Вы не авторизовались

Хтонь в пальто бесплатное чтение

Ирина Иванова
Хтонь в пальто

* * *

Плейлист

Алиса — Моё поколение

Смысловые Галлюцинации — Мысленный волк

Год Змеи — Тук-тук

Кукрыниксы — Кайф

Василий К. — Алису с собой

Адриан и Александр — Песня о безумной Маше

Ежовы Рукавицы — Песня о пользе вязания

Немного Нервно — Восхождение

Тимур Валеев и группа Ключи — Запишу тишину

Дети Неонового Солнца — Колыбельная птичьих стран

Алиса — Шейк

Король и Шут — Продавец кошмаров

СтимфониЯ — Звезда

Пикник — Глаза очерчены углем

David Garrett — Erlkönig

Сны Саламандры — У хозяина болота

Созвездие Отрезок — Гость

Агата Кристи — Красная Шапочка

Оргия Праведников — Туркестанский экспресс

Оргия Праведников — Убить свою мать

Кукрыниксы — Серебряный сентябрь

Пилот — Волк

Аквариум — Песня для нового быта

Зоя Ященко и Белая гвардия — Ночной дозор

Лестница Эшера — Ловкач

Гарри Бардин и детский ансамбль — Песня пауков и Буратино (из к/ф «Приключения Буратино»)

Наша Таня — Намордник

Серафим и Михаил Сидоренко — Папа бы мной гордился

Amaranthe — Army of the night

Marilyn Manson — This is Halloween

Агата Кристи — Странное рождество

Ольга Арефьева и Ковчег — Орландина

Оргия Праведников — Ночь защиты

Мельница — Апельсиновая баллада

Аквариум — Сувлехим Такац

https://music.yandex.ru/users/mifmetrika/playlists/1004

Посвящается Etlon Coffee, театру Fulcro и темноте петербургских дворов

Nice to eat you

— Здравствуйте, агентство «Хтонь в пальто» слушает.

— Здрасьте, можно хтонь заказать?

— Конечно. Вам аниматором на мероприятие, друзей разыграть, просто чаю выпить?

— Нет, мне… запугать кое-кого.

— Поняли, отправим самую жуткую хтонь. Продиктуйте, пожалуйста, адрес, и я назову окончательную стоимость заказа.

— А потом учитель сказал: «Вот практика». И отсек мне кисть. Кровища хлещет, я пытаюсь не орать — куда там вспомнить, что наполовину хтонь! А он глазами сверкает: «Заканчивай тупить! Хочешь без руки остаться?»

— Да ладно! И чего ты?

— Вспомнил и прирастил, сам не видишь? А учитель вздыхал: «Как с вами, полукровками, сложно!» И рука пару дней ныла; зато узнал, что могу и левой писать.

Лютый взъерошивает волосы, а в его вытаращенных глазах читается: «Вот это методы!» Вик знает: он чистокровный и про обучение полукровок слушает с особенной жадностью. Тем более про такого учителя как не послушать — и как не рассказать?

Раньше, правда, повода не находилось, так что Лютый узнал эту историю спустя целый год после знакомства. Но лучше уж поздно, чем никогда.

— Вик, есть заказ для тебя, — заглядывает в комнату Санна. — Напугать надо.

— Отлично, — ухмыляется Вик. — Давай адрес, они у меня поседеют от ужаса.

И, махнув Лютому, уходит за пальто.

Пугать людей — сплошное удовольствие: подцеплять когтями нервы, оскаливать острые зубы, заставлять вздрагивать при виде малейшей тени. Вик готов душу продать, чтобы все такие заказы доставались ему. Но продавать ничего не надо — других претендентов на точке нет: и Лютый, и Лия любят не хтоническую жуть, а куда более мирное времяпрепровождение. Хотя, казалось бы, оба чистокровные: уж кому, как не им, всякую жуть любить?

«Мне же лучше», — радуется Вик, спеша к метро.

Вовремя заказ попался, а то успел заскучать. Вот и разомнется — к тому же хтоническую сторону дня три не выпускал.

До заказчика добираться недолго: три станции и десять минут пешком. Странно, что попросил встретиться, а не отправил сразу к тому, кого надо пугать: охота поездки туда-сюда оплачивать? Впрочем, желание покупателя — закон. Да и вдруг напугать надо именно его?

Вик в предвкушении облизывает зудящие десны: сейчас как выпустит зубы, как оскалится! В пограничное время, когда колесо года поворачивается к тьме, особенно сложно держать себя в руках. Повезло с работой, где этого делать не надо!

Третий подъезд, квартира тридцать три — удивительно, что в номере дома ни одной тройки. Вик звонит в домофон, представляется:

— Хтонь в пальто, — и, для пущей красоты подняв воротник этого самого пальто, заходит.

Этаж первый, и из квартиры уже выглядывает заказчик — улыбающийся парень лет двадцати — двадцати пяти, точно не старше Вика.

— Вы правда в пальто! А я думал, просто фраза красивая. — Спохватившись, он кивает: — Здрасьте! — и впускает в квартиру.

— У нас все в пальто ходят, — поддерживает разговор Вик, — форма такая. — И коротко оглядывается.

Квартира, кажется, однушка, но даже такие в центре стоят недешево. Хорошая у парня зарплата, если и на хтонь деньги нашлись: цены, конечно, не конские, но некоторых могут покусать. Или жилье не съемное? Почему в порядок не привел: обои не подклеил, облупившуюся краску не поправил? На хтонь копил? Кого так важно напугать?

— Я Егор, — представляется заказчик. — Спасибо, что приехали.

С пару секунд он мечется взглядом по прихожей и смущенно уточняет:

— А вы можете не напугать… а сожрать?

Вик морщится, будто разом заныли все зубы. Впрочем, они правда заныли, но не от боли — от предвкушения: как давно никого не сжирал! И откуда Егор услышал про пожирание, через сарафанное радио? В официальном-то прайсе такой услуги нет.

Или думал, думал и решил, что тот, кого надо было напугать, заслуживает быть сожранным? Чтобы «ам!» — и осталась от Красной Шапочки только красная шапочка^[1]. Опасный парень!

Но заказ все равно придется отменить: ни одна хтонь не возьмется за постороннего. Только как бы повежливее сказать — и заодно недовольную рожу объяснить?..

— По-хорошему, — издалека заходит Вик, — о пожирании надо говорить сразу, во время звонка. Это совсем другая услуга, у нее цена выше; а еще у хтони должно быть разрешение: кто попало жрать не может.

— Я перезакажу, — перебивает Егор, вытаскивая из кармана телефон. — Извините тогда, что дернул; просто кое-что изменилось.

На кровожадного мстителя он не похож. Что же такое изменилось?..

— У меня есть разрешение, а цену можно пересчитать, — вздыхает Вик. — Но дело в том, что ни одна хтонь не будет жрать постороннего.

— А постороннего не надо. Сожрите, пожалуйста, меня.

Вик вздрагивает. Его?! Да он с ума сошел!

Не дожидаясь вопроса, Егор разводит руками:

— Депрессия. Уже… год? Два? Ничего не помогает. Я устал.

Пять лет назад у Вика тоже была депрессия. Таблетки худо-бедно держали на плаву, хтоническая сторона выла из-за необходимости молчать, а от мысли, что он понятия не имеет, как проявляться хтонью, хотелось шагнуть в окно.

Все наладилось, когда он наткнулся на вакансию от компании «Хтонь в пальто» и, посмеявшись, отправил резюме. На согласие не надеялся: где он — и где общение с людьми! — но на собеседование пришел. А там хтоническая сторона, почуяв родную кровь, встрепенулась — и будто наконец перестала болеть мышца, нывшая много лет. Поэтому, когда предложили устроиться в агентство, Вик кивнул: «Я на все согласен».

На следующий день он написал заявление об уходе, отработал две недели и навсегда покинул офис строительной компании. Чем дальше, тем больше возвращалось красок, вкусов, запахов. После очередной консультации с психиатром Вик начал слезать с таблеток — и вскоре забросил в дальний угол аптечки то, что собирался пить до конца жизни.

Но Егор не хтонь, его так не спасти; правда, что ли, сожрать?.. Вик, почесав затылок, предлагает:

— Давай… Тьфу, мы не переходили на «ты». Давайте выпьем чаю и обсудим подробности?

— Я не против на «ты», — робко улыбается Егор. — Но вам разве можно чай? В смысле…

— Сжирать я буду хтонической сущностью, а не человеческой, — поясняет Вик. — У них… как бы это сказать… разные желудки, в общем.

Понятливо покивав, Егор указывает на вешалку:

— Можете снять пальто и ботинки. А я поставлю чайник.

Вик машинально возит ложкой в кружке. Добавить ли сахар? Чтобы сожрать, нужны силы, и крепкий сладкий чай будет кстати. Но готов ли окончательно превратиться в чудовище? Вдруг прошлые пожирания по кусочку отбирали человечность — и сегодня она исчезнет навсегда? Может, лучше отказаться? Пускай за дело возьмется кто-нибудь другой…

«Да ты уже чудовище, — ехидно шепчет внутренний голос. — Совершенно чудовищный эгоист, который сначала обнадежил, а теперь хочет оставить несчастного парня наедине с мыслями о смерти. Нет бы помочь!» «Да я бы с радостью! — огрызается Вик. — Но тут либо жрать, либо нет, от разговоров толку не будет. Я не психолог, не знаю нужных слов; еще сделаю хуже».

Хотя куда хуже? Почему не попробовать? А не удастся — сожрет; главное — не забыть написать Санне, чтобы пересчитала стоимость заказа. И, тяжело вздохнув, Вик кладет себе три ложки сахара.

Егор, по глоточку отпивающий чай, наконец нарушает молчание:

— Скажите, а… это больно?

Вик молча качает головой и, спохватившись, — собирался же завоевать доверие и отговорить! — поясняет:

— Я буду пожирать не тело, а энергетическую оболочку. Душу, если угодно. Это не больно.

— Лично проверяли? — усмехается Егор. И опускает взгляд: — Извините, я…

— Ко мне тоже можно на «ты», — невпопад бормочет Вик и заливает в себя разом полкружки чая. Эх, почему не предложил сходить за чем-нибудь алкогольным?

«Да потому, что раскисать нельзя, бестолочь! Сильно ты в пьяном состоянии поможешь?»

Облизнув ноющие десны, Вик цепко, точно длинными когтями, ловит взгляд Егора.

— Итак, ты решил умереть. Почему не банальное самоубийство?

Егор улыбается:

— Зря, что ли, деньги всю жизнь копил? — И потирает переносицу: — На самом деле не хватает смелости. А если ты меня убьешь, смелость не нужна.

Кого еще просить об убийстве, как не хтонь в пальто! Нормальный киллер в разы дороже стоит.

— Смелости не хватает? — хмыкает Вик. — Значит, не так уж и хочется?

Ого, вот это у Егора молнии из глаз: слова подбирать надо!

— Нет-нет, я верю в твое желание умереть. Но если ты до сих пор здесь, значит, что-то держит? Есть в жизни что-то привлекательнее смерти?

Оценив шутку приподнятыми уголками губ, Егор дергает плечами:

— Ничего?.. Сам не понимаю, почему до сих пор не выпилился. Видимо, жуткий трус.

Кружку он обхватывает совершенно зябким жестом — а Вик мысленно рычит. Так дело не пойдет! Чем помочь, если зацепиться не за что? Хоть у Гугла спрашивай: как оказать психологическую помощь, если слова никогда не были сильной стороной?

Самому помогало проветриться — но согласится ли Егор? «А я не буду спрашивать», — решает Вик. И отставляет пустую кружку.

— Слушай, такое дело: я сюда ехал, настроившись пугать. К пожиранию надо готовиться — и вот у моей хтонической стороны нет аппетита. Пойдем-ка его нагуливать.

Егор хмурится, и Вик показательно разводит руками: я же говорил, надо сразу предупреждать.

— Ладно, нагуливать — так нагуливать. Не знаю, хватит ли мне сил, но…

— Мы будем останавливаться так часто, как захочешь, — заверяет Вик. И украдкой прикусывает губу: зубы начинают обиженно ныть.

Из-под контроля хтоническая сторона не вырвется: грош цена была бы такой хтони! Но сдерживать ее так же неприятно, как терпеть желание сбегать в туалет.

Пограничное время — не запертое, но и не свободное.

Егору хватает минуты, чтобы сменить домашние штаны на обтрепанные джинсы, зашнуровать видавшие виды кеды и накинуть грязную куртку.

— А потом ты обещаешь меня съесть?

— Если не передумаешь, обещаю, — кивает Вик, застегивая пальто.

Вот и всё, отступать некуда. Надо прыгнуть выше головы, вылезти из шкуры, но убедить Егора, что смерть — не выход. И, судя по скептическому взгляду, придется попотеть.

Он справится. Не может не справиться.

Потихоньку заостряются зубы. Может, сожрать даже такого неготового мальчика будет куда проще, чем кажется?

Улица встречает порывом холодного ветра. Вик поднимает воротник, прячась как за каменную стену, — а Егор только ежится. Какой выносливый! Или сил не хватает что-нибудь с холодом сделать?

— Куда пойдем?

— Чего ты у меня спрашиваешь? Я не знаю, где хтони аппетит нагуливают.

— А это неважно, главное — ходить. А тебе главное — отдыхать. Значит, веди туда, где можно будет то и дело присаживаться. — И, стараясь подбодрить, Вик оскаливает зубы: гляди, что тебя ждет.

Неизвестно, внушает это Егору надежду или все-таки страх, но он, пожав плечами, погружается в темноту арки, и его шаги отдаются гулким эхом. Остается идти следом, на ходу набирая сообщение Санне: «Заказчик просит сожрать, пересчитай цену». Лишним не будет.

Не меньше десяти минут они молчат. Егор то поворачивает, то переходит дорогу, почти не смотря по сторонам, и сутулится так, что Вику хочется хлопнуть промеж лопаток дурацким окриком: «А ну спину выпрями!» Но еще больше хочется не дергать струну натянутой между ними тишины: есть в ней хрупкая красота. Будто корочка льда на луже после морозной ночи. Будто человеческая жизнь, которую так легко перекусить длинными и острыми зубами.

Вик трясет головой, жадно глотает ледяной воздух, успокаивая десны и хтоническую сторону заодно: «Я знаю, ты хочешь помочь, но помолчи, подожди, я все-таки попробую…»

— Сюда я часто заходил после школы, — улыбается Егор. Поймав взгляд Вика, кивает на булочную через дорогу и продолжает: — Мама давала денег на обед, а я терпел все уроки, чтобы купить какао с сахарной плюшкой. А потом… потом я почему-то перестал ходить мимо булочной и больше ничего не покупал… — Он съеживается и обнимает себя за плечи.

Нет-нет-нет, только не это!

Вик касается его руки:

— Зайдем? Ты хотел отдыхать, вот и посидим.

— Какой смысл? — не поднимая головы, бормочет Егор. — Я не буду таким счастливым, как в детстве.

«Укусить бы тебя хорошенько и всю депрессию выгрызть!» — едва не рычит Вик. Сдерживает растущие зубы и отрезает:

— Мы зайдем. Я нагулял человеческий аппетит и хочу сахарную плюшку.

Егор, впрочем, не сопротивляется. Вздыхает только:

— А если там нет этих плюшек?

— Возьму другую, — не сдается Вик. — Всё, идем. — И подталкивает его к булочной.

Как хорош мир, где депрессия растворяется после сахарной плюшки с какао и прогулки на свежем воздухе! Увы, не помогли ни булочная, ни парк, в котором Егор прогуливал ненавистную музыкалку, ни книжное кафе, где родители купили первую книгу для его библиотеки. Егор с улыбкой погружался в воспоминания — и мрачнел, едва речь заходила о настоящем. «Раньше было так хорошо, а теперь? Я забыл про книги и кафе, забыл, как любил шуршать листьями… Сейчас я — никуда не годная тряпка, остается только умереть».

Они сидят на детской площадке: Егор отдыхает на качелях, Вик кое-как удерживает равновесие посередине балансира. Сколько уже гуляют: час, два? Хтоническая сторона давно нагуляла двойной аппетит, зубы вот-вот перестанут умещаться во рту — пора возвращаться? И делать то, что обещал. В конце концов, это тоже освобождение от депрессии, пускай и гораздо более жесткое.

Вик морщится: прощай, человеческая часть, здравствуй, полная чудовищность. Но есть ли другой выход?

— Пойдем домой? Я готов тебя сожрать.

Егор вскидывает голову — как горят глаза! — и обрадованно качается туда-обратно. А затем, зажмурившись, раскачивается сильнее, все шире и шире его улыбка… Неужели… Нет, наверняка воображает, как закончится противная жизнь.

Вик любуется этой хрупкой радостью: о, как она будет хрустеть на зубах! Хорошая последняя эмоция, мальчик все делает правильно.

Точно в ответ на мысли, Егор посмеивается, не открывая глаз:

— Я будто вошел в ту же реку. Качнулся — и вспомнил, как в детстве летал на качелях, прям ощущениями. И повторил? Каким-то чудом. Сам не знаю, как вышло.

Струны мира до того натягиваются, что у Вика звенит в ушах. Сглотнув, он тише, чем дыхание ветра, подсказывает:

— Значит, не все потеряно.

— Не все потеряно, — охотно соглашается Егор. Тут же распахивает глаза, хлопает ресницами; и Вик, подскочив к нему, ловит кончиками когтей хрупкую радость, не позволяя разбиться.

— Ты хочешь не умереть. Ты хочешь перестать жить так, как сейчас, но думаешь, что не можешь. Сам себя убеждаешь.

Почти не дыша, Вик опускает хрупкую радость в сложенные лодочкой ладони Егора — до чего красиво она переливается в закатных лучах!

— Ты сейчас вернулся в то «хорошо», которое было. Значит, это возможно.

— Это возможно, — эхом повторяет Егор. Мотает головой: — Но как? А если не хватит сил?

— А ты себя не подгоняй. — Вик кончиками когтей гладит его по спине. — И для начала напиши врачу и попроси другие таблетки.

— Н-но я… Это деньги, я разве достоин?

— Самоубийства достоин, а новых таблеток — нет? Возьми то, что собирался заплатить мне, и потрать на себя.

Егор даже с качелей спрыгивает.

— Нет, так нечестно! Деньги твои, ты их…

— Мы договаривались о пожирании, — перебивает Вик. — Я не выполнил условия — значит, денег не получаю. Точка.

Покусав губы, Егор нехотя кивает — и Вик, заметив наползающую на его лицо тень, подхватывает под руку.

— А теперь давай-ка провожу: прогулка наверняка кучу сил отобрала.

Егор опирается на подставленное плечо, и Вик, запомнивший дорогу, уводит его домой.

Вот бы больше никогда не встретиться!

«Ты меня возненавидишь: я ничего не заработал».

Вик качается на качелях на той же площадке. Торчат изо рта клыки, пальцы кончаются когтями, хтоническая сторона густой тенью маячит за спиной. Никто сюда не сунется — и отлично, хочется побыть одному.

Пограничное время, вот и людей шатает, разносит на кусочки. Хорошо, что Егору не хватило смелости оборвать жизнь — а дальше пазл обстоятельств сложился как нельзя удачнее.

— И внутренняя тьма послужила свету, — подытоживает Вик. — До чего красиво!

И улыбается, когда хтоническая сторона впивается в забытый на горке обрывок восторга. Никто сегодня не уйдет обиженным.

Спец по чаю

— Здрасьте, «Хтонь в пальто» слушает.

— Здравствуйте, мне бы хтонь не помешала.

— А вам зачем? Напугать кого-нибудь, друзей удивить?

— Нет-нет, мне бы посидеть, чаю выпить. Никого из знакомых в городе нет, компании хочется, и вдруг мне вылезает ваша реклама… В общем, вот.

— Поняли, все сделаем в лучшем виде! Можно ваш адрес, пожалуйста?

Когда Лютый устраивался хтонью в пальто, он слабо представлял, чего люди хотят от хтони. Казалось: непременно ужасов. Показать острые зубы давнему должнику, чтобы он отдал деньги или, на худой конец, умер от сердечного приступа. Или постучать в окно другу заказчика — обязательно ночью, чтобы он, живущий на девятом этаже, свалился с кровати; а заказчик наутро слушал эту историю и еле сдерживал смех.

Кто бы мог подумать, что люди не меньше хотят выпить с хтонью чаю и поговорить по душам!

Думал, на такие заказы ни за что не пойдет: он ужас и кошмар, а не светская дама! Но как-то раз пришлось: некому было ехать, — и неожиданно втянулся. Неожиданно ли? Хорошим слушателем был всегда, любил чужие истории; да и Вик говорил, как приятно пить чай, когда именно Лютый отвечает за атмосферу: язык сразу развязывается, и внутренние узлы распускаются.

Первое чаепитие, кстати, Лютый с ним и устроил: притащил в офис заварочный чайник и любимую травяную смесь, наполнил кружки и для пущего эффекта окутал теплом и чувством безопасности. Тут-то Вик, прежде отстраненный и даже слегка высокомерный, расслабился и рассказал про метания между человеком и хтонью, про депрессию и желание шагнуть в окно и про то, как наткнулся на вакансию агентства и побежал устраиваться.

Странно, что не выложил сразу историю про отрезанную руку. Или такое — только для близких знакомых? А они на тот момент едва ли считались близкими: общались не больше пары месяцев.

Но главное — Вику понравилось расслабляться за кружкой чая.

И людям нравилось тоже: однажды попросили именно его прийти на чаепитие — знакомые порекомендовали. Тогда приятно горели щеки, а Вик смеялся: «Смотрю, ты нашел себя!» — ни капли, впрочем, не обидно. Тем более что, может, он и правда нашел. Может, его предназначение — пить чай так, чтобы у людей оставались исключительно теплые воспоминания.

Поэтому сегодня, услышав про чаепитие, Лютый тут же закрыл книгу и пошел за пальто. Ему, в конце концов, несложно, а человеку будет приятно. И чужая история добавится в копилочку: не просто же так человек приглашает на чай именно хтонь?

— Вы, наверное, думаете, почему я никого из друзей не позвал?

— Думаю, — кивает Лютый, оглядываясь на пороге у заказчика. — Обычно люди зовут людей; да и хтонь денег стоит.

Квартира самая обычная, много таких видел, и если поначалу изучал каждую деталь, то теперь… Нет, взгляд все равно цепляется — за фотографию на тумбочке. Не у каждого в прихожей фотография стоит; интересно, почему именно здесь?

Заказчик — крепкий мужчина лет пятидесяти — запирает дверь, кивком указывает на вешалку и улыбается:

— Деньги для меня не проблема. А с людьми глупо вышло: сорвали из отпуска, завтра в срочную экспедицию. Брат с сестрой не могут, знакомых нет: кто не вернулся еще, кто снова уехал, у кого тоже командировка, — а я привык чаепитничать с кем-нибудь перед отъездом. И вдруг ваша реклама попалась. Ну и решил: с хтонью чай никогда не пил, почему не попробовать?

Вот это смелость! Некоторые несколько месяцев не решаются позвонить, а здесь — так сразу.

Лютый надевает предложенные тапки и обещает:

— Я спец по чаепитиям, посидим что надо. Скажите, а рассыпной чай у вас есть?

За пятнадцать минут, пока греется вода и заваривается малиново-мятный чай, они успевают познакомиться и перейти на «ты». Заказчика зовут Владимиром, и реклама агентства попалась ему в одной из соцсетей — надо же, а когда в очередной раз запускали, уже не надеялись, что сработает. Сарафанное радио и разбросанные по городу визитки всегда приносили больше клиентов, чем какая бы то ни было реклама. Что ж, из каждого правила бывают исключения.

Когда Лютый разливает по кружкам чай, на какое-то время повисает молчание. С одной стороны, оба жуют печенье — не говорить же с набитым ртом? С другой — что за напряженная атмосфера, где дружеские разговоры, ради которых и пригласили? Поэтому Лютый, мысленно раскинув на кухне шатер спокойствия и тепла, как бы невзначай напоминает:

— Ты говорил, что уезжаешь завтра. Что за экспедиция?

У Владимира загораются глаза, и Лютый улыбается: наконец-то. Людям нравится говорить о себе — а ему нравится слушать.

Следующий час пролетает так же стремительно, как тратятся деньги в день зарплаты. Владимир рассказывает о суровых лесных комарах, готовых сожрать до костей, об однажды заглянувшем в лагерь медведе, которого пришлось отпугивать грохотом кастрюль, о самой настоящей магии: в походе можно десять раз ноги промочить — и хоть бы хны, а в городе разок застудишь уши — и сразу шмыгаешь носом; и о прочих деталях геологических экспедиций. Лютый кончиком носа чувствует жар увлеченности и невольно отодвигается, чтобы не обжечься. Не каждому везет найти в жизни место, на котором будет настолько комфортно, а тут, глядите-ка, человеку улыбнулась удача. Впрочем, быть может, он с детства хорошо себя знал и никогда в решениях не сомневался; не то что некоторые…

На холодильнике висят фотографии: компания мужчин, одетых по-походному, сидит у палатки в лесу; они же, но у реки, чему-то смеются; Владимир в официальном костюме держит грамоту и медаль… И вдруг — женщина в обнимку с девочкой лет десяти на фоне моря. Кажется, те же, что и на фото в прихожей.

Жена и дочка? Ну а кто еще?

— Но вот какая ерунда, — глотнув остывшего чаю, вздыхает Владимир. — Я бесконечно люблю работу, а возраст все-таки берет свое: тяжело по экспедициям таскаться. Да и с семьей хочется быть, не срываться то и дело в срочные поездки. Вот сейчас, например, договорились вместе на море полететь, а мне через три дня пришлось вернуться. Соня… жена, в смысле, молчит, но по глазам вижу, как она недовольна.

— И что думаешь? — любопытствует Лютый. Предлагает тут же: — Еще чаю? — и, получив кивок, щелкает кнопкой чайника.

Отвечать Владимир не спешит, берет печенье, и Лютый всей хтонической стороной чувствует его колебания. Подталкивает не прикосновением — ощущением прикосновения: давай, расскажи, меня стесняться не надо.

— Хочу в офис попроситься: там тоже работы достаточно, да и предлагали однажды. Но не задохнусь ли в горе бумажек? Не сойду ли с ума в четырех стенах? Все-таки в лесу зелень, свежесть, я привык… И разрешат ли в поле вернуться, если пойму, что офис — не мое?

Помолчав, Владимир прибавляет шепотом:

— А еще… редко кто находит работу настолько по душе. Родители радовались, как у меня все удачно сложилось, я сам радовался. А теперь отказаться собираюсь. То есть не прям отказаться, но… Не будет ли это, ну, почти предательством? Не предам ли я того радостного себя?

Вот оно что.

Заварив по новой порции чая, Лютый заглядывает Владимиру в глаза:

— А не предашь ли ты нынешнего себя, если продолжишь в экспедиции мотаться? Сам говоришь, что тяжело и устал.

Качаются весы мучительного выбора: то манят густые леса и коварные комары, то просыпается боль в пояснице, а жена и дочка скучают на море. Вторая чаша вот-вот перевесит, всего пары камешков-аргументов не хватает.

— У всякого увлечения есть срок, — продолжает Лютый, — и, когда он истекает, глупо хлестать себя кнутом: «А ну получай такое же удовольствие, как раньше!» Признать, что нужно что-то другое, — это не предательство.

Владимир морщится, будто в чае попалась совершенно неспелая малина, хуже красной смородины. Но, помявшись, бормочет:

— Мне ведь и офисная работа нравится: бумажек много, но и своих исследований достаточно. А захочется лесной романтики, так возьму жену и дочку, съездим на природу…

— Вот именно! — с нажимом кивает Лютый. И вторая чаша весов уверенно опускается.

Владимир, поведя плечами, сбрасывает каменную тревогу — легко, точно шелковый платок.

— Вернусь из экспедиции — и пойду говорить с начальством. Выбью себе испытательный срок и буду смотреть на практике, что да как.

А на место тревоги уже пробирается осторожное любопытство, и Лютый улыбается уголком губ, зная, что сейчас будет.

— Слушай, а ты всегда выглядишь человеком или?..

— Хочешь на хтонический облик посмотреть?

Владимир кивает: еще бы, не каждый день встречаешь хтонь, как такую возможность упустить? Лютый с удовольствием человека, засидевшегося в одной позе, выпускает хтоническую сторону. Не превращается, как киношный оборотень, — скорее переворачивает игральную карту. Для наблюдателя, правда, это всё равно похоже на превращение: сквозь расплывающийся образ парня проступает чудовище — покрытое серебристо-синей шерстью, ростом чуть ниже потолка, когтистые руки спускаются до колен, вместо лица — нечто среднее между волчьей и крокодильей мордой. Сам бы не придумал облика удачнее — хорошо, что таким родился.

Лютый оскаливается:

— Ну как?

— Н-неплохо, — Владимир, сглотнув, показывает большой палец. — Понятно, каких чудовищ мы должны встречать в глубинах тайги.

И они оба смеются.

С длинной мордой чая не попьешь, поэтому Лютый возвращает человеческий облик. Настает его очередь рассказать о себе — по просьбе Владимира, конечно; и он делится, как рос в кругу хтоней-детей, как играл с ними в хтонические игры: то чувства угадывал, то порезы на скорость заживлял, то ползал по деревьям, цепляясь когтистыми лапами. И как знал, что будущую жизнь непременно свяжет с чем-нибудь подходящим хтони. Родители, правда, ждали чего-то серьезного, но приняли желание работать хтонью в пальто: «Главное — чтобы тебе нравилось».

— А людей вы едите? Мало ли, вдруг звонят и просят кого-нибудь съесть…

Лютый улыбается как можно обаятельнее:

— Ничего сказать не могу: секрет фирмы. Но сам предпочитаю никого не трогать: я мирная хтонь, почти домашняя.

— С таким-то ростом и такими зубами?

— Не суди книгу по обложке! Зря я, что ли, спец по чаепитиям, а не по отрыванию головы?

На прощание Владимир, спросив разрешения, обнимает.

— Ты правда спец: очень мне помог. Спасибо, что пришел.

— Как я мог не прийти на заказ? — удивляется Лютый.

А Владимир качает головой:

— Нет, спасибо, что пришел именно ты.

Лютый только пожимает плечами: что тут скажешь, так сложились звезды — и, попрощавшись, выходит из квартиры. Интересно, если ему надоест быть хтонью в пальто, хватит ли смелости уйти на другую работу — или понадобится тоже с кем-нибудь выпить чаю?

Новая жизнь

Это, конечно, безумие.

«Так работу не ищут, на что ты надеешься?»

Лена открывает дверь кофейни, подходит к стойке и улыбается:

— Здравствуйте! Вам бариста не нужен?

И мысленно дает себе пять, когда девочка в фартуке, округлив глаза, радостно кивает.

В родном городе Лену устраивало все: живущие через улицу родители, парк в пяти минутах, куда она ходила с таксой Корицей, субботние настолки в антикафе с друзьями. Кроме отсутствия работы.

Никому не требовался бариста — или требовался, но со сменами по пятнадцать часов за зарплату чуть выше минималки. Лена, куда деваться, пробовала — но проще было сразу повеситься, чем такой работой в гроб себя загонять.

Родители напоминали о дипломе инженера-электрика, кидая вакансии, где обещали немаленькие деньги. Но Лену тошнило от одной только мысли, что придется иметь дело с электрооборудованием: на учебе хватило сполна. Она раздавала рекламки, курьером бегала по адресам, звала на бесплатную дегустацию сыра и колбасы — но все было не то. Хотелось принимать заказы, варить кофе, рисовать латте-арт — и мечтать, что однажды получится это делать в собственной кофейне.

Поэтому, когда Яна предложила махнуть в ближайший миллионник, Лена согласилась, почти не раздумывая. От страха внутренности сжимались в комок, но провести всю жизнь в одном городе, работая где попало, казалось куда более страшным; к тому же родители сказали, что помогут с квартирой, если придется вернуться. А вдруг в городе, который Лена полюбила еще в детстве, все получится?

Больше всего людей приходит в кофейню с восьми до девяти утра и днем, около часа. В остальное время поток слабый, сиди да отдыхай, если других дел нет. Лена протирает столики, поправляет на пробковой доске открытки, подписанные гостями из других городов и стран (до чего замечательная идея!), и перемывает посуду.

Она работает всего неделю, но чувствует кофейню насквозь своей — а значит, и ответственность несет как за свою. Не столько материальную, сколько… атмосферную?.. Чтобы гости с любопытством разглядывали открытки и гирлянды, задерживались на полчаса вместо десяти минут, отправляли знакомым фото, советуя непременно зайти, и сами раз за разом возвращались.

Обстановка, к счастью, располагает: широкие подоконники с разноцветными подушками и пледами, стеллажи, полные книг, искусственный плющ на стенах. И все это — в деревянно-зеленых тонах, уютнее не придумаешь. А дарить тепло словами и улыбкой Лена давно умеет, иначе бы не задерживалась в кофейнях. Что еще нужно?

Квартиру им сдали знакомые Яны, раза в два дешевле, чем в среднем по рынку. Лена чуть не приплясывала от радости: двушка в десяти минутах от метро, о таком только мечтать можно! — и до трясущихся рук боялась не справиться.

Вдруг не возьмут бариста? Вдруг придется вернуться — и снова то по городу бегать, то срывать голос, зазывая в никому не нужный магазин? Она листала вакансии еще до переезда — но кто сказал, что им подойдет не особенно опытная девочка из маленького северного города?

На следующий день Лена отправилась в центр, заглянула в первую попавшуюся кофейню — и поиски работы завершились, не успев толком начаться. Вот повезло!

Ровно в шесть над дверью звенит колокольчик — в кофейню заходит девушка в длинном сером пальто. Долго изучает меню, а когда поворачивается к кассе, Лена едва не теряет дар речи. Макияж у нее совершенно космический: блестящие фиолетовые тени, желтые звездочки в уголках глаз и темно-синяя помада. На контрасте со светлыми, почти белыми волосами это особенно впечатляет.

— Здравствуйте, — улыбается девушка. — Мне средний раф с мятой и апельсином, пожалуйста.

Лена принимает заказ, заносит в программу номер телефона (заодно выясняя имя: Лия), проводит оплату и, отвернувшись к кофетачке, трясет головой. Нельзя беззастенчиво пялиться на гостей, какими бы прекрасными они ни были! Изловчиться бы и сделать фото: попросить смелости не хватит. Совершеннейшая ведьма, Яне понравится.

Лия занимает столик у окна, фотографирует гирлянду, обвивающую плющ, и утыкается в телефон. Если она выложит фото и отметит кофейню, можно будет найти ее профиль: вдруг там есть селфи с космическим макияжем? И не надо придумывать, как украдкой заснять.

Лена тянется сполоснуть питчер — и тут же, вздрогнув, оборачивается. Какая странная игра теней: почудилось, будто у Лии вместо лица оскаленная пасть. Неужели?..

Поймав ее взгляд, Лия улыбается.

Навыки бариста не забылись за несколько лет безделья, так что Лена с радостью продемонстрировала их на практике, а теорию пообещала выучить за одну ночь. Сказала, что готова выходить хоть завтра, и ее позвали вначале на семь часов, а затем, если решит остаться, на полную смену.

От метро до квартиры она шла без кед: щекочущая радость переполняла до макушки. Хотелось поделиться с городом — напрямую, почти интимно, через босые ступни. Город в ответ согревал не по-осеннему теплым асфальтом и зажигал зеленый на всех попадавшихся светофорах.

Яна встретила новость о работе аплодисментами: «Ты крутая, быстро нашла! А я не знаю, куда податься; хорошо, что деньги пока есть». Лена, обнимая лижущую лицо Корицу, пожала плечами: ей повезло. Наверное, город захотел, чтобы она осталась.

Пасть Лене больше не чудится. Впрочем, она и не смотрит на Лию краем глаза — только прямо, чтобы точно ничего не померещилось. А Лия пьет кофе и переписывается с кем-то в телефоне; не кидается на других гостей и даже не ухмыляется зловеще. В общем, ничем не отличается от людей.

«Что ни капли не удивительно, — напоминает себе Лена. — Она действительно человек, а не чудовище из детских страшилок».

Или все-таки зря полжизни твердила, что пасти, зубы и хвосты мерещатся от усталости? Впрочем, ни единого дня в это не верила.

Лия допивает кофе и уходит, бросив сто рублей в стаканчик для чаевых. На столике, за которым она сидела, что-то белеет — Лена, подбежав, с удивлением обнаруживает визитку. «Агентство “Хтонь в пальто”. Хтонь на любой вкус и цвет».

Это шутка? Или здесь, в большом городе, чудовища бесстрашно называют себя чудовищами? И у них даже есть агентство, куда можно позвонить, чтобы… собственно, что?

Можно погуглить и все узнать, но над дверью звенит колокольчик: пришел следующий гость. Лена прячет визитку в рюкзак. С агентством, обещающим хтоней в пальто, она разберется позже.

Возвращаясь домой после первой самостоятельной смены, Лена опять сняла кеды — и хулигански повесила их на мосту. Персонаж «Сказок старого Вильнюса» отметил так начало новой жизни. Чем она хуже?

Из-под моста выплыл экскурсионный катер. Какая-то девушка, обернувшись, махнула рукой — ей ли, не ей? А, без разницы! Лена помахала в ответ, и наградой стал одобрительный свист.

Асфальт снова был не по-осеннему теплым, и зеленый на светофорах вспыхивал, стоило к ним подойти. Рекламные баннеры как на подбор обещали: «Скоро!», «Тебя ждут», «Увидишь».

— Что ты приготовил мне, город? — прошептала Лена одними губами.

И, оглядевшись, увидела надпись на асфальте: #чудеса.

По запросу «Хтонь в пальто» удается найти и сайт агентства, и страницу в социальной сети. Что ж, там действительно можно заказать хтонь: выпить с ней чаю, попросить напугать или рассказать сказку, поговорить по душам. Вот расценки, вот отзывы; вот даже фотографии сотрудников, и среди них — Лия. Еще одно подтверждение, что это не шутка.

Но заказ возможен только по телефону — несправедливо! А как же те, кому страшно звонить? Или раз ты такой пугливый, то и с хтонью встречаться не следует?

Неужели там правда чудовища? Или это веселая компания аниматоров, наряжающихся в нечисть? По ценам, кстати, весьма похоже.

Позвонить бы, уточнить детали — исключительно из интереса!..

Лена убирает визитку; покусав губы, достает обратно. Гостей нет, подслушивать некому, так зачем откладывать? Хватило духу рвануть в чужой город, зайти в поисках работы в первую попавшуюся кофейню, кеды на мост повесить, в конце концов. Стыдно перед таким пустяком отступать.

Лена влажными пальцами набирает номер и затаив дыхание нажимает на «вызов». Гудок, второй, третий… Может, не возьмут? Хоть бы не взяли!

— Здрасьте, «Хтонь в пальто» слушает.

Черт!

Нервно оглянувшись, Лена поспешно уточняет:

— Скажите, а у вас правда хтони работают? Или это просто…

— Смотря что вы понимаете под хтонью, — кажется, оператор усмехается. — Жуткое чудовище, которое легко маскируется под человека? Да, у нас работают именно такие. Вы хотите сделать заказ?

— Нет, я… — Лена прикусывает кончик языка. «Я маюсь дурью и отвлекаю вас от работы, извините». — Мне вашу визитку оставили, стало интересно, решила позвонить.

— Я даже знаю, кто ее оставил, — хмыкает оператор. Поправляется: — В смысле, здорово, что вы позвонили. Надеемся, в будущем воспользуетесь нашими услугами.

— Ага, спасибо, до свидания, — растерянно кивает Лена. И кладет трубку.

В маленьком северном городе хтони вели себя куда скромнее: им и в голову не пришло бы открыть агентство, чтобы щеголять чудовищной природой! А здесь, поглядите-ка, ничего не стесняются.

Интересно, как хтони работают с людьми? Какая услуга самая дешевая? Может, подкопить и…

«Ты с ума сошла — на глупые сказки деньги тратить?»

А разговоры с городом — тоже сказки? Оскаленная пасть — всего лишь розыгрыш? Как легко сделать вид, что померещилось! Куда сложнее признать: «Я взрослый и разумный человек, но я верю в чудеса».

— Я верю в чудеса, — вслух повторяет Лена. И прячет визитку в паспорт, чтобы ни в коем случае не потерять.

Назначаю себе свидание

— Здравствуйте, агентство «Хтонь в пальто» слушает.

— Здравствуйте, я хотела узнать… ваша хтонь может быть проводником?

— Что вы имеете в виду?

— Мне нужен… нужна… прогулка. С кем-то вроде проводника через… всякие сложные чувства.

— Может, вам лучше к психологу?

— Да что мне этот психолог… Ладно, извините, я зря…

— Подождите. Я, кажется, поняла, сейчас кое-что уточню, не отключайтесь.

— Спасибо!

— Пока не за что.

Яна кусает губы. Встретиться договорились в парке — и вообще-то до встречи целых пятнадцать минут, но дома не сиделось, и она решила прийти сюда и нервно листать соцсети на скамейке. К счастью, погода позволяет: ветер совсем легкий и облака светлые, ни единого намека на дождь.

Вдруг не поможет? Денег не жалко: призрачный шанс, что все прояснится, того стоит. Страшно, что не прояснится и придется дальше слепо тыкаться в воображаемые стены в попытках найти заветную дверь. А еще — идти на первую попавшуюся работу, чтобы не занимать у Лены, ведь денег не жалко, но… чем потом за квартиру платить?

А разве не надо было сразу так сделать? На практике со всеми работами познакомиться и тогда выбирать. Но сколько надо проработать на каждой, чтобы понять, нравится или нет?

Идея с хтонью — полная глупость! Жаль, уже ничего не отменить. И с чего взяла, что хтонь будет хорошим проводником? Лишь из-за того, что она слегка не от мира людей? А проблемы разве не глубоко человеческие, которые именно человек и должен решать?

Но столько раз ходила к психологу, прекрасно представляет, что там могут сказать. А вот хтонь… Хтонь — это интересно. Мало ли что она способна придумать — в отличие от людей?

— Здравствуйте. Вы Яна?

Яна вскидывает голову и невольно ахает. Какая ведьма! Волосы почти белые, на веках — красные тени, помада — черная; серое пальто до середины голени и ботинки с ремешками — сама хотела бы так одеваться, но не идет, не тот стиль. И улыбка — вроде обычная, а веет от нее хищно-потусторонним.

— Да, я, — Яна встает и одергивает куртку. — Можно на «ты».

— Окей, будем на «ты». Я Лия, и сегодня я — твоя хтонь-проводник. — Она кивает на скамейку и снимает рюкзак. — Давай сначала поговорим? Садись, не бойся.

Чем дальше, тем более дурацкой кажется затея: вместо того чтобы листать вакансии, парит чужому человеку мозги своими глупыми проблемами. Вдобавок собирается потратить деньги, которые, между прочим, рано или поздно закончатся! Лучше бы работу искала, честное слово!

Но Яна продолжает рассказывать: не останавливаться же теперь?

О том, как давно не знает, куда идти, и куча школьных тестов на профориентацию ничуть не помогли. О том, что в университет поступала трижды, на разные направления, но сбегала после первого курса, поняв: не ее. О том, что наивно надеялась: переедет, начнет соваться во все сферы, которые попадутся, и найдет себя, — но пока умирает от страха, не решаясь даже на первый шаг в неизвестность.

— Ты в наше агентство позвонила — чем не шаг? — улыбается Лия. А Яна пожимает плечами: будет ли толк? Вдруг лишь зря потратит время — и свое, и чужое?

Будто ощутив сомнения, Лия заглядывает в глаза.

— Я взялась за твой заказ потому, что люблю необычные задачки. Что бы ни вышло, для меня это время не будет потраченным зря.

Вокруг ее зрачков клубится фиолетово-черный космос, и Яна зачарованно кивает. Как повезло, что Лия оставила Лене визитку. Даже если ничего не получится, встретиться с кем-то не совсем человеческим стоит любых денег.

Отвернувшись, Лия разглаживает полы пальто.

— Итак, ты не можешь найти себя?

— Угу, — кивает Яна. Сцепив пальцы в замок, прибавляет: — Честно говоря, сейчас позвали в одну компанию, но… Хочу ли я? Нужна ли мне эта работа? А если откажусь, найду ли другую? Вдруг надо не выпендриваться и хватать то, что есть? Вдруг мне там понравится? — Закусив губу, она замолкает. Закидала вопросами-сомнениями, очевидно же, что Лия за нее не решит, надо как-то самой.

— Окей, немного проясним. Чего ты ждешь от нашей встречи? Ты ведь, когда звонила, все-таки хотела чего-то конкретного?

Если бы Яна знала! Вцепилась в визитку агентства, будто в знак судьбы, решила: позвонит, договорится, а там будь что будет.

Хотя нет, все-таки…

— Я думала, может… — Она поправляет рукав куртки. — Бывает же свидание с собой. Чтобы заново познакомиться и все такое. Честно говоря… я сама не могу, я не знаю… И если сможешь ты…

Лия ловит ее взгляд:

— Устроить тебе свидание с тобой же? Никогда такого не делала! Но буду рада попробовать. — Приблизившись, она предлагает таким страшным шепотом, словно речь идет о чем-то незаконном: — Сразу условимся: заплатишь, только если все получится, окей?

Не по-человечески это: Лия время потратит! Но если подумать, довольно справедливо, раз она этим никогда не занималась.

— Окей, — соглашается Яна и вслед за Лией поднимается со скамейки.

Как же колотится сердце!

«Не будем сидеть, на ходу лучше думается», — и вот Лия ведет одной ей известным маршрутом. Шумные улицы сменяются укромными двориками, дома с дырявыми балконами — детскими площадками в виде замков, незнакомые пекарни — не менее незнакомыми кофейнями. Надо было все-таки гулять, а не сидеть сутками в квартире: вон как тут интересно!

— Раньше бывала в этом городе?

Яна мотает головой:

— Честно говоря, очень давно. Почти ничего не помню.

— Значит, от воспоминаний плясать не будем. — Лия останавливается посреди очередного незнакомого двора, уставленного цветочными клумбами. — Пойдем другим путем. Чего ты хочешь сейчас?

Яна замирает под ее внимательным взглядом. Чего она хочет? Неужели это…

Ну разумеется, имеет значение! На свиданиях обычно беспокоятся о потребностях друг друга — то есть, выходит, самой себя.

— Я…

Ах, если бы так просто было понять, чего хочешь! Яна не стала бы обращаться в «Хтонь в пальто», разобралась бы сама: и чего хотеть, и куда идти, и как с собой встретиться.

Вопрос с работой хочет решить — идти, куда пригласили, или подождать более привлекательный вариант? А если не появится более привлекательного? Если не поймет вот так, с ходу, что понравится? Рискнуть — и напрасно потратить время?

Но Лия, кажется, не о том спрашивает.

— Я не знаю… — Яна с мольбой оборачивается к Лии. — Это… сложно.

Лия сжимает плечо, словно подхватывая на краю бездны и мастерски от этого края оттаскивая — одним присутствием. Вот что значит хтонь. Или дело все-таки не в этом?..

— Начнем с простого. Ты хочешь куда-нибудь пойти или посидеть здесь?

Что ж, проще и правда не придумать.

Яна прислушивается к легкому зуду в ногах, к царапающему любопытству, оглядывается и, заметив нарисованную на асфальте алую стрелку, заключает:

— Хочу пойти. Честно говоря, без разницы куда: я толком нигде не была.

— Тогда идем, — сверкает глазами Лия. И тянет к проходу между домами, который выведет на очередную неизвестную улицу, к какой-нибудь пекарне или кофейне. Надо будет, кстати, заглянуть в одну из них — может быть, прямо сегодня, чтобы отдохнуть после прогулки.

Когда они погружаются в полутьму арки, Лия шепчет:

— Ты замечательная девочка, у тебя все получится, твои дороги сплетаются в прекрасный узор, не останавливайся, пожалуйста.

Самое простое «спасибо» застревает в горле вместе со слезами, и Яна часто кивает, надеясь, что Лия все поймет без слов: она же хтонь, кому, как не ей, понять?

Судя по улыбке, Лия понимает.

«Чего ты хочешь?» — то и дело спрашивает Лия.

«Тебе здесь нравится? Не слишком шумно?»

«Будешь чай или кофе?»

«Посидим еще или пойдем?»

Смотрит космическими глазами то поверх стаканчика с рафом, то из тени шелестящего дерева, и от ее взгляда, как от лезвия ножа, расходится внешнее, напускное, чужое, обнажая настоящее.

По крайней мере, так кажется Яне. И Яна честно ищет ответы.

Прислушивается к ощущениям: солнце греет щеку, гудят ноги, кофе чуть горчит. Прикидывает: «Хочу ли я вставать с кресла и выходить наружу, в свет, к людям? Мне больше нравится шоколадный торт или муравейник? Может, однажды я могла бы. Нет, об этом думать не стоит».

Вдыхает запах теплого дерева, свежей выпечки и почему-то апельсинов.

Наконец отвечает: «Да, нравится». Или: «Буду кофе». Или: «Давай еще пять минут?»

Свидание нужно для лучшего знакомства. Выходит, таким образом она узнает себя — или, по крайней мере, учится это делать?

Но не отпускают сомнения: каким образом муравейник, кофе и посиделки в кафе помогут понять, куда двигаться и кем работать? Вакансия продавца не становится привлекательнее, но и другие вакансии, сколько мысленно ни листай, желанным теплом внутри не отзываются. «Никак не помогут. Это бред, напрасная трата времени. Не нужно даже психологом быть, уж тем более — хтонью, чтобы все это проделать и ничегошеньки не изменить».

В очередном дворе, куда заводит желание завернуть в арку, Лия ловит за плечи и разворачивает к себе лицом.

— Что тебя терзает? Не молчи.

Яна отводит глаза: не хочется признавать, что результата нет, что они зря бродят по городу, что Лия пускай и хтонь, но… Или все-таки хочется?

— Как это поможет? Ну вот я поняла, что хочу погулять или выпить чаю, а дальше? От этого сразу желанная работа появится?

Склонив голову набок, Лия улыбается. Яна вздрагивает: из-под улыбки проступает оскал, а человеческое лицо на миг сползает, как дешевая маска, обнажая жуткую волчью морду. Решили сожрать, чтобы сомнения не терзали?

Стоит моргнуть — и все исчезает. Перегуляла, наверное, утомилась — или это высунулась хтоническая суть: мол, не забывай, с кем дело имеешь? Неужели Лия не терпит критики? А сама говорила, что оплата — лишь в случае результата…

Лия резко дует в лицо. Яна отшатывается: да что она себе позволяет? Но возмущения вырываются не словами — удивленным кашлем: так вот зачем…

— Теперь понимаешь?

Ах, если бы… Или все-таки?..

Нахмурившись, Яна дергает плечами:

— Надо сделать следующий шаг?.. Подняться на ступеньку выше. Примерить на себя работу. С людьми или с информацией? Разнообразие или четкость и предсказуемость?

Настолько просто? Не может быть! «Может, — твердят ощущения. — Еще как может».

— Все так, — кивает Лия и покачивается с пяток на носки. — Знаешь, вначале люди узнают друг друга как раз на уровне прогулок и чая-кофе. Но самое интересное впереди — если ты не решишь себя бросить после этого свидания.

— Я вроде неплохое впечатление произвела, — посмеивается Яна. — Думаю продолжить знакомство.

«А еще — отказаться от работы продавцом. Деньги пока есть, а в мире столько вакансий, неужели больше нигде не повезет?»

«Давай!» — поддерживает надпись на стене. Надо же, и город высказался, не устоял. Сразу бы так.

— Что теперь хочешь сделать?

Нервным движением пригладив волосы, Яна бормочет:

— Честно говоря, хочу тебя обнять, если ты не против.

— Я не против, — широко улыбается Лия.

Вот почему пахло апельсином: духи у нее цитрусово-можжевеловые! А пальто мягкое и, кажется, совсем тонкое — неужели не холодно? Все-таки середина сентября. Или хтони вовсе не мерзнут?

Интересно, сколько по правилам приличия должны длиться объятия толком незнакомых людей?..

— Держи, — Яна протягивает конверт с деньгами. — Я зря боялась, спасибо за помощь.

— Это моя работа, — пожимает плечами Лия, застегивая рюкзак. — Рада, что твое свидание удалось.

Они расходятся в том же парке, где встречались, и Яна вприпрыжку идет в сторону дома. Неужели выбирать работу не сложнее, чем десерты в кафе? Ответственности, конечно, больше, и далеко не всегда сразу видны плюсы и минусы, но в целом… Не терпится попытать удачи с какими-нибудь еще вакансиями!

Лия знает свое дело. Вот любопытно: она берется только за необычные задачки или, может быть, они смогут как-нибудь посидеть в кафе? Среди друзей Яны никогда не было хтоней, а ведь они ужасно интересные создания, которые совсем иначе видят мир и запросто научат смотреть на жизнь под новым, всё меняющим углом. Знакомство с Лией — чем не повод попробовать подружиться, а?

Такой день

— Воздух пропитан смертью! Мы ходим по костям! Вместе с водой по каналам течет страх!

— Гроб, гроб, кладбище, — кивает Лия, плотнее запахивая пальто. Уж очень холодные ветра сегодня пронизывают город, не иначе как и впрямь несут смерть.

Впрочем, когда они смерть не несли — и когда бы это не нравилось?

Вик останавливается на перекрестке и хищно прищуривается:

— Здесь кого-то убили.

— Если не отойдешь, убьют тебя, — обещает Лия, за руку оттаскивая его с проезжей части. Спасибо хоть не сопротивляется; впрочем, грань между театральностью и безрассудством он никогда не переходил. Даже в такие дни, как сегодня.

Сегодня у Вика настроение быть мрачным… ну, не то чтобы пророком — скорее капитаном Очевидность. Или чукчей из анекдота: что видит, о том и поет. А видит он смерть и ужас — хтонической частью, по крайней мере.

С людьми об этом не поговоришь, в каких бы близких отношениях ни состоял: послушают-послушают и спешно переведут тему. Далеко не всем по душе мрак, смерть и ужас, вот и приходится делиться с кем-нибудь настолько же хтоническим. По случаю совпавшего выходного Вик позвал на прогулку Лию, и она, конечно, не смогла отказать. Вернее, не захотела: рядом с Виком, говорящим о смерти, дышится удивительно глубоко и спокойно.

К перилам канала Вик кидается со спешкой отчаявшегося самоубийцы, и только давнее знакомство удерживает Лию от того, чтобы кинуться следом. Нет, Вик не станет прыгать: он не дурак и любит жизнь. Просто сегодня… Сегодня такой день.

— Постоим здесь. — Вик ложится грудью на перила. — Красиво.

Покосившись на воду, Лия разворачивается спиной и, массируя виски, интересуется:

— Что ты видишь?

— Черное, — с готовностью откликается Вик. — И серебристое. Течет, переплетается, вьется узорами. Страшно и красиво.

Страшно — да. Красиво — вряд ли. Но если Вику нравится…

— На тебя похоже, — вдруг заявляет Вик.

Этот кошмар — на нее?!

Лия складывает руки на груди и холодно, под стать ветрам, усмехается:

— Да ну?

— Когда ты пришла к нам работать: полупрозрачная блузка, черные стрелки-серпы и два ряда острых зубов, — я умер, так же как умираю здесь и сейчас. Но, — Вик выпрямляется и смеется, — попросил научить краситься, не чтобы подкатить, честное хтоническое!

Лия смеется вместе с ним и, оттолкнувшись от перил, кивает: пойдем дальше?

Два года назад знакомые знакомых принесли новость о некоем агентстве «Хтонь в пальто», и Лия не устояла: какая уважающая себя хтонь устоит? На собеседовании обещали самые разные задачки: от простого чаепития до чего-нибудь в духе «Пусть ваша хтонь покажет мне надчеловеческий мир». «Чем необычнее, тем лучше», — кивнула Лия и подписала договор. В конце концов, ей всегда нравились компьютерные игры-головоломки и пазлы на тысячу кусочков — наверняка рабочие задачки будут не скучнее.

На точке, куда ее отправили, уже работали двое постоянных хтоней: Вик и Слава. В первый день они сидели в офисе, пили чай, знакомились, а во второй Вик поймал в коридоре: «Научишь так же краситься?»

Лия, конечно, решила, что это подкат: зачем парню макияж? Но купилась на оригинальность и даже позвала к себе, хотя первый раз предпочитала встречаться на нейтральной территории. А потом благодарила умение держать лицо, потому что Вик, отказавшись от чая, заявил: «Я готов, давай приступим, но учти: в макияже я полный нуб».

Несколько дней он приходил на работу то с синими тенями, то с тонкими, как лезвие ножа, стрелками, то усыпанный блестками — и, главное, все удивительно подходило к его черным волосам. А однажды вечером, когда они с Лией вместе шли домой, позвал на свидание.

Лия согласилась.

Сегодняшняя прогулка ничем не отличается от первого свидания. Они с Виком ходят мимо дышащих ветром каналов и молчаливых кладбищ, сворачивают куда глаза глядят и читают надписи на стенах, оставленные энтузиастами с маркерами: «Улыбнись», «Звезды сегодня прекрасны», «Хаос — это я».

В конце концов улицы выводят их к центру. С тоской оглядев серое небо — ни единого намека на солнце! — Лия предлагает:

— Вон симпатичная кофейня с милой баристой. Хочешь зайти?

— Надеюсь, там все пропитано смертью? — кривится Вик, пиная камешек, не вовремя угодивший ему под ногу.

— Нет, там все пропитано жизнью. Зато бариста нас видит.

У Вика вспыхивают глаза.

— Видит? Тогда идем, конечно!

— Как мало тебе надо для счастья, — усмехается Лия. Неловко спотыкается о выбоину в асфальте, но Вик мгновенно подхватывает ее под руку и, глядя в глаза, шепчет:

— Ошибаешься. Мне надо очень много. Но многое состоит из малого, так почему бы малому не радоваться?

Этап киношных поцелуев в любой миг сближения они давно переросли — так что Вик лишь заботливо отряхивает пальто. И, сбросив дурное настроение взмахом головы, ухмыляется:

— Я не удивлен, что ты споткнулась.

— Неужели тут кто-то умер? — наигранно удивляется Лия. — Да быть того не может!

— Ой, иди ты! — фыркает Вик.

А Лия ловит его за руку:

— Вместе пойдем. Вон дверь, открывай.

Они заходят в кофейню под звон колокольчика, и девочка Лена вздрагивает за стойкой. Конечно, она узнает Лию, ставшую постоянницей. И конечно, она видит Вика — по-настоящему.

— Здравствуйте! — Лия подходит к стойке. — Мне, как обычно, раф с мятой и апельсином. А ему — капучино, пряный, как смерть.

— Я заплачу, — морщится Вик, вытаскивая телефон. — Блин, очки надо было взять, все такое яркое…

Лена заметно теряется: яркость лампочек и чужая нетерпимость к свету — явно не ее забота, но, когда над тобой нависает недовольное чудовище, попробуй возрази. Со стороны-то не видно, что Вик на самом деле лапочка и ничего не сделает.

— Не обращайте внимания, у него просто такой день, — советует Лия. — А кофейня у вас замечательная.

И пихает Вика в бок, чтобы не ворчал.

Они устраиваются в самом темном углу, и, судя по всему, пары глотков капучино Вику хватает, чтобы от ощущения жизни перестало тошнить. По крайней мере, он выпрямляет спину, встряхивает головой и с хищным прищуром оглядывается по сторонам.

— Девочка и правда милая. И правда нас видит. Вон, гляди, как таращится.

Лена вовсе не таращится — наблюдает исподтишка, притворяясь, что сидит в телефоне. Ее косой взгляд полон затаенного любопытства; казалось бы, уже насмотрелась на хтоней, та же Лия заглядывает в кофейню по три раза на неделе. А нет, все равно интересуется.

Впрочем, Лия понимает: при знакомстве она разглядывала Вика минут пять, не меньше. Будь ты хоть трижды хтонь — не каждый день встречаешь трехметрового зверя с шестью лапами и головой шакала! Как тут не засмотреться?

Смутившись, Лена поспешно отворачивается.

— Да ты смотри, смотри, — машет рукой Вик, не вставая с места, благо сейчас они единственные гости и ненужного внимания не привлекут. — Мы любим, когда нас видят.

— Вы же не люди-невидимки, — фыркает Лена. — Как можно вас не видеть?

— Ты прекрасно поняла, о чем я, — улыбается Вик. — Многие на нас смотрят, но это не значит, что они видят. А ты видишь. Такой потенциал!..

Действительно потенциал, Лия тоже сразу приметила. Наверняка Лена видит не только хтоней, но и всяких мелких существ, встречу с которыми обычные люди списывают на «показалось»; и уж точно знает, как это — доверяя ощущениям, оказываться в нужное время в нужном месте и делать то, для чего тебя позвали. А значит, вполне может стать проводником для разных потоков, текущих сквозь этот мир, — не таким, как хтони, но не хуже; просто иным.

Взяться бы за Лену, развить ее талант, но вначале — выжечь облепивший изнутри страх. И Вик, судя по вспыхнувшим глазам, ровно это собирается предложить.

Лена дергает плечами: мол, да, вижу, и что дальше? Столько в ней ершистого сопротивления, что Лия легонько щелкает Вика по носу:

— Не приставай к девочке и не парь ей мозги. Лучше скажи спасибо за кофе.

— Спасибо за кофе! — послушно объявляет Вик. — И прошу прощения за беспокойство.

Точно в доказательство благодарности он вытаскивает из кошелька несколько соток и, метнувшись к стойке, оставляет их в баночке для чаевых. А вернувшись за стол, двигается ближе к Лии и шепчет:

— Здесь много жизни, и это правильно, хоть и не для нынешнего меня. Такой уж день. Все равно спасибо, что привела.

Сердце привычно пропускает удар, когда Вик полусогнутым пальцем касается щеки — в тысячу раз интимнее любого поцелуя! Хотя первый их поцелуй, конечно, ничему не затмить.

Тогда они, уставшие от прогулки, опустились на скамейку в сквере у метро. Вик, помедлив, взял за руку и прошептал: «Можно тебя поцеловать? Только я не умею: сколько ни ходил на свидания, дело так и не дошло». «Люди убегали, когда ты начинал говорить про смерть?» — пошутила Лия, отвлекая внимание от дрожащих пальцев. А Вик без намека на улыбку пожал плечами: «Увы».

Для существа, насквозь пропитанного смертью, у него оказались удивительно теплые губы. И если бы он захотел поцеловать сейчас… Нет, только гладит по щеке. Лия, впрочем, ничего против не имеет.

— Поехали ко мне? Сам знаешь, у меня достаточно смерти, а еще есть вино. Завтра, конечно, на работу…

— Поехали, — кивает Вик. — Кофе, пряный, как смерть, — это хорошо, но мало. Хочется большего.

— А кто говорил, что радуется малому?

— А я не радуюсь? Улыбка до ушей, хоть завязочки пришей! — Он приподнимает пальцами уголки губ.

Лия выбрасывает стаканчики и застегивает пальто. Пришли, навели суету, насладились кофе и чужим вниманием и смотались — до чего бесцеремонно! Впрочем, каждому порой не хватает встречи с хаосом. Можно считать, сегодня хаос — это они. Такой уж день.

— Еще раз спасибо за кофе! — оборачивается на пороге Вик.

— Всегда пожалуйста, заходите снова! — привычно отвечает Лена. И поди пойми, это обычная вежливость или ей правда интересно встречаться с хтонями.

На улице моросит дождь. Вик распахивает пальто и запрокидывает голову — здесь, где воздух пропитан смертью, а по каналам течет страх, ему ощутимо легчает. И Лия, ежась от попадающих за воротник капель, вдыхает поглубже. Все-таки в такие дни рядом с Виком дышится удивительно полно.

Можно идти к метро, только кое-какой момент вначале прояснить.

— Надеюсь, ты не собираешься приставать к этой девочке?

Вик ухмыляется:

— Славная девочка, лакомый был бы для меня кусочек…

— Не вздумай лишать меня хорошей баристы! — отрезает Лия. — Напугаешь так, что она отсюда сбежит, — я тебя покусаю.

Вик разводит руками, точно говоря: «Кусай на здоровье». Какой же он невыносимый. Как же без него скучно.

Дождь усиливается, барабанит по асфальту и припаркованным машинам, и даже прищуриваться не надо, чтобы разглядеть в туманной дымке полупрозрачные силуэты. Лия усмехается уголком губ: сколько ни притворяйся, будто не замечаешь смерти, а рядом с Виком невольно обостряются все чувства. И он ведь сейчас видит то же самое, только в разы ярче.

— Гроб, гроб, кладбище?

— Оно самое. — Вик потирает глаза. — Пойдем к метро? Знаешь, там ведь смертей и ужаса было не меньше; да и как еще до тебя добираться?

Лия сжимает протянутую руку и подставляет ладонь серым каплям. Предлагает:

— Пока будем ехать, можешь рассказывать все, что увидишь: мои уши в твоем распоряжении.

— А если я захочу заткнуть их музыкой? — улыбается Вик, поглаживая ее пальцы.

— Пропитанной смертью?

— А ты как думаешь?

И правда, что еще слушать в такой день?

«Приедем ко мне, — думает Лия. — Закажем суши. Откроем вино. Будем валяться в кровати и говорить ни о чем — или ни о чем не говорить».

Завтра снова на работу, снова кого-то пугать, с кем-то гулять, кому-то помогать. Но сейчас в наушники льется смерть, а Вик, беззвучно шевеля губами, рассказывает о костях и тенях, оставшихся в тоннелях метро. И больше ничто не имеет значения.

Такой уж сегодня день.

Как стать хтонью

— Здрасьте, «Хтонь в пальто» слушает.

— Как стать хтонью?

— В смысле, как попасть к нам на работу? Для начала…

— Нет. Я человек, но хочу быть хтонью. Вы должны знать, как ею стать.

— Кхм, обычный человек не…

— Да что вы мне мозги парите! Просто секретом делиться не хотите?

— Ладно-ладно. Консультация будет стоить…

— Мне плевать, сколько она стоит! Пожалуйста. Я так устал быть человеком.

— Давайте адрес и удобное время. Сделаем все возможное.

— Кто поедет?

— Давай как обычно: камень, ножницы, бумага?

У каждой хтони свои предпочтения, своя, можно сказать, специализация. Вик, например, любит пугать. Лия с охотой берется за необычные заказы: недавно возилась с девочкой, которая не могла себя найти, хотя это работа для психолога, а не для хтони. А Лютому по душе разговоры за чашкой чая.

Тем интереснее, когда за очередную задачку могут взяться несколько хтоней: запах азарта, дух состязаний! Кто продолжит валяться в кресле, а кому выпадет дальняя дорога?

Вик самоустранился: «Болтать — это без меня, спасибо, хватит». Лютый не разочаровался бы, если бы тоже остался в офисе: они с Виком придумали бы, как скоротать время, — но в споре Лия выкинула бумагу против его ножниц. Поэтому теперь он цепляется за поручень в вагоне метро и соображает, с чего начать разговор. Крис предупредил, что заказчик своеобразный: «Я пойму, если вы откусите мне голову: там не человек — огромный кусок самолюбия, которому все должны!» Удастся ли такого на чаепитие раскрутить?

Не то чтобы Лютый не умел работать без чая, но с ним спокойнее. Сидишь, греешь руки о кружку, вдыхаешь аромат ягод и цветов, а хтонической лапой незаметно заказчика поглаживаешь, чтобы решился душу открыть.

Этому, правда, надо не душу обнажать, а получить консультацию, как стать хтонью, — если Лютый правильно запомнил. Ох и задачка! И что сказать? Крис хоть подумал бы, прежде чем принимать заказ! Или попросту отказать не смог: куску самолюбия, которому все должны, попробуй откажи.

«Как-нибудь выкручусь!» — Лютый показывает язык своему отражению в окне вагона. Не одной же Лии с мозголомными заказами разбираться.

Заказчик, мрачный парень лет двадцати, чуть не скрипит зубами. Он настаивал на консультации прямо у порога, без возможности даже на тумбочку присесть — но все-таки согласился отвести на кухню. И теперь ждет не дождется, когда Лютый оставит в прихожей верхнюю одежду; и во взгляде у него читается: «Ну чего так долго?»

Лютый сбрасывает ботинки и смущенно переступает на коврике в одних носках: тапки не предложат, что ли? Встряхивает головой: в сторону смущение, у кого зубы и когти, кто тут главный? — и кивает:

— Пойдемте.

Кухня не отличается чистотой: в раковине свалена посуда, на скатерти — разводы от кружки, пол усыпан крошками. Заказчик демонстративно отодвигает две табуретки, садится на одну из них и, закинув ногу на ногу, сверлит Лютого взглядом. А Лютый, старательно этого не замечая, оглядывается в поисках чайника и чашек. Ага, вот он, электрический, притаился у плиты, а посуда, наверное, в сушилке. Осталось выяснить, где заварка.

— Чай у вас где?

— Я не пью чай.

— Кофе?

— Не хочу тратить время, — заказчик скрещивает руки на груди. — Давайте перейдем к делу.

«Лучше бы Лия поехала», — вздыхает Лютый. Садится на табуретку, сплетает пальцы в замок и в упор смотрит на заказчика: пусть не думает, что он один умеет взглядом сверлить.

— Итак, вы хотите быть хтонью? Почему?

— Сами как думаете? Быть человеком скучно.

И попробуй аргументированно возразить: никогда человеком не был, даже у полукровок больше человеческого опыта. Вдруг и правда скучно без когтисто-зубастой части?

Нет, погодите, а как же творчество? Кто картины рисует, кто музыку пишет, кто сочиняет книги или строит сложнейшие чертежи — например, как Вик на прошлой работе. А надоело творить — посмотри фильм, сходи на концерт, прогуляйся по городу, с друзьями в кафе посиди! Где тут место для скуки?

— Я бы так не сказал, — мягко возражает Лютый.

— Вы хтонь, — отрезает заказчик. — Где вам понимать.

— У меня есть знакомые люди, да и я тоже…

— Думаете, они стали бы вам жаловаться? А вы — все еще хтонь.

Лютый скрипит зубами: почему нельзя плюнуть и уйти? Нет, вообще-то можно: заявить, что задача не в его компетенции, и попрощаться. Пускай Крис отправляет Лию, чтобы она голову ломала.

Но если встанет и уйдет, это сильно ударит по самолюбию. Не новичок, чтобы из-за характера заказчика все бросать, даже не попытавшись. Да и спецом по чаю недаром прозвали, а?

Заказчик приподнимает брови: ну, где рецепт, как стать хтонью?

— Я вижу на скатерти чайные разводы, — холодно замечает Лютый, — значит, чай тут имеется. Давайте все-таки выпьем? Я настаиваю.

Заказчик закатывает глаза:

— Давайте.

Шумно встает с табуретки, достает из шкафчика упаковку чая и бросает на стол.

Ну что, кто тут главный?

Все время, пока кипит вода, заказчик барабанит пальцами по столу. А Лютый демонстративно молчит, наблюдая за пузырьками, поднимающимися со дна чайника. Красивый чайник, между прочим: стеклянный, с желтой подсветкой. Купить себе, что ли, такой же, как только старый окончательно умрет?

Но думать надо не о чайнике. Что заказчику сказать? Еще поспрашивать о причинах странного желания, а затем, отталкиваясь от них, убедить, что человеком быть тоже неплохо? Вдруг он выпьет чаю и расслабится, подобреет, охотнее слушать начнет..

Не отворачиваясь от чайника, Лютый присматривается к заказчику хтонической стороной. Ух, вот это иголки, прямо как у дикобраза! Он со всеми такой ершистый? Не больно его друзьям? А есть ли у него друзья?..

Стоит погладить иголки, как они тут же складываются, обнажая… А это уже интереснее!

Чайник щелкает кнопкой: наконец вскипел.

— Значит, быть человеком вам скучно?

Лицо у заказчика все такое же надменное, но в словах гораздо меньше яда:

— Скучно. Человек — это просто человек. А хтонь — это хтонь. У нее зубы и когти, она опасная, к ней никто не полезет.

«Можно подумать, к твоим иголкам многие лезут!» — мысленно фыркает Лютый. И мысленно же чешет затылок: яснее не стало. Человек — это человек, а хтонь — это хтонь, спасибо, капитан Очевидность! Неужели он думает, что жизнь хтони настолько отличается от человеческой?

— Возможно, я вас разочарую, — осторожно начинает Лютый, — но хтони живут так же, как люди. Мы тоже снимаем квартиру и ходим на работу, а свободное время проводим с друзьями или за книгой.

Заказчик стучит кружкой о стол:

— Но вы делаете это иначе! Вы по-другому видите мир, и мир по-другому видит вас. Только вы этого не замечаете, потому что никогда не были людьми! Вы не знаете, как чувствует себя человек.

Лютый отпивает чаю и кивает:

— Ну и как же чувствует себя человек?

И голову подпирает кулаком: я внимательно слушаю, рассказывай, не стесняйся.

— Человеку страшно, — заказчик отодвигает кружку и сплетает пальцы в замок. — Мир жесток, а человек беззащитен. Его могут ножом в подворотне пырнуть — и все, будто и не было. Могут бизнес отобрать. Подставить, спустить на дно. Да просто ногу в автобусе оттоптать! А у него ни когтей, ни зубов, чтобы себя защитить.

— А хтони, значит, зубы покажут — и все проблемы сразу решатся?

— Нет! — он яростно мотает головой. — Но когда ты страшный, когда некого бояться — жить проще.

Лютого накрывает волной его страха: ледяного, пронзительного, сбивающего дыхание. Но хорош был бы, если бы поддался! Поэтому Лютый отмахивается легким движением головы и вздыхает: какой ребенок. Это только воображать классно, как тебя все бояться будут, а на деле ничего интересного.

Но там, под иголками, было кое-что еще кроме ледяного страха. Покажет или нет?

Заказчик отпивает чаю, на мгновение встречается глазами и бормочет, уставившись в стол:

— А еще хтонь — это немножко чудо. Она же нечеловеческая. Она крутая и великая, она знает, что делает. Люди где-то там, внизу, а хтонь…

И вдруг, уткнувшись в ладони, всхлипывает.

— Эй, ты чего? — теряется Лютый: на заказах у него еще не рыдали. Протягивает руку, но, закусив губу, гладит все-таки хтонической стороной: мягко, бережно, едва ощутимо.

— Родители говорили: «Тебя ждет великое будущее!» — Заказчик хлюпает носом. — И где оно? Я не был лучшим студентом, не построил карьеру, не открыл свой бизнес. Сидел и боялся: мир такой жестокий, как я буду? Хотел стать не-человеком, чтобы и мир для меня был другой, и… и я для мира был другим. Думал, вы мне поможете, но… Я не знаю, что делать!

Лютый касается его плеча, и заказчик, обняв за шею, захлебывается рыданиями. Правильно, пускай поплачет, не надо держать в себе. И как сразу не разглядел под маской надменности обиженного и напуганного мальчика?

Мир вовсе не жесток, если знаешь, как с ним подружиться, и становиться для этого хтонью совсем необязательно. А великое будущее — это не всегда отличная учеба, стремительная карьера и бизнес.

Только как это донести?

Когда заказчик, наплакавшись, убегает в ванную, Лютый снова включает чайник. Жаль, нет какого-нибудь чая с ромашкой или чабрецом, только чистый черный. Но ладно, справится и так: кто тут главный, кто за атмосферу отвечает? Неужели чай?

Заказчик дрожащей тенью возвращается на место, прячет опухшие глаза.

— Извините, что я…

Лютый с улыбкой подносит палец к губам:

— Тсс, дай чаю завариться, потом поговорим, — и мысленно окутывает этого сгорбившегося паренька мягким теплом, будто флисовым пледом. Разве ромашка и чабрец так смогут?

Получив кружку с чаем, заказчик поднимает голову и, кажется, хочет продолжить извиняться, но Лютый снова не дает.

— У меня есть друг. Он хтонь-полукровка, то есть изначально слабее, чем я. Но он такой крутой, столько всего может, в том числе по хтонической части! — Отпив чаю, Лютый поясняет: — Это я к чему. Ты сам себе ставишь ограничения. Я слабый человек, а мир такой жестокий, интересной жизни у меня не будет, чего теперь пытаться? А ты пытайся! Начни писать или рисовать. Познакомься с новыми людьми. Гуляй по городу и разговаривай с граффити, в конце концов.

— Я не смогу, — заказчик вцепляется в кружку, и коконом паутины сжимают его темные нити сомнений и страха. — Я же… обычный. Серый.

— Да все необычные себя обычными считают, просто со стороны не видят. Ты внутри так светишься, у-у-у! Только свет не выпускаешь.

Дернув плечами, заказчик утыкается в кружку, но все-таки нерешительно улыбается, и нити, посветлев, ослабляют хватку. Вот и молодец.

И чтобы окончательно развеять сомнения, Лютый прибавляет:

— А мой друг, кстати, тоже боится. Боится упасть с лестницы и сломать ногу. Боится, что с близкими что-то случится. Боится, что однажды расхочет у нас работать, а куда дальше идти, не поймет. Хтоническая сущность — не лекарство от страха.

— Жалко, — вздыхает заказчик, но паутина не затягивается сильнее — расплетается: не так уж искренне он жалеет.

— А мне-то как жалко! — смеется Лютый. — У тебя хоть надежда была, а я с детства всю правду знал. Но ничего не поделаешь, надо справляться самому.

Они сидят не меньше часа. Лютый рассказывает рабочие истории: за год их целая куча набралась. А заказчик вспоминает о родителях, которые требовали быть лучшим во всем, о том, как нелегко давалась учеба в школе и еще сложнее — в университете и как на работе рано или поздно ошибался и уходил сам, пока не успели уволить.

— А сейчас ты где работаешь?

— Я… так, курьерю немного и в офисе бумажки разбираю. Да и деньги остались, я откладывал.

— О другой работе не думал?

— Думал, но… Не знаю. Решу потом.

Уже в прихожей, застегивая пальто, Лютый спохватывается:

— Неловко вышло: я имени не спросил, перешел на «ты»…

— Я ж говорил: я Серый, — улыбается заказчик. — Сережа. Сергей. — И прибавляет тише, глядя исподлобья: — Ты очень вовремя на «ты» перешел. Очень правильно.

— Ты тоже научишься быть правильным и своевременным, — обещает Лютый. И, на мгновение прикусив язык, предлагает: — А если захочешь, приходи к нам работать. По заказам, конечно, хтони ездят, но и другие вакансии есть.

— Я подумаю, — кивает Сережа. — Сначала разберусь со страхом и придумаю что-нибудь интересное, а потом, может, и к вам.

Лютый показывает большой палец:

— Вот это настрой! — и, махнув на прощание, уходит.

На улице прохладно, а ведь неделю назад такое солнце светило! Ох уж этот непредсказуемый сентябрь. Лютый прячет руки в карманы и, шагая к метро, пытается представить: а что бы видел на его месте человек?

Не мог бы касаться хтонической стороной — это понятно; значит, не замечал бы чужих эмоций: иголок настороженности, искр любопытства, мягкого свечения веры в чудо? А как же тени, шныряющие вдоль домов? А существа разной степени проявленности, которые то наблюдают из арок, то подбегают и утыкаются носом в ладонь?

Неужели Сережа был прав: даже книги Лютый читает иначе, не так, как люди? Неужели человеческая жизнь и правда скучна?

«Какой бред! — Лютый трясет головой. — Город у нас один, песни и фильмы — тоже, и рисуем мы на одинаковой бумаге одними и теми же карандашами. Только кто-то не боится проводить линию за линией, а кто-то заранее уверен в провале и даже не притрагивается к карандашам».

Дело тут далеко не в природе. Страх у людей и у хтоней тоже один на двоих, а что с ним делать: рассечь огненным мечом или позволить себя проглотить — каждый выбирает сам.

Главное — помнить: человеку хтонью при всем желании не стать. И разве это так уж плохо?

Под кроватью

Мама говорит, что под кроватью никого нет. Но как же нет, когда есть! Возится по ночам, пыхтит, когтями скребет. Днем, правда, тихо и пусто: Мила однажды проверила, вооружившись папиным фонариком, тяжеленным и металлически холодным, — но с темнотой монстр возвращается. И съеживается внизу живота колючий страх: вдруг, пока заснуть пытаешься, выберутся и съедят?

Мила придумала хитрость: можно прийти в комнату к родителям, посидеть с ними и там, на диване, задремать. Папа, конечно, отнесет в кровать, но, когда спишь, монстр уже не достанет. Ты немножко не здесь, ты во сне, а в сон ему ни за что не залезть. Вот как хорошо получается!

Но иногда родители гонят в свою комнату, как только Мила начинает сонно хлопать глазами. А как засыпать, когда он, жуткий, скребется? Под одеялом прятаться душно, а игрушки сами боятся, даже огромная зубастая акула жмется к Миле. Какие из них защитники?

Поэтому Мила отползает к стене, все-таки заворачивается в одеяло с головой (духота — не беда, потерпит!) и зажмуривается до цветных пятен под веками. Скорее бы заснуть! Неужели папа, когда относит ее в кровать, не слышит, как возится монстр? Или он, взрослый, использует заклинание «показалось»? И почему она так не может?..

— Здрасьте, «Хтонь в пальто» слушает.

— Здравствуйте! Нам, знаете, надо напугать, но так, чтобы нестрашно вышло. Ну, не очень. Вы ведь пугаете?

— Мы пугаем, но что значит «нестрашно»?

— Я сейчас все объясню!

Этой ночью монстр шумит особенно сильно: вздыхает, царапает ножки кровати, ползает туда-сюда так, что даже матрас слегка подпрыгивает. Крикнуть бы родителей, и пусть не говорят потом, что ничего не услышали: как можно такое не услышать? — но… Мила плотнее кутается в одеяло. Мама вчера читала сказку о застенчивом монстре, который очень хотел познакомиться с ребенком, живущим на кровати, но никак не решался. Может, и ее монстр такой же? Шумом привлекает внимание, чтобы Мила первая начала разговор?

Прижавшись щекой к пушистой акуле, Мила спрашивает шепотом:

— Эй, что у тебя случилось?

И съеживается, даже не зная, чего хочет больше: чтобы монстр затих или ответил.

— Грустно мне, — отвечает хриплый голос. — Одиноко.

Мила чуть не взвизгивает: он есть, он правда сидит под кроватью, а мама говорила!.. Но закусывает губу. Вдруг монстры не дружат с визжащими девочками?

— Ты поэтому пыхтишь и скребешься?

— Ну да. Целый день тут лежу, ни игрушек, ни других развлечений. Вот и скребусь — что еще делать?

Так он скучает! Бедный монстр! Мила на его месте тоже скреблась бы, а еще выла, стучала и всеми другими способами пыталась привлечь внимание.

Интересно, чем его порадовать? Он взрослый или тоже ребенок, как Мила? Может…

— Хочешь, я тебе какую-нибудь игрушку подарю? Только завтра! А то родители услышат и придут ругаться, почему не сплю. Они же в тебя не верят!

— Давай, — оживляется монстр, и даже голос у него становится не таким хриплым. — Я никогда не играл с человеческими игрушками.

В ящике полно игрушек, которые Миле давно надоели, или те, что подарили дяди и тети, даже не подумав узнать, что ей нравится. Если парочку из них отдать монстру, родители не заметят, тем более что они в ящик почти не заглядывают.

А если все-таки заглянут, Мила за руку подтащит их к кровати — пускай посмотрят, кому она отдала игрушки! И никакое папино «показалось» не подействует!

Как, интересно, монстр выглядит? Или он невидимка, поэтому родители и говорят, что его нет?

— А ты можешь вылезти из-под кровати?

— Зачем? — с явным смущением спрашивает монстр. — Посмотреть на меня хочешь?

— Ну да. — Мила потирает кончик носа. — Но если нельзя…

— Да не, можно. Только, чур, не пугаться и не кричать!

Мила садится и крепче вцепляется в акулу. Любопытно — и страшно. Вдруг монстр окажется очень жутким? А вдруг… вдруг он просто притворяется дружелюбным? Сейчас вылезет, оскалит зубы и… Тогда Мила завизжит — и сразу прибежит папа с фонариком и ка-ак даст монстру!

Из-под кровати показываются две черные мохнатые лапы, похожие на звериные, но с подвижными пальцами, как у людей. Потом — мохнатая морда, напоминающая волчью, и мохнатое тело с… еще двумя лапами? Сколько же их?..

Лап у монстра оказывается шесть, и, если бы не лапы и рост почти до потолка, он бы выглядел обычным волком. Как он, такой огромный, под кроватью поместился? Или монстры — немножко волшебники, умеют помещаться куда угодно: хоть под кровать, хоть в шкаф?

— Не боишься?

Мила мотает головой и протягивает руку. Послушный жесту, монстр опускает морду — можно почесать за большими пушистыми ушами. Да он не волк — настоящая собака! И совсем не собирается бросаться и съедать.

— Меня Мила зовут, а тебя?

Монстр фыркает:

— У монстров нет имен. Можешь называть как хочешь.

— Правда можно придумать тебе имя? Я обязательно, но… — Мила зевает, — завтра.

— Давай-ка спать? — предлагает монстр. — Теперь мы познакомились, тебе не будет страшно…

Мила, сонно кивнув, ложится в обнимку с акулой. Поправив одеяло, монстр двигается ближе и шепчет, гладя ее по голове теплой лапой:

— Ты такая храбрая девочка, даже не вздрогнула, когда меня увидела. Ничего теперь не бойся, все будет хорошо, а я посижу рядом, пока ты не заснешь, и всегда буду с тобой, даже если меня будет не видно…

Улыбнувшись, Мила закрывает глаза.

Какую игрушку ему подарить? Может, старого зайца с пуговицей вместо глаза? Или таксу-погремушку? Или бесхвостого кота? Или просто открыть ящик и сказать: «Выбирай»?

Что себе выберет монстр?..

— Спасибо вам большое! — довольные родители вручают деньги. — Надеемся, теперь она перестанет бояться.

— Обязательно перестанет, — обещает Вик, убирая кошелек в рюкзак. — А если нет — звоните, совершенно бесплатно повторим. Можете на мой личный номер; вот, запишите.

И морщится, плотнее запахивая пальто: поскорее бы избавиться от всего лишнего. Неприятно все-таки носить за пазухой… да вообще ничего не приятно.

Родители, прощаясь, прямо-таки сияют:

— Спасибо еще раз!

Вик пожимает плечами:

— Это моя работа, — и выходит из квартиры.

В подъезде пусто и тихо, лишь у кого-то из соседей по площадке бубнит телевизор, а этажом выше мать орет на ребенка: «Ты уроки делать собираешься? Десятый час!» Чем меньше свидетелей, тем лучше, а их отсутствие — и вовсе прекрасно: не все можно списать на «показалось».

Вик спускается на пролет и, убедившись, что никто не подсматривает, вытаскивает из-за пазухи мохнатый пучеглазый комок. Ишь как съежился! Небось самого-то никогда не пугали острыми зубами и выворачивающим наизнанку взглядом!

— Ты теперь защищаешь эту девочку от других, понял? — Дождавшись испуганного кивка, Вик продолжает: — Я буду проверять. Узнаю, что снова скребешься и пугаешь, — выселю туда, где тебе и место!

Стоит бросить комок на лестницу, как тот распрямляет лапы, пулей бросается вверх и исчезает под дверью квартиры. Вик брезгливо вытирает руку о пальто: неприятная тварь, но, пока всерьез никому не вредит, пусть живет.

Эх, если бы детские фантазии о монстрах всегда оказывались только фантазиями! Но с таким заказом на его памяти обратились впервые. Это же надо придумать: попросить притвориться монстром, чтобы ребенок с ним подружился!

Лишь бы девочка — как там ее, Мила? — не вздумала со всеми подряд дружить, а то найдутся такие, что вотрутся в доверие, а сами… Жаль, не сообразил сразу предупредить. Ну ничего, теперь у нее будет защитник — и пусть он только попробует не справиться!

Мы не кусаемся

— Не забываем: к одиннадцати придет стажерка!

Впрочем, Санна зря напоминает: как будто они могут забыть. Вчера весь день обсуждали, что какая-то девочка не только откликнулась на вакансию, но и прошла собеседование у Валерии. Странно было бы не пройти: чистокровная хтонь, между прочим! Конечно, для работы этого недостаточно, но раз она хочет попробовать — пускай пробует.

Теперь эту девочку отправили к ним на точку: читать правила, учить теорию, готовиться к работе в поле. Как только Вик и Лия примут устный экзамен, ее ждет заказ под контролем кого-нибудь из хтоней. И если все пройдет успешно, их маленькая команда пополнится. Нет, вовсе не обязательно девочка останется работать на этой точке, но…

Тьфу ты, посмотреть бы имя, пока она не пришла: неловко стажерку не помнить!

За две минуты до одиннадцати в дверь агентства звонят — коротко, будто звонящий не решился как следует вдавить кнопку. Не ждали бы звонка — вовсе бы внимания не обратили. Санна идет открывать — и слышит, как за спиной Лия шипит Вику:

— И чтоб никаких рассказов про отрезанные руки! Хотя бы не сразу!

Санна в свое время услышала эту замечательную историю спустя пару недель, Лия — через месяц, Лютому пришлось ждать целый год. Кажется, такими темпами новенькой ничего не грозит, уж точно — не сегодня.

Замершая на пороге девочка — судя по резюме, Вика — оказывается ниже Санны где-то на полголовы, с аккуратным каштановым каре и в круглых очках. Совсем непохожа на хтонь! Впрочем, Лютый, когда пришел на стажировку, тоже выглядел милым солнечным мальчиком, а не огромным зубастым зверем — и вписался, гляди-ка. Внешность — ничто, внутренность — всё.

Видимо напуганная молчанием, девочка хмурится:

— Это же здесь «Хтонь в пальто»? Я на стажировку…

— Да-да, — поспешно кивает Санна, — заходи, — и пропускает ее внутрь.

Надо же, какие все воспитанные: не сбежались к порогу, в комнате сидят! Санна указывает на вешалку:

— Снимай куртку, и пойдем. Представлю тебя остальным, они расскажут подробнее.

Девочка, не решаясь ни опустить сумку на пол, ни попросить ее подержать, кое-как раздевается одной рукой. Санна украдкой вздыхает: много она видела неловких хтоней, ни одна не осталась работать. Такие обычно уходили после первого заказа: усидчивости и памяти, чтобы выучить теорию, им хватало, а вот храбрости и наглости, чтобы с людьми работать, — увы!

То ли дело Лия, с ходу проявившая себя хозяйкой — пришла, повесила пальто, кивнула: «Где ваша комната отдыха?» Санна тогда вскипела: вот нахалка, думает, раз допустили к работе, она круче всех? Но вместе с тем порадовалась: у такой наверняка не будет проблем с заказчиками — и границы не перейдет, и на место поставит одним взглядом.

— Идем, — ободряюще улыбается Санна. — Не бойся, мы не кусаемся.

Девочка в ответ нервно хмыкает. Небось думает: «Конечно, вы хтони — и не кусаетесь?»

В комнате на правила приличия все забивают: таращатся на новенькую как на невиданное чудо, хоть не скалятся откровенно. А та, кажется, едва сдерживается, чтобы не спрятаться за спину Санне от этих чересчур внимательных взглядов.

— Ребята, это наша стажерка. Ты Вика, верно?

Она кивает. На мгновение замявшись, неуверенно бормочет:

— Мне больше нравится Тори, но…

— Если нравится, будешь Тори, — влезает Вик. — Я, между прочим, почти твой тезка, Виктор, но Витей меня никто не зовет — потому что я не хочу. Только Виком.

— А я вообще Лютый, хотя по паспорту Макс, — поддакивает Лютый с подоконника.

Тори смущенно кивает. Кажется, столько внимания разом — для нее перебор. Но как стажерке-то внимания не уделить?

— Я Лия, и я — твоя наставница, — наконец представляется Лия. — Точнее, учить тебя будут все, но принимать зачет — я и Вик. Мы не кусаемся, — прибавляет она, потому что Тори нервно прижимает к себе сумку. Будто Лия хочет кошелек отжать, а не о процессе обучения рассказывает.

«Не приживется она, — поджимает губы Санна. — Коллег боится — к заказчикам как пойдет?» Жаль, жаль. Не то чтобы им плохо работалось вчетвером — впятером, считая Криса, — но свежая кровь никогда не помешает.

— Сейчас выдадим тебе правила, посадим в уголок, и будешь читать. — Вик, судя по улыбке, полон энтузиазма. Может, и Тори от него заразится? Или сама по себе оттает, осмелеет?

Чуть не по уши зарывшись в шкаф, приговаривая: «Так-так, где тут у нас… а, вот оно», Вик вытаскивает несколько тонких папок, кладет на стол и кивает Тори:

— Набрасывайся. За сегодня успевать необязательно, захочешь чаю-кофе — говори, не поймешь чего — спрашивай. Садись куда хочешь, сумку тоже куда угодно кидай.

Тори выглядит еще более бледной, чем на крыльце. Садится на краешек стула, пристраивает на полу сумку и осторожно берет одну из папок.

«Эх, девочка, девочка, и почему ты решила, что сможешь у нас работать?» — вздыхает Санна. И, прислушавшись, убегает в операторскую: вот и первый звонок.

— Здравствуйте, агентство «Хтонь в пальто» слушает.

Тори приходит и завтра, и послезавтра, как положено, — по крайней мере, так говорят остальные: сама Санна заслуженно отдыхает. Продолжает читать правила, сидя на стуле в уголке, ничего не спрашивает, но оставляет закладки: наверное, чтобы уточнить позже. А еще наконец-то просит чаю и подключается к одному из разговоров — когда Вик и Лютый вспоминают самых странных заказчиков.

«Мы это нарочно затеяли, — делится в сообщении Вик. — Надеялись, что ей станет любопытно, и не прогадали».

«Вот, оживает девочка», — радуется Санна. И ждет не дождется следующего рабочего дня, чтобы своими глазами посмотреть. А заодно намекнуть, что пора заканчивать с чтением и разбирать отдельные сложные случаи: как из теории, так и из практики. Все-таки заказчики попадаются разные, и хорошо бы Тори запомнила, как себя вести.

Конечно, Вик лучше знает, у него опыт больше. Но поблажек давать не стоит: работа хтони в пальто — не сидение на стуле днями напролет. Лютый, помнится, чуть не приплясывал от нетерпения: давайте я все расскажу, пустите в поле.

Не готов, боишься — шуруй на все четыре стороны. Конечно, Санна так никогда не скажет: она старшая на точке, ей положено быть предельно вежливой. Но думать-то никто не запрещает.

— Ну что, как наша девочка? — спрашивает Санна, едва придя на работу.

Лия и Вик, оседлавшие стулья, переглядываются.

— Наша девочка никуда не годится. — Лия поджимает губы. — Ты не видишь, но у нее хтоническая часть — не нормальный зверь, а застенчивый шерстяной клубок. Иногда уши высовываются, глаза выглядывают, но не больше. Как она работать будет?

— Но теорию она честно читает! — оправдывает ее Вик, потирая уголок глаза и размазывая серые тени. — Спрашивала про все места, где оставила закладки; там жуткий канцелярит, конечно, хоть расшифровку в сносках пиши.

Чистокровная хтонь, которая боится проявляться даже в кругу других хтоней? Сложный случай, кто ж ее так запугал?

— И что будем делать? — пожимает плечами Санна.

Вик задумчиво барабанит пальцами по спинке стула — и ухмыляется:

— Есть у меня одна идейка. Сейчас придет, и я кое-что попробую.

— Коварный, весьма коварный Вик, — качает головой Лия. Но, впрочем, не спорит.

Санна кивает: делай что собрался. Хтоням лучше знать, как хтонические части на свет вытаскивать.

Тори приходит за две минуты до одиннадцати, как и в первый день. Уверенно вешает куртку, проходит в комнату, оставляет сумку у стола.

— Сегодня последний день теорию читаешь, — предупреждает Вик, развалившись в кресле-мешке. — Завтра будет экзамен.

Замерев, Тори растерянно уточняет:

— А… какие будут вопросы?

— Какие угодно. — Улыбка у него совершенно издевательская. — Ты должна четко знать все, что написано в правилах; можно своими словами, главное — суть. Потом разберем сложные случаи из практики; там уже спрашивать не буду, просто запомнишь. А теперь готовься.

— Хорошо, — выдыхает Тори. Садится и, ссутулившись, погружается в текст.

И в этом заключался план? Санна переглядывается с Виком, а тот подмигивает: подожди, мол, сейчас все увидишь. О, не будь Санна оператором, с удовольствием осталась бы и подождала. Да только делать это в наушниках неудобно: она привыкла общаться с заказчиками в одиночестве и за компьютером — и что, с каждым звонком убегать в коридор? Да и Тори вряд ли станет проявляться на глазах у стольких наблюдателей!

Поэтому Санна уходит в операторскую, но дверь оставляет приоткрытой: хоть краем уха послушает.

— Погода сегодня прям теплая для октября, да?

— Интересно, в кофейнях осталось летнее меню? Я бы взяла что-нибудь со льдом.

— Так давай сходим и проверим!

— Прямо сейчас?

— Не, ближе к обеду.

Санна качает головой: вот разболтались, каждое слово слышно! Хоть бы громкость убавили, там же человек к экзамену готовится!

— Извините… — робкий голос Тори едва различим. — А можно немножко потише? Я же…

— Ой, конечно! — извиняется Вик. — Учи, учи, мы будем тихие как мыши!

Отвлекшись на звонок: хотели записаться на массаж, но не туда попали, — Санна пропускает начало очередной ветки разговора. Впрочем, и без начала все ясно: Лия и Вик решили поиграть в города, и последний демонстративно вспоминает город на букву «А».

— «А», «а», «а», что же у нас на «а»… Так много городов, и почему-то ни одного на «а»! Дырявая моя голова, ничего вспомнить не могу!

Да он точно издевается! Как в таких условиях готовиться? Санна бы на месте Тори давно…

А если вот он, план? Вывести на эмоции, чтобы хтоническая часть не выдержала и показалась во всей красе? А там уже можно дальше с ней работать.

— Вы обещали, — гораздо громче, чем в прошлый раз, напоминает Тори. — Если я не сдам…

— Всё-всё, рот на замок, больше никакой болтовни!

Какое-то время они правда молчат, но тихо смеются и как будто… скачут по комнате? Что они устроили? Санна уже хочет пойти и проверить, но раздается звонок.

— Здравствуйте, агентство «Хтонь в пальто» слушает.

— Здравствуйте! Вы же аниматоры, да? Я хотел заказать на детский праздник. Какие костюмы у вас есть?

Эх, было бы ради чего трубку снимать!

Вздохнув, Санна принимается медленно и внятно объяснять, что: хтони здесь самые настоящие; нет, это не костюмы; нет, вы не можете выбрать, сколько лап и зубов будет у хтони; да, для детей они могут быть достаточно жуткими; нет, актерского образования ни у кого нет; если вам нужны профессиональные аниматоры — пожалуйста, поищите именно аниматоров, их очень много, не надо заказывать хтонь, это будет совсем…

— А можно успокоиться?! — орут в комнате.

Клацанье зубов, топот, суровое «стоять!», хлопок входной двери — Санна чуть на стуле не подпрыгивает: что происходит? К счастью, заказчик кладет трубку — можно выскочить в коридор. И замереть: пол заляпан алым.

— Это чья кровь?

— Сработало! — сияет Вик, прислонившись к стене. Судя по прижатой к груди руке, кровь его. — Она меня укусила, представляешь?

Тори? Укусила? Да не может быть! А впрочем, Вик из шкуры вон лез, чтобы ее довести; именно укуса и добивался, что ли?

— Так, — Санна потирает лоб. — Идем в комнату, расскажешь, как все было.

В комнате Вик, изображая смертельно раненного, падает в кресло-мешок и закатывает глаза, но в следующую секунду выпрямляется и, явно довольный собой, объясняет:

— Я решил, что надо вывести ее на эмоции, через них проще хтоническую сторону вытаскивать. Сказал про экзамен — а по ней видно: сразу сядет готовиться и будет переживать, что не успеет. А я, значит, буду мешать; вернее, мы с Лией.

Лия, сидящая на подоконнике, пожимает плечами: ну да, мол, я согласилась побыть раздражающей, а куда тут денешься?

— Ты слышала, наверное: мы сначала болтали, потом играли в города, потом стали подушкой перекидываться. Я в конце концов оказался рядом, нарочно поймал подушку так, чтоб ей чуть-чуть по голове не прилетело, — и тут она не выдержала. Подскочила — и хтоническая сторона подскочила тоже: пушистая, с кисточками на ушах, глаза пылают, пасть — о-го-го! Ну и… — Вик, потупившись, откашливается. — Я думал, она просто возмутится: сколько можно вас просить! А она меня укусила.

— Потрясающе… — бормочет Санна. — А потом сбежала, да?

Вик часто кивает:

— Испугалась, будто и не хтонь совсем! Будто только узнала, что у нее зубы есть.

— Я вот чего боюсь, — поджимает губы Лия. — А если она больше не придет? Закроется дома, напуганная реакцией. Или решит, что мы уже полицию вызвали.

— Так давайте позвоним? Скажем, что ничего страшного не случилось…

— Обязательно! — выскакивает из кресла Вик. — Круто ж вышло: сама маленькая, а пасть огромная! Настоящее чудовище!

На звонки Тори не отвечает, на сообщение — тоже, но хотя бы прочитывает. Значит, есть надежда, что завтра она придет — или позвонит и скажет, что передумала и не хочет здесь работать.

Вот будет обидно, если они расстанутся именно так. А еще говорили, что не кусаются…

Хотя кто кого укусил!

На следующий день Лютый, услышав историю, фыркает:

— Я бы сам Вика покусал, он же невыносимый, даже когда не выпендривается!

— А что не дает? — подмигивает лежащий в кресле-мешке Вик. Кажется, жизнь его ничему не учит.

Лютый преувеличенно медленно спускается с подоконника, давая Вику шанс отбежать к стульям; и какое-то время они носятся по комнате: один тянется укусить, другой отбивается всем, что попадает под руку. Санна только головой качает: детский сад, ей-богу.

А за две минуты до одиннадцати раздается звонок в дверь — и Вик срывается открывать.

— Заходи! Да все отлично, перестань!

Это и правда Тори — бледная, взъерошенная, с опухшими глазами. Всю ночь переживала? Бедная девочка.

— Извините, что я…

— Я специально тебя доводил, — обрывает Вик. — Ты не хтонь была, а несчастный крошечный комок! А разозлилась — и да, сразу настоящая хтонь; молодец! — И хмурится: — Не прячься больше, слышишь?

Глаза у Тори вспыхивают то ли от обиды, то ли от гнева. Кажется, сейчас она еще раз укусит; но нет, опускает голову и бормочет:

— Ну вы и придумали…

Вик обнимает ее, что-то шепчет на ухо, а когда отстраняется, Тори расстегивает куртку. Значит, решила остаться?

— Сначала поболтаем по душам, а потом будет экзамен, — объявляет Вик. Оборачивается к Лютому: — Выпьешь с нами чаю? Так, как ты умеешь.

Тот расплывается в улыбке:

— О чем речь!

И в помещении теплеет, будто вытащили из кладовки обогреватель и врубили на всю мощность.

Ну уж после чаепития с Лютым Тори наверняка перестанет переживать! Хотя для Санны прокушенная рука была бы клеймом на всю жизнь, тут сколько чая ни пей — не успокоишься. У хтоней с этим, наверное, попроще.

Повесив куртку, Тори косится на Вика:

— Очень больно было?

— Это ничего! — отмахивается он. — Вот как-то раз мне отрезали руку…

— А мне ты эту историю только через год рассказал! — влезает Лютый. — Надо было тоже покусать?

Они уходят в комнату, и Санна с радостью посидела бы с ними, но долг зовет: кто-то уже звонит сделать заказ.

— Здравствуйте, агентство «Хтонь в пальто» слушает.

Осмелься

Славе не впервой ходить на заказы с новичками. В свое время — пять лет назад — она принимала полевую практику у Вика, нынче второго по старшинству работника. А сейчас на правах наставника взяла с собой новенькую девочку — Тори, чистокровную хтонь. Тем более что заказ самый подходящий — чаепитие: как правило, на чужих кухнях ничего из ряда вон выходящего не происходит. Значит, новенькая вряд ли растеряется, забьется в угол и провалит практику.

Когда они спускаются в метро, Слава спрашивает нарочито веселым тоном, чтобы растормошить, разговорить:

— Какими судьбами к нам в агентство занесло?

— Вакансию увидела, — пожимает плечами Тори.

— И решила, что работать хтонью в пальто — это жутко интересно?

Тори улыбается уголками губ:

— Кому ж не интересно, когда платят просто за то, что ты, такой замечательный, есть? Нет, — она мотает головой, — я понимаю, что нельзя сидеть и ничего не делать: теорию надо вызубрить, практику сдать, научиться подбирать слова… Зато никакого специального образования не нужно.

Что да, то да: хтонью рождаются, поэтому нужного образования при всем желании не получить. Хотя бывает так, что задавленную родителями хтонь приходится обучать, как быть хтонью, — но и то не с нуля: хтоническую природу никто не отменял. Правда, «быть хтонью» и «быть хтонью в пальто» — вещи все-таки разные: для работы с заказчиками нужна подготовка; пускай Гор в свое время никакой подготовкой не заморачивался.

Народу в вагоне немного, даже удается сесть. Слава, развернувшись вполоборота, продолжает расспрашивать:

— Ты училась на кого-то?

— На бухгалтера, — морщится Тори. — Нудятина та еще. Но родители сказали, что, если стану хорошим специалистом, всегда буду нужна. Правда, — она вздыхает, — я вряд ли стану: слишком скучно.

Надо же! А судя по тому, что рассказывали Вик и Лия, ей самое то тихонько копаться в цифрах и бумажках и ни в коем случае не общаться с людьми. Впрочем, может, это от волнения? А на заказах она не будет волноваться, что ли?

«Вот приедем и узнаем», — решает Слава. И делится:

— А у меня вообще никакого образования, кроме школьного. Работала кем получится, где-то и месяца не выдерживала, где-то оставалась надолго. Потом узнала про «Хтонь в пальто», полезла из любопытства, а меня взяли. Уже шесть лет здесь.

Кажется, Тори хочет что-то спросить, но поезд останавливается, и она лишь нервно поправляет очки. Это их станция; остается пять минут пешком — и начнется полевая практика.

На эскалаторе Тори прячет руки в карманы — наверняка ладони мокрые и холодные.

— Все будет хорошо, — ободряет Слава, пристраиваясь рядом. Но помнит, как сама нервничала чуть не до обморока. Даже если назубок знаешь все методички, как тут не переживать? К тому же с ней ездила сама Валерия, основательница агентства, — ох как не хотелось опозориться!

Тори в ответ только вздыхает.

Заказчица, представившись Тамарой, выдает тапочки и убегает ставить чайник. Слава, переобуваясь, оглядывает прихожую: коврик у порога ярко-зеленый, по стенам расклеены бабочки, дверцы шкафа расписаны маками. Вот бы на улицу такое лето, как здесь!

— Мне страшно, — шепчет за спиной Тори. — Вдруг я не справлюсь?

Обернувшись, Слава ловит ее отчаянный взгляд и улыбается:

— Я же буду с тобой. Подскажу, если что. Поверь, полевую практику сложно завалить: надо хамить заказчику, постоянно его перебивать, без спроса влезать со своими историями… Ты ведь не собираешься так делать? — Тори мотает головой. — Ну вот.

Кажется, это не слишком ее утешает. Но она перестает цепляться за ремень сумки как за соломинку, сует ноги в тапочки и выдыхает:

— Пойдем?

На кухне ждут несколько пачек чая и забавные кружки: одна — с пчелами и подписью Very beezzy, вторая — с длинной космической таксой, несущей в зубах Сатурн, третья — с мультяшными домиками. Тамара подхватывает дышащий паром чайник и кивает:

— Выбирайте кружки и чай.

У нее розово-салатовые волосы, кольцо в носу и татуировка в виде голубой чешуи на правом предплечье. Слава хмыкает: выглядит точно как человек, который позвал бы в гости хтонических чудовищ, — и придвигает к себе кружку с домиками. Тори, поколебавшись, останавливается на таксе. А чай они обе выбирают черный с малиной — или, по крайней мере, с ее запахом.

Тамара заливает кипятком чайные пакетики, садится на табуретку и, закинув ногу на ногу, улыбается:

— Спасибо, что пришли. У меня, понимаете, все подруги в других городах, а хочется вживую поболтать. Я то ли рекламу вашу видела, то ли визитку, решила позвонить: вдруг повезет? Вот, повезло.

— Всегда пожалуйста, — бормочет Тори, нервно болтая в кружке пакетик. Как же она сутулится, как же хочет спрятаться… Нет, надо помочь, иначе грош цена такому наставнику.

Слава дотягивается до нее хтонической стороной, гладит напряженную спину, разминает плечи. Тори, выпрямившись, удивленно оглядывается — и улыбается тепло и спокойно, без тени волнения. И даже сама начинает разговор:

— О чем вы хотите поболтать?

— Давайте на «ты», — машет рукой Тамара. — А поболтать… Да просто о всяком.

Прищурившись, Слава кивает самой себе: Тамару что-то гложет. Придется подталкивать или в конце концов расскажет? Может, за тем и позвала?

А видит ли Тори колючий клубок переживаний? Или это приходит лишь с опытом?

Предложив угощаться печеньем и сухофруктами, Тамара рассказывает о жизни. В городе она почти с рождения: в пять лет переехала с родителями из области; в детстве хотела стать врачом, но в итоге выучилась на дизайнера интерьера; работает кем придется, вот сейчас, например, помогает оформлять помещения для праздников — можно сказать, по профессии.

— А еще я хочу татуировки делать, но пока учусь рисовать. Вот научусь, накоплю на курсы, и тогда-а-а!..

Слава улыбается и кивает, отпивая чай, но смотрит не столько на Тамару, сколько на Тори. Та слушает, закусив губу, и в глазах у нее блестят алые огоньки — не на человеческом уровне реальности. Жаль, нельзя мысленно спросить: «Ну, что видишь?» — и получить такой же мысленный ответ. А шептаться при заказчице невежливо.

Тамара снова ставит чайник и прищуривается:

— Вы, значит, не люди? Или на какую-то часть все-таки?..

— На какую-то часть, — кивает Тори. Косится на Славу, точно спрашивая разрешения, и продолжает: — Мы выглядим как люди, едим и спим как люди, болеем как люди… Но при этом видим немного больше людей.

— Например?

— Н-ну… — Тори явно смущается. — Всяких мелких духов, которые живут в городе. Настроения разных мест. Скрытые человеческие чувства… или сложные переплетения отношений.

Тамара дергает уголком губ, и Слава прячет торжествующую ухмылку за кружкой с остатками чая. Вот оно, гложущее, вылезло на поверхность! Как ловко Тори ее подтолкнула!

Интересно, она и правда видит не только чувства, но и переплетения отношений? Почему тогда не захотела выучиться на психолога? Или родители не одобрили?

Наполнив кружку кипятком, Тамара какое-то время сосредоточенно макает туда пакетик, а потом вздыхает:

— Я тут с парнем познакомилась… Он мелками на стене рисовал, классно получилось: надпись «Город наблюдает» и огромные глаза, прям как живые. Я похвалила, мы разговорились, сходили в кафе. Он вроде интересный, но о себе не говорит, пока не спросишь: типа скучный, не о чем рассказывать. И ничего не скучный! — Тамара возмущенно сдувает с лица челку и отпивает чай.

— И ты не знаешь, тратить ли на него силы, стоит ли оно того, — даже не спрашивает Тори.

«Осмелела девочка», — хмыкает Слава. А Тамара прячет лицо в ладонях:

— Как бы цинично ни звучало, но да. Может, посоветуете что-нибудь… между нами, девочками? — Она нервно смеется.

Отставив кружку, Тори двигается к Тамаре.

— Если хочешь, я расскажу, какие чувства в тебе мечутся. Возможно, ты не все осознаешь, а так будет проще.

— Давай, — соглашается Тамара. Зачесывает набок челку, обхватывает кружку обеими руками и опускает глаза, словно пытаясь не мешать.

Тори оглядывается на мгновение: я все делаю правильно? Слава кивает: дерзай. И мысленно ставит зачет, пускай практика еще и не закончилась.

Все хтони видят скрытые чувства — но до каких потаенных уголков души докапывается эта девочка! Если бы Слава любила чаепития, хотела бы так же. Интересно, а Лютый тоже людей насквозь видит? Или у него свои способы пить чай?

Тамара слушает, закусив губу: о зарождающейся влюбленности, о робком любопытстве, о страхе… нет, не зря потратить силы, а не суметь разговорить и показать: ты интересный парень, зря переживаешь; и вместе с тем — обнаружить, что она сама далеко не такая интересная, как считает.

А еще…

— Ты тянешься к этому парню, но сама себя бьешь по рукам: не лезь, вдруг один из вас влюбится, а другой — нет, и что тогда делать?

Тамара часто кивает:

— Особенно если это он привяжется, а я…

— А ты возьмешь и честно скажешь о своих чувствах, — улыбается Тори, и уверенность в ней не просто горит — полыхает.

— Так страшно!

— А ты осмелься. Сделай первый шаг. Никто не умрет, если оступишься.

— Думаешь?

— Знаю!

«Ну ты и разошлась!» — восхищается Слава. И невольно проникается симпатией к этой смешной девочке с аккуратным каре и круглыми очками: как же ярко пылает ее внутренний огонь!

Тамара уговаривает посидеть еще немного: «Вы же не психологи по вызову, чтобы с моими проблемами разобраться и сразу уйти». К счастью, ее страх разлетелся пеплом, прочие чувства успокоились, и можно действительно поболтать «о всяком»: о любимых книгах, о том, кто как проводит свободное время, о планах на будущее… Так Слава с удивлением узнаёт, что они с Тори живут на одной станции, а значит, сегодня могут вместе поехать домой. Насколько же тесен этот большой город!

Когда настает время расходиться, Тамара вручает остатки печенья, которое, оказывается, испекла сама, и обнимает.

— Спасибо за компанию, здорово посидели. Если захотите, можем собраться еще раз — вне рамок заказа.

— Обязательно, — кивает Тори, и Слава приподнимает брови. Вот эта девочка пару часов назад жалась к двери, цепляясь за сумку? Не может быть!

В подъезде Тори снимает очки, массирует глаза и признается:

— Без тебя я бы умерла.

— Да ну? — усмехается Слава. — А кто там храбро проводил сеанс психотерапии?

— Это потому что ты меня коснулась, — возражает Тори. — Если бы не твоя поддержка, я бы в жизни не осмелилась.

«Я не дарила тебе уверенность, только пробудила ее!» — но сейчас Тори в это не поверит, как ни спорь. Поэтому Слава пожимает плечами:

— Тогда можешь на всех заказах воображать меня рядом. — И толкает дверь подъезда.

Как хочется вернуться в летнюю Тамарину прихожую! К вечеру похолодало, пальцы мерзнут без перчаток: Слава никак не привыкнет, что их пора брать с собой. Пускай пару дней назад было тепло, глупо надеяться, что такая погода продержится долго. Октябрь есть октябрь.

— Мы сейчас в офис? — уточняет Тори, оглядываясь по сторонам. Пока шли сюда, она не решалась вертеть головой, а теперь, видимо, волнение уступило место любопытству. А тут есть на что посмотреть — как-никак, исторический центр: угловые башенки, шпили на крышах, причудливые балконы.

Слава кивает, поджимая пальцы, чтобы спрятать в длинных рукавах пальто.

— Напишу по тебе отчет, официально поздравлю со сдачей практики, а потом можно и домой.

— Так я сдала? — наигранно удивляется Тори. В глазах у нее горят хитрые огоньки — небо и земля по сравнению с той напуганной девочкой, которую Слава утром забрала из офиса.

— А ты сомневалась? Я — нет.

Она отворачивается, явно пытаясь спрятать вспыхнувшие щеки. Слава придерживает ее за рукав, не давая пропустить поворот, и гладит по плечу.

— Ты молодец. Просто в себя не веришь.

— Если б это было так просто…

— Осмелься, — улыбается Слава. — Сделай первый шаг.

— Эй, не советуй мне мои же советы! — наигранно возмущается Тори. И вдруг, замерев, тычет пальцем в сторону трансформаторной будки через дорогу: — Смотри!

Угловатая, почти острая меловая надпись: «Город наблюдает». И огромные синие глаза — нарисованные, но совсем как живые, с влажным блеском, так что чудится: вот-вот моргнут. От их пронзительного взгляда леденеет в груди — но какой впечатляющий рисунок, какая проработка!

«На месте Тамары я бы тоже заговорила с художником», — задумчиво кивает Слава. А Тори бормочет:

— Вот кто-то осмелился и нарисовал, кто-то осмелился и познакомился, а мы в итоге оказались тут, стоим и смотрим… Красивая цепочка.

— А всего-то надо в себя поверить, правда?

Тори отмахивается: мол, не лезь с дурацкими нотациями. А внутри у нее разгорается уверенность — пусть не огромным жарким костром, как во время разговора с Тамарой, но у Славы согреваются озябшие пальцы.

Она будет отличной хтонью в пальто — если позволит себе раскрыться.

«А я позабочусь о том, чтобы позволила. Иначе грош цена такому наставнику».

Такие большие зубы

— Здрасьте, «Хтонь в пальто» слушает!

— Здравствуйте. Мне сказали, ваша хтонь может сожрать заказчика. Это правда?

— Интересные у вас сведения. А если я скажу, что нет?

— Я… Понимаете, мне… В общем, друг сказал, что хтонь может сожрать меня, только надо сразу сказать, что…

— Ладно-ладно, не волнуйтесь. Сейчас уточню у хтони, и всё оформим. Трубку не вешайте.

В офисе царит тишина: никто не спешит заказывать себе хтонь. Неужели все из-за дождливой погоды, в которую не хочется вообще ничего? И даже с глупыми вопросами не звонят — никакого развлечения!

Вик и так не скучает: то дремлет в кресле-мешке, то перебирает методички, проверяя на актуальность, то отвлекает игрой в города Лию, которая вообще-то забралась на подоконник читать, а не вспоминать десятый город на букву «К». Удивительно, как она еще не покусала. Или понимает, что больше приставать не к кому: не Криса же донимать, — а не приставать Вик не может?

В конце концов Лия, обозвав его невыносимым чудовищем, уходит в ближайшую кофейню и возвращается с большим стаканом флэта: «Пей и не шуми». Вик делает глоток, собираясь в точности последовать приказу, и слышит, как в операторской раздается звонок. Ох и придут сейчас отправлять на заказ — по закону подлости, конечно, его! Небось еще и на срочный, чтобы уж точно не успел кофе насладиться.

Через несколько секунд в комнату заглядывает Крис в приспущенных наушниках и тянет страдальчески:

— Ви-ик! Там человека надо сожрать, возьмешься?

— Прям щас? — морщится Вик. — Мне ж настроиться надо или хоть кофе допить.

— Ну-у-у… — Крис крутит одну из сережек. — Желательно сегодня. Там типа очень нужно, все дела.

«Соглашайся!» — вскидывается хтоническая сторона. Вик прикусывает губу: кажется, что это пожирание точно станет решающим, отберет человеческую часть — и быть ему до конца жизни чудовищем, которое только и умеет, что жрать да пугать.

Хотя сколько лет зудит внутри этот страх — и ничего: не одичал, не убежал в темный лес, никого не убил. Не глупо ли бояться, что именно сегодня одичает?

— Договорись на семь, не раньше. Если так надо, пускай подстраиваются.

— Будет сделано! — Крис шутливо отдает честь и, надев наушники, исчезает за дверью. А Вик облизывает занывшие зубы.

В прошлый раз заказчик оказался не готов: смерть в депрессии — то еще удовольствие, на пользу душе точно не пошло бы. Да и депрессию можно вылечить вполне человеческими способами. Пришлось вместо пожирания устраивать прогулку, возвращать способность чувствовать себя и свою жизнь, а потом читать нотации на тему «Дойди до психиатра и попроси другие таблетки». Что будет сегодня? Все-таки сожрет — или понадобится вызванивать с выходного Лютого: «Иди пей чай, ты это любишь, а я разговоры терпеть не могу»?

— Решили в семь! — влетает в комнату Крис. — Вот имя и адрес.

Вик пробегается по распечатке: зовут Ариной, живет далековато, почти в самом конце ветки. По-хорошему надо бы передать заказ другой точке… Ни за что!

— Предупредил, что я могу отказаться, если посчитаю ее неготовой?

Крис фыркает:

— Обижаешь! Не первый день работаю.

«Что ж, посмотрим на тебя, девочка, — кивает себе Вик. — Если повезет, быть тебе сожранной».

К шести дождь заканчивается, и по адресу Вик добирается совершенно сухим. Звонит в домофон, привычно представляется:

— Хтонь в пальто! — и заходит в подъезд.

Девочка Арина живет на седьмом этаже — можно дойти пешком, но как упустить возможность покататься? Тем более что в новых домах поди найди лестницу.

Пока лифт отсчитывает этажи, Вик рассматривает себя в зеркало: зубы заострились, глаза — голоднее некуда, и хтоническая сторона выглядывает из темноты зрачков — еще бы, без нее не обойтись. Если поговорить за чаем можно и чисто по-человечески, то сожрать так не получится.

Арина ждет у приоткрытой двери, кутается в объемный черный свитер. На вид ей лет двадцать, а взгляд замученный и тусклый, будто все пятьдесят, не меньше.

— Вы хтонь, да? Заходите.

Полутьма в прихожей как нельзя лучше настраивает на нужный лад. Вик прищуривается, кивает себе: эта девочка готова — и вешает пальто на крючок. Внизу живота холодеет: каждый раз страшно не справиться. Но разрешение-то выдали, а значит, кое-что он все-таки может. Да и до сих пор никто не жаловался.

— У меня нет тапочек, — извиняется Арина, зябко поводя плечами.

Вик отмахивается:

— Похожу так, — и ставит ботинки рядом с ее красными кедами.

— Тогда на кухню? Или в комнату? Где вам удобнее?

«Мне без разницы».

Вик прикусывает кончик языка: «А ну соберись! Что за дрожь в пальцах?»

— Лучше на кухню. И на «ты».

— Как скажешь, — Арина приподнимает уголки губ.

Кухня — самое правильное решение: ее трясет, причем не столько внешне, сколько внутренне. Впрочем, Вику тоже не помешает успокоиться. Заодно разузнает, что случилось: не каждый день звонят и просят съесть.

Левая рука у Арины в гипсе — как раньше не заметил? И где умудрилась сломать: ладно зимой, когда скользко, но сейчас?.. Поэтому Вик охотно помогает: достает кружки и ставит воду, пока Арина засыпает в заварочный чайник мяту, малину, зеленый чай, имбирь… Лютый тоже предпочитает рассыпной, в офисе у него есть и чайничек, и несколько пачек чая. А Вику лень возиться, да и разницу во вкусе он вряд ли почувствует.

Чувствует ли эту разницу тусклая Арина? Имбирь, малину, мяту — чувствует? Или заваривает по привычке, для гостя?..

Арина оставляет чай настаиваться, садится на соседнюю табуретку, и Вик кивает:

— Рассказывай, как дошла до жизни такой.

— Такой — это какой?

— Когда звонишь и просишь тебя сожрать. Или думаешь, я каждый день такие просьбы слышу?

Арина пожимает плечами: мол, какое мне дело до других? Может, для нее это правда не первый раз, просто все прошлые заказы уходили другим точкам? А чего ж трясется?

Словно оттягивая момент признания, Арина разливает по кружкам заварку, добавляет кипятка, рассматривает кружащиеся чаинки. Вик, теряя терпение, барабанит пальцами по столу — и тогда она заглядывает в глаза:

— До жизни такой… А я хоть день жила?

Вик всматривается с интересом: не жила, значит? А Арина, потупившись, вздыхает:

— Моя мама, ну… зря меня родила, в общем. Когда с нами папа жил, все более-менее было; хотя она и тогда капала на мозги: почему ты не мальчик, лучше была бы мальчиком! А уж когда папа ушел… Она начала пить: сначала по вечерам, потом могла весь день… И твердила, что это я во всем виновата.

Девочка кое-как вырвалась из неблагополучной семьи, понятно. Только Вик бы на ее месте радовался — а почему она радоваться не может? Почему попросила сожрать?

— К нам бабушка переехала, мама вроде успокоилась. А потом ее сократили, и всё по новой. Мы бабушкину квартиру сдавали, так мама эти деньги пропивала и орала, что я не работаю. «Я тебя зачем растила? Чтоб ты на шее сидела?» — Арина прикрывает глаза и усмехается: — А я в школе училась, в девятом классе. Будто было время работать.

Сделав глоток чая, Вик подмечает: дрожи в ней становится меньше. Может, расскажет все накопившееся — и желание жить проклюнется через панцирь боли? Но Арина обхватывает кружку руками и снова зябко ежится.

— Однажды бабушка вспомнила, что у нее была дача где-то в лесу, давай туда кататься. Пенсию маме больше не приносила, дома почти не появлялась. Я готовила, убиралась, все такое; бросила колледж, пошла работать. А с месяц назад, — Арина вздыхает, — бабушка заявила, что с нами жить не будет, собрала вещи и уехала на дачу. Мама взбесилась, напилась. Выгнала из дома среди ночи: иди, говорит, в лес, к своей дурной бабке, все равно ты ее больше любишь!

Подперев подбородок кулаком, Вик ухмыляется:

— Поэтому ты позвонила Серому Волку: «Давай обойдемся без лишних церемоний, и ты сожрешь меня прямо сейчас»?

— Ой. — Арина, прикусив губу, почти улыбается. — И правда похоже. Только я все-таки не в лес ушла: переночевала у друга, потом сняла квартиру. Жизнь мечты: никто не орет, делай что хочешь! А я не знаю, что делать. Еще вот с лестницы навернулась, а работа неофициальная, сижу дома за свой счет. И никакой жизни не хочу: ни как в мечтах, ни… — Помолчав, она вдруг спрашивает: — Чай вкусный?

— Вкусный, — кивает Вик.

— А я не чувствую. Все на вкус как вата, все серое какое-то. И постоянно холодно: батареи вовсю греют, а я в свитере мерзну. Я не люблю эту жизнь — и она меня не любит, все взаимно; и пытаться эту любовь заслужить… Я даже родительскую не смогла, куда мне? — Арина тяжело вздыхает. — Егор — ну, друг — посоветовал позвонить в ваше загадочное агентство и попросить, чтоб сожрали. Я подумала: такая смерть будет интереснее всей моей «жизни».

Вик хмыкает: кажется, он знает, что это за Егор. Не успел мальчик оправиться, а уже советы раздает? Или подумал, что в этот раз тоже никого есть не будут: погуляют, поболтают о жизни, и только? Впрочем, желание заказчика — закон. Тем более заказчика, готового умереть.

— Знаешь, — Вик опустошает сразу полкружки, — я очень хочу отказаться. Заявить, что ты не готова, что тебе это лишь повредит. Посоветовать выпить чаю с моим другом. Но… — он закрывает лицо руками, — меня совесть сожрет, если совру. Потому что ты готова — и тебе это действительно нужно.

Арина придвигает кружку, пытаясь не то согреться, не то защититься. Но во взгляде ее — пустота, черная дыра, которая давно заменяет несчастной девочке даже страх. Это не депрессия. И это — неизлечимо.

— Все страшнее, чем…

— Страшнее, — оскаливается Вик.

Капля любопытства, зачатки страха, желание больше не чувствовать себя чуждой этому миру — красивый внутренний «коктейль»! Что же она все-таки выберет?

Зажмурившись, Арина допивает чай и кивает:

— А я все равно хочу.

Вик вздрагивает, но тут же отбрасывает сомнения.

— Отлично. Свечки есть?

Арина удивленно мотает головой, и Вик радуется, что по пути зашел в магазин. На заказчиков в таких вещах лучше не рассчитывать.

«Бабушка, бабушка, а почему у тебя такие большие глаза?» — «Чтобы лучше видеть, куда вести тебя, дитя мое».

Девочка Арина послушно выполняет указания — вот сейчас, например, сидит и смотрит на горящую свечку, не сбивая Вика своим вниманием. А Вик, зашторив окно и погасив свет, мысленно расставляет ключевые точки в пространстве хтонической тени: здесь вход, здесь выход, так ляжет путь… Интересно, какая эмоция будет последней у этой девочки? С чем она погрузится в тень?

«Бабушка, бабушка, а почему у тебя такие большие уши?» — «Чтобы лучше слышать, каким я иду по этому пути и кого по нему веду, дитя мое».

Завершив приготовления, Вик опускается на корточки рядом с Ариной, осторожно касается ее рук, холодных и дрожащих. Передумала? Нет, судя по поджатым губам, менять решение она не собирается. Хорошо.

На медленном выдохе Вик принимает хтонический облик, обнажает зубы, сразу раскрывая карты: гляди, какое чудовище будет тебя жрать. И не удивляется, когда Арина, вместо того чтобы отшатнуться или вскрикнуть, лишь коротко вздрагивает. Совсем в ней страха не осталось.

— Интересно выглядишь.

— Я хтонь, мне положено интересно выглядеть. Кстати, я вроде бы не представлялся?.. Вик. Полностью — Виктор, но лучше так.

Стоит или не стоит? Оттолкнет или, напротив, расположит к себе, вызовет доверие?..

Вик на мгновение прижимает уши к голове и, все-таки решившись, негромко признается:

— Знаешь, я хтонь-полукровка. Полукровкам сложнее контактировать со своей хтонической стороной, нам даже нанимают специальных учителей; мой однажды мне руку отрезал… Ладно, это неважно. Важно вот что: хтони способны проводить чужие души через свою тень — это и называется пожиранием. Но я, как полукровка, все время боюсь, что моя человеческая часть заблудится в этом пространстве или что пространство, посчитав ее лишней, попросту оторвет от меня. Тогда обратно я вернусь жутким чудовищем, способным только жрать. — Он усмехается. — Звучит невесело, правда? Поможешь мне не стать таким, пока я помогаю тебе?

— К-как? — теряется Арина. Но в ней проклевывается робкий росток любопытства, и Вик выпрямляется.

— Я буду держать тебя за плечи, а ты вцепись покрепче в мою лапу. И не отпускай, хорошо? Что бы ни случилось. Что бы ты ни чувствовала.

— Хорошо, — еле слышно шепчет Арина, но лапу сжимает вполне уверенно. Молодец девочка.

«Бабушка, бабушка, а почему у тебя такие большие?..»

Большими зубами Вик кусает за шею, задевая пушистую косу, и Арина, вздрогнув, проваливается в хтоническую тень — оставаясь сидеть на табуретке. Вик, не двигаясь, следует за ней: когда ты и путь, и проводник, надо уметь разрываться.

И улыбается: смесь ужаса и предвкушения — вот с чем ушла Арина. Красивая последняя эмоция, лучше не придумаешь.

Густая темнота хтонической тени полна острых, как терка, зубов — чтобы снимать лишнее. А то, что она пугает до желания вывернуться наизнанку, спрятаться в самом себе, — это проявление дурацкого страха смерти, который вшит во всех живых.

Тем людям, кого приводят в тень, проще: для них смерть уже случилась, больше бояться нечего. Чистокровным хтоням — наверное, тоже: где это видано, чтобы хтонь сама себя боялась? А полукровка Вик чувствует, как по спине его человеческой части катится ледяной пот. К этому невозможно привыкнуть, и он обречен бояться каждый раз, когда кого-то сжирает.

Но даже мысли не возникает отказаться — из-за такой-то глупости! Потому что человек, проходящий через тень и теряющий все ненужное, — это всегда безумно красиво.

Девочка Арина вздрагивает, когда сотня мелких зубов впивается в ее боль — пустившую корни, превратившуюся в жесткий панцирь, который здесь, в пространстве тени, прекрасно видно. Если бы этот панцирь действительно спасал, цены бы ему не было; но он отравляет ядом, который собирал в себя долгие-долгие годы — всю жизнь. «Глупая, никчемная девчонка, ты никому не нужна, зря ты пришла в этот мир, уходи, уходи!..»

«Терпи! — Вик сжимает плечи, не давая Арине отступить и сбежать. — Хотела же быть сожранной!»

Арина терпит — цепляясь за лапу и дрожа, словно в лихорадке. Рядом с ней, упрямой до скрипа зубов, Вику самому спокойнее и легче. Кажется, кое-что он все-таки теряет, но вовсе не человеческую часть — страх ее потери.

Наконец панцирь боли дает трещину, разваливается на тяжелые каменные куски — фраза «точно гора с плеч» отлично сюда подходит. Вслед за ним слетает шелуха волнения и прочих сиюминутных эмоций: о чем переживать здесь, в темноте и пустоте? Затем сползает то, что наслаивалось на человеческую суть долгие годы, с самого рождения: имя, возраст, успехи и провалы, восприятие себя как маленькой клеточки в организме общества. Остается ядро, сердцевина — единственное, что неспособна отменить даже смерть. И дрожь наконец отступает.

Вик обнажает в улыбке шакальи зубы: «Как тебе?» То, что называлось Ариной, сияет в ответ; и не нужно слов, Вик всем собой чувствует спокойствие, восторг и пьянящее чувство свободы.

Теперь главное — вывести обратно так, чтобы нужное приросло, а лишнее — не прилипло.

«Верь мне, — просит Вик. — Верь и следуй за мной». И сжимает руку — крепко-крепко.

Когда ты сам — порог, сам — дверь, сам — переступающий через себя, надо уметь… Да много чего надо уметь!

Осторожно, почти не дыша — и в то же время дыша всей своей тенью, — Вик выводит ту, что называлась Ариной… называется Ариной… потеряла отца… сбежала из дома… позвонила в агентство… — Вик выводит ее в человеческий мир. Соединяется в одну-единственную хтонь, принимает человеческий облик и легонько встряхивает Арину за плечи:

— Эй, просыпайся.

Интересно, проснется ли вместе с ней потенциал проводника? Когда обнажаешь самую суть, столько интересного может произойти!

— Значит, это и есть пожирание?

— Смерть, — кивает Вик, отпивая из кружки. — Перерождение. Трансформация. Знаешь Таро?

— Тринадцатый аркан, — вспоминает Арина. — Смерть, которая дверь.

— Именно. И как ощущения?

— Кажется, с меня содрали шкуру. — Кружка вздрагивает у Арины в руках. — Сотни шкур.

— Зато ты под ними очень красивая, — серьезно замечает Вик. — Люди, избавившиеся от всего лишнего, прекрасны. Сколько лет жру — никак не привыкну.

Они пьют чай с успокаивающими травами: тем, кто прошел сквозь хтоническую тень и переродился, никогда не помешает. А уж тем, кто долго рыдал в объятиях страшного шестирукого чудовища, подвывая: «Мне никогда не было так хорошо!» — прямо-таки настоятельно рекомендовано.

Вика, правда, чай не успокаивает: хтоническая сторона довольно урчит, но, вместо того чтобы сидеть тихо, пульсирует приливами энергии. Только благодаря самоконтролю он не подпрыгивает на табуретке — а хочется подпрыгивать, честно говоря, или хотя бы качаться.

— Полегчало?

Арина улыбается:

— Думаю, смерть для того и нужна, чтобы стало легче?.. Уже не так больно от осознания, что родители вряд ли хоть когда-нибудь меня любили. Зато есть другие люди, которым я нужна: например, тот же Егор.

Вик ухмыляется. Этого и добивается смертью — чтобы сползло, как старая кожа, все мешающее. Лютый действует мягче, осторожнее, через чай и разговоры — Вику по душе протаскивать людей через воображаемую терку. Каждому свое.

— Теперь ты знаешь, как выглядит Серый Волк. Понадобится снова отыскать себя в темном лесу — звони.

Он допивает чай, гладит Арину по плечу и уходит в прихожую: зачем продолжать сидеть, когда дело сделано? Тем более что сейчас хтоническая сторона просто сидеть не может — ей бы прогуляться. Этим Вик и займется.

Вик вываливается на улицу — пьяный и взъерошенный, глаза наверняка полыхают, как зажигалки. Эх, сейчас бы закурить! Но сигареты остались дома — придется успокаиваться прогулкой как минимум до соседней станции метро.

Покружившись на месте, он устремляется в случайном направлении. И напевает вполголоса:

— Мальчик, ты понял, что стало с тобой в это утро? Ты понял^[2].

В конце концов, ничего нет прекраснее смерти, особенно когда ты сам — смерть.

Посмотри в глаза чудовищ

— Мне капучино, пряный, как смерть.

Лена подскакивает со стула: и как не услышала колокольчик над дверью? А взглянув на гостя, едва сдерживает желание пискнуть и спрятаться под стойку — потому что узнаёт. И потому что огромный шестилапый шакал под бледной маской человека с растрепанными черными волосами — слишком впечатляющее зрелище для того, кто работает пятую смену подряд.

Он приходил вместе с Лией где-то месяц назад, ворчал из-за яркого света и ощущения жизни, говорил о потенциале и о том, как хтони любят быть видимыми. От него веяло таким смертельным ужасом, что у Лены подкашивались ноги; и, привычно пожелав заходить еще, она мысленно прибавила: «Надеюсь, лично ты не зайдешь никогда».

Но разве не было в том страхе примеси любопытства — как при просмотре ужастика закрываешь глаза ладонями, но подглядываешь в щелочку между пальцами? Разве не хотелось позвонить в агентство, договориться о встрече с ним и спросить: «Что за потенциал ты имел в виду?» И когда просыпалась среди ночи от ощущения чьего-то острого взгляда, разве не жалела, что это не он притаился в углу, чтобы наконец поговорить?

Медленно выдохнув, Лена натягивает улыбку:

— Конечно. Какой объем для вас?

Шестилапый шакал ухмыляется:

— Самый большой. Чтобы запить сожранного человека.

Сердце подпрыгивает: он ведь шутит, правда? Пугает, чтобы сохранить образ жуткого чудовища: «я пламя, я смерть», все такое. В городе не может легально существовать агентство, где жрут людей! Но кто сказал, что жрал он как работник агентства, а не как обычная хтонь?..

— Самый большой, — повторяет Лена, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Номер телефона оставляли?

— Запиши на Лию, — отмахивается шакал. — Оплата по карте.

Пока Лена готовит, он не сводит пристального взгляда, прохаживаясь у кассы. Было бы неудивительно, если бы все пошло наперекосяк, но кофе смалывается идеальное количество, специи не просыпаются мимо питчера, и даже молоко взбивается с прекрасной глянцевой пенкой. Правда, руки дрожат, и приходится затаить дыхание, чтобы аккуратно поставить стакан на стойку.

— Ваш капучино, пожалуйста.

— Премного благодарен, — скалится шакал и, вместо того чтобы уйти, садится за столик. На время не смотрел? Или выпьет одним глотком и смотается?

— Мы закрываемся через пять минут, — на всякий случай сообщает Лена.

А он улыбается наглее некуда:

— Думаю, твое начальство не будет против, если ты закроешься при мне. Скажешь, я твой друг. А я посижу, попью кофе, а потом провожу тебя, и мы поговорим.

Вот так он и жрет людей: «Провожу, поговорим», а сам заманивает в темный двор, «ам» — и всё.

Сердце колотится, чуть не выламывая ребра, пора в скорую звонить, только обморока не хватало. Но Лена, сжав телефон мокрыми пальцами, холодно цедит:

— Если не уйдете, я вызову полицию. Имею право.

Думает, он рассмеется в лицо: очень в его духе. Или подскочит и щелкнет зубами, чтобы напугать до вскрика, но все-таки послушно уберется. А этот шакал прищуривается:

— Не обманывай саму себя. Я ведь чувствую желание расспросить, как бы от тебя ни пахло страхом. Кстати, об этом. — Он отпивает из стаканчика. — Я успокоюсь и снова стану больше человеком, чем хтонью. Так что заканчивай бояться.

Отвернувшись, Лена прячет лицо в ладонях. Понятно, почему в прошлый раз он выглядел обычным парнем в пальто и с накрашенными глазами, а чудовищный облик проглядывал, только если всматриваться или коситься. Тогда был скорее человеком — а сейчас скорее хтонь.

Нет, погодите, он заговаривает зубы!

Но ведь все правда: хочется узнать побольше, а начальство не надерет уши, если представить его своим другом.

Хорош друг — людей жрет!

А вдруг не в прямом смысле?..

Тряхнув головой, Лена сверяется с телефоном и выключает кофемолку. Повезло, что людей последний час толком не было: почти все прибрала заранее, остались сущие пустяки. Но как велик соблазн растянуть закрытие на добрые два часа — лишь бы не выходить из-за стойки и не отправляться домой под ручку с этим шестилапым шакалом!

А он ведь все равно дождется, зараза. Обязательно дождется.

После стакана пряного капучино шакал окончательно становится человеком — с серыми тенями на глазах, уставшим, но все еще окруженным густым ощущением страха. Он вызывается помочь: протирает столики, подметает пол, выключает гирлянды и подсветку. Даже мусор выносит, хотя куда в его пальто мусор таскать.

Лена запирает дверь кофейни, прячет руки в карманы и поднимает голову:

— Ну, чего хотел?

— Как мы быстро перешли на «ты»! — ухмыляется шакал. — Или раз я не гость, можно не «выкать»?

Лена поводит плечами, зная: она прикрывается дерзостью будто щитом. Но спасет ли щит — особенно когда хочется отбросить его, открыться, поговорить о том, что ноет уже несколько лет?.. Еще бы не сжималось сердце рядом с этой хтонью в пальто, было бы куда проще.

Хтонь в пальто какое-то время разглядывает звезды, едва заметные здесь, в большом городе, а потом вздыхает:

— Ты Лена, верно? Я Вик. Давай прогуляемся до соседней станции и поговорим без лишних глаз и ушей. Тебе, кстати, куда ехать?

— Мне с пересадкой, — отрезает Лена. Вик, значит. Сокращение от Виктора?

— Понятно, тайны, тайны, — усмехается Вик. И кивает: — Пойдем туда.

На освещенной улице нападет только дурак: вдруг прохожие заметят? Поэтому Лена соглашается:

— Пойдем, — и пристраивается поодаль Вика, стараясь смотреть и на него, и по сторонам.

Ноги подкашиваются, будто предстоит экзамен и его результат определит всю дальнейшую жизнь. Хотя лучше бы экзамен, чем разговор — который она даже не может начать! И зачем связалась с этими хтонями в пальто? А можно подумать, был выбор.

Нечаянные прохожие дарят какое-никакое, а все-таки ощущение безопасности: не станут же съедать на чужих глазах! Но когда Вик останавливается посреди улицы, Лена шарахается в сторону.

— Ты боишься. Знаю, меня нельзя не бояться; если б ты не только боялась, но и говорила!.. — Он массирует виски. — Давай расставим все точки над «и», «ё» и прочими буквами алфавита. Я никого не сожрал в прямом смысле — это раз. Два — я не жру без согласия. Три — мы поговорим, и я больше никогда не появлюсь в твоем кафе, если ты не пожелаешь иначе.

Если никого не жрал, то почему тогда сказал, что жрал? Или это была метафора?

Без согласия не жрет, посмотрите, какой благородный! Да кто вообще захочет, чтобы его сожрали?

А вот если не появится в кофейне, будет просто отлично: пускай приходит одна Лия, она не такая страшная. Но для этого надо с ним поговорить, да?

Лена хлопает глазами, не зная, с чего начать: с вопроса о потенциале, о жизни хтоней или…

Вик ухмыляется:

— Рассказывай, сколько лет видишь нас, чудовищ под масками людей. — И касается плеча: мол, пойдем дальше, хватит стоять посреди улицы.

Лена послушно идет. И — куда деваться! — рассказывает.

Чудовищ Лена видела с детства. То продавщица в магазине подмигнет желтым глазом, то уличный музыкант лисьим хвостом покачает, а то и вместо девочки из соседнего подъезда вдруг почудится волчонок с тремя головами.

Родители списывали на богатую фантазию: в этом возрасте всем детям хочется сказки. Спасибо, что, когда Лена подросла, но продолжала стоять на своем, не потащили к психиатру. А она вскоре научилась молчать и притворяться нормальной.

Это было несложно: в конце концов, чудовища не лезли, не подговаривали спрыгнуть с крыши или кого-нибудь убить. Просто жили рядом под масками людей, иногда улыбались и подмигивали, будто чувствуя, что Лена их видит.

— Я думала, мне кажется: ну, знаешь, глюки от недосыпа, все такое. Или вовсе приснилось, а я почему-то считаю это реальностью.

— Думала? — прищуривается Вик, ловко обходя зазевавшегося прохожего. — Или заставляла себя думать?

— Ну… — Лена отводит глаза. — Да, заставляла. Потому что это неправильно. Люди не бывают чудовищами, а другие не видят чудовищ вместо людей.

Вик смеется так громко, что прохожие оборачиваются даже на той стороне улицы.

— Не бывают? Хочешь сказать, ты, пока за кассой дрожала, не видела вместо меня шестилапое чудище с головой шакала? Причудилось, приснилось?

«Вот и что он начинает?» — Лена передергивает плечами. Видела, конечно; и при всем желании не может списать на сон — как и Лию с ее узкой волчьей мордой и двумя рядами зубов. Но если признать без «наверное» и «возможно», что чудовища существуют, не повернется ли мир своей ужасающей стороной?

Легко верить в безобидные надписи на асфальте и объяснять везение хорошим отношением города — будто играешь в детскую игру, где от всего страшного можно спрятаться «в домике». Но когда игра перестанет быть игрой, куда бежать от жутких теней в переулках, от невидимых взглядов, до самого мяса царапающих спину, или от тех, кто жрет людей, как Вик?

Если маленькая девочка начнет играть по-взрослому, то и требовать с нее будут как со взрослой, и правила поменяются далеко не в ее пользу. Так не лучше ли повторять: «Мне показалось, чудовищ не бывает» — и заставлять себя всем сердцем в это верить?

— Тебе и хочется и колется, — нарушает молчание Вик, и Лена, вынырнув из мыслей, оглядывается: соседняя станция метро давно осталась позади, уже вот-вот до следующей дойдут.

Нарочно повел запутанной длинной дорогой, чтобы подольше поговорить? Или она в задумчивости прошла мимо, а Вик не стал останавливать?

— Тебе нравится видеть больше, чем остальные, — продолжает Вик. — Будто у вас с миром есть тайна, жуткая, но прекрасная. Но ты боишься, что если нырнуть в тайну с головой, то все, кого видишь, накинутся и съедят. Скажу по секрету, — он усмехается, — это иллюзия. Им не нужно быть видимыми, чтобы съесть.

Оглянувшись на полную темноты арку, Лена ежится, сжимает руки в карманах в кулаки. Хотя если могли съесть, но до сих пор не съели, значит…

«Ничего не значит. Могли тебя, глупую, снисходительно пощадить — как взрослые прощают малышам нечаянные грубости».

— Я бы рад пообещать, что тебя не тронут, но не могу. Мир большой, в нем встречаются всякие твари. Но если признаешь, что они существуют, ты поймешь, как с ними общаться, чтобы не быть съеденной. Я помогу понять.

Пока они переходят через дорогу, Лена силится подобрать слова. «Спасибо за предложение, я подумаю»? «Нет, я не хочу сближаться с чудовищами»? «Не рассказывай сказки, такого не бывает»?

Последнее — особенно смешно.

— Я не знаю, — бормочет Лена, не поднимая взгляда от забрызганных грязью ботинок. — Это сложно решить вот так, на месте…

— На самом деле ты давно выбрала, — Вик сжимает плечо, и сердце подпрыгивает к горлу. — Не пошла ведь по врачам? Не посчитала себя настолько сумасшедшей? — Он склоняется к уху и шепчет: — Ты знаешь, что это реально. Просто боишься всей собой признать.

В просвете между домами виднеется вход в метро, и Лена вместо ответа ускоряет шаг.

Пару-тройку лет назад она думала дойти до психиатра и рассказать о галлюцинациях. Готовилась долго лежать в клинике, горстями пить таблетки, по несколько часов беседовать с психологом… Но все-таки не смогла отказаться от чудовищ: от преподавательницы с чешуей на шее, от уличного художника, держащего кисточку то пальцами, то когтями, от восьмиглазой продавщицы в любимой кондитерской.

«Все равно я люблю эту жизнь, ее страшные чудеса»^[3]. Вик прав: выбор Лена действительно сделала.

У самого метро Вик окидывает хищным взглядом.

— Знаешь, я бы тебя с удовольствием сожрал. Устанешь бояться и балансировать между «нормальностью» и чудесами — звони в агентство, проси меня к телефону.

— Ага, — фыркает Лена, сжимая в кармане проездной, — еще деньги платить, чтоб какое-то чудовище меня жрало.

— Для тебя это будет бесплатно, — плотоядно улыбается Вик. — А пока боишься и думаешь — продолжай смотреть: мы любим, когда нас видят.

И, махнув рукой, заворачивает за угол. Ни «здрасьте», ни «до свидания».

Выдохнув, Лена толкает дверь. Ну и шуточки, да кто в здравом уме!..

А ведь если есть такая услуга, значит, пользуется спросом? Значит, кому-то хочется быть съеденным?

Вик говорил, это не в прямом смысле — а в каком? Что собой представляет съедение — и почему оно поможет не сомневаться в реальности чудес?

«Хочешь узнать?» — усмехается внутренний голос. Лена мотает головой и, встав на эскалатор, вытаскивает телефон и наушники.

Хватит на сегодня чудовищ и странных разговоров. Вернется домой, ляжет спать, а завтра будет заслуженный выходной, и тогда… Тогда она подумает обо всем, что услышала. И что-нибудь решит.

Украденное время

— Здравствуйте, агентство «Хтонь в пальто» слушает.

— Подскажите, а вы работаете с… со всяким мистическим?

— Что вы имеете в виду?

— У меня куда-то пропадает время. Нет, вы не подумайте, я не залипаю в гаджеты, я делами занимаюсь. А время будто крадут. Может, кто-то из вас приедет и посмотрит? Только поскорее!

— Мы не то чтобы… Хотя нет, я знаю, кому это будет интересно. Диктуйте адрес.

Сегодня в офисе почти никого нет, а когда Тори уезжает поболтать с кем-то по душам, Лия и вовсе остается одна. Забирается на подоконник с кружкой чая, отпивает, прислушивается к тишине. Следующий срочный заказ так и так ее: больше отправляться некому. Попалось бы что-нибудь мозголомное, а не банальное «Давайте напугаем моего друга, вот это будет сюрприз!».

Поэтому, как только в операторской раздается звонок, Лия навостряет уши. Ну-ка, ну-ка, что там у нас?..

В комнату, смеясь, заходит Санна:

— Хочешь бабайку погонять?

— Чего?

— Что слышала! У заказчицы кто-то крадет время, и она уверена, что дело нечисто. Мне показалось, тебе должно быть интересно.

— Вот только бабаек я еще не гоняла, — ворчит Лия. И спрыгивает с подоконника. — Давай адрес.

Санна с улыбкой протягивает распечатку:

— Я знала, что тебе понравится.

Заказчица оказывается женщиной лет тридцати с ярко-рыжими волосами. Она встречает на лестничной площадке, провожает в квартиру, сразу выдает тапочки. Предлагает:

— Хотите чаю? На улице такой неприятный ветер…

— Не откажусь, — улыбается Лия, оставляя на крючке пальто. Присматривается: здесь, на свету, заметно, какие у женщины темные синяки под глазами. Даже если в квартире нет бабаек, с организацией времени тут явно не ладится.

На кухне женщина ставит чайник, достает из сушилки кружку с синими цветами, а из шкафчика — черный чай со смородиной. Лия устраивается на стуле и представляется:

— Меня зовут Лия, сегодня я ваша хтонь. Если хотите, можем перейти на «ты».

— Да, давайте на «ты», — улыбается женщина. — Я Мария, можно Маша.

«Нет, — Лия качает головой, — “Маша” тебе не идет, а вот “Мария”… “Мария” — да».

— Предлагаю такой план: мы пьем чай, ты рассказываешь, что случилось, потом я смотрю, чем могу помочь. Идет?

Мария торопливо кивает:

— Конечно! А если ничем не сможете… не сможешь, ничего страшного. — Она отводит глаза. — Я не то чтобы верю в это все, но брат посоветовал вам позвонить: уж очень ему понравилось, как с ним чай пили…

«Интересно, во что — “в это все”? — приподнимает брови Лия. — В хтоней? Или в бабаек, ворующих время?»

Насколько же она отчаялась, если отправилась к одним сверхъестественным существам просить разобраться с другим сверхъестественным существом?

Заварившийся чай пахнет смородиной на всю кухню, и Лия вспоминает, как давным-давно, больше десяти лет назад, ездила к бабушке на дачу. Кустов смородины там росло — у-у-у!

Красная, посаженная «для детей», поспевала раньше. Лия питалась ею в перерывах между играми: когда бегаешь на ручей, лупишь веткой иван-чай за оврагом, представляя, что дерешься с ним на шпагах, и ловишь в пруду головастиков — обязательно проголодаешься. Но не дергать же бабушку, занятую клубникой; да и есть макароны не хотелось. Поэтому Лия срывала мелкие красные ягоды, морщилась от восторга: как же кисло! — и бежала играть дальше.

А вот черная росла для варенья и пирогов, поэтому ее приходилось собирать в ведерки. Да не просто подойти и оборвать, нет: надо было взять табуреточку, сесть возле куста и аккуратно, ногтями отцеплять ягодку за ягодкой от плодоножек. «Любишь кататься — люби и саночки возить», — приговаривала бабушка. И Лия, куда деваться, возила.

Зато осенью она возвращалась к родителям с несколькими банками вкуснейшего варенья. И если большие банки открывали только по праздникам, то маленькая баночка была лично Лиина. В угрюмые снежные дни она мазала варенье на хлеб и вспоминала, как под холодным умывальником оттирала темные ягодные следы из-под ногтей.

Вздохнув, Лия отпивает чай — смородиновый только на запах. Сейчас бы лупить иван-чай и ловить головастиков, а не сидеть на чужой кухне и слушать о проблемах. Эх, хорошие были времена.

Мария хмурится:

— Что-то случилось?

— Нет, всё в порядке, — поспешно мотает головой Лия. — Перейдем к делу? Ты говорила, у тебя кто-то ворует время?

И правда, чего она расклеилась? Да, головастики закончились вместе с дачей и детством — зато сейчас, если повезет, можно будет поймать бабайку! Чем это хуже головастиков?

Закусив губу, Мария часто кивает:

— Оно течет слишком быстро. И ладно бы я книгу читала или в телефоне сидела! А я иду, например, мыть посуду, на часах — шесть. Отмываю три тарелки и сковородку, а вместо шести уже семь, и я чувствую себя так, будто правда целый час возилась. Но я не отвлекалась и не задумывалась, мыла быстро, как мою всегда! — Она с мольбой смотрит на Лию. — Я схожу с ума?

К своей кружке Мария не притронулась — настолько важно разобраться, что даже на секундочку расслабиться не может?

— Нет, что ты, — успокаивает Лия. Отпивает еще чаю, оглядывается, но ничего… Погодите, кто это притаился на шкафчике с чаем? Маленький, полупрозрачный, с лапами, похожими на щупальца. Вот ты какой, бабайка?

Посматривая на загадочного зверька краем глаза, Лия уточняет:

— Значит, время бежит быстрее положенного? Это происходит всегда, когда ты чем-то занимаешься?

Мария задумывается, постукивает ногтями по кружке, наконец отпивает чай. Качает головой:

— Нет, не всегда. Когда мою посуду, готовлю, статью для работы пишу — да, постоянно. А когда в какую-нибудь игрушку гоняю или читаю соцсети — нет. — Она фыркает: — Вот смешно, мне будто не дают заниматься делами!

Зверек на шкафу возбужденно подпрыгивает и пропадает. Неужели это он ворует время — и ровно для того, чтобы Мария отдыхала?

«Возьми да узнай», — ворчит на себя Лия. И встает со стула.

— У меня есть одна идея, но тебе надо выйти. Подожди в комнате, ладно?

Мария приподнимает брови, но без лишних вопросов уходит, прикрывая за собой дверь. Лия, сосредоточиваясь, заправляет волосы за уши. Только бы удалось!

У бабушки на даче жил домовой: чтобы хтоническая дача — и без домового? Лия слышала, как он шуршит то за печкой, то на чердаке, и оставляла на ночь блюдечко с молоком, а позднее — с ягодами и свежим хлебом.

Однажды она проснулась оттого, что кто-то сидел на подушке и гладил ее по голове мохнатой рукой, приговаривая: «Хорошая девочка». Открыть глаза Лия не решилась; наутро рассказала бабушке, а та посмеялась: «Так это домовой приходил познакомиться!»

Потом Лия узнала, что это был не совсем домовой — скорее один из духов местности, решивший поселиться на их даче. Но бабушка звала его на человеческий манер, и было в таком имени что-то бесконечно уютное, как в смородиновом варенье зимой.

Полупрозрачный малыш — явно тоже какой-то дух, выбравший квартиру Марии в качестве дома. Будет ни капли не удивительно, если окажется, что фокусы со временем — его рук дело. Но для этого надо с ним поговорить.

— Как же тебя позвать? — бормочет Лия. Вдруг он ничем, кроме времени, не питается?

Причем время должно быть занято делами, так? А кружка из-под чая как раз грязная…

Лия шумит водой, возится с губкой, а хтонической частью прощупывает буквально каждый миллиметр пространства. Несколько секунд спустя из щели между шкафом и стеной показывается круглая мордочка, оглядывается — и тогда Лия негромко просит, не поворачиваясь от раковины:

— Не убегай, давай поговорим.

Вздрогнув, зверек исчезает за шкафом, но тут же высовывается обратно, и Лия слышит в голове его тонкий голос: «Ну давай поговорим, хтонь». Усмехнувшись: было бы странно, если бы он не разглядел, — она убирает кружку в сушилку и кивает на стол: иди сюда.

— Фокусы со временем ты устраиваешь?

«Я! — с вызовом отвечает зверек, складывая на груди щупальца. — А чего она работает и работает? И ладно бы по желанию, так заставляет себя! Нет бы отдохнуть!»

Лия протягивает руку и, не встретив сопротивления, осторожно гладит его по спинке. Надо же, на ощупь совсем бархатный, а еще — дрожащий от напряжения.

— Нервно тебе с ней?

«Еще как! — нахохливается зверек. — Сплошные “я должна”, “надо” и ноль “хочу”! Всю квартиру пропитала своими тяжелыми вздохами, хожу и вздрагиваю!»

— А чего не уйдешь?

Зверек опускает глаза: «Жалко ее. Вдруг смогу что-то сделать? Вдруг она додумается что-нибудь изменить? Тебя же вот пригласила. — Вздохнув, он прибавляет тише: — Да и куда мне? Сколько по квартирам бегал, нигде прижиться не смог, только здесь. Она же неплохая женщина, просто…»

«К психологу бы ей, — мысленно заканчивает Лия. — Трудоголизм — зло». И обещает:

— Я посоветую почаще отдыхать. А если не послушается, можешь устроить что-нибудь посерьезнее пропадающего времени, разрешаю.

Зверек, радостно всплеснув щупальцами, растворяется в воздухе. А Лия выходит из кухни и буквально нос к носу сталкивается с Марией. Неужели подслушивала? А, какая разница! Мистическая проблема требует мистического решения, и разговор с несуществующим собеседником как раз к такому относится.

Напустив на себя серьезный вид, Лия кивает:

— Я знаю, как решить твою проблему. У тебя будет

Скачать книгу

Плейлист

Алиса – Моё поколение

Смысловые Галлюцинации – Мысленный волк

Год Змеи – Тук-тук

Кукрыниксы – Кайф

Василий К. – Алису с собой

Адриан и Александр – Песня о безумной Маше

Ежовы Рукавицы – Песня о пользе вязания

Немного Нервно – Восхождение

Тимур Валеев и группа Ключи – Запишу тишину

Дети Неонового Солнца – Колыбельная птичьих стран

Алиса – Шейк

Король и Шут – Продавец кошмаров

СтимфониЯ – Звезда

Пикник – Глаза очерчены углем

David Garrett – Erlkönig

Сны Саламандры – У хозяина болота

Созвездие Отрезок – Гость

Агата Кристи – Красная Шапочка

Оргия Праведников – Туркестанский экспресс

Оргия Праведников – Убить свою мать

Кукрыниксы – Серебряный сентябрь

Пилот – Волк

Аквариум – Песня для нового быта

Зоя Ященко и Белая гвардия – Ночной дозор

Лестница Эшера – Ловкач

Гарри Бардин и детский ансамбль – Песня пауков и Буратино (из к/ф «Приключения Буратино»)

Наша Таня – Намордник

Серафим и Михаил Сидоренко – Папа бы мной гордился

Amaranthe – Army of the night

Marilyn Manson – This is Halloween

Агата Кристи – Странное рождество

Ольга Арефьева и Ковчег – Орландина

Оргия Праведников – Ночь защиты

Мельница – Апельсиновая баллада

Аквариум – Сувлехим Такац

https://music.yandex.ru/users/mifmetrika/playlists/1004

Посвящается Etlon Coffee, театру Fulcro и темноте петербургских дворов

Nice to eat you

– Здравствуйте, агентство «Хтонь в пальто» слушает.

– Здрасьте, можно хтонь заказать?

– Конечно. Вам аниматором на мероприятие, друзей разыграть, просто чаю выпить?

– Нет, мне… запугать кое-кого.

– Поняли, отправим самую жуткую хтонь. Продиктуйте, пожалуйста, адрес, и я назову окончательную стоимость заказа.

– А потом учитель сказал: «Вот практика». И отсек мне кисть. Кровища хлещет, я пытаюсь не орать – куда там вспомнить, что наполовину хтонь! А он глазами сверкает: «Заканчивай тупить! Хочешь без руки остаться?»

– Да ладно! И чего ты?

– Вспомнил и прирастил, сам не видишь? А учитель вздыхал: «Как с вами, полукровками, сложно!» И рука пару дней ныла; зато узнал, что могу и левой писать.

– Вик, есть заказ для тебя, – заглядывает в комнату Санна. – Напугать надо.

– Отлично, – ухмыляется Вик. – Давай адрес, они у меня поседеют от ужаса.

И, махнув Лютому, уходит за пальто.

Пугать людей – сплошное удовольствие: подцеплять когтями нервы, оскаливать острые зубы, заставлять вздрагивать при виде малейшей тени. Вик готов душу продать, чтобы все такие заказы доставались ему. Но продавать ничего не надо – других претендентов на точке нет: и Лютый, и Лия любят не хтоническую жуть, а куда более мирное времяпрепровождение. Хотя, казалось бы, оба чистокровные: уж кому, как не им, всякую жуть любить?

«Мне же лучше», – радуется Вик, спеша к метро.

Вовремя заказ попался, а то успел заскучать. Вот и разомнется – к тому же хтоническую сторону дня три не выпускал.

До заказчика добираться недолго: три станции и десять минут пешком. Странно, что попросил встретиться, а не отправил сразу к тому, кого надо пугать: охота поездки туда-сюда оплачивать? Впрочем, желание покупателя – закон. Да и вдруг напугать надо именно его?

Третий подъезд, квартира тридцать три – удивительно, что в номере дома ни одной тройки. Вик звонит в домофон, представляется:

– Хтонь в пальто, – и, для пущей красоты подняв воротник этого самого пальто, заходит.

Этаж первый, и из квартиры уже выглядывает заказчик – улыбающийся парень лет двадцати – двадцати пяти, точно не старше Вика.

– Вы правда в пальто! А я думал, просто фраза красивая. – Спохватившись, он кивает: – Здрасьте! – и впускает в квартиру.

– У нас все в пальто ходят, – поддерживает разговор Вик, – форма такая. – И коротко оглядывается.

– Я Егор, – представляется заказчик. – Спасибо, что приехали.

С пару секунд он мечется взглядом по прихожей и смущенно уточняет:

– А вы можете не напугать… а сожрать?

Вик морщится, будто разом заныли все зубы. Впрочем, они правда заныли, но не от боли – от предвкушения: как давно никого не сжирал! И откуда Егор услышал про пожирание, через сарафанное радио? В официальном-то прайсе такой услуги нет.

Или думал, думал и решил, что тот, кого надо было напугать, заслуживает быть сожранным? Чтобы «ам!» – и осталась от Красной Шапочки только красная шапочка[1]. Опасный парень!

Но заказ все равно придется отменить: ни одна хтонь не возьмется за постороннего. Только как бы повежливее сказать – и заодно недовольную рожу объяснить?..

– По-хорошему, – издалека заходит Вик, – о пожирании надо говорить сразу, во время звонка. Это совсем другая услуга, у нее цена выше; а еще у хтони должно быть разрешение: кто попало жрать не может.

– Я перезакажу, – перебивает Егор, вытаскивая из кармана телефон. – Извините тогда, что дернул; просто кое-что изменилось.

На кровожадного мстителя он не похож. Что же такое изменилось?..

– У меня есть разрешение, а цену можно пересчитать, – вздыхает Вик. – Но дело в том, что ни одна хтонь не будет жрать постороннего.

– А постороннего не надо. Сожрите, пожалуйста, меня.

Вик вздрагивает. Его?! Да он с ума сошел!

Не дожидаясь вопроса, Егор разводит руками:

– Депрессия. Уже… год? Два? Ничего не помогает. Я устал.

Все наладилось, когда он наткнулся на вакансию от компании «Хтонь в пальто» и, посмеявшись, отправил резюме. На согласие не надеялся: где он – и где общение с людьми! – но на собеседование пришел. А там хтоническая сторона, почуяв родную кровь, встрепенулась – и будто наконец перестала болеть мышца, нывшая много лет. Поэтому, когда предложили устроиться в агентство, Вик кивнул: «Я на все согласен».

На следующий день он написал заявление об уходе, отработал две недели и навсегда покинул офис строительной компании. Чем дальше, тем больше возвращалось красок, вкусов, запахов. После очередной консультации с психиатром Вик начал слезать с таблеток – и вскоре забросил в дальний угол аптечки то, что собирался пить до конца жизни.

Но Егор не хтонь, его так не спасти; правда, что ли, сожрать?.. Вик, почесав затылок, предлагает:

– Давай… Тьфу, мы не переходили на «ты». Давайте выпьем чаю и обсудим подробности?

– Я не против на «ты», – робко улыбается Егор. – Но вам разве можно чай? В смысле…

– Сжирать я буду хтонической сущностью, а не человеческой, – поясняет Вик. – У них… как бы это сказать… разные желудки, в общем.

Понятливо покивав, Егор указывает на вешалку:

– Можете снять пальто и ботинки. А я поставлю чайник.

Вик машинально возит ложкой в кружке. Добавить ли сахар? Чтобы сожрать, нужны силы, и крепкий сладкий чай будет кстати. Но готов ли окончательно превратиться в чудовище? Вдруг прошлые пожирания по кусочку отбирали человечность – и сегодня она исчезнет навсегда? Может, лучше отказаться? Пускай за дело возьмется кто-нибудь другой…

«Да ты уже чудовище, – ехидно шепчет внутренний голос. – Совершенно чудовищный эгоист, который сначала обнадежил, а теперь хочет оставить несчастного парня наедине с мыслями о смерти. Нет бы помочь!» «Да я бы с радостью! – огрызается Вик. – Но тут либо жрать, либо нет, от разговоров толку не будет. Я не психолог, не знаю нужных слов; еще сделаю хуже».

Хотя куда хуже? Почему не попробовать? А не удастся – сожрет; главное – не забыть написать Санне, чтобы пересчитала стоимость заказа. И, тяжело вздохнув, Вик кладет себе три ложки сахара.

Егор, по глоточку отпивающий чай, наконец нарушает молчание:

– Скажите, а… это больно?

Вик молча качает головой и, спохватившись, – собирался же завоевать доверие и отговорить! – поясняет:

– Я буду пожирать не тело, а энергетическую оболочку. Душу, если угодно. Это не больно.

– Лично проверяли? – усмехается Егор. И опускает взгляд: – Извините, я…

– Ко мне тоже можно на «ты», – невпопад бормочет Вик и заливает в себя разом полкружки чая. Эх, почему не предложил сходить за чем-нибудь алкогольным?

«Да потому, что раскисать нельзя, бестолочь! Сильно ты в пьяном состоянии поможешь?»

Облизнув ноющие десны, Вик цепко, точно длинными когтями, ловит взгляд Егора.

– Итак, ты решил умереть. Почему не банальное самоубийство?

Егор улыбается:

– Зря, что ли, деньги всю жизнь копил? – И потирает переносицу: – На самом деле не хватает смелости. А если ты меня убьешь, смелость не нужна.

Кого еще просить об убийстве, как не хтонь в пальто! Нормальный киллер в разы дороже стоит.

– Смелости не хватает? – хмыкает Вик. – Значит, не так уж и хочется?

Ого, вот это у Егора молнии из глаз: слова подбирать надо!

– Нет-нет, я верю в твое желание умереть. Но если ты до сих пор здесь, значит, что-то держит? Есть в жизни что-то привлекательнее смерти?

Оценив шутку приподнятыми уголками губ, Егор дергает плечами:

– Ничего?.. Сам не понимаю, почему до сих пор не выпилился. Видимо, жуткий трус.

Кружку он обхватывает совершенно зябким жестом – а Вик мысленно рычит. Так дело не пойдет! Чем помочь, если зацепиться не за что? Хоть у Гугла спрашивай: как оказать психологическую помощь, если слова никогда не были сильной стороной?

Самому помогало проветриться – но согласится ли Егор? «А я не буду спрашивать», – решает Вик. И отставляет пустую кружку.

– Слушай, такое дело: я сюда ехал, настроившись пугать. К пожиранию надо готовиться – и вот у моей хтонической стороны нет аппетита. Пойдем-ка его нагуливать.

Егор хмурится, и Вик показательно разводит руками: я же говорил, надо сразу предупреждать.

– Ладно, нагуливать – так нагуливать. Не знаю, хватит ли мне сил, но…

– Мы будем останавливаться так часто, как захочешь, – заверяет Вик. И украдкой прикусывает губу: зубы начинают обиженно ныть.

Пограничное время – не запертое, но и не свободное.

– А потом ты обещаешь меня съесть?

– Если не передумаешь, обещаю, – кивает Вик, застегивая пальто.

Вот и всё, отступать некуда. Надо прыгнуть выше головы, вылезти из шкуры, но убедить Егора, что смерть – не выход. И, судя по скептическому взгляду, придется попотеть.

Он справится. Не может не справиться.

Потихоньку заостряются зубы. Может, сожрать даже такого неготового мальчика будет куда проще, чем кажется?

Улица встречает порывом холодного ветра. Вик поднимает воротник, прячась как за каменную стену, – а Егор только ежится. Какой выносливый! Или сил не хватает что-нибудь с холодом сделать?

– Куда пойдем?

– Чего ты у меня спрашиваешь? Я не знаю, где хтони аппетит нагуливают.

– А это неважно, главное – ходить. А тебе главное – отдыхать. Значит, веди туда, где можно будет то и дело присаживаться. – И, стараясь подбодрить, Вик оскаливает зубы: гляди, что тебя ждет.

– Сюда я часто заходил после школы, – улыбается Егор. Поймав взгляд Вика, кивает на булочную через дорогу и продолжает: – Мама давала денег на обед, а я терпел все уроки, чтобы купить какао с сахарной плюшкой. А потом… потом я почему-то перестал ходить мимо булочной и больше ничего не покупал… – Он съеживается и обнимает себя за плечи.

Нет-нет-нет, только не это!

Вик касается его руки:

– Зайдем? Ты хотел отдыхать, вот и посидим.

– Какой смысл? – не поднимая головы, бормочет Егор. – Я не буду таким счастливым, как в детстве.

«Укусить бы тебя хорошенько и всю депрессию выгрызть!» – едва не рычит Вик. Сдерживает растущие зубы и отрезает:

– Мы зайдем. Я нагулял человеческий аппетит и хочу сахарную плюшку.

Егор, впрочем, не сопротивляется. Вздыхает только:

– А если там нет этих плюшек?

– Возьму другую, – не сдается Вик. – Всё, идем. – И подталкивает его к булочной.

Как хорош мир, где депрессия растворяется после сахарной плюшки с какао и прогулки на свежем воздухе! Увы, не помогли ни булочная, ни парк, в котором Егор прогуливал ненавистную музыкалку, ни книжное кафе, где родители купили первую книгу для его библиотеки. Егор с улыбкой погружался в воспоминания – и мрачнел, едва речь заходила о настоящем. «Раньше было так хорошо, а теперь? Я забыл про книги и кафе, забыл, как любил шуршать листьями… Сейчас я – никуда не годная тряпка, остается только умереть».

Они сидят на детской площадке: Егор отдыхает на качелях, Вик кое-как удерживает равновесие посередине балансира. Сколько уже гуляют: час, два? Хтоническая сторона давно нагуляла двойной аппетит, зубы вот-вот перестанут умещаться во рту – пора возвращаться? И делать то, что обещал. В конце концов, это тоже освобождение от депрессии, пускай и гораздо более жесткое.

Вик морщится: прощай, человеческая часть, здравствуй, полная чудовищность. Но есть ли другой выход?

– Пойдем домой? Я готов тебя сожрать.

Егор вскидывает голову – как горят глаза! – и обрадованно качается туда-обратно. А затем, зажмурившись, раскачивается сильнее, все шире и шире его улыбка… Неужели… Нет, наверняка воображает, как закончится противная жизнь.

Точно в ответ на мысли, Егор посмеивается, не открывая глаз:

– Я будто вошел в ту же реку. Качнулся – и вспомнил, как в детстве летал на качелях, прям ощущениями. И повторил? Каким-то чудом. Сам не знаю, как вышло.

Струны мира до того натягиваются, что у Вика звенит в ушах. Сглотнув, он тише, чем дыхание ветра, подсказывает:

– Значит, не все потеряно.

– Не все потеряно, – охотно соглашается Егор. Тут же распахивает глаза, хлопает ресницами; и Вик, подскочив к нему, ловит кончиками когтей хрупкую радость, не позволяя разбиться.

– Ты хочешь не умереть. Ты хочешь перестать жить так, как сейчас, но думаешь, что не можешь. Сам себя убеждаешь.

Почти не дыша, Вик опускает хрупкую радость в сложенные лодочкой ладони Егора – до чего красиво она переливается в закатных лучах!

– Ты сейчас вернулся в то «хорошо», которое было. Значит, это возможно.

– Это возможно, – эхом повторяет Егор. Мотает головой: – Но как? А если не хватит сил?

– А ты себя не подгоняй. – Вик кончиками когтей гладит его по спине. – И для начала напиши врачу и попроси другие таблетки.

– Н-но я… Это деньги, я разве достоин?

– Самоубийства достоин, а новых таблеток – нет? Возьми то, что собирался заплатить мне, и потрать на себя.

Егор даже с качелей спрыгивает.

– Нет, так нечестно! Деньги твои, ты их…

– Мы договаривались о пожирании, – перебивает Вик. – Я не выполнил условия – значит, денег не получаю. Точка.

Покусав губы, Егор нехотя кивает – и Вик, заметив наползающую на его лицо тень, подхватывает под руку.

– А теперь давай-ка провожу: прогулка наверняка кучу сил отобрала.

Егор опирается на подставленное плечо, и Вик, запомнивший дорогу, уводит его домой.

Вот бы больше никогда не встретиться!

«Ты меня возненавидишь: я ничего не заработал».

Вик качается на качелях на той же площадке. Торчат изо рта клыки, пальцы кончаются когтями, хтоническая сторона густой тенью маячит за спиной. Никто сюда не сунется – и отлично, хочется побыть одному.

Пограничное время, вот и людей шатает, разносит на кусочки. Хорошо, что Егору не хватило смелости оборвать жизнь – а дальше пазл обстоятельств сложился как нельзя удачнее.

– И внутренняя тьма послужила свету, – подытоживает Вик. – До чего красиво!

Спец по чаю

– Здрасьте, «Хтонь в пальто» слушает.

– Здравствуйте, мне бы хтонь не помешала.

– А вам зачем? Напугать кого-нибудь, друзей удивить?

– Нет-нет, мне бы посидеть, чаю выпить. Никого из знакомых в городе нет, компании хочется, и вдруг мне вылезает ваша реклама… В общем, вот.

– Поняли, все сделаем в лучшем виде! Можно ваш адрес, пожалуйста?

Когда Лютый устраивался хтонью в пальто, он слабо представлял, чего люди хотят от хтони. Казалось: непременно ужасов. Показать острые зубы давнему должнику, чтобы он отдал деньги или, на худой конец, умер от сердечного приступа. Или постучать в окно другу заказчика – обязательно ночью, чтобы он, живущий на девятом этаже, свалился с кровати; а заказчик наутро слушал эту историю и еле сдерживал смех.

Кто бы мог подумать, что люди не меньше хотят выпить с хтонью чаю и поговорить по душам!

Думал, на такие заказы ни за что не пойдет: он ужас и кошмар, а не светская дама! Но как-то раз пришлось: некому было ехать, – и неожиданно втянулся. Неожиданно ли? Хорошим слушателем был всегда, любил чужие истории; да и Вик говорил, как приятно пить чай, когда именно Лютый отвечает за атмосферу: язык сразу развязывается, и внутренние узлы распускаются.

Странно, что не выложил сразу историю про отрезанную руку. Или такое – только для близких знакомых? А они на тот момент едва ли считались близкими: общались не больше пары месяцев.

Но главное – Вику понравилось расслабляться за кружкой чая.

И людям нравилось тоже: однажды попросили именно его прийти на чаепитие – знакомые порекомендовали. Тогда приятно горели щеки, а Вик смеялся: «Смотрю, ты нашел себя!» – ни капли, впрочем, не обидно. Тем более что, может, он и правда нашел. Может, его предназначение – пить чай так, чтобы у людей оставались исключительно теплые воспоминания.

– Вы, наверное, думаете, почему я никого из друзей не позвал?

– Думаю, – кивает Лютый, оглядываясь на пороге у заказчика. – Обычно люди зовут людей; да и хтонь денег стоит.

Квартира самая обычная, много таких видел, и если поначалу изучал каждую деталь, то теперь… Нет, взгляд все равно цепляется – за фотографию на тумбочке. Не у каждого в прихожей фотография стоит; интересно, почему именно здесь?

Заказчик – крепкий мужчина лет пятидесяти – запирает дверь, кивком указывает на вешалку и улыбается:

– Деньги для меня не проблема. А с людьми глупо вышло: сорвали из отпуска, завтра в срочную экспедицию. Брат с сестрой не могут, знакомых нет: кто не вернулся еще, кто снова уехал, у кого тоже командировка, – а я привык чаепитничать с кем-нибудь перед отъездом. И вдруг ваша реклама попалась. Ну и решил: с хтонью чай никогда не пил, почему не попробовать?

Вот это смелость! Некоторые несколько месяцев не решаются позвонить, а здесь – так сразу.

Лютый надевает предложенные тапки и обещает:

– Я спец по чаепитиям, посидим что надо. Скажите, а рассыпной чай у вас есть?

За пятнадцать минут, пока греется вода и заваривается малиново-мятный чай, они успевают познакомиться и перейти на «ты». Заказчика зовут Владимиром, и реклама агентства попалась ему в одной из соцсетей – надо же, а когда в очередной раз запускали, уже не надеялись, что сработает. Сарафанное радио и разбросанные по городу визитки всегда приносили больше клиентов, чем какая бы то ни было реклама. Что ж, из каждого правила бывают исключения.

Когда Лютый разливает по кружкам чай, на какое-то время повисает молчание. С одной стороны, оба жуют печенье – не говорить же с набитым ртом? С другой – что за напряженная атмосфера, где дружеские разговоры, ради которых и пригласили? Поэтому Лютый, мысленно раскинув на кухне шатер спокойствия и тепла, как бы невзначай напоминает:

– Ты говорил, что уезжаешь завтра. Что за экспедиция?

У Владимира загораются глаза, и Лютый улыбается: наконец-то. Людям нравится говорить о себе – а ему нравится слушать.

Следующий час пролетает так же стремительно, как тратятся деньги в день зарплаты. Владимир рассказывает о суровых лесных комарах, готовых сожрать до костей, об однажды заглянувшем в лагерь медведе, которого пришлось отпугивать грохотом кастрюль, о самой настоящей магии: в походе можно десять раз ноги промочить – и хоть бы хны, а в городе разок застудишь уши – и сразу шмыгаешь носом; и о прочих деталях геологических экспедиций. Лютый кончиком носа чувствует жар увлеченности и невольно отодвигается, чтобы не обжечься. Не каждому везет найти в жизни место, на котором будет настолько комфортно, а тут, глядите-ка, человеку улыбнулась удача. Впрочем, быть может, он с детства хорошо себя знал и никогда в решениях не сомневался; не то что некоторые…

На холодильнике висят фотографии: компания мужчин, одетых по-походному, сидит у палатки в лесу; они же, но у реки, чему-то смеются; Владимир в официальном костюме держит грамоту и медаль… И вдруг – женщина в обнимку с девочкой лет десяти на фоне моря. Кажется, те же, что и на фото в прихожей.

Жена и дочка? Ну а кто еще?

– Но вот какая ерунда, – глотнув остывшего чаю, вздыхает Владимир. – Я бесконечно люблю работу, а возраст все-таки берет свое: тяжело по экспедициям таскаться. Да и с семьей хочется быть, не срываться то и дело в срочные поездки. Вот сейчас, например, договорились вместе на море полететь, а мне через три дня пришлось вернуться. Соня… жена, в смысле, молчит, но по глазам вижу, как она недовольна.

– И что думаешь? – любопытствует Лютый. Предлагает тут же: – Еще чаю? – и, получив кивок, щелкает кнопкой чайника.

Отвечать Владимир не спешит, берет печенье, и Лютый всей хтонической стороной чувствует его колебания. Подталкивает не прикосновением – ощущением прикосновения: давай, расскажи, меня стесняться не надо.

– Хочу в офис попроситься: там тоже работы достаточно, да и предлагали однажды. Но не задохнусь ли в горе бумажек? Не сойду ли с ума в четырех стенах? Все-таки в лесу зелень, свежесть, я привык… И разрешат ли в поле вернуться, если пойму, что офис – не мое?

Помолчав, Владимир прибавляет шепотом:

– А еще… редко кто находит работу настолько по душе. Родители радовались, как у меня все удачно сложилось, я сам радовался. А теперь отказаться собираюсь. То есть не прям отказаться, но… Не будет ли это, ну, почти предательством? Не предам ли я того радостного себя?

Вот оно что.

Заварив по новой порции чая, Лютый заглядывает Владимиру в глаза:

– А не предашь ли ты нынешнего себя, если продолжишь в экспедиции мотаться? Сам говоришь, что тяжело и устал.

– У всякого увлечения есть срок, – продолжает Лютый, – и, когда он истекает, глупо хлестать себя кнутом: «А ну получай такое же удовольствие, как раньше!» Признать, что нужно что-то другое, – это не предательство.

– Мне ведь и офисная работа нравится: бумажек много, но и своих исследований достаточно. А захочется лесной романтики, так возьму жену и дочку, съездим на природу…

– Вот именно! – с нажимом кивает Лютый. И вторая чаша весов уверенно опускается.

Владимир, поведя плечами, сбрасывает каменную тревогу – легко, точно шелковый платок.

– Вернусь из экспедиции – и пойду говорить с начальством. Выбью себе испытательный срок и буду смотреть на практике, что да как.

– Слушай, а ты всегда выглядишь человеком или?..

– Хочешь на хтонический облик посмотреть?

Владимир кивает: еще бы, не каждый день встречаешь хтонь, как такую возможность упустить? Лютый с удовольствием человека, засидевшегося в одной позе, выпускает хтоническую сторону. Не превращается, как киношный оборотень, – скорее переворачивает игральную карту. Для наблюдателя, правда, это всё равно похоже на превращение: сквозь расплывающийся образ парня проступает чудовище – покрытое серебристо-синей шерстью, ростом чуть ниже потолка, когтистые руки спускаются до колен, вместо лица – нечто среднее между волчьей и крокодильей мордой. Сам бы не придумал облика удачнее – хорошо, что таким родился.

Лютый оскаливается:

– Ну как?

– Н-неплохо, – Владимир, сглотнув, показывает большой палец. – Понятно, каких чудовищ мы должны встречать в глубинах тайги.

И они оба смеются.

С длинной мордой чая не попьешь, поэтому Лютый возвращает человеческий облик. Настает его очередь рассказать о себе – по просьбе Владимира, конечно; и он делится, как рос в кругу хтоней-детей, как играл с ними в хтонические игры: то чувства угадывал, то порезы на скорость заживлял, то ползал по деревьям, цепляясь когтистыми лапами. И как знал, что будущую жизнь непременно свяжет с чем-нибудь подходящим хтони. Родители, правда, ждали чего-то серьезного, но приняли желание работать хтонью в пальто: «Главное – чтобы тебе нравилось».

– А людей вы едите? Мало ли, вдруг звонят и просят кого-нибудь съесть…

Лютый улыбается как можно обаятельнее:

– Ничего сказать не могу: секрет фирмы. Но сам предпочитаю никого не трогать: я мирная хтонь, почти домашняя.

– С таким-то ростом и такими зубами?

– Не суди книгу по обложке! Зря я, что ли, спец по чаепитиям, а не по отрыванию головы?

На прощание Владимир, спросив разрешения, обнимает.

– Ты правда спец: очень мне помог. Спасибо, что пришел.

– Как я мог не прийти на заказ? – удивляется Лютый.

А Владимир качает головой:

– Нет, спасибо, что пришел именно ты.

Лютый только пожимает плечами: что тут скажешь, так сложились звезды – и, попрощавшись, выходит из квартиры. Интересно, если ему надоест быть хтонью в пальто, хватит ли смелости уйти на другую работу – или понадобится тоже с кем-нибудь выпить чаю?

Новая жизнь

Это, конечно, безумие.

«Так работу не ищут, на что ты надеешься?»

Лена открывает дверь кофейни, подходит к стойке и улыбается:

– Здравствуйте! Вам бариста не нужен?

И мысленно дает себе пять, когда девочка в фартуке, округлив глаза, радостно кивает.

Никому не требовался бариста – или требовался, но со сменами по пятнадцать часов за зарплату чуть выше минималки. Лена, куда деваться, пробовала – но проще было сразу повеситься, чем такой работой в гроб себя загонять.

Родители напоминали о дипломе инженера-электрика, кидая вакансии, где обещали немаленькие деньги. Но Лену тошнило от одной только мысли, что придется иметь дело с электрооборудованием: на учебе хватило сполна. Она раздавала рекламки, курьером бегала по адресам, звала на бесплатную дегустацию сыра и колбасы – но все было не то. Хотелось принимать заказы, варить кофе, рисовать латте-арт – и мечтать, что однажды получится это делать в собственной кофейне.

Она работает всего неделю, но чувствует кофейню насквозь своей – а значит, и ответственность несет как за свою. Не столько материальную, сколько… атмосферную?.. Чтобы гости с любопытством разглядывали открытки и гирлянды, задерживались на полчаса вместо десяти минут, отправляли знакомым фото, советуя непременно зайти, и сами раз за разом возвращались.

Обстановка, к счастью, располагает: широкие подоконники с разноцветными подушками и пледами, стеллажи, полные книг, искусственный плющ на стенах. И все это – в деревянно-зеленых тонах, уютнее не придумаешь. А дарить тепло словами и улыбкой Лена давно умеет, иначе бы не задерживалась в кофейнях. Что еще нужно?

Квартиру им сдали знакомые Яны, раза в два дешевле, чем в среднем по рынку. Лена чуть не приплясывала от радости: двушка в десяти минутах от метро, о таком только мечтать можно! – и до трясущихся рук боялась не справиться.

Вдруг не возьмут бариста? Вдруг придется вернуться – и снова то по городу бегать, то срывать голос, зазывая в никому не нужный магазин? Она листала вакансии еще до переезда – но кто сказал, что им подойдет не особенно опытная девочка из маленького северного города?

На следующий день Лена отправилась в центр, заглянула в первую попавшуюся кофейню – и поиски работы завершились, не успев толком начаться. Вот повезло!

Ровно в шесть над дверью звенит колокольчик – в кофейню заходит девушка в длинном сером пальто. Долго изучает меню, а когда поворачивается к кассе, Лена едва не теряет дар речи. Макияж у нее совершенно космический: блестящие фиолетовые тени, желтые звездочки в уголках глаз и темно-синяя помада. На контрасте со светлыми, почти белыми волосами это особенно впечатляет.

– Здравствуйте, – улыбается девушка. – Мне средний раф с мятой и апельсином, пожалуйста.

Лена тянется сполоснуть питчер – и тут же, вздрогнув, оборачивается. Какая странная игра теней: почудилось, будто у Лии вместо лица оскаленная пасть. Неужели?..

Поймав ее взгляд, Лия улыбается.

От метро до квартиры она шла без кед: щекочущая радость переполняла до макушки. Хотелось поделиться с городом – напрямую, почти интимно, через босые ступни. Город в ответ согревал не по-осеннему теплым асфальтом и зажигал зеленый на всех попадавшихся светофорах.

Пасть Лене больше не чудится. Впрочем, она и не смотрит на Лию краем глаза – только прямо, чтобы точно ничего не померещилось. А Лия пьет кофе и переписывается с кем-то в телефоне; не кидается на других гостей и даже не ухмыляется зловеще. В общем, ничем не отличается от людей.

1 Неточная цитата из пьесы Петра Зубарева «Самая Красная Шапочка».

Скачать книгу

Хтонь в пальто бесплатное чтение

Ирина Иванова Хтонь в пальто

* * *

Плейлист

Nice to eat you

Спец по чаю

Новая жизнь

Назначаю себе свидание

Такой день

Как стать хтонью

Под кроватью

Мы не кусаемся

Осмелься

Такие большие зубы

Посмотри в глаза чудовищ

Украденное время

Плейлист

Nice to eat you

Спец по чаю

Новая жизнь

Ирина Иванова
Хтонь в пальто