Wu-Tang Clan. Исповедь U-GOD. Как 9 парней с района навсегда изменили хип-хоп бесплатное чтение

Lamont «U-God» Hawkins Raw: My Journey into the Wu-Tang

© 2018 by Lamont «U-God» Hawkins. All rights reserved. Printed in the United States of America.

Во внутреннем оформлении использовано изображение: A_Lesik / Shutterstock.com

Используется по лицензии от Shutterstock.com

© Семенюк О., перевод на русский язык, 2019

© ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Пролог

Время ведет себя как ублюдок. Время обнажает все дерьмо. Изнашивает. Ломает. Убивает. Разоблачает. Нет никого более величественного, чем старый Хронос.

Если умеешь ждать, время будет на твоей стороне. И если ты знаешь цену времени и умеешь выбирать правильный момент, чтобы сделать ход, то ты будешь охуенным чуваком.

Вот что я чувствую сейчас, когда пишу эту книгу. Пришло время записать все это дерьмо. Пришло время записать не только мое наследие, но и историю девяти грязных уличных бандитов, которые бросили привычную жизнь, состоявшую из разборок, разводов и попыток выжить в нью-йоркских джунглях, и превратили ее во что-то большее, чем можно себе представить, что-то, что вытащило нас из праджектов[1] навсегда, а именно этого мы все хотели в первую очередь.

Но для начала нам предстояло выбраться из ада. Нью-Йорк был сумасшедшим местом для взросления, особенно в 1970-х, 80-х и 90-х. Тогда вся сила была на улицах и в клубах. Это была целая эра: эра мэра Коха, эра «вмажу-тебе-по-морде» и «выхвачу-твою-сумочку». Весь наш Clan из этой эры, и мы транслируем это в нашей музыке, потому что эта эра сформировала нас, она все еще в нас живет. Мы постоянно развиваемся и меняемся, но именно из этого ядра мы черпаем вдохновение. И дело не только в том, что мы видели в то время, но и во всем, через что мы прошли.

Мы выросли в городских джунглях; они были опасны, но если ты знал правила, то мог выжить, а иногда даже и повеселиться. Там все дрались, обычно кулаками, иногда кастетом или ножом. Наркотики, конечно, были тоже, но не в таких количествах, как позже.

Когда крэк попал в мой район (Парк-Хилл на Стейтен-Айленде), эти джунгли превратились в зону военных действий. Кулаки и ножи – в пистолеты и автоматы. Под фанатскими футболками прятались бронежилеты. Улицы были усеяны пулями и трупами, и часто ты не знал, кому сегодня можно доверять. Люди, которых вы считали своими друзьями, соблазнившись легкими деньгами или дозой, часто становились ворами или грабителями.

Страх, гнев и ужас на улицах делали друзей, которым можно было доверять, еще более ценными. Так в начале 90-х девять чуваков, каждый мастер своего дела, каждый со своей ролью, собрались вместе, чтобы создать легендарную группу, которую вы знаете как Wu-Tang Clan.

RZA – Вдохновитель: от создания самой идеи Wu-Tang до сбора участников, которые выполнят его план по формированию хуков, концепций и тем наших ранних альбомов. RZA был генералом, и мы следовали его приказам. Он был умен, очень, очень умен для своего возраста. Он не был чуваком, способным подсуетиться там и тут, но, чтобы прокормить свою семью, он использовал свой великий ум и придумывал самые разнообразные способы. Wu-Tang был одним из таких способов, который поднял нас выше остальных.

GZA – Гений: обычно рядом со своим кузеном RZA. GZA поднял свои куплеты над грязными, преступными улицами, сделав их возвышенными, осознанными и экспрессивными. Когда он выпустил свой дебютный альбом Words from the Genius на студии Warner Bros., мы внезапно поняли, что музыка – это реальная возможность вытащить нас. Я до сих пор помню, как мы с Method Man слушали эту запись и просто кайфовали.

Method Man и Ol’ Dirty Bastard – Исполнители: мы все были исполнителями, но Meth и ODB были теми, кто всегда поднимали шоу на более высокий уровень. У Meth были свой заразительный энтузиазм и природное обаяние, и он пользовался ими, когда выдавал новые танцевальные движения во внешкольном центре «P.S. 49». ODB был просто непредсказуемо диким, с безумной сценической харизмой. Из всех нас он единственный был настоящим артистом – он просто родился таким. Иногда я смотрел на него как на сумасшедшего, но он всегда знал, что делает.

Inspectah Deck – Художник: в детстве Deck всегда смотрел из окна своей квартиры на все, что происходит внизу, во дворе 160-го дома. Он впитывал это дерьмо и превращал его в яркие рифмы. Детали и слова, которые он заимствовал у репортеров новостей, просто заставляли думать, что он читает уличные новости.

Ghostface Killah – Рассказчик: вечный нарушитель спокойствия, который рано оказался на улице. Ghost делал свои истории настолько живыми и яркими, что его жизнь в его стихах кажется твоей жизнью.

Masta Killa – Натуралист: ученик GZA. Masta единственный из нас, чье первое выступление было с полным составом Wu. Его способность завуалированно преподносить себя с самого начала была неоспорима. Я знаю корни всех в Wu-Tang – всех, кроме Masta Killa. Он никогда не раскрывал все карты. И я это принимаю.

Raekwon – Делец: создатель поджанра «мафиозный рэп». Он очутился на улицах, будучи совсем мальчишкой, толкал крэк на точке в квартале от меня и Meth. Одна из моих самых первых историй о наркотиках о том, как мы с Rae пытаемся сбыть дерьмовую травку, которую нам дал его кузен Рико. Может быть, торговля наркотиками не лучшее его призвание, но это дало ему много сюжетов для рифм.

И я. U-God – Посланник: я был обычным хардкорным головорезом с мозгом, готовым заниматься любой херней, делать все по-своему и толкать наркоту, чтобы заработать себе на хлеб. Я стоял у истоков Wu: начиная с битбоксинга в коридорах 160-го с Rae и ODB, с дилерством на улицах с Meth, с разбора первых треков на квартире RZA – я был с ними ради всего того, что есть у нас сейчас. Я шел своей дорогой, которая, конечно, имела пару поворотов, но эта дорога неумолимо вела в Wu-Tang Clan. И я каким-то образом знал это с самого начала.

Это моя история.

Это наша история.

Начало на Стейтен-Айленде

Я рос суровым, грубым, диким и безумным, как и мы все в Wu-Tang, и смерть всегда была частью моей жизни.

Я помню, как впервые увидел, как кто-то умирает. Мне было четыре или пять. Мы с мамой были дома. С улицы доносилась «Loving’ You» Минни Рипертон, игравшаяся на радио. Казалось, что всякий раз, когда происходил какой-то пиздец, всегда была музыка, которая его сопровождала.

А в Парк-Хилл постоянно что-то происходило. Тогда меня привлек какой-то переполох за окном – я едва мог дотянуться до подоконника, чтобы выглянуть на улицу. Собралась толпа, поднявшая такой шум, что мы с матерью вышли из дома посмотреть, что происходит. Толпа становилась все больше и больше, и мать посадила меня к себе на плечи. Я оглядел двор и улицу. Все мои соседи, а также половина дома 260 Парк-Хилл Террас были снаружи.

Вскоре появились копы, пожарные и скорая. На крыше соседнего дома – 280 Парк-Хилл – стояла молодая женщина и собиралась спрыгнуть. Она разговаривала сама с собой и кричала на всех, пока копы пытались уговорить ее спуститься с карниза.

Я помню, как смотрел на нее, пока у меня не затекла шея. Я не понимал, что происходит и что произойдет дальше. Поначалу казалось, что с ней все будет в порядке. Она выглядела так, словно на самом деле не хотела убивать себя, но все же что-то останавливало ее от того, чтобы просто спуститься с карниза. Я все еще вижу ее лицо – измученное, искаженное отчаянием, – ее широко раскрытые глаза, уставившиеся на толпу семью этажами ниже.

Затем, не сказав ни слова и не предупредив, что ей надоело устраивать спектакль, она прыгнула – или подскользнулась и упала. Я так и не понял.

Она замахала руками и упала так быстро, что я едва успел ее заметить. Сначала она ударилась о забор, потом приземлилась на ступеньки у бокового входа. Хлынула кровь, люди закричали, а полицейские и медики подбежали к окровавленному трупу. Все присутствующие, включая меня и маму, просто стояли и смотрели на тело в шоке и недоумении, пока врачи готовились ее увезти.

Звук удара о бетонные ступени будет резонировать во мне вечно. В то время я не мог понять, что может заставить кого-то покончить с собой. Пятилетний ребенок не всегда в состоянии осознать увиденное, но я чувствовал, что именно этот момент заставил меня разобраться в себе. Мне впервые пришлось задуматься о жизни и смерти.

Я один из множества детей Парк-Хилла. Кажется, что бедные люди всегда начинают с самого низа. Либо тебе удастся выбраться, либо придется застрять там на несколько поколений. Я знаю людей, которые живут на районе всю жизнь. Они никогда не двигались, никуда не уезжали, не исследовали мир за его пределами. Наверное, они довольны такой жизнью, но я рано понял, что это не для меня.

Только чистые сердцем выходят из гетто. Для меня это значит, что нужно по-настоящему верить в то, кто ты есть, и затем сосредоточиться на себе, а еще постараться не причинять никому боль, пытаясь выбраться. Ты не потакаешь никому, не делаешь гадостей и не отпихиваешь другого, чтобы вырваться вперед.

И ты выбираешься оттуда, полный решимости, сильной воли и настойчивости на пути к тому, во что веришь. Если ты действительно веришь, что можешь стать врачом, и ты учишься на врача – это и есть чистое сердце.

Я стал автором песен, хотя в моем мире были наркотики и куча смертей, и прочая хрень, но, невзирая на всю эту драму, я оставался чист сердцем. Я никогда не продавал наркоту беременным женщинам. Я помогал старушкам спускаться по лестнице. В этой странной неправедной обстановке мне удавалось сохранять свои моральные принципы. И несмотря на то, что я занимался дерьмовыми делами, у меня все же оставались границы, которые я бы никогда не пересек.

Я знаю людей, которые прошли через реальное дерьмо, они были ворами и убийцами, а затем изменили свою жизнь, нашли работу, завели семью и склеили черепки своей жизни. Ты можешь думать, что из-за того, что ты убил кого-то, с тобой покончено, чувак, и что тебя это будет трогать всю оставшуюся жизнь. Но может быть и по-другому. Если человек случайно причинил кому-то боль или совершил нечто ужасное, он всегда в состоянии исправить это, начав жить от чистого сердца, выбирая праведность, а не мусор.

Я сделал свой выбор.

Моя мать родом из Браунсвилла, Бруклин. Она выросла в том же доме, что и мать Raekwon на 1543 Ист-Нью-Йорк-авеню, в Говард-Хаузес.

Кварталы Браунсвилла были самые дикие в то время. Спросите любого ньюйоркца, какая часть Бруклина самая суровая, и они ответят Браунсвилл.

По некоторым кварталам ты мог пройтись, по некоторым – нет. Однозначно нельзя было пройти ни через Браунсвилл, ни через Форт-Грин, ни через Пинк-Хаузес. Там в воздухе витали напряжение и насилие. Там всегда бывали не только драки, в которых нескольких человек порежут или заколют, но и перестрелки, иногда все это происходило одновременно. Вот почему я не люблю возвращаться к своим старым кварталам; я чувствую, что духи моих старых товарищей взывают ко мне. Они до сих пор остались в районах, в которых их убили.

Когда я был ребенком, всегда был кто-то, кто хотел украсть кроссовки прямо с твоих ног, куртку и вообще все, до чего можно дотянуться. Если ты носил золотые цепи и прочие цацки, ты был обязан уметь стрелять или драться. И копы ни хрена не делали, чтобы пресечь грабеж или найти виноватых. Им было все равно.

А когда они все же вмешивались, в большинстве случаев это выходило нам боком. В начале 70-х годов правоохранительные органы относились к людям с пренебрежением. Бабушка не раз рассказывала, что полицейские из 73-го участка в Браунсвилле убивали людей в нашем районе. Она и многие ее друзья и родственники утверждали, что тех, кого ловили, избивали там же до крови, заковывали в наручники и увозили. Думаю, копы сажали их за решетку – в буквальном смысле. Вот как было опасно в Браунсвилле.

Просто войти и выйти из района было тем еще приключением. У матери четыре или пять раз выхватывали сумочку прямо у меня на глазах. Несколько раз ей приходилось вызывать полицию и просить проводить нас от вокзала до дома бабушки, потому что группа оголтелых подростков ждала за углом, чтобы стянуть у нее несколько долларов.

В каждом квартале и на каждой улице была как минимум одна банда или группировка. Ты не мог передвигаться между кварталами, если не знал нужных людей. Отморозки спускались с крыльца и набрасывались на тебя. «К кому ты пришел? Почему ты думаешь, что можешь пройти через мой квартал, если я тебя не знаю?»

Местные бандиты, одетые в спортивные костюмы Kangol, Puma и Adidas, ошивались на автобусной остановке возле китайского ресторана на Питкин-Авеню. В то время Питкин-Авеню была торговым районом в Браунсвилле. Там было полно магазинов одежды, нелегальных букмекерских контор и чуваков, торгующих травкой за углом. А еще была бойня, где забивали кур. Там в клетках сидели цыплята и куры, и мы с бабушкой ходили туда за свежими тушками.

Мы всегда с опаской передвигались по району. Помню, как однажды мы увидели чуваков, к которым приближался парень на скоростном велике. Один из них внезапно вскочил со скамейки, ударил парня трубой по голове, отобрал велосипед и сел обратно на скамейку. Мы просто продолжили идти, как будто ничего не происходило. Никто не попытался помочь и никак не отреагировал, хотя парень, которого ударили, лежал там, дергаясь и истекая кровью.

Одно из самых диких воспоминаний о Браунсвилле связано с Майком Тайсоном, который тоже вырос там. Это было в 70-х, до того, как он стал чемпионом мира или вообще начал боксировать. Мне было около восьми лет, я шел по Питкин-Авеню мимо букмекерской конторы, держа маму за руку, когда этот чувак подошел и сорвал серьги прямо с ее мочек. Оставил ее с окровавленными ушами и просто свалил.

Я был слишком мал, чтобы запомнить, как он выглядел в то время, но годы спустя, когда Тайсон стал знаменитым, моя мать увидела его по телевизору и поклялась, что это тот самый парень, который украл ее серьги. Это звучит безумно, и, конечно, у меня нет никаких доказательств, но это не помешало мне фантазировать в детстве, что множество бруклинцев и даже некоторые манхэттенцы могут сказать то же самое в адрес мирового чемпиона.

Я не знаю своего отца и откуда он родом, но мне бы очень хотелось это узнать. Основная причина, почему я практически ничего о нем не слышал, связана с тем, как я был зачат.

Моя мать, вероятно, не хотела бы, чтобы я поднимал эту тему, потому что она ненавидит, когда я говорю об этом, но я – плод насилия. Мать рассказала мне, что отец обманул ее, заставив поверить, будто он фотограф, который хочет, чтобы она попозировала для него. Увещеваниями о естественной красоте и прочей херне он заманил ее в ловушку и воспользовался ею. Она никогда не выдвигала обвинений и даже не сообщила об этом.

Единственным человеком, который мог бы рассказать мне о нем больше, была подруга моей матери, Кэрол. В то время Кэрол считалась довольно симпатичной для Бруклина. Она любила вечеринки и зависала с моим отцом и чуваками, с которыми он тусил. Она принимала наркотики и в конце концов заразилась ВИЧ. Потом у нее случилась аневризма головного мозга, и в настоящее время она находится в психиатрической лечебнице в Бруклине. Теперь она ни черта не помнит.

Когда мне было лет десять, я часто спрашивал об отце, но мама мне ничего не говорила. Она молчала, пока я не вырос, хоть я и мучил ее расспросами в течение многих лет. Мой отец был недостающей частью головоломки всей моей жизни.

– А кто мой папа, ма? Кто он?

– Бог – твой отец! – отвечала она всегда.

Наконец, когда мне исполнился двадцать один год, мать поделилась некоторыми деталями. И объяснила, почему оставила меня: однажды ночью во сне к ней пришел Бог и сказал не делать аборт, потому что когда-нибудь ребенок станет великим человеком. Вот так она меня оставила. Этот сон укрепил ее связь с Богом. Моя мать верующая, суперверующая, поэтому она всегда подчеркивает, как забавно вышло, что мое имя оказалось U-God.

– А теперь посмотри, каким ты стал, – сказала она мне однажды, словно подтверждая, что сон был вещим.

Она всегда подчеркивала, что никогда не жалела о своем выборе даже в трудные времена, с которыми нам пришлось столкнуться. На мой взгляд, нужно быть милосердным, чтобы любить ребенка, зачатого так, как я.

Когда она рассказала мне, я был в шоке. Обычно человек, даже если родился случайно, все равно зачат в любви, но осознание того, как я появился на свет, действительно меня потрясло. Вся эта ситуация казалась мне случайностью – в конце концов, моя мать не планировала ребенка, и уж тем более не от залетного ночного фотографа-насильника. Но мне пришлось принять этот факт, и я понял, что это не должно мне помешать стать великим.

И все же я «продукт» обоих родителей. От матери мне досталось ее доброе сердце. А изворотливость я получил от отца. Кроме того, от отца – я знаю, что в матери такого нет, – я получил свой внутренний драйв. Ни у кого в моей семье его нет, поэтому, должно быть, это все же от отца.

По сей день я понятия не имею, где мой папаша. Даже если бы я хотел найти его, не знаю, с чего начать поиски. Маленькие обрывки информации, которые мать рассказала мне, когда я стал старше, это все, что я знаю о нем. Я хочу знать, кто он, что еще у нас общего. Хоть он и обманул мою мать, я все равно был его сыном. Какие черты я получил от него? Какие привычки? Какие заболевания? Много вопросов, на которые я никогда не узнаю ответов.

Первые двенадцать лет в моей жизни были только я и моя мама. Мы всегда были близки. Она воспитала во мне авторитетного мужчину, каким я являюсь сейчас, и сделала это сама в эпоху Эда Коха, в самые дикие времена, которые когда-либо видел Нью-Йорк.

1970-е, 80-е и 90-е были, вероятно, самыми жестокими. Еще до появления крэка Нью-Йорк балансировал на грани банкротства. Многие социальные программы были урезаны, а то и вовсе исключены из городского бюджета.

Во всех пяти округах были свои опасные кварталы. Грабежи, разбой, изнасилования, нападения и убийства были обычным делом. Не стоило поздно вечером ехать куда-то на электричке. До крэка на улицах Нью-Йорка царили героин и кокаин. Сутенеры, проститутки, продажные копы – все эти нью-йоркские клише на самом деле существовали и процветали.

С возрастом надо было тщательнее следить за своим окружением. В гетто, в кварталах, в этих опасных, жестоких районах города, ты всегда должен быть начеку, потому что в любой момент может случиться все что угодно. Там меня всегда окружали сумасшедшие чуваки. Это необязательно означало, что я с ними, но я должен был знать, что они делают, потому что если они дерутся, а я стою рядом, то какой-нибудь ублюдок мог врезать мне по башке, пытаясь дотянуться до кого-то, с кем у него разборки.

Так я и рос, наблюдая весь этот пиздец. Там ты всегда должен был быть в курсе происходящего. Тебе всегда нужно было остерегаться беспредельщиков. Ты всегда должен был быть на высоте. И по сей день все осталось так же для черного парня, живущего в нищем районе. Дело не в том, что ты вовлечен в происходящее дерьмо – потому что зачастую ты не делаешь ничего такого, – дело в том, что ты так ограничен и так закрыт в городской коробке, что обязан каждую минуту контролировать происходящее рядом.

Многие люди действительно не понимают, как такое взросление меняет человека на всю оставшуюся жизнь. Это меня испортило, и я никогда не стану прежним. У меня нет близких друзей. Я больше не могу общаться ни с кем из Парк-Хилла. Я не могу иметь дел с этими чуваками. Я не хочу иметь отношение к дерьму, что творится на улицах. Почему? Потому что так привык. Так что мне пришлось много всего убрать из своей жизни.

В конце концов мы уехали из Бруклина на Стейтен-Айленд и оказались в Парк-Хилле.

В конце 1970-х социальное жилье там продавалось по хорошей цене. Это был шанс для моей матери и матери Raekwon переехать из Браунсвилла. Поначалу Парк-Хилл был ничего. Когда мы перебрались туда, это был рабочий район и коммуна. На дверях подъездов была сигнализация. За домами газон. В конце квартала школа.

Понятно, что я рос в отстойных кварталах Парк-Хилла. Когда мы только приехали, Парк-Хилл, большая часть Клифтона и даже близлежащий Стэплтон только что подверглись городской реновации. Там преимущественно жили чернокожие, сам район все еще выглядел новым, поэтому не казался таким суровым.

Парк-Хилл находится в частной собственности, но субсидировался из федерального бюджета. Это плохая комбинация, потому что федеральное правительство гарантирует владельцам, что арендная плата будет оплачена. Это может звучать хорошо, но только не тогда, когда ты платишь за аренду независимо от того, сделан ли ремонт и происходит ли обслуживание.

Поначалу все было не так уж плохо. Но потом все начало ломаться и рушиться, мы месяцами ждали ремонта, и иногда вовсе не дожидались. Владельцам домов было абсолютно наплевать на дома и на жильцов, Парк-Хилл становился все хуже и хуже.

Тогда я всего этого не видел. Кажется, я ничем не отличался от обычных американских детей, но это не так.

С шести или семи лет, пока мать была на работе, я оставался дома один, без родительского надзора. У меня были ключи от квартиры, чтобы я мог попасть домой после школы, и мама все время говорила: «Никому нельзя открывать дверь и отвечать на телефон!»

Когда у мамы появились деньги, в нашем доме появилась няня. Хороших нянь было мало, так что я повидал разных.

Помню одну из них. Она была хорошим человеком, содержала дом в чистоте и заботилась обо мне. Кормила обедом и следила, чтобы я делал уроки. У нее были две дочки, и иногда они втроем нянчились со мной в ее квартире. А еще она была героиновой наркоманкой.

Однажды я зашел к ним в гостиную и увидел, как она ширяется героином прямо на диване. Ее руки распухли от уколов, но в то время я не понимал, из-за чего это. Я до сих пор вижу эти руки. Ее парень и пара других ребят, которых я никогда раньше не видел, тоже были там, и все ширялись этим говном.

Важно отметить, что моя мать понятия не имела об этом. Она упорно работала и ходила в школу, пытаясь улучшить наше положение. Так что я решил держать это при себе.

И хотя эта няня была наркоманкой, она была очень добра ко мне. Когда я вырос, я никогда не смотрел на нее свысока. В том возрасте я даже не понимал, что они кололи себе в руки. Только годы спустя стало понятно, что они были просто хардкорными героиновыми наркоманами. И когда я говорю «хардкор», я имею в виду реальную жесть.

Помню еще одну няню, она была немного странной. Пока она нянчилась со мной, она играла с моим членом. И об этом я никогда никому не рассказывал. Я был слишком мал, чтобы осознавать происходящее, но инстинктивно понимал, что что-то не так. Как бы то ни было, мне это нравилось – это было первое пробуждение моей сексуальности. И она мне нравилась, поэтому я никогда не назову ее имени.

Можно было подумать, что расти так, как мы, очень трудно. А мы и не знали, что чем-то «обделены». Ты вроде как чувствуешь, что что-то не так, но ты ребенок, поэтому приспосабливаешься и учишься радоваться тому, что имеешь. Да и кроме настоящей жести было много хороших событий и забавных воспоминаний.

Например, Роза Большие Сиси. Именно ее сиськи я увидел впервые.

Мы пошли к моему другу, чтобы взять газировку, а она лежала на диване с голой задницей. Роза, должно быть, весила фунтов триста. Было лето, и стояла очень жаркая погода, так что она не заморачивалась с тем, чтобы что-то на себя надевать. Я был напуган этими здоровенными сиськами. Она и не пыталась прикрыться, а просто лежала, щелкала по каналам и светила своими большими, болтающимися титьками. Мне было лет шесть-семь, так что они казались мне еще больше. Это меня потрясло.

Может, я и был еще ребенком, но некоторые девушки меня заводили по-взрослому. В детстве я много пялился в телевизор и был влюблен в персонажа Ким Филдс, Тути из ситкома «Факты из жизни». Я видел, что в титрах указана компания Tandem Production, поэтому однажды позвонил в справочную, чтобы узнать номер компании и поговорить с Ким. Поговорить с ней мне не удалось, зато я получил фотографию с автографом Ким, катающейся на роликовых коньках. Она улыбалась, и у нее виднелись брекеты. Я по-настоящему влюбился в эту девушку. Друзья «кудахтали»: «Иди ты! Как ты ее достал?»

Уже тогда я был упертым и целеустремленным. Когда я чего-то хотел, я делал все, чтобы это получить.

Когда мы с друзьями не смотрели телевизор и не бегали по улицам, то болтались во дворах за кварталом. За нашим домом было несколько акров незастроенного участка земли с рощей и двумя прудами. Один пруд был среднего размера, а другой огромный.

На одном берегу большого пруда жили белые, а на другом – черные. И если вы бы попытались перейти на другую сторону, то в итоге все равно сбежали бы обратно. У белых были велики, и они всегда пытались выгнать нас обратно на черную сторону. Они написали баллончиком ККК и прочую херню, лишь бы отпугнуть нас со своей территории.

Чаще всего мы просто оставались на нашей стороне и играли в Гекльберри Финна и или в кого-нибудь еще. Мы ловили сомов. Мы делали велосипедные дорожки, искали червей и саламандр. Мы повесили тарзанку и качались на ней. У нас было воображение и не было PlayStation и интернета, поэтому мы импровизировали. А у некоторых из моих друзей в квартире не было даже телевизора и телефона. И у нас не было кондиционеров, поэтому летом все тусовались на улице.

Мы строили плоты из шин и старых матрасов и плавали на этих долбаных штуковинах на середину пруда. Мы играли в огромном мусорном контейнере, стоявшем позади дома. Он был грязным, но принадлежал только нам. Там удавалось найти много всего – копошение в мусорке было золотой жилой для детей того времени. У тебя были палки. У тебя был мел. У тебя была велосипедная рампа. Вся нужная херня.

Мы собирали велосипеды из частей, которые находили на свалках: колесо здесь, педаль там, руль где-то еще. Как только соединишь все части, нужно было раздобыть где-то цепь. Мы отсоединяли кусочки цепи гаечным ключом, чтобы она подходила к велосипеду, над которым мы трудились. Иногда отводили заднюю шину подальше, насколько получалось, чтобы она держалась на месте, и таким образом подгоняли цепь. Сиденье не подходило, руль не подходил, но нас это не волновало!

Нам было очень весело. Я помню Джека-алкаша с крыльца, пахнущего ночным поездом, и Сасси, церковную певицу, жившую внизу. Она кричала на нас из окна и называла маленькими дьяволами и говном.

Даже стая диких собак, бродивших в окрестностях, не могла помешать нам играть на улице. Взрослые чуваки все время стреляли в собак и оставляли их трупы за нашим блоком. Это было в конце 1970-х, и тогда не было никакого ASPCA[2], по крайней мере в моем районе. Иногда собаки гонялись за нами, пока мы катались на велосипедах. Но самая странная херня была, когда две собаки практически приклеивались друг к другу, трахаясь на улице. Приклеивались от ягодицы к ягодице, и чтобы разогнать их, нужно было бросить камень. Как только они разделялись, одна собака убегала в одну сторону, а вторая в противоположную. Член пса, который трахал, становился кроваво-красным. Самая дикая дичь, которую я когда-либо видел в своей жизни.

Но не каждое лето я проводил на Стейтен-Айленде. В те годы мы все проходили по программе фонда «Свежий воздух»[3]. Это было частью взросления в Нью-Йорке. Даже Майк Тайсон упоминал этот фонд.

У фонда существовало два вида программ. По одной ты отправлялся с семьей в горы, а по другой жил в бунгало, как в летнем лагере. Как-то меня отправили в лагерь, на север, в горы, примерно на две недели. Сначала я не хотел туда ехать, не хотел оставлять своих ребят, плакал. Но это оказалось так здорово – убраться с улиц, и, когда пришло время возвращаться, я не хотел домой и уже не хотел расставаться с новыми друзьями.

Я был чрезмерно агрессивным ребенком и постоянно дрался, так что казалось, что меня отправили в тюрьму, хотя место было совсем не похожим на тюрьму. Я имею в виду, что нас кормили четыре раза в день, за нами присматривал воспитатель, мы должны были каждый день заправлять постель, можно было даже получить приз за самую чистую койку. Там было много всего, что в итоге помогло нам подготовиться к миру и привить некий порядок и дисциплину.

В лагере меня прозвали Йода, потому что тогда у меня были большие уши. Впрочем, там все придумывали друг другу клички.

Но самое крутое то, что именно в лагере я впервые осознал, что такое слава. Там я общался с ребятами из пяти разных районов, и все триста человек знали, кто я. Так совсем мелким я столкнулся со славой. Я хотел быть мужчиной.

Я был правой рукой воспитателей и держал свою группу под неустанным контролем, я следил за тем, чтобы дети не хулиганили и не капризничали, а если это было не так, то они получали в тарец. Каждый раз, когда я ездил в лагерь, я все контролировал. Я знал, что по приезде должен заявить о своих правах. Так что раз, и все, я в деле.

Я много тусовался с одним парнем по кличке Монстр, который вырос в Бруклине. Он был левой рукой воспитателей. Воспитатели любили нас.

Однажды мы с Монстром мылись в душе, нам выделялось определенное количество времени, прежде чем придет следующая группа. Но мы не торопились, просто сидели и обсуждали всякую хрень, и все закончилось тем, что мы немного задержались. Пришли старшие, а мы не успели смыть мыло.

Старшие рявкнули: «Эй, вы, мелкотня, валите отсюда, чтобы мы могли помыться».

Мы с Монстром завелись с полоборота; каждый из нас привык драться, я всегда норовил ударить первым и мог втащить любому, и глазом не моргнуть.

Когда ты «на взводе», первый удар похож на прорвавшуюся плотину. Если ты давно не дрался, то можешь не решиться ударить кого-то просто потому, что ты какое-то время не делал этого. После того, как ты съездил паре-тройке человек по морде, это становится второй натурой. К тому времени, когда ты бьешь пятого или шестого, это уже рефлекс.

Так что в тот момент мы, мелкота, были готовы к стычке – у нас не было абсолютно никаких проблем с тем, чтобы врезать любому, кто вел себя как-то не так.

Так вот, мы оказались в душе, в тапочках, намыленные, лицом к лицу с этими мудаками. Мы вытаращились на старших: «Да вы вообще знаете, с кем разговариваете?» Завязалась нешуточная драка. К тому времени, как пришли воспитатели, все мы были просто покрыты мылом, и они такие: «Йоу, что здесь происходит?» А другие дети такие: «Йоу, мы просто пытаемся воспользоваться душем, просто хотим помыться».

Оглядываясь назад, я задаюсь вопросом, о чем я тогда думал. Я был таким маленьким, маленьким чокнутым человечком. Я был сумасшедшим.

Зато после этой стычки они, без сомнения, стали нас уважать. Всякий раз, когда весь лагерь собирался вместе, они тыкали на нас и говорили: «Не связывайся с этими двумя, или они вам зададут жару». У нас было мужество. Это тогда я понял, что могу выстоять самостоятельно, даже будучи мальчишкой.

И именно тогда я впервые понял, что мне нравится эта херня со славой, мне нравится быть известным.

И это не изменилось.

Взросление на улице

Было интересно расти на Стейтен-Айленде. Остров был необычным местом, потому что в 70-е годы, когда мы туда переехали, его большая часть еще была сельской. И он был немного отдален от электричества города. Некоторые аспекты жизни отличались от типичного городского быта. И это было на порядок лучше Браунсвилла, по крайней мере пока не началась эпоха крэка.

Люди думают, что Стейтен-Айленд – это недоразумение. Но со Стейтен-Айлендом лучше не шутить. Прежде всего этот остров – небольшой городок. Округи типа Манхэттена и Бруклина такие большие, что я мог бы кого-нибудь пристрелить и исчезнуть, как пердеж на ветру. На острове такое провернуть невозможно, он слишком мал. Если ты ввязался с кем-то в разборки, рано или поздно ты встретишь его снова. Ты не сможешь просто убежать от своих проблем. Так что тебе придется сжать кулаки, стрелять, резать, колоть, что угодно – главное, заявить о своих правах. Или тебя надуют, или ты надуешь. Вот такой это остров.

В это время вся общественная жизнь была связана с бандами. Когда я говорю «банда», я не имею в виду, что мы все были похоже одеты, стреляли в людей и все такое. Люди просто объединялись и держались вместе. У них было что-то общее: один район, одна школа, что угодно – и они просто собирались вместе. Вот так мы и росли.

В моем районе была банда под названием «Банда Авеню», старшие ребята, которые все время нас запугивали. Им было лет пятнадцать-шестнадцать, а нам всего восемь-девять. Они подходили к нам сзади и говорили: «Посмотри на себя, маленький грязный ублюдок», – а потом убегали. Мы были мелкотой, которая действовала им на нервы, и они изводили нас. Я никогда не сидел дома и не играл у окна, просто глядя на улицу, я гулял, хотя выход из дома всегда означал риск быть избитым «Бандой Авеню».

Быть избитым и быть поверженным – разные вещи. Поражение означало, что тебя растоптали и уничтожили и тебе лучше отправиться в больницу. Избиение же означало только то, что ты получил шлепки, удары в грудь, пощечины и захваты шеи. Помимо шлепков, прыжков, резких тычков по руке и классических ударов по «открытой груди», когда кто-то перехватывал тебе руки, пока другой колотил.

Они действительно пытались нас покалечить. Им так все это нравилось, что они гонялись за нами каждый день. Они набрасывались на нас, заламывали нам ноги и отбирали наши гроши. Они держали нас и били по ногам, пока мы не теряли способность ходить.

После стычек мы поднимались на крышу и бросали в них гравий и камни. Каждая крыша в общинах Клифтон и Парк-Хилл была покрыта россыпью рыхлого гравия и небольших камней, из которых получались идеальные метательные боеприпасы. Или мы ждали, пока они переоденутся в свою лучшую одежду или пойдут курить крэк, и тогда начинали кидать в них шариками с водой. Они всегда ловили нас. Но нам было все равно. Это было похоже на партизанскую войну. Бей и беги и принимай удары, как мужчина, когда тебя поймают.

Все это сделало меня жестче. Я был единственным ребенком, у меня не было старших братьев и сестер, которые бы вступились за меня, поэтому я просто принимал происходящее, как мог. Однако я никогда не сдавался и не убегал; и всегда старался ответить такими же сильными ударами, какие получал сам. По крайней мере, после того как они избили меня, они узнали, что я за человек, и начали уважать немного больше. Иногда ты можешь бороться и проиграть, но все же заслужить уважение, просто потому что постоял за себя.

И где бы я ни находился, я всегда придерживаюсь этого правила. Вот почему я практически ничего не боюсь. После того как тебя часто избивали, тебе ничего не остается, кроме как становиться лучше и сильнее. Я научился уклоняться от ударов, вырываться из толпы, если тебя окружили, и нырнуть в нее, если понадобится. Я называл это «Скуби-Ду». Но было нелегко научиться драться; единственный способ – просто драться.

Я был тем, кто дрался без колебаний, потому что я рос на районе. Если ты что-то знаешь о том, как устроено большинство гетто, то наверняка знаешь, что пра́джекты – это трущобы внутри трущоб. Жизнь в такой среде подарила мне шестое чувство. Она подсказывала, что искать, даже прежде, чем в этом появлялась необходимость. Она научила меня оттачивать этот инстинкт и защищать себя в любой ситуации.

Иногда нам удавалось сбежать, иногда нет. Мой приятель Луни мог обхитрить «Банду Авеню», как Гершел Уокер[4]. А я не мог так, как он. Он знал приемчики. Он мог сделать так, чтобы старшие ребята, преследовавшие его, оказались лицом на земле. Он был быстрым и ловким. Он был самым отмороженным мастером обмана. Он мог заставить «Банду Авеню» в их крутых плейбойских ботинках British Walkers[5] поскользнуться, покатиться и упасть. Он забегал по пандусу к дому, а сбегал по лестнице, затем спускался с холма и прятался за стеной, а когда банда пробегала мимо, он взбирался обратно на холм и просто так для профилактики обводил вокруг пальца нескольких из них еще раз на вершине. Они никак не могли его поймать.

Помню, однажды они сожгли наш клуб в отместку за то, что мы обстреляли их шариками с водой, как раз когда они только переоделись в новую одежду и курили крэк. Как-то зимой мы встретились с ними на замерзшем пруду. Эти отморозки начали прыгать по льду, чтобы он треснул и мы попадали в воду. Если бы лед треснул, то мы запросто могли погибнуть.

Это было похоже на замкнутый круг. Мы пытались сопротивляться, но все же были просто маленькими детьми. Нам ничего не оставалось, кроме как сколотить собственную банду. Так мы стали «ДСБ» – «Детской спасательной бандой». Собрались ребята из домов по соседству. Мы все держались вместе. В нашу банду входили Кейн, Джи-Си, Винни, Raekwon, Килла Кейн, Забо, Лав Гад, Чаз, Мисер, Герш, Луни, Си Басс, Кэб… нас было много.

После этого ситуация в нашем квартале стала поспокойнее. «ДСБ» состояла исключительно из малолеток, живущих по соседству, и просуществовала с начальной школы до средней, потом мы стали «ХСН» – «Хер с ними». В конечном счете в старшей школе мы превратились в «Отряд крушения», о котором я расскажу позже.

Несмотря на то что мы с мамой переехали на остров, мы все еще поддерживали бруклинские связи. Я – ядерная смесь Стейтен-Айленда и Бруклина. Когда мама на несколько недель брала отпуск и хотела побыть одна дома, она отправляла меня к бабушке с дедушкой, которые жили в Браунсвилле, Краун-Хайтс и Клинтон-Хилле. Я видел столько творящейся там херни, просто немыслимо. Во всех деталях. Я ездил к бабушке в Браунсвилл или к кузенам в Томпкинс. Мой дед жил между Сент-Джеймс-Плейс и Кембридж-Плейс, в квартале от того места, где обитал Biggie[6].

В Бруклине было по-своему сурово. Он был просто грязный. Там построили двадцать или тридцать кварталов: Браунсвилл, Форт Грин, Марси, Томпкинс, Ред Хук, Гоуанус, Бушвик. Все они были похожи на концлагеря для бедных черных. То же самое с Бронксом.

Но самым безумным было то, что мне приходилось ездить от Стейтен-Айленда до Бруклина одному. Мне было всего восемь или девять лет, мама давала мне денег на дорогу и отправляла одного, приходилось ехать в метро и плыть на пароме на другую сторону. Я прыгал на поезд № 4 в Боулинг-Грин, выходил на Истерн-Паркуэй, там пересаживался на автобус и ехал в Браунсвилл, затем выходил на остановке у букмекерской конторы на Питкин-авеню и шел к бабушке. Нынешние дети не поймут, насколько мы были свободны. Сегодня маму могли бы посадить за жестокое обращение с детьми.

Тогда все было по-другому: взрослые не носились так с детьми. Я уверен, что были похищения и прочая херня, но мы все равно были предоставлены сами себе. Мама даже посылала меня за сигаретами в магазин на углу. Сейчас так сделать не получится. Продавцы сразу же скажут: «Малявка, вали на хер отсюда».

Моя бабушка работала бухгалтером в правительстве, а дед был ветераном войны. Он ничему меня не научил. Мне кажется, я вообще ничему не научился в своей семье. Ничему, кроме любви. Только любви. Я получил от них любовь, но не получил никакого руководства о том, как прожить свою жизнь, что правильно и неправильно, не узнал, что делать и чего не делать.

Все свои жизненные уроки я получил на улице. У меня не было отца. Мать немного меня наставляла, но она скорее беспокоилась о еде, одежде и прочей бытовухе. Когда у меня были проблемы, я не мог подойти к ней и спросить, как разобраться со всем этим дерьмом. Я должен был уладить это сам. Иногда я делал правильный выбор, а иногда ошибался. Приходилось учиться на ходу. Вот что собой представляет взросление большинства черных детей.

Время от времени, навещая дедушку, я виделся и со своими любимыми дядями – дядей Мэттом и дядей Джейсоном, которые катали меня по всему Бруклину.

Младший Джейсон был тихим и скромным. Но скромные – это те, с кем нужно быть осторожнее. Я тоже очень скромный парень, очень милый, но не стоит меня заводить, потому что, когда я злюсь, я становлюсь просто бешеным. Нужно очень постараться, чтобы разозлить меня, но, если удалось, берегись. Джейсон был таким же – спокойным и тихим, пока не наступало время выпустить пар, и тогда он просто метал громы и молнии.

Джейсон был младше меня. Он был мне дядей, потому что мой дед был дважды женат и имел детей в обоих браках. Мы с Джейсоном целыми днями мотались по улицам.

У старшего, дяди Мэттью, был друг по имени Кью, с которым они были словно близнецы. Они не были кровными братьями, но выглядели совершенно одинаково. У дяди Мэтта была дурная слава на районе – он, Кью и их друзья раскрыли мне понятие маньяка. В то время у тебя должна была быть репутация, чтобы другие отморозки не связывались с тобой.

Я вспоминаю Кью никак иначе, как долбаного маньяка. Мне тогда было лет восемь-девять. Думаю, что он убил по крайней мере пару чуваков. Он мог ограбить, забрать ботинки, забрать цепь, ударить, заколоть, порезать, застрелить. Он мог сделать что угодно. Он был именно таким человеком. Но он любил меня. И все время сажал меня к себе на плечи.

Мы гуляли по ночам, я бегал по Бруклину с этими сумасшедшими отморозками. Они совершали грабежи прямо у меня на глазах. Однажды они ударили какого-то парня кирпичом по голове и забрали его бумбокс. Выбили из него все дерьмо и пошли дальше. Я просто посмотрел на чувака, дергающегося на земле, а затем побежал, чтобы догнать дядю Мэтта, который тут же взял меня за руку, и его друга Кью. Эта бандитская херня тоже немного повлияла на меня – это было еще одной частью моего воспитания.

Самое печальное в жизни гетто – это то, что жесть вроде перестрелок, поножовщины, обоссанных лестниц и наркоманов со временем становится нормой. А ты становишься толстокожим и бесчувственным…

Но все же так не должно быть. Некоторые смерти, должно быть, сильно на нас повлияли. Эти люди заслуживали большего. Например, гибель одной маленькой девочки лет семи-восьми. Она училась в моем классе в государственной школе. Ее изнасиловал и сбросил с крыши в задней части здания умственно отсталый мальчик, которого мы знали, как Большой А. Этот кретин все время шастал по окрестностям.

Мы пришли в ужас, когда узнали, что случилось. Мы не могли поверить. Несмотря на то что мальчишку-насильника поймали довольно быстро, мы все переживали еще многие месяцы. Ее парту в школе разобрали прямо во время занятий. Мысль о том, что вот она сидела здесь, а на следующий день так нелепо умерла, казалась нереальной.

А годы спустя ты проходишь мимо того самого места, где нашли ее тело, и кажется, что там ничего не произошло.

Много дерьма происходило на крышах домов в квартале; они заменяли нам клуб. Сначала мы просто бегали по крышам, потому что нам нельзя было этого делать. Потом мы стали бросать камни на всяких отморозков; потом, когда я подрос, мы курили там травку, боксировали, рифмовали, толкали наркоту, следили за полицейскими.

Конечно, там случалось разное. Один парень пытался покончить с собой, спрыгнув с семиэтажного дома, – и не один раз, а дважды. Он пережил обе попытки, приземлившись на забор рядом с детским садом, и только сломал руку. В конце концов он оказался в приюте.

Даже несмотря на все это, мать сделала все возможное, чтобы сохранить мою невинность и следить за тем, чтоб я рос хорошим мальчиком. Мы ужинали вместе, на Рождество она позволяла мне произносить молитвы. Она старалась изо всех сил, чтобы я помнил о Боге и думал о хорошем. Большую часть времени так и было. Я не бросил школу, в основном получал хорошие оценки и не попадал в большие неприятности.

По крайней мере пока.

К бою!!

Драка – искусство рукопашного боя – была важной штукой в детстве. Нужно было уметь пользоваться руками. Тогда еще не так часто использовали пушки, предпочитая решать вопросы кулаками или ножом. Это одна из особенностей чуваков с Острова; они знают много приемчиков.

У меня не было старших братьев, поэтому мне приходилось драться почти со всеми, кто пытался ко мне лезть. По сей день кулаки не запасное мое оружие, а основное.

Вот почему у меня иногда возникают проблемы с людьми, которые никогда не дрались или которых никогда не били. Как ты сможешь понять себя, если никогда не участвовал в драке? Сегодня есть люди, которых никогда не били по морде. Вот почему они будут идти на улице прямо на вас и даже не извиняться. У них нет элементарного уважения к окружающим. Мало кто из ньюйоркцев получал по морде. А ведь они могли бы усвоить этот урок. Я чувствую, что конфликты учат уважению. Люди продолжают накалывать других, и им продолжает это сходить с рук часто потому, что никто не хочет призвать их к ответу.

Будь то скромность или уверенность в себе, они нуждаются в этом уроке. Такая проверка позволит узнать, какой ты в глубине души. И я обнаружил, что в глубине души я задирала. Во мне есть и уважительность. Если я не прав, я могу извиниться. Я скромный воин. Я не ищу неприятностей, но я должен быть готов, когда они придут. Невозможно шататься повсюду, делая вид, что ты здесь самый сильный. Просто потому что всегда есть кто-то сильнее.

Для того чтобы вступить в любую банду и стать круче, нужно научиться драться. Ты должен раздавать всем трындюлей, представляешь? Даже «Банде Авеню», которая нас била, приходилось драться, чтобы спокойно тусоваться на авеню. Им тоже приходилось иметь дело со старшими парнями, которые пытались вытурить их из квартала.

Чтобы попасть в любую банду, нужно было боксировать: мы боксировали не кулаками, а ладонью, тот, кто отбивал больше ударов, выигрывал. Хотя то, что ты проиграл бой, не значило, что ты не в банде. Победа или поражение, если у тебя хватало духа, чтобы драться, то тебя принимали. Некоторые не хотели драться, поэтому не были в банде. Ты не мог бояться драк.

Я получал пощечины пять минут подряд, когда руки были еще недостаточно натренированы. Все драки, нападения, а иногда и побои – это то, почему я до сих пор не боюсь драться. И я буду придерживаться этого мнения и делать то, что должен, своими руками. Между пистолетом и руками я выбираю руки. Оружие и руки – две разные игры. Если чувак знает, что ты хорошо дерешься, то не будет драться с тобой, а попытается тебя пристрелить.

Проблема пистолета в том, что это оружие труса, потому что любой может им воспользоваться. Я мог бы вложить пистолет в руки двухлетнего ребенка, завязать ему глаза и сказать, чтобы он нажал на курок, и он бы убил кого-нибудь.

Сейчас, если кто-то докапывается до меня, предъявляет мне что-то, я просто останавливаю его апперкотом, бью в живот, ломаю ногу и правой рукой челюсть, пинаю под зад… И… Ты уже чувствуешь этот кайф? Он невероятен, и не только для победителя. Это лучше, чем стрелять в кого-то, потому что чувак встанет и скажет: «Черт… Что за хрень?! Я больше не стану связываться с этим чуваком». Или он может оказаться из тех, кто подумает: «Знаешь что? То, что он сделал, было круто, я хочу этому научиться и, потренировавшись, столкнуться с ним снова». Он может быть и таким. В любом случае мы разойдемся по домам.

В драке есть явный победитель и явный проигравший, и (обычно) никто не получает серьезных увечий. Пистолеты и наркотики изменили все; но период взросления и драки вывели на улицы настоящих мужчин.

Борьба – это наука. Равновесие, техника, скорость. Скорость убивает. На хрен все, что ты слышал. На хрен все это, чувак, я отправлю тебя в нокаут. Скорость убивает. Я наблюдал истории, подобные Давиду и Голиафу, всю свою жизнь. Я видел, как маленькие, щуплые чуваки нокаутировали чуваков в десять раз больше их ростом и весом только за счет скорости. Только скорости.

Когда ты правильно бьешь в чью-то челюсть, содрогается мозг. Человеческий мозг помещен в жидкость, у него нет амортизаторов, поэтому, когда он движется, он ударяется о сторону черепа.

Когда кто-то получает удар, сдвигается жидкость и трясется мозг, и человек в нокауте. Если ты отхватил удар и закружилась голова, то неважно, насколько ты большой, тебя просто обездвижат и на хрен опрокинут.

Твой размер не имеет значения. Это был один из уроков, который драки на улицах (а позже и в тюрьме) оставили в моей душе. Размер не имеет значения. Я видел, как огромных чуваков хватали мелкие чуваки и били по голове. И я видел, как мелкие чуваки прыгали, чтобы ударить больших в лицо, и вырубали их.

В те дни мы выбегали из квартиры, когда слышали, как дерутся два отморозка. Это было похоже на «Битву титанов». Это было похоже на бой чемпионов с Майком Тайсоном. Люди выбегали из квартир и домов, чтобы посмотреть, как чуваки дерутся. Вместо того чтобы смотреть подобное по телику, такая херня происходила прямо на наших глазах. Так росли наши герои.

Мы сидели и смотрели, как они вставали в стойку и дрались, пока один из них не вырубался. Для большинства зрителей это было просто развлечение, но не для меня. Я смотрел и учился. Я изучал парней вроде Тамика. Смотрел, как Билли Джонсон нокаутировал. Смотрел, как нокаутирует Будда. Так же, как это делали Арким, Дуприм и Убар. И все они использовали стиль 52 блока[7].

Они были суперзвездами со сбитыми костяшками. Эти чуваки могли размахивать своей золотой цепью, и никто не решался связываться с ними. Тогда нельзя было просто так светить цацками. Если на тебе цепь, то местные в курсе, что в любой непонятной ситуации ты без раздумий будешь стрелять или резать, в общем, гасить всех на хрен.

Сейчас ты можешь спокойно носить свои джорданы[8], боты и цацки. Никто ничего не сделает. Редко кто решит наехать. По крайней мере, по сравнению с теми временами. Тогда драки были просто образом жизни. Всем было ясно, тебе по-любому придется драться или хоть как-то постоять за себя, чтобы не остаться с вывернутыми карманами.

Все хотели быть Брюсом Ли. Он был главным чуваком в телике и играл главную роль в 52 блоках. 52 – это как «стальной кулак» в тхеквондо. Независимо от того, какие удары ты нанес и сколько, если твой противник владеет стилем 52, то его чертовски трудно ударить. Стиль 52 блока – как для защиты, так и нападения – был придуман на улице. В основе лежит работа с локтями, руками и их комбинация, которая сочетает в себе методы нескольких боевых искусств, включая тхеквондо, кунг-фу, джиткундо и хрен его знает что еще. Вот почему 52 блока был таким крутым стилем, если тебе удавалось его освоить. Размер или навык не имели значения, если ты сможешь блокировать все удары, которые противник пытается тебе нанести, а затем нанести ему ответные.

По какой-то причине гангстеры не обучили молодое поколение стилю 52. Может быть, потому что оружие стало более важным фактором в урегулировании споров. Каково бы то ни было, сегодня 52 блока – это почти потерянное искусство, и только немногие оставшиеся утверждают, что знают его. И поскольку таких людей очень мало, все думают, что это миф. Но это не так. Если ты столкнешься с одним из этих старых чуваков, который владеет 52, он снесет тебя, как торнадо.

У Ша-Бона, или Шабби, который был в «Банде Авеню», был брат по имени Тамик, который мастерски владел стилем 52 блока. Он был мастером нокаутов во всех смыслах этого слова, его нокауты были настоящим искусством. У него были большие кулачищи, и он мог вырубить любого одной левой. Сквозь его защиту было не пробиться. Ты не сможешь нанести этому парню ни одного удара, а он нанесет все. Веришь или нет, этот чувак ловил удар, целовал твой кулак, а потом выбивал из тебя все дерьмо.

Я хотел снять документальный фильм с Тамиком о стиле 52, но его убили прежде, чем я приступил. Он жил обычной уличной жизнью и попытался захватить наркопритон, но получил пулю в затылок. Я хотел поговорить с ним, потому что он знал, как блокировать удары. Он знал, как защищаться, но знал, и как нападать, и как вернуться в наступление после блока. Как только он нейтрализовывал атаку противника, он видел лучший способ нападения, чтобы уложить противника одним ударом. Это потерянное знание. Это умерло вместе с ним.

Одного из моих лучших друзей звали Джун Джун, или Инфинити, я познакомился с ним в старшей школе. Он был шесть футов и два дюйма ростом, с кудрявыми волосами и абсолютно черной кожей. Этот чувак был прирожденным бойцом. Хотел бы я, чтобы он был еще жив; он мог бы стать боксером-тяжеловесом.

Он показал мне, что значит иметь страсть и никого не бояться. И даже если он боялся, то хорошо это скрывал и принимал свои страхи. Я был меньше, чем другие чуваки, но я был страстным бойцом. Поэтому он держал мою маленькую задницу при себе.

Я многому у него научился. Я понял, что, если ввяжусь в драку и меня собьют с ног, я просто приму свое поражение. Это и есть сердце бойца. И этому я научился у него, потому что он тоже проигрывал бои.

Мы частенько тусовались, гуляли по улице и иногда видели какого-нибудь парня, о котором ходили разговоры, что он неплохой боец.

– Эй, Год, как думаешь, он со мной справится? Думаешь, он сможет меня победить?

– Не знаю, Инфинити.

Это все, что он хотел услышать. Он шел и начинал драться с этим чуваком. И либо он побеждал, либо проигрывал. Обычно он выигрывал, но если проигрывал, то принимал свое поражение. Он не начинал орать и не шел за пистолетом, а говорил: «Я встречусь с этим чуваком через три месяца».

Это все, что он говорил. Дальше он усиливал тренировки и вновь вызывал противника на бой. И он вырубал их всех. Каждый. Раз.

Инфинити научил меня, что можно принять свое поражение и потом вернуться, став сильнее. Это истинное сердце чемпиона. Он был известным нокаутирующим мастером на Стейтен-Айленде. И по сей день, если я назову его имя, люди знают, о ком идет речь.

Помню, перед смертью его закрыли на острове «Райкерс», и он вернулся домой с двадцатью двумя шрамами на спине и лице. Он показал мне те, что были на спине, – это было ужасно. Я спросил его, что случилось.

– Я оказался на войне в «Райкерсе»! – рассказал он. – Как только я прибыл в «Четыре здания» [тюремный блок], мое имя гремело повсюду. «Джун Джун здесь!»

Видишь ли, как только ты попадаешь в тюрьму, ты должен вести себя определенным образом, иначе другие парни попытаются взять над тобой верх. Это и есть твоя репутация, и, если она прочная, она сможет защитить тебя от многой херни. Конечно, чем круче у тебя репутация, тем более желанной целью ты становишься. Джун Джун знал это, и поскольку у него была репутация нокаутирующего мастера, он понимал, что парни придут к нему и попытаются самоутвердиться за его счет.

– Все эти чуваки набросились на меня, их было человек двадцать, – рассказывал Джун Джун. – Они лезли на меня, и я вырубал их одного за другим. Но после этого, когда я вышел из лазарета, вся тюрьма немного успокоилась.

Вот каким он был. Он был одним из тех парней, о которых ты всегда знал, что они тут, куда бы они ни пришли. Все знали, что с ним лучше не связываться, а если и не знали, то узнавали это чертовски быстро. На самом деле, он изменил свое имя на Инфинити во время этой отсидки. Он ушел Джун Джуном, а вернулся Инфинити.

Я любил этого человека. В его жизни было много людей, которые его не любили, но были и сумасшедшие, которые любили. Ему самому почти никто не нравился, но мне повезло быть исключением. Он даже ладил с моей мамой.

К сожалению, как и многих хороших братьев, с которыми я рос, его убили. Он подбежал к какому-то коротышке, который его боялся, и тот выстрелил Джун Джуну в грудь из 45-го калибра. Он просто убил его. Парень, который в него стрелял, был мелкой шпаной, но он боялся Джун Джуна, поэтому застрелил его. Я всегда говорил Джун Джуну, что он не может просто так наезжать на людей. Но он не хотел это услышать, и это его убило.

Пятипроцентники

Я не был пробужден и по-настоящему наделен силой, будучи черным в Америке, пока не начал общаться с Пятипроцентниками[9]. Их знания и опыт заложили основу как для Wu-Tang Clan, так и для моей собственной зрелости.

Я всегда видел эту братию на углу, распространяющую позитив и решающую проблемы в общине. То, как они говорили, и терминология, которую они использовали, сначала были мне не понятны. Но когда мне исполнилось лет тринадцать или четырнадцать, их слова привлекли меня:

– Мир, Аллаху. Приходите создавать с братьями шифр.

– Черный человек – это Бог, не верьте ни в какого таинственного Бога в небе!

– Мир тебе, Бог. В чем теперь математика?

Мое имя, У-Год[10], пришло от моего просветителя Дакима, человека, который подарил мне знание о себе. «У» в моем имени – это сокращение от «Универсальный». Слово «универсальный» означает многомерный, бесконечный, всеобъемлющий. В принципе, что бы я ни задумал, я выясню, как это сделать. Мне дали универсальное имя, потому что я ношу факел посланника каждый день. Я могу пойти куда угодно, я могу поговорить с кем угодно, это то, кто я есть.

Мое полное имя – У-Год Аллах. Имя У-Год – это утверждение, говорящее, что все внутри тебя, и то, что делает тебя собой – это Бог. В нашей терминологии, когда мы говорим «Бог», это означает быть высшим существом. Семя высшего существа доминирует. Он физически может изменить облик земли.

Многое из этого пришло от ислама и мусульманской культуры. Аллах – Всевидящее Око. Христиане и католики верят, что Бог – это некая таинственная сила в небе. Мы верим, что черный человек – это Бог, а Аллах – Всевидящее Око (Иегова, Бог и т. д.). Черный человек – это изначальный человек, создатель цивилизации. Как вы можете указывать создателю, что есть что?

Познание себя – это терминология Пятипроцентников. Они преподавали чернокожим в Америке нашу истинную историю и заставили нас понять реалии того, как мы попали в нашу нынешнюю ситуацию в Америке. Государственные школы и учебники говорили нам, что мы прибыли из Африки, мы были рабами в течение четырехсот лет, освобожденными сначала Авраамом Линкольном, а затем Мартином Лютером Кингом-младшим.

Наша истинная черная американская история рассказывается в 120 уроках, которые были даны нам Кларенсом 13-Икс[11], современником Малькольма Икс[12]. 120 уроков рассказывают о том, что мы были лишены нашей идентичности, сломаны и выучены бояться – страх был вживлен в наших детей. Все сделано так, чтобы контролировать нас, как скот и собственность.

Знанием, которое было дано нам Элайджей Мухаммадом[13] (он получил его от Бейби Джи, наполовину черного, наполовину белого человека, который вскоре исчез без следа), и Уоллесом Фард Мухаммадом до него, и еще множеством сильных мусульманских парней, пробужденных какой-то неведомой силой. Они передали нам мудрость, как детям. Эти мусульманские знания, которые мы получили в детстве, называются «120».

Кларенс 13-Икс принес эти уроки на улицы, дал их нам, чтобы пробудить нас. Его особенностью было то, что он приносил ислам тем, кто больше всего в нем нуждался: мошенникам, сутенерам, наркоторговцам и уличным ворам. Учение «120» предназначалось для всех уличных жителей черного сообщества. Ты получал эти уроки и становился просветленным в зависимости от того, каким был человеком.

Большинство людей в мире (порядка 75 процентов) – глухие, немые и слепые массы, в основном дикари в погоне за счастьем, которые часто едят ядовитых животных (некоторые продукты, такие как свинина, делают человека послушным, а добавленные антибиотики и искусственные ингредиенты только усугубляют ситуацию). Эти глупцы не понимают себя, поэтому являются рабами.

10 процентов – рабовладельцы и кровопийцы бедных масс, например, священники и политики. Они контролируют систему; они знают истину, но держат ее при себе, поэтому скрывают факты, доказывающие, кто истинный и живой Бог.

И есть 5 процентов – это бедные праведные учителя. Они пытаются обучить 85 процентов и пробудить их из состояния сна. В принципе 5 процентов должны цивилизовать нецивилизованных. Вот и все 100 процентов населения Земли.

Уроки этих 5 процентов учат, что все сущее исходит от черного человека, изначального человека, отца цивилизации, Бога Вселенной. Это отличный повод для гордости и мощный источник размышлений, потому что в детстве тебя закидывают такой обширной информацией о белой Америке, что ты даже не знаешь, что черные внесли огромный вклад в этот мир.

120 уроков не про предвзятое отношение к белым; это уроки про черных. «120» помогли избавиться от лжи, сковывающей нас, и заменить ее истиной, которая была целенаправленно исключена из учебников истории. С самого рождения нам навязывают одну мысль: мы были и остаемся рабами. Наша история – это 400 лет бесплатного труда. Согласно этой версии, мы ничего не изобретали, ничего не создавали и ни на что другое не годились. Поэтому они воспользовались тем местом, куда нас поместили. Они разлучили нас. Они кормили нас неправильной пищей. И они держали нас с помощью обмана, который они используют, чтобы делать все по-своему. «120» сломали систему.

Даже в молодом возрасте эти 120 уроков дали мне и моей банде наше первое реальное осознание себя. Нас больше не получится обмануть тупой херней. Почему? Потому что учение рассказало нам о заговоре, о лжи и обмане. Оно позволило нам увидеть правду.

Учение повысило нашу самооценку, мы стали вести себя по-другому, осознавая, что мы имеем значение в этом мире. Я думаю, что это проблема большей части нынешней молодежи, особенно черной молодежи; они чувствуют, что не имеют значения в современном обществе.

Конечно, большая часть общества этому способствует – мне совершенно ясно, что социум все еще настроен против молодых чернокожих людей, – но молодежь должна подняться над этим и быть верна себе, держать голову высоко и продолжать делать то, что она делает каждый день, независимо от того, что думают другие.

Общество продолжает пытаться вдалбливать нам: «Знай свое место, малец». Не, мы этого не хотим. Нам, черным, по барабану всякое место – о каком месте ты говоришь? Все, что я знаю, это то, что, пока у меня есть деньги в кармане, я могу делать все, что захочу. И любой, кто пытается доказать обратное, просто заставляет меня быть жестче.

Мы должны понимать, что стоим на плечах тех, кто был до нас. Мы семя от семени тех предков, которые творили нашу историю. Все мы сейчас лучшие из лучших. Мы те, кто справился, кто пережил все, что сваливалось на нас – болезни, эпидемии, насилие, резня, – чтобы добраться до этого уровня человечества, где мы можем спокойно читать и писать, расслабляться на диване и смотреть телевизор, делать все то, что мы сегодня считаем само собой разумеющимся.

Мы сделали это, мы все выжили, чтобы достичь этой цели. Но что будет дальше? Что ты собираешься делать с жизнью, за которую страдали, сражались, истекали кровью и умирали твои предки? Как ты собираешься нести их наследие и оставить свой след – будь он большой или маленький – в мире?

Независимо от того, на чем ты решишь сосредоточиться, ты должен стремиться стать самым лучшим, будь ты барыга, пожарный или учитель. Если ты хочешь быть поэтом, рэпером или спортсменом, что бы ты ни планировал делать, просто всегда стремись к большему – больше мастерства, больше знаний, больше опыта, – чтобы быть лучшим в своем деле.

Когда мне было тринадцать, моими просветителями были Даким и Лав Год, они бросили «Высшую математику»[14] к моим ногам. В то время быть среди Пятипроцентников было охеренно сложно. Нужно было знать хотя бы основы математики, иначе можно было бы отхватить. Но меня не били, потому что я был подростком, и они были просто счастливы, что молодые боги изучали их уроки.

Я получил Знание в пятнадцать лет. Сначала пришло знание, которое было просто знанием постулатов. Затем пришла мудрость, которая давала возможность рассказывать о постулатах. И, наконец, пришло понимание, когда зажглась лампочка над головой и мой мир навсегда изменился – я проснулся.

Хотя «Высшая математика» увлекла меня в еще подростковом возрасте, по-настоящему она овладела мной, когда мне исполнился двадцать один год. Что действительно втянуло меня в это учение ответвления ислама, так это то, что моя фамилия Хокинс. Если вы не знаете, первого английского работорговца звали Джон Харди Хокинс. Он был первым англичанином, который привез рабов в Америку. Это было одобрено Папой Римским. Римско-католическая церковь дала ему разрешение поработить нас и привезти в Северную Америку. Когда я это узнал, у меня голова пошла кругом. Это увлекло меня. Я хотел узнать, что это за херня, почему я ношу фамилию этого дьявола. И моя бабушка, и я пытались провести анализ ДНК, но результаты либо были неубедительными, либо неокончательными.

«Математика» вдохновила меня на то, чтобы узнать, как наши семьи были разделены, а наша история украдена. Как нас переименовывали в честь наших хозяев. И как мы продолжаем заниматься ерундой даже годы спустя. Я понял, что, чтобы улучшить наше положение, нам нужны единство и структура, иначе мы падем жертвой манипуляций властей, которые будут продолжаться, пока мы не объединимся. Мы, как крабы в бочке, все еще пытаемся сбить с ног любого, кто делает что-то лучше. Мои соплеменники отправят друг друга в рабство ради выгоды и власти. Они все еще дерутся и убивают друг друга из-за глупой, бессмысленной херни. И это присуще не только черным, это всеобщий человеческий бич. Но черные более непосредственны в своих попытках все испортить.

Хуже всего то, что из-за недостатка знаний мы идем за наркотиками, развлечением и спортом. Есть так много способов заработать деньги законно, но все, что мы видим, это наркотики, развлечения и спорт. Вот в чем смысл обладать знаниями. Когда ты получаешь знание, ты даже не осознаешь, что оно у тебя есть, пока не применишь его в деле. По сути, у тебя его даже нет, пока ты его не используешь.

На самом деле все сводится к познанию себя: что ты получаешь, зная свою историю и откуда ты на самом деле пришел, как ты это узнаешь, кого ты знаешь. Слушай окружающих, наблюдай за окружающим миром. Среднестатистический человек с района не видит этого; он просто идет привычной дорогой своего ограниченного мировоззрения. Но в мире гораздо больше вариантов, чем он может себе представить.

Самый непривычный для меня аспект в Знании – не искать спасения на небесах. Религия – это нравственный потолок; ты должен жить так, как будто есть последствия от всего, что ты вытворяешь. И, еще будучи ребенком, я понял, что не могу полагаться на таинственного Бога.

Люди молятся о чем-то, а потом думают, что к ним что-то придет. На самом деле, это так не работает. Бог помогает тем, кто помогает себе сам, – вот что это значит. Ты не можешь ждать, пока таинственный Бог принесет тебе пищу, одежду и кров. Иначе ты будешь бездомным на улице. Созидание – вот, где происходит благословение.

И в эпоху крэка в Парк-Хилле нам нужно было постоянно напоминать, что мы единственные, кто может спасти себя.

Хип-хоп как стиль жизни

В конце концов, мою мать выгнали из нашего старого дома на Парк-Хилл, 260. Чувак над нами постоянно так громко шумел, что она с ним разругалась. Она и ее бойфренд пошли туда и начали перепалку, которая закончилась дракой, поэтому нас выгнали, и мы переехали в дом на соседней улице на Вандербильт-Авеню, 339.

Пока мы там жили, я подружился с сыном хозяина, старшим парнишкой по имени Том, который жил под нами. Он стал мне наставником, старшим братом, которого у меня никогда не было.

Том работал диджеем на вечеринках, и я помогал ему с пластинками и оборудованием. Наикрутейшим фактом о Томе было то, что он делал свои собственные колонки. В хозяйственном магазине он покупал доски, после чего делал детали для коробки. Затем мы приобретали усилители динамиков в магазине подержанной электроники, строили вокруг этого коробку и помещали в нее утеплитель для звукоизоляции. У него были лучшие динамики на районе практически забесплатно. И каждый раз, когда начиналась вечеринка, я помогал Тому, таскал пластинки, колонки и все остальное.

У Тома было дружеское соперничество с Турманом, еще одним диджеем с района, и они всегда пытались переплюнуть друг друга колонками, чья громче. Тогда мы были намного более изобретательными.

С самого детства я всегда слушал музыку. Когда меня наказывали, мать отправляла меня в мою комнату. У меня были только бокс и радио. Мы делали свои собственные сборники, вставляли кассету в магнитофон, нажимали кнопку записи и записывали песни с радио. Мы слушали Шоу мистера Мэджика[15] и всех рэперов старой школы. Вот так все делали это в то время. Я начал слушать рэп в 84-м, и он всегда влиял на меня. Это была наша музыка. И, да, он не был так популярен, как сейчас.

Том был моим первым настоящим наставником в хип-хопе, он и мой дядя Мэтт. Мы слушали хип-хоп и раньше, но это не были суперрифмы или классические биты. Это были такие группы, как Treacherous Three, Grand Wizard Theodore and the Fantastic Five и the Cold Crush Brothers. Тогда вышел фильм «Дикий стиль», он круто продвинул хип-хоп культуру вперед.

Том собирал пластинки разных исполнителей и диджеев. У него были микшер и две вертушки, и целыми днями мы просто сидели в подвале и слушали музыку. Именно там я впервые услышал корни того, что станет рэпом и хип-хопом следующего поколения. Сэмплы только начинали появляться, и мы пробовали сэмплить то песню, то бит. Мы придумывали идеи, концепции или правила – вещи, которые мы все еще делаем по сей день.

Кроме того, дядя Мэтт приезжал на Стейтен-Айленд каждый раз, когда попадал в переделку, это место было его маленьким укрытием. Он привозил кассеты с живыми выступлениями из «Гарлем-Уорлд», популярного клуба, в котором принимали всех, кто хоть что-то понимал в хип-хопе, например, Grandmaster Flash, The Furious Five, Lady Smiley, Busy Bee Starski, Doug E. Fresh и Kool Moe Dee – короче, старые рэперы, которыми мы тоже заслушивались. Так я начал оттачивать мастерство хип-хопа. Так хип-хоп начал зарождаться во мне.

Я до сих пор помню, как в первый раз тусовался с RZA. Это было на вечеринке в Стэплтон-парке, куда пришли и мы с Томом. Тогда RZA устраивал небольшие домашние вечеринки с синим и красным светом, а Том доставал свои большие колонки и остальную аппаратуру и диджеил.

В тот раз мы шли в Стэплтон, чтобы подиджеить в парке. RZA тоже выступал там. Я знал его, когда он жил у нас на районе, через дорогу от моего дома на Вандербилт. Я был знаком с его братом Divine из 57-й школы. У них была большая семья, которая постоянно переезжала. В итоге, RZA на некоторое время оказался в Парк-Хилле, на верхнем этаже дома 350. Потом они переехали, ниже по улице, недалеко от 49-й школы, и прожили там довольно долго. Его дом находился рядом с тропинкой, которая вела через весь район. Все ходили там, когда возвращались из школы домой в Парк-Хилл.

Итак, RZA встал за вертушки и начал жечь. По мне, никто не мог сравниться с Томом, потому что он был моим наставником. Но RZA все равно произвел на меня неизгладимое впечатление. Был чудесный летний день, я поболтал с ним минутку, и выяснилось, что он увлечен тем же, чем и я. Тогда еще я и не подозревал, что через несколько лет он приедет в Хилл, чтобы оттянуться, и мы вспомним друг друга и станем близкими друзьями.

Наши пути как будто все время пересекались. Я постоянно видел его, чувака по имени Донди и парня, чье уличное имя было Бит, позже он умер от рака. Он был похож на Майкла Джексона, с огромной привычной афропрической и типичным большим носом. Тогда эти трое были звездами. Они ходили в одинаковых свитерах со знаками зодиака и прочей херней. Они всегда делали что-то хип-хопное, и меня всегда привлекало это, и RZA тоже.

Он был очень умным. Мне было все равно, что у тебя есть, что ты делаешь, важнее, если ты можешь стимулировать мои мысли, поговорить о чем-нибудь стоящем, если ты умный чувак. Это то, что привлекло меня в нем, потому что я ненавижу невежество. Даже в детстве я ненавидел невежественных ублюдков.

В то время он называл себя Принц Раким Аллах и был в гармонии с «Математикой» и с познанием себя. Как я уже сказал, этот мужик – гений.

Например, RZA был мастером «120». Он, Genius, и Masta Killa усвоили уроки как нехрен делать. У них с этим все в порядке.

«RZA, какова степень знания в 1–40, втором и третьем абзацах?»

И он начинал отвечать дословно.

Когда мы впервые встретились, он спросил меня: «Какую математику обсуждаем сегодня, Год?» – потому что меня звали У-Год Аллах. Так вот, это был восьмой день месяца, поэтому мы обсуждали восьмую ступень: «строить, уничтожать, священный». Мы начали с «Высшей математики»: строить – значит прибавлять; строить – это другое слово для возвышения. Когда ты строишь, ты возвышаешься от низших до высших форм жизни. Уничтожать – значит уничтожать весь негатив в пределах вашей окружности. Священный – это, иными словами, величие: мой ум священен, потому что его нельзя растворить. Другими словами, человек, обладающий знанием о себе, не может раствориться; его нельзя исказить ни в каком виде, форме или образе, потому что он знает правду о себе и своем окружении. Когда ты строишь, возвышаешься с кем-то, это похоже на встречу умов, и именно поэтому меня тянуло к RZA.

Это был период моей ботанской фазы. Я больше не общался с хулиганами. Я тусовался с Патчи, Эриком, Фо, Кенни, Томом, Майком, Абдулом, Китом, Марком, Хоуи… кучей чуваков, многие из них, повзрослев, стали кем-то по жизни. Один из них работает в исправительной системе, другой стал медбратом. Абдул, который был высоким чуваком, по крайней мере шесть футов дюймов, пытался попасть в НБА, но не смог и уехал играть за океан, в Италию. Они не были уличными отморозками. Впрочем, я и не говорю, что они были ботаниками. Но для меня ботаники – это круто, ботаники не представляют угрозы.

Вот как я сначала смотрел на RZA. Он был ботаником, но хотел быть с гангстерами. Помню, один раз я дал RZA полкило крэка на продажу. Я заработал свои деньги, а он свою долю нет. Я должен был догадаться, что он не создан для такого. Но иногда полезно пройти через это самостоятельно.

Правда заключалась в том, что мы оба не были по-настоящему уличными чуваками. Я имею в виду, мы тусовались на улицах, но на самом деле я не был там, если ты понимаешь, что я имею в виду. Нам хотелось отдохнуть, поэтому мы болтались на углу на крыльце винного погреба. Это было наше место встреч. А если нас там не было, мы зависали дома у Тома. Мы сидели там весь день и всю ночь, просто смеялись, говорили о всякой ерунде, пластинках, делали то, что делали все нормальные дети.

Единственное, что я запомнил из того времени: в магазине на углу продавали «Великих героев» (большие вкусные сэндвичи за пять баксов). Можно было купить с индейкой или ростбифом и еще взять бутылку виноградного напитка. Это было круто.

Примерно в это же время я пересекся с Method Man. Я впервые встретился с ним в школьном молодежном центре № 49. Он располагался между Стэплтоном и Парк-Хиллом, и мы все ходили в центр около пяти часов вечера, к открытию. Мы играли в баскетбол, тусовались, и нам приходилось общаться со всеми ребятами с района.

Тогда мы танцевали брейк-данс, делали гелики[16] и прочую херню. Мы надевали кроссовки Puma и костюмы: настоящие скользкие ветровки и штаны, в которых все танцевали брейк-данс, потому что они давали дополнительное скольжение на картоне. Иногда включали музыку типа Planet Rock от Afrika Bambaataa & The Soulsonic Force, или Candy Girl, или песни New Edition, которые в то время были настоящими хитами.

У Meth тогда были длинные волосы, и он мог танцевать под New Edition как ни в чем не бывало. Он делал каждое танцевальное движение так, будто заранее его отрепетировал. Когда я встретил его первый раз в 49-м центре, нам обоим было по одиннадцать лет. Это было еще до того, как он стал известен как Шакуан. Он только приехал с Лонг-Айленда и пытался прижиться, вписаться. Я увидел, как он отжигает, подошел к нему и заговорил.

Meth всегда был оптимистом и всегда был на позитиве. Даже когда нам было тяжко, он никогда не был разочарован в себе или в жизни – если только не обдолбался, но в остальное время он был полон энергии. По сей день он все еще оптимистичный чувак.

Meth жил в том же квартале, что и я, на одном этаже с Сарджи, еще одним диджеем с нашего района. Так что мы неизбежно сталкивались с друг другом и, смеясь, выкрикивали глупые шуточки.

После тусовок в центре Meth выдавал пару джемов, например, My House, My House, Panty Raider. И мы все такие: «Йоу, у чувака талант».

Когда я снова с ним встретился, мы начали общаться. Но по-настоящему мы сблизились, только когда получили работу на Статуе Свободы, нам было лет пятнадцать.

Как раз в это время он тоже стал пятипроцентником, потому что все были пятипроцентниками и от наставника Рашона получил имя Шакуан. Рашон был в «Банде Авеню», еще один урод, преследовавший нас, когда мы были маленькими. Но он взял Meth под свое крыло.

К тому времени Meth стал выходить из дома чуть чище. Я не хочу сказать ничего плохого, но в то время он был мерзким. Этот мудак никогда не стирал свою одежду и всегда ходил в лохмотьях. Я имею в виду, он прошел через многое. Он переживал то, что переживали все мы в то время. В какой-то момент мы все ходили в обносках. Однажды у меня была одна пара ботинок, я выворачивался, чтобы скрыть, что ботинки были драные с одной стороны, я пытался вести себя нормально, но моя девушка бросила меня. Это та же самая херня. Мы все прошли через одну и ту же херню в одно и то же время.

Примерно в это же время моя мама уже несколько лет встречалась с человеком по имени Чарльз, отцом моего сводного брата Иссы.

Чарльз нянчился с нами. Он меня вырастил; он и дядя Мэтт вложили в меня бесстрашие. Я даже не мог ругаться с Чарльзом, благослови Бог его душу.

Он не шутил. Он сделал из меня бойца. Он превратил меня в жесткого маленького мальчика, более агрессивного, потому что я жил один с матерью – это было до рождения моего брата.

Он читал Коран, бегал трусцой по десять миль в день и играл в теннис. Настоящий спортсмен, но они с мамой часто ссорились, и иногда он бил ее. Я помню, как однажды пытался заступиться за нее: «Ублюдок! Не бей мою мать!» Я попытался защитить ее, но мне было тогда всего лет десять или одиннадцать. Я был мелким, весил фунтов семьдесят-восемьдесят.

Однажды он встретил меня после школы, потащил за школу и приставил нож к горлу. Он сделал это, потому что я начинал становиться маленьким мужчиной и начал гонорить. Теперь я понимаю, что он пытался вселить в меня страх. Он хотел, чтобы я боялся его. Это сработало на пару секунд, но как только он отпустил меня, я убежал и крикнул в ответ: «Когда я стану старше, я убью тебя!»

Это было примерно в то время, когда во мне исчезал страх перед многими вещами. Когда ты теряешь свой страх перед чем-то или кем-то, то эти что-то или кто-то теряют власть над вами. Когда он бил мою мать, он видел это в моих глазах, и мне уже не нужно было произносить: «Ублюдок, я убью тебя». Я все еще был слабым. Но я пытался найти свой маленький путь в мире.

Когда я стал старше, я понял, что не нужно беспокоиться о том, что взрослые мужики что-то тебе сделают. Они понимают, что и как они делают. Стоит опасаться подростков. Не всех, конечно, но тех, кто потерял страх перед всем, включая смерть. Тех, кто трется на улице изо дня в день, живет впроголодь и идет на преступление, чтобы выжить. Эти маленькие отморозки мужественны и бесстрашны. Когда подросток перестает париться и забивает на страх, при необходимости он снесет твою гребаную голову с плеч.

После инцидента с ножом я рассказал все матери, и она наложила на него судебный запрет. Даже после этого он все еще присутствовал в нашей жизни. Когда я стал старше, я видел его, когда он приходил к моему брату Иссе.

Время шло, все менялось, и я сначала превратился в маленького мужчину, а потом вырос еще. Забавно, когда ты молод, ты думаешь, что уже взрослый, но на самом деле ты все еще сопливый пацан.

Когда мне было шестнадцать или семнадцать, я снова столкнулся с Чарльзом. К этому времени я уже тусил на улицах, как взрослый, и мне продавали наркотики. Чарльз понимал, каким сильным я стал, а я замечал панику на его лице. Он знал, что я никогда не забуду, что он сделал со мной и моей матерью. Поэтому он переехал из Стэплтона на Стейтен-Айленде в Марси в Бруклине. Хоть я и мог бы сделать ему какую-нибудь гадость, я этого не сделал – он же был отцом моего брата.

Я понимаю, почему Чарльз никуда не девался из моей жизни. У него была семья в Стэплтоне, а мы, нет-нет, а терлись там с утра до вечера. Стэплтон всегда напоминал мне тюрьму строгого режима; во всех зданиях были балконы, похожие на тюремные ярусы. В Стэплтоне я часто пересекался с RZA и Ghostface Killah – если бы не Чарльз, я, вероятно, никогда бы не узнал этих двоих.

Я ходил в 49-ю школу, когда мне было четырнадцать или пятнадцать. Она располагалась ровно на полпути от Парк-Хилла к Стэплтону, и я стал кем-то вроде посланника между районами. Меня это устраивало. Это было очень важно, потому что в то время жители Парк-Хилла не могли пойти в Стэплтон и наоборот. Я проходил через все это, в Стэплтоне, когда был маленьким, я играл с этими детьми. У меня был пропуск, и никогда не было ссор с чуваками из этого района.

Я шатался по Стэплтону весь день. Я ходил к Ghost и заруливал повидаться с Деном. Я останавливался у дома Джуса, по дороге окликая Дориана: «Йоу! Че как?» Я даже был дома у Гая, который много лет спустя случайно выстрелит в моего сына.

В конце концов, подключились и Нью-Брайтон, и Западный Брайтон, другие пра́джекты на острове. Поскольку в старшей школе учились ребята из разных районов, я был вхож в любой из них. Позже это дало мне право по-крупному развернуть свою дилерскую сеть во всех этих местах.

Это было важно. Люди даже не знают, сколько я продал, потому что знал парней в каждом пра́джекте на Стейтен-Айленде. Я был первым, кто захватил все районы, я работал в каждом из них одновременно.

Примерно в это же время я начал встречаться с девушками. Например, с моей первой подружкой. Ну, на самом деле она не была моей первой, но она была первой плохой девчонкой, с которой я связался. Она жила в доме недалеко от Стэплтона и была горячей штучкой. Она отобрала у меня остатки невинности и превратила в гребаное животное.

Как-то вечером я встретил ее на улице и подошел к ней. Я просто трахнул ее. Но я не был у нее первым. Я был третьим или четвертым в списке. Она появилась и просто добавила меня в список, это было круто, потому что это повысило мою уверенность в себе.

Но потом она начала трахаться с наркодилером, у которого было больше денег, чем у меня. В то время у меня не было денег, я был обычным, симпатичным молодым человеком. И я ей понравился таким, каким я был вначале, но потом на районе стали появляться наркотики, и соблазн такого образа жизни настолько затянул ее, что она ушла к чувакам с золотыми цепями, машинами и в Gucci. Вот тогда я впервые понял, что такое C.R.E.A.M – бабки рулят всем вокруг меня[17].

Я помню, однажды ночью я был с одним из моих людей, моим лучшим другом, Чойсом. Шел дождь, и я думал обо всем, через что мне пришлось пройти, когда этот наркодилер забрал мою девушку, и о том, что я был на мели. Я был настоящим неудачником, на чертовой стадии «у меня нет хлеба, а деньги шальные». Тогда я сказал, что никогда больше не буду бедствовать. Годы спустя Чойс сказал: «После того как У-Год сказал это, он изменился. В самом деле, он никогда за всю свою гребаную жизнь больше не был бедным. С того самого дня».

По субботам мы устраивали тусовки в подвале, куда вмещалось человек сто. Туда стекались самые суровые отморозки Стейтен-Айленда. Тусовки эти были похожи на небольшие частные вечеринки для любителей травки.

Funky G Grandville диджеил, а Scotty Watty – один из самых чокнутых уличных чтецов – был на микрофоне, как и Discotyzers, или Schoolly D, играл «PSK». Там можно было встретить милую девушку из Западного Брайтона или Стэплтона, которую видел в автобусе на прошлой неделе. Или свою школьную любовь. Или приятелей из школы или из других районов. На улице могла начаться драка, но в остальном это были просто крутые закрытые вечеринки.

Я ходил туда со своим другом Джамилем. Мы зависали с Боунзом, Лав Годом, Кейном, Хершем, Чазом, Маркусом, бандой «Отряд крушения». Конечно, ты не мог появиться на вечеринке черт-те в чем. Парк-Хилл был известен навороченными чуваками, которые всегда были в каком-то крутом дерьме: Gucci, Polo и тому подобное. Мы любили дорогие цацки: золотые зубы, цепи, ремни, машины.

Тогда в моде были кожаные бомберы Double Goose V или кожаные дубленки. Все это носили с кроссовками Puma и кепками Kangols. Дубленка – это всегда риск, любой ублюдок мог попытаться стянуть ее, даже если эта попытка была равнозначна самоубийству. В то время я носил под дубленкой обрез охотничьего ружья, и обычно даже на секунду засветить им помогало остановить любую неприятность, даже раньше, чем она начиналась.

Я думаю, это как сейчас мальчишки в своих Jordan и Nike. Ничего не меняется, просто появляются новые материалы, вот и все.

На наших субботних вечеринках тусили ребята со всех районов Острова.

На Стейтен-Айленде было пять или шесть районов. В Стэплтоне и Харборе было полно дебоширов – как Ghost, чуваки из Стэплтона, такие как «Отряд Гладиаторов», не были связаны ни с оружием, ни с деньгами и появлялись, чтобы создать кучу проблем. Они вечно хотели кого-нибудь подстрелить или стянуть цепь. Вот почему Стэплтон считался самым проблемным. Плюс к тому район был столицей ангельской пыли, и, мне кажется, именно поэтому они были настолько сумасшедшими. Когда я толкал товар в Стэплтоне, у меня было аж три хороших барыги. Это потому что я держал все под контролем в отличие от всех остальных там.

Ребята из нью-брайтонских кварталов больше занимались драками и были известны как хорошие бойцы. При этом Нью-Брайтон был для меня золотой жилой, когда я начал барыжничать, потому что типичные нью-брайтонские чуваки не получали таких денег.

Тогда у нас были известные по всему Стейтен-Айленду дебоширы, которые просто так вели себя отбито. Например, Корки, Кэш и прочие, они просто приходили и устраивали перестрелки чисто для репутации.

Чуваки из Маринерс-Харбор тоже были известны как нарушители спокойствия. Они никогда не шутили. Мэл Гиббс из Харбора был хуже всех. Он был беспредельщиком. Если нападал на тебя, тебе лучше было держать себя в руках и не прятаться. Он был известен тем, что стрелял, грабил и похищал наркодилеров. Он мог узнать, где ты живешь, забежать в дом, связать тебя и ограбить.

Мэл творил херню по всему Острову – кроме Парк-Хилла. Он никогда не приходил в Хилл. Я думаю, что он немного боялся нас, потому что парни из Хилла всегда были наготове. Чуваки прятались в кустах, в гребаной траве и были бы готовы к тому, что кто-то придет и попробует что-то сделать.

Мэла посадили, но сейчас он дома. Может быть, он выкрутится, может быть, ему удастся наладить свою жизнь, кто знает? На улицах уже не то, что раньше. Но он был настоящим маньяком. Некоторые отморозки достигали высшего уровня. А когда их сажали, иногда становились еще хуже.

Часть из них выходила и в конце концов возвращалась к старым привычкам. Кто-то, отбарабанив пятнадцать лет, устраивался на работу в «Хоум депо»[18]. Резюмируя: «К черту ту жизнь, чувак. Я в порядке, у меня есть моя девочка, моя маленькая семья. И я собираюсь начать новую жизнь».

И я всегда такой: «Да, да, у тебя правильный настрой, чел. У тебя правильный настрой».

И только на вечеринках в подвале разные банды могли расслабиться. Чуваки из «Банды Авеню», «Парижской банды», «FMF» и «VO5» зависали с «Отрядом крушения». Иногда «Отряд Гладиаторов» приезжал из Стэплтона. Ghost тусил с Джи-Ди. Банда «Кэш Мани Брозерс» из Харбора тоже заходила.

Это была наша часть города, поэтому приезжие не могли слишком сильно выделываться, иначе отхватят, так было в большинстве районов. Если ты не местный, ты – НЛО, тебе нужно было быть осторожным. Иначе отхватишь. Тебя лишат всего, как только у местных появится шанс, а он появится.

Даже бруклинские парни должны были следить за своими словами и поступками. Они не могли просто так прийти в своих очечках и дубленках, кто-то обязательно бы втянул их за это в разборки. Эти правила действовали везде, в Бруклине, в Бронксе, везде. Это была лишь часть сложностей взросления в Нью-Йорке.

С 1983-го где-то по 1986 год все тусили в подвалах. Это держало нас на драйве на протяжении нескольких лет. Я тогда много болтался с Cappadonna, мы оба состояли в ХСН («Хер с ними»). По субботам мы закидывались допингами и танцевали всю ночь напролет. Мы потели, танцевали и смеялись всю гребаную ночь напролет. А потом валились с ног и никак не могли уснуть. Иногда случались судороги: наши руки и ноги просто тряслись без причины.

В промежутках между субботними вечеринками были джемы и домашние тусовки. Мы часто зависали у Рейчел и Робин (две сексуальные малышки-сестрички), которые устраивали вечеринки у себя, и их мама разрешала нам ставить музыку. Они включали красные и фиолетовые лампочки, мы крутили музыку, выпивали, да и вообще отлично развлекались.

Их брат одевался как Принц. Реально. Он даже был похож на Принца: светлая кожа, волосы, одежда и прочее. Держу пари, он почувствовал, когда Принц умер.

Все это было весело и довольно непринужденно. Конечно, были драки, и, возможно, жестокие, но в целом все было гораздо спокойнее по сравнению с субботними вечеринками. Потому что такие девочки, как Рейчел и Робин, а также Дейна, Лесли, были хорошими девчонками, так что тусовки никогда не выходили из-под контроля. Я бы не назвал их девушками высшего сорта, но они определенно выделялись.

Эти вечеринки были предшественниками больших клубных тус, в которые мы попадем позже. Это потом мы отправимся на Юнион-Сквер или в Латинский квартал с сотней парней из Стейтен-Айленда. Потом мы услышим Salt-N-Pepa и крутую Spinderella. Потом мы увидим Scoob and Scrap, дансеров Big Daddy Kane и The Fort Greene Posse. Потом появится Red Parrot. Пока же мы наслаждались подвальными вечеринками по субботам и домашними джемами, хип-хоп был нашим образом жизни.

Мы всегда были максимально осторожны. Остров кишел разновозрастными бандами. И если один чувак что-то не поделил с чуваком из другой банды, то на разборки подтягивалась вся банда. И это превращалось в полное мочилово. Таковы были реалии нашей жизни, и они же вскоре стали основой Wu-Tang Clan – особенно в самом начале. Нельзя было начать разборки с кем-нибудь одним, приходилось иметь дело сразу со всеми.

Ghostface общался с Си-Аллахом, известным гангстером из Западного Брайтона. На одной из вечеринок Си-Аллах безо всяких причин решил порезать лицо моему приятелю Сэму Боунзу, который весил не больше 45 килограммов и был еще совсем ребенком. Си был слишком огромным, чтобы кто-то из нас мог справиться с ним в одиночку.

Мы ждали его на одной из автобусных остановок.

Даже увидев сотню чуваков, жаждущих расплаты, он оставался абсолютно спокойным. Казалось, что в нем сосредоточена смелость двухсот бойцов. Я не знаю, о чем он думал, но на его лице не было ни тени страха. Возможно, будучи пятипроцентником, он подумал, что пятипроцентники (а я и еще несколько человек в «Отряде крушения» были пятипроцентниками) не тронут своего. Или просто решил, что у нас не хватит духа постоять за кореша.

Он подошел и хлопнул меня по плечу в знак приветствия, меня и Лав Года. «Это был хреновый поступок. Хреновый», – сказал Си-Аллах.

Первым начал Луни, он вмочил Си-Аллаху по лицу. Дальше мы все бросились на него, и покатилась куча-мала. Он, конечно, отбивался, но когда стало понятно, что мы жаждем крови, он побежал к парому. Мы погнались за ним, а он отсиделся возле полицейских, и у нас не вышло расправиться с ним. Пришлось притаиться в ожидании мести.

Полицейские проводили его до метро. И, как только он спустился вниз, вернулись к парому, вот тут мы и встретили его, внизу, дожидаясь, когда подъедет поезд. Он успел запрыгнуть в вагон, мы кинулись следом, повалили этого ублюдка и просто безудержно колотили. Нас было так много, что он не смог ничего сделать. Если бы мы захотели, то могли бы серьезно покалечить Си-Аллаха, но мы устроили обычное побоище. Такое, где используются только кулаки и ноги; ни ножей, ни дубинок, ни пистолетов. Тебе казалось, что ты умрешь, когда все закончится, но это не так.

Он отгреб свое и больше никогда не возвращался в Парк-Хилл. Всю свою последующую жизнь, за исключением пары лет, он провел в тюрьме и сейчас обвинен на 30 лет за убийство. К тому времени, как он вернется домой, я стану стариком и обзаведусь внуками.

Забавно, что спустя 17 лет после той грандиозной драки я видел его в студии с Ghostface Killah, на записи «Ironman»[19]. Ghost всегда любил чокнутых дебоширов, потому что сам был таким же. Он просто не может быть в порядке, если не испортит что-нибудь, так что Ghost и Си-Аллах похожи друг на друга, как две гребаные горошины в стручке.

Честно говоря, вскоре я оставил всех этих безумных уличных чуваков. Мне было скучно с ними, так как зачастую они были слишком упрямы, плюс к тому я не хотел продолжать участие в этой бесконечной уличной драме.

На Острове было весело, но все-таки нам хотелось расширить свои музыкальные и территориальные горизонты. Мы были настоящими тусовщиками и двинули покорять клубы Нью-Йорка. Нам все было в новинку: Red Parrot, Red Zone, Latin Quarter, Zanzibar, Sensations, Palladium. Именно тогда и там закрепилось понятие «хип-хоп». Мне особенно нравился Union Square. Это место было музыкальной меккой того времени.

Мир принадлежал нам. Да-да, чуваки из Стэйтен-Айленда колесили по самым крутым клубам, светили модными шмотками и золотыми цепями. Это было похоже на наркотик: нацепить на себя самые крутые шмотки и цацки и с оголтелой толпой завалиться в клуб. Казалось, что ты практически непобедим, и уж точно все барышни были у твоих ног.

На Острове у нас были вечные терки между районами и отдельными бандами, но когда мы выезжали за его пределы, всегда держались вместе. Мы встречались на пароме, потом садились в поезд и ехали прямо на Юнион-Сквер. Парк Хилл, Стэплтон, Вест Брайтон, Нью-Брайтон, чуваки со всех районов Острова.

И, конечно, мы все были вооружены, просто потому что должны были. На нас были кольца, цепи, подвески, дизайнерская одежда и кроссовки, всю эту чушь в прямом смысле слова нужно было охранять, чтобы никто ничего ни у кого не отобрал. В клубы не пускали с оружием, и мы с Raekwon прятали никелированные пистолеты 32-го калибра в крысиных норах, которые нашли в парке на Юнион-Сквер.

Там мы были в сотню раз серьезнее. Мы были так серьезны, что другие чуваки думали, что мы из Бруклина. Иногда мы отвисали вместе, сотня чуваков со Стейтен-Айленда шла на площадь и там сливалась с сотней чуваков из Бруклина, которых мы знали.

И мы отправлялись в Union Square, где Даг И. Фреш раскачивал толпу. Union Square всегда был хип-хопным местом. Обычно вечер начинал какой-нибудь крутой в то время хип-хоп артист, а затем Kool DJ Red Alert диджеил на своих вертушках, меняясь с Чаком Чиллаутом.

Я помню, что видел первое выступление Eric B. & Rakim. Еще мне повезло увидеть Big Daddy Kane, Biz Markie и даже DJ Jazzy Jeff и The Fresh Prince в клубе, когда они только появились. Позже мы застали LL Cool J и Run-D. M. C. в «Мэдисон-сквер-гарден», тот концерт просто снес башню. Я был частью истории хип-хопа, уже тогда, когда мелким тусил в клубах.

Знаешь, кого я не видел? KRS-One! Та ночь, когда он исполнил The Bridge is Over, во время его вражды с MC Shan, была единственной легендарной ночью, в которую мы не попали в Union Square. Мы стояли в очереди в нетерпеливом ожидании, и тут толпа взревела. Несколько человек получили ножевые ранения в драке, так что, когда подошла наша очередь, перед нами закрыли дверь. Кто-то вызвал полицию, и нас всех прижали к стене и обыскали. К счастью, мы выбрались без ареста, но я был зол. Мы пропустили ту ночь. Никто не знал, что происходит что-то легендарное, мы просто чувствовали, что упустили что-то важное. Тем не менее из Queensbridge появились Mobb Deep и Nas, так что они все еще выступали.

Но я видел много другого. Вот почему я могу закрыть глаза и легко представить Union Square, заполненный до предела, и людей на танцполе в модных прикидах. Чуваки в Polo Ralf Lauren, Luis Vuiton и футболках Coca-Cola. Мелькали кроссовки Spot-Bilt, огромные кольца в ушах, слаксы, кепки, огромные цепи, перстни, броши, свитера Benetton, очки, цепочки Gucci – это была прекрасная эпоха, и я благодарен, что смог застать и рассмотреть все это вблизи.

Я все еще помню девушек из Квинса, которые выглядели безупречно. В Квинсе были самые крутые девчонки. Это было во время эры Salt-N-Pepa (и прекрасной Spinderella), так что это был тренд, и Квинс закрепил его, по крайней мере для меня. Их волосы были безупречными, безумно женственными, но все же безумно жесткими. Все, кого я знал, хотели чику из Квинса.

В других клубах было другое настроение. Например, когда мы ходили в Red Parrot, мы наряжались иначе, в брюки и шелковые рубашки. Там все были более элегантными, приходилось соответствовать. В Red Parrot тоже часто бывали звезды, так что иногда по ночам мы встречали Кита Суэта, Майка Тайсона и Уэсли Снайпса. Там снимали фильм «Джус» с Tupac и Омаром Эппсом. Мне не очень нравился латинский квартал из-за атмосферы – там было слишком похоже на гетто, слишком похоже на Бруклин.

Равно как и остальные, мы часто отжимали цепи и цацки друг у друга, но время от времени нас ловили. У моего приятеля Джакинга прямо в толпе Union Square вырвали цепь. Это был чувак из Бруклина, забавно, что он понял, что это фальшивка, и швырнул ее обратно. Позже Джакинга поймали по обвинению в убийстве, и сейчас он в тюрьме.

В клубах я научился танцевать. Хочешь верь, хочешь нет, но я отъявленный дансер. Я начал танцевать, когда был ребенком. И был одним из лучших на Стейтен-Айленде. Не лучшим, но одним из. Раньше лучше меня были только геи. Мой друг Брюси – не говорю, что он гей, – тоже был одним из самых охрененных танцоров на Стейтен-Айленде. Но я обошел кучу клубов в разных точках города. В Бруклине чуваки танцевали так, в Гарелеме по-другому. Я выучил все. Частенько я слышал в свой адрес: «Ты должен быть гребаным танцором».

Когда мы стали старше, мы все чаще и чаще начали выезжать за пределы района: Форт-Грин, Касл-Хилл, Поло-Граундс… Иногда мы стремились туда на вечеринки, иногда просто потусить с приятелями.

Важно было соблюдать одно правило, ты обязательно должен быть знаком с кем-нибудь из местных. Это был единственный способ избежать ограбления. Твоя банда не могла перестрелять весь квартал. Тебе нужны были местные. В противном случае лучше даже не соваться в чужой район. Если только ты не был уверен, что там все чуваки зайки.

Когда мы начали осваивать другие районы Нью-Йорка, быстро стало понятно, что это город жестоких нравов. Тут просто не было безопасных зон. Ты мог гулять в центре города, и тебя бы ограбили. Или в Верхнем Ист-Сайде, и на тебя бы тоже напали. Грабежи, драки, изнасилования – чего только не было!

Метро? Там тоже творился беспредел. Нужно было быть осторожным каждый раз, когда ты спускался вниз. Нельзя было ехать в последнем вагоне. Лучше заходить в первый вагон с проводником либо в средние вагоны. Не то чтобы это могло спасти тебя от грабежа или драки, но можно было хотя бы вызвать полицию, если понадобится. Это было лучше, чем безостановочная бойня в конце состава, с грандиозным финалом, когда из тебя вытрясут все, что посчитают ценным. И даже когда ты ехал в «безопасных» вагонах, стоило садиться подальше от дверей, опять же во избежание ограбления.

Некоторые подростки, жертвы грабежей и насилия, боялись выходить на улицу. Это слабость. Лучше всего собраться и вернуться на улицу. Показать этим ублюдкам, что ты не слабак и что драка накануне тебя совсем не волнует. Иначе в чем смысл этой долбаной жизни?! Никто не мог помешать мне свободно передвигаться в любой точке города, особенно с крутыми девчонками Нью-Йорка. Кто будет сидеть дома в прекрасный летний день, когда вокруг столько классного?

Я помню, что летом мы часто ездили на Джонс-Бич. Это был мой первый опыт флирта. Домой я возвращался с десятью телефонными номерами девушек из Квинса, Лонг-Айленда, Бронкса и районов, куда мне редко удавалось попасть. В конце концов, когда у меня появилась моя первая машина Volvo 740, мы оставались в Джонс-Бич, просто расслабляясь и развлекаясь с девчонками.

Еще до появления Volvo мы всегда охотились за крутыми малышками и тусовками. Иногда все шло гладко и без происшествий. Но чаще всего непременно приключалась какая-нибудь драма.

Однажды мы были на Кони-Айленде, человек 20–30. В ту ночь со мной были лучшие из лучших из «Отряда крушения»: Психо, Бадди, Чаз, Реал, Херб – настоящие бойцы. И поскольку мы собирались встретиться с одним из наших людей, Шони, который только что переехал со Стейтен-Айленда на Кони-Айленд, мы не боялись тусить в их районе. Мы были невероятно круты. Дубленки, золотые зубы, Puma и прочая херня. Местные просто с ума сошли от ярости.

Если бы они нашли время спросить у нас, кто мы такие, все было бы нормально. Но они подумали, что мы хотим забрать то, что принадлежало им.

Напомню, я не ходил тусоваться безоружным. У меня не было с собой молотка, но я таскал две здоровенные заточки. И когда эти ублюдки начали собираться, я вытащил эти два ножа из куртки: «Эй, чуваки, у вас не получится просто так растоптать меня. Я заберу с собой по крайней мере двоих или троих из вас».

Лохи или нет, но мы не смогли осилить это противостояние. Нас буквально выгнали из Кони-Айленда, сотня чуваков преследовала нас по пятам. Это было похоже на фильм «Воины» в обратной перемотке, нам пришлось вернуться домой с бульвара Мермейд с толпой головорезов на хвосте.

Иногда люди из других районов, с которыми мы общались, были настолько круты, что нам не нужно было брать оружие, кастеты или что-то еще. Как-то раз мы навещали моего приятеля в Касл-Хилле. Он, его дружок Бу, да и все остальные чуваки были полными отморозками. Когда мы появились там, ни один чувак не докопался, а на мне было до хрена драгоценностей. Ни один. Потому что Фреш и Бу контролировали территорию так, что никто даже не стал бы смотреть на нас косо или пытаться развести. Фреш и Бу были так влиятельны, что, находясь рядом, мы были под защитой. Иерархия строго соблюдалась, поэтому никто не выходил за рамки.

Я мог спокойно поехать в Лафайет Гарденс в Бедфорд—Стайвесант, потому что там у меня был приятель Джамал. Или на Сент-Джеймс-Плейс, там жил мой дядя Мэтт. Чем бо́льшие территории мы осваивали, тем больше встречали людей, которые открывали нам что-то новое.

Знакомство с нужными людьми потенциально могло спасти тебе жизнь. Однажды, после получения чеков от «Летней Молодежи», мы с Raekwon отправились в центр Бруклина, чтобы купить школьные принадлежности и новые кроссы.

«Летняя Молодежь» – городская программа (расчитанная на шесть недель), по которой между подростками из районов распределялись рабочие места. Это было отлично, все лето я мог быть материально независим от матери.

Ты подписываешься на программу, а потом в 57-й школе организаторы озвучивают список всех, кто получил работу. Не все, кто хотел, могли устроиться, количество рабочих мест было ограничено. Не знаю, как моей матери удавалось это делать, но я работал каждое лето. Возможно, потому что я был ответственным ребенком. Я вкалывал с утра до вечера.

Одним летом я работал вожатым в YMCA[20], другим – в департаменте парков. Я спиливал деревья и вырубал их. Кроме того, мы были дворниками и няньками. Делали все это и даже больше и получали свои двести долларов каждые две недели, что в те годы было действительно неплохим доходом.

Эта программа к тому же улучшила мою самодисциплину. Будь то фасовка продуктов, работа на летних юношеских сборах, укладка коробок или прокладывание рельсов, я знал, что на этом можно заработать, поэтому я всегда выкладывался на все сто.

И как только у нас появлялись деньги, мы их тратили. Однажды, после зарплаты, мы были в торговом центре на Олби-сквер, и я заметил в отражении окна, что за нами идут какие-то бруклинские отморозки и явно что-то замышляют.

Если вы были в Нью-Йорке в 80-х, то слышали о диком ограблении, которое произошло в торговом центре Albee Square, на углу Декалба и Фултона. У бруклинских чуваков всегда была такая репутация: они могли отобрать все, что угодно, у кого угодно. Проблем возле торгового центра было больше, потому что там скупались люди со всего мира. Именно бешеный туристический трафик привлекал бруклинцев.

Мы вышли из отдела с кроссовками, и какие-то чуваки попытались вырвать наши пакеты. Мы отбились и убрали пакеты так, чтобы они не смогли до них добраться. И. Да. Мы запомнили их лица.

В ту ночь Rae и Джейми были в Бруклине и встретили ребят, которые пытались нас ограбить. Джейми все уладил:

– Йоу, чувак, это были мои люди. Мои. Они хорошие, они свои.

– Йоу, Джейми, это твои люди, друг? Прости, чувак. Мы не знали.

Они обменялись рукопожатиями и отшутились. Rae вернулся и рассказал мне, что случилось, и я не мог поверить, что это долбаный мир такой маленький.

После этого у нас больше не было проблем в центре Бруклина. Мы, конечно, видели, как те же самые чуваки грабили людей, но теперь они бежали мимо, после того как узнали, что мы были в нормальных отношениях с Джейми. Они всегда этим занимались. Ты бы видел, как они шатались, высматривая жертв. Они были похожи на хищников, ищущих водопой. Их точки были на Декалбе и Фултоне, Атлантическом терминале и Форте Грин. Некоторые боги строили, некоторые жители делали покупки, некоторые чуваки зависали, а некоторые грабили.

Бруклин, йоу, тебе должно понравиться.

Трещина Парк-Хилла

Когда крэк[21] впервые попал на Стейтен-Айленд, Парк-Хилл все еще был коммуной, хотя уже и неблагополучной. Поначалу денег было более чем достаточно, и народ еще не совсем сторчался. Героин нанес определенный урон, но район все еще держался.

А потом все полетело прямо к чертям собачьим. Для тех, кто не знает, еще одно из названий крэка – свободная база (основание). Эта версия кокаина мощнее и вызывает гораздо более сильное привыкание.

Наказание за преступления, связанные с крэком, гораздо серьезнее, потому что наше правительство решило объявить так называемую «войну с наркотиками». Тысячи, а может быть, миллионы людей (таких как я), осужденных и приговоренных за крэк-преступления, получили завышенный тюремный срок из-за терминологии наркотиков, а не фактов. Федеральный закон предусматривает одинаковое наказание за гидрохлорид кокаина и кокаиновое основание, и так было с 1914 года, когда хранение кокаина стало незаконным независимо от того, в какой химической форме он находился. Правительство ввело обязательное наказание за преступления, связанные с крэком, просто потому, что крэк был популярнее среди бедных слоев населения.

Вся эта наркотическая игра, казалось, просто появилась из ниоткуда. В начале 70-х повсюду был кокаин. Кокс. Удел богатых. В конце 70-х, когда в Калифорнии синтезировали крэк – пригодную для курения форму кокаина, – он все еще оставался элитарной игрушкой.

В начале 80-х произошел огромный избыток порошкового кокаина из Южной Америки, что привело к снижению цен на кокс. Чтобы максимизировать прибыль, дилеры наводнили внутренние районы города крэком, который был дешевле и проще в производстве, и его можно было продать в меньших количествах большему количеству людей. Дело пошло. И на районах все полетело к чертям собачьим.

До наркоэпидемии мой день всегда был распланирован. Я просыпался, шел в продуктовый магазин и фасовал продукты. Хороший упаковщик может заработать пять или шесть долларов за пару часов. После этого я мог заглянуть в магазин на углу, может быть, поиграть на автоматах, затем отправиться к пруду и копаться в грязи. От рассвета до заката мы всегда были в движении, всегда активны. К тому времени, как мы возвращались домой, наша одежда была покрыта коркой из грязи, языки были красными от конфет, волосы спутанными – все это признаки несомненно хорошего дня.

Потом появились дреды – растафариане, типы с Ямайки или из Гайаны. Эти нелегальные отморозки появлись повсюду, а с ними и наркотики. Что, черт побери, тогда произошло?!

Вокруг было так много денег, что искушение просто поглощало тебя, особенно если ты был бедным. Крэк «поимел» коммуну, гребаных грязных бедняков, у которых не было еды в холодильнике – точнее, у них вообще не было холодильника, и зимой они ставили молоко на подоконник. Повсюду мыши. Тараканы в твоей коробке с хлопьями. Признак благополучия – твердый сыр. Ты-ни-хрена-не-бедный. Ты-и-твоя-мать-просто-живете-на-районе.

Нам казалось, что наркотики – последний шанс выживания на улицах, где больше ничего не было. Мы даже не представляли, что делали. У нас не было образования. Не было работы. Мы не знали, как себя прокормить. Пособие в триста долларов в месяц – разве это деньги? Нужно было что-то делать, чтобы выжить, а жить хотелось хорошо. Этим чем-то довольно быстро стала продажа наркоты. Это та субкультура, которую обычные люди, принадлежащие к среднему классу, просто не понимают. Они не знают, что такое бедность этого уровня. Вот откуда я родом, вот откуда чуваки с моего района. Но мы выкарабкались из этого дерьма.

Перед нами стоял выбор: заработать тысячи долларов за один час или отказаться от такого шанса?

И так было повсюду.

Мне было около четырнадцати, когда я впервые попал в эту мясорубку. К тому времени я был уже слишком взрослым, чтобы играть на задворках, а моя работа по программе «Летней Молодежи» давно закончилась. Я больше не мог просить у матери мелочь на мороженое или новую школьную одежду. Материальный мир так заманчив, когда у вас ни хрена нет. Не то чтобы мы были пижонами, но когда зимой надеваешь старую одежду и прошлогодние ботинки, трудно оставаться праведным. Мать обеспечивала самый минимум, и это было все, что она могла позволить. Если я хотел что-то новое и немного денег на еду, я должен был сам придумывать план. И поскольку тряпки, кроссы и цацки, которые я хотел, выходили за рамки ее бюджета, самым быстрым способом оказалась наркоторговля.

Дреды пришли в мой район, разодетые во всякую крутую хрень типа костюмов Fila, с золотыми цепями и зубами, а мы были на мели. Они заколачивали бабки, разъезжали на шикарных машинах и подходили к нам, улыбаясь и сверкая этими своими золотыми штуками.

Первый дред, с которым я работал, Дасти, отвечал за точку на Боуэн, 55. «Эй, рыжий чувак [потому что я был очень светлым]! Йоу, хочу посмотреть, сможешь ли ты работать на точке»[22].

И я такой: «О’кей». Я ни черта не знал об этом, кроме того, что я получу часть денег, которыми они разбрасывались.

Список причин, почему нельзя продавать наркотики, бесконечен, но я пробежался по нему за несколько секунд и принял пакет от дреда. Несмотря на все смертельные риски, я решил ввязаться в эту нарко-игру.

Первый раз на точке было страшно. В двери была маленькая дырочка, люди засовывали туда деньги и ждали дозу. На этой точке был дикий трафик. В считаные часы через мои руки проходило сотни тысяч долларов. Постоянные стуки заставляли меня нервничать.

Что еще хуже, я уже начал курить вулисы[23], так что я стал настоящим параноиком. Во всяком случае, в ту ночь я слишком параноил. Я не мог расслабиться. Дело в том, что у меня всегда было шестое чувство. Чуваки всегда говорили: «У-Год увидит, как копы поднимаются в Хилл». В тот раз было так много людей и так много денег, но я все-таки почувствовал, что должен убраться. Голодная, ненасытная часть меня пыталась проигнорировать голос в моей голове и продолжать толкать дальше.

Вскоре голос взял верх над жадностью, и я понял, что надо уходить. Мы с Чойзом собрали пакеты и деньги и вышли на улицу. Едва я успел завернуть за угол, как тут же появилась полиция, оттолкнув меня, чтобы я не мешал совершить налет. Помню, как один коп крикнул мне, чтобы я убирался с дороги, когда они пронеслись мимо. Я смотрел, как они побежали к нашей точке и вломились в дверь, из которой я только что вышел.

Когда я вернулся, дред, на которого я работал, увидел меня и подошел, чтобы прояснить произошедшее:

– Эй, рыжий! Я думал, ты был на точке, когда объявились копы!

– Мне пришлось убраться! Там было очень жарко, дред! Я просто почувствовал это, – сказал я ему.

Я выгрузил ему огромные пачки наличных, которые мы собрали в тот день. А он вручил мне три сотни долларов. ТРИ?!

Я, который спас все эти десятки тысяч, а получил три сраные сотни?! Конечно, я был в ярости. Меня чуть не арестовали, и все ради долбаных трехсот долларов?

«На хрен эти наркотики!» – подумал я тогда.

Однако вариантов было не так уж и много. Поэтому в пятнадцать вместе с Method Man я решил устроиться на полноценную работу на Статуе Свободы. Туда брали парней из Стейтен-Айленда, потому что нам надо было просто сесть на паром и затем на другой паром до острова Свободы. Полагаю, боссы решили, что мы не против передвигаться на паромах.

Мы с Method проработали там почти два года. Это время спасло мне жизнь во многих отношениях. Оно помогло мне встать на ноги. И мы очень сблизились с Method.

Method Man тоже нашел себя. Он был талантлив не только в махинациях, но и в музыке. Этот парень сделал бит на маленьком Casio[24] и зачитал рэп. Он назвал песню Panty Raider, и она стала хитом нашего района. Еще одна его композиция My House, которая уже тогда стояла на повторе у меня в магнитофоне.

Когда мы не мыли полы, не таскали мусор и не занимались прочей рабочей ерундой для мистера Хилла, нашего босса, то писали и обменивались идеями. Мы записывали рифмы на обратной стороне подстаканников, примостившись на мусоре в задней части помойки. И однажды Meth сказал: «Да уж, C.R.E.A.M.: бабки рулят всем вокруг меня». Он начал помечать все этой аббревиатурой: стены района, мусорные баки, вагоны поездов, все, что мог найти. Я помню, как я сказал, что это должно быть фишкой. Факт: название первого хитового сингла Wu-Tang появилось тогда, когда мы с Meth сидели на помойке на острове Свободы.

Но денег все равно катастрофически не хватало. И хотя мы воровали ящики с содовой, пленку для камер и перепродавали все это, я все же зарабатывал недостаточно. Кроме того, мы воровали так много, что владельцы начали за нами присматривать. Я ушел прежде, чем нас уволили. Это была моя последняя постоянная работа.

Я всегда хотел вернуться и увидеть мистера Хилла, потому что тогда мы много чего натворили. Теперь, когда я стал старше, я уважаю деловой подход и деловой образ мысли мистера Хилла. Мне действительно жаль, что тогда все так сложилось.

Мне было семнадцать, когда я вернулся на улицы. И это возвращение было непростым. Я встретился со своим знакомым пуэрториканцем, Брайтом, который жил то ли в 185-м, то ли в 225-м доме Парк-Хилла. Брайт говорил по-испански, и он повел меня в центр города на встречу с поставщиком. Это был представитель огромной сети. В этой наркотической игре я узнал, что здесь всегда есть кто-то весомее, влиятельнее и богаче. Лучше даже не пытаться стать на их уровень. Это убережет от драмы и разочарования.

Скорее всего мой знакомый был непосредственно связан с «БМФ» («Блэк Мафия Фэмили»). Думаю, они сотрудничали годами. Конечно, я узнал об этом гораздо позже, и это не стало для меня откровением. Так или иначе, у них был доступ к огромному количеству кокаина.

Сложно себе представить, но деньги в прямом смысле слова полились рекой. Фантастически легкие деньги! Я наладил свою сеть, и она работала бесперебойно. Как я уже говорил, я был эмиссаром на Острове, и мне не нужно было осваивать новые территории. У меня было три или четыре разные зоны, они и составляли одну большую, которой было вполне достаточно 15-летнему подростку.

Все это работало довольно примитивно. Есть боссы, рабочие (торговцы/барыги) и охранники. Охранники зачищали квартал от тупых мудаков. Барыги толкали наркоту. Они получали товар и зарабатывали деньги. Боссы приносили товар, собирали деньги и делали так, чтобы процесс не прекращался.

Трафик был нереальный. Я понял важность этого потока. Клиенты необязательно должны были покупать много, но если поток высок, то столь же высок и заработок. Поначалу все так и было.

Я смог преодолеть порог бедности. Мы не страдали. Это было неправильно, но я мог нормально жить и учиться. Я барыжничал и готовился к старшей школе. У меня был выбор: или идти в старшую школу без денег, страдать и голодать, или торговать, ходить в школу и есть стейки, яйца и всю прочую крутую херню.

Я делал все это, чтобы выжить, и это не означало, что я собирался полностью погрузиться в этот образ жизни. Я все еще видел те границы, которые были для меня вне нормы, и старался не пересекать их – хотя часто был очень близок к этому.

Я торговал с «26 Моб» из 260-го дома в Парк-Хилле. Я и кучка парней с моего района и из Нью-Брайтона. Это была моя первая банда малолетних барыг. Мы наблюдали за некоторыми старшими чуваками и слушали, когда они делились правилами игры.

Был один чувак, Барри Блу, на которого мы все хотели походить. Он торговал по-крупному. Мы пытались впитать в себя часть его мудрости и подражали его стилю. Его застрелили в квартале Острова, который исторически был связан с наркоторговлей. К сожалению, парни, убитые в наркоквартале, никому не были особо интересны. Но история Барри Блу интересна тем, что он погиб точно так же, как его отец, занимаясь тем же самым в том же самом квартале. Два поколения живут одной и той же жизнью, идут одним и тем же путем. Можешь себе представить? Каковы шансы?

Тогда это не показалось мне странным. Большинство из нас были готовы жить и умереть, торгуя в том квартале. Ты должен был это осознавать, иначе ты просто врал самому себе.

Я втянул Meth в наркоторговлю, чтобы он тоже мог заработать немного денег, прокормить себя и одеться. Он потерял работу, бросил школу, его выгнали из дома. Он переживал очень тяжкие времена, тогда вообще было очень мало возможностей для молодежи. Обстоятельства припирали нас к стенке, и мы делали все, чтобы выжить.

Переход Meth с пятидневки на улицу был непростым. Когда он впервые вышел на точку, он не мог ничего продать, даже чтоб спасти свою жизнь. Чтобы начать продавать и увеличивать клиентуру, нужно было бороться и доказывать свою силу и правоту. Я сказал ему:

– Йоу. Чуваки не будут уважать тебя, пока ты не поставишь их на место.

Чуваки наставили на него ножи и пистолеты, задирали его, но в конечном счете Meth пробился.

Он должен был научиться иметь дело с наркоманами и со всем, что они могли вытворить, чтобы получить свою дозу. Толкать наркоту на улицах было настоящим безумием. Попадались воры, которые пытались стащить твою заначку, женщины, которые готовы отдаться за дозу.

Однажды к нему подъехал один знакомый нарик и опустил стекло, Meth подошел и протянул ему пакет с крэком. Вместо того чтобы заплатить, чувак выхватил крэк и начал отъезжать, а Meth висел на дверце машины! В конце концов он вырвал руку и покатился по улице, он был весь исцарапанный и униженный. В тот раз он определенно проиграл.

Но после этой истории каждый раз, когда Meth выходил на точку, он старался контролировать квартал. И добился своего. С ним расплачивались все. И никто не смог бы ничего продать там, он был единственным барыгой на этой точке. Все, что можно было сделать, это подождать, пока его заначка закончится и он уйдет за новой партией. Даже в этом случае никто не осмеливался встать на это место.

Такая стабильность пришла примерно через две-три недели после того, как он вошел в игру. Мы с ним были как Бэтмен и Робин в квартале. Мы приходили и просто закрывали его. За пару часов делали пару стопок бабок и уходили. Мы шли домой, курили траву, Meth (тогда еще Шакуан) писал рифмы. Все это превратило его в рэпера, которого мы знаем как Method Man. Он вплел уличную жизнь в свои рифмы, писал про оружие и наркотики, потому что был знаком с изнанкой этого мира.

Мы зарабатывали столько, что другим барыгам ничего не оставалось. В квартале было человек десять торговцев, но мы с Meth были единственными, кто работал в паре, остальные чуваки работали в одиночку.

И мы делали все, чтобы увеличивать наш достаток. Мы разделили клиентов, мои на одном конце квартала, Meth на другом, так что ни один клиент не мог пройти мимо. Когда он торговал из машины, я работал в доме. Это было безумием. Дошло до того, что мы начали чувствовать, когда нарики спешили за своей дозой, и мы непременно появлялись там.

Субботнее утро между 6.00 и 11.30 было убийственным. В это время страждущие выстраивались цепочкой. Затем около полудня и до 14–15 часов наплыв спадал. А потом, где-то с 17.00 до 01.00 они снова непрерывно приходили, толпы, толпы, толпы. Трафик был сумасшедший, люди постоянно нас атаковали. В воскресенье поток замедлялся настолько, что иногда продаж не было. А в понедельник они возвращались снова.

Первые дни месяца тоже были «хлебными». Вот о чем песня Bone Thugs-N-Harmony «1st of Tha Month». В это время приходили чеки по социальным выплатам, поэтому поток увеличивался.

Таковы были правила. Чувакам с травкой не нужно было все это делать. Они работали 24 часа в сутки, 7 дней в неделю, утром, днем, вечером, ночью, трафик шел непрерывно, медленнее, чем у нас, но стабильнее.

Кокаиновые и крэковые наркоманы вели себя по-другому. Когда было слишком жарко, например, они не выходили за дозой. В определенные часы они спали.

В какой-то момент наше доминирование в квартале дошло до того, что другие барыги натравливали на нас полицию. Полицейские знали, что кто-то продает наркотики, но не знали точно, кто и сколько. Мы слышали, как они едут по кварталу и по громкоговорителю обращаются к людям.

Полиция обращалась к Meth настоящим именем:

– Клиффорд, что ты делаешь со своими деньгами?

Придурок Элвис называл его Шакуан.

– Шакуан, что ты делаешь со своими деньгами? Ты все время выглядишь как бомж.

Полиция действительно недооценивала нас. Они думали, что мы просто тупые уличные бандиты. Они понятия не имели, чем мы занимались на самом деле, мы были недоступны их радарам. Они знали, что мы что-то делаем, но понятия не имели, что у нас было семь-восемь граммов в доме и что я сделал заначки в пяти районах. Мы не светились, как я и хотел, – если бы я появился на их радаре, то они бы пришли за мной и выпотрошили меня. Они также не знали, что, будучи в студии, мы пытались вырваться из этой проклятой наркоманской игры.

Я узнал об этом мире все, что мог. До сих пор помню, кто научил меня готовить крэк. Я мог приготовить в кастрюле полкило и потерять максимум три грамма. Обучала меня одна профессиональная наркоманка, мать моего друга Чойза (RIP). Она была настоящим знатоком кокаина.

– У-Год, я научу тебя готовить это дерьмо. Сосредоточься.

И, боже мой, господи помилуй, эти долбучие нарики сходили с ума от моего дерьма. Я был действительно хорош. Нарики курили самое чистое дерьмо в пра́джекте.

– У-Год, у меня в ушах звенит. Что за херню ты мне только что продал?

– Мне нужно еще две дозы, У-Год, мне нужно еще две.

Они реально сходили с ума.

У нас были самые преданные клиенты, минуя остальных барыг, они сразу спешили к нам. И все так складывалось, конечно, потому что у нас был самый крутой крэк по рецепту мамы Чойза.

Нам помогала и моя бывшая няня, она распространяла информацию о нашем товаре. Иногда я давал ей несколько бесплатных косяков. Я раздавал их то тут, то там, в квартале было много чуваков, так что мы должны были убедиться, что люди знают, что у нас все круто. Вот так мы смогли отжать клиентов у других барыг.

Они гарантированно становились нашими клиентами, как только пробовали наш товар. Мы торговали в Парк-Хилле, плюс я работал и в других районах. Вот тогда моя «дипломатическая неприкосновенность» действительно пригодилась. Я мог оставить товар на десять тысяч долларов в Нью-Брайтоне и еще столько же в Западном Брайтоне, а потом вернуться в девять вечера и забрать свои деньги. Подо мной было около пяти районов Стейтен-Айленда. В то время как другие отморозки стреляли друг в друга, я просто перемещался из района в район, скромно и тихо встречался со своими людьми, оставлял им пакеты и исчезал. Я зарабатывал около десяти тысяч долларов в день. Сейчас я могу сказать, что это было нелегко. Совсем нелегко. Правда.

Я по-настоящему вкалывал, когда барыжил. Чтобы начать всю эту свистопляску, я завтракал в пять утра. И собирался, чтобы выйти из дома на рассвете, в шесть. Зачем? Потому что именно тогда выходили из своих нор все долбаные наркоманы. Утром был огромный ажиотаж. Так что наркодилеры не ленились. С шести утра до обеда я зарабатывал по меньшей мере восемь тысяч долларов. После 13.00 я отдыхал, не хотел выходить из дома. Я готовился к ночным тусам.

Иногда, по разным причинам, наркотиков не было. Когда на Остров обрушивались такие «засухи», народ становился еще более сумасшедшим. Нам приходилось ехать в центр за мусором, точнее, кокаином с примесями, чтобы можно было как-то поддерживать местных нариков.

Мы пережили несколько засух, и я продолжил двигаться вверх. Мои связи помогали мне строить все более последовательный бизнес. Кокаин стал более качественным, и благодаря технике приготовления крэка наши доходы росли. Во всяком случае, для школьников, которых в прошлом прессовала «Банда Авеню», это был прорыв. «Детская спасательная банда» и «Отряд крушения» стали взрослыми.

Мы наблюдали, как многие старшие чуваки, которых мы уважали, становились наркоманами. И это было немного странно, мы-то заставляли наркотики работать на нас, а они работали на наркоту. Меня до сих пор поражает, что взрослые мужчины выполняли приказы подростков. Мне кажется, что мы обладали лидерскими чуйкой и силой.

Несведущие люди думают, что продажа наркотиков – это легкие деньги. Вот почему так много желающих попробовать, которых потом убивают. Они думают, что нужно выйти из дома, встать на точке, и если товар качественный, то он будет продаваться сам по себе.

Скажу прямо – все не так просто.

Игра с наркотиками, когда ты действительно в ней – это не что иное, как душевная боль и разочарование. Эти придурки думают, что продают наркотики, совершив пару сделок, но это не так.

Полный рабочий день наркодилера – тяжкий труд. Это гораздо сложнее, чем можно себе представить. У тебя должны быть надежные работники и связи, и ты должен четко знать, когда отступать, а когда, напротив, – усердно работать.

На улице у тебя редко бывает второй шанс. Если ты однажды облажался, не обессудь. Одна ошибка или неверное движение, и тебя могут искалечить, убить или закрыть в тюрьме на очень долгий срок.

Помимо вышеперечисленных нюансов на Острове была своя специфика. Здесь было много белых, которые приходили за дозой, так что можно было быстро толкнуть приличное количество товара и не колотиться на точке целый день.

Несмотря на то что мы зарабатывали нереальные бабки на этом, пиздец, который начал твориться на Острове, был абсолютно реальным. В нашем районе все стало плохо, люди совсем очумели от наркоты. Это все больше походило на эпизод из «Крестного отца», когда один из донов вещает, что они должны продавать наркотики только «черным», потому что «они все равно животные».

Наркотики заполонили нашу жизнь в прямом и переносном смыслах. Даже если ты не продавал и не употреблял наркоту, то наркоман мог украсть твой велосипед или обчистить твою хату или твой дядя мог продать твою приставку «Sega Genesis». Так или иначе, ты оказывался посреди этого наркотического урагана.

И, конечно же, чем больше наркоты, тем больше полицейских. Это естественный порядок торговли.

Долгое время полиция преследовала не тех. Они гонялись за старшими чуваками, думая, что они были королями, которые рулили на районах. А королями были мы, пятнадцатилетние и шестнадцатилетние сопляки.

Как только об этом стало известно, они послали своих копов с Джамп-стрит, 21[25]. Но к тому времени мы уже были на пути к тому, чтобы сменить деятельность. Мы активно начали рифмовать. Я учился в школе. Я всегда был в движении.

Единственное, что у меня всегда было, это уважение к закону и власти. Это еще одна причина, почему на Острове полиция никогда не доебывалась до меня. Они уважали меня. Они знали, что я торгую – просто не знали, в каких объемах и на каком уровне.

Они всегда следили за мной. Я старался держать точку в чистоте, подметал каждый день, никакой херни не оставлял, никаких пустых пузырьков в коридорах. Я был обязан все держать в чистоте и под контролем. Как только становилось жарко, я исчезал.

Я никогда не продал это дерьмо ни одной беременной женщине. Я помогал старикам подниматься по лестнице, нес их покупки, еду, одежду, все, что им было нужно. Они могли обратиться ко мне в любую минуту. Если кому-то нужны были деньги, я давал их. Таким был мой ежедневный распорядок дня. Я думаю, за это люди меня уважали.

Это палка о двух концах, когда тебя все знают, и жители, и преступники, и полицейские. Я уверен, что полиция знала, кто я, но по какой-то причине они гонялись за другими чуваками. Офицер Дельпре все время маячил рядом со мной. Галло, Пистол Пит, Элвис, Хопкинс, Коллинз, Маршалл. Они часто пробегали мимо, когда совершали облавы. Я думаю, что это из-за того, что я старался не торчать постоянно в нашем квартале. Я не хотел быть все время на виду. Если ты там каждый день с утра до ночи. Думаешь, они не знают, кто ты?

Пару раз мне намекали на подкуп. Один из офицеров, я не могу упомянуть его имени, понимал, чем я занят, но не мог поймать меня. Когда я стал старше, я понял, что он хотел просто подойти и пообщаться, потому что я ему нравлюсь. Но как только я видел его, я исчезал.

Другой полицейский был похож на Рокки из фильмов и все время прятался в кустах. Я стоял возле подъезда, а он торчал в кустах. Он старался пристально наблюдать за мной, но я не подавал вида. Я делал свои дела, а он, если хотел найти мои заначки, просто был не в том в месте и не в то время. Такая ерунда повторялась изо дня в день.

Однажды он уронил на землю пустой бумажный пакет, в котором ничего не было. Я не поднимал его, потому как понял: «Черт, этот чувак хочет, чтобы я положил немного денег в пакет». Думаю, он хотел пару штук. Но все пошло не так. Я сдержался, потому что, как только ты покормишь дьявола, он уже никогда не уйдет.

Однажды, когда мне было пятнадцать, я был один и с собой у меня не было никаких наркотиков. Пистолета тоже не было; я не любил носить его, если только не работал или не был на машине. Все, что у меня было, – кастет, который я держал при себе для экстренных драк. Я возвращался из центра, ехал через пра́джект, и меня хлопнули, когда я пытался припарковать свою машину.

Я хорошо помню тот день, потому что взял напрокат «Форд-Таурус» у африканцев на стоянке такси за углом. Мы ездили с подросткового возраста, потому что были эти чуваки, которые арендовали нам машины на их кредитные карты. Помню, как задел несколько припаркованных машин, когда учился водить. К тому же, когда мы стали старше, то задевали авто уже по всему Нью-Йорку. Да, у меня всегда с собой была пара боковых зеркал, на всякий случай, и к тому времени, как я сдал тест на права, я уже считал себя профессионалом за рулем.

Так вот, я никогда не ездил на своей машине на точку и не парковал ее там. Это было одним из моих правил, потому что там постоянно была слежка. Мы парковались на окраине, а затем шли в свои районы. Это была всего лишь часть определенных правил и положений, которым мы следовали.

Я делаю поворот, чтобы припарковать свою колымагу, коп замечает меня и останавливает. Я выглядел гораздо моложе, чем должен был выглядеть чувак за рулем, поэтому понял, что я в жопе. У меня не было прав. Машина была не на мое имя, более того, позже я узнал, что она была объявлена в розыск, а также арендована на украденную кредитную карту и была частью расследования по делу наезда на человека. Я понятия не имел об этом!

Напомню, я был чист. У меня не было ни наркотиков, ни оружия. У меня не было ничего, кроме денег и кастета. Две гребаные вещи, которые я всегда носил с собой. ДК: деньги и кастет.

На мне все было красное: поло, штаны, кроссовки Gucci, три, блять, золотые цепи, тяжелые, просто пиздец, и около пяти тысяч долларов в кармане. Я возвращался из центра, так что в тот день я был одет в футболку.

Коп подошел к машине. У меня не было прав, поэтому он вытащил меня и обыскал. Нашел кастет и пять штук. Прижал меня к машине. Я стоял там, руки на капоте. Он все разложил на нем.

– Мне придется арестовать тебя.

– О’кей. Показывай дорогу.

Как только коп отвернулся, я схватил деньги и смылся. Меня не волновала машина, потому что она была арендована у африканцев. Я просто сбежал. Оттуда вела прямая дорога на район. Мне нужно было добраться до дома. Как только я бы дотуда добрался, я бы исчез, как пердеж на ветру.

Он бросился следом и был прямо у меня на хвосте, но я знал, что как только доберусь до Парк-Хилла, исчезну. Поэтому я срезал путь через баскетбольные площадки. Я бежал, бежал, бежал – мне почти удалось улизнуть от этого урода.

Я забежал за угол, двое были за мной и двое передо мной. Я, как Аллен Айверсон[26], пошел на двоих спереди. И умудрился сделать так, чтобы они упали. Ты учишься делать такие вещи, играя в пятнашки в детстве, поэтому у меня получилось от них избавиться. Я так четко разыграл копа, что, кажется, он повредил колено. Позже я увидел его с поцарапанным лицом и окровавленным коленом.

Я рассмеялся, оглядываясь на них через плечо, и продолжил бежать. Не надо было так злорадствовать. Какой-то добрый самаритянин высунул свою чертову ногу и подставил мне подножку. Раз! Я упал на землю, и копы тут же набросились на меня, они били меня своими рациями и пинали ногами, пытались выбить мне зубы, но я смог защититься. И все равно они здорово меня отпиздили.

Отвезли меня в участок и оформили; я был весь в крови. Меня обвинили в краже в особо крупных размерах (точнее, в угоне машины) и нападении на полицейского (разозленный коп с окровавленным коленом и лицом), все эти обвинения занесены в протокол общедоступного досье арестов. Если бы не этот добрый самаритянин, я бы сбежал. Мне бы все сошло с рук, если бы дело было только в водительских правах.

В то время, если тебя поймали за рулем без прав, то просто штрафовали. Сейчас совсем другая история. Самое смешное было то, что, когда я на самом деле пошел получать настоящие водительские права, мне пришлось заплатить 2500 долларов в виде парковочных талонов и ждать два года, пока мои права приостановят и затем вернут, даже после прохождения теста! Все из-за штрафов, которые я получил, когда, будучи подростком, учился водить эти колымаги.

В общем и целом, в моем досье по сей день есть эти обвинения, и выглядят все опаснее, чем было на самом деле. К счастью, я был несовершеннолетним и до этого не привлекался. Я признал себя виновным в краже, они сняли обвинение в нападении, и провел выходные в Манхэттенском следственном изоляторе, иначе известном как «Гробницы», а также отработал 150 часов общественных работ. У меня не было адвоката, который представлял бы меня, – если бы был, то я, вероятно, вышел бы сухим из воды.

Как только я вернулся домой, то на улице встретил африканского чувака по имени Бенгали, который арендовал для меня машину. Он стоял там такой крутой в своей маленькой шелковой рубашке и золотых цепях.

– Йоу, урод, ты дал мне угнанную машину! – сказал я ему.

– Я не знал, чувак.

И я сломал ему челюсть. Я просто врезал ему кастетом и сказал: «Не смей так больше делать! Никогда больше никаких угнанных тачек! Если еще решишь арендовать для меня тачку, то она должна быть чистой! Теперь у меня в досье кража!»

Последнее, что я слышал о нем, он отсидел пятнадцать лет за хранение героина, а потом вернулся домой и умер от СПИДа.

Я видел много отличных погоней копов на этих улицах. На районе было три типа бегунов. Когда я говорю бегуны, я имею в виду Джесси Оуэнсе и Карла Льюиса[27]. Первый тип: медленная, несущая и устойчивая движущаяся сила – вот как я двигаюсь. Я медленно разгоняюсь, но как только сделал свой шаг-толчок, ты меня не догонишь. Это полубыстрый темп. Второй тип: быстрые, как Карл Льюис, – раз и исчез, как ветер. Под Карлом Льюисом я подразумеваю тех, кто бегает, как молния, когда раздается выстрел пистолета. У них такая скорость, что когда они убегают, то просто лучше забыть о них, ты их не поймаешь, и точка. И третий тип: бегуны типа моего чувака Казе, он разгоняется от нуля до шестидесяти, как ебаное «Феррари».

Method Man был скоростным. Когда-то он был как черт из табакерки. Я называл Meth «неуклюжим гением» на баскетбольной площадке, потому что он спотыкался и делал какую-то херню, и все равно попадал в корзину. Кстати, Method высокий чувак, около шести футов трех дюймов, и он был невероятно быстрым. У него была скорость Карла Льюиса.

Я Бэтмен, а он Робин. То, что я маленький, а он больше меня, ничего не значит. Однажды мы, как обычно, стояли на точке. И тут появился просто сумасшедший наряд полиции, копы, которые мотались вверх и вниз по всему кварталу. Было стремно. Но нам было все равно. Когда ты барыжишь, ты знаешь своих клиентов. У тебя фотографическая память. Сотни, тысячи разных клиентов, и ты должен был знать каждого из них. Я узнавал их с первой секунды. И до сих пор могу узнать кого-то из прошлого. Если ты не запомнил своих клиентов, тебя быстро арестуют. Агенты под прикрытием все время пытались купить наркоту.

Я их вычислял на раз-два, когда я видел конкретного сотрудника полиции, мы сворачивались. Мы уходили, предоставляя им свободу действий. По какой-то причине в тот раз было по-другому.

У Meth был длинный темно-зеленый плащ. Длинный, до колен. Раньше мы таскали эти нереально длинные плащи.

Было полно людей. Чуваки торговали, нарики ошивались вокруг, и Лаунджер Ло, главный шутник, тоже был там.

Что нужно знать о Лаунджере Ло (он же Лаунджер). Во-первых, он брат Cappadonna. Во-вторых, этот чувак был сленговым королем Стейтен-Айленда и придумал много терминов, которые использовали и Wu. У Лаунджера было свое слово для каждой херовины под солнцем, он был ходячим словарем сленга. Если ты не был из Парк-Хилла и услышал бы, как он говорит, то не понял бы ни слова из того, что он сказал, потому что он говорит только на сленге.

Я понимал его, потому что знал, откуда он: желе, или желеть, означает беспорядочно двигаться; дротики – это точная рифмовка; банджить означает, что мы собираемся выйти отсюда, мы собираемся сбанджить отсюда. Политиканство означает разговор с кем-то другим. Вся эта херня от Лаунджера, Cappa и их семьи. Cappa тоже известен сленгом, но король сленга все же его брат.

Дом «Ооу» тоже придумал Лаунджер. Дом так назывался, потому что чуваки выходили оттуда такие «Ооу» и зажигали. Это дом «Ооу». Да, еще один. Ооу. Ооу.

Тебе просто нужно было послушать, как он говорит. И ты тоже начинал говорить всякую херню типа: «Я в магазине. Я собираюсь желеть. Тут банджить и бингить. Поп немного. Да. Так и сделаем». 99 % сленга, который вышел из Нью-Йорка, исходил из уст Лаунджера. Большинство людей даже не знают об этом. И он никогда не останавливался, продолжая придумывать новые слова и новую терминологию каждый день.

Как бы то ни было, Лаунджер обычно кричал с крыши: «Копы идут, копы идут», – тогда как копов не было. И постоянно подвывал. Мы ненавидели его за это.

Но в тот день по какой-то причине он делал все наоборот. И, когда они на самом деле появились, он промолчал. Мудак.

Благо, между нами с Meth была какая-то ментальная связь. Мы были так плотно настроены друг на друга, что он мог читать мои мысли с другого конца улицы. Я серьезно. Все, что мне нужно было сделать, это просто посмотреть на него, и он по выражению лица мог понять, что делать.

Итак, мы на точке, и я чую что-то странное, я до сих пор испытываю эти небольшие приступы озноба, как будто впереди опасность! У меня внутри словно что-то вроде шума. Я не могу объяснить, что это. Это как паучье чутье, какое-то сверхъестественное чувство.

Все, что я знал, это то, что творится странная херня. Поэтому я ушел с тротуара. Как только я сошел с тротуара, к нам подъезжают полицейские и оперативная группа по борьбе с наркотиками. Они появляются только тогда, когда агент совершает покупку с мечеными купюрами. В тот день была целая команда этих кренделей.

Meth, конечно, сучоныш. Я оборачиваюсь, смотрю ему прямо в глаза, мне не пришлось даже двигать губами. Карл Льюис в движении. Он исчез. Он не стал тратить время на то, чтобы осмотреться. Он просто знал, что нужно делать, потому что я посмотрел ему в глаза. В тот момент, когда я обернулся и посмотрел на него, он уже стал «Человеком тьмы»[28]. Можно было заметить только его зеленый плащ, мелькнувший у подъезда.

К тому времени, как он скользнул внутрь, полицейские уже проходили через заднюю дверь к передней части здания. Он прошел мимо этих ублюдков, поднялся по лестнице, избавился от товара и вышел.

И он такой: «Ух! Йоу, йоу! Чувак, я читаю твои мысли!»

Я просто ухмыльнулся и сказал: «Читаешь. Я знаю. Знаю».

Африканцы, арендовавшие нам тачки, в свое время нам очень помогли. Мы стали более мобильными. Могли оперативно добраться в центр за товаром, могли просто спокойно кататься по городу. Мы встречались с чуваками из разных кварталов и осваивали новые территории. Каждый уик-энд мы ходили гулять. Наш пра́джект становился городом-призраком. Наша работа стала напоминать обычную пятидневку. В выходные мы действительно не хотели слышать о наркоманах и прочем дерьме. Конечно, барыги оставались на точках. А мы лишь подвозили пакеты, забирали деньги, катались по округе и курили.

Все это время я учился в средней профессиональной школе «Макки». Чтобы туда попасть, я сдал вступительный экзамен, какой-то тест на способности или что-то типа того. Это была специализированная школа, и я сделал все, чтобы попасть в нее.

Чуть позже я понял, что мне уже не нужно торчать на улице, чтобы обеспечить себя стабильным заработком. Я вставал в восемь утра, раздавал пакеты чувакам, и они заставляли мои деньги работать, пока я учился. К трем часам, когда я возвращался из школы, все было продано. Так что я просто забирал свои деньги и сливал новую партию.

Затем я шел домой и делал домашнюю работу. Я выходил снова либо поздно вечером, либо рано утром по дороге в школу, собирал свои деньги и выдавал новые пакеты. Все это превратилось в рутину. Я позволил твердолобым ублюдкам, которые хотели торчать дома и оставаться необразованными, продавать мой товар, пока я был в школе. Я знал, что эти чуваки всегда будут такими. Они никогда не ходили в школу и никогда не выходили за пределы района. Они были счастливы, просто делая то, что делали.

Мы все барыжили на Острове, но мне никогда не нравилось торчать на точке каждый день. Я не хотел, чтобы меня знали копы, любопытные соседи и стукачи. В любом случае помимо школы я все равно не хотел торчать в Хилле весь день. Уж точно не тогда, когда был у тебя город, который можно было исследовать.

По выходным мы ездили в центр за товаром или в Бруклин за хорошей травой. Мы отправлялись в «Хэнкок», который держали растафарианцы и ямайцы. Либо ехали в центр города и покупали «куриный пакетик», это когда ты платишь 20 долларов и получаешь травы на 50–60 долларов. Там была настолько высокая конкуренция, что, чтобы удержать клиента, дилерам приходилось сбывать товар по дешевке. В пакете было так много травы, что ты мог привезти ее на Остров, разделить и навариться. Пара выездов, и прибыль тебе обеспечена. Были всевозможные варианты заработать, и мы пытались использовать, черт возьми, все до единого.

Это твое

Я знал, как распоряжаться деньгами. У тебя должны быть отложена часть для залогов и гонораров адвокатам для торговцев, которых поймали. Тебе нужны были дополнительные деньги для следующей закупки на случай, если в этот раз что-то пошло не так. Я всегда следил за тем, чтобы мои счета были оплачены и мои люди в порядке. Но я знал, что мрачные дни не за горами. Полиция ловила моих барыг то тут, то там, пакеты терялись или конфисковались, а точки грабили. Нужно было многому научиться, а когда ты учишься на своих ошибках, приходится тратить деньги на их исправление. Ты должен был защищать себя и свою банду, особенно когда ты делаешь что-то грязное.

Тем не менее мы все равно были группой подростков-отморозков с огромным доходом. Поэтому на оставшиеся деньги мы покупали самые крутые шмотки и побрякушки, поло, цепи, кроссы Gucci, очки – все это было на пике в эпоху крэка. Это мы задавали тренды наркодилерского шика, которому подражают и сегодня.

Кроме того, я все больше развлекался и ездил по городу, мне нужно было выглядеть соответственно. Я носил Gucci, Ralf Lauren и какую-то мягкую и приятную херню. Я был на всех сумасшедших концертах, на которые мог достать билеты (мы могли просто ввалиться на шоу), потому что у меня всегда были на это деньги.

И как только кирпич снова превращался в 40 тысяч долларов, я откладывал деньги на разные издержки. Я бы разорился на какую-нибудь ненужную херню, но большая часть моих денег уходила на покупку новой партии, чтобы мой район работал бесперебойно, не допуская провалов. Я стремился усовершенствовать свой бизнес, чтоб он работал, как отлаженная машина, без сбоев, и мне бы удавалось получить хорошую маржу.

Я изучал финансовую грамоту методом проб и ошибок. Когда ты добиваешься успеха на улице, никто не учит тебя этому. Они не учат налогообложению, не учат тому, что такое пенсионные отчисления, налоговые списания, составление бюджета, балансирование чековой книжки и разные финансовые операции. Ты получил определенную сумму денег и можешь на нее поехать в отпуск или купить машину. Если у тебя есть десять миллионов долларов, это не значит, что ты пойдешь и купишь дом за пять миллионов долларов. Ты купишь дом за полмиллиона. Ты живешь не на полную катушку, но все равно богат. Быть богатым необязательно означает зарабатывать большие деньги. Быть богатым – значит иметь возможность оплачивать свои счета и делать то, что ты хочешь, когда захочешь.

Конечно, работа на улицах – это совсем иная система, чем работа в легальном бизнесе. Во-первых, ты имеешь дело не с налогами, социальным обеспечением и прочей ерундой. Ты имеешь дело с долбаными отморозками, сумасшедшими наркоманами и махинаторами. Ты не защищен, и ты не можешь вызвать полицию. Даже когда тебя грабят. Ты должен справляться с этой херней, как можешь. Вот почему я говорил, что девять из десяти раз, вместо того чтобы стрелять, колоть и ранить какого-то сумасшедшего ублюдка, я предпочел бы забыть о нем навсегда. Я просто говорил: «Я, блядь, больше с тобой дел не имею». Это пугало их потому, что у меня были деньги. А у этих парней не было ни хрена. Я смотрел на это с позиции банкира. Банкирам все равно, потому что это они снимают сливки. Если ты не можешь отдать долг, им все равно. Они просто больше не связываются с тобой.

Я научился разумно распределять свои доходы, учитывая все переменные в наркоигре. Это был хороший урок, особенно когда рэп тоже стал источником дохода. Многие, даже более именитые рэперы умудрялись разориться. Но не я. Я всегда копил деньги и всегда жил по средствам. Я не хожу по клубам и не выкидываю по пятьдесят тысяч долларов на ветер. Нет. Мне все это не нравится и никогда не нравилось.

Видишь ли, если у тебя в кармане пара миллионов долларов, вокруг тебя полно отморозков, готовых вылезти даже из миски с рисом или типа того, чтобы получить от тебя хоть немного денег. Друзья, с которыми ты вырос, люди, которых ты не видел в течение двадцати чертовых лет, приходят к тебе за кулисы и вытворяют какую-то херню. Так устроен мир.

Примерно в это же время карьера моей матери начала двигаться. Она получила повышение, и дела у нас пошли в гору. Но было поздно. К тому времени, как у нее все наладилось, я стал слишком взрослым – она находила мои пистолеты, крэк и прочую херню. Для нее очень много значило то, что она получала пособие и работала в нормальном месте, и я не хотел ее расстраивать. Мне не за что ее винить.

Последней каплей стало то, что она нашла в нашем доме пятьдесят тысяч долларов и два килограмма кокаина.

Мне тогда было семнадцать. Я сказал:

– Ма…

– Ламонт, что за нахуй? – спросила она и выгнала меня из дома. – С тобой очень тяжело. Ты должен уйти.

Я бы не позволил своей матери упасть до всего этого дерьма. Но этого и не случилось. Она даже не представляла, как далеко я зашел и насколько со мной тяжело. Вот так просто я оказался на улице.

А когда появился Wu-Tang, моя мать не поверила. Она думала, что я все еще продаю наркотики. И не верила в это, пока я не принес домой золотой альбом. Я поставил его в гостиной. После этого она сдалась. Но это случилось гораздо позже.

Так что я переехал к Method Man, в квартиру через дорогу от «Trackmasters», там мы жили с чуваком, который воровал кокаин. Место было дерьмовое. Обогреватель никогда не работал. Там всегда было немного крэка, и там всегда пропадали деньги. В холодильнике тоже ничего нельзя было оставить, потому что всякий, кто проходил мимо, съедал все, что плохо или хорошо лежало.

У нас также был ротвейлер по кличке Самсон. Он был очень милый, когда был мелким. Когда вырос, начал гадить, как динозавр, везде. По сути, это была адская дыра. Эта конкретная квартира воплощала все ужасы, которые мы переживали в то время.

Но там звучала музыка. Там всегда была музыка.

Были времена, когда мы с Meth стояли на углу, притворяясь, что это сцена, а мы устраиваем шоу перед тысячей зрителей. Мы мечтали о том, чтобы выбраться с улиц, полетать по миру, найти хату в Лос-Анджелесе, общаться с кинозвездами, знакомиться с женщинами, кардинально изменить весь образ жизни.

В то время наша самооценка, возможно, была на дне, но мы знали, что сможем выбраться из этой ситуации.

Мы держали свои действия в тайне отчасти потому, что не хотели разочароваться. Кроме того, было правильнее двигаться, не привлекая внимания, мы жили словно в клубке змей. Те несколько парней в квартале, которым мы рассказали о наших планах, думали, что все это чушь. Они не восприняли это всерьез.

Чуваки относились к нам странно. Даже когда я учился в старшей школе, люди, увидев, что я надеваю наушники и сочиняю рифмы, недоумевали: «Что ты делаешь?»

– Пишешь рифмы?

– Да, чувак, я пишу рифмы.

– Ты не EPMD. Ты не Big Daddy Kane.

Так говорили все эти недалекие ублюдки. Бьюсь об заклад, они сидят сейчас такие: «Ох черт».

А вот Method Man относился к этому очень серьезно. У него были целые песни, куплеты и припевы. Из всех нас Meth и ODB были самыми серьезными в отношении рэпа и шоу. Когда дело доходило до шоу, они были лучшими. Вот почему они были круче остальных. Их преданность своему ремеслу была невероятной.

Meth всегда выделялся из толпы. Я знал, что он будет легендой, даже когда ему немного не хватало уверенности в себе, и он сам в это не верил. Но по мере того, как он прорабатывал свои рифмы, я видел, что его талант растет, и понял, что он не должен больше барыжить и бегать от полицейских. Я хотел, чтобы он отошел от этого, чтобы мог сосредоточиться только на музыке. Он уже сделал много чего, чтобы удержать наш авторитет на улицах, так что он заслужил уважение.

Но для того, чтобы Шакуан действительно превратился в Method Man, ему нужно было сосредоточиться на своих текстах. Для этого он должен был покинуть асфальтовые джунгли, а я, в свою очередь, должен был сделать шаг им навстречу в его отсутствие. Я заботился о нем, чтобы ему не приходилось снова вернуться на точку.

– Знаешь, что, друг? Ты просто сиди и пиши. Делай свое дело, пока я тут полкирпича режу, – говорил я ему.

Я занимался всем этим дерьмом, а он ходил по комнате, писал свои рифмы и читал их про себя, пока не получался текст, а потом он зачитывал мне эту хрень. Или он просто сидел там и читал свой рэп, поедая бутерброды. Он надевал наушники и делал свое дело. Он писал тексты, а потом уезжал и иногда ходил в студию. Я продолжал готовить товар, кивая, пока он выдавал мне свои куплеты. Его рифмы были сумасшедшими.

Однажды днем мы работали, я резал и готовил, а он писал, когда по радио прозвучал «Method of Modern Love» Daryl Hall и John Oates. У него отличный припев: «M-E-T-H-O-D-O-F-L-O-V-E», и снова мы проделали эту нашу штуку, к нам пришло осознание, мы поняли «M-E-T-H-O-D-M-A-N» должен остаться с нами!

Это всегда было нашим даром – преобразовывать мысли, аббревиатуры (например, C.R.E.A.M.) и сленг и обеспечивать правильную энергию и мышление, которые могут превратить простую концепцию в нечто гораздо большее, будь то имя или простенькое название, которое станет мировым хитом.

На самом деле, Meth придумал расшифровку аббревиатуры W. U-T. A. N. G.:

Witty – остроумная

Unpredictable – непредсказуемая

Talent – талантливая

And – и

Natural – естественная

Game – игра.

Мы сокращали все в то время: «бабки рулят всем вокруг меня» и типа того, что-то прижилось, а что-то нет. И учитывая, что на нас также сильно повлияли боевые искусства и азиатские фильмы о кунг-фу и все такое, название Wu-Tang подходило нам идеально.

Даже когда моя наркоигра была в самом разгаре, я всегда помнил, что я просто пытаюсь выжить и заботиться о своих людях.

И я ежедневно продолжал узнавать правила игры. Все, что ты делаешь, необходимо тщательно изучить. Я запрыгивал в свой Volvo 740 и ехал в центр города не для того, чтобы купить товар, а просто понаблюдать и поучиться тому, как они там работают. Кроме того, это была возможность сбежать с Острова. Я видел, как торговали в других районах, как они справлялись с опасностью, грабителями и прочими проблемами. Нужно было знать все новейшие выкрутасы, которые вытворяли копы и наркоманы, иначе ты станешь их следующей жертвой.

Когда моя торговля шла полным ходом, под моим началом работало около двадцати человек. Потом мне пришлось притормозить, потому что некоторые чуваки облажались. Я сократил количество примерно до пяти или десяти человек. И все стало даже лучше, потому что мне больше не приходилось иметь дело с сумасшедшими отморозками. Я управлял своей торговлей, как компьютер.

Те, кого я убрал, сами были наркоманами и иногда зажимали бабки. Они не уважали структуру. Так что я отпускал их без обид, но и без второго шанса. Я смотрел на это так: «Хорошо, ты облажался, так что тебе придется уйти. Ты никогда больше не получишь от меня ни товара, ни денег». Я знаю парней, которые убивали чуваков за такие глупости, просто чтобы поддержать свою репутацию. Репутация – это еще не все, она только навлечет на тебя неприятности. «Я должен защищать легенду, которую создал о себе на улице, так что, если ты перейдешь мне дорогу, я приду и покалечу тебя ради того, чтобы защитить свою репутацию».

Я знаю парня, который застрелил другого парня, чтобы защитить свою репутацию, и теперь его посадили на тридцать лет. Эго в сочетании с гневом каждый раз будут подставлять тебя. Сейчас сотни парней гниют в тюрьмах за ту херню, которую они творили, чтобы защитить свою репутацию, мечтая вернуть ее снова.

Тебе всегда приходилось брать на себя риски. Это была цена бизнеса, и ты просто должен был с этим смириться. Как я уже говорил, люди сами себя уничтожают. По какой-то очевидной причине еще в детстве я это уже знал. Тебе не нужно было ни в кого стрелять. Я говорил чувакам: «Слушай, не стреляй ни в кого, кто должен тебе. Просто больше не связывайся с этим чуваком». Если кто-то ведет себя нормально, держись за него. Но если кто-то облажался, с ним все кончено. Просто больше с ними не связывайся. Оставь их в покое. Второго шанса нет. Был только один. Потому что я знаю, если ты облажаешься один раз, ты облажаешься снова и снова. Ты будешь продолжать делать то же самое. Значит, ты тупица, и я был бы так же туп, если бы снова тебе доверился.

Некоторые люди, с которыми я вырос, были хардкорными стрелками, вытворявшими что угодно, чтобы завоевать территорию. Они доносили друг на друга и убивали людей, на них было восемь трупов, и все они оказались в деле о заговоре. Сегодня им нечем хвалиться, кроме тюремного срока.

Некоторые чуваки просто хотели больше денег. Чем больше территория, тем больше бабла. Вот почему мы сказали, что 160-й – это наш дом. Были еще 350-й и 55-й дома на Боуэн. 141-й и 260-й. И еще 280-й. Это все известные точки, а 160-й – это наша. В 160-м и 260-м был самый высокий трафик. А раньше он был на Боуэн, 55, когда Дасти и дреды принесли первую волну крэка на район. После того как они их задержали, а их окружение посадили, мы захватили власть.

У меня было три точки. У меня были 160, Нью-Брайтон и Западный Брайтон. Дела шли ровно и даже более того. Мы покупали подарки, еду, одежду, брали машины, платили за аренду, оплачивали счета, а остальное пускали на развитие, снова и снова.

Поначалу все было круто. Мы делали то, что должны. А потом я просто устал. Я устал иметь дело с оружием, резней, людьми. Я получил свой диплом в профессиональной старшей школе «Макки». И мне уже не хотелось оглядываться через плечо в поисках полиции, налетчиков, наркоманов, грабителей, ненавистных людей. Я просто устал от этого дерьма.

Спустя годы я бы сказал чувакам, которые боролись за свои точки: «Почему мы боремся за это? Оно нам не принадлежат. Все это не наше. Смотрите, настанет день, когда никого из нас здесь даже не будет».

Конечно, теперь ты проезжаешь мимо, и там никого нет. Ничего. Будто всех этих чуваков застрелили, убили на наркобазах, и точка больше никому не принадлежит. Одни в тюрьме, другие погибли, и никто из них не имеет никаких реальных прав на эту точку. Все было впустую.

Мне пришлось пройти через все виды дерьма. Я чуть не умер, наверное, раз пять. После того как я отстранял людей, некоторые пытались отомстить мне. Такое происходило постоянно. Один из них натравил на меня полицию. Другие отморозки стреляли в меня. Меня похищали. Буквально. Попытки убить оборачивались неудачей, лишь потому что я вовремя сливался.

Однажды меня чуть не хлопнули, потому что я оказался на чужой территории. Как так? Ведь я же посредник, эмиссар. Я должен был сообщить местным, что я на точке, но я пытался оставаться вне поле зрения, поэтому они не знали, что я там.

Это были первые дни работы на новой точке. Я закрылся в ванной и подсчитывал выручку. Наркоманы бегали по квартире как оголтелые. В этом гребаном доме весь день было шумно. А потом вдруг все резко затихло. Я не понял, что это. И крикнул: «Что за хуйня? Стало очень тихо». Я сидел на унитазе и размышлял о том, что происходит. У меня с собой были пистолет 9-го калибра и наркота. Дверь была закрыта, и я продолжил считать деньги.

Что-то подсказывало мне стрелять сквозь эту гребаную дверь, но я не слушал свои инстинкты. Я зачем-то открыл, и в ванную вломилось четверо мужиков с пистолетами. Они загнали меня в угол, схватили и начали бить пистолетами по голове. Бум. Бум. Бум. Бум. Так я получил серьезный перелом черепа. Шрамы от которого можно нащупать до сих пор.

Они избили меня и пытались вырубить. Чувак такой: «Йоу, нигер, где наркотики? Где наркотики?» Я отдал им все, что у меня было: «Не, это не все». Он накинул мне на голову одеяло и приставил пистолет к голове. После этого снял его с предохранителя и сказал: «Чувак, я тебя убью. Где деньги и наркотики?»

Я сказал: «Йоу, чувак, я дал тебе все. У меня больше ничего нет». Я думал, что я уже труп.

И тут один из чуваков такой: «Мы должны забрать его с собой».

Другой гангстер: «Не, не, не, не, не».

«Йоу, знаешь что, чувак? Я уважаю этого чувака. Ты бы на его месте рыдал, – услышал я, как он говорит своему другу. – Ты бы тут скрючился, как мелкая сучка, – сказал он. – Ты бы сдался!»

Я сидел и охеревал от происходящего. Потом он взвел курок пистолета и сказал: «Йоу, знаешь что? Считай до десяти, чувак».

Я спросил: «И что потом?»

Он сказал: «Не беспокойся об этом. Считай до десяти».

Так что я сидел. Считал. И услышал, как закрывается дверь. Эти чуваки просто, блядь, ушли. Я спустился вниз. Весь в крови. Мой друг Ич был в недоумении: «О, черт, чувак, почему ты не сказал мне, что ТЫ наверху? Чувак сказал мне, что наверху какой-то парень барыжит…»

Я такой: «Йоу, дружище, где твой нигер?» – Я знал, кто меня подставил. Я спросил: «Где, блядь, твой нигер?»

Он мне: «Он не сказал мне, что это ты».

«Я знаю, что он тебе не сказал. А я просил его сказать тебе, что я здесь, – и добавил: – Я вернусь, чувак».

Когда я вернулся, я был в ярости, думая, что убью этого ублюдка. Я укрылся в кустах, во всем черном с головы до ног. Меня не видно. Я – белка-ниндзя. И тут увидел цель. А он меня нет. Я терпеливо ждал, пока парень подойдет ко мне вплотную. Он был с Ичем. Я думаю, что Ич все знал, потому что он общался с этим чуваком очень близко.

Я выпрыгнул на парня, готовый снести ему башку.

Ич выскочил перед ним и говорит: «Нет. Не делай этого, Год. Я знал, что ты придешь. Ты реально злишься. Просто, чувак, просто забудь об этом. Извини меня. Все не должно было так обернуться».

Я сказал: «Йоу, чувак. Тебе повезло, сука. Мой приятель тебя защищает. Я тебя еще встречу».

Он такой: «Блядь». – Его лицо вытянулось. Его сучье лицо просто вытянулось. Он знал, что я говорю серьезно. После этого я успокоился. На самом деле, я как бы забыл обо всей этой ситуации. Я пропустил это дерьмо мимо ушей, но потом Ича убили. Они убили его. Чувак, который меня подставил, сбежал. Он убегал, как маленькая девочка, когда Ич умер, потому что знал, что больше его никто не защитит, и если я когда-нибудь увижу его снова, то ему будет очень плохо.

Конечно, у такого легкого доступа к наркоте была и опасная обратная сторона. Мы принимали все виды сумасшедшего дерьма, которое продавали.

Сначала это было круто, очень круто. Однако вскоре стало понятно, что некоторые парни слетели с катушек и не могут остановиться. И это было самое страшное. К счастью для меня, я смог.

Я помню, когда в последний раз курил вулис. Это был канун Нового года, мы арендовали на ночь машину и решили съездить в Гарлем за травкой.

Мы завалились на точку. Точнее, протолкнулись внутрь, чувак был там со своей девушкой. На столе, на подносах лежали кокаин и травка.

Нас было слишком много, поэтому мы начали тащить все, что плохо лежит. И закончилось тем, что мы нагребли до хрена дури. Мы были так возбуждены, что поехали на Вестсайдское шоссе под какую-то эстакаду. Мы закрыли окна в машине и курили эту херню. Это был треш. Мы, наверное, выкурили около двадцати или тридцати долбаных косяков и не могли остановиться. После этого я мало что помню.

На следующее утро я проснулся дома, горло опухло и болело. Голова разламывалась, и я чувствовал себя безумно больным. Я был уверен, что у меня передоз, я не знал, что за херня происходит. Я не мог встать с кровати и даже не мог говорить. Я посмотрел на стол, там все еще оставалось до хрена кокаина. Один только взгляд на него вызывал у меня отвращение. Мне было так плохо, что я встал, схватил его с кофейного столика и выбросил в окно.

После этого я пообещал себе никогда больше не курить это дерьмо. До этого момента я накуривался постоянно и был зависим. Тогда я принял сознательное решение завязать. И смог это сделать. Прямо сейчас у меня достаточно силы воли, чтобы сказать: «Нет, это дерьмо – это яд. В нем нет ничего хорошего». Как я уже говорил, я предпочел деньги, а не наркотики.

Я люблю деньги больше, чем что-либо в этом проклятом мире, за исключением моей семьи и моих детей. Я пристрастился к деньгам. Мне нравится иметь их. Нравится тратить их на людей, которых я люблю. И я никогда больше не притронусь ни к кокаину, ни к какой другой херне. Я иногда принимаю алкоголь и покуриваю травку, и все. Деньги, травка, вот и все.

Как только я отказался от вулиса, мое здоровье пошло на поправку. Мой прежний вес начал возвращаться, кожа очистилась. У меня стало больше денег. Я взял машину. Я начал жить все лучше и лучше. Я начал жить.

Некоторые из моих людей не обладали такой силой воли, они пристрастились к крэку, от него перешли к чему-то другому. Они продолжали двигаться по нисходящей спирали. Жизнь в гетто сурова, и иногда ты попадаешь в ловушку, пытаясь убежать от нее. Держу пари, что в гетто много людей с клинической депрессией, людей с множеством нерешенных проблем, которые не могут позволить себе никакой терапии. Вот почему торговля наркотиками – это миллиардная индустрия. Миллионы людей хотят заниматься самолечением. Даже дилеры, которые, как предполагалось, были сильнее этого, поддавались искушению. Просто пытаясь контролировать всю эту херню, ты можешь захотеть обдолбаться до отключки.

Meth не мог завязать. Он прошел через множество испытаний и страданий, особенно в определенный момент своей жизни. Он не мог остановиться. Даже когда мы все остановились, он не смог избавиться от этой привычки. Чуваки начали смотреть на него с насмешкой, как на наркомана.

В конце концов, он начал серьезно работать и в итоге слез с этой херни. Мы не стали ангелами, но он завязал. Мы оба все еще были грязными уличными ниндзя, но мы просто пытались улучшить свою ситуацию и привести себя в порядок.

Вулис стал началом конца для многих барыг. Например, для моего друга Чойза. Я удивлялся, почему у него всегда быстро заканчивались деньги. Потом стало понятно. Целыми днями он курил крэк и трахался со своей женой. Как будто это был предел его мечтаний, и он не мог стать счастливее. У него была маленькая стремная квартира, и он даже заделал детей. Но он просто не думал о своем будущем. Он был доволен крэком, женой и квартирой. Вот почему я должен был расстаться с ним. Мне нравится, чтобы вокруг меня были чуваки с амбициями.

Потому что легко втянуться в это дерьмо, получать деньги за наркоту и чувствовать себя так, будто у тебя уже все получилось. Особенно в наших пра́джектах, где просто сводить концы с концами было достижением. Независимо от того, насколько чистыми были мои кроссовки Gucci и сколько золота болталось на мне, я убедился, что игра с наркотиками была не для всех и точно не для меня. Даже близко не для меня.

Поэтому я продолжил хотеть большего.

Бабки рулят всем вокруг меня

У меня произошло одно неприятное происшествие в Сакраменто. В 1988 году, когда мне было семнадцать, меня кинули банды «Калеки» и «Кровь» с двумя тысячами долларов, оставшимися от моих первоначальных инвестиций в шесть тысяч. Как только я вернулся, я мгновенно разозлился. Это был предел моим продажам вне города – я узнал, что если я собираюсь заработать состояние, то это должно быть прямо здесь, в ебаном Готэм-Сити[29].

Иногда нам, молодым чернокожим, приходится слишком многого добиваться. Я помню, как однажды мы переживали особенно трудные времена в Парк-Хилле. Raekwon вырос и начал конфликтовать со своей строгой матерью. И к этому добавлялись трудности быть бедным черным ребенком в городе. Он был так напряжен из-за своего положения и проблем, с которыми сталкивался изо дня в день, что перестал писать рифмы.

Мы все торговали на точке 160. Мы называли его «Один шесть Фу», потому что это было ужасно, как «Фу». Не помню, почему Rae не был на точке у 255-го в тот день, а был с нами.

В потоке клиентов появилась пауза, и мы, как обычно, начали подкидывать друг другу рифмы. Ты не можешь выходить на улицу с одними и теми же текстами изо дня в день. Это было похоже на то, как если бы ты надевал один и тот же прикид в клуб каждый вечер – твои знакомые заметят и начнут подкалывать. Так что мы выдавали свежие рифмы ежедневно.

Rae, однако, выдал рифму, которую он уже использовал последние два или три раза. Это означало, что он не брался за ручку. Тогда я промолчал, но позже, когда мы остались наедине, я решил уточнить, что происходит.

– Йоу, я покончил с этим рэпом, – сказал он мне. – Фристайл не помогает нам заработать денег. С таким же успехом я мог бы просто охранять эти деньги, да? Я буду заниматься рэпом, если у меня будет время на эту херню.

– Но ты не можешь все бросить, Rae, – сказал я. – Мы сделаем это, бро. Эта музыка станет нашим выходом из всего этого дерьма.

– Нет, йоу. Я просто пытаюсь держать своих барыг под контролем, следить, чтобы нарики продолжали приходить. Я не думаю о рифмах. Это рэперская херня никуда не денется. Посмотри на RZA. Он снова вернулся на район, как и все мы. Даже если мы продолжим, то все равно вернемся на улицы.

Когда мы в своих текстах говорили, что «бабки рулят всем вокруг меня», мы на самом деле именно это и имели в виду. Rae даже не пытался делать ставку на рэп. Ему нужно было зарабатывать деньги на еду, и он предпочел бы больше никогда не рифмовать, чем голодать. Формально он был прав. Но я не мог позволить ему уйти. Я продолжал говорить, что эти тексты со временем материализуются. Я чувствовал это, я просто всегда чувствовал это в своем сердце. Я знал, что мы будем мотаться по всему миру со своим рэпом. Я верил всем сердцем, что Wu-Tang Clan вытащит нас из нашего ада.

Из-за этого я не мог позволить Rae перестать писать. Только не мой брат. Он практически все время был под моим надзором.

– Продолжай писать, – говорил я ему. – Продолжай писать, продолжай писать.

Я кричал ему в окно:

– Йоу, ты пишешь какое-нибудь новое дерьмо?

Он может подтвердить, что это я снова втянул его в рифмы, когда он слишком увлекся выживанием.

В конце концов, он продолжил писать. В то время его кумирами в рэпе были Kool G Rap, Big Daddy Kane и Rakim. Ты можешь заметить в криминальном стиле Rae, что на него сильное влияние оказывал G Rap. Rae так много времени проводил на улицах, что мог поднять тему торговли наркотиками и пребывания на улицах на новый уровень. G Rap и Melle Mel изобрели этот стиль рэпа, с гангстерскими отсылками, наркоторговлей и всем прочим дерьмом. Rae взял этот стиль и добавил к нему что-то свое, потому что он видел так много этого изо дня в день. И поэтому он был готов, когда пришло время выдать эти тексты с RZA.

Он вряд ли смог бы в таком психологическом состоянии написать «C.R.E.A.M.», если бы я не был ему настоящим другом и не заставил его продолжить рифмовать это дерьмо. Мне все равно, что говорят, – это я заставлял Rae продолжать писать тексты.

Рэп похож на бокс. Твой ум всегда должен оставаться в форме. Я писал каждый день. Абзац, рифму, что угодно. Ум требует тренировки. Даже в те годы, когда мы тусовались в квартале, если бы мы изо дня в день думали только о торговле наркотиками, мы бы никогда не прокачали ту часть мозга, которая необходима для творчества.

Но мы сделали это, и теперь посмотри – Raekwon приписывают начало этому криминальному жанру рэпа чаще, чем Kool G Rap, по крайней мере его обновленную, современную версию. Все ссылки на мафию, клички, это было то, что Rae почерпнул от Kool G Rap и от времени, которое он провел в игре.

Кроме того, мы выросли на Стейтен-Айленде среди итальянцев и слышали некоторые имена. Так что, когда пришло время написать текст, я думаю, именно из этого Rae черпал вдохновение. Это был успех. Настолько, что Rae в значительной степени породил жанр рэпа после того, как альбом Cuban Linx вышел в свет. После этого альбома у всех появились бандитские псевдонимы.

Наши мечты об успехе казались такими далекими, что мы не знали, осуществятся ли они вообще когда-нибудь. Мы не знали, что Wu станет настолько влиятельным. Было так легко впасть в уныние, ведь мы бегали по улицам, как дикие, стреляясь с другими бандами из-за денег. Гангстеры были повсюду. Точки грабили. И иногда нам приходилось отодвигать на задний план свое творчество, воображение и любые другие способности, которыми мы обладали, чтобы обеспечить себе безопасность. Мы все имели дело с этой херовой реальностью. И дело не только в творчестве. А еще в умных книгах, которые в конечном итоге отошли на второй план после торговли и суматохи.

Но я жил не так. Я учился торговать наркотиками, но еще и учился в школе. Я не хотел быть наркоторговцем. Это другие чуваки хотели сто кирпичей и стать Пабло Эскобаром или типа того. Я не хотел быть Эскобаром. Улица заставит тебя гоняться за чем-то совершенно иным, чем то, зачем ты изначально вступаешь в эту игру. Сначала улицы заставляли нас делать всю херню только для того, чтобы получить немного еды и одежды. Мы получили это и даже сумели отложить немного денег.

Я всегда искал выход с улицы. Я быстро понял, что улица никуда не денется. У наших рядовых барыг не было образования. Они думали, что торговля наркотиками – это и есть жизнь, и они не смотрели в будущее, они его не видели. Они не думали о том, чтобы пойти в школу, получить образование или попытаться стать лучше, они просто пытались продать это долбучее дерьмо.

Когда я забирал у них свои деньги, я говорил им, что это не жизнь, это не то, что нужно восхвалять и чем можно гордиться. Они не слышали; они были твердолобыми маленькими сукиными детьми без драйва и амбиций, они просто хотели сидеть на районе и толкать товар.

Они не в курсе, что знание бесконечно. И если ты закрыт для новых знаний, то ты будешь развиваться до тех пор, пока те знания, что у тебя есть, ведут тебя. А дальше тупик. Открыт ли я для новых знаний? Да, это так. Открыты ли все? Нет, нет, нет. Иногда эго встает на пути изучения нового, потому что ты можешь думать, что уже знаешь все, что нужно. Но если ты настоящий пятипроцентник, настоящее божество, то ты, как губка, впитываешь и учишься.

Если и есть один урок, который я мог бы сегодня преподать молодым людям, то это то, что торговля наркотиками – это не тот образ жизни, о котором можно мечтать и к которому можно стремиться. Глупо тусить на районе и думать, что ты так протянешь 10 лет. Игры с наркотиками всегда конечны. Либо ты скатишься в ад, либо ад придет к тебе.

Но эти чуваки попадали в игру, и она их засасывала все глубже и глубже. Некоторые, изображающие Эскобара, управляли десятью ключами, это был почти миллион долларов, который они делали на регулярной основе. Самым разумным шагом было бы взять этот миллион и замутить что-то в стиле «Крестного отца-2», войти в какой-нибудь законный бизнес и оставить уличную торговлю позади. Сказать: «Я покончил с этим дерьмом» – и уйти.

Но проблема заключалась в том, что они не могли выйти из игры. Они оказались втянуты в эту жизнь и не могли остановиться, пока не попадали за решетку либо не были убиты.

Поступление в колледж заставило меня понять: «Йоу, чувак, мир больше, чем просто улица». Я там учился, наверное, с двенадцати часов дня до шести вечера. Этот график открыл мне другой новый мир. Я знакомился с людьми из Квинса и Бруклина и с другими чуваками, которые не были наркоторговцами и у которых были совсем иные интересы. Они были молодыми людьми. Просто обычными студентами, и это было прекрасно. В этом не было опасности, и мне это нравилось. Я учился в колледже Borough of Manhattan Community College и хотел получить степень бакалавра. Там я встретил AZ, который позже присоединился к Firm, и еще несколько человек со всего района: PI, Blizz, Jamal (из Lafayette Gardens), Lil’ Kim, даже Puffy.

Мне нравилось учиться, даже несмотря на то что я был не в форме, потому что все еще был отравлен улицей и телочками. Но я все равно вышел оттуда с десяткой зачетов. Если бы я продолжил, то у меня, вероятно, сейчас бы был диплом.

Я перевелся из BMCC в LaGuardia Community College, чтобы изучать «похоронную науку», но к тому времени на меня уже завели дело, и я вынужден был бросить учебу, чтобы отсидеть срок. Я учился, пока меня не посадили.

Хочешь верь, хочешь нет, но я собирался стать бальзамировщиком. Вот чего я хотел. Бойня, которую я видел, смерть и пулевые ранения, поножовщина, весь этот беспредел привел к тому, что я стал абсолютно спокойно, даже с некоторым интересом относиться к трупам. По сей день меня это не трогает; я могу войти, увидеть труп, и меня это даже не беспокоит. Некоторые вещи, которые могут выбить чуваков из колеи, меня давно не беспокоят.

У меня появилась идея стать бальзамировщиком, когда умер мой кузен Джимми. Это еще одна дикая история. Однажды мне позвонила бабушка:

– Ламонт, ты должен поехать в Бронкс.

– Зачем? – спросил я.

– Джимми мне не отвечает, – сказала она.

– Ну и что? Что случилось?

– Я не знаю. Нам нужно съездить, вот и все. Мы должны посмотреть, что происходит, – сказала она.

Мы подошли к дому. На двери письмо от скорой помощи. «Вот дерьмо!» Но там не было ничего о том, в какую больницу его увезли, только то, что приезжала скорая помощь. Мы не понимали, какого хера происходит, где он.

Мы открыли дверь. У бабушки были ключи. И тут же почувствовали запах мочи на кровати. Обыскали дом, пытаясь что-нибудь выяснить. Не смогли его найти. Спросили полицию, где находится ближайшая больница. Получили список из пяти больниц в этом районе. И начали объезжать их все.

Когда мы добрались до первой, бабушка сказала: «Ты должен спуститься в морг».

В этой проклятой холодной комнате были дети, взрослые, множество рядов квадратных металлических дверок с трупами за ними.

Как только дежурная узнала, почему я здесь, она позволила мне начать искать Джимми. Я начал вытаскивать стойку за стойкой – металлические полки на рельсах, которые можно было выдвинуть, – проверял тело и задвигал обратно. Бесконечное количество стоек с людьми. Джон Доу. Джейн Доу. Джон Доу. Дети. Младенцы. Я выдвигаю одну за другой. Я возвращаю обратно детей. Я возвращаю обратно детей постарше. Я возвращаю их всех обратно. Я не могу его найти. Мы объехали все пять больниц. Я весь день смотрел на трупы.

После этого: «Вот дерьмо! Что дальше?»

– О’кей. Знаешь что? Мы вернемся в первую больницу и проверим снова, – сказала бабушка.

Дама из морга была в белом халате. На мне тоже был белый халат. В этом холодильнике был дубак. Я вытаскивал стойку за стойкой. Буквально сотни безымянных Джонов Доу. Наконец, примерно через час я вытащил одну стойку сзади. Сзади, сзади. Под тремя гребаными трупами. Кузен Джимми. Я прижал пластик к его лицу и сказал: «О, это он».

Оказалось, у него случился сердечный приступ. Дома. Каким-то образом он добрался до телефона. Позвонил в скорую помощь. Приехала скорая и забрала его, но не забрала его удостоверение личности. Когда он попал в больницу, у него не было никаких документов, поэтому он стал Джоном Доу. Он умер в больнице, и они понятия не имели, кто он такой. Это научило меня всегда иметь при себе доки и следить за тем, чтобы мои предки тоже всегда носили документы.

Моя бабушка выдохнула, что кузен Джимми нашелся. Я был немного в шоке – не от трупов взрослых, а от тел младенцев. Я говорил с патологоанатомом, который этим занимался. Он сказал: «Ох, это происходит каждый день». Дети двух, трех лет, которых матери выбрасывали в мусорный бак. Бронкс просто жевал их и выплевывал.

Я был потрясен. Я не знал, что в каждой больнице есть такое. В каждой больнице есть гребаный морг в подвале, где лежат люди в холодильниках. Они выбрасывают всю одежду. Там же, сбоку стоит коробка, полная одежды всех мертвецов. Джон Доу и все такое.

Это дерьмо может кого-нибудь уничтожить. Как только ты видишь резню и трупы, последствия жизни и смерти, кто-то получил пулю в лицо, все это дерьмо, ты меняешься. Буквально, ты становишься скелетом. Мы все просто скелеты. Мы никто. Мы такие хрупкие. Это безумие, как люди ведут себя так жестко, будто мы такие непобедимые, когда все вокруг может убить нас в любую минуту.

К тому времени, когда мне исполнилось 19, растафарианцы исчезли, потому что их всех посадили или убили, так что Хилл был наш. Мы чувствовали, что Парк-Хилл – это наша земля. И у нас было право делать все, что мы хотели, на нашей земле. Мы выросли там, принимали побои и всякую херню, и мы все равно выстояли и выросли. Парк-Хилл был нашим, потому что мы все хотели его удержать; мы защищали его, проливали там кровь и знали каждый дюйм. Нам не принадлежало ни дюйма по закону, но мы все равно чувствовали, что он наш.

Я получал свой процент. Тем не менее там была целая куча других чуваков, которые делали гораздо больше, чем я. Были чуваки в начале квартала, были чуваки в конце квартала, там были мы. Одна большая сеть. Если меня там не было, кто-то другой всегда поддерживал трафик. Вот почему на улицах были деньги. Это была простая экономика; без спроса и предложения не было бы клиентов.

Иногда к нам вихрем врывались посторонние, пытаясь заработать денег. Однажды какой-то бруклинский чувак приехал на Остров, чтобы увидеть какую-то знакомую девушку, они встретились. Он увидел, как мы барыжили, увидел, как мы в коридоре отсчитывали пачки наличных. И, конечно, он и его банда тоже захотели оттяпать у нас кусок.

Он сказал своим:

– Чуваки делают деньги на Острове.

– О, мы должны посмотреть на это.

В конце концов, мы выгнали их. Они ехали отовсюду: из Квинса, из Бруклина. Но мы их выгоняли. Иногда случались серьезные перестрелки.

Но я знал, что необходимо остановить посторонних. Если кто-то заходит на твою территорию, ты не можешь позволить ему задержаться. Ты должен действовать немедленно. Как-то мы позволили паре отморозков задержаться, и многие чуваки были ранены или убиты из-за этого дерьма. На собственном горьком опыте мы узнали, что чужакам здесь не место.

Один из моих знакомых получил пулю в глаз из «MAC-10». Парень, в которого стреляли, не был из моих, у нас были свои маленькие разногласия, и мы никогда не ладили, но мы были из одного района, поэтому мне было не по себе, когда он потерял глаз из-за каких-то бруклинских чуваков, пытавшихся вторгнуться на нашу территорию. Мы должны были остановить это в зачатке.

Иногда я даже не могу поверить, что выбрался оттуда живым. Так много хороших парней, которых я знал, погибли в том же квартале, на тех же точках, на которых я бывал ежедневно.

Помню случай, как чувака убили практически у меня на глазах. Я сидел в парикмахерском кресле, меня стригли. В тот день мы были с моим приятелем Блу. На улице ошивался еще один чувак по имени Майк, настоящий гладколицый темнокожий. Хладнокровный убийца, гроза растафарианцев. Он носил очки в золотой оправе и всегда был очень тихим и доброжелательным ко мне. Я не знал, что этот парень был маньяком. Я был еще слишком молод, молокосос лет четырнадцати-пятнадцати.

Я сидел в парикмахерском кресле и просто думал о своем. Внезапно мы услышали грохотание «MAC-10». Рухнули на пол как раз в тот момент, когда лопнула витрина. Через секунду стало тихо, и мы выбежали, чтобы посмотреть, что случилось. На мне все еще была парикмахерская накидка.

Парень, которого застрелил Майк, был известным грабителем и отморозком. Я не знал его имени, но на улице его называли Битбокс. Майк ранил его, и через несколько секунд он рухнул прямо посреди улицы. Через пару минут у него распухли шея, руки, лицо и все остальное. Он просто лежал там, раздуваясь, как воздушный шар. В считаные минуты он превратился из живого и дышащего человека в распухший, раздутый труп.

К тому времени, как приехала полиция и накрыла его тело одеялом, весь район – от маленьких детей до бабушек – уже успел взглянуть на тело. Это было жутко.

Я носил пистолет с четырнадцати лет до двадцати одного года, пока меня не посадили. Это было необходимо. Как только появился крэк, перестрелки начались повсюду.

Вокруг царила жадность, и когда поток денег замедлялся или снижался, начинались войны за территорию, цены, контакты и стукачей. Люди просто сходили с ума, потому что пытались контролировать свою территорию и делали все возможное, чтобы удержать ее.

Наш район превратился в мясорубку – настоящую скотобойню. Маньяки бегали по округе, преследуя людей. Чуваков расстреливали на улице. Кучи раненых и погибших. Парк-Хилл вскоре стали называть «Килла Хилл».

Тогда я и начал носить с собой пистолет, что, конечно же, было незаконно. Когда ты молод, ты даже не думаешь о том, чтобы зарегистрировать огнестрельное оружие. Раньше уличные сучоныши посмотрели бы на меня как на сумасшедшего, если бы сказал какую-нибудь херню вроде этого.

Но на улицах всегда была драма. И без оружия было не обойтись. Знаете, сколько раз мне приходилось размахивать пистолетом? Однажды я так тормознул пару парней, которые пытались ограбить меня на линии метро «А» в Бруклине.

– Коротышка, что у тебя в кармане? Покажи.

– Не-чувак, отвали. – И я вытащил свой пистолет 32-го калибра.

– О, хорошо. Понял, коротышка, понял.

– Я знаю. Двигай отсюда, урод.

Такое случалось чаще, чем я могу сосчитать или вспомнить. Чуваки просто пожимали плечами и шли искать другую жертву. Не буду врать, было пару раз, когда меня ловили и мне доставалось несколько ударов, но в целом из большинства ситуаций я выбирался невредимым, с пистолетом или без него.

Есть три этапа, которыми ты демонстрируешь пистолет: показать рукоять за ремнем, в качестве угрозы, вытащить пистолет и, наконец, взвести курок. Обычно достаточно было одного из первых двух этапов, но иногда приходилось взводить курок, чтобы показать кому-то, что это не шутка. Каждый раз, когда я брал пистолет, я был готов использовать его, и следующее, что ты можешь услышать, это выстрел. Правило на улицах было таково: если ты носишь пистолет и достаешь его, будь готов использовать его.

В те времена существовала поговорка: «Я лучше попадусь с пистолетом, чем без него». Если тогда тебя поймали с оружием, то ты должен был отсидеть всего полгода. Вот почему тогда было так много оружия, нам казалось, что полгода – это не страшно. Сейчас, когда тебя поймали с револьвером, тебе светит три года.

К счастью, мне больше не нужно этого делать. Я нанимаю парней только с разрешением на ношение оружия. Я знаю копов, которые бы с удовольствием взялись за такую работу. Теперь моя безопасность законна.

В ту эпоху существовало два типа преступников: барыги, которые наживались на нариках и клиентах, и волки, которые наживались на барыгах. Обычно они грабили наркоторговцев или наркопритоны и именно так зарабатывали свои деньги. Они позволяли тебе делать свое дело, а потом приходили и все отбирали. Довольно просто.

Один из моих чуваков пришел ко мне с планом.

– Эй, чувак, мне нужны деньги. Отдолжи мне пушку.

Я отдал ему свой никелированный пистолет 357-го калибра с деревянной рукоятью, и он пошел на точку с травкой.

Его план состоял в том, чтобы выставлять клиентов. Чувак грабил нариков каждый день. Он был дур-машиной, если чуваки не отдавали деньги, он мог запросто замочить им пулю в лоб. Нариков с пулевыми ранениями вывозили прямо с точки на каталках скорой помощи.

Запомни, если чувак сует тебе в лицо пистолет, просто отдай ему всю херню. Если на тебя кто-то напал, то тебя грабят, и ты все равно отдашь им все, что они хотят. Вот так просто. Не будь супергероем. Это не реалити-шоу, все по-настоящему. Это не стоит твоей жизни, твоей крови, твоей платы за лечение.

Конечно, с этим парнем мы ничего не могли поделать. Во-первых, он был частью нашей подростковой жизни. Он был частью района. Да и вообще, все это была одна большая наркозона, где все мы занимались незаконной херней.

Кому ты мог звонить – копам? Ты не мог вызывать копов. Что ты им скажешь? Что тебя ограбили на точке, где торгуют травкой? Ты не должен был покупать там траву. Ты не должен был покупать там крэк. Ты не должен был быть там и заниматься всем этим дерьмом. Так что нужно было помнить, что если тебя подстрелят, ты даже не сможешь рассказать полиции, что случилось, и они ничего не смогут сделать.

По мере того как игра с наркотиками обострялась, обычные пистолеты маленького 25-го, 22-го и 32-го калибров больше не котировались. Наверное, воры все еще носили их с собой, но все же чаще их использовали в качестве запасного оружия или оружия для клубов.

Когда ситуация в квартале стала по-настоящему жесткой, автоматы стали для нас нормой. Время от времени однозарядный пистолет или револьвер настигал вездесущий поток пуль, эхом разносящийся по всему Парк-Хиллу.

Это была война. Как и положено войне, она сопровождалась жертвами, санкциями и прочей сранью. Между нами была настоящая гонка вооружений, мы пытали получить в свои руки лучшее оружие. В то время популярными были «TEC-9». И «Узи». Но самым ужасным оружием на Стейтен-Айленде был хромированный «MAC-10». Отвечаю, это оружие было Моной Лизой среди автоматов.

Это легенда того времени. Его использовали во многих ограблениях и убийствах, и хрен его знает, где еще. Все, кто видел его, влюблялись. Это был самый красивый автомат, который ты когда-либо видел в своей жизни. Представь себе самые блестящие хромированные диски, но вместо дисков – автомат. Звучит странно, что орудие смерти может быть красивым, но эта херня была по-настоящему красива. Этот автомат был такой блестящий, как будто ты смотрелся в зеркало. Просто чувствуя его в своих руках, ты чувствовал себя непобедимым. Это завораживало. И из-за этого от него было очень трудно избавиться.

Он был слишком сексуальным. Люди стреляли из него в отморозков и пытались избавиться, но он всегда оказывался в чьих-то руках. Ты узнавал, у кого был «MAC-10», через уличные сплетни. Такой-то остановил с ним ограбление, или такой-то стрелял в полицейских, или такой-то кого-то убил. Это было безумие, потому что никто не хотел избавляться от автомата. Хотя это был самый грязный автомат на районе и хотя чуваки знали, что из него совершено множество убийств и что он был связан с дикими ограблениями и прочей херней, они все равно хотели прикоснуться к нему.

Раньше обычно, если ты совершил вооруженное преступление или убегал, ты просто бросал пистолет. Таким образом, какие бы преступления ты ни совершал, тебя трудно было отследить. И оружие тоже. Но этот миленький долбучий автомат никто не бросал, сколько бы грязи на нем ни было. Я видел его у одного парня на районе, потом у другого. Я держал его один раз, только один раз. Я помню, что он был легким, как перышко. Затем я стер свои отпечатки и немедленно вернул его обратно.

Время от времени в город поставляли новое оружие из Флориды или Вирджинии, все еще в оригинальной упаковке, с набором для чистки и всем остальным дерьмом, но большая часть оружия была получена от отбросов. Это были очень подозрительные чуваки, так что ты должен был брать то, что дают. Пару раз у меня были пистолеты, принадлежавшие полицейским. У меня были револьверы с полицейскими серийными номерами. Вот каким грязным был Нью-Йорк в те годы.

И ты не знал, убили ли кого-нибудь или ограбили с помощью твоего пистолета, ты ничего об этом не знал, и тебе было все равно. Кроме того, мы были молоды – я точно не знал лучшей жизни. Как и не знал о регистрации огнестрельного оружия. И. Да. Мы были черными. Мы бы в любом случае не смогли сделать что-либо легально.

Мне было все равно, чей был пистолет и для чего он использовался, потому что он был моей защитой. Если я хотел поехать в Бруклин, я знал, что мне нужна пушка, потому что я был уверен, что меня ограбят в Бруклине. Если у тебя были куртка, кроссовки, цепь, то в 90 % случаев тебя грабанут в Бруклине – таковы были уличные законы. Настоящий Дикий Запад – в те темные дни в одном только Бруклине насчитывали что-то типа тысячи убийств в год.

Это была эпоха Бернарда Гетца[30], который был воплощением происходящего. Он знал то, что знали все, – все носили с собой оружие. Чувака грабили так много раз, что он просто устал от этого дерьма и в конечном счете сам застрелил четырех предполагаемых грабителей. Напомню, что тебя запросто могли обуть прямо в метро, где тупо не было полицейских.

Слава Динкинсу[31], Джулиани[32], Блумбергу[33], потому что они разобрались с этим дерьмом. Они закрыли 42-ю улицу, прокачали темы оружия и тюремного срока.

Мы постоянно утилизировали стволы. Я помню, что после всех грязных дел мне вернули 357-й калибр, я одолжил его другому чуваку, моему барыге. Пистолет был пиздец грязным, но он все равно держал его при себе. Ему это было нужно, потому что чуваки из моего района его не знали. Они считали его чужаком. И пока я был в центре, они напали на него, чтобы на халяву хапнуть еще немного товара.

Его ничего не могло спасти, даже пистолет, который я ему одолжил.

Его грохули прямо на точке, где он и выронил мою пушку. Они бросили его в сточную канаву, когда он пытался удержать свои кишки.

Невероятно, но кто-то другой поднял пистолет и вернул его мне. И я, как придурок, снова взял пистолет. Думая об этом сейчас, я не могу поверить, что был таким тупым.

В конце концов, последние дни моего грязного 357-го настали, когда мой приятель, Шакия, попросил одолжить его. Мы были на точке, на улице, когда к нам подъехали полицейские. Все побежали, кроме него. Я не знаю, почему он не убежал. Копы обыскали его, нашли мой пистолет и посадили. Это был последний раз, когда я видел свой хром 357-го калибра и Шакию тоже. До сих пор я не знаю, что с ним случилось.

И вот однажды произошла действительно странная херня.

Мы с Method Man тусили на точке. Вышел дред, который управлял продажей травки в 160-м. Он был зол, потому что какой-то чувак устроил жару, воруя и стреляя в людей.

Этот растафарианец, его звали Файр, был настоящим колдуном вуду с дредами до лодыжек. Он спустился вниз и начал разбивать хреновы коровьи почки о стены здания. Просто держал их в руках и хлестал ими по стенам. Я впервые столкнулся с этим вудуистским дерьмом, поэтому не знал, что и думать.

– Йоу, Файр, какого хера, дред?

– Рыжий, этот долбаный дом проклят, чувак. Слишком много крови! Дом проклят! Слишком много крови пролилось! – Он немного помолился и сказал какую-то хрень, я понятия не имею, что он сказал. Затем он поднялся наверх. Когда он снова спустился, в руке у него была миска с конфетами.

– Возьми конфету и съешь ее. Никакие демонические духи не смогут прикоснуться к тебе на этой точке, чувак. Никто не сможет. Даже полиция.

Я взял конфету, красную «Jolly Rancher». Не уверен, сработало это или нет, но я все еще здесь. Я выбрался из этого дерьма, и я могу вспомнить множество ситуаций, когда я должен был быть осужден. Я не верил во все это, пока не случилась пара вещей, которые заставили меня задуматься.

Первая ситуация произошла примерно около двух часов ночи. Мы называли время с часу до четырех «страшные часы». Я не люблю страшные часы. В это время появляются нарики; в это время адски темно; в это время чуваков грабят; в это время тебе могут выстрелить в затылок. Чуваки могут просто грохнуть тебя за дозу.

В любом случае это часы, когда никто, кроме сумасшедших, не выходит. Мы все еще крутились на точке, нам нужны были бабки. И у нас есть наши пушки, спрятанные по всему кварталу.

На улицах не было ни души. Мы с Meth в подъезде. Что-то слышим. Снизу донесся свист.

– Эй-йо, кто это?

Ни звука. Я решил спуститься по лестнице и оглядеться. Беззвучно, как ниндзя, прыгнул вниз на лестничную площадку. Быстро выглянул из-за угла. Три парня в масках и с оружием ждали нас. Когда я выглянул во второй раз, один из них увидел меня. Он вытащил пистолет и метнулся в мою сторону. Я прыгнул на первую лестничную площадку, и когда я собрался добежать до конца пролета, он нажал на курок. Пистолет щелкнул, но не выстрелил. Я рассмеялся безумным, торжествующим смехом, взлетел по лестнице и смылся вместе с Meth.

Вторая ситуация была, когда мы воевали с одними чуваками. Я только что вернулся домой после моей первой отсидки, и тут выяснилось, что чужаки из Квинса пытались вести себя так, будто мы больше не можем торговать на районе. Но нам было все равно, мы продолжали барыжить.

Я стоял на точке, когда ко мне подбежал чувак, достал свой 45-й калибр и попытался запугать меня. Каким-то невероятным образом из пистолета выпала обойма. Мы оба посмотрели на лежащую на земле обойму, и, прежде чем он успел поднять на меня глаза, я сбежал.

Именно в тот момент, когда я бежал, я вспомнил о дреде, который дал мне конфету и сказал, что я защищен от любого зла, происходящего на точке. Меня защитила его черная магия? Я никогда не узнаю наверняка.

Люди могут подумать, что Стейтен-Айленд – это глушь, но это не так. Трафик наркотиков, который проходил через эти здания в 80-е годы, был нереальным. Мы были на точке в 160-м доме, а 141-й по потоку был похож на Центральный вокзал. Там можно было заработать серьезные деньги за час, я не шучу.

141-й был диким, ты попадал на точку через фасад, как в 160-й. По обеим его сторонам тянулись длинные коридоры, не менее ста ярдов длиной. Мы использовали это в наших интересах, чтобы следить за появлением копов. А еще лучше было то, что выходы закрывались на замок, который не могли открыть снаружи.

В 141-й копы шерстили постоянно, учитывая, что большая часть этой дерьмовой войны с наркотиками означала поимку низкоуровневых наркодилеров, обычных барыг. Поскольку мы запирали задние двери, им приходилось проходить через парадную дверь в дальнем конце коридора. И бежать, спотыкаясь о ботинки друг друга. Другим вариантом было войти через дверь здания, потому что на ней не было замка. Но так мы все еще могли видеть, как они идут, если сами были в доме и у нас было достаточно времени, чтобы уйти.

Было около семи утра, и мы хотели успеть на «утренний порыв». Именно так мы называли время, когда работоспособные наркоманы принимали утреннюю дозу перед тем, как идти на работу. Для них мы должны были запереться и быть на месте. Так что сначала мы шли в магазин и покупали рогалики или сэндвичи с индейкой и швейцарским сыром или еще что-нибудь на завтрак. Ели это на улице, а потом шли в подъезд и ныкали там свои пакеты. В доме было три разных тайника, к которым мы бегали. Как только мы заканчивали, то сразу уходили. У меня было с собой дерьма на восемь тысяч долларов. Все лежало в гриппере, как у безрассудного подростка, с сердцем таким же большим, как Нью-Йорк.

Мы стояли в западной части здания, наблюдали за приближающимися нариками, разворачивались и обслуживали их в конце коридора. Мы заставляли их возвращаться тем же путем, каким они пришли, чтобы ни один коп не смог пробраться к нам. Нужно понимать, что каждый из нас делал свое дело, мы не были партнерами или компаньонами, мы были просто двумя чуваками, торгующими на одной точке. Там был такой трафик, что мы даже не думали перерезать друг другу глотки.

Утро, как обычно, было напряженным, поэтому, пока я торговал, у меня не было возможности следить за своими бабками. После небольшого затишья я решил пересчитать свои деньги. У меня была сумка, набитая купюрами. Я распрямлял их, чтобы все было аккуратно и было меньше шансов, что я их выроню или дам кому-то неправильную сдачу. Время от времени приходилось поглядывать по сторонам. Я не мог потерять бдительность. Ни на секунду.

Считаю. Смотрю. Считаю. Смотрю. Считаю. Смотрю. Я закончил считать деньги. Я посмотрел. В коридоре все чисто. Я решил провести инвентаризацию пакетов с товаром. Я посмотрел на то, что осталось, и был разочарован. Должно быть, у меня осталось пара доз. Когда я поднял пакет, чтобы оценить, сколько осталось, одна из них упала на пол. Прямо мне под ноги. Я снова посмотрел на коридор, прежде чем наклониться, чтобы подобрать ее. Никого не было видно.

И как только я опустил взгляд, чтобы поднять это дерьмо, я снова посмотрел вверх. Полиция летела на нас через ворота на огромной скорости. У меня на руках дозы и восемь штук.

Все было как в замедленной съемке. Я увидел, как они не сводят глаз с крэка в моих руках. То, что это он, им ясно, как божий день. Нам пришлось бежать. В моей голове зазвучала главная тема из фильма «Огненные колесницы», и мы понеслись по лестнице.

Я выскользнул и, пока бежал вверх по лестнице с полицией на хвосте, затолкал себе в рот оставшиеся дозы. Заскакиваю за угол, и тут, опять как в кино, мои восемь штук вылетают из рук и разлетаются по всей чертовой лестнице. Как только они увидели это, застыли как вкопанные.

Итак, я поднялся по лестнице. Я уронил восемь штук. Тадам! Они думали, что я оставлю все и побегу дальше. Ну уж нет!

Я развернулся и начал собирать свои деньги. Они ничего не сделали – они просто стояли и смотрели, как я собираю бабки. Я до сих пор не знаю, почему они не бросились на меня, но они этого не сделали. Я просто все собрал и ушел. Тогда я попал в их поле зрения. Но они все равно никогда по-настоящему не беспокоили меня, даже после этого.

Мы добрались до квартиры, которую использовали, когда надо было отсидеться. Через несколько минут мы услышали дикие звуки раций копов, бегающих по округе. Наркоманка, которая жила в квартире, вышла из задней комнаты. Когда она увидела нас и услышала копов в коридоре, она поняла, в чем дело, и заткнулась. Мы проторчали там пару часов.

Когда мы вышли, копов не было. Наркоманка выбросила нашу заначку в окно, и мы сразу же вернулись к торговле.

Хотя мы делали нереальные продажи в 141-м, в конце концов там стало слишком стремно, и нам пришлось переместить нашу точку в 160-й.

Мама Deck была ангелом, она укрывала нас в таких случаях в 160-м. Впервые я попал к ней, когда я рвал задницу вверх по лестнице с полицейскими всего несколькими пролетами позади меня. Я побежал к Deck, зная, что его нет дома. Я постучал в квартиру и сразу вошел.

– Здравствуйте, миссис Хантер. Джейсон дома?

– Нет, его сейчас нет. Вообще, я думала, что он с тобой.

– Может быть, мы разминулись. Слушайте, полиция преследует меня, но я ничего не сделал. Я могу остаться здесь на минутку?

– Оставайся, сколько хочешь.

Так она несколько раз спасала мне жизнь. Это может показаться неправильным решением, но только не на районе. Большинство наших соседей не возражали и позволяли нам спрятаться на некоторое время. Всегда находились двери, которые, как мы знали, были для нас открыты. В каждом доме у меня была чья-то квартира, где можно было скрыться. Прогуливаясь, я по сей день могу сказать: «О’кей. Миссис такая-то там. Миссис такая-то тут, Мистер такой-то». Почему? Потому что я там вырос. Они либо знали, что я дам им денег, либо знали с самого детства и просто любили меня.

Большинство из них привыкли к драме, потому что в квартале всегда что-то происходило. Слишком много разных личностей, втиснутых в одно ограниченное жизненное пространство, не могут постоянно жить в покое. Ты должен был быть готов ко всему, что принесет этот день. Копы могут устроить облаву. Отморозки могут попытаться тебя ограбить. Нарик в ломке может взбеситься. Невозможно предугадать, что произойдет.

Бывали и забавные прецеденты. Как-то раз один нарик подошел к нам с Meth, когда мы были на точке. У него не было наличных, но он хотел две дозы в обмен на упаковку кислоты с изображением черепа и скрещенных костей. Meth решил, что это хорошая сделка, и согласился. Я сказал: «Чувак, да ты с ума сошел!»

Он принял несколько таблеток и предложил мне одну. Я отказался: «Я не пробую ничего, на чем стоит значок яда!» – и продолжил торговать. Очень скоро кислота начала действовать, Meth начал спотыкаться и уполз в кусты.

Тем временем товар закончился, я решил съездить в Гарлем, закупиться. Когда моя трехчасовая миссия завершилась и я вернулся, Meth все еще был в кустах. «Какого хрена? Этот чувак сошел с ума».

Я подошел к нему и спросил: «Ты в порядке?»

Он посмотрел на меня снизу вверх. «Нет… Я не в порядке…» Какой бы эффект ни оказал на него наркотик, из-за него он застрял в кустах.

Я схватил его, чтобы вытащить оттуда, но он рванул, как выстрел, и побежал вниз по кварталу. Я разразился хохотом и побежал за ним. Мы завернули за угол, я еле настиг его и заставил пить воду, пытаясь вымыть это дерьмо из его организма. Я сказал: «Йоу, чувак, никогда не принимай это дерьмо!»

Это был просто еще один день на районе.

Enter the Wu-Tang

В пиковые годы барыжничества, веселья и дерзости мы никогда не теряли фокус. Большинство людей не понимают, что Wu-Tang Clan создавался восемь лет. Мы жаждали творить, сосредоточившись на нашем искусстве, в то время как другие, играющие в Эскобара ублюдки просто раскачивали наркобизнес.

Все мои друзья чувствовали то же самое, что и я. RZA, Raekwon, Ghost, Meth – у всех нас было одно общее: мы хотели быть звездами. Мы хотели быть рэперами, выпускать музыку, зарабатывать деньги, быть богатыми и знаменитыми, и мы хотели немедленно убраться из ебаного гетто.

Мы не знали, как мы это сделаем. Не знали, как это случится, но почему-то всегда знали, что это произойдет. Я знал, и Meth знал, и Rae знал. Мы все были уверены. Вот почему мы смогли сделать то, что должны были сделать. Потому что шли в одном направлении к одной цели.

К тому времени мне уже было девятнадцать лет, и я устал от этой наркодилерской игры. Я пытался полностью уйти с улиц. Я все еще учился, но искал нечто большее, чем даже то, что мне могли предложить в колледже. Музыка оказалась лодкой, которая унесла меня и моих товарищей прочь от насилия гетто, среди которого мы выросли.

С тех пор как появилась «Детская спасательная банда», мы всегда рифмовали и сочиняли вместе коротенькие песни. Это не изменилось и в «Отряде крушения», и когда мы начали барыжить.

В то время я еще не рифмовал серьезно, но битбоксил под тексты других чуваков. Для меня не было ничего особенного в битбоксе для других, потому что это подарило мне мой ритм, который помог с некоторыми штуками, типа координации битов и улучшения физической координации.

Я битбоксил для Cappadonna и Raekwon, пока они тренировались. Когда появился RZA, мы стали относиться к нашим битам и рифмам более серьезно. Я уже знал его как диджея на вечеринках в Стэплтоне. К 1989 году он переехал из дома матери в свою собственную квартиру, которая на самом деле была старой квартирой его семьи (в городе, как только ты получаешь квартиру, никогда не отпускаешь ее). Он отошел от диджеинга и начал писать свои собственные биты. Он так же, как и мы, серьезно относился к рэпу.

Когда мне надоедало прятаться от копов, иметь дело с наркоманами, прятать оружие и следить за любой потенциальной драмой, которая могла произойти, – я бросал все и ночи напролет проводил у RZA. Хоть он и жил в другом районе, в Стэплтоне, когда мы были у него дома, нам не нужно было беспокоиться ни о какой херне, происходящей в Парк-Хилле. Мы могли сосредоточиться на том, что действительно имело значение, – на нашей музыке.

Я заходил в подъезд, поднимался на лифте и еще до того, как попадал в квартиру, слышал биты и чувствовал запах травки. Дверь RZA всегда была открыта. В Стэплтоне все квартиры были открыты. Во-первых, оттуда практически нечего было вынести. А во-вторых, кто решится что-нибудь украсть у RZA, в доме с бесконечным трафиком чуваков в капюшонах, ругающихся и вооруженных?

Я все еще торговал, так что я приходил одетый во все свое улетное дерьмо и в новых кроссовках. Тогда я был вооружен, доставал пистолет и клал его на стеклянный стол, рядом с которым обычно сидел Ghost. RZA же не торговал, как я, так что, когда я приходил свежим, от него воняло как от чертового лука. Мы тогда называли его «редиска RZA», потому что он никогда не пользовался дезодорантом.

Мы приносили свои полторашки, травку и все остальное, просто писали и зачитывали тексты, слушали биты и часами работали с музыкой. В то время RZA готовил «Медную обезьяну», предварительно смешанный коктейль из темного рома, водки и апельсинового сока. Ghostface и RZA жили вместе, питались лапшой быстрого приготовления и смотрели фильмы про кунг-фу. Эти двое, в каком-то своем динамическом дуэте, были похожи на нас с Meth. RZA и Ghostface просто весь день торчали на этой хате, ели лапшу, смотрели фильмы и делали биты на маленьком четырехдорожном рекордере.

Я заходил и слышал взрывные биты. Чуваки выносили микрофон на террасу и рифмовали. Как я уже говорил, стэплтонские кварталы выглядели как тюремные помещения. Террасы были похожи на тюремные ярусы. Но у нас там были микрофон и травка и «Медная обезьяна», и все просто кайфовали и метали дротики (читали, читали, читали). Это было бегство от уличной драмы, способ выйти за пределы нашего окружения и повседневной рутины.

Хата RZA была нашей первой студией, и этот четырехдорожник был нашим первым настоящим оборудованием. Это была наша лаборатория. Когда у тебя есть целая куча приблуд, с которыми ты ничего не делаешь, у тебя ничего нет. Когда у тебя есть единственный инструмент или примочка, которые ты полностью осваиваешь, это улучшает твое мастерство. Многие чуваки не знают, как это делать, или недостаточно дисциплинированы и методичны, чтобы освоить его профессионально. Они слишком быстро торопятся, теряют это потенциальное мастерство и в конечном итоге полностью теряют себя. Это борьба за то, чтобы быть творцом. Ты не можешь продолжать выходить с тем же дерьмом, но также ты не можешь потерять себя.

На четырехдорожнике RZA мы начали писать хиты. К утру мы выходили из его дома с записями в карманах. Возвращались в Парк-Хилл, слушали, критиковали, сравнивали, оттачивая мастерство друг друга. Затем мы писали еще больше рифм, чтобы улучшить тексты, особенно Meth, он работал над рифмами усерднее, чем другие.

Однажды вечером, работая над одной из наших первых оригинальных вырезок из Wreck Posse, I Get Down for My Crown, Meth написал куплет, часть которого позже будет использована Ghost в одном из его самых больших хитов Cherchez La Ghost.

Я добавил к этому куплету свой, а Deck подошел и добавил свой. RZA даже сэмплировал звук смыва туалета и добавил в дорожку и этот звуковой эффект. Так родилась первая песня, которую мы записали и после которой почувствовали себя группой.

Мы тиражировали кучу кассет и раздавали их на районе, так начинало работать сарафанное радио. Наши кассеты были в каждом доме. Далее кто-нибудь непременно ставил эту хрень в соседнем районе, оттуда в следующем и так далее. В какой-то момент ты понимаешь, что I Get Down for My Crown звучит из окон домов на всем Острове.

Эта песня была крещением. Мы заметили, что когда сделали первые пару песен, они вышли довольно хитовыми. Тогда Meth, Deck и я записали еще несколько треков в первые дни тусовок с RZA, например, Let Me put my Two Cents in. Мы были детьми EPMD, детьми Public Enemy, детьми Big Daddy Kane и Rakim. Мы включили это в наши первые треки. Мы записывали их на пленку, слушали и критиковали себя.

Когда я впервые услышал свой голос, записанный с музыкой на пленку, мне показалось, что мечта стала ближе к реальности, как будто мы прикоснулись к чему-то осязаемому. Потому что мы не просто рифмовали и занимались битбоксингом в подъездах, мы все это записали. И даже несмотря на то, что мы все еще торчали на улице, мечта о музыке спасла нас от нарколовушки.

Как только мы почувствовали вкус успеха на районе, RZA начал записывать еще больше треков. Deck сделал соло под названием This Ain’t Your Average Flow. И этот трек был безумно хорош, он стал гимном Парк-Хилла.

Чем чаще были наши совместные тусы у RZA, тем понятней становилось, кто на самом деле был MC. Вот Rae заводит песню. Вон там Genius. А вот и Ol’ Dirty, который, по словам RZA, был его кузеном. ODB и GZA были родственниками RZA, и они довольно часто тусили у нас на районе. Иногда мы бросали торговлю и присоединялись к чувакам. Квартира RZA была святилищем.

Именно там собиралась целая команда братьев, которых я хорошо знал и которых встречал всего раз или два, но все мы собирались, чтобы создать нечто, что никогда не повторилось бы в истории рэпа. Банда чуваков с похожим воспитанием и перспективами, но радикально разными способами выражения своей индивидуальности. Это и было рождением Wu-Tang Clan.

Примерно в это же время некоторые из нас уже привлекли внимание нью-йоркских звукозаписывающих лейблов. Warner Bros. подписали контракт с Genius под своим лейблом Cold Chillin’ и в 1991 году выпустили Words from the Genius. RZA также, в 91-м, выпустил хит под именем Prince Rakeem вместе с Warner Bros. под их лейблом Tommy Boy и EP Ooh I Love You Rakeem.

Я был уверен, что мы на высоте, когда RZA и GZA получили предложения на сольные записи. Мы думали, что это вот-вот и случится со всеми нами. Но у индустрии были другие планы. RZA и GZA в конце концов провалились, потому что их лейблы пытались сделать из них тех, кем они не являлись. У обоих были хиты на альбомах, но продюсеры выбрали Come Do Me у Genius. А в Tommy Boy они остановились на сингле Ooh I Love You Rakeem. Было очевидно, что лейблы пытались воссоздать успех таких артистов, как Big Daddy Kane и Eric B. & Rakim.

Это должно быть худшее чувство в мире – быть артистом, не имеющим реального творческого контроля над своим искусством. Лейблы всячески пытались воткнуть их музыку в мейнстрим. Тексты о сумасшедших подружках или приглашении шлюх потрахаться были идеями лейбла, им казалось, что на этом можно заработать денег. Они отказались от двух самых крутых текстов, которые когда-либо были в рэпе.

Когда их дела пошли наперекосяк, RZA и GZA вернулись на район. Мы все время оттачивали мастерство, были готовы к любой возможности. И когда они вернулись, мы были во всеоружии. Они знали, что мы на месте. Мы продолжали рифмовать под биты RZA и совершенствовать свои навыки. Мы начали вместе писать и читать тексты. Работали все больше и больше, больше и больше, больше и больше. У нас стало получаться! В итоге, вернувшись, RZA и GZA взяли то, что мы сделали, и усовершенствовали это.

К сожалению, некоторые парни, которые должны были попасть в состав Wu-Tang, вышли из игры еще до того, как все началось по-настоящему. Cappadonna был одним из тех, кто, если бы все было иначе, возможно, сыграл бы большую роль в формировании Wu.

Его стиль рифмы был удивительным и очень опережал свое время. Я помню этот баттл, который проходил в Wave. Cappa сделал всех, чтобы выиграть эту битву; даже RZA и GZA не были ему ровней. Он расплавил микрофон, зачитав «Impeach the President». У GZA, RZA и Dirty не было ни единого шанса. Это был район Cappa, плюс он рифмовал о том, что близко чувакам из этого района. Все его слова были связаны с Парк-Хиллом. Я был там. Толпа была единодушна в своем выборе.

Потом Cappadonna посадили. Однажды он стоял рядом с точкой, и чувак по имени Бу-Яй, пробегавший мимо него с полицейскими на хвосте, бросил к его ногам пакет с наркотой. Полицейские подбежали к Cappa и его приняли. Это действительно были не его дозы, копы закрыли чувака за чужое дерьмо. Вот почему он сказал в одном из своих куплетов: «Они закрыли меня / Они сказали, что это мое, но это принадлежало Бу-Яй». Cappa три года отсидел за преступление, которого не совершал.

Эта ситуация крепко подкосила меня. Мы с Cappadonna почти каждый день тусовались вместе. Он читал под мой битбокс, он был моим партнером по рифме. На районе было такое и раньше. Все время и везде происходило столько неправильной херни, что шансы попасть не в то место и не в то время были очень высоки.

Мне пришлось как-то жить дальше. Мы с Method Man стали чаще ездить в Стэплтон, чтобы увидеться с RZA. Спустя годы, когда Cappa вернулся из тюрьмы, ему предъявили другие дерьмовые обвинения и отправили обратно. В общей сложности, я думаю, система отняла у него восемь лет жизни. Из-за этого он не успел попасть в 36 Chambers.

Я повзрослел, пока он был в тюрьме. Вот как это бывает. Ты возвращаешься домой после нескольких лет отсутствия, а чуваки уже другие. Я вожу машину. На мне большие золотые цепи. Он даже не знал, что мы ездим домой к RZA и записываемся. Люди не знали, что мы делали музыку.

Турбулентность

И по сей день, более чем 25 лет спустя, я жалею о том, что произошло летом 1991 года. Мне было 20 лет. Как-то днем ко мне подскочил один из моих дилеров (Митч):

– Йоу, мне нужен пакет, братан! Я теряю клиентов.

– Черт, я только вчера из города. Почему ты сразу не заказал? Ты же знаешь, как быстро уходит товар.

– У меня не хватало бабок, ясно?

– Сегодня мой чувак занят, его нет.

– Возьми у кого-нибудь еще. Для меня, братан. Мне очень нужно.

Я поехал в центр города. Снова. И закупился у другого чувака, как выяснилось, этот парень выдал мне кучу хренового фармацевтического дерьма. Это стало понятно, когда я вернулся на Остров. Я помню, что дико разозлился, я должен был догадаться и не связываться с этими парнями.

Я схватил пушку и дерьмо, которое мне продали, с яростным желанием показать этому барыге, что за лажу он мне слил. Тупой, тупой, тупой.

Мы с Митчем запрыгнули в «Патфайндер» и поехали обратно в центр. Я сразу же заметил этого чувака. Его звали Иисус. Мы подъехали к нему. Мой изначальный план состоял в том, чтобы выскочить из машины, швырнуть ему отстойный крэк, забрать свои деньги, и пальнуть в него.

Я выскочил из машины.

– Йоу, ты. Ты же знаешь, что то дерьмо, которое ты мне продал, было херовым. Верни мне мои деньги!

– Не, чувак, я…

– ЙОУ! Не играй со мной, чувак. Я вышибу тебе мозги. А теперь верни мне мои бабки!

– О-о-о-о’кей. Подожди здесь, я принесу, они наверху.

Митч уговаривал меня остыть. Но я был как в тумане. Вот я понимаю, что что-то не так, и вот я уже стою в окружении копов. Этот отморозок в итоге сдал меня!

Я знал правила. Когда на тебя стучат, держи рот на замке. Лучше ничего не говорить, потому что все, что ты скажешь, будет использовано против тебя. Молчи, пока не увидишь своего адвоката. Но некоторым это нелегко. Они теряются и сразу же начинают нервничать. Если ты ведешь грязные делишки, тебе нужно сохранять хладнокровие. Нельзя поддаваться, когда копы запугивают тебя тем, какой срок ты получишь. Как только ты начинаешь трястись или пытаться подружиться с ними, возрастает риск сболтнуть лишнего.

Конечно, они и меня пытались сбить с толку. По сути, они хотели, чтобы я слил всех своих подельников. Я подумал: «Для чего? Для чего? Чтобы уйти? И на всю жизнь остаться стукачом? На хуй». И согласился с первым же, что мне предложили, – я знал, что виновен, чего уж тут?

Люди любят рассуждать о стукачах. Но для того, чтобы быть настоящим стукачом, ты должен увидеть собственными гребаными глазами, как чувак что-то совершил. Это должно быть сделано буквально прямо у тебя на глазах, чтобы ты знал, что происходит на самом деле. Сейчас чуваки стучат потому, что кто-то что-то сказал или кто-то думает, что сказал. У меня с этим проблемы, потому что я из другой эпохи: «Не, чувак. Я не видел, как этот чувак делал это дерьмо, я не видел этого своими глазами». Фабрикация – это пиздец. «О, черт, йоу, я слышал это… Я слышал то… Я слышал это…» Если ты не видел этого своими глазами, просто заткнись.

Оказалось, что мой приятель Митч сказал больше, чем нужно, и в конечном итоге сам себя втянул в неприятности – я узнал об этом, когда увидел его заявление. Я стойкий. И он знал, что если меня поймают на том, что я что-то делаю, то я возьму на себя ответственность. Я не позволю, чтобы мой человек, который просто был со мной рядом, застрял в этом моем дерьме. Я знал, во что ввязываюсь, знал, на что иду. И должен был разобраться сам. Мое слово – Связь, как сказано в знании 1–11: «Разве вы не знали, что ваше слово будет Связью, независимо от кого или чего?» Ответ: «Мое слово – Связь, а Связь – моя жизнь, и я отдам свою жизнь прежде, чем мое слово потерпит неудачу».

Так что я взял всю вину на себя, рассказав как можно меньше. Митча все равно отпустили бы домой. Он знал, что ему нужно было молчать. Но не удержался – и заговорил.

Я усвоил еще один важный урок. Оказалось, что все, что я сказал адвокату, назначенному судом, было использовано против меня. Если у тебя есть свой адвокат, то ты вряд ли сможешь связаться с ним вовремя.

Казалось бы, адвокат должен помочь делу. Но если это государственный адвокат и ты в процессе отказываешься от него, то он может передать протокол тому же офицеру, который тебя арестовал!

В любом случае, насколько я могу судить, все, что я ему рассказал, государственному адвокату, он передал окружному прокурору. Именно тогда я понял, что лучше никогда ничего не рассказывать. Никому. Не надо было говорить о том, что случилось, лучше вообще ничего не говорить. Надо было уходить под залог или по подписке о невыезде и встречаться со своим личным адвокатом. Лучше молчать, потому что все, что ты скажешь, будет использовано против тебя в суде. Не могу не подчеркнуть этого снова и снова.

В принципе это задача полиции – пытаться выдвинуть против тебя как можно больше обвинений, даже если они не имеют ничего общего с твоим первоначальным делом, в надежде на то, что к тебе что-нибудь прилипнет. Работа твоего адвоката – опровергать каждую ложь, работать с каждым обвинением. И если у тебя нет денег, чтобы заплатить хорошему адвокату, тебе крышка. У государственных защитников нет ни времени, ни возможности, чтобы действительно работать над твоим делом.

Вот почему существует такой разрыв между обществом и полицией. Я взрослый мужик, я хочу уважать копов, но как я могу это делать, если они не уважают меня? Это должно быть обоюдно. Я знаю слишком много людей, которые попали в тюрьму по сфабрикованным обвинениям и потеряли восемь или десять лет своей жизни, прежде чем получили апелляцию и вышли. И они не могут вернуть ни время, ни деньги.

Так что, если ты виновен – или даже если нет – и у тебя нет ресурсов, чтобы бороться с этим, если ты оказался в такой ситуации, не стоит идти в суд, потому что они в любом случае отправят тебя за решетку, зачастую увеличив срок. Они прищучат тебя, и ты всю оставшуюся жизнь будешь пытаться подать апелляцию, которую ты тоже не можешь себе позволить. А если ты виновен, ты можешь принять первое предложение и разобраться со всем дерьмом наилучшим образом. Потому что в суде ты уже не сможешь из этого выбраться.

Но всегда есть какой-нибудь тупой ублюдок, который думает, что он настолько умен, что может перехитрить суд. Так не бывает. Как-то один из моих приятелей из Бруклина – Близ – вспомнил, что нам нужен профессиональный микшерный пульт для записи. Он пошел в студию, связал двух парней, которые были там, украл микшерный пульт и положил его и этих двух парней в грузовик U-Haul. Парни, которых он связал, освободились и вызвали полицию. Его поймали на Рузвельт-драйв и посадили за воровство, похищение людей и прочее дерьмо.

У Близа было не первое правонарушение, он только что вышел из тюрьмы, отсидев лет шесть. Даже с учетом этого и всех новых обвинений, они предложили ему сделку с признанием вины на восемь лет. Но ему этого было недостаточно, поэтому решил судиться – и приговор раздули до 30 лет!

Другой парень, которого я встретил в своей камере в «Манхэттен Хаус», рассказал мне, как передал свое дело в суд, когда ему уже грозило 30 лет. В то время он был похож на меня, обычный молодой парень.

Я столкнулся с ним снова, когда я выходил, а он входил. Чувак провалил суд и получил 60 лет. В последний раз, когда я его видел, он выглядел точно так же, как я, просто еще один черный брат в системе. Тридцать месяцев спустя он поседел и стал каменно-серым.

Самое важное, что я понял, размышляя над этим опытом, это то, что, как и большинство людей, находясь в состоянии аффекта, я принимал неправильные решения. Однажды такое решение стоило мне свободы, и даже спустя 25 лет я сталкиваюсь с его последствиями.

Кто в здравом уме отправится с крэком и пистолетом в кокаиновый квартал в Гарлеме? Мне не нужно было переться туда с товаром. Но я был так зол, что абсолютно утратил контроль. Копы предъявили мне обвинение в хранении оружия и незаконном хранении наркотиков. И снова. Тупой, тупой, тупой.

В то время за обвинение в хранении оружия давали только полгода в «Райкерс». Вот откуда взялось это «я бы предпочел, чтобы меня поймали с пистолетом, чем без него». У нас у всех было оружие, это было частью нашей униформы. Тем не менее «металл притягивает металл»: другими словами, копы знали, когда мы носили с собой оружие, по тому, как мы ходили. Если я не носил пушку, копы проходили мимо. Если носил, они бы развернулись и повалили меня. После такого мне бы пришлось бежать.

Я мог отсидеть всего полгода. Но так как меня поймали и с наркотиками, мне пришлось смириться с тем, что меня ждал срок от одного до трех. Я смирился, потому что был виновен. Я не дурак. Просто мне предложили сделку, и я не стал тратить время.

На самом деле они хотели, чтобы я пошел в суд, где меня могли посадить на срок от пяти до пятнадцати лет. Я бы ни за что не пошел по этому пути. «Я совершил преступление, я виновен, что вы можете мне предложить?» Когда ты невиновен, ты передаешь дело в суд. Но я не дурак, поэтому я пошел на сделку и получил от одного до трех. Если бы я этого не сделал, следующее предложение было бы от двух до четырех. Считайте сами. Полиция хотела упрятать меня за решетку на все пятнадцать лет, но я не собирался доставлять им такого удовольствия.

Даже тогда мне повезло, что меня поймали там, где поймали. Интересный и странный факт о Манхэттене: там были более снисходительны к обвинениям в хранении кокаина, чем на Стейтен-Айленде. На Острове тебя крепко упекут из-за любого типа и веса наркоты. Вот почему я получил только от одного до трех за 3,5 унции кокса и пистолет. Если бы меня поймали на Стейтен-Айленде, я бы отсидел от двух до четырех лет. Может, пять.

Пока я ждал приговор, все стало еще хуже. Чтобы заплатить адвокату, внести залог и оплатить повседневные счета, мне пришлось торговать больше, чем обычно. Я знал, что должен заработать денег, так как меня не будет некоторое время.

Этот долбаный нарик Дюпри подошел ко мне из-за угла здания и попросил немного дерьма. В то же время он уронил наркоту на землю, и, прежде чем я успел моргнуть и охереть – подъехали копы.

У меня была упаковка в носке кроссовки. Немного, но в сочетании с моим делом этого достаточно, чтобы закрыть меня надолго. Особенно учитывая, что я на точке.

– Что ты здесь делаешь?

– Просто жду свою девушку.

– Херня. Пойдешь в участок. Мы тебя разденем и обыщем.

Они схватили нас обоих, меня и Дюпри. Сердце ушло в пятки. Но внешне я был спокоен, не паниковал и все делал гладко.

Нас повезли в участок, и меня начали обыскивать. Они вывернули наизнанку мой свитер и пальто.

– Сними кроссовки.

Я подумал, что мне конец. Я сел и снял кроссовку, но пачка была настолько зажата в носке, что просто застряла. Повинуясь инстинкту, я сунул кроссовки прямо ему под нос. Он отвернулся, и я хихикнул, будто мне нравилось совать ему в лицо свои вонючие кроссы, в которых я работал целый день.

– Брось их на пол, – сказал он.

Я бросил их на пол, и, по милости Божией, ничего не выпало. Я отшвырнул их в сторону и снял остальную одежду.

– Ладно, бери свою одежду и свои вонючие кроссовки и убирайся.

Я схватил свои тряпки, они выписали мне небольшой штраф за бродяжничество, и я свалил.

Позже я увидел Дюпри, которого схватили вместе со мной и который, как я узнал позже, сдал меня.

– Йоу, Год? Что ты сделал с крэком? Я думал, ты точно попался копам!

Я просто посмотрел на него: «Йоу, ты долбанутый идиот». Снял ботинок и убрал крэк из носка кроссовки.

– Воооооу, Год! Не могу поверить, что у тебя до сих пор с собой наркота! Ты самый везучий ублюдок на свете!

И тут я вновь вспомнил о растафарианце, который дал мне эту конфету. Он сказал, что ничто не сможет навредить мне на моей точке. Копы не заметили крэк. Может, вся эта хрень с вуду была настоящей. В любом случае я решил, что мне лучше перестать испытывать судьбу.

17 апреля 1992 года я был осужден за незаконное хранение запрещенного вещества.

Это гадкое чувство, когда ты знаешь, что тебя посадят. Чуваки советовали просто пуститься в бега.

Это полная ерунда. Ты не можешь убежать от проблем, особенно если ты живешь уличной жизнью. Нужно осознавать, что за все приходится платить. Деньги, которые ты заработал, и цацки и тряпки, которыми ты светишь, все это имеет свою цену. Эта плата взимается грабежами, ранениями, смертью и, конечно же, тюрьмой. Я понял, что если пойду на свой срок, то выйду достаточно быстро. Наверное, это одно из самых разумных решений, которые я когда-либо принимал.

И как бы это ни звучало: оглядываясь назад, даже несмотря на все проблемы, я рад, что попал в тюрьму. Я чувствую, что Господь вмешался, действуя своим таинственным способом, чтобы убрать меня с улиц, прежде чем я стану настоящим отморозком. Думаю, у него были большие планы на меня.

Но в то время мне казалось, что я понятия не имею, что со мной будет. Если я собирался выйти из этой ситуации целым и невредимым, мне нужно было быть очень внимательным и осторожным и научиться жить в тюрьме.

Изнутри

До того, как я попал в Манхэттенский следственный изолятор, я никогда не бывал в настоящей тюрьме, по крайней мере не дольше недели. Сколько бы я ни натворил на Стейтен-Айленде, меня никогда не закрывали. Один раз арестовали в Гарлеме, когда я пошел разобраться с барыгой, который продал мне полное дерьмо, и в другой раз, когда меня поймали на Таймс-сквер с краденой тачкой, арендованной у африканцев, и я провел выходные в «Гробницах». Это была полная чушь по сравнению с тем, во что я вляпался.

Мне пришлось в спешке изучить тюремную жизнь, потому что это должно было стать моей реальностью, по крайней мере на год. Конечно, сначала было тяжело. Я ничего не знал о том, как общаться и как заслужить уважение местных авторитетов.

Тюрьма абсолютно не похожа на то, что показывают в фильмах, я там многому научился. Тюрьма – это проницательный взгляд на человеческий разум и дух. Там все прозрачно. Ты не спрячешься за пистолетом, за районом, за бандой, за одеждой и цацками и даже за своей репутацией. Тебя будут проверять, и лучше знать правильные ответы, или тебе будет плохо на весь оставшийся срок. Когда я был там, именно так оно и было.

Мне не нравились отморозки из Манхэттенского изолятора. Они были Дикарями, как сказано в степени 1–2: «Почему Мусе [он же Моисей] в 200 г. до н. э. не смог цивилизовать дьявола? Ответ: потому что он был дикарем. Дикарь – это человек, который потерял знания о себе и ведет звериный образ жизни. Цивилизовать значит научить человечество знаниям, мудрости и пониманию».

Я был цивилизованным человеком в тюрьме, вот что дала мне «Высшая математика». Знания удерживали меня от того, чтобы стать Дикарем в погоне за счастьем.

Дикари не перестали ко мне придираться, но я был в вигрышной позиции, я понимал, с чем и с кем имею дело. Эти люди на 85 % были немыми, глухими и слепыми. Они не верили ни в какие учения, были жутко невежественны и лишены собственного языка и идентичности, почему и походили на животных. Та же самая ситуация в пра́джетах, те, кто действительно не знает себя, также могут заблудиться в этом саморазрушительном менталитете, потому что знание о себе помогает вам жить и развиваться и мешает стать Дикарем.

Но и в тюрьме я кое-чему научился. Я посещал занятия по управлению гневом и встречи анонимных наркоманов. Обе программы подтолкнули меня к осознанию себя и своего отношения как к гневу, так и к наркотикам.

Будучи дилером, я не чувствовал, что у меня есть зависимость. И поскольку я не считал себя наркоманом, то все время спорил со своими консультантами по зависимости типа: «Какого хрена я вообще здесь делаю?» Но как только они сказали, что я выйду на улицы и снова начну торговать, я понял, о чем они. Программа помогла мне понять, что я зависим от денег, получаемых от наркоторговли. Двенадцать шагов АН действительно помогли мне увидеть мое пристрастие к деньгам от наркотиков таким, каким оно было, и понять, что это самое пристрастие и управляет моей жизнью:

1. Мы признали, что бессильны перед своей зависимостью, что наша жизнь стала неуправляемой.

2. Мы пришли к убеждению, что Сила более великая, чем мы сами, может вернуть нас к здравомыслию.

3. Мы приняли решение передать нашу волю и нашу жизнь на попечение Бога, как мы его понимали.

4. Мы провели тщательную и бесстрашную моральную оценку самих себя.

5. Мы признались Богу, самим себе и другим людям в истинной природе наших заблуждений.

6. Мы были полностью готовы к тому, чтобы Бог устранил в нас все эти недостатки характера.

7. Мы смиренно попросили его устранить наши недостатки.

8. Мы составили список всех людей, которым причинили вред, и стали готовы загладить свою вину перед ними.

9. Мы возмещали ущерб таким людям везде, где это было возможно, за исключением тех случаев, когда это причиняло вред им или другим людям.

10. Мы продолжали проводить личную оценку и, когда мы были неправы, быстро признали это.

11. Мы стремились через молитву и медитацию улучшить наш сознательный контакт с Богом, как мы его понимали, молясь только о знании его воли для нас и силы, чтобы осуществить это.

12. Получив духовное пробуждение в результате этих шагов, мы попытались донести это послание до наркоманов и практиковать эти принципы во всех наших делах.

То же самое с программой управления гневом. Если бы тогда я не научился иначе реагировать на разные ситуации, в которых я оказывался, то, вероятно, серьезно покалечил бы кого-нибудь либо убил. Шаги этой программы идут по тем же направлениям, что и двенадцатиступенчатая программа АН:

1. Подумай, прежде чем говорить.

2. Как только успокоишься, вырази свой гнев.

3. Выполняй упражнения.

4. Возьми тайм-аут.

5. Найди возможные решения.

6. Придерживайся позиции «Я».

7. Не обижайся.

8. Используй юмор, чтобы снять напряжение.

9. Практикуй навыки релаксации.

10. Знай, когда обратиться за помощью.

Обе эти программы серьезно изменили мое отношение к себе и к окружающим, за что я им благодарен, потому что моя жизнь сложилась бы совсем иначе, если бы я не научился контролю. Как только я понял, что есть контроль над собой и как это использовать, я начал двигаться вперед и развивать себя.

Уже на входе в Манхэттенский изолятор стало понятно, что здесь царит беспредел. Избили одного парня, и повсюду была его кровь. Я покачал головой, взял вещи и ушел в свою камеру.

В тюрьме связь с внешним миром жизненно необходима. Буквально на второй день моего пребывания, когда я захотел позвонить, то не смог подступиться к телефонам. Стало понятно, что лучшее время для звонков – раннее утро, когда все еще спят. В этой бессмысленной и беспощадной борьбе за телефон тебя запросто могли избить или порезать. Признаюсь, все это ужасно напрягало.

Осужденных довольно часто перемещают из блока в блок, поэтому существует возможность получить определенное место в очереди на телефон, которое будет закреплено за тобой. В какой-то момент и я получил это место. И пришел в свое время, но ко мне подскочил какой-то чувак, вытащил бритву и полоснул меня. Это выбило меня из равновесия. Я был в шоке. Совершенно охренел. И. Просто отступил.

Тут же один старик, что был рядом, показал, как справляться с подобными ситуациями. Этот парень и его пытался подрезать.

– Смотри сюда, Свет, – все называли меня Светом, потому что я был для них светлокожим. – Я покажу тебе, как справляться с этим.

– Ты сдохнешь сейчас, приятель! – сказал чувак с бритвой.

– Хорошо, малец.

Как только отморозок с бритвой повернулся к нему спиной, старик схватил швабру и ударил его по голове. Чувак с лезвием думал, что уделает старика, но в тот момент, когда он стал слишком уверен, старик уложил его.

Пришел тюремный надзиратель, забрал отморозка и вывел его из блока. Как правило, если тебя избили или подрезали, то сначала отправят в лазарет, а затем переведут в другой жилой блок. Вас в любом случает разведут по разным блокам. И в новом блоке ты должен начать все сначала, понять, кто всем заправляет, и наладить хорошие отношения с нужными людьми.

Старик развернулся и дал мне мудрый совет: «Не думай о нем. Думай о том, как ты отомстишь за это дерьмо. И всегда будь готов защититься. Они могут наброситься на тебя толпой, например вчетвером, и прирезать тебя. Пока ты играешь умно, ты в деле. Пока ты здесь, ты можешь отомстить. Не позволяй им на тебя давить, но и не глупи. Будь сдержан, пока не увидишь возможность отомстить».

В тюрьме я крепко сдружился с настоящими ганстерами. Я должен был вести себя определенным образом, и я всему быстро научился. Одним из таких чуваков был доминиканец по имени Панама. Он был похож на Макгайвера с пером (самодельным ножом). Он мог сделать такой нож из чего угодно, даже из пластикового пакета. Он часами плавил пластик горячей водой и скреб его об стену, а на следующее утро выходил из камеры с одеялом, обернутым вокруг нового ножа. Он спокойно проходил сквозь металлодетекторы, потому что лезвие было пластиковым, но оно все равно могло навредить. Пластиковый нож такой же острый, как и стальной, он вырежет из тебя все дерьмо. Если тебя ударили пластиковым ножом в живот, ты, несомненно, отправишься в лазарет.

Так Панама зарабатывал деньги, продавал ножи заключенным. Во время шмона надзиратели приходили с металлоискателями. Они переворачивали матрас и выворачивали камеру наизнанку в поисках оружия и контрабанды. Но если ты знал, как спрятать все это в матрас, они не могли ничего найти.

Со мной такое тоже однажды случилось. К счастью для меня, мой друг Чак, с которым я вырос и который был одним из моих лучших друзей, служил там офицером. Он был не в моем блоке, но спустился посреди ночи, чтобы убедиться, что я в порядке. Поскольку мы были знакомы, он мог водить меня по территории. Как в тот раз, когда в мою камеру пришел спецназ. Предполагалось, что они ищут контрабанду, но часто это был просто повод, чтобы поиздеваться над заключенными. Они переворачивали матрасы, рвали фотографии, делали все, что захочется.

Во всяком случае, они порвали несколько фотографий моего сынишки, и когда я попытался постоять за себя, они избили меня и выбросили из камеры в одних трусах. После этого Чак перевел меня на верхний этаж. Я называл эту камеру пентхаусом, потому что она была на последнем этаже. Жизнь там была лучше, меньше шмона и внимания со стороны охранников в целом.

Панаму и меня отправили из «Манхэттен Хаус» на остров «Райкерс» одновременно. «Райкерс» принимает заключенных из всех пяти районов, так что ты никогда не знаешь, с кем будешь тереться, пока не попадешь внутрь. При этом ты обязательно пересечешься с каким-нибудь знакомым, потому что в 9 случаях из 10 там сидит кто-то из твоих приятелей или из их друзей.

Остров «Райкерс» опасен по многим причинам, но самое худшее то, что ты отбываешь наказание с чуваками, осужденными за абсолютно разные преступления, вплоть до тех, кто приговорен к пожизненному заключению. Даже если ты просто отбываешь срок по обвинению в вождении в нетрезвом виде, тебя бросают ко всем этим хладнокровным убийцам и отъявленным грабителям. Честно говоря, я обосрался.

Когда мы приехали, я понял, что нахожусь в пресловутом четырехэтажном блоке, известном как «Четырехглавый Дом Боли». Другим жестким криминальным блоком был ДБ («Дом безумцев»). Оба блока – легенды улиц Нью-Йорка.

Когда я приехал туда, было тихо. А когда заключенные молчат, это связано с напряженностью, а не со спокойствием. Я вошел в камеру, бросил сумку, затем вышел и посмотрел на телефон. Только один телефон на сорок или пятьдесят заключенных. Трубка телефона болталась и слегка покачивалась, будто издевалась надо мной. Мне нужно было позвонить, я хотел попросить передать мне одежду, деньги, письма, журналы, мыло, ручки и карандаши, а также запланировать визиты и поговорить с моей девушкой. Так что я сидел и смотрел на телефон, гадая, кто его контролирует.

К тому моменту я уже понимал, что независимо от того, какая это тюрьма, кто-то управляет телефоном. Я не хотел совершать ту же ошибку, что и в «Манхэттен Хаус», поэтому попытался вычислить, кто здесь главный. Проблема была в том, что я не мог. Я пробыл в тюрьме достаточно, чтобы знать, что только идиот может вот так просто потянуться к телефону, не зная, что происходит и кто есть кто. Тебя могут убить там же, в одночасье, и многие чуваки пострадали, совершая подобную ошибку.

В задней части блока жили три чувака в кожаных куртках – они-то и были авторитетами и держали всю тюрьму. Все там до смерти боялись этих парней. Ситуация «три против одного» – так себе. Это настоящее искусство войны: как получить то, что ты хочешь, с минимальным риском для себя.

Знания пятипроцентников приходит с физическим и умственным совершенствованием. Как я уже говорил, у каждого из нас есть потенциал, важно не спешить. К цели необходимо двигаться поступательно и разными дорогами. Нужно продумывать, планировать и совершенствовать свой подход.

В тюрьме, вместо того чтобы поговорить или заключить сделку, эти Дикари могли просто зарезать тебя за телефон, так они обычно действовали. Это единственный способ достижения цели жесткого контроля, который им знаком.

Так что я должен был придумать, как не попасть в такую ситуацию. У меня с собой была травка. Моя подружка зашила около двадцати пяти штакет в джинсы. Вместо того чтобы драться или устраивать поножовщину, я закурил марихуану. Вокруг зашипели: «О, у кого травка?» И те же самые Дикари говорили: «У гребаного Света. О, у У-Года, травка?»

Ничего такого. Я давал чуваку затянуться. Бум – и у меня есть время на звонки. Больше мне не нужно было ни о чем беспокоиться. Вскоре я тусил с ними во дворе, играл в карты в «Сумасшедшие восьмерки» и просто замечательно проводил время. Мы рассказывали друг другу о жизни на улицах, наших делах и болтали о прочей хрени.

То, как ты поступаешь в определенных обстоятельствах, – это и есть интеллектуальная мощь, менталитет, о которых я говорил ранее. Это то, чем пятипроцентники делились с нами. Это то, что научило меня достигать своей цели, не прибегая к насилию.

Но когда ты имеешь дело с Дикарем, иногда насилие неизбежно.

Я увидел Панаму несколько дней спустя на линии раздачи еды.

– Йоу, парень!

– Йоу, как дела, Панама?

– Тебе нужно перо, парень?

– Не, у меня все ок.

– Ты уверен? У меня есть один, который я сделал специально для тебя, – сказал он.

– Ладно, хрен с ним, возьму.

Панама протягивает мне охренеть какой длинный нож. К счастью, это произошло на глазах у всех. Все эти отморозки оценили размер этого ножа, что прибавило мне авторитета в их глазах.

Когда пришло время покинуть «Четырехглавый Дом Боли», я много чего оставил своим приятелям по блоку, тем, кто меня прикрывал. Плеер, радио, свитера, носки, брюки, конверты, еду. Я всегда делал так, пока сидел, потому что не мог взять с собой ничего из этого (даже если переводился из блока в блок). Во дворе меня провожали человек 20–30, те, кого я облагодетельствовал. Они все были очень признательны, что, безусловно, тешило мое самолюбие. Но в тюрьме, как и в определенной степени на улицах, нельзя просто так проявлять доброту, это всегда воспринимается как слабость. Если только ты не докажешь, что ты не идиот. Лучший способ доказать это – через веру.

Как мой приятель Джолли. Этот малыш весил около 130 фунтов и был около пяти футов трех дюймов ростом, и у него было самое большое сердце, которое я когда-либо видел. Мы встретились, когда я сидел в «Райкерс». Я уже пару месяцев был там, так что к тому моменту телефон мне был практически не нужен. Через некоторое время ты теряешь интерес к связи с внешним миром. Конечно, иногда я звонил домой, мог набрать подружку или мать моего сына, позвонить Джею, Method Man или Хоупу. Всего-то полдюжины чуваков, которые были мне интересны.

Дело в том, что пока ты заперт внутри, телефон доставляет излишнее беспокойство о том, что происходит снаружи. А ведь на самом деле только и нужно, что грамотно распределить свое времяпровождение в тюрьме. Нужно понять, чем ты будешь занят с момента пробуждения до момента отхода ко сну. Я работал с шести утра и до полудня. Потом шел в спортзал с полудня до пяти. С пяти до семи в библиотеку. Потом возвращался в спортзал еще на пару часов. Потом в свою камеру, полчаса смотрел телевизор, делал пятьсот или тысячу отжиманий, принимал душ и ложился спать. Там нужно держать себя в тонусе, как в физическом, так и в интеллектуальном. И тогда дни просто пролетают.

Желательно не ввязываться ни в какие банды и держаться особняком. Что касается меня, то в какой-то момент я вдруг осознал, что мне уже абсолютно наплевать на мир за стенами тюремного блока, я перестал колотиться о том, что там и как происходит. Я понял, что не имеет смысла пытаться контролировать то, что в данный момент не имеет никакого отношения к моей жизни. Проще и гораздо спокойнее забыть об этом.

Конечно, как я уже говорил, время от времени я все еще звонил в мир с просьбами организовать посылку или короткими вопросами о том, что там у них и как. Но в целом мне было пох на то, что происходит на улицах. Мои телефонные разговоры уже не превышали 10 минут, вот и все.

Я помню, как однажды в блоке появился огромный отморозок. Я думал, что это будет драма, потому что такие парни обычно хотят сразу позвонить, когда приходят, чтобы перетереть со своими людьми и сообщить им, где они находятся. Этот парень был крепким, и я был уверен, что сейчас он начнет качать права. Но мне кажется, он даже не успел выдохнуть, не говоря уже о том, чтобы поинтересоваться телефоном. Джолли сразу решил поставить все точки над i.

– Йоу, Свет! Смотри. Я отожму у него цепь.

– Что ты собираешься делать?

– Не волнуйся. Просто прикрой меня.

В этом был весь Джолли: «Просто прикрой меня, а я прикрою тебя!»

Он подошел к чуваку и что-то прошептал ему на ухо. Я не знал, что он сказал, но чувак снял цепь и отдал ее Джолли. Я думал, этот здоровяк вмажет Джолли, но он этого не сделал, он просто дал Джолли цепь.

Джолли вернулся ко мне с цепью.

– Я же говорил тебе, Свет. Я же говорил тебе, что сделаю это?

– Эй, чувак, какого хрена? Что ты сказал этому чуваку, чтобы он вот так просто взял и отдал?

– Йоу, я сказал ему: «Если ты не бросишь, не отдашь мне эту цепь, Свет убьет тебя».

Он сослался на меня.

– Ты сказал ему, что я убью его? Оу, чувак. Это какое-то дерьмо.

– Но это сработало, верно?

– М-да… сработало, сработало.

Мне пришлось рассмеяться. Вскоре после этого они упаковали нас и отправили в другой блок, потому что у них было на нас какое-то бандитское дерьмо. Всякий раз, когда ты оказываешься в ситуации, когда тебе приходится давить на других людей, эти ублюдки вызывают полицию, и ты собираешь вещички. Это как все было на самом деле. Но я просто пытался отсидеть свой срок, закончить свой курс АН и вернуться домой.

Снова в тюрьму

После «Райкерс» меня перевели на поселение под названием «Лагерь Габриелса». Колония-поселение означает отсутствие заборов, и это круто. Все необходимое можно купить в магазине, более того, можно даже готовить в своей камере. Здесь царила настоящая расслабуха.

К сожалению, барыги, которым я дал возможность зарабатывать на улице, не поддержали меня, когда я оказался за решеткой. Ни визитов, ни посылок, ни писем. Ничего. Я переписывался и созванивался исключительно с Method Man, Джей и с одной моей верной подругой. На них я мог положиться.

В тюрьме тебе нужны деньги. Мне даже не нужно было, чтобы они приходили проведать меня, если им не хотелось этого. Я был бы счастлив просто получить хотя бы 20 долларов, но так и не получил ни цента ни от кого, о ком я заботился на улицах. Это оказалось тяжелым испытанием, и это заставило меня понять, насколько важно научиться полагаться на себя и найти верных товарищей.

«Лагерь Габриелс» находился на территории «Нью-Йорк Форест», и мы целыми днями занимались вырубкой леса, я, должно быть, срубил двенадцать миль деревьев. После рабочего дня я отправлялся на тренировку или в библиотеку, поздно ужинал и ложился спать.

Как я уже говорил, тюрьма меня многому научила. Я узнал, на что способен, а на что нет. Я понял, что могу разрешить самые дерьмовые вопросы. Понял, что уличный авторитет не имеет никакого значения. Здесь все по-другому; здесь дело не в драке, а в победе любой ценой. И эта победа может быть очень грязной. На тебя могут выплеснуть кипящее масло и изуродовать лицо. Могут обрызгать твои волосы легковоспламеняющейся смесью и поджечь. Дело не в том, чтобы быть самым большим или сильным. Тебе может оторвать голову какой-нибудь хитрый хлюпик. Я видел, как напуганные чуваки в своей первой ходке выбивали дерьмо из какого-то отморозка с серьезным тюремным стажем. Я видел, как карлики вырубают гигантов.

Отсидев в общей сложности восемь месяцев, я получил условно-досрочное освобождение. И сразу вернулся на улицы, продавать, стрелять и прятаться от копов. Но я не задержался там надолго.

Нарушение моего условно-досрочного освобождения в первый раз оказалось замаскированным благословением, потому что, пока меня не было, Остров стал диким. К власти пришли чужаки.

Это началось потому, что некоторые тупые засранцы из наших поручились за чужаков. И как только чужаки почувствовали себя уверенней, они отвернулись от тех, кто поручился за них. Я никогда не подписываюсь за человека, если не знаю его семью. Я хочу знать не только чувака, с которым тусуюсь на улице; я хочу знать его мать, отца, братьев и сестер, кузенов, бабушек и дедушек – если я не могу проследить его корни. То, что я один раз выкурил с ним косяк, еще не значит, что я его знаю.

Вот так я предпочитаю проверять людей в своем кругу, чтобы убедиться, что с ними все нормально. Я не говорю, что такой подход – это абсолютная гарантия, что он прикроет тебя, можно знать о человеке все, и у него все равно будет шанс кинуть тебя. Конечно, это гадание на кофейной гуще, и невозможно понять, как все получится, пока что-то не случится.

Такие диалоги стали нормой:

– Йоу, помоги нам. Эти чуваки взяли нашу точку и вышвырнули нас отсюда.

– Что?! Я думал, это ваши люди?

– Нет, нах этих чуваков. Я тоже так думал, но…

Мы должны были выгнать их из Парк-Хилла. И это было нелегко. Они крепко устроились здесь. У них были квартиры, куда можно было сбежать и спрятаться, соседские девчонки, которые прикрывали их, предоставляя убежище.

Эти чужаки из Квинса пытались захватить Парк-Хилл, намекая нам, что мы не можем продавать на точке у 160-го дома, на нашей точке. Развязалась нешуточная война. Каждый раз, когда мы выходили на улицу, нам приходилось быть на высоте. Это была наша территория, но из-за НЛОшников, которые пытались толкать свои наркотики и стреляли в нас, было ощущение, что мы оказались на чужой земле.

Стало настолько плохо, что даже местные стали противостоять друг другу, сражаясь за эти хреновы точки. Один из моих наставников, Дядя, связался с чужаками и создал много проблем. Я был очень расстроен, но ему пришлось уйти.

Я, Варф, Трей-8 и Чип готовились к схватке. Мы все были в черном, в масках, в перчатках, в пуленепробиваемых жилетах, готовые прорваться на точку. У меня с собой был заряженный «MAC-10».

Я только что вернулся домой и уже был втянут в эту ситуацию. Мы прокрались через заднюю часть дома, а Дядя был на самой точке. Мы засекли его. Он понятия не имел, что мы там. С четырьмя пушками мы могли бы отправить его прямиком в Царствие Небесное.

Я прицелился, палец на спусковом крючке, уже был готов выстрелить, и меня вдруг осенило. Время от времени я получаю озарение о том, в каком направлении я двигаюсь, – о ситуации, в которой я находился, и о том, что мне предстояло сделать в следующую секунду. Эти моменты ясности, подобные тем, что я называю «скачками мозга», часто меняли мою жизнь.

Я огляделся, увидел Варфа и остальных чуваков, посмотрел им в глаза и понял, что именно я инициирую убийство! Чуваки будто прочли мои мысли; они не были так взведены, как я.

Тогда у меня в теле появилось странное чувство, подсказывающее мне этого не делать. Как будто ангел сошел с небес: «Ламонт, не делай этого. Не делай этого».

Я убрал палец с курка и опустил пистолет. Остальные посмотрели на меня и спросили: «Йоу, в чем дело, чувак? Что ты делаешь?»

«Я не собираюсь этого делать».

Мы осторожно выбрались оттуда и вернулись к Варфу, пока чуваки пялились на меня, я снял все свое гангстерское дерьмо.

Я просто посмотрел на них, оставил свою пушку и тряпки Варфу и сказал: «Я иду домой, чувак».

И это именно то, что я сделал, – я пошел домой. Следующие два дня я сидел дома, думал о произошедшем и благодарил Бога за то, что не нажал на этот долбаный курок. Потому что я точно знаю, наверняка знаю, что остальные чуваки на меня бы донесли, они бы меня заложили. Я почувствовал это. Хотя важнее даже не то, что они бы на меня донесли, а то, что я попал в такую ситуацию и передумал. Как будто Бог спустился и смягчил мое сердце, и я не убил этого чувака. Каждая часть меня хотела этого, но Господь не позволил мне нажать на курок. Я не смог выстрелить.

Ирония состояла в том, что Дядя все равно оказался в тюрьме и получил 60 лет. Он стал информатором и был соседским стукачом. Что касается парней, с которыми я ходил в ту ночь, то кроме федеральных дел против них Варфа убила полиция, они ударили его по голове рацией, Трей-8 получил пулю в лицо и умер, Чип все еще где-то здесь бегает, я не знаю, где он сейчас. А я стал крутым рэпером.

Я до сих пор много думаю об этом – если бы я нажал на курок, я бы получил минимум десять лет и никогда бы не попал в Wu. Я бы стал еще одним бывшим заключенным, пытающимся выжить.

Это было чистым безумием. Я только что вернулся домой и уже оказался в центре всей этой драмы. Вся эта наркотическая игра свелась к противостоянию кучки мелких группировок, которые пытались убить друг друга, чтобы подняться. Бессмысленно. У всех все было плохо. Мы стреляли друг в друга из-за точек, которые нам даже не принадлежали. Они не были нашими. Мы не владели этой землей. И если сегодня ты придешь туда, там ничего нет. Сами точки и дома никуда не делись, но там никто и ничего не продает. Теперь там нет никакой зоны наркотиков – все кончено.

Я оглядываюсь назад и задаюсь вопросом, ради чего мы все это делали, кроме выживания. Это точно нельзя было назвать карьерной лестницей. В то время мы были слишком глупы, чтобы взять деньги, которые мы зарабатывали, вывести их из игры с наркотиками, вложить во что-то путное. Для чего все это было?

Как я уже говорил, рецидив – это жопа, и мой надзиратель отправил меня обратно в тюрьму еще на полгода за кокаин в моче. Оглядываясь назад, могу сказать, что тот раз, когда я не нажал на курок, – это лучшее, что я когда-либо делал. Бог снова посадил меня за решетку, чтобы защитить от всего этого наркотического дерьма на Острове. И все же было неприятно, что удалось провести на свободе меньше чем месяц.

Я снова был взаперти. Бруклин Хаус, на остров «Райкерс», остров Бэр-Хилл. Мне уже было все равно, потому что я научился выживать в тюрьме. Я мог легко отсидеть шесть месяцев. Или я так думал. Чего я не знал, так это того, что, когда тебя поймали на нарушение условий условно-досрочного освобождения, ты не можешь ничего купить в магазине, и у тебя запрет на свидания и телефонные звонки. Ты не можешь отправлять письма или получать посылки. Плюс, тебе дают только один комплект трусов, одну пару носков и две футболки. В течение двух месяцев, это все, что у тебя есть.

К тому же, меня посадили в разгар зимы, так что я все время мерз. И без магазина, если я пропустил завтрак (шесть утра), я голодал. Если пропускал обед (в полдень), я голодал. Если пропускал ужин (в пять вечера), я голодал. Поэтому я старался съедать побольше на завтрак, обед и ужин, а затем утащить часть ужина к себе в камеру. В течение этих двух месяцев мой приятель Зейсс из Западного Брайтона приносил мне сэндвичи с арахисовым маслом и джемом по ночам. И когда я наконец-то смог получить доступ к магазину, я хорошо его отблагодарил. Я всегда благодарил за помощь братьев, которые присматривали за мной.

Когда меня арестовали, при мне было около двух с половиной тысяч долларов, которые они положили на мой счет в магазине. Но я не мог им воспользоваться. Ни шлепанцев, ни лосьона, ни закусок, ни сигарет. Первые два месяца у меня не было ничего, кроме трех квадратных метров и нескольких сэндвичей с арахисовым маслом и джемом. Когда я принимал душ, мне приходилось пользоваться общественным мылом типа «Коркрафт» (названным в честь Департамента исправительных учреждений штата Нью-Йорк), и у меня не было лосьона. Моя кожа была как наждачная бумага.

Однако, как только я получил доступ к магазину, жизнь стала намного лучше. Не так уж много нужно, чтобы хорошо жить в тюрьме; примерно сто долларов в месяц. Я мог взять рис и муку, из муки я готовил тесто для хлеба. Я мог купить печенье и торт, все виды мяса и морепродуктов; я мог делать гамбургеры. Вообще, если ты умел готовить, то все было хорошо. Я попросил своего человека на кухне за пачку сигарет давать мне нарезанное мясо, которое добавлял в пасту и делал лазанью, с сыром и соусом в духовке.

После этой шестимесячной отсидки я вновь сразу же вернулся на улицу – был задержан за нарушение и вновь отправлен обратно.

Мой долбаный офицер по условно-досрочному освобождению ненавидел меня. Особенно после того, как я рассказал ему об альбоме Wu-Tang. В то время он мало что знал о музыке. Когда я столкнулся с ним после того, как мы стали всемирно известны, когда он увидел меня в дизайнерской одежде, за рулем совершенно нового Range Rover и узнал, что я владею магазином, ему стало очень стремно. Я не обращал на это внимания: «Йоу, мистер Ортиз, как дела, чувак?» У него на лице читалось: «Да пошел ты!» Тот самый случай, когда жизненный успех – лучшая месть.

Но в то время этот придурок продолжал наказывать меня за кокаин в моче. Он знал, кто я такой. Он знал, что я делаю. И продолжал ловить меня на грязной моче. Он думал, что я продаю наркотики. Это так и было. Он думал, что я употребляю наркотики. И это было не так.

Как я уже говорил, я все еще продавал, делил и варил полкирпича кокса регулярно. Я трогал наркотики голыми руками, и моя кожа регулярно впитывала кокс. Я ничего не знал об этом. Так что, когда я сдал мочу на тест, там вновь обнаружили следы кокаина. Меня отправили обратно.

После первого нарушения я не смог вернуться на поселение в «Габриелс», поэтому меня отправили во «Франклин», тюрьму общего режима. У них до сих пор на доске почета висит моя фотография рядом с фото других бывших заключенных, которые исправились и добились чего-то. Я один из них. Все еще есть люди, которые возвращаются после отсидки и говорят мне, что моя фотография на доске почета. Они всегда недоумевают, не верят. А ведь я был там. Я спал на этих койках. Я стоял в очереди за едой. Я был в тренажерном зале наверху. Я был во дворе.

Во «Франклин» меня отправили после того, как я вернулся домой и снова нарушил условия условно-досрочного освобождения. Я никогда не сидел в тюрьме усиленного режима, потому что меня никогда не арестовывали за более серьезные нарушения, такие как убийство или вооруженное ограбление, и не передавали дело в суд, потому что я признавал свою вину. К тому времени я понял, что у меня была хорошая возможность вернуться домой, так что я начал понемногу остывать. Все, что я делал, было в рамках нашего особого плана. Я знал, что мы заключим сделку со Стивом Рифкиндом и его студией звукозаписи Loud. И злился, потому что меня поймали до того, как это случилось. Если бы меня не поймали, я бы принял максимальное участие в первом альбоме Wu-Tang Clan. Я планировал выйти как можно быстрее, потому что знал, что тогда вернусь и успею принять участие в записи альбома. За те два месяца, что я провел дома, мы с RZA много работали над музыкой.

И я вернулся вовремя, чтобы записать свой куплет для Da Mystery of Chessboxin’. И попал на съемку для Protect Ya Neck, это видео было очень важно для нас. Дядя Ральф МакДэниелс не только помог RZA завершить проект, но и включил его в Video Music Box, который был практически единственной программой на телевидении с грубым хип-хопом для молодых грязных чуваков из кварталов Стейтен-Айленда.

Все произошло благодаря дяде Ральфу. Он скромный парень и наш проводник во многих великих делах. Стив Рифкинд позвонил после встречи RZA и сказал, что дядя Ральф включил видео. Стив Рифкинд хотел знать, должен ли он подписать соглашение с группой. Так дядя Ральф поручился за нас. RZA и Wu-Tang Productions подписали сделку с Loud Records.

Затем я нарушил условия условно-досрочного освобождения и снова отазался в тюрьме. Через полгода я вернулся, и мы сняли клипы для C.R.E.A.M. и Chessboxin’. Loud Records прекрасно сняли и быстро доработали все наши записи, и они были полностью готовы к выходу.

Потом меня снова задержали за наркотики в моче из-за приготовления этого дерьма. Так что я провел в тюрьме еще полгода. Я трижды нарушал свой режим условно-досрочного освобождения, и каждый раз они отправляли меня обратно на полгода. Восемь месяцев плюс шесть умножить на три – это двадцать шесть месяцев. Я отсидел двадцать шесть месяцев из своего срока (от одного до трех лет). Пиздец, я тупил.

Каждый раз, когда я проходил через систему, я все больше погружался в эту атмосферу. Мне становилось все комфортнее, именно так все и происходит в уголовной системе. Тюрьма становится твоей стихией, и тебя уже не смущают дополнительные сроки. Так рождается этот своеобразный институциональный менталитет.

Когда я окончательно вернулся на улицы, я все еще таскал с собой оружие и размахивал им, так что, как бы мне ни хотелось, я не мог переключиться и сосредоточиться на Wu-Tang Clan. Даже с учетом того, что в тюрьме я узнал о своей зависимости от наркоторговли, она все равно была самым быстрым способом заработать деньги. Мои рифмы отошли на второй план, потому что мне надо было кормить себя. Вскоре у меня должен был родиться ребенок. Так что у меня по-прежнему были дела, которыми я занимался каждый день. У меня была полная каша в голове, поэтому я не мог сосредоточиться на рифмах.

Я все внимание уделял заботе о Meth. В первый раз, когда я уехал, я оставил ему около пяти тысяч, и он мог связаться с моими людьми в любое время. Даже когда я был в тюрьме, мои люди все еще отдавали ему деньги, чтобы он не торговал. Я сказал им: «Йоу, убедитесь, что ему не придется быть на улице».

Когда я вернулся домой, он пытался удержаться на плаву со всем этим дерьмом и получал деньги от моих людей. Все, что ему нужно было сделать, это пойти к моим барыгам и сказать: «Йоу, мне нужно немного бабок». Они давали ему бабок и все, что нужно. Вот как это было.

Meth был более вовлечен в музыку, чем я, поэтому я позаботился о том, чтобы его жизнь была комфортной, а сам продолжал торговать. Это была моя зона ответственности. Это может показаться глупостью, но я считал это своей обязанностью – держать его подальше от неприятностей и направлять на верный путь.

Я горжусь этим, хотя это и означало, что у меня не было возможности заняться чем-то другим. Все происходящее тогда было причиной того, что я не мог сосредоточиться на своей собственной музыке.

В те годы, когда болтался на улицах между тюремными сроками, RZA как-то усадил меня и сказал, что хочет поговорить со мной. Вероятно, этот разговор и спас мне жизнь.

– Йоу, что ты делаешь, чувак? Ты продолжаешь сидеть, барыжить, снова сидеть, а потом они закроют тебя на серьезный срок.

– Я должен зарабатывать деньги. Я все еще должен быть на этих улицах и бороться.

– Знаешь, мы действительно готовимся заняться этой херней с Wu. Ты должен оставить наркоторговлю. Ты должен решить, Год. Ты собираешься продолжать заниматься хуйней и делать ходки или ты хочешь быть с нами? Улицы никуда не денутся. Просто дай мне девять месяцев твоей жизни, Год. Через девять месяцев, если это не сработает, ты вернешься на улицу. Такая возможность у тебя есть только прямо сейчас, так что, если ты проигнорируешь мое предложение, многое потеряешь.

То, что он сказал, имело смысл. Квартал и нарики на точке никуда не денутся. Но эта херня с рэпом была намного более многообещающей. Конечно, я бы предпочел путешествовать по миру с братьями, встречаться с лучшими женщинами, покупать машины и одежду, курить и пить лучшее из лучшего, получая при этом зарплату и воплощая свои мечты.

– Знаешь что? Почему нет? Почему нет?

У меня осталось около сорока или пятидесяти тысяч в заначке.

– Я собираюсь попробовать и больше не буду ездить к поставщику.

Я выбросил все свои одноразовые телефоны и пейджеры.

Бог отвел меня от определенных вещей и ситуаций, чтобы спасти, и это был мой шанс. Мое пребывание в тюрьме сделало меня более благодарным. Оглядываясь назад, я понимаю, что тюрьма, вероятно, спасла мне жизнь, потому на нашей точке застрелили двух хороших парней в то первое лето, когда я был в тюрьме. Я тоже мог быть на точке, и кто знает, выбрался бы оттуда живым или нет.

Если бы только можно было избежать тюрьмы… Тюремный срок никак не связан с музыкой – на самом деле, это повредило моей музыкальной карьере. Поэтому, когда пришло благословение, я не принял его как должное. Я усердно погрузился в музыку.

Когда ты возвращаешься домой

К 1993 году мы были готовы сделать все возможное, чтобы Wu-Tang стал реальностью. У всех участников группы был уличный менталитет, потому что именно оттуда мы пришли. Оли Power Грант, исполнительный продюсер каждого альбома Wu-Tang и генеральный директор Wu Wear, барыжил. Джон MookГиббонс, наш дорожный менеджер, барыжил. Даже RZA в определенный момент барыжил в Огайо. Некоторые из нас, возможно, были глубже во все это втянуты, но у нас у всех были тяжелые времена, мы все торговали наркотиками. Мы все знаем, что такое урчащие животы, изношенные кроссовки и одежда, пропахшая плесенью.

Мы вкладывались на улице в абсолютно негативное дерьмо. И теперь мы вкладывали ту же энергию во что-то позитивное. Да и ситуация начала меняться; игры с наркотиками закончились, по крайней мере пик прошел. Таких уличных парней, как я и мой Clan, было не так уж и много. К счастью, мы давно сделали ставку на музыку, рэп-семена, посаженные нами много лет назад, начали приносить плоды.

Это еще одна причина, по которой членам группы Wu-Tang было легко держаться вместе: у нас был менталитет банды, по крайней мере в те ранние дни. Мы знали друг друга, и у нас было общее дело, так что нам было легко сблизиться на этой почве.

Правда на музыкальном поприще нам пришлось работать гораздо усерднее, чем раньше. Ни халявы, ни свободных денег. Я должен был привыкнуть, что больше не буду зарабатывать по пять тысяч долларов в день. Мы пожертвовали быстрыми деньгами и уличной жизнью ради безопасной карьеры, которая даже не факт, что могла окупиться, но мы пошли на это. Мы верили в то, что делали, поэтому было довольно легко оборвать все связи и прекратить игры с наркотой.

Мы выступали с концертами в разных точках страны и получали суточные от лейбла звукозаписи, всего-то от 40 до 60 долларов в день. Лейбл также взял на себя наши расходы на запись. Так что я просто доедал свои сбережения, суточные и концертные гонорары. Нам не нужно было ничего делать, кроме как колесить по разным штатам и записывать новые композиции. Так почему бы не двигаться дальше и не помочь сделать имя мне и моей команде?

Мы были чертовски молоды: двадцать два, двадцать три, двадцать четыре года. Наше первое путешествие было даже не автобусным туром. Мы битком набивались в старый двухдверный Mitsubishi Scorpion Мука и ехали сотни миль на концерты в колледжи. Мы перемещались из колледжа в колледж. Иногда это были только я, Deck, Meth, и Raekwon. Четыре всадника. Мы могли два или три часа ехать, например, в Филадельфию или еще куда-либо. Мы давали концерты и таким образом зарабатывали свою музыкальную репутацию. Все это привело к выходу альбома. В конце концов вся эта первоначальная работа окупилась не только рекордными продажами.

По правде говоря, это было потрясающе. Больше не нужно было беспокоиться о том, что меня будет доставать полиция. Больше не нужно было беспокоиться о наркотиках, грабителях и наркоманах. Больше не нужно было ходить в жилете. Не нужно было постоянно проверять зеркало заднего вида, чтобы вычислить, не преследует ли нас полиция. Позже у нас появился фургон с водителем, который был предоставлен звукозаписывающей компанией. Я просто должен расположиться как мне удобно, курить, пить и расслабляться либо писать рифмы и болтать о музыке. Больше не нужно было все время оглядываться назад. И хотя я бы никогда не обменял мой прошлый опыт ни на что, гастролировать было круто, потому что давление улиц наконец меня отпустило.

В 1993 году я сделал выбор – оставить все это негативное дерьмо позади. Меня поймали на каком-то дерьме, да. Я сел в тюрьму, отсидел гребаный срок, вернулся домой и изменил свою гребаную жизнь. Я пришел к осознанию: «Знаешь что, чувак? Я снова стану человеком, который просто делал все для себя, держался сам по себе, держался подальше от неприятностей, но на этот раз я знаю, как жить. Я умею получать удовольствие. Я знаю, что важно».

Я совершил этот переход. Весь Wu-Tang Clan совершил этот переход. Мы, просто чуваки с улицы, которые вложились в свою работу и со всем справились.

Когда вышел Enter the Wu-Tang (36 Chambers), он сделал нас популярными за пределами Острова. Мы покорили Америку. Казалось, что все это произошло в одночасье, но, конечно, мы готовились к этому несколько лет. Многие не знают, что мы выпустили топовые синглы (Protect Ya Neck/After the Laughter Comes Tears) на обеих сторонах винила через Wu-Tang Records и что мы отправились в дорогу и собрали свою собственную фан-базу задолго до того, как подписали контракт с Loud/RCA.

С самого начала мы стали придерживаться инди-менталитета. Мы не платили за песни в радиоэфире, мы много выступали на улицах и проложили свой собственный звездный путь. Мы сами по себе были зрелищем. Никто никогда не видел ничего подобного, большая команда крутых персонажей, которые выходят на сцену и читают с такой бешеной энергией, которая грубыми волнами качает толпы взмокших поклонников, всегда жаждущих большего! Концерты Wu-Tang были потрясающими, настоящим событием. И только после того, как стало понятно, что успех группы неоспорим, на нас обратили свое внимание радиостанции, а лейблы начали подписывать соло-сделки с разными участниками команды.

Все это время мы постоянно были в дороге. Казалось, что если бы весь Clan не ездил в туры, то один из участников что-нибудь бы упустил; парни менялись, двое возвращались домой, другие ехали, это был безостановочный процесс. Конвейер. Да денежный поток возрос настолько, что, когда случались ошибки, их было не так сложно исправить, а вот сделки, к сожалению, совершались без должного надзора. БАБКИ РУЛЯТ ВСЕМ ВОКРУГ МЕНЯ! Позднее финансовые вопросы вызовут разногласия и конфликты. Но это будет позже.

Пока же рядом с нами всегда находились настоящие Персонажи. Например, Мук, кузен RZA и наш первый дорожный менеджер. Он был рядом до выхода нашего первого альбома и сыграл важную роль в начале нашей карьеры. Чувак уволился с работы водителем городского автобуса компании MTA и отправился с нами в тур. Он заслуживает всяческих похвал. Он был рядом на каждом этапе пути в те ранние годы, на каждом выступлении. Он не мешал, не пропадал, не говорил «нет». Когда нужно было ехать в следующую точку, он часами крутил баранку. Он также сыграл важную роль в наших первых потугах по продвижению и распространению информации о Wu.

Мук был чертовски хорош. Он не стеснялся быть жестким с промоутерами, брал только наличные (с этим чуваком был C.R.E.A.M. 24/7) на наших шоу, и он носил все деньги в сумке Crown Royal вместе с пистолетом 22-го калибра. Если что-то шло не так, он всегда прикрывал нас и разбирался с ситуацией. И у него не было проблем с тем, чтобы навалять кому-нибудь. Он был Наш Чувак.

Довольно стойкий парень, и мы любили его… пока не узнали, что он иногда брал себе немного больше, чем стандартные 10 % гонорара менеджера. Он мог заставить нас выступить в девять вечера на одном конце города, а затем через три часа отвозил на другой конец либо вообще в другой город и заставлял читать там. Мук не играл ни по чьим правилам, кроме своих собственных, – если он мог заработать немного денег, он был в игре. Он делил деньги с промоутерами, а затем разбивал остаток гонорара для нас на части, которые он считал разумными в то время, в зависимости от ситуации. Дело не в том, что он был мошенником, а в том, что он был настоящим ловкачом, и на том этапе игры мы ценили, что с нами в дороге был такой человек. Мук все еще мелькает то здесь, то там и работает на RZA уже не один год.

В любом случае мы сделали это, и теперь были в разъездах по нескольку месяцев подряд, путешествовали по всей стране, останавливались в дешевых отелях, получали небольшие деньги. Те гостиницы в первых наших поездках были дерьмовыми. Мы снимали два-три номера на девятерых. Кто-то спал на полу, кто-то на кровати. Но уже тогда было понятно, что это однозначно лучше, чем барыжить.

Первые дни были просто сумасшедшими. Иногда в нас стреляли, и тогда мы проходили через всю эту драму, чтобы заработать несчастные сто долларов. Напомню, что я резко перешел от нескольких тысяч долларов в день к сотне, которую делили на девять частей.

Из некоторых городов нас выгоняли, и мы вообще ничего не зарабатывали. Подобная ситуация произошла в Хьюстоне, штат Техас, где нам чуть не надрали задницы. Это был Scarface (из «Geto Boys»), он был там очень популярен. В тот вечер толпа не очень-то нас чувствовала. Мы уже сталкивались с таким дерьмом раньше, так что просто пытались пробиться через это.

Мы вышли на сцену, и нас сразу начали освистывать и все такое. Потом мы поссорились с каким-то чуваком, который кричал, чтобы мы убрались со сцены, и который привел Scarface. Потом он плеснул RZA в лицо водой или чем-то таким. RZA сказал «какого хрена» и облил его в ответ. Тогда-то и начали летать бутылки. Одна разбилась о мои ноги. Следующая попала в RZA, но не разбилась. RZA швырнул ее обратно в том направлении, откуда она прилетела.

Две секунды спустя вокруг нас грохотали и бились стекла. Нам пришлось бежать к фургону. Когда мы туда добрались, ублюдки уже догнали нас. Я думаю, что многие чуваки, которые пришли на концерт, были членами этой банды, и они окружили наш фургон. Они стреляли в воздух, раскачивали фургон и творили безумное дерьмо. Мы чуть не подавили чуваков, чтобы выехать оттуда. Это был не первый раз, когда шоу пошло наперекосяк, и, черт возьми, не последний.

То, что нас выгнали из города, было только половиной истории. Промоутер дал нам сотню. Но оказалось, что это была фальшивая купюра. Нас чуть не избили, нас выгнали из города, и мы не заработали ни цента. Так что порой у нас вообще не было денег, чтобы разделить хоть что-то друг с другом. Мы должны были все это исправить.

В Чикаго нас тоже сначала не жаловали. Когда мы впервые приехали в город, толпа отмахивалась от нас кепками. Потом, когда мы продолжили, нам сказали, чтобы мы убрались со сцены. Они ревели: «Да пошли вы! Валите!»

Забавно, но у нас не было таких проблем на Восточном побережье. Такое дерьмо происходило в основном на Среднем Западе. Справедливости ради нужно отметить, мы еще не исследовали эти рынки, и как раз в то время пытались оценить, что, где и как происходит, а главное – какова наша позиция. В 93-м рэп все еще оставался подпольным на Среднем Западе, поэтому мы много выступали на колледжных радиостанциях, в некоторых ночных клубах, музыкальных магазинах, где угодно, где нас принимали.

Местные артисты тоже зачастую затрудняли нам жизнь – не в лоб, конечно, а тем, что приходилось подстраиваться под местный менталитет, потому что публика привыкла к другому звуку. Когда мы гастролировали на юге, нам приходилось делать «южные» ремиксы наших песен. Сейчас все по-другому, все глобально, но в то время в каждом штате были совершенно разные нюансы.

Но все было прекрасно, потому что мы увидели картину в целом и начали учиться контролировать процесс, как раньше, когда торговали на улице. Мы знали, что это все равно что раздавать бесплатные дозы, чтобы заставить нариков попробовать наш товар. На каждую сотню мест, где мы выступали, мы нравились, может быть, только двадцатке, но мы принимали это и двигались дальше. Каждый день мы собирались и обсуждали, какие шаги мы предпринимали в тот день для реализации генерального плана. И это мы стали первопроходцами в таком мощном продвижении рэперов Нью-Йорка и Восточного побережья – в том числе Biggie Smalls, Jay-Z – по всей стране.

RZA грамотно подошел к сбору команды. Ему нужны были ответственные чуваки, которые, как он знал, могли бы справиться с этим. Это моя фишка. Вот почему у меня на руке татуировка с сержантскими полосами, потому что, если ты даешь мне работу, я приложу максимальные усилия, чтобы выполнить ее. И для того, чтобы девять парней двигались в одном направлении, требовалась некоторая организованность. У нас у всех была одна цель: убраться с улиц. RZA знал это, и поэтому я отдаю ему должное, что, собирая Clan, он выбрал не только лучших рэперов на Стейтен-Айленде, но и самых трудолюбивых.

Например, вначале, когда нам приходилось делать промотуры, я был одним из всего лишь пяти участников, выезжавших каждый день. В это время другие чуваки Clan работали над своими сольными альбомами. RZA работал над проектом Gravediggaz, Meth – над проектом Tical, GZA – над Liquid Swords. Они также вместе записывали Dirty (Return to the 36 Chambers: The Dirty Version), поэтому остальные были в дороге.

Это были Rae, Ghost, Deck, Meth и я. Мы называли себя пятью всадниками и каждый день занимались вопросами, связанными с продвижением Wu. Мы ездили из города в город, делали свое дело. Было много новых знакомств и много секса. Мы дали сотни интервью на радио. Вот почему я все еще узнаваем. Мое имя не так известно, как Rae, Ghost или Meth, но люди смотрят на меня и узнают. Потому что я вложился в это гребаное промо.

Помимо укрепления нашей фан-базы по всему миру, еще одним плюсом таких туров в первые годы было то, что мы стали известны как выездная группа. Многие рэперы 90-х не хотели гастролировать, потому что это тяжкий труд. Они просто хотели расслабляться, пока их песни крутили по радио, и жить гламурной жизнью. Но не мы. Иногда нас было двенадцать в фургоне, кучка вонючих, как потные подмышки, чуваков, но тогда мы заложили фундамент, и теперь мы всегда можем путешествовать по миру. После того как мы прошли через уличное наркодерьмо и тюрьмы, никто из нас не думал, что все срастется само собой. Мы были готовы вкалывать. И мы все еще готовы делать это по сей день, в том числе и гастролировать.

Тем не менее во время первого тура мы учились жить в дороге и учились выступать. Мы уже выпустили Protect Ya Neck, это когда я вернулся домой вовремя, чтобы записать небольшой куплет и сняться в клипе. Мы гастролировали с ним некоторое время, потом вернулись в Нью-Йорк и выпустили Da Mystery of Chessboxin’. Эти два альбома были проданы общим тиражом 150 000 экземпляров, что открыло нам второе дыхание. Затем, после того как RZA, Power и Divine заключили сделку с Loud Records/ RCA, мы сняли видео для C.R.E.A.M., Da Mystery of Chessboxin’ и Wu-Tang Clan Ain’t Nuthing ta Fuck Wit. Эти чуваки были в клипе, готовились к запуску, пока мы колесили по миру.

RZA не выпускал эти видео, потому что песня Method Man не была готова. Она стала для многих фанатов первым настоящим знакомством с Wu-Tang Clan, потому что Protect Ya Neck была очень андеграундной, даже несмотря на то, что она хорошо продавалась. Video Music Box крутили ее. Вот о чем я говорю. Мы должны были гастролировать, чтобы поддерживать движение. Песня Meth помогла привлечь новых поклонников, пока мы были в дороге. Нам фортило, Loud потратили на нас сто тысяч долларов маркетинговых денег, они сильно продвинули наши записи.

И пока мы были в дороге, представляя Wu, RZA заканчивал Enter the Wu-Tang (36 Chambers). Он сказал мне, что с тех пор, как я облажался с тюремными ходками, я был только на двух с половиной песнях.

– Но я вижу, что ты сейчас пашешь, У-Год, – сказал он. – Продолжай в том же духе, и ты будешь блистать в следующих треках.

В то время я даже не злился. Я воспринимал мое участие в нескольких песнях так, как это было на самом деле: как отличную возможность. У нас был бюджет Loud Records, поэтому мы жили в дороге, иногда останавливались в хороших отелях, иногда в хреновых. Но мы все время колесили. И когда Loud предоставили нам фургон для гастролей, да и вообще, все стало гораздо круче.

По дому мы не скучали. После наркоигр мы никогда не оглядывались назад. Чуваки на улице не знали, что мы делаем, потому что мы ничем не хвастались. Только когда мы вернулись и люди начали узнавать о том, что у нас происходит, появились ненависть и зависть. Я проделал весь этот путь из ада, и когда мы попытались плюнуть на все и выбраться из дерьма, ублюдки не верили в нас, не верили в то, что мы делаем. Они не верили ничему. Почему? Потому что они не хотели ничего видеть, кроме того, что было перед ними.

Это проблема многих людей в гетто. Они ничего не видят за пределами гетто, поэтому не могут понять, что где-то еще тоже есть жизнь, и она может быть совсем иной. Я тоже когда-то был таким же.

К тому времени, как мы вернулись, люди на районе, включая полицию, были удивлены, что мы на самом деле вытащили себя, вместо того чтобы погрязнуть в барыжничестве. Они такие: «Ох, ни хрена. Эти чуваки пошли и на самом деле сделали это».

Наши старые друзья были рады нашему успеху. Тем не менее, когда мы покинули район, все ушло вместе с нами. Клиенты, деньги, все ушло. Мы как-то забрали все это. Мы забрали с собой всю энергию, и Парк-Хилл уже никогда не был прежним.

Мы просто продолжали двигаться вперед в плотном графике, полностью сконцентрировавшись на работе. Мы выступали у диджея Jack the Rapper и на разных фестивалях в десятках колледжей, от Майами до Род-Айленда и обратно. После этого мы участвовали в общенациональных радиопередачах.

Мы проехали Средний Запад, Техас, Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Сиэтл, Вирджинию, Майами, вернулись в Голливуд, а затем уехали в Канаду. Однажды мы были на пляже на Гавайях, а потом оказались на пляже в Пуэрто-Рико.

Мы делали промо повсюду, куда бы мы ни ехали. Промо, промо, промо. Помогло то, что у нас были серьезные деньги на маркетинг. Когда звукозаписывающая компания увидела, насколько мы преданы своему делу, они охотно стали инвестировать в наше развитие.

В путешествиях мы поняли, насколько велик на самом деле мир. Люди в гетто думают, что мир маленький, как горошина. Бедность мешает тебе путешествовать. И ты как будто застреваешь в тюрьме. Но мир огромен. Хочешь – отправляйся в Австралию. Хочешь – в Европу. Хочешь – в Японию. Хочешь – в Южную Америку. Не стоит ограничиваться только своим городом или страной. Посмотри на нас… Нас любят на всей планете.

Многие артисты все еще думают, что достаточно быть в ротации на радио. Радио – это бесконечно работающая машина, и для ее работы требуется не менее бесконечный запас песен. И если ты не поставишь свою, это точно сделает кто-то другой.

Но в конце концов радио – это еще не все. Есть много гастрольных групп, которые никогда не звучали на радио, а дают по двести концертов в год, заполняя стадионы и путешествуя по всему миру. Особенно сейчас, когда продажи альбомов упали. Люди могут не захотеть покупать альбомы или песни, но они всегда будут готовы заплатить за живую музыку. Нам повезло, что мы еще в самом начале зарекомендовали себя как гастрольную группу.

В то время мы не были уверены, что все эти промотуры когда-нибудь окупятся. Вся проделанная работа, биты и ноу-хау RZA, наш талант к диким безумным стилям в каждом треке вселяли в нас уверенность, что мы победим. Это был всего лишь вопрос времени. Но даже при всей нашей уверенности, способностях и целеустремленности мы никогда не могли увидеть будущее со 100-процентной четкостью – никто не мог этого сделать. Мы просто должны были делать все, что в наших силах, каждый божий день.

Помню, как однажды я отдыхал на пляже в Сан-Хуане, Пуэрто-Рико, с Masta Killa. Мы приехали на концерт и провели там несколько дней, прежде чем вернуться в Штаты на следующий тур, включая выступление на шоу The Arsenio Hall Show, так что мы просто сидели на песке, покуривали травку и разговаривали. Я помню это время, потому что это был последний раз, когда мы задумывались о том, что можем провалиться.

Masta начал:

– Йоу, Год, я правда не знаю, сможем ли мы когда-нибудь это сделать. Все, что я знаю, это то, что не хочу возвращаться на улицы.

– Я знаю, Killa, поэтому мы должны отдать работе все, что у нас есть, – ответил я. – Никаких попыток. Сделай или умри. Это дерьмо должно получиться, оно должно, просто обязано получиться. Мы должны это сделать, потому что я тоже не собираюсь возвращаться на улицы. Я никогда не вернусь.

Там с нами произошел весьма странный случай. Мы, General Wah, Masta Killa, Divine и я, катались на глубине на гидроциклах. Просто четверо парней из Стейтен-Айленда катаются на гидроциклах. По какой-то причине – я сам не знаю почему – я думал, у этого дерьма тормоза, как у горного велосипеда. А оказалось, что у гидроциклов своя система торможения.

Я решил попытаться подъехать ближе к чувакам и оказался слишком близко к Masta Killa. Я даже не понял, в какой момент случайно задел его гидроцикл. Он свалился в воду, блядь, как поплавок на удочке. Он был в спасательном жилете, но я не видел его целых пять секунд. Его не было. Я подумал: «О, черт, этот чувак пропал».

Внезапно он появился: «Йоу! Помоги мне, чувак! Помоги мне! Помоги!» И ушел обратно под воду. «Помоги мне, чувак! Помоги мне!»

Я начал вытаскивать его из воды. Этот ублюдок схватился за меня мертвой хваткой. Хваткой жизни! Он так сильно схватил меня перед моим гребаным гидроциклом, что тот очень сильно наклонился. Я такой: «Эй, чувак! Мы оба сейчас утонем!»

Это была какая-то странная херня, но он до сих пор утверждает, что я пытался его убить…

Мы снялись в шоу The Arsenio Hall Show, когда вернулись из Пуэрто-Рико. Для нас это была черная версия шоу Эда Салливана, мы были Beatles, уравновешенными и готовыми задавать музыкальные тренды.

У лейбла уже все было готово, их промомашина была в полном движении. Новый альбом, новые клипы. Все было очень, очень круто. Все, что мы сделали за последний год: тысячи миль в пути, сотни шоу, интервью и мероприятий – мы были готовы потрясти весь мир.

Ночь, когда мы выступали на Arsenio, была безумной. Мы все были за кулисами, и мы все нервничали, Rae, Ghost, Meth, все. В общем, мы были на драйве и на высоте, но это было самое крутое шоу того времени.

Когда мы впервые вышли на сцену, то сразу почувствовали любовь толпы. Мы начали C.R.E.A.M., и «деньги посыпались с потолка», и все. Мы сделали это. Как только этот эпизод вышел в эфир, Loud Records выпустили видео и сингл.

До этого наши продажи были неплохими. Мы продали около 170 000 единиц. Как только это дерьмо вылилось на улицы и люди увидели видео, мы пошли дальше. Через несколько часов запись C.R.E.A.M. стала золотой. Мы продали 250 000 единиц, затем в течение недели перешли к 500 000, потом 700 000, потом 800 000. Продажи продолжали расти до 1,2 миллиона, затем до 1,8 миллиона. Тогда мы поняли, что жизнь уже никогда не будет прежней. Моя старая жизнь закончилась.

После C.R.E.A.M. вышли другие клипы: Wu-Tang Clan Ain’t Nuthing ta Fuck Wit и Da Mystery of Chessboxin’. Нас унес водоворот успеха. Мы начали давать все больше и больше концертов. Мы смогли заработать на жизнь тем, чем занимались. Мы совершили тур по Европе. Все изменилось. Мы стали хип-хоп королями.

C.R.E.A.M. – это правдивая песня. Все, что Inspectah Deck и Raekwon сказали в ней, на 100 % правда. Ни одна строчка во всей этой песне не является ложью или даже небольшим преувеличением. Deck продавал крэк и попал в тюрьму в возрасте пятнадцати лет. Rae грабил белых парней на баскетбольной площадке и носил тот же чертов свитер. И, конечно же, Meth в хуке был как масло на попкорне. Meth тоже переживал трудные времена, когда торчал и барыжил. Этот скрипучий хук, который он выдал, эхом звучал в голове у всех еще очень долго после того, как песня закончилась.

Реализм C.R.E.A.M. резонирует с таким количеством людей во всем мире. Люди повсюду знают, что чувствуют себя рабами по отношению к доллару. Деньги – король, а мы – его скромные подданные. Именно так обстоят дела во всех странах мира. Отчаяние. Люди ставят на карту свою жизнь и свободу, чтобы заработать пару долларов. Неважно, работаешь ли ты, танцуешь у шеста, барыжишь, торгуешь, являешься ли владельцем бизнеса или бездомным, наличные управляют всем, что нас окружает.

Удивительно, как песня, отражающая суровую жизнь в Парк-Хилле, в конечном итоге вывела нас из того самого гетто. Эта песня была настолько реальной, настолько яркой, что не было ничего удивительного в том, что люди почувствовали с ней связь. Я имею в виду, что Protect Ya Neck и Method Man были близки довольно большой аудитории, но не так, как C.R.E.A.M. Если раньше мир не обращал на нас внимания, то теперь он определенно начал наблюдать за нами.

Мы подсуетились, чтобы записать наши первые промозаписи, но когда «RCA» дал нам эту сделку, все было решено. Обратного пути не было. Их деньги были в десять раз больше нашего дерьма. Они оставили корпоративные деньги позади. Они дали нам футболки, дали большие площадки, дали возможность распространять нашу музыку дальше и шире, чем мы когда-либо могли себе представить.

Наш бюджет был огромен. Должно быть, они инвестировали и реализовали около 30 миллионов долларов в Wu-Tang Clan, и, в свою очередь, мы постарались, чтобы все сработало. Как только мы начали набирать популярность на улицах, мы подписали контракт с Loud, и все, что им нужно было сделать, это поднести спичку, потому что мы начали подниматься и делать такие значительные суммы абсолютно законно, что они не могли уже ничего поделать. Они должны были остаться позади нас.

Может быть, мы и были молоды, но в нас уже укоренилась структура тяжелой работы, в нас укоренилась трудовая этика улиц. Нью-Йорк – это круглосуточный город, приходилось торговать 24 часа в сутки. Точка не была бы успешной, если бы на ней не толкали ежечасно, а если бы меня там не было, кто-то другой продавал бы моим клиентам. Такова трудовая этика, которую нам передали дреды, и мы просто взяли ее и превратили в треки и гастрольную жизнь. Другими словами, мы не были ленивыми ублюдками.

Мы продолжали расширяться не только за счет живых выступлений, но и за счет разнообразия нашего портфолио. Например, мы делали гостевые треки на других альбомах. Я попал в песню SWV Anything с Method Man и ODB. У нас была реклама St. Ides. Мы собирались запустить Wu Wear. Куда ни глянь, у нас были разные участники команды, представляющие нас.

Доллары, доллары, доллары.

Саблезубый тигр в студии

В то время, когда наши усилия наконец начали приносить свои плоды и мы прорывались вперед, лично я чертовски устарел в рэпе. Пока остальные члены Clan оттачивали свое мастерство под биты RZA в 36 Chambers, росли и становились все круче, я был заперт в камере, теряя свои силы и навыки.

Люди думают, что когда ты вернешься оттуда, то снова станешь тем же человеком, каким был до этого. Это совсем не так – тюрьма меняет тебя, и любой, кто говорит, что это не так, лжет.

Тебе нужно примерно такое же количество времени на свободе, сколько ты пробыл в тюрьме, просто чтобы понять, кто ты и что ты. Если ты отсидел три года в тюрьме, тебе понадобится три года на улице, чтобы привести голову в порядок. Ты должен догнать мир, который продолжает двигаться дальше, пока ты отделен от него. Ты не просто выйдешь за ворота и продолжишь свою жизнь с того места, где остановился. Нужно перестроиться, восстановить порядок и прежде всего привыкнуть к свободе, потому что это одна из самых сложных вещей, которую приходится преодолевать.

Я знал некоторых парней, которые приходили домой и пытались жить на улице, как будто они никогда не уходили. Буквально через две недели они возвращались обратно в тюрьму с совершенно новым приговором – прямо на лесорубку.

Я даже не написал ни одной рифмы, пока был за решеткой, у меня были только мои небольшие вклады в 36 Chambers. Мне пришлось вернуться в самую гущу событий, и это было нелегко.

Ты поверишь, что меня освистали на моем первом шоу? В первый раз, когда я схватил микрофон на концерте после возвращения домой, меня освистали. RZA велел мне вмочить по фристайлу, а я не был готов к этому. Но у меня хватило смелости.

Меня сильно освистали. Я до сих пор помню, как Fat Joe смотрел на меня, когда меня освистали. Было больно, но я продолжал. После я пошел домой и засел за рифмы. Было трудно писать правильные тексты, тем более что я так долго отсутствовал, что уже не знал, какие темы или даже сленг были в ходу на улицах.

Я попал на профессиональную запись альбома прямо из тюрьмы. И единственный способ, которым я мог заработать на еду, это делать то, что делали мои братья. Я должен был найти, высечь у себя искру рифмы, я должен был сделать то, что должен, чтобы хотя бы приблизиться к их уровню рифмования. У меня не было другого выбора, потому что я не собирался возвращаться на улицы. Пути назад не было.

Вокруг меня все двигалось, мои братья двигались, но я едва за ними успевал. Raekwon заключил сольный контракт. Затем Method Man и ODB получили свои контракты. RZA записывал альбом Gravediggaz с треком 6 Feet Deep. А я все еще пытался найти свой стиль и свой голос. Мне пришлось играть в догонялки со всеми остальными в Clan.

И то, как я мотался туда-сюда между Островом и тюрьмой, означало, что я пропустил много студийного времени. Я буквально вышел и записал свой куплет в Chessboxin’, затем нарушил условия освобождения и через неделю вернулся в тюрьму. К тому времени, как я наконец-то вернулся домой навсегда, они записывали Only Built 4 Cuba Linx… а я лажал и не попадал в ритм. Я еще не был готов.

Мы, конечно, ездили в туры в это время, но выступление вживую отличается от записи. Концерт – это все о выходе: я посылаю всю свою энергию на публику, забираю их энергию и использую все это в своем выступлении. А одиночество в студийной кабинке – это все о входе: я брал все, что знаю, и делал вместе с ритмом, вибрациями и всем остальным, за чем я должен следить, и качал в своем собственном неповторимом стиле. Сейчас это моя вторая натура, но в то время у меня были сумасшедшие проблемы с этой кабинкой.

Я всегда был командным игроком, и, хотя я не был в теме, я понимал суть процесса. Так произошло, когда Raekwon и Ghost пытались доделать Cuban Linx. Они были слишком упрямы и застряли под конец. Я не знаю, почему они сразу не связались с Cappa, – думаю, они считали, что он не подходит для альбома. Но это было безумие. Я помню, что думал: «Черт, вы все идиоты! Мы уже на полпути, только что выдали дважды платиновый альбом, и вы не собираетесь пойти за этим чуваком?!»

Я отставил в сторону свое эго и запрыгнул в грузовик, чтобы привезти Cappa, который работал охранником в 260-м и продавал ремни. Я нашел его и сказал:

– Давай, чувак, прыгай в мой грузовик, мы пойдем записывать прямо сейчас.

Он сказал:

– Реально?

Я ответил:

– Йоу, я сказал прямо сейчас, чувак!

Я привез его в студию, и он записал Ice Cream. Позже он вернулся и сделал Winter Warz для альбома Ghostface Ironman. А после этого чувак уже не должен был снова быть охранником, продающим ремни. И именно поэтому Cappa любит меня и по сей день. Однажды он сказал: «Йоу, чувак, ты единственный парень, который вернулся за мной. Rae и Ghost не вернулись бы».

Я пошел за Cappa, потому что знал, что у него есть все, что нужно, чтобы закончить альбом. Есть некоторые песни, на которые ты просто не можешь подобрать бит независимо от того, сколько бы времени ты ни потратил. Тогда ты приводишь правильного человека, и бам – получается именно то, что нужно!

Плюс я знаю, как побеждать. Я всегда был командным игроком, готов подвинуть свое эго, если это пойдет на пользу команде. Я могу позволить кому-то другому прыгнуть впереди меня, если у него есть навыки, которых у меня нет. Cappa был готов. Я не был. Вот почему он был на Cuban Linx и Ironman. Все это привело к тому, что он получил много куплетов в проектах Wu и попал в 8 Diagrams в качестве нашего официального десятого участника. Все это способствовало нашему делу. Если он победил, то победила вся команда.

К тому же я думаю, что то, что у нас были такие парни, как Masta Killa и Cappadonna, добавило таинственности Wu-Tang. И я до сих пор натыкаюсь на их фанатов то здесь, то там. Это трудно, когда ты хочешь наработать собственные рифмы. Но самые успешные команды знают, когда наступает время позволить своему приятелю зажигать вместо тебя. Позволь более сильному напарнику взять биту и сделать хоумран. Пускай вся команда побеждает. Наличие всех этих различных стилей в Wu, чтобы вдохновлять нас, и готовность к жесткой конкуренции друг с другом сделали нас лучше.

На самом деле, это сделало нас непобедимыми.

С кабинкой в студии я по-прежнему не ладил. Это был кошмар – мне правда снились кошмары о том, что я пытаюсь зачитать текст и не могу. Я пытался исполнять песни с другими участниками, но надо мной смеялись и вышвыривали из кабинки снова и снова. Это происходило по крайней мере пятнадцать раз – буквально, они смеялись надо мной, пока я не выходил. Я звучал не в такт.

Конечно, RZA поставил меня на песню Knuckleheadz на Cuban Linx. Как будто он сделал тихое заявление, что Rae, Ghost и я были долбанутыми болванами. Еще до того, как я смог начать, он уже назвал меня болваном.

К тому же он дал мне только один шанс – я даже не успел познакомиться с куплетами и получить пару дублей. То, что вы слышите в Knuckleheadz, – это мой первый и единственный дубль, и это реально меня разозлило. Это заставило меня почувствовать, что я действительно был долбанутым, облажавшимся болваном. В любом случае я получил текст.

Nas тоже был там в тот день, записывал свой куплет для Verbal Intercourse. Мы были в кабинке вместе. Он тоже пришел один. Я впустил его. Прийти в студию, быть рядом с чуваками, которых ты не знаешь, и чувствовать себя комфортно, он был по-настоящему расслабленным и одновременно мужественным чуваком…

После Knuckleheadz я взялся за Investigative Reports на Liquid Swords и вернулся к попыткам найти свой ритм снова. Если бы не Cappadonna, я бы не нашел его так быстро. Вот почему это оказалось еще большим благословением, что я вернулся в Парк-Хилл, чтобы забрать Сарра. Он был необходим не только команде, но и мне. И несколькими простыми советами он отплатил мне за то, что я втянул его в Wu.

Но мне казалось, что все в Clan все еще смотрят на меня как на случайно попавшего везунчика. «Четырехтактный убийца» – они стали называть меня так. Я ненавидел это прозвище. Я не хотел, чтобы меня так называли. Но не жаловался, а просто продолжал учиться.

В 1995 году я сделал трек с Cypress Hill под названием Killa Hill Niggas и сделал это вместе с RZA, который дал мне немного надежды на то, что я становлюсь лучше. Я знал, что еще не все было правильно, но слышал прогресс в своем ритме. Поэтому я продолжал писать. Каждый день я просматривал несколько страниц своего блокнота.

Однажды, когда я пытался написать один текст, я оглянулся через плечо и увидел, что Cappa читает его, кивая головой в такт.

– Йоу, этот текст безумно крутой, еее. Это будет пожар. Ты просто забыл вставить здесь слово.

Он указывает на пробел между двумя словами. Я перечитываю свои рифмы снова и снова, пока не вижу, что он имел в виду. Это просто поразило меня, как просветление или что-то вроде этого. Все встало на свои места после этого небольшого совета. Еще один «скачок мозга».

Но меня все равно с хохотом выгоняли из кабинки. Единственное, что я знал, это то, что должен был продолжать работать. У меня не было другого выбора, нужно было все исправить. Вот тогда я понял разницу между воином и чемпионом, настоящим и обычным человеком. Была разница между тем, чтобы все бросить и взять и попробовать снова. Некоторые люди терпят неудачу, и это ломает их духовно. Настоящий чемпион – это чувак, который может взять проигрыш, встать на ноги с полным сердцем и продолжить идти, пока не выиграет. Меня снова и снова выгоняли из кабинки, но каждый раз я поднимался и возвращался туда. Я никогда, никогда не переставал пытаться.

На пятнадцатой попытке я записал свой куплет для Winter Warz на Ironman, и Cappa поддержал своим длинным куплетом. Тогда я начал набирать обороты. Это был фейерверк. В итоге получился золотой альбом.

В то время поползли слухи, что меня следует выгнать из группы. Потом вышел Winter Warz. Я пришел с этим и получил куплет в Black Jesus, это еще один трек для Ironman. Трек тут, трек там. Я просто начал выдавать их. Бац. Бац. Бац. Я начал делать саундтреки (The Great White Hype и High School High). Я нашел свою скорость. Я нашел свой ритм. Я упорно пытался восстановить равновесие и восстановил его. Я приблизился к тому, чего хотел.

Я стал лучше в вокале и в текстах, но начал разрываться по поводу того, какой должна быть моя тематика. Стоит ли мне говорить об улицах? Чем мой стиль мог бы отличиться от восьми других чуваков из Wu-Tang Clan?

Raekwon утверждал, что тексты про криминал его тема. Он круто делал это дерьмо в стиле Gambino/Scarface, это сбило меня с пути. Rae рифмовал о криминале со времен, когда он был последователем Kool G Rap, так что я не мог злиться. Плюс, он толкал на точках, и у него были свои уличные истории.

Ghostface всегда был бандитом, так что он утверждал, что это его тема, и это было круто, потому что он всегда был таким. Он немного изменил себе после своего куплета в Protect Ya Neck, добавив ту шелковую рубашку, замшевые Wallabee для альбома Raekwon, но это все равно был Ghostface. Он никого не обманывал.

Method Man просто был веселым и ярким обладателем особого магнетизма, который помогал ему.

Deck был более тихим, его стиль был рациональным, без лишних слов и строк. Он не откроет рот, пока рифма не будет отшлифована и идеальна. Но, когда он его открывает, это вызывает восторг. Просто невероятно, как он описывал все, что происходит вокруг. Deck всегда был на высоте.

GZA и RZA были как ученые со своими рифмами. Они много читали, изучали науку и философию, были просто очень образованными людьми. Masta Killa был их соучастником.

У ODB был его собственной уникальный стиль; никто не мог так записываться, как он. У Cappadonna получалось более абстрактно, но очень красиво, и его необычный стиль тоже был оригинальным.

Мой стиль – это стиль сына улиц, который борется со всеми трудностями, чтобы добиться своего. Когда я рифмую, я рифмую как супергерой, основываясь на том, что я должен был преодолеть все эти препятствия, что должен был сделать, чтобы выжить на районе. Чуваки всегда говорят мне, что мои рифмы звучат как рифмы библейского воина. Фактически Warrior Spirit был одним из возможных вариантов названия для моего следующего альбома, который в итоге получил название Venom.

Я тоже сидел в тюрьме за уличное дерьмо, так что чувствовал, что имею право писать про это. Но даже несмотря на то, что знал весь тюремный сленг, я не смог собрать все вместе. Все, что мне осталось от этого времени, – это куча сумасшедших записок. Я просто писал, писал, писал, писал. К тому времени, как я вернулся домой, у меня были целая гора сумасшедших строк и абсолютно дикие концепции.

Когда Meth написал All I Need, я рассказал ему об этом. Я вдохновил его написать песню о своей девушке, когда разговаривал с ним по телефону из тюрьмы.

Вот как все было: я собирался вернуться домой раньше срока, чтобы выйти на работу. Они дают возможность наркопреступникам возвращаться домой раньше срока. Но мое преступление было слишком жестким, и я все еще сидел.

В телефонном разговоре Meth рассказал, что страстно влюблен в сестру матери моего ребенка, и я типа: «Йоу, сынок». Он был сильно влюблен в Тамеку. Вообще-то он так чертовски много о ней говорил, что я уставал изо дня в день слушать это.

Я сказал ему: «Чувак, ты всем этим действуешь мне на нервы. Почему бы тебе просто не написать о ней песню? Скажи ей, что ты чувствуешь». Что-то типа:

«Малышка, я буду рядом с тобой в любое время, когда тебе это понадобится…»

Он такой: «Да, чувак. Ты знаешь. Как только ты вернешься домой, мы займемся этим». Забавно, что версия этой песни от RZA не выиграла для Meth Грэмми, а выиграл ремикс от Puff Daddy. После того как Meth выиграл Грэмми, RZA разделил нас – он хотел быть уверен, что мы больше не работаем вместе.

Когда-то мы с Meth вместе писали, у нас был свой распорядок. Раньше мы были вместе каждый день и вместе делали песни. Вот как это было. Сейчас у него нет своего партнера. Я твержу ему: «Чувак, когда ты услышишь мою новую запись, ты поймешь, что мой новый альбом получился из моего старого дерьма».

Я пишу сейчас, пишу много, и теперь я крут. Я здесь. Я в студии. Я не сяду в тюрьму. Я никуда на хрен, не уйду. Я в студии. У меня есть свои зацепки. У меня есть свои идеи. Откуда они и почему? Потому что мы с Meth именно этим и занимались – каждый день делились идеями.

Даже сейчас я работал с Meth над одной из своих песен (The Keynote Speaker), и он вписался туда как влитой. И когда он взялся за это, я знаю, что он вспомнил. Последний альбом, который он сделал, был сделан с кучей чуваков с района. Лейбл хотел, чтобы мы делали его вместе, но он решил работать над ним без меня. В душе он уличный чувак, и он хотел сохранить и освежить этот уличный дух, но альбом провалился, потому что никто не знал этих чуваков. Он пытался сделать одолжение этим братьям, пытался вытащить их из гетто, хотел, чтобы с ними случилось то же самое, что и с нами несколько лет назад, но с некоторыми это может никогда не случиться. Невозможно спасти всех.

Этот проект не только провалился, но и уничтожил наше сотрудничество с лейблом, потому, что мы так и не смогли заработать на нем денег. Когда я услышал об этом, я подумал: «Чувак, это дерьмо похоже на то, где я был десять лет назад. Ты оказался там, где я был десять лет назад. Это дерьмо испортило, обесценило тебя». Я хотел знать, кто толкнул его туда. Я должен был вернуть его обратно.

Я очень люблю Meth, но чувак не знал себе цену. Он, лауреат премии «Грэмми», вместо того чтобы подняться выше, испортил свою музыкальную репутацию, сделав ставку на незнакомых парней с района.

Поэтому про тот новый альбом, куда я его пригласил, все, кто слышал, говорили: «Вау, это дерьмо огонь! Вы снова вместе!» И я такой: «Видишь?»

Потому что в конце концов дело не просто в написании текстов. Речь идет о твоих песнях. Речь идет о твоей концепции. Речь идет о том, о чем ты говоришь. Речь о теме. О теме альбома и о том, как она сочетается с тобой настоящим.

С тех пор как мы отправились в наш второй промо-тур для 36 Chambers, наши гонорары выросли. К тому же начали поступать чеки за саундтреки, которые мы делали, например, для High School High и Fresh. Мы были в пути по 60 дней подряд, поэтому поначалу я кинул свои вещи в доме моей матери и катался по миру, жил в отелях и фургонах. Когда мы с Method Man получили немного денег за саундтрек, мы сняли квартиру.

Но как только Method Man заключил сделку с лейблом Def Jam в 93-м, он съехал. Мне это казалось безумием: чувак, за которым я присматривал на улице, уезжал. Это было обидно и унизительно.

Еще хуже то, что он оставил меня с GC, неряхой, который оставлял свои использованные презервативы на полу, сигаретные окурки повсюду… просто полный бардак. В итоге я выгнал GC и поменял замки.

Впервые за долгое время я был один в квартире, работал над текстами и старался держаться подальше от улиц. Я купил несколько тетрадей и бесконечно заполнял их чернилами. Я писал часами. Это даже не должно было иметь смысла. Иногда что-то получалось, а иногда не получалось, но в тот момент речь шла скорее о том, чтобы удалось сложить слова воедино, сделать так, чтобы они лились. Просто с утра до вечера тренировал свои флоу и каденцию. Так что чем больше я работал с микрофоном, тем легче все становилось и тем быстрее исчезало мое беспокойство.

Это было время, когда все действительно стало лучше не только для меня, но и для нас. Между гастролями и сольными проектами Wu-Tang двигался вперед как единое целое, слагаемые наших умов и тел давали сумму, которая была больше, чем любая из отдельных частей. Еще слишком рано было знать, сможем ли мы вечно писать музыку, но в глубине души мы знали, что идем своим путем.

Мы вернулись в дорогу, чтобы продвигать последние альбомы Wu-Tang (Raekwon\Cuban Linx, GZA\Liquid Swords и ODB’s\Return to the 36 Chambers). Мы все чаще ходили в студию, и мне уже было очень комфортно в студийной кабинке.

Как только я вошел в колею событий и пришел в себя, я получил душераздирающую новость, которая ввергла весь мой мир в смятение, – в моего мальчика стреляли.

Ночь, когда земля плакала

Мне было девятнадцать, когда я впервые стал отцом. Будущая мать моего ребенка выросла в пра́джектах вместе со мной. Она жила на вершине холма. Ее мама была не против, что к ней приходили соседские мальчишки, это никогда не было проблемой. Я помню, что у них была двухъярусная кровать, а в середине ее кровати была впадина, похожая на выгребную яму. И я приходил туда иногда посреди ночи.

Я был просто маленьким озабоченным ублюдком, а эта девчонка была маленькой милашкой с района. С тех пор как моя первая девушка разбила мне сердце, концепция верности вылетела в окно. Я просто пытался трахнуть все, что двигалось.

А потом эта маленькая милашка забеременела, через три месяца после нашего знакомства. Как и многие другие вещи в гетто, это была случайность. Это было тяжело, потому что я был еще слишком молод, чтобы понять, как изменится мой мир. Я бегал по улицам. Я барыжил. И мне тоже, как и ей, было страшно. Я не знал, что делать. Я был немного расстроен всей этой ситуацией.

Подросткам нужно кое-что уяснить: дети для семейных пар. Люди не должны рожать детей, если они не женаты. В гетто этому не учат. Чуваки рожают детей в два счета. «О, у меня будет от тебя ребенок». – «Детка, мы даже с тобой не вместе. Мы даже не женаты. Я встречался с тобой неделю. Я был с тобой всего два месяца. Даже не полгода. Не должно быть так». Но на районе все не так. Если женщина забеременела, она в дерьме. А в те времена аборт не был вариантом. Они не верили в это дерьмо.

С матерью моего сына я прожил два-три месяца, чтобы посмотреть, сможем ли мы быть вместе, но мы не нашли общего языка, и я ушел. Я позволил ей жить своей жизнью вместо того, чтобы застрять со мной до конца ее дней только из-за того, что у нас ребенок. Но я не собирался просто взять и бросить их. Это основная причина, из-за которой я до сих пор в Нью-Йорке, – из-за семьи.

Многое в воспитании Донте происходило методом проб и ошибок. Дело было не в заботе о ребенке. Поскольку я заботился о своем младшем брате в детстве, мысль о том, как воспитывать мальчишку, меня не очень беспокоила. Просто у меня не было примера для подражания. Моя мать никогда не была замужем и всегда работала. Большую часть времени я не знал, что происходит.

По правде говоря, я был расстроен из-за необходимости тратить больше денег. Но не поймите меня неправильно – я люблю своих детей и сделаю все что угодно для любого из них. Когда я был дома, я всегда был рядом. Все мои дети знают, кто их отец.

И Донте был для меня еще одной важной причиной, чтобы уйти с улицы. Он – основная причина, по которой я поступил в колледж. Но в то время я все еще не мог заработать достаточно, чтобы прокормить себя, позаботиться о нем и не попасть в тюрьму. Поэтому я делал все возможное. Чуть позже Wu-Tang начал набирать обороты, и это потребовало от меня гораздо больше выездов. Я гулял, гастролировал и, когда возвращался, проверял, что у Тани есть все, что нужно ей и Донте. Одна из моих нянь, Си-Си, нянчилась и с моим сыном. Таня отводила Донте к Си-Си, которая с удовольствием возилась с ним, и обычно они гуляли на районе. Си-Си любила моего сына.

Просто так получилось, что однажды Си-Си оказалась в Стэплтоне, и какие-то чуваки начали перестрелку, как это бывает на районе. Чувак, с которым я зависал в пра́джектах, – был в игре. Он пытался убить парня по имени Шон Берри. Во время перестрелки Шон схватил моего сына, прижал к себе и использовал его как заложника, как гребаный живой щит. Донте прострелили руку и почку.

Ему было два года.

Я был в Сан-Франциско, когда узнал об этом. И прилетел как можно скорее. Мой сын дважды умирал на операционном столе, и оба раза возвращался. Ему наложили швы и вытащили две пули из почки, которую он потерял. Он вывихнул два пальца, и некоторые нервы в позвоночнике были повреждены. С тех пор он прошел много различных видов терапии. Очень много.

Когда я впервые увидел Донте в больнице на операционном столе, я был в шоке. И самое печальное в этом то, что у черных из гетто нет даже мысли ни о какой психологической помощи в этих ситуациях. Я ничего об этом не знал. Я приходил в себя, как мог, накуривался и напивался.

RZA и остальные не помогли мне, им было пох. На самом деле, они просто передавали мне травку. RZA заплатил мне за выступления, которые я отработал, и посчитал, что этого достаточно. Я не получил никакой психологической, дружеской поддержки от этих парней, которых я считал своими братьями. В тот момент их слава, богатство и значимость померкли в моих глазах. Я был раздавлен.

Так что я прошел через все это. Мои братья не поддержали меня. И единственным человеком, который действительно был рядом со мной, был Meth. Meth – это семья, мы были крепко связаны с ним. А может, мы были близки, потому что Meth был влюблен в сестру матери моего сына… Это не имело никакого значения.

Мне было очень плохо, потому что, когда это случилось, я не был с матерью моего сына, так что я винил ее, и она чувствовала, что это была ее вина. И Си-Си, моя няня, даже не смогла нормально рассказать мне, что произошло. Чуваки в квартале сильно давили на нее и заставили молчать. Она буквально сошла с ума и уже никогда не была прежней.

Я умолял ее: «Ты должна рассказать мне, что случилось». Она не хотела. И по сей день она все еще не хочет говорить со мной об этом. Так что мне пришлось узнавать обрывками из внешних источников, и я психанул: «Эй, ты собираешься сидеть здесь и молчать о том, что произошло, но ты в моем доме, ты в доме матери моего сына, как так?» В конце концов нам пришлось ее выгнать.

И с тех пор Гай, чувак, который случайно подстрелил моего малыша, – я знал, что пули предназначались не для Донте, – думал, что я приду и убью его. Поэтому он позвонил в полицию, решив, что я собираюсь устроить какое-то возмездие, следил за мной – жутко боялся за свою жизнь. Они там все боятся за свою жизнь. Из людей, которые имели к этому какое-либо отношение, – с этим дерьмом связаны пять ублюдков, – трое на сегодняшний день мертвы. Я не имею к этому никакого отношения – иногда на улицах карма работает наилучшим образом.

У Донте был очень тяжелый реабилитационный период. Это лишило его детства. С трех до шестнадцати лет он провел в долбучих больницах. У него была астма, и ему пришлось пройти через тяжелое испытание потери почки от пули и долгие годы восстановления. Ему годами приходилось носить подгузники. Левая нога моего мальчика все еще не в порядке. Он хромает и по сей день. Все было плохо.

Помимо астмы и восстановления, он попал под машину, сломал руку и сразу после окончания школы, играя в футбол, сломал ногу в трех местах. Мой сын пережил столько боли… Но боль заставила его перепрыгнуть через голову. Он стал сильным и мужественным.

Донте только что закончил колледж. Он встречается с классной девчонкой и живет на Стейтен-Айленде, так что теперь он в порядке. Ну, в основном. Он получил диплом в области кино. Я сказал ему: «Тебе не нужна степень для кино, ты можешь просто взять и все выучить». Но теперь он должен вернуть студенческие ссуды за то дерьмо, на котором на самом деле не может заработать денег. Ты не сможешь получить денег от съемок, если не знаешь, как это делается. Поэтому я предложил ему вернуться в колледж и, возможно, получить другую специальность. Но он вроде как сопротивляется – он хочет снимать кино, и ничего, кроме кино.

И когда я вижу, как он борется со своей карьерой, я понимаю, как родители, особенно чернокожие родители, воспитывают своих детей. Это не наша вина, дело в том, как мы росли. Оглядываясь назад, я вижу, что очень избаловал сына, и совсем не жалею об этом. Возможно, мне стоило быть построже в вопросе образования, может, надо было, чтобы он выбрал более надежную сферу, более материальную, земную. Именно так многие иммигрантские группы продвигаются по жизни через пару поколений. Они не позволяют своим детям выбирать что-то интересное, например, кино. (Я не говорю, что кино – это не профессия, но это довольно сложный карьерный путь.) Наверное, родители должны сперва научить своих детей зарабатывать деньги. Ведь молодые люди часто хотят заниматься чем-то непрактичным, а не обеспечивать свое будущее.

Как и мой сын. У него есть диплом, но ему приходится трудно, потому что в его сфере высокая конкуренция и низкие бюджеты, даже если он получает работу. Но это только начало. По крайней мере, он не толкает крэк и не бегает от копов. Он никогда не сидел в тюрьме и даже не был арестован. У него умная девушка, и он прокладывает себе путь в мир, не прибегая к преступлениям. Его дети тоже не будут этого делать.

Я помню, как однажды, сразу после того, как в моего сына стреляли, я шел с ним по улице. Он хромал, и я вел его, держа за руку. Это его расстраивало – он хотел идти один, но ему было больно, и это отнимало слишком много времени.

Я всегда буду помнить, как мой приятель Тинкер ехал в этот момент мимо и остановился. Он услышал о том, что случилось с моим мальчиком, обнял его, развеселил и даже дал ему сотню долларов, прежде чем запрыгнул обратно в машину и уехал.

Несколько недель спустя Тинкера убили. Ему выстрелили в голову, но он смог вытащить пистолет и тоже выстрелить. Они убили друг друга. Я рыдал, когда узнал об этом.

Происходящее уничтожало мои внутренние ресурсы; это было похоже на бесконечный приток плохих новостей. Будь то мой мальчик, которого чуть не убили, или такой друг, как Тинкер, которого убили, все это осложняло жизнь. Но если я действительно собирался дать своему сыну лучшее, я должен был вернуться к своей музыкальной карьере. Мне необходимо было трудиться, не покладая сил, чтобы можно было заботиться о детях и близких и в конце концов разорвать этот постоянный цикл насилия.

Искупление

Имея дело с последствиями ранения Донте, его реабилитацией и всем, что с этим связано, я потерял себя. Я забыл, кто такой У-Год – Ламонт Джоди Хокинс.

Так что я вернулся на район. Я вернулся в Парк-Хилл, который все еще был таким же дерьмовым, наполненным наркотиками и гангстерами, как и тогда, когда я уехал. Но даже среди всего этого мне удалось снова найти себя.

Однажды я разговаривал по телефону, пока мы просто дурачились и слушали музыку с моим диджеем Хомисайдом – я все еще увлекался музыкой, не думая, мог потратить две штуки на пластинки, – курил и пил и вдруг услышал звуки выстрелов. БУМ-БУМ-БУМ-БУМ-БУМ-БУМ. Мы такие: «Что это за херня?» – и сразу выдохнули, потому что на районе всегда было, как во Вьетнаме.

Но через две секунды я услышал, что один из друзей моего друга, его звали Датч, был застрелен. Мы спустились вниз. У Датча было восемь дырок в ногах и нижней части тела, а второй чувак валялся в углу с пулей в груди. Мы просто молча уставились на все это дерьмо: «Что, блядь, только что случилось?»

Датч то приходил в сознание, то отключался, поэтому его приподняли, и я видел, как к нему вернулась жизнь. Я хотел посадить его в кузов своего грузовика и отвезти в больницу, но не знал, выживет ли он в таких условиях. Поэтому нам пришлось ждать скорую помощь.

Копы не появлялись минут двадцать-тридцать. Датч истекал кровью, все смотрели на него, как на раненого Бэмби посреди улицы, и никому даже не было дела до другого чувака на тротуаре, он просто лежал там, и все.

Наконец приехали медики, и мы отвезли Датча в больницу. Потом, пару дней спустя, у меня случилось еще одно прозрение! И я наконец-то понял, кто я такой: уличный чувак. Я – У-Год из Парк-Хилла. Я. Вот откуда я родом, вот где я нахожусь, вот о чем я буду рифмовать с этого дня.

Наряду с этой ясностью, поразившей меня, я пережил ряд событий, которые перевернули меня. Я узнал, что еще одна моя подружка забеременела, и это стало для меня настоящей драмой. Я в прямом смысле слова сошел с ума настолько, что в итоге провел пятнадцать дней в психушке.

По сей день я не знаю, что именно произошло, упал ли мой витамин D, или одна из моих подруг отравила меня, или еще что. Все, что я знаю, однажды я оказался посреди улицы в халате, трусах и «тимберлендах» на голую ногу, бегая по кругу, как чертов псих. Со мной явно было что-то не так, поэтому, после того как я пришел в себя, пошел провериться.

Не успел оглянуться, как в моих руках оказался стакан с водой и лекарство, которое я должен был растворить под языком. Эффект от него был таким, что всякий раз, когда я пытался думать, – оно замораживало мой мозг. Перед глазами замелькали маленькие черно-белые точки. Это было нереально. Ни мечтаний, ни воображения, ты просто не можешь думать. Побочным эффектом было то, что оно сжимало член. Не знаю, как вам, а мне важно, чтобы у меня функционировали две вещи: мой разум и мое тело.

Пока я был там, я видел реально сумасшедших чуваков. Один парень не мог сказать больше пяти предложений без лая. Он мог вести нормальный разговор с тобой, но посреди диалога начинал лаять.

Другой чувак пытался убить своих родителей. Он боялся внешнего мира. Казался крутым парнем и выглядел здоровым, но, когда пришло время вернуться домой, этот ублюдок сошел с ума. «Зачем я иду домой? Я не хочу домой! Я не пойду домой!» Его укололи и посадили на каталку, чтобы вытащить.

Я отсидел там две недели, прошел детоксикацию и вернулся. После этого я на два года бросил курить травку и стал заниматься с психотерапевтом. А ведь я вообще ничего не знал об этом.

Когда я начал рассказывать терапевту о том, что произошло, и он спросил: «Ламонт, ты никогда ни с кем не говорил о том, что случилось с Донте?»

Я ответил: «Нет, мне не с кем было об этом разговаривать». Опять же, черные обычно занимаются самолечением, когда мы проходим через какое-то дерьмо, то не говорим об этом, мы не выражаем наш ужас, страхи или сожаления; мы просто накуриваемся или накидываемся, заглушая все чувства. Не было выхода для всех этих скрытых эмоций; единственное, что у меня было, это секс, тусовки и рифмы, вот и все. Я не ходил в спортзал, не медитировал и вообще больше ничем не занимался.

Психотерапевт продолжил: «Ламонт, ты бегаешь и стреляешь с самого детства…» Оказалось, что все безумие, которое было в моей жизни – наркотики, тюрьма, стресс из-за рэп-неудач, стресс из-за конкуренции, выстрел в моего мальчика и второй ребенок, за которого я тоже должен нести ответственность, – все это заставило меня потерять рассудок.

И за всю свою жизнь я так и не научился просто жить. Я не знал, как можно отдыхать и расслабляться. Я никогда не думал о свободном времени. То, что я понял из этого эпизода, это то, что, когда твои тело и ум хотят отдохнуть, когда становится понятно, что достаточно стрессов, разум сдается. Можно сколь угодно долго вести себя так, как будто ты крутой и сильный, но, если давление будет накапливаться, твой разум отключится, и он пойдет в одну сторону, а тело в другую. И ты разделишься пополам и окажешься на полу со словами: «Что за херня только что случилась?»

Вот что произошло со мной. Поэтому два года я был на просушке – я не курил и не пил, ничего такого. Я набрал около тридцати фунтов, «вырос» примерно со 175 до 210. Я стал просто большим и толстым стариной У. Все это время я принимал рыбий жир, витамины, пытался привести свой разум в порядок, собраться с мыслями. И хотя у меня случился этот срыв, я счастлив, что исцелился довольно быстро. Теперь я знал, как привести себя в порядок.

Не успели мы опомниться, как наступил 1996 год, и настало время для второго альбома Wu-Tang Clan. Мы звучали повсюду, но при этом долгое время не собирались все вместе.

Со времени выхода 36 Chambers многое изменилось. Мы кормили наших детей этой рэп-херней. Мы видели кое-что из того, что мог предложить мир. Wu Wear начал процветать (хотя, конечно, это оказалось не совсем так, о чем я расскажу позже). Весь мир смотрел и ждал нашего возвращения. Мы подняли искусство рэпа и изменили его эстетику, когда ворвались на сцену. Raekwon с криминальными темами. Deck с его концепцией и флоу. Method Man с харизмой и соответствующими ей текстами песен. ODB с его выходками и абсолютной необузданностью. Движение с толпой безумных учеников стало стандартом, установленным нашим Clan.

Теперь фанаты и наши коллеги ждали, как мы выстрелим на этот раз. Может ли молния ударить дважды? Может ли Clan до сих пор давать фанатам такой грубый, подъездный рэп? Давление было сильным.

Но это было идеальное время для меня, чтобы показать и доказать, на что я способен. Чем больше ты записываешь, тем лучше становишься, я сделал все возможное, чтобы продолжать писать и читать рэп.

В те времена, когда 36 Chambers все еще был на полках в магазинах и Wu-Tang Forever был в работе. Мы писались, как одержимые, потому что единственной альтернативой музыке была улица. Никто не хотел возвращаться к этому дерьму. К тому же нам было так интересно и весело открывать для себя кучу нового, того, чего мы никогда раньше не видели. Для нас все, ну или почти все было в новинку, и мы были одержимы желанием наслаждаться жизнью.

Бюджет Wu-Tang Forever от Loud/BMG был намного больше, чем у 36 Chambers, поэтому RZA снял на полгода особняк на Голливудских холмах. Дом был нереальным. До нашего приезда его использовали как порностудию, и эта сумасшедшая атмосфера царила там до конца нашего пребывания.

Вот что я вам скажу: люди думают, что стиль бесшабашной жизни музыканта (с вереницей женщин, с наркотиками и прочими атрибутами) является данностью, но на самом деле это выбор. Есть много верных и спокойных парней, которые делают музыку. В какой-то момент ты задаешься вопросами: сколько кисок ты собираешься заполучить? Сколько Henessy собираешься выпить? Сколько травы планируешь выкурить? Сколько еще тебе нужно?!

С меня хватит. Я объездил весь мир. Я пять раз был на Гавайях. Пятнадцать раз в Париже. Я сыт по горло. Я взрослый мужчина до такой степени, что я не пытаюсь трахнуть десяток женщин. А такое было – однажды я «жонглировал» двенадцатью цыпочками одновременно. Двенадцать женщин одновременно (!). И это истощило меня, это было капец как тяжко. Потому что они все хотели одного и того же. Каждую ночь была новая женщина, одна уходила, другая приходила. Две недели подряд, каждую ночь была новая девушка.

Работники отеля мне завидовали. Швейцар, похоже, был зол, потому что мне не приходилось работать столько, сколько приходилось ему, я ежедневно спускался вниз в халате в полдень, от меня пахло травой, и я был на расслабоне. Этот парад женщин, выходящих от меня и приходящих ко мне, бесил его, так что однажды он сказал одной из девушек, что от меня только что вышла еще одна. Мы ввязались в разборки…

Суть в том, что твой образ жизни всегда остается твоим выбором – ты можешь менять его или просто расслабляться. Тем не менее это всегда твой выбор.

Но тогда мы не могли устоять. Мы были самыми крутыми чуваками, и мы жили в особняке на вершине холма рядом с Кобе и Шаком. Это было веселое время, и мы жгли на полную катушку. Все знаменитости приходили сюда: Алия, Kidada и Rashida Jones (дочки Quincy Jones), Ray J, Brandy, Kurupt, Snoop, Bokeem Woodbine – все они. У нас в гостях были самые крутые чуваки мира. Мы всегда устраивали вечеринки, это было удивительное время.

Да. В Лос-Анджелесе было круто. В первый же день, когда мы приземлились, нам пришлось остановиться в отеле. Я пробыл у себя в номере минут двадцать, потом вышел и напротив отеля охмурил крутую белоснежку на BMW-кабриолете. Meth сидел на заднем сиденье и вопил: «У-Год, ты больной ублюдок». Эта прекрасная девушка возила нас по городу, потом мы вернулись и поужинали, а потом я оказался у нее дома, она тоже жила на Голливудских холмах. Я не мог поверить в происходящее: «Как же я так быстро ее уложил?» И смею вас заверить, это была потрясающая ночь.

Я вернулся в отель, и чуваки начали подкалывать меня – они знали, где я был и чем занимался. Они просто негодовали, что мне удалось так быстро найти такую прекрасную женщину.

В другой раз я был в особняке, когда Raekwon привез туда девушку и пару ее друзей. Rae любил быть звездой, он так много болтал, что мог уболтать любого и любую. Я не собирался связываться с девушкой, на которую у кого-то есть планы. Мне кажется, женщин в этом мире хватит на всех.

Итак, Rae привел барышню и ее друзей к нам. Мы с чуваками играли в гостиной в видеоигры и даже не обратили на них никакого внимания.

В конце концов, мы уехали на другую тусовку. И тут выяснилось, что девушка, которую Raekwon привел к нам, пришла в тот же клуб. Мир очень узок. Я спросил: «Привет, как дела? Ты ведь с Raekwon, да?»

Она коротко ответила: «Я не трахаюсь с ним. Он от меня ничего не получит». Вот так.

Пять минут спустя мы занимались сексом в туалете клуба, кстати, по ее инициативе. Потом разошлись. Я вышел из туалета через 10 минут, в мятой рубашке и абсолютно разбитый. Kidada и остальные чуваки смотрели на меня так, будто хотели сказать: «Эй, нигер, я знаю, что ты трахнул эту сучку». Я не стал ничего комментировать.

Думаю, Raekwon узнал об этом, потому что, когда я через неделю вернулся из Нью-Йорка, то было похоже, что он трахался в моей комнате, там везде валялись презервативы и прочее дерьмо. Я подошел к нему и сказал: «О… это должна быть месть за ту девушку. Йоу, чувак, она сказала мне, что вы с ней даже не трахались. Она сама прыгнула на меня. А теперь, толстяк, что ты делаешь в моей комнате и почему трусишь тут своим членом?»

Он молча и выразительно посмотрел на меня: «Иди нах, У-Год!» И это было нормально, просто немного веселья и часть игры в больших рэперов. В мире полно девчонок. И в конце концов, это не имело значения. Я просто шел и делал свое дело.

Конечно, было много других случаев, когда мы с братьями Wu устраивали вечеринки и кутили. Мы всегда замечательно отвисали с Ghostface. Ghost мог нарваться на неприятности, но нам было очень весело вместе. Иногда, когда мы не работали в студии, мы тусили в городе, в клубах. В Голливуде была масса первоклассных вечеринок, на которых можно было зажечь.

Однажды мы пошли к Бретту Ратнеру. Никто больше не хотел идти. Единственными желающими в доме были я и Ghost. Мы сказали: «На хер всех вас. Мы идем на вечеринку».

Итак, мы выдвинулись в большой особняк Бретта Ратнера «Феррари».

Вот тут-то мы и облажались. Реально облажались. Еще дома мы влили в себя галлон рома. Я покурил. Ghost не курил, он просто накидался. Мы были в полных обалбесах и все же решили ехать.

Это была огромная крутейшая тусовка: Леонардо Ди Каприо, Q-Tip, Kidada, Metallica в полном составе, Keen Ivory Wayan, все они были там, список просто огромный. О да, Хэви Ди, да благословит Бог его душу. Хэви Ди ждал. Это было круто.

Мы гуляли по дому Ратнера, надевая наручники на бутылки и просто кидаясь этим дерьмом. Я вел себя дерьмовее, чем когда-либо прежде. Чем больше Ghost пил, тем больше он впадал в такой же дерьмовый режим.

Той ночью я крепко поругался с Леонардо Ди Каприо. Мы с ним повздорили. По сей день я не знаю, как это произошло, он тусил рядом с Q-Tip. A нужно понимать, что Tribe Called Quest и Wu-Tang как семья, история наших отношений уходит далеко в прошлое. Я давно не видел Q-Tip и полез к нему обниматься и целоваться.

Случилось так, что Леонардо сказал мне что-то скользкое. Я подумал: «Что? Мне плевать, что ты кинозвезда. Я заряжу тебе по морде». И чуть не зарядил. Но Q-Tip был настойчив: «Не-а, чувак, остынь». Так что я успокоился, и мы пошли раздолбайствовать дальше.

Ghost тоже отличился еще ярче, он разнес дом Бретта, он весь его загадил. Обоссал все полы, обоссал гребаный балкон. В какой-то момент, когда мы решили свинтить на следующую вечеринку и ждали, пока подъедут машины, Ghost начал крушить лужайку вокруг дома Ратнера. Разворошил цветочную клумбу. Почему он это сделал, я до сих пор не знаю. Он был вне себя.

Когда Ghost бесчинствовал на улице, Хэви Ди был рядом и наблюдал за этим. Я никогда не забуду лицо Хэви – он не мог поверить в происходящее и лишь качал головой. Алия, которая зависала с нами и тусила с Kidada, тоже смотрела на нас как на сумасшедших.

Я же смеялся, но в конце концов мне стало немного неловко. Поначалу все это было весело, но в конце концов мы снова взяли себя в руки, сели в лимузин и уехали. Я не знаю, послужило ли это причиной, но именно Бретт Ратнер снял видео Triumph.

Возможно, мы попали на еще одну вечеринку, но я этого не помню, мы были так измотаны, что последнее, что я помню, как мы вернулись в особняк и свалились. Едва мы успели войти в дом, Ghost грохнулся на кухонный пол и потерял сознание, брюки провисли, показались трусы. Думаю, он даже пускал слюни.

И все-таки это была охренительная ночь. Несмотря на все безумие, держу пари, эти чуваки никогда не забывали, как Wu-Tang жгли на вечеринке. С тех пор я не видел Лео. Один раз он приходил к нам в студию с Meth, но я его не видел.

Это был не единственный сумасшедший особняк, в который мы был вхожи. Однажды мы пошли к Майку Тайсону домой, но он не впустил нас. В итоге позже 50 Cent купил это место. Оно было огромным, я просто не мог поверить, насколько оно было огромным. Дом был гигантским – слишком большим. Я никогда не хотел жить в доме, где в собственную спальню я могу попасть исключительно на скутере. Даже если бы у меня была семья, я хотел бы просто пройтись по коридору и увидеть своего сына. Я не хотел бы включать навигатор, чтобы найти его. Даже если бы я зарабатывал десять миллионов в год, мне бы не хотелось жить в таком большом доме.

Некоторые отели тоже такие. Например, в Лас-Вегасе. Вообще-то мне не нравится Лас-Вегас. Но я был там, и это особый опыт. Однажды я остановился в Caesars Palace. Я никогда не буду останавливаться в Caesars – он невероятно большой. Обслуживанию номеров потребовался час, чтобы добраться до моего номера. Я захотел пойти к бассейну и потратил полчаса, чтобы добраться к нему. И вдруг оказалось, что я попал не туда! Мне пришлось пройтись через казино в шлепанцах и сесть в другой лифт. Я подумал: «Йоу, чувак, ну и отстой!» И не дай бог ты что-нибудь забудешь и вернешься за этим. Им нужен шаттл, чтобы возить тебя по территории.

В Калифорнии произошел еще один запоминающийся случай, когда мы чуть не поцапались с Biggie Smalls за два-три дня до его смерти, да благословит Бог его душу. В то время между Ghost, Rae и Biggie были какие-то терки, как я уже говорил, Rae и Ghost – проблемные чуваки.

Это было на Billboard Live, прямо на Сансет-Стрип.

Мы собрались потусить, но добрались туда за 15 минут до закрытия Billboard. Мы приехали на арендованном Chevrole Suburban, в таком же авто, в котором был Biggie, когда в него стреляли, благослови Бог его душу, и припарковали машины у входа. У всех рэперов были практически одинаковые машины, у него был Suburban, у нас был Suburban. Но у него была своя свита, у нас своя.

Мы вошли в клуб и увидели Biggie и Lil’ Cease. (Кстати или не кстати, Meth был на треке The What на альбоме Biggie.) И вдруг Ghost начал раскачивать народ, сравнив обложку альбома Biggie с обложкой Nas Illmatic.

Я попросил их перестать спорить; мы, ньюйоркцы, должны делать музыку вместе, а не ругаться друг с другом. Как ни странно, чуваки утихомирились, и мы крепко обнялись. Это было круто.

Мы вместе вышли из клуба, Biggie, Cease, все мы. Я дал им пять и сказал, где мы остановились. Biggie и его компания шли следом за нами. Мы одновременно развернулись прямо на середине улицы, чтобы еще раз попрощаться. (Будто кадр из фильма.) В тот момент никто не подозревал, что это будет последний раз, когда мы его видим. Несколько дней спустя он погиб. Его застрелили на улице.

Мы были в шоке. В смысле в чуваков стреляли все время, и, как правило, их вытаскивали. Кроме того, Biggie был большим парнем, так что я думал, что это спасет его. Я знаю толстых парней, которых подстрелили, и их жир спас их.

Но это был не тот случай. Это было душераздирающе, потому что мы все пришли с улиц Нью-Йорка. Biggie, Nas, Wu-Tang и Mobb Deep, все мы представляли Восточное побережье.

После этого мы были единственной командой, которая осталась в городе. Все остальные ньюйоркцы после убийства Biggie уехали из Лос-Анджелеса. Мы остались и продолжили записываться. Пару раз выезжали в город, выступали в House of Blues. И там были чуваки из банды Crips. Мы с Meth шли через толпу, и кто-то из Crips сказал: «Эти чертовы братья Wu-Tang. Эти чуваки самые настоящие. Они не убежали. Другие парни из Нью-Йорка убежали, как маленькие сучки, чувак».

«Что бы с ними ни происходило, мы не имеем никакого отношения к этому дерьму», – сказали мы.

Они пытались всучить Meth пистолет, как символ уважения чуваков с улиц ЛА, так и для защиты. Но Meth такой: «Нет, я в порядке, чувак. Мне не надо этого дерьма».

Они сказали: «Йоу, чувак. Мы любим вас всех здесь, чувак. Вы настоящие, чувак. Остальные – просто кучка тупых ублюдков». Это было не первый раз, когда кто-то пытался передать одному из нас пушку, и не последний.

Той ночью в HoB мы зажгли – было круто. Более того, клянусь, я мог бы встретиться с Ким Кардашьян. Все это произошло еще до того, как она стала знаменитой. Милая девушка с длинными черными волосами сидела у бара, я оставил ей свой номер телефона, но мы так и не смогли встретиться. Deck все испортил.

Deck в то время был вне игры. И, когда она позвонила в особняк, он взял трубку и сказал: «Нет, У-Года здесь нет». И все. Я же не мог заставить ее перезвонить мне… Я был жутко зол, потому что она была классной.

Годы спустя, когда Ким стала звездой, я подумал: «Это не та ли малышка из House of Blues?» Наши пути никогда больше не пересекались, так что у меня никогда не было возможности спросить ее. Но если мы когда-нибудь встретимся, я спрошу, звонила ли она. И если она скажет «да», я скажу: «Сукин сын, каков же сукин сын этот чертов Deck».

После того как Biggie застрелили, казалось, весь мир был в огне. Дикие времена. Мы с Deck в то время жили в одной комнате. У нас был особняк, и у нас также был небольшой номер в отеле.

Однажды ночью мы просто катались на машине. Мы вернулись к Billboard Live, туда, где в последний раз видели Biggie живым. Мы не зашли в клуб, а тихо сидели в своем Suburbun, наблюдали за проезжающими автомобилями и курили травку. Вокруг витала единственная мысль: «Йоу, я не могу поверить, что он мертв, чувак. Я не могу в это поверить. Что происходит?» Нас никто не видел. Ну, мы думали, что нас никто не видит.

В конечном итоге мы уехали. Внезапно я глянул в зеркало заднего вида и увидел BMW. Я такой: «Йоу, чувак, за нами следят».

Deck взволновался: «Серьезно?» Он посмотрел назад. Ничего не увидел.

Я выпалил: «Херня какая-то. Смотри». И быстро повернул направо. Я называю это «вуп-а-дуп». Они тоже очень быстро повернули направо. Я сказал: «Йоу, сынок. Начинается».

Deck встревожился еще больше: «Гони в отель!»

Мы добрались до отеля. Я вышел из машины. (У меня с собой был пейджер.) И тут я использовал старую тактику движения на районе и нажал на него, он звучал, как взведенный пистолет. Было ощущение, будто я вооружен. Многие парни отступали только из-за этого звука. Я знаю чувака, который остановил целую толпу своим пейджером.

Ну нет у меня тут пистолета. Я пригляделся, чтобы рассмотреть, кто в этой долбаной машине. И угадайте, кто это был?!

Куин Латифа вместе с тремя прекрасными дамами.

Я такой: «Латифа?»

Она такая: «У-Год! Да!» Она поцеловала меня.

«Что случилось?»

«Знаешь. Эта история с Biggie и все это безумное дерьмо. Мы делали то же самое, что и вы, пытались понять, что за херня происходит!» Оказалось, что мы все просто искали ответы на некоторые вопросы, все мы думали о том, что произошло с нашими другом.

Она взглянула на отель и спросила: «Вы здесь остановились?»

«Да, да, да, да», – сказал я.

«Ладно, мы поехали», – сказала она. И умчала, забрав с собой своих очаровательных подруг. Я люблю Латифу, всегда любил.

Нам сняли этот особняк, чтобы мы могли сблизиться. Там был бассейн и бильярдный стол, огромные телевизоры и крутые аудиосистемы, сауна, травка, алкоголь, азартные игры – там было все. Мы потрясающе проводили время. Когда записываешь альбом, тебе хочется чувствовать себя успешным, так ты находишься на высочайшем уровне игры.

Я занял комнату, которую никто не хотел. Она была прямо у входной двери, так что место казалось слишком проходным. Я согласился на это, чтобы остальные чуваки не переругались, и Бог благословил меня прекрасным внутренним двориком с убийственным видом на холмы. Я мог часами тупить на каньон, плюс у меня был обзорный вид площадки у бассейна.

Глядя на все это, казалось, что Парк-Хилл, точка на 160-м и особенно тюрьма были миллион лет назад и миллион миль отсюда. Я был очень благодарен за предоставленную мне возможность. Я не мог жаловаться на то, что меня не было на альбомах Wu-Tang в таких количествах, как других, но пришло время по-настоящему сделать шаг вперед и обеспечить себе место в новом проекте.

Чтобы вернуться в тот режим, в котором я был прямо перед тем, как моего сына подстрелили, мне пришлось блокировать все сомнения и страхи по поводу студийных записей и все мои внутренние заморочки, связанные с травмой малыша. Мне было нелегко избавиться от этого дерьма. Было так много вопросов без ответов. Но все это мне пришлось выкинуть из головы. Нужно было выдохнуть и заняться творчеством.

Однажды я готовился к работе в студии, согласно своему обычному ритуалу. Сначала покурил на внутреннем дворике, сходил на массаж и спустился вниз, где у RZA была импровизированная студия. Когда я вошел, играл бит для Triumph. Я до сих пор помню, каково было впервые услышать этот бит. Он качал. Я вошел в комнату и оглянулся. Вот тогда я и услышал, что Deck вмочил:

Это было безумно! Разрушительно! Он буквально взорвал трек. Что делать после этого? Как жить? Как творить? Deck поставил на все и зажег.

Я собрался с мыслями, получил копию бита, надел наушники, ушел в угол и просто погрузился в ритм. И меня осенило:

После того как ты услышишь то, что Deck выдал для Triumph, если ты настоящий МС, ты должен выдать лучше или, по крайней мере, держать уровень. Вот что значило быть в Wu-Tang в лучшей его форме. Ты слышишь сумасшедший текст и пытаешься либо превзойти его, либо приблизиться к нему. Приблизиться настолько, насколько это возможно. Или выстрелить со своим собственным стилем.

Вот почему мы так круты. Девять или десять MC в каждой песне пытаются превзойти друг друга. Это команда, здесь брат заинтересован в успехе брата. Это конкуренция, которая порождает чемпионов. Конкуренция, которая поднимает планку каждый раз, когда кто-то выдает свой куплет.

Но то, что меня до сих пор бесит в Forever, это то, что RZA в некоторых песнях читает сразу за мной, как рифмовый стаклер.

Иногда все это выходило из-под контроля. Когда девять крутых MC сражаются за то, кто попадет в песню, то это, несомненно, может вызвать обиды или разборки. В творчестве редко бывает так, чтобы в одно и то же время все девять были на одной волне и на одном уровне. Но в тот момент, когда ты слышишь тяжелый качающий ритм, ты хочешь его получить, и ты должен прийти со своей историей, которая сильнее и лучше, чем у всех остальных. И заметьте, это далеко не всегда получалось. Меч, которым ты размахиваешь, иногда может отрубить тебе руку. Это была тонкая грань. И по крайней мере, большую часть Forever мы действовали на грани.

Теперь, когда я вернулся, я был готов к этой здоровой конкуренции. Я был в отличной форме. И думаю, что все были немного шокированы тем, как я взялся за Forever.

На Severe Punishment я пошел первым. И как первый я должен был задать тон всей песне. Рифма к ней сложилась просто и четко, к тому же она была готова.

То же самое произошло с Bells of War. Текст был уже написан. Иногда я просто пишу кучу стихов из 16 тактов, а потом, когда слышу ритм, понимаю, какой из них подходит в данный момент. Я полностью растворялся в музыке, поэтому мне позволяли быть первым.

Я взял этот альбом на себя. Я действительно потратил время, чтобы усовершенствовать свой флоу. Я жил с тем ритмом, на котором собирался читать. Я целый день катался с ним в тачке. Я разговаривал с ним. Я ел под него. Я двигался, двигался, двигался, двигался в такт.

Иногда, однако, все было иначе. Так, для работы над песней A Better Tomorrow я, Deck и Masta Killa собрались в студии. RZA поставил бит на репит, и он играл снова и снова. Пока он играл, мы просто разговаривали на разные темы. Мы всегда были разносторонними чуваками. И бывает так, что просто не хочется рифмовать всякое грязное дерьмо. Хочется прийти с чем-то концептуальным, в чем есть что-то важное для слушателей, переживающих трудные времена. Как и пятипроцентники, мы считали своим долгом стараться поддерживать и направлять людей на верный путь. Поэтому мы придумали концепцию песни о трудностях, о состоянии мира и о том, как детей сбивают с пути.

Я всегда пытаюсь говорить в своих текстах обо всем, через что прошел. О своей боли и о своих слабостях. Мне хочется, чтобы слушатель мог развиваться. Я добавляю эти элементы, потому что, к сожалению, сложности и проблемы слишком близки нашей аудитории. Поэтому я и стараюсь обнажить свои болевые точки: предательство, тюрьму, свободу, недоверие – и открыто говорить о том, что я делал, и о том, что все еще хочу сделать… Я раскручивал свое воображение на полную катушку.

Я рифмовал так, что копы, должно быть, думали, что я все еще на районе, потому что мои рифмы были настолько яркими, что кажется, будто я все еще ежедневный участник этого хаоса. Я рифмовал так, будто мой текст – это кино. А моя цель – устроить вам эпичное путешествие. Заставить прочувствовать, через что я прошел. Заставить понять, что можно пройти через огромное количество всякого дерьма и выбраться из этого.

Я не просто слушаю ритм, когда пишу, я пытаюсь попасть в режим Боба Дилана, Джонни Кэша. Я хочу делать то, что заставит людей увидеть и осознать сходство между нами, а не различия.

В A Better Tomorrow я решил обратиться к своему мальчику, который получил шальной выстрел. Я через многое прошел, но это была слишком серьезная травма. Поэтому я сел и зарифмовал свои мысли и эмоции. Иногда работа с рифмами похожа на терапию, но не в этом случае.

Мне не стало лучше. Это вообще не было терапией. Черт, я бы хотел, чтобы песня стала моим исцелением, но смог лишь выразить боль, с которой жил.

На Wu-Tang Forever мне нужно было утвердиться, хотели ли чуваки это признавать или нет, неважно. Мне нужно было свести счеты, устроить личную вендетту, так что меня не волновало их признание. Можешь оставаться безумно милым, но непризнанным. По сути, тебе нужнен маркетинговый план, чтобы добиться признания. Я шучу, но в каждой шутке есть доля шутки.

Работа над Forever – важный опыт. Во-первых, я пришел в себя. Ну, и потом в особняке был постоянный парад коллег по шоу-цеху и друзей. Алия, Хизер Хантер, Brandy, Kurupt, Daz, Snoop, Brett Ratner, Busta Rhymes – мы охрененно проводили время. Их ежедневное участие в нашей жизни вдохновляло. Чтобы осознать это, мне нужно было остановиться и выдохнуть, так же как и когда я вышел из тюрьмы. Почти каждое утро перед записью, наслаждаясь пейзажем во внутреннем дворике, я напоминал себе, что должен действительно находиться в моменте здесь и сейчас, чтобы оценить все происходящее. В результате, все это вдохновляло меня. Все вокруг вдохновляло меня.

Однажды, когда я сидел в джакузи с несколькими девушками, я начал читать на обратной стороне скраба для тела перечень ингредиентов. Это заставило меня задуматься. Я вспомнил фильм под названием «Черный шампунь». Мы всегда смотрели блэксплойтэйшен фильмы. В голове у меня родился ядерный замес, и когда я позже пришел в студию, то вошел в кабинку с мыслью о «Черном шампуне». Я уже долго прокручивал ритм и когда собрал рифму, попросил RZA, чтобы он записал меня. Так что, когда твой разум открыт, вдохновение приходит отовсюду.

Как, например, и мой куплет в Impossible, он был вдохновлен моей девушкой Силк. Она была бунтаркой, можно сказать, революционеркой. Мы много читали, что, безусловно, расширяло и дополняло мое восприятие мира. «Искусство войны», «Книга перемен», «Стратегия лидерства». Она научила меня чувствовать эмоции, давала уроки духовности и рассказывала, как перенести мой разум в другое место. Она научила меня погружаться в творчество и развивать творческую зону. Все это изменило мой стиль, и это очевидно в Impossible. Этот текст был отражением моей новой творческой зоны и стремлением к реализации более зрелых желаний, как физических, так и ментальных, и духовных. Я ничего не знал об этом. Я шел прямо по лестнице. До этого альбома все было просто – пьяная словесная архитектура, рожденная под пивом и травой.

Все это открыло мне глаза. Как грибы. Я попробовал их в первый раз, когда мы записывали Wu-Tang Forever. Однажды вечером мы с RZA были в студии, и один из учеников пришел с большим пакетом грибов. RZA пробовал их раньше, поэтому он приготовил их, и мы стали ждать эффекта.

Я точно не помню, когда это случилось. Помню, как курил косяк и фристайлил без рубашки в носках. Часами, часами, часами, часами и часами напролет. Оглядываясь назад, я все еще пытался преодолеть свою стеснительность в рэпе, так что меня качало не по-детски.

В какой-то момент, я помню, как RZA пытался схватить меня, думаю, он придумал хук для Domestic Violence.

Мы рифмовали без остановки. Думаю, это было лучшее время для нас. Мы все еще были близки. Все это было еще до того, как каждый из нас начал вырабатывать свои собственные индивидуальные представления о сольной карьере и о карьере Wu-Tang в целом.

Мы смогли проработать все это на Wu-Tang Forever, потому что мы все еще были близки. Мы выросли, но еще не разошлись.

Я не мог дождаться, чтобы продемонстрировать то, что я оттачивал в течение последних нескольких месяцев. Другие парни не могли поверить, что я пришел к ним в такой форме. Вот что я имею в виду, когда говорю о познании себя. Чуваки говорили мне «нет» пятнадцать раз подряд. А в шестнадцатый раз ты заткнешь ублюдков, потому что ты наконец-то на высоте. Выражения их лиц демонстрировали все, что они хотели сказать, каждый раз, когда я выходил из студийной кабинки.

Это было лучшее чувство! Те же чуваки, мои братья, которые несколько месяцев назад гоготали надо мной, говорили о том, что у меня самые сложные и глубокие куплеты на Forever. Я никогда не сдавался, все это связано с моей решительностью и целеустремленностью. Это больше, чем талант. Это больше, чем эго.

Я помню Scotty Wotty, самого крутого рэпера в нашем районе, который оказал влияние на нас всех, когда мы росли, и который был моим наставником, он приходил сюда на несколько сессий. Вот почему я знал, что был крутым ублюдком, потому каждый раз, после того как меня высмеивали и выгоняли из студии, я возвращался. Каждый гребаный раз.

В отличие от Scotty Wotty, который пришел записаться и, возможно, попасть на альбом вместе с нами, но его не взяли, потому что он не подошел. Вместо того чтобы переделать рифму, чтобы лучше соответствовать треку, сделанному RZA, он выразил недовольство. Я пытался поговорить с ним об этом, но его эго было задето. «RZA не уважает меня, он не уважает мое искусство и мой стаж…»

– Йоу, нигга, ты должен вернуться, пока не сделаешь все правильно, – сказал я ему. – Нужно попробовать несколько раз, чтобы найти то, что подходит.

Но он так и не вернулся. Его эго не могло этого вынести. Ментально он был недостаточно силен, чтобы отбросить сомнения и гордость и просто сделать то, что просит RZA. Если бы он вернулся, RZA в конце концов нашел бы для него что-нибудь подходящее. Scotty понятия не имеет, куда этот маленький куплет мог его завести. Но это была не только его вина. Трудно позволить кому-то учить тебя, когда это касается твоего искусства, особенно когда ты так долго делаешь это по-своему. Да и вообще, трудно следовать чужому примеру.

Scotty Wotty – последний представитель настоящих уличных рифм. После него (я поставил его на Heads Up на Keynote Speaker) я больше не имел дела с уличными чуваками. Они слишком резкие на поворотах. Как правило, они лишены здравого смысла и просто невежественны. Они на самом деле не понимают, как все работает. И их нужно постоянно направлять и напоминать им, что происходит. При этом они взрываются, злятся, расстраиваются из-за какого-то идиотского дерьма, которое даже не имеет значения. Если ты хочешь работать с реальными продюсерами, а не только с битмейкерами, то тут не обойтись без гибкости и стремления к постоянному обучению.

Главное, чему я научился благодаря трудностям, было то, что ты всегда должен продолжать работать. Некоторые чуваки при первых же сложностях готовы вернуться в зону. Другие тупо сдаются и позволяют несчастьям и бедам уничтожать их. Нужно просто пережить дерьмо, пока не найдешь что-то крутое. Нужно найти нового себя. Вот как это работает. Это боль артиста, который всегда пытается обрести новое «я». Как оставаться новым?

Когда ты творишь, необходимо оставаться в этом режиме. Вдохновение слишком странная штука, чтобы найти и удержать его, лучше всегда оставаться в зоне творчества. Это может быть зона, вещающая всякую чушь, это может быть зона глубокой концентрации, или это может быть просто счастливая зона. Речь идет о том, чтобы успокоить все лишнее дерьмо в голове и услышать свой внутренний голос.

А когда ты профессиональный музыкант, нужно учитывать множество факторов, отнимающих твою творческую активность, – в первую очередь деньги и политику музыкальной индустрии. Но чтобы полностью вернуться в свой режим, мне нужно было пройти через все это.

Когда я писал, я понял кое-что еще, что также помогло мне. Хоть я и черпал вдохновение от Rakim и других братьев, я не пытался войти в пятерку лучших. Это опасное место, потому что как только вы туда попадаете, то можете столкнуться с долгой дорогой вниз.

Вот почему я просто был счастлив участвовать во всем этом, но особо не выделяться. Образно говоря, мне не нужно мчаться сотни ярдов каждую игру. Было достаточно получать несколько первых ударов, бежать несколько ярдов и ставить свою маленькую статистику на доску. И – бум, я в порядке.

Гастрольная жизнь

Теперь, когда я уверенно почувствовал себя в студии, а альбом был готов, нам пришлось снова отправиться в путь. С выходом Wu-Tang Forever в 1997 году мы стали практически именем нарицательным. Этот раунд промо-тура обещал стать более важным событием. Раньше, во время гастролей с первым альбомом, концертные площадки были расположены близко друг к другу, что иногда приводило к серьезной суматохе. Ситуация была бессистемной, безопасность была неустойчивой, а промоутеры – сомнительными.

Несмотря на непрофессионализм, который имел место быть, наши туры все равно были очень веселыми. Даже когда сложности нарастали, мы держались друг за друга. Иногда мы боролись, чтобы защитить себя от толпы. Иногда сами были агрессорами. Мы растоптали пару чуваков без всякой реальной причины, просто потому что испугались. Это была целая эпоха. Эпоха команды в камуфляже, шапках и толстовках. Во-первых, это было красиво, а во-вторых, у нас была фора.

Вокруг нас крутилось огромное количество чуваков – просто кузенов и бойцов с улиц, продюсеров и других МС, которые иногда читали, тусили и колесили с нами. Бывало так, что нас собиралось человек шестьдесят, то тут, то там мелькали косяки, и создавалось ощущение, будто с нами тусит весь наш район. Все это безусловно привлекало внимание копов и одновременно помогало спасти жизнь. Это была эпоха, когда ночные перестрелки с драками в хип-хоп-клубах были обычным атрибутом.

Именно поэтому рядом должны были быть парни, которые имели опыт в разборках и были готовы прикрыть тебя. Каждый из нас в Clan уже был таким сам по себе, а когда рядом собирались остальные братья, это снимало любые вопросы. Мы определенно становились проблемой, когда хотели ею стать. Это была эпоха провокаторов. Возможно, от скуки или в поисках репутации, возможно, в силу менталитета крабов в бочке или неприязни к чужому успеху, как бы то ни было, мы в любой момент могли спровоцировать кого-нибудь либо с удовольствием ответить на провокацию.

Если я видел, что на нас надвигается проблема, я старался сразу же разрешить ее. Когда я повзрослел, то понял, что все это был тест. У молодых один ответ – насилие или, по крайней мере, грубость, ты либо выскакиваешь, либо дерешься. Со временем ты учишься иначе справляться с подобными ситуациями. Ты применяешь силу только в крайних случаях. Потребовалась вся моя жизнь, чтобы достичь такого уровня зрелости. Я был диким отморозком, пока не перерос эту чушь.

Иногда чуваки, чтобы не платить за концерт, пытались ворваться через заднюю дверь клуба и в проходе могли устроить мочилово. Как-то раз мы с Masta Killa уложили босса таких ублюдков тремя ударами. Наши были прямо за нами, так что ублюдки отступили очень быстро.

Это круто, когда за тобой стоит толпа. Это будто ты легально владеешь оружием и легально используешь его по назначению. Но иногда этот клановый менталитет тоже выходил из-под контроля. Однажды вечером после концерта в Европе мы решили, что кто-то украл куртку Ghostface. В тот раз в автобусе с нами ехал чувак, не знаю, фанат ли или просто чей-то знакомый, но он был единственным чуваком извне и казался нам чужим. Мы поискали куртку и, не обнаружив ее, нашли козла отпущения: «Йоу, чувак!» Мы привели его в номер отеля и начали избивать, пытаясь выяснить, не он ли украл эту долбаную куртку. Я прыгал с кровати ему на голову, мы били его стульями, мы рвали его на части. Мы надрали ему задницу так сильно, что я думал, что мы убьем этого парня.

Потом выяснилось, что все это сраное дерьмо напрасно. Popa Wu взял куртку Ghost и спрятал ее внизу за чертовым торговым автоматом. Так что мы просто отпустили этого бедного избитого парня. Век живи, век учись. Было прискорбно, но это насилие родилось из верности другу. Это не оправдание, просто так сложилось.

Иногда мы тоже не понимали, что происходит. Однажды в нас стреляли. В Чикаго. Это была сумасшедшая ночь. Мы как раз выходили из зала, когда какой-то чувак начал пальбу. Чертовы пули летели так, что мы попадали на пол. По сей день я даже не знаю, что это было. Просто еще одна драма.

В другой раз, во время гастролей во Флориде, мы с Meth сидели в номере, курили, пили и играли в видеоигры. Нас пригласили на небольшую вечеринку Люка Скайуокера из 2 Live Crew. Но мы такие: «Нет. Не кайф». Мы просто держались особняком.

Вдруг среди вечера позвонил General Wah, один из наших чуваков. «Йоу, сынок, ты должен приехать. Тут повсюду творится безумие. И этот чувак, Люк, может сорваться с цепи».

Сначала мы такие: «Да пошло оно все на хер, чувак». Но он звонил так часто, что мы наконец-то поехали.

Мы добрались до места. Там были Raekwon, его кузен Рико и чувак по имени Борн, все они были с нами, с нашими парнями. И это были парни, которые только что вышли из тюрьмы, понимаешь? Часть нашего окружения. Все эти долбаные бандиты уже были там.

Мы заходили, а General Wah собрался уходить: «Йоу».

Я сказал: «Эй, мужик, ты попросил нас приехать, чтобы уйти? Да что с тобой?»

«Йоу, сынок, ты не поверишь. Там твой человек такое отмочил! Ты должен зайти внутрь», – сказал он.

Мы такие: «О ком ты говоришь?» Речь шла о Борне. На самом деле Борн был человеком Busta Rhymes. Он только что вернулся домой после восьми или девяти лет отсидки. И чертовски хорошо развлекался. Но я даже не мог представить, насколько чертовски хорошо.

Мы зашли. Там действительно царили безумие и беспредел. Дым, алкоголь рекой, стриптиз. А когда мы подошли ближе, перед нами раскрылась по-настоящему дерьмовая картина. Прямо по центру этого гребаного моря людей Борн на глазах у изумленной публики делает девушке куннилингус.

Люк выразительно взглянул на меня: «Это твой чувак?! Он с тобой?!» А я, на самом деле, лишь той самой ночью и познакомился с ним, так что вряд ли мог отличить его от ямы в земле. Все, что я знал, это то, что он пятипроцентник и только что вернулся домой после восьми лет тюрьмы. Все, что я знал. Но мы почувствовали его боль и без раздумий приняли в нашу команду.

В том числе одним из наших там был Риф, честный гангстер, который был со мной со времен Сакраменто, настоящий магнит для проблем, который провел больше половины жизни за решеткой. Каждый раз, когда я был рядом, мне приходилось носить жилет, потому что мы либо попадали в драки, либо в перестрелки. Самое безумное, что с ним самим никогда ничего не случалось, в жопе оказывались те, кто рядом, ему же каким-то образом всегда удавалась оставаться целым и невредимым.

Он подошел ко мне. «Йоу, мы отпиздим твоего человека», – шепнул он мне на ухо.

Теперь все вокруг говорили: «Это твой человек». Таковы были законы. Например, мы представляли своих людей друг другу: «Йоу, это мой человек, вон там, это Доминго – мой человек». Если я кого-то не знал, то говорил: «Йоу, это не мой человек», чтобы прояснить, что он не имеет ко мне никакого отношения. «Твой человек» означало, что ты связан с человеком, о котором они говорят. Так что если ты назвал кого-то своим человеком, то это уже не случайность.

Риф подошел и сказал: «Йоу, Год, смотри, что вытворяет твой человек Борн». Я повернулся налево и увидел там Kid из Kid’n’Play. Я такой: «Что за ерунда?» Я обернулся в другую сторону и увидел Father MC: «Что за чушь? Все это дерьмо просто безумие».

Мы были в изумлении. А Риф и все его дружки-гангстеры пялились на Борна, словно на кусок мяса, который они вот-вот разорвут. Он смущал всю банду: «Вот дерьмо! Он позорит всех нас перед Люком». Люк уже думал, что мы маленькие гангстерские ублюдки. Происходящее выходило из-под контроля.

Внезапно все стало еще более странным. Чуваки начинали подбадривать его: «Вперед! Вперед! Вперед! Вперед!» Он продолжал все быстрее, быстрее и быстрее, и она кончила, обрызгав ему все лицо. Он настолько зажегся, что спустил штаны и собирался трахнуть ее прямо перед всеми этими чуваками.

И вдруг под его штанами мы увидели стринги с пальмами. И охренели! Невозможно было поверить в это. Я вырос на улице и в тюрьме, но никогда не видел этого дерьма раньше. Парни в боксерках – да, но я никогда в жизни не видел парня в стрингах с пальмами, особенно в личном и близком окружении.

Риф занервничал и раздулся, он собирался броситься на него. Он подошел ко мне снова и сказал: «Я сделаю это».

Я такой: «Вот дерьмо!» У этого парня весь воротник был мокрый. Он не трахнул ее, но все это дерьмо определенно вышло из-под контроля.

В конце концов, мы оттащили его от девушки и ушли с вечеринки. Он сел в машину с гангстерами Рифа. Не поймите меня неправильно, но эти парни были закоренелыми уголовниками – они отсидели по 10, 12, 13 лет. Очень серьезные чуваки.

Я, Meth и наши ребята прыгнули в другую нашу машину, в маленький минивэн с раздвижными дверями. И помчали по шоссе в сторону отеля, мы впереди, фургон с Рифом и компанией позади. Я обернулся и увидел, как фургон виляет по дороге, раздвижная дверь открыта, и что-то грохочет. Я сказал: «Йоу, они пиздят Борна в задней части фургона».

Мы все еще мчим 80 миль в час. Потом я вижу, как тело Борна свисает из долбаной раздвижной двери, пока Риф пытается вышвырнуть его. Наконец, Борн теряет хватку, выпадает из фургона и скатывается в траву. Я подумал, что парень точно мертв: «Ну что за хрень!»

Их фургон остановился. «Чувак, продолжай ехать. Продолжай. На хер этих отморозков», – сказал Meth. И мы помчали дальше.

Все поднялись наверх, но я остался в вестибюле, ожидая, когда появятся остальные. В конце концов, фургон подъехал, и в отель вошел Борн, на удивление живой и не сильно пострадавший. Тем не менее Риф подбежал и продолжил его рихтовать.

Я крикнул: «Йоу, чувак, остынь. Хватит, мужик. Просто успокойся, пока ты его не убил». Мы вышли с Борном на улицу, я вызвал такси к отелю и сказал: «Йоу, Борн, вали, чувак, или они тебя реально грохнут».

Только он сел в такси, как тут же у машины возник Риф, он, как долбаный ниндзя, схватился за багажник на крыше, сгруппировался, влетел ногами в открытое окно и разбил Борну морду. Последний раз. На дорожку. Я такой: «Вот мудила!» Это было невероятно. Он сделал все это на чистом адреналине. Вот такая у нас приключилась история. Самое смешное, что General Wah, тот парень, который позвал нас, когда мы туда приехали, сбежал и даже не остался взглянуть на всю эту прекрасную драму.

Нужно сказать, что, куда бы Риф ни пошел, драма следовала за ним по пятам. Он был хорошим человеком, всегда выполнял свою часть сделки, и можно было быть уверенным в том, что он всегда прикроет твою спину. С другой стороны, если он был в чем-то замешан, то рано или поздно что-то пошло бы не так, в девяти случаях из десяти он был в центре событий.

Однажды он ввязался в неприятности с братом RZA Divine, и все это переросло в настоящую перестрелку на шоссе. Я точно не знаю, как это произошло, но Риф и Divine были в клубе в Атланте и вошли в него с какими-то чуваками. Короче говоря, закончилось тем, что Риф как сумасшедший вел свой Land Cruiser со скоростью 100 миль в час, а эти парни гнались за ними и стреляли.

Divine был на пассажирском сиденье и не мог поверить в это дерьмо. Наконец-то они его достали. У Рифа был пистолет, Divine взял его, затем Риф замедлился настолько, что ребята подъехали почти вплотную, и тогда Divine замутил что-то в стиле «Крепкого орешка» и открыл ответный огонь. Я имею в виду, что он просто оторвался на этих чуваках.

Риф и Divine вернулись в отель на изрешеченной пулями машине, и я такой: «Видишь? Вот что происходит, когда ты решил зависнуть с Рифом». История была абсолютно безумной.

Никто из нас не был от этого застрахован. Однажды RZA сказал мне, что он собирается с Рифом в Вегас на пару дней. Я предупреждал RZA, велел ему надеть жилет и быть начеку, иначе его могут пристрелить.

Он такой: «Все о’кей, бро». RZA может выглядеть немного глупо, но точно не идиот. Несмотря ни на что, два дня спустя он вернулся с разбитой губой.

И рассказал, что они с Рифом были на вечеринке, Риф, конечно же, поссорился с парнем, с которым была компания чуваков из окружения Tupac. И, в конечном итоге, RZA двинули по затылку, потом по лицу, а потом сорвали с него цепь.

Когда Tupac узнал, что RZA стал жертвой стычки, то вернул ему цепь. Он знал ребят, которые наехали на RZA, и через несколько минут сам принес цепь. Он даже договорился с RZA о встрече один на один с парнем, который взял цепь, если RZA потребует разборок. В наше время это может быть чем-то особенным, но тогда главные чуваки поступали именно так.

Когда RZA вернулся, я просто посмотрел на него и спросил: «Йоу, бро, разве я не просил тебя быть осторожнее с этим чуваком?»

Такое дерьмо происходило с Рифом постоянно. Всего лишь еще один день в его жизни. В конце концов его арестовали за наркотики, но он отсидел срок, вернулся и сегодня меняет свою жизнь к лучшему.

Не важно, в дороге или дома, главной нашей заботой были копы. Удивительно, что нас не закрыли по всем статьям. Я помню, как однажды в начале наших туров мы с Masta Killa были где-то в Северной Каролине. Дико уставшие добрались до отеля поздно ночью и свернули немного травки покурить. В итоге выкурили все, что у нас было – весь отель был в дыму, – и заснули.

На следующее утро мы проснулись от стука в дверь. Я помню, что мы услышали рации в коридоре. В полудреме открыли дверь и увидели сердитую женщину-сержанта. Отель так провонял, что кто-то не выдержал и вызвал полицию.

Они распахивали каждую дверь, вытаскивали всех в коридор и обыскивали номера, пытаясь найти траву. У нас ее не было, напомню, мы с Masta Killa уже скурили все наше дерьмо. Мы пытались объяснить, что мы просто артисты, проезжающие через их прекрасный город на пути к следующему. Но они жаждали крови. Полиция – гребаные вампиры.

Когда она вошла в наш номер, мы сказали: «Мэм, здесь ничего нет». Обыскав весь номер, она действительно ничего не нашла. Казалось, что все чисто. С каждой секундой она расстраивалась все сильнее и сильнее. Она очень хотела нас прижать.

Внезапно она останавилась у стола, мимо которого проходила несколько раз. У меня екнуло в груди. Там, на самом видном месте красовались два семени и стебель. Это все, что осталось от нашего ночного сеанса. Но этого было достаточно, чтобы она сошла с ума.

«Ага. Я знала! – сказала она. – Вы двое точно сядете. Никуда не уходите».

Мы сидели и растерянно смотрели на эту женщину: «Леди, вы серьезно?»

Она ответила: «Да, я очень серьезно. Никуда не уходите». И это из-за двух семян и стебля!

Она оставила нас в носках и трусах и спустилась в холл, чтобы забрать своих головорезов. Как только дверь захлопнулась, мы с Masta Killa посмотрели друг на друга и, не проронив ни слова, схватили одежду. Я высунул голову за дверь. В коридоре было несколько копов, но стояли они к нам спиной. Мы выбежали из номера и бросились к пожарному выходу. Спотыкаясь об одежду, мы помчали вниз, на парковку за отелем и запрыгнули в фургон Wu. Заперли все двери, спрятались под багажом и остались там, едва дыша.

Все здание просто кишело полицейскими. Со всех сторон мы слышали, как копы ищут нас и все время переговариваются по рации. Мы, затаив дыхание, торчали там два, а то и три часа. И все это из-за двух несчастных семян и голого стебля. К счастью, они, в конце концов, прекратили поиски, и мы уехали в следующий город.

В другой раз у нас с Ol’ Dirty не было паспортов. Clan собирался в Канаду, и мы не хотели пропускать эту поездку. Поэтому мы спрятались в багажном отсеке под автобусом и так пробрались через границу. Это было еще до 11 сентября, и никто даже не заглянул в багажник.

Учитывая, сколько нас было и насколько диким было наше поведение, нас очень легко могли закрепить в любом городе. Но мы привыкли прятать дерьмо от копов и знали, как выйти из ситуации.

Например, копы все время трясли наш туристический автобус. Они останавливали нас и заставляли стоять на обочине дороги, пока осматривали наши вещи. Но мы были бывшими наркодилерами, так что прекрасно знали, как правильно делать заначки.

Я не думаю, что кого-то из нас когда-нибудь накрывали в туре. Разве это не безумие? Как только мы стали знаменитыми, никто из нас практически не ввязывался в проблемы с наркотиками, за исключением ODB и Ghost. В итоге Ghost отсидел шесть месяцев по обвинению в хранении оружия и с тех пор был абсолютно чист.

Честно говоря, мне кажется, что в настоящее время в США наблюдается рекордно низкий уровень преступности. И копы стараются закрыть чуваков и столь жестко обращаются с ними скорее по привычке. На улицах больше нет наркобаронов и громких гангстеров, поэтому они переключились на певцов и рэперов. До истории с Tupac и Biggie рэперам не уделяли столько внимания. Когда мы совершали наши первые промотуры, бандитизма вокруг было выше крыши. Теперь, когда на улицах все резко успокоилось, мы рэперы – крупная рыба, которую копы преследуют и выслеживают.

В 2012 году в соответствии с законом «О свободе информации» было выпущено досье, которое федералы собирали на Wu-Tang Clan в течение многих лет. Там подробно описывается, как мы «активно участвовали в торговле наркотиками, оружием, незаконном хранении оружия, убийстве, угоне автомобилей и других видах насильственных преступлений». Я читал его и был удивлен тем, что они пытались повесить на нас. То есть я, конечно, был когда-то наркодилером. У меня было незаконное оружие, которое по умолчанию неправомерно. Но угон автомобиля? Убийство? Я понятия не имею, как они пытались связать это все с нами. О да. И «другие виды насильственных преступлений» – ну вы только что прочли истории о Рифе и прочих ребятах, так что можно сказать, что некоторые члены Wu знали людей, которые совершали такие преступления. Да. Мы знали.

В любом случае в течение многих лет они следили за нами, надеясь собрать достаточно «доказательств», чтобы предъявить нам обвинение в соответствии с законом RICO. Этого не произошло; как только мы начали зарабатывать легальные деньги, стало легче, чем когда-либо, оставить всю нашу нелегальщину позади. Нет нужды говорить, что из всех этих расследований ничего не вышло.

В последние двадцать пять лет я вел свои дела безупречно. Я ценю свою свободу, потому что знаю, каково это – потерять ее.

Чрезмерно подозрительные копы и проблемные отморозки были лишь вершиной айсберга неприятностей во время тура. Отдельной историей были бесконечные разбирательства с промоутерами. Помните историю с фальшивой 100-долларовой купюрой, так вот она была фигней.

Как-то мы сотрудничали с еще одним мутным промоутером. Мы уже были в курсе, что сначала нужно получить аванс, а потом оставшиеся деньги. И все-таки допустили ошибку. Согласились выступить без аванса. Промоутер так хотел отделаться от нас, что после выступления натурально начал умолять нас войти в его положение и даже рыдать. Не самый умный ход. Не надо говорить кучке голодных бывших наркоторговцев и бандитов, что у тебя нет их бабок. Особенно когда ты стоишь перед ними, увешанный золотыми цепями и в Rolex. Ты дебил?

В середине его мольбы один из членов нашей команды просто схватил его и буквально перевернул вверх ногами. Мы полезли к нему в карманы и забрали все его цацки. Потом бросили его на землю и ушли. Той ночью он усвоил урок. WU-TANG CLAN НЕ ШУТИТ!!

К сожалению, нам пришлось несколько раз повторить этот урок. Довольно дикий инцидент произошел в Чикаго. Эта история стала медийной. Мы были в туре Wu-Tang Forever и после каждого шоу устраивали афтепати. Иногда разные Wu-чуваки тоже устраивали вечеринки. Но мы всегда были в курсе.

В этот раз один ушлый промоутер пытался схитрить и написал наше имя на своем флаере. Он решил, что после стольких вечеринок Wu мы даже не заметим еще одну. К несчастью для него, мы услышали о ней.

Он пришел на концерт, не подозревая, что мы уже знали о том, что он замутил. Кое-кто из нашей команды отвел его в отель, чтобы разобраться. Он признался, что использовал имена членов Clan для поддержки своей вечеринки. Той ночью чуваки выбили из него дерьмо. Сломали нос, оставили синяк под глазом. А сломанные ребра прокололи ему легкие. Он подал на нас в суд. Это был один из первых судебных исков Wu, но определенно не последний. Опять же WU-TANG CLAN НЕ ШУТИТ!!

Отдельная часть айсберга – разногласия с радиостанциями по поводу рекламы или спонсорских выступлений. Однажды нас забанили на «Hot 97», легендарной нью-йоркской радиостанции. Мы любили этих чуваков, мы думали, что они наши братья. И мы думали, что эти чуваки любят нас.

Мы выпустили Wu-Tang Forever и уехали на гастроли. Одновременно с нашим альбомом вышел альбом Biggie (Life After Death). Оба отлично продавались. Мы дебютировали на первом месте в чарте Billboard и реализовали 612 000 копий только в первую неделю релиза. Сумасшедший успех.

Нам позвонили с «Hot 97» и сказали, что хотят видеть нас на Summer Jam. В это время мы находились в туре по Европе. Они сказали, что если мы не вернемся и не сыграем на Summer Jam, то наш альбом никогда больше не будут ставить на волнах «Hot 97».

Мы такие: «Йоу!» Нас было девять, так что мы проголосовали. Некоторые из нас говорили: «Давайте вернемся и сделаем это». Некоторые: «Неа, чуваки. Продолжаем тур. Делаем то, что делаем. Мы исправим это дерьмо позже».

В итоге мы вернулись в Нью-Йорк и играли на Summer Jam. Но мы не знали, что это подстава. Они сделали нас хедлайнерами всего через несколько месяцев после смерти Biggie Smalls. Ни за что на свете не получится возглавить такое шоу после смерти парня, который был таким культовым в хип-хопе и таким любимым в Нью-Йорке. Они не должны были ожидать, что мы станем хедлайнерами, – это должно было быть данью уважения в честь Notorious B.I.G. Все должно было быть иначе.

На трибунах арены 25 тысяч человек. Перед нами выступали Lil’ Cease и Junior M.A.F.I.A. Мы сидели и наблюдали за происходящим на сцене. Эти чуваки сделали всю нью-йоркскую херню. Они собрали все свое дерьмо вместе. Мы же облажались, потому что были не готовы. Плюс к тому у нас не было саунд-чека, потому что мы просто «спрыгнули» с самолета и направились прямо на шоу. Раньше мне снились кошмары об этом дерьме. Сейчас их нет, но время от времени они возвращаются.

Итак, подошла наша очередь. Они посадили нас в лифт. Они подняли DJ Mathematics. По дороге наверх есть вертушки. Тогда не было Serato. Ничего из этого дерьма. Были вертушки и микшер – мы играли старый, добрый хип-хоп. Лифт трясся. Игла продолжала подскакивать, пока шел лифт. Я имею в виду, он издавал громкие, хреновые звуки.

Я стоял за диджеем. Он обернулся и посмотрел на меня. Я на него. Наконец-то он поднялся наверх. Ни хрена себе, он начал качать, вертушки закрутились, и он пытался вернуть нас на волну. Он старался снова устроить нужную атмосферу. Половина стадиона начала злиться. Было очевидно, что у Biggie были свои поклонники, а у нас – свои.

Ghost не выдержал подошел к микрофону и сказал: «На хер «Hot 97». Они саботировали нас. Ни за что на свете мы не сможем обойти Biggie Smalls после того, как он только что умер. На хер это все».

Потом внезапно поклонники Biggie начали уходить. У него было около двенадцати тысяч поклонников. И у нас было около двенадцати тысяч. Наши остались. Его ушли. Мы продолжили качать. Мы сделали то, что должны сделать. После этого позвонили из «Hot 97» и говорят: «Вы все в черном списке». Они больше никогда не ставили альбом Wu-Tang. Я все еще злюсь из-за всего этого. Мы вернулись туда позже, выступали в 2006 и 2013 годах – но атмосфера уже никогда не была прежней.

Это была херовая ситуация. Просто шок. Но в конце концов я думаю, все было честно в любви и войне.

Мы дрались не только с хулиганами на шоу, иногда мы могли серьезно повздорить и с другими рэперами. В начале девяностых был популярен грандиозный рэп-фестиваль Jack the Rapper. Ежегодно как известные, так и начинающие рэперы, а также руководители разных лейблов всего мира стекались в Атланту на JR.

Однажды, когда мы были там (возможно, это был наш первый раз), Люк из 2 Live Crew не отдал нам микрофон. Он нас не пустил. 2 Live Crew сходили с ума на этом фесте и предположительно буянили на протяжении всего феста. Может быть, Люк пытался таким образом защитить свой рынок, потому что мы были на юге. Каковы бы ни были его мотивы, мы были следующими, и он не давал нам выйти на сцену. Несколько минут мы терпеливо ждали, но вы знаете, как это бывает, когда ты жаждешь признания. И через несколько минут Clan бросились на сцену, чтобы сделать то, зачем приехали. Началось безумное мочилово, в котором диджей Люка был нокаутирован.

Но нам было все равно. Мы должны были подняться туда, потому что для этого мы и приехали. И мы поднялись. К сожалению, после окончания баталии у нас осталось времени только на две песни. Так бывает. Но нужно отметить, что побоище на сцене сослужило нам верную службу с точки зрения признания аудитории.

Случалось еще несколько небольших стычек с другими рэп-группами, но самое забавное соперничество для меня было то, к чему многие люди даже не были причастны.

Akinyele и ODB – типичные Бэтмен и Джокер. Обычно именно Dirt был зачинщиком, так что, я думаю, он был Джокером. Он набрасывался на Akinyele в мгновение ока.

Я до сих пор не знаю, в чем корень их разногласий. Все, что я знаю, если ODB видел Akinyele, то независимо от места и времени он немедленно превращался в Уму Турман в фильме «Убить Билла» – в голове Dirty срабатывала сигнализация. Мы заходили в клуб или еще куда, и, если Dirty замечал его: «Йоу! Ненавижу этого чувака». Даже когда Akinyele выступал на сцене, Dirty без стеснения врывался туда же и начинал драку. Akinyele мочил его в ответ, и вот они уже катались по полу.

Это произошло между ними в ATL. Они около пяти минут сражались за микрофон, прежде чем их разняли. И это был даже не лучший поединок между ними.

Самая дикая драка между Dirt и Akinyele была где-то в Бруклине. Честно, я думаю, это была самая чудовищная ночь в истории. У меня много историй о диких ночах, но именно эта стала действительно чудовищной. Конечно, началось все с того, что ODB на входе заметил, как Akinyele читает на сцене: «О, эта сучья задница здесь? На хуй этого парня. Этот засранец, что он здесь делает? Я терпеть не могу этого засранца».

Прежде чем кто-нибудь успевает сообразить, Dirt завязывает драку с Akinyele. Они катаются по сцене, ругаются и борются за микрофон. Как обычно, Dirt выходит победителем, вместе с микрофоном. Итак, Dirty выходит на сцену и готовится читать свое дерьмо. И тут кто-то из толпы стреляет – БАХ!

Сразу после выстрела Shimmy Shimmy Ya оказалась прямо в тему. Вся толпа, все в этом здании буквально сошли с ума. Эта энергия, несмотря на то что она на входе была негативной, все равно ощущалась мощной и даже отчасти позитивной. Толпа жгла неистово. Люди толкались и прыгали. Завязывались и развязывались потасовки в разных концах зала, а ODB все качал и качал. Ближе к концу второй песни все вокруг превратилось в королевскую битву.

Начались сумасшедшие беспорядки, а мы собрались сзади, чтобы не попасть в эту мясорубку. Slick Rick the Ruler был с нами, и мы ошарашенно наблюдали за происходящим. Он стоял, как перст, во всех своих огромных золотых украшениях. Чуваки бросались барными стульями, разбивали стекла, кого-то подстрелили в задницу возле клуба, людей топтали. Вокруг нас царили хаос и шум, но Slick Rick никто не трогал. Он был похож на статую Свободы, так его уважали. Мы убедились, что он просто сияет над морем из нас, болванов, отделяющих его от схватки. Драка закончилась тем, что толпа вывалилась на улицу.

Большая часть боя велась снаружи, и мы воспользовались небольшим затишьем, чтобы собрать своих и выйти. Пока мы собирали всех вместе, к нам, покачиваясь, подошел тип с разбитой головой. И он совсем не казался расстроенным. На самом деле, он был на подъеме, он узнал некоторых из Clan и поприветствовал нас.

«Йоу! – крикнул он. – Это самая крутая вечеринка, на которой я когда-либо был за всю свою жизнь! На хер всех!» Это все, что он сказал. Он даже не пытался остановить кровотечение или вытереть кровь. Просто сказал, что хотел, и ушел. Чудовищная ночь.

Я уже говорил, что нас всегда сопровождали персонажи, которые творили довольно интересные вещи. Popa Wu был одним из таких. Он был СБ, старшим богом, который подтвердил множество уроков пятипроцентников и был своего рода духовным наставником для многих основных членов Clan.

Popa Wu всегда был очень опрятный. Он всегда носил какое-нибудь щегольское, джентльменское дерьмо, феску, брюки и крутые шелковые рубашки или костюмы, ботинки и модные шляпы. Он неплохо разбирался и в «Высшей математике». Он знал 120 уроков идеально и зачитывал тебе их так быстро, что можно было подумать, что это Twista рэпнул.

Он вырос в Бруклине и многое повидал за свою жизнь. Он знал, как всегда держать себя в руках. То, что рядом с ним мы учились быть холодными, спокойными и собранными, много раз выручало нас из беды.

Он несколько раз уговаривал полицейских, арестовывающих Method Man, отпустить Meth. Meth всегда попадал в какие-нибудь неприятности. Однажды, когда мы были в туре, он находился на заднем сиденье полицейской машины в наручниках. Popa Wu подошел к офицеру и тихо переговорил с ним. По сей день никто не знает, что Popa Wu сказал копам. Он всегда говорит так, будто он президент или кто-то еще в этом роде. Все, что мы знали, это то, что каждый раз, когда Method Man пытались закрыть за курение травки в общественных местах, или за хранение, или за нарушение общественного порядка, или за что-либо другое – по крайней мере девять или десять раз, – в течение нескольких минут ему снимали наручники, он выходил из полицейского автомобиля и возвращался в туристический автобус. Popa Wu чертовски хорошо умел убалтывать, и он всегда вытаскивал Meth, да и всю нашу команду из некоторых дерьмовых ситуаций.

Но это не значит, что он все всегда держал под контролем. И у него были свои слабые точки. Однажды, когда мы были в Вирджинии, Daddy O рассекал на мотоцикле по парковке отеля, туда-сюда, туда-сюда. Это выглядело забавно – не буду врать, – но я не занимался этим дерьмом и даже не думал об этом.

Однако Popa Wu думал: «Йо, Daddy O! Дай мне прокатиться на этом байке!»

Помните, да? Popa Wu всегда был на стиле. На нем были лоферы, брюки и чистая шелковая рубашка. Daddy O пытался предупредить его: «Чувак, ты слишком крут, чтобы кататься на этом грязном, хоть и крутом байке».

«Послушай, чувак. Я тусил в Бруклине с Томагавками [в то время известной бандой]. Я как-нибудь справлюсь с этой маленькой игрушкой», – говорит он.

В вестибюле меня ждала девушка, поэтому я пошел к ней и отвел ее в свой номер. Я увидел, как уезжает Popa Wu, встретил свою малышку, поднялся наверх и вернулся меньше чем через полчаса.

Я обнаружил Лили Фри, он же генерал Ва, папулю О и всех остальных, которые, свернувшись в три погибели, держась за животы, хохотали как сумасшедшие. Я спросил Free, который аж плакал от смеха, что случилось.

«Йоу, ты пропустил это. Popa Wu облажался и разбил мотоцикл. Мы говорили ему не ездить на этом долбаном байке».

И тут на углу стоянки я увидел полностью разбитый байк. Лоферы Wu валялись рядом. Я пригляделся и увидел две ступни размером с батоны, торчащие из-под заднего сиденья. Когда я уходил, Wu был весь хрустящий и блестящий в безупречной шелковой рубашке, похожий на икону стиля. А теперь он валялся здесь в дерьме, его одежда разорвана и окровавлена, а ноги опухли, как у слона. Позже оказалось, он сломал одну ногу и одну лодыжку на мотоцикле.

Тем не менее он не покинул гастроли и отправился с нами в следующий город, он проехал восемь часов с больными ногами. Конечно, первой нашей остановкой была больница.

Можно было бы подумать, что Popa Wu усвоил урок, но нет! Однажды мы были на Гавайях, в этом действительно отличном месте, с едой, напитками и… квадроциклами. Popa Wu, должно быть, устал смотреть, как мы веселимся на квадроциклах, и решил запрыгнуть на один из них. Опять же, мы неоднократно просили его не делать этого.

«Полегче с этим дерьмом, Popa. Они ездят быстрее, чем ты думаешь».

Его реакция была типичной. «Чувак, я был с Томагавками в их расцвете, когда мы ездили повсюду…»

Прежде чем кто-либо успел рассказать, как им управлять, он с безумной силой зажал газ. Квадроцикл рванул и взлетел. Wu пытался выровнять руль, мы орали инструкции и просили притормозить, но он не слушал, или не слышал, или не понимал, как это сделать. И полетел прямо в кусты. Куст был настолько густой, что квадроцикл застрял на полпути. Он остановился так внезапно, что Wu перевернулся через руль и вылетел.

Мы, конечно, смеялись, но надеялись, что с ним все в порядке. Когда мы подошли к кусту, чтобы вытащить его, то поняли, что находимся на краю обрыва. Мы этого не знали. Просто молча вытащили оттуда. Если бы кусты не остановили квадроцикл и собственно тело Popa Wu, он наверняка сорвался бы прямо с этого проклятого утеса.

После этого нам больше не нужно было говорить ему, чтобы он держался подальше от байков. Потребовались пара случаев и почти смертельный опыт, но он, наконец, выучил свой урок. По крайней мере, он не оказался в инвалидном кресле.

Путешествуя по всему миру, мы должны были преодолеть свой культурный шок. Девять парней из Стейтен-Айленда, пересекающих океаны и оказывающихся на другой стороне планеты. Что?!

Так, в 1994 году мы сели на самолет и впервые отправились в Японию. Честно говоря, мы не особо и хотели, но это было необходимо для фанатов. Тогда же мы снимали документальный фильм о туре.

Пришлось провести в самолете пятнадцать часов. А когда мы вышли, я чуть не умер от счастья. Я влюбился в Японию. Япония была совсем другим монстром. Это было ни на что не похоже. Их культура была самой экзотичной из тех, что я когда-либо видел. Мы были единственными чернокожими на мили вокруг. Пока я был там, я чувствовал, что я и мои братья Wu были единственными черными людьми на планете. Нас было так мало, что казалось, будто мы пришельцы. Японские дети останавливались и пялились на нас, потому что они никогда раньше не видели чернокожих людей. Они были в восторге. Я никогда раньше так себя не чувствовал. Это был очень интересный опыт. Мой первый раз, когда я надел шелковый халат и дегустировал саке, случился именно в Японии.

Здесь же я получил свой первый серьезный легальный профит, ну или один из первых. В это время иена была сильна по отношению к доллару США. А у меня было около сотни футболок, которые я продавал по 50 баксов за штуку. (Я хотел бы взять с собой гораздо больше, но основная партия застряла на таможне.) В итоге я заплатил около штуки за футболки, которые привез, продал их все и уехал домой с четырьмя штуками. Это был хороший доход, мне даже показалось, что я снова вернулся в квартал, только на этот раз все было законно.

Должен сказать, что из всех стран, в которые я ездил, в Японии и Италии лучшая еда. Но в Японии еда не просто лучшая, она охрененная. Ее готовили прямо у нас на глазах. Это произвело на меня сильное впечатление.

Что более важно, тебе там было хорошо после еды. Я даже не тренировался, а мои мышцы просто росли. Не похоже на то дерьмовое, вялое чувство, которое ты испытываешь после того, как ешь кучу американского дерьма. Я был так рад, что решился на этот дальний перелет… Да и японцы были в диком восторге от Wu-Tang, это было безумием.

И там мы тоже творили полную дичь. Например, Dirty любил трахаться с поклонницами. И самая безумная подобная история ODB, которую я помню, произошла во время нашего тура по Японии. Он пришел в мой номер с женщиной, с которой он был в то время, и спросил, есть ли у меня презервативы. Я сказал ему: «Эй, чувак, у меня нет презервативов».

Он огляделся, но, как я уже сказал, у меня не было презервативов. Потом он увидел поднос с едой, завернутый в пленку: «Йоу, чувак, я возьму пищевую пленку». Зашел в мою ванную, запер дверь, завернул свой член в пищевую пленку и трахнул девушку прямо там, в ванной моего гостиничного номера. И вышел оттуда со своей забавной ухмылкой на лице. Вот так.

Выяснилось также, что в Японии очень строгие законы о наркотиках. Мы проходили через японскую таможню, и у Masta Killa были с собой три унции травки. Тем не менее он каким-то образом справился с этим дерьмом, так что теперь у нас была травка, но не было бумаги. Поэтому мы импровизировали и делали косяки из страниц Библии, которую нашли в гостиничном номере.

Когда мы рассказали об этом нашему местному промоутеру, он сказал, что нам очень повезло, потому что если тебя застукают с косяком, то можно схлопотать тюремное заключение сроком на пять лет. Я не мог поверить своим ушам, но он был чертовски серьезен.

Поэтому я сходил с ума во время очередной поездки, когда один из наших чуваков каким-то образом провез огромный пакет травки. Я чуть не сошел с ума, когда он достал эту огромную сумку, по крайней мере два фунта весом, прямо в моем номере отеля. Я взял чуток – я не настолько глуп, – затем наорал на него из-за остального: «Йоу, убери отсюда это дерьмо прямо сейчас! Ты знаешь, какой тюремный срок ты можешь получить за это? Пять лет, чувак! Никогда больше не приходи ко мне с этим!» Он извинился: «Йоу-йоу, бро, извини, я не знал».

Я не собирался рисковать – никакая травка не стоит возможных пяти лет в тюрьме.

Италия мне нравилась мощенными булыжником дорогами и маленькими улочками, по которым можно было исследовать город. Первая моя встреча с римским Колизеем, древним гладиаторским местом, разбила мне сердце. Колизей оказался гораздо меньше, чем я ожидал. Я думал, что это будет большой стадион, как стадион Янки, но в лучшем случае это место было ареной Младшей Лиги. Реальность ранила меня. Я помню, как думал, что Голливуд скормил мне херню в фильме «Гладиатор» и все такое.

Поздней ночью мы шли в местечко, похожее на забегаловку, в маленький бар, который выглядел неприметно. Но, когда ты попадал внутрь, это была чума! Там столько крутых сучек повсюду! Они разодеты в пух и прах! Вообще, в Италии все хорошо одеты.

Иногда мелочи оказывают большое влияние на место. Остановившись в Швейцарии, я заметил, как здорово выглядят люди, особенно женщины, в этой стране. Их кожа была чистой и сияющей, а волосы блестящими и великолепными. Пока я был там, я узнал, что в Швейцарии самая лучшая водопроводная вода в мире. Когда я сказал, что хочу воды, кто-то сказал мне пить воду из-под крана. Я ответил: «Я не пью водопроводную воду!» – но здесь, в Швейцарии, мне сказали, что можно. Они утверждали, что это самая качественная вода в мире, и, судя по людям, я могу в это поверить.

Мы путешествовали по всей Европе. Мой первый раз в Амстердаме был тоже крутым. Конечно, трава там легальна. И мы так привыкли к тому, что нас могут в любой момент закрыть за несчастную унцию, что нам пришлось привыкать к тому, что курение в общественных местах может быть абсолютно законным. Мы курили везде, на прогулках, в заведениях, в отеле, на концертах, и полиция ничего не могла с нами поделать. Это было чувство непобедимости.

Как-то мы с Deck решили прогуляться и заглянули в магазины с травкой. В итоге мы оказались в «Макдоналдсе». Просто сидели там, курили, ели и хихикали. И когда пошли выбрасывать мусор, вместо слова «спасибо» на корзине было написано «пошиба». Мы не могли успокоиться, хохотали и твердили: «Пошиба, чувак, пошиба! Пошиба за это мгновение».

Мы также сходили в район красных фонарей. Шлюхи не захотели с нами связываться, они сказали, что у чернокожих слишком большой! Мы пытались шутить на этот счет, но они были серьезны и не хотели иметь с нами ничего общего. Тем не менее мы в трепетном предвкушении бродили перед этими женщинами, стоящими в витринах борделей, словно украшения, выставленные в магазине Macy’s. И опять же не могли привыкнуть к тому, что все это совершенно законно.

Я был обескуражен, мой мозг требовал подтверждения происходящему, поэтому я ознакомился с историей Амстердама и выяснил, что они легализовали наркотики и проституцию, чтобы остановить преступность. Я имею в виду, что там легальны практически все наркотические средства. И проституток каждую неделю проверяют на венерические заболевания. Я обнаружил, что там редко совершаются сексуальные преступления и преступления, связанные с наркотиками (однако кражи со взломом и карманные кражи – это другое дело). Я подумал: «Вау, это круто!»

Лондон тоже был милым – он напоминал мне Нью-Йорк. Конечно, в Лондоне нужно было быть осторожным, переходя улицу, потому что в Америке ты привык смотреть в одну сторону, а в Англии – смотреть в обе стороны, потому что иногда движение идет с обеих сторон по одной полосе, нужно было быть внимательным. Это был первый раз, когда я увидел машину с рулем с правой стороны.

Во время этого тура мы имели дело с английскими фунтами; нам приходилось переводить наши деньги в фунты. Я дал женщине за столом тысячу долларов, а она вернула мне 400 фунтов. Я подумал: «Какого хрена, где мои деньги?»

Она сказала: «Это обмен валюты».

Я сказал: «Оу, хорошо».

Кроме того, мы не смогли найти ничего хорошего из еды в Лондоне. Еда была другой. Она была пресной, и, когда мы ели, вкус был другим. Однажды мы ходили в ресторан с самым странным меню, которое я когда-либо видел. Там подавали дерьмо в стиле Индианы Джонс, например, обезьяньи мозги, и я даже не знаю, что еще. Это был настоящий сюжет из программы «Необычная еда Эндрю Циммерна». Я даже не знал, на что смотрю, и ничто не могло меня заставить прикоснуться к этому.

Во Франции была хорошая еда, особенно в Париже. Но что мне не нравилось во Франции, так это то, что многие люди там не используют дезодорант, так что они воняют.

Зато фанаты там были сумасшедшими. Какой бы дикой ни была моя команда, иногда толпа становилась гораздо диче. Поклонники в Европе очень серьезно относились к своим музыкальным фестивалям. Они до сих пор так относятся. Мне кажется, сейчас они стали еще более безумны. Они просто немного грубее, немного агрессивней. Прыжки в толпу. Рулоны туалетной бумаги в воздухе. Сумасшедшее дерьмо.

Мы провели фестиваль с двадцатью или тридцатью тысячами зрителей. Люди были повсюду. Все на взводе и отжигают, скандируя: Tiger Style! Tiger Style! Как только публика услышала вступление к Wu-Tang Clan Ain’t Nuthing ta Fuck Wit, они переключились на еще более высокую передачу безумия. Все, что мы видели, это тысячи прыгающих вверх и вниз голов – это правда было чумовое зрелище. Люди в толпе начали подниматься на сцену и прыгать в толпу. Большинству из них удавалось покачаться на волнах рук, прежде чем их опускали на землю.

Я никогда не забуду, как мы с Deck стояли рядом друг с другом на сцене во время нашего европейского тура, наблюдая за безумием толпы. Внезапно один чувак залезает на сцену, разбегается и, как лебедь, ныряет в воздух над толпой. Показалось, что он завис в воздухе на несколько секунд. Когда он начал падать, толпа людей сместилась, и внезапно не осталось никого, кто мог бы его поймать. Мы с Deck посмеялись, когда чувак приземлился на голову и шею, я имею в виду, мы смеялись до слез.

Не подумай ничего такого – это может показаться немного бесчувственным, но помни, что мы не привыкли ни к чему из этого: ни к разбросанным рулонам туалетной бумаги, ни к мошу, ни к грязи, ни к прыжкам со сцены – все это было для нас в новинку. Так что, когда это случилось, мы засмеялись скорее от неожиданности, просто потому, что никогда не видели раньше такой херни. К счастью, он подскочил и попытался вести себя так, будто ничего не произошло. Хотя чуваку должно было быть больно. Либо его телу, либо его эго.

Мы с Deck были на микрофоне, кричали ему и смеялись, как только он поднялся. «Мы видели это, чувак. С Божьей помощью ничего не сломано. Надеемся, ты в порядке». Он оглядел толпу в поисках выхода. Увидев вывеску «выход», он побежал к ней, все время держась за шею.

Еще один дикий опыт с фанатами у меня был в Аспене, штат Колорадо. Наш туристический автобус застрял в снежной буре в глуши. Нам пришлось провести ночь в автобусе, и, слава богу, у нас были генераторы, иначе мы бы вымерзли.

Дальше, пока вытаскивали наш автобус, нам пришлось ехать на фургонах. В Аспене мы остановились в хорошем домике, где все в комнате было деревянным: каркас кровати, стены, стулья. На полу лежала медвежья шкура. Это было очень мило, но неожиданно, потому что я не привык к лыжной культуре.

Так случилось, что автокомпания Scion устроила небольшой сюрприз для Genius, Raekwon и для меня. Это был мой первый опыт на лыжных трассах. И дама, которая устраивала это, заморочила мне голову. Она пошла и купила мне полный лыжный комплект, от костюма и ботинок до лыж и сноуборда, я был полностью укомплектован.

Мы добрались до склонов. Я ничего не знал о подъемнике, потому что я никогда в жизни не ездил на нем. Это был так называемый Т-образный подъемник, который представляет собой всего лишь маленькую планку, на которой ты сидишь, прикрепленную к тонкому столбу, идущему к верхнему тросу, – и все. Ты не сидишь в хорошем удобном двухместном кресле.

Я говорил по телефону и ни на что не обращал внимания, все, что я знал, это то, что подъемник приближается. Но вот чего я не понимал, так это того, что мы должны были подняться по всему склону горы на этой штуке. И как только я оказался на нем, я клянусь, это выглядело, как будто мы были на высоте 50 тысяч футов над землей, поддерживаемый тросом, который выглядел около дюйма толщиной. Хуже того, он останавливался и двигался по мере того, как они пускали других людей, поэтому мы раскачивались взад и вперед.

Когда я понял, во что ввязался, мы уже были на полпути. Мы поднимались, затем останавливались, как бы застрявшие в воздухе, качаясь взад и вперед на ветру. Мои ноги висели в воздухе, и я материл эту барышню во все горло. Я серьезно подумал о том, чтобы спрыгнуть, но увидел, что подо мной не так уж много снега. Так что я подумал: «Не, не рискну».

Наконец-то мы поднялись на вершину, и я продолжил свой матерный спич. Все, что я видел, – белые люди повсюду. Там наверху был спуск для сноуборда, и там были чуваки, выполняющие трюки на трубе и все такое. Симпатичные маленькие зайки, проезжающие мимо на сноубордах, заставляли меня сесть и задуматься: «Йоу, где я, блядь, нахожусь?»

Но тут я увидел бар и кучу палаток по одну сторону склона. И, конечно, пошел туда, чтобы заказать выпить. Чего я не помнил, так это того, что я был на высоте 8000 футов над уровнем моря. Естественно, алкоголь оказал сильное воздействие на мой мозг, а я понятия не имел, что случится. Я выпил половину стаканчика и выкурил косячок, и к концу всего этого я так облажался, что не мог поверить в это. Я думал, что кто-то подсыпал мне что-то в напиток, но люди вокруг меня просто сказали, что я еще не привык к высоте. Я спросил, как мне это сделать, и они сказали, что мне просто нужно продолжать дышать воздухом.

Так что я вдыхаю и выхожу, и фанат Wu-Tang проезжает мимо на сноуборде, видит меня и спрашивает: «Йоу, хочешь пойти на трубу?»

Я пялюсь на него и спрашиваю: «Ты что, с ума сошел? Посмотри на меня!» Я в полном дерьме, в лыжном костюме, я ничего не знаю о сноуборде, и этот чувак хочет, чтобы я пошел на трубу? Это рецепт моей смерти. Нет, спасибо.

К счастью, я увидел снегоход, сел на него и поехал. Вот так я и спустился вниз. Это было очень забавно – я был немного зол. Действительно, почему бы нам не подняться на гору? Я, человек, который никогда не катался на лыжах, который даже не собирался пробовать что-то подобное, как я мог подняться туда без предварительных тренировок?!

Мы любим всех наших фанатов, откуда бы они ни были – они самые лучшие во всем мире. И у Wu-Tang всегда было особое место в наших сердцах для фанатов с ограниченными возможностями. Один парень в коляске подкатил ко мне перед концертом и сказал, что был парализован на шоу Wu-Tang. Не знаю, правда это или нет, но это все равно тронуло мое сердце. Мне было неловко, но он сказал это так, будто гордится этим. Я чувствовал, что мы ему чем-то обязаны. Поэтому мы проводили его на площадку. Когда пришло время зажигать, мы позволили ему выйти на сцену вместе с нами. С тех пор любой человек в инвалидной коляске – всегда желанный гость на наших концертах. Несколько раз было так, что когда мы замечали кого-то в инвалидной коляске, то останавливали шоу, спускались в толпу и поднимали человека на сцену. Если не было пандусов, мы просто несли его на руках. Они были с нами все время, пока мы зажигали. После шоу мы возвращали их обратно в толпу.

Мы рады колясочникам настолько, что они всегдя могут попасть на наши концерты бесплатно. Мы без колебаний дадим им пропуски. Это наши настоящие поклонники, потому что даже физическое увечье не мешает им приехать к нам. Именно для таких фанатов мы делаем все это, и мы стараемся не разочаровывать их.

Каждый участник Wu-Tang неоднократно падал на сцене. За исключением, может быть, Rae, потому что он не так много двигался.

RZA не был исключением, но один раз был особенным, он был более возбужден, чем обычно, поэтому он бродил по сцене, как волк. Сцена была немного мокрая от того, что мы разбрызгивали воду на толпу, а толпа на нас. И тут, когда наступает очередь RZA, он с безумной энергией вырывается к передней части сцены:

И… бац! Он так сильно поскользнулся, что ноги взлетели в воздух, и он приземлился на задницу. Нет нужды говорить, что мы от души посмеялись над этим. Мы всегда смеялись друг над другом, потому что знали, что рано или поздно придет чья-то очередь упасть, или разбить мотоцикл, или попасть в другую нелепую историю.

Я и сам упал на стадионе Continental Airlines Arena в Нью-Джерси в ночь, когда погиб Ol’ Dirty Bastard. На самом деле падение было не такое уж и страшное, теперь, когда я думаю об этом, хотя толпа, насчитывающая около десяти тысяч человек, все сказали: «Оооох», – когда увидели. Плохо то, что я упал между двумя колонками и застрял. Я не мог пошевелиться. Чуваки читали, так что никто не помог мне выбраться из этих чертовых колонок. Я практически лежал там с микрофоном в руке и в какой-то момент закричал: «Йоу! Кто-нибудь, помогите мне! Я застрял между колонками!»

Пришла охрана и помогла мне выбраться, я перезапустил микрофон, и шоу продолжилось. Чуваки, конечно, шутили об этом часами. На следующий же день мы услышали, что Dirty умер. Я думаю, именно поэтому шоу на Continental Arena всегда будет резонировать. Это было последнее шоу Wu-Tang, во время которого Dirty был еще жив, хотя и не присутствовал.

Я много лет назад знал, что ODB умрет раньше своего времени. В какой-то момент меня в очередной раз озарило, и я сказал Masta Killa, что он умрет молодым. Я знал его характер, и, когда он попал в тюрьму, я понял, что он хочет снова стать человеком. И он вернулся домой и захотел продолжить с того места, где остановился. Как я уже говорил ранее, если ты сядешь в тюрьму на три года, тебе понадобится три года на улице, чтобы собраться с мыслями и сориентироваться. Но когда ты хочешь снова стать звездой, это займет гораздо больше времени. Ты устарел – ты не знаешь, насколько устарел, но ты устарел.

Ему нужно было время, чтобы вернуться, но у Dirty не было такого терпения. До того, как он попал в тюрьму, он сидел на кокаине и прочем безумном дерьме. А потом он был в сумасшедшем доме, и кто знает, чем его накачивали, пока он был там. Я предупредил его, что если он не будет осторожен, то облажается и умрет от передозировки. И, к сожалению, именно так и произошло – он вернулся домой и сразу же попытался вернуться к старому образу жизни, не осознавая, что нужно успокоиться.

Когда Dirty скончался, это был серьезный эмоциональный поворот, потому что это был наш брат, и мы с ним были близки. Мы все вместе вышли с улиц и стали успешной рэп-группой, и эта связь нас крепко объединила. Это пиздец, когда ежедневно видишь любимого человека, а потом он просто исчезает. Я рыдал, когда услышал, что он умер.

В начале наших гастрольных туров действительно было трудно, но весело, потому что мы приступали к чему-то новому. Но в целом туры – это ежедневный труд, и нужно безумное упорство, чтобы выдержать эту дикую жизнь на колесах.

Сейчас, после десятилетий в дороге, это все еще тяжело, потому что тебе все еще приходится делать эту работу каждый раз. В самолет, из самолета; отель, вещи, дорога на шоу, шоу, обратно, сборы, самолет, следующее место. И так бесконечно. Вот почему я особенно разозлился на своих братьев Wu в этом последнем раунде, связанном с A Better Tomorrow. Они не хотели делать эту работу, и промотур альбома провалился.

Конечно, мы все еще находили время для буйных тусовок.

Однажды вечером, после вручения премии American Music Awards, мы с Ghost отправились на вечеринки в Лас-Вегас. У нас был лимузин, поэтому мы ездили туда, а затем сюда и обратно по бульвару Стрип, забегая на различные тусы. Поначалу все вечеринки, на которые мы заходили, были в лучшем случае неудачными.

«Йоу, Ghost, пойдем на вечеринку Puff. Держу пари, она крутая!»

Мы сделали еще несколько кругов, прежде чем отправились к Puff. Наконец-то мы добрались. Первым признаком того, что это будет адская ночь, было то, что там была Mary J. Blige. Она уже собиралась уходить, но все равно продемонстрировала нам свою любовь. Mary нам симпатизировала с тех пор, как они с Method Man выиграли Грэмми. Она всегда находила время, чтобы обняться и поболтать. Как только мы увидели ее, мы поняли, что внутри жара.

«Я же говорил тебе, что это будет крутая вечеринка, Ghost!»

Когда мы вошли, то поняли, что там были все знаменитости. Сумасшедшие бутылки шампанского и бокалы повсюду. Puff устраивает лучшие вечеринки. Он король. С Puff все чувствуют себя комфортно. Если бы я или некоторые из моих братьев Wu устроили вечеринку в свое время, люди могли бы не прийти, потому что они могли подумать, что там будет какая-то жесть, что их могут застрелить или зарезать. Но с Puff каждый чувствовал себя достаточно безопасно и комфортно, чтобы просто расслабиться и выпить. Один нюанс. Ты должен быть готов, прежде чем попасть на одну из этих вечеринок. Надень широкие штаны, может быть, костюм, забери шиншиллу из химчистки и нацепи все свои бриллианты, потому что это будет шикарно. По крайней мере, по сравнению с некоторыми тусовками, на которых я был. Его вечеринки были историческими. Конец 1990-х был просто очень, очень хорошим временем для хип-хопа. Хип-хоп становился миллиардной индустрией, поэтому деньги лились повсюду. Чуваки больше не устраивают такие вечеринки. Редко выпадает случай, чтобы нарядиться, надеть смокинг или все белое.

Той ночью я увидел кое-кого, в кого был влюблен с тех пор, как был сопляком в Парк-Хилле и смотрел «Хорошие времена». Каждый чернокожий парень в Америке был влюблен в Джанет Джексон в то время. Она выглядела такой же крутой, как и все. Я заметил, что там было много парней, которые наблюдали за ней краем глаза, но все они казались слишком потрясенными, чтобы подойти к ней, потому что она была Джанет Джексон. Вы уже знаете меня, я не боюсь отказа. Если научиться не обижаться и не переживать из-за отказа, то несомненно можно завоевать весь мир.

Поэтому я быстро подошел к ней, поцеловал руку и сказал ей, что люблю ее. И сразу же заставил ее засмеяться. Я опустился на колени рядом с ней на длинный диван – там были Джанет, Eve, Missy Elliott, Jermaine Dupri – и проговорил с ней несколько минут. Она была замечательной, милой и немного стеснительной. У меня есть фотография с ней и маленьким поцелуем в щеку.

Но я облажался. Я встал, чтобы пройтись по клубу. И сказал ей, что вернусь. Когда я посмотрел через плечо, то увидел, что она выглядит грустной и одинокой. Должно быть, тяжело быть такой красивой, чувак, подумал я. Но так и не вернулся, чтобы с ней потусить, потому что вскоре после этого Eve подошла ко мне и спросила о Ruff Ryders в Cherchez La Ghost. Пока я все объяснял, Джанет уже исчезла. Черт…

Я жал руку самым удивительным людям. Я жал руку Барри Уайту и Айзеку Хейсу, да благословит Господь их души. Little Richard. Cher. Garth Brooks. Britney Spears. Celine Dion. Bobby Brown. Whitney Houston, благослови Господь ее душу. Bono. B. B. King, благослови Господь его душу. Lenny Kravitz. Macy Gray. Pamela Anderson. Tommy Lee. Deborah Harry. И десяткам других.

Я даже пожал руку Дональду Трампу. Это было около пятнадцати лет назад на вечеринке в особняке на севере штата Нью-Йорк. Мы с моим приятелем Homicide сделали фотографии с Майклом Страханом и Трампом. Думаю, эта фотография у Homi, потому что я не смог ее найти.

Когда мы отправились в тур с Rage Against The Machine в 1997 году, мы действительно знали, что клан Wu-Tang Clan крут. Это было отличное чувство. Это был, пожалуй, самый большой тур лета, и в отличие от некоторых из наших предыдущих гастролей эти были подготовлены профессионально. Все было надежно. Все было новым, красивым и аккуратным, чистым и правильным. Это было не какое-то дерьмо из гетто, как тогда, когда мы просто вваливались в фургон и ехали тысячу миль до Висконсина. Это была первоклассная жизнь. Все и вся обслуживали нас.

Наш автобус был официальным. Мы приезжали в город и ехали на место для саундчека. Потом на фургоне типа Winnebago нас отвозили в отель. Когда наступало время шоу, Winnebago забирал нас и вез обратно на место. Затем, после шоу и вечеринок, мы садились в автобус и продолжали свой путь.

Нас постоянно окружали суперпрофессиональные люди, чтобы быть уверенными, что у нас есть все необходимое. Наши отели были безупречны. Иногда в них буквально раскатывали красную дорожку, когда мы приезжали.

В то время Wu-Tang был мировым феноменом, но все еще оставался загадкой. Чтобы удовлетворить свое любопытство, многие ветераны музыкальной индустрии приходили на наши шоу. Мы видели Aerosmith, Пола Маккартни, Metallica, Pink, Black Eyed Peas, Soundgarden, Ленни Кравица, всех рокеров. Наверное, печально, что со многими из них у меня нет фотографий, это была эра пейджеров, а не смартфонов.

Кроме того, много раз, по крайней мере вначале, я не проверял, кто выступает с нами, после концерта я обычно возвращался в отель. Но в этом туре я все изменил. Именно так я подсел не только на Rage, но и на Soundgarden, потому что слышал их музыку в видеоигре Road Rash, и когда увидел их в списке, то остался на их сет. Эти чуваки были охрененными рок-музыкантами. Это был первый раз, когда я действительно увидел хорошее электричество действительно хорошей рок-музыки. Я не говорю, что другие группы не зажигали, но этот ублюдок Chris Cornell на сцене, его волосы были похожи на электричество, его рубашка развивалась, и он буквально разрывал молодежь. И я подумал: «Воу, круто».

Это, в свою очередь, повлияло на меня в попытке превратить мою музыку в альтернативный стиль хип-хопа. Этот опыт изменил мой взгляд на музыку. Я видел, как это делали Rage и Soundgarden и что там была совсем другая аудитория по сравнению с тем, к чему мы привыкли. Заметьте, Clan начинал свою деятельность в основном в черном сообществе и для чернокожих, но по мере того, как мы становились все более популярными, наша аудитория росла и расширялась по всему миру. Это еще одна причина, по которой мы настолько успешны, потому что наша музыка привлекательна для всех рас в мире. У нее нет границ. Это то, к чему должен стремиться любой музыкант, и это то, что я считаю неправильным в черном хип-хопе сегодня, он развивается, но не очень хорошо расширяет свои зоны влияния.

Еще одно, пожалуй, основное преимущество этого тура в том, что он привел нас на музыкальные фестивали. Я люблю фестивали. Это лучшие шоу. Ты не качаешь для пары сотен человек или даже нескольких тысяч. Нет, сэр. Ты зажигаешь для пятидесяти тысяч хардкорных фанатов Wu-Tang. Ничто больше не дает таких ощущений. После тура Rage мы зажигали с Mos Def, Pink, the Roots, the Black Eyed Peas… черт, мы работали со всеми. Мы проводили ночи, беседуя с актерами и режиссерами, а затем возвращались в свой комфортабельный автобус по пути в следующий роскошный отель. И, конечно же, повсюду были женщины.

Этот тур Rage был очень крутым. Думаю, лучшее шоу было на Гавайях. Эти острова – настоящий рай. Ты попадаешь туда, солнце в спину, все зеленое и желтое, и сияющее, и яркие цвета повсюду. Это феноменально. Вода, гидроциклы, вся эта крутая хрень, казалось, что мы короли. Все это время у меня в голове крутилась тема «Hawaii Five-0». В глубине души я всего лишь ребенок, выросший на телевизоре.

В какой-то момент во время тура Zack de la Rocha солист группы Rage Against the Machine вывихнул лодыжку во время выступления. Мы думали, что все будет кончено, но нет. Zack увозят на вертолете в больницу. На следующий день он вернулся с гипсом на ноге и начал зажигать, как настоящий рокер, прыгая на сцене.

Две недели спустя Мук приходит и говорит: «Йоу, промоутеры нас дурят! Мы могли бы получить гораздо больше денег». Обратите внимание, мы уже заработали сумасшедшие бабки. Я подумал: «Йоу! Мы не должны закончить этот тур!»

Ghost и Rae, однако, сказали: «Не, чувак. Мы должны сделать это. Мы должны сделать то…» Они отговорили нас от тура, и в итоге мы отменили все остальные даты и испортили наши отношения с Rage Against The Machine. Это разбило мне сердце.

Довольно скоро нестабильность Wu испортила нашу поддержку от Mountain Dew. Это все испортило… Нет, это слишком жестко. Конечно, не все. Но было бы лучше, если бы мы закончили то, что начали. У нас не было причин этого не делать. Мы были на вершине и поднимались еще выше, и я хотел перейти на новый уровень.

Это одна из главных причин, почему я был зол, когда наше участие в туре Rage Against The Machine пошло под откос. Мы должны были дойти до конца, но все вышло из-под контроля. Когда Ghost и Rae начали жаловаться на деньги, утверждая, что их обманывают, все пошло наперекосяк.

Я никогда этого не понимал. Мы получили серьезный куш и расширяли базу фанатов по всему миру. В то время мы были на вершине – пятьдесят тысяч мест, заполненных фанатами Wu. Я считаю, что иногда, в глубине души, некоторые люди боятся успеха. Я никогда этого не пойму – разве мы не за этим пришли сюда?

Я готов рассказать правду. Свою правду. Я действительно думаю, что в то время некоторые из моих братьев боялись зарабатывать такие деньги. Люди говорят, что хотят заработать миллионы долларов, но, если бы у тебя был миллион долларов на банковском счете прямо сейчас, я уверен, ты бы испугался до смерти. Думаю, любой обычный человек испугался бы. Это ответственность. Теперь ты озираешься, думая, что все пытаются добраться до тебя. Ты не знаешь, кому можно доверять. Вот чего боятся чуваки с деньгами.

И это проблема. Сначала я не верил в это, пока это не повторилось снова и снова. Каждый раз, когда мы начинали получать много денег, в Clan всегда было несколько чуваков, которые шутили над этим. Они начинали вести себя странно, говоря: «Нет, мы должны сделать это и это». Они бы все испортили для себя и для всех нас. И я такой: «Чуваки, да что с вами не так?». Потом я понял что: «Воу… эти чуваки тупо боятся прикоснуться к таким бабкам».

Это никогда не было проблемой для меня. Есть определенный способ двигаться, когда у тебя есть такие деньги. Ты должен изменить свой подход к жизни. Ты не можешь быть рядом с определенными людьми, с теми, кто попытается воспользоваться тобой или заполучить твои деньги. С такими бабками ты должен взглянуть на свою жизнь с более бизнес-ориентированной точки зрения. Они должны начать работать на тебя. Вот так.

Но, конечно, когда тут девять парней, каждый из которых по-своему представляет, что он должен получить от бизнеса, и чувствует, что не получает того, что ему нужно, вот тогда и начинаются проблемы.

Трещины в фундаменте

На самом деле каждый из нас понимает, что мы вытащили друг друга из хреновой ситуации, в которой родились. RZA и GZA заложили фундамент нашей команды, в том числе понесли убытки с их первыми альбомами. Потом Method Man поднял нас на новый уровень с Method Man. Raekwon и Deck выдали крутой C.R.E.A.M. Power, ODB и я лично привнесли свои индивидуальные навыки и таланты, чтобы сделать нечто большее, чем каждый из нас по отдельности. Наши тексты в Da Mystery of Chessboxin и эстетика видео показали, что у каждого есть свои таланты. После того как мы попали на SWV, на нас обратили внимание девушки из R&B. Каждый наш шаг вел нас к нашей цели, и мы не смогли бы сделать следующий шаг без предыдущего, только так мы оказались на вершине. Мы стали такими, что хочется кричать: «Да, у нас самая охрененная команда во всем мире».

Поэтому неважно, что что-то пошло не так, я всегда буду любить RZA. Он действительно «вернул мою голову мне на плечи», когда это было необходимо, и указал правильное направление. Неважно, что происходило позже и происходит сейчас, я всегда буду испытывать безумное уважение к нему за то, что он двигал меня вперед.

Как только на нас хлынули деньги, все стало усложняться. Плюс некоторых из нас втянули в сольные игры.

Конечно, между нами всегда были небольшие терки. Не может быть, чтобы девять чуваков, можно даже сказать отморозков, которые все время вместе (и на гастролях, и в студии), сосуществали бы мирно и счастливо, без разногласий. Когда мы начинали, мы двигались в одном направлении и нам было не до них. Разногласия начали появляться по мере того, как мы все больше узнавали о преимуществах и недостатках музыкального бизнеса.

Когда Raekwon («Mmobilarity, 1999), Method Man («lackout!» with Redman, 1999) и Ghost (Supreme Clientele, 2000) решились на собственное творчество, я признаюсь, чувствовал себя немного забытым. Я смотрел на это, как будто Deck, Masta Killa и я были в стороне, а остальная часть группы занималась своими делами. Даже когда мы с Deck заключили сделки на сольные альбомы, уже не смогли получить такую же поддержку всего Clan, как раньше.

Когда пришло время записи моего первого сольного альбома Golden Arms Redemption, RZA написал и выпустил всего три трека. Вместо этого биты для меня записали посторонние парни. Я получал рифмы то тут, то там от моих собратьев из Clan, но у меня не было всей этой Wu-Tang химии, которая дарила слушателям это объединяющее чувство. Установка «все за одного» рухнула, и мой первый альбом Redemption не получил полной поддержки, которую должен был получить. Несмотря ни на что, когда я выпустил его в Priority Records в ’99, он зашел хорошо.

Мой первый сингл – Bizarre – спродюсировал Bink! Это был мой человек. Это был первый сингл, связанный с Wu, который попал в десятку лидеров хип-хоп-чарта Billboard, дебютировав под номером 7. Мозги просто кипели, и мой второй сингл Rumble был на первой видеоигре, связанной с рэпом, Wu-Tang: Shaolin Style, так что я получал тонны славы.

В то время Priority был домом для N.W.A., Ice Cube и Snoop Dogg. Владелец, Брайан Тернер, продал его EMI в разгар релиза моего альбома, так что тонны людей входили и выходили из дверей лейбла. Я не получал никакой поддержки ни от кого, я буквально поддерживал себя энергией улиц, как тогда, когда я был членом Wu-Tang. Позже, в 2001 году, «riority», купленный за сто миллионов долларов, всплыл брюхом вверх и растворился. До сих пор я не видел ни одного отчета по продажам пластинок!

Черт возьми, Masta Killa даже не выпустил сольный альбом (No Said Date) до 2004 года. Это был отличный альбом, но он не был похож на предыдущие. Все это были альбомы Wu-Tang, в которых некоторые исполнители были представлены более сильно, чем другие, но все присутствовали.

У Deck были схожие проблемы в ‘99. Его альбом Uncontrolled Substance вообще не получил никакой поддержки от Clan. К тому времени Deck уже должен был выпустить соло, но большая часть его работ была потеряна во время наводнения в подвале RZA. Столько всего было потеряно в этой катастрофе. Что еще хуже, вклад RZA был всего несколько битов, в то время как Ghost, Method Man и Raekwon вовсе не было. Вместо этого некоторые менее известные участники Clan, такие как La the Darkman, Streetlife, Shadii и Beretta 9, попали в треки.

В 2000 году, как и обещал RZA на Wu-Tang Forever, мы выпустили следующий альбом The W. Overall. И я почувствовал, что в нем не хватает жары, огня. Будто мы сдулись. На самом деле, The W был первым альбомом, который мы не прочувствовали.

Год спустя последовал Iron Flag. Опять же это был не тот звук, которого мы хотели. Не то направление, в котором мы все хотели двигаться. Кроме того, мы с Deck чувствовали, что не получили полной поддержки Clan в наших сольных проектах.

Вот тут у нас и начали проявляться серьезные признаки разногласий. Все это было связано с тем, на чем был сконцентроирован RZA.

RZA, благодаря успеху Wu, начал свое движение в сторону карьеры в кино в качестве актера и режиссера. Меняя свой стиль и личность, он целиком и полностью погрузился в атмосферу Голливуда. Он потерял след того, что сделало нас крутыми на нашем пути. Победоносная формула была потеряна, акцент на продюсировании музыки затормозился, мы все реже встречались и записывались, поэтому музыка стала несовершенной, а особенности, искры, огня просто больше не было.

Впоследствии это создало эффект домино. Наши сольные проекты больше не были завязаны на успехе и энергии, созданных платиновым альбомом Wu. Музыка была еще более или менее солидной, но поклонникам не хватало того старого, сурового драйвового звука, который они привыкли слышать.

Это было примерно в то же время, когда большие бюджеты в музыке начали иссякать. GZA покинул Geffen, Meth и Ghost покинули Def Jam, Raekwon покинул Universal в 2003 году после The Lex Diamond Story, и к тому времени RZA разбил и сжег три или четыре дистрибьюторские сделки. Наверное, именно так и происходит, когда ты ставишь во главе своего бизнеса любителей, а не людей с реальным опытом. Общее количество продаж начало снижаться как в музыкальном бизнесе, так и в группе. Золотая эра музыки закончилась.

В 2004 году я воспользовался шансом и собрал свой проект Hillside Scramblers. Во-первых, я пытался расширить свои продюсерские возможности, а во-вторых, я пытался культивировать новые таланты. Я думал, что у меня есть идеальный план: я знал несколько крутых, убойных МС из различных проектов в городе, и, возглавив альбом как U-Godzilla, я представил их миру.

Единственная проблема заключалась в том, что в итоге я сделал то же самое, что и Meth с его альбомом Tical 0, – я выстрелил себе в ногу. Главная проблема была в том, что они реально были бандитами! Каждый из них был чуваком с района. От Бронкса до Стейтен-Айленда, только грязные уличные ублюдки. Они носили оружие, принимали наркотики, они просто не могли оставить это гангстерское дерьмо в покое.

В частности, мой приятель Face, который был убойным МС, не мог избавиться от уличного дерьма. Я пытался найти ему работу, пытался заставить бросить наркотики и оружие, прекратить барыжничать и просто сосредоточиться на рифмах. Но он не смог. Плюс, я не думаю, что он действительно верил в себя и свои способности. Если бы он заработал на полную мощность, возможно, он мог бы сделать то, что ему нужно было сделать, чтобы все получилось.

В конце концов на меня наехал один из его чуваков, и у нас произошла серьезная стычка. Мне пришлось изрядно покалечить его, отправить в больницу, и после этого мы должны были все прекратить. Этот проект почти стоил мне карьеры – он определенно нанес тяжелый удар по моему авторитету в отрасли.

После того как все это рухнуло и сгорело, я снова поплыл по течению. И я не мог ни к кому обратиться за помощью – RZA не направлял меня, не давал советы. Рядом никого не было. Никого.

Примерно в это же время я нашел своего нынешнего менеджера, Доминго. Господь привел его ко мне, чтобы исправить все то дерьмо, что я натворил, и с тех пор мы остаемся командой.

Доминго действительно спас меня на духовном уровне; если бы его не было рядом, я бы, вероятно, поскользнулся и вернулся к дичи и насилию. Но он успокоил меня и помог мне найти себя снова. Когда я хотел взорваться из-за чего-нибудь, он всегда говорил: «Йоу, ты должен стать Ганди, выдыхай, чувак». Еще он говорил, чтобы я вел себя как Мартин Лютер Кинг, как Малкольм Икс и просто подставлял другую щеку. Каждый раз, когда я собираюсь взорваться, я повторяю себе: «Ганди, Ганди, Ганди, Ганди». И будь я проклят, если это не успокаивает меня и не возвращает в лучшее состояние. Я безмерно благодарен Доминго за это, не говоря уже о благодарностях за мою восстановленную карьеру.

Несмотря на растущие проблемы, Deck, Masta Killa и я только начинали, и наши сольные альбомы содержали некоторые из наших лучших работ. Masta наконец-то сделал свой сольник No Said Date в 2004 году, Deck выпустил The Movement в 2006 году, а я выпустил Dopium в 2009 году. Все они были одобрены критиками, но не имели больших бюджетов, тех, которые наши братья получили через свои основные лейблы. Я думаю, что одна вещь, которая повредила этим релизам, заключается в том, что мы никогда не могли исполнять новый материал на концертах Wu-Tang. Этого я понять не мог.

Прошло много времени с тех пор, как мы исполняли новые песни. Черт, мы даже не поддержали последние несколько альбомов нормальными турами; я имею в виду, что мы отправлялись на гастроли, но на сцене выдавали только классику, старый материал. Мне кажется, что все должно было быть наоборот. Чтобы попросить фанатов поддержать нас, мы должны были сначала подать новый материал – все за одного и один за всех.

Еще до того дня, когда RZA придумал лого с бэт-сигналом, остальные понимали, что нам нужно прекратить то, что мы делаем поодиночке, и собраться вместе, и точка. Для того чтобы на дереве появились плоды, нужно поливать корни. Поэтому мы собирались вместе как Wu-Tang в первую очередь, это было приоритетом. В то время мы были командой, один за всех и все за одного – по крайней мере, так мы говорили себе. Мы отправились в путь, и, если бы один из нас занимался продвижением проекта, остальные поддержали бы этот проект. Как когда вышел Cuban Linx, никто не знал, что запись должна была стать следующим альбомом Wu, но, когда Raekwon подписал сделку, мы все согласились дать ему ее для сольного альбома, без проблем.

Спустя годы, когда доходы иссякли, участники, привыкшие вести сумасшедший образ жизни, начали жаловаться на то, что всем платят одинаково. Это привело к тому, что некоторые из чуваков саботировали концерты, шантажируя братьев, прежде чем согласиться отправиться в тур. В итоге ни один сольный участник никогда не выступал перед распроданными аренами, только вся группа – это фундамент. Нет земли без ветра и огня!

Постепенно все стало меняться, парни устали, и в конце концов мы все обзавелись персональными менеджерами, которые вели переговоры и служили буфером между всей этой херней. Больше не было «один за всех и все за одного». И каждый из нас стал считать не только свои деньги, но и поглядывать в братские кошельки. Теперь, когда времена золотых и платиновых пластинок прошли, чуваки начали драться за Wu. Весь фундамент, на котором мы построили успех и который сделал нас могущественными, развалился. Мы больше не строили. Мы уничтожали себя.

Прямо сейчас похоже, что братья Wu стоят, вцепившись друг другу в горло, игнорируя концерты и все такое. Но для меня это действительно годы, когда BS наверстывает упущенное RZA. Видите ли, он поставил во главе агентства своих родственников, и в течение многих лет мы вроде пахали без устали, но денег нам не хватало. Может, из-за того, что Divine слишком много обещал или заключил сделку, которую не смог выполнить, или из-за того, что он принял неправильные управленческие решения, я не знаю.

Не поймите меня неправильно, в конце концов, мы работаем вместе и все еще считаем себя кланом, но за двадцать пять лет работы в бизнесе RZA никогда не помещал группу в первоклассное агентство А-листа. Вместо этого Divine всегда помещал нас с ребятами из В-листа и С-листа. Интересно, почему?

Однажды я спросил его: «Vine, почему мы не с William Morris Agency?»

И он сказал: «Потому что никто не хочет иметь дело с нашим дерьмом».

Я оглянулся: «Нашим дерьмом? Или твоим дерьмом?»

Разговоры о «нашем дерьме» меня расстраивают. Мы – Rolling Stones хип-хопа, а представлены в бизнесе черт-те как. Между тем у RZA всегда были агенты из А-листа, которые поддерживали его лично. Что это за херня?

Divine винит во всем низкоуровневых, никудышных агентов, с которыми мы вынуждены иметь дело. Но если это так, то какого хрена ты отдал свой самый сильный актив, гребаный Wu-Tang Clan, дерьмовому агенту, а не первоклассному профессионалу?!

Представляю себе ситуацию, когда мой менеджер говорит мне, что какая-то цыпочка из Джерси бронирует наши европейские туры из своего дома? Я тут же выпалил: «Что?! Только не она! Она торчит мне пятнадцать штук!» Как бы там ни было, все, что мы слышали, – это оправдания, оправдания и еще больше оправданий в том, почему у нас так мало денег.

Оглядываясь назад, я еще кое в чем сомневаюсь. Например, Wu Wear вернулся к нашей двадцать пятой годовщине, и это все замечательно, но люди не знают, что никто из нас – первоначальных инвесторов, каждый из которых вложил значительную сумму (около сорока тысяч долларов) из наших гонораров от 36 Chambers и The Rage tour – не видел ни цента с первой линии, основанной в 97-м году. И это то, что нужно решить и исправить.

Там также есть использование нашего логотипа. Многие люди этого не знают, но DJ Mathematics нарисовал этот логотип на салфетке. RZA быстро запатентовал его, и до сих пор его брат устраивает разборки, когда кто-то из первоначальных членов Clan пытается его использовать. Это безумие… То есть я понимаю, если кто-то использует его без разрешения группы, но если это делаем мы, члены группы?! Это просто безумие.

В любом случае GZA использует букву G, которая похожа на шрифт W, Meth использует перевернутую W или M, у меня есть буква U, которая выглядит как обрезанная W. Думаю, приходится подходить творчески, но в конце концов мы все стоим за этим W!

Divine всегда твердит: «Вы не можете использовать W, не заплатив за бренд. И, если промоутер звонит вашему менеджеру напрямую, чтобы забронировать вас, лучше поверьте, они платят этот гонорар за бренд!» Разве это не жесть?!

Помимо этого, RZA помешался на контроле. Он хотел контролировать бюджет, издательскую деятельность, хуки, все. Я молчал и продолжал работать, но не нужно было быть нейрохирургом, чтобы понять, что он слишком старается контролировать весь творческий процесс.

RZA, несомненно, талантлив. Он хорошо умеет говорить, он умный, он продюсер-новатор, но я бы не стал называть его генератором хитов. Напомню, All I Need был самым большим синглом Method Man, но версия RZA не выиграла Грэмми – выиграли Puffy с Mary J. Blige.

Классическим примером того, как он работает, является Gravel Pit на The W. Это был один из наших самых больших хитов, для которого он написал хук, но я ненавижу этот гребаный хук. Мы с Meth должны были написать его, но RZA пришел и не позволил нам сделать то, что мы умеем делать лучше всего. Он явился в середине процесса, чтобы остановить то, что мы строили. Так и хотелось сказать: «Да, ты сделал бит, теперь мы можем над ним поработать спокойно?»

А RZA такой: «Нет, давайте опубликуем его». Он просто хотел поставить там свое имя любым способом. И это вместо того, чтобы сделать это так, как мы это делали раньше, через коллаборацию, а не доминирование.

Слишком много контроля над взрослыми мужчинами приводит к проблемам. RZA больше не знает, как отпустить и позволить чувакам быть взрослыми мужчинами, как раньше. Где-то по дороге он забыл, для чего он позвал нас и чему обучил. Он забыл, что не стоит уничтожать своих, лучше их курировать. Потому что если они взбунтуются, то втянут тебя в опасную игру.

Обязательно должен быть тот, кто управляет такой командой, иначе каждый сам за себя. Нам все еще нужен был порядок, и RZA был нашим вдохновителем до определенного момента. Но это не должно превращаться в диктатуру. Чтобы управлять кораблем и при этом быть открытым для идей и сотрудничества, все-таки требуется определенный тип личности.

Наша сегодняшняя работа с RZA превратилась в гонку за хороший бит. Раньше мы все соревновались друг с другом, и побеждал лучший. Сегодня бит получит тот, кто первым его услышит. Он настроил нас друг против друга, каждый из нас думает только об одном: «Этот бит должен быть моим, я должен попасть на этот альбом!»

А мне кажется, должно быть так: мне дают ритм, под который я хочу рифмовать, отпускают меня слушать его, возиться с ним, разбираться с ним, трахаться с ним, кататься с ним, сжимать сиськи с ним, пить с ним, есть с ним, делать все, что нужно, чтобы получить вдохновение. И я возвращаюсь примерно через месяц или около того, может быть, через два, а может, и через три, потому что, если это дерьмо, и я не могу с этим справиться, я буду ждать своего ритма. Иногда творчество ведет себя, как сучка. Иногда бит, под который ты хочешь рифмовать, оставляет пустоту. И ты слушаешь и слушаешь эту пустоту, пока дызнь! По какой-то причине Господь приходит из ниоткуда и поражает тебя идеей. И ты говоришь: «Вот! Да! Я понял, понял!» И ты понимаешь, что вот оно, пошло!

Но RZA не позволяет этого. Теперь мы заходим в студию и слышим: «У нас есть два месяца на запись». Два месяца?! Чувак, мы ничего не сможем сделать за два месяца! Это тупик! Такие рамки заставляют тебя напрягаться и стрессовать. Ты не можешь смириться с тем, что этот крайний срок висит над твоей головой, как дамоклов меч. А когда ты торопишься что-то завершить, то часто не выкладываешься на все сто, и чаще всего это будет заметно на финальном треке.

И RZA больше не хочет отказываться от контроля, даже если так будет лучше для всех. Он не хочет возвращаться к старому способу делать так, как мы с Meth делаем сейчас, как я делаю. Все замечают эту разницу и лишь восклицают: «Какого хрена?»

Я ввязался в рэп, потому что хотел зарабатывать на жизнь, не оглядываясь через плечо под дулами пистолетов и взглядами конченых ублюдков. Я выбрал не ту профессию, потому что оказалось, что музыкальная индустрия – это то же самое гребаное дерьмо. Ты имеешь дело с людьми, которые хотят ограбить тебя, которые злятся на тебя, потому что ты успешен, которые ненавидят тебя. Ты не можешь слишком много выпендриваться, ты не можешь показать это, ты не можешь сделать то. Тебе постоянно указывают, как себя вести и с кем дружить. Все дело в контрактах, которыми люди хотят тебя удержать и которые связывают тебя на всю жизнь.

Запомните, если вдруг вам придется подписывать контракт, с кем бы то ни было, убедитесь, что рядом с вами есть хороший адвокат, он должен проверить каждую строчку. Потому всегда есть риск в какой-то момент обнаружить, что вы чего-то не заметили либо что-то упустили. (Но вы же не юрист, вы всего-то гребаный рэпер, пусть и звезда.) В какой-то момент можно обнаружить, что все не так, как вам представлялось. Просто все не так.

Во время первых контрактов я играл свою роль и наблюдал. Raekwon, Method Man и Dirty заключили сольные сделки прямо с самого начала. Это было благословением для них, но это было и нашим благословением. Для меня, Deck и Masta Killa это тоже было благословением, мы наблюдали за тем, как наши братья работают по своим персональным контрактам. Первый, кто заходит в дверь, всегда принимает самый сильный удар, потому что они пионеры, первооткрыватели. Они исследователи, которые еще не знают местности. Я учился, наблюдая за ошибками других людей.

Во-первых, я знал, во что ввязываюсь, насколько сложной может быть эта сторона индустрии. В результате я очень внимательно относился к тому, что подписываю и как двигаюсь. Как я уже сказал, я не так известен, как другие чуваки из Clan, но я и не связан жесткими договорными обязательствами, как они.

И сейчас игра очень отличается от той, что была тогда, когда мы только начинали. Например, наши контракты были заключены задолго до появления компакт-дисков, MP3 и стриминговых сервисов. В наше время все это дерьмо тоже должно быть лицензировано. И если лицензия принадлежит лично тебе, то и лицензионные сборы приходят тебе, и эти сборы могут быть очень серьезными. Лакомый кусочек достается тому, кто контролирует эти права. И это всего лишь один пример того, насколько сегодня все иначе и почему так важно идти в ногу со всеми переменами в бизнесе. Если этого не делать, останешься позади. Образно говоря, ты оставляешь свои деньги на столе, чтобы их забрал кто-то другой.

В конце концов, я не могу быть расстроен тем, что не собираюсь исправлять все то, что со мной произошло. Это моя вина. Мне некого винить в том, что я не вмешался и не регулировал нюансы, что позволил другим переступать через меня, думая, что моя собственность должна принадлежать им. Я позволил этому случиться. Все, что со мной произошло, поставило меня в более слабое положение, а кого-то в более сильное.

То же самое можно сказать и о Clan в целом, позволяя другим парням быть во главе, мы позволяем им приходить и выбивать остальных из равновесия. Если бы мы с самого начала сплотились как единое целое и работали с юристом, который бы представлял весь Wu-Tang, то сейчас бы не оказались в такой ситуации. Но нет, они разделили нас и завоевали. И все еще пытаются сделать это по сей день.

К счастью, Wu почти всегда заботится о себе. Так, в 2016, когда я подал иск против RZA, он попытался выгнать меня с наших концертов. Я был в Wu более двадцати пяти лет и никогда не пропускал шоу, на котором должен был быть, пока RZA не попытался выкинуть меня. Через неделю мои братья узнали, что происходит, пошли к RZA и заставили его восстановить меня. Я не принимал это на свой счет. Я никогда не позволял эмоциям мешать бизнесу.

И хотя я всегда буду прикрывать спины моих братьев, наступает время, когда ты должен сначала позаботиться о себе и своих близких. Так что теперь я сам должен стать сильным. Я должен пойти и исправить все, что смогу, прежде чем предпринимать какие-либо другие действия. И это именно то, что я делаю сейчас.

Это был больше, чем просто разрыв между соло и групповыми проектами. Это большой раскол в отношениях с Wu-Tang Productions. Брат RZA Divine, Power и RZA составляли исполнительную иерархию Clan, также известную как Wu-Tang Productions. Они и Ghostface сделали 36 Chambers.

Мы с Divine всегда были в нормальных отношениях. Не знаю почему, но мы просто всегда ладили, у нас никогда не было реальных проблем. Конечно, мы спорим, но в глубине души знаем, что это несерьезно. Мы понимаем и уважаем друг друга. Мы вместе учились в школе и тянулись друг к другу. Мы оба просто какие-то чуваки, зарабатывающие деньги. Пока есть деньги, все эти препирательства вылетают в окно. Мы понимаем, что важно в конце концов.

Другие участники Clan не всегда это понимают. Они не прошли через то, через что прошел я. Это другой менталитет. С некоторыми из них я не могу поговорить ни о бизнесе, ни об экономике. С ними я просто разговариваю об улице и бытовых делах. А с Divine я могу спокойно рассуждать об инвестициях, кредитных рейтингах и равноправии. Divine понимает, что это бизнес. Мы с ним оказались в суде еще в 2008 году, потому что я подал иск на него из-за небольшой суммы денег, и мы урегулировали это дело. Но мы все еще хорошие друзья – в определенной степени. Он знает, и я знаю, что это не личное. Это никогда не личное, только бизнес.

Конечно, RZA знал больше о музыкальной индустрии – и также, кажется, о нашем денежном потоке – чем все мы. Насколько я могу судить, он разбогател, но я до сих пор не знаю, сколько там моих средств. Я не могу говорить за всех, но верю, что многие мои братья тоже так считают. Мы думали, что мы едины и работаем на себя, но выяснилось, что мы работали на Wu-Tang Productions и были просто наемными рабочими.

Divine контролировал все бухгалтерские книги и финансовую информацию, а RZA в ущерб всем остальным согласился с этим. Он мог бы положить этому конец, если бы захотел, собрать всех нас вместе и все уладить, но он этого не сделал. Он стоял в стороне и позволял этому происходить годами. В конце концов у меня не осталось другого выбора, кроме как подать иск против RZA и других. Я сделал это в 2016 году, после всех тех лет незнания и непонимания того, что происходит в финансовом отношении. Все, что мне действительно нужно, – это прозрачность. Какова моя доля в каждом записанном альбоме? Сколько я должен, если вообще должен, и кто должен мне?

И это принципиальное различие между мной и RZA. Когда я занимался наркобизнесом, в разгар своей деятельности, я понимал, как обращаться со своей командой, чтобы максимизировать прибыль. Чуваки всегда чувствовали себя ценными и усердно работали на меня. Я уважал их, поэтому они были мне верны, поэтому они так сильно меня любили.

RZA никогда не работал с нами на таком уровне. Я доверился ему, а он облажался. Но я должен был знать то, что я знаю сейчас, а именно, что ему не хватает деловых навыков – его внутренний самонадеянный сноб не позволит себя вести с нами так, чтобы все оказались в выигрыше. Вместо этого он думает, что может контролировать нас с позиции власти.

И теперь, когда он стал старше, у него нет никого, на кого он мог бы положиться, потому что он отшил братьев, которые были преданы ему. Он поставил достижение своей собственной мечты выше, чем развитие группы в целом и поддержки каждого в частности.

И да, у него могут быть атрибуты успешного рэпера и продюсера, у него могут быть машины и дома, но ему не с кем поделиться. У него сегодня нет ни Кардашьян, ни актрисы, ни модели. Так зачем ему вообще все это крутое дерьмо? Просто, чтобы иметь его?

Нужно понимать, что не только RZA, или Divine, или Power привели Wu-Tang в музыкальную индустрию – это были все мы, наша единая сила. И поэтому мы все должны были учиться и проходить через определенные вещи. Проблема моей команды в том, что небольшая группа принимала большинство решений. Мы были слепы к некоторым аспектам музыкальной индустрии, а о существовании ряда из них даже не подозревали. И по мере роста некоторые из нас узнали, что остались в стороне от ряда направлений бизнеса Wu-Tang.

Если человек знает больше, чем ты, заключает сделку получше и слегка обманывает тебя, ты не можешь злиться на него. Ты должен учиться на этом и в следующий раз исправлять то, что сделал неправильно. Речь не идет о том, чтобы негодовать, когда кто-то на тебя набрасывается, только потому что ты все еще молокосос. Речь идет о работе над устранением проблемы, о том, как ты будешь вести себя в будущем. Это музыкальная индустрия. Это коварно и мутно. Но если ты хочешь играть, ты должен понимать, что будешь пачкаться и ушибаться, пока не узнаешь все правила.

То же самое можно сказать и о Wu-Tang Productions. Эти сделки, возможно, отражали нашу безграмотность, но это все равно привело нас в индустрию. Оглядываясь назад, очевидно, что мы сами доверили RZA, Divine и Power наши сделки с лейблами; переговоры по ним велись без нашего участия. И вместо того, чтобы демонстрировать всем, что мы семья, что мы Clan, RZA поставил себя выше нас. Тогда это было нормально (по крайней мере, я понимаю, почему так произошло, мы вошли в бизнес незрелыми чуваками с района, почти детьми), но они по сей день пытаются «удержать нас в другой комнате». А это тяжелее проглотить, когда ты вырос.

Вот почему мы облажались. Мы не можем собраться вместе, потому что на этом этапе чуваки чувствуют, что их используют. Я все еще с благодарной любовью отношусь к RZA за то, что он сделал для меня, это то, что есть, и я должен называть вещи своими именами. И тем не менее, как я утверждаю в своем иске, пришло время для некоторой прозрачности. И некоторых ответов.

Если бы Dirty не умер, я думаю, что Wu был бы в лучшем положении, и мы были бы на более гармоничной волне друг с другом. Это было бы не идеально, но все равно немного лучше.

Элемента Dirty’s – той дикой, хаотичной энергии, которая помогала удерживать всю группу на одной волне, – не хватает. Энергия Dirty не просто отсутствует в Clan, она отсутствует в сегодняшнем хип-хопе. Грубая, дикая манера исполнения. Никто не может повторить это. Его фанаты хотели этой жестокости, и Ol’ Dirty всегда давал ее им.

OBD всегда был самым параноидальным из всех нас; он закидывался наркотиками, пил и был способен на самую дикую дичь, но он определенно видел то, чего мы не видели. Он всегда подсекал, если кто-то кому-то пытался впарить дерьмо. Как тогда, когда RZA купил особняк в Джерси, это должен был быть особняк Wu. Но выяснилось, что это был не особняк Wu, а особняк RZA, и он управлял им, как какой-то церковью. Он не позволял приводить туда девушек, зажигать и устраивать вечеринки. Там нельзя было НИЧЕГО. Через некоторое время мы перестали туда ходить. Он выгнал нас и все закрыл. Другими словами, работа была такой же, как и его особняк, но он специально повернул все так, как будто это был наш особняк, чтобы смягчить удар от того, что он рулил всеми процесссами Wu.

Dirty все это время говорил, что это херня. Он был первым из участников Clan, кто наехал на RZA. Он бойкотировал шоу, пока не узнал, кто что получает. «Где мои деньги, RZA?» Его песня «Got Your Money» – это песня о гребаном RZA.

Dirty всегда говорил: «Мне нужны мои деньги. Верни мои деньги». Dirty всегда был на шаг впереди всех нас. Он был первым чуваком, который назвал нас роботами. Он был уверен, что RZA накалывает нас и забирает наши деньги. Вот почему остальные из нас не могут оставить RZA и рассказать всю историю начистоту, говорил Dirty, потому что он попытается убедить всех, что это не так.

Думаю, правду мы узнаем, когда суд предоставит мне бухгалтерские отчеты, которые я запросил.

Если я ошибаюсь, я извинюсь перед RZA. Встану перед ним и скажу: «Йоу, чувак, я не знал, и мне жаль, что я пришел к тебе так».

Но если прав… хорошо, что я больше не тот уличный отморозок, каким был раньше, и хорошо, что теперь я решаю свои дела через адвокатов и судебные процессы, а не кулаками и оружием.

Смерть Dirty перевернула меня. Он был диким, сумасшедшим чуваком, страшно любимый фанатами. Когда он умер, он забрал часть меня. И знаю, что мои взгляды на некоторые вещи определенно изменились.

К моменту выхода 8 Diagrams в 2007 году все больше участников Wu-Tang выражали свое несогласие со стилем RZA.

Но я держал свои мысли при себе. Я сделал слабую попытку еще одного сольного проекта под названием Mr. Xcitement (2005), который в течение года или двух провалился, включая закрытие лейбла Priority Records, так что я согласился с планами RZA на 8 Diagrams. Когда мы выпустили его, чуваки удвоили свои усилия в работе над сольными проектами, чтобы каждый из нас мог иметь больше творческого контроля.

После четырех лет работы, в 2009 году, Rae и Ghost выпустили Cuban Linx II. Частично задержка Linx II была вызвана тем, что мы собрались вместе для 8 Diagrams. Тогда же я выпустил сольный проект с Babygrande Records под названием Dopium, получивший высокую оценку критиков. Ghostface, Cappa, GZA и Meth – все получили там треки.

Затем, в 2010 году, Method Man, Raekwon и Ghostface выпустили проект под названием Wu-Massacre, который включал один трек, созданный RZA. Raekwon сделал еще один шаг вперед, выпустив в 2011 году альбом Shaolin vs. Wu-Tang без участия RZA.

Супергруппа распадалась на части. Когда пришло время работать над A Better Tomorrow в 2013 году – в год двадцатилетнего юбилея выпуска Enter the Wu-Tang (36 Chambers), – ситуация оказалась на грани.

К этому времени RZA уже уехал в Голливуд. Он снимал картины, общался с кинозвездами и загребал миллионы; ему не нужна была вся эта наша хрень. Тем не менее двадцатая годовщина была хорошей возможностью заработать бабла, поэтому он решил попытаться вернуть команду, записав альбом A Better Tomorrow. Проблема была в том, что лучшее завтра не наступит. Дерьмо не может стать лучше, дерьмо становилось хуже.

Прежде чем мы начали запись, RZA отправился в мировое турне музыкантов из «Motown». Мы слышали, что он ездил в Нэшвилл и Детройт, выискивая звук, чтобы порезать сессии на новые биты. Не буду лгать, я подумал, что это хорошая маркетинговая уловка, и был рад услышать, с чем он вернется.

В то время Divine пытался заставить всех нас рвануть в Лос-Анджелес на запись, а затем в Вегас на неделю или две, пытаясь возродить атмосферу, которая царила при работе над ранними альбомами. Но этот альбом стал таким же, как и последние три; многие мои братья считали, что он слишком мягкий. Method Man хотел добавить жесткости, как и все мы. И, хотя я чувствовал, что это был не тот грубый, жесткий, энергетический звук, к которому мы привыкли, который сделал нас теми, кто мы есть, я понимал, что не могу пойти против RZA… большинство из нас не может. Возможно, RZA почувствовал, что нам всем сорок лет, мы не можем больше рэпать о сленге и нам требуется больше времени для наших семейных барбекю.

Думаю, с RZA дело в том, что он достиг гораздо большего. Он снимался у Квентина Тарантино, писал музыку для кучи фильмов, теперь сам снимал полнометражные картины и сериалы. У него были Ferrari и миллионы долларов. Он жил и живет на другой планете, так что его музыка отражает это.

И он вложил свои собственные деньги – ну, я думаю, это были наши деньги, – чтобы записать альбом, так что это он принимал решение, в каком направлении мы будем двигаться. Кроме того, некоторые из нас не хотели записывать до тех пор, пока не будут переделаны все документы. Все были на взводе. Закончилось все тем, что мы кое-что записали и свели, но мы никогда не собирались в одном месте; треки были разобщены, темы выбраны из воздуха, так что альбом никогда не состоялся как единое целое. Мы не могли сделать его так, как хотели.

В нем было все плохо. Во-первых, музыка: битов не было, так что фундамент отсутствовал. RZA вел себя так, будто все хорошо, но остальные так не чувствовали и не считали. Мы просили, чтобы он нашел что-то новое. Но он не сделал этого, так что мы застряли и мучились с тем, что он предложил. Он не хотел использовать никаких сторонних продюсеров, потому что он же RZA. Во-вторых, он попытался ограничить нас рамками в два месяца, а за этот срок, как я уже говорил, практически невозможно придумать и сделать что-то грандиозное.

И наконец, дело было не только в том, что RZA, как обычно, пытался контролировать каждый шаг производства, – в какой-то момент я понял, что мы просто не чувствовали свои рифмы, как раньше. Казалось, что индустрия выжала из нас все соки, и некоторые больше не верили в силу своих рифм. Вряд ли конечный продукт порадовал кого-то, но мы все решили с этим смириться.

Из-за проблем и разногласий в группе, когда дело дошло до того, чтобы сделать то, что мы должны сделать, чтобы альбом стал успешным, мы зашли в тупик. Было слишком много внутреннего дерьма. Когда пришло время снимать видео, некоторые уехали в Майами. Когда пришло время заняться прессой, часть опять откололась. У нас была возможность блистать на обложках крутейших журналов, но мы и этого не сделали. Мы сделали несколько концертов, и это очень помогло нам вырваться вперед единым фронтом. Даже если за кулисами все было не так гладко, на сцене мы все равно жгли. Мы могли бы – мы должны были в первую неделю продать по крайней мере 150 000 пластинок. Вместо этого ABT дебютировал на 29-м месте в чарте Billboard и на своей дебютной неделе сдвинулся менее чем на 25 000 экземпляров. Отстой, отстой, отстой.

В результате все мы злились на то, как зашел ABT, и на то, как все эти годы велось наше дело, бизнес. Raekwon, в частности, очень громко заявлял о своем разочаровании в альбоме, давал интервью, признавая, что музыка должна быть тяжелее, что наша команда была скомпрометирована тем, как RZA ведет бизнес, и все такое.

Но RZA не слышал ничего из этого. Командиру иногда приходится идти на компромисс со своими бойцами. Они сражаются на твоей стороне. И не всегда все будет гладко, не всегда все будут соглашаться. Возможно, RZA вложил деньги, чтобы сделать альбом, так что да, за ним должно было быть последнее слово, в любом случае стоило прислушаться к тому, что мы пытались донести. Но RZA не слышал.

И это просто продолжает происходить. В 2017 году RZA выпустил Don’t Stop с Meth, Rae и Deck для сериала «Кремниевая долина». Меня нет там, и я рад, что это так, потому что это чокнутый бит, и я сказал ему об этом. Но RZA не захотел слушать; он думает, что все, что он делает, это всегда круто. Он закрыт для критики, даже когда это может помочь сделать проект лучше. Так что он все равно выпустил его – от имени Wu-Tang Clan – будто мы все решили это сделать. Другие саундтреки имеют миллион прослушиваний. Судите сами: Nobody Speak у DJ Shadow с участием Run The Jewels миллионы прослушиваний, у Don’t Stop около 70 000 стримов на момент, когда я пишу это. Черт, я один могу получить 70 000 стримов! Поэтому, когда четверо участников Wu пишут песню и она получает только 70 000 прослушиваний, это не круто. Такое дерьмо вредит нашей репутации.

То же самое люди говорили о последнем альбоме, для которого мы собрались, Once Upon a Time in Shaolin, который существует только в одной печатной копии, выставленной на продажу в 2015 году.

Прежде всего для меня то, что сделал Cilvaringz с этим проектом, было какой-то отстойной херней, чистой и простой. Он работал с каждым из нас индивидуально, заплатил нам деньги, чтобы мы предоставили тексты для независимого сборника, а не для официального альбома Wu-Tang. Он собрал достойное количество текстов, чтобы собрать достойный альбом. Но у него не было гребаного права продавать его как альбом Wu-Tang Clan, что я также утверждаю в своем иске. Тем не менее он пытался сделать именно это – он пытался выйти и продать его как официальный альбом Wu-Tang Clan, предполагая, что получит на этом прибыль. У него не было бумаг для того, чтобы продать все наши работы и наши права, как и у RZA. Мы бы не стали подписывать это дерьмо. Любой адвокат отказался бы от такой сделки столь быстро, что он не успел бы и глазом моргнуть.

В какой-то момент он придумал идею продать его как произведение искусства и впустил RZA в игру. Сборник собирался купить Леонардо Ди Каприо за два миллиона долларов, но этого не случилось. Поэтому ребята провели аукцион, который выиграл фармацевт Мартин Шкрели, заплатив за него те самые два миллиона. Так прекрасный тандем RZA&Cilvaringz за два миллиона долларов продал Шкрели якобы официальный альбом Wu-Tang (хотя на самом деле это был всего лишь независимый сборник). Конечно, я до сих пор не видел ничего из этого предполагаемого бабла. Это все тоже есть в моем иске. И я убежден, что суд будет смотреть на ситуацию так же, как и я, если дело зайдет так далеко. Потому что это просто неправильно.

Наследие

Я был в индустрии достаточно долго, чтобы понимать, что люди приходят и уходят. Я видел, как мир рэпа переходит от Master P. к Tupac, Biggie, 50 Cent, к новой волне Lil Wayne и так далее. Настоящий вопрос в том, сможешь ли ты остаться здесь навсегда? Как остаться актуальным? Сегодня, за исключением Nas и Jay-Z, очень немногие рэперы 90-х все еще работают. Я всегда буду благодарен за то, что у меня было; даже если радио никогда больше не будет крутить мои треки, я все равно буду счастлив, что я так долго был в рэпе. И я всегда буду благодарен хип-хопу, он спас мне жизнь.

Даже несмотря на все, что я сделал как с Clan, так и сам по себе, я все еще чувствую, что это моя история, моя жизнь. Являюсь ли я сольным исполнителем или участником в проектах Clan, мое наследие неразрывно связано с группой, большая часть моей истории уже записана в истории хип-хопа. В то же время я не хочу жить прошлым. Я чувствую, что мог бы сделать больше, мог бы стать лучше. И сегодня у меня есть все ресурсы для этого.

Один из вопросов, с которым я имею дело, заключается в том, как мне формировать остальную часть моего наследия, как развиваться? Прежде чем окончательно расстаться с музыкальной индустрией, я хочу выпустить по крайней мере восемь сольных альбомов. И я каждый раз пытаюсь превзойти наш первый, классический альбом. Для создания такой музыки требуется время. Плюс я борюсь против своего собственного наследия с Wu-Tang, как и все члены Clan. Я должен сделать так, чтобы моя собственная музыка противостояла классике, такой как 36 Chambers и Wu-Tang Forever. Это то, что я пытаюсь делать каждый раз, когда захожу в студию.

Мое путешествие еще не закончено. Я все еще поднимаюсь на гору, но уже не так молод, как был раньше. Я также знаю, что дело не в том, сколько дней у тебя осталось, а в том, что ты делаешь в те дни, которые у тебя есть, и именно на этом я сейчас сосредоточился. Я делаю то, что люблю и умею, максимально используя каждую возможность, которую получаю.

Путь Clan тоже еще не закончен. Есть шанс, что оставшиеся девять участников Wu-Tang Clan (включая Capadonna) смогут собраться вместе и создать действительно крутой альбом. Конечно, все эти годы конфликтов из-за денег и бизнеса отбросили нас назад. Надо начинать сначала. И это не страшно. На этот раз мы старше, опытнее. Может, это именно то, что нам нужно, – начать все сначала. И если некоторые из братьев смогут договориться со своим эго и захотят собраться вместе, как мы это делали раньше, если мы вернем наш девиз «один за всех и все за одного», то не будет никаких препятствий к созданию новых хитов.

Готов я к этому? Конечно, но сейчас я должен заботиться прежде всего о себе. Прежде чем я начну думать о том, есть ли какой-либо способ действительно объединить Clan, я должен убедиться, что моя голова и мой бизнес в порядке. И, да, не имеет смысла выпускать что-то типа A Better Tomorrow, лучше сразу забыть об этом, нам это больше не нужно.

Аналогичная ситуация и с турами Clan. По правде говоря, я чувствую, что было много ситуаций, когда появлялись возможности, которые были идеальными для Wu-Tang, чтобы снова оказаться в центре внимания, но по той или иной причине они ускользали из наших рук. Часто это было потому, что чуваки предпочитают тратить свое время на то, чтобы жаловаться на свою ситуацию, а не предпринимать шаги для ее исправления. Как я уже говорил, думаю, они боятся перейти на следующий уровень. Либо это так, либо у кого-то есть кое-что над головой, что мешает им что-либо делать. Я не знаю, все, что я могу придумать, – эти два варианта. Но для того, чтобы мы снова попали в центр внимания и поднялись на следующий уровень, мы должны оставить все эти тревоги и страхи позади и просто творить.

Сегодня все еще трудно оставить прошлое позади. Большинство людей до сих пор смотрит на нас с ужасом и стереотипно. Даже после всех наших успешных золотых и платиновых альбомов, мировых турне – я чувствую, многие чуваки все еще воспринимают Wu-Tang как просто гребаных бандитов, которым повезло. Да, мы выросли в грязи. В Парк-Хилле и Браунсвилле, торгуя крэком и убегая от копов. И когда мы только пришли, мы были грубыми. Тогда мы были охрененно жесткими. Такими, каким был мир вокруг нас, пока мы росли. Теперь это не мы. Это больше не я. Не моя жизнь.

Чтобы оставить эту жизнь, я много и усердно трудился и продолжаю трудиться. Я плачу алименты, плачу налоги, забочусь о своей семье, братьях и сестрах, детях. Но по-прежнему далеко не все понимают, что я покончил с улицами навсегда. Может, они и слышали о нас какое-то дерьмо в начале 90-х, но сейчас вряд ли можно услышать, что кто-то из нас бегает по улицам. Это было бы странно. Другие рэперы занимаются подобным дерьмом, но не мы. Я просто устал от образа чокнутых, брошенных чуваков.

И не только мы, чернокожие, в целом сегодня имеем дело с другим уровнем сознания в отношении общества. Слишком много правды, которая была скрыта от нас, становится достоянием общественности. Не только в музыкальной индустрии, но и в решении социальных и политических вопросов по всему миру.

Большая часть Америки не может больше заниматься этим дерьмом. Мы темнокожие, гордые, бурные и неумолимые в достижении нашей мечты, не обращаем внимания на стереотипы, которые этот мир пытается навязать цветным людям, особенно чернокожим мужчинам. Я, RZA, Meth, Raekwon и все дети, выросшие обездоленными, захватывают мир своим созидательным творческим штурмом. Мы все – живое доказательство того, что нас не сдержать. Мы будем продолжать развиваться, учиться и адаптироваться.

Мы не просто выжили, мы эволюционировали. Все, что я делал тогда, я делал, чтобы выжить, я всегда, всегда искал дорогу вверх, и я нашел ее. Я не считаю себя бывшим наркодилером или бывшим преступником. Я считаю себя опытным человеком, который прошел через ад, чтобы выбраться из него и добраться туда, где я нахожусь сегодня. И в некоторых аспектах моей жизни я все еще прохожу через ад. Это не ад моей молодости, это точно, но это все еще ад, просто другого рода.

Я знаю, что есть вещи, с которыми некоторые люди не согласятся, но именно так я вижу события, которые произошли. Да. У нашего прошлого свои корни и свои причины. Так нас воспитывали и так мы росли. Но это не значит, что мы и сейчас такие, как были тогда. Может, это и сформировало меня, но это не определяет, кто я сегодня. Некоторые люди смотрят на меня и понимают это – они видят, что я не тот уличный барыга, каким был, когда-то, почти тридцать (!) лет назад. Другие смотрят на меня и думают, что видят того же самого ушлого подростка. Я все еще знаю кучу чуваков, с которыми я вырос и которые застряли в прошлом. Они думают, что мы все еще там, в Парк-Хилле: «Чувак, ты сидишь тут уже 20 лет. Я уже давно не в квартале».

И все чуваки, которые утверждают, что представляют это гангстерское дерьмо в наши дни, я гарантирую, что они притворяются. Они никогда не проходили через это дерьмо по-настоящему. Они просто прикидываются, ведут себя так, будто им пришлось пройти через что-то весомое, хотя на самом деле они просто сосунки. Они ведут себя так, будто хотят пройти через то дерьмо, через которое прошли мы, когда были детьми, – они понятия не имеют, каково это было. Зачем тебе снова проходить через этот ебаный ад или, что еще хуже, хвастаться этим? Для меня это не имеет никакого смысла.

Все чуваки, которые прошли через ад в детстве и выбрались из этого дерьма, больше не хотят этого. Они не говорят об этом, они просто забыли все, как будто это было в другой жизни.

Без сомнения, наш путь был нелегким. По пути мы потеряли нашего брата Dirty, но остальные все еще здесь, все еще живы и работают. Мы больше не стоим на точке перед 160-м домом, уклоняясь от полицейских и пуль, борясь за деньги от наркотиков и мечтая о том, чтобы стать звездами и выбраться из кварталов. Мы сделали это. Мы не сидим в тюрьме и не мочимся в стаканы на УДО. Мы оставили все это дерьмо позади много лет назад. Мы добились славы и успеха, о которых большинство людей может только мечтать, и в правильных обстоятельствах мы сделаем это снова.

Да, мы не всегда ладим, но в какой семье нет разногласий? Просто дайте нам время. Мы еще не раз покажем всем: WU-TANG CLAN НЕ ШУТИТ!!

Благодарности

Я хочу прежде всего поблагодарить доброго Господа за то, что он дал мне силы и настойчивость продолжать этот долгий путь, называемый жизнью. Мою мать, которая с самого начала показала мне, как превратить негатив в позитив с момента моего рождения. Мою правую руку, Доминго Нерис, он же пуэрториканец Ганди, который научил меня искусству хорошего бизнеса и терпению, ты сделал меня лучшим человеком, отцом и артистом… мы сделали это, толстяк! Джона Хелферса за то, что он помог мне рассказать мою историю; это заняло у нас более двух лет, сотни часов – это была тяжелая работа, но мы сделали это! Хорхе – за советы и заботу о Доминго и обо мне. Спасибо моей юридической команде, Яну, Полу и Джону за то, что они поддерживали меня 365 дней в году. Моей команде в «UTA», Марк, Шерил, Зиммер, Ким, Мередит и Джейми; и Проной, Грег и всей команде в «Picador и Faber» за то, что помогли мне донести мою историю до мира. Моей семье, всем моим детям, это тоже ваше наследие. Благодарю моих братьев Wu: Meth, Rae, Deck, Cappa, Ghost, Just, RZA, MK и Math, мы прошли долгий путь, ребята, – с двадцать пятой годовщиной! ODB, единственному и неповторимому – покойся с миром, брат мой. В память о тебе я буду вкладывать частичку тебя в каждую рифму, которую напишу, пока не умру. И спасибо всем поклонникам Wu по всему миру, я начал это путешествие в трущобах проектов Парк-Хилла на Стейтен-Айленде, Нью-Йорка, и теперь история рассказана! Я люблю каждого из вас – я написал это для всех вас… СПАСИБО, ЧУВАКИ!

Об авторе

У-Год, урожденный Ламонт Джоди Хокинс, коренной ньюйоркец, американский рэпер и хип-хоп артист и один из основателей легендарного Wu-Tang Aan. «Грубый» – его первая книга.