Закон хабара бесплатное чтение

Дмитрий Силлов
Закон хабара

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

Иллюстрация – Дарья Родионова

© Силлов Д. О., 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2023

* * *

Хронология романов о Снайпере

СТАЛКЕР. Закон проклятого

СТАЛКЕР. Закон Зоны

СНАЙПЕР. Закон юга

СТАЛКЕР. Закон стрелка

СТАЛКЕР. Закон шрама

СНАЙПЕР. Закон Северо-Запада

КРЕМЛЬ 2222. Север

КРЕМЛЬ 2222. МКАД

КРЕМЛЬ 2222. Сталкер

РОЗА МИРОВ. Закон дракона

СТАЛКЕР. Закон Шухарта

РОЗА МИРОВ. Побратим смерти

СНАЙПЕР. Закон Хармонта

КРЕМЛЬ 2222. Петербург

КРЕМЛЬ 2222. Шереметьево

СТАЛКЕР. Закон «дегтярева»

СТАЛКЕР. Закон Призрака

СТАЛКЕР. Закон клыка

СТАЛКЕР. Закон долга

СТАЛКЕР. Закон свободы

СТАЛКЕР. Закон монолита

СНАЙПЕР. Закон столицы

СТАЛКЕР. Закон сталкера

СТАЛКЕР. Закон торговца

СТАЛКЕР. Закон крови

СТАЛКЕР. Закон Охотника

СТАЛКЕР. Закон Припяти

СТАЛКЕР. Закон якудзы

СТАЛКЕР. Закон лесника

СТАЛКЕР. Закон выживших

СТАЛКЕР. Закон бандита

СТАЛКЕР. Закон Черного сталкера

СТАЛКЕР. Закон Чернобыля

СТАЛКЕР. Закон мутанта

СНАЙПЕР. Закон войны

СТАЛКЕР. Закон затона

СНАЙПЕР. Закон меча

СНАЙПЕР. Закон Кремля

СТАЛКЕР. Закон «Бритвы»

СТАЛКЕР. Закон Фукусимы

СНАЙПЕР. Закон хабара

Автор искренне благодарит:

Марию Сергееву, заведующую редакционно-издательской группой «Жанровая литература» издательства АСТ;

Алекса де Клемешье, писателя и редактора направления «Фантастика» редакционно-издательской группы «Жанровая литература» издательства АСТ;

Алексея Ионова, ведущего бренд-менеджера издательства АСТ;

Алексея «Мастера» Липатова, администратора тематических групп социальной сети «ВКонтакте»;

Павла Мороза, администратора сайтов www.sillov.ru;

Олега «Фыф» Капитана, опытного сталкера-проводника по Чернобыльской зоне отчуждения, за ценные советы;

Елену Диденко, Татьяну Федорищеву, Нику Мельн, Виталия «Дальнобойщика» Павловского, Семена «Мрачного» Степанова, Сергея «Ион» Калинцева, Виталия «Винт» Лепестова, Андрея Гучкова, Владимира Николаева, Вадима Панкова, Сергея Настобурко, Ростислава Кукина, Алексея Егорова, Глеба Хапусова, Александра Елизарова, Алексея Загребельного, Татьяну «Джинни» Соколову, Дениса «Морфин» Пинчука, Алексея «Медведь» Медведева, Дмитрия «Шаман» Молева, писательницу Ольгу Крамер, а также всех друзей социальной сети «ВКонтакте» за помощь в развитии проектов «СТАЛКЕР», «СНАЙПЕР», «ГАДЖЕТ», «РОЗА МИРОВ» и «КРЕМЛЬ 2222».

Странное это ощущение – чувствовать себя богатым.

Только что ты был никем и звать тебя никак, и вдруг узнаешь, что ты миллионер, владелец особняка с видом на Токийский залив, а также обладатель японского паспорта, то есть полноправный гражданин Страны восходящего солнца. Случилось так, что я ненароком выполнил задание влиятельного клана якудза, при этом одновременно подсобив одной подпольной организации свергнуть правительство подземного города – и меня облагодетельствовали и те и другие.

И вот сижу я, значит, за столиком ресторана, осознаю произошедшее и тихо от него офигеваю. Когда ты нищий и один против всех, мир представляется эдакой темно-серой живой глыбой, нависшей над тобой. Дернись неловко – и обрушится она, придавит своей многотонной массой, словно муравья.

Но как только у тебя появляются серьезные деньги, внезапно ты начинаешь осознавать себя стоящим на вершине этой глыбы. Дышится легко, черная тень на тебя уже не давит, новые горизонты с высоты открываются. Мысли приходят на тему «а не послать ли все к чертям крысособачьим? Осесть в домике не у речки, а у японского залива, где от тварей и сволочей разных можно отгородиться четырехметровым забором». Кстати, и правда, может, съездить в этот свой особняк? Хотя бы затем, чтоб забор тот заказать на всякий случай – если, конечно, его там нет…

Вновь из недр ресторана возникла официантка. Подошла, поклонилась. Промурлыкала по-японски:

– Такси ждет вас у выхода, господин.

– Да, я помню, – сказал я на том же языке, сгребая документы со стола и запихивая их во внутренний карман своей потрепанной сталкерской куртки, которую я привез еще из Чернобыльской Зоны. И улыбнулся. Девушка была довольно милой, грех не улыбнуться, хотя я уже и не помню, когда это делал в последний раз, – аж щеки заныли с непривычки.

– А вы не будете против, если я вам оставлю чаевые? – спросил я. – Скажем, миллион-другой иен.

Девушка закаменела лицом.

– В Японии не принято оставлять чаевые, – сказала она голосом механической куклы. – Предлагая честной девушке такие деньги, вы поступаете некрасиво и противозаконно. Уходите, господин, иначе я буду вынуждена вызвать полицию.

Мысленно обозвав себя дебилом, я встал из-за стола, бормоча извинения… и внезапно почувствовал, что у меня адски зачесалась спина. Омерзительное ощущение, будто позвоночник зажил своей жизнью и решил изнутри пощекотать своими отростками мое мясо между лопаток.

И я прекрасно знал, что это такое.

Когда годами шляешься по различным Зонам Розы Миров, начинаешь чувствовать, когда в тебя целятся. И ощущение от этого именно такое – точечный кожный зуд в том месте, на которое пристально смотрит стрелок поверх прицельной планки или в перекрестие оптики. Не знаю, с чем это связано. Может, со знаменитой сталкерской чуйкой, которая вырабатывается в той или иной степени у тех, кто умудряется долгое время выживать в аномальных Зонах. А может, от природы многие люди обладают такой чувствительностью, просто в них редко целятся, вот они об этом и не знают.

В меня целились часто, потому сейчас я точно знал – это не вошь меня куснула в хребтину. Это какая-то падла взяла меня на мушку и вот-вот нажмет на спусковой крючок…

В таких случаях думать вредно. Тут если начать размышлять, то обязательно оглянешься, пытаясь рассмотреть, кто ж там тобой столь вдумчиво заинтересовался, – и тогда точно поймаешь тушкой свинцовую пилюлю. Потому, коль случилось такое, лучше довериться рефлексам, если, конечно, таковые имеются…

Я в подобных случаях однозначно им доверяю, иначе б давно мои останки гнили где-нибудь в сырых подвалах Припяти, – и потому позволяю своему опытному сталкерскому телу делать то, что оно сочтет нужным. Правда, сейчас я краем сознания немного удивился тому, что это мое опытное тело схватило со стола хаси – палочки для еды. Хорошие, конечно, они, из тяжелого дерева, покрыты затейливым узором, но как-то не время сейчас воровать из ресторана сувениры на память…

А тело мое тем временем действовало само по себе, быстрее мыслей, которые могли бы возникнуть у меня по поводу происходящего. Резко отклонилось в сторону, одновременно веретеном разворачиваясь на сто восемьдесят… При этом рука моя неподвижно зависла в воздухе, пока тело сворачивалось наподобие пружины, а мое личное время замедлялось, как часто бывает со мной в минуты смертельной опасности…

И когда разворот этот был почти закончен, в поле моего зрения попал он. Самый обычный с виду, невзрачный японец в недорогом офисном костюме, который сейчас стоял возле своего столика, правильно расставив ноги, и вполне профессионально удерживал в обеих руках пистолет с глушителем. Думаю, мое неожиданное стремительное вращение слегка сбило стрелка с толку, потому он немного поторопился… Ствол пистолета дернулся, но я уже знал, что пуля пройдет мимо.

А вот то, что сделала моя зависшая в воздухе конечность, было для меня в новинку.

Оказавшаяся в процессе вращения чуть ли не на затылке, моя рука вдруг стремительно распрямилась, и я успел заметить, как в сторону стрелка летят две палочки для еды, от скорости слегка расплывшиеся в воздухе.

Странно это, как бы со стороны наблюдать будто в замедленной съемке, что вытворяет твое тело без какого-либо участия разума, словно само по себе. Но еще более удивительно видеть, как оно исполняет то, что мне вообще не свойственно. С метанием ножей у меня всегда было неважно, а уж чтоб прицельно швырнуть две тонкие деревяшки – это для меня вообще за гранью.

Но мое тело это сделало! И прежде, чем оно грохнулось на пол, я увидел, как обе хаси, слегка заляпанные соусом, аккуратно так вошли в глаза стрелка, будто две невидимые руки их туда определили с исключительной точностью.

Когда человеку повреждают глаза – это не только больно. Это страшно. Ужас накрывает безумный, так как для любого живого существа лучше лишиться жизни, чем потерять зрение. Не зря же многие методики экспресс-допросов освоены именно на угрозе ослепления. В общем, завыл стрелок, пистолет бросил, замер на месте, к лицу потянулся медленно, боясь растревожить сильнее и без того нешуточную боль.

А я, резко вскочив с пола, обернулся, так как позади себя услышал всхлип…

И увидел официантку, на белой блузке которой стремительно расплывалось алое пятно. Слишком быстро для того, чтобы у девушки был шанс выжить: когда пуля перебивает одну из коронарных артерий, это как водопровод перерубить. Кровь вытекает потоком, но сердце пока что бьется, толчками выплескивая из раны уходящую жизнь. Официантка еще стояла, слезы текли по ее щекам, но она уже знала, что жить ей осталось считаные секунды. Умирающий всегда знает, сколько ему осталось. Я умирал, я в курсе, что чувствует человек на пороге смерти.

А еще у меня самого сердце сжалось так, что впору заорать от боли. Потому что это я был виноват в смерти девушки, которая приняла в себя мою пулю. Мои рефлексы спасли меня, но убили ее. Прости, милая, если сможешь. Сейчас ты меня уже не услышишь, так как пелена смерти стремительно туманит твой взгляд, и через мгновение ты рухнешь бездыханной на этот пол, залитый твоей кровью. Но когда-нибудь мы непременно встретимся в стране Токоё^[1], и я вновь повторю: прости, если сможешь…

Я много смертей повидал на своем веку, но эта – зацепила больно, будто это в меня пуля попала и, кувыркаясь в моей плоти, все перевернула внутри. Я взревел так, что у самого аж уши заложило. Неведомая сила бросила меня вперед, к стрелку, приподняла в воздух – и в прыжке я ударил. Ногой по этим самым палочкам-хаси, торчащим из глаз убийцы. Я прям через подошву ощутил, как они, ломая слезные кости, с хрустом входят в мозг – а может, я себе это вообразил, так как очень хотел почувствовать, как мой удар убивает того, кто жить не достоин. Очередную нечисть, без которой планета станет немного чище.

Стрелок от страшного удара упал спиной на столик, сломал его и в облаке обломков колкого пластика рухнул на пол. Его пиджак и рубашка не выдержали мощного рывка, во все стороны полетели пуговицы, и на обнажившейся груди стрелка я увидел татуировку, похожую на прямоугольную гарду меча ниндзя, – знак клана Ямагути-гуми.

Что ж, все моментально встало на свои места. Клан выполнил обязательства передо мной, поступил честно – по их меркам, разумеется. И теперь ничто не мешало клану меня зачистить, ведь новое руководство Ямагути-гуми не обещало мне оставить меня в живых. Расплатились сполна, подождали, пока я осознаю это, и дали команду на зачистку. Очень по-японски. Небось, сидят сейчас наверху, в пентхаусе своего небоскреба, попивают сакэ из антикварной посуды и тащатся от того, насколько они благородные.

Все это промелькнуло в моей голове, пока я совершал кувырок в сторону стрелка, бьющегося в агонии. Потому что из-за соседних столиков вставали другие убийцы, вытаскивая из кобур скрытого ношения пистолеты с глушителями – такие же, как у незадачливого киллера, из глазниц которого торчали палочки для еды, вбитые в череп на три четверти своей длины.

Я схватил пистолет, валяющийся на полу, и влепил пулю прямо в лоб стрелку, пытающемуся поймать меня на мушку. Ты не в тире, родной. Когда пытаешься убить сталкера, целиться надо быстрее.

Правда, после этого пришлось срочно перекатиться еще раз, так как в то место, где я только что лежал, ударили сразу две пули. Честно говоря, елозить спиной по осколкам пластикового стола занятие довольно болезненное. Но если сравнивать эти ощущения с пулей, врывающейся в твою тушку, то хрен с ним, потерплю, благо сталкерская куртка одежка толстая, рассчитанная и на более крутые передряги.

По полу застучали подошвы – киллеры потеряли меня из виду, так как я под стол закатился. Побежали в мою сторону, стреляя в этот стол…

Это они зря, так как я ужом уже под другой заполз. И, скрючившись под ним, выстрелил четыре раза. Два по ногам и – когда жаждущие моей смерти убийцы попадали на пол – по головам.

Вроде все.

М-да. Можно, конечно, пожать плечами, мол, и кого только в якудзу набирают? Дилетантов каких-то. А можно объективно признать, что сегодня мне просто повезло. Один стрелок решил, что он круче остальных, и, получив приказ открыть огонь, начал стрелять на пару мгновений раньше других… Не реши он выпендриться и начни эти трое стрелять одновременно, никакая сталкерская чуйка меня бы не спасла. От одной пули при моих навыках еще, может, и реально уклониться. Но уйти от трех, выпущенных одновременно из разных точек, – это уже из области совершенно ненаучной фантастики.

Я вскочил на ноги. Блин…

По ходу, это уже прям моя визитная карточка – трупы, лужи крови, разломанная мебель, пробитые пулями стекла витрин… Кто-то картины рисует, кто-то дома строит. А я – убиваю живых существ, разрушаю чьи-то судьбы и порой даже уничтожаю целые вселенные. И на фига мне сдалось такое Предназначение? Вон девчонка лежит, мертвая, открытые глаза смотрят в пустоту. Не было б меня, так бы и работала официанткой, замуж вышла, детей нарожала…

Стоп.

Пока я ее пустые глаза рассматривал, оказывается, краем глаза еще что-то уловил. А именно – буквально на полсантиметра высунувшуюся из-под ее окровавленной блузки рукоять пистолета. Если не приглядываться, и не заметишь. А заметив, не сразу осознаешь, что возле небоскреба клана Ямагути-гуми вряд ли есть хоть одно заведение, в котором работают не члены якудзы. Скорее всего, аккуратно пристрелила б меня в затылок, когда я направился бы к выходу из ресторана, – не зря ж дважды напомнила, что мне пора уходить, но все карты спутал выскочка-дублер, решивший отличиться. В таком случае что же за такси ждет меня возле выхода?

Додумать я не успел. На поле боя думать вообще вредно, иначе будет как сейчас со мной…

Первая пуля прилетела с улицы, ударила в витрину ресторана, разнеся ее на тысячи осколков. Это только в плохом кино снайперы стреляют сквозь стекла и той же пулей поражают цель. При ударе в стекло пуля либо разлетается на фрагменты, либо, деформированная, меняет траекторию. Потому, стреляя сквозь прозрачную преграду, за которой маячит цель, хороший снайпер жмет на спуск дважды. Первая пуля – для стекла, вторая – для цели.

Витрина еще осыпа́лась на пол сверкающим дождем, а я уже понял, откуда работает снайпер. Разумеется, из люльки мойщика окон, висящей в районе пятого этажа соседнего здания.

Достать его из пистолета с четырехсот метров было задачей нереальной. Потому оставалось только одно.

Я ринулся к выходу из ресторана, петляя между столиками и мысленно стараясь поймать своей внутренней чуйкой линию прицела, которую сейчас выстраивал снайпер между оптикой своей винтовки и той точкой, в которой окажется моя тушка после того, как пуля покинет канал ствола и пролетит через улицу. Это называется упреждение, и искусство хорошего стрелка состоит в том, чтобы верно рассчитать ту самую точку, в которой бегущая цель встретится со своей смертью.

И оно случилось!

Я не увидел, да это было и невозможно. Я прям позвоночником, всем своим существом почувствовал, как снайпер на середине своего выдоха плавно нажимает на спуск, – и резко остановился. Там, в люльке, еле слышно хлопнуло, словно кто-то за полкилометра кому-то пощечину отвесил. Ночная улица утробно урчала двигателями автомобилей – в Токио ночью движение почти такое же оживленное, как и днем, – но я все равно тот хлопок услышал. Ухо, в которое должна влететь пуля, в таких случаях обретает слух просто феноменальный.

А потом я ту пулю еще и увидел. Точнее, не ее саму, а инверсионный след от нее, преломление света в воздухе, который свинцовый цилиндр рассек в двадцати сантиметрах от моего носа. Эффект мгновенный, но достаточный, чтобы понять – стрелок на той стороне улицы хорошо знал свое дело. И будь на моем месте кто-то другой, он бы уже падал сейчас на пол, заляпанный чужой кровью, дополнительно обильно поливая его своей.

Но я тоже неплохо знал наше с тем снайпером общее дело. Потому, не дожидаясь следующего выстрела, рванул с места, перекатился, «гусиным шагом» прошел вдоль бокового ряда столов и стульев, прикрывших меня от стрелка, одновременно стреляя из пистолета в стеклянную дверь ресторана: четыре пули в углы, две по центру и следом – бросок пустым, но все равно тяжелым пистолетом в надежное стекло японского качества, не желающее разбиваться.

Сработало. Разбитое дверное стекло осыпалось вниз сверкающим каскадом, и следом из ресторана вылетел я, в надежде, что на оживленной ночной улице снайпер стрелять не станет…

Но улица больше не была оживленной. Те прохожие, кто был относительно далеко, при звуке выстрелов бросились бежать. А те, кто находился поблизости, дисциплинированно легли на асфальт, прикрыв руками головы.

Хреново.

На открытой местности я мишень просто замечательная. Можно, конечно, попытаться укрыться за машинами, припаркованными неподалеку, так как правильная винтовочная пуля со стальным сердечником шьет автомобиль насквозь везде, кроме той части, где расположен двигатель. Но за капотом удастся просидеть ровно столько времени, сколько хорошему снайперу потребуется, чтобы сменить магазин с бронебойными пулями на магазин с разрывными – и отработать по бензобаку.

Но тут случилось неожиданное.

Самое обычное с виду желтое такси, стоявшее неподалеку с еле слышно урчащим мотором, двинулось в мою сторону, стремительно набирая скорость. Сперва я подумал, что за рулем тоже сидит член клана Ямагути-гуми, решивший меня сбить, и остро пожалел о пистолете, которого у меня больше не было…

Но я ошибся.

Автомобиль резко тормознул возле меня, от толчка изнутри распахнулась задняя дверь. Вовремя, кстати, – я резко за нее присел, и пуля снайпера снесла лишь капюшон с моей головы, задев за его край.

Особого приглашения я ждать не стал – нырнул внутрь салона, понимая, что вряд ли мне это сильно поможет: сейчас снайпер отработает по машине так, как я предполагаю, ибо это хороший снайпер…

Так и произошло. Машина начала движение и тут же получила удар по корпусу, после которого должен был рвануть бензобак… но не рванул. И легковой автомобиль не вздрогнул после удара винтовочной пули как смертельно раненная лошадь, лишь приглушенный звук по салону разнесся, словно снаружи кто-то со всей силы саданул в бочину такси бейсбольной битой… через подушку.

Значить это могло лишь одно – машина бронирована, причем серьезно. По российскому ГОСТу пятый или шестой класс, если ее винтовочная пуля не берет. Это приятно. О причинах данной приятности можно будет подумать потом, а пока что я упал на сидушку, так как стекла у машины были тонковаты для такого же класса защиты, как корпус, – от силы третий, а может, и второй, чтоб чрезмерной толщиной бронепакета не озадачивать местную дорожную полицию…

Но тут во всей машине что-то зажужжало, и на фоне этого жужжания прозвучал голос водилы, затылок которого маячил над спинкой переднего сиденья:

– Не беспокойтесь, Координатор, вы в полной безопасности.

И правда, в конструкции этой машины были предусмотрены меры против снайперского обстрела: снизу по стеклам дверей и заднего стекла быстро ползла черная пленка, отливающая металлическим блеском.

– Броневая нано-штора, – пояснил шофер. – Держит даже выстрел РПГ.

– Неплохо, – оценил я, поднимаясь с широкой задней сидушки и усаживаясь по-человечески. – Теперь, может, объяснитесь? Кто вы такой и почему ныне покойная официантка якудзы столь настойчиво говорила мне о том, что меня ждет такси? Как я понимаю, это были вы.

– Простите, Координатор, но тот таксист, что ждал вас, ликвидирован, а я не уполномочен отвечать на вопросы, – отозвался водила. – Я лишь должен доставить вас из точки А в точку В.

Понятно. Все-таки меня и вправду ждало такси якудзы, где сидел киллер – которого этот загадочный киллер благополучно зачистил. Обстоятельные японцы в плане моей ликвидации предусмотрели аж четыре уровня – официантка, три посетителя ресторана, снайпер, водитель – и все они благополучно обломались. И как после этого говорить, что моя личная удача от меня отвернулась?

– И что это за точка В, мне, естественно, тоже знать не положено, – произнес я, прикидывая, как мне лучше выбраться из этого бронированного склепа на колесах. От снайпера и таксиста-убийцы этот водила меня спас, и я был весьма ему за это благодарен, но я очень не люблю, когда меня куда-то везут, не спрашивая, нравится мне это или нет.

По всему выходило, что самое оптимальное – это треснуть водилу кулаком по макушке, и когда он отъедет в мир шоферских грез, перехватить управление, после чего…

– Извините, Координатор, это для вашего же блага, – прервал водитель поток моих мыслей, после чего я почувствовал болезненный укол чуть выше локтя. Вот же блин!

Я рванулся вперед, намереваясь как можно быстрее вырубить водилу, а дальше действовать по ситуации… но понял, что не могу пошевелиться.

– Еще раз мои извинения, – проговорил словоохотливый и до приторности вежливый водитель. – Сейчас автоматический потайной шприц, вмонтированный в сиденье, ввел вам специально разработанный для спецслужб синтетический нейротоксин, практически мгновенно парализующий тело человека. А это старое доброе снотворное.

Второй укол в то же место оказался гораздо более болезненным, чем предыдущий, – оно и понятно, два раза в одно и то же место не колют даже медсестры, втайне склонные к садизму.

Хотелось мне высказать водителю напоследок все, что я о нем думаю, – если не удалось свернуть шею негодяю или хотя бы его ударить, то обматерить его всяко лучше, чем вообще ничего. Хреновое, конечно, моральное удовлетворение, но другого в моем положении все равно не получить.

Но мне и в этом было отказано моим же организмом, не желавшим более повиноваться. Язык одеревенел, челюсть мягко отъехала вниз, веки превратились в бесполезные кожаные пленочки, не желающие опускаться вниз. Лишь мысленные растерянные матюги мерцали в голове, словно затухающие лампочки.

Но вскоре затухли и они в стремительно надвигающемся иссиня-черном мраке небытия…

* * *

Я когда в Зоне просыпаюсь – прям как не ложился. Глаза открыл, а автомат уже в руках лежит, переводчик огня в положении вниз, патрон дослан, и рожа у меня заранее перекошена на всякий случай, чтоб у гипотетического врага от одного моего вида инфаркт приключился.

А когда я не в Зоне, то, проснувшись, вообще несколько секунд не втыкаю, кто я, где я и как меня зовут. Пока глаза протру и фокус наведу – дурак дураком, реально. Спрашивается, откуда мое тело знает, в Зоне я или нет? Ну, это уже точно не ко мне вопрос, а к моей тушке, которая порой ради выживания такое проделывает, что я и сам удивляюсь.

Вот и сейчас, судя по тому, что я из сна вынырнул в состоянии перманентного коматоза, первая мысль, которая меня посетила, была «я не в Зоне». Еще и потому, что руки, на рефлексах ощупывающие пространство рядом, не на автоматное цевье наткнулись, а зарылись в простыню. И как это понимать? Где я? Тюрьма? Больница? Морг? В первом случае это очень комфортабельная тюрьма, с простынями и не провонявшая камерными запахами. В последнем – так себе тема. Если морг хороший и современный, то лежу я в отдельном боксе, смахивающем на стальной гроб, запирающийся снаружи. Может, все-таки больница?

Но зря я на это надеялся. Не сбылось. Продрал я, значит, глаза и увидел противоположную стену с характерной дверью, усиленной стальными полосами и имеющей огромный замок, глазок и «кормушку» – лючок, который в тюрьмах используется для выдачи арестантам посуды с чаем и баландой.

Значит, все-таки тюрьма. Место знакомое, но весьма неприятное. Бывал, знаю. Правда, тюрьма, можно сказать, люксовая. Раковина нормальная, керамическая, не стальная. Чистый унитаз со стульчаком и крышкой, что в камерах не редкость, хотя и чаши «Генуя», то есть просто дырки в полу, тоже в тюрьмах встречаются. И даже небольшой столик с двумя стульями к полу не привинчены. То ли доверяют мне по какой-то причине, что зря – я сам себе иногда не доверяю. То ли имеют скрытые методы воздействия на буйных сталкеров, вроде той иглы с нейротоксином в бронированном автомобиле.

Кстати, о доверии. Вон под потолком какая-то сферическая приблуда висит. Для простой видеокамеры больно здоровая, и отверстия по всему ее периметру наводят на мысли. Начнешь подкоп рыть или от унитазного бачка осколок в форме ножа откалывать, так, небось, сразу из потолочной приблуды таких иголок с токсинами столько в мою тушку прилетит, что любой дикобраз обзавидуется.

За дверью послышались шаги. За ними команды:

– Отставить. Разблокировать. Не сопровождать.

В районе двери, выглядевшей как обычная тюремная, послышалось шипение, характерное для скрытых замков пневматического действия с подвижными ригелями, при закрытии уходящими глубоко в стену. Интересно. По ходу, от антикварной двери остались лишь внешние стальные обкладки, а внутри нее скрыт навороченный современный запорный механизм. А зачем тогда обкладки оставили? Ностальгия по старым временам, когда надзиратели не разблокировали электронные замки, а отпирали двери большими камерными ключами? Дань истории, так сказать?

Дверь бесшумно отворилась, и порог камеры перешагнул человек, появлению которого я не особенно удивился.

– Опять ты, – скривился я, словно от зубной боли.

– Ага, – сказал Макаренко. – Опять я. Как самочувствие, Координатор?

– Бывало и лучше, – вновь поморщился я. – Все тело ломит, будто меня сюда транспортировали свернутым в рулон.

– Ты не далек от истины, – заметил Макаренко, усаживаясь на стул и закидывая ногу на ногу. – Багажное отделение самолета, отсек для транспортировки животных, контейнер с надписью «мастино наполетано». Извини, но якудза и полиция, что в Японии практически одно и то же, настолько серьезно обыскивали каждый самолет, что нам пришлось проявить чудеса изобретательности, чтобы вывезти тебя из страны.

– Интересно, зачем это я вам опять понадобился? – проворчал я. – Как тебя вижу, так это обязательно к неприятностям.

– Судьба у тебя такая, – пожал плечами Андрей. – Или, если хочешь, Предназначение.

– Давно уже ничего не хочу, – буркнул я. – Ни судьбы этой собачьей, по мирам мотаться и грызть всех, кто под руку попадет, ни Предназначения этого, будь оно неладно.

– Ну-ну, хандрить совершенно ни к чему, – улыбнулся Макаренко. – Пока что у тебя все получалось. Порой криво, часто с косяками, иной раз даже мирового масштаба, но получалось же. Некоторые из твоих миссий наши курсанты изучают как примеры выполнения заданий в условиях, приближенных к невозможным.

– Заданий? – хмыкнул я. – В Японии тоже было задание?

– Да, – просто ответил Андрей. – Не явное, когда сотруднику озвучивается цель операции: мы уже поняли, что это не твой случай – работать на кого-либо даже в статусе свободного агента по особо важным делам. Тебя подвели к операции наши специалисты, и ты справился с ней на отлично. Подземный город отряда семь три один очень нас беспокоил, и ты фактически в одиночку запустил процесс его уничтожения. Жаль, конечно, что в ходе этой миссии погиб агент Савельев, но никакая война не обходится без жертв^[2].

Я невольно скрипнул зубами.

Виктор Савельев по прозвищу Японец умер не по моей вине, но именно мне пришлось нанести последний удар, чтобы прекратить мучения друга. И могу сказать честно: ничего более тяжелого для себя я никогда не совершал. Даже осознавая необходимость, что может быть страшнее, чем убить того, кто не раз спасал тебе жизнь?

А еще я убил его дочь, которую члены клана якудзы Ямагути-гуми превратили в ужасного монстра. Да, там была ситуация «кто кого»: или я пожалею ее и она убьет меня – или же я сделаю то, что должен, освободив ее от тяжкого бремени жить в поистине кошмарном теле. До сих пор не знаю, правильно ли я поступил и действительно ли такая жизнь была ей в тягость. Некоторым нравится быть чудовищами…

– Виктор и его дочь были воинами и умерли как воины, – глухо произнес я. – А еще я не помню, что давал согласие стать вашим агентом, координатором или просто пешкой, которую ваша контора двигает так, как ей заблагорассудится.

– Согласен, – кивнул Макаренко. – Просто когда человек работает на нашу, как ты выразился, контору и делает это хорошо, какая разница, как он называется?

– Полковник, или кто ты там, уйди, а? – попросил я. – Иначе не обессудь, могу не сдержаться.

– Хорошо, я уйду, – сказал Андрей, продолжая сидеть нога на ногу. – Только это не спасет тебя от мыслей о том, что ты убил лучшего друга и его дочь.

Я рывком вскочил с кровати, твердо намереваясь съездить Макаренко по квадратной челюсти, возможно, даже с ноги… но при этом чуть не грохнулся со всего маху мордой в пол. Оказывается, моя левая нога была прикована цепью к ножке кровати, накрепко привинченной к полу. Понятно. Зачем фиксировать стулья, если пациент не сможет до них дотянуться?

– Извини, мера предосторожности, – сказал Андрей. – И, как видишь, не излишняя. Однако скажу: если мы не договоримся, то, как только я выйду отсюда, в тебя выстрелят шприцем со снотворным. Когда ты отрубишься, тебя вывезут подальше отсюда и оставят на лавочке в парке какого-нибудь города. В карманах у тебя будет все, что ты вывез из Японии, нам чужого не надо. И ты будешь полностью свободен. Только, с твоего позволения, я займу еще несколько минут твоего времени.

Я молчал.

– Не в курсе, знаешь ты или нет, но твой эксперимент удался – ты вернул к жизни всех своих мертвых друзей. Правда, это привело к локальным катаклизмам в Розе Миров, к счастью, обратимым. Но сейчас мы опасаемся, что ты решишь оживить Виктора и его дочь, и последствия этого оживления для нашего мира не берутся предсказать самые опытные аналитики Комитета. При этом не факт, что у тебя получится задуманное. Поэтому я мог бы предложить тебе следующее. Ты выполняешь одно задание Комитета, а мы помогаем тебе оживить Савельева и его дочь без ущерба для нашей вселенной.

Я молчал.

Макаренко усмехнулся.

– Даже не поинтересуешься, что за задание?

Я продолжал молчать.

Думал…

Во мне боролись два противоречивых чувства. Когда ты уверен, что сам принимаешь решения, а потом узнаешь, что тебя использовали, словно запущенную торпеду, и хотят использовать снова, в душе появляется закономерно паскудное чувство. Но, с другой стороны, меня и правда изрядно корежило от того, что я убил Виктора и Юки. Конечно, можно приплести кучу оправданий тому, что я сделал, но по факту – убил. Вот этими самыми руками… Чисто технически убивать друзей не трудно, не сложнее, чем врагов. Намного труднее потом жить с осознанием того, что сделал… И сейчас этот дьявол с квадратной челюстью вновь искушал меня, предлагая действительно заманчивый контракт.

– Что за задание? – выдавил я из себя, усилием воли преодолев гадливое чувство, словно я сейчас по своей воле окунаюсь в чан с дерьмом, из которого только что вылез.

– Думаю, для тебя не особенно сложное, – произнес Макаренко. – Дело в том, что в Чернобыльской Зоне появился Меченосец. Такой же, как ты, потомственный воин древнего клана, борец со злом и нечистью – в его понимании, конечно. То, что мы считаем злом, носитель зла таковым не считает. Для него это справедливость и единственно возможный способ существования. Нечисть тоже, глядя в зеркало, умиляется тому, насколько она прекрасна, а тех, кто пытается ее зачистить, считает кончеными уродами… М-да, что-то я в философию ударился. В общем, тот Меченосец считает других Меченосцев рассадником зла и планомерно их зачищает. При этом уровень личной удачи у него зашкаливающий, сталкерская чуйка и специфические навыки выживания в Зоне – феноменальные, общий уровень боевой подготовки наша аналитическая программа оценила как девяносто три процента из ста возможных.

– Нереально, – покачал я головой. – Программа ошиблась. У живого человека не может быть такой уровень.

– Мы тоже так думали сначала, – кивнул Макаренко. – С учетом, что уровень Савельева – светлая ему память – был восемьдесят два процента, а твой – семьдесят два, это, скорее всего, не человек, а биологическая машина, тем не менее идентифицированная программой как Меченосец.

– Дай угадаю, – сказал я. – Поскольку ваша команда недавно присвоила мне звание Координатора, я должен проникнуть в Чернобыльскую Зону и наставить того Меченосца на путь истинный. После чего, если он меня не замочит с таким-то уровнем, вы каким-то образом умудритесь извлечь ками^[3] Виктора и Юки из моей «Бритвы» и вселить их в подходящие тела.

– Если пренебречь мелкими деталями и твоей вольной трактовкой некоторых терминов, то в целом ты недалек от истины, – кивнул Андрей.

– Зашибись, – сказал я. – А не подскажешь, с какого перепугу я должен тебе верить? Вы использовали меня втемную, подставили под разборки с якудзой, из-за ваших мутных схем я был вынужден убить друга и его дочь, и теперь вы предлагаете мне вновь нырнуть в это болото? Макаренко, скажи откровенно – ты и твое начальство увидели во мне лоха, которого уже несколько раз обули, и собираетесь сделать это снова?

– Думать ты можешь что угодно, – пожал плечами мой собеседник. – Но выбор у тебя небольшой. Или ты соглашаешься, или отказываешься. Что мне передать руководству?

– Я отказываюсь, – сказал я. – Торпеде надоело плясать под чужую дудку. Так и передай своему руководству.

То, что меня снова пытаются обвести вокруг пальца, было очевидно. Комитет по предотвращению критических ситуаций, как и любая организация такого плана, преследовал только свои цели. И на то, какими средствами они будут достигнуты, им совершенно наплевать. Макаренко в целом был неплохим мужиком, но он был сотрудником Комитета – а значит, если надо, наплетет с три короба, лишь бы выполнить поставленную задачу. Сейчас им нужно завербовать очередного талантливого Меченосца – и при этом очевидно, что их спецы, может, и круты на Большой земле, но в Зоне не выживут и дня. И поэтому меня экстренно доставили из Японии в камеру с надежной железной кроватью, к которой так удобно приковывать строптивых гостей и которую я при всем желании не смогу оторвать от пола. Хотя можно, конечно, дотянуться до цепи и смахнуть ее «Бритвой»… Я прям почувствовал, как внутри моей ладони шевельнулось острое жало кинжала, откованного из редчайшего артефакта и с некоторых пор живущего у меня в руке.

– Не рекомендую, – покачал головой Макаренко, поднимаясь со стула. – При попытке освободиться автоматически последует очень болезненный удар током. Ладно. Не договорились, так не договорились. Бывает.

И вместо того чтобы повернуться и направиться к выходу из камеры, зачем-то сделал шаг в сторону.

Я сперва удивился, мол, с чего это полковник исполняет такие странные па, – но удивлялся недолго. Потому что сферическая приблуда под потолком хлопнула, словно бутылку шампанского внутри нее открыли, – и я тут же почувствовал болезненный укол в плечо.

«Вот оно что, – пришла запоздалая мысль. – Макаренко просто в сторону отошел, чтоб ему игла в затылок не прилетела. Знал все заранее, сволочь».

А потом тюремная камера резко поплыла у меня перед глазами… но ощущения, что я вырубился, не было. Я знаю, что такое общий наркоз. Лежишь на операционном столе, пялишься в нависшую над тобой хирургическую лампу – и вдруг тебя трясут за плечо и ты слышишь над своей головой голос медсестры:

– Просыпаемся, все закончилось, мы уже в палате.

Сейчас было похожее. Смена кадров. Камера чуток сползла, словно на картину, нарисованную нестойкой краской, плеснули водой, – и вот я уже сижу не на относительно мягкой кровати, а на чем-то твердом. При этом у меня перед глазами колыхалось плотное марево, какое бывает после того, как в пространстве захлопнется «кротовая нора» – межпространственный портал, который можно прорубить моей «Бритвой» либо особыми артефактами, которые очень редко можно найти в Чернобыльской Зоне.

Сознание тоже слегка плыло – ну точно как после наркоза. Тем не менее я успел разглядеть в том уже рассеивающемся мареве два темных удаляющихся силуэта.

«Меня принесли сюда, – пришла вялая мысль, – через межпространственный портал. Только понять бы куда».

А сквозь стремительно рассеивающееся марево уже проступали очертания чего-то очень большого и смутно знакомого. Еще бы немного резкости в плавающей картине мира, которую можно вернуть, сильно сжимая и разжимая веки. Еще бы немного прозрачности в исчезающем зыбком очертании «кротовой норы»…

И тут пришло узнавание! Да так пришло, что ко мне мигом вернулась четкость восприятия окружающего мира, и силы откуда-то появились в теле, после наркоза похожем на студень, растекшийся по старой уличной лавке, на которую меня высадили два типа, уже наверняка вернувшиеся туда, откуда пришли…

Метрах в двухстах от меня, подсвеченное кровавыми лучами восхода, стояло знаменитое колесо обозрения. То самое «чертово колесо», которое должно было быть запущено первого мая тысяча девятьсот восемьдесят шестого года – но так и осталось неподвижным, так как за пять дней до торжественного запуска аттракциона произошла авария на Чернобыльской электростанции.

Можно было, конечно, усомниться – может, это не то колесо? Мало ли в мире ржавых аттракционов такого плана?

Но сомнений не было, и тому было ровно шесть причин. А именно – с кабинок «чертова колеса» свисали шесть трупов в узнаваемой красно-черной униформе группировки «Борг». И не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, зачем бойцов группировки повесили именно так. Показательная казнь, в результате которой мертвецов развесили на самом видном месте города Припять. Чтоб другим неповадно было.

И развесили мертвецов на колесе, конечно же, бойцы группировки «Воля», примерно такой же по численности и вооружению, как и «Борг». Уже много лет эти две наиболее крупные банды делят в Зоне сферы влияния, планомерно выпиливая личный состав друг друга. Ибо делить на зараженных территориях есть чего.

Прежде всего это, конечно, артефакты – отходы производства соседней вселенной, которые ее жители, прозванные нами «мусорщиками», постоянно вываливают в Зону, словно на свалку. В нашем мире эти артефакты весьма ценятся за их свойства и являются желанным хабаром для сталкеров, готовых рисковать здоровьем и жизнью ради наживы.

При этом здесь, за кордоном, много и других источников нелегального дохода. А именно:

– части тел редких мутантов, за которые можно получить хорошие деньги у ученых и врачей;

– захоронение опасных, в том числе и радиоактивных, отходов, нелегально поставляемых в Зону с Большой земли;

– наемничество – например, когда у боргов или «Воли» начинаются проблемы с численностью личного состава, они бегут к наемникам, чтобы экстренно заполнить бреши в строю свежим отмороженным мясом… Даже группировка специальная есть, наймиты, – пожалуй, самая богатая в этих местах. И самая жестокая – профессия обязывает;

– ну и, конечно, торговля. Торговцы в последнее время в Зоне встречаются довольно часто, больно уж бизнес прибыльный. И купить у них можно что угодно, от охотничьих спичек до шестиствольного гранатомета, только плати. На этом «только плати» вся Зона и держится. Как и весь мир, кстати, которым правит единый и вечный Закон хабара. Все покупается и продается – не только барахло, но и жизнь, совесть, любовь, смерть. Только плати, если чего-то из перечисленного тебе не хватает. Или продай, если что-то из купленного или же случайно полученного даром потеряло для тебя цену…

Все это пронеслось у меня в голове за пару секунд, пока я осознавал очевидное: да, я снова в Зоне. Это просто старая и хорошо известная инфа в мозги прогружалась, которая отошла на второй план, спряталась на чердаке подсознания, пока я наводил шороху в Японии.

А еще я параллельно оценивал, с какой снарягой меня в Зону закинул гребаный Комитет по предотвращению критических ситуаций. Мало того, что даже шмот приличный не дали, впихнули мою тушку в старый, видавший виды костюм группировки «Воля», так еще лишь пистолет Макарова в карман сунули даже без запасного магазина. Ну, спасибо, полковник Макаренко, век не забуду. И если выживу, непременно навещу тебя для задушевной беседы, помяни мое слово.

И вывод из всего этого следующий: чтобы выжить при существующих раскладах, мне придется очень хорошо постараться. Потому что позади меня стрекотали автоматные и пулеметные очереди, слышались хлопки разрывов гранат и крики раненых. Причем звуки боя явно приближались – кто-то стремительно атаковал кого-то, не считаясь с потерями. И с минуты на минуту эта резня должна была выкатиться на площадь аттракционов города Припять, где я восседал на одинокой скамейке, созерцая проржавевшие конструкции. Пока что от нападающих и обороняющихся меня скрывала стена кустов с хилой желтой листвой, но это было ненадолго. С минуты на минуту бой переместится сюда, а тут я такой со своим «пээмом» – здрасте, вы ко мне?

Наконец предельно ясно осознав происходящее, я вскочил со скамейки и ломанулся через площадь, подгоняемый шальными пулями, пару раз свистнувшими над моей головой. Знакомый звук, который очень хорошо стимулирует к поиску надежного укрытия.

Но о надежности говорить не приходилось, потому пришлось обходиться тем, что есть. А именно: рядом с колесом обозрения находилась старая карусель, гораздо более удобная для повешения неугодных, но никто этим удобством не воспользовался. Просто карусель облюбовали развесистые гроздья «мочала», к которым лучше без надобности не приближаться. Но мне надо было где-то укрыться от приближающегося боя, потому я особо привередничать не стал – забежал за карусель и присел за занавеской из аномальных образований, действительно похожих на старые, местами рваные мочалки. Говорят, что аномалии на мутантов менее агрессивно реагируют, чем на людей. Так что самое время проверить, насколько я мутант и как много осталось во мне от человека.

Присел я, значит… и замер, потому что между этими «мочалками» разглядел еще кое-что. Хорошо замаскированное между развесистыми пучками, облепившими старую карусель. Блин, теперь бы понять, где оно притаилось, так хорошо спрятав единственную деталь, по которой можно обнаружить эту смертоносную пакость…

В общем, спрятался я вовремя, так как буквально в следующую секунду на площадь из кустов вывалился боец в таком же костюме, что и у меня, только поновее и залитом кровью с левой стороны. Не удивительно – у парня из раны на шее под ухом била алая струйка в такт ударам сердца. Дальше-на асфальт, ближе-на костюм…

Понятно. Сонную артерию пуля надорвала. Совсем чуть-чуть, потому парень еще на ногах и даже стреляет из автомата куда-то в кусты. Но это ненадолго. Полминуты, может, или меньше, но не больше точно. Потом его силы оставят, упадет он на площадь, раздолбанную временем и взрывами гранат, и останется здесь до ночи. А ночью его мутанты похоронят в своих желудках. Это Зона. Тут чтоб мертвое тело осталось целым, его очень глубоко хоронить надо. Или вешать повыше.

Следом за раненым, отстреливаясь, на площадь выбежали еще восемь бойцов группировки «Воля». У одного голова замотана окровавленной тряпкой, у другого левая рука перетянута поясным ремнем выше локтя, а ниже ошметки мяса болтаются и кость торчит. Крепкий паренек. Другой бы после такого ранения уже валялся в отключке, а этот в правой пистолет держит и даже шмаляет из него по кустам. Бывает такое на адреналине. Потом все равно отрубится, когда отпустит, если обезболивающее со стимуляторами не вколоть.

В кого стреляли вольные, мне отсюда было не видно, но догадаться не сложно. По ходу, зеленые у черно-красных кусок Припяти отжали, быстренько пленных перевешали для устрашения, после чего попытались закрепиться на отжатом участке. А боргам это сильно не понравилось. Созвали подкрепление и ломанулись в контрнаступление. Вполне в их стиле. Красно-черные вообще отмороженные – не знаю, может, радиоактивные мухоморы жрут перед атакой в стиле викингов. Уж больно у них лица бешеные, когда в атаку идут. Почти уверен, что сейчас я увижу именно их.

И я не ошибся.

Из кустов вырвался борговский авангард – двое бойцов в тяжелых штурмовых экзоскелетах. В руках – пулеметы РПК, из которых они поливали как из брандспойтов. Точность при такой стрельбе так себе, но психологическое воздействие значительное. Ты по нему из своего ручного огнестрела работаешь, а он только дергается от попаданий, будто не пуля со стальным термоупроченным сердечником в него прилетела, а током из розетки стукнуло.

Впрочем, и практический толк от этой стрельбы был. У одного из зеленых, увлеченно стреляющего в живые танки короткими очередями из своего «калаша», внезапно голова взорвалась, словно арбуз, по которому из охотничьего ружья дробью отработали. Надо же, как интересно. То ли патронами с экспансивными пулями борги хреначат, то ли раритетными разрывными, которые в Зоне стоят каждая примерно как моя жизнь. Но боргам ради эффектной победы и золотые боеприпасы не в падлу будет использовать, финансы позволяют. У вольных снабжение из-за кордона похуже, но зато народу в группировке больше – у боргов железная армейская дисциплина с жестокими наказаниями за промахи, и многих новобранцев это отпугивает. Зеленые же шайка более раздолбайская, но в случае грандиозного шухера тоже может вести себя героически.

Как сейчас, например.

Видя, что борги выгнали отряд вольных на площадь, где фактически укрыться негде, зеленый с оторванной рукой пистолет отбросил и, заорав:

– Прикройте меня! – бросился под ноги ближайшему боргу.

Я сразу и не сообразил, с чего это он, сорвав дистанцию, ушел в «мертвую зону» поражения пулемета. Сейчас второй борг развернется и превратит его в решето. Или первый, слегка присев, долбанет раненого прикладом – и привет. Экзоскелет в несколько раз увеличивает силу того, кто в него упакован, так что у однорукого шансов вообще не было ни на что…

Но тут я ошибся.

Раненый резко разогнулся, культей отстреленной руки долбанул по стволу пулемета, немного отведя его в сторону, и, выдернув из разгрузки гранату, прижал ее целой рукой к бронированному стеклу вражьего шлема.

Знаю этот трюк с гранатой, сам так иногда делаю. Если внутри подсумка не пришит специальный ремешок, могу присобачить туда вместо него кусок парашютной стропы, к которому привязываю кольцо гранаты, предварительно разогнув усики. Тогда одной рукой с гранатой работать можно: выдернул резко из подсумка – и бросил без задержек, а кольцо с чекой в подсумке остается на память.

У однорукого, по ходу, в разгрузке то же самое было. И у него еще даже три секунды осталось, чтобы заорать во все горло:

– «Волю» не остановить! За пацанов! – и захохотать во все горло.

А потом граната рванула. Я прям словно в замедленном фильме увидел, как рой осколков снес вольному половину черепа, оставив от головы лишь хохочущий рот, а боргу проломил стекло шлема и вышиб из него веер кровавых брызг.

Признаться, я впечатлился. И зеленые тоже. Только что отступали, отстреливаясь, а тут заревели как стадо быков – и принялись лупить по оставшемуся живому танку из всех стволов.

Но толку из этого вышло немного. Чтобы пробить тяжелый штурмовой экзо, нужен как минимум пулемет с бронебойным патроном калибра 12,7 на 108 миллиметров – он живой танк точно прошьет. Или если стрелять обычными автоматными 5,45 – то везение. Большое. Есть у таких экзоскелетов несколько слабых мест, но наугад в них попасть почти нереально. Потому вольные сейчас обильно поливали упакованного борга свинцом, а он только дергался как паралитик и огрызался из своего РПК гораздо более результативными короткими очередями.

Одному вольному он шею прострелил, второму – грудь разворотил. Трудно, конечно, целиться, когда тебя со всех сторон отвлекают выстрелами практически в упор, но у борга это кое-как получалось…

А потом на площадь из кустов выломилась целая рота красно-черных, и оставшиеся пятеро вольных опустили оружие. Зря, конечно. Я б на их месте стрелял до последнего и с высокой вероятностью умер от пули в череп, быстро и безболезненно. Сейчас же борги переводили взгляды со своих повешенных товарищей на пленных и обратно. Пока молча. Копили в себе то, что с минуты на минуту вырвется наружу. Ох, реально лучше б вольным сейчас друг другу черепа прострелить. Боюсь даже думать, как красно-черные будут мстить палачам…

Над площадью на несколько мгновений повисла тишина, которую прервал борг с погонами капитана на плечах.

– Не стрелять.

Это своим. И после:

– Оружие на землю.

Это понятно кому.

На разбитый асфальт с глухим звяканьем попадали автоматы.

– Хорошо, – кивнул капитан боргов. – А теперь – четыре шага назад.

Вольные переглянулись, не поняв команды. Один даже переспросил:

– Вперед?

Капитан выстрелил от бедра не глядя, и вольный застонал, схватившись за то место, где мгновение назад было его ухо.

– Кому еще слух подправить? – поинтересовался капитан боргов. – Но я сегодня добрый и для глухих повторяю: четыре шага назад.

Аргументы у капитана были весомые, и в магазине его автомата их было еще предостаточно. Потому вольные поспешили подчиниться…

Я, скрываясь за занавесом из аномальных «мочалок» и закусив до крови губу, смотрел, как они торопятся выполнить приказ. В голове билась мысль: «Не надо смотреть на такое, потом же сниться будет в кошмарах», – но человек тварь любопытная, и я смотрел…

Совершенно прозрачная пустота, в которую вольные вступили одновременно, подняла их в воздух всех, разом – и медленно начала скручивать человеческие тела, словно тряпки, из которых выжимают воду. Я видел рты, раззявленные в беззвучном крике, потому что человек не может кричать со смятыми легкими, пронзенными осколками собственных ребер. Видел вылупленные шарики глаз, которые невидимая сила выталкивала из черепов, трещащих словно раздавливаемые орехи. Видел, как сломанные кости пронзают человеческую плоть и одежду, вылезая из ран, – и тут же ломаются снова, вминаясь в месиво, которое только что было человеческим телом…

А еще я видел, как во все стороны, обильно увлажняя растрескавшийся асфальт, брызжет кровь. Ее струйки вырывались из ртов, ушей, тех мест, откуда на нитках нервов свешивались остатки раздавленных глаз – и, конечно, из ран, которые довольно быстро перестали быть ранами. Когда аномалия скручивает человеческое тело в тугой мясной жгут, оно быстро становится одной сплошной кровоточащей раной…

Странно, что аномалию, питающуюся исключительно кровью своих жертв, назвали «мясорубкой». Вот реально, лучше б она рубила – в фарш, быстро, мгновенно, а не вот так, с садистским наслаждением выдавливая кровь из людей до тех пор, пока от них не останутся сухие черные жгуты…

Но это еще не все.

Когда страшная казнь закончилась, на асфальте остались пять черных клякс – места, на которые вылилось наибольшее количество крови. А над этими кляксами повисли в воздухе пять черных жгутов, которые слабо поскрипывали в тишине, повисшей над площадью, – это гигантская аномалия, раскинувшаяся рядом с ржавым аттракционом, пыталась выдавить из добычи еще хоть немного живительной влаги. Жуткое зрелище – висящие в метре над асфальтом останки людей, погибших страшной, мучительной смертью.

А потом жгуты двинулись, поплыли к ржавой карусели, за которой я спрятался. Никто не знает, зачем «мясорубка» это делает, демаскируя себя, но ей зачем-то нужно подвешивать эти ужасные свидетельства ее охотничьей удачи на ближайшее возвышенное место. Пожалуй, это единственный признак, по которому можно определить наличие поблизости смертоносной аномалии…

Жгуты плыли в мою сторону. Приблизившись к карусели, они грубо растолкали в разные стороны занавес из «мочал» и прилепились к верхнему ободу аттракциона в полуметре от моего лица. Они даже кровью не воняли – «мясорубка» высосала из них всю жидкость. Может, лишь немного тленом. Так пахнут в букинистических магазинах старые книги с переплетами из высохшей от времени, растрескавшейся кожи…

– За пацанов, – негромко произнес капитан.

– За пацанов, – эхом отозвались бойцы его отряда.

Ну да, понятно. Борги уже давно держат Припять под своим контролем и прекрасно знают расположение крупных аномалий, которые, в отличие от более мелких, редко перемещаются после выбросов. Тяжелые, ленивые – и очень жадные до живой плоти, так как чем крупнее аномалия, тем больше она жрет…

– Собрать хабар, снять наших с «чертова колеса» – и уходим, – скомандовал капитан. – До вечера нужно их доставить на базу и похоронить по-человечески…

– Погоди, командир, – произнес один из бойцов с автоматом в руках и снайперской винтовкой Драгунова за спиной. – Там, по ходу, за каруселью кто-то прячется.

Вот ведь сукан глазастый, коллега хренов! Конечно, согласно должности ему положено быть зорким, но мне казалось, что я отлично спрятался за аномальным занавесом из «мочалок» и черных жгутов, развешанных «мясорубкой»…

Получается, только казалось.

– Похоже на то, – кивнул капитан, приглядевшись. – Эй, ты, тварина зеленая. Вылезай давай.

Мне ничего не оставалось делать, только подчиниться. В одну харю с пистолетом против взвода автоматчиков много не навоюешь, потому свой «ПМ» я сразу бросил в общую кучу из автоматов вольных.

– Не густо, – хмыкнул капитан. – А чего обмундирование зашитое-заштопанное? Подменку переодеть не успел? В хозроте, что ли, числишься?

– Типа того, – отозвался я. – Дерьмо всякое по жизни вычищаю.

– Борзеешь? – участливо поинтересовался капитан. – Ладно, борзый, тебе повезло, хватит смертей на сегодня. На колени встань и поклянись, что это не ты наших ребят на колесе развешивал. Потом попроси прощения за свою поганую униформу, сними ее, брось в «мясорубку» – и свободен.

– Какая интересная многоходовая программа, – усмехнулся я. – Может, ты лучше сам в «мясорубку» бросишься – и закроем вопрос?

– Получается, не хватит, – вздохнул капитан.

Надо отдать должное, с бедра он стрелял ловко. Я даже движения руки не увидел, только вспышку – и потом сразу серое небо Зоны, так как удар пули в грудь с такого расстояния бросает на спину не хуже, чем крепостной таран.

А потом боль разорвала легкие, и я понял, что лечу куда-то…

«Неужели наконец все? – пришла вялая мысль. И сразу: – Но если меня убили, то почему я слышу, о чем они треплются?»

– Точно в сердце, – сказал кто-то. – Прям между бронепластин. Фигею, как Шатун стреляет. Ваще не целясь маслины в яблочко кладет.

– У жмура бронепластины в костюм не вставлены, – произнес другой. – Можно было просто очередью полоснуть. Шатун, а чо не в «мясорубку» пассажира определил? Больно легкий трындец для зеленого.

– Сказал же, хватит жести на сегодня, – проворчал вроде как Шатун, а может, кто и еще. – Тебе б, Цыган, только людей резать, да позаковыристее, чтоб кровища рекой и мясо лоскутами. Ладно, пошли, дел невпроворот…

– Погоди, командир, – сказал еще кто-то. – А этот из хозроты, по ходу, живой вроде.

…Я уже и сам понял, что произошло. Пуля Шатуна попала в пластину, подаренную мне Букой и уже очень давно вросшую в мое тело напротив сердца. Думаю, сейчас она ее еще глубже вбила, так как грудь болела адски и одежду в этой области к телу словно горячим пластырем прилепили. Значит, крови от того удара вытекло прилично, а ощущение полета, скорее всего, оттого, что при падении я об асфальт слегка затылком приложился.

Больше валяться смысла не было, да и головокружение вроде поутихло, потому я попытался встать. Получилось, хотя и качнуло меня пару раз неслабо. Но я усилием воли сфокусировал взгляд на стволах, направленных в мою сторону, и, скинув капюшон с головы, сказал:

– Слышь, Шатун, давай-ка на этот раз пулю в лоб. Надежнее будет. Не промахнешься?

– А ты ничего, зеленый, духовитый, – хмыкнул капитан. – Жаль, что с вольными тусуешься, а не с нами. Хрен его знает, почему тебя пули в тушку не берут, но тебе виднее, как лучше. В лоб – значит, в лоб.

Ствол его автомата приподнялся выше, но тут капитана тормознул боец с СВД:

– Погоди, командир, я его знаю. Это ж Снайпер, легенда Зоны.

– Да ладно? – поднял брови Шатун. – Тот, что у нас типа гетманом был?

– Он самый, – кивнул боец. – Правда, недолго, ты как раз в то время в рейд ходил, если помнишь. Потом на него снова охоту объявили.

– Тогда, если это действительно он, завалить его просто наш долг!

– А что тогда с миллионом долларов?

– С каким миллионом? – не понял Шатун.

– Да я вчера местную радиостанцию слушал. Они говорили, мол, академик Захаров с озера Куписта обещал зеленый лям тому, кто доставит к нему живого Снайпера.

Капитан нехотя опустил автомат, задумчиво поскреб обломанными ногтями небритую нижнюю челюсть.

– Это, конечно, аргумент. А там ничего не говорили насчет мертвого Снайпера? Его труп академику неинтересен? Наслышан я об этом персонаже, и на Куписту тащить его гораздо безопаснее мертвым, чем живым.

– Насчет трупа ничего не слышал, – покачал головой боец с СВД.

– Ладно, – поморщился Шатун. – Слышь, Снайпер, подойди. Говорить будем.

Когда у собеседника в руках ствол, за его спиной вдобавок маячит вооруженная кодла, а у тебя за душой только нож внутри руки да полный рюкзак понтов, лучше придержать до лучших времен и то и другое. Ножом, даже если это «Бритва», против автоматов и пулемета много не навоюешь, а понты в деле сохранения жизни и здоровья штука крайне вредная. Потому я выеживаться не стал и неторопливо направился к командиру боргов. Почему не поговорить, если предлагают, вместо того чтоб пулю в лоб всадить? Вполне нормальная себе альтернатива.

Когда я приблизился к Шатуну, нас немедленно кольцом окружили борги его отряда. На всякий случай. Вдруг предложение командира его собеседнику не понравится и он бежать вздумает. А так даже стрелять не придется, из круга ему не выйти. Борги ребята здоровые, других в группировку не берут. Навешают несговорчивому собеседнику увесистых люлей, глядишь, и получится у него договориться с командиром.

– Короче, Снайпер, – начал Шатун. – Я про твои дела слышал, потому говорю с тобой со всем уважением. Но если начнешь барагозить – завалю и жалеть об этом не буду. За выстрел не обессудь, ничего личного, просто выполнял свой долг. Если договоримся, тебя перевяжут и накормят. Если нет – ну, ты понимаешь. Короче. Мы доставим тебя к Захарову, а ты дашь слово, что не сбежишь в процессе доставки…

Он говорил что-то еще, но я его уже не слушал. Так как невозможно вникать в то, что тебе говорят, когда у тебя люто чешется переносица. И не оттого, что ее комар укусил, а совершенно по иной причине. А именно – потому, что я чувствую, когда в меня целятся. И сейчас стрелок очень пристально смотрел на конечную точку линии выстрела, и – я уверен – палец его неторопливо выбирал слабину спускового крючка.

Доли мгновения хватило мне, чтобы понять, где стрелок организовал лежку. Крыша девятиэтажного дома метрах в двухстах отсюда. И поскольку я разглядел блик оптики, значит, все серьезно. Не просто стрелок. Снайпер с совершенно конкретным заданием…

Я аккуратно сместился вправо, отгородившись от снайпера коренастой фигурой Шатуна, но точка меж бровями чесаться не перестала. Ясно. Стрелок «ведет» меня и вот прям сейчас, через долю мгновения, выстрелит, пробив при этом череп командира отряда боргов. С такого расстояния пуля, выпущенная из снайперской винтовки, запросто прошьет насквозь две головы. Иначе говоря, мой трюк не удался, заслониться борговцем у меня не получилось.

Потому оставалось только одно.

Я резко двинул Шатуна в ухо, при этом сам отклонившись еще правее, – и услышал позади себя шлепок, слишком знакомый для того, чтобы я мог ошибиться.

А потом со стороны девятиэтажки раздался хлопок выстрела, резкий, как удар бича, – и всем все стало предельно ясно. Борги хорошие вояки и подобные намеки понимают с полуслова – тем более, когда их товарищ, стоявший позади меня, рухнул на асфальт, обильно спрыснув его своими мозгами, выбитыми из черепной коробки.

Это был тот самый парень с СВД, который не дал Шатуну пристрелить меня. Мне не удалось его отблагодарить, но за меня это сделала Зона. Борговец умер мгновенно, не почувствовав ни малейшей боли, – редкий подарок, которым судьба оделяет далеко не каждого.

Надо отметить, что выстрел был хорош. Если бы я не дернулся за долю мгновения до него, одной пулей стрелок сделал бы два трупа. Хотя он и так их сделал… Молодой борг от неожиданности сделал полшага не в ту сторону, и сразу же невидимая сила сбила его с ног, потащила по асфальту, выкручивая ступни, выдирая голени из суставов. Парень заорал от нереальной боли, но никто не бросился его спасать – вытаскивать попавшего в «мясорубку» бесполезно, скорее самого туда затянет. Если не знаешь, как из нее вырваться, шансов выжить нет – да и если знаешь, есть один призрачный шанс из тысячи остаться в живых. И один из миллиона – не стать при этом инвалидом…

Помочь человеку в этом случае можно только одним способом – и пулеметчик помог, короткой очередью разнеся голову боевого товарища в кровавый фарш. Отличная помощь в подобной ситуации, лучше и не придумать.

Но мне были как-то по барабану проблемы людей, только что собиравшихся меня убить. Меня больше интересовало, как выжить под прицелом снайпера, который явно охотился за мной. На открытой местности, кстати, спастись в подобной ситуации задача почти нереальная. Убегать бесполезно, как гласит бородатая шутка, умрешь запыхавшимся. Потому я выбрал единственный способ, приемлемый при подобном раскладе. А именно: зигзагом ринулся к борговскому снайперу, погибшему от случайной пули, предназначенной не ему, и, упав за труп как за укрытие, сдернул с плеча мертвеца его СВД.

Нормально получилось, при таком раскладе – лучше не бывает. Понятное дело, что оборудованная позиция стрелка на крыше наверняка козырнее моей в разы. Но если ничего не делать, то ничего и не будет интересного в жизни, кроме свинцового гостинца между бровей.

Мертвец – защита почти никакая, если стрелок находится на крыше. И я это понимал прекрасно. А еще я понимал, что снайпера интересую только я, на боргов ему плевать. О причинах такой избирательности думать было некогда, потому я совершил резкий перекат «веретеном» вправо – и вовремя, так как пуля выбила веер асфальтовых осколков из того места, где я только что лежал. Хорошо, конечно, что это были крошки асфальта, а не мои мозги, выбитые из черепа, но что может быть хуже, как лежать на брюхе посреди открытой площади, когда на тебя ведет охоту хороший стрелок с оптикой?

Все, что я успел в процессе переката, так это рвануть вниз предохранитель винтовки и нажать на спуск, стреляя не прицельно в сторону крыши, а больше для проверки работоспособности оружия, попавшего ко мне в руки…

Однако ожидаемого выстрела не последовало. Твою ж душу, какой правильный военный оказался покойный хозяин СВД – в Зоне таскал ее на плече с недосланным патроном. Хорошо хоть магазин примкнут, уже обнадеживает. Хотя – вряд ли, так как я вновь ощутил у себя на лбу знакомую щекотку. Ну все, патрон дослать не успею, и перекат не спасет – снайпер на крыше уже понял, что я могу выкинуть, и пули положит три подряд: в центр цели, справа и слева. Какая-нибудь из них да в меня попадет. Катайся, не катайся «веретеном» по асфальту. Во всяком случае, я бы именно так и сделал, если б работал с достойным противником…

Честно говоря, я уже с жизнью простился, но совершенно неожиданно выручил меня борговский пулеметчик. Поняв, откуда ведется огонь, он развернул свой РПК и принялся поливать крышу очередями. Так себе идея в плане уничтожить противника, но если нужно подавить цель огнем, заставить спрятаться или сменить позицию, то вполне – или же дать мне пару секунд времени для того, чтобы дослать патрон и прицелиться.

Пару секунд он мне и правда подарил, но заплатил за них большую цену. Снайпер на крыше не стал прятаться. Вместо этого он прицелился – и выстрелил. Грамотно, так как сто процентов знал слабые места экзоскелета данной модели…

Экзо был не новым, из тех, которые на Большой земле производились несколько лет назад без учета реалий Зоны. Это сейчас место сочленения шлема и корпуса производители на новых моделях прикрывают толстым «воротником» из многослойной композитной брони. А чуть раньше экзо выпускали без этих наворотов, стремясь сэкономить и одновременно облегчить и без того тяжеленную конструкцию, которую без электроприводов хрен с места сдвинешь.

Пуля ударила точно в подвижное сочленение, за которым находилась шея пулеметчика, – тот пошатнулся, выронил РПК и рухнул на колени, пытаясь бронированными перчатками зажать маленькое отверстие, из которого пульсирующим фонтанчиком вырывалась кровь.

Все это я видел лишь краем глаза, фиксируя постольку поскольку, так как основное мое внимание было направлено на крышу дома. Ошибиться было нельзя. Да, я видел вспышку выстрела, убившего пулеметчика, но снайпер мог сместиться в сторону после того, как нажал на спуск. А мне был нужен лишь один верный выстрел, так как противник точно не простит мне ошибки, которая станет в моей жизни последней. В этом я не сомневался, ибо охотился на меня настоящий профи, и сомнений в этом теперь уже точно не было. Так убить одним выстрелом бойца, упакованного в экзоскелет, мог только очень хороший специалист. Сказать точнее – замечательный! Гений своего дела, мать его, которого мне гарантированно нужно было зачистить, пока он не зачистил меня.

В снайперской дуэли, кстати, зачастую решает не меткость, не опыт и не профессиональные навыки, а интуиция. Умение понять каким-то шестым чувством, что сейчас сделает твой противник. Возможно, на какое-то неуловимое мгновение мысленно переместиться туда, на другой конец воображаемой, но такой реальной линии выстрела, влезть в голову врага, стать им и вместе с ним сделать то, что он задумал… одновременно оставаясь самим собой, держащим в перекрестии прицела то место, где сейчас появится цель. Обязательно появится, ведь сейчас ты – это он, думающий как он, двигающийся вместе с ним, видящий в оптику противника, который в это же самое время целится в него. И в тебя…

Странное и страшное ощущение. Я был уверен, что тот снайпер испытал то же самое, но, в отличие от меня, не был готов настолько реально почувствовать себя целью. У него была примерно секунда, чтобы высунуться, выстрелить и исчезнуть вновь, ибо силуэт головы над крышей очень хорошо виден даже на фоне серого неба Зоны. Но он задержался еще на долю мгновения, когда его накрыло неизведанное ранее чувство, когда в прицеле видишь одновременно и врага, и себя…

При этом он был опытным снайпером, готовым к любым неожиданностям…

Мы выстрелили оба. Одновременно. Похоже, где-то на середине полета наши пули пронеслись рядом друг с другом, потоком раскаленного, рассекаемого ими воздуха немного отклонив друг друга от намеченного пути. И лишь потому мы с этим стрелком не убили друг друга.

Но, тем не менее, не промахнулись. Я точно знал, что попал. И куда попал, знал тоже, так как ощутил, как оба моих плеча взорвались огненной болью – и при этом я был ранен только в одно. Поверхностно. Чужая пуля лишь пробила накладку костюма и разлохматила кожу.

А вот снайперу на крыше повезло меньше…

Ощущение боли в правом плече было ярким, но мгновенным. Просто это была не моя боль, которая исчезла сразу же после того, как прервался ментальный контакт с моим несостоявшимся убийцей. При этом я знал, что некоторое время он точно не сможет на меня охотиться: когда пуля бьет в плечевую кость, все крутые цели в жизни становятся незначительными и вперед вылезают две. Главная – остановив кровь, спасти себе жизнь. И второстепенная – сохранить руку, которую при таких ранениях зачастую отрезают…

Моя беда была скромнее: удар по плечу, будто плетью хлестанули, и сразу же горячее разлилось под костюмом. Понятно. Придется шить. Или же попытаться мысленно стянуть рваные края раны – если я морду могу менять, представив кожу и кости лица мягкими, словно пластилин, по ходу, и с остальной тушкой можно творить то же самое…

Хотя, может, париться и не придется. Я медленно вставал с асфальта, оставив на нем винтовку, а ко мне направлялся капитан боргов, держа в руке боевой нож. Хммм… Если в шею всадит со всей силы, а потом рванет нож на себя, никакое усилие мысли не поможет. Я ж не ктулху, чтоб перерезанное горло отрегенерировать. Придется просто сдохнуть, как нормальный человек, получивший смертельное ранение. Вполне вероятный сценарий, кстати, ибо в ухо я Шатуну залепил знатно – вон какое красное, успевшее заметно распухнуть.

Не всадил.

Подошел, внимательно посмотрел мне в глаза, словно какой-то ответ в них искал, потом одним ловким движением распорол окровавленную накладку на моем плече, пробитую пулей, рванул край разреза.

И выдал резюме:

– Царапина. Гаврилюк сейчас зашьет и продезинфицирует. Не обессудь, обезболивающего нет, закончилось. И это…

Он замялся, словно с усилием выдавливая из себя слова:

– Благодарю. Долг Жизни за мной.

Ишь ты, и среди боргов, оказывается, попадаются адекватные люди. Хотя они везде попадаются, только жаль, что редко. В наше время вменяемых людей все меньше и меньше, и если такой встречается – смотришь на него как на редкий артефакт и прикидываешь, какая у него другая, негативная сторона натуры. Потому что Зона учит – артов только с положительным потенциалом просто не бывает в природе, обязательно какое-нибудь паскудство в нем имеется. Зачастую крайне опасное для жизни.

– Долг долгом, а к Захарову все равно меня потащишь? – усмехнулся я.

– Тут уж не обессудь, хабар есть хабар, – пожал плечами Шатун. – Пацаны не поймут, если я тебя отпущу.

– Кто бы сомневался, – улыбнулся я. Благородство в Зоне имеет свою цену, и она зачастую очень невысока.

Подошел Гаврилюк, эдакая машина два на два, осмотрел рану, хмыкнул, достал аптечку, извлек из нее кривую иглу с шелковой нитью и без всякой дезинфекции воткнул в край раны. Я стиснул зубы – не иначе, этот воин на дохлых мутантах тренировался в военно-полевой хирургии.

– Узел затяни, дальше я сам, – сказал я.

– Сам себя без наркоза шить будешь? – удивился громила. – А кондрашка не обнимет?

– Не думаю, – сказал я. – У нас с этой дамой взаимная антипатия.

– Чего?

– Проехали. Иглу дай.

– Ну на. Псих.

Некоторые персонажи могут запросто рубить в бастурму других людей, но сама идея сделать себе укол повергает их в шок. По ходу, Гаврилюк был из этих, так как с расширенными глазами смотрел, как я зашиваю рану простым обвивным швом. Занятие и правда болезненное, особенно когда протыкаешь кожу и нитку тянешь. Но если не делать из этого трагедию, то терпимое. Главное, протыкать резко и тянуть нить плавно, без рывков. Шелковая нить в этом хороша, легко скользит по крови. А вот когда суровой ниткой шьешь за неимением лучшего, тогда, конечно, ощущения более экстремальные.

Закончил я за несколько минут, после чего попросил Гаврилюка затянуть второй узел и обрезать нить, что тот сделал с некоторым почтением.

– Круто, блин, – прогудел борговец, пряча аптечку в нагрудный карман. – Я б не смог. Пулю из себя как прыщ выдавливал, было дело. Но самому себя шить без наркоза – это ваще край. Иди к нам в «Борг», наши пацаны уважают таких больных на голову.

– Это вряд ли, – хмыкнул я. – Меня ваш командир уже в хабар определил, решил продать за хорошие бабки.

– Жалко, – вздохнул Гаврилюк. – Но, сам понимаешь…

– Хабар есть хабар, – продолжил я. – Понимаю, не парься. Во всем мире хорошо если один процент наберется тех, кто родного брата за лям баксов не продаст, не то что левого чувака. Так что все в порядке.

– Ну, один процент – это ты загнул, – глубокомысленно заметил борговец. – Я б не продал. Правда, у меня брата нету.

– Легче всего не соглашаться на сделку, когда нет ни товара, ни покупателя, – хмыкнул я.

Пока мы с Гаврилюком беседовали за жизнь, борги сняли своих с «чертова колеса», положили их рядком рядом с убитыми в бою, предварительно сняв со всех мертвецов дорогостоящие черно-красные костюмы. Вполне в духе боргов. Это вольные вешали врагов в их шмотье, чтоб все видели, кого они повесили. У черно-красных к хабару иной подход. Эти погадят и оглянутся, нельзя ли чего прихватить, а то мало ли, вдруг пригодится.

Шатун произнес короткую речь, что-то о чести, долге и, на мой взгляд, сомнительном счастье помереть за группировку. Постояв минуту над трупами со скорбными физиономиями, борги деловито покидали своих мертвецов в «мясорубку», которая с явной неохотой скрутила тела в черные жгуты – эти аномалии мертвечиной питаются неохотно, особенно когда сытые. М-да, интересно, конечно. Сначала вроде бы борги собирались мертвецов на базу тащить, чтоб похоронить по-человечески, но с появлением перспективы получить миллион долларов планы отряда резко поменялись. Хотя в условиях Зоны такие похороны, на мой взгляд, оптимальные: были случаи, что даже очень глубокие могилы мутанты раскапывали по ночам, чтобы поживиться мертвечиной.

– Переоденься, – кивнул Шатун на гору шмотья, снятого с покойников. – А то на твоем тряпье живого места нет.

Щедрый подгон с учетом того, что борговский облегченный бронекостюм стоит недешево, а двое бойцов уже копали под «чертовым колесом» место под схрон – командир вполне мог бы весь хабар заныкать до лучших времен.

Но, видимо, остатки совести у Шатуна имелись. Совсем немного, на донышке. Понятно, что Захарову за лям баксов Снайпер нужен не для того, чтобы с ним чаи гонять, а, скорее всего, чтоб распорядиться приобретением так же, как планировал клан якудзы Ямагути-гуми. А именно: расчленить шибко удачливого сталкера-мутанта на фрагменты и из тех фрагментов создать непобедимую, послушную армию. Потому сейчас Шатун пытался договориться с теми остатками совести, что слегка поскребывали душу изнутри. Ничего, командир боргов. Ты воин сильный, привычный добивать поверженного врага. Думаю, и с недодавленной совестью своей вскоре разберешься. А пока грех не воспользоваться предложением – тем более что мой шмот и правда уже разваливался, плюс рукав, разрезанный вдоль от плеча до локтя, и подавно переводил его в разряд тряпья.

Мне прям реально повезло. В куче трофейного оружия и снаряжения, снятого с покойников, лежал практически новый красно-черный костюм, даже с бронепластинами, которые некоторые самоуверенные вояки достают и выбрасывают ради снижения общего веса экипировки. Заблеван слегка, правда, – видимо, перед тем как повесить пленного, его допрашивали с пристрастием. Но ткань у такой снаряги отличная, водоотталкивающая, отмою в ближайшем ручье. И берцы нашлись точно моего размера. Не такие новые, как костюм, немного разношенные, но и это в плюс – не придется нулевой обувью мозоли натирать.

Пока я снимал свой изрядно убитый костюм «Воли», а после надевал почти новый борговский, Шатун руководил процессом создания схрона.

– Командир, может, хватит уже? – поинтересовался один из бойцов, махавших малыми саперными лопатами.

– Копай глубже, – приказал Шатун. – Надо все спрятать.

– Да на фига все-то? – взбрыкнул второй. – Пулемет вон доброго слова не стоит, и хрен его восстановишь – газтубу оторвало нах, коробку осколком смяло. За каким хреном закапывать это барахло?

– Кузнецы все восстановят, – отрезал Шатун. – Вернемся, выкопаем, отнесем им на болота – все сделают, только плати. Они из любого металлического хлама такое откуют – закачаешься…

– Ну что, переоделся, – поинтересовался подошедший ко мне Гаврилюк.

– Типа того.

– Добре. Тогда давай руки.

Ну да, конечно. Благородство благородством, но теперь я пленный, хоть и в костюме группировки. Ладно, спорить бесполезно, по ходу дела что-нибудь придумается.

– Банкуй, – усмехнулся я, протягивая вперед руки. У каждого вояки на такой случай имеется связка пластиковых наручников, которые при определенной сноровке вполне можно разорвать или разрезать ботиночным шнурком. Так что пусть вяжут, разберусь как-нибудь, когда дело дойдет до побега из плена.

Но все оказалось печальнее.

– Повернись.

Я покосился вправо, влево. Борги оторвались от своих дел и держали автоматы на изготовку. Плохо.

Я повернулся, и тут же на моих запястьях защелкнулись стальные наручники. Сила у борга была медвежья, плюс паковал он быстро, со знанием дела – не иначе, бывший полицейский. Но на этом дело не закончилось. Вдобавок борг стянул специальным пластиковым хомутом мои большие пальцы.

– Не обессудь, – прогудел он мне на ухо. – Говорят, у тебя какой-то супернож в руках имеется, которым ты че хошь разрезать можешь. Поэтому перестраховаться пришлось.

Ну да, лихо. Молодец Шатун, Гаврилюк сам бы до такого не додумался. И правда, в таком положении я «Бритвой» ничего не сделаю – мой нож меня не режет, и потому он даже из руки не сможет вылезти, так как ладони у меня плотно прижаты друг к другу.

А Шатун между тем беседовал по рации, видимо, с руководством.

– Так точно, преследуем противника. Направление – озеро Куписта. Есть докладывать о любых изменениях обстановки. Конец связи.

Ясно. Теперь ничто не мешает Шатуну доставить меня куда он наметил. Блин, если выживу, то перед тем, как завалить Макаренко, хорошенько морду ему разобью. После того, что он сделал, просто пуля в лоб будет для него слишком роскошным подарком.

* * *

Рука висела плетью, словно не своя. Он ее вообще не чувствовал, что и не удивительно после двойной дозы мощного обезболивающего. Оно, конечно, побочным эффектом вогнало в легкую эйфорию, но сталкер не обольщался насчет своего будущего.

Свалить удалось без проблем, борги даже погоню не организовали. Но на этом светлые моменты закончились. Пуля пробила защитный наплечник, расколола плечевой сустав и застряла в ране. И что делать, когда ты в такой ситуации здесь, на зараженной земле, вдали от цивилизации и больниц с опытными хирургами – хотя даже они вряд ли соберут сустав, разбитый на множество фрагментов? Тут проще руку отрезать на фиг. А если это сделать некому, то оптимально достать пистолет, приставить ствол к виску и одним движением указательного пальца решить проблему. Потому что через час-полтора действие препарата пойдет на убыль и даст о себе знать мясо, проткнутое осколками костей. А это очень и очень больно…

Правда, был еще один выход, думать о котором не хотелось. Потому что слишком высока могла быть цена за такое решение возникшей проблемы. Какой будет эта цена, сталкер не знал, но был уверен – мало не покажется. Может, и правда лучше не морочиться, расстегнуть кобуру, благо здоровая рука позволяет, и…

Но человеку всегда свойственно надеяться на лучшее – и бояться смерти. Чушь, что кто-то ее не боится. Просто некоторые на адреналине, на кураже, сходном с приступом безумия, могут о ней забывать на время. Но потом, когда остынешь после боя, страх возвращается. Любая живая тварь жить хочет, а разумная тварь – тем более.

И сейчас, сидя в темном, сыром подвале девятиэтажки в луже собственной крови, сталкеру очень хотелось жить. Как угодно. На любых условиях. Даже таких, по сравнению с которыми смерть – гораздо лучший выбор.

Мысленно ругая себя за слабость, сталкер включил электрический фонарь, потом потянулся к контейнеру на поясе, открыл его и вытащил кристалл, слабо мерцающий странным серым светом. Может ли быть свет серым? Наверное, нет, но этот артефакт излучал именно такое сияние, по-другому и не назовешь. На несколько сантиметров от него разливалась некая субстанция, окрашивающая близлежащее пространство в антрацитовый цвет, и сейчас пальцы сталкера, держащие артефакт, выглядели будто отлитыми из титана.

Он был очень красив, этот кристалл, размером не больше указательного пальца. Внутри него медленно двигались волнистые линии. Темные и более светлые разводы причудливых форм плыли, будто в аквариуме, пульсировали, сплетались, словно змеи… На это завораживающее движение можно было смотреть вечно – и сталкер знал, что некоторые несчастные так и оставались на месте, держа в руке артефакт и не мигая глядя на него уже ничего не видящими глазами. Он и сам забрал этот кристалл из руки мумии, которая рассыпалась в пыль от прикосновения. Страшный арт, высасывающий жизни из своих хозяев. Но смотреть было необходимо, чтобы наладить контакт – и не пропустить момент, когда кристалл начнет подавлять твою волю. Иначе смерть. Мучительная? Скорее всего, да. Точно не знал никто, потому что никто еще не рассказал о своих ощущениях после того, как артефакт подчинил их себе. Мумии говорить не умеют…

Но сталкер был настороже. И как только почувствовал, что его начало затягивать в эту пляску малахитовых нитей, с усилием оторвал взгляд от кристалла, приложил его к открытой ране в плече, из которой еще сочилась кровь, и произнес лишь одно слово:

– Вылечи.

После чего сталкер отпустил артефакт, который моментально, как вампир, прилепился к ране, и свободной рукой подтянул к себе СВД. Подходящей палки или куска доски, как назло, не нашлось, но сталкер зажал в зубах нижнюю часть приклада скелетной конструкции, который очень хорошо подошел для задуманного.

И вовремя!

Кристалл не мог не выполнить приказ, отданный лаконично и не подразумевающий иных толкований. Но он был разозлен потерей добычи, и даже подпитка свежей, теплой кровью ничего не меняла. А может, он не мог испытывать эмоции, а просто питался чужой болью, – кто ж поймет эти удивительные и жуткие порождения Зоны?

И боль пришла.

Безумная.

Нереальная.

На которую сознание немедленно отреагировало провалом в забытье… из которого его немедленно выдернули обратно. Кристаллу требовались эмоции, и он был не согласен работать бесплатно…

Сталкер завыл, забился в конвульсиях, и если б не приклад винтовки, точно переломал бы себе все зубы челюстями, сведенными судорогой. По его подбородку текла пена вперемешку с кровью, выступившей из десен, скрюченные пальцы скребли бетонный пол, все тело била крупная дрожь. Он уже жалел, что поддался минутной слабости и не решил дело одним выстрелом – потому что кристалл заставлял его чувствовать все, что он делал.

А делал он это так, чтобы причинить максимальную боль.

Сталкер чувствовал, как внутри плеча разворачивается пуля и медленно ползет к входному отверстию, по пути разрывая раневой канал и грубо расталкивая осколки кости. Крайне медленно, словно чертов артефакт не просто питался эмоциями, а и получал от них садистское удовольствие…

Наконец пуля вывалилась из раны и с глухим стуком упала в вязкую лужу свежей крови, смешавшейся с запекшейся, вытекшей ранее. И тогда внутри тела начали хаотично двигаться обломки кости, попутно разрывая уцелевшие мышечные волокна, словно ребенок пытался собрать сложную головоломку, но получалось у него это из рук вон плохо…

Сталкер сидел, вжимаясь спиной в сырую стену подвала, и думал, думал, думал о том, как его зубы погружаются в приклад, перемалывают его, перекусывают пополам… Это помогало отвлекаться от того лютого кошмара, что творился у него в плече. Потому что боль за ушами от непомерно сжатых челюстей, от ногтей, обломанных об пол подвала, была просто ничем по сравнению с той болью, что доставлял ему проклятый арт. И как-то защититься от нее можно было, лишь обманув мозг, насильно переключив его на что-то другое…

Наконец все закончилось.

Почти все.

Потому что, когда желание выполнено, чертов кристалл, напитавшийся кровью и энергией страдания, мог начать выполнять уже свои прихоти.

Превозмогая лютую слабость, сталкер усилием воли разжал зубы, выпустив из них приклад винтовки, дотянулся до фонаря и повернул его луч себе на плечо.

Так и есть. Кристалл уже наполовину врос в его тело. Еще немного, и он проникнет в него целиком. Потом неторопливо доползет до мозга, внедрится в него – и тогда человек станет послушной куклой. Страшной куклой. Хитрой и предельно жестокой, которая, несмотря ни на что, пойдет к одной-единственной цели, интересной для этого артефакта…

Этого нельзя было допустить. Потому сталкер, обливаясь по́том от нереальной слабости, вытянул руку – и из его ладони неторопливо выполз нож со странным клинком, цветом схожим с артефактом, довольно быстро врастающим в плечо человека. На графитово-серой поверхности клинка были видны линейные узоры, очень похожие на те, что змеились внутри артефакта. Причем эти тончайшие линии тоже двигались – хотя, может, это лишь казалось при слабом свете фонаря, у которого явно заканчивалась батарейка.

Сталкер поднес кончик ножа к артефакту и принялся вырезать его из собственного тела. Арт, почуяв неладное, попытался побыстрее погрузиться в человеческую плоть, но у него ничего не вышло – резко выдохнув, сталкер воткнул нож глубже, подцепил кристалл и выковырнул его из своего плеча.

Недовольно мерцая, арт скатился в подставленную ладонь той руки, что совсем недавно висела плетью и ничего не чувствовала. Измученный сталкер усмехнулся и еле слышно прошептал:

– Что, выкусил, сволочь? Не сегодня.

После чего засунул арт в контейнер, захлопнул крышку и тут же отрубился. Слишком много испытаний нынче выпало для этого человека, пусть даже экстремально волевого и сильного духом. Воля волей, но когда организм предельно истощен, единственный выход для него – это провалиться в спасительный сон, беспробудный, как общий наркоз во время хирургической операции.

* * *

Видно, что Шатун привык свои дела делать быстро, расчетливо и качественно – потому и в Зоне выжил, и даже командиром отряда стал. Из Припяти мы вышли путями, ведомыми одному командиру отряда. Шли меж пятиэтажек, где обычно любят прятаться аномалии – и где сейчас их не было. Миновали густо заросшую кустами баскетбольную площадку по практически невидимой тропке, где справа и слева мерцали голубыми огоньками лужи «ведьмина студня» – сделай шаг в сторону, наступи в эту безобидную с виду субстанцию – и все. Считай, нашел сталкер свою судьбу. Нога почти сразу станет как палка из мягкой резины, хоть в узел ее завязывай. А лучше, чем такими узлами развлекаться, сразу головой макнуться в ту лужицу. Говорят, смерть безболезненная. Ученые у одного такого сталкера, упокой его Зона, как-то мягкую башку разрезали – а там нет ничего. Ни костей, ни мозгов, одна сплошная однородная масса. С виду вроде нормальная голова мертвого человека, а внутри – как мяч, отлитый из резины.

Шатун предупредил, мол, идти надо за ним след в след – и ничего, нормально прошли опасную территорию, находящуюся под контролем вольных. Но зеленым на фиг не надо соваться в такие опасные места, потому мы, лавируя меж густыми кустами в полтора человеческих роста высотой, проскользнули, считай, у них под носом. И дальше шли в том же духе, пока не добрались до окраины города.

Тут уже полегче стало – хоть к вольным постоянно прибывало пополнение с Большой земли из желающих быстро разбогатеть, личного состава у них все равно не хватало на то, чтобы оцепить всю Припять. Потому из города мы вышли без проблем – и двинули дальше, в сторону Рыжего леса.

Когда проходили мимо бара «Янов», услышали доносящийся оттуда многоголосый отборный мат и смачные звуки ударов – с таким сочным шлепком обычно кулак врезается в откормленную харю. Потом треск раздался, за ним вопль – по ходу, кому-то табуретку об хребет сломали. И почти сразу – выстрел. И еще один. И следом – автоматная очередь.

– Реально проклятое место, – проворчал Шатун. – Как ни приди – новый бармен и новые рожи за столиками. Старых или всех перебили, или пинками повыгоняли те, кому не понравились хлебальники старых посетителей.

– Как в жизни, – ощерился борговец, подобравший СВД после того, как меня запаковали в наручники. – Новая метла по-новому метет.

Раздался еще один вопль, одно из стеклянных окон «Янова» взорвалось каскадом разбитых осколков, следом за которым из него вывалился незадачливый посетитель и рухнул на спину. В окровавленном лице посетителя торчала «розочка» – горлышко разбитой бутылки с острыми краями. По ходу, кто-то ловко и грамотно разбил бутылку о край стола, краем острого и длинного осколка перерезал горло своей жертве, после чего вонзил ей «розочку» в глаз и вытолкнул из окна.

– Хреновая смерть, – мимоходом бросил Шатун. – Я всегда говорил, что алкоголизм до добра не доводит.

С этим трудно было не согласиться. Не пошел бы этот персонаж, дрыгающий ногами в агонии, сегодня в бар за порцией местного самогона, глядишь, жил бы себе да поживал до глубокой старости. Хотя это и к подавляющему большинству сталкеров относится – не пошли б в Зону, остались бы живы. И в данном случае алкоголизм совершенно ни при чем.

Между тем Шатун пер прямо в Рыжий лес. Интересно, самоубийца или слово какое знает против живых ветвей и ктулху, для которых это скопище зараженных деревьев – дом родной?

Во время взрыва на ЧАЭС в восемьдесят шестом году по лесу возле Янова хлестанул мощнейший выброс радиоактивной пыли, в результате чего деревья погибли, а их листва окрасилась в кроваво-бурый цвет. Ликвидаторы последствий аварии тот зараженный лес снесли и закопали, но это не помогло – он вырос вновь, но теперь деревья в нем были живыми. В буквальном смысле – живыми и питающимися не только соками земли, но и кровью пойманных ими людей и мутантов. К слову, они не всегда активные, обычно после выбросов в Рыжий лес лучше не заходить. В остальное время смертоносные гибкие ветви медленные и не особо опасные.

Но не сегодня.

Я это видел по мере того, как мы подходили ближе. Сейчас Рыжий лес был готов порвать любого, кто рискнет в него сунуться. Ветви изгибались, тянули к нам свои щупальца, и их рыжая листва мелко тряслась, будто дендровампиры не могли сдержать предвкушения скорого пиршества.

Правда, ктулху деревья-кровопийцы почему-то не трогали, и эти самые опасные хищники Зоны жили в Рыжем лесу как у себя дома. И сейчас командир красно-черных вел свой маленький отряд прямо в это паскудное место.

Оказалось, Шатун и правда знал способ, как невредимыми пройти опасный участок Зоны. Сунув руку в обширный боковой карман штанов, он вытащил редкий трофей – кожу ктулху, целиком снятую с его головы и искусно выделанную, иначе б она просто в карман не поместилась. После чего командир боргов натянул ее себе на голову, словно балаклаву, и шагнул под сень живых ветвей Рыжего леса.

Трюк удался.

Ветви метнулись было к добыче – наверняка на тепло среагировали, – но, коснувшись гладкой кожи мертвого мутанта, резко потеряли интерес к Шатуну, отпрянув в сторону.

– Быстро за мной, – бросил Шатун через плечо – и углубился в лес.

Шел он широким шагом, ловко огибая деревья, больше похожие на гигантских осьминогов с телом-стволом и ветвями толщиной в три моих руки каждая. И что интересно, эти ветви больше на него не реагировали. И на нас – тоже. Наверняка корни Рыжего леса сплелись друг с другом в некую экосистему, наподобие нервной, что помогало обобщать опыт. Если одно дерево погладило Шатуна по башке и решило, что это ктулху, остальным было ясно, что кушать борга нельзя, как и его семейку, которая шла за ним. За время пути так, пару раз еще аккуратно коснулись кончиками листьев искусственной лысины командира отряда – чисто для контроля, – и на этом дело закончилось. Вот уж не знал, что через хищный лес можно путешествовать подобным образом. Век живи – век учись.

Похоже, Шатуну было не впервой ходить через эти места. Мы шли заметной тропинкой, протоптанной в хилой серой траве Зоны, – и шли довольно быстро. Так то, если пересекать этот опасный участок Зоны по направлению от Припяти к озеру Куписта, протяженность Рыжего леса невелика – километра полтора от силы. И поскольку шли мы проторенной тропой, то примерно через полчаса чащоба сменилась редколесьем – то есть скоро мы должны были выйти на открытую местность и вздохнуть относительно спокойно…

Но вздохнуть не получилось. Так как Шатуна вдруг приподняло в воздух и нехило так шарахнуло о сосну, скрюченную от радиации.

– Что за нах? – выдохнул у меня за спиной Гаврилюк. – Аномалия?

Однако я знал, что это была не аномалия…

– Стреляйте, мать вашу! – взревел я, падая на колени – если идущие за Гаврилюком бойцы последуют моей команде, не хотелось бы оказаться на линии огня.

– Дык куда стрелять-то?

…Они не видели. А я – видел. Но лишь потому, что знал, куда смотреть и что там должно быть.

И оно – было. Студенистый, практически прозрачный силуэт очень высокого и мускулистого человека, сквозь который были видны стволы деревьев.

Но это был не человек, а тварь, убить которую из ручного стрелкового оружия крайне сложно. Практически нереально – если, конечно, не знать, куда стрелять, и не долбить туда прицельно. Что, кстати, было непросто, так как в сложной ситуации тварь умела обесцвечивать свое тело, становясь практически невидимой.

– Руки! – заорал я. – Освободи мне руки!!!

– Не положено, – проговорил Гаврилюк. – Командир скажет, тогда…

Речь Гаврилюка я слушал, уже падая набок, так как практически прозрачный силуэт двинулся в нашу сторону.

Он не торопился. А чего спешить, когда добыча – вот она, теперь уже никуда не денется. Медлительная, бестолковая, доступная. Подходи, бери сколько нужно, ешь… А точнее – пей, так как эти монстры Зоны хоть и умеют есть мясо, но предпочитают ему свежую кровь.

То, что ктулху – а это был именно он – выпьет всех нас, я не сомневался. Двухметровый взрослый мутант запросто осушает несколько человек, после чего уходит, поддерживая лапами раздувшееся брюхо и оставив за спиной несколько обескровленных трупов. И, что самое паскудное, шансов выжить у меня не было – слишком уж основательно зафиксировал мне запястья здоровенный, но туповатый борговец, который сейчас бестолково вертел головой, пытаясь понять, что за неведомая сила так эффективно вырубила командира и куда по этому поводу надо стрелять.

А я думал…

Думал о том, что если «Бритва» в моей руке находится в состоянии полужидкой субстанции, то обязательно ли через ладонь она должна выходить наружу? Просто я привык, что нож извлекается из моей руки именно таким образом, но, может, можно его достать и как-то по-другому?

И я, закрыв глаза, принялся представлять, как клинок цвета ночи вылезает у меня из середины предплечья… И немедленно непроизвольно заскрежетал зубами от невыносимой боли. Ощущение было, что у меня на живую, без наркоза вытаскивают из руки лучевую кость. В глазах потемнело, я был реально готов потерять сознание и удерживал его только усилием воли, чувствуя, как из моей руки, раздвигая мясо и кожу, лезет наружу сгусток дикой, концентрированной боли.

Выход «Бритвы» через ладонь был болезненным, но к той боли я уже привык, и все проходило как бы по накатанной. Сейчас же мой нож шел новым путем, куроча мою плоть и раздвигая кости, словно ледокол, проламывающий себе путь через ледяные торосы.

И при этом мне еще нужно было сохранять контроль движения клинка, чтобы он шел куда нужно, и подгонять мысленно: «Быстрее, мать твою, шевелись, иначе сейчас твои живые ножны подохнут на хрен!»

«Бритва» и правда будто пинок получила – задвигалась шустрее, и я почувствовал, как распадаются наручники на запястьях. Правда, боль в предплечье меньше не стала – по ходу, сейчас из него рукоять выходила. Да бллллиииин!!! Когда ж это закончится?

Над моей головой застучал автомат – видать, Гаврилюк наконец рассмотрел противника. Правда, очередь тут же и прервалась, и следом рядом со мной плюхнулась нехилая гора безжизненного мяса. Да уж, лесной кровопийца если ударит, то это смерть на девяносто девять процентов. Там силища нечеловеческая…

А «Бритва», между тем, из моей руки вышла полностью, и до хомута, стягивающего пальцы, лезвие не достало. Совсем немного, думаю, пары сантиметров не хватило. При этом я ощущал кончик клинка ножа, зажатый между ладонями, и понимал: еще мгновение, и нож упадет на землю. А еще я видел ноги ктулху, который, поймав туловищем очередь Гаврилюка, утратил невидимость, что, впрочем, нисколько не мешало ему оставаться совершенной машиной убийства. Регенерация у ктулху бешеная, и автоматные пули им особого вреда не наносят – поврежденные ткани моментально восстанавливаются. Потому, чтоб завалить этого монстра, нужно стрелять в него из нескольких стволов одновременно, дабы регенерация не успевала за наносимым ущербом. Или всю очередь в башку выпустить, что во время боя практически невозможно – ктулху тварь не только сильная, но и экстремально шустрая, которая не будет стоять на месте и ждать, пока ты опустошишь свой магазин.

В общем, у меня была секунда, чтоб принять решение до того, как монстр расправится со мной как с более легкой добычей, валяющейся под ногами. Да, его с двух стволов поливали свинцом оставшиеся члены небольшого отряда, но надолго ли их хватит? Сейчас у боргов опустеют магазины, и ктулху, метнувшись вперед, посворачивает им головы – а перед этим, разумеется, одним ударом ноги раздавит мне голову. Просто чтоб не оставлять у себя в тылу хомо – пусть связанного, но еще живого, а значит, опасного.

И тогда я рванулся изо всех сил, чувствуя, как проклятый пластиковый хомут тут же врезался в пальцы, просек мясо, уперся в кости – и лопнул, потому что рывок был и правда мощным. Кровь немедленно хлынула из моих больших пальцев, но это было уже неважно и не особо больно на фоне той боли, что не успела утихнуть после выхода «Бритвы» из предплечья. Да и не до переживаний по поводу боли было, потому что ктулху уже занес ногу над моей головой…

Однако инерции моего безумного рывка хватило, чтоб я, добавив скрутку телом, резко перекатился вбок – и прямо перед моим лицом в землю врезалась когтистая лапа, одного удара которой хватило бы, чтоб моя голова лопнула как воздушный шарик.

Но теперь в моей руке была «Бритва», рукоять которой я поймал липкими от крови пальцами и сжимал изо всех сил, чтобы она не выскользнула из руки. И когда в десяти сантиметрах от моих глаз появилась лапа ктулху, я из положения лежа наотмашь рубанул по ней ножом – и сразу же, крутанувшись несколько раз, откатился в сторону, понимая, что сейчас будет.

Жуткий, нечеловеческий рев разнесся над лесом. Оно и понятно. Мой нож, способный прорубать проходы между мирами, сквозь плоть и кость прошел так, будто их и не было. И когда ктулху поднял ногу вторично, чтобы еще раз ударить вертлявую жертву, то нога-то поднялась, а вот ступня осталась стоять на земле. И какая б у тебя ни была бешеная регенерация, с ходу отрастить кусок конечности никак не получится. А еще, хоть у ктулху и очень высокий болевой порог, думаю, потерять ступню – это все-таки больно. Как и наступать на свежую культю. Ктулху попробовал, опустил обрубок ноги на землю – и, не выдержав экстремальных ощущений, упал. И пополз ко мне, растопырив лицевые щупальца, вылупив белые глаза без зрачков и ревя как бегемот.

Жуткая картина, если честно, но я такое уже не раз видел. Потому, поднявшись из положения лежа на четвереньки, рубанул «Бритвой» по выброшенной вперед когтистой лапе.

Попал.

Отвалилась лапа так же, как и стопа до этого, спасибо моему ножу. Мутант же, потеряв равновесие, ткнулся башкой в серую траву.

И тут я ударил еще раз. Сверху вниз, словно бревно рубил.

И на этот раз тоже не промахнулся.

Клинок «Бритвы» рассек морду ктулху надвое, как раз между глаз прошел. Я же, не останавливаясь, ударил еще раз – и череп монстра развалился на две половинки.

Все. Теперь можно быть точно уверенным, что эта паскуда не оживет.

Повезло мне еще раз? Наверно, да. Многие говорят, что у меня уровень личной удачи зашкаливающий. Может, и так. Хотя если б я плюнул на все и лежал себе, ожидая, когда лапа ктулху вобьет мою башку в землю Зоны, то на этом моя удача бы и закончилась. Кто не вертится, как карась на горячей сковородке, уходя от ударов судьбы, тому и везет как утопленнику.

– Это ты точно сказал, – раздалось сверху.

Я поднял голову.

Рядом со мной стояли двое боргов – из тех, что сначала шли позади нас с Гаврилюком, а потом пытались стрелять в разъяренного мутанта. Разумеется, безуспешно, потому что в грудь ктулху палить бесполезно. Только в башню. Молодые еще, стреляют туда, куда могут попасть, а не туда, куда надо.

А я, получается, вслух размышлял. Опять расфилософствовался после боя, а может, и во время тоже. Со мной это бывает. Нормальные люди орут с перекошенными рожами, адреналин вырабатывают, а я какую-нибудь философскую пургу мету, получается, не всегда мысленно, иногда и вслух. М-да. Вот уж точно, каждый по-своему с ума сходит.

– Лихо ты мутанта разделал, – продолжил борг. – И это… Благодарим. Думаю, кранты б нам, если бы не ты.

– Обращайтесь, – сказал я, морщась от боли, так как попытался большие пальцы согнуть. Гнутся, хоть и хреново, но это – хорошо. Сухожилия хомут не перерезал, ну и ладушки. А мясо и кожа нарастут.

– Ну ты это, вставай, – сказал красно-черный, вытаскивая из чехла на поясе новые наручники. – Идти надо.

Я внимательно посмотрел на него. Ну да, благодарность благодарностью, но миллион долларов – это миллион долларов.

– А не пошел бы ты на хрен.

– Это ты зря, – сказал борговец, направляя на мою ногу ствол автомата. – Я могу и без браслетов обойтись. Колени прострелю, носилки мы соорудим и за лям баксов уж как-нибудь до Куписты тебя дотащим. Просто геморроиться неохота. Ну как, сам пойдешь в браслетах или на носилках прокатишься?

– Ладно, убедил, – сказал я, поднимаясь на ноги.

– Молодец, – кивнул борговец, кидая мне наручники. – Только нож свой не трогай, ладно? Чтоб непоняток между нами не было, а то мало ли. Сам понимаешь, ничего личного, просто бизнес. Упаковывайся, и пошли.

– Ключ дай, – сказал я.

– Чего?

Я показал ему руки, на которых были защелкнуты старые наручники с перерезанной соединительной цепочкой.

– Дай хоть эти сниму перед тем, как в новые упаковываться. Давят – жесть.

– А, щас, – сказал красно-черный, снимая ладонь с рукояти автомата и опуская руку в карман. – Держи.

Ключик полетел в мою сторону.

Что ж, это борговец зря, конечно, сделал. Видимо, понадеялся на товарища, который тоже держал меня на прицеле. Но тут уж у меня выбора не было – оба предложенных борговцем варианта мне оказались не по нраву. Против четверых вооруженных бойцов ловить и правда нечего, а вот против двоих – можно попытаться.

Что я и сделал.

Вместо того чтобы поймать летящий в мою сторону ключ, я резким движением швырнул наручники в лицо второму красно-черному, который подсознательно был готов к тому, что я сделаю резкое движение, ловя брошенное.

И потому не выстрелил.

Расстояние между нами было небольшое, и я не промахнулся. Тяжелая сдвоенная железяка врезалась автоматчику в переносицу, но это я уже видел лишь краем глаза, так как метнулся к первому борговцу, который не успел вернуть руку на место.

Доли секунды не хватило ему, чтобы положить палец на спуск, и этой долей я воспользовался в полной мере. А именно – резко ударил предплечьем по стволу, отводя автомат в сторону, после чего обратным движением руки треснул красно-черному в висок «браслетом», той его частью, на которой болтался обрывок цепочки и выпуклое крепление для него…

Хруста височной кости я не услышал, лишь почувствовал его намятым запястьем. А не услышал потому, что рядом со мной уже рвала воздух автоматная очередь. Парень, получивший в рыло брошенными мной наручниками, стрелял так же, как в ктулху, поливая свинцом как из брандспойта – на что я и рассчитывал, как щитом прикрывшись обмякшим телом ударенного мною борга.

Очередь, выпущенная почти в упор, отбросила нас обоих на стоящее рядом дерево. Я ощущал всем телом, как пули лупят в бронежилет красно-черного, пробивая грудную защиту, прошивая тело насквозь, как ударяются о броник изнутри и, отрикошетив, вязнут в развороченном мясе, как мухи в меду…

Разумеется, в этих ощущениях неслабо поучаствовало мое воображение, но по сути так оно и было. К счастью, борги очень редко использовали старые модели «калашей» калибра 7,62 мм, пули которых на таком расстоянии наверняка прошили бы насквозь и бронежилет второго класса, и меня заодно. Более легкая пуля калибра 5,45 мм грудную броню «двойки» тоже пробивает, после чего начинает вращаться в теле, перемалывая плоть с костями. При этом она теряет энергию и скорость и навылет пробить защиту спины уже не в состоянии…

Непрерывная очередь, выпущенная на нервах, опустошает магазин так же, как опорожняется резко наклоненный в горизонталь стакан воды – только что полный был, и все, уже пусто. И хотя моя тушка зверски ныла от полученных через броник борга запреградных ударов пуль, как только его АК, лязгнув затвором, замолк, я с ревом отбросил от себя труп красно-черного, перехватил его донельзя затюнингованный автомат и направил оружие на борговца, только что расстрелявшего своего товарища в надежде достать меня пулей.

Сейчас он судорожно пихал полный магазин в шахту, глядя на меня со звериной ненавистью, – и не попадал, так как перезаряжать оружие нужно хладнокровно, без лишних эмоций. Иначе будет вот так, как сейчас.

Чтоб прекратить эту суету, я выстрелил один раз. Пуля ударила в кончик носка берца красно-черного, который рефлекторно отдернул ногу и выронил магазин.

– А теперь брось ствол и подними грабли, – сказал я.

Парень подчинился. Лицо белое, как лист бумаги. На вид чуть больше двадцати. Обидно убивать такого, слишком молодой, ни черта в жизни не видел. И чего в Зону таких несет на верную смерть? Других способов заработать нету, что ли?

Но не совсем дурак, подчинился. Бросил автомат, поднял руки. Ладно, посмотрим.

– Короче, – сказал я. – К своим тебе теперь хода нет. И дознаватели, и следопыты у боргов хорошие. Если на базе тебя не расколют, то по следам вычислят, что ты своего грохнул. Такого ваши не простят. Доходит, что говорю?

Парень кивнул. Ага, от пережитого не потерял способность соображать. Уже неплохо.

– В общем, так, – сказал я. – Выходишь из Рыжего леса и двигаешь к той дыре в кордоне, через которую ты сюда попал. Выходишь на Большую землю и больше в Зону ни ногой, так как у боргов память хорошая. Найдут и в лучшем случае повесят, но это если очень добрые будут. А если попадешься не под настроение, то мучиться будешь долго. Все, вали отсюда.

Молодой борговец, не говоря ни слова, повернулся и пошел к выходу из Рыжего леса. Ну что ж, удачи ему. Надеюсь, глупостей не наделает. Хотя это вряд ли. Когда еще делать глупости, как не по молодости? Только на Большой земле от тех глупостей синяки да шишки, а в Зоне – аномалии да пули…

Свой «нулевый» «калаш» парень бросил, и этот автомат, в отличие от моего трофейного, мне понравился больше. Я ко всем этим тюнингованным наворотам непривычный, мне обычный автомат понятнее. За ним я, подойдя, и нагнулся, ожидая еле слышного щелчка предохранителя – на поясе ушедшего борговца висела пистолетная кобура, и я был практически уверен, что парень, скрываясь за деревьями, попытается меня пристрелить. И, разумеется, на этот случай у меня был готов план. Раздается щелчок, я резко падаю, уходя с линии выстрела, даю первую очередь в ту сторону, откуда прозвучал выстрел, чтоб противник, если я его не подстрелю, скрылся за деревом, а потом…

Но парень и правда оказался умнее, чем я думал. Выстрела не последовало. Он просто ушел – и правильно сделал. Мне не хотелось его убивать, и сейчас я был искренне рад, что мне не пришлось это делать.

Итак, в моем распоряжении оказалось четыре трупа – три борговских и один ктулху. Пришло время найти в траве ключ, снять наручники с запястий, до крови натертых металлом, и собрать хабар – забрать у мертвецов то, что им больше никогда не понадобится.

В результате я разжился четырьмя запасными магазинами, тремя аптечками, флягами с водой и спиртом, КПК новейшей модели, который позаимствовал у Шатуна, а также десятком импортных белковых батончиков – удобный и недешевый сухпай для тех, кто не планирует отходить далеко от базы.

Я промыл израненные большие пальцы, обработал антисептиком, забинтовал их – и принялся уничтожать батончики, запивая их большим количеством воды. Для того чтобы быстрее восстановиться по моему методу, телу нужно топливо. Много топлива.

В Японии меня не зря прозвали «воином тысячи лиц». В результате того, что пуля вбила в меня части уникального артефакта, я получил способность менять свое лицо, послав ему мысленный приказ стать мягким, словно пластилин. После этого я мог вылепить из него чью угодно физиономию и даже немного преуспел в этом. Надоест Зона, наверно, можно будет в скульпторы податься. Или в шпионы – с такими навыками, думаю, буду нарасхват.

А недавно – лучше поздно, чем никогда – мне пришла в голову мысль: если я могу менять лицо, то как обстоят дела с остальным телом?

Оказалось, что так же, как и с лицом.

Только энергии такое восстановление требовало море. И максимальной концентрации – тоже.

Налупившись батончиков до тошноты, я сел на землю, закрыл глаза и начал представлять, как на мои пальцы нарастает мясо и как стремительно зарастает рваный след от пули на плече, зашитый покойным Гаврилюком.

И сразу это все страшно зачесалось. И плечо, и пальцы. Раны вообще, когда заживают, не столько болят, сколько невыносимо чешутся под коркой – во всяком случае, у меня так. А когда оно проходит в форсированном режиме, так хоть ремень снимай, перекидывай через корявый сук над головой и вешайся на фиг.

Но чесотка – это не шомпол в ноздрю при экспресс-допросе, перетерпеть можно. Ну, я и терпел, стиснув зубы и полностью сконцентрировавшись на процессе. Если б мимо шел голодный ктулху, то на меня даже охотиться не надо было бы – бери за шкирку да пей сколько влезет, настолько я весь ушел в лечение. Зато, когда я вышел из состояния этой своеобразной медитации, обнаружил себя мокрым от пота, обессилевшим и зверски голодным.

Два оставшихся батончика я сожрал почти не жуя. И когда тянущая боль в желудке отпустила, с некоторой опаской размотал бинты на пальцах.

Получилось. Даже шрамов не осталось. И с плечом нормально вышло, я лишь «Бритвой» швы распорол и, морщась от неприятного ощущения, вытянул из себя нитки. Ясно-понятно. На будущее можно «Регенерон» не искать, а лишь вкушать в себя жратвы сколько влезет и еще немного и заняться медитацией.

Я даже улыбнулся слегка – нетипичное для меня занятие, но порой приятно почувствовать себя эдаким суперменом, который и стреляет круто, и из разных поганых ситуаций выходит живым и относительно здоровым, и еще вон чего, раны сам себе заживляет. Правда, у суперменов обычно есть конкретная цель в жизни и их не выкидывают чуть ли не пинком, как собак, в разные паскудные места, типа Чернобыльской зоны отчуждения, без нормального оружия, приличного снаряжения и даже без внятного задания…

Хммм… А цель-то у меня, похоже, появилась. Найти Макаренко и спросить с него по полной за то, что он сделал. Очень уж разозлил меня полковник своей выходкой.

Так. Этот тип любит тусоваться в Институте аномальных зон, расположенном неподалеку от КПП «Дитятки». И если Макаренко там нет, то персонал института наверняка в курсе, как его найти.

Автомат, лежащий на коленях, я, поднявшись на ноги, забросил за спину. Потом, подумав, все-таки сходил за СВД, которая, к счастью, в нашей заварушке не пострадала. Ну не могу я, будучи снайпером во всех смыслах, оставить хороший рабочий инструмент гнить в Рыжем лесу. Иначе какой я на фиг снайпер.

Закончив со сборами, я вышел из леса и побрел в сторону того самого озера Куписта, где в своем бункере сидел академик Захаров, который назначил за меня весьма кругленькую сумму. И пошел я в ту сторону не потому, что решил продать старому хрычу свою тушку на запчасти, а лишь по той причине, что это была самая короткая дорога к КПП «Дитятки».

* * *

Он пришел в себя оттого, что кто-то его обнюхивал. И не просто обнюхивал, но и при этом стоял на его лице, цепляясь за кожу крохотными коготками, чтобы не свалиться.

Сталкер открыл глаза и тут же увидел в полумраке подвала наглую крысиную морду с оскаленными клыками – тварь явно примеривалась, как бы ей получше дотянуться до самого желанного лакомства. Все хищники Зоны любят человеческие глаза, и местные гигантские крысы не исключение.

Он ударил. Сильно, рефлекторно, не думая, как любой человек, обнаруживший у себя на лице подобную гадость. Мазнув напоследок длинным хвостом по носу человека, тварь с визгом улетела в темноту. И следом пришло осознание, что удар он нанес той рукой, которую любой милосердный хирург просто отрезал бы, удалив изуродованный пулей плечевой сустав – и, разумеется, все, что безжизненно болтается ниже сустава.

Но сейчас рука работала так же, как и до ранения. Сталкер, еще не до конца веря в происходящее, сжал и разжал пальцы, после чего аккуратно повел рукой в сторону…

В плечо стрельнула боль. Поверхностная. Из того места, где он выковыривал артефакт ножом с живым рисунком на клинке. Так болит поврежденная кожа, но не мышцы, разорванные пулей, – и уж конечно не кость, превратившаяся в кучу осколков.

И тогда сталкер засмеялся. Так, как может смеяться только очень счастливый человек, выиграв в лотерею машину или получив на работе огромную премию, на которую не рассчитывал. На самом деле эти люди, радующиеся подачкам судьбы, не знают, что такое истинное, настоящее счастье, которое человек может испытать лишь на войне или в Зоне.

Здесь фортуна щедро раздает его каждый день, причем не деньгами, а тем, что не измерить нулями на банковском счете. Пуля, летевшая в тебя, но лишь опалившая недельную щетину на щеке своим огненным дыханием. Мина, на которую наступил не ты, а мутировавший кабан, перебежавший тебе дорогу. Атакующий мутант, которого ты держал на автоматной очереди, пока не опустел магазин, и упавший возле твоих ног потому, что последний из тридцати патронов оказался решающим. Или вот как сейчас – тяжелое ранение в плечо, из-за которого ты должен был медленно и мучительно умирать в старом заброшенном подвале, но не умер, потому что однажды сумел отобрать у Зоны могущественный и страшный артефакт… Это – счастье, недоступное людям с Большой земли, и их счастье, что оно им недоступно. У них другие орбиты, иные желания и потребности, иная жизнь. И им никогда не понять, какое же это счастье – быть живым и здоровым: пока человек жив и здоров, он никогда не оценит, какими сокровищами обладает…

Отсмеявшись, сталкер поднялся с холодного пола, втянул в себя сырую вонь подвала и шумно выдохнул, заодно выплюнув изо рта осколок зуба, застрявший в десне, – когда сталкер вгрызался в приклад, пытаясь не заорать и одной болью хоть немного погасить другую, клык сломался, не выдержав страшного давления. Не самая страшная потеря, пережить можно. А вот то, что цель упущена, это очень плохо. Хотя любую ошибку можно исправить, если очень постараться.

Сталкер расстегнул клапан кармана и достал оттуда КПК необычной модели. Овальный предмет удобно лег в руку, приняв ее форму, и на его зеркальной поверхности отобразился знак, похожий на микрофон.

– Контакт с памятью оптики, последняя запись, – произнес сталкер.

На зеркальной поверхности КПК появилось перекрестие прицела и люди, которых умный прицел захватил и к которым протянул нити оптимальных линий выстрела. С такой электроникой воевать одно удовольствие, и раньше она никогда не подводила… кроме сегодняшнего случая, когда цель обхитрила ее электронные мозги. Система мастерски просчитывала логику движений тех, кого нужно было убить, но на этот раз ошиблась. В результате цель ушла, а хозяин навороченной снайперской системы сам получил пулю в плечо, едва не ставшую для него фатальной, если б не чертов артефакт… Но о нем лучше не вспоминать лишний раз. Себе дороже.

– Сигнал с КПК тех, кто стоял рядом с целью, был считан?

– Конечно, хозяин, – донеслось из наладонника.

– Проследи их перемещение.

Наладонник подумал секунд десять и выдал:

– Судя по сигналам, полученным от этих КПК, сейчас они находятся на окраине Рыжего леса и не двигаются.

– Привал? – предположил сталкер.

– Судя по положению тел с фото, полученного со спутника, они находятся в позах, неестественных для живого человека. Причем один сигнал удаляется в сторону урочища «Чистогаловский хутор».

– Ясно, это он, – сказал сталкер. – Покажи урочище.

Изображение на экране затуманилось слегка, потом прояснилось. Сталкер почесал в затылке.

– И где тут хутор? По ходу, только мертвый лес. Хотя…

Присмотревшись, сталкер увидел нечто, похожее на крышу строения. И рядом – еще одно такое же смутное пятно, почти утонувшее среди деревьев. Рассмотреть лучше не позволяли размер экрана и его разрешение.

– Ладно, разберемся, – сказал сталкер. И, пряча необычный КПК в карман, добавил: – Попробуем сработать на опережение.

Он вытянул руку, из ладони которой, раздвинув плоть, медленно выполз длинный и тяжелый, так называемый «лагерный» нож, равно пригодный и для того, чтобы соорудить себе шалаш в лесу, и чтобы одним ударом отрубить голову тому, кто решит подойти к тому шалашу с дурными намерениями.

Клинок ножа был впечатляющим, а вот накладки рукояти – невзрачными. Обычные деревяхи, вырезанные наспех не очень умелой рукой. Похоже, что хозяин где-то утратил «родные» плашки – может, в костер нож упал и там остался на какое-то время, а может, просто раскололись от грубого обращения, – и сделал что смог из подручных материалов. В руке нож лежит более-менее удобно, ну и хорошо.

И тут случилось удивительное.

Сталкер, поднеся нож к губам, прошептал:

– «Кротовина».

И, широко размахнувшись, ударил ножом сверху вниз, словно пытался разрубить невидимого противника на две части, от макушки до паха.

Тяжелый нож аж загудел, рассекая тяжелый, спертый воздух подвала – и внезапно разрезанное пространство подалось в стороны, словно края огромной открытой раны, растянутые крючками хирурга. Но внутри этой раны была не окровавленная плоть – она была заполнена бушующим серым пламенем, пронизанным светлыми линиями. Субстанцией, схожей по своей природе и с артефактом, вылечившим сталкера, и с его странным ножом…

Выглядела эта субстанция жутко. Казалось, что подвижные серые щупальца только и ждут, когда жертва сделает неосмотрительное движение, чтобы схватить ее, – но сталкера это не испугало. Он шагнул прямо в это антрацитовое пламя, и края раны, изуродовавшей пространство, медленно сошлись за его спиной.

Через несколько мгновений на месте «кротовины» не было ничего, что напоминало бы о ней. Лишь огромная крыса, до этого облизывавшая смятую, окровавленную пулю, недоуменно смотрело на место, где только что находилась самая большая нора, которую она видела в своей жизни.

* * *

Если от Рыжего леса проложить прямую линию к КПП «Дитятки», то озеро Куписта окажется лишь немногим правее этой прямой. Потому я, подумав, решил по возможности заглянуть к академику Захарову и поинтересоваться, нет ли у него желания заплатить мне тот миллион долларов, который он обещал всякому, кто доставит меня в его логово. Логично же – если я сам приволок свою тушку, то мне деньги и причитаются. Заодно и узнаю, за каким ктулху я ему понадобился, тем более – за такие деньги.

Объективно я догадывался за каким, в Японии просветили. Академик, по ходу, зациклился на идее стать правителем мира, и для этого ему нужна непобедимая армия, которую он решил наштамповать из кусочков меня, изобретенная им технология позволяла. Думается мне, у деда окончательно чердак съехал. И если мое предположение верно, пора этого талантливого ученого отправить в Край вечной войны. И не только ради сохранения моей жизни, но и для безопасности всей планеты.

Я ввел в трофейный КПК координаты конечной точки маршрута, и на экране появилась карта Зоны отчуждения с неровной линией на ней и надписью: «Оптимальный маршрут». Ладно, поверим.

Линия шла по местам, ранее мною не хоженым. В Чистогаловке я бывал и на всякий случай предпочел бы обойти ее стороной. А вот в урочище «Чистогаловский хутор», находящемся от нее в полукилометре, бывать не доводилось. Что ж, если КПК рисует, что это наиболее годный путь из возможных, поверим аппаратуре. Думаю, хуже, чем в Чистогаловке, не будет.

Кстати, возможно, аппаратура и не врала. Пока что дорога радовала. По ходу, когда-то здесь пролегала оживленная дорога, утоптанная и уезженная настолько, что до сих пор трава здесь росла полудохлая, высотой мне по щиколотку, – зато по обочинам тянулись заросли сорняков высотой с человеческий рост, продираться через которые не было ни малейшего желания.

Дорогой, кстати, пользовался не только я. Разок пришлось аккуратно обойти почерневший труп квазимяса, на котором, потрескивая молниями, пристроился «электрод». Питался. Видно было, как от сожженной туши мутанта тянутся черные нити, пропадающие в ослепительном переплетении электрических разрядов. Что ж, это Зона. Сегодня не повело квази, завтра не повезет кому-то другому.

Я очень аккуратно обошел место пиршества. И лысому ежу ясно, что аномалии не охотятся, когда едят, но мало ли. Может, «электроду» покажется, что я вкуснее дохлого мутанта, и он решит это проверить.

Нормально прошел. Думаю, еще и потому, что я мысленно потянулся к «Бритве», и она отозвалась, шевельнувшись в руке, – если что, думаю, молнии ею тоже можно обрубать. И аномалия, похоже, тоже это поняла. Недлинный разряд потянулся было в мою сторону, но тут же с легким треском всосался обратно. Видимо, «электрод» решил, что дохлая синица в руках лучше живого журавля в небе, от которого можно огрести проблем.

Я же двинулся дальше. Минут через пять семейство мышканов перебежало мне дорогу, прям под ногами проскочили. Крупные, сытые. Штук десять, не меньше. Такие если докопаются, есть риск получить серьезные проблемы – когда эти твари охотятся, они в сухожилия метят. Если перегрызут ахиллово, считай, хана. Упадешь – тут же набегут сородичи и кучей обглодают заживо. Пираньи сухопутные, блин. Но сейчас им было не до меня – и слава Зоне. По мне, так лучше с крупным мутантом драться, чем от кучи мелких отмахиваться.

Еще минут двадцать я шел без приключений – так, пару мелких аномалий обошел, которые выползли на дорогу поохотиться, но это не в счет. Мелочь маскироваться как следует не умеет, ее любой более-менее опытный сталкер без болтов и детекторов вычислит. Так что у юных аномалий весь расчет на идиота – человека ли, мутанта ли, – который гуляет по Зоне, разинув варежку и не глядя под ноги. Кстати, мелочь редко дохнет от голода, так как идиотов в Зоне хватает. И не только в Зоне. Их везде навалом, потому хищникам зачастую даже напрягаться не надо: добыча сама в пасть лезет, только успевай пережевывать.

И вот, наконец, КПК сообщил, что до урочища осталось пятьсот метров. Прям за поворотом дороги оно и должно было появиться.

Оно и появилось…

Я перед поворотом на всякий случай снял с плеча винтовку – мало ли. Потом шагнул на обочину, аккуратно раздвинул стволом толстые стебли сорняков… и немного прифигел от увиденного.

Хутор – это, по сути, несколько строений, микродеревня, построенная теми семьями, которых задолбали соседи и кто хочет пожить в уединении. Я ожидал увидеть пару-тройку полуразвалившихся изб, вросших в землю по самые окна, – и увидел практически то, что ожидал.

Вряд ли это был хутор. Скорее, поселок с несколькими когда-то добротно отстроенными одноэтажными домами, сараями, конюшней и другими хозяйственными постройками, назначение которых для меня оставалось загадкой, ибо я отнюдь не деревенский житель.

Но Чернобыльская авария, время, природа и слабокислотные дожди сделали свое дело. Несмотря на то что дома были построены на совесть, Зона основательно их подточила. Строения покосились, грозя в скором времени совсем развалиться, на их стенах появились мох, следы гниения и черные пятна плесени… А высоко в небе над этими строениями, подсвеченная лучами заходящего солнца, в свинцовых облаках зависла фата-моргана – мираж, гигантский призрак Саркофага, который порой можно увидеть в разных частях Зоны. Причем преимущественно в самых жутких и опасных ее частях.

Короче, вышел я к мертвому поселению, какие на зараженных землях встречаются довольно часто. Однако в оптику я разглядел следы от пуль на стенах абсолютно всех строений, причем следов этих было множество. При этом, как ни странно, в рамах некоторых окон все еще присутствовали целые стекла, исправно отражая падающие под углом лучи багрового солнца, клонящегося к закату.

И лучи эти отражались не только в окнах…

В одном из них, будто специально приоткрытом, я заметил блик. Слишком небольшой и слишком правильной формы, чтобы можно было ошибиться. А именно: кто-то сидел в глубине дома, скрываясь в тени, и так же, как и я, смотрел на дорогу через снайперский прицел. Грамотно сидел, кстати. Если б луч заходящего солнца, мазнув по оконному стеклу, не отразился от него, коснувшись при этом оптики стрелка, хрен бы я его вычислил.

Но на войне и в Зоне часто все решает случайность, а не боевые навыки, опыт, чуйка сталкерская, что, конечно, не просто нужны, а необходимы бывалому бойцу… которого может пристрелить зеленый «отмычка», коему от балды великой просто захотелось пострелять в белый свет как в копеечку.

А еще я знал, что стрелок увидел меня раньше на долю секунды. Почувствовал это, когда чужая линия выстрела коснулась точки у меня меж бровей. И понимание, что указательный палец стрелка уже выбрал слабину спускового крючка, а мой еще и не начинал, – тоже пришло. Мысль – она всегда быстрее пули, которая уже летит тебе в лоб, но при этом твое тело и мышцы гораздо медленнее ее. И стрелять в ответ поздно, да и незачем. Ты проиграл, Снайпер. Обидно, конечно, но и дергаться в сторону сейчас уже тоже бессмысленно, все равно не успеешь. Максимум пару сантиметров отыграешь у судьбы, и тогда пуля войдет не между бровей, а в бровь, что совершенно ничего не изменит…

Предсмертные мысли – они хоть и быстрые, но довольно обширные по содержанию. У некоторых, говорят, в такие мгновения вообще вся жизнь перед глазами проносится, а это, надо сказать, немалый объем информации. И воспринимаются последние мгновения как довольно растянутая по времени субстанция, когда ты прям видишь, как несется к тебе твоя пуля, стремительно увеличиваясь в размерах… И ничего с этим не сделать, как в плохом сне, словно в ночном кошмаре, где ты понимаешь, что тебе настал трындец, а предпринять ничего не можешь…

Я – не мог.

Сделали за меня!

Внезапно неведомая сила рванула мое тело в сторону, да так, что жуткая боль скрутила было его в спираль, – но и этого мне не позволили сделать, разогнув обратно сведенные болевой судорогой руки… в которых лежала винтовка. А потом мой палец с неимоверной для человека скоростью принялся нажимать на спуск, прошивая пулями темные внутренности дома, в котором прятался снайпер.

Но я знал, что его там уже не было. Чуйкой своей ощущал, которая за много лет вырабатывается у любого вояки, умудрившегося выжить на войне. Но то, что знал я, было неведомо тому, кто сейчас управлял мною словно куклой. И потому мой – мой ли теперь? – палец продолжал нажимать на спусковой крючок, пока в магазине не закончились патроны.

А потом тот, кто поджидал меня в глубине дома, выпрыгнул из соседнего окна, вынеся плечом пустую деревянную раму, кувыркнулся в воздухе, мягко приземлился и из положения с колена принялся стрелять в меня. Винтовки у него уже не было, и сейчас он садил из автомата… совершенно непрофессионально, длинными очередями, от которых ствол нещадно задирало вправо и вверх.

Впрочем, неудивительно. Мой «кукловод», похоже, тоже был не великий спец в огневых контактах. Винтовку он перезаряжать не стал, бросил ее, моими руками перевел автомат из положения на спине в боевое – и принялся стрелять в ответ… точно так же, как это делал мой оппонент.

Со стороны это, наверно, выглядело забавно и одновременно грустно: двое стрелков пытаются попасть друг в друга, борясь с отдачами своих автоматов. Обычно в таких случаях кто-то кого-то обязательно заденет…

Но сейчас был не наш случай.

Наши АК замолчали практически одновременно – и так же, как это было с винтовками, никто из нас не стал их перезаряжать. Вместо этого в руке моего противника словно из ниоткуда появился нож, размером похожий на небольшой меч, и стрелок ринулся ко мне.

На мгновение мне показалось, что мой «кукловод» замешкался, не найдя ножа у меня на поясе, и отпустил меня. Разумеется, я не стал ждать, когда боец с мини-мечом начнет меня расчленять, и представил, как «Бритва» очень быстро вылетает из моей руки – что она и сделала.

От боли у меня на секунду померкло в глазах: обычно я старался вытаскивать нож из своей руки нежнее, с более умеренной скоростью. Но это была привычная боль, потому потемнение в органах зрения отпустило довольно быстро – как раз к тому моменту, как я увидел глаза своего потенциального убийцы, заносящего нож над моей головой. Блин, знакомые глаза, и взгляд знакомый! Где-то я определенно видел и то и другое! Жаль, остальное было скрыто в тени капюшона куртки.

Я почувствовал, как мой «кукловод» коснулся было моего сознания, но, по ходу, пока решил не брать меня под контроль – не иначе понял, что под его мудрым руководством я через полсекунды превращусь в окровавленный труп, а это, похоже, в его планы почему-то не входило.

И спасибо ему, ибо когда на тебя несется крепкий мужик с ножом, лучше обойтись без помощников и полагаться только на рефлексы.

Уходить в сторону было поздно, контратаковать – бессмысленно: собьет с ног, навалится сверху и тупо перережет горло как барану. У него сейчас подспорье в виде инерции, плюс нож он держит правильно – в отличие от меня, не успевшего подготовиться к контактному ближнему бою. Дернусь в сторону или попробую ударить в ответ – и он просто отрубит мне руку своим портативным мечом, а обратным движением, может, и голову с плеч смахнет, размеры и вес его ножа вполне это позволяют.

И тогда я сделал единственное, что было возможно в такой ситуации, – упал на спину и со всей силы ударил обеими ногами навстречу!

Попал хорошо, в грудь. Да так, что моего несостоявшегося убийцу отнесло назад метра на два – и при этом он ударился спиной в какую-то зыбкую, полупрозрачную субстанцию, которая до удара была просто прозрачной. Подкравшаяся вертикальная аномалия? Тогда почему, ударившись об нее, мой противник не влип в нее как муха в клей, не был поражен током или еще как-то не пошел ей на корм, а лишь отлетел от нее, как от стены, и попытался вновь ринуться в битву…

Однако на новый бросок у него дыхалки не хватило, ибо попал я в него и правда неплохо, каблук правого берца точно «под ложечку» заехал. И потому сейчас боец напоминал сломанную куклу, которую кукловод дергает за ниточки, а толку никакого. Хрипит, судорожно сокращается конечностями, вроде б и готов махаться до смерти, но попозже, когда смятые легкие снова заработают.

И тут я понял, что позади меня стоит такая же тварь, которая пытается манипулировать мною. Твою ж душу! По ходу, мной и этим сталкером управляют как двумя боевыми болванчиками в компьютерной игре!

Но мой оператор допустил одну ошибку. А именно – поняв, что меня вот-вот убьют, дал мне свободу действий. И сейчас, видя, как я отбросил от себя противника, снова попытался завладеть моим мозгом. Я прям почувствовал эти невидимые серые щупальца, которые вошли мне в затылок и коснулись сознания, словно примериваясь, как не очень опытный водитель нащупывает ключом скважину замка зажигания…

У меня было не очень много времени. Секунда, может, меньше, может, чуть больше. И за это время я успел принять решение. Хотя, конечно, не я сам, а, скорее, мое тело, привыкшее реагировать на опасность быстрее, чем мозги осознают ее наличие и придумают, что с ней делать.

В общем, я, не поднимаясь на ноги, кувыркнулся назад, ощущая, как ментальные щупальца заметались – не ожидал оператор от меня такого финта, да и, видать, я из его поля зрения выпал на мгновение. А в следующую секунду я ощутил, что после переката спиной уперся во что-то твердое, по ощущениям похожее на ствол дерева, хотя я точно знал, что ни на дороге, по которой я сюда пришел, ни в высоких зарослях сорной травы никаких деревьев не было.

И тогда я ударил «Бритвой» назад – раз, другой, третий. И, развернувшись на одном колене, еще раз, словно серпом срезая то, что стояло позади меня…

Жуткий вой резанул по ушам, но меня это не остановило. Я уже понял, чью плоть и кости кромсаю сейчас ножом, способным рассекать границы между мирами. И останавливаться было нельзя ни в коем случае!

Оно уже потеряло невидимость – так всегда с ними случается в случае ранения – и теперь было похоже на двухметровую осклизлую морскую звезду, которой частично отрубили одну из нижних конечностей. А наверху у этой твари торчал обрубок, похожий на пень с большим количеством глаз разной величины. Я не в первый раз видел «мусорщика», но, тем не менее, как и каждый раз при подобной встрече, испытал прилив отвращения. Уж больно мерзкими они были и с виду, и по сути своей. Паскудная мразь из иномирья, которая вместе со своими корешами заваливает нашу планету своим технологическим мусором. И если их не остановить, однажды Земля превратится в одну большую Зону, свалку для артефактов и аномалий, являющихся отходами другой цивилизации.

Я знал, что «мусорщики» умеют регенерировать очень быстро – и убивать их надо как можно быстрее. Потому, не теряя времени, я прыгнул с места, придавил упавшую тварь своим весом и несколько раз вонзил «Бритву» в глазастый пень, заменяющий «мусорщикам» голову.

Глаза у этих тварей как у пауков – черные шары без намека на зрачки. Два из них лопнули от ударов моего ножа, во все стороны брызнула желтая слизь. «Мусорщика» сложно убить, потому умирать им приходится больно. Я впервые увидел, как под паучьими глазами раскрылась щель, отдаленно напоминающая рот, готовая исторгнуть новый душераздирающий вой – но не успела…

Видимо, какой-то из моих ударов оказался фатальным. Тварь дернулась всем телом – и обмякла. Готов…

Но это был еще не конец. Потому что сзади меня, приближаясь, глухо топали об землю подошвы ботинок.

Ну конечно. Второй «мусорщик» пришел в себя после увиденного и решил отомстить за смерть своего напарника по играм…

И, конечно, сделать это не своими щупальцами, а чужими руками.

Я резко обернулся.

Сталкер, которого я так удачно отбросил на «мусорщика», бежал на меня, держа свой нож обратным хватом и явно собираясь всадить мне его в глаз. Беспроигрышный способ убийства, если клинок имеет достаточную длину и хороший упор для руки.

Я рывком попытался встать… но тело проклятого «мусорщика», которого я убил, дернулось подо мной в посмертном спазме – и я, не удержавшись, упал на одно колено…

Очень плохо! Неустойчивая позиция в ближнем бою равносильна смерти, а отпрыгнуть в сторону или перекатиться я уже не успевал: полоса серой заточенной стали – вот она, перед лицом…

Но когда у тебя в руке «Бритва», напитавшаяся отнятой чужой жизнью по самую рукоять и, наверно, оттого засиявшая ярким светом цвета чистого неба, – это значит, что есть хороший шанс отбить любую атаку, просто махнув ножом, умеющим разрубать словно масло любой предмет в этой вселенной.

И тут случилось страшное…

Я ударил «Бритвой», сбивая атаку сталкера, уверенный, что сейчас просто отрублю ему руку и на этом все закончится…

Но сталкер оказался опытный. Фантастически опытный, потому что заметить опасность и изменить траекторию уже наносимого удара сможет далеко не каждый боец.

Этот – смог.

Моя «Бритва» должна была смахнуть кисть сталкера, сжимающую нож, но боец немыслимым образом вывернул руку, превратив свой удар в блок – и лезвие моей «Бритвы» со всей силы ударило по обуху серого ножа!

…Что чувствует человек, когда видит смерть друга, который не раз спасал ему жизнь? Я думал, что знаю, после того как своими руками помог Виктору Савельеву уйти из жизни.

Горе.

Опустошение.

Чувство безвозвратной потери…

Да, все это так. Но – стыдно признаться – когда я увидел, как клинок моей «Бритвы» от удара по серому ножу вдруг разлетелся на куски, я испытал такой шок, какого не испытывал никогда в жизни.

Правда, и серый нож сталкера постигла аналогичная участь. Он также разбился от моего удара на части, словно был стеклянным. И сталкер вдруг застыл на месте, с изумлением глядя на рукоять, оставшуюся в его руке. Рукоять без клинка, который, разлетевшись на части со звуком разбитого бокала, несколькими крупными осколками осыпался к его ногам.

Так же, как клинок «Бритвы» – к моим…

Мы с этим сталкером замерли на месте, словно нас одновременно накрыл кататонический ступор. Он с ужасом переводил взгляд с рукояти на осколки ножа – и я делал то же самое. «Бритва» была для меня всем – другом, оружием, хранилищем ками небезразличных мне людей.

И, похоже, нож моего противника значил для него не меньше. Настолько много, что «мусорщик», похоже, утратил контроль над своей «куклой», до глубины души потрясенной утратой.

И это «мусорщика» взбесило не на шутку.

Видимо, от бешенства невидимость, прикрывающая его, исчезла. Метрах в трех от нас стояла такая же пакость, как и та, которую я убил только что, и в одном из щупалец у нее была зажата «смерть-лампа» – устройство из мира этих тварей. Совершенное оружие, разлагающее в серую пыль ту цель, на которую оно направлено.

Мне приходилось и видеть эту штуку в действии, и даже ею пользоваться. По сути, это пистолет с раструбом и магазином, заряженным синей энергией. Кстати, эти выброшенные магазины сталкеры называют «пустышками». Само собой, в Зоне преимущественно их находят пустыми, так как никакой вменяемый боец любого из миров не выкинет полный магазин.

И сейчас «мусорщик» целился в свою непослушную «куклу» из «смерть-лампы»… у которой есть один недостаток.

Неторопливая она.

Смертоносный луч, конечно, намного эффективнее пули, но тянется он к цели намного медленнее. И, несмотря на невидимость того луча, всегда можно увидеть тень от него, которая небыстро, но уверенно приближается к цели. И сейчас я видел, что луч прошел уже две трети пути и через пару секунд коснется сталкера, который так и не вышел из ступора. Стоит, глядит на обломки ножа, а в глазах слезы стоят. Тоже, по ходу, друга потерял, возможно, единственного на свете.

Общая беда сближает. Только что я хотел убить этого парня, а сейчас как-то даже жалко его стало. Себя, конечно, было жаль больше, так как без «Бритвы» мне ой как непросто придется и в Зоне, и в жизни. Но и его тоже заодно. Ну и, если уж совсем честно, то жалость жалостью, но как только луч «смерть-лампы» превратит этого сталкера в пыль, «мусорщику» нужно будет только щупальцем шевельнуть, и тот же самый луч настигнет и меня. Дело одной секунды…

Потому я сработал на опережение.

С метанием ножей у меня всегда было неважно, но на таком расстоянии промахнулся бы лишь тот, кто вообще никогда не швырял нож в мишень. А мне доводилось, и не раз – хоть и с переменным успехом, но тем не менее. Да, «Бритвы» у меня больше не было. От нее осталась лишь рукоять и торчащий из нее осколок клинка длиной сантиметров в десять, в котором довольно быстро угасало сияние цвета весеннего чистого неба.

И тогда я, размахнувшись, метнул обломок моего ножа в «мусорщика» и ринулся к нему, еще не очень представляя, что буду делать. Это нормально, кстати. Когда видишь, что Смерть неизбежна, лучше делать хоть что-нибудь, чем покорно стоять, ожидая ее прихода. Как побратим Смерти я точно знаю: она не любит, когда ей сопротивляются, и довольно часто, обидевшись на сопротивляющегося, разворачивается на полпути и возвращается в свои темные чертоги.

Осколок «Бритвы» воткнулся не совсем туда, куда я метил, – не в один из больших глаз «мусорщика», а рядом с малым. Правда, вошел глубоко, по самую рукоять – угасающей энергии сломанного ножа хватило, чтобы пробить морду твари на всю длину обломка.

Конечно, это «мусорщика» на тот свет не отправило, но прицел сбило. Я видел, как дрогнуло щупальце с зажатой в нем «смерть-лампой» и как оно начало поворачиваться в мою сторону…

Но срезать меня лучом у монстра из иномирья не получилось – я уже был слишком близко. Поднырнул под раструб «смерть-лампы», выдернул из морды «мусорщика» обломок ножа и махнул им, срезав кончик щупальца с зажатым в нем оружием.

Правда, на этом моя удача закончилась. «Мусорщик» оказался довольно шустрым для своих габаритов – второе щупальце схватило меня поперек туловища, приподняло над землей, сдавило так, что затрещали ребра. По ходу, тварь хотела видеть, как я умираю, – мне в лицо уставились равнодушные черные паучьи глаза, и я увидел, как ротовая щель под ними широко растягивается в некоем подобии торжествующей улыбки.

Но «мусорщик» не учел, что опытный сталкер умеет на лету хватать хабар, падающий ему в руки. Всегда. Независимо от ситуации. Иначе какой он к чертям крысособачьм сталкер?

Осклабившись в ответ, я вставил в эту ухмыляющуюся пасть широкий ствол «смерть-лампы» и, вытянув указательный палец до предела, нажал на спуск, расположенный на редкость неудобно для людей, которых природа наградила руками, а не щупальцами.

Я был готов поклясться, что в ничего не выражающих глазах твари из иномирья промелькнуло нечто вроде смятения. Не ожидал «мусорщик» такого, сто процентов не ожидал. Правда, надо отдать ему должное, он тут же попытался превратить поражение в победу, изо всех сил сжав щупальце, которым держал меня…

Но ни ктулху у него не вышло. Я, конечно, почувствовал это усилие, выдавившее весь оставшийся воздух из моих легких, но оно было мгновенным. А потом щупальце расслабилось, когда голова «мусорщика» рассыпалась в прах – при стрельбе в упор «смерть-лампе» не нужно разгонять луч, потому действует он практически мгновенно.

Я рухнул на землю как мешок с навозом – обессиленный, хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Куда упала «смерть-лампа», вывалившаяся у меня из руки, я понятия не имел, не до нее было: заталкивать в себя воздух, преодолевая адскую боль в смятых и, возможно, сломанных ребрах, – занятие, совершенно несовместимое с боевыми действиями.

А жаль.

Сталкер, которого я невольно спас от смерти, сейчас наверняка что-то мутит насчет моей ликвидации. Не зря же он охотился на меня в Припяти, и здесь организовал засаду не случайно – правда, попал под ментальный контроль «мусорщиков»-псиоников. Те, небось, покопались у него в мозгах, поняли, кого он ждет, и решили развлечься. Развлеклись, ага, упокой их Зона. Правда, наверное, упокой и меня, так как я уже слышал какое-то шевеление там, где валялся труп второго «мусорщика». Теперь бы собраться с силами и голову поднять – все-таки Сестру лучше встречать глаза в глаза, а не на четвереньках, кряхтя, хрипя и отхаркивая комки вязкой, кровавой слюны.

Собрался. Поднял.

И увидел его.

Он стоял в трех шагах, целясь в меня из «смерть-лампы». Ну конечно. У «мусорщика», которого я убил первым, тоже должно было быть личное оружие. И пока я возился со вторым, этот парень обшмонал труп убитой мною твари, нашел «смерть-лампу» и сейчас готовился отправить меня в Край вечной войны. Ну что ж, нормальная смерть. Быстрая и безболезненная. О такой в Зоне только мечтать можно.

Я поднапрягся, выдохнул из себя с таким трудом набранный воздух, отхаркнул особо существенный кровяной комок и прохрипел:

– Ну ты чего там, примерз, что ли? Если целишься, стреляй, долго ждать еще?

– А ты торопишься куда? – глухо проговорил сталкер, голос которого показался мне знакомым. Где ж я мог его слышать?

– Тебе какое дело? – огрызнулся я. – Не учили, что ли: навел ствол – жми на спуск. Или не в курсе, где он у «смерть-лампы»? Подсказать?

– В курсе, – вздохнул сталкер, опуская ствол. – Надо бы тебя прикончить. Очень надо. Но теперь не могу. Долг жизни, будь он неладен.

– Понимаю, – сказал я, поднимаясь на ноги.

Грудь болела, конечно, но в целом перетерпеть можно. Я аккуратно вдохнул полной грудью – и с облегчением выдохнул. Острой боли нет, значит, скорее всего, ребра целы. Остальное переживем. А кровь в пасти, по ходу, оттого, что щеку прикусил случайно. Бывает. Иные порой в бою от ярости зубами так скрежещут, что те из десен выворачиваются – сам такое видел, когда боец после атаки пальцами изо рта свои жвалы доставал, в промежутках харкая кровью и матеря себя на чем свет стоит…

– А не подскажешь, должник, какого хрена ты меня вальнуть пытаешься вот уже который раз на дню? – поинтересовался я.

Вместо ответа сталкер сбросил со своей головы капюшон – и я понял, почему мне знакомы его голос и его глаза.

Передо мной стоял… я. Один в один, словно я в зеркало смотрелся. Правда, шмот другой – костюм вольных, темно-зеленый со вставками, очень годный для маскировки как в высокой траве, так и в тени построек или в вечерних сумерках. И лицо – прям мое, без вариантов. Было у меня как-то, дрался я с собственным клоном, но там был слепок с меня, не живой человек по сути. Морда будто восковая, мимика резиновая. А тут – совершенно иное. Не копия, не клон. Стопроцентный я.

– Шокирует, да? – невесело усмехнулся мой двойник. – Я тоже офигел, когда узнал про то, что у нашего мира существует мир-отражение, где шороху наводит человек с таким же именем, лицом и биографией, как у меня. А еще я узнал, что этот человек изменил прошлое своей вселенной, отчего изрядно тряхнуло соседние. И нашу – в том числе. И когда мне дали задание ликвидировать Снайпера в соседнем мире, чтоб он не повторил этих фатальных колебаний хрупкой ткани Розы Миров, я согласился не задумываясь. Потому что хорошо видел, к чему привело это потрясение вселенных.

– И к чему это привело? – поинтересовался я, чувствуя, что сейчас от стыда сгорю. Я умею сражаться с людьми, мутантами, невообразимыми чудовищами. Но что все эти навыки по сравнению с битвой между собой и собственной совестью? В моем случае в подобных спаррингах я проигрываю гораздо чаще, чем побеждаю.

Мой собеседник хрустнул кулаками.

– Наш мир сейчас воюет с «мусорщиками», – глухо произнес он. – Серьезно воюет. Или мы – или они. До недавнего времени все было как у вас, нам удавалось сдерживать их проникновение в наш мир. Но твои действия сотрясли границы миров, в результате чего расширился портал между нашей вселенной и вселенной этих тварей. Их стало прибывать к нам все больше и больше… Они лучше вооружены, умеют маскироваться под людей, а также управлять нами ментально – правда, для этого им приходится отказываться от личной брони, через которую не проходит мысленный сигнал, но они компенсируют защиту вживляемыми устройствами, делающими их невидимыми. Ну, ты только был свидетелем того, как это работает.

– Понятно, Иван Николаевич, – кивнул я. – И тебя забросили сюда с заданием меня завалить, чтоб я еще раз не тряхнул миры ненароком. Я даже примерно догадываюсь, кто забросил. В твоем мире его тоже зовут Андрей Макаренко?

– Это теперь неважно, – покачал головой Иван. – Моего мира больше для меня нет, так как я теперь никогда не смогу туда вернуться.

Я посмотрел на осколки его ножа, валяющиеся вперемешку с окончательно потухшими фрагментами моей «Бритвы». Ножи, несомненно, разные, но способности у них, по ходу, были одинаковыми. Были… Теперь это просто куски артефактов, из которых талантливые кузнецы Зоны смогли когда-то выковать наши ножи. Лишенные аномальной энергии. Бесполезные. Мертвые.

И тут меня осенило!

Помнится, Шатун говорил про каких-то кузнецов с болот, которые из любого металлического хлама конфетку сделают. А ну-ка…

Я достал из кармана трофейный КПК, который забрал у Шатуна. Любой вменяемый сталкер в своей личной карте Зоны делает пометки, где что есть интересного. Конечно, с каждым выбросом Зона меняется, но некоторые объекты при этом остаются неизменными. Например, те, которые сохранились со времен Чернобыльской катастрофы…

В КПК командира отряда боргов такие пометки тоже присутствовали, причем во множестве. Чтобы не копаться в карте, я вбил в поиск слово «кузнецы» – и немедленно та карта съехала вперед и влево, увеличив участок примерно с километр в диаметре, обозначенный лаконичной подписью «болото».

Я почесал в затылке, вновь воспользовался поиском, но запрос «кузнецы» неизменно втыкался в самую середину заболоченной местности. Увеличив изображение, я разглядел тонкую линию с подписью «гать», ведущую к середине болота. Все.

– Буквы знакомые ищешь? – поинтересовался Иван, видимо, уставший ждать, когда я закончу возиться с КПК.

– А поновее ничего нет? – поинтересовался я. – Знаешь ли, несвежие приколы дурно пахнут, как и всякая другая тухлятина.

– Ладно, не заводись, – сказал мой двойник. – Че там?

– Сам не пойму, – честно признался я. – Борги о каких-то кузнецах говорили, и я подумал – может, они наши ножи восстановят? Мне моя «Бритва» тоже дорога как память.

– Твой нож «Бритвой» звать? – приподнял брови Иван. – А у меня «Монумент». И цвет у него другой… был. У твоего ножа ближе к лазурному, а мой – серый с разводами. Получается, не один в один у нас биографии.

– Похоже на то, – согласился я. – Но это логично. Если есть отличия в мирах, значит, и мы с тобой не совсем одинаковые. И это в плюс, кстати, – не хотел бы я со своей точной копией общаться. Думаю, минут через десять того общения мы бы уже друг другу морды били.

– Аналогично, – согласился Иван. – Характер у меня паскудный, и второго такого же, как я, я б однозначно не вынес. Ладно, это все лирика. Что ты там в КПК накопал?

Я изложил накопанное, и мой двойник, посмотрев на карту, сказал:

– Давай обломки ножей соберем и сходим туда, посмотрим, что там и как, – благо идти не особо далеко.

Я хотел предложить то же самое, потому лишь кивнул. По ходу, несмотря на обоюдную вредность характеров, иногда договориться со своей копией получается легко и просто.

* * *

Болото, отмеченное на карте, и правда оказалось недалеко. До него мы добрались почти без приключений, если не считать таковым одинокое дерево, возвышающееся среди зарослей сорняков, – мы как раз мимо проходили. К дереву был довольно своеобразно приколочен труп. Некие любители устраивать показательные казни пробили несчастному горло ржавым стальным костылем, извлеченным из какой-нибудь заброшенной железнодорожной ветки. Разодранный подбородок казненного лежал на толстой шляпке костыля – человек умер не сразу и еще прилично поелозил челюстью об шершавую сталь, пытаясь протолкнуть в легкие немного воздуха.

Иван прошел мимо мертвеца, лишь скользнув по нему взглядом, при этом на его лице не отразилось ничего. Будто на пустое дерево смотрел. Не, все-таки точно не моя он копия. Ни капли сострадания, ни миллиграмма жалости. Просто убийца из другой вселенной с моим лицом…

Недалеко от дерева заросли сорняков заканчивались черными, выжженными кустами. Мы осторожно раздвинули полусгоревшие ломкие стебли, чтобы оценить обстановку.

Понятно. Сорняки сгорели не случайно.

Перед нами метрах в ста пятидесяти раскинулось болото, типичное для Зоны. «Зеленка», нежным цветом похожая на молодую траву за кордоном, а структурой – на мягкий ковролин. Ступишь ногой в эту красоту, а обратно-то ногу уже и не вытащить. Засасывать будет медленно, не спеша, может, час, а может, и неделю. На то оно и аномальное болото, жуткая ловушка для глупых мутантов и тупых «отмычек».

А на краю болота расположился блокпост. Ров полукругом, уже заполнившийся болотной жижей. За рвом – положенные друг на друга мешки с землей, из того рва вынутой. Хорошо постарались, почти ростовое укрытие получилось. Из амбразур того укрытия два пулеметных ствола торчат, «держат» оба сектора искусственно выжженного пространства – пал пустили, чтоб никто незамеченным подойти не смог. Грамотно обставились, ничего не скажешь. Между укрытием и берегом болота – один узкий проход, который даже не видно, можно лишь вычислить его по тропинке, протоптанной в мягкой земле.

Над укрытием то появлялась, то исчезала голова в черной маске с красными фильтрами. Такие носят только члены группировки «Борг», на остальной шмот можно и не смотреть. По ходу, то наблюдатель местность сканирует.

А за блокпостом начиналась та самая гать, обозначенная на карте линией, а на болоте – вешками, то есть шестами, воткнутыми по обеим сторонам безопасного прохода через трясину. Для его-то охраны и был сооружен блокпост, и, исходя из его наличия, этот путь был очень важен для группировки – кто ж будет охранять то, что не имеет ценности?

– Какие идеи? – шепотом поинтересовался я.

Иван пожал плечами.

– Валим наблюдателя. Как начнут из пулеметов прочесывать сорняки, зачищаем остальных. Амбразуры они сделали широковатыми. Из положения лежа отработать с двух винтовок чуть выше пулеметных стволов – и нормально. Блокпост грамотный, но небольшой, вряд ли там больше трех бойцов.

– Стандартное отделение боргов состоит из четырех человек, – заметил я.

– Без проблем, – отозвался Иван. – Как погасим пулеметы, я бегом туда, ты прикрываешь. До уверенного броска гранаты тут примерно семь секунд бега, думаю, уложусь. «Эфка» имеется, всех, кто там останется, в «двухсотые» переведет гарантированно.

– Грамотно излагаешь, – кивнул я. – Только ни к чему убивать четверых человек, если можно этого не делать.

Иван удивленно посмотрел на меня.

– Да ну! С каких это пор ты записался в пацифисты?

– Всегда считал, что лишние смерти – лишние, – отозвался я.

– Никогда бы не подумал, что ты такое скажешь, – хмыкнул мой двойник.

– Почему, интересно?

– Ну так… Да чего далеко ходить – только что ты мимо того мертвеца на дереве прошел, будто это пустое место. Глянул – и дальше идет себе с каменным фейсом. Хоть бы эмоция какая на нем отразилась. Просто безжалостный киллер из соседней вселенной с моим лицом…

Я аж поперхнулся. Да уж, со стороны оно всяко виднее. Критиковать других все горазды. А если задуматься, то мы зачастую осуждаем то, чего в нас самих воз и маленькая тележка.

– Ладно, – сказал я. – Давай попробуем обойтись без крови.

И изложил свой план.

Иван почесал подбородок – мой жест, когда я в чем-то сильно сомневаюсь.

– Ну, допустим, – сказал он. – Можно попробовать. Если сразу не пристрелят, то есть вероятность, что сработает. Небольшая. Я б поставил на то, что завалят.

– Я тоже люблю советоваться с самим собой, – кивнул я. – Обычно выходит с таким же результатом, как сейчас. Или получится, или пристрелят.

– Аналогично, – хмыкнул Иван.

…Мы вышли из зарослей, держа руки перед собой открытыми ладонями к боргам. Мол, стрелять не надо, мы с миром и все такое. Самый неприятный момент в таких ситуациях, когда потенциальный противник смотрит на тебя поверх прицела и прикидывает, нужен ты ему со своим миром или на фиг не сдался. И что ему интереснее – рисковать своей шкурой, если ты задумал неладное, или потратить пару патронов и не морочиться.

Но я надеялся на лучшее, так как на мне была борговская униформа, а стрелять в своих в любой военизированной организации как-то не принято – можно самому нарваться на очень крутые разборы, вплоть до расстрела.

И здесь оно сработало. В нас не стреляли.

До блокпоста оставалось метров десять, когда из-за мешков высунулась та самая голова в фильтрующей маске и глухо произнесла.

– Стоять нах. Пароль.

– Реактор.

Пароль я прочитал в КПК Шатуна – видимо, командир отряда не отличался хорошей памятью и фиксировал нужную информацию в папке «Заметки».

– Это вчерашний пароль, – сказала голова. – Сегодняшний назови.

– Слышь, брат по оружию, не шелести особо, – слегка повысив голос, сказал я. – С задания иду, где связь ни хрена не ловит.

– А чо за задание?

– Секретное, – рыкнул я. – Если интересуешься, спроси у командования, может, расскажут популярно.

– Харе орать, – примирительно сказала голова. – Ну, допустим. А это кто с тобой?

– Братан мой. Наконец уговорил его в «Борг» вступить. Щас у кузнецов заказ заберем и на базу его отведу, в вербовочный пункт.

– Похоже, не брешет, – сказал второй голос снизу, похоже, принадлежавший пулеметчику, державшему нас на прицеле. – Морды у них одинаковые. Близнецы, что ли?

– Ага, – сказал я. – Однояйцевые.

За укрытием заржали.

– Чо, прям одно на двоих?

Иван, до этого молчавший, произнес, явно свирепея, – по ходу, его эта беседа достала:

– Я вот сейчас вам туда гостинчик закину, яичко ребристое да зеленое, так у вас своих вообще ни одного не останется.

– Ты это, говори, да не заговаривайся, – рассердился пулеметчик. – А то дерну за спуск случайно, на нервах, потом извиняться поздно будет.

– Ладно, Микола, не бесись, – хмыкнула голова в маске. – По базару понятно, что наши: какие еще психи под пулемет встанут и начнут права качать. Идите сюда.

Мы подошли ближе. Обладатель головы в маске, похоже, командир блокпоста, вышел навстречу.

– Наши-то наши, но чет я ваши рожи не припомню, – сказал он, прищурившись. – Какое подразделение и кто командир?

– Тебе не надоело? – поинтересовался я. – Шатун командир. Устраивает?

– Шатун? – напрягся борговец. – Я всех шатуновских пацанов знаю, а тебя, по ходу, первый раз вижу. Ну-ка, назвал номер подразделения…

Больше тянуть было нельзя, так как номер своего отряда Шатун, видимо, помнил и в папку с заметками не внес. То же, видимо, понял и Иван, так как, вскинув автоматы, мы выстрелили одновременно, вбив борговца двумя короткими очередями вглубь блокпоста. Конечно, он сильно ошибся, приказав нам подойти ближе, – тем самым мы вышли из зоны поражения пулеметов и, один за другим вбежав внутрь укрытия, положили из автоматов двух пулеметчиков и снайпера, вместо «калаша» рефлекторно схватившегося за винтовку, практически бесполезную на короткой дистанции.

– Ничо такой план ты придумал, грамотный, – сказал Иван, меняя пустой магазин на полный. – Гранату сэкономили, ага. И без крови обошлись, от слова совсем.

– Ну, я надеялся, что они нас пропустят, – слегка смутившись, проговорил я.

– Угу, – кивнул Иван. – Если б этот алкаш не ступил, нас бы из двух «Печенегов» на раз-два-три превратили в консервы с маслинами.

Внутри блокпоста над трупами и правда стоял крепкий запах перегара, замешанный на вони свежего дерьма – командиру первые две очереди прилетели от нас из положения автоматов снизу, в живот, разворотив кишечник в кашу.

– История не знает сослагательного наклонения, – сказал я. – К тому же у этого стрелка на винтовке тепловизионный прицел. Пока мы бы в сорняках пулеметчиков отстреливали через амбразуры, этот тип по тепловым пятнам нас бы отработал через малые бойницы.

– Ладно, проехали, – отмахнулся Иван, как и я, не любящий признавать, что был не прав. – Пополняем запас патронов и двинули через болото.

– Сэр, есть, сэр, разрешите метнуться? – усмехнулся я.

– Никогда не думал, что у меня настолько омерзительный характер, – проворчал Иван.

– Это да, со стороны-то оно всяко виднее, – согласился я.

* * *

Путь по болоту оказался делом неприятным. Гать то ли со временем просела вниз, то ли изначально была проложена так, чтобы доставить путешественнику максимум удовольствия. А может, ее вообще не было и вешки повтыкали по обеим сторонам более-менее подходящего прохода через тр�

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

Иллюстрация – Дарья Родионова

© Силлов Д. О., 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2023

* * *

Хронология романов о Снайпере

СТАЛКЕР. Закон проклятого

СТАЛКЕР. Закон Зоны

СНАЙПЕР. Закон юга

СТАЛКЕР. Закон стрелка

СТАЛКЕР. Закон шрама

СНАЙПЕР. Закон Северо-Запада

КРЕМЛЬ 2222. Север

КРЕМЛЬ 2222. МКАД

КРЕМЛЬ 2222. Сталкер

РОЗА МИРОВ. Закон дракона

СТАЛКЕР. Закон Шухарта

РОЗА МИРОВ. Побратим смерти

СНАЙПЕР. Закон Хармонта

КРЕМЛЬ 2222. Петербург

КРЕМЛЬ 2222. Шереметьево

СТАЛКЕР. Закон «дегтярева»

СТАЛКЕР. Закон Призрака

СТАЛКЕР. Закон клыка

СТАЛКЕР. Закон долга

СТАЛКЕР. Закон свободы

СТАЛКЕР. Закон монолита

СНАЙПЕР. Закон столицы

СТАЛКЕР. Закон сталкера

СТАЛКЕР. Закон торговца

СТАЛКЕР. Закон крови

СТАЛКЕР. Закон Охотника

СТАЛКЕР. Закон Припяти

СТАЛКЕР. Закон якудзы

СТАЛКЕР. Закон лесника

СТАЛКЕР. Закон выживших

СТАЛКЕР. Закон бандита

СТАЛКЕР. Закон Черного сталкера

СТАЛКЕР. Закон Чернобыля

СТАЛКЕР. Закон мутанта

СНАЙПЕР. Закон войны

СТАЛКЕР. Закон затона

СНАЙПЕР. Закон меча

СНАЙПЕР. Закон Кремля

СТАЛКЕР. Закон «Бритвы»

СТАЛКЕР. Закон Фукусимы

СНАЙПЕР. Закон хабара

Автор искренне благодарит:

Марию Сергееву, заведующую редакционно-издательской группой «Жанровая литература» издательства АСТ;

Алекса де Клемешье, писателя и редактора направления «Фантастика» редакционно-издательской группы «Жанровая литература» издательства АСТ;

Алексея Ионова, ведущего бренд-менеджера издательства АСТ;

Алексея «Мастера» Липатова, администратора тематических групп социальной сети «ВКонтакте»;

Павла Мороза, администратора сайтов www.sillov.ru;

Олега «Фыф» Капитана, опытного сталкера-проводника по Чернобыльской зоне отчуждения, за ценные советы;

Елену Диденко, Татьяну Федорищеву, Нику Мельн, Виталия «Дальнобойщика» Павловского, Семена «Мрачного» Степанова, Сергея «Ион» Калинцева, Виталия «Винт» Лепестова, Андрея Гучкова, Владимира Николаева, Вадима Панкова, Сергея Настобурко, Ростислава Кукина, Алексея Егорова, Глеба Хапусова, Александра Елизарова, Алексея Загребельного, Татьяну «Джинни» Соколову, Дениса «Морфин» Пинчука, Алексея «Медведь» Медведева, Дмитрия «Шаман» Молева, писательницу Ольгу Крамер, а также всех друзей социальной сети «ВКонтакте» за помощь в развитии проектов «СТАЛКЕР», «СНАЙПЕР», «ГАДЖЕТ», «РОЗА МИРОВ» и «КРЕМЛЬ 2222».

Странное это ощущение – чувствовать себя богатым.

Только что ты был никем и звать тебя никак, и вдруг узнаешь, что ты миллионер, владелец особняка с видом на Токийский залив, а также обладатель японского паспорта, то есть полноправный гражданин Страны восходящего солнца. Случилось так, что я ненароком выполнил задание влиятельного клана якудза, при этом одновременно подсобив одной подпольной организации свергнуть правительство подземного города – и меня облагодетельствовали и те и другие.

И вот сижу я, значит, за столиком ресторана, осознаю произошедшее и тихо от него офигеваю. Когда ты нищий и один против всех, мир представляется эдакой темно-серой живой глыбой, нависшей над тобой. Дернись неловко – и обрушится она, придавит своей многотонной массой, словно муравья.

Но как только у тебя появляются серьезные деньги, внезапно ты начинаешь осознавать себя стоящим на вершине этой глыбы. Дышится легко, черная тень на тебя уже не давит, новые горизонты с высоты открываются. Мысли приходят на тему «а не послать ли все к чертям крысособачьим? Осесть в домике не у речки, а у японского залива, где от тварей и сволочей разных можно отгородиться четырехметровым забором». Кстати, и правда, может, съездить в этот свой особняк? Хотя бы затем, чтоб забор тот заказать на всякий случай – если, конечно, его там нет…

Вновь из недр ресторана возникла официантка. Подошла, поклонилась. Промурлыкала по-японски:

– Такси ждет вас у выхода, господин.

– Да, я помню, – сказал я на том же языке, сгребая документы со стола и запихивая их во внутренний карман своей потрепанной сталкерской куртки, которую я привез еще из Чернобыльской Зоны. И улыбнулся. Девушка была довольно милой, грех не улыбнуться, хотя я уже и не помню, когда это делал в последний раз, – аж щеки заныли с непривычки.

– А вы не будете против, если я вам оставлю чаевые? – спросил я. – Скажем, миллион-другой иен.

Девушка закаменела лицом.

– В Японии не принято оставлять чаевые, – сказала она голосом механической куклы. – Предлагая честной девушке такие деньги, вы поступаете некрасиво и противозаконно. Уходите, господин, иначе я буду вынуждена вызвать полицию.

Мысленно обозвав себя дебилом, я встал из-за стола, бормоча извинения… и внезапно почувствовал, что у меня адски зачесалась спина. Омерзительное ощущение, будто позвоночник зажил своей жизнью и решил изнутри пощекотать своими отростками мое мясо между лопаток.

И я прекрасно знал, что это такое.

Когда годами шляешься по различным Зонам Розы Миров, начинаешь чувствовать, когда в тебя целятся. И ощущение от этого именно такое – точечный кожный зуд в том месте, на которое пристально смотрит стрелок поверх прицельной планки или в перекрестие оптики. Не знаю, с чем это связано. Может, со знаменитой сталкерской чуйкой, которая вырабатывается в той или иной степени у тех, кто умудряется долгое время выживать в аномальных Зонах. А может, от природы многие люди обладают такой чувствительностью, просто в них редко целятся, вот они об этом и не знают.

В меня целились часто, потому сейчас я точно знал – это не вошь меня куснула в хребтину. Это какая-то падла взяла меня на мушку и вот-вот нажмет на спусковой крючок…

В таких случаях думать вредно. Тут если начать размышлять, то обязательно оглянешься, пытаясь рассмотреть, кто ж там тобой столь вдумчиво заинтересовался, – и тогда точно поймаешь тушкой свинцовую пилюлю. Потому, коль случилось такое, лучше довериться рефлексам, если, конечно, таковые имеются…

Я в подобных случаях однозначно им доверяю, иначе б давно мои останки гнили где-нибудь в сырых подвалах Припяти, – и потому позволяю своему опытному сталкерскому телу делать то, что оно сочтет нужным. Правда, сейчас я краем сознания немного удивился тому, что это мое опытное тело схватило со стола хаси – палочки для еды. Хорошие, конечно, они, из тяжелого дерева, покрыты затейливым узором, но как-то не время сейчас воровать из ресторана сувениры на память…

А тело мое тем временем действовало само по себе, быстрее мыслей, которые могли бы возникнуть у меня по поводу происходящего. Резко отклонилось в сторону, одновременно веретеном разворачиваясь на сто восемьдесят… При этом рука моя неподвижно зависла в воздухе, пока тело сворачивалось наподобие пружины, а мое личное время замедлялось, как часто бывает со мной в минуты смертельной опасности…

И когда разворот этот был почти закончен, в поле моего зрения попал он. Самый обычный с виду, невзрачный японец в недорогом офисном костюме, который сейчас стоял возле своего столика, правильно расставив ноги, и вполне профессионально удерживал в обеих руках пистолет с глушителем. Думаю, мое неожиданное стремительное вращение слегка сбило стрелка с толку, потому он немного поторопился… Ствол пистолета дернулся, но я уже знал, что пуля пройдет мимо.

А вот то, что сделала моя зависшая в воздухе конечность, было для меня в новинку.

Оказавшаяся в процессе вращения чуть ли не на затылке, моя рука вдруг стремительно распрямилась, и я успел заметить, как в сторону стрелка летят две палочки для еды, от скорости слегка расплывшиеся в воздухе.

Странно это, как бы со стороны наблюдать будто в замедленной съемке, что вытворяет твое тело без какого-либо участия разума, словно само по себе. Но еще более удивительно видеть, как оно исполняет то, что мне вообще не свойственно. С метанием ножей у меня всегда было неважно, а уж чтоб прицельно швырнуть две тонкие деревяшки – это для меня вообще за гранью.

Но мое тело это сделало! И прежде, чем оно грохнулось на пол, я увидел, как обе хаси, слегка заляпанные соусом, аккуратно так вошли в глаза стрелка, будто две невидимые руки их туда определили с исключительной точностью.

Когда человеку повреждают глаза – это не только больно. Это страшно. Ужас накрывает безумный, так как для любого живого существа лучше лишиться жизни, чем потерять зрение. Не зря же многие методики экспресс-допросов освоены именно на угрозе ослепления. В общем, завыл стрелок, пистолет бросил, замер на месте, к лицу потянулся медленно, боясь растревожить сильнее и без того нешуточную боль.

А я, резко вскочив с пола, обернулся, так как позади себя услышал всхлип…

И увидел официантку, на белой блузке которой стремительно расплывалось алое пятно. Слишком быстро для того, чтобы у девушки был шанс выжить: когда пуля перебивает одну из коронарных артерий, это как водопровод перерубить. Кровь вытекает потоком, но сердце пока что бьется, толчками выплескивая из раны уходящую жизнь. Официантка еще стояла, слезы текли по ее щекам, но она уже знала, что жить ей осталось считаные секунды. Умирающий всегда знает, сколько ему осталось. Я умирал, я в курсе, что чувствует человек на пороге смерти.

А еще у меня самого сердце сжалось так, что впору заорать от боли. Потому что это я был виноват в смерти девушки, которая приняла в себя мою пулю. Мои рефлексы спасли меня, но убили ее. Прости, милая, если сможешь. Сейчас ты меня уже не услышишь, так как пелена смерти стремительно туманит твой взгляд, и через мгновение ты рухнешь бездыханной на этот пол, залитый твоей кровью. Но когда-нибудь мы непременно встретимся в стране Токоё[1], и я вновь повторю: прости, если сможешь…

Я много смертей повидал на своем веку, но эта – зацепила больно, будто это в меня пуля попала и, кувыркаясь в моей плоти, все перевернула внутри. Я взревел так, что у самого аж уши заложило. Неведомая сила бросила меня вперед, к стрелку, приподняла в воздух – и в прыжке я ударил. Ногой по этим самым палочкам-хаси, торчащим из глаз убийцы. Я прям через подошву ощутил, как они, ломая слезные кости, с хрустом входят в мозг – а может, я себе это вообразил, так как очень хотел почувствовать, как мой удар убивает того, кто жить не достоин. Очередную нечисть, без которой планета станет немного чище.

Стрелок от страшного удара упал спиной на столик, сломал его и в облаке обломков колкого пластика рухнул на пол. Его пиджак и рубашка не выдержали мощного рывка, во все стороны полетели пуговицы, и на обнажившейся груди стрелка я увидел татуировку, похожую на прямоугольную гарду меча ниндзя, – знак клана Ямагути-гуми.

Что ж, все моментально встало на свои места. Клан выполнил обязательства передо мной, поступил честно – по их меркам, разумеется. И теперь ничто не мешало клану меня зачистить, ведь новое руководство Ямагути-гуми не обещало мне оставить меня в живых. Расплатились сполна, подождали, пока я осознаю это, и дали команду на зачистку. Очень по-японски. Небось, сидят сейчас наверху, в пентхаусе своего небоскреба, попивают сакэ из антикварной посуды и тащатся от того, насколько они благородные.

Все это промелькнуло в моей голове, пока я совершал кувырок в сторону стрелка, бьющегося в агонии. Потому что из-за соседних столиков вставали другие убийцы, вытаскивая из кобур скрытого ношения пистолеты с глушителями – такие же, как у незадачливого киллера, из глазниц которого торчали палочки для еды, вбитые в череп на три четверти своей длины.

Я схватил пистолет, валяющийся на полу, и влепил пулю прямо в лоб стрелку, пытающемуся поймать меня на мушку. Ты не в тире, родной. Когда пытаешься убить сталкера, целиться надо быстрее.

Правда, после этого пришлось срочно перекатиться еще раз, так как в то место, где я только что лежал, ударили сразу две пули. Честно говоря, елозить спиной по осколкам пластикового стола занятие довольно болезненное. Но если сравнивать эти ощущения с пулей, врывающейся в твою тушку, то хрен с ним, потерплю, благо сталкерская куртка одежка толстая, рассчитанная и на более крутые передряги.

По полу застучали подошвы – киллеры потеряли меня из виду, так как я под стол закатился. Побежали в мою сторону, стреляя в этот стол…

Это они зря, так как я ужом уже под другой заполз. И, скрючившись под ним, выстрелил четыре раза. Два по ногам и – когда жаждущие моей смерти убийцы попадали на пол – по головам.

Вроде все.

М-да. Можно, конечно, пожать плечами, мол, и кого только в якудзу набирают? Дилетантов каких-то. А можно объективно признать, что сегодня мне просто повезло. Один стрелок решил, что он круче остальных, и, получив приказ открыть огонь, начал стрелять на пару мгновений раньше других… Не реши он выпендриться и начни эти трое стрелять одновременно, никакая сталкерская чуйка меня бы не спасла. От одной пули при моих навыках еще, может, и реально уклониться. Но уйти от трех, выпущенных одновременно из разных точек, – это уже из области совершенно ненаучной фантастики.

Я вскочил на ноги. Блин…

По ходу, это уже прям моя визитная карточка – трупы, лужи крови, разломанная мебель, пробитые пулями стекла витрин… Кто-то картины рисует, кто-то дома строит. А я – убиваю живых существ, разрушаю чьи-то судьбы и порой даже уничтожаю целые вселенные. И на фига мне сдалось такое Предназначение? Вон девчонка лежит, мертвая, открытые глаза смотрят в пустоту. Не было б меня, так бы и работала официанткой, замуж вышла, детей нарожала…

Стоп.

Пока я ее пустые глаза рассматривал, оказывается, краем глаза еще что-то уловил. А именно – буквально на полсантиметра высунувшуюся из-под ее окровавленной блузки рукоять пистолета. Если не приглядываться, и не заметишь. А заметив, не сразу осознаешь, что возле небоскреба клана Ямагути-гуми вряд ли есть хоть одно заведение, в котором работают не члены якудзы. Скорее всего, аккуратно пристрелила б меня в затылок, когда я направился бы к выходу из ресторана, – не зря ж дважды напомнила, что мне пора уходить, но все карты спутал выскочка-дублер, решивший отличиться. В таком случае что же за такси ждет меня возле выхода?

Додумать я не успел. На поле боя думать вообще вредно, иначе будет как сейчас со мной…

Первая пуля прилетела с улицы, ударила в витрину ресторана, разнеся ее на тысячи осколков. Это только в плохом кино снайперы стреляют сквозь стекла и той же пулей поражают цель. При ударе в стекло пуля либо разлетается на фрагменты, либо, деформированная, меняет траекторию. Потому, стреляя сквозь прозрачную преграду, за которой маячит цель, хороший снайпер жмет на спуск дважды. Первая пуля – для стекла, вторая – для цели.

Витрина еще осыпа́лась на пол сверкающим дождем, а я уже понял, откуда работает снайпер. Разумеется, из люльки мойщика окон, висящей в районе пятого этажа соседнего здания.

Достать его из пистолета с четырехсот метров было задачей нереальной. Потому оставалось только одно.

Я ринулся к выходу из ресторана, петляя между столиками и мысленно стараясь поймать своей внутренней чуйкой линию прицела, которую сейчас выстраивал снайпер между оптикой своей винтовки и той точкой, в которой окажется моя тушка после того, как пуля покинет канал ствола и пролетит через улицу. Это называется упреждение, и искусство хорошего стрелка состоит в том, чтобы верно рассчитать ту самую точку, в которой бегущая цель встретится со своей смертью.

И оно случилось!

Я не увидел, да это было и невозможно. Я прям позвоночником, всем своим существом почувствовал, как снайпер на середине своего выдоха плавно нажимает на спуск, – и резко остановился. Там, в люльке, еле слышно хлопнуло, словно кто-то за полкилометра кому-то пощечину отвесил. Ночная улица утробно урчала двигателями автомобилей – в Токио ночью движение почти такое же оживленное, как и днем, – но я все равно тот хлопок услышал. Ухо, в которое должна влететь пуля, в таких случаях обретает слух просто феноменальный.

А потом я ту пулю еще и увидел. Точнее, не ее саму, а инверсионный след от нее, преломление света в воздухе, который свинцовый цилиндр рассек в двадцати сантиметрах от моего носа. Эффект мгновенный, но достаточный, чтобы понять – стрелок на той стороне улицы хорошо знал свое дело. И будь на моем месте кто-то другой, он бы уже падал сейчас на пол, заляпанный чужой кровью, дополнительно обильно поливая его своей.

Но я тоже неплохо знал наше с тем снайпером общее дело. Потому, не дожидаясь следующего выстрела, рванул с места, перекатился, «гусиным шагом» прошел вдоль бокового ряда столов и стульев, прикрывших меня от стрелка, одновременно стреляя из пистолета в стеклянную дверь ресторана: четыре пули в углы, две по центру и следом – бросок пустым, но все равно тяжелым пистолетом в надежное стекло японского качества, не желающее разбиваться.

Сработало. Разбитое дверное стекло осыпалось вниз сверкающим каскадом, и следом из ресторана вылетел я, в надежде, что на оживленной ночной улице снайпер стрелять не станет…

Но улица больше не была оживленной. Те прохожие, кто был относительно далеко, при звуке выстрелов бросились бежать. А те, кто находился поблизости, дисциплинированно легли на асфальт, прикрыв руками головы.

Хреново.

На открытой местности я мишень просто замечательная. Можно, конечно, попытаться укрыться за машинами, припаркованными неподалеку, так как правильная винтовочная пуля со стальным сердечником шьет автомобиль насквозь везде, кроме той части, где расположен двигатель. Но за капотом удастся просидеть ровно столько времени, сколько хорошему снайперу потребуется, чтобы сменить магазин с бронебойными пулями на магазин с разрывными – и отработать по бензобаку.

Но тут случилось неожиданное.

Самое обычное с виду желтое такси, стоявшее неподалеку с еле слышно урчащим мотором, двинулось в мою сторону, стремительно набирая скорость. Сперва я подумал, что за рулем тоже сидит член клана Ямагути-гуми, решивший меня сбить, и остро пожалел о пистолете, которого у меня больше не было…

Но я ошибся.

Автомобиль резко тормознул возле меня, от толчка изнутри распахнулась задняя дверь. Вовремя, кстати, – я резко за нее присел, и пуля снайпера снесла лишь капюшон с моей головы, задев за его край.

Особого приглашения я ждать не стал – нырнул внутрь салона, понимая, что вряд ли мне это сильно поможет: сейчас снайпер отработает по машине так, как я предполагаю, ибо это хороший снайпер…

Так и произошло. Машина начала движение и тут же получила удар по корпусу, после которого должен был рвануть бензобак… но не рванул. И легковой автомобиль не вздрогнул после удара винтовочной пули как смертельно раненная лошадь, лишь приглушенный звук по салону разнесся, словно снаружи кто-то со всей силы саданул в бочину такси бейсбольной битой… через подушку.

Значить это могло лишь одно – машина бронирована, причем серьезно. По российскому ГОСТу пятый или шестой класс, если ее винтовочная пуля не берет. Это приятно. О причинах данной приятности можно будет подумать потом, а пока что я упал на сидушку, так как стекла у машины были тонковаты для такого же класса защиты, как корпус, – от силы третий, а может, и второй, чтоб чрезмерной толщиной бронепакета не озадачивать местную дорожную полицию…

Но тут во всей машине что-то зажужжало, и на фоне этого жужжания прозвучал голос водилы, затылок которого маячил над спинкой переднего сиденья:

– Не беспокойтесь, Координатор, вы в полной безопасности.

И правда, в конструкции этой машины были предусмотрены меры против снайперского обстрела: снизу по стеклам дверей и заднего стекла быстро ползла черная пленка, отливающая металлическим блеском.

– Броневая нано-штора, – пояснил шофер. – Держит даже выстрел РПГ.

– Неплохо, – оценил я, поднимаясь с широкой задней сидушки и усаживаясь по-человечески. – Теперь, может, объяснитесь? Кто вы такой и почему ныне покойная официантка якудзы столь настойчиво говорила мне о том, что меня ждет такси? Как я понимаю, это были вы.

– Простите, Координатор, но тот таксист, что ждал вас, ликвидирован, а я не уполномочен отвечать на вопросы, – отозвался водила. – Я лишь должен доставить вас из точки А в точку В.

Понятно. Все-таки меня и вправду ждало такси якудзы, где сидел киллер – которого этот загадочный киллер благополучно зачистил. Обстоятельные японцы в плане моей ликвидации предусмотрели аж четыре уровня – официантка, три посетителя ресторана, снайпер, водитель – и все они благополучно обломались. И как после этого говорить, что моя личная удача от меня отвернулась?

– И что это за точка В, мне, естественно, тоже знать не положено, – произнес я, прикидывая, как мне лучше выбраться из этого бронированного склепа на колесах. От снайпера и таксиста-убийцы этот водила меня спас, и я был весьма ему за это благодарен, но я очень не люблю, когда меня куда-то везут, не спрашивая, нравится мне это или нет.

По всему выходило, что самое оптимальное – это треснуть водилу кулаком по макушке, и когда он отъедет в мир шоферских грез, перехватить управление, после чего…

– Извините, Координатор, это для вашего же блага, – прервал водитель поток моих мыслей, после чего я почувствовал болезненный укол чуть выше локтя. Вот же блин!

Я рванулся вперед, намереваясь как можно быстрее вырубить водилу, а дальше действовать по ситуации… но понял, что не могу пошевелиться.

– Еще раз мои извинения, – проговорил словоохотливый и до приторности вежливый водитель. – Сейчас автоматический потайной шприц, вмонтированный в сиденье, ввел вам специально разработанный для спецслужб синтетический нейротоксин, практически мгновенно парализующий тело человека. А это старое доброе снотворное.

Второй укол в то же место оказался гораздо более болезненным, чем предыдущий, – оно и понятно, два раза в одно и то же место не колют даже медсестры, втайне склонные к садизму.

Хотелось мне высказать водителю напоследок все, что я о нем думаю, – если не удалось свернуть шею негодяю или хотя бы его ударить, то обматерить его всяко лучше, чем вообще ничего. Хреновое, конечно, моральное удовлетворение, но другого в моем положении все равно не получить.

Но мне и в этом было отказано моим же организмом, не желавшим более повиноваться. Язык одеревенел, челюсть мягко отъехала вниз, веки превратились в бесполезные кожаные пленочки, не желающие опускаться вниз. Лишь мысленные растерянные матюги мерцали в голове, словно затухающие лампочки.

Но вскоре затухли и они в стремительно надвигающемся иссиня-черном мраке небытия…

* * *

Я когда в Зоне просыпаюсь – прям как не ложился. Глаза открыл, а автомат уже в руках лежит, переводчик огня в положении вниз, патрон дослан, и рожа у меня заранее перекошена на всякий случай, чтоб у гипотетического врага от одного моего вида инфаркт приключился.

А когда я не в Зоне, то, проснувшись, вообще несколько секунд не втыкаю, кто я, где я и как меня зовут. Пока глаза протру и фокус наведу – дурак дураком, реально. Спрашивается, откуда мое тело знает, в Зоне я или нет? Ну, это уже точно не ко мне вопрос, а к моей тушке, которая порой ради выживания такое проделывает, что я и сам удивляюсь.

Вот и сейчас, судя по тому, что я из сна вынырнул в состоянии перманентного коматоза, первая мысль, которая меня посетила, была «я не в Зоне». Еще и потому, что руки, на рефлексах ощупывающие пространство рядом, не на автоматное цевье наткнулись, а зарылись в простыню. И как это понимать? Где я? Тюрьма? Больница? Морг? В первом случае это очень комфортабельная тюрьма, с простынями и не провонявшая камерными запахами. В последнем – так себе тема. Если морг хороший и современный, то лежу я в отдельном боксе, смахивающем на стальной гроб, запирающийся снаружи. Может, все-таки больница?

Но зря я на это надеялся. Не сбылось. Продрал я, значит, глаза и увидел противоположную стену с характерной дверью, усиленной стальными полосами и имеющей огромный замок, глазок и «кормушку» – лючок, который в тюрьмах используется для выдачи арестантам посуды с чаем и баландой.

Значит, все-таки тюрьма. Место знакомое, но весьма неприятное. Бывал, знаю. Правда, тюрьма, можно сказать, люксовая. Раковина нормальная, керамическая, не стальная. Чистый унитаз со стульчаком и крышкой, что в камерах не редкость, хотя и чаши «Генуя», то есть просто дырки в полу, тоже в тюрьмах встречаются. И даже небольшой столик с двумя стульями к полу не привинчены. То ли доверяют мне по какой-то причине, что зря – я сам себе иногда не доверяю. То ли имеют скрытые методы воздействия на буйных сталкеров, вроде той иглы с нейротоксином в бронированном автомобиле.

Кстати, о доверии. Вон под потолком какая-то сферическая приблуда висит. Для простой видеокамеры больно здоровая, и отверстия по всему ее периметру наводят на мысли. Начнешь подкоп рыть или от унитазного бачка осколок в форме ножа откалывать, так, небось, сразу из потолочной приблуды таких иголок с токсинами столько в мою тушку прилетит, что любой дикобраз обзавидуется.

За дверью послышались шаги. За ними команды:

– Отставить. Разблокировать. Не сопровождать.

В районе двери, выглядевшей как обычная тюремная, послышалось шипение, характерное для скрытых замков пневматического действия с подвижными ригелями, при закрытии уходящими глубоко в стену. Интересно. По ходу, от антикварной двери остались лишь внешние стальные обкладки, а внутри нее скрыт навороченный современный запорный механизм. А зачем тогда обкладки оставили? Ностальгия по старым временам, когда надзиратели не разблокировали электронные замки, а отпирали двери большими камерными ключами? Дань истории, так сказать?

Дверь бесшумно отворилась, и порог камеры перешагнул человек, появлению которого я не особенно удивился.

– Опять ты, – скривился я, словно от зубной боли.

– Ага, – сказал Макаренко. – Опять я. Как самочувствие, Координатор?

– Бывало и лучше, – вновь поморщился я. – Все тело ломит, будто меня сюда транспортировали свернутым в рулон.

– Ты не далек от истины, – заметил Макаренко, усаживаясь на стул и закидывая ногу на ногу. – Багажное отделение самолета, отсек для транспортировки животных, контейнер с надписью «мастино наполетано». Извини, но якудза и полиция, что в Японии практически одно и то же, настолько серьезно обыскивали каждый самолет, что нам пришлось проявить чудеса изобретательности, чтобы вывезти тебя из страны.

– Интересно, зачем это я вам опять понадобился? – проворчал я. – Как тебя вижу, так это обязательно к неприятностям.

– Судьба у тебя такая, – пожал плечами Андрей. – Или, если хочешь, Предназначение.

– Давно уже ничего не хочу, – буркнул я. – Ни судьбы этой собачьей, по мирам мотаться и грызть всех, кто под руку попадет, ни Предназначения этого, будь оно неладно.

– Ну-ну, хандрить совершенно ни к чему, – улыбнулся Макаренко. – Пока что у тебя все получалось. Порой криво, часто с косяками, иной раз даже мирового масштаба, но получалось же. Некоторые из твоих миссий наши курсанты изучают как примеры выполнения заданий в условиях, приближенных к невозможным.

– Заданий? – хмыкнул я. – В Японии тоже было задание?

– Да, – просто ответил Андрей. – Не явное, когда сотруднику озвучивается цель операции: мы уже поняли, что это не твой случай – работать на кого-либо даже в статусе свободного агента по особо важным делам. Тебя подвели к операции наши специалисты, и ты справился с ней на отлично. Подземный город отряда семь три один очень нас беспокоил, и ты фактически в одиночку запустил процесс его уничтожения. Жаль, конечно, что в ходе этой миссии погиб агент Савельев, но никакая война не обходится без жертв[2].

Я невольно скрипнул зубами.

Виктор Савельев по прозвищу Японец умер не по моей вине, но именно мне пришлось нанести последний удар, чтобы прекратить мучения друга. И могу сказать честно: ничего более тяжелого для себя я никогда не совершал. Даже осознавая необходимость, что может быть страшнее, чем убить того, кто не раз спасал тебе жизнь?

А еще я убил его дочь, которую члены клана якудзы Ямагути-гуми превратили в ужасного монстра. Да, там была ситуация «кто кого»: или я пожалею ее и она убьет меня – или же я сделаю то, что должен, освободив ее от тяжкого бремени жить в поистине кошмарном теле. До сих пор не знаю, правильно ли я поступил и действительно ли такая жизнь была ей в тягость. Некоторым нравится быть чудовищами…

– Виктор и его дочь были воинами и умерли как воины, – глухо произнес я. – А еще я не помню, что давал согласие стать вашим агентом, координатором или просто пешкой, которую ваша контора двигает так, как ей заблагорассудится.

– Согласен, – кивнул Макаренко. – Просто когда человек работает на нашу, как ты выразился, контору и делает это хорошо, какая разница, как он называется?

– Полковник, или кто ты там, уйди, а? – попросил я. – Иначе не обессудь, могу не сдержаться.

– Хорошо, я уйду, – сказал Андрей, продолжая сидеть нога на ногу. – Только это не спасет тебя от мыслей о том, что ты убил лучшего друга и его дочь.

Я рывком вскочил с кровати, твердо намереваясь съездить Макаренко по квадратной челюсти, возможно, даже с ноги… но при этом чуть не грохнулся со всего маху мордой в пол. Оказывается, моя левая нога была прикована цепью к ножке кровати, накрепко привинченной к полу. Понятно. Зачем фиксировать стулья, если пациент не сможет до них дотянуться?

– Извини, мера предосторожности, – сказал Андрей. – И, как видишь, не излишняя. Однако скажу: если мы не договоримся, то, как только я выйду отсюда, в тебя выстрелят шприцем со снотворным. Когда ты отрубишься, тебя вывезут подальше отсюда и оставят на лавочке в парке какого-нибудь города. В карманах у тебя будет все, что ты вывез из Японии, нам чужого не надо. И ты будешь полностью свободен. Только, с твоего позволения, я займу еще несколько минут твоего времени.

Я молчал.

– Не в курсе, знаешь ты или нет, но твой эксперимент удался – ты вернул к жизни всех своих мертвых друзей. Правда, это привело к локальным катаклизмам в Розе Миров, к счастью, обратимым. Но сейчас мы опасаемся, что ты решишь оживить Виктора и его дочь, и последствия этого оживления для нашего мира не берутся предсказать самые опытные аналитики Комитета. При этом не факт, что у тебя получится задуманное. Поэтому я мог бы предложить тебе следующее. Ты выполняешь одно задание Комитета, а мы помогаем тебе оживить Савельева и его дочь без ущерба для нашей вселенной.

Я молчал.

Макаренко усмехнулся.

– Даже не поинтересуешься, что за задание?

Я продолжал молчать.

Думал…

Во мне боролись два противоречивых чувства. Когда ты уверен, что сам принимаешь решения, а потом узнаешь, что тебя использовали, словно запущенную торпеду, и хотят использовать снова, в душе появляется закономерно паскудное чувство. Но, с другой стороны, меня и правда изрядно корежило от того, что я убил Виктора и Юки. Конечно, можно приплести кучу оправданий тому, что я сделал, но по факту – убил. Вот этими самыми руками… Чисто технически убивать друзей не трудно, не сложнее, чем врагов. Намного труднее потом жить с осознанием того, что сделал… И сейчас этот дьявол с квадратной челюстью вновь искушал меня, предлагая действительно заманчивый контракт.

– Что за задание? – выдавил я из себя, усилием воли преодолев гадливое чувство, словно я сейчас по своей воле окунаюсь в чан с дерьмом, из которого только что вылез.

– Думаю, для тебя не особенно сложное, – произнес Макаренко. – Дело в том, что в Чернобыльской Зоне появился Меченосец. Такой же, как ты, потомственный воин древнего клана, борец со злом и нечистью – в его понимании, конечно. То, что мы считаем злом, носитель зла таковым не считает. Для него это справедливость и единственно возможный способ существования. Нечисть тоже, глядя в зеркало, умиляется тому, насколько она прекрасна, а тех, кто пытается ее зачистить, считает кончеными уродами… М-да, что-то я в философию ударился. В общем, тот Меченосец считает других Меченосцев рассадником зла и планомерно их зачищает. При этом уровень личной удачи у него зашкаливающий, сталкерская чуйка и специфические навыки выживания в Зоне – феноменальные, общий уровень боевой подготовки наша аналитическая программа оценила как девяносто три процента из ста возможных.

– Нереально, – покачал я головой. – Программа ошиблась. У живого человека не может быть такой уровень.

– Мы тоже так думали сначала, – кивнул Макаренко. – С учетом, что уровень Савельева – светлая ему память – был восемьдесят два процента, а твой – семьдесят два, это, скорее всего, не человек, а биологическая машина, тем не менее идентифицированная программой как Меченосец.

– Дай угадаю, – сказал я. – Поскольку ваша команда недавно присвоила мне звание Координатора, я должен проникнуть в Чернобыльскую Зону и наставить того Меченосца на путь истинный. После чего, если он меня не замочит с таким-то уровнем, вы каким-то образом умудритесь извлечь ками[3] Виктора и Юки из моей «Бритвы» и вселить их в подходящие тела.

– Если пренебречь мелкими деталями и твоей вольной трактовкой некоторых терминов, то в целом ты недалек от истины, – кивнул Андрей.

– Зашибись, – сказал я. – А не подскажешь, с какого перепугу я должен тебе верить? Вы использовали меня втемную, подставили под разборки с якудзой, из-за ваших мутных схем я был вынужден убить друга и его дочь, и теперь вы предлагаете мне вновь нырнуть в это болото? Макаренко, скажи откровенно – ты и твое начальство увидели во мне лоха, которого уже несколько раз обули, и собираетесь сделать это снова?

– Думать ты можешь что угодно, – пожал плечами мой собеседник. – Но выбор у тебя небольшой. Или ты соглашаешься, или отказываешься. Что мне передать руководству?

– Я отказываюсь, – сказал я. – Торпеде надоело плясать под чужую дудку. Так и передай своему руководству.

То, что меня снова пытаются обвести вокруг пальца, было очевидно. Комитет по предотвращению критических ситуаций, как и любая организация такого плана, преследовал только свои цели. И на то, какими средствами они будут достигнуты, им совершенно наплевать. Макаренко в целом был неплохим мужиком, но он был сотрудником Комитета – а значит, если надо, наплетет с три короба, лишь бы выполнить поставленную задачу. Сейчас им нужно завербовать очередного талантливого Меченосца – и при этом очевидно, что их спецы, может, и круты на Большой земле, но в Зоне не выживут и дня. И поэтому меня экстренно доставили из Японии в камеру с надежной железной кроватью, к которой так удобно приковывать строптивых гостей и которую я при всем желании не смогу оторвать от пола. Хотя можно, конечно, дотянуться до цепи и смахнуть ее «Бритвой»… Я прям почувствовал, как внутри моей ладони шевельнулось острое жало кинжала, откованного из редчайшего артефакта и с некоторых пор живущего у меня в руке.

– Не рекомендую, – покачал головой Макаренко, поднимаясь со стула. – При попытке освободиться автоматически последует очень болезненный удар током. Ладно. Не договорились, так не договорились. Бывает.

И вместо того чтобы повернуться и направиться к выходу из камеры, зачем-то сделал шаг в сторону.

Я сперва удивился, мол, с чего это полковник исполняет такие странные па, – но удивлялся недолго. Потому что сферическая приблуда под потолком хлопнула, словно бутылку шампанского внутри нее открыли, – и я тут же почувствовал болезненный укол в плечо.

«Вот оно что, – пришла запоздалая мысль. – Макаренко просто в сторону отошел, чтоб ему игла в затылок не прилетела. Знал все заранее, сволочь».

А потом тюремная камера резко поплыла у меня перед глазами… но ощущения, что я вырубился, не было. Я знаю, что такое общий наркоз. Лежишь на операционном столе, пялишься в нависшую над тобой хирургическую лампу – и вдруг тебя трясут за плечо и ты слышишь над своей головой голос медсестры:

– Просыпаемся, все закончилось, мы уже в палате.

Сейчас было похожее. Смена кадров. Камера чуток сползла, словно на картину, нарисованную нестойкой краской, плеснули водой, – и вот я уже сижу не на относительно мягкой кровати, а на чем-то твердом. При этом у меня перед глазами колыхалось плотное марево, какое бывает после того, как в пространстве захлопнется «кротовая нора» – межпространственный портал, который можно прорубить моей «Бритвой» либо особыми артефактами, которые очень редко можно найти в Чернобыльской Зоне.

Сознание тоже слегка плыло – ну точно как после наркоза. Тем не менее я успел разглядеть в том уже рассеивающемся мареве два темных удаляющихся силуэта.

«Меня принесли сюда, – пришла вялая мысль, – через межпространственный портал. Только понять бы куда».

А сквозь стремительно рассеивающееся марево уже проступали очертания чего-то очень большого и смутно знакомого. Еще бы немного резкости в плавающей картине мира, которую можно вернуть, сильно сжимая и разжимая веки. Еще бы немного прозрачности в исчезающем зыбком очертании «кротовой норы»…

И тут пришло узнавание! Да так пришло, что ко мне мигом вернулась четкость восприятия окружающего мира, и силы откуда-то появились в теле, после наркоза похожем на студень, растекшийся по старой уличной лавке, на которую меня высадили два типа, уже наверняка вернувшиеся туда, откуда пришли…

Метрах в двухстах от меня, подсвеченное кровавыми лучами восхода, стояло знаменитое колесо обозрения. То самое «чертово колесо», которое должно было быть запущено первого мая тысяча девятьсот восемьдесят шестого года – но так и осталось неподвижным, так как за пять дней до торжественного запуска аттракциона произошла авария на Чернобыльской электростанции.

Можно было, конечно, усомниться – может, это не то колесо? Мало ли в мире ржавых аттракционов такого плана?

Но сомнений не было, и тому было ровно шесть причин. А именно – с кабинок «чертова колеса» свисали шесть трупов в узнаваемой красно-черной униформе группировки «Борг». И не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, зачем бойцов группировки повесили именно так. Показательная казнь, в результате которой мертвецов развесили на самом видном месте города Припять. Чтоб другим неповадно было.

И развесили мертвецов на колесе, конечно же, бойцы группировки «Воля», примерно такой же по численности и вооружению, как и «Борг». Уже много лет эти две наиболее крупные банды делят в Зоне сферы влияния, планомерно выпиливая личный состав друг друга. Ибо делить на зараженных территориях есть чего.

Прежде всего это, конечно, артефакты – отходы производства соседней вселенной, которые ее жители, прозванные нами «мусорщиками», постоянно вываливают в Зону, словно на свалку. В нашем мире эти артефакты весьма ценятся за их свойства и являются желанным хабаром для сталкеров, готовых рисковать здоровьем и жизнью ради наживы.

При этом здесь, за кордоном, много и других источников нелегального дохода. А именно:

– части тел редких мутантов, за которые можно получить хорошие деньги у ученых и врачей;

– захоронение опасных, в том числе и радиоактивных, отходов, нелегально поставляемых в Зону с Большой земли;

– наемничество – например, когда у боргов или «Воли» начинаются проблемы с численностью личного состава, они бегут к наемникам, чтобы экстренно заполнить бреши в строю свежим отмороженным мясом… Даже группировка специальная есть, наймиты, – пожалуй, самая богатая в этих местах. И самая жестокая – профессия обязывает;

– ну и, конечно, торговля. Торговцы в последнее время в Зоне встречаются довольно часто, больно уж бизнес прибыльный. И купить у них можно что угодно, от охотничьих спичек до шестиствольного гранатомета, только плати. На этом «только плати» вся Зона и держится. Как и весь мир, кстати, которым правит единый и вечный Закон хабара. Все покупается и продается – не только барахло, но и жизнь, совесть, любовь, смерть. Только плати, если чего-то из перечисленного тебе не хватает. Или продай, если что-то из купленного или же случайно полученного даром потеряло для тебя цену…

Все это пронеслось у меня в голове за пару секунд, пока я осознавал очевидное: да, я снова в Зоне. Это просто старая и хорошо известная инфа в мозги прогружалась, которая отошла на второй план, спряталась на чердаке подсознания, пока я наводил шороху в Японии.

А еще я параллельно оценивал, с какой снарягой меня в Зону закинул гребаный Комитет по предотвращению критических ситуаций. Мало того, что даже шмот приличный не дали, впихнули мою тушку в старый, видавший виды костюм группировки «Воля», так еще лишь пистолет Макарова в карман сунули даже без запасного магазина. Ну, спасибо, полковник Макаренко, век не забуду. И если выживу, непременно навещу тебя для задушевной беседы, помяни мое слово.

И вывод из всего этого следующий: чтобы выжить при существующих раскладах, мне придется очень хорошо постараться. Потому что позади меня стрекотали автоматные и пулеметные очереди, слышались хлопки разрывов гранат и крики раненых. Причем звуки боя явно приближались – кто-то стремительно атаковал кого-то, не считаясь с потерями. И с минуты на минуту эта резня должна была выкатиться на площадь аттракционов города Припять, где я восседал на одинокой скамейке, созерцая проржавевшие конструкции. Пока что от нападающих и обороняющихся меня скрывала стена кустов с хилой желтой листвой, но это было ненадолго. С минуты на минуту бой переместится сюда, а тут я такой со своим «пээмом» – здрасте, вы ко мне?

Наконец предельно ясно осознав происходящее, я вскочил со скамейки и ломанулся через площадь, подгоняемый шальными пулями, пару раз свистнувшими над моей головой. Знакомый звук, который очень хорошо стимулирует к поиску надежного укрытия.

Но о надежности говорить не приходилось, потому пришлось обходиться тем, что есть. А именно: рядом с колесом обозрения находилась старая карусель, гораздо более удобная для повешения неугодных, но никто этим удобством не воспользовался. Просто карусель облюбовали развесистые гроздья «мочала», к которым лучше без надобности не приближаться. Но мне надо было где-то укрыться от приближающегося боя, потому я особо привередничать не стал – забежал за карусель и присел за занавеской из аномальных образований, действительно похожих на старые, местами рваные мочалки. Говорят, что аномалии на мутантов менее агрессивно реагируют, чем на людей. Так что самое время проверить, насколько я мутант и как много осталось во мне от человека.

Присел я, значит… и замер, потому что между этими «мочалками» разглядел еще кое-что. Хорошо замаскированное между развесистыми пучками, облепившими старую карусель. Блин, теперь бы понять, где оно притаилось, так хорошо спрятав единственную деталь, по которой можно обнаружить эту смертоносную пакость…

В общем, спрятался я вовремя, так как буквально в следующую секунду на площадь из кустов вывалился боец в таком же костюме, что и у меня, только поновее и залитом кровью с левой стороны. Не удивительно – у парня из раны на шее под ухом била алая струйка в такт ударам сердца. Дальше-на асфальт, ближе-на костюм…

Понятно. Сонную артерию пуля надорвала. Совсем чуть-чуть, потому парень еще на ногах и даже стреляет из автомата куда-то в кусты. Но это ненадолго. Полминуты, может, или меньше, но не больше точно. Потом его силы оставят, упадет он на площадь, раздолбанную временем и взрывами гранат, и останется здесь до ночи. А ночью его мутанты похоронят в своих желудках. Это Зона. Тут чтоб мертвое тело осталось целым, его очень глубоко хоронить надо. Или вешать повыше.

Следом за раненым, отстреливаясь, на площадь выбежали еще восемь бойцов группировки «Воля». У одного голова замотана окровавленной тряпкой, у другого левая рука перетянута поясным ремнем выше локтя, а ниже ошметки мяса болтаются и кость торчит. Крепкий паренек. Другой бы после такого ранения уже валялся в отключке, а этот в правой пистолет держит и даже шмаляет из него по кустам. Бывает такое на адреналине. Потом все равно отрубится, когда отпустит, если обезболивающее со стимуляторами не вколоть.

В кого стреляли вольные, мне отсюда было не видно, но догадаться не сложно. По ходу, зеленые у черно-красных кусок Припяти отжали, быстренько пленных перевешали для устрашения, после чего попытались закрепиться на отжатом участке. А боргам это сильно не понравилось. Созвали подкрепление и ломанулись в контрнаступление. Вполне в их стиле. Красно-черные вообще отмороженные – не знаю, может, радиоактивные мухоморы жрут перед атакой в стиле викингов. Уж больно у них лица бешеные, когда в атаку идут. Почти уверен, что сейчас я увижу именно их.

И я не ошибся.

Из кустов вырвался борговский авангард – двое бойцов в тяжелых штурмовых экзоскелетах. В руках – пулеметы РПК, из которых они поливали как из брандспойтов. Точность при такой стрельбе так себе, но психологическое воздействие значительное. Ты по нему из своего ручного огнестрела работаешь, а он только дергается от попаданий, будто не пуля со стальным термоупроченным сердечником в него прилетела, а током из розетки стукнуло.

Впрочем, и практический толк от этой стрельбы был. У одного из зеленых, увлеченно стреляющего в живые танки короткими очередями из своего «калаша», внезапно голова взорвалась, словно арбуз, по которому из охотничьего ружья дробью отработали. Надо же, как интересно. То ли патронами с экспансивными пулями борги хреначат, то ли раритетными разрывными, которые в Зоне стоят каждая примерно как моя жизнь. Но боргам ради эффектной победы и золотые боеприпасы не в падлу будет использовать, финансы позволяют. У вольных снабжение из-за кордона похуже, но зато народу в группировке больше – у боргов железная армейская дисциплина с жестокими наказаниями за промахи, и многих новобранцев это отпугивает. Зеленые же шайка более раздолбайская, но в случае грандиозного шухера тоже может вести себя героически.

Как сейчас, например.

Видя, что борги выгнали отряд вольных на площадь, где фактически укрыться негде, зеленый с оторванной рукой пистолет отбросил и, заорав:

– Прикройте меня! – бросился под ноги ближайшему боргу.

Я сразу и не сообразил, с чего это он, сорвав дистанцию, ушел в «мертвую зону» поражения пулемета. Сейчас второй борг развернется и превратит его в решето. Или первый, слегка присев, долбанет раненого прикладом – и привет. Экзоскелет в несколько раз увеличивает силу того, кто в него упакован, так что у однорукого шансов вообще не было ни на что…

Но тут я ошибся.

Раненый резко разогнулся, культей отстреленной руки долбанул по стволу пулемета, немного отведя его в сторону, и, выдернув из разгрузки гранату, прижал ее целой рукой к бронированному стеклу вражьего шлема.

Знаю этот трюк с гранатой, сам так иногда делаю. Если внутри подсумка не пришит специальный ремешок, могу присобачить туда вместо него кусок парашютной стропы, к которому привязываю кольцо гранаты, предварительно разогнув усики. Тогда одной рукой с гранатой работать можно: выдернул резко из подсумка – и бросил без задержек, а кольцо с чекой в подсумке остается на память.

У однорукого, по ходу, в разгрузке то же самое было. И у него еще даже три секунды осталось, чтобы заорать во все горло:

– «Волю» не остановить! За пацанов! – и захохотать во все горло.

А потом граната рванула. Я прям словно в замедленном фильме увидел, как рой осколков снес вольному половину черепа, оставив от головы лишь хохочущий рот, а боргу проломил стекло шлема и вышиб из него веер кровавых брызг.

Признаться, я впечатлился. И зеленые тоже. Только что отступали, отстреливаясь, а тут заревели как стадо быков – и принялись лупить по оставшемуся живому танку из всех стволов.

Но толку из этого вышло немного. Чтобы пробить тяжелый штурмовой экзо, нужен как минимум пулемет с бронебойным патроном калибра 12,7 на 108 миллиметров – он живой танк точно прошьет. Или если стрелять обычными автоматными 5,45 – то везение. Большое. Есть у таких экзоскелетов несколько слабых мест, но наугад в них попасть почти нереально. Потому вольные сейчас обильно поливали упакованного борга свинцом, а он только дергался как паралитик и огрызался из своего РПК гораздо более результативными короткими очередями.

Одному вольному он шею прострелил, второму – грудь разворотил. Трудно, конечно, целиться, когда тебя со всех сторон отвлекают выстрелами практически в упор, но у борга это кое-как получалось…

А потом на площадь из кустов выломилась целая рота красно-черных, и оставшиеся пятеро вольных опустили оружие. Зря, конечно. Я б на их месте стрелял до последнего и с высокой вероятностью умер от пули в череп, быстро и безболезненно. Сейчас же борги переводили взгляды со своих повешенных товарищей на пленных и обратно. Пока молча. Копили в себе то, что с минуты на минуту вырвется наружу. Ох, реально лучше б вольным сейчас друг другу черепа прострелить. Боюсь даже думать, как красно-черные будут мстить палачам…

Над площадью на несколько мгновений повисла тишина, которую прервал борг с погонами капитана на плечах.

– Не стрелять.

Это своим. И после:

– Оружие на землю.

Это понятно кому.

На разбитый асфальт с глухим звяканьем попадали автоматы.

– Хорошо, – кивнул капитан боргов. – А теперь – четыре шага назад.

Вольные переглянулись, не поняв команды. Один даже переспросил:

– Вперед?

Капитан выстрелил от бедра не глядя, и вольный застонал, схватившись за то место, где мгновение назад было его ухо.

– Кому еще слух подправить? – поинтересовался капитан боргов. – Но я сегодня добрый и для глухих повторяю: четыре шага назад.

Аргументы у капитана были весомые, и в магазине его автомата их было еще предостаточно. Потому вольные поспешили подчиниться…

Я, скрываясь за занавесом из аномальных «мочалок» и закусив до крови губу, смотрел, как они торопятся выполнить приказ. В голове билась мысль: «Не надо смотреть на такое, потом же сниться будет в кошмарах», – но человек тварь любопытная, и я смотрел…

Совершенно прозрачная пустота, в которую вольные вступили одновременно, подняла их в воздух всех, разом – и медленно начала скручивать человеческие тела, словно тряпки, из которых выжимают воду. Я видел рты, раззявленные в беззвучном крике, потому что человек не может кричать со смятыми легкими, пронзенными осколками собственных ребер. Видел вылупленные шарики глаз, которые невидимая сила выталкивала из черепов, трещащих словно раздавливаемые орехи. Видел, как сломанные кости пронзают человеческую плоть и одежду, вылезая из ран, – и тут же ломаются снова, вминаясь в месиво, которое только что было человеческим телом…

А еще я видел, как во все стороны, обильно увлажняя растрескавшийся асфальт, брызжет кровь. Ее струйки вырывались из ртов, ушей, тех мест, откуда на нитках нервов свешивались остатки раздавленных глаз – и, конечно, из ран, которые довольно быстро перестали быть ранами. Когда аномалия скручивает человеческое тело в тугой мясной жгут, оно быстро становится одной сплошной кровоточащей раной…

Странно, что аномалию, питающуюся исключительно кровью своих жертв, назвали «мясорубкой». Вот реально, лучше б она рубила – в фарш, быстро, мгновенно, а не вот так, с садистским наслаждением выдавливая кровь из людей до тех пор, пока от них не останутся сухие черные жгуты…

Но это еще не все.

Когда страшная казнь закончилась, на асфальте остались пять черных клякс – места, на которые вылилось наибольшее количество крови. А над этими кляксами повисли в воздухе пять черных жгутов, которые слабо поскрипывали в тишине, повисшей над площадью, – это гигантская аномалия, раскинувшаяся рядом с ржавым аттракционом, пыталась выдавить из добычи еще хоть немного живительной влаги. Жуткое зрелище – висящие в метре над асфальтом останки людей, погибших страшной, мучительной смертью.

А потом жгуты двинулись, поплыли к ржавой карусели, за которой я спрятался. Никто не знает, зачем «мясорубка» это делает, демаскируя себя, но ей зачем-то нужно подвешивать эти ужасные свидетельства ее охотничьей удачи на ближайшее возвышенное место. Пожалуй, это единственный признак, по которому можно определить наличие поблизости смертоносной аномалии…

Жгуты плыли в мою сторону. Приблизившись к карусели, они грубо растолкали в разные стороны занавес из «мочал» и прилепились к верхнему ободу аттракциона в полуметре от моего лица. Они даже кровью не воняли – «мясорубка» высосала из них всю жидкость. Может, лишь немного тленом. Так пахнут в букинистических магазинах старые книги с переплетами из высохшей от времени, растрескавшейся кожи…

– За пацанов, – негромко произнес капитан.

– За пацанов, – эхом отозвались бойцы его отряда.

Ну да, понятно. Борги уже давно держат Припять под своим контролем и прекрасно знают расположение крупных аномалий, которые, в отличие от более мелких, редко перемещаются после выбросов. Тяжелые, ленивые – и очень жадные до живой плоти, так как чем крупнее аномалия, тем больше она жрет…

– Собрать хабар, снять наших с «чертова колеса» – и уходим, – скомандовал капитан. – До вечера нужно их доставить на базу и похоронить по-человечески…

– Погоди, командир, – произнес один из бойцов с автоматом в руках и снайперской винтовкой Драгунова за спиной. – Там, по ходу, за каруселью кто-то прячется.

Вот ведь сукан глазастый, коллега хренов! Конечно, согласно должности ему положено быть зорким, но мне казалось, что я отлично спрятался за аномальным занавесом из «мочалок» и черных жгутов, развешанных «мясорубкой»…

Получается, только казалось.

– Похоже на то, – кивнул капитан, приглядевшись. – Эй, ты, тварина зеленая. Вылезай давай.

Мне ничего не оставалось делать, только подчиниться. В одну харю с пистолетом против взвода автоматчиков много не навоюешь, потому свой «ПМ» я сразу бросил в общую кучу из автоматов вольных.

– Не густо, – хмыкнул капитан. – А чего обмундирование зашитое-заштопанное? Подменку переодеть не успел? В хозроте, что ли, числишься?

– Типа того, – отозвался я. – Дерьмо всякое по жизни вычищаю.

– Борзеешь? – участливо поинтересовался капитан. – Ладно, борзый, тебе повезло, хватит смертей на сегодня. На колени встань и поклянись, что это не ты наших ребят на колесе развешивал. Потом попроси прощения за свою поганую униформу, сними ее, брось в «мясорубку» – и свободен.

– Какая интересная многоходовая программа, – усмехнулся я. – Может, ты лучше сам в «мясорубку» бросишься – и закроем вопрос?

– Получается, не хватит, – вздохнул капитан.

Надо отдать должное, с бедра он стрелял ловко. Я даже движения руки не увидел, только вспышку – и потом сразу серое небо Зоны, так как удар пули в грудь с такого расстояния бросает на спину не хуже, чем крепостной таран.

А потом боль разорвала легкие, и я понял, что лечу куда-то…

«Неужели наконец все? – пришла вялая мысль. И сразу: – Но если меня убили, то почему я слышу, о чем они треплются?»

– Точно в сердце, – сказал кто-то. – Прям между бронепластин. Фигею, как Шатун стреляет. Ваще не целясь маслины в яблочко кладет.

– У жмура бронепластины в костюм не вставлены, – произнес другой. – Можно было просто очередью полоснуть. Шатун, а чо не в «мясорубку» пассажира определил? Больно легкий трындец для зеленого.

– Сказал же, хватит жести на сегодня, – проворчал вроде как Шатун, а может, кто и еще. – Тебе б, Цыган, только людей резать, да позаковыристее, чтоб кровища рекой и мясо лоскутами. Ладно, пошли, дел невпроворот…

– Погоди, командир, – сказал еще кто-то. – А этот из хозроты, по ходу, живой вроде.

…Я уже и сам понял, что произошло. Пуля Шатуна попала в пластину, подаренную мне Букой и уже очень давно вросшую в мое тело напротив сердца. Думаю, сейчас она ее еще глубже вбила, так как грудь болела адски и одежду в этой области к телу словно горячим пластырем прилепили. Значит, крови от того удара вытекло прилично, а ощущение полета, скорее всего, оттого, что при падении я об асфальт слегка затылком приложился.

Больше валяться смысла не было, да и головокружение вроде поутихло, потому я попытался встать. Получилось, хотя и качнуло меня пару раз неслабо. Но я усилием воли сфокусировал взгляд на стволах, направленных в мою сторону, и, скинув капюшон с головы, сказал:

– Слышь, Шатун, давай-ка на этот раз пулю в лоб. Надежнее будет. Не промахнешься?

– А ты ничего, зеленый, духовитый, – хмыкнул капитан. – Жаль, что с вольными тусуешься, а не с нами. Хрен его знает, почему тебя пули в тушку не берут, но тебе виднее, как лучше. В лоб – значит, в лоб.

Ствол его автомата приподнялся выше, но тут капитана тормознул боец с СВД:

– Погоди, командир, я его знаю. Это ж Снайпер, легенда Зоны.

– Да ладно? – поднял брови Шатун. – Тот, что у нас типа гетманом был?

– Он самый, – кивнул боец. – Правда, недолго, ты как раз в то время в рейд ходил, если помнишь. Потом на него снова охоту объявили.

– Тогда, если это действительно он, завалить его просто наш долг!

– А что тогда с миллионом долларов?

– С каким миллионом? – не понял Шатун.

– Да я вчера местную радиостанцию слушал. Они говорили, мол, академик Захаров с озера Куписта обещал зеленый лям тому, кто доставит к нему живого Снайпера.

Капитан нехотя опустил автомат, задумчиво поскреб обломанными ногтями небритую нижнюю челюсть.

– Это, конечно, аргумент. А там ничего не говорили насчет мертвого Снайпера? Его труп академику неинтересен? Наслышан я об этом персонаже, и на Куписту тащить его гораздо безопаснее мертвым, чем живым.

– Насчет трупа ничего не слышал, – покачал головой боец с СВД.

– Ладно, – поморщился Шатун. – Слышь, Снайпер, подойди. Говорить будем.

Когда у собеседника в руках ствол, за его спиной вдобавок маячит вооруженная кодла, а у тебя за душой только нож внутри руки да полный рюкзак понтов, лучше придержать до лучших времен и то и другое. Ножом, даже если это «Бритва», против автоматов и пулемета много не навоюешь, а понты в деле сохранения жизни и здоровья штука крайне вредная. Потому я выеживаться не стал и неторопливо направился к командиру боргов. Почему не поговорить, если предлагают, вместо того чтоб пулю в лоб всадить? Вполне нормальная себе альтернатива.

Когда я приблизился к Шатуну, нас немедленно кольцом окружили борги его отряда. На всякий случай. Вдруг предложение командира его собеседнику не понравится и он бежать вздумает. А так даже стрелять не придется, из круга ему не выйти. Борги ребята здоровые, других в группировку не берут. Навешают несговорчивому собеседнику увесистых люлей, глядишь, и получится у него договориться с командиром.

– Короче, Снайпер, – начал Шатун. – Я про твои дела слышал, потому говорю с тобой со всем уважением. Но если начнешь барагозить – завалю и жалеть об этом не буду. За выстрел не обессудь, ничего личного, просто выполнял свой долг. Если договоримся, тебя перевяжут и накормят. Если нет – ну, ты понимаешь. Короче. Мы доставим тебя к Захарову, а ты дашь слово, что не сбежишь в процессе доставки…

Он говорил что-то еще, но я его уже не слушал. Так как невозможно вникать в то, что тебе говорят, когда у тебя люто чешется переносица. И не оттого, что ее комар укусил, а совершенно по иной причине. А именно – потому, что я чувствую, когда в меня целятся. И сейчас стрелок очень пристально смотрел на конечную точку линии выстрела, и – я уверен – палец его неторопливо выбирал слабину спускового крючка.

Доли мгновения хватило мне, чтобы понять, где стрелок организовал лежку. Крыша девятиэтажного дома метрах в двухстах отсюда. И поскольку я разглядел блик оптики, значит, все серьезно. Не просто стрелок. Снайпер с совершенно конкретным заданием…

Я аккуратно сместился вправо, отгородившись от снайпера коренастой фигурой Шатуна, но точка меж бровями чесаться не перестала. Ясно. Стрелок «ведет» меня и вот прям сейчас, через долю мгновения, выстрелит, пробив при этом череп командира отряда боргов. С такого расстояния пуля, выпущенная из снайперской винтовки, запросто прошьет насквозь две головы. Иначе говоря, мой трюк не удался, заслониться борговцем у меня не получилось.

Потому оставалось только одно.

Я резко двинул Шатуна в ухо, при этом сам отклонившись еще правее, – и услышал позади себя шлепок, слишком знакомый для того, чтобы я мог ошибиться.

А потом со стороны девятиэтажки раздался хлопок выстрела, резкий, как удар бича, – и всем все стало предельно ясно. Борги хорошие вояки и подобные намеки понимают с полуслова – тем более, когда их товарищ, стоявший позади меня, рухнул на асфальт, обильно спрыснув его своими мозгами, выбитыми из черепной коробки.

Это был тот самый парень с СВД, который не дал Шатуну пристрелить меня. Мне не удалось его отблагодарить, но за меня это сделала Зона. Борговец умер мгновенно, не почувствовав ни малейшей боли, – редкий подарок, которым судьба оделяет далеко не каждого.

Надо отметить, что выстрел был хорош. Если бы я не дернулся за долю мгновения до него, одной пулей стрелок сделал бы два трупа. Хотя он и так их сделал… Молодой борг от неожиданности сделал полшага не в ту сторону, и сразу же невидимая сила сбила его с ног, потащила по асфальту, выкручивая ступни, выдирая голени из суставов. Парень заорал от нереальной боли, но никто не бросился его спасать – вытаскивать попавшего в «мясорубку» бесполезно, скорее самого туда затянет. Если не знаешь, как из нее вырваться, шансов выжить нет – да и если знаешь, есть один призрачный шанс из тысячи остаться в живых. И один из миллиона – не стать при этом инвалидом…

Помочь человеку в этом случае можно только одним способом – и пулеметчик помог, короткой очередью разнеся голову боевого товарища в кровавый фарш. Отличная помощь в подобной ситуации, лучше и не придумать.

Но мне были как-то по барабану проблемы людей, только что собиравшихся меня убить. Меня больше интересовало, как выжить под прицелом снайпера, который явно охотился за мной. На открытой местности, кстати, спастись в подобной ситуации задача почти нереальная. Убегать бесполезно, как гласит бородатая шутка, умрешь запыхавшимся. Потому я выбрал единственный способ, приемлемый при подобном раскладе. А именно: зигзагом ринулся к борговскому снайперу, погибшему от случайной пули, предназначенной не ему, и, упав за труп как за укрытие, сдернул с плеча мертвеца его СВД.

Нормально получилось, при таком раскладе – лучше не бывает. Понятное дело, что оборудованная позиция стрелка на крыше наверняка козырнее моей в разы. Но если ничего не делать, то ничего и не будет интересного в жизни, кроме свинцового гостинца между бровей.

Мертвец – защита почти никакая, если стрелок находится на крыше. И я это понимал прекрасно. А еще я понимал, что снайпера интересую только я, на боргов ему плевать. О причинах такой избирательности думать было некогда, потому я совершил резкий перекат «веретеном» вправо – и вовремя, так как пуля выбила веер асфальтовых осколков из того места, где я только что лежал. Хорошо, конечно, что это были крошки асфальта, а не мои мозги, выбитые из черепа, но что может быть хуже, как лежать на брюхе посреди открытой площади, когда на тебя ведет охоту хороший стрелок с оптикой?

Все, что я успел в процессе переката, так это рвануть вниз предохранитель винтовки и нажать на спуск, стреляя не прицельно в сторону крыши, а больше для проверки работоспособности оружия, попавшего ко мне в руки…

Однако ожидаемого выстрела не последовало. Твою ж душу, какой правильный военный оказался покойный хозяин СВД – в Зоне таскал ее на плече с недосланным патроном. Хорошо хоть магазин примкнут, уже обнадеживает. Хотя – вряд ли, так как я вновь ощутил у себя на лбу знакомую щекотку. Ну все, патрон дослать не успею, и перекат не спасет – снайпер на крыше уже понял, что я могу выкинуть, и пули положит три подряд: в центр цели, справа и слева. Какая-нибудь из них да в меня попадет. Катайся, не катайся «веретеном» по асфальту. Во всяком случае, я бы именно так и сделал, если б работал с достойным противником…

Честно говоря, я уже с жизнью простился, но совершенно неожиданно выручил меня борговский пулеметчик. Поняв, откуда ведется огонь, он развернул свой РПК и принялся поливать крышу очередями. Так себе идея в плане уничтожить противника, но если нужно подавить цель огнем, заставить спрятаться или сменить позицию, то вполне – или же дать мне пару секунд времени для того, чтобы дослать патрон и прицелиться.

Пару секунд он мне и правда подарил, но заплатил за них большую цену. Снайпер на крыше не стал прятаться. Вместо этого он прицелился – и выстрелил. Грамотно, так как сто процентов знал слабые места экзоскелета данной модели…

Экзо был не новым, из тех, которые на Большой земле производились несколько лет назад без учета реалий Зоны. Это сейчас место сочленения шлема и корпуса производители на новых моделях прикрывают толстым «воротником» из многослойной композитной брони. А чуть раньше экзо выпускали без этих наворотов, стремясь сэкономить и одновременно облегчить и без того тяжеленную конструкцию, которую без электроприводов хрен с места сдвинешь.

Пуля ударила точно в подвижное сочленение, за которым находилась шея пулеметчика, – тот пошатнулся, выронил РПК и рухнул на колени, пытаясь бронированными перчатками зажать маленькое отверстие, из которого пульсирующим фонтанчиком вырывалась кровь.

Все это я видел лишь краем глаза, фиксируя постольку поскольку, так как основное мое внимание было направлено на крышу дома. Ошибиться было нельзя. Да, я видел вспышку выстрела, убившего пулеметчика, но снайпер мог сместиться в сторону после того, как нажал на спуск. А мне был нужен лишь один верный выстрел, так как противник точно не простит мне ошибки, которая станет в моей жизни последней. В этом я не сомневался, ибо охотился на меня настоящий профи, и сомнений в этом теперь уже точно не было. Так убить одним выстрелом бойца, упакованного в экзоскелет, мог только очень хороший специалист. Сказать точнее – замечательный! Гений своего дела, мать его, которого мне гарантированно нужно было зачистить, пока он не зачистил меня.

В снайперской дуэли, кстати, зачастую решает не меткость, не опыт и не профессиональные навыки, а интуиция. Умение понять каким-то шестым чувством, что сейчас сделает твой противник. Возможно, на какое-то неуловимое мгновение мысленно переместиться туда, на другой конец воображаемой, но такой реальной линии выстрела, влезть в голову врага, стать им и вместе с ним сделать то, что он задумал… одновременно оставаясь самим собой, держащим в перекрестии прицела то место, где сейчас появится цель. Обязательно появится, ведь сейчас ты – это он, думающий как он, двигающийся вместе с ним, видящий в оптику противника, который в это же самое время целится в него. И в тебя…

Странное и страшное ощущение. Я был уверен, что тот снайпер испытал то же самое, но, в отличие от меня, не был готов настолько реально почувствовать себя целью. У него была примерно секунда, чтобы высунуться, выстрелить и исчезнуть вновь, ибо силуэт головы над крышей очень хорошо виден даже на фоне серого неба Зоны. Но он задержался еще на долю мгновения, когда его накрыло неизведанное ранее чувство, когда в прицеле видишь одновременно и врага, и себя…

При этом он был опытным снайпером, готовым к любым неожиданностям…

Мы выстрелили оба. Одновременно. Похоже, где-то на середине полета наши пули пронеслись рядом друг с другом, потоком раскаленного, рассекаемого ими воздуха немного отклонив друг друга от намеченного пути. И лишь потому мы с этим стрелком не убили друг друга.

Но, тем не менее, не промахнулись. Я точно знал, что попал. И куда попал, знал тоже, так как ощутил, как оба моих плеча взорвались огненной болью – и при этом я был ранен только в одно. Поверхностно. Чужая пуля лишь пробила накладку костюма и разлохматила кожу.

А вот снайперу на крыше повезло меньше…

Ощущение боли в правом плече было ярким, но мгновенным. Просто это была не моя боль, которая исчезла сразу же после того, как прервался ментальный контакт с моим несостоявшимся убийцей. При этом я знал, что некоторое время он точно не сможет на меня охотиться: когда пуля бьет в плечевую кость, все крутые цели в жизни становятся незначительными и вперед вылезают две. Главная – остановив кровь, спасти себе жизнь. И второстепенная – сохранить руку, которую при таких ранениях зачастую отрезают…

Моя беда была скромнее: удар по плечу, будто плетью хлестанули, и сразу же горячее разлилось под костюмом. Понятно. Придется шить. Или же попытаться мысленно стянуть рваные края раны – если я морду могу менять, представив кожу и кости лица мягкими, словно пластилин, по ходу, и с остальной тушкой можно творить то же самое…

Хотя, может, париться и не придется. Я медленно вставал с асфальта, оставив на нем винтовку, а ко мне направлялся капитан боргов, держа в руке боевой нож. Хммм… Если в шею всадит со всей силы, а потом рванет нож на себя, никакое усилие мысли не поможет. Я ж не ктулху, чтоб перерезанное горло отрегенерировать. Придется просто сдохнуть, как нормальный человек, получивший смертельное ранение. Вполне вероятный сценарий, кстати, ибо в ухо я Шатуну залепил знатно – вон какое красное, успевшее заметно распухнуть.

Не всадил.

Подошел, внимательно посмотрел мне в глаза, словно какой-то ответ в них искал, потом одним ловким движением распорол окровавленную накладку на моем плече, пробитую пулей, рванул край разреза.

И выдал резюме:

– Царапина. Гаврилюк сейчас зашьет и продезинфицирует. Не обессудь, обезболивающего нет, закончилось. И это…

Он замялся, словно с усилием выдавливая из себя слова:

– Благодарю. Долг Жизни за мной.

Ишь ты, и среди боргов, оказывается, попадаются адекватные люди. Хотя они везде попадаются, только жаль, что редко. В наше время вменяемых людей все меньше и меньше, и если такой встречается – смотришь на него как на редкий артефакт и прикидываешь, какая у него другая, негативная сторона натуры. Потому что Зона учит – артов только с положительным потенциалом просто не бывает в природе, обязательно какое-нибудь паскудство в нем имеется. Зачастую крайне опасное для жизни.

– Долг долгом, а к Захарову все равно меня потащишь? – усмехнулся я.

– Тут уж не обессудь, хабар есть хабар, – пожал плечами Шатун. – Пацаны не поймут, если я тебя отпущу.

– Кто бы сомневался, – улыбнулся я. Благородство в Зоне имеет свою цену, и она зачастую очень невысока.

Подошел Гаврилюк, эдакая машина два на два, осмотрел рану, хмыкнул, достал аптечку, извлек из нее кривую иглу с шелковой нитью и без всякой дезинфекции воткнул в край раны. Я стиснул зубы – не иначе, этот воин на дохлых мутантах тренировался в военно-полевой хирургии.

– Узел затяни, дальше я сам, – сказал я.

– Сам себя без наркоза шить будешь? – удивился громила. – А кондрашка не обнимет?

– Не думаю, – сказал я. – У нас с этой дамой взаимная антипатия.

– Чего?

– Проехали. Иглу дай.

– Ну на. Псих.

Некоторые персонажи могут запросто рубить в бастурму других людей, но сама идея сделать себе укол повергает их в шок. По ходу, Гаврилюк был из этих, так как с расширенными глазами смотрел, как я зашиваю рану простым обвивным швом. Занятие и правда болезненное, особенно когда протыкаешь кожу и нитку тянешь. Но если не делать из этого трагедию, то терпимое. Главное, протыкать резко и тянуть нить плавно, без рывков. Шелковая нить в этом хороша, легко скользит по крови. А вот когда суровой ниткой шьешь за неимением лучшего, тогда, конечно, ощущения более экстремальные.

Закончил я за несколько минут, после чего попросил Гаврилюка затянуть второй узел и обрезать нить, что тот сделал с некоторым почтением.

– Круто, блин, – прогудел борговец, пряча аптечку в нагрудный карман. – Я б не смог. Пулю из себя как прыщ выдавливал, было дело. Но самому себя шить без наркоза – это ваще край. Иди к нам в «Борг», наши пацаны уважают таких больных на голову.

– Это вряд ли, – хмыкнул я. – Меня ваш командир уже в хабар определил, решил продать за хорошие бабки.

– Жалко, – вздохнул Гаврилюк. – Но, сам понимаешь…

– Хабар есть хабар, – продолжил я. – Понимаю, не парься. Во всем мире хорошо если один процент наберется тех, кто родного брата за лям баксов не продаст, не то что левого чувака. Так что все в порядке.

– Ну, один процент – это ты загнул, – глубокомысленно заметил борговец. – Я б не продал. Правда, у меня брата нету.

– Легче всего не соглашаться на сделку, когда нет ни товара, ни покупателя, – хмыкнул я.

Пока мы с Гаврилюком беседовали за жизнь, борги сняли своих с «чертова колеса», положили их рядком рядом с убитыми в бою, предварительно сняв со всех мертвецов дорогостоящие черно-красные костюмы. Вполне в духе боргов. Это вольные вешали врагов в их шмотье, чтоб все видели, кого они повесили. У черно-красных к хабару иной подход. Эти погадят и оглянутся, нельзя ли чего прихватить, а то мало ли, вдруг пригодится.

Шатун произнес короткую речь, что-то о чести, долге и, на мой взгляд, сомнительном счастье помереть за группировку. Постояв минуту над трупами со скорбными физиономиями, борги деловито покидали своих мертвецов в «мясорубку», которая с явной неохотой скрутила тела в черные жгуты – эти аномалии мертвечиной питаются неохотно, особенно когда сытые. М-да, интересно, конечно. Сначала вроде бы борги собирались мертвецов на базу тащить, чтоб похоронить по-человечески, но с появлением перспективы получить миллион долларов планы отряда резко поменялись. Хотя в условиях Зоны такие похороны, на мой взгляд, оптимальные: были случаи, что даже очень глубокие могилы мутанты раскапывали по ночам, чтобы поживиться мертвечиной.

– Переоденься, – кивнул Шатун на гору шмотья, снятого с покойников. – А то на твоем тряпье живого места нет.

Щедрый подгон с учетом того, что борговский облегченный бронекостюм стоит недешево, а двое бойцов уже копали под «чертовым колесом» место под схрон – командир вполне мог бы весь хабар заныкать до лучших времен.

Но, видимо, остатки совести у Шатуна имелись. Совсем немного, на донышке. Понятно, что Захарову за лям баксов Снайпер нужен не для того, чтобы с ним чаи гонять, а, скорее всего, чтоб распорядиться приобретением так же, как планировал клан якудзы Ямагути-гуми. А именно: расчленить шибко удачливого сталкера-мутанта на фрагменты и из тех фрагментов создать непобедимую, послушную армию. Потому сейчас Шатун пытался договориться с теми остатками совести, что слегка поскребывали душу изнутри. Ничего, командир боргов. Ты воин сильный, привычный добивать поверженного врага. Думаю, и с недодавленной совестью своей вскоре разберешься. А пока грех не воспользоваться предложением – тем более что мой шмот и правда уже разваливался, плюс рукав, разрезанный вдоль от плеча до локтя, и подавно переводил его в разряд тряпья.

Мне прям реально повезло. В куче трофейного оружия и снаряжения, снятого с покойников, лежал практически новый красно-черный костюм, даже с бронепластинами, которые некоторые самоуверенные вояки достают и выбрасывают ради снижения общего веса экипировки. Заблеван слегка, правда, – видимо, перед тем как повесить пленного, его допрашивали с пристрастием. Но ткань у такой снаряги отличная, водоотталкивающая, отмою в ближайшем ручье. И берцы нашлись точно моего размера. Не такие новые, как костюм, немного разношенные, но и это в плюс – не придется нулевой обувью мозоли натирать.

Пока я снимал свой изрядно убитый костюм «Воли», а после надевал почти новый борговский, Шатун руководил процессом создания схрона.

– Командир, может, хватит уже? – поинтересовался один из бойцов, махавших малыми саперными лопатами.

– Копай глубже, – приказал Шатун. – Надо все спрятать.

– Да на фига все-то? – взбрыкнул второй. – Пулемет вон доброго слова не стоит, и хрен его восстановишь – газтубу оторвало нах, коробку осколком смяло. За каким хреном закапывать это барахло?

– Кузнецы все восстановят, – отрезал Шатун. – Вернемся, выкопаем, отнесем им на болота – все сделают, только плати. Они из любого металлического хлама такое откуют – закачаешься…

– Ну что, переоделся, – поинтересовался подошедший ко мне Гаврилюк.

– Типа того.

– Добре. Тогда давай руки.

Ну да, конечно. Благородство благородством, но теперь я пленный, хоть и в костюме группировки. Ладно, спорить бесполезно, по ходу дела что-нибудь придумается.

– Банкуй, – усмехнулся я, протягивая вперед руки. У каждого вояки на такой случай имеется связка пластиковых наручников, которые при определенной сноровке вполне можно разорвать или разрезать ботиночным шнурком. Так что пусть вяжут, разберусь как-нибудь, когда дело дойдет до побега из плена.

Но все оказалось печальнее.

– Повернись.

Я покосился вправо, влево. Борги оторвались от своих дел и держали автоматы на изготовку. Плохо.

Я повернулся, и тут же на моих запястьях защелкнулись стальные наручники. Сила у борга была медвежья, плюс паковал он быстро, со знанием дела – не иначе, бывший полицейский. Но на этом дело не закончилось. Вдобавок борг стянул специальным пластиковым хомутом мои большие пальцы.

– Не обессудь, – прогудел он мне на ухо. – Говорят, у тебя какой-то супернож в руках имеется, которым ты че хошь разрезать можешь. Поэтому перестраховаться пришлось.

Ну да, лихо. Молодец Шатун, Гаврилюк сам бы до такого не додумался. И правда, в таком положении я «Бритвой» ничего не сделаю – мой нож меня не режет, и потому он даже из руки не сможет вылезти, так как ладони у меня плотно прижаты друг к другу.

А Шатун между тем беседовал по рации, видимо, с руководством.

– Так точно, преследуем противника. Направление – озеро Куписта. Есть докладывать о любых изменениях обстановки. Конец связи.

Ясно. Теперь ничто не мешает Шатуну доставить меня куда он наметил. Блин, если выживу, то перед тем, как завалить Макаренко, хорошенько морду ему разобью. После того, что он сделал, просто пуля в лоб будет для него слишком роскошным подарком.

* * *

Рука висела плетью, словно не своя. Он ее вообще не чувствовал, что и не удивительно после двойной дозы мощного обезболивающего. Оно, конечно, побочным эффектом вогнало в легкую эйфорию, но сталкер не обольщался насчет своего будущего.

Свалить удалось без проблем, борги даже погоню не организовали. Но на этом светлые моменты закончились. Пуля пробила защитный наплечник, расколола плечевой сустав и застряла в ране. И что делать, когда ты в такой ситуации здесь, на зараженной земле, вдали от цивилизации и больниц с опытными хирургами – хотя даже они вряд ли соберут сустав, разбитый на множество фрагментов? Тут проще руку отрезать на фиг. А если это сделать некому, то оптимально достать пистолет, приставить ствол к виску и одним движением указательного пальца решить проблему. Потому что через час-полтора действие препарата пойдет на убыль и даст о себе знать мясо, проткнутое осколками костей. А это очень и очень больно…

Правда, был еще один выход, думать о котором не хотелось. Потому что слишком высока могла быть цена за такое решение возникшей проблемы. Какой будет эта цена, сталкер не знал, но был уверен – мало не покажется. Может, и правда лучше не морочиться, расстегнуть кобуру, благо здоровая рука позволяет, и…

Но человеку всегда свойственно надеяться на лучшее – и бояться смерти. Чушь, что кто-то ее не боится. Просто некоторые на адреналине, на кураже, сходном с приступом безумия, могут о ней забывать на время. Но потом, когда остынешь после боя, страх возвращается. Любая живая тварь жить хочет, а разумная тварь – тем более.

И сейчас, сидя в темном, сыром подвале девятиэтажки в луже собственной крови, сталкеру очень хотелось жить. Как угодно. На любых условиях. Даже таких, по сравнению с которыми смерть – гораздо лучший выбор.

Мысленно ругая себя за слабость, сталкер включил электрический фонарь, потом потянулся к контейнеру на поясе, открыл его и вытащил кристалл, слабо мерцающий странным серым светом. Может ли быть свет серым? Наверное, нет, но этот артефакт излучал именно такое сияние, по-другому и не назовешь. На несколько сантиметров от него разливалась некая субстанция, окрашивающая близлежащее пространство в антрацитовый цвет, и сейчас пальцы сталкера, держащие артефакт, выглядели будто отлитыми из титана.

Он был очень красив, этот кристалл, размером не больше указательного пальца. Внутри него медленно двигались волнистые линии. Темные и более светлые разводы причудливых форм плыли, будто в аквариуме, пульсировали, сплетались, словно змеи… На это завораживающее движение можно было смотреть вечно – и сталкер знал, что некоторые несчастные так и оставались на месте, держа в руке артефакт и не мигая глядя на него уже ничего не видящими глазами. Он и сам забрал этот кристалл из руки мумии, которая рассыпалась в пыль от прикосновения. Страшный арт, высасывающий жизни из своих хозяев. Но смотреть было необходимо, чтобы наладить контакт – и не пропустить момент, когда кристалл начнет подавлять твою волю. Иначе смерть. Мучительная? Скорее всего, да. Точно не знал никто, потому что никто еще не рассказал о своих ощущениях после того, как артефакт подчинил их себе. Мумии говорить не умеют…

Но сталкер был настороже. И как только почувствовал, что его начало затягивать в эту пляску малахитовых нитей, с усилием оторвал взгляд от кристалла, приложил его к открытой ране в плече, из которой еще сочилась кровь, и произнес лишь одно слово:

– Вылечи.

После чего сталкер отпустил артефакт, который моментально, как вампир, прилепился к ране, и свободной рукой подтянул к себе СВД. Подходящей палки или куска доски, как назло, не нашлось, но сталкер зажал в зубах нижнюю часть приклада скелетной конструкции, который очень хорошо подошел для задуманного.

И вовремя!

Кристалл не мог не выполнить приказ, отданный лаконично и не подразумевающий иных толкований. Но он был разозлен потерей добычи, и даже подпитка свежей, теплой кровью ничего не меняла. А может, он не мог испытывать эмоции, а просто питался чужой болью, – кто ж поймет эти удивительные и жуткие порождения Зоны?

И боль пришла.

Безумная.

Нереальная.

На которую сознание немедленно отреагировало провалом в забытье… из которого его немедленно выдернули обратно. Кристаллу требовались эмоции, и он был не согласен работать бесплатно…

Сталкер завыл, забился в конвульсиях, и если б не приклад винтовки, точно переломал бы себе все зубы челюстями, сведенными судорогой. По его подбородку текла пена вперемешку с кровью, выступившей из десен, скрюченные пальцы скребли бетонный пол, все тело била крупная дрожь. Он уже жалел, что поддался минутной слабости и не решил дело одним выстрелом – потому что кристалл заставлял его чувствовать все, что он делал.

А делал он это так, чтобы причинить максимальную боль.

Сталкер чувствовал, как внутри плеча разворачивается пуля и медленно ползет к входному отверстию, по пути разрывая раневой канал и грубо расталкивая осколки кости. Крайне медленно, словно чертов артефакт не просто питался эмоциями, а и получал от них садистское удовольствие…

Наконец пуля вывалилась из раны и с глухим стуком упала в вязкую лужу свежей крови, смешавшейся с запекшейся, вытекшей ранее. И тогда внутри тела начали хаотично двигаться обломки кости, попутно разрывая уцелевшие мышечные волокна, словно ребенок пытался собрать сложную головоломку, но получалось у него это из рук вон плохо…

Сталкер сидел, вжимаясь спиной в сырую стену подвала, и думал, думал, думал о том, как его зубы погружаются в приклад, перемалывают его, перекусывают пополам… Это помогало отвлекаться от того лютого кошмара, что творился у него в плече. Потому что боль за ушами от непомерно сжатых челюстей, от ногтей, обломанных об пол подвала, была просто ничем по сравнению с той болью, что доставлял ему проклятый арт. И как-то защититься от нее можно было, лишь обманув мозг, насильно переключив его на что-то другое…

Наконец все закончилось.

Почти все.

Потому что, когда желание выполнено, чертов кристалл, напитавшийся кровью и энергией страдания, мог начать выполнять уже свои прихоти.

Превозмогая лютую слабость, сталкер усилием воли разжал зубы, выпустив из них приклад винтовки, дотянулся до фонаря и повернул его луч себе на плечо.

Так и есть. Кристалл уже наполовину врос в его тело. Еще немного, и он проникнет в него целиком. Потом неторопливо доползет до мозга, внедрится в него – и тогда человек станет послушной куклой. Страшной куклой. Хитрой и предельно жестокой, которая, несмотря ни на что, пойдет к одной-единственной цели, интересной для этого артефакта…

Этого нельзя было допустить. Потому сталкер, обливаясь по́том от нереальной слабости, вытянул руку – и из его ладони неторопливо выполз нож со странным клинком, цветом схожим с артефактом, довольно быстро врастающим в плечо человека. На графитово-серой поверхности клинка были видны линейные узоры, очень похожие на те, что змеились внутри артефакта. Причем эти тончайшие линии тоже двигались – хотя, может, это лишь казалось при слабом свете фонаря, у которого явно заканчивалась батарейка.

Сталкер поднес кончик ножа к артефакту и принялся вырезать его из собственного тела. Арт, почуяв неладное, попытался побыстрее погрузиться в человеческую плоть, но у него ничего не вышло – резко выдохнув, сталкер воткнул нож глубже, подцепил кристалл и выковырнул его из своего плеча.

Недовольно мерцая, арт скатился в подставленную ладонь той руки, что совсем недавно висела плетью и ничего не чувствовала. Измученный сталкер усмехнулся и еле слышно прошептал:

– Что, выкусил, сволочь? Не сегодня.

После чего засунул арт в контейнер, захлопнул крышку и тут же отрубился. Слишком много испытаний нынче выпало для этого человека, пусть даже экстремально волевого и сильного духом. Воля волей, но когда организм предельно истощен, единственный выход для него – это провалиться в спасительный сон, беспробудный, как общий наркоз во время хирургической операции.

* * *

Видно, что Шатун привык свои дела делать быстро, расчетливо и качественно – потому и в Зоне выжил, и даже командиром отряда стал. Из Припяти мы вышли путями, ведомыми одному командиру отряда. Шли меж пятиэтажек, где обычно любят прятаться аномалии – и где сейчас их не было. Миновали густо заросшую кустами баскетбольную площадку по практически невидимой тропке, где справа и слева мерцали голубыми огоньками лужи «ведьмина студня» – сделай шаг в сторону, наступи в эту безобидную с виду субстанцию – и все. Считай, нашел сталкер свою судьбу. Нога почти сразу станет как палка из мягкой резины, хоть в узел ее завязывай. А лучше, чем такими узлами развлекаться, сразу головой макнуться в ту лужицу. Говорят, смерть безболезненная. Ученые у одного такого сталкера, упокой его Зона, как-то мягкую башку разрезали – а там нет ничего. Ни костей, ни мозгов, одна сплошная однородная масса. С виду вроде нормальная голова мертвого человека, а внутри – как мяч, отлитый из резины.

Шатун предупредил, мол, идти надо за ним след в след – и ничего, нормально прошли опасную территорию, находящуюся под контролем вольных. Но зеленым на фиг не надо соваться в такие опасные места, потому мы, лавируя меж густыми кустами в полтора человеческих роста высотой, проскользнули, считай, у них под носом. И дальше шли в том же духе, пока не добрались до окраины города.

Тут уже полегче стало – хоть к вольным постоянно прибывало пополнение с Большой земли из желающих быстро разбогатеть, личного состава у них все равно не хватало на то, чтобы оцепить всю Припять. Потому из города мы вышли без проблем – и двинули дальше, в сторону Рыжего леса.

Когда проходили мимо бара «Янов», услышали доносящийся оттуда многоголосый отборный мат и смачные звуки ударов – с таким сочным шлепком обычно кулак врезается в откормленную харю. Потом треск раздался, за ним вопль – по ходу, кому-то табуретку об хребет сломали. И почти сразу – выстрел. И еще один. И следом – автоматная очередь.

– Реально проклятое место, – проворчал Шатун. – Как ни приди – новый бармен и новые рожи за столиками. Старых или всех перебили, или пинками повыгоняли те, кому не понравились хлебальники старых посетителей.

– Как в жизни, – ощерился борговец, подобравший СВД после того, как меня запаковали в наручники. – Новая метла по-новому метет.

Раздался еще один вопль, одно из стеклянных окон «Янова» взорвалось каскадом разбитых осколков, следом за которым из него вывалился незадачливый посетитель и рухнул на спину. В окровавленном лице посетителя торчала «розочка» – горлышко разбитой бутылки с острыми краями. По ходу, кто-то ловко и грамотно разбил бутылку о край стола, краем острого и длинного осколка перерезал горло своей жертве, после чего вонзил ей «розочку» в глаз и вытолкнул из окна.

– Хреновая смерть, – мимоходом бросил Шатун. – Я всегда говорил, что алкоголизм до добра не доводит.

С этим трудно было не согласиться. Не пошел бы этот персонаж, дрыгающий ногами в агонии, сегодня в бар за порцией местного самогона, глядишь, жил бы себе да поживал до глубокой старости. Хотя это и к подавляющему большинству сталкеров относится – не пошли б в Зону, остались бы живы. И в данном случае алкоголизм совершенно ни при чем.

Между тем Шатун пер прямо в Рыжий лес. Интересно, самоубийца или слово какое знает против живых ветвей и ктулху, для которых это скопище зараженных деревьев – дом родной?

Во время взрыва на ЧАЭС в восемьдесят шестом году по лесу возле Янова хлестанул мощнейший выброс радиоактивной пыли, в результате чего деревья погибли, а их листва окрасилась в кроваво-бурый цвет. Ликвидаторы последствий аварии тот зараженный лес снесли и закопали, но это не помогло – он вырос вновь, но теперь деревья в нем были живыми. В буквальном смысле – живыми и питающимися не только соками земли, но и кровью пойманных ими людей и мутантов. К слову, они не всегда активные, обычно после выбросов в Рыжий лес лучше не заходить. В остальное время смертоносные гибкие ветви медленные и не особо опасные.

Но не сегодня.

Я это видел по мере того, как мы подходили ближе. Сейчас Рыжий лес был готов порвать любого, кто рискнет в него сунуться. Ветви изгибались, тянули к нам свои щупальца, и их рыжая листва мелко тряслась, будто дендровампиры не могли сдержать предвкушения скорого пиршества.

Правда, ктулху деревья-кровопийцы почему-то не трогали, и эти самые опасные хищники Зоны жили в Рыжем лесу как у себя дома. И сейчас командир красно-черных вел свой маленький отряд прямо в это паскудное место.

Оказалось, Шатун и правда знал способ, как невредимыми пройти опасный участок Зоны. Сунув руку в обширный боковой карман штанов, он вытащил редкий трофей – кожу ктулху, целиком снятую с его головы и искусно выделанную, иначе б она просто в карман не поместилась. После чего командир боргов натянул ее себе на голову, словно балаклаву, и шагнул под сень живых ветвей Рыжего леса.

Трюк удался.

Ветви метнулись было к добыче – наверняка на тепло среагировали, – но, коснувшись гладкой кожи мертвого мутанта, резко потеряли интерес к Шатуну, отпрянув в сторону.

– Быстро за мной, – бросил Шатун через плечо – и углубился в лес.

Шел он широким шагом, ловко огибая деревья, больше похожие на гигантских осьминогов с телом-стволом и ветвями толщиной в три моих руки каждая. И что интересно, эти ветви больше на него не реагировали. И на нас – тоже. Наверняка корни Рыжего леса сплелись друг с другом в некую экосистему, наподобие нервной, что помогало обобщать опыт. Если одно дерево погладило Шатуна по башке и решило, что это ктулху, остальным было ясно, что кушать борга нельзя, как и его семейку, которая шла за ним. За время пути так, пару раз еще аккуратно коснулись кончиками листьев искусственной лысины командира отряда – чисто для контроля, – и на этом дело закончилось. Вот уж не знал, что через хищный лес можно путешествовать подобным образом. Век живи – век учись.

Похоже, Шатуну было не впервой ходить через эти места. Мы шли заметной тропинкой, протоптанной в хилой серой траве Зоны, – и шли довольно быстро. Так то, если пересекать этот опасный участок Зоны по направлению от Припяти к озеру Куписта, протяженность Рыжего леса невелика – километра полтора от силы. И поскольку шли мы проторенной тропой, то примерно через полчаса чащоба сменилась редколесьем – то есть скоро мы должны были выйти на открытую местность и вздохнуть относительно спокойно…

Но вздохнуть не получилось. Так как Шатуна вдруг приподняло в воздух и нехило так шарахнуло о сосну, скрюченную от радиации.

– Что за нах? – выдохнул у меня за спиной Гаврилюк. – Аномалия?

Однако я знал, что это была не аномалия…

– Стреляйте, мать вашу! – взревел я, падая на колени – если идущие за Гаврилюком бойцы последуют моей команде, не хотелось бы оказаться на линии огня.

– Дык куда стрелять-то?

…Они не видели. А я – видел. Но лишь потому, что знал, куда смотреть и что там должно быть.

И оно – было. Студенистый, практически прозрачный силуэт очень высокого и мускулистого человека, сквозь который были видны стволы деревьев.

Но это был не человек, а тварь, убить которую из ручного стрелкового оружия крайне сложно. Практически нереально – если, конечно, не знать, куда стрелять, и не долбить туда прицельно. Что, кстати, было непросто, так как в сложной ситуации тварь умела обесцвечивать свое тело, становясь практически невидимой.

– Руки! – заорал я. – Освободи мне руки!!!

– Не положено, – проговорил Гаврилюк. – Командир скажет, тогда…

Речь Гаврилюка я слушал, уже падая набок, так как практически прозрачный силуэт двинулся в нашу сторону.

Он не торопился. А чего спешить, когда добыча – вот она, теперь уже никуда не денется. Медлительная, бестолковая, доступная. Подходи, бери сколько нужно, ешь… А точнее – пей, так как эти монстры Зоны хоть и умеют есть мясо, но предпочитают ему свежую кровь.

То, что ктулху – а это был именно он – выпьет всех нас, я не сомневался. Двухметровый взрослый мутант запросто осушает несколько человек, после чего уходит, поддерживая лапами раздувшееся брюхо и оставив за спиной несколько обескровленных трупов. И, что самое паскудное, шансов выжить у меня не было – слишком уж основательно зафиксировал мне запястья здоровенный, но туповатый борговец, который сейчас бестолково вертел головой, пытаясь понять, что за неведомая сила так эффективно вырубила командира и куда по этому поводу надо стрелять.

А я думал…

Думал о том, что если «Бритва» в моей руке находится в состоянии полужидкой субстанции, то обязательно ли через ладонь она должна выходить наружу? Просто я привык, что нож извлекается из моей руки именно таким образом, но, может, можно его достать и как-то по-другому?

И я, закрыв глаза, принялся представлять, как клинок цвета ночи вылезает у меня из середины предплечья… И немедленно непроизвольно заскрежетал зубами от невыносимой боли. Ощущение было, что у меня на живую, без наркоза вытаскивают из руки лучевую кость. В глазах потемнело, я был реально готов потерять сознание и удерживал его только усилием воли, чувствуя, как из моей руки, раздвигая мясо и кожу, лезет наружу сгусток дикой, концентрированной боли.

Выход «Бритвы» через ладонь был болезненным, но к той боли я уже привык, и все проходило как бы по накатанной. Сейчас же мой нож шел новым путем, куроча мою плоть и раздвигая кости, словно ледокол, проламывающий себе путь через ледяные торосы.

И при этом мне еще нужно было сохранять контроль движения клинка, чтобы он шел куда нужно, и подгонять мысленно: «Быстрее, мать твою, шевелись, иначе сейчас твои живые ножны подохнут на хрен!»

«Бритва» и правда будто пинок получила – задвигалась шустрее, и я почувствовал, как распадаются наручники на запястьях. Правда, боль в предплечье меньше не стала – по ходу, сейчас из него рукоять выходила. Да бллллиииин!!! Когда ж это закончится?

Над моей головой застучал автомат – видать, Гаврилюк наконец рассмотрел противника. Правда, очередь тут же и прервалась, и следом рядом со мной плюхнулась нехилая гора безжизненного мяса. Да уж, лесной кровопийца если ударит, то это смерть на девяносто девять процентов. Там силища нечеловеческая…

А «Бритва», между тем, из моей руки вышла полностью, и до хомута, стягивающего пальцы, лезвие не достало. Совсем немного, думаю, пары сантиметров не хватило. При этом я ощущал кончик клинка ножа, зажатый между ладонями, и понимал: еще мгновение, и нож упадет на землю. А еще я видел ноги ктулху, который, поймав туловищем очередь Гаврилюка, утратил невидимость, что, впрочем, нисколько не мешало ему оставаться совершенной машиной убийства. Регенерация у ктулху бешеная, и автоматные пули им особого вреда не наносят – поврежденные ткани моментально восстанавливаются. Потому, чтоб завалить этого монстра, нужно стрелять в него из нескольких стволов одновременно, дабы регенерация не успевала за наносимым ущербом. Или всю очередь в башку выпустить, что во время боя практически невозможно – ктулху тварь не только сильная, но и экстремально шустрая, которая не будет стоять на месте и ждать, пока ты опустошишь свой магазин.

В общем, у меня была секунда, чтоб принять решение до того, как монстр расправится со мной как с более легкой добычей, валяющейся под ногами. Да, его с двух стволов поливали свинцом оставшиеся члены небольшого отряда, но надолго ли их хватит? Сейчас у боргов опустеют магазины, и ктулху, метнувшись вперед, посворачивает им головы – а перед этим, разумеется, одним ударом ноги раздавит мне голову. Просто чтоб не оставлять у себя в тылу хомо – пусть связанного, но еще живого, а значит, опасного.

И тогда я рванулся изо всех сил, чувствуя, как проклятый пластиковый хомут тут же врезался в пальцы, просек мясо, уперся в кости – и лопнул, потому что рывок был и правда мощным. Кровь немедленно хлынула из моих больших пальцев, но это было уже неважно и не особо больно на фоне той боли, что не успела утихнуть после выхода «Бритвы» из предплечья. Да и не до переживаний по поводу боли было, потому что ктулху уже занес ногу над моей головой…

Однако инерции моего безумного рывка хватило, чтоб я, добавив скрутку телом, резко перекатился вбок – и прямо перед моим лицом в землю врезалась когтистая лапа, одного удара которой хватило бы, чтоб моя голова лопнула как воздушный шарик.

Но теперь в моей руке была «Бритва», рукоять которой я поймал липкими от крови пальцами и сжимал изо всех сил, чтобы она не выскользнула из руки. И когда в десяти сантиметрах от моих глаз появилась лапа ктулху, я из положения лежа наотмашь рубанул по ней ножом – и сразу же, крутанувшись несколько раз, откатился в сторону, понимая, что сейчас будет.

Жуткий, нечеловеческий рев разнесся над лесом. Оно и понятно. Мой нож, способный прорубать проходы между мирами, сквозь плоть и кость прошел так, будто их и не было. И когда ктулху поднял ногу вторично, чтобы еще раз ударить вертлявую жертву, то нога-то поднялась, а вот ступня осталась стоять на земле. И какая б у тебя ни была бешеная регенерация, с ходу отрастить кусок конечности никак не получится. А еще, хоть у ктулху и очень высокий болевой порог, думаю, потерять ступню – это все-таки больно. Как и наступать на свежую культю. Ктулху попробовал, опустил обрубок ноги на землю – и, не выдержав экстремальных ощущений, упал. И пополз ко мне, растопырив лицевые щупальца, вылупив белые глаза без зрачков и ревя как бегемот.

Жуткая картина, если честно, но я такое уже не раз видел. Потому, поднявшись из положения лежа на четвереньки, рубанул «Бритвой» по выброшенной вперед когтистой лапе.

Попал.

Отвалилась лапа так же, как и стопа до этого, спасибо моему ножу. Мутант же, потеряв равновесие, ткнулся башкой в серую траву.

И тут я ударил еще раз. Сверху вниз, словно бревно рубил.

И на этот раз тоже не промахнулся.

Клинок «Бритвы» рассек морду ктулху надвое, как раз между глаз прошел. Я же, не останавливаясь, ударил еще раз – и череп монстра развалился на две половинки.

Все. Теперь можно быть точно уверенным, что эта паскуда не оживет.

Повезло мне еще раз? Наверно, да. Многие говорят, что у меня уровень личной удачи зашкаливающий. Может, и так. Хотя если б я плюнул на все и лежал себе, ожидая, когда лапа ктулху вобьет мою башку в землю Зоны, то на этом моя удача бы и закончилась. Кто не вертится, как карась на горячей сковородке, уходя от ударов судьбы, тому и везет как утопленнику.

– Это ты точно сказал, – раздалось сверху.

Я поднял голову.

Рядом со мной стояли двое боргов – из тех, что сначала шли позади нас с Гаврилюком, а потом пытались стрелять в разъяренного мутанта. Разумеется, безуспешно, потому что в грудь ктулху палить бесполезно. Только в башню. Молодые еще, стреляют туда, куда могут попасть, а не туда, куда надо.

А я, получается, вслух размышлял. Опять расфилософствовался после боя, а может, и во время тоже. Со мной это бывает. Нормальные люди орут с перекошенными рожами, адреналин вырабатывают, а я какую-нибудь философскую пургу мету, получается, не всегда мысленно, иногда и вслух. М-да. Вот уж точно, каждый по-своему с ума сходит.

– Лихо ты мутанта разделал, – продолжил борг. – И это… Благодарим. Думаю, кранты б нам, если бы не ты.

– Обращайтесь, – сказал я, морщась от боли, так как попытался большие пальцы согнуть. Гнутся, хоть и хреново, но это – хорошо. Сухожилия хомут не перерезал, ну и ладушки. А мясо и кожа нарастут.

– Ну ты это, вставай, – сказал красно-черный, вытаскивая из чехла на поясе новые наручники. – Идти надо.

Я внимательно посмотрел на него. Ну да, благодарность благодарностью, но миллион долларов – это миллион долларов.

– А не пошел бы ты на хрен.

– Это ты зря, – сказал борговец, направляя на мою ногу ствол автомата. – Я могу и без браслетов обойтись. Колени прострелю, носилки мы соорудим и за лям баксов уж как-нибудь до Куписты тебя дотащим. Просто геморроиться неохота. Ну как, сам пойдешь в браслетах или на носилках прокатишься?

– Ладно, убедил, – сказал я, поднимаясь на ноги.

– Молодец, – кивнул борговец, кидая мне наручники. – Только нож свой не трогай, ладно? Чтоб непоняток между нами не было, а то мало ли. Сам понимаешь, ничего личного, просто бизнес. Упаковывайся, и пошли.

– Ключ дай, – сказал я.

– Чего?

Я показал ему руки, на которых были защелкнуты старые наручники с перерезанной соединительной цепочкой.