Неизвестные QUEEN. Моя жизнь с величайшей рок-группой XX века бесплатное чтение

Америка большая. Очень большая. Всю Великобританию можно впихнуть в один штат Вайоминг – и еще место останется. Соединенные Штаты хвастаются, что у них есть самые лучшие (а иногда и самые худшие) вещи в мире, но, какими бы они ни были, они в любом случае САМЫЕ БОЛЬШИЕ! Америка была и остается главным рынком, который предстоит завоевать любой подающей надежды рок-группе; если вы ничего не добились в Америке, значит, вы ничего не добились по-настоящему.

Нью-Йорк – это, конечно, «Большое яблоко», но в 70-х и 80-х вся Америка была похожа на большой спелый персик, ждущий, чтобы его сорвали. Британские рок-группы по-прежнему относились к Америке как к колонии и считали, что имеют историческое право грабить Новый Свет, а потом, словно пираты, вместе с сокровищами возвращаться домой – причем никто при этом не расстроится.

Америка подарила нам рок-н-ролл, но потом мы нанесли ответный удар, отправив за океан The Beatles, и британские «многоголосые» группы и либо «сладеньким», либо, наоборот, суровым имиджем и в ту пору продолжали брать Америку штурмом.

Фред хотел стать «Королевой Америки». Чтобы захватить огромную, раздробленную и не подчиняющуюся власти британской короны территорию, гастроли Queen должны были охватить все рынки: родину рок-н-ролла Средний Запад, шумный Юг, крупнейшие города, Западное и Восточное побережье и множество городков, где есть хотя бы одна лошадь и подходящий зал. Из-за огромных размеров США гастроли длились по несколько месяцев; особенно незавидным было наше положение зимой. Расписание турне обычно составлял дородный агент с кубинской сигарой и неплохим процентом со сборов.

Сидя в офисе с кондиционером где-то в Бель-Эйр[9], он планировал гастроли при помощи карты США фирмы «Рэнд Макнелли», бросая в нее дротики с завязанными глазами. Группе Queen он дарил дорогие подарки и заказывал деликатесы. Техникам, которые вообще-то выполняли всю грязную и тяжелую работу – ничего. Его не слишком любили. А вот Queen любили. И сильно. Они практически сразу стали популярны в Америке, как и в Британии. В песне Брайана 1974 года Now Гт Неге есть трогательные слова о том, что группа становится новой невестой Америки.

Я жениться не собирался, но вот мой медовый месяц уже начался.

Для техника гастроли по Америке были «вишенкой на торте», наградой за поездки по пропахшим пивом клубам и мрачным залам Великобритании в побитом жизнью старом микроавтобусе без кормежки, без сна, без всякой помощи; а если тебе везло – очень везло, – то удавалось подцепить какую-нибудь стремную телку с рожей, как у мопса, и плохими зубами.

Но до Америки ты добирался не потому, что достоин: нужно было попасть в нужную группу в нужное время. Как говорят рокеры, «все дело в том, кого ты знаешь и кому отсосешь».

Что мне нравилось в Америке – так это ее безграничный оптимизм. Нет ничего невозможного! Хочешь что-нибудь сделать – делай. Все дороги открыты перед тобой – только не зевай. Это меня очень привлекало.

Соединенные Штаты бурлили юношеской энергией, им не приходилось тащить с собой багаж классовой системы и удушающих традиций «старой доброй Англии» – да и тамошние женщины не разочаровывали. Они были весьма раскованны и открыты для новых скоротечных отношений с людьми из музыкальной индустрии. Да! Впрочем, многое зависело и от того, с какой именно группой ты работаешь; к счастью, Queen была не только очень популярна, но и обладала тем самым обаянием, привлекавшим девушек. Я очень рад, что стал техником не у Клиффа Ричарда (ничего личного, ваше святейшество) или фолк-группы.

Большие девушки с большими прическами, ртами, задницами и аппетитами. Мне о них рассказывали коллеги-техники, уже гастролировавшие по США и вкусившие прелести жизни. Они были правы. И даже у уродин были хорошие зубы.

Если у вас длинные волосы, милый английский акцент и вы работали с английской рок-группой, этого достаточно. Я даже подумал, что умер и попал в рай.

Еще в детстве я хотел поехать в Америку. Ни одно другое место меня не привлекало – только Америка. Я впитал в себя американскую культуру, жадно смотря все американские телесериалы, которые показывали в Британии, и перелистывая комиксы DC Super Него. Мне нравились истории про Бэтмена и Супермена, но еще больше мне нравились маленькие объявления с рекламой одноместных подводных лодок, рентгеновских очков, домашних муравейников и других подобных вещиц, о которых в Англии и слыхом не слыхивали. Неужели такое действительно существует? В этих комиксах было много интересных предложений для удачливых американских детей: продайте 24 ящика поздравительных открыток и в качестве приза получите ударную установку «Ливерпуль»! Я искренне считал, что в Америке можно достать что угодно, потому что тамошний образ жизни богат и гламурен: даже готовые завтраки выглядели гораздо интереснее. А уж о гастролях и говорить не приходится.

В Америке была молодежная культура – и я каждый день смотрел «Счастливые дни» на тусклом экранчике переносного телевизора с 525-м стандартом разложения в переливающемся зелено-фиолетовом корпусе. Вот что было хуже, чем в Великобритании, так это качество картинки: наш 625-й стандарт разложения был намного лучше – как и наш юмор. Но, с другой стороны, каким бы ни было качество картинки, кто не захочет быть Фонзом, стильным и остроумным?

В начале 1976 года Америка радовала нас неплохими гостиницами, роскошными гастрольными автобусами с кроватями, профсоюзными грузчиками, выполнявшими за нас тяжелую работу, хорошим питанием на концертах, бесчисленными напитками в ведерках со льдом, который никогда не таял, промоутерскими футболками, уникальными на каждом концерте, и суточными в размере 30 долларов. Все это давало мне ощущение богатства, власти и благополучия. Мне это нравилось! И я хотел еще. Я очень хотел открыть одну из огромных холодильных комнат, без которых не обходится ни одна американская ресторанная кухня, зайти внутрь и съесть все содержимое.

Говорим на неведомых языках смакуем еду и напитки

В США, пожалуй, самая развитая система массовых коммуникаций. Там действуют тысячи телеканалов и радиостанций. Но большая часть американцев оставалась до ужаса ограниченной. Особенно очевидно это было, когда Queen гастролировала в провинциальных городах. Простоватые официантки в сетевых мотелях вроде «Холидей-Инн» и «Говард Джонсон», слыша наши разговоры, неизменно восклицали:

– Ух ты! Ребята, вы англичане? Здорово. Расскажите, как поживает ваша королевская семья?

– Отлично, спасибо.

– Вы все из Лондона, значит, должны знать миссис Джонс. У вас по-прежнему туманы?

Туманы! Среднестатистический американский провинциал обычно составляет впечатление о Лондоне по дневным телепередачам и регулярно повторяемым старым фильмам о Шерлоке Холмсе.

– Да, мадам, город по-прежнему накрыт туманом, густым, как гороховый суп, все вокруг черно-белое, а Джека Потрошителя до сих пор не поймали, знаете ли.

– Правда?.. Но мне просто нравится ваш акцент… он такой милый! Скажите мне что-нибудь по-британски!

Я не Рекс Харрисон, красавица!

– Хорошо, слушайте меня, я говорю с самым лучшим британским акцентом из возможных: принесите мне, пожалуйста, мое пиво, а то я умру от жажды!

Любопытные местные жители всегда начинали разговор так:

– Ребята, вы группа?

Нас, техников, очень злило, что нас путают с хлипкими музыкантами, так что мы обычно отвечали:

– Нет, мы сварщики из Цинциннати.

– О, правда? Здорово. Вы приехали в город на какое-то собрание?

– Да, примерно.

– Не, вы серьезно? Ребята, вы же англичане, правильно?

– Правильно.

– Вы НЕ МОЖЕТЕ не быть группой – The Beatles же англичане, правильно?

– Правда? Как интересно. Хорошо, на самом деле мы действительно группа.

– Вот, я же вам говорю, что не могла ошибиться. Как вы называетесь?

– «Гарри Стомпер и Обдолбанные Свиньи-Соплежуи из Уигана».

– Гарри Стомпер? Э-э-э… я могла слышать хоть одну вашу песню?

– Нет, сомневаюсь. Мы андеграундная группа.

– Ох… ну, приятного вам дня.

Тут до нее доходит.

– Эй, ребята, вы надо мной прикалываетесь, что ли? Вы же Queen, правильно?

(Должно быть, на эту мысль ее навели наши футболки, куртки, пропуски на сцену и банданы с символикой Queen.)

– Нет. Мы работаем на Queen.

– Отличная группа! Обожаю их песню Stairway То Heaven… правда, не знала, что они из Англии. Ладно… а скажите, этот певец, как его, Меркьюри… он педик, да?

– Нет-нет, он притворяется, – заговорщицки шептали мы в ответ. – Он просто очень интересуется мотоциклами. И байкерскими бандами.

– Ага… я так и думала, он такой милый парень, черную кожу носит… и попа у него отличная. Хотите еще пива?

– Конечно… а вы придете на концерт завтра вечером?

– Ух ты! Конечно! У меня через час заканчивается смена, и… если вы не заняты…

– Нет. Знаете, у меня как раз есть немного свободного времени…

Удивительно, сколько людей даже не подозревали, что Фред гей – или не хотели в это верить. Кто-то не поверит никогда. Хотя, в общем-то, а какая разница?

Кто-то знаменитый… Оскар Уайльд? (Он, кстати, был геем.) Или, может быть, Марк Твен? (Не знаю.) Или даже Джордж Бернард Шоу? (Близкий друг Лоуренса Аравийского…) В общем, кто-то из них однажды сказал, что Америка и Англия – это две нации, разделенные одним языком.

Классический пример – слово «fag». Для нас, британцев, «fag» – это сигарета, а для американцев – мужчина-гомосексуалист. Я не раз задавал вопросы, которые в Америке звучали как «Можно мне педика?» или «Какой у вас выбор педиков?».

И на меня очень странно смотрели в ответ.

Поскольку почти вся техническая команда курила, нам пришлось искать альтернативное местное курево, когда закончились все двести «Бенсон и Хеджес Кинг Сайз», купленные в дьюти-фри. Выбор обычно падал на «Уинстон» или «Мальборо», иногда – ментоловый «Кул». Но, пожалуйста, не просите «20 Уинстон» в США: продавец посмотрит на вас с недоумением.

– Вы уверены?

– Да. «20 Уинстон», может быть – даже 40.

– У вас есть деньги? – подозрительно спросил он.

– Конечно!

Пачка стоила всего пару долларов.

И тут я понял, что в США надо просить «пачку сигарет», а не называть их количество в пачке.

После утренней сигареты наступало время завтрака.

Завтрак в Америке (был такой альбом у группы Supertramp) – это очень жесткое и неожиданное знакомство с местным образом жизни. Во многих ресторанах и кофейнях работала система «метрдотелей Нового Света», где нужно было минут десять «ждать посадки», после чего вас звал к столу женский голос, способный резать сталь на расстоянии в десять ярдов.

Вы не заказываете «столик на двоих или четверых» – вы всегда «компания».

«Хине – компания из одного – вам сюда, пожалуйста».

После того как вас сажала на место «Привет, я Шерри, сегодня я вас обслуживаю», слишком радостная для такого раннего часа, вас накрывала тень от пышной прически и засасывала пустота, спрятанная под широкой улыбкой «ПРИВЕТ, Я БОББИ! Сегодня утром я ваша официантка – как у вас дела, ребята?».

На случай, если после такого оглушительного представления вы все-таки забывали имя Бобби, на ее накрахмаленной униформе красовался огромный пластиковый бейджик, который можно было разглядеть с расстояния в 50 футов. Она уже держала в руках неизменные пинтовые кружки с ледяной водой и, пока мы разглядывали ламинированные меню, отбарабанивала специальные предложения – буквально отбарабанивала своими металлическими брекетами.

Мы страдали от мук выбора, а официантка все не уходила, кружа у стола, словно наглотавшаяся спидов кукла Барби в человеческий рост.

– Хорошо, хорошо. Что вам принести, ребята?

– Мне, пожалуйста, яиц.

– Вам в каком виде? Вкрутую, пашот, всмятку, «в мешочек», яичницу или омлет?

– Охренеть! Вот это выбор!

Далее следовали длительные дискуссии на тему, хочу ли я сосиски или котлеты с одним из девяти вариантов картофеля – или кукурузной кашей? Апельсиновый сок, как оказалось, бывает «малый, стандартный, средний, большой и огромный». А потом мы дошли до горячих напитков…

– Отлично… принести вам кофе?

– Нет, мне, пожалуйста, чаю.

– Нет проблем, со льдом или горячего?

– Горячего, конечно!

– Вам к нему сливки или лимон?

– Нет, молоко – холодное молоко!

– Имеете в виду, и того и другого?

– НЕТ! МОЛОКО! Такая белая жидкость, которую получают из коров!

– Хорошо, сэр, я посмотрю, что можно сделать… мне выписать каждому отдельные чеки?

– Нет, мы платим наличными!

– Здорово! Ребята, вы такие классные – вы, случаем, не группа?

– Да, именно!

– Желаю вам отличного дня.

Почему у меня должен быть отличный день? Америка – свободная страна, я что, не имею права немного погрустить? Да и чашка американского чая не шла ни в какое сравнение с нашим национальным напитком.

Несмотря на все различия, американская еда очень привлекала молодого приезжего парня, у которого вкус пока еще не сформировался, зато желудок был луженый. То были семидесятые, когда изысканным ужином в ресторане считался бифштекс с картошкой фри в «Берни-Инн». Не техасский бифштекс, который свешивался по краям тарелки, словно ковбойское седло, а если вам удавалось съесть его целиком, то второй вы получали бесплатно.

Дома наш опыт общения с гамбургерами ограничивался «Уимпи-Баром», и в сравнении с американскими гамбургерами они в самом деле были очень хлипкими![10] Я никогда не видел и не пробовал таких хороших гамбургеров. И таких больших. Их приходилось держать двумя руками, а подавали их с жареной картошкой, салатом и знакомыми приправами, а также какими-то подозрительными длинными, пахучими и шишковатыми зелеными штуками по сторонам. Лучше их и не трогать!

Когда американские промоутеры предложили Фреду гамбургер в качестве обеда для группы, он ответил со своим обычным апломбом: «Гамбургер? Вы должны принести мне бифштекс!»

И они принесли.

Переходим к десертам…

В Америке субстанция, известная англичанам как «желе», называется «джелло». Обычно «джелло» подают на детских вечеринках, но однажды оно оказалось в весьма неожиданном месте – в ванне одного из номеров «Холидей-Инн». Одним теплым летним вечером 1980 года в Чарльстоне, штат Западная Виргиния, местная девчонка, которую пригласили в номер к технику для ночных забав, призналась, что всегда хотела лечь голой в ванну, полную желе с вишневым вкусом, и дождаться, пока оно не загустеет. А потом покрыть этот «десерт» взбитыми сливками.

Не желая разочаровывать юную леди, мы быстро позвонили в местный таксопарк и отправили водителя в супермаркет «Севен-Элевен» с пачкой долларов и подробной инструкцией – он должен был обязательно взять чек…

Пока наш таксист занимался покупками, игривая девушка попросила привязать ее к стулу ремнями-липучками, которыми мы обычно закрепляли провода на концертах.

Потом мы позвонили диджею местной рок-радиостанции и стали вести прямой репортаж о наших гостиничных похождениях. Будучи порядочным парнем, он объявил, что юным леди, которым очень хочется повеселиться с техниками Queen, нужно обращаться в «Холидей-Инн» по такому-то адресу.

Отправив озадаченного таксиста восвояси с щедрыми чаевыми и пропуском на завтрашний концерт, мы налили теплую ванну, чтобы растопить желе. Когда этот процесс завершился, наша красотка залезла в ванну и расслабилась, и мы все стали ждать, пока желе не затвердеет.

Этой историей вряд ли гордилась бы моя мама, да и то, как я отметил свой 21-й день рождения на американской земле, ее тоже вряд ли впечатлило бы. 23 января 1976 года в «Холидей-Инн» в Уотербери, штат Коннектикут, я получил «ключ от двери»[11] и много чего еще. Стояла суровая восточноамериканская зима; гостиницу и театр «Пэлэс», где проходили репетиции перед грядущим американским туром, окружали огромные сугробы. Все, даже сами Queen, жили в «Холидей-Инн» – лучшей гостиницы в Уотербери просто не было. Я не знаю, о чем думал Фред, бегая из гостиницы в зал и обратно в короткой меховой куртке и обтягивающих атласных брюках. Техники носили термобелье. Брайан, как всегда, носил деревянные башмаки, и я не раз видел, как он, спотыкаясь и скользя, семенил к спортивному двухместному «Вольво-PlSOOS» – на таком же ездил Саймон Темплар в сериале «Святой». Брайан взял напрокат такую же машину, какая была у него в Лондоне – разве что другого цвета. Эта машина принадлежала Чаку, одному из американских техников-осветителей, и они с Брайаном часто обсуждали ее достоинства.

Как самый младший из всей команды, я постоянно становился жертвой розыгрышей, и на двадцать первый день рождения ждал худшего. Но в результате вышло, что я сам себя разыграл.

В баре меня угостили немалым количеством бренди и имбирного эля. Я тогда пил мало, так что меня быстро развезло, и я начал изводить гитариста, мирно игравшего кантри в углу зала:

– ЭЙ, ПРИЯТЕЛЬ! Можешь сыграть песню Yes «Close То The Edge»? Ну давай! Ты ее знаешь?

Ухмыляющиеся коллеги подсовывали мне все новую выпивку, так что я вскоре рухнул лицом на ковер, и Кристал, мой сосед по комнате, дотащил меня до кровати.

Тут же уснув под действием алкоголя, через несколько часов я проснулся, и меня ужаснейшим образом стошнило у кровати. Ночь вышла жуткой: я метался, ворочался и изо всех сил пытался справиться с жуткой головной болью, распростершись по всей длине большой гостиничной кровати и измяв все постельное белье.

Ковры в американских гостиницах были печально знамениты высоким содержанием нейлона, который часто накапливал немалый заряд статического электричества, и, когда вы дотрагивались до металла (например, вставляли ключ в дверной замок или вызывали лифт)… бах! Вас сильно било током, вы даже видели большую белую или синюю искру.

Я метался по кровати, изнывая от боли и ковыряя одной ногой ворсистый ковер. Повернувшись на другой бок, я случайно коснулся ногой металлической спинки кровати… БАБАХ! Мощный заряд статического электричества вышвырнул меня из постели прямо в лужу, исторгнутую мной из желудка. Ужасно.

Я дополз до душа, чтобы отмыться. Несомненно, хуже я еще никогда себя не чувствовал. Несмотря на то что я попытался немного прибраться, мне все равно было еще и очень стыдно перед горничными. На нетвердых ногах я спустился в кофейню, где меня тут же поприветствовали улыбающиеся коллеги.

– Ну что, каково это – взрослая жизнь, а, Рэтти?

– Ужасно, блин, – только и сумел выдавить я.

– Выпей кружку молока. Оно успокоит желудок.

Подошла официантка и как всегда во все горло спросила:

– Что тебе-е-е принести, дорого-о-о-о-о-ой?

– Стакан молока. Просто молока. И еще мою юность, – простонал я.

Увидев, в каком я состоянии, она без лишних вопросов принесла молоко.

Я осторожно, маленькими глотками начал его пить; остальные по-прежнему бросали на меня самодовольные взгляды. Я почувствовал, как молоко течет по пищеводу и запускает непонятную биологическую реакцию с непредсказуемым результатом. И тут без всякого предупреждения рядом со мной поставили поднос с чьим-то завтраком – яичница с беконом, сосиски, жареная картошка, блины, вафли, сироп и тост с джемом.

От одного вида и запаха у меня едва не помутился рассудок (и не только рассудок), так что я тут же сбежал из-за стола. Схватив чек за молоко, я умудрился даже добраться до кассирши, но там меня стошнило на чек и кассовый аппарат. Протянув ей мокрый и липкий чек и еще более мокрые и липкие деньги, я жалким тоном проговорил: «Сдачу оставьте себе». Доковыляв до кровати, я поклялся больше никогда не пить.

«Никогда» закончилось очень быстро.

Забудь о сдаче

Во время первой поездки в Америку мне привили привычку давать чаевые. В Англии я иногда давал на чай, но только в том случае, если не хотелось ждать несколько монеток сдачи. К тому же у меня редко были деньги, чтобы заплатить по счету – а уж тем более дать чаевые. А теперь у меня просили 15 процентов от счета – а то и больше!

«Скай Кэпе», компания, в которой работали все носильщики аэропортов, всегда требовала чаевых. Если вы не давали доллар за единицу багажа за то, что его пронесли целых двадцать ярдов до регистрации в аэропорту, с вашими вещами начинали твориться странные вещи. Однажды я потерял весь багаж, возвращаясь с отдыха на Бермудах во время долгого тура в поддержку альбома The Game в 1980 году. Я был спокоен и безмятежен: на островах я познал прелести дайвинга, так что с чистой душой сдал две сумки, с которыми собирался снова воссоединиться в чикагском аэропорту О’Хара.

После замены самолета и долгих задержек я наконец приземлился в Чикаго с опозданием в несколько часов. Джим Барнетт, работавший на Queen дизайнер-осветитель, с которым я летел, забрал свой багаж, и мы вместе стали ждать моего – вплоть до того тошнотворного момента, когда «карусель» останавливается и единственный забытый чемодан снимают и откладывают в сторону. Наступает зловещее молчание, и у вас холодеет в животе: сумки пропали. Был уже поздний вечер после долгого дня, а нам еще предстояло два часа ехать в Милуоки. Заполнив соответствующую форму в офисе авиакомпании, я получил бесплатный «аварийный набор»: маленькую зубную щетку, пасту, пластиковую бритву, миниатюрный тюбик крема для бритья, которого, может быть, хватит, чтобы пару раз побриться, расческу (совершенно для меня бесполезную, потому что волосы я «расчесывал» только подушкой) и носовой платок. Платок, наверное, выдали на тот случай, если я буду горько оплакивать потерю.

В бюро «неверно отправленного» багажа – он не утерян, сэр, его просто отправили не туда – меня заверили, что сумки следующим утром привезут в мою гостиницу в Милуоки. Взяв напрокат машину из длинного ряда безликих, словно клонированных автомобилей, мы направились на север в Висконсин. На федеральной автостраде у нашего «железного коня» начались проблемы, и, когда мы на всякий случай остановились на заправке, машина и вовсе отказалась ехать дальше.

Джимми Барнетт был в ярости, но я уже настолько устал от сегодняшних приключений, что просто недоверчиво хмыкнул и закурил еще одну сигарету. Пока мы ждали другое транспортное средство, Джимми еще больше разъярился и в стиле Бэзила Фоулти начал осыпать машину пинками и ударами, наказывая ее за то, что она подвела нас.

Потом он снова сел на водительское место и продолжил избиение внутри – чтобы тупая железяка точно усвоила урок.

Назавтра (мне удалось все-таки пару часов поспать) я весь день звонил с концерта в гостиницу, надеясь, что мой багаж все же привезли. Надежды не оправдались. Сумки целую неделю ездили по стране вслед за мной, словно играя в салочки. Как только я уезжал из какого-нибудь города, их привозили туда, так что мне пришлось выживать за счет гастрольных футболок, вещей из гостиничных сувенирных лавок, весьма экономичной личной гигиены и милосердия других людей с таким же размером одежды. Правда, я отказался, когда Фред предложил мне свое старое трико и гульфик, а Брайан – деревянные башмаки.

Впрочем, когда Фрэнк Синатра (младший) предложил мне выпить в баре гостиницы, я согласился. Мы сели в дальнем углу; Фрэнк, певец и музыкант, который сам был на гастролях, сказал, что очень любит Queen, но в день нашего концерта уже уедет из города. Очень милый человек – а крупные джентльмены в черных костюмах, ни на шаг не отходившие от Фрэнка, одобрительно кивнули мне в ответ на мою нервную улыбку.

Прекрасный юг

Одно турне следовало за другим, а Америка не переставала удивлять меня: я своими глазами видел то, что раньше мог наблюдать только по телевизору. Наэлектризованная атмосфера Нью-Йорка, по сравнению с которым неоновый свет проспекта Пикадилли казался дешевой вывеской забегаловки на обочине. Гул города, пар, поднимающийся из канализационных решеток, далекий шум сирен – и они, и телефонные звонки действительно звучали так же, как по телевизору. Прямо как в сериале «Коджак»!

Гастроли были прекрасным приключением, и я с нетерпением ожидал приезда в любой город, обозначенный в расписании. И большие города – Лос-Анджелес, Чикаго, Сан-Франциско, Даллас, Бостон, Детройт, – и даже те, о которых я вообще никогда не слышал, с интригующими названиями вроде Форт-Уэйн, штат Индиана, или Де-Мойн, штат Айова. Меня радовало все: регистрация в гостинице, обед на стоянке грузовиков на федеральном шоссе, дни отдыха, дни концерта, дни переезда – в общем, каждый день. Я даже отмечал, в каких штатах мы уже побывали.

На «Глубоком Юге» я на стоянке грузовиков встретился с крепким мужчиной с бронзовой от загара шеей, который рассказал мне, что его работа заключается в том, чтобы убирать «дохлых зверей» с бесплатного шоссе – «в том числе броненосцев», с гордостью добавил он. Телефонами мы не обменялись.

Техас: самый большой штат в США, место обитания броненосцев, дикое, неприрученное место, где в 1977-м я встретил самую прекрасную девушку в мире. Элизабет Мейси жила в Хьюстоне; высокая, темноволосая, чем-то похожая на коренную американку, с потрясающей фигурой и черными глазами, в которых легко можно было утонуть.

Ее сопровождал Уродливый Приятель из тех, что часто ходят с хорошенькими девушками, чтобы те казались еще красивее. Приятель был толстым блондином, даже не то что непривлекательным – если вам нравятся мужчины в теле. Она была похожа на тех девушек, с которыми я нередко проводил ночь – но не эту ночь.

В США свирепствовала одна из самых суровых зим за всю историю: достаточно было дойти из гостиницы до автобуса, чтобы волосы совершенно заледенели. Так что теплого Техаса и гарантированной жары в Финиксе, штат Аризона, за которыми следовали несколько дней отпуска, я ждал с нетерпением. А еще я ждал Элизабет. Я от радости ног под собой несколько дней не чуял, жизнь была прекрасна. По-моему, больше я ее никогда не видел…

Во время репетиций в Далласе перед гастролями 1978 года в поддержку альбома Jazz я сидел вместе с группой в одном из снятых для нее номеров в «Хилтоне», и тут меня похитила девушка с акцентом, тягучим, словно патока, которую вылили в песок. Она была настолько обдолбана, что я с трудом понимал, что она говорит. Не то, что это очень важно. Опьянение не сильно сказалось на ее самоконтроле, так что мы уехали из гостиницы на ее пикапе с обязательными для Техаса подставками для ружей. Она вела, прикрыв глаз одной рукой, чтобы «лучше сосредоточиться на дороге».

Проснувшись, я обнаружил, что лежу в постели один, накрытый лишь тонкой простынкой. Сквозь окно пробивались лучи восходящего солнца, в общем, все в моем мире было здорово. Я огляделся и заметил на деревянном ящике, стоявшем в ногах кровати, какую-то высокую закругленную штуковину, накрытую тканью. Я крикнул в сторону кухни: «Можно мне позвонить по телефону?»; она прохрипела мне в ответ: «Ага, а кофе не хошь?»

Я добрался до телефона и позвонил в музыкальный магазин, в котором обнаружил старый бас «Фендер» 1955 года – за таким давно охотился Джон Дикон. Я как раз подтверждал заказ, когда с меня стянули простыню, и моя новая «потенциальная будущая бывшая жена» поцеловала меня, пожелав доброго утра… Наконец покончив со звонком, я обернулся и увидел свою южную красотку в ногах кровати – она снимала ткань с загадочной штуковины. Это оказалась птичья клетка, обитатели которой – тукан, какаду и несколько длиннохвостых попугаев – весело высыпали на кровать. Мой экстаз быстро превратился в панику. Я обмер и тут же начал сбивчиво объяснять ей, что боюсь в таких условиях лежать на кровати голым. Все мои расслабленные мышцы напряглись, а самая напряженная – тут же расслабилась. Этих пташек уже кормили? А что обычно они клюют? На какое-то мгновение мне показалось, что я попал в какой-то дешевый фильм ужасов, где безумная женщина-гарпия скармливает экзотическим птицам члены своих молодых любовников.

– Да не боись, не клюнут, – заверила меня она.

Я вернулся на репетицию в «Конвеншн-центр»; мы как раз закончили съемку клипа Fat Bottomed Girls и испытания новой осветительной установки, получившей название «Печь для пиццы». Когда я пересказал историю о худой, тонкозадой девушке Фреду, у него началась истерика. Я никогда не видел, чтобы он так хохотал – чуть ли не до боли в мышцах. Сексуальные завоевания, сопровождающиеся странными приключениями, – очень привлекательное сочетание. Потом он мне рассказал о собственных похождениях вчерашним вечером… По-моему, он встретился со всей командой «Даллас Ковбойс» (или какой-то другой группой мускулистых мужчин в десятигаллонных шляпах). Нет ничего лучше чувства удовлетворения после того, как ты кого-нибудь подцепишь, все пройдет нормально, и ты даже не опозоришься. Другой музыкант Queen однажды сказал: «Походка становится пружинистой, а на лице появляется улыбка».

В 70-х в Америке были заведения, которые определенно могли заставить вас улыбаться – клубы с танцами на столе, или, как их еще называли, «титько-бары». Задолго до того, как стали популярными стриптиз на коленях и у шеста, в этих барах молодые девушки танцевали у вашего стола и даже на нем. Поскольку дело происходило в Америке, исполнительницы ждали чаевых. Я был не против. Девушки обычно выступали топлес – если позволяли законы штатов. В некоторых штатах девушкам разрешалось выступать топлес, но соски нужно было заклеивать пластырем телесного цвета. Эти бары пользовались большой популярностью и у группы, и у техников; поскольку мы были английской рок-группой, то привлекали немало женского внимания в таких заведениях, как «Гарем-клуб», «Патио-Шоу-Бар» и «Кит-Кат» в бостонской «Зоне боевых действий».

«Милый» английский акцент волшебным образом открывал в Америке многие двери.

Ревнивые и не настолько удачливые американские коллеги ругались на нас: «Вы, чертовы англичашки с дурацкими акцентами! Вы всех наших женщин попортили!»

Мне в этом виделась определенная месть американским солдатам, заполнившим наши города и деревни во время Второй мировой войны. Они делали весьма заманчивые предложения непорочным английским девам, обещая взамен нейлоновые чулки и шоколад.

Быть гитаристом, о чем я мечтал в подростковом возрасте, перебирая в спальне струны своего красного «Вокс-Строллер», – тоже хороший способ привлечь внимание противоположного пола.

К сожалению, полное отсутствие таланта и координации, а также времени для занятий не позволили мне стать легендарным гитаристом. Так что пришлось ограничиться работой техника.

Именно благодаря возможности бесплатно ходить на концерты и встречаться с девчонками я предпочел шоу-бизнес страховому – а ведь я мог и вообще остаться фабричным рабочим. Может быть, даже сумел бы дорасти до начальника цеха.

Америка дала мне сексуальное образование, там я встретил, пожалуй, самых красивых женщин в своей жизни. Американские девушки были глотком свежего воздуха для здорового парня чуть за двадцать, потому что у них не было никаких «заскоков» и они не заставляли тебя выполнять дурацкие прекоитальные ритуалы и тратить кучу денег, как некоторые англичанки. Впрочем, некоторых американских девушек приходилось скорее гарпунить, чем притягивать обаянием. Благодаря американской еде они вырастали большими, но даже не пытались это как-то скрыть, предпочитая полиэстеровые костюмы и обтягивающее нервущееся белье. На толстую женщину с пивным животом, торчащим по обе стороны пояса, смотреть не особо приятно. Сии дородные леди почему-то всегда носили самое маленькое белье, какое могли на себя нацепить, так что нетрудно понять, откуда Брайан Мэй взял название песни Fat Bottomed Girls.

Пересматривая черно-белые снимки тех времен, когда я еще мог поместиться в джинсы «Левайс» с талией 30 дюймов и еще кулак туда засунуть, и считал, что International House Of Pancakes – изысканный ресторан, я вижу, что девушки со временем хуже не стали. Когда я не мог заснуть в гостинице даже после того, как пересчитал все линии и кружочки на обоях, я начинал вспоминать по порядку всех девушек, встреченных на гастролях, – и оценки по десятибалльной шкале, которые им ставил. В результате я безнадежно путался… эх, надо было делать пометки в гастрольном расписании.

Концертные площадки

Концертные залы в Америке отличались бесконечным разнообразием: от традиционных театров на несколько тысяч человек до огромных арен – спортивных или концертных комплексов, вмещающих по 20 тысяч и даже больше.

Мемориал жертв войны в Сиракьюзе, штат Нью-Йорк, был уникален тем, что в нем были жестко зафиксированная арка на авансцене, сцена, напоминающая театральную, и похожий на пещеру зал. По сторонам сцены висели два маленьких звездно-полосатых флага. Перед началом концерта свет тушили, а флаги выхватывали яркими прожекторами. Они развевались в потоке воздуха из вентиляторов, а из порталов звучал гимн США.

Большая часть зрителей вставала и подпевала, кое-кто даже подносил руку к сердцу. Вот это я понимаю – патриотизм!

Со старыми театрами резко контрастировали грандиозные залы вроде знаменитого «Мэдисон-Сквер-Гарден» в Нью-Йорке. В этом феноменальном здании концертный зал размещается на пятом этаже; двадцать тысяч фанатов, поднимающихся на пятый этаж на рок-концерт – то еще зрелище. Пол буквально дрожал под ногами. Закулисные коридоры увешаны портретами местных героев одного дня: зернистые, выцветшие черно-белые снимки Мухаммеда Али и других великих бойцов, мистера Фрэнка Синатры в свете прожектора, знаменитых хоккеистов и баскетболистов и множества талантливых музыкантов, от Либераче до Rolling Stones. Если вы выступали в «Мэдисоне», то можно было с уверенность сказать, что вы добились успеха в Америке – и еще какого.

В Нью-Йорке любой может найти что-то для себя, причем в любых количествах – и днем, и ночью. После одного концерта в «Мэдисоне» в программе послеконцертной вечеринки была даже женская борьба в грязи. Услышав об этом, Фред захотел, чтобы напитки разносили усатые карлики в кожаных шортах. В Нью-Йорке – без проблем! Мы можем достать вам даже усатых карлиц.

За кулисами в «Мэдисоне» было полно знаменитостей – от Боба Марли и Энди Уорхола до Лайзы Миннелли. Я однажды вместе с покойным теннисистом Витасом Герулайтисом и одним нашим общим знакомым принял в закулисной комнатке немного «веществ». Его смерть стала большой трагедией, он был замечательным человеком.

Одно особенно долгое американское турне завершилось как раз в Нью-Йорке, где нам выдали премии – по 100 долларов на человека. Зеленые бумажки вскоре превратились в пакет с «веселым белым порошком». Несколько техников закрылись в комнате на верхнем этаже с отличным видом на Манхэттен и расположились вокруг стеклянного стола, под которым лежала карта Америки. Мы разложили порошок по разным магистралям, соединявшим восток и запад. Каждый выбирал себе «маршрут» и занюхивал дорожку. Я никогда не был силен в географии.

«Это мужик!»

Новый Орлеан – американский город, в котором всегда витает дух веселья и радости. Немалая часть этого веселья приходится на исторический Французский квартал, небольшой кусочек поблекшего французского фасада, отполированного Америкой; будущее словно отчаянно пытается держаться за частичку унаследованного прошлого, очень боясь его потерять.

В гостинице «Мария-Антуанетта» (ее очень любил Фред) часто останавливались рок-группы: она была расположена неподалеку от Бурбон-стрит, где можно найти развлечения на любой вкус. Во Французском квартале всегда можно было встретить трансвестита, а то и не одного. Да что там «не одного» – они толпами там ходили, причем выглядели весьма убедительно. Новый Орлеан был полон трансвеститов. Даже самые злостные гетеросексуалы из числа техников проявляли извращенный интерес к этим «существам»: «Это «она» или не «она»?» Один из техников, чистокровный американец и бывший футболист, подцепил на вечеринке самую красивую блондинку и отвел «ее» в свой номер.

Кое-кто из нас высказал свои сомнения.

– Что ты сделал? – недоверчиво спросили его.

– Ну, я уже был сильно пьян, а она все-таки настоящая красотка, так что я просто попросил ее отсосать.

«Она» с радостью согласилась, а наш приятель выглядел настолько угрожающе, что никто не посмел назвать его гомиком.

Как-то рано утром меня разбудили те же самые звукотехники, которые отправлялись в находившийся поблизости Батон-Руж: «Рэтти, скорее, скорее, беги в номер 103 и не забудь свой фотоаппарат со вспышкой!»

Я понял, что сейчас что-то будет, и тут же согласился. Когда я подошел к двери, на меня зашикали. Самый здоровый и злобный техник не явился на общий сбор, а телефон в его номере не отвечал. Остальные ребята стали стучаться в его дверь, но ответа тоже не дождались. Они взяли у портье запасной ключ и обнаружили то, что я должен был запечатлеть на пленке: два голых тела, лежащих вповалку на застеленной и так и не использованной по назначению кровати. Одно тело принадлежало нашему пропавшему звукотехнику, а другое – прекрасной блондинке с весьма милой грудью и… мужскими гениталиями!

Они лежали рядом; одной рукой он обнимал «ее», а в другой сжимал бутылку виски «Джек Дэниэлс». Витой провод телефона тянулся от прикроватного столика к аппарату, стоявшему прямо на его груди, покрытой ковром густой черной растительности. Шторы были задернуты, а ночники все еще горели, заполняя комнату «романтическим» светом. Я никогда ничего подобного не видел, да и другие тоже. Спящих «голубков» не разбудил даже пулеметный треск моей вспышки и звук перематываемой пленки. Набрав целую катушку «компромата», я отправился делиться им с остальным техническим составом.

Тур-менеджер напечатал эти фотографии, и они разошлись по рукам. Другой недовольный трансвестит подошел к нашему гастрольному автобусу, когда мы отъезжали рано утром, и начал что-то громко кричать, колотя в дверь. Мы решили не открывать. Тогда «она» оторвала большую эмблему с орлом с радиатора автобуса – да-да, взяла и оторвала! Засунув серебряного орла под мышку, «она» побежала по Бурбон-стрит, а за «ней» по пятам гнался взбешенный водитель…

Новый Орлеан – город джаза, так что осенью 1978 года, во время гастролей в поддержку альбома с очень подходящим названием Jazz, в гостинице «Фермонт» на Хэллоуин устроили большую вечеринку.

На вечеринку созвали множество репортеров, работников звукозаписывающих компаний, важных персон и так далее, которых развлекали экзотические девушки и прочие разнообразные артисты; многие наверняка видели фотографию Фреда, оставляющего автограф на голой женской ягодице. К этому времени я уже хорошо разбирался во всех проделках с переодеванием и знал целый список примет, по которым можно определить настоящий пол: проверить руки, кадык и, конечно, внимательно прислушаться к голосу. Я раздумывал над этим, а предмет моего вожделения на вечеринке уже устроился у меня на коленях и тянул длинный, мокрый язык к моему уху.

– Рэтти, гадом буду – это парень, – кто-то шепнул мне в другое ухо.

– Что, правда?

– Это мужик!

Я извинился и ушел.

В автобус загрузили горы выпивки, стащенной с вечеринки; атмосфера веселья продолжилась и в салоне во время долгой поездки на юг Флориды. Пока мы готовились к отъезду, одна девушка изъявила желание поехать с нами.

– Да, но это телка или чувак?

Кто-то предложил проверить пол, забравшись под длинную юбку… головой. Леди не возражала. Он вытащил голову и сказал: «Да, это телка – но посмотрите на это!»

В руках он держал пропуск за кулисы, который она спрятала в трусиках. Зачем?

Такое уж точно каждый день не увидишь. Мы пригласили в путешествие еще одну изящную блондинку, одетую только в комбинацию, но «она» ответила низким баритоном:

– Я не поеду в Майами в одном белье!

Боже, благослови Америку!

Вечеринки Queen пользовались печальной известностью, но одна история совершенно неверна. На «той самой» вечеринке в Новом Орлеане по залу якобы разгуливали карлики с закрепленными на головах чашами с кокаином. Это полная чушь! Историю, несомненно, выдумали, чтобы добавить драматичности в легенду Queen, но даже Брайан и Роджер сказали, что не видели ничего подобного. Роджер в интервью совершенно правильно сказал, что на вечеринке в честь альбома Jazz в Новом Орлеане действительно был карлик, но он лежал под кучей нарезанного мяса – и вздрагивал, когда к столу кто-нибудь подходил. Вот и все!

На бога уповаем

Веселье американских гастролей омрачалось опасностями, подстерегавшими повсюду на континенте. Америка всегда была известна жестокостью – ковбоями и индейцами, гангстерами, даже фильмами Клинта Иствуда. Из детства я хорошо помнил убийства Кеннеди и Мартина Лютера Кинга, но тогда это все было слишком далеко, чтобы по-настоящему напугать меня. Теперь же я стал постарше, чуть поумнее и даже сам прошелся по «травянистому холмику»[12]в Далласе.

Я вырос в деревне, где полицейские ездили на велосипедах, а если ты плохо себя вел, тебя «хорошенько отчитывали» – или могли «отвесить хорошенькую оплеуху». А вот в Америке тебя и застрелить могли. Постоянные напоминания об опасности были для меня в новинку: двери в гостиницах с глазками и замками на цепочке, выпуклые зеркала в лифтах, толстые плексигласовые экраны в такси, разделявшие водителя и пассажиров, объявления вроде «Водитель/кондуктор имеет при себе только 20 долларов мелочью», полицейские и охранники с отполированными до блеска пистолетами с деревянными рукоятками, стоявшие так близко, что до них можно было дотронуться. Еще сильнее мы ощутили опасность, узнав, что в стычке конкурирующих торговцев поддельной атрибутикой возле одного из залов кого-то зарезали ножом. Смерть из-за футболки! С ума сойти.

Американские «странности» быстро стали нормой, но я никогда не терял бдительности, отлично понимая, что в чудесном плавании по быстрым водам могу в любой момент наткнуться на сильное течение, которое подхватит меня и разобьет о скалы. Одним из способов отвлечься от постоянных американских опасностей были разнообразнейшие местные радиостанции. Многие из них играли только рок, и это вызывало мой восторг после ограниченного и сильно ориентированного на чарты британского радио.

В эфире постоянно играла музыка, диджеи почти ничего не говорили. Тут можно было бесплатно слушать такие песни, которые в Англии возможно было услышать, только купив пластинку. Отлично. Радиостанций было столько, что каждый меломан мог найти что-то на свой вкус. Особенно меня забавляли кантри-станции на Юге, с тягучими, одновременно привлекательными и трудновоспринимаемыми акцентами певцов.

Кантри-группы имели, пожалуй, самые странные наименования, с которыми могли посоперничать только названия их песен. Три моих фаворита (исполнители неизвестны): «У меня такая депрессия, что даже не знаю: покончить с собой или пойти поиграть в боулинг», «Если хочешь сохранить пиво холодным, поставь его рядом с сердцем моей бывшей жены» и «Я найму алкоголика, чтобы украсить свой дом».

Песни с названиями, буквально обозначающими то, что в них говорится. В Америке рок-группы часто обвиняли в том, что они прячут в песнях скрытые смыслы – может быть, сатанинские послания? Жуть какая. Америка обожает теории заговора, и какой-то странный человек заявил, что если кусочек Another One Bites The Dust проиграть в обратном порядке с определенной скоростью, там слышится «Smoke marijuana» («Кури марихуану»). Несомненно, тот, кто придумал эту теорию, как раз перед этим хорошенько пыхнул. Другие «зашифрованные» или альтернативные, подрывные послания в песнях Queen? Ну, я лично верю, что Hammer То Fall на самом деле – о любви Брайана ко всему самодельному и опасении, что однажды молоток упадет ему на палец, когда он будет забивать гвоздь.

Еще по радио вещали проповедники-миряне. Я со смеху покатывался, представляя, как они «исцеляют» людей в прямом эфире.

Преподобный лечил мелкие болячки при помощи наложения рук, громких криков и массовой истерики. Затекшая шея и небольшая боль в спине чудесным образом проходили. Преподобный, поприветствовав болящего, спрашивал, что того беспокоит, и уверял, что обязательно сможет с Божьей помощью очистить и исцелить его тело – и, конечно, с благодарностью примет пожертвование для своей церкви, чтобы продолжить благодеяния Господни.

Он представил в прямом эфире одну женщину, та в ответ сказала, что слепа.

Удивленный Преподобный переспросил:

– Вы слепы?

– Да, сэр, так и есть. Ничего не вижу.

– Ничего?

– Ничего, сэр. Вообще ничего не вижу.

Последовала долгая пауза. Должно быть, Преподобный последними словами ругал помощников: «Как, гром небесный вас разрази, вы позволили ей подойти ко мне?»

Не желая сдаваться, он привел аудиторию в неистовство, провозгласив:

– Мы все с помощью Господа постараемся вернуть вам зрение. Вы верите?

– ДА.

– Вы верите? Вы ДОЛЖНЫ верить!

– ДА.

В зале поднялся немыслимый шум. Преподобный кричал, орал, топал ногами и громогласно обращался к женщине:

– Вы чувствуете мои руки?

– Да.

– Вы чувствуете тепло?

– Чувствую, сэр… чувствую.

– Вы чувствуете силу Господа?

– По-моему, да.

– Вы чувствуете, как проясняется туман перед глазами?

– Нет…

– Так… хорошо, мы все должны вместе с Господом помочь этой несчастной женщине – вот так! Почувствуйте силу исцеления… скажи мне, дитя мое, видишь ли ты хоть что-нибудь, прояснился ли туман?

– Нет.

Может быть, на третий раз повезет?

В эфир спешно пустили рекламу, а за кадром наверняка начались разборки.

Северная и Южная Каролина и Джорджия – это «страна фейерверков», где в придорожных магазинах можно было круглый год купить громко бахающие, веселые, ярко раскрашенные упаковки пороха – некоторые из них по силе равнялись четверти динамитной шашки. Орудия убийства. Читали ли зрелые, ответственные взрослые (мы) инструкции по безопасности? Конечно же, нет! Мы разделились на две группировки и начали перестрелку – прямо в гастрольном автобусе. Небольшие ракеты и петарды подсовывали под дверь между «кухней» и «спальней», прочие взрывчатые устройства бросали, высунувшись из окна на полном ходу. Одна поездка в Мемфис в 1978 году проходила как раз через «страну фейерверков», и мы набрали немалый запас. После приезда, вечером, несколько человек подожгли наши новые игрушки на стоянке, а другие запустили несколько шутих прямо из окон гостиницы на шоссе. Прекрасное шоу, украсившее теплый вечер в Теннесси, закончилось воем полицейских сирен и миганием темно-синих вспышек. Так, пора прятаться.

Чуть позже, рано утром, усталые и уже хорошо набравшиеся, мы совершили еще один набег на арсенал и устроили настоящий армагеддон в коридоре: пустили несколько ракет в дальнее окно, подсунули петарды под двери, а потом странные крутящиеся штуки подожгли ковер и врезались в потолок. Весело!

Мы уже разбудили и серьезно разозлили ребят, которым предстояло рано вставать, а потом тур-менеджер Джерри Стикеллс, получивший множество звонков с жалобами, высунул свое заспанное лицо деда-ворчуна в коридор и крикнул: «Хватит уже, придурки, – сейчас полиция приедет!».

Я услышал «пинь», извещавшее о приезде лифта. Из дверей вышел охранник гостиницы и выпустил в коридор огромного доберман-пинчера. Я быстро запер дверь в свой номер. Не люблю собак.

Особенно хитрые из нас тайно прятали пиротехнику в ящики с аппаратурой, чтобы потом максимально эффектно воспользоваться ею на гастролях. Иногда – на саундчеке, чтобы позабавить группу. Кристал, барабанный техник Роджера, использовал полые хромированные барабанные стойки для запуска ракет и приспособил к ним сложные прицелы и рукоятки, сделав их похожими на мини-гранатометы.

Популярным видом спорта стала стрельба по электронным табло в спортивных комплексах, но она быстро сошла на нет из-за недовольства рабочих и раздражения тур-менеджера. Все эти игры с фейерверками – классический пример того, как взрослые мужчины ведут себя плохо и глупо, вообще не думая о других. Однако я не могу сказать, что не хотел бы сделать этого снова. Впрочем, среди американских техников попадались и ребята, повидавшие настоящий фейерверк – во Вьетнаме. Я-то думал, сокращение «Nam Vet» («Ветеран Вьетнама») означает человека, который работает с животными! Я рос в Англии уже после отмены закона о воинской повинности, так что порой забывал, что мои ровесники вполне могли служить в армии США и участвовать в настоящих войнах!

Ну уж нет, спасибо.

У пары моих коллег-техников психика действительно пострадала после Юго-Восточной Азии; тем не менее они с удовольствием настраивали пиротехнические установки перед концертами Queen и даже кричали «Сейчас рванет!», проверяя миниатюрные заряды взрывчатки.

Читая о молодых парнях, объехавших Америку, вы наверняка представляете себе романтические образы из классического романа Джека Керуака «В дороге» или фильма «Беспечный ездок», но на самом деле техники путешествовали практически вслепую. Мы просыпались в автобусе, припаркованном либо снаружи, либо внутри огромного бетонного строения и проводили день в тусклых интерьерах этих зданий. Погрузив оборудование 16 часов спустя, мы выходили на темную улицу и уезжали в ночь. Если кто-нибудь в разговорах упомянет, скажем, город Эймс, штат Айова (уверяю вас, это крайне маловероятно), я смогу поднять руку и сказать:

– А я там был.

– Правда? И как он выглядит?

– Ну… если честно, не знаю.

Иногда мы узнавали, где же именно находимся, только после начала концерта, когда Фред в первый раз кланялся зрителям и здоровался с ними: «Привет,____как у вас дела?»

Логичным способом узнать, где находишься, было заглянуть в расписание гастролей, больше известное как «книга лжи». В начале этого фолианта, которым предстояло руководствоваться в течение нескольких следующих месяцев жизни, было осторожно указано: «Информация верна на___________» (дата), а также иногда встречались термины ТВА – «То be advised» (будет объявлено), «То be arranged» (будет обговорено)… или «То be avoided» (избегать всеми силами). Расписание выдавалось всей гастрольной «делегации», офисным сотрудникам всех компаний, связанных с гастролями, а также членам семьи и личным помощникам в Англии. Каждому музыканту и прочим членам «делегации» выдавался номер, который указывался на багажных бирках, при бронировании гостиницы, в списке комнат, а иногда – даже на пропуске за кулисы. Угадайте, у кого был номер 1? А вот и нет. Чтобы избежать споров, номер 1 либо не давали никому вообще, либо отдавали тур-менеджеру Джерри Стикеллсу, так что группа начиналась с номера 2.

Да, Фред иногда бывал номером 2. Не слишком привычная для него роль, правда?

Чем выше взлетишь,

Тем больнее падать

Ария Верди «Сердце красавицы склонно к измене» к полной мере относилось к самой ветреной любовнице рокеров – Америке. После альбома The Game и гастролей 1980 года Queen добилась в Америке огромного успеха: два хит-сингла, Crazy Little Thing Called Love и Another One Bites The Dust, заняли первые места во всех музыкальных чартах, кроме кантри, а одну из песен взяла в качестве гимна команда «Детройт Тайгере». Альбом The Game тоже занял первое место; очень успешные гастроли лишь закрепили успех группы в США.

Когда едешь на гастроли с группой, занявшей первое место в Америке, то чувствуешь себя неуязвимым – и хочешь, чтобы это никогда не заканчивалось. Но оно закончилось.

В 1982 году, после выхода альбома Hot Space, Queen попросила Билли Сквайра, старого друга-рокера из Бостона, выступить на разогреве, и он с радостью согласился. Билли уже добился немалого успеха с альбомом Don't Say No, которому немало поспособствовали «три М»: Мюнхен, Musicland и продюсер Queen Мак. Во время гастролей он выпустил еще одну пластинку, Emotions In Motion, где кое-кто из Queen спел на бэк-вокале. На бумаге это была просто мечта промоутера – на всех концертах предполагались аншлаги, так что работа за проценты от сборов не казалась большим риском.

Билли был давним поклонником Queen и, хотя вполне мог бы устроить собственное сольное турне, предпочел большие гастроли с известной группой.

Афиша «Queen/Билли Сквайр» выглядела броско и привлекательно, но что-то где-то пошло не так. Синглы с Hot Space не смогли завоевать эфир, а пластинки с альбомом не разлетались как горячие пирожки, а скорее расползались, как сырое тесто. Отдыхая в нашем гастрольном автобусе перед концертом, я увидел на местном телеканале интервью с Фредом. Редкое событие: Фред не слишком охотно давал интервью один. Он сказал, что песни с Hot Space хороши, но появились в неудачное время. Довольно честное и откровенное заявление: немалая часть альбома получилось в духе диско и танцевальной музыки, развивая тему невероятно успешной Another One Bites The Dust, а Фред, несомненно, попал под влияние музыки с битом, проведя немало времени на гей-дискотеках. Hot Space, несмотря на хорошее исполнение и продюсерскую работу, стал совсем не тем, чего средний американский Джо тогда хотел от Queen.

Hot Space и его «опасные» ритмы, как тогда говорили, опередили свое время. Но, так или иначе, стали поворотной точкой, и, хотя звукозаписывающую компанию винить проще всего, альбом действительно оказался последней пластинкой Queen, выпущенной в Америке лейблом Elektra Asylum. Гастроли шли неплохо, но обстановка была напряженной: альбом Билли Сквайра очень хорошо продавался, а его выступления проходили на ура. У американской публики, покупающей альбомы и посещающей концерты, очень короткая память; слушатели постоянно стремятся к чему-то новому, но в то же время сопротивляются любым изменениям в тех вещах, что им дороги. Hot Space не повторил успеха The Game, цифры говорили сами за себя. Америке нравилось, когда рок-группы играют РОЮ.

Гастроли, в общем-то, не провалились – просто не оправдали высочайших ожиданий. Турне Hot Space завершилось в Лос-Анджелесе в сентябре 1982 года, но у Queen оставался еще один концерт в Нью-Йорке – на престижной передаче Saturday Night Live. До передачи оставалось еще несколько дней, так что, разобравшись с разделением аппаратуры (часть отправили в Японию для следующего этапа гастролей, часть – в Нью-Йорк для телешоу), я решил полететь из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк через Сиэтл, чтобы встретиться со старой «подругой», с которой восстановил отношения во время этих гастролей. Мне выдали суточные, и я отправился на долгожданный отдых в Сиэтл. Моя прекрасная подруга, приехавшая забирать меня из аэропорта на своем «Ягуаре Е-Туре», выглядела ослепительно.

Это напоминало сцену из фильмов шестидесятых: я запрыгнул в белую спортивную машину с открытым верхом, за рулем которой сидела улыбающаяся белокожая красавица с волосами цвета воронова крыла и в солнечных очках. Мы неслись по шоссе и смеялись, а ветер развевал наши пышные шевелюры.

Остин Пауэрс? Ну да, конечно.

В Сиэтле я обнаружил в магазине подержанных инструментов гитару Dobro. Этой классической акустической гитаре с металлической декой требовался лишь незначительный ремонт, продавалась она всего за несколько сотен долларов.

Я мечтал о гитаре Dobro с тех самых пор, как увидел Питера Грина и Fleetwood Mac в передаче Top Of The Pops – он играл на ней вступление к песне Oh Well. Позже эти гитары обессмертила группа Dire Straits, поместив фотографию одной из них на обложку альбома Brothers In Arms. Гитары Dobro – настоящие иконы рока.

Я одолжил денег у подруги, и гитару отправили в офис Queen в Лос-Анджелесе. Приехав туда в следующий раз, я показал свою новую гордость Брайану Мэю, пригласившему меня в бассейн вместе со своей семьей – очень по-лос-анджелесски.

Брайану гитара очень понравилась, он сказал, что всегда хотел такую и даже знает, как починить отошедшую пластину на деке.

Один из моих начальников захотел мою гитару – и что мне было делать? Если подходить объективно, то он действительно умел играть и мог раскрыть весь ее потенциал, а я ее купил по желанию левой пятки в качестве трофея, чтобы повесить на стенку. Я подчинился. Такие гитарные «открытия» случались часто: я находил редкие или интересные гитары, покупал себе, а Брайан потом их у меня отбирал!

Прощай, старая подруга

После передышки в Сиэтле я приехал в Нью-Йорк, готовый работать на выступлении Queen в передаче Saturday Night Live. Программа, ведущим которой был комик и актер Чеви Чейз, совмещала в себе комедию, интервью и музыку и пользовалась огромной популярностью среди американских телезрителей. Queen не разочаровала: она выходила на сцену два раза и, как и сказано в названии, все было вживую – никакой имитации игры под фонограмму в телестудии. В студии NBC, расположенной на верхних этажах отделанного в стиле ар-деко Рокфеллеровского центра, что в центре Манхэттена, нам пришлось считаться с влиянием профсоюзов и потому очень осторожно передвигать и расставлять аппаратуру – официально мы числились «консультантами» для телевизионных и студийных техников. Разогревал аудиторию перед живым выступлением молодой и тогда еще не знаменитый Эдди Мерфи.

Пока я настраивал за кулисами гитары, он расхаживал передо мной туда-сюда, репетируя фразы и шутки.

– Все хорошо, приятель?

– Отлично, мужик.

Queen исполнила Crazy Little Thing Called Love и Under Pressure. Голос Фреда сильно пострадал от передозировки Нью-Йорком, но он, как всегда, держался молодцом, да и вся группа отлично выступила под пристальным вниманием десятков миллионов телезрителей по всему континенту. К сожалению, это было последнее живое выступление Queen в США.

Queen и Америка заслуживали друг дружку – может быть, даже нуждались друг в друге. И Queen, и Америка были крутыми, эпатажными и бескомпромиссными, и очень жаль, что их отношения завершились именно так. В 1984 году американского турне в поддержку The Works устраивать не стали: впервые Queen приняла такое смелое, но ставшее в результате самоубийственным решение.

Группа объехала весь остальной мир, альбом The Works оказался очень успешным, но не на самом большом рынке – американском. Может быть, Queen считала себя круче Америки, а Америка себя – круче Queen? Любовницу нужно соблазнять и ухаживать за ней. В общем, нужно прилагать хоть какие-нибудь усилия. Если ты смог соблазнить ее в прошлом, это не значит, что она тепло поприветствует тебя после недолгого отсутствия.

Букетов и конфет бывает недостаточно.

Нужно постоянно быть на связи – поддерживать отношения.

Лос-Анджелес – Город ангелов. Хотя нет. Город углов – причем очень тупых углов. Лос-Анджелес формально находится на территории Америки, но совершенно на нее не похож. Совершенно. Как говорят, после того, как Бог закончил творить мир, он взял планету в руки и хорошенько потряс, и все, что не успели закрепить, упало в Южную Калифорнию. Голливуд, Беверли-Хиллз, Санта-Моника и долина Сан-Фернандо – места, где живут самые странные люди на нашей планете (да и вне нашей планеты тоже).

У Лос-Анджелеса уникальный запах. Он врывается в ноздри, как только вы прибываете в аэропорт LAX: смесь сухого, жаркого воздуха и автомобильных выхлопов. Сладкий, едкий запах, оседающий в горле. Другие запахи, из которых состоит Лос-Анджелес, – ароматы денег, декаданса и жженой кожи в клиниках пластической хирургии. Ах да, и неповторимый запах собачьей чуши. Мое знакомство с Лос-Анджелесом и его прекрасными людьми оказалось внезапным. Я слышал о диких, необузданных женщинах, вечеринках, бассейнах и лос-анджелесском солнце и не мог дождаться, когда же попробую все это сам. Я даже фантазировал, как встречу и соблазню гламурную молодую кинозвезду. Если мои предыдущие девушки и были похожи на кинозвезд, то скорее на пса Рин Тин Тина и удивительного коня Чемпиона.

У гостиницы «Континентал-Хайятт-Хаус» – или, как ее называли чаще, «Райот-Хаус», «Дом Беспорядков», – находящейся на знаменитом бульваре Сансет в Западном Голливуде, была вполне определенная репутация: в ней часто останавливались рок-группы и устраивали там бесчинства. Наступает ночь, и бульвар тут же освещается неоновыми вывесками «Стриптиз». В Лос-Анджелесе словно не существует ночи – где бы вы ни находились, постоянно что-то светит. Электрические сумерки. Бар «Рэйнбоу», излюбленное место сбора рок-н-ролльщиков и их верных последователей, находился совсем рядом, чуть вниз по бульвару Сансет. Позже, уже достаточно довольные и достигшие химического баланса в организме, мы вернулись в «Райот-Хаус» с новыми подружками. Несколько человек собрались в комнате и стали пробовать травку «Калифорнийское золото», и тут моя спутница спросила, не хочу ли я кое-чего особенного.

– Да-да, – ответил я с юношеским пылом. – А что это?

– Дичайшая штука! Ее надо нюхать. Это кристаллизованный состав для бальзамирования…

Я расхохотался. Спутница присоединилась к моему смеху, спросив:

– Травка довольно забористая… уже тащишься, да?

– Ага, типа того. Ты сказала «кристаллизованный состав для бальзамирования»?

– Да. – Она, похоже, не врала.

– Черт возьми!

Что эта штука делает? Я совсем не хотел, чтобы меня или какой-нибудь кусок меня запихнули в лабораторный сосуд для экспериментов. Это была прямая дорога к наркотикам вроде «ангельской пыли» и героина, которые мне пробовать совершенно не хотелось.

Мне, пожалуй, хватит баночки газированного корневого пива, большого пакета чипсов «Уайз» и сериалов «Счастливые дни», «Шоу Бенни Хилла» и «Остров Гиллигана» по телевизору, спасибо. Для маленького деревенского паренька это было уже слишком.

Но у Лос-Анджелеса есть вредная привычка – притягивать тебя обратно.

Одним ранним утром в 1976 году я увидел в фойе «Рай-от-Хауса» Пола Коссоффа, бывшего гитариста Free, с его тогдашней группой Back Street Crawler. Я был большим фанатом Free и очень обрадовался, увидев вживую одного из своих героев. Неделю спустя произошла трагедия: Пол Коссофф умер во время перелета из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк.

Лос-Анджелес был важным центром для Queen: кроме американского лейбла (Elektra, позже – Capitol), там базировался наш американский офис, возглавляемый Джерри Стикеллсом и его компанией GLS Productions. Он находился на «Перекрестке мира» на бульваре Сансет. Где еще, кроме Лос-Анджелеса, можно заиметь такой адрес? Elektra Asylum Records размещалась на бульваре Ла-Сьенега, всего в нескольких минутах пешком от места, где мы обычно жили. Брин Бриденталь была из той очень редкой породы руководителей, которые старались подружиться со всей гастролирующей командой, – особенно со мной и Кристалом. Она приглашала нас в офис Elektra и засыпала пластинками, кассетами и прочей атрибутикой артистов, подписанных на лейбл, – в том числе The Eagles, Джексона Брауна, The Cars, The Doors и Уоррена Зевона. Мы вообще никак не были связаны с деловой частью Queen, но Брин всегда отличалась гостеприимством – и мы благодарили ее при возможности.

В Лос-Анджелес было хорошо ездить с семьей, так что Брайан, Роджер и Джон купили себе дома. Как там говорят в Америке? «Дом, милый дом!» Фред предпочитал интенсивную жизнь Нью-Йорка, так что, несмотря на то что мы провели в Лос-Анджелесе немало репетиций перед гастролями, записывалась Queen там всего один раз – на студии «Рекорд-Плант» на Третьей улице во время работы над альбомом The Works. Именно в звукорежиссерской комнате «Рекорд-Плант» Фред произнес самую поразительную фразу, что я от него слышал. Он пришел на запись в ужасном настроении, и оно никак не желало улучшаться. Похоже, у него опять возникли проблемы с личной жизнью. Когда кто-то попытался развеселить его, это, похоже, стало последней каплей. Резко поднявшись с кресла, стоявшего у пульта, он закричал, явно обращаясь к Брайану, Роджеру и Джону: «Вам-то хорошо, у вас есть жены и семьи – а я никогда не буду счастлив!»

В первый момент я был просто шокирован. Он сказал настолько ужасную и печальную вещь, что его невозможно было не пожалеть. Фредди окружало множество людей, которые искренне за него беспокоились и, несомненно, любили, но он все равно считал, что никогда не будет счастлив. Впрочем, как мне кажется, в последние годы жизни он все же обрел немного счастья.

Два фреда лучше, чем один

Во время записи на «Рекорд-Плант» в студию позвали канадского музыканта Фреда Манделя, жившего в Лос-Анджелесе, чтобы тот сыграл на нескольких песнях для альбома The Works. Фред был сессионным клавишником на гастролях Hot Space в 1982 году; и группа, и сопродюсер Мак, и техники уважали его как музыканта и человека. Он был феноменально талантлив и работал настолько быстро, что казалось, будто ему это совсем не трудно. На самом деле это было не так. Главного Фреда настолько впечатлил «Фред-второй», что позже он пригласил его в свой сольный проект Mr Bad Guy. Фред Мандель играл и в других проектах музыкантов Queen, но наибольший вклад внес в The Works. Он сыграл синтезаторное вступление и соло в I Want То Break Free, кроме того, его клавишные звучат в Radio Ga Ga и отдельных моментах Hammer То Fall и Man On The Prowl.

Кстати, о «мужчинах в поисках»: Род Стюарт и Джефф Бек однажды вечером пришли в студию и устроили джем с Queen. Было здорово. Простая, спонтанная репетиция, когда никто ни на кого не давит и не пытается впечатлить. Род уже встречался с Queen раньше; они с Фредом оба дружили с Элтоном Джоном, и Род предложил создать трио под названием «Волосы, нос и зубы»! Род с приятелями часто тусовался в клубе «Коронет», находившемся за углом от «Рекорд-Плант»; мы тоже часто туда заходили.

Еще одно место, где можно было спастись от утомительной студийной работы – «Оскос» на бульваре Ла-Сьенега. Знаменитая дискотека с огромным залом, где по вечерам иногда устраивали женскую борьбу в грязи. Еще в Лос-Анджелесе мы отдыхали от записей или репетиций, посещая концерты других групп! Мы ходили в «Спортс-Арену», что в центре города, на концерт The Who: я, Кристал, Джобби и вся Queen, даже Фред.

Это был единственный раз, когда я видел Фреда в зрительном зале! Группа сидела в середине партера на «Спорте-Арене». Рядом даже не было телохранителей – удивительно. Они просто хотели послушать The Who.

Я ходил в «Спортс-Арену» с Джоном на The Cars; Брайан, Роджер и Джон в различных сочетаниях ходили с нами в «Форум» на Роберта Планта, AC/DC, Supertramp и несколько других концертов.

Больше всего я обожал «Диснейленд». Детская мечта там побывать сбылась в 1977 году, когда сняли запрет на вход длинноволосым мужчинам. Я встретился с Микки и его друзьями; еще одна интересная встреча состоялась в пещерах на острове Тома Сойера, где девушка, с которой я пришел, заинтересовалась содержимым моих брюк. Дядюшка Уолт точно не одобрял такого поведения и наверняка перевернулся в гробу или баке с жидким азотом (не знаю точно, где его похоронили).

Поездки – в Лос-Анджелесе пешком не ходят

Если вы приехали в Лос-Анджелес, то обязательно нужно прокатиться по его улицам, где по обочинам растут пальмы, на большой американской машине, высунув руку из окна, чтобы насладиться жарким калифорнийским солнцем. Летом 1980 года я сделал именно так: на взятом напрокат универсале я как-то вечером ехал по бульвару Санта-Моника, включив радио KLOS, мою любимую рок-станцию на волнах 95 с чем-то FM. Я ехал за дополнительной колонкой 4x12 для Джона Дикона в магазин, где продавали оборудование от Sunn Amplification. Довольный жизнью, я зажег сигарету и выбросил в окно спичку. Вскоре за спиной послышались знакомые сирены лос-анджелесской полиции, а в зеркале заднего вида я увидел черно-белую полицейскую машину, которая сигналила мне остановиться. Я смотрел кучу американских полицейских сериалов, так что точно знал, что делать: сидеть смирно и спокойно и держать обе руки на руле. Но что я такого сделал?

Лос-анджелесский полицейский, сильно напоминавший Джона Уэйна, неторопливо подошел к открытому окну, наклонился, снял зеркальные очки и протянул:

– Вы выбросили свою сигарету в окно, сэр?

– Нет… нет, я… выбросил… нет, это ведь была не?..

К счастью, полицейский в этот момент увидел в пепельнице догорающий окурок.

– А, теперь мне все ясно, это была спичка, не так ли, сэр? Вы знаете, что в штате Калифорния это запрещено законом?

К этому моменту я твердо решил играть роль глупого, извиняющегося зарубежного туриста, так что ответил с деланым аристократическим английским акцентом:

– Мне ужасно жаль, офицер, я просто не знал.

– Сэр, в нашем сухом климате лесные пожары – это большая опасность. Вы нарушили закон штата.

– Да, конечно, офицер, я отлично понимаю.

– Могу я увидеть ваши водительские права?

– Да, конечно. Они здесь, в моей сумке.

Я наклонился и торопливо сунул руку в сумку, лежавшую на заднем сиденье.

ЩЕЛК!

Я обернулся и увидел примерно в шести дюймах от себя большой пистолет, неизменный спутник лос-анджелесской полиции.

– Медленно и осторожно, сэр.

Я отдал полицейскому свои права, он посмотрел на них, перевернул, посмотрел еще раз, снова перевернул, потом почесал квадратный подбородок, сделавший бы честь герою боевика.

– М-м-м… вы англичанин, да?

– Да, верно, так и есть.

– Сэр, советую вам в дальнейшем пользоваться пепельницей.

Поделившись со мной этой нехитрой житейской мудростью, он ушел. Я дождался, пока расслабится моя напряженная задница, затем включил режим «D» на автоматической коробке передач и осторожно поехал дальше по бульвару.

Американские права – это вполне официальное удостоверение личности, а калифорнийскими правами особенно классно хвастаться, сидя в каком-нибудь английском пабе, так что по совету Джона Дикона я решил их получить. Когда я впервые приехал в Америку, мне по законам некоторых штатов еще нельзя было пить спиртное, и у меня регулярно спрашивали документы. Кроме того, с помощью калифорнийских прав можно было брать машины напрокат даже вне Америки, да и со штрафами за неправильную парковку так просто не обдурят. Я выделил время в своем лос-анджелесском расписании, чтобы сдать экзамен на взятой напрокат машине, но не мог предвидеть, что в ночь перед экзаменом, назначенным на 9 утра, пойду вместе с Джоном Диконом зажигать в клубе «Плейбой» в Сенчури-Сити. Я неплохо провел время, выпивая и болтая с актрисой из сериала «Корабль любви», которая, по-моему, была даже чуть-чуть знаменита – хотя кто в Лос-Анджелесе не знаменит?

После недолгого сна я, с трудом продрав глаза, приехал в автотранспортную инспекцию, встал в очередь на письменное тестирование и заплатил полагающиеся тридцать баксов. Если тест сдать не удавалось, то нужно было просто встать в конец очереди, заплатить снова и попробовать сдать еще раз. «Перед вашим автомобилем на дорогу выходит человек, держащий в руках белую палку или трость. Ваши действия?» Среди вариантов ответа были «Резко свернуть на встречную полосу или тротуар, чтобы не сбить его» и «Открыть окно и крикнуть ему, чтобы он уходил с дороги».

Я поставил достаточно галочек в нужных квадратиках, и меня допустили до практического экзамена. Я должен был заехать на улицу возле здания автоинспекции и ждать инструктора. Прошлая ночь все еще давала о себе знать; из здания тем временем появилась крупная женщина и направилась ко мне с весьма озадаченным видом. Подойдя к машине, она сказала, что я заехал на улицу с односторонним движением не с той стороны!

Устроившись на пассажирском сиденье, инструкторша серьезным тоном пересказала мне заученные фразы о том, что экзамен абсолютно честный, все находятся в равных условиях и обманом получить права не выйдет. Я послушно кивнул и завел машину, имея при себе запас в 100 баллов. По ходу теста за водительские ошибки баллы снимались; для успешной сдачи экзамена необходимо было набрать не менее 70 баллов. Практический экзамен занял минут десять, я за это время несколько раз объехал вокруг квартала.

Когда я подъезжал к перекрестку, меня попросили:

– Поверните здесь налево, пожалуйста.

Я подождал, пока все встречные машины не проедут мимо, затем очень аккуратно повернул на другую улицу. Инструкторша уставилась на меня и сказала:

– Вы только что повернули на красный свет.

Я совершенно упустил из виду висячий светофор.

– Я думал, что в Калифорнии можно поворачивать на красный, если при этом не создается никакой опасности?

– Нет, сэр, это правый поворот. Кстати, судя по акценту, вы из Англии?

– Да, мадам, вы очень наблюдательны, – лаконично ответил я.

– О, ясно, думаю, вы со всем этим не слишком знакомы.

После этого мы вернулись к зданию автоинспекции, и она поставила мне 80 баллов!

Если бы я не сдал, то пришлось бы снова вставать в очередь, платить тридцать долларов и начинать все сначала.

Потом настало время фотографироваться. Поскольку машина делала всего одну фотографию, у меня был лишь один шанс получиться похожим на преступника, придурка, педофила или улыбающегося клоуна. На фотографии я выглядел как все четверо одновременно, с небольшим «налетом» Кита Ричардса в не слишком удачный день. В общем, на моих правах оказался человек, который только что проснулся в Лос-Анджелесе и обнаружил, что после ночных похождений его не слишком хорошо держат ноги, тогда как на самом деле коленки дрожали из-за землетрясения! Я пережил несколько небольших землетрясений в Лос-Анджелесе, но так и не смог определить, из-за чего именно у меня дрожат коленки.

Сквозной проезд

В Лос-Анджелесе живет множество «Рок-животных» – женщин, обожающих рок-н-ролл и его сопутствующие признаки. Эти девушки ставят рекорды по втискиванию наибольшего количества плоти в наименьшее количество спандекса, самым большим прическам, самым гнусавым акцентам и наибольшему количеству пайеток и стразов на квадратный дюйм черной кожи или винила во всем цивилизованном мире. «Рок-животные» обожали наркотики, особенно снотворные типа «Кваалюда», от которых у них появлялась характерная улыбка на лице и гуттаперчевые движения. Обитали «животные» обычно в неряшливых квартирках в Западном Голливуде с неизменным холодильником, обклеенным «скальпами»: пропусками за кулисы от всех групп, когда-либо гастролировавших в городе. «Животные» были весьма общественными и по странному совпадению знали всех моих друзей, работавших с другими группами…

Однажды в баре «Рэйнбоу» я подцепил такую девушку по прозвищу Бам-Бам. Прозвище, судя по всему, было позаимствовано из мультсериала «Флинтстоуны» (так звали ребенка), но я придал ему несколько другой смысл и оказался абсолютно прав. Одним солнечным утром она попросила меня довезти ее до работы. Запрыгнув во взятую напрокат машину, мы тронулись с подземной парковки с визгом покрышек, словно в полицейских сериалах. Она сказала, чтобы я ехал по бульвару Сансет на запад, в сторону Беверли-Хиллз. Когда мы добрались до престижного района, она попросила меня свернуть налево на следующую дорожку. Я остановил машину возле высоких металлических ворот, после чего мне сказали высунуться в окно и говорить… в камень. Я выглянул из машины и увидел фальшивый камень с ровно расположенными дырочками. Говорить в камень? А что мне сказать? Каковы правила общения с геологическими объектами? Впрочем, заговаривать первым мне не пришлось: нас уже заметили камеры, установленные на воротах, и вежливый голос из камня спросил, чем может нам помочь. Бам-Бам, опершись на меня, тоже высунулась из машины и ответила, кто она такая и к кому приехала. Ворота волшебным образом отворились, и мне сказали, чтобы я медленно ехал к дому, не выходя из машины. Я спросил, в чем дело; она совершенно будничным тоном ответила, что это «Плейбойский особняк» Хью Хефнера! Потом она вышла из машины и исчезла за большой деревянной дверью «дворца». Если бы только двери могли разговаривать… Я был просто поражен. Следуя инструкциям людей в черном, с рациями в руках, я проехал к противоположной стороне усадьбы и выехал через другие автоматические ворота обратно на улицу. Я остался немного разочарован – сами представьте, я только что проехал по территории легендарных вечеринок «Плейбоя», а впечатление осталось такое, словно побывал в каком-нибудь «Мак-Авто».

«Вам картошку или сырный соус?»

Я не знал, чем Бам-Бам занималась в особняке, и никогда об этом не спрашивал, но, подозреваю, ее туда пригласили совсем не для составления букетов.

Беверли-Хиллз, Сансет, Голливуд, Санта-Моника, Лорел-Каньон, набережная Венис-Бич: все эти лос-анджелесские названия казались диковинкой английскому мальчику, привыкшему к названиям вроде «Фэктори-Роуд»[13] или «Абаттуар-Авеню»[14]. Не менее экзотично звучала и улица Кауэнга, которую, насколько я понял, назвали в честь индейской принцессы. На Кауэнге находилась одна из многочисленных голливудских киностудий, и Queen арендовала большой павильон для репетиций перед летними гастролями 1980 года в поддержку альбома The Game. На соседней сцене автомобильный фотограф снимал рекламу пикапов. Во время перерыва в репетициях я вышел погреться на калифорнийском солнышке… БАЦ! Что-то ударило меня по голове, и я упал. Меня застрелили? В Америке всего можно ждать…

С трудом придя в себя, я поднял голову и увидел обеспокоенного фотографа с командой: в меня попала фрисби! Когда я вернулся на нашу сцену, чтобы отсидеться, мой глаз уже распух, и под ним расплывался громадный синяк.

– Вот, мужик, сделай пару затяжек, – сказал фотограф Даг. – Сразу легче станет.

Мне предложили «Укол в мозг» – маленький косячок с калифорнийской травкой. Эта штука оказалась настолько убойной, что после двойного шока мне пришлось идти отсыпаться в футляре от гонга Роджера. Несмотря на то что Даг испортил мне лицо, а потом и голову, мы до сих пор крепко дружим.

Звездное качество

В Лос-Анджелесе нередко можно было увидеть и других звезд: Генри «Фонз» Уинклер, похоже, большой поклонник Queen, тихо и благоговейно стоял у дальней стены, наблюдая за репетицией группы, а в баре «Рэйнбоу» всегда можно было встретить кого-нибудь из рокеров.

Как-то вечером по «Рэйнбоу» разгуливала Стиви Никс, и тут Кристал подозвал ее к себе:

– Эй, Стиви, ты должна мне двадцать долларов!

Она подошла к нашему столику, взмахнула руками в своей мистически-театральной манере, тяжело опустилась рядом и протянула:

– Что-о-о-о-о?

Кристал ответил:

– Я купил последний концертный альбом Fleetwood Mac, он совершенно ужасен. Верни мне деньги!

В день своей трагической смерти в клуб заглянул Джон Белуши, а в пору бурной молодости в «Рэйнбоу» захаживал комедийный актер Робин Уильямс.

Там, где радуга касается земли, стоит горшочек с золотом. Так говорят. В Лос-Анджелесе, впрочем, на этом месте чаще стоял горшочек с дерьмом. Лос-Анджелес может действительно сожрать и выплюнуть человека, без всякого сочувствия и предрассудков. Этот город – настоящий фонтан молодости, если, конечно, вы сможете себе его позволить. Если вы очень хотите молодо выглядеть, то можете заниматься зарядкой и отказаться от алкоголя, табака, наркотиков и вкусной еды и прочих вредных привычек. Но мне кажется полным идиотизмом то, что, принося все это в жертву «юному облику», вы по-прежнему дышите удушающим, грязным, отравленным воздухом. И никакое лечение ауры с помощью кристаллов, гидроколонотерапия, шиацу, анализ перерождении, чтение рун или камера сенсорной депривации тут не поможет. В Лос-Анджелесе легче всего восстановить молодость с помощью чековой книжки и врачей-специалистов. Пластическая хирургия и моделирование популярны у всех возрастов, и это заметно. Есть теория, что пластические хирурги Южной Калифорнии иногда встречаются и собирают все кусочки, которые успели отрезать, оторвать или высосать. Из этого изобилия жира, плоти и тканей они, как говорят, собирают лица для ведущих дневных телевикторин. А тех, кого после такой сборки даже туда не берут, отправляют вести рекламные телемагазины на кабельных каналах. Ну, так говорят.

Если вы переживете лос-анджелесский смог и счета врачей, то вас могут, например, застрелить, ограбить, изнасиловать, зарезать, обокрасть или засудить. Последнее, пожалуй, хуже всего и вместе с тем наиболее распространено. Ах да, вам могут еще и вчинить встречный иск. Насколько я понял, вы можете совершенно легально и официально сменить знак зодиака, если ваши планеты расположены негармонично.

В Калифорнии очень строго относятся к пьяным водителям, что весьма похвально; в этом на собственном опыте убедился один адвокат Queen из высшего английского общества. Вернувшись по делам в Лос-Анджелес с южноамериканских гастролей, он по пути домой из Голливуда чем-то привлек внимание полицейских, хотя ни капли не пил. Зрение у нашего юридического ястреба было совсем не ястребиное – он немного косил. Хуже того, он недавно подхватил какую-то глазную инфекцию. Полицейские остановили его и, как обычно, зачитали права, но, посмотрев ему в глаза, решили, что он явно перебрал. После этого они вытащили его из машины и отвезли в тюрьму, не поддавшись на его пафосные заверения «Вы что, не понимаете? У меня венесуэльский конъюнктивит!» В каком бы он ни был состоянии, уверен, что ночь с отбросами общества подействовала на него отрезвляюще. Это вам не закрытая школа.

Рок-концерты в Лос-Анджелесе больше похожи на цирк. Лучшее место для выступлений – знаменитый «Лос-Анджелес-Форум», большой спортивный комплекс, где играют баскетболисты «Лос-Анджелес Лейкерс» и хоккеисты «Лос-Анджелес Кингс». Он находится в Инглвуде, в получасе езды от Голливуда. Зал вмещал 18000 зрителей, большинство из них проходило по списку гостей. Если вы играли там три дня подряд, то действительно куплено было, наверное, от силы билета два. Ладно, я немного преувеличил: два с половиной. В 1980 году на гастролях The Game случилось беспрецедентное: Queen выступала там четыре дня подряд, а могла и больше. Послеконцертные вечеринки проводились наверху, в «Форум-Клубе», на них присутствовало множество разных знаменитостей, а также всякие притворщики, нахлебники и позеры – в общем, как обычно в Лос-Анджелесе.

Ко мне подошла какая-то важная женщина средних лет, истинная калифорнийка в квадрате, если не в кубе. Она спросила меня:

– Привет! Ты работаешь на сцене с группой, верно?

– Ну да, как-то так.

– Мне так нравится, как ты взаимодействуешь с Фредди, ваше взаимопонимание и синхронность просто идеальны. Это удивительно. Великолепно.

Она что, нанюхалась кристаллизованного состава для бальзамирования? Она действительно имела в виду меня, прятавшегося за колонками или под роялем, чтобы в нужный момент отдать или взять у Фреда микрофон на стойке? Потом она стала восторгаться освещением – «о, оно настолько в духе восьмидесятых!». Шел 1980 год.

Лос-Анджелес очень серьезно относится к своей чуши. Говорят, что сейчас нести чушь даже специально обучают в колледжах.

Во время одной из таких «позерских послеконцертных вечеринок» в «Форуме» мы подложили петарды в большую стеклянную миску с острым соусом из чили, по краям которой лежали здоровенные креветки. Мы подожгли фитили и, не оглядываясь, помчались обратно в Голливуд, а маленькие взрывы сильно поменяли обстановку в зале. Мы даже не поняли, что изобрели новый вид лос-анджелесского искусства: ресторанный перформанс, подражание Джексону Поллоку.

В том же самом «Форуме» я получил свои пятнадцать секунд славы, когда Фред внезапно решил представить меня публике перед песней Crazy Little Thing Called Love. Надев на него гитару, я поправил микрофон, съехавший с держателя; на мне сфокусировался свет по крайней мере дюжины прожекторов.

Чтобы не терять связи с аудиторией во время незапланированной паузы, Фред объявил:

– Это Рэтти. На самом деле его зовут Питер Хине, он со мной уже много лет – позвольте мне вам его представить. Давай, поклонись, дорогой.

Я со всех ног убежал со сцены, но чертовы прожектора последовали за мной, осветив мое укрытие. Меня накрыла волна сценической паники, но Фред продолжил:

– Сегодня вечером он что-то выглядит не очень – ты ведь голову не успел помыть, да, дорогой?

Crazy Little Thing Called Love – единственная песня, в которой Фред на сцене играл на гитаре. Сначала это была 12-струнная акустическая гитара Ovation, один из запасных инструментов Брайана. Остальные музыканты Queen и я убедили его сыграть на гитаре на сцене после выхода песни в 1979 году: это придаст концерту новый колорит, а сам Фред получит еще одну вещь, которую можно будет использовать для взаимодействия со зрителями. Впрочем, Фред с акустической гитарой смотрелся как-то странно: для героических поз гитариста-мачо требовался другой инструмент.

Так что однажды я сказал ему:

– Фред, знаешь, с этой акустической гитарой ты похож на педика. Плохо смотрится.

– Ты действительно так думаешь, дорогой?

– Да. Это на самом деле не рок-н-ролл… позировать вот так с акустикой. Получается… как у педика.

– Как у педика? Нет, такого нам не надо!

– Не надо. Может, тогда поиграешь на «Телекастере», таком же, на котором Брайан играет соло? Песня очень напоминает пятидесятые, эру «Телекастера». Брайан играет на черном, а ты очень любишь белый цвет на концертах… я куплю тебе белый «Телекастер».

Фред кивнул:

– Отлично – тогда достань мне этот «Телекастер», Рэтти.

И я достал. Я купил очень хороший белый «Телекастер» с кленовым грифом в Нью-Йорке, он попробовал играть на нем на гастролях Hot Space 1982 года, но получилось не слишком хорошо – он сказал, что гитара слишком тяжелая. Этот «Телекастер» действительно весил почти как «Лес Пол», так что после нескольких концертов он снова стал играть на акустической гитаре.

Вернувшись в Лондон, я позвонил в английский офис «Фендера», и меня пригласили на склад компании, где я осмотрел все белые «Телекастеры», лежавшие на бесконечных рядах серых полок, и в конце концов нашел самый легкий из них. Вес гитар различался на удивление сильно; та, что выбрал я, весила немногим больше крупной акустики. К сожалению, звучала гитара не слишком хорошо, интонации и резонанс были довольно средненькими – но зато она была легкой! Толщину струн выбрал я, потому что Фред, несмотря на то что играл только пальцами и никогда – медиатором, бил по струнам с такой силой, что мог их порвать.

Он играл на этой гитаре на каждом концерте, начиная с гастролей The Works. Тяжелую гитару оставили в качестве запасной.

В Лос-Анджелесе нам требовались и более простые развлечения, и мы нашли надежное укрытие от «города психов» – «Столовку Барни» в Западном Голливуде, простенький ресторан, знаменитый своим выбором пива со всего мира, соусом чили собственного приготовления и «ролью» в детективном сериале «Коломбо», где взъерошенный сыщик, сильно напоминающий техника рок-группы, уплетал свое любимое чили кон карне, сидя в одной из кабинок. Руководители «Барни» выпустили майку, где на груди было написано «The Original Barney’s Beanery» («Первая «Столовка Барни»), а на спине – «Faggots Stay Out Of Hollywood» («Гомики, держитесь подальше от Голливуда»). Я на спор надел эту футболку на лос-анджелесском концерте 1976 года в концертном зале «Санта-Моника», прямо на глазах у всех «красавчиков». Они не смогли не отреагировать… Даже на спичечных коробках в «Барни» было написано: «Гомики, держитесь подальше». Времена, конечно, сильно изменились…

Время прощаться

Лос-Анджелес был настоящим магнитом для всяких альтернативных образов жизни и религиозных культов. Некоторые из них так и не выбрались из аэропорта.

– Не-хотите-ли-купить-прекрасный-оранжевый-цветок? – спрашивал в Лос-Анджелесском аэропорту какой-нибудь глупо улыбающийся лысый хмырь, одетый в крашеную простыню.

– Нет. Мне, пожалуйста, водку и большой оранжевый апельсин!

– Мир и любовь, брат.

– Рок-н-ролл, приятель!

– Харе Кришна, мир и любовь.

– Гарри Рамсден, соль и уксус!

Пора выбираться из этой «страны Ла-Ла».

– Пожалуйста, билет в проход или у окна. Главное – на место для курящих!

Мы поспешно вылетели на запад из Лос-Анджелесского аэропорта, направляясь на Восток через большое синее пятно на карте, которое обычно называют Тихим океаном, – из одной чужой страны в другую. Лос-Анджелес был странным местом, но впереди нас ждало место куда более причудливое – и интригующее. Япония в середине 70-х все еще поражала новизной и неизвестностью и была лакомым кусочком для тех немногих групп, которых туда приглашали на гастроли. А еще она просто сходила с ума по Queen.

– Вам не понравится еда, – с видом знатока сказал ветеран одной из предыдущих поездок, когда мы сидели в самолете «Японских авиалиний», направлявшемся в Токио. Он оказался прав. Опрятная, улыбчивая, похожая на куклу стюардесса раздала всем блюда с холодным рисом, сырой рыбой, фиолетовыми солеными огурчиками и водорослями. Сырая рыба! Нет, я, конечно, не возражаю против бифштексов с кровью, но сырая рыба? Улыбка как-то очень быстро исчезла с моего лица.

Куда бы мы ни отправлялись в Японии, нас ждал вежливый ритуал вручения маленьких полотенец размером с носовой платок – либо теплых, либо холодных, иногда – ароматизированных, – ими можно было вытереть лицо и руки. Техникам, у которых редко есть время привести себя в порядок, они пришлись очень кстати – но, конечно, лучше не освежать этим подмышки, сидя в ресторане.

Я был очень взбудоражен, увидев внизу море огней Токио, когда самолет зашел на посадку в аэропорту Ханеда. В моей голове громыхнул церемониальный гонг, объявивший о прибытии Питера Хинса в Азию. Вскоре я воочию увидел, какой, должно быть, была «битломания». Queen, сидевшая в носовой части «Боинга-747», вышла к многотысячной истерично орущей толпе под конвоем японских охранников – самураев в дешевых костюмах и с чем-то, очень напоминающим белые пластиковые слуховые аппараты. Брайан Мэй возвышался над людьми, словно бобовый стебель, увенчанный кудрями; Фред, Роджер и Джон в ботинках на подошвах-платформах и с модными высокими прическами тоже казались гигантами на фоне японцев. Орда фанатов последовала за нами к гостинице, где их тоже сдерживала охрана в униформе. Мне показалось, что я попал в какое-то кино: все вокруг казалось настолько нереальным, а меня настолько это все впечатлило, что я даже не ощутил никаких последствий смены часовых поясов. Адреналин помог мне справиться с усталостью после перелета.

За этим последовала настоящая бомбардировка четырех чувств: еще более странная и подозрительная еда, причудливые и спокойные виды, пронзительный шум и резкие ароматы. А вскоре порадовалось и мое пятое чувство – жесткой, но очень удобной постели.

– Будьте осторожны! В Японии часто встречаются венерические болезни, – таким было второе напутствие умудренного опытом товарища. И он снова оказался прав. Любой японский доктор, с какой бы жалобой к нему ни приходили, начинал осмотр с вопроса:

– У вас есть выделения?

– Нет, я не по этому поводу! Я ничего не слышу, у меня болят уши после длинного перелета. Мне очень больно.

– А-а-а-ах, у вас от этого шум в ушах?

То были дни, когда в умах безраздельно властвовал Бенни Хилл и его своеобразный юмор. Шовинизм? Я даже не представлял себе, что значит это слово; иностранцы должны были веселить и развлекать нас. Ксенофобия? О нет, это разве не японский духовой инструмент?

Шпионаж

Мы услышали эту фразу, произнесенную по-английски японкой, из комнаты одного из наших техников, когда он развлекался с новой «подругой»:

– Ты, может, плосто техник – но для меня ты лок-звезда.

Пауза. Мы все представили широкую ухмылку нашего товарища. Молодая леди продолжила:

– Я не глупи, у меня тоже чувства есть.

Эту информацию мы получили с помощью Tokyo Spider – маленького радиомикрофона с передатчиком, который купили во время прогулки по магазинам электроники в токийском районе Акихабара. Настроившись на волну с помощью FM-радиоприемника с пишущим магнитофоном, можно было записать этот разговор на кассету и когда-нибудь показать ее потомству. Поставив «жучок» где-нибудь за занавесками и проведя «саундчек», мы отправлялись в поход по клубам. Вернувшись, наш хохочущий пьяный ансамбль собирался в комнате этажом выше и начинал прослушивание. Закончив запись, мы с большим нетерпением ждали саундчека Queen на следующий день – когда собирались все, мы ставили сделанную накануне кассету. «Квины» обожали злые розыгрыши. Жертве приходилось слушать самые выдающиеся места:

– Я не плейбой, крошка. Я действительно думаю, что ты особенная. Хочешь остаться? Я очень устал.

– ЧТО, ПРАВДА? – хором кричала вся техническая команда.

– Конечно, я могу познакомить тебя с Фредди и Брайаном.

– ЧТО, ПРАВДА?

– Нет, я не женат, у меня даже подружки нет. Я давно ищу кого-то действительно хорошего – вроде тебя.

– ЧТО, ПРАВДА?

– Я устал, мы не будем ничего делать, можно просто поспать. Доверься мне.

– ЧТО, ПРАВДА?

И, конечно, громкие взрывы смеха.

Вдали от дома

Японская экзотика, конечно, весьма стимулировала, но иногда было очень приятно ощутить что-нибудь знакомое. К счастью, у японцев тоже левостороннее движение. Японское гостеприимство было именно таким, каким его описывают: задние двери такси открывались автоматически сразу после остановки машины. Приятно было видеть и вывески на английском: McDonald’s, Shakey’s Pizza, English Pub. Да, я понимаю, что в каком-то смысле это очень печально. Можно было купить и знакомые всем журналы «Плейбой» и «Пентхаус», но, открыв их, мы обнаруживали, что «передние места» женщин закрашены армией японок, вооруженных черными маркерами. В Японии запрещалось демонстрировать лобковые волосы, но зато можно было спокойно купить журналы с фотографиями молодых девушек в белом нижнем белье, связанных и с кляпами во рту.

Культурные контрасты продолжились и на концертах: выступления в Японии начинались намного раньше, обычно в шесть вечера, а разогревающих групп не было. Это было сделано специально, чтобы поклонники Queen, подавляющее большинство которых составляла молодежь, могли спокойно добраться домой на общественном транспорте. Немалое количество фанатов (и фанаток) еще носили весьма милую школьную форму; некоторым неразговорчивым ребятам из технической команды это казалось весьма привлекательным.

Визуальная составляющая шоу Queen была заметно ограничена: пиротехнику запретили полностью; строгие власти не разрешили и гасить весь свет в зале – выходы должны быть ярко освещены. Так что, когда группа выходила на сцену в этих сумерках, зрители в первых рядах хорошо видели музыкантов, и обычного грандиозного начала не получалось. Одному певцу, одетому в светящийся стрейчевый костюм Меркурия, крылатого посланца богов, это очень не нравилось:

– Рэтти… выключи эти лампочки, а то я не выйду на сцену!

Знакомо, да?

Он все же вышел на сцену, и зал сошел с ума. Японские зрители были восторженными, но вместе с тем относились к группе с огромным уважением. Не требовались никакие стальные барьеры или батальоны охранников, чтобы сдержать рвущихся к сцене фанатов – только канат или лента, натянутая между столбиками. Как в очереди на почте. Очень цивилизованно. Весьма достойный японский обычай кланяться при приветствии безжалостно эксплуатировали совсем не достойные техники: перед концертом несколько ребят выходили на сцену, вставали в ряд и кланялись.

Первые несколько рядов вставали и тоже кланялись. Мы повторяли наш жест вежливости, на него отзывалось все больше и больше людей; затем зрители наконец понимали, в чем дело, и начинали смеяться и аплодировать. (На некоторых концертах группе даже не удавалось сорвать таких же бурных аплодисментов!)

Они демонстрировали признательность, бросая в сторону сцены разные вещи – в основном бумажные пароходики, конфетти и цветные ленты, а также игрушки, подарки и множество открыток с пожеланиями удачи и признаниями в неземной любви к Фредди, Брайану, Роджеру и Джону. Мы собирали все это и раскладывали в коробки, предназначенные для каждого члена группы. Японцы часто использовали термин «член»: «Члены уже приехали? С каким членом ты работаешь? Мой любимый член – это…» Джон Дикон был очень популярен в Японии; уж точно он был самым большим членом Queen в Японии. Я знаю, я видел его в бассейне в одних плавках.

Эти ящики с подарками и их содержимое (большую часть) приносили в гримерку Queen после концерта.

– Неплохо, неплохо, но где же телевизоры «Сони» и мотоциклы «Кавасаки»? – возмущался Роджер. Queen были мультимиллионерами, но совершенно не чурались мелких подарков: почему бы, в самом деле, и не сэкономить несколько фунтов на фотоаппарате, электронных часах или плеере? «Слушай, ты не мог бы незаметно провезти это вместе с аппаратурой?» Многие подарки от фанатов попадали в авиационные футляры с аппаратурой и одеждой и возвращались в Англию, где в нашей святая святых, на складе киностудии «Элстри», мы провели немало приятных минут, взрывая мягкие игрушки с помощью пиротехнического пороха и фейерверков. Мы вскрывали ножом маленького игрушечного пингвина, заполняли его порохом, запихивали в заднюю часть шутиху, прикручивали ее скотчем намертво, поджигали фитиль, отходили на почти безопасное расстояние и смотрели, как игрушка взлетает в воздух и взрывается. Если вы так не делали, то вы не жили по-настоящему. Прости, Брайан.

Для техников сами по себе гастроли по Японии были уже неплохой прибавкой к жалованию, а когда концерты в знаменитом токийском зале «Будокан» прошли с аншлагами, вся «делегация» получила премию от промоутера. Организаторы гастролей Queen, «Ватанабэ Продакшнс» (фамилию «Ватанабэ» мы быстро переделали в «What А Knob End» – «Вот ведь хрен моржовый»), раздали всем красиво украшенные конверты с логотипом Queen и японскими рисунками. Внутри оказалось несколько сотен йен (около двух фунтов). Ну да, «дорог не подарок, дорого внимание», неплохие деньги на карманные расходы, но где же плееры «Сони», часы «Сейко» и фотоаппараты «Никон», которые раздавала гастролирующим группам фирма-конкурент? Непосредственно погрузкой и перевозкой аппаратуры занимались японские рабочие, так что можно даже сказать, что в Японии нам было легче, чем группе: им пришлось не только выступать, как обычно, но еще и поучаствовать в немыслимом количестве интервью, телепередач, фотосессий, промоакций, телевизионных игр, открытий магазинов и тому прочего. Сохраняя вежливую улыбку на лице.

Когда мы приехали в один концертный зал, то обнаружили, что рой японских техников, составивших тщательные записи и диаграммы расстановки, уже даже разместил на своих местах «тылы» Queen – усилители, колонки и ударную установку. К сожалению, они расставили все задом наперед, да еще и отмерили 23 фута не от передней, а от задней части сцены! На японских концертах все подчинялось строгим правилам; повсюду кружили легионы местных техников, поваров, водителей грузовиков, организаторов, переводчиков, туристических агентов и представителей промоутера.

В ранние годы, когда группа была моложе, стройнее и энергичнее, она иногда даже играла дополнительные дневные концерты в 14:00 перед аншлаговым выступлением в 18:00 – как говорится, «по многочисленным просьбам». Некоторые из этих концертов проходили в больших спортивных залах, вмещавших по несколько тысяч человек. Выезжая из более привычного западному глазу Токио в региональные школьные спортзалы (обтягивающие белые шорты и нижнее белье) и в города, подвергшиеся атомной бомбардировке, мы увидели совсем другую, экзотическую Японию. То была середина семидесятых, и многие местные жители, которые никогда раньше не видели высоких европейцев и американцев с длинными и/или светлыми волосами, останавливались на улицах, таращились и показывали пальцами. Они, наверное, даже «Старски и Хатч» по телевизору не видели. И джинсов клеш тоже. Мы путешествовали либо самолетами «Всеяпонских авиалиний», либо автобусами и скоростными поездами «синкансэн», побывав и в городах со знакомыми названиями – Хиросиме, Нагое, Осаке, – и с не такими знакомыми – Химэдзи, Ямагути, Фукуоке и Канадзаве.

В ночной клуб в Канадзаве (где-где?) с очень подходящим названием «Зоопарк» нас не только впустили бесплатно, но и подали выпивку за счет заведения. Отличное место. Опрокинув в себя несколько стаканчиков, кое-кто из наших ребят решил отойти от стола, чтобы пообщаться с местными девушками, но администратор вежливо попросил всех вернуться за стол. Почему? Мы не устроили дебош (пока), девушки на наше поведение не жаловались (пока), в чем проблема-то? Оказалось, что в клубе есть правило: «вы должны сидеть только за тем столом, за который сели изначально, и только с теми, кто пришел с вами. Либо оставайтесь за своим столиком, либо уходите».

Ну, ладно – увидимся в гостинице, девочки. Приводить девушек в номер гостиницы где-то за пределами Токио, если только они сами не жили в той же гостинице – то еще приключение: пожарные выходы, маскировка, взятки, коррупция, отвлекающие маневры… Если девушка все же добиралась до вашего номера, от нее потом было избавиться сложнее, чем от сыпи – она преследовала вас все гастроли, словно верная собака.

Секс-полиция

Одним провинциальным японским вечером удар нанесла Секс-полиция! Сия лицемерная организация состояла из тех, кому не удалось найти пару на вечер, и, подгоняемые завистью, они решили помешать более удачливым коллегам. Когда они ворвались в номер вашего покорного слуги, они застали его не in flagrante[15], а крепко спящим… причем в одиночестве – моя спутница уже ушла. Ей на следующий день нужно было рано вставать на работу – пугать обитателей частных домов своим видом. Недосыпание было частой отговоркой, когда мы встречались со знаменитой Женщиной-Драконом Востока, с крашеными рыжими волосами и черными помадой и лаком. Великолепная сцена: «Ребята, говорю вам, она была не настолько плоха».

Этой девушке дали прозвище «Ed the Spread» («Эд-Штукатурка»), потому что макияж она, похоже, накладывала штукатурной лопаткой. Секс-полиция уже вошла в слишком большой азарт и хотела повеселиться, так что ребята взяли матрас, скинули с него белье и вместе с мирно спящим «обитателем» (на котором тоже не было никакого белья) отнесли в лифт, после чего отправили его на первый этаж. Когда автоматические двери открылись, перед ними стояла группа пожилых японок, приехавших на чью-то свадьбу. Оказалось, что матрас – это слишком тяжелая и громоздкая вещь для того, чтобы ею можно было быстро и хорошо прикрыться, особенно под недоверчивыми взглядами элегантных пожилых японок.

Некоторые фанатки имели очаровательную привычку оставлять нам милые сувениры на память о встречах – свои школьные значки. Значки были настоящими произведениями искусства – некоторые из них в форме сердца, с вытисненной на лицевой стороне горой Фудзи и японскими иероглифами на обратной стороне. Староста, говоришь? Да, в своем классе ты лучшая!

Гостиничный номер

Группа и техники обычно останавливались в разных гостиницах. Японские номера, как и сами японцы, были весьма компактными; зачастую места не хватало даже для того, чтобы положить на пол раскрытый чемодан. Спешу добавить, что группа, конечно, размещалась с большим комфортом. Во многих номерах для техников были пластиковые уборные, в которых унитаз, ванна и раковина составляли единую конструкцию. Диаграммы со схематическими человечками подсказывали японцам, как пользоваться унитазом: традиционный японский туалет состоял из дыры в полу, над которой приходилось присаживаться.

В Японии мы и ездили, и жили отдельно от группы, так что очень мало видели Фреда, Брайана, Роджера и большого члена Джона вне концертов, хотя иногда встречали наших начальников на вечеринках или в ночных клубах.

Во время гастролей по Японии мы несколько раз останавливались в Токио, и я иногда ночевал у большого члена Джона во второй комнате его номера в гостинице «Нью-О-тани» или «Кейо-Плаза» в Синдзюку, когда мы поздно возвращались из клубов.

Клубы в Токио были прекрасными. Мы шли туда, и с нами обращались хорошо, несмотря на то что мы вели себя плохо. Группу особенно любили в «Лексингтон-Куин» в районе Ропонги, роскошном клубе, куда часто ходили западные модели, а техники чаще всего зависали в «Библосе» в районе Акасака – дискотеке с танцполами на нескольких этажах, между которыми перемещался по прозрачной трубе сидящий в «космической капсуле» диджей. Группам и их техникам разрешалось вести себя как угодно весело и шумно – если это не вызывало жертв и разрушений. Мы всегда держали в уме, что любой японский вышибала, скорее всего, эксперт по восточным единоборствам.

Большой член Джон, единственный из Queen, кого я видел активно зажигающим на танцполе, любил «попрыгать под бибоп в «Библосе». Язык сломаешь, пока это выговоришь – особенно если перед этим выпить чашку саке размером с НЛО. Музыкант из ритм-секции с отличным чувством ритма, вот он какой, большой член Джон. Заходя в «Библос», вы получали талоны на (разбавленные водой) напитки: «Великолепный король» для парней, «Прекрасная леди» для девушек. На выходных в «Библосе» устраивалась «Великолепная суббота». В клубе на одном из верхних этажей была VIP-зона: круглый стол, окруженный длинной скамьей. Как-то вечером в клуб пришел знаменитый японский актер, гордо держа под руку похожую на фарфоровую куклу девушку. Он прошел в VIP-зону и заказал шампанское – оно в Японии ужасно дорогое. Актер и не подозревал, что барабанный техник какой-то другой рок-группы, который сильно перебрал тем вечером, заполз под скамейку и решил там поспать. Японской звезде подали шампанское в стильном серебристом ведерке со льдом, и он как раз открывал пробку, когда из-под скамейки внезапно выползло растрепанное тело, оперлось обеими руками о стол, и его вырвало прямо в ведро с шампанским. После этого оно заползло обратно и продолжило спать. Ошеломленный актер и его девушка тут же ушли.

Моя японская подружка однажды познакомила меня с настоящим японским гангстером в токийском ночном клубе. Он владел этим клубом – и несколькими другими. Мы разговорились через моего переводчика, и он рассказал, что ненавидит американцев, но любит и уважает англичан – нашу культуру, доблестную военную историю и королевскую семью…

– Привет, приятель, я Питер Хине, второй граф Хаммерсмита и Фулхэма – очень рад встрече.

Нам принесли бесплатную выпивку, бесплатную еду, подарили сувенирный брелок и бесплатно довезли домой. Япония была полна клубов и баров – которые не особо-то и скрывались, напротив, каждый считал своим долгом иметь яркую неоновую вывеску. Эта великолепная культурная страна дарила молодым людям, желавшим хорошо провести время, любые, даже самые непристойные развлечения в те дни, когда политкорректность еще не завоевала мир. Японцы очень своеобразно воспринимали английский язык, так что названия некоторых клубов были очень смешными: «Image Lash» («Кнут метафоры»), «Club Goose» («Гусь»), «Refreshment House» («Закусочная»), «Club Open» («Открытый клуб»), «Club Brain» («Мозг»), и, хотя я сам никогда такого не видел, наверняка где-то существовал и «Club Foot» («Пятка»). Один молодой японец ходил в футболке с надписью «Let’s go drive – New York – Los Angeles – okay?». («Прокатимся на машине до Нью-Йорка? Лос-Анджелеса? Хорошо?»)

Впрочем, в Японии были и другие прекрасные развлечения, помимо дебошей, клубов, секса и алкоголя, так что в свободное время (которого выдавалось много) мы ходили в святилища, храмы и дворцы, а наиболее смелые из нас даже пробовали местную кухню.

Деликатес из Саппоро (живые мальки угря в пиве) не слишком-то меня порадовал, но японские телохранители с удовольствием хрустели их головами, прежде чем проглотить. Брайан Мэй пришел от этого в такой ужас, что выпустил своих угрей в ближайший ручеек.

Я пришел в ужас от другого японского «морепродукта»: в Осаке я увидел, как баржа тянет по каналу огромного кита. На туше кита сидели несколько японских рабочих и рубили ее топорами.

По ночам в Японии оживали и улицы, и морепродукты: огромные неоновые крабы на вывесках бодро размахивали клешнями, а флуоресцентные розовые креветки весело улыбались и пели. В огромных, размером с ангар, залах с игровыми автоматами и патинко[16] люди сидели длинными рядами, уставившись на устройства, в которых тысячи металлических шариков метались по лабиринту из каналов и дырок, иногда выпадая в слот «Выигрыш». Никаких особых умений с виду не требовалось. Странно. А потом я увидел машину для убивания кротов! Эта механическая забава заключалась в избиении молотком пластиковых кротовых голов, в случайном порядке высовывавшихся из нор; прямое попадание вызывало болезненный визг и давало дополнительные очки.

В японских городах было еще и множество ночных торговых аппаратов, обеспечивавших обитателей всем: от пива и саке до зубных щеток и использованного (белого) нижнего белья школьниц. Эти ярко освещенные машины стали для меня неплохим развлечением на пути в гостиницу; я просто не мог не попробовать «Вкусный напиток» (да-да, он так и назывался, без каких-либо прочих объяснений) и «Пот Покари»! Я не представляю себе, кто такой Покари, а уж тем более – чем он потеет. Кроме обычного, предлагался еще и «Диетический пот Покари». И тот, и другой оказались подслащенными спортивными напитками, которые неплохо шли под водку – если никакой другой запивки не находилось. Даже в состоянии сильного опьянения мы старались избегать странных сушеных закусок из морепродуктов, которые предлагали автоматы. Чипсы из сушеного кальмара? С мороженым? Нам очень нравилось популярное японское блюдо «сябу-сябу»: мясо с овощами, тушенное в горшочке. Но больше, чем само блюдо, нам понравилось его название. «Сябу-сябу» стало приветственной фразой, которую мы сопровождали движениями трясущейся руки взад-вперед. «Масонское рукопожатие» техников, так сказать.

Мы не понимали японского языка, но когда мы обменивались гастрольными шифрами или говорили на сленге техников, нас не понимал вообще никто, что в Японии, что в Нью-Джерси.

Банщицы

Коммерческие легенды двадцатого века не смогли вытеснить традиционных символов и обычаев Японии – в частности, японские купальни. В Японии посещение купальни – это древний и регулярно исполняемый ритуал, а вот команды техников им частенько пренебрегают. После концерта 1979 года в Хакате всей «делегации» организовали поход в настоящую японскую купальню – промоутер выбрал место с весьма оригинальным названием «Клуб «Хоулин-уан». Японцы просто обожают гольф; в клубе было восемнадцать «лунок», небольших кабинок с деревянными дверьми, напоминавшими предбанники в саунах. Коридоры выстлали пластиковой искусственной травой, а номера «лунок» напечатали на треугольных флажках, которые поворачивали обратной стороной, если комната была занята. На первом этаже располагалась просторная приемная, похожая на те, что бывают в стоматологических клиниках; мы, слегка нервничая, сидели там, ожидая, когда нас вызовут наверх.

Для меня это был совершенно новый опыт, ибо до этого я полагался только на свои «чары», чтобы привлекать женщин – причем выбирал их сам. Теперь же я чувствовал ужас, как перед прочисткой зубного канала. Бояться, впрочем, не стоило. Мой «кэдди» довел меня вместе с клюшками до Восьмой лунки. Маленькая комнатка оказалась разделенной на две части: «сухую», где находились кушетка, зеркала, небольшой холодильник с прохладительными напитками и шкаф с бутылками виски и множеством сигарет, – и «мокрую»: с глубокой ванной, кафельным полом с дренажными решетками, деревянным стулом в виде буквы U и серьезным таким шлангом. Со сменными насадками. Банщица вообще не говорила по-английски, но нам для взаимопонимания хватало и тактильных ощущений, пока она мыла меня полностью.

Затем она высушила меня, посадила на низенький деревянный стул и приступила к «процедурам». Я до сих пор вспоминаю это со слезами на глазах. Слезами радости, конечно. Она то занималась «процедурами», то снова сажала меня в ванну с ароматическими маслами и прекрасными бутонами роз. Восточная банщица тщательно вымыла мне голову и даже почистила зубы, после чего развернула на полу тонкий резиновый коврик вроде тех, на которых занимаются аэробикой, покрыла его слоем теплого масла и меда – а потом уложила туда меня. А потом – снова в ванну! По-моему, мне понадобилось четыре «удара», чтобы пройти эту лунку. Когда я стал чистым настолько, что кожа скрипела, то спустился вниз, где увидел множество улыбающихся лиц. Похоже, я пропустил тамошнюю фирменную «процедуру» с ментолом, но мне было уже все равно. Я чувствовал себя спокойнее и увереннее, чем когда-либо. И уж точно – чище, чем когда-либо.

Через несколько лет я узнал, что этот клуб сгорел – может быть, от избыточного трения?

Товарищ Крыскин

После окончания японских гастролей 1982 года, завершившихся концертом на бейсбольном стадионе «Сэйбу Лайонс» в Токио, аппаратуру отвезли в доки на юге города для прохождения таможни и погрузки в контейнеры – их ждало десятинедельное морское путешествие в английский порт Феликсстоув.

Трое техников, отвечавших за инструменты, звук и освещение, ранним утром выехали из гостиницы в Акасаке в сопровождении переводчицы Мако, которая должна была отвезти нас в коммерческий порт Сакурагитё. Приехав, мы увидели, что всю аппаратуру уже выгрузили и разложили по таможенному складу. В Японии мы разрешали местным рабочим самостоятельно работать с аппаратурой – они обращались с ней очень аккуратно. Представитель промоутера и таможенный агент уже были на месте, кивая, кланяясь и обещая, что японские таможенники вот-вот появятся.

Ожидая их, мы решили прогуляться по порту – к вящему неудовольствию наших дисциплинированных японских коллег. Большие международные порты всегда привлекали меня – там можно было увидеть корабли со всего мира. На цементном полу стояли товары и продукты из самых экзотических уголков нашей планеты: деревянные ящики с фруктами странной формы и дичайших цветов, новейшие электронные приборы, длинные ряды новых блестящих компактных машин, готовых пересечь Тихий океан и завоевать американский рынок. Поблизости располагалась центральная фигура всего порта – огромный русский корабль с золотыми серпом и молотом на красном фоне, гордо возвышавшийся над остальным пейзажем в свете осеннего солнца. Я никогда не бывал в Советском Союзе и никогда не видел ничего настолько русского (не считая водки, которую мы употребляли галлонами), так что мне было очень интересно разглядеть судно, прибывшее из-за «железного занавеса». Вскоре явились таможенники и без всякой задержки и досмотра поставили печати на всех нужных бумагах. Пока я загружал морской контейнер, местные рабочие заблокировали колесики авиационных кейсов и очень надежно все закрепили, чтобы аппаратура выдержала испытание и Тихим, и Атлантическим океанами.

Закончив с работой, я решил сразу вернуться в Токио, чтобы успеть на ночной рейс «Японских авиалиний» до Лондона. Переводчица Мако сказала, что у главных ворот порта я могу взять такси, которое довезет меня до станции, где я уже сяду на поезд до Токио. Она написала мне инструкции на японском и английском языке, чтобы я точно не потерялся. Когда мы приехали в порт, такси довезло нас прямо до таможенного склада с аппаратурой. Так же быстро добраться обратно до входа мы уже не могли – его толком и не видно было за сотнями складов и подъемных кранов. Мако в чисто японской эффективной манере обратилась к рабочим, и они где-то достали древний женский велосипед системы «садись и молись». Мако, будучи идеальной представительницей принимающей страны, настояла, чтобы на велосипед сел я, а она пойдет рядом. Я, будучи идеальным английским джентльменом, отказался. Мако продолжала настаивать. В конце концов мы пришли к компромиссу и решили ехать на велосипеде по очереди, но это оказалось не очень эффективно, так что я посадил Мако на сиденье, встал на педали и поехал. Это, конечно, мало напоминало романтическую сцену из фильма «Буч Кэссиди и Сандэнс Кид» – мы со скрипом продвигались вперед, а на нас с ухмылками таращились докеры. Все прошло довольно весело; добравшись до ворот порта, мы оба со смехом грохнулись с велосипеда. Мако, пытаясь сдерживать эмоции, показала мне, где стоят такси.

Мы попрощались, но, когда я проходил мимо поста охраны, оттуда выскочили сотрудники в форме и остановили меня. Мако тут же вмешалась в ситуацию, и, после долгого обмена восточными любезностями, мне объяснили, что охранникам показалось, будто я дезертир, сбежавший с русского корабля. Я не мог не рассмеяться, а вот они с совершенно серьезными лицами потребовали мой паспорт. У меня его не оказалось. Тогда Мако решила сымпровизировать и притворилась, что играет соло на гитаре – очевидно, таким способом попытавшись объяснить, что я работаю в музыкальном бизнесе. Потом я вспомнил, что в куртке лежит ламинированный пропуск за кулисы. Я достал его, и Мако вручила пропуск охранникам, словно некий древний талисман.

Это сработало, оба охранника даже поклонились мне, а потом таксист в белых перчатках отвез меня на станцию.

Вернувшись в гостиницу, я подтвердил, что лечу рейсом Токио – Лондон, и сложил в сумки кучу покупок – электротехнику, кимоно, деревянные гравюры и коллекцию пластиковой еды, которую выставляли в витринах ресторанов. Добравшись на такси до далекого аэропорта Нарита и зарегистрировавшись на рейс, я увидел Фреда и Фиби, его личного ассистента, в сопровождении охраны. Я подошел к свите Фреда, и мне предложили посидеть в зале ожидания первого класса (я летел экономклассом). Фред обожал Японию и задержался, чтобы кое-что купить – не новый телевизор «Сони» или фотоаппарат «Никон», а антиквариат и картины. Мистер Меркьюри обладал безупречным вкусом (за исключением пары костюмов, в которых он появлялся на сцене и в клипах) и собрал прекрасную коллекцию произведений искусства в своем доме в Кенсингтоне. Рейс «Японских авиалиний» до Лондона проходил через Анкоридж (штат Аляска), где самолет приземлялся для дозаправки. Не считая далеких заснеженных гор, смотреть в зале ожидания было почти не на что – простенький бар и свирепого вида гигантское чучело белого медведя, стоявшее в застекленном стенде.

В Анкоридже не было зала ожидания первого класса, так что я вместе с «плюшевым медведем» Фиби присел на скамейку в тени большого медведя, а Фред втиснулся между нами. Мы вряд ли тянули на спецназовцев – крупный, манерный бывший гардеробщик Королевского балета и тощий, грязный техник, – но даже нам двоим удалось отпугнуть большинство зевак, которые издалека показывали на нас пальцами. Фред всегда предпочитал анонимность, но при этом никогда не отказывал, если у него все же просили автограф.

Кристал, барабанный техник Queen, как-то утром весело раздавал автографы группе юных японских фанаток на платформе скоростного поезда, и двери, работавшие четко по расписанию, закрылись прямо перед его носом. Мы расхохотались. Мы всегда потешались над неудачами друг друга. Япония стала первым (и единственным) местом, где автограф попросили у меня. Мне даже как-то неловко стало.

– Ты шутишь?

– Нет… но я рюбрю тебя, Лэтти.

Крыса – японский символ удачи и богатства, а «Дом восходящего солнца» до сих пор остается одной из моих любимых песен.

Гостиницы

На гастролях гостиницы – это временный «дом вне дома», в котором при этом не надо убираться. Очень удобно. Queen останавливалась в самых эксклюзивных пятизвездочных дворцах, а если там, где мы выступали, таковых не наблюдалось, они уезжали в ближайший «цивилизованный» город. Несмотря на тщательнейшее планирование, один, двое, а то и все четверо из Queen иногда переезжали из одного отеля в другой (или другие) – из-за того, что туалетная бумага не того цвета, в лифте слишком много народу или с балкона шикарного пентхауса не открывается вид на висячие сады Семирамиды. Останавливаясь в гостиницах на время записи или гастролей, «квины», конечно, хотели сохранить анонимность, так что каждому из них придумали псевдоним, которым в том числе подписывали багаж:

Фредди Меркьюри – Альфред Мейсон

Брайан Мэй – Крис Маллинс или Брайан Мэнли

Роджер Тейлор – Рой Таннер или Рудольф де Рейнбоу

Джон Дикон – Джейсон Дейн или Джадж Дред («Судья Дред»)

Техники, которые никакими псевдонимами не пользовались (хотя иногда это было бы полезно), жили в сетевых отелях вроде «Холидей-Инн», «Мэрриот» и «Форте» – в последней сети Queen занесли в черный список после британского Crazy-тура 1979 года из-за весьма творческого разгрома отеля в Ливерпуле и слишком бурной гастрольной вечеринки в Брайтоне.

В середине 70-х гостиница «Холидей-Инн» считалась шикарным местом. В США, очарованный всем американским, я обнаружил, что кровать в моем номере оборудована устройством под названием «Волшебные пальцы», которое включалось, если бросить четвертак в монетоприемник в стене. После этого кровать несколько минут вибрировала. У меня это вызвало тошноту и головокружение – как и спиртное, на которое мы обычно тратили куда больше 25 центов.

В туалете я обнаружил послание от горничной: «дорогому гостю» сообщалось, что унитаз прошел санитарную обработку, а сиденье обтянуто целлофановой пленкой. Я, конечно, решил сразу проверить, смогу ли я все равно его обмочить… Еще там был мощный и хорошо управляемый душ, так что мыться было почти весело – никакого сравнения с жалкой струйкой, вытекавшей из смесителя в Англии. Если вы проведете в гостиницах столько же времени, сколько я, вам никогда больше не понадобится покупать мыло, шапочки для душа, пену для ванн, наборы для шитья, шампуни и кондиционеры.

Штатные развлечения

Дни отдыха на гастролях – та еще нагрузка на мозг: после такой интенсивной работы очень трудно ничего не делать целый вечер, а то и день-два. От скуки мы начинали чудить: осветители с волосатыми задницами разгуливали по фойе в женских трусиках (те, что поскромнее, надевали платья). Такелажники-высотники ради развлечения пытались залезть на 30-этажные отели, а стокилограммовые звукотехники надевали в ресторан «плейбоевские» заячьи ушки или вампирские клыки. Из практических соображений техников обычно селили ближе к концертному залу. Может быть, это и удобно, но гостиницы зачастую размещались либо где-то за городом, либо в печальных серых кварталах рядом с шоссе или заводом. Делать было особенно нечего, разве что сидеть в комнатах и смотреть телевизор, пить, курить, играть в карты и жаловаться на ужасную жизнь, которую мы для себя выбрали.

Когда техническая команда решала собраться в гостиничном номере, предлагать свою комнату было величайшей глупостью: после такого сборища оставалась поврежденная мебель и запах, напоминающий пивоварню, в которой кто-то оставил кучу рыбьих потрохов. Чтобы справиться со скукой, мы придумывали себе новые развлечения – обычно за счет кого-нибудь еще. Одно из таких развлечений – достать ключ от чужого номера и переставить там мебель или спрятаться, дождаться, пока обитатель комнаты не придет с новой «подружкой», затем выскочить и застать их in flagrante. Чаще всего для этого применялись пластиковые ведра с ледяной водой и фотоаппарат. Под сиденье туалета мы засовывали пакетики с кетчупом и горчицей с отрезанными уголками: жертва садилась, и струйки липкого красно-желтого соуса тут же стекали по ногам. А в запасе у нас всегда был старый, как мир, розыгрыш с наклеиванием скотча под сиденье унитаза.

В еще одном отеле «Форте» мы провернули сложный технический трюк: вскрыли панель управления лифта и переставили соединения местами, а потом поменяли местами еще и все номера этажей на площадках. В результате, когда вы нажимали кнопку восьмого этажа, то приезжали на самом деле на шестой и видели там табличку «3». Хаос. Менеджер был на грани нервного срыва и грозился нас всех вышвырнуть, хотя, конечно, ничего не смог доказать.

Роттердамский «Хилтон» часто становился жертвой хулиганских выходок, потому что во время поездок в Голландию мы всегда были «навеселе» благодаря незаконным веществам, которые были легко доступны. После одного концерта у нас оказался совсем уж небогатый выбор развлечений: дорогой ночной клуб по соседству, где сидела куча бизнесменов, несомненно, считавших последним писком моды Барри Манилова – или совсем уж неказистый бар гостиницы. Невесело. Нам было скучно, спать не хотелось, идти некуда, так что мы решили повеселиться, вскрывая маленькие откидные дверцы в коридорах, ведущие в гардеробы, – за ними мы оставляли обувь, которую забирали для чистки горничные. Чтобы открыть дверцу, требовался квадратный металлический ключ – мы заменили его большой плоской отверткой. Что дальше? Переставить обувь в другую комнату? Весело? Может быть, попробовать заползти туда? Хоть это – весело?

Дверцы были очень узкими, так что пролезть туда, и то не без ссадин и царапин на ушах, смогли только самые худые и жилистые: я и Дик «Грязный шар» Оллет, наш специалист по электронике. Доказав на примере наших собственных номеров, что это возможно, мы решили перейти к следующему этапу – пробраться в комнату к кому-нибудь из мирно спящих коллег. «Грязный шар» пролез в дверцу, подобно растрепанному, полубезумному спецназовцу… после чего со всех ног выбежал через главный вход, захлопнул дверь и крикнул всем: «Шухер!» – чтобы даже лифта не ждали, а спрятались на пожарных лестницах. Оказалось, что, выбравшись из гардероба, он разбудил ни в чем не повинную семейную пару. Они, конечно, были шокированы: грабитель? Любовник жены? Уж точно не охрана отеля…

Существует множество стереотипов о поведении рок-групп в гостиницах – мол, музыканты часто ломают мебель и выкидывают из окон телевизоры. Кое-что из этого правда, но за все это потом надо платить. Богатые рок-звезды могут себе это позволить, а вот техники – нет. Я был ни в чем не виноват, но, тем не менее, в моем личном владении теперь есть кусок пожарного шланга из гостиницы «Холидей-Инн» в Толедо, штат Огайо. Я, по-моему, долларов двадцать заплатил в качестве возмещения ущерба. Еще в Огайо есть Кливленд, серый промышленный город на озере Эри. Город часто называют «ошибкой на озере». Когда-то там размещался зал «Ричфилд-Колизеум» и был влиятельный профсоюз работников сцены, теперь же там находится Зал славы рок-н-ролла – и гостиница для знаменитостей «Свингос». «Свингос» был отелем в стиле ретро с ярко раскрашенными номерами, отличным уголком отдыха от промышленного Среднего Запада. Селившимся там группам дарили футболки, в баре стояло отделанное ярко-розовым мехом фортепиано, а администрация не имела ничего против рок-н-ролльных выходок постояльцев. Кстати, Фредди жил в розовом номере. Я серьезно. Именно в «Свингос» 22 января 1977 года я изобрел коктейль «Докторс-Комфорт». Поздно вечером я, держа в руках бутылку «Саутерн-Комфорт», позаимствованную из концертного бара Джона, обошел все коридоры гостиницы, но так и не нашел в торговых автоматах колы, с которой можно было бы ее смешать. Так что я выбрал «Доктор Пеппер».

– Этот парень готов выпить что угодно, – сказала тогда моя спутница.

Впрочем, с большой порцией льда коктейль пошел просто на ура.

После заключительного концерта европейского турне 1977 года в Базеле несколько техников остались абсолютно беспомощными и без денег после того, как разозленный тур-менеджер выставил им большой счет за ущерб. Суточные отменялись до дальнейших извещений. Веселье началось после концерта в «Шпортхалле», когда все с нетерпением ждали вечеринки, посвященной окончанию турне, – с неизменными стриптизершами, девушками в коже, размахивавшими плетками при свете стробоскопов, и участием аудитории. К счастью, выпивка была за счет заведения, потому что от цен в швейцарских клубах у вас может случиться инфаркт кошелька. Вернувшись в гостиницу, гуляки продолжили веселье и разгромили второй этаж – битое стекло валялось по всему коридору. Я (что удивительно) в этот раз был невинным наблюдателем: отдыхал в своем номере 208 и предавался сладким грезам, потому что влюбился в милую швейцарскую девушку.

У нас завязались отношения на расстоянии, но я понял, что что-то не так, когда обнаружил автомат, пистолет и патроны, принадлежавшие ее бывшему молодому человеку, в ее цюрихской квартире. Это мне совсем не понравилось! Молодые швейцарские мужчины обязаны отслужить год в армии, а потом каждый год возвращаться на сборы, идущие несколько недель, – все это оплачивается богатыми швейцарскими властями. «Просто держите оружие и патроны дома, ребята!» Почему-то мне думается, что в Британии такое не пройдет. Швейцарцы, может быть, и пацифисты, но мне все равно пора валить.

Но вернемся в Базель: администратор гостиницы подсчитывал ущерб вместе с сильно шатающимся и пьяным в зюзю управляющим сценой, взявшим на себя роль полномочного представителя. Они вместе шли по коридору и подсчитывали разбитые лампы:

– Смотрите! Вот еще две, – показал управляющий сценой.

– Но они же не разбиты! – воскликнул администратор.

БАХ – правой рукой. ТРАХ – левой рукой.

– А теперь разбиты! – истерически расхохотался управляющий.

Швейцарец (если они чем и знамениты, то точно не чувством юмора) смеяться с ним не стал.

Если вы когда-нибудь выиграете большую сумму в лотерею и решите устроить погром в гостинице, мой вам совет: выбрасывая телевизор из окна, обязательно оставьте его включенным и подсоедините к удлинителю. Тогда, ударившись о землю, он очень зрелищно взорвется, рассыпав кучу разноцветных искр, да еще и выбьет пробки на всем этаже гостиницы. Но ни в коем случае не делайте так, бросая телевизор в бассейн. Или в людей.

О нет, опять съемочная бригада!

Несмотря на репутацию тщательных планировщиков, Queen часто снимала клипы довольно спонтанно, немалую их часть – буквально где придется, посреди гастролей; так получались «концертные» клипы. Это значило, что техникам приходилось жертвовать выходными или, по крайней мере, несколькими часами отдыха, чтобы подготовить сцену. Мы бы с куда большим удовольствием просто посидели и покурили.

На съемках клипа Tie Your Mother Down (альбом A Day At The Races) было много дыма и пиротехники. Его сняли в феврале 1977 года в Майами за день до концерта в «Спортаториуме» – зал получил нежное прозвище «Снортаториум», или «Нюхаториум», благодаря обилию завезенных из Южной Америки веществ. Фред надел большой, бесформенный комбинезон с рукавами; в нем он тогда начинал концерты, а потом сбрасывал, оставаясь в обтягивающем белом трико. По его просьбе я обшарил чуть ли не весь Лондон, чтобы найти комбинезон, который будет велик ему на несколько размеров. Я нашел его в магазине военной формы в Юстоне. К счастью, это единственная вещь, которую я приобрел для сценического гардероба Queen.

Мы дважды использовали для съемок зал «Форест-Националь» в Брюсселе: в первый раз снимали Don’t Stop Me Now в 1979 году, во второй – Hammer То Fall в 1984-м. Another One Bites The Dust сняли в 1980 году во время долгого саундчека на «Джо-Луис-Арене» в Детройте, a Fat Bottomed Girls – в 1978 году в «Конвеншн-Центре» в Далласе. Save Me сняли в лондонском «Александра-Пэлэс» во время Crazy-тура 1979 года.

Нам всегда казалось, что в съемочных бригадах слишком много народу. Может быть, этого требуют профсоюзные правила, не знаю, но когда они ступали на нашу территорию, на сцену, они становились настоящей проблемой. Они без особой вежливости или уважения обращались с нами, декорациями и аппаратурой, а на то, чтобы что-то снять, у них уходила целая вечность. Везде сновали напыщенные, болтливые девушки и парни с блокнотами. Пара десятков техников может разобрать всю сцену и погрузить все в пять сорокафутовых грузовиков примерно за четыре часа, а огромная съемочная группа несколько часов не могла разобраться с одним-двумя микроавтобусами. В отличие от съемочных групп, у нас не было ни перерывов после определенного количества отработанных часов, ни дополнительно оплачиваемых сверхурочных.

Старая поговорка «шоу должно продолжаться» была для нас всем, и шоу продолжалось, несмотря ни на какие проблемы и задержки. Мы работали, пока не сделаем все так, как надо, не прерываясь на профсоюзные обеденные перерывы. Мы были выше этого.

«Я хочу еще больше»

Queen становилась все более знаменитой и крутой, и вместе с группой все круче становились и концерты. Когда на гастролях выдавалась свободная минутка, мы нередко обсуждали идеи для следующего турне. Queen всегда пользовалась самыми современными осветительными приборами; Фред, в частности, на репетициях часто обсуждал с осветителем вид и динамику светового шоу. Основная идея, впрочем, всегда оставалась одинаковой: повесить много ламп, больше, чем у любой другой группы, и заставить их двигаться. В Crown-туре 1977 года появилась первая движущаяся осветительная установка, а на следующий год построили новую, которую прозвали «Печь для пиццы» и «Итальянский флаг»: огромные рамы с кучей красных, белых и зеленых ламп давали такой жар, что можно испечь любую пиццу. Эту конструкцию группа утвердила в гримерке после концерта в берлинском «Дойчланд-Халле» – устройство и геометрию передвижения музыкантам продемонстрировали при помощи пачки сигарет и руки. На этой же пачке сигарет, по-моему, даже что-то записывали. Выглядело нелепо, как в фильме о Spinal Тар…

Две спроектированных на компьютере внешних опоры главной установки были очень тяжелыми и трудными в транспортировке. Их с любовью прозвали Марией и Франсуазой; эти имена придумали во время одиноких гастрольных ночей. Лежа в постели, вы внимательно разглядывали свои руки и думали: «С кем сегодня переспать – с Марией (левой) или Франсуазой (правой)?»

Когда эту установку впервые собрали в репетиционном зале в Далласе, ее увидел один любопытный посетитель. В городе проездом была группа Genesis – они приехали выяснять какие-то коммерческие вопросы. Их техник Джефф Бэнкс был знаком со мной и Кристалом и спросил, нельзя ли Филу Коллинзу глянуть на эту установку и убедиться, что наш свет действительно круче, чем у Genesis!

Генезис – начало начал. Формулируя новые идеи для сценических декораций Queen, дизайнеры и продакшн-менеджеры никогда не консультировались с людьми, лучше всего знавшими «квинов» и теснее всего общавшимися с ними на сцене – с их личными техниками. Часто выходило так, что много времени и денег тратилось на идеи, которые выглядели грандиозно и отлично работали на бумаге, но их оказывалось невозможно воспроизвести на практике – хотя бы потому, что они ограничивали подвижность Фреда. От меня отмахивались, как от «просто техника», но я бы мог сэкономить им (или, точнее, всей группе) немалую сумму, если бы меня хоть раз послушали.

Одна из идей, которая так и не увидела свет – «членомобиль». Ее придумал Фред (возможно, уже хорошенько набравшись). Представьте себе большую розовую трубу фаллической формы, висящую над зрительным залом и скрытую черной тканью. Перед концертом Фред собирался, изменив внешность (налепив фальшивые усы?), пройти прямо через зрительный зал в потайное место и по веревочной лестнице влезть в «ракету». После того, как в зале погаснет свет, Фред и его «членомобиль», освещенные прожекторами, должны были пролететь над головами зрителей к сцене; сам «членомобиль» при этом испускал яркий луч света, направляясь к установленному на сцене фиберглассовому рту (с усами?). Войдя в рот, он бурно «кончал».

– Фред… да ты охренел, что ли, со своими шутками?

Еще одну идею «грандиозного выхода», предложенную Фредом, отвергли сразу же. Он хотел, чтобы нубийские рабы вынесли его на сцену и посадили на золотой трон, стоящий на богато украшенном пьедестале – как Клеопатру. Еще одну легендарную королеву.

– Фред… я буду присматривать за твоим аппаратом, бегать у тебя на посылках, прятаться под роялем, рисковать ради тебя жизнью и здоровьем… но я НЕ СОБИРАЮСЬ надевать набедренную повязку и натираться маслом! И никто другой тоже не собирается!

В результате мы сошлись на том, что переодетый Суперменом телохранитель посадит Фреда к себе на плечи и вынесет на сцену, чтобы он спел We Will Rock You.

Всем рок-группам обязательно требуется большой пьедестал для барабанов (Фред называл его исключительно «подиум»). К пьедесталу должны примыкать дорожки, лестницы и выдающиеся в зрительный зал «языки», куда выходят самые подвижные из музыкантов. В целом сцена напоминала гигантскую хомячью клетку с кучей игрушек. Не хватало только колеса для бега – но мы и так все крутились как бешеные хомяки.

На один проект мы потратили кучу денег, но «прожил» он всего два концерта в 1982 году: наклонная сцена, на которой, как в театре, за счет перспективы зрителям было бы видно все даже из первого ряда партера. Выглядело очень драматично, но, поскольку я знал Фреда, как никто, то отлично понимал, что идея долго не проживет. Он любил работать на сцене без всяких препятствий, на ровном, свободном пространстве; наклонная сцена создала кучу проблем, особенно во время выключения света – и когда он направлялся к роялю. Кроме того, мышцы и лодыжки «Меркурия» сильно страдали от нагрузок. После первого концерта в Гётеборге Фред остался недоволен, так что на концерте в Стокгольме попробовали меньший наклон. Фреда и это не устроило, и после выступления он очень резко сказал тур-менеджеру:

– Стикеллс, я тебе не гребаный горный козел – чтобы больше такой сцены у нас не было!

«Эдвин Ширли Тракин», транспортная компания, возившая Queen в Европе, забрала сцену и бросила на своем рок-н-ролльном кладбище в Кенте. Сам Эдвин Ширли был товарищ отвязный и непредсказуемый и мог появиться буквально где и когда угодно. Истинный рок-н-ролльщик, Эдвин, получивший прозвище Разруха, мог упасть лицом прямо в тарелку с едой во время обедов в элитных ресторанах. Его выкидывали из весьма сомнительных ночных заведений за неподобающее поведение. Он даже с удовольствием участвовал в женской борьбе в грязи, которая проводилась за кулисами. Компания не могла за ним уследить – только благодаря периодически приходившим выпискам с кредитной карты в офисе знали, в каких странах и городах Эдвин недавно побывал. Классный был мужик, мы по нему очень скучаем.

Еще один большой любитель вечеринок, которого больше нет с нами, – немецкий промоутер Майк Шеллер. Как и многие соотечественники, Майк прилежно работал и очень круто отрывался: он знал все ночные клубы Германии и наслаждался жизнью на всю катушку. В свой день рождения, как раз между двумя концертами в кёльнском «Шпортхалле» в 1982 году, он устроил вечеринку в заведении под названием «Ромер Бад» – «Римская баня». Само место оказалось скучным на вид бетонным подвалом, расположенным под большим паркингом в пригороде. Впрочем, внутри все было роскошно отделано мрамором и плиткой. Нас попросили раздеться и надеть купальные халаты, похожие на тоги. Затем все собрались у бара, рядом с бассейном с холодной водой. У нас зуб на зуб не попадал, да и тревожно немного было, так что мы стали просто бесцельно слоняться вокруг… а затем, уже немного выпив, Трип Халаф «растопил лед», с шумом рухнув в бассейн.

О размерах мужского достоинства Трипа ходили легенды; его могучий орган прозвали «Разрушитель домов», и, бьюсь об заклад, если бы он врезал им кому-нибудь по голове, было бы больно. Вечеринка вышла мощной, хотя в клубе была только группа, техники и несколько приятелей.

Особенно вечеринка понравилась девушкам-сотрудницам – обычно им приходилось иметь дело с толстыми, лысеющими бизнесменами в костюмах и клиентами, занимавшимися «продажей прессованного пластика и лепнины» или еще какой-нибудь подобной ерундой. Но на этот раз в клуб пришли молодые рок-н-ролльщики, которым нравилось ВЕСЕЛЬЕ, так что, освободившись от оков бизнеса, девушки прониклись духом рока. В здании был еще и небольшой бассейн с теплой водой, выложенный кафелем. Заплыв с несколькими обнаженными девушками и бутылкой марочного шампанского «Кристаль» – прекрасное воспоминание. Даже Фиби, наш мужчина-«гардеробщица» и убежденный холостяк, решил поплавать брассом с одной из девушек из фирмы звукозаписи. Я часто задумываюсь: после победы в Кубке Англии на «Уэмбли» футболисты так же развлекаются? Пару «голов» я тогда забил, один из них уж точно должен был обеспечить нам дополнительное время.

Интересно, смог бы я обскакать сэра Джеффа Хёрста и сделать «хет-трик плюс один» против немцев в моей личной версии финала чемпионата мира 1966 года? После этого всем должны были выдать медали: все победили, никто не проиграл. Как говорят, счет только за выпивку составил около 30000 долларов – немалая сумма для 1982 года. Queen не боялась БОЛЬШИХ излишеств. Даже очень больших.

Отношения

Отношения между техником и его начальником, который – так уж вышло – рок-звезда, мало отличаются от других близких или продолжительных отношений: есть и хорошие, и плохие моменты. Среди хороших моментов – смех и шутки в клубах вроде «Римской бани». С другой стороны, техник – по сути, разбирающийся в инструментах слуга, и, будучи ближе всех к «хозяину», зачастую вынужден терпеть его приступы гнева; это негативные моменты. Чаще всего это лишь мелочные придирки, о которых можно тут же забыть, но иногда бывало по-настоящему больно и обидно. Впрочем, если смириться с тем, что музыканты просто не могут быть нормальными и рациональными людьми, вы сможете легко справиться и с этим. С Джоном мы были близки, потому что я проводил с ним больше времени, особенно вне сцены. Он, бывало, доверял мне секреты; Фред такое делал очень редко. Джон не раз спрашивал меня, живы ли мои родители – сам он, к сожалению, потерял отца еще в детстве. Иногда он довольно легкомысленно относился к тому, чего удалось добиться:

– Ну, ты приходишь в группу… а потом зарабатываешь кучу денег! Это же здорово.

Он говорил мне, что думал, не стать ли актером – но конкуренция там слишком высокая.

Конкуренция?! После всего, что тебе удалось добиться, Джон? Мы слушали похожую музыку, и он восхищался музыкантами с природным талантом, вроде Стиви Винвуда. Джон хотел себе голос, как у Стива Перри, вокалиста американской рок-группы Journey. Впрочем, Джон вообще хотел иметь хоть какой-нибудь певческий голос. Купив себе новый плеер, он подарил мне свой первый Sony Walkman – оригинальный, с синим корпусом, из тех, которые было практически невозможно найти или купить, когда они только появились в Америке.

Впрочем, несмотря на близкие отношения с Джоном, мне кажется, что связь с Фредом была намного теснее. Фред почти на девять лет старше меня, это казалось огромной разницей в возрасте. Мне едва исполнилось двадцать, а ему было уже почти тридцать. Фред был для меня примером – не как начальник или знаменитый певец, а как человек. Очень интеллектуальный, остроумный и, конечно же, обладающий огромной творческой силой. Он был предан своему делу, очень настойчив, часто относился к другим с пренебрежением, но все же слушал их – в том числе и меня. Я иногда советовал ему что-нибудь и получал положительный ответ; в какой-то степени Фред относился ко мне покровительственно, как добрый дядюшка. Во время британских гастролей 1975 года, когда я устроился работать в Queen, менеджеры сообщили, что Фред мной очень доволен – сначала я почувствовал облегчение, а потом, конечно же, гордость. Он редко напрямую меня хвалил, но однажды сказал мне, что я скороспелый. Тогда я не совсем понимал, что это значит – даже хотел оскорбиться! Но потом понял, что это все же комплимент, особенно из уст кого-то вроде Фреда. Мы иногда хорошо проводили время и много, много смеялись, хотя бывали и периоды разлада. Временами Фред бывал очень грубым и высокомерным и практически полностью игнорировал близких – обычно из-за того, что не складывалась личная жизнь. Когда он делал вид, что я не существую, я отвечал тем же – и это злило его еще больше. Но, как и всегда, эти времена проходили.

– Как ты вообще живешь с такой кучей педиков и истеричек вокруг? – спрашивали меня техники других групп. Ответ прост – мужицкая бравада.

Все знали, что Фред – гей, как и Гардеробщик Тони, помощник Фреда Фиби и Пол Прентер, но в остальной «свите» группы геев не было. Вокруг часто крутились геи-прихлебатели, в том числе группа одетых в кожу, усатых и совершенно неотличимых друг от друга ребят из Нью-Йорка, которых мы назвали «Розовыми ангелами». Они носили свои пропуска «Везде», закрепив их на задних карманах обтягивающих джинсов. «Розовых ангелов» возглавлял парень по имени Тор – несомненно, он был на него похож. Тор – это вроде бог грома у викингов? Тор и его товарищи устраивали тот еще шум и гам за кулисами вместе с еще одной группой, называвшей себя «Сестрами бесконечной снисходительности» – усатыми ребятами, переодетыми в монашек.

Киты плавают стадами, лошади бегают табунами, птицы летают стаями… как же назвать такое скопление геев? Предложений было много, но лучшим, по-моему, оказалось «Племя педиков».

Звукорежиссеры построили баррикады из авиационных футляров под лестницей на сцену и повесили на нее плакат «Форт-Гомик», чтобы защитить себя от странного внешнего мира. Гей-тусовка всегда понимала юмор ситуации. Фред, может быть, и был геем, но он был нашим геем, в нашей команде, нашим лидером, так что мы очень заботились о нем. Мы поддерживали и заступались за него – точно так же, как и за Гардеробщика Тони, который ездил вместе с технической командой.

У вас, наверное, уже сложилось мнение, что техники – это отвратительные выродки, сексисты, шовинисты, совершенно нетолерантные тупые олухи, которые еще и любят поругаться. Ну, некая доля истины в этих словах есть. Компьютер не знает слова «roadie» («техник») и предлагает заменить его на «rude» («грубый»), «rowdy» («хулиган») или «toadie» («жаба»). Без комментариев.

Несмотря на все выходки и непристойное поведение, вся техническая команда была очень профессиональной и преданной своему делу. Веселье начиналось только после того, как заканчивался концерт, и вся аппаратура была погружена в машины. Никто никогда не был «не в себе» во время концерта: такого нельзя допускать – слишком большая ответственность. Монстр по имени Queen был очень хорошо смазанной машиной, а обслуживающая команда – одной из самых слаженных. Техники заслуженно этим гордились; многие работавшие с нами фрилансеры-звукорежиссеры, осветители и декораторы были весьма востребованы на рынке. Несколько знаменитых групп делали весьма заманчивые предложения и мне, несмотря на мою полную занятость с Queen.

Как и футбольная команда, команда техников состоит из людей с самыми разными характерами – сильными и слабыми. Как и футболистам, техникам приходится «играть» и дома, и в гостях. Нужны крепкая оборона, хребет, дисциплина, преданность, работоспособность, умение играть в команде и, безусловно, индивидуальное мастерство. Брать техником разочарованного (неудавшегося) музыканта – плохая идея, потому что он будет постоянно играть, стараясь доказать, что тоже кое-что умеет… и достанет этим всех остальных! Куда лучше иметь техника без всяких музыкальных амбиций, который зато знает всю аппаратуру вдоль и поперек и сразу может устранить любую проблему. В любом случае гитары настраивались с помощью электронных тюнеров. Я знал достаточно музыкальных фраз и риффов, чтобы провести саундчек за Джона и Фреда, а также примерно столько же аккордов, сколько замечательные ребята из Status Quo. Ну, может быть, на один меньше… Среди техников не могло быть фанатов Queen – это просто не сработает. Я и другие ребята из технической команды любили кое-какие песни Queen, но далеко не все. Мы были объективными и, соответственно, подходили к работе профессионально – если вы обожаете группу, то просто не сможете до такой степени абстрагироваться. Я серьезно сомневаюсь, что фанат смог бы сказать Фредди Меркьюри: «Ты идиот, иди на хрен!».

А я говорил – причем вполне оправданно.

Фанат, возможно, знает наизусть тексты всех песен, которые он когда-либо написал. Я не знал, но носил с собой полный каталог обложек альбомов Queen и нотных сборников, чтобы заглядывать по необходимости. На концертах у Фреда иногда случались «затмения», и он спрашивал меня, какие аккорды играть в следующей песне. К счастью, многие песни Фред писал в тональности ми-бемоль (мажор или минор), так что именно этот аккорд я ему и предлагал. Его всегда впечатляли мои познания.

Мои скромные музыкальные способности внезапно подверглись суровому испытанию на одном концерте в Америке, когда Джон посреди песни подозвал меня к себе. Он подошел к усилителю, где стоял я, и крикнул мне в ухо:

– Мне срочно надо отлить! Не могу уже!

– Хорошо, сейчас разберусь.

Что бы это ни значило. Я сказал об этом его телохранителю, стоявшему в дальнем углу сцены, и мы договорились, что, как только песня закончится, он тут же уведет Джона в ближайшую уборную. Я привлек внимание Джона и знаками показал ему, что, когда в конце песни погаснет свет (я изобразил перерезание горла), ему можно будет уйти со сцены, а я возьму его бас. Это я показал, изобразив «воздушную гитару» – ну, точнее, «воздушный бас».

Это показалось отличной идеей – вот только никто из музыкантов, в частности, Фред, о ней не знал. Песня закончилась, свет погас, и Джон, сунув мне бас, опрометью кинулся вниз по лестнице на поиски туалета. Зрители одобрительно кричали и аплодировали, а Фред кланялся и благодарил их.

– Эй, ребята, вы классные!

Снова аплодисменты.

– Следующую песню написал Джон Дикон.

Фред повернулся и показал туда, где должен был стоять Джон. Его там не было. Я в это время подключил другой бас, на котором (как я надеялся) Джон будет играть следующую песню.

– Да, это песня для всех, кто любит буги – вы готовы?

Зрители подтвердили, что готовы.

– ВЫ готовы?!

Зрители были готовы, а вот Джон – нет. Фред озадаченно уставился на меня, безмолвно спрашивая: «Куда запропастился Джон?» Я в ответ показал ему большой палец – даже не знаю, зачем это сделал… и он представил песню:

– Another One Bites The Dust!

Роджер отсчитал ритм, после которого должен был заиграть классический басовый рифф Джона… рифф не прозвучал, сам Джон до сих пор не вернулся.

У меня на шее висит бас-гитара Musicman Stingray, включенная в усилитель. Я знаю песню – она довольно простая. Я играл ее на саундчеках с Роджером и Брайаном. Но у меня нет никаких особых способностей к нормальной игре. Впрочем, это меня не останавливает.

– Вот, мне это нравится, нравится! – восклицает Фред.

– О боже! – стону я.

– Давай, давай, двигай!

Снова Фред.

После первых тактов Джон все же возвращается, и я отдаю бас владельцу. Джон облегчился, но вы не представляете, какое облегчение почувствовал я!

Здоровье и эффективность

Это происшествие, несомненно, сказалось на моих сосудах и вызвало учащенное сердцебиение, но на гастролях все должны быть в идеальной физической форме – это воспринималось как должное. Мы были молодыми людьми в полном расцвете сил и считали себя бессмертными. Мы думали, что можем вступить в схватку с целым миром и победить – и побеждали. Впрочем, периодически приходилось бороться с неизбежными простудами и гриппами, а также ушибами, царапинами и ссадинами, но, как мы все знаем, шоу должно продолжаться, так что мы продолжали его – с помощью адреналина, стимуляторов и уколов витамина В12. Сами «квины», будучи настолько близки к бессмертию, насколько вообще возможно, тоже иногда страдали от болезней; в семидесятых, когда приходилось играть много дней подряд без отдыха, некоторые концерты вынужденно отменяли, потому что голосовые связки Фреда сильно страдали от нагрузок. В 1977 году Джон поскользнулся в гостиничном душе и врезался в стеклянную дверцу… сцена, достойная хичкоковского «Психоза»! Последние концерты на тех гастролях он играл с перебинтованной рукой, на обезболивающих. Брайан не мог похвастаться крепким здоровьем, в начале семидесятых он страдал от язвы желудка и гепатита.

Брайан Мэй и его хороший друг Эдди Ван Хален устроили вечеринку в 1982 году, когда обе группы поселились в одной гостинице в Портленде, штат Орегон. На техников Queen, которых тоже пригласили, «наехали» перекушавшие стероидов монстры, работавшие в охране Ван Халена: они не позволяли нам войти, не проверив, кто мы такие и действительно ли приглашены. Американские рок-группы зачастую относятся к себе слишком серьезно; некоторые из них передвигаются исключительно в сопровождении такой толпы мужиков в костюмах и темных очках, какую можно увидеть не во всяком президентском эскорте. «Секьюрити» носили рации с наушниками; их переговоры для нас были той еще комедией:

– Он выходит из комнаты, подходит к лифту… двери открылись, все чисто… идем в фойе… всем приготовиться.

Да ладно вам!

Брайан был не настолько закаленным завсегдатаем вечеринок, как Эдди Ван Хален, так что вскоре оказался в туалете, где, стоя на коленях, пытался дозвониться до неких «Хьюи» и «Бьюика» по большому белому фаянсовому телефону. Потом он поскользнулся и до крови разбил голову. Его спас Джон «Танбридж» Уэллс, его личный телохранитель (у которого не было не то что рации – даже транзисторного радиоприемника), заверив Брайана, что не даст ему умереть.

Техника Брайана Мэя, Брайана «Джобби» Зеллиса, трудно назвать «эталоном здоровья» – худой, с маленькими жилистыми ногами, бледный… Однажды он пришел (как всегда, похожий на узника концлагеря), одетый в обтягивающие черные «балетные» брюки а-ля Макс Уолл и новую белую кожаную куртку с большим воротником, запонками, пайетками и прочими блестящими штуками. Трип тут же прозвал его Элвис Бельзен.

Вряд ли кому-то очень нравятся уколы, и уж точно никто не ждет с нетерпением, когда ему воткнут в зад большую иголку. На американских гастролях 1976 года обнаружилось, что один из техников разогревающей группы The Cate Brothers подхватил гепатит, так что всей «делегации» предстоял визит к доктору и прививка. Нерадостные новости сообщили в чикагском театре «Аудиториум» – именно там после концерта состоялось сие прискорбное событие. Я ждал своей очереди в коридоре, когда из гримерки, временно превратившейся в прививочную, вышел Фред, потирая бедро. Он то ли улыбался, то ли хмурился – что он хотел этим сказать? В самой гримерке врач, копавшийся в черном чемоданчике, сказал мне, даже не подняв головы, чтобы я спустил джинсы и трусы на бедра и наклонился над столом. Выполнив указания, я увидел его отражение в зеркале. Боже мой! Он надвигался на меня, держа в руке нечто размером с ракетоплан «Тандерберд-1». То был первый и последний раз, когда меня нагнули в гримерке.

Я и несколько других ребят страдали от недуга, который мы окрестили «концертной жопой» (в медицинских справочниках он проходит под названием «пеленочный дерматит»). Мы целый день двигались и потели, одетые в тесные джинсы, так что постоянно страдали от раздражений на ягодицах и в паху, несмотря на регулярный душ и присыпания тальком. Я сумел найти простое средство, которое мне помогло, – вазелин. Как-то вечером после одного европейского концерта «концертная жопа» разыгралась особенно сильно, и мне совершенно не хотелось в таком состоянии еще и восемь часов вести машину. Я убежал в туалет с банкой вазелина, поймав на себе несколько косых взглядов. Сами представьте: я иду в мужской туалет с большой банкой смазки, а учитывая, что я техник Фреда… Собственно, из-за того, что я был техником Фреда, многие фанаты считали геем и меня. Я поспешно опроверг этот слух, заявив, что я уж точно не гей – а вот все мои парни геи.

Беспокойство о проблемах со слухом, вызванных рок-концертами, на самом деле было не беспочвенным: мой слух определенно пострадал от постоянной близости к громким источникам звука на сцене. Тогда еще не было никаких особых концепций здоровья и безопасности, да и в целом рок-концерт – не слишком-то здоровая среда обитания. Если много лет подряд вдыхать дым, сухой лед и пыль от пиротехники, то легкие будут как у заядлого курильщика или шахтера, добывающего асбест. Интенсивная физическая нагрузка, множество синяков, ушибов и порезов, перепады температуры, ненормированный рабочий день и нерегулярное питание – эта профессия только для очень стойких молодых людей. Стойких молодых людей, которые во время полета в Токио напиваются саке и потом пишут в миграционных карточках «Архиепископ Кентерберийский». Или, будучи не менее пьяными, на вопрос австралийского таможенника «Есть ли у вас судимости?» отвечают: «А я и не знал, что они до сих пор обязательны». («Пожалуйста, пройдемте со мной, сэр. Пообщаемся в моем кабинете. У вас есть аллергия на латекс?»)

Среди этих крутых парней находились ребята, которые жаловались, что сломали ноготь, загружая грузовик, или что дождь портит их новую атласную гастрольную куртку, или что у них нет подходящего адаптера питания для фена.

И у них еще хватало наглости звать Фреда педиком!

Это трудная жизнь

Гастроли делают вас сильным не только в физическом (если вы достаточно прилежно работаете), но и в умственном плане. Кроме того, они защищают вас от реальности внешнего мира. Получать письма в отелях было приятно, но вместе с тем слегка пугающе – ибо только несколько людей в Англии, у которых было расписание гастролей, знали, куда нужно писать. Однажды из телефонного разговора с мамой я узнал, что мой любимый дядюшка заболел и уже не поправится. Старший брат отца был одним из немногих родственников, с которого я с удовольствием брал пример, – он не считался с условностями, строил из себя дурачка и не слишком серьезно относился к жизни. Кроме того, он был тем еще шельмецом и бабником. Я, конечно, расстроился, но гастроли избавили меня от визитов в больницу, встреч с членами семьи и мыслей о неизбежном. Через какое-то время (гастроли еще продолжались) пришло письмо от мамы: дядя умер. Гастроли опять-таки избавили меня от излишних печалей и неприятной необходимости присутствовать на похоронах. Полностью захваченный другой своей семьей, рок-н-роллом, я избегал всякого рода драматичных личных событий, иной раз видясь с семьей всего раз в год.

На гастролях мимо нас проходили все последние события, катастрофы и спортивные результаты (если только мы сами не пытались как-то за ними следить). Когда Маргарет Тэтчер победила на общих выборах 1979 года, мы были на гастролях в Японии, и я попытался посмотреть новости по телевизору в гостинице, но передача была для меня слишком сюрреалистичной – странный язык, крикливые дикторы и непонятная разноцветная графика, сопровождавшая репортаж.

На гастролях мы жили в параллельной вселенной, иногда на самом деле не подозревая, какой сегодня день недели – но, с другой стороны, а какая разница? Мы не отдыхали по выходным, делать нам больше было нечего – мы полностью подчинялись расписанию гастролей. Я подстроил всю свою жизнь под постоянные путешествия и посвятил ее Queen. Их карьера избавила меня от многих домашних забот реальной жизни: у меня не было ни жены, ни детей, ни машины, ни даже цветов, которые надо поливать. Счета за коммунальные услуги отправлялись для оплаты прямо в банк, чемоданы я ставил у стены своей спальни, а номера паспорта и американской визы знал наизусть. Я всегда был готов к отъезду…

Моя рок-карьера была сравнительно легкой, хоть и приходилось тяжко работать; я был свободен, как вольная пташка, так что просто плясал под дудку начальника и каждый месяц получал за это деньги. Но, оглядываясь назад с высоты жизненного опыта, я теперь понимаю, как трудно было группе балансировать между славой и ожиданиями публики с одной стороны и домашней жизнью – с другой. Семьи и отношения могут легко лишить вас большей части энергии; как при этом еще и играть в одной из крутейших рок-групп мира? Чем-то неизбежно придется пожертвовать. В молодости, когда вы еще не несете ни за что особой ответственности, легко принимать решения, но так же легко можно и допустить ошибку.

В общем и целом я был доволен своей работой, и когда гастроли шли хорошо – и вы справлялись – мир казался удивительным местом. Но иногда бывали дни, когда хотелось все бросить и заняться чем-нибудь другим. Найти нормальную работу. Мы называли их «роковые дни»…

На гастролях бывали дни, когда боги сговаривались между собой и все шло кувырком; когда все гремлины, гоблины и голлумы вылезали из зловещих нор, наука и логика летели к черту и на авансцену выходили хаос, паника, приступы гнева и атеросклероз. И очень недовольный мистер Меркьюри.

Главными причинами «роковых дней» обычно становились неисправности в аппаратуре, но, если вспомнить, что на концерте Queen присутствует несколько миллиардов соединенных между собой компонентов электрической цепи, которые постоянно страдают от переездов, ударов, перепадов температуры, вибрации и интенсивного использования, неудивительно, что рано или поздно что-нибудь идет не так. Правда, попробуйте объяснить это Фреду, когда у него хрипит микрофон…

Чикаго: «Чикаго Стэдиум», 28 января 1977 года

Стояла одна из самых холодных зим в истории США, и, несмотря на то что некоторые особенно «крутые» техники носили колготки (с блестками, украденные из гардеробов Элтона Джона на складе «Элстри») под джинсами, чтобы сохранить тепло, временами было трудно дышать – и не потому, что колготки жали. Грузовик, везший звуковую систему Clair Brothers и принадлежавший Элтону Джону рояль «Стейнвей», который Фредди одолжил для гастролей, сдуло с дороги во время снежной бури по пути из Канады в Чикаго. Для Queen это были большие гастроли: они начали играть на больших площадках, а Чикаго – большой город. Концерты в «Стэдиуме», настоящем рок-н-ролльном зале, подробно освещались прессой, так что Queen хотела произвести наилучшее впечатление, в первый раз, несмотря на все проблемы с погодой, выйдя на сцену огромного «Чикаго-Стэдиум», где играли хоккеисты из «Чикаго Блэкхокс». Вышеописанное происшествие могло серьезно навредить их планам по завоеванию Америки. Новую звуковую систему спешно собрали, хотя пришлось даже арендовать аппаратуру у конкурентов из Канады. Стоял такой холод – доходило до минус сорока, когда ледяной ветер дул с озера, – что электрические провода замерзали, и их трудно было нормально уложить, чтобы они не сломались. Виниловое покрытие, которым выстилали сцену, свернулось и пошло трещинами. Мы были не в духе; даже взятый напрокат рояль был не таким грандиозным, как привык Фред. Я умудрился все же установить на него запасной звукосниматель, чтобы усилить звук, но когда группа уже вышла на сцену, я все еще поправлял звукосниматель, а настройщик все еще настраивал инструмент!

К чести музыкантов, они ни на что не жаловались, а Брайан искренне поблагодарил нас за все наши усилия – сорвав аплодисменты зрителей. Если честно, то зрители на рок-концертах – особенно в Америке – будут аплодировать чему угодно: «Спасибо нашим техникам» – громкие аплодисменты. «Я только что пукнул!» – аплодисменты. «Это отличный рок-н-ролльный город!» – аплодисменты еще погромче. «Вы самые лучшие зрители» – БУРНЫЕ аплодисменты.

Концерт к тому же испортил какой-то тип, который кинул на сцену несколько яиц. Брайан поскользнулся на желтке и упал. Фред разозлился и пригрозил остановить концерт, «если кое-какие ублюдки не прекратят заниматься фигней». Мы доработали, как обычно, а потом загрузили аппаратуру в машины при минусовой температуре и порывах ветра, от которых аж в колготках свистело. У меня все швы на месте?..

Саарбрюккен: «Людвигспаркштадион», 18 августа 1979 года

На фестивале под открытым небом в Саарбрюккене группа выступила в 1979 году вне гастрольного графика, во время записи альбома The Game.

Queen были хедлайнерами; кроме них, выступало еще немало групп, в том числе покойный гитарист Рори Галлахер (Taste, группу, которую Галлахер возглавлял в конце шестидесятых, Фред очень любил, и она немало на него повлияла). Сцену оставили почти неизменной по сравнению с прошедшими гастролями с «Печью для пиццы», но добавили несколько «фишек»: фейерверки, фонтан с водой в конце длинного центрального «языка», дополнительную пиротехнику и, конечно же, огромную движущуюся осветительную установку.

Концерт, наверное, был обречен с самого начала, потому что техники опоздали на пересадочный рейс до Саарбрюккена, увлекшись товарами из секс-шопа доктора Мюллера во Франкфуртском аэропорту.

Нас поселили рядом с «Людвигспаркштадионом» в невзрачном «Новотеле», который мы прозвали «Не-отель». На саундчеке все прошло нормально, а вот в день концерта начался настоящий ливень; из-за этого шоу недосчиталось многих зрителей, а спецэффекты просто не сработали: ни фейерверки, ни пиротехника, ни фонтан. Во время фестиваля на всем стадионе отключилось электричество, а в конце концерта осветительная установка застряла, не сдвинулась в нужную сторону, и свет выключился. Единственное веселое воспоминание о концерте – Роджер попытался покрасить отдельные пряди волос, но перепутал краску, и они стали зелеными. «Попугай-барабанщик» всех повеселил, особенно Кристала, которому пришлось весь концерт смотреть на начальника.

Группа осталась недовольной, да и по контракту заплатили не всем.

Индианаполис: «Маркет-Сквер-Арена», 11 сентября 1980 года

Концерты Queen (основная часть, до выхода на бис) обычно заканчивались серией взрывов пиротехники на переднем краю сцены, при этом Фред изображал стрельбу из своей микрофонной стойки. В тот вечер я нажал на кнопки, чтобы запустить эти взрывы, но ничего не произошло. Фред пришел в бешенство. Он и так был напряжен весь концерт, потому что недостаточно хорошо слышал свой голос в сценических мониторах. Причиной, отчасти психологической, стало то, что любимый звукоинженер группы, Джим Девенни, уже подписал контракт на мировое турне с Fleetwood Mac вместе с Трипом Халафом, гастрольным звукорежиссером Queen, и они присоединились к группе лишь на поздней стадии американского турне.

Рэй, заменивший Джима, хорошо знал свое дело, но Фред (и отчасти остальные) так и не смог найти нужный баланс звука. Он говорил, что если слышит себя недостаточно хорошо, то ему приходится петь громче, и от этого страдает голос. (Простое решение – попросить Брайана сделать потише свою «стену смерти» из гитарных усилителей – не прошло бы: Брайан в таких случаях делает еще громче.) И, когда не взорвались фейерверки, взорвался Фред! Он бросился к правой стороне сцены, где я сидел за пультом управления пиротехникой, и начал бить его и меня микрофонной стойкой. Я никогда его таким не видел – в него словно бес вселился!

Во время первого выхода на бис Фред по-прежнему был очень взвинчен, и началась настоящая свистопляска – он разбивал все, до чего мог дотянуться, микрофонной стойкой, которую использовал в качестве двуручного мачете. Наконец он выместил свой гнев прямо на консоли управления мониторами. Рэй сбежал со сцены, Джон швырнул в консоль бас-гитару, а Роджер стучал по барабанам с такой силой, словно хотел их расколотить. Второй выход на бис Фреда тоже не успокоил – ему пришлось петь вообще без мониторов на сцене, их просто некому было включить!

Местные профсоюзные рабочие, управлявшие прожекторами, пришли в восторг, потому что решили, что все это – часть сценического шоу! Эмоции на рок-концертах часто бьют через край, сгоряча мы много чего делали (и потом тут же забывали), но на этот раз все зашло слишком далеко.

Пока мы рассматривали развалины сцены, Джерри Стикеллс пытался всех помирить. Меня позвали в гримерку, и я, естественно, высказал все, что думаю по поводу такого обращения: я взял на себя обязанность включать пиротехнику исключительно в качестве жеста доброй воли, и то только потому, что идеально знал, в какой момент это нужно сделать – я всю эту хрень не лично готовил! То же самое относилось и к стробоскопам, лампам на пьедестале с барабанной установкой и на платформах: я управлял ими с помощью пульта, и все. Это опять-таки не совсем моя работа, я просто согласился, когда меня об этом попросили, потому что очень хорошо знаю песни и не ошибусь со временем! Фред не желал прислушиваться ни к каким рациональным рассуждениям и не поверил, когда ему рассказали, что он успел натворить. Он потребовал от меня задрать рубашку, чтобы доказать, что действительно нанес мне какие-то травмы. Когда я повторил «Ты ударил меня, Фред!», он лишь ответил: «Ну, тогда до свидания, Рэтти».

Остальные музыканты застонали, не поверив своим ушам. Я развернулся и ушел обратно на сцену, чтобы погрузить аппаратуру. Рэй и все звукорежиссеры решили уволиться в знак протеста, мне тоже теперь, похоже, предстояло искать работу. Кристал и осветитель Джимми Барнетт сказали, что тоже уходят, как и большинство остальных техников. Брайан и Роджер вышли, чтобы успокоить нас, уверяя, что Фред очень извиняется за произошедшее и просит всех остаться, но было уже слишком поздно.

Почему Фред сам не вышел?

Джерри Стикеллс, дипломат из дипломатов, предложил нам расслабиться в предстоящие два выходных дня, а потом еще раз обо всем подумать. Загружая аппаратуру в грузовик Queen, как я полагал, в последний раз, и размышляя, к какой группе теперь пойти работать, я увидел, как ко мне бежит Пол Прентер – как всегда, краснорожий и с пеной изо рта.

– Не уходи, ты нужен ему – ты же сам знаешь! – крикнул он мне в ухо и сунул в руку «финансовый стимул».

В автобусы загрузили несколько ящиков выпивки – очевидно, в попытке успокоить и подкупить нас. Естественно, мы за время ночной поездки в Хартфорд, штат Коннектикут, напились до беспамятства. Никому не советую блевать в вонючий биотуалет в движущемся автобусе (в конце концов, это просто некрасиво), но демонов необходимо было изгнать.

Неподалеку от Хартфорда находился пляжный домик Рэя (теперь – свободного агента), так что мы взяли напрокат машину и поехали отдыхать. На следующий день на саундчек пришла вся группа – в том числе Фред, который на данном этапе карьеры Queen появлялся на саундчеках очень редко, не считая первой пары концертов в турне и больших выступлений под открытым небом. Первое, что сделал Фред, зайдя в зал – направился к звукорежиссерскому пульту Рэя, где тот инструктировал подчиненных, и тихо извинился перед ним и остальными звукотехниками.

Этот редкий жест оценили все.

Конкретно передо мной Фред извиняться не стал, но на следующих нескольких концертах он иногда подмигивал и улыбался мне, словно говоря: «Ладно, хорошо, я знаю, что был неправ. Давай не будем ссориться?». Кроме того, иногда он подшучивал надо мной. Например, когда я разливал ему воду по стаканам, он спросил:

– Ты ведь не отравишь меня, а, Рэтти?

– Нет, Фред. Я просто заменю воду водкой и джином.

– Отлично, дорогой. Жду с нетерпением.

В общем, неприятный эпизод остался в прошлом.

Мельбурн, спортивно-развлекательный центр – 17 апреля 1985 года

Во время четырехдневных гастролей по Австралии в рамках тура The Works начался ад кромешный. Не включались лампы, сгорали колонки, отключались мониторы, даже прибор, наиболее заметный для публики – микрофон Фреда – начал хрипеть, искажать звук и отключаться, когда он садился петь за рояль. О господи! Такого еще не случалось никогда. Я тут же сымпровизировал: достал из-под рояля его микрофон на стойке, включил и поднес к его лицу, чтобы Фред пел в него. Пока я осторожно держал стойку, звукорежиссер Тони «Липе» Росси попытался заменить микрофон на рояле. Попытка оказалась безуспешной, и, когда Фред вернулся на сцену, мы заменили сразу всю систему. (Проблема оказалась в поврежденном проводе – очень необычно для неподвижного микрофона.) Когда Фред после концерта добрался до гримерки, он очень злился из-за происшествия с микрофоном: «А потом вокруг меня собралась толпа техников, и каждый из них тыкал мне микрофоном в лицо! Ладно бы хоть членами тыкали – но это просто смешно!».

Мистер Меркьюри любил драму. Иногда – мелодраму.

Он еще долго кипел от злости, так что мы все отправились в клуб «Шеврон», чтобы утопить наши печали в спиртном и «закусить» весьма некачественным и дорогущим австралийским кокаином.

Дальше по программе у нас были очаровательные австралийские девушки, так что мы вернулись в гостиницу. Когда около пяти утра я со спутницей наконец-то дополз из бассейна на крыше до своего номера, она познакомила меня с несколькими местными фразами, связанными с соитием между мужчиной и женщиной: «Хочешь похлюпать?», «Ты уже добрался?» и «Ого, вот это пухлячок!». (В виду имелся не лишний вес.) А потом, на пике страсти, она закричала: «О, Рэтти, моя писька горит, моя писька горит!» Я, застигнутый врасплох, свалился от хохота с кровати и повредил спину, так что весь следующий день пришлось провести в руках физиотерапевта.

Несмотря на изредка случавшиеся «роковые дни», гастроли играли важнейшую роль в успехе группы. Устраивали их, в общем-то, для того, чтобы рекламировать вышедшие альбомы. Так что после очередной прогулки по всему миру Queen садилась в студию, чтобы выпустить что-нибудь новое – принести фунт виниловой «плоти» в жертву Шейлокам из звукозаписывающих компаний.

Запись: процесс, происходящий в звукозаписывающих студиях, где записываются записи для звукозаписывающих компаний.

Звукозаписывающая компания: место, где записи артистов помещают на пластинки, рекламируют и продают.

Руководители звукозаписывающих компаний… Один профессор провел эксперимент: насколько поведение собаки похоже на поведение хозяина. Он выбрал трех людей разных профессий и посадил их собак в закрытую комнату, выдав каждой по двенадцать собачьих бисквитов. Через час профессор вернулся, чтобы посмотреть результаты. Первый пес принадлежал бухгалтеру. Он положил два бисквита рядом с тремя, между ними из двух бисквитов выложил знак «плюс», а в самой дальней кучке лежало пять бисквитов. 3+2=5. «Отлично». Второй пес принадлежал инженеру; он за час построил из бисквитов мост с треугольной рамой. «Замечательно. Подтверждает мою теорию». Третий пес принадлежал директору фирмы звукозаписи. Он сожрал все свои бисквиты, трахнул двух других псов, взял отпуск до конца недели и, уходя, спросил, нет ли бесплатных футболок с символикой группы.

В общем, никаких сюрпризов.

– Queen – это которые записали Bohemian Rhapsody? Да, нормальная песня, но хорошее начало еще ничего не значит – долго они не протянут.

– Хороший клип, но, знаете, глэм уже не в моде. Ему конец!

Ну да, да, конечно.

Некоторые люди с лейблов засунули головы так далеко в коллективную задницу Queen, что, наверное, могли бы носить ее в качестве шляпы. Или короны.

Самое смешное: количество «сотрудников» фирм звукозаписи, которые якобы помогли Queen «прорваться» и рассмотрели удивительный потенциал шестиминутной Bohemian Rhapsody, стремительно приближается к населению Китая.

И, конечно же, никто из них никогда не хотел ничего вырезать из этой песни…

Это все часть работы

За время карьеры Queen работала во множестве студий по всему миру, где я провел бесчисленные часы, совершенно потеряв счет времени. Наверное, это очень приятно – быть одним из немногих, кто видел, как группа придумывает и записывает новые песни? Нет, чаще всего это ужасающе скучно! Похоже, я окончил первый курс университета «Сити энд Гилдс» по специальности «инженер-механик», чтобы торчать в студии, готовить чай, собирать китайские и японские сувениры и оплачивать парковку квартету талантливых музыкантов. Я растратил свои умения зря; сейчас наверняка был бы квалифицированным токарем или монтажником.

Запись песен, как и съемка кино (не менее заманчивая индустрия) – очень часто нудный и повторяющийся процесс, потому что на пленку записывается дубль за дублем, пока все не получится идеально. А потом еще раз – для уверенности. Во время записи A Night At The Opera я уже работал техником на полную ставку и провел немало дней и ночей, разъезжая по Лондону между несколькими студиями. Я приехал за антикварной арфой для Брайана, который собирался играть на ней Love Of Му Life, к не менее древней старушке в Барнс, Южный Лондон, и подумал: «Queen – это рок-группа. Это что, рок-н-ролл?» Потом я слушал отрывки из «Оперы», сидя в звукорежиссерской комнате, и, услышав оперную часть будущей «Рапсодии», подумал, что это новая вступительная фонограмма для концерта. А вот и нет – это оказался весьма успешный сингл.

Группа выбирала разные лондонские студии ради их преимуществ: комната с богатой реверберацией, комната с бедной реверберацией, хорошая звукорежиссерская комната, даже хорошая комната отдыха. Самой «волшебной» студией оказалась Sarm Studios на улице Брик-Лейн в совсем не фешенебельном Уайтчепеле, районе лондонского Ист-Энда. Первая в городе 24-дорожечная студия размещалась в убогом подвале. Несмотря на это, Queen записала там весьма прогрессивный материал.

Студия Wessex была переделана из старой часовни в Хайбери (район Северного Лондона), и именно там в 1976 году мы впервые увидели панков. Sex Pistols записывали там свои первые песни, когда о них еще толком никто не знал. Джонни Роттен сидел в комнате отдыха в коричневом вельветовом кресле, одетый в лимонно-зеленый мохеровый джемпер и рваные джинсы. Вся одежда была утыкана булавками, а на голове стоял «ирокез» цвета рыжего хомячка, обильно политый лаком. Несмотря на внешность, он казался тихим, приятным парнем – он даже не зарычал на меня, когда я спросил, можно ли переключить канал на телевизоре, а просто пожал плечами и кивнул. И чего вокруг этих ребят такую шумиху подняли?

Однажды, когда Queen сидела в звукорежиссерской комнате, туда ввалился Сид Вишес, явно поддатый, и обратился к Фреду, цитируя недавно данное им интервью:

– Ну что, уже донес балет до широких масс?

Фред спокойно поднялся, подошел к нему и насмешливо спросил:

– Ты Стэнли Ферошес[17], или как там тебя?

После этого он схватил его за воротник и вышвырнул из комнаты. Вот вам и злобные панки…

Во время записи на студии Wessex Фред бросил вызов устоям панка и купил свою первую машину – «Роллс-Ройс Сильвер Шэдоу». Я тогда ездил на старом ржавом «Моррис-Мини». Он был очень рад и горд и настоял, чтобы мы все разделили его радость. Фред запихнул в машину всех, кого мог, а потом попросил водителя сделать круг по усыпанным осенними листьями улицам Хайбери. Один из техников сказал, что серебряные фигурки женщин с капотов «Роллс-Ройсов» часто крадут, так что Фред должен быть осторожнее.

– Если я поймаю вора, то отрежу ему гребаные руки! – злобно ответил Фред.

We Will Rock You тоже создавалась в Wessex. «Бум-бум-хлоп» в начале песни получилось так: все присутствовавшие, включая техников, топали по деревянным платформам, а хлопки на слабую долю отдавались эхом в большой пустой комнате. Затем инженер Майк Стоун обработал запись, разложил ее на несколько дорожек, и это вступление стало культовым и в музыкальном, и в спортивном мире.

Как-то рано утром, после долгого сеанса записи We Will Rock You на студии «Уэссекс», очень усталый Брайан ехал на рассвете домой в своем новеньком «Ягуаре-XJS», которым очень гордился. На эстакаде Мэрилбоун был гололед. Ой-ой-ой! Брайан пережил не самые приятные минуты в своей жизни, но остался цел. Машина, увы, восстановлению не подлежала. В багажнике лежал «Камин» – настоящая гордость Брайана, его знаменитый Red Special – «особая красная» гитара, которую он сделал вместе с отцом. К счастью, она получила только поверхностные повреждения, но легкий фиберглассовый футляр был не самой лучшей защитой. После разговора с Брайаном я тут же обратился в компанию CP Cases, чтобы они сделали футляр, который защитил бы Red Special, даже если бы его переехал грузовик.

Поболтаем?

Queen не скрывали своего соревновательного духа, и в студии часто заводились разговоры о конкуренции с другими группами. Мало кто избежал перемывания косточек.

– Смотрю, они играют три вечера подряд в «Мэдисон-Сквер-Гарден»!

– Что? Да они никогда его не заполнят. Никогда не соберут аншлаг!

– Они уже продали все билеты, Роджер.

– Ну… наверное, билеты очень дешевые.

– Мне нравится группа, которая на первом месте в чартах.

– Что? Ты шутишь, что ли? Очередные выскочки с единственным хитом!

– Они мне все равно нравятся.

– Да что ты понимаешь?

– Ну, например, их пластинка продается лучше, чем последний сингл Queen…

– Что? Да никогда! Срочно позвоните в EMI!

Вне критики были только два музыканта – Джими Хендрикс и Джон Леннон. Два кумира, работой, стилем и поведением которых восхищались все «квины». Фред обожал Хендрикса, в шестидесятых старался не пропускать ни одного его концерта. Ему нравились звуки, которые Хендрикс извлекал из своей гитары, и он часто пытался подражать своему герою, но, смирившись с тем, что до феноменальных гитарных способностей Хендрикса ему далеко, бренчал на акустической гитаре и напевал: «така-така-така-така – чак-чак» и прочее подобное.

Джерри Стикеллс, тур-менеджер Queen, был сначала техником Хендрикса, потом – его тур-менеджером вплоть до самой безвременной кончины. Именно он часто уговаривал Фреда успокоиться, когда тот проявлял норов на гастролях; Джерри был отличным дипломатом, а Фреда впечатляла его «история с Хендриксом». Именно этот человек сказал Хендриксу, что станция техобслуживания «Синий кабан» на старом шоссе А1 – место, где останавливаются все группы.

– Это типа клуб такой, да, приятель?

– Ну-у-у… да-а-а-а…

Хендрикс неторопливо вошел в придорожное кафе, держа в руках гитару и надеясь поджемовать с другими музыкантами. Вместо джема он получил подогретое мясо в коричневом соусе и несколько весьма удивленных взглядов от водителей грузовиков.

Загородная усадьба

Середина семидесятых: эра ворсистых ковров, обвисших усов, резиновых растений и рок-групп, которые, спасаясь от городского шума, уезжают записываться в загородные дома.

Queen одно время пользовалась Ridge Farm, частной репетиционной базой в Суррее, где музыканты жили вместе с партнерами и техниками. Идеи для альбома A Day At The Races были сформулированы, но планы отправиться в Португалию с мобильной студией отменились, и мы остались ближе к дому – перебрались в The Manor Ричарда Брэнсона в Оксфордшире. Стояло знойное лето 1976 года, так что отъезд из Лондона на свежий деревенский воздух был хорошей идеей. В соответствии с хипповским имиджем Брэнсона и Virgin, некоторые сотрудники «Мэнора» были буддистами и распевали на чердаке песни (мы поначалу думали, что беспрестанный гул, не дававший нам спать – это какие-нибудь старые записи Стива Хилледжа или Майка Олдфилда). Это был первый альбом, который Queen продюсировали сами с помощью звукоинженера Майка Стоуна, давно работавшего с группой.

Для отдыха между сеансами записи в холле стоял телевизор, принимавший три канала. В те дни записывающих видеомагнитофонов еще не было, так что нужно было успевать на передачи вовремя. Все обожали «Шоу Бенни Хилла». Да, другие времена… В то лето проходила Олимпиада в Монреале, так что из студии периодически проходили забеги к телевизору (особенно отличался Фред), чтобы в прямом эфире посмотреть финалы разных олимпийских забегов.

Как-то вечером, во время ужина за пышным баронским столом в «Мэноре», позвонила подруга Фреда Мэри Остин. Она днем уехала из «Мэнора» в Лондон, почувствовав себя неважно, а сейчас сообщила, что у нее начался отит. Мэри была давней возлюбленной Фредди, которая во всем его поддерживала с самых ранних дней Queen. Тогда они жили вместе в недавно купленной им квартире в Кенсингтоне.

Примерно через год они расстались, но Фред приобрел для Мэри квартиру на той же улице, чтобы сохранить близкие отношения. Она была настоящей любовью всей его жизни, хранила верность и поддерживала Фредди до самой безвременной кончины. Собственно, именно Мэри унаследовала большую часть состояния Фредди.

– Я должен уехать прямо сейчас! Мне нужно к Мэри! – эмоционально объявил он всем собравшимся за столом.

Фреду требовался водитель, потому что он сам водить не умел – и никогда даже не пытался научиться. Но у него было собственное мнение по поводу автомобилей: когда незадолго до начала записи в «Мэноре» Джон упомянул, что собирается купить «Форд-Капри», Фред сказал ему, что музыканту Queen такая машина не подходит. После этого Джон купил спортивную машину «Дженсен-Интерсептор».

Когда ужин закончился, я предложил довезти Фреда до Лондона, но не на спортивной двухместной тачке, а в микроавтобусе «Фольксваген», принадлежавшем компании John Reid Management.

Фред бросил на меня неодобрительный взгляд. Управляющая «Мэнора» дипломатично предложила студийную машину – универсал «Форд-Кортина».

Фред сел рядом со мной на переднем сиденье, и мы тронулись. Мне сразу не понравились тормоза – они казались слишком мягкими и неотзывчивыми. Во время поездки мы болтали о музыке и за жизнь, но чувствовалось, что Фред напряжен – он действительно беспокоился за Мэри и хотел как можно скорее до нее добраться. Подъехав к Лондону по шоссе А40, на участке с круговым движением я понизил передачу и нажал на тормоз. Ничего не произошло. О господи! Я сумел резко повернуть, чтобы удержать машину на дороге, но врезался в кучу водосточных труб. Отчаянно пытаясь контролировать машину, я ясно представил себе заголовок в Melody Maker. «Техник убил рок-звезду!». Машина резко остановилась, мы с Фредом посмотрели друг на друга и убедились, что с нами все в порядке. Мы остались совершенно целы, даже никаких царапин и ушибов.

Тук-тук.

– Какого хре…

К оконным стеклам прижались несколько цыган из тех, что стояли табором вдоль шоссе. Они спросили, в порядке ли мы, и посоветовали поскорее уходить – на случай, если мы пьяны или угнали машину. Мы были совершенно трезвы, машина застряла на обочине, что же дальше? Фред быстро пришел в себя и отправился за помощью!

Передо мной на обочине стоял не представитель «Автомобильной ассоциации» или «Королевского автоклуба», даже не неуловимая, стильная мегазвезда из Queen, а Фред в выцветших синих джинсах, белых сабо и вышитом черном шелковом кимоно, подаренном фанатом на гастролях. Он уже пару дней не брился, так что черная щетина была хорошо заметна, его тщательно взъерошенные волосы развевались на ветру… Фред направился на свет, мерцавший вдалеке, надеясь найти телефон и позвонить Мэри и своему водителю Дереку. Пока я ждал его возвращения, рядом со мной остановился какой-то водитель, поинтересовался, в порядке ли я, а потом любезно предложил вызвать эвакуатор с ближайшего телефона-автомата. Тогда мобильных телефонов еще не было. Я ждал и ждал…

Примерно через полчаса Фред вернулся и пересказал мне комедию положений, в которой ему пришлось поучаствовать. Он постучал в дверь первого дома, к которому подошел; жители дома быстро его узнали, разрешили воспользоваться телефоном и предложили чаю. Он галантно согласился и лишь потом понял, что денег у него с собой нет (он никогда не имел при себе наличных), а, будучи Фредом, он просто обязан расплатиться. Электросчетчик как раз в этот момент отключился, так что пришлось пойти в соседний дом и попросить несколько десятипенсовых монеток, чтобы «накормить» счетчик и вскипятить чайник – а потом в доме не оказалось молока для чая, так что пришлось бежать к другим соседям! Те его тоже узнали и присоединились к чаепитию.

Когда приехала машина Фреда с водителем, он заверил меня, что позвонил в «Мэнор», и за мной кто-нибудь приедет. Мы оба еще не совсем оправились от шока, но он уехал в Лондон, а я, проследив, как машину из «Мэнора» увозят на эвакуаторе, уселся на свой обклеенный стикерами чемоданчик и стал курить сигарету за сигаретой.

За мной явился целый караван: Роджер, Брайан, Джон, инженер, сотрудники студии, техники и так далее. Они увидели одинокую фигуру на обочине и спросили, куда подевались все – и всё. Фред в своей обычной драматичной манере живописал аварию с реками крови и кучей искореженного, обгоревшего металла! Оказалось, что в машине были неисправны тормоза, так что полиция не выдвинула против меня никаких обвинений. Позже в одном из интервью Фред получил возможность еще раз драматично рассказать об аварии и о том, как она изменила его жизнь. Он ответил, что у него перед глазами пронеслась вся жизнь – а потом спросил себя, кто будет приглядывать за его кошками.

– А техник завопил во все горло!

Фред не считал меня виноватым и даже похвалил за то, что я сумел так долго удерживать машину в затяжном повороте. После этого я еще много раз его возил – в том числе в старом микроавтобусе «Форд-Транзит»!

Мышечные боли

Потеря Фреда была бы катастрофой – как и потеря мастеровой пленки альбома, на которой содержалась вся проделанная работа. Кроме мастеровой копии, была еще и запасная копия. Как и на современном компьютере, все постоянно сохранялось и резервировалось. Мастеровую и запасную копию держали и перевозили раздельно – как и королевскую семью.

В эпоху винила, когда еще не существовало сэмплов, музыкантам приходилось хорошенько попотеть в студии. Запись барабанов – пожалуй, самая выматывающая работа, так что Роджеру приходилось держать себя в очень хорошей форме; во время записи на «Айленд-Студиос» он пожаловался на боль в мышцах. Мы вызвали массажистку. Приехала весьма сексуального вида девушка в накрахмаленной белой униформе и туфлях на высоком каблуке. В углу студии поставили ширмы, а звукоинженер Майк Стоун, конечно же, оставил микрофоны включенными, чтобы записать «компромат». Но она оказалась настоящей квалифицированной массажисткой, и Роджеру действительно удалось снять напряжение… мышц спины и плеч.

Над несчастными барабанщиками постоянно подшучивают.

«В чем сходство между техниками, групи и барабанщиками? Они все тусуются вместе с музыкантами». Гитаристов тоже не щадили – за их привередливость и педантичность. «Как понять, что приземлился самолет, в котором летят одни гитаристы? Двигатель уже отключился, а вой все еще слышен!».

У басистов всего четыре струны, так что они обычно молчат.

И, конечно, мы никогда, никогда не пытались посмеяться над Фредом…

Саундтреки

Queen становилась все более популярной, талант группы заметили и в киноиндустрии, так что менеджерам регулярно поступали предложения по работе над фильмами. Queen была постоянно занята записью собственной музыки и гастролями, так что кинопроекты пришлось отложить до 1980 года, когда они приняли предложение записать саундтрек к «Флэшу Гордону» – хотя все еще шла работа над записью The Game в Мюнхене, а Роджер еще и находил время на сольный проект в Швейцарии!

Брайан, большой поклонник научной фантастики, с особенным энтузиазмом согласился работать над «Флэшем Гордоном», но было интересно посмотреть, как Фред, Джон и Роджер отнесутся к креативному «карт-бланшу», где не надо следовать строгому формату. Их не просили сочинять «песни» с куплетами, припевами и средней частью. Как музыкантам, им наверняка было очень интересно вдохновляться визуальными образами фильма, чтобы с помощью музыки создать настроение и драму. Туда вполне могли пойти идеи, которые обсуждались, но до конца не сложились, а еще можно было исследовать стили и звуки, не вписывающиеся в типичный формат Queen. Саундтрек записали в нескольких лондонских студиях, в том числе Advision и De Lane Lea, где были проекторы и комнаты озвучки для синхронизации фильма и саундтрека.

Queen всегда ассоциировали с креативной, новаторской работой в студии; в ту пору они как раз начали пользоваться синтезаторами, и клавишные сыграли в записи важную роль, наравне с традиционными элементами «квиновского» звучания – вокальными гармониями и гитарным оркестром Брайана. Вступительную песню Flash’s Theme, сочиненную Брайаном, с пульсирующим, звенящим фортепиано, записали в студии Ричарда Брэнсона Townhouse на западе Лондона. Брайан работал над ней как-то поздно вечером, но все никак не мог добиться нужного фортепианного звука.

– А может быть, сыграть через звукосниматель, как на концертах? – предложил какой-то энергичный дурак.

– Отлично!

Чтобы достать фортепианный звукосниматель Helpinstill и все вспомогательные запчасти, установить его на студийный рояль и соединить этот звук со звуком микрофона, пришлось запрыгнуть в фургон и поехать через весь Лондон на склад «Эдвин Ширли Тракин» в Вест-Хэм. Разбудив ночного сторожа и перерыв при свете фонарика две тысячи квадратных футов пространства, уставленного аппаратурой, мы наконец вернулись в Townhouse со всеми нужными деталями часа три спустя. О, что ни сделаешь ради искусства…

Искусство извлечения звуков из синтезатора на самом деле не такое и сложное, а вот создавать на них музыку – уже совершенно другой вопрос. Впрочем, саундтрек к «Флэшу» стал настоящим чистым холстом для электронного «шума». Мы с Кристалом записали немного экспериментального синтезаторного «шума», и он даже вошел в версию, которую ставили продюсерам фильма! В окончательный альбом, к сожалению, эти звуки не вошли.

После этого предложения о саундтреках полились потоком – в том числе ходили слухи про фильм о Джеймсе Бонде и приглашение поучаствовать в «Рокки-3» Сильвестра Сталлоне. Говорят, что Сталлоне хотел использовать Another One Bites The Dust, но ему отказали, так что пришлось взять Eye Of The Tiger группы Survivor: Queen оказались слишком заняты, чтобы записать какой-нибудь оригинальный материал. В последнее время песни Queen часто лицензируются для использования в кино и на телевидении, и я недавно услышал шедевр Фреда Somebody То Love в первозданном виде в рекламе диванов и мягкой мебели на телевидении. Господи…

Интересно, что бы он об этом подумал? Я считаю, что если бы Фред был до сих пор жив, то, несомненно, продолжил бы работать и творить – и, думаю, с удовольствием занялся бы музыкой для фильмов после того, как повесил на гвоздь трико и ботинки для ужимок и прыжков.

Первые пять альбомов Queen были записаны в Великобритании. Однако у слабевшего лейбористского правительства обнаружилась склонность облагать богатых рок-звезд все более высокими налогами. В Швейцарии, приюте налоговых беглецов и номерных банковских счетов, обнаружилась еще и неплохая студия в Монтрё, где записывали топовых артистов, так что мы решили поработать там во время налоговой ссылки.

«Привет из Монтрё – прекрасного, но скучного». Вот что я написал бы на открытке, которую послал бы домой из Швейцарии; в конце концов, сколько швейцарских рок-групп знаете вы? (Может быть, чемпионы мира по йодлю там и есть, но уж точно не кандидаты в Зал славы рок-н-ролла.) В Швейцарии чистый воздух и стерильная жизнь. Упорядоченное, эффективное, богатое, богобоязненное и законопослушное полицейское государство. А если говорить о пиве, которое продавалось там в 1978 году, – этикетки на трех языках сообщали, что пиво «sans», «ohne» и «senza alcohol». Даже лингвистического образования не надо, чтобы понять. Не совсем рок-н-ролл, правда?

Итак, начало лета 1978 года, Queen планирует провести четыре месяца в здоровом фискальном климате, сочиняя и записывая новые песни, которые от них требуют звукозаписывающая компания, бухгалтеры и голодная до развлечений публика. Репетиции и записи пройдут в Монтрё, затем мы переедем в студию Superbear на юге Франции, чтобы дописать вокал и дополнительные наложения, а потом свести готовый материал. После альбома уже запланировано американское турне, затем Европа, запись концертного альбома и Япония (пока – карандашом). В конце года – еще записи. Queen – это ваша жизнь. Добро пожаловать в корпоративную иерархию и мир ежегодных расписаний.

Одна из романтических идей, связанных с рок-н-роллом, – вы никогда не знаете далеко наперед, что вам предстоит. Я наслаждался элементом неожиданности, но следующий год моей жизни был подчинен строгому графику. Впрочем, сюрпризы никуда не делись.

Джаз?

Милый, слащавый городок Монтрё на Женевском озере (или, как называют его местные жители, Лак-Леман) знаменит своим международным Джазовым фестивалем, который проводится в казино, – однажды оно загорелось и тем самым вдохновило Deep Purple на песню Smoke On The Water. К одной из боковых стен восстановленного здания примыкает студия звукозаписи, которой пользовались многие знаменитые рок-группы, бежавшие от злобных сборщиков налогов.

Я выехал заранее на «Форд-Транзите», чтобы «подготовить» нашу работу в Монтрё. В кузове моего фургончика лежали поспешно собранные личные вещи – музыканты и их семьи собирались обосноваться в городе надолго. Ящики одноразовых пеленок, игрушки, музыкальные центры и прочие предметы домашнего обихода. Через несколько дней приехал грузовик с аппаратурой, а вскоре после него явилась и группа.

Для репетиций в Монтрё Queen снимала помещение в старой балетной школе, где шли летние каникулы. Школа располагалась на крутой, узкой мощеной улице, так что аппаратуру туда выгружать было довольно трудно. Фре-довский рояль «Стейнвей», весивший в огромном авиационном футляре больше тонны, предательски наклонился, когда его переносили в репетиционную комнату. Скрип… треск… хруст! Мощные колеса насквозь пробили паркет. Из людей никто не пострадал, но вот пол…

– Ах… посмотрите на это… на все это! – в ужасе вскричала женщина – менеджер студии, которая и договаривалась об аренде помещения.

– Я вижу… повезло нам, да?

– Повезло? Повезло?! Понимаете, чтобы получить это место, я сказала владельцам, что у нас небольшая музыкальная группа, которая хочет «немного позаниматься». Это прекрасный антикварный паркет!

– Был.

Уменьшившаяся до двух человек техническая команда Queen – я и Кристал – создала интимное и творческое музыкальное пространство: мы выставили всю аппаратуру в круг, посадили Queen в центр и оставили их заниматься.

Временами в подвальное помещение кухни, где мы прятались от шума, доносился зов сверху:

– Чаю, чаю, пожалуйста!

«Квины» регулярно пили чай: Фред и Роджер – с молоком и двумя кусочками сахара, Брайан – с молоком и одним кусочком сахара, Джон – с молоком и без сахара.

Походив по местным магазинам, мы нашли довольно вкусный чай, резную швейцарскую курительную трубку и явно откуда-то завезенный «марокканский табак», который положили в нашу тайную заначку в балетной школе.

Озеро и горы этими летними вечерами казались особенно прекрасными, о да.

Приняв немного «джазовой субстанции»[18] и вооружившись бесплатными билетами, мы отправились на Джазовый фестиваль. Несмотря на измененное состояние сознания, мы так и не поняли джаз. Но мне очень понравилось выступление Рэя Чарльза (когда он пришел в себя от столкновения с роялем).

Выходки в шале

Жилища Queen выглядели маленькими точками на фоне гор; Кристал и я жили в квартире с двумя спальнями на втором этаже, над квартирой Джеффа Воркмана, студийного инженера, которого пригласил на запись продюсер Рой Томас Бейкер. Эти квартиры находились в потрясающем доме в горной деревне Блонэ; ими владела Моника, привлекательная женщина за сорок, принадлежавшая к высшему обществу. У владелицы дома возникли проблемы с полицией, потому что она не зарегистрировала нас у местных властей как съемщиков жилья. В этих местах все ложились спать в половине девятого вечера – но, конечно же, не мы. Вместо того чтобы постучать в дверь и попросить нас заткнуться или хотя бы шуметь потише, местные жители пошли жаловаться прямо в полицию.

Тук-тук-тук.

Я устало поднял голову.

– Должно быть, это чертов Джефф хочет у нас выпросить чашку чая! Сейчас, иду!

Зевая и пошатываясь, я подошел к двери и открыл ее. Джефф Воркман, рассказывавший, что по утрам у него перед глазами «красные кружевные занавески», за это время успел превратиться в двух швейцарских полицейских в мешковатой униформе и остроконечных шапочках для вечеринок. Один из них спросил меня по-французски, почему мы каждый вечер шумим, громко слушаем музыку и скачем по балкону.

– Ну… это же весело. У вас веселиться запрещено, что ли?

Он спросил меня, что мы делаем в Монтрё и когда уедем.

– Ля мюзик, в Ле Студьо Маунтен. Через несколько недель вы уже о нас забудете.

Потом он попросил наши паспорта. Я выполнил его просьбу. Внимательно их рассмотрев, он сказал, что собирается забрать их для дальнейшей проверки. Я выхватил их обратно и на чистом английском процитировал надпись, имеющуюся в любом британском паспорте:

– Мы – подданные Ее Величества, и нас «обязаны пропускать везде без излишних помех и препятствий» – так что ОТВАЛИТЕ!

Я захлопнул дверь. Они долго о чем-то бормотали, что-то писали, а потом ушли с докладом Большому Брату и больше не возвращались.

Швейцарцы – очень упорядоченный народ, а жизнь у них чистая, как в больнице – аж до скрипа. Мы стали безобразным пятном на их прекрасном альпийском пейзаже. Водитель нашего грузовика настолько ненавидел швейцарское чистоплюйство, что специально собирал в контейнер весь мусор, накопившийся за время гастролей: пачки сигарет, обертки от шоколадок, пакеты от чипсов, бумагу, содержимое пепельниц… Въезжая в Швейцарию, он вываливал все это прямо из окна на антисептическую нейтральную территорию.

Тем не менее развлечения в Монтрё все-таки были. Паб «Белая лошадь» – пивная, выдержанная в английском стиле, вплоть до мишени для дартса на стене. Когда объявлялся перерыв на ужин, Джефф Воркман пулей вылетал из студии и мчался к пабу по Рю-де-Театр, крича со своим ливерпульским акцентом: «Скорее, вы тратите ценное пивное время!». Джефф, самопровозглашенный культурный посол Мерсисайда: пиво. Гамбургер. Пиво. Картошка фри. Пиво. Отрыжка. Пиво. Пиво. И несколько крепчайших сигарет.

«Белая лошадь» закрывалась довольно рано, а после того, как нам запретили вход на дискотеку «Хейзиленд» из-за проделок Джерри Стикеллса, однажды посетившего это заведение, осталось всего лишь одно место для развлечений поздним вечером – ночной клуб «Хунгария». Мы переименовали его в «Вульгарию» – вполне подходящее название. Попытка выбить сигарету изо рта какого-то пьяного швейцарца плеткой, отнятой у стриптизерши, – то еще развлечение. К счастью, в Швейцарии хорошие больницы.

Беглая Queen работала очень хорошо; музыканты с семьями быстро обустроились и наслаждались сельской жизнью. Брайан, Роджер и Джон перегнали машины из Англии; Дерек, лондонский водитель Фреда, пригнал в Монтрё его «Мерседес», но у него были какие-то свои дела, так что понадобился водитель. Студия «Маунтен» нашла некоего Валериуса Ноблоха. Кого-кого? Валериуса Ноблоха, американца, искавшего приключений в Европе. Валериус Ноблох – это шутка такая, или он «на слабо» взял псевдоним? Нет, оказалось, что это его настоящее имя. Бедолага. Вот ему не повезло. Его даже дразнить жалко.

Валериус Ноброт[19].

«Вэлу» приходилось возить Фреда, в том числе и в двухчасовые поездки до Женевы и обратно, где располагались его любимые ночные заведения. Фреду тогда не слишком нравился Монтрё, он считал городок унылым местечком. Однако тишина, спокойствие и чистый воздух подарили ему приятный комфорт в последние годы.

За работу

Студия «Маунтен» была не большой и уж точно не напоминала гору – скорее кротовый холмик. Коридор – не больше почтовой марки, звукорежиссерская комната тесная, комнаты отдыха вообще нет. Сама студия располагалась этажом выше звукорежиссерской комнаты и была опять-таки маленькой. Общение происходило по двусторонней радиосвязи и телекамерам. Во время записи Jazz нам повезло – для работы предоставили «Салон», большой зал в самом казино. (Его можно увидеть на панорамной фотографии, которую я сделал для разворота альбома Jazz.) В зале построили небольшие перегородки для разделения инструментов; продюсер Рой при помощи математических вычислений, ручки и рулетки определил точное положение центра комнаты. Определив ось вращения нашей вселенной, он поставил там басовый барабан, и вокруг него уже собрали огромную установку Роджера.

Гитарные кабинки состояли из деревянных настилов (для более «живого» звука), студийных перегородок, а вместо «крыши» использовали большие лохматые ковры из овечьей шерсти. Из-за этих грязных, неряшливых ворсистых тряпок кабинки больше напоминали стадо тибетских яков. (Тибетских яков, у которых в муках рожали самки, – именно такие звуки доносились из кабинки, когда там записывался Брайан.)

– Хочешь выпить в «Белой лошади»?

– Ага.

Пропустив пинту-другую, мы возвращались; у тибетского яка все еще шли схватки.

– Ага, звучит отлично, Брайан! Может, еще разок?..

– М-м-м? Да, думаю… еще один дубль, для уверенности.

– Отлично.

(Может, еще по пинте?)

Наша работа, в общем-то, мало чем отличалась от гастрольных разъездов. У нас было слишком мало ресурсов, чтобы взять напрокат или купить что-нибудь из местной аппаратуры, так что группа привезла с собой целый сорокафутовый трейлер: десятки гитар, барабаны, усилители, педали эффектов и т. д. – но ни одного синтезатора. Зато арсенал инструментов пополнился велосипедными звонками! Мы обошли все велосипедные магазины, чтобы собрать коллекцию звуков разной высоты и записать их в песне Фреда Bicycle Race, которую он сочинил именно в Монтрё.

Духовая секция

В маленький сонный городок Монтрё приехали знаменитые гости – естественно, к ним тут же потянулись искательницы приключений. Многие из них получили от нас уникальные прозвища.

«Эдам» – девушка из Голландии. «Лапэн»[20] – девушка носила кроличье пальто, да и трахаться любила не меньше кроликов. «Марти» – девушка с большими глазами навыкате, внешне напоминавшая комика Марти Фельдмана; и вездесущая «телка, с которой ты вроде перепихнулся». У меня была нежная встреча с израильской стриптизершей, которая жила (не шучу!) в мансарде гостиницы «Эдельвейс». Джули Эндрюс она, конечно, не напоминала даже отдаленно. Мне пришлось помогать ей подняться наверх по узкой лестнице вместе со всей ее «экипировкой», в том числе ступеньками с ковровым покрытием.

Еще была Рейчел (это не настоящее имя), получившая кличку «Джеймс Голуэй»: она, как и знаменитый флейтист, непревзойденно контролировала ртом инструмент, который держала в руках. А еще у нее был низкий сексуальный голос:

– Этот похож на длинную флейту, этот – на саксофон, а вот этот – на валторну.

(Вот повезло парню!)

– А этот – всего лишь на пикколо!

Я однажды тайком провел ее к себе на квартиру под покровом ночи, но дверь оказалась закрыта. Я не желал сдаваться (очень уж хотелось испытать на себе ее симфонию для духовых), и тогда подъехал к балкону на фургончике, и мы забрались на крышу машины. Оттуда я попытался подсадить ее на балкон. Она была очень крепко сложенной; когда она уселась на мою шею и ухватилась за перила балкона, я увидел страшного врага – старую дракониху из дома напротив, в ужасе таращившуюся на нас через жалюзи.

Тук-тук… «Мы представители закона!»

Не нужно – ян так уже наказан. Она была большой девочкой…

В этом районе Швейцарии немало институтов благородных девиц и, соответственно, множество девушек со всего мира, совершеннолетних и не очень. Довольно милая восточная девушка, дочь какого-то мегабогатого араба, перевела слова вдохновленной исламом песни Фреда Mustapha и объяснила, как их правильно произносить.

– Mustava piss – I’m bursting[21].

– Сволочи, вы опять смеетесь над моей песней?

– Мы, Фред? Да никогда!

Проблемы с пленками

Примерно через год Queen купила студию «Маунтен», но особо ничего менять не стала. Юджин Чаплин, сын Чарли, в зрелые годы жившего в роскошном особняке в расположенном неподалеку городке Веве, все еще работал в студии и пригласил нас провести день у бассейна в его великолепном семейном поместье. В собственность студии перешла еще и квартира – украшенная в истинно швейцарском стиле «наказание и исправление» и находящаяся чуть ли не в другом конце города. В подвале офиса студии «Маунтен» напротив казино, как и во всех современных швейцарских зданиях, было обязательное бомбоубежище на случай ядерной войны. В этих бункерах с герметично закрывающимися дверями требовалось хранить определенные запасы пищи и воды, а также постельные принадлежности и припасы для выживания на случай, если упадет бомба. Сотрудники студии подошли к вопросу использования бомбоубежища творчески – хранили там вино и лыжную экипировку.

Студией управляла Айлин, привлекательная местная девушка с полными губами, прекрасно говорившая по-английски. Она сказала мне, что на изучение языка ее вдохновили услышанные в детстве пластинки The Beatles. Но ливерпульский акцент она не усвоила.

Группа запросила из лондонского хранилища EMI исходные 24-дорожечные пленки одного из ранних альбомов; они понадобились для какого-то определенного звука, отсылки, эффекта, а может быть – просто для того, чтобы разрешить спор. Вполне возможно. Вскоре пленки прибыли с курьером – стеснительной молодой девушкой-англичанкой. Для нее профессия курьера была в новинку, а еще ей негде было ночевать.

– Не беспокойся, мы за тобой присмотрим, дорогуша, – предложили Кристал и я.

– Нет! В офисе есть диванчик, она может на нем поспать, – тут же возразила Айлин.

Пленку зарядили в «Студер», и выяснилось, что на ней не тот альбом. Даже не альбом Queen – это была Кейт Буш! Вот вам и высокооплачиваемые специалисты из лондонской компании звукозаписи…

– Это не снег на вершине вон той горы – это моя заначка.

– Понятно… Сколько ты уже выпил пива «sans-alcohol» и выкурил «джазовой субстанции» сегодня вечером?

– Да вроде немного… но точно выпил, потому что, по-моему, я вижу Брайана, рассекающего по озеру на водных лыжах…

Так оно и было. Не очень-то спортивный мистер Мэй освоил высокое искусство держать равновесие, когда тебя за собой тянет скоростной катер, а на ногах при этом не сабо, а длинные куски дерева. Я был впечатлен! Я сам попробовал несколько раз и потерпел сокрушительный провал – это чертовски сложно.

Может быть, мне было бы легче на наклонном озере?

Еще одним британцем, жившим неподалеку на озере, оказался гонщик «Формулы-1» сэр Джеки Стюарт. Он был большим поклонником Queen и сказал Джону, что их музыка замечательно звучит в салоне «Порше-9288», которую порекомендовал купить Джону вместо его «Вольво».

– «Вольво»? Ты ездишь на «Вольво?» – недоверчиво спросил сэр Джеки.

Справедливости ради, Джон был примерным семьянином, а «Вольво» – семейная машина.

Оревуар, Швейцария, – Бон жур, прекрасная Франция

Пора уезжать. Поездка через Италию на студию Superbear на юге Франции оказалась долгой и непростой – для меня особенно, потому что рядом со мной на переднее сиденье фургона втиснулись страдавшие тяжелым похмельем Кристал и Джефф Воркман. Съезжая с холмов в Ниццу (встреча была назначена на Променад-де-Англе), мы хорошо видели огни Монте-Карло и Монако. Подъехав на старом фургоне к роскошной гостинице «Негреско», мы почувствовали себя как-то неуютно в окружении «Роллс-Ройсов», «Феррари» и «Бентли». Пообщавшись с Давидом, представителем студии, мы поехали дальше – на холмы Берр-лез-Альп, где и размещалась студия Superbear. Сорокафутовый трейлер Queen не мог проехать по извилистым горным дорогам, так что нам пришлось собрать минимально возможный комплект аппаратуры, с которым можно завершить запись. Трейлер оставили стоять на охраняемой парковке; нам понадобилось совершить несколько заездов по серпантину в большом микроавтобусе «Ситроен». Проведя почти целый день под прованским солнцем, мы наконец собрали и упаковали всю необходимую аппаратуру. Вскоре у Роя Томаса Бейкера случился приступ творческого зуда, и он заявил, что студия слишком «мертвая» и надо снять ковровое покрытие и открыть «живой» мрамор под ним. Всю аппаратуру пришлось опять вытаскивать, а места снаружи было мало, маневрировать получалось с трудом, и потребовалось очень много времени. Еще и дождь пошел, ко всему прочему. Прямо как по команде. А потом… потом комната оказалась слишком «живой». Опять все менять. Продюсеры? Пикколо? Очень может быть…

Срок сдачи альбома и последующих американских гастролей все приближался, так что последние наложения и сведение делали круглосуточно и посменно, вообще не прерываясь.

Однажды ночью мы увидели особое астрономическое событие, о котором Рой и Брайан знали все. Большинство из нас из любопытства заглянули в телескоп. Вскоре началась невероятная гроза, продолжавшаяся несколько часов. Брайан вдохновился видом и записал на переносной магнитофон раскаты грома и звуки дождя, которые потом использовал в песне Dead On Time.

Как-то поздно вечером, когда Фред записывал вокал, он сделал небольшой перерыв, чтобы побренчать на рояле и найти нужную тональность. Пока мы ждали его в звукорежиссерской комнате, я рассказал неприличную шутку про геев Джеффу, Рою и Джону, над чьей песней мы тогда работали.

В мониторах раздался резкий голос:

– Повтори-ка еще раз последнюю фразу, Рэтти!

Рой тайком облокотился на кнопку включения радиосвязи, так что Фред услышал все в наушниках. Я сполз под микшерный пульт, желая провалиться под землю, и подумал: «Очень оригинальный способ подать заявление об уходе».

Все громко рассмеялись, Фред ухмыльнулся, и мы продолжили работать.

О, тонкая грань между юмором и безработицей…

Год налоговой ссылки, начавшийся с записей в Монтрё, завершился записями в Мюнхене. Мюнхен оказался повеселее, чем Монтрё. И намного. Швейцарцы держат нейтралитет. А вот немцы – нет. Если принимаешь чью-либо сторону, то жизнь становится интереснее. Мюнхен – название я слышал, а находится-то он где? До того, как я начал ездить по гастролям, я никогда не бывал в Германии, да и в других странах тоже, если уж на то пошло. Свои обрывочные знания о Германии и немцах я получил в детстве из комиксов «Коммандос» и военных фильмов, откуда запомнил фразы, которые, несомненно, очень пригодятся в путешествии:

«Achtung – Englischer Spitfire! Englander Schweine-hund»[22] и «Война для тебя окончена, Томми!».

– Что, правда? Получай пулю, фриц! «Тра-та-та-та-та…»

Когда я в детстве смотрел, как мой отец-электрик снимает заднюю крышку нашего маленького черно-белого телевизора, чтобы устранить очередную неисправность, он говорил мне, что убирает оттуда мертвых индейцев, убитых ковбоями. Немецких солдат, наверное, там было не меньше. Перед тем же самым телевизором с экраном в форме большой линзы мужская часть нашей семьи собралась 20 июля 1966 года, чтобы увидеть величайший спортивный триумф Англии – мы обыграли ФРГ в финале чемпионата мира со счетом 4:2. Вся эта предвзятая информация только доказывала маленькому мальчику, который и знать не знал, что такое шовинизм, что английский народ превосходит немецкий.

Впрочем, Германия и немцы стали мне очень дороги – и я не относился ни к стране, ни к народу с подозрением (несмотря даже на «Фольксвагены-Жуки», которые издавали раздражающие пукающие звуки; на одном таком «Жуке» ездила наша участковая медсестра, а я с большим подозрением относился к ней и ее черной сумке). Когда ваше детство проходит в послевоенной Британии, а старшие родственники – сами участники войны, очень легко было поддаться общей горечи. Айн бир, битте![23]

Игры, в которые играют люди

В конце 70-х и в 80-х «Олимпиахалле», зал, расположенный по соседству с мюнхенским Олимпийским стадионом, часто принимал концерты знаменитых рок-групп. Все надеялись провести в Мюнхене выходной, причем не только из-за знаменитых «Пивных залов», где можно пить пенный напиток кружка за кружкой, закусывать сардельками, а потом упасть и проблеваться! Впрочем, как раз это не было проблемой: в большинстве туалетов установлены поручни, помогающие добраться до раковины, и металлические ручки, за которые можно держаться, когда вас в нее рвет. А после этого все легко смывается мощными потоками воды. Очень эффективно, очень по-немецки.

Во время жутких холодов на зимних гастролях Queen 1979 года всем требовался серьезный отдых и развлечения. Мюнхен пришел к нам на помощь, и «квины» остались настолько довольны городом, что даже решили провести там последние шесть недель года, записываясь на студии Musicland. Год начался при лейбористском правительстве (очень высокие налоги для богатых), а закончился победой Мэгги Тэтчер (довольно низкие налоги для богатых), что вполне устраивало Queen. Musicland владел Джорджио Мородер, продюсер, известный по работе с Донной Саммер и другими звездами танцевальной музыки и диско, но в его студии работали и известнейшие рок-группы – Rolling Stones, Led Zeppelin, Electric Light Orchestra, Deep Purple и Рори Галлахер.

У Queen в то время не было «любимых» продюсеров и звукоинженеров, да и сами сеансы записи были экспериментальными. Раньше работу в студии структурировали очень четко: брали четыре песни Фреда, четыре – Брайана, одну – Роджера и одну – Джона и доводили их до идеала. На этот раз Queen впервые отправилась в студию, не имея четких сроков сдачи материала, так что в Мюнхене они решили продюсировать себя сами и привлекли к работе звукоинженера-фрилансера, опытного местного парня по фамилии Мак, который в последнее время работал с Electric Light Orchestra, – как вживую, так и в студии. Queen и Мак очень быстро сработались, и в результате он стал их сопродюсером. Мак был баварцем, тихим, эффективным и с прекрасным чувством юмора (он знал и обожал все серии «Башни Фолти»[24]– в том числе «ту самую»). Из студийных сессий в Musicland, где Мак выступил сопродюсером, получился феноменально успешный альбом The Game.

Musicland, расположенный в подвале большого и ничем не примечательного отеля «Арабелла», неподалеку от модного района Швабинг, на вид не впечатлял. Входить нужно было через мощную черную железную дверь на первом этаже, затем спускаться по ступенькам в подвал. «Бункер Musicland» – очень простенькое место, совершенно не роскошное, но, несмотря на отделанные дешевыми сосновыми панелями стены, атмосфера там очень теплая и домашняя, и вкупе с общей атмосферой города она помогла Queen записать один из лучших альбомов. В студии была небольшая комната для записи, звукорежиссерская комната, столовая и крошечная мастерская (размером с большой шкаф). Мастерскую мы окрестили «Офисом»; в ней происходили тайные телефонные разговоры, заключались тайные сделки и делались прочие тайные вещи. В коридоре рядом с кухней стоял стол для пинг-понга; Фред громил всех, кто решался с ним сыграть, держа одну руку за спиной или, когда желал покрасоваться, «неудобной» левой рукой.

Имелись и другие развлечения – видеокассеты с новейшими английскими телепрограммами вроде сериала «Ауфвидерзейн, милая» (как уместно), шоу Бенни Хилла и Кенни Эверетта и, конечно же, Top Of The Pops и другими музыкальными передачами.

Популярностью пользовались настольные игры вроде «Монополии», «Риска» и шахмат, но Фред отказывался участвовать в чем-то, что считал банальным или бессодержательным, предпочитая игры, где мог блеснуть своим острым умом, знаниями или умениями. Он обожал скрэббл и был прекрасным игроком – он рассказывал мне, что с самого детства играл в него с пожилой тетушкой. Как только кто-то доставал доску для скрэббла, его тянуло к ней, как магнитом; он вмешивался, подсказывая уже играющим или предлагая начать заново, но уже с его участием. Работа, естественно, немедленно прекращалась, и тысячи фунтов студийного времени тратились зря, пока Фред терпеливо ждал семибуквенного слова, которое попадет на поле с утроением очков. Особенно его изумило слово «Lacquers» («лаки»), попавшее именно на поле с утроением. Его выложил я!

Впрочем, поначалу просьба Фреда купить в студию набор для скрэббла привела к неожиданному результату. Кто-то принес немецкую версию, и он очень злился, пытаясь составить английские слова с умляутами, эсцетами и совсем иным частотным буквенным составом.

«В скрэббле должна быть всего одна буква Z, а тут их, блин, целая сотня!»

Вот тебе и проблемы с переводом. Мы тут же пустились на поиски английской версии скрэббла, не жалея денег, и вскоре ее уже доставили Фреду.

Фред регулярно решал ежедневные головоломки из английских газет и вставал в излюбленную сценическую позу (поднятая вверх рука и сжатый кулак), когда находил девятибуквенное слово в квадрате с буквами – много времени ему на это не требовалось. Войдя в азарт, он после этого садился за обеденный стол и предлагал всем посостязаться с ним в армрестлинге. Впрочем, он оказался единственным из группы, кто не попробовал «гравитационные ботинки» – инверсионную терапию. В восьмидесятых появилась мода висеть вниз головой на высокой перекладине, прицепив к лодыжкам прочные крепления. Говорили, что это очень полезно для спины, общего здоровья и самочувствия – ну, может быть, это так и есть? Я ни разу не видел ленивца на приеме у врача. Но кровь очень неприятно приливала к голове, так что лучше уж поиграть в пинбол.

В этот период я серьезно увлекся фотографией и потратил все свои сбережения на то, о чем давно мечтал – среднеформатный фотоаппарат «Хассельблад 500-СМ». Я еще и поставил на свой «Хассельблад» самую современную полароидную приставку, которой очень заинтересовался Фред. Ему давно нравилась мгновенная печать «Полароидов», в 70-х он не расставался со своим SX70. В общем, он попросил меня сделать полароидную фотографию при помощи моего высокотехнологичного аппарата: мистер Меркьюри и его новый имидж – усы! Он начал отращивать усы во время записей в Мюнхене в 1980 году и, хотя отлично все видел в зеркале, хотел иметь при себе двухмерную картинку. Он хотел увидеть то, что вскоре увидит весь мир. Я сделал фотографию, и он стал с нетерпением ждать ее проявки. Наконец я снял верхний слой бумаги и показал ему получившийся кадр. Он выхватил у меня фотографию и тут же воскликнул:

– Да! Мне это нравится!

Должен сказать, его мнение тогда мало кто разделял.

Великий побег

Во время первых записей в мюнхенской налоговой ссылке я ненадолго вернулся в Лондон, чтобы растаможить аппаратуру, прибывшую морем из Японии. Покончив с рабочими делами, я собирался уже вернуться к мюнхенскому веселью. Но тут мне позвонили.

– Рэтти?

Веселый голос секретаря звучал слишком уж дружелюбно.

– Да…

– Тебе нужно будет кое-что забрать с собой в Мюнхен.

– Какой сюрприз… Что это? Оно тяжелое? Мне нужно будет декларировать его на таможне? Это не английские колбаски? Кое-кто в группе жалуется, что жить без них не может.

– Это Фредди.

Фреду, тоже на несколько дней заглянувшему в Лондон, не с кем было ехать обратно в Мюнхен. Я не возражаю против такой компании? Фред никогда не путешествовал один; кто-то всегда ездил с ним, кто-то всегда селился в соседней комнате гостиницы. Он просто не мог без компании.

Ну, место первого класса в самолете «Бритиш Эруэйз» – не самый худший вариант, так что я согласился.

К сожалению, из-за забастовки авиадиспетчеров в Хитроу возникла серьезная проблема: все рейсы были отложены на длительный срок. В воздухе витало беспокойство – Фред израсходовал все положенные ему дни в Великобритании, и ему нужно было уезжать. Немедленно.

Я поехал в Хитроу и слонялся вокруг регистрационного столика «Бритиш Эруэйз» в Первом терминале, пока не узнал хорошие новости. Когда мне стало известно точное время отлета в Мюнхен, я немедленно позвонил Фреду, и он примчался по шоссе М4 из Кенсингтона.

В Лондоне стояла солнечная летняя погода, так что несколько стаканов минеральной воды в самолете пришлись как нельзя кстати. В мюнхенском аэропорту нас на взятом напрокат «Мерседесе» встретил Петер, местный парень, работавший тогда водителем Фреда. В отличном настроении мы поехали в восточную часть города, в наш дом – «Хилтон». Фред вернулся в свой величественный номер и решил принять ванну, прежде чем ехать в студию. Я позвонил в Musicland и объявил, что «его высочество» вернулось и вскоре приедет.

Фред что-то напевал в ванной, отстукивая ритм и выкрикивая названия аккордов:

– Ре – так, отлично, потом до и соль… Рэтти, иди сюда скорее!

– Э-э-э… ты хочешь, чтобы я зашел к тебе в ванную, Фред? Я как-то не уверен насчет этого.

– Да нет! Гитару мне принеси! Скорее!

Он вышел из ванной, завернутый в полотенца и с мокрыми волосами, и опрометью кинулся в гостиную, где я дал ему потрепанную акустическую гитару, лежавшую в номере именно на случай таких импульсивных творческих моментов. Фред немного побренчал на ней пальцами – он никогда не пользовался медиаторами. Не желая откладывать ничего на потом, Фред настоял, чтобы мы немедленно поехали в Musicland; в студии немедленно остановили работу. Он созвал всю группу и с большим энтузиазмом изложил им новую идею, над которой они тут же начали работать. В результате получилась песня Crazy Little Thing Called Love, один из успешнейших синглов Queen.

Быть с ним – это привилегия, но неважно, как долго я знал Фреда, как хорошо он меня принимал, доверял и беспокоился обо мне, полностью расслабиться в его присутствии было невозможно. В течение почти двадцати лет мы не раз бывали вместе в обществе, но мне всегда приходилось быть начеку. Проще говоря – у Фреда была аура. Она окружала его всегда – на сцене перед 130 тысячами зрителей или за столом во время завтрака, когда он ковырялся в зубах зубочисткой и жаловался на похмелье. Когда он заходил в комнату – любую комнату – вы сразу понимали, что рядом с вами кто-то особенный. Уникальный. Волшебный.

В Мюнхене я часто видел магический ритуал Фреда по призыву вдохновения. Когда он искал слово, фразу, аккорд, идею, воспоминание – что угодно, что могло помочь в работе, – он склонял голову и клал ладони на виски, растопырив пальцы. Потом начинал подергивать руками и пальцами – они словно вибрировали. Если он сидел, то клал локти на стол и устремлял взгляд вниз, а ладони подрагивали и вибрировали, словно антенны, настроенные на какую-то невидимую силу. Он что-то бормотал про себя; много времени на то, чтобы найти нужную фразу, ему не требовалось, и тогда он резко вставал, громко хлопал в ладоши и кричал «ДА!».

Замечательные сцены.

Несмотря на то что я постоянно был рядом с Queen, меня все равно впечатляли знаменитые люди. Я встречал многих рок-звезд и знаменитостей, но могу сказать, что никто из них не излучал такой ауры, как Фред – а Фред на самом деле был довольно скрытным и застенчивым.

Лишняя мелочь

Наша жизнь в Мюнхене требовала финансирования, и серьезного. Счета за студию пересылали прямо в лондонский офис принадлежавшей Queen компании Raincloud Productions, но для других целей требовались наличные деньги. Queen держала свои счета в «Кауттс», у банкиров самой королевы – где же еще? Перед мюнхенскими записями я отправился в отделение «Кауттс» в Найтсбридже, через дорогу от любимого магазина Фреда «Харродс», чтобы получить наличные. У меня была доверенность на право подписания документов о получении денег, одобренных бухгалтерами или Джоном Диконом, следившим за большинством финансовых сделок группы. Я припарковал «Форд-Транзит» за углом «Кауттс» и медленно вошел в старинное банковское учреждение. Туда-сюда сновали толпы до ужаса вежливых людей, так что я чувствовал себя несколько не в своей тарелке. Назвав свое имя клерку в полосатом фраке и жилете (он решил все-таки не нажимать тревожную кнопку), я отдал ему паспорт и образец подписи, после чего тот вышел через заднюю дверь, словно персонаж Диккенса. Вернулся он с пачками дойчмарок на серебряном блюде, которые отдал мне, после чего спросил, нужен ли мне конверт.

– Да не-е-е, приятель, я все в сумку запихаю, – ответил я и начал пересчитывать банкноты.

Дживсу, похоже, это не слишком понравилось, потому что он несколько раз многозначительно кашлянул. Наверное, вот так в открытую пересчитывать деньги в «Кауттс» считалось дурным тоном, но я честно пересчитал весь эквивалент сорока тысяч фунтов стерлингов (огромные деньги в 1980 году). Все сошлось.

Скучный пансион

Жили мы в Мюнхене в местном «Хилтоне», расположенном в живописном месте близ Английского сада и реки Изар – туда было очень хорошо бросать всякие вещи с балкона. Круглые алюминиевые крышечки, которыми накрывали тарелки, чтобы еда не остывала, обладали отличной аэродинамикой. В четырехзвездочной гостинице часто останавливались гастролирующие группы, но мы буквально жили в нем – лично я провел в этом отеле в общей сложности не меньше года. Мы всегда селились в одних и тех же номерах, чтобы чувствовать себя как дома. Фред и его личный помощник Фиби занимали пышный президентский номер на верхнем этаже, который мы прозвали ППП («Президентский пентхаус педиков») – там правил величественный мистер Меркьюри. Во втором по великолепию номере жили Роджер и его ассистент Кристал; его называли «Гетеро-клуб».

Брайан жил один в двухэтажном номере, а мы с Джоном всегда занимали комнаты 826 и 828 или 828 и 830, которые соединялись внутренними дверями. Я поставил в комнату Джона музыкальный центр, небольшой телевизор и видеомагнитофон, которые мы часто слушали и смотрели вдвоем. Администраторы гостиницы с пониманием относились к нашему поведению и нескончаемому потоку странных и удивительных компаньонов и гостей, появлявшихся в фойе в любое время. Однажды мы завалились в гостиницу в пять утра и обнаружили, что у нас с собой футбольный мяч, так что мы начали его гонять по коридору, изображая наш триумф на чемпионате мира 1966 года.

Тут же прибежал менеджер, работавший в ночную смену:

– Друзья мои, друзья мои, если вы так хотите поиграть в фусбаль, то, пожалуйста, играйте там, – он показал на фойе.

Э-э-э… а где логика? Вроде бы немцы ей всегда славились?

– Найн, вам лучше играть там, потому что если вы будете играть наверху, то разбудите гостей – пожалуйста, продолжайте!

Некоторые недовольные гости действительно жаловались на постоянный шум в одном из наших номеров (скорее всего, принадлежавшем Фреду). Менеджеры посоветовали им немедленно покинуть гостиницу и больше никогда не возвращаться.

У нас была отличная сделка с отелем: нас терпят, а мы за это при отъезде расплачиваемся полностью и наличными.

– М-м-м, знаете, мне неловко говорить, герр менеджер… я не могу заплатить по счету, вообще не могу. Мы потратили все наличные на прогулки и… всякие другие вещи. Но, наверное, у группы денег много.

– Ах, вы хорошо повеселились? Ja? Кайн проблем, герр Хине, – привезете деньги в следующий раз, – пожал он плечами.

Администратор гостиницы, который в качестве хобби водил двухэтажные автобусы по трассе «Нюрбургринг». Соревнования у них такие. Вот это я понимаю – хорошо повеселиться!

Когда в гостинице разобрались с тем, как мы работаем и отдыхаем, горничные стали приходить к нам только вечером, так что мы могли спокойно отсыпаться днем. Совершенно невменяемый Пол Прентер однажды заявил, что горничные украли его заначку с кокаином и подменили солью, а другой пакет просто испортился, и ему пришлось его выбросить! Так что у него не осталось ни грамма. Это явно не порадовало Фреда, которому именно сейчас, когда запасы иссякли, хотелось немного – да и в любом случае покупали порошок, скорее всего, именно на деньги Фреда. Да, наркотики действительно изменяют разум… В суровые баварские зимы мы практически не видели гостиницу: приходили, когда начинало светлеть, уходили в сумерки и не отдыхали даже по выходным. Обычно мы просыпались уже после полудня, ближе к вечеру уходили в студию и только там готовили себе английский завтрак.

Музыканты приходили отдельно; Фред либо буквально заползал в студию, либо вбегал с грохотом. Заползая в студию, он ничего не говорил, только что-то мычал – в этом случае нужно было просто дать ему соус «Табаско» с вареными яйцами, чтобы придать сил. Если же он вбегал в студию, можно было даже спросить у него, как дела.

Иногда он даже спрашивал первым:

– Ну как, удалось потрахаться прошлой ночью?

– Да, знаешь, удалось, – улыбался в ответ я.

– И мне тоже! И мне тоже! – смеялся он.

К черту яйца, доставайте водку. Фред справится. И я тоже думал, что справлюсь.

1986 год, Мюнхен, Magic-тур. Мы вернулись в «Хилтон» – и, конечно, закатили вечеринку! Утром в день концерта я чувствовал себя ужасно. Мне уже было за тридцать (совсем чуть-чуть), и, к моему разочарованию, тело уже не желало так легко восстанавливаться, как раньше. Я уже выпил аспирин и принял горячий душ, чтобы хоть как-то проснуться, но это не помогло, так что в последней отчаянной попытке привести себя в порядок я выпил стакан «Браузен Таблеттен» – растворимого витамина С, предусмотрительно оставленного в мини-баре. Когда я дошел до фойе, мой и без того расстроенный желудок заявил, что не желает иметь дела с газированным апельсиновым зельем. Меня должно было вскоре стошнить – но где? Я спрятался в каких-то кустиках у входа, и меня вырвало прямо на гастрольную куртку. О боже мой! Когда я вернулся в холл, портье с улыбкой спросил меня:

– Вам уже лучше, герр Хине?

Больше я там не появлялся.

Кстати, если уж заговорили по поводу тошноты в Мюнхене… В 1984 году репетиции перед гастролями The Works проходили на киностудии «Арри», там мы познакомились с новым барабанным техником Роджера по прозвищу Шег Нэсти[25]. Мы показали ему все прелести Мюнхена. «Шег» довольно неплохо выдержал ритуал посвящения, и Брайан Мэй предложил подвезти его до «Хилтона» в своем «Мерседесе». Брайан и Джобби сели впереди, «Шег» забрался на заднее сиденье, улегся там, и его вырвало.

На следующий день:

Роджер Тейлор: «Шег, ты настроил мои барабаны?»

Шег Нэсти: «О нет, Родж! Я знаю, с какой щепетильностью ты относишься к своей установке, я даже думать боюсь о том, чтобы поменять твои настройки. Я только подтянул все немного».

После гастролей его выгнали.

Легкие развлечения

Чтобы развеять скуку от студийной работы, мы по вечерам выбирались на «прогулки» – сначала в «Кафе д’Аккор» в Швабинге или в «Кафе Мюнхен» на Леопольдштрассе, где нам предлагали фирменную выпивку: большую бутыль местного шнапса с засушенной гадюкой внутри. Гадюку сажали в бутыль живой, после чего закрывали пробку. Реагируя на ядовитый алкоголь, умирающая рептилия выплевывала свой яд в шнапс – очаровательно! Народное поверье утверждает, что, если выпивать по стаканчику этого пойла каждый день, доживешь до ста лет. Ну, по крайней мере, гадюку переживешь точно.

Этот ритуал служил прелюдией для похода в «Сахарную хижину», клуб, где не играли типичную дискотечную музыку. Он был уникален, и за все годы, что мы провели в Мюнхене, мы так и не нашли заведения лучше «Хижины». Клуб располагался на нескольких этажах старого здания с террасами на Герцогшпитальштрассе. В малозаметном алькове, в лучших клубных традициях, располагалась потайная дверь; когда вы звонили, в небольшую прорезь выглядывала пара глаз, оценивая, достойны ли вы того, чтобы вас впустили. Когда дверь открывалась, мы проходили гардероб, здоровались со швейцарами и поднимались по винтовой лестнице, украшенной маленькими лампочками, ко входу на «арену». В зале было мрачно; бар и сидячие места слегка освещались, на танцполе света, естественно, было больше. Звук – отличный и всегда очень громкий, музыка – мощная, с упором на рок. Диджей Бернд никогда не говорил. Он просто ставил альбомы и кое-какие синглы. Материал был просто отличным – в том числе малоизвестные зарубежные группы, которые нам нравились и о которых мы сразу хотели узнать больше. Queen получила немало вдохновения в «Сахарной хижине».

«Хижина» была очень «бодрым» местом – закрывалась только в четыре утра (официально). Мы все предпочитали русскую водку «Московская» в бутылке с зеленой этикеткой. Чего еще оставалось желать? ЖЕНЩИН. Мюнхен не разочаровал – в нем жили самые красивые, классные, модные, дружелюбные, сексуальные, забавные и сговорчивые девушки в мире: «Шляпа», «Боксер», «Тукан», «Бельгийская авиалиния», «Волнистый попугайчик», «Байкер», «Мусорка», «Тайна», «Ножки», «Канарейка», «Гораций», «Бриджит Бардо», «Гаргантюа», «Клык», «Дерево», «Парикмахер», «Рой Ор-бисон», «Крошка-Крошка», «Уши Микки Мауса» и «Лучшая барменша». Мы разработали сложную мужицкую систему начисления очков; самое большое достижение, за которое полагалось пять очков, – подцепить барменшу из «Сахарной хижины». Брайан недавно рассказывал о «глубоких эмоциональных проблемах», которые мы все переживали в Мюнхене. Он прав. У меня тогда не было постоянных отношений, но в Мюнхене я несколько раз был к этому близок.

Один из ребят, работавших в клубе – назову его Отто, – был высоким, стройным и крутым настолько, что из него можно было гвозди делать. Он носил обязательные в заведении кожаные штаны, шелковую рубашку с открытой шеей и золотой медальон. Классный парень с темным прошлым, который готов сделать для вас что угодно, хотя была у него неприятная привычка – дышать горячим, застоявшимся воздухом прямо вам в ухо, перекрикивая шум клуба: «Но послушай, я тебе говорю, говорю тебе!». Отто в свое время сидел в тюрьме, но никто не спрашивал, за что; никто не интересовался и происхождением шрамов на его теле, почти незаметных в тусклом клубном освещении. В «Хижине» практически не бывало проблем.

Мы часто ходили по черной лестнице к нему в кабинет, чтобы «освежиться»; предлагая нам очередное запрещенное вещество, он сообщал:

– Эта штука очень хороша, сначала принимаешь и ничего не чувствуешь, а потом постепенно так наступает приход – ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!

Обычно он оказывался абсолютно прав.

Одна из главных причин, по которой Queen нравилось в «Хижине», – никто не просил у них автографов, не пялился, не показывал на них пальцем и не доставлял никаких неудобств. С ними обращались хорошо, но не как с «дополнительным развлечением» для посетителей. Фред часто приходил в «Хижину» поздно, потому что клубы для джентльменов, завсегдатаем которых он был, закрывались раньше. А когда закрывалась и «Хижина», то «семья и друзья» вместе выбирались на улицу через черный вход и встречали рассвет. Мы уезжали оттуда по улице с односторонним движением и добирались до гостиницы практически на автопилоте; впрочем, однажды зимой, когда мы ехали обратно на «Вольво» Джона, нас сильно занесло на гололеде. Я не справился с управлением тяжелой машиной, и она столкнулась с несколькими припаркованными на разных сторонах улицы автомобилями, словно на аттракционе «Автодром», а затем остановилась. Помню, Джон тогда довольно легкомысленно сказал: «Только не угробь нас, Рэтти!». К счастью, мы остались целы и невредимы и, выбравшись из машины, начали рассматривать повреждения… и тут нас чуть не переехал другой автомобиль, который занесло на том же самом месте. Этот трюк повторили еще несколько человек, в том числе Брайан и его техник Джобби на «БМВ». Мощная шведская машина Джона осталась на ходу, так что мы быстро доехали до гостиницы и собрались в номере Фреда, чтобы выпить и успокоиться. Вскоре после нас с грохотом явились Роджер и Кристал; они увидели поврежденную «Вольво» и спросили, что произошло. А потом похвастались, что тоже наехали на лед, но благодаря высокому водительскому искусству наших великих барабанных мастеров и полноприводному «Рейндж-Роверу» ситуацию удалось спасти! И, как всегда, это они еще скромничали…

Еще раз осмотрев машину на предмет повреждений, я заметил, что с одного из колес «Вольво» пропала крышка. Я сказал Джону, что раз уж мы устроили аварию, лучше будет ее найти. Пока «Вольво» чинили, мы решили вернуться на «место преступления» под покровом ночи на взятой напрокат машине. Припарковавшись в отдалении, мы стали прочесывать замерзшую набережную, хихикая, как школьники. Вскоре мы нашли крышку и, по-прежнему смеясь, словно только что стащили мешок яблок из крестьянского сада, донесли «улику» до машины, бросили ее на заднее сиденье и уехали. Подозреваю, что эта крышка сейчас лежит на дне реки Изар.

Международные отношения

Бойтесь греков, приносящих дары… и затаивших обиды. А еще бойтесь моделей, которые замужем за безумными греками, – ну, хотя бы за одним конкретным безумным греком. С одним из наших техников чуть не произошла настоящая греческая трагедия из-за того, что, ослепленный похотью, он вступил в слишком опасную связь. Однажды ночью в номер «Хилтона», где у нас была вечеринка, пришла длинноногая модель. Она была вся в синяках от побоев мужа, причем тот явно не собирался на этом останавливаться и однажды даже пришел разбираться с любовником жены в «Хижину». Вмешался Отто; после того, как грек ушел, он поведал нам:

– Я его знаю, будьте осторожны, он сумасшедший, у него всегда нож с собой, сюда он больше не придет – пусть все останется как есть.

Мы уезжали в Лондон на следующий день рано поутру, так что нам пришлось пережить довольно страшную ночь – «Зорба» запланировал жестокую месть и повредил несколько дорогих машин. Мы выбрались целыми и невредимыми, а из нашего товарища греческий шашлык так и не сделали.

Я сам был замешан в любовном треугольнике: один разгневанный диджей спрятался рядом с «Хилтоном», наблюдая, как его девушка вошла в гостиницу и вышла лишь спустя несколько часов; что забавно, в это же самое время я встречался с еще одной девушкой – секретаршей в офисе этого диджея. Они об этом узнали. Одна из знакомых девушек представила меня Томи, русскому перебежчику-наркодилеру. Как именно ему удалось сбежать, я не спрашивал, но подозреваю, что раньше он служил в войсках: в его квартире на видном месте лежал армейский пистолет. Черт! Мне не нравится оружие. Что я вообще здесь делаю? Я просто техник – я всей этой подпольной криминальной чушью не занимаюсь!

Перебежчик жил в однокомнатной квартире на первом этаже близ Леопольдштрассе. Когда я пришел к нему, он сидел на кровати в одних трусах (собственно, сколько я к нему ни приходил, всегда видел его в одних трусах). У него были длинные, всклокоченные кудрявые волосы, а судя по глазам, он не спал прошлой ночью, а то и позапрошлой тоже. Это и есть отборнейшие войска Красной Армии? В маленькой комнатке стояли стеклянные виварии с ящерицами, хамелеонами и какими-то неизвестными мне пресмыкающимися – все явно смотрели на меня с недобрыми намерениями, а крышки были открыты! Он лишь отмахнулся в ответ на мое беспокойство и предложил мне «снять пробу». Взяв одну из игральных карт, раскиданных по кровати, он выложил три дорожки кокаина на выцветшей обложке пластинки. После того как мы «сняли пробу» и вещество подействовало, я вытащил пачку синих купюр в 100 дойчмарок и расплатился ими за черные пластмассовые коробочки от 35-миллиметровой фотопленки.

Я еще несколько раз ходил к нему, каждый раз эти посещения интриговали: напряженно вглядывающиеся в тебя люди, всегда молчаливые, тайный стук в дверь посреди ночи, быстрый, скрытный обмен конверта с деньгами на пакет и кодированные телефонные сообщения. Однажды, когда у нас закончились запасы веселых веществ, я позвонил Томи, и какой-то товарищ ответил, что его нет. Я объяснил (естественно, шифровкой), кто я такой, и спросил, когда он вернется.

– Он в отпуске, – последовал ответ.

– Так он скоро вернется? – настойчиво повторил я.

– Нет, он в очень долгом отпуске.

А-а-а! Я наконец все понял и немного запаниковал. Я резко бросил трубку. Судя по всему, он переехал в другое однокомнатное помещение, но поскольку он вообще не выходил на улицу, то, наверное, и не заметил разницы, пока не пришел в себя – и не понял, что попал в тюрьму.

Дольче вита

В 1984 году, записывая в Мюнхене альбом The Works, Queen наконец согласилась принять участие в ежегодном телевизионном фестивале в Сан-Ремо. У этого фестиваля были самые высокие рейтинги на итальянском телевидении; популярные итальянские артисты пели под записанную заранее музыку, после чего судьи выставляли им оценки. Зарубежные гости имитировали исполнение своих песен под фонограмму. Несмотря на огромную популярность в Италии, Queen там ни разу не выступала, потому что в семидесятых и начале восьмидесятых в Италии гастролеров ждали запреты, бунты, саботаж, воровство, а еще могли и просто не заплатить. Сейчас же политическая ситуация стабилизировалась, группа запланировала несколько концертов, так что для лишней раскрутки можно было вполне провести несколько дней на берегу Ривьеры и насладиться «дольче вита», итальянской сладкой жизнью.

Одним ранним зимним утром я вышел из мюнхенского «Хилтона» сильно невыспавшимся и отправился на ранний рейс в Геную вместе с Полом Прейтером; там мы встретились с представителями компании, издававшей пластинки Queen в Италии, и поехали в Сан-Ремо, чтобы заранее разведать обстановку в театре. Я нес ответственность за техническую сторону: подготовку сцены, дополнительное освещение, пьедесталы для барабанов и прочее, а Пол должен был обговорить условия по гостиницам, автомобилям, интервью для прессы и т. д. Queen стояла на первом месте в списке гостей двухдневного шоу и, как всегда, хотела произвести большое впечатление. Нам не давали четких указаний: по умолчанию считалось, что мы должны придумать что-нибудь самое лучшее и крутое. Мы встретили наших веселых «связных», и, как приличествует настоящим итальянцам, они угостили нас великолепным обедом.

Посетив зал, мы решили арендовать дополнительное освещение, пьедестал для барабанов и установку Ludwig у одной миланской компании, а из Англии привезти только гитары Брайана и Джона, микрофон Фреда с «волшебной стойкой» и передний пластик для басового барабана с нынешним логотипом Queen. Обсудив все в подробностях, мы уехали в Милан. Прежде чем улететь в Лондон, Пол договорился о том, чтобы в нашу гостиницу в Сан-Ремо доставили кой-какие стимуляторы. С этим, похоже, вообще никаких проблем не было.

А ваш покорный слуга (бедолага) полетит в Милан еще до концерта с грузом итальянских лир, сделает все нужные дела, проверит аппаратуру, а потом поедет на юг, в Сан-Ремо.

Приехав в миланский аэропорт «Линате», чтобы вернуться в Мюнхен, я не мог не задуматься – обязательно ли водить малолитражки «Фиат» по городу так, словно на самом деле это как минимум «Феррари»? После того, как меня обыскала охрана с автоматами, допросила и заставила задекларировать все немецкие наличные деньги, мне наконец разрешили купить двести сигарет в дьюти-фри. Над выходом, обозначенным в моем билете на самолет «Алиталии», было написано «Monaco».

– А как пройти на самолет в Мюнхен, синьора?

Тщательно наманикюренный пальчик показал на выход с Монако.

– Нет, красавица, Мюнхен, Дойчланд, компрендо?

Итальянка безразлично пожала плечами. Отдав половину билета, я покорно пошел вместе с толпой к транзитному автобусу. Приступ легкой паники, поиск хоть каких-нибудь знакомых букв: «Мюнхен, Miinchen, Германия»… Я поднялся по трапу, даже не зная, куда лечу, и спросил стюардессу:

– Этот самолет летит в Мюнхен?

– Си, да, он летит в Монако – Мюнхен.

– А, понимаю. Он по пути делает посадку в Монако?

(Странный какой-то маршрут.)

– Нет, сэр, это прямой рейс, Мюнхен и Монако – это одно и то же.

«Монако», как оказалось – это еще и итальянское название Мюнхена. Какие сложные эти иностранные языки…

Перелет через Альпы был ужасным. Совершенно ужасным. Бутылки и сумки падали с верхних полок, но это не помешало стюардессам раздать еду. Я, конечно, знаю, насколько важна еда для итальянцев, но можно ли насытиться пластиковой полетной жратвой, когда выглядываешь в окно, а там крылья гнутся на ветру при свете молний?

Queen полетела в Италию из Лондона на четыре-пять дней, взяв с собой четырнадцать человек сопровождения. Может быть, для выступления четырех музыкантов на телевидении под фонограмму это слишком много, но, черт возьми, это же Queen! Всем известная группа! Впервые приезжает в Италию! Нужно оставить о себе незабываемое впечатление. Я улетел в Милан заранее, обменяв несколько тысяч фунтов на лиры по плавающему курсу в «Кауттс». Вместе со мной путешествовали бас Джона, микрофоны Фреда с «волшебной палочкой» – их я сдал в багаж, – и пара хрупких пластиков на басовый барабан с логотипом Queen. Кроме них, я взял еще несколько запасных – на случай, если итальянцы неправильно измерили диаметр барабана. Так и получилось.

Я попросил место у окна и прошел в самолет «Алиталии», где спросил у стюардессы, куда можно поставить пластики. Оказалось, что никуда. Отведенное мне место оказалось занято крупной итальянкой в черном платье, с четками, словно приклеенными к пальцам, и усами, которым позавидовал бы даже Фред. Она не собиралась уходить – на каком бы языке ее ни просили. Я объяснил свое затруднение с пластиками стюардессе – сидя у окна, я смогу хотя бы прислонить их к стенке.

– Нельзя… их нужно сдать в багаж, – ответила она.

Я попытался объяснить еще раз, упомянув Сан-Ремо.

– Сан-Ремо?

– Да… группо… музыка… Queen.

Волшебные слова. «Мама Италия» с ее пышными усами и не менее буйной растительностью в подмышках была тут же отправлена в хвост самолета. У меня теща тоже итальянка – но выглядит, слава богу, совершенно по-другому.

Приехав в Милан, я забрал багаж, прикинул варианты и отправился в зеленый коридор, где меня тут же остановили и попросили открыть гитарный футляр и другие сумки. Таможенники всплеснули руками и посмотрели на меня так, словно хотели спросить: «Ты что, прикалываешься? С такой внешностью идешь через зеленый коридор, да еще и навьюченный по самое не хочу?».

Волшебные слова:

– Сан Ремо… Queen.

– Ах, си, ла музыка белла[26]. Никаких проблем. Бенвенуто ин Италия![27]

Довольный, что удалось избежать очередной перебранки на таможне, я отвез тележку в зал для прибывающих, где меня ждал модно одетый сотрудник фирмы звукозаписи, с которым я встречался в прошлый раз. (Он был одет в «Армани» – мой фасон скорее можно было назвать «Армиани-Флотиани».) Поскольку мы уже один раз встречались, он решил, что теперь может целовать меня при каждой встрече. Мне эта идея совершенно не понравилась! Да, я понимаю, итальянцы – страстные люди, но не они ли изобрели гомосексуализм? Нет… наверное, это были греки. Так или иначе, как я уже говорил, моя жена – итальянка, так что мне теперь регулярно приходится целовать и женщин, и мужчин, в том числе усатых. Но, к счастью, не священные перстни.

Втиснувшись в металлический ящик, собранный в Турине, мы поехали в Милан. Меня заверили, что все просто «магнифико», и мы договорились о встрече для покупки «товара» для свиты группы. Сплендидо.

Пора пить вино? Да?

– У вас есть доллары или фунты, чтобы обменять?

– Нет, – гордо ответил я. – Не нужно ничего обменивать, у меня есть наличные лиры.

– Вы что, спятили? Ввозить и вывозить лиры больше определенной суммы запрещено!

(По тогдашнему курсу «определенная сумма» составляла фунтов двести.)

– На таможне не было никаких проблем – они просто не видели денег.

– Вам очень повезло, синьор. Они бы «конфисковали» ваши деньги, а вас бы точно оштрафовали, а может быть, и посадили в тюрьму.

О-о-о-о-о-о-о! Мама мия, отпусти меня!

Вот это мне повезло! Потом меня познакомили с каким-то третьим лицом и сообщили, сколько миллионов лир нужно заплатить за «товар».

– Хорошо, они у меня есть. Я готов забрать.

– Питер, вам лучше не идти на эту встречу.

– Нет уж, извини, дружище. Я не отдаю никому большие пачки денег, если не вижу, что мне за них сразу же отдадут обратно.

После этого мне четко объяснили, кто владельцы товара: темные костюмы – Сицилия… и кое-что неприятное в кровати («кое-что неприятное» едва не появилось у меня в штанах).

– Я тогда останусь здесь и попью капучино. Нет ничего почитать на английском?

Едва избежав итальянской тюрьмы, я решил пропустить встречу с мафией. Наш связной вернулся с большими глыбами, похожими на куски древнего итальянского мрамора. Отколупнув по кусочку, мы попробовали «товар». Просить деньги обратно не пришлось.

Когда я той ночью все-таки приехал, Пол Прентер еще не спал – ждал меня, точнее, «товар». Он отобрал его весь целиком и начал разбивать глыбы стеклянной пепельницей, положив их на деревянный пол. Пепельницу он в результате разбил, а ошметки кокаина разлетелись по комнате. Он стал ползать на четвереньках, отчаянно пытаясь собрать все до последней крошки. Иногда кокаин – очень злой наркотик.

На следующий день приехала вся свита Queen, и фестиваль превратился в большую вечеринку. Меня переселили из номера в «Королевском отеле» в чуланчик во флигеле, потому что какой-то посторонний человек, которого посчитали важнее, должен был обязательно жить в главной гостинице. Именно тогда я начал задумываться, насколько же меня на самом деле ценят и хочу ли я вообще работать техником дальше.

Блонди, наш немецкий друг из Мюнхена, приехал в официальном качестве – как представитель фирмы «Пума». Он сшил на заказ для Фреда обтягивающую красную майку с прыгающей белой пумой и очень обрадовался, когда тот надел ее на сцену: рекламу его компании увидели миллионы телезрителей.

В те дни практически не было ни спонсорства, ни жестких рекламных контрактов. «Пума», «Найки» и «Адидас» поставляли Queen разнообразную спортивную одежду – и музыканты носили ее, если было настроение. Никаких контрактов, никаких суровых юристов. Все очень спокойно и сдержанно – разве что иногда делали рекламные фотографии. То была другая эпоха.

В Сан-Ремо выступали и другие английские музыканты, в том числе Пол Янг и Culture Club. Я изумился, увидев вживую Боя Джорджа – он оказался детиной немалых габаритов. Обычно на фото- и кинопленку группы снимают под низким углом, чтобы люди казались крупнее и мощнее. Многие звезды и певцы на самом деле невысокие и худые. Но не Бой – у него телосложение как у рабочего-каменщика.

Все посчитали выступление Queen в Сан-Ремо очень успешным, и я этому не удивился. Queen популярна в Италии благодаря Bohemian Rhapsody. Есть много теорий, о чем же на самом деле «Рапсодия», но я знаю правду. Честно. Пару раз я спрашивал Фреда:

– Слушай, Фред, о чем у тебя песня Во Rhap?

Он лишь отмахивался:

– Ну, знаешь, дорогой – о том, о сем…

Очень откровенно.

На самом деле эта песня – об Италии и влиянии, оказанном на Фреда величием этой страны с богатой культурой. Просто посмотрите на слова: «Мама мия» – конечно, итальянский язык. Галилео, Фигаро, Магнифико – все итальянцы. Скарамуш – заправка для пиццы из Неаполя. Фанданго – гонщик «Формулы-1» из «Феррари». Бисмилла – модельер из Милана. А Вельзевул – нападающий «Ювентуса». Пафос величественной мини-оперы отлично описывается словами: «Иногда мне хочется забыть, что я когда-то бывал в Риме![28]»

Теперь вы все знаете.

Возвращаемся к работе – может быть

Тем временем мы вернулись в Мюнхен и продолжили запись (ну, попытались), но дисциплина начала хромать. Студию использовали не только и не столько по назначению – она одновременно служила кафе, комнатой для разговоров, местом встречи, столовой, комнатой отдыха, комнатой для просмотра видео и (иногда) все-таки местом, где записывались песни. После записи «скелета» песни все четверо никогда не появлялись в студии вместе. Они приходили работать над своими песнями, записывать партии для чужих песен или просто поесть и поболтать. Иногда музыканты прилетали в Мюнхен, немного работали, а потом улетали обратно в Лондон.

В любой момент кто-нибудь мог взять напрокат дорогую, быструю немецкую машину, чтобы обкатать ее на ближайшем участке автобана. Сложные антиблокировочные тормозные системы тоже подвергались суровым проверкам: действительно ли машина не будет скользить, если резко затормозить на большой скорости… на льду?

Впрочем, был один случай, когда мы не тратили огромные суммы на аренду Musicland, чтобы спорадически ею пользоваться, но тем не менее группе очень срочно потребовались несколько часов студийного времени и продюсер Мак. После Radio Ga Ga на сингле решили выпустить I Want То Break Free, и Джон лично контролировал сведение 12-дюймовой версии. Проблема была в том, что Musicland уже арендовал кто-то другой. Я вылетел в Мюнхен вместе с Джоном; в это время Мак нашел другую профессиональную студию – Union на Аллешер-штрассе. Версия с медленно нараставшим вступлением на синтезаторе настолько всем понравилась, что издание семидюймового сингла отложили, чтобы выпустить на нем именно новую версию.

Когда мы с Джоном и остальные музыканты вернулись в Мюнхен, чтобы наконец закончить на Musicland запись The Works, мы снова поселились в «Хилтоне».

«Мюнхен-Хилтон», номер 828. Тук-тук.

– Кто там? Сейчас пять утра, и у меня гости!

– Рэтти, это Джон.

– Да, Джон.

– Меня все достало. Я уезжаю.

– Обратно в Лондон?

– Нет. Уезжаю.

– Ты… уходишь из группы? У тебя же не сольный проект?

– Ну, в какой-то степени… Я уезжаю на Бали… завтра… то есть уже сегодня, но мне нужны наличные деньги.

(Тебе нужны наличные?)

– Ладно… ну, ты начальник, это твои деньги, они лежат в авиационном футляре – мы сможем их забрать, когда студия откроется. Бали? Ну, отлично, слышал, что это классное место. Когда ты вернешься?

– Не знаю, я тебе позвоню. Мне нужно отдохнуть. Ладно, я пойду выписываться из гостиницы. Положи мой багаж в свою комнату, пожалуйста, я путешествую налегке. И лучше будет, если ты скажешь группе… хорошо?

– Ты начальник…

Позже в этот же день.

– Фред… Джон уехал на Бали.

И мистер Меркьюри запрыгивает на обеденный стол, чтобы исполнить арию «Бали Хай» из мюзикла «Юг Тихого океана» в грандиознейшем оперном стиле.

Не считая сообщений о пропаже музыкантов, одной из моих ежедневных обязанностей стало подниматься к газетному киоску в гостинице «Арабелла» и покупать все англоязычные газеты, которые туда привезли. Их доставляли не раньше обеда, что было очень удобно – мы обычно до этого времени из постелей не вылезали. Еще я покупал для группы несколько иностранных журналов и любые музыкальные публикации на любом языке.

Фред обнаружил в одном журнале разворот со своей концертной фотографией и стал гордо дефилировать с ним по студии. Фотографии других групп и он, и остальные очень любили критиковать.

– Просто посмотрите на Стинга! Эта девчонка опять фотографируется без рубашки!

– Да как вообще можно хорошо выглядеть под зеленым прожектором? У них словно болезнь какая-то!

Фред каждый день просил читать вслух гороскоп его знака (Девы), а иногда и других знаков (скорее всего – людей, с которыми он был близок или которыми в данный момент интересовался). Я прочитал гороскоп Джона, чтобы узнать, когда он вернется с Бали…

Он позвонил примерно неделю спустя и попросил снова зарегистрировать его в «Хилтоне», а потом забрать из мюнхенского аэропорта. Он вернулся с шелушащейся и облезающей от загара кожей и тут же получил прозвище Змей.

Фред либо очень радовался предсказанию гороскопа, либо говорил, что все это чушь собачья. А потом просил водки. Не рюмку водки, а просто водки.

Все пили водку – напиток считался «чистым» и безвредным для организма, как говорили. Вся группа пила водку с тоником, а техники – с апельсиновым соком. Тогда мы были моложе, и печени наши были крепче – по крайней мере, обычно. Брайану тоже нравилась водка, но он не слишком хорошо умел рассчитывать дозу, особенно после тяжелой ночи. Он не курил, никогда не принимал наркотики и соблюдал диету, так что действительно пытался следить за собой.

Все техники курили, Роджер – тоже, но Фред и Джон начали курить только в 80-х. А потом Роджер после нескольких попыток бросил. Я никогда не считал, что Фреду подходит курение. Исторически считалось, что сигареты курят крутые мачо, но Фред не зажимал сигареты в уголке рта, как Джеймс Дин, и не прикусывал их, как Клинт Иствуд. Он даже не держал их в руке, давая дотлеть, как Марлен Дитрих или другие голливудские звезды.

Нет, должен сказать, что Фред курил сигареты, как школьница, очень слабо и быстро затягиваясь и не держа их долго во рту – как правило, быстро вытаскивал, схватив кончиками пальцев. Он, конечно, никогда не покупал сигареты сам – только выпрашивал у сопровождающих.

Мюнхен, его жители и некоторые места вдохновляли всех, в частности – Брайана на создание одной из песен.

Dragon Attack, альбом The Game, 1980 год.

Автор – Брайан Мэй, вдохновлена Мюнхеном.

Я готов снова пойти в «Хижину» в любое время!

Кровать Фреда

Из Мюнхена в Кенсингтон – через Вест-Хэм. Фред всегда покупал вещи импульсивно, причем обычно очень дорогие. В 1980 году, записываясь в Мюнхене, мистер Меркьюри купил мебель для спальни в стиле ар-деко – ему очень нравился этот период. Пастельный розово-персиковый гарнитур нужно было перевезти в Англию вместе со студийной аппаратурой Queen, для чего мне пришлось заняться бумажной работой, чтобы обеспечить вывоз мебели, провоз ее через несколько стран и ввоз в Англию. Та еще головная боль: пришлось одновременно везти аппаратуру группы с бумагами на временный импорт и вещи Фреда, вывезенные для ввоза в другую страну, проезжая при этом через несколько других стран… Проклятая бумажная работа! Но это было даже еще не все: мне пришлось ехать на выходных, когда не на всех пограничных постах работали таможни. Традиционно мы возвращались домой через Франкфурт, Кёльн, Аахен, пересекали там границу с Бельгией, через Брюссель добирались до Остенде, а затем плыли на пароме до Дувра. В этот раз не было такой возможности, так что пришлось ехать кружным путем через Голландию.

Та еще, черт возьми, головная боль!

Выбора особого не было: мне пришлось ехать в грузовике самому, оставив остальных отдыхать, а потом спокойно улетать домой самолетом.

«Хотелось бы, чтобы вы были здесь!»

Когда мы с водителем Джерри, зверски уставшие, подъезжали к границе Германии и Голландии, я попросил его остановиться где-нибудь, где можно найти телефон, чтобы позвонить местному фрахтовому агенту, который должен был встретиться с нами на таможне. Я увидел бар, выпрыгнул из высокой кабины грузовика, перебежал пустынную дорогу и вошел туда. Стоял солнечный летний вечер, но внутри было весьма тускло и пусто, не считая трех-четырех достаточно привлекательных девиц. Я спросил на ломаном немецком, можно ли воспользоваться телефоном – я готов заплатить за звонок. Пока я звонил, ко мне обратилась барменша – не хочу ли я что-нибудь выпить? К этому времени мои глаза уже привыкли к сумраку, и, разглядев мебель с красной бархатной обивкой и золотистой отделкой, я понял, что попал в какой-то дешевый бордель и меня считают потенциальным клиентом. Агент сказал мне ехать к границе, которая всего в нескольких минутах отсюда, – там он нас встретит. Так что мне пришлось извиниться, отдать несколько дойчмарок за телефонный звонок и с определенной неохотой лезть обратно в грузовик.

Проехав Голландию и Бельгию, мы приехали в порт в Остенде в темноте – и не успели на последний паром. Когда я пытался, свернувшись калачиком, заснуть на пассажирском сиденье грузовика, припаркованного в доке в ожидании первого утреннего рейса, мне пришла в голову характеристика «верный, глупый и низкооплачиваемый». Во рту у меня было не лучше, чем в нестираном гульфике, так что мне срочно нужно было освежиться.

Вернувшись в Лондон с больной спиной и в дурном настроении, мы выгрузили все на складе Queen в Вест-Хэме, принадлежавшем «Эдвин Ширли Тракин», и я добрался домой на метро – в одежде, которую не менял два дня.

Едва я зашел в квартиру, мне тут же позвонили из офиса Queen:

– Мебель Фреда довезли? Все хорошо?

Когда я подтвердил, что все в порядке, мне сообщили, что Фред хочет, чтобы ее немедленно доставили к нему домой. Ну спасибо!

Возникла проблема: на микроавтобусе Queen Productions я поехать не мог, потому что его отвезли в автосервис. Но это не отговорка – кровать Фреда нужно доставить немедленно, настаивал Пол Прентер.

Дотащившись обратно через весь Лондон до «Эдвин Ширли Тракин», я взял у них напрокат фургончик «Фольксваген». С помощью Джобби я все-таки довез кровать Фреда до его дома… после чего мне сказали, что мебель нужно поставить в квартиру Мэри на другом конце улицы!

К этому времени я был уже совершенно измотан после двух дней переездов практически без сна. В квартиру мебель заносили водитель Фреда и другие дюжие парни, так что я сказал Джобби, что припаркую фургон за углом, чтобы избежать штрафа за двойную парковку, и буду ждать его там. Уже темнело, так что я решил проверить, как работают фары фургона – включил их, потом выключил. Я закурил сигарету и откинулся в кресле, чтобы наконец расслабиться, но тут в боковое стекло внезапно постучал серьезного вида мужик. Я недоверчиво посмотрел на него – я уже слишком устал, чтобы проявить какие-нибудь другие эмоции. Когда он показал какой-то официальный полицейский документ, я опустил стекло.

– Это ваша машина, сэр?

– Нет.

– Что вы здесь делаете?

– Жду одного человека… а что?!

– Назовите ваше имя и адрес.

Я назвал свое имя и адрес офиса Queen Productions; вокруг фургона тем временем появилось еще несколько зловещих ребят в гражданской одежде. Они проверили по радио машину и меня самого, чтобы узнать, не был ли я ранее судим, а затем приказали выйти из фургона и отдать ключи. Я запротестовал – мне совсем не нравилось такое обращение… БАХ! Меня припечатали к борту фургона, и я услышал звук, с которым на листовом металле появляется силуэт человека. Потом мне очень громко крикнули прямо в ухо:

– Вы как хотите – по-хорошему или по-плохому?

Ну, ладно, давайте по-хорошему. Я открыл кузов фургончика, он был совершенно пуст, не считая обрывков картонных коробок. Один полицейский забрался внутрь и тщательно все осмотрел, а другой в это время проверял кабину. Тут пришел Джобби, и его тут же спросили, знает ли он меня и может ли подтвердить мое имя и адрес.

Он дал им мой домашний адрес!

Отлично! Теперь меня могли еще и привлечь за предоставление ложной информации. Однако после нескольких торопливых фраз по радио полиция потеряла к нам всякий интерес и удалилась так же быстро, как прибыла. Как я позже узнал, это были офицеры из особого отдела: совсем недавно в иранском посольстве, располагавшемся в Кенсингтоне, в паре минут от дома Фреда, захватили заложников, так что полиция проверяла все, что казалось подозрительным. То, что я мигнул фарами в одном из переулков Кенсингтона поблизости от разгромленного посольства, показалось им достаточно подозрительным.

Дом – это где?

Несмотря на стычку с госбезопасностью, вернуться в Лондон было приятно: люди говорили на нормальном английском языке, а по телевизору шли понятные передачи. Лондон был нашим домом… ну, по крайней мере, местом, где мы все иногда жили в перерывах между лихорадочными гастрольными и студийными графиками Queen. Когда группа не гастролировала, музыканты редко расслаблялись: не считая обычных домашних дел, они сочиняли песни, давали интервью, устраивали фотосессии, спорили, планировали, думали и тратили деньги. Мне постоянно звонили по бытовым и профессиональным делам: я должен был искать новые музыкальные и технические приборы, вывозить садовый мусор, привозить прекрасные декоративные безделушки домой к Фреду или Роджеру, всякие новые и антикварные вещи к Брайану, и все, что угодно, в том числе раковину для ванной комнаты и подходящий к ней французский гарнитур – к Джону.

Мне даже приходилось ремонтировать телефон Фреда и его древний проигрыватель грампластинок.

– Ну разве он не чудесный? – ворковал Фред, обращаясь к Мэри Остин.

Мэри тоже была чудесной; рядом с этой прекрасной леди приятно было находиться. В общем-то, все жены, подруги и партнеры «квинов», включая Дэвида Миннса, Джо Фанелли и Джима Хаттона, очень сердечно относились к техникам. Им нравилось выпивать и смеяться, как и большинству из нас, и они всегда были готовы поболтать, где бы мы сейчас ни находились.

В 1976 году, после альбома A Night At The Opera, музыканты наконец заработали достаточно денег, чтобы переехать из съемных квартир и погрузиться в мир ипотечных кредитов и владения недвижимостью. Фред купил большую двухэтажную квартиру на улице Стаффорд-Террейс в Кенсингтоне (в нескольких минутах езды от его старой квартиры на Холланд-Роуд), и меня попросили перевезти его «вещички». Какая честь.

На пути к Фреду меня остановила полиция (со мной это вообще частенько случалось) близ знаменитого театра «Рэйнбоу» на Севен-Систерс-Роуд. Я ехал по полосе для общественного транспорта, что было не по правилам – а длинные волосы и неухоженный вид лишь подтверждали мою виновность.

Закон о выделенной полосе для общественного транспорта вышел недавно; за нарушение, конечно, полагались не тюремный срок и не казнь через повешенье, но 10 фунтов штрафа в 1976 году – это немалая сумма.

Слегка опоздав к Фреду из-за полицейской бюрократии, я извинился перед Мэри, и мы стали сновать между старым и новым «Шез Меркьюри». Мэри при этом еще и занималась счетами за коммунальные услуги и прочим подобным; Фред куда-то уехал – возможно, тратить новообретенное богатство на прекрасные вещи и «обже», которыми планировал заполнить новое жилище.

Одна из важных вещей, которые я перевозил, – аккуратный маленький синий ящичек с инструментами, принадлежащий… Мэри: именно она знала, как пользоваться отверткой и ставить предохранители! Когда со старой квартиры увезли все вещи, Мэри подошла ко мне и тайком сунула несколько купюр, сказав:

– Спасибо за помощь, вот тебе кое-что за труды, но ни в коем случае не говори Фредди.

Приезжая к Фреду, вы могли быть уверены в одном: вас обязательно угостят чашечкой чая «Эрл Грей» – причем не из пакетиков. Для техника, привыкшего к «чашке кипятка», это было весьма изысканно; я даже привык к вкусу и аромату цветков бергамота (в отличие от Кристала, который называл его «ароматизированной мочой»). Чай всегда подавали в настоящих фарфоровых кружках с блюдцами. Впрочем, своими руками «Меркурий» его не заваривал никогда – этим занимались Мэри, Джо, Фиби или кто-нибудь еще, кто был ближе всех к кухне.

Транспорт

В семидесятых, разъезжая по городу на микроавтобусе «Форд-Транзит» с еще парой техников на буксире, мы чувствовали себя Реганом и Картером из сериала «Суини» – мы были уверены в себе, никому не подчинялись и просто делали свою работу. «Все сделано! Так что заткнитесь!».

Ездить по Лондону на микроавтобусе было, конечно, весело, а вот девочек на нем цеплять – не очень. Неудивительно, учитывая, в какое отвратительное состояние быстро приходили машины, принадлежавшие группе. На передних сиденьях постоянно валялись пустые пачки сигарет, обертки от шоколадок, обрывки бумаги, пакетики от чипсов, целлофан и т. д., а в пепельницах лежали кучи бычков. Приборная панель была заляпана жиром и грязью; она даже могла загореться! Этот трюк мне показали Фил и Ричи, когда мы еще работали на Mott The Hoople. Мы сидели на переднем сиденье трехтонного грузовика где-то на шоссе, перед этим пообедав сухим пайком – «жареное все с фасолью плюс дополнительная порция фасоли», – и Фил сел за руль. Ричи расслабился и стал громко пускать ветры; ему это очень понравилось, так что он решил поджечь свои газы. Скрючившись на сиденье, он положил свои ноги в ковбойских сапогах на приборную панель, затем зажег спичку и, поднеся ее близко к обтянутой джинсами заднице, громко и обильно пукнул. Испущенный им метан загорелся, поджег целлофан, и вскоре пламя перекинулось на всю приборную панель. Запаниковавший Фил резко затормозил, и мы стали отчаянно размахивать руками, пытаясь прибить пламя. Остальную часть поездки мы провели с раскрытыми окнами, чтобы избавиться от вони кишечных газов и паленого пластика.

Еще одна история о микроавтобусе и естественных нуждах: проезжая центр Лондона, я внезапно почувствовал, как напрягся мой мочевой пузырь. Мне недавно в одной клинике прописали таблетки от хронической инфекции мочевой системы, и одним из побочных эффектов лекарства было то, что мне периодически очень хотелось отлить. Вот и сейчас я был готов просто лопнуть! Я как раз застрял в большой пробке и, вспомнив расположение ближайшего общественного туалета, понял, что туда точно не успею. Я остановился, незаконно поставив два колеса на тротуар, потом перебрался в заднюю часть машины, где лежала кучка штрафных квитанций за неправильную парковку, упакованных в непромокаемые пластиковые пакетики. Опустившись на колени, я наполнил несколько пакетиков жидкостью, а затем плотно запечатал. Позже я выкинул эти пакетики из окна микроавтобуса, когда нашел подходящую цель.

«Квины» всегда проводили Рождество дома; рабочий микроавтобус использовался в том числе и для того, чтобы забрать праздничный подарок от Фреда – ящики с выпивкой для всех личных техников группы. Кроме выпивки, Фред неизменно дарил открытки; моя любимая – ярко-розовая с его черно-белой фотографией из журнала Vogue. Внутри – напечатанная красивым шрифтом надпись: «Тщеславный, вечно недовольный, позерствующий старый педик желает тебе счастливого Рождества и Нового года». К этому он добавил еще и собственное рукописное пожелание. Бесценно.

Деловая одежда и придурки

Техник – это в какой-то мере полная противоположность одетому в костюм бизнесмену. Почему же тогда в начале семидесятых техники групп носили черные портфели?

Что можно в них положить? Ну, главным техникам действительно есть что в них положить: расходные листы, чеки, таможенные документы, расписания, билеты и т. д., но в основном это просто пафосная тара для сигарет и бутербродов. И иногда – для запасной футболки. Портфели недолго оставались черными: их быстро обклеивали наклейками и этикетками – от рекламных стикеров музыкальных магазинов до пропусков в какие-нибудь крутые залы. Чем успешнее был техник, тем разнообразнее становилась «мозаика» и тем толще – слой наклеек. Самые крутые наклейки, конечно, были поверх всех остальных.

Маленькая тоненькая бумажная переводилка из гостиницы в Брюсселе пряталась под шелковистым, украшенным точечным пунктиром пропуском за кулисы из Лос-Анджелеса или яркой надписью «QUEEN JAPAN TOUR 79». Мы разгуливали по городу, выставляя эти портфели напоказ – в частности, на Тотнем-Корт-Роуд, Шефтсбери-Авеню и Денмарк-Стрит, где находилось большинство профессиональных музыкальных магазинов.

Я всегда ходил на встречи с бухгалтером с портфелем, но не в гастрольной куртке Queen – носить вышитую атласную куртку в Лондоне считалось верхом позерства. На гастролях – еще ладно, потому что она привлекала женщин. Ты вызываешь интерес даже тем, что работаешь на кого-то интересного.

Модник-бухгалтер Queen Кит Мур тоже считал себя интересным, потому что работал на группу мирового масштаба. Мур был высок и хорошо сложен, носил большие очки в стиле Майкла Кейна и принимал клиентов-музыкантов в офисе по соседству с гостиницей «Кенсингтон-Хилтон». Он получил достойное образование, но не обладал хорошим вкусом и, как и очень многие люди, которых в то время занесло на периферию рок-н-ролла, был покорен яркой жизнью рок-музыкантов. Однажды он пришел в нью-йоркский «Мэдисон-Сквер-Гарден» в невероятном белом костюме – а человек в белом костюме выглядит еще смешнее, чем комедии от студии «Илинг». На вечеринке в честь тридцатилетия Фреда в ресторане «Кантри-Каузинс», что на улице Кингс-Роуд в Челси, он сидел рядом со мной и Кристалом. Его сопровождала девушка, и он явно хотел впечатлить ее своей крутизной. Только вот крутым он вообще нисколько не был.

Я – простой парень из рабочего класса. Бухгалтеры, юристы и банкиры в моем мире не появлялись; они были выше меня по статусу, и из-за господствовавшей тогда классовой системы я искренне считал, что они меня в чем-то превосходят. Теперь я считаю совершенно по-другому.

Рыба гниет с головы; «загнивание» бухгалтерской фирмы обнаружилось, когда один из ее сотрудников обманул меня с покупкой квартиры: ни денег, ни недвижимости я так и не дождался, вдобавок он сбежал на спортивной машине, за которую не платил, – и больше его никто не видел. Но это даже не самое худшее: беглец вообще не был квалифицированным экономистом – всего лишь мелким жуликом, который еще и воровал вещи из офиса. И, что еще серьезнее, он подделывал подписи двух музыкантов Queen на чеках компании и присваивал деньги себе. После этого Queen постепенно забрала все средства из бухгалтерской фирмы и стала использовать другую систему, чтобы следить за финансами, обратившись для этого к другой, более надежной фирме. Когда Питер Чант, новый бухгалтер группы, стал проверять, как я заполняю расходную форму, он сказал:

– Все вроде бы нормально… но что такое «В/К» в графе «Расходы»?

– А, это? Взятки и коррупция.

Он засмеялся, затем сказал:

– Ладно, но, пожалуйста, старайтесь по возможности подписывать чеки на мелкие расходы, и, желательно, не именами вроде «Майкл Маус» или «Айвор Большая Шишка».

А что случилось с Китом Муром? Бывший бухгалтер Queen вскоре сел в тюрьму за то, что украл около 6 миллионов фунтов у басиста группы Geordie Стинга.

По иронии судьбы, я познакомился со Стингом в приемной фирмы Кита Мура в 1977 году.

Меня представил Энди Саммерс, сессионный гитарист, которого я знал по предыдущим гастролям. Наступила эра панка, и Энди, покрасившийся в блондина, рассказал нам, что вместе со Стингом собрали группу Police.

– Ничего они не добьются, – решили мы с Кристалом, возвращаясь обратно в машину. В свою защиту могу сказать только то, что мы тогда их еще даже не слышали. Я примерно так же думал и о Queen на гастролях Mott 1973 года, а ведь я слышал, как они играют.

В общем, искать талантливых музыкантов для фирм звукозаписи точно не мое призвание.

Поп-звезды

Джон, Брайан и Роджер любили ходить на концерты других групп в Лондоне. Фред никогда не ходил на рок-концерты, предпочитая балет или оперу. Или просто сидеть дома у телевизора. С виду он вообще не следил за другими группами или модными течениями в музыке, но на самом деле прекрасно во всем ориентировался. Он не был фанатом рэгги, но, когда его спросили о Бобе Марли, с большим уважением ответил, что его музыка «гипнотизирует».

Я пошел вместе с Джоном на концерт Брюса Спрингстина на «Уэмбли-Арене», когда в 1980 году тот гастролировал в поддержку альбома The River. Концерт был великолепным, после него мы прошли в бар за сценой и пропустили по стаканчику вместе с прессой и кучей представителей околомузыкального лондонского мира, отчаянно желавших урвать минутку внимания Брюса. Через некоторое время пришел менеджер Брюса и спросил Джона, не хочет ли он зайти в гримерку и пообщаться с артистом.

– Конечно, с удовольствием.

Нас провели в одну из многочисленных комнат за кулисами – почти пустую, за исключением нескольких кресел и массажного столика; в воздухе витал запах спортивной мази. Нам дали пива и сказали, что «Босс» скоро будет. Брюс пришел один, и мы втроем сели и долго-долго болтали под пиво, пока весь музыкальный и околомузыкальный Лондон шумно требовал встречи с ним. Он был очень приятным человеком и рассказал, что возит с собой массажиста, чтобы поддерживать тело в форме на изматывающих гастролях. Между ним и Queen, похоже, существовало некое профессиональное взаимоуважение, потому что Роджер, пришедший на концерт днем ранее, удостоился такой же аудиенции.

Примерно через год я приехал в «Сансет-Маркиз», тихую, скромную гостиницу в Лос-Анджелесе, и увидел в фойе мистера Спрингстина. Он заметил меня, тут же подошел, пожал руку, сказал, что рад снова меня видеть, и спросил, как дела у группы. Я был поражен!

Он постоянно встречается с тысячами людей, но, тем не менее, вспомнил скромного техника, который как-то однажды сопровождал своего начальника-басиста. Классный мужик.

Домашние удобства

У Роджера были дома в Лондоне, но жить он предпочитал на загородной вилле в Милл-Хэнгере, графство Суррей (мы тут же переименовали местность в «Коут-Хэнгер» – «Вешалку»), которую обставил в стиле настоящей рок-звезды: бассейн, трасса для картинга, пинбол, бильярдный стол, музыкальный автомат, бар… По соседству с ним жил Рик Парфитт из Status Quo, в его доме была оборудована небольшая студия. Рик, Роджер и Джон организовали импровизированный джем-сейшн; Джона и его гитары привез я – в роскошном салоне «Форд-Транзита». Рик парковал свои «Порше», которые называл гигантскими игрушками «Тонка», прямо у дома. Записав на пленку несколько музыкальных идей, он предложил нам сходить в местный паб и освежиться; пеший путь лежал через засеянные поля, по еле заметным тропкам. В пабе на самом видном месте висел золотой диск Status Quo. Рик был завсегдатаем. Он подозвал Роджа и Джона, чтобы познакомить их с владельцем паба.

– Видишь этих двоих ребят? – шепнул Рик парню за стойкой. – Они почти так же знамениты, как и я.

Позже, когда я вез Джона обратно в Лондон, нас остановил одинокий полицейский, прятавшийся в тени закусочной «Литтл-Шеф». Джон, бывший слегка подшофе, занервничал, но я был абсолютно трезв, так что заверил его, что раз за рулем я, проблем не будет. Кроме того, я уже привык к общению со «Старым Биллом»[29]. Внимание полицейского привлек резкий запах, который он принял за запах травки и тщательно перетряхнул все пепельницы. Оказалось, что источник запаха – старый обогреватель машины, на котором оплавилась резиновая эмблема.

Нас он даже обыскивать не стал…

Величественный дом Фреда, Гарден-Лодж в Кенсингтоне, был памятником его великолепному вкусу. Он был полон удивительных антикварных вещей и произведений искусства, милых безделушек, «обже» и фотографий, но, несмотря на всю грандиозность, в нем чувствовался домашний уют. Походив по Гарден-Лодж, вы бы ни за что не догадались, чем занимается Фред. Сотни платиновых, золотых и серебряных дисков, а также многочисленные награды, таблички и статуэтки были спрятаны подальше от чужих глаз.

На стене кухни висела большая, современная, ничем не запоминающаяся, но дорогая картина маслом, которую Фред купил на гастролях в Южной Америке. Она была очень большой, так что я предложил прикрепить ее к крышке футляра от рояля «Стейнвей», чтобы довезти до Англии. Фред решил, что это хорошая идея – его новая покупка максимально быстро доберется до Лондона.

– А как же таможенники и все прочее?

– Не беспокойся, Фред: если они спросят, то я отвечу, что тебе ее подарил фанат. Они вряд ли поверят, что ты за такое деньги заплатил.

Наградой за мое нахальство стало хмурое лицо Фреда.

Когда я приехал домой к Брайану в тихий район близ Темзы, мне, как всегда, предложили чашечку чая. Сидя в гостиной, я заметил новую полукруглую полку, закрепленную примерно на половине высоты стены. Я спросил, для чего она – для недавно купленной красивой вещи или какой-нибудь свежеполученной награды? Нет, полка и лежавшая на ней оранжевая бархатная подушечка предназначались для Сквики, черепаховой кошки Брайана, – она там отдыхала. Брайан объяснил все это, пока нес чай с печеньем, пытаясь удержать его на ящике из кухонного шкафа! У него, похоже, дома были строители, и подноса он не нашел. В конце концов, ученый, играющий на гитаре, вряд ли может служить образцом в домашних делах…

Джон жил очень скромно, и, как самому скрытному члену группы, ему удалось до определенной степени сохранить личную жизнь в тайне – именно этого он хотел для своей семьи. Впрочем, когда он переехал в большой викторианский дом, чтобы с комфортом разместить весь свой растущий клан, я пошутил, что он по планировке очень похож на поле для игры «Улика». Дома у Джона всегда можно было выпить хорошего чаю.

Мужчины в трико

Один из самых необычных концертов, на которых я работал с Фредом, – его выступление с Королевским балетом на благотворительном концерте в «Лондон-Колизеум» в конце 1979 года. Среди друзей Фреда были Уэйн Слип и Уэйн Иглинг, знаменитые классические танцоры, и Фред обрадовался возможности присоединиться к ним. Как и ожидалось, Фред принял приглашение только после того, как убедился, что полностью готов. Он позвал меня; Фреду предстояло петь Bohemian Rhapsody, лежа на спине, пока другие танцоры несли его над своими головами.

– Но как нам это сделать, Рэтти?

– Нам, Фред?

– Ну, знаешь, знаешь, микрофон, провода и все такое – они же помешают, верно?

– Да.

– И что тогда?

– Не беспокойся, Фред, мы достанем для тебя радиомикрофон.

– О да, отлично.

Я взял напрокат радиосистему с микрофоном; в далеком 1979 году они были, мягко говоря, своенравными. Я выбрал самую лучшую из имевшихся и поехал в «Колизей» к местному звукотехнику, чтобы проверить зал и посмотреть, нет ли в нем «мертвых зон» и прочих проблем с беспроводными системами. Все работало нормально; в студии «Таунхаус» специально смикшировали фонограмму, которая должна была прозвучать во время оперной секции «Рапсодии». Затем Фред пел вживую под оставшуюся часть минусовки. Репетиции прошли хорошо, и воскресным вечером за кулисами «Колизея» царило отличное настроение.

Я уверен, что Фред нервничал, но сам я был готов просто обделаться от страха. Как бы хороша ни была аппаратура, нужно обязательно иметь замену. В этот раз запасного микрофона не было, да и я сидел не на сцене, а в звукорежиссерской будке: передо мной стояла задача сбалансировать голос Фреда со звуком оркестра и в нужный момент включить фонограмму.

О черт, он же меня убьет, если что-то пойдет не так. Как меня вообще сюда занесло – я слишком глуп или слишком ему верен? Хуже всего было то, что звукорежиссерская будка находилась за звуконепроницаемым стеклом, так что слышал я все исключительно через маленькие наушники. Это совсем не рок-н-ролл – мне нужно слышать исходный источник звука. Местный звукоинженер, сидевший в будке со мной, переоделся для работы в элегантный вечерний пиджак из черного бархата с атласными лацканами и закурил сигарету на длинном мундштуке а-ля Ноэл Кауард.

Нет, точно не рок-н-ролл, и мне что-то кажется, что он был холостяком.

К тому времени, как на сцену вышел Фред, я уже выкурил как минимум полпачки «Бенсона», а когда он запел, я выбежал из будки в зал, чтобы услышать, как все звучит по-настоящему. Все вроде было нормально, но тише, чем мы привыкли. После стоячей овации, которой встретили Bohemian Rhapsody, Фред привел толпу в пиджаках и вечерних платьях в неистовство, исполнив недавно вышедшую на сингле Crazy Little Thing Called Love.

После концерта я пошел за кулисы, чтобы забрать из гримерки микрофон. Я был доволен и чувствовал большое облегчение, потому что номер Фреда прошел на ура. Его гримерка была переполнена цветами, шампанским и театральными «красавчиками»; я пробрался сквозь толпу и нашел всеми забытый (дорогущий!) микрофон на одном из столов. Я хотел узнать, как себя чувствует Фред, но он, окруженный восторженными почитателями, уже вошел в роль, так что вообще меня не заметил. Я не удостоился ни благодарности, ни приглашения на послеконцертную вечеринку в клубе «Легенды», что в районе Мэйфейр.

Ну, да – такая у меня работа.

Фред был завсегдатаем нескольких «не гейских» лондонских клубов в 70-х и 80-х; кроме «Легенд», он часто ходил в «Эмбасси» на Бонд-Стрит, «Монк-берри» на Джермин-Стрит и «Ксенон» на Пикадилли, где 5 сентября 1984 года устроил вечеринку в честь 38-летия после одного из концертов Queen на «Уэмбли-Арене». На самом «Уэмбли» Фред оборудовал дополнительную гримерку за кулисами, куда посадил своих бывших возлюбленных, приглашенных на концерт. И оставил их разбираться между собой… Вот ведь хулиган этот Меркьюри! День рождения оказался омрачен опубликованной в таблоиде статьей о подробностях личной жизни Фредди. Интервью дал один из его бывших подчиненных. Я бы такого точно не взял в команду.

Съемки (свет, камера, трения)

В 70-х британская киноиндустрия пришла в упадок, так что киностудии в Лондоне использовались артистами других развлекательных жанров – в частности, рок-музыкантами. Сейчас я понимаю, что быть вместе с Queen на съемках знаменитого клипа Bohemian Rhapsody на студии «Элстри» к северу от Лондона было очень здорово; впрочем, бывать на киностудиях вообще здорово. В то время Queen перешли в новую эпоху менеджмента, наняв Джона Рида, который также работал с Элтоном Джоном, Кики Ди и Кевином Эйерсом. Queen делила с Элтоном Джоном склад на студии «Элстри», но вскоре его забрал режиссер Стэнли Кубрик и разместил там декорации кухни для съемок фильма «Сияние».

Я настаиваю, что это всего лишь совпадение, но однажды меня весьма настойчиво попросили переставить мой «Форд-Транзит», потому что я припарковался на личном месте мистера Кубрика.

«А вот и Рэтти!»

На «Элстри» хранилось множество декораций к «Сиянию», «Звездным войнам», «Супермену» и другим блокбастерам того времени. Очень круто.

После того, как нас лишили помещений в «Элстри», мы перевезли постоянно растущую коллекцию звуковой и сценической аппаратуры, принадлежащую Queen, на киностудию «Шеппертон» к западу от Лондона, в Миддлсексе – там мы арендовали склады у группы The Who и ее компании ML Executives. Пол Маккартни и Стэнли Кубрик купили помещения в «Элстри», a The Who вложились в «Шеппертон».

Крутые группы тогда часто репетировали на киностудиях, потому что в больших павильонах можно было легко разместить все необходимые декорации и аппаратуру. Когда длинноволосые рокеры обедали в одной столовой с «инопланетянами» и другими актерами и статистами, вид открывался весьма сюрреалистичный. Особенно запомнились репетиции в студии «Пайнвуд» – там размещался огромный павильон «007», в котором хранились все гигантские декорации из фильмов про Джеймса Бонда. Мне кажется, нам всем нравилось считать, что в нашей гастрольной жизни тоже есть немного от Бонда – «смешать, но не взбалтывать», и, конечно же, лицензия на убийственные развлечения.

Клип на Bohemian Rhapsody считается серьезной вехой в новой эре музыкального бизнеса, но Queen подходила с такой же серьезностью отнюдь не ко всем своим видеоработам. Музыкальные клипы стали необходимостью, но временами доставляли серьезные неудобства. Клип к следующему за «Рапсодией» синглу сняли во время репетиций перед записью альбома A Day At The Races на студии Ridge Farm в Суррее. Брюса Гоуэрса, режиссера Bohemian Rhapsody, пригласили снять и клип на You’re Му Best Friend. Съемки проходили в том же большом амбаре, где мы репетировали. Стояло обжигающе горячее лето 1976 года, а в амбаре не было никакой вентиляции, не считая постоянно открытых дверей. Так что использовать в качестве освещения несколько сотен свечей – вряд ли слишком хорошая идея. Люди буквально теряли сознание от жары и дыма, а между дублями все убегали на улицу подышать. Лучшая песня (по моему мнению) с альбома A Day At The Races, вышедшая на первом сингле, – и по сей день великолепная Somebody То Love. «Квины» вновь проявили себя новаторами: воспользовались кадрами, снятыми во время записи альбома на студии Wessex в Хайбери, соединив их с пленкой с живого выступления на бесплатном концерте в Гайд-парке.

Исключением из правил «живых» выступлений и постановочных студийных видео стали We Will Rock You и Spread Your Wings. Их сняли одновременно во дворе только что купленной Роджером загородной усадьбы. Поскольку формально дом ему еще не принадлежал и ключей у него не было, нам разрешили использовать только территорию, но не сам дом. По-моему, даже в туалет нельзя было сходить…

На земле лежали глубокие сугробы, погода стояла весьма промозглая и холодная, что Фреда, конечно, не радовало. Во время подготовки декораций и между дублями Фред отогревался рюмками бренди, спрятавшись в своем «Роллс-Ройсе», удобно припаркованном на подъездной дорожке. Он хотел надеть хоть какие-нибудь перчатки, но ни перчаток, ни гардеробщика не нашлось. В шутку я предложил ему перчатки, в которых грузил аппаратуру. Стандартные для стильного техника того времени: американские перчатки для родео из светло-бежевой мягкой кожи и шнурком, чтобы затянуть их на запястье. Их покупали в США на стоянках для грузовиков и пристегивали к поясу вместе с ключами и прочей мелочовкой. Мои перчатки были ужасно грязными, с заклеенными скотчем пальцами и большой надписью черным фломастером «РЭТТИ» – чтобы не возникало сомнений, кому они принадлежат. Фред с благодарностью принял мое предложение и надел их для съемки.

The Game стал самым успешным альбомом группы в Америке: сразу два сингла заняли первые места в хит-парадах. Crazy Little Thing Called Love, клип к первому синглу, отсняли на небольшой телестудии на Дин-Стрит в лондонском районе Сохо. Хореографию поставила Арлен Филлипс из труппы Hot Gossip. Группа вернулась к «тематическим» клипам; для песни в стиле пятидесятых они оделись в кожаные куртки и поставили в качестве декорации мотоцикл. Все получилось отлично: Queen в очередной раз сменила имидж и продвинулась вперед. В начале восьмидесятых они превратились из успешной хард-роковой группы в еще более успешную поп-роковую группу. Просто так получилось. Качество материала никуда не делось, но он стал более коммерческим. У всех них, за исключением Брайана, теперь были короткие, практичные стрижки, которыми осталась бы довольна любая английская мамочка. Брайан играл на новом черном «Фендере-Телекастере», который я ему купил; огромные изогнутые темные очки придавали ему сходство с большим насекомым. Между дублями стилист смазывал волосы Фреда составом KY Jelly; тот в конце концов не выдержал и вскричал: «Какое расточительство!», после чего вся студия свалилась от хохота.

На съемках были две симпатичных танцовщицы, одетые в провокационные черные жилетки, обтягивающие черные атласные шорты, черные нейлоновые чулки с черными подвязками и черные туфли на высоких каблуках – блондинка и рыжая. Ах, да!

Не слишком много информации?

Кроме того, там были два очень легконогих танцора. Под конец съемки режиссер решил снять ряд из хлопающих рук, чтобы использовать эти кадры во фрагменте песни с хлопками. В подиуме, по которому ходили Фред и танцоры, вырезали несколько симметричных дырок, а затем сняли боковые части, чтобы «добровольцы» могли туда пролезть. Потом все снова собрали, чтобы выглядело аккуратно, и по команде режиссера руки высовывались из дырок и хлопали в такт (иногда). Мне, «добровольцу», сидевшему в тесноте и скрючившись на жестком полу студии с вытянутыми над головой руками, было очень неудобно, но зато оттуда открывался отличный вид на «блондинку» и «рыжую», дрыгавшихся прямо надо мной. Насколько я помню, техников уговорили залезть в тесные ниши и хлопать, пообещав, что после съемок нам отдадут нижнее белье танцоров – девушек, естественно.

Клип Play The Game сняли в той же студии со второй попытки. Мы приехали на студию рано утром со всем оборудованием, но нам сказали, что Фред плохо себя чувствует и съемка отменяется. В конце концов клип сняли с применением технологии «Хромакей» – на фоне ярко-синего экрана, который во время монтажа можно с помощью компьютера заменить на другие фоны или спецэффекты. Декораций взяли минимум – маленькая барабанная установка с пьедесталом и один небольшой усилитель для Джона и Брайана. Все очень напоминало телевизионное поп-шоу шестидесятых. Джон играл на новой бас-гитаре «Крамер», подаренной ему производителем, а Брайан – на дешевой копии «Стратокастера» от фирмы «Сателлит». Я купил ему две, потому что в одной сцене клипа он должен был разозлиться, подраться с Фредом, швырнуть гитару через сцену и разбить ее. Не совсем уровень The Who, конечно…

Первый кадр клипа – висящий в космосе серебристый микрофон Фреда Shure. Чтобы сделать его больше похожим на крутой радиомикрофон, я воткнул в него разъем без провода, а потом вставил туда кусок проволочной вешалки, игравший роль «антенны». Фред появляется из нижней части экрана; поскольку это был первый клип, в котором он снялся с усами, он очень напоминал выныривающего из моря моржа!

Позже, когда его облили водой, он действительно стал похож на моржа. Фон с языками пламени для клипа стал развитием идеи с обложки сингла. Я сделал несколько фотографий группы на тесном, продуваемом всеми ветрами балконе чьего-то номера в мюнхенском «Хилтоне». Я экспериментировал с «градиентными фильтрами», которые придавали разные оттенки и цвета верхней части фотографии – в данном случае небу. Фреду понравилась идея, но, когда он увидел законченные снимки, в том числе фотографии воды в реке Изар, которые я для забавы тоже обработал фильтром, он очень заинтересовался. Он поднес фотографию группы к лампочке, а затем стал по очереди прикладывать к ней разные снимки с фоном. Один из фонов подошел, мы приклеили его скотчем и отправили в дизайнерскую компанию «Крим», чтобы те добились нужной степени прозрачности. Вот так получилась обложка сингла и фотография, использованная в разных рекламных целях. На самом деле фон – перекрашенная вода, а не огонь, как считают очень многие.

Записывая The Game в Мюнхене, «квины» периодически ездили в Лондон, где работали над саундтреком к фильму «Флэш Гордон». Видеоклип к синглу Flash сняли на студии «Эдвижн» в Вест-Энде.

Музыкальные клипы сопровождали каждый сингл Queen и избавляли группу от необходимости приезжать на программу Top Of The Pops, чтобы выступать там под фонограмму перед кучкой прыщавых юнцов, которые таращились на музыкантов и пытались приплясывать (даже не попадая в такт). Впрочем, мы все-таки совершили пару вояжей в центр ВВС в Уайт-Сити с минимально необходимым набором оборудования, чтобы исполнить Good Old Fashioned Lover Boy в 1977 году и Las Palabras De Amor в 1982-м. Я всегда надеялся, что гримерка Queen будет недалеко от гримерки Pan’s People, местной танцевальной группы, сопровождавшей выступлениями одну из песен – обычно в весьма откровенной одежде, демонстрируя привлекательные, стройные тела.

Сколько подростков смотрели телевизор вечером в четверг, чтобы увидеть их выход и воскликнуть «Ух ты-ы-ы!»?

Могу сказать, что я смотрел. А вживую они выглядели еще лучше! Что-то есть в этих танцовщицах…

Клипы к альбому Hot Space были не особо запоминающимися; Back Chat и Calling All Girls сняли одновременно на телестудии в Уондсворте (Южный Лондон). Для съемок видео на Body Language группа поехала в Канаду – а клип сначала даже запретили как «слишком похабный».

Когда первым синглом с альбома The Works выбрали Radio Ga Ga, ситуацию под контроль взял Фред:

– Мы должны снять большое видео, потому что песня этого заслуживает, а мы стали относиться к клипам небрежно. В общем, нужно сделать КРУТОЕ видео и потратить КУЧУ денег.

Эпический клип сняли в небольшой телестудии в Сент-Джонс-Вуде и на киностудии «Шеппертон», в павильоне, где Queen обычно репетировала перед гастролями. Клип стал очередной вехой для Queen – огромные декорации, сотни хлопающих в ладоши статистов из фан-клуба Queen и классические черно-белые кадры из фильма Фрица Ланга «Метрополис». В клипе есть небольшая сцена, где Фред разламывает здание голыми руками. Фред стоял на высоких подмостках в мужественной позе, рабочие тянули в разные стороны полистироловые декорации; вниз падали обломки, а вокруг него клубились дым и пыль. Дымовые эффекты плохо работали, так что ассистент режиссера сказал в мегафон, чтобы помощники разгоняли дым большими картонными досками. Фред в это время расслаблялся на своей башне с сигареткой. Ассистент режиссера понял, что Фред теряет терпение из-за того, что съемка простаивает, и закричал в свой громкоговоритель с резким акцентом:

– Больше техников, больше техников – нам нужно больше техников!

Голос исказился до такой степени, что вместо «техников» из мегафона послышалось что-то больше похожее на «педиков»[30]; Фред захихикал, осторожно наклонился со своей верхотуры и крикнул:

– Мне тоже, дорогой, мне тоже!

Клип I Want То Break Free сняли за два дня на студии «Лаймхаус» в лондонском районе Доклендс и на студии в Бэттерси. Этот клип стал очень смелым и ироничным ходом со стороны группы, и его очень хорошо приняли везде – за исключением Америки. Группа отказалась снимать другой клип для американского рынка, и это стало началом конца популярности группы в США. Настоящая трагедия – альбом The Works получился очень удачным, а концертное шоу, сопровождавшее его, было, пожалуй, лучшим в истории группы. Америка была достойна того, чтобы его увидеть.

На второй день съемок «Break Free» группа переоделась в женскую одежду. Фред, конечно, просто наслаждался этой манерной комедией, но остальные тоже на удивление хорошо прониклись ее духом. Джон легко согласился переодеться ворчливой старой бабушкой, но запретил гримерам прикреплять к лицу смородину и кишмиш, которые должны были изображать бородавки и родинки. Брайан сыграл свою роль убедительно, но вряд ли согласился бы обменять свою нынешнюю работу на амплуа травести в театре, а из Роджера, специально побрившего ноги, вышла слишком правдоподобная школьница. Атмосфера в студии соответствовала духу клипа; всем понравилось, что рок-звезды, якобы обладающие огромным самомнением, умеют смеяться над собой. Типичный ход группы – показать, что они не стоят на одном месте и постоянно стремятся измениться и удивить зрителей.

На следующее утро я улетел в Японию вместе с Джоном, Роджером и его ассистентом Кристалом в трехнедельное рекламное турне по Восточной Азии, Австралии и Лос-Анджелесу, посвященное альбому The Works.

Еще одним синглом с The Works стала песня It’s А Hard Life с грандиозным помпезным клипом, который группа возненавидела. Клип сняли на студии «Арри» в Мюнхене. Фреду, может быть, и нравилось одеваться в очень театральные, манерные костюмы, но вот остальным в них было явно некомфортно. Да и в целом имидж совершенно не соответствовал направлению, в котором они решили двигаться. В темно-розовом, блестящем и не очень пристойном обтягивающем костюме с огромными глазами и антенной Фред больше всего напоминал переваренную королевскую креветку.

Queen никогда не задерживалась в Лондоне надолго; мы с нетерпением ждали новых приключений, так что быстро уезжали на новые гастроли. Сама сущность гастролей – постоянные переезды и перевозка обслуживающего персонала из города в город. На гастролях Queen передвигалась на самых разнообразных транспортных средствах, от «Конкорда» и частных самолетов до паромов и мини-кэбов (если что, слухи о том, что один из техников подумал, что «Херц Ван Рентал» – это голландский автогонщик, а не название компании, сдававшей напрокат микроавтобусы, действительности не соответствуют). Группа всегда путешествовала стильно и роскошно: в самолетах – места первого класса, на земле – лимузины. Четыре лимузина – по одному для каждого.

За время наших путешествий техническая команда провела много часов в самолетах; в то время мест для некурящих в огромном «Боинге-747» было совсем мало – несколько рядов в хвосте. А еще в то время стюардессы с удовольствием делились с вами своей гавайской травкой – мы тайком затягивались, спрятавшись в проходе, когда показывали кино. Авиалинии тоже не избежали нашего специфического юмора: бельгийскую авиакомпанию Sabena мы назвали «Such A Bloody Experience Never Again» («Ужаснейший опыт, больше никогда»), австралийская Qantas превратилась в «Queers And Nancies Trained As Stewards» («Бортпроводники – гомики и педики»), а американская Northwest – в «North Worst» («Худшая на севере»). В США группа постепенно перешла от коммерческих авиарейсов к частным самолетам; первым таким самолетом стала «Лиза-Мария», переделанный «Конвейр-880», бывшее личное воздушное судно Элвиса Пресли.

Техники ездили отдельно от Queen, обычно – в переделанных гастрольных автобусах, которые вошли в моду в Америке в среде кантри-музыкантов. Одним из наших водителей была Шерри, привлекательная, «созданная для комфорта, а не скорости» девушка-южанка, которая не терпела никаких посягательств ни от кого, а если кто-то все же решится, у нее на этот случай была припасена под сиденьем полицейская дубинка. Никто не решился. Другой водитель-американец, который нам очень нравился, – Боб «Хот-Род» Уильямс, мужчина средних лет. Он сам был звездой кантри, но по-прежнему любил ездить. Он подарил мне визитную карточку своего друга Радда Б. Уэзервокса, дрессировщика собаки-телезвезды Лесси. На передней стороне – фотография Радда и Лэсси, а на задней – отпечаток лапы Лесси.

В передней части автобуса размещалась комната отдыха с телевизором, в середине коридора – туалет (простите, уборная), а ближе к задней части – двух- и трехъярусные койки (всего двенадцать мест), на которые мы забирались, чтобы поспать. В самом хвосте автобуса располагалась маленькая комнатка для отдыха. Популярным развлечением была игра в карты, причем не покер в прокуренной комнате, как вы наверняка себе представили: техникам всех национальностей нравился криббедж. Да-да, та самая игра, в которую играют старики в дальних углах пабов. Эти автобусы месяцами служили техникам вторым домом; мы путешествовали на большие расстояния, так что подолгу даже гостиниц не видели; приходилось принимать душ, бриться, ходить «по-большому» и мыться прямо в гримерках.

Прямо в койках мы держали небольшие сумки с самым необходимым; основной багаж размещался в багажном отделении автобуса. Двенадцать пьяных, потных мужчин, спящих в тесном помещении, – веская причина повесить хвойные освежители воздуха и держать вентиляционные люки открытыми. Табу номер один – оставлять на видном месте носки и обувь и бросать что-либо в туалет. За лучшие места на койках мы сражались с таким же азартом, как немцы-отпускники, раскладывающие полотенца по шезлонгам с самого рассвета. Нижние койки (подальше от туалета) считались более комфортными – ближе к центру тяжести, и не раскачивались, как верхние. Ложиться спать старались ногами вперед по ходу движения – если, конечно, вы не хотели сломать шею при резком торможении автобуса. Утюгов у нас не было: вы просто кидали ком не слишком приятно пахнущей одежды в ноги кровати. Раздеваться в быстро движущемся автобусе, будучи усталым и пьяным, – весьма сложная задача, а когда этим одновременно занимаются двенадцать ребят разного роста и комплекции, это выглядит смешнее, чем любой вест-эндский фарс.

Когда мы раздевались, это чем-то напоминало сцену в душе после спортивного соревнования – все украдкой смотрели друг на друга, сравнивая размеры. Британские ребята носили цветастые хипстерские плавки или трусы от «Маркс энд Спенсер». С другой стороны, американцы были куда консервативнее в выборе нижнего белья – такое вполне могли носить наши дедушки. Американское нижнее белье большое. Просторные, (грязно-)белые трусы, часто – с начесом и крепкими швами. Именно в гастрольном автобусе я впервые увидел трусы с таким высоким поясом, что он больше напоминал воротник водолазки.

Навык, который всем пришлось освоить очень быстро, – «автобусный серфинг»: удерживать равновесие в центральном коридоре, когда автобус несется к месту назначения. Любое ускорение или замедление – и вы могли влететь в стену, дверь или окно. Еще одно обязательное умение – писать точно в унитаз во время движения автобуса. Все мужчины знают это чувство – полный мочевой пузырь рано утром, когда ваш член размером уже не с желудь, как поздно вечером. У него появился свой разум, он увеличился и не подчиняется вашим желаниям. С трудом добравшись до уборной, вы опираетесь одной рукой о стену, а другой держите предмет, которым сейчас вполне можете гордиться.

Правильно целиться обязательно. «О, блин, опять промазал…»

Автобусный Монстр – мифическое чудовище, которое материализовывалось глубокой ночью и доставало вас. После его нападения у вас пересыхало во рту, слезились глаза, закладывало нос, болело все тело и не было никакого желания вставать с утра. Вы чувствовали себя совершенно разбитым. Монстр обычно нападал в первых поездках, пока вы еще заново привыкали к неортодоксальному образу жизни. Чтобы избежать нарушений сна, я совершенно законным путем приобрел большую упаковку 5-миллиграммовых таблеток валиума и раздавал их ребятам, показывая «жест Черчилля» – пальцы, расставленные в форме буквы V.

– О-о-о, ребята, пришло время V?

– Пять или десять?

– Я буду сущим дьяволом, я возьму пятнадцать.

– Медсестра, ширму!

Брайан, Роджер и Джон, поддавшись на наши уговоры, провели по ночи в нашем гастрольном автобусе (один раз – в сопровождении телохранителей). Фред постоянно обещал, но, к сожалению, так ни разу и не прокатился с нами. Уверен: было бы весело. Фред любил веселиться; ему нравилось смеяться, он всегда наслаждался жизнью.

– Рэтти, у тебя нету лишнего рулона изоленты? Мне нужно немного, возьму в гостиницу.

– Конечно, Фред, целая коробка… тебе белую или черную?

– О! Черную! Определенно черную.

Из черного промышленного скотча мы делали что-то типа занавесок, чтобы хоть как-нибудь отгородиться от остальных в нашем первом американском гастрольном автобусе – очень простом и шумном, с переделанными армейскими койками. В то время гардеробщик «Лихой Дейн Кларк», бывший танцор из Лас-Вегаса, ездил вместе с техниками (почти не привлекая к себе внимания). Его койка находилась прямо под моей, и там часто оставляли записки. «Привет, Дейн, забирайся наверх ко мне на свидание, с любовью, Рэтти». Написано это было, спешу добавить, не моей рукой!

Мы все подружились с Дейном, а по выходным он делал нам стрижки.

Однажды я провел в том автобусе весьма беспокойную ночь, раздумывая, не превращусь ли в парикмахера или танцора из-за принятой таблетки.

– Кто-нибудь хочет попробовать вот эту штуку? Она классная, – сказал кто-то из ребят. Я был молодым и безрассудным, так что выпил таблетку. Все расхохотались: оказалось, я принял женский гормональный препарат, после чего всю ночь лежал на спине, регулярно проверяя, не начала ли расти грудь.

Для поездки из Ванкувера, что на западном побережье Канады, в Сиэтл, штат Вашингтон – города находятся практически рядом, разделенные только границей, – мы арендовали стандартный междугородний автобус «Грейха-унд», в котором не было ни постелей, ни даже просто места, где можно полежать. Ехать пришлось рано утром, мы все устали до смерти. Дик «Грязный шар» Оллет, наш технический гуру, чувствовал себя особенно паршиво, так что забрался на багажную полку под потолком и прикорнул. Лишь проехав американскую таможню, мы вспомнили, что он до сих пор там спит. Дик был англичанином, но жил тогда в Лос-Анджелесе по особой американской обменной визе. К сожалению, ему никто не поставил печать о въезде в США, которая «закрыла» бы печать о выезде в Канаду, так что с точки зрения американских чиновников он все еще находился в Канаде, а не проживал на американской земле. Так что теперь ему предстояло снова въезжать в Соединенные Штаты – при этом из них не выезжая…

А еще ему удалось избежать допроса «Фруктовой полиции», которая патрулировала канадско-американскую границу.

– Вы немедленно отдадите нам все яблоки, апельсины и бананы и положите их в соответствующие корзины.

– Да, офицер.

– И этот виноград тоже – не смейте ничего от нас прятать!

Подозреваю, что если бы я попытался спрятать от них ананас, то получил бы пять лет в Алькатрасе.

У меня тоже был опыт «нелегальной иммиграции» на восточной границе Канады с Детройтом. Две молодых леди устроили нам экскурсию по «Городу моторов» на своем моторе – и, не сообщив нам, пересекли границу и уехали в канадский Виндзор.

– А нам разве не нужен паспорт для въезда в Канаду?

Слишком поздно. Местные жители спокойно пересекают границу, показывая водительские права.

– А в Америку мы как вернемся? Там разве не проверяют?

– Э-э-э… да, проверяют. Ложитесь на заднее сиденье и не поднимайте головы…

Новые границы

В Европе обычно таких проблем с пересечением границ не возникало, а европейские водители автобусов были изобретательными и опытными. Впрочем, иногда водители нас весьма беспокоили. Когда посреди ночи автобус стоит на обочине автобана, а водитель сидит за рулем, держа в одной руке косячок, а в другой – перевернутый вверх ногами «Фалькплан», карту немецких автодорог, и рассматривает его через темные очки, поневоле задаешь себе вопрос: он точно подходит для этой работы?

Проведя в автобусе всю ночь и большую часть следующего дня, вам хочется только одного: добраться до гостиницы и хоть одну ночь поспать на кровати, которая не раскачивается под тобой, а постельное белье на которой не напоминает гофрированный картон. Когда мы подъезжали к городу, начинала брезжить надежда, что вскоре мы сможем принять душ, поплескаться в ванне или выпить чего-нибудь крепкого в баре. Но чертовы отели пытались от нас прятаться. Завидев вдали гостиницу, мы кричали: «Скорее поезжай к ней, пока она не сбежала!» А наш водитель решал, что лучше всего будет ехать не прямо к гостинице, а объехать ее пару раз, затем зайти сзади и застать ее врасплох.

Несмотря на толпу народа на борту, проезжать европейские границы было довольно просто: мы отдавали все паспорта водителю и отправлялись спать, иногда оставляя на видном месте несколько маек и пластинок. Но такая тактика не сработала, когда мы ехали по «коридору» между ГДР и Западным Берлином, анклавом капиталистического упадка среди коммунистической утопии. Поездка всегда проходила ночью, и если вы спали, то вас бесцеремонно будили, просовывая дуло автомата через занавеску на койке. Гутен морген\ Восточногерманские пограничники внимательно изучали ваш паспорт и визу, затем уносили документы на «обработку». Этот процесс мог длиться сколько угодно, так что автобус не двигался – и мы тоже. Мы стояли в огромных, похожих на ангары зданиях с зеркальными стенами, которые освещали флуоресцентные лампы, дававшие тошнотворный зеленый оттенок. Под машины засовывали изогнутые зеркала на колесиках, ища нелегальных пассажиров. Однажды, пока мы стояли на границе, рядом с нами осматривали открытый грузовик с новогодними елками; пограничники просовывали между деревьями длинные металлические штыри, очевидно, ожидая, что кто-нибудь закричит: «Счастливого Рождества, товарищи!»

Мой двадцать четвертый день рождения пришелся на концерт в Ганновере; вечер я провел в гастрольном автобусе, продиравшемся сквозь мрак и холод восточногерманской зимы на пути к Западному Берлину. Брайан Мэй поздравил меня с днем рождения и спросил, устраиваю ли я вечеринку… Увлекшись пивом и рулетами с сыром и луком, мы даже не заметили, как добрались до границы. Пограничники зашли в автобус и увидели, как мы смотрим кульминационный момент фильма. Нет, не такого фильма – всего лишь «Грязной дюжины». Наверное, не самый лучший выбор – войска союзников как раз готовились уничтожить немецкий штаб гранатами, пулеметным огнем и в рукопашном бою.

Летний концерт в Западном Берлине мы отыграли в театре «Вальдбюне», что переводится как «сцена в лесу» – да, по сути, ею и является. «Вальдбюне» – открытая площадка с постоянной сценой и крышей над ней, а вот зрители сидят под открытым небом. Этот старый амфитеатр построили во время печально знаменитой Олимпиады 1936 года, он находится за главным Олимпийским стадионом. Говорят, что Адольф Гитлер произнес в «Вальдбюне» немало речей. В здании есть узкий тоннель, который ведет от опушки леса за кулисы (именно так мы проносили аппаратуру); именно туда обычно тайно прибывал Адольф, прежде чем волшебным образом появиться из ниоткуда на сцене. На стенах по сторонам сцены оборудованы бойницы – в них когда-то сидели снайперы, выглядывая в толпе проблемных личностей и противников усатого правителя нового Рейха. Атмосфера в театре была довольно странной; летом там особенно жарко и влажно, да еще и комары мучают. Гардеробщик Тони, заведовавший, помимо прочего, аптечкой первой помощи, купил кучу баллончиков с репеллентом и тюбиков с кремом для наших голых рук и ног. После заката, когда включились мощные осветительные лампы, они привлекли целые эскадрильи летучих и ползучих насекомых, которые штурмом взяли сцену. Фред совершенно не обрадовался, увидев огромного мотылька, который, как он позже уверял, «был размером с гребаного птеродактиля», плюхнувшегося прямо в его стакан с водой на фортепиано.

Американский техник, впервые приехав в Германию, заметил:

– Должно быть, город Аусфарт[31] очень большой – на всех съездах с автобана стоит знак, указывающий на него.

В другой раз, когда мы подъезжали к шотландской границе, мы сказали ему готовиться к выходу из автобуса с паспортом (таможня оказалась придорожным автосервисом). Европейское разнообразие смущало американца с самого момента приезда:

– Ну, как тебе Англия?

– Очень мило, но в деньгах разобраться не могу.

– Не беспокойся, через пару дней мы едем в Швецию.

– А какие деньги там, в Швеции, доллары или фунты?

– Нет, у них своя валюта – шведская крона.

– Ага… и что, мне поменять все деньги, как только мы туда приедем?

– Нет, меняй столько, сколько тебе нужно.

– А после Швеции будет Дания?

– Да.

– А там у них что, доллары или фунты?

– Кроны.

– А, то есть у них тоже шведские кроны?

– Нет, нет, нет, у них датские кроны. Это другая страна. Потом мы поедем в Германию, там у них дойчмарки.

– Не доллары и не фунты?

– Нет!

Все европейские деньги мы называли «местными драхмами» или «талонами на выпивку», а разменные монеты – «шрапнелью».

Немало «шрапнели» и прочего подобного разлеталось во время регулярных столкновений с торговцами поддельной атрибутикой возле европейских залов. Часто они дрались между собой, но главной проблемой были фанаты, которые покупали поддельные футболки и прочий «шмот» и после этого не подходили к лоткам с официальной гастрольной атрибутикой Queen. Чтобы разгонять поддельщиков, организаторы нанимали двухколесный транспорт (естественно, за деньги): мощные мотоциклы с байкерами из местных отделений «Ангелов Ада». «Ангелы» патрулировали окрестности зала и вежливо просили торговцев неофициальными вещами уйти. Ну, или как-то так.

Ваши документы, пожалуйста (вы арестованы!)

Поскольку в одном автобусе места всей технической команде хватало не всегда, личным техникам Queen на европейских гастролях иногда оплачивали прокат автомобилей. Когда мы среди ночи пересекали границу Бельгии и Франции, нас остановили французские пограничники. Подозрительно выглядим? Мы? Крутой белый «Мерседес» с цюрихскими номерами, за рулем которого сидел я – растрепанный, небритый и с выпученными глазами. Пассажиры: Джобби, весьма нездорового вида молодой человек с канадским паспортом, Мистер Модерн, долговязый юноша с хмурым лицом, странной прической и британским паспортом, и, наконец, рядом со мной сидела Ангелика, моя немецкая подружка из Мюнхена.

– Се бон[32], приятель? Мы можем алле[33]? – спросил я.

– Нон!

Французские офицеры в фуражках тщательно обыскали машину, подняв все коврики и обстучав дверные панели, словно общались некоей галльской азбукой Морзе – или, может быть, просто оттачивали чувство ритма? Ничего. Рьен.

– Теперь-то се бон?

– Нон!

Мы притащили свой багаж в их кабинет; в свете желтых ламп наши усталые, измученные лица выглядели еще хуже. Несмотря на то что все документы на машину, паспорта и мои права были в порядке, французы хотели обыскать наш багаж. Сначала они полезли в мою сумку. Полезный совет: всегда кладите сверху грязную одежду, потому что только самые стойкие смогут пробиться через барьер из старых трусов и носков, джинсов, которые могут стоять сами по себе, и футболок, имеющих под мышками совсем другой цвет, нежели на всем остальном теле.

Потом они открыли багаж моей подруги. Когда оттуда резкими движениями выкинули одежду, она нахмурилась, но когда они начали ощупывать ее комбинации и трусики, она разразилась градом немецких ругательств. Французы пожали плечами и разрешили нам уйти. Ангелика всю дорогу до Парижа рычала со своим баварским акцентом про «Fucking Franzosische Arschlocher»[34].

Я не мог с ней не согласиться.

«Форд-Гранада» не так пафосен, как «Мерседес», и не желал пролезать в стеклянные двери гостиницы «Драгонара» в Эдинбурге, как я ни пытался. После первого концерта в Эдинбурге мы устроили вечеринку на окраине города – как обычно, со стриптизершами, участием зрителей и галлонами спиртного.

Уже немало выпив, я сделал глупость – поехал на машине в гостиницу «Драгонара», выкидывая по пути через люк в крыше бутылки для шампанского. («Можно не осторожничать – машину ведь взяли напрокат».)

После возвращения, пытаясь припарковать «Гранаду» прямо в фойе, мы услышали из номера Фреда крики и звук бьющегося стекла – он ссорился с Биллом, своим круглолицым спутником из Нью-Джерси.

Такое случалось частенько.

Вождение в пьяном виде – непростительное преступление, и оправдания ему нет даже в Ирландии, где пьют все.

Ирландия, Изумрудный остров, дом таинственных замков, лепреконов и арендованных японских микроавтобусов – если, конечно, вы сумеете в них поместиться.

Прибыв в Дублин после задержки рейса из Цюриха, мы были уже навеселе – в самолете подавали бесплатную выпивку. Я подошел к пункту проката машин и объяснил, что микроавтобус записан не на мое имя, но, вот честно, именно я должен его забрать. Никаких проблем – клерка не отпугнули даже мои просроченные калифорнийские права. Потом я спросил, есть ли в микроавтобусе мини-бар и по какой стороне дороги лучше ездить в Ирландии.

В день концерта мы были абсолютно трезвы. По дороге в замок Слейн нас остановила на блокпосте ирландская Гарда. Я опустил боковое стекло, и ухмыляющийся полисмен проскрипел:

– Добр-утро, парниши, вы на концерт?

– Да.

– Хорошо, хде ваша дурь?

– Что?

– Ду-у-у-урь, хде она, хде вы ее прячете?

Можно неплохо повеселиться.

– Простите… что конкретно вы имеете в виду?

– Ду-у-у-урь… ну, знаете, наркота-а-а-а… мы из нарко-контроо-о-оля.

– А, понял… дурь, ага. Очень жаль, но у нас ничего нет, мы работаем на концерте в замке.

Мы показали свои пропуска за сцену.

– А, теперь вижу, но вы точн-уверены, шо у вас ваще нет ду-у-у-ури?

– Да, точно уверены, что уверены.

Полицейский отдал нам честь и разрешил ехать дальше. У нас действительно не было с собой «дури». Только пинта-другая виски.

В 70-х, если у вас были длинные волосы и вы ехали в машине, которую вряд ли могли купить на свои деньги, это сразу же привлекало внимание британской полиции. Новенький микроавтобус «Фольксваген», взятый напрокат, остановили в графстве Сомерсет. Я сидел на пассажирском сиденье, при виде полиции слегка запаниковал и тут же отправил в рот все содержимое пластиковой коробочки, где держал свой запас. Я проглотил «спиды», но вот капсулы с бутафорской кровью, тоже лежавшие в коробочке, остались во рту. Пока полиция задавала обычные вопросы, капсулы растворились, и у меня из уголков рта потекла «кровь». Увидев это, ребята захихикали и стали показывать на меня полицейскому.

– Что с вашим другом? Он какой-то бледный… и у него кровь идет!

– Э-э-э… ему только что вырвали зуб, – ответил кто-то.

Той ночью я вообще не спал и в результате оказался в местной больнице.

Наркокурьер

Гастрольный автобус в Америке необходим, но из-за бюрократических проволочек в Европе у нас его не было, так что в далекие осенние дни 1975 года, во время британских гастролей в поддержку A Night At The Opera, Queen арендовала два обычных междугородних автобуса – для себя и для техников. Когда мы ехали в Данди из Ньюкасла, нас неожиданно остановили на обочине, и в автобус вбежали полицейские в штатском с криками:

– Наркоконтроль! Всем руки за голову, немедленно!

Они, несомненно, искали «дурь».

Полицейские под прикрытием остались в автобусе, не спуская с нас глаз, а водителя отвели в местный полицейский участок. Обыск автобуса дал огромный улов – половина косяка с травой и два маленьких свертка с амфетамином.

На допросе полицейский попросил меня закатать рукава, чтобы проверить, нет ли на руках следов от уколов!

Он сказал мне:

– Вы выглядите так, словно принимаете наркотики; может быть, вам так и не кажется, но мой котелок, – он постучал себе по голове, – варит быстрее, чем вы можете себе представить.

– Правда?..

Я тогда болел гриппом.

– Мы можем отменить ваши визы, знаете? Вы не сможете поехать в Штаты, Японию и так далее.

Когда меня выводили из комнаты для допросов, я увидел, как в большой центральной комнате допрашивают Фреда. Он был одет как истинный глэм-рокер: короткая шуба из лисьего меха, атласные брюки с поясом, черный лак на ногтях, множество украшений и несессер в руках.

– Вы принимаете наркотики, мистер Меркьюри?

– Вы мало того, что нахальны, так еще и глупы, – рявкнул в ответ Фред, захлопнул несессер и быстрыми шагами покинул помещение.

Верно, Фред действительно не принимал наркотики – тогда.

А многие из нас принимали; «элитный отряд» северо-восточных полицейских провел обыск не слишком тщательно. Впрочем, нам всем было очень любопытно, зачем вообще полиции потребовалось проводить такую серьезную операцию. Когда нас отпустили, мы спросили об этом у нескольких полицейских; они отвечали в духе «внимательнее следите, с кем ездите». Мы решили, что они имеют в виду наркокурьера, которого я назову просто Дэн (имя изменено), которого уволили во время гастролей. Шапочный знакомый одного из техников, он не продержался долго – его слишком заворожили блеск и чары рок-н-ролла. В Престоне в качестве жеста доброй воли тур-менеджер рассчитал его и оплатил билет до Лондона. Дэн этому не слишком обрадовался и пригрозил, что отомстит. И отомстил – ограбил несколько наших домов. Но когда Дэн попытался обокрасть Ричи, он перепутал здания. Соседом Ричи был местный преступник с татуировкой паука на языке – который как раз недавно вышел из тюрьмы. Больше мы о Дэне не слышали…

Дэн просто исчез без следа… В Южной Америке люди тоже часто исчезали: диссиденты, ведущие антиправительственную деятельность, или знаменитости, за которых можно попросить большой выкуп. Queen – богатая, популярная, декадентская рок-группа. Ехать в Южную Америку – точно хорошая идея?

В восьмидесятых Queen смело открывала новые гастрольные рубежи, но Южная Америка казалась темным, пугающим местом; гастрольные планы обдумывались, но ни разу не воплощались. Латиноамериканские промоутеры с большим энтузиазмом давали обещания, но не торопились подкреплять их деньгами и гарантиями.

Так что, когда группа объявила, что после пяти концертов в Токио в феврале 1981 года гастроли The Game продолжатся в Аргентине и Бразилии, это стало большим сюрпризом.

Не желая зависеть от местных концертных площадок, мы взяли с собой все, включая подмостки и необходимые декорации. Для самого длинного авиаперелета в мире, из Токио в Буэнос-Айрес, нам предоставили грузовой «Боинг-727» компании «Летающие тигры». Все техники Queen летели в Буэнос-Айрес через Нью-Йорк рейсом «Пан-Американ»; мы очень удивились, увидев на борту Фреда, да еще и в экономклассе. Оказалось, что он сбежал с более раннего рейса в Токио, обнаружив, что полетит на «Дуглаce-DC 10» – самолеты этой марки недавно попали в крупные аварии. Он даже и не знал, что летит на DC 10, пока не устроился на сиденье первого класса с бокалом чего-то дорогого и пузырящегося. Он перепугался и отказался лететь, так что рейс пришлось задержать, чтобы выгрузить его багаж. Следующий рейс не на DC 10 оказался нашим, а все билеты в первый класс уже разобрали.

Оставив Фреда расслабляться в «Большом яблоке», мы полетели дальше и, проведя двадцать три изматывающих часа в воздухе, приземлились в Буэнос-Айресе ослепительно ярким утром. Это был наш первый визит в Южную Америку, и никто не представлял себе, чего можно ожидать. Но мы надеялись. Аргентина не входила в число стран, производящих наркотики, но кусты коки в ней росли, так что там наверняка будет уйма дешевого товара? Или, раз уж это католическая страна, то в ней наверняка живет множество горячих и страстных сеньорит, только и ждущих кого-нибудь вроде нас, чтобы выпустить на свободу подавленные чувства? Нас предупреждали и о том, и о другом. Аргентиной правила военная хунта, о чем напоминали встречавшиеся повсюду вооруженные солдаты и бронемашины. Так что я решил, что понюшка кокса и быстрый перепихон не стоят вырванных ногтей.

Что я знал об Аргентине? У них много говядины (которую они засаливают и продают в Англию в банках), они танцуют танго, а Англия обыграла их 1:0 (Хёрст, 78-я минута) в жестоком четвертьфинале чемпионата мира 1966 года на «Уэмбли», когда их капитана Раттина удалили за грубую игру. Главный тренер англичан Альф Рамсей назвал аргентинскую команду «животными». Похоже, их тут легко вывести из себя, решил я.

Разрешение Queen выступить в Аргентине выдал лично тогдашний президент Виола – несомненно, не без политических мотивов. Приближались выборы, и он наверняка хотел таким образом привлечь голоса молодых избирателей. Впрочем, несмотря на то, что Виола первым привез в Аргентину знаменитые рок-группы, долго он не продержался.

Буэнос-Айрес казался вполне европейским городом, его широкие проспекты и кафе напоминали Мадрид. Мы пару дней провели, восстанавливаясь после перелета и привыкая к жаре и влажности, так что у нас была возможность исследовать ближайшие районы. После того как полиция едва не арестовала нас за то, что мы фотографировались в гавани, и предупредила, чтобы не носили обтягивающие шорты в центре города (за это тоже полагался арест), нам сообщили, что аппаратура наконец прошла таможню; нужным людям заплатили нужную сумму за ввоз.

Техников отвезли в дальний угол аэродрома «Эсейса», где одиноко стоял грузовой самолет «Летающих тигров». Пустынное летное поле, одинокий самолет… все выглядело так, словно мы собираемся его угонять. Под палящим солнцем мы переносили поддоны с аппаратурой в транспортные контейнеры, стоящие на грузовиках. Я обычно не брал крем от загара, чтобы грузить аппаратуру, так что мне становилось все жарче, а кожа быстро краснела – а когда я увидел на бетонной дорожке стреляные гильзы, то сердце забилось еще чаще.

Все концерты в Аргентине проходили на футбольных стадионах, построенных к чемпионату мира 1978 года. Первое шоу в Буэнос-Айресе прошло на стадионе «Велес Сарсфилд». Восторженные местные техники поверить не могли, что концерты разрешат – они были твердо уверены, что в последний момент все отменится. К нарушенным обещаниям мы привыкли быстро. Список ошибок, сделанных на двух южноамериканских гастролях, толще иной энциклопедии; достаточно лишь сказать, что к словам «нет проблем» я больше не отношусь серьезно. Коррупция, ложь и невыполненные обязательства стали неотъемлемой частью работы. Условия, в которых техники трудились, ездили и жили, были далеки от идеала, но, несмотря на все неудачи, концерты прошли с огромным успехом; вся мировая пресса наблюдала за мощным шоу в Буэнос-Айресе.

Один британский таблоидный журналист спросил Джерри Стикеллса, заметно постаревшего за эти гастроли, что он думает об этом «первопроходческом» концерте. Тот ответил:

– После бесчисленных месяцев переговоров, организационных и транспортных проблем, нехватки ресурсов, «местных факторов» и постоянных «сюрпризов» со знаком минус, могу сказать, что чувствую ОГРОМНОЕ ОБЛЕГЧЕНИЕ.

Писаку такой ответ не впечатлил.

– И что мне сказать нашим читателям в Англии? «Тур-менеджер Queen сказал, что после первого в истории крупного рок-концерта в Буэнос-Айресе чувствует себя, словно хорошо пописал»?

Мы все знали, что гастроли пройдут не так, как мы привыкли, и сами «квины», избалованные пятизвездочной роскошью, конечно, тоже не ожидали некоторых «отличий». Они всегда ездили на концерты и с концертов в лимузинах. Но не в Буэнос-Айресе, где всех повезли на старых седанах «Форд-Фэлкон», знававших и лучшие дни.

После первого концерта группу со свитой упихали в эти машины и повезли на прием, посвященный их приезду. «Фэлконам» пришлось врезаться прямо в многотысячную толпу фанатов, которые потом побежали вслед за кавалькадой. Выбравшись из толпы, водители поехали по городу, держа строй, а потом свернули на заправку. Взбешенным помощникам группы сообщили через переводчиков, что машины нужно заправить, иначе они просто остановятся! Фанаты за это время догнали машины, заполонили всю заправку и стали возбужденно стучать в окна. Фред, в частности, был весьма недоволен, так что в дальнейшем группу перевозили в бронированных армейских машинах в сопровождении вооруженной полиции на мотоциклах.

Танго танцуют вдвоем

После небольшой вечеринки с выпивкой, последовавшей за последним концертом в Буэнос-Айресе, я отправился в отель «Принсипадо» вместе с «Красавицей из БА» (нет, это не стюардесса из «БЭ», «Бритиш Эруэйз» – то была совсем другая история).

Я знал, что провести девушку в номер очень сложно, а ключи из гостиницы выносить нельзя. Так что, пока другие техники отвлекали внимание портье, я стащил свой ключ со стола.

Забрав свою спутницу Маргариту, прятавшуюся за углом, я проскользнул в лифт. Из лифта мы торопливо вбежали в мой номер, и я быстро запер дверь. Оказавшись в безопасности, мы тут же распили по заслуженному бокальчику. И тут зазвонил телефон – портье спрашивал что-то про мою гостью.

Я все отрицал, притворился до смерти усталым и положил трубку со словами «Но компренде, сеньор».

Когда я приступил к установлению англо-аргентинских отношений, в дверь отрывисто постучали. Стучавший был весьма настойчив, так что девушке пришлось спрятаться в ванной, а я неохотно открыл дверь. Несмотря на все мои протесты, портье утверждал, что у меня в комнате девушка. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы зайти настолько далеко, так что легко сдаваться я не собирался; к тому же в стране пампасов доступные женщины встречались совсем не в изобилии, а мои «пампасы» требовали ухода. Портье, игнорируя меня, крикнул что-то по-испански. Затем крикнул еще раз, уже настойчивее, и девушка все же вышла из ванной и, подойдя к двери, открыла сумочку и протянула портье свой паспорт. Я начал нервничать – а кто не занервничает, когда люди рядом говорят на повышенных тонах на языке, которого ты не понимаешь, да еще и в стране под властью военной хунты!

Портье, как оказалось, всего лишь с фанатичным усердием требовал соблюдения правил гостиницы: всех гостей нужно обязательно регистрировать, причем с предъявлением паспорта. Я подписал какую-то форму (я был готов подписать что угодно, лишь бы избавиться от него и приступить к делу) – она оказалась договором на выплату дополнительных песо за то, что в номере поселились два человека! Я оставил эту бумажную работу нашему импресарио сеньору Капальбо. Мы на следующий день уезжали из города.

Обрадовавшись, что тайная полиция все-таки не вырвет мне ногти и не устроит сеанс электротерапии, я расслабился. Не менее радостным оказался и тот факт, что никакой местный филиал Ватикана не пришлет за мной «испанскую инквизицию» из-за моих отношений с девушкой-католичкой, которая, как я заметил, не носила ни крестика, ни четок. На колени она опустилась отнюдь не для молитвы, а имя Божие произнес я – причем по-английски. Я знал по-испански лишь несколько слов и коротких фраз, с помощью которых мог заказать выпивку или завтрак, найти ближайший туалет или похвалить классного футболиста – центрального полузащитника.

«Маргарита» – крепкий латиноамериканский коктейль. Моя Маргарита оказалась весьма крутой, как и ее подружка Кристина, которую подцепил другой техник. Мы даже решили, что они поплакали немного после того, как следующим утром мы уехали из Буэнос-Айреса.

«Не плачьте по нам, Марг и Тина». Бум-бум!

Другие города

Следующая остановка в Аргентине – Мар-дель-Плата, курорт на побережье, своей элегантностью и старой европейской архитектурой напоминавший Брайтон на латиноамериканский лад. Наша гостиница «Провинсиаль» располагалась на берегу моря; она была похожа на пышные гостиницы 30-х годов – широкие лестницы в стиле ар-деко вели на второй этаж, где на круглом паркетном танцполе играл струнный квартет. Люди сидели за небольшими столами под стеклянным куполом крыши, попивая чай и кофе. Очень похоже на довоенный Берлин, очень уютно. В местном телефонном списке обнаружилась куча «Шмидтов» и «фонов».

К этому времени мы уже привыкли к новым условиям работы и к неопытным местным бригадам, состоявшим в основном из молодых ребят, которые помогали нам выгружать и переносить аппаратуру. После концерта они не приходили по двум причинам – во-первых, им не заплатили, как обещали; во-вторых, некоторые из них работали только для того, чтобы посмотреть концерт на халяву.

Как только Queen уходила со сцены, они тоже уходили.

Примечание в гастрольном расписании: «Членам технической команды, желающим сбросить вес, рекомендуется употребление местной питьевой воды».

Мы жили в постоянном страхе, не зная, когда нас одолеет приступ диареи. В раздевалке стадиона кое-кто не успел добежать до туалета; происшествие стало известно как «Всплеск в Мар-дель-Плате».

Затем мы выступили в Росарио, где после концерта любопытная публика не торопилась расходиться, невинно интересуясь, чем мы занимаемся на сцене (мы в это время начали разбирать аппаратуру). Военная полиция выстроилась в шеренгу шириной во все футбольное поле и, держа на поводках рычащих немецких овчарок, двинулась на толпу. После этого зрители все же ушли, быстро и весьма организованно.

Шел 1981 год, война за Фолклендские острова началась лишь год спустя. После концерта в Росарио я обменял у молодого солдата бейсболку с надписью «I love New York», которую бросили на сцену во время американского турне, на зеленую армейскую кепку с медными знаками отличия. Он охранял нас, пока мы грузили аппаратуру в кузов грузовика, и мы поменялись головными уборами, распив бутылку кока-колы. Внутри кепки синей ручкой были написаны имя и адрес парня. Я вспомнил его на следующий год и с тех пор иногда о нем думаю. Где он был, когда началась война? Выжил ли он? Если да, то что сейчас думает о британцах?

Вверх по Амазонке – без весла

Наш «Большой мальчишник» продолжился в Бразилии; мы с нетерпением ждали прибытия в Рио-де-Жанейро, но вместо дат в расписании по-прежнему стояли волшебные буквы ТВА: «Будет объявлено», «Будет обговорено» или (чаще всего) «Избегать всеми силами». Перелет из Буэнос-Айреса в Рио был самым ужасным из всех на моей памяти: мы влетели прямо в тропическую бурю, которая швыряла «Дуглас-DC 10» (да-да, опять он!), словно бумажный. Когда самолет снижался, мой желудок практически подбирался к горлу, а потом, словно приливной волной, машину снова подбрасывало вверх, отчего голова готова была расколоться на мелкие части. Непроницаемую темноту снаружи иногда прорезали вспышки молний, и я даже задумался, уж не пришло ли и наше время отправляться на великий небесный концерт.

– По последним данным, на борту самолета Буэнос-Айрес – Рио-де-Жанейро, разбившегося в джунглях, находилось несколько граждан Великобритании, – представился мне скорбный голос диктора ВВС.

Буря налетела без предупреждения, словно напоминая, кто хозяин в этом мире. Все в салоне вцепились кто в четки, кто в поручни кресла, даже боль от пролитого горячего кофе не чувствовалась. Многие истово крестились и бормотали личные молитвы. Я тоже присоединился к общему хору:

– Послушай, я знаю, что давно уже не ходил в церковь, но ты ведь понимаешь, что мне совсем не до того… и я ведь регулярно ходил в воскресную школу. Меня даже похвалили за хорошую посещаемость, честно! Спроси мою маму!

Молитвы, похоже, сработали, потому что буря прошла, и мы спокойно приземлились в Рио.

Ехать из аэропорта в гостиницу пришлось ночью, так что мы практически не разглядели пейзажей, которые, как мы себе воображали, украшали эту экзотическую и полную страсти полоску земли между морем и горами. Как мы ни таращились в окна, прикрыв один глаз, чтобы не мешало отражение, Рио не пожелал нам открыться. Лишь на следующее утро я смог насладиться видом, когда отодвинул шторы, висевшие на изогнутом кронштейне. Прямо перед собой я увидел покрытую буйной растительностью гору, а вытянув шею, разглядел даже побережье и пляж. Мы поселились в гостинице «Насьонал» на пляже Гавеа, к югу от Копакабаны, Ипанемы и Леблона.

Красоту Рио-де-Жанейро омрачили предпринятые меры безопасности. Нам выдали ключи от номеров без ярких бирок с названием гостиницы – самый обычный ключ с цифровым кодом и цепочкой, которую нужно надевать на шею. Жаль: гостиничная бирка из Рио стала бы отличным украшением для ключей от моего «Форд-Транзита». Нас строго предупредили: ничего не брать с собой на пляж, вообще ничего. Жизнь здесь хороша (для нас), но убить при этом могут за что угодно. Чем дальше от пляжа и ближе к горам, тем беднее там люди; в тех районах машины даже не останавливаются на красный свет, потому что водители боятся, что на них тут же нападут.

Пляжи были отличными, но я так и не нашел мифическую «девушку из Ипанемы» или кого-нибудь из ее подружек.

Вопрос. Что делает группа англичан и американцев в одном из самых интересных и красивейших городов мира?

Ответ. Идет в английский паб.

Вечером мы чаще всего ловили такси – «Фольксваген-Жук» со снятым передним сиденьем, что позволяло пассажирам легче забираться на заднее. Мы всегда расплачивались заранее.

Пабом «Лорд Джим» владел британский эмигрант, бывший гражданский пилот, который, решив уйти на пенсию в солнечной стране, с каждым рейсом привозил туда разные вещи с Туманного Альбиона: медные лошадиные украшения, доски для дартса, пинтовые кружки, пивные бутылки, периодические издания и прочие неотъемлемые атрибуты типичного паба (впрочем, сомневаюсь, что ему удалось провезти в качестве ручной клади еще и красную телефонную будку).

В Бразилии цены оказались куда дружелюбнее, чем в Аргентине (10 долларов за пиво в 1981 году). Все было сравнительно дешево, и мы могли спокойно тратить деньги, несмотря на скачкообразную инфляцию – утром в магазинах указывали одни цены, а в обед уже могли поставить другие.

Те из нас, кто не потратил суточные до последнего цента и не израсходовал все средства на кредитных карточках, искали сувениры местного производства, которые, возможно, удастся потом выгодно перепродать. Проще говоря, мы искали вещи, более дешевые, чем в Англии. За время наших путешествий мы много чего набрали. В Японии – антикварные кимоно и гравюры, жемчуг и электротехнику. В Австралии – опалы и… бумеранги. В Испании были отличные кожаные изделия, во Франции и Италии – прекрасная «выходная» одежда, в Южной Африке – алмазы, а в США – джинсы «Левайс», индейские украшения из бирюзы и ковбойские шляпы. В Бразилии привлекательным вложением средств выглядели драгоценные камни, но нашего тур-менеджера Джерри Стикеллса они не интересовали – он искал засушенную голову! Эти «сувениры», сделанные, скорее всего, из жестоко убитых индейцев (сомневаюсь, что на «сырье» брали тех, кто умер своей смертью), были не только отвратительны, но и незаконны. Джерри так и не нашел ни одной головы, но я уверен, что она бы выглядела очаровательно в его загородном калифорнийском доме рядом с сувенирами времен войны, попугаем и золотыми дисками Джими Хендрикса.

Прыгаем от радости

Концерты в Белу-Оризонти отменили по причинам, о которых лучше не спрашивать, но Сан-Паулу точно остался в расписании. Собственно, именно в Сан-Паулу должен был состояться наш первый бразильский концерт, потому что власти и промоутеры так и не смогли договориться, можно ли проводить рок-концерт на «Маракане» в Рио. Этот самый большой в мире стадион можно смело назвать храмом футбола, который в Бразилии является практически второй официальной религией.

Власти беспокоились, что зрители могут повредить священное игровое поле; до этого из нефутбольных мероприятий на «Маракане» проводили только концерт Фрэнка Синатры и выступление Его Святейшества Папы Римского. Если Queen все же разрешат играть, поле нужно полностью накрыть, как и в Аргентине, рулонами искусственной травы.

Бразильцев это не убедило, так что они решили огородить небольшую часть «Мараканы», положить туда покрытие и нанять энергичных молодых людей, чтобы они непрерывно прыгали по нему два часа. После этой симуляции якобы типичного поведения на рок-концерте власти оценили урон, нанесенный газону, и решили, что на «Маракане» можно играть только в футбол.

В этот период «отдыха» техников пригласили сыграть в футбол против команды бразильцев – знакомых промоутера. Сборная Бразилии считалась лучшей командой планеты, так что я не слишком высоко оценивал наши шансы. Нас уверяли, что это просто такой «тимбилдинг», ничего особенного, «мячик попинаем». Тем не менее мы подошли к делу со всей серьезностью и укомплектовали состав «чопперами» и «стопперами» – здоровенными американцами, более привычными к американскому футболу. Наши американские друзья насмехались над нашим соккером, который не идет ни в какое сравнение с их суровым спортом, где приходится носить шлемы и чуть ли не доспехи. Я в ответ заметил, что их национальный вид спорта, бейсбол, в Англии называется лаптой, и играют в нее девочки…

Насладившись прекрасными видами, звуками и вкусами Рио-де-Жанейро (примерно 20 долларов за грамм), мы полетели в Сан-Паулу на самолете. В потолке салона мы увидели странные симметричные отверстия; оказалось, что до недавнего времени из этих отверстий свисали ремни, и запоздавшим пассажирам приходилось стоять в проходе, словно в час пик в лондонском метро, и держаться за эти ремни в течение всего часового полета! Здоровье и безопасность? Нет, не слышали…

Стадион «Морумби» в Сан-Паулу был огромным; за два дня его посетила 251 тысяча фанатов – самая большая в истории аудитория рок-концерта, на который продавались билеты. Атмосфера была потрясающей; группа выходила из раздевалок через туннель, который вел на поле, прямо к ступенькам сцены. Обычно таким путем ходили футболисты, чтобы болельщики ничем не могли в них бросить. Собственным телохранителям Queen помогала местная группа товарищей во главе с человеком по прозвищу Доктор Смерть. Добрый доктор рассказывал, что лично «замочил» десятки людей, за что власти его наградили, и с гордостью размахивал в гримерке мощным автоматическим пистолетом, позируя для фотографий. Он без всяких проблем получил автографы всех «квинов».

Несмотря на успешные концерты, следующие дни выдались тяжелыми – нам предстояло в целости и сохранности вывезти из страны аппаратуру. Бразилия много чего экспортировала – кофе, фрукты и другие местные продукты, – но их вывозили в основном морем, а для нас территория оставалась неизвестной, так что мы решили, что в данных обстоятельствах будет безопаснее быстро вывезти аппаратуру самолетом. Проблема была одна: найти достаточно большой грузовой самолет, куда она вся поместится. Отдел грузоперевозок «Пан-Американ» узнал о нашей ситуации и запросил неадекватно большую сумму, уверенный, что у нас нет иного выбора. Но нам на помощь снова пришли «Летающие тигры». «Тигры» как раз привезли целый самолет ткацких станков из Цюриха, и сейчас он пустовал. «Боинг-747» отлично подходил для наших целей, так что мы договорились вывезти весь наш груз в Нью-Йорк за неплохую сумму. В самолет спокойно помещались все декорации, подмостки и звуковая система, которую отправили морем в Аргентину – отлично. Или?.. В самолете «Тигров» стояли специальные крепежные рельсы, так что аппаратуру можно было установить только на особые поддоны. Угадайте, у кого оказались единственные подходящие поддоны? У «Вариг», национальной бразильской авиакомпании, нашлось несколько – но их не хватило. Ну а «Пан-Американ» совсем не понравилось, что «Тигры» сбили их цену. Думается мне, за время переговоров пришлось отдать немало денег – причем наличных, – чтобы все-таки получить поддоны у обеих авиакомпаний.

Главные техники за это время успели устать и очень разозлиться. Нам удалось немного поспать на жестких авиационных футлярах, и, когда на рассвете нас все-таки вызвали, мы начали загружать в самолет поддоны, заправившись местным кофе, который даже сильно разбавленным мог вызвать учащенное сердцебиение. Загрузив 40 тонн оборудования, мы около полудня вернулись в обшарпанную гостиницу «Жарагуа». Меня немного разочаровало то, что мне не разрешили полететь в Нью-Йорк грузовым самолетом: пассажирами на борт разрешалось брать только граждан США. Лететь нашим собственным «Боингом-747», взяв на борт все, что заблагорассудится – вот это было бы здорово. «Слушай, пилот, дай порулить, а?».

Снова Южная Америка – и никаких больше «завтра»

Несмотря на головные боли и кошмары, мы почувствовали в себе азарт первооткрывателей и уже через полгода снова отправились в Латинскую Америку. Сначала – в Новый Орлеан, где перед поездкой в Венесуэлу репетировали в «Сивик-Аудиториум», расположенном в Латинском квартале. Время для очередной вечеринки Queen на украшенном кованым железом балконе, нависавшем над Бурбон-Стрит.

На следующий день нам всем предстояло пройти медосмотр – визу в Венесуэлу выдавали только полностью здоровым. Многие из нас толком не выспались, все еще страдали от перемены часовых поясов и даже не знали состояния своего здоровья – добровольно мы к врачам обычно не ходили. Местный врач принес свой потрепанный черный чемоданчик в пропахшую никотином раздевалку с выцветшими обоями и по очереди осмотрел всех техников. По его словам, мы были вполне здоровыми молодыми людьми, но практически у всех наблюдались две проблемы: слегка учащенное сердцебиение (последствия употребления южноамериканских веществ еще до приезда?) и грязные, забитые серой уши (естественная реакция тела – попытка заглушить громкие неприятные звуки?).

Богатый нефтью Каракас оказался странным, пугающим местом: современный город, построенный высоко в горах, и первый, где я увидел труп прямо на улице. Queen выступала в «Полиэдро» – вполне современном крытом спортивном комплексе. Когда мы объяснили импресарио, что и техникам, и самой Queen на концертах нужно есть и пить, все пошло на удивление хорошо.

Нас поселили в высоченной гостинице «Анауко-Хилтон», где мы жили по двое в номерах с двумя спальнями. Южноамериканское проклятие по-прежнему преследовало наши пищеварительные системы; мы прозвали туалет в нашем жилище «Грязеприемником». Не считая поглощения содержимого маленьких запечатанных пластиковых тюбиков, завезенных из соседней Колумбии, делать было практически нечего. Тестостерон, конечно, искал выхода, но самый хулиганский наш поступок заключался в том, что мы вырвали все страницы из телефонной книги и стали пускать самолетики в сторону стоявшей на другой стороне шоссе гостиницы «Каракас-Хилтон», где жила Queen. Вот вам и дикие рок-н-ролльные выходки!

Рядом с «Каракас-Хилтоном» был небольшой парк; прогуливаясь с Джобби, я сделал несколько фотографий старинного здания у ворот. Мы забрели в парк, ничего интересного не нашли и вернулись обратно ко входу. Дорогу нам перекрыла толпа кричащих небритых студентов с палками, дубинами и толстыми сучками в руках. Я ничего не понял и очень испугался, так что мы снова убежали в глубину парка, но другой выход тоже оказался перекрыт этими людьми – с собаками на поводках. Мы остановились – бежать было уже некуда. Разгневанные люди приближались к нам, и я в ужасе решил, что сейчас нас, должно быть, изобьют до потери сознания, а то и до смерти.

Но одна логичная мысль все же сумела пробиться через хаос и страх: «Зачем они собрались такой толпой – неужели только для того, чтобы ограбить нас двоих?»

Я инстинктивно поднял руки, показывая, что сдаюсь, и проговорил:

– Я не понимаю… но компренде… но компренде.

Толпа остановилась и, поняв по моему ужасному произношению, что я не местный, озадаченно уставилась на нас. Кто-то показал на мой фотоаппарат.

Я протянул к ним руки и продолжил:

– Нет, пожалуйста… мусика, мусика, групо Queen – понимаете?

Несколько человек кивнули и опустили дреколье.

– Me туристо – си?

С этими словами я показал на гостиницу, потом на камеру, после чего мы с Джобби направились мимо растрепанной толпы к выходу. Кое-кто рассмеялся, это звучало очень унизительно. Нас выпустили из парка без лишних разговоров. Наверное, они подумали, что я журналист, который работает на госбезопасность или, еще хуже, на какую-нибудь зарубежную страну. Одно из самых пугающих событий в моей жизни: сначала ты гуляешь по парку, а через минуту тебе уже угрожают страшной смертью.

Впрочем, именно из-за смерти венесуэльские гастроли пришлось отменить – в американской больнице скончался бывший президент Ромуло Бетанкур. Его считают отцом современной венесуэльской демократии, так что власти решили запретить любую музыку, танцы и развлечения на время траура, по сути, закрыв страну на неделю, а то и дольше. Пока шли переговоры о том, сможет ли Queen продолжить гастроли, нам приходилось сидеть и ничего не делать, а вероятность того, что мы уедем вовремя, все уменьшалась.

Каракас так и не принял твердого решения, можно ли будет Queen выступать дальше, так что мы через Майами отправились в Даллас, штат Техас.

Бандитская страна

Никто не знал, сколько мы пробудем в Далласе, потому что перспектива гастролей в Мексике оставалась туманной – ТВА, наше любимое слово из трех букв. Уже попасть в Мексику, что парадоксально, оказалось проблемой – обычно людям мешают попасть из Мексики в США, а не наоборот. Нам сообщили, что мы теперь официально являемся «ассистентами мексиканских техников», и всю команду отвезли в Ларедо на границе Мексики и Техаса, где мы заполнили, пожалуй, самую длинную и сложную анкету для получения визы за все время. Кроме очевидных вопросов, требовалось указать вероисповедание, девичью фамилию матери, умеете ли вы писать и читать, какими еще языками владеете, форму лица и носа и общее телосложение. А потом у нас сняли отпечатки пальцев и сфотографировали в фас и профиль.

После всей этой волокиты нам еще и заявили, что всех сразу через границу не пропустят – такие групповые визы выдаются только по три в день. Джерри Стикеллс все сильнее напрягался, когда мы заселились в местную гостиницу. Мы убивали время, напиваясь или читая романы Кена Фоллетта, которые нравились многим в команде. Его шпионские истории были выдуманы, а вот ситуация, в которой мы оказались, – вполне реальной.

На следующий день мы сели в автобус «Эль-Тигре», который наконец доставил нас в страну Панчо Вильи, где абсолютно бесполезный промоутер опять ни о чем не договорился. Времени было в обрез, так что пришлось давать взятки. Мексиканская таможня до боли напоминала декорации из типичного спагетти-вестерна: грязный пол, стены с облупившейся краской и потолочные вентиляторы, издававшие неприятный гул. В креслах сидели люди в больших поношенных соломенных шляпах, держа на руках кур и чумазых детей, а за стойками стояли таможенники в грязноватой бежевой униформе не по размеру и помятых фуражках, передавая друг другу бумаги. В комнате было жарко, влажно и очень неуютно.

Я отдал свою анкету и паспорт, в первый разворот которого вложил сто долларов, толстому таможеннику; тот держал под одним из многочисленных подбородков перепачканный носовой платок и периодически доставал его, чтобы промокнуть одутловатое, красное лицо. Он что-то неразборчиво пробормотал, поставил печать в паспорте, тайком вытащив оттуда купюру – и мне разрешили въезд на территорию Мексики.

Чтобы разогнать скуку, мы с Джимом прошли через ворота охранной зоны в Мексику – нас никто не остановил. Утолив жажду прохладительным напитком и мороженым, мы вернулись обратно в «охраняемую» таможню – нас опять-таки никто не остановил. Когда печати наконец поставили во все паспорта и команда в полном составе загрузилась в автобус, мы поехали по пыльной дороге в сторону Монтеррея. Через полчаса нас остановили на еще одном КПП, и пришлось дать еще одну взятку. Несколько запланированных концертов в Монтеррее за время поездки «превратились» в один, потому что, несмотря на огромный спрос, супермаркеты, продававшие билеты, не смогли напечатать нужного количества в срок!

Концерт на футбольном стадионе «Эстадио Университарио» прошел неплохо, несмотря на неожиданное появление разогревающей группы. Это нас удивило: в Южной Америке ни на одном концерте разогрева не было. Но тут у ступенек сцены нас встретил разодетый в национальные костюмы мексиканский ансамбль мариачи с трубачами и барабанщиками. На сцену их не пустили, но они уверяли нас, что заплатили кучу денег, чтобы выступить на этом концерте. Заплатили? Кому?

Этот случай был не единичным: очень многие платили каким-то левым людям за эксклюзивные интервью и права на фото- и видеосъемку. Кто-то настойчиво нарывался (впрочем, получая при этом немало песо). Промоутеры были неуловимы, а главный организатор, живший в США, встречал любые вопросы по поводу возникавших многочисленных проблем с недоверчивой гримасой, заявлял что-то типа «я мамой вам клянусь, а вы оскорбляете ее память», после чего театрально убегал из комнаты и долго дулся.

После концерта в Монтеррее довольные зрители быстро разошлись с поля через ров, который в этих местах отделяет футбольное поле от болельщиков. Мостки, построенные техниками сцены, обвалились, и люди рухнули в пустой бетонный канал. К счастью, самой тяжелой травмой оказалась сломанная нога, но американские юристы – не единственные хищники, тут же бросающиеся на любое дело о компенсации за телесные повреждения. Власти заперли ворота и запретили Queen и техникам уходить.

В конце концов, после данных обещаний, подписанных договоров и (несомненно) очередной взятки, группе разрешили вернуться в гостиницу, но грузовики с аппаратурой так и не выпустили – у ворот даже поставили вооруженную охрану. С помощью этой тактики, несомненно, у группы хотели выманить еще денег, причем «извините, никаких песо» – только старые добрые зеленые американские доллары, желательно, с большими цифрами. К этому времени мы стали уже очень циничными и утратили всякую веру в людей, с которыми работали, да и в сами гастроли тоже. Когда мы все-таки уехали в Мехико, мы чувствовали себя словно в осаде: мы против всех остальных в этой сумасшедшей стране латиносов.

В Мехико выяснилось, что техников не на чем везти из аэропорта в наш «курортный» отель в Пуэбле. Нашу гостиницу, «Лос-Сосес» («Под ивами»), мы переименовали в «Лост-Косес» («Проигранные дела»). Ее построили специально для туристов, приезжавших на Олимпиаду 1968 года, и с тех пор практически не использовали. Вода в бассейне была черной, как чернила, и покрыта прозрачной пеной. Работники гостиницы каждый день выливали туда бочки каких-то химикатов, пока вода не стала более-менее чистой, после чего ее объявили «идеальной для купания». Техники перед этим устроили «вечеринку с текилой», так что мы выпустили пар, устроив несколько легких драк и попрыгав в этот самый бассейн. Сантехника в уборной была устроена таким образом, что когда спускали воду в туалете, она сначала поднималась пузырями через дно душевой кабинки и только потом утекала в канализацию.

Проблемы с животом тоже никуда не делись – то ли из-за воды, то ли из-за подававшихся в гостиничном ресторане «гамбургеров с чихуахуа», в которых мы нашли маленькие косточки непонятного происхождения.

Молодой американец-осветитель познакомился с очень привлекательной мексиканской девушкой.

– Я хо-о-очу уе-е-е-ехать в Амер-р-р-рику.

(Да, не сомневаюсь, что ты этого хочешь, дорогая, – как и почти все твои соотечественники.)

Он взял ее с собой в «рай грин-карт». Он был молод, романтичен и думал той головой, что ниже пояса.

Сапатерия

В Латинской Америке нужно всегда опасаться воров, так что мы организовали 24-часовое дежурство у сцены и гримерок. Несмотря на все эти меры безопасности, мы на ночь запирали на ключ все гитарные футляры, прикрепляли их на цепь к висящей высоко в воздухе осветительной вышке, отключали лебедку и забирали пульт ручного управления с собой в гостиницу во взятой напрокат уникальной машине: микроавтобус «Фольксваген» с тремя передачами (без задней) и установленным противоугонным устройством – обычным инструментальным «джеком», которым подключают гитары. Его нужно было вставить в отверстие позади руля, чтобы включить мотор, и вытащить, чтобы заглушить. Если вы поворачивали ключ зажигания, не вставив «джек» в нужный разъем, то вас сильно било током!

Концерты в Пуэбле оказались просто шокирующими – таких гастролей я не пожелаю никому. В первый день за несколько часов до концерта перед стадионом собралась огромная толпа, которая в конце концов сломала ворота. Вместе с владельцами билетов на концерт прорвались тысячи безбилетников; в общем, под сценой было тесновато и, откровенно говоря, опасно. Многие зрители явно перебрали текилы и пребывали в очень хорошем настроении. Когда начался концерт, все музыкальные и театральные «фишки» Queen приняли на ура; очень многие держали над головами кассетные плееры. Похоже, люди настолько изголодались по рок-концертам, что собрались полностью записать все выступление.

А затем по непонятной причине началось что-то невообразимое. На сцену начали кидать разные предметы, причем отнюдь не подарки. Началось все с ботинок – это такой жест одобрения? Ботинки были не парными – кидали их строго по одному. После концерта владельцы обуви собрались под сценой и стали шумно требовать ее обратно! Но вот когда на сцену обрушились бутылки, мы забеспокоились. Потом у сотен плееров сели батарейки – зрители вытащили их и тоже начали швырять на сцену. Фред кричал группе: «Не стойте на месте!», уворачиваясь от снарядов.

В какой-то момент концерта, как обычно, прячась под роялем, я услышал глухой стук, а затем что-то ударило меня по правой руке. Это оказался ржавый металлический болт длиной дюймов в шесть, который, похоже, выковыряли из железнодорожной шпалы. Отлично! Группа осталась целой и невредимой, но после концерта в гримерке начался настоящий ад. Разъяренные музыканты отказались дальше выступать и потребовали, чтобы их немедленно отправили домой. Джерри, как всегда, выступавший в роли «сеньора Вазелино», подмазал, где надо, напомнив, что завтра еще один концерт, а потом – несколько выходных перед следующими выступлениями в Пуэбле. Если Queen не сыграет завтра, то уехать из страны группе будет весьма проблематично, аппаратуру вообще вывезти не удастся, да есть еще и такая маленькая неприятность – разочарованные зрители могут взбунтоваться.

Queen согласилась отыграть еще один концерт, но потребовала гарантий безопасности. Организаторы приняли меры: зрителей стали запускать очень рано и маленькими группами, абсолютно всех обыскали, конфисковав метательные предметы, батарейки из плееров и алкогольные напитки. Это удовлетворило группу, и мы договорились, что прямо после последнего аккорда техники разберут сцену, быстро ее погрузят и увезут со стадиона. Мы были настолько десперадо в нашем желании уехать, что готовы были работать на чистом адреналине, несмотря на проблемы с пищеварением и отсутствие хоть сколько-нибудь съедобной пищи на стадионе. Полиция действительно отобрала у зрителей батарейки и прочие «снаряды», но на самом входе на стадион другие полицейские продавали зрителям те же самые батарейки по огромным ценам!

После затянувшихся послеконцертных телодвижений аппаратура наконец выбралась со стадиона в сопровождении вооруженных охранников, а я улетел в Лос-Анджелес с Джоном Диконом. Он хотел передохнуть, а мне пришлось безвылазно там сидеть, сортируя оборудование: что оставить в Лос-Анджелесе, а что отправить в студию в Мюнхен. Сидя с Джорджем Харрисоном у бассейна на крыше одного из зданий в Беверли-Хиллс, Джон рассказал ему об ужасах, которые довелось пережить в мексиканской поездке. Джордж в ответ задумчиво пересказал приключения The Beatles на Филиппинах. Музыканты в буквальном смысле боялись за свои жизни: когда они попытались уехать из страны, фанаты на них набросились.

Когда мне сообщили, что аппаратура добралась до США, я вылетел в Даллас, чтобы договориться о доставке, а потом – во Франкфурт. Оттуда я на машине доехал до Мюнхена, растаможил оборудование, доставил его в Musicland и стал ждать группу, которая приехала через несколько дней. Когда Queen вернулась в Мюнхен, чтобы продолжить запись Hot Space, настроение в студии было не лучшим. Группа вздохнула с облегчением, потому что им удалось выбраться из Мексики, а все оборудование осталось в целости и сохранности, но эти гастроли обошлись ей в семизначную сумму. Почему все пошло не так? И кто виноват?

Оправдания были весьма расплывчатыми, виновников найти не удалось. Queen не завоевала весь континент, как планировала; в качестве напоминания о потерянных средствах стены студии увешали фотографиями предметов, которые стоили примерно столько же: реактивных самолетов, больших загородных усадьб, океанских яхт, футболистов-суперзвезд и т. п. – а также написанными от руки заметками об убытках. «Квины», конечно, не особо обеднели, но это им, естественно, не нравилось.

Грандиозный Рио

В третий раз группа поехала в Южную Америку на фестиваль Rock In Rio в январе 1985 года. После того как Queen проложила дорогу в Латинскую Америку, туда стали ездить и другие группы, так что гастролировать там было уже не так рискованно, как раньше. Фестиваль длился целую неделю между двумя уик-эндами, и Queen выступала в качестве хедлайнеров. Они по-прежнему оставались самой популярной рок-группой в Бразилии.

Мы покинули серую Англию, которую как раз накрыли зимние холода и сильнейшие снегопады, ради комфорта и солнечного света в Рио. Иногда работа была все-таки неплохой…

Ночной рейс компании «Вариг» на следующее утро прибыл в солнечный, теплый Рио-де-Жанейро, и мы покинули аэропорт в окружении толпы суетливых фотографов, журналистов и операторов. Сама Queen в Рио еще не приехала, так что я не представлял себе, что нужно всем этим людям… а на следующий день я увидел себя на первой полосе национальной газеты «Жорнал ду Бразил». Они подумали, что я Джон Дикон. Джон Дикон, суперзвезда рок-музыки, приезжает на огромный фестиваль, сам везет свою тележку с багажом, а потом загружает ее в микроавтобус «Фольксваген»? На обложке была одна моя фотография, а в статье, посвященной «Року в Рио», другая; в самой статье говорилось, что басист очень спокойно забрал свой багаж и прошел через толпу…

Со времен нашего первого визита бразильцы научились гораздо лучше организовывать рок-концерты. Выступать нам предстояло на открытой сцене к югу от города.

Вокруг сцены отгородили огромную площадку – это было необходимо, чтобы разместить оборудование множества знаменитых рок-групп, выступавших на фестивале. Повсюду бродили толпы людей с пропусками за кулисы, и охранять территорию Queen во время выступления было трудно. Зеваки, собравшиеся сбоку сцены, пытались подобраться ближе, и их приходилось отталкивать. Меня достали бесконечные вторжения на мой «пост» справа от сцены, и я обратился к мужчине средних лет:

– Прости, приятель… здесь можно находиться только техникам Queen. Отойди.

Я замахал руками, но ответом мне стал лишь холодный взгляд.

– Слушай… уйди… ты по-английски понимаешь?

Мужчина средних лет очень даже понимал по-английски. Это оказался Ронни Биггс, «Великий грабитель поездов», сбежавший в Бразилию!

Шоу Queen, как и ожидалось, экспрессивные и доброжелательные бразильцы встретили с огромным энтузиазмом. Я уже собрался отдыхать до следующего концерта, но тут Джерри спросил, могу ли я помочь с одной проблемой.

– М-м-м, какой проблемой?

Оказалось, что гитарный техник Джорджа Бенсона то ли ушел, то ли его уволили, то ли пристрелили, то ли еще что… в общем, не хочу ли я приглядеть за гитарной аппаратурой на двух концертах Джорджа Бенсона? В разговоре, конечно, упомянули и деньги – американские доллары в достаточно большом количестве. Ладно, хорошо. Работа оказалась не слишком тяжелой – аппаратуры было мало, да и звук не оглушал так, как на концерте Queen. Выступления Джорджа проходили очень гладко, я не чувствовал такого напряжения и страха, как на концертах Queen – собственно, мне нужно было только менять иногда рвавшиеся струны на гитарах. Впрочем, приглашение встретиться с Джорджем за сценой я вежливо отклонил – ибо «встреча» оказалась собранием Свидетелей Иеговы! Каждому свое, конечно, но почему, о, почему эти люди всегда стучатся в дверь очень ранним утром в воскресенье? Когда я отсыпаюсь или страдаю тяжелым похмельем?

После второго концерта Queen меня попросили еще об одной услуге. Не соглашусь ли я остаться еще на несколько дней, дождаться пленок с видео- и аудиозаписями концертов и лично доставить их в Лондон? Соглашусь, конечно.

Плата за услугу казалась вполне оправданной: солнечный Рио, переезд в гостиницу «Шератон» с частным пляжем, пара лишних дней с суточными и дешевый кокс – или противный серый Лондон? Единственное, что меня смущало, – в Рио придется праздновать еще и мой тридцатилетний юбилей. Ну, с другой стороны, будет, о чем поговорить на званых обедах. Вернувшись в бар после обеда в пляжном ресторане в честь дня рождения, я попытался подцепить каких-то аргентинских девушек, но потерпел неудачу. Я ничего не понял: что, как только мне исполнилось тридцать, я лишился всех своих чар? Или, может быть, они еще не забыли Фолклендскую войну?

Единственной компенсацией оказалась пара крепких коктейлей «кайпиринья», распитых с моим приятелем Робертом «Платом» Ашером, техником Ангуса Янга, низкорослого гитариста AC/DC.

«Бразилия – вот откуда берутся орехи».

После «открытия» Южной Америки какую теперь страну предстояло завоевать всесокрушающей гастрольной машине Queen? На совещаниях иногда упоминался СССР, но в начале 80-х его еще прочно закрывал «железный занавес». «Железная леди» была на пике власти в Великобритании, апартеид по-прежнему сжимал мертвой хваткой Южноафриканскую республику, а Нельсон Мандела по-прежнему томился в тюрьме на Роббенэйланде.

«Гарантированные аншлаги! Абсолютная уверенность!» Мы поехали в ЮАР.

Шел 1984 год. Большой Брат следил за нами. Он оказался членом комитета Профсоюза музыкантов.

Богатая минеральным сырьем Южная Африка регулярно награждала Queen большим количеством дисков из драгоценных металлов, добываемых в стране, так что после нескольких практических, политических и моральных дискуссий мы договорились об одиннадцати концертах для «смешанной аудитории» на арене «Супербоул» в Сан-Сити. Все билеты тут же смели из касс, причем с таким же успехом можно было продать и вдвое больше. Группа осталась довольна. Быть крутыми и популярными – Queen это всегда нравилось. Впрочем, довольны остались далеко не все.

Этого нет в буклетах

После успешного европейского турне, завершившегося грандиозной вечеринкой в Вене, я вместе с другими главами отделов оказался в тусклом, темном, пустом грузовом терминале Франкфуртского аэропорта. Я почти не спал два дня, я потный, грязный, у меня все болит. Джинсы остро нуждаются в стирке.

Да и я сам тоже хочу, чтобы меня постирали и пополоскали при 60 градусах. А потом отжали досуха. Я на самом деле чувствовал, словно меня вывесили просушиться.

Волшебство рок-н-ролла улетучивается, когда вам приходится проводить бесчисленные часы в огромных, холодных и убогих ангарах в окружении тонн тяжелой аппаратуры и гор других товаров, отправляющихся во все концы земли. Международный аэропорт? Да. Экзотичный и интересный? Нет. Пить и есть нечего, не считая отвратительного чая или кофе из торгового автомата, до которого пятнадцать минут ходьбы. Курить нельзя, а поспать в ожидании, когда же наконец-то в очередной раз крутанутся шестеренки бюрократического механизма, можно только на грязных, жестких и неровных авиационных футлярах; впрочем, неприятные запахи, самолетные выхлопы и шум аэропорта отдохнуть в любом случае не дают.

Когда таможенники наконец выдавали разрешение, мы на чистом адреналине начинали лихорадочно загружать аппаратуру на поддоны, потом проверяли, все ли закреплено на нужных местах – а потом убегали оттуда поскорее. В такие моменты своей карьеры в музыкальном бизнесе я часто задумывался о смене работы. Об этом тяжелом, выжимающем последние соки труде не рассказывали ни в одной брошюре о рок-н-ролльном стиле жизни из тех, что я читал.

Знал ли Фред, что мне приходится испытывать в такие моменты? Нет. Он был перфекционистом и просто ждал от всех профессионально выполненной работы. Сцена размером 60 на 40 футов должна появиться в любом месте, куда приезжает Queen – и неважно, с помощью магии или пота, крови и слез.

Queen была очень успешной группой – и их уверенность и вера в себя передавались и технической команде. Благодаря этому «квиновскому духу» мы гастролировали и вместе преодолевали все проблемы. Работа с группой, которая сейчас на волне успеха и выпускает синглы и альбомы, возглавляющие хит-парады, была для нас мощным стимулом.

Загрузив оборудование в самолет, мы успели немного перекусить, выпить по прощальной кружечке немецкого пива, затем вылетели следующим рейсом «Люфтганзы» в Йоханнесбург.

Я пробудился от того самого состояния сна в самолете, когда вы обнаруживаете, что шея затекла, рот не хочет открываться, а волосы изо всех сил пытаются выглянуть в иллюминатор. Мы стояли на земле – должно быть, это Найроби? Дозаправка? Мое первое впечатление об Африке – голое, скучное место, совершенно не похожее на заманчивые туристические буклеты. Никаких тебе львов, носорогов и жирафов.

Приземлившись в Йоханнесбурге тем утром, мы спустились по трапу на обжигающий асфальт аэропорта «Ян Смуте». Сквозь жаркое марево в отдалении были видны бронированные машины и вооруженные солдаты. О боже! Они наслышаны о Queen, наших вечеринках и гедонистическом поведении? Я, конечно, знал, что в ЮАР все жестко – но чтобы вот так сразу?

Мы медленно шли к терминалу «Ян Смуте». Я еще не отошел от перелета, и единственной моей мыслью было, что «Джен Сматс»[35] – это какая-то грубая местная девушка. В зале прибытия я увидел плакаты со словом «Slag»[36]и вообще перестал понимать, что происходит. Я, конечно, не знал языка африкаанс, но где же обитают все эти девушки? И что важнее – нужны ли им пропуска за сцену?

После разговора с приветливыми южноафриканскими таможенниками мы встретились с ассистентом промоутера, и нас отправили в гостиницу при аэропорте, где мы стали ждать звонка, что наше оборудование, летевшее чартерным рейсом, прошло таможню.

Как обычно, звонок поступил среди ночи, когда мы все уже спали. Об этом в буклетах тоже не пишут.

Убедив таможенника в нарядных, накрахмаленных шортах и рубашке с золотыми знаками отличия, что все в порядке – и, кстати, нет ли у него друзей или родственников, которые хотели бы сходить на концерт? – мы загрузили аппаратуру в 40-футовые морские контейнеры, закрепленные на грузовиках.

Мою бригаду грузчиков мне «выдал» коренастый парень из транспортной компании, который уехал из английского Восточного Мидлендса ради «красивой жизни» в ЮАР: она включала в себя плавательный бассейн, барбекю, личное оружие и забор с колючей проволокой под напряжением. Он явно наслаждался новообретенным богатством и с удовольствием рассказал мне, что все негры в бригаде «в полном здравии, у них ни грамма лишнего жира».

Я не знал, как отнестись к его словам, но, когда этот расист показал на меня и крикнул грузчикам «Делайте все, что скажет вам босс», я был просто ошеломлен. С некоторой неловкостью созвав этих ребят, мы начали загружать футляры в контейнер с помощью автопогрузчика. Грузчики сначала относились ко мне очень настороженно, но, когда я, сняв рубашку, полез в контейнер, где быстро вспотел и перепачкался, они поразились увиденному. Зачем белый человек занимается черной, грязной физической работой?

Я объяснил стоящим внизу ребятам, какие футляры мне нужны и в каком порядке, потом ушел вглубь, чтобы расставить их по местам.

Мы добрались до ряда усилителей VOX АС 30, принадлежавших Брайану, и начали ставить их один на другой. Я объяснил чернокожему парню, который был со мной, что нужно сделать, так что он взялся за один край футляра, я – за другой и кивнул ему – «давай». Я поднял свою сторону футляра как нужно, а он нет, и тяжелый ящик с грохотом свалился на деревянный пол; к счастью, я успел отскочить. Это вполне обычное дело, я уже к такому привык. Когда каждый вечер грузишь аппаратуру с разными грузчиками, говорящими на разных языках, и при этом спешишь сделать все как можно скорее, случается недопонимание.

Негр резко отскочил, вжался спиной в стенку контейнера и широко раскрытыми глазами уставился на меня, его лицо исказила гримаса ужаса. Похоже, он ждал, что его за ошибку сейчас отругают последними словами или даже ударят.

Ситуация была крайне неловкой, так что я заверил его, что все в порядке, не нужно беспокоиться, просто работаем дальше. Вскоре мы, даже особо не торопясь, закончили погрузку, и во время недолгого отдыха в забитом аппаратурой контейнере я предложил всем грузчикам по сигарете «Бенсон»; они приняли их с благодарностью, хотя и немного нервно.

Эта двухранговая система стала для меня очень неприятной новостью. Мне было неудобно, что чернокожие рабочие, которым не повезло родиться при позорном режиме, считают меня кем-то вроде «хозяина».

Меня совершенно не интересовала политика, потому что я прожил всю сознательную жизнь в изолированном, нереальном мире рок-н-ролла. Но все время, проведенное в ЮАР, меня не покидало ощущение, что что-то тут совсем неправильно, и я так и не смог забыть этого чувства.

После загрузки контейнеров на рассвете нас повезли через поразительно живописный Трансвааль в Сан-Сити, где мы собирались наконец-то поспать.

Когда вы не выспались, устали и еще толком не восстановились от длинного европейского турне, у вас вполне может быть каша в голове, и разум выкидывает разные штуки; въехав через три часа в Сан-Сити, я так и не мог понять – мираж это или реальность? Курорт Сан-Сити находится в независимом бантустане Бопутатсвана, входящем в состав Южноафриканской республики. Нет никаких границ, только небольшой деревянный знак на обочине с надписью «Вы на территории…» – как на границах между английскими графствами.

Когда посреди саванны вырастает такой Лас-Вегас, это выглядит весьма… причудливо. Я все ждал афиш с Томом Джонсом или Либераче прямо над въездом, где стояла вооруженная охрана. Недалеко от этого места в 1879 году состоялось сражение при Роркс-Дрифт, по мотивам которого сняли фильм «Зулу», сделавший звездой молодого Майкла Кейна. Сама битва состоялась 23 января – в мой день рождения.

Мало кто об этом знает!

Будут ли проблемы с местными жителями у рок-группы, которая 105 лет спустя явилась их завоевывать? Проблемы, в общем-то, начались задолго до приезда, еще дома.

Вместо черных зулусов нас ждал черный список. Когда Queen объявила в прессе о планах выступить в Сан-Сити, группу прокляли. Из-за господствующего в ЮАР апартеида само решение поехать в страну и выступить там считалось поддержкой режима, несмотря на то что в Сан-Сити ожидалась «смешанная аудитория». Кто-то вбросил еще и извращенную контртеорию: выступление в Сан-Сити – это же не выступление в самой Южной Африке, чего такой шум поднимать? Должно быть, какой-нибудь искушенный в казуистике юрист.

Queen никогда не была политической группой и всегда стремилась дать людям качественный продукт – запись, видеоклип или концертное шоу. Они постоянно искали новые, неизведанные территории, чтобы выступить там и завоевать их. Queen – империалисты?

Деньги никогда не были главной целью гастролей, группа никогда не жертвовала шоу ради быстрого заработка. Как и всегда у Queen, качество стояло на первом месте. Ну, и желание быть самыми крутыми.

Поскольку Queen не скрывала своих планов, она стала козлом отпущения для других известных британских и американских артистов, которые выступили в Сан-Сити тайком: зашли через заднюю дверь и вынесли через нее же большую кубышку с деньгами. Парадоксально, но среди этих групп были даже негритянские.

Южная Африка и я? Я очень хотел увидеть диких львов, слонов, носорогов и крокодилов. Поехать на сафари – как в туристическом буклете.

Голос

Концерты в Сан-Сити были тщательно распланированы – даты выбрали ближе к выходным, чтобы как можно больше зрителей приехало из других городов ЮАР. Они ведь не только покупали билеты на концерты – они останавливались в гостиницах, ели в ресторанах, пили в барах, играли в казино, покупали атрибутику и сувениры и т. д. Шоу было великолепно отрепетировано, европейские гастроли только-только закончились, так что и группа, и техники работали практически на автопилоте. Выступления Queen и общий спектакль получили восторженные отзывы. Лично я считаю, что на гастролях в поддержку альбома The Works были лучшие декорации, освещение и звук за всю историю группы. Техническая команда была самой слаженной, группа выбрала прекрасное сочетание песен и исполняла их особенно хорошо.

Фред перед гастролями придумал боевой клич: «Give them the works!» («Заставим их попотеть!»). Полная его версия звучала как «Заставим их попотеть, вашу мать!». Но вы никогда не знали, чего ожидать от глянцевого буклета Фредди Меркьюри. Из-за этого вы должны быть готовы к чему угодно. И он сам – тоже.

Все шло гладко – до пары концертов, когда у Фреда уже на первой песне возникли проблемы с голосом. Ему было очень больно, и горячий чай с медом и лимоном, который я давал ему каждый вечер, не помогал. Спев несколько песен, он посмотрел на меня, покачал головой, беззвучно произнес: «Нет, нет, я не могу больше» и быстрыми шагами ушел со сцены.

Остальные участники группы перестали играть, и их тоже увели. Зрители, естественно, остались немного недовольны.

Постепенно в зале загорелся свет, и промоутер, нервничая, обратился к гудящей аудитории, объяснив, что, к сожалению, Фредди сейчас испытывает сильную боль и не может продолжать концерт. Билеты нужно оставить при себе – они будут действительны на любом из перенесенных концертов, о которых будет дополнительно объявлено в прессе и по радио. Кое-кто встретил объявление ропотом, свистом и стоном, но все отнеслись к этому, в общем-то, нормально и спокойно ушли.

Из Йоханнесбурга немедленно вызвали врача, и тот прилетел на частном самолете. Фреду никогда раньше не требовалась медицинская помощь из-за проблем с голосом, все очень беспокоились.

После того как меня все-таки пустили в гримерку, я увидел одетого в халат «пациента», который весело ходил из угла в угол, что-то пил и болтал! Фред с энтузиазмом говорил, что Queen должна извиниться перед публикой, отыграв концерт на открытом стадионе «Эллис-Парк» в Йоханнесбурге. Что-что? Это было больше похоже на нормального Фреда в отличном настроении после хорошего концерта и пары рюмок водки. А вот и нет: врач сделал ему мощный укол кортизона, благодаря которому наступило заметное, но временное облегчение. Стероид справился с болью и воспалением, но главная проблема была серьезной. Прежде чем снова петь, Фреду требовался полный покой, особые климатические условия в номере и дополнительное лечение.

Проблемы с голосом возникли не в первый раз, но на этот раз они были еще серьезнее из-за пыли, которую надувало из пустыни и буша. Позже нам сказали, что такие проблемы возникали в Сан-Сити у большинства певцов. В частности, у хорошего друга Фреда, Элтона Джона.

Этого, конечно же, в буклете тоже не упоминалось… а когда Фреду сообщили, в чем дело, он ответил так, что я не рискнул бы воспроизводить эти речевые обороты ни в одном печатном издании. Восстанавливаясь в своем номере, где установили дополнительные увлажнители воздуха и кондиционеры, Фред пригласил меня выпить. Во время отдыха он слушал музыку и пришел в восторг от Принса и его недавно вышедшего альбома Purple Rain. Ему нравился имидж Принса – такой же коммерческий, как у Майкла Джексона, но в то же время сексуально-нервный, как у Джими Хендрикса.

Он сравнил некоторые тексты Принса с Хендриксом, процитировав песню When Doves Cry.

– «Dig if you will the picture»[37]… Боже, почему не я эту строчку написал – она чертовски хороша!

Поосторожнее с голосом, Фред…

Благодаря своей целеустремленности Фред полностью восстановился и смог закончить оставшиеся концерты. Он редко прислушивался к советам других людей: врач рекомендует ему поменьше пить? Да ни в коем случае. Врач дает советы о том, как сохранить драгоценный дар пения? Вот это стоит послушать.

Вынужденный перерыв оказался на руку остальным «квинам»: они полетели на частном «Лиэрджете» отдыхать на остров Маврикий в Индийском океане.

На последнем концерте мы устроили небольшую «битву тортами» на сцене с использованием взбитых сливок, других молочных продуктов и Спайка, сессионного музыканта Queen. Спайк был клавишником и играл на ритм-гитаре в песне Hammer То Fall. Кто-то из зрителей, увидев его, спросил:

– Это что еще за толстый техник, который вышел на сцену с гитарой?

Оскорбительно звучит для техников, скажу я вам.

Когда перед выходом на бис выключили свет, один из ассистентов группы прибежал ко мне с криками:

– Уберите со сцены весь этот крем и прочее дерьмо – Фред с ума сходит, он постоянно поскальзывается и боится, что снова повредит колено.

Голос Фреда был в порядке, но вот связки колена, поврежденные во время шуточной борьбы в мюнхенском клубе перед гастролями, его все еще беспокоили.

Впрочем, это не мешало ему играть в теннис в Сан-Сити. Играл он хорошо. Фредди Меркьюри стремился быть лучшим во всем, чем бы ни решил заняться.

Выпивка

В Сан-Сити было несколько баров; мы бесплатно напивались в баре, расположенном в эксклюзивном клубе «Прайв», где толстосумы играли в азартные игры. Всю еду и напитки подавали за счет заведения, и, хотя мы сами не играли, благодаря нашему временному статусу «интересных людей» получили те же привилегии. Мы были в хороших отношениях со всеми барменами и дарили им пропуска на концерты. Но чернокожего бармена не пустили – даже с пропуском «Везде». Если всерьез задуматься, то я действительно не припомню среди аудитории сколько-нибудь чернокожих зрителей. Были ли они на концертах вообще?

Мы каждый вечер сильно напивались, а потом, шатаясь, добирались до гостиницы, перелезая по пути через забор из проволочной сетки, чтобы вдвое сократить дорогу. Иногда нас сопровождали девушки из Бирмингема, которые работали крупье и дилерами (раздатчицами карт) в казино. Девушки носили прически в виде конусов; на то, чтобы удержать их в вертикальном положении, уходил целый баллончик лака для волос. Прибавьте сюда яркий макияж, форменные блестящие платья и металлические аксессуары, и получится персонаж из сериала «Звездный путь» начала 70-х. А невнятный бирмингемский акцент вполне мог сойти за инопланетный язык с фактором искривления семь.

Мы со смеху покатывались, смотря, как они пытаются перелезть через забор в своих обтягивающих вечерних платьях. Убедившись в тщетности своих попыток, они просто снимали платья и лезли по сетке в одном нижнем белье и туфлях на высоких каблуках. Освещенная кроваво-красным африканским солнцем, едва показавшимся из-за холма, привлекательная молодая женщина в стрингах и лифчике, с трудом перелезающая через сетчатый забор – какой трогательный и поэтичный момент!

Чтобы развеять скуку в выходные, мы по вечерам ходили в боулинг – все, за исключением гардеробщика Тони Уильямса. Валлиец Тони любил выпить, после чего превращался в мистера Хайда, который не помнил вообще ничего из произошедшего накануне. Именно мистер Хайд, а не Тони Уильямс, попытался поиграть в боулинг в голландской гостинице несколько недель назад, и, когда его шар, не задев ни одной кегли, укатился в желоб, Тони, недовольный собой, ударил кулаком в стену – и сломал запястье. После операции он был вынужден пить и работать другой рукой, так что техникам приходилось вдевать для Ширли (прозвище, данное Тони Фредом) нитки в иголки, когда он зашивал концертную одежду.

Смертоносный Буш

Ночное сафари в заказнике, окружавшем Сан-Сити, вышло очень веселым. Мы с Колли устроили настоящий британский лагерь, накинув на палатку позаимствованный из гардероба Фреда национальный флаг.

Я проснулся посреди ночи и услышал все писки, воркования, вопли и страшные звуки, которыми обычно сопровождаются фильмы о Тарзане. Но Колли был совсем не похож на Джейн – даже несмотря на леопардовые трусы и романтический свет масляной лампы.

В буше прячется много всяких опасностей, но самой смертоносной из них, по словам нашего гида, была неподвижная угроза: носорожье дерьмо!

Носороги, как оказалось, очень любят облегчаться на дорогах, которые ведут через саванну, и их немалого размера отложения под палящим африканским солнцем быстро становятся твердыми как камень. Джипы несутся по этим дорогам на огромной скорости, налетают на замаскированные кучи-убийцы и переворачиваются. В страховом полисе это не обговаривается; даже маленькими буковками нигде нет приписки «Смерть либо потеря конечности или глаза из-за носорожьего дерьма».

Потом нас отвезли в вольеры с крупными кошками: сначала шли небольшие львы, а потом большие гепарды, которым ученые присвоили специальные номера. Всем, кроме одного, получившего кличку Найджел! Я старался держаться подальше, потому что слишком уж шаловливыми были эти разбойники, я вам точно говорю!

Нам предлагали и другие виды спортивных развлечений: несколько плавательных бассейнов, теннисные корты и поле для гольфа. Американцы из нашей технической команды любили гольф и возили на гастроли клюшки, складывая их в футляры с аппаратурой. У этого конкретного поля для гольфа был один большой недостаток: змеи. По неровному полю и песчаным ловушкам ползало немало гадов, в том числе плюющиеся кобры.

Эти хитрые маленькие рептилии имели печальную славу в Сан-Сити, на их совести были жизни нескольких человек. Выслушав все предупреждения, Джо Тровато, американец-осветитель, отправился с соотечественниками сгонять партийку. К сожалению, накануне вечером Джо сильно наклюкался в баре и чувствовал себя весьма, весьма нехорошо.

Участники Открытого чемпионата техников Queen по гольфу добрались до первой лунки; Джо был уже зеленее лужайки. Взяв клюшку у своего чернокожего кэдди, он подошел к мячу, чтобы сделать первый удар. Размахнувшись, он нанес сильный удар клюшкой, и его измученное тело отреагировало, выплеснув содержимое одновременно изо рта и прямой кишки. Зеленое лицо Джо одновременно стало бледным как полотно и ярко-красным от стыда – как раз подходящие цвета для потомка итальянцев. Верный кэдди завернул его в полотенце и отвел обратно в номер.

Музыканты Queen в гольф не играли, как и мы, британцы из технической команды, так что мы с Колли сбежали из Сан-Сити, чтобы осмотреть окрестности. Джон Дикон разрешил нам взять машину, которую арендовал, чтобы ездить на расстояние в несколько ярдов между своей виллой и входом на арену «Супербоул». Мы поехали на суперсовременной «БМВ» на юг в сторону Рустенберга, ближайшего города по пути к Йоханнесбургу.

В Рустенберге нам вряд ли грозила какая-либо опасность, но атмосфера нам не понравилась, так что мы поехали обратно в «белую крепость» Сан-Сити. Но я уже не был белым – кожа покраснела, как у вареного рака, потому что я недооценил африканское солнце. Я тогда по последней моде покрасил пряди волос белым, желтым, красным и синим, так что стал напоминать попугая. Я знал наизусть натяжение струн на любой гитаре и серийные номера всей нашей аппаратуры, так что работал практически как попугай – за несколько зернышек в кормушке.

Деньги и алмазы

К счастью, никто из нас не увлекался азартными играми – иначе мы наверняка расстались бы с деньгами в одном из казино Сан-Сити или спустили все на «одноруких бандитов», которые обещали «больше рэндов в ваших руках». Южноафриканская валюта тогда не принадлежала к числу свободно конвертируемых – даже просто обменять ее было сложновато. Контракты на выступления Queen почти всегда составлялись в американских долларах, но промоутеры обязаны были предоставлять местную валюту для мелких расходов. И что же нам оставалось делать с остатками суточных, которые почти ничего не стоили, накопившимися к концу поездки в Сан-Сити?

Потратить их все? Но на что? Даже в дьюти-фри в аэропорту принимали только американские доллары, фунты стерлингов и дойчмарки. Самым популярным выбором оказались золотые крюгерранды или алмазы, купленные в крупных ювелирных магазинах Сан-Сити. Можно и подружку дома порадовать, и отложить на черный день, если что. Впрочем, лучшие сделки по алмазам мы заключали с независимым мистером Икс (не могу вспомнить его имя; думаю, его это только обрадует).

Мистер Икс был знакомым техников из Сан-Сити. Он приезжал на концерты из Йоханнесбурга и работал напрямую с заезжими группами и их техниками, желающими приобрести алмазы. Мистер Икс приезжал перед концертом, и мы проводили его в настроечную комнату. В этой особой комнате частенько заключались сделки с местными поставщиками запрещенных товаров, и, хотя обычно там на стол выкладывали несколько другие «камушки», камни от мистера Икс были куда ценнее.

Он был совершенно не похож на типичного продавца алмазов – носил куртку с капюшоном, более характерную для трейнспоттеров, бесформенные штаны и ботинки без шнурков. Взъерошенный мужчина средних лет, неудачно пытавшийся скрыть лысину, зачесывая на нее жирные волосы, он больше походил на человека, который предлагает сласти школьникам. За плечом у него была неизменная сумка из дешевого кожзаменителя, которую он расстегивал и доставал стопки свернутой оберточной бумаги, набитой алмазами, рассортированными по всем четырем главным параметрам: караты, цвет, прозрачность и огранка.

Он явно нервничал, но мы уверяли его, что в святая святых – настроечной комнате – он в полной безопасности. Мы покупали алмазы по куда более приемлемым ценам, чем у других ювелиров, о которых мистер Икс отзывался весьма неприязненно. Как и некоторые богатые люди, чьи камни в Англии оценивали для страховки…

Настроечная – совершенно особое место, куда пускают лишь немногих избранных. В ней нет места никаким позерам, прилипалам, агентам, юристам и прочим подобным личностям. Если вы очень важная персона, вас ненадолго впустят в гримерку Queen, но вот в настроечную комнату можно попасть только по приглашению личного техника Queen. Это наш притон и тайное убежище.

Фраза «Можешь зайти и проверить свет в настроечной?» примерно переводилась как «Давай зайдем и нюхнем кокса». Еще ее называли «проверкой настроя».

В ларе для настроечной комнаты хранились цифровые гитарные тюнеры, компактный усилитель «Фендер-Чемп», трансформаторы напряжения и надувная кровать. На этот ларь мы установили специальные замки, открывающиеся шестигранными ключами, что позволяло использовать его в качестве сейфа. Его загружали в грузовик одним из первых, так что в нем перевозили в том числе пластиковые пакеты с валютой, когда декларировать большие суммы на таможне было рискованно, непрактично или просто не то чтобы разрешалось. Надувная кровать – эксклюзивная собственность Джона Дикона, который твердо верил в укрепляющие способности отдыха и сна в нужное время. Кроме того, здесь он мог спрятаться от шумных драм, происходивших в гримерке. Мне, как личному технику, он тоже разрешал пользоваться надувной кроватью, если я ему потом рассказывал все в подробностях…

В настроечной комнате я отдыхал, настраивал и чистил гитары Джона и Фреда и менял струны. Новые струны ставили на гитары каждые три-четыре концерта; примерно так же часто техники меняли носки. В настроечной я мог спрятаться, чтобы отточить свое владение инструментом и впечатлить тех, кто проходит мимо закрытой двери. Может, там сидит музыкант? Нет, точно нет. Но электрогитара – это очень соблазнительная игрушка, мощная, опасная, которую так и тянет подержать в руках. Ее звуки куда громче, чем ваш голос, а издать их можно одним движением руки. Это круто! Ручка громкости на электрогитаре выражает степень вашей сдержанности. Жаль, что я не умею толком играть.

В настроечной комнате хорошо было развлекать девушек или прятать их там, пока мы искали для них пропуска. К счастью, я не пытался играть им серенады на гитаре, иначе они бы сбежали, и неважно, дам я им пропуск или нет. Пропуска за кулисы, которые делали на гастролях Queen, всегда вызывали пересуды, начиная с альбома Jazz (обнаженная девушка с внушительным задом верхом на велосипеде) и заканчивая A Kind Of Magic (еще одна женская задница на стуле и мультяшные изображения музыкантов, танцующие внизу, – это был тщательно замаскированный символ заполненных стадионов, «когда задницы садятся по местам»).

Запасные ламинированные пропуска, а также те, что выдавались неизвестному персоналу перед гастролями, выписывались на имя Джона До и Джейн До – так американская полиция называла неопознанные трупы. На концертах в Сан-Сити появились алюминиевые пропуска и багажные бирки – металл лучше соответствовал «индустриальным» декорациям на концерте. На пропусках была изображена вращающаяся машина с ладонями, которые шлепали молодую девушку-строительницу, а на одной стороне было написано: «Использовать этот край». Для чего? Гастрольные пропуска пережили серьезную эволюцию – от длинных волос и универсальной фразы «Все нормально, приятель, я с группой» до сложной охранной системы с несколькими уровнями доступа.

Впрочем, вскоре мне уже больше не понадобится пропуск на работу. Я уже принял решение. Я прочитал еще одну глянцевую брошюру о карьере.

Всегда читайте то, что написано мелким шрифтом.

Четыре времени года, четыре стороны света, четыре всадника Апокалипсиса, четыре музыканта Queen. Я был везде, видел всех, сделал все – и получил за это несколько футболок.

Музыканты говорят, что в такте четыре доли. Меня временами довольно бестактно лишали моей заслуженной доли. Может быть, даже слишком часто.

Пришло время уходить, двигаться дальше.

Перед европейскими гастролями The Works, слившимися с поездкой в Сан-Сити, я решил, что с меня хватит рок-н-ролльного образа жизни. Я хотел найти новую работу.

Мое решение уйти от Queen вызревало очень долго, и не было никакого конкретного повода или причины, которые заставили меня оставить рок-н-ролльную жизнь. Несмотря на престижную работу с одной из лучших групп мира, я хотел чего-то другого, чтобы стимулировать и радовать себя, причем не работы с какой-нибудь другой группой – несмотря на все щедрые предложения.

Шли восьмидесятые, эра Мэгги Тэтчер, когда у всех якобы были «кучи денег», но финансовая сторона точно не могла служить стимулом продолжать работу в Queen – зарплаты техникам предлагались не самые высокие. Ко времени записи альбома The Works в 1984 году я почувствовал и физическое, и эмоциональное выгорание – трудиться тогда стало тяжелее, чем когда-либо. Иногда верность превращается в слабость, так что, поскольку никакой реальной возможности подняться выше в организационной иерархии Queen у меня не было, я решил, что пора уходить – лучше это все-таки делать на пике формы.

Кроме того, меня разочаровали изменения в музыкальной индустрии.

Я уже давно хотел стать фотографом – мне действительно нравилось делать снимки, это радовало и вдохновляло. Но мир фотографии был для меня совершенно неизведанным, так что приходилось полагаться на свои ограниченные знания, небольшой талант, веру в себя, а также опыт, профессионализм и настойчивость, которые во мне развил музыкальный бизнес.

Будучи главой технической команды Queen, я приобрел уверенность в своих силах и в том, что смогу добиться успеха и в чем-нибудь другом. Поначалу для меня это было всего лишь работой, но потом я все же понял, насколько важна моя должность и ценны мои навыки. Но я знал и свои слабости.

Решение уйти от Queen оформилось во время гастрольных репетиций в Мюнхене. Я обсудил его с несколькими людьми, к которым относился с доверием и уважением, а остальных просто поставил перед фактом; большинство узнало об этом за ужином, который Фред устроил в традиционном баварском ресторане своего бойфренда Винни. Не самое лучшее место для вегетарианцев…

Я очень хотел лично рассказать обо всем Фреду, но, что удивительно, это оказалось нелегко. Иногда, несмотря на наши близкие отношения, к Фреду было очень трудно подойти, или же он в нужный момент был не один. В общем, случая так и не представилось: то он с кем-то, то он не в настроении, то место неудачное.

– Фред, можно с тобой поговорить?

– Позже, дорогой, позже.

Мне кажется, он пытался избежать разговоров на эту тему, потому что, несмотря на всю силу воли, смелость и готовность преодолеть любое испытание, Фред иногда просто отмахивался от каких-то вещей, надеясь, что они пройдут сами по себе.

«Позже, дорогой, позже» так и не настало, но зато стало совершенно ясно, что он знает о моем уходе, а я знаю, что он знает – но никто ничего так и не сказал. Он спросил Джерри Стикеллса, почему я ухожу, и Джерри дал ему простой ответ: «потому что хочу теперь быть фотографом, а не техником».

А потом во время перерыва в репетициях Фред неожиданно спросил меня формальным, резким тоном:

– Значит, ты уходишь?

– Да, ухожу, – кивнул я со стоической искренностью.

– Хорошо.

Он кивнул и улыбнулся мне.

Больше мы к этой теме не возвращались.

Он знал, что я буду работать с тем же усердием, пока не уйду – более того, на гастролях The Works я взял на себя еще больше обязанностей и работал еще усерднее, чем на предыдущих гастролях Queen.

Если бы я ушел от Queen, чтобы работать в другой группе, Фред никогда бы меня не простил, но, поскольку я уходил в «искусство», я был уверен, что он поймет. И он понял.

Роджер оказался шокирован моим решением, но после того, как мы поговорили, он тоже понял главную причину. Брайану кто-то рассказал обо всем раньше меня самого, так что он, весьма расстроенный, подбежал ко мне в «Сахарной хижине» и попросил остаться, обещав «все исправить». Было уже слишком поздно, я принял решение, и деньги в нем никакой роли не играли. Джон уже знал – мы с ним об этом говорили несколько раз.

Он тоже переживал период перемен. В 1984 году Джон снова отрастил копну волос. В 33 года он начал курить и иногда исчезал с записей, говоря только мне, куда отправляется. Он делился со мной своими секретами; мне показалось, что он уже сыт всем по горло. Джон ни разу не пытался убедить меня остаться, потому что понимал, почему я хочу уйти. Мне даже думается, что он хотел оказаться на моем месте.

Этот период жизни совершенно изменил Джона.

Начинается благотворительность

В условиях расторжения моего договора с Queen Productions в начале 1985 года значилось, что я отработаю Rock In Rio и последнюю часть гастролей The Works, которая пройдет в Новой Зеландии, Австралии и Японии в апреле-мае 1985 года, в качестве вольнонаемного работника – я уже начал готовить будущую карьеру фотографа. После окончания гастролей в Осаке я подумал: все, больше я никогда не залезу под рояль или в грязный грузовик. А вот и нет.

Как только я вернулся в свою арендуемую на паях студию и начал работу, мне позвонили и сообщили, что группа примет участие в каком-то фестивале под названием Live Aid, который организовывают Боб Гелдоф и Мидж Юр.

Queen согласилась не сразу, но как только согласилась, началась обычная работа. Поскольку единственный концерт в Лондоне отнимет не слишком много времени, я согласился помочь. Репетиции Queen прошли в театре «Шоу» на Юстон-Роуд; в типичной «квиновской» профессиональной манере ключевой концертный персонал выписали из США.

Неприятное происшествие с фредовским роялем «Стейнвей» напомнило мне, что Фред, когда ему хотелось, бывал весьма сволочным и стервозным. Может быть, я официально и покинул Queen, но он по-прежнему мне спуску не давал. Следующие дни Queen работала над 20-минутной программой, которой суждено было войти в историю рока. Я купил большие белые пластиковые часы, их расставили по сцене, чтобы группа могла следить за временем. У группы было очень много материала, так что все думали, что музыканты будут долго спорить на тему, какие песни играть, но, как ни странно, программу обговорили довольно быстро. Кое-какие другие сочетания, конечно, пробовали, но финальную версию утвердили единогласно и без особых истерик. В программу попали три песни Фреда, три – Брайана и одна – Роджера. А Джон, написавший самый продаваемый сингл в истории группы и еще несколько хитов? Джон очень редко возражал – он предпочитал плыть по течению.

Мне кажется, Джона недооценивают как музыканта; он не только замечательный бас-гитарист, но и фантастический ритм-гитарист – лучший в группе. Когда Джон начал писать песни, Фред разглядел его потенциал и помог по-настоящему раскрыть талант, подбадривая и советуя писать еще. Может быть, это не самое очевидное партнерство внутри Queen, но Джон и Фред очень уважали друг друга как профессионалы, хотя на это часто не обращают внимания.

Live Aid не был концертом Queen, так что они не могли полагаться на мощную осветительную установку, дым, пиротехнику или вступительную фонограмму, чтобы изумить аудиторию. Очевидный выбор для рок-группы – начать с быстрой песни, под которую хорошо махать головой и топать ногами. А вот и нет.

Мел Смит и Грифф Риз Джонс объявили выступление Queen буквально через несколько секунд после того, как мы закончили проверку оборудования. Когда приветственные аплодисменты стихли, Фред сел за свой рояль и заиграл знаменитое вступление к Bohemian Rhapsody.

Это было великолепно. Все зрители знали песню и после первого радостного вскрика начали подпевать самому известному произведению Queen. Аудитории, которая провела на стадионе уже часов семь, требовалось второе дыхание. Queen дала ей это второе дыхание и выступила просто восхитительно. А еще они были самыми громкими! Звукоинженер Трип Халаф установил ограничители на систему усиления Clair Brothers – а потом убрал их на время выступления Queen. Если не можешь их ослепить – оглуши! Фред показал всему миру, почему именно он – величайший шоумен своего времени, и покорил всю аудиторию. Настроение, энергия и дух этого дня были удивительны; то был первый и лучший (с большим отрывом) большой благотворительный фестиваль. Он состоялся как раз в нужное время, и между собравшимися звездами не было никаких конфликтов, Фред даже совершил беспрецедентный поступок: разрешил другому музыканту – Филу Коллинзу – воспользоваться своим роялем. Указание о 20-минутных программах должно было строго соблюдаться, потому что все подстраивалось под телетрансляцию. Вращающуюся круглую сцену разделили на три равных сектора, что позволяло одной группе настраиваться, второй – разбирать свою аппаратуру, а третьей – выступать.

Это оказалось очень эффективно. Пока нашу аппаратуру выносили со сцены и грузили в машины, я смотрел выступление The Who. Посреди сцены стояла «светофорная» система – красная, желтая и зеленая лампы, по которым ориентировались музыканты. Когда зажигался зеленый свет, это означало, что у группы осталось пять минут. Желтый свет означал «У вас осталось две минуты, заканчивайте песню поскорее». Красный – «время вышло, уходите, а то мы отключим вам электричество».

На выступлении группы, превратившей уничтожение инструментов в вид искусства, красный свет горел очень долго. Менеджеры сцены и представители промоутера начинали нервничать – только очень безрассудный человек рискнет выключить электричество во время концерта The Who.

Певцу, мистеру Роджеру Долтри, стали подавать знаки. Он ответил в своем уникальном стиле – пинками свалил все «светофоры» и разбил их во время последней песни.

Я улыбнулся, потом заметил поодаль Боба Гелдофа, который скакал в стиле Пита Тауншенда и размахивал руками, играя на воображаемой гитаре.

Дух рок-н-ролла действительно присутствовал на стадионе в тот день, как и дух человечности. Когда все музыканты вышли на сцену, чтобы спеть Feed The World, это было что-то невероятное. Работать на таком концерте – огромная честь, Live Aid стал одним из самых запоминающихся дней в моей жизни. Мне часто говорят, что «заметили» меня на выступлении Queen на Live Aid – после чего весьма нелестно отзываются о моих коротких джинсовых шортах! «Было очень жарко», – оправдываюсь я. Да и вообще, они тогда были в моде…

Queen тоже было жарко, но невероятная атмосфера этого дня снова придала им веру в себя и желание работать. Как мне кажется, в тот период существовала вполне реальная возможность распада группы: музыканты чувствовали себя усталыми и изнуренными, их очень угнетало падение популярности в Америке, и требовалось что-то, что вернуло бы им силы и уверенность в своем таланте. Им не стоило беспокоиться – они затмили на концерте всех, изумив даже многих поклонников других групп. Queen была благодарна всем своим техникам, которые, несмотря на огромное давление, отлично справились со своей работой. Всем нам выдали награды в рамочках: фотографию группы на сцене Уэмбли и металлическую пластинку с выгравированной надписью:

«ЛАЙВ ЭЙД»

13 июля 1985 года

ПИТЕРУ ХИНСУ

Спасибо от

Брайана, Фредди, Джона и Роджера QUEEN

После моего небольшого вклада в историю рока я продолжил общаться с Queen и даже устроил для группы несколько фотосессий. Ранней весной следующего года менеджеры Билли Сквайра предложили мне помочь ему на записи в Лондоне.

М-м-м… опять весь этот рок?

Впрочем, мне предложили неполный день и гибкий график, позволявший мне спокойно работать фотографом, так что я согласился. Затраты на устройство студии оказались довольно высокими, а особого дохода она пока не приносила. Регулярная зарплата была весьма кстати, тем более что с Билли мы хорошо общались.

Примерно в то же время меня спросили, не хочу ли я поработать на Magic-туре Queen, и, после некоторых размышлений и советов пары друзей, я отказался. Мой отказ восприняли с немалым удивлением – похоже, организация Queen по умолчанию считала, что я соглашусь. Я объяснил, что потратил слишком много времени, устраивая новый бизнес, и, хотя никаких плодов я еще не пожинал, перерыв в деятельности может серьезно навредить, и я могу упустить выгодные предложения или новых клиентов.

И, что важнее всего, я теперь фотограф, а не техник.

Мне было жаль отказывать, потому что на гастроли собирались мои хорошие друзья, а рок-н-ролльный образ жизни я вел целых двенадцать лет, и его следы еще не до конца выветрились из организма – «отходняк» еще не прошел.

Я поехал домой к Фреду, чтобы объяснить ему все лично. Он тут же сказал:

– Дело в деньгах, да? Не беспокойся, мы все уладим.

Когда я ответил, что дело не в деньгах, он меня понял, но все равно остался разочарован.

– Ну, тогда хотя бы приди на репетиции и проинструктируй новичков, – настаивал он.

Билли был не только очень успешной рок-звездой, но и очень культурным человеком и ценил утонченные вещи, доступные в Лондоне. Билли хорошо знал Фреда, но еще ни разу не был в Гарден-Лодж, доме, над которым Фред работал не один год.

Мы провели пару вечеров, плавно переходящих в утро, в Гарден-Лодж – Билли играл нам свои новые песни. Фред, будучи Фредом, не мог не сказать Билли, что о них думает и что с ними можно сделать. Билли очень обрадовался такой помощи и, хотя Фред и настаивал «Это твои песни, дорогой, а не мои», он все-таки пришел на студию Sarm, где Queen записала немало самых ранних треков, и записал вокал для двух песен, которые ему особенно понравились: Love Is The Hero и Heart Of Mine, которую переименовал в Lady With A Tenor Sax. Билли лучился радостью – он очень уважал Фреда. Так получилось, что я виделся с Фредом и его окружением довольно часто, и мне дали понять, что его совсем не радует, что грядущий Magic-тур пройдет без меня. Ходили даже слухи, что по личным причинам он вообще откажется от гастролей.

Я пытался отойти от своей прежней жизни, в том числе, конечно, и Фреда, но меня снова притянуло к нему. Я совсем не был уверен, что техники, которые придут вместо меня, смогут так же хорошо работать с Фредом и Джоном.

В общем, я оказался перед трудным выбором.

Я обсудил это с Билли, и он меня поддержал. Я не хотел подводить его, уезжая прямо посреди записи его проекта, к тому же мне хотелось все же отпустить прошлое и посвятить жизнь новой карьере. Билли сказал, что я должен поехать на гастроли, потому что знал, как тесна связь между мной и Фредом.

После последней студийной сессии с Билли и Фредом мы все поехали в «Аль-Хайям», любимый индийский ресторан Билли на Вестборн-Гроув. Фред очень любил индийскую кухню, но обычно ходил только в те заведения, где его знали и он чувствовал себя спокойно. Этот ресторан в «список» не входил. Мы забронировали столик в дальней части ресторана, но люди все равно быстро узнали Фреда. Впрочем, он отнесся к этому спокойно, потому что ресторан выбрал Билли. Когда Билли и Терри, водитель и телохранитель Фреда, ушли из-за столика в туалет (или еще куда-то), оставив нас с Фредом вдвоем, я сказал ему:

– Хорошо, Фред. Ради тебя я поеду на гастроли.

Он искренне поблагодарил меня и, когда Терри вернулся, сообщил новость и ему.

Мы все вернулись в Гарден-Лодж и остались там на всю ночь. Он еще несколько раз благодарил меня, повторяя:

– Ты получишь все, что захочешь, понимаешь?

Билли хотел поблагодарить Фреда за его вклад и помощь с двумя песнями, так что мы вместе пошли по магазинам и выбрали сувенир, вполне соответствующий стилю «Меркурия» – оригинальную бронзовую статуэтку лисы в стиле ар-деко на мраморном постаменте. После этого Билли уехал в краткий отпуск, так что подарок Фреду пришлось вручать мне. Фред очень обрадовался: он обожал подарки, даже лежащие в старой картонной коробке и завернутые в газету. Статуэтка ему понравилась, и он сразу засуетился, подыскивая ей подходящее место.

К этому времени я убедил себя, что поступаю правильно. Деньги, полученные на гастролях, покроют накладные расходы на студию, да еще и небольшой запас останется.

На переговоры с Джерри Стикеллсом ушло примерно секунд десять – я получил на 100 долларов в неделю больше, чем за австралийские и японские гастроли в прошлом году. Не совсем «все, что я захочу», но я не протестовал и вообще не поднимал этот вопрос.

Я обрадовался, снова встретив старых приятелей на репетициях, но что-то было не так. Атмосфера стала другой, пропало чувство большой семьи и товарищества. Последний Magic тур 1986 года сильно отличался от всех остальных гастролей Queen. Все быстро поменялось, хотя меня не было всего год. Дело даже не в группе и не в знакомых техниках, а в бизнесе. Гастроли оказались самыми грандиозными из запланированных на то лето – несомненно, этому помогло феноменальное выступление группы на Live Aid в прошлом году.

Феерия Queen продолжалась, но обычно хорошо смазанная машина дала сбой, потому что взяла на себя слишком большую нагрузку и работала уже не так идеально, как раньше. Я очень рад, что работал на этих гастролях, учитывая, что они оказались вообще последними. Но я не получил от них такого же удовольствия, как от предыдущих турне.

Большая часть концертов проходила на открытом воздухе, и, очевидно, людей вокруг группы тоже стало больше, но, как по мне, их оказалось слишком много. Шло бесконечное соревнование по пусканию пыли в глаза – каждый стремился заполучить какую-нибудь должность с громким названием. Политика и пустая брехня! Идиотский цирк.

На всех предыдущих гастролях Queen я знал буквально всех владельцев ламинированных пропусков за кулисы, но на этот раз ими бросались как конфетти – раздавали чуть ли не всем подряд, включая откровенных придурков.

Ситуация достигла такой степени абсурдности, что для второй половины гастролей напечатали новые пропуска с большой цифрой 2, чтобы предотвратить нежелательные происшествия.

Queen была крутой группой, выбрала правильное время, но крутой она была многие годы, а лишняя шумиха и возня только создает атмосферу фальши, которая отчуждает и разделяет людей.

Мы все чуть-чуть разошлись в разные стороны, и, хотя я и занимался абсолютно тем же, что и многие годы до этого, и по-прежнему спокойно справлялся и был уверен в себе, все поменялось. Я оставался лояльным и профессиональным, но это уже не было моей «настоящей» работой.

Эпоха ушла, и вместе с ней ушло и то самое особое чувство, которое создавали гастроли. Шоу было отличным, но вот осветительная установка, – то, чем Queen всегда была знаменита, – плохой. Несмотря на потраченные огромные деньги, она больше всего напоминала гигантскую новогоднюю елку. Она была просто большой – а не «живой», движущейся, как старые установки.

В Небуорте, на последнем концерте Queen, я почему-то понял, что он станет последним для нас всех. Я ничего не знал о состоянии здоровья Фреда – просто чувствовал, что это последний концерт и для меня, и для них. Джон тоже пребывал в странном настроении и без всякой причины швырнул свою бас-гитару прямо в динамик, отыграв последнюю песню основной программы. До выхода на бис я успел ее починить и заново настроить. Джон извинился передо мной, но ему явно что-то не нравилось.

Деловая сторона рок-н-ролла окончательно взяла верх, и началась новая эра – корпораций и спонсоров. Я очень рад, что ушел из музыки еще тогда. Такое впечатление, что никакого веселья больше не осталось – люди, которые сейчас там работают, относятся и к себе, и к индустрии очень серьезно. А я вспоминаю очень важную вещь: никто из моих знакомых, ни музыканты, ни техники, не начинали заниматься музыкой только ради денег.

Когда осела пыль, поднятая последними гастролями, я вернулся в студию и попытался продолжить работу с той точки, на которой оставил ее двенадцатью неделями ранее. Вскоре после этого я отправился на грандиозную вечеринку в честь сорокалетия Фреда – «безумную шляпную вечеринку» во дворе его дома. Я надел ту самую бейсболку с «аплодирующими» руками, из-за которой он гонял меня по сцене в Японии.

Осенью Фред записал сингл The Great Pretender и предложил мне сфотографировать его для обложки в моей студии, а потом поснимать еще и съемки клипа. Юмор техников никуда не делся и в съемочном павильоне: мы с Кристалом переписали первую строчку, которую пел Фред. «Oh yes, I’m the great… big bender!»[38] Но, несмотря на весьма непочтительное и похабное напоминание о прошлом, я понял, что наконец-то избавился от «духа гастролей». Я больше не мог сказать: «Я с группой» – теперь я уже точно сам по себе.

Никто не может отобрать у меня того, чего я пережил и достиг, но жить нужно сегодняшним, а не вчерашним днем. За The Great Pretender последовали и другие фотосессии для Фреда и Queen и приглашения на пышные вечеринки Фреда – частные самолеты, билеты первого класса, роскошные гостиницы… За все щедро платил мистер Меркьюри. Я получал приглашения на обеды в Гарден-Лодж, на «Рождество Queen», да и на других вечеринках меня по-прежнему включали в списки гостей. Приятно было осознавать, что меня помнят и что все понимают, почему я ушел от Queen ради карьеры фотографа.

Мир навсегда запомнит бессмертные слова, произнесенные в 1966 году на стадионе «Уэмбли»: «Некоторые люди на поле уже считают, что все закончилось…» Двадцать лет спустя в Небуорт-Парке, через несколько недель после того, как Queen выступила на знаменитом старом «Уэмбли», действительно все закончилось.

В последний раз я виделся и говорил с Фредди Меркьюри на праздновании двадцатилетия Queen в эксклюзивном клубе «Граучо» в лондонском районе Сохо. Он сидел в приватной комнате на втором этаже за большим столом. Я сидел в противоположном углу со своей подругой Джулией, Джоном Диконом и его женой Вероникой. Я встретился взглядами с Фредом, и он подозвал меня к себе, привстав, чтобы поприветствовать меня. Он слегка обнял меня, поцеловал в щеку и сказал:

– Спасибо, что пришел. Я очень рад.

Вот и все. Такой была наша последняя встреча. Я даже не представлял себе, что все будет именно так.

Сейчас, оглядываясь назад, я очень рад, что мне представилась возможность поработать с Queen, и я им очень за это благодарен. Не сомневаюсь, что они тоже благодарны мне. Я очень многим обязан группе и, в частности, Фреду – и я очень скучаю по нему.