Реорганизованная преступность. Мафия и антимафия в постсоветской Грузии бесплатное чтение
Гэвин Слейд
Реорганизованная преступность Мафия и антимафия в постсоветской Грузии
Gavin Slade
Reorganizing Crime
Mafia and Anti-Mafia in Post-Soviet Georgia
Oxford
University Press
2013
Перевод с английского Михаила Тарасова
© Gavin Slade, text, 2018
© Oxford University Press, 2018
© M. Тарасов, перевод с английского, 2021
© Academic Studies Press, 2021
© Оформление и макет, ООО «Библиороссика», 2021
Предисловие главного редактора серии Clarendon Studies In Criminology
Предназначение книжной серии «Кларендонские исследования в области криминологии» (Clarendon Studies in Criminology) – обеспечить публикацию знаковых теоретических и эмпирических работ по всем аспектам криминологии и уголовного правосудия в их широком понимании. Редакторы с воодушевлением принимают к публикации труды состоявшихся ученых, а также талантливые кандидатские диссертации. Начало серии, первым главным редактором которой стал Роджер Худ, было положено в 1994 году в результате переговоров между издательством Оксфордского университета и тремя криминологическими центрами: Кембриджским институтом криминологии, Мангеймским центром криминологии Лондонской школы экономики и Центром криминологии Оксфордского университета. Под эгидой этих центров – каждый из них делегирует членов редколлегии и, в порядке очередности, редактора серии – она издается и сейчас.
Книга «Реорганизованная преступность: мафия и антимафия в постсоветской Грузии» Гэвина Слейда – желанное и весьма самобытное пополнение нашей серии. Это исследование организованной преступности (а точнее, мафии, известной как «воры в законе») в Грузии, преимущественно после распада Советского Союза. Как объясняет доктор Слейд, словосочетание «в законе» имеет значение «связанные кодексом», а именно воровским кодексом чести, также известным как «понятия». В книге анализируется первоначальное укрепление этой преступной сети в первые постсоветские годы, однако особое внимание уделяется пониманию причин ее упадка и фактического исчезновения после «революции роз» 2003 года, которая положила начало согласованной кампании, направленной против организованной преступности и коррупции. Как получилось, что к 2012 году Грузия превратилась из типичной постсоветской республики, охваченной организованной преступностью, в страну, в которой нет места для людей мафии? Анализируя это в убедительном повествовании, включающем в себя множество ярких, красочных историй о ворах в законе, автор предполагает, что успех стратегии борьбы с преступностью был обеспечен комбинацией как внешнего давления со стороны реформированных полиции, прокуратуры и судов, так и подорвавших устойчивость организованного преступного братства внутренних факторов, таких как упадок доверия к нему и понижение его статуса. И то, и другое связано с более масштабными процессами в политической экономике Грузии, в частности с заботой нового правительства о снижении коррупции и обеспечении (часто с большими социальными издержками) физической безопасности граждан с целью создания привлекающих внутренние инвестиции условий.
Книга Гэвина Слейда оригинальна и ценна как пример исследования в области, в которую трудно проникнуть. Свои языковые навыки и личные контакты он использовал для того, чтобы ознакомиться с массой оригинальных данных, таких как полицейские досье, судебные дела и архивные документы – а также провести пятьдесят одно интервью с целым рядом респондентов, включая полицейских и судебных чиновников, а также информаторов за пределами системы уголовного правосудия. Но книга важна еще и тем, что имеет значение для анализа организованной преступности в более общем плане. Она особенно примечательна в качестве редкой, хотя и вполне применимой «истории успеха», предлагающей стратегии, которые могут принести пользу, поскольку демонстрируют в устойчивости преступных сетей уязвимые точки.
В то же время, указывая на способные благоприятствовать преступности слабые места в системе мер уголовного правосудия в социально-экономическом контексте, она предостерегает от чрезмерного оптимизма.
Важно не делать слишком поспешные выводы, не проявлять самонадеянность, объявляя конец воров в законе в этой стране, не исключать возможность появления альтернативных мафий в разных обличьях. Правительство Михаила Саакашвили изначально нажило большой политический капитал благодаря своему противостоянию коррупции, борьбе с мафией и войне с преступностью, однако безработица, бедность и неравенство все еще остаются на чрезвычайно высоком уровне… С отсутствием жизненных перспектив во многих районах страны и тысячами людей, проходящих через тюрьмы, нельзя уверенно сказать, не обратятся ли некоторые люди, как только политика нулевой терпимости будет ослаблена, снова к преступности как к средству выживания, возможно, взяв за образец старый шаблон воровского мира, чтобы руководствоваться им в своих действиях.
Книга Гэвина Слейда является значительным вкладом в литературу, посвященную организованной преступности и возможному ее контролю, а также постсоветской преступности и уголовному правосудию в области, едва ли охваченной исследованиями. Мы рады возможности опубликовать ее в серии Кларендонские исследования в области криминологии.
Роберт Райнер
Лондонская школа экономики
октябрь 2013 года
Благодарности
Идею этой книги помогла мне сформулировать в 2006 году Дела Чахая. Это было в Тбилиси. Я также в огромном долгу перед семьей Мачарашвили, в доме которой я жил во время моих продолжительных исследований. Эта книга, возможно, никогда не была бы завершена без них. В Кутаиси меня приютила и заботилась обо мне семья Иоселиани. Мне очень помогли знания Георгия Глонти, Гиви Лобжанидзе и Лаши Брегвадзе. Большую помощь оказала мне организация Penal Reform International в Тбилиси: спасибо Майе Хасии, Эке Якобишвили, Цире Чантурии и Раиту Куузе. Морета Бобохидзе, Мари Габедава и Нана Лобджанидзе также активно содействовали мне в ходе исследования.
Спасибо Александру Купатадзе и Вахтангу Кекошвили, которые разделили мой исследовательский интерес к криминальному миру Грузии. За уделенное мне время и щедрую помощь я также хотел бы поблагодарить Ираклия Котетишвили, Хиору Тактаки-швили, Шоту Утиашвили и Гию Сирадзе. Мое пребывание в качестве иностранного научного сотрудника в Caucasus Research Resource Center в Тбилиси в течение всего 2011 года оказалось чрезвычайно плодотворным. Спасибо за это Кобе Турманидзе и Гансу Гутброду. Я также благодарен Тимоти Блаувельту за советы по работе с архивами. И Элу Уотту и Уильяму Данбару за хорошую компанию в Тбилиси.
В Оксфорде, Великобритания, где я написал и защитил диссертацию, которая легла в основу этой книги, мне помогали Ян Лоудер, Федерико Варезе, Мэри Босуорт, Джудит Паллот, Лаура Пьячентини и Диего Гамбетта. Огромное спасибо Лие Чокошвили из Оксфордского языкового центра за долгие часы судейства в моем почти проигранном поединке с грузинской глагольной системой.
В Торонто, Канада, где я заканчивал эту книгу, мне очень помогли Мэтью Лайт, Мариана Вальверде, Питер Соломон и Анна Долидзе. Тобиас Акерлунд, Кристофер Берглунд и Паоло Кампана прочитали черновики отдельных глав книги и предоставили отзывы перед отправкой ее в издательство. Неоценимую помощь при подготовке русского перевода мне оказала Мира Аубакирова – я очень ей благодарен.
Мое исследование было поддержано стипендией Совета экономических и социальных исследований Великобритании, работа над английской версией книги стала возможна благодаря стипендии для постдокторантских исследований, финансируемой правительством Канады. Русский перевод этой книги был поддержан грантом социальной политики Назарбаев Университета, Казахстан.
Проведению исследований и написанию книги очень способствовала поддержка Андриани Фили. Моя сестра энтомолог Элеонора Слейд познакомила меня с биологическими и экологическими идеями, которые также нашли отражение в этой книге. Наконец, я выражаю благодарность моим родителям, Элисон и Виктору, которые воспитали во мне приверженность идее, что каждый должен иметь возможность получать образование; они возбудили во мне любопытство и привили любовь к получению знаний. Эта книга посвящена им.
1. Грузия: жизнь «по понятиям»
В январе 2012 года на окраине города Афины (Греция) полиция арестовала человека, разыскиваемого за множество преступлений в Испании, Франции, России и Грузии. Эти преступления включали в себя покушение на убийство, создание вооруженной группы, вымогательство, отмывание денег и, наконец, членство в мафиозном сообществе. Арестованного звали Лаша Шушанашвили. Лаша родился в грузинском городе Рустави, отсюда и его кличка – Лаша Руставский. Важно отметить, что Лаша считался правой рукой недавно убитого руководителя тбилисской организованной преступной группировки Аслана Усояна, также известного как Дед Хасан[1]. Тбилисская группировка действовала большей частью в российской столице, городе Москве, и состояла в основном из грузинских экспатриантов, приехавших из столицы Грузии города Тбилиси и его окрестностей. Более того, у Лаши был особый, элитный криминальный статус большого босса, именуемого по-грузински «каноньери курди», то есть «вор в законе», и живущего по особому кодексу чести, называемому «понятия»[2].
Он был возведен в ранг вора в законе в 1979 году во время отбытия шестимесячного тюремного заключения. Обладание этим статусом делает его признанным членом изначально советского, но пережившего распад Советского Союза преступного братства, существующего с 1930-х годов.
После ареста ему грозила экстрадиция из Греции в любую из вышеупомянутых стран. Сами греки обвинили его в подделке документов. Однако больше всего Лаша не хотел, чтобы его высылали на родину. По сообщениям прессы, «на допросе Шушунашвили неожиданно заявил, что готов отсидеть срок где угодно, кроме Грузии» [Грузия Online 2012]. На первый взгляд это кажется удивительным. После распада в 1991 году Советского Союза Грузия, небольшая горная республика с населением 4,4 миллиона человек, расположенная к югу от России между Черным и Каспийским морями, считалась одной из самых коррумпированных и криминогенных республик постсоветского пространства. Государственные институты были слабы, и им недоставало правового обеспечения; экономическая и социальная жизнь большей части населения Грузии протекала вне рамок законности. На фоне слабости центрального правительства особенно высок был статус полевых командиров и преступников. Подобные Лаше воры в законе были романтизированы и воспринимались как честные и несгибаемые люди, гибрид советского узника ГУЛАГа, известного как «блатной», и кавказского преступника-горца, известного как «абрек»[3]. Именно в них видели тех, кто осуществляет неформальное управление, арбитраж и принудительное исполнение приговоров.
В течение многих лет для людей вроде Лаши Грузия была подлинной вотчиной. Тем не менее, как признал он сам, к 2012 году из образцовой постсоветской республики, в которой царит организованная преступность, Грузия превратилась в страну, совсем не подходящую для боссов преступного мира. Что же изменилось? На этот вопрос отвечает данная книга. Говоря коротко, она посвящена изменчивой устойчивости преступных групп и успеху государственных мер, направленных на снижение влияния организованной преступности. Если об организованной преступности в России написано много, книг, посвященных остальному постсоветскому пространству, весьма мало[4]. Тем не менее настоящая работа не является очередным повествованием об организованной преступности, просто перенесенным в нерусскую, но все же постсоветскую, обстановку[5]. Цель, как я объясню далее в этой главе и в главе 2, скорее, состоит в том, чтобы объяснить, как и почему организованные преступные группы могут (или не могут) противостоять натиску государства. При этом рассматриваются как государственная политика, так и динамика адаптации самих этих групп к меняющимся социально-экономическим условиям. В постсоветском пространстве Грузия является важным для изучения примером: ни одна другая республика бывшего СССР не проводила такой прямой антимафиозной политики, как эта страна в 2005 году, и не заявляла о таких успехах в борьбе с организованной преступностью. Как в указанном пространстве, так и за его пределами опыт Грузии можно рассматривать для демонстрации того, как организованные преступные группы становятся уязвимыми и как относительно бедная страна, погрязшая, казалось бы, в проблемах, связанных с организованной преступностью, занимается ими, что приносит обществу как положительный, так и отрицательный результат.
Особое внимание в книге уделяется постепенной адаптации воров в законе к новым грузинским социально-экономическим реалиям постсоветского периода и помехам, которые эта адаптация создает государственным усилиям по борьбе с мафией. В ней также рассматриваются направленные против мафии законы и проводящаяся начиная с 2005 года политика. В сущности, книга рассказывает о том, как мафия и государство прошли через имевший место в Грузии после распада Советского Союза процесс «реорганизации» преступности, во многих смыслах этого слова. В следующей ниже вводной главе излагается краткая история Грузии и воров в законе с момента обретения этой страной в 1991 году независимости. Устойчивость указанной преступной группы, пережившей огромные изменения в социально-экономическом и политическом ландшафте последних лет, делает ее начавшееся в 2005 году движение к утрате своего влияния в Грузии еще более любопытным.
Независимость Грузии и слабость ее государственности
Грузия провозгласила свою независимость от Советского Союза в апреле 1991 года[6]. Грузинам было не впервой добиваться свободы от колониального господства. Зажатая между империями Грузия на протяжении веков сталкивалась с нашествиями монголов, персов, османов и русских, сохраняя тем не менее уникальный язык[7] и яростную, древнюю приверженность христианству и Грузинской православной церкви[8]. После получения независимости в 1991 году страна, однако, покатилась по пути насилия, упадка и обнищания, поскольку с отделившимися автономными регионами Южной Осетией и Абхазией вспыхнули конфликты и, сначала в Тбилиси (декабрь 1991 – январь 1992), а затем в Западной Грузии (1993) разыгралась гражданская война. К середине 1990-х годов Грузия превратилось в ослабевшее государство – правительство не контролировало значительные территории, поступление налогов с населения прекратилось, а государственный бюрократический аппарат был коррумпирован и деморализован.
В это время люди по всей стране стали вооружаться. Часто это были этнические ополченцы, связанные с сепаратистской борьбой. Им противостояли национальные грузинские группы, включавшие сформированную в 1989 году организацию Мхедриони (в переводе с грузинского «Всадники») и Национальную гвардию. Обе группы были основаны и управлялись прошедшими через тюрьмы преступниками и, укомплектованные недисциплинированными рекрутами, быстро отделились о твластных структур и занялись корыстной и вымогательской деятельностью. Эти группы входили в коалицию, силой свергнувшую в декабре 1991 года первого президента независимой Грузии Звиада Гамсахурдиа. В условиях вакуума власти Эдуард Шеварднадзе, бывший первый секретарь ЦК КП Грузинской ССР (1972–1985) и советский министр иностранных дел в правительстве М. С. Горбачева, был снова приглашен в Грузию и в 1992 году начал снова руководить страной.
Присутствие Шеварднадзе придало Грузии международный авторитет. Он приступил к созданию конституционной основы государства. А к 1995 году кооптировал такие внеправовые военизированные формирования, как Мхедриони, в государственные структуры и договорился о временном прекращении на территории Грузии вооруженных конфликтов. Шеварднадзе находился у власти в 1992–2003 годах. В течение этого времени его положение нередко было шатким. Правительство в Тбилиси утратило контроль над территорией страны, управляло одним из самых коррумпированных государств мира [Transparency International 2003][9] и имело в своем распоряжении минимальный бюджет.
Шеварднадзе оставался зависимым от неформальных договоренностей между центром и региональными лидерами, предоставляя им относительную автономию в обмен на лояльность режиму [Stefes 2006]. Грузины, народ, известный в советское время тесными социальными связями и культурой неформальной взаимопомощи, обращались к неформальным защитникам и помощникам в разрешении споров, что помогало налаживать жизнь.
В этом отношении конкурентное преимущество имела одна группа действующих лиц – воры в законе. С отступлением государства эти люди становились все более заметными. Профессиональные преступники, они имели в грузинском социуме тщательно культивируемую и основанную на мифологизированном прошлом репутацию почетных нарушителей закона. Среди всех советских республик Грузия была крупнейшим поставщиком воров в законе. После распада Советского Союза эта сомнительная честь сохранилась. По состоянию на 2004 год из примерно 1000 воров в законе на постсоветском пространстве 350 были выходцами из Грузии, что для страны, население которой составляло 2 % всего советского населения ([Глонти, Лобжанидзе 2004: 34]; см. также [Калинин 2001; Утицин 2006; Ворособин 2006; Данилкин 2006])[10] является крайне непропорциональным числом.
В 1990-е годы воры в законе действовали в Грузии безнаказанно, внедряясь в легальную экономику и поддерживая своих покровителей в грузинском парламенте. Временами они казались более могущественными, чем правительство. Как утверждают, в июне 2003 года, председательствуя на заседании правительства в Тбилиси, Шеварднадзе признал: «воры в законе съели страну». При этом в марте 1992 года он сам был приглашен в Грузию известным вором в законе Джабой Иоселиани, который в то время входил в свергнувший президента Гамсахурдиа [Wheatley 2005; Zurcher 2006; Areshidze 2007] правящий триумвират. Вышеприведенными словами Шеварднадзе отреагировал на известие о том, что один из известных воров в законе Тариэл Ониани сыграл важную роль в освобождении трех сотрудников Организации Объединенных Наций, взятых в заложники в Кодорском ущелье в Западной Грузии. Полномочный представитель Шеварднадзе в этом ущелье Эмзар Квициани с гордостью сообщил прессе о своих связях с ворами в законе и примененных методах спасения заложников [Devdariani 2003]. Действительно, Квициани был знаком с криминальным миром, поскольку его племянник Бачо Аргвлиани являлся инициированным вором в законе, и, используя неуправляемую полувоенную организацию Монадире («Охотник»), якобы подчиненную Министерству обороны Грузии [Edilashvili 2006], они вместе преследовали собственные цели на границе с отколовшимся регионом Абхазией.
Ко времени этого похищения недовольство правлением Шеварднадзе выросло, в особенности из-за ошеломляющей коррупции в стране и отсутствия функционирующего государственного бюджета. В ноябре 2003 года спорные результаты парламентских выборов вызвали массовые протесты, приведшие к мирному свержению Шеварднадзе. Этот захват власти стал известен как «революция роз»[11]. В результате молодой юрист и бывший министр юстиции Михаил Саакашвили и его партия «Единое национальное движение» (ЕНД) на относительно свободных и справедливых выборах [OSCE 2004а; OSCE 2004b] в 2004 году на волне популярности вошли в правительство.
Несмотря на то что реформы были зачастую спорными, они отличались быстрыми темпами, масштабностью и сумели преобразить Грузию. Их суть заключалась в возрождении монополии государства на насилие на всей контролируемой им территории. Местным лидерам был брошен вызов, и центральное правительство одержало верх. Полиция и тюрьмы были массово очищены от коррумпированных чиновников, а 17 тысяч сотрудников Министерства внутренних дел были уволены и заменены новыми людьми [Kupatadze et al. 2007]. Ввиду возросшей нагрузки на суды были введены в юридическую практику соглашения о признании вины, были также построены новые тюрьмы и введен принцип нулевой терпимости ко всем преступлениям, в результате чего число заключенных в период с 2003 по 2010 год подскочило на 300 % [Slade 2012а].
В этом контексте организованная преступность стала главной мишенью нового правительства. В 2005 году была развернута кампания по борьбе с мафией. Ее главной мишенью были воры в законе. Развернутая в соответствии с сицилийским опытом, эта кампания имела три направления атаки. Во-первых, в законодательство были внесены изменения, которые криминализировали саму принадлежность к преступным сообществам, известным как курдули самкаро, или «воровской мир», а также обладание статусом вора в законе. Новые законы позволяли конфискацию имущества, приобретенного незаконным путем. Уголовный кодекс был изменен так, чтобы выделить для содержания воров в законе специальную тюрьму вдали от других заключенных при исключительно суровом режиме. Во-вторых, как уже упоминалось, пенитенциарная система и полиция были очищены от коррумпированных элементов, которые ранее вступали в сговор с ворами в законе. Этим был ликвидирован буфер покровительства, который в прошлом защищал воров в законе от действий государства. В-третьих, несколько позже на низовом уровне была начата программа гражданского просвещения, которая способствовала «правовой социализации» и объясняла негативные последствия организованной преступности.
Кампания, несомненно, была успешной. К июню 2006 года генеральный прокурор сообщил, что в Грузии не осталось ни одного не сидящего в тюрьме вора в законе [Лента 2006]. К 2007 году только 7 % респондентов в национальном опросе избирателей сообщили о положительном отношении к ворам в законе [International Republican Institute 2007]. В недавнем репрезентативном исследовании преступности, проведенном Грузинским международным центром общественного мнения и маркетинга [GOR-BI 2010], 70 % респондентов заявили, что авторитет воров значительно снизился; 10 % – что он несколько снизился; а 6 % – что он был потерян. Индекс организованной преступности Всемирного экономического форума (World Economic Forums Organized Crime Index), показав заметные улучшения в период с 2004 по 2006 год [Kupatadze 2012: 10][12], подтверждает прогресс Грузии.
Конечно, это не означает, что вся организованная преступность, более широкая категория, определяемая как долговременные преступные действия, совершаемые с участием многочисленных координируемых субъектов, пытающихся монополизировать торговлю каким-либо незаконным продуктом или услугой с использованием насилия или угрозы насилия [Schelling 1984; Varese 2010], была в Грузии полностью ликвидирована. Организованная преступная деятельность, такая как торговля наркотиками, организованная проституция, незаконные игорные синдикаты и контрабандная перевозка людей, все еще имеет место. Однако есть некоторые свидетельства того, что с началом борьбы с ворами в законе число таких случаев значительно уменьшилось. Хотя трудно судить об уровне организованной преступности конкретно, последние исследования в этой области показывают, что уровень виктимизации среди жителей Грузии значительно снизился и достиг уровня, существовавшего до 1991 года, более низкого, чем во многих частях Западной Европы, а чувство безопасности значительно усилилось. Респонденты неизменно объясняли это двумя взаимосвязанными реформами: полицейской реформой и политикой борьбы с мафией [GOR-BI 2010].
Существует целый ряд причин, по которым в грузинском контексте борьба с ворами в законе должна была предшествовать общему ослаблению организованной преступности. Во-первых, воры в законе и их сообщники не только часто действовали в сфере организованной преступности, такой как незаконный оборот наркотиков или отмывание денег, но и, будучи мафией[13], обеспечивали дополнительные функции управления – защиту и арбитраж – в преступном мире, что делало возможной координацию между преступниками и, следовательно, способствовало организованной преступности. В сущности, воры в законе создали трест, необходимый для функционирования преступного мира. Во-вторых, правила и иерархия «воровского мира» были ориентиром для большей части криминального бизнеса в Грузии. Именно из-за этого политика борьбы с мафией предусматривала забрасывание широкой сети, вылавливающей людей, которые, лично имея с ворами в законе очень мало общего, вели организованную преступную деятельность в условиях «воровского мира», тем самым подвергая себя риску сурового наказания в соответствии с новыми законами.
Таким образом, политика борьбы с мафией играет важную роль в объяснении более общих тенденций к повышению уровня безопасности, снижению уровня виктимизации и сокращению организованной преступности в отличающемся высоким уровнем насилия регионе мира. Важно подчеркнуть значение государства и его политических установок, включающих в себя использование как наилучших международных практик в форме копирования передовой политики и перенимания опыта, так и наихудшей местной практики в виде нарушений прав человека и существования карательного и жестокого режима. Посвященная этому дискуссия рассматривается в главе 4. Однако нам еще предстоит поинтересоваться, почему сам воровской мир не смог противостоять государству. Как показано в главе 2, устойчивость организованных силовых групп к государственному давлению во всем мире весьма неодинакова. Как же объяснить такую вариативность?
Вопрос устойчивости
Последствия политики борьбы с ворами в законе чувствуются в Грузии очень остро. Успешный на первый взгляд результат и победа государства вызывают недоумение по целому ряду причин. Во-первых, непонятно, почему эта политика практически не встречала устойчивого сопротивления – по сравнению, например, с реакцией сицилийской мафии, которая убивала судей и проводила кампанию террора, когда государство выступило против нее в 1992 году [Jamieson 2000; Schneider, Schneider 2003][14]. Во-вторых, результат тем более загадочен, поскольку за свою долгую историю воры в законе уже пережили множество внешних ударов. Что же изменилось на этот раз, если вообще что-то изменилось? В-третьих, как мы можем объяснить все эти успехи, учитывая, что до «революции роз» проблема организованной преступности на постсоветском пространстве и в Грузии в частности рассматривалась как неразрешимая и считалась естественной особенностью культуры, а также социально-экономического ландшафта в этой части мира? Ответы на эти вопросы имеют значение за пределами Грузии, как в ближайшем регионе, так и вообще в странах, где организованную преступность якобы невозможно искоренить. Они также явно имеют отношение к общему исследованию организованной преступности и политике борьбы с ней.
Вот кажущийся очевидным ответ: политика борьбы с мафией, проводимая грузинским правительством, была настолько широкомасштабной и жесткой, что фактически эту мафию уничтожила. Однако это слишком упрощенная точка зрения, что и продемонстрировано в данной книге. Отдавая должное политике грузинских властей, она рассмотрит загадку того, что случилось с ворами в законе в Грузии, с другой точки зрения – с точки зрения самих преступников. Вопрос, на который эта книга ищет ответ, таков: почему мафия в Грузии не смогла дать отпор, когда государство бросило ей вызов? Этот вопрос можно более специфично сформулировать следующим образом: как объяснить низкий уровень устойчивости имеющих авторитетный криминальный статус вора в законе лиц к антимафиозной политике в Грузии, проводившейся с 2005 года?
Для того чтобы показать, как воры в законе стали уязвимы для государственного давления, исследование будет опираться на теорию устойчивости к экзогенным шокам. Главный аргумент в этом случае будет состоять в том, что организованная преступность далеко не всегда получает удовольствие от вакуума власти. Так что в условиях неопределенности, высокого риска и нестабильности в Грузии после обретения независимости, под влиянием новых социально-экономических условий эффективность действий местной мафии снизилась, криминальная составляющая ее структуры оказалась неспособна к адаптации. Таким образом, как только в 2005 году в Грузии началась кампания по борьбе с мафией, воры в законе оказались дезорганизованными, крайне уязвимыми и неспособными оказать какое-либо скоординированное или устойчивое сопротивление. Данное тематическое исследование дополняет литературу, посвященную устойчивости преступных сетей и пониманию организованной преступности и политики борьбы с ней в бывшем Советском Союзе.
Книга включает шесть основных (3–8) глав, в которых анализируются переменные, влияющие на уязвимость и устойчивость организованных преступных групп применительно к ворам в законе. До перехода к ним следующая глава коснется более глубокой истории воров в законе до 1991 года. В ней также приводится краткое рассмотрение теории упадка мафиозных организаций и их устойчивости, которая служит основой остальной части книги. Эта глава также содержит примечание, посвященное используемым в книге методологии и источникам.
2. Устойчивость и упадок мафиозных организаций
Воры в законе появились несколько десятилетий тому назад, скорее всего, в 1930-е годы. С тех пор произошли огромные потрясения и глубокие социальные преобразования. В 1950-е и 1980-е годы воры в законе были объектами целенаправленной политики. В период с 1930-х по 1980-е годы и вновь в 1990-е годы в социально-экономических условиях произошли резкие изменения. Учитывая долгую и бурную историю воров в законе, их с полным основанием можно назвать гибкими людьми. Эта устойчивость, по-видимому, была значительно снижена после того, как в 2005 году грузинское государство начало борьбу с ворами в законе – основная задача исследования состоит в том, чтобы объяснить снижение этой устойчивости. Главная цель данной главы – определить и рассмотреть важнейшие концепции книги, дать обзор литературы, посвященной упадку мафиозных организаций, и заложить основу для понимания переменных факторов, связанных с устойчивостью мафии. В этой главе также кратко комментируются источники данных и примененные методы. Сначала, однако, здесь дается очень сжатый обзор истории воров в законе, поскольку она тесно связана с ситуацией в Грузии. Эта история неопровержимо свидетельствует о проверенной способности своих героев противостоять государственному давлению и общественным изменениям.
Очень краткая история советских воров
В марте 2007 года президент Грузии Михаил Саакашвили обратился к парламенту с посланием о положении дел в стране. В 2005 году правительство Грузии ввело в действие политику борьбы с мафией, и теперь, похоже, настало время объявить о победе. Говоря о ворах в законе, Саакашвили заявил:
Костяк системы криминальных авторитетов сломан… некоторые из сидящих в этом зале говорили, что парламент маленькой независимой Грузии вряд ли сможет сделать то, что не смог сделать сам Сталин. Я хотел бы сообщить вам сегодня, что… десятки криминальных авторитетов предстали перед судом и были изолированы от общества [President’s Office 2007].
Советского диктатора Иосифа Сталина, являвшегося этническим грузином, Саакашвили упомянул не случайно: воры в законе возникли в трудовых лагерях ГУЛАГа 1930-х годов [Солженицын 1974; Чалидзе 1977; Шаламов 1994; Эпплбаум 2015]. В расширяющейся лагерной системе Советского Союза при Сталине воры в законе составляли преступное братство, возглавлявшее тюремную иерархию. Такие иерархии существовали и до Советского Союза. До революции существовала категория воров, но она не была высокой и имела двадцать пять подкатегорий [Oleinik 2003:64]. По мере того как после революции тюремное общество перестроилось, одна из этих подкатегорий, урки, в конечном счете заняла в иерархии первое место. Выражение вор в законе стало титулом для тех, кто его получил, достигнув вершины тюремной иерархии, и таким образом были ассимилированы многие аспекты культуры урок. Именно в это время, в первые годы ГУЛАГа, возникли основные аспекты так называемого воровского мира — социального института иерархий, норм и ритуалов. Эти основные аспекты вкратце описаны ниже.
Слова «в законе» в именовании соответствующих воров служат отсылкой к кодексу чести, также известному как «понятия». Воры должны были придерживаться этого закона, подчиняясь ему так же, как это делают члены монашеского ордена [Tevzadze б.д.]. Наиболее важными положениями этого закона были:
– вор в законе никогда не должен работать, теперь или когда-либо, в тюрьме или за ее пределами;
– вор в законе не должен жениться, заводить семью или поддерживать семейные связи;
– вор в законе не должен сотрудничать с государством ни
в какой форме;
– вор в законе должен участвовать в криминальном общем фонде (известном как общак) и воровских судах (известных как сходки);
– вор в законе должен быть честен с другими ворами;
– вор в законе должен быть предан воровской идее;
– вор в законе должен привлекать новых рекрутов, особенно из числа молодежи;
– вор в законе должен контролировать свою тюрьму и вводить там воровскую юрисдикцию, то есть превращать эту тюрьму в «черную» [Serio, Razinkin 1994; Подлесских, Терешонок 1995; Гуров 1995; Varese 2001; Глонти, Лобжанидзе 2004].
Из этих основных правил вытекало много других, касающихся таких вещей, как игра в карты и поведение с заключенными других рангов1. Практики, которые были сформулированы на основе этих правил, были в высшей степени ритуализированы. Братство собирало общие ресурсы, определяло права и обязанности членов друг перед другом, осуществляло взаимный контроль и предоставляло поддержку, охраняло границы своей группы [Гуров 1995; Varese 2001; Volkov 2002; Oleinik 2003; Глонти, Лобжанидзе 2004].
Инициация представляла собой сложную процедуру (см. главу 6), включающую в себя «коронование» кандидата. В Грузии [15] эта процедура называется «крещение». Тот, пройдя ее, становился вором в законе, и его ближайшие помощники были известны как блатные и являлись главными носителями и распространителями криминальной субкультуры. Представители этой субкультуры были разделены на ранги, именуемые «масти», подобно тому, как это сделано в игре в карты. После инициации воры в законе были формально равны по статусу и объединялись друг с другом для рекрутирования и инициирования новых членов, осуществления наказаний, а также «развенчивания», то есть снятия титула вора в законе с тех, кто нарушил воровской кодекс.
Обмен информацией был ключевым элементом расширения воровского мира в тюрьмах, а также стандартизации нормативных рамок и передачи ритуалов из одного места заключения в другое. Свою роль в этом играла и играет до сих пор ритуальная татуировка, а также рассылка своего рода информационного бюллетеня, известного как малява или воровской прогон. Благодаря такой практике ценности, ранги и правила воровского мира воспроизводились по всем тюрьмам. Индивидуальная репутация и статус были столь же подвижны, как и воровские нормы. Так, работавший в начале 1930-х годов с другими заключенными на Беломорканале Д. С. Лихачев описал «общие “коллективные представления”, которые делают поразительно похожими воров различных национальностей» [Лихачев 1935: 56].
Воры в законе тогда, как и сейчас, возглавляли тюремную иерархию и делегировали полномочия тем, кто находился непосредственно под их управлением. Последние известны как авторитеты. Воры вымогают деньги у занимающих подчиненное положение заключенных и коллективно объединяют ресурсы в общий фонд, известный как общак. Их помощники, именуемые смотрящие или, по-грузински, макурэбэли, следят за денежными ресурсами воров и блюдут их интересы[16]. Смотрящие – это прямые представители воров в законе. Они могут присматривать за общаком в камере или тюрьме, регулировать доступ к нему, оказывать поддержку содержащимся в тюремной больнице, а также контролировать карточные игры.
Смотрящие также руководят деятельностью тех, кому поручено выполнять для воров текущую работу. Такие люди называются шестерки, они собирают деньги, другие ресурсы, исполняют наказания, а также устраивают беспорядки, если им дано такое задание. Шестерки обычно входили в более крупную группу тех, кто поддерживал воров и отказывался работать, – таких называли хорошлаки, или, по-грузински, кай бичеби, то есть члены мафии. Далее следуют многочисленные категории заключенных из низших слоев тюремного общества. Одна из них – так называемые мужики, то есть «трудяги». Они не поддерживают воровской закон, выполняют различные работы и часто подвергаются эксплуатации. Ниже мужиков стоят козлы, заключенные, имеющие дурную репутацию и, возможно, являющиеся осведомителями или сообщниками администрации тюрьмы. На самом дне находятся опущенные — пониженные в звании – такие как гомосексуалисты, известные как петухи, и педофилы. Они считались самой низкой категорией заключенных, их никто не уважал, и все остальные помыкали ими [Долгова 2003: 355-56; Oleinik 2003; Глонти, Лобжанидзе 2004: 163].
Мириады правил регулировали отношения между различными категориями заключенных. Это касалось многих аспектов тюремной жизни, включая то, где люди спят, с кем едят, а также таких вопросов, как пользование и владение имуществом. Воры в законе, смотрящие, сторожа и хорошлаки считались живущими по понятиям, или, по-грузински, гагебаши. Понятия – это кодекс чести воров, их закон. Нижестоящие трудяги, козлы и петухи считались «мастями» более низкого уровня, по понятиям не живущими.
Эта иерархия сохранялась в советских тюрьмах и лагерях десятилетиями, претерпевая, впрочем, некоторые изменения. Период до 1940-х годов представляет собой время, когда воровской мир сохранял единообразие – с внутренними различиями, объясняемыми либо этнической принадлежностью, либо иными причинами, сглаживаемыми общим подчинением воровскому кодексу. Однако после окончания Второй мировой войны единообразие воровского мира, потрясенного до основ войной как таковой, подверглось испытанию на прочность. Нуждаясь в дополнительных людских ресурсах для остановки натиска фашистов в ходе их операции «Барбаросса» в 1941 году, Сталин освободил из лагерей часть заключенных для службы в так называемых штрафных батальонах. Тех воров в законе, которые ушли на фронт воевать с нацистами, коллеги обвинили в предательстве исконного воровского кодекса, запрещавшего иметь дело с государством, и, когда те вернулись в лагеря ГУЛАГа после войны, определили их статус словом «суки».
Так называемая сучья война, которая началась после Второй мировой войны между традиционными ворами, также известными как законники, и теми суками, которые нарушили кодекс, фактически уничтожила преступное братство. Это был, однако, не просто конфликт, который ослабил воров. Внутренние противоречия и негибкость воровского кодекса затрудняли следование ему во времена смуты. Глонти и Лобжанидзе предполагают, что в это время всеобщего дефицита чрезмерно усилилось вымогательство всего и вся у тюремных рабочих, то есть мужиков, которые в результате усилили свое сопротивление законникам [Глонти, Лобжанидзе 2004: 33–41]. Кроме того, массовый приток закаленных в боях арестантов, попавших в лагеря во время сталинской послевоенной паранойи, создал в них группы, которые примкнули к сукам. Сговор сук с лагерными властями также принес им в администрации влиятельных друзей, которые видели в законниках общего врага.
Последовавшие за окончанием Второй мировой войны изменения в Уголовном кодексе нанесли ворам в законе еще более сильный удар. Государственная собственность на имущество означала, что воровство является преступлением против государства и должно быть сурово наказано. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества» послужил поводом для казни многих воров [Глонти, Лобжанидзе 2004: 37]. Начавшаяся политика десталинизации с самого своего начала не предполагала остановки наступления на воров в законе. К 1956 году на Северном Урале в Соликамске был создан исправительно-трудовой лагерь ИТК-6, предназначенный для содержания исключительно воров в законе, для того чтобы отделить их от основной массы обычных заключенных. Таким образом, к концу 1950-х годов институт воров в законе был настолько ослаблен, что практически прекратил свое существование.
Тем не менее, как указал Чалидзе,
несмотря на официальные заявления, преступный мир сохранился до наших дней, особенно его сектор, известный как воровской мир, который заслуживает того, чтобы считаться социальным институтом, поскольку он обладает внутренней сплоченностью и собственным этическим кодексом» [Chalidze 1977: 34].
К этому позднему советскому периоду «коллективные представления» 1930-50-х годов, описанные ранее Лихачевым, начали распадаться по этническому признаку. К 1985 году Министерство внутренних дел Советского Союза отметило этническое различие и продолжающуюся борьбу между славянскими ворами и грузинами [Глонти, Лобжанидзе 2004:125]. Главным фактором, испортившим отношения, стало отношение к воровскому кодексу. Грузины стали охотно заводить семьи и создавать династии, накапливать богатства и владеть собственностью [Serio, Razinkin 1994; Долгова 2003; Oleinik 2003][17].
У воров в законе появлялось все больше возможностей становиться богатыми. Период пребывания Л. И. Брежнева на посту Генерального секретаря Коммунистической партии Советского Союза (1964–1982) был временем экономического застоя с острым дефицитом множества товаров. Благодаря этому «вторая экономика» выросла до огромных размеров, особенно в периферийных республиках, таких как Грузия и Узбекистан, где местная советская администрация организовала преступные группы с целью хищения государственных ресурсов. Воры в законе взаимодействовали друг с другом, распоряжаясь общими ресурсами, доступ к которым имели только они. В Грузии 1970-х годов вышедшие на свободу воры в законе начали в частном порядке осуществлять защиту и покровительство на бурно развивающемся черном рынке Советского Союза. В Грузии, по сравнению с большинством других советских республик, этот рынок оказался развит сильнее [Feldbrugge 1989; Alexeev, Pyle 2003]. Обеспечивая защиту и арбитраж действующим лицам черного рынка, воры в законе стали заметными фигурами в теневой экономике Грузии. Рынок подобных услуг расширился после 1985 года, когда М. С. Горбачев провел экономические реформы, названные перестройка. Он разрешил некоторые формы частного предпринимательства, известные как кооперативы, которые подвергались рэкету со стороны мафиозных групп [Jones, Moskoff 1991; Volkov 2002].
К концу 1991 года Горбачев ушел, и Советский Союз распался. Грузия была повергнута в смятение. Государственные институты рухнули, официальная экономика вошла в штопор. Тем не менее возможности для рэкета и криминала пережили взлет, поскольку капиталистические отношения были разрешены практически без защиты прав собственности. Как говорилось в главе 1,1990-е годы в Грузии были для воров в законе временем беспрецедентных возможностей и влияния. Тем не менее к 2005 году государство провело против них успешную кампанию, нацеленную на борьбу с мафией. Снижение исторической устойчивости явления воров в законе к давлению государства и социальным изменениям является главным сюжетом данной книги. В следующей главе мы обсудим эту концепцию, однако прежде мы должны задаться вопросом: что такое устойчивость? Как определить воров в законе? Прежде всего я обращусь к этому вопросу
Определение воров в законе
Прежде чем полностью концептуализировать составляющие части устойчивости, мы должны сначала подумать о том, чья именно устойчивость имеется в виду. Долгова дала рассматриваемым нами действующим лицам вполне адекватное определение: «вор в законе – термин, ныне обозначающий лидера организованной преступной среды. Данный “титул” получает активный криминальный деятель, доказавший свою верность преступным идеям, связям, соучастникам, выполняющий широкие организационные функции в преступной среде» [Долгова 2003: 361]. Такие черты, как звание, лидерство, организационные функции и приверженность, очень важны и будут подробно рассмотрены в некоторых следующих главах этой книги. Развивая сказанное далее, полезно также подчеркнуть общие нормы, обычаи и ритуалы, которые проводят границу между ворами в законе и другими преступниками. Я определяю воров в законе как сетевых криминальных лидеров, которые коллективно участвуют в мафиозной деятельности, а также инвестируют в определенный социальный институт, известный как «воровской мир», состоящий из набора фиксированных ритуализованных практик и статусных маркеров, управляемый четко сформулированным, кодифицированным, но изменчивым сводом правил, который сам основан на более широких, более расплывчатых нормах поведения. Символы и нарративы, которые формируют практику этого института, являются еще одним конститутивным аспектом самого института. Представители этого института координируют свои действия, рефлексивно идентифицируют как носителей общего имени, предъявляют друг к другу претензии в плане прав и обязанностей, имеют общие «товарные знаки» своей коллективной идентичности и охраняют границы, отделяющие их от других. Эти аспекты указывают на особую форму социальной организации, известную как «сети доверия» [Tilly 2005].
Нам также должно быть ясно, что подразумевается под словом «мафия». Некоторые исследователи (например, [Serio 2008]) вполне справедливо предполагают, что использование термина «мафия» может затуманить смысл больше, чем прояснить. Это особенно верно на постсоветском пространстве, где понятие «мафия» обычно трактуется по-разному и чаще всего относится к слиянию политики, бизнеса и преступности [Ваксберг 1991; Galeotti 2002; Serio 2008; Kupatadze 2012] или даже просто к типу поведения [Reddaway, Glinski 2001]. В таком контексте термин «мафия» становится всем и ничем, и поэтому некоторые ученые просто отвергают его использование. Несмотря на эту путаницу, термин «мафия» будет использоваться в настоящем исследовании, но только в строго аналитическом смысле, для того чтобы отличить воров в законе от других типов организованных преступных субъектов.
Мафии определяются здесь как автономные образования, которые стремятся к монополии на предоставление услуг по защите, основанной, в конечном счете, на силе, в пределах данной территории [Gambetta 1993; Varese 2010]. Термин «организованная преступность» будет использоваться здесь как более широкая понятийная категория, включающая в себя, как классически определено Шеллингом [Schelling 1984], монополию на предоставление некоторых незаконных товаров или услуг на данной территории в рамках преступного мира. Воры в законе, как и мафия, являются, согласно этой точке зрения, подвидом организованной преступности, ключевой особенностью которого является функция управления и регулирования, выполняемая на нелегальных и незащищенных легальных рынках, основанная в конечном счете на угрозе и на воспроизводстве насилия [Reuter 1985; Gambetta 1993; Skaperdas 2001; Varese 2010]. Это отличие является важным: во многих отношениях мафии являются субъектами, которые обеспечивают доверие к преступному миру, обеспечивают соблюдение договоренностей и монополизируют защиту организованной преступной деятельности. В этом смысле давление на мафию может иметь чрезвычайно важное значение для ускорения снижения уровня организованной преступности в целом.
Однако это не означает, что мафия занимается только обеспечением защиты [Nelken 1995; Paoli 2003]. Она также может быть вовлечена в организованную преступную деятельность, такую как производство и распространение определенных товаров в незаконном секторе экономики. Объектами такой деятельности могут быть наркотики, проституция, угнанные автомобили, поддельные документы, торговля людьми и т. д. Тем не менее основная функция мафии заключается в арбитраже и обеспечении исполнения решений, защите легальных участников процесса и вымогательстве у них денег, а также в том, чтобы служить жизненно важной смазкой для винтиков механизма организованной преступной деятельности, снижая вовлеченным субъектам трансакционные издержки и обеспечивая доверительные отношения в естественно изменчивом преступном мире.
Очевидно, что существуют и другие характерные черты мафий с точки зрения их деятельности и структуры. Некоторые утверждают, например, что отличительной чертой мафии является использование коррупции для манипулирования государственными институтами [Anderson 1996] или развитие централизованных организационных структур [Franzini 1996; Skaperdas 2001; Leeson, Rogers 2012]. Однако неясно, в какой степени эти особенности отличают мафию от любого другого вида организованной преступности. Поэтому именно продажа защиты рассматривается нами как определяющая особенность мафии. Многочисленные задачи, которые мафия выполняет и за выполнение которых берет деньги, являются производными этой функции защиты. К таким задачам относятся разрешение споров, защита с использованием устрашения от других мнимых и реальных вымогателей, а также конкурентов, обеспечение исполнения договоренностей и простое вымогательство.
В реальности различие между защитой и простым вымогательством может быть размыто. До тех пор, пока нет конкуренции, предлагаемая рэкетиром защита исходит от опасности, которую для приобретателя защиты представляет сам рэкетир. Однако вымогательство может быстро превратиться в настоящую защиту – поскольку защитить клиента от других вымогателей, которые могут появиться на сцене, рэкетиру выгодно, и тогда акцент смещается с бизнеса вымогательства на обычную продажу защиты. Индустрия защиты пожинает плоды экономии, обусловленной ростом своего масштаба: с учетом расходов по обеспечению защиты одного человека, расширение такой деятельности до обеспечения защиты многих людей приносит увеличение отдачи при уменьшении затрат [Lane 1958; Нозик 2008; Tilly 1985]. Эта книга покажет, что указанные действия для грузинских воров в законе составляли их основной доход и что эти субъекты справедливо могут быть названы мафией.
У воров в законе как мафии есть и другие характерные черты, которые являются общими для других организаций, названных Чарльзом Тилли «сетями доверия». В своей идеальной форме такая организация в большей степени зависит от отношений (часто неформальных) доверия, солидарности и взаимности, чем другие формы социальной организации, такие как институты сотрудничества (профсоюзы, торговые гильдии и рынки) или авторитарные организации (например, предприятия или правительства) [Williamson 1983; Thorelli 1986; Burt 1995; Thompson 2003]. Сети доверия также отличаются от обычных межличностных связей, составляющих социальную жизнь. Они характеризуются следующими особенностями:
а) отношения между теми, кто входит в сеть доверия, имеют определенное название (например, рыцари-тамплиеры, масоны, «Аль-Каида», триады, воры в законе), взаимно известное ее членам, которые могут коммуницировать как представители их общности;
б) участие в этих отношениях дает всем членам некоторый минимум общих прав и обязанностей;
в) члены сети отмечают и охраняют границы, которые отделяют их от внешнего мира, действуя исключительно за счет привлечения узкого круга избранных из широких народных масс, назначая за выход из сети высокую цену и делая его дорогостоящим и редким;
г) сети доверия объединяют ресурсы, и это подвергает их членов большему риску неудач и неправомерных действий других членов, чем это бывает в других типах социальных организаций;
д) для структурирования отношений между своими членами сети доверия могут использовать некоторую степень принуждения и материального стимулирования, однако они всегда больше полагаются на нормативные обязательства [Tilly 2005: 44].
С точки зрения обязательств и подчинения нормам такие сети требуют от своих членов очень многого, однако отдача приходит в виде снижения трансакционных издержек, обладания общими правами и повышения безопасности. Члены сети пользуются доступом к общим ресурсам и льготам социального страхования от несчастного случая и инвалидности. Воры в законе демонстрируют многие из определяющих характеристик сетей доверия, хотя, как и во всех социальных организациях, эти характеристики могут с течением времени меняться.
Короче говоря, воры в законе действуют как мафия, и их организация имеет все особенности сети доверия. Ниже я покажу, какие выводы можно сделать из этой концептуализации воров в законе. Но сперва нам необходимо задаться вопросом, почему такие, как воры в законе, мафии приходят в упадок и что об этом говорят другие. А потом мы будем должны построить теорию устойчивости к разрушительным воздействиям. Я покажу, как сделанное Тилли описание особенностей сетей доверия поможет это сделать.
Упадок мафиозных организаций
Объяснить банкротство какой-то конкретной мафии или организованной преступной группы в каком-то конкретном случае пытаются многие исследования [Reuter 1995; Jacobs et al. 2001; Schneider, Schneider 2003; Zhang, Chin 2003; Vigna 2006; Huisman, Nielsen 2007; Paoli 2007; Johnson, Soeters 2008]. Большая часть этих исследований дает государственно-ориентированное объяснение такого банкротства. Использованию законодательства в стиле акта «О подпавших под влияние рэкетиров и коррумпированных организациях» для криминализации мафиозных ассоциаций[18]и созданию административных инструментов для обеспечения прозрачности, таких как создание попечительских советов в отраслях, связанных с организованной преступностью, приписывают снижение влияния мафии в таких городах, как Нью-Йорк и Амстердам [Jacobs et al. 2001; Huisman, Nelen 2007]. В США изменения в демографии и управлении городов, деятельности в них полиции, усиление федерального надзора и совершенствование законодательства привели к снижению уровня коррупции и инфильтрации в жизнь городов традиционных мафий на местном уровне [Reuter 1995].
Прямые стратегии борьбы с мафией в Италии, включающие в себя реформу законодательства и правоохранительных органов, а также мобилизацию гражданского общества, осуществлявшиеся после убийства судей Фальконе и Борселлино в 1992 году, считаются относительно эффективными, по крайней мере на Сицилии [Jamieson, Violante 2000; Schneider, Schneider 2003; Paoli 2007]. В случае с Италией особое внимание уделялось новым методам правоприменения и усилению координации действий полиции, включавшим в себя увеличение сроков расследования, более широкое использование прослушивания телефонных разговоров, провоцирование на уголовно наказуемое деяние, заслушивание в суде государственных свидетелей и криминализацию пособничества мафии [Vigna 2006].
Однако действия государства не всегда приводят к поражению мафии. Крайне жесткий подход к борьбе с наркокартелями в Мексике, применение военной силы в различных районах страны и преднамеренное преследование и убийство главарей картелей, по-видимому, только укрепили власть картелей [Philip, Berruecos 2012]. В этом случае, как представляется, действия государства просто способствовали дроблению раздутых централизованных картелей на более мелкие, более жестокие и мстительные организации, которые труднее уничтожить.
Это дает возможность предположить, что ключевым моментом в развитии мафиозных организаций и их способности предотвратить негативные последствия, как только они испытывают изменение окружающей среды или давление со стороны государства, является их внутренняя структура. Как Паоли [Paoli 2007; 2008], так и Рейтер [Reuter 1995] упоминают плохо поставленную и ретроградную практику рекрутирования, которая вызывает некомпетентность и снижение адаптационных возможностей американской и итальянской мафий. Для Эриксона [Erickson 1981] рекрутирование также является ключевой переменной, влияющей на выживание тайных обществ в целом. Диверсификация деятельности также может иметь непредвиденные последствия, влияющие на живучесть мафии. Например, в Италии неадекватные шаги мафиозных боссов по освоению таких новых рынков, как рынок героина, оказались рискованными и сомнительными, оказав влияние на внутреннюю структуру и преданность членов организации, снижая престиж мафии и терпимость к ее деятельности в обществе, а также привлекая гражданское население на сторону государства.
Подчеркивая организационные факторы, некоторые ученые перешли подобным образом от понятия «организованная преступность» к понятию «организующая преступность», когда организация преступной деятельности рассматривается как рискованный обратимый процесс, обусловленный постоянной незащищенностью и неопределенностью и изменяющийся в этих условиях [Block 1980; Southerland, Potter 1993; Mclllwain 1999,2001; Morselli 2008]. Настоящее исследование демонстрирует, что в действительности организованная преступность может быть плохо адаптирована к реальности и дезорганизована, а потому совсем не так широко распространена и сильна, как это изображается в средствах массовой информации [Woodiwiss, Hobbs 2009]. Подход к рассматриваемому явлению как к «организованной преступности» хотя и не делает особого акцента на сопротивляемости давлению извне как таковому, примечателен тем, что показывает, каким образом организованные преступные сети могут оказаться уязвимыми и способными подвергнуться разрушению, хотя и не обязательно уничтожению.
Другие исследования выходят за рамки взгляда сверху вниз, рассматривающего государственные подходы, или снизу вверх, изучающего организационные вопросы, и занимаются макроуровнем, учитывая такие его переменные, как структурирование международных криминальных рынков или природа переходных периодов в политике. Чжан и Чинь [Zhang, Chin 2003] предполагают, что китайские триады пришли в упадок, поскольку наиболее прибыльная деятельность, такая как контрабанда героина и людей из Азии в США и Европу, не выгодна хорошо структурированной и заметной преступной организации, поскольку связана с короткими цепочками возникающих и исчезающих двухэлементных отношений. Такой рынок трудно монополизировать и принуждать к повиновению, поэтому по сравнению с другими сообществами преступников, не имевших четкой групповой криминальной идентификации, триады имели «структурный недостаток». Купатадзе [Kupatadze 2012] в своем исследовании последствий политических перемен и организованной преступности в Грузии, Кыргызстане и на Украине утверждает, что при переходе от одного политического режима к другому на организованную преступность влияют местные факторы. К таким факторам относятся единство приходящих к власти партий, постепенность характера перехода, а также уровень и устойчивость активности гражданского общества. Все это влияет на возможности организованной преступности в этих трех постсоветских странах влиять на политические процессы и минимизировать тем самым последствия государственного давления.
При объяснении причин кризисов мафии основное внимание уделяется правоохранительным органам, управлению, политическим процессам и, в некоторых случаях, структуре криминальных рынков и организационным изменениям в рамках самой организованной преступности. Понятие устойчивости обсуждается редко, хотя отсутствие этого качества должно подразумеваться, по крайней мере, в любом обсуждении кризиса, связанного с давлением со стороны государства или с обусловленной внешними обстоятельствами системной нагрузкой. Например, Чжан и Чинь [Zhang, Chin 2003] в своей работе, посвященной рассмотрению «структурного дефицита», утверждают, что триады были просто неспособны воспользоваться новыми рыночными возможностями в области контрабанды людей и героина и поэтому уступили конкурентам и оказались под угрозой банкротства. Это предполагает, что они не были устойчивы к изменениям на криминальных рынках и не могли к этим изменениям адаптироваться, для того чтобы на этих рынках выжить. Однако недостаточно просто констатировать, что структура триад была несовершенной. Структура может меняться, поэтому в данном случае вопрос состоит в том, изменилась ли она, а если нет, то почему? Кроме того, почему борьба итальянского государства с «Коза ностра» увенчалась успехом, несмотря на высокий уровень сопротивления последней? И чем объясняется провал тотальной атаки вооруженного до зубов мексиканского государства на наркокартели? Является ли такое различие просто вопросом политики? Что можно сказать о внутренней прочности вовлеченных групп? Если мы распространим наши рассуждения на повстанческие движения и партизанские группы всего мира, то колумбийские, чеченские, баскские, уйгурские, тамильские и североирландские сепаратисты и повстанцы явятся примером организаций, в одинаковой степени применяющих насилие, однако имеющих чрезвычайно разную устойчивость к системному стрессу и государственному давлению.
Таким образом, цель этой книги состоит в том, чтобы поставить вопрос о такой устойчивости или неустойчивости во главу угла соответствующего анализа. Приступая к теме Грузии и воров в законе, я рассмотрю антимафиозную государственную политику и ее последствия, но основное внимание уделю разладу, изменениям и способности к адаптации в самом криминальном мире, которые, возможно, уменьшили его сопротивляемость давлению государства. Перейдем к концепции устойчивости. Исследуя эту тему, я использую рассуждения Тилли [Tilly 2005] о жизнеспособности сетей доверия. Он задается вопросом: как и почему работают такие сети? Что делает их жизнеспособными? Почему некоторые из них более устойчивы, чем другие? Что делает их уязвимыми для внешних ударов, что приводит их к упадку и когда они прекращают свое существование?
Устойчивость
Ученые, занимающиеся вопросами социальных наук и политики, попытались перенести концепцию устойчивости с экологии и экосистем на общество и социально-экономические системы и применить ее к ним [Gunderson et al. 1995; Levin et al. 1998; Gunderson 2000]. В ходе изучения различных организаций и институтов они старались понять, почему некоторые из них продолжают существовать во враждебном окружении, а другие в то же время терпят неудачу или полностью изменяются [Hannan, Freeman 1984; Haveman 1992; Barnett, Carroll 1995]. В криминологии и социологии понятие устойчивости все более явно становится объектом внимания в попытках понять причины успехов или неудач «темных сетей», будь то организаторы мятежей, террористические ячейки, распространители наркотиков или коррумпированные полицейские, однако литература по этой теме еще не включает в себя никаких явных исследований мафий [Bouchard 2007; Bakker et al. 2012; Lauchs et al. 2012].
Согласно этим исследованиям, устойчивость определяется, подобно тому, как это делается в экологии, как способность объекта или системы продолжать свое существование под давлением экзогенного шока или системного стресса, а также адаптироваться и восстанавливаться после шоков [Bakker et al. 2012]. Уровни устойчивости изменчивы и порождаются динамическим взаимодействием между организациями и их окружением. Чтобы нечто проявило себя устойчивым, к нему должна быть приложена некая внешняя сила, несмотря на воздействие которой это нечто останется в прежнем состоянии [Carpenter et al. 2001; Bouchard 2007]. Устойчивость подобного объекта, социальной или экологической системы, могут помочь объяснить его характеристики, такие как способность к адаптации, обучаемость, замещение ресурсов и скорость обновления [Adger 2000; Carpenter et al. 2001; Bakker et al. 2012]. Способность к адаптации в социальной системе включает в себя способность институтов или сетей рефлектировать по поводу предшествующего опыта, учиться, гибко организовываться и принимать решения, а также, по мере необходимости, контролировать каждый фрагмент обратной связи.
Факторы, влияющие на устойчивость, могут меняться. Их изменения могут быть преднамеренными и направленными на повышение устойчивости к системному стрессу или вынужденными и непроизвольными. На степень и скорость изменений могут влиять размер организации или сети, ее возраст, конкурентоспособность в окружающей обстановке, а также внешнее влияние научно-технического прогресса [March 1981; Hannan, Freeman 1984; North 1990; Amburgey, Kelly 1991; Barnett, Carroll 1995]. Однако там, где окружающая обстановка не благоприятствует ориентации в ней или быстро меняется, существует риск того, что осуществление преобразований окажется пагубным для организации, в связи с чем наилучшей стратегией выживания может оказаться инерция [Hannan, Freeman 1984: 151]. Инерция может также проявить себя не как стратегия, а как результат невозместимых издержек, внутренней политической грызни, проблемности коллективных действий и несовершенства информации [Haveman 1992]. Хотя организации способны учиться и адаптироваться, организационные изменения часто происходят бессистемно, при неполной информированности и с незначительными представлениями о том, как они повлияют на устойчивость и выживание.
Преступные организации ничем не отличаются от упомянутых выше: для повышения собственной устойчивости они могут целенаправленно проводить изменения, однако, особенно в быстро меняющейся среде, такие изменения могут иметь непреднамеренные пагубные последствия.
В применении к преступным организациям некоторые факторы были выделены как важные для устойчивости этих организаций. К таким факторам относятся баланс между интеграцией и дифференциацией ролей, доступ к ресурсам, легитимность – как внутри, среди членов преступной организации, так и за ее рамками, в тех слоях общества, которые оказались в сфере интересов организации, – степень централизации и иерархии, а также типы мотиваций, стимулирующих вовлеченность и активность участников и имеющих в своей основе недовольство или возможность получения выгоды, – все это влияет на устойчивость [Bakker et al. 2012]. Распределив вышеописанные переменные величины по категориям, Тилли [Tilly 2005] использует большую их часть в своем исследовании сетей доверия. Он рассматривает жизнеспособность и выживание таких сетей в историческом аспекте и во взаимодействии с контрагентами, чаще всего государствами, ресурсы которых являются исключительно их добычей. По его мнению, существуют четыре ключевые переменные, которые влияют на жизнеспособность и выживание в столкновении с таким хищничеством. Это:
1) обеспечение ресурсами или средствами к существованию;
2) внешние связи;
3) внутренние коммуникации;
4) сохранение социальных и символических границ.
Для последующего рассмотрения устойчивости воров в законе я буду использовать эти переменные в качестве основных. Поскольку они будут структурировать остальную часть книги, я приведу ниже некоторые более подробные сведения о каждой из них.
Ресурсы: в главе 3 я расскажу о секвестрации ресурсов ворами в законе. По мнению Тилли, для продолжения своей деятельности сети доверия должны накапливать и объединять ресурсы. Такие ресурсы могут быть человеческими, но также финансовыми или материальными. Согласно Тилли [Tilly 2005], в накоплении общих активов важны три фактора. Это связи с источниками получения ресурсов, уровни секвестрации и количество доступных ресурсов. Ниже я рассматриваю каждый аспект в том виде, в каком он относится к мафиям.
Применительно к организованным преступным группам и мафиям наиболее очевидным примером таких источников ресурсов являются средства, льготы и выгоды, получаемые в результате предоставления услуг по арбитражу и защите. Как подчеркивает Гамбетта [Gambetta 1993], мафия должна быть автономным поставщиком этой защиты и поэтому поддерживать связи с широким кругом клиентов, от которых она не зависит. Представители этого круга варьируются от политиков, стремящихся получить голоса избирателей, до банд, ищущих покровительства, и предприятий, стремящихся обеспечить соблюдение нелегальных картельных соглашений. Путем сохранения такого разнообразия можно уменьшить воздействие на поступление ресурсов неконтролируемых внешних изменений, таких как чья-то смерть, нестабильность экономики и политические перемены.
Мафии секвестрируют ресурсы у своих клиентов в форме регулярных платежей за защиту, долевого участия в бизнесе или политических уступок. Однако чрезмерное хищничество может привести к истощению контролируемых ими совокупных ресурсов. Таким образом, чтобы обеспечить устойчивость, необходимо найти баланс в секвестрировании ресурсов. Конечно же, лучше всего мафии чувствуют себя в среде, богатой доступными ресурсами. Такая среда подразумевает развитие как легальных, так и нелегальных рынков, к которым мафия может получить доступ для регулирования, вымогательства или рэкета. Однако наличие большего объема ресурсов может привести к усилению конкуренции, стимулированию экспансии и потенциальному конфликту. Верно и обратное: конфликты может порождать также нехватка ресурсов. Таким образом, хоть мафия заинтересована в сохранении обстановки недоверия, ей не выгодно полностью отбивать у людей желание вести бизнес и осушать источники поступления ресурсов. Это означает, что издержки, связанные с выходом на контролируемый мафией рынок и получением в аренду защиты от конкуренции, не должны превышать издержки, связанные с существованием в условиях подлинно свободной рыночной конкуренции [Lane 1958; Tilly 1985; Varese 2010].
Внешние связи: в главе 4 я обращаюсь к вопросу о взаимоотношениях воров в законе и государства. Ни одна преступная сеть не может быть полностью изолирована от общества, в которое она встроена. В связи с чем очевидно, что ресурсы, которые она хочет контролировать, могут стать мишенью для ориентированных на хищничество субъектов, таких как государства или другие склонные к насилию группы. Поэтому укрепление связей со стратегическими участниками за пределами сети может повысить ее устойчивость. Это может повысить ее устойчивость и снизить чувствительность к экзогенным шокам прежде всего. При изучении организованной преступности отношения с представителями государства являются ключевым элементом понимания того, как выживают организованные преступные группы [Landesco 1968; Arlacchi 1988; Anderson 1995; Jacobs et al. 2001; Schneider, Schneider 2003; Hill 2006].
Внутренние связи: важную роль в определении чувствительности криминальной сети к внешним потрясениям и ее дальнейшей жизнеспособности играют структура внутренних взаимоотношений, стимулы и правила взаимодействия. В этой сфере наличествуют особенности коммуникации, которые, как подчеркивает Тилли [Tilly 2005], могут повлиять на выживание сети доверия. Во-первых, ее члены должны испытывать и, желательно, увеличивать взаимное притяжение. Это подразумевает, что они должны иметь сходное происхождение и похожие судьбы, а также придерживаться общей для сети системы ценностей. Это классически демонстрировалось и демонстрируется до сих пор практикой рекрутинга сицилийской мафии: новобранцы должны иметь в своих жилах сицилийскую кровь. Во-вторых, на формирование сети доверия негативно влияет появление в ней группировок или фракций, поскольку это создает конкурирующие центры власти, что может вызвать внутренние конфликты. В-третьих, сети доверия состоят в основном из горизонтальных связей и не имеют сильной централизации, однако сплочение их членов вокруг харизматической фигуры, если это повышает преданность делу или позволяет быстрее принимать решения, в краткосрочной перспективе может помочь сетям доверия выжить. Однако в долгосрочной перспективе централизация может нанести ей ущерб, поскольку ставка на одного человека становится ненадежной и персонифицированной. Поскольку сеть становится более иерархичной, проблемой может стать преемственность, и это также создает потенциал для конфликтов.
Наконец, сети доверия характеризует преданность делу как главный стимул для участия в их деятельности. Однако там, где эта преданность угасает и для обеспечения вовлеченности сеть доверия начинает полагаться на денежные стимулы или механизмы принуждения, она может быть поражена сосредоточением на достижении краткосрочных целей, и для нее может стать угрозой состоятельность предлагающих больший доход или способных на более сильное принуждение конкурентов. Внутренние отношения и стимулы к принятию обязательств будут рассмотрены в главах 5 и 7 соответственно.
Сохранение границ: барьеры для вхождения в сети доверия и выхода из них варьируются. Однако Тилли [Tilly 2005] утверждает, что сеть доверия более жизнеспособна, когда сохраняет практику осознания своими членами собственной исключительности и создает четкие границы между внутренним и внешним миром. Это важно для того, чтобы вызвать чувство общности и преданности группе. Для криминальных сетей это особенно важно, учитывая риски, связанные с участием в них, и угрозу внедрения агентов полиции [Morselli 2008]. Препятствующие вхождению в сеть высокие барьеры также важны для осознания исключительности и, благодаря этой исключительности, ценности членства. Человек, способный преодолеть эти барьеры и стать членом сети, пожинает плоды доступа к коллективным ресурсам и обладания поддерживаемой сетью репутацией. Поэтому сети очень важно, чтобы в нее попадали достойные ее люди; недостойные могут нанести ущерб ее коллективной репутации. Поддержание незыблемости границ обсуждается в главах 6,7 и 8. Прежде чем перейти к анализу, я приведу ниже краткое описание методов исследования и источников информации.
Методы и данные
В 1924 году, путешествуя по Кавказу, французская путешественница и эссеистка Одетт Кеун писала, что «социальные условности – это совершенная тирания среди грузин… снова и снова я приезжала полумертвой в деревню, замученная плохим седлом… и меня заставляли ждать… часами… пока они готовили пир… когда я говорила о том, чтобы лечь спать, я узнавала, к своему невыразимому ужасу, что они пошли убивать овцу» [Chetwin 2001:182]. Ее печальный опыт был бы и сегодня знаком большинству путешественников по Грузии. Проведение исследований там было утомительным, хотя зачастую давало мне весьма полезный опыт. Я кратко опишу здесь источники информации и методы ее получения.
Эта книга опирается на широкий спектр информации, включая интервью, судебные дела, полицейские досье, официальную документацию и архивы. Начнем с интервью. В течение почти двух лет в ходе исследовательских поездок в Тбилиси, Кутаиси и Зугдиди в 2008, 2009, 2011 и 2012 годах мною было проведено пятьдесят одно экспертное интервью и совершено четыре посещения тюрем. Информация, полученная в их ходе, цитируется по всей книге. В этом случае интервьюируемые обозначаются как (R), что означает «респондент», и указывается номер интервью. Список опрошенных можно найти в библиографии. Интервью проводились с устного согласия участников в соответствии с этическими гарантиями. В некоторых случаях респондентам выдавались информационные листы участников на грузинском языке. Однако чаще всего об исследовании рассказывалось устно. Его описание зависело от аудитории; в некоторых случаях, чтобы не подавлять респондентов, оно было представлено в более общем виде как исследование правовой реформы. В таких интервью я старался затронуть конкретную тему организованной преступности, не упоминая ее сам. Мой статус (невежественного) иностранца, возможно, помогал мне в этом. Во всех случаях я представлялся собирающим материалы для публикации исследователем из Великобритании.
На диктофон было записано совсем немного интервью. В такой постсоветской стране, как Грузия, диктофоны не вызывают положительных эмоций. Поэтому сразу же после интервью я делал подробные заметки. Заметки гораздо менее угрожающи, чем запись голоса, так что в результате мне пришлось пойти на некоторый компромисс между точностью записи и значительностью того, о чем говорилось.
Все интервью проводились на русском или английском языках, а в одном случае – на грузинском с переводом. В соответствии с данными этическими гарантиями все интервью анонимизированы – даже в тех случаях, когда личность респондента может оказаться очевидной. Первый контакт с потенциальными интервьюируемыми осуществлялся через посредников или со ссылкой на посредника. Звонки потенциальному респонденту без предварительной договоренности практиковались редко. Во время поездок велся дневник исследований. В нем я собирал записи бесчисленных неофициальных бесед и неофициальных интервью, которые, хотя и не цитировались в книге непосредственно, помогали в некотором роде добираться до сути проблем в исследовании и вырабатывать идеи.
В ходе исследовательских поездок был собран целый ряд вспомогательных источников. В него входят судебные дела осужденных за мафиозную деятельность и данные Генеральной прокуратуры. Я провел несколько недель в архиве Центрального Комитета Коммунистической партии Грузии, а также искал материалы в архиве Министерства внутренних дел, который, к сожалению, не был упорядочен. Я использовал официальные публикации правительственных учреждений и НПО, в том числе информационных центров Пенитенциарной службы Грузии, Министерства юстиции, Народного защитника (омбудсмена) Грузии, Международной пенитенциарной реформы, проекта «Гармония», Национального демократического института и Информационного центра кавказских исследований. Центр транснациональной преступности и коррупции в Тбилиси предоставил мне доступ к архиву газетных материалов, посвященных преступности в Грузии.
Основным источником информации явились комплекты полицейских досье на отдельных воров в законе и их сообщников, полученные из Департамента особых заданий и подразделений по борьбе с организованной преступностью в Тбилиси и Кутаиси. Всего было собрано более 400 досье. Из них 279 были пригодны для моих целей. Они охватывают примерно 80 % всех известных полиции грузинских воров в законе. Количество информации в досье варьируется от человека к человеку. Она была закодирована вместе с материалами судебных дел для того, чтобы создать базу данных по различным соответствующим индивидуальным признакам. Некоторые из этих данных представлены на протяжении всей книги. До этого источника данных было трудно добраться. Я провел много времени, посещая различных людей из полиции и взаимодействуя с ними, чтобы завоевать их доверие и получить от них информацию. Там, где упоминаются полицейские досье, я использую аббревиатуру ПБОП для обозначения Подразделения по борьбе с организованной преступностью и год создания соответствующего документа. Когда я говорю об упомянутых в документах конкретных лицах, то использую только инициалы последних – из уважения к тому факту, что не получил от них разрешения использовать эту информацию лично. Подобным же образом я использую только инициалы тогда, когда меняю имя интервьюируемого в целях соблюдения анонимности.
В зависимости от типа источников я подходил к их анализу по-разному. База данных, созданная на основе полицейских досье и судебных дел, была проанализирована с помощью программного обеспечения для статистического и сетевого анализа.
Данные интервью были закодированы и проанализированы на предмет их содержания и повторяющихся в них тем. Кодирование происходило по системе «от общего к частному» и следовало стратегии «разбиения на блоки» [Miles, Huberman 1994: 52], что позволило классифицировать данные в соответствии с содержащимися в них переменными величинами, например, по запасам ресурсов или по поддержанию незыблемости границ и, если возможно, по взаимосвязи между этими величинами. Архивные материалы были тщательно проанализированы, что дало возможность дополнить исследование соответствующей значимой информацией, касающейся конкретных вопросов, в частности ресурсов и внешних связей. Аналогичный процесс был проведен с отчетами НПО и различными информационными базами данных, включая огромный архив газетных статей East View из Восточной Европы, доступ к которому мне предоставил Оксфордский университет.
Вопросы обоснованности
В отношении концепций и источников, используемых в этой книге, необходимо сделать ряд уточнений. Во-первых, такие термины, как «организованная преступность» и «мафия», семантически перегружены [Naylor 1997; Woodiwiss, Hobbs 2009; Albini, Mclllwain 2012]. В частности, их использование имеет смысл, когда они связаны с этническими маркерами, такими как «русский», или «грузин», или «итальянец», либо когда существуют четкие институциональные и политические цели, связанные с борьбой с обозначаемыми ими явлениями [Smith, Dwight 1976; Finckenauer, Waring 1998; Sheptycki 2003]. Конечно, о возникновении угрозы организованной преступности в постсоветских странах, как внутри этих стран, так и на международном уровне, может быть написана еще одна полноценная книга (см. в качестве хорошей отправной точки [Serio 2008]). В отличие от Северной Америки, где понятие «организованная преступность» сформировалось еще в конце XIX века [Woodiwiss, Hobbs 2009], в Советском Союзе полиция преследовала «групповую преступность» и «воров-рецидивистов» до тех пор, пока в 1980-х годах ее внимание не переключилось на новую угрозу – «организованную преступность».
В этой книге упомянутые термины не воспринимаются некритически. В соответствующих местах в ней будут рассмотрены некоторые случаи использования и злоупотребления угрозой «организованной преступности» в Грузии и полезность «мафиозного мифа» как для политиков, так и для преступников (см. главы 4 и 8). Однако в других случаях, как уже говорилось ранее, я буду использовать термины «организованная преступность» и «мафия» только в строго аналитическом смысле, для того чтобы обозначить различие между двумя сюжетами – монопольной продажей защиты (мафия) и монополией на предоставление любого другого незаконного продукта или услуги (организованная преступность), – оба из которых основаны на применении насилия.
Что касается источников, то, во-первых, к изложенным в интервью самоотчетам о событиях, связанных с организованной преступностью, следует относиться с осторожностью. Я подходил к каждому собеседованию с учетом этого, проводя в некоторых случаях дополнительные интервью, если чувствовал, что необходимы дополнительные вопросы или прояснение какой-либо неясности. Каждое слово, сказанное в интервью, я воспринимаю не как объективное отражение реальности, но как ее восприятие конкретным респондентом, дающим интервью иностранцу, и именно с этой оговоркой использую эти интервью на протяжении всей книги. Тем не менее, прежде чем использовать какой-либо элемент интервью в своей работе, я пытался сопоставить поведанные мне истории с рассказами других людей, часто имевшими место в неформальных беседах, и, если это вообще возможно, с газетными репортажами, полицейскими документами и официальными отчетами.
В частности, я старался проверять сообщения сотрудников правоохранительных органов. Такие люди часто могут дать очень подробные и убедительные отчеты о деятельности и структуре преступного мира. Однако на то, что они говорят, очень влияют как их конкретная жизненная и трудовая траектория, так и ситуация, в которой проходит интервью. В связи с широко признанной и успешной реформой полиции в Грузии сотрудники правоохранительных органов часто источали уверенность в себе и, конечно, стремились поговорить с иностранным исследователем о том, «как Грузия это сделала». Между тем рядовые граждане были, что неудивительно, обеспокоены масштабами происходящих в стране судебных преследований, легкостью организации прослушек и все новыми и новыми преступлениями «мафиозных организаций». Это создавало трудности в обеспечении баланса имеющихся в наличии респондентов. Я сумел частично обойти эти трудности, ведя записи неформальных бесед в исследовательском дневнике, с тем чтобы составить обзор взглядов, альтернативных взглядам правоохранительного сообщества.
Я также вовлекал всех респондентов в разговоры об их собственном жизненном опыте за пределами официального статуса. Следует помнить, что респонденты-полицейские также являются членами общества. В Грузии многие из них работают в полиции недолго и в отношении того, как организованная преступность воздействует на повседневную жизнь, обладают опытом обычных людей. Поэтому некоторые из них признавались в том, что до того, как стали полицейскими, ощущали привлекательность преступного мира. Аналогичный подход был использован в интервью с людьми, занимающими другие официальные должности, будь то государственные служащие, директора школ или работники НПО. В каждом случае меня интересовал личный опыт, а также основные позиции по вопросам политики и мнения по правовым вопросам.
Во-вторых, и вполне справедливо, по причине утилитарной функции и потенциальных предубеждений полицейских источников использование их в исследовательских целях представляется сомнительным [Rawlinson 2008; Serio 2008]. Я все же делал это, но сверил содержащиеся в полицейских досье данные с данными других источников, в том числе неофициальных бесед из дневника исследований, интервью, новостных репортажей и судебных дел. Все, что фиксируется полицией, должно восприниматься как информация, собранная и сохраненная в целях предупреждения преступности и обеспечения правопорядка, что определяет тип собираемых данных и способ их сохранения. Учитывая это, однако, следует прежде всего подчеркнуть, что классификация преступника как вора в законе основана не на каком-то полицейском определении, а на той границе, которую воры в законе строго соблюдают сами и которая, как элитная маркировка, намеренно делается преступниками очень заметной и, соответственно, с легкостью фиксируется полицией. Помимо того, в полицейских досье меня интересовала внесенная туда объективная информация о ворах в законе, такая как клички, место и дата рождения, количество судимостей и передвижения. Таким образом, хотя полицейские данные вряд ли будут свободны от оценочных суждений, эти их аспекты не могут быть легко искажены в интересах полиции.
Аналогичные опасения существуют и в отношении использования судебных дел. Их данные являются доказательствами, используемыми для осуждения людей, и в такой стране, как Грузия, с ее политически зависимой судебной системой, эти доказательства и связанные с ними обвинения могут быть оспорены. Признавая эту проблему, я попытался обсудить дела, которые изучал, с привлеченными адвокатами. Я оценивал полезность всех судебных источников в каждом конкретном случае, хотя, опять же, ключевой областью моего интереса были совсем будничные факты о прошлом обвиняемого. Судебные дела также дали мне представление о том, как на самом деле применялись законы против мафии, что происходило зачастую очень неудовлетворительно.
Наконец, я использовал архивные источники, и к ним тоже следует относиться с осторожностью. В основном это были документы Центрального Комитета Коммунистической партии Грузии 1980-х годов. Большей частью они были помечены грифом «секретно» и не предназначались для открытого доступа. Некоторые из них оказались директивами, описывающими проблемные области, которыми должны были заниматься различные местные советы и чиновники. Во всяком случае, эти документы показывают, в чем партия была заинтересована с политической точки зрения. Они представляют собой отражение стоящих перед режимом проблем, которые он не мог признать в то время открыто. Например, в архивах того времени хранятся бесконечные посвященные незаконной деятельности, связанной с теневой экономикой, отчеты с заседаний одного из комитетов, и к 1980-м годам это действительно было вполне очевидной проблемой.
В общем и целом в таких случаях важно задаться вопросом, почему и к чьей выгоде был составлен данный документ. Подобной полезной процедуре я подверг также публикации НПО и новостные репортажи. Последние, содержащие существенные факты, касающиеся судебного процесса или уголовного конфликта, были предпочтены мнениям и комментариям, которые часто могут быть слишком претенциозными или необоснованными.
В тематических исследованиях, таких как это, рефлексивный сбор данных из разных источников может повысить уверенность, с которой делаются выводы о взаимосвязи между явлениями и причинно-следственными отношениями. Ключ к умозаключениям в таких исследованиях лежит в аналитической (а не в перечисляющей) индукции. Это требует указания «необходимых связей между набором теоретически значимых элементов, проявляющихся… в данных» [Mitchell 2000: 178]. Таким образом, когда р-критерий достоверности, на котором основаны выводы, отсутствует, процесс аналитической индукции может давать скорее логические, чем статистические, основанные на глубине и диапазоне данных, выводы о причинных процессах и общей теории [Robinson 1951]. Поскольку настоящее исследование является единичным и тематическим, его целью является создание сильной аналитической аргументации, которая сможет помочь построить теорию и сделать предварительные выводы в выходящих за ее пределы случаях.
Наконец, хотелось бы отметить, что ритмы грузинской жизни совершенно непредсказуемым образом повлияли на итоговое содержание этой книги. Общительность людей была ключевым элементом в поиске контактов, получении разрешений и организации интервью или сборе данных. Поэтому проведение исследований в Грузии часто было рискованным и впечатляющим опытом. Оно также могло быть невероятно утомительным. В его процессе имело место множество случайных событий и совпадений, а также тупиков и возвращений. Повседневная грузинская жизнь, к огорчению и в то же время к удовольствию большинства грузин, часто включает в себя много незапланированного, неожиданного и непредсказуемого. И данная книга приобрела свой вид также во многом благодаря этому.
Заключительная часть
Подводя итог, следует сказать, что в следующих главах будет обсуждаться вариативность в области ресурсов, внешних отношений, внутренних отношений и границ как важное обстоятельство, определяющее устойчивость воров в законе к внешнему давлению. В книге предпринята попытка описать движущие факторы, лежащие в основе изменений устойчивости, а не просто описать эти изменения. Хотя там, где это необходимо, будут сделаны ссылки на период, непосредственно предшествующий распаду Советского Союза, основное внимание в книге уделяется именно постсоветскому периоду. Это был период больших потрясений в грузинском обществе, экономике и политике. В то время неопределенность была неизбежным обстоятельством, социальные изменения происходили очень быстро. В подобных условиях преобразования и необходимая адаптация к ним чреваты последствиями для любой организации. Однако в результате фактического коллапса государства возможности мафии обзаводиться ресурсами возрастают. В следующей главе рассматриваются деятельность воров в законе и порождаемые ею источники средств к их существованию.
3. Воры в законе как советская и постсоветская мафия в Грузии
В советское время в районе города Тержола в Западной Грузии действовал государственный завод по производству фруктовых соков. В 1978 году власти раскрыли действовавшую на заводе группу, которая заработала более полумиллиона рублей, используя фальшивые документы, по которым закупала фрукты, производила на заводе неучтенный сок и продавала его через торговую сеть1. По утверждению Министерства внутренних дел Советской Грузии, такие торговые сети, не имеющие возможности заключать в своей торговой деятельности контракты с официальными службами безопасности, были тесно переплетены с преступными сетями, представленными ворами в законе. В то время преступники обеспечивали защиту от мошенничества и арбитраж в конфликтах и спорах. Забегая вперед, в 1990-е годы, скажу, что такие фабрики, как завод фруктовых соков Тержолы, [19] оказались в эти годы не у дел. Большая часть советской промышленности в Грузии оказалась разрушена. А ее оставшиеся в живых представители, такие как, например, крупный производитель мороженого в Гурджаани на востоке страны, обнаружили, что, хоть вся частная экономическая деятельность и стала законной, государство оказалось слишком слабым, чтобы защитить от вымогателей законные доходы от нее. Точно так же, как подпольный фруктовый сок Тержолы в 1970-х годах, мороженое Гурджаани в 1990-х годах попало под протекцию местного вора в законе [R9]. В обоих случаях воры в законе делали одно и то же: обеспечивали защиту. Главным изменением за это время стал масштаб спроса на эту защиту и лежащие в его основе причины.
Устойчивость преступной сети доверия, такой как «воры в законе» в Грузии, в немалой степени зависит от поддержания разнообразного и глубокого объединения ресурсов. У мафии такие ресурсы чаще всего находятся путем получения дани или фиксированной ренты в обмен на какую-то услугу, прежде всего защиту и разрешение споров в легальной и нелегальной экономических сферах. Условия обзаведения такими ресурсами и влиянием в Грузии как до, так и после распада Советского Союза оказались в высшей степени благоприятными, но по совершенно разным структурным причинам. В советский период явная сила государства и криминализация огромных областей экономической деятельности означали, что те, кто занимался деятельностью в области «второй экономики», рисковали подвергнуться суровому наказанию и по определению не могли обратиться к государству для разрешения конфликтов или обеспечения защиты своих доходов. В постсоветский период, напротив, слабость государства означала, что, хотя права собственности и частная экономическая деятельность теперь разрешались, они оказывались не защищены государственными институтами – полицией и судами – или развитым коммерческим правом и необходимой юридической помощью.
По этим причинам в данной главе утверждается, что в Грузии существовал высокий спрос на услуги воров в законе. В первую очередь эти услуги заключались в предоставлении защиты и разрешении споров. В этом смысле они представляли собой не своего рода симптом социальной дисфункции, а альтернативный государству институциональный механизм снижения трансакционных издержек в условиях недоверия между взаимодействующими субъектами [Gambetta 1993]. Будь то защита, разрешение споров, устрашение или другие действия, предоставляемая услуга проистекает из наличия какого-то на этих субъектов влияния – это влияние обычно называют рэкетом. На постсоветском пространстве оно было удачно зафиксировано с возникновением такой метафоры, как крыша [Humphreys 2002; Volkov 2002]. «Крышевание» включает в себя взятие объекта под свое покровительство и, таким образом, несет идею предоставления универсальной защиты, которая может проявляться по-разному. Например, коррумпированность советского режима означала, что крыша часто могла быть высокопоставленным чиновником, который был способен защитить нелегальные предприятия за долю от их прибыли [Ваксберг 1992]. В механизме обеспечения физической защиты преступники могли найти себе нишу или создать собственные крыши и рэкетирские предприятия [Plekhanov 2003].
Воры в законе имели на рынке крыш конкурентное преимущество, поскольку состоялись как создававшийся десятилетиями бренд и обладали на всей советской и постсоветской территории коллективной репутацией, важным фрагментом которой были жесткость и справедливость. Эта репутация была отполирована их аскетическим кодексом чести и мифологизированной историей самопожертвования в советских трудовых лагерях. Вопрос репутации я рассмотрю в главе 8. Здесь же подробно расскажу о том, чем занимались воры в законе, приведу доводы в пользу того, что в своей деятельности они, по сути, представляли собой мафию, как в позднесоветский период 1980-х годов, так и в постсоветский период вплоть до 2003 года. Прежде всего я обращусь к источнику спроса на их услуги в советское время: «второй экономике» Грузии.
Спрос: «вторая экономика» в Советской Грузии
Несмотря на стремление к полностью командной экономике, позднее советское государство по ряду причин не имело полной монополии на собственность. Во-первых, оно само прошло через «либеральные» фазы, когда была проведена некоторая приватизация. К 1960-м годам 10 % ВНП приходилось на легальные частные источники, главным образом в сельскохозяйственном секторе [Feldbrugge 1989: 307]. Во-вторых, чрезмерным регулированием и объявлением противозаконным огромного спектра деятельности, связанной с «частнособственническими», как их называли, тенденциями, государство загнало в подполье большую долю частной экономической деятельности. В этом разросшемся до огромных размеров подполье незаконная экономическая деятельность не могла регулироваться государством по определению.
Фактическое отсутствие государственной монополии на все формы обмена в поздний советский период привело к требованию доверия при совершении незаконных экономических операций. Особенно это касалось Грузии. В постсталинский (после 1953 года) период Советская Грузия стала одной из самых коррумпированных республик. Ее «вторая экономика» имела огромные масштабы, и коммунистическое правительство СССР часто выделяло ее как место, которое необходимо очистить от нечестных элементов. Как утверждает Гроссман: «Грузия имеет удручающую репутацию… По форме эта деятельность может не сильно отличаться от того, что происходит в других регионах, но в Грузии она, кажется, осуществляется в беспрецедентном масштабе и с непревзойденными размахом и смелостью» [Grossman 1977: 35]. Однако, хотя подобное часто просто утверждается как факт, общеизвестно, что оценить размер «второй экономики» по сравнению с другими аспектами человеческой деятельности достаточно трудно.
Методы измерения размера «второй экономики» включают в себя корреляцию легального дохода на душу населения с зависимыми от дохода переменными, такими как покупаемые в государственных магазинах товары [Grossman 1998: 39], расчет количества затраченного в частной экономической деятельности труда [Treml 1992], использование данных обследований домашних хозяйств из официальных и неофициальных источников [Grossman et al. 1991] и расчет роста ВВП на основе изменения потребления электроэнергии, предполагая, что случаи, когда последние опережают первый, указывают на активность «второй экономики» [Kaufmann, Kaliberda 1996]. Объединив вышеприведенные подходы, Алексеев и Пайл [Alexeev, Pyle 2003] рассматривают указанные источники данных. Они оценивают «вторую экономику» 1989 года как 22 % ВВП Советского Союза, с вариациями по республикам. Масштабируя полученные Гроссманом [Grossman 1991] данные обследования домашних хозяйств и добавляя их к своим результатам, Алексеев и Пайл пришли к выводу, что наряду с Азербайджаном, Казахстаном и Узбекистаном Грузия имела самую большую в Советском Союзе «вторую экономику» с 33 % ВВП, производимыми за пределами закона.
Этот результат согласуется с общепринятыми представлениями, современным мнением и историческими исследованиями Советского Союза [Law 1974; Sampson 1987; Grossman 1998]. Согласно Экедалю и Гудману, в смысле черного рынка Грузия была «непревзойденной» [Ekedahl, Goodman 2001:10] и, по словам Ламперта, «самой печально известной» [Lampert 1984:372] среди закавказских республик. Фельдбрюгге утверждал, что вышеназванные республики занимали по части коррупции «особое положение», добавляя: «особенно Грузия» [Feldbrugge 1989: 309]. Сравнивая все советские республики с точки зрения размера «второй экономики», Фельдбрюгге приходит к выводу, что «сельская Грузия возглавляет данную лигу с 32 % личных доходов, полученными в нелегальном секторе “второй экономики”» [Feldbrugge 1989: 309]. Крестьяне, трудившиеся на частных участках, могли зарабатывать в три раза больше обычного. Суни сообщает, что грузины продавали на черном рынке больше продуктов, чем где-либо еще, и пишет, что «только 68 процентов фруктов и овощей, произведенных в Грузии в 1970 году, были закуплены [проданы государству в соответствии с требованиями закона], по сравнению с 88 процентами в Азербайджане и 97 процентами в Армении» [Suny 1994: 306]. В том же году финансовые сбережения среднего грузина были вдвое больше, чем в среднем по СССР [Suny 1994: 304]. Работа в сфере услуг была крайне желательна, поскольку такие услуги предоставляли большие возможности для получения взяток. Таким образом, к 1973 году в Грузии было самое большое в мире число врачей на душу населения [Suny 1994: 307].
Объяснения содержащихся в вышеприведенных исследованиях вариаций активности в области «второй экономики» апеллируют в основном к культурным факторам, таким как способствующие развитию значимых сетей тесные родственные связи, непотизм как моральная ценность и отсутствие доверия к государству. Марс и Альтман, однако, идут дальше, утверждая, что Грузия имеет «фундаментальные культурные отличия» [Mars, Altman 1983: 559], проявляющиеся в соревновательности (особенно в потребительских привычках), склонности к риску, доверию и установлению деловых контактов на основе понятий о чести. Все это решительно не вписывалось в советскую систему ценностей, однако создавало теневой спрос и предложение на теневые товары. И все же не совсем ясно, в какой степени описываемое отличие было исключительно «культурным». Для того чтобы описываемые нами сети могли процветать и приносить Грузии славу коррумпированной республики, существовали политико-экономические причины.
Во-первых, это амплуа В. П. Мжаванадзе, являвшегося первым секретарем компартии республики с 1953 по 1972 год. Эти девятнадцать лет позволили грузинской коммунистической элите стать глубоко укоренившейся местной сетью закадычных друзей[20]. Как пишет Суни [Suny 1994:306], непрерывная власть в течение 19 лет дала постсталинской клике почти полную свободу действий внутри республики. Главной причиной окончательного отстранения Мжаванадзе, по воспоминаниям многих бывших коммунистов того времени, был расцвет в республике негативных тенденций: злоупотребления служебным положением, коррупции, присвоения государственной и общественной собственности и многого другого [Ростиашвили 2002: 7]. Во-вторых, несмотря на советское стремление к модернизации, к 1979 году Грузия оставалась одной из самых сельскохозяйственных республик Советского Союза [Suny 1994: 296]. Климат и география естественным образом ориентировали республику большей частью на сельское хозяйство, а незаконная экономическая деятельность была больше распространена в небольших организациях сельскохозяйственного сектора, чем в крупной промышленности [Lampert 1984: 378]. В-третьих, попытки Шеварднадзе, ставшего с 1968 года министром внутренних дел республики, а затем, с 1972 года, ее первым секретарем, вытеснить коррупцию, оказались безуспешными. Число осужденных не очень возросло, хотя громкие дела и кампания в средствах массовой информации способствовали распространению мнения о том, что изменения имеют место [Ростиашвили 2002: 12]. Вместо этого, в качестве прелюдии к своей поддержке горбачевских реформ в 1980-х годах, Шеварднадзе проявил в это время либеральное отношение к экономической реформе, «сделав Грузию первой республикой, разрешившей семейную собственность на малые предприятия» [Ekedahl, Goodman 2001:18]. Абашинский эксперимент, начатый в 1973 году, допускал определенный уровень частной собственности на мелкие земельные участки, при этом часть продукции с этих участков шла государству, а часть оставалась в частных руках. Сам Шеварднадзе утверждал: «наша республика превратилась в испытательный полигон для экономических экспериментов» [Ekedahl, Goodman 2001: 18].
Каковы бы ни были причины развития в Грузии значительной «второй экономики», действующие лица черного рынка, известные как теневики или дельцы, были обычным явлением. В их число входили спекулянты (фарцовщики) и уличные мошенники (наперсточники). Были и те, кто поставлял пользующиеся повышенным спросом товары, цеховики; они контролировали мелкие, часто нелегальные предприятия (цеха), которые либо производили контрафактные товары на официальных производственных площадях, либо получали на реализацию произведенные законным образом товары, предназначенные для государственных магазинов, и продавали их частным образом, извлекая прибыль.
Примерами цеховиков являются производители фруктовых соков региона Тержола, упомянутые в начале главы[21]. Другой пример – текстильная фабрика № 4 в Тбилиси. Это предприятие было открыто в 1960 году, но к 1968 году на нем произошли крупные хищения. В том же году тридцать три его работника были осуждены за присвоение государственного имущества на сумму свыше миллиона рублей. В число осужденных входили директора, инженеры, бухгалтеры, начальник склада и руководители различных подразделений; всего под следствие попали 350 человек. Способ хищения заключался в фальсификации результатов учета и незаконном присвоении изготовленной на фабрике одежды. Из тридцати трех привлеченных к суду двенадцать оказались так называемыми дельцами, бизнесменами или спекулянтами, которые «объединились на заводе». Согласно отчету прокурора, дельцы были связаны с торговцами, которые могли продавать незаконно присвоенный товар с целью получения прибыли[22]. Примечательно, что отчеты о борьбе с преступностью за 1984 год, шестнадцать лет спустя, включают случаи аналогичных преступлений, совершенных с использованием того же метода, в частности, в городах Самтредиа и Кутаиси. В отчетах отмечается[23], что к 1984 году дельцы установили тесные «“деловые” связи» в других советских республиках, где они занимались «различными уловками и сомнительными торговыми сделками».
Спекулянты наживались на дефицитных товарах, продавая их на черном рынке. В отчете о спекуляциях за 1985 год приводятся цифры и примеры соответствующих случаев[24]. В первой половине 1980-х годов число возбужденных прокуратурой уголовных дел о спекуляции в Грузии из года в год незначительно выросло с 1302 дел в 1981 году до 1586 дел в 1985 году. Востребованные медицинские изделия могли принести спекулянтам солидную прибыль: некоего Бинашвили из Кутаиси приговорили к шести годам заключения за продажу за 365 рублей лекарства, которое на самом деле стоило бы в государственной аптеке чуть больше десяти рублей. Востребованные рыбные продукты, такие как осетрина и икра, также могли принести на черном рынке высокие доходы, равно как иностранные товары, такие как австрийские постельные принадлежности или японские видеоплееры и кассеты. Продукты можно было приобретать в разных местах и перевозить между советскими республиками. Грузинка, живущая в Москве и поддерживающая контакты с иностранцами, неоднократно приобретала коробки пива, итальянский шоколадный спред, датское печенье с орехами и пересылала их в Тбилиси другой женщине через посредника, грузинского водителя грузовика, который часто бывал в Москве в официально оформленных командировках. Посредник также перемещал туда и обратно доходы от этой деятельности, прежде чем в конечном итоге был арестован[25].
Вышеизложенное дает представление о глубине и размахе «второй экономики» Грузии, а также приводит некоторые подробности о сути деятельности дельцов и спекулянтов. Что теперь должно быть ясно, так это то, что слияние легальной экономики Советской Грузии с подпольной позволило организаторам хищничества использовать предоставленные им возможности для паразитического поведения. Грузинская «мафия» в то время, как ее описывает Суни, была «сложной сетью предпринимателей, политиков и преступников, которые управляли при Советах большей частью “второй экономики”» [Suny 1994: 326]. Это похоже на определение Ваксбергом советской мафии как всех тех, кто защищал незаконную деятельность по присвоению государственного богатства и перераспределению его между взаимно заинтересованными кликами вплоть до Брежнева [Vaksberg 1991; Reddaway, Glinski 2001]. Однако подобные определения понятия «мафия» слишком широки для того, чтобы иметь смысл [Serio 2008]. Коррумпированный полицейский или коммунистический чиновник могли защитить незаконное предприятие от внимания закона, но не всегда имели стимулы брать на себя риск взыскания долгов или предпринимать меры по наказанию разоблачителей либо обманщиков. Таким образом, пусть даже опыт позволяет утверждать, что такая точка зрения может оказаться чревата неясностями, я ограничиваю свое рассмотрение мафии криминальным аспектом: под это определение подпадают те, кто обладал ресурсами насилия, которые можно было использовать в какой-либо сфере деятельности для продажи защиты, и действовал как альтернативная форма управления.
Рейтер отмечает, что двумя основными последствиями нелегальности экономической деятельности являются не имеющий исковой силы характер неформальных контрактов и затраты на услуги посредников, связанные с обеспечением соблюдения участниками этой деятельности взятых ими на себя обязательств [Reuter 1985]. Эти проблемы проявляются в приведенных выше примерах из жизни «второй экономики» Советской Грузии и обеспечивают спрос на тех, кто обладает навыками разрешения споров, ресурсами насилия для обеспечения соблюдения соглашений и имеет для того соответствующие возможности. Однако из вышесказанного не следует, что кто-то обязательно удовлетворит этот спрос. Само по себе наличие развитой «второй экономики» не порождает мафии. Необходимо предложение: наличие людей с необходимыми навыками разрешения споров, обеспечения защиты и, по сути, насилия. Воры в законе оказались преступной группой, которая имела для удовлетворения соответствующего спроса конкурентное преимущество. У них уже наличествовали приобретенные ранее активы – свидетельствующее о респектабельной жесткости фирменное наименование, включающий в себя предписанные санкции и награды кодекс чести, а также ритуалы, перенесенные из субкультуры ГУЛАГа за тюремные стены. В какой-то степени они были главными представителями не только уголовной субкультуры, но и антисоветской контркультуры в целом [Dobson 2009].
Восходящая к репрессиям ГУЛАГа 1930-х годов долгая история воров в законе позволила им создать себе почти мифическую репутацию в более поздний советский период, когда разочарование в коммунистическом режиме усилилось. А еще они обладали необычными навыками, которые не могли не быть привлекательными для спекулянтов черного рынка, которые, как мы видели, могли действовать по всей территории советских республик: у воров в законе уже была налажена практика как тайной передачи информации на большие расстояния, так и принудительного исполнения их решений [Varese 2001]. Трудности с безопасной передачей информации и в преодолении возможных проблем с агентами являются для нелегальных предприятий одной из самых серьезных проблем роста, поскольку такие предприятия не могут открыто рекламировать свою деятельность или брать на себя агентские расходы по географическому расширению операций [Reuter 1985]. Воры в законе как общесоветское явление занимались подобными проблемами десятилетиями и могли перенести свой опыт во «вторую экономику».
Хотя это противоречило духу их первоначального кодекса, согласно Плеханову [Plekhanov 2003] и Хамфрису [Humphreys 2002], воры в законе использовали эти свои навыки для того, чтобы оказаться вовлеченными в советскую «вторую экономику». Оба автора утверждают, что основной функцией воров было быть посредниками между коррумпированной бюрократией и «второй экономикой» незаконных бизнесменов и стимулировать доверие через обеспечение защиты. Хамфрис [Humphreys 2002: 109] также утверждает, что конкуренция между вымогающими у «второй экономики» деньги из ее прибыли хулиганами, бандами и другими криминальными элементами регулировалась ворами в законе, действовавшими как ее крыша, по решению которой та или иная группа могла получить признание, завоевать репутацию и успешно действовать. Без видного криминального авторитета во главе рэкет, связанный с предоставлением защиты, всегда был бы уязвим и мог оказаться вытесненным с конкретных рынка, территории или из области экономики. Теперь обратимся к тому, как выглядит предложение услуг мафии, удовлетворяющей спрос на защиту, арбитраж и доверие в советской «второй экономике».
Предложение: воры в законе в Советской Грузии
Сталинские дни массового тюремного заключения как до, так и после Второй мировой войны были головной болью следующих советских лидеров. Сталин умер в 1953 году. В первые пять лет после его кончины из лагерей было выпущено четыре миллиона заключенных, а к 1960 году ГУЛАГ оказался в пять раз малочисленней, чем накануне смерти Сталина [Dobson 2009:109]. Влияние вернувшихся из лагерей пронизывало все общество. Субкультура ГУЛАГа предоставила альтернативный набор ценностей и поведенческих норм, которые некоторые молодые люди находили привлекательными и достойными подражания. Это также оказало непосредственное влияние на рост числа преступлений и организацию преступных групп. В конце 1950-х годов преступность резко возросла, и «воры-рецидивисты», как их называли, были проблематизированы опубликованной Монаховым официальной монографией на эту тему [Монахов 1957]. В 1959 году прокурор Челябинской области в центральной России писал: «опасность рецидивистов… состоит в том, что они создают преступные группировки, в которые вовлекают других лиц, ранее не судимых, главным образом из числа молодежи» [Добсон 2014: 142]. Эти преступные банды вполне могли быть первыми ростками советской мафии, как я определил ее ранее, и Грузия не была застрахована от их влияния.
Став в 1972 году первым секретарем ЦК КП Грузии, Шеварднадзе поставил своей целью решение всепроникающих проблем преступности и коррупции, возникших в предыдущие десятилетия. Постановление ЦК КПСС от 1973 года было направлено на усиление борьбы с воровством. Доклады о результатах этих мероприятий были представлены в 1980 году и вновь в 1981 году. В отчете за 1981 год говорится о сохраняющихся «сложности и трудоемкости» расследования имущественных преступлений и краж. Однако в период с 1977 по 1980 год число раскрытых преступлений возросло[26]. В докладе также говорится, что на основании предыдущих постановлений была проведена оперативная работа по компрометации «так называемых воров в законе и тех, кто поддерживает воровские традиции»[27]. В ходе расследования их образа жизни, связей, преступных намерений и служебного положения в тот год было арестовано двадцать воров в законе.
Эти воры в законе упоминаются в отчете по имени или кличке, предполагающим особую известность. Они действовали в составе организованных преступных групп. Многие из этих групп были в большом количестве разоблачены в Грузии в 1980 году. Было раскрыто 798 групп, осуждено 1664 их участника[28]. Эти цифры, вероятно, так велики, потому что фиксируют также и тех, кто организованно присваивал государственную собственность (дельцы), а также группы, занимающиеся кражами со взломом, грабежами, вооруженными ограблениями и угонами автомобилей. Что представляет собой каждая группа, не упоминается, но в качестве примера приведем одну, которая совершила двенадцать вооруженных ограблений, простых краж и краж со взломом и состояла только из трех членов.
Проблемы с «групповой преступностью»[29], как ее тогда называли, оставались, несмотря на принятые правительством меры. В 1985 году Шеварднадзе присоединился к Михаилу Горбачеву в Москве и стал советским министром иностранных дел. Новый первый секретарь ЦК КП Грузии Дж. И. Патиашвили был полон решимости внести свой вклад в ситуацию с уголовным правосуднем в республике. По итогам борьбы с преступностью в первом квартале 1986 года он заслушал высших должностных лиц правоохранительных органов Грузии. В этот период Патиашвили распорядился изгнать воров в законе из тюрем и трудовых лагерей Грузии, что, по словам одного офицера милиции, ему удалось:
Тот факт, что в последнее время нам удалось избавить республику от многих «воров в законе», отправив их в места с суровыми климатом и условиями, поднял престиж нашей милиции. Об этом свидетельствуют многие письма, полученные в результате опроса общественного мнения. И это еще раз доказало, что престиж, уважение – это те высоты, которых мы достигаем своей работой, своим примером, конкретным вкладом в планы партии по социальному преобразованию[30].
Другой офицер милиции, помощник начальника уголовного розыска Тбилиси, сообщает, что за указанный период было разоблачено пятьдесят преступных группировок и в столице было арестовано 120 человек, совершивших более семидесяти преступлений[31].
Эти грузинские источники свидетельствуют о том, что воры в законе были членами активных незаконных преступных группировок, совершавших грабежи и кражи. Ясно, что воры в законе и их группы действительно были обладающим потенциалом и склонным к насилию человеческим материалом, способным при желании заниматься мафиозной деятельностью. При этом простые грабежи и кражи такой деятельностью, как я ее определил, не являются, оставаясь все же источником дохода. Однако описанная деятельность также усилила потребность в эффективной ее защите. После совершения преступления вор в законе может также предложить свои услуги по внесудебному осуществлению правосудия, переговорам и соглашению между преступником или преступниками и жертвой или жертвами. Воровство само по себе создает рынок защиты, на котором государству не доверяется эффективное и справедливое применение закона.
Украденные дефицитные товары, нехватка которых остро ощущалась, например ювелирные изделия, автомобильные запчасти и лекарства, должны оказаться у скупщика краденого, а для этого требуется доверие. Более того, такое преступление, как угон автомобиля, является для угонщиков настоящей головной болью: кража автомобиля в полицейском государстве с незначительным количеством находящихся в частном пользовании автомобилей делает быстрое избавление от «горящих» автомобилей крайне желательным, но хлопотным. Поэтому в Советской Грузии владельцу, скорее всего, предложили бы получить автомобиль – чаще всего в целости и сохранности – обратно, так же как в современном пиратстве, за «выкуп», вместо того чтобы продать этот автомобиль на стороне [R40]. Такое автомобильное пиратство, известное по русскому слову «возврат», осуществлялось с использованием воров в законе в качестве известных посредников между автовладельцем и угонщиками [Kupatadze 2012:125]. Использование воров в законе достигло такого уровня, что для того, чтобы помочь быстро «решить» досадную проблему с кражей автомобиля, услугами доверенного вора могла воспользоваться даже милиция [R5][32].
В приведенном выше случае воры в законе занимаются одним из видов разрешения споров: приводят преступную группу к соглашению с владельцем автомобиля, при этом обе стороны удовлетворены результатом соглашения и уверены, что оно будет исполнено [R17]. Угон автомобиля и последующая сделка представляют для вора в законе возможность делового сотрудничества, в которой для того, чтобы помочь решить проблему как можно более благоприятным образом, он конкурирует с правоохранительными органами. В тех случаях, когда полиция неэффективна, не вызывает доверия или вообще игнорируется по причине характера спора, воры в законе имеют определенные преимущества.
И в данном случае дело снова заключается в том, что, обеспечивая через свои криминальные связи, чтобы подобных подлежащих разрешению споров было много, в качестве стороннего лица, принимающего решения и принуждающего к их исполнению, вор в законе может создать бизнес сам. При этом какие-то другие споры могли происходить автономно от какого-то вора в законе. Такие споры, если они должны были разрешаться вором в законе, должны были неизбежно находиться вне компетенции полиции, то есть быть незаконными. Как уже говорилось ранее, в советский период существовал целый ряд связанных с частным предпринимательством видов деятельности, которые были криминализированы и нуждались в альтернативных механизмах разрешения споров. Например, в некоторых случаях, о которых сообщили респонденты, для повышения надежности перемещения товаров на большие расстояния спекулянты прибегали к помощи воров в законе [R9; R12].
Эти утверждения о связях между незаконными предпринимателями и ворами в законе во «второй экономике» подтверждаются архивными документами из Грузии. В секретной директиве Министерства внутренних дел от августа 1982 года четко говорится, что:
Те, кто поддерживает «воровские традиции» и следует им, в последнее время интегрируются с «предпринимателями» [дельцами] и расхитителями социалистической собственности, действуя как охранники и покровители. Однако сведения о таких людях не всегда можно найти в кабинетах ОБХСС [отделах по борьбе с хищениями социалистической собственности и спекуляцией][33].
Эта тенденция, отмеченная Министерством внутренних дел (МВД) Грузии в 1982 году, вновь обсуждалась в секретной директиве МВД союзного уровня, присланной из Москвы в 1985 году:
Отмечены случаи сращивания преступных группировок с крупными расхитителями социалистической собственности. Те, кто называет себя «ворами в законе», действуют исходя из своего положения в криминальной среде. С целью возрождения криминальных традиций они создают общие воровские скрытые фонды («общаки»), проводят нелегальные собрания – «сходки», способствуют формированию сплоченных групп преступников[34].
За это и особенно за отсутствие взаимодействия между полицией, прокуратурой, тюремной администрацией и Отделом по борьбе с экономической преступностью (ОБХСС) документ возлагает вину на МВД, заключая, что «неудовлетворительно ведется работа по выявлению и расследованию деятельности “воров в законе”, лидеров и активных участников преступных группировок в местах лишения свободы»[35].
Позже, в 1988 году, в докладе московского ЦК, подписанном некоторыми из самых высокопоставленных чиновников страны того времени, говорится, что «лица из числа уголовного элемента оказывают дельцам покровительство и содействие… такие устойчивые преступные группы имеют, как правило, достаточно высокую степень организации, четкое разделение функций и соподчинение» [Гуров 1995: 25–26]. К этому моменту с легализацией в конце 1980-х годов Горбачевым некоторых форм частных экономических предприятий, так называемых кооперативов, существовавший в тени «второй экономики» рэкет вышел на свет. Кооперативы стали главной мишенью рэкетиров. Один из источников [Jones, Moskoff 1991: 85] утверждает, что 75 % этих новых частных предприятий в Москве подверглись рэкету[36]. В документах говорится об организованной преступной деятельности, имевшей место на большей части территории Советского Союза, от Москвы и Ленинграда до Средней Азии. Таким образом, не следует полагать, что в проблеме организованной преступности под влиянием воров в законе Грузия была в чем-то уникальна.
Однако отсюда следует, что если воры в законе Советского Союза действительно действовали за спиной предпринимательского слоя «второй экономики», то там, где частные предприниматели были более активны, для воров в законе также должно было быть больше возможностей, и они могли иметь больше влияния. Чем больший объем свободного предпринимательства оказывается недостаточно защищенным, тем больше возможностей появляется у независимых поставщиков защиты [Varese 1994]. Вот почему большой удельный вес грузинской «второй экономики» означает, его плодом будет повышенное количество ее защитников, воров в законе, что мы и видим. К этому пункту я еще вернусь в заключительной части.
По-видимому, у того, что после приобретения независимости в 1991 году Грузия в конечном итоге поддалась влиянию советского преступного мира, существует четкая историческая основа. Это было в значительной степени следствием постоянно усиливавшегося объединения ресурсов, обусловленного все увеличивающимся спросом на неформальные защиту и разрешение споров, число которых росло в 1980-х годах вместе со «второй экономикой» и незащищенным частным предпринимательством. Такое объединение ресурсов имело большое значение для устойчивости воров в 1990-е годы, представлявшие собой особенно бурный период грузинской истории. Им сослужил службу переход к неустойчивой рыночной экономике после 1991 года. Теперь я перехожу к положению в Грузии после распада Советского Союза. Воры в законе, отточив свое мастерство и укрепив свою репутацию в советской «второй экономике», теперь нашли совершенно новый легальный, но незащищенный рынок.
Постсоветский период: перемены и преемственность
Было бы неверно утверждать, что мафия в Грузии после распада Советского Союза была простым продолжением хорошо известной ранее «красной мафии» – своего рода похмельем после коммунизма [Anderson 1995; Handelman 1995; Frisby 1998; Friedman 2002]. Но в то же время использующие насилие и являющиеся фигурантами активной преступной деятельности субъекты, мафиозные войны и социальный распад самого начала постсоветского периода также не были чем-то совершенно новым [Karstedt 2003; Derluguian 2005]. Перестройка экономики и общества, которые в Грузии пережили фактический коллапс, позволила новым мафиозным группировкам возникнуть, а старым расшириться и адаптироваться[37]. Я покажу здесь, что в 1990-х годах воры в законе продолжали делать то, что они делали в 1980-х. Несмотря на другие структурные условия, сущность воровской деятельности не изменилась, просто сама деятельность разрослась. Такой ее рост, когда растут как приток ресурсов, так и их разнообразие, следует рассматривать как позитивное для устойчивости организации воров к шокам или системному стрессу изменение.
Ниже я опишу мафиозные услуги более подробно и приведу примеры их оказания – в основном это крыша (защита) и гарчева (арбитраж или разрешение споров). Я использую данные постсоветского периода, касающиеся того, как воры в законе активно действовали в самых разных отраслях как на легальных, так и на нелегальных рынках, и, по возможности, привожу конкретные примеры. Я предполагаю, что слабо защищенные права собственности в новой капиталистической экономике увеличили приток ресурсов и диверсификацию источников дохода мафии по сравнению с советским периодом. Это, на первый взгляд, укрепило позиции воров в законе в Грузии, однако, как я покажу в последующих главах, с точки зрения их устойчивости к более позднему государственному давлению возымело непредвиденные последствия.
Крыша и гарчева: практика защиты и арбитража
Как уже упоминалось, на постсоветском пространстве рэкет известен под русским термином «крыша». Этот тип защиты действует через продажу за некоторое вознаграждение, или часть прибыли, или даже долю в бизнесе гарантий, в данном случае гарантии предотвращения нежелательного внимания [Volkov 1999]. Крыша может также предоставлять разрешение споров и обеспечение соблюдения неофициальных соглашений. Этот неофициальный арбитраж называется по-грузински гарчева и является важной функцией, выполняемой ворами в законе. Как объяснил в интервью грузинский вор в законе Антимоз: «в частности, [вор в законе] должен быть хорошим психологом, потому что его основная роль – быть третейским судьей в разных спорах и “непонятках”, а для этого обязательно нужно хорошо разбираться в людях. Неплохо быть образованным человеком»[38].
В принципе, часть всех криминальных средств, получаемых от таких практик, как крыша и гарчева, будь то рэкет бизнесменов или просто сборы от уличных преступников низкого уровня, складывается в общий фонд, общак, и используется ворами в законе и их людьми. Члены криминального мира могут платить в общак совершенно добровольно [Родкин 2006], хотя степень добровольности в таком контексте установить очень трудно[39].
Ниже я привожу диаграмму (рис. 3.1), который демонстрирует деловые интересы занимавшихся оказанием услуг типа крыша и гарчева шестидесяти шести воров в законе в 2004 году. Каждый зафиксированный в таблице случай – это предприятие или бизнесмен. Я разделил их по секторам деловой активности. Поскольку фактическое число физических лиц, соответствующих отдельным ворам в законе, было указано не во всех случаях, общее число дел (N = 190) дает приблизительное представление о типах предприятий, которые оказались под влиянием воров в законе в качестве их защитников. Досье указывало на сразу несколько деловых интересов большинства воров в законе, и иногда эти интересы выходили за рамки секторов. Зафиксированная в диаграмме информация была собрана полицией до 2004 года.
Столбец «защита незаконной деятельности» относится к покровительству организованной преступной группе при совершении ею таких действий, как вооруженное ограбление и угон автомобилей. Для многих воров в законе указанная деятельность представляет собой источник дохода, при этом она связана с функцией защиты, поскольку действия организованных преступных группировок обеспечивают ведение бизнеса. Столбец «товары» относится к защите предприятий, занимающихся производством, распределением и продажей как потребительских товаров, так и товаров производственного назначения (товаров длительного пользования).
Рис. 3.1. Распределение предприятий, рэкетируемых определенными ворами в законе, по секторам экономики и количеству.
Источник: [AOCU 2004]
Этот сектор объединяет широкий спектр предприятий, включая супермаркеты, торговые палатки, пекарни, птицефермы, предприятия, поставляющие минеральную воду и ювелирные изделия, автозаправочные станции, водочные и винные заводы, а также предприятия, занятые производством деталей для тракторов, автомобилей и грузоподъемных кранов. Столбец «Услуги» отражает состояние нематериальных активов, таких как развлечения или специальные знания. К этому сектору относятся такие услуги, как казино, автосервис, пассажирские перевозки на маршрутных микроавтобусах, гостиничный бизнес, бары, рестораны, спорт (футбол и бокс), бильярдные залы, а также местные телевизионные станции. Столбец «Природные ресурсы» относится к переработке древесины, к предприятиям добывающих отраслей, таких как добыча марганца, мрамора и угля; к сфере энергетики (переработка нефти, распределение и хранение топлива); а также к торговле металлоломом, который стал в постсоветский период одним из крупнейших экспортных товаров Грузии. Столбец «Финансы и строительство» относится к участию организованной преступности в деятельности банков и строительных компаний.
Есть серьезные причины, дающие возможность предположить, что торговля товарами и услугами привлекала существенное внимание воров в законе. Предприятия этой сферы, как правило, являются малыми и средними – в отличие, например, от финансов или строительства, которые представляют собой консолидированные отрасли, контролируемые имеющими большие связи субъектами и поэтому доступные только наиболее влиятельным из них. Предприятия малого и среднего бизнеса представляют собой наибольшую ценность и наименьший риск инвестиций в обеспечение защиты. Они, как правило, расположены по одному определенному адресу, что облегчает разделение сфер влияния рэкетиров и снижает риск междоусобных конфликтов [Gambetta, Reuter 1996; Lavezzi 2008]. Кроме того, контроль над торговлей товарами и услугами может дать контролирующему возможности влияния на более крупные компании. Например, строительные фирмы нуждаются во множестве товаров и услуг – заливке и укладке бетона, гипсокартоне, электрических и отопительных системах, покраске, грузоперевозках и т. д. В области необходимого им также большое количество требующихся для работы разрешений и плотный график этой работы. В такой ситуации мафии не обязательно иметь на строительные фирмы прямое влияние – вместо этого для того, чтобы осуществлять контроль, достаточно обладать возможностью угрожать срывом или задержками поставок необходимых товаров и услуг [Jacobs et al. 2001]. Таким образом, выдающееся положение воров в законе преимущественно в небольших фирмах сектора производства товаров и услуг не означает, что они не влияют на более крупные предприятия в других секторах.
Более мелкие фирмы в секторе товаров и услуг также являются менее рискованной ставкой, чем предприятия, связанные с природными ресурсами, производительность которых может оказаться невысокой, и поэтому способны приносить большую прибыль, что делает конкуренцию за контроль над ними более жесткой. Однако самые влиятельные воры в законе сохранили в сфере природных ресурсов некоторые интересы – их представители в Кутаиси нацелились на средства, выделенные расположенным вокруг города Боржоми муниципальным образованиям для того, чтобы компенсировать вред, наносимый окружающей среде новым нефтепроводом Баку – Тбилиси – Джейхан, эксплуатируемым компанией «Бритиш Петролеум». Тем не менее у правительства были стимулы контролировать жизненно важные природные ресурсы, такие как лесная промышленность, создавая препятствия большинству воров в законе, не имеющих необходимых связей.
Прибыльной может быть и такая деятельность, как похищение людей, торговля людьми и наркотиками, и, как мы можем увидеть, воры в законе действительно участвовали в ней (столбец «Защита незаконной деятельности»). Однако свидетельства об этой деятельности не так часты, как это можно предположить. Думается, это вызвано целым рядом причин. Во-первых, вполне возможно, что указанные действия полиции труднее обнаружить и задокументировать. Во-вторых, хорошо известно, что нелегальные рынки, такие как продажа наркотиков, представляют собой большие проблемы по сравнению с простым рэкетом малых и средних предприятий [Gambetta 1993; Paoli 2008] с точки зрения логистики и опасности конфликтов из-за больших прибылей. В более широком смысле наркотрафик, проституция и похищение людей обращают на себя внимание как деятельность, которая может рассматриваться в традиционном грузинском обществе как морально неприемлемая. Вооруженные ограбления, вымогательства, похищения людей и поставка наркотиков могут создать огромные проблемы для ценного актива мафии – ее репутации.
В собранных и проанализированных данных нет случаев, когда в «правоприменительном партнерстве» вор в законе был бы просто включен в рамки одного-единственного бизнеса [Volkov 1999; 2002]; воры в законе обычно предлагают мафиозные услуги, не ориентируясь на конкретный проект, часто целому ряду различных предприятий [Gambetta 1993; Varese 2001]. Однако известны случаи, когда вор в законе становился акционером различных частных акционерных обществ. Его интересы как акционера и интересы компании в данном случае переплетались. Известны также случаи, когда вор в законе имел свою собственную компанию, часто на имя родственника. Такие компании, по-видимому, получали защиту автоматически.
Часто воры в законе защищали некоторые предприятия, будучи акционерами в других. Например, вор в законе из Чиатуры в регионе Имерети по имени А. рэкетировал винный завод и владел акциями двух марганцевых шахт. Владение акциями в данном случае означало участие авторитетов, или криминальных лидеров, в деятельности компаний и заботу о доле воров в законе. Подобным же образом А. также принимал участие в защите производства и реализации знаменитой минеральной воды «Боржоми», а также металлолома. У других были менее сложные деловые интересы. Один имеретинский вор в законе просто защищал ряд предприятий сферы обслуживания, в том числе букмекерскую контору и магазин очков, расположенные в центре Кутаиси [AOCU 2004].
Теперь я приведу несколько кратких примеров роли воров в законе в некоторых из указанных легальных секторов экономики, таких как торговля товарами, услугами и природными ресурсами. Затем я рассмотрю деятельность воров в законе в нелегальной экономике.
Воры в законе в легальной экономике
В общем и целом предоставление крыши предусматривает защиту ряда предприятий на данной территории [R5]. В некоторых небольших городах традиционно преобладала одна отрасль промышленности, которой часто занимался местный вор в законе. Как уже упоминалось ранее, в Гурджаани в Восточной Грузии главным предприятием города была фабрика мороженого, а вблизи небольшого городка Болниси основой местной экономики была добыча золота. Оба предприятия охранялись местными ворами в законе [R9].
Рэкет в этих случаях в основном выполняет функцию сдерживания мелкой преступности и конкурирующих вымогателей. Бизнес получает безопасность благодаря связям с влиятельными криминальными деятелями, имеющими в своем распоряжении ресурсы насилия, такие как преступные группы или банды. Проблема для бизнеса в таких случаях заключается в том, что, подобно тому, как само предприятие может быть одним из немногих в городе, преступной группе легче монополизировать территорию и навязать более высокие затраты на защиту в маленьком, а не в большом населенном пункте. По сути, бизнес страдает от отсутствия криминальной конкуренции [Schelling 1984]. Так, например, полиция считает, что фабрика мороженого Гурджаани платила ворам в законе до половины своей прибыли [R10].
Однако другие примеры свидетельствуют о том, что у охраняемых предприятий не просто вымогали деньги, но и предоставляли им в обмен на некие суммы за защиту или иные тесные связи с ворами в законе различные услуги. Например, один криминальный авторитет, имеющий связи с влиятельными московскими ворами в законе, обеспечил защиту от вымогательства двум братьям, «Ираклию» и «Дато», занимавшимся в Кутаиси импортно-экспортным бизнесом [Кутаисский городской суд 2008]. В этом случае, по крайней мере, защита была действительно настоящей. Кроме того, на прибыльных рынках с низкими барьерами для входа бизнес может получить выгоду от того, чтобы через угрозу обращения к своему уголовному защитнику препятствовать входу на этот рынок других. Ниже я рассмотрю такую практику на примере таких сфер экономической деятельности, как пассажирские маршрутные перевозки, поставка товаров на рынки, работа игорных заведений.
Микроавтобусы
Как сообщает Чу [Chu 1999: 57], в Гонконге водители маршрутных микроавтобусов часто обращались для своей защиты к триадам. Маршруты, к которым привлекались триады, пользовались спросом из-за отсутствия на них организованных перевозчиков и были прибыльными, а также легко контролируемыми и монополизируемыми. В 1990-е годы в Грузии частные микроавтобусы стали единственным способом передвижения для тех, у кого не было автомобиля. Автобусное сообщение практически отсутствовало, а поезда ходили редко, медленно, и поездки на них были утомительными. Микроавтобусы курсировали и до сих пор курсируют между городами и внутри городов. Они принимают и высаживают пассажиров в любой точке маршрута и часто бывают перегружены людьми, перевозящими животных и растения, товары на рынок и различные личные вещи. В 1990-е годы такой металлический ящик, вмещающий в себя двадцать человек и петляющий по пустынной горной дороге где-нибудь между Кутаиси и Тбилиси, представлял собой хорошую мишень для вооруженных грабителей, которые сажали в микроавтобус во время его отправки своего представителя, чтобы тот сообщал коллегам о своем передвижении, облегчая им организацию засады [R36]. Вообще, водителем микроавтобуса мог стать любой, у кого нашлись деньги на покупку фургона «Форд Транзит». В ту пору проблема водителей, которые уже работали в сфере перевозок, заключалась в том, чтобы обеспечить себе физическую защиту и достаточно высоко поднять весьма низкие барьеры для входа на рынок, чтобы на уже сложившихся маршрутах не появлялись новички и чтобы, по сути, создать на самых прибыльных таких маршрутах картель.
Угрозы, которые несли водителям микроавтобусов как конкуренция, так и перспектива физического насилия извне, делали защиту, оказываемую ворами в законе, более выгодной, чем в других сферах бизнеса, поэтому пассажирские маршрутные перевозки оказались областью, в которую воры в законе были вовлечены особенно активно. Записи прослушки в одном судебном деле из Кутаиси включают в себя звонок человека, который обращается к криминальному авторитету, чтобы попросить помощи в поисках украденного микроавтобуса. Авторитет соглашается выяснить, что с ним случилось. Звонящий подозревает в краже охранника гаража, просит разобраться с этим охранником и вывезти его «в лес». Авторитет соглашается с этим ходатайством [Кутаисский городской суд 2008]. Очевидно, звонивший чувствовал, что в данном случае он находится под защитой авторитета.
Найти украденный автобус и наказать вора – это одно, но наблюдение за водителями микроавтобусов и обеспечение их безопасности на длинных маршрутах – деятельность для преступной группы, как отмечает Чу [Chu 1999], дорогостоящая. В городе Зугдиди маршруты микроавтобусов были поделены между двумя местными ворами в законе, причем каждый водитель каждый день платил за их услуги не очень большие деньги, возможно, всего 20 лари (10 долларов), соизмеримые с также небольшой (эквивалентной примерно 20 центам) платой за поездку через город одного пассажира [R22]. От присутствия на их рынке воров в законе, которые регулировали конкуренцию и обеспечивали физическую защиту, водители микроавтобусов в какой-то мере выигрывали, и некоторые из них, похоже, активно поддерживали это присутствие. Например, в 2004 году арест в Кутаиси известного вора в законе А. Н. Имедадзе вызвал волнения. Водители объявили забастовку, и несколько микроавтобусов не вышли в рейс. Вице-мэр Кутаиси сразу же объяснил забастовку давлением со стороны тех, кто связан с ворами в законе, отметив, что мафиози контролируют городские маршруты [Interpress 2004]. Однако, конечно, возможно, что эта забастовка свидетельствует не о выгоде, которую водители маршруток получали от вора в законе, и не об открытой его поддержке, а о страхе его не поддержать.
В связи с этим стоит еще раз подчеркнуть, что, хотя воры в законе защищали маршрутки от конкуренции с другими водителями и от проблем с другими преступниками, часто у водителей просто вымогали деньги, то есть продавали им защиту от угрозы самих воров в законе. Один такой вор организовывал в Кутаиси грабежи водителей маршруток до тех пор, пока те не собрались вместе и не согласились платить ему 30 лари (около 15 долларов) в день с каждого водителя за защиту [AOCU 2004].
На дальних маршрутах оказалось проще нападать и грабить, чем защищать. По словам бывшего прокурора и губернатора региона, воры в законе были вовлечены в нападения на дорогах через контроль за группами угонщиков [R36]. Защитой во время дальних поездок может быть только конвой, но тогда эта защита будет дорого стоить. Несмотря такие расходы, по причине отсутствия безопасности на дорогах постсоветской Грузии рынок обеспечивающих защиту конвоев быстро развивался [R5]. Случаи появления на нем воров в законе, по-видимому, ограничиваются короткими маршрутами. Например, в Черноморском порту Поти вор в законе Б. обеспечивал транспортным средствам, в том числе задействованным в транспортировке микроавтобусам, охранные конвои для доставки грузов от морского терминала до города [AOCU 2004].
Поездка в составе конвоя на большое расстояние – это роскошь, которую водитель микроавтобуса не мог себе позволить. Однако на рынке Эргнети, расположенном на границе между Грузией и де-факто независимым государством Южная Осетия, импортеры и оптовики могли, а в некоторых случаях и должны были оплачивать конвой для своих грузовиков, следующих в Тбилиси. В этом конкретном случае в деле, по-видимому, участвовала заведомо коррумпированная транспортная полиция [Kukhianidze 2003]. А возможно, указанные услуги предлагались коррумпированными представителями государства, поскольку в силу своего служебного положения те имели перед преступной группой преимущество в том, что могли проводить грузовик или автобус в Тбилиси, защитив его от пристального внимания хищной транспортной полиции, которая в ту пору устраивала дорожные проверки и вымогала у проезжающих водителей деньги[40].
На рынке маршрутных такси воры в законе могли сдерживать потенциальных конкурентов и создавать монополии и картели. В 1990-х и начале 2000-х годов они выполняли эту функцию во многих областях. Рассмотрим в качестве примера оптовиков, снабжавших товарами рынки.
Рынки
Воры в законе занимались контролем и регулированием поставок товаров на рынки. В обмен на часть прибыли оптовиков воры в законе и их сообщники могли обеспечить покупку продавцами рыночных ларьков и киосков только определенного товара и только у определенного оптовика. Не найдя никого, кто мог бы купить их продукцию, другие оптовики обнаруживали, что им трудно выйти на рынок. В этом случае защита, предоставляемая оптовику его криминальным покровителем, приводила к тому, что владелец ларька также оказывался вовлечен в ее предоставление.
Например, одной семье пришла в голову идея покупать в Турции в больших количествах дешевые фрукты и овощи и продавать их с прибылью в Тбилиси. Однако найти покупателей на их продукцию оказалось непросто:
Они отправлялись на рынок, привозили вагонами, например, помидоры, и никто их не покупал… Рынки контролировались вором в законе, или в некоторых случаях чиновником, или в других случаях ими обоими вместе… они контролировали, кто что имеет право продавать, и, если у вас был киоск на рынке, вы покупали помидоры только у одного парня: у которого была крыша вора в законе… Продаваемый товар называли в честь вора в законе или чиновника, контролирующего торговлю… например, «помидоры Михо» [R17][41].
Кутаисский вор в законе А. Н. Имедадзе, предоставлявший защиту маршрутным такси в Кутаиси, также занимался охранным рэкетом ларьков рынка «Имерети-2000» и отвечал за распределение средств общака, образовавшегося в результате этой деятельности. Однако, в отличие от случая с водителями маршруток, нет никаких упоминаний о том, что продавцы рыночных ларьков бастовали, когда он был арестован в апреле 2004 года [Новости Грузии 2004]. Это могло быть связано с тем, что по сравнению с водителями владельцы ларьков мало выигрывали от покровительства Имедадзе и действительно были вынуждены покупать товар по монопольным ценам у защищенных оптовиков.
Помимо контроля за реализацией товаров в местах их продажи воры в законе и их сообщники также контролировали в некоторых случаях производственные площадки и транзит какой-либо продукции. Западная Грузия богата плодородными землями для выращивания различных видов сельскохозяйственной продукции, включая травы и зелень, такие как укроп и эстрагон. Два бизнесмена, занимавшиеся экспортом этой зелени на московский рынок, поссорились из-за выплаты причитавшейся одному из них значительной суммы денег – 8 тыс. долларов [R19]. За помощью в решении вопроса они обратились к вору в законе К. Тот был рад выступить арбитром за заранее оговоренный процент от суммы, но, как только спор был улажен, произошло нечто, чего бизнесмены, очевидно, не ожидали:
К. спросил их: «Извините, ребята, но где вы зарабатываете столько денег?» И они рассказали ему о своем зеленном бизнесе… После этого они стали платить за каждый экспортированный килограмм… Воры в законе понятия не имели, что люди могут зарабатывать столько денег на зелени! Но когда вы имеете дело с тоннами зелени, отправляющейся на московские рынки, и получаете 2 доллара или больше за килограмм, оказывается, что это неплохой бизнес… Поэтому они взяли процесс под контроль, как в самом его начале здесь, в Кутаиси, так и по прибытии товара в Москву. Вышло так, что один вор в законе взял свою долю здесь, а другой вор в законе сделал это в Москве [R29].
Этот случай обнаруживает некоторые интересные особенности: во-первых, бизнесмены обратились к вору в законе для разрешения своего спора; во-вторых, разрешение споров, очевидно, являлось для воров в законе механизмом сбора информации о бизнесе; в-третьих, как только бизнесмены обратились к ворам в законе, у них не осталось другого выбора, кроме как предоставить им регулярную долю прибыли; и, наконец, хотя деловые интересы заинтересованных сторон простирались за пределы Грузии, исторические связи торговцев бывших советских республик, отмеченные советскими властями, и перемещение грузин в Россию в постсоветский период (см. главу 5) означали, что у них не было проблем с бизнесом в обоих концах торговой цепочки. Хотя описанный случай выглядит как пример прямого вымогательства, мы можем предположить, что за установленную для них плату бизнесмены приобрели некую услугу, поскольку теперь в интересах воров как с материальной стороны дела, так и с точки зрения репутации было важно обеспечить бесперебойное производство, экспорт и продажу зелени.
Азартные игры и взыскание долгов
Взыскание долгов и урегулирование связанных с азартными играми денежных споров представляют собой традиционную деятельность воров в законе, которые занимались этим еще в советских тюрьмах [Oleinik 2003]. Многие респонденты говорили об этом как о деятельности, в которую в постсоветской Грузии вовлекались воры в законе, поскольку игорные заведения были легальны и широко распространены. Примером может служить случившееся Кутаиси в 2007 году, когда большая группа «членов воровского мира» была арестована в соответствии с новым направленным против мафии законом, принятым в 2005 году. Дело касалось группы действовавших под покровительством некоторых воров в законе преступников, которые занимались рэкетом букмекерских контор, устанавливали в соответствующих местах различных городов собственные игровые автоматы и извлекали часть прибыли этих мест [Кутаисский городской суд 2008; R29; R32]. Группа также собирала за вознаграждение карточные долги.
В случае с кутаисской группой для выявления тех, кто занимался рэкетом игорных заведений и неофициальным взысканием долгов, использовалась прослушка. Часть прослушивающих устройств была размещена на телефонах криминальных авторитетов, которые в то время находились в тюрьме Гегути под Кутаиси. Основные решения, судя по всему, исходили из тюрьмы и поступали к находящимся вне ее исполнителям после договоренностей между заключенными криминальными «авторитетами». Судебные протоколы показывают, что различные лица выполняли различные обязанности, включая взыскание долгов, разрешение споров финансового и морального характера и защиту определенных деловых интересов от других вымогателей. Основная тема договоренностей была сосредоточена на взыскании долгов, а также на том, как эти деньги можно изъять и кому они должны быть выплачены. Велись разговоры о том, чтобы открыть больше предприятий в других городах, и о том, с какими местными криминальными авторитетами следует связаться. Понятно, что часть денег, полученных через взыскание долгов, шла в коммунальный воровской фонд, или общак: в одном случае было решено передать в него 6 тыс. долларов [Кутаисский городской суд 2008].
Одним из главных членов преступного сообщества, действовавшего в Кутаиси, был Д., родственник двух видных воров в законе, которые в то время проживали в Москве. В спорах, касавшихся денег, взимаемых за защиту, и конфликтов, возникавших в связи с пополнением общака, часто звучали имена этих двух воров в законе, что наводило на мысль о том, что они также вовлечены в деятельность группы, действующей в Кутаиси, хотя и находятся на большом расстоянии от нее. Согласно приговору суда [Кутаисский городской суд 2008], «Д. активно участвовал в изъятии сумм, проигранных различными лицами в процессе азартных игр. Для этого он использовал авторитет своего сводного брата… и своего шурина [оба воры в законе]». Д., конечно, мог просто воспользоваться репутацией своих родственников, чтобы достичь своих целей без реального участия последних.
В другом случае должнику сообщили, что по решению другого живущего в России известного вора в законе по кличке Боксер он должен заплатить 3,1 тыс. грузинских лари (около 1,5 тыс. долларов). Трудно сказать, упоминаются ли эти имена для усиления угрозы, или эти знаменитые воры в законе действительно были вовлечены в рэкет и могли на него повлиять. Скорее всего, имя и репутация использовались для более эффектного предъявления требований, хотя не следует исключать, что часть денег могла быть действительно предназначена московским ворам в законе [R29].
Деятельность этой преступной группы была пресечена в ноябре 2007 года. После длительного наблюдения полиция приняла решительные меры, и восемнадцать человек были обвинены в принадлежности к воровскому миру и в том, что они «занимались рэкетом и терроризировали ме
Скачать книгу
Gavin Slade
Reorganizing Crime
Mafia and Anti-Mafia in Post-Soviet Georgia
Oxford
University Press
2013
Перевод с английского Михаила Тарасова
© Gavin Slade, text, 2018
© Oxford University Press, 2018
© M. Тарасов, перевод с английского, 2021
© Academic Studies Press, 2021
© Оформление и макет, ООО «Библиороссика», 2021
Предисловие главного редактора серии Clarendon Studies In Criminology
Предназначение книжной серии «Кларендонские исследования в области криминологии» (Clarendon Studies in Criminology) – обеспечить публикацию знаковых теоретических и эмпирических работ по всем аспектам криминологии и уголовного правосудия в их широком понимании. Редакторы с воодушевлением принимают к публикации труды состоявшихся ученых, а также талантливые кандидатские диссертации. Начало серии, первым главным редактором которой стал Роджер Худ, было положено в 1994 году в результате переговоров между издательством Оксфордского университета и тремя криминологическими центрами: Кембриджским институтом криминологии, Мангеймским центром криминологии Лондонской школы экономики и Центром криминологии Оксфордского университета. Под эгидой этих центров – каждый из них делегирует членов редколлегии и, в порядке очередности, редактора серии – она издается и сейчас.
Книга «Реорганизованная преступность: мафия и антимафия в постсоветской Грузии» Гэвина Слейда – желанное и весьма самобытное пополнение нашей серии. Это исследование организованной преступности (а точнее, мафии, известной как «воры в законе») в Грузии, преимущественно после распада Советского Союза. Как объясняет доктор Слейд, словосочетание «в законе» имеет значение «связанные кодексом», а именно воровским кодексом чести, также известным как «понятия». В книге анализируется первоначальное укрепление этой преступной сети в первые постсоветские годы, однако особое внимание уделяется пониманию причин ее упадка и фактического исчезновения после «революции роз» 2003 года, которая положила начало согласованной кампании, направленной против организованной преступности и коррупции. Как получилось, что к 2012 году Грузия превратилась из типичной постсоветской республики, охваченной организованной преступностью, в страну, в которой нет места для людей мафии? Анализируя это в убедительном повествовании, включающем в себя множество ярких, красочных историй о ворах в законе, автор предполагает, что успех стратегии борьбы с преступностью был обеспечен комбинацией как внешнего давления со стороны реформированных полиции, прокуратуры и судов, так и подорвавших устойчивость организованного преступного братства внутренних факторов, таких как упадок доверия к нему и понижение его статуса. И то, и другое связано с более масштабными процессами в политической экономике Грузии, в частности с заботой нового правительства о снижении коррупции и обеспечении (часто с большими социальными издержками) физической безопасности граждан с целью создания привлекающих внутренние инвестиции условий.
Книга Гэвина Слейда оригинальна и ценна как пример исследования в области, в которую трудно проникнуть. Свои языковые навыки и личные контакты он использовал для того, чтобы ознакомиться с массой оригинальных данных, таких как полицейские досье, судебные дела и архивные документы – а также провести пятьдесят одно интервью с целым рядом респондентов, включая полицейских и судебных чиновников, а также информаторов за пределами системы уголовного правосудия. Но книга важна еще и тем, что имеет значение для анализа организованной преступности в более общем плане. Она особенно примечательна в качестве редкой, хотя и вполне применимой «истории успеха», предлагающей стратегии, которые могут принести пользу, поскольку демонстрируют в устойчивости преступных сетей уязвимые точки.
В то же время, указывая на способные благоприятствовать преступности слабые места в системе мер уголовного правосудия в социально-экономическом контексте, она предостерегает от чрезмерного оптимизма.
Важно не делать слишком поспешные выводы, не проявлять самонадеянность, объявляя конец воров в законе в этой стране, не исключать возможность появления альтернативных мафий в разных обличьях. Правительство Михаила Саакашвили изначально нажило большой политический капитал благодаря своему противостоянию коррупции, борьбе с мафией и войне с преступностью, однако безработица, бедность и неравенство все еще остаются на чрезвычайно высоком уровне… С отсутствием жизненных перспектив во многих районах страны и тысячами людей, проходящих через тюрьмы, нельзя уверенно сказать, не обратятся ли некоторые люди, как только политика нулевой терпимости будет ослаблена, снова к преступности как к средству выживания, возможно, взяв за образец старый шаблон воровского мира, чтобы руководствоваться им в своих действиях.
Книга Гэвина Слейда является значительным вкладом в литературу, посвященную организованной преступности и возможному ее контролю, а также постсоветской преступности и уголовному правосудию в области, едва ли охваченной исследованиями. Мы рады возможности опубликовать ее в серии Кларендонские исследования в области криминологии.
Роберт Райнер
Лондонская школа экономики
октябрь 2013 года
Благодарности
Идею этой книги помогла мне сформулировать в 2006 году Дела Чахая. Это было в Тбилиси. Я также в огромном долгу перед семьей Мачарашвили, в доме которой я жил во время моих продолжительных исследований. Эта книга, возможно, никогда не была бы завершена без них. В Кутаиси меня приютила и заботилась обо мне семья Иоселиани. Мне очень помогли знания Георгия Глонти, Гиви Лобжанидзе и Лаши Брегвадзе. Большую помощь оказала мне организация Penal Reform International в Тбилиси: спасибо Майе Хасии, Эке Якобишвили, Цире Чантурии и Раиту Куузе. Морета Бобохидзе, Мари Габедава и Нана Лобджанидзе также активно содействовали мне в ходе исследования.
Спасибо Александру Купатадзе и Вахтангу Кекошвили, которые разделили мой исследовательский интерес к криминальному миру Грузии. За уделенное мне время и щедрую помощь я также хотел бы поблагодарить Ираклия Котетишвили, Хиору Тактаки-швили, Шоту Утиашвили и Гию Сирадзе. Мое пребывание в качестве иностранного научного сотрудника в Caucasus Research Resource Center в Тбилиси в течение всего 2011 года оказалось чрезвычайно плодотворным. Спасибо за это Кобе Турманидзе и Гансу Гутброду. Я также благодарен Тимоти Блаувельту за советы по работе с архивами. И Элу Уотту и Уильяму Данбару за хорошую компанию в Тбилиси.
В Оксфорде, Великобритания, где я написал и защитил диссертацию, которая легла в основу этой книги, мне помогали Ян Лоудер, Федерико Варезе, Мэри Босуорт, Джудит Паллот, Лаура Пьячентини и Диего Гамбетта. Огромное спасибо Лие Чокошвили из Оксфордского языкового центра за долгие часы судейства в моем почти проигранном поединке с грузинской глагольной системой.
В Торонто, Канада, где я заканчивал эту книгу, мне очень помогли Мэтью Лайт, Мариана Вальверде, Питер Соломон и Анна Долидзе. Тобиас Акерлунд, Кристофер Берглунд и Паоло Кампана прочитали черновики отдельных глав книги и предоставили отзывы перед отправкой ее в издательство. Неоценимую помощь при подготовке русского перевода мне оказала Мира Аубакирова – я очень ей благодарен.
Мое исследование было поддержано стипендией Совета экономических и социальных исследований Великобритании, работа над английской версией книги стала возможна благодаря стипендии для постдокторантских исследований, финансируемой правительством Канады. Русский перевод этой книги был поддержан грантом социальной политики Назарбаев Университета, Казахстан.
Проведению исследований и написанию книги очень способствовала поддержка Андриани Фили. Моя сестра энтомолог Элеонора Слейд познакомила меня с биологическими и экологическими идеями, которые также нашли отражение в этой книге. Наконец, я выражаю благодарность моим родителям, Элисон и Виктору, которые воспитали во мне приверженность идее, что каждый должен иметь возможность получать образование; они возбудили во мне любопытство и привили любовь к получению знаний. Эта книга посвящена им.
1. Грузия: жизнь «по понятиям»
В январе 2012 года на окраине города Афины (Греция) полиция арестовала человека, разыскиваемого за множество преступлений в Испании, Франции, России и Грузии. Эти преступления включали в себя покушение на убийство, создание вооруженной группы, вымогательство, отмывание денег и, наконец, членство в мафиозном сообществе. Арестованного звали Лаша Шушанашвили. Лаша родился в грузинском городе Рустави, отсюда и его кличка – Лаша Руставский. Важно отметить, что Лаша считался правой рукой недавно убитого руководителя тбилисской организованной преступной группировки Аслана Усояна, также известного как Дед Хасан[1]. Тбилисская группировка действовала большей частью в российской столице, городе Москве, и состояла в основном из грузинских экспатриантов, приехавших из столицы Грузии города Тбилиси и его окрестностей. Более того, у Лаши был особый, элитный криминальный статус большого босса, именуемого по-грузински «каноньери курди», то есть «вор в законе», и живущего по особому кодексу чести, называемому «понятия»[2].
Он был возведен в ранг вора в законе в 1979 году во время отбытия шестимесячного тюремного заключения. Обладание этим статусом делает его признанным членом изначально советского, но пережившего распад Советского Союза преступного братства, существующего с 1930-х годов.
После ареста ему грозила экстрадиция из Греции в любую из вышеупомянутых стран. Сами греки обвинили его в подделке документов. Однако больше всего Лаша не хотел, чтобы его высылали на родину. По сообщениям прессы, «на допросе Шушунашвили неожиданно заявил, что готов отсидеть срок где угодно, кроме Грузии» [Грузия Online 2012]. На первый взгляд это кажется удивительным. После распада в 1991 году Советского Союза Грузия, небольшая горная республика с населением 4,4 миллиона человек, расположенная к югу от России между Черным и Каспийским морями, считалась одной из самых коррумпированных и криминогенных республик постсоветского пространства. Государственные институты были слабы, и им недоставало правового обеспечения; экономическая и социальная жизнь большей части населения Грузии протекала вне рамок законности. На фоне слабости центрального правительства особенно высок был статус полевых командиров и преступников. Подобные Лаше воры в законе были романтизированы и воспринимались как честные и несгибаемые люди, гибрид советского узника ГУЛАГа, известного как «блатной», и кавказского преступника-горца, известного как «абрек»[3]. Именно в них видели тех, кто осуществляет неформальное управление, арбитраж и принудительное исполнение приговоров.
В течение многих лет для людей вроде Лаши Грузия была подлинной вотчиной. Тем не менее, как признал он сам, к 2012 году из образцовой постсоветской республики, в которой царит организованная преступность, Грузия превратилась в страну, совсем не подходящую для боссов преступного мира. Что же изменилось? На этот вопрос отвечает данная книга. Говоря коротко, она посвящена изменчивой устойчивости преступных групп и успеху государственных мер, направленных на снижение влияния организованной преступности. Если об организованной преступности в России написано много, книг, посвященных остальному постсоветскому пространству, весьма мало[4]. Тем не менее настоящая работа не является очередным повествованием об организованной преступности, просто перенесенным в нерусскую, но все же постсоветскую, обстановку[5]. Цель, как я объясню далее в этой главе и в главе 2, скорее, состоит в том, чтобы объяснить, как и почему организованные преступные группы могут (или не могут) противостоять натиску государства. При этом рассматриваются как государственная политика, так и динамика адаптации самих этих групп к меняющимся социально-экономическим условиям. В постсоветском пространстве Грузия является важным для изучения примером: ни одна другая республика бывшего СССР не проводила такой прямой антимафиозной политики, как эта страна в 2005 году, и не заявляла о таких успехах в борьбе с организованной преступностью. Как в указанном пространстве, так и за его пределами опыт Грузии можно рассматривать для демонстрации того, как организованные преступные группы становятся уязвимыми и как относительно бедная страна, погрязшая, казалось бы, в проблемах, связанных с организованной преступностью, занимается ими, что приносит обществу как положительный, так и отрицательный результат.
Особое внимание в книге уделяется постепенной адаптации воров в законе к новым грузинским социально-экономическим реалиям постсоветского периода и помехам, которые эта адаптация создает государственным усилиям по борьбе с мафией. В ней также рассматриваются направленные против мафии законы и проводящаяся начиная с 2005 года политика. В сущности, книга рассказывает о том, как мафия и государство прошли через имевший место в Грузии после распада Советского Союза процесс «реорганизации» преступности, во многих смыслах этого слова. В следующей ниже вводной главе излагается краткая история Грузии и воров в законе с момента обретения этой страной в 1991 году независимости. Устойчивость указанной преступной группы, пережившей огромные изменения в социально-экономическом и политическом ландшафте последних лет, делает ее начавшееся в 2005 году движение к утрате своего влияния в Грузии еще более любопытным.
Независимость Грузии и слабость ее государственности
Грузия провозгласила свою независимость от Советского Союза в апреле 1991 года[6]. Грузинам было не впервой добиваться свободы от колониального господства. Зажатая между империями Грузия на протяжении веков сталкивалась с нашествиями монголов, персов, османов и русских, сохраняя тем не менее уникальный язык[7] и яростную, древнюю приверженность христианству и Грузинской православной церкви[8]. После получения независимости в 1991 году страна, однако, покатилась по пути насилия, упадка и обнищания, поскольку с отделившимися автономными регионами Южной Осетией и Абхазией вспыхнули конфликты и, сначала в Тбилиси (декабрь 1991 – январь 1992), а затем в Западной Грузии (1993) разыгралась гражданская война. К середине 1990-х годов Грузия превратилось в ослабевшее государство – правительство не контролировало значительные территории, поступление налогов с населения прекратилось, а государственный бюрократический аппарат был коррумпирован и деморализован.
В это время люди по всей стране стали вооружаться. Часто это были этнические ополченцы, связанные с сепаратистской борьбой. Им противостояли национальные грузинские группы, включавшие сформированную в 1989 году организацию Мхедриони (в переводе с грузинского «Всадники») и Национальную гвардию. Обе группы были основаны и управлялись прошедшими через тюрьмы преступниками и, укомплектованные недисциплинированными рекрутами, быстро отделились о твластных структур и занялись корыстной и вымогательской деятельностью. Эти группы входили в коалицию, силой свергнувшую в декабре 1991 года первого президента независимой Грузии Звиада Гамсахурдиа. В условиях вакуума власти Эдуард Шеварднадзе, бывший первый секретарь ЦК КП Грузинской ССР (1972–1985) и советский министр иностранных дел в правительстве М. С. Горбачева, был снова приглашен в Грузию и в 1992 году начал снова руководить страной.
Присутствие Шеварднадзе придало Грузии международный авторитет. Он приступил к созданию конституционной основы государства. А к 1995 году кооптировал такие внеправовые военизированные формирования, как Мхедриони, в государственные структуры и договорился о временном прекращении на территории Грузии вооруженных конфликтов. Шеварднадзе находился у власти в 1992–2003 годах. В течение этого времени его положение нередко было шатким. Правительство в Тбилиси утратило контроль над территорией страны, управляло одним из самых коррумпированных государств мира [Transparency International 2003][9] и имело в своем распоряжении минимальный бюджет.
Шеварднадзе оставался зависимым от неформальных договоренностей между центром и региональными лидерами, предоставляя им относительную автономию в обмен на лояльность режиму [Stefes 2006]. Грузины, народ, известный в советское время тесными социальными связями и культурой неформальной взаимопомощи, обращались к неформальным защитникам и помощникам в разрешении споров, что помогало налаживать жизнь.
В этом отношении конкурентное преимущество имела одна группа действующих лиц – воры в законе. С отступлением государства эти люди становились все более заметными. Профессиональные преступники, они имели в грузинском социуме тщательно культивируемую и основанную на мифологизированном прошлом репутацию почетных нарушителей закона. Среди всех советских республик Грузия была крупнейшим поставщиком воров в законе. После распада Советского Союза эта сомнительная честь сохранилась. По состоянию на 2004 год из примерно 1000 воров в законе на постсоветском пространстве 350 были выходцами из Грузии, что для страны, население которой составляло 2 % всего советского населения ([Глонти, Лобжанидзе 2004: 34]; см. также [Калинин 2001; Утицин 2006; Ворособин 2006; Данилкин 2006])[10] является крайне непропорциональным числом.
В 1990-е годы воры в законе действовали в Грузии безнаказанно, внедряясь в легальную экономику и поддерживая своих покровителей в грузинском парламенте. Временами они казались более могущественными, чем правительство. Как утверждают, в июне 2003 года, председательствуя на заседании правительства в Тбилиси, Шеварднадзе признал: «воры в законе съели страну». При этом в марте 1992 года он сам был приглашен в Грузию известным вором в законе Джабой Иоселиани, который в то время входил в свергнувший президента Гамсахурдиа [Wheatley 2005; Zurcher 2006; Areshidze 2007] правящий триумвират. Вышеприведенными словами Шеварднадзе отреагировал на известие о том, что один из известных воров в законе Тариэл Ониани сыграл важную роль в освобождении трех сотрудников Организации Объединенных Наций, взятых в заложники в Кодорском ущелье в Западной Грузии. Полномочный представитель Шеварднадзе в этом ущелье Эмзар Квициани с гордостью сообщил прессе о своих связях с ворами в законе и примененных методах спасения заложников [Devdariani 2003]. Действительно, Квициани был знаком с криминальным миром, поскольку его племянник Бачо Аргвлиани являлся инициированным вором в законе, и, используя неуправляемую полувоенную организацию Монадире («Охотник»), якобы подчиненную Министерству обороны Грузии [Edilashvili 2006], они вместе преследовали собственные цели на границе с отколовшимся регионом Абхазией.
Ко времени этого похищения недовольство правлением Шеварднадзе выросло, в особенности из-за ошеломляющей коррупции в стране и отсутствия функционирующего государственного бюджета. В ноябре 2003 года спорные результаты парламентских выборов вызвали массовые протесты, приведшие к мирному свержению Шеварднадзе. Этот захват власти стал известен как «революция роз»[11]. В результате молодой юрист и бывший министр юстиции Михаил Саакашвили и его партия «Единое национальное движение» (ЕНД) на относительно свободных и справедливых выборах [OSCE 2004а; OSCE 2004b] в 2004 году на волне популярности вошли в правительство.
Несмотря на то что реформы были зачастую спорными, они отличались быстрыми темпами, масштабностью и сумели преобразить Грузию. Их суть заключалась в возрождении монополии государства на насилие на всей контролируемой им территории. Местным лидерам был брошен вызов, и центральное правительство одержало верх. Полиция и тюрьмы были массово очищены от коррумпированных чиновников, а 17 тысяч сотрудников Министерства внутренних дел были уволены и заменены новыми людьми [Kupatadze et al. 2007]. Ввиду возросшей нагрузки на суды были введены в юридическую практику соглашения о признании вины, были также построены новые тюрьмы и введен принцип нулевой терпимости ко всем преступлениям, в результате чего число заключенных в период с 2003 по 2010 год подскочило на 300 % [Slade 2012а].
В этом контексте организованная преступность стала главной мишенью нового правительства. В 2005 году была развернута кампания по борьбе с мафией. Ее главной мишенью были воры в законе. Развернутая в соответствии с сицилийским опытом, эта кампания имела три направления атаки. Во-первых, в законодательство были внесены изменения, которые криминализировали саму принадлежность к преступным сообществам, известным как курдули самкаро, или «воровской мир», а также обладание статусом вора в законе. Новые законы позволяли конфискацию имущества, приобретенного незаконным путем. Уголовный кодекс был изменен так, чтобы выделить для содержания воров в законе специальную тюрьму вдали от других заключенных при исключительно суровом режиме. Во-вторых, как уже упоминалось, пенитенциарная система и полиция были очищены от коррумпированных элементов, которые ранее вступали в сговор с ворами в законе. Этим был ликвидирован буфер покровительства, который в прошлом защищал воров в законе от действий государства. В-третьих, несколько позже на низовом уровне была начата программа гражданского просвещения, которая способствовала «правовой социализации» и объясняла негативные последствия организованной преступности.
Кампания, несомненно, была успешной. К июню 2006 года генеральный прокурор сообщил, что в Грузии не осталось ни одного не сидящего в тюрьме вора в законе [Лента 2006]. К 2007 году только 7 % респондентов в национальном опросе избирателей сообщили о положительном отношении к ворам в законе [International Republican Institute 2007]. В недавнем репрезентативном исследовании преступности, проведенном Грузинским международным центром общественного мнения и маркетинга [GOR-BI 2010], 70 % респондентов заявили, что авторитет воров значительно снизился; 10 % – что он несколько снизился; а 6 % – что он был потерян. Индекс организованной преступности Всемирного экономического форума (World Economic Forums Organized Crime Index), показав заметные улучшения в период с 2004 по 2006 год [Kupatadze 2012: 10][12], подтверждает прогресс Грузии.
Конечно, это не означает, что вся организованная преступность, более широкая категория, определяемая как долговременные преступные действия, совершаемые с участием многочисленных координируемых субъектов, пытающихся монополизировать торговлю каким-либо незаконным продуктом или услугой с использованием насилия или угрозы насилия [Schelling 1984; Varese 2010], была в Грузии полностью ликвидирована. Организованная преступная деятельность, такая как торговля наркотиками, организованная проституция, незаконные игорные синдикаты и контрабандная перевозка людей, все еще имеет место. Однако есть некоторые свидетельства того, что с началом борьбы с ворами в законе число таких случаев значительно уменьшилось. Хотя трудно судить об уровне организованной преступности конкретно, последние исследования в этой области показывают, что уровень виктимизации среди жителей Грузии значительно снизился и достиг уровня, существовавшего до 1991 года, более низкого, чем во многих частях Западной Европы, а чувство безопасности значительно усилилось. Респонденты неизменно объясняли это двумя взаимосвязанными реформами: полицейской реформой и политикой борьбы с мафией [GOR-BI 2010].
Существует целый ряд причин, по которым в грузинском контексте борьба с ворами в законе должна была предшествовать общему ослаблению организованной преступности. Во-первых, воры в законе и их сообщники не только часто действовали в сфере организованной преступности, такой как незаконный оборот наркотиков или отмывание денег, но и, будучи мафией[13], обеспечивали дополнительные функции управления – защиту и арбитраж – в преступном мире, что делало возможной координацию между преступниками и, следовательно, способствовало организованной преступности. В сущности, воры в законе создали трест, необходимый для функционирования преступного мира. Во-вторых, правила и иерархия «воровского мира» были ориентиром для большей части криминального бизнеса в Грузии. Именно из-за этого политика борьбы с мафией предусматривала забрасывание широкой сети, вылавливающей людей, которые, лично имея с ворами в законе очень мало общего, вели организованную преступную деятельность в условиях «воровского мира», тем самым подвергая себя риску сурового наказания в соответствии с новыми законами.
Таким образом, политика борьбы с мафией играет важную роль в объяснении более общих тенденций к повышению уровня безопасности, снижению уровня виктимизации и сокращению организованной преступности в отличающемся высоким уровнем насилия регионе мира. Важно подчеркнуть значение государства и его политических установок, включающих в себя использование как наилучших международных практик в форме копирования передовой политики и перенимания опыта, так и наихудшей местной практики в виде нарушений прав человека и существования карательного и жестокого режима. Посвященная этому дискуссия рассматривается в главе 4. Однако нам еще предстоит поинтересоваться, почему сам воровской мир не смог противостоять государству. Как показано в главе 2, устойчивость организованных силовых групп к государственному давлению во всем мире весьма неодинакова. Как же объяснить такую вариативность?
Вопрос устойчивости
Последствия политики борьбы с ворами в законе чувствуются в Грузии очень остро. Успешный на первый взгляд результат и победа государства вызывают недоумение по целому ряду причин. Во-первых, непонятно, почему эта политика практически не встречала устойчивого сопротивления – по сравнению, например, с реакцией сицилийской мафии, которая убивала судей и проводила кампанию террора, когда государство выступило против нее в 1992 году [Jamieson 2000; Schneider, Schneider 2003][14]. Во-вторых, результат тем более загадочен, поскольку за свою долгую историю воры в законе уже пережили множество внешних ударов. Что же изменилось на этот раз, если вообще что-то изменилось? В-третьих, как мы можем объяснить все эти успехи, учитывая, что до «революции роз» проблема организованной преступности на постсоветском пространстве и в Грузии в частности рассматривалась как неразрешимая и считалась естественной особенностью культуры, а также социально-экономического ландшафта в этой части мира? Ответы на эти вопросы имеют значение за пределами Грузии, как в ближайшем регионе, так и вообще в странах, где организованную преступность якобы невозможно искоренить. Они также явно имеют отношение к общему исследованию организованной преступности и политике борьбы с ней.
Вот кажущийся очевидным ответ: политика борьбы с мафией, проводимая грузинским правительством, была настолько широкомасштабной и жесткой, что фактически эту мафию уничтожила. Однако это слишком упрощенная точка зрения, что и продемонстрировано в данной книге. Отдавая должное политике грузинских властей, она рассмотрит загадку того, что случилось с ворами в законе в Грузии, с другой точки зрения – с точки зрения самих преступников. Вопрос, на который эта книга ищет ответ, таков: почему мафия в Грузии не смогла дать отпор, когда государство бросило ей вызов? Этот вопрос можно более специфично сформулировать следующим образом: как объяснить низкий уровень устойчивости имеющих авторитетный криминальный статус вора в законе лиц к антимафиозной политике в Грузии, проводившейся с 2005 года?
Для того чтобы показать, как воры в законе стали уязвимы для государственного давления, исследование будет опираться на теорию устойчивости к экзогенным шокам. Главный аргумент в этом случае будет состоять в том, что организованная преступность далеко не всегда получает удовольствие от вакуума власти. Так что в условиях неопределенности, высокого риска и нестабильности в Грузии после обретения независимости, под влиянием новых социально-экономических условий эффективность действий местной мафии снизилась, криминальная составляющая ее структуры оказалась неспособна к адаптации. Таким образом, как только в 2005 году в Грузии началась кампания по борьбе с мафией, воры в законе оказались дезорганизованными, крайне уязвимыми и неспособными оказать какое-либо скоординированное или устойчивое сопротивление. Данное тематическое исследование дополняет литературу, посвященную устойчивости преступных сетей и пониманию организованной преступности и политики борьбы с ней в бывшем Советском Союзе.
Книга включает шесть основных (3–8) глав, в которых анализируются переменные, влияющие на уязвимость и устойчивость организованных преступных групп применительно к ворам в законе. До перехода к ним следующая глава коснется более глубокой истории воров в законе до 1991 года. В ней также приводится краткое рассмотрение теории упадка мафиозных организаций и их устойчивости, которая служит основой остальной части книги. Эта глава также содержит примечание, посвященное используемым в книге методологии и источникам.
2. Устойчивость и упадок мафиозных организаций
Воры в законе появились несколько десятилетий тому назад, скорее всего, в 1930-е годы. С тех пор произошли огромные потрясения и глубокие социальные преобразования. В 1950-е и 1980-е годы воры в законе были объектами целенаправленной политики. В период с 1930-х по 1980-е годы и вновь в 1990-е годы в социально-экономических условиях произошли резкие изменения. Учитывая долгую и бурную историю воров в законе, их с полным основанием можно назвать гибкими людьми. Эта устойчивость, по-видимому, была значительно снижена после того, как в 2005 году грузинское государство начало борьбу с ворами в законе – основная задача исследования состоит в том, чтобы объяснить снижение этой устойчивости. Главная цель данной главы – определить и рассмотреть важнейшие концепции книги, дать обзор литературы, посвященной упадку мафиозных организаций, и заложить основу для понимания переменных факторов, связанных с устойчивостью мафии. В этой главе также кратко комментируются источники данных и примененные методы. Сначала, однако, здесь дается очень сжатый обзор истории воров в законе, поскольку она тесно связана с ситуацией в Грузии. Эта история неопровержимо свидетельствует о проверенной способности своих героев противостоять государственному давлению и общественным изменениям.
Очень краткая история советских воров
В марте 2007 года президент Грузии Михаил Саакашвили обратился к парламенту с посланием о положении дел в стране. В 2005 году правительство Грузии ввело в действие политику борьбы с мафией, и теперь, похоже, настало время объявить о победе. Говоря о ворах в законе, Саакашвили заявил:
Костяк системы криминальных авторитетов сломан… некоторые из сидящих в этом зале говорили, что парламент маленькой независимой Грузии вряд ли сможет сделать то, что не смог сделать сам Сталин. Я хотел бы сообщить вам сегодня, что… десятки криминальных авторитетов предстали перед судом и были изолированы от общества [President’s Office 2007].
Советского диктатора Иосифа Сталина, являвшегося этническим грузином, Саакашвили упомянул не случайно: воры в законе возникли в трудовых лагерях ГУЛАГа 1930-х годов [Солженицын 1974; Чалидзе 1977; Шаламов 1994; Эпплбаум 2015]. В расширяющейся лагерной системе Советского Союза при Сталине воры в законе составляли преступное братство, возглавлявшее тюремную иерархию. Такие иерархии существовали и до Советского Союза. До революции существовала категория воров, но она не была высокой и имела двадцать пять подкатегорий [Oleinik 2003:64]. По мере того как после революции тюремное общество перестроилось, одна из этих подкатегорий, урки, в конечном счете заняла в иерархии первое место. Выражение вор в законе стало титулом для тех, кто его получил, достигнув вершины тюремной иерархии, и таким образом были ассимилированы многие аспекты культуры урок. Именно в это время, в первые годы ГУЛАГа, возникли основные аспекты так называемого воровского мира — социального института иерархий, норм и ритуалов. Эти основные аспекты вкратце описаны ниже.
Слова «в законе» в именовании соответствующих воров служат отсылкой к кодексу чести, также известному как «понятия». Воры должны были придерживаться этого закона, подчиняясь ему так же, как это делают члены монашеского ордена [Tevzadze б.д.]. Наиболее важными положениями этого закона были:
– вор в законе никогда не должен работать, теперь или когда-либо, в тюрьме или за ее пределами;
– вор в законе не должен жениться, заводить семью или поддерживать семейные связи;
– вор в законе не должен сотрудничать с государством ни
в какой форме;
– вор в законе должен участвовать в криминальном общем фонде (известном как общак) и воровских судах (известных как сходки);
– вор в законе должен быть честен с другими ворами;
– вор в законе должен быть предан воровской идее;
– вор в законе должен привлекать новых рекрутов, особенно из числа молодежи;
– вор в законе должен контролировать свою тюрьму и вводить там воровскую юрисдикцию, то есть превращать эту тюрьму в «черную» [Serio, Razinkin 1994; Подлесских, Терешонок 1995; Гуров 1995; Varese 2001; Глонти, Лобжанидзе 2004].
Из этих основных правил вытекало много других, касающихся таких вещей, как игра в карты и поведение с заключенными других рангов1. Практики, которые были сформулированы на основе этих правил, были в высшей степени ритуализированы. Братство собирало общие ресурсы, определяло права и обязанности членов друг перед другом, осуществляло взаимный контроль и предоставляло поддержку, охраняло границы своей группы [Гуров 1995; Varese 2001; Volkov 2002; Oleinik 2003; Глонти, Лобжанидзе 2004].
Инициация представляла собой сложную процедуру (см. главу 6), включающую в себя «коронование» кандидата. В Грузии [15] эта процедура называется «крещение». Тот, пройдя ее, становился вором в законе, и его ближайшие помощники были известны как блатные и являлись главными носителями и распространителями криминальной субкультуры. Представители этой субкультуры были разделены на ранги, именуемые «масти», подобно тому, как это сделано в игре в карты. После инициации воры в законе были формально равны по статусу и объединялись друг с другом для рекрутирования и инициирования новых членов, осуществления наказаний, а также «развенчивания», то есть снятия титула вора в законе с тех, кто нарушил воровской кодекс.
Обмен информацией был ключевым элементом расширения воровского мира в тюрьмах, а также стандартизации нормативных рамок и передачи ритуалов из одного места заключения в другое. Свою роль в этом играла и играет до сих пор ритуальная татуировка, а также рассылка своего рода информационного бюллетеня, известного как малява или воровской прогон. Благодаря такой практике ценности, ранги и правила воровского мира воспроизводились по всем тюрьмам. Индивидуальная репутация и статус были столь же подвижны, как и воровские нормы. Так, работавший в начале 1930-х годов с другими заключенными на Беломорканале Д. С. Лихачев описал «общие “коллективные представления”, которые делают поразительно похожими воров различных национальностей» [Лихачев 1935: 56].
Воры в законе тогда, как и сейчас, возглавляли тюремную иерархию и делегировали полномочия тем, кто находился непосредственно под их управлением. Последние известны как авторитеты. Воры вымогают деньги у занимающих подчиненное положение заключенных и коллективно объединяют ресурсы в общий фонд, известный как общак. Их помощники, именуемые смотрящие или, по-грузински, макурэбэли, следят за денежными ресурсами воров и блюдут их интересы[16]. Смотрящие – это прямые представители воров в законе. Они могут присматривать за общаком в камере или тюрьме, регулировать доступ к нему, оказывать поддержку содержащимся в тюремной больнице, а также контролировать карточные игры.
Смотрящие также руководят деятельностью тех, кому поручено выполнять для воров текущую работу. Такие люди называются шестерки, они собирают деньги, другие ресурсы, исполняют наказания, а также устраивают беспорядки, если им дано такое задание. Шестерки обычно входили в более крупную группу тех, кто поддерживал воров и отказывался работать, – таких называли хорошлаки, или, по-грузински, кай бичеби, то есть члены мафии. Далее следуют многочисленные категории заключенных из низших слоев тюремного общества. Одна из них – так называемые мужики, то есть «трудяги». Они не поддерживают воровской закон, выполняют различные работы и часто подвергаются эксплуатации. Ниже мужиков стоят козлы, заключенные, имеющие дурную репутацию и, возможно, являющиеся осведомителями или сообщниками администрации тюрьмы. На самом дне находятся опущенные — пониженные в звании – такие как гомосексуалисты, известные как петухи, и педофилы. Они считались самой низкой категорией заключенных, их никто не уважал, и все остальные помыкали ими [Долгова 2003: 355-56; Oleinik 2003; Глонти, Лобжанидзе 2004: 163].
Мириады правил регулировали отношения между различными категориями заключенных. Это касалось многих аспектов тюремной жизни, включая то, где люди спят, с кем едят, а также таких вопросов, как пользование и владение имуществом. Воры в законе, смотрящие, сторожа и хорошлаки считались живущими по понятиям, или, по-грузински, гагебаши. Понятия – это кодекс чести воров, их закон. Нижестоящие трудяги, козлы и петухи считались «мастями» более низкого уровня, по понятиям не живущими.
Эта иерархия сохранялась в советских тюрьмах и лагерях десятилетиями, претерпевая, впрочем, некоторые изменения. Период до 1940-х годов представляет собой время, когда воровской мир сохранял единообразие – с внутренними различиями, объясняемыми либо этнической принадлежностью, либо иными причинами, сглаживаемыми общим подчинением воровскому кодексу. Однако после окончания Второй мировой войны единообразие воровского мира, потрясенного до основ войной как таковой, подверглось испытанию на прочность. Нуждаясь в дополнительных людских ресурсах для остановки натиска фашистов в ходе их операции «Барбаросса» в 1941 году, Сталин освободил из лагерей часть заключенных для службы в так называемых штрафных батальонах. Тех воров в законе, которые ушли на фронт воевать с нацистами, коллеги обвинили в предательстве исконного воровского кодекса, запрещавшего иметь дело с государством, и, когда те вернулись в лагеря ГУЛАГа после войны, определили их статус словом «суки».
Так называемая сучья война, которая началась после Второй мировой войны между традиционными ворами, также известными как законники, и теми суками, которые нарушили кодекс, фактически уничтожила преступное братство. Это был, однако, не просто конфликт, который ослабил воров. Внутренние противоречия и негибкость воровского кодекса затрудняли следование ему во времена смуты. Глонти и Лобжанидзе предполагают, что в это время всеобщего дефицита чрезмерно усилилось вымогательство всего и вся у тюремных рабочих, то есть мужиков, которые в результате усилили свое сопротивление законникам [Глонти, Лобжанидзе 2004: 33–41]. Кроме того, массовый приток закаленных в боях арестантов, попавших в лагеря во время сталинской послевоенной паранойи, создал в них группы, которые примкнули к сукам. Сговор сук с лагерными властями также принес им в администрации влиятельных друзей, которые видели в законниках общего врага.
Последовавшие за окончанием Второй мировой войны изменения в Уголовном кодексе нанесли ворам в законе еще более сильный удар. Государственная собственность на имущество означала, что воровство является преступлением против государства и должно быть сурово наказано. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества» послужил поводом для казни многих воров [Глонти, Лобжанидзе 2004: 37]. Начавшаяся политика десталинизации с самого своего начала не предполагала остановки наступления на воров в законе. К 1956 году на Северном Урале в Соликамске был создан исправительно-трудовой лагерь ИТК-6, предназначенный для содержания исключительно воров в законе, для того чтобы отделить их от основной массы обычных заключенных. Таким образом, к концу 1950-х годов институт воров в законе был настолько ослаблен, что практически прекратил свое существование.
Тем не менее, как указал Чалидзе,
несмотря на официальные заявления, преступный мир сохранился до наших дней, особенно его сектор, известный как воровской мир, который заслуживает того, чтобы считаться социальным институтом, поскольку он обладает внутренней сплоченностью и собственным этическим кодексом» [Chalidze 1977: 34].
К этому позднему советскому периоду «коллективные представления» 1930-50-х годов, описанные ранее Лихачевым, начали распадаться по этническому признаку. К 1985 году Министерство внутренних дел Советского Союза отметило этническое различие и продолжающуюся борьбу между славянскими ворами и грузинами [Глонти, Лобжанидзе 2004:125]. Главным фактором, испортившим отношения, стало отношение к воровскому кодексу. Грузины стали охотно заводить семьи и создавать династии, накапливать богатства и владеть собственностью [Serio, Razinkin 1994; Долгова 2003; Oleinik 2003][17].
У воров в законе появлялось все больше возможностей становиться богатыми. Период пребывания Л. И. Брежнева на посту Генерального секретаря Коммунистической партии Советского Союза (1964–1982) был временем экономического застоя с острым дефицитом множества товаров. Благодаря этому «вторая экономика» выросла до огромных размеров, особенно в периферийных республиках, таких как Грузия и Узбекистан, где местная советская администрация организовала преступные группы с целью хищения государственных ресурсов. Воры в законе взаимодействовали друг с другом, распоряжаясь общими ресурсами, доступ к которым имели только они. В Грузии 1970-х годов вышедшие на свободу воры в законе начали в частном порядке осуществлять защиту и покровительство на бурно развивающемся черном рынке Советского Союза. В Грузии, по сравнению с большинством других советских республик, этот рынок оказался развит сильнее [Feldbrugge 1989; Alexeev, Pyle 2003]. Обеспечивая защиту и арбитраж действующим лицам черного рынка, воры в законе стали заметными фигурами в теневой экономике Грузии. Рынок подобных услуг расширился после 1985 года, когда М. С. Горбачев провел экономические реформы, названные перестройка. Он разрешил некоторые формы частного предпринимательства, известные как кооперативы, которые подвергались рэкету со стороны мафиозных групп [Jones, Moskoff 1991; Volkov 2002].
К концу 1991 года Горбачев ушел, и Советский Союз распался. Грузия была повергнута в смятение. Государственные институты рухнули, официальная экономика вошла в штопор. Тем не менее возможности для рэкета и криминала пережили взлет, поскольку капиталистические отношения были разрешены практически без защиты прав собственности. Как говорилось в главе 1,1990-е годы в Грузии были для воров в законе временем беспрецедентных возможностей и влияния. Тем не менее к 2005 году государство провело против них успешную кампанию, нацеленную на борьбу с мафией. Снижение исторической устойчивости явления воров в законе к давлению государства и социальным изменениям является главным сюжетом данной книги. В следующей главе мы обсудим эту концепцию, однако прежде мы должны задаться вопросом: что такое устойчивость? Как определить воров в законе? Прежде всего я обращусь к этому вопросу
Определение воров в законе
Прежде чем полностью концептуализировать составляющие части устойчивости, мы должны сначала подумать о том, чья именно устойчивость имеется в виду. Долгова дала рассматриваемым нами действующим лицам вполне адекватное определение: «вор в законе – термин, ныне обозначающий лидера организованной преступной среды. Данный “титул” получает активный криминальный деятель, доказавший свою верность преступным идеям, связям, соучастникам, выполняющий широкие организационные функции в преступной среде» [Долгова 2003: 361]. Такие черты, как звание, лидерство, организационные функции и приверженность, очень важны и будут подробно рассмотрены в некоторых следующих главах этой книги. Развивая сказанное далее, полезно также подчеркнуть общие нормы, обычаи и ритуалы, которые проводят границу между ворами в законе и другими преступниками. Я определяю воров в законе как сетевых криминальных лидеров, которые коллективно участвуют в мафиозной деятельности, а также инвестируют в определенный социальный институт, известный как «воровской мир», состоящий из набора фиксированных ритуализованных практик и статусных маркеров, управляемый четко сформулированным, кодифицированным, но изменчивым сводом правил, который сам основан на более широких, более расплывчатых нормах поведения. Символы и нарративы, которые формируют практику этого института, являются еще одним конститутивным аспектом самого института. Представители этого института координируют свои действия, рефлексивно идентифицируют как носителей общего имени, предъявляют друг к другу претензии в плане прав и обязанностей, имеют общие «товарные знаки» своей коллективной идентичности и охраняют границы, отделяющие их от других. Эти аспекты указывают на особую форму социальной организации, известную как «сети доверия» [Tilly 2005].
Нам также должно быть ясно, что подразумевается под словом «мафия». Некоторые исследователи (например, [Serio 2008]) вполне справедливо предполагают, что использование термина «мафия» может затуманить смысл больше, чем прояснить. Это особенно верно на постсоветском пространстве, где понятие «мафия» обычно трактуется по-разному и чаще всего относится к слиянию политики, бизнеса и преступности [Ваксберг 1991; Galeotti 2002; Serio 2008; Kupatadze 2012] или даже просто к типу поведения [Reddaway, Glinski 2001]. В таком контексте термин «мафия» становится всем и ничем, и поэтому некоторые ученые просто отвергают его использование. Несмотря на эту путаницу, термин «мафия» будет использоваться в настоящем исследовании, но только в строго аналитическом смысле, для того чтобы отличить воров в законе от других типов организованных преступных субъектов.
Мафии определяются здесь как автономные образования, которые стремятся к монополии на предоставление услуг по защите, основанной, в конечном счете, на силе, в пределах данной территории [Gambetta 1993; Varese 2010]. Термин «организованная преступность» будет использоваться здесь как более широкая понятийная категория, включающая в себя, как классически определено Шеллингом [Schelling 1984], монополию на предоставление некоторых незаконных товаров или услуг на данной территории в рамках преступного мира. Воры в законе, как и мафия, являются, согласно этой точке зрения, подвидом организованной преступности, ключевой особенностью которого является функция управления и регулирования, выполняемая на нелегальных и незащищенных легальных рынках, основанная в конечном счете на угрозе и на воспроизводстве насилия [Reuter 1985; Gambetta 1993; Skaperdas 2001; Varese 2010]. Это отличие является важным: во многих отношениях мафии являются субъектами, которые обеспечивают доверие к преступному миру, обеспечивают соблюдение договоренностей и монополизируют защиту организованной преступной деятельности. В этом смысле давление на мафию может иметь чрезвычайно важное значение для ускорения снижения уровня организованной преступности в целом.
Однако это не означает, что мафия занимается только обеспечением защиты [Nelken 1995; Paoli 2003]. Она также может быть вовлечена в организованную преступную деятельность, такую как производство и распространение определенных товаров в незаконном секторе экономики. Объектами такой деятельности могут быть наркотики, проституция, угнанные автомобили, поддельные документы, торговля людьми и т. д. Тем не менее основная функция мафии заключается в арбитраже и обеспечении исполнения решений, защите легальных участников процесса и вымогательстве у них денег, а также в том, чтобы служить жизненно важной смазкой для винтиков механизма организованной преступной деятельности, снижая вовлеченным субъектам трансакционные издержки и обеспечивая доверительные отношения в естественно изменчивом преступном мире.
Очевидно, что существуют и другие характерные черты мафий с точки зрения их деятельности и структуры. Некоторые утверждают, например, что отличительной чертой мафии является использование коррупции для манипулирования государственными институтами [Anderson 1996] или развитие централизованных организационных структур [Franzini 1996; Skaperdas 2001; Leeson, Rogers 2012]. Однако неясно, в какой степени эти особенности отличают мафию от любого другого вида организованной преступности. Поэтому именно продажа защиты рассматривается нами как определяющая особенность мафии. Многочисленные задачи, которые мафия выполняет и за выполнение которых берет деньги, являются производными этой функции защиты. К таким задачам относятся разрешение споров, защита с использованием устрашения от других мнимых и реальных вымогателей, а также конкурентов, обеспечение исполнения договоренностей и простое вымогательство.
В реальности различие между защитой и простым вымогательством может быть размыто. До тех пор, пока нет конкуренции, предлагаемая рэкетиром защита исходит от опасности, которую для приобретателя защиты представляет сам рэкетир. Однако вымогательство может быстро превратиться в настоящую защиту – поскольку защитить клиента от других вымогателей, которые могут появиться на сцене, рэкетиру выгодно, и тогда акцент смещается с бизнеса вымогательства на обычную продажу защиты. Индустрия защиты пожинает плоды экономии, обусловленной ростом своего масштаба: с учетом расходов по обеспечению защиты одного человека, расширение такой деятельности до обеспечения защиты многих людей приносит увеличение отдачи при уменьшении затрат [Lane 1958; Нозик 2008; Tilly 1985]. Эта книга покажет, что указанные действия для грузинских воров в законе составляли их основной доход и что эти субъекты справедливо могут быть названы мафией.
У воров в законе как мафии есть и другие характерные черты, которые являются общими для других организаций, названных Чарльзом Тилли «сетями доверия». В своей идеальной форме такая организация в большей степени зависит от отношений (часто неформальных) доверия, солидарности и взаимности, чем другие формы социальной организации, такие как институты сотрудничества (профсоюзы, торговые гильдии и рынки) или авторитарные организации (например, предприятия или правительства) [Williamson 1983; Thorelli 1986; Burt 1995; Thompson 2003]. Сети доверия также отличаются от обычных межличностных связей, составляющих социальную жизнь. Они характеризуются следующими особенностями:
а) отношения между теми, кто входит в сеть доверия, имеют определенное название (например, рыцари-тамплиеры, масоны, «Аль-Каида», триады, воры в законе), взаимно известное ее членам, которые могут коммуницировать как представители их общности;
б) участие в этих отношениях дает всем членам некоторый минимум общих прав и обязанностей;
в) члены сети отмечают и охраняют границы, которые отделяют их от внешнего мира, действуя исключительно за счет привлечения узкого круга избранных из широких народных масс, назначая за выход из сети высокую цену и делая его дорогостоящим и редким;
г) сети доверия объединяют ресурсы, и это подвергает их членов большему риску неудач и неправомерных действий других членов, чем это бывает в других типах социальных организаций;
д) для структурирования отношений между своими членами сети доверия могут использовать некоторую степень принуждения и материального стимулирования, однако они всегда больше полагаются на нормативные обязательства [Tilly 2005: 44].
С точки зрения обязательств и подчинения нормам такие сети требуют от своих членов очень многого, однако отдача приходит в виде снижения трансакционных издержек, обладания общими правами и повышения безопасности. Члены сети пользуются доступом к общим ресурсам и льготам социального страхования от несчастного случая и инвалидности. Воры в законе демонстрируют многие из определяющих характеристик сетей доверия, хотя, как и во всех социальных организациях, эти характеристики могут с течением времени меняться.
Короче говоря, воры в законе действуют как мафия, и их организация имеет все особенности сети доверия. Ниже я покажу, какие выводы можно сделать из этой концептуализации воров в законе. Но сперва нам необходимо задаться вопросом, почему такие, как воры в законе, мафии приходят в упадок и что об этом говорят другие. А потом мы будем должны построить теорию устойчивости к разрушительным воздействиям. Я покажу, как сделанное Тилли описание особенностей сетей доверия поможет это сделать.
Упадок мафиозных организаций
Объяснить банкротство какой-то конкретной мафии или организованной преступной группы в каком-то конкретном случае пытаются многие исследования [Reuter 1995; Jacobs et al. 2001; Schneider, Schneider 2003; Zhang, Chin 2003; Vigna 2006; Huisman, Nielsen 2007; Paoli 2007; Johnson, Soeters 2008]. Большая часть этих исследований дает государственно-ориентированное объяснение такого банкротства. Использованию законодательства в стиле акта «О подпавших под влияние рэкетиров и коррумпированных организациях» для криминализации мафиозных ассоциаций[18]
1 Дед Хасан был застрелен снайпером в Москве в январе 2013 года в связи с конфликтом его группировки с другими группами грузинского и азербайджанского происхождения [Roth 2013]. Конфликт, приведший к смерти Хасана, рассматривается в главе 5.
2 В оригинале используется английский термин «thief-in-law», прямой перевод с русского «вор в законе», что означает «связанный законом», то есть кодексом чести воров, известным как «понятия». [Serio, Razinkin 1994] предлагают перевод «thieves professing the code» («воры, исповедующие кодекс»), хотя этот вариант довольно громоздкий. В Грузии используется грузинское выражение «каноньери курди», что опять же является непосредственной калькой с русского. Автор предпочитает использовать английский термин «thief-in-law» для простоты и в связи с его широким использованием в настоящее время в посвященных соответствующим преступникам англоязычных публикациях. В конце книги приводится глоссарий с некоторыми ключевыми терминами.
3 Понятие «абрек» на Кавказе воспринимается очень эмоционально. Подобно «социальному бандиту» Хобсбаума [Hobsbawm 1971], борющемуся за справедливость, хоть и рассматриваемому государством в качестве преступника, абреки, особенно в XIX веке, были преступниками, связанными с сопротивлением имперскому правлению. Хотя само слово, возможно, имеет осетинское происхождение [Вотяков 2004], образ абрека стал широко распространен в Чечне и других республиках и автономных областях северного и южного Кавказа. В Грузии абреки также являются популярными фигурами и героями большого количества литературных произведений.
4 Несмотря на это см. [Kupatadze 2012], автора превосходного сравнительного анализа организованной преступности в Грузии, Украине и Кыргызстане с точки зрения государствоведения.
5 В частности, о России см. [Гуров 1995; Williams 1997; Shelley 1999; Varese 2001; Galeotti 2002; Volkov 2002; Oleinik 2003; Satter 2004; Serio 2008]. Книга опирается на лучшие из источников, в частности на Гурова, Варезе и Волкова.
6 Грузия была захвачена и покорена Советским Союзом в 1921 году. До этого, в 1918 году, она провозгласила независимость от России, создав недолговечную Демократическую Республику Грузия.
7 Грузинский язык не родственен индоевропейским и семитским языкам и является основным языком картвельской языковой семьи, не имеющей родственных языков за пределами Кавказского региона, хотя попытки связать грузинский язык с баскским и древним шумерским языками предпринимались.
8 Грузия была одной из первых стран в мире, принявших христианство. Подавляющее большинство грузин (около 90 % по данным переписи 2002 года) являются православными, хотя наличествует небольшой процент других конфессий и малочисленное мусульманское население, сконцентрированное в Аджарии, регионе, граничащим с Турцией.
9 В 2003 году Индекс восприятия коррупции, публикуемый «Трансперенси Интернешнл», поставил Грузию на 124-е место из 133 государств в мире с результатом 1,8 балла из 10.
10 Напрашивается очевидный вопрос: учитывая, что воры в законе в принципе могли быть выходцами из всех национальностей и уголков советского, а затем и постсоветского региона, почему именно Грузия произвела их так много? На этот вопрос нет простого ответа. Я приведу основные пункты объяснения выдающегося положения Грузии (и отдельных ее регионов) в производстве воров в законе в заключительной части работы и коснусь этой темы в главах 3, 5 и 6.
11 «Революция роз» была одной из так называемых «цветных революций», которые произошли в середине 2000-х годов на постсоветском пространстве. К ним относятся «оранжевая революция» на Украине (2004) и «тюльпановая революция» в Кыргызстане (2005). Эти революции имели некоторые общие черты. Все они использовали молодежные группы, которые в той или иной степени самоорганизовались по образцу движения «Отпор», сыгравшего значительную роль в успешном свержении Слободана Милошевича в Сербии в 2000 году. Все цветные революции возникли как мирные уличные протестные движения после спорных выборов. Они требовали политических перемен, прекращения политической коррупции и получали прямую и косвенную поддержку Запада.
12 Показатели верховенства права в Грузии, измеренные Всемирным банком, также значительно улучшились, опять же см. [Kupatadze 2012].
13 Рассмотрение того, как я использую этот термин, см. в главе 2.
14 Тем не менее в главе 4 рассматриваются возможные акты сопротивления, имевшие место в Грузии.
15 Эти правила касались именно воров в законе и их ближайших помощников. Их не следует путать с более расплывчатыми «кодексами заключенных», которые предусматривают солидарность заключенных и враждебность к тюремной администрации. Они также существовали в ГУЛАГе, как и в тюремных системах по всему миру (см. [Akers 1977]).
16 По мнению Олейника [Oleinik 2003], это была гораздо более поздняя категория заключенных, появившаяся в позднесоветский период.
17 Хотя было бы неправильно утверждать, что между ворами в законе славянского севера и ворами кавказского юга произошел полный разрыв, термин, появившийся для определения тех, кто носит титул вора в законе, но не живет по первоначальным воровским понятиям, очень часто применяется к грузинам. Они стали известны как апельсины, или лаврушники, то есть «рыночные торговцы лавровым листом». Некоторые из них могли просто купить титул вора в законе у других воров (см. главу 6). Эта практика не была исключительно грузинской, есть подобные случаи и за пределами Грузии, см. [Varese 2001; Lambert 2003]. Однако использование нового термина апельсин именно в применении к грузинам свидетельствует о том, что она более характерна для них, чем для кого-либо еще [Долгова 2003].
18 Акт «О подпавших под влияние рэкетиров и коррумпированных организациях», или РИКО, был принят в США в 1970 году. Цель этого закона состояла в том, чтобы криминализировать практику влияния преступных объединений на бизнес. Он позволил ужесточить наказание за шаблонное преступное поведение – рэкет – и позволил компаниям, находящимся под контролем мафии, перейти под контроль попечительских советов, которые могли бы контролировать их деятельность. Он также позволил привлекать руководителей бизнеса к ответственности за заказ преступных деяний в составе преступного сообщества. Принятые наряду с этим законом программы защиты свидетелей и сделки с правосудием о признании вины способствовали сбору информации о деятельности организованных преступных групп и преследованию их членов [Reuter 1995; Jacobs et al. 2001].
Скачать книгу