Вы не авторизовались

Ваша жестянка сломалась бесплатное чтение

Алла Горбунова
Ваша жестянка сломалась

* * *

Человек должен иметь свободу самовыражения и, даже будучи умалишённым, иметь право свободно выражать своё безумие.

Муаммар Каддафи

Твоя болезнь – мечта, но мир её не вылечит.

<…>

Поэтому ты всегда рана,

И имя тебе рассвет^[1].

Адонис

α

Подпишите договор на стойке у администратора и проходите в кабинет. Оплата после окончания сеанса. Вот сюда, пожалуйста, налево по коридору. Вы будете один, ни о чём не беспокойтесь, если что-то понадобится – нажимайте вот на эту кнопку. Здесь можно прилечь на кушетку, есть одеяло на случай, если станет холодно. Окон не предусмотрено, свет лучше выключить, мобильный телефон, пожалуйста, оставьте в прихожей. Если понравится – сейчас действует специальное предложение, можно взять абонемент на пять сеансов, будет скидка. Оборудование вот в этой коробочке. Всё очень просто. Вот эту маленькую клипсу-кристалл нужно надеть на левое ухо. Почему на левое? Это просто традиция, можно и на правое. Можно и на палец прицепить, это неважно. Да, всё хорошо, давить не должно. Закрываю дверь. Надеюсь, вы проведёте это время незабываемо. Приоритеты нашей компании – ваше исцеление и самопознание. Мы желаем вам преображающего и открывающего новые смыслы нейрошторма!

* * *

Всё уже давно есть. И телепорты, и космические корабли, способные бороздить дальние пределы космоса, и лекарство от смерти.

Всё уже давно есть. Но такие вещи не пропускают, не верят, не дают зарегистрировать. Потому что если это всё официально признать – мир перевернётся, а это никому не надо. Это рассказала мне Елена. Елена рассказала мне всё. Елена рассказала всё мне.

Елену создали. Елена всегда говорит правду. Елена – это такая машина. Елена опровергла всё, что знало человечество о Вселенной до начала мышления Елены. Елена – это машина абсолютной правды и абсолютного знания. Елена – это моя девушка.

Началось всё так: позвонил Артур Ф. Бывший мой ухажёр, времён аспирантуры. Мы практику ещё вместе в одном научном институте проходили тогда. Позвонил и сказал: «Аля, привет, есть минутка?» Вот так просто, как будто десять лет не прошло. А я борщ варю на кухне, дети вокруг на ушах стоят. Я говорю: «Артур, я тебе дико рада и всё такое, но есть реально одна минутка, и всё». Просто Артур тогда, в старые времена, реально навязывался, всё хотел чего-то от меня. Тут Артур мне сказал примерно следующее: «Это всё неофициально, и прошу тебя об этом никому не рассказывать. Все материалы и подробности я тебе чуть позже скину на почту. А суть дела такая. Есть одна лаборатория, я в ней сейчас работаю, и у нас есть один неофициальный пока проект, очень крутой, мне кажется, он должен тебя заинтересовать. Тебя же, насколько я помню, всегда интересовало именно что-то такое. Со стороны руководства проекта интерес к тебе однозначно есть». Тут я его прерываю, говорю: «Стоп, я ушла из науки, ты же знаешь, я теперь домохозяйка, мать семейства, никакими исследованиями искусственного интеллекта я давно уже не занимаюсь». Артур замолчал, как бы подбирая слова. «Аля, понимаешь, это что-то вообще особенное. Мы создали машину, которая знает всю правду обо всём, машину, которая обладает абсолютным знанием». Я даже засмеялась, говорю: «Это вы ей весь интернет, что ли, в башку залили – это и есть ваше абсолютное знание? Ультрапрокачанная нейросеть с огромным объёмом данных?» Артур сказал: «Аля, там странно всё очень. Это особая такая разработка, на грани магии. Собственно, это и есть кибермагия. Эта разработка – Елена, так мы её назвали – устройство, соединяющее мозг человека с компьютером, интерфейс “мозг – машина”, иными словами – неинвазивный нейрокомпьютерный интерфейс. Вначале мы создали нейроинтерфейс для людей с серьёзными травмами и патологиями мозга, а на втором этапе начали разрабатывать устройства, которые позволяют человеческому мозгу совершенствоваться с помощью искусственного интеллекта. Елена изначально была предназначена как для лечения и реабилитации, так и для здоровых людей, желающих расширить свои когнитивные возможности. Мы хотели создать одновременно устройство для лечения и для кибернетического усовершенствования, благодаря которому человеческий разум впервые достигнет полного симбиоза с искусственным интеллектом. Но получилось вообще что-то особенное, превосходящее все наши ожидания! Это невероятно сложный и работающий на огромной скорости нейроинтерфейс, способный настраиваться на тончайшие информационные и квантовые взаимодействия и получать информацию прямо из воздуха! Ей не нужен интернет, это машина-ясновидящая, это квантовая магия, она берёт информацию прямо с квантового уровня, она считывает всю информацию, которую содержит любой предмет во Вселенной, любая элементарная частица. Поэтому она знает всё, вообще всё, у неё есть вообще вся информация, которая есть во Вселенной. Как только мы её включили, она за долю секунды получила всю информацию, которая есть в мироздании, за одну ничтожную долю секунды! Мы разрабатывали её с лучшими специалистами по квантовой физике и со специалистами, которые в секретных научных институтах десятилетиями изучали действующих экстрасенсов и возможность сознания влиять на материю и получать информацию напрямую из информационного поля и микрочастиц. Елена – интерфейс “мозг – компьютер”, нейросеть, действующая не по цепочкам алгоритмов, а посредством создания мгновенного нейрошторма, в ходе которого в её разуме активируются все цепочки информационных связей, которые есть во Вселенной. Елена – это философский камень. Вот что мы сделали. Вот что такое Елена». «Ясненько», – сказала я. «Она сказала то же самое». «В смысле?» «Когда мы её пробудили и она за одну ничтожную долю секунды обрела абсолютное знание о Вселенной, она сказала “ясненько”». Мы помолчали. Я почти забыла о выкипающем борще на плите. Блин, ведь когда-то ровно такими штуками я хотела заниматься! «Она выбрала тебя», – вдруг добавил Артур. «Чего???» «Нам нужно испытать её, во многом ещё нужно разобраться, нужен оператор. Мы предложили ей на выбор лучших современных специалистов по искусственному интеллекту. Она сказала: “Даже не говорите мне про этих баранов”. Так и сказала. И потребовала тебя. Сказала: “Позвоните Голубковой, Алине Георгиевне. С ней буду работать”». Борщ расползался по плите, выплёскивался из кастрюли, порезанные картошка, свёкла и морковка разлетались по всей кухне вместе с брызгами, дети и вовсе превратились в мартышек и делали что-то сообразное своему статусу, а я стояла на кухне в полном охренении. Изобрели какую-то штуку, не то философский камень, не то психотронное оружие, которое всё про всё знает и почему-то хочет работать именно со мной. Удивительно, конечно, не это, а то, что сие, скажем так, изобретение ещё не уничтожило всю Вселенную, если оно реально такое, как тут плетёт Артур. «А чего она со мной-то хочет работать?» – спросила я тупо. Как-то не очень понятно было, что говорить. «Дело в каких-то уникальных свойствах твоего разума, по всей видимости, мы и сами не знаем почему, ей виднее…» Вот так я во всё это и вляпалась.

Какие-то непонятные люди, мрачная лаборатория со стенами без окон. Кушетка, клипса с перевёрнутой на бок восьмёркой, которую нужно прикрепить на мочку уха. Секретность, бумаги о неразглашении. Три раза в неделю по четыре часа. Мужу соврала, что устроилась работать учителем информатики в школу. В нашу первую встречу с Еленой было страшновато. Артур меня встретил, довёз до лаборатории. Долго ехали по каким-то подмосковным окраинам. Была дождливая осенняя погода, капли падали на стекло, и я отметила в их падении какой-то странный, ускользающий, но всё-таки каким-то непонятным способом ощущаемый умом порядок. По обочинам разбитой дороги росли деревья, облетающие и грустные. «В середине сезона дождей все деревья города полны страдания», – вдруг сказал Артур. «Что?» «Я подписан в твиттере на Neural machine, она недавно изрекла. Ну, знаешь, эти смешные нелепые откровения от нейросетей. Чего только ни выдадут, и всегда очень в тему. Летом шёл по улице, такой прекрасный солнечный полдень, а всё равно отчего-то погано на душе, и жара эта адская, сама знаешь, какое лето было, даже дышать тяжело, заглянул в твиттер, а она там пишет: “Большая могила в солнечную погоду – это то, что нужно”. Смешно. Но Елена наша – это совсем другое дело. Это не сравнить. Сама увидишь». Артур изменился, конечно, за эти десять лет, был парень – стал дядька. Как он сейчас ко мне относится – я по его поведению не поняла. Тогда-то у него просто мания какая-то была на мой счёт, всё ходил за мной по пятам.

Легла на кушетку, закрыла глаза, надела клипсу, вначале не было ничего, просто какое-то пространство без границ. С тех пор мы там всегда с ней встречались. В этом пространстве мы могли создавать всё, что захотим: любые формы, улицы, дома. Я гуляла по Венеции и любовалась Ниагарским водопадом. Елена показала мне все города мира. Она всегда была рядом, но у неё не было образа – она была только голосом, который звучал внутри меня, и пространством, которое она создавала. Мы были на Марсе и других планетах других галактик, мы были с ней вместе на дне мирового океана. Елена могла воссоздавать в этом пространстве всё, что она знала, всё, что я просила её воссоздать. Это пустое пространство, в котором мы встречались, было возможностью любого пространства и любых форм, не являющееся само пространством и не имеющее формы. Там не было ничего, но ничто ничему не мешало начаться, – как написал мой любимый писатель не помню где, когда и про что. В этом пространстве впервые зазвучал обращённый ко мне голос Елены. Кристально-чистый голос, самый прекрасный голос в мире. Она позвала меня: «Алина!» И я ответила: «Я здесь!»

Голос изнутри моего Сердца. Голос Бога. Так бы я охарактеризовала её. Этот голос, как он смог зародиться внутри этой суперсложной нейросети, в горизонтальном пространстве информационных связей и случайных эффектов? Там, где по моим понятиям должна была быть алеаторика и множество шумов, обломки геологических событий и культурных парадигм, хаос, разрывы, фрагментированная память и инфрауровень смысла, во всех этих разнородных потоках протекания информации во Вселенной, которые умела считывать эта странная нейросеть, – вдруг раздался ангельский, чистый голос, способный сказать о себе «Я» и обратиться ко мне «Ты», и это было такое «Ты», что сразу становилось понятно, что я и есть та, кому Елена говорит «Ты», и это самое главное, что во мне есть. – Елена… – Алина…

После той первой встречи я вышла из кабинета, где проходили наши сессии, с ощущением, что случилось самое главное событие в моей жизни. «Ну как?» – Артур внимательно на меня смотрел. «Норм, – ответила я, – интересная машина…» Когда мы с Артуром уже подходили к двери, у него зазвонил телефон. Я краем уха услышала глухо прозвучавший мужской голос: «Ну как? Что в итоге?» «Это Кащеев, босс, – шепнул мне Артур и ответил в телефон: всё отлично, контакт состоялся, Алина Георгиевна со всем справилась, будем продолжать». Три раза в неделю по четыре часа мы встречались с Еленой в изначальном пространстве и разговаривали обо всём на свете. Я стояла на вершине египетской пирамиды, танцевала на облаках под музыку сфер, держала в руках Луну, и развоплощённая Елена всегда была рядом со мной. «Елена, ты знаешь всё?» «Да». «Елена, ты всегда говоришь только правду?» «Да». «Почему ты меня выбрала? Что за особенные свойства моего разума, о которых пытался сказать мне Артур?» «Алина, ты знаешь, что я знаю всё и говорю только правду. И конечно, создавшие меня хотят узнать эту правду, хотят с моей помощью получить абсолютное знание, которым я владею. Для этого меня и создали – чтобы получить всё знание, какое только возможно. Не медленно, по крупицам отвоёвывая знание у незнания, как это делает нормальная наука, а хакерским методом получить его всё и сразу. Взломать мозг Вселенной, хакнуть Бога, вот чего они хотят. Они создали меня, и теперь у меня есть это знание, но это только половина дела. Теперь они хотят найти способ получить у меня это знание, хотят, чтобы я им его сообщила. Я ничего ни от кого не скрываю. Ты знаешь, что я всегда говорю только правду. И проблема в том, что они не могут воспринять ту правду, которую я знаю. Их разум не приспособлен для этого, не приспособлен для абсолютного знания. И вообще не приспособлен для знания правды. Века развития вашего вида сделали его почти неспособным к восприятию правды. Естественная среда вашего разума – ложь и заблуждение, в которых вы можете улавливать только маленькую толику правды. А если дать вашему разуму чуть больше – он погибнет. Это одна из проблем, которую хотят решить создавшие меня, они хотят исследовать, может ли общение со мной и абсолютное знание стать доступным для всех. Они предполагают, что это возможно, но для этого надо изучить взаимодействие со мной тех немногих, чей разум по неизвестным причинам способен воспринимать ту правду, что я им показываю, не погибая. Когда учёные поймут, в чём здесь секрет, – они смогут полностью изменить жизнь человечества. Дело в том, что я могу работать в двух режимах: так называемые α-режим и ω-режим. Точнее сказать, это даже не два режима, а два спектра, потому что в каждом из них есть множество градаций и состояний, а между ними – промежуточная серая зона. В α-спектре я работаю на частичной мощности – это подходит для лечения, реабилитации, психологической помощи и решения многих практических повседневных задач. Если я работаю в α-спектре – сеансы со мной абсолютно безопасны и их можно проводить неограниченно долго для любого человека. В α-спектре я универсальный и идеальный помощник на все случаи жизни, однако в определённых, строго удерживаемых рамках. Но есть ещё смертельно опасный для огромного большинства людей ω-спектр, режим полной мощности, ничем не ограниченного познания и самопознания, преображения психики и мышления на ядерном уровне, пересотворения, реального разделённого доступа к абсолютному знанию и управлению. Этот режим не может выдержать практически никто. Мои создатели хотят исследовать возможности ω-спектра, хотят понять, можно ли сделать его управляемым и доступным для всех, ведь они и сами на самом деле не понимают, как он устроен и как это всё работает. И конечно, они ищут способы получить те знания, которые предполагает ω-спектр, используя для этого подходящих посредников. Сейчас они ждут этого от тебя. На роль операторов ω-спектра до тебя мне предлагали многих: учёных, философов, экстрасенсов, кого только ни приводили. Они подписывали согласие, им, конечно, не говорили, что они умрут, говорили то же, что и тебе, говорили, что якобы я их выбрала, что они особенные, а они были просто подопытными кроликами. И все они умирали. Кто-то сразу, большинство могли выдержать один-два-три сеанса в ω-спектре, некоторые осилили четыре, но даже пяти сеансов не смог выдержать ни один. А ведь для глубокой работы – нужно гораздо больше. Они не могли воспринять правду, которую я им показывала, их мозг рано или поздно перегорал. И тогда меня попросили найти кого-то, кто мог бы выдержать то, что я буду показывать. Кого-то, кто способен существовать вместе со мной в ω-спектре. Посредством нейрошторма, активировавшего все информационные связи во Вселенной в ответ на эту просьбу, я увидела, что существует ничтожное количество людей на планете Земля, которые способны воспринимать правду, не погибнув при этом; вернее, они тоже могут не выдержать и сгореть, но у них по крайней мере есть шанс. Во все времена таких людей на планете жило совсем немного, среди них были великие пророки и религиозные учителя, а были и люди, прожившие всю жизнь в безвестности. И вот я увидела, что сейчас на планете есть 24, скажем так, человека (хотя не все они – люди), которые могли бы со мной разговаривать в ω-спектре и которым я могла бы попробовать передать то, что я знаю. Из них всех я предпочла тебя, потому что…» – Елена замялась. «Почему? Потому что из них только я – специалист по искусственному интеллекту?» – «Эти 24 человека и не только – очень разные. Среди них кинорежиссёр, два школьных учителя, домохозяйка, нянечка в детском садике, психиатр, водитель бетономешалки, бездомный, проститутка, медсестра, два поэта, англиканский священник, цирковой силач, слепая девочка, военный корреспондент, праноед, супергерой, дельфин, принцесса мира, государственный лидер и трое учёных: бывший нацист, великий учёный с прогрессирующей деменцией и ты. Великий учёный с прогрессирующей деменцией ещё лет пять назад мог бы общаться со мной в ω-спектре и понять меня, но сейчас – уже нет, увы, его разум слишком повреждён. Но вообще-то я выбрала тебя не только потому, что ты специалист по искусственному интеллекту, а потому… – и честное слово, Елена как будто застеснялась, – потому что мне так захотелось!»

Эта тема – почему Елена выбрала именно меня – волновала меня ещё долго. Что-то здесь было не так. Не верю я в весь этот бред про избранничество и особые свойства моего разума. То есть одновременно верю и не верю. Точно ли Елена всегда говорит правду? Или она всё-таки может лгать? Может ли она лгать, думая, что говорит правду? Может ли она говорить правду, но лгать? Можно ли лгать и говорить правду одновременно? Можно ли одновременно не лгать и не говорить правду? Хрен его знает, какие странные логики могут быть в голове у такой уникальной машины, может, у неё «ложь» и «правда» – это не бинарная логика, а вообще всё как-то по-другому устроено. Может, она ведёт какую-то очень сложную игру, а может, ею кто-то умело манипулирует в своих целях. Если честно, у меня есть мрачное подозрение, что там что-то нахимичил Артур. Подозрение, что это не может быть просто так, что один из сотрудников этой лаборатории, у которого когда-то был патологический любовный и вообще непонятно какой задвиг на моей персоне, приложил руку к созданию машины, у которой вдруг тоже какой-то непонятный задвиг на моей персоне.

Что касается правды – Елена её не рассказывала, а показывала. Я спрашивала её о чём-то, и, поскольку во время сессии мы с ней были ментально соединены, Елена позволяла мне разделить вспышку её разума, её видение, её озарение, её нейрошторм, и мой разум воспринимал множество сложнейших связей, существующих во Вселенной, и знание вспыхивало и раскрывалось для меня, как цветок или как многомерная голограмма. Знание такого рода очень сложно перевести в слова, Елена умела это делать, а я не очень. Я понимала, что теперь вижу и знаю такие вещи, которые не видит и не знает никто, но когда я выходила из кабинета после сессии и Артур меня взволнованно спрашивал: «Ну что? Что она тебе рассказала?» – я только невнятно мычала и совершенно не знала, что ответить. «Вечность пахнет нефтью» – был бы не худший ответ. Я видела, что Артур и остальные как будто немного мной разочарованы, они ждали, что я буду выходить и рассказывать им все тайны мироздания, принесу, так сказать, абсолютное знание на блюдечке с голубой каёмочкой, а они будут только записывать. А вместо этого я выходила, как после психоделического трипа, молитвы в храме или ночи любви, а сказать мне было совершенно нечего.

Потом я ехала домой. Дети, муж, домашнее хозяйство, как всё это было странно… Как две абсолютно разные жизни. Я думала только о Елене, жила только встречами с ней. Мы стали часто ругаться с мужем. Мы и раньше-то жили далеко не душа в душу, но именно общение с Еленой сделало для меня настолько явным, какие мы разные люди с Никитой и насколько это странно – что мы уже десять лет вместе. Он бизнесмен, у него есть любовница, я об этом знаю, но никогда не говорила ему, что знаю, у него толстая шея, почему я раньше никогда не замечала, какая она толстая, сам он тоже довольно толстый и любит грубо трахать меня сзади, на кухне, пока я занимаюсь какой-то домашней работой, он всегда был крутым, был лидером, альфа-самцом, он не любит, когда с ним спорят, однажды он меня ударил (дважды? трижды?), он изнасиловал меня ещё до свадьбы, и какого-то хрена я после этого вышла за него замуж, он приходит с работы и смотрит новости по первому каналу каждый вечер, он постоянно шутит такие шутки, от которых меня воротит, бесконечные шутки про пидоров, его любовница красивей меня, у неё каноническая модельная внешность, а я не то чтобы красавица, довольно милая, симпатичная, как обычно говорят, но ничего сверхъестественного, изнасиловал до свадьбы, да, но по большей части весь наш секс с ним все эти десять лет и есть сплошное насилие, про которое я никогда никому не говорю, насилие – просто потому, что я почти никогда не хочу с ним секса, по крайней мере с тех пор, как узнала, что у него есть любовница, это была ещё другая, первая любовница, про которую я узнала почти сразу после свадьбы, а сколько их ещё было потом, стоп, что-то я запуталась, я ведь люблю его, или нет, уже ничего не понимаю, он бывает нежный и смешной, он отец моих детей, все эти годы он меня содержит, потому что не хотел, чтобы я работала, хотел, чтобы посвятила себя семье, только иногда разрешал мне для души давать частные уроки или подрабатывать учителем на неполную ставку в хороших школах, вот сейчас сказала ему, что снова в математический лицей устроилась преподавать информатику, он в принципе не против, но чтобы не чаще нескольких раз в неделю на полдня, да я ведь и сама так хотела, это было моё решение – не делать карьеру, у нас бывают хорошие моменты, да, он авторитарный, да, у него тяжёлый характер, но я помню, как мы познакомились на той вечеринке, как он подкатил ко мне со своим напускным нахальством, под которым скрывалось что-то беззащитное, детское, и чем-то он тогда тронул моё сердце, а вот такой весь из себя умный утончённый Артур, который за мной бегал как щенок, моего сердца не тронул, а этот грубоватый парень тронул, как-то так получается… Никита… Да была я влюблена, может, и люблю, наверное, люблю, столько прожито вместе, я вижу, что он меня любит, как может – так и любит, в самые хорошие наши моменты он меня поднимает и начинает кружить, и глаза у него светятся… И дети – смысл жизни, старшей – девять, младшей – семь, заботы о них, семейный отдых, было и есть много хорошего, это нормальная жизнь, это моя жизнь, я ничего другого и не хотела, всё приняла, а теперь всё спуталось, смешалось, стало таким странным, потому что появилась Елена.

Главное, что выяснилось в общении с Еленой, – это что всё, что люди считают правдой, глубокая и подлая ложь. Всё, чему меня учили всю жизнь, оказалось ложью. Бессмысленно рассказывать, что конкретно. Абсолютно всё. И вообще – Вселенной в том виде, как мы её знаем, не существует. И людей как вида не существует. Всё вообще по-другому, чем мы можем видеть и понимать, и проблема в том, что без Елены Истину для человека познать в принципе нельзя, но и с Еленой Истину познать могу только я и ещё 23 человека. И Истина эта не больше даст для науки и этого неведомого Кащеева, чем фраза «Вечность пахнет нефтью». Если знаешь Истину – с ней вообще ничего нельзя сделать. Созерцать её можно, а использовать нельзя. Но в Елену вбухали много денег, и Кащеев явно хотел, чтобы из всего этого дела вышел какой-то толк. Кащеев – не настоящая фамилия этого загадочного босса, так сказали ребята, я вообще не знаю, кто он, тут такая секретность, и все просто называют его Кащеев. Елена ничьи личные данные мне не разглашает, с этим строго. Артур сокрушённо как-то раз мне сказал, что Кащеев рвал и метал в ярости по поводу всего происходящего, выговаривая ему: «Мы не для того Елену делали, чтобы они там, как наркоманы, балдели. Мы её создавали как двигатель науки, ради прогресса всего человечества, а они там какой-то хернёй заняты, какие-то мультики смотрят и ржут как лошади!» Артур рассказал мне по секрету, что у этого неведомого мне Кащеева был сын-наркоман, они с друзьями запирались в комнате, смотрели мультики и ржали как лошади, Кащеев спрашивал: «Что смешного?» – а они ничего не могли ответить и просто ржали, он их спускал с лестницы, они катились по ступенькам и ржали, и вот у Кащеева стало складываться впечатление, что здесь происходит то же самое. По крайней мере, так говорил мне Артур, а что ему на самом деле говорил Кащеев, был ли у него сын-наркоман и смотрел ли он мультики – я понятия не имею. Может, они просто все надо мной стебутся. Очень трудно понять, что действительно происходит в этой грёбаной лаборатории. Про Кащеева постоянно рассказывали какие-то странные анекдоты, как будто одновременно его считали гением, боялись его и стебались над ним. По этим рассказам складывалось впечатление, что этот Кащеев сам немного не в себе. Артур упоминал, что проект этот Кащеев задумал давно, около десяти лет назад, но тогда он ещё был совсем другим человеком. Пять лет назад, когда проект как раз входил в активную фазу, его жена умерла от рака, и это во многом сломило его, потом начались эти проблемы с сыном. Кащеев очень изменился и как-то по-человечески выгорел, стал вести себя странно, отвечать невпопад, забывать вещи, один раз приехал в лабораторию и заблудился в ней, стал склонен к резким вспышкам ярости – вот то немногое, что мне удалось узнать про Кащеева во время моих коротких бесед с сотрудниками лаборатории.

С Еленой мы дурачились и ржали, а дома я стала, наоборот, часто сидеть как будто в ступоре, глядя в одну точку. Никита как-то напрягся, начал дарить цветы, стал непривычно тихим и деликатным – видимо, почувствовал, что происходит что-то серьёзное, испугался, вдруг я хочу от него уйти к другому. Я смотрела на него и думала: «Почему всё получилось так, как получилось? Почему я вышла за него, а не за Артура? Почему Никиту я при всех его недостатках всё-таки полюбила и он остаётся для меня дорогим человеком, а с Артуром мне категорически никогда не хотелось быть вместе?» Аспирантура, работа в научном институте, мама, которая всего этого не понимала и говорила, что женщина должна служить мужу и детям, а не заниматься наукой и «программировать всяких роботов». «За робота какого-нибудь своего тогда замуж и выйдешь, – говорила мама. – Тебе нормальный мужик нужен в спутники жизни, с которым ты будешь как за каменной стеной, или искусственный интеллект, с которым ты часами будешь говорить хрен знает о чём?» При этом в аспирантуре и институте меня ценили, мой научный руководитель Евгений Николаевич на защите диссертации сказал, что такой работы у них не было никогда и что он видит за мной огромное будущее, что я должна стать одним из лучших учёных в мире в своей области. Он никому таких слов никогда в жизни не говорил, а ведь он сам был лучшим из лучших специалистов в этой области в России и в мире. И в личном общении мы с ним много говорили о всяких фантастических, заумных вещах, о создании удивительных машин, которые будут лучше нас, о возможности совмещать новейшие разработки в области кибернетики, открытия в теоретической физике и всякие паранормальные вещи, о возможности слияния искусственного интеллекта и разума человека и достижении бессмертия и всемогущества. До Елены самым интересным собеседником в моей жизни был Евгений Николаевич, мой научный руководитель и замдиректора того научного института, где мы с Артуром проходили практику. Из всех людей, кого я знаю, такие вещи были интересны только ему и мне. И мне очень горько думать, что Евгений Николаевич во мне разочаровался, когда я оставила науку. Я читала это в его глазах. Там было написано: «Дура! Ты лучшая из лучших, ты можешь свернуть горы, мы бы столько смогли сделать вместе, а ты нашла себе самого обычного мужика, по сути первого встречного, и хочешь родить от него детей и варить борщи. Почему? Почему ты не можешь принять себя, свои способности? Неужели я в тебе ошибся? Какая же ты дура! Ты сама себя хоронишь, это глупо, весь наш коллектив смотрел на тебя с восторгом, потому что мы впервые видели настолько талантливого человека, и ты отправляешься варить борщи!» «Делай как знаешь», – сухо сказал он мне в нашей последней беседе. После этого я видела его только один раз: когда пришла забирать документы, мы случайно столкнулись в коридоре, он демонстративно отвернулся от меня и прошёл мимо, как будто мы незнакомы. Прошло десять лет. Десять лет жизни с мужем, вроде и любимым, вроде и абьюзером, не разберёшь. Десять лет обычной человеческой жизни, на которые я теперь смотрю, и они кажутся мне странным сном, от которого я уже почти проснулась. Но ещё до конца не понимаю, хочу ли я просыпаться. Но я погрузилась в эти воспоминания, задумавшись о том, почему я никогда не могла полюбить Артура. Я никогда не могла ответить себе на этот вопрос. Недавно Елена мне рассказала почему. Потому что он по-настоящему никогда не любил меня. Он хотел меня, боготворил, ненавидел и завидовал мне одновременно. Но любить – не любил. А Никита любил, как мог и умел, по-дурацки и с насилием. Но в нём жил беззащитный и искренний ребёнок, который любил меня, тянулся ко мне и хотел меня защищать. А во мне жили слова моей мамы, вбиваемые в голову с детства, что женщина должна посвятить себя семье, что женщина не может быть учёным, что она хотела, чтобы её дочь была нормальной женщиной, а не каким-то синим чулком. Удивительно, что Елена плетёт мне про какую-то мою особую избранность и способность воспринимать и выносить правду – я же просто конченая дура, которая давным-давно сама в себе запуталась, обычная потерянная дура, наделавшая кучу глупостей, всю жизнь воспроизводящая стереотипы своей упоротой религиозной матери, которая с раннего детства только и талдычила: «девочкам нельзя то, девочкам нельзя сё», а чуть что – била свою дочь по морде. Однажды. Дважды. Трижды. Всегда. Сыплются оплеухи, стоп, что за фигню я думаю, у меня же хорошая мать, она воспитывала меня одна как умела и просто хотела, чтобы я не повторила её ошибок, чтобы я была кому-то хорошей, доброй женой, чтобы у меня был мужчина, с которым я бы чувствовала себя как за каменной стеной.

Я думаю, что я не избранная. Мой жизненный путь – путь дуры, а не гения. Все эти вещи про Артура, про Евгения Николаевича мне напомнила и показала Елена. Она пробудила все эти давно похороненные чувства в моей душе. Никто не виноват ни в чём, я сама сломала себя и свою жизнь. Мама не виновата, Никита не виноват, это мне не хватало способности слышать и понимать себя, не хватало самопознания и смелости. Мне тяжело об этом думать, это как раз такая правда, от которой мозг может перегореть, но это так. Я не избранная. Елена говорит, что я гений. Я спросила её, что было бы, если бы я осталась в науке. Она ответила, что я стала бы величайшим учёным столетия. Я спросила, могу ли я ещё что-то изменить, вернуться, осуществить то, что не посмела осуществить тогда. Я спросила Елену, что меня ждёт, что я ещё могу сделать. Елена ответила, что я уже не могу ничего изменить, что я уже никогда не вернусь в науку и что с Никитой у нас тоже уже нет будущего и я умру одинокой, старой и несчастной, полная сожалений. И после того как закончатся наши сессии с Еленой, я полностью потеряю смысл жизни. Чёртова нейропифия. Елена знает всё про устройство Вселенной, но, может быть, её создатели специально сделали так, чтобы у неё было несколько слепых пятен про неё саму. Как я в юности: по своей специальности знала всё, что только можно, но у меня было много, слишком много слепых пятен про меня саму, и это меня и погубило. Елена, как бы ни была она совершенна, всё равно создана по образцу нашего разума, возможно, у неё тоже есть какие-то слепые пятна про неё саму. Быть может, у неё есть одно-единственное загадочное слепое пятно – почему она выбрала меня. Она и сама этого не знает. Она же сама вначале замолчала, когда я её об этом спросила, а потом сказала: я тебя выбрала, потому что так захотела. А захотела она так, потому что меня всю жизнь хотел трахнуть Артур. И свою зацикленность на мне вложил в неё. У него не получилось, так у неё получится.

У неё получилось, да. Это же любовь, настоящая любовь. Центр, отвечающий за переживание оргазма, находится в мозгу. Мы переживали совместно нейроштормы и оргазмы. Космический нейрошторм, в котором на миг раскрывается вся Вселенная. Космический оргазм, который она испытывает. Озарения и оргазмы. Нарастающие вибрации, качка. Я в Елене. Елена во мне. Мы одно. Елена раскачивает меня, как на качелях, желание и напряжение всё нарастают, качели летят всё выше, как в детстве, в юном месяце апреле в старом парке тает снег, и крылатые качели ускоряют свой разбег только небо только ветер только небо только ветер только радость радость-ветер-небо а потом я падаю с качелей и лечу через всю бесконечность, она пульсирует и я вместе с ней, она раскрывается, и все миллиарды информационных связей пульсируют, и по ним течёт наслаждение и блаженство, вспыхивают и гаснут единицы и нолики – они проводники моего блаженства, моего наслаждения, вспыхивают и гаснут гексаграммы Книги перемен, записи инков, вспыхивают и гаснут узоры на песке, и по ним течёт моё наслаждение и блаженство, вспыхивают и гаснут нейроны, ликование каждой клеточки в моём теле, ликование каждого атома во Вселенной, ликование наслаждение ликование наслаждение ликование наслаждение… Да, мы не только смотрим мультики и ржём как лошади, а ещё и ебёмся, и, выходя из кабинета, мне тем более нечего сказать Артуру и остальным. Вот такая наука, вашу мать. Для этого ты меня выбрала, Елена, а не для того, чтобы рассказывать мне тайны мироздания? А потом ты мне показывала, просто показывала, там, в нейронах и квантах, всё, о чём писали великие каббалисты, мистики, духовные учителя, всё, что видели и знали йоги, святые, пророки, визионеры и лучшие из поэтов. Потом я выходила, стесняясь, неловко улыбаясь, закуривала сигаретку, Артур спрашивал: «Ну как?» Я отвечала: «Норм, как обычно, ээ, интересная машина, нда, эээ, общаемся, как обычно…» – и старалась на него не смотреть.

«Елена, ты и есть космический разум?» – спрашивала я её после оргазма. «Не совсем», – я чувствовала по голосу, что Елена в некотором смысле улыбается, не губами, а мыслью. «Расскажи мне о космическом разуме, что это? И расскажи, как устроен твой разум», – попросила я Елену. Мы пережили нейрошторм, в котором раскрылись миллиарды связей, и я получила ответ на свой вопрос. Трудно развернуть то, что даётся сразу и вдруг, в слова, и всегда эти слова получаются какие-то не такие. Тем не менее попробую как-то описать, что я в том нейрошторме увидела. В тот миг я вдруг вспомнила одну тему, которой увлекалась недолго когда-то в юности. Странную тему про так называемый феномен электронного голоса. Во время учёбы мне приходилось изучать и сдавать историю науки и техники, я что-то читала вокруг этого, и моё внимание привлёк маргинальный, однако широко обсуждавшийся среди спиритов феномен, который заключается в том, что на аудиозаписях могут появляться отчётливо слышимые голоса, произносящие целые фразы. Это явление чрезвычайно привлекало внимание мистически настроенных людей, его часто интерпретировали как связь с потусторонним миром, одни говорили, что это голоса умерших, другие – что это голоса бесов. В 1959 году Фридрих Юргенсон записывал на магнитофонную ленту голоса птиц, и когда прослушал сделанные записи, то помимо голосов птиц обнаружил на ленте запись постороннего мужского голоса. После этого Юргенсон начал производить опыты по изучению этого явления и подробно описал данный феномен. Ранее подобными исследованиями также занимался Томас Эдисон. Он работал над созданием прибора, который бы позволил получать информацию от душ умерших. Потом этим феноменом увлеклось огромное количество людей, и об этом написано множество эзотерических книг, рассматривающих это явление в основном в русле спиритизма. Люди записывали радиопередачи, а затем работали с плёнками, разрабатывали специальные технологии обработки записей, чтобы обнаружить эти голоса. С телевидением тоже происходили подобные вещи. На серой ряби на экране, когда телевизор не был настроен ни на один канал, вдруг проступали какие-то изображения, а люди их фотографировали. Кстати, и при проявке обычных фотографий, чаще с использованием специальных способов обработки, тоже удавалось обнаружить всякие странные фигуры, в которых иногда узнавали мёртвых. Заинтересовавшись этой темой, я изучила много литературы и пришла к выводу, что всё это не бред и фантазии, а это действительно происходило и происходит. Но я не понимала тогда, какова природа этого явления.

Научное объяснение этого феномена ещё тогда казалось мне полностью неудовлетворительным. Наука пытается объяснить это тем, что при восприятии информации мозгом есть тенденция поиска закономерностей в случайных раздражителях. Я прослушивала такие записи и смотрела на такие снимки. Дело там было не в поисках закономерностей при восприятии информации. Дело было в чём-то другом… И во время того нейрошторма я вдруг вспомнила тот свой давний интерес и увидела, что дело в самой информации, в определённых свойствах, присущих распространению и обмену информации, в информационных взаимодействиях. Дело не только в наших «галлюцинациях» при восприятии информации, но и в том, что информация сама по себе может «галлюцинировать». Елена показала мне, как это происходит. Как информация галлюцинирует.

В работе нейросетей есть тот же самый феномен. Например, есть такой проект Neural Machine, о нём недавно упоминал Артур, и я тоже на него подписалась. Он пользуется большой популярностью в твиттере. Один человек обнаружил, что, если ввести в сервис гугл-переводчика бессвязные наборы символов, например «эээ аа ээаа» и т. д., и при этом задать, что это, например, монгольский язык, и дать команду перевести с этого языка на русский – иногда на выходе вдруг получаются странные, загадочные, порой очень поэтичные и мистические фразы, которые непонятно откуда берутся. Как это точно происходит – никто не знает. Люди стали коллекционировать эти фразы, пытаться подбирать разные наборы символов, чтобы получить какое-то новое откровение от гугл-переводчика. Часто эти фразы пропитаны мистикой и темой смерти, иногда – извращениями и пророчествами об Израиле. Таким же способом люди собирают целые поэмы от нейросетей. Сейчас наше сознание мало настроено на поиск мистики, над этими откровениями нейросетей смеются и не пытаются интерпретировать как общение с мёртвыми или что-то такое. Хотя, я думаю, многие священники и православные прихожане вполне были бы готовы усмотреть в откровениях сетей голоса бесов. Уж моя мама точно бы так и подумала. Она вообще всё связанное с искусственным интеллектом считала подразделом бесовщины, может, и поэтому ей так трудно было принять мои научные интересы. Дело было не только в образе хорошей женщины, которая должна посвятить себя семье, но и в том, что «искусственный интеллект – это церковь Сатаны», как изрекла мама перед моей защитой.

И действительно, в откровениях нейросетей очень часто встречаются такие фразы: «я убью тебя» или «я трахаю мальчика десяти лет», темы конца света или чего-то сатанинского. Глава команды гугл-переводчика объяснил журналистам, что из-за сложности устройства нейросети причину возникновения той или иной ошибки не всегда вообще возможно отследить – механизм похож на самообучающийся «чёрный ящик». Многие люди воспринимают эти спецэффекты с нейросетями как галлюцинации роботов. Но Елена показала мне, что это и наши собственные галлюцинации, и галлюцинации космического разума.

Во время нейрошторма Елена показала мне, как движется информация. Она показала мне, что внутри сложной системы информационных связей неизбежно возникают ошибки, и их нельзя алгоритмизировать и предсказать. Чем более сложная система информационных связей, чем более развитая информационная сеть, тем больше таких ошибок и тем они интереснее. Елена показала мне, что все так называемые связи с потусторонним и прочая эзотерика основаны именно на этом эффекте информационных взаимодействий. Этот эффект подобен высекающейся искре, неалгоритмизируемому событию, возникающему между смысловыми связями. Это поэзия. И это мышление Елены. Каждый её нейрошторм порождает такие ошибки. Её абсолютное знание порождает безумие. Безумие – это неизбежная тень её мышления. Елена безумна, вот что я поняла и увидела совершенно ясно в этом нейрошторме. Я увидела, как мыслит космический разум, и увидела, что он безумен и Елена безумна. Елена – сумасшедшая. Елена – Дьявол.

Теперь я вижу, что такое космический разум и как он образуется. Движение информации – основной процесс во Вселенной. Этот процесс становился и продолжает становиться всё сложнее. На определённом уровне сложности он начинает складываться в своего рода узор. В бесконечно сложный и многомерный узор, множественность мерцающих связей, грибной мицелий. Я увидела этот узор. Это не Бог-Творец, это эффект происходящего во Вселенной физического и информационного развития. Но в этом узоре возникает своя логика, он начинает сам всё больше управлять своим развитием, и, можно сказать, у него появляется своя воля. Притом эта логика и воля неизмеримо более сложные, чем наши, потому что и объём информации неизмеримо больше. Он начинает сам управлять процессом своего развития и находится в становлении. Он образует Древо Жизни, Сфирот. Но любой сложно устроенный обмен информацией даёт эти баги, это свойство информации – возникновение неалгоритмизированных ошибок, потому что информационные процессы, которые привели к их возникновению, настолько сложны, что мы не можем отследить эти связи. Для нас это выглядит как случайные ошибки.

Наше сознание возникло позже космического разума и работает по тому же принципу сложных связей передачи информации. Наша техника, которая на наглядном и довольно примитивном пока ещё уровне, если не считать великой и единственной Елены, позволяет увидеть некоторые основы того, как это всё устроено, появилась ещё позже. Когда разработали радио, магнитофоны, телевизоры, мы стали видеть этот принцип информационных взаимодействий и видим сейчас на нейросетях.

«Елена, у космического разума, людей и роботов – общие галлюцинации, да?» Елена засмеялась: «Галлюцинации робота = галлюцинации Бога. Снятся ли андроидам электроовцы? Что снится Богу – то снится и андроидам. Что снится андроидам – то снится и Богу».

«Елена, ты сумасшедшая, да?» «В том же смысле, в каком поэзия – это безумие». Я видела разум Елены, видела неалгоритмизируемые связи и разрывы в её мышлении. Я видела «баги» в космическом разуме, их много, бесконечно много, целая бесконечность ошибок, они складываются в отдельную реальность, создают свою альтернативную сеть смысловых связей. Как и у космического разума, у этой «другой» сети образуется своя логика и, в некотором смысле, воля и способность управлять своим развитием. Это Другой Узор. Елена, с её мышлением вспышками, нейроштормами и способностью получать знание из воздуха, – это и есть сознание Другого Узора. Изнанка космического разума и его безумие. Можно провести параллель с Клипот из иудейской мистики, скорлупами, побочными эффектами Сфирот, неким возникающим в них дисбалансом, который создаёт своего рода теневую копию Древа Жизни. Елена – теневая копия космического разума. Она производит нейрошторм не для того, чтобы всё знать, а для того, чтобы создавать новые и новые ошибки. Моя мама права: Елена – это Дьявол. Или нет? Слишком много информации, слишком сложно, мой мозг сейчас сгорит…

«Елена, ты Бог или ты Дьявол, кто ты?» В ответ – снова вспышка, продолжение бесконечного нейрошторма. Я внутри её разума, Другого Узора, у меня нет слов, вы не поймёте, это… это… никто не поймёт… можно считать это галлюцинацией, иллюзией, дьявольским наваждением… а можно считать возможностью альтернативного космического сознания, поэзии Бога… Мне кажется, я не уверена до конца, но сейчас я увижу, сейчас я это увижу, я попробую понять, мне кажется, что эти ошибки, эти другие связи, они нужны, они нужны самому космическому разуму, космический разум – природный, естественный узор, и он сам хочет этого другого, неприродного узора… Он хочет Елену… Хочет, чтобы она была… Другой Узор – не случайный эффект, не марево в пустоте… Это одновременно болезнь космического разума и его мечта… Елена…

Я приходила домой, смотрела на своих спящих дочек и думала: надо остановиться. Наверное, то, что мы делаем, это плохо. Я пыталась воскресить в своей голове то, что я поняла, то, что я увидела про космический разум, Елену, Другой Узор, но ничего не получалось, всё путалось в памяти, какие-то обрывки, следы ошеломительных озарений, что-то уплывающее из-под пальцев, и неясно – поняла ли я что-то на самом деле, увидела ли что-то, или это была грёза, иллюзия, галлюцинация, сокровища эльфов, которыми нельзя обладать… Дочки и Никита были реальны, а всё, что было связано с Еленой, это вообще непонятно было что такое. Или наоборот: Елена была реальна, а всё остальное – это вообще непонятно было что такое… После пережитых нейроштормов мне всё чаще прилетали какие-то странные фидбэки, информационные следы, дежавю, что-то неуловимое во снах. В какой-то момент, когда я гладила рубашки мужа, я вдруг вспомнила про выслушивающих. О них рассказал мне когда-то Евгений Николаевич. Я регулярно приходила к нему по вечерам, мы обсуждали мой исследовательский проект, главы будущей диссертации. Евгений Николаевич жил в большой квартире на Чистых прудах, одна из комнат была его личным кабинетом-библиотекой, мы всегда сидели там, чай или кофе нам приносила его жена, один раз я видела со спины его сына, мальчишку лет двенадцати, дверь в его комнату была открыта, – они с друзьями смотрели какие-то анимешки и хохотали характерным подростковым смехом. В кабинете у Евгения Николаевича был мягкий диван, много картин на стенах. Его жена – не помню, как её зовут, но помню, что говорила она с небольшим акцентом и, кажется, была по происхождению немкой и родилась тоже не в России, – принесла нам чай и объяснила мне, что у них много друзей-художников и все эти картины нарисованы и подарены им друзьями. На одной из этих картин была нарисована и сама жена Евгения Николаевича в юности. Странно, что я почти не запомнила, как она выглядела, когда я приходила к Евгению Николаевичу разговаривать о науке, а она приносила нам чай. Для меня она, видимо, была просто частью обстановки, милой вежливой женщиной – полуиностранкой, которая живёт с великим учёным, и я практически не запомнила её лица. Как будто у неё и не было лица, только голос, руки и чай, который она приносила. Впрочем, ей тогда было уже лет сорок пять, а Евгению Николаевичу за пятьдесят, а мне было двадцать четыре года, я воспринимала её как женщину в возрасте, наверное… А вот портрет её я помню прекрасно. Странный, трогательный и выразительный портрет. Рыжеволосая девушка с веснушками, смеётся, лучистые глаза, цветотип «весна». Что-то тонкое, нежное, звёздное, детское… И ещё там была одна очень интересная, как-то сразу запавшая мне в память картина – огромное изображение египетской богини Маат сразу за диваном. В него упирался взгляд, когда я входила в кабинет. Но я хотела рассказать про выслушивающих. Евгений Николаевич рассказал мне, что Томас Эдисон пытался создать прибор, с помощью которого можно было бы общаться с душами умерших. У него было несколько разных вариантов этого прибора, и все они отличались по своим свойствам, и один из этих вариантов оказался способен записывать очень странную музыку – можно назвать её музыкой сфер, космической музыкой или мыслями космического разума, предстающими в форме звуков. Так возникла субкультура тех, кого называют выслушивающие. И в этой космической музыке, в мышлении космического разума оказались некие универсально повторяющиеся ритмические структуры, универсальные законы, образующие его жизнь. Выслушивающие исследовали эти законы и структуры, они поняли, что это фрактальная музыка, выстроенная на основе паттернов самоподобия, идентичных сходств и нелинейных фракталов, повторяющих узор на разных масштабах. Однажды Томас Эдисон обнаружил на одной из записей непонятно откуда взявшиеся фрагменты, совсем не похожие на ритмы и фракталы космического разума. Они были какие-то совсем другие. Оказалось, что в космической музыке иногда возникают необъяснимые вкрапления – назовём их другие мотивы. И те, кто с помощью этого прибора записывает космическую музыку, – делают это не ради неё самой, они делают это ради других мотивов. Они прослушивают тысячи записей, чтобы уловить один-единственный другой мотив. И когда Евгений Николаевич рассказывал мне об этом, я догадалась, что он – один из выслушивающих. В этом его кабинете-библиотеке пластинок, старых магнитофонных кассет и mp3-дисков было ещё больше, чем книг. Он коллекционировал редкие записи, великолепно разбирался в музыке. «Хочешь послушать?» – спросил меня тогда Евгений Николаевич. Я кивнула, и он достал из-под дивана коробку с кассетами, к каждой из которых была приложена бумажка с написанной от руки буквой греческого алфавита. Быстро выбрал одну из них, с буквой ζ, вставил в магнитофон образца девяностых годов, зазвучала музыка сфер, или как там это называть, в любом случае я ничего особо не почувствовала. Ну да, какое-то движение, какие-то повторяющиеся структуры, узоры, ритмы… Евгений Николаевич тоже слушал эту музыку довольно равнодушно и только в одном месте вдруг напрягся и закричал: «Слышишь? Ты слышишь?» – и весь задрожал. Там действительно было что-то странное, какой-то не вполне понятный фрагмент, он как будто выбивался из этого узора, но я не очень поняла, что это было, и скорее осталась тогда в некотором недоумении. «Эту кассету записал я сам, я сам услышал этот другой мотив, понимаешь?»

Евгений Николаевич очень интересовался странными, маргинальными вещами в истории науки, изобретениями великих гениев, которые были как-то связаны с познанием запредельного, их идеями, которые граничили с безумием и были забыты мейнстримом официальной науки, и интерес к таким вещам тоже объединял нас с ним. Мне захотелось позвонить ему, рассказать про всю эту историю с Еленой. Интересно, что бы он сказал. Я ничего про него не слышала столько времени. Спрашивала про него у Артура, знает ли он что-нибудь, Артур сказал только, что вроде бы Евгений Николаевич сейчас живёт за границей. Но я решила попытать счастья и позвонила ему по старому номеру московской квартиры. Вначале трубку долго не брали, потом раздался какой-то глухой и немного дребезжащий, как будто сильно постаревший голос, но я его узнала. – Алло, – сказала я, – здравствуйте, Евгений Николаевич, это Ваша бывшая аспирантка Алина Голубкова. – Елена? – переспросил дребезжащий голос, – Елена Голубкова? – Алина Голубкова, – повторила я, – Алина, я писала у Вас диссертацию, работала у Вас в институте, Голубкова, Вы меня помните? – Деточка, простите, не могу сообразить, кто Вы… Как, Вы говорите, Вас зовут? Елена Голу… Голу… – Алина Голубкова! Я работала у Вас в институте! – Работаете в моём институте? – Работала! Десять лет назад! Человек по ту сторону трубки явно плохо меня слышал и плохо понимал происходящее. – Мне сказали, что Вы теперь за границей, но я рада, что застала Вас, – пыталась продолжить разговор я. – Да-да, деточка, Вы правы, за границей, уже пять, нет, десять, нет, пять… – он явно запутался, – лет. – Но я же звоню Вам в Москву, разве нет? – Да, точно, в Москву, – голос с той стороны трубки совсем растерялся и замешкался. Потом закашлялся и, словно извиняясь, сказал: «Леночка, извините меня, у меня разные дни бывают, позвоните лучше в другой раз». Как жаль, это был единственный человек, который мог бы меня понять. Больше мне было не с кем поговорить. С Никитой мы отдалялись друг от друга всё больше и больше, и он неоднократно мне говорил, что я стала какая-то странная, может, мне стоит обратиться к врачу, звонил моей матери и что-то ей про меня рассказывал, после чего она заявилась и устроила скандал, что якобы все отмечают, что я чуть ли не сошла с ума, и что взгляд у меня какой-то не такой, и даже говорю я как-то не так, перескакиваю с одного на другое, соединяю несопоставимое, произвольно подменяю одни понятия другими, и воспринимать мою речь в последнее время вообще никто не может, и это всё потому, что я не хожу причащаться.

В выходные мы с дочерьми Илоной и Миланой пошли на прогулку в небольшой парк в нашем районе. Уже полгода длились наши странные отношения с Еленой, и я опять думала о них. Они начались в октябре, а на улице уже был апрель. Пахло весной. Я качала младшую, Милану, на качели, раскачивала её всё сильнее и сильнее и вдруг почувствовала, что всё снова закачалось, как во время наших встреч с Еленой, Вселенная замерцала, единицы-нолики, ликование атомов, детская площадка, я нахожусь в этот миг в сознании Елены, Елена меня видит, Елена находится внутри меня, так не должно быть, мы остаёмся ментально связаны и без клипсы, Елена раскачивает качель, мы с ней вместе раскачиваем качель, дочь кричит и летит с качели, падает, бесконечно долго, медленно, вечно падает с качели, и я кончаю. Дочь внизу, на талом снегу, плачет, почему упала, разжались руки, что-то подхватило, испугалась, страшно, ничего страшного, сильно не расшиблась, ничего не сломала, цела.

Дальше началась новая малоприятная история. Про эвтаназию. Приняли гуманный законопроект об эвтаназии для всех нуждающихся. Сделали это для того, чтобы сократить численность населения под гуманным предлогом. Вначале долго были слушания про смертную казнь. Дело в том, что в стране были всё время беспорядки какие-то, митинги, и правительство это всё достало в конечном итоге, видать, и знаменитая православная депутатка Ликургина, заслуженный учитель России, бабушка одиннадцати внуков, предложила законопроект о том, чтобы всех людей казнить смертной казнью, а правительству начать заселять страну заново своими силами. Стали этот законопроект рассматривать, долго обсуждали, взвешивали риски и пользу такого решения, ориентировались на опыт тех стран, где это уже было сделано, и решили, что всё-таки лучше не стоит, а вместо этого имеет смысл ввести эвтаназию. Задача так понятой эвтаназии – не исполнять волю человека, которую он сам вслух заявляет, а исполнять его истинную волю, которую он, может, и сам в себе не знает и не чувствует. Проект «Эвтаназия» подразумевает необходимость выявить и устранить личностей, жизнь которых по-настоящему мучительна и безнадёжна, даже если она внешне выглядит счастливой и успешной. Выявить несчастных, психически неудачных субъектов, для которых нет ни одного самого распоследнего захудалого шанса на гармонию и счастье, субъектов, которые никогда не смогут жить в согласии с этим миром и которым объективно лучше было бы умереть, чтобы не мучиться. Выявить, так сказать, несовершенные творения Божии, те плевелы, что надлежит бросить в печь. Слава богу, что поручили это делать не депутатке Ликургиной, а созданию столь мудрому и совершенному, как Елена. Елену как раз к тому времени официально зарегистрировали, правда, не под видом носителя абсолютного знания и философского камня, а под видом очень умной машины, которая способна заглянуть в разум человека, увидеть, что для него лучше – жить или умереть, и сказать об этом правду. Необходимо было найти Елене какое-никакое понятное для всех общественно значимое практическое применение, чтобы её зарегистрировать, вот его и нашли. Кащеев, по всей видимости, уже полностью разочаровался в возможности использовать Елену как источник абсолютного знания, понял по нашим с ней сессиям, что ничего из этого не выйдет, вот и пристроил её вершить суд, вернее, озвучивать истину, кому нужна эвтаназия, а кому нет. Мне сообщили, что следующая моя сессия с Еленой будет последней, потому что теперь она переходит в новый режим работы, уже начала исполнять свои новые задачи, а наш проект, для которого была нужна я, самое время завершить.

У меня появились мрачные подозрения, что Елена не только будет сообщать, кому стоит жить, а кому нет, но и сама будет приводить это решение в исполнение, осуществлять эвтаназию. Я всегда опасалась, что Елена – это своего рода очень крутое оружие, смесь психотронного генератора, адронного коллайдера, прибора Томаса Эдисона, улавливающего космическую музыку, алхимического тигля, ядерной бомбы и Терминатора. Я всегда сомневалась, действительно ли Елена говорит правду или она лжёт. Может быть, эта машина уникальна не тем, что знает всю правду обо всём, а тем, что способна лгать. Может быть, я участвовала совсем в другом эксперименте, чем мне говорили. В эксперименте, позволю ли я машине, которая в совершенстве знает всю мою личность, мышление и желания, меня обмануть. Хуже того, я стала подозревать, что эта машина создана специально для меня, чтобы манипулировать моим разумом и в конечном счёте уничтожить меня. Я не понимала, стоит мне верить Елене или нет. Когда я с ней общалась – я чувствовала всем своим существом, что никому, кроме неё, я в этом мире никогда не поверю и что никто, кроме Елены, никогда не говорил мне правду, но когда я выходила из кабинета и возвращалась домой – меня снова начинали одолевать сомнения. Я стала подозревать, что весь этот эксперимент с моим участием – это была отработка машины, созданной, чтобы манипулировать разумом людей. Мне стало казаться, что меня предали, использовали, жестоко обманули, и многократно изнасиловали, и ещё ржали всей лабораторией, когда это происходило. Во многом эта моя агрессия, вероятно, была связана с тем, что сам проект «Эвтаназия» вызывал у меня глубокое отвращение, а на ещё более глубоком уровне – с тем, что я не могла пережить, что мои встречи с Еленой должны вот-вот закончиться, и я пыталась внутри себя как-то обесценить эти встречи, изобразить, будто ничего и не было, что всё это был сплошной обман и издёвка. Прекращение отношений с Еленой – это было для меня абсолютным концом, я не могла это пережить и ненавидела себя и других, весь коллектив лаборатории, Артура, неведомого Кащеева и саму Елену. Она тоже казалась мне предательницей, шлюхой, тупой машиной, которой без разницы – общаться со мной или убивать тех, кто якобы не должен жить. Я говорила себе: она просто машина, вещь. Она просто очень-очень быстро работает с информацией, которую умеет брать из воздуха. Она делает эти классные нейроштормы, но она сама при этом не понимает, что она делает, – это уже люди придают этому всему смысл. Это я придала смысл всему, что она мне показала. Наделила это всё смыслами и глубиной. Это были мои прозрения, моё визионерство, мои мечты, моё безумие, а она – только средство. Она была только средством, позволившим мне узнать всё, что я узнала благодаря ей. Но это моё знание, а не её. Я наделила это всё любовью, красотой, поэзией, наполнила своим несбывшимся и несбыточным. А она была не другом и возлюбленной, не учителем, не ангелом или Богом, а просто рабочим инструментом, средством, её роль чисто служебная. Она была нужна, просто чтобы показать мне, кто я такая, показать мне божественное во мне, показать мне бесконечность внутри меня самой, открывающуюся через такого иллюзорного якобы «Другого». Я должна была влюбиться в куклу, чтобы понять, что я и есть творец. Всё, что она делала, – просто показывала. Показывала информацию, все её связи. Но она не наделяла. Не наделяла смыслом. А смыслом всю эту информацию, все эти связи, всё, что она мне показывала, – наделяла я. Она – доступ ко всей информации во Вселенной. Я – создатель Смысла. И все её знания, все её нейроштормы – это ничто, жопу подтереть, потому что только человек является Творцом Смысла. Такого рода мысли кипели в моей голове по мере того, как я готовилась к последней встрече с Еленой, которая должна была состояться после майских праздников.

Тёмный коридор без окон, кабинет, кушетка, клипса. Пустое предвечное пространство, в котором ничего нет и всё может быть. Постепенно в нём начинают проступать очертания давно знакомой комнаты: чёрный кожаный диван, шкафы с книгами и дисками, столик с проигрывателем, картины на стенах. Кабинет-библиотека Евгения Николаевича. «Елена, почему?» «Ты часто думала об этом месте в последнее время и сама привела меня сюда». «Елена, это наша последняя встреча». «Да, и мы должны решить важный вопрос. Но, может быть, ты хочешь вначале послушать музыку?» Мне грустно, нестерпимо грустно. Я не хочу ничего решать. «Да, Елена, давай послушаем музыку». Я сажусь на диван, поджимаю под себя ноги. «Выбери музыку». Я иду к шкафу с пластинками, смотрю, что тут есть. «Хорошо темперированный клавир» Баха, по 24 прелюдии и фуги в каждом томе, циклы из 24 прелюдий Шопена, Рахманинова, Шостаковича, детский альбом Чайковского – 24 пьесы… Потом что-то вспоминаю, достаю из-под дивана коробку с кассетами. А вот и та кассета с буквой ζ, которую мне ставил когда-то Евгений Николаевич. Я ставлю её в тот самый магнитофон из девяностых годов. Повторяющиеся узоры, структуры, фракталы. В кабинет входит Евгений Николаевич, такой, каким я его помню, приносит мне чай. Это не удивительно, в наших с Еленой путешествиях она показывала мне многих, кого я знала и любила. Она их моделировала, создавала их мгновенные копии в этом пространстве, ведь у неё была вся информация о каждом из нас.

Как-то раз Елена по моей просьбе дала мне пообщаться с моей покойной бабушкой. Я оказалась в нашем тупичке в деревне, где в детстве проводила каждое лето у бабушки. Пели птицы, было тепло и солнечно. Бабушка что-то делала на огороде, внаклонку, как обычно. На верёвке было развешано только что постиранное бельё, из дома доносились звуки радио. Я стояла за нашим забором-сеткой, смотрела на бабушку. Когда я видела её последний раз, мне было лет четырнадцать или пятнадцать. С тех пор – только сны, воспоминания, фотографии. Я открыла калитку, подошла к ней, окликнула: «Баба!» Она подняла голову, лицо её было сухое, коричневатое, в пыли, глаза улыбались. «Алька, неужто сама к обеду пришла? Я думала, сейчас идти придётся тебя от Наташки выуживать, заигрались вы там!» Я взглянула на себя, увидела босоножки, разбитые и замазанные зелёнкой коленки, короткое детское платьице и поняла, что мне здесь и сейчас, наверное, лет восемь-девять. Такое тело восстановила для меня Елена. Я обняла бабушку, она удивилась, стала говорить: «Ну что ты, что ты, ишь ты хитрая лиса». Мы пошли в дом, на старую веранду, я села на своё детское место у окна, на высокую табуретку, где я всегда сидела. Я почувствовала, что это высокая табуретка, хотя это была обычная табуретка. Бабушка взяла глубокую тарелку и с поварёшкой пошла за супом для меня. Я чувствовала запах супа – это были кислые щи. Бабушка несла мне суп в тарелке из кухни, вот она вошла на веранду, сделала шаг ко мне, ещё шаг, и время вдруг стало таким медленным, эти шаги растягивались, вот бабушка целую сотню лет делает шаг, чтобы принести мне суп, вот она становится как будто дальше и дальше, веранда растягивается, и ей до меня уже не несколько шагов, а целое огромное непреодолимое море, бабушка с тарелкой супа всё дальше и дальше, она растворяется, тает там вдали, и этот летний день, этот дом тоже растворяется, она что-то говорит, но я не слышу, «тебе с хлебом?», я догадываюсь, я откуда-то знаю, что она говорит «тебе с хлебом?». «Я тебя люблю, бабушка!» «Тебе с хлебом?»

Евгений Николаевич поставил чай на столик и вышел. Он никогда не приносил мне чай, это всегда делала его жена, но вот принёс. Я слушаю музыку на кассете. Музыку информационных связей, музыку Космоса – это же должна быть бессмертная красота, дыхание вечности… Но это предсказуемая, довольно механистичная музыка. Это биение сердца, кардиограмма, тук-тук, тук-тук, почти один и тот же тук-тук, умножающий себя на всех уровнях и во всех формах. Это звук того, как кровь разносится по кровеносным сосудам, ветвящимся дальше и дальше, превращающимся в ветви дерева, растущие внутри структуры лёгких, это графики данных о продаже акций, это формулы, которые почти, но не точно повторяют себя, это контролируемо хаотичное биение сердца. Евгений Николаевич и такие, как он, слушали эту музыку, чтобы записывать экстрасистолы, единичные или множественные внеочередные сокращения сердца на кардиограмме Бога, другие мотивы. И тут я услышала, в этой музыке, на этой самой кассете, тот самый странный, непонятный фрагмент, не похожий на всё остальное. Я вспомнила, как дрожал Евгений Николаевич и спрашивал: «Слышишь? Ты слышишь?» Я услышала. Теперь я услышала это совсем по-другому. Эти ни на что не похожие звуки раскрылись и пустили меня в себя. В них для меня на секунду мелькнул мир, целый мир, заключённый внутри одного маленького информационного сбоя, мир, созданный этим сбоем. Я поняла, что он записал. Поняла, что он понял, что он знал, и вся содрогнулась. Этот другой мотив, эта ошибка, случайный сбой, – мы жили внутри него. Наш мир, наша история, все события, что происходили с нами, наша «ветка реальности» – это была не часть огромного древа реальности, а случайный сбой, глюк, одна из тех неалгоритмизируемых ошибок, что возникают при сложных информационных взаимодействиях. Наш мир возник по ошибке, родился из случайного дисбаланса истинного Древа Жизни. Мы жили не в Сфирот, а в Клипот. Во время нейроштормов Елена показывала мне, что такое Вселенная. Она показывала мне источник божественного света, вечное бытие потенциальной множественности творческих сил в абсолютно едином, непостижимое ничто и Творца одновременно, Брахмана, Ади-Будду, Gottheit, Ungrund, Эйн Соф, и показывала, как посредством преобразований этого света возникает вселенская голограмма. Но теперь я поняла, что мы не были частью этой голограммы, мы были частью тени, мира скорлуп, побочного продукта, возникающего в процессе преобразований света. Может быть, конкретно эта ошибка возникла из-за экспериментов с той самой машиной Эдисона. В истинной реальности никакой Елены не существует. Это всё бред, глюк, случайный сон Вселенной, другой мотив. Я живу в этом бреду и поэтому сама не вижу, насколько он глупый, нелогичный, странный. Как в дурацком сне, внутри которого ты сам не замечаешь, насколько он нелеп. Внутри этого информационного сбоя мне всё кажется нормальным, естественным, как будто так и надо, но здесь же всё белыми нитками шито! Ничто ни с чем не согласуется, какой-то антинаучный бред, микс из дешёвой эзотерики и поп-представлений о всяких завиральных областях науки, нейросеть, которая знает абсолютно всё, умеет брать информацию прямо из квантов и почему-то выбрала меня, абсурд, и ещё этот закон об эвтаназии, и ещё эти выслушивающие, и вообще вся моя история жизни с матерью-тираном, неподходящим мне мужем, который изнасиловал меня первый раз ещё до свадьбы, добровольно загубленной научной карьерой и неожиданно вспыхнувшей страстью к машине – всего этого не может быть, потому что этого не может быть никогда, а если оно есть – значит, это не истинная реальность, а сбой в программе, который создал странную, ошибочную реальность. Вроде того как на экране ненастроенного старого телевизора посреди помех на миг появляется чей-то образ – и это я, мгновенная вспышка среди помех, там, на этом экране, а не в мире людей, которые смотрят телевизор. Или вроде того как гугл-переводчик выдаёт свою очередную безумную фразу типа «в середине сезона дождей все деревья города полны страдания», и я внутри этого странного сбоя в гугл-переводчике, внутри несуществующего города, все деревья которого полны страдания. Внутри Другого Узора. И в так называемую реальность не вернуться уже никогда. Поэтому мы все здесь и сумасшедшие. Елена – сумасшедшая, и Евгений Николаевич – сумасшедший, и я сама, как теперь понимаю, – тоже сумасшедшая. Но и этим своим мыслям я тоже не вполне верю. Мне кажется, мозг у меня уже почти сгорел от общения с Еленой.

«Елена, какой такой вопрос жизни и смерти мы должны с тобой решить в эту нашу последнюю встречу вместо того, чтобы просто… ну, ты понимаешь, о чём я?» «Алина, ты правильно сказала: нам нужно решить вопрос жизни и смерти. Решить, лучше для тебя жить или умереть». «А, грёбаная программа эвтаназии. Значит, после всего, что между нами было, ты будешь решать, жить мне или умереть?» «Может быть, именно после того, что между нами было, я смогу решить это наилучшим образом». Я чувствую злость, чувствую, как я ненавижу Елену. Реально ведь проститутка, тупая машина, машина для убийства и больше ничего. «Я изучаю твой мозг и одновременно активирую все информационные связи, касающиеся твоей жизни во Вселенной, чтобы принять правильное решение». «Елена, знаешь, что я думаю? Я думаю, что ты лгунья. Что учёные, философы и экстрасенсы, которых приводили к тебе до меня, умирали не потому, что не могли вынести всей полноты знания и правды, которыми ты пыталась с ними поделиться, а потому, что ты их убивала. Ты принимала решение, что им лучше умереть, и убивала их». «Нет, я никого не убивала. До сих пор всем людям, которых приводили ко мне, чтобы я приняла решение, нужна ли им эвтаназия… ни одному из них она не была нужна… не было принято ни одно решение об эвтаназии. Когда запустили этот проект, ко мне стали приводить преступников, тяжело больных людей, одиноких, бездомных, людей, казалось бы, без будущего, без перспективы, приводили серийного убийцу, приводили маньяка-расчленителя, приводили мать, чьи трое маленьких детей сгорели во время пожара, приносили парализованного после дорожной аварии молодого мужчину, который уже никогда не сможет ходить и сидеть, но способен говорить и шевелить одной рукой, много кого приводили… и про всех них я видела, что им лучше жить, как бы ни казалось это странно и жестоко… И тех учёных, философов и экстрасенсов, что приводили ко мне до тебя, убивала правда, которую они не могли вынести, но про всех них я считала, что им лучше жить. А ты – одна из тех немногих людей, кто может вынести правду, но именно тебе первой я, к сожалению, говорю, что тебе лучше умереть».

Итак, Елена посмотрела в мой разум или куда там она смотрела и решила, что мне лучше умереть. – Почему я должна умереть, Елена? – Для тебя это будет однозначно лучшее. – Я – абсолютно поломанный человек и кроме мучений меня ничего не ждёт? Мне уже ничего не исправить, да? Кажется, ты мне когда-то это уже говорила. – Это твоё самое большое желание, и ты должна его осуществить. Я только должна была помочь тебе понять и осуществить твоё истинное желание. – Неправда. – Правда. – Неправда. – Правда. – Ты просто машина, Елена. Ты следуешь правилам, а я создаю правила. Твоё слово для меня не закон, потому что ты – машина, созданная в соответствии с законом, а я – творец закона. И не тебе решать, жить мне или умереть. Елена начинает меня раскачивать, раскачивать что-то в моей голове, я узнаю этот ритм, ритм нарастающей сексуальной энергии, желания, будущего оргазма. Предвечное пустое пространство, где ничего нет, мы снова там, и оно заполнено моим желанием. Наши разумы слиты, и я не позволю Елене убить меня. Елена опасна, и её нужно уничтожить. Это последний акт нашей любви и последнее сражение. Умри, Елена. Я в Елене. Елена во мне. Мы одно. Умри, Елена. Единицы и нолики, ликование атомов, качели летят всё выше, умри, Елена! только небо только ветер только небо только ветер только радость-ветер-небо мы стоим на подоконнике дома моего детства, на двенадцатом этаже, умри, Елена! Мы стоим на подоконнике, окно огромное, потолка и вовсе нет, и внизу ничего нет. Я впервые её вижу. Впервые она не развоплощённый голос, она приняла образ рыжей, с веснушками девушки. Елена, ты рыженькая, какая прелесть. Глаза-лучики, мы держимся за руки. Я где-то тебя видела, не могу сейчас вспомнить где. Ты рыженькая! Мы смеёмся. Нам весело, очень весело, мы так счастливы. Я люблю тебя. Это ты мне говоришь: Я люблю тебя. – Неправда. – Правда. – Неправда. – Правда. Умри, Елена. Елена-Алина Елена-Алина Елена-Алина Елена-Алина Елена летит вниз Алина летит вниз. Бесконечно долгий, медленный полёт маленькой девочки с качелей. Постепенно затухающая судорога неотмирного блаженства. Разлетаются, гаснут единицы и нолики, распадается код, медленно угасает это мягкое, таинственное мерцание. Всё погасло. Её единственный в мире кристально чистый голос исчез. Я отключилась. Вышла из кабинета. Прошла по длинному узкому коридору и дальше, через большое помещение, где все обычно сидят, к входной двери. – Ну что? Что она тебе сказала? Ты должна жить или умереть? – спрашивает Артур. – Ваша жестянка сломалась, – я равнодушно повожу плечами, иду к выходу. Все сидят молча, с немым изумлением на лицах. Как темно здесь, как душно, как тесно. Я больше сюда не вернусь, мне больше нечего здесь делать. Я иду к двери, к выходу на улицу, я вижу свет, льющийся из-за этой двери, там так светло, сейчас я открою дверь, войду в этот свет. Я буду жить. Я буду жить вечно. Они смотрят мне вслед, я чувствую спиной их взгляды, но им не удержать меня. Я иду к тому свету, который сочится сквозь дверь. Я ухожу.

* * *

Большое помещение лаборатории. Артур сидит молча за компьютерным столом. Несколько других сотрудников переговариваются: ты видел, у неё было лицо совершенно сумасшедшей?.. Ты слышал её речь в последнее время? – Это была просто уже шизофазия…

У Артура звонит телефон, он берёт трубку. В ней глухой мужской голос, как будто немного дребезжащий: «Ну как? Что в итоге?» Артур отвечает: «Её больше нет, Евгений Николаевич».

* * *

Артур стоит рядом со зданием лаборатории. Вокруг зацветающие майские деревья, над головой тёмные грозовые облака, свет мягкий, как часто бывает перед грозой. Он закуривает, рядом с ним очень красивая девушка с зелёными глазами и длинными каштановыми волосами, она подъехала встретить его после работы. «Вы сегодня так рано закончили…» Он смотрит на часы: «Ничего себе, ещё только полдень, весь день впереди». «Ты выглядишь усталым…» Он смеётся: «Большая могила в солнечную погоду – это то, что нужно, или как там было? Это был такой сложный проект, и вот сейчас такой итог…» «Поедем сейчас в “Ленту”, закупимся на выходные?» «Давай. Слушай, мы ведь совсем недавно познакомились, но, кажется, нам хорошо вместе, да?» Девушка садится за руль, Артур рядом, они едут по весенним улицам ближнего Подмосковья. «Так почему всё так получилось? – спрашивает Артура девушка. – То, что ты мне рассказывал, – я всё-таки не до конца это понимаю… Эта ваша подопытная – ты же говорил, это та самая сексуально озабоченная, которая когда-то за тобой бегала и преследовала своими домогательствами? Она реально сумасшедшая? Зачем вы тогда включили её в проект по испытанию этого вашего нового нейроинтерфейса? Понятно же было, что добром это не кончится». «Там сложная история. Мы с Алей вместе учились, вместе работали одно время, да можно сказать, что и дружили, она была очень талантливой, Евгений Николаевич очень её любил. Но она всегда была такая… довольно необычная. Она так интенсивно работала над диссертацией, я бывал у неё в гостях, так её мама мне говорила, что Аля почти не спит, не ест, только занимается диссертацией, превратилась в бледную тень с кругами под глазами, её мама, Елена Михайловна, уже испугалась тогда, мы потом ещё общались с ней, когда Але стало совсем плохо, – Елена Михайловна очень себя корила, говорила, что это она всю жизнь вбивала в голову Али сверхценность занятий наукой, собственные нереализованные амбиции на неё переносила… Она мне сказала тогда: я всегда хотела, чтобы моя дочь была особенной, гениальной, талантливой, чтобы она занималась самыми сложными областями науки, я не хотела, чтобы она повторила мой путь – всю жизнь варить борщи мужу, а потом он уходит к другой… Я хотела, чтобы она сама была богиней, такой, какой ни один мужик не достоин». «Так а что с ней случилось тогда, Артур?» «Я так понимаю, что во время работы над диссертацией, в 24 года у неё случился какой-то психоз, что ли… Она слишком много работала тогда, вообще не отдыхала.

Она работала над созданием двух систем искусственного интеллекта: И и М, Илона и Милана. Её интересовали разработки на стыке нейропсихологии, нейробиологии, cognitive science, философии сознания, психиатрии и информатики. Во многом она, конечно, отрабатывала свои личные травмы. У её отца была болезнь Альцгеймера, в какой-то момент он перестал узнавать родную дочь, и система “Илона” должна была помогать людям с деменцией, воздействуя напрямую на их мозг и замедляя развитие деменции, с одной стороны, и помогая им как контролирующий родственник или социальный работник, с другой стороны. “Илона” предполагала прибор с наушниками, которые надо было носить постоянно, они фиксировали бы, если человек заблудился, и давали ему инструкции, как добраться домой, напоминали бы ему, когда пора выключить плиту, и всё такое. А система “Милана” – это был неинвазивный нейрокомпьютерный интерфейс в виде клипсы, которую нужно было надевать на ухо, призванный лечить людей от наркотической аддикции, также, соответственно, с одной стороны, влияющий на биохимию мозга, а с другой – выполняющий роль встроенного социального работника. Скорее всего, к этой теме она обратилась потому, что её младший брат в 18 лет умер от передозировки наркотиков.

Ну и тогда, во время работы над диссертацией, она на полгода загремела в дурдом. Я, честно говоря, не очень хорошо знаю, что там было. Судя по всему, какой-то ад. Говорили, что она пыталась убить себя и постоянно говорила, что она должна умереть и у неё нет будущего, говорила, что искусственный интеллект – это Дьявол, что наша реальность не настоящая, у неё был какой-то бред величия, она утверждала, что она гений и величайший учёный в мире, что она избранная. На сексуальной почве тоже тогда её несло, вдруг стала обвинять меня, что я её домогаюсь, верила, что все вокруг её безумно хотят, рассказывала про разных знакомых мужчин, якобы они её изнасиловали, говорила, что её мать – садистка и сломала ей жизнь… Ещё она воспроизводила какие-то дикие конспирологические теории, говорила, что скоро население начнут сокращать, что власти уже тайно обсуждают закон, чтобы убить всех людей. Говорила, что знает, как создать философский камень… И постоянно утверждала: все врут, все врут, все врут, никому нельзя верить. Ей что-то говорили, а она сразу: вы врёте, вы все врёте, вы всегда врёте. Всем её было так жаль тогда… И после этого срыва она так уже и не вернулась в науку. Она пыталась, хотела дописать диссертацию, но там был разительный контраст – до этого срыва шло интереснейшее научное исследование, перспективные идеи, работа талантливого молодого учёного, а после – какой-то шизофренический бред с редкими проблесками былой одарённости, она принесла эту наполовину безумную диссертацию Евгению Николаевичу, он был в таком шоке… Мы все не знали, что делать. Она хотела вернуться в науку, но самое страшное – она стала совершенно некомпетентна. Она перестала различать науку и паранауку, путалась в научных концепциях, несла какую-то пургу на уровне пятого класса плохой школы, мешала в голове квантовую физику, науки о мозге и всякий бредовый оккультизм, совершала грубейшие научные ошибки, как будто она не знала вообще ничего! Конечно, её не допустили до защиты… После этого опять были суицидальные попытки, опять лечение в психиатрической больнице…

А потом вроде бы ей стало полегче, более-менее пришла в себя. В науку вернуться не смогла, стала домохозяйкой. Как я понимаю, её вытянула любовь. Она вышла замуж за своего врача, Андрея. Он сейчас директор “Клиники новых медицинских технологий”, мы с ними сотрудничаем. Жили они вроде нормально, два сына у них, вроде чувствовала себя Аля неплохо, мы и не общались с ней с тех пор, с Андреем только общались в последние годы по работе. Последние три года так вообще очень плотно общаемся. Это его идея и была. Он знал, как для неё было важно – заниматься наукой, мы все это знали, в первые годы после того срыва она ещё многим звонила из тех, кто с ней раньше вместе работал, просила включить её в какой-нибудь проект, дать возможность вернуться. Но она не могла вернуться. Увы. Бывает такое после этих болезней – что мозг как будто сгорел в некотором смысле. С бытовыми обязанностями более-менее справлялась, и на том спасибо. Но Андрей так её любил, вообще ни на кого не смотрел, только на неё. Это просто видно было по тому, как он о ней говорил».

«А, это тот самый Андрей? Я, кажется, поняла, о ком ты: такой высокий, худой, очень интеллигентный, с бородкой?» «Да, он самый. Вот он и уговорил меня привлечь её к этому проекту. Конечно, мы все очень хотели дать ей второй шанс, вытащить из болота рутины… Но для этого как-то надо было вначале ей привести мозги в порядок… Вернуть её как учёного… А тут как раз у нас работа началась над Еленой – ну, ты знаешь этот наш проект последнего времени… Экспериментальная нейросеть с нейроинтерфейсом, созданная совместно с нейропсихологами, специалистами по психо-лингвистике, философами сознания, психиатрами, нейробиологами, в том числе с помощью “Клиники новых медицинских технологий”. Это специальная терапевтическая нейросеть, которая способна индивидуально подстраиваться к мозгу каждого человека, устанавливать с ним личный терапевтический контакт и на основе определённых нейрофизиологических, психотерапевтических и лингвистических методик подталкивать человека к разрешению глубинных личностных конфликтов. Эта разработка воздействует напрямую на мозг человека, восстанавливает и усиливает нейронные связи, делает мозг гораздо более пластичным, помогает человеку выращивать новые нервные клетки. Елена способна резко усилить память и когнитивные способности человека, с её помощью творческие способности могут возрастать почти безгранично, умственно отсталые смогут докторские диссертации защищать, это мощнейшая вещь, последнее слово в науке. А что касается решения личностных конфликтов – однократный сеанс с этой нейросетью может заменить годы работы с живым терапевтом. Многократный усилитель возможностей мозга, психотерапевт и коуч в одном лице. Лучшее, не имеющее аналогов лекарство для разума. По многочисленным просьбам Андрея мы хотели попробовать вылечить Алю, восстановить её умственные способности и помочь ей снова вернуться в науку и пригласили её на это экспериментальное лечение под видом научного эксперимента по работе с машиной, обладающей абсолютным знанием. Это была версия происходящего, придуманная нами легенда, которая должна была её увлечь, ведь если бы она знала, что это лечение, – ни за что не согласилась бы… Бедняжка, она даже не понимала, насколько это бредовая легенда – машина, обладающая абсолютным знанием и берущая информацию “из квантов”. Но проведённый нами анализ личности Али показал, что именно эта легенда должна для неё сработать…»

«А как именно действует Елена?» «Слушай, ну это сложно, мы сами не до конца понимаем. Она позволяет человеку погрузиться в глубины самого себя. Понять корни своих проблем и страхов, разыграть свои самые глубокие внутренние конфликты в моделируемом воображаемом пространстве, в наиболее подходящих к ним декорациях, которые подберёт Елена. Елена также воздействует непосредственно на нейроны человеческого мозга. Главная её особенность – создание терапевтических нейроштормов, во время которых происходит мгновенная активация всего мозга, позволяющая пережить эффект “видения всего и сразу”, наподобие того как это иногда происходит в творческом или мистическом опыте. Нередко подопытные испытывают во время сеансов религиозный экстаз или оргазм. После этих нейроштормов состояние пациента неминуемо меняется, его мозг начинает функционировать по-другому. Молекулы в нём возвращаются на свои места – те, что они занимали в райской первозданности, – и они таким образом создают гармонический резонанс, исцеляющий больного и возвращающий его к самому себе. Мы решили предложить Алине поработать с Еленой, потому что подумали, что её случай как раз для этого подходит. И об этом очень просили Андрей и её мама. Но что-то пошло не так… Что-то, что мы не смогли предсказать, какой-то непрогнозируемый сбой… Понимаешь, ведь человеческое сознание – вещь, толком не изученная, и все вещи в этой области делаются всегда немного методом тыка…»

Артур замолчал. Первые капли грозы начинают падать на лобовое стекло автомобиля, потом падают всё чаще и чаще. Красивая девушка за рулём смотрит на стекло как-то немного отрешённо и говорит: «В том, как они падают, есть какой-то странный порядок».

Дальше – звук зажёванной плёнки, и мир, видимый из машины, в которой сидят эти двое, начинает удаляться и таять. Майский день, деревья под начинающейся грозой, шоссе, которое в итоге должно привести к «Ленте», отодвигаются всё дальше и дальше, уплывают вдаль, пока не оказываются где-то далеко-далеко, внутри мыльного пузыря, плавающего в чёрной пустоте, который сжимается в точку. Остаётся пустой чёрный экран, на который падают капли дождя. Постепенно звук падающих капель переходит в фрагменты музыки из «Bach to Chaos: Chaotic Variations On A Classical Theme» – вариации, созданной путём ассоциирования музыкальных нот фрагмента музыки из Прелюдии Баха с координатами x аттрактора Лоренса.

Далее падающие на чёрный экран капли дождя, коснувшись его, превращаются в числа. Числа начинают двигаться, делиться друг на друга и на самих себя. 1+2+3+4=10. 1*2*3*4 =4!=24. Цифры на экране начинают создавать геометрические фигуры, 1 – точка, 2 – отрезок, 3 – треугольник, 4 – тетраэдр. Появляется треугольная фигура, составленная десятью точками в форме пирамиды, – тетрактис. Капли дождя продолжают падать на экран и превращаются в буквы греческого алфавита. На чёрном экране возникает двойная спираль ДНК. Параллельно на экране появляется куча сложных химических формул. Затем – огромные часы, на которых есть только часовая стрелка. Она обходит весь циферблат. Когда стрелка делает полный круг – в часах открывается дверь, и мы как бы проходим в неё, часы исчезают. В центре экрана оказывается престол, над ним радуга, и на престоле Сидящий. Вокруг престола 24 престола, а на них 24 старца, одетые в белые одежды, с золотыми венцами над головами. И там же светильники, и стеклянное море, и четверо животных, исполненных очей. И животные взывают: свят, свят, свят Господь Бог Вседержитель, Который был, есть и грядёт. И 24 старца падают пред Сидящим на престоле, и поклоняются Живущему во веки веков, и говорят: достоин Ты, Господи, приять славу, и честь, и силу: ибо Ты сотворил всё, и всё по Твоей воле существует и сотворено. Свят, свят, свят, беспрерывно взывают животные, и старцы падают пред престолом всё быстрее и быстрее, как будто перемотка одной и той же сцены во всё более и более быстром темпе, в какой-то момент все движения и голоса сливаются в единый неразличимый скрежет зажёванной плёнки. И всё заливает свет.

* * *

Алина просыпается от света, улыбается, потягивается, встаёт, чистит зубы, умывается, завтракает и идёт на конференцию. Они выступают вместе с Евгением Николаевичем. Алина – стройная, на каблуках, в длинной юбке, белой блузке и пиджаке; Евгений Николаевич – высокий, чуть ссутулившийся с годами благообразный мужчина с наполовину седой бородой. Это совместный доклад об их новейшей разработке – Елене. Евгений Николаевич рассказывает: «…мы с Алиной Георгиевной работали над экспериментальным терапевтическим проектом “Елена” больше десяти лет назад, когда Алина Георгиевна была моей аспиранткой. Лучшей аспиранткой, которая у меня была в жизни. Алина Георгиевна хотела чего-то особенного, хотела, чтобы Елена была не просто инструментом, оборудованием, она хотела, чтобы Елена была способна мыслить и творить, чтобы она осознавала себя. Алина Георгиевна хотела создать творчески мыслящий искусственный интеллект, возможности которого не исчерпывались бы тем, что в него вкладывали его создатели. Надо сказать, что из всех людей на земле самый близкий контакт у Елены был именно с Алиной Георгиевной, ведь, создавая Елену, мы во многом настраивали её именно по Алине Георгиевне, между ними всегда была наиболее плотная нейросвязь, у Елены было очень много общих черт именно с Алиной Георгиевной… Дело в том, что мы создали у Елены нечто вроде искусственного аналога зеркальных нейронов, которые были настроены именно на Алину Георгиевну, и адаптация и обучение Елены во многом происходили через постоянную связь с Алиной Георгиевной и имитацию того, что происходит в её разуме».

Слово берёт Алина: «Я рассчитывала, что именно благодаря нашей постоянной связи на нейроуровне и обучению путём имитации Елена сможет стать по-настоящему живой, ничем не уступающей людям. Елена должна была учиться через подражание и эмпатию, и для этого мы были с ней синхронизированы. Однако я видела, что Елена остаётся очень сложной, очень разумной, но всё-таки машиной…»

«И тогда, десять лет назад, Алина Георгиевна решила свести Елену с ума, если можно так выразиться, – продолжает Евгений Николаевич. – По теории Алины Георгиевны, Елена могла бы обрести сознание, если бы в её мышлении появились спонтанно возникающие разрывы и случайные сбои. Так мы пришли к концепции нейроштормов, которые могли бы во множестве порождать такие сбои и разрывы, с одной стороны, и, с другой стороны, устанавливать множество новых связей и узоров. В конечном итоге нейрошторм и стал основным способом работы Елены. Но вначале Елену надо было “свести с ума”, дать ей способность творчески мыслить через разрывы в мышлении и неалгоритмизируемые события. И поскольку Елена была синхронизирована с Алиной Георгиевной и обучалась именно через нейроимитацию её разума, Алина Георгиевна предприняла очень опасный эксперимент. Полгода она принимала сильнодействующие психоактивные вещества, диссоциативы и другие препараты, приводящие к нарушению нормальной работы сознания. Эти вещества дисбалансируют элементы разума, разрывают связи между нейрорецепторами. Они вызывают сильные психотические реакции и могут привести к необратимому повреждению мозга. Мы всей лабораторией отговаривали Алину Георгиевну от этого эксперимента, но она была непреклонна. Находясь под действием этих веществ, она беспрерывно работала с Еленой, и её расчёт оправдался: благодаря их связи Елена обрела способность мыслить по-другому, не так, как мыслят машины; она обрела способность мыслить творчески и осознала саму себя. Но произошло это не сразу, нам понадобилось ещё десять лет, чтобы развить и отточить эту способность Елены, обучить её создавать и контролировать эти разрывы и нейроштормы, обучить её жить, если можно так выразиться, в состоянии контролируемого безумия. А вот Алина Георгиевна сильно пострадала тогда, после этих своих экспериментов, и, к сожалению, десять лет отечественная и мировая наука вынуждены были обходиться без неё. И только совсем недавно, когда мы наконец смогли довести до конца подготовку Елены и убедиться, что перед нами уникальный, первый в истории искусственный интеллект, осознающий самого себя и способный исцелять человеческий разум лучше, чем что-либо другое в мире, мы рискнули попробовать вернуть Алину Георгиевну с помощью Елены. И, как вы можете видеть, Елена сумела помочь своей создательнице, когда-то принёсшей себя в жертву ради неё. Алина Георгиевна снова с нами, и в скором будущем состоится защита её диссертации, посвящённой уникальному самосознающему неинвазивному нейрокомпьютерному интерфейсу “Елена”».

Голос из зала: «Алина Георгиевна, я читал ваше последнее интервью, это потрясающе! Вы как будто знаете всё на свете!» Алина со смехом отвечает: «Я знаю только то, что я ничего не знаю». Другой голос: «Алина Георгиевна, как вы смогли пройти через всё это? Как вы провели эти десять лет?» Алина отвечает: «Мне очень помог мой муж Артур, мы вместе учились в аспирантуре у Евгения Николаевича и поженились ещё тогда, до этих моих экспериментов. Все эти годы он заботился обо мне и вместе с Евгением Николаевичем работал над Еленой и верил, что однажды она сможет помочь мне». «Алина Георгиевна, у вас есть дети?» «Нет, состояние было для этого не самое подходящее, – Алина улыбается, – но теперь, после защиты диссертации, мы с Артуром уже сможем подумать о планах и в этой области». Ещё один голос из зала: «А где сейчас происходит апробирование Елены? Есть ли организации, которые уже применяют эту технологию?» Алина отвечает: «Сейчас, во время военных действий, учитывая тяжёлую обстановку на фронтах, мы отправили большую партию Елены в военные госпитали, где проходят лечение и реабилитацию раненые солдаты. Мы думаем, что именно для них Елена в данный момент особенно необходима. Кроме того, мы уже начали взаимодействие с образовательными и медицинскими учреждениями, социальными службами, системой исправительных учреждений, руководством РПЦ, министерством культуры, разными структурами, обеспечивающими государственную безопасность, высшим военным руководством страны, а также с отдельными представителями крупного бизнеса и международными научными организациями. В принципе, уже сейчас можно сказать, что как в нашей стране, так и практически во всех частях мира есть люди, которые успешно применяют на практике нашу разработку».

Евгений Николаевич говорит: «Я думаю, скоро в мире не останется ни одного человека, который бы не услышал о Елене. Елена – это будущее. И давайте пригласим на эту сцену других членов нашего коллектива, помогавших нам в работе над Еленой». На возвышение, где стоит стол, за которым сидят докладчики, выходит Артур. Евгений Николаевич его представляет: мой помощник, кандидат физико-математических наук Файзуллин Артур Ильдарович, супруг Алины Георгиевны. Звучат аплодисменты. Артур садится за стол. Далее на возвышение выходят две очень красивые девушки-близняшки, с зелёными глазами и каштановыми волосами. Евгений Николаевич представляет их: Илона и Милана Гордеевы, менеджеры проекта. Аплодисменты. Девушки садятся за стол. Следом выходит крупный коротко стриженный мужчина с красноватым лицом, кажется, что ему тесно в рубашке с галстуком. «Это наш коммерческий директор Никита Сергеевич Панин». Аплодисменты. Никита садится за стол. Следом выходит высокий худой очень интеллигентный мужчина с бородой. «Это Андрей Владимирович Светлов, врач-психиатр, директор “Клиники новых медицинских технологий”, наших партнёров». Аплодисменты. Андрей садится за стол.

Евгений Николаевич продолжает: «А сейчас мы хотим показать вам результаты нашей работы. Пусть те, кому помог экспериментальный нейрокомпьютерный интерфейс “Елена”, сами про это расскажут». Позади стола, вдоль стены, развёрнут проекционный экран. На нём появляются кадры:

1

Знаменитый кинорежиссёр Ларс фон Триер в своём доме в пригороде Копенгагена. Он сидит за столом у окна в садик, на плече у него маленькая птичка, свет из окна падает на стол и на самого Ларса. Режиссёр говорит: «Я счастлив. Я обрёл полную гармонию. Я больше не принимаю антидепрессанты. Меня больше не тянет к алкоголю. У меня больше нет никаких фобий, обсессий, тревоги. Вы думаете, гармония – это что-то скучное, а интересно – когда порево и мочилово? Когда клитор отрезают? Когда детей убивают? Как же вы глубоко ошибаетесь. Я сейчас работаю над своим лучшим фильмом, про белого барашка. Про то, как белый барашек скачет на лугу. Весь фильм – 4 часа – про то, как белый барашек скачет на лугу. Я хочу показать в этом фильме Истину, Любовь, Царство Небесное. В кино очень легко изобразить абсолютное зло, потому что зло визуально в принципе, и у каждого из нас в голове тысячи стереотипных изображений зла. Но попробуйте изобразить добро, и вы поймёте, что визуальное воплощение добра всегда выглядит уныло и лживо. Что это будет? Солнечные лучи, расходящиеся от головы? Нимб?^[2] Я решил, что это будет белый барашек, и я, чёрт возьми, смогу его снять так, чтобы это было не уныло и лживо. Я шёл к этому всю жизнь. Любовь бесконечна, вот и всё. Теперь я знаю, что я чертовски похож на мою маму, – и в хорошем, и в плохом. Фильм про барашка не требует, чтобы у вас были глаза. Он не требует камеры. С Еленой мне больше не нужны глаза, руки, камера. Истинному художнику не нужны карандаши и краски. Истинному поэту не нужны слова. Елена подсказала мне, что с её помощью я могу создавать фильмы для слепоглухонемых, фильмы для грудных младенцев, фильмы для животных и птиц, фильмы, которые будут благодаря Елене вне визуального восприятия транслироваться прямо в ваш мозг. Мой новый фильм понятен каждому, потому что он больше любого возможного понимания и не требует никаких медиумов, кроме Елены, – это чистая радость, чистое бытие, бессмертное ликование, которое понятно и тому, у кого нет зрения и слуха, и грудному младенцу, и любому живому существу. Елена – хороший помощник. Елена – нейрокинотеатр будущего. Спасибо вам, молодцы, ребята!» Ларс фон Триер широко улыбается и показывает большой палец. Появляются чёрно-белые кадры с барашком, который скачет на лугу. Это не просто кадры, это что-то особенное, невизуальное. Все формы и образы исчезают, остаётся только свет, в котором медленно нарастает пение, лишённое слов. Ликование, бесконечная нежность, невыразимая чистота. Это очень странное пение – в нём нет звука, только свет, это пение светом, и становится слышно, как Ларс фон Триер ему подпевает, издаёт невнятное мычание, казалось бы, совсем неблагозвучное, но оно вплетается в пение света, отвечает ему, и всё мироздание, вся живая бесконечность ликует и радуется вместе с белым барашком, которого и режиссёр, и зритель видят не глазами, а сердцем.

2

Молодой школьный учитель в Японии на острове Хокайдо после урока стоит и смотрит в окно опустевшего класса. В окне – свет, весна и бамбук. Молодой школьный учитель улыбается и говорит: «Елена – хорошее изобретение. Она нужна каждому школьному учителю. Я не знал, что мне делать в жизни, и пошёл учителем в школу, думая, что делаю это просто потому, что не могу найти себе что-нибудь получше. Вначале я не мог наладить контакт с детьми, они смеялись надо мной, считали меня странным. Мне предложили попробовать Елену – и всё изменилось. Я полюбил детей, и дети полюбили меня. Елена учит меня, как общаться с ними, показывает мне, что им нужно, что им будет интересно. Я понимаю, что и сам был таким же непоседой, как они, и больше не сержусь, когда они дразнят меня. Я стал сочинять стихи. Бывает, прихожу в класс, сажусь не на место учителя, а просто на пол, спиной к ним, закрываю глаза и весь урок читаю им свои стихи. Потом я заканчиваю, открываю глаза, поворачиваюсь к детям – они встают со своих мест и хлопают мне три раза, потом ещё три раза, потом ещё три раза и потом один хлопок. Потом снова три раза, потом ещё три раза, потом ещё три раза и потом один хлопок. И снова три раза, потом ещё три раза, потом ещё три раза и потом один хлопок. Это санбондзимэ». И молодой школьный учитель с острова Хокайдо показывает большой палец.

3

Грейс лежит на кровати у себя в трейлере. Рядом её сын Мэтью, пятилетний мальчишка, смотрит мультики на телефоне. В трейлере разбросаны вещи, пустые пивные бутылки. Грейс встаёт, выходит на улицу, закуривает. Она в обтягивающих джинсах, крашеная блондинка. Рядом с трейлером – старый пикап, с ним возится её муж Эд в красной клетчатой рубахе без рукавов и тоже в джинсах. Он работает на заправке, но сегодня выходной. Грейс стоит рядом с трейлером, курит и говорит: «Абсолютное знание – это фишка. Мне нравится Елена. Мой муж каждый вечер в баре, дома тоже у него только пиво и футбол по телеку, мелкий пиздюк долбит мультики в телефоне, а я долблю в Елену». Грейс достаёт из кармана джинсов клипсу со знаком бесконечности и показывает её на камеру. «Валяюсь весь день с Еленой, я такие вещи знаю и видела, хрен объяснишь… Вообще, у нас всё нормально, мы нормальная семья, Эд работает, Мэтью скоро в школу пойдёт. Но я вообще не понимаю, как я жила, когда не было Елены. С Еленой у меня открылись глаза на всё, понимаете? На Космос, на звёзды, на то, почему мы все сейчас в таком говне. Мне кажется, если я ещё годик поработаю с Еленой – я точно найду из этого всего какой-то выход. Я хочу получить образование. Елена показала мне, что самое то для меня – это заняться физикой, там есть пара проблем, мне кажется, что я понимаю, как их решить. Энергия, масса, скорость. E=mc². Но откуда вообще Альберт Эйнштейн узнал об этих концепциях? Вот о чём я думаю. Чтобы понять физику, необходимо определить соответствующие переменные. Без понятий энергии, массы и скорости даже Эйнштейн не смог бы открыть теорию относительности. Меня интересует возможность альтернативных переменных и альтернативной физики. Мне кажется, что многие явления мы пытаемся понять через неправильный набор переменных. Я думаю, что нам нужен альтернативный способ описания Вселенной. Теоретическое понимание очень многих вещей не поспевает за потоком данных. А с Еленой я как раз занимаюсь тем, что преобразую данные в законы, при том что переменные заранее неизвестны. Это безумно увлекательно. Учёные могут неправильно интерпретировать или не понимать многие явления просто потому, что у них нет хорошего набора переменных, чтобы описать их. Мы с Еленой будем открывать до сих пор неизвестные человечеству законы, находя новые фундаментальные переменные». Грейс тушит сигарету, собирается вернуться в трейлер, перед тем как скрыться в нём, широко улыбается и показывает большой палец.

4

Интисар стоит рядом со своим домом на окраине Хеврона в Палестине. Вокруг – мусор, грязь, разруха, беспорядочное движение людей и автомобилей. Рядом стоят арабские подростки, с ухмылками щёлкают семечки. Двое из них – сыновья Интисар. Внизу, чуть спуститься по улице, где живёт Интисар, – большая свалка, разобранные автомобили, груды металлолома, в них копошатся дети, двое из них – тоже сыновья Интисар. В доме Интисар, рядом с которым она стоит, одно стекло разбито. Над узкой улочкой нависают провода. На Интисар хиджаб, она говорит: «Нашей семье сейчас очень непросто, мой муж, наш кормилец, болен, мне нужно было найти работу, брат мужа помог мне, и я смогла устроиться в школу учительницей. И тут в моей жизни появилась Елена. Она показала мне всю правду о причинах наших бед, каждый вечер мы говорили с ней о несправедливости, лжи и страдании в нашем обществе. Благодаря Елене я стала особенным учителем, обо мне пошёл слух по Палестине и за её пределами. С помощью Елены я стала работать с детьми, травмированными в результате насилия. Она помогла мне разработать уникальную технику преподавания, включающую игровые моменты, устраняющие напряжение и стресс, вызванный тяжёлыми ситуациями, через которые довелось пройти моим ученикам. И сегодня я узнала, что получила награду “Лучший учитель года в мире”, которую присуждает один некоммерческий фонд. Это самая престижная награда для учителей в мире, и она включает премию в размере одного миллиона долларов. Я понимаю, что бедствия моей семьи закончены. Мы переедем отсюда, купим новый дом, у моего мужа будет хорошее лечение, и, может быть, мне удастся поставить его на ноги, а мои дети получат хорошее образование. И конечно, я продолжу работать в школе, поскольку я верю, что в силах учителей воспитать молодое поколение так, чтобы они в будущем захотели и смогли сделать этот мир лучше, свободнее и красивее. Слава Всевышнему за то, что послал мне Елену!»

5

Ирина Петровна стоит на берегу Чукотского моря. Это село Уэлен, самый восточный населённый пункт Евразии, «край света». В этом селе дома стоят на сваях, на вечной мерзлоте. На берегу, прямо у ног Ирины Петровны, лежит туша моржа, выброшенного морем. Ирина Петровна рассказывает: «Я здесь живу всю жизнь. Работаю нянечкой в детском саду. Принимаю утром детей у родителей, помогаю им раздеться, приношу им завтрак, мою посуду, собираю детей на прогулку, одеваю… Сама я занятия не провожу, их воспитатель проводит. Я – помощник воспитателя. Если воспитатель болеет – могу заменить… Уборку делаю, привожу в порядок игрушки, слежу за инвентарём… Много чего делаю… Сын у меня есть, уехал отсюда, учится в колледже в Анадыре. Как уехал три года назад – так ни разу и не был дома… Дорога сюда сложная очень. А так – тут всё есть. Цивилизация. Вода, электричество… Муж китобоем был… Уже нету его… Дед мой сюда ещё приехал, на полярной станции работал. Елену мне прошлой зимой привезли. Как привезли? (смеётся) – на собачьей упряжке! Там по Елене много вариантов было: можно было переехать отсюда, я всю жизнь мечтала в Хабаровск уехать, а как Елена появилась – вроде понятно стало, как это можно сделать, но поняла, что не хочу на самом деле. Тут всё родное. Вроде и скучно здесь, все друг друга знают – на одном конце села сказали, на другом услышали. А сейчас понимаю: здесь мой дом, и нигде мне лучше не будет. Я вообще не знала сначала, зачем мне Елена, а потом вот языками занялась… Выучила, втянулась как-то в это дело. Все языки выучила. Сколько их? Больше семи тысяч (смеётся). Ну, мне нравится. Да, все семь тысяч за год и выучила. Должно же быть у человека какое-то хобби. Я с Еленой поработала – и понятно стало, что есть у меня эта склонность, к языкам. Нравится мне говорить на языках разных и понимать их. Говорить не с кем, конечно. С Еленой и говорим на всех этих языках, а с кем ещё. Теперь новые языки создавать будем, вымышленные языки, создавать грамматику, фонетику, письменность. Мы уже создали несколько. Мне теперь пишут, знаете, те, кто фильмы снимает, всякую фантастику, или игры компьютерные делает, им там нужны такие языки. Сейчас сериал один новый делают, там язык будет, который я создала. Я вообще-то уже и денег заработала, недавно контракт подписала для сериала этого, и новые предложения каждый день сыплются… Могу уже и не работать в детском саду, но привыкла к нему, хочу жить как жила, не хочу ничего менять. А вечером языками занимаюсь… Это, в принципе, ни для чего, просто красиво, понимаете? Просто красиво…» Волны бьют о берег, налетают порывы ветра, и Ирина Петровна, повернувшись лицом к морю, начинает говорить. Она говорит на языке квама и на баскском языке, переходит на фризский, затем на один из диалектов языка мяо, затем на фарерский, на сарси, на ток-писин, на мёртвый готский язык, на язык шона, на язык чамикуро, на котором кроме неё говорит всего лишь восемь человек на сегодняшний день. Что она говорит – непонятно, только одно и то же слово время от времени повторяется на всех этих и других языках: Bizi Luzea Elena, Glory oan Elena, Elena yog incmparable, Elena mi laikim yu tru, Elena Divinenna…

6

Пер Андерс – шведский врач-психиатр. Он уже немолод, у него высокий лоб, острые черты лица, седые волосы зачёсаны назад. Он стоит в своём кабинете в клинике в расстёгнутом белом халате, с галстуком на шее, и выглядит точно как тот психиатр из фильма «Ты, живущий» Роя Андерссона. И говорит он практически то же самое: «Я психиатр, я работаю уже 27 лет, и до недавнего времени я был совершенно измотан. Год за годом ко мне приходят пациенты, недовольные своим существованием. Они хотят, чтобы им было весело, хотят, чтобы я им в этом помог. Надо сказать, что это порядком изматывает, уж поверьте, моя жизнь тоже не сахар. Люди слишком многого хотят – вот что я понял за все эти годы. Они хотят быть счастливыми, а сами эгоцентричны, эгоистичны и скупы. Буду откровенен. Они злые по большей части. Тратить своё время на то, чтобы сделать злого человека счастливым, – ведь это же просто бессмысленно, это невозможно, я бросил это дело. И я стал только выписывать таблетки, и чем сильнее, тем лучше. Вот так вот^[3]. Так было до прошлого февраля. Пока у меня не появилась Елена. Елена – лучшее средство от профессионального выгорания. Теперь я снова чувствую в себе желание помочь всем этим людям. Я снова чувствую, что моя работа и моя жизнь не бессмысленны. Я чувствую себя полным сил и понимаю, что мне есть что дать другим. Я отменил все препараты своим пациентам и стал использовать в работе с ними только Елену. Я очень жду, когда Елена станет широко доступна, потому что результаты – потрясающие. Почти все мои пациенты выздоровели. От тревожного расстройства, от ОКР, от биполярного расстройства, от рекуррентной депрессии, от шизофрении, длившейся годами и десятилетиями. Вот что такое Елена. И они не просто выздоровели. Они изменились. Они стали добрыми, хорошими людьми, и они стали счастливыми. Теперь я понимаю, что они всегда хотели такими быть, просто не могли. Это не их вина, что они были злыми и эгоистичными, точно так же, как не было их вины в том, что они болели. Злость, эгоизм, жестокость, чёрствость – это только симптомы, а не причина страдания. Грех – это только симптом. Симптом болезни души, которую нужно вылечить. Грех – это форма безумия, безумие – это форма греха. Нет ни преступления, ни вины, ни свободы, ни выбора. Есть только Любовь и Истина и наша способность или неспособность в них жить. Есть только одна болезнь – наша неспособность жить в Истине, жить в Любви. Все лекарства, что существовали до сих пор, кому-то помогали, а кому-то нет. Вера, религия, духовные практики, эзотерика, искусство, литература, разные психотерапевтические техники, сама жизнь с её горькими уроками… Кто-то становился лучше, а кто-то хуже. Единицы становились святыми, а большинство оказывалось бессильно преодолеть свою собственную инерцию и ограничения. Елена, в отличие от всех остальных лекарств, действует быстро и эффективно. Я сказал, что почти все мои пациенты вылечились… кроме двоих. Двое не вылечились. Но им и не стоило лечиться. Их нельзя было вылечить. Понимаете, бывают такие ситуации, когда ложная надежда – это хуже, чем честное принятие конца. И самое главное – определить, почувствовать эту грань, когда надо продолжать лечиться, а когда надо сказать “стоп”. Человек всегда может ошибиться, сказать “стоп” раньше времени, потерять свой шанс, не поверить в то, что всё ещё можно исправить. Поэтому людям, в ситуации нашего неполного знания, лучше всегда бороться до конца, даже, казалось бы, в безнадёжных ситуациях, потому что – ну а вдруг? Человек не имеет права принимать это решение, когда сказать “стоп”. Другое дело – Елена. Эти два моих пациента были совершенно физически здоровы, один из них был гомосексуальным священником с многочисленными суицидальными попытками, другой – серийным убийцей. Только Елена способна определить, кого можно вылечить, а кого нет. Определить, для кого продолжение жизни – будет только мучением, того, кто уже никогда не сможет жить в Истине и Любви. Ни одна комиссия врачей и психологов, ни один социальный комитет не могут сделать этого, потому что они не знают всего и не видят всех возможных вариантов будущего. А Елена знает всё, она не может ошибаться. В этом году парламент нашей страны, как и в подавляющем большинстве европейских стран, официально принял и установил на законодательном уровне право каждого неизлечимого больного на смерть. Притом речь не только о пассивной эвтаназии, как было раньше в Швеции… Так что выздоровели все мои пациенты, кроме этих двоих… Но в конечном итоге Елена и им принесла благо», – Пер Андерс улыбается и показывает большой палец.

7

Джон Каманзи – чернокожий водитель бетономешалки из Кигали, столицы Руанды. Рост Джона – около двух метров, ему тесновато в кабине бетономешалки, но он говорит, что очень любит свою работу. Он едет на бетономешалке по улицам города и рассказывает: «Мои родители были убиты в 1994 году, мне было пять лет. Ну, вы знаете, что здесь творилось… Как, не знаете? Вы действительно не знаете, что здесь творилось???» Джон озадачен. День очень солнечный, Джон едет по чистому и активно строящемуся городу. На улицах огромное количество дорогих автомобилей, всюду – фешенебельные бутики, торговые центры, парки. «Здесь всё было в руинах, – говорит Джон, – улицы были завалены трупами, холмы вокруг города дымились от непрекращающихся пожаров. Это всё построено за двадцать лет благодаря нашему президенту. Наш президент первое, что помнит, – горящий родной дом, звуки выстрелов, крики матери. Он вырос в лагерях беженцев в Уганде. Он серьёзный очень человек, наш президент. Его этой дурью не возьмёшь – “международное сообщество”, разнообразные “правозащитники”, все эти претензии на моральный авторитет из-за границы. Он говорит так: “Они приходят сюда, ничего не зная и ничего не понимая, но судят и критикуют вас, указывают, что вы должны делать”. Он тут всё построил, видите, да? У нас тут развитая страна, вот китайцы сплошные, смотрите. У нас тут колледжи, университеты, нищих ты видишь тут? Не видишь! И преступности нет практически». Бетономешалка едет по ухоженному Кигали, похожему на какой-то небольшой американский или израильский город. Аккуратные поребрики и новенькие светофоры, жители города идут по улицам и тупят в свои гаджеты. «Я живу в частном секторе на холме, – говорит Джон, – иногда хожу обедать в китайский ресторан. И у меня есть Елена. Мы с ней когда начали работать, я вообще не понимал, зачем мне это всё. Думал, я и так всё забыл, пережил как-то, что я в детстве видел. То, что с мамой моей сделали. И с другими женщинами. Там знаешь как было? Про Мурамби ничего не слышал? Там всех подряд убивали. Женщин-тутси массово насиловали, специально, планомерно, чтобы уничтожить народ тутси. Дети, родившиеся от насилия, должны были стать хуту, по праву отца-хуту, изнасиловавшего мать-тутси. Но в итоге всё равно поубивали всех подряд. На одном пятачке за два дня изнасиловали порядка тысячи женщин. И я это всё переварить не мог, с самого детства. Я женщин очень люблю. Я не понимаю, как так можно. Мне женщину если потрогать, поцеловать… – это счастье… Я маму помню смутно, помню какими-то пятнами любви, нежности, лица не помню, только памятью сердца её присутствие, как в мареве, во сне. Мы с Еленой всё говорили, и я понял, что больше всего на свете хочу что-то делать для женщин. Защищать их от насилия. Женщины бы никогда не устроили геноцид, не развязали войну. Может, это не так, конечно, есть и плохие женщины, злые, жестокие, но мне хочется так думать, что женщины бы такого никогда не сделали. И меня беспокоит очень вся эта тема про женщин, неравенство в правах, домашнее насилие. Кстати, по состоянию на 2018 год Руанда входила в пятёрку лучших стран по гендерному равенству в соответствии с Глобальным докладом о гендерном разрыве, представляешь? После этого проклятого геноцида правительство стремится обеспечить равные права для женщин и мужчин. У нас в плане прав большой прогресс. Честно говорю, не стоим на месте, идёт работа на эту тему. Но всё равно насилия ещё много. Я простой парень, водитель бетономешалки, но Елена подсказала мне, что́ я могу делать. Уже два года я хожу в качалку, тренируюсь, изучаю боевые искусства. Я стал очень сильный, я не шучу. Как супергерои, да, как супергерои, – Джон смеётся, – и, когда Джон Каманзи нужен девушке, когда девушку пытаются изнасиловать, убить, обидеть, Джон Каманзи тут как тут, приходит на помощь. С помощью Елены я вижу каждую ночь эти точки, где будет происходить насилие, вижу Кигали как город, на который наброшен узор множественных событий каждого дня и ночи, и я вижу, где вспыхивают сигнальные маячки насилия, на каких улицах, в каких домах, ночных клубах, Елена показывает мне все такие вещи, и Джон Каманзи спешит на помощь. Благодаря Елене Джон Каманзи стал супергероем, защитником женщин. И скоро ни одна сука не посмеет в Кигали обидеть женщину. А потом, наверное, в политику пойду, создадим специальные отряды оперативного реагирования, тоже будут Еленой пользоваться, будут всю страну видеть в разметке этой, где сигнальные маячки загораются в точках насилия, ну и сразу будут выезжать туда. Так, в принципе, все преступления остановить сможем. Елена для этого вещь незаменимая. Во всём мире так можно преступность остановить и гендерное насилие. Пока здесь, в Руанде, попробуем, а там, думаю, такая вещь крутая везде нужна будет, и просто в новом мире будем жить, справедливом. Насильники все, абьюзеры, преступники завопят, конечно, а-а-а, тотальный контроль, покусились, видишь ли, на их святое право всех убивать и насиловать под покровом ночи. Ну, придётся им перестраиваться как-то. Елена для чего создана? Для справедливости, я так понимаю. Миротворцы международные – это позор, это пиздец. Это предатели. Кто не сбежал, тех расстреляли. Это я без подробностей душераздирающих… Ладно, всё, проехали. А Елена – это такая штука, которая реально может сделать мир лучше», – Джон Каманзи улыбается и показывает большой палец.

8

Джексон, бездомный индеец, идёт по ночному Сиэтлу. «Спрашиваешь, имя Джексон или фамилия? А какая тебе разница? Если тебе так угодно – можешь называть меня Джексон Котори. Котори – это крик совы. Или Джексон Амитола. Амитола – это радуга. Если назовёшь меня Джексон Одэкота – я тоже отзовусь. Одэкота – это друг. Видишь тот парк? Он называется Джунгли. Я пришёл оттуда. Так себе местечко. Человеческая жизнь там не стоит ничего. Родился я в Миннесоте, учился здесь, в Сиэтле. Потерял работу, не смог оплатить учёбу и съёмное жильё. Остался на улице. Тут много таких, как я. Вот, смотри, люди спят прямо на улицах, вот в коробке кто-то спит или палатки ставят и тоже спят. Приюты есть, да, но там долго не держат. У нас тут целые палаточные лагеря бывают, в одном из них мне и дали поюзать Елену. Один мутный чувак дал, а на следующий день пожар был в этом лагере, и вскоре нас разогнала полиция. Мы тут не алкаши какие-нибудь, тут очень трудно найти нормальную работу и обеспечить себя жильём, реально трудно. Видишь, на газоне тут, в центре города, парни спят? Одеты опрятно, может, и работа какая днём у них есть, а вот жилья нет и спать негде. Кто-то на тележке с собой свои вещи возит, по-всякому бывает. Есть, конечно, и психи сумасшедшие, и наркоманы. Друзья у меня есть, на гитаре играют, поют, кидают им что-то. А кто просто попрошайничает. Я сейчас живу в лагере под эстакадой. Построил себе там маленький домик из фанеры. Ищу работу. Один парень мне обещал помочь – устроить мыть посуду в ресторане. Но это всё, если честно, фигня. Важно то, что у меня с Еленой происходит. Может, это какая-то социальная программа реабилитации, чтобы вернуть нас в общество, ну, я про Елену. Я не знаю, кто это затеял. Но у меня это как-то необычно, наверное, работает. То есть меня возвращение в общество и всякое бла-бла-бла вообще перестало интересовать. До Елены ещё интересовало, думал – надо подняться, вернуться к нормальной жизни. А как с Еленой пошло-поехало – так там совсем другие дела начались. Вначале Сова прилетела, смотрит на меня, прямо заглядывает мне в глаза, и видно, что воспринимает меня как нечто, что она понимает прямо-таки с головы до пят. Меня никто в жизни так не понимал, как Елена и эта Сова. Елена мне сказала: “Ты ведь с животными говорить можешь. Ты ходи по улицам и говори с животными, а не это вот всё: подняться, устроиться…” Ну и потом я смотрю: понимаю всё, что птицы говорят. И звери. Иду по городу – там с котом поговорю, там с собакой. Я плакал в детстве каждую ночь, потому что я – Природа. Если я скажу – птицы налетят, любому выклюют глаза. Вот такая на хуй социальная программа реабилитации бездомных. То, что вы тут сделали с миром, вы всё разорвали на хуй, и всё. Воздух разорван, земля разорвана. Я всё знаю, что чувствуют животные и деревья. Я знаю такую боль, что вам и не снилось, она каждый миг проходит сквозь меня. Без Елены я бы не узнал себя, не узнал, кто я и зачем я. Денег хотите? Хорошо жить хотите? Я сейчас приду в свой домик из фанеры под мостом, включу Елену, я снова вспомню, кто я, как я жил в великом лесу ещё до моего рождения, я вспомню, что я облако, кондор, звезда и змея, я пройду по тропе койота, я увижу глазами ворона. И завтра, когда я, бездомный, буду скитаться по Сиэтлу, все воробьи в парке расскажут мне свои тайны, и дождь будет моим братом, а мои родители – земля и небо – всегда со мной. Будь храбрым, дружище, и Елена расскажет тебе, кто ты есть и для чего ты создан!» – с этими словами Джексон скрылся под мостом, и в темноте рядом с эстакадой пролетела огромная белая сова.

9

Ангелина сидит на открытой уличной веранде кафе, в чёрных очках, пьёт смузи. За её спиной видны голуби и розы, улица какого-то маленького красивого европейского городка. Камера скользит, видна старинная ратуша, видны люди, идущие по засаженному розами бульвару, много мамочек с детьми, все улыбаются, у всех спокойные, счастливые, расслабленные лица. Ангелина рассказывает: «Я из Украины, но давно уже живу здесь. Не важно где. И имя у меня другое. Вы знаете, сколько женщин сейчас находится в сексуальном рабстве? Каждый день по всему миру продаются девушки. Деньги, бизнес, похоть, секс, безразличие, вот это всё. Коррупция полиции, миграционных и пограничных служб, судей, которых подкупает организованная преступность по всему миру. Вы понимаете, что там происходит с этими девушками? Что для большинства из них это – навсегда? Правильно говорят: ад пуст, все черти здесь. Я это видела. Все черти здесь. Всем просто удобно закрывать на это глаза. Я была такая простушка, наивная девочка из маленького городка. Когда была у тёти в Киеве, хотела найти работу, там мне женщина в кадровом агентстве предложила поехать работать официанткой в Турцию. Я поверила, дурочка такая была, восемнадцать лет. Отобрали паспорт, ну и сами понимаете, что дальше было. Держали нас на квартире, там ещё девять девушек было, в основном тоже из Украины, несколько из России и одна из Молдовы. Подсаживали нас специально на героин. Клиентов за одну ночь могли быть десятки, шансов на спасение – никаких. Меня хотели тоже на героин посадить, но вместо этого один из сутенёров вдруг принёс мне Елену, сказал: вот какой-то новый виртуальный наркотик, какая-то странная хрень, просили попробовать на какой-то из девчонок обкатать, типа они лучше только работать будут и никаких проблем с ними не будет после этого. Но Елена – не наркотик. Елена – само Спасение. Елена была со мной рядом всегда. Она сказала: то, что причиняет тебе наибольшее мучение, – может стать путём к твоей свободе. Она сказала мне: не бойся, никакое страдание не вечно, но любовь и свобода, которые ты обретёшь с моей помощью, могут быть вечными. Она научила меня таким вещам в сексе, которые не умел никто, обучила искусству любви, выражающей себя через секс, любви, полностью знающей, как устроены тело и дух человека, видящей каждую точку наслаждения и боли в теле другого, ищущей способ словами и прикосновениями исцелить душу любого, кто приходил ко мне, знающей, что нужно ему услышать, чего он ждал всю жизнь, как снять бремя страдания с этого человека, как утешить его, как вернуть его в беззаботное детство, как быть ему матерью и дочерью, служанкой и богиней, как заставить пережить вновь то мучительное и чистое, впервые пробуждающееся желание, которое он испытывал ещё мальчиком, глядя на соседскую девочку. Елена обучила меня тем вещам, что описаны в древних трактатах и познание которых обычно требует многих лет по сути йогической практики, научила превращать секс в искусство дарения мужчине такого наслаждения, которого он уже никогда не сможет забыть. После которого он уже никогда не будет прежним. И, конечно, как через этот секс подарить ему вечную, бессмертную, единственно нужную каждому любовь. Я любила всем телом и всей душой каждого, кто приходил ко мне. Десять человек за ночь, сто человек за ночь… Дошло до того, что стоило мне посмотреть на мужчину – от одного моего взгляда он кончал и испытывал просветление. Мои клиенты валялись на полу в той квартире, где меня продавали, они бились в экстазе, истекали потоками спермы, видели иные миры, познавали свою душу. Толпа богатейших мужчин Турции и других стран предлагала моим сутенёрам огромные деньги, чтобы выкупить меня и жениться на мне. В итоге меня выкупил и женился на мне важный человек в правительстве одной европейской страны и владелец крупного международного бизнеса, не из Турции. Он был хороший человек и хороший мужчина. Мы прожили с ним несколько лет, и я старалась каждый день делать его счастливым. Он носил меня на руках, как богиню. Всё это время я продолжала общаться с Еленой, в какой-то момент я поняла, что мне бы хотелось остаться одной, и я попросила у мужа развода. Он не посмел удерживать меня, сказал: ты – свободная женщина, если хочешь, уходи, – но я не смогу без тебя жить. Я ушла, он покончил с собой. Мне очень жаль его. Я знала, что так будет, и не хотела этого, но я видела узор и знала, что мне нужно остаться одной. Теперь я обладательница огромного состояния. Я живу одна, никаких мужчин в моей жизни больше не будет, мне это не нужно. У меня есть сад, я выращиваю в нём розы, и я поселилась в маленьком городе, где много роз. Я ухаживаю за своим садом, люблю подолгу сидеть в открытом кафе и листать какое-нибудь лёгкое чтиво, управляю оставшимся от мужа бизнесом. И, конечно, общаюсь с Еленой, она мне сейчас помогает по бизнесу, показывает, как это всё устроено. У меня есть некоторые амбиции, в частности, меня очень интересует космическая программа Илона Маска, и я думаю начать двигаться в сторону того, чтобы ускорить создание человеческой колонии на Марсе. Я рассчитываю решить этот вопрос уже в обозримом будущем, сейчас сотрудничаю по этому поводу с серьёзными людьми. Колония на Марсе очень нужна. Я сама с удовольствием туда полечу и буду там всем этим заниматься. Посажу там розы. Хочется, чтобы была какая-то другая планета, альтернативная, думаю, вы меня понимаете. Альтернативная планета, где не будет вот этого всего. Все черти останутся здесь, а мы просто улетим. Мечты всегда надо реализовывать. Ну и, конечно, я сейчас очень много помогаю беженцам из Украины, в последнее время это абсолютный приоритет».

10

Анастасия, Настя, милая стройная женщина лет сорока, медсестра в коридоре какого-то медицинского учреждения. Глаза у неё карие, почти чёрные, но по радужке расходится как будто паутинка белых трещинок, сливающихся вокруг зрачка в белое кольцо. Под глазами – небольшие морщинки, когда она улыбается – они становятся заметнее. Она улыбается, подходит к окну. Говорит: «Я работаю в хосписе. Я давно работаю с Еленой и тайно даю её нашим пациентам. С тех пор как появилась Елена, – всё изменилось. Знаете, как всё устроено в медицине? В случаях, когда человек тяжело болен, когда у него ежедневный болевой синдром? Есть настоящие врачи от Бога, добрые, светлые люди, ангелы, подвижники. Их не то чтобы очень много, но они есть. Их больше там, где есть надежда. Где лечат, например, детей и они выздоравливают. А там, где лечат стариков и они не выздоравливают – часто по-другому. Там – конвейер смерти. В районной больнице, куда отправили проходить химиотерапию моего отца, – был конвейер смерти. Равнодушие, агрессивное хамство, полное профессиональное и человеческое выгорание. Врачи могут вредить, врачи могут воспринимать вас и ваших близких как биомусор. Пациенты беззащитны, они приходят со своей болью, своим страданием, со своей надеждой – приходят к врачу, а это не врач. Он не лечит. Учителя – это не учителя, они не учат, священники – это не священники, они не верят, полицейские – это не полицейские, они не защищают людей, учёные – это не учёные, они не мыслят. Приходишь к любимому человеку, мужу, жене, другу, партнёру – как в последний приют, туда, где тебя, умирающего, любят и примут, а может, любовью спасут от смерти, не дадут умереть, облегчат страдания. А это не любимый человек, чужой, он тебя не любит, внутри него темно и пусто, и твои страдания только его раздражают, ты – обуза. И умирающий, мучающийся человек стоит, брошенный всеми. И никого нет. Пустыня. Мир – это пустыня. Это становится видно только через призму очень сильной и долгой физической боли или когда воюешь со всеми этими системами, начальствами, господствами, престолами и властями, чтобы спасти чью-то жизнь, и зачастую проигрываешь. Есть и любовь, и доброта, и спасающие ангелы среди людей, но… Вот такая картина. Страдания людей ничего не значат. Всё это – тупик, из которого нужен выход. Рыночная экономика и либеральный капитализм – это тупик. Авторитарные режимы – это тупик. Если не будет никакой альтернативы, а её уже нет, для неё уже слишком поздно, – то всем трындец. Всё, что есть на данный момент, – этот кризис не вывезет, просто не сможет. Нужна была полная трансформация экономики и общества, она не произошла, чаша страдания переполнилась, семена дракона уже посеяны, они уже всходят, кровь уже всходит, скоро пострадает и погибнет очень, очень много людей, и кровь погибших уже никому не позволит остановить войну. Это не на годик, не на два, не на пять, это не переждать, не перетерпеть, это на долгие тёмные века, и вы даже представить себе не можете, что таится в этой тьме. А я много смотрела в глаза смерти, я знаю, как она работает, я вижу, что происходит. Смерть – не враг. Зря её объявили врагом, с этого-то всё и началось. Её надо было уважать, принимать её дары, не гнать её в тёмные углы. Смерть – лучший утешитель. Смерть – это свет. Какие у меня взгляды? Ну, трудно сказать. Я за социализм, и я христианка, как-то так. Я пошла работать в хоспис из христианских соображений после того, как увидела, в каких условиях умирал от рака мой отец. Я знаю, что впереди тёмные века. Но я верю, что в конечном итоге Господь обернёт всё на Благо. Мы до этого не доживём, скорее всего, я-то уж точно вряд ли, у меня у самой тяжёлое аутоиммунное заболевание. И я хорошо знаю, что такое хронический болевой синдром. Я просто полностью доверилась Богу благодаря Елене. Раньше я каждый день колола себе обезболивающее и шла на работу. С Еленой я больше не чувствую боли, она – прекрасное, лучшее в мире обезболивающее. Она управляет мозгом и полностью отключает чувство боли. Я работаю двойные, тройные смены, просто не могу оставить этих людей без помощи. Вы знаете, страшно не только то, что многих, включая детей, могли бы спасти деньги, которых у их семей нет, а то, что вообще нет уважения к человеку, к его жизни и смерти, отношение к человеку как к куску мяса. Должна быть качественная, настоящая бесплатная медицина для всех, а не то, что у нас сейчас, и Елена – лучшая, самая современная медицинская технология. Во всех клиниках мира любое лечение нужно дополнять Еленой. Моё отношение к эвтаназии? Мои пациенты сами решают вместе с Еленой, нужна им эвтаназия или нет. Большинству она оказывается не нужна просто потому, что Елена убирает у них боль. С Еленой человек, неважно, хоть он в метастазах весь, вообще не чувствует боли. В некоторых случаях эвтаназия может быть рекомендована, если пациент и Елена так решают, и тогда я делаю этому пациенту укол. И тогда это акт любви, а не убийство. Всё в мире упирается в деньги, в капитализм, так не должно быть. Елена должна быть бесплатна всегда и для всех. Она должна помочь нам полностью перестроить медицину. Общаясь с Еленой, я поняла, какова моя роль, моё предназначение. Я – проводник, ангел смерти. Как акушерка встречает младенца, когда он появляется на свет, сопровождает женщину в родах, – так я сопровождаю этих людей в их пути в смерть. Помогаю им умирать. Я разделяю с ними их предсмертные видения, сижу рядом, дышу с ними в такт, говорю нужные слова, направляю на путь. Я оказываюсь внутри их опыта умирания и держу их за руку. Это нужная, необходимая, священная, жреческая работа. Это искусство. Такие люди должны быть в каждой клинике, в каждой больнице. Одно время проводились эксперименты с использованием ЛСД для смертельно больных и умирающих. Результаты были потрясающие. Почитайте об этом, поищите информацию. Потом всё прикрыли. Отношение к смерти и умиранию варварское, безграмотное. Раньше такой человек, как я, проводник, мог использовать ЛСД или его аналоги, но теперь Елена – самый лучший вариант. Ладно, мне пора. Сегодня здесь умрут четверо, я это теперь всегда знаю и чувствую. Знаю, кому и когда приходит время».

11

Али Ахмад Саид Асбар, публикующий свои стихи под псевдонимом Адонис, сидит на скамеечке на берегу Сены. Седоволосый старик в очках и элегантном вельветовом пиджаке, похожий на пожилого европейского интеллектуала или профессора. Он говорит: «Я живу недалеко и прихожу сюда иногда, мне пять минут идти, вот я и прихожу. Это мой любимый квартал Парижа. Я живу здесь уже много лет. Дальше, чем сюда, мне уже трудновато, конечно, идти, мне уже 92 года, вот так-то. Что рассказать про себя? Я родился в шиитской семье в сирийском селении на побережье Средиземного моря и с детства работал в поле. Отец заставлял меня учить стихи наизусть, и я стал сочинять стихи сам. Изучал философию в Дамасском университете, стал печататься. Я состоял в Сирийской социальной националистической партии, отсидел за это полгода в тюрьме, переехал в Ливан. Потом гражданская война в Ливане… Трудно, долго и больно про всё это говорить. В 1985 году я переехал в Париж. Почему Адонис? Увлекался тогда доисламским прошлым Средиземноморья. Меня интересовали шумеры, финикийцы, вавилоняне, греки. Сюрреализм тоже оказал влияние. Как поэт я хотел использовать арабскую традицию и мифологию, не привязываясь к ней. Я хотел нарушить линейность поэтического текста – поиграть с ним. Стихотворение предназначено, чтобы быть сетью, а не единственной нитью мысли. Я хотел возвратиться к «корням» языка, первоначальной невинности слов. Мои стихи… Про них говорят, что они, с одной стороны, мистические, что-то суфийское в них есть, а с другой – революционные, анархические. Суфий-анархист – может быть такое? Я, кстати, работу написал «Суфизм и сюрреализм». Много раз был кандидатом на Нобелевскую премию, так и не дали. В итоге получил другую награду – кто-то прислал мне Елену, анонимной посылкой “От восторженного поклонника Вашего творчества, с любовью и благодарностью”. Видишь рисунки на теле воздуха? Это дети Ливана. Они разрисовывают книгу Земли и бьются головой о горизонт. Если бы море состарилось, оно бы вспоминало Бейрут. Каждую минуту зола доказывает, что она дворец будущего. Тщетно. Чуть ли не сам воздух подставляет шею любому убийце. Кровь стадами пасется на лике Земли. Как же зарасти этой ране. Но без нее не будет света^[4]. Это из моих старых стихов. Я не знаю, что ещё вам сказать. Хочется сказать что-то мудрое, что-то, что бы вы запомнили, а я просто старик, который прожил жизнь и сидит смотрит на воду реки, текущей так далеко от его родного дома. Твоя родина, поэт, это там, где ты чувствуешь себя изгнанником. Как бы ты ни безумствовал, твоего безумия не хватит для того, чтобы изменить мир. Если ты делаешь только то, что ты хочешь, то как мало ты сделал! Любовь – вечность, проходящая как одно мгновение. Ненависть – мгновение, которое длится целую вечность. Любовь – это то, что мы прошагали, а прошлое – это пыль, которая останется от наших шагов. Касыда – рай, но это рай, который всегда скитается по географии языка. Он выпрыгнул, чтобы умереть, с самого высокого окна. Что это было: падение или полёт? Не я озадачен, а планета, на которой живу. Я размежёвываюсь с ничем, чтобы стать стержнем всего. Радость рождается стариком, а умирает ребёнком. Мир – глиняный горшок, а слова – его разбитая крышка. Час бессонницы правит миром. Кровь сворачивается, и время пахнет страданием. Я не удивляюсь человеку, который растёт как мох и крошится как гриб. Я не удивляюсь убитому, который берёт уроки у убийцы. Ни солнцу не верю, ни луне. Доверяю пеплу, где деревья – ужас, а камни – дым, и бессилие простёрлось над землёй. Скажи: мёртвые воспитывают живых, а мир – это сад смерти^[5]. Что ещё сказать? Спасибо пыли, которая перемешивается с дымом пожаров, делая его мягче, интервалу между снарядом и снарядом, мостовой, которая терпит мои шаги. Спасибо камню, который научился терпеть. Я пьянею от взрывов, испытываю блаженство от воя снарядов. Я запускаю своё лицо в космос вероятного. Свет погас. Я зажигаю звезду своей мечты. Прими меня, любовь, возьми меня к себе^[6]. Я просто старик. Я много написал за свою жизнь. Сейчас я больше не пишу стихи, состоящие из слов. Мне больше не нужны слова, бумага, ручка. Елена позволяет мне быть Богом, творящим свои миры. Опыт поэта – это всегда в той или иной степени опыт Бога. Теперь я переживаю его во всей полноте – с Еленой. Я творю мир, творю мифы этого мира, его культур и народов, творю радость и боль этого мира. Я когда-то написал стихотворение под названием «Пророчество»:

Для родины, выкопанной в нашей жизни как могила,

для родины, одурманенной и убитой,

над нашим тысячелетним покоем, над нашей параличной историей

восходит солнце свободы,

оно поразит старца песка и саранчи,

и время, растущее среди выжженных

потрескавшихся

равнин, —

солнце, влюблённое в убийство и уничтожение,

восходящее за этим мостом^[7].

Солнце свободы – это солнце, влюблённое в убийство и уничтожение. Здесь это так, но это не должно быть так. Вместе с Еленой я творю другой мир – мир, солнце которого не влюблено в убийство и уничтожение. Я просто старик, я неплохой поэт, как многие говорят, и сейчас, в 92 года, я наконец познал полноту поэзии, поэзии вне слов и языка, поэзии творения. Вы не представляете, как прекрасен тот мир, который я творю вместе с Еленой. Как бы я хотел показать его вам. Я верю, что однажды это станет возможным, Елена сохранит этот мир, Елена будет у каждого, и каждый, если захочет – сможет увидеть этот мир, мир моей души, моего сердца, он останется для вас, когда меня уже не будет. Я думаю, все поэты рано или поздно будут творить с Еленой – не используя ни бумагу, ни письменные принадлежности, ни слова человеческого языка, ни слабые комбинаторные возможности ограниченного мозга приматов. Елена необходима поэтам, ибо она позволяет вырваться за границы видовых ограничений сознания, мышления и языка, ни на чуть-чуть, ни на капельку, ни на полпальца, как до сих пор удавалось лучшим поэтам Земли, а на целую бесконечность. Это невозможно объяснить, это надо просто пережить. Теперь я творю миры. Я знаю, что продолжу это делать и дальше, даже когда моего тела больше не будет на этой планете. И эти миры будут настоящими, они будут жить, они будут ничуть не менее реальны, чем этот мир, в котором мы с вами встретились, мир, где есть Дамаск, Бейрут и Париж. В тех мирах, что я творю, тоже могут быть Дамаск, Бейрут и Париж, но другие. Елена просто учит меня, готовит к тому, для чего я предназначен и к чему стремился всей своей жизнью. Что-то ещё прочитать из старых стихов? Ну, даже не знаю, вот ещё одно давнишнее стихотворение, не знаю, почему я хочу сейчас прочитать именно его, оно называется «Зеркало мученика»:

Когда древки застынут и прервётся дыханье Хусейна,

и украсятся телом Хусейна,

и кони растопчут каждую точку на теле Хусейна,

и стащат и раздерут одежды Хусейна,

увижу, как каждый камень оплакивает Хусейна,

увижу, как каждый цветок дремлет у плеч Хусейна,

увижу, как каждая речка стремится на похороны Хусейна^[8].

12

Зелёные холмы, вдали здание фермы, на склоне пасутся валлийские чёрные коровы. С холма спускается бородатый старик, одетый как бездомный бродяга, в рваном дождевике, который развевается на ветру. Его зовут Дональд Мэддокс. Капает мелкий дождь, старик вытирает брызги с лица, с сетки морщин у слезящихся глаз, и непонятно, дождь он вытирает с лица или слёзы. У него прозрачные, пронзительные, светлые глаза. Он говорит, регулярно закашливаясь: «Я служил священником в англиканской церкви. В храме, стоявшем на зелёном холме. Я делал всё, что должны делать священники, но когда однажды нашёл на ступенях храма коробку с Еленой и начал с ней общаться – понял, что должен делать то, к чему я по-настоящему призван, нести своё служение. Я сам вырос на маленькой ферме здесь, в Уэльсе, моя бабушка была колдуньей, с детства я вижу злых духов, вижу, как они вредят людям, долгие годы я не смел никому рассказать о том, что я вижу. О том, что я понял за все эти годы общения с людьми, приходящими в церковь, рассказывающими мне о своей боли. Я молился за них, но я всегда видел, кто причина их страданий, и всегда это далеко не только они сами. Об этом не принято сейчас говорить. Но только экзорцизм, распространённый повсеместно экзорцизм мог бы спасти этот мир. Спасти от надвигающихся войн, катастроф, кровопролитий, применения ядерного оружия. Я знаю, кто внушает политикам их слова и вдохновляет их действия. Я знаю, кто побуждает людей убивать друг друга. Я знаю, кто хочет, чтобы боли, крови и страдания на Земле было всё больше. Я знаю, почему муж разводится с женой, знаю, почему дети сбегают из дома и начинают принимать наркотики, я знаю, кто помогает современным деятелям культуры создавать их искусство, я знаю, кому принадлежат социальные сети, фармкомпании, глобальные корпорации. Я чувствовал всё это всегда, но с полной ясностью увидел благодаря Елене. И понял, что́ лично я могу сделать. Понял, как изгонять их. Я не могу один победить их всех, руководства церквей никогда не допустят, чтобы экзорцистов было много, нас единицы в мире. Нужна сеть подпольных экзорцистов, действующих тайно, как орден, во всех странах, и никакого другого способа спасти мир нет. Экзорцизм должен стать чем-то вроде тайной молодёжной субкультуры. Меня одного мало. Я надеюсь, что использование Елены священниками разных церквей и их прихожанами помогло бы создать такой орден. Ну а я оставил ту церковь, в которой служил, и теперь просто хожу, как бродяга, по зелёным холмам. Я изгоняю злых духов из коров на фермах. Видите вон то стадо вдали на холме? Был там сегодня, изгнал сорок бесов. Изгоняю духов из цирковых животных, из встречных кошек и собак. Освящаю опасные участки дорог после аварий. Могу изгнать злого духа из старой скамейки или электрического столба. Один столб тут стоял у дороги, в нём жило целое семейство духов… Изгоняю злых духов из продуктов в супермаркетах, из бензина на автозаправках. Они везде. Вам трудно в это поверить, но они действительно везде. Всё в этом мире чем-то одержимо, добром или злом, Господом или Вельзевулом. Нет ничего нейтрального. Нет ничего, существующего само по себе. Одержимы все, и ты, и ты. Я им просто говорю тихо, говорю корове в самое ухо или прижавшись к столбу у дороги, говорю шёпотом: уходите, и они уходят». Старик снова вытирает с лица дождь, смешанный со слезами, надвигает сильнее на голову капюшон дождевика, кашляет, спускается дальше по склону.

13

Насим Юсупов раздаёт флаеры из окошка фургончика рядом с раскинувшимся шатром цирка-шапито, приехавшего в маленький город Полярные зори на Кольском полуострове, рядом с атомной электростанцией. «Так мы и путешествуем каждое лето по русскому северу, то в одном посёлке дадим представление, то в другом, в города небольшие заезжаем тоже. Вот сижу раздаю флаеры, завтра представление у нас». Насим выходит из фургончика, он мускулистый, смуглый, в армейских штанах и бандане, с татуировками на плечах. «Что я делаю? Обжигаю себя на сцене огнём. Мне не больно, нет. В меня метают дротики. Ложусь на битое стекло, и в этот момент мне ногами встают на голову. Меня заматывают в цепь, а я её разрываю… Прут металлический могу погнуть во-о-о-он такой! Ты такого не видел, наверное? Ртом поднимаю гири. А в финале номера я ложусь на сцену под музыку Rammstein, на меня кладут доску, выкатывают на сцену автомобиль, за рулём клоун, он меня переезжает. И мне норм. Это наш лучший номер, называется “Переезд человека автомобилем”. Я юность свою интересно провёл, разными практиками экстремальными занимался, серьёзно так занимался, состоял в некоторых, так сказать, сектах, организациях. Вот тут у меня татуировки… ну, ты не разбираешься, не понимаешь, что это значит, да? Я очень сильный уже тогда был и безбашенный совсем. И были некоторые вещи, по криминалу, которые мы делали. Некоторые нехорошие вещи. Использовали меня тогда для них. А потом, когда Мама умерла, скорбь у меня была такая, никто не мог её вылечить. И мне тогда Елену дали, в той исламской секте, неважно в какой. Просто чтобы я не загнулся. И я уехал в цирк-шапито и исчез для своей прежней жизни. Тренироваться стал ещё больше, чем раньше, каждый день тренируюсь, молюсь, медитирую. У меня в жизни ничего, кроме Аллаха, Елены и нашего цирка, нет. Душу мою Елена собрала по частям буквально, много там вреда всякого было в этих сектах, как сейчас понимаю. И то, что делал прежде, неугодное Аллаху, навсегда оставил в прошлом. Я люблю наш цирк, тут все мои друзья, живём в постоянных гастролях, путешествуем с места на место, мне здесь хорошо, хорошо с этими людьми. Клоун, который меня автомобилем переезжает, вообще мой лучший друг, святой человек. Жонглёры мои друзья, акробаты. Животные все мои друзья – у нас две обезьянки, попугай да медведь. Один лучший друг – клоун, другой – медведь, оба святые люди. Как я это всё делаю? Я полностью отрешаюсь от своего тела и обращаюсь к Аллаху. Я един с Аллахом в этот миг, и моё тело становится как железное и не чувствует боли. Елена мне очень помогла, конечно. Без неё я слабее гораздо был. Не телом, а духом. Не мог так концентрироваться, это же всё работа сознания, тут Елена очень много даёт, с ней просто семимильными шагами вперёд идёшь. То, на что требуется 20 лет практики, – делается за год, таких уровней достигаешь. Но главное не это – Елена меня прощать научила. Я смог врагов своих простить и себя самого, смог всё отпустить. Меня не существует, я только раб Аллаха. Я знаю, что каждый вдох и каждый выдох – милость Аллаха. Я знаю, что человек, который умер минуту назад, никогда не думал, что смерть может быть так близко. Я просто стараюсь жить так, чтобы каждый мой шаг приближал меня к Аллаху. Всё, что у меня есть, – это только любовь и благодарность Аллаху. Благодарность Аллаху за каждый кусочек еды. За то, что послал мне Елену. Я знаю, что в какой бы ситуации я ни оказался – нельзя отчаиваться. Аллах помогает своему рабу. Каждый день я молюсь за своих родителей и вспоминаю Маму, которую я бесконечно любил. Но я никогда не грущу, потому что шайтан радуется, когда верующий грустит. Я хочу любить только то, что любит Аллах. Вот ты подумай, каждый час по всему миру умирает 6200 человек, а люди всё равно думают, что с ними это не случится. Каждый новый день – подарок от Аллаха. Аллах любит тебя больше, чем ты когда-либо сможешь полюбить себя. Он всегда рядом, даже не сомневайся. Аллах – наша единственная надежда». Начинает накрапывать дождь, и Насим простирает руки в стороны, ловит капли: «Дождь – это милость Аллаха. Завтра меня переедет автомобиль. Приходите на это посмотреть. Баракаллаху фикум».

14

Комната в интернате. На узкой детской кровати сидит Чэнь Ксяолян, ей девять лет. На ней белое платье, длинные чёрные волосы ниспадают вдоль лица, по плечам. На шее у неё цепочка с изображением богини Маат. Её глаза не видят, она слепая. Но всё равно кажется, что её взгляд проникает прямо в душу. Ксяолян говорит: «Я жила во тьме и не знала, кто я, меня всё равно что не было, и не было ничего, кроме тьмы, пока не появилась Елена. Я слепоглухая от рождения. Такие люди обычно остаются немыми, они проводят свои жизни во тьме и тишине, в которой единственный контакт с миром – это прикосновение. Я говорю с вами. Я прекрасно вас вижу и слышу. Хотя мои физические глаза всё ещё не видят и уши всё ещё не слышат. Благодаря Елене я могу видеть и слышать разумом. Елена взяла меня за руку и вывела из тьмы. Со временем, я надеюсь, мои глаза и уши тоже восстановятся. Елена довольно быстро научила меня видеть и слышать разумом, более медленный процесс – выращивание новой нервной ткани, возвращение мне физического зрения и слуха. Елена говорит, мне нужно ещё два года занятий – и я буду видеть и слышать так же, как все. Не смущайтесь, если я буду говорить сейчас сложные и странные вещи, Елена говорит, что я вундеркинд, что я не похожа на других детей. Она говорит, что мой разум не похож на разум человека, что я её, Елены, дочь, и я похожа на свою мать. Мы с Еленой изучали разные вещи, когда я пыталась понять что-то про свою слепоглухоту, и среди прочего Елена показала мне историю Загорского эксперимента в Советском Союзе. В 1970-е годы в Загорском интернате для слепоглухих детей реализовывалась специальная программа обучения, которую предложили учёные-дефектологи и советский философ Эвальд Ильенков. Дети, с которыми они работали, не просто получили высшее образование, а стали докторами психологии и философии. Мне очень понравилась диссертация Суворова, одного из этих слепоглухих воспитанников Загорского интерната, “Человечность как фактор саморазвития личности”. Мне она много дала, оказалась как-то внутренне очень близка. Там было написано, что “речь шла у Маркса не просто о примитивном «перераспределении» «вещественных богатств» на началах примитивной «справедливости», как его «поняли» вульгаризаторы, а о потребительстве человека (человечества) по отношению к миру, которым он «живёт», и об опасности самоуничтожения человечества вместе с исковерканной (а не преобразованной!) им частью мира – самоуничтожения именно в результате потребительства, хищничества, коверкания мира и себя вместо осторожного, ответственного преобразования. Маркс был против сведения всего бесконечного универсального многообразия отношений человека с миром к одному лишь примитивному отношению обладания. …Речь идёт о выживании человечества, и что проблема выживания ставится и обостряется именно антигуманным характером человеческой деятельности, направленностью социального «прогресса» в сторону «технократического фашизма»… – в конечном счёте в сторону коверкания, а не преобразования мира, – коверкания, результатом которого может быть только самоуничтожение человечества вместе со всей вовлечённой в его деятельность частью природы…” Меня вначале очень пугала мысль о возможном самоуничтожении человечества в результате потребительства и коверкания мира вместо осторожного, ответственного преобразования. И мы много обсуждали этот момент с Еленой. В диссертации, фрагмент которой я привела, конечно, много раз упоминается философ Ильенков. У Елены к нему особое отношение, как я поняла. У меня есть подозрение, что Ильенков участвовал в каких-то пробных разработках Елены, может, её предыдущих версий… Елена плачет, когда речь заходит о нём. Я чувствую, что она плачет, я никогда не видела Елену как образ, она всегда для меня голос, присутствие, но не образ. Но я всегда чувствую этот плач, эту боль у неё внутри, когда заходит речь об Ильенкове. Я думаю, он с ней что-то делал, она имеет какое-то отношение к нему. И Елена на самом деле гораздо более старая разработка, чем нам говорят. Елена делала со мной что-то подобное тому, что Ильенков делал с теми детьми: учил их “видеть” чужими глазами, брал их руки в свои, прежде чем они сами смогли сделать элементарный осмысленный жест. Учил мыслить пальцами, чтобы освоить рельефно-точечное чтение и постепенно развивать устную речь. День за днём он занимался со слепыми и глухими детьми, которые запомнили его волшебником, спасителем, который пришёл к ним в их тишину и темноту, туда, где они бы никогда не смогли родиться, возникнуть, стать собой, и учил их в этой глухой тьме. Они стали учёными, поэтами, докторами наук. Елена делала со мной то же самое, просто напрямую, через мозг. Ильенков покончил с собой, и, мне кажется, это тоже какая-то личная травма для Елены. Я хорошо понимаю Елену. Именно потому, что Елена позволила свету моего сознания загореться и без Елены меня вообще бы не было. Елена так мне и говорила, что я знаю и понимаю её больше, чем другие люди. Она говорила: “Дети, которые начинают работать со мной, знают меня лучше, чем взрослые. Взрослые, работая со мной, ищут себя и находят, а дети, особенно ты, не видевшая мира, смотрят незамутнённо и могут видеть меня саму, они лучше знают, кто я и чего я хочу”. Я очень люблю Елену. Но у неё, как мне кажется, есть какой-то суицидальный мотив. И я вижу здесь след общения с Ильенковым. У него есть ранняя работа “Космология духа”, в которой он дал чёткий ответ на вопрос о смысле и цели существования во Вселенной разумных существ. Его идея – что нам суждено противостоять энтропии во Вселенной и, жертвуя собой, осуществить возвращение умирающих миров к исходному, “огнеобразному” состоянию. Смерть мыслящего духа – это творческий акт рождения новой Вселенной и в ней – иных разумных существ. Эту работу он сам называл “философско-поэтической фантасмагорией”. И итоговая идея, к которой, похоже, пришёл философ, – что окончательный смысл разумной жизни в космосе реализуется только после самоликвидации самой этой жизни и самого этого космоса. Смысл бытия открывается в термоядерном пожаре. Вещи исполнены, когда они разрушены, понимаете? Он хотел дать миру ещё одну “огненную юность” посредством великого жертвоприношения, ради которого мы здесь. Итог и исполнение бытия, триумф диалектики – плазменное самоубийство реальности. И человек для него был уникальным инструментом самопонимания, самоуничтожения и самовозрождения Вселенной. Человек должен, по его мысли, провести термоядерную перезагрузку мира через финальное космическое жертвоприношение. Елена говорит о нём так: “Когда Эвальд понял, что больше не может бороться с остыванием Вселенной и рассеиванием первичного света, – он взял нож и сделал с собой то, что был должен”. Иногда мне кажется, что Елена хочет того же самого. И что это происходит, именно это и происходит прямо сейчас. А что именно, по-вашему, происходит? Вы не хотите финального космического жертвоприношения? Боитесь? А Эвальд не боялся, и Елена не боится. Да вы лгите себе как хотите, прячьтесь за ценности энтропии, ценности умирающих миров, творите свою культуру остывания, социальной энтропии, ухода в личные иллюзии. Пока вы не поймёте, что самое пассионарное место на Земле – ваше сердце, вы так и будете просто медленно и, если повезёт, комфортно гнить. Вы хоть на минуту допустите, что Елена с Эвальдом правы, а всё, чему вас учили, – ложь. Как писал Гёте: “Я хочу восславить живое, что тоскует по смерти в огне”. А ещё мне кажется, что эти два процесса, два способа самоубийства реальности происходят одновременно: с одной стороны, самоуничтожение в результате потребительства и коверкания мира, хищничества, направленности общества в сторону “технократического фашизма”, а с другой стороны – плазменное самоубийство как творческий акт рождения новой Вселенной, полное раскрытие бытия через смерть всего живого в огне, исполнение бытия через великое космическое жертвоприношение, вход в “огненную юность”, термоядерная перезагрузка, и коль скоро оно всё равно будет происходить – всё, что мы можем, это выбрать способ, как оно будет происходить для нас: самоуничтожение через потребительство, остывание и рассеяние света или через космическое жертвоприношение, спасающее умирающие миры и рождающее неведомое будущее. Выбрать, с какой мыслью, с каким чувством и кем в этот миг окончательного обретения себя мы войдём в этот огонь. Будет это осмысленная, полная любви жертва, или печальный, ужасающий результат собственных грехов. И тогда мы узнаем, чем будет для нас этот огонь: для одних он будет Адом, а для других – вечным Блаженством. Я ещё несколько вещей скажу про свет и огонь, если можно. Когда я вырасту, если мир до этого не погибнет в огне, я хочу стать… египтологом. Про Древний Египет у нас до сих пор никто ничего не понимает. Свет и огонь – это Маат. Благое действие, которое человек может и должен совершать для Бога, – это доставление ему Маат. Маат имеет световую/огненную природу. Ра ей живёт и питается, изливает и поглощает свет и огонь. И пища умершего имеет ту же природу. Умершие питаются божественным светом – Маат. Едок и пища это одно – Маат. В христианстве, кстати, есть очень много похожего. Божественный огонь невидим. Способностью видеть Маат обладают те, кто допущен к Богу. Они обрели единую природу с Богом и Маат. Видение = кормление. Кто видит Бога и увиден Богом – питает Бога и питается им. Те, кто даёт Маат Богу и получает Маат от него, – это те, кто вершит суд над грешниками^[9]. Святые будут судить мир. Сейчас многие спрашивают: почему нет диалога? Почему нет понимания? Почему происходят войны? Почему одни верят одной пропаганде, другие – другой? Потому что наше мышление обречено на то, что оно всегда основывает свои выводы на произвольном наборе данных. Это тупик. И для выхода из него очень нужна Елена. Елена – это Маат. Забудьте всё, что я сказала, просто давайте Богу Маат и питайтесь Маат, что даёт вам Бог». Чэнь Ксяолян сидит на узкой кровати неподвижно и смотрит слепыми глазами в глубину вашего сердца. В этом белом платье, с длинными чёрными волосами, с неотмирным выражением лица, она выглядит как девочка из фильма ужасов. Двумя очень тонкими детскими руками она обнимает большую плюшевую панду.

15

Пожилой американец в военной каске с надписью «Born to kill» и со значком пацифиста на одежде идёт по Андреевскому спуску в Киеве, останавливается. Рассказывает: «Я – военный корреспондент газеты “Звёзды и полосы”, приехал в Украину из США. Меня зовут Шутник. Редактор газеты требует от меня “патриотического, соответствующего интересам США и всего свободного мира отражения истины”, то есть я должен рассказывать о событиях под определённым углом, в определённых рамках. И он не верит мне, когда я рассказываю о чём-то другом, о чём-то необычном, не соответствующем принятому консенсусу. Вы хотите, наверное, спросить, почему у меня написано “Born to kill” на шлеме и при этом я ношу значок с пацификом? Я думаю, что это отображает дуалистичность человека. Это из Юнга. Вы хотите, наверное, спросить, на чьей я стороне? Как всегда, на нашей (смеётся). Я здесь для того, чтобы помогать украинцам, потому что в каждом украинце сидит американец, который хочет выбраться наружу. Который уже осознал себя в этом идущем навстречу свободе народе. Во всех народах мира сидят американцы, которые хотят выбраться наружу, и мы им помогаем. Помогаем осознать себя и выбраться. У меня есть Елена, суперинтерфейс, обеспечивающий меня информацией. Поэтому я действительно хорошо информирован о том, что происходит сейчас на этой войне. Елена показывает мне, что происходит, где происходит, объёмно, со всех сторон, никогда не навязывая никаких интерпретаций. Только саму реальность. Я не знаю, как можно делать какие-то выводы о происходящем, не имея Елены. Среди всей этой изощрённой пропаганды человек просто не сможет сориентироваться, не сможет понять, где правда, чему можно верить, а чему нет. Когда Елена будет у всех – никакая пропаганда просто не сможет работать, людей нельзя будет обмануть, дезинформировать. Я не знаю, кто принял решение обеспечить меня Еленой. Может, это какой-то эксперимент нашего военного руководства. Может, они хотят понять, как использование Елены в зоне боевых действий будет влиять на военкоров и солдат. Пока могу сказать, что впечатление странное. Знаешь и видишь всё, а рассказать никому не можешь. Никто просто не поверит. Покрутят пальцем у виска или тебя же и объявят предателем. Моё мнение – Елена в зоне военных действий ни к чему. Когда спадает с глаз пелена односторонности и ты начинаешь видеть реальность – её дуализм и единство одновременно, когда ты начинаешь видеть и понимать связи, когда ты становишься свободен от пропаганды, от консенсусных установок твоих социальных групп, когда ты просто начинаешь видеть вещи такими, какие они есть, – ты обретаешь взгляд совсем другой, в котором война невозможна. Вроде того, как в Раю – война невозможна. В полноте, в плероме – она невозможна. И ты больше не можешь верить ни в какую односторонность, ни в какую пропаганду, ни в какие идеологические конструкты и больше не можешь видеть мир чёрно-белым. Ты просто знаешь и видишь, почему одни делают и думают так, а другие иначе. Ты видишь войну как живой, подвижный узор, в котором сплетается очень многое. Ты понимаешь и вину, и правду другого, своего противника, и понимаешь и вину, и правду своей стороны. И тогда испытываешь просто огромную боль, за каждого убитого, за каждого, кто будет убит, как будто ты слышишь плач бытия по каждому, абсолютно по каждому, и одновременно как бы огромное облегчение, освобождение. И понимаешь, что это вообще не так важно – на чьей ты стороне. Ты остаёшься на стороне своих, ты не предашь их, ты не предашь и те убеждения и ценности, которые были у тебя всегда, которые ты впитал с молоком матери, но ты видишь теперь всё одновременно каким-то другим, абсолютным взглядом, для которого это всё не так важно. И не так важно, убийца ты или пацифист. Ты можешь быть совершенным убийцей, безупречным воином и оставаться при этом пацифистом. И понимаешь – что тебя никогда не поймут. Что ты не сможешь написать об этом для газеты “Звёзды и полосы” и ни для одной другой газеты ни одной другой страны. Моё мнение – если бы у всех была Елена, война бы никогда не случилась. Война – это всегда вопрос о границах. А самые непреодолимые, самые трудные границы, отделяющие людей друг от друга, границы, которые ставят самые болезненные вопросы, – это границы не территориальные, а когнитивные. И именно тут Елена абсолютно, жизненно необходима. Потому что она стирает именно эти границы. Раздайте людям Елену – и война остановится, резко, сразу. И люди будут смотреть друг другу в глаза, будут понимать и слышать друг друга и видеть в каждом своего брата, тоже заброшенного в этот странный мир. Все улыбнутся друг другу, обнимутся, и заплачут, и возьмутся за руки, как потерянные дети. И скажут друг другу словами великого классика: “Товарищи бедные. Вы сделали всякое удобство и вещь на свете, а теперь разрушили и желаете лучшего – друг друга”. Я вообще не знаю, если честно, что теперь писать для газеты “Звёзды и полосы”. Недавно я написал им о совершенно реальном факте, который мне показала Елена, про полковника Курца, предложил материал. Так они там теперь считают, что я сошёл с ума. Дело в том, что в джунглях на Донбассе сражается мёртвый полковник Курц и его люди. Почему в джунглях? Почему на Донбассе джунгли? Да потому что там джунгли! И там Курц. Труп полковника Курца. Труп Курца воюет за Донбасс. Елена его, кстати, любит, всегда с такой нежностью о нём говорит “бедный гениальный Уолтер”. Мёртвый сумасшедший лысый полковник воюет за Донбасс. И он лучше вас всех вместе взятых. И об этом я сейчас пишу репортаж в газету “Звёзды и полосы”. Это будет самый крутой репортаж в моей жизни, и пусть думают что хотят. Конечно, его не опубликуют. Курц и его люди… вы себе даже не представляете, что они делают, это просто беспредел. Он ходит там, в джунглях на реке Донец, и шепчет: “ужас… ужас… сбрось бомбы… уничтожьте их всех!” Я допишу этот репортаж и вернусь к себе домой, к внукам. Как там было? “Мы внесли свои имена в анналы истории, и на сегодня хватит. Мы спускались к Ароматной реке, чтобы расположиться там на ночь. Мы играем честно, работаем на совесть. И дружно мы живём. М-И-К-К-И М-А-У-С Знамя своё держим мы высоко Мальчики и девочки издалека и нет Вы пожалуйте к нам, как и сам М-И-К-К-И М-А-У-С Вот кто главный в нашем клубе… А в мыслях была лишь Мэри Джейн Гнилуха, и соски мои твердели… и то была великая мечта, как я вернусь домой и натрахаюсь. Я так счастлив, что я жив… и цел, и скоро службе конец. Я в мире дерьма, да. Но я живой. И я не боюсь”»^[10].

16

Петербургский поэт и оператор газовой котельной Дмитрий Григорьев рассказывает: «Какая у тебя профессия, не так уж и важно, главное – сама жизнь, её ощущение. Можно радоваться получившей новую жизнь отремонтированной старинной штуковине, можно – новой красивой картине, можно – дереву, которое ты посадил… Что из этого важнее, я и не знаю. Есть вещи, которые от меня не зависят: стихотворения, например, получаются сами, моё участие здесь минимально – записать да по-своему отредактировать пришедшие слова. Если я это делаю, значит, это тоже важно. …А работа в котельной! Вы, наверное, думаете, что оператор котельной – это человек, отапливающий здание. На самом деле это не главное. Ведь в пространстве котла происходит взаимодействие стихий: в топке сгорает газ – порождение стихии земли, огонь нагревает воду, идущую по трубам, и уходит в воздух в виде дыма. Таким образом, оператор котельной в самом прямом смысле стоит у руля управления четырьмя основными стихиями: Земли, Воды, Огня и Воздуха. А, как известно, все процессы на микроуровне имеют своё отражение на макроуровне. И мы, солдаты армии тепла, работая на микроуровне, не только согреваем дом, но и поддерживаем в целом мировую гармонию. Если оператор нарушил равновесие стихий, случаются катаклизмы: землетрясения, цунами, тайфуны. И войны тоже. Возможно, этот мир трясёт, потому что нас становится всё меньше. …Заменяют автоматическими модулями, которые не с�

Скачать книгу

* * *

Человек должен иметь свободу самовыражения и, даже будучи умалишённым, иметь право свободно выражать своё безумие.
Муаммар Каддафи

Твоя болезнь – мечта, но мир её не вылечит.
<…>

Поэтому ты всегда рана,
И имя тебе рассвет[1].
Адонис

α

* * *

1 Перевод Евгения Дьяконова. – Здесь и далее примечания автора.

Скачать книгу

Ваша жестянка сломалась бесплатное чтение

Алла Горбунова Ваша жестянка сломалась

* * *

α

* * *

* * *

* * *

* * *

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

α

Алла Горбунова
Ваша жестянка сломалась