрашивает Майло.

— Возможно. Или, может, у меня получится выбить — в прямом смысле — из него ответы.

— И это лучший план, что вы смогли придумать? — спрашивает Хейли.

— Ну, еще недавно я бы и сам сказал, что это кошмарный план, но теперь выбора не остается.

— Может, взломаем его компьютер? — предлагает Майло.

— Нет, — отвечаем мы с Хейли хором.

— У него там наверняка все насмерть зашифровано, — продолжаю я. — Да и вообще не известно, хранит ли он там что-то важное.

— А что насчет его телефона? — спрашивает Хейли. — Его, может быть, проще взломать. Наверняка у кого-нибудь из знакомых есть нужная аппаратура. Или можно просто приложить его палец, пока он спит.

— Для этого понадобится сам телефон. А он наверняка в полиции, в сейфе с другими вещдоками.

— Может, в том же магазине костюмов, где вы взяли халат, осталась полицейская форма? — предполагает Майло.

— Это вот точно ужасный план. Халат я стащил из мешка с грязной одеждой, собранной для отправки в прачечную.

— Ну, полицейские тоже отправляют форму в стирку, — парирует она.

— Если бы все было так просто. Одной формы недостаточно…

Я смотрю на огни автостоянки в отдалении, а мысль цепляется за что-то в словах Майло. Форрестер был одет врачом скорой, когда остановил меня. В его дневниках упоминаются и другие костюмы, но в шкафу у него дома их не было. Так где же он их хранит? Неизвестно. Когда он их использует? Когда нужно попасть на место преступления — преступления, которое совершено поблизости и куда нужно добраться как можно скорее.

— Так, смена плана. Смотрите и проверяйте. Он стрелял в меня неподалеку от своего дома. Он только-только вернулся. Так? Я уверен, что он ожидал, что я выйду на его след, но думал, что не так быстро. По некоторым причинам, на которых я сейчас не буду останавливаться подробнее, буквально вчера он узнал, что, возможно, я раскрыл его личность. А значит, он торопился. И больше всего времени за эти дни он провел в машине… На самом деле наверняка он в целом проводит много времени в машине.

— И где его машина? — спрашивает Хейли. — Ее, должно быть, тоже забрали полицейские.

— Да, — отвечаю я. — Майло, можешь найти, где находится штрафстоянка местного полицейского управления?

— Между прочим, это и я могу, — Хейли нажимает кнопку и вслух говорит, чтобы машина нашла маршрут до штрафстоянки. На дисплее отображается карта.

Через двадцать минут мы паркуемся. Стоянка ярко освещена, на столбах виднеются многочисленные камеры наружного наблюдения. Мои планы отвлечь охранников силами Хейли и Майло очевидно заранее провалены, потому что тут попросту некого отвлекать.

— Ладно, ждите здесь, — говорю я девушкам, осматривая забор. Плечо само собой начинает ныть. — Я полезу через забор. А вы смотрите, чтобы не появились копы.

— Может, нам прикинуться, что мы колесо меняем или что-то в этом роде? — спрашивает Хейли.

— А ты знаешь, как это делается?

Ответом мне служат два уничтожающих взгляда.

— Ой, прошу прощения. Ладно, может кто-нибудь из здесь присутствующих помочь раненому шовинисту перелезть через забор?

Хейли идет со мной к наименее освещенному участку. Мы накидываем коврики, которые достали из ее машины, на колючую проволоку, идущую по верху забора. Я залезаю максимально высоко, а потом, сжав зубы и стараясь держаться за коврики, чтобы не напороться на проволоку, перекидываю тело на ту сторону. Хейли смотрит, как я корячусь, но не комментирует. Мне хочется напомнить, что у меня прострелена рука, но усилием воли удается промолчать.

— Если кого-нибудь увидите — кричите, — говорю я ей.

— Кого угодно?

— Ну, вы уж оцените ситуацию.

Я иду сквозь ряды стоящих машин, пока не натыкаюсь на черный «Форд» Форрестера. Он припаркован прямо в центре стоянки. На лобовом стекле и водительской двери наклейки: «Вещественное доказательство». Проверяю двери — заперты. Надеюсь, они отключили сигнализацию, когда эвакуировали машину. Я достаю связку ключей и, зажав один в кулаке так, чтобы торчал только кончик, бью в стекло. Оно разлетается на тысячи осколков. Я опасливо оглядываюсь, но кругом все тихо. Да, это все будет на видео, но об этом будем беспокоиться позже.

Я залезаю в машину на водительское место и осматриваю приборную панель, центральную полку и бардачок. Внутри документы, карты, салфетки, несколько пузырьков с аспирином, ручки, скрепки, монеты — в общем, стандартные мелочи, но ничего похожего на улики. Даже пистолета нет. На всякий случай я сую руку под сиденье. Там на удивление чисто. Видимо, Форрестер регулярно отдавал машину в полную чистку, чтобы уничтожить любые следы, которые могли связать его с местами преступлений. Я сижу и думаю, где бы еще поискать. В багажнике, ясное дело, но я опять упускаю какую-то важную деталь.

Стекло пассажирской двери закрывает человеческий силуэт, и у меня сердце уходит в пятки. Разглядев ухмыляющееся лицо Хейли, я немного успокаиваюсь.

— Впустите меня, — говорит она.

Я разблокирую двери, и она плюхается на пассажирское место.

— Упс, — говорит Хейли, смотрит вниз и подбирает бумажку, вылетевшую, когда она открывала дверь. — Ну, как дела, господин ученый?

— Подозреваю, что костюмы он хранит в багажнике. Глянем?

Я нажимаю кнопку открывания багажника, и мы выбираемся из машины. В багажнике действительно лежат чехлы с одеждой: форма врача скорой, охранника, почтальона, техника, хирурга, лаборанта и еще несколько. В коробке бейджики с именами для каждого костюма. Впечатляющая коллекция. На случай остановки и проверки полицией на каждом чехле крупными буквами вышито: «Аренда костюмов для киносъемок и праздников».

— И что теперь? — спрашивает Хейли. Мы стоим и разглядываем содержимое багажника.

— Тут могут быть сотни зацепок, — отвечаю я, косясь в сторону светлеющего горизонта. — Надо было придерживаться плана А.

— Выбить из него правду? Это еще не поздно. Рассказать он, может, ничего и не расскажет, но по крайней мере получите удовольствие.

— Мне бы твой оптимизм, — отвечаю я. — Ты в курсе, что все, что мы тут натворили, теперь на пленке?

— Более чем уверена, что они пишут не на пленку. Но да. Я на допросах буду говорить, что всемирно известный Тео Крей сказал, что я должна помочь спасти мир. Какая девушка устоит?

— Ну, удачи.

Я стою, уставившись в асфальт. Неужели Форрестер все-таки оставил меня в дураках?

— Ну, что он мог сделать за несколько часов? — спрашивает Хейли.

— Отравить воду в системе водоснабжения. Продать вирус в Северную Корею. Изготовить поддельные лекарства.

— Ладно, что из этого нанесет больше всего вреда?

— Передача враждебной державе, — отвечаю я.

— Да, но тогда у него заберут все лавры. Он же вирусолог, да? Его конек — способы распространения. Чем эффективнее способ распространения, тем больше жертв, так?

— Так. И в этом отношении «Хайд» не идеален. Нужно либо длительное воздействие, либо мощная первая доза.

— И какой путь распространения может обеспечить такие условия?

— Нужен какой-то дополнительный фактор. Какое-то другое средство распространения.

Я возвращаюсь в машину и снова начинаю осматривать пол и сиденья.

— Ищи внимательно. Квитанция, парковочная карта, все, что не выглядит старым.

Хейли открывает заднюю дверь, включает фонарик на телефоне и осматривает пол под задними сиденьями. Я также осматриваю пол у передних кресел и замечаю длинную полоску глянцевой бумаги. Раньше ее там не было — это та самая бумажка, которая вылетела, когда Хейли открывала дверь. Я подношу ее к свету. Полоска примерно тридцать сантиметров в длину. Похоже, это подложка от наклейки или чего-то в этом роде.

— От упаковочной коробки? — спрашивает Хейли.

— Она была в двери? — вместо ответа переспрашиваю я.

— Ага. Видимо, ее планировали выбросить.

— Причем в спешке. Черт!

Мы бежим к забору. Я молюсь, чтобы Майло не пришло в голову действительно откручивать колесо «Теслы».

Глава 57

Транзит

Майло и Хейли несутся через парковку к круглосуточному офису почтовой фирмы «ФедЭкс», как пара маньяков, а я набираю Галларда.

— Алло? — отвечает он сонным голосом.

— Это я, Тео. Слушай внимательно: Форрестер что-то задумал.

— Да, мы это обсуждали. Ты где вообще?

— Неподалеку от Ричмонда. Скорее всего Форрестер пытался отправить что-то по почте. Мы пока точно не уверены, но вероятно коробку сантиметров тридцать шириной. Возможно, срочное отправление. Думаю, он опоздал к отправке вечерним рейсом и коробка еще на складе в Вирджинии или где-нибудь неподалеку.

— В почтовом отделении? — спрашивает Галлард.

— Может быть. Или в офисе «ФедЭкс». Мы сейчас пытаемся разобраться. Можно как-то заблокировать доставку всех посылок?

— Смеешься? Без решения суда нельзя даже почтовый грузовик на дороге остановить. Нужно что-то большее, одних догадок не достаточно.

— А когда появятся трупы, этого будет достаточно?! — я уже кричу. — Все, мне пора.

Хейли и Майло бегом возвращаются к машине. У них в руках разнообразные коробки и конверты.

— Все в порядке? — спрашивает Хейли. — Хотя да, глупый вопрос. Вот.

С этими словами она скидывает коробки мне на колени. Мы начинаем сравнивать размер полоски, найденной в машине Форрестера, с упаковкой «ФедЭкс».

— Похоже, но нет, — говорит Хейли, выбрасывая одну коробку из машины.

— Тоже нет, — отвечаю я, сравнивая ленту с коробкой, которую держу.

— У меня тоже ничего. Похоже, но точного совпадения нет, — говорит Майло.

— Ладно, может, проверим «Ю-Пи-Эс»? — предлагаю я.

— Сейчас посмотрю, где ближайший офис, — отвечает Хейли.

— Погоди-ка… — я вылезаю из машины, беру пару коробок и возвращаюсь. Показываю девушкам нашу полоску. — Ничего не заметили?

— Она ни к чему не подходит? — говорит Майло.

— А еще?

— У «ФедЭкса» и государственной почты на скотче логотип. А это что-то без названия, — отвечает Хейли. — Может, какой-то мелкий частный перевозчик.

— Мелкий перевозчик? — переспрашивает Майло.

— Да. Если нам нужно из офиса отправить что-то действительно важное, мы вызываем спецкурьера.

— Конечно! Черт подери. Я же сам отправляю лабораторные образцы специальной курьерской службой.

Я вытаскиваю телефон.

— Поищи ближайший офис «ФлоуТрек», они доставляют спецпосылки для лабораторий и больниц.

— Нашла, — отвечает Майло. — Международный аэропорт Ричмонда, сорок четыре сорок четыре, Фокс-роуд.

Понимаю, что телефон в руке вибрирует — мне звонит Галлард. Я включаю громкую связь.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

— Да, похоже, мы нашли компанию, которой отправлена посылка, хотя пока не уверены на сто процентов. Проверим «ФлоуТрек», — я диктую название по буквам. — Но нужно прозвонить все местные курьерские службы. Сможешь это организовать?

— Это будет непросто.

— Да ладно. Просто заходите на сайт, ищите номер отдела рекламы, звоните и спрашиваете, хотят ли они стать той самой логистической компанией, которая помогла маньяку убить тысячи человек, — вмешивается в разговор Хейли.

— А это кто? — удивленно спрашивает Галлард.

— Сообщница Тео, — представляется Хейли.

— Просто сделайте, как она сказала, — говорю я в трубку и завершаю звонок.

Черт, а она хороша.

Мы влетаем на парковку, и Хейли останавливается поперек парковочного места. В офисе «ФлоуТрек» горит свет. Я выскакиваю из машины и бегу к дверям. Но Хейли успевает первой, потому что я не могу бежать быстро с больным плечом. Она тормозит у двери и придерживает ее открытой для меня. За стойкой пожилая женщина отрывается от компьютера.

— Чем я могу вам помочь?

— Сюда приходил мужчина сегодня? Лет пятьдесят, пронзительные голубые глаза, примерно моего роста.

— Он женат?

— Эм, уже нет, хладнокровно убил жену. Так что точно не женат и, возможно, ищет друга по переписке. Видели вы его или нет? — рычу я.

— Когда он приходил?

— Это я вас спрашиваю!

— Ваш друг всегда такой грубиян? — обращается женщина к Хейли.

— Это все очень, мать его, серьезно, — говорит она вместо ответа. — Типа люди могут умереть.

— Может, стоит вызвать полицию?

— Уже вызвали, — вру я. — Извините за грубость, но мне правда нужно знать, заходил ли кто-то похожий на описание?

— Моя смена с полуночи, — отвечает женщина. — Нужно будет звонить Роберту, он работал вечером.

Она сидит, не предпринимая никаких попыток к действию.

— Ну же… — подбадривает ее Хейли.

— Так, а кто вы такие?

— Это доктор Тео Крей, всемирно известный охотник на серийных убийц.

— О! Никогда о вас не слышала. Это телешоу какое-то?

— Мадам, — произношу я, — если вы сейчас не наберете Роберта, то вечерние новости будут про вас.

— Мне нужно это согласовать с начальством. Эй, зачем она роется в мусорке?

Я оборачиваюсь. Майло перевернула корзину для мусора и роется в высыпавшихся на пол бумажках. Хейли опускается на колени рядом и присоединяется к процессу.

— Звоните уже! — ору я на женщину.

— Тут его почерк, — восклицает Майло. Она держит в руках обрывок бумаги, кусок наклейки с адресом посылки. На бумажке виднеется буква «С» и часть цифры 2 чуть ниже.

— Ты уверена? — спрашиваю я.

— Ага, я еще в дневниках обратила на нее внимание. Видите, как он скрупулезно выводит завитушку наверху?

— Когда вывозят мусор? — оборачиваюсь я к женщине за стойкой.

— Откуда мне знать, черт побери.

— Ладно, я вижу вы никуда не звоните. Тогда скажите мне, когда отправилась последняя партия посылок?

— Отправилась? Полпятого вечера.

Черт!

— Погодите, а следующая уже была?

— Да, но вы опоздали.

— Но вы же сказали, что полпятого отправилась последняя?

— Вот именно, отправилась. А самую последнюю еще грузят в самолет.

— В самолет? В какой?

— Большой белый. Единственный, который сейчас грузят.

— Ключи, — кричу я Хейли.

— Ключа нет, есть только брелок. А вам зачем?

— Не спрашивай. Машина же застрахована, да? — я кидаю ей телефон. — Код разблокировки 3251914. Позвони Галларду, а потом моему адвокату.

Я выбегаю из офиса и прыгаю в «Теслу». Резко разворачиваюсь и мчусь по дороге, которая упирается в забор аэропорта. За ним видна взлетная полоса, а сбоку в отдалении стоит «Боинг 757» с погрузочным подъемником рядом. Я останавливаюсь перед забором, сдаю немного назад и нажимаю кнопку выбора режима вождения — «Безумный».

Глава 58

Захват

Через восемь секунд я уже по другую сторону забора, а за «Теслой», несущейся к самолету, волочится по земле секция забора. По стандартной процедуре в случае ЧП, типа проникновения маньяка на взлетную полосу, весь аэропорт блокируют. После этого приезжает полиция. По моим прикидкам у меня есть около двух минут, пока полицейские не полезут отовсюду, как летучие мыши. Конечно, то, что полиция обратит на это дело внимание — здорово, но их основной заботой будет нейтрализовать меня и восстановить нормальную работу аэропорта. Есть шанс, что они обыщут грузовой контейнер «ФлоуТрек», но не факт. Груз может иметь ограниченный срок хранения и доставки, и тогда его не будут лишний раз задерживать для проверки. И вот именно этот вариант я должен исключить.

В зеркале заднего вида я краем глаза замечаю сноп искр от волочащегося за машиной куска забора. К тому моменту, как я с визгом торможу у самолета, занятые погрузкой рабочие оборачиваются в замешательстве и испуге. Я выскакиваю из машины, держа пустые руки на виду и пытаясь выглядеть максимально мирно, насколько это может получиться у человека, который только что на скорости в пару сотен километров в час протаранил забор особо охраняемого государственного объекта.

— «ФлоуТрек»! Уже погрузили?

Человек в оранжевом жилете указывает рукой на большой контейнер, стоящий на поднятой платформе подъемника. Логично, его погрузят последним, а выгрузят первым — это уменьшит общее время доставки. Слава богу, его не сунули в самом начале и не заставили остальными контейнерами. Процесс разгрузки был бы долог и мучителен, наверное, мне потребовались бы заложники.

— Опускай подъемник! — ору я человеку наверху.

Тот смотрит на стоящего рядом со мной коллегу. Оба имеют крайне озадаченный вид. Хорошо я, наверное, выгляжу в костюме врача — как псих какой-нибудь. Ладно, попробуем это использовать.

— Экстренная эпидемиологическая ситуация!

Ко мне подходит еще один из рабочих. Он старше тех двух, и ведет себя как начальник.

— Что вам нужно?

— Мне нужно, чтобы вы опустили контейнер и открыли его, — говорю я, пытаясь контролировать голос и не срываться на крик.

— Вы нам угрожаете?

— Черт бы вас побрал! — я замечаю кнопку аварийного опускания подъемника и с криком «Берегись!» с размаху бью по ней ладонью.

Платформа начинает опускаться. Начальник грузчиков хватает меня за больное плечо. Я вскрикиваю, резко вырываюсь и разворачиваюсь в его сторону. Шиплю сквозь зубы:

— Дотронешься до меня еще раз — умрешь!

Платформа опускается до земли. В отдалении появляются огни полицейских мигалок.

— Теперь он их проблема, — кивает мужчина в сторону приближающихся машин и делает шаг назад.

Я смотрю на связку ключей у него на поясе.

— Давай их сюда, — командую я.

— Как скажешь, придурок. — Он бросает ключи мне под ноги. — Такие вещи решаются намного проще.

— Знал бы я как.

Я перебираю ключи, пока не нахожу нужный. Контейнер примерно до половины заполнен картонными коробками. У самолета останавливаются полицейские машины, из них выскакивают люди и бегут ко мне, на ходу доставая оружие. Что теперь?

А, к черту! Я прямо по коробкам забираюсь внутрь контейнера, неуклюже разворачиваюсь и закрываю дверь. Пускай попробуют меня достать. Проблема в моем прекрасном плане обнаруживается, когда я лезу за телефоном, чтобы включить фонарик и понимаю, что оставил его Хейли.

Великолепно, Тео, просто великолепно!

Глава 59

Способ распространения

Ладно, нужно сконцентрироваться на том, что у нас есть. Я заперся в грузовом контейнере, чтобы найти коробку, примерно тридцать на тридцать на десять сантиметров, в которой безумный ученый переправляет смертельно опасный вирус. Единственная проблема заключается в том, что я ничего не вижу, потому что случайно заперся без единого источника света.

Бам! Бам! Бам! Кто-то стучит по контейнеру.

— Сэр, отройте дверь и выходите с поднятыми руками, — слышен голос полицейского.

— Не могу, — ору я в ответ.

Я начинаю перебирать коробки на ощупь. Каждый раз, когда попадается что-то, что по моим представлением похоже на искомую коробку, я кидаю ее в сторону двери.

Бам!

— Сэр! Выходите сейчас же! — снова орет коп.

Я пытаюсь выиграть время.

— Позвоните агенту Галларду в ФБР.

— Выходите и мы разрешим вам сделать звонок.

— Сначала найдите Галларда, — кричу я, все еще перебирая коробки. Я уже нащупал как минимум десять подходящих.

— Сэр, мы не можем допустить, чтобы вы повредили содержимое контейнера. Мы открываем дверь!

— Стойте, не надо! — На самом деле, немного света мне не помешало бы. — Или я наложу на себя руки.

— Лично мне наплевать, сэр.

— Не входите. — Я судорожно ощупываю пространство вокруг, пытаясь понять, остались ли еще коробки.

— Мы открываем дверь. Вы вооружены?

— А если да, вы не полезете?

Черт, мне нужен свет. Я вытаскиваю связку ключей, которую забрал у грузчика. Вместо брелока на ней висит небольшой мультитул на цепочке. Я выщелкиваю то ли отвертку, то ли лезвие ножа, что-то острое. И с размаху бью в потолок контейнера. Раздается резкий громкий удар.

— Оружие! Он вооружен, — орет полицейский.

О черт! Я падаю на пол и замираю в ожидании выстрелов, которые продырявят контейнер и меня вместе с ним. Проходит несколько секунд, а я все еще жив. И в контейнере только одна дырка.

— Сэр, вы живы?

— Да, это произошло случайно. — Я нарочно не уточняю, что именно случайно произошло. Мне нужно время. Больше времени. Я проверяю оставшиеся коробки, которые выглядят подходящими по размеру. Ни на одной из них ничего похожего на почерк Форрестера.

Что, если я ошибся? Что, если коробка в другом контейнере? Что, если ее вообще не существует? Совершенно не представляю, как я буду выпутываться из этой истории. Возможно, стоит последовать примеру Форрестера и инсценировать самоубийство. Что теперь? Просто поднять дверь и сдаться? Можно попробовать сказать, что я был в состоянии аффекта после того, как меня пытались убить. Тео, ты вляпался по самые уши, что уж теперь. Сейчас ни одна статистическая программа, ни одна математическая модель не поможет тебе найти верное поведение. Ты облажался и влип. По-крупному.

— Тео, — кричит вдруг коп снаружи. — У нас тут ваша жена на линии. Она просит вам кое-что передать.

Это странно. Я не помню момента, когда успел жениться.

— Э-э-э, хорошо, слушаю.

— Она говорит, чтобы вы позвонили своему психологу. У вас есть номер?

Так, теперь не сходятся уже несколько вещей. У меня нет телефона, но что-то мне подсказывает, что «жена» об этом и так знает.

— Нет, пусть продиктует.

— Номер доктора Майло 324–337–3737.

— Э-э-э, спасибо! Сейчас наберу, — кричу я в ответ и ловлю себя на том, что приставил к голове кулак с оттопыренными большим пальцем и мизинцем на манер телефонной трубки. Стресс дает о себе знать.

324–337–3737? Странный код оператора. Или это код города? И она знает, что у меня нет телефона с собой. Даже если это действительно телефон Майло, что толку? Так… Это же послание. Прекрасно, могла бы и морзянкой передать. Что мне с ним делать без телефона и без компьютера?

Ладно… 324–337–3737… Что это значит? Расслабься, Тео. Она была уверена, что ты разгадаешь шифр. Давай начнем с простого. Три два четыре… о чем это? Три умножить на два умножить на четыре будет равно двадцать четыре… Нет, понятнее не стало. Ладно, попробуем иначе. Голландец Виллем Витхоф, который занимался шифрами и описал математическую игру, получившую потом его имя, использовал последовательность 3–24 для обозначения куба. Хорошо, куб. В смысле, коробка. После этого идет тройка и три раза повторяется число тридцать семь. Три, как в трех измерениях? Тогда становится понятно, почему длина стороны повторяется три раза. Она говорит мне искать коробку кубической формы со стороной в тридцать семь сантиметров!

Я снова принимаюсь сортировать коробки, на этот раз в поисках кубической. Проверенные я убираю подальше от двери. Через пару секунд я нахожу кубическую. Посмотрим поближе к свету… Отправлено фирмой «Оуклайн Медиа» в «СТЗ Диджитал». Адрес написан печатными буквами! Черт!

— Тео, мы слышим как вы что-то делаете! Вы точно разговариваете с психологом? Нельзя допустить, чтобы вы повредили коробки.

— Секретарша обещала соединить, я жду, пока доктор ответит.

Я начинаю перебирать коробки быстрее. Так, еще один куб. Что на нем? Опять «Оуклайн»! Серьезно? Я хватаю следующую, она тоже кубическая.

— Тео, мы входим! Не сопротивляйся, иначе мы будем стрелять!

— Подождите! — ору я, глядя, как начинает сдвигаться дверь. — Не входите.

Я верчу в руках коробку, пытаясь отыскать наклейку с адресом. Коробка холодная. Очень холодная, это странно.

— Я готов застрелиться!

— У вас нет оружия, Тео.

Внезапно весь контейнер приходит в движение.

— Что вы делаете?

Бам! Что-то врезается в стену контейнера. Меня отшвыривает к противоположной стене. Дверь сдвигается, и в проеме показываются фигуры в бронежилетах.

— Это бомба! — кричу я, прижимая к груди холодную коробку. Фигуры поспешно отступают. — Э-э-э, фигурально выражаясь…

Я бросаю взгляд на наклейку, и сердце начинает бешено стучать, когда я узнаю почерк Форрестера. А когда читаю, что на ней написано, сердце внезапно замирает.

Господи! О господи! Пусть такая коробка будет только одна. Это концентрированная вакцина от гриппа.

Концентрата в коробке хватит на сотню тысяч доз. На коробке стоят официальные штампы Центров по борьбе с инфекционными заболеваниями, а в прозрачный кармашек вложены все необходимые документы. В поле «куда» стоит адрес медицинского центра, где из концентрата делают вакцины для всей американской армии. Кто знает, на что еще мог пойти Форрестер, чтобы убедиться, что его зелье возьмут в производство.

Когда в меня стреляют из электрошока и через мою грудь проходят тысячи вольт, я уже спокоен. Я не могу пошевелить руками и только дергаюсь, будто рыба на крючке. Но я спокоен. Все могло быть хуже. Куда хуже.

Глава 60

Последствия

В лаборатории тихо. Сотрудники уже разошлись по домам. Меня сюда привезла Джиллиан, водить самостоятельно я все еще не могу — болит плечо. Хейли предлагала купить мне «Теслу» с автопилотом, но я отказался. В том числе опасаясь, что Джиллиан может посчитать Хейли не просто моей юной протеже, а новым увлечением.

Форрестер был в бешенстве, когда я рассказал, что успел перехватить коробку. По-настоящему в бешенстве. Пытался вырвать капельницу из руки, пришлось накачивать его успокоительным. Надеюсь, это означает, что мы перехватили весь груз. Очень надеюсь.

Если бы мы этого не сделали…

И дело даже не столько в том, что сотней тысяч доз были бы заражены сто тысяч солдат. Сколько в том, что могут натворить сто тысяч безумных убийц. И большинство из них живут тут, в Штатах. Это была бы пандемия. Пандемия убийств. ФБР и армейские чины все еще пытаются осмыслить, что произошло и каковы могли быть последствия. Официальная версия звучит так: Форрестер пытался испортить поставки вакцины от гриппа, но его остановили. Мне нравится эта версия.

Я включаю свет и вхожу во внутреннюю часть лаборатории. «Хайду» еще предстоит раскрыть мне несколько своих секретов. Фигероа знает, что я храню несколько образцов с места преступления. Рано или поздно военные вирусологи или специалисты из Центров по контролю инфекционных заболеваний их заберут. Но пока у меня остались вопросы, на которые я планирую получить ответы.

Форрестер потратил много сил, чтобы вирус получил возможность распространяться воздушным путем. Если заразить сто тысяч человек в разгар эпидемии гриппа, то, вполне вероятно, возникнут мутации, которые приведут и к такому результату.

Я надеваю костюм для работы в чистой комнате и захожу в шлюз. Проверив герметичность костюма, в чистой комнате я набираю код на сейфе-холодильнике и достаю стойку с пробирками, где хранятся образцы. На всякий случай я помещаю их в герметичную камеру, чтобы провести анализ на антитела. Можно было бы попросить Дарнелла помочь, но после увольнения Тодда он и так завален работой.

Я решил передать часть управленческих обязанностей и не пытаться лично контролировать каждую мелочь. Нужно будет в целом подумать, как управлять лабораторией с точки зрения здравого смысла, и не воспринимать все как математическую задачу.

Пока я рылся в грузовом контейнере, Хейли и Майло нашли оставшуюся часть от копии квитанции и смогли отследить посылку. Так они определили размер коробки. Хейли продолжает считать, что если бы я не протаранил забор, а потом не продержался до того момента, как группа быстрого реагирования аэропорта отправила меня в электрическое небытие с помощью шокера, то посылка улетела бы по назначению. Может, и так, хотя я все же думаю, что мы могли перехватить ее в пункте назначения. Век живи, век учись, Тео.

Теперь жизнь изменится. Фигероа признал, что в предоставлении мне определенной свободы действий есть некоторые преимущества. ФБР, по крайней мере в лице отдельных представителей, тоже начинает понимать, что я могу быть полезен. Да и сами они заслужили глубокое уважение с моей стороны. Галлард работает не покладая рук, но человек, который должен следить за выполнением законов, не нарушая их сам, всегда будет более ограничен в действиях, чем тот, кто может в процессе нарушить несколько правил и просить прощения уже потом. Работа в ФБР невероятно трудна. Если мне, боже упаси, еще когда-нибудь в жизни придется сидеть у них в переговорной и объяснять научные методы, то в ответ на непонимание я больше не буду убегать в возмущении.

Я вытаскиваю пробирки с образцами и переставляю их в ячейки анализатора. Четвертая пробирка кажется легче, чем остальные. Она должна содержать небольшое количество жидкости — питательной среды, в которой находятся частицы вируса, — но она пуста.

Или нет? Внутри какой-то клочок бумаги. Я что, ухитрился оставить в пробирке кусок фильтровальной бумаги? Я беру пинцет и достаю его. Оказывается, это сложенный в несколько раз маленький листочек. Что бы это значило? С большим трудом мне удается развернуть листок — пальцы большие и неуклюжие в перчатках защитного костюма. На нем что-то написано. Я читаю надпись и одновременно чувствую слегка едкий запах, внезапно заполнивший маску.

Попробуй не дышать, придурок;)