Нарко. Коготь ягуара бесплатное чтение

Jeff Mariotte

NARCOS: THE JAGUAR’S CLAW

© Перевод на русский язык, Филонов А.В., 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Посвящается Марси Спринг, с огромной любовью

1

Скоттсдейл, Аризона, Соединенные Штаты Америки, 1993 год

Человек по имени Луис Робертс – или Лу, как называли его друзья и коллеги по работе на почте, хотя по-настоящему его звали Хосе Агилар Гонсалес, – протиснулся в стеклянные двери универмага «Робинсонс-Мэй» в аризонском «Скоттсдейл фэшн сквер» с целой охапкой магазинных пакетов. Он отправился в пассаж ради рождественских закупок, обратив к своей выгоде распродажу на следующий день после Дня благодарения.

К щедрости Лу приохотился в предшествующий период жизни, когда его доходы намного превышали нынешнюю зарплату за сортировку почты. Ему нравилось преподносить подарки. Коллеги и соседские ребятишки привыкли ожидать их, считая Лу этаким Санта-Клаусом. Но с его скудным доходом набеги на магазины во время распродаж стали вынужденной необходимостью.

Его красный «Форд Эскорт» – очередной шаг вниз по сравнению с прежними деньками – был припаркован на стоянке, выходящей на Кэмелбэк-роуд перед «Робинсонс-Мэй». Лу повезло найти местечко настолько близко; на парковке яблоку негде было упасть, и автомобили кружили возле нее стервятниками, норовя воткнуться в любую наметившуюся щелку. Пока он ждал на обочине шанса перебежать на стоянку, мимо медленно прокатил черный «Мицубиси Монтеро» с тонированными стеклами. Сидевшие внутри водитель и пассажир – оба испанской наружности – проводили его взглядами. Лу не узнал ни того, ни другого, но это еще ничего не значит. Судя по выражению их лиц, насколько можно было разобрать сквозь затемненные стекла, он счел, что его узнали.

Выронив пакеты, где стоял, Лу развернулся и рванул к универмагу. И уже был у двери, когда дорогу ему преградила выходившая женщина. Лу пропихнулся мимо, вынудив ее выронить что-то, грохнувшееся со звоном бьющегося стекла, но не задержался ни на миг. Петляя по проходам, запруженным народом, хоть и не во весь дух, но уж заведомо побыстрее трусцы, пронесся через магазин и выскочил в главную зону пассажа за пару минут. И всю дорогу его правая рука была засунута за отворот кожаной куртки, поближе к стволу.

Широкие коридоры были забиты празднично выглядящими покупателями. Взгляд Лу метался туда-сюда, отыскивая путь к бегству и высматривая врагов. Большинство покупателей были белыми, многие с семьями и детьми. Разумеется, убийцей мог оказаться любой из них, но Лу всегда считал, что когда они явятся, то будут латиносами. Скорее всего, колумбийцами. Возможно, даже лично ему знакомыми.

Не видя никого, кто представлял бы непосредственную угрозу, он направился к другому выходу, шагая быстро, но уже не срываясь на бег, не желая привлекать лишнего внимания. И держал рабочую руку за отворотом куртки поближе к кобуре – просто на всякий случай.

Встречавшиеся покупатели по большей части были в приподнятом настроении; слышались смех и возбужденные голоса. Из динамиков системы оповещения лилась «Рождество твоими глазами» Глории Эстефан[1]. Лу радовал ее успех в США; Майами он ненавидел, но поскольку мог считать ее кубинкой, то игнорировал ее майамскую родню. Пару минут назад он даже мог бы и сам замычать мелодию, улыбаясь подобно многим окружающим. Но сейчас вместо того взмок, подавляя панику – цену многих лет паранойи, жизни в бегах, вечной оглядки через плечо.

Мужчина испанской наружности сменил курс, словно желая преградить ему дорогу. Лу срезал наискосок, на противоположную сторону прохода. Женщина внезапно полезла в сумочку. За пушкой? Лу сжал рукоятку своей и двинулся так, чтобы между ним и женщиной была семья.

Углядел впереди коридор, ведущий к туалетам. Они обеспечат некоторое уединение; если понадобится, можно будет дать отпор. Двинулся было к ним, но уже на полпути коридор начал все больше и больше смахивать на тупик. Там он окажется в западне, и улизнуть будет некуда. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, Лу припустил бегом к ближайшему эскалатору. По пути увидел одинокого мужчину, несшего небольшую сумку и глядевшего в его направлении. Добравшись до эскалатора, принялся перешагивать по две ступеньки зараз, протискиваясь мимо людей, стоявших столбом, позволяя машине нести себя вверх.

На верхнем этаже он, бросив миндальничать, пустился во всю прыть к мостику, перекинутому через Кэмелбэк-роуд. В «Нордстроме» снова сбавил прыть, по пути вниз на эскалаторе озирая окружающих. Его пальцы касались рукоятки пистолета в готовности выхватить его из кобуры.

Пот крупными каплями выступал на лбу, сбегал по щекам, щипал глаза. Казалось, эскалатор едва ползет.

Наконец ступив на нижний этаж, Лу быстро зашагал к выходу и наружу, через маленькую парковку, выходящую на Голдуотер-бульвар. Если нападение и произойдет, то здесь. Он поворачивал голову туда-сюда, высматривая потенциальные угрозы. По ту сторону бульвара была автобусная остановка, и автобус менее чем в квартале отсюда с пыхтением подбирался к ней. Дождавшись разрыва в уличном движении, Лу перебежал улицу, как раз подоспев, чтобы сесть в автобус. Нашел сиденье в задней части салона и поехал без определенной цели, внимательно следя за каждым севшим пассажиром, но и поглядывая на улицу.

Луис Робертс должен умереть, чтобы Хосе Агилар Гонсалес мог прожить еще день. На существовании жизнерадостного Лу, любимца и посетителей, и коллег, щедрого Лу, одаривавшего рождественскими презентами окрестных ребятишек и дававшего им на Хэллоуин самые лучшие сласти, поставлен жирный крест. Придется покинуть Аризону; слишком близко к Мексике – он всегда это знал, но старался игнорировать.

Куда же податься? Куда-нибудь на север Чикаго? Миннеаполис? Может, Детройт? Куда-нибудь подальше от южной границы…

Впрочем, разве расстояние имеет хоть какое-то значение? Согласно новостям из Колумбии, Пабло Эскобар – беглец в собственной стране. Но руки у El Patrón’а[2] длинные, а память и того длинней. Слово «прощение» в его словаре отсутствует напрочь.

Лу – Агилар – ехал в автобусе, наблюдал и обдумывал дальнейшие шаги.

2

Медельин, департамент Антьокия, Колумбия, 1981 год

Глядя на жену Луизу, Хосе Агилар Гонсалес видел олицетворение красоты, радость во плоти. Она ни капельки не напоминала колумбийских королев красоты, которых он видел по телевизору и в газетах. Ее кожа была куда темнее, чем у них, черты не столь утонченные, вылепленные более щедро. Она была коренаста, с широкой талией, груди маловаты для ее фигуры, а икры, почти не сужаясь, переходили в бесформенные лодыжки.

Взгляд ее карих глаз с золотистыми искорками больше всего на земле напоминал Хосе рай. У нее была застенчивая лукавая улыбка, то чаровавшая его, то повергавшая в трепет до кончиков пальцев. Он любил держать ее в объятьях, а когда не мог этого сделать, любил наблюдать, как она движется, или дышит, или просто присутствует. Любил ее смех, ее пылкий рассудок, то, как она с головой уходила в любое дело.

Она была его, и он был ее, и день их свадьбы стал счастливейшим днем его жизни.

Вторым счастливейшим был день его окончания полицейской академии имени Карлоса Ольгина в Медельине – городе, где он жил всегда.

Большинство однокашников-выпускников были местными парнишками, выросшими в бедности, или представителями среднего класса, как он. В подавляющем большинстве темнокожие – ибо дети белокожих колумбийских олигархов чурались таких банальных занятий, как офицер городской полиции. Для Агилара же, чей отец трудился сапожником, а мать чинила одежду, когда могла, и продавала лотерейные билеты на перекрестках, это был большой взлет в общественном положении.

А чтобы уж совсем доконать Агилара, когда ему было лет семь, двоюродный братец случайно пролил на него кастрюлю кипящей воды. Агилар получил сильнейшие ожоги. Какое-то время никто и не верил, что он выживет. А он выжил, но кожа его пошла белыми и темными пятнами, по его собственному мнению, придававшими ему сходство с запаршивевшим псом. В каких-то местах волосы росли, в каких-то нет. В отрочестве он считал, что это уродство обречет его на жизнь уличного попрошайки или кого похуже. Когда же Луиза полюбила его, он даже усомнился, что зрение у нее в порядке: его цветистая кожа ее будто и не волновала. А когда Агилара приняли в академию, сперва подумал, что по ошибке. Но в душе поклялся стать самым лучшим офицером полиции, каким только сможет, чтобы отплатить городу за предоставленный шанс.

Он любил свою страну, но знал ее историю. Тысячедневную войну[3] проходил в школе. La Violencia[4] едва закончилась, когда Агилар родился; хоть он и ни разу не видел людей, порубленных на куски, или «галстуков», которые делали, разрезая горло и вытягивая язык через прорез, зато видел фотографии и слышал рассказы всю свою жизнь. Он был женат уже год, они с Луизой были готовы завести семью, и он хотел растить детей в Колумбии, избавленной от своего зверского прошлого. Укротить всю страну Агилар был не в силах, но мог начать хотя бы дома, в Медельине.

В то же самое время он был отнюдь не наивен. В академии до всякого доходили слухи, что некоторые из однокашников-студентов уже состоят на содержании картеля. Некоторые этого почти и не скрывали – хотя большинство приходили на занятия пешком или приезжали на велосипедах, эти прикатывали на кабриолетах, спортивных машинах или мощных импортных мотоциклах. А когда выходили в свет по вечерам, одеты были куда щеголеватее, чем было по карману большинству кадетов, и спутницы их были куда красивее.

Агилар понимал, что обстоятельства могут в один прекрасный день стравить его с собратьями-кадетами, выбравшими не ту сторону. Он был не против и чуть ли не с нетерпением ждал возможности преподать им урок, что Колумбия может – несмотря на историю, несмотря ни на что – быть законопослушным государством. В день выпуска, облаченный в парадную форму, с Луизой обок с ним, Агилар прямо-таки раздувался от гордости. Он гордился, что он офицер, что он муж, что он антьокиец, что он – часть будущего Колумбии, а не ее прошлого. После церемонии и последовавшей выпивки Агилар увлек Луизу домой, занялся с ней любовью и уснул с улыбкой на губах, нагой, как младенец.

А потом пришло утро.

Его назначили напарником к Альберто Монтойе. Монтойя, которому едва перевалило за тридцать, был уже ветераном – первым сержантом, чей список арестов был легендой среди кадетов. Агилар прямо-таки не верил своей удаче, когда их знакомили.

Монтойя был высоким и широкоплечим, с курчавыми темными волосами и выпяченным подбородком. Его мундир цвета хаки был измят, словно Монтойя спал в нем. У него была непринужденная улыбка и сонный взгляд, заставившие Агилара сперва предположить, что тот под кайфом. Но речь сержанта была четкой, а разум – острым.

– Добро пожаловать в Колумбийскую государственную полицию, Хосе, – провозгласил он. – Уверен, тебя ждет удачная карьера.

– Для меня честь познакомиться с вами, сеньор. Мне очень повезло стать вашим напарником. В академии только о вас и говорят.

– Нельзя верить всему, что слышишь, – хмыкнул Монтойя.

– В смысле только хорошее, – сконфузился Агилар. – Тот раз, когда вы остановили налет в «Банко национале». Или когда сорвали похищение сеньора Герреро. И…

Монтойя остановил его поднятой ладонью.

– Все это я делал не один. Вот увидишь, полицейская работа – командная. Мы прикрываем спины друг другу. Никто из нас не герой.

– Или вы все.

– Не «вы», Хосе. «Мы». Теперь ты – один из нас.

Агилар так преисполнился гордостью, что чуть не лопнул, как прежде этим утром, когда надел новехонький, с иголочки, мундир. В кобуре на его бедре покоился пистолет «Беретта 92FS», а в правом переднем кармане – неизменный карманный нож, и он был готов ко всему.

– С чего начнем? – спросил Агилар, чтобы вернуть себя на землю.

Монтойя указал подбородком на полноприводный внедорожник «Ниссан Патрол» – прямоугольный короб на колесах, нуждавшийся в мойке и выглядевший так, словно в него въезжали не реже раза в месяц в течение целого года, а то и поболе. Зато у него были световая балка на крыше, надпись «POLICÍA» по верху ветрового стекла и зеленая полоса вдоль борта, и для Агилара это был красивейший автомобиль на свете. А когда он оглянулся на Монтойю, сержант протягивал ему ключи.

– Вы хотите, чтобы я… – начал было Агилар.

Но Монтойя, резко сжав ключи в кулаке, отрубил:

– Я поведу, – и направился к полноприводнику. Агилар следовал за ним по пятам, напоминая себе, что надо все подмечать, учиться, а прежде всего не забывать дышать.

Потребовалось не так уж много времени, чтобы его упования разбились вдребезги.

Монтойя колесил по Медельину, а потом от Бельо, через comunas[5] 12 де Октубре, Кастилья, через реку в Аранхуэс, Ла Канделария, Эль Побладо, в гору в Энвигадо, затем обратно через Гуайябаль, Белен, Лаурелес Эстадио и Робледо. По пути он неустанно балаболил, указывая, где произошли знаменитые преступления, а время от времени и где их предотвратили. Показывал Агилару, как высматривать вероятных преступников – sicarios[6], в которых узнавал наемников медельинского царька Пабло Эскобара; стены, испещренные пулевыми выбоинами. И почти беспрестанно Монтойя дымил сигаретой «Пьельроха»[7]. Луиза говорила, что от пребывания на протяжении всего рабочего дня в прокуренном ресторане возненавидела эту вонь, так что Агилар бросил курить, но с первого взгляда узнал индейца на пачке и маленькую его копию на самой сигарете и гадал, сколько времени уйдет на то, чтобы табачный перегар выветрился из его мундира и волос.

Свое турне старший офицер пересыпал жалобами. Жалованье слишком низкое, особенно для человека, удостоенного стольких наград, как он. Старшие офицеры либо коррумпированы, либо идиоты, либо и то, и другое разом, работать на улицах им ума не хватит, и потому отсиживаются в безопасности за своими столами в полицейском управлении. Некоторые из его величайших достижений – а их немало, твердил Монтойя – даже не признаны начальством.

Время от времени он останавливался возле какого-нибудь заведения и, велев Агилару ждать, заходил внутрь. Надолго он там не задерживался. А когда вышел из третьего, из кармана его брюк торчал белый конверт.

– Что вы там делаете? – поинтересовался Агилар. Ему казалось, что он знает ответ, но хотел услышать его из уст Монтойи.

– Просто наведываюсь к владельцам разных заведений, – сказал Монтойя. – Связи с общественностью. Им хочется знать, что полиция обеспечивает их безопасность.

– А что же тогда в конверте?

– Не твое дело.

Заступая на дежурство, Агилар рассчитывал, что поездка с героем вдохновит его, но к исходу пятого или шестого часа беспрестанного нытья напарника пал духом. Если даже Альберто Монтойя сетует на свою профессию, где уж уповать на счастье ему? Может, он сделал ошибку? Надо было пойти в армию или стать учителем. Или перенять у отца ремесло починки обуви…

И когда Монтойя упомянул о своей жалкой зарплате в очередной раз, Агилар, уже доведенный до предела конвертом, больше не мог таить свои подозрения.

– Чего ж вы остаетесь, коли так ее ненавидите?

– Не за жалованье, – одарил его Монтойя циничной ухмылкой. – А за выгоды.

– Что вы имеете в виду?

Какое-то время напарник отмалчивался, словно обдумывая ответ. А потом пожал плечами и подтвердил догадку Агилара.

– Да все равно скоро узнаешь. Некоторые люди щедро раскошеливаются за любезности, которые им может оказать полицейский. Особенно сержант. Но даже патрульный-новобранец может неплохо разжиться.

– Какие люди?.. Вот что это за конверты, правда? – Еще не договорив, Агилар сообразил, что не следовало задавать этот вопрос. – Не парьтесь, я не хочу знать.

– Откуда следует, что уже знаешь, – заключил Монтойя.

– Кто? Эскобар?

– Кроме прочих. Но Пабло платит лучше всех.

– Вы зовете его Пабло? Типа вы друзья?

– Не друзья. Походу, своего рода партнеры по бизнесу.

– Но вы же полицейский! Вы должны предотвращать преступления.

– Послушай, Хосе. Говорю тебе это, потому что ты мне нравишься. По-моему, ты можешь далеко пойти на этой службе, но должен понимать, как здесь все обстоит. Думаешь, капитан не берет денег у дона Пабло? У этого ублюдка три дома, и в одном из них семь спален. Кому нужно столько спален? Если получаешь его деньги, то получаешь и его приказания. Вот как устроен этот город.

– Но…

– Будь реалистом, – оборвал Монтойя его возражения. – У дона Пабло больше денег, чтобы швыряться ими, чем у города. Если он не поделится толикой с полицией, ему придется нанимать больше уголовников, чтобы делать дела. Что ты предпочтешь – чтобы у него на побегушках были «фараоны» или убийцы?

– А разве есть какая-нибудь разница?

– Конечно, есть. Я порой снабжаю его сведениями. Выполняю мелкие задания – ничего такого, что угрожало бы безопасности гражданских, конечно, или причинило какой-нибудь урон рабочему люду Медельина. А в обмен получаю сведения, помогающие мне поддерживать мир и покой. И зарабатываю чуток деньжат в дополнение к жалованью. Все только выигрывают.

«Все, кроме тех, кто верит в справедливость, – подумал Агилар. – И во власть закона».

Однако вслух этого не сказал. Монтойя показал себя во всей красе, и Агилар не видел смысла спорить с ним дальше.

И они все разъезжали. Полицейская рация тараторила без устали, но Монтойя словно не обращал на это внимания. Если он и делал какую-то полицейскую работу, то Агилар ее не видел. Вместо того сержант, как экскурсовод, показывал новичку виды родного города.

Некоторые достопримечательности вроде моста Нулевой отметки или парка Беррио Агилару видеть никогда не надоедало, и он не мог не признать, что краткая история криминального прошлого города в изложении Монтойи была интересна. Вскоре перед ними замаячила очередная любимая достопримечательность Агилара – храм Иглесия-де-Сан-Игнасио. Подобно большинству колумбийцев, Агилар был католиком и несколько раз посещал там мессу. И считал церковь самым чудесным строением в Медельине.

Они уже почти миновали ее, когда до их слуха докатился стрекот автоматического оружия.

– Выстрелы! – воскликнул Агилар.

Тормознув «Ниссан», Монтойя вывернул руль и выехал на Плацуэла Сан Игнасио, одновременно врубив огни и сирену. И они увидели перестрелку, идущую полным ходом. Два человека укрылись за памятником Франсиско де Пауле Сантандеру, а трое других пытались улизнуть, прячась за деревьями. Среди улицы валялся труп, и под ним расползалась лужа крови. Уличные торговцы под широкими зонтиками хоронились за своими тележками.

Монтойя тормознул так, что машина пошла юзом, и выпрыгнул на мостовую, выхватывая пистолет из кобуры. Агилар на миг замешкался. В академии они отрабатывали подобное. Он знал, что делать. Но то были лишь учебные занятия, не сопровождавшиеся ни малейшей опасностью. Здесь же пули были настоящими, а загнанные в угол участники перестрелки готовы на все. Один уже истекал кровью на мостовой.

С колотящимся сердцем Агилар распахнул свою дверцу и выкатился из «Ниссана». Коснувшись мостовой, ноги едва не подкосились, но Агилар совладал с собой и выхватил свою «Беретту».

Монтойя, присев на корточки за низким бетонным вазоном, сделал пару выстрелов по пытающимся удрать. Двое других, прятавшихся за статуей Сантандера, выскочили и дали очереди из своего оружия – «Узи» и MAC-10, отметил про себя Агилар. Их пули попали в мишень; один из бежавших конвульсивно содрогнулся и упал, опрокинув один из столиков летнего кафе на углу. Ноги его несколько раз дернулись, и он замер окончательно.

Третий успел нырнуть за угол и скрыться. Услышав улюлюканье приближающихся сирен, Агилар обрадовался, что подкрепление на подходе. Им еще надо арестовать двоих за статуей, а эти вооружены получше, чем он и Монтойя.

Но вместо того чтобы обратить свое оружие против стрелков, Монтойя убрал его в кобуру и направился к ним, протягивая руку. Один из тех, молодой и стройный, с копной темных кудрей, тонкими усиками в эспаньолке, небрежно держа «Узи» в левой руке, правой сжал протянутую ладонь Монтойи. Второй, светловолосый и зеленоглазый, более плотного сложения, по сути еще мальчишка, остался позади, держа MAC-10 на изготовку.

Монтойя дернул головой, подзывая Агилара. Когда же тот приблизился, чуточку дрожа от страха – а может, малость и от возбуждения, увидев настоящую перестрелку в непосредственной близости и оставшись в живых, – Монтойя махнул ладонью на его оружие.

– Убери. Он тебе больше не понадобится. Опасность миновала.

– Мы арестуем этих людей? – озадаченно спросил Агилар. В ушах у него до сих пор звенело от грохота выстрелов. Едкий пороховой чад тяжело завис в воздухе.

Монтойя лишь рассмеялся.

– Это же Ла Кика[8], – заявил он, словно это все объясняло. – Второго не знаю.

– Это Змееглаз, – сообщил Ла Кика. – Новичок.

– Мой тоже, – подхватил Монтойя. – Первый день. Рано или поздно разберется, что к чему.

– Чем раньше, тем безопаснее, – Ла Кика протянул руку Агилару: – Добро пожаловать в команду.

– Я Хосе, – проговорил Агилар. Может, этот парень – офицер под прикрытием… – Хосе Агилар Гонсалес. А вы… один из нас?

Ла Кика расхохотался, и Монтойя поддержал его. Змееглаз держался позади, взирая на происходящее с подозрением. Агилар чувствовал то же самое.

– Смотря каких «нас» ты имеешь в виду, – отсмеявшись, заметил Ла Кика.

– Лучше сматывайтесь отсюда, парни, – предупредил Монтойя, настороженно прислушиваясь к приближающимся сиренам. – Подкрепление вот-вот прибудет.

– Свидимся после, получите чутка за доставленные неприятности, – откликнулся Ла Кика. – Оба.

Агилар чуть было не ответил, но суровый взгляд Монтойи заставил его прикусить язык. Двое стрелков стремительно зашагали прочь, растворившись в собирающейся толпе. Через несколько секунд Агилар потерял их из виду. К моменту, когда на место событий прибыли другие полицейские автомобили, они скрылись, а Монтойя отгонял зевак от трупов убитых.

Павший духом Агилар наблюдал. Неужто он подписывался на это? Прикрывать убийц, давая им просто уйти? Брать взятки?

Он хотел изменить мир к лучшему. Арестовывать преступников и сделать улицы Медельина безопасными для честных людей.

Пожалуй, он еще способен на это. Но для начала придется сдать своего героя – Альберто Монтойю. Глядя, как полицейские выскакивают из своих машин, наводняя место преступления, он гадал, достанет ли ему храбрости на такое.

3

Новоприбывшие «фараоны» оттеснили зевак с места преступления и не подпускали, пока не прибыла бригада, чтобы забрать трупы. Монтойя разговаривал с детективами, но к Агилару их не подпускал. Вот и чудесно; тот до сих пор ломал голову над тем, чему был свидетелем и как об этом докладывать. Если Монтойя прав, кому же можно доверять?

Закончив беседу, Монтойя вернулся к нему и махнул рукой в сторону «Ниссана». Внутри, при закрытых дверцах, он сказал:

– Никому ни слова, ясно?

– А что это вообще такое? – спросил Агилар, изо всех сил стараясь не сорваться на крик. – Эти типы только что убили двух человек, а вы дали им уйти! Пожали убийце руку!

– Ты тоже, – напомнил Монтойя. – Да еще представился. Голос у тебя был, как у взволнованного школьника.

– Я – честный человек. Я еще ни разу не встречался с убийцей.

– Зная, кто они…

Это правда. В конце концов, он же тряс руку Монтойи только нынче утром, когда знакомился. Почем знать, может, Монтойя прикончил больше народу, чем Ла Кика…

– Да уж, пожалуй.

– Слушай сюда, пацан, я понимаю, тебе все это в новинку. Но мне велели учить тебя и беречь от бед, что я и делаю. Теперь ты тоже в этом участвуешь. Ты видел то же, что и я, и что я сделал. Ты ничего не сказал детективам, и это было разумно, потому что ты не знаешь, кто на какой стороне. Что до меня, я на обеих сторонах. Я просто стараюсь остаться в живых и заработать малость деньжат. Ты сказал, что женат, правда?

Агилар несколько раз за день упоминал Луизу.

– Правда.

– Ты ведь хочешь, чтобы ей ничто не угрожало, правда?

– Конечно.

– Значит, ты уже принял решение. Ты слышал, что сказал Ла Кика. Мы оба получим премию за то, что отпустили их. Если проговоришься теперь, твоя премия придет в виде пуль. Может, тебе, может, твоей жене. Может, жену убьют у тебя на глазах после того, как ее изнасилуют несколько парней. Тоже у тебя на глазах. Ты ведь не этого хочешь, так?

Желудок у Агилара скрутило, внутренности заледенели.

– Прямо не верится, что вы спрашиваете.

– Тогда бери деньги и держи язык за зубами. Ты теперь свидетель, так что ты либо союзник, либо помеха. Дон Пабло щедр с друзьями и смертоносен для врагов. Plata o plomo[9] – вот его девиз.

– Но… это было хладнокровное убийство.

– А вот этого ты не знаешь, – возразил Монтойя. – Это могла быть самооборона. Впрочем, это и неважно. Если б мы арестовали Ла Кику и того, другого парня – Змееглаза, его я не знаю, – если б мы их арестовали, они были бы на воле еще до того, как мы дописали бы свои рапорты. Если же их каким-то чудом довели бы до суда, их отпустил бы судья. А тем временем могли погибнуть невинные люди – свидетели, присяжные и так далее.

Убитые были негодяями, – продолжал сержант. – Наркоторговцы, а то и похуже. Они были вооружены и ввязались в перестрелку посреди людной площади. Без них мир станет лучше. Защищая Ла Кику, мы обеспечиваем безопасность граждан, даже не ведающих, какой мы подвергаемся опасности. И мы обеспечиваем свою собственную безопасность и безопасность твоей жены. Сделать другой выбор для нас все равно что нарисовать мишени на собственных спинах, равно как и на спинах всех, кто нам дорог. Ты же не хочешь, чтобы твоя жена стала вдовой в первый же день твоей службы?

– Конечно, нет, – отозвался Агилар. – Но…

Монтойя заставил его замолчать, выставив ладонь.

– Никаких «но». Я говорю тебе, как все обстоит, Хосе. Ты не можешь иметь дело с тем миром, в котором хотел бы жить. Тебе приходится выкручиваться в том мире, в котором ты живешь. Ты можешь сделать жизнь людей лучше. Ты можешь обеспечить их безопасность. Ты можешь арестовывать негодяев. Но ты должен делать это в рамках существующей системы, или система пережует тебя и выплюнет, как жвачку, на тротуар. Понял?

– Ага.

Скрестив руки на груди, Агилар опустил подбородок. Он ожидал, что первый день будет волнующим, полным откровений, вот только не таких. И остаток дежурства провел, погрузившись в угрюмое молчание.

Он не собирался говорить Луизе о том, что узнал. Женщин надо защищать от таких мерзостей, считал Агилар. Но она ожидала, что он придет домой после первого дня работы вдохновленным, взволнованным тем, что сделал и видел. Он же вернулся притихшим – то ли мрачным, то ли оцепеневшим, так что она теребила и подталкивала его, пока он не выложил все начистоту. Рассказал ей о конвертах, о перестрелке, даже о том, что поведал ему Монтойя об опасности, которая может ей угрожать.

– Если ты захочешь бросить меня, я пойму, – сказал Агилар, закончив рассказ. – Если тебя со мной не будет, если ты вернешься к родителям, то можешь избавиться от опасности. Мы можем представить все так, будто поскандалили и я на тебя осерчал. Тогда они будут думать, что от нападения на тебя мне ни горячо, ни холодно.

Ее взор был почти невыносимо печален. Они сидели за кухонным столом в своей тесной квартирке на склоне холма, но теперь Луиза опустилась на пол, преклонив перед ним колени, и положила ладони ему на колени.

– Чушь, – сказала она. – Я никогда тебя не покину. Ни ради Пабло Эскобара, ни ради кого бы то ни было еще. Ты – мой муж, и я люблю тебя. Я предана тебе.

– Но… тебе могут причинить вред. Даже убить.

– Если это случится, я хочу быть рядом с тобой, когда умру.

– Детка, умоляю…

– Довольно. Я никуда не уйду. Уж тебе-то следовало знать меня лучше.

Поднявшись с колен, Луиза обняла его за талию. Агилар ощутил запах ее волос, благоухавших от шампуня, как букет цветов, и тепло ее тела. Ее плотность и осязаемость в его объятиях приносили утешение, напомнив Агилару, почему он вообще в нее влюбился. Она заставляла его чувствовать себя на своем месте, где бы они ни находились. Больше ничего на свете ни разу не оказывало на него такого влияния.

– Может, я уволюсь из полиции. Это лишь…

– Нет! – Луиза отпрянула от него. – Не может быть и речи. Ты ведь столько трудился ради этого…

– Даже если я останусь, Эскобар наверняка уже знает, что я видел; вряд ли я смогу отделаться вот так запросто. Я просто хочу, чтобы тебе ничего не угрожало.

– Не тревожься обо мне. Ничего со мной не случится.

– Не загадывай.

Она снова склонилась ближе и, гладя его волосы, заговорила:

– Я знаю, что ты честный человек и хочешь жить честно. Отчасти я полюбила тебя именно за это. Но при этом я хочу, чтобы ты жил долго-долго. Может, твой друг Монтойя прав…

– Он мне не друг.

– Ладно, твой напарник. Но задумайся об этом. Он говорит, что его поступок – то, что он позволил тому парню уйти, – избавит других людей от опасности. Людей, даже не догадывающихся, что они в опасности, просто по случаю способных повредить Эскобару, пусть и неумышленно. Но в стычке, которую ты лицезрел, никто не пострадал, кроме преступников. Правда ведь?

– Это правда. Там была уйма народу, которые могли пострадать, но им повезло.

– А может, люди Эскобара действовали с умом… Так или иначе, никто из гражданских не пострадал. Помалкивая и не пытаясь арестовать того, кто все равно не попал бы в тюрьму, ты не дал пострадать другим. Ведь для этого и нужны полицейские прежде всего, правда? Чтобы поддерживать общественную безопасность.

– Отчасти да.

– По-моему, по большей части. Так что никто не пострадает, хотя могло бы пострадать бог весть сколько народу. А взамен ты чуточку подзаработаешь. А нам деньги пригодятся, особенно теперь, когда у нас семья.

Агилар был в замешательстве. Ему казалось, что он ослышался.

– Ты говоришь, что я должен мириться с Эскобаром, Луиза?

– Я говорю, что не ты сотворил этот мир. Это Колумбия. Насколько я понимаю, такой она была испокон веков. Может, живи мы в другом месте, все обстояло бы иначе. Однако мы живем здесь. В Колумбии. В Медельине. Тебе не совладать с Эскобаром в одиночку. Но если ты можешь вести себя честно, да притом чуточку подзаработать для семьи, кому это навредит?

– Но как я могу вести себя честно и притом брать деньги у преступника?

– Просто поступай, как обычно. Признай, что весь мир тебе не поправить. Делай, что можешь, чтобы помочь людям и обеспечить безопасность города. И если время от времени тебе придется закрывать глаза или глядеть в другую сторону, что ж в том плохого? Именно так ты сегодня и поступил – и тем уберег много жизней, так ведь?

– По словам Монтойи.

– Что ж, он в полиции куда дольше тебя. Он знает, что к чему.

– Луиза, неужто ты и вправду просишь, чтобы я…

– Я не прошу ни о чем. Я просто говорю, что на первое место ты должен ставить семью. Должен заботиться о собственной безопасности. Ты нужен мне и будешь нужен детям, которых мы родим. Так что ты должен делать то, что должен. Ради нас обоих. Ради нас всех. Ты сделаешь это?

Теперь, когда Луиза представила все подобным образом, выбора у него просто не было. Не совсем plata o plomo – серебро или свинец, – но почти.

4

Назавтра у Агилара был выходной, потому что выход на следующее дежурство предстоял в ночь, чтобы он познакомился с заведенным порядком. Изрядную часть дня Агилар провел с Луизой, пока ей не пришлось уйти на работу в кафе «Парилья Фреско», где она прислуживала посетителям. Там они и познакомились, когда Агилар мыл посуду и мел полы.

Потом он отправился на долгую прогулку по баррио. Какие-то ребятишки играли в футбол на поле, которое скоро окутают сумерки. Люди сидели на ступенях перед своими домами, потягивая пиво или вино. Из открытых окон тянуло марихуаной. Старики сидели на лавочках, сплетничая и смеясь. Три собаки пронеслись вдоль по улице, огрызаясь друг на друга из-за куска краденого мяса.

В их районе богатых нет. Агилар на это не сетовал, он и сам никогда больших денег не видел. Они с Луизой переехали сюда, когда поженились, и пока он посещал академию, она оплачивала аренду заработками официантки. Не так уж далеко от дома его родителей, да и ее тоже – достаточно близко, чтобы без труда наведаться в гости, но достаточно далеко, чтобы они чувствовали себя самостоятельными. Агилар с Луизой по-прежнему оставались членами своих семей, но и сами стали семьей.

Весь день он отчасти ждал, что вот-вот объявится кто-нибудь из людей Эскобара с конвертом, набитым наличными. Но, не дождавшись, с удивлением испытал облегчение – может, обещание Ла Кики все-таки было пустопорожним… Его это вполне устроило бы.

С тысячей песо в неделю, причитающимися ему как офицеру полиции, и ее жалованьем и чаевыми они вполне проживут. Богатство им не светит, но кому вообще нужна головная боль, сопутствующая богатству? Если им удастся чуток отложить, чтобы Луиза могла бросить работу, когда забеременеет, будет славно. Кроме аренды и продуктов, им нужно не так уж и много.

Пока он шагал, сунув руки в карманы, впитывая виды, звуки и ароматы окрестностей – кто-то готовил bandeja paisa[10], он чуял запах чоризо и яичницы, – солнце опустилось за Западные Кордильеры, сиречь горы на западе, и небо окрасилось в малиновые тона, а затем в пурпур. Россыпь городских огней раскинулась ниже и вокруг него, и он вспомнил сказку, слышанную в детстве от матери, об одеяле из пыльцы фей, спать под которым детям уютно и тепло. Огни Медельина напомнили ему это одеяло, и Агилар возжелал, чтобы оно было настоящим. Потому что знал, что среди этих огней кому-то покойно и тепло: они вкушают хорошую еду, занимаются любовью и отдыхают, смотрят телевизор, читают книги, наслаждаются жизнью. Но другие дерутся, строят козни, убивают, крадут, торгуют наркотиками, ранят себя или друг друга. Среди этих огней есть люди, спящие на тротуарах, потому что у них нет крова, с урчащими желудками, потому что у них нет пищи. Матери плачут, потому что их сыновья убиты, или дочери сбежали, или из-за побоев мужей. Богатые тревожатся, как бы уберечь нажитое и нажить еще больше, бедные тревожатся, что у них ничего нет, а все, кто посередке, тревожатся и о том, и о другом.

Агилар совсем пал духом. Он один-одинешенек и не имеет в великом замысле ни малейшего значения. Он – крохотная свечечка в этом обширном море огней, не заметная почти ни для кого. Поступая в академию, он как-то надеялся, что изменить мир к лучшему в его власти, но понадобился всего день, чтобы вышибить из него эту мысль.

Он будет делать все, что в его силах, решил Агилар. Что в его силах – то в его силах. Где он сможет помочь делу, там поможет, а остальное научится принимать как есть. Придя к этому заключению – каким бы оно ни было, – он вдруг заметил, что уже стемнело, и побежал, чтобы успеть на автобус до полицейского участка.

Когда Агилар вошел с трехминутным опозданием, ему казалось, что все взоры обращены к нему. Взвешивающие, исчисляющие и находящие его очень легким[11]. Одни считают его крысой, другие думают, что он уже коррумпирован. Если кто и думает, что он еще трепыхается, то в обращенных на себя взглядах Агилар этого не заметил.

Монтойя ждал на улице, прислонившись к «Ниссану» и дымя сигаретой.

– Ты опоздал.

– Извините, – пролепетал Агилар. – Всего на пару минут. Автобус…

– Не вини автобус. Мог поехать и на предыдущем. На тебе ответственность перед твоим партнером, перед колумбийской государственной полицией и перед городом Медельином. Больше этого не допускай. – Швырнув окурок на землю, Монтойя раздавил его подошвой. – Поехали.

– Куда направимся сегодня? – поинтересовался Агилар. Ему не верилось, что человек, позволивший убийце уйти как ни в чем не бывало, отчитывает его за трехминутное опоздание на дежурство.

– Я показал тебе город днем. Теперь пора увидеть его ночью. Вот когда большинство негодяев выходят на улицы.

– Значит, мы займемся настоящей полицейской работой?

– Если не повезет. – Открыв водительскую дверь, Монтойя скользнул за руль. – Залезай.

Агилар гадал, сколько пройдет времени, прежде чем его пустят за руль. Может, никогда, пока он в паре с Монтойей. Однако когда-нибудь он станет старшим офицером, натаскивающим такого же зеленого юнца, как он сам…

Вот тогда-то он всегда будет за рулем.

Монтойя помалкивал, не поддаваясь на попытки Агилара втянуть его в разговор. И вел так, словно нацелился куда-то в определенное место. Проехал по Калье 58 через Энсисо, потом срезал по Ла Тадера и продолжил взбираться в гору. Наконец они добрались до конца мощеной дороги и съехали на пыльную грунтовку. Нигде не было ни проблеска света, не считая фар «Ниссана» и рдения неизменных сигарет Монтойи. Он прикуривал новую от окурка предыдущей, отказываясь говорить, на любой вопрос отвечая ворчанием или односложными словами, а то и вовсе отмалчивался.

Наконец сержант остановил машину и заглушил двигатель. Поднятая туча пыли поклубилась вокруг и медленно осела. Остывающий мотор пощелкивал. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Монтойя распахнул свою дверцу и вышел. Агилар последовал его примеру.

– Что мы здесь делаем, Альберто? Что происходит?

Монтойя же просто смотрел на него. Тонкий месяц цедил призрачный серебристый свет.

– Ну?

– Что ну?

– Ну, что ты решил?

Странное поведение напарника подсказывало Агилару, что надо ждать чего-то подобного. Они одни на склоне горы. Если он даст неправильный ответ, то вряд ли уйдет отсюда. Его похоронят в мелкой могиле или бросят на растерзание диким зверям. Луиза может никогда не узнать, что с ним стало, и будет гадать об этом до конца своих дней.

До этого момента Агилар не был уверен в своем ответе. Сглотнул. И, не в силах поднять глаз на второго, проговорил:

– Я с вами.

– Хорошо, – резким выдохом вырвалось у Монтойи; до этого момента Агилару было невдомек, что офицер-ветеран тоже нервничает. Может, это значит, что он все-таки не такой уж плохой. Он не хотел везти Агилара сюда, чтобы убить. – Хорошо, это правильный выбор.

– Сомневаюсь, что выбор у меня был.

– Если тебе так легче смотреть на это, – отлично. Что верно, то верно. Вообще-то ни у кого из нас его не было.

– Все равно мне это не по душе.

– Никому из нас это не по душе, – отрезал Монтойя. – Все так, как должно быть, вот и все.

– Значит ли это, что мы можем вернуться в город? – спросил Агилар. – Может, займемся полицейской работой?

– Можем попытаться. – Монтойя подступил к нему вплотную. – Но сперва… – Он расстегнул карман рубашки Агилара и сунул что-то внутрь. – Это тебе. Сейчас не смотри. Сможешь посмотреть, когда вернешься домой. А теперь погнали… поймаем парочку негодяев.

Плата в ту первую ночь составила десять тысяч песо. Агилар купил в квартиру новый холодильник; их прежний был барахлом – едва-едва поддерживал прохладу и был чересчур мал, чтобы вместить достаточно продуктов на пару дней. Придя домой и увидев его, Луиза всплеснула руками, потом заплакала, а потом толкнула Агилара на пол кухни и занялась с ним любовью прямо там, перед холодильником.

После, обнимая ее в постели, Агилар думал об этом. Вообще-то сущий пустяк. На самом деле он принял решение еще в тот миг, когда уселся обратно в «Ниссан» в тот первый день, вместо того чтобы отправиться докладывать детективам, как поступил Монтойя. С этого момента обратного пути уже не было. И все терзания и самокопание были сплошь театральной позой, не более.

Впрочем, и денег было не так уж много. Разумеется, Агилар не жаловался, ведь они принесли ему новый холодильник и невероятно эротичный пароксизм любовной лихорадки с его Луизой.

И все, что потребовалось, чтобы заработать, – просто прикрыть глаза. Вот так запросто. Каждый колумбиец вынужден делать то же самое сотню раз на дню или свихнется. На что только не приходилось закрывать глаза его родителям во время La Violencia – десятилетних конвульсий, ставших свидетелями резни двухсот тысяч колумбийцев…

Если они могли сделать это тогда, может и он теперь.

Оставшуюся часть недели Агилар ездил с Монтойей, оставаясь во внедорожнике, пока Монтойя заходил в заведения и выходил с конвертами или сложенными купюрами. Они сделали несколько арестов, расследовали дорожно-транспортные происшествия, подсказывали дорогу заблудившимся. Сложа руки не сидели, но Агилар уже заскучал. По сравнению с первым днем, всплеском адреналина от перестрелки, эти дни казались безмятежными, словно Медельин – провинциальное захолустье, а не второй по величине город Колумбии.

В воскресенье у Агилара был выходной. Они с Луизой сходили к мессе, потом прогулялись в соседнем парке Ла Милагроса, наслаждаясь шелестом осенней листвы под ногами, под пасмурными небесами, грозившими дождем. Вернувшись домой, когда пошел дождь, они занялись любовью и лежали в постели, болтая о будущем. На подходе было два чека на зарплату и посулы новых поступлений от Эскобара, и их ждало куда лучшее будущее, чем они предвкушали всего месяц назад. Говорили, что надо снять квартиру побольше, а то и купить дом в один прекрасный день, где будет по комнате для каждого ребенка, которых они заведут. Может, и машину заодно. Агилар знал не так уж много людей, выкарабкавшихся из бедности в средний класс, но понимал, что такое возможно. И смахивало на то, что им с Луизой это может удаться.

В понедельник он вернулся к работе.

Посреди дежурства Монтойя остановил машину перед рестораном в Белене. Заведение, расположенное в хорошем районе, выглядело процветающим. Выбравшись из автомобиля, сержант кивнул Агилару:

– Пошли!

До того дошло не сразу.

– Что, внутрь?

– День не резиновый.

Агилар вышел и отправился с ним.

Внутри было красиво – в таком чудесном ресторане он еще не бывал. У одной из стен протянулся сверкающий деревянный бар, а за ним на стене сверкали ярко освещенные полки, забитые высококлассным алкоголем. Столы и стулья были из дерева и стали, в столешницы было врезано стекло. С балок потолка свисали на цепях кашпо с папоротниками. Мягкое освещение окутывало все мерцающим сиянием. Из скрытых громкоговорителей лилась колумбийская поп-музыка, а от струящихся из кухни ароматов у Агилара прямо слюнки потекли.

Обед давно закончился, до ужина еще далеко, так что внутри было тихо; у бара выпивала пара мужчин в дорогих костюмах, но в ресторане было пусто. Когда полицейские вошли, навстречу им устремилась молодая женщина в платье с глубоким вырезом, но вышедший из-за стойки невысокий, лысеющий мужчина в фартуке поверх рубашки-гуайабера и брюк со стрелками взмахом ладони отослал ее прочь.

– Я с ними потолкую, – сказал он. – Все в порядке.

Пожав плечами, женщина направилась обратно в кухню. Одарив Монтойю белозубой улыбкой и рукопожатием, мужчина с любопытством поглядел на Агилара.

– Новичок, – пояснил сержант.

– А, девственник? – Мужчина рассмеялся. – Но ведь ты его обламываешь, правда?

– Конечно, – хмыкнул Монтойя.

– Что у него с кожей? Почему он пятнистый?

– Да просто так выглядит, – Монтойя передернул плечами. – Но вовсе не глухой.

– Извините, я не в обиду. – Мужчина пошарил в кармане брюк. – Неудачный день для «Атлетико Насьональ»[12]. В голове кавардак, – он преувеличенно пожал плечами. А когда выудил руку из кармана, в ней была стопка банкнот. Он вручил ее Монтойе, замаскировав это под рукопожатие, но каждому было ясно, что только что произошло.

Снова сидя в «Ниссане», Агилар поинтересовался:

– Для чего эти деньги?

– Тебе повезло, что ты спрашиваешь у меня, а не у El Patrón’а, – Монтойя метнул в него суровый взор.

– El Patrón’а? – эхом повторил Агилар.

– Ты и вправду девственник, – сержант тряхнул головой. – Пабло Эскобара. El Patrón’а. Это его деньги.

– Это я понимаю. Я к тому, что зачем? Зачем этот мужик платит Эскобару? С виду дела у него идут вполне успешно.

– Идут. И ему принадлежит несколько дорогих автомобилей. Само собой, у него есть «Мерседес» и еще «Корвет». А еще у него чуть ли не единственный в Медельине «Бентли», и он хочет его сохранить.

– Я… я не понимаю. Я думал, Эскобар занимается наркотиками.

– Кокаин – его главный бизнес, – растолковал Монтойя. – Но у него много интересов. Годы назад, до кокаина, он угонял машины. Отличная тачка исчезала с улицы, а через пару часов стояла перед доном Пабло, разобранная до винтика, и он продавал запчасти с большим барышом. Потом сообразил, что некоторые люди – владельцы самых дорогих машин, а значит, самые денежные – готовы заплатить, чтобы их машины не угнали. Меньше работы для дона Пабло, меньше риска, а денег больше.

– Умно́, – не мог не признать Агилар.

– Он занимался всем подряд. Контрабандой сигарет и алкоголя. Марихуаной. Продавал поддельные лотерейные билеты. Похищал людей. А теперь кокаин. Кто знает, что будет через месяц или через год? По-моему, ему все быстро прискучивает. Но если что-то может принести прибыль и интересует его, он обязательно попробует.

– Насколько хорошо вы его знаете?

– Не очень хорошо, – ответил Монтойя. – Но достаточно. Скоро и ты тоже узнаешь.

Агилар не знал, как к этому отнестись.

Он слыхал немало историй об Эскобаре. Безжалостный преступник, запятнавший руки кровью десятков человек. Но в то же самое время Агилар слыхал, что он делится своими богатствами с бедняками. Человек, способный на такое, не может быть таким уж плохим, не так ли?

И все-таки Монтойя работает на него и вводит в организацию Агилара. Наверно, в какой-то момент ему придется встретиться с этим вторым работодателем. Эта мысль повергала в трепет ужаса и восторга одновременно.

Пару недель все так и продолжалось. По большей части они с Монтойей занимались полицейской работой. Время от времени исполняли поручения Эскобара. Пару раз забирали посылку у одного и доставляли другому, всякий раз получая на обоих концах по несколько сотен песо на чай. Монтойя знакомил его с людьми, у которых регулярно собирал деньги, но о личной встрече с самим Эскобаром больше не заговаривал.

А потом пришел день, когда сержант протянул ему ключи от «Ниссана» и не отдернул их, а выронил в ладонь Агилара.

– Правда? Я за рулем?

– Мне сегодня надо заняться другими делами, – бросил Монтойя. – Поедешь один. Ты ведь знаешь, что делать и куда ехать, верно?

Теперь Агилар уже знал заведенный порядок назубок.

– Само собой.

– Еще одно, – Монтойя вручил Агилару сложенный листок бумаги. – Ровно в полдень ты должен встретиться с человеком по этому адресу. Зовут его Эрнан Гарсия. Его нужно подвезти. Он скажет, куда его доставить. Не разговаривай с ним, просто веди машину.

– Он… из эскобаровских?

– Уж тебе ли не знать, что от вопросов лучше воздержаться, – хмыкнул Монтойя.

– Извини, – спохватился Агилар. – Как я его узнаю?

– Он сам тебя узнает, – отрезал Монтойя. – А теперь езжай. И не забудь: ровно в полдень. Ни раньше, ни позже. В полдень.

5

Вождение по запруженным улицам выматывало нервы. Агилар водил машину лишь несколько раз; как-то раз его родители ненадолго завели машину, но вынуждены были ее продать. Водить его учил друг, одалживавший Агилару свою машину время от времени, но за рулем такой громадины, как «Ниссан Патрол», он оказался впервые. Да еще одновременно ему требовалось следить, не совершаются ли преступления и не попал ли кто-нибудь в беду.

Но все это не будоражило его так, как полуденное рандеву. Кто такой этот Эрнан Гарсия? Почему он не может поехать на своей машине или на такси? Зачем ему потребовалось, чтобы его подвезли на полицейской машине? В голове Агилара проносились различные сценарии, но он понимал, что реальность превзойдет то, что он способен себе навоображать.

Переволновавшись, он прибыл по адресу, указанному Монтойей, за пять минут до срока. Монтойя строго-настрого это запретил, так что он остановился, не доезжая нескольких домов. Парковочных мест тут не было, но никто не побежит жаловаться, если полицейский автомобиль перекроет полосу движения на пару минут. Он ездил с открытым окном в попытке хоть отчасти выветрить вонь сигарет Монтойи, и ждал, свесив левую руку из окна и наслаждаясь прохладным осенним днем. Слушал, как в какой-то квартире поблизости играет радио, голоса детей, играющих в скрытом от взора внутреннем дворике.

А потом услышал из здания на три дома впереди от него несомненные хлопки выстрелов. Три, потом еще два. Всполошившись, он едва не прозевал звон церковных колоколов, возвещающий полдень.

Включив передачу, он подкатил «Ниссан» к переднему крыльцу указанного адреса.

При его приближении из двери вышел мужчина с портфелем в одной руке и пистолетом в другой. На его сером костюме и блестящих черных туфлях красовались влажные пятна, которые вполне могли оказаться кровью. Бросив взгляд на Агилара, он дважды кивнул и направился к задней двери.

– Сеньор Гарсия? – осведомился Агилар.

– Да, – открыв дверцу, тот забрался внутрь. И, устроившись на заднем сиденье, назвал Агилару адрес, присовокупив: – Сию минуту, пожалуйста.

– Да, сеньор, – Агилар включил передачу и отъехал от тротуара, стараясь не выказать Гарсии, как сильно трясутся у него руки.

По пути Гарсия хранил молчание, спокойно сидя на заднем сиденье, будто возвращается после приятного обеда с друзьями.

Агилару пришлось заглянуть в карту, чтобы найти названный им адрес. Он оказался в Эль Побладо, высоко на холмах. Агилар еще ни разу не бывал в том районе – просто не было повода. Но спорить об этом с Гарсией не собирался. Просто ехал по вьющимся улицам, ведущим мимо скопления жилых высоток Эль Побладо туда, где дома за высокими стенами в окружении деревьев отстояли все дальше и дальше друг от друга. Здесь воздух был на несколько градусов прохладнее, чем внизу, в долине.

Наконец, прибыв по указанному адресу, он повел машину по подъездной дороге. Та немного попетляла среди деревьев, а затем резко свернула. И сразу же после поворота Агилару пришлось врезать по тормозам – дорогу преграждали ворота с деревянной караулкой, угнездившейся возле них среди деревьев.

– Что дальше, сеньор? – справился Агилар.

– Просто ждите, – распорядился Гарсия.

Через несколько секунд из караулки показались два вооруженных молодых человека. Агилар увидел, что один из них Змееглаз.

Его волнение перешло в неподдельный страх. Неужто это дом Эскобара? С какой еще стати Змееглазу торчать у ворот? Агилар впился в баранку руля изо всех сил, чтобы унять тряску рук. По бокам под форменной рубашкой заструился пот.

Второй паренек, вооруженный дробовиком, совсем еще подросток, с длинными неопрятными волосами и порослью на щеках, словно он пытался отрастить бороду, но пока не преуспел, кивнул сидевшему позади Гарсии, а Агилару сказал:

– Тебя я не знаю.

– Ништяк, – вклинился Змееглаз. – Я его знаю. Привет, братан.

– Привет, – выговорил Агилар, уповая, что это прозвучало хотя бы вполовину так же ништяк, как сказал Змееглаз.

Подросток распахнул ворота.

– Тогда валяйте.

– Спасибо, – кивнув обоим, Агилар надавил на газ, чуточку перестаравшись – внедорожник рванул вперед, вдавив в сиденье его и, несомненно, Гарсию тоже. – Извините, – пробормотал он, сбрасывая газ.

– Нет проблем, – откликнулся Гарсия. Это были первые слова, произнесенные им с той минуты, когда он назвал Агилару адрес. Голос у него был вежливый, культурный. Агилару стало любопытно, что он за человек. Sicarios Эскобара вроде бы сплошь молодые ребята, но этот субъект среднего возраста, не меньше сорока. Да и костюм нетипичный для sicario.

– Только спокойно, и все будет прекрасно. Просто высади меня. Получишь небольшой навар, а потом поедешь своей дорогой.

– Ладно, – горло у Агилара перехватило.

Дорога снова вилась среди деревьев, а потом вывела на открытое пространство, посреди которого стоял большой дом в целых три этажа с оштукатуренными стенами и красной черепичной крышей. Агилар не знал, можно ли назвать этот особняк дворцом, но более шикарного дома еще не видел, а уж тем паче не заходил.

Переднее крыльцо в четыре ступени вело к дверям, через которые и великан бы прошел не нагибаясь.

– Вот здесь, – сказал Гарсия. – У основания лестницы вполне сойдет.

Агилар остановил машину. Подождал минутку, а когда Гарсия не шелохнулся, понял свою ошибку. Заглушив двигатель, выскочил из машины, обошел ее и распахнул дверцу Гарсии. Тот выбрался и поблагодарил его.

А когда двинулся вверх по ступеням, массивная дверь распахнулась, и изнутри вышел дородный мужчина с вьющимися темными волосами и усами, в голубой рубашке в вертикальную белую полоску, синих джинсах и белых кроссовках. Агилар видел его фото много раз.

Пабло Эскобар.

И оцепенел.

– Вы новый полицейский? – рассмеялся Эскобар.

Горло у Агилара снова перехватило. Откашлявшись, он сумел выдавить:

– Да, сеньор.

– Как вас звать?

– Хосе Агилар Гонсалес.

– Вы напарник Монтойи.

– Так точно, сеньор.

– Монтойя – добрый человек.

– Да, сеньор.

– Знаете, кто я?

– Да, сеньор. Вы El Patrón. Сеньор Эскобар.

Эскобар спустился по ступеням, по пути пожав руку Гарсии.

– Все прошло хорошо? – спросил он. Кожа у него была светлая, черты лица скорее европейские, нежели туземные, но говорил он с сильным акцентом паиса[13]. Он родом отсюда, как и Агилар.

– Очень хорошо, – отозвался Гарсия.

– Заходи, выпей чего-нибудь. Сейчас подойду.

Гарсия подчинился. Как только он зашел в дом, Эскобар сошел по последним двум ступеням крыльца и протянул руку.

– Спасибо, что привезли его, – и одарил Агилара рукопожатием. А когда убрал руку, в ладони у Агилара осталась стопка бумажек. Он хотел было вернуть ее, но потом сообразил, что это его бакшиш, и, не глядя, сунул в карман.

– Спасибо вам, El Patrón. Спасибо вам большое.

– Жду с нетерпением, когда познакомлюсь с вами поближе, – ответил Эскобар. – Вам как-нибудь следует зайти выпить. Вам с Монтойей.

– С удовольствием.

– Наверное, вам интересно, кто такой сеньор Гарсия.

Что тут отвечать? Наверно, выказывать любопытство в подобные делах негоже. Но правда в том, что ему действительно было интересно с того самого мгновения, когда он увидел пистолет и брызги крови. Но, не проронив ни звука, просто пожал плечами.

– Это было дело личное, не бизнес, – объяснил Эскобар. – Между Гарсией, его женой и ее любовником. Через пару часов сеньор Гарсия сядет на самолет до Панамы. Сеньор Гарсия оказал мне любезность, так что я оказываю эту любезность ему. Больше он на землю Колумбии не ступит. Вас это никак не затронет, даю слово.

– Спасибо вам, El Patrón, – снова проговорил Агилар.

– Тогда до следующего раза, – бросил Эскобар и, не дожидаясь ответа, зашагал вверх по ступеням.

Агилара совершенно недвусмысленно отослали прочь. Но он все-таки беседовал с Пабло Эскобаром и не только остался жив, но и получил плату за свои старания.

Снова усевшись за руль, Агилар включил зажигание. И едва положил ладони на баранку, как чудовищность случившегося обрушилась на него, вызвав безудержную дрожь.

Он подвез человека, только что убившего жену и ее любовника, а потом доставил его к криминальному царьку всего Медельина, чтобы он испарился из страны, опередив закон. И все это в мундире колумбийской государственной полиции. Эскобар поблагодарил его и сунул ему в руку деньги.

Во что он превратился? В кого он превратился? Он больше себя не узнавал.

Всего пару недель назад он окончил академию и был готов сражаться с преступностью, чтобы поддерживать закон и порядок. И настолько быстро, что едва и сам заметил, сам стал соучастником убийцы – человека, которого обязан арестовать, будь это кто-то другой. Неужто и он склонился перед коррупцией, будто укоренившейся в самое почву Колумбии? Или это его личный нравственный изъян? Он понимал, что ни за что не сможет признаться в этом ни родителям, ни священнику. Он должен исповедоваться Богу, но сам по себе, без посредничества духовенства.

Пожалуй, более насущный вопрос в том, что, если он так легко переступил эту черту, где же пролегла его настоящая нравственная черта? Есть ли что-нибудь такое, на что он не пойдет ни за что?

И если да, когда он узнает, что это такое?

Долго ждать ему не пришлось.

В тот вечер Луиза работала в кафе. Агилар угостился ужином в самом дорогом ресторане коммуны. Эскобар отвалил ему тридцать тысяч песо, так что он мог себе позволить это без малейших опасений. Блюда пахли очень аппетитно, но он почти не чувствовал вкуса. Он только и мог думать о крови на одежде и обуви Эрнана Гарсии, звуках выстрелов и о том, как разочаруется Луиза, если узнает подлинную правду.

Надо будет привести ее сюда как-нибудь на днях. Может, в ее компании он сможет насладиться трапезой. А так он оплатил свой счет, оставив половину недоеденного ужина на тарелке, а потом вышагивал по темным улицам, пока не настало время Луизе прийти домой. Агилар встретил ее на автобусной остановке, и домой они направились вместе.

И лишь в стенах квартиры, сидя вместе с ним на диване, Луиза устремила на него взгляд своих темно-карих глаз.

– Что стряслось, Хосе? Только не говори «ничего», уж я-то тебя знаю как облупленного.

– Это не ничего, – отозвался он. – Но ничего, что я могу тебе открыть. Так что по сути то же самое.

– Ты уверен? Ты же знаешь, что можешь сказать мне обо всем.

– Уверен.

– Это по работе?

– Ага, – буркнул он. – По работе. – Сунул руку в карман и выудил остаток денег Эскобара – больше двадцати пяти тысяч песо. – Зато заработал это.

Взяв стопку, Луиза перелистала купюры и вытаращила глаза.

– За что?

– За работу.

– Твоя зарплата? Это слишком много.

– Нет, приплата.

– За что? Ничего, если не хочешь говорить, то не должен.

– Это не то, чего я не хочу, детка. Хочу. Очень-очень. Но не могу. Я… просто не могу, вот и все. Никогда.

Луиза подвинулась ближе, прижавшись к нему. От нее пахло жареным мясом и крепким кофе. Внезапно Агилар ощутил настоящий голод и пожалел о недоеденном ужине.

– Ты можешь верить мне, дорогой, – проговорила она. – Всегда. И если для доверия требуется, чтобы ты что-то от меня замалчивал, что ж, так тому и быть. Это ни капельки не изменит моих чувств к тебе.

– Хорошо, – отозвался Агилар. – Потому что это меняет мои чувства к себе, и мне приятно, что мне хоть кто-то будет рад, когда я возвращаюсь домой.

– Не просто рад. Любит. – Прижавшись лицом к его шее, она начала осыпать ее легкими поцелуями. – Всегда, всегда, всегда. Несмотря ни на что.

Через какое-то время они перебрались в спальню. А еще через какое-то время уснули, запутавшись в простынях и сплетя конечности.

И еще были там, когда грохот в дверь разбудил Агилара. Откатившись от Луизы, он кое-как натянул штаны и пошел открывать. Дверь буквально содрогалась от ударов, и Агилар заколебался, гадая, не взять ли пистолет.

А потом услышал голос Монтойи:

– Ну же, Хосе! Ночь не резиновая!

Отперев, Агилар открыл дверь и увидел Монтойю в штатском, с всклокоченными волосами и небритого.

– Что стряслось? – опешил Агилар.

– Ты не одет, – отрезал Монтойя.

– Так два же часа ночи!

Монтойя бросил взгляд на свои золотые наручные часы. Он был взвинчен чуть ли не до истерики, совсем не походя на обычно невозмутимого Монтойю, каким его знал Агилар.

– Час сорок. Давай, одевайся.

– Наша смена начинается только в восемь.

– Тут другое, – бросил Монтойя. – Не полицейская работа. Работа Пабло.

– Сейчас? Среди ночи?

– Сейчас же. У тебя три минуты на одевание. В цивильное, не в форму.

– Ладно, сейчас вернусь. Надо сказать Луизе, что я ухожу.

– Тогда говори побыстрее, – велел Монтойя. – И возьми ствол.

6

На улице ждал «Рено 12» с работающим двигателем. Когда-то автомобиль был темно-синим, но с той поры пролетело не меньше дюжины лет. Краска окислилась, местами проступила ржавчина, и теперь он был почти таким же пятнистым, как кожа Агилара. На нем больше вмятин, чем на мяче для гольфа, подумал Агилар.

Монтойя забрался внутрь, и Агилар двинулся вокруг, к пассажирскому месту. Продранное сиденье было заклеено липкой лентой, местами закручивающейся в трубочку.

– Ты столько зарабатываешь и не мог купить новую машину? – спросил Агилар.

– А с чего ты взял, что она у меня одна? Мне нужна была такая, чтобы не привлекать внимания.

Отъехав от бордюра, он рванул по тихой улице.

– Зачем? Чем ты занимался весь день?

– Вел наблюдение.

– За кем? Постой… для кого? Для Эскобара?

– А ты как думаешь?

– Скажи мне, в чем дело, Альберто.

Под визг шин резко свернув направо, Монтойя погнал машину под гору. Вечером прошел дождь, и улицы скользко блестели.

– Надо прихватить кое-кого. Я знаю, где он сейчас, но не хотел идти в одиночку.

– Кто? Куда идти?

– Его зовут Лео Кастельянос, – сообщил Монтойя. – Он задолжал деньги дону Пабло. Мы должны их забрать.

– И каким образом забрать? – не отставал Агилар.

– Он говорит, что их у него нет, а у его родных есть. Мы его возьмем и подержим, пока они не заплатят.

Агилару потребовалось несколько секунд, чтобы переварить это.

– Постой, мы его похищаем?

– Конечно, похищаем! – резко тормознув, Монтойя вывернул руль влево, вписываясь в поворот. Агилар ухватился за ручку дверцы, но тут же отпустил, ощутив, что она вот-вот оторвется.

– Но… как?

– Просто повторяй за мной, – растолковал Монтойя. – Не говори ни слова. Помни, никаких имен. Не делай никаких глупостей. Все будет отлично.

Сбросив ход «Рено», он высматривал номера домов и наконец подъехал к свободному местечку у бордюра. По обе стороны улицы выстроились ряды многоквартирных домов.

– Вот здесь, – указал он на один, с горящим светильником по одну сторону от дверного проема и погашенным по другую. – Он на первом этаже. Все будет просто.

– Откуда ты знаешь, что он еще там?

– Я следил за ним весь день. Он зашел, выпил вина и наконец выключил свет. Я уверен, что он спит.

– Сколько он задолжал?

Монтойя вручил ему балаклаву. Вернее, Агилар поначалу подумал, что это балаклава. При более близком рассмотрении это оказалась штанина от спортивных брюк, зашитая с одного конца, с грубо прорезанными дырками для глаз и рта.

– Полмиллиона песо.

Агилар снова посмотрел на здания. Отнюдь не богатый район.

– И живет здесь?

– Он прячется здесь. У его родных уйма денег.

– Откуда ты знаешь, что они заплатят?

– Я и не знаю, – отрезал Монтойя. – Но, наверно, мы скоро узнаем, так ведь? Надевай.

Агилар натянул самопальную балаклаву на голову.

– Воняет.

– Тогда не дыши. – Натянув свою, Монтойя распахнул дверцу. Выйдя из машины, достал из-за пояса пистолет. – Помни, никакой стрельбы, если он нас не вынудит. Он нужен нам живой.

С сильно бьющимся сердцем Агилар достал свое оружие. Подхваченный горячкой Монтойи, он толком и не подумал ни о чем заранее. А теперь думать некогда, некогда спорить. Монтойя уже пришел в движение. Агилар последовал за ним, уповая, что все пройдет без косяков.

Монтойя подошел к двери многоквартирного дома – металлической, со стеклянной панелью наверху. Единственная лампочка едва светила, придавая происходящему какой-то перекошенный вид. Когда Агилар подоспел, Монтойя рывком распахнул дверь и вошел, выставив пистолет. Агилар перехватил дверь, когда та начала закрываться.

В подъезде Монтойя указал на дверь с бронзовой тройкой на ней. В голове Агилара так и роились вопросы, которые ему хотелось задать. «Он знает, что за ним придут? Не ждет ли он внутри, нацелив на дверь автомат? Как мы заставим его пойти с нами? А если мы вдруг убьем его, не перейдет ли долг перед Эскобаром на нас?»

Но голос не повиновался ему, да и случая спросить все равно не было. Подойдя к двери, Монтойя попробовал ручку. Тряхнул головой. Заперто.

И повернулся к Агилару:

– Выйди наружу, в переулок. Там окно. Я зайду с этой стороны, а ты позаботься, чтобы он не улизнул. Как только услышишь, что я вошел, разбей стекло и заходи с той стороны.

Непохоже, чтобы Монтойя продумал все заранее, иначе послал бы его в переулок первым же делом. Агилар еще более усомнился в этом плане – если слово «план» вообще уместно для происходящего.

Не видя иного выбора, он лишь кивнул и побежал в переулок. Как ни странно, дождь не смыл, а только усилил смрад мочи и мусора. К нему были обращены два окна первого этажа; он не знал, какое из них принадлежит квартире Кастельяноса – а может, оба. И надеялся, что сможет определить, когда Монтойя войдет.

И все еще прикидывал, как лучше залезть в окно, когда услышал изнутри грохот. Монтойя пытался выбить дверь то ли ногой, то ли плечом. Судя по звуку, это ему не очень-то удалось.

В окне справа от Агилара вспыхнул свет. Он увидел, как мужчина в майке и семейных трусах встал, схватил то ли винтовку, то ли дробовик и распахнул дверь спальни.

Мысли Агилара понеслись стрелой. Если он убьет Монтойю, что тогда? Не прикажет ли Эскобар убить и Агилара за провал? Допустить этого нельзя.

Он выстрелил в окно. Стекло разлетелось, осколки посыпались в комнату, несколько звякнуло в переулке.

Человек внутри развернулся и бросился к окну, вскидывая винтовку к плечу. Агилар не хотел убивать его, но…

Потом Монтойя выломал дверь у него за спиной и ворвался в квартиру.

– Бросай! – гаркнул он. – Полиция!

Мужчина замешкался. Поглядев на улицу, увидел Агилара, нацелившего на него пистолет. Развернулся – на него напирал Монтойя. И выронил ружье.

– Не стреляйте! Я не буду сопротивляться!

Подойдя в упор, Монтойя навис над ним, нацелив пистолет ему в голову.

– Хорошо, – и встретился взглядом с Агиларом. – Залезай сюда.

Агилар поглядел на окно на высоте груди, обрамленное осколками стекла. Да ни за что он здесь не полезет.

– В жопу, – буркнул он. – Зайду с той стороны.

Кастельяносу было лет около тридцати пяти. У него была густая копна темных волос, тонкие усики, стройное телосложение, но с круглым животиком, и мягкие руки офисного работника. В квартире не было ровным счетом никаких личных вещей. Вероятно, она сдается с мебелью понедельно или помесячно. Он просто решил здесь лечь на дно, а не жить. Рядом с кроватью стояла переполненная пепельница, и в комнате разило застоявшимся табачным перегаром.

Он был перепуган, и отнюдь не без причины. Слезы бежали у него по щекам, а в ноздрях пузырились сопли.

– Хорош нюни пускать, – проворчал Монтойя. – Мы не сделаем тебе больно. Ты нам нужен целехонький.

– Вы здесь не затем, чтобы меня убить?

– Мертвый ты никому не нужен. Ты задолжал деньги очень важному человеку. Он просто хочет, чтобы их заплатили.

– Я ему говорил, что у меня их нет! Я пытался их раздобыть. Обращался к кому только мог. Никто не хочет мне помочь.

– Значит, тебе нужны друзья получше, – заметил Монтойя. – Но мы достаточно скоро узнаем, кто тебе настоящий друг. – Подойдя к кровати с двумя подушками, он вытряхнул их из наволочек. – Возьми его ремень.

Агилар оглядел комнату. Через дырки для глаз видно было плохо, но он углядел скомканную пару брюк в углу с продетым в шлевки ремнем. Выдернул его. Монтойя замотал голову дрожащей жертвы в обе наволочки.

– Затяни петлей у него на шее, – распорядился он. – Не слишком туго. Мы хотим не удушить его, а только не давать видеть.

– Можно мне одеться? – шмыгая носом, поинтересовался Кастельянос.

– Одеться сможешь после, – отрезал Монтойя. – Надо идти.

Туго затянув ремень вокруг шеи, Агилар застегнул его пряжкой.

– А руки как? – спросил он.

– Он не станет ничего предпринимать, – уверенно заявил Монтойя. – Потому что тогда нам придется его убить, а он этого не хочет.

– Вы правы, – отозвался Кастельянос. – Я не стану ничего пытаться. Только не причиняйте мне вреда, пожалуйста.

– Только если ты нас вынудишь, – заверил Монтойя. – Пошли, пора двигать.

Они вывели его из квартиры на тротуар. Из окна выглянула женщина, и Агилар размахивал пистолетом в ее направлении, пока она не отпрянула, плотно задернув шторы. В «Рено» Монтойя заставил Кастельяноса лечь сзади на пол.

– Мой друг будет следить за тобой, – предупредил он. – Хоть шелохнешься, и он всадит тебе пулю в башку.

– Клянусь, – пролепетал тот между всхлипываниями, – вам незачем обо мне беспокоиться.

На сей раз Агилару было еще труднее пережить головоломную езду Монтойи, потому что он сидел, полуразвернувшись на сиденье назад и нацелив пистолет более-менее в сторону головы Кастельяноса. Пожалуй, утруждаться и не требовалось; тот скорчился на полу калачиком – колени и голова снизу, спиной кверху – и раскачивался взад-вперед, будто ребенок, пытающийся уснуть. Агилар предполагал, что человек, достаточно дерзкий, чтобы задолжать Пабло Эскобару, а после отказаться платить этот долг, будет более не робкого десятка. Кастельянос же, напротив, казался на грани полного срыва.

Довольно скоро Монтойя пригнал «Рено» к воротам гаража, пристроенного к одноэтажному домику на достаточно просторном участке. Сквозь завесу деревьев проглядывали огоньки соседних домов, и Агилар сообразил, что в этом доме пленник может орать до опупения, и никто его не услышит.

– Открой ворота, – велел Монтойя.

– А с ним как быть?

– Никуда не денется, – Монтойя понюхал воздух. – По-моему, он обоссался.

Пожав плечами, Агилар вылез из машины и открыл ворота гаража. В гараже было пусто. Подождал, пока Монтойя заведет машину внутрь, а потом снова закрыл ворота. Из гаража в дом вела дверь.

– Тут еще кто-нибудь есть? – осведомился он.

– Конечно, нет, – Монтойя рывком распахнул заднюю дверцу машины. – Это тайное логово.

– Кто ж тогда будет за ним следить?

– Мы, – Монтойя вздохнул. – Будем торчать при нем, пока его семья не раскошелится.

Агилар опешил, впервые услышав о необходимости караулить заложника.

– Мы? Но я не сказал Луи… жене.

– Можешь сказать потом, если понадобится. А теперь заткнись и помоги мне выковырять его из машины.

Монтойя пытался вытащить Кастельяноса, но тот цеплялся за ковровое покрытие, за низ сидений, за все подряд, только бы остаться на месте. Сунув пистолет за пояс, Агилар направился к противоположной дверце. Он отрывал пальцы Кастельяноса от того, за что они держались, но стоило ему это сделать, как Кастельянос цеплялся за что-нибудь другое или впивался в руки Агилара. Наконец Агилар выхватил пистолет и ткнул его Кастельяносу в лоб с такой силой, что оставил отметину. Вытаращив глаза, тот прекратил сопротивление.

– Умоляю, нет, не надо…

– На твоем месте я бы не стал напрашиваться на неприятности, – проговорил Агилар. – Чем больше проблем ты причиняешь, тем меньше шансов, что мы оставим тебя в живых.

– Нет, я… я не буду. Сделаю все, что скажете.

– Вылезай из машины.

Агилар убрал пистолет, чтобы Кастельянос не схватился за него. Тот разжал пальцы, впившиеся в интерьер салона, и неуклюже попятился. Как только он выбрался из машины, Монтойя схватил его за шею.

– А теперь в дом!

– Ладно. Как скажете.

Агилар открыл дверь дома. Внутри было темно, но он шарил ладонью по стене, пока не нащупал выключатель. Загорелся верхний свет, показав пустой коридор с парой дверей и проемом в дальнем конце.

– Ты тут бывал? – спросил он.

– Один раз, – ответил Монтойя. – Можно посадить его туда, вторая дверь.

Агилар открыл указанную дверь и включил лампу внутри. В комнате стояла панцирная кровать с тонким матрасом. Ни постельного белья, ни подушек. Как только загорелся свет, таракан стремительно пробежал по полу и втиснулся в щель у основания стены. Другая дверь вела в ванную с раковиной, унитазом и ванной. Единственное окно было забито толстым листом фанеры, приколоченным к раме.

Втолкнув Кастельяноса в комнату, Монтойя запер дверь.

– Добро пожаловать домой, Лео. Устраивайся поудобнее. Ты здесь надолго.

7

Кастельянос однажды был женат, но недолго, и его жена перебралась в Мексику, так что в то первое утро Монтойя позвонил его родителям по беспроводному телефону и передал трубку ему.

– Скажи им, чтобы собрали деньги. Пятьсот тысяч песо. Я перезвоню им через два дня, и если деньги у них будут, я скажу им, куда их доставить.

– У них нет таких денег! – запротестовал Кастельянос. – Они простые люди.

– У них есть дом. У тебя есть дом. Пусть продадут оба и получат их.

– На это уйдет не одна неделя!

– Я не тороплюсь, – бросил Монтойя. – Но чем быстрее они будут действовать, тем раньше я смогу тебя отпустить.

Пока они говорили, отец Кастельяноса ответил на звонок. Агилар слышал его голос, доносящийся из трубки, тонкий и далекий. Казалось, Кастельянос даже забыл, кто ответит на звонок.

– Алло? Отец? Это ты? Это я, Лео.

В трубке прозвучал вопрос. Кастельянос выслушал, а потом описал свое бедственное положение.

– Им нужно полмиллиона песо, или меня убьют. Да! Да, убьют, клянусь. Нет, не могу объяснить, просто… вы должны добыть деньги. Должны.

Монтойя выхватил у него трубку.

– Он прав, сеньор Кастельянос. Я перезвоню через два дня, чтобы узнать, есть ли они у вас. Если не будет, я начну делать Лео больно. Сразу я его не убью, но плохо ему придется. Чем раньше вы добудете деньги, тем в лучшем виде его получите. Но если обратитесь в полицию, больше вы его не увидите. Разве что на том свете.

И дал отбой, не дожидаясь ответа.

– Два дня, Лео. Потом?.. – он пожал плечами. – Не хотел бы я быть на твоем месте.

Когда Кастельяноса заперли в комнате, Агилар воспользовался телефоном, чтобы позвонить Луизе. Ответив на звонок, она была почти в истерике.

– Где ты? Что происходит? Я так тревожилась!

– Не могу тебе сказать, где я, детка, – ответил он.

– Почему? Что ты делаешь?

– Этого я тебе тоже сказать не могу.

– Хосе, скажи же мне, что происходит! Я не понимаю!

– Я ничего не могу тебе сказать, Луиза. У меня все отлично. Я не в беде, и мне ничего не угрожает. – Он надеялся, что хоть это правда. – Какое-то время меня домой не жди, может, пару дней. Но я в порядке. Ты должна просто мне верить. Ты мне веришь?

– Конечно, верю. Я просто… не знаю. Вот уж не думала, что может стрястись что-то подобное. Он выдернул тебя из дома, и ты просто ушел с ним, бросив меня… Я так напугана, Хосе.

– Бояться нечего, детка. За пару дней с тобой ничего не случится. Я позвоню, когда смогу, но ты мне звонить не можешь. Не тревожься, у нас с Альберто все под контролем.

Монтойя слушал, так что Агилар не хотел говорить ей, что по окончании все может увенчаться хорошим бонусом. Но это тоже была правда.

Как только она более-менее успокоилась, Агилар сказал ей, что любит и попытается позвонить снова как можно скорее. А потом остался только он наедине с Монтойей и чувством опустошения, которое приходит после всплеска адреналина. И рухнул в кресло.

– Два дня, правда? – проговорил.

– Не меньше двух. Возможно, проторчим здесь дольше. Теперь все зависит от его родных.

– А потом мы его отпустим?

– Когда они заплатят, мы его отпустим. Если заплатят.

– Но они ведь заплатят, да?

– Я их не знаю, а ты? – криво усмехнулся Монтойя. – Некоторые семьи платят. Некоторые нет. Нипочем не знаешь, пока это не случится.

– А ты… ты уже делал это прежде?

– Однажды. Был как ты, а не во главе. Командую первый раз.

– И как тогда прошло?

Скривившись, Монтойя развел руками.

– Прошло… нехорошо прошло. Будем надеяться, на сей раз будет лучше.

На все про все ушло пять дней. За это время Монтойя дважды позволил Агилару позвонить Луизе. Каждый раз она проявляла все большее нетерпение, озлобление и тревогу. Каждый раз он из кожи вон лез, чтобы обнадежить ее, но правда в том, что он и сам не знал, чем все это обернется. Тревожился из-за их дежурств в полиции, но Монтойя заверил его, что их «прикроют», что бы это там ни означало. Агилар боялся, что, когда они вернутся, все будут знать, что они на жалованье у Эскобара. Но когда поднял этот вопрос с Монтойей, старший полицейский просто рассмеялся, не вдаваясь в дальнейшее обсуждение.

В доме имелись телевизор, радио, кровати, диваны, обеденный стол и стулья и кухня, забитая продуктами и алкоголем. Кастельянос этих частей дома не видел. Он был либо привязан к кровати, либо прикован в ванной. Порой, если он вдруг начинал артачиться, его оставляли в ванне, пустив холодную воду на час, а то и поболее. По большей части он проявлял покладистость. Они готовили ему в кухне простую еду или выходили за продуктами и приносили что-нибудь и ему. Он много ныл, но когда начинал уж очень действовать на нервы, ему напоминали о ванне, и он затыкался. При нем они колпаков не снимали, так что лиц их Кастельянос не видел. В других комнатах они пили, ели и курили марихуану, слушали радио, болтали, играли в карты. Когда удавалось, спали, заранее не ведая, не устроит ли Кастельянос бучу и не придется ли его утихомиривать.

Наконец его родители, родственники и друзья наскребли полмиллиона и доставили их по названному Монтойей адресу. Вскоре после доставки ему позвонили на беспроводной телефон. Он слушал внимательно, с угрюмым видом, потом положил трубку на стол. За окном было темно; звонок разбудил Агилара.

– Деньги на месте, – сказал Монтойя.

– Значит, теперь мы его отпустим?

– Теперь мы его убьем.

– Но ведь он расплатился!

– Эскобар хочет, чтобы люди знали: если они ему задолжали, то обязаны расплатиться без понуканий. Только подумай, во что ему это обошлось – этот дом, наше жалованье, прочие расходы. Он вернул только долг, а не остальные издержки на все это.

– Но…

– Раньше он похищал людей ради выкупа, – оборвал его Монтойя. – Больше он этим не занимается. Теперь он делает это лишь затем, чтобы вернуть свое – то, что ему задолжали. Ему и самому этого не хочется, но некоторые, вроде Кастельяноса, вынуждают его. Он хочет донести мысль.

– Я не хочу никого убивать, – уперся Агилар. – Потому и пошел в полицию.

– Он слышал наши голоса. Запомнил их.

– И что? Он не сможет доказать…

– Все решено, – снова перебил его Монтойя. Пошарив в кармане, дал Агилару ключ от машины. – Мы делаем, что скажут. Выводи машину из гаража.

Агилар взял ключ. И пока шел в гараж и распахивал широкие ворота, у него мелькнула мысль взять да просто уехать. Можно захватить Луизу и…

И что? Куда им податься? В Боготу? В Панаму? В Мексику? Как они будут жить – без работы и почти без денег? А как же их родные? Уж наверняка Эскобар накажет их за измену Агилара. Нет, побег – не вариант.

Вместо того он вывел «Рено» на улицу – было только-только начало пятого утра, еще темно, – вернулся в гараж и закрыл ворота.

И только тогда впервые заметил слив в полу, в самом центре помещения, и как бетон полого спускается к нему.

Когда он вошел в дом, Монтойя надел балаклаву из треников и бросил Агилару другую. Агилар последовал за ним в комнату Кастельяноса.

– Сегодня твой счастливый день, Лео, – сообщил Монтойя. – Твоя родня заплатила. Пошли.

– Правда? – удивился Кастельянос. – Как?

– А мне-то какое дело? – отмахнулся Монтойя. – Знаю только, что заплатили. Пошли.

Кастельянос расплылся в улыбке. Монтойя освободил его от пут, и тот потер намятые веревкой запястья.

– Можно мне одеться?

– Конечно.

Его одежда была грудой свалена в углу. Агилар поднял ее и протянул пленнику.

– Быстрей! – торопил Монтойя.

Дело шло небыстро. Последние пять дней Кастельянос почти не двигался, и суставы у него закоченели. Стараясь натянуть вещи, он морщился от явной боли. Монтойя, закурив, нахмурился.

Когда пленник оделся, они направились в гараж. Агилар пошел первым, но Монтойя протиснулся мимо него, пустив Кастельяноса вперед. У двери гаража тот замешкался, и Монтойя толкнул его.

– Ступай! Ты что, не хочешь уходить?

– Еще как хочу, – ответил Кастельянос. Открыл дверь и вышел, сделал пару шагов, но тут остановился и обернулся. – А где машина?

Увидев стоящего перед собой Монтойю с вытянутой рукой, сжимающей пистолет, он ошеломленно разинул рот.

– Н-нет, – пролепетал Кастельянос.

Монтойя спустил курок.

Первый выстрел попал Кастельяносу во внутренний край левого глаза, расплескав кровь, ошметки мозга и осколки черепа по всему пустому гаражу. Жидкость из взорвавшегося глаза потекла по лицу.

Ноги Кастельяноса подкосились, и он мешком рухнул на пол. Встав над ним, Монтойя выстрелил еще дважды – в грудь. При этом тело конвульсивно дергалось, но только от ударов пуль. Кастельянос уже испустил дух.

Агилар взирал на это с какой-то незаинтересованной отрешенностью. Ожидал, что его стошнит, но тошноты не чувствовал. Вообще ничего, словно внутри все онемело. Будто Кастельянос был и не человеком вовсе, а каким-то витринным манекеном или персонажем из мультика. Агилар не мог вызвать у себя никакого чувства ужаса или скорби, хотя страшился этого мгновения с той самой поры, как переставил машину. Теперь оно настало, а он даже не в силах почувствовать.

Гадал, что это говорит о нем. И это ему совсем не нравилось.

– Чего к месту присох? – резанул Монтойя. – Открывай ворота и подгони машину как можно ближе.

Агилар повиновался, изо всех сил стараясь не наступать на кровь. Распахнул ворота гаража и частично загнал «Рено» внутрь. Хотел было открыть багажник, но Монтойя приказал:

– Нет, сунь его на переднее сиденье. А ты поедешь сзади.

– На переднее?

– Я так и сказал.

Монтойя по-прежнему сжимал в руке пистолет, и на губах у него играла странная полуулыбка. Боясь его провоцировать, Агилар распахнул переднюю пассажирскую дверцу. Вдвоем они подняли Кастельяноса с пола и взгромоздили в машину, втолкнув на сиденье и разместив так, будто он собрался в поездку. О том, чтобы не касаться крови, нечего было и думать; к моменту, когда труп усадили, рубашка и джинсы Агилара пропитались насквозь. Один раз голова Кастельяноса перекатилась ему на плечо, и щека нежно коснулась щеки Агилара будто любовной лаской. И наконец он ощутил, как содержимое желудка подкатывает под горло, и едкий вкус желчи.

Значит, у него все-таки есть предел. Как ни странно, это его ободрило. И все-таки он помог устроить покойника в «Рено», а после, когда Монтойя сдал задом из гаража, покорно забрался на заднее сиденье.

– А как же пол гаража? – спросил. – И вся эта кровь?

– Кто-нибудь придет убрать, – ответил Монтойя. – Не наша проблема.

Они ехали минут тридцать, добравшись в деловую часть Медельина, мимо парков, музеев, церквей и высоких офисных зданий. Монтойя не поддавался ни на какие попытки Агилара узнать, куда они направляются. Наконец он подкатил к Каррера 55, где располагается администрация города. Заметив, как Монтойя то и дело бросает взгляд в зеркало заднего вида, Агилар обернулся и увидел, как позади них трогается полицейский автомобиль.

– Это полиция! – выговорил.

– И что?

– А то, что у нас труп на переднем сиденье!

– И? – Монтойя пожал плечами и подкатил к бордюру менее чем в квартале от мэрии.

– Что будем делать?

Монтойя заглушил двигатель.

– Уходим. Или хочешь остаться тут с ним?

Он ступил на мостовую, обошел машину и широко распахнул пассажирскую дверцу.

Агилар выскочил из машины.

– Но… как же полиция?

– Это наша попутка, – Монтойя махнул рукой полицейской машине, притормозившей позади них.

Последовательность событий, разыгравшихся за последний час, ошеломила, буквально контузила Агилара. Минуту спустя он уже с удобством катил на заднем сиденье полицейской машины, разившей, как и машина Монтойи, горьким дымом «Пьельрохи».

Переступая порог квартиры, он не знал, куда прятать глаза от стыда. Он был участником похищения и убийства человеческого существа. За хлопоты ему вручили пачку денег, которые он пока не потрудился пересчитать, но явно превышавшую пятьдесят тысяч песо.

И почему-то деньги только усугубляли дело.

Сняв обувь, он прошел в спальню. Постель была пуста, но дверь ванной закрыта.

– Луиза, я здесь, – сказал он.

– Выйду через минутку.

Пройдя к кухонной раковине, он, как мог, отдраил руки и лицо. Она еще не вышла, так что он вернулся в спальню и стащил с себя окровавленную одежду. Но вместо того чтобы сунуть ее в корзину для стирки, свернул тугим комом и сунул в мусор. Все, что было на нем, больше ни на что не годно. Хотелось бы ему так же легко стащить с себя кожу.

Наконец Луиза вышла. Увидела Агилара, стоящего среди спальни нагишом, и бросилась к нему. В окна начали сочиться первые лучи рассветного солнца.

– Ох, Хосе, ты в порядке?

– Я в ажуре, детка, – ответил он. – Ты-то как?

– Я… мне было одиноко. И тревожно.

– Тревожиться не о чем. Просто дело. Все позади.

– Дело? Ты весь в крови! От тебя разит дымом, выпивкой и скотобойней.

– Мне нужен душ.

– Что происходит, Хосе? Мне ты можешь сказать. Я твоя жена.

– Знаю, детка. Потому-то и не могу сказать. Чем меньше ты знаешь…

– Что? Чем меньше я знаю, тем что?

– Ничего. Я просто не хочу, чтобы ты пострадала. Не знаю, что я с собой сделаю, если ты как-нибудь пострадаешь.

– Разве кто-то собирается причинить мне вред? Я в опасности? А ты?

Агилар положил ладони ей на плечи. Луиза была на грани истерики, и надо было успокоить ее, чтобы можно было пойти в душ.

– Нет никакой опасности, детка.

– Ты уверен? Ручаешься?

– Ручаюсь.

Он поклялся никогда не лгать Луизе – когда ухаживал за ней и еще раз, когда они только-только поженились. Он нарушал эту клятву, но вряд ли хоть раз настолько безоглядно, как теперь. Он помог убить человека. Этот человек не был похож на бандита, но на самом деле Агилар о нем толком ничего и не знал. Чтобы оказаться в долгу у Пабло Эскобара, без уголовных связей не обойтись, а раз так, кто-нибудь может пуститься на поиски его убийц.

Да и полицейские – во всяком случае, честные. Труп бросили посреди улицы, где в утренние часы царит оживленное движение, в шаге от мэрии Медельина. Потребуют провести расследование. Насколько трудно будет установить его причастность к преступлению? Участие в нем приняли не меньше трех офицеров полиции; если хоть один разговорится, с ним покончено.

Непохоже, чтобы Луиза ему поверила, и Агилар не знал, как убедить ее в том, что сам считал заведомой ложью.

– Детка, мне нужно в душ. Деньки выдались тяжелые. Я устал.

– Ты пьян?

– Нет. Выпил капельку текилы вчера вечером вместе с Альберто. И чуток пивка позавчера. Вот и все.

Вид у Луизы был печальный. Пожевав нижнюю губу, она потупила взор.

– Я даже не знаю тебя.

– Знаешь, детка. Это просто я. Мне просто надо было выполнить работу. Было скверно, но теперь все позади.

– Ладно, – помолчав, проронила она. – Иди в свой душ. А когда выйдешь, мне надо тебе кое-что сказать.

– Что-то хорошее?

– По-моему, да. Надеюсь, да. Но пока что не очень уверена.

– Что? Скажи сейчас.

– Позже, когда будешь чистым.

Если у нее есть вести, которые помогут стереть из памяти образ Кастельяноса на полу и лужи крови под ним, с омерзительной дырищей рядом с вытекшим глазом, он должен их услышать.

– Нет, сейчас. Прошу, Луиза, сейчас же. Мне надо знать.

– Ну, я не совсем так себе представляла, как скажу тебе, но… – Лицо ее просветлело, губы изогнулись в улыбке, засиявшей в ее взоре. – …Я беременна!

Слезы навернулись Агилару на глаза, переполнили их и побежали по щекам. Он шмыгнул носом, а потом заплакал.

Прижимал Луизу к своему обнаженному, окровавленному телу и пытался убедить ее, что это слезы радости. И не был уверен, что преуспел в этом.

8

Никаких бедствий, рисовавшихся воображению Агилара, так и не случилось. Вместо того чтобы предать его остракизму и поруганию, товарищи-офицеры хвалили и поздравляли его. Некоторые – наверное, честные – проигнорировали его пятидневную отлучку, но даже им хватало ума не выказывать осуждения. Начальники взирали на него, будто он сдал какой-то экзамен, доказав свою лояльность, и теперь можно вверить ему более ответственные обязанности. Ему выделили собственный автомобиль, «Ниссан Патрол» – постарше, зато не такой прокуренный, как машина Монтойи, сидеть в которой все равно что барахтаться в пепельнице. Частенько он по-прежнему ездил с Монтойей – в конце концов, они ведь напарники, даже свели подобие дружбы, – но порой давали и самостоятельные задания. Разрешили забирать машину домой, так что с поездками на автобусе было покончено.

Он по-прежнему отправлял обязанности полицейского, но все чаще и чаще его отзывали в сторонку для исполнения поручений организации Эскобара. И каждое сопровождалось денежной премией, а поскольку он теперь откладывал деньги к рождению ребенка, они стали важны как никогда.

Однажды пополудни, две недели спустя после гибели Лео Кастельяноса, они с Монтойей сидели в «Ниссане» Монтойи. Хотя дорожное движение было довольно насыщенным, они стояли, перекрыв правую полосу на Каррера 34A, одной из оживленнейших артерий города, глядя на проезжающие мимо автомобили. Шоферы давили на гудки и показывали непристойные жесты, но Агилар и Монтойя только посмеивались. Им поручено дело, и они будут стоять здесь, пока не настанет пора ехать.

Потом мимо проплыл серый «Мерседес» с водителем спереди и единственным пассажиром сзади – седеющим вельможей в фетровой шляпе. Это и есть их объект. Дав «Мерседесу» отъехать на квартал вперед, они влились в дорожное движение, вызвав новый шквал гудков и проклятий, и последовали за ним. Таиться было ни к чему: полицейские автомобили могут разъезжать по городу где вздумается, не давая никаких объяснений и оправданий.

Проехав за «Мерседесом» пару миль, Монтойя включил мигалку и сирену. Автомобили, отделявшие их от «Мерседеса», мало-помалу освобождали путь, и наконец «Мерседес» сбросил ход и остановился на обочине. Монтойя и Агилар вылезли из машины и подошли к нему с обеих сторон.

Водитель покинул «Мерседес», не дожидаясь их подхода – высокий, крепкого сложения, с круто выпяченным подбородком, словно демонстрирующим, что он ничего не боится. С его стороны был Монтойя, Агилар с другой.

– Какие-то проблемы, офицеры? – осведомился водитель. – Вам известно, кто мой пассажир?

– Известно, – отрубил Монтойя. – Потому-то мы и здесь. Не прогуляться ли тебе пешком?

– Пешком?! – с негодованием переспросил водитель. – Я за него отвечаю! Я…

Выхватив пистолет из кобуры, Монтойя приставил его к массивному подбородку.

– Тогда выбирай. Либо прогуляйся, либо твои близкие будут собирать твой череп в кювете по кусочкам.

Казалось, водитель так и лопался от желания высказаться, но не осмелился, а просто стремительно развернулся и зашагал по дороге.

Пассажир «Мерседеса» смотрел, как уходит водитель, с боровшимися на лице замешательством и страхом. Распахнув заднюю дверцу, Агилар скользнул внутрь.

– Послушайте! – взбеленился старик. – Это моя машина! Это мой водитель! И…

– Мы знаем, кто вы, судья Молина. Не волнуйтесь, ни вы, ни ваш водитель не пострадаете, если только пойдете нам навстречу.

– Пойти навстречу? На вас форма полиции. Вы ездите на полицейской машине! Вы что, работаете на медельинский картель?

Агилар видел эти слова, замусоленные газетами, но в лицо ему их высказали впервые. Медельинский картель. Звучит очень по-деловому, подумал он.

И предпочел пропустить вопрос мимо ушей.

– Вы ведете дело против человека по имени Алехандро Коста. Он невиновен.

– Виновен или нет, не мне решать, – возразил судья. – Это дело присяжных.

– Быть может, обычно, – отозвался Агилар, – но не на сей раз.

Дверца с другой стороны от судьи Молина открылась, и внутрь забрался Монтойя. Судья передвинулся в центр, не желая касаться ни того, ни другого. Агилар видел, что его водитель, уже отошедший на целый квартал, продолжает шагать.

– Мы не просим, судья Молина, – проговорил Монтойя. – Мы объясняем вам, как это будет. Как должно быть.

– А если я откажусь?

– Сами видите, как легко до вас добраться, – вступил Агилар. – Понятное дело, мы знаем, где вы работаете. Знаем, где вы живете. Знаем, где делает покупки ваша жена Сильвия. Знаем, по какой дороге ваши дочери ходят в школу. Знаем, где квартира вашей любовницы.

– На вашем месте, – подхватил Монтойя, – я бы не отказывался.

– Это очень скверная мысль, – присовокупил Агилар. – И дорого вам обойдется.

– Дорого?

– Принятие верного решения может быть весьма финансово прибыльным для вас. Неверное – и могут пострадать люди. Верное – и люди обогатятся. Совсем не сложно.

– Вы, преступники, думаете, что можете распоряжаться приличными, законопослушными людьми. Что ж, я этого не потерплю! Я… – он вдруг осекся. Наверно, подумал Агилар, переваривает то, что ему рассказали о его частной жизни – жене, дочерях и любовнице. Раз им все это известно, значит, безопасности для него нет нигде. Вероятно, думает и о деньгах.

– Невиновен, – повторил Агилар. – Недостаточность улик, недостоверные показания свидетелей.

– Честно говоря, обвинение представило это дело спустя рукава, – произнес Молина.

– Вот и я так думаю, – поддержал Агилар. Он не присутствовал ни на одном из слушаний и не слыхал никаких отчетов о них, но хотел ободрить судью.

Алехандро Коста – банкир, выполнивший для Эскобара несколько транзакций с недвижимостью. Официально собственность была очень ценной, купленной значительно дороже, чем она того стоила. Неофициально же изрядную цену покупки Эскобару возместили сразу по завершении оформления купчей. Позже ту же недвижимость продадут, снова по взвинченной цене, сделав «прибыль» Эскобара чистыми, законными деньгами. Коста сдуру сознался одному из нижестоящих членов штата банка, а тот направился прямиком к властям. Прокурор – питающий политические амбиции молодой человек из элитного колумбийского рода – хотел добиться самого сурового наказания в чаянии убедить Косту дать показания против Эскобара. Пока что тот упорствовал, и Агилару с Монтойей поручили позаботиться, чтобы так оно и осталось.

– Пожалуй, я мог бы устроить такой вердикт, – вымолвил Молина.

– Так было бы лучше всего, – согласился Монтойя. – Для всех. Особенно для вас.

– И надо сделать это побыстрее, – добавил Агилар. С каждым днем Коста беспокоился все больше и больше. – Одна неделя. Не больше.

Молина кивнул. Он у них в руках. И Агилар, и Монтойя покинули «Мерседес» одновременно, будто заранее это отрепетировали.

– Погодите! – крикнул Молина. – Как я… как мне добраться домой отсюда? Вы отослали моего водителя прочь!

– А вы не умеете водить? – осведомился Агилар.

– Нет, – признался Молина. – Ни разу не приходилось.

– Пожалуй, пора научиться, – бросил Монтойя. Они с Агиларом со смехом вернулись к «Ниссану». Судья выбрался со своего заднего сиденья на подгибающихся ногах и неуклюже сел за руль. Когда они укатили, он так и сидел там с потерянным видом.

– У тебя есть при себе деньги? – ни с того ни с сего поинтересовался Монтойя. Они бесцельно колесили с самого противостояния с судьей Молина.

– Есть немного.

– Сколько?

– Тысяч тридцать песо, – ответил Агилар. Не так уж давно он и не мечтал иметь при себе сразу такую сумму. Теперь же это были деньги на карманные расходы.

– Хорошо, – Монтойя сделал правый поворот, словно ему для разнообразия пришла в голову какая-то цель поездки. – Прокатимся за покупками.

– За покупками?

– У тебя когда-нибудь были враги, Хосе? В смысле настоящие враги, готовые без колебаний убить тебя или того, кто тебе дорог.

Долго Агилару ломать голову не пришлось.

– Вообще-то нет. Дрался в школе, но ничего серьезного.

– А теперь есть. Может, ты их пока не знаешь, и они могут тебя не знать. Но работа, которую мы делаем… некоторым людям не по нутру. Опасным людям. Как ты обеспечишь безопасность Луизы?

– Об этом мне тревожиться не приходилось, – отозвался Агилар. – Личное оружие при мне. Нож.

– Какой нож?

– Швейцарский армейский. У него есть лезвия на любой случай.

– Для убийства он не очень подходит.

– Мне просто нравится носить нож.

– Зачем? Ты много занимаешься резьбой по дереву? Открываешь вино? Для чего он?

Агилар на несколько секунд задумался. Монтойя заехал в незнакомый ему район. Вокруг было много мелких домишек, во дворах которых густо росли цветущие деревья.

– Когда я был мальчишкой, телевизор нам был не по средствам. Но порой отец водил меня в дом друзей посмотреть «Тарзана». Он вырос в лесу, мой отец. Он всегда любил рассказы про Тарзана, так что, когда намечался показ североамериканского телесериала, он хотел, чтобы я увидел его героя. Я до сих пор помню имя актера – Рон Эли. Он не расставался с ножом – это было его главное оружие. Так что после этого я тоже с ножом не расстаюсь.

– Из-за Тарзана, – произнес Монтойя.

– Это верно. Он герой моего отца, а отец был моим героем. Тогда я видел в этом смысл.

– Умеешь им пользоваться?

– Однажды я убил им крысу. Она была в доме, напугала мать. Я перерезал ей горло, прежде чем она успела укусить или поцарапать меня. – Он содрогнулся при воспоминании. – Кровь была повсюду.

– Ладно, не сомневаюсь, что нож мы тебе тоже раздобудем. Но я хочу, чтобы у тебя была защита понадежнее. Ты ведь не хочешь, чтобы кто-нибудь причинил вред Луизе, а?

– Конечно, не хочу.

– Тогда решено, – Монтойя сделал последний поворот налево и остановился перед домом, ничем не выделявшимся среди прочих в этом районе.

– На магазин не похоже, – заметил Агилар.

– Тогда это как раз то, что нужно. Пошли.

Монтойя повел его к передней двери дома. Она была деревянной, покрашенной в ярко-красный цвет, с полированными латунными ручками и прочими финтифлюшками. Агилар обратил внимание, что двор хорошо ухожен, а глинобитные стены чистые. Монтойя стукнул в дверь дважды, выдержал паузу, а потом еще дважды.

Дверь открыла молодая женщина, озарившая их улыбкой. Она привлекательна, подумал Агилар: с длинными волосами и сияющими глазами, крепким, мускулистым телом, облаченным в майку с узкими бретельками и обтягивающие синие джинсы. Она бросилась Монтойе на шею с объятьями, воскликнув:

– Альберто! Как здорово тебя видеть!

– Я тоже рад тебя видеть, Хулиана, – сказал он, обняв ее в ответ. Когда она его отпустила, он сообщил: – Это мой друг Хосе. Хулиана сможет доставить все, что нам надо.

– Угостить вас вином? Или йербой?[14]

Мате Агилару не помешал бы; адреналин после наезда на Молину выветрился из организма, оставив по себе ощущение усталости, притупив все чувства. Но Монтойя отмахнулся:

– Да нет, некогда рассиживаться. Нужно только прихватить пару вещей.

Хулиана нахмурилась, но впустила их в дом. Гостиная ничуть не отличалась от гостиной почти любого дома – стулья, диван, низкий столик, книжные шкафы. Но хозяйка повела их в комнату, выглядевшую как спальня. Снаружи.

Внутри же она напоминала арсенал.

На всех стенах были навешаны оружейные стеллажи, представившие взору винтовки и пулеметы всех размеров и видов. На столах лежали реактивные гранатометы, пистолеты, автоматы, ножи, мечи, топоры и много чего еще. Изрядная часть одного стола была отведена под гранаты и прочую взрывотехнику. В одном углу к стене прислонилась базука. От запаха ружейного масла чуть ли не кружилась голова.

– Осмотритесь, – предложила Хулиана. – Дайте мне знать, если приглядите что-нибудь себе по вкусу.

– Я уже приглядел то, что мне по вкусу, – с этими словами Монтойя схватил Хулиану за задницу.

Она со смехом взвизгнула, выворачиваясь из его хватки.

– Можешь получить, – поведала она. – Но вряд ли это тебе по карману.

– Вообще-то смотрит Хосе. Во всяком случае, стволы.

– Что-нибудь специальное? – осведомилась она. – Могу заказать другие, если нужно что-то особенное.

– Нет, – отозвался Агилар. – Я даже не знал, что мы заедем. Монтойя сделал мне сюрприз.

– Он такой, – подтвердила Хулиана. – Он подкидывал мне сюрпризы невесть сколько раз.

Агилар разглядывал стены. Узнал дробовик «Ремингтон», «Узи», «ХК». Другие различал по типам, даже если не знал марок. Он не знал, что Монтойя считает нужным иметь в доме. Базука устрашит нападающих, но вряд ли Луиза это поддержит.

– Можешь не торопиться, – заверил Монтойя.

Агилар и не торопился. Брал оружие, прикидывал его на вес, поднимая на уровень плеча и прицеливаясь. Некоторые стволы казались чересчур тяжелыми, некоторые чересчур легкими, другие казались неудобными или слишком хлипкими.

Наконец он остановил выбор на пистолете-пулемете MAC-10 с магазином на тридцать патронов. В последний момент докинул 23,5-сантиметровый нож Боуи – североамериканского производства, почти неописуемо красивый. Обух клинка был покрыт зубцами, кроме последних семи сантиметров, плавно сходивших к чудовищно острому кончику. Изогнутая часть была отточена до такой же остроты, как и лезвие. Верхняя часть гарды была отогнута вперед, к кончику, а нижняя загибалась назад для защиты руки. В кулаке нож покоился так, будто сделан в точности под его руку. В комплекте с ним шли кожаные ножны с кармашком на кнопке, где помещался оселок. Кожа, побуревшая от возраста, была достаточно прочной, чтобы держать нож, но и достаточно мягкой, чтобы на ощупь казаться нежной, как любовная ласка.

– И это, – сказал он, кладя его рядом с MAC-10.

– Он любит ножи, – растолковал Монтойя. – Из-за Тарзана.

– У него хороший вкус, – одобрила Хулиана. – Значит, только эти два?

– И восемь коробок патронов для MAC, – откликнулся Монтойя.

Агилар зарделся. Он-то об этом чуть не забыл. Без них от пушки проку мало. Зато нож вполне самодостаточен.

Ему было не по нутру краснеть перед чужими людьми, потому что его пятнистая кожа краснела неравномерно. Белые места, рубцовая ткань после ожога, никогда даже не розовела. Зато здоровые участки густо краснели, еще более подчеркивая его уродство.

Хулиана и бровью не повела, словно не заметила. Мысленно подсчитав, назвала цену. Агилар поглядел на Монтойю, и тот кивнул. Сумма оказалась вполне в рамках тридцати тысяч, что были у него с собой, так что Агилар отмусолил банкноты и вручил их Хулиане.

Провожая их к двери, Хулиана снова обняла Монтойю. А потом, к изумлению Агилара, повернулась к нему и заключила в крепкие объятья. И удивила еще больше, смачно поцеловав в щеку.

– Возвращайся в любое время, Хосе, – сказала она. – У меня всегда есть новый товар.

Вернувшись в «Ниссан», Монтойя одарил Агилара широкой улыбкой.

– Теперь ты упакован, братан. Этот нож получше, чем у Тарзана.

– Спасибо, что привез, – ответил Агилар. – Она милая.

– И правда, очень милая, – согласился Монтойя. Потом, внезапно посерьезнев, добавил: – Но уж позаботься научить Луизу этим пользоваться.

– «Маком»?

– Да. Ты же не всегда дома, знаешь ли. Она должна иметь возможность постоять за себя.

И повел машину прочь от дома Хулианы. Агилар ушел в собственные мысли, ломая голову, как растолковать Луизе, что она должна научиться обращаться с автоматическим оружием. И едва расслышал, как Монтойя возгласил:

– Твоя жизнь переменилась, Агилар. Ты даже не представляешь как. Она будет лучше, чем ты мог себе вообразить. Но заодно и опаснее. Зачастую то и другое идут рука об руку.

9

Неделю спустя суд над Алехандро Костой завершился, и он вышел на свободу.

В ту ночь – строго говоря, на следующее утро, после двух часов ночи – Монтойя позвонил Агилару домой.

– Одевайся и дуй мне навстречу, – сказал он. – Есть проблема.

– Что за проблема?

Монтойя назвал угол улицы.

– Через двадцать минут, – предупредил он. – Объясню при встрече.

Агилар объяснился с Луизой, надувшей при этом губы.

– Не нравится мне это.

– Я должен. Раз речь о бизнесе, я должен принять меры. Тебе ведь нравятся деньги, так?

– Нет, если ради них тебя выдергивают из постели. – Она встала, положив ладони ему на плечи, и попыталась увлечь его вниз. Ее тело было теплым и уступчивым, волосы всклокочены, лицо восхитительно. – Пожалуйста, Хосе, останься со мной.

– Не могу, детка. Сама знаешь.

– Ты не пожалеешь.

– Я бы остался, кабы мог. Я скоро вернусь. С тобой ничего не случится. Просто ложись спать.

– Я не могу спать, когда тебе приходится уходить по ночам. Помнишь тот раз, когда ты скрылся на пять дней? Я тревожусь о тебе.

– Это ненадолго, обещаю, – произнося это, он знал, что исполнить обещание нечего и надеяться. Где уж ему? Он ведь и понятия не имеет, что происходит.

Вопреки ее возражениям, он оделся, пристегнул нож к лодыжке, сунул MAC-10 в спортивную сумку и через несколько минут покинул квартиру. До перекрестка он добрался раньше Монтойи. Там было несколько магазинчиков с небольшой парковкой сбоку, так что он просто сидел в своем «Патроле» в ожидании. Монтойя припозднился на пять минут. Выбираясь из своего автомобиля, он курил, и вид у него был осоловевший. Может, пьян. В последнее время он частенько закладывал за воротник. Порой и Агилар составлял ему компанию.

– В чем дело? – с ходу спросил Агилар. – Что за грандиозный кризис?

– Его похитили, – бросил Монтойя.

– Кого? Как похитили? О чем ты толкуешь?

– Косту.

– Какого Косту? – не понял Агилар. Потом до него дошло. – Банкира?

– Его мать позвонила пару часов назад. Покинув здание суда, он отправился на квартиру к своим родителям, где они живут с той поры, как продали свой дом. Чуть позже к ним заявились какие-то люди. Застрелили ее мужа, ее саму вырубили и забрали Косту.

– И что мы должны по этому поводу предпринять? Ты не сказал, что надо надеть форму.

– Это не полицейское дело, – отрубил Монтойя. – Надо забрать его.

– Как?

– У дона Пабло есть глаза повсюду. Мы знаем, кто его взял и где его держат. Просто нужны люди.

– Мы?

– И другие. Они скоро подоспеют, и пойдем вместе.

– Кто его похитил?

– Мужики, работающие на человека по имени Карлос Родриго Муньос. Он хочет оттяпать долю в бизнесе Эскобара. Хочет знать, что об этом известно Косте. Надо заполучить Косту обратно, пока ему не развязали язык.

– Или убить его? – осведомился Агилар.

– Что?

– Заполучить его обратно или прикончить, пока ему не развязали язык. Ты это имел в виду, верно?

– Слушай, мужик, я не отдаю приказы. Я им следую.

– Это извечное оправдание, так?

Монтойя пожал плечами:

– Слушай, если не хочешь участвовать, то не должен. Всегда можешь отвалить. Не знаю, как отреагирует дон Пабло, но решение за тобой.

Агилар полагал, что знает, как отреагирует Эскобар. Сочтет это изменой. Такова, понимал Агилар, истинная цена того, что берешь деньги Эскобара. Как только ты увяз, задолжал El Patrónʼу, обратной дороги нет. Поступить иначе – значит подвергнуть свою жизнь опасности, а заодно и жизни всех, кто тебе дорог.

Так или иначе, он вырос в бедности и ничего, кроме долгов, и не знал. По крайней мере, так он хотя бы не зря старается.

– Я не говорил, что хочу отвалить, – заявил он. – Я просто хочу четко понимать, что мы делаем.

– По-моему, все ясно, – отозвался Монтойя.

Они ждали во внедорожнике Монтойи прибытия остальных. Те приехали на шести машинах. Агилар узнал Отраву, Чернявого, Курка, Панчо, Коротышку и Змееглаза – sicarios, с которыми уже встречался. Остальные были ему незнакомы. По большей части молодые – не старше лет двадцати или капельку больше. Похоже, уличные пацаны, позарившиеся на деньги и тратившие их на цветастые тряпки и стильные стрижки, не ведая, куда их потратить с бо́льшим толком.

Агилар не слишком-то отличался от них, разве что тем, что был женат и ждал ребенка. Ответственность. Она ложится на мужчину бременем, заставляя относиться к тратам более разумно.

Похоже, заправлял всеми Отрава – стройный, с волосами, зачесанными наверх, отчего он выглядел более рослым. У него была бородка на манер якоря, росшая прямо от середины нижней губы и расходившаяся, как якорные лапы, под подбородком, кустистые усы и холодный, оценивающий взгляд.

– Место, куда мы едем, раньше было mercado[15], – сообщил он, обращаясь ко всему собранию. – У Родриго там уйма мужиков, а Коста, наверно, будет позади. – Он взмахом руки рассек группу надвое. – Вы зайдете спереди, – обратился он к стоявшим слева от него. – А вы сзади.

Агилар и Монтойя оказались справа от Отравы, в задней группе, вместе с долговязым, тощим Чернявым, кожа у которого была настолько темной, что гадать о происхождении прозвища не приходилось.

– Зайдем с флангов, высадимся и быстро атакуем, все одновременно. Кровищи будет немало, – он немного помолчал с серьезным видом, а потом просиял лучезарной улыбкой. – Но в этом-то и весь кайф, правда?

Толпа отозвалась сладострастным ревом. Агилар не присоединялся к нему, пока Монтойя не подтолкнул его локтем. Тогда и он разинул рот вместе с остальными, но не издал ни звука. Шагая обратно к «Ниссану» Монтойи, он молча возносил молитву «Спаси и сохрани» для себя и Луизы на случай, если с ним что-то стрясется.

Автомобили рвали с места один за другим под визг шин и надсадный рев двигателей в предрассветной тиши.

– А кто такой Родриго? – полюбопытствовал Агилар по дороге.

– Да какой-то pendejo[16] из Картахены, увидевший, что дон Пабло, клан Очоа и Гача загребают кучу деньжищ. Решил, что хочет тоже влезть в бизнес. Походу, решил, что Коста знает все секреты, вот и надумал его сграбастать, пока Коста наиболее уязвим.

– А Коста знает все секреты?

– Никто не знает всех секретов, кроме дона Пабло. Может, его двоюродный братец Густаво знает изрядную часть, но не все. Впрочем, уверен, что и Коста знает порядком.

– А откуда известно, что это он захватил Косту?

– В Медельине ничего без ведома дона Пабло не происходит.

– А откуда он знает, где держат Косту?

– Говорю же тебе, у него глаза повсюду.

– Даже в организации Родриго?

– Можно и так сказать. Родриго хочет продвинуться, но он мелкая сошка. Если бы ты работал на мелкую сошку, которая не может тебе даже толком заплатить, а кто-нибудь вроде дона Пабло захотел бы платить тебе в десять раз больше, чтобы ты для него шпионил, разве ты отказался бы?

– Однако это было бы опасно.

– Как и отказаться.

– Давно ты во всем этом, Альберто?

– Несколько лет. С той поры, когда даже еще не брался за кокаин. Дон Пабло понимал, что хорошо бы иметь своих людей в полиции. Я мог бы перейти к нему на полную занятость, но тогда лишился бы полицейского жалованья, да вдобавок могу предоставлять сведения время от времени.

– Думал ли ты, что будешь этим заниматься, когда поступал в академию?

– Я рос без гроша за душой, братан. Гол, как сокол. И не хотел, чтобы так оно и осталось. Беру все, до чего только могу дотянуться. А если кто-то встанет у меня на пути, в жопу его.

Больше Агилар вопросов не задавал, испытывая все возрастающую тревогу по мере приближения к месту назначения. По виду люди, с которыми он будет сражаться бок о бок, так и рвались в бой. Но он ни разу не был под оружейным огнем, никто ни разу не пытался его убить. Да и сам он не пытался убить кого бы то ни было.

Сегодня же, всего через несколько минут и на том, и на другом будет поставлен жирный крест.

– Доставай пушку, – бросил Монтойя, сворачивая за последний угол. Впереди один за другим вспыхивали стоп-сигналы других автомобилей их колонны. Некоторые завернули к фасаду здания. Монтойя присоединился к веренице, потянувшейся назад. – Прибыли.

Агилар трясущимися руками расстегнул спортивную сумку и вытащил MAC-10. Проверил магазин, сунул в карманы еще два. И ощутил успокоительную тяжесть ножа на левой лодыжке.

– Готов? – спрсил Монтойя.

«Нет».

– Ага.

Впереди и позади них дверцы распахивались, и бойцы выскакивали на землю, хлопая дверцами за собой.

Скрытность из повестки дня вычеркнули – если вообще вносили.

Агилар прикинул, что в переулке позади бывшего рынка собралось человек двадцать. Здесь была погрузочно-разгрузочная эстакада для грузовиков на уровне чуть выше пояса с пятью бетонными лесенками, ведущими на нее с улицы. Внутрь вели большие рулонные подъемные стальные ворота для поддонов с товарами, а рядом была нормальная дверь для людей. Разумеется, и те, и другая наверняка на запоре.

Он ожидал увидеть снаружи вооруженных часовых, но не увидел ни души. Но это вовсе не значит, что они не притаились за дверью.

И, как оказалось, на крыше.

Панчо – прозванный так за усы на манер Панчо Вильи[17] и любимые патронташи крест-накрест – то ли случайно поглядел наверх, то ли услышал шорох подошв, то ли еще что и выкрикнул предупреждение как раз в тот момент, когда поднялась стрельба. Спасти этим он уже никого не успел. Четверо на крыше открыли огонь из автоматического оружия, и свинец градом полился на атакующих. Шестеро из них тут же повалились.

Остальные кинулись врассыпную, ища жалкие укрытия, которые сулил переулок. Стальной мусорный контейнер на колесиках в половине квартала, несколько бетонных тумб, способных оградить достаточно тощего человека.

Агилар даже не пытался до них дорваться. Вместо этого он рванул вперед, запрыгнул на товарную эстакаду и перекатился на ноги. Ее козырек защитил его от засевших на крыше. Несколько других видели, что он сделал, и последовали его примеру, причем один поймал пулю в макушку во время попытки спрятаться. Еще больше бойцов не тронулись с места, открыв ответный огонь по стрелкам наверху. С крыши свалился труп, грохнувшись в переулок с глухим мокрым ударом.

Огонь пошел на убыль, а там и вовсе оборвался. Агилар слышал звуки перестрелки, доносившиеся с передней стороны обширного строения, но сзади пока что все затихло. Оставшиеся в живых, общим числом двенадцать человек, собрались на товарной эстакаде.

Потом пули прошили рулонные ворота изнутри, уложив еще двоих.

Остальные ответили на огонь, в том числе и Агилар. Он не видел, по кому стреляет, только изрешеченный стальной занавес ворот, и по отверстиям мог прикинуть, где находились стрелявшие с той стороны. Он сражался за свою жизнь, был напуган и давил на спусковой крючок изо всех сил, глядя, как его пули прошивают дверь и исчезают. Отдача вскидывала ствол его автомата все выше и выше, пока Агилар не заметил это и не опустил его. И давил на спусковой крючок еще несколько секунд после того, как магазин опустел. От грохота, дыма, страха и накала момента не заметил, что все расстрелял.

Извлек магазин и вогнал новый. Прошла пара минут, он еще в глаза не видел ни единого вражеского стрелка, а уже израсходовал треть своего боезапаса.

«Что я тут делаю? – вопрошал он себя. – Я мог бы быть в постели с Луизой».

Теперь тревожиться об этом поздно.

Один из людей Эскобара вместо ворот направил огонь в дверь человеческого размера, стреляя вокруг замка. Причинив достаточно повреждений, он пинком вышиб ее и швырнул что-то внутрь. И лишь когда он бросился на пол, накрыв голову руками, Агилар сообразил, что это граната.

– Ложись! – гаркнул Агилар, падая и зажимая уши.

Взрыв раздался через пару секунд. Стальное полотнище ворот поглотило изрядную часть взрыва, но сквозь отверстия в ней Агилар заметил вспышку света. Грохот был оглушительный, а ударную волну он ощутил даже по ту сторону ворот.

Оставалось лишь догадываться, насколько хуже пришлось находившимся с той стороны.

Стрельба изнутри прекратилась, по крайней мере в задней части строения. Спереди грохот боя по-прежнему неистовствовал вовсю.

– Вперед! – рявкнул кто-то и влетел через дверь, держа оружие наготове. Остальные поднялись на ноги и последовали за ним. Монтойя, заметил Агилар, был еще жив, и ворвался внутрь с таким пылом, будто сгорал от нетерпения пришить кого-нибудь.

Агилар был последним.

10

Внутри царил хаос.

Заднее помещение строения было забито напольными стальными стеллажами, на полках которых покоилась только пыль, копившаяся многие годы с момента его закрытия. Взрыв обрушил некоторые из них, а они опрокинули соседние. Среди обломков были раскиданы трупы. В воздухе густой пеленой завис дым. Под потолком болтались герметичные светильники, но они были выключены, так что внутри царил мрак, не считая скудного света, падающего в открытую дверь.

Сквозь звон в ушах Агилар слышал, как люди Эскобара продвигаются, некоторые негромко переговариваясь, и гром продолжающейся перестрелки в передней части строения.

Ему не верилось, что задняя часть здания охранялась настолько убого. Должны быть люди где-нибудь, засевшие в ожидании. Засада. Отрава предполагал, что Косту держат здесь, в глубине, но кто знает, сколько тут помещений? Уж наверняка не один этот склад. На рынке должны иметься морозильная и холодильная камеры, конторские комнаты.

Ему бы хоть что-то видеть. И слышать. И чтобы колени не подкашивались, а ладони не потели так, что того и гляди выронишь пушку.

Чернявый отыскал стальную дверь, ведущую в переднюю часть здания. Поколебался возле нее, а потом махнул остальным, чтобы не стояли на линии огня, когда она распахнется. Отступив далеко в сторону, потянул за большую ручку. Дверь распахнулась.

Три человека с той стороны открыли огонь, поводя стволами из стороны в сторону. Припав на колено, Агилар повел стрельбу. Прежде чем атакующие сумели уложить этих троих, они потеряли еще четверых убитыми и ранеными. Потом, с Чернявым по-прежнему во главе, прошли через дверь в почти непроглядно темный лабиринт контор и складов.

– Разделиться, – приказал Чернявый. – Если кого увидите, мочите. Всех подряд.

Тем самым дав ответ на вопрос, заданный Агиларом Монтойе. Главное не спасти Косту, а обеспечить, чтобы Коста не проболтался. Покойный банкир лучше разговорчивого живого.

Монтойя протиснулся мимо Агилара, кивком дав знак «следуй за мной». Агилар держался за ним по пятам. Они двинулись направо, к маняще распахнутой двери – черной на черном. За ними последовали еще двое парней.

Они едва подошли к двери, когда Агилара ослепила ствольная вспышка дальше по коридору. Ругнувшись, он ввалился в дверной проем, Монтойя, запнувшись об него, тоже нырнул туда. В одного из шедших следом попали, но другой присоединился к ним.

Высунув руку из-за двери, Агилар дал очередь из своего MAC-10. Услышал взвизг боли и чью-то ругань вполголоса и продолжил стрелять, поводя стволом вверх-вниз и из стороны в сторону в чаянии все-таки достать стрелка, где бы тот ни был. И был вознагражден глухим ударом и гробовым безмолвием.

Монтойя поднялся на ноги, Агилар за ним. Другой парень еще маячил рядом тенью во тьме. Агилар слышал, как он движется, чувствовал его присутствие, чуял запах одеколона, в котором тот будто выкупался, но не видел ничегошеньки.

Они оказались в другом коридоре. Вдоль него едва виднелись стальные двери с большими ручками. Холодильники, подумал Агилар.

Если бы он держал пленника, то непременно там.

Откуда следует, что будут часовые.

В одном он был уверен: Коста еще жив. Родриго не хотел никакого выкупа, ему нужна информация. Убийство Косты перечеркнет всю его затею. Родриго хочет уберечь банкира, схоронив в надежном месте.

Подражая виденным действиям Чернявого, он встал сбоку от первой двери и открыл ее. Та широко распахнулась. Ни звука.

Монтойя сделал то же самое у следующей. И едва она открылась, изнутри повалили люди, паля напропалую.

Агилар почувствовал рывок за рукав. На миг ему показалось, что это Монтойя, но он тут же сообразил, что Монтойя по ту сторону дверного проема, а дернула его пуля. Гадал, задело ли его, гадал, что почувствовал бы, если бы задело. Гадал, каково будет истечь кровью во мраке на полу темного заброшенного продуктового склада.

Эти мысли пронеслись у него в голове в мгновение ока. Одновременно он пятился, пока не уперся спиной в стену коридора, при этом стреляя из автомата. Он больше не видел ни Монтойю, ни другого парня, не видел, где люди Родриго, ослепленный вспышками собственного ствольного пламени. Топот шагов поведал ему, что враги еще выбегают из двери, а может, и другие спешат к ним по коридору. И понял – опять слишком поздно, – что снова опорожнил магазин.

Выбросил его, нашаривая в кармане другой. Кто-то врезался в него, и оба кубарем покатились на пол. От удара MAC-10 вылетел у него из рук. Ощутив у поясницы что-то твердое, Агилар понял, что это – у другого есть пушка, но его рука придавлена бедром Агилара, и он одной рукой пытается вывернуть ствол так, чтобы выстрелить Агилару в спину, сделав калекой до конца дней или покойником, и святый Боже, чего бы только Агилар не отдал за проблеск света, хоть искорку, хоть далекое мерцание церковной свечечки.

Попытался согнуть ногу так, чтобы дотянуться до лодыжки, но она была зажата между ним и противником. И понял, что, если ему это удастся, это сместит давление на руку другого. Но должен был попытаться, чувствуя оружие у своей спины, чувствуя, что ствол почти на месте.

Агилар отчаянно вцепился в ногу. Поймал край отворота джинсов и вздернул его.

Пистолет двигался вдоль его спины, царапая ее стволом. Противник пытался уцепиться за спусковой крючок.

Агилар коснулся рукоятки ножа, обхватил ее. Оружие легко выскользнуло из ножен.

Наотмашь ударил и ощутил, как клинок впился во что-то. Услышал вопль. Руку оросила горячая кровь. Агилар бил снова и снова, пока тот не перестал трепыхаться. Агилар забарахтался, высвобождаясь, и поднялся на ноги.

Не считая убитого, он был один. Не знал, куда девались Монтойя и второй парень. Не знал даже, с какой стороны пришел. Он затерялся во тьме, в окружении врагов.

Опустился на четвереньки и шарил по полу, пока не нащупал MAC-10. По весу понял, что вставить третий магазин не сумел. Похлопал по карманам. Нету. Значит, где-то в коридоре, но где? Кто-нибудь мог пнуть его метра на три. А звуки продолжающегося сражения уже докатились до него.

Сунул бесполезное оружие за пояс, продолжая крепко сжимать нож в правом кулаке.

Хотя бы клинок при нем.

А темный коридор еще надо зачистить. Насколько он понимал, другие двери еще не проверены. Глупо пытаться, оставшись без оружия. Но Агилар не сомневался, что Коста где-то здесь, а судя по звукам, остальным парням – тем, что еще живы, – явно недосуг.

Перешел к следующей двери, открыл. Ничего.

То же самое и со следующей.

Очередная была заперта. Постучал в нее кулаком, крикнув:

– Все чисто! – уповая, что голос прозвучал достаточно убедительно. Ни намека на отклик.

Значит, тут больше ничего не поделаешь. Ему нипочем не вышибить стальную дверь холодильной камеры, если это она. А чтобы ее расстрелять, нужна пушка.

И тут Агилар вспомнил о мужике, собственноручно зарезанном насмерть. У того был огнестрел. Должен быть по-прежнему где-то рядом с ним. Вернулся назад, едва не споткнувшись о вытянутую ногу. И тут же понял, что нашел нужное место. Принялся шарить вокруг, угодив ладонью в лужу крови и натыкаясь на ошметки отсеченной плоти.

И был еще на полу, обыскивая труп, когда услышал движение в главном коридоре. Подняв голову, увидел долговязый силуэт, который мог принадлежать только Чернявому, боровшемуся с двумя парнями. Никто не стрелял – то ли патроны кончились, то ли старались не шуметь. Последнее казалось маловероятным, учитывая тарарам, эхом докатывающийся из других частей здания.

И все же он был один против двоих, а Агилар знал, что Чернявый – один из самых доверенных sicario Эскобара. Прекратив бесплодные поиски ствола, он беззвучно поднялся и подкрался к борющимся сзади. Чернявого он мог отличить, а значит, любой из остальных – законная добыча.

Подняв нож на уровень ребер, он нанес удар.

Клинок с двухсторонней заточкой вошел глубоко, и раненый вскрикнул.

– Твою мать! – крикнул он, пытаясь дотянуться до источника боли. Агилар чуть повернул клинок и вырвал его из раны. Кровь хлынула фонтаном, к клинку прилипли какие-то жилы.

Раненый еще кричал: «Твою мать! Твою мать!», когда Агилар снова ткнул его ножом. Крики сменились бессловесным мычанием. Агилар выдернул нож, полоснув второго. Лезвие попало в цель, что-то рассекло, и второй заверещал от боли.

Чернявый воспользовался тем, что тот отвлекся, и пнул его в пах, а когда тот начал сгибаться пополам, ухватил его за голову. Агилар услышал треск костей, когда Чернявый свернул противнику шею и выпустил его. Тот шмякнулся на пол.

– Спасибо, браток, – сказал Чернявый.

– Пустяки.

Они стояли там вдвоем, тяжело дыша и радуясь, что еще дышат. Шум боя стих. Вместо стрельбы послышались громкие крики. Агилар узнал голос Отравы. Значит, зашедшие спереди пробились назад. Чернявый, явно пришедший к тому же выводу, захохотал.

– Мы победили! Гребаный в рот, мы победили!

Через минуту подошли люди с фонариками. С ними был Курок, вооруженный фонариком и дробовиком. Монтойя тоже был с ними.

– По-моему, мы убрали всех, – проговорил Монтойя. – Просто зачищаем все помещения. – Он хмыкнул. – Как положено полиции.

– Как насчет Косты? – поинтересовался Чернявый.

Змееглаз полоснул себе ладонью поперек горла.

– Блестяще, – Чернявый повернулся к Агилару: – Чел, ну ты что-то с этим пером. Типа прям демон какой-то.

В свете чьего-то фонарика Агилар увидел, что нож лоснится от крови и кишок. Ладонь и рука тоже были в крови. Он чувствовал себя воином муиска[18] былых веков.

Или Тарзаном.

Разве что сомневался, что Тарзана хоть раз тошнило после убийства недругов. Глядя на кровь и думая о том, что он натворил во тьме, он вынужден был натужно сглатывать, чтобы не блевануть. Наверно, было бы хуже, если бы он видел, что творит, какие увечья причиняет его нож чужим человеческим телам.

Впрочем, или они, или он.

Ну, хотя бы он вернется домой к Луизе.

Вероятно, с премией в кармане.

11

На рынок вошли двадцать восемь человек.

Вышли одиннадцать.

Отрава нес голову Косты, вцепившись пальцами в густую черную шевелюру банкира.

Агилару было дурно, подташнивало, но, похоже, только его одного. Остальные – несмотря на понесенные потери и полученные некоторыми ранения – выглядели чуть ли не навеселе, захмелев от крови.

Агилар не мог не признать, что тоже чувствует что-то подобное. Дурноту – и ликование. И от ликования еще тошнее. Это неправильно, понимал он. Ему придется во многом исповедоваться во время следующего визита в церковь. Ему хотелось проблеваться, очистить себя изнутри, вывернуться наизнанку, но перед остальными он не посмел.

Думал, что теперь, покончив с делом, может отправиться домой, принять душ и позволить Луизе весь день баюкать себя в объятьях. И этого ему хотелось более всего на свете.

Но вместо того Монтойя, переговоривший с Чернявым, сказал, когда они снова забрались во вседорожник:

– El Patrón’у надо тебя повидать, брат.

– Повидать меня?

– Я же сказал. Твое искусное владение ножом произвело на Чернявого изрядное впечатление. Он хочет, чтобы Эскобар познакомился с тобой.

– Он со мной уже познакомился.

– В смысле познакомился с тобой по-настоящему. Мы приглашены.

– Когда?

– Нынче утром.

Агилар поглядел на небо. Солнце встало, и небеса стремительно выцветали до бледной безоблачной голубизны.

– Нынче утром? Нельзя ли мне сперва заехать домой? Я в кровище с головы до ног.

– По версии Эскобара утро наступает не тогда, когда у большинства людей. И вообще, путь неблизкий. Я заеду за тобой часов в девять, тогда и двинемся, лады?

Не идеально, зато выиграет ему немного времени наедине с Луизой. Может, даже удастся чуток покемарить.

– Само собой, – отозвался он.

– Оденься поприличнее, – велел Монтойя. – Чтобы не выглядел как бомж. И непременно захвати нож. Ему захочется на него поглядеть.

«Не проблема», – подумал Агилар. Вряд ли он теперь вообще выйдет из дома без ножа. Тот спас ему жизнь, и не раз подряд.

Самое удачное вложение денег в его жизни.

Они добрались до Асьенды Наполес, finca[19] Эскобара на вершине холма, около полудня. Агилар слышал рассказы о ней – да и кто в Колумбии их не слыхал? – но они отнюдь не подготовили его к реальности.

По дороге к асьенде они миновали не один километр высокой проволочной изгороди, увенчанной колючей проволокой-егозой. Пейзаж представлял собой по большей части волнистые перекаты лугов, испещренных деревьями – зеленое на зеленом. Вдали Агилар вдруг углядел тираннозавра.

– Там динозавр.

– У него их целая куча, – сообщил Монтойя. – Не волнуйся, ненастоящие.

– А какие?

– Скульптуры – так, наверное, правильно их называть. По-моему, из стеклопластика. А вот слоны и носороги, зебры и жирафы и всякое говно – настоящие.

– Слоны и носороги? Я слыхал, что у него тут зверинец, но думал, что какие-нибудь лошади, козы, всякое такое.

– Он ничего не делает наполовину. А на него деньги сыплются дождем, так почему бы и нет? Он и публику пускает в свой зоопарк, причем бесплатно.

– Щедрый человек, – промолвил Агилар, почти веря в это.

Охранник у ворот, ждавший их прибытия, взмахом дал добро, и они проехали под небольшим самолетом.

– Это, наверно, самолет, доставивший его первый груз кокаина в Соединенные Штаты, правда? – поинтересовался Агилар.

– Кое-кто так утверждает, – ответил Монтойя. – Другие говорят, что тот самолет разбился, а это его копия.

– А ты как считаешь?

– Как хочет дон Пабло, так и считаю. Так оно всегда лучше.

– Насколько хорошо ты его знаешь?

– Встречался с ним раз пять или шесть. Не хорошо, но чуток знаю. Он всегда был добр ко мне.

– Когда я с ним встречался, он показался мне любезным.

– Пока ему не перечишь, по-моему, он всегда любезен. А кто ему перечит, обычно не доживает до возможности пожаловаться.

Они ехали вверх по длинной дороге, и время от времени им попадались на глаза другие строения, некоторые из множества отдельных домов, принадлежащих Монтойе на этой обширной территории. Полуденное солнце играло бликами на озерах и плавательных бассейнах и изливало свет на километр за километром фруктовых садов. Наконец они подкатили к главной асьенде – массивному дому, где, по словам Монтойи, при необходимости можно устроить на ночлег человек двадцать, а то и тридцать.

Когда они вышли из «Ниссана», из передней двери навстречу им вышел усатый мужчина в кепке блином и темных очках. Стоявшие в пределах видимости следили за ними колючими взорами.

– Нечасто полицейские машины к нам наведываются, – с ухмылкой провозгласил он. – Во всяком случае, по приглашению. Добро пожаловать в Асьенду Наполес.

– Спасибо за приглашение, – отозвался Монтойя. – Густаво, это Хосе Агилар Гонсалес. Хосе, это двоюродный брат и ближайший друг дона Пабло – Густаво Гавирия.

– Для меня честь познакомиться с вами, сеньор, – произнес Агилар, с детства приученный к вежливости. Он надел белую шелковую рубашку с кремовым оттенком, джинсы «Джордаш» с затейливой белой вышивкой на задних карманах и свои лучшие сапоги из страусиной кожи. Ему хотелось произвести хорошее впечатление на бандитов, хоть он и сам не знал, зачем ему это. Он не собирался – как наверняка сделал Монтойя – присягать им на верность. Он не против получения от них денег – вообще-то, у него и выбора-то нет, – но прежде всего он полицейский и таковым намерен оставаться, чтобы взойти по служебной лестнице. Глядишь, однажды он сможет смотреть на любого из людей Эскобара через прорезь прицела. Изучить их организацию изнутри не повредит – хотя бы затем, чтобы когда-нибудь низвергнуть ее.

– Рад встрече, – сказал Гавирия. – Я слыхал рассказы о твоем искусстве владения ножом.

Агилар хотел сказать, что они преувеличены, но раздумал. В голосе Гавирии прозвучало восхищение, и Агилар не хотел развеивать иллюзии. Кроме того, хоть он и считал, что ему просто повезло, правда в том, что он вышел из скверной ситуации живым. Может, он и в самом деле недурно владеет ножом.

– Мне всегда нравились ножи, – вымолвил он. Уж в этом-то он против истины не погрешил.

– Пойдемте, – пригласил Гавирия. – Пабло еще не встал, но вы можете расслабиться у бассейна. Хотите чего-нибудь? Пива, вина, коки?

Кола Агилара вполне устроила бы, но, учитывая, где находится, он не знал, что ему предлагают – напиток или кокаин.

– Пепси? – осведомился он.

– Пивка будет здо́рово, – перекрыл его Монтойя. – Для нас обоих.

Гавирия щелкнул пальцами стоявшему наготове прислужнику, присутствия которого Агилар до этого мгновения даже не обнаружил. Казалось, людей на подхвате вокруг не счесть, и все они поднаторели в искусстве быть неподвижными и безмолвными, пока не понадобятся. Агилар не сомневался, что, заметь они назревающую беду – и отреагируют с молниеносной лютостью.

– Сюда, – Гавирия повел их через роскошный дом, с одной стороны выходивший к плавательному бассейну. Мебель выглядела удобной, а там и тут видны были произведения искусства, которые Агилар счел очень дорогими. На одной из стен заметил знаменитое полотно Пикассо, знакомое ему по урокам рисования в школе. Поначалу он отмел это как ошибку, но потом передумал. Почему бы и нет? Кто может позволить себе Пабло Пикассо, как не Пабло Эскобар? Агилар знал, что произведения искусства порой продают с аукционов и есть множество причин, чтобы не перебивать ставку El Patrón’а, даже будь у тебя деньги.

Гавирия указал им на бархатные кресла рядом с бассейном. Пиво уже стояло на столике рядом с гостевым уголком – две запотевшие бутылки в компании элегантных бокалов. Ласковый ветерок рябил воду, посылая в воздух сверкающие клинки света.

– Мне надо заняться кое-какими делами, – поведал Гавирия. – Я позабочусь, чтобы Пабло знал, что вы здесь. А пока, если вам что-нибудь понадобится, просто скажите Эрнесто. – Он кивнул на одного из суровых людей. Эрнесто в ответ слегка кивнул, но выражение его лица не изменилось. Этот крупный, широкоплечий мужчина стоял, сцепив руки за спиной и широко расставив ноги. Если бы не этот кивок, можно было бы подумать, что он отлит из бронзы.

Усевшись, Монтойя сделал большой глоток пива прямо из бутылки.

– Ахх, – выдохнул он, проглотив. – Вот это жизнь, а? Не хватает только красивых женщин в бассейне.

– Я не видел вообще ни одной женщины, – заметил Агилар. Сидеть в удобном кресле было приятно – у него до сих пор все ныло после ночной схватки, и долгая поездка в «Ниссане» утолению боли ничуть не способствовала.

– Виктория, жена дона Пабло – он зовет ее Тата, – вероятно, где-то здесь. Его мать тоже. Разве что отправились потратить малость его деньжат. Он настоящий семьянин. В смысле он тоже развлекается, знаешь ли. Но не тогда, когда семья рядом. Он следит, чтоб эти вещи были по отдельности. За такое нельзя не уважать.

Агилар мог только представить, что сказала бы Луиза о таком «уважении». И промолчал, наливая свое пиво в высокий бокал.

Они ждали. Немного поболтали, и Монтойя просветил Агилара на предмет того, что ему известно об Эскобаре. Гавирия время от времени наведывался узнать, как они. Куда чаще Монтойя подзывал Эрнесто, чтобы попросить добавки. Агилар начал побаиваться, что к моменту прихода Эскобара они надерутся так, что не смогут поддерживать беседу. Старался свое пиво потягивать, чтобы хватило подольше. Но день был жаркий, бассейн славный, и забыться было проще простого. Монтойя разок задремал, но лишь на пару минут.

Наконец из дома послышался шумок сдержанной суматохи, и, подняв голову, Агилар увидел идущего к ним Эскобара. Рядом маячила пара человек, но он отослал их, подойдя к гостям один. И Агилар, и Монтойя подскочили на ноги при его приближении. Даже Эрнесто вроде бы чуточку распрямился.

– Альберто, Хосе, – произнес Эскобар, – спасибо, что удостоили мое жилище своим присутствием. Надеюсь, вам не пришлось долго ждать.

– Вовсе нет, дон Пабло, – заверил Монтойя. – Спасибо за приглашение. Здесь красиво.

– Да, красиво, – согласился Эскобар. – Садитесь же, садитесь.

Тоже сев в кресло, он несколько мгновений смотрел на бассейн. Агилар чуял веявший от него запах травки; перед приходом он явно покурил.

– Тут мирно, вот что мне нравится. Горный ветерок, деревья, вода. В общем, не как в городе. Порой я могу здесь забыться, выбросить из головы свои беды, бремя обязанностей. – Он хмыкнул. – Мне очень повезло. Я успешный бизнесмен, и порой создается впечатление, будто сожалею о собственном успехе. Уверяю вас, это вовсе не так. Просто славно порой на время отрешиться от дел.

– Уж наверняка, – поддержал Монтойя. – Вернуться в Медельин после такого будет трудновато.

– Однако вы нужны нам там, – изрек Эскобар. – Вы делаете хорошую работу. Важную работу. Вы оба.

Агилар неожиданно ощутил прилив гордости. Он встречается с Эскобаром впервые, он лишь выполнил очень простое задание. Но теперь оказывается, что Эскобар знал, чем они занимаются, следил за их стараниями. Для такого занятого человека подобное внимание – высокая похвала.

– Мы делаем, что можем, – ответил Монтойя. – Мы рады послужить.

– Надеюсь, о вас хорошо заботились?

– Очень хорошо, дон Пабло. Мы очень благодарны.

Агилар еще ни разу не видел, чтобы Монтойя говорил с таким пиететом, даже в разговоре с полковником – начальником полиции. Впрочем, самое страшное, что может сделать им полковник, – это дать расчет. А судя по тому, что говорят об Эскобаре, его версия увольнения – процедура совершенно иная, и скорее всего, расчет произведут свинцом.

– Я слыхал, вы ловко управляетесь с ножом, – повернулся Эскобар к Агилару.

– Я люблю ножи, – ответил он. Гавирию такой ответ устроил.

Но не Эскобара.

– Дайте мне на него взглянуть, – протянул он руку.

Агилар замялся. Он подумывал, не оставить ли клинок дома, и теперь гадал, что было бы, поступи он так. Что сделают люди, следящие за ними, если он задерет штанину и выхватит нож? Они достаточно близко, чтобы увидеть это, но не факт, что слышали требование Эскобара. Он пожалел, что набрался пивом – что, если вдруг случайно выронит оружие и порежет El Patrón’а?

Потянувшись к брючине джинсов, он перехватил взгляд Эрнесто. И снова Эрнесто чуть заметно кивнул. Агилар воспринял это как позволение и размашистым движением, явно не скрывая своих намерений, задрал штанину и показал нож. Извлек его из ножен и рукояткой вперед протянул Эскобару.

– Вот.

Эскобар негромко присвистнул.

– Чудесная вещь. Выглядит убийственно.

– И действует так же.

– Не хотел бы я поцапаться с вами, коли при вас это, – рассмеялся Эскобар, возвращая нож, и Агилар осторожно вложил его в ножны, а потом одернул штанину, чтобы скрыть его от глаз.

– Я рад, что он был со мной вчера ночью, – признался он.

– Я слыхал об этом все. Чернявый просто потрясен. Ему повезло, что вы были там.

– Получить просьбу о помощи – честь для меня.

– Я прослежу, чтобы о вас позаботились, – изрек Эскобар. – Но вы могли бы зарабатывать больше. Куда больше. Серьезные деньги. Вас это не заинтересует?

– Несомненно, – тут же вскинулся Монтойя.

Эскобар метнул в него испепеляющий взгляд, давший явно понять, что он обращался к Агилару.

– Конечно, вас обоих, – присовокупил он, когда Монтойя осел в своем кресле.

– Мы будем рады сделать, что сможем, – ответил Агилар.

– Располагать офицерами полиции в Медельине полезно, – поведал Эскобар. – Но имеются и дополнительные задания, которые вы могли бы улаживать для меня. Если я смогу опереться на вас двоих, мне не понадобится столько людей в городе, как сейчас. Не знаю, могут ли вас освободить от официальных заданий, но…

– Это не проблема, – встрял Монтойя. – Как только мы вам понадобимся, нам дадут столько времени, сколько требуется.

– Да, что ж, ваш полковник получает свою долю. И капитан.

– Мы можем сделать все, что вы попросите, дон Пабло, – заверил Агилар. Это были пьяные речи, в нем говорило выпитое пиво – пиво и адреналин от сознания, что он сидит здесь в finca дона, говоря о делах с самим Эскобаром. Он даже не был уверен, на что собрался подвизаться, хоть и догадывался, что примерно на то же самое, только в большем масштабе. – Вы только скажите, что от нас требуется.

– Очень хорошо, – Эскобар протянул руку, и Агилар ее пожал. Затем, чуть ли не задним числом, Эскобар протянул руку и Монтойе. Монтойя затряс руку, будто хотел накачать воды из колодца. – Значит, по рукам.

– По рукам, – повторил Агилар.

– Вот в чем штука, – повел Эскобар. – Этот ублюдок Карлос Родриго – заноза в моей заднице. Он из Картахены. Оттуда легко добраться до Ямайки или Панамы, даже до Кубы, так что он возит свой продукт на судах. Тут я не против, в США такой спрос, что мы все можем малость подзаработать. Но он проворачивает такие объемы, что у него проблемы с поставками, и он пытается вклиниться в мои цепочки поставок. Этого я допустить немогу.

– Конечно, нет! – вставил Монтойя.

– Вы, ребятки, помогли убрать Косту с доски и убрали кое-кого из людей Родриго. Я это ценю. Но Родриго никуда не делся. Я даже не уверен, в Медельине он еще или в Картахене. Мне надо, чтобы его нашли, и мне надо насадить его голову на кол где-нибудь в качестве назидания для остальных.

Он подговаривает их на убийство. Будь это кто другой в Колумбии, его могли бы арестовать уже за одно только это. Однако Агилар понимал, что не только не сумеет довести Эскобара до суда, но и попытка его арестовать кончится тем, что ему уже не покинуть этого убежища на склоне холма. Его похоронят где-нибудь здесь – а то и увенчают его головой какой-нибудь кол в Медельине – может статься, рядом с головой Родриго.

Так или иначе, он уже совершал убийства ради Эскобара. Нет смысла прикидываться невинной овечкой. Он будет носить бремя вины за совершенное до конца своих дней и молиться о прощении по их окончании.

12

Асьенду Наполес Агилар и Монтойя покинули с сотней тысяч песо каждый. Агилар чувствовал себя богачом, но скоро постиг, что богатствами придется поделиться, чтобы раздобыть нужную информацию. Контакт, работающий в телефонной компании, мог предоставить телефонные номера Карлоса Родриго Муньоса. Другой мог прослушивать разговоры Родриго. Оба стоили денег. Приняв эти меры, они с Монтойей посетили каждый шикарный отель в Медельине и окрестностях, расспрашивая, не останавливался ли там Родриго в последнее время и не гостит ли сейчас. Через приятеля приятеля Монтойя раздобыл адреса Родриго в Картахене. Их было целых шесть, но никто не знал наверняка, ограничивается ли дело этим – это лишь жилища, принадлежащие ему легально.

В богатстве он уступал Пабло Эскобару, равных дону можно было перечесть по пальцам – и в Колумбии, и вообще где бы то ни было. Но зато располагал ресурсами, необходимыми, чтобы скрыть свое местонахождение.

Выкладывая деньги в обмен на сведения, Агилар осознал, что воспроизводит в миниатюре экономику изрядной части родной страны. Наркобароны загребают громадные состояния на рынках других краев, по большей части Соединенных Штатов Америки. Часть наживы они тратят на своих работников – слуг, sicarios, наушников, правительственных аппаратчиков, судей, офицеров полиции и адвокатов, – а больше на покупку товаров – самолетов, яхт и автомобилей, огнестрела и боеприпасов, домов, мебели, произведений искусства, тазеров[20], шмоток. А еще больше вбухивают в собственные развлечения, тратят на ночные клубы и рестораны, в которых частенько бывают, на музыкантов, флористов, декораторов, обслугу самых роскошных вечеринок, о которых он только слыхал. Все эти люди косвенно зарабатывают на торговле кокаином и в свою очередь тратят заработок на собственные товары, на продукты, автомобили, электричество и образование детей. Общество пропитано деньгами от торговли наркотиками сверху донизу. Любопытно, а есть ли в Колумбии хоть песо, не припорошенное кокаином, – по крайней мере, в метафорическом смысле?

Взяв несколько дней отпуска, они поехали в Картахену в прокатном кабриолете «Корвет». Агилар еще ни разу там не бывал. Судя по сведениям, которые им удалось раздобыть, Родриго находился там в одном из своих городских домов. Монтойя гнал машину вовсю, где позволяла дорога, и до города они добрались уже под вечер.

Измученные жарой и голодом, они захватили paletas[21] и отправились на изъеденные непогодой каменные стены, обступающие Старый город, укрепления, возведенные для защиты от пиратов, помимо прочих опасностей. Пока они любовались Карибским морем, солнце скрылось за горизонтом, так что, спустившись со стен, они отыскали кафе под открытым небом и заказали ужин и выпивку. Кроме них ужинали по большей части туристы да молодые парочки, строившие глазки друг другу. В какой-то момент Монтойя, потянувшись, ласково погладил руку Агилара и разразился безудержным хихиканьем.

– Что? – не понял Агилар.

– Тут столько влюбленных, вот я и подумал, что надо заставить их думать, будто мы геи, – выдавил Монтойя. Дальше говорить он не смог, разразившись таким смехом, что слезы навернулись ему на глаза.

– Ты чокнулся, – отрезал Агилар. Но истерика Монтойи была заразительна, и скоро оба хохотали так, что не могли доесть свои camarones al ajillo[22].

После ужина они разошлись по отдельным номерам на десятом этаже нового «Хилтона» первой линии для сиесты, а в полночь снова встретились, чтобы пройтись по клубам. Женщины были красивы и податливы, и Монтойя увлек одну в свой номер. Предлагал поделиться, но Агилар отказался. Танцы – не измена, решил он, главное, не слишком прижиматься. Ни о чем другом не может быть и речи. Ему хотелось, чтобы здесь с ним была Луиза, а не Монтойя. Когда-нибудь он привезет ее сюда.

Утром, за завтраком с крепким кофе и жареными arepas de huevo[23], Агилар поинтересовался:

– Ну что, сегодня попытаемся сыскать Родриго?

– Я хочу показать тебе еще одно местечко, прежде чем займемся делом, – ответил Монтойя.

– Мне надо домой, – настаивал Агилар. – Луизе нужна моя помощь по дому. Она уже становится тяжеловата.

– Сильно не затяжелеет еще за двадцать четыре часа или около того. Она будет в полном порядке.

– Меня все равно малость тревожит, как мы его уберем, – признался Агилар. – Его ведь защищают, верно?

– Скорее всего, само собой. Но никто не будет ждать нападения всего двух парней. Они будут ждать атаки, как тогда дома, на рынке.

– Если они знают свое дело, то будут готовы ко всему.

– Картахена – захолустье, – возразил Монтойя. – А уж он сугубо мелкая сошка.

– Но достаточно крупная, чтобы доставлять головную боль дону Пабло.

– Да не головную боль. Докуку.

– Ладно, – уступил Агилар. – Какое местечко ты хочешь мне показать?

– Допивай свой кофе, – ответил Монтойя. – Никуда оно не денется.

Паласио де ла Инквизисьон, обращенный к Пласа де Боливар, – постройка восемнадцатого века, где размещалась Святая палата инквизиции. Ее вычурная испанская колониальная архитектура потрясла воображение Агилара, но Монтойю интересовало лишь то, что внутри – экспозиция пыточных орудий, включающая дыбу и замысловатую конструкцию из дерева, железа и веревок.

– А это что? – полюбопытствовал Агилар.

– Это ведьмины весы.

– Весы? И как они работают?

– Раз ведьма может летать на метле, – растолковал Монтойя, – значит, весит она меньше, чем должна для своих габаритов. Подозреваемых женщин взвешивали на них, и если находили слишком легкими, то казнили. Экзорцизм тут тоже был популярен. В те дни сатана сложа руки не сидел.

– У нас хватает собственных дьяволов и в наши дни, – заметил Агилар, думая об Эскобаре и ему подобных, но в этом месте ему было чуточку не по себе. Католичество с младых ногтей научило его тому, что дьяволы существуют на самом деле, не дело с ними заигрывать.

Они еще с полчаса разглядывали выставленные орудия пыток – тиски для пальцев и испанские сапоги, Колыбель Иуды и грубый деревянный «осел», а еще хитроумное бронзовое приспособление, назначения которого Агилар никак не мог постичь, пока Монтойя не сообщил, что оно называлось «дробилка голов», и тут же и механизм, и назначение стали вполне очевидны.

– Мы можем приспособить их для собственных нужд, – прокомментировал Монтойя. – Кто откажется говорить, если его сунуть в дробилку голов? Даже затягивать не надо; одна лишь мысль об этом развяжет язык.

– Кнут и пряник и так работают, – возразил Агилар. – Plato o plomo.

– С большинством людей само собой. Я говорю о крайних случаях.

– Будем надеяться, у нас их будет немного.

Покинув пыточные орудия, они пошли осматривать прочие исторические артефакты. В какой-то момент Монтойя рассмеялся вслух, и Агилар подошел к застекленной витрине, у которой тот остановился.

– Чего такого смешного?

– Очевидно, идеи дона Пабло ничуть не оригинальны, – указал Монтойя на листок бумаги с выцветшими лиловыми чернилами. – Это расписка пирата Фрэнсиса Дрейка. За десять миллионов песо он соглашается не спалить Картахену дотла. А когда ему заплатили, он выдал расписку.

– Точь-в-точь как Эскобар с угнанными машинами, – согласился Агилар. – Вот только ему хватило ума не записывать это на бумаге.

– Именно. Может, ему просто не хватило размаха. Ему следовало потребовать от Медельина сто миллионов долларов за то, чтобы не разрушать его. И, скорей всего, заплатили бы.

– И что ему делать с очередной сотней миллионов? – спросил Агилар. – Ему и имеющиеся-то ввек не потратить.

– Богачам денег всегда мало, – изрек Монтойя. – Так же как могущественным людям всегда мало власти. Все они хотят больше и больше, и чем больше имеют, тем больше хотят. Кстати, раз уж об этом речь, пойдем позаботимся о Родриго. Его убийство не сделает нас могущественными, зато поможет обогатиться.

По словам их контакта в телефонной компании, последние звонки Родриго шли из его пентхауса в кондоминиуме, расположенном в районе Бокагранде – на полоске суши, отделяющей Карибское море от Картахенской бухты. «Хилтон» расположился там же, на выдающейся вперед косе, так что море окружает его с трех сторон, а бухта в нескольких кварталах позади него. Дом Родриго, расположенный в четырех кварталах к северу, был виден из окон их номеров. Посетив музей, они отобедали в отеле, и Агилар наскоро позвонил Луизе. Потом они отправились на прогулку, пройдясь взад-вперед перед местной ставкой Родриго, потом по переулку позади нее, где отыскали въезд в подземную парковку.

На первом этаже разместились банк и магазин модной одежды. Между ними втиснулась двустворчатая стеклянная дверь, ведущая в вестибюль здания. Охранник сидел за высокой стойкой в окружении видеоэкранов, показывавших ему тротуар перед дверью, переулок позади здания и внутренность двух лифтов, обращенных к нему. Заглянув поверх стойки, Агилар углядел «Глок» у него на поясе. Еще один охранник, вооруженный сходным образом, вышел из лифта и подошел к стойке поболтать.

– Внутрь мы к нему не пробьемся, – заключил Монтойя по окончании рекогносцировки. – Но не может же он торчать внутри вечно.

– Мы тоже не можем торчать в Картахене вечно.

– Почему нет? Тебе тут не нравится? Славный отель, хорошие рестораны, симпатичные девушки.

– У нас есть работа. А я нужен Луизе дома.

– Знаю, знаю, ты преданный муж. Может, малость глуповатый, раз женился, будучи молодым и бедным, но теперь уж поздно идти на попятный.

– Не думаю, что это было глупо. Я люблю Луизу.

– И будешь любить по-прежнему, когда в твоем доме будет не продохнуть от монстров, у которых и шей-то нет, и ты будешь ночь напролет менять им грязные подгузники, верно?

– Конечно.

– Такая жизнь не по мне, братан, но ты можешь наслаждаться ею вовсю.

– Вот уж спасибо, – откликнулся Агилар. – И что теперь?

– Теперь попытаемся вычислить его распорядок, – объяснил Монтойя. – Когда приходит и когда уходит. Сколько при нем парней. Когда он подъезжает.

– На это может уйти не один день. Не одна неделя.

– Слушай, чел, если хочешь, я попрошу дона Пабло заменить тебя. А ты можешь езжать домой к Луизе и думать о деньгах, которые я тут загребаю. Или можешь вернуться домой с набитыми карманами, обеспечив ее финансовое благосостояние. Тебе решать.

– Я не говорю, что хочу уехать, Альберто. Я просто говорю, что давай провернем все это по-быстрому.

– Это продлится столько, сколько продлится. Давай-ка сядем у окошка, – кивком указал Монтойя на кафе через улицу. – Можем понаблюдать за дверью оттуда.

Перед отъездом с Асьенды Наполес они получили папку с разведданными, где излагалось все, что известно о Родриго. Окончил университет Картахены и после получения диплома занялся бизнесом вместе с двумя партнерами, скупая обветшавшие дома, восстанавливая и продавая их. Первые прибыли они вкладывали в новую недвижимость, и вскоре стали крупнейшими землевладельцами в городе.

Где-то по пути Родриго сообразил, что куда больше можно заработать контрабандой наркотиков, особенно учитывая удачное расположение Картахены на северном побережье Колумбии. Инвестиции в недвижимость он не бросил, построив несколько больших ранчо: скотоводческие ранчо – идеальный способ отмывки денег, растолковал Монтойя, потому что на бумаге можно купить десять тысяч коров за 100 000 песо каждую, а кто их станет считать? – и скупал офисные и жилые здания по всему региону. По пути партнеры испарились; предположительно погребены где-то там, где пасется этот скот.

Вложенные в папку фотографии показывали изящного блондина с редеющей шевелюрой и густыми усами. Он предпочитал носить рубашки расстегнутыми до середины груди, обычно с белым костюмом и одной-двумя золотыми цепочками на шее. Носил дорогие часы, каждый день месяца новые. Агилар не сомневался, что узнает его, если увидит.

– А если он пользуется гаражом и никогда не выходит через эту дверь?

– Тогда рано или поздно мы это сообразим. Но следить за гаражом, не попадаясь на глаза охране, куда труднее. Может, нам повезет.

Когда они уселись в кафе с напитками перед собой и видом на здание Родриго, Агилар наконец задал вопрос, терзавший его весь день:

– А почему именно мы?

– Ты это о чем?

– У Эскобара под рукой десятки sicarios, разве нет? И он может купить любые сведения о Родриго, какие потребуются, цена для него не вопрос. Так зачем же посылать к нему именно нас?

– По двум причинам, – поднял Монтойя два пальца. – Во-первых, то, что он может купить что угодно, вовсе не значит, что он хочет раскошеливаться по-крупному. А так мы покупаем информацию из того, что он уже дал нам, в уповании, что успех принесет еще. А во-вторых, он нас испытывает. Я не верю, что Родриго для него такая уж большая проблема. Похищение Косты было публичным оскорблением, оставить которое без ответа нельзя, но я уверен, что дон Пабло по этому поводу не парится. Так что он науськивает нас на мелкую занозу в заднице, чтобы поглядеть, как мы управимся. Если успешно, работы будет больше. Если же Родриго прикончит нас, он не в убытке.

Приподняв бокал, Агилар чокнулся им о край бокала Монтойи.

– Умеешь ты во всем видеть светлую сторону.

– Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на хандру, – отозвался Монтойя. – Я хочу выжать из каждого дня все до капли. И чего уж там, ты хотя бы посмотрел музей пыток.

13

Потребовалось еще четыре дня.

Если Родриго и покидал свое здание, то только в лимузине. Шофер был в мундире с фуражкой, а сзади с Родриго сидели два амбала – один лицом вперед, как босс, а второй следил через заднее стекло. Заметив его впервые, Агилар и Монтойя были на своих двоих и не могли пуститься следом. Назавтра они припарковали прокатную машину поблизости от переулка и убивали время, слоняясь по магазинам или сидя в кафе, пока не показался лимузин. Тогда они бегом припустили к «Корвету». Движение в Бокагранде было такое, что первые пару кварталов лимузин буквально полз, и они без труда не упускали его из виду.

Ближе к вечеру того же дня Родриго вошел в отель поблизости от Старого города. Телохранители сопроводили его внутрь, потом вышли без него и ждали в лимузине девяносто минут, пока он не вернулся. Показавшись снова, он заправлял рубашку в брюки, неся пиджак наброшенным на одно плечо, а его волосы, обычно аккуратно причесанные, были спутаны.

– Значит, любовница, – заключил Агилар.

– Судя по всему.

Монтойя просто сидел, не притрагиваясь к ключу зажигания.

– Он садится в машину, – поторопил его Агилар. – Ты еще хочешь следить?

– Нет, – отмахнулся Монтойя. – Он, наверно, намылился домой. Давай пойдем поглядим, где тут она.

– А как мы узнаем?

В ответ Монтойя лишь ухмыльнулся.

– Узнаем.

Оставив «Корвет» на парковке, они пошли в отель. В вестибюле царила тишина. Портье усердно выстукивал что-то на клавиатуре, а коридорный развалился в кресле на своем посту. Единственный гость в пределах видимости – старик с плохим зрением – читал газету, сложив ее до размера книги и поднеся чуть ли не к самому своему орлиному носу.

Когда Монтойя и Агилар вошли, коридорный поднял голову, но, увидев, что они не гости и без багажа, снова принялся чистить ногти. Монтойя направился прямо к нему.

– Отсюда только что вышел человек. Светлые волосы, белый костюм.

– Я его не видел.

Монтойя сунул несколько сложенных купюр в карман рубашки коридорного.

– Ладно, спасибо, – и пошел было прочь, но вдруг остановился и обернулся: – Но если б вы его видели, в какой номер он пошел бы?

Коридорный задумчиво наморщил лоб. Монтойя показал ему еще несколько купюр.

– Двести десять, – выложил коридорный. – Второй этаж, третий слева.

Монтойя приложил дополнительные купюры к предыдущим, присовокупив:

– Нас ты тоже не видел.

Пока Монтойя торговался с коридорным, Агилар следил за портье. Если тот и обратил внимание на беседу, то ничем этого не выказал. Старик на канапе ни видеть, ни слышать ничего и не мог. Монтойя указал подбородком на заднюю дверь вестибюля.

Та выходила во внутренний дворик с деревьями, фонтаном и несколькими каменными вазонами, полными цветущих растений. Птицы с щебетом перепархивали с деревьев на кусты и балконы и обратно. Лестница справа от двери вела к четырем верхним этажам. Для Агилара это место олицетворяло изящество минувших дней, Колумбию, которая, быть может, нигде и не существовала, кроме как в воображении романтиков.

У комнаты 210 Монтойя подергал за ручку двери, потом дважды стукнул в дверь. И когда услышал шорох по ту сторону, пробормотал:

– Cara mía[24].

Засов замка со щелчком отодвинулся, и дверь начала открываться.

– Что ты заб…

Толчком распахнув дверь, Монтойя тотчас же зажал женщине рот ладонью. Она была босиком, одета только в юбку и лифчик. Возрастом чуть за двадцать, миловидная, с зарумянившейся от недавнего свидания светлой кожей. Монтойя втолкнул ее в комнату, а Агилар, переступив порог, закрыл и запер за собой дверь.

– Мы не собираемся причинять тебе вред, – тоном нескрываемой угрозы проговорил Монтойя. – Если только не будешь шуметь. Если я уберу руку с твоего рта, ты не станешь кричать?

Она кивнула, выпучив глаза от ужаса.

Монтойя убрал ладонь. Женщина коснулась рта, словно желая убедиться, что он остался на месте.

– Как тебя зовут? – спросил Монтойя.

– Ампаро.

Монтойя окинул взглядом сначала ее, а потом номер.

– Местечко недурное, Ампаро, – заметил он. – Но Родриго мог бы позволить себе куда лучшее. Почему он не купил тебе квартиру или дом?

– Я не знаю, о ком вы, – пролепетала она.

– Не глупи. Ты меня не интересуешь, только Родриго. Ты поможешь нам, и с тобой все будет тип-топ. Хоть Родриго и крохобор, не способный купить тебе домик, зато мой работодатель не такой. И тебе даже не понадобится сносить его нежелательное внимание. – Он потянул воздух носом. Агилар тоже чуял одуряющее амбре, напоминавшее забродившие фрукты. – Или его одеколон. Вряд ли приятно дышать этой фигней, когда он на тебе верхом.

– Вы ничего об этом не знаете, – огрызнулась она.

– Я знаю об этом все, – Монтойя поднял ее блузку с пола. – Вискоза, а не шелк. Юбка тоже дешевка. Сандалии у тебя кожаные, но кожа не лучшего качества. Думаешь, роль любовницы бандита средней руки поможет тебе добиться финансового благополучия? Это я понимаю. Но Родриго для большего не годится. Он ни за что не бросит жену ради тебя. Будет держать тебя в пристойном гостиничном номере, пока ты ему не наскучишь, а потом однажды перестанет наведываться.

– Или можешь оказать нам содействие. Мне достаточно сделать один звонок, и на твой банковский счет за день переведут двести тысяч песо.

– У меня нет банковского счета.

– А надо бы завести. Каждой трудящейся женщине нужен банковский счет.

– А как насчет наличных? – поинтересовалась Ампаро.

– Можем уладить и это.

Агилар не понимал, с какой стати Монтойя разбрасывается подобными обещаниями, даже не посоветовавшись с Эскобаром, но встревать не хотел. Старший фараон разглагольствовал спокойно и уверенно, и Ампаро, похоже, на это купилась.

– И пусть будет двести пятьдесят, – потребовала она.

– А почему не триста? – не смутился Монтойя.

– Почему бы и нет? Триста. Что от меня требуется?

– Насколько часто ты с ним видишься?

– В одно и то же время через день.

– Всегда здесь?

– В разных отелях, но чаще всего в этом.

– Откуда ты знаешь, куда идти?

– Он предлагает, когда звонит утром. Я иду в предложенный им отель и снимаю номер. А он, когда приходит, покрывает расходы. Я могу остаться в комнате до утра или идти домой, как заблагорассудится.

– А дом где? Хетсемани?

Она вздернула подбородок. Хетсемани – район трущоб, запущенный и криминализированный.

– Конечно, нет. Пье де ла Попа.

– Удобно. Отсюда пешком рукой подать. Не надо платить за автобус. У тебя собственный дом?

– Я живу с матерью. Она хворает.

– Значит, еще и медицинские счета?

– Не без того.

– И с ними он тоже не помогает?

– Помогает, – оскорбилась она. – Он о нас заботится. И я работаю.

– Он относится к тебе, как к проститутке. Ты заслуживаешь лучшего.

– Где тебе знать, чего я заслуживаю?

– Я обожаю женщин, – заявил Монтойя. – И чту их. Вы все заслуживаете лучшего.

– Кстати, о работе, мне пора туда возвращаться, – сообщила Ампаро, выхватывая из рук Монтойи блузку в цветочек. – От меня-то вы чего хотите?

– Когда он назначит следующее свидание, мы тоже там будем.

– И что потом?

– А потом ты получишь триста тысяч.

– Вот так запросто?

– Для тебя. Трудная работа достанется нам.

– А откуда вы знаете, что я не позвоню ему, как только вы уйдете, и не расскажу о вашем предложении? Может, он предложит чего получше.

– Ты же заранее знаешь, что нет. Ты будешь получать, что можешь, понемножку раз за разом. Я же сказал, мне это до лампочки. Мы все делаем, что должны. Но он никогда не осыпет тебя деньгами, потому что тогда ты перестанешь с ним видеться. Он хочет закончить, когда сам будет готов, а не когда будешь готова ты. А до той поры он хочет, чтобы ты была в его распоряжении, а если ты получишь то, чего хочешь, с этим будет покончено.

Натягивая блузку и заправляя ее в юбку, Ампаро раздумывала над его требованием. Сунула ноги в сандалии, подняла ноги по очереди, чтобы застегнуть их. Наконец, полностью одевшись, сказала:

– Ладно. Правду говоря, любовничек из него никудышный.

– Парнишкам вроде него это и не требуется, – заметил Монтойя. – Тебе надо как-нибудь попробовать с мужиком вроде меня.

– Может, и попробую, – игриво улыбнулась Ампаро. Направилась было к двери, но рядом с Агиларом остановилась и положила ему ладонь на грудь. – Или с этим. Мне нравятся тихони. А уж пятнистых у меня ни разу не было.

Агилар ощутил, что заливается румянцем – во всяком случае, в местах, способных краснеть. Неловкость из-за этого сознания только усугубила дело. Ампаро пыталась встретиться с ним глазами, но он отвел взгляд.

– Ты застенчивый, – промолвила Ампаро. – Как мило! Застенчивый убийца.

– Он женат, – доложил Монтойя.

– Как и Карлос Родриго.

– Но для моего друга обещания – не пустые слова. Как и для меня.

Он дал ей телефонный номер «Хилтона».

– Как только он позвонит, перезвони нам. Придем с деньгами, и ты будешь куда богаче прежнего.

– Это обещание? – спросила она.

– Лучше открой банковский счет, – ответил Монтойя. – Чтобы положить их в надежное место.

Вернувшись в «Хилтон», Агилар позвонил Луизе и старался прикинуться, что не принимает участия в сговоре с целью убийства. Монтойя позвонил Густаво Гавирии и объяснил нужду в наличных, а Гавирия обещал организовать доставку.

Назавтра они приглядывали за зданием Родриго на случай, если вдруг представится более удобная возможность. Он вышел лишь раз – похоже, ради бизнес-ланча в заднем кабинете шикарного ресторана. Его sicarios были при нем, как и при тех, с кем он встречался. Монтойя и Агилар сошлись в том, что шансы на успех ничтожны, так что даже не стали пытаться напасть.

В тот же вечер Отрава и Коротышка привезли в отель чемодан, набитый наличностью.

– Славное местечко, – прокомментировал Отрава, глядя из окна на раскинувшийся внизу пляж. – El Patrón знает, где вы остановились?

– Мы платим из своего кармана, – ответил Монтойя. – Мы покрываем все расходы.

– Кроме одного, – пнул Отрава чемодан.

– Тут дело особое. Без этого никак.

– Не сомневаюсь, что оно для него того стоит. Он даже не поморщился из-за денег.

– Мы просто делаем то, что он нам велел, – сказал Монтойя. – Дешевле невозможно.

– И когда это состоится?

– Завтра, – сообщил Монтойя. – И сразу намылимся обратно в Медельин. – И, словно вдруг сообразив, о чем Отрава спрашивал, присовокупил: – Помощь не требуется.

– Я и не предлагал. Разве что сами попросите. Но я подумываю, не снять ли номер на одну ночь, отведать вкуса Картахены. В смысле пока мы тут.

– Милости просим, – отозвался Агилар. – Альберто же сказал, мы не в претензии.

Он чувствовал, что надо поддержать напарника, и еще не оправился после того, как Ампаро назвала его тихоней. Может, он и правда тихоня, но в компании Монтойи, болтающего без умолку, другим быть как-то проблематично. Он гадал, не станет ли когда-нибудь таким же, как Монтойя, не лезущим за словом в карман ни перед кем.

– Ну, раз вы так уверены… – подал голос Коротышка, весивший почти столько же, сколько трое любых других sicarios Эскобара. Он не казался таким уж атлетическим субъектом, но, должно быть, обладал какими-то особыми дарованиями, иначе Эскобар не держал бы его при себе.

– Мы уверены.

– Тогда доброй ночи, – произнес Отрава. Открыл дверь и, подождав, когда Коротышка выйдет, добавил: – Тратьте с умом. El Patrón не любит швыряться деньгами попусту.

Когда дверь закрылась и шаги sicarios стихли вдали, Монтойя встретился с Агиларом взглядом.

– Если только не он швыряется ими попусту. Гигантские динозавры? Порой я гадаю, в своем ли дон Пабло уме.

14

Ампаро позвонила в двенадцать тридцать и сообщила Монтойе, что свидание назначено на три часа пополудни. Тот же отель, тот же номер; она только что зарегистрировалась. Монтойя сказал ей, что, если Родриго перезвонит, она должна вести себя как всегда. Деньги при них, поведал он, и скоро прибудут.

Выписавшись из «Хилтона», они забросили чемодан с деньгами в багажник «Корвета» вкупе с собственными чемоданами и спортивной сумкой с оружием, привезенным с собой из Медельина. К двум часам они уже пронесли наличные и стволы вверх по лестнице на второй этаж и постучались в номер 210.

Ампаро открыла сразу же, знаком пригласив их внутрь.

– Кто-нибудь вас видел? – осведомилась она.

– По-моему, только портье, – ответил Агилар. – Никаких проблем.

– Я просто не знаю, кто у Карлоса на содержании, – пояснила она.

– Уж во всяком случае, не коридорный, – откликнулся Монтойя. – Он сдал Родриго с потрохами за сущие гроши.

– По-моим наблюдениям, мужчин обычно можно купить дешевле, чем женщин, – заметила Ампаро.

– Мне тоже так частенько кажется, – хмыкнул Монтойя.

– А взаправду ли он?.. – задался вопросом Агилар. Что-то в этом плане его тревожило, но он никак не мог нащупать, что именно, а сейчас его вдруг осенило.

– В каком смысле? Кто взаправду что?

– Когда мы спросили коридорного, в каком номере был Родриго, тот даже не задумался. Сказал нам не моргнув глазом, но Родриго-то уже ушел. Если бы мы хотели ему навредить, то сделали бы это до его отъезда. Сказав нам тогда, он не подвергал Родриго ни малейшей опасности, подставил только Ампаро. Мог подумать, что она проститутка, а мы ее следующие клиенты.

– Мы все время здесь встречаемся! – вскинулась Ампаро. – Не реже раза в месяц. Он знает, что я не…

Она вдруг оборвала, не договорив.

– Называй себя, как хочешь, – отрезал Монтойя – с нотками жестокости, отметил про себя Агилар, – но все мы знаем, зачем ты здесь. Зачем с ним видишься.

– Я к тому, что Родриго могли предупредить перед приходом, – вел свое Агилар. – Мы хотя бы знаем, кому принадлежит этот отель? Что, если ему?

– Ну, все равно раньше чем через час не узнаем, – не смутился Монтойя. – Кстати, этого коридорного я внизу не видел. Только портье, а он в прошлый раз нас не видел.

– Насколько мы знаем. Он мог нас видеть на обратном пути. Опять же, Родриго вышел в одиночку – должно быть, чувствует себя здесь в безопасности.

– Его люди приходят в номер, когда он прибывает? – повернулся Монтойя к Ампаро.

– В номер они не заходят. Останавливаются у двери. Когда я открываю, они уходят. Они знают, что я ему ничего плохого не сделаю.

– Наверно, знают тебя не так уж хорошо.

– Откуда им? Я с ними даже ни разу словом не перемолвилась. Я держусь так, будто никого, кроме Карлоса, и не вижу.

– Уверен, ему это нравится, – заметил Агилар.

– А кому бы не понравилось? – подхватил Монтойя. – В общем, план запущен. Будем ждать в ванной, когда он придет. Как только его люди уйдут и ты останешься с ним наедине, мы выйдем. Тебе в этот момент лучше быть от него подальше.

– Мне уйти из номера?

– На твоем месте я бы не стал, – расстегнув молнию чемодана, Монтойя продемонстрировал наличные. – А когда уйдешь, лучше не возвращайся. И лучше прихвати это с собой.

Агилар наскоро осмотрел номер. У одной стены перпендикулярно к двери стояла большая кровать с латунными столбиками. Напротив нее – стол со свежими цветами в вазе и платяной шкаф с телевизором в нише. Слева от кровати – стена, отделяющая комнату от ванной.

– Лучше всего будь здесь, – указал он на угол у изголовья кровати, ближе всего к ванной. – Здесь ты будешь в безопасности.

«Вне зоны обстрела» он добавлять не стал, но не сомневался, что она поняла.

– Сможешь туда отойти? – уточнил Монтойя. – Придумай какой-нибудь благовидный предлог.

– Он предпочитает, чтобы к его приходу я была голой, – поведала она, – и готовенькой для него. Хочет перейти к делу, едва переступив порог.

– Отделайся от него. Скажи, что тебе нужно попи́сать, и ступай в ванную. Потом повернись, словно что-то забыла, и ныряй в тот угол. Об остальном позаботимся мы.

Ампаро вникала в их указания. Агилар видел, что руки у нее дрожат, да и нижняя губа подрагивает. Теперь, когда все взаправду, ей стало страшно.

Он ее не винил. Ему и самому было страшно. Только у Монтойи был такой вид, словно он ждет предстоящего с нетерпением. Когда Ампаро кивнула в знак согласия, он расстегнул сумку и начал проверять, заряжено ли оружие и снаряжены ли запасные магазины.

Без десяти три он вручил Агилару дробовик и автоматический пистолет. Взяв себе пистолет и «АК-47», застегнул сумку и сунул ее под кровать, поинтересовавшись:

– Нож ведь при тебе, правда?

– Конечно, – похлопал Агилар себя по ноге.

– Хорошо.

– Время? – спросил Агилар.

– Ага. Ты в порядке? – повернулся Монтойя к Ампаро.

– Нет, – пролепетала она. – Я совсем расклеилась.

– Держись. До твоего с матерью благополучия всего пара минут.

– Знаю. Я справлюсь.

Когда она принялась раздеваться, Монтойя и Агилар удалились в ванную. Сняв оружие с предохранителей, чуть приоткрыв дверь, они ждали. Агилар обонял запах пота Монтойи, да и своего собственного, слышал тиканье часов на столике у кровати, шум уличного движения за окном и щебет птиц во внутреннем дворике.

Потом услышал шаги на лестнице. Судя по звуку, несколько человек. Ступают тяжело, не тревожась, что их могут услышать.

Он выдохнул, стараясь сделать это как можно тише. Скоро все будет позади.

В дверь постучали костяшками.

Ампаро босиком подошла к ней. Дверь распахнулась, скрипнув петлями.

– Ммм, детка, – проворковал Родриго. – Выглядишь замечательно.

– Ты и сам выглядишь аппетитно, – ответила Ампаро. Послышался шорох – наверно, она прижалась к нему, целуя. Потом: – Мне только надо попи́сать, любимый. Сейчас вернусь.

Агилар напружинился. Пора. Монтойя стоял у двери, прислушиваясь, когда Ампаро отойдет. Потом она сказала:

– А, вот она, – и коснулась стены возле ванной.

Рывком распахнув дверь, Монтойя выскочил из-за угла с «АК» в руках и уже нажав на спусковой крючок.

Три человека открыли ответный огонь.

Поймав пулю в левую руку, Монтойя отлетел к стене, продолжая вести огонь. Агилар разрядил дробовик, и один из троих взорвался омерзительным красным дождем. Двое других повернули свое оружие к нему, но «АК-47» Монтойи поливал их огнем, и они попали в белый свет. Агилар вогнал в ствол новый патрон, выстрелил, потом снова.

Третий еще не успел переступить порог номера, когда автомат Монтойи остановил его; а получив заряд картечи от Агилара, попятился к перилам, перекувыркнулся через них и со всплеском рухнул в фонтан внизу.

Дверь номера стояла нараспашку. Когда Агилар приблизился к ней, большое окно у него за спиной разлетелось от пули. Выглянув, он увидел коридорного, стоящего во дворе и палящего по нему – вроде бы из 22-го калибра. Выхватив из-за пояса автоматический пистолет, Агилар выстрелил пять раз. Не меньше двух пуль попали в коридорного – прямо в центр тяжести, инструктор Агилара по стрельбе гордился бы им, – и тот тяжело осунулся вдоль дерева.

– Надо убираться отсюда, – бросил Агилар. – Сейчас же!

– Дай мне нож! – потребовал Монтойя.

– Что?

– Нож! Живо!

Он приподнял голову одного из убитых, и Агилар по белому костюму и светло-русым волосам признал в нем Родриго. Потом до него дошло: Монтойе нужна голова.

Агилар неохотно отдал ему нож.

– Только поторопись.

Монтойя принялся отпиливать голову ножом. Кровь и ошметки плоти забрызгали ему ладонь. Его собственная кровь, сбегая по руке, смешивалась с кровью Родриго. Чтобы не смотреть, Агилар обернулся к Ампаро. Она уже одевалась.

– Ты сказала, что его люди в номер не заходят.

– Должно быть, кто-то им настучал. Может, коридорный.

– Тогда Родриго не пришел бы.

Оторвавшись от своего занятия, Монтойя поднялся на ноги, выхватил пистолет и дважды выстрелил Ампаро в лицо, забрызгав кровью стену у нее за спиной. Она съехала на пол, оставляя за собой кровавый след.

– Какого хера, чел? Она нас не подставляла! Если бы она настучала, по-твоему, Родриго показался бы? Да он бы армию послал!

Монтойя вернулся к своему делу.

– Она солгала нам. Она хотела и Родриго, и деньги. Она знала, что его sicarios войдут с ним вместе.

– Наверно, думала, что ты собираешься ее убить.

– Что ж, хотя бы в этом она была права.

– А что с ними теперь? С деньгами?

– Ты знаешь адрес ее матери?

– Конечно, нет.

– Тогда, наверно, они наши.

– Мы не можем просто оставить…

– Об этом будем тревожиться после! – оборвал его Монтойя. – Мне дико больно. Можешь доделать это?

Агилар рискнул бросить взгляд на чудовищное зрелище. Все, что он съел на завтрак и обед, подкатило под горло.

– Жопа, – буркнул Монтойя. Налег на нож покрепче, и последние жилы наконец лопнули. Он поднял голову. Капли крови забарабанили по полу, будто легкий дождичек. – Куда бы это сунуть?

Окинув комнату взглядом, Агилар заметил сумочку Ампаро – довольно вместительную, из кожи или кожзама, с бахромой по нижнему шву. Схватив ее, вытряхнул содержимое на пол и раскрыл, как мог, широко. И все равно обагрил руки кровью, когда Монтойя запихивал трофей туда.

– Давай сматываться отсюда, чел, – бросил Монтойя. – Хватай бабки и стволы.

Застегнув чемодан, Агилар вытащил из-под кровати спортивную сумку, где лежала еще пара единиц огнестрела. Хотел было положить дробовик туда же, но Монтойя осадил его:

– Лучше придержи его, пока не выберемся отсюда.

Заслышав сирены вдали, Агилар согласился.

Чемодан с деньгами весил порядком, но у него были колесики и телескопическая ручка, так что Агилар, закинув сумку на плечо, просто покатил чемодан. Нести при этом дробовик было неудобно. У Монтойи была только сумочка Ампаро, по дну которой уже расползалось бурое пятно.

С Монтойей впереди они спустились по лестнице. На тротуарах уже собирались зеваки, глазевшие на трупы во дворе и на вооруженных людей, но остановить их даже не пытались.

В вестибюле портье усердно избегал смотреть на них.

– Врач! – крикнул Монтойя. – Где?

– В трех кварталах слева, – взмахом руки указал портье. – Пожалуйста, уходите.

И они ушли.

15

После жаркой дискуссии по пути обратно в Медельин Агилар и Монтойя сошлись на том, что вернуть деньги Эскобару будет безопаснее, чем вызвать у него подозрения, что они их попросту украли. Правила у Эскобара против внутренних краж строгие, и дважды эту ошибку еще никто не совершал.

Чемодан с деньгами они доставили ему поздно той же ночью в Асьенду Наполес вкупе с несколькими снимками, сделанными «Поляроидом», головы Родриго, насаженной на острие железной ограды перед Каса де Хустисия Робледо[25]. Эскобар пролистал фотографии с серьезным, даже суровым видом.

– Это вы сделали? Вы двое?

– Да, Patron, – подтвердил Монтойя.

– Сами?

– Мы думали, вы этого хотите, – занервничал Агилар. – Вы сказали…

Эскобар разразился безудержным хохотом. Когда же наконец, отсмеявшись, смог совладать с собой, то добавил:

– Великолепная работа! Правильно я в вас верил.

– Вам нравится? – поинтересовался Монтойя.

– Еще как!

– Мы думали, не оставить ли табличку «С Медельином шутки плохи» или вроде того, – сообщил Агилар. – Но решили, что всякий, кто знает, кем был Родриго, уразумеет послание и без того.

– Правда, правда, – подтвердил Эскобар. – Никаких табличек не требуется. Назавтра это будет во всех газетах Колумбии. Перестрелка в Картахене, а потом это. Всякий поймет, что это значит. – Его улыбка померкла, и он вернул снимки. – Знаете, почему я хотел, чтобы это сделали вы, ребятки?

– Мы думали, это экзамен, – ответил Монтойя. – Посмотреть, как мы справимся.

– Экзамен, да, конечно, он самый. А заодно поглядеть, будете ли вы у меня красть.

– Ни за что! – вскинулся Агилар.

– Да, деньги уже пересчитали. Вы прошли эти экзамены без запинки. А сверх того я хотел поглядеть, насколько трудно вам действовать самим по себе. Вы справились на славу. – Он коснулся левой руки Монтойи ниже повязки. – Но вы пострадали. Просто поверхностное ранение, да?

– Да просто задело, – поведал Монтойя. – Пара стежков, и все. И кое-что от боли. Домой вести пришлось Хосе.

– Два человека могут убить кого-то без проблем, – изрек Эскобар. – Но порой чем больше, тем лучше. Вы смогли застать его в сопровождении всего парочки человек, потому что он был беспечен. Будь он поумнее, вам могло понадобиться и больше людей. Пять, десять, а то и поболее, как в ночь, когда вы отправились за Костой.

– По-моему, в Картахене он чувствовал себя в безопасности, – предположил Агилар.

– А я чувствую себя в безопасности на Асьенде Наполес. Но это потому, что здесь почти всегда человек тридцать-сорок. Если понадобится, мы можем выстоять против целой армии. – Он покивал собственной прозорливости, озираясь по сторонам, словно хотел увидеть свою систему обороны. Агилар видел трех или четырех парней, играющих в карты у бассейна, но как-то непохоже, чтобы они были начеку.

– Сила в числе, – продолжал Эскобар. – Я хотел, чтобы вы двое поняли, как важно быть членами организации. Не как у вас в полиции, а настоящей организации, преданной своему делу. – Он хмыкнул. – В данном случае, дело – сама Колумбия. Все, что я делаю – все, что делаем мы, – делается ради Колумбии. Однажды я стану президентом Колумбии – больше никаких политиканов, думающих только о себе и своих богатых друзьях. Настало время народу отобрать власть, принадлежащую ему по праву. Так что, друзья мои, именно этим мы тут и занимаемся. И вы к этому причастны. История не знает более высокого служения, более достойного крестового похода.

Агилар ощутил прилив гордости, что он приобщен к предприятию Эскобара. Он-то считал этого человека просто бандитом, наркоторговцем, но тот оказался далеко не так прост. Более высоких стремлений Агилар еще не встречал. И пока что Эскобару удавалось каждое начинание. Он вознесся из самых низов до положения одного из богатейших людей Колумбии – одного из богатейших во всей Южной Америке. Он построил на голом месте громадную организацию. И если он считает, что станет президентом, у Агилара нет оснований ставить его слова под сомнение.

– Итак, – добавил Эскобар, – Родриго должен был заплатить. Надеюсь, он страдал.

– По-моему, он был еще жив, дон Пабло, – вызвался Монтойя, – когда я начал резать.

– Жаль, что вы не сделали фоток тогда, – осклабился Эскобар.

Когда Агилар и Монтойя получили свое вознаграждение – каждый по трети от тех трехсот тысяч песо, а треть Эскобар удержал для себя, – их позвали потусоваться с некоторыми из людей Эскобара. Они колонной поехали обратно в Медельин, чтобы прошвырнуться по клубам, выпивая, пыхая шмалью и танцуя с местными девицами почти всю ночь. Наконец, когда солнце забрезжило на горизонте, Агилар поплелся домой. Он чуть ли не боялся переступить порог и сделал это очень робко, втайне надеясь, что Луиза крепко спит.

Она не спала.

Сидела за кухонным столом с исходящей паром кружкой перед ней. На ней был купальный халат поверх хлопчатобумажной пижамы с кроликами. Волосы ее были распущены, зубы сцеплены, подбородок чуть выпячен, а выражение лица чуть ли не свирепое.

– Доброе утро, – проронила она без намека на тепло.

– Привет, детка.

– И давно ты вернулся в Медельин?

Он замялся, пытаясь сообразить, как ответить на вопрос, понеся минимальный ущерб, а еще потому, что пол под ним как-то шевелился. Уцепившись за косяки арки между кухней и столовой, он ждал, когда это ощущение минует.

– Мы вернулись из Картахены вчера, но мне надо было завезти кое-что в Асьенду Наполес. А потом парни хотели, чтобы мы пошли с ними.

– Я стояла у окна, когда ты подъехал. Я так обрадовалась, увидев тебя, но ты вел как сумасшедший, а когда парковался, я боялась, что ты врежешься в дом. А потом ты сидел в машине настолько долго, что я замучилась ждать и заварила себе чаю.

– Наверно, я вроде как заснул на пару-тройку минут.

– Скорее на двадцать-тридцать. От тебя разит, как от магазина спиртного после землетрясения. У тебя помада на воротнике рубашки и блестки в волосах.

– Извини, детка. Парни хотели прошвырнуться по клубам. Я выпивал и танцевал с девушками, вот и все, клянусь.

– Ты танцевал.

– Да.

– А помада?

– Наверно, одна из них положила голову мне на плечо. Когда мы танцевали.

– Разве что. Хосе, мне нужно верить тебе. Нашему ребенку нужен хороший отец. Но такое… – она сморгнула слезы, и Агилар чувствовал себя тем самым, что некоторым людям приходится соскребать с подошв обуви.

– Детка, я так раскаиваюсь, – проговорил он. – Я не хотел идти, но Альберто шел, и все настаивали, чтобы и я пошел. Я правда не знал, что они имеют в виду, когда сказали, что хотят потусоваться. Некоторые парни пошли с девицами, но я нет, только парочка танцев. Клянусь. Я никогда тебе не изменю. Я слишком люблю тебя для этого.

– Странно ты это показываешь, – отрезала она. – Тебя не было дома много дней. Я думала, ты будешь рваться домой.

– Я и рвался. Но парни, они не из тех, кому можно сказать «нет», знаешь?

– Тогда, может, тебе не стоит ошиваться рядом с ними?

Это напомнило ему о сумке с деньгами, оставшейся в машине. Во всяком случае, он надеялся, что она в машине. Был почти уверен в этом.

– Луиза, я понимаю, что это ужасно, но я просто делаю, что должен, ради нашего будущего. Ради тебя и нашего ребенка. Нам надо на этой неделе начать присматривать дом – я не хочу, чтобы наш сын рос в этой квартирке.

– Или наша дочь, хотел ты сказать. Да и вообще, пока что дом нам не по карману, – отозвалась Луиза.

– По карману! Детка, у меня есть деньги, они в машине; я забыл их принести, но сейчас схожу за ними. У нас более чем достаточно, чтобы начать выплаты за дом. За последние пару недель я заработал с лихвой. Ты можешь бросить работу, как мы с тобой говорили, и просто отдыхать и готовиться к появлению ребенка. А потом сможешь остаться дома и быть просто мамой. Больше не придется прислуживать официанткой.

– И что тебе пришлось сделать ради этих денег? – спросила она.

И снова Агилар помедлил, пытаясь думать вопреки туманившим мозг алкоголю и наркоте.

– Тебе лучше не знать.

– Но мне надо знать. Очень надо.

– Нет, детка. Не надо. И не только не надо, но и нельзя. Чем меньше ты знаешь, тем лучше для всех нас. Ты должна просто верить мне, вот и все. Я пекусь о нас. Я собираюсь позаботиться, чтобы наш ребенок рос, имея все, чего не было у нас. Что́ бы я ни сделал – все, что я делаю, – это ради тебя. Ради нашей семьи. Я все это делаю, потому что люблю тебя.

И тогда, наконец, черты ее смягчились. Она оттолкнулась от стола, забыв о чае, и обняла Агилара, привлекая к себе. Он чувствовал округлость ее живота, где росло их дитя.

– Только помни, что больше всего наша семья нуждается в тебе, – вымолвила она. – Деньги – это хорошо, но нам нужен ты. Ты нужен мне. Мне нужно, чтобы ты был здесь, со мной.

– Для меня это лучшее место на свете, – Агилар уткнулся лицом в уголок между ее шеей и плечом, вдыхая ее аромат и целуя ее. Мало-помалу подобравшись к губам Луизы, он поцеловал их и попросил: – Займись со мной любовью.

Прижав пальцы к его подбородку, Луиза оттолкнула его.

– Сперва прими душ. Потом почисти зубы. А если будешь в сознании и после этого, тогда поглядим.

Он был в сознании.

16

Гибель Карлоса Родриго Муньоса вовсе не положила конец картахенской контрабандной деятельности, а лишь задержала поставки на пару недель, пока трое подручных Родриго вели войну за престолонаследие. Большинство людей Родриго сохранили верность одному из них, но другой контролировал доки, а значит, и перевозки. Третий же – Матео Кирога – отсиживался в Медельине с самого провального похищения Косты, потихоньку сколачивая армию, чтобы когда первые двое поубивают друг друга или хотя бы заметно подорвут силы один другому в сражениях и трениях, прибыть и с наскока подмять все под себя.

С каковой целью и подбивал клинья под кое-кого из sicarios Пабло Эскобара, суля в полтора раза больше того, что платил им Эскобар.

Дону Пабло это пришлось не по нраву. Но что хуже, когда он подкатил к Кироге с предложением работать на него, править Картахеной под эгидой Медельина, что обеспечило бы Эскобару свободный доступ к порту для морских перевозок, а также к получению грузов химических прекурсоров, необходимых для массового производства кокаина, Кирога его притязания отверг.

Все это Агилар узнал от Монтойи. Оба были на вечернем дежурстве, каждый в собственном автомобиле, и около восьми встретились, чтобы по-быстрому промочить горло. Сидя в баре, Монтойя изложил суть происходящего и каким будет отклик Эскобара.

– Мы нанесем удар этому ублюдку, – выложил он. – Дон Пабло приставил пару парней вести за ним наблюдение. Как только они вызнают, когда он будет в каком-нибудь уязвимом месте, то закинут весточку, и мы двинем туда. До утра он не доживет.

– Дашь мне знать, ладно? – спросил Агилар. Какие-то башли наверняка получат все участники, а тот, кто лично убьет Кирогу, – еще и бонус.

– Как только выясню, – заверил Монтойя. – Не выключай рацию.

После этого Агилар был натянут, как струна. Он хотел денег – вернее, нуждался в них, потому что последние несколько дней они с Луизой присматривали дом, а те, которые ей нравились, были неизменно большущими и дорогущими. Если честно, Агилару тоже нравились именно эти дома, но он внушил себе, что главное – потрафить ей.

Но при этом он понимал, что, если Кирога действительно приумножил свое воинство, дело может обернуться перестрелкой. Стычку на рынке он пережил, пережил и еще одну, поменьше – в отеле в Картахене. Долго ли он сможет испытывать судьбу? Ведь Луиза неустанно твердит ему, что муж, отец ее ребенка, для нее куда важнее денег.

Легко ей говорить. Агилар думал, что, будь у нее достаточно денег, она сможет прожить и без него. Но без денег Агилар будет лишь помехой, лишним голодным ртом.

И потому заставил Монтойю пообещать радировать ему, как только выяснится, где будет дело. Два часа спустя вызов поступил.

– Он ужинает в кафе «Парилья Фреско», – сообщил Монтойя. – Это ведь там работала твоя жена?

– Еще работает, – уточнил Агилар. – Она же работает сегодня! Завтра ее последний день на работе.

– Я думал, она уже дома.

– Нет, завтра! Ты должен этому помешать!

– Я не могу этому помешать, Хосе. Парни уже выехали.

– Но она еще там! – он ощутил, как от паники скрутило желудок. Он в сорока минутах пути. В тридцати, если включить мигалку и сирену и нарушать все правила. Он не представлял, сколько времени у него в запасе, но, наверно, не так уж много.

– Вытащи ее оттуда.

– Не могу! Я в самом Педрегале!

– Тогда позвони ей. Хотел бы я хоть чем-то помочь, Хосе. Я сам только что узнал.

– Где ты?

– Калье 67, в больнице.

Он имеет в виду Оспиталь Университарио Сан Висенте де Пауль, сообразил Агилар.

– Это в Прадо. Ты ближе, чем я!

– Уже выезжаю, Хосе. Я попытаюсь, лады? А ты уж постарайся, как можешь, вытянуть ее оттуда.

– Попытаюсь, чел. Но поспеши.

Чтобы свести опасность для Луизы к минимуму, Агилар даже не познакомил ее с Монтойей. Она слышала рассказы Агилара о нем – те, которые он считал возможным ей поведать, – и однажды видела его фото. Монтойя тоже видел три фотографии Луизы, которые Агилар держал в своем бумажнике, но ни разу не встречался с ней лично. Кто ведает, узнает ли он ее на работе с волосами, убранными наверх и в форменной одежде ресторана?

Когда Монтойя радировал, Агилар ехал на вызов: владелец магазина жаловался на субъекта, спящего перед его магазином и справляющего малую нужду в дверном проеме. Проигнорировав этот вызов, Агилар не будет мучиться угрызениями совести.

Мужик, наверно, просто выпил лишку, а может, у него мозги наперекосяк. Так или иначе, ему не повезло; может, просто бездомный, как множество других по всему городу. Агилар в лучшем случае мог засадить его в каталажку на ночь, а его место занял бы кто-нибудь другой. И это не решило бы его проблем. Как и проблем владельца магазина.

Развернувшись, он врубил мигалку и сирену, высматривая телефонную будку, из которой можно было бы позвонить в ресторан. Он еще толком не изучил этот район. Наконец углядел телефон и срезал к нему по диагонали, перекрыв часть правой полосы. Оставив мигалку, сирену все-таки выключил и бросил в щель несколько монет.

Телефон звонил и звонил. Наконец кто-то снял трубку, но за гомоном ресторана Агилар не разобрал, что ему сказали, не понял даже, кто говорит – мужчина или женщина.

– Мне надо поговорить с Луизой! – прокричал он.

– Что?

– Луизу! Умоляю, это важно! Это ее муж!

– Извините, я не могу…

– Это полиция! Дайте Луизу!

– Я вас не слышу, – произнес голос. – Перезвоните позже.

Связь оборвалась. Бросив трубку, закачавшуюся на шнуре, Агилар опрометью бросился к машине.

Ради этого звонка он потерял драгоценные минуты. Врубив сирену, сдал задом с бордюра и снова рванул вперед. Можно было бы найти другой телефон, но никакой гарантии, что результат не будет тем же самым. А каждая остановка оттягивает его прибытие на место.

Вместо того он петлял среди машин, ведя одной рукой, а другой переключив рацию на вызов диспетчера.

– Позвоните в кафе «Парилья Фреско», – сказал он, когда смог пробиться. – Велите моей жене Луизе, чтобы сейчас же шла домой. Это чрезвычайная ситуация!

Он ломал голову, сколько можно поведать диспетчеру. Даже при поддержке полицейского начальства предупреждать отделение о нападении на ресторан нельзя. Полицейские наводнят заведение, а Эскобар будет в ярости, если намеченная им жертва улизнет живой и невредимой. Остается лишь уповать, что сообщение передадут по назначению.

После этого он сосредоточился на езде, проносясь по улицам города быстро, как никогда. Вокруг визжали тормоза – это другие водители изо всех сил старались увернуться от него; пешеходы бросались врассыпную. Минут через пятнадцать он снова попытался вызвать Монтойю по радио, но ответа не добился. Миновав еще таксофон, подумал, не остановиться ли, но не стал.

Когда он домчался до ресторана, стрельба еще не началась.

Кафе «Парилья Фреско» находилось в центре квартала. Не доходившее всего метр до земли громадное окно позволяло прохожим видеть трапезничающих посетителей, а им – глазеть на прохожих. Зеленый навес с названием ресторана, набитым на нем золотыми буквами, укрывал обедающих от солнца. Внутри, знал Агилар, воздух охлаждают потолочные вентиляторы с широкими лопастями, связанные резиновыми приводными ремнями.

Когда Агилар обогнул угол, Ла Кика и Матюгалище как раз входили в парадные двери с огнестрелом в руках. Остальные стояли снаружи, в том числе Монтойя, Хайро и еще какие-то, которых Агилар не знал. На Монтойе была его полицейская форма, только рот и нос были скрыты банданой. В ресторане их уже заметили – люди кричали, прячась за столы и друг за друга.

Бросив свой вседорожник среди улицы, Агилар во весь дух ринулся к тротуару с криком:

– Нет, подождите!

Он не знал, кто выстрелил первый. Увидел сквозь окно характерный просверк ствольной вспышки, и воцарился ад кромешный. Затем Монтойя и остальные принялись палить сквозь окно, а изнутри кто-то палил по ним. Стекло разлетелось, дождем осыпавшись на тротуар и в ресторан. Люди кричали.

По мере приближения Агилар начал различать отдельные лица внутри, искаженные ужасом.

Одно из них принадлежало Луизе.

Она стояла среди столиков, держа поднос, уставленный тарелками. На глазах у Агилара она, будто в замедленной съемке, выронила поднос. Тот накренился, и тарелки съехали на посетителей, в панике даже не обративших на это внимания. «Чаевых она не получит», – подумал он, на миг предвкушая, как сможет посмеяться с ней над этим, когда ужас улетучится.

А потом увидел человека позади нее, поверх ее плеча стрелявшего на улицу.

Увидел, как Монтойя стреляет в него, и отдача выворачивает его пистолет-пулемет с каждым выстрелом все больше влево.

Увидел, как эти выстрелы попадают в Луизу, распылив ее голову в красноватый туман.

Выкрикнув ее имя, он врезался в Монтойю сзади, кувырком перелетел через него в открытое окно, не обращая внимания на осколки стекла, торчащие по краям. Бросился вперед, спотыкаясь о столы и стулья. Вокруг свистели пули.

Нашел ее на полу, в луже пролитых блюд и напитков, но в основном крови.

Она была жива, но при последнем издыхании. Пальцы ее дергались, пятки барабанили по полу, а губы шевелились. Подумав, что она пытается что-то сказать, Агилар прижал ее к себе, чтобы расслышать хоть что-нибудь среди грохота стрельбы и стенаний раненых и умирающих.

А потом она замерла. Он ощутил, как жизнь покидает ее тело, будто легкий выдох, и понял, что ее не стало.

И остался на месте, обнимая ее. Перестрелка закончилась, и подоспел Монтойя, по-прежнему пряча лицо под банданой.

– Пошли, чел! Надо отсюда сматываться. – И тут вдруг сообразил, чем Агилар занят. Взгляд его смягчился. – О, нет, это она?

– Да, проклятье, – сквозь слезы выговорил Агилар. – Это она. То, что от нее осталось.

– Вот жопа, что случилось?

– Сам знаешь.

– Чел, вот облом, – брякнул Монтойя, будто и не зная или не подавая виду, – что сам же ее и убил. Впрочем, похоже, ему было ни горячо, ни холодно.

Агилар хотел сказать ему. Хотел выхватить пистолет и вышибить партнеру мозги, как тот поступил с Луизой. И чуть было не сделал этого, но тогда пришлось бы выпустить ее из рук, а к этому он был еще не готов.

Сидя на полу ресторана, в брюках, пропитанных вином, кофе и блюдами, которые никто не съест, пропитанных кровью Луизы, Агилар твердо решил, что Монтойя должен заплатить за содеянное. Осознавал он это в тот момент или нет, но Монтойя убил жену Агилара, его любовь, его нерожденное дитя – убил в нем ту единственную частичку души, которая была действительно важна.

Он заплатит, но не прямо сейчас, когда Луиза еще не остыла.

Обнимая ее, Агилар чувствовал, как тепло покидает ее, а вместе с ним истончается ниточка, удерживающая все, что оставалось в нем хорошего. Чувствовал, как сердце каменеет в его груди.

И был этому рад.

17

Пабло Эскобар взял все расходы по похоронам Луизы на себя и даже произнес надгробную речь, хотя не был с ней знаком. Купил новую одежду для всей погребальной процессии и организовал, чтобы муниципалитет перекрыл все улицы от церкви до кладбища. Купил мраморный монумент метровой высоты в виде обелиска. Разместил ее родителей и сестер в лучшем медельинском отеле и оплатил их содержание и стол на неделю. И, наконец, скупил весь квартал, где стоял ресторан, снес здания и разбил зеленый травяной сквер, названный парком Луизы. Агилар получил бонус в полмиллиона песо.

Но возместить этим его утрату хотя бы отчасти нечего было и думать.

Он кое-как испил чашу бдений у закрытого гроба, всенощного бодрствования и погребальной массы, то рыдая, то впадая в оцепенение. Объятья, рукопожатия и похлопывания по спине друзей и близких почти не затронули его сознания. Еду приносили чуть ли не тоннами; он едва притрагивался к ней, не чувствуя аппетита. Другие приносили алкоголь или дурь; и то, и другое он потреблял с жадностью. Рождество пришло и ушло. На Рождественской мессе он не присутствовал – впервые в жизни.

Две недели спустя он отправился в Асьенду Наполес в одиночку и встретился с доном Пабло. Они сидели тет-а-тет в официальной столовой Эскобара. Выражение лица Эскобара было мрачным, брови насуплены, и он непрестанно теребил усы. Агилар сложил руки на столе, не обращая внимания на бокал вина, поставленный для него. Эскобар к своему бокалу тоже не притронулся.

– Дон Пабло, – произнес Агилар, – хочу поблагодарить вас за щедрость и понимание в эти последние пару недель. Мне было нелегко, как вы, конечно, понимаете, но вы несколько облегчили мою ношу своими многими добрыми деяниями.

– Это меньшее, что я мог сделать, – отозвался Эскобар. – Я отдал приказ накрыть Кирогу и чувствую себя отчасти повинным.

Агилар молча согласился. Он так и думал с самого начала, но Эскобар хотя бы не пытался отнекиваться.

– Конечно, я не приказывал накрыть его там, в людном общественном месте. Я бы сделал это, когда он тронулся бы в путь, когда ушел бы с набитым желудком и, может быть, чуточку захмелевшим от вина.

Уж так, как скоро узнал Агилар, было у Эскобара заведено – стоило подумать, что он принимает на себя вину за какие-то злодеяния, как он деликатно перекладывал ее на чужие плечи.

Впрочем, от ответственности уклонялся не он один. Когда они выпивали на па́ру как-то вечерком, Монтойя заявил: «Не следовало ей работать в заведении, где едят преступники». Тот факт, что он и сам преступник – или что всякий раз по пути домой она непременно оказывалась в каком-нибудь месте, где есть преступники, – ему даже в голову не приходил. Да и вряд ли он вообще сознавал, что повинен именно он.

Но вина была на нем – все разыгралось у Агилара на глазах. У него не было и тени сомнения.

– Вы не виноваты, дон Пабло, – промолвил он. – Но Альберто Монтойя виноват.

– Вы уверены? – приподнял бровь Эскобар.

– Я сам видел. Я только что подъехал. Пытался проскользнуть мимо него, помешать перестрелке. Он пытался подстрелить кого-то у нее за спиной, но его прицел сбился, и он дважды попал ей в голову. Я опоздал. – Он уронил голову на грудь. – Пожалуй, я виноват не меньше других.

– Вы не спускали курок.

– Нет. Но я слишком запоздал, чтобы не дать его спустить. Это то же самое.

– Вовсе нет, – возразил Эскобар. – Мы знаем риски. Понимаем опасности. Но семья? Семья – главное на свете. Если что-нибудь подобное случилось бы с Татой, я был бы готов весь мир спалить.

– Именно это я и чувствую, – проронил Агилар.

– Чем я могу помочь?

– Вы уже и так сделали очень много.

– Но вы хотите чего-то еще. Иначе вас бы здесь не было.

– Вашего благословения, – выдохнул Агилар.

– Моего благословения? На что?

– Я хочу убить Монтойю.

Эскобар задумался над этим на несколько долгих мгновений.

– Вы уверены?

– Да. Он убил Луизу. Он должен умереть.

– Поверьте, я понимаю ваш порыв. Но он ваш друг. Ваш напарник. Я уверен, что он совершил это непреднамеренно.

– Я знаю, что непреднамеренно. Это неважно. Сделал же. Я не смогу жить, зная, что она под землей, а он ходит по земле.

– Понимаю, – кивнул Эскобар. – Да. Но есть проблема. Он один из моих. Он работал на меня дольше, чем вы, правду сказать. Оказывал мне услуги. И делал то, что приказывал я. Меня вы тоже хотите убить?

– Это приходило мне в голову, – признался Агилар. Слова чуть не застряли у него в горле, но он их все-таки выдавил. – Но нет. Вы не знали, что она там. А он знал, потому что я ему сказал. Вы даже не догадывались, что он может ее подстрелить. А он знал и все равно стрелял. Он не контролировал собственное оружие. Он опасен – не только для нее, но и для вас. Человек, неспособный управлять собственным огнем…

Он понимал, что мало-помалу достигает своего, подводя Эскобара к мысли, что это здравая идея.

Эскобар прищурился, и Агилар подумал, что совершил промах. «Он может прикончить меня прямо здесь, – пронеслось в голове. – Похоронить меня где-нибудь здесь же или скормить животным в зверинце».

Но вместо того Эскобар заявил:

– А я бы хотел. Я хотел бы прикончить и меня, и всех остальных, причастных к операции. Вы добрее меня, Хосе Агилар Гонсалес. Поведайте мне вот что… как вы намерены это осуществить? Быстро и безболезненно?

Агилар извлек нож из ножен.

– Вот этим. Не быстро. И не безболезненно. Я хочу, чтобы он знал, за что. Хочу, чтобы он просил прощения, молил о милосердии.

Эскобар снова кивнул.

– Поначалу я гадал, не слишком ли вы кротки для такой жизни, Хосе. Вы образованны. Большинство моих sicarios – просто уличные мальчишки, без денег и без перспектив в жизни. Я даю им цель в жизни, и они могут хорошо зарабатывать. Вы могли бы остаться офицером полиции, исполнять свой долг, арестовывать преступников и прилично зарабатывать. Но вы предпочли связать судьбу со мной. Я рад, что вы так поступили, но порой ломаю голову, правильный ли вы сделали выбор.

Теперь вижу, что да. То, что я поначалу принял за мягкость, было лишь личиной, о которой, может, не ведали даже вы сами. Но теперь я вижу пламень в ваших глаза, сталь в вашем хребте. – Улыбнувшись, Эскобар присовокупил: – Да, Хосе, даю вам свое благословение. Вы всегда были интереснее для меня, чем Монтойя. Теперь вижу почему.

– Спасибо вам, дон Пабло, – вымолвил Агилар.

– Незачем меня благодарить. Еще раз хочу выразить вам свое глубочайшее сочувствие. Ступайте, Хосе.

Агилар поднялся, но не успел переступить порог, как Эскобар вслед ему бросил:

– И пусть помучается.

Монтойя жил в небольшом оштукатуренном домике в районе Франсиско Антонио Цеа, поодаль от дороги, с небольшим двориком и несколькими деревьями, загораживающими его от взоров. Он мог бы позволить себе что-нибудь получше, но был доволен имеющимся. Тут удобно, говорил он, а много места ему и вовсе ни к чему.

Подъехав в ранний предутренний час, Агилар припарковался, не доезжая трех домов, и некоторое время наблюдал за улицей. Нигде ни движения, не считая серого кота и листьев, тронутых пролетным ветерком.

Наконец Агилар выбрался и забарабанил в дверь Монтойи. Прошло несколько минут, прежде чем Монтойя отпер и распахнул ее. Он был небрит, одет только в семейные трусы. Продрав глаза, он хмуро уставился на Агилара.

– Какого хера, братан? Который час?

– Тебе лучше не знать.

– В чем дело?

– Могу я войти?

– Я не один, – возразил Монтойя.

– Ничего страшного, – с этими словами Агилар протиснулся мимо него. Монтойя был крепок и мускулист, с поросшими густой шерстью грудью и руками, но Агилара подстегивали адреналин и ярость, копившаяся неделями. Чтобы преградить ему путь, потребовалось бы трое таких, как Монтойя, а он еще толком не очухался от сна.

– Одевайся и проваливай! – рявкнул Агилар, входя. – На сегодня Альберто с тобой закончил!

– Эй! – вскинулся Монтойя.

Из спальни донесся тонкий взвизг. Минуту спустя оттуда выскочила девушка – вернее, девочка, не старше шестнадцати, кутаясь в рубашку и неся сумочку и туфли.

– И не возвращайся, – предупредил Агилар. – Ты что, не знаешь, что он офицер полиции? Если он попадется с особой твоего возраста, беды не оберется.

Она метнула на него взгляд – судя по опыту Агилара, присущий всем подросткам поголовно, подразумевающий «Разумеется, знаю. Думаешь, я дура?» Правду говоря, он считал, что большинство подростков дураки, но старался этого не показывать.

– Не слушай его, – начал было Монтойя, но она уже выбежала, хлопнув дверью, и он ужом развернулся к Агилару. – Что за дела? Что ты тут делаешь?

– Она тебе нравится?

– Она в порядке. Забавная.

Отойдя от него, Агилар направился в кухню, находившуюся в задней части дома, с окном и дверью, выходящими во дворик, смахивающий на уголок джунглей. Однажды он видел там дикую обезьяну.

– Иди на кухню, – сказал.

– Зачем? В чем дело, Хосе?

– Просто иди.

Не включая света, Агилар присел на корточки сразу за дверью. Войдя, Монтойя замешкался на пороге, нашаривая выключатель.

Агилар полоснул ножом, рассекая правое ахиллово сухожилие Монтойи. Монтойя с воплем рухнул на плиточный пол, хлеща кровью из раны. Попытался ухватиться за лодыжку, но боль была такая жуткая, что он сжал ногу выше ее.

– Что за херня?! – крикнул он. – Какого?..

Агилар полоснул снова, рассекая лезвием тыльную сторону правого запястья Монтойи. На этот раз порез был не таким глубоким, потому что Монтойя отдернул руку, но клинок рассек вены, и на пол брызнул новый поток крови.

– Ты разве не рад, что я позвал тебя сюда? – спросил Агилар, поднимаясь на ноги и отстраняясь от Монтойи. – Здесь пол вымыть куда легче. И криков твоих никто не услышит.

В последнем он сомневался – улица тихая, а Монтойя горластый. Но изрядную часть шума заглушат джунгли в заднем дворе. И все же, пожалуй, стоит его утихомирить. Он подступил ближе, и Монтойя попытался уцепиться за него левой рукой. Агилар без труда уклонился. Снова приблизился. Монтойя потянулся к нему, но Агилар выставил клинок, и Монтойя отдернул руку. И в тот же миг Агилар, повернув нож, врезал рукояткой Монтойе по горлу.

Тот сдавленно засипел, задыхаясь. Глаза его увлажнились, и он вцепился в глотку, уставив вопрошающий взгляд на Агилара.

– Лады, – молвил Агилар. – Хочешь знать, за что? Ты застрелил Луизу, мудак блядский. Выстрелил ей прямо в лицо и даже глазом не моргнул. Даже не заметил.

– Я… нет, ты ошибаешься, – сумел проскрипеть Монтойя. Лицо его побагровело.

– Я был там. Я видел. Ты стрелял в человека у нее за спиной и попал по ней.

– Так это была… Луиза?

– Да, мудак. Это была она. Ты убил ее, а потом сказал мне, что ей просто не следовало там работать.

– Это… случайность…

Ой ли? Агилар уже не был так уж в этом уверен. Как ни крути, Монтойя и Ампаро стрелял в лицо. Может, ему нравится так поступать с симпатичными женщинами, заполучить которых ему не светит.

– Не играет роли. Ты должен заплатить.

Монтойя поглядел на него печальным взором. Жалобно. Агилар снова сделал выпад, полоснув лезвием по его лбу. Из пореза бусинками выступили капели крови, а затем начали сбегать ему в глаза и дальше, по щекам. Плачет кровавыми слезами, вкупе с соленой водицей, источающейся из его глаз.

Кричать он перестал. Теперь он то скулил, то хриплым шепотом молил о пощаде. Агилар своими действиями ничуть не наслаждался. Ему было тошно, но остановиться он был не в силах. Если он позволит Монтойе жить, тот наверняка поправится и прикончит его. К тому же он уронит свое достоинство в глазах Эскобара. Хочешь не хочешь, надо продолжать. Он сам избрал эту тропу, и настал час пройти по ней.

Он хотел шагать по ней не спеша – вернее, думал, что хочет. Но теперь ему больше не хотелось любоваться мучениями Монтойи дольше, чем требуется. Луиза страдала, но совсем недолго. Агилар страдал – и будет страдать до конца своих дней, с каждым сделанным вдохом. Монтойя должен заплатить за это.

Больше не в силах держаться вертикально, Монтойя свернулся калачиком. Он морщился и вскрикивал, когда Агилар резал его, но слабо. Агилар стремительными движениями рассек второе ахиллово сухожилие Монтойи, полосовал его руки, его лицо. Кровь собиралась лужами. Наконец, чтобы положить этому конец, чиркнул напарника по горлу, ощутив уступчивость плоти и тугое сопротивление хряща. Из раны хлынула кровь, и Монтойя сдавленно забулькал.

Несколько минут спустя он был мертв.

Агилар нашел в спальне Монтойи «Поляроид», которым тот делал фотки себя с юной девицей. Агилару хотелось задержаться, чтобы спалить эти фото, но он и так уже промешкал тут дольше, чем намеревался.

Сделал несколько снимков Монтойи на случай, если Эскобар захочет увидеть доказательство, что Агилар был именно настолько «нежен», как он и рассчитывал, и покинул дом.

Он думал, от убийства Монтойи ему станет лучше.

Ничуть.

Впрочем, и хуже ему тоже не стало.

18

Эскобар с усмешкой вернул ему фотографии.

– Ты прям как североамериканец, Ансель Адамс, – сказал. – Фотохудожник.

Агилар видел работы этого фотографа в медельинском книжном магазине. Тот снимал деревья и скалы, сплошь черно-белые. А эти фото в основном красные. Но все же похоже, Эскобар хотел сказать комплимент.

– Спасибо.

– Тебе надо бы изучить его работы, – продолжал Эскобар. – Они прекрасны. Хотелось бы мне, чтобы он пофотографировал Колумбию, чтобы показать миру стихийную мощь наших ландшафтов. Я знаю об искусстве не так много, как хотелось бы – то, что у нас есть, по большей части выбирает Тата, но кое-что все же знаю. Например, то, что лучшее искусство самое дорогое. Вдобавок приватные покупки и продажи хороши еще и тем, что никто не ведает, сколько ты заплатил или какой барыш заработал. В моем бизнесе – в нашем бизнесе – хорошо порой иметь возможность маскировать подобные вещи.

– Понимаю, – отозвался Агилар. – Монтойя кое-что об этом мне растолковал.

– Ты очень башковитый парень, Хосе. И наблюдательный, как все хорошие полицейские. – Подавшись в кресле вперед, Эскобар понизил голос, словно желая подчеркнуть дальнейшее. – Так что ты наверняка заметил, что, когда я начал говорить «мой бизнес», тут же поправил на «наш бизнес».

– Заметил.

– А знаешь почему?

– Скажите.

– Приказы мне отдаешь? – ухмыльнулся Эскобар. – Вот это славно! В определенных пределах, конечно.

– Конечно, – подхватил Агилар. Он уже чувствовал себя в компании гангстера куда уютнее, чем когда-либо предполагал. Эскобар не лишен непринужденного обаяния. Агилар слыхал, что он интересуется политикой, и вполне мог представить, что тот управляется на этом поприще совсем недурно.

– Я хочу, чтобы ты к нам присоединился, – поведал Эскобар. – Свою работу в полиции не бросай – пока. Она в прошлом не раз пригодилась, а раз Монтойя не у дел, ты остаешься моей главной связью с департаментом. Я буду регулярно тебе платить, и куда лучше, чем на службе. Ты можешь купить дом в Медельине, но будешь частенько останавливаться здесь, в Наполес, или там, где я буду.

– Хотите, чтобы я стал sicario?

– Больше чем sicario. Sicario – просто парнишка с пушкой, обозленный на весь белый свет. Таких я могу себе позволить вагон и маленькую тележку. Да, ты будешь исполнять эту функцию, когда потребуется, но будешь еще и тем, с кем я могу перекинуться парой слов, когда захочу побеседовать с интеллигентным человеком. Телохранителем и водителем для моей семьи. Быть может, однажды ты станешь лейтенантом или капитаном в организации, коли имеешь к тому склонность.

Долго раздумывать Агилару не пришлось. Со дня смерти Луизы он жил в шикарном отеле, потому что сама мысль о пребывании в квартире, где они жили вместе, была для него несносна. Он прожигал деньги, и они таяли на глазах, а он ничего не зарабатывал.

Он пока даже не знал, как смерть Монтойи скажется на его полицейской работе, но раз они с Монтойей были напарниками и друзьями, от него будут ждать скорби. Благодаря смерти Луизы он знал, как надо держаться, и, наверно, сможет притвориться, что кручинится.

Придется.

– Спасибо за возможность, дон Пабло, – произнес он. – Я буду служить вам верой и правдой и буду ставить вашу жизнь и жизни ваших близких превыше собственной.

– Большего я и просить не могу, – Эскобар крепко сжал руку Агилара. – Добро пожаловать в организацию, Хосе Агилар Гонсалес.

Наконец отпустив ладонь Агилара и усевшись обратно, он наморщил лоб.

– Тебе нужно прозвище. На меня уже работает где-то семь или восемь Хосе, а один из моих партнеров Хосе Родригес Гача. Но я, пожалуй, уже знаю, как тебя называть. С твоей пятнистой кожей да твоими инициалами – J.A.G.[26] – так и напрашивается Ягуар. А еще лучше, что твой нож будет Когтем Ягуара. Нравится?

Вряд ли то, нравится прозвище Агилару или нет, имело хоть какое-нибудь значение – Эскобар уже принял решение. Но оно и в самом деле ему понравилось. Звучит экзотично, опасно. Он знал, что в колумбийских джунглях водятся ягуары, но ни разу ни единого не видел. Стремительные, мускулистые звери.

Прирожденные убийцы.

– Идеальное, – похвалил он. – Я в лепешку расшибусь, чтобы стать достойным его.

На работе назавтра Агилару пришлось разыграть скорбь из-за сообщения о гибели Монтойи. Капитан пригласил его в свой кабинет, где уже собрались некоторые другие важные чины.

– Вы, конечно, уже слыхали о своем напарнике, – сказал капитан. – Напарнике и друге, как я понимаю. Хочу выразить вам мои глубочайшие соболезнования. И так скоро после трагической утраты вашей жены; никто не поставит полный упадок духа вам в упрек. Если вам нужен краткосрочный отпуск, мы поймем.

Агилар ожидал чего-нибудь подобного. Но Эскобар хотел, чтобы он остался в рядах полиции, а любой отпуск сведет все преимущества такого положения на нет. Лучше остаться на посту и воспользоваться всеобщим сочувствием ради достижения целей El Patrón’а.

– Спасибо, сеньор, – ответил он. – Но, пожалуй, лучше останусь на работе, чтобы чем-то занять мысли. Конечно, если вы не против.

– О да. Всецело понимаю, – поддержал капитан. – Если вам что-нибудь понадобится, что угодно, просто дайте мне знать. Разумеется, вы можете воспользоваться услугами консультанта нашего департамента, если чувствуете такую нужду.

– Буду иметь в виду, сеньор. Еще раз спасибо.

Все посидели тихонько еще пару минут. Время от времени кто-нибудь пытался затеять беседу, но никто не знал, что сказать, и скоро Агилара отпустили. В коридорах и раздевалке другие полицейские пытались выразить свои сожаления, и Агилар старался реагировать соответствующим образом.

Потребовалось не так уж много времени, чтобы он смог доказать Эскобару свою полезность.

Агилар находился на патрулировании, когда диспетчер вызвал его по радио, чтобы направить к перекрестку в центре, не вдаваясь в дальнейшие околичности. Прибыв, он увидел Отраву, прислонившегося к мотоциклу.

Остановившись рядом с ним, Агилар опустил стекло.

– Меня ждешь?

– Ага. У нас проблемка.

– Какая?

– Полицейские забрали машину, сказали, числится в угоне. В ней кое-какой продукт, и мы не можем допустить, чтобы он достался им.

– Сколько? – осведомился Агилар.

– Двадцать кило, – сообщил Отрава. – Продажа по льготной цене союзнику дона Пабло, желающему заняться распространением. Но он еще не расплатился, и Пабло не хочет, чтобы поставка накрылась.

– Где машина?

– Еще на месте ареста. – Отрава назвал перекресток неподалеку. – Легавым пришлось вызвать эвакуатор. Оператор эвакуационного сервиса наш друг, так что будет тянуть с подачей, сколько сможет. Но недолго, а то они вызовут кого-нибудь другого.

– А как насчет водителя?

– Его уже оформили. Если сможешь его вытащить – замечательно, но он не так важен, как товар. Пабло нужно, чтобы машина не попала в полицейский гараж, потому что там его разом найдут. Спрятать двадцать кило в обычной машине трудновато.

– Как вы хотите это провернуть?

– Не знаю, позволяет ли тебе чин перехватить следствие, – закинул Отрава.

– Нет, – отрезал Агилар, – даже близко не лежал.

– Тогда, наверно, придется силой. Или прямо там, на месте, или перехватить по пути.

Агилар минутку поразмыслил. Там будут и другие полицейские; от нечего делать соберутся вместе, будут курить и обмениваться свежими сплетнями. Но как только машину увезут, они утратят к ней всякий интерес. Одна машина может последовать за эвакуатором до гаража, но не более того. Держать под контролем переменные будет труднее, потому что автомобиль будет в движении, а значит, куда больше риск, что под перекрестным огнем окажутся невинные люди, включая и водителя эвакуатора. Зато не так опасно для самого Агилара и для Отравы.

– По пути, – решил он. – Мы можем узнать, каким путем направится водитель?

Отрава постучал по установленному на мотоцикле радиоприемнику.

– У тебя свое радио, у меня свое. Узнаем.

В ожидании они старались спланировать атаку как можно тщательнее. И когда вызов поступил, они внесли кое-какие поправки в последнюю минуту и тронулись.

На авениде Сан-Хуан есть место, где эвакуатору придется проехать под шоссе. Там дорогу обступают бетонные стены, обычно покрытые граффити, защищающие от опасности прохожих. А из путепровода улизнуть ему будет непросто.

Отрава петлял среди автомобилей на своем мотоцикле. Заметив, что слишком отстал, Агилар включил мигалку и сирену, расчистившие ему путь вперед.

На авениде Сан-Хуан он углядел эвакуатор с желтым седаном «Тойота» на буксире, следовавший по средней из трех полос. Как он и ожидал, за ним ехал единственный патрульный автомобиль с двумя офицерами полиции. Они оживленно беседовали – Агилар видел, что у них головы дергаются, как у марионеток. Прежде чем идти на сближение, он выключил сирену и мигалку, чтобы не насторожить их.

Отрава заверил, что водитель грузовика будет готов. Когда Отрава обгонит его на мотоцикле, дав знак, водитель нажмет на тормоз.

Они вышли на позицию: Агилар на четыре машины позади, за архаичным пикапом, доверху набитым каким-то хламом – наверное, всем семейным достоянием. Отсюда была видна и машина полиции, и эвакуатор, но если только полицейские в машине не более наблюдательны, чем он предполагал, они его не заметят. Отрава ехал рядом с ним, но по кивку Агилара рванул вперед. Выскочив на внутреннюю полосу, он обгонял другие транспортные средства, а затем срезал поперек, оказавшись рядом с эвакуатором. Встретившись с водителем взглядом, отсалютовал ему и выскочил прямо перед ним.

Водитель врезал по тормозам. Эвакуатор затрясся юзом, пошел в занос и остановился, перегородив не только свою полосу, но и полосу слева. Машины позади него завизжали тормозами, либо останавливаясь, либо уходя на правую, единственную полосу, еще открытую для движения. Пара автомобилей скакнули через барьер разделительной полосы на встречку, а потом вынуждены были повторить маневр в обратном направлении, чтобы избежать лобового столкновения.

Водителю патрульной машины не так повезло. Явно увлекшись разговором, он, чуть промешкав, затормозил, вильнул в сторону и врезался в седан на буксире, смяв передок в гармошку.

Шедший следом автомобиль ухитрился не въехать в кучу-малу, но для тормозов пикапа испытание оказалось непосильным. Водитель пытался остановиться, но грузовичок занесло, шваркнуло о заднее крыло полицейского автомобиля, и он опрокинулся. Стулья, велосипеды, детские игрушки всех видов и размеров, обеденный стол, три матраса и дюжина коробок разлетелись по всем трем полосам, а некоторые угодили аж на ближайшую полосу встречного движения.

Подхваченная ветром разбросанная одежда – женская, мужская, детская – полетела в трубу путепровода, порхая и трепеща над всей этой неразберихой. Пара женских трусиков зацепилась за погнутый дворник полицейской машины, заставив Агилара пожалеть, что он не прихватил «Поляроид» Монтойи.

Впрочем, долго веселиться ему не пришлось. Опрокинувшийся пикап перекрыл все полосы, и подъехать к эвакуатору не было никакой возможности. По задумке они должны были отослать офицеров сопровождения прочь, потом перенаправить эвакуатор в какое-нибудь другое место, где можно будет вытащить кокаин. А как только он благополучно окажется в «Ниссане» Агилара, уже неважно, что будет с самой машиной.

Однако теперь Отрава стоял перед эвакуатором, широко расставив ноги по обе стороны от мотоцикла и вполоборота глядя на катастрофу. Полицейская машина сцепилась с седаном; Агилар подумал, что без лома или автогена их теперь и не расцепишь. Но пикап со своим хламом перекрыл все движение позади, так что Агилару не пробиться. Движение в противоположном направлении замедлилось, потому что все принимали вправо, избегая крайней левой полосы и наблюдая бедствие.

Агилар немного посидел, пытаясь сообразить, как лучше быть дальше. Наконец снова включил мигалку и сирену и медленно перевалил через бетонную разделительную полосу. Оглушая встречные автомобили сиреной и клаксоном, пробрался мимо разбитых машин и перескочил обратно уже перед эвакуатором. Отрава, поставив мотоцикл на подножку у обочины, присоединился к нему. Двое фараонов, выбравшись из своей машины, взирали на Агилара с облегчением.

– Чертов водила, – сказал один, махнув рукой в сторону. – Какого черта он остановился? У него на дороге ничего…

Отрава срезал его тремя быстрыми выстрелами – два в грудь, один в голову. Второй фараон схватился за пистолет, но как-то замешкался. Агилар узнал его; они были однокашниками по академии и иногда вместе пили кофе по утрам перед занятиями.

– Хосе, что… – начал он. Выхватив оружие, Агилар выпустил пять пуль, четыре из которых угодили в цель. Имени парня он так и не вспомнил.

Избавившись от обоих полицейских, Агилар заколотил кулаком в дверь эвакуатора.

– Чего сидишь?! Вылезай и помоги нам!

Водитель выбрался из грузовика. Отрава уже вытаскивал из «Тойоты» обернутые в резину килограммы и выкладывал на дорогу. Агилар и водитель грузовика подхватили их и понесли к внедорожнику Агилара, чтобы уложить в багажник. Вокруг них надрывались клаксоны, матерились водители, но Агилар, продемонстрировав свою бляху, взмахом руки приказал им перестать. Кто-то подошел к пикапу, чтобы помочь выбраться застрявшим внутри членам семьи, ошеломленным и окровавленным. Это зрелище ранило Агилара в самое сердце, как отравленная стрела. «На его месте должен быть я, – подумал он. – Помогать жертвам, а не пользоваться их страданиями, чтобы осуществить преступление».

Но жизнь слишком коротка, чтобы рассусоливать, что надо, а что нет, как сказал бы Монтойя. Выбросив эту мысль из головы, Агилар продолжил перетаскивать кокаин.

19

Выполнить следующие задания Агилару было проще, и внимания они привлекали меньше. Его просили устроить, чтобы улика исчезла, или подправить рапорты, порой пустить в ход ресурсы полиции, чтобы отыскать людей или доставить им какие-нибудь неприятности. Ничего такого уж сложного или опасного, а за их исполнение время от времени он получал вчетверо против своего жалованья полицейского.

Но потом пошли убийства.

Судя по всему, список тех, кого надо убрать, у Эскобара никогда не исчерпывался. Полицейские, судьи, адвокаты, банкиры, коммерсанты, наркодилеры, информаторы, уголовники, партизаны… и несть им конца. El Patrón предпочитал, чтобы во время этих покушений невинные не страдали, особенно женщины и дети. Но если этого нельзя было избежать, тогда ладно. Главное – снять цель.

Поначалу Агилар думал, что никогда не привыкнет к убийствам. Каждый раз, совершив очередное, он снова и снова расклеивался напрочь. Выражение глаз приговоренного, лежащего на земле и знающего, что испускает последний вздох. Рыдания, мольбы о пощаде – еще хоть на один-единственный денек. У каждого, кому хватало времени что-то сказать, непременно находились семьи, жены и дети, нуждающиеся в них, престарелые родители, целиком зависящие от них.

Но через какое-то время Агилар осознал, что подобное действует на него все меньше и меньше. Он мог запросто всадить несколько пуль в человека, преклонившего перед ним колени и сложившего ладони в слезной мольбе, и не почувствовать в груди такого надрыва, как поначалу. Мог подойти поближе и выпустить кишки своим ножом, который Эскобар нарек Когтем Ягуара, а когда жаркая волна крови и внутренностей орошала ему ладонь, мог без задней мысли стряхнуть их и поминай как звали.

А со временем даже начал ждать этого с нетерпением. Стал ценить вызов – спланировать безупречное мокрое дело, изучить привычки объекта, предвосхитить препятствия, а затем исполнить план тютелька в тютельку. Начал испытывать профессиональную гордость за свою работу; если делаешь что-то сто́ящее, делай это хорошо. Отец старался втемяшить это в его башку, когда он был помоложе. Разумеется, отец имел в виду прежде всего починку обуви, а не человекоубийство. Но принцип тот же самый.

Он больше не виделся ни с родителями, ни с родными Луизы. Они все жили, где и раньше, но он чувствовал себя отрезанным ломтем, разделенным с ними обстоятельствами и профессией. На похоронах отец отвел его в сторонку и наклонил седую голову в сторону Эскобара.

– К чему подобный тип на похоронах твоей жены? – спросил. – Это бесчестье для всех нас.

– Дон Пабло – великий человек, – ответил Агилар, почти веря в это. – Он один из богатейших людей в Колумбии. Он занимается политической деятельностью и, наверно, когда-нибудь станет президентом.

– Он бандит и убийца, – отрезал отец. – И каждому это известно.

– Нельзя же верить всему, что пишут в газетах, отец. Его репутацию чересчур раздули. Само собой, кое-какие из его методов кажутся странноватыми. Но погляди на все, что он сделал для Антьокии. Клиники, стадионы, жилища для бедных. Разве бандит стал бы все это делать?

– Стал бы, кабы волновался, что о нем думают.

– Вот увидишь, отец. Когда он возглавит Колумбию, ты будешь с гордостью говорить, что он держал речь на похоронах твоей невестки.

Отец печально покачал головой, потупив взор.

– То, что ты вообще мог сделать подобное заявление, означает, что тебе попросту не понять, – проронил он. – Не знаю, как ты дошел до такого.

И пошел прочь. С той поры они не перемолвились даже словом. Им никогда не охватить умом масштабов содеянного Агиларом, а он не может даже попытаться этого объяснить. А поскольку сами они этого не испытали – его родители пережили La Violencia, но ни разу не отнимали человеческой жизни, – между ним и ими разверзлась непреодолимая пропасть. Он не виделся даже с людьми, с которыми они с Луизой дружили, и не встречался со знакомыми по академии.

Отныне его жизнь нерасторжима с жизнью Эскобара. Его единственными друзьями стали sicarios дона Пабло. Ничего, годится. Они его понимают.

Неделя мелькала за неделей сплошным смазанным пятном крови и насилия, разжигаемых алкоголем, дурью и адреналином. Спал Агилар мало. На работу он являлся взъерошенным и рассеянным. И лишь делая свое дело с людьми Эскобара, по-настоящему чувствовал, что сердце бьется, а легкие дышат. Просто поразительно, с какой кристальной ясностью ощущаешь собственную жизнь, когда отнимаешь чужую.

Наконец, он явился к Эскобару с просьбой.

– На работе от меня проку мало, – доложил он. – По-моему, меня хотят уволить. Мне больше не доверяют никаких ответственных поручений, и я уж и не знаю, смогу ли там быть вам хоть чем-то полезным.

Они сидели у бассейна в одном из домов Эскобара в Медельине. Особняк был обнесен высокими каменными стенами, выглядевшими так, будто стояли тут веками и смогут простоять еще не один век. Воздух был напоен благоуханием весенних цветов и пронизан жужжанием насекомых и птичьим щебетом. Эскобар спокойно выслушал Агилара, излагавшего положение, в котором оказался.

– Я знал, что это случится, – резюмировал он, когда Агилар закончил. – Удивлен, что на это ушло столько времени.

– На что ушло столько времени? – не понял Агилар.

– Чтобы ты пресытился добропорядочной жизнью. Некоторые называют это честной жизнью, но жить честно – значит реализовать собственный потенциал в полной мере. Ты не создан быть винтиком в какой-то бюрократической машине, Ягуар. Главное назначение полиции – поддерживать статус-кво. Полиция существует, чтобы защищать финансовые интересы олигархов. Защита людей – реальных людей, таких, как твои и мои родные, – для нее всегда на втором месте. Ты видишь, к какой защите мне приходится прибегать постоянно ради безопасности моих родных – это необходимо, потому что полиция не защищает людей вроде нас. В Колумбии приходится заботиться о себе самому, если только ты не рожден в подходящей семье.

Эскобар был только что избран в Палату представителей Колумбии, выступив заместителем Хайро Ортеги, сложившего с себя полномочия сразу же после выборов. Агилар сопровождал парней на некоторых из его выступлений в рамках избирательной кампании, и теперь ему показалось, что это просто очередная речь из возглашенных Эскобаром перед восторженными толпами в ходе последних недель.

И хотя это смахивало на стандартную речь Эскобара, слова его затронули что-то глубоко в душе Агилара. Этот человек прав. Его долг офицера полиции – якобы служить всем гражданам Медельина. Но правда в том, что на деле все обстоит далеко не так. Если ограбят торговца, продающего городским богатеям бриллиантовые перстни, последует массированная полицейская операция. А торговец наверняка застрахован и, лишившись дневной выручки, явно не разорится. Но если ограбят уличного лоточника, отобрав все деньги, заработанные за целую неделю, происшествие удостоится самое бо́льшее отправки одного-единственного офицера, чтобы тот накатал рапорт без каких-либо следствий и последствий. Убийство светской львицы, чей единственный вклад в общественное благосостояние сводится к публикации в газетах ее фотографий в баснословно дорогих платьях, требует немедленных действий; на убийство подростка из трущоб Ла-Эстрельи и глазом не моргнут.

– Вы правы, – заявил Агилар. – Я вижу это что ни день. Полиция служит только богатым. Само собой, нас отправляют на место преступления против бедняков, но только если в это время мы не нужны богачам. А как только понадобимся, мы все бросаем и бежим, аж падаем, только бы угодить. Прям тошно.

– Вот потому-то я и заработал свое состояние, – изрек Эскобар. – Чтобы иметь возможность тратить его на обездоленных. Деревья, которые я рассадил в долине, клиники и классы, парки и футбольные поля – все это для людей. Реальных людей. Многих, а не некоторых.

– Вы хороший человек, дон Пабло.

– Так высоко я не замахиваюсь, – хмыкнул Эскобар. – Я стараюсь, но у меня свои недостатки, как и у любого другого.

– Как бы то ни было… – начал Агилар. И, сглотнув, продолжал: – Я вот думаю, нельзя ли уволиться из полиции и работать на вас. С полной занятостью.

– Конечно, – подтвердил Эскобар. – Я на это надеялся. Но ты должен был сам подгадать момент. Ты должен был узреть, что это тебе подходит, так что я не понукал. И когда же ты намерен это сделать?

– Прямо сразу. Пожалуй, пойду завтра, чтобы сказать, что увольняюсь. Наверно, машину и пистолет потребуют сдать. И бляху.

– Форму оставь себе, если удастся, – сказал Эскобар. – Хотя бы один комплект. Если бляху тебе оставить не позволят, у нас таких пруд пруди, можешь пользоваться. Хоть ты и больше не фараон, временами тебе пригодится выглядеть фараоном.

– Постараюсь. Что-нибудь еще?

– Пригодиться может все, что тебе позволят оставить. Постарайся не сжигать мосты на случай, если нам время от времени потребуется попользоваться твоими тамошними контактами. Но можешь без смущения сказать начальникам, что думаешь. Теперь они ничего тебе не смогут сделать. Как только ты перестанешь в них нуждаться, власть будет в твоих руках, а не в их. Всегда помни это.

– Непременно, – кивнул Агилар.

– И еще одно. Добро пожаловать в семью. Наконец-то.

– Наконец-то, – эхом откликнулся Агилар. Сграбастав его ладонь, Эскобар крепко ее сжал, и Агилар почувствовал себя так, будто вернулся домой после долгой разлуки.

20

Трое суток спустя Агилар вечером играл в «Galaga»[27] кое с кем из парней в игровом зале особняка, когда Эскобар вошел с выражением на лице сродни паническому.

– У нас проблема, – сказал он.

– Какая, Patron? – поинтересовался Ла Кика.

– Моя племянница – малышка Татиной сестры, Адриана. Ее забрали. Похитили.

– Кто? Партизаны? Картель?

– Не думаю, – покачал головой Эскобар. – Нет. Нет, мужик в маленькой синей машине. Она шла домой из школы. Мальчонка из ее класса видел ее впереди. Рядом с ней остановилась синяя машина, человек в машине что-то ей сказал, и она села в машину. Он упомянул об этом матери, когда вернулся домой, а она позвонила Дайанне – сестре Таты. Дайанна уже места себе не находила из-за задержки Адрианы.

– Думаете, какой-нибудь извращенец, босс? – спросил Матюгалище.

– Не знаю, возможно. Кто ж еще может забрать маленькую девочку с улицы подобным манером? Ей всего девять лет.

– Надо бы позвонить в полицию, – заметил Курок.

– Полицейские нам не помогут. Будут отсиживать свои задницы, высмеивая наши худшие опасения.

– Он прав, – подтвердил Агилар. – Для этой семьи полицейские и пальцем не шелохнут. Мы должны сделать это сами. Вам известно, где ее забрали, дон Пабло?

– Могу выяснить.

– Хорошо, сделайте это сейчас же. У кого-нибудь есть хорошая карта Медельина?

– У меня в машине, – вызвался Меткач.

– Тащи! – распорядился Агилар.

Меткач выбежал из зала следом за Эскобаром. Агилару даже в голову не пришло, что он раздает приказы направо и налево – в том числе самому Эскобару, – а люди ему повинуются.

Вскоре он разложил карту на игровом автомате и маркером обводил разные районы в радиусе трех километров от места похищения.

– Откуда ты знаешь, что она там? – осведомился Эскобар. К этому моменту его жена Виктория Эухения Энао Вальехо – Тата для Эскобара, сеньора Эскобар для всех остальных – уже была в зале вместе со всеми sicarios, находившимися в имении.

– Не знаю, – признался Агилар. – Но взглянем на дело под таким углом: машина у субъекта маленькая. Будь у него фургон, грузовик или типа того, я бы взял периметр побольше. Но в маленькой машине с маленькой девочкой он вряд ли поедет далеко. Она может поднять шум, и люди увидят это через окна. Он бы не стал хватать ее на улице, где его знают, но, по-моему, взял ее куда-то неподалеку, – указал Агилар на разные отмеченные им участки.

– По четверо парней на секцию, – продолжал он распоряжаться. – Один идет по улице в одну сторону, другой в другую. Заглядывайте в каждый гараж, если есть. Третий шныряет по переулкам позади этих улиц, поступая точно так же. Деликатно – не дело, чтобы он вас заметил, но проверяя каждый дом или здание. Эта машина где-то есть, а где она, там и Адриана. Когда найдете машину, в одиночку внутрь не входите. Во-первых, это может быть не та синяя машина. Но если та, мужик может убить девочку, чтобы замолчала. Звоните сюда, и кто-нибудь пошлет к вам подкрепление. Как только будет достаточно мужиков, чтобы вломиться через каждую дверь и каждое окно, тогда можете входить.

– А если это не та сраная машина? – полюбопытствовал Матюгалище.

– Тогда облом. Неудачный день для владельцев синих машин, – отрубил Агилар.

– Каждый пусть переговорит со всеми, кого знает, – распорядился Эскобар. – С каждым информатором, каждым соглядатаем, каждым сватающимся в sicario. Кто-нибудь в городе должен был видеть что-то, кроме маленького мальчика. Давайте узнаем, кто и что им известно.

Агилар сомневался, что это будет так же целесообразно, как тщательное пешее прочесывание, но отвергать предложение не собирался. Они с Эскобаром быстро отрядили по группе из четырех человек на каждый сектор, и бойцы отправились на поиски. Агилар остался в имении, чтобы координировать действия.

Когда в зале остались только он, Эскобар и Тата, Агилар заметил, что она тихонечко всхлипывает. Эскобар ласково обнял ее и привлек к себе, глядя на Агилара поверх ее плеча.

– Все будет в порядке, Тата, – проговорил. – Раз парадом командует Ягуар, мы ее найдем. – И для Агилара добавил: – Тебя послушать, так сущий легавый.

– Наверно, выучка дает себя знать, – ответил Агилар. – Извините.

– Нет, это хорошо. Порой нам нужен человек, способный схватывать на лету, как ты. А уж как ты распоряжался ребятками, то на минутку стал прямо вылитый я.

Сморгнув слезы, Тата сумела мимолетно улыбнуться.

– Спасибо, Ягуар, за ваши старания.

– Милости прошу, сеньора. Мне не в тягость.

– Ягуар ведь не ваше настоящее имя, не так ли? Пабло обожает эти дурацкие клички.

– Я Хосе, сеньора. Хосе Агилар Гонсалес.

Высвободившись из объятий Эскобара, она подошла к Агилару с протянутой рукой.

– Рада официально с вами познакомиться, Хосе Агилар Гонсалес. Я видела вас в имении. Вы не похожи на большинство парней Пабло.

– Это потому что он образованный и у него была настоящая работа, – встрял Эскобар. – Он был настоящим офицером полиции, да притом хорошим. Слишком хорошим для Медельина, так что мне пришлось нанять его, пока он не арестовал меня за что-нибудь.

Агилар ухмыльнулся, но отвечать не стал, а вместо того проговорил:

– Я уверен, что мы найдем вашу племянницу, сеньора. Далеко ее увезти этот тип не мог.

– Надеюсь, вы правы.

– Лучше бы ему не ошибаться, – докинул Эскобар.

Нужный звонок раздался через два часа. Команда под началом Меткача нашла маленький синий автомобиль в гараже с накинутым на него покрывалом, чтобы скрыть его от взгляда всякого, кто заглянет через крохотные окошки, прорезанные в самом верху гаражных ворот. Пыль на пассажирской дверце была размазана, а на ее стекле виднелись пятна будто от маленьких ладошек.

Вызвав три ближайшие команды, Агилар сообщил им адрес – не очень далеко от дома Эскобара, так что они с доном сели в машину и тоже направились к ним. Не желая пропустить акцию, Эскобар приказал без него не начинать.

Агилар сел за руль серебристого «Мерседеса-Бенц» – самого дорогого автомобиля, в котором ему доводилось сидеть, не то что водить, даже с учетом прокатного «Корвета», – и направился по адресу. Он психовал из-за того, что везет Эскобара, тревожился из-за того, что ведет дорогущий автомобиль, и беспокоился о том, как все может обернуться. Эскобар не думал, что похищение совершено по политическим мотивам или ради выкупа. Оставалась лишь одна причина, по которой случайный человек мог умыкнуть девочку с улицы. Агилар содрогался при одной мысли об этом.

– Может, ты недоумеваешь, с какой стати я пускаюсь во все тяжкие и не жалею расходов ради девочки, которую даже не знаю толком, – сказал Эскобар, пока они петляли по узким дорогам. – Потому что она из семьи. Семья – это все, Ягуар. Все. Все, что я делаю – даже для бедных, для народа, – все это возвращается обратно к семье. Я хочу, чтобы моя семья росла и жила в покойной Колумбии, где у бедных такие же возможности, как у богатых. Без Таты, малыша Хуана Пабло и моей матери Эрмильды я был бы пустым местом. Я мог бы иметь целый мир, но этот мир был бы лишен смысла. Я знаю, что Дайанна чувствует то же самое по отношению к Адриане. А Тата любит свою сестру. Если бы пришлось, я бы спалил этот город дотла, только бы вернуть Адриану живой и невредимой.

На время он впал в молчание. Агилар не знал, что сказать; сам он по сути отрекся от семьи, чтобы стать адъютантом Эскобара. Может, семья – это те, с кем ты предпочитаешь быть, а вовсе не обязательно те, среди которых ты родился.

Потом Эскобар снова встрепенулся.

– Думаешь, мы сможем? Вернуть ее? Живой и невредимой?

– Прошел не один час, – ответил Агилар. – Как правило, когда ребенка похищают, он редко переживает первые несколько часов. Если целью является выкуп или оказание какого-либо давления, тогда похититель заинтересован в том, чтобы ребенок остался в живых. Или если похитил кто-то из родителей. Но похищение чужого ребенка… дело скверное, дон Пабло. Не стану вам лгать. Мы можем уповать на лучшее, но…

– Но готовиться к худшему. Да, понимаю. Если этот pendejo хоть пальцем ее тронул, он заплатит.

Он снова умолк, нахмурившись.

– Он заплатит, – пробормотал под нос. – Он заплатит.

Агилар остановил машину в половине квартала от нужного дома. Увидел Меткача, Ла Кику, Чернявого, Брайана, Ройера и нескольких других – всего девять человек, плюс он с Эскобаром. Итого одиннадцать. Вместе они смогут вломиться через все проходы и отыскать субчика, в каком бы укромном уголке дома тот ни угнездился; хочется надеяться, не дав ему времени навредить девочке – если он этого еще не сделал.

Небольшой скромный дом был выстроен подальше от улицы. Каретный сарай, переделанный в гараж, разместился у дороги; как раз через окна в его воротах Меткач и углядел замаскированную машину. В двух комнатах дома – одноэтажного, если только в нем нет подвала, – горел свет. На минутку Агилар пожалел, что с ними нет Монтойи – это куда больше подходило бы на подход, которым они воспользовались для захвата Лео Кастельяноса – казалось, уже целый век назад. Разница лишь в том, что на сей раз у них больше людей – и приходится тревожиться о невинной жертве.

Если Адриана пережила похищение лишь затем, чтобы пострадать при спасении, Эскобар повесит его пятнистую шкуру на стену и будет пользоваться ею в качестве мишени для учебных стрельб.

Он собрал бойцов в группку на пару минут, чтобы изложить план и расставить всех по местам. Меткач уже обошел дом кругом, пересчитав двери и окна. На каждую дверь – переднюю, заднюю и боковую – приходилось по два человека и по одному на каждое окно. Одно из окошек было слишком мало, чтобы в него мог протиснуться взрослый; Меткач решил, что это окно ванной. Но человек, доведенный до крайности, мог вытолкнуть девочку через него, так что Агилар решил прикрыть и его – просто на всякий случай.

Они с Эскобаром взяли боковую дверь; El Patrón прихватил пистолет-пулемет «Хеклер и Кох», висевший теперь на ремне у него через плечо, а Агилар вооружился ручным тараном, позаимствованным при увольнении из полицейской машины, собственным пистолетом в кобуре и ножом на лодыжке. Рассудив, что грохот одновременного вторжения через все проемы в доме будет достаточным сюрпризом уже сам по себе, он не старался согласовать время или что-нибудь вроде того. Просто дал минуту, чтобы все встали по местам, после чего гаркнул «Вперед!», одновременно ахнув тараном по двери прямо рядом с замком. Косяк разлетелся в щепу, и дверь распахнулась. Они ворвались в пустую кухню. По всему дому слышались звон и грохот выламываемых дверей и разбитых окон.

А потом услышали вопли – визг маленькой девочки и крик взрослого человека. Она жива.

В задней части дома Курок крикнул:

– Они здесь! Не приближайся к ней!

Агилар и Эскобар бросились на голос и оказались в спальне. Ла Кика ввалился через окно, а Змееглаз и Отрава загородили дверной проем.

Субъект был худ, чуть ли не изможден. У него были короткие седеющие волосы и угловатое лицо. Одет он был в грязную, заляпанную жиром футболку с пачкой сигарет в нагрудном кармане и семейные трусы. Адриана до сих пор была в своей школьной форме – красный сарафан поверх белой блузки и розовые кроссовки. Стоя у кровати, она ревмя ревела от ужаса, но хотя бы мужик заткнулся. Он сидел на краю кровати, крепко вцепившись в простыни.

Эскобар пнул его в ногу достаточно сильно, чтобы рассечь кожу, и требовательно спросил:

– Ты делал ей больно? Ты ее трогал?

– Я… я т-только хотел с кем-нибудь п-поиграть, – с запинкой пролепетал тощий. – Я… я не х-хотел никому причинить вред!

Пнув его снова, Эскобар ткнул стволом автомата мужику в лицо.

– Трогал ты ее?

– Только ч-чуточку.

Повернувшись к девочке, Эскобар присел перед ней на корточки.

– Адриана, это я, твой дядя Пабло, – неожиданно нежно проговорил он. – Теперь ты в безопасности. Мои люди доставят тебя домой, к маме. Она очень тревожилась о тебе, как и Tía[28] Тата. Но теперь все хорошо, поняла?

Похоже, она узнала Эскобара. Слезы еще бежали, но рев прекратился, и она кивнула.

– Кого ты знаешь? – спросил Эскобар. В дверном проеме уже сгрудились остальные парни, и девочка, обежав взглядом лица, указала на Отраву. Эскобар впился взглядом в Отраву, потом в Ла Кику, словно желая впечатать безмолвное послание, а затем отпустил ее. Взяв девочку за руку, Отрава повел ее из комнаты. Нежность Эскобара с девочкой изумила Агилара; может, он и вправду по пути говорил о семье совершенно искренне.

Эскобар умолк, прислушиваясь. И когда услышал, как дверцы машины захлопнулись, двигатель завелся и машина отъехала, снова повернулся к человеку на кровати. Приподняв автомат, бросил:

– Кто-нибудь, дайте мне пистолет.

Ему тотчас же протянули четыре пистолета. Взяв один, Эскобар отдал взамен автомат.

– Думаешь, хватать маленьких девочек на улице – забава? – вопросил.

Похититель безудержно трясся, комкая в ладонях простыни.

– Н-нет, – пискнул он. – М-мне ужасно ж-жаль.

Направив пистолет вниз, Эскобар выстрелил в левую ступню похитителя. Тот взвыл от боли. Не успел он ничего сделать, как Эскобар прострелил и правую.

– Знаешь, кто я?

– В-вы дон П-п-пабло, – выдавил тот. Слезы и сопли текли у него по лицу, а кровь из ступней капала на пол.

Эскобар сверкнул мимолетной усмешкой, словно довольный тем, что его узнаю́т. И снова перешел к делу, враз посуровев. Выстрелил дважды, на сей раз в оба бедра. Человечишка возопил, а затем вогнал руку в рот и впился в нее зубами.

– Видишь свою ошибку? – вопросил Эскобар.

Говорить тот был не в состоянии, но кивнуть головой сумел. Эскобар выстрелил снова. Левое колено, потом правое.

Сморчок заверещал и принялся молиться вслух, словно еще мог избавиться от горькой участи.

Переместив прицел, Эскобар выстрелил ему в правое плечо чуть повыше локтя. Но пистолет лишь застопорился с открытым затвором. Пусто. Эскобар протянул его в сторону, и кто-то, поспешно выхватив оружие из его руки, заменил новым. Он выстрелил снова в левое плечо, потом в оба локтя, потом в оба запястья.

Несчастный метался по кровати, испуская лишь бессловесное верещание. Его трясло с головы до пят. Он наделал в трусы, и по комнате расползался смрад, заставив Агилара порадоваться, что пороховая гарь хоть отчасти перекрывает вонь.

Расстреляв и этот боекомплект, Эскобар потребовал автомат, направил его обреченному в пах и выпустил весь магазин. Когда патроны кончились, похититель был мертв, а его пах представлял собой дымящееся обугленное месиво.

– Пусть каждый запомнит, что здесь видел, – провозгласил Эскобар. – Поведайте каждому встречному, что будет со всяким, кто надумает надругаться над маленькими девочками. Мы сделаем Колумбию безопасной для детей, даже если ради этого придется прикончить каждого извращенца по всей стране.

И перевел на Агилара взгляд, внезапно преисполнившийся безмерной усталостью.

– Ягуар, – проронил, – отвези меня домой. Мне надо увидеть семью.

21

– Славно ты, Ягуар, справился вчера вечером, – сказал Змееглаз. – Быстро смекаешь.

– Спасибо.

С неба лило ливмя, и они ютились в караульной будке у передних ворот имения. Им следовало бы совершать обход периметра, но ни у того, ни у другого не было ни малейшего желания.

– Откуда ты знал, что надо так действовать?

– Наверно, полицейская выучка дает себя знать. Там учат брать под контроль любую ситуацию. Оценить ее, принять решение и исполнить. Так я и поступил.

– Я чуть не обосрался, когда ты стал отдавать приказы Пабло.

– Я тоже, – рассмеялся Агилар, – когда сообразил, что натворил. Но тогда уж было поздно, так что я решил, будь что будет. И рад, что все утряслось.

– Как, по-твоему, какой возраст он считает слишком юным?

– В смысле? Дон Пабло?

– Тата на одиннадцать лет моложе его.

– И ничего такого. Моя мать на пятнадцать лет моложе отца.

– Но сколько ей было, когда они поженились?

– По-моему, года двадцать два.

– Толком не знаю, сколько было Тате, но немного. Где-то лет пятнадцать.

– Если ее родители были не против… – пожал плечами Агилар.

– Да уж где им. Когда мы иной раз выходим по бабам, он всегда берет самую молоденькую путаночку. Что до меня, я люблю, чтобы баба была в теле и с опытом.

– Ты ходишь по бабам с доном Пабло?

– Иногда. Ты тоже сходишь как-нибудь на днях. Он любит брать ребят с собой и платить за них. По-моему, это заставляет его почувствовать себя щедрым, да притом он считает, будто мы от этого чувствуем себя перед ним в долгу.

Агилар не знал, как к этому отнесется. Со дня смерти Луизы он почти не помышлял ни о женщинах, ни о сексе. Он всегда предполагал, что придет день, когда заинтересуется этим снова, но пока был неразделим со своей утратой. Луиза являлась ему в снах, а порой ему казалось, что он видит ее на улицах. Быть с кем-то другим для него равнозначно предательству.

Видел он и Монтойю – в кошмарах. Видел страх в глазах бывшего друга, искажающую лицо боль, когда Агилар резал его, набегающую лужу крови на полу. Редкую ночь эти воспоминания не всплывали на поверхность хотя бы раз. Он пытался изгнать их мыслями о Луизе, но это помогало лишь изредка.

– Я не говорю, что это плохо, – растолковал Змееглаз. – Просто, знаешь, он так взбеленился на этого мужика вчера вечером, а Адриане девять. Вот мне и стало любопытно, какая для него слишком маленькая, а какая в самый раз.

– Наверно, нам этого не узнать, – отозвался Агилар. – И так оно и должно быть.

– Пожалуй, ты прав. Я рад, что он так поступил. Тем, кто охотится на детей вроде этого, надо всем яйца поотстреливать напрочь. Да и то мало будет.

– Ага, – согласился Агилар. – Грех это, ничего не скажешь.

– Это коверкает ребенка, – заметил Змееглаз. – Делает его недоверчивым. Подлым.

– Его?

– Это ведь и с мальчиками случается, знаешь ли. – Выражение его лица при этих словах было странным – нечто среднее между смущением и печалью. Он указал на себя, и Агилар не знал, как именно это понимать.

– Ты? – спросил.

– Я не стыжусь, – пожал плечами Змееглаз. – Я ничего не мог поделать. А когда достаточно подрос, нашел ублюдка и вышиб ему мозги. Мое второе убийство. – Он криво, неловко усмехнулся. – Первое было просто для практики, чтобы убедиться, что справлюсь, когда найду его.

Агилар не знал, что и сказать. Он уже немного сошелся со Змееглазом, работая с ним вместе, но не настолько близко. И подобные откровения казались как минимум преждевременными.

И все же, рассудил он про себя, Змееглаз прав. Сам он ничего дурного не делал, это с ним поступили дурно – несомненно, против его воли. И он разобрался с этим, как надлежит, когда смог.

– Сожалею, что это случилось, – сказал Агилар. – Но рад, что ты посчитался.

– Ага, я тоже.

Они на время примолкли, глядя на дождь и машины, изредка проносившиеся по улице в фонтанах брызг. Потом Змееглаз встрепенулся:

– Эй, только не говори никому, лады?

– Лады, – отозвался Агилар. – Нет проблем.

– Я не стыжусь, – повторил Змееглаз. – Но и трепать об этом всем и каждому я бы не хотел. Сам не знаю, с чего и тебе-то сказал.

– Все путем, – заверил Агилар. – Я умею хранить секреты.

– Мы ведь все это умеем, правда? Кабы мы не умели хранить секреты, Пабло нам бы головы поснимал.

Посмеявшись, они снова примолкли.

А дождь все не утихал.

После вахты Агилар принял горячий душ и устроился в удобном кресле с книгой. Он нашел на полке экземпляр посмертно изданного романа Андреса Кайседо «¡Que viva la música!»[29] и взял его из любопытства. А теперь его захватило повествование о Марии дель Кармен Уэрте и Кали[30] 1970-х, хорошо знакомом самому Кайседо. Некоторые другие смотрели «Sábados Felices»[31], покатываясь от смеха, но Агилар никогда не считал Альфонсо Лисараса таким уж забавным, и смог уйти в книгу с головой.

– Чтение. Это славно. Мне надо бы читать побольше.

Подняв глаза от книги, Агилар увидел стоящего рядом Эскобара.

– Я люблю читать, – продолжал Эскобар. – Но в последнее время читаю по большей части газеты и новые общественно-политические журналы. Мне она подойдет?

– По-моему, да, – ответил Агилар.

– Извини, что отрываю, – сказал Эскобар. – Мы направляемся в Асьенду Наполес. Завтра к нам наведается важный гость из Северной Америки. Хочу поразвлечь его там пару деньков.

– Все едем? – осведомился Агилар.

– Большинство. Тата хочет, чтобы ее вез ты. Я обычно не езжу в одном автомобиле с ней, Хуаном Пабло и матерью. На случай беды, сам понимаешь.

Агилар уже обратил на это внимание.

– Я думал, у нее свой постоянный шофер.

– Да. Но ты запал ей в душу. Не слишком запал, если улавливаешь, куда я клоню, но запал. Я пытался ее отговорить – не то чтобы я тебе не доверял, но я ездил с тобой лишь раз, вчера вечером, и у меня сложилось впечатление, что в «Бенце» тебе было не слишком уютно.

– Ни разу не водил ничего подобного. Очень шикарный.

– Что ж, для этой поездки возьмешь один из «Ленд Крузеров». Я поеду следом, километрах в двух позади. У тебя будет радиотелефон, так что, если будут намечаться какие-нибудь неприятности, сможешь дать мне знать.

– Как скажете, Patron. Уже выезжаем?

– Скоро.

– Можно мне прихватить книгу с собой? Она была на полке внизу.

– Конечно. Только не забудь, где взял, и привези, когда мы нагрянем сюда в следующий раз.

Агилара это удивило. Эскобар очень ко многому – вроде убийств – относился походя, но в других вещах был очень дотошен.

Впрочем, он уже усвоил, что El Patrón – человек сложный и многослойный. Стоило Агилару подумать, что он наконец-то постиг этого человека, как тотчас открывал нечто новое и неожиданное.

Пожалуй, Эскобар специально культивирует это, чтобы постоянно держать людей в напряжении. Во всяком случае, рассудил Агилар, наверно, он этого добивается, раз большинство людей на свете хотят либо прикончить его, либо арестовать, либо прикарманить его деньги. «Уж лучше пусть у Пабло голова болит, чем у меня», – подумал он. Он уже зарабатывает больше денег, чем рассчитывал, но до такого богатства, как у Эскобара, ему не дотянуть никогда, и его это вполне устраивает. Со своей колокольни он прекрасно видит, что с богатством бед не оберешься.

Тата заняла переднее пассажирское сиденье, а Хуан Пабло и Эрмильда – заднее.

Агилар хорошо изучил город на полицейской работе, но не успели они проехать и четырех кварталов, как Тата сказала:

– Здесь поверните налево, а потом, через две улицы, направо.

– Не слушай ее, – Эрмильда потыкала своими очками Агилара в плечо. – Поворачивай направо здесь.

– Я ориентируюсь в Медельине, Эрмильда.

– Да ты ни разу носу из Энвигадо не высунула, пока не вышла за Пабло. А я живала по всей Антьокии – Эль-Табласо, Титириби, Хирардота, Рионегро и в разных районах по всему Медельину. По-моему, это я ориентируюсь.

– Да, но ты считаешь, что город остался прежним. Он изменился, впереди ведутся строительные работы и…

– Мне просто надо знать, куда сворачивать, – не выдержав, в сердцах перебил Агилар. – В противном случае я проеду прямо еще два километра, а потом сверну на Калье 44.

– Это тоже годится, – одобрила Эрмильда.

– Отлично, – подхватила Тата.

Он поехал прямо.

После этого предпринимались натужные попытки затеять непринужденный разговор, потом воцарилось неловкое молчание, прерываемое лишь замечаниями Эрмильды Хуану Пабло. «Сиди прямо!», «Не ковыряй в носу!», «Не суй руки в рот!», «Сиди смирно!»…

Агилар подивился, что человек, рожденный женщиной, так одержимой надлежащим поведением, мог стать знаменитым криминальным авторитетом и убийцей. Через какое-то время Хуан Пабло уснул, и Эрмильда последовала его примеру.

Тогда-то Тата и начала задавать вопросы, стараясь говорить вполголоса, чтобы ее не услышали на заднем сиденье.

– Мне любопытно, что вы обо мне думаете, – сказала она. – Как такая женщина могла выйти за человека вроде Пабло?

– Он хороший человек, – отозвался Агилар.

– Он бандит. Как и вы, полагаю. Но вы знаете, какой он, что он делает. И что это говорит обо мне?

Агилар не сводил глаз с полосы асфальта, разматывавшейся впереди.

– Думаю, что вы его любите. Я знаю, что он любит вас. Он говорит об этом все время.

– Правда?

– На сто процентов.

– Но при этом он крутит на стороне. Люби он меня так, как вы говорите, разве он изменял бы мне?

– На сей счет мне ничего не ведомо. – Он не хотел пересказывать слова Змееглаза о путанах.

– А ваш отец был верен вашей матери?

– По-моему, да, – сказал Агилар, – наверняка не знаю. Полагаю, если он и крутил на стороне, то скрывал это от всей семьи.

– Пабло скрывать не утруждается. Делает вид, что скрывает, но я всегда знаю.

– Мне правда неудобно разговаривать об этом, сеньора.

– Извините, я не хотела ставить вас в неловкое положение.

– Ничего страшного.

– Расскажите мне о себе, Хосе, – попросила она. – Вы не похожи на других. Большинство его людей недоучки, чуть за двадцать, а то и моложе. Я видела вас в деле, видела, как вы читаете книги. Вы умны.

Агилар надеялся, что бросившийся в лицо румянец не виден.

– Спасибо.

– Вы посещали школу?

– Получил полное среднее образование, – сообщил он. – Сначала пошел с техническим уклоном, но потом поменял на академическое образование.

– Почему?

– Хотел иметь возможность получить хорошую работу, вот и думал, что технический уклон подойдет больше. Но один из учителей сказал мне, что всестороннее образование обеспечивает более высокую гибкость и будет привлекательно для работодателей разного рода. – Он помолчал, гадая, что этот учитель сказал бы о его нынешнем источнике существования. – Но потом я стал офицером полиции, а для этого такая уж разносторонность не требуется.

– Но, мне кажется, гибкость в полицейской работе помогает.

– Само собой. Впрочем, случай потолковать о философии или литературе с лично мной арестованными выпадал нечасто.

Она засмеялась.

– Наверно, и при работе на Пабло тоже. Он ценит эти качества в других, но самому ему на них времени никогда не хватает. Для него все вертится вокруг денег. Он поставил себе цель заработать миллион песо к тридцати годам.

– И заработал, верно?

– Больше того. У него было несколько миллионов долларов США еще до тридцати. А теперь, по-моему, он даже не знает, насколько богат. У него припрятаны деньги в большинстве его имений. Он закапывает их в землю, прячет в стенах, хранит на складах. Иногда их жрут крысы или заливает дождем, и они покрываются плесенью. Можете вы вообразить, чтобы у вас было столько денег, что можно их просто выбросить, если они подпорчены?

– У меня они ни разу не задерживались настолько долго, чтобы портиться.

– У меня тоже до Пабло.

– Вам это нравится? Быть богатой?

– Не нуждаться в деньгах приятно. Носить хорошие вещи, покупать драгоценности или произведения искусства, когда видишь что-то очаровательное. Мне нужно не так много, сколько у него есть – да и ему тоже, иначе ему не пришлось бы беспокоиться, где хранить деньги, но перестать зарабатывать еще и еще он не может. Мы все умоляли его уйти от дел; ему не потратить и того, что есть, доживи он хоть до тысячи лет. Но он тревожится о будущем, о своих родителях, о Хуане Пабло и обо мне. Хочет обеспечить, чтобы могли удовлетворить любую прихоть, а за нами и наши потомки. Он хочет, чтобы на свете больше никогда не было бедных Эскобаров.

– И ему нравится жертвовать, – докинул Агилар. – Делать что-то для общества. Все эти жилые дома, что он строит, парки, стадионы и так далее.

– В этом отношении он очень щедр. Видит, как богачи сидят на своих деньгах, копят их без удержу, а бедняки ходят без гроша. Он не против накоплений, но не хочет, чтобы бедняки нуждались в том, чего им никогда не получить. Если есть проблема и деньги могут ее решить, он готов потратить эти деньги.

– Я же сказал, он хороший человек.

– Он и хороший человек, и наркодилер, и чего похуже, – проронила Тата. – Я люблю его, но это порой непросто. Он сложный человек.

– Все люди сложные.

– Это правда. Но не так, как он. Таких, как он, немного.

– Насколько я видел, – заметил Агилар, – таких, как он, нет. Пабло Эскобар такой один-единственный.

Тата снова хмыкнула.

– Двоих таких мир не выдержал бы.

22

Знатным гостем Эскобара из Северной Америки оказался Кайл Колдуэлл, по словам Ла Кики распространивший в регионе Майами кокаина Эскобара как минимум на девяносто миллионов долларов. Пару раз они уже встречались с Эскобаром лично, чтобы не только решать общие дела, но и насладиться компанией друг друга, но в Колумбию он приехал впервые. Эскобар хотел, чтобы Колдуэлл погулял на славу, чего бы это ни потребовало.

Взяв с собой троих, Гавирия встретил Колдуэлла в аэропорту в Боготе и повез его в Наполес. Когда они подъехали, Агилар находился в главном доме. Высокий и поджарый Колдуэлл щеголял в шелковой рубашке с цветочным узором, расстегнутой на четыре пуговицы, коричневом кожаном блейзере, джинсах и мокасинах без носков. У него были густые каштановые волосы и кустистые усы. Нос между небесно-голубыми глазами был явно сломан раз или два – и это был единственный изъян, который Агилар углядел в этом во всех прочих отношениях самом красивом мужчине из всех встречавшихся ему до той поры. Потом он полуобернулся, и Агилар заметил его левое ухо, оттяпанное почти напрочь и открытое всем стихиям; остался лишь лоскуток, не способный защитить его. Агилару стало любопытно, сказывается это на слухе или только улучшает его.

Когда Гавирия познакомил их, Колдуэлл заявил:

– Здорово с тобой познакомиться, Ягуар. Я слыхал, как ты управляешься с ножом. Попозже нам надо поделиться опытом; держу пари, ты можешь выучить меня приемчику-другому.

Агилар учил английский в старших классах, а еще лучше познакомился с ним, глядя североамериканские телепрограммы, и обрадовался возможности поупражняться в языке.

– Никаких приемов я не знаю, – ответил Агилар. – Я просто режу.

– Только бы срабатывало, чувак. Затеи тут ни к чему, главное – остаться в конце живым.

– Кайл, – встрял Гавирия. – Извини, дон Пабло ждет.

– Ага, виноват, – спохватился Колдуэлл. – Перемолвимся позже, чувак, – добавил он Агилару.

Finca была слишком далеко от города, чтобы ехать туда только ради вечеринки, так что вечеринку доставили в Наполес. Меткач и Отрава приехали за рулем грузовиков, доставивших десятки проституток. Из приземлившегося вертолета посыпались колумбийские музыканты; второй доставил их инструменты и принадлежности. Прикатили еще грузовики – с закуской и выпивкой. По рукам уже ходила уйма травки.

Перед одним из дополнительных домов имения, вдали от главного, возвели громадный шатер. Разлетелась весть: жен на гулянку не приглашают, только мужчин, за исключением импортированных профессионалок.

Агилар и не знал, чего ждать, когда ехал в «Ленд Крузере» с несколькими другими sicarios. Все разоделись в свои лучшие наряды и чуть ли не выкупались в одеколоне. Агилар чуть приоткрыл свое окно в чаянии, что поток свежего воздуха развеет приторную вонь.

Они прибыли незадолго до полуночи. Вечеринка, похоже, была в полном разгаре – за холмами полыхало зарево, а музыка стала слышна задолго до того, как показался дом. Потом они свернули за угол и буквально ворвались в нее. Свет сиял сквозь стены шатра и лился от фонарей на шестах, расставленных вокруг. В доме горели все лампы, все двери стояли нараспашку, люди сновали туда-сюда между домом и шатром. Подойдя поближе, Агилар углядел парочки, занимающиеся сексом у дороги, на парадном крыльце дома и обрамленные проемами некоторых окон. Все орали и подпевали оркестрику и время от времени палили в воздух.

Внутри было примерно то же самое. Агилар тут же почувствовал себя не в своей тарелке. Выпил несколько бутылок пива. Это малость помогло, и он принялся любоваться попадавшимися на глаза голыми или полураздетыми женщинами. Но возлечь с ними желания не испытывал, а мужики по большей части были или совсем вдрабадан, или нахрюкавшись до помрачения рассудка, или усердно старались наверстать.

Через некоторое время Агилар увидел Кайла Колдуэлла, с раскрасневшимся лицом выходящего из дома в порванной и незаправленной рубашке. Кожаный блейзер он то ли бросил, то ли посеял где-то. Он и так ухмылялся, но при виде Агилара его улыбка стала еще шире.

– Мой кореш Ягуар! Как оно ничего, брат?

Агилар не понял, что это значит, но принял за дружеское приветствие.

– Привет, Кайл. Тебе весело?

– Так весело, что не поверишь. Эти женщины, чувак, скажу я тебе.

Никакие его курсы английского подобного материала не охватывали. Но суть он снова ухватил, так что кивнул и сказал:

– Я рад. Дон Пабло тоже будет рад. Это все в твою честь.

– Он опупенный хозяин, старина Пабло, – заметил Колдуэлл. – Тебе нравится работать на него?

– Да. Раньше я был офицером полиции в Медельине, но…

– Копом? – перебил Колдуэлл. – Отпад, брат. – И обнял Агилара за плечи. – Пошли, куплю тебе выпить.

– Дон Пабло уже заплатил за выпивку, – сообщил Агилар.

– Еще лучше! – захохотал Колдуэлл, и Агилар к нему присоединился. Вечеринка вмиг стала куда интереснее.

До полудня Эскобар никогда не вставал. Порой спал куда дольше, потом проводил время, покуривая ганджу, читая газеты и чистя зубы – время и внимание, которые он, не скупясь, уделял этому, стали притчей во языцех. Многие из его кадров подладили свой график сна под него, но Агилар всегда был ранней пташкой, если только не работал в ночную смену.

Сегодня он заспался допоздна из-за вечеринки, но к одиннадцати уже был на ногах и слонялся в поисках какого-нибудь завтрака. Выклянчил в кухне чашку кофе и чего-нибудь перехватить, а потом с изумлением обнаружил Колдуэлла сидящим за обеденным столом в главном доме перед пустой тарелкой. Агилар чувствовал себя так, словно по нему проехался грузовик, но Колдуэлл выглядел как огурчик, словно урвал добрых восемь часов сна.

– Утро, Ягуар! – воскликнул он.

– Доброе утро, Кайл, – отозвался Агилар. Он и по-испански-то почти не находил слов, но в последний момент сумел извлечь на поверхность английский.

– Хорошо оттянулся вчера вечером?

– Да, – поставив свою тарелку и чашку, он подтянул стул. – А ты?

– Эти местные señoritas más[32] сексуальные, брат.

Агилар подумал, что Колдуэлл во время вечеринки провел время как минимум с тремя из них. Ему бы следовало чувствовать себя выжатым как лимон.

– Колумбийцы делают красивых женщин, – вслух сказал он.

– Твердая «A»[33], – одобрил Колдуэлл. – У тебя очень хороший английский, чувак. В общем, лучше моего испанского.

– Я учил английский в средней школе.

– Это типа той, что в Америке мы называем старшей школой?

– Старшая, да. Но здесь тоже Америка.

– Вот только Южная.

– Правильно, Южная Америка. А Соединенные Штаты в Северной Америке.

– На родине мы называем их просто Америкой, – поведал Колдуэлл.

– А как же Мексика и Канада? Они тоже в Северной Америке.

Колдуэлл задумчиво потер подбородок.

– Пожалуй. Мы, типа, считаем их вторым эшелоном, улавливаешь? Они, в общем-то, не в счет.

– Второй эшелон? – Агилар не понял выражения.

– Не бери в голову, чувак. Слушай, я хотел с тобой потолковать о твоем ножевом бое, – внезапно сменил тему Колдуэлл. – У тебя есть свободное время?

– Да, – Агилар запихивал яичницу вилкой в рот, подгоняя ее крепким кофе. – Как только закончу это.

– Я буду на улице, перехвачу пару лучиков. Присоединяйся, когда добьешь.

Агилар не знал, что значит «перехватить пару лучиков». Когда же подчистил тарелку и осушил вторую чашку кофе, то вышел на поросший травой дворик позади дома и нашел там Колдуэлла, без рубашки с закрытыми глазами нежившегося на солнце.

При его приближении глаза Колдуэлла распахнулись.

– Нож с тобой?

– Всегда, – похлопал Агилар по ноге.

– Можно посмотреть?

Это честная просьба или подвох? Агилара терзали сомнения. Что, если темой первого урока Колдуэлла станет «Не отдавай свой нож никогда и никому»?

Но этому североамериканцу он доверял. Тот почему-то сразу же проникся к нему симпатией, и Агилар отвечал ему тем же.

Извлек оружие из ножен и отдал. Колдуэлл подержал нож за рукоятку, сделал пару колющих выпадов, потом проверил баланс на пальце.

– Славная штучка. Ты не даешь ему затупиться.

– Стараюсь. Каждые пару дней обрабатываю его камнем.

– Оселком?

– Правильно, – хмыкнул Агилар. Вспомнить верное слово сам он не смог.

– У тебя есть конический мусат[34] для серрейтора?[35] – осведомился Колдуэлл и показывал на пальцах, пока Агилар не ухватил, что он имеет в виду.

– Нет.

– Тебе он нужен, – Колдуэлл провел большим пальцем по зубцам. – Они тоже могут затупиться. Добудь напильник, сходящийся к острию, и прикинь, каким местом он подходит для серрейтора в самый раз. И всегда смазывай нож хорошим воском, а не маслом.

– На камень не надо масла?

– Нет. С хорошим оселком смазка не нужна. Добудь хороший твердый воск, не жидкий вроде автополитуры. Изредка смазывай воском и ножны. И используй для лезвия два камня, с грубым и тонким зерном.

– Где ты так много узнал о ножах?

– Нахватался, когда был морпехом США во Вьетнаме, – Колдуэлл постучал по своему изувеченному уху. – Это тоже там. Гребаные вьетконговцы управлялись с ножом проворнее, чем я.

– Похоже, это больно, – заметил Агилар.

– Тогда было больно. Теперь-то я уж почти и не вспоминаю, разве что какая-нибудь смазливая телка увидит его и вмиг изобразит на лице «ф-фу, гадость!».

В общем, я познакомился там с одним мужиком – старым десантником из ДРГ, заброшенной в страну еще в конце пятидесятых, когда официально там еще никого не было. Ему было приказано завоевывать сердца и умы, что он и делал по большей части тем, что вырезал сердца и пугал людей до безумия. – Он вернул нож Агилару. – Покажи колющий удар.

Расставив ноги для равновесия, Агилар выбросил клинок вперед лезвием к земле, вложив в выпад инерцию спины и плеча.

– Недурно, – похвалил Колдуэлл.

– Спасибо.

– Можно? – протянул руку Колдуэлл.

Агилар вернул нож. Колдуэлл взял его так же, как Агилар, а потом повернул запястье на четверть оборота влево.

– В морской пехоте нас учили всегда наносить удар, держа клинок параллельно земле, а не перпендикулярно.

Он продемонстрировал выпад – почти такой же, как у Агилара, но вонзая в воображаемого противника нож горизонтально, а не вертикально.

– Потом, – продолжал он, – хорошенько поверни, вот так. – Он повернул кисть в исходное положение, так что клинок снова встал вертикально. – А потом режешь вниз и в сторону – слева направо или справа налево – сколько можешь, прежде чем выдернуть.

Он продемонстрировал, как полосует тело противника. Агилар сразу сообразил, что таким приемом можно причинить куда больше ущерба, чем просто нанеся укол и выдернув нож.

– Я понял.

Колдуэлл вернул нож, и Агилар попробовал сделать пару выпадов, прибегнув к этой технике. Несколько не с руки, но преимущества очевидны.

– И между ребрами легче войдет.

– Именно! – подтвердил Колдуэлл. – Неважно, ладонью вверх или вниз, но обязательно так или эдак. А потом поверни и режь.

– Спасибо.

– Конечно, второй мужик будет пытаться сделать то же самое с тобой, если у него тоже нож. А если у него ствол, твой лучший шанс сматываться к чертям. Всегда старайся превосходить второго. Если у него палка, пускай в ход нож. Если у него нож, используй ствол. Если у него ствол, хватай базуку или гребаный танк. А в поединке нож к ножу нипочем не обойдется без того, чтобы тебя не порезали, а это до усрачки больно.

– Мне пока что везло.

– Везение не вечно. А затейливые техники для лохов. В боевой ситуации, когда или ты, или он, надо нанести удар первым и изо всей дури. Старайся завалить его, пока ему не выпал шанс подпортить тебе шкуру. Если сумеешь, получишь шанс выжить.

– Ухватил, – кивнул Агилар.

Колдуэлл показал ему колющие выпады еще несколько раз, уже без ножа в руке. Ладонью вниз, потом четверть оборота вправо. Ладонью вверх, потом четверть оборота влево.

– Упражняйся, пока это не станет твоей второй природой, и будешь в ажуре.

– Спасибо за урок, – поблагодарил Агилар.

– Нет проблем. Мы братья во клинке и должны подстраховывать друг друга.

– Братья во клинке, – эхом откликнулся Агилар со смехом. – Мне это нравится.

– Мне тоже нравится, дружбан, – хлопнул Колдуэлл его по спине. – Мне тоже нравится.

23

Колдуэлл выдержал еще два дня гонок на гидроциклах по озерам и на мотоциклах по дорогам, алкогольного угара вечеринок и шалав из Колумбии и Бразилии. Агилар наслаждался его компанией. Он радовался, что убил Монтойю – хотя бы во имя чести, но ему недоставало прежнего товарищества. Со дня исповеди в дождливый день Змееглаз проводил с ним больше времени, словно общий секрет каким-то образом сплотил их.

Но Колдуэлл был более компанейским, более демонстративно дружелюбным и более диковинным. Змееглаз был лишь очередным бедным колумбийским парнишкой, променявшим добропорядочную жизнь на криминальную. Колдуэлл же был экзотичен – североамериканец, ветеран войны, возивший героин контрабандой из Вьетнама, пока не обнаружил, что маржинальный доход от распространения кокаина Эскобара куда выше.

Даже его исковерканное ухо способствовало их сближению, будто они своеобразные родственные души. Ухо Колдуэлла и пятна Агилара.

Когда Колдуэлл уехал, Агилару стало недоставать сильнее, чем он предполагал.

Но времени волноваться из-за этого у него почти не было.

Во время визита Колдуэлла редактор медельинской газеты тиснул зажигательную передовицу – как он обещал, лишь первую из многих, – где назвал шишек Медельинского картеля по именам – Эскобар, братья Очоа, Карлос Ледер и Гача – и потребовал их ареста или убийства. У журналиста по имени Хуан Себастьян Осорио Бенитес была масса приверженцев – не только в городе, но и по всей стране.

Передовица красовалась на первой полосе «Диарио дель Медельин» под пламенным заголовком: «В КОЛУМБИИ НЕ БУДЕТ МИРА, ДОКОЛЕ УБИЙЦЫ ХОДЯТ НА СВОБОДЕ!».

Ее заключительный абзац был откровенным призывом к действию. «Каждый колумбийский гражданин должен воспринимать продолжающееся существование этих людей и их криминального сговора как нападение на нашу нацию – не менее пагубное, чем град бомб какой-нибудь иностранной державы на наши головы. Эти бандиты владеют полицией, судьями и выборными чиновниками; следовательно, именно на нашу долю, на долю каждого честного, патриотичного колумбийца выпадает искоренить их. Мы ни за что не сможем называть себя свободными людьми, пока не бросим их за решетку или не убьем. И я не устану повторять это вслух везде, где меня услышат. Присоединяйтесь ко мне, сограждане-колумбийцы. Встаньте за себя стеной и потребуйте от властей, чтобы они тоже встали на вашу защиту».

Эскобар хотел заставить его замолчать.

Увидев газету, он минут двадцать расхаживал, комкая ее в кулаке, а второй ладонью наотмашь хлеща по собственному бедру, по мебели, по всему, что подвернется, словно Осорио мог ощутить удары собственной персоной.

– Этому ублюдку нельзя позволить написать больше ни слова, – разглагольствовал Эскобар. – Он подстрекает общественность против нас, а она натравит на нас суды и политиков.

И поручил Агилару, Отраве и Змееглазу устранить Осорио. Это будет нехитро, рассудили они. Он не выборный чиновник и не начальник полиции, а значит, у него никакой защиты со стороны войск или блюстителей закона.

Но, прибыв в Медельин и начав наблюдение за редакцией «Диарио», обнаружили, как заблуждались.

Понимая, что не дождется защиты ни от правоохранительных органов, ни от армии, Осорио организовал собственное оборонительное войско. Редакцию он покидал в окружении фаланги вооруженных жлобов габаритами с холодильник. Они эскортировали его к бронированному вседорожнику, и тот вез журналиста домой в сопровождении двух автомобилей – один спереди, а другой сзади – и мотоциклистов по бокам. Дом его оборонялся сходным образом; помимо людей, несших неусыпную вахту, дом был оборудован сенсорными датчиками освещения, сигнализацией и высоким забором, а во дворе день и ночь рыскала свора доберманов.

Осорио судьбу не испытывал.

Потратив пару дней и благоразумно распределенных стопок денег, они добыли ответ на один вопрос: люди оказались наемниками – из США, ЮАР, Израиля и еще откуда-то. Они знали свое дело и занимались им не первый год.

– Жопа, – буркнул Отрава, когда они собрались обсудить добытые сведения. Они сняли небольшую меблированную квартирку в двух кварталах от редакции газеты. Там они питались едой навынос из местных ресторанов и следили за зданием газеты, отмечая каждый приход и уход Осорио. Сидели за деревянным обеденным столиком, передвинув его к окну. Стол был уставлен пустыми бутылками и усеян упаковками от еды. – Он сколотил себе целую армию. Защищен не хуже дона Пабло.

– Ни в коем случае не говори этого ему, – предупредил Змееглаз. – А то он нас вышвырнет и наберет наемников со стороны.

– Эти мужики здесь только ради денег, – возразил Агилар. – Они не станут класть живот ради него, как мы ради El Patrón’а.

– Хочешь проверить? – спросил Отрава. – Или подкатить к ним и попытаться их перекупить?

– Если сможем к ним подступиться, – согласился Змееглаз, – то не исключено. Предложить им втрое против того, что он им платит. Он же просто газетчик, откуда у него взяться богатству?

– Да, это вряд ли. Но владелец «Диарио» – олигарх, – сообщил Отрава. – Не чета дону Пабло, но мультимиллионер. Наверно, жалованье им платит он, а не Осорио.

– А зачем это ему? – поинтересовался Агилар.

– Потому что броские заголовки продают газеты. Накинувшись на картели, Осорио сам стал сенсацией – даже тележурналисты и другие газеты пишут о его передовице. Это шикарная реклама для «Диарио», так что для владельца газеты уберечь жизнь своего золотого дна того сто́ит.

– Что ж, раз мы не можем добраться до него и не можем перекупить его охрану, что ж нам делать? – спросил Змееглаз.

– Хочешь вернуться к дону Пабло и сказать, что сдаешься?

– Черт, нет! – вскинулся Змееглаз. – Уж лучше дать этим наемникам прикончить себя. Они хотя бы сделают это быстро.

– Тогда у нас нет выбора, – подытожил Агилар. – Придется придумать, как до него добраться. И надо сделать это до того, как он выпустит продолжение, а то Пабло будет вне себя.

Он минутку посидел, глядя на товарищей и покачивая головой.

– Что? – не выдержал Отрава.

– Да просто подумал, как странно сидеть в комнате, измышляя лучший способ прикончить кого-то.

– По мне, так совсем не странно, – отозвался Отрава. – Вы когда убили человека впервые?

– В пятнадцать, – сообщил Змееглаз.

– Для меня это было в ту ночь, когда мы достали Косту.

Оба других воззрились на него во все глаза.

– Так ты новорожденный! – воскликнул Отрава. – Младенец-душегуб!

– Пожалуй. Никогда не считал себя убийцей. Пожалуй, сейчас я все пересматриваю. Я не тот человек, каким был – или каким себя считал, а с этим надо обвыкнуться.

– Мне в первый раз было одиннадцать, – выложил Отрава.

– Одиннадцать?! Так это ты был настоящим младенцем-душегубом?

– Мои предки были бедны, как церковные крысы, – пожал плечами Отрава, – но кто-то из нашей церкви подарил мне новехонький велик. По соседству был пацан постарше, этакий задира. Увидал, как я на нем еду на второй день, что у меня был велик, сбил меня на землю и отобрал его. Ну, я вернулся домой, взял отцовскую пушку из ящика стола и ходил по улицам, пока не сыскал его. А потом пальнул в него четыре раза. Первые два раза мазнул, но он так перепугался, что оцепенел, нассав в штаны, так что я подошел поближе и последние две пули всадил в его жирную уродскую харю.

– И что дальше?

– Получил свой велик обратно, – осклабился Отрава. – Я был не такой дурак, чтобы сделать это при свидетелях. Во всяком случае, если кто и видел, им хватило ума держать рот на замке. Никого так и не арестовали.

– Тебя это мучило? – полюбопытствовал Агилар. – Что ты кого-то убил?

– Ни капельки. Спал как младенец. И с того дня знал, что, если кто-нибудь насрет мне, я уж разберусь. И разбирался. Начал сам красть велики, потом мотики, машины – что мог. Потом меня завербовали к дону Пабло. И когда я узнал, что кто-то будет мне платить за то, что я и так делал с радостью, это стало лучшим днем в моей жизни. И ни разу, ни на миг не пожалел об этом.

Агилар разрывался между противоречивыми чувствами. Он стал убийцей добровольно – он с самого начала понимал, что поручения Эскобара рано или поздно к этому приведут. Но в то же самое время он некогда посвятил свою жизнь – пусть и ненадолго – защите общества от людей вроде Отравы. Всегда считал, что у него есть свой нравственный кодекс, но если таковой и был, то Агилар нарушил все его нормы без особого труда одну за другой.

– Меня это еще беспокоит, – признался он. – Пожалуй, чуточку. Не так, как я думал.

– Ну, ты в этом деле весьма неплох, – заметил Змееглаз.

– Спасибо, – Агилара прошил легкий трепет гордыни. – Это ведь работа, правда?

Отрава бросил взгляд на часы.

– Четыре десять. Пора бы ему уже выйти.

Осорио был человеком привычки – каждое утро прибывал в редакцию к восьми, а уходил в десять минут пятого пополудни. Ел завтрак в одном и том же ресторане в окружении своей группы физического воздействия. Обед ему доставляли в редакцию, а ужинал он в одном из нескольких излюбленных ресторанов. У него не было ни жены, ни семьи и вроде бы никаких других интересов, кроме работы. Вернувшись домой после ужина, он уже не переступал порог до следующего утра.

И действительно, через пару минут в поле зрения возникла привычная процессия. Бронированный «Субурбан» впереди с вооруженными бойцами. За ним второй, с Осорио и парой телохранителей, и мотоциклы вровень с ним. И, наконец, третий «Субурбан».

Глядя из квартиры, они даже не могли уверенно сказать, сидит ли Осорио в средней машине, хотя и видели, как он садится в нее и высаживается в ряде других случаев, и верили, что заведенный порядок вряд ли меняется. Он сидел в центре заднего сиденья, а телохранители по обе стороны от него. Окна тонированные. Угол обзора из этого окна совершенно неудачный; отсюда Осорио не разглядеть. Они обсуждали, не попытаться ли выстрелить из окна квартиры, но крышу вседорожника пули не пробьют.

Когда автомобили покатили мимо, Змееглаз предложил:

– Один может подстрелить отсюда водителя первой машины, а остальные могут ждать внизу на обеих сторонах улицы. Когда первая машина остановится, они откроют огонь по второй.

– Вот только пуленепробиваемое стекло защитит водителя, – возразил Отрава. – А из двух пацанов на улице эти наемники сделают котлету.

– Ага, – согласился Змееглаз. – Просто идея. Я не говорю, что хорошая.

– А как насчет РПГ? – подкинул Отрава.

– А ты умеешь стрелять из него достаточно точно, чтобы попасть в мишень отсюда? – парировал Змееглаз.

– Пожалуй, тут нужна практика. А времени на нее у нас нет.

Но Агилару, глядевшему, как автомобиль въехал в следующий квартал, пришла в голову другая идея.

– Смотрите, – указал он.

На следующем углу висел знак запрета движения без остановки. «Субурбаны» затормозили, потом первый выехал на перекресток. Через перекресток он двинулся буквально ползком, а второй и третий проехали знак не останавливаясь. Клаксоны надрывались, но стоило водителю заглянуть внутрь автомобилей, и желание подымать бучу мигом отпадало.

– Ага, они козлы, – подтвердил Змееглаз. – И что?

– А то, что смотри: машина Осорио остановилась прямо рядом с ливневым стоком.

Разглядеть его отсюда было трудновато, но темный клинышек выдавал отверстие в бордюре. Агилар заметил его за секунды до того, как к стоку подкатил первый внедорожник, и обратил внимание, что второй затормозил до полной остановки прямо у стока. Если бы движение на поперечной улице было более оживленным, автомобиль мог бы простоять там секунд тридцать, а то и поболее.

– Ладно, – сказал Отрава. – Но даже если кто-нибудь сможет туда втиснуться, броню ему все равно не пробить.

– Я думал не о пушке, – растолковал Агилар. – Я думал о бомбе.

Отрава мысленно взвесил идею, и губы его расплылись в ухмылке.

– А что, может сработать. Достаточно мощная бомба настолько близко от днища машины наверняка выведет ее из строя. А то и уничтожит.

– А мы можем находиться неподалеку, чтобы перестрелять всех, кого не убило взрывом, – добавил Агилар. – Может, в том кафе через улицу.

– А что, ты знаешь, как делать бомбы? – осведомился Змееглаз.

– Нет. Зато знаю, кто может кое-что знать.

– Ты можешь ему доверять?

– Это она, – тряхнул головой Агилар. – И да, абсолютно.

24

Хулиана помнила Агилара, и когда руки сменило достаточное количество песо, оказалось, что она действительно знает человека, хорошо разбирающегося во взрывчатке. Звали его Оскар, и он, как и Хулиана, не удосужился поведать о себе больше ничего.

Они тоже не назвали своих имен и не сказали, на кого работают. Их свела Хулиана, и это достаточное основание для доверия. Оскар встретился с ними на гравийной парковке горного парка. Вокруг была уйма людей; одни явно снарядились в серьезный поход, другие просто наслаждались прохладным весенним днем. Хулиана велела им высматривать черный фургон без окон, и Змееглаз остановил их «Ленд Крузер» рядом с ним.

Мужчина в фургоне был небрит, грузен, сутул, с нависшим над маленькими глазками массивным лбом. Поглядев на них из фургона и, видимо, удовлетворившись результатами осмотра, он распахнул дверцу и вышел. Не улыбнулся.

Когда они выбрались из «Ленд Крузера», Оскар указал на одну из туристских троп:

– Пойдем-ка прогуляемся.

– Спасибо за встречу, – сказал Агилар.

– Нет проблем.

– Нам нужно…

Оскар оборвал его взмахом ладони.

– Ни слова, пока не будем на тропе.

Агилар понял. Оскар не хотел, чтобы кто-нибудь подслушивал или использовал аппаратуру для прослушки. Откуда ему знать, вдруг их вседорожник нашпигован жучками? А им неведомо, не относится ли то же самое к его фургону.

– Правильно.

Они зашагали в лес. Легкий ветерок шелестел листвой и сосновыми иглами, наполняя воздух ароматом. Птицы, перекликаясь, порхали вокруг. Наконец Оскар остановился.

– Ладно, что вам надо провернуть?

– Нам нужно что-нибудь такое, что можно сунуть в ливневый сток, – ответил Отрава. – Достаточно мощное, чтобы разнести бронированный «Субурбан», стоящий рядом.

– А днище тоже бронированное?

– Мы не знаем.

– Тогда следует предположить, что да. Какой сопутствующий урон допустим?

– Что за сопутствующий урон? – не понял Змееглаз.

– Заряд, который должен разнести бронеавтомобиль, разнесет не только его. Здания на той же стороне улицы, что и ливневый сток, получат серьезные повреждения. Это не больница, приют для ветеранов или что-нибудь вроде, а?

– На той стороне только магазины, – сказал Агилар. – И бюро путешествий, по-моему. Через дорогу кафе.

– Ладно. Долго она должна лежать в ливневом стоке? Минуты? Часы?

– Думаю, минуты, – решил Отрава. – Мы знаем расписание машины, так что можем сунуть ее незадолго до того.

– А как вы устроите, чтобы она не упала в канализацию?

Отрава и Агилар переглянулись.

– Об этом мы, пожалуй, как-то не подумали, – признался Агилар. – Есть идеи?

Оскар минутку поразмыслил.

– Добудьте коробку. Довольно плоскую, сантиметров пятнадцать в высоту, но достаточно большую, чтобы не провалиться. Позаботьтесь, чтобы она выглядела замызганной, чтобы казалось, будто вы суете в слив мусор, но при этом постарайтесь укрепить достаточно, чтобы удержать устройство. Потом покройте ее дно чем-то вроде резинового клея, чтобы когда вы ее установите, она не съехала, когда мимо будут проезжать машины. Если поставите ее прямо перед подъездом «Субурбана», ее вряд ли кто-нибудь возьмет. А если кто-то возьмет и она сработает? – он пожал плечами. – Нефиг брать чужой мусор.

– Ты можешь сделать устройство? – спросил Отрава. – Чтобы его можно было запустить дистанционно?

– А вы поперлись бы сюда потолковать со мной, если б не мог?

– Нет, вряд ли.

– Сделать могу. А вам это по карману?

– Сколько?

Оскар назвал цену. Отрава прикинулся, что обдумывает.

– Это приемлемо. Если это сработает, наш босс будет на седьмом небе. Может даже подкинуть тебе еще работы в дальнейшем.

– Сработает, – пообещал Оскар. – Если будете делать в точности, как я скажу, результат гарантирую.

На изготовление устройства ушло четыре дня, в ходе которых Осорио опубликовал вторую передовицу из антикартельной серии. «НИКОГДА НЕ СТАВЬТЕ НА КОЛУМБИИ КРЕСТ!» – вопила шапка. Первый параграф гласил: «Еще ни разу с той поры, когда Симон Боливар[36] изгнал испанцев, правление колумбийского народа не подвергалось такой угрозе. Пока что мы обладаем правом голоса и властью избирать свою участь. Но по мере того как безмерное богатство наркокартелей – а вместе с ним и их власть над избранными народом колумбийскими чиновниками, блюстителями закона и армией – растет что ни день, права народа и возможность выбора становятся вымирающими видами».

Эскобар позвонил и потребовал объяснить, почему с гребаным Осорио еще не разобрались.

– Мы работаем над этим, Patron, – заверил его Отрава. – Нам сказали, что завтра бомба будет готова. И завтра к вечеру от Осорио останется только мокрое место на тротуаре и скверные воспоминания.

– Смотрите у меня! – отрубил Эскобар настолько громко, что Отрава отстранил трубку от уха. Агилар слышал его с другого конца комнаты. – Я отправил вас в Медельин не затем, чтоб вы там целую неделю тешились выпивкой и шлюхами!

– Мы не тешились, Patron. Клянусь. Осорио слишком хорошо защищен, вот и все. А потом мы придумали этот план, но на изготовление нужно время, чтобы она сработала, как нам надо. Завтра вечером мы сможем вернуться в Наполес.

– Хорошо, – бросил Эскобар. Судя по интонации, он малость поостыл, но все равно говорил на повышенных тонах. – Позаботьтесь об этом и дуйте сюда.

– Завтра, дон Пабло, – повторил Отрава. – Наверняка.

Эскобар повесил трубку. Отрава положил телефон на стол со словами:

– В следующий раз пусть трубку снимает кто-нибудь из вас.

Наконец Оскар доставил устройство. Оставил его у Хулианы, а та позвонила Агилару, чтобы сообщить, что заказ у нее. Агилар с остальными доставили вторую половину суммы – половину уплатили вперед – и обменяли ее на устройство. Агилар подумал, что выглядит изделие тяп-ляп: большой ком чего-то вроде замазки, опутанный проводами, и электронный приборчик с тускло горящим зеленым огоньком на другом конце проводов.

– Это оно? – спросил он. – Я думал, будет динамит или типа того.

Отдельно шла коробочка вроде пульта дистанционного открывания гаражных ворот.

– Это C-4, – объяснила Хулиана. – В нем детонатор. Когда нажмешь на это, – указала она на пульт, – детонатор сработает и подорвет C-4. А без этого можете хоть ронять, хоть стрелять в него, хоть в огонь сунуть – и ничего не будет. Пробовать это я бы не советовала, особенно в огонь совать, потому что пары́ ядовитые. Но она совершенно безопасна и стабильна, пока не будет детонирована запальным зарядом. Да вдобавок она лепится, как пластилин, но лучше не трогайте. Оскар сказал, что она как раз такой формы, чтобы дать нужный вам результат. Сказал, чтобы эта сторона, – указала она на один бок, – была обращена к мишени. Радиус действия детонатора метров пятнадцать-двадцать. Чуть ближе – и вы в опасности, чуть дальше – и связи не будет.

Змееглаз принес помятую, но укрепленную коробку, куда они собирались ее положить, а Агилар – «дипломат», набитый долларами США. Поставил «дипломат» на стол и открыл его. Хулиана оценивающе пролистала пару пачек.

– Выглядят путем, – сказала и наскоро обняла Агилара. – Спасибо, что ведешь дела со мной. Надеюсь увидеть тебя снова.

– Взаимно, – отозвался Агилар, раньше и не предполагавший, что свидится с ней снова после того первого раза. По факту, знакомство с ней оказалось сподручным.

– А кстати, как тот нож тебе служит?

– Он прекрасен.

– Так это ты дала Ягуару его Коготь? – заинтересовался Отрава. – Он теперь знаменит. Во всяком случае, в нашем мире.

– Ягуар? – улыбнулась она. – Мне нравится. Тебе подходит.

– Только потому, что я пятнистый?

– Потому что ты загадочный, – объяснила она. – И опасный.

Агилару это пришлось по душе.

В четыре часа Агилар с остальными с виду непреднамеренно прошли мимо ливневого стока. Отрава нес коробку, а у Агилара на плече была спортивная сумка с оружием. Чуть не доходя до стока, Агилар сошел с тротуара на мостовую. Отрава за ним. Агилар помедлил у ливневого стока, поворачиваясь вправо-влево, будто что-то высматривая. На тротуаре Змееглаз поступил точно так же. Оба старались отвлечь на себя внимание всякого, кто в противном случае мог бы заметить, как Отрава пригнулся и сунул коробку – с дном, вымазанным резиновым клеем, – в сток.

Секунду спустя Отрава ступил на бордюр, Агилар за ним.

– Готово, – вполголоса сообщил Отрава. – Пошли в ту забегаловку через улицу, полюбуемся фейерверком.

Их усадили у окна лицом к дороге и уже успели подать кофе, когда конвой Осорио наконец показался в конце квартала. Отрава сунул руку в карман своего светлого пиджака. Агилар знал, что в этом кармане детонатор. Остались считаные секунды.

Отхлебнул крепкого кофе и поставил чашку на стол, подобравшись перед взрывом.

Передний «Субурбан» плавно остановился на углу. За ним второй – автомобиль Осорио – загородил от глаз ливневый сток. В голове мелькнула жуткая мысль: а что, если броня вседорожника заблокирует радиосигнал гаражного пульта? Эскобар будет рвать и метать.

А потом белая вспышка вышибла все мысли из его головы.

Все разыгралось будто разом. Бетон тротуара над ливневым стоком вспучился и взмыл в воздух. Окна ближайших зданий разлетелись вдребезги, а передняя стена ближайшего здания вмялась, роняя на улицу кирпичи. «Субурбан» оторвало от земли – и мостовую вместе с ним, – перевернуло в воздухе на четверть оборота и жахнуло о землю с изодранной в клочья сталью борта, обращенного к взрыву. И все это под оглушительный рев изжелта-белого огненного шара, рванувшего в воздух метров на шесть, а после начавшего вспухать.

Окна кафе вылетели, осыпав посетителей градом стеклянных осколков. Агилар закрыл лицо, но слишком поздно, и смутно осознал, что порезался. Увидел другой осколок, торчащий из плеча – инстинктивно выдернул его, и из раны хлынула кровь. Зажал его левой рукой, чтобы унять кровотечение.

И лишь тогда осознал сразу три вещи: что его порезало хуже, чем он думал – кровоточила не только рука, но и многочисленные ранения лица, а из груди кровь проступала через рубашку; он почти ничего не слышал, кроме пресловутого звона в ушах; а из переднего и заднего «Субурбанов» посыпались вооруженные бойцы, только и глядя, кого бы расстрелять.

И четвертое: пара наемников направились к опрокинутому автомобилю Осорио и помогли двоим оставшимся в живых выбраться через дверь, теперь ставшую верхней.

– Шиздец! – крикнул Змееглаз. Голос его долетел откуда-то издали, будто со дна океана. – Это Осорио!

Агилару не требовалось его слышать, чтобы понять, что это правда. Осорио жив вопреки всем их стараниям.

Потому-то они и принесли стволы. Агилар подхватил сумку с пола, поставил на стол и расстегнул. Каждый схватил по мини-«Узи» и по два запасных магазина. Отрава что-то сказал, Агилар не расслышал, что именно, и вышел через выбитое окно кафе. Агилар и Змееглаз последовали за ним.

Вокруг царил полнейший хаос – густой дым и пламя, бросившиеся к ним зеваки и Осорио, истекающий кровью из десятков ран, – и все это помешало наемникам заметить их сразу же. Они были всего лишь еще тремя жертвами взрыва – дезориентированными и бредущими к его эпицентру. Когда же стволы ожили, наемники осознали свою ошибку и отреагировали, но с опозданием. Как и было уговорено заранее, Отрава взял на прицел Осорио, пока двое других поливали огнем наемников. Шквальный огонь Отравы разнес голову Осорио в хлам.

Трое из наемников, нырнув за бронеавтомобили, открыли ответный огонь, но теперь, избавившись от Осорио, Агилар и остальные уже во весь дух неслись к мотоциклам, оставленным в конце квартала. Агилар стрелял через плечо, а Отрава, когда добежал до своего байка, принялся поливать «Субурбаны» из автомата веером.

Змееглаз тащился к мотоциклам в хвосте, и Агилар увидел, что он приволакивает левую ногу. Его джинсы промокли от крови.

– Ну же, мужики! – гаркнул Агилар. – Почти на месте!

Змееглаз поднял глаза, встретился с ним взглядом – и шквал огня автоматов наемников, прошив его спину, изодрал грудь кровавыми ошметками. Змееглаз ничком плюхнулся на мостовую.

– Погнали! – крикнул Отрава. – Он готов!

Агилар не хотел покидать Змееглаза, больше всего подходившего под определение настоящего друга среди sicarios, но Отрава был прав. Осорио покойник, а Змееглазу уже ничем не поможешь. И чтобы не полечь здесь всем скопом, они должны пошевеливаться. Он стартанул байк и дал газу. На случай погони они наметили для каждого отдельные маршруты до квартиры, так что на следующем углу он юркнул вправо, а Отрава отвалил влево.

Цена высока, но дело сделано.

Для El Patrón’а имеет значение только это, а остальное – несущественные подробности.

25

То ли Асьенда Наполес прискучила Эскобару, то ли он по соображениям безопасности счел за лучшее перебраться в другую из множества своих резиденций, то ли просто из блажи ощутил охоту к перемене мест. Как бы то ни было, через неделю после гибели Осорио и Змееглаза начались приготовления к переезду из Наполес.

Затея не из простых. Домашняя прислуга, бригада озеленителей и охранники должны были остаться в Наполес. В имении своя взлетно-посадочная полоса, и она должна продолжать исполнять свое предназначение ради исходящих грузов кокаина и входящих грузов наличных. Но даже за вычетом всех остающихся, с места снималась целая рать. Грузовики набивали личными пожитками, оборудованием и людьми. Отдельная автоколонна везла наличные и оружие, а также sicarios, мобилизованных на обеспечение безопасности вышеозначенных. И, наконец, нужно было доставить самого Эскобара и его семью во множестве автомобилей вкупе с их личными пожитками.

Посреди всеобщей суматохи Эскобар отыскал Агилара, приглядывавшего за погрузкой грузовика.

– Тата хочет, чтобы ее и Хуана Пабло вез ты.

– Ладно.

– Я знаю, что ты водишь осторожно.

– Само собой.

– Она тебе доверяет. Ты ей симпатичен.

– Она замечательная дама. Вам повезло.

– Знаю, – кивнул Эскобар. – Я ее не заслуживаю.

Агилар не знал, как на это реагировать, так что просто промолчал.

– Я хочу, чтобы ты сделал для меня еще кое-что, – добавил Эскобар.

– Что угодно, Patron.

– Мне нужно знать, верна ли она.

– Уверен, что да.

– Я тоже. Но все равно, я подозрителен от природы. У меня нет оснований думать, будто она мне неверна, но я должен знать наверняка. И хочу, чтоб ты выяснил. Разумеется, деликатно. Не давай ей знать, что это я велел тебе ее расспросить или что-нибудь вроде того. Просто затронь этот вопрос как-нибудь и попытайся раскрутить ее на откровенность.

– Попытаюсь.

– Если бы я думал, что она спит с кем-то еще… не знаю, что бы я сделал. В смысле с ней. Что я сделал бы с мужиком, я знаю.

У Агилара сложилось впечатление, что это было бы воистину мучительно и ни за что не забылось бы за тот краткий промежуток времени, который тому оставалось бы прожить.

Но при этом у него сложилось впечатление, что Эскобар может действительно подозревать, будто Тата спит с кем-то еще и будто подразумеваемый «кто-то» – как раз Агилар и есть. Это было не просто требование информации, это было предупреждение.

– Уверен, она ни за что не пойдет на вероломство, дон Пабло, – сказал он. – Она любит вас, уж в этом-то я уверен. Она сама мне говорила.

– И я ее люблю, – ответил Эскобар. Невысказанный контекст был очевиден: хоть он и любит Тату, со времени женитьбы у него было множество других возлюбленных. Тата не такая, считал Агилар, но не знал, как убедить в этом Эскобара. Люди частенько проецируют свои худшие качества на окружающих, а уж Эскобар в этом знаток.

– Я затрону это ненароком, – пообещал он. – Она даже не догадается, что вы спрашивали.

– Хорошо, – подвел черту Эскобар. – И пекись о ней и о моем сыне.

– Всегда.

И снова Тата села вперед, рядом с ним. Сонный Хуан Пабло растянулся на заднем сиденье. Агилар порадовался, что ребенок не услышит беседы, но никак не мог измыслить удачный способ поднять тему. Предпринял пару неуверенных попыток, потом махнул рукой. Скажет Эскобару, что она принесла обет вечной верности и свято блюдет клятву. Эскобар ни за что не спросит ее о беседе, на деликатности которой настаивал сам, чтобы не выяснилось, откуда уши торчат.

И словно прочитав его мысли или чувствуя себя неуютно из-за затянувшегося молчания, она затронула собственную тему.

– Я знаю, что вы утратили жену, – сказала она. – Ужасно сожалею об этом. А как ваша остальная семья? Поведайте мне о ней.

– Да говорить-то почти что не о чем. Моя мать чинит людям одежду. Шила одежду мне, когда я был маленький, но никогда не считала себя такой мастерицей, чтобы шить для чужих людей. Но если у кого-то лопнул шов, нужна заплатка или удлинить брюки, все такое, она может это сделать, и никто и не догадается, что вещь из починки. Иногда она еще продавала лотерейные билеты, чтобы заработать чуточку больше, но и только. Отец – сапожник. Может восстановить пару ботинок почти из ничего. Словом, они оба чинят вещи, которые людям нужны, но изнашиваются или портятся, и делают это дешевле, чем обошлись бы новые. До сих пор еще ни разу не смотрел на это под таким углом.

– Похоже, они хорошие, работящие люди.

– Они такие. Они были добры ко мне.

– Мои тоже такие были. Простые, добрые люди.

– Часто вы с ними видитесь? – поинтересовался Агилар.

– Отца не стало. С матерью – изредка. Отец никогда не одобрял Пабло, но мать предпочла позволить мне принимать решения за себя. А у вас как? Видитесь со своими?

Он не виделся с ними целую вечность. Со дня похорон Луизы и высказываний отца. Посылал им деньги и подарки, но не прилагая никаких писем или хотя бы записок.

– Нечасто, – сказал.

– Надо бы вам повидаться. Как только устроимся на ранчо. Это недалеко от Медельина. Попросите у Пабло пару дней, чтобы навестить их. А хотите, я попрошу за вас.

Агилара встревожила мысль о том, что может подумать Эскобар, если его жена вдруг начнет просить для него отпуск.

– Нет, все в порядке. Спасибо. Я сам попрошу, незачем вам утруждаться.

– Это не труд, Хосе.

– Все равно, лучше, если я попрошу сам. Я попрошу, обещаю.

– Ладно. Даю вам два дня после того, как мы въедем. Если к тому времени не попросите, я сама попрошу.

– Попрошу, – повторил Агилар. Sicarios, как он заметил, частенько не решаются просить дона Пабло о специальных одолжениях. Видел он и то, как Тата берет это на себя, будто понимая, что ей сойдет с рук многое такое, что мужчинам бы не сошло. Но Эскобар выложил Агилару свои подозрения, и он не хотел делать ничего такого, чтобы навлечь эти подозрения на себя.

– Два дня. И все.

Заселение оказалось не менее грандиозным предприятием, чем переезд. У Эскобара были владения по всей стране – некоторые немногим более, чем временные логова, откуда он может улизнуть в два счета, если к нему протянет руку закон или явятся вражеские профессионалы. Но когда он планировал пожить какое-то время на месте, с семьей и изрядной частью своей организации, это смахивало на передислокацию целой армии. Нужно было разгрузить грузовики, найти место для всех и вся.

Это ранчо разместилось на холмах над Медельином. Участок значительно меньше, чем Наполес, всего с несколькими домами и большим амбаром. Почти всю территорию занимало открытое пастбище, где пасся длиннорогий скот. Воздух благоухал коровами утром, в полдень и ночью.

Агилар не знал, хочет ли свидеться с родителями. Но обещал Тате. И пару дней понюхав скотину, созрел для перемен. Попросил у Эскобара разрешение – уже заверив его, что Тата ему верна безоглядно, – и Эскобар отпустил его.

Так что он поехал вниз по холму в город. С виду его прежний район ничуть не переменился. По-прежнему смердит нечистотами и бумажной фабрикой. Вдоль главной улицы выстроились те же магазинчики, те же домишки на улицах позади. Даже старик Педро, алкоголик, сидит на обычном месте – на скамейке перед мясной лавкой. Не скажешь даже, вставал ли Педро с нее вообще или прирос к ней.

Ничего не изменилось и на подходе к дому родителей. Деревья вдоль улицы все так же одеты листвой, клумбы цветут перед теми же домами, что и всегда, а дома, давно просившиеся на слом, как-то ухитрились устоять, но все в том же плачевном состоянии.

Дом его родителей занимает место где-то посередке между теми и другими – ни у кого нет ни времени, ни сил сажать цветы и ухаживать за ними, но дом стоит крепко. Нуждается в покраске – некогда голубой, теперь выцвел до блекло-серого, но сохранил конструктивную целостность. Почти весь ремонт дома отец Агилара делал самостоятельно. Это как чинить обувь, говорил он время от времени, только в большем масштабе. Принцип тот же: чтобы владельцу внутри было тепло и сухо, как бы ни лютовала непогода снаружи.

Припарковав машину, Агилар несколько минут просидел за рулем. В багажнике лежал чемодан на случай, если он задержится здесь на несколько дней, но сразу же тащить его с собой Агилару не хотелось. Никто его не приглашал. Неизвестно даже, дома ли они и нет ли у них каких-нибудь других планов. Вот разве что дома они всегда, и никаких планов, кроме работы, не имели никогда. Нет ни малейших оснований предполагать, что внутри дом изменился сильнее, чем снаружи. И вообще, уже почти шесть; мать готовит ужин, а отец ворчит, что приходится ждать.

Наконец Агилар сказал себе, что хватит мешкать. Они его родители и будут рады его видеть. Его тепло встретят, быть может, захотят закатить шикарный обед и чтобы он задержался, сколько сможет. Оттягивать нет смысла.

Выбрался из машины, оставив чемодан пока в багажнике, и направился к передней двери. Она была заперта, и пришлось постучать. Через какое-то время за дверью послышалось ворчание, потом она открылась, и на пороге показался отец. Он изменился – выглядел старше, щеки ввалились, волосы поседели и поредели. На носу и щеке виднелись следы ваксы.

– Привет, пап, – сказал Агилар.

– А, это ты, – обернувшись, отец крикнул вглубь дома: – София, это наш парень!

И глядел на Агилара без всякого выражения, не проронив ни слова, пока она не подошла к двери.

– Уйди с дороги, Хильберто, – сказала она. – Дай мне увидеть сына.

– Привет, мама.

Она протиснулась мимо мужа с распростертыми объятьями и заключила в них Агилара. От нее пахло перцем чили, который она, наверно, жарила почти все утро, а сама она была мягкой и теплой.

– Как хорошо тебя видеть! – промолвила. – Тебя не было так долго!

– Рад тебя видеть, мама, – проговорил Агилар. – И тебя, папа.

– Можете уж зайти внутрь, – проворчал отец. – И так ужин запаздывает.

– Я могу сводить вас куда-нибудь, – предложил Агилар.

– Глупости, – возразила мать. – Еды хоть отбавляй. И Хильберто не прав, вовсе не запаздывает, потому что ты еще не подоспел. Будет готово, глазом не успеете моргнуть.

– Я не хотел доставлять хлопот.

– Тогда мог бы сперва позвонить, чем являться прямо к ужину.

Мать крепко двинула мужа по руке.

– Хильберто! Это твой единственный сын! Он взрослый мужчина, серьезный человек. Офицер полиции. Относись к нему с уважением.

Не выпуская Агилара из рук, втащила его внутрь и пинком закрыла дверь.

– Я больше не в полиции, – сообщил он, следуя за матерью по тесному коридору в маленькую кухоньку и вдыхая родной запах.

– Значит, с этим гангстером? – вопросил отец. – Ты читаешь «Диарио»? Слыхал, что эти душегубы убили ее редактора Осорио?

Лгать родителям Агилару не хотелось. Но и говорить правду тоже. Когда отец упомянул об убийстве, ему вспомнилось, как он видел Змееглаза в последний раз – истекающего кровью на улице, но еще живого, не отрывающего умоляющего взгляда от Агилара. Можно ли было ему помочь? Возможно. Но пули наемников прошили ему спину и грудь; тяжелые повреждения внутренних органов гарантированы. Уповать можно было лишь на экстренную медицинскую помощь, а под непрестанным огнем наемников об этом нечего было и думать.

Смерть Осорио его нимало не тревожила. Бросая вызов дону Пабло, тот понимал, что берет свою жизнь в собственные руки. Змееглаз это тоже понимал, но он лишь делал свое дело. Осорио искал славы, пытался раздуть собственную значимость, связавшись с картелем.

– У Осорио была уйма врагов, – сказал Агилар. – Он наживал их всю свою карьеру. Нельзя винить за это дона Пабло.

– А я виню. Кто ж еще мог атаковать его подобным образом? Погибли еще и семеро невинных посторонних – на улице и в соседних домах, не считая Осорио и его телохранителей.

Об этом Агилар не слыхал. Оскар предупредил их о том, что называл «сопутствующим уроном». Они отмахнулись от его обеспокоенности. Эскобар хотел, чтобы Осорио не стало; все, кто мог при этом пострадать, просто путались под ногами. Сев за кухонный столик, он пожал плечами:

– Что ж, не повезло им.

– Значит, и смерть Луизы была просто невезением?

А в самом деле? Монтойя и остальные атаковали ресторан, чтобы устранить врага Эскобара. Агилара ее смерть ранила в самое сердце, и Монтойя расплатился за нее полной мерой.

Однако по большому счету Луиза тоже была сопутствующим уроном.

– Пожалуй, в каком-то смысле.

– А нельзя поговорить о чем-нибудь повеселее? – встряла мать Агилара. – Спасибо за подарки, что ты присылал. Твой отец ворчит, но с наслаждением смотрит большой цветной телевизор.

– Ящик хороший, – признал отец, потупив взор. Агилар видел некоторые присланные им подарки в кухне – новехонькую кофеварку, дорогой блендер, набор кастрюль и сковородок.

– Как ты кушаешь, Хосе? Похоже, ты поправился.

– Я ем хорошо, мама. Это не твоя стряпня, но хорошая, и всегда много.

– Еще бы, – не унимался отец. – Эскобар любит прикидываться, что он из народа, но радеет не на шутку, чтобы у него было все и побольше, побольше.

– Он и есть из народа. Он очень щедр. Это видно по всему Медельину.

– Само собой, когда в округе шныряют телевизионщики с камерами. Настоящее благое дело делают тихо. А коли перед прессой, то это реклама.

– Наверно, что бы я о нем ни сказал, ты обязательно найдешь повод для претензий, папа.

– Раз я думал, что мы вырастили честного человека, это правда.

Агилар отвернулся, чтобы не видеть горечь разочарования в его взгляде.

Мать спасла ситуацию, принеся тарелки с bandeja paisa на стол. Аромат увлек Агилара прямо в детство, и после молитвы – он перекрестился и возгласил ее слова, хотя не ходил к мессе уж сколько месяцев подряд и думал, что Бог отвернулся от него, – с радостью принялся уписывать за обе щеки.

Во время ужина разговоры свелись к минимуму. Мать ввела его в курс дел соседей и родственников, попутно пару раз нарочито упомянув подходящую дочь друзей семьи. Агилара она не интересовала; он запомнил ее глупой, взбалмошной и неразговорчивой, так что постарался не выказать ни малейшего интереса. По большей части ему удавалось отмалчиваться, набив себе рот. Но он подмечал неодобрительные взгляды отца и то, как мать сверкает глазами то на одного, то на второго и готова вмешаться в любой момент.

После трапезы Агилар помог матери с посудой, а потом сказал:

– Что ж, мне пора обратно.

– Ты не можешь остаться? Хоть на ночку?

– Хозяин свистнул, – уколол отец, – пес должен слушаться.

Агилар сдержал порыв обернуться и поглядеть на отца. Тот по-прежнему сидел за столом с суровым видом, сплетя руки на груди.

– Извини, мама. Слишком много работы. Горячая пора.

– Делай, как сочтешь за лучшее, – проговорила она. – Только ты уж береги себя. Кушай хорошо, высыпайся и ходи к святой мессе.

– Хожу, – соврал Агилар.

– Жалко, что не можешь остаться на ночь.

– Мне тоже. – Снова ложь.

Отец пробормотал пару слов на прощание, и Агилар выскочил за порог. Чувство облегчения овеяло его, как летний ветерок в жаркий день.

Он вырос с этими людьми, в этом доме. Отчего ж он не чувствует себя дома? Он будто пришелец с иной планеты, не имеющий с обитателями этой ничего общего.

Он чувствовал там клаустрофобию. Комнатки крохотные и тесные. Сквозь ароматы материнской стряпни пробивался душок злосчастья его родных. Они за всю жизнь ничем другим не занимались. Отец до сих пор чинит чужую обувь, нося следы ваксы на лице, будто эдакий знак почета. Мать латает одежду. Они прожили в одних и тех же четырех стенах все свои женатые годы, воспитали одного сына, там, наверно, и умрут, не свершив ничего достопамятного.

Он радовался, что не взял чемодан с собой. Проведя там целую ночь, он бы, наверное, рехнулся. Может, наложил бы на себя руки, если бы отец не прикончил его прежде.

Завел двигатель и поехал к ранчо, даже не оглянувшись.

26

– Не распаковывайся, – сказал Ла Кика, когда Агилар вернулся в здание ранчо, служившее им казармой.

– Что? Почему?

– El Patrón хочет, чтобы кто-нибудь из наших рванул с ним в Майами. Сказал, хочет, чтобы ты присоединился к группе, если поспеешь ко времени.

– Майами? В Северной Америке?

– Другого Майами я не знаю, – Ла Кика пятерней прочесал свою всклокоченную черную шевелюру. – Ты ведь говоришь по-английски, точно?

– Немного. Мог говорить с Кайлом, когда он был здесь.

– Потому-то он и хочет тебя захомутать, по-моему. Так ты в деле?

– Дон Пабло хочет, чтобы я поехал?

– Вынь бананы из ушей.

– Черт, да, я в деле!

Агилар ни разу не бывал за пределами Колумбии. Поездка из Медельина в Картахену стала самой дальней в его жизни. И на самолете он не летал и всегда гадал, что при этом чувствуешь. Неужели люди на земле будут выглядеть муравьями?

А потом вспомнил проблемку.

– Вот только у меня нет паспорта.

– Не бойся, об этом позаботились.

– Когда отправляемся?

– Послезавтра, – сообщил Ла Кика.

– Так скоро?

Ла Кика зашагал прочь, покачивая головой и бормоча под нос. Что-то вроде «Сраные бананы в ушах», но Агилар мог и ослышаться.

Назавтра он получил новехонький паспорт с собственной фотографией и своим настоящим именем. Паспорт выглядел вполне легальным и, насколько Агилар понимал, таким и был. Обычно на оформление паспорта требуется время, но когда дону Пабло что-то нужно, это делается быстро и без препирательств. Наверно, какой-то бедолага в паспортном бюро проторчал за столом всю ночь, штампуя паспорта для каждого члена команды один за другим. Сегодня этот олух выжат как лимон, но зато получил солидный денежный куш или избавлен от какого-то личного обременения, а может, и то, и другое разом.

В этот же день пополудни Эскобар вошел в комнату, которую Агилар занимал вместе с Курком, Хайро и Меткачом, тоже поголовно вошедшими в команду, отобранную для поездки в Майами. У них с Хайро на кроватях стояли открытые чемоданы. Агилар как раз положил в свой личную «Беретту».

– Patron, а можно взять и мой MAC-10? – спросил он.

– Нельзя даже пистолет, – ответил Эскобар.

– Нельзя?

– Слишком много хлопот на таможне. Мы бизнесмены, летим коммерческим рейсом в Майами ради деловых встреч и выглядеть должны соответственно. Это всех касается, – предупредил Эскобар. – Никаких пушек. Кое-что для нас приготовлено там, на земле, на время пребывания. – Он снова поглядел на Агилара. – Нож можешь взять, только держи его упакованным в чемодане. Если на таможне спросят, скажи, что это подарок для американского друга.

– А зачем мы летим в Майами? – полюбопытствовал Курок.

– Бизнес, – пояснил Эскобар. – Там малость поразвлечемся, так что прихватите вещи для вечерних выходов. Подробнее объясню на месте.

Вылетали они ранним утренним рейсом из Боготы, так что предыдущую ночь им пришлось провести в отеле возле аэропорта Интернасьональ Эль Дорадо. Агилар почти не сомкнул глаз и утром встал до звонка будильника, принял душ и приготовился к полету.

У Эскобара было место у окна в первом классе, у Ла Кики – рядом с ним у прохода. Остальных запихнули во второй класс, но Агилар был вполне доволен. Занял место у окна, Курок сел посередине, Хайро с краю, а Меткач через проход от Хайро.

– Вы когда-нибудь летали на самолете? – поинтересовался Агилар.

– Я – нет, – сообщил Курок. Ему еще не исполнилось и двадцати, и Агилар сомневался, что он вообще покидал собственный район, пока Эскобар не нанял его.

– А я был, – похвастал Хайро. – Только не на большом вроде этого. Однажды летел с грузом в Панаму, когда дон Пабло боялся, что мужики на земле его кинут.

– Кинули?

– Ага. Но мы разобрались.

Агилар понимал, что это значит, и на минутку задумался, сколько же людей сложили головы ради продвижения деловых интересов Эскобара. Но напрягаться по этому поводу не стал – куда больше его волновал факт пребывания на самолете, летящем в Соединенные Штаты Америки.

Стюардесса в их салоне была чернокожая, с длинными ногами и ослепительной белозубой улыбкой. Агилар смотрел, как она демонстрирует привязные ремни и указывает аварийные выходы, и желал, чтобы она просто стояла в проходе весь полет, блистая красотой.

Потом самолет пришел в движение, и сердце у Агилара подскочило. Он впился в подлокотники.

– Тронулись! – выглянул в окно. – Но еще на земле.

– Надо сперва вырулить на взлетную полосу, – растолковал Хайро. – Потом, наверно, торчать на месте в ожидании, пока она освободится. Потом поехать еще немного, все быстрей и быстрей, пока не оторвемся. Не волнуйся, ты поймешь, когда полетим.

Хайро оказался прав. Прошло еще добрых пятнадцать минут, прежде чем взлетно-посадочная полоса освободилась, и тогда самолет покатил вперед. Агилар слушал, как двигатели разгоняются, взвинчивая скорость, глядел из окна на проносящийся мимо пейзаж. Когда они взмыли над городом, он был слишком взволнован, чтобы тревожиться, глядя, как Богота разворачивается перед ним. Они быстро набирали высоту и скоро были уже над горами, потом сделали разворот и полетели почти строго на север. Сигнал «Пристегните ремни» погас, сигнал «Не курить» тоже, и скоро по всему салону поплыли тучи дыма.

Полет продлился четыре часа, за время которых дружелюбная стюардесса принесла напитки, а потом обед на пластиковом подносе и нахмурилась, когда Хайро ущипнул ее за задницу. А когда они устремились вниз, к Майами, Агилар думал, что барабанные перепонки вот-вот лопнут. Отвлекал себя тем, что смотрел на играющий бликами океан и высокие здания, с каждой секундой становящиеся все больше и все ближе. Наконец они сели. Агилар тряс головой, пытаясь прочистить уши, и ждал высадки.

Таможня отняла целый час, но они все-таки прошли, и с той стороны их встретил Лион. Агилар слыхал о нем, но ни разу не встречался. Тот был хорош собой, с каштановыми волосами, гладко зачесанными назад ото лба, аккуратной бородкой и усиками. На нем была шелковая футболка – видимо, дорогая, – белые джинсы и кожаные мокасины, а еще золотые украшения на шее и запястьях. При виде его Эскобар распростер руки и тепло его облапил, воскликнув:

– Лион! – и, еще сжимая его в объятьях, оглянулся через плечо на остальных: – Ребятишки, это Лион, мой лучший дружбан в Майами. Он тут командует с первого дня.

И представил Лиона остальным.

Когда они вышли наружу, влажный и тяжкий воздух тут прильнул к коже Агилара горячим мокрым одеялом. Но вокруг росли пальмы и сверкали здания, заставив Агилара напрочь забыть о погоде. Похоже, аэропорт угнездился прямо посреди города.

– А где остановимся? – полюбопытствовал Ла Кика, когда они шагали по парковке. – Я слыхал много хорошего о «Мьютини».

– «Мьютини» – клоповник для наркодилеров, – отозвался Лион.

– В самый раз! – рассмеялся Ла Кика. – Это мы и есть!

– В смысле у них там в винном подвале есть ячейки, где можно запереть пушки. Это забавно, но не классно. А дон Пабло – высший класс, и ему нужно стильное местечко.

– Ну так где же мы?

– Я снял вам пентхаус в «Фонтенбло», – сообщил Лион. – Это классическая достопримечательность Майами-Бич. Вы будете в восторге.

– Я уже в восторге, – вставил Эскобар.

– Это в самом сердце района Ряд Миллионеров.

– Теперь я еще в большем восторге.

– А вы, парни, бывали в Майами? – поинтересовался Лион. – Что Пабло бывал, я знаю.

Все остальные были здесь впервые, о чем и сказали, и, подойдя к своему кабриолету «Транс Ам», Лион сказал:

– Я бы пригнал «Феррари», но все вы в него не вместились бы. А так вы будете там сзади в тесноте да не в обиде. Прокачу вас по Тамьями-Трейлу и через Маленькую Гавану. Не как на родине, но поближе, чем Майами-Бич.

– Лион с родины, – растолковал Эскобар. – Дружил там с Густаво, росли вместе. Но давно живет в Северной Америке. Бедолага.

– Вам Маленькая Гавана понравится, – продолжал Лион. – Но от Майами-Бич вы будете в восторге. Солнце, песок, бикини и самые красивые женщины на свете. Считая и Колумбию.

– Быть не может, – отозвался Ла Кика. – Красивей колумбийских сеньор?

– Вот увидите.

Лион не соврал. Маленькая Гавана и выглядела, и пахла почти как Медельин, хотя с кубинскими и американскими вариациями. Побыв там немного, они направились к тому, что Лион назвал гатью, которая повела их вдоль узкого канала залива Бискейн, мимо рыбацких судов, прогулочных яхт и громадных круизных кораблей. Проскочив через небольшой островок, они снова понеслись над водой. Массивные краны справа указывали местонахождение морского порта. Эскобар махнул рукой в его сторону.

– Мы пропустили через него такую уйму продукта, что вы не поверите. Майами для нас очень хорош.

Потом впереди выросли небоскребы.

– Почти на месте, ребятишки, – сообщил Эскобар. – Наш дом на ближайшие дни. Думаю, получите удовольствие.

– Я начал получать удовольствие, как только сюда прибыл, – откликнулся Курок. Агилару он нравился – не самый острый гвоздь в ящике, зато почти всегда в хорошем настроении. Для киллера он на диво оптимистичен. И хотя некоторые из sicarios ценны тем, что жаждут убивать, Курок на самом деле один из самых метких среди них и порой дает уроки стрелкового искусства остальным.

Когда гать кончилась, Лион поехал по Пятой стрит, чтобы доставить их в Саут-Бич.

– Здесь ошиваются манекенщицы, – поведал он, сворачивая налево, на Оушн-Драйв. – Вы не поверите, насколько крошечными могут быть бикини, пока не увидите их на местных девицах.

Агилару все это напоминало рай. Слева были здания, вмещающие отели, рестораны и бары высшего класса. Справа тянулся травянистый парк с немногочисленными деревьями, отделявшими их от прославленных белопесчаных пляжей и Атлантического океана. Женщины, прогуливавшиеся по тротуарам и сидевшие в открытых барах, должно быть, и были теми самыми манекенщицами, о которых упоминал Лион.

Наконец они подкатили к обширному белому фасаду «Фонтенбло». Не успели они даже выйти из машины, как уже подоспели коридорные.

– Въезжаете? – осведомился один, подкатывая золотистую тележку к багажнику.

– Да, – ответил Лион. – Мои друзья въезжают.

Открыв багажник, он проследил за выгрузкой чемоданов и сумок в тележку. Когда осталась лишь одна сумка, не прибывавшая с ними из Колумбии, он подхватил ее.

– Эту я понесу сам.

Пентхаус находился на тридцать седьмом этаже. Такой роскоши Агилару видеть еще не доводилось – даже в домах Эскобара. У каждого была собственная спальня с огромным телевизором и ванной – и в каждой ванной был собственный телефон! Полы мраморные, постели, как облака на привязи, а вид практически бескрайний.

После того как каждый выбрал себе комнату – дону Пабло, разумеется, досталась самая большая, самая шикарная, – они встретились в гигантском фойе номера. Лион поставил принесенную сумку на стол и расстегнул молнию.

– Я принес «Вальтеры ППК» для каждого. Если вам нужно что-нибудь похитрее, дайте знать, но я рассудил, что вы можете запросто носить их незаметно для окружающих. Здесь не Колумбия, и вам не удастся выкрутиться, просто сославшись на Пабло, так что не стоит попадаться с приблудой, если можно избежать.

– У меня с собой нож, – сообщил Агилар.

– Слыхал я про нож, – ухмыльнулся Лион. – Колдуэлл рассказывал мне о тебе.

– Колдуэлл классный, – заметил Агилар.

– Кстати, об этом, – Эскобар вдруг помрачнел и тяжело сел. – Как раз из-за Кайла Колдуэлла мы и здесь.

– А в чем дело, Patron? – поинтересовался Хайро.

– Он потерял партию товара. Сто двадцать кило. Позвонил и сказал, что его захватили копы Майами, но ему удалось улизнуть от ареста.

– Вот только мы с Ледером читаем газеты, – подхватил Лион. – Подобное изъятие непременно попало бы в новости, но об этом ни слова.

– И что случилось, по-вашему? – спросил Курок.

– Думаю, он продает его сам, на свой страх и риск, и прикарманивает всю выручку, – горестно молвил Эскобар. – А я ему верил. Он загребает миллионы, но ему все мало. Всегда хотел больше. У некоторых есть такое нездоровое влечение.

– Не могу сказать, чтоб это было для меня полной неожиданностью, – добавил Лион. – Он много жалуется. Много тратит и играет. Азартному игроку доверять нельзя.

– Где он? – осведомился Ла Кика.

– Мы не знаем, – признался Лион.

– Он встретится с нами завтра, чтобы перетереть за дело, – присовокупил Эскобар. – А сегодня… давайте малость оттянемся.

27

Надев плавки, они отправились на пляж, где Лион организовал для них частный купальный домик. Там они наслаждались хорошей выпивкой и плескались в волнах. Обещая красивых женщин в крохотных бикини, Лион их не обманул. На горизонте проплывали шикарные яхты и громадные круизные и грузовые корабли. Агилар предполагал, что в таком большом городе, как Майами, должна быть своя квота бедности, но ее что-то было не видать – даже Маленькая Гавана выглядела довольно зажиточной. На родине нищета повсеместно, но тут, если она и существует, ее тщательно отгораживают от взоров общественности. Вся жизнь, попадавшаяся ему на глаза, выглядела чарующе – сплошь солнечная погода и приятное времяпрепровождение.

Позже, уже вполпьяна, они откушали солидный ужин в одном из пафоснейших ресторанов отеля, залив его свежим алкоголем.

После ужина немного посидели в номере, выпивая и обмениваясь историями. Наконец Лион провозгласил, что пора на выход. Вернувшись в свою комнату, Агилар надел лучшие привезенные вещи – костюм «Джанни Версаче» в пастельных тонах с шелковой рубашкой в цветочек, расстегнутой до пояса, пару тонких золотых цепочек на шею и мокасины «Бруно Мальи» с шелковыми носками. Порядком проторчал в ванной, возясь с прической, прежде чем наконец решил, что больше ничего с ней поделать не в силах. Кроме того, с его-то кожей большинство людей даже не заметят, что у него есть волосы. Он выглядел лучше уже некуда, но не сомневался, что другие парни, не щеголяющие ягуаровой раскраской, привлекут женщин раньше его.

И если уж на то пошло, он не был уверен, что готов быть с другой женщиной. Все рассчитывали привести кого-нибудь в номер – в конце концов, это одна из причин отдельных спален для каждого. В принципе, идея ему импонировала. Прошло уже порядком времени, а у мужчины, как ни крути, есть потребности.

Но на его мысли об интимной близости ложилась длинная тень Луизы. Сможет ли он заниматься с кем-нибудь любовью, не думая о ней? Наверно, если будет достаточно пьян, то пожалуй. Но, с другой стороны, что он почувствует утром? Облегчение, что свалил с плеч эту ношу, или сокрушительное бремя вины?

И решил просто плыть по течению и поглядеть, куда вынесет. Если найдется женщина, которую он сочтет привлекательной, и ее не отпугнет его пестрая раскраска – может, вопрос отпадет сам собой.

Когда все снова собрались в фойе, не переоделся только Эскобар. На нем были все те же белые джинсы, кроссовки и полосатая рубашка, что и в самолете.

– Хорошо смотритесь, – сказал он, оглядев остальных.

Агилар предположил, что это признак уверенности, приходящей с богатством и властью. Эскобару незачем наряжаться. Уже сам факт, что он этим пренебрегает, будет тянуть людей к нему, потому что они поймут, что он кто-то. Остальные парни будут конкурировать с каждым мужчиной в клубе, и каждый будет одет в свои самые шикарные шмотки, а El Patrón будет просто посиживать и смотреть, как лучшие из лучших сами тянутся к нему.

Лион нанял белый стретч-лимузин[37] длиной чуть ли не с футбольное поле. Прибыв на нем, понял Агилар, они сразу привлекут внимание. А еще в нем масса места, чтобы потом взять женщин в номер. Похоже, Лион подумал обо всем.

Когда они прибыли в клуб, Агилар ощутил басовые ноты, пульсирующие прямо в костях. Снаружи стояла очередь, и команда здоровенных вышибал тщательно оценивала людей, прежде чем пропустить. Получив от ворот поворот, кто-то уныло брел прочь, а кто-то садился на бордюр, заливаясь слезами.

Развязно подойдя к ближайшему вышибале, Лион с минутку что-то говорил ему на ухо. Агилар не мог понять, не сунул ли он заодно вышибале толику наличности, но тот одарил Эскобара широкой улыбкой и поманил их всех к двери в обход всей очереди. Стоявшие в очереди смотрели кто с недоумением, кто с восхищением, а кто и с презрением. Стратегия Лиона сработала – каждый в очереди видел, что они высадились из громадного белого лимузина и без проволочек были допущены внутрь. Они уже стали объектами любопытства и заинтересованности, и когда эти люди войдут – те, кого допустят, – они будут сгорать от желания это любопытство удовлетворить.

– Лион – хороший организатор, – сказал Агилар Курку, когда они подошли к двери. Курок что-то ответил, но его слова потонули в грохоте музыки, обрушившемся на них из распахнувшихся дверей.

Внутри все ходило ходуном.

На танцполе тела извивались под ритм диско. Агилар увидел людей, лица которых ему были знакомы: кинозвезд и музыкантов. Он никогда особо не интересовался знаменитостями, так что никаких имен вспомнить не мог, зато лица узнавал.

Свет метался по всему залу, не задерживаясь ни на миг, а непрерывно вспыхивая, перемещаясь, переливаясь всеми цветами радуги. Разнообразные запахи – кретека, анаши, пота, одеколона, духов – боролись за первенство. Хостесса повела группу к большой отдельной кабинке, где дожидались бутылки с шампанским в наполненных льдом ведерках и выстроившиеся на своих позициях бокалы-«флейты». Мужчины расселись, и хостесса – юная, стройная, быть может, одна из упомянутых Лионом манекенщиц – открыла бутылку и налила шампанского каждому.

– Наслаждайтесь! – воскликнула. Коснулась носа согнутым пальцем и шмыгнула, прежде чем развернуться и затеряться в толпе.

«Вот здо́рово, – пронеслось в голове у Агилара, – у нашей хостессы насморк».

Осушив первый бокал, Ла Кика тотчас же налил себе еще. Меткач не отставал. Эскобар, заметил Агилар, лишь чуть пригубил. Откинувшись на спинку кресла, дон с улыбкой взирал на происходящее перед ним.

«Похож на короля, – подумал Агилар, – любующегося своим двором. Решающего, кто разделит с ним ложе сегодня, а кто к утру лишится головы».

Агилар выпил свое шампанское – не одним духом, а прихлебывая. Курок к своему бокалу едва притронулся, но Агилар давно подметил, что он почти не пьет. После второй Ла Кика со стуком поставил бокал на стол.

– Я танцевать! – провозгласил. – Кто со мной?

– С кем танцевать? – спросил Агилар.

– Со всеми! – Ла Кика со смехом указал на танцпол.

Агилар сидел спиной к танцполу. Теперь же повернулся на сиденье и увидел, что Ла Кика имел в виду. Пар в поле зрения было всего ничего; большинство людей просто двигались, причем многие с закрытыми глазами. Кто в ладу с ритмом музыки, а кто и нет. Многие целиком ушли в себя, будто принимая участие в некой массовой оргии уединения.

Агилару стало любопытно, способен ли он впасть в такое состояние. Самоосознание не оставляло его с самого детства – результат ожогов и понимания, что, куда бы он ни пошел, все взгляды будут только на него. А танцоры перед ним забыли о самоосознании напрочь. Они знали, что выглядят хорошо, но им было наплевать, кто смотрит. Может, это качество даруется только красивым.

Пока он предавался раздумьям, Ла Кика и Меткач перешли на площадку. И с ходу отдались танцу, удостаиваясь кивков и улыбок женщин, которые могли сойти с обложек или разворотов журналов. Но едва выдав эти безмолвные знаки признания, их тут же дезавуировали; глаза закрывались снова, или взгляд становился пустым, остекленевшим, будто говоря: «Пожалуйста, танцуй возле меня сколько угодно, но ты танцуешь не со мной».

«Смахивает на форменный отказ», – подумал Агилар. С другой стороны, и хулы никакой. Осушив свой бокал, он объявил:

– Я тоже танцевать.

– Иду, – поддержал Хайро.

Курок, Лион и Эскобар остались за столом, довольствуясь пока выпивкой и наблюдением. Агилар и Хайро подошли к краю танцпола. Тут было как-то жарче, душнее, громче, от басовых нот, вздымающихся от пола, у Агилара заныли зубы. Он начал подергивать головой, подлаживаясь под ритм, потом стал двигать руками, а потом отдался музыке целиком. Потерял из виду Хайро, да и всех остальных. Пробираясь в глубь толпы, наталкивался на людей, и они натыкались на него, и каждому даровалось прощение мимолетной улыбкой или кивком. Пышная брюнетка встретилась с Агиларом взглядом и с минуту повторяла его па, а потом отвернулась.

Песня сменялась песней без перерыва. Он не узнавал ни одну, но это было несущественно. Здесь главенствовал ритм, здесь надо было дать музыке захватить контроль над ногами, руками и торсом. Она была достаточно громкой, чтобы изгнать из рассудка большинство сознательных мыслей, а алкоголь, поглощенный днем и вечером, помог разделаться с остальными. Агилар даже не заметил, как от самоосознания не осталось и следа. Может, он и выставил себя дураком, пытаясь затесаться среди этих красивых людей со своей ягуаровой шкурой и не зная ни одного правильного танцевального па. Ему было наплевать. Он здесь, он жив, у него есть плоть, кровь и мышцы, энергия и амбиции, силы, страхи и слабости, но он един с музыкой и с телами, движущимися вокруг него.

И ощутил, что почти гипнотические чары разлетелись вдребезги, когда увидел, как молодая женщина в облегающем платье открывает какой-то медальон, на тонкой цепочке висящий у нее на шее. Поднесла его к правой ноздре, закрыв левую большим пальцем, и потянула носом. На миг словно ушла в себя, а потом, почти в забытьи, закрыла медальон и расплылась в широкой ухмылке. Она продолжала танцевать, но вцепилась в ближайшего парня – Агилар не мог понять, вместе ли они, но парень принял ее заигрывание с улыбкой – и прижалась к нему всем телом.

Кокаин.

Дома он почти ни разу не видел, как его употребляют. Само собой, кокаин находит надежный сбыт, но не среди знакомых ему людей. К употреблению своими людьми Эскобар относится неодобрительно: каждый вынюханный грамм – грамм непроданный. Насколько Агилару было известно, сам Эскобар ни разу даже не притронулся к порошку, сделавшему его миллиардером. Да и Агилар тоже.

И как только осознал это, стал подмечать все больше и больше. Если люди трогают ноздри, дошло до него, то потому, что только что приняли дозу. У хостессы не было насморка, она просто нюхнула как раз перед их приходом, а может, пока вела их к столику. Танцующие держали небольшие емкости с порошком в карманах и угощали окружающих или нюхали в одиночку.

Этими танцорами двигала не музыка. Не общность, не секс – хоть он и наверняка входит в уравнение – и не свобода. Это кокс, и подавляющую его часть доставил в Майами Пабло Эскобар. Не потому ли он сидит там, будто победоносный завоеватель? Знает ли он, что его продукт тут повсюду, что, если все эти табакерки, флаконы и емкости открыть разом, разыграется настоящая метель?

И вдруг танцевать Агилару расхотелось. Он ощутил позыв уйти с танцпола, но не обратно к Эскобару; это обождет. Ему нужно было помочиться, так что, прикинув на глазок, где тут туалеты, он двинулся в том направлении. Проложить путь среди тел удалось не сразу, но достаточно быстро он оказался в тесном, тускло освещенном коридоре. Несколько человек прислонились к стенам – наверно, отдыхая от танцев или дожидаясь своей очереди. В их числе была девушка более чем непревзойденной красоты, с фигурой, которая удостоилась бы центрального разворота в любом порножурнале, какие Агилар только видел. Когда он протискивался мимо, она изобразила тусклую улыбочку.

В мужском туалете парень в обтягивающих штанах и открытой рубашке, склонившись к узкой стальной столешнице, обрамлявшей раковину, втягивал носом толстые белые дорожки через скрученную в трубочку долларовую купюру. Другие стояли у писсуаров, в том числе один, упиравшийся рукой в стену и повесивший голову на грудь, словно засыпая на ходу.

– Оставь и мне чутка, Никки, – попросил он.

Парень у раковины насыпал на столешницу еще порошка и бритвенным лезвием разделил его на прямые дорожки. Когда он отдал купюру приятелю, Агилар увидел, что это сто долларов, а не один.

– Весь твой, – сказал второй, указав головой на писсуар.

Заняв его место, Агилар расстегнул молнию. Позади него послышалось громкое сопение, а потом:

– Черт, да, так лучше.

Когда Агилар закончил, у остальных писсуаров уже стояли другие, а кто-то ждал в очереди. Пара человек шмыгали носами или терли их. Агилар подумал, что отныне и впредь подобные действия для него всегда будут ассоциироваться с употреблением кокаина.

Когда он вышел в тесный коридор, замеченная им прежде женщина еще стояла там. Обернулась к мужскому туалету и, завидев его приближение, с проступившей на губах застенчивой улыбкой отделилась от стены, отчасти преградив ему путь.

– Приветики, – сказала.

– Привет.

– Ой, какой милый акцент! Ты откуда?

– Я колумбиец, – ответил Агилар.

Она с прищуром надула губы.

– О-о-о, загадочная Колумбия! Ты гангстер? Какой-нибудь наркобарон? – она засмеялась над собственной шуткой, и Агилар к ней присоединился.

– Ничего другого тебе в голову не приходит, когда ты слышишь о Колумбии? – спросил он. – У нас великая культура. Писатели, художники, инженеры, архитекторы – все, что и у вас здесь.

– Я просто подначивала, – вцепилась она в его руку. – Ну извини. Просто подумала, что ты милый, и хотела познакомиться.

– Милый? – эхом откликнулся он. – Я?

– В смысле привлекательный. – Она захлопала ресницами, малость слишком нарочито, подумал он. Если она флиртует, то не очень-то умело. Может, ей никогда и не приходилось, с таким-то лицом и телом.

– Ты слепая. Красивая, но слепая.

Она стиснула его руку крепче.

– Нет, не слепая. Может, найдем какое-нибудь тихое местечко и узнаем друг друга поближе?

– Тихое? Здесь?

По-прежнему не выпуская его руку, она прижала тыльную сторону ладони другой руки к его паху и облизнулась.

– Может, в переулочке снаружи. Или у тебя в машине? Я могу доставить тебе настоящее удовольствие.

– Не сомневаюсь.

Все это внезапно обернулось очень странно. В Колумбии девушки не так агрессивны.

Если только не хотят чего-нибудь.

– Так чего же мы тогда ждем?

Она стояла так близко, что ее груди прижимались к его руке, за которую она цеплялась. Агилар чувствовал ее дыхание кожей. Он хотел ее, чувствовал, как становится твердым под давлением ее руки.

– Что ты… чего ты хочешь? – спросил он, толком не зная, как это лучше сформулировать по-английски.

– Мне нужно чуток чего-нибудь, чтобы продержаться ночку, – она отпустила его руку ненадолго, чтобы постучать себя по носу. – Понюшечку?

– Кокаина?

– Тсс! – засмеялась она. – Не так громко!

– Это ведь вовсе не секрет в этом месте, а? И найти нетрудно?

– Я думала, ты выглядишь мило. И, типа, можешь быть занятным, а может, и щедрым.

– У меня нет наркотиков, – сказал он.

– Но ты можешь раздобыть.

– Нет. Нет, правда не могу.

Она выгнула спину, сильнее прижимаясь к нему грудями.

– Ты уверен?

– Я уверен, – отрезал он.

Она отпустила его, и во взгляде ее сразу же сверкнул лед.

– Лох, – бросила она и снова отвернулась к туалетам. Поджидать кого-нибудь еще, заключил Агилар.

Ему нужно было вырваться отсюда, хлебнуть свежего воздуха. Внезапно эти стены начали душить его.

Он снова протолкнулся через толпу на танцпол, на сей раз отчетливо чувствуя, как его тычут локтями и коленями и наступают на ноги. Настроение мигом скисло, и он не думал, что сумеет вернуть кайф, снизошедший на него прежде, когда он отдался пульсации музыки и колебаниям массы плоти. Люди за столиками и в кабинках по периметру нареза́ли дорожки прямо на столах и вдыхали их. У двери он кивнул вышибале, чтобы его пустили обратно, когда он будет готов вернуться.

На улице ночь была по-прежнему теплой. Благоуханной. Агилару пришлось отмахать половину парковки, прежде чем он перестал чувствовать пульсирующую в костях музыку. Здесь было покойно и тихо. Он сообразил, что взмок; внутри это было едва заметно, но теперь казалось, что он только что вышел из душа.

Агилар распахнул рубашку пошире, пытаясь дать ласковому бризу осушить кожу, когда вдруг услышал что-то вроде всхлипываний вперемежку с ругательствами. Голос казался смутно знакомым. Один из парней? Нет, слова, доносившиеся до его слуха, были английскими, тут он не сомневался. Американец. Лион говорит по-английски, как американец, а Кайл Колдуэлл и есть американец. Значит, или тот, или другой? Звук вывел его к серебристому «Мазератти». Передняя дверца нараспашку, свет в салоне горит, но в поле зрения никого.

Обойдя машину, он увидел мужчину, стоящего на парковке на коленях с плечами и головой в машине. Не Лион и не Колдуэлл, но явно в скверном состоянии. Проклятья и всхлипывания стали громче. Может, он болен?

– Эй, вам нужна помощь? – спросил Агилар. – Может, нужен доктор или еще что?

Мужчина высунулся из машины, и потрясенный Агилар понял, что узнает его. Имени он не помнил – одно из этих североамериканских имен, что звучат одинаково, – но это кинозвезда, снявшаяся в пяти или шести виденных Агиларом боевиках. Этот субъект с волнистыми темными волосами, квадратной челюстью и телосложением тяжелоатлета запросто перебьет всех злодеев, спасет положение и в конце уложит девицу в постель.

Однако теперь волосы болтались вокруг его лица мокрыми прядями. Щеки лоснились от слез и слизи, на которые налипли темные ниточки.

– Чего? – спросил он.

– Я хотел узнать, не нужен ли вам доктор или что-нибудь. Вы себя хорошо чувствуете?

– Просыпал свою нычку на пол, – проговорил тот. – Просто пытаюсь…

И умолк на полуфразе, словно речь отнимала слишком много энергии, которую лучше потратить на что-нибудь другое. И снова сунул голову в машину. Агилар услышал фырканье и понял, что этот мужчина – богатый, знаменитый, невероятно привлекательный – нюхает кокс с ковра, по которому топчется ногами, когда едет.

– Эй… – начал было Агилар, но увидел, как задница кинозвезды дернулась, когда он всосал в себя наркотик, и раздумал заканчивать.

У того остатки мозгов заняты другим.

28

Еще не созрев для возвращения внутрь, Агилар пошел вокруг здания. Позади него тянулся переулок, как женщина и сказала. Освещен он был скудно – пара фонарей, подвешенных высоко на здании, да тусклое зарево уличных фонарей поблизости. Пахло мочой, блевотиной и спиртным. Агилар почувствовал, как под ногами хрустит стекло. Чуть было не повернул обратно, но потом увидел на полпути через переулок сумрачный силуэт – вроде бы человек, вроде бы в отчаянном положении. Содрогался, упираясь ладонями в стену. Может, просто блевал, но Агилар хотел убедиться, что с ним все благополучно.

А потом увидел женщину. Стоявшую на коленях в грязище переулка перед мужчиной, мотая головой. Наверняка не скажешь, та ли самая из коридора, но в этом тусклом свете похожа. Значит, все-таки нашла того, кто удовлетворит ее потребности.

Агилар развернулся, испытывая отвращение и к себе, и ко всему роду людскому. Блуждал по парковке, пока не отыскал белый лимузин и шофер пустил его внутрь. Агилар опустился на роскошное кожаное сиденье. Все это – и поездка, и шикарный лимузин, и умопомрачительный номер в отеле, – все это оплачено кокаиновыми деньгами.

Ему еще не доводилось видеть столько этого добра за считаные минуты. Менее чем за час он встретил, наверное, десятки людей, употреблявших или искавших дозу.

Роскошь? Лимузины и номера отелей, жалованье и бонусы, которыми осыпает его дон Пабло? Это Агилару по душе. Он каждый месяц зарабатывает больше, чем родители заработали за всю жизнь. Живет так, что самому не верится. Само собой, пришлось перестроить свои принципы, подладить нравственный кодекс. Но это происходило капелька по капельке, по шажку зараз. Он наблюдал, как это происходит, и на каждом шагу делал сознательный выбор.

Однако сегодняшнее ахнуло его будто дубиной по башке. Он-то думал, будто кокаин заводит людей, помогает им действовать, придает чувство уверенности и ощущение жизни. Быть может, так оно и есть. Но воздействие наркотика куда более непомерно, более пагубно, и до сегодняшнего вечера Агилар этого не понимал. Он даже думал, что в кокаине есть нечто чарующее. Чары развеялись.

Он так и сидел там, когда остальные покинули клуб. С ними пришли шесть женщин – поголовно роскошных, но в некоторых случаях слово «женщина» было сильной натяжкой; хоть Агилар и знал, что по закону посетителям клуба должен исполниться двадцать один год, двум из них с виду было не больше пятнадцати-шестнадцати. Эти две сели по бокам от Эскобара, когда он занял свое место, а остальные льнули к Ла Кике, Отраве, Меткачу и Хайро. У Курка вид был удрученный.

– А мы-то гадали, куда ты подевался, Ягуар, – сказал Эскобар.

– Голова разболелась, – пояснил Агилар. – Громкая музыка, дым… Надо было выйти.

– Жаль, что ты никого не подцепил. Может, вы, ребятишки, поделитесь своими с Ягуаром и Курком?

Отрава потискал пышные груди своей женщины.

– Об чем речь. За глаза хватит.

Агилар не хотел воспользоваться этим предложением, но и говорить об этом здесь, перед всеми, тоже не хотел. Если бы предложение поступило позже, в приватной обстановке, он бы отказался. Ему надо было обдумать очень многое; заниматься сексом с кралей Отравы, особенно после того как Отрава уже прошелся по ней, было бы гигантским шагом за черту.

Захватив из бара бутылку бурбона, Агилар унес ее в свою комнату. Там он запер дверь и включил телевизор, чтобы заглушить уже доносящиеся звуки – смех, визги, шлепки – и те, что несомненно скоро последуют. Разделся и забрался в постель – более удобной он еще не видал – и пил, пока веки не налились свинцом и смежились сами собой.

И не шевельнулся, пока его не разбудил громкий стук в дверь. В окна струился солнечный свет; он забыл задернуть шторы. Дотащился до двери на заплетающихся ногах, чувствуя, как желудок откалывает акробатические номера.

– Чего еще?

– Открывай! – послышался голос Хайро. Опираясь на притолоку, Агилар приоткрыл дверь на щелочку.

– В чем дело?

– Оденься, – сказал Хайро. – Прими душ по-быстрому, если надо. В столовой кофе и завтрак, а через час стрелка.

– Стрелка? С кем?

– С Колдуэллом.

– Что? Где?

– У него здесь квартира. Давай же, за дело. Опаздывать нельзя.

– Ваши путаны ушли?

– Они не путаны, – возразил Хайро. – Очень жаль, что ты прозевал все веселье.

– Скоро выйду. – Агилар закрыл дверь и услышал удаляющиеся шаги Хайро.

В душе он гадал, как пройдет встреча. Колдуэлл ему нравился и всегда был дружелюбен к нему. Агилар надеялся, что найдется хорошее объяснение пропажи продукта. Они быстренько уладят дело, может быть, еще малость поваляются на пляже и отправятся домой.

Квартира Колдуэлла находилась на третьем этаже здания в стиле ар-деко в Саут-Бич. Здание было розовое, апартаменты громадные, открытые, залитые солнцем, с видом на Оушн-Драйв и пляж по ту сторону. У Колдуэлла на балконе стоял телескоп, направленный на пляж, а не на звезды.

Открыв дверь, он с широкой улыбкой поприветствовал Агилара, Хайро и Отраву, обняв и похлопав каждого по спине. На нем были джинсы, шелковая футболка и сандалии.

– Очень рад встрече с вами, парни, – сказал он по-испански. – Надеюсь, вы тут хорошо провели время.

– Замечательно, – отозвался Отрава. – Женщины Майами восхитительны.

– Да, не без того, – усадив гостей в шикарные кожаные кресла, расставленные вокруг стеклянного кофейного столика, Колдуэлл сел в торце. – Обожаю навещать Колумбию, но должен сказать, у Майами есть свои преимущества.

– Дон Пабло ценит годы, которые вы положили, работая с ним здесь. Вы заработали ему массу денег.

– Он сделал то же самое для меня. Обожаю Пабло.

– А он обожает вас, – вымолвил Отрава. По пути сюда они решили назначить главным переговорщиком Отраву, а остальные будут вякать лишь при необходимости. Все снарядились, и, надо полагать, Колдуэлл тоже небезоружен, да вдобавок стволы наверняка припрятаны по квартире. – Но он огорчен. Вам известно, почему мы здесь.

– Да-да, конечно. Неприятная ситуация.

– Да, – согласился Отрава. – Слишком уж много продукта утекло.

– Он не утек, чувак. Его захватили. Конфисковали.

– Значит, слишком много продукта захватили. Расскажите нам, что произошло. Почему так много сразу в одном месте?

Колдуэлл втянул полную грудь воздуха и с шумом его выдохнул.

– Народ, не хотите выпить или чего-нибудь еще?

– Нет, – отрезал Отрава. – Давайте просто поговорим.

– Лады. Расклад такой. У меня отличные контакты в Майами, как вам известно. Я продвинул сюда для Пабло буквально тонны продукта. Но это рынок не безграничный, улавливаете, что я имею в виду? Пабло присылает сюда все больше и больше, а нам с Лионом приходится ломать голову, как его скинуть. Но дилеров-то, с которыми мы можем работать, раз-два и обчелся. Приходится придерживаться людей, которых мы знаем и которым доверяем, верно?

– Конечно.

– Так что один мой здешний знакомый перебрался в Кентукки – знаете, где это, в паре штатов к северу от флоридской «ручки сковороды»?[38]

– Я знаю, где находится Кентукки, – заверил Отрава. Агилар сомневался, что это правда. Даже Агилар, получивший полное среднее образование, имел весьма смутное представление о географии США.

– Лады, ништяк. Так вот этот мужик говорит, что пытается удовлетворить высокий спрос на продукт в Кентукки, и не могу ли я ему подогнать? Я думал, это сработает. Я могу обеспечить ему солидный запас для раскрутки и таким образом расширить свой рынок сбыта за пределы Майами. Если этот мужик сможет провернуть достаточно в Кентукки, а может, продвинется и в другие окрестные штаты, я смогу и дальше принимать все, что посылает Пабло, и увеличить доходы каждого.

– Логично, – согласился Отрава. – И что же пошло не так?

– А не так пошло то, что мой же приятель меня обосрал, – заявил Колдуэлл. – Оказалось, что он перекинулся на сторону копов. На нем был жучок, и он навел нравы на нашу встречу. Я пришел со ста двадцатью кило, которые он просил, а он пришел с деньгами. Но едва деньги сменили руки, как нагрянули копы.

– И захватили и продукт, и деньги?

– Именно!

– Тогда как же вы улизнули?

– Мне чертовски повезло, – поведал Колдуэлл. – Увидел, что они на подходе, прежде чем до меня добрались. Мы встретились среди болот, потому что я знал, что там нам не помешают. Увидев копов, я слинял – и случайно забежал прямиком в болото. Ну, в таких местах не очень-то побегаешь, но я решил, какого черта, я и так в болоте по уши. И поплыл. Просто рвался к открытой воде. Знаю, что проплыл под носом у аллигатора – мы перепугали друг друга до чертиков – и, наверно, мимо нескольких водяных щитомордников. Но я же сказал, мне везло. Копы шлепали по грязи, высматривая меня, но я почти не выныривал. А потом они углядели того здоровенного сраного аллигатора и, наверно, решили, что туда я податься не мог. Так что принялись искать в других направлениях, а я плыл, пока не добрался до твердой почвы. Потом поймал попутный грузовик до города, и вот я здесь.

– Невероятная история, – заметил Отрава.

– Ага. Порой правда невероятнее выдумки. Это как раз тот случай.

– А вы пытались сконтачиться со своим кентуккийским другом снова?

– Какого дьявола?! Не хочу подставляться еще раз. Если я позвоню или напишу ему, он, скорее всего, сразу сдаст меня в нравы или УБН. Этот чувак для меня сдох.

– И вы были один, когда с ним встречались?

– Конечно. Я доверял мужику. Знал, что он не станет пытаться меня кинуть. Просто мне и в голову не приходило, что он может сотрудничать с законом.

– Значит, никто не может подтвердить ваш рассказ?

Взгляд Колдуэлла заметался от одного к другому.

– Не понимаю, зачем мне нужно чье бы то ни было подтверждение. Я ни разу не солгал Пабло. Я был верным солдатом, я заработал для него хренову тучу денег. С какой стати мне нужен свидетель? Что мы тут делаем? Это дружеский визит или что?

Агилар уповал, что это будет дружеский визит, но невооруженным взглядом было видно, что байка эта шита белыми нитками. Никаких свидетелей. Крупномасштабная полицейская операция и громадное изъятие, о котором даже не сообщили прессе. И очень ценная поставка продукта просто исчезла.

Нет, он не видел, как при этом сохранить дружеские отношения. И по осанке Отравы, выпрямившегося в кресле, положив ладони на колени и напружинив мускулы, понял, что Отрава этого тоже не видит.

– Был дружеский, – проронил Отрава. – Но, думаю, вы знаете, на что это смахивает. Вам придется отправиться с нами и объяснить все это дону Пабло лично.

– Да легко, – ответил Колдуэлл. – С радостью. У вас в отеле? Где вы остановились?

– Нет, не в отеле, – отрезал Отрава. – В нашем логове в городе. Все ништяк, он просто хочет услышать это от вас.

Колдуэлл облизнул губы. Вид у него был встревоженный.

И упрекнуть его тут не за что.

Логово?

Это не предвещает ничего хорошего.

29

Тайное пристанище находилось в конце тупика в сельской местности. Они находились не так уж далеко от центра, и Агилар изумился тому, насколько быстро они покинули городской ландшафт, сменившийся густым лесом и уймой зеленой листвы. Дом обступали высокие деревья, увешанные гирляндами мха. Другой ближайший дом был далековато, да вдобавок перед ним стояла табличка с объявлением о продаже. Вид у него был заброшенный.

Как и у самого логова. Впрочем, приблизившись к ней, Агилар увидел, что дверь прочная и снабжена множеством замков. Поглядев с улицы, прохожий счел бы дом необитаемым, но любой попытавшийся в него вломиться столкнулся бы с куда бо́льшими трудностями, чем предполагал.

Наружные стены были оштукатурены, как у большинства домов в Колумбии. И выкрашены в желтый цвет, но местами выгорели почти до белизны, а снизу потемнели от мха и плесени. Крыша была плоская, и три ветви простирались над ней, будто дружеские руки, предлагающие тень.

Сидевший за рулем Хайро поставил машину на растрескавшейся, заросшей травой подъездной дороге, и они направились к крыльцу. Не успели даже подойти, как дверь распахнулась, и на пороге показался Курок с «АК-47». Очевидно, Лион действительно сумел обеспечить более тяжелое вооружение, как и намекал.

– Все нормально? – осведомился Курок.

– Мы его обшмонали, – заверил Отрава.

Проходя мимо Курка, Агилар кивнул ему. Больше никто не проронил ни слова, пока не вошли в гостиную. Плесень просочилась и сюда, расписав стены черными точками и полосами. Дух стоял затхлый, нездоровый. Но скудная обстановка выглядела достаточно опрятно. Сидевший в одном из кресел Эскобар был свеж как огурчик, хотя наверняка провел изнурительную ночь с двумя юными девицами.

Он не встал навстречу Колдуэллу, за которым по пятам шли Отрава, Агилар и Хайро. Агилар счел это достаточно красноречивым заявлением самим по себе.

– Кайл, – произнес он без всякого выражения и в голосе, и на лице.

– Пабло! – куда дружелюбнее откликнулся Кайл и двинулся вперед с протянутой ладонью. Эскобар даже не шелохнул руками, сложенными на животе. Уловив намек, Колдуэлл убрал руку.

– Вот так, да? – вымолвил Колдуэлл.

– Садись, Кайл.

Кайл сел в другое кресло. Четверо sicarios остались стоять. Агилар недоумевал, куда задевался Ла Кика, но спрашивать не стал.

– Я сказал тебе, что произошло, когда звонил, – выговорил Колдуэлл.

– Сказал.

– И сказал этим парням сегодня. Разве нет, Отрава?

– Сказал, – подтвердил Отрава.

– Слушай, я знаю, что это отстой, – продолжал Колдуэлл. – Поверь, для меня это такой же отстой. Восемь миллионов долларов мне не по карману, но я знаю, что задолжал тебе как раз столько.

– Скорее уж восемь с половиной, – уточнил Эскобар, – но не будем мелочиться.

– Я просто округлил. Суть в том, что ты можешь поглотить такие убытки, а я нет.

– Тем не менее продукт потерял именно ты.

– Потерял и честно это признаю. Может, мне удастся, потратив несколько сотен тысяч, выудить его с какого-то склада улик.

– Но ты еще этого не сделал, – припечатал Эскобар.

– Я не знал, что ты этого от меня хочешь.

– Я не люблю терять продукт, – изрек Эскобар. – Более того, я не люблю, когда мне лгут. И ненавижу, когда у меня крадут.

– Пабло, если бы я его украл, я бы его продал. Тогда у меня были бы деньги, и я смог бы с тобой расплатиться. Дурак бы я был, если б не расплатился.

– Если ты только еще не потратил их. Или не проиграл. Или не пообещал их кому-то, кого боишься больше меня.

Колдуэлл простер руки открытыми ладонями к Эскобару.

– Пабло, нет никого. Никого я не уважаю больше тебя. Дело не в страхе, дело в уважении и давнем плодотворном сотрудничестве.

– Мне вот кое-что любопытно, – проронил Эскобар. Колдуэлл опустил ладони, явно обрадованный сменой темы.

– Что?

– Почему полиция Майами не растрезвонила об изъятии такого масштаба? Я видал фотки в газетах, когда они заграбастают три-четыре кило. А такое попало бы в международные новости.

– Я ломал голову над тем же самым, – признался Колдуэлл. – И никак в толк не возьму. После того как ты спросил меня по телефону, я потолковал с репортером «Геральд», освещающим подобные дела.

– Мистером Арнольдом? – уточнил Эскобар.

– Верно. Гарри Арнольдом.

– И что же поведал мистер Арнольд?

– Сказал, что новость разлетится на днях. Типа не сегодня-завтра. К концу недели уж наверняка.

– Это тебе сказал Гарри Арнольд?

– Совершенно верно.

Эскобар не раскрывал рта добрую минуту.

– Забавно, – в конце концов проронил он.

– Что забавно?

И тут наконец Эскобар вскочил из кресла, аж половицы заскрипели.

– Пошли со мной.

– Ага, – отозвался Колдуэлл. Испарина проступила у него на лбу крупными бусинами, а под мышками его шелковой футболки расплылись темные круги. – Нет базара.

Эскобар первым пошел из гостиной по коридору к задней части дома.

В конце коридора была закрытая дверь. Когда они приблизились, дверь распахнулась, и в проеме показался Ла Кика. В руках у него был свой «АК-47». Интерьер комнаты был залит солнечным светом.

– Привет, – сказал Ла Кика.

– Привет, Ла Кика, – откликнулся Колдуэлл.

Остановившись, Эскобар встал обок двери и жестом пригласил Колдуэлла войти.

– После тебя.

– Ты всерьез? – спросил Колдуэлл.

– Конечно.

Ла Кика отступил с дороги, и Колдуэлл вошел в комнату.

Замешкавшись на пороге, он издал какой-то горловой звук. Агилар подумал, что его сейчас стошнит.

– Входи, – пригласил Эскобар. – Скажи привет мистеру Арнольду.

Тычок ствола автомата Ла Кики подогнал Колдуэлла в комнату. Остальные сгрудились у него за спиной.

Сбоку на единственном предмете мебели в комнате – кровати – лежал человек – вернее, то, что от него осталось. Голова его была обмотана техническим скотчем, утратившим цвет из-за крови, сочившейся по краям и вытекавшей из отверстий, оставленных для дыхания. Где скотча не было – надо лбом до макушки и вокруг ушей – его кожа вздулась и потеряла свой цвет, так что голова больше смахивала на странно распухшую дыню.

Запястья пленника были смотаны тем же скотчем у него за спиной, а судя по виду его рук, они были вывихнуты в плечах. Он был обнажен, и почти каждый сантиметр его торса был окровавлен и покрыт синяками. Гениталии искромсаны. Ноги тоже покрыты синяками.

Человек не шевелился, и Агилар понял, что он мертв.

Колдуэлл дышал тяжело, чуть ли не пыхтел. Дрожал так, что Агилар чуть ли не чувствовал, как трясется пол.

– Это и есть Гарри Арнольд, о котором ты говорил, да? – спросил Эскобар. – Из «Майами Геральд»?

Колдуэлл не ответил.

Ла Кика крепко ткнул стволом своего «АК» Колдуэллу в почки.

– Дон Пабло задал тебе вопрос, puta[39].

– Я не вижу его л-л-лица, – наконец выдавил Колдуэлл. – Н-но это может быть он.

– Это он. Он сказал мне, что не слыхал ни о каком таком изъятии, – объявил Эскобар. – Спрашивал я его и о тебе конкретно. Он сказал, что слыхал о тебе, но ни разу с тобой не разговаривал.

Он помолчал, будто дожидаясь реакции. Колдуэлл стоял, трепеща, но не произнося ни слова.

– Под конец, – добавил Эскобар, – я ему поверил. У него уже не было повода лгать. Ты же, с другой стороны… Кайл, по-моему, ты мне лжешь. А я ненавижу, когда мне лгут.

– П-пабло, н-н-нет! – пролепетал Колдуэлл. – Я обожаю тебя, мужик. Я бы никогда не солгал тебе. Мы делали такие деньжищи друг для друга. Ты не можешь… ты не можешь позволить этому…

Его голос стих, словно ему больше нечего было сказать или он вдруг понял, что никакие слова уже не помогут.

Больше не в силах сдерживать любопытства, Агилар подался к стоящему рядом Меткачу и чуть слышно спросил:

– А для чего скотч на голове?

– Чтобы не развалилась, – прошептал Меткач. – Чтобы дольше можно было бить, прежде чем это его прикончит. Уже когда обматываешь, это пугает их до усрачки, а потом можно сильнее бить. Плюс они не могут кричать.

– Позволь задать тебе вопрос, Кайл, – произнес Эскобар. – Ты в состоянии уплатить мне восемь с половиной миллионов долларов сегодня?

– Могу добыть, – поспешно заявил Колдуэлл. – Н-не сегодня, но… три, четыре дня от силы. Нет п-п-проблем.

– Не сегодня, – повторил Эскобар. – Ты воруешь у меня, ты лжешь мне, а потом еще хочешь, чтобы я ждал, когда ты смотаешься из города? Ты правда думаешь, что я такой дурак?

– Нет! Это не… Это не то, что я…

Эскобар отверг его аргумент взмахом ладони.

– Дело уже не в деньгах, Кайл. Если бы я позволил тебе украсть у меня и остаться в живых, какое послание это донесло бы до остальных?

Он оглядел sicarios, сгрудившихся в дверном проеме, и встретился взглядом с Агиларом.

– Ягуар, Коготь с тобой?

30

Нож Агилара был на своем месте, в ножнах на лодыжке. Он кивнул.

– Хорошо, – Эскобар поглядел на Отраву. – Заклей этому ублюдку рот. Я не хочу слышать его воплей.

Рулон скотча, которым заматывали Арнольда, лежал на полу. Отрава поднял его. Колдуэлл дернулся – то ли бежать, то ли драться, Агилар не понял, что именно, да и не важно, – но Меткач, Хайро и Курок удержали его. Он забился у них в руках, но как-то вяло, словно мысленно уже сдался. Ла Кика всадил ствол автомата ему в почки еще пару раз, будто в назидание.

Приблизившись к трясущемуся американцу, Отрава отмотал от рулона длинную полосу скотча, закрыл им рот Колдуэлла, обернул вокруг затылка, а затем сделал еще пару витков для надежности.

– Раздевайся, – приказал Эскобар.

Колдуэлл затряс головой.

– Если не разденешься, мы сами тебя разденем.

Колдуэлл просто стоял, тряся головой. Ухватившись за ворот его футболки, Отрава рывком содрал ее. Курок расстегнул его ремень и сдернул вниз джинсы и трусы Колдуэлла. Отшвырнув прочь его сандалии, стянул штаны и трусы через ноги по одной.

– Сбросьте этого типа с кровати, – распорядился Эскобар. – Она нужна Кайлу.

Колдуэлл снова затряс головой. Отрава скатил труп Арнольда, дав ему брякнуться на пол, а потом отпихнул в сторону.

– Свяжите ему запястья и лодыжки, – продолжал распоряжаться Эскобар.

Остальные толкнули Колдуэлла на кровать. Отрава, снова подхватив скотч, сделал, как велено.

Колдуэлл метался, пытался говорить сквозь скотч, но остальные крепко держали его. Эскобар снова встретился взглядом с Агиларом.

– Коготь Ягуара, пожалуйста.

Наклонившись, Агилар извлек нож из ножен. Перевернув, взялся за клинок и протянул рукоятку Эскобару, но El Patrón покачал головой.

– Ты за главного. Только уж позаботься, чтобы смерть была нескорой и мучительной.

– Я? – спросил Агилар.

– Это проблема? – осведомился Эскобар.

Агилар знал, что он приказы дважды не отдает. И не любит, чтобы его приказы подвергали сомнению. А учитывая, в каком он настроении, запросто прикажет пытать и прикончить Агилара на бис.

– Нет проблем.

– Тогда, пожалуйста, приступай. Медленно и мучительно.

Снова перевернув нож, Агилар взялся за рукоять. Вспомнил, как убивал Монтойю, как тошно ему было причинять боль бывшему другу и как, не утерпев, добил его. А ведь он в тот момент Монтойю ненавидел.

Но Кайл Колдуэлл ничего дурного ему не сделал. Колдуэлл был ему по душе, и чувство это было взаимным. Они делили выпивку, анекдоты и любовь к ножам. Оба были по-своему изувечены, и Агилар чувствовал связывающие их узы.

Колдуэлл беспомощно лежал перед ним, голый и напуганный. Он уже обмочился в кровать.

– Ну? – изрек Эскобар. Он никогда не отличался терпением, и оно было явно на исходе.

– Да, Patron, – ответил Агилар.

Остальные расступились, давая ему дорогу. Между ним и Колдуэллом не стоял никто. Колдуэлл устремил на него поверх скотча влажный, умоляющий взор.

Агилару хотелось ослушаться приказа, но он не осмелился. В каком-то смысле он такой же пленник, как Колдуэлл. Оба вступили в отношения с Эскобаром по собственной воле, без принуждения, и хорошенько погрели на этом руки. А теперь сошлись в этом танце, связанные роком и рукой дона Пабло.

Встретив полный ужаса взгляд Колдуэлла, попытался сказать «Извини» собственным взглядом.

И начал резать.

Сперва лодыжку. Колдуэлл отдернул ноги.

– Держите его, – бросил Агилар, усилием воли заставляя голос звучать ровно и уверенно.

Пара парней схватила Колдуэлла, а еще один взялся за ноги.

– Будет проще, если не будешь дергаться, – сказал Агилар. И снова резанул. Надрезы маленькие и неглубокие. Пускают кровь, но не причиняют серьезного вреда. Эскобар хотел, чтобы Колдуэлл мучился, а не истек кровью слишком быстро.

Колдуэлл лежать спокойно не хотел. Пытался извиваться и метаться, и хотя его держали, Агилару было трудно резать с такой точностью, как хотелось бы. Он порезал обе ноги Колдуэлла в нескольких местах, мало-помалу продвигаясь вверх по бедрам, потом перешел к торсу. И все надеялся, что тот умрет, что его сердце не выдержит и положит этому конец.

Не тут-то было. Колдуэлл скулил и пытался вывернуться. Агилар продолжал резать, причиняя боль, пуская кровь помаленьку. Желудок скрутило, и приходилось то и дело сглатывать жгучую желчь. На кровати образовалось болото из крови, мочи и пота.

Он как раз делал аккуратный надрез у Колдуэлла на груди, когда легшая на плечо ладонь напугала его. Вздрогнув, он чуть не выронил нож, но ухитрился поймать его за клинок, не порезавшись.

За спиной у него стоял Эскобар.

– Дай мне, – потребовал он.

На миг Агилар опешил, не понимая, что он имеет в виду. Потом увидел раскрытую ладонь Эскобара.

– Нож?

– Да, нож. Твой Коготь.

Агилар вложил нож в ладонь Эскобара, уповая, что босс не захочет употребить клинок против него.

– С дороги, – велел Эскобар.

У Агилара будто камень с души свалился. Он выпрямился, чувствуя, как ноют все мышцы, потому что он долго стоял то в три погибели над кроватью, то преклонив колени на полу, и отступил.

Положив левую ладонь на скотч, чтобы удержать голову Колдуэлла на месте, Эскобар правой полоснул его по горлу. Колдуэлл залепетал сквозь скотч, и из раны хлынула кровь. Вытерев клинок дважды о матрас, Эскобар вернул его.

– Мы теряем время, пока открыт пляж. Пошли отсюда.

Вернувшись в «Фонтенбло», Эскобар взял напрокат по аквабайку для каждого, и пару часов они рассекали прибой, окатывая друг друга брызгами и гоняя взад-вперед вдоль берега. Пара парней подцепили на пляже женщин и взяли их прокатиться. Старания удержать под контролем мощную машину почти позволили Агилару забыть – хоть ненадолго – час, который он провел, полосуя ножом человека, которого считал другом.

Потом Лион повез их в кубинский ресторан в Маленькой Гаване. Там они заняли отдельный кабинет, и во время трапезы представители местной общины – колумбийцы, кубинцы и прочие – приходили засвидетельствовать свое почтение. Некоторые приносили подарки для Эскобара, другие преклоняли головы или колени и целовали его пальцы, будто он был папой римским.

После ужина они вернулись в номер для отдыха и выпивки, а незадолго до полуночи снова загрузились в стретч-лимузин ради поездки в лучший стрип-клуб Майами, как клялся Лион. Парковка была обширной, здание громадным, с лиловой неоновой вывеской, своим заревом воспламенявшей ночные небеса на несколько кварталов окрест.

В лимузине Эскобар выдал каждому по пачке двадцатидолларовых купюр.

– Повеселитесь, ребятишки! Завтра летим домой, но сегодня у нас праздник.

В этом клубе было не так шумно, как в танцевальном вчера вечером, но все же шумно. По залу виднелось множество помостков с группами столов и стульев между ними и обнаженной женщиной на каждом. Плоть была повсюду, куда ни кинь взор; должно быть, работает добрая сотня женщин, прикинул Агилар, и лишь на единицах надето нечто более просвечивающего неглиже, а то и вовсе ничего. Молодая женщина сопроводила их группу к столикам, зарезервированным для них и поставленным поодаль от большинства остальных.

– Есть также комната с шампанским, – сказала она, когда гости расселись. – По шесть сотен с каждого, но все включено.

Что именно подразумевалось под «все включено», было неясно, но Агилар догадывался.

Идя от двери к зарезервированным столикам, он видел и посетителей, и танцовщиц, нарезающих и нюхающих дорожки кокса. Остальных парней мысль о голых женщинах и спиртном радовала, но он их настроений как-то не разделял. Гектары плоти его заинтриговали; давненько не видел он голых женщин. И в то же время возбуждаемая ими похоть казалась поруганием памяти Луизы.

В конце концов он пересек черту, как всегда – шаг за шагом. Смотрел на женщин на подмостках, танцующих, кружащихся; некоторые вытворяли настоящие акробатические номера, прибегая лишь к силе собственных мышц и шесту от подиума до потолка. Потом танец вблизи, потом приватный танец на коленях с полным контактом, заверявшим, что ничего недозволенного нет. За ним последовала интерлюдия в комнате с шампанским, где царила почти непроглядная темень, а общение сводилось к прикосновениям и шепотам.

В отель он взял самую непохожую на Луизу, какую только сыскал – тощую блондинку старше большинства танцовщиц. Она назвалась Трикси; спрашивать ее настоящее имя он не потрудился. По-испански она не говорила вовсе, а по-английски с сильным акцентом; когда он полюбопытствовал, сказала, что родом из какого-то Уэйкросса в Джорджии. Волосы у нее были короткие, подстриженные до уровня подбородка, а чуть пониже поясницы у нее была татуировка в виде бабочки с распахнутыми крыльями.

Когда на полпути через ночь она попросила кокаина, Агилар отправился к Хайро, потом к Меткачу, у которого нашлось немного. В конце концов он заснул, выжатый, как лимон. Когда же проснулся, солнце вовсю лупило сквозь окно, а от Трикси простыл и след вкупе со всеми деньгами из его бумажника.

– Значит, думаю, ты хорошо повеселился, – со смехом заметил Эскобар. Сам он, как обычно, нашел самую юную и обаятельную девушку в клубе и привез с собой, а утром она укатила на вызванном для нее такси с пятью тысячами долларов в своей сумочке. Эскобар дал Агилару несколько сотен, чтобы перекантоваться. Их самолет вылетал из Майами вскоре после полудня, и к пяти они уже приземлились в Боготе.

Назавтра у Агилара было свободное время. Он прогулялся по ранчо, посмотрел, как скот пасется на лугу, посидел на земле в амбаре, слушая, как мыши шебуршат среди стропил.

Позже, в кухне, он столкнулся с Татой.

– Хорошо провели время в Майами? – поинтересовалась она.

– Само собой, – отозвался Агилар.

– Как-то не очень убедительно.

– Это было… не знаю, как описать. Странно.

– Не удивлена, – заметила Тата. – Когда Пабло путешествует со мной, с семьей, он по большей части держится в рамках. Но, конечно, я слыхала истории о том, что бывает, когда меня нет под боком.

– Он заботится о своих людях, – заверил Агилар. – Он принял меры, чтобы мы не скучали и чтобы хорошо питались. Взял в прокат гидроциклы, и мы побаловались в океане. Пляжи прекрасные.

– Да. И женщины.

– Пожалуй.

– Не надо притворяться передо мной, Хосе. Знаю я вас, мужчин, когда семьи нет под боком. А уж Пабло знаю как никого. Эрмильда считает, что он святой, а Хуан думает, будто он бог. Я единственная в семье – а может, и во всем белом свете – вижу его без прикрас.

Тата молода – теперь Агилар узнал, что именно таких Эскобар и предпочитает, – но совсем не похожа на тех, которых он видел с Эскобаром во время поездки. Эти девушки в каком-то смысле более приземленные и знающие что почем. Тата же до встречи с Эскобаром была затворницей из крохотного местечка, а он сделал ее еще большей затворницей. Но она умна и наблюдательна. Она знает его как облупленного, знает, как он строил и защищал свою империю. Она являет странную комбинацию невинности и мудрости не по годам. Агилар не знал, почему Эскобар из всех когда-либо встреченных женщин выбрал себе в невесты именно ее. Во многих отношениях Тата ему ровня. А в других, подозревал Агилар, она куда восприимчивее, чем может помыслить Эскобар, а то и умнее его.

– Некоторые мужчины такие, – возразил Агилар. – Я не говорю, что я ангел. Я делал вещи, которых от себя даже не ожидал. Но у меня… – хотел было сказать «есть черта, которую я не переступлю», но на полуфразе осекся, сообразив, что переступил каждую черту, которую для себя провел. – А, неважно, вы правы. Я такой же плохой, как остальные.

– Нет, – возразила Тата. – Вы – нет. Может, вы и делали вещи, которые считаете неправильными. Каждый человек грешен, как ни крути. Но вы отличаете дурное от праведного, и это ставит вас особняком. Вы редкий человек, Хосе.

Она ни разу не назвала его Ягуаром, хотя к этому времени все уже подхватили прозвище, присвоенное ему Эскобаром. Ему было приятно время от времени слышать свое настоящее имя.

– Как и вы. Воистину редкость. Орхидея посреди терний.

Он не был уверен, но, кажется, она зарделась. Как бы то ни было, она отвернулась и принялась хлопотать в буфете, а он удалился.

31

Назавтра Агилар отправлял обязанности телохранителя. Обычно телохранители Эскобара не отступали от него ни на шаг, чтобы моментально отреагировать на любую попытку нападения на El Patrón’а, но в отсутствие опасности должны были сливаться с мебелью, маяча на периферии, не слушая разговоров и уж тем паче не встревая в них.

Устроившись на балконе верхнего этажа ранчо, Эскобар и Гавирия покуривали травку и обсуждали дальнейшие шаги, а балкон был не настолько велик, чтобы Агилар мог уйти в тень целиком. Он стоял в дверях, не давая никому стать свидетелем беседы. Но в результате сам поневоле слышал каждое слово.

– Колдуэлл городил какую-то чушь об открытии нового рынка в Кентукки, а может, и в других штатах американского Юга, – поведал Эскобар Гавирии. – Если это правда, он пытался открыть этот рынок, не привлекая нас и продавая продукт, украденный у нас. А может, это были враки, которые он состряпал на ходу. Как бы то ни было, идея неплохая. Я толковал с Лионом, и он подергает кое за какие свои ниточки, чтобы поглядеть, что можно сделать.

– Иной раз лучшие идеи идут от покойников. Взять хотя бы марихуану, – Гавирия продемонстрировал свой косяк. – Тот, кто ее открыл, давным-давно на том свете. Но этот человек был гений!

Он захохотал, и Эскобар его поддержал.

Когда оба снова смогли овладеть собой, Эскобар продолжал с того же места:

– Штука в том, если мы сможем открыть эти рынки, а если кому это и по плечу, то как раз Лиону, то нам придется наращивать производство.

– Мы уже и так работаем с полной загрузкой, – возразил Гавирия. – Круглосуточные смены на каждой фабрике.

– Тогда надо наращивать мощности, – парировал Эскобар. – Вокруг нашей лаборатории в джунглях Какеты масса места, разве нет? А местным трудовым ресурсам в Сан-Висенте-дель-Кагуане, наверно, придутся по душе хорошие рабочие места.

– Терпеть не могу эти края, hermano[40], – поежился Гавирия. – Одни тучи насекомых чего стоят. А змеи! И непрестанная сырость.

– Я не говорю, что мы должны туда переехать. Разве что на пару недель, приглядеть за расширением. Будет не так уж плохо. Прихватим путан, чтобы развлекали нас и рабочих. – Эскобар оглянулся через плечо на Агилара, притворявшегося, что ничего не слышит. – Даже Ягуар ценит добрую путану, не так ли, Ягуар?

– Пожалуй, – отозвался Агилар.

– Ты когда-нибудь бывал в чаще джунглей?

– Отец брал меня в поход в лес, но в настоящие джунгли ни разу.

– Что ж, тогда поедешь с нами. Джунгли – место невероятное. Сможешь даже увидеть настоящего ягуара-другого.

– Спасибо вам, дон Пабло.

– И когда этим займемся, Пабло? – поинтересовался Гавирия.

– Как только сможем. Я хочу иметь возможность закачивать продукт, как только Лион закончит наводить мосты.

На сбор и погрузку необходимого снаряжения и припасов в грузовики армейского образца с тентами ушел почти месяц. Но Эскобар свое слово сдержал, и когда экспедиция наконец тронулась в путь, Агилар сидел в третьем грузовике вместе с некоторыми другими sicarios и несколькими ящиками лабораторного оборудования. За эти недели он несколько раз подумывал, не позвонить ли отцу, чтобы напомнить о детском увлечении Тарзаном и джунглями. Но всякий раз, стоило лишь взяться за трубку, как в памяти всплывали последние встречи, и желание отпадало. Отец не хочет и слышать его – наверно, будет уповать на то, что Агилар отправится в джунгли и больше не вернется.

Путешествие было долгим. До Боготы доехали по шоссе, а потом покатили по пристойным мощеным дорогам до самого Каламара. Однако после этого почти сплошь пошли грунтовки. Мосты через многие реки и ручьи по большей части пребывали в плачевном состоянии. Не раз и не два грузовики приходилось разгружать и переносить груз вручную, чтобы не испытывать мост на прочность.

Чем дальше в джунгли они углублялись, тем лучше Агилар понимал, почему Гавирия их ненавидит. Насекомых действительно было куда больше, чем в населенных местах. Да притом здоровенных – он видел паука размером больше ладони, болтающегося на паутине, натянутой между тремя деревьями. Кусачая мошкара, москиты и прочая дрянь кишели повсеместно, и никаким репеллентом их не возьмешь, хоть ты в нем купайся. Чем глубже в лес, тем больше возрастала влажность; пот уже лил с него ливмя, и чтобы не дойти до обезвоживания, приходилось непрерывно пить. Тишина не наступала ни на миг; зловонный, пагубный воздух был пронизан звуками каждое мгновение каждых суток.

В какой-то момент поездки в подскакивающей на каждом ухабе и выбоине машине, отчего все мышцы непрестанно ныли, он каким-то чудом ухитрился сидя задремать. Ему снилось, что он едет на коне. Все разыгрывалось в Колумбии прошлых дней, и он трудился на ранчо, а большая кошка – кугуар, ягуар или кто его знает – охотилась на крупный и мелкий рогатый скот. Он тропил ее, но вместо винтовки 44-го калибра у него поперек седла лежала AR-15, а вместо повода он держался за огненные веревки, не обжигавшие ладоней. Проснулся он, не разыскав кошку, но лишь после того, как от ощущения, что за ним следят, волосы у него зашевелились.

Наконец они добрались до лаборатории в джунглях. Эскобар и Гавирия прилетели тем же утром на небольшом самолете – при лаборатории имелась взлетно-посадочная полоса, которую в случае пролета правительственных или военных летательных аппаратов можно было быстро замаскировать деревьями в кадках, но для грузовых самолетов она была маловата.

Лабораторию в лучшем случае можно было назвать примитивной. Не по оснащению – оборудование было сложным: уйма стали, меди и стекла, но установлено оно было на дешевых складных столиках на грубом деревянном полу, под кровлей, сложенной из гофрированной жести, веток деревьев и веревок. Вокруг по деревьям скакали обезьяны. Тощие темнокожие мужчины работали без рубашек, в одних трусах, да кое-кто в подобии сандалий. Зубы у большинства были гнилые, и все истекали по́том.

Когда грузовики выкатили на поляну, Эскобар, Гавирия и какой-то третий – невысокий, в очках и более светлокожий, чем большинство вкалывавших под крышей, вышли из дома – единственного строения, заметного с воздуха. Каждый широко улыбался, будто при встрече с давно потерянными родными. В воздухе пульсировал рокот множества генераторов, и чад их выхлопов смешивался с вонью аммиака и керосина – вероятно, из лаборатории, забивая обычные для джунглей запахи жизни и тлена.

– Вы добрались, – сказал Эскобар, когда путники выбрались из грузовиков. – Проблем не было?

– Пара полицейских КПП, – сообщил Ла Кика. – Ничего такого, что нельзя было уладить. И три спущенные шины.

– Хорошо. Все будут спать в доме, так что несите свои пожитки туда, а потом можете привлечь местных, чтобы разгрузить грузовики. – Он указал на площадку рядом с имеющейся лабораторией, уже расчищенную от деревьев. Столбы для крыши уже стояли, но листы жести еще были прислонены к одному из них. Деревянный пол уже настелили. – Туда пойдет оборудование для новой лаборатории. Это, – указал он на коротышку, – Камило, наш химик. Он покажет вам, где все сгружать и куда поставить, когда будем готовы.

– Ладно, Patron, – Ла Кика хлопнул в ладоши. – Все слышали! Личные вещи в дом! Десять минут на поссать, потом дуйте сюда помогать разгрузить грузовики!

Все заспешили, чтобы уложиться в срок, взятый Ла Кикой с потолка. Никто не слышал слов «десять минут» из уст Эскобара, однако Ла Кика хоть и не главный sicario, но что-то вроде того, и его приказы надо воспринимать как пожелания самого El Patrón’а. Поспорить с Ла Кикой за положение в иерархии sicario мог разве что Чернявый, давний друг Эскобара, но он остался дома для защиты ранчо и женщин.

В доме было три большие спальни, совершенно пустые, не считая груд подушек и тонких одеял. Агилар рассудил, что постоянные работники либо живут дома и ездят на работу, либо стоят лагерем в джунглях по соседству, потому что sicarios займут все свободное место. Очереди к двум туалетам в доме были слишком длинными, так что Агилар поспешил наружу, чтобы оросить деревья неподалеку от дома. Занимаясь этим, он слышал журчание нескольких других, которым в головы пришла точно такая же мысль.

По истечении десяти минут все уже были у грузовиков, и на помощь подоспели работники лаборатории. Работа была жаркой, изнурительной. Помощь Камило ограничивалась тем, что он указывал пальцем да порой с надрывом бросал:

– С этим поосторожнее!

– На черную работу я не подписывался, – проворчал Агилар в какой-то момент.

– Ты подписывался делать все, что скажет дон Пабло, – напомнил ему Отрава. – Но если хочешь пересмотреть условия контракта с ним, ни в чем себе не отказывай. В джунглях избавиться от трупа как два пальца обоссать.

Отрава был прав; никакого контракта с указанием должностных обязанностей не было, никакие пределы не устанавливали. Уж если работаешь на Пабло Эскобара, твое дело следовать приказам, какими бы они ни были. Это Агилар понимал.

Но это вовсе не значило, что он обязан быть этим доволен.

Наконец с разгрузкой было покончено. Ящики и коробки уложили штабелями на поддонах, стоящих на сырой земле. Агилар уповал, что на сегодня пошабашили. Он был так голоден, что желудок прямо-таки пожирал его изнутри, а уж потел так, что, наверно, сбросил добрых кило десять-двадцать.

– Начало неплохое, – изрек Камило, наблюдая за продвижением работ. – Пора ставить навес. Ночью может быть дождь, а позволить всему этому намокнуть никак нельзя.

Стон исторгся не только у Агилара, но на сей раз он языку воли не дал. Пусть жалуются другие, все равно без толку.

Жесть принайтовали к стоящим столбам крепким канатом. Как только она была закреплена по месту, ветви деревьев, подвязанные, чтобы очистить поляну, отвязали, и они сразу прикрыли постройку от обзора с воздуха.

– К чему трудиться? – спросил Панчо, пока располагали ветви по местам. – Кокаин-то все одно легализуют, разве нет? Так дон Пабло говорит.

– Может быть, легализуют, – поправил Агилар. – Пока это лишь возможность. А пока он вне закона. В правительстве есть фракции, точащие зубы на дона Пабло и других глав картеля, и они с радостью накрыли бы его лаборатории.

– Когда он будет в законотворцах, дело пойдет иначе, – вставил Меткач. – Он растранжирил столько денег на политиков не затем, чтобы дать им отвертеться, когда он будет заседать с ними за одним столом.

До его официального вступления на пост оставалось чуть больше месяца. Агилару было любопытно, как их жизнь изменится после этого. Бросит ли он кокаиновый бизнес, чтобы сосредоточиться на правлении? Это казалось маловероятным: жалованье законодателя – просто слезы по сравнению с тем, что Эскобар зарабатывает сейчас. Но в состоянии ли он будет совмещать и то, и другое? Сможет ли он справляться, когда на него будут направлены софиты общественного интереса, когда каждый журналист в стране будет орлиным оком следить за каждым его движением?

Агилар надеялся, что ради этого потребуется больше времени проводить в Боготе. Это процветающий город, напрочь лишенный эмоциональных отголосков, преследующих его в Медельине. Не надо будет опасаться случайных встреч с родственниками или старыми друзьями, не надо будет натыкаться взглядом на места, напоминающие о прежней жизни или Луизе.

Солнце уже склонялось к горизонту, и чем ниже оно опускалось, тем громче становились звуки джунглей, тем больше насекомых роилось вокруг людей. Агилар не сомневался, что москиты уже выкачали из него целый литр крови.

Но работа еще не была закончена. Камило хотел, чтобы новые складные столы были расставлены, а оборудование распаковано и собрано. Он великодушно провозгласил, что подключение трубопроводов и разводка электричества могут обождать до утра, но все остальное должно быть в полной боевой готовности сегодня же вечером.

Наконец, вкалывая при свете ламп, запитанных от генераторов, все устроили так, что Камило остался доволен. Расчесывая свежие укусы, голодные и измотанные люди потянулись в дом, где для них был приготовлен ужин.

По пути в свои комнаты после ужина кто-то упомянул об отсутствии обещанных Эскобаром проституток. Большинство других затюкали его – слишком уж были измучены и перепачканы и думали только о сне. Агилар промолчал. В общем-то, его женщины не интересовали – или он так думал. Но будь они под рукой, он не погнушался бы воспользоваться предложением. А так ему даже решать ничего не пришлось.

«Вот каким я стал, – подумал он. – Вместо того чтобы выбирать между добром и злом, радуюсь, что избавлен от необходимости выбора».

Опуская голову на подушку, он еще тщился разобраться, кто в этом повинен: он сам или Эскобар. Но уснул за считаные секунды, так и не решив вопрос.

32

Утром Камило устроил для назначенных на подключение оборудования экскурсию по имеющейся лаборатории, чтобы они поняли суть технологического процесса. Работы не прерывались ночь напролет, и под жестяной кровлей было не продохнуть от густых миазмов, от которых у Агилара закружилась голова.

– Мы покупаем листья коки прямо у фермеров, выращивающих ее, – писклявым голосом протараторил Камило, словно слова срывались с его губ, не успев оформиться. Он взмахом руки указал на несколько джутовых мешков с листьями, сложенных у столба. – Можно было бы покупать пасту, приготовленную из листьев, но так куда дороже. Листья нам достаются дешево. Они должны быть плотными, как бумага, хрупкими, или паста будет скверной. Фермеры поставляют нам цельные листья, а мы измельчаем их в этой резальной машине.

Ржавая резальная машина была снабжена загрузочной воронкой сверху и желобом снизу для выпуска листьев. Подхватив один из мешков, он показал sicarios горсть листьев, потом высыпал мешок в машину и щелкнул выключателем. Та с рокотом затряслась, как громадная кофемолка, и через пару минут изрубленные листья посыпались по желобу в контейнер.

– Мы посыпаем измельченные листья цементом, служащим связующим. Дальше их промывают – вымачивают и перемешивают в топливе и эфире, высвобождающих продукт из кашицы, – он указал на большие чаны, где предположительно вымачивалась кока, и повел их вдоль производственной линии, объясняя технологические этапы. – После промывки жидкость из отстоя отжимают прессом, и остается только плотная масса коки. Мы даем ей просохнуть, потом поджариваем над огнем, пока она не станет сметанообразной и белой, и даем массе затвердеть. Теперь у нас есть паста, которая нам и нужна на самом деле. Мы очищаем ее в ванне из серной кислоты и перманганата калия, дающего диоксид магния. Его мы отфильтровываем вместе с загрязнениями. Раствор аммиака нейтрализует серную кислоту. Полученный продукт сушат под инфракрасными лампами, потом измельчают и упаковывают в водонепроницаемую оболочку, которую вы все видели.

– Сложный процесс, – заметил Гордо[41].

– Разумеется, – согласился Камило. – Но и простые люди могут его освоить, если их научить. Нам придется нанять больше рабочих, чтобы укомплектовать штат нового производственного участка. И понадобится расширить взлетно-посадочную полосу для более крупных самолетов. Дон Пабло говорит, что экскаваторы и бульдозеры для этого этапа уже на подходе, всего в нескольких днях пути.

– А рабочие хоть представляют ценность готового продукта?

Камило бросил взгляд через плечо, чтобы убедиться, что никто из работников не слышит.

– Нет, если вы им не скажете, – он ухмыльнулся, будто сказал шутку, но тон его был совершенно серьезен. – Теперь вы видите, как все должно быть устроено. Уложите проводку и трубы, как с этой стороны, и дайте знать, когда закончите.

– Откуда следует, что он вернется в дом, – шепнул Хайро, – а нас оставит на съедение мошкаре.

– Он химик, – отозвался Ройер. – Он тут самая важная шишка. То бишь после дона Пабло и Густаво.

– Уж он-то точно так считает, – подхватил Агилар, провожая взглядом Камило, шагающего к дому.

– Он знает, как смешать химикаты, он учит рабочих, – стоял на своем Ройер. – Мне тоже не по душе возиться с этим говном, но мы знаем, для чего мы здесь. Мы наемные мордовороты. Дон Пабло не хочет, чтобы эту работу выполняли рабочие – они уже заняты слишком важным делом, и перебои в поставках ему не нужны. А новых еще не наняли. Остаемся только мы.

Когда лабораторию оснастили и Камило лично проинспектировал все соединения, убедился, что питание подключено правильно, всем дали легкий обед. Потом четверым из них – Ла Кике, Агилару, Гордо и Хайро – было велено съездить на грузовике в ближайшее селение, чтобы нанять рабочих. Эскобар вручил им немного наличных для раздачи и велел без двадцати человек, готовых посменно работать круглосуточно, не возвращаться.

По пути сюда они миновали ближайшее село – сонное местечко с церковкой на главной площади, скоплением домиков, горсткой лавчонок и приемной стоматолога. В тот ранний час единственный человек на площади спал на лавке, зато целых три козы радостно щипали траву.

Теперь же, чуть пополудни, тут было куда оживленнее. Торговцы, установив свои тележки и прилавки, продавали фрукты, овощи и paletas, лотерейные билеты и газеты. Из крохотного ресторанчика благоухало крепким кофе. Старики, сидя на стульях, играли в карты и шахматы. Собаки шныряли где вздумается, а детишки, почти или совсем голые, играли в траве, где раньше паслись козы.

Поставив грузовик перед церковью, Ла Кика забрался в кузов. Тент сняли, так что кузов был открыт. Вытащив пистолет из кобуры на бедре, Ла Кика выстрелил в воздух. Все разговоры тотчас смолкли, даже дети обернулись поглазеть.

– Я приехал предложить хорошую работу! – провозгласил Ла Кика. – У нас есть лаборатория в нескольких километрах отсюда, в джунглях. Нам нужны хорошие работники, способные оставаться на ногах по много часов зараз, выполняя тяжелый физический труд. Никаких больных или слабаков, только люди, способные держать высокий темп. – Спрятав пистолет, он достал из кармана стопку купюр и пролистал их веером. – Мы хорошо платим!

Несколько молодых людей туземной наружности – темнокожие, с прямыми черными волосами, блестящими, как пролитые чернила, – приблизились к грузовику, не решаясь подойти вплотную.

– Подходите! – призвал Ла Кика. – Я серьезно! Хорошая работа, хорошая плата.

– А что делать-то? – поинтересовался один из них. Почесал свой тощий живот, приподняв ладонью ткань своей тонкой футболки. Там виднелся круглый шрам, словно от укуса дикого зверя. Здесь джунгли, припомнил Агилар, так что это вполне может быть и так. Четыре его верхних резца блестели золотом. Судя по впалым щекам, вполне могло статься, что никаких других зубов у него нет и в помине.

– Ничего опасного, – заверил Ла Кика. – Работа в лаборатории.

– Лаборатории?

– Стало быть, они с лаборатории коки, – заметил другой.

– Это верно. Вы все знаете людей, работающих там, правда?

– Я знаю людей, довольствующихся объедками, – заявил первый. – Пока боссы богатеют и жиреют.

– Все вовсе не так, – заспорил Ла Кика. – Люди, работающие там, рады, что у них хорошая работа.

– Вы их даже не знаете, – вставил другой. – Можете назвать хоть одного? Они наши друзья, наши родные. Они вкалывают день и ночь за сущие гроши.

– Мне они говорили другое.

– У вас стволы. Спросите их, когда у них тоже будет оружие.

– Слушайте, если не хотите работать… – начал Ла Кика.

– Может, нам следует отобрать вашу лабораторию, – перебил первый. – Мы могли бы заправлять ею сами и продавать кокаин вашему боссу. Зарабатывать настоящие деньги. Это бедное селение, а все богатство от наших плантаций коки достается людям, живущим, как короли, в Боготе, Кали и Медельине.

Любопытство стремительно перерастало в гнев. Агилар обрадовался, что Медельин всплыл в списке парня последним; он не знает, что это лаборатория Эскобара, и винит в нищете своего края лишь неких безымянных и безличных миллионеров. Смахивает на непрестанные нападки Эскобара на безымянных олигархов за медельинские трущобы, пронеслось у него в голове.

На площадь все подходили молодые люди, привлеченные все более громкими голосами, собираясь вокруг грузовика. Некоторые были вооружены мачете, а у пары-тройки имелись и пистолеты.

Ла Кика положил ладонь на рукоятку пистолета. Хайро и Агилар выбрались из грузовика, держа в руках AR-15. Только Гордо, устроившийся посередине широкого сиденья, остался в кабине, но пистолет держал в руках.

– Мы пришли предложить работу, – сказал Ла Кика. – Если работа тут никому не нужна, ну и ладно. Наведаемся в другое селение. Но если хотите работать, не давайте смутьянам отпугнуть вас. Идите сюда и будете под нашей защитой.

Последовало несколько секунд напряженного молчания, потом четверо – тщедушные, болезненные – пробрались к грузовику.

– Я поработаю, – сказал один.

– Я тоже.

– Забирайтесь сюда, – пригласил Ла Кика. – Мы рады, что вы с нами. Но имейте в виду: вернуться сюда вы не сможете. По дороге вам завяжут глаза, и пока вы будете работать на нас, будете оставаться в джунглях.

– Нет проблем, – сказал один. Другие закивали в знак согласия.

Ла Кика дважды стукнул кулаком по крыше кабины.

– Гордо, ты поведешь! Дуем в следующую деревню.

Гордо перебрался за руль. Хайро с Агиларом вернулись в кабину, но прежде чем машина тронулась, через толпу проскочили еще трое, чтобы запрыгнуть в кузов.

На первой остановке семеро. По дороге были еще два селения, и дальше более крупный городок Сан-Висенте-дель-Кагуан. Эскобару и Камило требовалось двадцать человек, так что начало неплохое.

Им пришлось проехать до самого Сан-Висенте-дель-Кагуана, прежде чем удалось набрать два десятка желающих. Как только штат был укомплектован, они развернулись и покатили обратно через те же селения, и в каждом при их приближении люди прятались, чтобы их не видели и не слышали.

– В чем проблема с этими людьми? – спросил Эскобар, когда Ла Кика и Агилар доложили о своих успехах. – Они что, не хотят работать?

– Они считают, что им мало платят, – объяснил Ла Кика. – Это не пещерные жители, они знают, что горстка людей зарабатывает на кокаине огромные деньги. Считают, что могут захватить лаборатории и оставить все деньги себе.

– А они не знают, что для этого нужна система реализации? Взятки фараонам и таможенным чиновникам? Самолеты и корабли? Производство – самая легкая часть процесса.

– Они знают достаточно, чтобы представлять опасность, – ответил Ла Кика.

– Опасность? Так я что, должен теперь беспокоиться еще и об этом? Кое-где в джунглях уже есть военизированные формирования, требующие плату за крышевание. Эту лабораторию они еще не нашли, но могут.

– Артель работает всю ночь, верно? – спросил Агилар.

– Да.

– Часовые выставлены?

– Один, – сообщил Эскобар. – Но он в основном охраняет от нападения зверья из джунглей. Свет и шум большинство зверей отпугивают, но всегда существует возможность, что, если работник отойдет помочиться или вроде того, его укусит змея или нападет большой кот, что-нибудь вроде этого. Так что на посту всегда есть часовой, патрулирующий территорию с фонарем и винтовкой, чтобы отгонять животных.

– Стоило бы на время усилить меры безопасности, – предложил Агилар. – Некоторые из этих мужиков были разгневаны не на шутку. Угрожали.

– Пойдешь добровольцем, Ягуар?

Агилар слишком поздно сообразил, что инициатива наказуема. Впрочем, может статься, караульная служба – не такой уж плохой оборот.

– Сколько мы здесь пробудем?

– Еще неделю как минимум. Надо расширить ВПП, и я хочу убедиться, что новые бригады трудятся, прежде чем мы уедем.

– Тогда, пожалуй, могу взять на себя сколько-то нарядов службы охранения.

– Добро. Привлеки еще пятерых добровольцев, и составим график.

К плюсам караульной службы относилось то, что Агилару позволяли спать в самую жаркую пору суток. Да вдобавок в спальне было свободно, так что можно было растянуться во весь рост и взять сколько хочешь подушек.

А к минусам относилась сама караульная служба.

Джунгли ночью становились живой тварью – клыкастой, тысячеглазой и источающей враждебность. За пределами круга света от его фонарей и ламп, гирляндами свисавших с края жестяных крыш лабораторий-близнецов, темень была непроглядной; сквозь плотный лиственный полог над головой не мог пробиться ни один лучик лунного света. Тишину нарушал только непрестанный звон мошкары, так что если в кустах кралось животное крупнее мыши, оно казалось громадным.

Во время двух из его ночей в карауле шел дождь. Первым намеком служил звук вроде приближения поезда, пока гроза продвигалась к нему по джунглям. Потом она с грохотом водопада обрушивалась на верхний лиственный полог, за которым следовали чуть ли не музыкальные переливы, пока дождь падал с листа на ветку, с ветки на лист, подбираясь все ближе и ближе. И, наконец достигнув земли, тотчас же впитывался в нее без следа.

Патрулируя, Агилар крепко сжимал свою AR-15, держа палец рядом со спусковым крючком в готовности в любой момент нажать на него. Фонарь был закреплен на стволе винтовки, а в кармане лежали запасные батарейки. Меньше всего на свете хотелось Агилару потерять дом из виду и вдруг остаться без света.

Дозором постоянно ходили двое часовых по пересекающимся маршрутам. Им было строго-настрого приказано не подпускать к рабочим никакой опасности – ни от животных, ни от человека. Не менее важно было, хоть и не столь очевидно на первый взгляд, не выпускать никого с территории без надлежащего разрешения. Лаборатория производит чрезвычайно прибыльную и незаконную продукцию, так что выпускать рабочих никак нельзя. Для них эта работа – билет в один конец. Единственный способ увольнения – пуля в голову и неглубокая могила в джунглях.

В первую ночь Агилар нервничал, но рассвет, забрезжив в джунглях призрачным сиянием, заставил его забыть обо всем на свете перед этой красотой. Деревья, лианы и поникшие ветви, подлесок с широкими листьями и цветы всех форм и расцветок, просверки цвета порхающих птиц – все это сливалось в живое, дышащее импрессионистское полотно.

После вахты он поспал пару часов, но потом его разбудил рев грузовиков с тяжелой техникой, необходимой для расширения взлетной полосы. Очумелый со сна, он отправился на кухню за кофе и вышел с кружкой на улицу. Ла Кика смотрел, как большие машины выкатываются из прицепов.

– Машинистов убьют, когда они закончат? – осведомился Агилар.

– Им завязали глаза сразу после Сан-Висенте-дель-Кагуана, – ответил Ла Кика. – Тут никаких примет местности, кроме деревьев, а посреди джунглей они все как две капли воды. Им ни за что не найти дорогу сюда.

– Дон Пабло не любит испытывать судьбу.

– Он испытывает судьбу что ни день, – тряхнул Ла Кика головой. – Просто предпочитает повышать свои шансы, когда удается. Ты бы на его месте делал то же самое.

– Мне ни за что не оказаться на его месте.

– Он уникальный, правда? Единственный в своем роде. Немногим дано такое сочетание прозорливости и беспощадности, чтобы провернуть то же, что и он.

Пожалуй, оно и к лучшему, подумал Агилар. Подобные люди не могут рано или поздно не схлестнуться между собой. Пока что главам различных колумбийских картелей удается сосуществовать, потому что рынки достаточно открыты, чтобы каждому досталась собственная территория. Но так будет не всегда, тут уж к гадалке не ходи. Подобно феодальным владыкам, сражавшимся за власть и территории, ни один из заправил картелей не будет доволен доставшимся куском. Каждый будет желать заполучить весь торт, и массового кровопролития не миновать.

Агилару вспомнились старики на площади селения, игравшие в шахматы. Это Эскобар, Очоа, Гача и главы других картелей передвигают свои фигуры по доске, стремясь получить преимущество, при каждой возможности забирая фигуры противника.

Рано или поздно быть войне. «И я в этой войне буду пешкой, – подумал Агилар, – марионеткой, разменной монетой. Пушечным мясом. Если только доживу».

Прихлебывая кофе, он смотрел, как могучие машины терзают землю.

33

Позже Агилар снова был на улице, наблюдая, как новые рабочие пытаются освоить ремесло производства кокаина. Эскобар и Гавирия были там же. Камило растолковывал различные задания пятерым, вышедшим на рабочую смену. Один из них то и дело задавал вопросы, казавшиеся Агилару глупыми и требовавшие, чтобы Камило сызнова повторял одно и то же. Парнишка был юный, едва ли больше двадцати, но это не оправдание для бестолковости. А еще его так и трясло от волнения.

Наконец, споткнувшись о ногу – то ли чужую, то ли свою собственную, – он сшиб со стола бутылку нашатырного спирта. Упав на деревянный пол, она разлетелась вдребезги, и едкие пары окутали всех присутствующих.

Эскобар был сыт по горло.

– Дай пушку, Ягуар! – бросил он.

Агилар послушался, предполагая, что Эскобар воспользуется ею, чтобы донести какую-то мысль.

Что он и сделал, но не так, как ожидал Агилар.

– Ты! – рявкнул Эскобар бедолаге, еще пытавшемуся подняться на ноги.

Поглядев на Эскобара, тот глуповато улыбнулся.

– Виноват.

– Да, именно. – Направив на него пистолет, Эскобар всадил пулю ему между глаз. Тот повалился мешком, излив кровь на землю.

– Уберите его отсюда, – распорядился Эскобар. – Бросьте где-нибудь в джунглях. И если среди рабочих найдутся еще идиоты, передайте, что с ними будет то же самое.

Развернувшись, он в негодовании устремился к дому.

– Зуб его замучил, – развел руками Гавирия. – Весь день не в духе.

– В ближайшем селении есть дантист, – сообщил Агилар. – Я вчера видел его приемную.

Гавирия просиял.

– Пошли со мной. Погляжу, что он решит.

Агилар обрадовался: значит, избавляться от трупа – не его забота. Гавирия направился в дом, и Агилар по пятам за ним.

В доме Эскобар сидел за обеденным столом, положив подбородок на ладонь и потирая двумя пальцами челюсть. Пистолет Агилара лежал на столе перед ним. Когда Гавирия и Агилар вошли, он поднял глаза.

– Забыл вернуть тебе ствол, Ягуар. Этот долбаный зуб меня доконает. Держи.

– Спасибо, – взяв пистолет, Агилар убрал его в кобуру.

– Я привел его не за этим, – сообщил Гавирия. – Он говорит, в селе есть зубник.

– По-твоему, мне нужен зубодер? – приподнял бровь Эскобар.

– Зубная боль превратила тебя в развалину, Пабло. Могу попросить у Камило какие-нибудь клещи и выдернуть его сам, если хочешь.

– Я тебя к своим зубам и близко не подпущу.

– Тогда Камило. Он химик, может, сумеет состряпать какой-нибудь порошок от зубной боли или типа того. Марихуана не помогла?

– Слабо.

– Может, чуток кокаина?

Насупившись, Эскобар тряхнул головой.

– Я этой дрянью не пользуюсь. – Он минутку поразмыслил. – Ягуар, тебе известно что-нибудь об этом зубодере?

– Ничегошеньки, – ответил Агилар. – Мы были на плазе, и я видел кабинет, вот и все. В окне горел свет. Могу отвезти вас туда.

– В поселок я не поеду. По этой-то дороге? Ухабы меня прикончат. Возьми еще одного из парней и тащи его сюда со всем оборудованием, какое ему понадобится.

– С завязанными глазами?

– Конечно, с завязанными глазами. Он может снова нам понадобиться, и я не хочу, чтобы пришлось его убивать.

– Да, Patron. Что-нибудь еще?

– Нет, – буркнул Эскобар. И тут же: – Да. Мухой! Этот паршивец меня убивает.

Гавирия вывел Агилара, сунув ему пачку денег.

– Поспеши, – вполголоса сказал он. – Боюсь, он поубивает всех наших рабочих, если его зуб не подлечат по-быстрому.

– Одна нога здесь, другая там, – заверил Агилар.

Отправившись в спальню, он застал там Курка, сидевшего на подушке, глазея в окно.

– Курок, пошли со мной!

Пару раз моргнув, Курок наконец-то сфокусировал взгляд на Агиларе.

– Пошли куда?

– В село. Нужно прихватить дантиста.

– Дантиста? Какого дантиста?

– По пути объясню. Пошли, дело не терпит отлагательств.

– Ты когда-нибудь думал, что будет потом? – поинтересовался Агилар.

Курок покусывал губу и разглядывал ногти. Агилар, ведя грузовик, боялся отрывать взгляд от узкой дороги дольше чем на секунду-другую. Джунгли подступали с обеих сторон; въехать в дерево и застрять здесь проще простого. Он даже не представлял, что будет, если навстречу попадется другой автомобиль.

Вообще-то нет, представлял. Откажется сдать назад, пустив в ход против другого водителя пистолет, если придется.

– Когда потом?

– После этого.

– Наверно, вернемся в Медельин. Или на ранчо, или еще куда. Снова спать на кровати.

– Я не про наше пребывание здесь. Я имел в виду, после того, как перестанешь быть sicario Эскобара.

– Как еще перестанешь? Я никем другим отродясь и не был.

– Тебе сколько?

– Девятнадцать, – сказал Курок. – Ну, семнадцать. Почти.

– Сколько sicarios ты видел старше двадцати пяти? Двадцати?

– Тебе больше двадцати.

– Потому что я окончил университет и стал офицером полиции.

– Это не делает тебя лучше других.

– Я и не говорю, что лучше, – согласился Агилар. – Но это делает меня старше. Я веду к тому, что вы по большей части ребята молодые. Вечно вести такую жизнь нельзя. Пятидесятилетних sicarios не бывает.

– Пятидесяти? – рассмеялся Курок. – Прежде чем я начал работать на дона Пабло, я считал, повезет, если дотяну до двадцати.

– А теперь?

– И теперь повезет, если доживу до двадцати. Но перед смертью поубиваю до хрена других сукиных детей.

– Так для тебя жизнь сводится к этому? Убивать, а потом помереть?

– И трахаться. Не забывай об этом. Как думаешь, дон Пабло все-таки привезет обещанных путан?

– Если мы не притащим этого стоматолога позаботиться о его зубах, о путанах можешь забыть, – отрубил Агилар. – Пока страдает он, страдаем и мы все.

Приемная стоматолога находилась в маленьком одноэтажном здании с плоской крышей. Когда Агилар и Курок вошли через переднюю дверь, тилинькнул звоночек, привязанный к ручке двери. Они оказались в небольшой комнате ожидания с письменным столом, на котором стоял телефон и покоилась большая регистрационная книга. До слуха Агилара донесся вой бормашины за стеной.

– Сейчас буду! – крикнул женский голос.

– Так зубник баба? – опешил Курок.

– Бывает, – пожал плечами Агилар.

Сверление продолжалось под аккомпанемент мучительных воплей и стонов.

– Я почти закончил, – произнес мужской голос. – Просто расслабьтесь.

– Расслабиться? – отозвался другой мужчина. – Не знаю, долго ли еще вынесу эту пытку.

– Может, за этим дону Пабло и нужен зубник, – прошептал Курок. – Хочет освоить новые способы пыток.

– Тсс! – осадил его Агилар, не желавший отпугнуть стоматолога еще до встречи с ним.

Наконец бормашина смолкла, и мужской голос заговорил с увещевающими интонациями. Пока он работал, в приемную вышла женщина.

Да какая шикарная!

Волосы, как расплавленная карамель, ниспадали до плеч, слегка курчавясь на кончиках. Большие карие глаза с зеленоватыми искорками. А улыбка – прямо стрела в самое сердце.

– Чем могу помочь? – спросила она. Голубой хирургический костюм скрывал фигуру, но Агилару импонировало и то, что было видно.

– Нам нужен стоматолог, – едва совладав с голосом, выдавил он. – Нужна неотложная помощь.

– Он почти закончил с пациентом, – заверила она. – В чем проблема?

– Зубная боль.

– У кого из вас?

– Ни у кого, – ответил Агилар. – В джунглях, километрах в шести-семи отсюда.

– О, – произнесла она. – Сожалею, на сегодня у доктора Месы все расписано.

– Больше нет, – заявил Агилар.

– Он наверняка охотно подъедет через день-другой.

Агилар вытащил из кармана наличные, которые дал ему Гавирия, и протянул ей.

– Это для начала. Когда доктор Меса поможет нашему боссу, будет больше.

Курок тем временем отвел футболку, показав пистолет на поясе.

– Объясните ему, что он может либо чутка заработать, либо доктор понадобится ему самому. Plata o plomo.

Агилар замахал на него рукой, не желая выставлять дело для стоматолога в подобном свете, особенно теперь, увидев его помощницу.

– Мой друг преувеличивает. Но все же будет лучше, если он поедет с нами. Без отлагательств. Он должен взять все, что понадобится ему для лечения зубной боли.

– Она бывает по множеству причин, – указала женщина.

– Тогда он должен взять с собой множество вещей, чтобы принять меры. Помощь ему понадобится?

– Ассистирующая медсестра?

– Само собой, ассистирующая медсестра. Вы ведь она и есть?

– Совершенно верно, – подтвердила она. – Я получила образование и диплом.

– Тогда вы можете поехать с ним.

– Что-то мне не хочется никуда ехать с вооруженными головорезами.

– Говорю же, – настаивал Агилар, – моего товарища заносит. Вам ничего не угрожает.

– Если не откажетесь сотрудничать, – вставил Курок.

– Курок, хватит!

– Его зовут Курок?

– Это прозвище, – поправил Агилар и понял, что это вряд ли поможет.

– А вас как? Гроб?

– Он Ягуар, – вызвался Курок. – Покажи ей свой Коготь, Ягуар.

– У вас есть когти?

– Его нож.

– Курок, хватит уже! – вскинулся Агилар. – Ты пугаешь даму. В этом нет нужды.

– По-моему, мне надо вызвать полицию, – сказала она.

– В этом крохотном местечке? – удивился Агилар. – Тут есть полиция?

– Конечно.

– И сколько человек?

– Пятнадцать. И они очень хорошо вооружены.

– Пятнадцать – в такой-то деревне?

– Ну ладно, один. И наверное, пьян. Начинает пить между завтраком и обедом, но после обеда обычно вырубается до ужина.

– Вот это больше похоже, – согласился Агилар. – Давайте, велите своему боссу поторопиться.

Она ушла в другую комнату. Агилар слушал с порога, как медсестра излагает ситуацию, боясь, что она станет отговаривать врача от поездки, а то и позвонит бухому деревенскому полицейскому, но она воздержалась и от того, и от другого.

Минуту спустя стоматолог вышел в приемную.

– Марибель говорит, там какая-то неотложная ситуация.

– Да, – подтвердил Агилар. – Наш босс – очень важный человек, а у него сильная боль. От этого он на взводе, а когда он на взводе, люди страдают.

– У меня и другие пациенты страдают.

– Они не могут заплатить так, как этот.

– Марибель показывала мне деньги, что вы ей дали. Ваш босс богат? Олигарх?

– Богат – да. Но не олигарх. Он заработал свои деньги тяжким трудом.

– Хорошо, – кивнул Меса. – Ненавижу олигархов.

– Тогда у вас с ним много общего, – заметил Агилар. – Вы тут закончили? Нам надо торопиться.

– Две минуты, – сказал стоматолог.

– Две минуты, – согласился Агилар. – После этого мы вышвырнем вашего пациента отсюда.

Пять минут спустя, собрав все нужное снаряжение, какое, по словам Месы, могло понадобиться, они уже шагали к грузовику.

– Мы поедем вот в этом? – осведомилась Марибель. – А ничего посовременнее у вас нет? Типа лошади с телегой?

– Скажите, доктор Меса, – повернулся к врачу Агилар, – у нее всегда язык как бритва или только при мне?

– Всегда, сколько я ее знаю.

– И вы ее еще не уволили?

– Вы же видели поселок. Очень маленький. Где ж тут найдешь другую дипломированную стоматологическую сестру?

Взяв медицинскую сумку у врача и коробку с медикаментами у Марибель, Агилар поставил их в кузов.

– Не бойтесь, – сказал он, – но сейчас мы завяжем вам глаза.

– Завяжете глаза? – переспросил Меса. – Зачем?

– Чтобы вы не знали, куда мы едем, – объяснил Агилар. – На обратной дороге вам снова завяжут глаза.

– А работать мне тоже придется с завязанными глазами?

– Конечно, нет. – Только через секунду до Агилара дошло, что это была шутка. – Теперь вижу, почему вы ее держите. Вы ничуть не лучше.

– Когда живешь и работаешь в такой деревне, – вставила Марибель, – приходится развлекаться, как умеешь.

Агилар стащил с сиденья тряпки.

– Сейчас мы завяжем вот это.

– А если мы откажемся? – поинтересовался Меса.

– Где эта деревня найдет другого дипломированного стоматолога?

– Тогда валяйте. – Поджав губы, Меса горделиво вздернул подбородок. Он был невысок, но крепок, с жесткими черными волосами и благородной наружностью. На нем по-прежнему был белый медицинский халат поверх костюма с галстуком. Агилару пришло в голову, что при других обстоятельствах этот человек мог бы ему понравиться. А потом подумал, что давно не был у стоматолога – года два или три как минимум. Пожалуй, это дело надо поправить.

Может, он наведается к этому врачу, хотя бы ради того, чтобы снова повидать Марибель.

Завязал глаза дантисту, потом Марибель. Она слегка дрожала, но старалась не выказывать страха. От нее пахло цитрусами, цветами и чем-то дымным, и Агилар подумал, что мог бы вдыхать этот аромат день-деньской.

– Вы сядете рядом со мной, – сказал он ей. – Потом доктор Меса, потом Курок. Так никому не придет в голову выпрыгнуть из двери.

– Здесь вчетвером? – спросила Марибель. – А места хватит?

– Мы ехали сюда аж из… – начал Агилар, но тут же прикусил язык. – …Из далекого города вчетвером в кабине. В тесноте, да не в обиде.

Меса и Марибель еще малость поартачились, но забрались в кабину и сели, где сказано. Агилар понял, что их протесты были больше для виду, чтобы поддержать мужество друг друга в необычных обстоятельствах. Они не станут упираться и сделают, что надо. Пока что любопытство по поводу пациента перевешивает их страх. Он жалел, что Курок показал Марибель пистолет, но беда невелика.

34

Сняв с глаз пленного стоматолога и его ассистентки повязки и отведя их в дом, Агилар услышал жалобы Эскобара, еще не успев закрыть за собой дверь. Оставалось лишь уповать, что он даст стоматологу осмотреть себя, а не пристрелит на месте.

Как оказалось, Эскобар позволил провести осмотр, хотя и жаловался что ни миг, когда рот был свободен от беспардонных рук и инструментов. Он непоправимо сломал зуб, и Месе пришлось удалить его и провести депульпирование. В менее чем идеальных условиях и без надлежащего кресла на это ушло почти два часа. Все это время Агилар старался держаться подальше от мест, куда долетал крик.

А потом все закончилось. Услышав это, Агилар наведался проверить. Эскобар ныл от боли и тут же закурил косяк, чтобы притупить ее. Доктор Меса заверял его, что через неделю-другую он и не вспомнит, что зуб существовал, пока язык не наткнется на пустое место в глубине рта.

– То есть, вы говорите, оно будет так саднить целую неделю? – вопросил Эскобар.

– С каждым днем чуточку меньше, сеньор, – заверил Меса. – Если хотите, пропишу вам обезболивающее.

– Не нужны мне лекарства, – буркнул Эскобар. – Мне нужен компетентный зубник.

– Уверяю вас, – не спасовал Меса, – что сделал все, что сделал бы любой хороший стоматолог. Источник вашей боли устранен; это лишь остаточные явления. В свое время они зачахнут.

– Это вы в свое время зачахнете, – отбрил Эскобар. Потом, смерив взглядом Марибель, добавил: – А вот вы, наверно, не настолько.

Марибель не улыбнулась.

– Нам надо обратно, – сказала. – Другие пациенты ждут.

– Отлично, сматывайтесь, – согласился Эскобар. – Ягуар, отвези их домой.

– С завязанными глазами? – спросил Меса.

– Конечно, – подтвердил Эскобар. – С какой стати нам завязывать вам глаза по пути в одну сторону, а в другую – нет? Это ради вашего же блага. Будь я на вашем месте, держал бы глаза под повязкой закрытыми, просто ради перестраховки.

– Поехали, – поторопил Агилар. Если El Patrón’у не станет лучше с минуты на минуту, он может опять открыть пальбу. Агилар не хотел, чтобы Меса пострадал, но куда больше беспокоился за Марибель. Она не растеряла своего колкого юмора за всю дорогу до лаборатории. Наверно, это ее защитный механизм, подумал он. Хоть она и боялась – в подобной ситуации струхнет любой, – но чтобы не выказать страх, держала хвост морковкой.

Завязав обоим глаза, Агилар посадил их в грузовик. Курок куда-то запропастился – наверно, опять в спальне таращился в пространство, а Агилар не видел угрозы ни в одном из пленников. Сам управится.

– Где же ваш юный друг? – полюбопытствовала Марибель, когда стало очевидно, что Курок к ним не присоединится. – Вернулся в начальную школу?

– Он не настолько юн, – возразил Агилар.

– Хронологически, – не уступала Марибель. – В смысле зрелости и ума он до своих лет, по-моему, не дорос.

– Он бедный пацан из бедного района. У него не было ваших преимуществ. Оставьте его в покое.

– А с чего вы взяли, что у меня были какие-то преимущества? – огрызнулась Марибель. – Или у доктора Месы? Я даже не из бедного района, я из бедного местечка, в котором был лишь один район. Ни у кого из нас денег не было. Мы едва сводили концы с концами. Но я хотела вырваться, так что трудилась и барахталась, и заработала себе дорогу в зубоврачебный колледж.

– А потом перебралась в такое же местечко, – заметил Меса. – Вот вам и наглядное доказательство, что кое-кому никакой урок не впрок.

– Я хотела помочь моему народу! Что ж тут плохого?

– Ничего, дорогая, – ответил Меса. – Я тебя просто дразнил.

– Уж кто бы говорил! – Марибель повернулась к Агилару, что было малость забавно, ведь она все равно не видела его сквозь повязку. – Он родом из худшей comuna Боготы. Как и я, он из кожи вон лез каждый сантиметр пути, но выкарабкался и стал уважаемым стоматологом. А потом перебрался в это местечко, потому что знал, что в городе стоматологов пруд пруди, но о тех, кто в такой глуши джунглей, не заботится никто. Он трудится от рассвета до заката. Ему платят курами, листьями коки, порой он вообще работает за спасибо, но не бросает своего дела. Доктор Меса – герой.

– Мой босс тоже герой, – заявил Агилар. – Он помогает другим выкарабкаться из бедности. Он построил целые комплексы для людей, лишенных всего, живущих на помойках. Он создал клиники и больницы там, где их не было, разбил бесплатные футбольные поля и парки для бедных. Он великий человек.

Он осекся, сообразив, что мог наговорить лишнего. Конечно, они вряд ли узнали Эскобара, если только государственные новости не проникают настолько далеко в джунгли. Во время политической кампании его фото красовалось на всех первых полосах и в новостных трансляциях в каждом городе Колумбии.

Но, опять же, какая разница? У El Patrón’а враги повсюду, но его окружают друзья, sicarios, готовые положить живот за него. И даже если бы Меса или Марибель хотели бы причинить ему вред, они понятия не имеют, где именно в джунглях он находится, знают лишь, сколько времени до него добираться.

– Вам следует знать, – через какое-то время нарушила молчание Марибель, словно прочитав его мысли, – что в нашем селении и в других окрест есть люди, затаившие обиду на вашего босса. Он скупает листья коки у местных фермеров почти за бесценок. Они же тем временем перестали возделывать другие культуры, потому что зарабатывать эти жалкие гроши легче, чем везти продукцию на какой-нибудь рынок в дальнем городе, рискуя столкнуться с нераспроданным товаром, бандитами или ущербом. Так что люди живут впроголодь, потому что фермеры перестали выращивать пищевые продукты, а фермеров жульнически лишают того, что они должны были бы зарабатывать на коке. Некоторые думают, что если бы мы владели кокаиновыми лабораториями сами, то могли бы зарабатывать больше. Почему все прибыли должны утекать в Медельин, а не оставаться здесь, в общине?

Агилар и так подозревал, что ей известно, но эти слова окончательно подтвердили его подозрения.

– Значит, вы знали с самого начала.

– Разумеется, – ответила она. – Кто ж еще, кроме бандитского прихвостня, может заявиться в приемную стоматолога, размахивая оружием и толстыми стопками денег, требуя экстренных услуг? А всем в округе известно, что Пабло Эскобар держит кокаиновую лабораторию где-то поблизости.

– Вам известно, где она?

– В общих чертах. Знаю примерное направление, километров двадцать пять от селения. Это известно каждому.

– Но повязка на глазах…

– Это уж ваш фарс. Мы не противились, чтобы вас ублажить, но только из вежливости.

– Что ж, я ценю это, – буркнул Агилар. – Но могли бы сказать и раньше.

– Зачем? Вы не собирались нас убивать; ваш босс страдал от мучительной боли. Доктор Меса мог бы чудовищно усугубить его боль, но вместо того повел себя как профессионал и помог ему. Мы вам не враги, Ягуар.

– Можете звать меня Хосе.

– А вы можете звать меня сеньоритой Рестрепо.

– Не Марибель?

– А мы разве друзья?

– Я думал, хоть капельку…

– Вы похитили нас, Ягуар. Да, вы вели себя по-джентльменски. Но у вас было оружие, и вы нам угрожали. Странное основание для дружбы.

– Я вам не угрожал, это Курок. А я ему запрещал.

– Не все угрозы высказываются явно, – отрезала она.

– Что ж, прошу прощения, если вы почувствовали угрозу. Это в мои намерения не входило. И я хорошо вам заплатил.

– Да, заплатили, – подтвердил Меса. Агилар почти позабыл, что он тоже в кабине. – А сеньор Эскобар подкинул еще. Народ в селении будет пару недель питаться хорошо.

– Вы поделитесь этими деньгами?

– Разумеется, – сказала Марибель. – Если бы мы надеялись разбогатеть, то работали бы в городе. Наши основные потребности удовлетворены, а в остальном мы стараемся помогать людям.

– Пожалуй, вы оба герои, – вымолвил Агилар.

– Да где там! Просто люди и поступаем, как люди. – Помолчав, она добавила: – Некоторые.

– Но не я, хотите сказать.

– Я знаю вас не настолько хорошо, чтобы подтвердить или опровергнуть, Хосе.

Он заметил, что она не назвала его Ягуаром. Звук собственного имени, сорвавшегося с ее губ, прошил его, как удар тока.

– А могли бы.

– Вы здесь живете или просто с визитом?

– Пожалуй, с визитом. Но не знаю, на сколько он затянется. Думаю, еще на какое-то время.

– Тогда может быть.

– Может быть что? – спросил он.

– Может быть, сможете меня навестить. Но без оружия и повязок на глаза. Если хотите познакомиться со мной поближе, то как человек, а не бандит.

– Вы серьезно? – не поверил Агилар. – Вы двое не…

– Мы, вместе? – рассмеялся Меса. – Спасибо за комплимент, но нет. Я слишком стар для нее и слишком брюзглив. Да и жена будет возражать.

– Его жена приятнее его, между прочим, – вставила Марибель.

– Я просто хотел убедиться, что вы не шутите.

– Не дави на нее, сынок, – предупредил Меса. – Она сделала предложение. Если бы не была настроена, не стала бы. Но могу сказать по опыту, что если будешь вести себя как дурак, она может и отыграть обратно.

– Он знает меня слишком хорошо, – заметила Марибель.

– Я с тобой… как ты там выразилась? С рассвета до заката что ни день. Конечно, я тебя хорошо знаю.

Агилар сделал поворот, и машина выехала на площадь. Кабинет стоматолога был прямо перед ними. Агилар подумывал, не прокатиться ли вокруг селения пару раз, только бы провести с Марибель еще несколько минут. Но ароматы стряпни площадных торговцев начали просачиваться в кабину, и он боялся, что его подловят на горячем.

Так что просто затормозил у приемной.

– Приехали. Можете снять повязки.

Они послушались. Марибель поглядела на Агилара, часто моргая из-за яркого послеполуденного солнца глазами, отвыкшими от света.

– Спасибо за поездку, Хосе. И что не стал пользоваться нашим положением. У тебя были деньги, стволы, повязки… многие не повели бы себя так же достойно. Из-за этого, а не твоей глупой клички и не твоего довольно симпатичного под этими пятнами лица, и не твоего положения на службе у наркобарона, я и согласилась увидеться с тобой снова. Если захочешь.

– Захочу. Определенно.

– Тогда приходи ко мне в приемную. Если меня здесь нет, значит, я дома. В селении всякий знает, где я живу. Я закину словечко, чтобы тебе пошли навстречу, если будешь меня спрашивать.

Меса выбрался из грузовика прежде, чем Агилар успел обойти кабину, чтобы открыть для него дверцу. Марибель как раз поставила ногу на ступеньку, так что он протянул руку, чтобы помочь ей спуститься, и она приняла руку и одарила его улыбкой.

– Надеюсь, скоро свидимся.

И скрылась в приемной. Агилар захлопнул дверцу грузовика как во сне. Неужели это случилось на самом деле? Женщина, которую он по сути похитил по приказу Эскобара, пригласила его на свидание? Он полетел к водительской дверце как на крыльях, улыбаясь до ушей. Прежде чем вернуться в лабораторию, он проехал через селения до самого Сан-Висенте-дель-Кагуана, прежде чем сумел найти мотоцикл, выставленный на продажу. Уплатил, сколько запросил владелец и чуточку сверх того, убедился, что машина в порядке и заправлена под завязку, и взвалил ее в кузов.

Если уж регулярно мотаться в селение, то лучше не на здоровенном бортовом грузовике.

35

Так начался период жизни Агилара, казавшийся волшебным. Он ходил дозором по ночам, после наряда какое-то время спал, и как только выпадал досуг, мчался верхом на мотоцикле в селение, чтобы провести время с Марибель. Казалось, он ей нравился не меньше, чем она ему. Во время третьего визита они уже держались за руки. Однажды вечером он повез ее ужинать в Сан-Висенте-дель-Кагуан, а после, перед своей дверью, Марибель его поцеловала – и поцелуй затянулся, суля обещание куда большего.

Еще после трех визитов, включая второй ужин, она пригласила Агилара в дом. Там она вставила в портативный плеер кассету – классическая музыка из Испании, сказала она, ее любимая – и обняла его. Так танцевать Агилар не умел, но она вела его, они двигались вместе, и ее тепло и аромат переполняли его. Она тоже это чувствовала, и вскоре они уже целовались, лаская друг друга, тяжело дыша, потом торопливо срывали друг с друга одежду, опустились на пол и занялись любовью в белом, слепящем жару, а потом так и лежали на полу, сжимая друг друга в объятьях; музыка закончилась, и они слушали дыхание друг друга и шипение пустой кассеты.

Она болтала о книгах и фильмах, готовила крепкий черный кофе, и хотя денег у нее было немного, тратила толику имеющихся на хорошее вино. Занятия с ней любовью походили на ее любимые симфонии – длинные и замысловатые, с крещендо, от которых занимался дух.

Порой она устраивала ему прогулки по джунглям или ехала вместе с ним на заднем сиденье мотоцикла в какой-нибудь глухой уголок и рассказывала ему о мире природы. Показывала ему страстоцвет и местные пальмы, красные цветы геликонии, которые называла омаровыми клешнями, каучуковые деревья. Взяла его к озеру, почти сплошь устланному амазонскими водяными лилиями; сбросив одежду, они прыгнули в озеро, плескались среди лилий и прятались под ними, пока хватало дыхания, а после занимались любовью на берегу. Познакомила его с розовыми бананами, бромелиями и, казалось, тысячами разных видов орхидей.

Знала она и диких тварей. Показала ему тамарина ростом с кошку, колибри-мечеклюва и розового речного дельфина. Вместе они видели ягуарунди и боа, ядовитых банановых пауков и ужасного листолаза, а во время вылазки в выходные в горы – очкового медведя и гвианскую гарпию.

Однажды, как раз перед сумерками, готовыми накинуть на джунгли завесу тьмы, они шагали менее чем в километре от селения по тропе, где уже хаживали не раз.

– Я тревожусь, – говорила Марибель.

– О чем?

– О местных жителях. И нашего селения, и соседнего. Они все сильней негодуют из-за лаборатории. Из-за отправившихся туда работников – их братьев, отцов и сыновей, так и не вернувшихся по домам.

– Не можем же мы позволить им шнырять туда-сюда, – возразил Агилар. – Тогда все будут знать, что это и где это.

– А с чего вы взяли, что они не знают?

Он улыбнулся, и Марибель пожала ему руку, а потом отпустила.

– Они настроены серьезно, Хосе. Они голодны. Им кажется, что они теряют не только свою землю, но и свою историю. Они теряют все, а когда человеку нечего терять, он становится опасным. Вам нужно принять меры. Постарайся заставить Эскобара понять угрозу.

Не успел Агилар и рта раскрыть в ответ, как Марибель схватила его за руку.

– Чувствуешь? – проронила вполголоса.

– Чувствую что?

– Что-то за нами следит.

– Что-то или кто-то?

– Не знаю, – призналась она. – Но мне это не нравится.

Она терпеть не могла, что он повсюду ходит с оружием, и дала ясно понять, что о долгосрочных отношениях не может быть и речи, если он не покончит с криминальным житьем. Однако теперь Агилар обрадовался, что нож у него на лодыжке, а пистолет сзади за поясом.

– Кто там? – спросил он.

Никто не ответил. Мгновение спустя кусты раздвинулись, и на тропу ступил ягуар – длинный, лоснящийся, мускулистый, с рыжевато-коричневой пятнистой шкурой и золотистыми глазами с круглыми зрачками. И в этих глазах сверкал свет разума. Разинув пасть, зверь продемонстрировал розовый язык и острые, длинные клыки.

– Он ими прокусывает череп жертвы, – шепнула Марибель, даже в такой обстановке ухитряясь сохранять роль учительницы. – Смерть наступает мгновенно. Никакой борьбы. Ни одна другая большая кошка так не делает.

– Мы не добыча, – возгласил Агилар громким голосом, источавшим, как он надеялся, уверенность. – Тебе лучше не связываться с нами.

– Конечно, нет, – ответил ягуар. – У меня здесь шансов никаких.

Агилар опешил. Разве ягуары разговаривают? До сих пор он ни одного и в глаза не видел, даже в зоопарке, но полагал, что о таком кто-нибудь да упомянул бы. Он оцепенел. Ладони Марибель крепче стиснули его руку. Значит, она тоже слышала.

– Я просто пришел сказать, что настало время принять решение, – продолжал ягуар. – Раз и навсегда. Кто ты, брат? Что ты собой представляешь? Ты не можешь прожить всю жизнь, плывя по течению, знаешь ли. Ты должен проложить свой собственный курс и следовать ему.

– Что тебе знать о… – начал было Агилар, но ягуар уже скрылся. На миг – лишь проблеском – Агилару показалось, что верхом на нем сидела паукообразная обезьяна[42]. Но зверь скрылся в мгновение ока, не потревожив кусты у тропы даже шорохом.

– Ты… ты видела это? – спросил он.

– Что – это? – откликнулась Марибель.

– Кроме шуток.

– Я не знаю, что видела. И видела ли вообще. Я словно была здесь, с тобой, а потом меня не стало, а потом снова появилась. Все разыгралось очень быстро.

– Ягуар, – вымолвил Анилар. – Говорящий ягуар. И обезьяна.

– Смеркается, – ответила Марибель. – Трудно что-нибудь разглядеть или понять, что видел. Давай вернемся ко мне домой и займемся любовью.

Перед таким приглашением Агилар устоять не мог.

После они лежали в ее постели, полуприкрытые влажной простыней, со сплетенными ногами.

– Он прав, знаешь ли, – проронила она. – Ты должен выбрать.

– Выбрать что?

– Свою тропу. Свое будущее. Тебе решать, каким оно будет.

– Значит, ты его видела! – он двинул кулаком подушку у себя над головой. – Видела!

– А я разве сказала, что не видела?

На следующий вечер он уже не был уверен, что вообще что-то видел. Говорящих ягуаров не бывает. Да и обезьяна верхом на ягуаре – такая же небыль. Это была игра то ли угасающего света дня, то ли его воображения.

Но мысль, которую он высказал – а Марибель подчеркнула, – была дельной.

Она честная женщина. Он думал, что любит ее, а она его. Даже Луиза не вызывала у него таких чувств – словно находиться порознь невыносимо, что вдали от Марибель он не способен думать ни о чем, кроме возвращения к ней.

Луиза была уютной. Надежной. Тогда ему это требовалось.

Но Марибель бросает ему вызов. Ему приходится из кожи вон лезть, чтобы поспевать за ее бритвенно-острым умом и феерической проницательностью. Сейчас он нуждается в этом.

Нуждается в ней.

Она же, со своей стороны, сказала ему, что круг интересных людей в селении пренебрежимо мал, и в первую голову потому, что многие ее ровесники ушли работать в лабораторию. Агилар поначалу показался ей курьезной диковинкой, но постепенно стал куда более ценным – другом, спутником, наперсником и возлюбленным.

Но она не станет – не сможет – связывать жизнь с человеком, живущим насилием изо дня в день. Дела шли тихо и мирно, особенно в последние недели, когда Эскобар исцелился от зубной боли. Расширение взлетной полосы шло хорошо, новые рабочие осваивались, производство росло. Эскобар даже привез путан, как и обещал, хоть Агилар и не питал к ним интереса.

Все были довольны, и какое-то время Агилару даже казалось, что его работа не связана с убийствами, пытками и смертью.

Но так лишь казалось. Это была передышка и только. Длиться вечно она не могла.

А вот роман с Марибель мог бы. Агилару все больше и больше хотелось, чтобы он длился вечно. Но этому не бывать, если он не порвет с Эскобаром.

Получить и то, и другое ему не дано.

Он раздумывал об этом, неся дозор следующей ночью. Воспоминание о встрече с ягуаром – хоть она могла быть и воображаемой – было настолько ярким, что он до сих пор чуял запах зверя, хотя и не ощущал его вовсе, когда зверь скрылся.

И он ведь на самом деле ничего ему и не сказал, только призвал внимательно взглянуть на собственную жизнь. Несомненно, это лишь фокусы подсознания, выдвинувшего на передний план реальность, от которой Агилар изо всех сил старался откреститься.

Он хотел Марибель.

Он хотел прожить с ней всю жизнь. Мирную, добропорядочную жизнь, пусть даже в этих джунглях. Он отложил денег на черный день, а она говорит, что много ей не требуется. Дом у нее простой, но уютный, а когда он с ней там, то чувствует себя совсем дома.

Он был сам себе противен с самого Майами, когда увидел, какую погибель сеет кокаин, и был вынужден пытать собственного друга. Марибель сулит второй шанс, указывает выход.

Начать хотя бы с того, что он никогда не был пристойным sicario. Он все и всегда подвергал сомнению, задавался ненужными вопросами. Нельзя взять человека, который всегда был мясником, и сделать его балериной. Он был студентом, фараоном, представителем среднего класса или близко к тому. Sicarios были бедными пацанами, лишенными чаяний и перспектив. Он в их круг не вписывается.

А вот с Марибель вписывается тютелька в тютельку.

Она может сохранить свою работу у доктора Месы, а он тоже может сыскать какую-нибудь работу. Может стать фермером, охотником.

Однако сперва надо уйти от El Patrón’а.

Это будет непросто. Эскобар воспринимает отступничество слишком близко к сердцу. Он будет считать, что Агилар знает слишком много, чтобы уйти вот так запросто. Он подведет черту карьере Агилара пулями.

Если только…

Если только не удастся убедить Эскобара, что он всегда был верен ему, всегда предан и таким и останется.

В конце концов, у Эскобара нет никаких оснований в нем сомневаться. Он всегда исполнял приказы. Чего бы Эскобар от него ни потребовал, Агилар находил способ исполнить это. Стал одним из довереннейших, ценнейших людей дона Пабло.

Он будет взывать к разуму этого человека. «Я уже староват, – скажет. – Я устал мотаться туда-сюда, убивая людей. Я просто хочу осесть где-нибудь и завести семью. Вы человек семейный, вы это поймете».

Эскобар всегда был к нему справедлив. Ценил службу Агилара, относился к нему чуть ли не как к члену семьи. Как и Тата, и если Эскобар причинит ему какой-нибудь вред, она будет вне себя.

Он тревожится по пустякам, решил Агилар. Вот закончит свою караульную вахту и чуток поспит. Когда Эскобар проснется, растолкует ему ситуацию. Последует короткая дискуссия, а затем Агилар оседлает свой новый мотоцикл и покинет джунгли – быть может, с подарком в несколько тысяч песо в кармане.

Направил луч фонарика на запястье, чтобы взглянуть на часы. Он почти забыл о времени. Дважды в час двое часовых должны проверять друг друга. У них есть назначенные места, где их маршруты пересекаются, и он к ближайшему опоздал.

Наддал ходу. Сегодня джунгли подступали как-то особенно близко, нависая слишком темной громадой, и даже насекомые в кои-то веки поутихли.

Дойдя до полянки, он увидел Курка, сидевшего на стволе поваленного дерева спиной к нему.

– Курок! – окликнул Агилар. – Я пришел, чел. Извини, припозднился.

Курок не шелохнулся. Он что, уснул? Агилар не настолько опоздал. Пару-тройку минут от силы.

Перейдя поляну, он тронул Курка за плечо.

Курок брякнулся назад, свалившись со ствола. Агилар включил фонарик, чтобы поглядеть, что с ним.

На месте лица Курка была кровавая склизкая каша. Глаза вывалились из орбит, кости носа сверкали белизной, а зубы казались огромными. Не было только кожи.

Зверь джунглей совершить подобного не мог, пронеслось у Агилара в голове. В ужасе он обмахнул поляну лучом фонарика – на случай, если тот, кто напал на Курка, еще здесь.

И увидел его пригвожденным ножом к дереву.

Лицо Курка.

36

Агилар сделал три выстрела в воздух – условленный сигнал тревоги. Попытался ринуться к дому кратчайшим путем, но малость закружился на поляне, да вдобавок плохо соображал. Бежал несколько минут, не видя огней ни лаборатории, ни дома, и вдруг оказался на краю посадочной полосы. Он выбрал совершенно неправильное направление.

Но от посадочной полосы дорога до дома совсем прямая. Устремился в том направлении, для верности сделав еще три выстрела.

А потом услышал другие выстрелы – многочисленные и беспорядочные.

Лабораторию атакуют.

Выключил фонарик. Выдать свое положение все равно что напроситься на пулю – или от нападающих, или от своих, если они сочтут его врагом.

От взлетной полосы к лаборатории вела широкая, хорошо утоптанная тропа, так что лунный свет падал на нее, освещая ему дорогу. Агилар двигался стремительно, но бесшумно, бдительно глядя вперед в готовности отреагировать, кто бы ни попался – свой или чужой.

И почти добрался до первоначальной лаборатории – сквозь деревья уже виднелись голые лампочки, свисающие с жестяной крыши, – когда заметил подбирающихся к ней троих. Пригибаясь, они сжимали в руках старые винтовки с побитыми деревянными прикладами. Селяне, подумал он. Марибель была права – пришли захватить лабораторию, не догадываясь, какие силы им противостоят.

Вскинул свою AR-15 к плечу, поймал на мушку того, что слева, и открыл огонь, ведя ствол слева направо и выпуская пулю за пулей. Все трое повалились, не успев открыть ответный огонь.

Со стороны лаборатории кто-то начал палить по нему. Бросившись на землю, он чуть приподнял голову, чтобы крикнуть:

– Это я! Ягуар! Только что подстрелил атакующих!

Никто не ответил, но стрельба в его сторону прекратилась. Огни в лаборатории потухли – кому-то наконец хватило ума выдернуть вилки. Агилар снова рискнул показаться. Ничего. Включив фонарик, услышал тревожные крики и посветил на себя. В ответ прокричали приветствие, и он продирался сквозь кусты, пока не добрался до лаборатории.

Большинство других sicarios были разбужены и бросились в ночь в одном белье, задержавшись лишь затем, чтобы схватить оружие, всегда стоявшее заряженным наготове.

Ла Кика первым бросился через открытое пространство к лаборатории. Какой-то селянин ринулся на него из тьмы со сверкнувшим в лунном свете мачете. Агилар рефлекторно выстрелил, и атакующий покатился кубарем и застыл на земле.

– На секунду мне показалось, что ты стреляешь в меня, – признался Ла Кика. – Ты спас мою жопу, чел. Я перед тобой в громадном долгу. Я его не видел.

– Еще бы, – ответил Агилар.

– Что за мужики? – спросил Ла Кика. – Что ты видел?

– Курка они оприходовали. Ублюдки срезали ему лицо и прикололи к дереву. Я убил троих – вон там. У них были старые стволы – винтовки. Думаю, они из селения.

– Из селения? Не из какого-то другого картеля? Я думал, они пытаются захватить нашу лабораторию.

– Так и было, но для себя.

Он вспомнил предупреждение Марибель, которое передал Эскобару, но с другими парнями не поделился.

– Сколько их там? – поинтересовался Коротышка.

Не успел Агилар ответить, – впрочем, он и понятия не имел, – как резкий треск ружейных выстрелов расколол тишину, и пули начали разносить лабораторное оборудование вокруг них.

Агилар и остальные залегли, высматривая во тьме дульные вспышки. И, едва заметив, посылали в ту сторону град пуль.

– Если они хотят подмять лабораторию под себя, незачем им крушить оборудование! – заметил Панчо.

Потом пули посыпались с другой стороны, ближе к дому.

– Там есть кто-нибудь с доном Пабло? – осведомился Отрава.

– По-моему, кто-то остался, – ответил Ла Кика.

– Я проверю, – вызвался Агилар. У него имелись собственные причины заслужить похвалу Эскобара прямо сейчас. Он метнулся к дому, пригибаясь и стреляя во тьму, как только дульная вспышка обозначала мишень. Пули свистели вокруг, но ни одна в него не попала.

На подступах к дому заметил сумрачный силуэт в дверном проеме. Подумал было, что это еще кто-то выходит, но потом сообразил, что это кто-то входит. Не узнавая человека со спины, включил фонарик. Тот оказался чужаком – не рабочим и не sicario – и был вооружен револьвером и мачете. Услышав щелчок выключателя, начал оборачиваться, но Агилар всадил в него три пули, и он рухнул. Агилар оттащил его от двери – еще живого, но вряд ли надолго, пинком отшвырнув мачете и ствол подальше от него.

– Дон Пабло! – войдя в дом, позвал он. – Густаво! Камило! Вы здесь?

Эскобар вышел из своей комнаты. На нем были семейные трусы, полосатая майка, и в каждой руке он держал по пистолету.

– Ягуар! Что происходит?

– Деревенские, – доложил Агилар. – Как я вам и говорил, пришли захватить лабораторию. Кто с вами здесь?

– Никого. Густаво и Камило, наверно.

Гавирия вышел в коридор с AR-15 в руках.

– Камило под кроватью, – сообщил он. – Я расстрелял магазин из окна, но не знаю, попал ли хоть в кого-нибудь.

– Ступайте в ванную, – распорядился Агилар. – Заприте дверь и лягте в ванну. Я буду у двери, чтобы никто не ворвался.

– Думаешь, я бегу от драки? – вопросил Эскобар.

– Знаю, что нет, – заверил Агилар. – Но вы самый важный среди нас. Я должен обеспечить вашу безопасность, а это самое безопасное место.

– Пошли, Пабло, – призвал Гавирия. – Он прав.

Эскобар насупился. Агилар подумал, что отчасти он жаждет остаться и дать захватчикам бой. Но другой частью прямо-таки рвется оказаться в надежном убежище. Уступив, он последовал за Гавирией во внутреннюю ванную.

Агилар же вернулся к двери. Окна в доме со всех сторон, и держать оборону в одиночку ему не с руки. Зато в дверь он никого не пустит. Выключив свет в прихожей, чтобы никто не увидел его силуэт на ее фоне, он выглянул наружу.

Сражение было в полном разгаре. Sicarios, оборонявшие лаборатории, рассеялись, а селяне палили по ним, укрываясь за деревьями. Припав на колено, Агилар вскинул приклад AR-15 к плечу, высматривая хоть малейшую мишень. И едва заметив, брал ее на прицел и посылал туда пулю. Изредка крики боли сообщали ему, что он попадает в цель хотя бы время от времени.

Но крики доносились и со стороны лабораторий. Кое-кого из людей Эскобара подстрелили. Агилар ломал голову, сколько тут селян и хватит ли численности оставшихся sicarios, чтобы их сдержать. Будет горькой иронией, если его убьют как раз перед тем, как он собрался сказать Эскобару, что уходит на покой.

Потом с опушки выскочила шайка деревенских, с криками устремившись к дому. В лицо Агилару полетели щепки, одна пуля оцарапала ногу. Агилар по-рачьи двинулся назад, одновременно открыв огонь.

Передняя представляла собой открытое помещение с небольшим столиком на железных ножках у одной из стен, на котором Камило при входе в дом оставлял ключи и шляпу. С одной стороны она выходила в столовую и в гостиную. Дверь кухни была за ними, а с другой стороны дверь в ванную и коридор, ведущий к спальням.

Укрыться просто негде.

Агилар нырнул под столик со стеклянной столешницей. Ножки тоненькие, много пуль не задержат, но лучшего укрытия все равно нет, зато можно следить за дверью.

Как только атакующие сгрудились в дверном проеме, он открыл огонь, позволив стволу гулять от выстрелов, как вздумается. Ворваться пыталось столько людей, что каждая пуля волей-неволей в кого-нибудь да попадет.

Группа поредела еще больше, как только сзади подоспели sicarios. Выкарабкавшись из-под столика, Агилар метнулся к двери, пиная стволы прочь от умирающих и добивая раненых. Выглянув из дверного проема, увидел только своих. Послышалось еще несколько последних выстрелов, и постепенно вернулась тишина, нарушаемая только стонами раненых и приглушенными голосами sicarios.

– Все целы? – спросил Агилар, оттаскивая трупы от дверей и чуя наполняющий ноздри запах крови, пота и мочи. В одном из убитых он узнал того, кто больше всех спорил в тот день на площади – парня с золотыми зубами.

– Коротышку и Ройера убили, – сообщил Ла Кика. – Меткача зацепило, но несильно. Но лаборатории в хлам.

Тут Агилар вспомнил о своей ноге. В пылу схватки он напрочь забыл о ней. Положив свою AR-15, включил свет и спустил джинсы. Штанина от крови приклеилась к коже, но он отодрал ее. Всего лишь царапина с влипшими в нее ошметками ниток от джинсов.

Ему повезло. Им всем повезло, кроме бедолаг Курка, Коротышки и Ройера.

У него за спиной из ванной вышли Эскобар и Гавирия.

– Ты что, рукоблудием занимаешься, Ягуар? – спросил Эскобар.

Агилар стремительно обернулся, чувствуя, как румянец заливает лицо.

– Зацепило, – указал он на кровавую полоску на ноге. – Просто проверял. Просто поверхностная рана. Но Ройера, Коротышку и Курка убили.

– Всё?

– Всё, насколько я слышал.

– А с рабочими что?

Те спали в лагере за домом с дальней стороны от лабораторий. Насколько Агилар понимал, за все время событий они либо не покидали своих постелей, либо присоединились к нападению.

– Не знаю. Однако Ла Кика сказал, что лаборатории практически разгромлены.

– Проклятье! – буркнул Эскобар.

– Придется отстраивать, – заметил Гавирия.

– Значит, торчать здесь еще несколько недель. Придется завезти все новое оборудование. Наверно, и новые химикаты. И придется уповать, что рабочие в порядке и готовы продолжать работу. Не забывайте, меньше чем через месяц я должен занять кресло в конгрессе.

– Так долго это не затянется, Пабло. А если и затянется, ты двинешь в Боготу, а я останусь тут и закончу дела.

Ла Кика и остальные sicarios тащились в дом. Двое поддерживали Меткача, у которого из раны на ребрах текла кровь.

– Насколько скверно? – справился Эскобар.

– Да не очень, – сказал Меткач, морщась от боли. – Жить буду.

– Будь оно проклято, – проворчал Эскобар. – Они отбросили нас назад на целые недели. Вы уверены, что это люди из селения?

– Я узнал одного из них, – заявил Агилар. – Он задирал нас в тот день, когда мы отправились по селениям искать рабочих.

– Ты уверен, что это был он?

– Однозначно. – Он рассказал Эскобару о золотых зубах и круглом шраме на туловище.

При упоминании о зубах Эскобар поскреб челюсть.

– Это все тот гребаный зубодер. Не надо было везти его сюда. Он рассказал им, как нас найти.

– Patrón, нет! – вскинулся Агилар. – У него и Марибель глаза были завязаны всю дорогу в обе стороны. Они ничегошеньки не видели, я позаботился.

– Повязки не всегда так уж хороши. Почем знать, это ж не ты сквозь нее смотришь.

– Я на сто процентов уверен, что это не они, дон Пабло. Ведь это Марибель предупредила нас о селянах, помните?

– Конечно, предупредила. Потому что знала, что они планируют нападение. Но не сказала тебе, когда они заявятся, так ведь?

– Если бы знала, сказала бы, я знаю.

Эскобар смерил его презрительным взглядом.

– Ты проводишь с этой сукой каждую свободную минуту. Я верил тебе, Ягуар, но отныне тебе веры нет.

– Я же был здесь и оборонял дверь! Если бы не я, они ворвались бы и нашли вас.

– Мы были готовы их встретить, – возразил Гавирия, до сих пор державший AR-15.

– Ла Кика, возьми ребят. Ягуара и Меткача оставь здесь, но из остальных выбери лучших. Я хочу видеть головы этого зубодера и его помощницы через два часа. Насадим их на колья в назидание тем, кто хочет предать меня.

– Дон Пабло, вы не можете…

– С тобой я разберусь после, Ягуар. Когда увижу эти головы. Кто-нибудь, позаботьтесь, чтобы Ягуар носа из своей комнаты не высунул.

Ла Кика кивнул в знак согласия. Взял Панчо, Хайро и Брайана. Меткач удалился в ванную заниматься своей раной, а Отрава и Матюгалище отправились проведать рабочих и убедиться, что селяне не вернулись. С Агиларом, Гавирией и Эскобаром остался только Гордо. И, вероятно, Камило, до сих пор не выходивший из своей комнаты.

– Куда нам, Patron? – спросил Гордо.

– Прочь с глаз моих, – с нескрываемым отвращением бросил Эскобар. – Но забери у него пушки. И Коготь.

Гордо протянул руки. Агилар прикинул свои шансы, но все трое остальных были вооружены, а он свою винтовку уже положил. Вытащил пистолет из-за пояса и отдал, а потом снял нож с лодыжки.

– Пошли в спальню, – сказал Гордо. Пистолет он положил на стеклянный столик, а нож понес в левой руке.

Какое-то время оба сидели в молчании. Агилар слышал доносящееся из ванной журчание воды – должно быть, Меткач пытался очистить рану. Агилар надеялся, что его собственная рана не загноится, ведь он ее не то что очистить, даже перевязать не может.

Из другой комнаты доносились шаги и поскрипывание половиц. Наверно, Эскобар выхаживал из угла в угол.

Потом голос Камило пискнул:

– А это не опасно?

– Не опасно, ссыкло хреново! – осадил Гавирия.

Агилару приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы сидеть спокойно. Голова у него шла кругом. Связаться с Марибель невозможно; дома у нее телефона нет, только в приемной доктора Меса, а до ее открытия еще не один час. Но ее надо предупредить или увезти в безопасное место.

Он ни разу не проводил много времени наедине с Гордо. Для sicario тот действительно просто жирдяй. Он сидел напротив Агилара, вывалив брюхо поверх ремня, а джинсы его чуть не лопались на бедрах. Волосы у него курчавые, с рыжеватым отливом, и усики. Убрав свой пистолет, он чистил ногти ножом Агилара.

– Сколько человек ты убил, Гордо?

Гордо пожал плечами:

– Тридцать. Может, сорок. После пятнадцати считать перестал.

– Почему?

– А чего считать? Никакой ведь разницы. Мужчины, женщины, дети – мне они все по фигу.

– Думаешь, с нами что-то не так?

Гордо засмеялся, и в уголках рта у него запузырились слюни.

– Что-то не так с этим миром. Не мы сделали его таким, мы просто в нем живем.

– Думаешь, есть способ жить получше?

– Само собой, мы могли бы жить, как дон Пабло. Миллиарды песо, первоклассная травка, каждый день новая женщина, ежели пожелаем. Одна только проблема. Он дон Пабло, а мы нет.

Агилар встал, немного закостенев после ночных событий и от сидения у стены.

– А чего ты спрашиваешь про все это говно? – поинтересовался Гордо. – Какая разница?

– Просто любопытно.

Агилар направился к двери.

– Ты куда?

– Надо помочиться.

Гордо взгромоздил свою тушу с пола, стараясь удержаться на ногах.

И едва он это сделал, как Агилар развернулся и всем телом врезался в него, припечатав к стене. Одной ладонью он зажал Гордо рот, а другой схватил руку, державшую нож. Гордо забарахтался, но был выведен из равновесия. Агилар вдавил колено ему в пах, наваливаясь всем весом, и рука Гордо с ножом разжалась.

Выхватив оружие, Агилар полоснул им по горлу противника и поспешно отступил. Фонтан крови окатил его. Гордо рухнул на колени. Бившая из горла кровь каскадом изливалась на грудь и сбегала на живот.

Агилар подошел достаточно близко, чтобы выхватить пистолет из кармана Гордо. Тот был тяжелым – Гордо перезарядил его после боя.

– Вот за это спасибо, – сказал Агилар, сунув оружие в свою пустую кобуру.

Надо было спешить. Отрава и Матюгалище могли вернуться с минуты на минуту, а Меткач, закончив возню в ванной, может заглянуть. Если выходить через переднюю дверь, есть риск наткнуться на Эскобара или Гавирию.

Но зачем дверь, если есть окно? Открыв его, он спрыгнул на землю.

Его мотоцикл был припаркован позади дома, среди больших грузовиков. Отрава и Матюгалище были где-то там, в лагере рабочих. Агилар держался в тени у дома, пока мог избегать открытого пространства. Потом пулей метнулся под укрытие грузовиков и отыскал свой байк.

Теперь самое трудное. Надо выкатить его вручную подальше от территории, не осмеливаясь завести двигатель, пока поблизости есть кто-то, способный ринуться в погоню. Но надо поспешить, потому что Гордо могут найти в любой момент.

Машина казалась тяжелой, как никогда, но Агилара подстегивали адреналин и крайняя нужда. Он как мог тихо катил мотоцикл по грунтовой дороге, ведущей к селению. Отойдя на пару минут, наконец осмелился завести двигатель. Оседлал машину и включил зажигание.

Рев двигателя извергся в тишине, как вулкан.

Но Агилар уже несся по дороге, чувствуя, как ветер хлещет лицо. Надо спешить; срезать путь к селению негде, так что придется по пути миновать Ла Кику и остальных. Если подгадать момент, когда они только-только прибудут в селение, это будет лучше всего. Он знает, где Марибель живет, а им известна лишь приемная доктора Месы. Меса и его жена живут позади нее и под пыткой могут выдать местонахождение Марибель. Но если удастся проскочить мимо них, пока они будут заняты с ним, а то и до того, как они доберутся до врача, можно будет забрать Марибель и скрыться оттуда.

Да, это план.

Он все прокручивал этот план в голове, пока не понял, что небо окрасилось светом зари.

37

И Марибель, и Меса говорили, что работают от рассвета до заката.

Рассветет еще до того, как Агилар доберется до селения. Значит, дома ее не будет, она будет в приемной, прямо на площади.

Он попытался выжать из мотоцикла еще хоть капельку скорости. Может, удастся отсечь их прежде, чем они доберутся до селения, отыскать способ убить всех поголовно.

Марибель нужна ему.

Мосты между ним и Эскобаром сожжены несколько драматичнее, чем он планировал, окончательно и бесповоротно. Никаких прощальных объятий с капелькой грусти, никаких лучших пожеланий. Он прикончил одного из бойцов El Patrón’а и вырвался из его когтей. Назад он сможет вернуться разве что в виде головы, насаженной на кол.

Но мотоцикл и так уже отдавал все, что только мог. Агилар буквально прильнул к нему, чтобы уменьшить лобовое сопротивление, но это почти не помогло.

Когда впереди замаячили первые постройки на околице, солнце уже заметно поднялось над горизонтом.

Агилару показалось, что сквозь рев байка пробиваются какие-то звуки. Отдаленные хлопки. Стрельба?

Возможно. Он не так уж отстал. Мотоцикл может дать грузовику на грунтовке солидную фору.

Ему пришлось мешкать, чтобы дать Гордо время расслабиться, утратить бдительность. Слишком долго?

Он ворвался в селение, срезая углы, едва не столкнувшись с повозкой, запряженной мулом.

А затем перед ним распахнулась площадь. Он махнул через площадь напрямик, не обращая внимания на прочее дорожное движение и отчаянно надеясь, что, завидев его приближение, люди сами уберутся с пути.

Прямо перед ним была приемная Месы.

Дымящиеся развалины.

Стеклянная дверь вдребезги. Стены продырявлены пулями. Табличка, сбитая с креплений, валяется на земле.

Внутри мерцали отблески пламени. Тянуло дымом и керосином.

Остановив байк, Агилар поставил его на подножку и влетел в дверь, задев стекла плечами.

– Пусть тебя там не будет, – твердил он снова и снова. – Пусть не будет. Пусть не будет.

В прихожей было пусто. Телефон и регистрационная книга, сброшенные на пол, были залиты керосином; они горели, и пламя лизало стену, подбираясь к потолочным балкам.

Сделав глубокий вдох, Агилар задержал дыхание и сквозь густой дым двинулся вглубь дома.

Стены, потолок и половина пола были охвачены пламенем.

Доктор Меса лежал в собственном зубоврачебном кресле, будто для осмотра. Но его грудь и белый халат были залиты кровью, голова отсутствовала, а шея превратилась в измызганный, влажно поблескивающий обрубок. Его одежда дымилась, и пламя лизало основание кресла, не находя, за что уцепиться.

Но Марибель не было! Забыв, что дышать нельзя, Агилар испустил вздох облегчения, вдохнул воздух вперемешку с густым дымом, и закашлялся. С зажмуренными слезящимися глазами, пригнув голову к груди, он вдруг запнулся обо что-то.

Открыл глаза.

Марибель на животе лежала на полу.

Даже без головы он узнал ее без малейшего сомнения: синий хирургический костюм, формы тела.

– Не-е-ет! – вскричал. Упал на колени, скривившись от боли в ноге, но почти не замечая пламени. Коснулся ее. До сих пор такая теплая, податливая. Такая… такая Марибель.

Пистолет был у него на бедре. Агилар подумал, не остаться ли здесь с ней навеки. Пусть огонь пожрет обоих.

Опустил руку, коснулся рукоятки… и отпустил ее.

Этот шаг он сделать не в состоянии.

А если ему и осталось, ради чего жить, то ему это неведомо.

Но он не может оборвать свою жизнь, не попытавшись отыскать ее смысл.

Пламя вприпляску подбиралось к нему. Поцеловав Марибель в плечо, он двинулся сквозь дым обратно наружу. Люди уже сбегались к приемной. Вероятно, сперва нападение распугало их, но прошло уже достаточно времени, чтобы они собрались с духом.

Не обращая на них внимания, Агилар бросился к мотоциклу. Завел двигатель.

И только тогда углядел грузовик, припаркованный перед ресторанчиком, от которого разносился запах кофе. Если парни внутри, он может расквитаться.

И зашагал к нему, выхватив пистолет и держа его у бедра.

Но едва сделал пару шагов, как перед его мысленным взором встало лицо Марибель.

Она бы этого не хотела. Она не хотела бы быть убитой и обезглавленной. Но, зная, что это уже с ней случилось, она не хотела бы, чтобы это породило новые убийства. Единственное, что могло бы принести ей посмертный покой, – это пресечение дальнейших убийств.

Так что он исполнит то, чего она наверняка пожелала бы. Он не станет искать возмездия. Он не пойдет в ресторан, чтобы перемочить там пацанов.

Но одну вещь он сделать должен. Раз грузовик стоит прямо перед рестораном, скорее всего, головы Марибель и Месы лежат в нем. Вряд ли sicarios потащили их в ресторан.

Так что он может хотя бы принять меры, чтобы их не доставили Эскобару, дав дону повод позлорадствовать.

И вместо того чтобы ворваться прямиком в ресторан, Агилар убрал пистолет в кобуру и двинулся более окольным путем в обход площади, чтобы зайти к грузовику сзади. В кузове было пусто, так что он подошел к двери водителя, забрался на подножку и заглянул внутрь.

На полу с пассажирской стороны валялась застегнутая спортивная сумка. Она самая, иначе и быть не может.

Он открыл водительскую дверь: sicarios никогда не запирали грузовики – всякий, кому хватило бы глупости взять из них хоть что-нибудь, поплатился бы жизнью, – и заполз на длинное сиденье. Держась ниже кромки окна, протянул руку к сумке и ухватился за ручки. Она оказалась тяжелее, чем казалось с виду. Поднимая ее, Агилар ощутил, как содержимое сместилось.

Определенно головы.

Сначала он думал взять их обратно к горящей приемной и забросить в огонь, то теперь вокруг уже столпились жители селения, пытавшиеся потушить пожар. Лучше взять головы с собой и похоронить где-нибудь в джунглях.

Марибель любила джунгли. Там она была бы счастлива.

И он уже почти дошел до мотоцикла, когда кто-то крикнул:

– Ягуар!

Агилар развернулся на пятке, перебросив сумку в левую руку и выхватив пистолет из кобуры.

Ближе всех к нему был Панчо, схватившийся за оружие, но слишком медленно. Агилар всадил две пули ему в грудь. Первая остановила его, а вторая повергла на колени.

По пятам за ним бежал Хайро; когда Панчо упал, он потянулся к другу и споткнулся об него.

Дальше следовали Ла Кика и Брайан. Брайан выхватил пистолет и сделал три выстрела. Первый прошел слишком низко, а когда он выстрелил снова, Агилар уже пришел в движение, зигзагом направляясь к байку и отстреливаясь. Самая близкая из пуль Брайана попала в сумку и во что-то лежавшее в ней, но не прошла навылет.

Позади него люди, собравшиеся вокруг приемной Месы, подняли крик. Агилар подумал, что одна из пуль Брайана могла попасть в кого-то, но не имел возможности отвести взгляда от sicarios, чтобы убедиться.

Один из выстрелов Агилара оказался удачным, царапнув вытянутую руку Брайана и угодив в щеку.

Остались только Хайро и Ла Кика. Агилар уже добежал до мотоцикла и забрался в седло. Двигатель он оставил на холостом ходу, предвидя вероятность поспешного бегства.

Освободившись от упавшего Панчо, Хайро выхватил пистолет.

Но Ла Кика, положив ладонь ему на плечо, произнес единственное слово.

Встретился взглядом с Агиларом. Сказал что-то еще. Агилар не слышал его среди криков, но прочел по губам:

– Ступай!

Эпилог

Шайенн, Вайоминг, Соединенные Штаты Америки, 1993

Луис Робертс – одно время известный как Лу, другое как Ягуар, но урожденный Хосе Агилар Гонсалес – сидел на барном табурете, уцепившись за стойку так крепко, что костяшки пальцев побелели. Перед ним стояла запотевшая бутылка пива «Дос Экис», но к ней он почти не притронулся.

Телевизор в углу бара, подвешенный высоко на стене, показывал трансляцию «Си-эн-эн». Звук был выключен, но экран показывал труп человека на черепичной крыше. Человек был грузным, с длинными волосами и черной бородой с серебряными проблесками седины. В темно-синей рубашке, задравшейся, обнажив мясистое брюхо, и голубых джинсах, без обуви. Рубашка была в крови, и кровь обрызгала его руки. Вокруг него на корточках сидели трое мужчин с оружием, а позади них виднелись люди в мундирах.

Полоса в нижней части экрана гласила: «НАРКОБАРОН ПАБЛО ЭСКОБАР УБИТ».

Некоторые из других посетителей бара тоже бросили взгляд на экран. Кто-то отпустил реплику-другую, но большинство вернулись к разговорам или частным дискуссиям, не предназначавшимся для чужих ушей.

А Луис не мог отвести глаз.

Он собрал все, что хотел сберечь, в подержанную «Исудзу Трупер», купленную за наличные, и ударился в бега на следующий же день после инцидента в Скоттсдейле. Первую ночь провел в Флагстаффе, потом в Гэллапе, Альбукерке, Тринидаде, Денвере. Сегодня будет Шайенн, завтра где-нибудь в Небраске.

Ему нравились большие города, потому что в них легче затеряться. Шайенн невелик, но сойдет. И всякий раз дешевый мотель в окрестностях города, где никто не станет задавать лишних вопросов. Всякий раз безымянный ресторан или бар, где человек может поесть в одиночестве, не возбуждая подозрений.

Он чувствовал себя правонарушителем, бегущим от рук закона.

Но это не так. Он нарушил пару-тройку законов – а кто этого не делал? – со времени нелегального проникновения в страну много-много лет назад. Но в основном вел честную жизнь. Трудился в поте лица, платил налоги, соблюдал правила.

Один как перст, просто на всякий пожарный. Всегда боясь вступить в какие бы то ни было долгосрочные отношения, особенно романтические, потому что вероятность увидеть убийство еще одной возлюбленной – или покинуть ее в любую минуту – была для него чудовищно несносна. Взамен он сводил дружбу с соседями и их семьями и некоторыми коллегами по работе. Мог наслаждаться теплом их домашнего очага, хоть ненадолго притворившись, что причастен к этому.

Теперь же он снова одинок и в бегах. Странствие было долгим – из Колумбии через Панаму, Коста-Рику, Никарагуа, – где его снова чуть не убили в перестрелке, хотя сам он в ней не участвовал. Потом Гондурас, Гватемала, Мексика и через границу в Техас.

Оказавшись в Соединенных Штатах, он позволил себе поубавить прыть. Пару лет в Техасе, потом еще несколько в Калифорнии. А осев в Аризоне, сказал себе, что это конец. Больше он с места не тронется.

На прошлой неделе ситуация переменилась.

Но теперь?

Раз Эскобар мертв, так ли уж надо ему бежать?

А лучше спросить: в самом ли деле Эскобар убит?

Труп на экране телевизора почти не походил на человека, запомнившегося ему. Правда, прошло больше десяти лет. Эскобару эти годы тоже дались нелегко. В последние пару лет Эскобар и сам был в бегах от «Поискового блока»[43], «Los Pepes»[44] и УБН США. Луис следил за новостями, всегда уповая, что в один прекрасный день Пабло Эскобар окажется в тюрьме, из которой не сможет вырваться.

А вместо того его убили. Или кого-то, смахивающего на него.

Агилар смотрел беззвучную видеотрансляцию и должен был бы чувствовать облегчение.

Но не чувствовал. Потому что, даже если это Эскобар, даже если он мертв, Луис всегда будет ощущать, что находится в Колумбии.

А там творятся странные вещи. Вещи, в которые американцы, гордящиеся своим рационализмом, нипочем не поверят.

В Колумбии ягуары могут говорить. Бедняк может стать миллиардером и отгрохать себе поместье, набитое динозаврами, гиппопотамами и редкими африканскими птицами.

В Колумбии человека могут убить, а он окажется жив.

В Колумбии от подлинности магии не открестишься. Высоколобые типы толкуют о «магическом реализме»[45], но магия и есть реальность. Такая же, как пули.

Луис Робертс сидел на барном табурете в окружении американцев, которые вовек не поверят ни во что подобное.

Но ему ни за что не стать американцем. Колумбия так просто не отпускает. Колумбия вообще не отпускает. Ты можешь покинуть Колумбию, но она тебя не покинет.

Отхлебнув пива, Луис глядел на экран и терзался вопросами.

Благодарности

Огромная благодарность Крису Бранкато, Карло Бернарду и Дугу Миро за создание столь увлекательного телесериала, а также команде «Gaumont» за то, что позволили мне сделать свой крохотный вклад в эту историю. Также благодарю Гэри и команду «Titan Books», Говарда и Меган, а особенно членов моей семьи, за то, что позволили повернуться к ним спиной и писать.