На руинах пирамид бесплатное чтение

Екатерина Островская
На руинах пирамид

Глава первая

Николай открыл глаза и увидел потолок; осторожно, чтобы не потревожить жену, повернул голову и посмотрел на окно, за которым было темно и тихо. Тихо было и в доме и, наверное, во всем мире. Зимний рассвет не спешил, звезды перемигивались молча, и в близком лесу ничего интересного не происходило.

— Ты не спишь? — шепотом поинтересовалась Лена.

— Нет, — ответил Францев, — думаю.

— Вот и я, — вздохнула жена, — боюсь заснуть. Все кажется, что закрою глаза, засну, потом проснусь и все — сказка закончилась: мы снова в нашей комнатке в малюсенькой квартире. Со стенами такими тоненькими, что слышно, как по ночам сосед дядя Вася ходит в туалет.

— Я тоже об этом думаю, — признался Николай, — не про соседа, конечно, а вообще, за что нам такое счастье? То есть я знаю, что это все Паша Кудеяров устроил. Марина ему дом решила подарить, а он в мою пользу отказался.

— Неудобно получается, — шепнула Лена и вздохнула, — у нас такие хоромы теперь, а он в Москве на служебной площади мается.

— Как-то надо с ним поделиться, что ли, — предложил Францев.

Он мог бы не говорить, потому что они много раз обсуждали это. Кудеяров сделал предложение внезапно, Николай сразу отказался, но друг настаивал — тем более что документы все были им подготовлены. Оставалось только подпись поставить, что Францев скрепя сердце сделал. Конечно, не совсем скрепя сердце, как раз наоборот — сердце разрывала нежданная радость. Но все равно было понятно и ясно как божий день, что таких подарков судьбы не бывает. И вообще за все в жизни надо платить, и потому Николай, пораскинув мозгами и посоветовавшись с женой, решил продать подаренный ему роскошный особняк, купить выставленный на продажу маленький простенький домик и переселиться туда. А разницу отдать Кудеярову. Лена с радостью поддержала эту идею, но потом, когда узнала, что в этом маленьком домике произошло то самое убийство девушки с собачками^[1], наотрез отказалась, сказав, что ей и в городской квартирке неплохо живется, потому что не важно, где ты живешь: важно — с кем. А в тот домик въехал местный житель Дробышев, который выгодно продал свой дом, перебрался в тот маленький, а всю прибыль, полученную от реализации особняка, вложил в свой рухнувший внезапно бизнес. Так что Францевым пришлось остаться жить в кирпичном особняке.

И все-таки они избавились от своей городской квартирки, хотя расставание прошло со слезами на глазах. Плакала, конечно, одна Лена. Всю выручку Николай сразу хотел отдать Кудеярову, но тот отказался под предлогом, что Коле еще налог на дарение платить придется, а там немаленькая сумма может получиться…

Далеко-далеко в тишине за еловым лесом простучал колесами поезд: можно даже не смотреть на часы — скорый Петрозаводск — Петербург: значит, сейчас 04.55. Можно было еще пару часов подремать, но спать не хотелось. Какое счастье просто лежать, потому что реальность лучше любого сна. Когда-то очень и очень давно в далеком и счастливом советском прошлом у Францевых на четверых была маленькая квартирка на окраине, две смежные комнатки: в одной обитали родители, а в другой Колька с младшим братом на одном диване, потому что второй уже не влезал в их комнатенку. И все равно всем хватало места и радости, потому что так жили все или почти все: кто-то, может, и лучше, например академики, известные артисты и работники продуктовых магазинов, но ведь кто-то и двух комнаток на четверых не имел. Не стало отца, потом в Чечне убили брата, мама, узнав об этом, умерла. Вскоре Николай привел в квартирку жену, у которой не хватало времени приготовить ужин, потому что она не отрываясь смотрела подряд все мексиканские сериалы. Правда, у нее нашлось время сначала приватизировать жилплощадь на себя и на мужа, а потом завести любовника и самой же подать на развод. Для нее это была жилплощадь, а для Коли единственное место на свете, где были знакомые с детства запахи и воспоминания об ушедшем счастье. На суде жена с гордостью заявила, что беременна от любимого мужчины, и предъявила справку — не о том, что мужчина был любимым, а о том, что она беременна. Николаю она выплатила компенсацию за его долю собственности в квартире, принадлежавшей когда-то его родителям. Компенсации едва хватило на девятиметровую комнатенку в коммуналке, то есть совсем не хватило — пришлось еще и кредит брать. Точного количества своих соседей Францев так и не узнал, но утренние очереди в туалет были бесконечно длинными. А потому, когда поступило предложение пойти участковым в маленький городок, Николай долго не раздумывал, потому что к новой должности полагалась служебная жилплощадь без соседей.

И вот теперь чем это кончилось… Вернее, не кончилось, а как раз наоборот, все только начинается. Теперь у Коли любящая молодая жена, двое детишек: мальчик и девочка, а скоро будет и третий. А еще есть огромный дом с тремя спальнями на втором этаже и кабинетом, который, если честно, Францеву не нужен вовсе. Зато в перспективе — у каждого ребенка будет по своей собственной отдельной комнате. Николай представлял все это и улыбался. Так и заснул с улыбкой на лице, не дождавшись утра.

Разбудила его жена. Лена поцеловала его и шепнула:

— Начало девятого. Завтрак на столе.

— Зачем ты вот так носишься с этажа на этаж, — пожалел жену Францев, — тебе же рожать через два месяца.

— А кто тебя кормить будет? — рассмеялась Лена и добавила: — Мне полезно много двигаться.

На завтрак был винегрет, потом ветчинные сосиски с картофельным пюре и зеленым горошком, поджаренные в тостере белые хлебцы с сыром и чай с лимоном. И когда все закончилось, как будто дождавшись этого момента, зазвонил мобильный.

— Подполковник Францев? — раздался незнакомый голос. — Вас беспокоят из городского следственного комитета. Вы будете через пару часов в коттеджном поселке «Ингрия»?

— Буду, я и сейчас там. А что случилось?

— Вчера был обнаружен труп некоего Дробышева. Знаете такого?

— Знаю. Обычный человек. Работящий. Бизнесмен, но руки у него из правильного места растут. То есть, как я теперь понимаю, росли. А как его убили?

— Ножом в собственной машине.

— У него была трехдверная «Нива», — продолжил Николай. — Значит, сзади убить не могли, только с правого пассажирского сиденья. В машине был кто-то, кого Эдик знал. А значит, это не заказуха, скорее всего поссорился с кем-то… Но вообще Дробышев был не из склочных. Может, по бизнесу что-то с кем-то не поделил.

— Выводы пока делать рано, — произнес сотрудник следственного комитета. — Я бы хотел подъехать к вам и узнать, какие у него были отношения с соседями. С кем он общался близко, может, что-то кому-то рассказывал о своих проблемах, о поступающих в его адрес угрозах. Если вы заняты сегодня, то постарайтесь отложить все другие встречи.

— Подъезжайте, — сказал Николай, — сегодня я весь день буду в поселке. Приемные часы у меня только завтра.

— Но тогда и вы поговорите с людьми: всех ведь мне одному все равно не обойти. А вы лучше других знаете, к кому и как можно обратиться. Прямо сейчас и начните.

Глава вторая

Диденко шел вдоль дороги, склонившись от встречного ветра, швыряющего ему в лицо пригоршни снега. Немецкая овчарка, которую он вел на поводке, также жмурилась и прятала голову за ногу хозяина. Юрий Юрьевич уворачивался не только от снега: он увидел подъезжающую к нему полицейскую «Ниву» и, вероятно, хотел уклониться от встречи. Францев остановил машину и вышел.

— Доброе утро, — произнес Николай, — у вас найдется полчаса для беседы?

— Если хотите беседовать, то вызывайте повесткой. Но мне нечего вам сказать и желания беседовать тоже нет. Все уже обговорено и с вами и вашими коллегами. Вы обвинили невинного человека в особо опасном преступлении, которого она не совершала. Теперь моя жена по вашей милости четвертый месяц находится в вонючем следственном изоляторе. А у нее хронические заболевания, между прочим.

— Была бы невиновна, — возразил участковый, — ее бы там не держали.

— А были бы доказательства вины, ее посадили бы сразу. А сейчас неизвестно даже, когда суд. Мы с адвокатом прошение подаем, чтобы ей изменили меру пресечения… Она же очень страдает там. И все это из-за вас с вашим московским дружком. С чего вдруг вам утверждать, что она кого-то убила?

Подобная наглость так поразила Францева, что он даже за голову схватился.

— Вы серьезно? Она же на меня с ножом бросилась. А потом на ней два только доказанных убийства.

— А вы в курсе, что там расследование проводилось с обвинительным уклоном? — перешел в наступление Диденко. — Наташа даже понятия не имела, что ее в чем-то подозревали.

— Потому что сбежала, сменила фамилию и имя.

— А про срок исковой давности вам что-нибудь известно? С момента того преступления, которое она даже не совершала, прошло больше пятнадцати лет, так что можете забыть о ее вине, которой и так не было. А то, что вы сейчас шьете ей, вообще ни в какие ворота. Подумать только: хрупкая женщина с хроническими заболеваниями и тонкой душевной организацией вдруг напала на полицейского во время исполнения им служебных обязанностей. Какие обязанности ночью в чужой квартире? Причем вы там были не один, а с молоденькой девушкой. Вам не стыдно? Женатый человек!

— А ваша жена с какого перепугу вломилась в чужую дверь и с ножом набросилась на меня?

— Никто на вас не набрасывался! Вы и сами это прекрасно знаете. Моя Наташа заявила еще при задержании, что она поднималась по лестнице и увидела, что дверь одной из квартир приоткрыта, а возле дверей лежит кинжал. Она подняла его и хотела положить внутрь квартиры, не успела даже за ручку двери взяться, как на нее набросились двое здоровенных мужчин: участковый Францев и второй, оказавшийся сотрудником Следственного комитета России, место работы которого в Москве. А что он делал в нашем городке глубокой ночью в квартире, которую снимает, то есть снимала, директор нашего Дома культуры?..

Николай решил не спорить, тем более Диденко специально завел этот разговор, чтобы не общаться по существу.

— И где теперь некая Нина Лосева, которая огульно обвинила мою жену в подготовке покушения на нее? — продолжил Юрий Юрьевич. — Где? Почему не является на допросы и очные ставки?

— Короче! — прервал его монолог участковый. — Все вопросы к следствию. А у меня другая тема. Можете не общаться со мной сейчас, но потом все равно придется явиться по повестке. Иначе привезут под конвоем, тогда еще и штраф заплатите. К тому же будущее вашей жены меня мало волнует. Это суд определит, а у меня ряд вопросов лично к вам по поводу вашего нового соседа.

— Эдика? — удивился Юрий Юрьевич. — А он-то что натворил?

— Так вы собираетесь продолжить беседу?

Диденко покрутил головой, оглядывая окрестности и раздумывая, потом поежился и согласился с неохотой:

— Ладно, но к вам сейчас не поеду, разумеется. Мне еще на работу надо успеть. Давайте, что ли, ко мне зайдем, а то на улице холодно что-то, вроде март сейчас, а продирает так, словно январь.

Францев и не собирался вести беседу, стоя возле своего автомобиля и прикрываясь от снега. Он открыл дверцу «Нивы», и собака тут же пробралась на заднее сиденье, а Диденко расположился на пассажирском, не предполагая, очевидно, что машина тронется с места.

А когда «Нива» поехала, покрутил головой, глядя в окна.

— А мы куда это?

— К вам, Юрий Юрьевич. Вы человек занятой, времени у вас мало. Начнете на работу собираться, а я стану задавать вопросы.

— Так что же все-таки Дробышев натворил? — спросил Юрий Юрьевич.

Участковый промолчал.

— Если я отвечу на все ваши вопросы, это как-то поможет Наташе? — продолжил Диденко.

— Возможно.

«Нива» остановилась у ворот. Мужчины вышли, следом выскочил пес и потянул хозяина к калитке, понимая, что сейчас его будут кормить.

— Очень по Наташе скучает, — вздохнул Юрий Юрьевич, показав на собаку, и добавил: — Мы вместе с ним скучаем.

Николай понимал прекрасно, что Диденко говорит все это не просто так, и грусть у него наигранная. Скорее всего, Юрия Юрьевича разрывает от злости, от ненависти к нему — простому участковому, который задержал его жену и в протоколе указал, что Диденко Наталья набросилась на него с ножом и дважды пыталась ударить его, оставив на его шее царапину от уха до ключицы. А еще наверняка Юрия Юрьевича бесит тот факт, что мент-нищеброд теперь непонятно как стал обладателем особняка в элитном коттеджном поселке.

Они вошли в дом, и сразу хозяин не преминул уколоть незваного гостя:

— Не обращайте внимания, — вздохнул Диденко, — что в доме не прибрано: хозяйка — сами знаете где, а мне недосуг, да и желания особого нет. — И, увидев, как Францев снимает куртку, добавил: — Можете не разуваться, грязи и без вас достаточно.

Это было уже грубо, но участковый стерпел. Да он и не ожидал другой встречи, а потому сразу приступил к делу.

— Мне известно, что у вас с Дробышевым были неприязненные отношения.

— Ничего подобного, — возразил Диденко, — мы не дружим — это правда, но здороваемся при встрече. Хотя, впрочем, он ко мне с претензиями пытался подъехать, мол, твоя жена Алечку убила. Кто ему такое наплел? Но потом, уже после того как он стал совсем уж близким соседом, пришел ко мне с бутылкой: мол, забудем прошлые обиды, кто старое помянет… А еще интересовался, когда суд будет. С таким злорадством спрашивал, как будто собирается туда прийти и потешаться.

— Понятно, — кивнул Францев, — машину ему вы ремонтировали?

— «Мерседес»? Не ремонтировал. Так он и не обращался ко мне никогда. Видимо, обслуживался на фирменной станции или как-то сам справлялся. — И наконец Юрий Юрьевич вспомнил: — Так он же продал свой «мерс». Теперь у него «Нива», а ее-то чего ремонтировать: разумеется, там любой дурак справится…

Диденко замолчал и вдруг до него дошло.

— Вы спросили, какие были с ним отношения… Были? То есть вы хотите сказать, что Эдика нет больше?

Николай кивнул.

— На машине разбился? — выдохнул Юрий Юрьевич.

— Почему вы так решили?

— Так вы интересовались, кто ему машину ремонтировал. Вот я и подумал.

— Не на машине. Его в городе убили. Там этим делом местные занимаются, а меня попросили опросить соседей и узнать, у кого с ним были неприязненные отношения.

— А почему вы меня об этом спрашиваете? — удивился Диденко. — С народом поговорите, с другими соседями. И потом, он же с какой-то девицей теперь живет.

— Жил, — поправил Францев.

— Разумеется, — согласился Диденко, — а как его убили?

— Ножом в сердце.

— Да вы что? — не поверил Юрий Юрьевич. И тут же встрепенулся: — Вам не кажется, что это уже само по себе о чем-то говорит? Мою Наташу сейчас судить будут за убийства, которые она, я уверен, не совершала, и вот подтверждение моей правоты. Только дурак может поверить, что Наташенька кого-то убивала ударом ножа в сердце.

— Это вы кому говорите! — вскипел участковый. — Я ее, как вам известно, лично брал, так она меня дважды ножом достать пыталась. В грудь меня саданула, если бы не книга в кармане, прямо в сердце попала бы, а потом еще в горло хотела.

— Да потому что вы на нее напали, и она защищалась… Темно было.

— Темно было в чужой квартире.

— А вам лишь бы посадить невинного человека. Вам же за мою Наташку миллион рублей премии выписали. Это все знают. А потом вы дом здесь купили. А здесь сами знаете какие цены. Вон Эдик Дробышев продал свой за тридцать миллионов… Не успел выставить на продажу, сразу нашелся покупатель… — Юрий Юрьевич замолчал и продолжил: — Так, может, его из-за денег убили?

— Там солидный покупатель, — покачал головой Францев, — у него серьезный бизнес: он семенами торгует.

— Семенами? — вскричал хозяин дома. — Мошенник, значит. Мы с Наташей как-то купили и помидоры, и огурцы… много чего разного, но ничего не выросло. Разве что какие-то сорняки, сурепка да тимофеевка — так Наташа сказала. Пришлось потом все вырывать и почву просеивать… Вы же знаете, моя Наташенька специалист по растениям. Она посмотрела на пакетики с семенами и сказала, что это предприятие Синицы, а значит, товар хороший, потому что его везде рекламируют. Надо будет в глаза этой Синице посмотреть.

— Вам это так важно сейчас, у кого вы купили эти семена?

— Да мне, разумеется, по большому счету по барабану, кто людей дурит. Мы в магазине купили эти пакеты, да там и цена копеечная. Это вы про семена вспомнили.

— Я? — удивился Николай. — Я вас спрашивал про Дробышева, были ли у него враги или недоброжелатели.

— Я вам и ответил, что не знаю. Стоило приходить. Спросили бы на дороге, и я сказал бы, разумеется.

Николай едва сдержался, но, с другой стороны, сам виноват: ведь знал, что Диденко откажется что-либо обсуждать с ним, считая участкового виновным в том, что его жену задержали. Но ведь ее взяли не просто так…

— Вот это поворот, — не мог успокоиться хозяин дома, — пока моя супруга парится в следственном изоляторе, настоящий убийца и не думал успокаивается… Череда загадочных убийств не закончилась. И будет продолжаться, разумеется, назло вам!

— А где вы были вчера вечером в районе двадцати — двадцати тридцати?

— Так я целый день дома находился, — не удивился вопросу Диденко. — Можете на КПП проверить, выезжал или нет. И записи с камер проверить. Из дома выбирался разве что к Вадиму Каткову: он просил меня сделать диагностику его автомобиля. А что касается Эдика, то поговорите с его нынешней девушкой. Он, как вы сами знаете, недавно за Алей покойной ухлестывал, но безрезультатно…

— В отличие от вас, — проявил свою осведомленность участковый, — а потом о вашей связи узнала Наташа, и вот…

— Какая еще связь! — возмутился Юрий Юрьевич. — Не было между нами ничего, и если вам кто-то что-то наболтал, то это, разумеется, самый настоящий бред. И вообще: Дробышева, по вашим словам, убили в другом районе, да и вообще не в нашем регионе, а значит, расследованием занимаются другие люди. Вы-то чего активность проявляете? Вы кто? Участковый? Вот и занимайтесь профилактикой правонарушений на своем участке. А то за год три убийства у вас.

— Два, — поправил Николай и поднялся. — И учтите: убийца задержана и очень скоро суд вынесет ей суровое, но очень справедливое наказание.

— Ну-ну, — усмехнулся хозяин дома, — а вот адвокат сказал, что доказательств у обвинения нет никаких, кроме слов — ваших и вашего дружка Кудеярова.

— Посмотрим, — ответил Францев, выходя в прихожую.

Он снял с вешалки куртку, надел, посмотрел на себя в зеркало и поразился спокойному выражению своего лица.

— А что, если Наташу оправдают? — продолжал злорадствовать за спиной Диденко. — Что тогда? Вы об этом подумали? Вам придется перед нами извиняться, но лично я в ваших извинениях не нуждаюсь. Вы оплатите нам все судебные расходы. И моральный ущерб, разумеется. Средств у вас хватит: вы теперь богатый человек.

Николай, не отвечая и не прощаясь, вышел на крыльцо. Смысла сюда приходить не было, это было ясно сразу, но он все же пришел. Для чего? Позлорадствовать или просто хотел узнать что-то? Прошло почти четыре месяца, как взяли Наталью Диденко, но следственные действия продолжаются. Неужели она уйдет от ответственности? Был бы рядом Кудеяров, он бы разобрался во всем, навел бы порядок.

Николай шел через двор и чувствовал, как спину ему прожигает насмешливый и ненавидящий взгляд Диденко, очень хотелось обернуться и ответить ему хлестким и метким словом, но что сказать, Николай не знал, ничего умного в голову не лезло, а ругаться лишний раз и по-пустому не хотелось. И вообще зря он затеял этот разговор!

Николай вышел на дорогу и остановился возле своей «Нивы». Смысла обходить жителей поселка и расспрашивать всех подряд, у кого были неприязненные отношения с убитым Дробышевым, не было никакого: он и так хорошо знал все, что здесь творилось.

Больше года назад Дробышев развелся, когда узнал о романе своей жены с его же бизнес-партнером. Жена забрала себе фирму и городскую квартиру, а Эдуарду достались свобода и загородный дом. Кудеяров назвал это неэквивалентным обменом, но что имел в виду Павел, Францев тогда не понял. Но Дробышев, которому пришлось самому сидеть за баранкой «Газели», развозя заказанный в «Строймаркете» товар, на свою новую свободную жизнь не жаловался. А недавно он выгодно продал свой дом, приобрел другой, маленький, но уютный — тот самый, о котором когда-то мечтал сам Францев. Тут же Дробышев реанимировал свою транспортную компанию и вроде начал разворачиваться. И даже сошелся с какой-то молодой женщиной: ту Николай видел пару раз, кода она проезжала в машине Эдуарда, сидя на переднем пассажирском сиденье. Участковый особо не рассматривал ее, но на беглый взгляд женщина показалась ему уж очень молоденькой, особенно если учесть, что самому Дробышеву было сорок семь лет.

Навстречу ехал какой-то серый автомобиль, который остановился и поморгал фарами. Францев подъехал, остановил свою «Ниву», вышел. Из другого автомобиля выбрался мужчина лет сорока пяти, протянул руку и представился:

— Подполковник юстиции Егоров, городское управление следственного комитета. Это я вам утром звонил.

По борту не самой новой серой «Ауди» тянулась надпись «Следственный комитет».

Николай назвал себя и, показав на автомобиль Егорова, поинтересовался:

— А вам всем «Ауди» дают? А то недавно приезжал Кудеяров, так у него «Ауди Q7».

— Где он, а где мы, — вздохнул Егоров. — Павел Сергеевич в центральном аппарате, а мы тут, на земле нашей грешной.

Он даже не удивился, услышав, что местный участковый знаком с заместителем начальника одного из управлений следственного комитета. Вероятно, Егорова в этом плане просветили.

— Знаете, где дом Дробышева? — спросил подполковник юстиции.

Францев кивнул, но тут же предложил показать бывший дом Эдуарда Ивановича, который тот недавно продал за тридцать миллионов рублей.

— С ним рассчитались полностью?

— Сейчас и узнаем. Но мне кажется, что он получил деньги. Он, может быть, и казался кое-кому простачком, но на самом деле был далеко не дурак.

Глава третья

На территорию, где располагался бывший дом Эдуарда Дробышева, их попытались не пропустить. Здоровенный парень с безразличным лицом, глядя куда-то за спины Францева и Егорова, сказал, что здесь частная территория. Он сообщил это, как будто не заметив на плечах Николая погоны подполковника полиции. И даже когда сотрудник следственного комитета предъявил ему свое удостоверение, парень покачал головой и повторил:

— Здесь частная территория.

— Слушай сюда, — не выдержал Егоров, — я на работе, и если ты будешь мне препятствовать, я вызову специально обученных людей, и вопрос будет решен быстро.

— Я тоже на работе и не хочу ее терять.

— На работе? — переспросил Егоров. — Тогда ты попадаешь под третью часть двести девяносто четвертой статьи, а это до четырех лет лишения свободы плюс три года лишения права заниматься охранной деятельностью. Уяснил? Если ты телохранитель, то иди и охраняй тело, а не стой столбом у ворот. Ты должен оказывать помощь правоохранительным органам, а не препятствовать им.

Парень напрягся, вздохнул, но пропустил их. И пошел следом. Во дворе перед домом стоял светло-коричневый внедорожный «Бентли». Обходя его, Францев заглянул в окно автомобиля и сказал, что ничего не видно — стекло тонированное.

В доме шел ремонт, рабочие укладывали напольную плитку. Заказчик стоял посреди гостиной и внимательно рассматривал то, что получалось. Увидев вошедших, он не стал возмущаться, кинул на них быстрый взгляд и снова уставился в пол.

— По какому вопросу? — спросил он.

— Гражданин Синица, — обратился к нему Францев, — пара вопросов к вам и мы уходим. Первый вопрос: с бывшим владельцем дома вы рассчитались полностью?

— А в чем дело?

— Господин Дробышев вчера был обнаружен мертвым, — объяснил подполковник юстиции, — смерть, судя по всему, насильственного характера. Вот мы и пытаемся выяснить.

— Ну что же, пытайтесь, — усмехнулся хозяин дома, — только я-то тут при чем? Что касаемо оплаты за дом, то она была проведена, иначе сделка не была бы зарегистрирована. А с бывшим владельцем дома… как его… я не знаком: сделка была оформлена через риелторскую контору, и деньги через них прошли. Я перевел на их счет тридцать пять миллионов, и мне через неделю принесли документы на право собственности.

— Тридцать пять миллионов? — удивился Николай. — А бывший хозяин получил всего тридцать.

— Тридцать пять лямов — еще немного для этого места, — снисходительно произнес владелец дома. — Когда у вас будет достаточно средств, сможете сами здесь что-нибудь приобрести.

— Подполковник Францев в этом же поселке проживает, — сказал Егоров.

Очевидно, и в этом плане его просветили перед встречей с участковым.

— Ну и как тут вам живется? — поинтересовался, не удивившись этому обстоятельству, Синица.

— Мне нравится. Возвращаюсь домой, сажусь у камина, смотрю, как горят дрова…

— Рядом бутылочка хереса, — подхватил повеселевший внезапно Егоров, — сами понимаете…

— Какой еще херес! — возмутился новый владелец дома. — Хорошее вино хересом не назовут. Я предпочитаю итальянские вина: бароло, барбареско, бардолино, барбера…

— Понты все это, — не выдержал Францев, который все еще не пришел в себя после общения с Диденко, — не важно, какое вино, важно, с кем его пьешь, потому что в выпивке самое главное — это хорошая компания и приятный разговор.

Синица перестал смотреть себе под ноги и поднял глаза:

— В вашем доме какой пол?

— Плитка мраморная.

— А у меня, как вы можете убедиться, будет из оникса. И ходить по нему буду только я один, потому что живем мы все один раз и для души, а не для какой-то компании. Я этот домик купил для себя, чтобы приезжать сюда и отдыхать.

— А жена, дети? — удивился Николай.

Синица посмотрел на него внимательно и ничего не сказал.

— Аркадий Борисович, — обратился к нему подполковник юстиции, — а вы бы могли…

— Нет, — не дал договорить ему хозяин, — не могу и не хочу. Даже если бы знал что-то, вряд ли бы вам сообщил, но мне ничего не известно. И вообще, вы сказали, что пришли задать всего пару вопросов.

— Вопросов больше нет, — произнес подполковник юстиции Егоров.

Они не успели выйти, как за спиной прозвучал голос хозяина:

— Петя! Или как тебя там. Сегодня до конца дня ты со мной будешь. А с завтрашнего пусть другого присылают, не такого тупорылого. Ты уволен!

— Ого! — негромко удивился следователь. — Какие мы строгие, хотя если пол из оникса, то все понятно.

Они вышли во двор, Егоров еще раз посмотрел на особняк, потом глянул в глубь участка.

— А там что, сарай?

— Там не сарай, а шикарная баня из калиброванного бревна лиственницы. Убитый накануне Дробышев ее построил для себя. Внутри сауна и хамам, а еще купель из лиственницы размером два на два метра…

Егоров посмотрел на Николая:

— А как ты здесь дом отхватил?

— Устал всем объяснять. Это мне Кудеяров устроил. В теперь уже моем доме проживала одна пара — бизнесмен и его жена, она же его бизнес-партнер и технический директор. И вот бизнесмен завел себе другую, и так сам завелся, что решил свою жену убить, чтобы не разводиться и ничего не делить, и жениться на новенькой. Павел Сергеевич это дело раскрыл^[2]. Спасенная им женщина получила в полное распоряжение раскрученный мебельный бизнес и в благодарность решила подарить своему спасителю, то есть Кудеярову, этот дом. А Павел Сергеевич не такой, он ведь ни копейки… Ну, вы и сами, вероятно, хорошо знаете, какой он бессребреник…

— Да-да, — поспешил подтвердить Егоров, — у нас в следственном комитете все такие.

— Ну вот, — продолжил рассказ Николай, — долго наседала на него эта бизнесвумен, а он — ни в какую, она жмет еще больше, а он в отказ. И в один прекрасный момент говорит ей: «А вы подарите свой дом, коли он так вам не нужен, Коле Францеву, а то он с женой и детьми ютится в малюсенькой квартирке и от областного управления ему никакой поддержки и сочувствия». И она, к нашему общему удивлению, подписала все бумаги. И теперь мне налог на дарение платить, а там такая сумма может получиться, что материнского капитала не хватит.

— Повезло, — вздохнул Егоров.

— Еще как повезло, — согласился участковый.

— Ну и ветра у вас тут! — сменил тему разговора следователь. — Вроде март, а так задувает! Да еще и со снегом. Откуда вдруг?

— Я позавчера проводил разъяснительную работу с одним гражданином, который проходил мимо местной школы в пьяном состоянии. От него разит, но он уверяет, что трезвый, а то, что качается, то это всего-навсего оттого, что изменилась земная ось — она наклонилась, и магнитные полюса сместились. Северный магнитный полюс вообще в нашу сторону попер, и теперь у нас климат будет меняться: был умеренно континентальный, а будет резко континентальный, то есть летом жара невыносимая, а зимой сорокаградусные морозы, как в Сибири. Вот такие образованные люди живут в нашем Ветрогорске.

— И что же ты ему сказал?

— Сказал, что даже если ось земли наклонилась, все равно надо ходить прямо, и выписал ему штраф пятьсот рублей, — признался Францев и, не делая паузы, предложил: — Проедем-ка сейчас к одной даме, которая в курсе всего, что происходит в поселке. Уж если она не в курсе чего, то это не знает никто. А вот после встречи с нею поговорим с сожительницей Дробышева.

— С кем будет встреча? С какой-то наблюдательной старушкой? — догадался Егоров.

— Наблюдательная не то слово, — с некоторой грустью в голосе согласился участковый, — а насчет старушки я бы поостерегся так ее называть: эта дамочка так ножи метает, любой спецназовец позавидует.

— Ножи-и! — удивился подполковник юстиции. — Так ведь Дробышева, из-за которого мы тут страдаем под ветром, тоже ножом прикололи. Так может, его с расстояния… Хотя он в машине сидел. Но с другой стороны… Он мог сесть на водительское кресло, повернулся, чтобы закрыть за собой дверцу, и тут ножичек и прилетел… А! Может такое быть?

— Может быть все, что угодно. Только даме этой с убитым Эдуардом делить было нечего. Они действительно были знакомы, но в этом поселке все и так в той или иной степени друг друга знают… Делить дамочке с Дробышевым нечего, к тому же у нее муж возглавляет солидный банк.

Они остановились возле служебной «Нивы» Францева, и Николай достал мобильный и набрал номер.

— Любовь Семеновна, у вас не найдется с полчасика на общение со мной и сотрудником следственного комитета?

— Что-то случилось? — переспросила Люба. — И с кем случилось? Потому что у меня и мужа все нормально. Только что с ним по телефону общалась.

— С Эдуардом Дробышевым большая неприятность. Мы хотели бы о нем поговорить.

— Но я ничего о Эдике сказать не могу. Мы же не были близко знакомы… Здоровались иногда, а так… Хотя подъезжайте — мне интересно, что же случилось, а то на улице непогода: лишний раз туда не сунешься и новостей не узнаешь. А в нашем поселковом чате пока все тихо.

Пока участковый разговаривал, подполковник юстиции что-то искал в своем телефоне.

Увидев, что Францев наблюдает за его действиями, объяснил:

— Вот ведь техника до чего дошла: не сходя с места все что угодно можно узнать и про кого угодно.

Глава четвертая

У ворот их встретил охранник и проводил к гостевому дому, стоящему в стороне, под высокими соснами. На первом этаже располагались большой бильярдный стол и барная стойка.

— Ого! — восхитился Егоров, увидев стол. — Двенадцатифутовый. Можно и в русскую пирамиду, и в снукер.

— Играете? — спросила хозяйка.

— По возможности шары гоняю.

— А мой муж любит в снукер, но редко ему удается: соперников здесь нет, — женщина посмотрела на Францева, — может, вы заходить будете?

— Да я все больше в пинг-понг, — смутился Николай.

Люба подвела их к стойке, сама взобралась на барный стульчик. Егоров сделал то же самое, а Николай остался стоять.

— Может, по рюмочке? — предложила хозяйка.

— Мы на службе, — вздохнул Егоров.

— Какая может быть рюмочка с утра? — поддержал его Францев. — Вот в обед пятьдесят капель для аппетита да еще под борщец — это возможно…

Хозяйка посмотрела на него внимательно и спросила:

— Так что случилось с Эдиком? Почему вдруг к нему такой интерес?

— Убили его вчера вечером, — объяснил Егоров.

Люба посмотрела за окно, вздохнула.

— Если честно, то я так и подумала, когда вы позвонили. А ко мне вы пришли, потому что некоторые считают, что я в курсе всего, что происходит в поселке. Но это не совсем так. Когда меня что-то интересует, я могу кое-что выяснить, а Эдик меня не интересовал вовсе. Он простачком казался, да, вероятно, таким и был: не глупый, но открытый, и у него все на лице было написано… Но вас ведь не это интересует, где и что у него написано… Зря, конечно, он в этот дом въехал, где уже произошло убийство. Тем более что Алечка ему нравилась, и это все знали. Дом — это ведь не просто место для проживания или точка на карте: в нем скапливается энергетика всего того, что происходит внутри. Если дом перенасыщен злобой, если в нем никогда не было любви и счастья…

Люба замолчала и вскинула брови.

— А ведь он с какой-то девушкой жил. Она жива?

— Жива, вероятно, — ответил Егоров, — но его не здесь, а в другом месте убили.

— Где?

— Да это не важно где. В городе. Когда вы его видели в последний раз?

— Странный вопрос. Я с ним вообще не встречалась специально, если вы имеете в виду, что у нас было какое-то близкое знакомство и регулярные встречи. Я вечерком выхожу с Боней погулять, Боня — это моя собачка…

— Вольфшпиц, — объяснил Францев.

— Ходим вдоль дорожек с такими же, как и я, собачницами и собачниками, — продолжила Гуревич. — И другие люди встречаются. Эдик, например, давно, когда был женат на Ларочке, выгуливал ее чихуа-хуашку. А его новая девушка гуляет со своей собачкой, но без нас — игнорирует наше общество. Недавно, правда, я его тоже видела с собакой. Но он мимо прошел, сказал, что у него собака пугливая, всех боится, а когда социализируется, тогда вместе гулять будем.

— Ну вот! — неизвестно чему обрадовался подполковник юстиции. — Уже кое-что, а то говорите, что ничего о нем не знаете. Собака — это как-то характеризует человека. В смысле, наличие собаки.

— Но вам же нужна информация о его убийстве, — удивилась Люба.

— Нам нужна всякая информация о нем, — продолжал наседать следователь Егоров, — чтобы составить представление о его личности, о круге общения. О его характере, о бизнес-партнерах.

— У него были бизнес-партнеры — жена Ларочка и еще один приятель, так вот у того с женой Эдика возникли отношения, и они расстались.

— Кто с кем?

— Жена Эдика потребовала развода, и по ее же инициативе он вышел из состава учредителей компании. Компания была, конечно, так себе, но на домик в нашем поселке им с Ларочкой хватило. По разводу дом отошел Дробышеву, а доля в компании и квартирка в городе — Ларочке. Недавно она мне звонила, интересовалась, как там у Эдика дела, не завел ли себе какую-нибудь. Они же развелись больше года назад. Разговаривали мы долго: я ей и про убийство Алички рассказала^[3], и как Эдик по ней убивался, и то, что он их бывший дом продал, а домик Али купил. Сказала и то, что Эдик вскоре привел в этот домик новую девушку.

— О подробностях убийства Черноудовой ей не рассказывали? — поинтересовался Францев. — Про то, что ее ножом…

Женщина сделала вид, что задумалась, и пожала плечами.

— Сейчас уже не помню.

Участковый посмотрел на следователя, и тот понял.

— Сказали и сказали, — обратился тот к Любе, — что в этом такого: это же не тайна — все знали.

— Может, и сказала, но Ларочку это как-то не взволновало, она что-то о новом супруге говорила. Типа того, что молодой муж — это как новый автомобиль. Старый хоть и тарахтит много, но тянет, а нового того и гляди угонят.

— То есть она уже жалеет о том, что развелась? — почти радуясь чему-то, спросил Егоров.

— Похоже на то. Она еще сказала, что Геннадий патологически жадным оказался. Эдик вообще не интересовался тем, на что она тратит свои деньги, а этот требует отчета. И прибыль их фирмы резко упала. Когда я сказала, что Эдик продал дом и новую фирму открыл, Ларочка засмеялась и сказала, что у ее Гены были виды на их особнячок, а теперь он пролетает, как лист фанеры над Парижем. Но как-то с грустью она рассмеялась.

— А она сама не имела ли желания получить дом?

— Не знаю, но у них раздел имущества по суду произошел. А вообще у нас живут разные люди. Кто-то купил здесь участок с домом и даже не заметил этой траты, а некоторые, как Дробышевы, все деньги в него вложили.

Люба внимательно посмотрела на участкового, очевидно, пытаясь понять, как он здесь оказался. В историю о том, что свой особняк Францеву подарила Марина Лужина, она явно не верила.

— Разные люди тут живут, — согласился Николай, — недавно еще один появился… Дом Дробышева купил и пол внутри меняет — ему, видите ли, требуется только из оникса.

— Красиво жить не запретишь, — согласилась Гуревич, — а насчет того, что он пол меняет, — в нынешние времена звучит очень двусмысленно.

— Будем надеяться, что он не из таких, — с серьезным лицом отреагировал Францев.

— Я тут пробил этого Синицу по нашим каналам: так за ним никакого вроде криминала, — сообщил подполковник юстиции Егоров.

— Синица, — насторожилась Люба, — уж не Аркаша ли?

— Аркадий Борисович, — подтвердил Егоров. И удивился: — А вы давно знакомы?

— Да не знакома я с ним! — уверенно заявила женщина. — В смысле, близкого знакомства не было: просто видела его неоднократно. Я же в давние времена работала в популярном ночном клубе, через который многие прошли: кто-то разок-другой, а кто-то зависал у нас постоянно — чуть ли не каждый вечер. Таких мы знали всех. Был такой Журавлев: бандит не бандит, но внешность у него была яркая, крупный, накачанный, на шее золотые цепи разного калибра. Всегда приходил с большой компанией, так вот этот Аркаша сидел у него на хвосте постоянно. Журавлев кордебалетных девочек снимал, возил их куда-то, пытался и ко мне клеиться, но я была прикрыта серьезными людьми. А вообще девчонки говорили, что Журавлев извращенец, у них даже поговорка была, что лучше Синица в руку, чем Журавлев на голову. Но потом наш клуб взорвали, если кто не знает, но Журавлева грохнули еще раньше. И с тех пор я Аркашу не видела ни разу.

— Он к нам перебрался. Купил у Дробышева его дом, а Эдик в строение Алевтины перебрался.

— Про это я знаю, но что Синица здесь, первый раз слышу.

— Он опасен?

— Нет, — покачала головой Люба, — он всегда был шестеркой. Но сейчас времена уже не те: сейчас любой — будь он шестерка или туз — может на нары загреметь или без штанов остаться… А Аркаша был шестеркой. Его даже называли Какаду — видимо, за большой нос… Да! — вспомнила вдруг женщина. — Мне кто-то из бывших знакомых сказал в свое время, что Аркаша начал БАДами заниматься и круто поднялся на этой теме.

— Какими БАДами? — удивился Францев. — Биологическими добавками?

— Пустышки все это, только по телевизору тогда шла постоянная реклама: «Я, мол, за полгода сбросила девяносто килограммов, и теперь моей фигуре завидуют все модели». А еще говорили, что на продаже этих добавок можно заработать миллионы. А когда в стране не было ни работы, ни заработков, все бросились становиться миллионерами. Назанимали денег, набрали у каких-то дистрибьюторов и супервайзеров коробок с БАДами и кинулись распространять. А кто их брать будет, когда этими коробками у всех шкафы забиты? А за всем этим стоял будто бы Синица. Не он один, конечно, над ним тоже люди были, но перепало ему, вероятно, немало.

— Там тоже пирамида была, — подтвердил Егоров. — Сначала крупный оптовик покупал, сколько мог потянуть, и раскидывал партии мелким оптовикам, а те загоняли товар распространителям — чаще всего давали в кредит. Очень часто люди не могли реализовать, пытались вернуть товар, а там уже такая сумма набежала, что мама не горюй! Приходили бандиты и выбивали долги: забирали машины, квартиры…

— Помню, — кивнул Францев, — я тогда оперативником был. Всякие тогда бывали пирамиды. Берем мы преступника: на нем печатей ставить негде — столько судимостей, и задерживаем мы его после долгой работы при подготовке им очередного преступления. А потом суд его отпускает под подписку. Я начальнику говорю, что, мол, такое? А он мне в ответ: так, значит, надо. А кому надо? Я к начальству по этому поводу… Раз, другой… Ну ладно, не буду подробности. И вот на обыске у одного барыги куртку снял и на вешалку повесил, потому что жарко было в квартире. А потом руководитель оперативно-следственной группы подзывает меня: «Майор Францев, покажите ваши карманы!» Я с чистой совестью вывернул, а у меня там пачка пятитысячных — и все это на глазах понятых… Естественно, меня вызвали на следующий день к начальству и приказали писать заявление о переводе, мол, не справляюсь с тяжелыми условиями службы. Хотели вообще выгнать, но, видать, пожалели: у меня за все годы ни одного взыскания, только благодарности. Звание майора сохранили — и на том спасибо. Предложили пойти служить участковым в любой район, потому что их всегда не хватает. Согласился, с условием, что будет предоставлена служебная жилплощадь. Такая нашлась как раз в Ветрогорске, вот с той поры я здесь.

— А кто тебя подставил, кто деньги в карман подкинул — с ним что? — поинтересовался Егоров.

— Подполковник Рюхин. Он через полгода ушел из управления по борьбе с бандитизмом. Был начальником подотдела, и его подчиненные почему-то героически брали шелупонь всякую, а лидеры преступных сообществ даже не скрывались, в открытую жили, по клубам тусовались. А Рюхин стал соучредителем торгово-развлекательного комплекса и по совместительству заведовал там безопасностью. Потом, по слухам, свалил в Хорватию и теперь владеет там небольшим отелем на побережье. А я по ночам офисы охранял, чтобы было на что личный автомобиль заправить…

— Может, не надо воспоминаний? — остановил Николая подполковник юстиции. — Все сотрудники органов на своих участках выполняли свою работу с честью.

— Наш клуб менты тоже посещали, — вспомнила Люба, — но мы их всех в лицо знали, да они и не скрывались. И даже предупреждали руководство, если готовилась какая-то акция по задержанию наркодилеров. Был как-то случай…

— Давайте вернемся к нашей теме, — не дал ей договорить Егоров. — О чем мы беседовали? Сбили вы меня с мысли.

— Говорили о бывшей жене Дробышева и ее новом муже, — подсказал участковый.

Следователь кивнул, пытаясь вспомнить, на чем прервался разговор.

— Итак, — наконец произнес он, — сами-то как считаете, могут ли быть причастны к убийству гражданина Дробышева его бывшая жена и ее новый муж?

— С чего вы так решили? — удивилась Люба. — Это вы там делайте выводы, а я только рассказала, что знала. Я же говорю, что с Эдиком близкого знакомства не водила и, что там у него с кем было, мне неведомо. А Ларочка не способна ни в коем случае: она симпатичная молодая женщина — сама себе на уме… На убийство она вряд ли пошла бы.

Подполковник юстиции посмотрел зачем-то на Францева, словно ожидая от него подсказки, а потом поднялся.

— Ну и на том спасибо, — вздохнул он, — надеюсь, ваши показания помогут расследованию.

Они вышли из дома, потом прошли к воротам. Егоров обернулся и оглядел территорию.

— Живут же люди!

Эту фразу он произнес тоном праведника, которого попросили высказаться о грешниках. И наверняка относилось это и к участковому, которому привалило счастье обосноваться в этом поселке. Подойдя в своей «Ауди», Егоров открыл дверцу, наклонился внутрь и достал пачку сигарет.

— Покурим? — предложил он участковому.

— Бросил, — ответил Николай.

— Завидую твоей силе воли.

— А чего завидовать: у меня в тесной квартирке двое маленьких детей. Я выходил на площадку, а все равно в дом дым задувало. Вот и бросил.

— Ну да, — согласился Егоров, — дети — это хороший стимул. У Дробышева, насколько я помню, детей не было, а ведь лет ему…

— Сорок семь, — подсказал Францев и продолжил: — Прости, подполковник, но какое-то странное расследование у тебя. Ты приехал сюда один, пытаешься собирать какие-то слухи, а не факты. Не договорился даже о встрече с девушкой Дробышева. Мы сегодня встретились почти возле их дома, но ты даже не взглянул в ту сторону.

— А я знал, где он? — удивился Егоров. — Я по навигатору шел, а потом вижу, что навстречу служебная «Нива» катит. Я тебя тормознул, а потом уже ты сам проявил активность.

— Я же еще и виноват оказался, — возмутился Николай, — что мы столько времени впустую потеряли. Сейчас-то что будем делать?

Подполковник юстиции затянулся сигаретой и промолчал.

— Если честно, — продолжил Францев, — зачем ты вообще приехал? Этим опросом и поиском свидетелей, насколько я понимаю, могли заняться ребята из местного отдела. Отправили бы кого-нибудь с практикантом и раскрутили бы здесь все на раз-два.

— Боря Пономарев, кстати начальник вашего районного комитета, — мой старый знакомый, и мы вместе с ним двадцать лет назад проходили практику у Евдокимова, — вспомнил подполковник юстиции и, поскольку участковый никак не отреагировал, объяснил: — Евдокимов — это нынешний начальник городского управления. Ходят слухи, что его в Москву переводят на повышение, ну и здесь движуха начнется. Поговаривают, что вернется Кудеяров теперь уже замом начальника городского управления. Потом уж его начальником сделают — уж как пить дать. Это, конечно, все слухи, но дыма без огня не бывает, как ты и сам понимаешь.

— Человек заслужил, — спокойно оценил информацию Францев.

Следователь отбросил в сторону окурок, посмотрел на небо.

— Вроде просветлело. Я прогноз на сегодня смотрел, там никакого снега вообще не предвиделось, наоборот, потепление предсказывали. А на твой вопрос отвечу. Я здесь не просто так. Я вообще после дежурства. Накануне вечером в город прибыл Кудеяров, зашел в помещение дежурного по городу, попросил свежие сводки, а там как раз информация по убийству Дробышева пришла. И Павел Сергеевич попросил меня съездить сюда и разузнать что-нибудь. А сам он обещал после обеда подскочить, потому что с утра он проводит совещание с начальниками районных комитетов.

— Что ж ты сразу не сказал? — удивился Николай. — Это же совсем другое дело: если бы я знал, что тебя Паша прислал, то и я бы по-другому действовал, а то ведем какие-то пустые разговоры.

— Почему же пустые? — обиделся следователь. — Кое-что мы все-таки узнали.

Францев посмотрел на часы.

— Обед заканчивается, следовательно, Кудеяров скоро подъедет. Странно только, что он меня не предупредил.

— Да-да, — засуетился Егоров, — его надо обязательно встретить хоть с каким-то результатом, а потом уж можно поговорить и о деле, и вообще…

Николай не стал переспрашивать, потому что понял, что подполковник юстиции после суточного дежурства и бессонной ночи не просто так вызвался помочь московскому начальству: скорее всего, он хочет выслужиться, ведь скоро начнутся перестановки в руководстве городского управления, тогда можно будет рассчитывать на какое-нибудь повышение.

— Сейчас едем к избраннице Дробышева, — предложил следователь. — Возможно, она что-то знает. Я даже не сомневаюсь в этом, у меня профессиональное чутье, — продолжал подполковник юстиции и достал свой телефон, собираясь снова включить навигатор.

— За мной поезжай! — посоветовал Николай.

Глава пятая

Калитка была не заперта, и все равно Францев нажал кнопку звонка. Потом еще и еще, пока наконец из переговорного устройства не отозвался усталый женский голос:

— Кто еще?

— Полиция, — ответил участковый, потом обернулся на спутника и добавил: — Со следственным комитетом.

Вдвоем вошли на территорию, и Николай почти сразу остановился:

— А как ее зовут? А то неудобно как-то спрашивать.

Егоров пожал плечами и произнес:

— Да какая разница? Мне наши сотрудники, которые работают по этому преступлению, уже отзвонились и сообщили, что прослеживается четкий коммерческий след. Не в том смысле, что это заказное убийство, хотя наверняка это так, а в том, что оно связано с бизнесом Дробышева. Фирма его существует полтора года и едва-едва в плюсы выходила. А за последнее время месячный оборот компании вдруг стал превышать семьдесят миллионов рублей. И это только то, что было декларировано. Он ведь занимался грузовыми перевозками, а значит, расчет по большей части был наличными, то есть мимо кассы и налогового контроля. Сейчас проверяют возможных конкурентов, соучредителей.

— А ты думаешь, что сейчас время говорить с ней о бизнесе?

— А когда еще? — удивился Егоров. — К тому же она у него в фирме работала. Так мы сейчас на этот предмет и поговорим.

На крыльцо вышла молодая женщина в наброшенном на плечи пуховике. Она молча дождалась, когда мужчины поднимутся на крыльцо, пропустила их в дом и вошла следом, все также не говоря ни слова.

— Вам уже сообщили? — поинтересовался Егоров.

Женщина кивнула.

Следователь вздохнул и произнес:

— Наши соболезнования.

— Где мы можем поговорить? — поинтересовался Николай, снимая куртку.

— Проходите, — сказала женщина. Сняла пуховик, повесила его на крючок вешалки и пошла в комнату. На хозяйке был черный шелковый халатик с надписью на спине. Буквы были сделаны из серебристых блесток. Ее пуховик висел на вешалке рядом со светло-палевой норковой шубкой.

Егоров быстренько сбросил на руки Францеву свое пальто и поспешил за ней.

— Вас не вызвали на опознание? — спросил он. — Всякое случается: вдруг это не Дробышев, и вот уже какая-то надежда.

— Сначала позвали, а потом перезвонили и сказали, что надобности нет, потому что бывшая жена уже подтвердила, что это Эдик. Вряд ли она ошиблась: все-таки двенадцать лет вместе прожили. А я тоже надеялась, что это не он. А теперь и надежд никаких.

— Ну не скажите, — продолжая стоять, начал рассказывать следователь. — Лет пятнадцать назад в столице был случай: взорвали одного олигарха, который бюджетные средства… как бы сказать помягче… транжирил. Вызвали в морг жену: она и мужа опознала, и водителя — по татуировке на животе. Наследство получила: правда не все, там сразу кредиторы набежали. Но все-таки наследство огромное по нашим меркам. А потом выяснилось, что он на острове Капри проживает. Рядом с дачей писателя Горького поселился. Он дайвингом занимался. А потом так и не всплыл, говорят, под расщелину затащило. А жена…

— Бывшая жена Эдуарда сама мне позвонила, — оборвала его на самом интересном женщина, — Лариса рассказала мне, что произошло и что ее вызывали на опознание. И только потом из полиции сообщили о его убийстве.

— Какие у них были отношения? — продолжил опрос Егоров, усаживаясь за стол. — Я имею в виду Эдуарда Ивановича и его бывшую.

Хозяйка подвинула к себе стул, опустилась на него и ответила:

— Нормальные. Они же все разделили: ей квартиру в городе и бизнес, а Эдуарду загородный дом остался. Все по-честному: здесь место престижное и дорогое. Эдик сразу думал продать тот дом и найти где-нибудь поблизости что-то попроще. А потом взял этот самый домик.

— Вы знаете, кто здесь жил прежде? — спросил Францев, выбирая место, где можно было бы присесть, потому что возле стола свободных мест уже не было. И отошел к диванчику, который стоял за спиной следователя.

Сожительница Дробышева кивнула.

— Как вы познакомились? — встрял подполковник юстиции.

— Я пришла к нему на работу устраиваться. Ему требовался диспетчер, но он мне отказал. Я вышла из офиса, который тогда в строительной бытовке был. Стою и плачу. Снег заметает. Холодно, я вся дрожу и не знаю, куда мне идти. Эдуард вышел и увидел меня. Начал успокаивать, спросил, почему вдруг такая реакция на отказ. Ведь я вижу, какой у него сарайчик, а не офис, и денег он много не сможет платить. Объяснила, что мне идти некуда, нет ни работы, ни жилья — хозяйка, которая сдавала мне комнатку, выгнала, забрала все ценное, что у меня было: мобильный телефон, сережки золотые, что мне от мамы достались. Дробышев затащил меня обратно в вагончик, усадил возле обогревателя, хотел кофе налить, но тот у него закончился. Но он все же объяснил, что отказал мне, потому что я вроде того что очень понравилась ему, и ходить на работу и каждый раз страдать оттого, что у меня своя жизнь будет, а у него своя, он не захотел, потому что ко всем неприятностям, которые у него случились в последнее время, несчастная любовь была бы уже чересчур.

Девушка замолчала.

— А дальше что? — поторопил ее Егоров. — Как вы сошлись?

— Простите, мы не представились, — произнес Николай, которому нетерпеливость следователя показалась излишней, — я — местный участковый подполковник полиции Францев…

— Я знаю, кто вы.

— А я подполковник юстиции Егоров. Можно просто Борис Ильич. Продолжим: как дальше развивались ваши отношения?

— Когда я согрелась немного, Эдуард мне предложил пойти куда-нибудь чайку попить. Я хотела сразу отказаться. Кажется, даже заявила, что это двусмысленное предложение. Эдик сказал, что от чашки чая еще никто не залетал, и я согласилась. Он привел меня в какой-то ресторанчик, и мы сидели целый вечер, говорили, я пила шампанское, а он был за рулем… Потом повез меня на съемную квартиру, чтобы заплатить мой долг, договориться с хозяйкой, но та даже разговаривать не стала, выбросила мои вещи… Эдуард собрал их и сказал, что не надо унижаться… Он отвез меня в свой дом… В тот еще, который потом продал… Я там дня три всего и была. То есть ночевала только. На работу мы ездили вместе, потом возвращались вместе…

— А можно посмотреть ваш паспорт? — попросил Николай. — Потому что вы, как самый близкий ему человек…

Но девушка как будто не услышала его просьбы.

— Эдуард почти сразу признался мне в любви, — продолжила она. — Я даже испугалась такой внезапности, не потому, что он мне не понравился, но все-таки он мой начальник. К служебным романам я и сама отношусь с предубеждением… Я никогда бы не смогла ради должности или карьеры.

— Паспорт принесите, — повторил свою просьбу Францев.

Женщина поднялась и направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. Егоров смотрел ей вслед, а когда та скрылась из виду, обернулся и шепнул Николаю:

— Особой печали я на ее лице не вижу. А обратил внимание на халатик? Это же «Виктория сикрет».

— И что с того?

— Немалых денег стоит.

— Дробышев в последнее время зарабатывал хорошие деньги, — напомнил Николай, — ты же сам говорил.

Егоров оглядел пространство гостиной.

— Не шикарно, но со вкусом, — оценил он. — Барная стойка классная, диванчики стильные.

— И то и другое бывшей хозяйке подарили соседи.

— А где теперь бывшая хозяйка?

— А убили ее в прошлом октябре. Кстати, соседка и убила, вон домик ее за окошком — можешь взглянуть. Сейчас убийца в СИЗО, следаки крутят на предмет неопровержимых доказательств.

— Не та ли романтическая особа, что старинными стилетами закалывала?^[4]

— Она самая.

По лестнице спустилась хозяйка. Теперь на ней было тонкое шерстяное платье. Она положила паспорт на стол перед Францевым.

— Вот, как вы просили.

Но паспорт взял следователь, вероятно для того, чтобы показать, кто в их тандеме главный.

Он открыл документ и прочитал:

— Елизавета Петровна Романова. Год рождения… О… — удивился он, — вам уже тридцать восемь!

— А что в этом такого?

— Ничего, но я бы больше двадцати пяти не дал. И вообще… Елизавета Петровна… Прямо как императрица.

Следователь посмотрел на Николая, но того интересовало другое.

— Елизавета Петровна, а у вас родственников в полиции нет?

Девушка пожала плечами.

— Нет вроде. А почему вас это интересует?

— Я почему спрашиваю, — начал объяснять Францев, — просто на Васильевском есть двое участковых по фамилии Романов. И оба Николаи. Того, что помоложе, все зовут Николаем Вторым.

— А другого Николаем Первым, — догадался Егоров.

— Нет, того, что постарше, называют Фонвизиным, потому что он в протоколе осмотра убитой женщины написал: «Волосы черные, глаза черные, жгучие — одного нет». Потом этот протокол начальник РУВД полковник Жаворонков повесил на доску объявлений, где приказы вывешиваются. Он обвел фразу про глаза красным фломастером и поставил визу тем же фломастером: «Умри, Денис, ты лучше не напишешь!»

— А Фонвизин-то здесь при чем? — не понял следователь.

— Так это Екатерина Вторая так сказала, когда в первый раз увидела постановку пьесы Фонвизина «Недоросль». Фонвизина звали Денис Иванович.

— Ну да, — согласился Францев.

Егоров потряс головой.

— Что-то вы меня оба с мысли сбили… Что-то я хотел спросить.

— С бизнесом у Дробышева все было в порядке? — поинтересовался Николай. — Проблем не имелось?

— Нет. Все было очень хорошо. Он ведь, когда тот дом продал, сразу взял два десятка «Газелей». Водителей, ищущих работу, полно, а грузчиков еще больше. И нам сразу повалило. Я не успевала заказы принимать… Не отойти было. Хотели сейчас мне помощницу брать… Но видите, как все получилось.

— Много Дробышев вам платил?

Елизавета отвернулась в сторону, поджала губы, но потом все-таки ответила:

— Он… то есть бухгалтерия на карту мне переводила заработок. А так Дробышев всегда говорил: «Если нужны деньги, то знаешь, где их взять. В нашей спальне в тумбочке».

— В нашей? — удивился Егоров.

— Так мы жениться хотели. Заявление подали, в конце мая должна была состояться свадьба…

— Мои соболезнования еще раз, — произнес Николай.

— Тумбочку не проверяли? — поторопился узнать подполковник юстиции. — Все ли деньги на месте?

Девушка кивнула.

— А собачка ваша где? — поинтересовался Францев.

— В спальне на коврике возле постели. Она всю ночь скулила. Я не понимала, почему… А потом и у меня предчувствие было…

— Породистая? — спросил Егоров. — А то у меня… то есть у жены чау-чау, но выгуливать почти всегда приходится мне. Не успеваю шерсть с брюк снимать.

— Наша Лушка — помесь, — стала рассказывать Елизавета, — внешне как маленький ретривер, но только не такая лохматая, и хвостик бубликом. Мы с Эдиком ее подобрали. С работы возвращались и в промзоне увидели, как какой-то мужчина дразнит собаку: рычит на нее, даже лает, замахивается, будто бы хочет ударить. А собачка бедная в угол забилась, скулит от страха и не понимает, за что ее так. Эдик выскочил и закричал на мужика. Я думала, что сейчас драка начнется… А мужик тот крупный и вроде как пьяный. Тогда и я тоже туда побежала. А собачка эта, увидев подмогу в нашем лице, набросилась на мужика и вцепилась в него. Мы вдвоем с Эдиком еле-еле ее оторвали, поскорее в машину затащили и быстро умчались. Пока ехали, она мне все лицо облизала… Эдуарда тоже… У нас еще пакет с сосисками был… По дороге скормили ей все. Она, тощая, голодная, без ошейника… А в того мужика она здорово вцепилась…

— Ну, она маленькая, как вы говорите, вряд ли какой-то вред могла причинить, — попытался закрыть тему сотрудник следственного комитета.

— Она вцепилась куда надо, — усмехнулась девушка, — тот мужик визжал от боли и страха. Основательно вцепилась: мы с трудом оторвали…

— Давайте все-таки ближе к делу, — не выдержал подполковник юстиции.

— Давно это было? — спросил Францев. — История с вашей Лушкой?

— Месяца три назад или около того. Мы ее на следующий день в ветеринарку на осмотр свозили, сделали собачий паспорт… Можно посмотреть дату… — Лиза замолчала и вдруг поняла: — Это вы о том, что тот мужик мог отомстить? Ну да, он кричал, что номер наш запомнил и найдет нас и отомстит. Он, видимо, посчитал, что это наша собака.

— У Дробышева ведь была собачка чихуа-хуа, если не ошибаюсь, — вспомнил Николай, — досталась от предыдущей хозяйки дома. Где та собачка?

— Забрала сестра бывшей хозяйки. Эдик не хотел отдавать, но ведь он не владелец…

Подполковник юстиции посмотрел на участкового и произнес, еле сдерживая раздражение:

— Выйдем на пару минут, перекурим.

Они вышли на крыльцо, и Николай сразу предупредил:

— Если что, я некурящий.

— Я помню, — кивнул Егоров, — просто хочу предупредить, чтобы ты впредь не мешал расследованию. Я понимаю, что, говоря о собачках, хочешь в доверие дамочке втереться с надеждой, что она размякнет и выложит все, что знает. Но у меня другие методы — надежные, эффективные и неоднократно проверенные. И потом ты кто? Ты у нас — участковый, значит, ты обязан помогать, а не мешать мне. Так что сиди тихо, и это будет самая лучшая помощь с твоей стороны.

— Понял, — кивнул Николай, — ты — начальник, а я тихо курю в сторонке.

— Типа того, — согласился подполковник юстиции.

Они вернулись в дом, следователь опустился на свое место, а Францев расположился на высоком одноногом стульчике возле барной стойки.

— А теперь попрошу отвечать со всей откровенностью, — обратился к хозяйке Егоров, — это в ваших интересах, Елизавета Петровна. От вашей откровенности многое будет зависеть, в том числе и ваше будущее.

— Какое будущее? — не поняла Романова. — Эдика уже нет, а без него…

— Я не о том. Скажите, вам знаком некий Сорокин Александр Иванович?

— Это наш сотрудник. Он водитель.

— Разве? А у меня он значится как соучредитель фирмы, принадлежащей вашему сожителю Дробышеву.

Хозяйка помолчала, посмотрела на Францева, ожидая поддержки, но участковый отвернулся, и тогда девушка согласилась:

— Соучредитель. Он давно… то есть уже года полтора работает с Дробышевым… В самые тяжелые времена, когда у Эдика было очень туго с деньгами, Саша помогал почти задаром, и Эдик предложил ему долю. А «Газель» Сорокина оформили как вклад в уставной капитал предприятия. Причем Саша сделал это втайне от жены, которая была категорически против: она считала, что все пытаются ее мужа обмануть, что он вроде как лох. А он…

— То есть, — не дал ей договорить следователь, — в случае смерти основного партнера именно Сорокин является выгодополучателем, потому что теперь сможет претендовать на большую долю. Вы его хорошо знаете?

— Знаю, но он не будет ни на что претендовать! Саша очень простой и бесхитростный человек. Он очень добрый…

— Сорокин контужен на второй чеченской, — не выдержал Францев, — имеет награды, добрейший человек.

— Подполковник! — резко ответил следователь. — Мы, кажется, обо всем договорились.

— Молчу, — со вздохом сказал Францев и стал рассматривать барную стойку.

Следователь задавал вопросы, сожительница Дробышева отвечала на них. Николай слушал, не встревая. Так прошло не более получаса, когда зазвонил мобильный в кармане его куртки. Но куртка осталась в прихожей, пришлось спешить туда.

Францев схватил телефон и почти сразу вскрикнул, отвечая на вопрос:

— О-о! Так мы в домике, где прежде Черноудова жила, — потом, убирая телефон в карман, крикнул из прихожей следователю:

— Подполковник юстиции Кудеяров будет здесь минут через пять.

— Павел Сергеевич теперь полковник, — напомнил Егоров, — и у нас есть чем его встретить.

Он поднялся и подошел к висящему в прихожей зеркалу, посмотрел на свое отражение, ладонью пригладил волосы, поправил прическу и произнес:

— Но у нас уже есть результат, так что не зря поработали сегодня… — Подполковник юстиции выглянул в окошко и восхитился тем, что открылось его взору: — А солнышко уже пригрело крышу — вон как сверху закапало! Вот теперь даже дураку видно, что весна наступила.

Последняя фраза не понравилась ему самому, и он попытался как-то сгладить не очень удачное высказывание и продолжил:

— Март и снегом сеет, и солнцем греет. Так мой дед говорил. А еще он говорил: пришел марток, надевай двое порток.

Сработал сигнал переговорного устройства. Первым к нему подоспел следователь. Он нажал кнопку и бодрым голосом возвестил:

— Открываю, Павел Сергеевич, это подполковник Егоров, мы тут ждем вас.

Потом он вышел на крыльцо, а хозяйка посмотрела на Францева и негромко спросила:

— Кудеяров — тот самый, который убийство Али раскрыл?

Николай кивнул.

— Эдик говорил, что он очень опытный. Кто же знал, что именно этот человек приедет сюда, чтобы и его убийство расследовать?

Николай хотел сказать, что это не совсем так, но промолчал. В дом вошел Павел, и Францев поспешил его встретить. Они обнялись, и Кудеяров спросил:

— У тебя все нормально?

— Более чем, — ответил участковый, — ну а здесь сам знаешь что.

Это услышал Егоров и добавил:

— Но мы работаем не покладая рук, как говорится. Я здесь, кстати, по собственной инициативе, хотя мне сейчас вроде как отдых после дежурства положен.

— Вы в составе группы, которая уже приступила к работе в городе.

— А я вот здесь… Вы позволите доложить о первых результатах?

Но Кудеяров показал рукой, что пока не надо. Он шагнул к хозяйке:

— Мои соболезнования. Помощь какая-нибудь требуется?

Лиза пожала плечами и произнесла негромко:

— Постарайтесь найти того, кто его убил.

— Постараемся, — пообещал Павел.

— И еще у меня вопрос, — продолжила девушка, — мне сегодня уже позвонили из похоронной конторы и предложили свои услуги.

— Вероятно, информация из морга прошла, — поспешил объяснить Егоров.

— Так откуда они мой личный телефон узнали?

— Мне-то откуда знать? — развел в стороны руки следователь. — Сутки напролет, включая всю ночь, дежурным по городу стоял.

Кудеяров посмотрел на него внимательно, а потом обернулся к хозяйке:

— У вас есть что сообщить нам?

Лиза пожала плечами.

— Да я уже ответила на все вопросы. Хотя у меня сейчас голова кругом: такое ощущение, что не со мной это все происходит, а с кем-то другим.

— Кто вас сейчас на работе подменяет? — спросил Францев.

— Один водитель вызвал свою жену: мы вообще собирались ее брать на постоянную работу, а я хотела в бухгалтерию перебраться, — девушка посмотрела на гостей, — а вы что, уже закончили со мной?

Егоров протянул ей визитку.

— Если что-то вспомните, тотчас звоните. Я там помимо служебного номера указал свой мобильный телефон.

Вышли на дорогу, и Павел спросил:

— Что-то существенное удалось узнать? Сожительница сообщила что-нибудь?

— Она не сожительница, — поправил друга Францев, — она невеста: они заявление подали, и в мае должна была состояться свадьба.

— М-да, — вздохнул Егоров, — человек, как говорится, предполагает, а Бог…

— Да при чем тут Бог! — не выдержал Николай. — Какой-то гад по неизвестной пока нам причине убил неплохого мужика. И наша задача — найти этого гада и взять.

— Да-да, — подтвердил следователь, — и кое-что уже сделано в этом направлении. После опроса свидетелей, хорошо знавших убитого, я пришел к выводу, что убийство Дробышева связано с его коммерческой деятельностью. У меня на этот счет две версии. Первая: убийство совершил или нанял киллера деловой партнер Эдуарда Ивановича, некий Александр Сорокин. Наша задача сейчас проверить его алиби, если у него оно есть, разумеется. Проверить распечатку его разговоров по мобильному, эсэмэски и все прочее. Надо узнать, где он находился — сам или его автомобиль… У Дробышева нет наследников, и все акции его предприятия теперь принадлежат или скоро будут принадлежать этому человеку.

— Санек? — удивился Францев. — Да нет! Кто угодно, но только не он.

Николай посмотрел на Кудеярова:

— Паша, а ты как считаешь?

— Так же, как и ты: Саша Сорокин не убийца, он и комара пристукнуть не может. Он после тяжеленной контузии в себя прийти не мог, как дите был: его любой мог позвать на помощь, огород вскопать или десять кубов дров нарубить, а потом не заплатить, просто поблагодарить и дать конфетку. Алена замуж за него пошла и вы́ходила — в себя немного пришел, потом с божьей помощью они «Газель» купили. Но заказов на переезды здесь, в Ветрогорске, не так уж и много, да еще конкуренция. Но Саша познакомился с Дробышевым, которого все Эдиком звали, потому что и он такой же — как ребенок доверчивый, правда, с деловой хваткой.

— Зачем вы мне все это рассказываете? — не понял Егоров. — Достаточно было просто сказать, что не он.

— А чтобы до тебя, подполковник, быстрее дошло, — сказал Кудеяров. — Эдик первый раз женился в тридцать три года. С женой ему, прямо скажем, не повезло, но он терпел двенадцать лет. Она ушла к человеку, который непонятно как стал деловым партнером Дробышева, не внеся в уставной капитал ни копейки. Потом бывшая жена с ее новым мужем отобрали у Дробышева все, кроме дома, дорогого, правда, но содержание которого тоже стоит немалых денег. Но его Ларочке нужна была культура; ночные клубы, рестораны, а здесь такого нет. Эдик мечтал о семье, готов был влюбиться в первую, кто на него посмотрит. Аля Черноудова пользовалась этим, а он верил, что когда-нибудь они будут вместе. Но ее убили. Так он неделю рыдал. Теперь вот встретил Лизу, которая переехала к нему, и он готов был пахать двадцать пять часов в сутки, чтобы только у нее все было хорошо…

Кудеяров обернулся и посмотрел на участкового:

— Ведь так?

— Абсолютно, — подтвердил Францев, — я даже удивлен, как ты столько про Дробышева узнал. Интересно, кто тебе все это рассказал? Но я бы добавил про Сашу Сорокина. Он — молчун, многие считают, что он вообще говорить не умеет. Если нужно время спросить, то он показывает на левое запястье и головой кивает. А вот если спросить его, например, сколько весит кабинетный рояль «Беккер», он ответит не задумываясь: «Триста килограммов», потом скажет, что салонный рояль потяжелее на тридцать кило, а вот концертный до тонны тянет. Он все эти предметы на себе перетаскал. В нашем Доме культуры до сих пор помнят, как привезли рояль, и грузчики решали, как им всей толпой удобнее его на третий этаж до музыкального кабинета дотащить. А Сорокин подсел под инструмент, попросил, чтобы рояль ремнями закрепили, привстал и пошел вверх по лестнице. Дотащил, только потом весь мокрый был от пота.

— Я понял, — поспешил заверить следователь, недовольный тем, что ему втолковывает что-то местный участковый.

— Мы тебе это к тому говорим, — продолжил Кудеяров, — что ты сначала узнай о человеке все, что возможно, а потом выводы делай. Сорокина прежде могли подбить на какое-то неприглядное дело. Как-то двое ухарей сказали ему, что надо местного предпринимателя уму-разуму поучить, потому что он плохие дела творит. И Саша пошел с ними. Правда, потом, когда двое уже лежали с телесными повреждениями, Санек держался, но и он упал. Потом, когда Алена ему выговаривала, он плакал от стыда и сам пошел к тому предпринимателю прощения просить. А тот обнял его и по голове погладил. Тогда Сашок и вовсе зарыдал. Так что не мог он убить.

— Что это у вас за бизнесмен такой, что троих, включая богатыря Сорокина, уложил?

— Да это Уманский, — объяснил Францев, — теперь он глава местной администрации.

— Какой-то странный у вас городок, — удивился Егоров.

— Обычный городок, — пожал плечами Николай, — у нас вся Россия такая: сначала подерутся, потом обнимутся и пойдут вместе пиво пить, или что-то другое. Ты, Борис Ильич, давай другую твою версию. Ты же сказал, что у тебя их две.

— Вторая, — произнес подполковник юстиции таким тоном, каким говорят со сцены конферансье, — это конкуренты. Рынок грузоперевозок в нашем городе давно поделен, и не секрет, что в свое время рынок подмяли под себя криминальные группировки. Сейчас, разумеется, не те времена, но все-таки… Кстати, конкурентами его являлась и та самая компания, которая ему же и принадлежала еще совсем недавно, но отошла его бывшей жене и ее любовнику. Вполне вероятно, что у Дробышева были более доверительные отношения с руководством фирмы, которой они предоставляли транспортные услуги, и он, используя это, отжал у них бизнес.

— Так и было, — подтвердил Кудеяров, — то есть почти так. Бывшая фирма не справлялась, и потом там у них произошли внутренние разногласия. Лариса поняла, что жить стало хуже и не так весело. Ей катастрофически не хватало средств… А новый муж объяснял, что время нынче тяжелое — тяжелое для всех: обороты падают, водители требуют повышения зарплаты, а цены на бензин растут как на дрожжах. Тогда бывшая Дробышева переговорила с главным бухгалтером, пообещала повышение оклада, и та призналась, что новый генеральный директор вытаскивает со счета все, что можно вытащить, причем не делится с главбухом. А потом, как женщина женщине, сообщила, что у директора есть молодая любовница. Что последовало за этим, в подробностях описывать не буду, скажу только, что все кончилось новым разводом, новым разделом имущества… Теперь у Ларисы парикмахерский салон… Она даже подумывала о том, чтобы вернуться к брошенному первому мужу, несколько раз звонила ему, но выяснилось, что у него теперь другая. Лариса не оставляла надежды, но тут произошло убийство. Я встретился с ней и поговорил. Вот почему мне кое-что известно. Особого сожаления Лариса не испытывает, но находится в растерянности, потому что рухнули ее планы. Теперь она хочет встретиться с адвокатом на предмет наследования. Уверена, что сможет добиться своего, потому что в тот проданный Эдуардом Ивановичем особняк вложены и ее средства тоже.

— То есть Елизавету Петровну Романову отсюда выселят? — удивился Францев.

— Dura lex, sed lex, — продемонстрировал свою образованность следователь и быстро посмотрел на московское начальство, проверяя его реакцию. Затем перевел взгляд для участкового: — Закон суров, но это закон. Это по-латыни.

— Не совсем так, — произнес Павел. — Дело в том, что домик Дробышев подарил Лизе. Она вам разве не сказала? Дом он подарил, а земля осталась в его собственности. Для чего он это сделал, непонятно: хотел, вероятно, доказать свою любовь. Что бы ни было причиной такого поступка, без любви тут точно не обошлось. Да и бывшей жене он решил подсуропить. Теперь Лариса ни в каком случае не может претендовать на дом и на участок земли, к которому не имеет никакого отношения.

— Сейчас такие адвокаты, — напомнил Егоров, — смогут договориться с чертом, не говоря уже о судье.

— Я бы не утверждал так категорично обо всех адвокатах. Но в этом случае придется договариваться разве что с чертом, потому что Лариса при разводе сама подписала бумагу, что материальных и каких-либо иных претензий к гражданину Дробышеву Эдуарду Ивановичу не имеет.

— То есть мотив у бывшей жены отсутствует? — удивился следователь.

— Присутствует, но до тех пор, пока она не встретится с порядочным адвокатом, который сразу скажет ей об отсутствии всяких перспектив. А насколько я понял, своего адвоката у нее нет, и ей еще придется узнать горькую для себя правду. Но вряд ли бывшая жена Дробышева как-то связана с убийством: у нее повода нет, она вообще считала, что обдурила Дробышева при разводе, надеялась на счастливую жизнь с молодым мужем, а тот мажором оказался. Лариса пригрозила молодому мужу, что собирается подать на развод. Просто пригрозила, надеясь, что тот упадет ей в ноги и, рыдая, начнет просить прощения и умолять сохранить семью, а тот просто послал ее. Она не организатор убийства. Она симпатичная и добрая блондинка, вот только глупая. Настолько, что открыла мне истинную причину развода с Дробышевым: как оказалось, бывший муж все время на работе был, а ей хотелось ласки хотя бы два раза в день. Она даже у меня спросила, что ей теперь делать, дескать, хотела вернуться к Эдику, а его убили.

— И что вы ей посоветовали? — поинтересовался Егоров.

— Сказал как католический священник: молись и трудись.

— Да, есть такое латинское изречение, — закивал следователь, — я сейчас не помню, как оно звучит в оригинале…

— Ора эт лабора, — подсказал Францев. И, увидев, как на него смотрят оба его спутника, объяснил: — Когда-то тренер по борьбе говорил нам, мальчишкам: «Хотите сойти за умных, учите латинские выражения». И мы всей секцией начали зубрить: си вис пасем пара беллум, виваре милитаре ест, ин вино веритас, ин аква са́нитас^[5]. У каждого была книжонка с латинскими афоризмами. Я до сих пор помню пару сотен ненужных мне фраз. Но это мне нисколько не пригодилось…

Николай посмотрел на часы и предложил:

— Может, ко мне заглянем, пообедаем? Как раз самое время. Я только жену предупрежу.

Но Кудеяров отказался, а следом отказался и подполковник юстиции.

— На самом деле я уже заказал столик на троих в местном ресторанчике, — объяснил свой отказ Павел.

А Егоров сказал, что за обедом они будут говорить о деле, и не хотелось бы, чтобы посторонние слышали.

Францев хотел напомнить подполковнику юстиции, что в его доме, в отличие от ресторана, посторонних людей нет, но не стал ничего говорить. Только рукой махнул.

— Вот и отлично, что и ты с нами, — обрадовался Павел, хотя наверняка знал, что Францев не откажется, — тогда я звоню Варваре, предупрежу ее, что мы через пять минут подъедем.

Через пять минут подъехать не удалось, потому что перед тем, как сесть в машину, Егоров взял под локоть московское начальство, отвел в сторону и минут семь убеждал в чем-то Кудеярова. Павел слушал, кивал, что-то отвечал. Но до Николая донеслось только: «Если эта Лиза теперь собственница дома, то вот вам и мотив… Теперь она — первая подозреваемая». Потом Павел, не выдержав, шагнул в сторону, произнеся: «Будет время, будут и песни».

Глава шестая

Зал был почти пуст, и немногочисленные посетители поглощали свои порции с такой скоростью, словно участвовали в соревновании, кто из них быстрее рассчитается и добежит до своего дома.

Кудеяров направился в угол зала. Столик там был подготовлен к их визиту и сервирован на троих. Помимо тарелок и приборов на столе стояли стаканы, бокалы для вина и рюмочки для крепких напитков. Рядом у стены помещался диванчик, на который Францев положил свою куртку.

— Это чтобы не отпугивать посетителей. А то придут, увидят в гардеробе мою форменную куртку и не зайдут, — объяснил свои действия участковый.

Павел и следователь тоже решили оставить свою верхнюю одежду на этом диванчике.

Сели за стол, подполковник юстиции Егоров сразу покрутил головой по сторонам, а потом оценил интерьер зала.

— Неплохо тут все оборудовано. Никогда бы не подумал, что в таком затрапезном городишке могут быть такие заведения. Как тут цены? Дорого небось?

— Вполне демократичные цены, — ответил Кудеяров, — к тому же у нашего друга, — и он показал на Францева, — тут значительная скидка.

Павел пошутил, конечно, но Николай кивнул, подтверждая.

— Я бы все-таки проверил получше эту сожительницу Дробышева, — вернулся к разговору о деле Егоров. — Уж как-то подозрительно быстро она с ним сошлась. Утром пришла к нему на работу устраиваться, а вечером поехала к нему домой. Очень уж внезапно любовь нагрянула. Может, у нее с самого начала были далеко идущие планы?

— Открою тебе одну великую тайну, — негромко произнес Францев, — когда мужчина знакомится с женщиной и они нравятся друг другу, то в голове каждого из них рождаются далеко идущие планы.

— Не знаю, но мне она кажется подозрительной. И фамилия у нее… Как будто специально выдуманная: Елизавета Петровна Романова.

— Нормальная фамилия, — сказал Павел, — вот у меня вообще бандитская. Как в песне поется: жили двенадцать разбойников, был Кудеяр атаман… А тут Романова.

— У бывшего владельца этого заведения фамилия была тоже Романов, — напомнил Николай, — ему все точки общепита здесь, в Ветрогорске, принадлежали. Или почти все. И у них названия похожие: «Мама Рома», «Романсеро», «Ромовая баба», рюмочная «Ромашка». А этот ресторан поначалу назвали «Ромул», но народ сразу окрестил его «Вертолет», потому что, как ты можешь заметить, под потолком расположен большой вентилятор: летом он охлаждает воздух, да и комары его боятся. И название поменяли на то, что выбрал сам народ. Вот такая у нас тут демократия. Ведь так?

Последнее уже относилось к подошедшей к столу светловолосой женщине лет сорока пяти.

— Полностью согласна, — улыбнулась женщина. — Я, правда, не слышала, о чем вы говорили.

— Вот наш гость из городского следственного комитета восхищается нашим городом — объяснил Францев, — а я сказал, что когда он попробует то, чем вы, Варвара Семеновна, будете нас сегодня потчевать, то вообще уезжать не захочет.

Николай обернулся к Егорову и представил даму:

— Это Варвара Семеновна Краснова, или, как ее называет весь город, — Варвара Краса. Она хозяйка ресторана. Наверняка она приготовила для нас сегодня что-то очень вкусное.

— Да у нас сегодня все очень просто, а вот если бы вы заранее предупредили, мы бы постарались приготовить вам что-нибудь эдакое. А так только греческий салат, рыбная солянка, котлетки по-киевски…

— Рыбная солянка? — встрепенулся Егоров. — А как вы ее готовите? Я почему интересуюсь, потому что сам рыбак. А у каждого рыбака на это блюдо есть свой рецепт.

— Очень простой у нас рецепт, — начала объяснять Краснова. — Туда входит два вида рыбы: семга и судачок, еще рачьи хвосты, мидии, картошечка, морковка, лучок, зелень, оливки, томатная паста, соленые огурчики. А перед подачей на стол в каждое блюдо по желанию можно положить кругляшок лимона.

Варвара замолчала и посмотрела на Францева.

— Вы ведь не случайно сегодня сюда заглянули? — поинтересовалась Краснова. — Это как-то связано с тем вчерашним случаем… Мне Алена уже рассказала, что вчера в городе случилось с мужиком из коттеджного поселка.

Глаза Егорова округлись.

— Что? — едва вымолвил он. — Это мог знать только убийца или человек, связанный с ним: даже в утренние сводки это убийство не попало. Что за Алена? Где она сейчас? Мне ее срочно допросить надо! Ничего себе — какая удача!

Краснова посмотрела на Павла, ожидая от него решения.

— Ладно, — произнес он, поднимаясь, — я сам с ней поговорю, — а ты, Борис Ильич, скушай что-нибудь.

Но подполковник юстиции рвался в бой. Он тоже начал подниматься.

— Я должен допросить такого важного свидетеля, и потом, а вдруг это не свидетель, вдруг…

Но Францев потянул его за рукав и усадил обратно на стул.

— Садись! Алена говорить с тобой все равно не будет. И со мной, наверное, тоже. А Павлу Сергеевичу выложит все, что знает.

Николай посмотрел на Краснову.

— Варвара, как называются закуски, которые подают перед основными блюдами?

— Закуски и называются.

— Нет, есть какое-то специальное слово. Мне Лена говорила, но я не запомнил.

— Аппетайзеры, — подсказала подошедшая официантка.

— Точно! — обрадовался Францев. — Вы пирожки с лисичками по рецепту моей жены делаете?

Краснова кивнула.

— Ну тогда прикажи, чтобы принесли тарелочку с пирожками. И нам с товарищем по рюмочке «Биттера».

— Чего? — не понял Егоров. — Вы что, издеваетесь надо мной? Словечки у вас…

— «Биттер» — горькая настойка, которую пьют перед едой для возбуждения аппетита, — произнес Кудеяров, поднимаясь, — пойду поговорю с Аленой.

Павел подошел к барной стойке, где его уже поджидала буфетчица.

— Тебе Санек позвонил и все рассказал? — спросил он.

— Позвонил, сказал только, что Эдика убили. И все: вы же сами знаете, что из него слова и клещами не вытащить. Я уж сама позвонила диспетчеру, думала, что там Лиза, а ответила жена одного водителя, она и рассказала что знала. С утра в офис приехали полицейские и начали всех опрашивать… Но никто ничего не знал, разумеется.

— А на самом деле?

— Я тоже не знаю. Но Санек сказал как-то, что приезжали какие-то люди и с Эдиком вопросы решали. И он слышал, что ему угрожали. Мой-то предложил, если надо, Эдика охранять, но Дробышев сказал, что не надо.

— Когда приходили эти люди?

Алена пожала плечами, но тут же сказала, что, может быть, месяца два назад.

— Лиза уже работала в фирме?

— Не помню, то есть я даже не знаю. Вы ведь мужа моего знаете, он молчит всегда… сказал как-то, что теперь у них работает девушка Дробышева. Я с вопросами: что за девушка, как выглядит, интересно ведь, одну его любимую убили, а тут новая. Конечно, хотелось все разузнать, а он повернулся и пошел куда-то, будто я не к нему обращаюсь.

— Ну что-то ты про нее знаешь?

— Ничего, — дернула плечом буфетчица, — видела Эдика с ней. К нам в ресторан они приходили раза два, в магазине их встречала как-то. На вид она скромная вроде, хорошо одета. Но это Эдик о ней заботился… Саша сказал, что она к ним вообще в кроссовках пришла, а ведь уже зима была, а она холодная в этом году.

— Так, выходит, муж все-таки что-то рассказывал по нее. Кроме кроссовок, что еще вспоминал?

— А что он мог вспомнить? Саша в офисе появлялся в лучшем случае раз в день, да и то в самом конце, чтобы наличку в бухгалтерию сдать. Но наличными сейчас мало кто рассчитывается. Он может и не заезжать, если в офисе никаких других дел нет.

— А бензин как он оплачивал?

— Эдик всем водителям дает талоны на бензин. В понедельник с утра он проверяет пройденный за неделю километраж… То есть проверял.

— Саша не говорил, кто теперь будет вместо Дробышева фирмой руководить?

— Не говорил, но и без него все знают. Лиза будет директором, потому что сейчас она заместитель генерального. Мне-то все равно: она мне ничего плохого не сделала, и Сашке моему тоже… Пусть, лишь бы фирма не развалилась.

— Лиза говорила, что она сидела на приеме заказов и собиралась перейти в бухгалтерию.

— Не знаю, куда она хотела. Заказы принимала — это правда, но командует теперь как второй директор.

— Много твой Саша сейчас зарабатывает?

Сорокина задумалась, очевидно боясь сказать правду, но потом нашла выход:

— Нам хватает. Раза в три больше, чем раньше. Теперь можно даже дочке учебу в колледже оплачивать. Она ведь школу окончит в этом году. Учиться в школе дальше не собирается, да и нам это не надо, а теперь она говорит, что хочет стать дизайнером одежды. Поступить туда на бюджет не получится у нее, а на платное берут всех. Ну чего уж — пусть идет на платное, сейчас мы с Сашей потянем.

Кудеяров вернулся за стол, за которым уже не было Францева. Зато стояло блюдо с пирожками и пустые ликерные рюмочки.

— Участковому позвонили и вызвали, — объяснил следователь, дожевывая пирожок с лисичками. — На местном рынке кто-то с кем-то что-то не поделил. Николай побежал туда, сказал, что он в городке не только страж порядка, но и третейский судья: решает — кто прав, а кто виноват.

— Правильно считает.

Подошла официантка с подносом, начала выставлять заказанные блюда.

— Вы, Павел Сергеевич, не обижайтесь, конечно, — продолжил Егоров. — Участковый ваш приятель, можно сказать, даже друг. И он, пользуясь этим, все время ставит меня в неловкую ситуацию: то с латинскими афоризмами, то с этими аперитивами и ликерами. А я ж не просто так здесь, я на работе. Мне сорок четыре года, но я в хорошей физической форме. Еще когда учился в Академии прокуратуры, все преподаватели отмечали мои способности к интерпретации, а также умение оперативно применять новую информацию к ситуации. У меня самая лучшая отчетность в нашем отделе. Сейчас я исполняющий обязанности заместителя начальника отдела. Временно исполняющий, но я и эту должность давно уже перерос… Я бы мог столько пользы принести…

— Погоди, Борис Ильич, — не дал ему договорить Кудеяров, — я не понял, чего ты все-таки хочешь сейчас от меня: или на Колю Францева с жалобой подкатил, или о своей пользе поговорить решил… Если просишь моего содействия в продвижении по службе, то я никак помочь не могу. Я тебя не знаю пока. А сам я начинал в этом городке участковым, причем сюда меня отправил мой дядя — генерал МВД, которого мне припоминают часто, будто он помог в карьере. Но он меня не взял к себе в управление, а отправил в Ветрогорск, чтобы я с самых низов начал, на земле поработал. Здесь я и пулю поймал, и двойное убийство в одиночку раскрыл, когда тут большая группа специалистов пахала. После чего меня перетащили в следственный комитет. Дядя, кстати, был против моего перехода… Я — молодой лейтенантик — передавал дела пришедшему меня сменить списанному из оперов майору Францеву — здоровяку с потухшим взором, лишенному всяких перспектив… Сейчас посмотри на него — светится весь…

— Да я просто… — начал объяснять Егоров, — за дело болею. Не понял только: мы вроде все расследованием занимаемся, убийцу хотим вычислить, а у вас методы, мне непривычные… Вместо того чтобы опрашивать возможных свидетелей, мы сейчас в ресторане. Получается как во французском кино — детективы сидят в кафе… в смысле в бистро, разговаривают, а потом раз-раз — и все уже ясно.

— Начнем с того, что никто нас не уполномочивал заниматься расследованием убийства Дробышева, которое, кстати, произошло на другой территории, и здесь вряд ли можно найти свидетелей. И друг мой Коля просто помогает нам. Он, так же как и я, даже лучше меня, знает городок и почти всех в нем живущих, в курсе, кто на что способен… И теперь оба мы убеждены, что никто из жителей к убийству Дробышева не причастен.

— Я согласен с вашими выводами, — поспешил заверить начальство Егоров, — могу сказать, что я думал об этом с самого начала, как только пришло сообщение об убийстве предпринимателя Дробышева. То есть не с самого начала, а с тех пор, как я начал анализировать, а как только прибыл сюда, мое предположение превратилось в уверенность… Я увидел местного участкового, который проводит большую, просто огромную профилактическую работу, пользуется уважением у местного населения…

— Находясь на посту участкового, он раскрыл три особо опасных преступления, — напомнил Кудеяров, — не считая множества мелких, а предотвратил еще большее количество. На этом заканчиваем разговор. Мой совет вам, подполковник юстиции Егоров: назначение вас на новую должность в компетенции только вашего руководства, которое лучше меня знает ваши возможности и представляет, где их можно лучше всего применить. Не сомневаюсь, что раскрытие особо тяжкого преступления окажет влияние на принятое вашим руководством решение.

— А сейчас что мне делать?

— Заниматься расследованием убийства Дробышева: опыт у тебя большой, и ты и без меня знаешь свои действия. От меня только один совет: свяжись с участковым по месту регистрации и проживания Елизаветы Романовой. Узнай, как ее соседи характеризуют и вообще, что у нее за окружение, с кем она общается, встречается, как ведет себя в быту. То есть вела, потому что последние месяцы она, как я понимаю, проживает здесь.

— Обязательно свяжусь. А вообще спасибо вам.

— За что?

— За совет, за справедливый выговор.

— Какой еще выговор? Выговор в учетную карточку заносят. А я просто побеседовал по старой дружбе. Мы с тобой уже пять лет знакомы, забыл разве? Я еще тогда был начальником районного управления.

— Как я мог забыть! Помню, конечно. Мы общались с вами, когда предпринимателя Лушникова вымогатели незаконно удерживали на чужой даче, я приезжал к вам…

— Тогда-то мы на «ты» были, — напомнил Павел, — что же ты теперь так подобострастно? Я же такой же, как и прежде… И давай-ка закончим сейчас о делах, — Кудеяров показал на супницу с рыбной солянкой и на салаты, — оценим местную кухню.

В ресторан вернулся Францев, быстро подошел к столу, снял куртку и уложил ее на диванчик.

— Что там случилось на рынке? — обратился к нему Кудеяров.

— Да ничего особенного — обычное дело. Один гражданин привез на рынок домашние консервы из утиного мяса. Начал продавать по пятьсот рублей за банку. И тут увидел, что местная дама продает такой же товар по триста пятьдесят рубликов. Начал громко возмущаться, мол, это публичный демпинг. Конкурентка неправильно поняла слово «демпинг», а может, обиделась на «публичный», после чего мужик огреб по полной, вернее мог огрести, если бы я вовремя не подоспел, а так еле удержали даму.

— Марина Незамерзайка, — догадался Кудеяров. — Она же Марина Гогольфиндер — с ней, конечно, лучше не связываться.

— А емкость какая у консервов? — заинтересовался подполковник юстиции.

— Обычная стеклянная банка, — ответил Николай, — восемьсот граммов.

— Тогда это действительно очень недорого, — удивился Егоров.

— Потому что у Незамерзайки консервы местного производства. У нас тут охотник один, может, и браконьер — я не знаю, но этих уток столько по осени стреляет! А его жена в автоклаве утиное мясо в банках как консервный завод штампует.

— Если браконьер, почему его не берут? Неужели никто не жаловался?

— Кто жаловаться будет, — не понял участковый, — утки?

И засмеялся.

В кармане следователя писклявой мелодией напомнил о себе мобильный аппарат.

Егоров достал его, проверил, кто его вызывает, скривился, но все-таки ответил на вызов. Выслушал, что ему говорят, и устало произнес:

— Я помню, конечно, что мероприятие плановое, но я после дежурства, и потом я сейчас на выезде. Поговорил с людьми, и уже есть кое-какие результаты. Я здесь оказываю помощь полковнику Кудеярову… Понял, постараюсь не опоздать.

Подполковник юстиции растерянно посмотрел на Павла и прошептал с тоскливой обреченностью:

— Вызывают срочно.

— Ну да, — вспомнил Кудеяров, — ты же из второго управления, и у вас сегодня совещание, которое проводит руководитель городского следкома. Пропускать нельзя. Опаздывать нельзя: так что возьми в дорогу пирожков и лети.

Они смотрели в спину Егорова, словно дожидались, когда следователь выйдет из зала, а потом Францев спросил:

— Ты чего приехал-то?

— А ты чего не звонишь?

— Чтобы не отвлекать тебя от важных дел. Ты человек занятой, потом у тебя теперь Нина…

— Вот потому-то и приехал. Мы с ней пожениться решили. Но не в Москве, а здесь, потому что здесь все мои родственники, мама ее тоже отсюда, здесь друзья — мои и теперь ее. И ты бы с Леной в Москву не поехал.

— Не поехал бы, — подтвердил Николай, — детей не с кем оставить. А даже если и было бы с кем, все равно не поехали бы. У меня сердце не на месте было бы, а у нее тем более.

— Вот мы и приехали подать заявление. Я оформил командировку, а Нина сама себе начальство: она теперь директор кинотеатра.

— Ничего себе как повезло! — восхитился Францев. — Я в детстве точно знал, что никогда не женюсь, разве что на директорше кинотеатра или на продавщице мороженого. Когда мне было шесть лет, я был влюблен в одну такую продавщицу необыкновенной красоты — у нее все зубы были золотые. А вообще я рад за вас обоих. Наш Дом культуры потерял, правда, симпатичного директора, но мы как-то уже смирились. Теперь директор нашего ДК Виктор Корольков, который раньше театральной студией руководил. Ты еще смеялся над тем, что он спектакли ставит с похожими названиями: «Гнездо глухаря», «Пролетая над гнездом кукушки», «Утиная охота», «Чайка»… Но ты же понял, что тот самый охотник, чья жена производит консервы в немыслимых количествах, — это Виктор и есть. Конечно, он никакой не браконьер. Он председатель районного общества охотников и рыболовов. У него все по закону… И вообще он — интеллигентный человек, режиссерское образование.

— Погоди, — прервал друга Кудеяров, — давай вернемся все-таки к делу. Утром я пообщался с бывшей Дробышевой, которая ничего существенного не сообщила, кроме того, что с новым мужем у нее не сложилась семейная жизнь и общий с ним бизнес рухнул. Фирму свою они продали. Здесь от Алены Сорокиной я узнал, что к Дробышеву приходили какие-то люди и что-то требовали. Можно представить, что новые владельцы проданной фирмы решили убрать конкурента.

— Вряд ли: сейчас время не то, — покачал головой Францев, — двадцать лет назад это бы прокатило, но не сейчас. Возможно, приходили с предложением купить и его бизнес. Может быть, это те же люди, что потом приобрели компанию Ларисы. Тем более им сейчас важно объединить оба предприятия, чтобы расшириться и потихоньку убрать с рынка всех мелких конкурентов. А бизнес у Дробышева уже стал приносить ощутимые результаты. Ты наверняка помнишь, как четыре месяца назад он говорил нам, что пашет и пашет без продыху, а результатов нет. А сейчас ему привалило, но только кончилось все плохо. Эдика убили ножом — точно так же, как убивала Наташа Диденко — его соседка. Теперь она в следственном изоляторе, а Юрий Юрьевич, ее муж, уверяет, что Наташа невиновна, что будет доказано во время судебного заседания, хотя и сейчас будто бы все ясно. И вот вчера происходит новое убийство. И кому это на руку? Обоим Диденко.

— Я уже думал об этом, — согласился Кудеяров. — Трясти Юрия Юрьевича нет смысла: сам он вряд ли убил — скорее всего, нанял кого-то, приказав, чтобы обязательно ножом в сердце. Только как это доказать?

— Надо брать убийцу и колоть его на предмет заказчика, — подсказал Николай.

— Только где его брать? — вздохнул Павел. — Но даже если и возьмем, убийца будет молчать и никого не сдаст. Зачем ему вешать на себя заказное убийство? Скажет, что произошло это во время внезапно возникшей ссоры. Убийца не совладал со своими эмоциями… Ну, ты и сам знаешь, что в подобных случаях говорят. И давай не будем сейчас об этом… Пообедаем, и я в город помчусь. Делом этим тебе нет смысла заниматься. Зря время терять.

Глава седьмая

Францев вернулся домой с тяжестью на душе. И дело даже не в том, что ему ясно дали понять, чтобы он не лез не в свое дело и не занимался расследованием убийства Дробышева. Гораздо хуже было то, что Кудеяров, которого он считал своим лучшим другом, говорил с ним так холодно и спокойно, как обычно большие начальники разговаривают с подчиненными, имя которых они не помнят и не собираются вспоминать.

Лена посмотрела на него, ничего не сказала и так же молча накрыла на стол, но, когда он садился за стол, не выдержала.

— Что-то случилось?

— Да ничего особенного, — ответил Николай, — если не считать того, что убили Эдика Дробышева.

— Про это я знаю, — не удивилась Лена. И добавила: — А что Павел говорит?

Выходит, она знала и что Кудеяров приехал.

— Да ничего не говорит, — ответил Францев, спокойно, словно заранее знал об осведомленности жены. — Только запретил мне лезть не в свои дела. То есть не то чтобы приказал, но ненавязчиво посоветовал. Сам он приехал в город, чтобы подать заявление, в смысле жениться хочет на Нине Лосевой.

— Давно пора, — кивнула Лена, — и по поводу этого убийства он тоже прав. Ты же участковый, и расследование не входит в твои обязанности. Потом это же не на нашей территории случилось. Ты должен за порядком здесь следить, реагировать на жалобы и обращения граждан. С этим у тебя все в норме вроде.

— Почему вроде? — удивился Николай.

— Потому что всякое может случиться, — ответила жена. — Вот, к примеру, сегодня на рынке инцидент произошел, но там ты быстро разобрался. А ночью в нашем поселке сотрудник мэрии Оборванцев стрелял из пневматического пистолета по кошке.

— Попал? — поинтересовался Николай.

— Нет. Но народный гнев уже закипает. Тут же почти в каждом доме кошка. А та, по которой он стрелял, выскочила во двор, хозяева не заметили. Кошка сидела на крыльце и мяукала. Оборванцев открыл окно на втором этаже и начал палить… Люди уже петицию составили… Что он за человек такой? И как он в мэрию пробился с такой фамилией?

— Он был депутатом городского собрания три созыва и оттуда уже в мэрию попал. А происхождение фамилии он объяснял тем, что его дедушка был беспризорником, и фамилию ему присвоили в милиции, чтобы хоть какой-то документ выдать. Но это легенда, которую он сам, вероятно, выдумал… Погоди, а что народ задумал? Ты сказала, гнев закипает.

— Просто сегодня в местном чате обсуждение идет, и в процессе поступают разные предложения. Кто-то предлагает подать на него заявление участковому или сразу в прокуратуру, потому что участковый у нас слишком добрый… Кто-то предложил проткнуть колеса у его «Лексуса», а один гражданин предложил дождаться лета и посадить Оборванцева голым задом на муравейник. Но мы все сошлись на том, что лучше действовать официально, через Уголовный кодекс.

— Статья двести сорок пятая, — подтвердил Францев, — но она в данном случае не сработает, потому что нет пострадавших. Кошка жива и даже не травмирована.

— Тот специалист по муравейникам то же самое написал, — сказала Лена и вздохнула. — Ну что ж: выходит, придется ждать лета. Хотя это не метод, конечно, чтобы с кого-то штаны снимать и на муравейник…

Николай хотел ответить жене, но что-то помешало, какая-то мысль промелькнула в его голове, но проскочила так стремительно, что он не успел ухватить ее. Что-то связанное с животными — что-то, о чем он узнал совсем недавно и не придал этому никакого значения.

— Ладно, — произнес он, поднимаясь и злясь оттого, что не смог вспомнить что-то важное, — поговорю я с этим стрелком.

Он позвонил на КПП и узнал, что Оборванцев только что въехал в поселок, спросил номер его мобильного телефона.

— Как люди с такими фамилиями живут? — удивилась Лена, ожидавшая узнать, что хочет предпринять ее муж.

— Нормально живут, даже лучше многих, потому что они при кормушке и над ними никто и не подумает смеяться. По крайней мере, в открытую. А вот если бы он нищим был, этого Оборванцева давно бы загнобили. Сейчас позвоню ему и проведу воспитательную беседу…

Николай взял аппарат, посмотрел на него, а потом снова положил на стол и наконец вздохнул.

— По телефону не буду, — вздохнул он, — поеду лично пообщаюсь.

Лена проводила его до крыльца, обняла и шепнула:

— Ты уж поосторожнее там.

Ответственный сотрудник мэрии, не выходя из дома, открыл дверь калитки и сказал строго:

— Оставайтесь на месте: я сейчас подойду.

Это прозвучало так, словно он или кто-то другой готов будет открыть стрельбу, если Францев тронется с места.

Николай прошел на территорию и остановился. Посмотрел по сторонам на припорошенные снегом клумбы, взглянул на стоящий возле крыльца «Мерседес». Тут же открылась дверь дома, по ступеням быстро сошел плотный мужчина в расстегнутой зимней куртке. Подошел к участковому и протянул руку.

— Оборванцев, — представился он, но произнес свою фамилию так, словно сделал это только для того, чтобы проверить реакцию незнакомца.

— Подполковник Францев, — ответил Николай, — местный участковый.

— Какие-то проблемы? — поинтересовался владелец дома и снова задал свой вопрос так, как будто, узнав о проблемах, тут же решит их одним телефонным звонком.

— Проблем у меня нет, — ответил Николай, — разве что у вас. Вы зачем по соседской кошке стреляли? Это же чистой воды двести сорок пятая статья.

— Какая двести сорок пятая? — удивился чиновник. — Я по базовому образованию юрист, так что не надо мне ля-ля. Я стрелял не в животное, а в дверь дома, чтобы хозяева проснулись. Был бы у меня их номер телефона, позвонил бы. А то два часа ночи, у меня под окном кошка орет как бешеная, вот я и выстрелил пару раз из пневматики в дверь, чтобы они от стука проснулись. Они и проснулись. Я даже, можно сказать, кошку им спас. Замерзла бы бедняга. А так в тепло пришла и отогрелась.

— В дверь стреляли? — уточнил Францев. — Тогда это другое дело. Это статья сто шестьдесят седьмая — умышленная порча чужого имущества, часть первая — по ней максимальное наказание до двух лет. Но вы-то человек состоятельный: можете позволить себе дорогого адвоката и надеяться на минимальное наказание, то есть на штраф в сорок тысяч рублей. Адвокат попросит, конечно, раз в десять больше, но вам-то и на это наплевать.

— На что это вы намекаете?

— Да я не намекаю. Я в открытую говорю, что штрафы и прочее для вас ерунда полная, но вдруг дело получит огласку? Желтая пресса, интернет и прочее… А если народ возмущенный поднимется? Ведь в каждом доме есть любимое домашнее животное.

— А что, соседка уже подала заявление? — наконец спросил Оборванцев.

— Пока нет, я пообещал ей, что решу вопрос.

— О какой сумме идет речь? — спокойно поинтересовался чиновник. — Называйте, не бойтесь.

— Мне не надо ничего, а вот с хозяйкой решите вопрос.

— Да я ей новую дверь поставлю, хотя вряд ли там есть серьезные повреждения.

— Это вам решать, но мой совет: просто извинитесь, а кошке купите пакетиков с кормом.

— Куплю, — согласился чиновник, — но у них кошка, если честно, неадекватная. Летом пробралась на наш участок и напала на собаку, всю морду ей расцарапала.

— Что за собака? — удивился Николай.

— Да-а, — махнул рукой Оборванцев, — собака жены. Не собака даже, а собачка. С бантиком.

Он посмотрел на Николая:

— Все? Надеюсь, профилактическая беседа со мной проведена?

Францев кивнул. А потом спросил:

— Вы в мэрии возглавляете департамент жилищного хозяйства? У меня так записано.

На самом деле у него ничего не было записано, просто Николаю хотелось узнать, какой пост занимает этот человек.

— Нет, — покачал головой чиновник, — неправильно у вас записано. Я руковожу благоустройством.

— Заметно сразу, что вы специалист, — восхитился Николай и обвел рукой окружающее пространство, — вон как у вас благоустроено. А то к некоторым зайдешь, а у них только елки. С палками. А «Мерседес» у вас служебный? А то у меня записано, что у вас «Лексус».

— Мой «Лексус» в гараже стоит. Но я им редко пользуюсь. А это автомобиль жены. Его ей родственники подарили.

— Я к чему, — словно не услышав, продолжил участковый, — ко мне в прошлом году заезжал знакомый из следственного комитета. В высоком звании, и должность у него солидная. Походил по поселку, осмотрел все и вдруг говорит, что хочет здесь домик прикупить. Но тут же за голову схватился, когда цены узнал: ему со своими звездами на погонах лет тридцать надо трудиться, ни пить ни есть, чтобы накопить столько.

— Так у вас все, подполковник? — спросил Оборванцев. — Вопрос с кошкой мы закрыли вроде.

— Все, конечно. И не забудьте кошке пакетиков купить.

Николай уже хотел попрощаться, даже повернулся к калитке, подумал уже, что визит получился каким-то скомканным, чиновник его даже в дом не пригласил. Его — участкового, представителя власти! Даже на крыльцо не пустил. Хотя, может быть, этот Оборванцев видит представителем власти именно себя, а его — подполковника Францева, награжденного орденом Мужества, не считая ведомственных медалей, считает обслуживающим персоналом.

Эта мысль просвистела так стремительно, что Николай даже не успел взяться за ручку калитки. Стало немного обидно оттого, что в этом поселке, где проживает городская элита, он человек посторонний. Он остановился и обернулся к ожидающему его ухода хозяину.

— А вы знакомы с предпринимателем Синицей? — спросил Францев, удивляясь и сам, почему он вдруг задал этот вопрос, не интересовавший его еще несколько секунд назад.

Но чиновник вдруг замер и бросил взгляд в сторону, на «Мерседес». Но потом уж очень спокойно ответил:

— Нас познакомили с ним уж не помню где. А потом встречались пару раз на мероприятиях. А так не пересекались ни разу: у него своя сфера деятельности, у меня — своя. А почему вы спросили?

— Да он теперь тоже житель нашего поселка. Не вы ли ему сосватали участок?

Вместо ответа чиновник пожал плечами, что, в общем-то, ничего не означало — ни «да» ни «нет». Только сейчас Николай вспомнил, что Синица приобрел участок с домом через агентство, причем даже цену назвал — за тридцать пять миллионов рублей, да еще пять миллионов отдал риелторскому агентству.

— А я думал, что это вы, — продолжил Францев, — а то сам Синица утверждает, что земля…

— А-а, — не дал ему договорить чиновник, — наверное, он через агентство моей жены купил. Мне она ничего не говорила, я, правда, к ее делам никакого отношения не имею. Другие помогают родственникам, случается и такое, но я при всем желании не могу: у нее своя стезя, а у меня, сами знаете, — госслужба. Да и к тому же у меня принципы: не связывать личное с общественным, то есть с госслужбой, — Оборванцев замолчал и поежился, — что-то к вечеру опять похолодало.

— Разве? — удивился Николай. — Мне кажется, наоборот, значительно потеплело. А с завтрашнего дня и вовсе уверенный рост среднесуточной температуры. Так, по крайней мере, синоптики утверждают.

— Вы им верите? — усмехнулся Оборванцев, делая шаг к калитке. Он взялся за ручку, открыл калитку, давая понять, что беседа окончена. — В Англии до сих пор, кстати, не отменен закон, по которому за колдовство и предсказание погоды полагается смертная казнь.

— Не знаю, я в Англии не был, — ответил участковый и напомнил: — Но вы не тяните с кошкой. А я в своем отчете так и запишу, что меры реагирования приняты и гражданин Оборванцев все признал, объяснил и принес свои извинения.

— Лучше без всяких записей, — попросил чиновник, поморщившись.

— Хорошо, — согласился Николай, — доложу начальству в устной форме.

Он шагнул за калитку, попрощался и в ответ не услышал ни слова. Было слякотно и сыро, хлюпали лужи под подошвами башмаков, капал с крыш растаявший снег, сквозь морось, расплываясь в пространстве, светились желтые шары фонарей. На душе было противно и муторно. Противно было не от погоды и не только от состоявшегося разговора с чиновником, для которого он — рядовой участковый — не человек даже, а пустое место: противно было от другого, в чем Николай боялся признаться не только Лене, но и самому себе. Сегодня он встретился с другом, с единственным близким другом, который у него был в жизни, а тот как будто бы не обрадовался встрече. Поговорил о делах, вернее, об одном деле, в которое посоветовал не соваться, попытался отделаться приглашением в ресторан на короткий обед, а потом без лишних слов уехал. Пригласил, правда, на свою свадьбу, но так позвал, словно заранее знал, что Францев откажется. Конечно, грех обижаться на него, ведь именно Павел сделал так, что у семьи Николая теперь есть огромный каменный дом, но есть вещи гораздо более ценные, чем любые материальные блага.

Францев возвращался домой, размышляя об этих вещах, которых не так уж и много, если подумать: дружба, любовь, здоровье, дети… Дорога свернула к окраине поселка — туда, где был теплый дом, огонь в камине, Лена и дети. Над калиткой согнулся фонарь, и в пирамиде света Николай увидел женскую фигурку. Судя по тому, что женщина стояла на месте, она поджидала именно его. К ногам ее жалась собака. Николай ускорил шаг, но так и не мог понять, кто его ждет.

И только когда подошел, узнал: это была сожительница Дробышева.

— Добрый вечер, Лиза, — произнес он, — давно ждете?

— Только подошла, хотела уже позвонить, но потом обернулась и увидела, как вы из-за поворота вышли.

Собака подошла к Францеву и обнюхала его брюки.

— Не такая уж и маленькая, — сказал Николай.

— Сорок пять сантиметров в холке, — ответила женщина, — она очень добрая, только не ко всем людям подходит. Всю жизнь на улице провела, бродяжничала добрая девочка.

Николай открыл дверь и кивнул:

— Заходите!

— Нет, нет. Я ненадолго к вам. Просто вспомнила один случай и решила вам о нем сообщить. К Эдику приходили какие-то люди с угрозами… В смысле, наезд на него был. Приказали ему или в долю их взять, или продать предприятие за копейки.

— Вы присутствовали при той встрече?

— Нет. Я их даже не видела, только потом Дробышев мне рассказал.

— Он очень был напуган?

— Я бы не сказала. Встревожен был, но потом успокоился, сказал, что не те теперь времена. Хотел даже в полицию заявить, но потом передумал. Сказал, что если придут еще раз, то тогда напишет заявление. Я забыла о том случае, а теперь думаю, что, может, это те люди сделали.

— Всякое может быть, но вряд ли: он им ничего не был должен, и они ему тоже. Потом столько времени прошло… Зачем им убивать: а вдруг свидетели найдутся и преступление будет раскрыто, а ведь наказание за подобное будет серьезным, даже максимальным. Ведь здесь не только убийство, но и вымогательство, принуждение к коммерческой сделке… При желании можно на них многое повесить. Если это серьезные люди, то они понимают, что их ждет, а потому вряд ли пошли бы на убийство. А если это отморозки, то зачем им тянуть три месяца?

Францев говорил, а женщина кивала, словно соглашаясь с ним. И тут встрепенулась.

— А разве я говорила, что это было три месяца назад?

— А когда это было?

Елизавета не ответила.

— Следствие знает о том случае и наверняка уже ищет вымогателей, — поспешил заверить ее Николай, — а раз ищут, то наверняка найдут.

Женщина кивнула и дернула поводок.

— Пойдем, — сказала она собаке, а потом взглянула на участкового, собираясь прощаться.

Но участковый опередил ее.

— А с бывшей женой какие у Эдуарда Ивановича были отношения?

— Да никаких. Она звонила иногда. Однажды позвонила и что-то начала требовать, а Эдик ей ответил, что у тебя, Ларочка, теперь другой муж: выноси мозг ему.

— Чего требовала бывшая жена, не знаете?

— Денег, вероятно. Она вдруг стала считать, что Эдуард ее обманул при разделе имущества, хотя это они сами предложили ему загородный дом в обмен на его долю акций.

— Половину загородного дома в обмен на акции, — поправил Францев, — и, насколько мне известно, ей досталась еще и квартира в городе. То есть половина квартиры.

— Эдик признался мне, что с самого начала знал, что его дурят, но не стал связываться. А по поводу Ларочки пошутил как-то, что никогда не думал, что из симпатичной девушки может получиться страшная хабалка.

— Как вы думаете, могли ли бывшая жена и бывший деловой партнер быть причастными к его убийству?

Романова пожала плечами.

— Я могу думать все, что угодно, но кого это интересует: доказательств все равно нет. Партнер выжал из успешного предприятия все, что можно, и теперь того предприятия нет. Ларочку он бросил, но вы про это и сами уже знаете.

— Если вспомните что-либо или узнаете что-то новое, сообщите мне, — попросил Николай.

Он открыл калитку и посмотрел во двор. На освещенном крыльце стояла Лена.

— Идите, — сказала Елизавета, — вас жена ждет.

Францев поднялся на крыльцо, обнял и поцеловал Лену. Вдохнул глубоко и выдохнул резко, надеясь оставить все тяжелое и мутное за порогом. Но, войдя в дом, он все же не выдержал и набрал номер телефона подполковника юстиции Егорова. Гудки шли долго, а потом хриплый спросонья голос спросил:

— Кто это в такую рань?

— Сейчас семь вечера. Это участковый Францев из Ветрогорска. Хотел спросить только: есть ли новости какие по убийству Дробышева?

Пауза длилась долго, после чего следователь прохрипел:

— Ты нормальный? Я после суток на ногах весь день, еле до кровати добрался, а ты… Звони утром, я и сам ничего не знаю.

— Утром так утром, — согласился Николай, — извините.

Глава восьмая

Утром сквозь сон Николай услышал знакомый и почти забытый звук. На какой-то момент показалось, что он вернулся непонятно как в старую советскую, пропахшую столовской кашей школу — в тот самый день, когда он, третьеклассник, специально пропустил урок и, дождавшись, когда школьный коридор опустеет, открыл линейкой замок рассохшейся двери пионерской комнаты, прокрался туда и увидел предмет своего вожделения — барабан. Пионерский барабан лежал на шкафу, и, чтобы достать его, пришлось подвинуть стол и залезть на него. Там же лежали палочки. Коля аккуратно снял пыльный инструмент, посмотрел на него с любовью, и тут же сердце едва не остановилось от горя: в барабане была дырка. Но все равно он перевернул барабан и осторожно коснулся палочкой ударной поверхности. Звук был — не такой звонкий, но все же. Тогда Колька перебросил ремень барабана через плечо и осторожно начал отстукивать походный марш, нашептывая ритм:

Раз-два-три-четыре, бей, барабанщик, в барабан.

Раз-два-три-четыре, бей, барабанщик, в барабан.

Бей, барабанщик, бей, барабанщик,

Бей, барабанщик, в барабан!

Бей, барабанщик, бей, барабанщик,

Бей, барабанщик, в старый барабан…

И вдруг острая боль пронзила ухо. Коля понял, что кто-то ухватил его за ухо и пытается оттащить от инструмента, он хотел обернуться, но это не вышло — вернее, получилось, но лишь на долю секунды, и даже за это короткое мгновение он увидел, кто напал на него: женщина лет сорока — школьная уборщица, которая жила в соседнем доме и которую он часто встречал в овощном магазине и в булочной.

— Ну что, попался? — прошептала уборщица с ненавистью. — Попался, ментовский выродок? Сейчас я тебе ухи-то поотрываю. Была бы моя воля, я бы тебя сейчас в окошко выбросила за папашку твоего поганого. А то чего удумал — трех пацанов положил. Я мальчиков полтора года готовила…

— Что тут происходит? — прозвучал громкий женский голос.

На пороге стояла молодая женщина — заведующая учебной частью.

— Воришку поймала, — объяснила ей уборщица, — забрался сюда, украсть чего задумал. Но я проявила бдительность. Надо к нему меры принимать… А то в гардеробе кто-то мелочь по карманам тырит, но теперь ясно, кто это…

— Идите к себе! — приказала завуч.

Она протянула Кольке руку.

— Пойдем ко мне: чаем угощу.

Он пил чай с печеньем «Мария», а завуч смотрела на него.

— Пенсии за отца хватает? — спросила завуч.

Колька кивнул, хотя это была неправда.

Она молча смотрела на него, а он, растерянный и смущенный от такого внимания, прятал взгляд.

— Ты кем хочешь быть, когда вырастешь? Милиционером, как папа?

Коля кивнул, хотя он не хотел быть милиционером. Да и мама сразу после похорон отца сказала ему и младшему брату, который еще вряд ли что понимал: «Дайте мне слово оба, что никогда, никогда вы не будете работать в милиции. Где угодно, кем угодно, но только не милиционерами».

— Твой папа герой, — сказала завуч, — помни о нем всегда.

И после ее слов Коля заплакал. Не заплакал, а разрыдался, потому что она спокойно говорила о том, о чем он сам старался не вспоминать.

Потом через несколько дней завуч подарила ему отремонтированный пионерский барабан и палочки, но не кленовые, а самые крутые — дубовые. Но Коля никогда не прикасался к этому барабану. Барабан пылился на антресолях, забитых всяким хламом, а потом пропал, очевидно, жена выбросила его на помойку. А может быть, и не выбросила. Скорее всего, она продала его какому-нибудь бойскауту.

Капель продолжала выбивать дробь по оцинкованной стали оконных сливов, рассвет едва пробивался сквозь занавески. Николай осторожно начал подниматься.

— Рано еще, — шепнула Лена.

— Я в кабинете посижу, — ответил он, — может, найду что-нибудь в соцсетях.

Но что искать, Францев не знал. Зашел на страничку бывшей жены Дробышева и начал рассматривать фотографии молодящейся блондинки. На большинстве снимков она была запечатлена на пляжах, чтобы все желающие смогли полюбоваться ее фигурой. Нашелся снимок, на котором она была рядом с Эдуардом. Эдик обнимал жену за талию и улыбался, глядя в сторону. Лариса на каблуках-шпильках была выше его почти на полголовы.

Друзья. Вчера пришла печальная и страшная весть. Мой первый муж, замечательный человек, которому я практически безвозмездно отдала лучшие годы своей жизни, трагически погиб. Я не смогла сдержать слез. А ведь я предупреждала его! Я говорила ему: «Моложе — не значит лучше!» Но он не послушал меня. Он ввел в наш загородный дом молоденькую и бескомпромиссную в своих устремлениях. И вот результат!

Францев начал читать отклики.

Вика. Надо же! Вот они какие, молоденькие! Своего ничего нет, а они навставляли себе силиконовые импланты и думают, что лучше нас. А мужикам, сами знаете, много не надо. Так что Эдик сам виноват.

Фиалка. Он и ко мне подъезжал. И главное, так некрасиво намекал. Эдик ко мне летом в Ветрогорске на базаре подошел, а я как раз грибы покупала. Подошел и говорит: зачем вам эти сморчки? Сходим завтра вдвоем в лес. Я вам свои тайные места покажу… Наглец! Узнал, что я в разводе, и сразу.

BZD intertain net. Если бы ты знала, дорогая Фиалка, как я люблю прогуливаться темными летними вечерами под твоими распахнутыми окнами, когда ты, не погасив свет в своей розовой спальне, дефилируешь в одних стрингах и в задумчивости мимо окна туда-сюда, туда-сюда.

Серый волк. Фиалка, давай прогуливаться вместе.

Фиалка. Что за наглость! Я буду вынуждена обратиться к администратору сайта. Сайт создан для обсуждения общих важных для поселка тем. Вчера ночью, например, не работал шлагбаум. А охранник спал…

Францеву надоело перечитывать всю эту ерунду: ничего ценного отсюда он узнать не мог. Попытался найти Елизавету Романову в разных социальных сетях, но толком ничего не узнал. Женщин с таким именем и фамилией было много, но все они мало походили на сожительницу Эдуарда Дробышева. А найти в социальных сетях что-нибудь о необходимой ему Елизавете Романовой не удалось.

Подошла Лена, опустилась на стул рядом и стала молча наблюдать за тем, что он ищет. А потом напомнила:

— Очень часто люди, а женщины в особенности, выкладывают не свои фотографии.

— Это когда есть что скрывать, а у нее-то с внешностью все в порядке вроде.

— Можно по фото найти, — подсказала жена, — ведь есть такая система распознавания лиц.

— А где я найду ее фото? Можно через паспортный стол или через полицейскую базу, но это много мороки. Можно связаться с ее местным участковым, но фотографии у меня нет. Я, конечно, могу позвонить в отдел… Хотя вчера Кудеяров просил следователя связаться с участковым… И тот обещал. Наверное, уже все он сделал. — Францев обернулся к жене и вздохнул: — И куда я лезу? Работа у меня — не бей лежачего. За порядком следить и профилактические беседы проводить. Мне в опорный пункт по штату еще один участковый положен. Но все всё понимают и никого никогда не пришлют. Во-первых, где его возьмешь? Оперов-то не хватает, а во-вторых…

Он хотел сказать, что в райотделе, да и не только там, появляются какие-то секретарши, молоденькие делопроизводительницы и дознавательницы, просиживающие целый день в чужих кабинетах, но промолчал.

Потом они завтракали, вернее, завтракал один Францев, а жена смотрела, как он это делает. Капель по-прежнему стучала по оконным сливам.

— Песня такая была про юного барабанщика, — произнесла вдруг Лена, словно прочитав его мысли, — мне ее мама в детстве пела. Я помню только: «Средь нас был юный барабанщик, в атаках он шел впереди…»

Николай кивнул, глотнул чая и снова кивнул. И признался:

— Мы ее в школе учили. Мне она тоже нравилась. Чуть не плакал, когда пел про его смерть. А потом подумал, как это вдруг, чтобы однажды ночью на привале он песню веселую пел, но, пулей вражеской сраженный, допеть до конца не успел. Сама представь: долгий поход, привал, усталые люди спят, глубокая ночь, а юный барабанщик громко распевает веселую песенку, если бы не враг… — И без всякой связи с тем, о чем только что говорил, Францев продолжил: — С Дробышевым ничего не ясно, кроме одного: мне советовали не соваться в это дело. А мне обидно, человек ведь жил на моей территории, так что я считаю себя обязанным разобраться во всем. Убийство Эдуарда не связано с ограблением, потому что и деньги, и ценные вещи остались при нем. И машину не угнали. Я думаю, что он был знаком с убийцей, потому что тот сел в его машину сзади и оттуда нанес удар. Можно, конечно, и с пассажирского сиденья ударить, но размаха для сильного и точного удара не получится, придется бить второй раз. Но подумай сама: если кто-то садится на заднее сиденье, следовательно, переднее уже кем-то занято. Но у него была «Нива», а она трехдверная, если считать дверцу багажного отделения.

Выходит, кто-то уже сидел в машине позади водителя, когда в салон подсел еще один. Убили ножом, что наводит на определенные мысли. Профессиональный киллер воспользуется пистолетом с глушителем или подложит взрывчатку. Значит, это не киллер, но человек жестокий и почти наверняка из криминальной среды. Вот как-то так.

— Какой ты умный, — сказала Лена и поцеловала мужа.

— А поскольку посторонних людей в свой автомобиль вряд ли кто пустит, то напрашивается вывод, что этих типов Эдик знал. Если к нему приходили с угрозами, то вымогателей он не пустил бы. Значит, все-таки были знакомые, а круг знакомых у него был ограничен, потому что вся жизнь его в последнее время была на работе и дома. Значит, надо проверять ближний круг: тех, с кем он работал и с кем он жил. Работники его предприятия, соседи по поселку…

— Но жил он с новой девушкой, у которой могут быть свои знакомые, — напомнила жена.

— А еще есть сосед, который его ненавидит.

— Диденко люто ненавидит тебя и Кудеярова, — опять напомнила Лена.

— Есть такое дело, — согласился Николай, — но зачем Диденко убивать Дробышева? Возможно, Эдуард мог что-то знать о Наташе Диденко, имел какой-то компромат на нее и мог сообщить об этом на суде. Нам с Пашей он ничего не сказал, а теперь… Диденко говорил, что Эдуард интересовался у него, когда будет суд, как будто хотел прийти на заседание. А что, если он что-то знал и мог выступить как свидетель обвинения? И тогда Диденко решил его убрать, надеясь, что жену оправдают. Он мог бы это сделать в поселке. Но тогда следствие рано или поздно могло выйти на него, а теперь дело расследуют другие люди, и вряд ли они чего-то добьются.

Николай посмотрел на часы.

— Пора ехать на работу.

— А я тогда покопаюсь в соцсетях, — пообещала Лена.

— Ну да, — согласился участковый, — было бы неплохо, потому что сейчас каждый факт, каждая деталь важны. — Он задумался: — А ты, часом, не состоишь в местном чате?

— Состою, — призналась жена, — я там под именем Мэри Морстен.

— Морстен? — переспросил Францев. — Потому что вкусные морсы варишь? А почему вдруг Мэри?

— Мэри Морстен — это невеста, а потом жена доктора Ватсона. Я почему так решила назваться: Кудеяров — это Шерлок Холмс, ты — доктор Ватсон, а я твоя жена. Логично?

— Типа того, — согласился Николай, — в чате покопаться стоило бы, только там все под какими-то кличками: Фиалки, БЗД корпорейшен какой-то.

— БЗД интер тайн нет, — улыбнулась Лена, — это кинопродюсер Борис Захарович Дорофеев. Фиалка — это Кристина Коротких. Она действительно в разводе и очень хочет снова замуж. Ей пятьдесят один, но выглядит она моложе — на сорок пять, а при знакомстве говорит мужчинам, что ей тридцать семь. Мужчины не верят и считают, что она врет постоянно. Неужели она тебе понравилась?

— За кого ты меня принимаешь? — поспешил успокоить жену участковый. — А вообще есть ли в этом чате хоть какая-нибудь полезная и нужная информация? Я вчера начал все читать, и голова пошла кругом.

— Чат очень популярен, — подтвердила Лена, — у нас в поселке сотня домов, а участников чата три с половиной сотни. Здесь не только наши жители, но еще и из Ветрогорска, да еще пролезли какие-то поклонники, вернее поклонницы Вадима Каткова. Он в нашем чате новые стихи и песни выкладывает, видео с гастролей.

— Оборванцев там есть?

— Это который из мэрии? — переспросила Лена, как будто в поселке мог жить кто-то другой с такой же замечательной фамилией. — Не знаю точно, но, скорее всего, нет. Но его жена присутствует, и причем очень активная участница. Она всем известна как «Глас вопиющего», но почти все ее называют «Глаз в опе». Она выкладывает посты о том, как трудно властям, когда нет поддержки от населения, и как хорошо мы заживем, если поддержка будет. А вообще она Беата Курицына.

— С такой фамилией она еще и Беата? — удивился Николай.

— А что, Беата Оборванцева лучше, по-твоему?

Францев не ответил, потому что вдруг вспомнил.

Он стал надевать куртку, но не выдержал.

— За всю жизнь я встречал только одно существо с таким именем. В нашей школе работала уборщица Беата, жила в соседнем с нами доме, до истерики ненавидела меня и мою семью. Вряд ли это она, потому что ей сейчас лет семьдесят пять, если не больше. Хотя медицина творит чудеса.

— А почему она тебя ненавидела? — тихо поинтересовалась Лена.

— Мой отец погиб, когда пытался остановить бандитов, расстрелявших инкассаторов возле банка. А потом выяснилось, что одна из работниц банка была хорошей знакомой главаря. Ничего не доказали, но ее уволили из банка с волчьим билетом, и единственная работа, на которую ее взяли, — убираться в школе. Но она недолго была…

— Эта Беата другая, — тихо произнесла Лена, — этой лет сорок, а может, и того меньше.

— Бог с ними обеими, — махнул рукой Францев, — мне на работу пора.

Глава девятая

У дверей с табличкой «Участковый инспектор полиции подполковник Францев Н. С.» топталась немолодая женщина и рассматривала расписание приемных часов. Он подошел, поздоровался и спросил:

— У вас ко мне вопросы, гражданка Сидорова?

— Я не Сидорова, а Степанова, — почему-то шепотом ответила бабка, — вопросов у меня к вам, товарищ участковый, нет, но есть дело.

Она оглянулась, замолчала, дождалась, когда Францев откроет дверь, пропустит ее внутрь, войдет сам, и только тогда продолжила.

— Вам уже сообщили, что у нас еще одно убийство?

— Где? Когда? Кого убили? — поинтересовался Николай, снимая куртку.

— Так мужика из поселка «Ингрия», — начала рассказывать Степанова, — я с утра на рынок пришла, мне и сказали. Мол, тот самый, кто мои грибы хаял.

— Так, по порядку рассказывайте, кто вам сообщил и о чем?

— Сообщила Марина Незамерзайка на рынке, сегодня утром, полчаса назад. Я как узнала, так сразу сюда…

— И что хотите сообщить органам дознания?

— Я-то? — переспросила бабка.

— Ну не я же, — вздохнул Францев.

— Этим летом этот мужик подошел ко мне на рынке, то есть не ко мне лично, а к прилавку, за которым продают грибы. И я там сидела. А там стояла одна женщина. И он сразу к ней и стал мои грибы хаять, такие-сякие, мол, типа того, что ядовитые.

— Вот только лишнего не наговаривайте: этим вы только запутываете следствие. Убитый позавчера гражданин Дробышев назвал ваши грибы сморчками, а про то, что они ядовитые, ни слова не сказал.

— Органы и про это знают? — удивилась бабка.

— Органы оснащены самым современным оборудованием и техникой, а потому знают все или почти все: и про ваши грибы, и про то, кто царапает гвоздем машины ваших соседей, которые они оставляют под окнами.

— Это дети своими велосипедами, — быстро ответила Степанова и зачем-то перекрестилась.

— Ладно, машинами и велосипедами займемся чуть позже. А мы с вами вернемся к основному вопросу. Про грибы рассказали, а дальше-то что? — поторопил ее Николай.

— Дальше он ушел с той женщиной. А я смотрю, потом он с другой начал. Пригляделась, а эта, с которой он тоже тыр-пыр, — мошенница известная. Из банды мошенников. Как я ее опознала, грибы бросила и стала подкрадываться, чтобы узнать, о чем они там судачат. А она, то есть эта мошенница, как меня заметила, сразу стала уходить. Села в свой лимузин и укатила.

— Давайте по порядку. Откуда знаете убитого?

— Так мне Незамерзайка сказала, что убили Эдуарда из коттеджного поселка, на которого горбатится Сашка Сорокин, и она сказала, что это тот самый Эдуард, который мои грибы сморчками обозвал. Я все сопоставила и мошенницу эту сразу все вычислила.

— Как мошенницу зовут, откуда вы ее знаете?

— Как зовут, не помню, а может, не знала. Но она тогда девчонкой была — ей лет двенадцать было. Она с бантиками в очереди стояла, а мы дураки свои кровные туда несли.

Францев вздохнул и выдохнул, понимая, что это затянется надолго.

— Это было четверть века назад, когда я отнесла деньги в пирамиду, — поспешила успокоить его посетительница. — Все несли, и я понесла. Это в городе было. Я, конечно, колебалась сильно: ведь последнее отдать решилась. А там школьница с бантиками тоже стоит в очереди и говорит, что уже не в первый раз приходит деньги сдавать. Будто бы ей мама однажды выделила деньги на «Макдоналдс», а она не стала есть бургеры, а отнесла их, в смысле деньги, сюда и через месяц получила в три раза больше. Вот так и носит. И теперь, то есть тогда, когда она нас всех в очереди убеждала, у нее накопился целый миллион рублей.

— Миллион? — не поверил Николай. И вспомнил: — Ну да, это ведь до деноминации было.

— Ну, — подтвердила бабка, — все равно большие деньги. Я тогда в билетной кассе на вокзале трудилась, за три месяца столько получала. Короче, сдала я свои кровные. Там у них на приеме сидела женщина солидная. Мне все объяснила, дала договор, сказала, где в нем подводные камни, которые я соблюдать должна, а то доход уменьшится. Главное — не получать каждый месяц или квартал, а ждать, когда пройдет календарный год, чтобы была большая капитализация. Я подписала все бумаги и стала ждать. Год прошел, я за это время туда еще относила пару раз, и каждый раз видела эту девчонку. Она со мной даже здороваться начала. Она всем новичкам свою историю рассказывает, а я зачем-то тоже вру, что зятю уже машину купила, а сейчас молодым квартира требуется… Вот такая я дура была. Ведь не только машину не купила, у меня и зятя-то нет. И дочери тоже. Имеется только сын непутевый. Он тогда сидел два года за хулиганку… Ну вы это и сами знаете. Ну вот, год прошел, и я пошла за дивидендами своими. Прихожу, а там уже все опечатано, и милиция работает. Оказалось, что это все пирамида. Я записалась как пострадавшая. Мне потом государство вернуло гроши какие-то — разве что в «Макдоналдс» сходить пару раз за бургером.

— Так что за женщина? — напомнил участковый.

— Ну вот, — продолжила свой рассказ Степанова, — потом, когда я перешла работать в центральные авиакассы, потому что там больше платили, смотрю в свое окошко, а в зале сидит та самая девчонка… Повзрослела, правда, без косичек и без бантов. Волосы по плечам распущенные — приличная на вид, а глаза все те же наглые. У девчонки наглые, и у Бригитты этой тоже наглые.

— Погодите, — не выдержал Николай, — у какой Бригитты?

— Так эта солидная женщина, которая договор подписывала, Бригитта и есть. И фамилия у нее Петухова или Куркина.

— Может, Курицына?

— Точно, Курицына! Белла Ивановна Курицына. Я вышла из-за стойки, подскочила к ним и спросила: «Куда это вы настропалились, сучки продажные?» Они хотели сбежать, но я ухватила старую за парик… Старая не старая, а выглядела как настоящая брюнетка… Тут милиция наша доблестная подоспела, отвели нас на разбирательство. Короче, отпустили их. А в кассы они пришли, чтобы выкупить заказанные билеты в Милан. Милиция проверила: обе они в розыске не находятся и запрета на выезд у обеих нет.

— Может, все-таки не Белла, а Беата та женщина? — поинтересовался Францев.

— Точно! — обрадовалась Степанова. — Вот голова моя дырявая! Позабыла уже за столько лет. Старая Беата и молодая Беата. Бабушка и внучка. И летели они в Милан в гости: одна к дочке, а вторая, стало быть, к своей матери.

— А как выглядела старшая? — спросил Николай, не веря в такое совпадение.

— Выглядела не то что мы с вами. Разодетая вся, ухоженная. А глаза наглые-пренаглые — что у нее, что у ее внучки-врушки. А потом уже я эту внучку здесь и увидела, когда этот со своими сморчками торговлю мне испортил. И эта тоже прикатила на своем лимузине не в какой-нибудь Милан распроклятый, а к нам в Ветрогорск! Что ей на нашем рынке нужно, спрашивается? Я тогда тоже пошла за ней, но она в машину прошмыгнула и укатила. Узнала меня, стало быть. Вся такая из себя фифа разодетая.

— Номер и марку машины запомнили?

— Откуда номер-то упомню? А в марках я не разбираюсь.

— Вы автомобили ненавидите, я знаю, — согласился Францев, — особенно соседские.

Степанова кивнула, а потом поняла свою оплошность.

— В каком смысле? Я же сказала уже, что это велосипедисты царапают.

— Эдуард Дробышев подходил к этой фифе, разговаривал с нею?

— Не знаю, врать не буду. Но наверняка они знакомы были: ведь за что-то его убили. А раз так, то, значит, вся их банда теперь здесь собирается, а значит, будут новые преступления и новые убийства. А вам, ментам, то есть полиции, будет работы непочатый край.

Посетительница поднялась со стула, задумалась, как будто вспоминая, все ли она рассказала, и произнесла:

— Ладно, мое дело предупредить, а ваше — отреагировать.

Николай посмотрел в окно, где уже не только рассвело окончательно, но и выглянуло ослепительное солнце. Капли с крыш уже не били об асфальт, с карнизов текли струйки талой воды.

— Погодите, — остановил он Степанову, — мы не закончили с вами. Должно быть какое-то резюме.

— Это да, — согласилась бабка, — это самое должно быть. Как же без него?

— То есть вы считаете, — продолжил Францев, — и у вас есть данные, что к убийству гражданина Дробышева может быть причастна его знакомая, известная вам как Беата Курицына, приблизительно сорока лет, участвовавшая в деятельности финансовой пирамиды, называвшейся…

— «Форвард», — подсказала бабка, — на всю жизнь запомнила это слово мерзкое. А причастна или нет, это уж вам решать, товарищ участковый, я все, что знала, рассказала, могу, конечно, и еще что-нибудь вспомнить, но подписывать ничего не буду, потому что боюсь за свою жизнь. Вот такое мое резюме это самое.

— Хорошо, — спокойно согласился Николай, не делая попыток уговорить ее, — это ваше право. Но все равно спасибо за бдительность и за вашу гражданскую позицию. Если бы все так поступали… Кстати, как ваш сын? И где он сейчас?

— Все там же, в Коми. На поселение отпустили, работает как и на зоне, то есть на пилораме. Сожительница к нему переехала… Может, еще все у него образумится, ведь сорок пять лет всего парню?

— Дай бог, — согласился Францев.

Старуха ушла. Николай включил компьютер и уткнулся в монитор. Изучил все, что нашел по делу группы компаний «Форвард». Организатором мошеннической структуры была признана Курицына Беата Ивановна. Пострадавших без малого двенадцать тысяч человек, общая сумма претензий к «Форварду» почти сто миллиардов неденоминированных рублей, что по тогдашнему курсу составило семнадцать миллионов долларов. Следствие тянулось долго, сумма претензий была снижена, некоторые пострадавшие граждане отозвали свои иски, потом произошла деноминация… А потом и вовсе дело в отношении гражданки Курицыной Б. И. закрыли по соглашению сторон, согласно статьи 76 УК РФ и статьи 26 УПК. И это очень удивило Францева, ведь дело по представлению следователя можно закрыть только в отношении подследственного, если он обвиняется в преступлениях небольшой или средней тяжести. Если афера на семнадцать миллионов долларов — преступление средней тяжести, то сколько надо украсть, чтобы тебя назвали преступником? Хотя суды в те годы выносили обвинительный приговор и за кражу пары валенок с фабричного склада…

Николай вчитывался в документы, просмотрел список обвиняемых, проходивших по делу. Среди тех, с кого было снято обвинение, нашел Оборванцева. Это удивило едва ли не больше того факта, что дело было закрыто, ведь через несколько лет Оборванцев был избран депутатом городского собрания, а ведь при регистрации своего участия в выборах он должен был указать, что находился под следствием.

О младшей Курицыной, ставшей потом женой депутата, не было ни слова. Тут были и распечатки страниц дела с фотографиями, которые Францев внимательно рассмотрел. Особенно внимательно он вглядывался в снимок бывшей школьной уборщицы. Николай не узнавал в ней ту женщину, которая схватила его за ухо в пионерской комнате, и даже не потому не мог узнать ее, что прошло почти сорок лет и он забыл, как она выглядит, — как раз наоборот. Он запомнил уборщицу на всю жизнь: худая, с зачесанными за уши гладкими волосами и перекошенным от ненависти ко всему миру лицом. А теперь на снимке была дама с пышной прической — с модным для девяностых начесом и мелированием, — никак не скажешь, что женщине на фото пятьдесят лет: сорок, и то вряд ли.

Пикнул лежащий на столе мобильный телефон — пришло эсэмэс-сообщение.

Ты не очень занят? Я еду к тебе.

Николай не стал отвечать: если кому-то надо, то пусть едет. Вернул аппарат на место и только потом сообразил, что сообщение прислал Кудеяров. Хотел ответить, но, увлеченный своим делом, не стал. Он попытался найти Беату Ивановну Курицыну в полицейской адресной базе, но там отыскалась только ее внучка, зарегистрированная в городской квартире на Таврической улице. Францев хорошо знал это место: все здания на ней — исторические, построенные полтора или даже два века назад, окна выходят на Таврический сад с древними дубами и тихими прудами, на которых летом плавают важные лебеди и наглые утки. А в пяти минутах ходьбы Смольный дворец — здание городской администрации, где трудится муж Беаты. Хотя вряд ли Семен Ильич ходит на работу пешком, скорее всего четыреста метров до работы и обратно он проезжает на служебном автомобиле с дезодорированным салоном.

На всякий случай Николай решил проверить всех людей, зарегистрированных по адресу этого дома, и обнаружил среди них гражданина Синицу Аркадия Борисовича. И это удивило, потому что когда Францев спрашивал Оборванцева, знаком ли он с Синицей, тот ответил, что встречались пару раз на каких-то мероприятиях. А на самом деле они — соседи: у них даже квартиры рядом. Зачем же он соврал тогда? И еще, если Синица приобрел участок через агентство Беаты, то зачем же было переводить ей пять миллионов рублей за посредничество? Или у людей, проживающих едва ли не в самом престижном месте Северной столицы, так принято — любую копеечную услугу, оказанную друг другу, оценивать в миллионы?

Открылась входная дверь, Францев, обернувшись, увидел входящего в его кабинет Павла.

— Быстро ты, — сказал он, — не успел сообщение прислать, а уже здесь.

— Да я, когда отправлял его, уже к Ветрогорску подъезжал. Не знал, что матери подарить на Восьмое марта, и Нина посоветовала купить ей унты. В городских магазинах их днем с огнем не найдешь, а здесь — пожалуйста: пимы, унты, кысы — я даже не знаю, что это такое^[6]. Мне весь рынок помогал выбирать. Взял какие-то из оленьего меха с вышивкой. А ты-то как?

— Да я подарок давно подготовил, но только не люблю я этот праздник.

— А что в нем такого плохого?

— Просто не люблю, — признался Николай. — То есть праздник хороший, конечно, но у меня с ним связаны воспоминания неприятные. Отец мой погиб накануне — седьмого числа почти сорок лет назад. Люди по магазинам за подарками, празднуют на рабочих местах… А он на службе. Ехал в дежурной машине, и по рации передали, что возле отделения «Сберегательного банка» на Гражданском проспекте стрельба, нападение на инкассаторов, которые привезли выручку. Бандиты ушли дворами, где, скорее всего, их поджидал транспорт. Отец помчался отсекать возможные пути выезда из дворов, и тут передали, что оба инкассатора убиты, погиб и водитель такси. Тогда бронированных машин не было, а инкассаторам машины для передвижения выделял таксопарк. Ну так вот, дежурная машина объезжает большой массив, отец видит, как на улицу Руставели выезжают «Жигули» одиннадцатой модели, цвет «липа зеленая», догоняют они эту тачку, а в ней четверо парней. Смотрят в сторону, словно не замечая, что их милиция преследует… Ускорились даже, а там ведь выезд за город на Токсовское шоссе. И вообще, «жигуленок» начал отрываться. Тем не менее догнали их, начали прижимать к обочине. Потом ударили в бок. «Жигуленок» влетел в фонарь, из машины стали выскакивать парни. Двое с обрезами, один с пистолетом. Началась перестрелка. Как началась, так и закончилась. Отец мой по инструкции сначала в воздух пальнул, а потом уже, раненый, на поражение начал… Троих уложил на месте, а четвертого ранил дважды. Подскочили другие патрульные машины, «Скорая». Отца в больницу при институте Мечникова повезли, по дороге он и умер от потери крови, — Николай вздохнул. — В инкассаторских сумках было двести четырнадцать тысяч рублей — огромная по тем временам сумма. Отцу посмертно орден Красной Звезды, а семье — денежную сумму в размере должностного оклада. Потом и брату моему такой же орден посмертно. Я оба их ордена хранил, потом, когда с женой развелись и стали квартиру менять, я пришел, чтобы забрать личные вещи, ну и ордена в первую очередь. Так та моя первая жена — крыса — сказала, что ничего не знает и ничего не видела. А там-то серебра всего в двух звездочках меньше семидесяти граммов. Да и самое неприятное, что брат мой погиб в Чечне через тринадцать лет тоже в марте — день в день. А сейчас, когда я ради личного интереса хочу разобраться с убийством Эдика Дробышева, попутно всплывают интересные факты.

Францев махнул рукой, подзывая друга к своему компьютеру, и открыл ему фотографию бывшей школьной уборщицы.

— Вот видишь эту довольную рожу? Захлебывается от счастья, а когда-то мыла полы в моей школе. Именно она сколотила банду с целью ограбить инкассаторов, которых потом перещелкал мой отец. До мытья полов работала как раз в том самом отделении банка, куда инкассаторы привезли выручку и нарвались на засаду. Ее подозревали, а потом сняли все обвинения и дело закрыли. А через десяток лет эта крыса организовала финансовую пирамиду, и снова дело закрыли. А там сумма претензий была семнадцать миллионов баксов. Но сам понимаешь, что на самом деле претензий должно было быть больше. Кто-то не дожил, кто-то уехал далеко-далеко, кого отговорили подавать заявление, кто сам не стал, посчитав, что государство в таких делах не помощник. Но меня интересует другое: в деятельности пирамиды принимала активное участие несовершеннолетняя внучка этой тетки, а теперь эта внучка живет здесь, в нашем поселке. Муж у нее чиновник из мэрии, а у самой риелторская контора, которая сосватала бизнесмену Синице участок Дробышева.

— Удивительное совпадение, — согласился Кудеяров.

— Ты думаешь, что это случайное совпадение? — удивился Николай. — Оборванцев мне сказал, что почти не знает Синицу, а они, как выяснилось, ближайшие соседи.

— Оборванцев? — переспросил Павел и кивнул, словно ожидал чего-то подобного. — Когда я работал опером в Питере, в городском собрании был депутат с такой фамилией. Ходили слухи, что у него криминальное прошлое. Но это слухи, потому что, если были бы доказательства, он бы не стал депутатом.

— Так и Синица тоже из той среды! — почти обрадовался Францев. — Помнишь, что про него рассказывала Люба Гуревич? Он же был едва ли не завсегдатаем в клубе «Луна», где она работала.

— Помню, конечно, только к Дробышеву эта старая история никакого отношения не имеет.

— Егоров хоть что-то узнал? — спросил Николай.

— Не знаю, — признался Кудеяров, — вообще Егоров этим делом не занимается, разве что по собственной инициативе, за что может получить по башке от начальства. Но те сотрудники, которым поручено расследование убийства Дробышева, уже нашли людей, приезжавших к Эдуарду с предложением о продаже им его предприятия. Именно они уже приобрели фирму, которой он руководил до развода с женой. Бывший партнер продал им ее, понимая, что не сможет конкурировать с ними или с кем-то еще, тем более Дробышев снова вернулся на рынок. А те, кто прислал к Эдику парней, хотят создать в городе некий транспортный холдинг, чтобы большая часть грузовых перевозок была бы под ними, чтобы можно было и цены свои устанавливать, и выжимать с рынка одиночек…

— Они сказали, что они ни при чем, и следаки им поверили? — удивился Николай.

— На слово никто никому не верит, — ответил Павел, — ты и сам это прекрасно знаешь. А на проверку уйдет какое-то время.

— Егоров узнал хоть что-то? Ты же ему поручил проверку девушки Дробышева.

— Повторяю: Егоров этим делом не занимается. Он мне просто пообещал это сделать. Однако мне кажется, что она ни при чем, потому что особой выгоды для нее нет. Вот если бы это случилось после свадьбы…

— Мне она кажется очень подозрительной. Я по социальным сетям не смог ее найти. Согласись, что это странно.

— Ничего странного. В социальных сетях, на разных сайтах знакомств торчат те, кому нечем больше заняться.

Францев вспомнил о своей жене, но возражать не стал. А Кудеяров продолжил:

— И то, что возможная участница, может быть даже одна из организаторов существовавшей когда-то финансовой пирамиды, оказалась здесь, факт интересный сам по себе, но из этого ничего не следует. Рядом с городом тихое место с замечательными соседями…

— Очень замечательными, — усмехнулся Николай, — как только начнешь проверять их прошлое, такое всплывает!

Но углубляться в тему он не стал: просто не хотелось это делать по ряду причин. Во-первых, у него нет никаких фактов о причастности кого-либо из жителей поселка к убийству соседа, во-вторых, Павлу наверняка кажется, что его друг вспомнил о делах давно минувших дней и хочет кому-то отомстить. Но самое главное, это то, что Кудеяров приехал в Ветрогорск не расследованием заниматься, а только купить валенки для своей мамы.

Приоткрылась дверь, и снова в помещение участкового пункта полиции зашла Степанова.

— Там по поселку разгуливает с ружьем этот, который аптечный киоск внутри «Пятерочки» содержит. То есть он не разгуливает, а на скамеечке с каким-то мужиком водку распивает. Надо бы проверить — вдруг у него ружье заряженное?

Францев поднялся и посмотрел на Павла:

— Дождешься меня?

Кудеяров покачал головой и тоже поднялся.

— Поеду.

И пожал другу руку.

— Да-а-а, — протянула бабка, — вспомнила, когда бежала к вам: по делу «Форварда» проходили какие-то парни с очень бандитскими рожами. Говорят, что они всех несговорчивых убивали и в землю закапывали.

— В материалах дела таких фактов нет, — не поверил Францев.

— Нет, потому что людей нет, — уверенно заявила Степанова, — потому что люди все закопаны были. А сейчас мне кажется, что все эти убийцы здесь обосновались.

— С чего вдруг такая уверенность?

— Уверенность не уверенность, а всякое может быть.

— Ну ладно, — сказал Кудеяров, направляясь к выходу, — я пойду, обещал ненадолго, а уже больше двух часов прошло.

Он посмотрел на Степанову.

— А вы, Маргарита Ивановна, узнали, кто машины возле дома царапает?

— Что вы все с машинами этими ко мне?

И только теперь она узнала Кудеярова. Узнала и всплеснула руками.

— Ой, так это вы! Вы же у нас десять лет назад участковым были, и потом тоже приезжали.

— Двенадцать лет назад, — поправил Францев.

— До встречи, — сказал, стоя в дверях, Кудеяров и помахал рукой.

— Он здесь по поводу нового убийства? — шепотом поинтересовалась старуха, как будто Кудеяров, который в это время садился в свой автомобиль, мог ее слышать.

— Он за унтами приезжал, — объяснил Николай.

Двое мужчин сидели на уличной скамье и разговаривали. Увидев приближающегося к ним участкового, один из них спрятал в карман куртки бутылку. На скамье остались два пустых стакана, нарезанная колбаса и охотничье ружье.

— Ну что, гражданин Галопенко, — обратился к нему Николай, — во-первых, распитие спиртного в неположенном месте, во-вторых, почему ружье не в разобранном виде и не в чехле?

— Так я его в таком виде и приобрел. Без чехла оно. Любимой жене хочу подарок сделать, чтобы весной на уток вместе мотаться. А то ей кажется, что я мало их привожу, типа вместо того, чтобы на охоте уток стрелять, я водку там пью.

— Документы на ружье предъявите?

Галопенко вздохнул и посмотрел на своего приятеля.

— Документов нет, — ответил тот. — Это я ему продал. А документы потом будут. Если я их найду, конечно. Но это ведь не карабин.

Францев перевел взгляд на ружье.

— Не винтовка, это охотничье ружье «ИЖ-81» с помповой перезарядкой. Какого, кстати, года выпуска?

— Девяносто пятого, — поспешил ответить приятель Галопенко.

— Скорее всего, ресурс его исчерпан, а ресурс — десять тысяч выстрелов, — сказал Николай. — Так что данный предмет представляет опасность для пользователя. Сколько за него денег просишь?

— Да я из него почти не стрелял. Две тысячи рублей, ну и бутылку вот.

— Дорого. Кстати, штраф заплатите оба — по тысяче рублей — за продажу с рук незарегистрированного оружия.

— С какого вдруг перепуга? — возмутился приятель. — Тут людей убивают, а полиция, простите за откровенность, ничего не предпринимает. Вот я и предложил Степику в порядке самозащиты свое ружье…

— Кого-то еще тут убили? — удивился Галопенко. — Опять?

— Не опять, а снова, — поправил его приятель.

Францев смотрел на этого приятеля и не мог вспомнить его имени.

— Вы, что ли, брат Степана? — наконец догадался он. — Тоже Галопенко?

— Ну, — признался тот, — его родной брат Фрол.

— Как? — переспросил участковый.

— Фрол, — произнес уже Степан, — нас так в честь Разина Степана и его брата назвали. Их даже казнили вместе. У нас на родине это все знают. Мы из села Белорское, что в Саратовской области. Там еще рядом с нами утес находится, помните, как в песне: «Есть на Волге утес…» Так мы с братом на нем, можно сказать, выросли. Там же городище еще откопали. Так мы с Фролом тоже там копались и нашли крестик серебряный. Убежали, но потом археологи нас догнали и отняли. Интеллигентные люди вроде, там даже женщины среди них были. А такие слова нам кричали! Я такого мата в жизни больше не слышал — ни до, ни после.

— Так оно и было, — подтвердил Фрол, — чуть не убили нас тогда археологи-интеллигенты. Милиции, как водится, рядом не было.

— Погодите мне зубы заговаривать. Давайте вернемся к вашему ружью.

— Ладно, — согласился Фрол, — так и запишите в протоколе, что никто никому ничего не продавал. Я дал старшему брату попользоваться, а потом вы со мной провели разъяснительную беседу, и я забрал ружье обратно, потому что все осознал и мне жалко стало своего ружья, за которое я когда-то отдал двадцать семь рублей по нынешним ценам. А то, что мы здесь выпивали на скамеечке, то это еще надо доказать, понятых ведь нет и акта видеофиксации тоже.

— Грамотный, — произнес Францев, — а вроде не судимый.

— Так я в народной дружине состоял в студенческом возрасте: там и научили всему. А что касаемо спиртного, то мы в чисто медицинских целях выпили по рюмочке настойки на зернах петрушки. Для укрепления иммунитета, так сказать.

— Хорошая вещь! — подтвердил Николай. — Я и сам по выходным дням за обедом употребляю. Четвертый год никакая зараза взять не может.

— Ну, — подтвердил Фрол, — и от меня зараза отлипла: в прошлом году с женой развелся, а раньше не мог. Она как бацилла в меня вцепилась. А я ей сказал, что меня с работы поперли, а еще на мне висит кредит в полмиллиона и скоро коллекторы все отберут, а потому я настойку эту и пью…

— Так кого убили? — не дал договорить брату старший Галопенко.

— Да мужика из Ингрии, — объяснил Фрол, — не слышал разве?

— Кто-то что-то мне говорил. Но это ж еще позавчера было. Это же мужика убили, который у Сани Сорокина директором. Того Сани, у которого жена барменша в «Вертолете». А мужик этот жил с девушкой, которая…

Он замолчал и задумался, очевидно, над тем, стоит ли говорить.

— Ну-ну, — поторопил его Францев, — что ты хочешь мне сказать?

— Да мне показалось, — отмахнулся Галопенко, — просто лет пятнадцать или около того… а пожалуй, что и все двадцать, когда я еще фельдшером на «скорой» работал, был вызван на одну квартиру, где бабка умерла. Так вызвала ее внучка. Бабка уже неделю как того самого — сами понимаете, какое там амбре и все такое прочее…

— Без подробностей, пожалуйста, — попросил Николай.

— Ну вот, — продолжил Степан, — я и говорю девушке, которая вызвала нас: «Что вы так редко навещаете бабушку? Ведь за старыми людьми уход нужен». А та молчит как каменная… А потом сказала, что не могла…

— А при чем тут сожительница убитого позавчера Дробышева?

— Да ни при чем, — пожал плечами Галопенко, — просто видел я его с похожей на ту, что внучкой приходилась той умершей старушке. Конечно, лет прошло много, но уж очень похожа — разве что постарше, разумеется. Да я бы не запомнил, но у той такие глаза были страдальческие, что до сих пор вспоминаются. Как у женщины на картине художника Брюллова «Последний день Помпеи». И у этой такие же, только не такие пронзительные.

Николай задумался, припоминая.

— Пожалуй, что ты прав. Короче, забирайте свое ружье и топайте к кому-нибудь домой и там отмечайте предстоящий Международный женский день. — Николай посмотрел на часы. — Тем более что уже самое время обедать. Так что вперед и не забывайте закусывать.

Глава десятая

По заведенному обычаю обедать он приехал домой.

— Новости какие-нибудь есть? — поинтересовалась Лена.

— Особенных — никаких, — отозвался Николай, — разве что приезжал Павел. Но он не ко мне, а за покупками. Своей маме он приобрел у нас на рынке унты из оленьего меха. Завтра ведь праздник.

— Правда, что ли? — притворно удивилась жена. — Что же ты молчал столько времени?

— Завтра и поздравлю, — ответил Франц�

© Островская Е., 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

* * *

Глава первая

Николай открыл глаза и увидел потолок; осторожно, чтобы не потревожить жену, повернул голову и посмотрел на окно, за которым было темно и тихо. Тихо было и в доме и, наверное, во всем мире. Зимний рассвет не спешил, звезды перемигивались молча, и в близком лесу ничего интересного не происходило.

– Ты не спишь? – шепотом поинтересовалась Лена.

– Нет, – ответил Францев, – думаю.

– Вот и я, – вздохнула жена, – боюсь заснуть. Все кажется, что закрою глаза, засну, потом проснусь и все – сказка закончилась: мы снова в нашей комнатке в малюсенькой квартире. Со стенами такими тоненькими, что слышно, как по ночам сосед дядя Вася ходит в туалет.

– Я тоже об этом думаю, – признался Николай, – не про соседа, конечно, а вообще, за что нам такое счастье? То есть я знаю, что это все Паша Кудеяров устроил. Марина ему дом решила подарить, а он в мою пользу отказался.

– Неудобно получается, – шепнула Лена и вздохнула, – у нас такие хоромы теперь, а он в Москве на служебной площади мается.

– Как-то надо с ним поделиться, что ли, – предложил Францев.

Он мог бы не говорить, потому что они много раз обсуждали это. Кудеяров сделал предложение внезапно, Николай сразу отказался, но друг настаивал – тем более что документы все были им подготовлены. Оставалось только подпись поставить, что Францев скрепя сердце сделал. Конечно, не совсем скрепя сердце, как раз наоборот – сердце разрывала нежданная радость. Но все равно было понятно и ясно как божий день, что таких подарков судьбы не бывает. И вообще за все в жизни надо платить, и потому Николай, пораскинув мозгами и посоветовавшись с женой, решил продать подаренный ему роскошный особняк, купить выставленный на продажу маленький простенький домик и переселиться туда. А разницу отдать Кудеярову. Лена с радостью поддержала эту идею, но потом, когда узнала, что в этом маленьком домике произошло то самое убийство девушки с собачками[1], наотрез отказалась, сказав, что ей и в городской квартирке неплохо живется, потому что не важно, где ты живешь: важно – с кем. А в тот домик въехал местный житель Дробышев, который выгодно продал свой дом, перебрался в тот маленький, а всю прибыль, полученную от реализации особняка, вложил в свой рухнувший внезапно бизнес. Так что Францевым пришлось остаться жить в кирпичном особняке.

И все-таки они избавились от своей городской квартирки, хотя расставание прошло со слезами на глазах. Плакала, конечно, одна Лена. Всю выручку Николай сразу хотел отдать Кудеярову, но тот отказался под предлогом, что Коле еще налог на дарение платить придется, а там немаленькая сумма может получиться…

Далеко-далеко в тишине за еловым лесом простучал колесами поезд: можно даже не смотреть на часы – скорый Петрозаводск – Петербург: значит, сейчас 04.55. Можно было еще пару часов подремать, но спать не хотелось. Какое счастье просто лежать, потому что реальность лучше любого сна. Когда-то очень и очень давно в далеком и счастливом советском прошлом у Францевых на четверых была маленькая квартирка на окраине, две смежные комнатки: в одной обитали родители, а в другой Колька с младшим братом на одном диване, потому что второй уже не влезал в их комнатенку. И все равно всем хватало места и радости, потому что так жили все или почти все: кто-то, может, и лучше, например академики, известные артисты и работники продуктовых магазинов, но ведь кто-то и двух комнаток на четверых не имел. Не стало отца, потом в Чечне убили брата, мама, узнав об этом, умерла. Вскоре Николай привел в квартирку жену, у которой не хватало времени приготовить ужин, потому что она не отрываясь смотрела подряд все мексиканские сериалы. Правда, у нее нашлось время сначала приватизировать жилплощадь на себя и на мужа, а потом завести любовника и самой же подать на развод. Для нее это была жилплощадь, а для Коли единственное место на свете, где были знакомые с детства запахи и воспоминания об ушедшем счастье. На суде жена с гордостью заявила, что беременна от любимого мужчины, и предъявила справку – не о том, что мужчина был любимым, а о том, что она беременна. Николаю она выплатила компенсацию за его долю собственности в квартире, принадлежавшей когда-то его родителям. Компенсации едва хватило на девятиметровую комнатенку в коммуналке, то есть совсем не хватило – пришлось еще и кредит брать. Точного количества своих соседей Францев так и не узнал, но утренние очереди в туалет были бесконечно длинными. А потому, когда поступило предложение пойти участковым в маленький городок, Николай долго не раздумывал, потому что к новой должности полагалась служебная жилплощадь без соседей.

И вот теперь чем это кончилось… Вернее, не кончилось, а как раз наоборот, все только начинается. Теперь у Коли любящая молодая жена, двое детишек: мальчик и девочка, а скоро будет и третий. А еще есть огромный дом с тремя спальнями на втором этаже и кабинетом, который, если честно, Францеву не нужен вовсе. Зато в перспективе – у каждого ребенка будет по своей собственной отдельной комнате. Николай представлял все это и улыбался. Так и заснул с улыбкой на лице, не дождавшись утра.

Разбудила его жена. Лена поцеловала его и шепнула:

– Начало девятого. Завтрак на столе.

– Зачем ты вот так носишься с этажа на этаж, – пожалел жену Францев, – тебе же рожать через два месяца.

– А кто тебя кормить будет? – рассмеялась Лена и добавила: – Мне полезно много двигаться.

На завтрак был винегрет, потом ветчинные сосиски с картофельным пюре и зеленым горошком, поджаренные в тостере белые хлебцы с сыром и чай с лимоном. И когда все закончилось, как будто дождавшись этого момента, зазвонил мобильный.

– Подполковник Францев? – раздался незнакомый голос. – Вас беспокоят из городского следственного комитета. Вы будете через пару часов в коттеджном поселке «Ингрия»?

– Буду, я и сейчас там. А что случилось?

– Вчера был обнаружен труп некоего Дробышева. Знаете такого?

– Знаю. Обычный человек. Работящий. Бизнесмен, но руки у него из правильного места растут. То есть, как я теперь понимаю, росли. А как его убили?

– Ножом в собственной машине.

– У него была трехдверная «Нива», – продолжил Николай. – Значит, сзади убить не могли, только с правого пассажирского сиденья. В машине был кто-то, кого Эдик знал. А значит, это не заказуха, скорее всего поссорился с кем-то… Но вообще Дробышев был не из склочных. Может, по бизнесу что-то с кем-то не поделил.

– Выводы пока делать рано, – произнес сотрудник следственного комитета. – Я бы хотел подъехать к вам и узнать, какие у него были отношения с соседями. С кем он общался близко, может, что-то кому-то рассказывал о своих проблемах, о поступающих в его адрес угрозах. Если вы заняты сегодня, то постарайтесь отложить все другие встречи.

– Подъезжайте, – сказал Николай, – сегодня я весь день буду в поселке. Приемные часы у меня только завтра.

– Но тогда и вы поговорите с людьми: всех ведь мне одному все равно не обойти. А вы лучше других знаете, к кому и как можно обратиться. Прямо сейчас и начните.

Глава вторая

Диденко шел вдоль дороги, склонившись от встречного ветра, швыряющего ему в лицо пригоршни снега. Немецкая овчарка, которую он вел на поводке, также жмурилась и прятала голову за ногу хозяина. Юрий Юрьевич уворачивался не только от снега: он увидел подъезжающую к нему полицейскую «Ниву» и, вероятно, хотел уклониться от встречи. Францев остановил машину и вышел.

– Доброе утро, – произнес Николай, – у вас найдется полчаса для беседы?

– Если хотите беседовать, то вызывайте повесткой. Но мне нечего вам сказать и желания беседовать тоже нет. Все уже обговорено и с вами и вашими коллегами. Вы обвинили невинного человека в особо опасном преступлении, которого она не совершала. Теперь моя жена по вашей милости четвертый месяц находится в вонючем следственном изоляторе. А у нее хронические заболевания, между прочим.

– Была бы невиновна, – возразил участковый, – ее бы там не держали.

– А были бы доказательства вины, ее посадили бы сразу. А сейчас неизвестно даже, когда суд. Мы с адвокатом прошение подаем, чтобы ей изменили меру пресечения… Она же очень страдает там. И все это из-за вас с вашим московским дружком. С чего вдруг вам утверждать, что она кого-то убила?

Подобная наглость так поразила Францева, что он даже за голову схватился.

– Вы серьезно? Она же на меня с ножом бросилась. А потом на ней два только доказанных убийства.

– А вы в курсе, что там расследование проводилось с обвинительным уклоном? – перешел в наступление Диденко. – Наташа даже понятия не имела, что ее в чем-то подозревали.

– Потому что сбежала, сменила фамилию и имя.

– А про срок исковой давности вам что-нибудь известно? С момента того преступления, которое она даже не совершала, прошло больше пятнадцати лет, так что можете забыть о ее вине, которой и так не было. А то, что вы сейчас шьете ей, вообще ни в какие ворота. Подумать только: хрупкая женщина с хроническими заболеваниями и тонкой душевной организацией вдруг напала на полицейского во время исполнения им служебных обязанностей. Какие обязанности ночью в чужой квартире? Причем вы там были не один, а с молоденькой девушкой. Вам не стыдно? Женатый человек!

– А ваша жена с какого перепугу вломилась в чужую дверь и с ножом набросилась на меня?

– Никто на вас не набрасывался! Вы и сами это прекрасно знаете. Моя Наташа заявила еще при задержании, что она поднималась по лестнице и увидела, что дверь одной из квартир приоткрыта, а возле дверей лежит кинжал. Она подняла его и хотела положить внутрь квартиры, не успела даже за ручку двери взяться, как на нее набросились двое здоровенных мужчин: участковый Францев и второй, оказавшийся сотрудником Следственного комитета России, место работы которого в Москве. А что он делал в нашем городке глубокой ночью в квартире, которую снимает, то есть снимала, директор нашего Дома культуры?..

Николай решил не спорить, тем более Диденко специально завел этот разговор, чтобы не общаться по существу.

– И где теперь некая Нина Лосева, которая огульно обвинила мою жену в подготовке покушения на нее? – продолжил Юрий Юрьевич. – Где? Почему не является на допросы и очные ставки?

– Короче! – прервал его монолог участковый. – Все вопросы к следствию. А у меня другая тема. Можете не общаться со мной сейчас, но потом все равно придется явиться по повестке. Иначе привезут под конвоем, тогда еще и штраф заплатите. К тому же будущее вашей жены меня мало волнует. Это суд определит, а у меня ряд вопросов лично к вам по поводу вашего нового соседа.

– Эдика? – удивился Юрий Юрьевич. – А он-то что натворил?

– Так вы собираетесь продолжить беседу?

Диденко покрутил головой, оглядывая окрестности и раздумывая, потом поежился и согласился с неохотой:

– Ладно, но к вам сейчас не поеду, разумеется. Мне еще на работу надо успеть. Давайте, что ли, ко мне зайдем, а то на улице холодно что-то, вроде март сейчас, а продирает так, словно январь.

Францев и не собирался вести беседу, стоя возле своего автомобиля и прикрываясь от снега. Он открыл дверцу «Нивы», и собака тут же пробралась на заднее сиденье, а Диденко расположился на пассажирском, не предполагая, очевидно, что машина тронется с места.

А когда «Нива» поехала, покрутил головой, глядя в окна.

– А мы куда это?

– К вам, Юрий Юрьевич. Вы человек занятой, времени у вас мало. Начнете на работу собираться, а я стану задавать вопросы.

– Так что же все-таки Дробышев натворил? – спросил Юрий Юрьевич.

Участковый промолчал.

– Если я отвечу на все ваши вопросы, это как-то поможет Наташе? – продолжил Диденко.

– Возможно.

«Нива» остановилась у ворот. Мужчины вышли, следом выскочил пес и потянул хозяина к калитке, понимая, что сейчас его будут кормить.

– Очень по Наташе скучает, – вздохнул Юрий Юрьевич, показав на собаку, и добавил: – Мы вместе с ним скучаем.

Николай понимал прекрасно, что Диденко говорит все это не просто так, и грусть у него наигранная. Скорее всего, Юрия Юрьевича разрывает от злости, от ненависти к нему – простому участковому, который задержал его жену и в протоколе указал, что Диденко Наталья набросилась на него с ножом и дважды пыталась ударить его, оставив на его шее царапину от уха до ключицы. А еще наверняка Юрия Юрьевича бесит тот факт, что мент-нищеброд теперь непонятно как стал обладателем особняка в элитном коттеджном поселке.

Они вошли в дом, и сразу хозяин не преминул уколоть незваного гостя:

– Не обращайте внимания, – вздохнул Диденко, – что в доме не прибрано: хозяйка – сами знаете где, а мне недосуг, да и желания особого нет. – И, увидев, как Францев снимает куртку, добавил: – Можете не разуваться, грязи и без вас достаточно.

Это было уже грубо, но участковый стерпел. Да он и не ожидал другой встречи, а потому сразу приступил к делу.

– Мне известно, что у вас с Дробышевым были неприязненные отношения.

– Ничего подобного, – возразил Диденко, – мы не дружим – это правда, но здороваемся при встрече. Хотя, впрочем, он ко мне с претензиями пытался подъехать, мол, твоя жена Алечку убила. Кто ему такое наплел? Но потом, уже после того как он стал совсем уж близким соседом, пришел ко мне с бутылкой: мол, забудем прошлые обиды, кто старое помянет… А еще интересовался, когда суд будет. С таким злорадством спрашивал, как будто собирается туда прийти и потешаться.

– Понятно, – кивнул Францев, – машину ему вы ремонтировали?

– «Мерседес»? Не ремонтировал. Так он и не обращался ко мне никогда. Видимо, обслуживался на фирменной станции или как-то сам справлялся. – И наконец Юрий Юрьевич вспомнил: – Так он же продал свой «мерс». Теперь у него «Нива», а ее-то чего ремонтировать: разумеется, там любой дурак справится…

Диденко замолчал и вдруг до него дошло.

– Вы спросили, какие были с ним отношения… Были? То есть вы хотите сказать, что Эдика нет больше?

Николай кивнул.

– На машине разбился? – выдохнул Юрий Юрьевич.

– Почему вы так решили?

– Так вы интересовались, кто ему машину ремонтировал. Вот я и подумал.

– Не на машине. Его в городе убили. Там этим делом местные занимаются, а меня попросили опросить соседей и узнать, у кого с ним были неприязненные отношения.

– А почему вы меня об этом спрашиваете? – удивился Диденко. – С народом поговорите, с другими соседями. И потом, он же с какой-то девицей теперь живет.

– Жил, – поправил Францев.

– Разумеется, – согласился Диденко, – а как его убили?

– Ножом в сердце.

– Да вы что? – не поверил Юрий Юрьевич. И тут же встрепенулся: – Вам не кажется, что это уже само по себе о чем-то говорит? Мою Наташу сейчас судить будут за убийства, которые она, я уверен, не совершала, и вот подтверждение моей правоты. Только дурак может поверить, что Наташенька кого-то убивала ударом ножа в сердце.

– Это вы кому говорите! – вскипел участковый. – Я ее, как вам известно, лично брал, так она меня дважды ножом достать пыталась. В грудь меня саданула, если бы не книга в кармане, прямо в сердце попала бы, а потом еще в горло хотела.

– Да потому что вы на нее напали, и она защищалась… Темно было.

– Темно было в чужой квартире.

– А вам лишь бы посадить невинного человека. Вам же за мою Наташку миллион рублей премии выписали. Это все знают. А потом вы дом здесь купили. А здесь сами знаете какие цены. Вон Эдик Дробышев продал свой за тридцать миллионов… Не успел выставить на продажу, сразу нашелся покупатель… – Юрий Юрьевич замолчал и продолжил: – Так, может, его из-за денег убили?

– Там солидный покупатель, – покачал головой Францев, – у него серьезный бизнес: он семенами торгует.

– Семенами? – вскричал хозяин дома. – Мошенник, значит. Мы с Наташей как-то купили и помидоры, и огурцы… много чего разного, но ничего не выросло. Разве что какие-то сорняки, сурепка да тимофеевка – так Наташа сказала. Пришлось потом все вырывать и почву просеивать… Вы же знаете, моя Наташенька специалист по растениям. Она посмотрела на пакетики с семенами и сказала, что это предприятие Синицы, а значит, товар хороший, потому что его везде рекламируют. Надо будет в глаза этой Синице посмотреть.

– Вам это так важно сейчас, у кого вы купили эти семена?

– Да мне, разумеется, по большому счету по барабану, кто людей дурит. Мы в магазине купили эти пакеты, да там и цена копеечная. Это вы про семена вспомнили.

– Я? – удивился Николай. – Я вас спрашивал про Дробышева, были ли у него враги или недоброжелатели.

– Я вам и ответил, что не знаю. Стоило приходить. Спросили бы на дороге, и я сказал бы, разумеется.

Николай едва сдержался, но, с другой стороны, сам виноват: ведь знал, что Диденко откажется что-либо обсуждать с ним, считая участкового виновным в том, что его жену задержали. Но ведь ее взяли не просто так…

– Вот это поворот, – не мог успокоиться хозяин дома, – пока моя супруга парится в следственном изоляторе, настоящий убийца и не думал успокаивается… Череда загадочных убийств не закончилась. И будет продолжаться, разумеется, назло вам!

– А где вы были вчера вечером в районе двадцати – двадцати тридцати?

– Так я целый день дома находился, – не удивился вопросу Диденко. – Можете на КПП проверить, выезжал или нет. И записи с камер проверить. Из дома выбирался разве что к Вадиму Каткову: он просил меня сделать диагностику его автомобиля. А что касается Эдика, то поговорите с его нынешней девушкой. Он, как вы сами знаете, недавно за Алей покойной ухлестывал, но безрезультатно…

– В отличие от вас, – проявил свою осведомленность участковый, – а потом о вашей связи узнала Наташа, и вот…

– Какая еще связь! – возмутился Юрий Юрьевич. – Не было между нами ничего, и если вам кто-то что-то наболтал, то это, разумеется, самый настоящий бред. И вообще: Дробышева, по вашим словам, убили в другом районе, да и вообще не в нашем регионе, а значит, расследованием занимаются другие люди. Вы-то чего активность проявляете? Вы кто? Участковый? Вот и занимайтесь профилактикой правонарушений на своем участке. А то за год три убийства у вас.

– Два, – поправил Николай и поднялся. – И учтите: убийца задержана и очень скоро суд вынесет ей суровое, но очень справедливое наказание.

– Ну-ну, – усмехнулся хозяин дома, – а вот адвокат сказал, что доказательств у обвинения нет никаких, кроме слов – ваших и вашего дружка Кудеярова.

– Посмотрим, – ответил Францев, выходя в прихожую.

Он снял с вешалки куртку, надел, посмотрел на себя в зеркало и поразился спокойному выражению своего лица.

– А что, если Наташу оправдают? – продолжал злорадствовать за спиной Диденко. – Что тогда? Вы об этом подумали? Вам придется перед нами извиняться, но лично я в ваших извинениях не нуждаюсь. Вы оплатите нам все судебные расходы. И моральный ущерб, разумеется. Средств у вас хватит: вы теперь богатый человек.

Николай, не отвечая и не прощаясь, вышел на крыльцо. Смысла сюда приходить не было, это было ясно сразу, но он все же пришел. Для чего? Позлорадствовать или просто хотел узнать что-то? Прошло почти четыре месяца, как взяли Наталью Диденко, но следственные действия продолжаются. Неужели она уйдет от ответственности? Был бы рядом Кудеяров, он бы разобрался во всем, навел бы порядок.

Николай шел через двор и чувствовал, как спину ему прожигает насмешливый и ненавидящий взгляд Диденко, очень хотелось обернуться и ответить ему хлестким и метким словом, но что сказать, Николай не знал, ничего умного в голову не лезло, а ругаться лишний раз и по-пустому не хотелось. И вообще зря он затеял этот разговор!

Николай вышел на дорогу и остановился возле своей «Нивы». Смысла обходить жителей поселка и расспрашивать всех подряд, у кого были неприязненные отношения с убитым Дробышевым, не было никакого: он и так хорошо знал все, что здесь творилось.

Больше года назад Дробышев развелся, когда узнал о романе своей жены с его же бизнес-партнером. Жена забрала себе фирму и городскую квартиру, а Эдуарду достались свобода и загородный дом. Кудеяров назвал это неэквивалентным обменом, но что имел в виду Павел, Францев тогда не понял. Но Дробышев, которому пришлось самому сидеть за баранкой «Газели», развозя заказанный в «Строймаркете» товар, на свою новую свободную жизнь не жаловался. А недавно он выгодно продал свой дом, приобрел другой, маленький, но уютный – тот самый, о котором когда-то мечтал сам Францев. Тут же Дробышев реанимировал свою транспортную компанию и вроде начал разворачиваться. И даже сошелся с какой-то молодой женщиной: ту Николай видел пару раз, кода она проезжала в машине Эдуарда, сидя на переднем пассажирском сиденье. Участковый особо не рассматривал ее, но на беглый взгляд женщина показалась ему уж очень молоденькой, особенно если учесть, что самому Дробышеву было сорок семь лет.

Навстречу ехал какой-то серый автомобиль, который остановился и поморгал фарами. Францев подъехал, остановил свою «Ниву», вышел. Из другого автомобиля выбрался мужчина лет сорока пяти, протянул руку и представился:

– Подполковник юстиции Егоров, городское управление следственного комитета. Это я вам утром звонил.

По борту не самой новой серой «Ауди» тянулась надпись «Следственный комитет».

Николай назвал себя и, показав на автомобиль Егорова, поинтересовался:

– А вам всем «Ауди» дают? А то недавно приезжал Кудеяров, так у него «Ауди Q7».

– Где он, а где мы, – вздохнул Егоров. – Павел Сергеевич в центральном аппарате, а мы тут, на земле нашей грешной.

Он даже не удивился, услышав, что местный участковый знаком с заместителем начальника одного из управлений следственного комитета. Вероятно, Егорова в этом плане просветили.

– Знаете, где дом Дробышева? – спросил подполковник юстиции.

Францев кивнул, но тут же предложил показать бывший дом Эдуарда Ивановича, который тот недавно продал за тридцать миллионов рублей.

– С ним рассчитались полностью?

– Сейчас и узнаем. Но мне кажется, что он получил деньги. Он, может быть, и казался кое-кому простачком, но на самом деле был далеко не дурак.

Глава третья

На территорию, где располагался бывший дом Эдуарда Дробышева, их попытались не пропустить. Здоровенный парень с безразличным лицом, глядя куда-то за спины Францева и Егорова, сказал, что здесь частная территория. Он сообщил это, как будто не заметив на плечах Николая погоны подполковника полиции. И даже когда сотрудник следственного комитета предъявил ему свое удостоверение, парень покачал головой и повторил:

– Здесь частная территория.

– Слушай сюда, – не выдержал Егоров, – я на работе, и если ты будешь мне препятствовать, я вызову специально обученных людей, и вопрос будет решен быстро.

– Я тоже на работе и не хочу ее терять.

– На работе? – переспросил Егоров. – Тогда ты попадаешь под третью часть двести девяносто четвертой статьи, а это до четырех лет лишения свободы плюс три года лишения права заниматься охранной деятельностью. Уяснил? Если ты телохранитель, то иди и охраняй тело, а не стой столбом у ворот. Ты должен оказывать помощь правоохранительным органам, а не препятствовать им.

Парень напрягся, вздохнул, но пропустил их. И пошел следом. Во дворе перед домом стоял светло-коричневый внедорожный «Бентли». Обходя его, Францев заглянул в окно автомобиля и сказал, что ничего не видно – стекло тонированное.

В доме шел ремонт, рабочие укладывали напольную плитку. Заказчик стоял посреди гостиной и внимательно рассматривал то, что получалось. Увидев вошедших, он не стал возмущаться, кинул на них быстрый взгляд и снова уставился в пол.

– По какому вопросу? – спросил он.

– Гражданин Синица, – обратился к нему Францев, – пара вопросов к вам и мы уходим. Первый вопрос: с бывшим владельцем дома вы рассчитались полностью?

– А в чем дело?

– Господин Дробышев вчера был обнаружен мертвым, – объяснил подполковник юстиции, – смерть, судя по всему, насильственного характера. Вот мы и пытаемся выяснить.

– Ну что же, пытайтесь, – усмехнулся хозяин дома, – только я-то тут при чем? Что касаемо оплаты за дом, то она была проведена, иначе сделка не была бы зарегистрирована. А с бывшим владельцем дома… как его… я не знаком: сделка была оформлена через риелторскую контору, и деньги через них прошли. Я перевел на их счет тридцать пять миллионов, и мне через неделю принесли документы на право собственности.

– Тридцать пять миллионов? – удивился Николай. – А бывший хозяин получил всего тридцать.

– Тридцать пять лямов – еще немного для этого места, – снисходительно произнес владелец дома. – Когда у вас будет достаточно средств, сможете сами здесь что-нибудь приобрести.

– Подполковник Францев в этом же поселке проживает, – сказал Егоров.

Очевидно, и в этом плане его просветили перед встречей с участковым.

– Ну и как тут вам живется? – поинтересовался, не удивившись этому обстоятельству, Синица.

– Мне нравится. Возвращаюсь домой, сажусь у камина, смотрю, как горят дрова…

– Рядом бутылочка хереса, – подхватил повеселевший внезапно Егоров, – сами понимаете…

– Какой еще херес! – возмутился новый владелец дома. – Хорошее вино хересом не назовут. Я предпочитаю итальянские вина: бароло, барбареско, бардолино, барбера…

– Понты все это, – не выдержал Францев, который все еще не пришел в себя после общения с Диденко, – не важно, какое вино, важно, с кем его пьешь, потому что в выпивке самое главное – это хорошая компания и приятный разговор.

Синица перестал смотреть себе под ноги и поднял глаза:

– В вашем доме какой пол?

– Плитка мраморная.

– А у меня, как вы можете убедиться, будет из оникса. И ходить по нему буду только я один, потому что живем мы все один раз и для души, а не для какой-то компании. Я этот домик купил для себя, чтобы приезжать сюда и отдыхать.

– А жена, дети? – удивился Николай.

Синица посмотрел на него внимательно и ничего не сказал.

– Аркадий Борисович, – обратился к нему подполковник юстиции, – а вы бы могли…

– Нет, – не дал договорить ему хозяин, – не могу и не хочу. Даже если бы знал что-то, вряд ли бы вам сообщил, но мне ничего не известно. И вообще, вы сказали, что пришли задать всего пару вопросов.

– Вопросов больше нет, – произнес подполковник юстиции Егоров.

Они не успели выйти, как за спиной прозвучал голос хозяина:

– Петя! Или как тебя там. Сегодня до конца дня ты со мной будешь. А с завтрашнего пусть другого присылают, не такого тупорылого. Ты уволен!

– Ого! – негромко удивился следователь. – Какие мы строгие, хотя если пол из оникса, то все понятно.

Они вышли во двор, Егоров еще раз посмотрел на особняк, потом глянул в глубь участка.

– А там что, сарай?

– Там не сарай, а шикарная баня из калиброванного бревна лиственницы. Убитый накануне Дробышев ее построил для себя. Внутри сауна и хамам, а еще купель из лиственницы размером два на два метра…

Егоров посмотрел на Николая:

– А как ты здесь дом отхватил?

– Устал всем объяснять. Это мне Кудеяров устроил. В теперь уже моем доме проживала одна пара – бизнесмен и его жена, она же его бизнес-партнер и технический директор. И вот бизнесмен завел себе другую, и так сам завелся, что решил свою жену убить, чтобы не разводиться и ничего не делить, и жениться на новенькой. Павел Сергеевич это дело раскрыл[2]. Спасенная им женщина получила в полное распоряжение раскрученный мебельный бизнес и в благодарность решила подарить своему спасителю, то есть Кудеярову, этот дом. А Павел Сергеевич не такой, он ведь ни копейки… Ну, вы и сами, вероятно, хорошо знаете, какой он бессребреник…

– Да-да, – поспешил подтвердить Егоров, – у нас в следственном комитете все такие.

– Ну вот, – продолжил рассказ Николай, – долго наседала на него эта бизнесвумен, а он – ни в какую, она жмет еще больше, а он в отказ. И в один прекрасный момент говорит ей: «А вы подарите свой дом, коли он так вам не нужен, Коле Францеву, а то он с женой и детьми ютится в малюсенькой квартирке и от областного управления ему никакой поддержки и сочувствия». И она, к нашему общему удивлению, подписала все бумаги. И теперь мне налог на дарение платить, а там такая сумма может получиться, что материнского капитала не хватит.

– Повезло, – вздохнул Егоров.

– Еще как повезло, – согласился участковый.

– Ну и ветра у вас тут! – сменил тему разговора следователь. – Вроде март, а так задувает! Да еще и со снегом. Откуда вдруг?

– Я позавчера проводил разъяснительную работу с одним гражданином, который проходил мимо местной школы в пьяном состоянии. От него разит, но он уверяет, что трезвый, а то, что качается, то это всего-навсего оттого, что изменилась земная ось – она наклонилась, и магнитные полюса сместились. Северный магнитный полюс вообще в нашу сторону попер, и теперь у нас климат будет меняться: был умеренно континентальный, а будет резко континентальный, то есть летом жара невыносимая, а зимой сорокаградусные морозы, как в Сибири. Вот такие образованные люди живут в нашем Ветрогорске.

– И что же ты ему сказал?

– Сказал, что даже если ось земли наклонилась, все равно надо ходить прямо, и выписал ему штраф пятьсот рублей, – признался Францев и, не делая паузы, предложил: – Проедем-ка сейчас к одной даме, которая в курсе всего, что происходит в поселке. Уж если она не в курсе чего, то это не знает никто. А вот после встречи с нею поговорим с сожительницей Дробышева.

– С кем будет встреча? С какой-то наблюдательной старушкой? – догадался Егоров.

– Наблюдательная не то слово, – с некоторой грустью в голосе согласился участковый, – а насчет старушки я бы поостерегся так ее называть: эта дамочка так ножи метает, любой спецназовец позавидует.

– Ножи-и! – удивился подполковник юстиции. – Так ведь Дробышева, из-за которого мы тут страдаем под ветром, тоже ножом прикололи. Так может, его с расстояния… Хотя он в машине сидел. Но с другой стороны… Он мог сесть на водительское кресло, повернулся, чтобы закрыть за собой дверцу, и тут ножичек и прилетел… А! Может такое быть?

– Может быть все, что угодно. Только даме этой с убитым Эдуардом делить было нечего. Они действительно были знакомы, но в этом поселке все и так в той или иной степени друг друга знают… Делить дамочке с Дробышевым нечего, к тому же у нее муж возглавляет солидный банк.

Они остановились возле служебной «Нивы» Францева, и Николай достал мобильный и набрал номер.

– Любовь Семеновна, у вас не найдется с полчасика на общение со мной и сотрудником следственного комитета?

– Что-то случилось? – переспросила Люба. – И с кем случилось? Потому что у меня и мужа все нормально. Только что с ним по телефону общалась.

– С Эдуардом Дробышевым большая неприятность. Мы хотели бы о нем поговорить.

– Но я ничего о Эдике сказать не могу. Мы же не были близко знакомы… Здоровались иногда, а так… Хотя подъезжайте – мне интересно, что же случилось, а то на улице непогода: лишний раз туда не сунешься и новостей не узнаешь. А в нашем поселковом чате пока все тихо.

Пока участковый разговаривал, подполковник юстиции что-то искал в своем телефоне.

Увидев, что Францев наблюдает за его действиями, объяснил:

– Вот ведь техника до чего дошла: не сходя с места все что угодно можно узнать и про кого угодно.

Глава четвертая

У ворот их встретил охранник и проводил к гостевому дому, стоящему в стороне, под высокими соснами. На первом этаже располагались большой бильярдный стол и барная стойка.

– Ого! – восхитился Егоров, увидев стол. – Двенадцатифутовый. Можно и в русскую пирамиду, и в снукер.

– Играете? – спросила хозяйка.

– По возможности шары гоняю.

– А мой муж любит в снукер, но редко ему удается: соперников здесь нет, – женщина посмотрела на Францева, – может, вы заходить будете?

– Да я все больше в пинг-понг, – смутился Николай.

Люба подвела их к стойке, сама взобралась на барный стульчик. Егоров сделал то же самое, а Николай остался стоять.

– Может, по рюмочке? – предложила хозяйка.

– Мы на службе, – вздохнул Егоров.

– Какая может быть рюмочка с утра? – поддержал его Францев. – Вот в обед пятьдесят капель для аппетита да еще под борщец – это возможно…

Хозяйка посмотрела на него внимательно и спросила:

– Так что случилось с Эдиком? Почему вдруг к нему такой интерес?

– Убили его вчера вечером, – объяснил Егоров.

Люба посмотрела за окно, вздохнула.

– Если честно, то я так и подумала, когда вы позвонили. А ко мне вы пришли, потому что некоторые считают, что я в курсе всего, что происходит в поселке. Но это не совсем так. Когда меня что-то интересует, я могу кое-что выяснить, а Эдик меня не интересовал вовсе. Он простачком казался, да, вероятно, таким и был: не глупый, но открытый, и у него все на лице было написано… Но вас ведь не это интересует, где и что у него написано… Зря, конечно, он в этот дом въехал, где уже произошло убийство. Тем более что Алечка ему нравилась, и это все знали. Дом – это ведь не просто место для проживания или точка на карте: в нем скапливается энергетика всего того, что происходит внутри. Если дом перенасыщен злобой, если в нем никогда не было любви и счастья…

Люба замолчала и вскинула брови.

– А ведь он с какой-то девушкой жил. Она жива?

– Жива, вероятно, – ответил Егоров, – но его не здесь, а в другом месте убили.

– Где?

– Да это не важно где. В городе. Когда вы его видели в последний раз?

– Странный вопрос. Я с ним вообще не встречалась специально, если вы имеете в виду, что у нас было какое-то близкое знакомство и регулярные встречи. Я вечерком выхожу с Боней погулять, Боня – это моя собачка…

– Вольфшпиц, – объяснил Францев.

– Ходим вдоль дорожек с такими же, как и я, собачницами и собачниками, – продолжила Гуревич. – И другие люди встречаются. Эдик, например, давно, когда был женат на Ларочке, выгуливал ее чихуа-хуашку. А его новая девушка гуляет со своей собачкой, но без нас – игнорирует наше общество. Недавно, правда, я его тоже видела с собакой. Но он мимо прошел, сказал, что у него собака пугливая, всех боится, а когда социализируется, тогда вместе гулять будем.

– Ну вот! – неизвестно чему обрадовался подполковник юстиции. – Уже кое-что, а то говорите, что ничего о нем не знаете. Собака – это как-то характеризует человека. В смысле, наличие собаки.

– Но вам же нужна информация о его убийстве, – удивилась Люба.

– Нам нужна всякая информация о нем, – продолжал наседать следователь Егоров, – чтобы составить представление о его личности, о круге общения. О его характере, о бизнес-партнерах.

– У него были бизнес-партнеры – жена Ларочка и еще один приятель, так вот у того с женой Эдика возникли отношения, и они расстались.

– Кто с кем?

– Жена Эдика потребовала развода, и по ее же инициативе он вышел из состава учредителей компании. Компания была, конечно, так себе, но на домик в нашем поселке им с Ларочкой хватило. По разводу дом отошел Дробышеву, а доля в компании и квартирка в городе – Ларочке. Недавно она мне звонила, интересовалась, как там у Эдика дела, не завел ли себе какую-нибудь. Они же развелись больше года назад. Разговаривали мы долго: я ей и про убийство Алички рассказала[3], и как Эдик по ней убивался, и то, что он их бывший дом продал, а домик Али купил. Сказала и то, что Эдик вскоре привел в этот домик новую девушку.

– О подробностях убийства Черноудовой ей не рассказывали? – поинтересовался Францев. – Про то, что ее ножом…

Женщина сделала вид, что задумалась, и пожала плечами.

– Сейчас уже не помню.

Участковый посмотрел на следователя, и тот понял.

– Сказали и сказали, – обратился тот к Любе, – что в этом такого: это же не тайна – все знали.

– Может, и сказала, но Ларочку это как-то не взволновало, она что-то о новом супруге говорила. Типа того, что молодой муж – это как новый автомобиль. Старый хоть и тарахтит много, но тянет, а нового того и гляди угонят.

– То есть она уже жалеет о том, что развелась? – почти радуясь чему-то, спросил Егоров.

– Похоже на то. Она еще сказала, что Геннадий патологически жадным оказался. Эдик вообще не интересовался тем, на что она тратит свои деньги, а этот требует отчета. И прибыль их фирмы резко упала. Когда я сказала, что Эдик продал дом и новую фирму открыл, Ларочка засмеялась и сказала, что у ее Гены были виды на их особнячок, а теперь он пролетает, как лист фанеры над Парижем. Но как-то с грустью она рассмеялась.

– А она сама не имела ли желания получить дом?

– Не знаю, но у них раздел имущества по суду произошел. А вообще у нас живут разные люди. Кто-то купил здесь участок с домом и даже не заметил этой траты, а некоторые, как Дробышевы, все деньги в него вложили.

Люба внимательно посмотрела на участкового, очевидно, пытаясь понять, как он здесь оказался. В историю о том, что свой особняк Францеву подарила Марина Лужина, она явно не верила.

– Разные люди тут живут, – согласился Николай, – недавно еще один появился… Дом Дробышева купил и пол внутри меняет – ему, видите ли, требуется только из оникса.

– Красиво жить не запретишь, – согласилась Гуревич, – а насчет того, что он пол меняет, – в нынешние времена звучит очень двусмысленно.

– Будем надеяться, что он не из таких, – с серьезным лицом отреагировал Францев.

– Я тут пробил этого Синицу по нашим каналам: так за ним никакого вроде криминала, – сообщил подполковник юстиции Егоров.

– Синица, – насторожилась Люба, – уж не Аркаша ли?

– Аркадий Борисович, – подтвердил Егоров. И удивился: – А вы давно знакомы?

– Да не знакома я с ним! – уверенно заявила женщина. – В смысле, близкого знакомства не было: просто видела его неоднократно. Я же в давние времена работала в популярном ночном клубе, через который многие прошли: кто-то разок-другой, а кто-то зависал у нас постоянно – чуть ли не каждый вечер. Таких мы знали всех. Был такой Журавлев: бандит не бандит, но внешность у него была яркая, крупный, накачанный, на шее золотые цепи разного калибра. Всегда приходил с большой компанией, так вот этот Аркаша сидел у него на хвосте постоянно. Журавлев кордебалетных девочек снимал, возил их куда-то, пытался и ко мне клеиться, но я была прикрыта серьезными людьми. А вообще девчонки говорили, что Журавлев извращенец, у них даже поговорка была, что лучше Синица в руку, чем Журавлев на голову. Но потом наш клуб взорвали, если кто не знает, но Журавлева грохнули еще раньше. И с тех пор я Аркашу не видела ни разу.

– Он к нам перебрался. Купил у Дробышева его дом, а Эдик в строение Алевтины перебрался.

– Про это я знаю, но что Синица здесь, первый раз слышу.

– Он опасен?

– Нет, – покачала головой Люба, – он всегда был шестеркой. Но сейчас времена уже не те: сейчас любой – будь он шестерка или туз – может на нары загреметь или без штанов остаться… А Аркаша был шестеркой. Его даже называли Какаду – видимо, за большой нос… Да! – вспомнила вдруг женщина. – Мне кто-то из бывших знакомых сказал в свое время, что Аркаша начал БАДами заниматься и круто поднялся на этой теме.

– Какими БАДами? – удивился Францев. – Биологическими добавками?

– Пустышки все это, только по телевизору тогда шла постоянная реклама: «Я, мол, за полгода сбросила девяносто килограммов, и теперь моей фигуре завидуют все модели». А еще говорили, что на продаже этих добавок можно заработать миллионы. А когда в стране не было ни работы, ни заработков, все бросились становиться миллионерами. Назанимали денег, набрали у каких-то дистрибьюторов и супервайзеров коробок с БАДами и кинулись распространять. А кто их брать будет, когда этими коробками у всех шкафы забиты? А за всем этим стоял будто бы Синица. Не он один, конечно, над ним тоже люди были, но перепало ему, вероятно, немало.

– Там тоже пирамида была, – подтвердил Егоров. – Сначала крупный оптовик покупал, сколько мог потянуть, и раскидывал партии мелким оптовикам, а те загоняли товар распространителям – чаще всего давали в кредит. Очень часто люди не могли реализовать, пытались вернуть товар, а там уже такая сумма набежала, что мама не горюй! Приходили бандиты и выбивали долги: забирали машины, квартиры…

– Помню, – кивнул Францев, – я тогда оперативником был. Всякие тогда бывали пирамиды. Берем мы преступника: на нем печатей ставить негде – столько судимостей, и задерживаем мы его после долгой работы при подготовке им очередного преступления. А потом суд его отпускает под подписку. Я начальнику говорю, что, мол, такое? А он мне в ответ: так, значит, надо. А кому надо? Я к начальству по этому поводу… Раз, другой… Ну ладно, не буду подробности. И вот на обыске у одного барыги куртку снял и на вешалку повесил, потому что жарко было в квартире. А потом руководитель оперативно-следственной группы подзывает меня: «Майор Францев, покажите ваши карманы!» Я с чистой совестью вывернул, а у меня там пачка пятитысячных – и все это на глазах понятых… Естественно, меня вызвали на следующий день к начальству и приказали писать заявление о переводе, мол, не справляюсь с тяжелыми условиями службы. Хотели вообще выгнать, но, видать, пожалели: у меня за все годы ни одного взыскания, только благодарности. Звание майора сохранили – и на том спасибо. Предложили пойти служить участковым в любой район, потому что их всегда не хватает. Согласился, с условием, что будет предоставлена служебная жилплощадь. Такая нашлась как раз в Ветрогорске, вот с той поры я здесь.

– А кто тебя подставил, кто деньги в карман подкинул – с ним что? – поинтересовался Егоров.

– Подполковник Рюхин. Он через полгода ушел из управления по борьбе с бандитизмом. Был начальником подотдела, и его подчиненные почему-то героически брали шелупонь всякую, а лидеры преступных сообществ даже не скрывались, в открытую жили, по клубам тусовались. А Рюхин стал соучредителем торгово-развлекательного комплекса и по совместительству заведовал там безопасностью. Потом, по слухам, свалил в Хорватию и теперь владеет там небольшим отелем на побережье. А я по ночам офисы охранял, чтобы было на что личный автомобиль заправить…

– Может, не надо воспоминаний? – остановил Николая подполковник юстиции. – Все сотрудники органов на своих участках выполняли свою работу с честью.

– Наш клуб менты тоже посещали, – вспомнила Люба, – но мы их всех в лицо знали, да они и не скрывались. И даже предупреждали руководство, если готовилась какая-то акция по задержанию наркодилеров. Был как-то случай…

– Давайте вернемся к нашей теме, – не дал ей договорить Егоров. – О чем мы беседовали? Сбили вы меня с мысли.

– Говорили о бывшей жене Дробышева и ее новом муже, – подсказал участковый.

Следователь кивнул, пытаясь вспомнить, на чем прервался разговор.

– Итак, – наконец произнес он, – сами-то как считаете, могут ли быть причастны к убийству гражданина Дробышева его бывшая жена и ее новый муж?

– С чего вы так решили? – удивилась Люба. – Это вы там делайте выводы, а я только рассказала, что знала. Я же говорю, что с Эдиком близкого знакомства не водила и, что там у него с кем было, мне неведомо. А Ларочка не способна ни в коем случае: она симпатичная молодая женщина – сама себе на уме… На убийство она вряд ли пошла бы.

Подполковник юстиции посмотрел зачем-то на Францева, словно ожидая от него подсказки, а потом поднялся.

– Ну и на том спасибо, – вздохнул он, – надеюсь, ваши показания помогут расследованию.

Они вышли из дома, потом прошли к воротам. Егоров обернулся и оглядел территорию.

– Живут же люди!

Эту фразу он произнес тоном праведника, которого попросили высказаться о грешниках. И наверняка относилось это и к участковому, которому привалило счастье обосноваться в этом поселке. Подойдя в своей «Ауди», Егоров открыл дверцу, наклонился внутрь и достал пачку сигарет.

– Покурим? – предложил он участковому.

– Бросил, – ответил Николай.

– Завидую твоей силе воли.

– А чего завидовать: у меня в тесной квартирке двое маленьких детей. Я выходил на площадку, а все равно в дом дым задувало. Вот и бросил.

– Ну да, – согласился Егоров, – дети – это хороший стимул. У Дробышева, насколько я помню, детей не было, а ведь лет ему…

– Сорок семь, – подсказал Францев и продолжил: – Прости, подполковник, но какое-то странное расследование у тебя. Ты приехал сюда один, пытаешься собирать какие-то слухи, а не факты. Не договорился даже о встрече с девушкой Дробышева. Мы сегодня встретились почти возле их дома, но ты даже не взглянул в ту сторону.

– А я знал, где он? – удивился Егоров. – Я по навигатору шел, а потом вижу, что навстречу служебная «Нива» катит. Я тебя тормознул, а потом уже ты сам проявил активность.

– Я же еще и виноват оказался, – возмутился Николай, – что мы столько времени впустую потеряли. Сейчас-то что будем делать?

Подполковник юстиции затянулся сигаретой и промолчал.

– Если честно, – продолжил Францев, – зачем ты вообще приехал? Этим опросом и поиском свидетелей, насколько я понимаю, могли заняться ребята из местного отдела. Отправили бы кого-нибудь с практикантом и раскрутили бы здесь все на раз-два.

– Боря Пономарев, кстати начальник вашего районного комитета, – мой старый знакомый, и мы вместе с ним двадцать лет назад проходили практику у Евдокимова, – вспомнил подполковник юстиции и, поскольку участковый никак не отреагировал, объяснил: – Евдокимов – это нынешний начальник городского управления. Ходят слухи, что его в Москву переводят на повышение, ну и здесь движуха начнется. Поговаривают, что вернется Кудеяров теперь уже замом начальника городского управления. Потом уж его начальником сделают – уж как пить дать. Это, конечно, все слухи, но дыма без огня не бывает, как ты и сам понимаешь.

– Человек заслужил, – спокойно оценил информацию Францев.

Следователь отбросил в сторону окурок, посмотрел на небо.

– Вроде просветлело. Я прогноз на сегодня смотрел, там никакого снега вообще не предвиделось, наоборот, потепление предсказывали. А на твой вопрос отвечу. Я здесь не просто так. Я вообще после дежурства. Накануне вечером в город прибыл Кудеяров, зашел в помещение дежурного по городу, попросил свежие сводки, а там как раз информация по убийству Дробышева пришла. И Павел Сергеевич попросил меня съездить сюда и разузнать что-нибудь. А сам он обещал после обеда подскочить, потому что с утра он проводит совещание с начальниками районных комитетов.

– Что ж ты сразу не сказал? – удивился Николай. – Это же совсем другое дело: если бы я знал, что тебя Паша прислал, то и я бы по-другому действовал, а то ведем какие-то пустые разговоры.

– Почему же пустые? – обиделся следователь. – Кое-что мы все-таки узнали.

Францев посмотрел на часы.

– Обед заканчивается, следовательно, Кудеяров скоро подъедет. Странно только, что он меня не предупредил.

– Да-да, – засуетился Егоров, – его надо обязательно встретить хоть с каким-то результатом, а потом уж можно поговорить и о деле, и вообще…

Николай не стал переспрашивать, потому что понял, что подполковник юстиции после суточного дежурства и бессонной ночи не просто так вызвался помочь московскому начальству: скорее всего, он хочет выслужиться, ведь скоро начнутся перестановки в руководстве городского управления, тогда можно будет рассчитывать на какое-нибудь повышение.

– Сейчас едем к избраннице Дробышева, – предложил следователь. – Возможно, она что-то знает. Я даже не сомневаюсь в этом, у меня профессиональное чутье, – продолжал подполковник юстиции и достал свой телефон, собираясь снова включить навигатор.

– За мной поезжай! – посоветовал Николай.

Глава пятая

Калитка была не заперта, и все равно Францев нажал кнопку звонка. Потом еще и еще, пока наконец из переговорного устройства не отозвался усталый женский голос:

– Кто еще?

– Полиция, – ответил участковый, потом обернулся на спутника и добавил: – Со следственным комитетом.

Вдвоем вошли на территорию, и Николай почти сразу остановился:

– А как ее зовут? А то неудобно как-то спрашивать.

Егоров пожал плечами и произнес:

– Да какая разница? Мне наши сотрудники, которые работают по этому преступлению, уже отзвонились и сообщили, что прослеживается четкий коммерческий след. Не в том смысле, что это заказное убийство, хотя наверняка это так, а в том, что оно связано с бизнесом Дробышева. Фирма его существует полтора года и едва-едва в плюсы выходила. А за последнее время месячный оборот компании вдруг стал превышать семьдесят миллионов рублей. И это только то, что было декларировано. Он ведь занимался грузовыми перевозками, а значит, расчет по большей части был наличными, то есть мимо кассы и налогового контроля. Сейчас проверяют возможных конкурентов, соучредителей.

– А ты думаешь, что сейчас время говорить с ней о бизнесе?

– А когда еще? – удивился Егоров. – К тому же она у него в фирме работала. Так мы сейчас на этот предмет и поговорим.

На крыльцо вышла молодая женщина в наброшенном на плечи пуховике. Она молча дождалась, когда мужчины поднимутся на крыльцо, пропустила их в дом и вошла следом, все также не говоря ни слова.

– Вам уже сообщили? – поинтересовался Егоров.

Женщина кивнула.

Следователь вздохнул и произнес:

– Наши соболезнования.

– Где мы можем поговорить? – поинтересовался Николай, снимая куртку.

– Проходите, – сказала женщина. Сняла пуховик, повесила его на крючок вешалки и пошла в комнату. На хозяйке был черный шелковый халатик с надписью на спине. Буквы были сделаны из серебристых блесток. Ее пуховик висел на вешалке рядом со светло-палевой норковой шубкой.

Егоров быстренько сбросил на руки Францеву свое пальто и поспешил за ней.

– Вас не вызвали на опознание? – спросил он. – Всякое случается: вдруг это не Дробышев, и вот уже какая-то надежда.

– Сначала позвали, а потом перезвонили и сказали, что надобности нет, потому что бывшая жена уже подтвердила, что это Эдик. Вряд ли она ошиблась: все-таки двенадцать лет вместе прожили. А я тоже надеялась, что это не он. А теперь и надежд никаких.

– Ну не скажите, – продолжая стоять, начал рассказывать следователь. – Лет пятнадцать назад в столице был случай: взорвали одного олигарха, который бюджетные средства… как бы сказать помягче… транжирил. Вызвали в морг жену: она и мужа опознала, и водителя – по татуировке на животе. Наследство получила: правда не все, там сразу кредиторы набежали. Но все-таки наследство огромное по нашим меркам. А потом выяснилось, что он на острове Капри проживает. Рядом с дачей писателя Горького поселился. Он дайвингом занимался. А потом так и не всплыл, говорят, под расщелину затащило. А жена…

– Бывшая жена Эдуарда сама мне позвонила, – оборвала его на самом интересном женщина, – Лариса рассказала мне, что произошло и что ее вызывали на опознание. И только потом из полиции сообщили о его убийстве.

– Какие у них были отношения? – продолжил опрос Егоров, усаживаясь за стол. – Я имею в виду Эдуарда Ивановича и его бывшую.

Хозяйка подвинула к себе стул, опустилась на него и ответила:

– Нормальные. Они же все разделили: ей квартиру в городе и бизнес, а Эдуарду загородный дом остался. Все по-честному: здесь место престижное и дорогое. Эдик сразу думал продать тот дом и найти где-нибудь поблизости что-то попроще. А потом взял этот самый домик.

– Вы знаете, кто здесь жил прежде? – спросил Францев, выбирая место, где можно было бы присесть, потому что возле стола свободных мест уже не было. И отошел к диванчику, который стоял за спиной следователя.

Сожительница Дробышева кивнула.

– Как вы познакомились? – встрял подполковник юстиции.

– Я пришла к нему на работу устраиваться. Ему требовался диспетчер, но он мне отказал. Я вышла из офиса, который тогда в строительной бытовке был. Стою и плачу. Снег заметает. Холодно, я вся дрожу и не знаю, куда мне идти. Эдуард вышел и увидел меня. Начал успокаивать, спросил, почему вдруг такая реакция на отказ. Ведь я вижу, какой у него сарайчик, а не офис, и денег он много не сможет платить. Объяснила, что мне идти некуда, нет ни работы, ни жилья – хозяйка, которая сдавала мне комнатку, выгнала, забрала все ценное, что у меня было: мобильный телефон, сережки золотые, что мне от мамы достались. Дробышев затащил меня обратно в вагончик, усадил возле обогревателя, хотел кофе налить, но тот у него закончился. Но он все же объяснил, что отказал мне, потому что я вроде того что очень понравилась ему, и ходить на работу и каждый раз страдать оттого, что у меня своя жизнь будет, а у него своя, он не захотел, потому что ко всем неприятностям, которые у него случились в последнее время, несчастная любовь была бы уже чересчур.

Девушка замолчала.

– А дальше что? – поторопил ее Егоров. – Как вы сошлись?

– Простите, мы не представились, – произнес Николай, которому нетерпеливость следователя показалась излишней, – я – местный участковый подполковник полиции Францев…

– Я знаю, кто вы.

– А я подполковник юстиции Егоров. Можно просто Борис Ильич. Продолжим: как дальше развивались ваши отношения?

– Когда я согрелась немного, Эдуард мне предложил пойти куда-нибудь чайку попить. Я хотела сразу отказаться. Кажется, даже заявила, что это двусмысленное предложение. Эдик сказал, что от чашки чая еще никто не залетал, и я согласилась. Он привел меня в какой-то ресторанчик, и мы сидели целый вечер, говорили, я пила шампанское, а он был за рулем… Потом повез меня на съемную квартиру, чтобы заплатить мой долг, договориться с хозяйкой, но та даже разговаривать не стала, выбросила мои вещи… Эдуард собрал их и сказал, что не надо унижаться… Он отвез меня в свой дом… В тот еще, который потом продал… Я там дня три всего и была. То есть ночевала только. На работу мы ездили вместе, потом возвращались вместе…

– А можно посмотреть ваш паспорт? – попросил Николай. – Потому что вы, как самый близкий ему человек…

Но девушка как будто не услышала его просьбы.

– Эдуард почти сразу признался мне в любви, – продолжила она. – Я даже испугалась такой внезапности, не потому, что он мне не понравился, но все-таки он мой начальник. К служебным романам я и сама отношусь с предубеждением… Я никогда бы не смогла ради должности или карьеры.

– Паспорт принесите, – повторил свою просьбу Францев.

Женщина поднялась и направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. Егоров смотрел ей вслед, а когда та скрылась из виду, обернулся и шепнул Николаю:

– Особой печали я на ее лице не вижу. А обратил внимание на халатик? Это же «Виктория сикрет».

– И что с того?

– Немалых денег стоит.

– Дробышев в последнее время зарабатывал хорошие деньги, – напомнил Николай, – ты же сам говорил.

Егоров оглядел пространство гостиной.

– Не шикарно, но со вкусом, – оценил он. – Барная стойка классная, диванчики стильные.

– И то и другое бывшей хозяйке подарили соседи.

– А где теперь бывшая хозяйка?

– А убили ее в прошлом октябре. Кстати, соседка и убила, вон домик ее за окошком – можешь взглянуть. Сейчас убийца в СИЗО, следаки крутят на предмет неопровержимых доказательств.

– Не та ли романтическая особа, что старинными стилетами закалывала?[4]

– Она самая.

По лестнице спустилась хозяйка. Теперь на ней было тонкое шерстяное платье. Она положила паспорт на стол перед Францевым.

– Вот, как вы просили.

Но паспорт взял следователь, вероятно для того, чтобы показать, кто в их тандеме главный.

Он открыл документ и прочитал:

– Елизавета Петровна Романова. Год рождения… О… – удивился он, – вам уже тридцать восемь!

– А что в этом такого?

– Ничего, но я бы больше двадцати пяти не дал. И вообще… Елизавета Петровна… Прямо как императрица.

Следователь посмотрел на Николая, но того интересовало другое.

– Елизавета Петровна, а у вас родственников в полиции нет?

Девушка пожала плечами.

– Нет вроде. А почему вас это интересует?

– Я почему спрашиваю, – начал объяснять Францев, – просто на Васильевском есть двое участковых по фамилии Романов. И оба Николаи. Того, что помоложе, все зовут Николаем Вторым.

– А другого Николаем Первым, – догадался Егоров.

– Нет, того, что постарше, называют Фонвизиным, потому что он в протоколе осмотра убитой женщины написал: «Волосы черные, глаза черные, жгучие – одного нет». Потом этот протокол начальник РУВД полковник Жаворонков повесил на доску объявлений, где приказы вывешиваются. Он обвел фразу про глаза красным фломастером и поставил визу тем же фломастером: «Умри, Денис, ты лучше не напишешь!»

– А Фонвизин-то здесь при чем? – не понял следователь.

– Так это Екатерина Вторая так сказала, когда в первый раз увидела постановку пьесы Фонвизина «Недоросль». Фонвизина звали Денис Иванович.

– Ну да, – согласился Францев.

Егоров потряс головой.

– Что-то вы меня оба с мысли сбили… Что-то я хотел спросить.

– С бизнесом у Дробышева все было в порядке? – поинтересовался Николай. – Проблем не имелось?

– Нет. Все было очень хорошо. Он ведь, когда тот дом продал, сразу взял два десятка «Газелей». Водителей, ищущих работу, полно, а грузчиков еще больше. И нам сразу повалило. Я не успевала заказы принимать… Не отойти было. Хотели сейчас мне помощницу брать… Но видите, как все получилось.

– Много Дробышев вам платил?

Елизавета отвернулась в сторону, поджала губы, но потом все-таки ответила:

– Он… то есть бухгалтерия на карту мне переводила заработок. А так Дробышев всегда говорил: «Если нужны деньги, то знаешь, где их взять. В нашей спальне в тумбочке».

– В нашей? – удивился Егоров.

– Так мы жениться хотели. Заявление подали, в конце мая должна была состояться свадьба…

– Мои соболезнования еще раз, – произнес Николай.

– Тумбочку не проверяли? – поторопился узнать подполковник юстиции. – Все ли деньги на месте?

Девушка кивнула.

– А собачка ваша где? – поинтересовался Францев.

– В спальне на коврике возле постели. Она всю ночь скулила. Я не понимала, почему… А потом и у меня предчувствие было…

– Породистая? – спросил Егоров. – А то у меня… то есть у жены чау-чау, но выгуливать почти всегда приходится мне. Не успеваю шерсть с брюк снимать.

– Наша Лушка – помесь, – стала рассказывать Елизавета, – внешне как маленький ретривер, но только не такая лохматая, и хвостик бубликом. Мы с Эдиком ее подобрали. С работы возвращались и в промзоне увидели, как какой-то мужчина дразнит собаку: рычит на нее, даже лает, замахивается, будто бы хочет ударить. А собачка бедная в угол забилась, скулит от страха и не понимает, за что ее так. Эдик выскочил и закричал на мужика. Я думала, что сейчас драка начнется… А мужик тот крупный и вроде как пьяный. Тогда и я тоже туда побежала. А собачка эта, увидев подмогу в нашем лице, набросилась на мужика и вцепилась в него. Мы вдвоем с Эдиком еле-еле ее оторвали, поскорее в машину затащили и быстро умчались. Пока ехали, она мне все лицо облизала… Эдуарда тоже… У нас еще пакет с сосисками был… По дороге скормили ей все. Она, тощая, голодная, без ошейника… А в того мужика она здорово вцепилась…

– Ну, она маленькая, как вы говорите, вряд ли какой-то вред могла причинить, – попытался закрыть тему сотрудник следственного комитета.

– Она вцепилась куда надо, – усмехнулась девушка, – тот мужик визжал от боли и страха. Основательно вцепилась: мы с трудом оторвали…

– Давайте все-таки ближе к делу, – не выдержал подполковник юстиции.

– Давно это было? – спросил Францев. – История с вашей Лушкой?

– Месяца три назад или около того. Мы ее на следующий день в ветеринарку на осмотр свозили, сделали собачий паспорт… Можно посмотреть дату… – Лиза замолчала и вдруг поняла: – Это вы о том, что тот мужик мог отомстить? Ну да, он кричал, что номер наш запомнил и найдет нас и отомстит. Он, видимо, посчитал, что это наша собака.

– У Дробышева ведь была собачка чихуа-хуа, если не ошибаюсь, – вспомнил Николай, – досталась от предыдущей хозяйки дома. Где та собачка?

– Забрала сестра бывшей хозяйки. Эдик не хотел отдавать, но ведь он не владелец…

Подполковник юстиции посмотрел на участкового и произнес, еле сдерживая раздражение:

– Выйдем на пару минут, перекурим.

Они вышли на крыльцо, и Николай сразу предупредил:

– Если что, я некурящий.

– Я помню, – кивнул Егоров, – просто хочу предупредить, чтобы ты впредь не мешал расследованию. Я понимаю, что, говоря о собачках, хочешь в доверие дамочке втереться с надеждой, что она размякнет и выложит все, что знает. Но у меня другие методы – надежные, эффективные и неоднократно проверенные. И потом ты кто? Ты у нас – участковый, значит, ты обязан помогать, а не мешать мне. Так что сиди тихо, и это будет самая лучшая помощь с твоей стороны.

– Понял, – кивнул Николай, – ты – начальник, а я тихо курю в сторонке.

– Типа того, – согласился подполковник юстиции.

Они вернулись в дом, следователь опустился на свое место, а Францев расположился на высоком одноногом стульчике возле барной стойки.

– А теперь попрошу отвечать со всей откровенностью, – обратился к хозяйке Егоров, – это в ваших интересах, Елизавета Петровна. От вашей откровенности многое будет зависеть, в том числе и ваше будущее.

– Какое будущее? – не поняла Романова. – Эдика уже нет, а без него…

– Я не о том. Скажите, вам знаком некий Сорокин Александр Иванович?

– Это наш сотрудник. Он водитель.

– Разве? А у меня он значится как соучредитель фирмы, принадлежащей вашему сожителю Дробышеву.

Хозяйка помолчала, посмотрела на Францева, ожидая поддержки, но участковый отвернулся, и тогда девушка согласилась:

– Соучредитель. Он давно… то есть уже года полтора работает с Дробышевым… В самые тяжелые времена, когда у Эдика было очень туго с деньгами, Саша помогал почти задаром, и Эдик предложил ему долю. А «Газель» Сорокина оформили как вклад в уставной капитал предприятия. Причем Саша сделал это втайне от жены, которая была категорически против: она считала, что все пытаются ее мужа обмануть, что он вроде как лох. А он…

– То есть, – не дал ей договорить следователь, – в случае смерти основного партнера именно Сорокин является выгодополучателем, потому что теперь сможет претендовать на большую долю. Вы его хорошо знаете?

– Знаю, но он не будет ни на что претендовать! Саша очень простой и бесхитростный человек. Он очень добрый…

– Сорокин контужен на второй чеченской, – не выдержал Францев, – имеет награды, добрейший человек.

– Подполковник! – резко ответил следователь. – Мы, кажется, обо всем договорились.

– Молчу, – со вздохом сказал Францев и стал рассматривать барную стойку.

Следователь задавал вопросы, сожительница Дробышева отвечала на них. Николай слушал, не встревая. Так прошло не более получаса, когда зазвонил мобильный в кармане его куртки. Но куртка осталась в прихожей, пришлось спешить туда.

Францев схватил телефон и почти сразу вскрикнул, отвечая на вопрос:

– О-о! Так мы в домике, где прежде Черноудова жила, – потом, убирая телефон в карман, крикнул из прихожей следователю:

– Подполковник юстиции Кудеяров будет здесь минут через пять.

– Павел Сергеевич теперь полковник, – напомнил Егоров, – и у нас есть чем его встретить.

Он поднялся и подошел к висящему в прихожей зеркалу, посмотрел на свое отражение, ладонью пригладил волосы, поправил прическу и произнес:

– Но у нас уже есть результат, так что не зря поработали сегодня… – Подполковник юстиции выглянул в окошко и восхитился тем, что открылось его взору: – А солнышко уже пригрело крышу – вон как сверху закапало! Вот теперь даже дураку видно, что весна наступила.

Последняя фраза не понравилась ему самому, и он попытался как-то сгладить не очень удачное высказывание и продолжил:

– Март и снегом сеет, и солнцем греет. Так мой дед говорил. А еще он говорил: пришел марток, надевай двое порток.

Сработал сигнал переговорного устройства. Первым к нему подоспел следователь. Он нажал кнопку и бодрым голосом возвестил:

– Открываю, Павел Сергеевич, это подполковник Егоров, мы тут ждем вас.

Потом он вышел на крыльцо, а хозяйка посмотрела на Францева и негромко спросила:

– Кудеяров – тот самый, который убийство Али раскрыл?

Николай кивнул.

– Эдик говорил, что он очень опытный. Кто же знал, что именно этот человек приедет сюда, чтобы и его убийство расследовать?

Николай хотел сказать, что это не совсем так, но промолчал. В дом вошел Павел, и Францев поспешил его встретить. Они обнялись, и Кудеяров спросил:

– У тебя все нормально?

– Более чем, – ответил участковый, – ну а здесь сам знаешь что.

Это услышал Егоров и добавил:

– Но мы работаем не покладая рук, как говорится. Я здесь, кстати, по собственной инициативе, хотя мне сейчас вроде как отдых после дежурства положен.

– Вы в составе группы, которая уже приступила к работе в городе.

– А я вот здесь… Вы позволите доложить о первых результатах?

Но Кудеяров показал рукой, что пока не надо. Он шагнул к хозяйке:

– Мои соболезнования. Помощь какая-нибудь требуется?

Лиза пожала плечами и произнесла негромко:

– Постарайтесь найти того, кто его убил.

– Постараемся, – пообещал Павел.

– И еще у меня вопрос, – продолжила девушка, – мне сегодня уже позвонили из похоронной конторы и предложили свои услуги.

– Вероятно, информация из морга прошла, – поспешил объяснить Егоров.

– Так откуда они мой личный телефон узнали?

– Мне-то откуда знать? – развел в стороны руки следователь. – Сутки напролет, включая всю ночь, дежурным по городу стоял.

Кудеяров посмотрел на него внимательно, а потом обернулся к хозяйке:

– У вас есть что сообщить нам?

Лиза пожала плечами.

– Да я уже ответила на все вопросы. Хотя у меня сейчас голова кругом: такое ощущение, что не со мной это все происходит, а с кем-то другим.

– Кто вас сейчас на работе подменяет? – спросил Францев.

– Один водитель вызвал свою жену: мы вообще собирались ее брать на постоянную работу, а я хотела в бухгалтерию перебраться, – девушка посмотрела на гостей, – а вы что, уже закончили со мной?

Егоров протянул ей визитку.

– Если что-то вспомните, тотчас звоните. Я там помимо служебного номера указал свой мобильный телефон.

Вышли на дорогу, и Павел спросил:

– Что-то существенное удалось узнать? Сожительница сообщила что-нибудь?

– Она не сожительница, – поправил друга Францев, – она невеста: они заявление подали, и в мае должна была состояться свадьба.

– М-да, – вздохнул Егоров, – человек, как говорится, предполагает, а Бог…

– Да при чем тут Бог! – не выдержал Николай. – Какой-то гад по неизвестной пока нам причине убил неплохого мужика. И наша задача – найти этого гада и взять.

– Да-да, – подтвердил следователь, – и кое-что уже сделано в этом направлении. После опроса свидетелей, хорошо знавших убитого, я пришел к выводу, что убийство Дробышева связано с его коммерческой деятельностью. У меня на этот счет две версии. Первая: убийство совершил или нанял киллера деловой партнер Эдуарда Ивановича, некий Александр Сорокин. Наша задача сейчас проверить его алиби, если у него оно есть, разумеется. Проверить распечатку его разговоров по мобильному, эсэмэски и все прочее. Надо узнать, где он находился – сам или его автомобиль… У Дробышева нет наследников, и все акции его предприятия теперь принадлежат или скоро будут принадлежать этому человеку.

– Санек? – удивился Францев. – Да нет! Кто угодно, но только не он.

Николай посмотрел на Кудеярова:

– Паша, а ты как считаешь?

– Так же, как и ты: Саша Сорокин не убийца, он и комара пристукнуть не может. Он после тяжеленной контузии в себя прийти не мог, как дите был: его любой мог позвать на помощь, огород вскопать или десять кубов дров нарубить, а потом не заплатить, просто поблагодарить и дать конфетку. Алена замуж за него пошла и вы́ходила – в себя немного пришел, потом с божьей помощью они «Газель» купили. Но заказов на переезды здесь, в Ветрогорске, не так уж и много, да еще конкуренция. Но Саша познакомился с Дробышевым, которого все Эдиком звали, потому что и он такой же – как ребенок доверчивый, правда, с деловой хваткой.

– Зачем вы мне все это рассказываете? – не понял Егоров. – Достаточно было просто сказать, что не он.

– А чтобы до тебя, подполковник, быстрее дошло, – сказал Кудеяров. – Эдик первый раз женился в тридцать три года. С женой ему, прямо скажем, не повезло, но он терпел двенадцать лет. Она ушла к человеку, который непонятно как стал деловым партнером Дробышева, не внеся в уставной капитал ни копейки. Потом бывшая жена с ее новым мужем отобрали у Дробышева все, кроме дома, дорогого, правда, но содержание которого тоже стоит немалых денег. Но его Ларочке нужна была культура; ночные клубы, рестораны, а здесь такого нет. Эдик мечтал о семье, готов был влюбиться в первую, кто на него посмотрит. Аля Черноудова пользовалась этим, а он верил, что когда-нибудь они будут вместе. Но ее убили. Так он неделю рыдал. Теперь вот встретил Лизу, которая переехала к нему, и он готов был пахать двадцать пять часов в сутки, чтобы только у нее все было хорошо…

Кудеяров обернулся и посмотрел на участкового:

– Ведь так?

– Абсолютно, – подтвердил Францев, – я даже удивлен, как ты столько про Дробышева узнал. Интересно, кто тебе все это рассказал? Но я бы добавил про Сашу Сорокина. Он – молчун, многие считают, что он вообще говорить не умеет. Если нужно время спросить, то он показывает на левое запястье и головой кивает. А вот если спросить его, например, сколько весит кабинетный рояль «Беккер», он ответит не задумываясь: «Триста килограммов», потом скажет, что салонный рояль потяжелее на тридцать кило, а вот концертный до тонны тянет. Он все эти предметы на себе перетаскал. В нашем Доме культуры до сих пор помнят, как привезли рояль, и грузчики решали, как им всей толпой удобнее его на третий этаж до музыкального кабинета дотащить. А Сорокин подсел под инструмент, попросил, чтобы рояль ремнями закрепили, привстал и пошел вверх по лестнице. Дотащил, только потом весь мокрый был от пота.

– Я понял, – поспешил заверить следователь, недовольный тем, что ему втолковывает что-то местный участковый.

– Мы тебе это к тому говорим, – продолжил Кудеяров, – что ты сначала узнай о человеке все, что возможно, а потом выводы делай. Сорокина прежде могли подбить на какое-то неприглядное дело. Как-то двое ухарей сказали ему, что надо местного предпринимателя уму-разуму поучить, потому что он плохие дела творит. И Саша пошел с ними. Правда, потом, когда двое уже лежали с телесными повреждениями, Санек держался, но и он упал. Потом, когда Алена ему выговаривала, он плакал от стыда и сам пошел к тому предпринимателю прощения просить. А тот обнял его и по голове погладил. Тогда Сашок и вовсе зарыдал. Так что не мог он убить.

– Что это у вас за бизнесмен такой, что троих, включая богатыря Сорокина, уложил?

– Да это Уманский, – объяснил Францев, – теперь он глава местной администрации.

– Какой-то странный у вас городок, – удивился Егоров.

– Обычный городок, – пожал плечами Николай, – у нас вся Россия такая: сначала подерутся, потом обнимутся и пойдут вместе пиво пить, или что-то другое. Ты, Борис Ильич, давай другую твою версию. Ты же сказал, что у тебя их две.

– Вторая, – произнес подполковник юстиции таким тоном, каким говорят со сцены конферансье, – это конкуренты. Рынок грузоперевозок в нашем городе давно поделен, и не секрет, что в свое время рынок подмяли под себя криминальные группировки. Сейчас, разумеется, не те времена, но все-таки… Кстати, конкурентами его являлась и та самая компания, которая ему же и принадлежала еще совсем недавно, но отошла его бывшей жене и ее любовнику. Вполне вероятно, что у Дробышева были более доверительные отношения с руководством фирмы, которой они предоставляли транспортные услуги, и он, используя это, отжал у них бизнес.

– Так и было, – подтвердил Кудеяров, – то есть почти так. Бывшая фирма не справлялась, и потом там у них произошли внутренние разногласия. Лариса поняла, что жить стало хуже и не так весело. Ей катастрофически не хватало средств… А новый муж объяснял, что время нынче тяжелое – тяжелое для всех: обороты падают, водители требуют повышения зарплаты, а цены на бензин растут как на дрожжах. Тогда бывшая Дробышева переговорила с главным бухгалтером, пообещала повышение оклада, и та призналась, что новый генеральный директор вытаскивает со счета все, что можно вытащить, причем не делится с главбухом. А потом, как женщина женщине, сообщила, что у директора есть молодая любовница. Что последовало за этим, в подробностях описывать не буду, скажу только, что все кончилось новым разводом, новым разделом имущества… Теперь у Ларисы парикмахерский салон… Она даже подумывала о том, чтобы вернуться к брошенному первому мужу, несколько раз звонила ему, но выяснилось, что у него теперь другая. Лариса не оставляла надежды, но тут произошло убийство. Я встретился с ней и поговорил. Вот почему мне кое-что известно. Особого сожаления Лариса не испытывает, но находится в растерянности, потому что рухнули ее планы. Теперь она хочет встретиться с адвокатом на предмет наследования. Уверена, что сможет добиться своего, потому что в тот проданный Эдуардом Ивановичем особняк вложены и ее средства тоже.

– То есть Елизавету Петровну Романову отсюда выселят? – удивился Францев.

– Dura lex, sed lex, – продемонстрировал свою образованность следователь и быстро посмотрел на московское начальство, проверяя его реакцию. Затем перевел взгляд для участкового: – Закон суров, но это закон. Это по-латыни.

– Не совсем так, – произнес Павел. – Дело в том, что домик Дробышев подарил Лизе. Она вам разве не сказала? Дом он подарил, а земля осталась в его собственности. Для чего он это сделал, непонятно: хотел, вероятно, доказать свою любовь. Что бы ни было причиной такого поступка, без любви тут точно не обошлось. Да и бывшей жене он решил подсуропить. Теперь Лариса ни в каком случае не может претендовать на дом и на участок земли, к которому не имеет никакого отношения.

– Сейчас такие адвокаты, – напомнил Егоров, – смогут договориться с чертом, не говоря уже о судье.

– Я бы не утверждал так категорично обо всех адвокатах. Но в этом случае придется договариваться разве что с чертом, потому что Лариса при разводе сама подписала бумагу, что материальных и каких-либо иных претензий к гражданину Дробышеву Эдуарду Ивановичу не имеет.

– То есть мотив у бывшей жены отсутствует? – удивился следователь.

– Присутствует, но до тех пор, пока она не встретится с порядочным адвокатом, который сразу скажет ей об отсутствии всяких перспектив. А насколько я понял, своего адвоката у нее нет, и ей еще придется узнать горькую для себя правду. Но вряд ли бывшая жена Дробышева как-то связана с убийством: у нее повода нет, она вообще считала, что обдурила Дробышева при разводе, надеялась на счастливую жизнь с молодым мужем, а тот мажором оказался. Лариса пригрозила молодому мужу, что собирается подать на развод. Просто пригрозила, надеясь, что тот упадет ей в ноги и, рыдая, начнет просить прощения и умолять сохранить семью, а тот просто послал ее. Она не организатор убийства. Она симпатичная и добрая блондинка, вот только глупая. Настолько, что открыла мне истинную причину развода с Дробышевым: как оказалось, бывший муж все время на работе был, а ей хотелось ласки хотя бы два раза в день. Она даже у меня спросила, что ей теперь делать, дескать, хотела вернуться к Эдику, а его убили.

– И что вы ей посоветовали? – поинтересовался Егоров.

– Сказал как католический священник: молись и трудись.

– Да, есть такое латинское изречение, – закивал следователь, – я сейчас не помню, как оно звучит в оригинале…

– Ора эт лабора, – подсказал Францев. И, увидев, как на него смотрят оба его спутника, объяснил: – Когда-то тренер по борьбе говорил нам, мальчишкам: «Хотите сойти за умных, учите латинские выражения». И мы всей секцией начали зубрить: си вис пасем пара беллум, виваре милитаре ест, ин вино веритас, ин аква са́нитас[5]. У каждого была книжонка с латинскими афоризмами. Я до сих пор помню пару сотен ненужных мне фраз. Но это мне нисколько не пригодилось…

Николай посмотрел на часы и предложил:

– Может, ко мне заглянем, пообедаем? Как раз самое время. Я только жену предупрежу.

Но Кудеяров отказался, а следом отказался и подполковник юстиции.

– На самом деле я уже заказал столик на троих в местном ресторанчике, – объяснил свой отказ Павел.

А Егоров сказал, что за обедом они будут говорить о деле, и не хотелось бы, чтобы посторонние слышали.

Францев хотел напомнить подполковнику юстиции, что в его доме, в отличие от ресторана, посторонних людей нет, но не стал ничего говорить. Только рукой махнул.

– Вот и отлично, что и ты с нами, – обрадовался Павел, хотя наверняка знал, что Францев не откажется, – тогда я звоню Варваре, предупрежу ее, что мы через пять минут подъедем.

Через пять минут подъехать не удалось, потому что перед тем, как сесть в машину, Егоров взял под локоть московское начальство, отвел в сторону и минут семь убеждал в чем-то Кудеярова. Павел слушал, кивал, что-то отвечал. Но до Николая донеслось только: «Если эта Лиза теперь собственница дома, то вот вам и мотив… Теперь она – первая подозреваемая». Потом Павел, не выдержав, шагнул в сторону, произнеся: «Будет время, будут и песни».

Глава шестая

Зал был почти пуст, и немногочисленные посетители поглощали свои порции с такой скоростью, словно участвовали в соревновании, кто из них быстрее рассчитается и добежит до своего дома.

Кудеяров направился в угол зала. Столик там был подготовлен к их визиту и сервирован на троих. Помимо тарелок и приборов на столе стояли стаканы, бокалы для вина и рюмочки для крепких напитков. Рядом у стены помещался диванчик, на который Францев положил свою куртку.

– Это чтобы не отпугивать посетителей. А то придут, увидят в гардеробе мою форменную куртку и не зайдут, – объяснил свои действия участковый.

Павел и следователь тоже решили оставить свою верхнюю одежду на этом диванчике.

Сели за стол, подполковник юстиции Егоров сразу покрутил головой по сторонам, а потом оценил интерьер зала.

– Неплохо тут все оборудовано. Никогда бы не подумал, что в таком затрапезном городишке могут быть такие заведения. Как тут цены? Дорого небось?

– Вполне демократичные цены, – ответил Кудеяров, – к тому же у нашего друга, – и он показал на Францева, – тут значительная скидка.

Павел пошутил, конечно, но Николай кивнул, подтверждая.

– Я бы все-таки проверил получше эту сожительницу Дробышева, – вернулся к разговору о деле Егоров. – Уж как-то подозрительно быстро она с ним сошлась. Утром пришла к нему на работу устраиваться, а вечером поехала к нему домой. Очень уж внезапно любовь нагрянула. Может, у нее с самого начала были далеко идущие планы?

– Открою тебе одну великую тайну, – негромко произнес Францев, – когда мужчина знакомится с женщиной и они нравятся друг другу, то в голове каждого из них рождаются далеко идущие планы.

– Не знаю, но мне она кажется подозрительной. И фамилия у нее… Как будто специально выдуманная: Елизавета Петровна Романова.

– Нормальная фамилия, – сказал Павел, – вот у меня вообще бандитская. Как в песне поется: жили двенадцать разбойников, был Кудеяр атаман… А тут Романова.

– У бывшего владельца этого заведения фамилия была тоже Романов, – напомнил Николай, – ему все точки общепита здесь, в Ветрогорске, принадлежали. Или почти все. И у них названия похожие: «Мама Рома», «Романсеро», «Ромовая баба», рюмочная «Ромашка». А этот ресторан поначалу назвали «Ромул», но народ сразу окрестил его «Вертолет», потому что, как ты можешь заметить, под потолком расположен большой вентилятор: летом он охлаждает воздух, да и комары его боятся. И название поменяли на то, что выбрал сам народ. Вот такая у нас тут демократия. Ведь так?

Последнее уже относилось к подошедшей к столу светловолосой женщине лет сорока пяти.

– Полностью согласна, – улыбнулась женщина. – Я, правда, не слышала, о чем вы говорили.

– Вот наш гость из городского следственного комитета восхищается нашим городом – объяснил Францев, – а я сказал, что когда он попробует то, чем вы, Варвара Семеновна, будете нас сегодня потчевать, то вообще уезжать не захочет.

Николай обернулся к Егорову и представил даму:

– Это Варвара Семеновна Краснова, или, как ее называет весь город, – Варвара Краса. Она хозяйка ресторана. Наверняка она приготовила для нас сегодня что-то очень вкусное.

– Да у нас сегодня все очень просто, а вот если бы вы заранее предупредили, мы бы постарались приготовить вам что-нибудь эдакое. А так только греческий салат, рыбная солянка, котлетки по-киевски…

– Рыбная солянка? – встрепенулся Егоров. – А как вы ее готовите? Я почему интересуюсь, потому что сам рыбак. А у каждого рыбака на это блюдо есть свой рецепт.

– Очень простой у нас рецепт, – начала объяснять Краснова. – Туда входит два вида рыбы: семга и судачок, еще рачьи хвосты, мидии, картошечка, морковка, лучок, зелень, оливки, томатная паста, соленые огурчики. А перед подачей на стол в каждое блюдо по желанию можно положить кругляшок лимона.

Варвара замолчала и посмотрела на Францева.

– Вы ведь не случайно сегодня сюда заглянули? – поинтересовалась Краснова. – Это как-то связано с тем вчерашним случаем… Мне Алена уже рассказала, что вчера в городе случилось с мужиком из коттеджного поселка.

Глаза Егорова округлись.

– Что? – едва вымолвил он. – Это мог знать только убийца или человек, связанный с ним: даже в утренние сводки это убийство не попало. Что за Алена? Где она сейчас? Мне ее срочно допросить надо! Ничего себе – какая удача!

Краснова посмотрела на Павла, ожидая от него решения.

– Ладно, – произнес он, поднимаясь, – я сам с ней поговорю, – а ты, Борис Ильич, скушай что-нибудь.

Но подполковник юстиции рвался в бой. Он тоже начал подниматься.

– Я должен допросить такого важного свидетеля, и потом, а вдруг это не свидетель, вдруг…

Но Францев потянул его за рукав и усадил обратно на стул.

– Садись! Алена говорить с тобой все равно не будет. И со мной, наверное, тоже. А Павлу Сергеевичу выложит все, что знает.

Николай посмотрел на Краснову.

– Варвара, как называются закуски, которые подают перед основными блюдами?

– Закуски и называются.

– Нет, есть какое-то специальное слово. Мне Лена говорила, но я не запомнил.

– Аппетайзеры, – подсказала подошедшая официантка.

– Точно! – обрадовался Францев. – Вы пирожки с лисичками по рецепту моей жены делаете?

Краснова кивнула.

– Ну тогда прикажи, чтобы принесли тарелочку с пирожками. И нам с товарищем по рюмочке «Биттера».

– Чего? – не понял Егоров. – Вы что, издеваетесь надо мной? Словечки у вас…

– «Биттер» – горькая настойка, которую пьют перед едой для возбуждения аппетита, – произнес Кудеяров, поднимаясь, – пойду поговорю с Аленой.

Павел подошел к барной стойке, где его уже поджидала буфетчица.

– Тебе Санек позвонил и все рассказал? – спросил он.

– Позвонил, сказал только, что Эдика убили. И все: вы же сами знаете, что из него слова и клещами не вытащить. Я уж сама позвонила диспетчеру, думала, что там Лиза, а ответила жена одного водителя, она и рассказала что знала. С утра в офис приехали полицейские и начали всех опрашивать… Но никто ничего не знал, разумеется.

– А на самом деле?

– Я тоже не знаю. Но Санек сказал как-то, что приезжали какие-то люди и с Эдиком вопросы решали. И он слышал, что ему угрожали. Мой-то предложил, если надо, Эдика охранять, но Дробышев сказал, что не надо.

– Когда приходили эти люди?

Алена пожала плечами, но тут же сказала, что, может быть, месяца два назад.

– Лиза уже работала в фирме?

– Не помню, то есть я даже не знаю. Вы ведь мужа моего знаете, он молчит всегда… сказал как-то, что теперь у них работает девушка Дробышева. Я с вопросами: что за девушка, как выглядит, интересно ведь, одну его любимую убили, а тут новая. Конечно, хотелось все разузнать, а он повернулся и пошел куда-то, будто я не к нему обращаюсь.

– Ну что-то ты про нее знаешь?

– Ничего, – дернула плечом буфетчица, – видела Эдика с ней. К нам в ресторан они приходили раза два, в магазине их встречала как-то. На вид она скромная вроде, хорошо одета. Но это Эдик о ней заботился… Саша сказал, что она к ним вообще в кроссовках пришла, а ведь уже зима была, а она холодная в этом году.

– Так, выходит, муж все-таки что-то рассказывал по нее. Кроме кроссовок, что еще вспоминал?

– А что он мог вспомнить? Саша в офисе появлялся в лучшем случае раз в день, да и то в самом конце, чтобы наличку в бухгалтерию сдать. Но наличными сейчас мало кто рассчитывается. Он может и не заезжать, если в офисе никаких других дел нет.

– А бензин как он оплачивал?

– Эдик всем водителям дает талоны на бензин. В понедельник с утра он проверяет пройденный за неделю километраж… То есть проверял.

– Саша не говорил, кто теперь будет вместо Дробышева фирмой руководить?

– Не говорил, но и без него все знают. Лиза будет директором, потому что сейчас она заместитель генерального. Мне-то все равно: она мне ничего плохого не сделала, и Сашке моему тоже… Пусть, лишь бы фирма не развалилась.

– Лиза говорила, что она сидела на приеме заказов и собиралась перейти в бухгалтерию.

– Не знаю, куда она хотела. Заказы принимала – это правда, но командует теперь как второй директор.

– Много твой Саша сейчас зарабатывает?

Сорокина задумалась, очевидно боясь сказать правду, но потом нашла выход:

– Нам хватает. Раза в три больше, чем раньше. Теперь можно даже дочке учебу в колледже оплачивать. Она ведь школу окончит в этом году. Учиться в школе дальше не собирается, да и нам это не надо, а теперь она говорит, что хочет стать дизайнером одежды. Поступить туда на бюджет не получится у нее, а на платное берут всех. Ну чего уж – пусть идет на платное, сейчас мы с Сашей потянем.

Кудеяров вернулся за стол, за которым уже не было Францева. Зато стояло блюдо с пирожками и пустые ликерные рюмочки.

– Участковому позвонили и вызвали, – объяснил следователь, дожевывая пирожок с лисичками. – На местном рынке кто-то с кем-то что-то не поделил. Николай побежал туда, сказал, что он в городке не только страж порядка, но и третейский судья: решает – кто прав, а кто виноват.

– Правильно считает.

Подошла официантка с подносом, начала выставлять заказанные блюда.

– Вы, Павел Сергеевич, не обижайтесь, конечно, – продолжил Егоров. – Участковый ваш приятель, можно сказать, даже друг. И он, пользуясь этим, все время ставит меня в неловкую ситуацию: то с латинскими афоризмами, то с этими аперитивами и ликерами. А я ж не просто так здесь, я на работе. Мне сорок четыре года, но я в хорошей физической форме. Еще когда учился в Академии прокуратуры, все преподаватели отмечали мои способности к интерпретации, а также умение оперативно применять новую информацию к ситуации. У меня самая лучшая отчетность в нашем отделе. Сейчас я исполняющий обязанности заместителя начальника отдела. Временно исполняющий, но я и эту должность давно уже перерос… Я бы мог столько пользы принести…

– Погоди, Борис Ильич, – не дал ему договорить Кудеяров, – я не понял, чего ты все-таки хочешь сейчас от меня: или на Колю Францева с жалобой подкатил, или о своей пользе поговорить решил… Если просишь моего содействия в продвижении по службе, то я никак помочь не могу. Я тебя не знаю пока. А сам я начинал в этом городке участковым, причем сюда меня отправил мой дядя – генерал МВД, которого мне припоминают часто, будто он помог в карьере. Но он меня не взял к себе в управление, а отправил в Ветрогорск, чтобы я с самых низов начал, на земле поработал. Здесь я и пулю поймал, и двойное убийство в одиночку раскрыл, когда тут большая группа специалистов пахала. После чего меня перетащили в следственный комитет. Дядя, кстати, был против моего перехода… Я – молодой лейтенантик – передавал дела пришедшему меня сменить списанному из оперов майору Францеву – здоровяку с потухшим взором, лишенному всяких перспектив… Сейчас посмотри на него – светится весь…

– Да я просто… – начал объяснять Егоров, – за дело болею. Не понял только: мы вроде все расследованием занимаемся, убийцу хотим вычислить, а у вас методы, мне непривычные… Вместо того чтобы опрашивать возможных свидетелей, мы сейчас в ресторане. Получается как во французском кино – детективы сидят в кафе… в смысле в бистро, разговаривают, а потом раз-раз – и все уже ясно.

– Начнем с того, что никто нас не уполномочивал заниматься расследованием убийства Дробышева, которое, кстати, произошло на другой территории, и здесь вряд ли можно найти свидетелей. И друг мой Коля просто помогает нам. Он, так же как и я, даже лучше меня, знает городок и почти всех в нем живущих, в курсе, кто на что способен… И теперь оба мы убеждены, что никто из жителей к убийству Дробышева не причастен.

– Я согласен с вашими выводами, – поспешил заверить начальство Егоров, – могу сказать, что я думал об этом с самого начала, как только пришло сообщение об убийстве предпринимателя Дробышева. То есть не с самого начала, а с тех пор, как я начал анализировать, а как только прибыл сюда, мое предположение превратилось в уверенность… Я увидел местного участкового, который проводит большую, просто огромную профилактическую работу, пользуется уважением у местного населения…

– Находясь на посту участкового, он раскрыл три особо опасных преступления, – напомнил Кудеяров, – не считая множества мелких, а предотвратил еще большее количество. На этом заканчиваем разговор. Мой совет вам, подполковник юстиции Егоров: назначение вас на новую должность в компетенции только вашего руководства, которое лучше меня знает ваши возможности и представляет, где их можно лучше всего применить. Не сомневаюсь, что раскрытие особо тяжкого преступления окажет влияние на принятое вашим руководством решение.

– А сейчас что мне делать?

– Заниматься расследованием убийства Дробышева: опыт у тебя большой, и ты и без меня знаешь свои действия. От меня только один совет: свяжись с участковым по месту регистрации и проживания Елизаветы Романовой. Узнай, как ее соседи характеризуют и вообще, что у нее за окружение, с кем она общается, встречается, как ведет себя в быту. То есть вела, потому что последние месяцы она, как я понимаю, проживает здесь.

– Обязательно свяжусь. А вообще спасибо вам.

– За что?

– За совет, за справедливый выговор.

– Какой еще выговор? Выговор в учетную карточку заносят. А я просто побеседовал по старой дружбе. Мы с тобой уже пять лет знакомы, забыл разве? Я еще тогда был начальником районного управления.

– Как я мог забыть! Помню, конечно. Мы общались с вами, когда предпринимателя Лушникова вымогатели незаконно удерживали на чужой даче, я приезжал к вам…

– Тогда-то мы на «ты» были, – напомнил Павел, – что же ты теперь так подобострастно? Я же такой же, как и прежде… И давай-ка закончим сейчас о делах, – Кудеяров показал на супницу с рыбной солянкой и на салаты, – оценим местную кухню.

В ресторан вернулся Францев, быстро подошел к столу, снял куртку и уложил ее на диванчик.

– Что там случилось на рынке? – обратился к нему Кудеяров.

– Да ничего особенного – обычное дело. Один гражданин привез на рынок домашние консервы из утиного мяса. Начал продавать по пятьсот рублей за банку. И тут увидел, что местная дама продает такой же товар по триста пятьдесят рубликов. Начал громко возмущаться, мол, это публичный демпинг. Конкурентка неправильно поняла слово «демпинг», а может, обиделась на «публичный», после чего мужик огреб по полной, вернее мог огрести, если бы я вовремя не подоспел, а так еле удержали даму.

– Марина Незамерзайка, – догадался Кудеяров. – Она же Марина Гогольфиндер – с ней, конечно, лучше не связываться.

– А емкость какая у консервов? – заинтересовался подполковник юстиции.

– Обычная стеклянная банка, – ответил Николай, – восемьсот граммов.

– Тогда это действительно очень недорого, – удивился Егоров.

– Потому что у Незамерзайки консервы местного производства. У нас тут охотник один, может, и браконьер – я не знаю, но этих уток столько по осени стреляет! А его жена в автоклаве утиное мясо в банках как консервный завод штампует.

– Если браконьер, почему его не берут? Неужели никто не жаловался?

– Кто жаловаться будет, – не понял участковый, – утки?

И засмеялся.

В кармане следователя писклявой мелодией напомнил о себе мобильный аппарат.

Егоров достал его, проверил, кто его вызывает, скривился, но все-таки ответил на вызов. Выслушал, что ему говорят, и устало произнес:

– Я помню, конечно, что мероприятие плановое, но я после дежурства, и потом я сейчас на выезде. Поговорил с людьми, и уже есть кое-какие результаты. Я здесь оказываю помощь полковнику Кудеярову… Понял, постараюсь не опоздать.

Подполковник юстиции растерянно посмотрел на Павла и прошептал с тоскливой обреченностью:

– Вызывают срочно.

– Ну да, – вспомнил Кудеяров, – ты же из второго управления, и у вас сегодня совещание, которое проводит руководитель городского следкома. Пропускать нельзя. Опаздывать нельзя: так что возьми в дорогу пирожков и лети.

Они смотрели в спину Егорова, словно дожидались, когда следователь выйдет из зала, а потом Францев спросил:

– Ты чего приехал-то?

– А ты чего не звонишь?

– Чтобы не отвлекать тебя от важных дел. Ты человек занятой, потом у тебя теперь Нина…

– Вот потому-то и приехал. Мы с ней пожениться решили. Но не в Москве, а здесь, потому что здесь все мои родственники, мама ее тоже отсюда, здесь друзья – мои и теперь ее. И ты бы с Леной в Москву не поехал.