Я ж не только мать. Дарить любовь, не изменяя себе бесплатное чтение

Юлия Гендина
Я ж не только мать. Дарить любовь, не изменяя себе

© Гендина Ю. А., текст, 2023

© Клименко Е. Н., иллюстрации, 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

* * *

Посвящается Мише и Грише – всегда помните, что дети нужны только для трех вещей: целовать, обнимать и щекотать пятки

Благодарности

Эта книга не была бы полной без моей команды. Сердечно благодарю гештальт-терапевта Марка Перельцвайга, который буквально по косточкам разобрал мои истории, чтобы дать вам, читатель, профессиональный взгляд на проблемы материнства и успокоить местами. А раскрасить мои счастливые и горестные моменты помогла иллюстратор Екатерина Клименко – если смотреть только на ее картинки, то вообще тепло на душе становится. А еще передаю пламенный привет слушателям моего «Радио Юля» – ваши комментарии к моим подкастам очень сильно помогли.

Отдельное спасибо Александру Вернику, который стоит абсолютно за всеми моими успехами.

Предисловие

Когда я знаю, что мне предстоит сделать что-то, с чем до этого не приходилось сталкиваться, я пытаюсь максимально подготовиться: изучаю инструкции, руководства. Если их нет, то ищу людей, которые с подобным уже столкнулись, и пытаюсь узнать, каково им было и как они решали возникающие проблемы. Вполне разумный подход, мне кажется.

Но что-то этот мой подход совсем не сработал на детях. Мало того, что ничего и близко похожего на это в твоей жизни не было, так еще ты и твои будущие дети настолько уникальны, что это будет лишь твой опыт, помочь некому, «списать» не у кого. Хотя в начале своего пути я еще пыталась следовать утвержденному материнскому кодексу, в котором, кажется, расписано все – от укропной воды до первого зуба. Но оказалось, что есть все-таки в жизни процессы, неподвластные моему любимому правилу «не знаешь как – посмотри в руководстве по эксплуатации».

Но знаете, что мне всегда помогало – особенно в те минуты, когда от бессилия и тревоги сползаешь по стенке? Мне помогала простая мысль: «Я люблю своих детей, делаю для своего и их счастья все, что могу, а это значит, что я хорошая мать. И точка».

Но мне было бы значительно легче, если бы кто-то временами мне на ухо шептал: «Нормально все, я так же себя веду, ничего страшного, не кори себя». Мне бы очень хотелось, чтобы эта книга хоть на секунду стала для вас этим голосом в правом ухе.

Но давайте по порядку. Меня зовут Юлия, сейчас мне сорок лет, в двадцать два года я родила Мишу, а в двадцать пять лет – Гришу. Так что сегодня им восемнадцать и пятнадцать лет соответственно. Я – работающая мать. С Мишкой я провела дома год, с Гришей – полгода. Сейчас Мишка заканчивает школу и готовится поступать в университет. Мы с его отцом никак в этом не участвуем, то есть очень поддерживаем и все такое, но свой дальнейший путь он выбирает сам. Гришка заканчивает девятый класс в уже пятой по счету школе. Что будет дальше – пока непонятно, возможно, и никуда после школы он не захочет поступать, кто знает. Гриша – геймер, мы с ним давно договорились, что он заработает на кабриолет и будет на нем меня возить по воскресеньям на рынок. И мы будем мчаться с этого рынка, а с боковой двери будет свисать зеленый лук. Такой план меня абсолютно устраивает.

Я никогда не любила детские площадки и материнскую тусовку, не любила готовить и всегда забирала себе лучший кусок, никогда не разговаривала с детьми на «детском языке» и сразу объяснила, что «тетями» и «дядями» моих друзей называть нельзя, никогда не заставляла их есть, но с раннего возраста объясняла, как и что нужно пить, чтобы не было плохо. В общем, я оставалась обычным человеком, а не «яжматерью».

Я родила детей первая из своих подруг, и в итоге получилось, что я была первопроходцем и свои материнские открытия совершала в одиночку. Чтобы сохранить себя и не сойти с ума, я выбрала самый простой путь: оставаться собой – той, какой я была до рождения детей. Не насиловать себя, не лепить из себя «нормальную мать». И все было бы ничего, но со временем я обнаружила, что мой подход к материнству не очень-то отвечает общепринятому. Подруги начали рожать, смотрела я на них, слушала и вновь и вновь утверждалась во мнении, что я все делаю как-то не так.

Как мне с этим живется? Чудесно. Пострадала ли я от своих действий спустя годы? И да, и нет, вы в этом убедитесь уже скоро – тем более что мои уже взрослые дети тоже выскажутся в этой книге, и, спойлер, это полный провал, шеф.

Пойдут ли мои дети к психологу ближе к тридцати годам, чтобы рассказать о своих бедах из-за меня? Наверняка. Но они бы скорее всего пошли (а я бы еще раньше), даже если бы я пыталась подстроиться под общество.

Как говорит мой коллега Петр, с которым мы много спорили о методах воспитания детей, «мы еще посмотрим, чьи дети станут алкоголиками».

Для кого эта книга

Моя книга может стать своего рода терапией для тех, кто чувствует, что не вписывается в образ «хорошей матери». Чувствует и закапывает это в себе поглубже, потому что хочется соответствовать ожиданиям, хочется себя переделать. Ан нет, не выйдет. Так вот сейчас будет хорошая новость: прочитав эту книгу, вы поймете, что вы не в одиночестве, мой дорогой читатель. И мы с вами абсолютно нормальные люди.

Если вы пока не уверены, стоит ли вам обзаводиться спиногрызами, эта книга позволит вам заглянуть одним глазком в чудный мир материнства и еще раз убедиться, что пока не стоит в это все влезать, или, наоборот, поразиться, как это может быть увлекательно, познавательно и даже порой весело и приятно.

Если обратного пути уже нет и вы вот-вот станете счастливой обладательницей вкусно пахнущего младенца, то дайте себе возможность расслабиться и почитать о том, «что с ним нужно делать» или, наоборот, «чего в любом случае делать не стоит» – тут уж вы решите для себя сами. У вас будет отличная возможность, как в виртуальном квесте, ходить вместе с героем, не принимая на себя тяжести его решений, а просто наблюдая за его поступками и реакцией на них.

Молодые матери получат эксклюзивный шанс сравнить себя со мной и, опять же, испытать либо чувство сопричастности (что всегда успокаивает), либо чувство злорадства (ага, ну вот, напоролась на то, за что боролась). В любом случае я надеюсь, что книга вас точно развлечет и даст пищу для размышлений.

А вот матери со стажем окажутся в самом выигрышном положении: они смогут сравнить не только мою точку зрения со своей, но и конечный результат от моих и своих усилий. И тут вы найдете большое поле для обсуждений, на что я и надеюсь.

Главное, о чем нужно помнить: я не психолог и не педагог, мой опыт, как и опыт любой матери, уникален, поэтому никакого менторства и ключей к идеальному ребенку вы в этой книге не найдете. Никаких «Как воспитать вундеркинда», «10 способов найти подход к ребенку» и «Идеальная мать – это доступно каждому». Более того, не делайте как я, не воспринимайте эту книгу как руководство к действию. Я даю вам шанс посмотреть, что могло бы быть, если бы вы поступили как я (и то не факт, ведь и дети у всех нас разные). Проживите со мной мое материнство без риска совершить те же ошибки и посмотрите, что из этого может выйти. Убедитесь в своей правоте или, наоборот, допустите возможность другого пути. Понаблюдайте за мной и моими детьми со стороны. Что может быть интереснее?

Как устроена книга

В этой книге вы найдете семь тем, с которыми я не перестаю сталкиваться с того момента, как родился мой первый ребенок. В отношении каждой из этих тем у меня – в силу моего воспитания, возраста, окружения и других причин – сформировался определенный взгляд на жизнь, который, безусловно, отразился на моем подходе в воспитании детей.

Поэтому в начале каждой главы я объясню вам, почему придерживаюсь именно такого подхода, а потом уже на отдельных историях из жизни моих детей вы сможете увидеть, как я претворяла эти самые принципы в жизнь и к чему это все в итоге привело.

Помните, что это не художественный роман, поэтому главы можно читать в любом порядке. Более того, я надеюсь, что вы именно так и будете делать. Вот захотел ваш ребенок проколоть себе пупок, вы взяли с полки мою книгу, открыли главу про свободу и запреты, прочитали историю о том, как Гриша решил во втором классе покрасить волосы в пять цветов, – и вам полегчает.

Кроме того, в каждой главе вы найдете комментарии моих виртуальных собеседников. На самом деле это живые люди – мои подруги с детьми, у которых отличный от моего взгляд на материнство, а также друзья, у которых детей нет, но есть что вспомнить из своего детства.

Свою оценку событиям даст и гештальт-терапевт Марк Перельцвайг. Мне хотелось увидеть его профессиональный взгляд на мою тактику поведения с детьми и сейчас, спустя годы, попробовать ее проанализировать.

Да, важный момент – свои комментарии к каждой главе оставили и дети. Особенно интересен их теперешний взгляд на давние события. Что они запомнили, а о чем даже не вспоминают, как реагируют сейчас на мои поступки и как реагировали много лет назад, и главное – с каким багажом благодарностей, претензий и вопросов ко мне они пришли к своим 15 и 18 годам? Спойлер: все оказалось вообще не так, как я предполагала.

Важная особенность книги – интерактивность. Вот QR-код, с помощью которого можно перейти на чат, чтобы обсудить описанное в книге со мной и другими участниками чата. То есть все, что вы будете с недоумением или с восторгом высказывать подругам, можно будет напрямую написать сразу мне. Устроим дискуссию, послушаем разные мнения – это всегда очень интересно!

Действующие лица

Юлия, 40 лет

Трусливая, но честная мать. Трусливая – потому что по своей материнской дороге шла всегда немного на ощупь, открывая вместе с детьми этот удивительный мир заново, боясь лишний раз свернуть не туда. Честная – потому что не было сил притворяться, что все это легко и приятно, потому что проще говорить правду – особенно детям. Никогда не стыдилась своих слез перед детьми. И да, еще важный момент: никогда не считала материнство поводом изменять себе и своим привычкам. Дети для меня – такие же взрослые, просто неопытные еще.

Миша, 18 лет

«Ну вот же, видите, целых 11 миллиметров!» – так я узнала о том, что у меня будет ребенок. С Мишкой я сдавала госэкзамены, поглаживая его пятку сквозь живот, на удачу. Мы с ним оба первопроходцы – он первый ребенок у меня, а я мать-новичок у него. Так и учились друг у друга смелости, нежности и открытости. А сейчас уже я учусь многому у него и восхищаюсь тем, как быстро во многом он превзошел меня. И это прекрасно.

Гриша, 15 лет

К Гришке я была готова настолько, что он ну никакого горя не знал. Видимо, поэтому этот парень все время смеялся. С Гришей я отчетливо поняла, что значит родить отдельного другого человека – по характеру он абсолютно не похож на меня. Нет ни моей стеснительности, ни моих страхов, ни зашоренности, ни закрытости. Я учусь у Гриши жизни, вот так правильнее, наверное, сказать – умению проживать жизнь на все 100 %, ни о чем не жалея.

Отец детей и по совместительству бывший муж

«Да, я люблю женщин поопытнее», – говорил мне этот 21-летний парень, каждый раз подчеркивая, что младше меня на целых полгода. Я полюбила его за глаза, за озорство, за легкость в принятии решений, за фразу «Ну, тут все просто, смотрите» (помню, как я покорила всю кафедру этой фразой на госэкзамене). Мы стали молодыми родителями и подошли к этому процессу с любопытством и весельем. Например, обожали играть у спящих детей на нижней губе – ну знаете, оттопыривать ее. Вот так стояли, склонившись над кроваткой, и ржали, дураки. Было нелегко, мы уставали, но очень старались. Нас хватило на девять лет. Но для детей нас хватит на всю жизнь.

Наблюдатели

Гештальт-терапевт Марк Перельцвайг (@perelzweig)

По первому образованию юрист, занимался бракоразводными процессами. В ходе практики заинтересовался внесудебными способами разрешения конфликтов: медиацией, а затем и психотерапией. После двух лет личной терапии в гештальт-подходе поступил и окончил Московский институт гештальт-терапии и консультирования (МИГТиК) под руководством В. Сонькина и О. Мовчан. Ведет индивидуальную и групповую терапию в Москве и онлайн.

Специализируется на конфликтах в паре, с родителями и детьми, преодолении разнообразных жизненных кризисов.

«Зачем заниматься психотерапией? Для меня ответом и напутствием стала цитата Лема из Соляриса: «Должен вам сказать, что мы вовсе не хотим завоевывать никакой космос. Мы в глупом положении человека, рвущегося к цели, которая ему не нужна. Человеку нужен человек».

Для меня всегда был очевиден этот перекос. В техническом и научном плане мы совершаем небывалый прорыв. Но все никак не можем ответить на старые как мир вопросы: кто мы? зачем мы живем? как жить с другими людьми? Хитрость в том, что ответ на этот вопрос нельзя прочитать в книге, а можно только прочувствовать изнутри. И это – смысл гештальт-терапии».

Анна, Мария, Екатерина, Елизавета, Игорь и еще много моих друзей и знакомых

Мои друзья и знакомые, которые согласились поучаствовать в написании этой книги и помочь мне выглянуть немного за рамки моего представления о материнстве, посмотреть на их опыт и их представления о правильном и неправильном. У кого-то из них совсем маленькие дети, у кого-то уже повзрослее. Не менее интересен взгляд на мои материнские истории и тех, у кого детей нет, но кто отлично помнит, как вели себя с ними их родители и к чему это все привело в их уже взрослом возрасте. Кажется, нам всем вместе удалось обрисовать полную картину и привести вас, дорогой читатель, к неутешительному выводу: все усилия тщетны. Так что делай со своим ребенком что хочешь, но не навреди ему.

Про еду

«Ты не ешь, ты режь»

Еда была всегда культом в моей семье, несмотря на любимую папину фразу «хоть мы и не делаем из еды культа, но…». Конечно, делаем и всегда делали. Но для нас было главным не количество и сервировка блюд, а вкус. Причем ради этого вкуса далеко не всегда нужно часами стоять у плиты. Я с детства знала, что вкусная еда – это необязательно приготовленное блюдо, это может быть набор очень вкусных продуктов.

Правильная красная картошка, которая при варке становится той самой любимой рассыпчатой. Жирная скумбрия холодного копчения. Балтийская килька пряного посола. Помидоры сорта «Черный слон», такие некрасивые снаружи и сладкие и сочные внутри. Красный приплюснутый сладкий репчатый лук. Хрустящая квашеная капуста с клюквой, в которую мы резали лук и которую поливали пахучим подсолнечным маслом с рынка. Запеченный в духовке картофель, который папа предварительно разрезал на половинки, делал маленькое отверстие в центре, чтобы положить туда немного сливочного масла, солил и смазывал специями, был часто воскресным гастрономическим приключением. Ну и конечно моченый арбуз – не путайте только с маринованным, речь именно про выдержанный в бочке моченый арбуз (многим, кстати, давала попробовать – никому из друзей не понравилось, ну на любителя продукт, это правда).

Родители работали в молодости в издательстве «Просвещение», папа – в индийской редакции, благодаря чему мое главное кулинарное воспоминание детства такое: я аккуратно открываю банку с соусом «Манго чатни» и, зажмурившись, подношу ее к носу, потихоньку вдыхая пряный сладковатый аромат. Про попробовать и речи не было – даже папе, любителю острого, на целый ужин хватало маленького кусочка этого манго. Но сама идея так разнообразить вкус еды мне очень нравилась. Оливки, оливковое масло и соевый соус я полюбила уже взрослым человеком, хотя на кухне видела их с детства.

Тут надо, конечно, вернуться в суровую реальность: родители работали, никто не стоял круглосуточно у плиты, мама готовила очень вкусно и разнообразно, на готовку убивала все выходные, но хватало приготовленного примерно до среды. Дальше мы с братом, приходя после школы домой, готовили себе обед самостоятельно, и это было нормально: сварить сосиски с макаронами или пожарить полуфабрикаты совсем не сложно. Иногда меня пробивало на эксперименты, и я жарила себе картошку, заливая ее потом яйцом – гордость за себя зашкаливала. И ведь вкусно было, особенно с квашеной капустой с луком и маслом.

Я всегда любила вкусно поесть, а мама этим пользовалась, привлекая меня к совместному приготовлению пищи в обмен на возможность есть всякую вкусноту прямо в процессе готовки. Поэтому у меня сложились очень приятные детские кулинарные воспоминания.

Вот я прокручиваю вареное мясо для слоеных пирожков, уже предвкушая, как буду пробовать готовую начинку – теплое мясо, смешанное с обжаренным луком и вареными яйцами. Пишу я, и аж тепло на душе, ух. А вот я перебираю вишню для вареников и попутно отправляю некоторые из ягод в рот – надо же попробовать, вдруг нехорошая ягода попадется. А вот я режу овощи для винегрета: в винегрет же добавляют соленые бочковые огурцы, и ведь нет ничего лучше, чем похрустеть таким огурцом в процессе резки.

Любимая мамина фраза во время наших кулинарных посиделок: «Ты не ешь, ты режь». Но мы обе понимали, что только еда и держит меня на кухне, и это всех устраивало.

Учила ли мама меня готовить? Нет, никогда. Получилось ли у нее оставить у меня в памяти и на душе приятные и теплые воспоминания? Да, безусловно. И я уверена, что это лучшее, что она могла сделать в данном случае. Ведь самое ценное, что только может быть у ребенка, – это счастливые моменты, проведенные с родителями, неважно за каким занятием.

Что важно, я не припомню, чтобы мои родители говорили что-то вроде: «Надо съесть, а то не вырастешь», «Пока не съешь – не выйдешь из-за стола», «Пока не съешь, не получишь сладкое», «Мало ли что не нравится – молчи и ешь» – и прочее в таком духе. Не знаю почему. Наверное, потому, что от вкуса не отказываются. Потому что заставлять есть – это как признать, что еда невкусная, и без насилия ее в себя не засунуть. «Не надо, не ешь, у нас демократия, нам больше достанется», – вот что я всегда слышала за столом.

Моя школьная подруга обожала приходить к нам домой на воскресные обеды – ее поражала насыщенность всего этого гастрономического мероприятия едой, разговорами и вкусом. Мы и правда могли сидеть часа два – закусывали вареной картошкой или винегретом с килькой или скумбрией, потом переходили к наваристому супу с мясом, после чего очередь (правда, не у всех) доходила до какого-нибудь жаркого, а особо выносливые еще и пирогом баловались. Я-то сходила с дистанции еще на супе, а иногда и на закуске, выслушивая снова и снова: «Ну конечно, опять наелась до основного блюда». Основное блюдо для меня переходило уже на ужин.

Так вот родителям будто дела не было до моих «хочу» и «не хочу» – мне давали возможность прикоснуться к вкусному, а дальше уж я сама решала, что есть, а что нет.

А вот с бабушкой все было по-другому. С бабушкой я жила на даче все лето, а весь остальной год нас привозили к бабушке с дедушкой на выходные и каникулы. И здесь была картина обратная: бабушка ставила своей целью именно накормить. Чувствуете разницу? Не дать возможность испытать приятные вкусовые ощущения, а накормить, чтобы ребенок еще какое-то время был сыт, у него были силы, он чувствовал себя хорошо. Так мне объясняла бабушка. И что у меня осталось из воспоминаний? Наш с ней спор по поводу лука в супе. Ненавижу вареный лук в супе. Сейчас я понимаю, что луковица придает бульону необходимый аромат и вкус, но тогда я не могла взять в толк, зачем его было крупно резать и оставлять такими ломтями в бульоне? Не съесть суп было нельзя, потому что – читайте выше – сытость, сила и прочее. Так что формулу счастья «зажмурься, переживи этот суп, но зато потом получишь что-то вкусное» я усвоила именно тогда, с бабушкой на даче. И это при том, что бабушка очень меня баловала, покупала тонну конфет, зефира и разнообразного печенья – первые молочные зубы я потеряла уже в пять лет, до сих пор бабушкины ириски вспоминаю, – вся сахарная вата везде была моя. То есть сладкое в огромном количестве, мучное – это ребеночку очень нужно, но и суп изволь съесть. Будто суп извинял все эти инсулиновые бомбы, как бы обнулял их. Но и бабушке при всем этом удалось оставить у меня очень яркое гастрономическое воспоминание: вот мы едем с ней в цирк на Вернадского, выходим из метро, а там киоск хлебный (почему-то), и бабушка всегда покупала мне батон теплого белого хрустящего хлеба, который, внимание, я съедала почти целиком, пока мы шли до цирка (идти там минут десять). Вкусно было – закачаешься. Но удивительны представления о пользе и вреде еды для человека. Бабушка, я тебя очень любила и люблю все равно.

Вот с таким набором иногда противоречащих друг другу подходов к значению и месту еды в жизни человека я и выросла. И с ними я и встретила своих детей.

«Он все равно вырастет и пойдет есть свой бургер в „Мак“»

Как я кормила детей, не изматывая себя готовкой

Я никогда особенно не готовила, поэтому с чего бы мне вдруг измениться и внезапно проявить рвение в этом вопросе, правда? Но правда жизни настигла меня, когда Мишке исполнилось полгода. Помните, я рассказывала, что люблю действовать по инструкции? Чем ребенок отличается от пылесоса? Мало чем, решила я. Вот написано было в инструкции к Мишке, что в полгода нужно вводить прикорм (слово-то какое, совсем не про вкус). Ну, думаю, надо значит надо. Почитала всяких книжек – везде было написано, что я для Мишки – настоящий маг и волшебник, который станет его проводником в мир вкуса и еды. А это большая ответственность, решила я.

Но как и во всяком руководстве, там были нюансы: оказалось, что знакомить нового человека со вкусом нужно без вкуса. То есть никакой тебе соли, никакого соевого соуса и прочих вредных аллергенов. Это был шок для меня. Но я не сдавалась – я же теперь мать, а стало быть, нужно соответствовать. Да, был еще важный момент – хорошая мать все готовит сама. Ездит на кабриолете по утрам на рынок, отбирает для своего ребеночка самые свежие продукты и готовит ему правильную вкусную еду, чтобы он, когда вырастет, вспоминал эти блюда с благоговением (когда будет уплетать очередной бургер в „Маке“, да).

И я пустилась в удивительный мир под рабочим названием «Я хорошая мать, а значит, я одарю своего ребенка разнообразными продуктами и блюдами, а он будет все это с удовольствием есть».

В доме немедленно появилась пароварка и блендер – мои верные помощники на пути в бездну отчаяния и бессилия. Начать следовало с овощей и фруктов. Несмотря на чудовищный недосып, я рьяно пустилась в эксперименты с несчастными овощами, бесконечно прогоняя их через пароварку, блендер и обратно. С самого начала меня поразило, как быстро я лишаю такие красивые морковь и брокколи их естественного яркого цвета и превращаю в странную жижу. Но ничего, думала я, главное ведь вкус.

И вот первое овощное пюре готово: картофель, цветная капуста, морковь и брокколи единой массой непередаваемого цвета вылились в тарелку. Как сейчас перед глазами: тарелка была с машинками. Торжественно усаживаю Мишку в кресло, надеваю на него красивущий пластиковый слюнявчик, зачерпываю ложкой немного пюре и протягиваю ему в рот. Очень хорошо помню его озорные глаза и предвкушение чего-то необычного. Я бы сама предвкушала, чего уж тут. Его физиономию в момент соприкосновения языка с пюре я не забуду никогда. Я бы даже так сказала: такой быстрой смены эмоций я никогда раньше не видела. Буквально за три секунды озорной взгляд исчез, а лицо исказилось недовольной и немного удивленной гримасой. Мишка будто спрашивал меня: «Ты что, серьезно мне вот это предлагаешь?»

Так я в секунду поняла, что навсегда испортила ему первый раз (а это ведь всегда неприятно, если вы понимаете, о чем я). Потом я попробовала свое варево сама. Ну, скажем прямо, ничего удивительного в том, что Мишка не стал это есть, не было: кому понравится эта теплая клейкая безвкусная масса?

Помню, как я расстроилась и почувствовала себя бессильной. Что же я, не справилась со своей магической ролью? Все же готовят, дети едят, а я как же? Это придало мне сил продолжать свои безумные эксперименты над несчастными овощами. Я пробовала разные сочетания, превращая их то в суп, то в пюре. Но все было без толку. Я только еще больше уставала и расстраивалась. А Мишка тщетно пытался мне объяснить, что в наших отношениях есть проблемки и хорошо бы сменить курс. Когда при очередной попытке «наградить его новым вкусом» Мишка опрокинул тарелку, я разрыдалась. Прямо при нем сидела и горько плакала. Не могу сейчас сказать, были ли эти слезы от злости за его поведение, или от собственного бессилия. Скорее от того, что я не могу выполнить инструкцию, а значит – не могу быть хорошей матерью.

Тогда я все-таки приняла спасительное решение и отложила пока овощи в дальний ящик, переключившись на фрукты. У фруктов понятный приятный яркий вкус, их не нужно ничем сдабривать, я, взрослый человек, сама ем их в первозданном виде, а значит, и Мишке понравится. И о чудо – сработало! Яблоко и банан пошли на ура.

Фруктовый успех придал мне сил, и я дала слабину: решила, что позволю себе быть не совсем идеальной матерью и буду кормить Мишку фруктовым пюре из банок. О, скажу я вам, целый мир перед нами открылся. Какое сливовое и яблочное пюре умеют делать эти специалисты по консервантам, ух!

Но овощная проблема продолжала стоять остро. Время шло, уже пора было вводить мясо, а я буксовала. И честно говоря, не хотелось снова возвращаться к этому стрессу.

И тут ко мне пришла помощь. У каждой матери должен быть рядом адекватный человек. Точнее, не так: я искренне желаю каждой матери рядом такого трезво мыслящего человека, который был у меня. Сейчас расскажу.

Когда Мишка родился, нам посчастливилось попасть в руки к педиатру Игорю Станиславовичу. Этот чудо-человек приходил ко мне каждый месяц с рождения сына и первым делом заявлял: «Ну, давайте, жалуйтесь – что вам не нравится в ребенке». И лучше фразы не придумаешь. Мне много чего не нравилось, но не в ребенке скорее, а в самом материнстве. Я не высыпалась – и нет, радостная улыбка выспавшегося и сытого ребенка не придавала мне сил, – я не могла толком и спокойно сходить в душ, я не могла выделить на себя хоть сколько-нибудь времени. Ну обычные жалобы молодой матери, да. Но Игорю Станиславовичу я жаловалась конкретно, выделяла главное, так скажем.

И вот он пришел в очередной раз, а я уже на пороге оттарабанила: «Мишка не хочет есть мой суп!» Дальнейший наш диалог строился так:

– Что ребенок ест, перечислите.

– Грудное молоко, жидкую кашу из бутылки, яблоко, банан и печенье.

– Так, чудесно, чем еще вы пытаетесь его накормить?

– Ну как же. Нужно же вводить овощи.

– Кому нужно?

– Мишке нужно. Так написано, что в полгода нужно вводить овощи.

– Ладно, и что вы ему даете конкретно?

– Варю овощи в пароварке, перетираю в блендере, добавляю немного воды и даю.

– И зачем ему нужен ваш переваренный несоленый овощной суп? Он все равно вырастет и пойдет есть свой бургер в «Мак». Чего вы добиваетесь?

И правда. Зачем моему Мишке нужна эта гадость? Чего я добиваюсь? Чтобы он всем сердцем полюбил брокколи? В этом смысл моей жизни, моя задача на ближайшие годы? И полегчало.

Вечером я сварила себе картошки, как я люблю, чтобы рассыпчатая была, разломила ее вилкой, чуть посолила и дала Мишке кусочек. А потом еще и еще. Так я поняла, что отходить от инструкции – нормально. Что полгода – не приговор. А главное – что я все-таки маг и волшебник, раз мне удалось подарить ребенку вкус правильно сваренной картошки.

С тех пор я сформулировала для себя несколько тезисов:

• я не хозяйка и не образцовый кулинар;

• я не собираюсь вдруг стать такой хозяйкой и кулинаром ради детей, потому что мне не будет это приносить удовольствия, и ломать себя я не хочу;

• я готовлю для детей только то, что они действительно любят;

• я не против покупной еды и полуфабрикатов (смотрите первый пункт), лишь бы было вкусно и не слишком вредно (я все-таки не враг себе и детям, желудки нам дороги);

• для меня главное – подарить детям эмоции, связанные с едой, а не только накормить их.

Оглядываясь назад, я понимаю, что мне удалось и себя не сломать, и есть вкусно вместе с детьми. Мой младший сын Гриша помнит, как я сажала его на столешницу на кухне и он смотрел, как я жарю блины. А Мишка, слава богу, не помнит, как я впихивала в него овощи, но помнит, по моим рассказам, как я воровала у него из ложки грушево-яблочное пюре. И я счастлива. И дети, действительно, все равно едят фастфуд. Но если я им говорю, что в субботу планирую наш любимый деревенский обед, то на фастфуд именно в этот день они его точно не променяют: потому что нет ничего лучше, чем макать коркой свежего черного круглого хлеба в свежесваренный борщ, а зеленый лук макать в этот же момент в сметану, а рядом отварная картошка с килькой. И все это за неспешным приятным разговором на тему «Ну какие там у вас сплетни новые в школе?» А брокколи я и сама не люблю.

«Как не хочешь есть? Странно, всегда любил!»

Как я отстаивала право своих детей есть то, что им нравится

Можно сколько угодно выстраивать у себя в голове идеальную тактику поведения с детьми, но это все будет работать только в одном случае: никто больше не вмешивается в этот процесс. И тут каждая мать оказывается на развилке, где на покосившемся столбе есть два указателя: «Делай все сама, как хочется тебе, и пропади» и «Позволь родственникам тебе помогать, но тогда иди на компромиссы». Ну с первым указателем все понятно: будем жить счастливой материнской жизнью ярко, но недолго. Со вторым путем все немного сложнее: нужно научиться не только принимать помощь, но и аккуратно отстаивать свои принципы. И здесь мне пришлось сильно потрудиться.

Как сейчас помню – май 2007 года. Мишке три года, Гришке только исполнилось два месяца. Какая мысль посещает молодую мать ближе к лету? Правильно, детям нужен свежий воздух. Сейчас я уже не очень уверена, что это действительно была моя мысль. Скорее всего, мне ее внушили. С детства я слышала, как мои бабушка и дедушка объясняли это моим родителям, так же говорили родители моих друзей. Я выросла с этой мыслью, и не было шанса поступить по-другому.

Я же человек-инструкция, помните? Поэтому я начала продумывать, что мне нужно будет обязательно взять с собой на дачу. И первым делом я начала себе представлять, что все мы начнем немедленно болеть, а значит, нужны лекарства. А это значит, что нужен список, а это уже привело меня к счастливой мысли – надо звать Игоря Станиславовича, как раз и прививки очередные сделает.

Мой дачный задор педиатр встретил скептически (впрочем, как и все мои идеи).

– Куда вы собрались?

– На дачу.

– Зачем?

– Ну как, детям же нужный свежий воздух.

– Зачем?

– Ну, так считается, что летом в городе детям делать нечего.

– А, ну ясно. Так вы намереваетесь жить на даче с трехлеткой и двухмесячным ребенком, я правильно понял?

– Ну да. А еще с бабушкой и дедушкой мужа.

– Так, ну понятно. И вы на все это идете ради свежего воздуха, понятно. Ну что ж, мой вам совет: закопать в огороде бутылек с чем-нибудь, – пригодится.

Бутылек я так и не закопала, но сейчас не об этом. Тем летом на даче я впервые поняла, что не так-то просто придерживаться своих же принципов, когда приходится все время доказывать их право на существование.

Нежеланием ребенка есть «еду, которую всем нужно есть» никого не удивишь – подумаешь, проблема какая. А вот не уговаривать его есть и тем более не заставлять – это уже вызов.

Бабушка моего бывшего мужа всегда говорила: «Как не хочешь есть? Странно, всегда же любил!» И это стало своеобразным слоганом за столом, потому что ну не может человек отказаться от еды, тем более такой вкусной. Если такое происходило, мы с бабушкой действовали обычно по-разному: она начинала настаивать на том, чтобы Мишка все-таки ел, и терпение ее было безграничным; а я, произнося ту же фразу, просто продолжала есть сама, а ребенок мог спокойно выходить из-за стола. Результат в итоге у нас был один и тот же: Мишка не съедал предложенную ему еду, но бабушка волновалась по этому поводу, а я нет. Потому что что? К обеду проголодается и поест.

Помню наши диалоги примерно такого содержания:

– Ну как же все-таки он без каши по утрам? Это же так важно. Каша же силы дает.

– Ну не хочет он овсянку, оно и понятно – я тоже никогда ее не любила. Да и сейчас не люблю.

– Что значит не люблю, когда надо.

– Ну не заставлю же я его есть кашу, если сама не ем.

– А ты и сама ешь. Знаешь как полезно? Каша же силы дает…

И так по кругу. Но в этом диалоге есть ключевой момент: как я могу убедить детей в том, что каша – это вкусно, если сама ее не ем? Притворство какое-то и вранье. Это как пытаться убедить детей, что фастфуд – вреден, уплетая при этом картошку фри. Или рассказывать про вред курения, затягиваясь папироской. Лицемерие какое-то.

Тем летом, на даче, я впервые четко поняла, как мне решить проблему «ребенок не ест мою еду» с психологической точки зрения, то есть как не дать укорениться мысли о том, что я плохо готовлю (а следовательно, я плохая мать) и поэтому ребенок отказывается есть.

Решение было найдено простое и изящное: составить набор несложных вкусных блюд по предварительной семейной договоренности. Блюда, которые устраивали всю семью и которые мне было под силу приготовить, без фанатизма. На практике это выглядело так. Сначала я занялась супами и выбрала те из них, которые я могла приготовить так, чтобы их можно было с удовольствием есть. В шорт-листе остались в итоге борщ, щи, куриный суп с вермишелью и гороховый суп. С гороховым и щами пришлось проститься, потому что они детям почему-то не зашли. Остался беспроигрышный борщ и куриный суп, который, впрочем, довольно быстро стал у них ассоциироваться с простудой (да, я из тех, кто лечит любые недомогания куриным бульоном). Так что джек-пот взял в итоге борщ, но уж его дети полюбили так, что после моего анонса не остается никаких сомнений, что они его точно будут есть. Дошло и до того, что сами начали просить. Всего один суп и, разумеется, довольно редко – хорошо, если раз в две недели. Ели бы чаще – точно бы надоел. Зато полюбили и хотели, это важнее. Бабушка, кстати, мою эту практику – одного супа – конечно, не поддерживала и летом устраивала детям разносолы: то один суп, то другой, и по-моему, какой-то еще суп им в итоге зашел. И тут тоже важный момент в моей стратегии: вот дети мне говорят, что она сварила им отличный суп, понравился, очень был удачный. Отлично, говорю, просите варить вам его почаще. И убиваю сразу двух зайцев: и бабушке приятно, что ее усилия, наконец, оценены по достоинству, и мне хорошо, потому что у детей расширяется меню. А конкурировать с ней и пытаться повторить ее суп бессмысленно и времени на это жалко. Такая стратегия оказалась очень выигрышной.

Разобравшись с супами, я перешла к основным блюдам. Таким же перебором я быстро выработала простое меню: куриные или говяжьи котлеты, паста с фаршем и томатным соусом, тушеная курица в сливочном соусе, запеченная курица, тушеная говядина – и все это с макаронами, гречкой или рисом. А, еще простой плов из курицы. Небольшой набор, правда? Зато не требующий от меня больших усилий и получивший одобрение от детей. И опять же: вот поехали дети к бабушке и поели там шикарное мясо с лисичками. Что я им говорю? «Очень хорошо, рецепт узнали? Давайте попробуем приготовить?» Но я это говорю не с той целью, чтобы самой потом готовить это блюдо (та же причина – не хочу конкурировать, но хочу в их голове зафиксировать это вкусное блюдо именно с его автором, это важно для последующих их детских кулинарных воспоминаний), а чтобы выработать у детей привычку: что-то понравилось – спроси, как приготовить, и попробуй сделать сам. Мне кажется, это важный навык для самостоятельной жизни (про Мишкину крутую яичницу и Гришино умение ориентироваться в продуктах я вам расскажу чуть дальше, в следующей главе).

Далее я перешла к «плюсам» – что-то необязательное, но приятное, такой вкусный бонус к основному меню. Или замена чему-то основному, когда лень или времени совсем нет готовить. Так у нас в списке появились сырники (бабушка моего бывшего мужа меня научила смешивать творог и творожную массу – открытие века для меня было, серьезно) и блины. А, и шарлотка еще – но с ней я как-то перестаралась – слишком часто ее готовила, – и привет, больше дети ее не хотят.

Еще важным моментом были совместные походы в магазин, потому что именно в магазине всегда решалось, что будем готовить в ближайшее время – исходя из этого формировался набор продуктов. То есть если дети хотели борщ, то мы и набирали необходимые для него продукты, что автоматом настраивало на желаемый вкусный обед, что, в свою очередь, просто не оставляло шанса вдруг от него отказаться. Все хитро продумано, а?

В итоге в меню были только те блюда, которые точно нравились. А это значит, что, если ребенок не хочет их есть, значит, он просто не очень голоден, а не я плохо приготовила. Ну и ладно, мне больше достанется, буду я еще переживать, нет уж.

Поэтому мне так странно представить для себя ситуацию, при которой у меня наготове есть сразу несколько блюд на случай, если детям что-то не понравится. У нас же честный договор был еще на берегу: пробуем, определяем, нравится или нет, и оставляем в меню только то, что нравится в каждой категории. Так, кстати, я была защищена от выбора только десертов, например. Выбрать-то нужно было в каждой категории. Так что все по-взрослому. Не нравится – не едим.

Я знаю, что мне больше всего не нравится в самой идее давления в вопросах еды. Мне не нравится торг. Вот это вот: «Давай, ты съешь всю тарелку гречки, а я тебе дам за это конфету». Несчастная гречка в этом случае навсегда теряет чувство собственного достоинства, оставаясь продуктом, который можно есть только за конфету. Не хочу так, не хочу сразу играть с детьми роль просящего, роль торгующегося. Хочу открыть ребенку вкус, а не накормить – вот в чем суть.

Получилось ли у меня? Я знаю, что у детей точно есть любимые блюда (среди которых есть и моего приготовления), и они не боятся пробовать разные продукты. Так что да, я довольна своим подходом. И да, гастрит они пока не заработали – пусть и считается, что без супа жизнь ребенка – не жизнь, а прямой путь к больному желудку, – хотя у Гриши живот-то временами побаливает, но тут причина явно в фастфуде, который я не запрещаю есть, потому как и сама его ем (смотрите выше про лицемерие), но все время, когда у меня болит живот, я жалуюсь, что вот, мол, опять съела какую-то вредную еду и теперь расплачиваюсь – такая жизнь, за все надо платить. Отлично работает, в отличие от прямого запрета.

Сырники

Что в них особенного

Классические сырники у меня никогда не получались: как правило, они не пропекались, оставаясь жидкими внутри. А если я упиралась и доводила их до ума, то они пропекались, но были очень плотными. А еще они всегда прилипали к сковороде. В общем, не складывалось у меня с сырниками. Пока я не оказалась с детьми на даче, где бабушка моего мужа наглядно продемонстрировала мне, что надо делать, чтобы все получилось. С тех пор я делаю сырники только так.

Что понадобится, чтобы получить 40 небольших сырников (детский размер, как оладьи)

• Творог (зернистый развесной или в пачке, жирность выбирайте по вкусу, я предпочитаю 9 %) – 400 г

• Творожная масса с изюмом (можно и с курагой) – 600 г

• Яйцо куриное – 1 шт.

• Мука пшеничная – 200 г

• Масло подсолнечное для жарки (или любое другое, на котором вы любите жарить) – 50 мл

• Сметана/варенье – много

Как готовить

В большой удобной миске смешиваем сначала творог с творожной массой, затем вбиваем туда яйцо, перемешиваем, а потом всыпаем половину объема муки. Все хорошо перемешиваем.

Любую горизонтальную поверхность, где вам удобно будет лепить сырники (я это делаю на деревянной доске) посыпаем оставшейся мукой и выкладываем туда тесто.

Скатываем из теста колбаску диаметром около шести сантиметров. Нарезаем ножом небольшие шайбочки толщиной около двух сантиметров.

Каждую шайбочку слегка приминаем рукой, обваливая в муке. Вот таких шайбочек у меня обычно получается около 40 штук.

Обжариваем сырники на среднем огне до золотистой корочки.

Смело едим руками, обмакивая в сметану или варенье.

«Обеспечьте едой себя, потом ребенка»

Как я приучила детей к своему здоровому эгоизму

Хоть я и мать, но я по-прежнему тоже хочу лучшее и побольше. Впервые я четко это осознала, когда попробовала Мишкино фруктовое пюре из банки. Угадаете, какое самое вкусное фруктовое пюре? Яблоко с грушей. Вот интересно, почему эти фруктовые пюре мы начинаем пробовать, только когда сами становимся родителями? Как сейчас помню этот чуть терпкий вкус со сладостью в конце. И знаете что? С первой же ложки я поняла, что, пожалуй, съем эту банку вместе с Мишкой – одну ложку ему, одну мне, по очереди. И, видимо, мое желание приложиться к этой банке тоже передалось и ребенку: Мишка азартно раскрывал рот и искренне удивлялся, когда очередная ложка уходила мимо него. Со временем это превратилось в соперничество – кто ухватит себе побольше.

Главное – чтобы мать была сыта. Это мое политическое кредо, которое я возвела в главное правило счастливого материнства. Правило это распространяется не только на еду, оно гораздо шире. Я правда считаю, что сытая, а если глубже смотреть – счастливая мать – лучшее, что может быть у ребенка. Это, безусловно, залог его счастливого детства.

Помните, как нас всегда учили перед полетом в самолете? Первым делом нужно надеть кислородную маску на себя, а потом уже на ребенка. Сначала нужно осчастливить себя, потом детей. К сорока годам я это очень четко поняла, хотя пришла к такому подходу и не сразу.

Расскажу вам маленькую историю из мира животных. Когда Мишке было девять лет, а Гришке шесть, я завела Тосю. Я наверняка еще буду о ней упоминать, сейчас скажу лишь, что Тося – бастардина^[1], я ее взяла щенком у друзей на фоне развода и свистящего котелка (не в себе была явно, крыша поехала). Когда Тосе исполнилось четыре месяца, стало понятно, что без помощи кинолога не обойтись, и я пустилась во все тяжкие: всеми силами пыталась найти с Тосей контакт, научиться всем вместе жить, не позволяя ей сожрать весь дом. Одна из проблем, которую мы решали с кинологом, была связана с отношением собаки к шестилетнему Грише: Тося его хватала все время за штанины, не слушалась совсем, вообще не считала его человеком. Нас с Мишкой она принимала за равных, – что меня, кстати, тоже не устраивало: ничего себе, на равных, собака какая! – а вот Гришу считала, видимо, щенком. И кинолог предложил мне сыграть в социальную игру.

Мы сели в круг, Тосю поставили в центре. Я взяла в руку немного ее любимого собачьего лакомства, поднесла к ее носу, она смиренно ждала, пока я ей разрешу его съесть, но я не разрешила и передала это лакомство Мишке. Он проделал то же самое и передал его Грише. Гриша поступил так же. Тося обалдела. Оказалось, что Гриша обладает теми же правами, что и мы с Мишкой. А она, Тося, очень любимая нами собака, но мы, втроем, те, кто ее кормит, поит и заботится о ней, имеем больше прав. Больше обязанностей, но, как следствие, и больше прав. После этой игры Тося начала относиться к Грише совсем по-другому.

Понятно, что отношения с детьми не нужно приравнивать к отношениям хозяина с собакой. Но главное здесь для меня следующее: у меня больше обязанностей и больше прав по отношению к моим детям, поэтому я по праву забираю себе бóльший кусок пирога. Только услышьте меня правильно: не все съедаю, а детям крохи, а не отдаю всю себя в угоду детям. Чувствуете разницу? Я первая пробую, я кладу еду сначала себе, а не «моему маленькому котеночку, которому нужно обязательно первому попробовать этот тортик».

С тех пор как я поделила с Мишкой его первый банан, а потом и его вкуснейшее грушево-яблочное пюре, я поняла, как важно не забывать про себя, как важно не потерять себя в ребенке, не принести ему себя в жертву. Почему вдруг ребенок стал бы мне предлагать свою еду и вообще заботиться обо мне, если бы я его не приучила с детства, что у меня тоже есть желания и потребности, и они в разы больше его потребностей и желаний. И главное – это нормально, понятно и обоснованно.

Еще один момент: выбирая фрукты в магазине, я не спрашиваю, что именно хотят купить дети: буквально, что они любят и хотели бы поесть. Мы обсуждаем, что МЫ будем покупать, учитывая, что у всех РАЗНЫЕ ВКУСЫ. Я сразу беру, например, грейпфрут, потому что я его люблю, приговаривая, что слава богу, что вы, дети, его не едите – наконец-то съем все сама в один присест. А потом мы берем их любимые яблоки и бананы, рассчитывая на всех, потому что и эти фрукты я буду есть. Никогда не откажусь от грейпфрутов только потому, то дети их не едят. Я ем и не собираюсь от них отказываться. Это дети пришли в мою жизнь – ура им! – а не я в их. Так что им придется смириться с моими привычками и вкусами.

В магазине, кстати, у меня всегда веселье по поводу красного перца – я всегда приговариваю: «Не помню, кто из вас не любит перец, но все равно возьму, потому что другой наверняка съест». А они мне хором напоминают: «Ну мама, ну сколько можно, ну запомни уже, что я (не) люблю перец!» Я же продолжаю путать. И говорю им в ответ: «Вот родите, потом поговорим с вами, как вы будете помнить, кто и что не ест».

Или вот Гришины любимые питьевые йогурты: вся семья знает, что Гриша обожает эти йогурты, мы их всегда брали специально для него по шесть пачек – чуть не разорилась на них. Мишка был к ним равнодушен, я тоже, но я всегда бронировала для себя одну пачку из этих шести: это была моя пачка, которую нельзя было трогать. Несколько раз Гришка выпивал и мои йогурты. Я не ругалась, естественно, но я расстраивалась, буквально жаловалась, что я тоже хотела, рассчитывала на них, они грели мне душу, я тоже их люблю, а теперь их нет, и это для меня беда. Не «Ладно, малыш, лишь бы тебе было хорошо», а «Понимаю, что ты не удержался, но я теперь осталась без вкусноты, зачем ты так со мной?» Потому что от настроения и уровня счастья мамы напрямую зависит настроение и уровень счастья ребенка. А расстроенная мама без йогурта – горе в семье. Гриша, кстати, к пятнадцати годам слез с этих йогуртов – большая радость и экономия бюджету.

Чего я пыталась всем этим добиться? Главным образом чувства партнерства с детьми. Я бы даже так сказала: как в адвокатских конторах из зарубежных сериалов – есть старший партнер, а есть младшие. Мы все знаем о вкусах друг друга, уважаем их, не пытаемся сломать, перетянуть на свою сторону. Но первый кусок торта я кладу себе и пробую первой.

«Гришка, смотри, наш-то опять нас кормит»

Как моя лень дала свои плоды и дети начали готовить

Как я уже говорила в предисловии, я работающая мать. А это значит, что либо нужно угробить свое здоровье, полноценно совмещая готовку и работу, либо делегировать это дело детям. И не только потому, что мне не хватает времени и я не люблю готовить. Просто я, как и все, думаю, люблю, когда не только готовлю я, но и когда готовят мне. Это же дико приятно. Тут ведь даже не столько сам вкус важен (хотя и это тоже), но внимание и участие. А в еде это особенно выразительно.

Так вот – я очень хотела, чтобы дети мне (и себе, конечно) готовили. И тут моя не очень разнообразная кухня и неосведомленность в кулинарных изысках сыграли мне на руку.

В работе и в жизни я всегда придерживаюсь очень важного принципа: нормально не знать, как сделать, плохо не хотеть и не уметь узнать, как это сделать. Все знать не получается, поэтому важно уметь информацию быстро найти.

На кухне это выглядело у нас так. Смотрим мы с детьми кулинарное шоу Masterchef Italia («Мастершеф Италия»). Мы смотрели именно итальянскую версию этого проекта, потому что я занималась итальянским языком и мне нужно было побольше слушать речь, а детям приходилось смотреть вместе со мной. Это, кстати, мы с вами обсудим в главе про личный пример. Так вот, там делают яйцо пашот. Ну, знаете, яйцо бросают в кипящую воду и специальным образом его закручивают ложкой так, что желток оказывается внутри белка, при этом оставаясь жидким. И потом все это выкладывают на тарелку таким белым облаком и самый шик – аккуратно надрезать яйцо ножом, чтобы желток начал вытекать. Описываю, возможно, не очень аппетитно, но правда очень вкусно и с гастрономической точки зрения – виртуозно. И вот мы смотрим, и я говорю детям: «Слушайте, давно хотела научиться делать яйца пашот, давайте разнообразим как-то завтраки, а то все бутерброды да бутерброды». Смотрю на реакцию – Мишка заинтересовался. А как узнать саму механику? Идем, говорю, в YouTube, посмотрим ролики и попробуем. Мы посмотрели несколько видео, угробили несколько яиц – не сразу удалось правильно закрутить яйцо в воде. Тоже, кстати, важный навык: не бояться совершить ошибку и не терять веру в успех. Не вышло – не жалко яйцо, пробуем дальше. Радость от получившегося блюда была огромной у нас обоих. Чего не скажешь о процессе: мы поняли, что часто такое проворачивать нам лень. Так что яйцо пашот в семейное меню не вошло, но пользу принесло: мне удалось продемонстрировать, что мы с детьми на одном кулинарном уровне, то есть им абсолютно под силу приготовить все, нужно просто научиться. А как научиться – я показала.

Для Мишки толчком к самостоятельному приготовлению своего коронного блюда стала Тося. Я взвалила на себя собаку в полной мере, решив, как говорила легендарная Маргарита Павловна из «Покровских ворот», что «этот крест нести мне» (об этом мы с вами еще поговорим в главе «Про личный пример»). Так вот, ранним утром я неслась с Тосей гулять, что сильно отодвигало момент завтрака. По будням это не было проблемой, потому что дети сами себе делали бутерброды или ели хлопья с молоком, а вот выходные – это святое, а завтраки по выходным – наша отдушина. Так что им приходилось, несчастным, смиренно ждать меня в своих теплых кроватях, пока я не нагуляюсь в промозглую погоду с резвой собакой. В какой-то момент я одумалась и предложила им позаботиться обо мне, уставшей уже утром в выходной, и соорудить нам завтрак, пока я гуляю, чтобы, когда вернусь, мне было приятно. Ну и им тоже. Так Мишка начал нам готовить по субботам свою коронную яичницу с помидорами. Я не помню, чтобы я такую когда-то делала, но где-то он научился: может, папа делал, или кто-то из друзей, или бабушки. Он постоянно ее дорабатывал, добавлял то одни помидоры, то другие, то сосиски, то что-то другое, но с самого первого раза я не переставала говорить, что это непревзойденно, обалдеть как вкусно, и субботы мои теперь окрасились новыми красками. И это было абсолютной правдой вне зависимости от вкуса, а вкусно было всегда. Но как важно дать ребенку эту уверенность в своих силах, понимание, что осчастливить близкого человека очень просто: достаточно самых простых поступков, совсем не требующих от тебя геройства. Все время в эти моменты я восклицала: «Гришка, смотри, наш-то опять нас кормит – как вкусно кормит, а!» Вот это вот «наш-то» вошло в наш семейный сленг – делал ли что-то крутое Мишка или Гришка, эта фраза придавала дополнительной гордости за всю нашу семью, сближало.

Гришка при этом хвалил Мишу не меньше, быстро сориентировавшись, что навык брата весьма удобен – похвали и будешь всегда накормлен. Сам он не готовил, предпочитая не есть, лишь бы ничего не делать. Я никогда не давила – не хочешь, не нужно. Просто часто повторяла, что у него очень необычный вкус в еде, и если бы он попробовал, то могло бы получиться что-то интересное. Забегая вперед, скажу, что сейчас Гриша мастерски разбирается в продуктах и в мясе. Например, он знает толк в стейках, что меня просто поражает. Звонит мне как-то из магазина: «Мам, я тут зашел купить Мишке продуктов для пасты, посмотрел заодно на стейки – не буду тут покупать, цену заломили, зайду в другой магазин». Хозяйственный такой парень.

Кстати про пасту: детям больше всего нравилась паста с фаршем и томатным соусом, посыпанная сыром. Если я задерживалась на работе, то ждать приходилось долго. Опять же обстоятельства сыграли свою роль. Выбор прост: либо жди до морковкина заговенья, либо попробуй приготовить сам. В первый раз Мишка приготовил пасту по телефону: я висела на проводе, он готовил. С тех пор Гриша называет ее «Мишкина паста» и просит его ее приготовить.

Один из моих любимых салатов с тунцом, который готовил еще папа, дети полюбили сразу – и теперь они лучше меня знают, где достать лучший тунец. А все почему? Потому что я никогда не претендовала на главенство на кухне, потому что я люблю вкусно поесть так же, как они, потому что у меня есть и другие дела, помимо готовки, потому что очень приветствую их участие и помощь в нашем общем деле, потому что всегда их хвалю.

Получается, что я ленивая мать, расставляющая приоритеты не всегда в пользу детей. Но что если только такой подход поможет ребенку адаптироваться в жизни? А ведь так все и вышло. Я совершенно спокойна за детей: они знают, где узнать рецепт, какие продукты купить и как все это приготовить. И да, им, конечно, часто лень готовить, и они заказывают готовую еду. Но тут все по-взрослому: есть деньги – заказываешь, а нет – готовишь сам. И этот второй вариант детям в полной мере по силам, а значит, я свою задачу выполнила.

Салат с тунцом

Что в нем особенного

Этот салат для меня открыл папа, когда мы были давным-давно в Испании. А я открыла этот салат своим детям. Прелесть его в том, что количество ингредиентов можно варьировать в зависимости от их наличия в холодильнике – Мишка, например, иногда ограничивается буквально тунцом с кукурузой. Но мы с вами не из таких – рекомендую все же попробовать этот салат в полном составе. Он легко может быть самостоятельным блюдом – главное, не есть его огромными порциями, как это делали всегда мы.

Что понадобится, чтобы получить две порции салата

• Тунец консервированный (выбирайте качественный, в собственном соку) – 1 банка

• Кукуруза консервированная – 1 банка

• Помидоры (если нет настоящих, то возьмите черри) – 2 средних или 150 г черри

• Свежие огурцы – 2 средних

• Перец сладкий – 1 шт.

• Лук репчатый красный – 1 шт.

• Яйцо перепелиное – 8 шт. (или куриное – тогда 2 шт.)

• Бальзамический уксус – 1 чайная ложка

• Соевый соус – 1 чайная ложка

• Оливковое масло – 1 столовая ложка

• Орегано или сушеный базилик – щепотка

Как готовить

В большую миску режем сначала овощи (любой формы, как вам больше нравится, но лук лучше полукольцами), затем добавляем разрезанные на половинки перепелиные яйца (или мелко порезанные куриные), выкладываем кукурузу (предварительно слив жидкость) и тунец (тоже без жидкости).

В отдельной небольшой миске делаем заправку: смешиваем бальзамик с соевым соусом и оливковым маслом, добавляем орегано или сушеный базилик.

Перемешиваем салат, заправляем его и скорее есть.

Комментарии

Дети

Миша

Очень хорошо помню твои пирожки с мясом – ты начинку всегда откладывала в отдельную пиалу, потому что мы с Гришей обожали есть ее отдельно. Я носил твои пирожки в школу, весь класс их ел. А еще салат с тунцом: ты его делала, я смотрел, потом тоже начал делать. Борщ ты готовила нечасто. А еще помню наши «пролетарские обеды» – вареную картошку со скумбрией, это тема была. Когда ты готовила, тебе было лучше не мешать, ты всех нас выгоняла с кухни, особенно Тосю. Тебе было не до нас. Помню, как мы ходили на рынок, а по выходным ездили с тобой в «Ашан». Это была целая история. Приходилось рано проснуться – жесть. Мы ходили по магазину полумертвые, но зато одни. А почему так? Потому что ты могла запарковаться только на пустой парковке. Как меня это бесило. Почему мы не могли днем поехать? На рынке, в «Ашане» – все это было испытанием. Как мы на Смоленку ходили, ты помнишь? Тогда еще у тебя машины не было. Сначала пешком туда, потом берешь все эти дурацкие овощи, молишься, чтобы не было дыни, иначе нести. Кстати, квашеную капусту я до сих пор без слез есть не могу. Вообще все квашеное – эти яблоки соленые, капусту – только ты и любила. А этот твой моченый арбуз? Самая невероятная вещь, зачем их вообще есть? Огурцы соленые и малосольные я тоже редко ем. А эта история с киндерами? Мы же с Гришей до сих пор называем их «подарками», потому что когда-то кто-то из вас с папой протянул нам киндер и сказал, что это подарок – вот до сих пор они у нас подарки.

С едой у бабушки была другая история. Там не про любовь. В целом, можно было отказаться от того, что не нравится. Но когда тебе постоянно говорят, как полезна эта геркулесовая каша и что без нее ты вообще никто, приходится как-то смиряться. А легендарный крыжовник? Его собирали с этого маленького куста и делали варенье на зиму. Никто этого варенья ни разу в жизни не пробовал.

Вы никогда нам не запрещали есть маковскую еду. И мы не воспринимали ее как нечто запретное. Да вы и сами ели. Сейчас я тоже ем периодически всякое вредное. Пока мне комфортно и нет проблем со здоровьем – все нормально. Да и двигаюсь я много. Если бы я сидел за компьютером, мне пришлось бы сильно думать о том, что я ем, потому что соотношение потребляемого и вырабатываемого было бы другим.

Я люблю готовить. Смотрел, как ты это делаешь, спрашивал что-то. Бывало так, что я понимал, что ты поздно вернешься домой, и я сам готовил: вспоминал, что ты мне объясняла, и делал так же. Ну и ты часто что-то нам готовое оставляла, у нас всегда была еда на два-три дня вперед.

Гриша

Первое, о чем вспоминаю, – это томатные ежики твои. Потом очень вкусный борщ и куриные котлеты, ух. Салаты всякие – салат с тунцом, конечно. Но самое крутое, что было, – пирожки с мясом, ставлю их на первое место.

Помню, как ты меня сажала рядом с собой на кухне, и мы жарили блины. Мне нравилось за тобой наблюдать, когда ты готовишь. Но самому готовить мне не хотелось. Хотя сейчас я много чего умею: и карбонару сделать, и яичницу, и мясо пожарить, и запечь шейку в духовке – папа научил очень вкусно делать.

Друзья

Анна, 44 года, трое детей четырнадцати, одиннадцати и девяти лет

Я не заставляю детей есть то, что не нравится. Просто «прячу» нелюбимые продукты. Например, овощи «прячу» в супе-пюре. Но иногда какую-то еду совсем невозможно впихнуть, тогда забиваю. Сейчас у нас политика такая: не нравится то, что мама приготовила, – делай сам. Но когда дети были маленькими, приходилось изворачиваться. Ну, не ест пупс кабачок, значит, нужно ему его вкусно приготовить. Потому что кабачок всегда лучше печеньки. Хотя сейчас я думаю, что и кабачок, и печенька хороши в меру. И по желанию.

Мария, 24 года, двухлетний сын

Я вообще не заморачиваюсь – не хочет есть, пусть не ест. Хочет есть печенье – пусть. Не хочет есть за столом – морковка в руку и вперед, иди к игрушкам. Для нас еда – это игрушка. Пусть познает, изучает, пробует на вкус. А потом уже будет как мы: чинно есть за столом. Моя задача как матери – постараться дать ему попробовать максимальное количество разных продуктов, потому что если я не познакомлю его с едой, то кто? Сладкое тоже не прячу, а то подумает еще, что это что-то очень ценное, и будет чрезмерно интересоваться. Готовить я особенно не умею, да и некогда. Пока обходимся простыми продуктами, изучаем.

Екатерина, 27 лет, дочь пяти лет

Я не представляю, как можно не накормить ребенка. Я для того и мать, чтобы сделать все, чтобы ребенок был сыт и доволен, а питание его было разнообразно. Меня саму так воспитывали: не припомню, чтобы мама что-то заставляла меня есть. Всегда всего было много, все было вкусно. Мама, правда, не работала, меня это полностью устраивало. Да и ее, кажется, тоже: вся ее жизнь крутилась вокруг дома и нас, детей. Я стараюсь окружить свою дочь тем же теплом и уютом, а какой же уют без пирога на столе и домашнего компота с наваристым борщецом? Я хочу, чтобы ребенок всегда знал, что дома его вкусно накормят, я вижу в этом свою главную задачу. А если ребенок не хочет есть, так это значит, что просто приготовили невкусно – у меня, как у хорошей хозяйки, всегда есть что предложить взамен. И да, если вкусно кормят дома, то никакого фастфуда ребенку уже не захочется, я так думаю.

Ирина, 31 год, двое сыновей восьми и одиннадцати лет

Дети часто просятся со мной на кухню, помочь приготовить, порезать или еще что-то. Для меня это напряжно, никак не могу себя пересилить. Самой мне и проще, и быстрее, времени и так в обрез. А тут еще мелкие: мало того, что процесс сильно замедлится, так еще и порежутся вдруг. Нет, самой проще. Я понимаю, конечно, что им интересно и они искренне хотят помочь. Все психологи талдычат, что важно не упустить этот момент и дать себе помочь, привлечь, похвалить. Но я с работы вечером пришла, ну не до того мне! Тут бы быстрее приготовить, накормить, домашку проверить – там уже и спать пора. Какой там помощь принять.

Александр, 33 года, детей нет

В детстве мама не пускала меня на кухню: по ее словам, со мной все получалось только медленнее. Конечно, я и в десять лет прекрасно понимал, что готовить не умею, и маме со мной будет только тяжелее. Поэтому и не настаивал. Но кухня всегда манила запахами, а главное, как я сейчас понимаю, кухня привлекала возможностью создать что-то новое. Мне всегда казалось, что это особый вид магии: иметь на руках какие-то сырые продукты и получить из них вкусное блюдо.

У нас в семье очень вкусно готовили. Да, это совершенно точно не была здоровая пища, но кто из рожденных в ХХ веке ел здоровую пищу? Бабушка работала поваром в одном из немногих ресторанов нашего города-миллионника; и пусть к тому моменту, как я появился в семье, она уже была на пенсии, но жареная картошка, пюре-бабка с жареным яйцом, беляши, бисквит – все это я потреблял в огромном количестве.

Мама не отставала от бабушки по вкусу. Кажется, между ними всегда было негласное соревнование: кто вкуснее меня накормит. Меня эта ситуация полностью устраивала: селедка под шубой сменялась «Мимозой», после вареников с картошкой и жареной курицы на следующей неделе я уже ел голубцы. Все было прекрасно. Но…

Но мне тоже хотелось принимать участие в приготовлении этих блюд. Хотя бы помочь с нарезкой овощей. Хотя бы посмотреть, как варится суп. Очень хотелось узнать секрет всего этого действия: я чувствовал, что мне это пригодится. Но этого мне не позволяли сделать ни мама, ни бабушка.

Секрет приготовления еды я познал только в двадцать пять лет, когда съехал от родителей в свою квартиру. Там я развернулся в полный рост, пытаясь удивить сам себя. И главным открытием для меня стало то, что я в состоянии повторить вкус тех самых блюд из детства: борща, творожной запеканки – и даже оладьев!

Надо ли было разрешить мне присоединиться к приготовлению еды еще в детстве? Безусловно. Снизило бы это скорость приготовления еды мамой? Нет сомнений. Помогло бы мне это во взрослой жизни? Более чем. Я наверстал все сам, но разрешите своим детям готовить. Но только в том случае, если они сами этого захотят.

Взгляд Марка

Что может служить лучшим синонимом эссенции жизни, как не еда? От молока матери до просфорки во время соборования, от куриного бульона от всех болезней и до свадебного торта… Каждое событие, каждый период жизни отмечен особенной едой. И детство не исключение. Есть множество подходов к детскому питанию, так что, если вам нужна в этом помощь, лучше обратиться к экспертам, диетологам и педиатрам, которые вызовут у вас доверие.

Чередование супа с мешками сладкого у бабушки – прямо синоним поговорки «не согрешишь – не покаешься», где грех закармливания ребенка супом против его воли искупался сахарной ватой и конфетами. Родители Юли поступали более демократично. Трудно пройти тонкой тропой между потаканием желанию ребенка, отсутствием всякой дисциплины и пищевым тоталитаризмом с диктатурой супа и манной каши с комочками.

Как психотерапевт добавлю следующее. Британский психолог и педиатр Дональд Винникотт в середине ХХ века ввел прекрасное определение: «достаточно хорошая мать». Мать, которая делает достаточно, чтобы ее ребенок выжил. Дети вообще достаточно живучие существа, на выживание их запрограммировала сама эволюция. Чтобы удовлетворить потребность ребенка в еде, достаточно подавать ему свежую, разнообразную (насколько это возможно) еду регулярно – и все. Винникотт в 1950-х годах считал, что мать интуитивно понимает, что и сколько нужно ее ребенку (безумная мысль для 2020-х, не так ли?). А вот все, что сверх необходимого, часто бывает продиктовано либо невротическим стремлением избавиться от тревоги и/или вины, либо нарциссическим желанием стать Абсолютной Чемпионкой по материнству (в тяжелом весе).

Про стиль общения

Гофель, Люша и Люлюха

В детстве я не выговаривала много букв, понять мою речь было, видимо, нелегко. А если какие-то буквы и произносила правильно, то любила переставить их местами. Например, гольфы я называла гофлями.

Гофли – гофля – гофель. Так и стал называть меня папа – Гофля или Гофель. Не «дочка», не «доченька», не «девочка» или как еще принято обращаться к своим детям. Мама пошла чуть более простым путем, немного видоизменив мое имя – Люша. Нежность и родительскую любовь я впитала именно с этими словами – Гофель и Люша. Не называли меня «внучкой» или «внученькой» и бабушка с дедушкой, чаще я слышала от них Люлюха или что-то в этом роде. Так что я росла в любви и ласке, но без уменьшительно-ласкательных суффиксов и общепринятых обращений. Наоборот, я с самого начала понимала, что Гофель или Люша – это очень семейное, очень личное, очень про нашу семью и ни про кого больше. Дочками и доченьками называют всех, а Гофлей – только меня.

С детства я привыкла слушать, потому что всегда было что интересного послушать – непонятного, но очень интересного. Родители никогда не выгоняли нас братом из-за стола, когда обсуждали что-то свое, взрослое. Лет в пять я впервые услышала такое важное слово, которое мне очень понравилось по звучанию – смысла я долго не могла уловить: ВПРИНЦИПЕ. Я его услышала именно так, в одно слово. Примерно так же у меня на долгие годы потом засело в голове «сектор газа»: бабушка любила смотреть со мной по вечерам программу «Время», только в старших классах я, к стыду своему, осознала, что речь шла о территории на Ближнем Востоке, секторе Газа. Это ВПРИНЦИПЕ мне придавало какую-то особенную уверенность в себе – потому что при мне обсуждают что-то очень умное и не отправляют смотреть мультики.

То есть с самого начала родители – вольно или невольно – дали мне понять, что дверь в их мир всегда для меня открыта, а я уже могу выбирать, когда заниматься своими делами и когда попытаться погрузиться в их взрослый мир.

Не помню, чтобы со мной или с братом проводились какие-то специальные разговоры на серьезные темы. Не помню, чтобы кто-то прицельно воспитывал. Не было тирад, начинающихся со слов «Дети мои, сегодня мы поговорим о вреде…»

Но помню другое. Прихожу я домой, открываю дверь, начинаю раздеваться в прихожей – взгляд падает на пришпиленную на пробковую доску вырезку из газеты под заголовком «Проверьте своего подростка». Читаю – автор статьи дает родителям рекомендации, чтобы «не упустить» отпрыска и вовремя распознать его нездоровые увлечения. В этот момент из коридора показывался папа, восклицавший: «Ну-ка, посмотри-ка на меня, проверим, что тут пишут. Что у тебя там со зрачками, плохо видно!» Это было смешно, и он и я начинали подкалывать друг друга, но его посыл был мне ясен: «Я волнуюсь за тебя, не делай глупостей, жизнь и здоровье дороже».

Я всегда знала, что могу обратиться к родителям с любым вопросом и получу ответ. Другое дело, что я в силу своей зажатости никогда не спрашивала многое из того, о чем очень бы хотелось узнать. Тут уже не к ним вопрос, наверное. Но фраз «потом поймешь» или «вырастешь – поймешь» я никогда от родителей не слышала.

Реакцией на мои неправильные, с точки зрения родителей, поступки было, как правило, молчание. И это хуже криков, безусловно. Этот жизненный урок я вынесла четко и со своими детьми уже не повторяла. Точнее, старалась не повторять.

Но один раз в своей жизни я наблюдала сбой в родительской такой стройной и выверенной воспитательной тактике. Смотреть на их метания было весело и очень приятно.

Мне лет пять, вечер воскресенья, мы с братом сидим у бабушки с дедушкой дома, куда нас на выходные по традиции забросили родители. Вот-вот они за нами приедут. А нужно понимать, что бабушка с дедушкой нас баловали, исполняли любой каприз, покупали сладости и игрушки по первому зову – в общем, мы жили на выходных как маленькие султанчики. А что сулил мне приезд родителей? Радость встречи, конечно, но не более, ведь завтра идти в детский сад, тоже мне счастье. А здесь, у бабушки, еще не все золотые петушки и зефир съедены. И вот родители приехали, стоят в дверях, ждут, пока мы уже соберемся, оденемся и пойдем домой. Я помню вдруг мелькнувшую мысль в голове: а что если проверить их на выносливость? (Я так потом еще часто с ними поступала, чего уж.)

«Я не поеду, останусь у бабушки», – твердо заявила я. Родители сначала опешили, потом ответили спокойно: «Хорошо, оставайся, нам больше достанется вкусной еды дома, тебе решать – что мы, уговаривать тебя будем, пф». «Ну и хорошо», – говорю. И повисло тревожное напряжение. Я не поддалась, и нужно было быть твердыми и уезжать без меня. «А мы тебе желтые вельветовые штаны купили, очень красивые», – услышала я вдруг от мамы и поняла, что выиграла. Дальше были и увещевания «а ты же хотела порисовать в новой раскраске», и угрозы «а как же ты прогуляешь сад?», но мне было уже все равно – родительская позиция была поколеблена. В итоге, уставшие и обозленные, родители уехали домой без меня. Как только дверь за ними закрылась, я, довольная собой, быстро поддалась на уговоры бабушки вернуться домой – уже через час она привезла меня к родителям, строго им наказав не ругать ребенка. Так я поняла, что никогда нельзя отходить от своих правил общения с детьми: каждый твой прокол будет немедленно обращен против тебя.

Меня слушали и давали слушать – вот, наверное, главное, что я вынесла из родительских методов воспитания. И как интересно я все это перенесла уже на своих детей.

«Спроси у мамочки, сколько помидорчиков вам положить?»

Как я отстояла свое право на взрослый язык

Каждое лето в детстве я проводила на даче. Был у меня там сосед Петя: очень замкнутый мальчик, который не особенно с кем-то дружил. Но дело не в этом. Петя шокировал меня манерой обращения к родителям – «мама Таня» и «папа Сережа». А иногда и вовсе – Таня и Сережа. Я настолько была удивлена, услышав это впервые, что даже не решилась у него спросить, почему он так делает. Так и живу всю жизнь в догадках – почему Петя так называл маму с папой. Очевидно, в семье изначально было заведено такое правило – ребенок и привык.

Когда у меня родился Мишка, я осознала, что приобрела дополнительный статус – теперь есть человек, для которого я – мама, а не только Юля. О’кей, это хорошо, это я приняла. Мне было приятно, что что-то похожее на «маму» Мишка произнес раньше, чем «папа» – это было предметом нашего соцсоревнования с мужем. Но для меня было важно сохранить свой язык: я именно «мама», а не «мамочка» или «мамуля». Так же как и нет в моем лексиконе слова «сын» и его производных. И я знаю, почему: кажется, что «сын», «сынок» и «сынуля» слишком общо и не отражает всей моей любви и нежности к моему ребенку.

Кажется, что в общении с детьми нужны более личные слова. Ну, например, спиногрызы. Так мы с мужем начали называть детей довольно быстро, потому что именно это слово в полной мере отражает то, что они с нами делали. Или вот «Мешок с картошкой». Казалось бы, где тут нежность и любовь? А дело вот в чем: когда Гришка был грудным, я любила поднимать его высоко на вытянутых руках – так, чтобы подбородок со всеми складками лег на грудь. Он пускал пузыри, улыбался и висел, а я дула ему на лицо, от чего он еще и смешно жмурился. И почему-то напоминал мешок с картошкой. Каждый раз, когда я потом описывала уже подросшему ребенку эту картину, я все чаще убеждалась, что именно мешок и именно с картошкой. А поскольку от этих воспоминаний всегда веяло спокойствием, радостью и нежностью, то и «Мешок с картошкой» стал таким ключом к нашей общей с ним радости.

Заметьте важную деталь – с картошкой. Не с картошечкой, а с картошкой. И это принципиально важно для меня. Ребенок пришел в мою жизнь, в мой взрослый мир с моим языком. С какой стати мне что-то менять? Почему я вдруг должна смягчать слова, придавая им приторный вкус? Еще вчера этот рыжий овощ был морковью, а теперь вдруг должен превратиться в морковку? И в какой момент морковка может вновь вернуться к своему «взрослому» названию? Нет уж, штаны не станут вдруг штанишками, трусы – трусиками, а руки – ручками. И да, мы моем руки, а не «лапки». Мир устоял, в детский театр никто работать не перешел – и это явно спасло меня, дало опору под ногами.

Но ненадолго. Мир снаружи испытывал меня на прочность. Постоянно. Зачем нужны дети? Чтобы их целовать, любить, щекотать им пятки и брать с собой на рынок. Потому что продавцы на рынке очень любят детей и дают им много всякого вкусного. Но взамен изволь потерпеть немного «детского языка». Помню, подходим мы с Мишкой к овощному прилавку, знойная продавщица немедленно расплывается в улыбке: «Спроси у мамочки, сколько помидорчиков вам положить?» Ну а что делать, улыбаемся и терпим: это моя плата за отменные помидоры «Черный слон».

А это дивное слово «кушать»? Если бы я чувствовала в себе достаточно силы воли, слабоумия и отваги, то обязательно бы зарегистрировала в России партию «Мы не кушаем, мы едим!». Устаревшее и приторное на слух слово «кушать» будто заранее дает понять адресату: сейчас тебе будет очень вкусно, настоящий гастрономический взрыв тебя ждет. Именно это подразумевалось под словом «кушанье». В современном языке «кушают» все подряд и почему-то страдают именно дети. Но весь ужас знаете в чем? Дети вырастают, а «кушать» не перестают! И вот уже перед нами взрослый мужик, который очень хочет «покушать супчик с мяском и запить все это компотиком». Бедный русский язык и жена этого мужика.

А эта привычка именовать всех вокруг без разбора тетями и дядями? Есть у меня подруга – Калинина. С первых дней знакомства и уже больше двадцати лет мы называем друг друга по фамилии. Столько в этом теплоты, участия и близости – ну вы понимаете. На глазах и в буквальном смысле на руках Калининой росли мои дети, она часто приходила к нам в гости, всегда была в курсе моих и детских дел. Дети росли, и в какой-то момент я услышала от них вопрос: «Мам, а что, у Калининой есть имя?»

И здесь нужно кое-что прояснить. Конечно, у Калининой есть имя – Ольга, – но поскольку я называю ее всуе и лично всегда по фамилии, то и дети стали обращаться к ней так же. И случилось это потому, что не было у нас с детьми этого диалога:

– Ой, смотрите, кто это к нам пришел? Это же ТЕТЯ ОЛЯ!

– Здравствуйте, ТЕТЯ ОЛЯ!

Тут есть, кстати, интересный момент: в моем детстве были мамины подруги-тети, несмотря на то, что мама могла называть их по-дружески по фамилии, а мне они были представлены как «тетя Катя», например.

Но я не хотела отделять детский мир от своего, населяя его какими-то отдельными тетями и дядями: Калинина она и есть Калинина, зачем ее вдруг как-то по-другому представлять. Я уже не говорю о том, что есть же и вполне определенные понятия «тети» и «дяди» – вот я и оставила эти слова для своего брата и сестры мужа. Зачем путать детей?

Но мы склонны путать не только детей, но и себя. Родители моей подруги – тридцать лет в браке, уже есть внуки – до сих пор обращаются друг к другу «мама» и «папа». То есть в их жизни есть два этапа: до рождения детей, когда они называли друг друга Машкой и Олегом, и после рождения детей, когда они стали обращаться друг к другу как «мама» и «папа». Только вдумайтесь: дети уже выросли, с ними давно не живут, а самоидентичность потеряна на всю жизнь. Важная часть нас самих – наше имя – вдруг заменяется на статус. С какой стати? Зачем?

Язык никогда не помогал мне проявить нежность к ребенку. Для этого у меня есть объятия и поцелуи. Но что если мои дети были травмированы, не слышав именно от меня про «морковку», «штанишки» и «лапки»? Что если «съеденный помидор» доставил им меньше радости, чем «скушанный помидорчик»? Ничего, бабушки с дедушками восполнили мои пробелы, точно вам говорю. А мне не пришлось ломать свой язык, чтобы погрузить детей в параллельный детский мир – в моем мире им гораздо интереснее.

«Мне больно об этом слышать, потому что я по-прежнему люблю вашего отца»

Как я открыто говорила с детьми о сложном

Мы решили разойтись с отцом моих детей летом. Стандартная история: совместная жизнь, кажется, давно уже была по факту раздельной, но мы продолжали делать вид, что все в порядке. И вот один из разговоров на тему нашего дальнейшего семейного будущего вдруг как-то легко перешел в стадию принятия одного верного решения – жить раздельно уже по-настоящему. Помню, как меня кольнула тогда мысль: и вот так вот, быстро, за десять минут разрубается целая жизнь, прекращается счастливый некогда брак? Но сейчас речь не об этом.

Мы решили не будоражить ни детей, ни общественность и тихо, спокойно и интеллигентно разойтись. Мы же взрослые ответственные современные люди, зачем нам дрязги и скандалы? Мне очень нравилось наше единение в этом вопросе, мне казалось, что я выгодно отличаюсь на фоне истеричных мамаш, которые немедленно начинают настраивать детей против отца и запрещают им видеться. Мне повезло с мужем: он всегда был отличным отцом, у меня не было никаких сомнений в том, что дети выйдут из нашего развода абсолютно без потерь.

Но я не предполагала, что не справлюсь с главным: не смогу поговорить об этом с детьми. А чтобы в итоге смочь это сделать, мне потребовалось несколько месяцев.

Поначалу, видимо на фоне психологического шока, я была на подъеме: мне виделась новая интересная жизнь, ведь как теперь будет удобно: мы будем заниматься детьми на равных, перестанем раздражаться из-за бытовых проблем, мне станет легче. Проблемы начались, когда дети впервые спросили, а где, собственно, папа. И тут я, такая смелая, современная женщина, трусливо вжав шею в плечи, выдавила: «А папа на работе на этой неделе, очень много работы, понимаете, поэтому даже спать некогда». Более нелепый ответ вряд ли можно было придумать. Так, наверное, женщины себя успокаивают, когда муж не возвращается ночевать: ну работы у него много, глаз не сомкнуть, ну. Зачем тратить время на дорогу домой, когда можно в офисе переночевать? В каком таком офисе ночуют, вы не знаете? Такой сценарий можно представить только у ночного сторожа – но у сторожа разве бывает завал на работе?

В общем, почему-то я решила так глупо поступить с детьми, обманув их так же, как и сама была бы рада обманываться.

Но говорить то же самое через неделю было совсем невозможно. И тут, казалось бы, нужно было уже взять себя в руки и сказать правду. Ведь что может быть легче, чем сказать так, как есть? Но я выкинула еще более дивный фортель: я попросила мужа вернуться домой, «потому что дети спрашивают, где ты». Муж, надо отдать ему должное, оказался и сильнее, и умнее меня: твердо отказался возвращаться, посоветовав спокойно переждать.

Переждать я решила в абсолютном молчании, то есть в ущерб себе. Я выбрала самый безопасный для себя путь: молчать в тряпку и делать вид, что ничего не случилось. Вспоминаю те несколько месяцев как игру в дурацком спектакле: все делают вид, что все по-прежнему, стараются избегать прямых взглядов и вопросов, а сами все понимают. Муж приезжал по выходным, забирал детей, развлекал их, у меня появилось свободное время. Мы гораздо легче стали общаться, снова шутили и смеялись, как прежде. Но тяжесть невысказанного и необсужденного – прежде всего с детьми – нарастала и все глубже зарывалась в меня.

В какой-то момент мне начало казаться, что вокруг меня сплошной обман, будто и муж, и дети пытаются меня убедить в том, что это и есть настоящий счастливый брак, когда родители паритетно занимаются детьми, практически не будучи связаны друг с другом. Вот она, формула идеального брака – нет бытовых споров, нет усталости от партнера, сплошное веселье и удобство. Но где мое счастье? Мое, личное счастье? Знаете, чего я в этот момент испугалась? Что дети решат, что так и должно быть, что меня такое положение вещей абсолютно устраивает, что мы остались той самой семьей, как и прежде, просто я добровольно отказалась от женского счастья. Но это же было не так, я не хотела отказываться. А получалось, что, не проговорив этот момент четко с детьми, я своим молчаливым согласием будто соглашалась на чужую жизнь. И для чего? Только для того, чтобы дети «не пострадали, не почувствовали изменений, не травмировались». А почему они, собственно, должны были травмироваться от прямого откровенного разговора о разводе, если их родители вроде как только счастливы?

Я поняла, что не просто имею право, а должна говорить с детьми о своих чувствах и реальном положении дел в нашей семье. И вот я посадила перед собой своих девятилетнего и шестилетнего сыновей и тезисно обозначила им ситуацию:

• мы с папой разлюбили друг друга (на тот момент мне было еще сложно сказать детям, что я-то не разлюбила);

• вас мы любим по-прежнему, и это на всю жизнь;

• в вашей жизни мы будем всегда;

• мы будем теперь жить раздельно (а вы, сюрприз-сюрприз, сможете выбирать, в какой момент с кем жить – здорово, правда?).

Мне казалось, что сложнее всего будет объяснить детям, как это так можно – вдруг разлюбить человека. Я, взрослый человек, понимаю, что это не вдруг, что к моменту, когда ты четко осознаешь, что больше не любишь своего мужа/жену, вы прошли уже большой путь исчерпания ваших чувств, вы буквально выели друг друга по ложечке так, что вот ничего и не осталось – по крайней мере у одного в паре. Но как это понятно объяснить детям?

И знаете что? Оказалось, что объяснять ничего не нужно. Мы больше не любим друг друга – очень простое заявление, не потребовавшее других вопросов. И зачем я мучилась долгие месяцы, зачем накручивала себя, когда можно было вот так просто, за полчаса, все с детьми обсудить?

Мне полегчало немедленно. Даже больше скажу: я тут же почувствовала поддержку от детей. Не в смысле, что они встали на мою сторону, а в смысле, что они как бы в благодарность за мою откровенность и честность готовы вести себя как взрослые, с пониманием отнестись к моему психологическому состоянию. Будто бы занавес закрылся, тот самый детский театр прикрыл свои двери, и мы вернулись в мой взрослый мир, где дети были готовы меня поддержать и помочь пережить этот период. Детям, повторю, было на тот момент девять и шесть лет. Но я не сомневаюсь, что поступила бы так же и в более младшем их возрасте.

Я снова ощущала себя зрелой современной матерью, сил прибавилось, притворство ушло, жизнь наладилась. Но открытые отношения с детьми требуют последовательности, к которой я оказалась не готова. Вообще, вспоминая тот период, вижу, что я больше думала о себе как о современной матери, чем реально ею была.

Итак, разошедшиеся взрослые люди могут быть с какого-то момента готовы к новым отношениям. Что абсолютно нормально и приветствуется. Гипотетически. В один из выходных муж как обычно забрал детей, а я ушла с головой в вязание. Вечером они вернулись, мы о чем-то весело перекинулись парой слов, муж ушел, а мы с детьми сели ужинать. Я как обычно спрашиваю, куда ходили, что вкусного ели и не сходить ли нам в то же кафе, если им так понравилось, как вдруг улавливаю по их разговорам, что в то самое кафе они ходили не втроем. То есть, черт побери, там была еще девушка. ДРУГАЯ ЖЕНЩИНА. Ууу, Юлия, никакая ты не современная зрелая мать, а по-прежнему влюбленная и уязвленная жена, так и не пережившая развод с мужем. А с детьми-то открытые отношения, все по-честному, надо держать марку. Но горло сдавлено, говорить тяжело, веселый тон улетучился, вкусный торт из кафе уже обсуждать не хочется. И я слилась – позорно так, по-детски. Свернула разговор и ушла. Дети, кажется, вообще не поняли, что случилось, почему у меня настроение испортилось. Но тогда мне хватило сил переломить себя и действовать последовательно: раз дети легко поняли про развод, значит, и про другие мои чувства поймут. Я вернулась за стол и выдала им следующий набор тезисов:

• мы с папой не живем вместе, но я должна внести поправку: папа меня разлюбил, а я его нет – такое бывает;

• я папу по-прежнему люблю, но уважаю его чувства и желания и не заставляю с собой жить, если он меня разлюбил;

• каждый из нас должен быть счастлив и имеет на это полное право;

• поэтому ваш папа имеет полное право на отношения с другими женщинами;

• но моя любовь к нему не дает мне спокойно принять это его право на счастье;

• поэтому мне больно и неприятно слышать о подругах папы;

• поэтому прошу вас не рассказывать мне о них, чтобы не ранить мои чувства.

В ответ я услышала: «О’кей, без проблем». И все. Просто и быстро. Если говоришь правду, а не придумываешь что-то, выкручиваешься, если не пытаешься себя выгородить.

С этого момента меня совсем отпустило. Я поняла, что живу с людьми: да, дети – это те же взрослые, только с меньшим пока опытом, от которых я вправе ожидать сочувствие и поддержку, потому что они полностью в курсе происходящего. Без иллюзий и притворства. Я считаю их достойными правды о себе и своих чувствах. И ожидаю того же от них.

Прошло уже десять лет, а я только сейчас смогла ответить на вопрос: что со мной тогда произошло, почему я испугалась сначала быть с детьми откровенной? Почему я готова была «вернуть» мужа, с которым, очевидно, уже не была бы счастлива, лишь бы перед детьми играть в «счастливую семью»?

Виной всему страх. Страх вопросов, на которые не смогу ответить, страх, что дети не поймут, что не захотят жить со мной, а попросят переехать к отцу. Но самое страшное: я вдруг испугалась разговора с моими детьми. Это же мои дети, мы их воспитывали, мы с ними разговаривали, а тут я почему-то решила, что они меня не поймут. Списываю свои поступки того периода исключительно на психологическое состояние. Сейчас я точно знаю, что если бы сказала детям правду сразу, то перенесла бы развод гораздо легче.

Открытость и честность вообще залог успеха в отношениях со всеми. Мне так кажется. Такой подход экономит время и лишает иллюзий. А детей такой подход во многом готовит к жизни. Я придерживаюсь четкой позиции: я хочу сама разъяснить своим детям принципиальные для меня вещи, прежде чем им разъяснят их другие люди, апеллирующие к другим ценностям. Умалчивать и уходить от прямых ответов, надеясь, что ребенок потом, «когда вырастет», сам все узнает и поймет – не моя тактика.

Правило «откровенность за откровенность» сработало – не все, но очень многое мы можем обсуждать с детьми без стеснения. Стали ли мы от этого ближе? Доверяют ли они мне свои секреты? Нет, самое сокровенное об их жизни я не знаю и не хочу знать. Главное, что я хотела бы донести до них, и, надеюсь, мне это удалось: я рядом и со мной можно разделить не только радость, но и горе, потому что я в силах понять и помочь пережить.

«Мама, тебе лучше это не смотреть, там много мата»

Как мы с детьми научились уважать друг друга

В общении с детьми я стараюсь следовать двум правилам: проявлять уважение и не навредить.

Как можно навредить ребенку – да еще и так, чтобы он на всю жизнь запомнил и поминал меня «добрым словом»? О, это легко.

Вот я вам уже рассказывала в главе про еду, как мы с детьми обычно ходили по магазинам. Покупали мы много, выбирали с толком, потом все эти пакеты муторно разбирали, раскладывая по банкам, полкам и заталкивая в холодильник. В одну из таких суббот мы с Гришей этим и занимались: он выкладывал все покупки из пакетов на кухонный стол, а я раскладывала продукты по нужным местам. И вот на моих глазах семилетний Гриша достает коробку с яйцами. Мы обычно покупали большую, сразу на тридцать штук. Большие такие, высший сорт, самые крупные, в зеленой упаковке. А дальше как в кино: на своем пути к поверхности стола коробка чуть накреняется, потом еще чуть-чуть, затем делает небольшой кульбит и стремительно движется к полу, попутно задевая рядом стоящий стул. Всего три секунды, и на тебе: растекшиеся ровными лужицами желтки по всему полу. Из тридцати яиц уцелели всего два. И ладно бы все яйца разбились на полу, так нет же, часть из них приземлилась на подушку стула.

В общем, катастрофа яичного масштаба. Что хочется сказать ребенку в этот момент? «Ну что за руки-крюки у тебя, ну как так можно делать, ну сто раз же просила быть аккуратнее, никакого толку от тебя, и как мы теперь, сколько денег потрачено впустую!» Что из этой тирады вынесет для себя ребенок в первую очередь? Что у него руки-крюки. То есть этими самыми руками он не способен сделать ничего путного – более того, никогда не будет способен ни на что выдающееся. Чувствуете? Эти чертовы яйца перечеркнут веру человека в свои способности в принципе. Идем дальше: «сто раз просили», «никакого толку», «все впустую» – я бы на месте человека, слышащего такие слова в свой адрес, больше ни за что бы не ринулась помогать, да и вообще о всяком своем добровольном участии в каком-то общем деле постаралась бы забыть – себе дороже.

Поэтому в таких случаях я всегда выбираю не условные яйца, а ребенка. Конечно, скрыть свое расстройство у меня не получилось – ну правда жалко двадцать восемь разбитых яиц, да еще и чистить подушку, и пол мыть. Все уставшие после магазина, вот радость-то. Но в остальном я все оставила при себе, протянув лишь «блиииин, Гриш».

Нет ничего хуже сказанных впроброс, без особого внимания и значения, фраз, которые остаются с ребенком на всю жизнь, мешая получать от нее удовольствие в полной мере. Знаете, что еще хуже, чем «руки-крюки»? Фраза «У тебя что, руки не из того места растут?»

Я вяжу всякие интерьерные штуки и заражаю этим увлекательным занятием других. И вот мне часто пишут в комментариях – как здорово у вас получается, я бы тоже хотела научиться вязать такой плед, но у меня руки не из того места растут. И это не разовый случай, это укоренившееся в языке выражение, которое мы слышим с детства. То есть один раз этой девушке сказали в детстве – допустим на уроке труда, – что руки у нее растут не из того места, и все, она теперь и подступиться боится к рукоделию: зачем пытаться, ведь известно все уже про свои способности.

Каждый раз, когда мне в порыве недовольства хотелось что-то сказать ребенку, я вспоминала эту девушку – тут же появлялся в голове сигнал «Не навреди!». Рекомендую, отличный способ для здорового общения с детьми.

Еще каждый раз подмывает с кем-нибудь сравнить ребенка. Знаю, каково это, не понаслышке к сознательному возрасту я точно знала, что умная и вообще большая молодец, но не такая умная и молодец, как старший брат – он и читать научился сам в четыре года, и газетки потом почитывал вместо сказок, и в школе хорошо учился, и в университет с первого раза (а я-то со второго) поступил. Так что вроде и уверена я в себе, а тень брата всю жизнь со мной. Поэтому своих детей я никогда ни с кем не сравниваю: ни с более или менее успешными одноклассниками, ни друг с другом. А вот с собой сравниваю, но всегда в одном ключе: «Да, это у тебя явно от меня, но вдруг тебе удастся это перебороть и стать лучше, чем я?»

Здоровый контакт предполагает еще и уважение, причем взаимное. И тут я четкий сторонник честной игры с обеих сторон. Если уважаю я, то уважают и меня. Если я четко придерживаюсь правил, то вправе ожидать такого же поведения от ребенка. Мата и в моей повседневной речи, и в речи мужа было немного, но он всегда был. При детях мы сдерживались, но иллюзий, что именно поэтому дети будут разговаривать на чистом литературном языке, у нас не было. Моя мама забирала детей из младшей школы, поэтому часто бывала днем у нас дома. Помню ее эмоциональный рассказ о том, как Гриша «громко говорил с другом по телефону» (громко говорил, ага) и сколько нецензурных выражений – причем в каких-то изысканных конструкциях – он употребил. Это был тот же период примерно, что и разбитые яйца, значит, лет семь-восемь. Что мне было делать? Проводить лекцию о чистоте языка? А как при этом объяснить, зачем ругаешься матом сам? Я не ханжа, предпочитаю быть, а не казаться – так проще жить. Поэтому разговор с детьми тезисно выглядел так:

• мы с папой ругаемся матом;

• вы, судя по всему, тоже практикуете;

• мат должен быть уместен, но почти всегда это неуважительно к окружающим;

• мы друг друга уважаем, поэтому друг при друге матом не ругаемся.

И знаете, жить стало гораздо веселее. В моем лексиконе появилась такая фраза: «Мишк, здесь напрашивается известное нам с тобой матерное слово, но из уважения к тебе я его опущу». Все всё понимают, но держат себя в руках. И не нужно при этом строить из себя интеллигентного человека, все просто. А Гриша теперь, когда очень хотел поделиться смешным видео одного из любимых блогеров, бежал ко мне со словами: «Мам, тебе, конечно, не нужно это смотреть, там много мата, но так смешно!»

Комментарии

Дети

Миша

Ты меня всегда называла Мишкой. Никто кроме тебя меня так не называл. Папа называл просто Мишей. Или говорил – дружочек, старик. Я сам ни к кому уменьшительно-ласкательно не обращаюсь, тебя мамочкой тоже не называл.

Про мат

Я слышал, что вы ругались матом. Это было редко, при друзьях, может. Это не было частью нашего общения. Я впервые мат начал использовать в классе третьем, когда старшеклассник, заходя в нашу школьную раздевалку, что-то такое сказал, я уже не помню. Мне понравилось, как это прозвучало, было даже смешно. Я и начал это повторять, пока мне одноклассница не сказала, что я какие-то неприличные слова говорю. И я тогда подошел к тебе и спросил, что означает эта фраза, и ты объяснила, что только в определенных ситуациях и с определенными людьми это допустимо. Оказалось, что не так уж это и смешно. Помню, что на даче кто-то матерился. Но не от вас с папой это пошло. Дома я не ругался. Я думаю, что «спасти ребенка от мата» – утопическая идея. А главное – непонятно, с чем конкретно ты борешься, это особенность языка, язык подвижен. Но нужно понимать границы. С кем можно, а с кем не стоит, где мат уместен, а где нет.

Про развод

Я помню этот период. Вы нам говорили, что папа уехал из-за удаленной работы. Но для меня ничего не изменилось. Папа всегда ассоциировался с каким-то движняком: поехать куда-то, футбол, кино – это все папа. А ты ассоциировалась всегда с ежедневной жизнью. День идет – ты рядом. Так что, когда папа съехал, то ничего не изменилось. Он как был с нами, так и остался. Он всегда много работал, возвращался поздно. Так что все было как обычно. А что у вас там случилось – меня особо не волновало. Но я видел, что тебе плохо, ты много плакала. Помню, что я звонил папе, когда ты плакала, и передавал тебе трубку. Мне было лет десять. Но не помню, чтобы мы с тобой это обсуждали. Глупо это и непонятно зачем. У меня до сих пор к вам вопросы остались. Я не понимаю, в какой момент ты реально думала, что он уехал по работе, и когда поняла, что он от нас уехал. Вы сами-то не разобрались тогда толком. Большой успех, что никакого крушения не случилось, никак на нас ваш развод не отразился. Я к вам обоим хорошо отношусь, мы хорошо общаемся. Есть вопросы, но это мелочи по сравнению с тем, что бывает в разных семьях – крики, алименты и ненависть. Ничего из этого у нас не было.

Гриша

Ты меня называла Гришкой и Мешок с картошкой – не знаю, кстати, почему. Я думал, потому что я толстенький такой был. Вот только сейчас, в пятнадцать лет, я узнал от тебя эту историю про складки и прочее. Странно было, но я привык.

Про мат

Мы понимали, что детям нельзя ругаться, а взрослым можно. Но я тебе всегда показывал видео с матом, просто говорил, чтобы ты не обращала внимания. Некомфортно было немного, да. Я уважаю семью, не матерюсь дома. Но когда играю, приходится ругаться, да, там этого не избежать.

Про развод

Я понимал, что у тебя кто-то появится после развода с папой. Это нормально. Вот у моей подруги родители развелись и нормально – у папы девушка новая, у мамы тоже парень. И помнишь, я тебе сразу говорил, кто мне понравился, а кто нет.

Друзья

Мария, тридцать семь лет, двое детей семи и десяти лет

Детей я называю странно. Это еще из моего детства. Имя именем, а ситуационные кликухи рулят. Дочь Полина у нас – Гном. Не потому, что похожа. Я читала что-то по физике, а там все время поминали полином Ньютона. Полином – Полина – Полигном = Гном. К уменьшительно-ласкательным суффиксам мы с мужем не склонны, но вот новые слова в нашем языке появились – едим мы не картошечку, а картоплю, так сын Миша говорит. А пьем мы водУ, как говорит Поля. Мама называла моего брата «сыночек – сахару кусочек», я Мише так же иногда говорю, но это больше троллинг. А могу сказать «Эй, Санчо-пончо, дуй в магаз!» Гнома дочкой не называю, «лапушкой» могу. Меня саму полжизни называли Тетушкой. От какой-то сказки пошло – тетя Мотя обормотя, что-то такое было. И, кстати, я ничего не имею против свеколки с чесночком – звучит гораздо вкуснее, чем свекла с чесноком.

Ольга, 40 лет, двое детей девяти и шести лет

Детей чаще всего зовем по именам. В приступах нежности в ласковой форме, например Гришуня. Старшего сына в совсем младшем возрасте звали Бусинкой и всяческими производными от этого слова – из-за больших круглых глаз-бусин. Но в какой-то момент он сам попросил перестать его так называть, потому что «уже взрослый». Тогда ему лет пять-шесть было. Для меня самой, кстати, это тема больная, потому что в детстве меня очень долго звали «домашним» именем, производным от Оли, которое со временем стало страшно меня раздражать. Но еще долгое время после этого меня звали этим дурацким именем, даже несмотря на мои неоднократные просьбы этого не делать. Обращение «сын» обычно используется в случаях, если дети косячат и надо призвать их к ответственности. Каких-то специальных детских слов в нашем языке не появилось, только поначалу, когда дети выдавали всякие забавные слова. Но от уменьшительно-ласкательных суффиксов меня с души воротит просто, поэтому никаких «супчиков» и «котлеток». Хотя когда дети были совсем маленькими еще, злополучное «кушать» все-таки иногда проскакивало в речи, это да. Но не очень часто».

Мария, 26 лет, годовалый ребенок

В разговоре с кем-то всегда называю сына по имени, в разных формах. Когда зову его – тоже, хотя иногда проскальзывает «сынок», да. А вот в семье в самом узком смысле этого слова (муж, я, сын) как только не называем. Всякие прозвища у нас активно практиковались и до появления ребенка, поэтому тут изначально было без вариантов. Доходит до очень странного иногда: от «сладкого абрикоса» до «дяди Пети», хотя сына зовут Мирон. Наш язык не сильно изменился, уменьшительно-ласкательные суффиксы я и до рождения ребенка использовала. Может, что-то проскальзывает случайно, но стараюсь не перебарщивать с этим. Со словом «кушать» у нас пятьдесят на пятьдесят: в половине случаев говорю «кушать», в половине – «есть», но хочется постепенно избавиться от этого слова.

Анна, 44 года, трое детей четырнадцати, одиннадцати и девяти лет

«Кушать» или «есть» – вообще не придаю значения этому. Могу то так, то так сказать. А вот все эти «доченьки» и «сыночки» не переношу. Вот эти все слюни, не могу прям.

Когда муж называет Алису «доча», у меня дергается глаз. Видимо, его это радует, потому и называет ее так при мне. Язык не изменился: морковка она и есть «морковка», а штаны «штанами» и остались. Хотя вот свекровь говорит детям «свеколка» – вот тут я про себя взрываюсь.

Наталья, 35 лет, детей нет

Помню, что мы сели втроем с родителями за стол, и мне сказали, что папа от нас съедет, что родители не разводятся, но вот нужно пожить раздельно. Никаких разговоров про чувства и их угасание не помню. Мне было лет четырнадцать. Я бы не сказала, что это была проблема для меня, мне вообще было не до этого: пьянки, гулянки, друзья.

Никакого дискомфорта мне эта ситуация не доставляла. Родители продолжали нормально общаться, все было хорошо. Не знаю, что было бы, если бы они продолжали жить вместе. Наверное, стало бы заметно, что все не очень.

Я помню, промелькнула мысль, что было бы прикольно пожить с папой. Не знаю, как мне пришла в голову эта идея. Но я подумала, что маме будет от этого плохо, и передумала. При этом я была в какой-то странной обиде на маму, мне казалось, что этот развод – ее инициатива, что если бы не она, то все было бы по-прежнему. Вообще, я сейчас думаю, что маме было сложнее всего из нашей троицы: папа съехал, и она осталась наедине со мной, со сложным подростком.

Александр, тридцать три года, детей нет

Мои родители – в особенности мама – никогда не были против уменьшительно-ласкательных суффиксов. «Ласковым» было все вокруг: от еды до канцелярии. А уж слово «кушать» и вовсе часто звучало как «кушаньки», причем мама до сих пор может так сказать (а я уже не подросток).

Про претензии к слову «кушать» я услышал только после переезда из родного города в Москву. До этого мне и в голову не приходило, что его избегают. Кажется, дядя (брат мамы) тоже говорит «кушать», а значит, что слово использовали еще мои бабушка и дедушка. Я не вижу ничего плохого в этом слове. Возможно, здесь дело в диалекте: на Урале его никто не стесняется (по крайней мере, никто из моих знакомых и друзей). Так что я бы отнес его к регионализмам.

А что касается имен для детей, то для мамы и папы я всегда был «сынок» и «сыночек». Ничего из этого меня не коробило, даже на людях. По имени меня называли, но ничего сверхъестественного. Какого-то особенного имени, которое было только дома, у меня нет. При этом у меня никогда не было ощущения, что со мной сюсюкаются. В таких выражениях я вижу нежность и любовь, а готов ли ее сам проявлять к своим детям, будет видно.

Есть мнение, что сюсюканье и особый язык проявляется у молодых родителей после рождения ребенка в первые месяцы. Зачастую многие так выражают свою любовь к ребенку. Соглашусь с тем, что слушать такие выражения на протяжении долгих часов невозможно. Тем не менее это личное дело каждого, и злиться за это на родителей не стоит. Пойду покушаю».

Взгляд Марка

Разделяю негодование Юлии по поводу детского языка. Сюсюкаться с детьми – такая же пошлость, как вести знакомого-грузина непременно в хинкальную или заставлять знакомого-еврея танцевать под «Хава нагилу». И кстати, детство как обособленный институт – завоевание эпохи Просвещения. До нее к детям относились почти как ко взрослым. Но где же здесь психология?

За «детским языком», как и за многими стереотипами и штампами, стоит: а) нежелание глубоко погружаться в контакт с собеседником; б) установка, что это единственно правильно; в) желание получить одобрение у родителей ребенка; г) отказ признавать в ребенке полноценного человека и д) страх своей спонтанности. Да, многие боятся говорить с детьми о серьезном и важном, как-то их этим повредить, поэтому выбирают проверенные временем штампы.

О чем же говорить, если не о чем говорить, но нужно? Ребенок в этот момент может уловить те же чувства, что и телезритель при просмотре предвыборного ролика какого-нибудь кандидата: по обе стороны экрана понятно, что новые дороги останутся обещаниями, кругом вранье, тем не менее «так положено». На самом деле от тотального вранья и лицемерия страдают все стороны диалога.

А вот позиция Юлии говорить с детьми честно и по-взрослому дает им возможность отведать редчайшего в наших широтах плода: уважения к их личности.

Чтобы сообщить детям о разводе, следует вначале признаться себе, что этот разговор – невероятно тяжелый. Могут не понять (поначалу), могут обвинить.

Почему Юлии показалось враньем, что «идеальный брак – когда родители паритетно занимаются детьми, практически не будучи связаны друг с другом»? Потому что частичная правда – разновидность вранья. Потому что связь, влечение мужчины и женщины – основа семьи, а когда его нет, остаются родительские обязанности и одиночество, неудовлетворенность. Но правду на всю катушку не так-то просто выдержать.

Ко мне однажды пришла клиентка, которая попросила помочь вернуть радость в жизни, ее желания, «ее голос». Когда процесс пошел, оказалось, что «быть настоящей собой» она заказывала только до и после работы, а с девяти до шести она требовала оставить все по-старому, чтобы не ссориться с начальством. Когда я сказал, что не способен дать ей частичную свободу, она в гневе ушла.

И немного про детей и родительские эмоции. Благодаря книгам, подкастам и роликам на ютубе психологическая грамотность россиян сейчас велика как никогда прежде. Многие родители усвоили, что с детьми лучше общаться «я-сообщениями»: вместо «руки у тебя из задницы» гораздо экологичнее сказать «я разгневана и расстроена тем-то и тем-то». Всем нам хочется быть идеальными родителями и вырастить самых лучших, самых психологически здоровых детей. Увы, это мечты. Любое общение порождает стрессы и конфликты, которые могут привести и к травме, но главным образом это все питательная среда для личностного роста ребенка. А перестройка сознания, отказ от впитанных в нашем еще детстве фраз вроде «ничего тебе доверить нельзя» и «получишь еще двойку – станешь дворником» – настоящая духовная работа, требующая ресурсов и времени! Главное – не убить себя виной, когда снова проскользнет в вашей речи что-то про «слона в посудной лавке» или нечаянный матерок после опрокинутой ребенком кастрюли борща. За это всегда можно извиниться.

Про любовь

Я всегда чувствовала родительскую любовь, но она была неосязаемой

Мои родители в молодости увлекались Бенджамином Споком. Это американский педиатр середины XX века, известный своими довольно неоднозначными суждениями в области воспитания детей. Главное, что он сделал – убедил матерей в том, что растить детей можно с удовольствием, любить и ласкать детей очень нужно, а самим следует быть поспокойнее, тогда и ребенок будет счастливее. Я про него впервые услышала в таком ключе: «учил воспитывать детей, а от него самого дети отказались». В общем, неоднозначный специалист, я же говорю.

Но книги его явно были модными, и родители мои некие знания от него точно почерпнули. Например, про любовь между братом и сестрой – а точнее, как избежать ревности между старшим и младшим ребенком. Все детство я слышала одну и ту же историю. Когда я родилась, мы жили в однокомнатной квартире, и меня, грудного ребенка, выкатывали в коляске по ночам на кухню – брату моему это объясняли так: чтобы это крикливое создание тебя не разбудило. И вот ночь, я кричу, а родители мои не встают, а тихонько ждут, пока мой четырехлетний брат (тот самый, который к этому моменту уже читать сам научился, я вам рассказывала) не проснется и в сердцах не обвинит родителей в черствости и не поплетется на кухню укачивать меня. Таким образом они как бы вызвали у брата чувство ответственности за меня, потому что «никчемные родители» даже проснуться не могут. То есть ревность заместилась опекой. Такой вот подход.

Я всегда чувствовала родительскую любовь, но она была неосязаемой. Объятия, поцелуи, похлопывания – все эти тактильные проявления чувств не были у нас приняты. Ни со стороны родителей или брата ко мне, ни с моей стороны. Может быть – и наверняка – это все было в младенчестве, но к сознательному возрасту я с такой близостью с родителями уже не сталкивалась.

Бабушка целовала меня часто, это я помню. И очень хорошо помню свои ощущения от бабушкиных объятий и поцелуев лет с десяти: было неловко и некомфортно. Прежде всего от того, что меня не спрашивают, хочу ли, чтобы меня обняли или поцеловали. Я очень четко ощущала себя взрослым человеком с личными границами, которые, конечно от большой любви, нарушались.

Вообще проявление своих чувств в виде прикосновений для меня всегда было чем-то очень специальным, требующим подготовки и осмысленной проработки. Я будто робот просто знаю, что в этой ситуации хорошо бы человека обнять, а в этой поцеловать, а сейчас можно приобнять, и действую по плану. Дружеские поцелуи в щеку, например, для меня неприемлемы – не заложена в моей программе такая функция.

Но при всем этом я, безусловно, чувствую и любовь, и нежность, и привязанность к людям, просто я проявляю ее немного по инструкции.

И как, с учетом таких вводных, дать детям достаточное количество любви и нежности? Инструкция оказалась очень простой: целовать, обнимать и щекотать пятки до тех пор, пока они это позволяют.

«Я родила детей, чтобы целовать их, обнимать и щекотать пятки»

Как я выяснила ответ на главный вопрос материнства

Женская, а в частности материнская, психика, она же такая, хитрая, защищает нас всеми силами. Из младенческого и последующих периодов моих детей мой мозг сохранил несколько историй, которые помогают мне поверить, что я, во-первых, ничего так мать, а во-вторых, прожила эти периоды довольно счастливо. Про то, как мы с мужем по очереди укачивали Мишку в пять утра, чтобы еще хоть часок потом поспать, или как он по ночам ходил с коляской по району, чтобы я хоть немного отдохнула, или дикие стрижки ногтей – все это уже затуманено. А вот запах молока, нежная детская кожа, беззубые улыбки, растопыренные пальцы на ногах, развевающиеся пять волосинок и мирный храп – это записано в памяти очень четко, я и сейчас чувствую все запахи, и улыбка немедленно расползается, и на душе теплеет.

Я обожала прикасаться к детям, вдыхать их, целовать с самого начала. Помните, я рассказывала про происхождение Гришиного семейного имени – Мешок с картошкой? С Мишкой ведь было так же. Вот Мишке месяца три, я покормила его, а потом надо же немного походить с ним на руках – но надо же еще повеселиться не забыть. Я поднимаю его вверх на вытянутых руках, он так смешно повисает, шея практически исчезает, остаются только складки. Он, уже полусонный, довольный и накормленный, смотрит на меня, улыбаясь и пуская пузыри, тихонько вздыхая и чуть ворча по-стариковски: мол, когда ты уже наиграешься и положишь меня в кровать? А мне так весело на него смотреть, на его пухлые щеки, аккуратно сложенные на груди. А потом еще зарыться носом в его шею, скрытую в складках, а там так вкусно пахнет молоком. А еще в этих складках пыль – да-да, пыль, которую я протирала влажными салфетками.

Эту историю про щеки, вздыхания и пыль в складках мои дети слышали от меня многократно – почти всегда я начинаю ее рассказывать, когда сокрушаюсь, как они выросли. «Боже мой, 185 сантиметров! А был же 53! А помнишь, как я тебя поднимала на руках?» Как может восемнадцатилетний Мишка помнить, как я его трехмесячного поднимала на руках? Но я рассказываю эту историю снова и снова, дополняя новыми нежными деталями, потому что так я передаю ребенку свою любовь на протяжении всей его жизни. Потому что это наша с ним неразрывная история, мы пережили эти мгновения вместе, и я не хочу их забывать. Более того, в нем я хочу продлить их максимально долго.

А как мы с мужем «играли на губе» спящего Мишки, а потом и Гришки тоже? Знаете, это очень весело: ребенок сопит, а ты так тихонько пальцем оттопыриваешь ему нижнюю губу, а она потом смешно возвращается на место – такая игра на губной гармошке. Дети на эту историю обычно восклицали: «Ну что вы за родители, как можно было так поступать с нами?» Но смешно же, причем всем.

Где-то с Мишкиных пяти лет – Гришиных двух – мы с мужем начали им читать на ночь. Я, конечно, пыталась таким образом аккуратно привить им любовь к чтению – об этом я вам расскажу в главе «Про школу», – однако из этого ничего не вышло. Но я не догадывалась, что эти предсонные наши чтения с детьми даны совсем для другого – это наше с ними время, когда они слышат мой спокойный голос, когда им самим тепло, уютно и хорошо в своих кроватях, когда горит лишь настольная лампочка, когда Нарния так близко. «А помнишь, – спрашиваю я сейчас Гришку, – как ты вечно через пять минут после начала чтения меня перебивал и спрашивал: «Так, а кто эта Люси? А как она оказалась в шкафу?” – а мы с Мишкой начинали на тебя ворчать, что ты плохо, как обычно, слушал в прошлый раз, где и рассказывалось, как Люси попала в Нарнию сквозь шкаф?» И мы начинаем вспоминать и хохотать. И тепло на душе.

А еще я с детства учила детей одной глупости – правильно растопыривать пальцы на ногах. Да, можно делать это как все, неправильно, оттопырив только большой палец, а можно делать это виртуозно, растопыривая пальцы веером. Вы так умеете? Я умею и показывала этот фокус детям при любом удобном случае – как правило, перед сном.

– А ну-ка, Мишка, растопырь-ка пальцы!

– Ну мам!

И пусть он уже не будет мне демонстрировать свою исполинскую ступню с растопыренными пальцами, а теплые воспоминания все равно нахлынут, это наша с ним нежность и любовь.

А вот дети съездили недавно на дачу и нашли нашу, точнее их, старую красную ванну, в которой я их купала. Они помнят в деталях историю о том, как я купала трехмесячного Гришу, потом уходила его укладывать, а в это время трехлетний Мишка играл с игрушками, разливая воду из ванны по полу. Они помнят эту историю только по моим рассказам – как мне было приятно услышать их радость от этой несчастной ванной, которую они нашли в паутине.

– Мишка, представляешь, когда я о тебе узнала, в тебе было всего одиннадцать миллиметров!

– Гришка, а помнишь, как у тебя был утренник в школе и я пришла посмотреть в восемь утра, как ты играешь на деревянных ложках?

Много-много теплых историй, которые мы проживаем год за годом и которые помогают мне все время им напоминать: я люблю тебя, и я счастлива, что ты есть у меня.

И тут важно: что ты есть у меня ровно такой, какой есть. Каждый раз, когда я недовольна поступком ребенка, я стараюсь не забывать произносить: «Но я все равно люблю тебя, и это навсегда». Я могу расстроиться от его поведения, не понимать его действий, хотеть для него другой судьбы или чего еще угодно – но любить и говорить ему о своей любви я буду всегда.

Говорить – точно, чуть не забыла. Говорю ясно, четко и часто о том, что люблю. А еще о том, что горжусь – и тут нужно каждый раз подчеркнуть чем. Когда Мишка научился делать крутую яичницу с помидорами нам на завтрак, он немедленно стал гуру в моих глазах. И когда я говорила: «Мишк, а сделаешь нам свою вкуснейшую яичницу? Я так не смогу, ты мастер» – это была чистая правда. И я говорила об этой яичнице не только Мишке, но и своим подругам при нем, чтобы было понятно, что я и правда горжусь его умением. Когда Гришка в девятом классе начал вдруг врубаться в физику и химию, я искренне у него поинтересовалась: «Ух ты, ты правда разбираешься? Обалдеть, я в физике так ничего и не поняла, теперь тяжело жить» (об этом я вам еще расскажу в главе «Про школу»). Потому что я правда считаю, что очень круто, что он в чем-то разобрался. Или когда Гришка начал ориентироваться в ценах на мясо в магазине и заявил мне, что «совсем с ума сошли, что так дорого здесь?», я начала немедленно восхищаться его хозяйственными навыками, потому что я, например, цены не отличила бы. Чувствуете? Все время стараюсь подмечать достижения – пусть даже самые небольшие – и искренне восхищаюсь. Это очень просто делать – гораздо легче и приятнее, чем выковыривать из жизни моменты, за которые стыдно и гордиться не хочется.

А еще любовь для меня – это напоминать человеку, какой он красивый. Ведь для меня они очень красивые, и я имею право быть субъективной. Помните, как в фильме «Любовь и голуби» баба Шура никак не могла наглядеться на Нюру – «Ну какая красавица получилась, а, ну никак не могу наглядеться!» Самое крутое – восхититься без причины, неожиданно, вдруг. Вот идем мы рядом по улице, и вдруг я поворачиваюсь и говорю: «Ну красивый, ну сил нет, а!» И улыбки, и смешно. А главное – очень приятно, и ребенку, и мне.

Но все это слова, которые без прикосновений работают лишь наполовину. Я обожаю обнимать и целовать детей. Когда они еще были маленькими, любила с ними немного полежать перед сном. С Гришкой в основном, Мишка уже таких нежностей не позволял. И вот мы лежим с Гришкой, обнимаемся, а он задирает ноги, упирая их в Мишкину кровать на втором этаже. А я щекочу его под коленками, а он хохочет.

– Ну все-все, сейчас не заснешь!

– Засну-засну, но ты полежи еще со мной немного и расскажи еще историю из нашего детства.

Обнимать при любом удобном случае, целовать – сейчас вставая на цыпочки. И все это нужно делать, пока они позволяют. Потому что потом буду жалеть, что не воспользовалась своим правом раньше. «Так, давай одну щеку, теперь вторую щеку, теперь лоб, теперь шею…» – и так до тех пор, пока не услышу протяжное «ну мааам». Мишку, кстати, я лет с четырнадцати, по-моему, начала спрашивать, можно ли поцеловать – памятуя свое бешенство в подростковом возрасте от бабушкиной ласки. У Гриши почему-то разрешения не спрашивала и не спрашиваю до сих пор – лезу сразу с объятиями.

Помню, как с одной моей подругой, которая не хочет иметь детей, мы вели традиционный диспут на тему «Зачем вообще нужны дети?». Я этих разговоров обычно избегаю, потому что это личное дело каждого. Но здесь спор был интересным, поскольку мы подходили к этому вопросу с очень практической точки зрения. Ну вот зачем нужен ребенок? Чтобы поднести стакан воды в старости? Чтобы продолжить себя в нем? Чтобы исполнить свой долг или свою миссию? Потому что так надо? Мой ответ подругу поразил: «Я родила детей, чтобы их любить, обнимать и щекотать им пятки». Вот такой вот утилитарный у меня подход. Я всегда так и говорила детям, после чего с полным правом щекотала им пятки.

Чем больше своего тепла – и тактильного, и вербального – я успею оставить в их жизни, тем лучше. Это лишь то немногое, что я могу сделать для своих детей. А там посмотрим, кто лучше научился в итоге растопыривать пальцы.

«Мам, главное – чтобы ты была счастлива»

Как я поборола чувство вины за желание любить себя не меньше, чем детей

Не прошло и четырех лет после развода, как жизнь наладилась. Точнее, она вступила в фазу спокойствия, привычки и умеренного течения. Пока в один прекрасный вечер, сидя на кухне, я вдруг не повернулась к Тосе, сидящей рядом со мной на скамейке – она любит так, усесться, как человек, рядом и громко дышать в ухо, – и не спросила ее: «Слушай, а что будет дальше? Мы так и будем с тобой куковать всю жизнь? Ну, то есть я не против, конечно, но это что, все? Счастья женского у меня больше не будет?» Тося шумно зевнула и решила переждать, пока хозяйка наговорится вдоволь.

А вопрос для меня был непраздный. Я будто не пускала раньше в себя эту мысль, не давала ей развиться, чтобы не сбить этот размеренный темп жизни, который я наладила. А тут расслабилась, и предательская мысль залезла-таки в голову.

Но ответа не было. Очень много неизвестных переменных и входящих условий было в этом уравнении. Мужчина, с которым будет хорошо не только мне, но и детям. И тебе, Тося-дурында, да, тоже должно быть с ним неплохо. И как-то все это должно гармонично закрутиться. А жить мы где будем, если до этого дойдет? Привести его в дом с детьми? Нет, на этот счет у меня с бывшим мужем была договоренность – наш дом остается только домом для нас с детьми, никаких посторонних мужчин и женщин, которые могут появиться в наших жизнях, в этом доме не должно быть. Так как же быть? Переезжать с детьми к нему? И тут, конечно, подействовал мой любимый жизненный подход: все это очень сложно, требует неимоверных усилий, непонятно, что там за поворотом – а вдруг будет хуже, чем сейчас? Поэтому я решила избрать единственный, как мне казалось на тот момент, возможный вариант решения проблемы: ничего не делать и ждать, что оно как-нибудь само решится.

Вообще-то я не из тех, кто готов жертвовать своими интересами ради детей. Надеюсь, вы это уже поняли. Я не готова отказываться от своих желаний, даже если это влечет за собой какой-то напряг. Если я не могу пойти в салон красоты, чтобы сделать маникюр – не с кем детей оставить, – значит, я нахожу мастера, который ходит ко мне домой. Но почему-то в вопросе налаживания личной жизни я дала слабину: проблема оказалась труднее, чем я предполагала.

И понятно почему. В глубине меня отчетливо сидело чувство вины. Не знаю, за что. Казалось, что будто не могу себе позволить навязать детям кого-то чужого. А без навязывания ведь никак не получится – так я думала.

Потом я вдруг придумала, что мне просто не нужны серьезные отношения – куда как проще заводить «легкие романы» без обязательств. И приводить домой никого не нужно, и дети никак не пострадают. Кажется, идеальный вариант. Но подождите минутку: а как же забота, чуткость, совместные путешествия, внимание, знакомство с друзьями и, все-таки, открытость с детьми? Формат «легкого романа» себя не оправдал, хотя и был опробован.

Вернувшись в исходную точку, я решила последовать примеру так осуждаемой мною раньше подруги, как это всегда у нас бывает. Эта самая подруга разошлась с мужем, когда дочери было шесть лет. Чтобы «не травмировать ребенка и не нарушать ее связь с отцом», мать решила подзабить на свои личные потребности и «подождать, пока дочь не подрастет». Сначала дочь была маленькой, потом она вошла в «трудный подростковый период, когда ничего не объяснишь», потом у нее наступила пора выпускных экзаменов и первой любви одновременно, потом она поступала в университет. В общем, до двадцати одного года никак не получалось дочь не травмировать. А когда уже захотелось немного потравмировать, то обнаружилось, что подруге уже сорок восемь лет. И нет-нет, да и проскальзывают фразы «я лучшие годы тебе отдала». Конечно, можно и в семьдесят найти себе любовь и заботу, но как-то не хочется терять предыдущие десятки лет – без этой любви и заботы, правда?

Так вот, до развода я всячески эту подругу осуждала – за глаза, конечно, – виртуозно находя нужные аргументы. А когда сама оказалась в похожей ситуации, то вдруг струсила. Нет, я все же не поставила себе каких-то временных рамок – например, вот поступят дети в университет, и тогда… Я просто оставила все как есть, то есть приняла то, что мой soulmate на все времена – это Тося.

Как часто бывает в моей жизни – сама она, жизнь, и подтолкнула меня к решению. Я познакомилась со своим Зазнобом в октябре 2019 года. Страсти о новой заразе из Китая до нас пока не доходили, так что жизнь была счастливая и спокойная, как теперь уже очевидно. Первые месяцы наш роман был удаленным, на расстоянии – мы ежедневно созванивались и болтали. Поэтому знакомство с детьми произошло как-то само собой – я ставила планшет с его говорящей в скайпе головой на кухне, пока готовила, дети проходили мимо, здоровались, мы вместе что-то обсуждали. Как-то все легко получилось. Потом Зазноб вернулся в Россию, мы начали встречаться вживую и сразу пошли вчетвером, с детьми, куда-то гулять, потом в кафе. И они «сжились» друг с другом с первого момента – никакого напряжения, тягостных минут молчания и потирания рук. В общем, повезло.

Все бы ничего, пока Зазноб меня как-то не спросил: «А что мы будем делать дальше? Я хотел бы жить вместе». Ответить было нечего, потому что плана на этот счет у меня не было. Помню этот дивный наш диалог:

– Я не могу привести тебя в наш дом.

– О’кей, давай снимем квартиру и будем жить все вместе там.

– Я не хочу навязывать тебя детям – одно дело ходить вместе развлекаться, и другое дело – видеть тебя каждый день в трусах.

– Так, хорошо. И что нам делать тогда?

– Понятия не имею.

Не знаю, почему этот образ меня так пугал, видимо, насмотрелась в каких-то мелодрамах, где отчим разгуливает перед детьми в трусах. А уж это ужасное слово «отчим» вообще выворачивало наизнанку.

К марту 2020 года коронавирус был уже на пороге. Я вдруг решила проявить неожиданно откуда взявшуюся гражданскую ответственность и сдала кровь на антитела. И вдруг оказалось, что этот самый вирус у меня есть, да еще и в острой стадии (хотя потом выяснилось, что ошиблись немного, но дело не в этом). Звонок из Минздрава застал меня на стоянке около ИКЕА – мой карантин официально стартовал. В такой непонятной ситуации, конечно, нельзя было подвергать опасности детей – на самом деле я не могла упустить возможность не гулять с Тосей хоть две недели – так что на вопрос «где вы будете проводить свой карантин», я не раздумывая назвала адрес Зазноба.

Это был безусловно наш медовый двухнедельный месяц. Мой отпуск. Мое женское счастье. Все это происходило на фоне рушащегося мира с волной ограничений, масок и страха умереть. Но все равно это было долгожданное счастье.

С детьми на этот период я попросила пожить бывшего мужа. Усмирить чувство вины получалось с трудом – на голос внутри «ты бросила детей, у них же нет еды, как они без тебя выживут, ты просто эгоистка, повесила на них еще и собаку» я отвечала себе просто: это форс-мажор, в сложившейся ситуации я поступила правильно.

Мы созванивались с детьми, я пыталась контролировать, что и как они едят, представляла себе жуткие картины грязного туалета и разбросанной одежды. Но знаете, что выяснилось? Что от моего отсутствия мир не рухнул. Туалет мог быть грязным, но потом все равно помытым, одежда могла быть разбросана, но потом все равно собрана, но главное, что меня шокировало: без меня жизнь продолжается. И даже Тося, собака, прибавила в весе от счастья.

Вообще-то, сказал мне тогда бывший муж, я не вижу причин, почему бы мне теперь не пожить с детьми. Ты пожила, теперь я поживу. Я была ошарашена этим предложением, абсолютно не готова к нему. С одной стороны, меня душило возмущение: как это так, я что, больше детям не нужна? Они выросли и теперь могут обходиться без меня? С другой стороны, я не могла сама себе признаться, что это идеальный вариант, при котором будут счастливы абсолютно все. А не могла я себе признаться в этом ровно потому, что мать не может бросить детей – именно так это и выглядело у меня в голове: если я не живу с детьми, значит, я их бросила.

Детям было тринадцать и шестнадцать лет. Да, они уже взрослые, да, сидя дома на кухне, я успокаивала себя, что я рядом с ними, что так и положено – пусть они каждый в своей комнате и занимаются своими делами. Но вот ощущение «так положено» меня успокаивало и придавало сил. А тут мне говорят, что я им больше не нужна.

Самым верным решением было поговорить с детьми. Не ставить их перед фактом, а посоветоваться, честно разложив всю ситуацию на «за» и «против». «Мам, главное, чтобы ты была счастлива. Он тебя замуж зовет? Ты не думай, тебе вон уже под сорок», – как вам такой ответ? Мне полегчало.

Мы решили с мужем попробовать вахтовый метод – жить с детьми неделя через неделю и посмотреть, как пойдет. Пошло очень утомительно: я бесилась от беспорядка дома, бесконечно путала, какие продукты есть в холодильнике дома, а какие у Зазноба, какие-то вещи приходилось возить с собой туда-сюда. Ну и конечно, меня раздражало, что всем эта ситуация подходит, кроме меня.

И знаете, я решила рискнуть. Заткнула свое чувство вины подальше и согласилась на предложение бывшего мужа – о’кей, теперь он живет с детьми, а я играю роль «внешней матери», как я это для себя обозначила. Тут важно подчеркнуть, что я никогда бы на это не решилась – читайте так: я никогда бы не позволила этому счастью случиться со мной, – если бы не исключительные обстоятельства в виде пандемии, которая, безусловно, дала мне возможность прикрыться собой как щитом.

Я была так счастлива от всего происходящего, что трудно передать словами. Дети на глазах становились еще более самостоятельными – деваться было некуда, им пришлось разделить обязанности по дому между собой, Гришка именно в тот период научился отлично разбираться в ценах на продукты, потому что по жребию ему выпало быть снабженцем. Мишка расширил меню, потому что стал чаще готовить. Мы созванивались, гуляли, они приезжали к нам с Зазнобом на ночевки. Ничего из тех ужасов, которые я себе рисовала, не было и в помине.

То есть получается, что нужно было просто позволить себе быть счастливой? Прямо обсудить с детьми, договориться с бывшим мужем, и все, вот оно, будущее уже сегодня? Страшно мне вот отчего: если бы не пандемия, я бы так и сидела на кухне с Тосей, успокаивая себя, что я хорошая мать, потому что сижу дома на кухне, потому что я рядом с детьми. Но оказалось, что быть рядом с детьми – это быть вовлеченной в их дела, обсуждать новости, ловить кайф от любимой мною и ими еды, смеяться и переживать. А сидя на кухне, я была чуть ли не дальше от детей, чем стала, когда съехала от них.

О чем я жалею? Что лишила себя возможности целовать и обнимать их в любую минуту. Но так ли часто я их видела дома? Пожалуй, что нет. Так ли часто я лежала с Гришкой перед сном? Уже нет, он повзрослел. Про Мишку и говорить нечего. Может, я съехала как раз вовремя, чтобы не грустить об этом с каждым годом все больше, находясь рядом с ними? Как иногда артистам удается вовремя уйти со сцены. Но время покажет, кто из нас получил из-за моего поступка травму и что дети будут рассказывать обо мне психологу лет через десять.

Комментарии

Дети

Миша

Помню, как ты читала нам Мюнхгаузена – была такая большая старая книжка зеленого цвета, а еще «Алису в Стране чудес». Ты читала нам главу, я дослушивал и засыпал. А Гришке всегда хватало трех предложений, и он уже спал. И каждый следующий вечер ты приходишь и начинаешь читать следующую главу, а Гриша всегда возмущался, что ты еще предыдущую не прочитала – он же не помнит из нее ничего. И начинается это вечное: «А это кто? А зачем он туда пошел?» Да, Гриша очень много книг должен знать отрывочно, буквально по началу глав. Но ему было нормально, он и сейчас засыпает мгновенно.

Гриша

Ты всегда говорила, что дети нужны, чтобы их целовать. Помню, как мы с тобой лежали перед сном. Для меня были всегда очень важны эти моменты – ты или папа приходили, немного сидели со мной, и я засыпал.

Про чтение

Я вообще не помню, о чем мы читали. Мы же одну книгу читали три-четыре вечера, может, неделю. Я засыпал, а на следующий день ты продолжаешь читать, а я же проспал все. Но мне нравились эти чтения, я засыпал быстро. Мише нравилось.

Друзья

Елизавета, двадцать шесть лет, дочь пяти лет

Мне мама всегда говорила, что я избалованная и надо со мной построже, а то вырасту эгоисткой. Я не понимала, что это значит, но чувствовала, что что-то негативное. Дождаться похвалы от родителей, похлопывания по спине, объятия, поцелуя мне приходилось очень редко. Родители любили меня словами. И то своей особенной любовью, скорее я сама за них додумывала, что они мне хотели сказать. Им всегда было мало – моих успехов, моих достижений. Я все время была «недо». Наверное, это и есть любовь – когда ребенок всегда для тебя не «недо», а «до». Я не боюсь избаловать свою дочь – стараюсь ее все время обнимать и целовать, гладить по голове. Так я ее защищаю и показываю, что люблю. Надеюсь, что дам ей эту защиту на всю жизнь.

Анна, сорок один год, четверо детей пяти, семи, одиннадцати и пятнадцати лет

Я люблю всех своих детей. Честное слово. Иногда не могу отделаться от мысли, что старшего сына люблю больше. Ну он же первый, мы с ним через столько всего прошли. Что это? Это нехорошо так думать? Я их всех целую, обнимаю, все они у меня умные и красивые. Но нет-нет да и сравниваю со старшим. И даже иногда вслух говорю – ты, мол, конечно, не такой умный, как Степан, зато красивый. И знаю ведь, что плохо так говорить, но ничего не могу с собой поделать. Стараюсь работать над собой.

Оксана, сорок три года, дочь пятнадцати лет

Я прошла через развод, когда дочери было десять лет. Вспоминаю как страшный сон. Мужа выгнала из дома за измену. На вопросы дочери сначала отмалчивалась, потом начала раздражаться: что я ей скажу, как объясню, что ее любимый папочка оказался предателем? Потом, говорю, все поймешь, а пока живем без него. Муж пытался сам с ней поговорить, я видела, что она трещит с ним по телефону, они встречаются. Меня все это жутко бесило: получалось, что он бросил меня, а не дочь. Меня будто выкинули из семьи. Стала злиться на дочь почему-то. Какое-то бессилие. Слава богу, подруга надоумила пойти к психологу, стало полегче. Со временем смогла обсудить с дочерью сложившуюся ситуацию. Сейчас уже спокойно позволяю им с отцом общаться. Но выставлять его перед ней хорошим я не могу, все равно проскальзывает мое недовольство им. И понимаю, что он ее отец, но что поделать.

Инга, пятьдесят семь лет, сыновья двадцати пяти лет и тридцати одного года

Мы разошлись с мужем, когда мне было тридцать лет: решили, что не будем мучить друг друга. Другая, видно, у него уже была. Я была еще в самом соку, но струсила. Испугалась, что предам детей ради своего личного счастья. Детей надо поднимать, а что же я буду попой вертеть ходить. Вот и отказывалась и от ухаживаний, и от предложений. Будто вдова какая. Время шло, дети росли. Я крутилась как белка в колесе, лишь бы у них все было. Со временем стала ловить себя на мысли, будто они недостаточно меня благодарят: я им и пироги, и одежду, и любую помощь, а они воспринимают это как должное. «Мать, ну что ты» – вот их любимая фраза все эти годы. А мне обидно. Я же ради них не стала жизнь свою устраивать, чтобы перед ними не ходил чужой мужик в трусах. Очнулась – а парни мои разлетелись кто куда. Один в армию ушел, второй женился. А мне уж под шестьдесят. Былые мои кавалеры испарились, а те, кто и сейчас не против – все больше по компашкам сидят с такими же, как они. Ну ничего, мы с соседкой моей Иркой решили, что какие еще наши годы, обязательно познакомимся с бойкими старичками. Жалею ли я, что тогда, в тридцать, не нашла себе хорошего мужа? Нет, не люблю ни о чем жалеть, как вышло, так и вышло.

Ольга, сорок лет, двое детей девяти и шести лет

Я очень против детоцентризма в принципе, а в особенности создания эдакого алтаря, на который приносится все, в том числе личная жизнь родителей. Не стоит лить слезы по развалившимся отношениям, можно и нужно строить новые. Вопрос только в том, как, когда и в каком качестве представить нового человека детям.

Взгляд Марка

В фильме Кантемира Балагова «Теснота» выпукло показано воспитание ребенка в соответствии с «теорией» – плохо понятыми религиозными запретами. И прямое следствие этого – невозможность диалога живых родителей и детей. Выход из кризиса в картине не показан, но зато его просто и гениально формулирует автор: целовать и обнимать, пока позволяют. Хочется добавить: «и когда хочется самой».

Довольно многие мои клиенты признаются, что не любят касаться других людей, поцелуи в щечку и объятия. Это обычно или верность семейной традиции, или следствие травматичного нарушения границ в детстве. У кого-то это, кажется, часть их природы. Радость объятий может прийти в результате психотерапии при двух условиях: если вам этого действительно хочется и если вы готовы погрузиться в прошлое. И вместо попыток стать Чемпионом Семьи по Обниманиям следует честно признаться себе, что я могу быть холодной, отстраненной, что мне нужно время настроиться на телесный контакт. Это и будет первым шагом к изменениям.

И еще немного про контакт. Столько искренней радости в воспоминаниях Юли о детях! И большая часть из них посвящена совместной готовке, прогулкам, объятьям… Вывод: любовь есть практика соприсутствия, со-бытия. Письма, звонки, самые лучшие слова о любви – ничто по сравнению с со-бытием. Увы, многие мамы об этом забывают, выходя на работу еще до истечения официального трехлетнего срока декрета. Мне кажется, это неминуемо ведет к дефициту любви и у матери, и у ребенка.

Не заводить мужчину, дабы не навязывать его детям – идея среди женщин сколь распространенная, столь и сомнительная. Новый мужчина с приходом в семью может стать детям другом, наставником, товарищем. Все это не отменяет и не заменяет детям биологического отца. Конечно, новый мужчина – по своей воле – может стать отцом через какое-то время и без всякого навязывания. Навязывание – это попытки «ручного управления» этим процессом извне.

Признавать «отцовство отца» важно не столько детям – они это понимают изначально, – сколько матерям: велик соблазн исключить неугодного мужчину из семьи, «закенселить» его у детей и назначить нового «папу». Иногда это происходит даже без развода: вместо «неугодного» отца на его роль назначается тесть, брат, дедушка или другой «более подходящий» мужчина (а иногда и женщина). Народные мудрости вроде «не тот отец, кто родил, а кто воспитал» только способствуют этому. И это очень опасно. Соблазн дать детям «более лучшего» папу чреват навязыванием ребенку роли чужого ребенка, новому мужчине – роли чужого родителя. От такой театральщины добра не жди.

Поймать чувство вины в поисках новых отношений маме легче, чем клеща на майском газоне. Походы по свиданиям отнимают совместное с ребенком время – вина. Поиск нового мужчины, хотя перед алтарем дала обещание «быть в горе и в радости» с другим – снова вина. И так до бесконечности. Поэтому, чтобы быть свободной в поисках нового возлюбленного, важно как следует осознать ничтожность всех оттенков этой вины.

Про границы

Со мной никогда не играли, притворяясь, что это интересно

Сколько себя помню, я всегда умела играть сама с собой. Видимо, эту привычку воспитали во мне ясли. Мама рассказывала, что первые три дня дались мне тяжело: весь первый день я прорыдала, а второй и третий – просидела на стульчике, развязывая и снова завязывая шнурки на ботинках. Тогда я, видимо, четко поняла, что если сам себя не развлечешь, то никто тебя не развлечет. Дальше я, судя по всему, втянулась в ясельную и дальнейшую детсадовскую жизнь, потому что помню друзей и нашу веселую беготню на площадке.

Но все игры всегда были с другими детьми – не припомню родителей рядом с куклами, кубиками и детскими книжками.

Первая и самая любимая осмысленная игра, которую я помню, называлась «Найди в атласе». Дедушка гениально придумал, как меня занять на долгие часы, да и самому развлечься. Итак, мы брали книгу «Атлас мира», две трети которой занимали карты, а оставшаяся часть представляла собой список всех городов в алфавитном порядке с указанием их широты и долготы. Дедушка торжественно называл какой-нибудь Куала-Лумпур и – время пошло! Я открывала алфавитный указатель, искала этот город, потом смотрела его широту и долготу, а также номер страницы с картой, где уже нужно было ткнуть пальцем в искомое место. Ничего более заразительного, задорного и азартного из детских игр я не припомню. Никакие куклы, детские кухонные наборы и конструкторы не приносили мне столько радости, как игра с атласом.

С дедушкой и бабушкой я каталась на каруселях, ела сахарную вату и водила по кругу пони. То есть они заходили на мою детскую территорию и развлекали меня там. Хотя знаете, что я вспомнила – игру в петуха! О, это было гениально. Мы садились на даче каждый вечер и играли в карты в – внимание! – азартную карточную игру, которая называлась «Петух». Это такая лайт-версия преферанса, как раз чтобы не сильно просчитывать ходы, но все же нужно было делать ставки и брать взятки. Или не брать, когда это невыгодно. В общем, стратегическое мышление приветствовалось. Так вот мне, еще дошкольнице, выдавался пятак, и мне иногда даже приумножить его получалось.

Родители чаще всего звали меня на свою территорию, чем заходили на мою. Папа, например, обожал сказку Пушкина о золотом петушке. Мне кажется, он начал мне ее декламировать лет с четырех, а уже лет с пяти мы с ним взахлеб рассказывали ее наизусть вместе.

Вот это вот «Государь! проснись! беда!» мы так истошно орали, что мама начинала беспокоиться, не случилось ли чего. Не помню, чтобы мы читали сказку про грибок, зайчиков или еще чего-то – а вот царь Дадон был со мной все детство.

Да, были еще совместные просмотры диафильмов. О, это гениальное изобретение, будто специально созданное для того, чтобы родители не забивали на детей. Ведь диафильмы ребенок не может сам себе включить – ну по крайней мере в том возрасте, когда они ему действительно интересны. И тут родители выступают настоящими магами: папа вешал белую простыню, доставалась коробку с маленькими катушками, на каждой из которой было название сказки. Пока устанавливали проектор, можно было выбрать, какие истории будем смотреть. «Али-Баба и сорок разбойников», «Золотая антилопа», «Красная Шапочка», «Легенды и мифы Древней Греции» – все это для меня озвучено голосами родителей. Но мне всегда было очевидно, что выбирали они эти сказки исходя из своих интересов тоже.

А фильмы? Не припомню опять же, чтобы я с кем-то из взрослых смотрела свои любимые фильмы-сказки Михаила Ромма – вот эти все музыкальные истории, начинающиеся с открывающей ставни бабульки. Ну вы должны помнить.

А вот как боялась голову высунуть из-под одеяла одним прекрасным вечером – прекрасно помню. Бабушка с дедушкой еще потом удивлялись, а чего это, действительно, их пятилетняя внучка никак не может отойти от вечернего кинопросмотра? А и правда, чего это я. Просто после программы «Время», которую я почему-то смотрела, – наверное, потому что она шла после «Спокойной ночи, малыши» – в субботу вечером начался дивный фильм, как раз для детей, – «Человек-невидимка». Американская черно-белая экранизация 1933 года, включенная, между прочим, в классическую серию фильмов ужасов студии Universal. И вот я, пятилетняя, наблюдаю, как главный герой начинает потихоньку, медленно так, разматывать свои бинты, и выясняется, что подбородка нет, а потом и глаз нет – ничего нет! На всю жизнь запомнила этот страх. Такое со мной любили смотреть, опять же зазывая на свою территорию.

Как и с едой – мне предлагали массу всего интересного посмотреть, послушать, почитать, а дальше я уже выбирала сама – вернуться к своими зайчикам и бабульке со ставнями или приобщиться к чему-то интересному родителям.

Когда мне было тринадцать лет, в России начали показывать по телевизору британский сериал «Дживс и Вустер». Мама с инязом в кармане и работой над школьными учебниками по английскому языку не могла, конечно, упустить возможность посмотреть легендарную экранизацию Пелема Вудхауза. А я просто хотела посидеть рядом, ну и заодно узнать, что там уж такого смешного в этом странном сериале. «Дживс и Вустер» – пример отличного английского юмора, замешанного на блистательной игре Стивена Фрая и Хью Лори. Маме бы, конечно, смотреть в оригинале, но тут мне повезло, в 1994 году такой возможности у нас еще не было. Я мало что понимала в сюжете, но мне нравились их костюмы, беготня, ухмылка Дживса и музыкальная заставка к сериалу. А еще мне очень нравилось, что у меня есть что-то общее с мамой, о чем я могу поговорить с ней на равных, по-взрослому. Никто из моих друзей понятия не имел о существовании Дживса и Вустера, а меня буквально разрывала гордость за саму себя.

Со мной никогда не играли, притворяясь, что это интересно, – вот что важно, мне кажется. Мне не читали то, что неинтересно чтецу. Кажется, каждый, кто вступал со мной в любые совместные развлечения, пытался сделать это занятие обоюдно интересным – и от этого получалось очень задорно и увлекательно. А кто же тогда трещал мне над ухом погремушкой и читал сказку про грибок? Кто же теперь вспомнит.

«Ну и куда ты пойдешь? На няню будешь зарабатывать? А смысл?»

Как я нашла оправдание своему нежеланию отдавать всю себя детям

«Я с облегчением узнала, что беременна – теперь я без всяких оправданий и угрызений совести сяду дома и буду заниматься ребенком», – заявила мне счастливая подруга. Помню, как я удивилась: то есть как это «сяду дома» и почему «с облегчением»? Но если вспомнить все ее жалобы на неинтересную и тягостную работу, то все вставало на свои места. Просто так бросить работу и ничего не делать – неловко, поменять работу – нелегко, а так появилась легальная возможность как минимум на три года, а то и больше, сменить надоевшую работу на другую, семейную. Тоже выбор. Но не мой.

Мишка родился летом, первые три месяца я перестраивала свой мозг, привыкая к новой жизни с маленьким кричащим созданием, пускающим пузыри. Потом я пыталась не сойти с ума от усталости, потом войти хоть в какой-то ритм, чтобы спастись от недосыпа. В итоге я обнаружила себя через полгода живущей в четком графике с нечастыми радостными выходами в магазин и к ненавистному дантисту. Меня спасали друзья с нашими пятничными посиделками, но насыщенное свободное прошлое все отдалялось, общих тем для разговоров становилось все меньше, а перемены в светлом будущем казались все призрачнее. Еще через пару месяцев мне стало казаться, что я просто еще один ребенок в нашей семье: я начала терять хоть какую-то самостоятельность, постоянно ссылаясь на усталость и обреченно вздыхая. Я будто постепенно срасталась с ребенком, теряя себя.

Впервые я позволила себе подумать про няню, когда Мишке было около года. «Позволила подумать» – это было именно так, робко и аккуратно. И не было тут страха за страшную фрекен Бок, которая обязательно испортит ребенка и не будет его любить, – я была уверена, что найду заботливую опытную няню, которая не будет так нервничать и уставать, как я, которая будет с удовольствием угукать с ребенком и играть с ним в машинки – чего я не умела делать. Страх был другой – а вдруг мне обязательно за все это прилетит? Потому что что? Хорошая мать сама сидит с ребенком, не доверяет его чужой тете, не позволяет никому выполнять ее материнские обязанности, потому что никто другой не подарит ребенку столько любви и тепла, сколько родная мать. От кого именно мне прилетит и кто все это скажет – я себе не объясняла, просто переживала, что мое желание не быть дома с ребенком все время отдает чем-то ужасным.

Но ужаснее было для меня другое: с каждым новым одинаковым днем я фиксировала, как по капле улетучиваются радость и интерес к жизни. Отсутствие новых эмоций не давало мне наслаждаться жизнью, а следовательно, у меня совсем не было сил радовать ребенка. И это при том, что и муж, и родители, и друзья делали все, чтобы скрасить мою жизнь, вытащить куда-то, развеселить.

«Ну и куда ты пойдешь? На няню будешь зарабатывать? А смысл? Работать с утра до ночи, чтобы все деньги отдавать чужой тете?» – подруга считала, что я просто бешусь от безделья, искренне не понимая моей мотивации. Особенно она хохотала, узнав, что моя зарплата первый год работы после декрета была на три тысячи меньше, чем зарплата моей же няни. Я же была счастлива. Хоть и счастье это было через боль, как у меня по традиции бывает.

Я дико уставала – еще больше, чем сидя с ребенком круглые сутки дома. Но эта усталость была другого свойства, замешанная на угрызениях совести. Встать с ребенком ни свет ни заря, покормить, дождаться няню, умчаться на работу, там мучиться – ага, сидишь вот на работе, развлекаешься, а дома ребенок твой с чужой теткой, – вечером принестись домой, получить ребенка обратно на руки, покормить, помыть, уложить спать. И так каждый день. И выходные. И снова на работу. И изволь все успевать. Ты же мать.

Успокаивало меня и толкало вперед только одно: если я сама собой не займусь, то никто не займется. Я люблю ребенка и сделаю все, что от меня зависит, чтобы он был счастлив. Но отдать ему саму себя не могу.

Дети для меня никогда не были способом для самореализации, вот что, наверное, самое главное. Я чувствовала свою необходимость и значимость не потому, что у меня есть дети, а потому, что я умею делать нечто профессионально и уверенно и это нужно другим людям. И еще ключевой момент: я всегда понимала, что реализовываться в детях очень неблагоразумно хотя бы потому, что этот процесс конечен: дети вырастут, разъедутся кто куда, и привет, не в ком будет реализовываться. А к тому времени навык жизни для себя будет абсолютно утрачен. Меня такая перспектива не устраивала абсолютно.

Наверное, поэтому, например, я так нервно отреагировала на Мишкину скрипочку. Удивительная история, которую очень любят мои друзья, – про мать-ехидну, которая зарубила на корню робкие желания ребенка. Приходит как-то Мишка из школы домой – было это классе во втором – и восторженно рассказывает, как к ним в класс приходил чудесный скрипач, который звал их в музыкальную школу учиться играть на скрипке. «Мама, давай я пойду играть на скрипке!» – воскликнула жертва музыкальной пропаганды. Я даже подумать не успела, как вскрикнула: «Не-э-эт!» – еще мне не хватало этого пиликанья. А нормальная мать как бы поступила? Взяла бы сына за руку и повела в музыкальную школу, чтобы он недели через две сообразил, что учеба игре на этом дивном инструменте займет у него ближайшие 10 лет, тренироваться придется ежедневно, скрипку он эту возненавидит, а бросить все это дело, «когда уже столько сил всей семьи вложено», ему никто не позволит. Так вот я никогда не была способна на такой вклад своих сил и времени в детей – видимо, как раз потому, что цели у меня были другие – не заслужить звание почетной матери, которая «подняла детей», а достичь успеха в своей собственной жизни. За свой счет, а не за счет детей.

Работа позволяла мне не оставаться в одном лагере с ребенком, не становиться на его уровень, не терять его уважения ко мне как к личности, не превращаться в его няню.

Но сейчас, оглядываясь назад, я все же жалею об одном периоде. Гришке было где-то полгода, я снова вернулась на работу, но вскоре пришлось ее сменить – в первый и, надеюсь, в последний раз на какую-то абсолютно бессмысленную и не стоящую никаких моих усилий. И вот теперь, спустя столько лет, я жалею о том, что не осталась тогда с детьми дома. Потому что это как раз тот случай, когда мои усилия на работе абсолютно не были оценены, приносили мне только страдания и разочарования, и все это терпеть только ради того, чтобы осознавать, что работаю, а не сижу дома, было нелепо.

Упустила ли я что-то в детях, доверив их нашим многочисленным няням? Недолюбила ли? Или наоборот, так сильно по ним скучала за день, что только поэтому с таким удовольствием их тискала, вернувшись домой, и охотно читала перед сном? Удалось ли мне своим примером показать им, что еда и подарки берутся не из воздуха, а зарабатываются трудом обоих их родителей? Или я лишь продемонстрировала, что человек способен на многое, чтобы доконать себя окончательно? Главное – что я сохранила свою психику, снова научилась радоваться жизни и была счастлива, хоть и уставала. А счастливая и не постоянно сидящая рядом мать лучше, чем грустная и подавленная. В этом я уверена.

«Вы вообще договор о материнстве изучали?»

Как детям пришлось играть в мои игры и смотреть мои фильмы

Я никак не готовилась к материнству, никаких специальных книжек по воспитанию детей не читала. Но я четко понимала, что игра – это очень важно, потому что это одна из первых коммуникаций ребенка со мной. И тут уже от меня зависит, сделаю я эту коммуникацию веселой и полезной или упущу этот шанс.

Головой-то я это понимала, но вот трясти погремушкой, приговаривая какую-нибудь прибаутку или напевая веселую песенку, я не могла. Я не актриса и не клоун, у меня нет навыка перевоплощения. А главное – я не хочу притворяться и строить из себя какого-то другого человека, чтобы в момент, когда ребенку погремушка уже будет не интересна, он не удивлялся, а куда делся клоун.

Чтобы вы понимали степень моего непринятия классических детских игрушек: мы очень хотели как-то занять грудного Мишку (да и Гришку потом тоже) в момент, когда он уже накормлен, но спать почему-то не спешит. Для этого предусмотрена гениальная конструкция – мобиль. Под «мелодичную», как утверждают авторы изобретения, музыку ребенок, лежа в кровати, наблюдает за медленно вращающимися подвесными игрушками. Вся разница между мобилями в этих самых игрушках. То ли мы такой мобиль выбрали сами, то ли нам кто-то подарил, но вместо хрюшек, зайцев и летающих слонов у нашего ребенка перед глазами крутились висельники. Ну не буквально, конечно, но прямо подвешенные за шею человечки. И так они гармонично сочетались с «мелодичной» музыкой, что удивительно смешно становилось. Так мы и называли их – висельники. И так я потом о них уже подросшим детям и рассказывала – вот были вы маленькие и любили смотреть на висельников. Позже выяснилось, что некоторые взрослые, услышав от наших детей эту историю, вдруг переставали улыбаться.

Ну хорошо, висельники нас спасли на какое-то время, но с растущими детьми требовалось играть уже по-настоящему. Я не любила ни лепить, ни рисовать, ни клеить. Что же делать? Играть в то, что нравится мне! Гениально, по-моему. То есть мы с мужем решили отнестись к детству наших детей очень эгоистично, воспользоваться моментом и поиграть во все, во что не успели в своем детстве.

Я бы, конечно, развернулась по полной, если бы у нас были девочки, но в нашем случае главным по игрушкам – читай, по своим хотелкам – был их папа. И пошло-поехало: в магазине игрушек сметались машинки на пульте и хитрые конструкторы, дома они часами потом возились со всем этим богатством, пока все не разбирали по частям, собирая в какие-то новые неведомые конструкции. А еще родительство же открыло для нас мир Lego, которого в нашем детстве не было. О, сколько часов мы провели с детьми за собиранием машин, зданий и целых городов с заправками, магазинами и парками аттракционов!

Или вот еще: я всегда обожала собирать пазлы. Но до рождения детей это занятие казалось пустой тратой времени: всегда нужно было куда-то бежать и заниматься более важными делами. Но теперь обстоятельства были на моей стороне. Мы собирали с детьми сначала небольшие детские наборы с крупными кусочками, потом выбирали уже кусочки поменьше и картины посложнее. Очень быстро я оставалась с этими сложными пазлами наедине – дети уходили играть в свое.

Вспоминая свои детские азартные игры в «Петуха», я все ждала, когда смогу играть так же и со своими детьми. Но что-то карты их не заинтересовали. Зато они бесконечно могли наблюдать, как мы с друзьями играем в настольные игры-стратегии – это было всегда весело и шумно, несмотря на отсутствие денежного азарта. Тоже важный момент: дети видели, что я не прочь поиграть – а значит, я просто жду, когда им захочется примкнуть к моему игральному миру.

Или вот книги. Я вам уже рассказывала, как я читала детям перед сном и как Гриша все время засыпал раньше времени, а потом не мог понять, о чем мы читаем и кто все эти люди. Так вот – а что же я им читала? Выбор мой был эгоистичным. Например, я часто читала детям Агату Кристи – особенно обожала недлинные рассказы про Пуаро и лейтенанта Гастингса, их хватало как раз на три вечера – так, чтобы к развязке детективной истории Гриша уже напрочь забыл про завязку. Или вот Зощенко – я обожаю его рассказ «Баня» – я читала его детям миллион раз, смеялись до слез.

Но ладно, бывала и детская литература: мы перечитали до дыр всю серию книг про ворчливого старика Петсона и его егозу-друга кота Финдуса. Шведскому писателю Свену Нурдквисту удалось примирить меня с детской книгой: вполне себе взрослые истории с отлично прописанными персонажами и хорошим юмором. Видимо поэтому наши читальные вечера с детьми были обоюдно интересны – мне действительно хотелось читать и читать дальше. А еще был Гарри Поттер и фавн, мерзнущий под снегопадом в Нарнии, – было волшебно и уютно. Вспомнят ли сейчас мои дети что-то из книг, которые я им читала? Не уверена. Полюбили ли они сами читать? О, об этом я вам расскажу в главе «Про школу». Но важно другое: вполне может оказаться, что этот наш совместный ежедневный читальный час дал им больше материнского тепла и нежности, чем все мои слова и объятия за все годы.

Кстати, отсутствие в моей жизни с детьми всяких прибауток и поговорок аукнулось мне спустя годы, когда мы с Мишкой поплелись на психологическое собеседование: он поступал в пятый класс в другую школу, и нужно было обязательно удостовериться, подходит ли ребенок психологически к этому сложнейшему шагу. Я все голову ломала, зачем мне-то рядом сидеть нужно. А потом стало понятно зачем. В общем, сидим мы с Мишкой перед милым психологом, она какие-то вопросы ему задает про учебу, я не слушаю. И тут вдруг пауза повисла. О, думаю, интересно. Психолог повторяет вопрос: «Миша, все-таки подумай, как ты понимаешь поговорку «Семь раз отмерь, один раз отрежь»? Мишка подумал и выдал: «Вы знаете, вроде слышал эту поговорку, но никогда не задумывался о ее смысле». Психолог немного опешила и перевела внимательный взгляд на меня. Мол, мамаша, вы-то куда смотрели, что ж вы за десять лет так ребенку и не объяснили значение важнейшей поговорки современности? Вы вообще договор о материнстве изучали? Там черным по белому написано: читать поговорки, а не Агату Кристи! Прокрутила я у себя в голове всю эту непроизнесенную тираду, улыбнулась и пожала плечами. Мишку в школу приняли, несмотря на нерадивую мать.

Вот с чем было сложно – так это с кино. Я не хотела смотреть детские фильмы, потом не хотела смотреть «обалдеть какие крутые разводки от пранкеров». Я понимала, что важно быть в курсе и интересоваться тем, что нравится детям, – ну хоть немного разбираться в их вкусах. И я разбиралась в меру своих сил: знала всех ключевых блогеров, задавала вопросы и внимательно слушала сбивчивые рассказы о новых подкастах, клипах и влогах. Но взамен я хотела, чтобы так же разбирались и в моих предпочтениях. А я любила, знаете ли, пересматривать по сотому разу расследования мисс Марпл и Пуаро, а также знала наизусть все четыре сезона «Дживса и Вустера». Какой у нас был выбор? Мы расходились по разным комнатам и наслаждались каждый своим. Система давала сбой во время ужина, когда мы собирались на кухне, и тут был важен кинофон – что включить? Довольно долго мне удавалось провести Пуаро с Дживсом и Вустером довольно категоричным образом: «Я готовлю и мою посуду, стало быть, и увеселительная программа тоже на мне – значит, смотрим «Дживса и Вустера», можете выбрать серию». Но когда уже дети с первых кадров каждой серии рассказывали мне, о чем там пойдет речь и чем все кончится, стало понятно, что пора сдавать позиции. С тех пор мы отвечали за кино по очереди – да, приходилось не просто поглядывать на экран, но и обсуждать происходящее. Иначе было бы нечестно по отношению к детям. Но и их ответственность была высока: помните про нашу договоренность о том, что мы уважаем друг друга? Им приходилось очень ответственно подходить к выбору достойных нашего ужина блогеров – мата было не много. Получается, что небольшие уступки с моей стороны все же позволили моим детям посмотреть и что-то отличное от пранкеров – уже неплохо. Мишка недавно мне сказал удивленно, что никто из его одноклассников даже не слышал о «Дживсе и Вустере». Да, наверное, их родители смотрели этот сериал сами, не поделившись ра

© Гендина Ю. А., текст, 2023

© Клименко Е. Н., иллюстрации, 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

* * *

Посвящается Мише и Грише – всегда помните, что дети нужны только для трех вещей: целовать, обнимать и щекотать пятки

Благодарности

Эта книга не была бы полной без моей команды. Сердечно благодарю гештальт-терапевта Марка Перельцвайга, который буквально по косточкам разобрал мои истории, чтобы дать вам, читатель, профессиональный взгляд на проблемы материнства и успокоить местами. А раскрасить мои счастливые и горестные моменты помогла иллюстратор Екатерина Клименко – если смотреть только на ее картинки, то вообще тепло на душе становится. А еще передаю пламенный привет слушателям моего «Радио Юля» – ваши комментарии к моим подкастам очень сильно помогли.

Отдельное спасибо Александру Вернику, который стоит абсолютно за всеми моими успехами.

Предисловие

Когда я знаю, что мне предстоит сделать что-то, с чем до этого не приходилось сталкиваться, я пытаюсь максимально подготовиться: изучаю инструкции, руководства. Если их нет, то ищу людей, которые с подобным уже столкнулись, и пытаюсь узнать, каково им было и как они решали возникающие проблемы. Вполне разумный подход, мне кажется.

Но что-то этот мой подход совсем не сработал на детях. Мало того, что ничего и близко похожего на это в твоей жизни не было, так еще ты и твои будущие дети настолько уникальны, что это будет лишь твой опыт, помочь некому, «списать» не у кого. Хотя в начале своего пути я еще пыталась следовать утвержденному материнскому кодексу, в котором, кажется, расписано все – от укропной воды до первого зуба. Но оказалось, что есть все-таки в жизни процессы, неподвластные моему любимому правилу «не знаешь как – посмотри в руководстве по эксплуатации».

Но знаете, что мне всегда помогало – особенно в те минуты, когда от бессилия и тревоги сползаешь по стенке? Мне помогала простая мысль: «Я люблю своих детей, делаю для своего и их счастья все, что могу, а это значит, что я хорошая мать. И точка».

Но мне было бы значительно легче, если бы кто-то временами мне на ухо шептал: «Нормально все, я так же себя веду, ничего страшного, не кори себя». Мне бы очень хотелось, чтобы эта книга хоть на секунду стала для вас этим голосом в правом ухе.

Но давайте по порядку. Меня зовут Юлия, сейчас мне сорок лет, в двадцать два года я родила Мишу, а в двадцать пять лет – Гришу. Так что сегодня им восемнадцать и пятнадцать лет соответственно. Я – работающая мать. С Мишкой я провела дома год, с Гришей – полгода. Сейчас Мишка заканчивает школу и готовится поступать в университет. Мы с его отцом никак в этом не участвуем, то есть очень поддерживаем и все такое, но свой дальнейший путь он выбирает сам. Гришка заканчивает девятый класс в уже пятой по счету школе. Что будет дальше – пока непонятно, возможно, и никуда после школы он не захочет поступать, кто знает. Гриша – геймер, мы с ним давно договорились, что он заработает на кабриолет и будет на нем меня возить по воскресеньям на рынок. И мы будем мчаться с этого рынка, а с боковой двери будет свисать зеленый лук. Такой план меня абсолютно устраивает.

Я никогда не любила детские площадки и материнскую тусовку, не любила готовить и всегда забирала себе лучший кусок, никогда не разговаривала с детьми на «детском языке» и сразу объяснила, что «тетями» и «дядями» моих друзей называть нельзя, никогда не заставляла их есть, но с раннего возраста объясняла, как и что нужно пить, чтобы не было плохо. В общем, я оставалась обычным человеком, а не «яжматерью».

Я родила детей первая из своих подруг, и в итоге получилось, что я была первопроходцем и свои материнские открытия совершала в одиночку. Чтобы сохранить себя и не сойти с ума, я выбрала самый простой путь: оставаться собой – той, какой я была до рождения детей. Не насиловать себя, не лепить из себя «нормальную мать». И все было бы ничего, но со временем я обнаружила, что мой подход к материнству не очень-то отвечает общепринятому. Подруги начали рожать, смотрела я на них, слушала и вновь и вновь утверждалась во мнении, что я все делаю как-то не так.

Как мне с этим живется? Чудесно. Пострадала ли я от своих действий спустя годы? И да, и нет, вы в этом убедитесь уже скоро – тем более что мои уже взрослые дети тоже выскажутся в этой книге, и, спойлер, это полный провал, шеф.

Пойдут ли мои дети к психологу ближе к тридцати годам, чтобы рассказать о своих бедах из-за меня? Наверняка. Но они бы скорее всего пошли (а я бы еще раньше), даже если бы я пыталась подстроиться под общество.

Как говорит мой коллега Петр, с которым мы много спорили о методах воспитания детей, «мы еще посмотрим, чьи дети станут алкоголиками».

Для кого эта книга

Моя книга может стать своего рода терапией для тех, кто чувствует, что не вписывается в образ «хорошей матери». Чувствует и закапывает это в себе поглубже, потому что хочется соответствовать ожиданиям, хочется себя переделать. Ан нет, не выйдет. Так вот сейчас будет хорошая новость: прочитав эту книгу, вы поймете, что вы не в одиночестве, мой дорогой читатель. И мы с вами абсолютно нормальные люди.

Если вы пока не уверены, стоит ли вам обзаводиться спиногрызами, эта книга позволит вам заглянуть одним глазком в чудный мир материнства и еще раз убедиться, что пока не стоит в это все влезать, или, наоборот, поразиться, как это может быть увлекательно, познавательно и даже порой весело и приятно.

Если обратного пути уже нет и вы вот-вот станете счастливой обладательницей вкусно пахнущего младенца, то дайте себе возможность расслабиться и почитать о том, «что с ним нужно делать» или, наоборот, «чего в любом случае делать не стоит» – тут уж вы решите для себя сами. У вас будет отличная возможность, как в виртуальном квесте, ходить вместе с героем, не принимая на себя тяжести его решений, а просто наблюдая за его поступками и реакцией на них.

Молодые матери получат эксклюзивный шанс сравнить себя со мной и, опять же, испытать либо чувство сопричастности (что всегда успокаивает), либо чувство злорадства (ага, ну вот, напоролась на то, за что боролась). В любом случае я надеюсь, что книга вас точно развлечет и даст пищу для размышлений.

А вот матери со стажем окажутся в самом выигрышном положении: они смогут сравнить не только мою точку зрения со своей, но и конечный результат от моих и своих усилий. И тут вы найдете большое поле для обсуждений, на что я и надеюсь.

Главное, о чем нужно помнить: я не психолог и не педагог, мой опыт, как и опыт любой матери, уникален, поэтому никакого менторства и ключей к идеальному ребенку вы в этой книге не найдете. Никаких «Как воспитать вундеркинда», «10 способов найти подход к ребенку» и «Идеальная мать – это доступно каждому». Более того, не делайте как я, не воспринимайте эту книгу как руководство к действию. Я даю вам шанс посмотреть, что могло бы быть, если бы вы поступили как я (и то не факт, ведь и дети у всех нас разные). Проживите со мной мое материнство без риска совершить те же ошибки и посмотрите, что из этого может выйти. Убедитесь в своей правоте или, наоборот, допустите возможность другого пути. Понаблюдайте за мной и моими детьми со стороны. Что может быть интереснее?

Как устроена книга

В этой книге вы найдете семь тем, с которыми я не перестаю сталкиваться с того момента, как родился мой первый ребенок. В отношении каждой из этих тем у меня – в силу моего воспитания, возраста, окружения и других причин – сформировался определенный взгляд на жизнь, который, безусловно, отразился на моем подходе в воспитании детей.

Поэтому в начале каждой главы я объясню вам, почему придерживаюсь именно такого подхода, а потом уже на отдельных историях из жизни моих детей вы сможете увидеть, как я претворяла эти самые принципы в жизнь и к чему это все в итоге привело.

Помните, что это не художественный роман, поэтому главы можно читать в любом порядке. Более того, я надеюсь, что вы именно так и будете делать. Вот захотел ваш ребенок проколоть себе пупок, вы взяли с полки мою книгу, открыли главу про свободу и запреты, прочитали историю о том, как Гриша решил во втором классе покрасить волосы в пять цветов, – и вам полегчает.

Кроме того, в каждой главе вы найдете комментарии моих виртуальных собеседников. На самом деле это живые люди – мои подруги с детьми, у которых отличный от моего взгляд на материнство, а также друзья, у которых детей нет, но есть что вспомнить из своего детства.

Свою оценку событиям даст и гештальт-терапевт Марк Перельцвайг. Мне хотелось увидеть его профессиональный взгляд на мою тактику поведения с детьми и сейчас, спустя годы, попробовать ее проанализировать.

Да, важный момент – свои комментарии к каждой главе оставили и дети. Особенно интересен их теперешний взгляд на давние события. Что они запомнили, а о чем даже не вспоминают, как реагируют сейчас на мои поступки и как реагировали много лет назад, и главное – с каким багажом благодарностей, претензий и вопросов ко мне они пришли к своим 15 и 18 годам? Спойлер: все оказалось вообще не так, как я предполагала.

Важная особенность книги – интерактивность. Вот QR-код, с помощью которого можно перейти на чат, чтобы обсудить описанное в книге со мной и другими участниками чата. То есть все, что вы будете с недоумением или с восторгом высказывать подругам, можно будет напрямую написать сразу мне. Устроим дискуссию, послушаем разные мнения – это всегда очень интересно!

Действующие лица

Юлия, 40 лет

Трусливая, но честная мать. Трусливая – потому что по своей материнской дороге шла всегда немного на ощупь, открывая вместе с детьми этот удивительный мир заново, боясь лишний раз свернуть не туда. Честная – потому что не было сил притворяться, что все это легко и приятно, потому что проще говорить правду – особенно детям. Никогда не стыдилась своих слез перед детьми. И да, еще важный момент: никогда не считала материнство поводом изменять себе и своим привычкам. Дети для меня – такие же взрослые, просто неопытные еще.

Миша, 18 лет

«Ну вот же, видите, целых 11 миллиметров!» – так я узнала о том, что у меня будет ребенок. С Мишкой я сдавала госэкзамены, поглаживая его пятку сквозь живот, на удачу. Мы с ним оба первопроходцы – он первый ребенок у меня, а я мать-новичок у него. Так и учились друг у друга смелости, нежности и открытости. А сейчас уже я учусь многому у него и восхищаюсь тем, как быстро во многом он превзошел меня. И это прекрасно.

Гриша, 15 лет

К Гришке я была готова настолько, что он ну никакого горя не знал. Видимо, поэтому этот парень все время смеялся. С Гришей я отчетливо поняла, что значит родить отдельного другого человека – по характеру он абсолютно не похож на меня. Нет ни моей стеснительности, ни моих страхов, ни зашоренности, ни закрытости. Я учусь у Гриши жизни, вот так правильнее, наверное, сказать – умению проживать жизнь на все 100 %, ни о чем не жалея.

Отец детей и по совместительству бывший муж

«Да, я люблю женщин поопытнее», – говорил мне этот 21-летний парень, каждый раз подчеркивая, что младше меня на целых полгода. Я полюбила его за глаза, за озорство, за легкость в принятии решений, за фразу «Ну, тут все просто, смотрите» (помню, как я покорила всю кафедру этой фразой на госэкзамене). Мы стали молодыми родителями и подошли к этому процессу с любопытством и весельем. Например, обожали играть у спящих детей на нижней губе – ну знаете, оттопыривать ее. Вот так стояли, склонившись над кроваткой, и ржали, дураки. Было нелегко, мы уставали, но очень старались. Нас хватило на девять лет. Но для детей нас хватит на всю жизнь.

Наблюдатели

Гештальт-терапевт Марк Перельцвайг (@perelzweig)

По первому образованию юрист, занимался бракоразводными процессами. В ходе практики заинтересовался внесудебными способами разрешения конфликтов: медиацией, а затем и психотерапией. После двух лет личной терапии в гештальт-подходе поступил и окончил Московский институт гештальт-терапии и консультирования (МИГТиК) под руководством В. Сонькина и О. Мовчан. Ведет индивидуальную и групповую терапию в Москве и онлайн.

Специализируется на конфликтах в паре, с родителями и детьми, преодолении разнообразных жизненных кризисов.

«Зачем заниматься психотерапией? Для меня ответом и напутствием стала цитата Лема из Соляриса: «Должен вам сказать, что мы вовсе не хотим завоевывать никакой космос. Мы в глупом положении человека, рвущегося к цели, которая ему не нужна. Человеку нужен человек».

Для меня всегда был очевиден этот перекос. В техническом и научном плане мы совершаем небывалый прорыв. Но все никак не можем ответить на старые как мир вопросы: кто мы? зачем мы живем? как жить с другими людьми? Хитрость в том, что ответ на этот вопрос нельзя прочитать в книге, а можно только прочувствовать изнутри. И это – смысл гештальт-терапии».

Анна, Мария, Екатерина, Елизавета, Игорь и еще много моих друзей и знакомых

Мои друзья и знакомые, которые согласились поучаствовать в написании этой книги и помочь мне выглянуть немного за рамки моего представления о материнстве, посмотреть на их опыт и их представления о правильном и неправильном. У кого-то из них совсем маленькие дети, у кого-то уже повзрослее. Не менее интересен взгляд на мои материнские истории и тех, у кого детей нет, но кто отлично помнит, как вели себя с ними их родители и к чему это все привело в их уже взрослом возрасте. Кажется, нам всем вместе удалось обрисовать полную картину и привести вас, дорогой читатель, к неутешительному выводу: все усилия тщетны. Так что делай со своим ребенком что хочешь, но не навреди ему.

Про еду

«Ты не ешь, ты режь»

Еда была всегда культом в моей семье, несмотря на любимую папину фразу «хоть мы и не делаем из еды культа, но…». Конечно, делаем и всегда делали. Но для нас было главным не количество и сервировка блюд, а вкус. Причем ради этого вкуса далеко не всегда нужно часами стоять у плиты. Я с детства знала, что вкусная еда – это необязательно приготовленное блюдо, это может быть набор очень вкусных продуктов.

Правильная красная картошка, которая при варке становится той самой любимой рассыпчатой. Жирная скумбрия холодного копчения. Балтийская килька пряного посола. Помидоры сорта «Черный слон», такие некрасивые снаружи и сладкие и сочные внутри. Красный приплюснутый сладкий репчатый лук. Хрустящая квашеная капуста с клюквой, в которую мы резали лук и которую поливали пахучим подсолнечным маслом с рынка. Запеченный в духовке картофель, который папа предварительно разрезал на половинки, делал маленькое отверстие в центре, чтобы положить туда немного сливочного масла, солил и смазывал специями, был часто воскресным гастрономическим приключением. Ну и конечно моченый арбуз – не путайте только с маринованным, речь именно про выдержанный в бочке моченый арбуз (многим, кстати, давала попробовать – никому из друзей не понравилось, ну на любителя продукт, это правда).

Родители работали в молодости в издательстве «Просвещение», папа – в индийской редакции, благодаря чему мое главное кулинарное воспоминание детства такое: я аккуратно открываю банку с соусом «Манго чатни» и, зажмурившись, подношу ее к носу, потихоньку вдыхая пряный сладковатый аромат. Про попробовать и речи не было – даже папе, любителю острого, на целый ужин хватало маленького кусочка этого манго. Но сама идея так разнообразить вкус еды мне очень нравилась. Оливки, оливковое масло и соевый соус я полюбила уже взрослым человеком, хотя на кухне видела их с детства.

Тут надо, конечно, вернуться в суровую реальность: родители работали, никто не стоял круглосуточно у плиты, мама готовила очень вкусно и разнообразно, на готовку убивала все выходные, но хватало приготовленного примерно до среды. Дальше мы с братом, приходя после школы домой, готовили себе обед самостоятельно, и это было нормально: сварить сосиски с макаронами или пожарить полуфабрикаты совсем не сложно. Иногда меня пробивало на эксперименты, и я жарила себе картошку, заливая ее потом яйцом – гордость за себя зашкаливала. И ведь вкусно было, особенно с квашеной капустой с луком и маслом.

Я всегда любила вкусно поесть, а мама этим пользовалась, привлекая меня к совместному приготовлению пищи в обмен на возможность есть всякую вкусноту прямо в процессе готовки. Поэтому у меня сложились очень приятные детские кулинарные воспоминания.

Вот я прокручиваю вареное мясо для слоеных пирожков, уже предвкушая, как буду пробовать готовую начинку – теплое мясо, смешанное с обжаренным луком и вареными яйцами. Пишу я, и аж тепло на душе, ух. А вот я перебираю вишню для вареников и попутно отправляю некоторые из ягод в рот – надо же попробовать, вдруг нехорошая ягода попадется. А вот я режу овощи для винегрета: в винегрет же добавляют соленые бочковые огурцы, и ведь нет ничего лучше, чем похрустеть таким огурцом в процессе резки.

Любимая мамина фраза во время наших кулинарных посиделок: «Ты не ешь, ты режь». Но мы обе понимали, что только еда и держит меня на кухне, и это всех устраивало.

Учила ли мама меня готовить? Нет, никогда. Получилось ли у нее оставить у меня в памяти и на душе приятные и теплые воспоминания? Да, безусловно. И я уверена, что это лучшее, что она могла сделать в данном случае. Ведь самое ценное, что только может быть у ребенка, – это счастливые моменты, проведенные с родителями, неважно за каким занятием.

Что важно, я не припомню, чтобы мои родители говорили что-то вроде: «Надо съесть, а то не вырастешь», «Пока не съешь – не выйдешь из-за стола», «Пока не съешь, не получишь сладкое», «Мало ли что не нравится – молчи и ешь» – и прочее в таком духе. Не знаю почему. Наверное, потому, что от вкуса не отказываются. Потому что заставлять есть – это как признать, что еда невкусная, и без насилия ее в себя не засунуть. «Не надо, не ешь, у нас демократия, нам больше достанется», – вот что я всегда слышала за столом.

Моя школьная подруга обожала приходить к нам домой на воскресные обеды – ее поражала насыщенность всего этого гастрономического мероприятия едой, разговорами и вкусом. Мы и правда могли сидеть часа два – закусывали вареной картошкой или винегретом с килькой или скумбрией, потом переходили к наваристому супу с мясом, после чего очередь (правда, не у всех) доходила до какого-нибудь жаркого, а особо выносливые еще и пирогом баловались. Я-то сходила с дистанции еще на супе, а иногда и на закуске, выслушивая снова и снова: «Ну конечно, опять наелась до основного блюда». Основное блюдо для меня переходило уже на ужин.

Так вот родителям будто дела не было до моих «хочу» и «не хочу» – мне давали возможность прикоснуться к вкусному, а дальше уж я сама решала, что есть, а что нет.

А вот с бабушкой все было по-другому. С бабушкой я жила на даче все лето, а весь остальной год нас привозили к бабушке с дедушкой на выходные и каникулы. И здесь была картина обратная: бабушка ставила своей целью именно накормить. Чувствуете разницу? Не дать возможность испытать приятные вкусовые ощущения, а накормить, чтобы ребенок еще какое-то время был сыт, у него были силы, он чувствовал себя хорошо. Так мне объясняла бабушка. И что у меня осталось из воспоминаний? Наш с ней спор по поводу лука в супе. Ненавижу вареный лук в супе. Сейчас я понимаю, что луковица придает бульону необходимый аромат и вкус, но тогда я не могла взять в толк, зачем его было крупно резать и оставлять такими ломтями в бульоне? Не съесть суп было нельзя, потому что – читайте выше – сытость, сила и прочее. Так что формулу счастья «зажмурься, переживи этот суп, но зато потом получишь что-то вкусное» я усвоила именно тогда, с бабушкой на даче. И это при том, что бабушка очень меня баловала, покупала тонну конфет, зефира и разнообразного печенья – первые молочные зубы я потеряла уже в пять лет, до сих пор бабушкины ириски вспоминаю, – вся сахарная вата везде была моя. То есть сладкое в огромном количестве, мучное – это ребеночку очень нужно, но и суп изволь съесть. Будто суп извинял все эти инсулиновые бомбы, как бы обнулял их. Но и бабушке при всем этом удалось оставить у меня очень яркое гастрономическое воспоминание: вот мы едем с ней в цирк на Вернадского, выходим из метро, а там киоск хлебный (почему-то), и бабушка всегда покупала мне батон теплого белого хрустящего хлеба, который, внимание, я съедала почти целиком, пока мы шли до цирка (идти там минут десять). Вкусно было – закачаешься. Но удивительны представления о пользе и вреде еды для человека. Бабушка, я тебя очень любила и люблю все равно.

Вот с таким набором иногда противоречащих друг другу подходов к значению и месту еды в жизни человека я и выросла. И с ними я и встретила своих детей.

«Он все равно вырастет и пойдет есть свой бургер в „Мак“»

Как я кормила детей, не изматывая себя готовкой

Я никогда особенно не готовила, поэтому с чего бы мне вдруг измениться и внезапно проявить рвение в этом вопросе, правда? Но правда жизни настигла меня, когда Мишке исполнилось полгода. Помните, я рассказывала, что люблю действовать по инструкции? Чем ребенок отличается от пылесоса? Мало чем, решила я. Вот написано было в инструкции к Мишке, что в полгода нужно вводить прикорм (слово-то какое, совсем не про вкус). Ну, думаю, надо значит надо. Почитала всяких книжек – везде было написано, что я для Мишки – настоящий маг и волшебник, который станет его проводником в мир вкуса и еды. А это большая ответственность, решила я.

Но как и во всяком руководстве, там были нюансы: оказалось, что знакомить нового человека со вкусом нужно без вкуса. То есть никакой тебе соли, никакого соевого соуса и прочих вредных аллергенов. Это был шок для меня. Но я не сдавалась – я же теперь мать, а стало быть, нужно соответствовать. Да, был еще важный момент – хорошая мать все готовит сама. Ездит на кабриолете по утрам на рынок, отбирает для своего ребеночка самые свежие продукты и готовит ему правильную вкусную еду, чтобы он, когда вырастет, вспоминал эти блюда с благоговением (когда будет уплетать очередной бургер в „Маке“, да).

И я пустилась в удивительный мир под рабочим названием «Я хорошая мать, а значит, я одарю своего ребенка разнообразными продуктами и блюдами, а он будет все это с удовольствием есть».

В доме немедленно появилась пароварка и блендер – мои верные помощники на пути в бездну отчаяния и бессилия. Начать следовало с овощей и фруктов. Несмотря на чудовищный недосып, я рьяно пустилась в эксперименты с несчастными овощами, бесконечно прогоняя их через пароварку, блендер и обратно. С самого начала меня поразило, как быстро я лишаю такие красивые морковь и брокколи их естественного яркого цвета и превращаю в странную жижу. Но ничего, думала я, главное ведь вкус.

И вот первое овощное пюре готово: картофель, цветная капуста, морковь и брокколи единой массой непередаваемого цвета вылились в тарелку. Как сейчас перед глазами: тарелка была с машинками. Торжественно усаживаю Мишку в кресло, надеваю на него красивущий пластиковый слюнявчик, зачерпываю ложкой немного пюре и протягиваю ему в рот. Очень хорошо помню его озорные глаза и предвкушение чего-то необычного. Я бы сама предвкушала, чего уж тут. Его физиономию в момент соприкосновения языка с пюре я не забуду никогда. Я бы даже так сказала: такой быстрой смены эмоций я никогда раньше не видела. Буквально за три секунды озорной взгляд исчез, а лицо исказилось недовольной и немного удивленной гримасой. Мишка будто спрашивал меня: «Ты что, серьезно мне вот это предлагаешь?»

Так я в секунду поняла, что навсегда испортила ему первый раз (а это ведь всегда неприятно, если вы понимаете, о чем я). Потом я попробовала свое варево сама. Ну, скажем прямо, ничего удивительного в том, что Мишка не стал это есть, не было: кому понравится эта теплая клейкая безвкусная масса?

Помню, как я расстроилась и почувствовала себя бессильной. Что же я, не справилась со своей магической ролью? Все же готовят, дети едят, а я как же? Это придало мне сил продолжать свои безумные эксперименты над несчастными овощами. Я пробовала разные сочетания, превращая их то в суп, то в пюре. Но все было без толку. Я только еще больше уставала и расстраивалась. А Мишка тщетно пытался мне объяснить, что в наших отношениях есть проблемки и хорошо бы сменить курс. Когда при очередной попытке «наградить его новым вкусом» Мишка опрокинул тарелку, я разрыдалась. Прямо при нем сидела и горько плакала. Не могу сейчас сказать, были ли эти слезы от злости за его поведение, или от собственного бессилия. Скорее от того, что я не могу выполнить инструкцию, а значит – не могу быть хорошей матерью.

Тогда я все-таки приняла спасительное решение и отложила пока овощи в дальний ящик, переключившись на фрукты. У фруктов понятный приятный яркий вкус, их не нужно ничем сдабривать, я, взрослый человек, сама ем их в первозданном виде, а значит, и Мишке понравится. И о чудо – сработало! Яблоко и банан пошли на ура.

Фруктовый успех придал мне сил, и я дала слабину: решила, что позволю себе быть не совсем идеальной матерью и буду кормить Мишку фруктовым пюре из банок. О, скажу я вам, целый мир перед нами открылся. Какое сливовое и яблочное пюре умеют делать эти специалисты по консервантам, ух!

Но овощная проблема продолжала стоять остро. Время шло, уже пора было вводить мясо, а я буксовала. И честно говоря, не хотелось снова возвращаться к этому стрессу.

И тут ко мне пришла помощь. У каждой матери должен быть рядом адекватный человек. Точнее, не так: я искренне желаю каждой матери рядом такого трезво мыслящего человека, который был у меня. Сейчас расскажу.

Когда Мишка родился, нам посчастливилось попасть в руки к педиатру Игорю Станиславовичу. Этот чудо-человек приходил ко мне каждый месяц с рождения сына и первым делом заявлял: «Ну, давайте, жалуйтесь – что вам не нравится в ребенке». И лучше фразы не придумаешь. Мне много чего не нравилось, но не в ребенке скорее, а в самом материнстве. Я не высыпалась – и нет, радостная улыбка выспавшегося и сытого ребенка не придавала мне сил, – я не могла толком и спокойно сходить в душ, я не могла выделить на себя хоть сколько-нибудь времени. Ну обычные жалобы молодой матери, да. Но Игорю Станиславовичу я жаловалась конкретно, выделяла главное, так скажем.

И вот он пришел в очередной раз, а я уже на пороге оттарабанила: «Мишка не хочет есть мой суп!» Дальнейший наш диалог строился так:

– Что ребенок ест, перечислите.

– Грудное молоко, жидкую кашу из бутылки, яблоко, банан и печенье.

– Так, чудесно, чем еще вы пытаетесь его накормить?

– Ну как же. Нужно же вводить овощи.

– Кому нужно?

– Мишке нужно. Так написано, что в полгода нужно вводить овощи.

– Ладно, и что вы ему даете конкретно?

– Варю овощи в пароварке, перетираю в блендере, добавляю немного воды и даю.

– И зачем ему нужен ваш переваренный несоленый овощной суп? Он все равно вырастет и пойдет есть свой бургер в «Мак». Чего вы добиваетесь?

И правда. Зачем моему Мишке нужна эта гадость? Чего я добиваюсь? Чтобы он всем сердцем полюбил брокколи? В этом смысл моей жизни, моя задача на ближайшие годы? И полегчало.

Вечером я сварила себе картошки, как я люблю, чтобы рассыпчатая была, разломила ее вилкой, чуть посолила и дала Мишке кусочек. А потом еще и еще. Так я поняла, что отходить от инструкции – нормально. Что полгода – не приговор. А главное – что я все-таки маг и волшебник, раз мне удалось подарить ребенку вкус правильно сваренной картошки.

С тех пор я сформулировала для себя несколько тезисов:

• я не хозяйка и не образцовый кулинар;

• я не собираюсь вдруг стать такой хозяйкой и кулинаром ради детей, потому что мне не будет это приносить удовольствия, и ломать себя я не хочу;

• я готовлю для детей только то, что они действительно любят;

• я не против покупной еды и полуфабрикатов (смотрите первый пункт), лишь бы было вкусно и не слишком вредно (я все-таки не враг себе и детям, желудки нам дороги);

• для меня главное – подарить детям эмоции, связанные с едой, а не только накормить их.

Оглядываясь назад, я понимаю, что мне удалось и себя не сломать, и есть вкусно вместе с детьми. Мой младший сын Гриша помнит, как я сажала его на столешницу на кухне и он смотрел, как я жарю блины. А Мишка, слава богу, не помнит, как я впихивала в него овощи, но помнит, по моим рассказам, как я воровала у него из ложки грушево-яблочное пюре. И я счастлива. И дети, действительно, все равно едят фастфуд. Но если я им говорю, что в субботу планирую наш любимый деревенский обед, то на фастфуд именно в этот день они его точно не променяют: потому что нет ничего лучше, чем макать коркой свежего черного круглого хлеба в свежесваренный борщ, а зеленый лук макать в этот же момент в сметану, а рядом отварная картошка с килькой. И все это за неспешным приятным разговором на тему «Ну какие там у вас сплетни новые в школе?» А брокколи я и сама не люблю.

«Как не хочешь есть? Странно, всегда любил!»

Как я отстаивала право своих детей есть то, что им нравится

Можно сколько угодно выстраивать у себя в голове идеальную тактику поведения с детьми, но это все будет работать только в одном случае: никто больше не вмешивается в этот процесс. И тут каждая мать оказывается на развилке, где на покосившемся столбе есть два указателя: «Делай все сама, как хочется тебе, и пропади» и «Позволь родственникам тебе помогать, но тогда иди на компромиссы». Ну с первым указателем все понятно: будем жить счастливой материнской жизнью ярко, но недолго. Со вторым путем все немного сложнее: нужно научиться не только принимать помощь, но и аккуратно отстаивать свои принципы. И здесь мне пришлось сильно потрудиться.

Как сейчас помню – май 2007 года. Мишке три года, Гришке только исполнилось два месяца. Какая мысль посещает молодую мать ближе к лету? Правильно, детям нужен свежий воздух. Сейчас я уже не очень уверена, что это действительно была моя мысль. Скорее всего, мне ее внушили. С детства я слышала, как мои бабушка и дедушка объясняли это моим родителям, так же говорили родители моих друзей. Я выросла с этой мыслью, и не было шанса поступить по-другому.

Я же человек-инструкция, помните? Поэтому я начала продумывать, что мне нужно будет обязательно взять с собой на дачу. И первым делом я начала себе представлять, что все мы начнем немедленно болеть, а значит, нужны лекарства. А это значит, что нужен список, а это уже привело меня к счастливой мысли – надо звать Игоря Станиславовича, как раз и прививки очередные сделает.

Мой дачный задор педиатр встретил скептически (впрочем, как и все мои идеи).

– Куда вы собрались?

– На дачу.

– Зачем?

– Ну как, детям же нужный свежий воздух.

– Зачем?

– Ну, так считается, что летом в городе детям делать нечего.

– А, ну ясно. Так вы намереваетесь жить на даче с трехлеткой и двухмесячным ребенком, я правильно понял?

– Ну да. А еще с бабушкой и дедушкой мужа.

– Так, ну понятно. И вы на все это идете ради свежего воздуха, понятно. Ну что ж, мой вам совет: закопать в огороде бутылек с чем-нибудь, – пригодится.

Бутылек я так и не закопала, но сейчас не об этом. Тем летом на даче я впервые поняла, что не так-то просто придерживаться своих же принципов, когда приходится все время доказывать их право на существование.

Нежеланием ребенка есть «еду, которую всем нужно есть» никого не удивишь – подумаешь, проблема какая. А вот не уговаривать его есть и тем более не заставлять – это уже вызов.

Бабушка моего бывшего мужа всегда говорила: «Как не хочешь есть? Странно, всегда же любил!» И это стало своеобразным слоганом за столом, потому что ну не может человек отказаться от еды, тем более такой вкусной. Если такое происходило, мы с бабушкой действовали обычно по-разному: она начинала настаивать на том, чтобы Мишка все-таки ел, и терпение ее было безграничным; а я, произнося ту же фразу, просто продолжала есть сама, а ребенок мог спокойно выходить из-за стола. Результат в итоге у нас был один и тот же: Мишка не съедал предложенную ему еду, но бабушка волновалась по этому поводу, а я нет. Потому что что? К обеду проголодается и поест.

Помню наши диалоги примерно такого содержания:

– Ну как же все-таки он без каши по утрам? Это же так важно. Каша же силы дает.

– Ну не хочет он овсянку, оно и понятно – я тоже никогда ее не любила. Да и сейчас не люблю.

– Что значит не люблю, когда надо.

– Ну не заставлю же я его есть кашу, если сама не ем.

– А ты и сама ешь. Знаешь как полезно? Каша же силы дает…

И так по кругу. Но в этом диалоге есть ключевой момент: как я могу убедить детей в том, что каша – это вкусно, если сама ее не ем? Притворство какое-то и вранье. Это как пытаться убедить детей, что фастфуд – вреден, уплетая при этом картошку фри. Или рассказывать про вред курения, затягиваясь папироской. Лицемерие какое-то.

Тем летом, на даче, я впервые четко поняла, как мне решить проблему «ребенок не ест мою еду» с психологической точки зрения, то есть как не дать укорениться мысли о том, что я плохо готовлю (а следовательно, я плохая мать) и поэтому ребенок отказывается есть.

Решение было найдено простое и изящное: составить набор несложных вкусных блюд по предварительной семейной договоренности. Блюда, которые устраивали всю семью и которые мне было под силу приготовить, без фанатизма. На практике это выглядело так. Сначала я занялась супами и выбрала те из них, которые я могла приготовить так, чтобы их можно было с удовольствием есть. В шорт-листе остались в итоге борщ, щи, куриный суп с вермишелью и гороховый суп. С гороховым и щами пришлось проститься, потому что они детям почему-то не зашли. Остался беспроигрышный борщ и куриный суп, который, впрочем, довольно быстро стал у них ассоциироваться с простудой (да, я из тех, кто лечит любые недомогания куриным бульоном). Так что джек-пот взял в итоге борщ, но уж его дети полюбили так, что после моего анонса не остается никаких сомнений, что они его точно будут есть. Дошло и до того, что сами начали просить. Всего один суп и, разумеется, довольно редко – хорошо, если раз в две недели. Ели бы чаще – точно бы надоел. Зато полюбили и хотели, это важнее. Бабушка, кстати, мою эту практику – одного супа – конечно, не поддерживала и летом устраивала детям разносолы: то один суп, то другой, и по-моему, какой-то еще суп им в итоге зашел. И тут тоже важный момент в моей стратегии: вот дети мне говорят, что она сварила им отличный суп, понравился, очень был удачный. Отлично, говорю, просите варить вам его почаще. И убиваю сразу двух зайцев: и бабушке приятно, что ее усилия, наконец, оценены по достоинству, и мне хорошо, потому что у детей расширяется меню. А конкурировать с ней и пытаться повторить ее суп бессмысленно и времени на это жалко. Такая стратегия оказалась очень выигрышной.