Вы не авторизовались

Пылающий символ. Том 1 бесплатное чтение

Анна Князева, Галина Виноградова
Пылающий символ. Том 1
Детективный роман

* * *

Capitolo^[1] I

Болгария, город Бургас.

Черное море, лайнер «Олимпик».

Наше время

На третьем этаже многоквартирного дома распахнулось окно, и в нем появилась девушка. Она выставила перед собой желтую дорожную сумку и перебросила наружу веревку, связанную из нескольких штор. Потом влезла на подоконник и, оглядев двор, скинула сумку вниз. Та упала между кустами на единственный незанятый пятачок, и это все усложнило.

Девушка взялась за веревку, сползла с оконного карниза, уперлась ногами в стену и стала спускаться вниз до тех пор, пока хватило длины связанных штор. Когда она приземлилась на розовый куст, из ближайшего окна высунулась женщина с мобильным телефоном.

– Полиция? Тук се обира апартамент…^[2]

Не дожидаясь встречи с полицией, девушка закинула сумку на спину и зашагала к центральной улице Бургаса, чтобы затеряться в толпе туристов и отыскать такси.

В это же время в пригороде Бургаса Сарафово, местном Беверли-Хиллз, в ходе случайной встречи произошел весьма занимательный разговор. В помещение турагентства по продаже морских круизов вошел ослепительный черноволосый красавец в белых штанах.

Он бросил на стол рекламную листовку и решительно заявил:

– Мне нужен билет на этот круиз.

– Боюсь, это невозможно, – возразила сотрудница. – Корабль отплывает сегодня, – она посмотрела на часы, – уже через пятьдесят пять минут. Могу предложить такой же тур на завтра.

– Я хочу этот! – Клиент сел на стул, давая понять, что не тронется с места, пока не получит свое.

– Продажа путевок закрыта. У меня не примут заявку.

– Делайте что угодно. Я должен попасть на этот корабль.

Сотрудница турагентства протянула красочный каталог:

– Вы ничего не потеряете, если отправитесь завтра. Сегодняшний лайнер – «Олимпик» – необоснованно дорогой, класса «люкс», да и тематика круиза весьма специфичная…

Клиент вдруг прикрикнул:

– Не тратьте попусту время!

– Что, простите? – женщина испугалась.

– Звоните и договаривайтесь!

– У нас все заявки подаются на сайт.

– Так сделайте это через интернет! – бросил он.

Сотрудница придвинула к себе ноутбук и застучала по клавишам.

Чуть подождав, клиент нетерпеливо спросил:

– Ну, что там?

– Кажется, получается. Но заплатить придется наличными. – Женщина подняла глаза: – Имейте в виду, на борт вы все равно не успеете.

Он вытащил бумажник и, отсчитав купюры, швырнул их на стол.

– Вас это не должно беспокоить. Оформляйте бумаги, я тороплюсь.

– Давайте документы, – сотрудница турагентства поджала губы, – и, чтобы не терять время, продиктуйте мне сразу свое полное имя.

На стол шлепнулся паспорт, и клиент отчетливо произнес:

– Меня зовут Богдан Стоянов Апостолов.

Через десять минут он вышел из турагентства, сунул документы в задний карман брюк, однако, свернув за угол, тут же отпрянул. Спустя мгновенье выглянул и убедился, что не ошибся: на автомобильной стоянке возле его машины крутились два типа не самой благонамеренной внешности. Они озирались по сторонам и явно поджидали Богдана.

Чертыхнувшись, он с сожалением вспомнил, что в багажнике остался чемодан, и решительно зашагал в противоположную сторону. Пройдя три квартала, вызвал по телефону такси.

Когда машина приехала, Богдан сел на заднее сиденье и приказал водителю:

– В морской порт, к пассажирскому терминалу. Гони!

До отправления теплохода оставалось чуть более получаса, когда на въезде в Бургас, у центрального кладбища, автомобиль застрял в глухой пробке. Богдан вышел на дорогу, обозрел вереницу машин и, вернувшись, пообещал таксисту двойную плату. Тот съехал на обочину, прижался к кустам, за которыми скрывался отбойник, и погнал вперед. Им начали сигналить, но желающих повторить этот финт не нашлось.

Когда наконец автомобиль въехал в центр города и до морского порта оставалось около километра, случилось еще одно происшествие, способное все погубить. На светофоре, когда водитель тронулся с места, под колеса машины бросилась девушка. Намереваясь поймать такси, она ударилась о крыло, и ее большая желтая сумка шлепнулась на капот.

Водитель резко затормозил и выскочил на дорогу, чтобы выплеснуть на пешеходецу^[3] свое негодование.

Богдан рванулся за ним и зло прокричал:

– Давай обратно в машину! Плачу двести евро! – Он схватил лежавшую на капоте сумку и кинул на заднее сиденье.

Девушка инстинктивно ринулась за поклажей, но Богдан затолкал ее в салон, влез туда сам и захлопнул дверцу.

– Гони в порт! – крикнул водителю. – С ней разберешься потом! Я опаздываю!

Богдан приготовился к тому, что невольная попутчица будет сопротивляться и попытается выпрыгнуть из машины, но она, вопреки ожиданиям, быстро успокоилась и, поймав на себе его взгляд, сообщила:

– Меня зовут Элина. Я тоже спешу в порт.

Он с облегчением выдохнул:

– Рад знакомству. Богдан.

Элина оказалась прелестной молодой женщиной: высокой, стройной, лет тридцати, с вьющимися каштановыми волосами. Представившись, она тут же отвернулась и стала смотреть в окно, давая понять, что не планирует углублять знакомство.

Вскоре автомобиль въехал на территорию морского порта и остановился у стеклянного терминала. Богдан выгрузил сумку, сказал Элине: «Я заплачу» – и швырнул две сотенные купюры водителю. Войдя в здание, прошел через металлоискатель и поспешил к зоне паспортного контроля.

Заняв очередь, он вдруг заметил, что Элина стоит за ним.

– Не удивлюсь, если мы поплывем на одном корабле, – с усмешкой сказал Богдан.

– Здесь все туда, – Элина кивнула на причал, у которого стоял пятипалубный лайнер «Олимпик». Его было видно сквозь стеклянную стену.

Когда через паспортный контроль прошла группа православных монашек, пограничник махнул рукой, и Богдан зашагал к кабинке.

Элина приготовила паспорт, намереваясь отправиться следом, но вдруг услышала оклик:

– Да поторопись же ты!

Она оглянулась и поняла, что это не ей. За спиной стояли нервная дама лет сорока и пожилая женщина в светлой блузке и юбке из жатой ткани. Достав из сумочки паспорт, та, что была постарше, сказала:

– Не волнуйся, доченька, мы успеваем.

Ее седые волосы были зачесаны назад и схвачены в милый хвостик, морщинистое лицо имело благородные черты и доброе, умиротворенное выражение. Женщина могла бы показаться простушкой, но даже мимолетного взгляда было достаточно, чтобы развеять это предположение: одежда на ней была брендовой, а шелковая шаль на плечах имела баснословную цену. Все говорило о достатке, которому не придавалось большого значения.

– Лучше бы мы опоздали! – буркнула девочка-подросток, которая держалась особняком.

– Лидия, не трепи бабушке нервы, – приказала нервная дама. – И не забывай звонить мне с дороги.

– Я не поеду с ней, мама… – сказала девочка по-английски.

– При мне, пожалуйста, только по-русски, – заметила бабушка и с укоризной посмотрела на дочь: – Твое воспитание. Не отрывай Лиду от русских корней, не делай из нее иностранку.

– Теперь не время читать нотации! Мне надо ехать на работу, а вам успеть на корабль, – ответила дама и, перехватив взгляд Элины, кивком указала на паспортный контроль: – Вас приглашают. Пожалуйста, не задерживайте.

Элина собралась пересечь «границу», но ее придержал подоспевший служащий терминала:

– Извинете ме^[4], – сказал он и подал кому-то знак.

Одновременно с этим к пограничной кабине направился католический священник в епископском облачении: черной сутане, подпоясанной широким малиновым поясом. На его плечах колыхалась короткая пелерина, а на голове торчал хохолок малиновой шапочки. За ним проследовал служка с багажом – субтильное бесполое существо с потупленным взглядом.

– И это мои каникулы… – с горечью обронила Лидия. – В компании старух и попов.

Бабушка взяла девочку под руку, а мать взглянула на часы и нервно проговорила:

– Это невыносимо!

Преодолев паспортный контроль, Элина отправилась к регистрационным стойкам.

На причале, у трапа лайнера, пассажиров ожидало шампанское и закуски. С таким сопровождением проверка посадочных документов прошла не без удовольствия.

Стюардесса в белом кителе вручила Элине корабельную карточку:

– На входе приложите ее к терминалу. Далее в коридорах есть мониторы, которые помогут сориентироваться. Ваша каюта – пятьсот двенадцатая, находится на средней палубе. Стол в ресторане – двадцатый. Ужин начнется в шесть.

Элина, как было велено стюардессой, отметила карту в терминале. Пик-пик – и ее сосчитали. Устройство регистрировало всех поднявшихся на борт и покинувших его пассажиров. Подобный контроль исключал возможные потери на стоянках, но если таковые случались, круизный менеджер точно знал, кого нужно искать.

Каюта Элины располагалась на носу корабля, неподалеку от лифтов. В ней были две небольшие комнаты, обширный балкон, много солнца, зелени и мебель красного дерева. Но что приятнее всего – ванная оказалась намного просторнее, чем ожидалось. Круизный лайнер был фешенебельным, как пятизвездочный отель или высококлассный курорт.

Момент отплытия Элина пропустила, после заселения решила вздремнуть. Проснувшись, сходила в душ и уложила волосы в простую прическу. Для ужина выбрала платье, которое могло сойти за вечернее. Надела легкие плетеные туфли, других у нее не было. Взглянув на себя в зеркало, испуганно вздрогнула и схватилась за шею, но тут же вспомнила, что цепочку с деревянным кулоном оставила в ванной. Она немедленно вернулась туда и надела кулон на шею.

Ресторан располагался на главной палубе, спуститься туда было можно двумя способами, но Элина предпочла стеклянному лифту обычную лестницу. По чистой случайности Богдан выбрал тот же путь. У лестницы они столкнулись нос к носу.

– Преследуете меня? – он критически оглядел Элину.

– Не говорите глупостей.

– Ну хорошо. Давайте не будем ссориться. Во время путешествия нам, вероятно, еще придется встречаться.

– Это неизбежно, – подтвердила Элина. – Лайнер небольшой, особо не разгуляешься.

– Вот видите, сам бог велел нам с вами дружить.

– А вот это вряд ли. В лучшем случае – остаться знакомыми.

Разговаривая, они спустились на главную палубу и вошли в еще полупустой ресторан, где все пространство было выдержано в благородных молочно-серых тонах, большие круглые столы накрыты белыми скатертями и сервированы дорогими приборами.

– По-моему, неплохо, – сказал Богдан.

– Смотря с чем сравнивать, – обронила Элина.

Остановившись у двадцатого стола, они удивленно переглянулись.

– Вам сюда?

– И вам тоже?

– Ну-ну… – пробормотал Богдан и выдвинул стул, предлагая сесть.

– Не верю я в подобные совпадения, – проговорила Элина и опустилась на стул.

– Совпадения – излюбленный инструмент судьбы, чтоб вы знали… – он тоже хотел сесть, однако не успел: к их столу подошла бабушка Лидии.

Теперь она была иначе причесана, а на ее плечах покоился другой, не менее дорогой, палантин.

– Добрый вечер, меня зовут Нинель Николаевна.

Богдан выдвинул для нее стул, дождался, пока она сядет, после чего уселся напротив.

Элина поинтересовалась:

– А где ваша внучка?

– Придет позже, – ответила Нинель Николаевна.

В процессе дальнейшего разговора выяснилось, что она – петербурженка, а в Бургасе живет семья ее дочери. Два раза в год Нинель Николаевна приезжает в Болгарию, чтобы провести время с внучкой.

Вскоре к ним, как и ожидалось, присоединилась Лидия. По ее недовольному лицу было видно: если бы не голод, она бы предпочла остаться в каюте. Однако мало-помалу девочка оживилась, и дело было не в приятной беседе, а в красавце-болгарине, который вызвал у нее восхищение. Беседуя с бабушкой, она то и дело на него поглядывала.

Сам же Богдан все внимание устремил на красивую блондинку, сидевшую за соседним столом в компании не менее симпатичной темноволосой подруги. Из обрывков их разговора стало ясно: девушки – шведки, и ту, что приглянулась Богдану, звали Одой.

К половине седьмого за двадцатым столом еще пустовали два места. Одно из них вскоре занял невысокий круглолицый турок по имени Ердын Экинджи. Свое опоздание он объяснил неувязкой с каютой и рассказал, что оплатил сьют с одной спальней, а его заселили в гранд сьют с двумя. Во избежание непредвиденных расходов он потребовал переселить его согласно билету. И это оказалось весьма кстати, поскольку гранд сьют предназначался итальянскому епископу и его помощнику.

Ердын Экинджи был многословен и говорил по-английски. Вскоре все сидевшие за столом последовали его примеру.

Последним, в сопровождении служки и метрдотеля, к двадцатому столу подошел епископ, о котором упомянул Ердын Экинджи и которого Элина видела в терминале. Его внешность была типичной для католического священника: худощавый, среднего роста, с бесстрастным сухим лицом и молодыми глазами.

Приветствуя участников трапезы, епископ назвал свое имя:

– Меня зовут Теофилус Чезарини.

Он сел во главе стола, а скромный помощник Себастиан разместился по соседству, там, где сидели симпатичные шведки.

Официанты принесли закуски и хлеб, Теофилус Чезарини сложил перед собой руки и преклонил голову:

– Благослови, Господи Боже, нас и эти дары, которые по благости твоей вкушать будем… Аминь.

– Аминь, – повторил Богдан с усмешкой глубоко неверующего человека.

Все приступили к ужину.

Недолгое молчание вскоре прервал епископ:

– Если кто-то считает, что трапеза и молитва несовместимы, то и приятных ощущений от еды этому человеку ждать не стоит. Когда я был ребенком, мой дед после ужина садился у камина и с улыбкой говаривал: «За столом посидел, как в раю побывал».

– Хорошо сказано… – с почтением проговорила Элина.

– Еда – это дар божий. И чтобы пища приносила нам пользу, необходимо подобающим образом к ней относиться.

– Молиться? – спросил болгарин.

– Не молитва делает еду особенной, а благословение Господа, – закончил мысль Чезарини.

Изобразив на лице подобие интереса, Богдан поменял тему:

– Во сколько прибываем в Стамбул?

– Завтра в десять утра мы будем в Ялове, – ответила Нинель Николаевна. – Стоянка в Стамбуле – на обратном пути.

– Ах, как жаль! Хотел осмотреть храм Софии. – Богдан выжидательно и несколько провокационно взглянул на священника. – Кажется, теперь там снова мечеть?

– К сожалению, это так, – Теофилус Чезарини опустил глаза. – Когда я думаю о Святой Софии, я глубоко печалюсь.

– Действительно неприятно. – Элина посмотрела на епископа, затем перевела взгляд на его помощника Себастиана, который сидел за соседним столом и, казалось, слушал спиной.

– Судьба храма – внутренне дело Турецкой Республики, – с видимым напряжением проговорил Ердын Экинджи.

Оторвавшись от еды, Нинель Николаевна возразила:

– Ошибаетесь, уважаемый. Собор Святой Софии – памятник общемирового значения.

– По закону здание мечети нельзя использовать по-другому! – воскликнул турок.

– Тысячу лет Софийский собор был главным храмом всего христианства, – сдержанно прокомментировал Чезарини.

– Собор Святой Софии – личная собственность Мехмеда Второго, который взял его на шпагу и объявил мечетью. – Ердын Экинджи раскраснелся, и с этой минуты разговор превратился в дискуссию. – Никто не смел отнимать мечеть у мусульман и делать ее музеем. Даже Кемаль Ататюрк!

– Кемаль Ататюрк забрал Святую Софию не только у мусульман, но также у православных, – рассудительно заметила Нинель Николаевна. – Переход храма в музей был важным этапом на пути преобразования Турции в светское государство.

В спор нехотя вмешался Богдан:

– Ступив на этот путь, Кемаль Ататюрк дошел до логического конца: умер от цирроза печени по причине алкоголизма, – он проговорил эту фразу медленно, с едва уловимой иронией, явно позируя и стремясь произвести впечатление.

– Так или иначе, приняв такое решение, турецкое правительство пошло на конфронтацию со всем христианским миром, – заметила Элина, теребя пальцами свой кулон.

– А вы, простите, кто по профессии? – с заведомым неприятием спросил Ердын Экинджи.

Она ответила:

– Я – бывший военный.

– На мой взгляд, война – не для женщин, – улыбнулась ей Нинель Николаевна.

– Там, где я жила, это обязанность.

– Вы – израильтянка? – Ердын Экинджи переменился в лице. – Это многое объясняет!

– Гражданство не может быть ни виной, ни заслугой, – сдержанно проронила Элина.

За соседним столом послышался взрыв хохота, не относящийся к их разговору, но это окончательно выбило турка из колеи.

В его глазах вспыхнул злой огонек.

– Айя-София была и остается символом священного завоевания, обещанного нашим Пророком! Мы, турки, потомки великих османов, обязаны хранить и высоко нести Его знамя!

– Но-но… Не слишком-то хвалитесь своими завоеваниями, – тихо, но с заметным достоинством проговорила Нинель Николаевна. – Сдается мне, что ваше знамя изрядно потрепано.

– На что это вы так изысканно намекаете? – с подтекстом спросил Ердын Экинджи.

– Я намекаю на две русско-турецкие войны, когда русские войска дошли до Константинополя и могли бы вернуть Храм Софии, а заодно Босфор и Дарданеллы.

Повисла неловкая пауза, разговор сделался деструктивным, и это могло омрачить дальнейшее совместное путешествие.

Епископ Чезарини взял на себя миссию миротворца:

– Собор Святой Софии – Мудрости Божией – самый многострадальный храм в истории человечества. На его долю выпало три пожара, два землетрясения и сейчас он переживает очередной печальный этап.

Казалось, это всех примирило, но миссия священника провалилась.

Молчавшая до сих пор Лидия сузила глаза и с вызовом изрекла:

– А как же Четвертый крестовый поход?^[5] Вы про него забыли?

– Простите?.. – не понял епископ.

– Ты откуда об этом знаешь? – всполошилась Нинель Николаевна.

– Школьная программа за пятый класс, – уверенно отчеканила девочка.

– Ну-ну, продолжай…

– По благословению Римского папы крестоносцы захватили Константинополь, вломились в храм Святой Софии и устроили там резню. Христиане резали христиан! – воскликнула Лидия и, словно извиняясь, добавила: – Пришли за святынями и деньгами – берите. Но убивать-то зачем?

Выдержав недолгую паузу, епископ Чезарини ответил:

– Христиане нанесли друг другу немало ран. Никто перед Богом не без греха. В Евангелии от Матфея есть притча. Апостол Петр спрашивает у Иисуса: «Господи, сколько раз прощать брату моему, согрешившему против меня? До семи раз?» Иисус отвечает: «До седмижды семидесяти раз». «Часто ли надо прощать?» – спрашивает Петр. Иисус отвечает: «Всегда надо».

Лидия собралась что-то сказать, однако Нинель Николаевна жестом приказала ей помолчать и заговорила сама:

– В крестовые походы в те времена шли младшие сыновья рода, те, кто остался без наследства. Принцип майората уже существовал, земли и поместья не дробились, а доставались старшему в семье или в роду. Эти безземельные рыцари могли убить за монетку.

Епископ покачал головой:

– Неизмеримо бо́ льшие беды постигли храм спустя три столетия, когда Константинополь штурмовали османы. Согласно преданию, они ворвались в храм, где шло богослужение, и священники, не прекращая молитвы, скрылись в стене. Есть предсказание, что Святая София вновь станет христианской, стены разверзнутся, из них выйдут священнослужители, вернутся к алтарю и закончат службу, которую начали много веков назад.

– Предания, домыслы, чудеса, – нехотя протянул Богдан. – Не храм, а какой-то исторический аттракцион.

Красуясь перед ним, Лидия подхватила:

– Крестоносцы вывезли в Европу мощи святых апостолов, часть животворящего креста, копье судьбы и погребальную плащаницу Иисуса.

– Не так много, – указала ей бабушка. – Количество реликвий, привезенных императрицей Еленой из Иерусалима, сильно преувеличено. Плащаница и прочее – более поздние наслоения.

– Что касается роли Святой Равноапостольной Царицы Елены^[6], ее заслуги в распространении христианской веры неоспоримы, – сказал Чезарини.

– Но вам, мужчинам, даже в христианстве удалось узурпировать власть, – увлекшись темой, заметила Нинель Николаевна.

– Попрошу воздержаться от подобных высказываний. – Священник отложил салфетку и поднялся из-за стола. – Благодарю за совместную трапезу и приятно проведенное время.

За его спиной вскочил Себастиан, выдвинул стул епископа и проследовал за ним до выхода.

– Ну вот… – Богдан усмехнулся, оглядел стол и остановил взгляд на Нинель Николаевне. – Обидели церковнослужителя.

– К слову сказать, – вмешалась Элина, – ваше замечание про исторический аттракцион в храме Софии было неуместным.

– Не будем же мы всерьез горевать об этом? – с улыбкой справилась Нинель Николаевна. – Каждый высказал свое мнение, только и всего. Вот увидите, завтра к обеду все утрясется.

Спустя полчаса все сидевшие за столом закончили ужин и разошлись кто куда.

Элина, Лидия и Нинель Николаевна поднялись на прогулочную палубу подышать морским воздухом. Прохаживаясь вдоль борта, они продолжили разговор.

– Вы необычайно хорошо осведомлены во многих вопросах, – проговорила Элина, обращаясь к Нинель Николаевне, но ей ответила Лидия:

– Что же тут странного? Бабуля у нас профессор.

– Вот как? – приятно удивилась Элина. – В какой области?

– Она специалист по старославянскому и церковнославянскому языкам, – протараторила девочка и повернулась к бабушке: – Правильно?

– Правильно, – подтвердила та. – Вот только тебя об этом никто не спрашивал.

– Как интересно, – проговорила Элина и собралась о чем-то спросить, но Нинель Николаевна опередила ее:

– За столом я обратила внимание на ваш кулон. Позволите его рассмотреть?

– Если хотите… – Элина сняла цепочку с кулоном и протянула профессорше.

– Кусок дерева в серебре? Теплый… И такой простой, – удивилась профессорша. – Он что-то для вас значит?

– Память о матери.

– Простите, – Нинель Николаевна вернула украшение и, не сдержавшись, заметила: – На нем выжжен крест.

– И что в этом странного?

– Вы разве не иудейка?

– Мама была русской.

– Как же вы попали в Израиль?

– Вместе с отцом.

– Понимаю… – немного помолчав, Нинель Николаевна спросила: – Вас интересует раннее христианство?

– С чего вы так решили?

– Это же очевидно, такова тематика нашего круиза.

Элина замялась, не зная, как объяснить, и вдруг призналась:

– Я здесь случайно. «Олимпик» оказался первым кораблем, который шел в Тель-Авив. Мне было необходимо поскорее уехать из Бургаса.

– Значит, вы останетесь в Тель-Авиве? Обратно с нами не поплывете? – профессорша огорченно покачала головой. – Жаль. Очень жаль. На обратном пути будет остановка в Демре^[7] и в Стамбуле.

– Из Тель-Авива я поеду к папе в Иерусалим, – сказала Элина.

– Вы там живете?

– Нет. Мой дом в Москве.

Нинель Николаевна с удивлением взглянула на Элину:

– Выходит, вернулись в Россию?

– Спустя несколько лет жизни в Иерусалиме возвратилась назад. По счастью, в Москве осталась родительская квартира.

Они шагали по палубе, и морской ветерок овевал их лица. Пассажиров, гулявших так же, как они, было на удивление мало. С кормы доносилась музыка, которую, в сущности, и слышно не было, лишь угадывалась вибрация низких частот.

Лидия побежала туда, но вскоре вернулась, схватила бабушку за руку и потянула за собой.

– Идем!

– Что такое? Куда ты меня тащишь? – возмутилась Нинель Николаевна.

– В ночной клуб, там все танцуют!

– Нет-нет! Это место не для тебя.

Однако Элина неожиданно поддержала девочку:

– Это всего лишь дискотека. Туда пускают даже детей.

– Вы уверены? – взыскательно осведомилась профессорша.

– Абсолютно.

– Тогда идемте. Но ненадолго!

Они вошли в сияющий разноцветными огнями зал, где танцевали три десятка человек. На небольшом удалении от входа виднелся уставленный бутылками бар.

Нинель Николаевна рассерженно обрушилась на Элину:

– Здесь пьют спиртное!

– На лайнере его пьют повсюду, – ответила та и вдруг заметила Богдана, который танцевал с белокурой шведкой. Рядом с ними тряслись под музыку Ердын Экинджи и подруга Оды.

Увидев болгарина, Лидия до слез огорчилась:

– Они обнимаются!

– Этот парень – отчаянный проходимец, – усмехнулась Нинель Николаевна. – Но есть в нем что-то такое, из-за чего начинаешь симпатизировать ему.

– А по-моему, ничего особенного, – равнодушно обронила Элина.

Профессорша повела взглядом по залу и озабоченно посмотрела на часы:

– Ну вот что, дорогая… Вы оставайтесь, а мы с внучкой отправимся спать.

– Ну ба-а-а-бушка! – заныла Лидия. – Мы даже не потанцевали.

– Завтра – экскурсия в Ялову, потом многочасовая поездка в Херсек. Нам нужно выспаться.

– Дурацкое название! Дурацкая экскурсия! Дурацкое все! Я туда не поеду!

– В Херсеке родилась Святая Елена. Любой уважающий себя христианин должен там побывать, – сказала Нинель Николаевна и, прежде чем проститься, задала Элине вопрос: – Вы с нами поедете?

Она ответила:

– Если проснусь.

Из клуба Элина вышла пятью минутами позже. Побродив по палубам, изучила устройство корабля и те блага, которые предлагались пассажирам. В десять часов она вернулась в каюту и сразу легла спать.

Экскурсию и завтрак Элина, конечно же, проспала. По крайней мере, она так решила, проснувшись днем. Каково же было ее удивление, когда, выйдя на палубу, она увидела, что «Олимпик» стоит в порту Яловы, но пассажиры все еще на борту.

Заметив Нинель Николаевну, она спросила:

– А почему вы не поехали на экскурсию?

– Никто не поехал, – профессорша перевесилась через поручень и указала рукой на трап. – Ну вот! Наконец приехала полиция!

Проследив за ее жестом, Элина увидела, что на борт поднимаются полицейские.

– Да объясните же, что случилось?!

– Сегодня утром в одной из кают нашли убитую девушку.

– Боже мой… – Элина растерянно огляделась. – Уже известно, кто такая?

– Говорят, та самая белокурая шведка. На ужине она сидела за соседним столом.

Тем временем к ним вразвалочку подошел Богдан, одетый в те же белые брюки. Воротник его рубашки был расстегнут, волосы изрядно взлохмачены.

– Что случилось? – перехватив критический взгляд Элины, он ответил на ее непроизнесенный вопрос: – Вы правы, спал не раздеваясь. Вчера чуть-чуть перебрал.

Она равнодушно усмехнулась:

– Меня это не волнует.

– Вам не понравилось, что я не сменил одежду. Все дело в том, что мой чемодан…

– Повторюсь: мне нет до этого дела, – перебила его Элина.

– Тогда просветите, пожалуйста, что здесь происходит?

– На лайнере случилось убийство, – вмешалась в разговор Нинель Николаевна. – Теперь здесь работают турецкие полицейские.

– Ого!

– Еще неизвестно, чем все это обернется для нас. На всякий случай я приказала Лидии оставаться в каюте.

– Думаете, она вас послушала?.. – Богдан не слишком любезничал, его настроение омрачало похмелье.

– А почему вы об этом спрашиваете? – Нинель Николаевна чуть напряглась.

– Я встретил Лидию в коридоре возле моей каюты.

Профессорша уточнила:

– Когда?

– Десять минут назад.

Ни слова не говоря, Нинель Николаевна бросилась к лифтам.

Богдан проводил ее безучастным взглядом и развернулся к Элине:

– Ну, так кого же здесь убили?

– Девушку, с которой вы вчера обнимались в клубе.

– Оду? – глаза Богдана расширились от испуга, но он сумел пошутить: – Да вы, я вижу, ревнуете.

– Советую как можно скорее обратиться к полицейским и дать показания.

– Не говорите ерунды, – демонстрируя полное безразличие, болгарин тем не менее выглядел напряженным.

Элина посчитала нужным заметить:

– В сложившейся ситуации это первое, что вы должны предпринять.

– Ну уж нет! – Богдан решительно помотал головой. – Если вызовут, расскажу, но сам на рожон не полезу.

– Ваше дело, вам и решать. – Элина собралась уйти, но он схватил ее за локоть.

– Это правда?

– Что?

– То, что убили Оду.

– Подобными вещами не шутят, – ответила Элина и указала глазами. – Отпустите меня.

– Извиняюсь, – Богдан отдернул руку и для пущей убедительности отступил на пару шагов.

Немного отойдя, она обернулась:

– Надеюсь, вы здесь ни при чем?

– Конечно же нет!

– Тогда вам просто не повезло.

Capitolo II

Римская империя, город Дрепан.

268 год

Город Дрепан, основанный греками в давние времена, раскинулся на побережье римской провинции Вифиния. Здесь, в придорожной гостинице, во дворе, увитом виноградной лозой, сидели отец и дочь. По их сосредоточенным лицам было видно, что разговор шел серьезный.

– Денег на пристройку не хватает, – сказал отец и положил кулаки на стол. Столбики монет, лежавшие на столешнице, оказались в его объятьях.

Девочка с тоской глядела на монеты, но видела зеленый дворик, окруженный белым портиком, за которым прятались комнаты для высокопоставленных постояльцев.

– Значит, нашей мечте не сбыться…

Отец наблюдал за тем, как менялось выражение ее лица – от азарта к разочарованию, а потом к безнадежности.

– Придется идти к ростовщику. – Он встал и распорядился: – Собирайся, Елена, пойдешь со мной.

Она вскочила из-за стола и взлетела на второй этаж в свою комнату. Там открыла заветный сундучок, наследство матери, и вытащила драгоценность – бронзовое зеркало с барельефом в виде изящного женского профиля.

– Мамочка, – прошептала Елена и заглянула в зеркало.

Из резной рамки на нее смотрело большеглазое лицо тринадцатилетней девочки в ореоле волнистых волос. Она оглядела себя и справа, и слева, но так и не поняла, насколько велико сходство с барельефом. Вздохнув, принялась распускать косы, чтобы сделать взрослую прическу, подобрала волосы в узел и закрепила их гребнем на затылке. Белую столу^[8] туго подвязала кожаным пояском, а на плечо набросила оранжевую паллу^[9].

John William Godward – Ione? between circa 1893 and circa 1900 (detail)

Спустившись в атриум^[10], Елена поймала на себе взгляд отца и прочла в нем грусть и одобрение.

– Ты взрослеешь и становишься все больше похожей на мать, – тихо сказал отец, а про себя подумал: «Надеюсь, ты не покинешь меня так же рано, как и она».

Он поцеловал девочку в щеку и, ощутив родной запах, с удивлением отметил в нем новые нотки.

– Попросим ларов о помощи! – Елена приблизилась к алтарю, где стояли глиняные статуэтки домашних богов-покровителей. Крылатые юноши могли исполнять желания, если их не тревожить по пустякам. Она положила перед каждым по кусочку медовой лепешки и что-то прошептала. Потом обернулась к отцу: – Я готова.

Вместе они пересекли широкий хозяйственный двор, притихший в этот полуденный час, и вышли на дорогу, построенную во времена императора-путешественника Адриана^[11]. Дорога, ширина которой позволяла разъехаться двум повозкам или даже двум колесницам, вела в порт, а в другом направлении, если верить отцу Елены, шла до самого Рима. Здесь, в городе, она обрамлялась узкими пешеходными дорожками. Елене хотелось бежать вприпрыжку, но девочка степенно шла позади отца, как и полагалось почтенной римлянке.

Навстречу им двигалась повозка, влекомая парой неторопливых волов. Хозяин важно выступал впереди, управляя животными, а шагавшие с обеих сторон рабы поддерживали ценный груз – огромные, больше человеческого роста, остро-донные пифосы, предназначенные для хранения зерна.

Внезапно раздался скрежет, повозка накренилась, и рабы подставили плечи, пытаясь удержать хрупкие амфоры. Хозяин криком остановил волов и бросился к телеге, чтобы уберечь ее от дальнейшего крена.

Прохожие замерли, не понимая, что делать дальше. Сообразительнее всех оказался отец Елены. Увидев поломанное колесо и смятый обод, он подбежал к повозке и перехватил у хозяина тяжесть. Его лицо мгновенно побагровело, на шее проступили мощные жилы.

Хозяин повозки нашел деревянную чурку, подставил вместо искореженного колеса, и отец Елены смог распрямиться.

– Что я тебе должен, добрый человек? – спросил хозяин волов.

– Не гневи богов, помощь на дороге священна, – ответил отец Елены. – А вот кузнец тебе нужен. Пошли своего раба вперед на сотню шагов, пусть войдет в мансио и спросит мастера Иосифа.

– Благодарю, и да помогут тебе боги во всех делах!

Отец учтиво склонил голову, и они с Еленой двинулись дальше, свернули в боковую узкую улицу, по которой могла проехать только одна повозка и только ночью – днем движение транспорта на узких улицах было запрещено. По обе стороны тянулись глухие стены домов, и каждая была украшена надписью или фреской, возможно поэтому улица не казалась унылой.

Eduardo Ettore Forti – Merchant in Pompeii. Before 1897

Форум в городе Дрепан был небольшим, однако все необходимое здесь имелось, даже двухъярусный нимфеум^[12], сооруженный над источником, снабжавшим город водой. Площадь форума с трех сторон окружали портики, в тени которых прятались лавки с массивными столами ростовщиков и менял.

Сейчас покупателей было меньше, чем продавцов, но, когда Елена с отцом подошли к старому ростовщику-иудею, несколько человек направились к ним. Намечалось получение ссуды, и могли потребоваться свидетели.

– Мир тебе, почтенный господин, – отец Елены протянул руку для приветствия.

– Мир тебе, – старик-ростовщик важно кивнул, и синий тюрбан качнулся, показав лазоревую верхушку. Из широкого рукава расшитого халлука^[13] показалась его сухая, унизанная перстнями рука и коснулась мускулистого предплечья.

– Мы с дочерью пришли к тебе с просьбой. Я, Теодор из Фессалоник^[14], владелец мансио^[15]«У трех дорог», что у верфей, прошу у тебя в долг на год девять сотен серебряных денариев. При свидетелях обещаю вернуть их спустя год с назначенным прибытком.

Старик щелкнул пальцами, сидевший за маленьким столиком писарь вскочил на ноги и наклонился к хозяину. Оба начали загибать пальцы на руках, производя расчеты.

После недолгих переговоров старик объявил:

– Ты впервые пришел ко мне, Теодор из Фессалоник, и я не знаю, надежный ли ты человек. Мой прибыток будет таков: пять сотен и четыре десятка серебряных денариев за год.

Теодор обернулся к Елене. Лицо дочери сделалось напряженным, она сосредоточенно пересчитывала прибыток на проценты.

– Отец, это дорого! Шестьдесят денариев на каждую сотню! Пять процентов в месяц!

– Почтенный, – сдержанно проговорил Теодор, – со времен Республики запрещено брать больше, чем один процент в месяц.

Старик усмехнулся:

– И где она, эта Республика? Сейчас мы даже не знаем, кто император! В наше время взять деньги в долг – большая удача. Бери, гостинщик!

– Пойдем отсюда, отец! Мы не сможем отдать эти деньги! – Елена потянула его за руку.

Теодор повернулся, и они с дочерью решительно зашагали прочь.

– Эй, гостинщик! Я дам тебе хорошие условия! Вернись! – крикнул вслед старик-ростовщик.

Теодор вопросительно взглянул на Елену, та, поколебавшись, кивнула.

Он вернулся и навис над столом ростовщика.

– Ну, говори!

– Я дам тебе четыре процента в месяц!

– Елена? – Теодор посмотрел на дочь, и она сказала:

– Бери!

Старик опять пошептался с писарем, и тот с поклоном, спиной попятился к своему столику.

Когда договор был записан на льняном свитке, ростовщик прочел его вслух, снял кольцо с печаткой и поставил свой оттиск. После старика печать приложил Теодор. Свидетели со своими печатями тоже стояли наготове.

Ростовщик вынул из шкатулки другой свиток и сделал в нем короткую запись. Все приложили свои печати еще раз, Теодор вручил свидетелям по монетке, и те с благодарностью отступили.

Наконец наступил важнейший момент – получение денег. Ростовщик придвинул к себе тяжелый сундучок, откинул крышку и стал выкладывать позвякивающие полотняные мешочки. Каждый был с печатью банкира и сопровожден надписью: «Сто серебряных денариев».

Когда на столе уже лежали четыре сотни, старик достал из сундука пятый мешочек, развязал его и отсчитал шестьдесят восемь монет.

Отец и дочь изумленно переглянулись.

– Старик, я расписался за девятьсот монет! – прорычал Теодор.

– О, я просто забрал свой прибыток сразу, ты можешь больше о нем не заботиться! Я же пообещал тебе наилучшие условия!

– Мошенник! Забирай свои деньги, мы расторгаем договор!

Ростовщик усмехнулся:

– Уже не получится! Отныне ты должен мне девятьсот денариев. Но, если хочешь, я могу забрать твою девчонку.

Ярость ослепляющим светом залила разум Теодора. Он бросился к старику, схватил его за шиворот и, держа на весу перед собой, заговорил, роняя слова, как тяжелые камни:

– Ты забудешь о моей дочери и расторгнешь договор!

Теодор разжал кулак. Иудей плюхнулся на свой табурет и истошно завопил:

– Арам! Амин! Асур! Бегите сюда!

В ту же минуту три дюжих раба возникли в тени портика и бросились к Теодору.

Тот успел прокричать:

– Елена, беги!

Но девочка лишь отступила на несколько шагов. Она не слишком беспокоилась за отца: в постоялом дворе он правил твердой рукой – драчунов разнимал быстро и аккуратно, обходясь без серьезных травм.

Первый из нападавших выступил вперед и отвел тяжелый кулак, однако не успел нанести удар. Теодор с упоением врезал ему в челюсть, пригнулся, пропуская удар второго раба, и резко ушел влево, подставив подножку третьему.

Гостинщик выпрямился и взглядом оценил результаты битвы. Первый раб лежал тихо, второй попытался встать, и Теодор стукнул его ребром ладони по шее. Последний из рабов приподнялся, но, получив удар под дых, тут же затих.

Теодор поискал глазами ростовщика и, обнаружив его под столом в обнимку с сундучком, приказал:

– Вылезай, почтеннейший! Будем заканчивать наше дело!

Зеваки, собравшись в кружок, захохотали и заулюлюкали: ростовщиков в городе недолюбливали, а вот хорошую драку ценили. Тем не менее кто-то послал за стражей, и к ним уже спешили четверо заспанных вигилов^[16], вооруженных мечами.

Ростовщик проворно вылез из-под стола и, указав на Теодора пальцем, заверещал:

– Он ограбил меня! Причинил урон моему имуществу! Убил моих рабов!

Зеваки загалдели, раздались возмущенные выкрики:

– Иудей лжет!

– Ростовщик – мошенник!

– На Теодора напали!

Рабы потихоньку приходили в себя и уже сидели, крутя головами.

Старший вигил заметил:

– У твоих мертвецов свежий вид! Ты и ты, – он ткнул пальцем в Теодора и ростовщика, – за мной! Кто свидетели – тоже с нами!

Стражники забрали сундучок с монетами и шкатулку с записями. Небольшая процессия двинулась в сторожевое помещение. Старшему явно не хотелось вести дознание под палящим солнцем на форуме.

Расположившись в сторожке, вигил ткнул пальцем в старика:

– Сначала рассказывай ты!

Ростовщик долго, с ненужными подробностями стал описывать, как злобный гостинщик Теодор пытался его ограбить и убить самых лучших его рабов.

Тем временем старший вигил, офицер из легионеров-пенсионеров, внимательно изучал взглядом Теодора. Его вопрос показался для других неожиданным:

– Скажи, гостинщик, а не доводилось ли тебе бывать в самом Риме?

Теодор нехотя ответил:

– Ну, доводилось.

– А не бывал ли ты в театре Флавиев, называемом Колизей?

– К чему эти расспросы? Они к делу не относятся, – сказал Теодор, но старший вигил восторженно прорычал:

– Я узнал тебя, гостинщик! Ты – великий и непобедимый гладиатор Теодорус! Пятнадцать лет назад весь Рим гадал: куда же ты скрылся? Ни одного поражения в боях! Ты был на вершине славы! Ты был поистине велик! Ты бы мог…

– Послушай, уважаемый, – будто стесняясь, прервал его Теодор. – То старые дела, и я давно о них забыл.

Старший вигил обратился к ростовщику:

– Отвечай, старик, и не вздумай мне врать. Так получил Теодорус деньги от тебя или нет?

Было видно, что ростовщику хотелось соврать, но присутствие свидетелей не позволило.

– Нет… – короткое слово далось старику с трудом.

– Тогда я властью, дарованной мне Римской империей, объявляю договор недействительным! Вымарывай свои записи из свитка! – Вигил обернулся к гостинщику: – А ты, Теодорус, надеюсь, угостишь меня, Модеста Юстуса, стаканчиком фалернского!

На следующий день Модест Юстус, старший вигил, присланный из Рима в Дрепан, остановился в воротах и оглядел двор мансио «У трех дорог». Территория постоялого двора была обнесена массивной стеной и по правилам классического римского домуса состояла из двух частей: внешнего атриума и внутреннего перистиля^[17].

Вигил углубился во внешний двор, где по левую руку от ворот стояла кузница, возле которой крутился бородатый кузнец и двое рабов насаживали колесо на ось видавшей виды повозки.

За кузницей располагались склады и конюшни, а в дальнем углу виднелись термы^[18] и прачечные. Прочие дворовые постройки и жилье для обслуги лепились к ограде вдоль всего периметра внешнего двора.

Строения справа от ворот скорее напоминали римскую улицу, в начале которой гостей встречала таверна – обширное двухэтажное здание со сводчатым залом. Рядом со входом в таверну имелся нимфеум, у которого можно было умыться и даже, по местному обычаю, совершить омовение ног – процедуру, которой Модест Юстус обычно пренебрегал. Из кухни доносились вкусные запахи, среди которых нос вигила безошибочно распознал аромат жареного барашка.

За таверной тянулись трехэтажные здания-инсулы^[19], их первые этажи занимали лавки с товарами для постояльцев, верхние предназначались рабам. В конце «римской» улочки стояли два небольших дома, в которых жили хозяева. В Риме здания штукатурили и красили в яркие цвета, но здесь, в провинции, предпочитали беленые стены и крыши, покрытые красной черепицей, что создавало своеобразный праздничный стиль.

По всему двору стояли повозки – пассажирские, военные, грузовые, и, судя по их количеству, постояльцев в мансио хватало с избытком. Спальни находились во внутреннем дворе, складывая периметр перистиля и уступая весь его центр благоухающему цветущему саду. Вход во внутренний двор украшали солнечные часы. Тень от столбика-гномона^[20] указывала на предпоследний дневной час.

Модест Юстус направился к таверне, где у входа его поджидал Теодор.

«Значит, наблюдал за двором, как и подобает хозяину», – с удовлетворением отметил вигил.

После приветствий мужчины прошли в таверну и уселись за стол у дальней стены, откуда зал был как на ладони.

Рабы проворно расставили на столе миски с зеленью, овощами и соусами. Посредине водрузили блюдо с барашком и кувшин с гарумом^[21]. Затем один из них принес тяжелую остродонную амфору и предъявил вигилу клеймо известного фалернского винодела.

– Этому вину тринадцать лет, я сам выбирал его в Кампании, – сказал Теодор. – Вина с выдержкой больше пятнадцати лет слишком сладкие для баранины.

Раб удалил восковую пробку, медленно склонил амфору, чтобы не взболтать осадок, скопившийся в коническом дне, и наполнил меру янтарной жидкостью. Потом вылил меру в расписной кратер^[22], добавил из гидрии^[23] первую меру воды и вопросительно посмотрел на гостя. Тот показал три пальца, что значило: три меры воды необходимо смешать с одной мерой вина. После смешивания благородный напиток был разлит в изящные килики^[24].

– Воистину, твое имя соответствует твоей сути!^[25] – воскликнул хозяин мансио.

– Погоди, ты меня еще в деле не видел, – сдержав усмешку, обронил вигил.

Мужчины подняли чаши.

– Да славятся боги, пославшие мне спасителя Модеста Юстуса! – провозгласил Теодор.

– Да славятся боги! – воскликнул гость.

Они стукнулись чашами, выплеснув немного вина в жертву богам, и выпили до дна. Теперь настало время плотного ужина и неторопливой беседы.

Модест Юстус как гость начал первым:

– Твое заведение не уступает столичным.

В знак признательности Теодор склонил голову:

– Благодарю тебя за столь высокую оценку моей скромной кухни.

– Но я хотел бы расспросить тебя о твоей жизни в Риме как несравненного бойца. Я, опытный вояка, не понимал, как тебе удавалось выходить из безнадежных положений в сражениях. В чем секрет твоей удачи? – спросил вигил.

– Боги ниспослали мне дар: я быстро двигаюсь, – ответил гостинщик.

– Какой же это дар! Так может каждый вояка.

Теодор протянул руку и предложил:

– Сыграем в игру легионеров? Шлепни мою ладонь!

Вигил молниеносно отреагировал и шлепнул его по ладони. То есть ему показалось, что по ладони, на самом деле шлепок пришелся по столешнице.

– Давай еще раз! – Модест Юстус сосредоточился, занес руку и – хлоп!

Увы, результат был все тем же. Несколько следующих попыток также не увенчались успехом.

– Мы можем поменяться ролями, – предложил Теодор.

Они поменялись, и с первого раза его рука плотно прижала к столу ладонь вигила.

– В молодости в этой игре мне не было равных, – сказал Модест, потирая руку.

– Могу подтвердить: ты и сейчас проворен.

– Я вспоминаю бой, когда ты в одиночку сражался с тремя ретиариями^[26]. Тогда мне казалось, что тебя спасло только чудо. Теперь я думаю иначе.

– К тому бою я готовился долго, – проговорил Теодор. – Кроме тренировок пришлось совершенствовать снаряжение. Своей победой я во многом обязан кузнецу при школе гладиаторов.

– Сколько раз замирали трибуны, когда тебя опутывала сеть и гибель от трезубцев была неизбежной. Но ты освобождался, и бой продолжался под рев толпы! – Модест Юстус с восхищением смотрел на хозяина мансио.

Тот подозвал раба и знаком велел налить им вина.

– Сеть я ловил на идеально отполированный круглый щит. Таким же гладким был мой шлем.

– Ловко придумано!

– На тренировках я учился отбрасывать сеть и строить картину боя.

– Это как? – мотнул головой вигил.

– Старался держаться между ретиариями и провоцировал их на атаки. Изображал падение, потом уходил в сторону, а мои противники ловили друг друга в сети.

– Значит, ты нарочно изображал хромоту?

– В этом заключалась тактика боя. Чтобы не оказаться в треугольнике ретиариев, я вел их за собой, вступал в короткие схватки и наносил им легкие, но кровавые раны.

– Это я помню! – воскликнул Модест Юстус. – В конце того боя ты остался один на один с ловким и увертливым парнем.

– О да! Это был сильный и коварный противник. Для меня бой с ним был опасной игрой. А в его глазах я видел ненависть и желание убивать. Он действовал подло, среди гладиаторов таких не любят.

– Но у тебя была возможность убить его! – напомнил вигил.

– Я избегаю убивать, – спокойно произнес Теодор.

– Помнится, ты бросил оружие на песок и ринулся на трезубец. Ретиарий выставил его перед собой, но ты сделал выпад, и вскоре он, обезоруженный, уже лежал на песке. Объясни мне, старому вояке, как ты это проделал?

Теодор сдержанно ухмыльнулся:

– Шагнул в сторону с разворотом, взял древко трезубца двумя руками и резко повернул. Ретиарий не успел разжать руку, вывихнул плечо, повредил локоть и от боли потерял сознание. Все очень просто.

– За такую простоту надо выпить! – Модест Юстус поднял чашу и с воодушевлением продолжил: – Когда сенатор Клавдий Пульхр воссоздал сражение гоплитов^[27] Александра Македонского с фракийцами на арене Колизея, он выставил двадцать лучших гладиаторов из Падуи и столько же из Римской школы Лудус Магнус^[28]. Это был величайший бой! Из фракийцев ты уцелел один, сражаясь против четырех копейщиков.

Чернь срывалась со своих мест и бежала делать ставки. Казалось, шансов у Теодоруса Непобедимого нет, но я был одним из тех, кто верил в тебя и не прогадал! Давай же выпьем за веру в победу!

Елена приоткрыла ставень окна в своей спальне и взглянула на солнечные часы. Тень гномона подбиралась к последнему дневному часу. Сиеста закончилась, и настала пора возвращаться в таверну. Никто быстрее и правильнее Елены не мог вести расчеты с постояльцами. Однако с недавних пор мужчины стали обращать на нее внимание, и Елене это не нравилось. Она накинула на себя голубую столу и покрыла голову скромной паллой, чтобы казаться незаметнее.

На кухне в этот час наступило самое напряженное время. Проверив кухонных рабов, Елена дала поручения повару и кухарке Дорсии, потом растерла пестиком в мраморной чаше листья мяты и переложила зеленую кашицу в тонкостенную ольпу^[29]. Добавив меду, налила в нее воды и вышла из кухни. Пересекая таверну, она заметила отца, сидевшего с гостем за столом для важных персон.

Теодор мельком взглянул на дочь и про себя удивился: прошло семь лет со дня смерти его ненаглядной Зои, а дочь неукоснительно следовала заведенному ею порядку: в конце дня относила в кузницу кувшин прохладной воды. Когда-то Зоя несла на плече гидрию, а рядом семенила Елена с крошечной амфорой. Какими счастливыми были для них те дни! Прошли годы, и воспоминания перестали приносить Теодору боль, оставив лишь светлую грусть.

Рабы незаметно переменили блюда, теперь это были легкие морские закуски: креветки, устрицы и сардинки. Центр стола украсила ваза с фруктами.

Зал между тем заполнился посетителями. Здесь были не только постояльцы мансио, но и горожане, ценившие кухню таверны «У трех дорог».

Когда короткие южные сумерки сменились темнотой, приблизился раб и поставил на стол бронзовый светильник в виде цветка, в котором вместо лепестков плясали язычки пламени.

– Изящная вещица, – улыбнулся вигил. – Могла бы украсить виллу богача!

– Работа нашего кузнеца Иосифа. Отныне этот светильник твой! – Теодор с почтением приложил руку к груди и в свой черед стал расспрашивать гостя: – Я знаю, ты недавно из Рима. Расскажи о наших многочисленных императорах.

Модест приосанился: порассуждать о власть имущих с заинтересованным собеседником – что может быть лучше в ходе неспешной трапезы.

– На римских форумах болтают, что во время правления божественного Галлиена^[30] тридцать тиранов пытались узурпировать власть. Но все они – провинциальные выскочки. Никто из них даже не приблизился к Риму!

– Кое-кто из этих выскочек чеканил монету. Несколько серебряных сестерциев со странными именами попадали мне в руки. Правда, не всегда одновременно с последними новостями, – сказал Теодор. – Пока легионы сражались между собой за очередного императора, варвары теряли страх перед Римом! А мы, простые провинциалы, не могли назвать имя того, кто нами правил.

Вигил доброжелательно улыбнулся:

– Благодаря гражданским войнам ваш провинциальный Дрепан стал важен для всей империи! Твое благополучие круто замешано на внутренних распрях и строительстве военного флота.

– С этим трудно не согласиться! Количество верфей выросло в несколько раз, как и количество моих постояльцев. Но я предпочел бы наживаться на строительстве торговых кораблей, а не военных.

– Одно могу сказать тебе, Теодор, – произнес Модест. – В Риме наконец появился истинный правитель, божественный Клавдий! Боги благоволят ему: он смог подчинить себе войска и сенат и готовится разгромить гигантскую армию германцев под Медиоланом. Авгуры предрекли императору победу!

Соглашаясь, Теодор преклонил голову:

– На все воля богов!

Пересекая двор, Елена исподволь наблюдала за сыном кузнеца Иосифа. Он был на год старше нее, но ему уже доверяли сложные ремонты. Вот и теперь Давид с помощью раба заканчивал сборку колеса, а Иосиф с одобрением следил за его работой.

Почувствовав взгляд Елены, Давид поднял глаза, и его лицо осветилось улыбкой, но тут же обрело серьезное выражение: дело прежде всего.

Кузнец Иосиф приветливо помахал ей рукой:

– Елена, дитя, ты заботишься о нас так же, как когда-то заботилась твоя мать! – он принял из ее рук ольпу и распорядился: – Оставь работу, Давид. Дальше справятся без тебя.

Давид вытер руки и подошел к Елене.

– Salve!

– Здравствуй, Давид… – она опустила глаза. – Ты прячешься от меня уже месяц. Может быть, у меня вместо носа вырос клюв, как у аиста? Или я стала такой же толстой, как наша кухарка Дорсия?

– На это была причина. Я делал для тебя подарок. Идем! – он взял ее за руку и повел за собой.

У стены, отделявшей кузницу от двора, стоял массивный стол с маленькой наковальней. Здесь сын кузнеца был полновластным хозяином.

Иосиф крикнул им вслед:

– Давид, мы уходим! За тобой – погасить горн и закрыть кузню!

– Хорошо, отец.

Давид подошел к столу, открыл небольшой деревянный ящик и вытащил сверток. Когда он развернул кусок льняной ткани, Елена замерла от восторга.

В руках Давида был гребень, похожий на драгоценную тиару. На нем в полукружии лучей из морских волн вставало солнце. В вечернем свете начищенная бронза сияла как золото.

– Это – тебе!

– Какая красота! Давид, я не видела ничего прекрасней! Ты – великий мастер!

Она развязала паллу, кинула ее на край стола и принялась укладывать тяжелые косы на макушке.

– Давай помогу! – Давид поддержал прическу, направил руку Елены с гребнем и отступил на шаг. – Да ты настоящая императрица! Могу ли я просить величайшей милости?

– Какой? – лукаво поинтересовалась она.

– Поцелуя!

Lawrence Alma-Tadema – A Difference of Opinion? 1897

Елена, смеясь, дружески чмокнула его в щеку, но он удержал ее за руку.

– Нет, не так! – Давид увлек ее за створку ворот, откуда со двора их не было видно.

Склонившись, он нежно коснулся губами ее щеки: один, другой раз, потом поцеловал в губы, совсем не так, как целовал отец. Елена замерла, закрыла глаза и отдалась новым ощущениям.

Внезапно раздался тонкий визгливый звук, как будто кто-то неумелый пытался играть на флейте. Елена вздрогнула и отстранилась.

Давид улыбнулся:

– Ливанский флейтист… Не бойся, это ветер завывает в трубе, – он обнял Елену, словно защищая от всех бед мира, и Елена прижалась, спряталась у него на груди, спасаясь от истинных и придуманных страхов.

Давид прошептал:

– Я люблю тебя, и всегда любил, сколько себя помню. Через год тебе исполнится четырнадцать, и мы поженимся. Я накопил денег, еще подкоплю, и мы уедем с тобой в Рим. Я стану ювелиром, мы разбогатеем!

– Но я не хочу в Рим! – запротестовала она. – Мне здесь хорошо!

В это время тревожно присвистнул ветер, поднял огонь в горне, и несколько искр упали на паллу Елены, другие опустились в ящик с углем и затаились на время.

Палла вспыхнула сразу. Подростки отшатнулись друг от друга. Давид сдернул со стола горящую ткань и затоптал ее на полу. Но в тот же миг загорелся кусок холста, в котором лежал гребень, и огонь перекинулся на ящик с инструментами.

Елена схватила ольпу и выплеснула остатки воды на огонь. Потом бросилась к огромному пифосу, который был зарыт возле кузни. Давид опередил ее, он уже возвращался с большим войлочным ведром, полным воды. Через минуту огонь был погашен, и в наступившей темноте лишь слабо светились угли в тлеющем горне.

– Мне следовало загасить его раньше, – виновато пробормотал Давид.

Он выгреб угли в совок, Елена очистила стол. Не глядя друг на друга, они завершили уборку. Давид закрыл вторую створку ворот, но вдруг из ящика с углем взвилось высокое пламя. Огонь мгновенно перекинулся на деревянные полки, и в кузне выросла неукротимая полыхающая стена.

Елена и Давид бросились к пифосу, но пламя разгоралось сильнее и жарче. «Ливанский флейтист» издевательски просвистел в трубе, и языки пурпурного пламени взвились до самых балок, на которых лежала черепица. На них пахнуло губительным жаром, и Елена бросилась к таверне, где были отец и помощь.

Теодор посматривал на вход, гадая, что задержало дочь. Обычно в это время она сидела за стойкой и вела расчеты с гостями. Но когда Елена появилась на пороге таверны, он в первое мгновенье не узнал ее. Над перепачканным лицом дочери сверкала корона, а мокрая одежда облепила все тело.

Они встретились глазами, и Елена крикнула:

– Отец! Кузница горит!

Модест Юстус первым бросился к выходу с оглушительным рыком:

– Давай сюда топоры!

Во дворе его догнал Теодор и вручил топор. Они добежали до горящей кузницы, Теодор оттолкнул Давида и с отчаянием замер, глядя, как огонь лижет створки ворот.

Голос вигила вырвал его из оцепенения:

– Строй людей в цепочку от нимфеума! Быстро передавайте воду сюда! – крикнул он и принялся рубить деревянный столб, поддерживающий крышу горящей кузницы.

Теодор приказал рабам и подоспевшим постояльцам встать в цепочку. Они стали передавать из рук в руки ведра и кувшины с водой. Сам Теодор отыскал еще один топор и взялся рубить второй столб.

Не прошло и минуты, как черепичная крыша рухнула, похоронив под собой кузницу и огонь. Рабы растащили по сторонам еще полыхавшие створки ворот и пролили их водой. Потом залили языки пламени на обломках кузницы. Пожар был потушен, теперь над развалинами поднимались лишь струйки дыма и пар.

Теодор подошел к перепачканному сажей Иосифу и положил руку ему на плечо:

– Завтра на рассвете возьмешь рабов и вытащишь из-под завала то, что можно спасти. Потом начинай восстанавливать кузню.

– Прости меня, хозяин, – Иосиф опустил голову. – Не доглядел.

– Пожар в твоем ремесле – не редкость.

К кузнице с кувшином прибежала Елена и стала щедро поливать оливковым маслом ожоги у пострадавших. По счастью, их было немного. Толпа из постояльцев и домочадцев начала расходиться. Все громко обсуждали подробности пожара, воздавая должное вигилу Модесту Юстусу.

В знак благодарности Теодор объявил о бесплатном ужине. Двор опустел, и только «ливанский флейтист» выводил унылую песню в разрушенной трубе кузницы.

Глубокой ночью, когда Елена и Теодор наконец добрались до дома, девочка, глядя в сторону, проронила:

– Отец, мне надо тебе признаться…

– Разговоры мы отложим до завтра, – Теодор устало вздохнул и погладил ее по голове. – Сейчас иди спать.

Елена поднялась к себе в комнату с тяжелым чувством вины: она помешала Давиду вовремя погасить горн. Мансио был нанесен огромный ущерб: вместо возведения новой пристройки, о которой мечтали, они потеряли кузню.

– Что за день… – грустно проронила она, решив, что ей не уснуть.

Но сон пришел сразу, как только Елена легла в постель.

Capitolo III

Турция, Мраморное море.

Лайнер «Олимпик».

Наше время

Шел третий час неведения и догадок. Пассажиры «Олимпика» разбрелись по салонам и палубам лайнера в ожидании сообщений от круизного менеджера.

Капитан, имевший неосторожность выйти из рубки, тут же был окружен толпой желающих узнать подробности убийства. Менее любопытных волновал перенос экскурсий.

– Когда нас выпустят в порт?!

– Мы заплатили деньги и не собираемся весь отпуск провести на «Олимпике»!

– Нас повезут в Херсек?

Капитан поднял руки, будто сдаваясь:

– Господа! Еще немного терпения, и все будет улажено. Как только что-нибудь прояснится, информацию доведут до сведения всех пассажиров.

Элина сидела у барной стойки возле бассейна и, потягивая сок, прислушивалась к тому, о чем говорили две пожилые американки.

– Белое вино отдает какой-то кислятиной… – сказала полная дама в шортах.

Ее подруга заметила:

– Лучше пить кислятину, чем лежать со свернутой головой.

– Труп еще на борту?

– Говорят, его положили в кухонный холодильник.

– А это законно?

– Нужно спросить у капитана.

– Подумать только: на месте этой девушки могли оказаться ты или я…

– Здесь свободно? – Табурет возле Элины оседлал мужчина в солнцезащитных очках и надвинутой на нос шляпе.

– Думаю, да.

Он взял себе виски и, оглядев Элину, представился:

– Меня зовут Лу́ ка.

Она проронила:

– Я – Элина.

– Надолго мы тут застряли?

– Могу лишь догадываться, – ответив на вопрос, Элина окинула его любопытным взглядом.

Он выглядел лет на тридцать, но, скорее всего, был существенно старше. Во всем его облике ощущалось внимание к малейшим деталям собственной внешности: чисто выбритый подбородок, ровный загар и тщательно отутюженная рубашка.

Лука снял солнцезащитные очки:

– А что подсказывает ваша интуиция?

– На берег сойдем только к вечеру, – предположила она.

Поправив шляпу, Лука озабоченно хмыкнул:

– Не удивлюсь, если корабль задержат в порту Яловы.

Разговор носил безотносительный, формальный характер. Элина быстро заскучала. Оглядевшись, она встретилась взглядом с Богданом. Он резко встал и, подойдя вплотную, столкнул Луку с табурета.

Тот возмутился:

– В чем дело?! – Однако, взглянув на Богдана, кивнул: – Все понял. Девушка – ваша.

Когда Лука ушел, Элина приказала Богдану:

– Теперь объясните, что это было.

– Терпеть не могу наглецов! – зло прорычал Богдан.

– Из вас двоих наглец – это вы.

– Он приставал!

– Даже если так, вам-то какое дело? – Элина спрыгнула с табурета и в сердцах оттолкнула Богдана.

Уже через мгновенье они разошлись и встретились лишь за обедом, который из-за чрезвычайной ситуации начался на два часа позднее обычного.

Теофилус Чезарини воздал молитву Господу, и все сидевшие за столом в полном молчании приступили к трапезе, даже Богдан. По его лицу было видно: он осознает серьезность ситуации и многого опасается.

На протяжении обеда Ердын Экинджи не раз заговаривал на разные темы, но его никто не поддерживал, и разговор не клеился. Рано или поздно каждый исподволь бросал взгляд на пустующий стул, рядом с которым сидела заплаканная шведка, подруга Оды.

Все разговорились только к десерту. Причиной послужило легкое вино, а поводом – появление круизного менеджера. Поджарый мужчина лет сорока пяти вошел в ресторан в сопровождении двух помощников. Казалось, он был подавлен грузом колоссальной ответственности, которая легла на его плечи.

– Дамы и господа! Попрошу внимания!

Все, кто был в обеденном зале, притихли и устремили взгляды на него. Кому не было видно, задвигали стульями.

Он продолжил:

– Я сожалею о случившейся трагедии, скорблю и приношу свои извинения.

От какого-то стола донеслось:

– Убийцу нашли?

– Я не уполномочен давать подобную информацию. Расследованием занимаются полицейские.

– Лайнер задержат в Ялове?

– Круиз будет продолжен, но следственная группа останется на борту.

– Надолго?

– Этого я не знаю.

– А как насчет сегодняшних экскурсий?

Круизный менеджер заглянул в свой планшет:

– Экскурсия на термальные воды в Ялову отменяется.

За столами возмущенно загалдели:

– Ну все! Началось!

– А как же поездка в Херсек?

– Поездка в Херсек состоится. Всех желающих поехать прошу поспешить с обедом. В связи с переносом времени возвращаться на «Олимпик» придется затемно.

И снова задвигались стулья, кое-кто уже поднялся из-за стола и направился к выходу.

– Прошу внимания! – менеджер форсировал голос. – Я должен вас ознакомить с обязательными требованиями!

Все смолкли, и он заговорил несколько тише:

– Первое требование: обязательный учет убытия в терминале. Не забывайте прикладывать к устройству корабельную карточку.

Его поторопили:

– Второе?!

– Проход к микроавтобусам строго по коридору из полицейских.

Богдан выкрикнул:

– В Ялове началась война?!

На него сердито зашикали, и менеджер по круизу продолжил:

– Третье: в каждый микроавтобус садится не более шести человек, в полном соответствии с рассадкой за обеденными столами. – Перехватив взгляд епископа, он уважительно поклонился: – Ваше Преосвященство вместе с помощником поедет на лимузине.

– Благодарю, но я поеду один, – ответил тот.

– И, наконец, четвертое…

– Боже мой, когда же это закончится! – Лидия в изнеможении уткнулась лицом в скатерть. Было очевидно: она переняла у Богдана склонность к бунтарству и пыталась ему подражать.

– …в каждом автобусе едет сопровождающий полицейский, – продолжил менеджер. – Во время экскурсии прошу держаться поближе к экскурсоводу и группе.

От первых столов донеслось:

– Мы будем под стражей?

Богдан состроил ехидную мину:

– За нами будут присматривать.

– Думаю, что вам не следует задираться, – назидательно заметил епископ. – Благодарите Господа, что нас отпускают с корабля. За разрешением на экскурсию пришлось обращаться к министру внутренних дел.

– Неужели все настолько серьезно? – спросил Ердын Экинджи.

– Утром с «Олимпика» пожелали сойти два десятка туристов и группа паломников из Египта. Возникла щекотливая ситуация, – Теофилус Чезарини скромно потупился. – Пришлось использовать личное знакомство с министром.

– Мы всем обязаны вам, – догадалась Нинель Николаевна. – От себя лично сердечно благодарю. Если бы экскурсию в Дрепан отменили, я бы расстроилась.

– А я бы пережила! – с вызовом заявила Лидия.

– При чем здесь Дрепан? – удивился Богдан. – Выходит, мы не едем в Херсек?

Нинель Николаевна перевела глаза на болгарина:

– Современный Херсек стоит на месте древнеримского Дрепана. Это одно и то же место на карте Турции.

Тем временем круизный менеджер покинул обеденный зал, и Нинель Николаевне пришлось уточнять время отправления на экскурсию у его помощников. Никто из сидевших за двадцатым столом не пожелал остаться на лайнере, все собрались в Херсек.

Богдан очень точно выразил их солидарную позицию:

– Мужество свободного человека – бегство от неприятностей.

– Вот уж не ожидала, что вы читали Спинозу, – заметила Нинель Николаевна и безнадежно махнула рукой. – Впрочем, от вас можно ожидать чего угодно!

Процедура посадки на экскурсионные автобусы оказалась не такой унизительной, как ожидалось, – коридора из автоматчиков не было. Группы сформировали еще на борту лайнера и вывели к микроавтобусам в сопровождении полицейских.

В двадцатый автобус сопроводили четырех пассажиров: Элину, Лидию, Нинель Николаевну и Богдана. Ердын Экинджи, как видно, передумал или же опоздал на посадку.

За несколько минут до отправления Нинель Николаевна вспомнила, что забыла взять видеокамеру и потребовала сопроводить ее на «Олимпик». Лидия обещала, что будет снимать на телефон, но профессорша настояла на своем и ушла на лайнер в сопровождении полицейского. Назад они вернулись втроем, к ним присоединился Ердын Экинджи, который опоздал из-за того, что прилег отдохнуть и не завел будильник.

К пяти пассажирам с «Олимпика» приставили тихого полицейского, который сел на заднее сиденье и никак себя не выказывал. Чего нельзя было сказать об экскурсоводе: стокилограммовый здоровяк Серхат с трудом перемещался в проходе микроавтобуса, перекрывая обзор.

В первые минуты после отъезда из Яловы комментировать было нечего: вдоль дороги рядами шли типовые трехэтажные дома. Иногда над ними возникали купола мечетей и остроконечные пики минаретов.

Серхат тем не менее нашел о чем рассказать:

– Я знаю, что у вас сорвалась экскурсия к термам Яловы. Позвольте, вкратце о них расскажу. Термальный курорт Ялова знаменит минеральными источниками со времен Османской империи. Но еще в третьем веке римский император Константин, сын Равноапостольной царицы Елены, приезжал туда лечиться и отдыхать. – Серхат остановился в проходе между креслами и спросил у Нинель Николаевны: – У вас тематический круиз?

Она охотно ответила:

– Мы путешествуем по местам зарождения раннего христианства.

– В таком случае стоит продолжить, – Серхат расплылся в добродушной улыбке. – Император Константин известен тем, что покончил с преследованием христиан и активно поддерживал церковь. «In hoc signo vinces!»^[31] – эти слова и крест увидел он в небе перед сражением^[32]. Поверив в знамение, Константин приказал своим легионерам начертать кресты на щитах и одержал победу.

– Его мать, Святая Елена, не раз приезжала в Ялову, – вмешалась Нинель Николаевна. – Позднее император Константин переименовал город Дрепан в Еленополь – в честь собственной матери.

– А вы неплохо разбираетесь в истории христианства, – заметил экскурсовод.

– Я неплохо разбираюсь в истории в целом, – уверенно заключила профессорша.

Серхат продолжил рассказ:

– Что касается Дрепана, он располагался на побережье, возле длинного мыса, который образует удобную гавань. В ней прятались от бурь корабли, и со временем в гавани построили порт и судостроительные верфи. В мелководной лагуне стали выращивать креветок, устриц, крабов и рыбу. Место оказалось удобным для путешественников. Выступающий мыс Дрепана был максимально близок к противоположному берегу, и здесь была кратчайшая переправа. Скоро вы сами увидите это место.

Глядя через окно на поля с рядами низкорослых кустарников, Богдан уточнил:

– Вы сказали, что в гавани были верфи?

– Здесь строили военные корабли, но верфи не сохранились.

– Для строительства кораблей нужен лес.

Серхат согласился:

– Уверен, что да.

– Но в этой местности леса нет. Из чего же древние римляне строили свои корабли?

– Может быть, его откуда-то доставляли? – предположила Элина.

– Слишком дорого, – прокомментировал Ердын Экинджи. – Это я могу утверждать как опытный инженер-строитель.

Ясность, как всегда, внесла всезнающая Нинель Николаевна:

– Во времена древних римлян здесь произрастали густые леса. То, что вы наблюдаете сейчас, – результат многовековой деятельности недальновидного человечества.

– В такое трудно поверить… – грустно проронила Элина.

– Могу привести пример: во времена греческой экспансии многие острова в Средиземном море были покрыты лесами, но за время существования там греческих колоний они были полностью вырублены.

– Уже прибываем в Херсек! – Серхат оживился. – Обращаю ваше внимание: мы едем по древнеримской дороге. Спустя многие века она пролегает там же, где была.

Ердын Экинджи протянул Элине непочатую бутылку воды:

– Пить не хотите?

– У меня есть вода, – ответила она и покосилась на Нинель Николаевну.

Та вполголоса проронила:

– По-моему, он за вами ухаживает.

Элина дернула плечиком и тут же услышала позади себя голос Богдана:

– Не позволяйте турецкому Аполлону себя окрутить.

– Вам-то какое дело? – поинтересовалась она.

– Турецкая удача – беда для болгарина.

– Только что придумали?

– Болгарская поговорка.

– Кыш! – Элина взмахнула рукой и случайно шлепнула его по лицу. Смутившись, заметила: – Простите, я не собиралась разбивать вам физиономию.

Богдан притворно вздохнул:

– Большая рана заживет, плохое слово не забудется. Это, чтоб вы знали, тоже болгарская поговорка.

– И этот туда же… – заметила Нинель Николаевна и поинтересовалась у Серхата: – Есть информация о том, где стояла гостиница, в которой родилась Святая Елена?

– Мы скоро туда приедем, – пообещал экскурсовод.

– Не говорите ерунды! – громко сказал Богдан. – По прошествии двух тысячелетий этого знать нельзя.

– Речь идет о некоем символическом месте, – миролюбиво заметила Нинель Николаевна. – Все здешнее побережье усыпано каменными кладками древних городов. Они вкривь и вкось наслаиваются и примыкают друг к другу, и уже ни в чем нельзя разобраться. – Обернувшись, профессорша взглянула на Лидию, которая сидела рядом с Богданом: – Ты слышала? Сейчас мы увидим, где жила Святая Елена.

– Веришь в сказки для наивных туристов? – спросила девочка. – Это на тебя не похоже.

– У меня есть предложение! – Богдан поднял руку. – Пойдемте лучше в универмаг за одеждой! – Он хлопнул себя по коленке. – Вторые сутки в одних штанах.

Автобус тем временем съехал с трассы и свернул на узкую дорогу.

Серхат склонился и посмотрел в окно:

– Мы прибываем на место.

Элина оглядела каменистую площадку, за которой виднелись ряды ухоженной зелени, двухэтажное здание и сельскохозяйственные постройки. Рядом с площадкой уже припарковались микроавтобусы и белый лимузин, возле которого в фиолетовой сутане стоял Теофилус Чезарини. Склонив голову, он молился.

– Епископ, и тот переоблачился, – сказал Богдан. – Давайте по-быстрому все осмотрим – и сразу в универмаг.

Элина встала с кресла и, перед тем как выйти из автобуса, насмешливо проронила:

– Шутник…

В сопровождении экскурсовода и полицейского пятеро пассажиров прошли в глубь площадки.

Серхат остановился у полуразрушенной каменной стены и, дождавшись, когда экскурсанты выстроятся возле него, заговорил:

– С большой долей вероятности можно предположить, что именно в этом месте жила Святая Елена. Древние авторы утверждают, что Елена родилась в простой семье. Одни считают, что она работала служанкой в таверне. Другие приходят к выводу, что Елена была дочерью владельца постоялого двора для должностных лиц римской империи, которые останавливались там не только для того, чтобы отдохнуть, но и чтобы поменять лошадей. Как правило, постоялые дворы строили на расстоянии тридцати миль друг от друга, что приравнивалось к одному дневному переходу в повозке, и располагали их на перекрестках дорог.

– А разве не сохранились старинные карты? – поинтересовалась Нинель Николаевна. – В Херсеке или в Ялове наверняка есть исторический музей.

– Музей, конечно же, есть, я видел там карты древнеримских дорог, но они весьма и весьма условны.

– Этого добра и в интернете хватает, – согласилась профессорша.

– К слову о древнеримских дорогах, – снова заговорил Сер-хат. – В Дрепане, как раз в этом месте, пересекались три: одна вела к верфи, другая – к переправе, а третья – в Рим. Их пересечение вполне подходило для строительства постоялого двора.

– И это все, что сохранилось? – Лидия кивнула на остаток стены и, скучая, зевнула. – Стоило ради этого тащиться в такую даль.

– Видишь ли, девочка… – медленно заговорила Нинель Николаевна. – Если бы ты знала или хотя бы представляла, какую роль Святая Елена сыграла в жизни женщины в целом, ты бы так не говорила.

– Бабуля, вечно ты все преувеличиваешь!

– У древних римлян и греков женщина была собственностью. Ею владел отец или муж. Часто она не имела даже имени. Особенно это касалось плебеек.

– Считалась неодушевленной?

– Вот именно! И только христианство подарило женщине душу. До некоторых пор христианская религия была основана лишь на преданиях. Материальные подтверждения и святыни появились у христиан после поездки Святой Елены в Иерусалим и Вифлием, где она обрела реликвии и основала храм Гроба Господня. Елена дала христианству материальную жизнь, а узаконил христианство император Конастантин, ее сын.

Не успела Нинель Николаевна договорить, как ее голос заглушили сирены. К площадке подъехали два полицейских автомобиля с включенными проблесковыми маячками. Из них выскочили шестеро вооруженных полицейских и окружили Богдана.

– Богдан Стоянов Апостолов? – спросил старший офицер.

– Ну я… – растерянно проронил болгарин.

Офицер громко зачитал ему несколько фраз и помахал документом. Щелкнули наручники, и Богдана поволокли к полицейскому автомобилю.

Все произошло слишком быстро, никто не успел отреагировать на его арест, и только Серхат, выдержав паузу, тихо проронил:

– А мы продолжаем нашу экскурсию…

Арест болгарина омрачил поездку в Херсек. Проведя больше часа на каменистом пятачке, где, по утверждению Серхата, когда-то стояло мансио, в котором родилась Святая Равноапостольная царица Елена, путешественники направились к заливу (на место древнеримских верфей), потом – на окончание мыса, откуда пролегала автомобильная дорога на противоположный берег залива.

На протяжении всего пути никто не слушал экскурсовода. Каждый думал о своем или, что вероятнее всего, об аресте Богдана. Всем было ясно, что он как-то связан с убийством Оды.

Только однажды Лидия спросила у бабушки:

– А что значит «равноапостольная»?

– Равная апостолам по величию, – объяснила ей Нинель Николаевна.

– Теперь понятно, – сказала девочка, и на этом их разговор закончился.

В Ялову они возвратились затемно и сразу разошлись по каютам.

В одиннадцать вечера лайнер «Олимпик» вышел в Мраморное море и, согласно маршруту, направился в Кушадасы, ближайший к Эфесу порт.

Утром, едва проснувшись, Элина вышла на балкон, взглянула на блиставшее солнцем море и вдруг услышала стук.

Накинув халат, она подошла к двери и заглянула в глазок:

– Кто там?

– Откройте, это полиция, – ответили ей по-английски.

Одновременно с этим к глазку приблизился развернутый документ.

Элина открыла дверь и увидела перед собой двух мужчин в форме. Взяв в руки документ, она сверила внешность его владельца с фотографией и прочитала вслух:

– Айзак Таскиран, следователь. – Переведя взгляд на второго, спросила: – Вы кто такой?

– Это Ибрагим Ядигар, мой помощник, – сказал Таскиран и забрал свое удостоверение. – Можем пройти в каюту?

– Зачем?

– Надо поговорить.

– Проходите… – Элина плотнее запахнула халат, отступила в сторону и, дождавшись, когда мужчины пройдут в гостиную, захлопнула дверь.

Как только расселись, она спросила:

– О чем пойдет речь?

– Вероятно, вы уже слышали, что на корабле случилось убийство.

– При чем здесь я?

Следователь многозначительно обронил:

– Пока ни при чем.

Элина встала, прошла к выходу и распахнула дверь.

– Прошу вас уйти!

– Зачем же так жестко?

– Мне не нравится ваша манера вести разговор. Впредь, если решите меня допрашивать, сделайте это официально в присутствии адвоката.

Мужчины переглянулись, и Айзак Таскиран отчетливо произнес:

– Служба в военной прокуратуре Израиля пошла вам на пользу, Элина Коган.

– Откуда у вас эти сведения? – Она закрыла дверь и вернулась на место.

– У каждого ведомства существуют свои каналы. О них не принято говорить. – Следователь сделал жест, предлагая ей сесть. – Мы в некотором роде пришли к вам как к коллеге.

– Ну, говорите.

– Вы знакомы с Богданом Апостоловым?

– В обеденном зале сидим за одним столом, но познакомились в дороге. По чистой случайности ехали в порт в одном такси.

Следователь и его помощник снова переглянулись.

Элина с нажимом повторила:

– По чистой случайности!

Айзак Таскиран улыбнулся и поднял руки:

– Никто не подвергает это сомнению. Еще один вопрос: что можете рассказать о болгарине?

– Обычный человек, – начала Элина. – Немного самовлюблен и заносчив, но это не может характеризовать его как преступника.

– В целом вы правы, однако в общении за столом Апостолов мог проявить и другие качества.

– За столом мы говорим на отвлеченные темы, – она отвечала сдержанно, понимая, что каждое неосторожное слово может вызвать непредсказуемые последствия.

– О чем, например? – уточнил помощник следователя.

– Например, о том, что Собор Святой Софии с недавнего времени стал мечетью.

– Понимаю… – проронил Таскиран. – Слышал, за вашим столом сидит католический священник?

– Епископ Теофилус Чезарини. Его тоже будете допрашивать?

– Нет-нет… Что вы!

– Кажется, Чезарини – друг вашего министра внутренних дел…

– Это – без комментариев! – прервал ее Таскиран. – Если не возражаете, вернемся к Богдану Апостолову.

– Что еще вас интересует?

– Возможно, вы заметили какие-то особенности в его поведении. Например: опаску, раздражительность или неуверенность…

Элина с улыбкой пожала плечиком:

– По-моему, он – веселый малый, жизнерадостный бонвиван. Чего ему опасаться?

– Кажется, вы симпатизируете этому типу, поэтому так сдержаны в оценках, – сказал Таскиран и перешел к делу: – Видели Богдана Апостолова рядом с Одой Густафссон?

– Да.

– Где и когда?

– После ужина в ночном клубе.

– Расскажите подробнее.

– Я и моя соседка по столу…

– Мадам Астахова? – уточнил следователь.

– Мне неизвестна ее фамилия.

– Продолжайте.

– После ужина, гуляя по палубе, мы с Нинель Николаевной и ее внучкой зашли в ночной клуб. Там увидели Богдана Апостолова, который танцевал с той самой шведкой.

– Одой Густафссон?

– Вероятно – да.

– Кто-нибудь еще из ваших знакомых был тем вечером в клубе?

– Турок Ердын Экинджи.

– Кто еще?

– Подруга Оды.

– Агнетта Зандберг?

– С ней я не знакома, но за обеденным столом они с Одой сидели рядом.

– Агнетта и Экинджи были вместе?

– Думаю, да. По крайней мере, танцевали друг с другом.

Айзак Таскиран что-то записал в своем планшете, после чего уточнил:

– Это все, что можете рассказать?

– Утром следующего дня я встретила Апостолова у бассейна.

– Так-так… Прошу, продолжайте.

– Он выглядел как человек, накануне перебравший спиртного и, судя по всему, спал не раздеваясь.

– Это интересно… Почему вы так решили?

– Богдан был в той же одежде, что днем раньше, и она была помятой.

– Вам известно, почему Апостолов путешествует без багажа? – спросил следователь.

– Это последнее, что меня интересует.

– Он сам ничего вам не рассказывал?

– Помнится, в Херсеке Апостолов хотел поехать в универмаг.

– Предполагаете, за одеждой?

– Скорее всего, да.

Айзак Таскиран закрыл свой планшет и с недовольным видом передал его помощнику.

– Мутная история, не находите?

– Что же в ней мутного? – поинтересовалась Элина.

– Все!

– Нельзя обвинять человека в убийстве женщины только потому, что накануне вечером он с ней танцевал.

– И не только… – вмешался помощник следователя Ибрагим Ядигар. – Апостолов последним видел Оду Густафссон живой. Он пробыл в ее каюте с половины первого ночи до трех. Это зафиксировали камеры наблюдения. В шесть утра в каюту вернулась Агнетта Зандберг и обнаружила подругу со свернутой шеей.

– Важная информация, – дополнил Таскиран. – С трех часов ночи до шести утра в каюту Густафссон никто не входил.

Элина опустила глаза и, чуть помолчав, проронила:

– Слишком очевидно…

– О чем это вы? – напрягся следователь.

– Чересчур очевидные факты иногда заводят в тупик.

– Полагаете, болгарин не виноват?

– Я так не сказала.

– Тогда что же вы имели в виду?

– Богдан и Ода познакомились тем же вечером и, судя по времени, проведенному в ее каюте, он получил свое. Болгарину незачем было ее убивать.

– Случается и не такое.

– Случается, – согласилась Элина. – Надеюсь, расследуя это дело, вы примете во внимание все детали и факты.

– Имеете в виду что-то конкретное? – уточнил Таскиран.

– Только факты, которые выпадают из общей картины преступления.

Он неожиданно выпалил:

– Вспоротый матрас, например, показался бы вам странным?

Она с пониманием кивнула:

– Вполне.

Возникло секундное замешательство, после которого Айзак Таскиран тяжело вздохнул:

– Ну, что же… Сказав «а», скажу и «б»… После задержания Апостолова в Херсеке его привезли на «Олимпик». К тому времени я уже получил ордер на обыск его каюты…

– Что-нибудь нашли? – вырвалось у Элины.

– Когда мы вошли в каюту, то заметили, что до нас там кто-то уже побывал. Помимо вспоротого матраса было раскурочено все, что могло служить тайником.

– Апостолов что-то прятал?

– Я спрашивал, но он не признался.

– И как это связано с убийством?

– Пока не знаю, – следователь встал и, прощаясь, протянул Элине руку. – Если у вас появятся какие-нибудь мысли на этот счет, сообщите мне.

– Как с вами связаться?

– Теперь мы будем часто встречаться.

На завтрак Элина опоздала, и пока она собиралась, наступило время обеда. К ее приходу в ресторан за столом уже сидели все ее сотрапезники. Все, кроме Богдана.

Епископ, как обычно, прочел молитву, и они приступили к обеду.

– Вас, кажется, допрашивали? – спросила Нинель Николаевна у Элины.

– Следователь Таскиран назвал это беседой, – ответила та.

– Он считает, что девушку убил наш болгарин?

– Богдан взят под стражу, и думаю, что не зря, – довольно неуклюже вмешался Ердын Экинджи. – В этом мире не осталось ничего святого!

– Вы про полицейских? – с усмешкой поинтересовалась Элина.

– Я про убийство.

Между тем на столе появились тарелки с пастой, что вызвало у Теофилуса Чезарини радостный возглас:

– Хвала Господу! Три дня не ел макарон.

Нинель Николаевна улыбнулась:

– В вас говорит настоящий итальянец.

Епископ насыпал в пасту тертого сыра, взял вилку и, словно о чем-то вспомнив, взглянул на турка:

– Многие мыслят, что современный мир безнадежен. Будущее никогда еще не было таким непредсказуемым, но люди по-прежнему любят Бога.

– Бог движет мир, в котором его любят, – процитировала Нинель Николаевна. – Аристотель прав, но иногда смотришь новости, наблюдаешь за тем, что происходит, и думаешь: куда же катится мир?

– Ты рассуждаешь как заурядная бабка, – буркнула Лидия.

– Так я же она и есть!

– Ты – профессор и должна смотреть в суть вещей.

– Куда-куда? – уточнила Нинель Николаевна, но девочка перевела разговор на то, что ее волновало больше всего:

– Если Богдана осудят, сколько ему дадут?

– По турецкому законодательству – тридцать пять лет тюрьмы, но иногда дают пожизненное, – сказал Ердын Экинджи.

– Боже, боже! – воскликнула девочка. – Когда он выйдет, я буду уже старухой.

Епископ покачал головой и наставительно произнес:

– Если христианин совершил злодейский поступок, он должен ответить пред Богом и пред людьми.

– Ваше преосвященство, разрешите задать вопрос? – Перед тем как изречь нечто важное, Ердын Экинджи вытер салфеткой рот.

– Прошу, говорите, – кивнул ему Чезарини.

– Почему христианская религия с точки зрения философии не так хорошо продумана, как, например, ислам или буддизм?

– А вы пытались изучать христианство? – осведомился епископ.

– Пытался сравнить с исламом.

Теофилус Чезарини выпрямил спину и, глядя куда-то поверх головы турка, неторопливо заговорил:

– Я не берусь оценивать степень философской глубины ислама, поскольку не знаком с его философией. Знаю лишь то, что исламское богословие соприкасается с философией и обозначает себя как богооткровенное. Но если вы считаете, что философское содержание вашей религии более продуманное, то я могу возразить.

– Христианскую религию невозможно понять! – воскликнул Экинджи. – Догмат о Пресвятой Троице непостижим для человеческого рассудка. Это учение иррационально.

Теофилус Чезарини кивнул:

– Для того чтобы принять догмат о Пресвятой троице, человеческий рассудок должен отказаться от рационального объяснения.

– У мусульман нет Бога, кроме Аллаха. Аллах един, – привел пример Ердын Экинджи.

– И мы тоже веруем во единого Бога, но в трех ипостасях. – Епископ чуть помолчал и продолжил: – Приведу вам пример. Еще древние греки искали самое элементарное, неделимое, из чего состоит мир. И они нашли это неделимое – атом^[33]. Однако через две тысячи лет люди открыли, что в неделимом атоме скрыт целый мир: ядро и электроны. Вот так же и в Боге: он един и неделим, но внутри него существует своя жизнь. На нашем грубом человеческом языке это выражается так: внутри Бога – Отец и Сын и Святой Дух.

– Но это невозможно понять!

– Именно эта невозможность является доказательством того, что христианство – подлинное откровение, которое было послано людям свыше. Каждый раз, читая Евангелие, мы осознаем, что по своей глубине оно превосходит возможности человеческого постижения.

– Тогда позвольте мне высказаться… – Нинель Николаевна уважительно склонила голову и посмотрела на Чезарини. – Вы привели убедительный аргумент в пользу сверхъестественного происхождения христианской религии. Но у меня на этот счет противоположное мнение.

– А я хотел бы съесть свои макароны.

– И все же…

Епископ Чезарини вздохнул и отложил вилку.

– Если это неизбежно, я готов слушать.

– Благодарю, – профессорша улыбнулась. – Дело в том, что человек способен к построению серьезных абстракций – это его особенность. А потом эти абстракции начинают менять его жизнь, то есть дух начинает менять материальное. Это касается религии.

– «Не мы возлюбили Бога, но Он возлюбил нас и послал Сына Своего», – сказано в послании Иоанна, – процитировал Чезарини.

– Каждый, кто придумывал очередную притчу в Евангелии, говорил о чем-то своем. И неважно, что изрекал Христос в своих проповедях, неважно, что написано в Евангелии, – все перекрывается одним и главным: это был Бог, который нес людям любовь.

– Вы слишком упрощаете, – сдержанно заметил епископ, но Нинель Николаевна продолжила:

– Человеку, неспособному решать свои проблемы самостоятельно, нужен Большой Папа. Из этой потребности родилась большая любовь к Богу. И это лишь одна составляющая, которая дает понимание того, почему христианская религия распространилась так быстро.

– Тогда попрошу вас так же просто объяснить, почему христиане отказались от языческих богов.

– Потому что им приписывались человеческие черты. Они были такими же, как люди: самовлюбленными, жестокими и самоуверенными. Языческий бог, как и человек, мог быть рассержен, мог быть зол, а мог быть, наоборот, очень великодушен. С этими богами нужно было искать контакт. Чтобы не страдать, их требовалось умилостивить при помощи жертвы.

– Короче, договориться, – со знанием дела сказала Лидия.

– Христианство подарило людям доброго бога. Бога, который был добр, потому что он был человеком и прожил земную жизнь, – Нинель Николаевна убежденно тряхнула головой и ее хвостик заколыхался. – Причем он прожил жестокую, суровую жизнь, и это его не озлобило, Христос по-прежнему был добр к людям. И если тебя бил палкой хозяин или папаша, так сказать, вразумлял розгами, все равно оставался кто-то, кто любил тебя в любом проявлении, даже когда ты грешил. Таким образом, в этом жестоком мире, в котором так не хватало любви, появилось божество, которое олицетворяло любовь.

– То есть, по вашему мнению, христианство родилось в ответ на дефицит всемирной любви? – спросил Чезарини.

– Можно сказать и так.

– Злые боги исчезли, но зло осталось, – усмехнулась Элина.

– Вы правы, с появлением доброго бога зло никуда не делось, но его нужно было персонифицировать. Так появился дьявол, – сказала профессорша.

– И каково будет резюме ваших сентенций? – в голосе епископа прозвучала ирония.

Однако и это не смутило Нинель Николаевну. Она уверенно заявила:

– Христианство пришло не сверху, как утверждаете вы, а распространялось снизу, как низовой пожар в лесу.

Епископ Чезарини примирительно улыбнулся:

– Предлагаю прервать или, по крайней мере, отложить эту дискуссию, чтобы в полной мере насладиться пищей, которую даровал нам Господь.

Все это время Элина исподволь наблюдала за Себастианом, сидевшим за соседним столом. На протяжении всего разговора о происхождении христианства служка сидел спиной, и только уши его, по мере того как накалялась дискуссия, все больше краснели.

Обед закончился ликером, десертами и обсуждением очередного порта прибытия – Кушадасы, откуда им предстояла экскурсия в Эфес, к домику Богородицы, где Святая Дева Мария провела последние дни.

После обеда Элина прошлась по палубам, с намерением сжечь калории. Но как только она оказалась возле своей каюты, то обнаружила там профессоршу.

Нинель Николаевна явно была чем-то обеспокоена.

– Я вас жду!

– Что-нибудь случилось? – Элина открыла дверь, и они прошли в комнату.

– Мне нужно с вами посоветоваться, – сказала Нинель Николаевна и решительно замотала головой. – Нет! Мне нужно вам рассказать.

– Слушаю… – Элина опустилась на диван.

Профессорша села рядом.

– Помните тот момент, когда я вернулась на лайнер за видеокамерой?

– Очень хорошо его помню.

– Я забрала камеру и уже направилась к лифту, но увидела нечто, о чем сейчас должна рассказать.

– Только не волнуйтесь.

– Я увидела нашего турка!

– Ердына Экинджи? – уточнила Элина. – Вы вместе с ним сели в автобус.

– Кажется, вы не поняли… Когда я его увидела, то подумала, что он вышел из своей каюты.

– А на самом деле?

– На самом деле он выскользнул из каюты Богдана!

– Выскользнул?

– Вышел, стараясь быть незамеченным.

– Та-а-ак…

– Но сам-то Богдан в это время сидел в автобусе!

– А почему вы раньше об этом не рассказали?

– Так я же не знала, что турок живет в другой каюте! Это мне стало известно только сегодня.

Чуть подумав, Элина проронила:

– Вам необходимо все рассказать Таскирану.

Capitolo IV

Римская империя, город Дрепан.

268 год

День в мансио начинался рано. В предрассветный час привратник открывал запертые на ночь ворота. Елена и кухарка Дорсия встречали зеленщика с повозкой, полной овощей.

Пока Дорсия придирчиво выбирала капусту, репу, морковь, бобы, лук, чеснок, огурцы и многочисленные ароматные травы, Елена записывала на восковой табличке все покупки с ценой, количеством и расчетами. Потом они еще раз все проверяли, и Теодор платил зеленщику.

Следующим обычно появлялся мясник. На его повозке лежали туши свиней, барашков и козлят, переложенные крапивой в качестве консерванта. Повар, старший сын Дорсии, молчун и большой умелец в своем деле, внимательно осматривал товар, нюхал, о чем-то спрашивал мясника, и кухонный раб уносил отобранные туши.

Птичник быстро сгружал уже ощипанные тушки. Обычно это были молодые петушки и утки, но иногда для гурманов повар заказывал павлинов, фазанов или цесарок.

Ночной улов приносили рыбаки. Дорсия на ходу составляла великолепное меню, отчаянно торговалась и тыкала пальцем в рыбину (тунца, камбалу, мурену или лосося). Елена записывала некую среднюю цену, и раб уносил покупки на кухню. Теодор платил, а Елена с Дорсией шли дальше закупать плетенки с рыбой помельче и корзинки с устрицами или креветками.

Фрукты Елена выбирала сама, поскольку в этом ей не было равных. Начало сентября – время полновесных, налитых солнцем ароматных яблок, краснобоких и желтых, вытянутых и приплюснутых – все сорта хороши. Их можно подавать на десерт, сушить, печь изумительные пироги и готовить пастилки, которые так вкусны среди зимы. Через месяц подойдут зимние сорта, для них в обширном подземелье таверны был выгорожен сухой и прохладный угол. Там яблоки уложат в деревянные ящики, засыпят опилками и оставят зреть до весны.

Ettore Forti – Fruit Vendor. 1897

Елена отправила на кухню по корзине сладких желтых и красных яблок. Для печеной утки наполнила корзину кислыми и зелеными.

Сентябрь – последний месяц для персиков. Россыпью лежали они на телеге, небольшие желтые плоды с розовым боком. С персиками нужно быть осторожной: они могут горчить или оказаться безвкусными.

Елена разломила персик и аккуратно, чтобы ворсинки не попали на щеки, попробовала мякоть. Так и есть: плоды были горькими. Она обратила свой взгляд на крупные пурпурные персики, среди которых тоже могли быть обманки. Существовал простой способ определить спелый плод: он должен источать аромат. Елена быстро наполнила корзину и подошла к невзрачным и мелким персикам. Они – настоящее сокровище! Плоть их сладка, как мед, и аромат соперничает с запахом роз. Засушенные, они хранят вкус солнца до следующего лета и для праздничной выпечки просто незаменимы. Елена отправила на кухню самую большую корзину таких персиков.

Последней за утро покупкой были несколько тяжелых гроздей винограда с удлиненными плодами янтарного цвета. Они были не слишком сладкие и хорошо утоляли жажду.

После закупок Елена, как обычно, пошла в таверну, а Теодор направился к кузне, где рабы уже разгребали пепелище под присмотром Иосифа и Давида.

Она уселась за стойку и достала книжку из восковых дощечек, на которых записывала расходы каждого постояльца. Для подсчетов Елена использовала абак^[34], набирала числа быстро, не глядя на шарики в желобках, а результат красивым почерком записывала на полоску льна. Таких полосок она приготовила семь – по числу гостей, уезжавших сегодня.

Как правило, постояльцы покидали мансио после раннего завтрака, поэтому Елена готовила расчеты заранее. Осталось подтвердить их печатью владельца, но отца все еще не было.

Елена вышла во двор, где рабы уже готовили повозки к отъезду, выводили из конюшни лошадей и грузили поклажу.

Отец и кузнец Иосиф осматривали разрушенный горн и обменивались короткими фразами:

– Колена нет, – сказал кузнец, вытащив голову из зева печи.

– Да, – согласился Теодор. – Трубу надо делать длиннее.

– Выводить высокую трубу – дорогое удовольствие.

Елену не замечали, и она решила обратить на себя внимание:

– Salve! Трубу можно удлинить не вверх, а вниз.

Мужчины одновременно повернули к ней головы:

– Что ты сказала?

– Вы тут говорили, и я подумала: какая разница, куда удлинять трубу – вверх или вниз?

Иосиф и Теодор изумленно переглянулись.

– Над этим надо подумать…

Но Елену больше занимало другое:

– Идем в таверну, отец, тебе следует поставить печать на отчеты. К тому же не мешает позавтракать.

В таверне они уселись за стол, и пока Теодор прикладывал печать к полоскам льна, Дорсия подала холодное мясо и тарелку свежих лепешек, намазанных моретумом^[35], поставила на стол кружки с горячей смесью из воды, корицы, вина и меда. Взглянув на еду, Елена вдруг сильно закашлялась.

Отец поднял голову:

– Что с тобой?

– Ничего страшного, просто с утра неважно себя чувствую.

Она решила не расстраивать отца, на самом деле, все обстояло хуже. Ночью Елена проснулась от жжения в груди и удушья. Она продышалась у окна, однако больше не заснула. Боль не отступала, и к утру появился кашель.

Елена не стала завтракать, но горячий напиток выпила с удовольствием. Этим утром у нее было много работы: до отъезда гостей необходимо проверить комнаты. Вдруг постояльцы что-то забыли или, наоборот, что-нибудь прихватили с собой?

Осматривать комнаты было несложно: в каждой стояла широкая кровать, стол и несколько стульев. Завершал обстановку кованый сундук с замком и восковой печатью. Рабыня стаскивала покрывало и простынь с матраса, раб-фуллон^[36] сгребал все в охапку и уносил в прачечную. Елена поднимала крышку сундука, чтобы выяснить, пуст ли он.

В одном из номеров в сундуке отыскался маленький бронзовый сестерций, и Елена послала рабыню к купцу, который жил здесь несколько дней, чтобы та отдала монетку.

Рабыня вскоре вернулась:

– Господин разрешил оставить сестерций себе. Госпожа позволит?

Елена не возражала, но велела рабыне побыстрее вернуться к работе.

Путешественники, ехавшие по дороге, обычно появлялись лишь к вечеру, поскольку отправлялись из ближайшего мансио ранним утром. А вот корабли с пассажирами прибывали в порт в любое время. Поэтому к полудню комнаты должны быть вымыты, матрасы проветрены и взбиты, постели застелены.

Пока рабы занимались уборкой, Елена осмотрела кусты цветущих роз в саду. Каждая пядь земли в саду была с любовью ухожена, облагорожена и украшена. Хитрая обрезка и подкормка давали дивные результаты, розы пышно цвели с ранней весны и до поздней осени. Елена мечтала о нескольких фруктовых деревьях, но садовник был непоколебим. По его убеждению, сад в патио должен быть усладой для глаз и души, а не для желудка.

Закашлявшись, Елена опустилась на скамью и провела ладонью по влажному лбу. Ей потребовалось усилие, чтобы встать, – так сильно она устала.

Lawrence Alma-Tadema – The Year’s at the Spring, All’s Right with the World, 1902

Следующим местом, требующим заботы и внимания, были термы. Гости попадали туда из патио. Рабы завершали уборку, скребли лежанки и мыли полы.

Елена дождалась, когда рабы покинут помещение, велела привратнику выйти в патио и объявить начало женского времени. Первыми внутрь проскользнули рабыни-банщицы, за ними потянулись постоялицы. На несколько часов термы оказались в распоряжении женщин.

Lawrence Alma-Tadema – A balneatrix, 1876

Lawrence Alma-Tadema – A Favourite Custom, 1909

Елена тем временем отправилась в прачечные, которые примыкали к термам. Воду для них нагревали те же печи, но вход был со стороны внешнего двора. Чуть запыхавшись, она заглянула в помещения, где в каменных ваннах рабы-фуллоны топтались по белью в мыльной воде. Пересчитав чистые, аккуратно сложенные покрывала и простыни, Елена осталась довольна.

По дороге в таверну она остановилась у пепелища. Там, рядом с остовом печи, рабы копали глубокую яму, а Иосиф и Теодор обсуждали, достаточно ли им двенадцати футов глубины.

– Теперь у нас вместо кузни строится нимфеум? – пошутила Елена.

Однако отец отреагировал очень серьезно и поделился планами:

– Ты сама предложила продлить трубу вниз. Мы попробовали, тяга действительно увеличилась. Будем перекладывать печь по-новому!

Елена строго заметила:

– Настало время сиесты, вам с Иосифом нужно перекусить и отдохнуть!

Обед в таверне был разнообразнее легкого завтрака. Дорсия мастерски готовила пульс^[37], заправляла его оливковым маслом и посыпала зеленью. Холодные закуски из яиц и щедрых ломтей ветчины прекрасно дополнял свежеиспеченный хлеб. Сопроводил эту трапезу напиток из вина и воды.

Елена не стала садиться за стол с мужчинами, прошла на кухню, чтобы узнать, как идет подготовка к ужину. Работа шла полным ходом. Дорсия усадила девочку за маленький стол, поставила перед ней миску с пульсом и ломтями луканской^[38] колбасы, а рядом пристроила тарелку с миндальным печеньем. Кухарка знала, как угодить госпоже.

Елена, взглянув на лакомства, проронила:

– Я не хочу есть…

– Да как же так! Ты ведь не завтракала!

– Дорсия, дай мне воды с лимоном и медом.

– Госпожа Елена, да здорова ли ты?! – всполошилась кухарка. – Твое лицо бледнее стены!

– Я здорова. Вот только немного устала.

Елена так и не притронулась к еде, выпила воды и поднялась в свою комнату.

Время сиесты она обычно проводила за чтением – в отцовском кабинете было множество свитков. Когда Елена была ребенком, они с отцом читали кусочки текстов по очереди, но очень скоро она, как взрослая, могла побеседовать с Теодором об очередной прочитанной книге.

На этот раз Елена лишь прилегла и сразу погрузилась в глубокий сон. Проснулась от голосов, которые доносились с нижнего этажа. Она поднялась, плеснула в лицо воды, вышла на лестницу и перегнулась через перила.

В атриуме отец громким голосом приказывал управляющему:

– Поднять всех рабов! Обыскать каждый угол и каждое помещение. Расспросить, кто выходил за ворота в последний час. Обо всем докладывать мне.

У выхода управляющий обернулся:

– А что, если ребенок спрятан в комнате какого-то постояльца?

– Их мы пока не трогаем.

Когда за ним захлопнулась дверь, Елена спустилась вниз:

– Отец, что случилось?

– Потерялся пятилетний ребенок, сын римского купца. Во время сиесты нянька с матерью задремали. Мальчишка использовал момент и решил прогуляться. Надеюсь, он скоро найдется.

Однако все вышло иначе: время шло, а ребенок не находился. Единственное, что внушало надежду на благополучное разрешение, – слова привратника о том, что мальчик не покидал мансио.

Елена приняла участие в поисках, обшарила термы, опасаясь, что малыш мог свалиться в бассейн. Из терм она отправилась к кузне. Там заглянула в яму, выкопанную для печной трубы, и увидела мальчика. Он лежал на дне, сложив руки под перепачканной щечкой.

Елена окликнула его, и он испуганно уставился на нее.

– У тебя что-нибудь болит? – спросила она.

Мальчишка вскочил на ноги и завопил:

– Вытащи меня отсюда!

– Нашелся! Он здесь! – радостно закричала Елена.

Когда мальчишку отвели к родителям, все, кто участвовал в поисках, удивлялись: как же так? Ведь кузня была на виду, почему никто не догадался заглянуть в эту яму?

Оставшись наедине с отцом, Елена сказала:

– Когда я была маленькой и мы с Давидом играли в прятки, я мечтала о потаенном месте, где меня никто не найдет. Не кажется тебе, что такое место будет для нас нелишним? Давай сделаем тайник возле печи или в дымоходе – так, чтобы он был на виду, но никогда не подумаешь.

Теодор внимательно выслушал дочь и в очередной раз удивился ее прозорливости.

– И что ты там собираешься прятать?

– Пока не знаю. Но пусть у нас будет такое место.

Вечером Елена, как всегда, сидела за стойкой в таверне и наблюдала за тем, как Теодор и кузнец Иосиф шагами мерили кузню. От этого интересного зрелища ее отвлек шум, возникший за столом, где три офицера играли в двенадцать линий^[39]. Азартные игры в общественных местах были запрещены, но если игроки вели себя тихо, на них не обращали внимания.

Один из них вскочил, посылая проклятья на головы приятелей, настроенных вполне благодушно. Было очевидным, кто из них проиграл.

– Марций, сядь, ты наверняка отыграешься! – с хохотом воскликнул один из офицеров.

– Ну уж нет, проклятые везунчики! Сегодня Фортуна явно повернулась ко мне задом! Теперь я нуждаюсь в утешении и ласке! – Марций обернулся и, уставившись на Елену, продолжил: – И я знаю, кто меня осчастливит!

Он подскочил к Елене и выдернул ее из-за стойки. Все произошло слишком быстро, она лишь успела пролепетать:

– Благородный господин, прошу, отпусти меня!

– Марций, отстань от девчонки, – лениво протянул его приятель, не предпринимая, впрочем, никаких попыток остановить наглеца.

Елена поняла, что рассчитывать может лишь на себя, и пнула Марция по коленке. Тот зарычал от боли и дернул девочку так сильно, что ей пришлось ударить его кулаком по носу. Марций взвыл, Елена вырвалась, одновременно с этим в таверну влетел разъяренный Теодор. Он двинул Марция по физиономии и передал его обмякшее тело на руки подоспевшим рабам.

– Храбрый господин нуждается в отдыхе, проводите его в комнату. – Распорядившись, Теодор обернулся к дочери: – Ты не пострадала?

Елена обхватила себя руками и затряслась нервной дрожью:

– Твои уроки пригодились, отец! – она попыталась улыбнуться.

Теодор обнял дочь и с чувством прижал к себе:

– Иди домой, милая, твой день закончился.

Чуть позже Дорсия принесла Елене горячий напиток с медом и нашла ее спящей. Старая кухарка приложила руку ко лбу девочки и, ощутив жар, прошептала оберегающую молитву, попросила защиты у богинь и провела очищающий круг над головой Елены.

Что еще могла сделать старая рабыня для своей госпожи?

Ранним утром, не дождавшись Елену в атриуме, Теодор поднялся наверх и постучал в дверь ее комнаты. Ответа не последовало, и он вошел в спальню. Елена все еще лежала в постели. Теодор подошел ближе, склонился над дочерью, и на него полыхнуло жаром.

Он тронул ее лоб и в ужасе отдернул руку. Перед глазами промелькнули картины, которые Теодор старался не вспоминать: его Зоя, горячо любимая жена, мечется в родовой горячке, а рядом – тельце мертворожденного сына. Даже в бреду Зоя прижимала его к себе.

– Нет, только не это! – Теодор сбежал вниз и бросился к воротам.

Там уже стояли продавцы и кухонные работники.

Дорсия, взглянув на хозяина, сразу все поняла:

– Господин, иди к врачу, а я позову управляющего. Справимся без тебя!

Врач, которого привел Теодор, прослушал и простучал больную, осмотрел ее горло. От жара прописал компрессы, от кашля – настойку ивовой коры. Но по его лицу было видно, что он не слишком надеется на выздоровление пациентки. Убитый горем Теодор проводил врача до двери, наградив его щедрой платой.

К полудню Елена ненадолго пришла в себя и смогла проглотить горькую настойку, запив водой с лимоном и медом. К вечеру кашель усилился и не отпускал ее до утра.

Дорсия, которая приносила питье и безуспешно пыталась накормить заболевшую девочку, спустилась в атриум к алтарю с крылатыми ларами. Пошептав молитву, она положила перед божками по кусочку миндального печенья. Постояла минутку, прислушиваясь к кашлю Елены, поджала губы и подошла к хозяину.

– Господин, тебе нужно пойти в храм Аполлона и просить об исцелении дочери.

– Я проклял богов, когда умерли Зоя и наш сын. Иди сама, Дорсия, – сказал Теодор и, утерев глаза, отвернулся.

Потоптавшись в нерешительности, Дорсия отправилась в ближайшую инсулу и поднялась на второй этаж, где ее семья занимала две комнаты – приличное жилье, отвечающее высокому статусу кухарки. Она достала из сундука нарядную изумрудно-зеленую паллу и накинула ее на голову. Из кошелька извлекла серебряный сестерций, спрятала его в складках столы и двинулась в храм.

Дорога к храму шла через форум, где Дорсия купила венок, сплетенный из лавра с добавлением веточек кипариса и листьев дуба – любимыми растениями светозарного бога.

Храм Аполлона стоял на невысоком холме. Дорсия взобралась по ступеням в портик и остановилась, чтобы перевести дыхание. Ветер с моря трепал концы ее паллы. Она обернулась и увидела белокрылые паруса вдалеке, суету возле пирса и казармы, у которых маршировали солдаты. Красные черепичные крыши начинались у порта и наползали на холм. Дрепан был огромным городом, в нем проживало шесть или даже семь тысяч человек.

Передохнув, Дорсия ощутила прилив сил и вошла в храм. В зале было полутемно, фигуру златокудрого бога искусно подсвечивал огонь разноцветных лампад. Прежде чем сделать шаг, Дорсия почтительно склонилась перед богом-целителем.

К ней приблизился жрец и тихо спросил:

– Что угодно почтенной матроне?

– Заказать моление об исцелении больной и принести богу жертву.

Жрец подвел Дорсию к подножию статуи, где были многочисленные дары. Там же лежали дощечки с благодарственными надписями.

Для приношения Дорсия подыскала место поближе к постаменту. Положила туда лавровый венок, опустила в протянутую чашу монетку и сообщила жрецу имя больной.

Amos Cassioli – Das Venusopfer. Öl auf Leinwand, between 1875 and 1878

Тот приблизился к алтарю и положил на мерцавшие угли палочку благовоний. Пока курился благоуханный дымок, жрец прочитал молитву об исцелении сироты Елены.

В мансио Дорсия вернулась с миром в душе и с верой в выздоровление госпожи. Однако, несмотря на то что жертва была принесена, Елене стало намного хуже. Свирепый кашель раздирал ее грудь, девочку бросало то в жар, то в холод.

Ночью Елене приснился сон, который повторялся уже не раз: на пороге комнаты стояла мама с братиком на руках и манила ее к себе. Елена бросалась к матери, но та внезапно исчезала. Вдалеке мелькал край ее столы, и девочка бежала через длинную анфиладу за призрачным силуэтом. Утром Елена просыпалась совершенно измученная.

В один из таких невыносимо тяжелых дней в мансио появился вигил Модест Юстус. Он покрутился у кузни, поговорил с Иосифом и, покачав головой, исчез. Через час появился вновь в сопровождении военного медика.

Теодор, который в последние дни не отходил от Елены, с надеждой ждал, что скажет врач. Собрав инструменты, тот вышел из комнаты Елены, спустился в атриум и обратился к отцу больной:

– Модест сказал, что девочка тушила пожар.

– Да, это так, – подтвердил Теодор.

– Я встречал похожие симптомы у солдат, которые сражались в огне. Болезнь возникает от вдыхания дыма и поражает горло и легкие. Исцеление будет долгим. Во время приступов кашля больную надо переворачивать на живот и подкладывать под грудь жесткий валик. Жар следует облегчать, протирая больную уксусной водой каждый час, а также давать ей обильное питье.

– Господин врач, вот уже неделю она ничего не ест!

– Это нестрашно, у молодых большой запас сил. Попробуйте давать ей питательные отвары, но твердой пищей не кормите.

Мужчины пожали друг другу руки, выражая доверие и поддержку. От платы военный врач решительно отказался.

Несложные советы медика облегчили страдания больной, но жар и кашель не отступали. Следующей ночью Елене приснился все тот же сон. На этот раз она догнала мать и почти схватила подол ее столы. Проснувшись, Елена отчетливо поняла, что она смертна. Но от этого знания не сделалось страшно, все вокруг для нее вдруг стало неважным.

Утром, взглянув на Елену, отец распознал в ее глазах смертельную отстраненность и попытался подбодрить, однако понял, что ей это уже не нужно.

Ближе к вечеру проведать больную пришел Иосиф, но Теодор не впустил его в комнату дочери.

Взглянул на друга, тот все понял без слов.

– Теодор, ты знаешь, я христианин, – сказал кузнец. – И я наделен правом проводить обряд крещения. Позволь мне окрестить твою дочь и поручить заботу о ней истинному богу Иисусу Христу. Я не призываю тебя верить в него, но позволь мне спасти твою дочь и душу ее!

– Спаси! – со слезами в голосе воскликнул Теодор.

Вернувшись к постели дочери, он прошептал:

– Я попросил Иосифа окрестить тебя. Он уверен, что его бог вылечит тебя.

Она подумала, что так отцу будет легче, и чуть заметно улыбнулась:

– Хорошо, отец. Я согласна.

Но когда в ее комнате появился Иосиф в белом одеянии, Елена уже провалилась в забытье. В своих видениях она бежала по комнатам в темноту, ей казалось, что она вот-вот схватит белый подол материнской столы.

Lawrence Alma-Tadema The Convalescent, 1869 (detail)

Иосиф надел на себя цепь с крестом, вышитую шапку и зажег свечи. В большую серебряную чашу налил воды.

– Омовение должно проводиться в реке, но я сделаю так, что таинство свершится здесь и сейчас. Елена должна родиться от воды и Духа Святого и стать дочерью Отца Небесного. Теперь разбуди ее.

Однако попытки Теодора привести девочку в чувство оказались безуспешными.

Иосиф нахмурился:

– Тогда ты сам как отец земной будешь отвечать за свое дитя. Раздень Елену и возьми на руки. Я очищу ее водой и облачу в белые одежды.

После омовения Иосиф возложил руки на голову Елены, повторяя слова молитвы:

– Плоть родится от плоти, дух родится от Духа Божия, рожденная от Духа Божия и воды, да войдет в Царствие Небесное! Да свершится рождение Духа! Да войдет Дух Святой в плоть рожденную!

Что-то нежное, давно забытое коснулось души Теодора, едва ощутимо вздрогнула на его руках Елена.

– Дочь Отца Небесного, нарекаю тебя именем Елена! Дочь Божья Елена, согласна ли ты войти в лоно христианской церкви?

Вместо нее ответил Теодор:

– Дочь Божья Елена согласна стать христианкой.

Иосиф надел ей на шею маленькую серебряную рыбку^[40] на шнурке. На этом обряд крещения завершился.

Теодор осторожно уложил дочь на постель. Ему показалось, что жар как будто уменьшился.

Иосиф пообещал:

– Я буду молиться за Елену всю ночь.

– Молись, друг мой! И я буду просить твоего Бога о помощи!

Той же ночью, в бреду, Елена увидела золотое сияние, и легко, как на крыльях, полетела на этот свет, который становился все ярче. В конце длинного коридора мелькнул край белого одеяния, Елена влетела в комнату, освещенную ярким солнцем. К ней от окна устремилась женщина. Яркий свет не позволял разглядеть лица, но Елена вдруг осознала, что это ее комната, и она лежит в своей постели, а женщина склонилась над ней.

– Мама! – закричала Елена и попыталась сесть.

– Лежи, дитя, ты еще очень слаба, – мать положила руку на ее лоб. Рука была прохладной и приносила облегчение. – Выздоравливай. – Она улыбнулась и сделала шаг назад.

– Мама, не уходи! – взмолилась Елена.

– Мы встретимся, но гораздо позже. Тебе предстоит долгий и трудный путь. А сейчас набирайся сил.

Елена уснула, и это был крепкий сон без изнурительных видений.

Проснулась она солнечным утром. В приоткрытый ставень виднелся кусок синего неба. На низкой скамеечке у кровати, положив голову на скрещенные руки, спал седой человек. Елена шевельнулась, и человек вскинул голову.

– Отец! – вскрикнула Елена. – Ты поседел! – Она попыталась сесть.

Теодор бросился ей на помощь, и они стукнулись лбами. Елене стало смешно, но рассмеяться сил не хватило. Она улыбнулась, отец заулыбался в ответ и сразу помолодел.

– Ты вернулась…

– Сколько же времени я болела?

– Целую вечность.

– Я так проголодалась, что могу съесть цыпленка! Нет, целого барашка! – воскликнула Елена, и жизнь сразу же закипела вокруг нее.

В комнате распахнули ставни, она наполнилась воздухом и солнечным светом. Рабыня причесала и умыла Елену и вскоре подоспела запыхавшаяся Дорсия с подносом изысканных яств.

Елена села в постели, но смогла съесть только половинку яйца и выпить напиток. После этих простых, но утомительных действий, она провалилась в сон и уже не видела, как в дверях ее комнаты остановились Иосиф и Теодор.

– Ты сказал ей о крещении? – Иосиф отвел взгляд от спокойного лица девочки и посмотрел на ее отца.

– Не успел. Видишь – уснула, – ответил он.

– На мне лежит обязанность научить твою дочь быть христианкой. Когда она наберется сил, я подготовлю ее и введу в нашу христианскую общину.

– Могу ли я, старый безбожник, присутствовать на твоих уроках? – спросил Теодор.

– Ты мой друг. Но если станешь христианином, то будешь моим братом.

Спустя несколько дней Елена окрепла настолько, что смогла во время сиесты с помощью отца добраться до новой кузни. Теперь вместо черепичной крыши в кузнице был сводчатый потолок. Давид обзавелся каменным столом, и даже полки с инструментом сделали каменными. Изнутри ворота обили железными листами. Отныне гореть здесь могли только угли в кузнечном горне.

Печь имела пристройку в виде колодца. Елена заглянула туда и почувствовала мощный ток воздуха.

Отец тихо проговорил:

– А теперь смотри…

Он сел на край колодца, перекинул ноги и стал спускаться вниз, используя вместо лестницы выступающие камни. Очутившись на дне, Теодор запрокинул голову и посмотрел на дочь:

– Здесь, у основания стены, встроен большой плоский камень. Если нажать на него, откроется комната, в которой есть вентиляция. В ней можно спрятаться.

Он надавил на камень, кусок стены повернулся, и Теодор исчез в темном проходе. В ту же минуту стена снова встала на место. Елене стало не по себе, но спустя мгновенье отец появился из тайника, целый и невредимый.

– Чтобы выйти из комнаты, надо надавить на плоский камень справа. Запомни это, Елена!

Когда Елена и Теодор вышли из кузницы, им встретился Давид. Склонив голову, юноша уважительно посторонился, но его взгляд из-под сведенных бровей обдал Елену любовным жаром.

– Сальве! Уже выходишь из дома?

Слабо улыбнувшись, она ответила:

– Впервые после болезни…

Втроем они побрели к таверне, приноравливаясь к медленной походке Елены. Теодор шел чуть впереди, давая детям поговорить. До него донеслись слова Давида, сказанные с неожиданной силой и страстью:

– Я люблю тебя, Елена! Ты для меня дороже жизни! Все время, пока ты болела, я молился нашему Богу Иисусу о твоем исцелении и просил забрать мою жизнь вместо твоей. Хочу быть рядом с тобой всегда!

– И я не представляю жизни без тебя, – тихо проговорила Елена.

«Э-э-э… Да у детей-то уже все слажено», – удивился Теодор и вдруг увидел, что от ворот к ним спешит старик – иудей в богатом одеянии.

– Шолом алейхем, – первым поприветствовал он.

– Сальве! – откликнулся Теодор, узнав недавнего знакомца-ростовщика. – Чем обязан визиту, почтеннейший? Разве мы не завершили наши дела?

– Я пришел к тебе, Теодор из Фессалоник, по важному делу.

– Ну говори.

– Дело мое заключается в следующем: я ищу сына своего любимого брата. Много лет назад наша семья продала его в рабство за долги. Спустя два года долг был уплачен, но след моего племянника был потерян. Знаем лишь то, что он был выкуплен вольным гладиатором в Риме. Попытки обнаружить обоих не увенчались успехом. И вот совсем недавно мне стало известно, что среди твоих рабов есть кузнец…

– Иосиф? – догадался Теодор.

– Он и есть мой племянник, – сказал старик. – Я пришел его выкупить.

– Такие серьезные дела стоя не решают. Будь моим гостем.

Теодор и старик уселись за стол в таверне. Елена и Давид, сгорая от любопытства, обосновались поблизости.

– Хоть ты и опоздал, но выкуп родственника – благородное дело, – начал гостинщик.

– Неужели племянник умер… – старик побледнел.

Теодор его успокоил:

– Не спеши хоронить Иосифа. Он жив и давно свободен.

– Ты отпустил его на волю?! Тогда я верну тебе деньги!

– Иосиф – мой друг. Мы вместе с ним пережили трудные времена и умели радоваться удачам. Друзей не продают. Оставь свои деньги себе, ростовщик. – Теодор обернулся к Давиду и приказал: – Приведи сюда твоего отца.

Вскоре Иосиф уже спешил через двор к таверне.

– Ты звал меня, хозяин? Надеюсь, за время сиесты в кузнице ничего не случилось?

– Об этом не беспокойся. Тебя разыскивает брат твоего отца. – Теодор указал на ростовщика: – Старик – твой родной дядя.

Иосиф мощно раскинул руки и двинулся к иудею. Тот радостно пискнул и бросился навстречу племяннику.

Как только бурные чувства улеглись, Теодор повел Елену домой:

– Идем, дочка. Им есть о чем поговорить с глазу на глаз.

Однако вскоре в доме Теодора появился возбужденный Иосиф.

– Мой дядя просит о беседе с тобой. Окажи нам эту честь.

– Я догадываюсь, о чем пойдет речь, и не хочу встречаться с твоим родственником, – покачал головой гостинщик.

– Послушай меня, Теодор. Девочка давно мечтает о пристройке к мансио. Для выздоровления души и тела ей необходимо воплотить эту мечту! Елене тесно здесь, понимаешь?

Теодор оглянулся и посмотрел на Елену. Она сидела на верхней ступени лестницы, подперев рукой бледное исхудавшее лицо.

– Я пойду к твоему дяде, Иосиф, – согласился он и вышел из дома.

Ростовщика Теодор нашел там же, где оставил, – в таверне за столом.

– Почтеннейший, почему у тебя такой невеселый вид? Разве ты не обрел своего любимого родственника?

Старик опустил голову.

– Мой племянник поклоняется пророку Иисусу как богу. Истинный иудей не может поклоняться другому богу, кроме того, с кем заключен завет.

– Для тебя это важно?

– Меня это огорчает безмерно. Я нашел своего племянника для того, чтобы снова его потерять.

– Но Иосиф счастлив! Ты снял с его души тяжкий камень, ведь он считал себя преданным!

– Твои слова – бальзам для моей души, – ростовщик слабо улыбнулся. – Однако перейдем к делу, гостинщик. Я готов ссудить тебя деньгами для расширения гостиницы, но не могу сделать это, не взяв платы.

– Готов заплатить посильные проценты, – сказал Теодор.

– Жизнь иудея опутана многими обетами и законами. Несмотря на это, в договоре я укажу, что сумма прибытка составит один денарий. Твоя дочь хорошо считает, хоть и дитя. Надеюсь, вы сумеете распорядиться деньгами с пользой. – Иудей протянул Теодору сухую руку в перстнях. – По рукам?

Тот ответил крепким рукопожатием:

– Согласен!

Capitolo V

Мраморное море.

Лайнер «Олимпик». Наше время

– Так вы говорите, что Ердын Экинджи выскользнул из каюты Апостолова? – следователь Айзак Таскиран сцепил руки в замок и положил их на стол.

– Вышел, стараясь быть незамеченным, – уточнила Нинель Николаевна.

– Апостолова с ним не было? Я правильно понял?

– Совершенно верно. Богдан Апостолов в это время сидел в экскурсионном автобусе. – Профессорша склонилась к столу и доверительно прошептала: – В тот момент я еще не знала, что он вышел не из своей каюты, но позднее многое поняла.

Они сидели за столом в комнате переговоров, которую администрация круиза предоставила в распоряжение следственной группы. Здесь было много оргтехники, тут и там громоздились кипы бумаг, в углу стояла демонстрационная доска, облепленная разноцветными стикерами.

– Можете говорить свободно, – заметил следователь. – Здесь нас никто не услышит. Вы упомянули, что многое поняли. Поделитесь, что именно…

– Ердын Экинджи специально не поехал на экскурсию, чтобы пробраться в каюту Апостолова в его отсутствие.

– Он что-то выносил из каюты?

– Простите…

Айзак Таскиран на ходу переиначил вопрос:

– В руках у Экинджи что-то было?

– Этого я не заметила.

– А если вспомнить?

– Я спешила к автобусу и не собиралась его разглядывать.

– Вы с ним заговорили?

– Напомнила ему, что он рискует пропустить экскурсию.

– И что ответил Экинджи? – спросил следователь.

Нинель Николаевна припомнила:

– Да-да… Он, кажется, растерялся.

– Похоже, Ердын Экинджи не собирался ехать в Херсек, – сказал Таскиран и выразительно взглянул на помощника. – Что было дальше?

– Он отправился вместе со мной к автобусу.

– Это все?

– Пожалуй, да.

Таскиран поднялся из-за стола, сунул руки в карманы и заходил по комнате. Остановившись, спросил:

– Как думаете, для чего Экинджи залез в каюту Апостолова?

Профессорша удивленно отстранилась:

– Не знаю.

– Вы – умная, образованная женщина, видели Экинджи и Апостолова за обеденным столом, слышали, о чем они говорили. Неужели нет никаких наблюдений? Ничего не приходит на ум?

– Вы видели фото убитой шведки? – поинтересовалась Нинель Николаевна.

– Я видел ее труп, – сказал Таскиран и бесцеремонно сел на край стола.

– Так вот, чтоб вы знали: она была настоящей красавицей.

– Намекаете, что Экинджи приревновал болгарина к Оде Густафссон? – следователь недоуменно покрутил головой. – Не вижу связи… У Экинджи в тот вечер была другая девушка.

– Предполагаю, что возник конфликт интересов.

– Поэтому Экинджи исполосовал ножом весь матрас и разгромил шкафы, – разочарованно проронил Таскиран. – Нет, тут дело в чем-то другом.

– Ну что же, – Нинель Николаевна поднялась со стула. – Мой долг – рассказать все, что знаю. Ваш долг – расследовать преступление.

– Точнее не скажешь! Спасибо, что уделили время. – Айзак Таскиран проводил ее до двери, там опустил глаза, прикидывая, стоит ли объясняться начистоту. Профессорша взялась за дверную ручку, и он ограничился вопросом: – Надеюсь, разговор останется между нами?

Чуть замешкавшись, она неожиданно возразила:

– Этого пообещать не могу.

– Почему? – удивился следователь.

– Дело в том, что я уже обсудила это с соседкой по столу.

– С Элиной Коган?! – Таскиран выразительно взглянул на помощника.

Ибрагим Ядигар отодвинул кресло, в котором сидел, и со вздохом сожаления откинулся назад:

– Зря!

Нинель Николаевна переключила внимание на него и проговорила, словно оправдываясь:

– Именно Элина посоветовала мне все рассказать вам.

– Это ни о чем не говорит.

– И что же мне делать?

– Теперь – ничего.

Таскиран попрощался с Нинель Николаевной и, притворив за ней дверь, обернулся:

– Что скажешь?

– Не нравится мне эта израильтянка. Не исключено, что она связана с секретными службами.

Ибрагим Ядигар встал с кресла и подошел к демонстрационной доске. Он взял красный фломастер и написал крупными буквами: «Элина Коган». Потом, чуть помедлив, поставил рядом с именем вопросительный знак.

Элина Коган тем временем загорала на палубе у бассейна. Корабль уверенным курсом следовал в Кушадасы, морской бриз овевал палубы, светило солнце, и у большинства пассажиров «Олимпика» создалась иллюзия, что ничего не случилось.

Понимая, что за темными стеклами солнцезащитных очков глаз не видно, Элина с иронией наблюдала за тем, как Ердын Экинджи кругами ходит вокруг нее.

Наконец он решился приблизиться:

– Позвольте, я займу соседний шезлонг?

– Пожалуйста, он, кажется, не занят, – сказала Элина.

– Хочу извиниться, – вновь заговорил Экинджи.

– За что?

– Позавчера за столом я сильно погорячился.

Она усмехнулась:

– На осознание ушло двое суток?

– Я хорошо отношусь к евреям.

Элина сняла очки и, приподняв голову, произнесла без нажима, но с некоторой долей высокомерия:

– Успокойтесь. Еврейка я только наполовину.

– Да нет, вы не поняли…

– Оставим эту тему в покое, – она откинулась на спинку шезлонга и снова надела солнцезащитные очки.

Ердын Экинджи как был, в шортах и в майке, сел рядом с ней.

– Так вы наполовину русская?

– Это не имеет значения.

– Теперь я понял, почему вас так задел разговор о мечети Айя-София.

– Да ну…

– У вас на шее кулон с крестом. Вы – православная христианка.

– Увы, это так.

– Но почему же увы? – озадачился турок.

– Будь я мусульманкой, вам бы это понравилось.

– Я – светский человек, и моя будущая жена может иметь любую веру. Для меня это не имеет значения.

– А для ваших родителей? – поинтересовалась Элина.

– С этим сложнее, – согласился Ердын Экинджи. – Тем не менее христианка для них предпочтительнее, чем иудейка.

Улыбнувшись, она заметила:

– А по-моему, разговор о храме Святой Софии задел вас больше, чем остальных.

– Мы, турки-османы, – хранители единственной правильной исламской веры, – заносчиво произнес Экинджи.

– Ну да… – протянула Элина. – Некогда светская страна на глазах превращается в турецкий халифат. А это – национализм, уважаемый, и он отбросит вашу страну на много веков назад.

– Ислам по сути своей интернационален. Когда Мехмед Второй завоевал Константинополь и сделался наследником Византийской империи, он встал во главе иудеев и христиан точно так же, как и во главе правоверных мусульман.

– Поэтому отобрал Святую Софию у христиан и отдал ее мусульманам? – не без сарказма осведомилась Элина. – Хорош интернационалист! Впрочем, не лучше вашего президента.

Раскрасневшись, Ердын Экинджи с трудом, но все же оставался в рамках приличий.

– Американцы признали статус Иерусалима как единой и неделимой столицы еврейского государства, и это стало издевкой для мусульман!

– К чему это вы?

– Если позволено отнять у мусульман Иерусалим, почему бы не вернуть статус мечети храму Святой Софии?

– Давайте прекратим этот спор, – предложила Элина. – Мы никогда не придем к единому мнению.

Но Ердын Экинджи не унялся:

– Мы, турки, потомки великих османов, должны хранить и высоко нести знамя Пророка…

– Турки?.. – Элина приподняла солнцезащитные очки. – Действительно верите, что вы чистокровный турок?

– Конечно!

– У вас голубые глаза.

На первый взгляд, обмен этими репликами не означал ничего серьезного, но турок насторожился:

– И что?

– У тюркских монголоидных племен в принципе не бывает голубых, зеленых и серых глаз.

– А вот это – спорный вопрос!

– К тому же вы имеете европеоидные черты лица.

– Хватит загадок! Скажите, к чему вы клоните?

– Пожалуйста… Когда турки-сельджуки захватили территорию современной Турции, там была Византия. Вот и ответьте: куда делись византийцы?

– Откуда мне знать!

– Тогда я вам сама объясню. Византийцы приняли ислам и остались жить там же, где жили. Далее – элементарная арифметика: турок, по сравнению с греками и римлянами, было намного меньше, но со временем турками стали считаться все, кто жил на территории турецкого халифата.

– Это неправда.

– Сделайте тест ДНК и убедитесь в том, что вы – европеец или на четверть грек, – с улыбкой посоветовала Элина.

– Я понял. Вы пошутили.

– Думайте как угодно.

– Зря мы затеяли этот разговор, – вполне доброжелательно сказал Ердын Экинджи.

– Вас уже допрашивал следователь? – поинтересовалась Элина.

Он неохотно ответил:

– Весьма поверхностно.

– Предоставили алиби?

– Зачем?

– А разве не ясно?

Турок замер, его лицо словно застыло от холода. Чуть «оттаяв», он многозначительно проронил:

– Той ночью я был не один.

– Хорошо, если бы это подтвердила ваша подруга.

– Не хочу быть невежливым, но… – словно споткнувшись, Ердын Экинджи замолчал.

– Это не мое дело, – подсказала Элина.

– Именно так я и хотел сказать. – Смутившись, он поменял тему: – Ничего не слышали про болгарина?

– Он арестован.

– Это общеизвестный факт. Нет ли каких-нибудь новостей?

– Есть… – глядя поверх очков, проговорила Элина. – Кажется, у нас с вами гости.

Вдоль кромки бассейна в сопровождении двух полицейских к ним направлялся следователь Айзак Таскиран. Он остановился рядом с шезлонгом, на котором сидел Ердын Экинджи, и прибросил руку к козырьку фуражки:

– Вам придется пройти с нами!

– Зачем?.. – в ужасе прошептал турок.

– Там все узнаете, – холодно проговорил офицер.

– Сейчас? – Ердын Экинджи тяжело сглотнул и огляделся, словно взывая о помощи.

– Прошу вас встать и немедленно проследовать с нами, – с нажимом повторил Таскиран.

– Угу…

Ердын Экинджи поднялся с шезлонга, и полицейский пристегнул наручником его руку к своей руке. Другой полицейский взял турка за локоть, и они втроем направились вдоль бассейна туда, откуда пришли.

Элина приподнялась и проводила их взглядом.

– Вижу, у вас это задержание не вызвало удивления, – сказал Айзак Таскиран.

– Радуюсь, что задержали не меня. Надеюсь, вы этого не планируете?

– До вас дело не дошло, – следователь не по-доброму усмехнулся и уже собрался уйти, но к ним подошла Агнетта, подруга убитой Оды.

– Куда его повели?

Вопрос был таким же нелепым, как и сама шведка в сползающем с груди полотенце. Она будто не видела, что Экинджи увели в наручниках.

– Агнетта Зандберг? – спросил Таскиран. – А я как раз вас искал.

– Зачем?

– Надо поговорить.

– Мне очень некогда, хотела позагорать.

– А я не спрашивал, есть ли у вас время! – Таскиран взял ее под руку и решительно оттащил в сторону.

Элина надвинула на лицо широкополую шляпу и сделала вид, что занята лишь собой. Однако на самом деле она навострила уши, пытаясь услышать разговор. Но как ни старалась, глухой голос Таскирана сливался с посторонними шумами, а вот голос Агнеты, насыщенный звенящими нотами, до нее долетал:

– С двенадцати ночи… В шесть я ушла из каюты Ердына… Неужели не ясно?.. Трудно сказать… Ах да, кажется, вспомнила! Примерно в пять утра Ердын выходил за сигаретами… Из своей каюты…. Неужели вам непонятно?.. Как долго его не было? Может, минут двадцать… А может, и больше…

Элина сдвинула шляпу, покосилась на Таскирана и по его лицу поняла: день следователя задался, в его рукаве появился козырь, который он скоро вбросит в игру.

К ужину за двадцатым столом собрались только четверо: епископ Теофилус Чезарини, Элина Коган, Нинель Николаевна и ее внучка Лидия. Теперь пустовали два места, и над ними словно висел знак вопроса: кто будет следующим?

Вопрос был актуален не для всех. Элина же уловила намек следователя и поняла, что попала в зону его внимания.

Теофилус Чезарини по традиции воздал молитву Господу, но прежде, чем приступить к еде, благоговейно изрек:

– Завтра утром нам предстоит поездка, при одной только мысли о которой меня охватывает священный трепет.

Лидия, не отрываясь от телефона, машинально спросила:

– Куда поедем?

– К домику Богородицы, – ответила Нинель Николаевна. – Как только лайнер прибудет в порт Кушадасы, нас туда отвезут.

– Богородица живет в этом домике? – бездумно спросила Лидия, и бабушка отняла у нее телефон:

– Ты за обеденным столом. Будь любезна вести себя как положено.

– В этот дом Богородицу привел Иоанн, ученик Иисуса, после того как самого Иисуса распяли. Там она обрела покой, – сдержанно проговорил Чезарини. – Что касается современных гаджетов, я бы не советовал давать их детям до тех пор, пока они не научатся отличать действительно важное от цифровой шелухи.

– Вы правы, – поддержала его Элина. – Гаджеты отвлекают от жизни. Проверено на себе.

– Когда бы это были только железки, особой беды бы не было. Но все, что в них содержится, заложено человеком, а через него может действовать дьявол. – Епископ взглянул на пустые стулья. – Вот так и бывает: отошел человек от Бога, перестал его бояться, начал грешить, и в мире воцаряется зло.

Элина поняла суть этого послания и воспротивилась:

– Подозревать и задерживать подозреваемых – обычная следственная практика.

Епископ, не прикоснувшись к еде, продолжил:

– Мне сказали, что теперь задержаны двое. Как ни печально, с этими людьми на протяжении нескольких дней мы делили трапезу и рассуждали о Боге.

– В турецком законодательстве, как и во всем в мире, главенствует презумпция невиновности. Пока не доказано иное, человек считается невиновным.

– Современное общество становится все более нетерпимо к подлинным христианским ценностям, – упрямо, с некоторой долей нравоучительности продолжил епископ. – Любовь, доброта и честность теряют свою популярность. Те, кто были призваны защищать истину, не ранены в бою – они сбежали заранее.

– Высшее духовенство? Хороший образ вы начертали, – Нинель Николаевна усмехнулась, но Чезарини проигнорировал ее провокацию:

– На протяжении всей истории христиане подвергались кровопролитным гонениям, но любовь, доброта и честность остаются неизменными качествами верующего человека.

Профессорша встрепенулась и деликатно заметила:

– Гонения на христиан сильно преувеличены.

– Такие заявления нужно аргументировать, – строго сказал епископ.

– В распоряжении ученых есть разные методы накопления и обработки информации. Есть четкое понимание того, как все было на самом деле. Гонения на христиан не были столь масштабными и кровопролитными, как утверждает церковь.

– Вы, вероятно, недостаточно хорошо знакомы с историей древнего христианства, – чуть свысока проронил епископ.

– Напротив, я неплохо владею этим вопросом, – ответила Нинель Николаевна, и было видно, что с нее как с гуся вода. – Гонения зависели от конкретных наместников, которые иногда перегибали палку. Теория о том, что христиане в Древнем Риме постоянно прятались в катакомбах и там молились, – распространенная, но неподтвержденная легенда.

Обидевшись за бабушку, Лидия выпалила:

– Бабуля, чтоб вы знали, у нас профессор!

– А ты помолчи! – прикрикнула на нее Нинель Николаевна. – Это не имеет никакого значения. Я – верующий человек, и это главное.

Епископ взялся за столовые приборы и учтиво поинтересовался:

– Надеюсь, никому не помешает, если мы наконец поедим?

– Нет, нисколько, – ответила за всех Нинель Николаевна. – В продолжение беседы нам следует вспомнить о первых гонениях христиан при Нероне^[41] – теме, чрезвычайно любимой церковью. Но эти гонения не были массовыми, а были обращены на конкретную римскую общину, обвиненную в поджоге города.

– Подумать только! – воскликнула Элина. – А я-то думала, что Рим поджег сам Нерон. А потом стоял на Капитолийском холме и упивался видом пожара.

– Об этом, кстати, писал Светоний, – благожелательно улыбнулся епископ.

Нинель Николаевна покачала головой:

– Никто не знает этого наверняка, ничто не подтверждено документально. Да и пожары, к слову сказать, в Риме случались часто.

– Теперь я вижу, что вы достаточно информированный человек, – изрек Теофилус Чезарини. – И, значит, вам известно, что первые официально признанные гонения на христиан начались с переписки Траяна с губернатором Вифинии^[42].

– Их письма сохранились? – поинтересовалась Элина.

– По счастью, да, и служат подтверждением факта массовых гонений на христиан.

– Но что послужило причиной?

– Вифиния была богатой провинцией, жившей торговлей мясом. Механизм был таков: скот забивали на скотобойне при языческом храме, внутренности сжигали в жертву богам, все остальное шло на продажу. Но в провинции распространялось христианство, пришло время, когда доходы от продажи мяса упали.

– Почему? – спросила Лидия с любопытством.

– Христиане не приносили жертв и не покупали жертвенное мясо. Губернатор Вифинии написал письмо императору Траяну, в котором сообщил, что налоги платить не с чего. В ответном письме Траян признал христианство вредным суеверием и приказал казнить всякого, кто признает себя христианином. Письмо имело силу закона, и если наиболее просвещенные римляне считали «нероновские» гонения беззаконием, то с этого времени они вошли в правовое поле.

– А также породили великое множество мучеников, которые охотно шли на смерть, чтобы вознестись на небо и попасть в рай, – с энтузиазмом продолжила Нинель Николаевна. – Жития святых полны описаний мучительных казней и чудес, но только единичные случаи документально подтверждены. Житийная литература в Средние века была популярным жанром, как теперь детективы и фэнтези.

Епископ Чезарини покаянно сложил руки, будто приступая к молитве.

– Церковь стоит на крови мучеников^[43]. Но если вам нужны подтверждения, то я приведу лишь одно – казнь святителя Поликарпа Смирнского^[44], которая до мельчайших подробностей описана в римском протоколе. Когда его поставили на костер, пламя отпрянуло, и тело святителя осталось невредимым.

– Он выжил? – спросила Лидия, желая удостовериться, но епископ убил ее надежду на лучшее:

– Поликарпа закололи мечом.

Нинель Николаевна подвела черту:

– В конце концов римляне поняли, что мученичество и смерть за Христа не отвращали, а, наоборот, способствовали популяризации христианства. И тогда возник спокойный период, по крайней мере, до гонений Диоклетиана…^[45]

– Спокойных периодов не было никогда, – напористо возразил Чезарини. – Во все века христиан вынуждали отказаться от веры и в случае отказа казнили. Это было при императорах Адриане, Марке Аврелии и Дециусе. Адриан требовал, чтобы неотрекшихся христиан подвергали казням, а Марк Аврелий и Дециус бросали христиан на растерзание диким животным. Это ли не гонения? Или для вас они недостаточно кровавы?

– С ними, пожалуй, ясно, – Нинель Николаевна сдержанно согласилась. – Но что касается Диоклетиана, ни один из его эдиктов не требовал убивать христиан, а только сжигать их книги и храмы. Его беспокоила агрессия христианской доктрины…

– Мне кажется, вам стоит притормозить, – вмешалась Элина.

– Под агрессией я подразумеваю силу правоты и силу духа, – словно извиняясь, профессорша улыбнулась. – Но мне кажется, что более всего императора беспокоило проникновение христианства в собственный дом. Как известно, жена и дочь Диоклетиана были убежденными христианками.

– Они хотя бы остались живы? – безо всякой надежды спросила Лидия.

– Их заставили отречься от христианства и принести языческие жертвы, но в конце концов обезглавили и сбросили в море.

– Поразительная жестокость, – обронила Элина. – И, главное, для чего?

– Для воспитательного эффекта, – сказал Чезарини. – Well calculated atrocity^[46]. Есть такой термин из средневековой истории. Смысл его в том, что, проявив излишнюю жестокость в одном месте, ее не придется проявлять во всех остальных.

– Но почему гонения коснулись лишь христиан?

На этот вопрос Элины ответила Нинель Николаевна:

– У римлян разрешалась любая вера, но при соблюдении двух условий: она должна быть древней и принадлежать единому этносу. Христианство не соответствовало ни одному из этих требований и воспринималось как раскольничья группировка внутри иудейской религии.

Дискуссию, дававшую нежелательный крен, вдруг прервала Лидия:

– Бабушка, смотри!

Все оглянулись. К ним как ни в чем не бывало шагал Богдан. При виде его за столом воцарилось неловкое молчание.

Богдан занял свое место, изобразил улыбку и радостно выдохнул:

– Есть хочу! Где официант?

– Вас отпустили? – спросила Нинель Николаевна.

– Что-то вроде того. – Богдан потянулся за хлебными палочками и, взяв несколько, сунул в рот: – О-о-о…

Теофилус Чезарини нахмурился – то ли из-за того, что видит Богдана, то ли потому, что тот прервал разговор.

– Возблагодарите Господа. Он был слишком добр к вам. – Епископ встал и, перед тем как уйти, обернулся: – Себастиан, не забудь распорядиться, чтобы в каюту принесли теплого молока.

Служка вскочил с места и поклонился:

– Слушаюсь, ваше преосвященство.

После ухода Чезарини было произнесено всего несколько фраз, которые принадлежали Нинель Николаевне. Она сообщила, что Ердын Экинджи задержан, и постаралась выспросить у Богдана подробности его освобождения. Но тот отвечал по большей части с набитым ртом, коротко и не по существу.

Заметив влюбленный взгляд Лидии, брошенный на болгарина, профессорша поспешила ее увести.

На прогулочной палубе она отчитала внучку:

– Он взрослый человек, а ты еще девочка.

– И что в этом страшного? Я когда-нибудь вырасту.

– Глупая…

Приветственно приподняв шляпу, к ним приблизился молодой мужчина:

– Прошу меня извинить…

– Добрый вечер, – Нинель Николаевна смерила его взглядом. – Вы кто?

– Меня зовут Лука.

– Очень приятно. – Она протянула руку: – Нинель Астахова.

– Могу я узнать, куда исчез ваш сосед по столу?

– Вас интересует турок Ердын Экинджи?

– Меня интересует болгарин.

– Вы, вероятно, еще не ужинали? – догадалась Нинель Николаевна. – Идите на ужин, и найдете его в ресторане. Как раз в эту минуту он ест за двадцатым столом.

– Неужели? Но я не видел его за обедом.

– Вы правы. В последнее время Богдана с нами не было.

– Почему?

– Об этом вам лучше спросить у него.

Последнее замечание профессорши ничуть не смутило Луку. Подняв руку к шляпе, он удалился.

Элина тоже не задержалась, покинула ресторан еще до того, как болгарин закончил ужин. Богдан увлеченно ел, и в этот момент его больше всего интересовал официант, который приносил еду.

Придя в кинозал, Элина высидела только половину сеанса. Фильм «Золото дураков» она уже видела, и ей не нравилась главная героиня. Мэттью Макконахи был хорош, но он чем-то напоминал Богдана, и это ее раздражало.

В каюту Элина возвратилась около десяти. Переодевшись, вышла на балкон, чтобы под звездным небом выпить кофе, прихваченный в баре.

Она уселась в плетеное кресло, положила ноги на столик и тихо пропела:

– Пошумев моторами, выпустив дымок, через акваторию мчится катерок…^[47]

Из-за перегородки ее поддержал негромкий мужской голос:

– Через акваторию, через акваторию, через акваторию мчится катерок.

Элина замерла и перевела взгляд на перегородку, отделявшую ее балкон от балкона соседней каюты.

Из-за ограждения появилась физиономия Богдана.

– В Болгарии этот мультик тоже показывали.

– Что вы здесь делаете? – Элина встала и подошла ближе.

– Каюту, в которой я жил, разгромили. Меня переселили сюда. Не самое приятное соседство для вас?

– Это верно.

– Серьезно так считаете?

– Вы пошутили, и я ответила тем же.

Богдан улыбнулся и посмотрел в темноту:

– Ночью море особенное. Вы только посмотрите. Дух захватывает…

– А по-моему, просто темнота, – проговорила Элина.

– И вы не замечаете этого сказочного, волшебного блеска?

– Ну да… Там что-то есть.

– А вы не слишком романтичны. Хотя! – он улыбнулся. – Простите, забыл. Вы – бывшая военнослужащая. Военная служба не располагает к романтике, тем более к сантиментам.

Элина не стала оспаривать эту истину и, потянувшись за бумажным стаканом, спросила:

– Кофе хотите?

– На ночь не пью.

– Удивительно, что вас так быстро освободили.

– Сам удивляюсь! – шутливо откликнулся Богдан.

– Вот только не надо паясничать.

– Ну что вы… – он снова улыбнулся. Казалось, все происходящее забавляло его. – Я как никто другой понимаю, что это вопрос серьезный.

– Как все было? – поинтересовалась она.

– Явился следователь с неблагозвучным именем Айзак Таски-ран, отстегнул наручники и распахнул передо мной дверь кладовки.

– Вас держали в кладовке? – удивилась Элина.

– Вместе с ведрами, швабрами и прочим убогим скарбом. В клозет водили только по требованию, а ночью на моей груди ночевала во-о-от такенная крыса. Я дал ей имя.

– Какое?

– Агнетта. У нее был такой доверчивый взгляд… – Богдан посмотрел на Элину и рассмеялся. – Поверили?

– Вы неисправимый врун! Следователь Таскиран хоть что-нибудь объяснил?

– Сказал, что отпускает. Но ненадолго.

– Значит, подозрения с вас не сняты?

– Видимо, нет.

Элина покачала головой:

– Это плохо.

– Да уж куда хуже, – невесело подтвердил болгарин. – Вот скажите, как меня угораздило между вами двумя

Скачать книгу

* * *

Capitolo[1] I

Болгария, город Бургас.

Черное море, лайнер «Олимпик».

Наше время

– Полиция? Тук се обира апартамент…[2]

Он бросил на стол рекламную листовку и решительно заявил:

– Мне нужен билет на этот круиз.

– Я хочу этот! – Клиент сел на стул, давая понять, что не тронется с места, пока не получит свое.

– Продажа путевок закрыта. У меня не примут заявку.

– Делайте что угодно. Я должен попасть на этот корабль.

Сотрудница турагентства протянула красочный каталог:

Клиент вдруг прикрикнул:

– Не тратьте попусту время!

– Что, простите? – женщина испугалась.

– Звоните и договаривайтесь!

– У нас все заявки подаются на сайт.

– Так сделайте это через интернет! – бросил он.

Сотрудница придвинула к себе ноутбук и застучала по клавишам.

Чуть подождав, клиент нетерпеливо спросил:

– Ну, что там?

Он вытащил бумажник и, отсчитав купюры, швырнул их на стол.

– Вас это не должно беспокоить. Оформляйте бумаги, я тороплюсь.

На стол шлепнулся паспорт, и клиент отчетливо произнес:

– Меня зовут Богдан Стоянов Апостолов.

Когда машина приехала, Богдан сел на заднее сиденье и приказал водителю:

– В морской порт, к пассажирскому терминалу. Гони!

Водитель резко затормозил и выскочил на дорогу, чтобы выплеснуть на пешеходецу[3] свое негодование.

Богдан рванулся за ним и зло прокричал:

– Давай обратно в машину! Плачу двести евро! – Он схватил лежавшую на капоте сумку и кинул на заднее сиденье.

Девушка инстинктивно ринулась за поклажей, но Богдан затолкал ее в салон, влез туда сам и захлопнул дверцу.

– Гони в порт! – крикнул водителю. – С ней разберешься потом! Я опаздываю!

– Меня зовут Элина. Я тоже спешу в порт.

Он с облегчением выдохнул:

– Рад знакомству. Богдан.

Заняв очередь, он вдруг заметил, что Элина стоит за ним.

– Не удивлюсь, если мы поплывем на одном корабле, – с усмешкой сказал Богдан.

Элина приготовила паспорт, намереваясь отправиться следом, но вдруг услышала оклик:

– Да поторопись же ты!

– Не волнуйся, доченька, мы успеваем.

– Лучше бы мы опоздали! – буркнула девочка-подросток, которая держалась особняком.

– Лидия, не трепи бабушке нервы, – приказала нервная дама. – И не забывай звонить мне с дороги.

– Я не поеду с ней, мама… – сказала девочка по-английски.

Элина собралась пересечь «границу», но ее придержал подоспевший служащий терминала:

– Извинете ме[4], – сказал он и подал кому-то знак.

Одновременно с этим к пограничной кабине направился католический священник в епископском облачении: черной сутане, подпоясанной широкий малиновым поясом. На его плечах колыхалась короткая пелерина, а на голове торчал хохолок малиновой шапочки. За ним проследовал служка с багажом – субтильное бесполое существо с потупленным взглядом.

– И это мои каникулы… – с горечью обронила Лидия. – В компании старух и попов.

Бабушка взяла девочку под руку, а мать взглянула на часы и нервно проговорила:

– Это невыносимо!

Преодолев паспортный контроль, Элина отправилась к регистрационным стойкам.

Стюардесса в белом кителе вручила Элине корабельную карточку:

– Преследуете меня? – он критически оглядел Элину.

– Не говорите глупостей.

– Ну хорошо. Давайте не будем ссориться. Во время путешествия нам, вероятно, еще придется встречаться.

– Это неизбежно, – подтвердила Элина. – Лайнер небольшой, особо не разгуляешься.

– Вот видите, сам бог велел нам с вами дружить.

– А вот это вряд ли. В лучшем случае – остаться знакомыми.

– По-моему, неплохо, – сказал Богдан.

– Смотря с чем сравнивать, – обронила Элина.

Остановившись у двадцатого стола, они удивленно переглянулись.

– Вам сюда?

– И вам тоже?

– Ну-ну… – пробормотал Богдан и выдвинул стул, предлагая сесть.

– Не верю я в подобные совпадения, – проговорила Элина и опустилась на стул.

Теперь она была иначе причесана, а на ее плечах покоился другой, не менее дорогой, палантин.

– Добрый вечер, меня зовут Нинель Николаевна.

Богдан выдвинул для нее стул, дождался, пока она сядет, после чего уселся напротив.

Элина поинтересовалась:

– А где ваша внучка?

– Придет позже, – ответила Нинель Николаевна.

Ердын Экинджи был многословен и говорил по-английски. Вскоре все сидевшие за столом последовали его примеру.

Приветствуя участников трапезы, епископ назвал свое имя:

– Меня зовут Теофилус Чезарини.

Официанты принесли закуски и хлеб, Теофилус Чезарини сложил перед собой руки и преклонил голову:

– Благослови, Господи Боже, нас и эти дары, которые по благости твоей вкушать будем… Аминь.

– Аминь, – повторил Богдан с усмешкой глубоко неверующего человека.

Все приступили к ужину.

Недолгое молчание вскоре прервал епископ:

– Хорошо сказано… – с почтением проговорила Элина.

– Еда – это дар божий. И чтобы пища приносила нам пользу, необходимо подобающим образом к ней относиться.

– Молиться? – спросил болгарин.

– Не молитва делает еду особенной, а благословение Господа, – закончил мысль Чезарини.

Изобразив на лице подобие интереса, Богдан поменял тему:

– Во сколько прибываем в Стамбул?

– К сожалению, это так, – Теофилус Чезарини опустил глаза. – Когда я думаю о Святой Софии, я глубоко печалюсь.

– Судьба храма – внутренне дело Турецкой Республики, – с видимым напряжением проговорил Ердын Экинджи.

Оторвавшись от еды, Нинель Николаевна возразила:

– Ошибаетесь, уважаемый. Собор Святой Софии – памятник общемирового значения.

– По закону здание мечети нельзя использовать по-другому! – воскликнул турок.

– Тысячу лет Софийский собор был главным храмом всего христианства, – сдержанно прокомментировал Чезарини.

В спор нехотя вмешался Богдан:

– А вы, простите, кто по профессии? – с заведомым неприятием спросил Ердын Экинджи.

Она ответила:

– Я – бывший военный.

– На мой взгляд, война – не для женщин, – улыбнулась ей Нинель Николаевна.

– Там, где я жила, это обязанность.

– Вы – израильтянка? – Ердын Экинджи переменился в лице. – Это многое объясняет!

– Гражданство не может быть ни виной, ни заслугой, – сдержанно проронила Элина.

В его глазах вспыхнул злой огонек.

– На что это вы так изысканно намекаете? – с подтекстом спросил Ердын Экинджи.

Епископ Чезарини взял на себя миссию миротворца:

Казалось, это всех примирило, но миссия священника провалилась.

Молчавшая до сих пор Лидия сузила глаза и с вызовом изрекла:

– А как же Четвертый крестовый поход?[5] Вы про него забыли?

– Простите?.. – не понял епископ.

– Ты откуда об этом знаешь? – всполошилась Нинель Николаевна.

– Школьная программа за пятый класс, – уверенно отчеканила девочка.

– Ну-ну, продолжай…

Выдержав недолгую паузу, епископ Чезарини ответил:

Лидия собралась что-то сказать, однако Нинель Николаевна жестом приказала ей помолчать и заговорила сама:

Епископ покачал головой:

– Предания, домыслы, чудеса, – нехотя протянул Богдан. – Не храм, а какой-то исторический аттракцион.

Красуясь перед ним, Лидия подхватила:

– Что касается роли Святой Равноапостольной Царицы Елены[6], ее заслуги в распространении христианской веры неоспоримы, – сказал Чезарини.

За его спиной вскочил Себастиан, выдвинул стул епископа и проследовал за ним до выхода.

Спустя полчаса все сидевшие за столом закончили ужин и разошлись кто куда.

– Что же тут странного? Бабуля у нас профессор.

– Вот как? – приятно удивилась Элина. – В какой области?

– Правильно, – подтвердила та. – Вот только тебя об этом никто не спрашивал.

– Как интересно, – проговорила Элина и собралась о чем-то спросить, но Нинель Николаевна опередила ее:

– За столом я обратила внимание на ваш кулон. Позволите его рассмотреть?

– Если хотите… – Элина сняла цепочку с кулоном и протянула профессорше.

– Кусок дерева в серебре? Теплый… И такой простой, – удивилась профессорша. – Он что-то для вас значит?

– Память о матери.

– Простите, – Нинель Николаевна вернула украшение и, не сдержавшись, заметила: – На нем выжжен крест.

– И что в этом странного?

– Вы разве не иудейка?

– Мама была русской.

– Как же вы попали в Израиль?

– Вместе с отцом.

– Понимаю… – немного помолчав, Нинель Николаевна спросила: – Вас интересует раннее христианство?

– С чего вы так решили?

– Это же очевидно, такова тематика нашего круиза.

Элина замялась, не зная, как объяснить, и вдруг призналась:

– Значит, вы останетесь в Тель-Авиве? Обратно с нами не поплывете? – профессорша огорченно покачала головой. – Жаль. Очень жаль. На обратном пути будет остановка в Демре[7] и в Стамбуле.

– Из Тель-Авива я поеду к папе в Иерусалим, – сказала Элина.

– Вы там живете?

– Нет. Мой дом в Москве.

Нинель Николаевна с удивлением взглянула на Элину:

– Выходит, вернулись в Россию?

Лидия побежала туда, но вскоре вернулась, схватила бабушку за руку и потянула за собой.

– Идем!

– Что такое? Куда ты меня тащишь? – возмутилась Нинель Николаевна.

– В ночной клуб, там все танцуют!

– Нет-нет! Это место не для тебя.

Однако Элина неожиданно поддержала девочку:

– Это всего лишь дискотека. Туда пускают даже детей.

– Вы уверены? – взыскательно осведомилась профессорша.

– Абсолютно.

– Тогда идемте. Но ненадолго!

Нинель Николаевна рассерженно обрушилась на Элину:

– Здесь пьют спиртное!

Увидев болгарина, Лидия до слез огорчилась:

– Они обнимаются!

– А по-моему, ничего особенного, – равнодушно обронила Элина.

Профессорша повела взглядом по залу и озабоченно посмотрела на часы:

– Ну вот что, дорогая… Вы оставайтесь, а мы с внучкой отправимся спать.

– Ну ба-а-а-бушка! – заныла Лидия. – Мы даже не потанцевали.

– Завтра – экскурсия в Ялову, потом многочасовая поездка в Херсек. Нам нужно выспаться.

– Дурацкое название! Дурацкая экскурсия! Дурацкое все! Я туда не поеду!

Она ответила:

– Если проснусь.

Заметив Нинель Николаевну, она спросила:

– А почему вы не поехали на экскурсию?

Проследив за ее жестом, Элина увидела, что на борт поднимаются полицейские.

– Да объясните же, что случилось?!

– Сегодня утром в одной из кают нашли убитую девушку.

– Боже мой… – Элина растерянно огляделась. – Уже известно, кто такая?

– Говорят, та самая белокурая шведка. На ужине она сидела за соседним столом.

Она равнодушно усмехнулась:

– Меня это не волнует.

– Вам не понравилось, что я не сменил одежду. Все дело в том, что мой чемодан…

– Повторюсь: мне нет до этого дела, – перебила его Элина.

– Тогда просветите, пожалуйста, что здесь происходит?

– Ого!

– Еще неизвестно, чем все это обернется для нас. На всякий случай я приказала Лидии оставаться в каюте.

– Думаете, она вас послушала?.. – Богдан не слишком любезничал, его настроение омрачало похмелье.

– А почему вы об этом спрашиваете? – Нинель Николаевна чуть напряглась.

– Я встретил Лидию в коридоре возле моей каюты.

Профессорша уточнила:

– Когда?

– Десять минут назад.

Ни слова не говоря, Нинель Николаевна бросилась к лифтам.

Богдан проводил ее безучастным взглядом и развернулся к Элине:

– Ну, так кого же здесь убили?

– Девушку, с которой вы вчера обнимались в клубе.

– Оду? – глаза Богдана расширились от испуга, но он сумел пошутить: – Да вы, я вижу, ревнуете.

– Советую как можно скорее обратиться к полицейским и дать показания.

– Не говорите ерунды, – демонстрируя полное безразличие, болгарин тем не менее выглядел напряженным.

Элина посчитала нужным заметить:

– В сложившейся ситуации это первое, что вы должны предпринять.

– Ну уж нет! – Богдан решительно помотал головой. – Если вызовут, расскажу, но сам на рожон не полезу.

– Ваше дело, вам и решать. – Элина собралась уйти, но он схватил ее за локоть.

– Это правда?

– Что?

– То, что убили Оду.

– Подобными вещами не шутят, – ответила Элина и указала глазами. – Отпустите меня.

– Извиняюсь, – Богдан отдернул руку и для пущей убедительности отступил на пару шагов.

Немного отойдя, она обернулась:

– Надеюсь, вы здесь ни при чем?

– Конечно же нет!

– Тогда вам просто не повезло.

Capitolo II

Римская империя, город Дрепан.

268 год

– Значит, нашей мечте не сбыться…

Отец наблюдал за тем, как менялось выражение ее лица – от азарта к разочарованию, а потом к безнадежности.

– Придется идти к ростовщику. – Он встал и распорядился: – Собирайся, Елена, пойдешь со мной.

– Мамочка, – прошептала Елена и заглянула в зеркало.

Из резной рамки на нее смотрело большеглазое лицо тринадцатилетней девочки в ореоле волнистых волос. Она оглядела себя и справа, и слева, но так и не поняла, насколько велико сходство с барельефом. Вздохнув, принялась распускать косы, чтобы сделать взрослую прическу, подобрала волосы в узел и закрепила их гребнем на затылке. Белую столу[8] туго подвязала кожаным пояском, а на плечо набросила оранжевую паллу[9].

John William Godward – Ione? between circa 1893 and circa 1900 (detail)

Спустившись в атриум[10], Елена поймала на себе взгляд отца и прочла в нем грусть и одобрение.

Он поцеловал девочку в щеку и, ощутив родной запах, с удивлением отметил в нем новые нотки.

Вместе они пересекли широкий хозяйственный двор, притихший в этот полуденный час, и вышли на дорогу, построенную во времена императора-путешественника Адриана[11]. Дорога, ширина которой позволяла разъехаться двум повозкам или даже двум колесницам, вела в порт, а в другом направлении, если верить отцу Елены, шла до самого Рима. Здесь, в городе, она обрамлялась узкими пешеходными дорожками. Елене хотелось бежать вприпрыжку, но девочка степенно шла позади отца, как и полагалось почтенной римлянке.

– Что я тебе должен, добрый человек? – спросил хозяин волов.

– Благодарю, и да помогут тебе боги во всех делах!

Eduardo Ettore Forti – Merchant in Pompeii. Before 1897

Форум в городе Дрепан был небольшим, однако все необходимое здесь имелось, даже двухъярусный нимфеум[12], сооруженный над источником, снабжавшим город водой. Площадь форума с трех сторон окружали портики, в тени которых прятались лавки с массивными столами ростовщиков и менял.

– Мир тебе, почтенный господин, – отец Елены протянул руку для приветствия.

– Мир тебе, – старик-ростовщик важно кивнул, и синий тюрбан качнулся, показав лазоревую верхушку. Из широкого рукава расшитого халлука[13] показалась его сухая, унизанная перстнями рука и коснулась мускулистого предплечья.

– Мы с дочерью пришли к тебе с просьбой. Я, Теодор из Фессалоник[14], владелец мансио[15]«У трех дорог», что у верфей, прошу у тебя в долг на год девять сотен серебряных денариев. При свидетелях обещаю вернуть их спустя год с назначенным прибытком.

После недолгих переговоров старик объявил:

– Отец, это дорого! Шестьдесят денариев на каждую сотню! Пять процентов в месяц!

Старик усмехнулся:

– Пойдем отсюда, отец! Мы не сможем отдать эти деньги! – Елена потянула его за руку.

Теодор повернулся, и они с дочерью решительно зашагали прочь.

– Эй, гостинщик! Я дам тебе хорошие условия! Вернись! – крикнул вслед старик-ростовщик.

Теодор вопросительно взглянул на Елену, та, поколебавшись, кивнула.

Он вернулся и навис над столом ростовщика.

– Ну, говори!

– Я дам тебе четыре процента в месяц!

– Елена? – Теодор посмотрел на дочь, и она сказала:

– Бери!

Старик опять пошептался с писарем, и тот с поклоном, спиной попятился к своему столику.

Отец и дочь изумленно переглянулись.

– Старик, я расписался за девятьсот монет! – прорычал Теодор.

– Мошенник! Забирай свои деньги, мы расторгаем договор!

Ростовщик усмехнулся:

– Уже не получится! Отныне ты должен мне девятьсот денариев. Но, если хочешь, я могу забрать твою девчонку.

– Ты забудешь о моей дочери и расторгнешь договор!

Теодор разжал кулак. Иудей плюхнулся на свой табурет и истошно завопил:

– Арам! Амин! Асур! Бегите сюда!

В ту же минуту три дюжих раба возникли в тени портика и бросились к Теодору.

Тот успел прокричать:

– Елена, беги!

Теодор поискал глазами ростовщика и, обнаружив его под столом в обнимку с сундучком, приказал:

– Вылезай, почтеннейший! Будем заканчивать наше дело!

Ростовщик проворно вылез из-под стола и, указав на Теодора пальцем, заверещал:

– Он ограбил меня! Причинил урон моему имуществу! Убил моих рабов!

Зеваки загалдели, раздались возмущенные выкрики:

– Иудей лжет!

– Ростовщик – мошенник!

– На Теодора напали!

Рабы потихоньку приходили в себя и уже сидели, крутя головами.

Старший вигил заметил:

Расположившись в сторожке, вигил ткнул пальцем в старика:

– Сначала рассказывай ты!

– Скажи, гостинщик, а не доводилось ли тебе бывать в самом Риме?

Теодор нехотя ответил:

– Ну, доводилось.

– А не бывал ли ты в театре Флавиев, называемом Колизей?

– К чему эти расспросы? Они к делу не относятся, – сказал Теодор, но старший вигил восторженно прорычал:

– Послушай, уважаемый, – будто стесняясь, прервал его Теодор. – То старые дела, и я давно о них забыл.

Старший вигил обратился к ростовщику:

– Отвечай, старик, и не вздумай мне врать. Так получил Теодорус деньги от тебя или нет?

Было видно, что ростовщику хотелось соврать, но присутствие свидетелей не позволило.

– Нет… – короткое слово далось старику с трудом.

За кузницей располагались склады и конюшни, а в дальнем углу виднелись термы[18] и прачечные. Прочие дворовые постройки и жилье для обслуги лепились к ограде вдоль всего периметра внешнего двора.

За таверной тянулись трехэтажные здания-инсулы[19], их первые этажи занимали лавки с товарами для постояльцев, верхние предназначались рабам. В конце «римской» улочки стояли два небольших дома, в которых жили хозяева. В Риме здания штукатурили и красили в яркие цвета, но здесь, в провинции, предпочитали беленые стены и крыши, покрытые красной черепицей, что создавало своеобразный праздничный стиль.

По всему двору стояли повозки – пассажирские, военные, грузовые, и, судя по их количеству, постояльцев в мансио хватало с избытком. Спальни находились во внутреннем дворе, складывая периметр перистиля и уступая весь его центр благоухающему цветущему саду. Вход во внутренний двор украшали солнечные часы. Тень от столбика-гномона[20] указывала на предпоследний дневной час.

Модест Юстус направился к таверне, где у входа его поджидал Теодор.

«Значит, наблюдал за двором, как и подобает хозяину», – с удовлетворением отметил вигил.

После приветствий мужчины прошли в таверну и уселись за стол у дальней стены, откуда зал был как на ладони.

Рабы проворно расставили на столе миски с зеленью, овощами и соусами. Посредине водрузили блюдо с барашком и кувшин с гарумом[21]. Затем один из них принес тяжелую остродонную амфору и предъявил вигилу клеймо известного фалернского винодела.

Раб удалил восковую пробку, медленно склонил амфору, чтобы не взболтать осадок, скопившийся в коническом дне, и наполнил меру янтарной жидкостью. Потом вылил меру в расписной кратер[22], добавил из гидрии[23] первую меру воды и вопросительно посмотрел на гостя. Тот показал три пальца, что значило: три меры воды необходимо смешать с одной мерой вина. После смешивания благородный напиток был разлит в изящные килики[24].

– Воистину, твое имя соответствует твоей сути![25] – воскликнул хозяин мансио.

– Погоди, ты меня еще в деле не видел, – сдержав усмешку, обронил вигил.

Мужчины подняли чаши.

– Да славятся боги, пославшие мне спасителя Модеста Юстуса! – провозгласил Теодор.

– Да славятся боги! – воскликнул гость.

Модест Юстус как гость начал первым:

– Твое заведение не уступает столичным.

В знак признательности Теодор склонил голову:

– Благодарю тебя за столь высокую оценку моей скромной кухни.

– Боги ниспослали мне дар: я быстро двигаюсь, – ответил гостинщик.

– Какой же это дар! Так может каждый вояка.

Теодор протянул руку и предложил:

– Сыграем в игру легионеров? Шлепни мою ладонь!

– Давай еще раз! – Модест Юстус сосредоточился, занес руку и – хлоп!

Увы, результат был все тем же. Несколько следующих попыток также не увенчались успехом.

– Мы можем поменяться ролями, – предложил Теодор.

Они поменялись, и с первого раза его рука плотно прижала к столу ладонь вигила.

– В молодости в этой игре мне не было равных, – сказал Модест, потирая руку.

– Могу подтвердить: ты и сейчас проворен.

– Я вспоминаю бой, когда ты в одиночку сражался с тремя ретиариями[26]. Тогда мне казалось, что тебя спасло только чудо. Теперь я думаю иначе.

Тот подозвал раба и знаком велел налить им вина.

– Сеть я ловил на идеально отполированный круглый щит. Таким же гладким был мой шлем.

– Ловко придумано!

– На тренировках я учился отбрасывать сеть и строить картину боя.

– Это как? – мотнул головой вигил.

– Значит, ты нарочно изображал хромоту?

– Но у тебя была возможность убить его! – напомнил вигил.

– Я избегаю убивать, – спокойно произнес Теодор.

Теодор сдержанно ухмыльнулся:

– За такую простоту надо выпить! – Модест Юстус поднял чашу и с воодушевлением продолжил: – Когда сенатор Клавдий Пульхр воссоздал сражение гоплитов[27] Александра Македонского с фракийцами на арене Колизея, он выставил двадцать лучших гладиаторов из Падуи и столько же из Римской школы Лудус Магнус[28]. Это был величайший бой! Из фракийцев ты уцелел один, сражаясь против четырех копейщиков.

На кухне в этот час наступило самое напряженное время. Проверив кухонных рабов, Елена дала поручения повару и кухарке Дорсии, потом растерла пестиком в мраморной чаше листья мяты и переложила зеленую кашицу в тонкостенную ольпу[29]. Добавив меду, налила в нее воды и вышла из кухни. Пересекая таверну, она заметила отца, сидевшего с гостем за столом для важных персон.

– Изящная вещица, – улыбнулся вигил. – Могла бы украсить виллу богача!

– На римских форумах болтают, что во время правления божественного Галлиена[30] тридцать тиранов пытались узурпировать власть. Но все они – провинциальные выскочки. Никто из них даже не приблизился к Риму!

Вигил доброжелательно улыбнулся:

Соглашаясь, Теодор преклонил голову:

– На все воля богов!

Кузнец Иосиф приветливо помахал ей рукой:

Давид вытер руки и подошел к Елене.

– Salve!

– На это была причина. Я делал для тебя подарок. Идем! – он взял ее за руку и повел за собой.

Иосиф крикнул им вслед:

– Давид, мы уходим! За тобой – погасить горн и закрыть кузню!

– Хорошо, отец.

– Это – тебе!

– Какая красота! Давид, я не видела ничего прекрасней! Ты – великий мастер!

Она развязала паллу, кинула ее на край стола и принялась укладывать тяжелые косы на макушке.

– Какой? – лукаво поинтересовалась она.

– Поцелуя!

Lawrence Alma-Tadema – A Difference of Opinion? 1897

Елена, смеясь, дружески чмокнула его в щеку, но он удержал ее за руку.

– Нет, не так! – Давид увлек ее за створку ворот, откуда со двора их не было видно.

Давид улыбнулся:

Давид прошептал:

– Но я не хочу в Рим! – запротестовала она. – Мне здесь хорошо!

– Мне следовало загасить его раньше, – виновато пробормотал Давид.

Они встретились глазами, и Елена крикнула:

– Отец! Кузница горит!

Модест Юстус первым бросился к выходу с оглушительным рыком:

– Давай сюда топоры!

Голос вигила вырвал его из оцепенения:

Теодор подошел к перепачканному сажей Иосифу и положил руку ему на плечо:

– Прости меня, хозяин, – Иосиф опустил голову. – Не доглядел.

– Пожар в твоем ремесле – не редкость.

Глубокой ночью, когда Елена и Теодор наконец добрались до дома, девочка, глядя в сторону, проронила:

– Отец, мне надо тебе признаться…

– Разговоры мы отложим до завтра, – Теодор устало вздохнул и погладил ее по голове. – Сейчас иди спать.

– Что за день… – грустно проронила она, решив, что ей не уснуть.

Но сон пришел сразу, как только Елена легла в постель.

Capitolo III

Турция, Мраморное море.

Лайнер «Олимпик».

Наше время

– Когда нас выпустят в порт?!

– Мы заплатили деньги и не собираемся весь отпуск провести на «Олимпике»!

– Нас повезут в Херсек?

Капитан поднял руки, будто сдаваясь:

– Белое вино отдает какой-то кислятиной… – сказала полная дама в шортах.

Ее подруга заметила:

– Лучше пить кислятину, чем лежать со свернутой головой.

– Труп еще на борту?

– Говорят, его положили в кухонный холодильник.

– А это законно?

– Нужно спросить у капитана.

– Подумать только: на месте этой девушки могли оказаться ты или я…

– Здесь свободно? – Табурет возле Элины оседлал мужчина в солнцезащитных очках и надвинутой на нос шляпе.

– Думаю, да.

Он взял себе виски и, оглядев Элину, представился:

– Меня зовут Лу́ ка.

Она проронила:

– Я – Элина.

– Надолго мы тут застряли?

– Могу лишь догадываться, – ответив на вопрос, Элина окинула его любопытным взглядом.

Лука снял солнцезащитные очки:

– А что подсказывает ваша интуиция?

– На берег сойдем только к вечеру, – предположила она.

Поправив шляпу, Лука озабоченно хмыкнул:

– Не удивлюсь, если корабль задержат в порту Яловы.

Тот возмутился:

– В чем дело?! – Однако, взглянув на Богдана, кивнул: – Все понял. Девушка – ваша.

Когда Лука ушел, Элина приказала Богдану:

– Теперь объясните, что это было.

– Терпеть не могу наглецов! – зло прорычал Богдан.

– Из вас двоих наглец – это вы.

– Он приставал!

– Даже если так, вам-то какое дело? – Элина спрыгнула с табурета и в сердцах оттолкнула Богдана.

– Дамы и господа! Попрошу внимания!

Все, кто был в обеденном зале, притихли и устремили взгляды на него. Кому не было видно, задвигали стульями.

Он продолжил:

– Я сожалею о случившейся трагедии, скорблю и приношу свои извинения.

От какого-то стола донеслось:

– Убийцу нашли?

– Я не уполномочен давать подобную информацию. Расследованием занимаются полицейские.

– Лайнер задержат в Ялове?

– Круиз будет продолжен, но следственная группа останется на борту.

– Надолго?

– Этого я не знаю.

– А как насчет сегодняшних экскурсий?

Круизный менеджер заглянул в свой планшет:

– Экскурсия на термальные воды в Ялову отменяется.

За столами возмущенно загалдели:

– Ну все! Началось!

– А как же поездка в Херсек?

И снова задвигались стулья, кое-кто уже поднялся из-за стола и направился к выходу.

– Прошу внимания! – менеджер форсировал голос. – Я должен вас ознакомить с обязательными требованиями!

Все смолкли, и он заговорил несколько тише:

Его поторопили:

– Второе?!

– Проход к микроавтобусам строго по коридору из полицейских.

Богдан выкрикнул:

– В Ялове началась война?!

На него сердито зашикали, и менеджер по круизу продолжил:

– Благодарю, но я поеду один, – ответил тот.

– И, наконец, четвертое…

От первых столов донеслось:

– Мы будем под стражей?

Богдан состроил ехидную мину:

– За нами будут присматривать.

– Неужели все настолько серьезно? – спросил Ердын Экинджи.

– А я бы пережила! – с вызовом заявила Лидия.

– При чем здесь Дрепан? – удивился Богдан. – Выходит, мы не едем в Херсек?

Нинель Николаевна перевела глаза на болгарина:

– Современный Херсек стоит на месте древнеримского Дрепана. Это одно и то же место на карте Турции.

Богдан очень точно выразил их солидарную позицию:

– Мужество свободного человека – бегство от неприятностей.

Серхат тем не менее нашел о чем рассказать:

Она охотно ответила:

– Мы путешествуем по местам зарождения раннего христианства.

– В таком случае стоит продолжить, – Серхат расплылся в добродушной улыбке. – Император Константин известен тем, что покончил с преследованием христиан и активно поддерживал церковь. «In hoc signo vinces!»[31] – эти слова и крест увидел он в небе перед сражением[32]. Поверив в знамение, Константин приказал своим легионерам начертать кресты на щитах и одержал победу.

– А вы неплохо разбираетесь в истории христианства, – заметил экскурсовод.

– Я неплохо разбираюсь в истории в целом, – уверенно заключила профессорша.

Серхат продолжил рассказ:

Глядя через окно на поля с рядами низкорослых кустарников, Богдан уточнил:

– Вы сказали, что в гавани были верфи?

– Здесь строили военные корабли, но верфи не сохранились.

– Для строительства кораблей нужен лес.

Серхат согласился:

– Уверен, что да.

– Но в этой местности леса нет. Из чего же древние римляне строили свои корабли?

– Может быть, его откуда-то доставляли? – предположила Элина.

– Слишком дорого, – прокомментировал Ердын Экинджи. – Это я могу утверждать как опытный инженер-строитель.

Ясность, как всегда, внесла всезнающая Нинель Николаевна:

– В такое трудно поверить… – грустно проронила Элина.

Ердын Экинджи протянул Элине непочатую бутылку воды:

– Пить не хотите?

– У меня есть вода, – ответила она и покосилась на Нинель Николаевну.

Та вполголоса проронила:

– По-моему, он за вами ухаживает.

Элина дернула плечиком и тут же услышала позади себя голос Богдана:

– Не позволяйте турецкому Аполлону себя окрутить.

– Вам-то какое дело? – поинтересовалась она.

– Турецкая удача – беда для болгарина.

– Только что придумали?

– Болгарская поговорка.

Богдан притворно вздохнул:

– Большая рана заживет, плохое слово не забудется. Это, чтоб вы знали, тоже болгарская поговорка.

– Мы скоро туда приедем, – пообещал экскурсовод.

– Не говорите ерунды! – громко сказал Богдан. – По прошествии двух тысячелетий этого знать нельзя.

– Веришь в сказки для наивных туристов? – спросила девочка. – Это на тебя не похоже.

Автобус тем временем съехал с трассы и свернул на узкую дорогу.

Серхат склонился и посмотрел в окно:

– Мы прибываем на место.

– Епископ, и тот переоблачился, – сказал Богдан. – Давайте по-быстрому все осмотрим – и сразу в универмаг.

Элина встала с кресла и, перед тем как выйти из автобуса, насмешливо проронила:

– Шутник…

В сопровождении экскурсовода и полицейского пятеро пассажиров прошли в глубь площадки.

– Музей, конечно же, есть, я видел там карты древнеримских дорог, но они весьма и весьма условны.

– Этого добра и в интернете хватает, – согласилась профессорша.

– Бабуля, вечно ты все преувеличиваешь!

– У древних римлян и греков женщина была собственностью. Ею владел отец или муж. Часто она не имела даже имени. Особенно это казалось плебеек.

– Считалась неодушевленной?

– Богдан Стоянов Апостолов? – спросил старший офицер.

– Ну я… – растерянно проронил болгарин.

– А мы продолжаем нашу экскурсию…

Только однажды Лидия спросила у бабушки:

– А что значит «равноапостольная»?

– Равная апостолам по величию, – объяснила ей Нинель Николаевна.

– Теперь понятно, – сказала девочка, и на этом их разговор закончился.

В Ялову они возвратились затемно и сразу разошлись по каютам.

Утром, едва проснувшись, Элина вышла на балкон, взглянула на блиставшее солнцем море и вдруг услышала стук.

Накинув халат, она подошла к двери и заглянула в глазок:

– Кто там?

– Откройте, это полиция, – ответили ей по-английски.

Одновременно с этим к глазку приблизился развернутый документ.

– Айзак Таскиран, следователь. – Переведя взгляд на второго, спросила: – Вы кто такой?

– Это Ибрагим Ядигар, мой помощник, – сказал Таскиран и забрал свое удостоверение. – Можем пройти в каюту?

– Зачем?

– Надо поговорить.

Как только расселись, она спросила:

– О чем пойдет речь?

– Вероятно, вы уже слышали, что на корабле случилось убийство.

– При чем здесь я?

Следователь многозначительно обронил:

– Пока ни при чем.

Элина встала, прошла к выходу и распахнула дверь.

– Прошу вас уйти!

– Зачем же так жестко?

Мужчины переглянулись, и Айзак Таскиран отчетливо произнес:

– Служба в военной прокуратуре Израиля пошла вам на пользу, Элина Коган.

– Откуда у вас эти сведения? – Она закрыла дверь и вернулась на место.

– Ну, говорите.

– Вы знакомы с Богданом Апостоловым?

Следователь и его помощник снова переглянулись.

Элина с нажимом повторила:

– По чистой случайности!

Айзак Таскиран улыбнулся и поднял руки:

– Никто не подвергает это сомнению. Еще один вопрос: что можете рассказать о болгарине?

– В целом вы правы, однако в общении за столом Апостолов мог проявить и другие качества.

– О чем, например? – уточнил помощник следователя.

– Например, о том, что Собор Святой Софии с недавнего времени стал мечетью.

– Понимаю… – проронил Таскиран. – Слышал, за вашим столом сидит католический священник?

– Епископ Теофилус Чезарини. Его тоже будете допрашивать?

– Нет-нет… Что вы!

– Кажется, Чезарини – друг вашего министра внутренних дел…

– Это – без комментариев! – прервал ее Таскиран. – Если не возражаете, вернемся к Богдану Апостолову.

– Что еще вас интересует?

Элина с улыбкой пожала плечиком:

– По-моему, он – веселый малый, жизнерадостный бонвиван. Чего ему опасаться?

– Да.

– Где и когда?

– После ужина в ночном клубе.

– Расскажите подробнее.

– Я и моя соседка по столу…

– Мадам Астахова? – уточнил следователь.

– Мне неизвестна ее фамилия.

– Продолжайте.

– Одой Густафссон?

– Вероятно – да.

– Кто-нибудь еще из ваших знакомых был тем вечером в клубе?

– Турок Ердын Экинджи.

– Кто еще?

– Подруга Оды.

– Агнетта Зандберг?

– С ней я не знакома, но за обеденным столом они с Одой сидели рядом.

– Агнетта и Экинджи были вместе?

– Думаю, да. По крайней мере, танцевали друг с другом.

Айзак Таскиран что-то записал в своем планшете, после чего уточнил:

– Это все, что можете рассказать?

– Утром следующего дня я встретила Апостолова у бассейна.

– Так-так… Прошу, продолжайте.

– Он выглядел как человек, накануне перебравший спиртного и, судя по всему, спал не раздеваясь.

– Это интересно… Почему вы так решили?

– Богдан был в той же одежде, что днем раньше, и она была помятой.

– Вам известно, почему Апостолов путешествует без багажа? – спросил следователь.

– Это последнее, что меня интересует.

– Он сам ничего вам не рассказывал?

– Помнится, в Херсеке Апостолов хотел поехать в универмаг.

– Предполагаете, за одеждой?

– Скорее всего, да.

Айзак Таскиран закрыл свой планшет и с недовольным видом передал его помощнику.

– Мутная история, не находите?

– Что же в ней мутного? – поинтересовалась Элина.

– Все!

– Нельзя обвинять человека в убийстве женщины только потому, что накануне вечером он с ней танцевал.

Элина опустила глаза и, чуть помолчав, проронила:

– Слишком очевидно…

– О чем это вы? – напрягся следователь.

– Чересчур очевидные факты иногда заводят в тупик.

– Полагаете, болгарин не виноват?

– Я так не сказала.

– Тогда что же вы имели в виду?

– Случается и не такое.

– Случается, – согласилась Элина. – Надеюсь, расследуя это дело, вы примете во внимание все детали и факты.

– Имеете в виду что-то конкретное? – уточнил Таскиран.

– Только факты, которые выпадают из общей картины преступления.

Он неожиданно выпалил:

– Вспоротый матрас, например, показался бы вам странным?

Она с пониманием кивнула:

– Вполне.

Возникло секундное замешательство, после которого Айзак Таскиран тяжело вздохнул:

– Что-нибудь нашли? – вырвалось у Элины.

– Апостолов что-то прятал?

– Я спрашивал, но он не признался.

– И как это связано с убийством?

– Как с вами связаться?

– Теперь мы будем часто встречаться.

Епископ, как обычно, прочел молитву, и они приступили к обеду.

– Вас, кажется, допрашивали? – спросила Нинель Николаевна у Элины.

– Следователь Таскиран назвал это беседой, – ответила та.

– Он считает, что девушку убил наш болгарин?

– Вы про полицейских? – с усмешкой поинтересовалась Элина.

– Я про убийство.

Между тем на столе появились тарелки с пастой, что вызвало у Теофилуса Чезарини радостный возглас:

– Хвала Господу! Три дня не ел макарон.

Нинель Николаевна улыбнулась:

– В вас говорит настоящий итальянец.

Епископ насыпал в пасту тертого сыра, взял вилку и, словно о чем-то вспомнив, взглянул на турка:

– Ты рассуждаешь как заурядная бабка, – буркнула Лидия.

– Так я же она и есть!

– Ты – профессор и должна смотреть в суть вещей.

– Куда-куда? – уточнила Нинель Николаевна, но девочка перевела разговор на то, что ее волновало больше всего:

– Если Богдана осудят, сколько ему дадут?

1 Capitolo (ит.) – глава.

2 Здесь грабят квартиру (болг.).

3 Пешеход (болг.).

4 Прошу извинить (болг.).

5 Четвертый крестовый поход в 1202–1204 гг., организованный папой Иннокентием III.

6 Святая Равноапостольная царица Елена, мать императора Константина, причислена к святым за распространение христианства и раскопки в Иерусалиме, в ходе которых были обретены Гроб Господень, Животворящий Крест и другие реликвии.

7 Демре – современный город, выстроенный на месте древнего города Миры. Центр почитания Святого Николая.

8 Стола – женская туника, подпоясаная под грудью или на талии.

9 Палла – верхняя одежда для выхода, кусок мягкой ткани, который набрасывают на плечо и оборачивают вокруг талии.

10 Атриум – внутренний световой дворик, центральная часть древнеримского жилища.

11 Адриан – римский император в 117–138 гг. н. э.

12 Нимфеум – небольшое святилище, посвященное водным нимфам.

13 Халлук – верхняя одежда, недлинный халат.

14 Фессалоники – современный город Салоники в Греции.

15 Мансио – гостиница, постоялый двор.

16 Вигилы – пожарные и полицейские в Древнем Риме.

17 Перистиль – двор или сад, окруженный со всех сторон крытой колоннадой или отдельными портиками.

18 Термы – римские бани.

19 Инсула – многоэтажный жилой дом с комнатами и квартирами, предназначенными для сдачи внаем.

20 Гномон – стержень, укрепленный на солнечных часах. По его тени определяли время суток.

21 Гарум – рыбный соус, древнеримский деликатес.

22 Кратер – сосуд для смешивания вина с водой.

23 Гидрия – сосуд для воды.

24 Килик – неглубокая чаша с широким устьем на тонкой ножке.

25 Имя вигила Модест, что значит «скромный».

26 Ретиарий – древнеримский гладиатор, вооруженный трезубцем и сетью.

27 Гоплит – древнегреческий тяжеловооруженный пеший воин.

28 Лудус Магнус – крупнейшая из четырех школ гладиаторов в Древнем Риме.

29 Ольпа – кувшин с острым носиком, из которого пили, не прикасаясь губами.

30 Галлиен – римский император, правил с августа 253 г. до июля 268 г.

31 «In hoc signo vinces!» (лат.) – Сим победиши!

32 Битва с императором Максенцием у Мульвиева моста вблизи Рима в 312 г.

Скачать книгу

Пылающий символ. Том 1 бесплатное чтение

Анна Князева, Галина Виноградова Пылающий символ. Том 1 Детективный роман

* * *

Capitolo[1] I

Capitolo II

Capitolo III

Capitolo IV

Capitolo V

Capitolo[1] I

Capitolo II

Capitolo III

Анна Князева, Галина Виноградова
Пылающий символ. Том 1
Детективный роман

Capitolo^[1] I