Лезвие света бесплатное чтение

ANDREA CAMILLERI

UNA LAMA DI LUCE

Перевод с итальянского М. Челинцевой

В оформлении обложки использована фотография из фотобанка Shutterstock

© 2012 Sellerio Editore, Palermo

© М. Челинцева, перевод на русский язык, 2023

© АО «Издательский Дом Мещерякова», 2023

1

Утро с самого рассвета выдалось переменчивым и капризным. А значит, и настроение грозило перепадами. Когда на Монтальбано накатывало, он старался свести общение с человечеством к минимуму.

С возрастом настроение все больше зависело от погоды — сродни тому, как влажность воздуха вызывает старческую ломоту в суставах. Комиссару все труднее было справляться с приступами чрезмерного веселья или грусти.

Пока он добирался из дома в Маринелле до предместья Казуцца — каких-нибудь пятнадцать километров по раздолбанному шоссе, хоть на трактор пересаживайся, а потом по проселку, такому узкому, что и легковушке тесно, — небо сменило бледно-розовый оттенок на серый, потом ненадолго стало мутно-белесым, размыв контуры и затуманив обзор, а потом — тускло-голубым.

Звонок раздался в восемь утра, когда Монтальбано был в душе. Встал он поздно — на работу можно было не спешить.

Комиссар нахмурился. Звонка он не ждал. Кто там еще? Покоя не дадут!

Теоретически в комиссариате не должно быть ни души, за вычетом дежурного, потому что этот день для Вигаты — особенный.

Сам господин министр внутренних дел, посетивший остров Лампедузу, где в пункты приема (да-да, у них хватило смелости так их назвать!) мигрантов не впихнуть даже двухмесячного младенчика — в бочке с сардинами и то просторнее! — выразил желание осмотреть временные пристанища, обустроенные в Вигате. Они, кстати, тоже битком набиты — до того доходит, что бедолаги спят на земле и справляют нужду в кустах.

Так вот, по этому случаю «господин начальник» Бонетти-Альдериги объявил всеобщую мобилизацию полиции и в Монтелузе, и в Вигате: велел оцепить пути следования важной особы, дабы не оскорбить его сиятельные уши бранью, свистом и прочим непотребством (на итальянском именуемым «выражением народного протеста»). Услаждать слух министра должны были жиденькие аплодисменты кучки нищебродов, которым за это еще и приплатят.

Ни секунды не раздумывая, Монтальбано свалил тяжкое бремя на плечи своего заместителя Мими Ауджелло, а сам взял отгул. Да у него от одного вида «господина министра», даже по телевизору, вся кровь вскипала в жилах. Страшно представить, что может случиться, столкнись они лицом к лицу, «лично и персонально».

Остается лишь надеяться, что в этот торжественный день, исключительно из уважения к члену правительства, преступные элементы, орудующие в городке и окрестностях, проявят деликатность и душевное благородство и воздержатся от совершения убийств и прочих преступных деяний, дабы не омрачать всеобщий радостный настрой.

А посему: кто может звонить?

Решил не брать трубку, но телефон, ненадолго смолкнув, зазвонил снова.

А вдруг это Ливия? Вдруг хочет сказать что-то важное? Деваться некуда, придется ответить.

— Алло, синьор комиссар? Катарелла сум [1].

Комиссар удивился. С чего бы вдруг Катарелла заговорил на латыни? Что вообще творится в мироздании? Близится конец света? Наверняка он просто ослышался.

— Катарелла это, синьор комиссар.

Вздох облегчения. Ослышался. Миру не грозит падение в тартарары.

— Слушаю.

— Синьор комиссар, перво-наперво надо вас упредить: тут дело долгое и непростое.

Монтальбано пододвинул ногой стул, сел.

— Я весь внимание.

— Значится, так. Сегодня утром, направляясь по приказанию синьора Ауджелло, поскольку все выжидали прибытия винтолета с господином министром…

— Так он прибыл?

— Не знаю, синьор комиссар. Поскольку не имею доступа к сведениям по данному вопросу.

— Почему?

— Не имею доступа, поскольку нахожусь в отсутствии.

— А где ты сейчас?

— Я присутствую в местности, называемой предместье Казуцца, синьор комиссар, и находится она рядом со старым перевалом, который…

— Знаю я, где предместье Казуцца. Может, уже объяснишь, что ты там забыл?

— Синьор комиссар, прошу понимания и разумения, как же мне объяснить, когда вы все время перебиваете…

— Прости, продолжай.

— Так вот, вышеуказанный синьор Ауджелло ответил на звонок нашего дежурного, поскольку меня заменил младший сотрудник Филиппаццо Микеле, так как он растянул ногу и…

— Погоди, он — кто? Синьор Ауджелло или Филиппаццо?

Комиссар похолодел при мысли, что ему придется встречать министра вместо заболевшего Мими.

— Филиппаццо, синьор комиссар, поскольку не мог нести службу из-за ноги. Синьор Ауджелло передал трубку Фацио, тот послушал и велел мне отставить ждать винтолет и срочно ехать в предместье Казуцца. Каковое…

Монтальбано понял: пока он хоть что-то уразумеет, полдня может пройти.

— Послушай, Катарелла, давай сделаем так. Сейчас я все уточню и сам тебе перезвоню минут через пять.

— А мне пока отключить мобильный?

— Отключи.

Он набрал Фацио. Тот сразу же ответил.

— Министр прибыл?

— Нет еще.

— Мне тут звонил Катарелла, вещал минут пятнадцать, я ничего не понял.

— Комиссар, я вам сейчас объясню. Дежурный принял звонок от одного крестьянина, тот хотел сообщить, что нашел у себя в поле гроб.

— С покойником или пустой?

— Я не понял. Было плохо слышно.

— А почему ты отправил туда Катареллу?

— Решил, что это пустяковое дело.

Комиссар поблагодарил Фацио и перезвонил Катарелле.

— Гроб пустой или с покойником?

— Синьор комиссар, у вышеозначенного гроба имеется крышка, и она лежит на нем сверху, так что, следовательно, содержимое данного гроба недоступно для осмотра.

— То есть ты ее не снимал?

— Никак нет, синьор комиссар, поскольку не было указания относительно чтобы снять крышку. Но если вы прикажете снять, я сниму. Все равно это без толку.

— Почему?

— Гроб-то не пустует.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, поскольку крестьянин, каковой является владельцем участка, где находится вышеозначенный гроб, и какового зовут Аннибале Лококо, сын Джузеппе, а находится он тут подле меня, он-то как раз крышку приподнимал и видел, что гроб занят.

— Кем занят?

— Трупом покойничка, синьор комиссар.

Выходит, дело-то вовсе не пустяковое, как полагал Фацио.

— Ладно, жди, скоро буду.

Чертыхаясь, сел в машину и двинулся в путь.

Гроб был из самых простых, для бедняков, деревянный, даже лаком не покрыт.

Из-под сдвинутой крышки торчал белый лоскут.

Монтальбано наклонился и присмотрелся. Взялся за ткань указательным и большим пальцем правой руки и потянул. Показался вышитый вензель с переплетенными буквами Б и А.

Аннибале Лококо, сухопарый, дочерна загоревший, лет пятидесяти, сидел у изножья гроба с ружьем на плече, дымя тосканской сигарой.

В шаге от него навытяжку стоял Катарелла, от выпавшей ему чести — проводить расследование вместе с самим комиссаром! — он напрочь лишился дара речи.

Вокруг — унылый пейзаж: камней больше, чем земли, редкие чахлые деревца, страдающие от тысячелетнего безводья, торчащие пучками высоченные метелки дикого сорго. В километре виднелась одинокая лачуга — возможно, она-то и дала название предместью [2].

Недалеко от гроба, в пыли, которая когда-то была землей, четко виднелись следы покрышек грузовика и двух пар мужских ботинок.

— Это ваша земля? — спросил Монтальбано у Лококо.

— Земля? Какая земля? — удивленно отозвался Лококо.

— Та, где мы находимся.

— Ах, эта. По-вашему, это земля?

— Что тут растет?

Прежде чем ответить, крестьянин снова посмотрел на комиссара, снял кепку, поскреб в затылке, вынул изо рта сигару, презрительно сплюнул и снова сунул сигару в рот.

— Ничего. Что тут вырастишь? Ни хрена ж не взойдет. Как есть проклятая земля. Я сюда охотиться приезжаю. Зайцев тут тьма.

— Гроб обнаружили вы?

— Ага.

— Когда?

— Утром, время было полседьмого. И сразу позвонил вам с мобильного.

— А вчера вечером вы сюда заезжали?

— Нет, я тут дня три не был.

— Значит, вам неизвестно, когда был оставлен гроб.

— Именно.

— Вы заглянули внутрь?

— Конечно. А вы бы не стали? Любопытство разобрало. Вижу, крышка не привинчена, ну и приподнял. Там труп, в саван спеленут.

— А признайтесь, вы ведь отвернули саван, чтобы увидеть лицо?

— Ага.

— Мужчина или женщина?

— Мужчина.

— Узнали?

— Никогда прежде не видал.

— Можете предположить, по какой причине его оставили у вас в поле?

— Будь мне такое под силу, я бы романы писал.

Похоже, говорит искренне.

— Хорошо. Прошу вас встать. Катарелла, подними крышку.

Катарелла опустился на колени рядом с гробом и слегка приподнял крышку. Резко отвернулся, сморщившись.

— Ям фетет [3], — обратился он к комиссару.

Монтальбано в ужасе отпрянул. Так это правда! Он не ослышался! Катарелла говорит на латыни!

— Что ты сказал?

— Я говорю, воняет уже.

Ну нет! На этот раз он все отлично расслышал! Ошибки быть не может.

— Да ты меня за дурака держишь! — взревел комиссар, сам чуть не оглохнув от звука собственного голоса.

Вдали отозвалась лаем собака.

Катарелла бросил крышку и выпрямился, красный как рак.

— Я? Вас? Да как вы могли такое удумать? Чтоб я, да чтоб такое себе позволил…

Не в силах продолжать, он обхватил голову руками и в отчаянии заголосил:

— О, ме мизерум! О, ме инфелицем! [4]

У Монтальбано потемнело в глазах, вне себя он бросился на Катареллу, схватил за горло и стал трясти, словно грушевое дерево со спелыми плодами.

— Мала темпора куррунт! [5] — философски заметил Лококо, дымя сигарой.

Монтальбано остолбенел.

Теперь и Лококо решил побаловаться латынью? Неужто комиссар перенесся назад во времени и не заметил этого? А почему тогда все одеты по-современному? Ни тебе туники, ни тебе тоги?

С грохотом упала крышка. Из гроба медленно поднимался покойник в саване.

— Монтальбано, где ваше уважение к усопшим?! — гневно возопил труп, снимая покровы с лица.

Батюшки, да это же сам «господин начальник» Бонетти-Альдериги!

Монтальбано долго лежал, размышляя о приснившемся. Сон запал ему в душу.

Не потому, что покойником оказался Бонетти-Альдериги, и не потому, что Катарелла и Лококо болтали на латыни, а потому, что сон был предательски похож на явь, а последовательность событий в нем строго соответствовала логике. Каждая деталь, каждая мелочь лишь усиливали ощущение реальности происходящего, когда граница между сном и явью становится слишком тонкой, практически неуловимой. Хорошо еще, конец получился фантастическим, а то сон мог оказаться одним из таких, что вспоминаешь спустя некоторое время и не можешь сказать, приснилось тебе все это или произошло в действительности.

Все, что ему приснилось, не имело с действительностью ничего общего, включая визит министра.

И наступивший день был, увы, не выходным, а рабочим. Как и все остальные.

Комиссар встал и открыл окно.

Небо было еще голубым, но со стороны моря уже меняло цвет, зарастая наплывавшей пеленой плотных облаков.

Только он вышел из душа, как зазвонил телефон. Снял трубку, с мокрого тела на пол капала вода. Звонил Фацио.

— Комиссар, простите за беспокойство, но…

— Я слушаю.

— Звонил начальник. Поступило срочное сообщение. Речь о министре внутренних дел.

— Разве он не на Лампедузе?

— Да, но вроде как решил посетить временный пункт размещения мигрантов в Вигате. Прибудет через пару часов на вертолете.

— Черт бы его забрал!

— Погодите. Начальник распорядился, чтобы весь комиссариат прибыл в распоряжение замминистра Синьорино, он будет здесь через пятнадцать минут. Я звоню вас предупредить.

Монтальбано с облегчением вздохнул.

— Спасибо.

— Вы, конечно же, являться не планировали.

— В точку.

— Что мне передать Синьорино?

— Что я дико извиняюсь, с гриппом дома валяюсь. Животом маемся, нижайше просим кланяться. А когда министр уедет, позвони мне в Маринеллу.

Так значит, визит министра случится наяву!

Неужели сон был вещий? Но если так, значит ли, что «господин начальник» вскоре очутится в гробу?

Нет, это простое совпадение. Продолжения не будет. Особенно потому, что, если вдуматься, даже представить невозможно, чтобы Катарелла заговорил на латыни.

Снова зазвонил телефон.

— Алло?

— Простите, я ошиблась номером, — произнес женский голос.

Повесили трубку.

Неужели Ливия? Почему сказала, что ошиблась номером? Набрал ей.

— Что на тебя нашло?

— Почему ты спрашиваешь?

— Звонишь мне домой, я снимаю трубку, а ты говоришь, что ошиблась номером!

— А, так это был ты!

— Ну конечно я!

— Просто я была настолько уверена, что не застану тебя дома, что… Кстати, а почему ты до сих пор в Маринелле? Заболел?

— Я совершенно здоров! И не увиливай!

— Ты о чем?

— Не узнала меня по голосу! По-твоему, нормально, спустя столько лет…

— Тяжкое бремя, да?

— Какое бремя?

— Годы, что мы провели вместе.

В общем, дело кончилось разборкой минут на пятнадцать или дольше.

Еще полчаса слонялся по дому в трусах. Потом явилась Аделина, увидела его и перепугалась.

— Пресвятая Дева, что с вами? Неужто приболели?

— Аделина, и ты туда же? Не беспокойся, я отлично себя чувствую. И знаешь что? Сегодня пообедаю дома. Что ты мне приготовишь?

Аделина просияла.

— Как насчет макаронной запеканки?

— Чудесно, Адели.

— А потом три-четыре хрустящих жареных барабулечки?

— Пусть будет пять, и дело с концом.

Словно на землю внезапно спустился рай.

Побыл дома еще часок, но, когда ноздри защекотал божественный аромат, доносившийся из кухни, понял, что мочи нет терпеть внезапно накатившее чувство пустоты от глотки до желудка, и решил прогуляться часок-другой вдоль берега моря.

Когда вернулся, Аделина сообщила о звонке Фацио: министр передумал и улетел в Рим, так и не завернув в Вигату.

Монтальбано прибыл в контору после четырех, с улыбкой на губах, в мире с самим собой и со всем человечеством. Вот что запеканка животворящая делает!

Притормозил возле Катареллы — тот при виде комиссара вскочил по стойке «смирно».

— Катаре, скажи мне одну вещь.

— Слушаю, синьор комиссар.

— Ты знаком с латынью?

— А как же, синьор комиссар.

Монтальбано опешил. Он был уверен, что Катарелла с трудом одолел курс средней школы.

— Изучал?

— Не то чтобы прямо-таки изучал, но вполне себе знаком.

Монтальбано все больше недоумевал.

— И как это вышло?

— Как я познакомился?

— Да.

— Сосед нас познакомил.

— Кого — вас?

— Меня и счетовода Виченцо Камастра по прозвищу Латинец.

Улыбка вновь озарила уста комиссара. Все в мире встало на свои места. Оно и к лучшему.

2

На письменном столе — неизменная гора бумаг на подпись. Среди личной корреспонденции — письмо с приглашением «синьора Сальво Монтальбано» на открытие художественной галереи «Тихая гавань», где выставлены художники ХХ века, как раз те, что ему нравятся. Письмо запоздало, открытие состоялось накануне.

Первая художественная галерея в Вигате. Комиссар сунул приглашение в карман — ему хотелось туда заглянуть.

Вскоре прибыл Фацио.

— Есть новости?

— Никаких, а могли бы быть, и большие.

— Поясни-ка.

— Комиссар, если бы министр с утра не передумал и заехал к нам, все могло бы кончиться скверно.

— Почему?

— Потому что мигранты устроили бучу.

— Когда ж ты об этом узнал?

— Незадолго до того, как прибыл Синьорино.

— И ты ему сказал?

— Нет.

— Почему же?

— Комиссар, а что мне было делать? Синьорино, как прибыл, выстроил нас и велел соблюдать спокойствие и не сеять панику. Сказал, приедут телевидение и журналисты, так что надо стараться представить все так, будто дела у нас идут идеально. Я и подумал: а ну как, если я передам ему то, что мне сообщили, начальник обвинит меня, что я сею панику? Тогда я просто велел нашим быть наготове, вот и все.

— И правильно сделал.

Вошел взбудораженный Мими.

— Сальво, мне только что звонили из Монтелузы.

— И что?

— Бонетти-Альдериги пару часов назад попал в больницу.

— Серьезно? А что с ним?

— Плохо стало. Вроде что-то с сердцем.

— Насколько плохо?

— Не сказали.

— Узнай и доложи.

Ауджелло вышел. Фацио не сводил глаз с Монтальбано.

— Комиссар, что с вами?

— В каком смысле?

— Когда Ауджелло сообщил новость, вы побледнели. Не думал, что вы настолько переживаете.

Мог ли он сказать, что видел Бонетти-Альдериги в гробу, завернутым в саван, пусть даже во сне?

Комиссар ответил нарочито резко:

— Конечно переживаю! Как-никак, мы ведь люди, а не скоты!

— Извините, — ответил Фацио.

Они помолчали. Вскоре вернулся Ауджелло.

— Хорошие новости. Это не сердце и вообще ничего серьезного. Несварение. Вечером выпишут.

В глубине души Монтальбано вздохнул с облегчением. Сон все-таки не был вещим.

В художественной галерее, расположившейся посреди главной улицы, не было ни души. Монтальбано эгоистично возликовал: никто не будет мешать любоваться картинами. Были выставлены пятнадцать художников, по одной работе от каждого. Мафаи, Гуттузо, Донги, Пиранделло, Моранди, Биролли… В общем, сплошное блаженство.

Из-за двери — за ней, вероятно, находился офис — вышла элегантная дама лет сорока в платье-футляре, красивая, высокая, длинноногая, большеглазая, скуластая, с черными как смоль длинными волосами. На первый взгляд похожа на бразильянку.

Улыбнулась, подошла, подала руку.

— Вы комиссар Монтальбано, верно? Я видела вас по телевизору. Марианджела Де Роза, для друзей — Мариан, хозяйка галереи.

Монтальбано сразу к ней потянуло. Такое хоть и редко, но все же с ним случалось.

— Мои поздравления. Отличные работы.

Мариан рассмеялась:

— Слишком красивые и дорогие для вигатцев.

— Действительно, галерея, подобная вашей, здесь… Я не совсем понимаю, как…

— Комиссар, я не настолько наивна и умею вести дела. Эта выставка — лишь приманка. На следующей я покажу гравюры — само собой, высокохудожественные, — но намного более доступные.

— Остается лишь пожелать вам успеха.

— Спасибо. Можно узнать, какая картина вам особенно понравилась?

— Да, но если вы думаете уговорить меня на покупку, то лишь зря теряете время. Я не в состоянии осилить…

Мариан рассмеялась.

— Я задала вопрос не без задней мысли, это правда, но только с целью получше вас узнать. Полагаю, я многое могу понять о мужчине, зная, какие художники ему нравятся и какие книги он читает.

— Знавал я одного мафиози — тот порешил человек сорок. Рыдал от умиления перед картинами Ван Гога.

— Ну же, комиссар, не язвите. Ответьте на мой вопрос, прошу вас.

— Ладно. Картина Донги и работа Пиранделло. В равной степени. Не знаю, которую выбрать.

Мариан бросила на него взгляд, сощурив свои огромные глаза-маяки.

— А вы знаток.

Прозвучало не как вопрос, а как утверждение.

— Не то чтобы знаток. Немного разбираюсь, это да.

— Отлично разбираетесь. Признайтесь, у вас дома что-то висит?

— Да, но ничего значительного.

— Вы женаты?

— Нет, я живу один.

— Пригласите меня как-нибудь посмотреть на свои сокровища?

— Охотно. А вы?

— Я — что?

— Вы замужем?

Мариан скривила красивые алые губки.

— Была, развелась пять лет назад.

— Но как вы оказались в Вигате?

— А я местная! Родители перебрались в Милан, когда мне было два года, а брату Энрико — четыре. Энрико вернулся сюда через пару лет после защиты диплома, он владеет соляной шахтой близ Сикудианы.

— А вы почему вернулись?

— Энрико и его жена очень настаивали… У меня был тяжелый период после того, как муж…

— У вас нет детей?

— Нет.

— Почему вы решили открыть галерею в Вигате?

— Чтобы чем-нибудь себя занять. Между прочим, у меня неплохой опыт. Когда я была замужем, держала две небольшие галереи, одну в Милане, а другую — в Брешии.

Вошли, озираясь, будто ожидали нападения, мужчина и женщина лет пятидесяти.

— Сколько платить? — спросил с порога мужчина.

— Вход свободный, — ответила Мариан.

Мужчина шепнул что-то на ухо женщине. Та — ему. Потом он заявил:

— До свидания.

Парочка развернулась и вышла за дверь. Монтальбано и Мариан дружно расхохотались.

Спустя полчаса комиссар тоже покинул галерею, условившись с Мариан, что завтра в восемь вечера заедет за ней и они поужинают вместе.

Вечер был погожим, так что комиссар накрыл на стол на веранде и доел оставшуюся с обеда запеканку. Потом закурил и стал смотреть на море.

Наверняка после утренней размолвки Ливия не перезвонит — будет хранить молчание не меньше суток, чтобы показать, насколько она обижена.

Ни читать, ни смотреть телевизор ему не хотелось. А хотелось просто сидеть вот так и ни о чем не думать.

Затея безнадежная, потому что мозг, не желая пребывать в праздности, начинает заваливать тебя сотнями тысяч мыслей, высверкивающими одна за другой, как огни фотовспышки.

Сон про гроб. Инициалы Бонетти-Альдериги, вышитые на саване. Картина Донги. Катарелла с его латынью. Ливия, которая не узнала его по голосу. Картина Пиранделло. Мариан.

Кстати, Мариан.

Почему он сразу согласился, когда она предложила поужинать вместе? Лет двадцать назад он бы ответил иначе, наверняка бы отказался, да еще и съязвил бы.

Может быть, трудно отказать такой красивой и элегантной женщине? Но разве он не отказывал женщинам намного красивее Мариан?

Это означает лишь одно: в силу возраста его характер претерпел изменения. Истина заключалась в том, что теперь он все чаще ощущал груз одиночества, усталость от одиночества, горечь одиночества.

Он отлично понимал, что порой засиживается на веранде за сигаретой и стаканом виски вовсе не от бессонницы, а потому что ему тягостна мысль о том, что придется ложиться спать одному.

Хочется, чтобы под боком была Ливия, а если не Ливия, то сойдет и любая другая красивая женщина.

Самое любопытное — в этом желании не было ничего сексуального, он хотел лишь ощутить рядом с собой тепло другого тела. Вспомнил название одного фильма, выражавшее как раз это самое желание: «Я только хотел полежать с ней рядом» [6].

По существу, и друзей, которых можно было бы назвать настоящими, у него не было. Таких, с которыми делятся сокровенным, которым рассказывают самые тайные мысли… Конечно, Фацио и Ауджелло можно считать друзьями, но и они не принадлежали к этой категории.

В расстроенных чувствах комиссар уселся на веранде с бутылкой виски.

Время от времени он погружался в дремоту, а потом — не проходило и четверти часа — снова просыпался.

На душе было тоскливо, и ощущение, что он все в жизни делал неправильно, становилось все острее.

Женись он в свое время на Ливии, тогда бы…

Ради всего святого, лучше обойтись без сослагательного наклонения.

Скажем начистоту: если бы он женился на Ливии, они бы разошлись спустя несколько лет супружеской жизни. В этом он был более чем уверен.

Зная себя, он отлично понимал, что не наделен ни волей, ни способностью приноравливаться к другому человеку, даже любя — а Ливию он любил.

Ничто, ни любовь, ни страсть, не обладают достаточной силой, чтобы заставить его и Ливию долго жить под одной крышей.

Разве только…

Разве только они бы усыновили Франсуа, как того хотела Ливия.

Франсуа!

С Франсуа вышел полный швах. Мальчик, конечно, тоже постарался, но основная вина лежит на них.

В 1996 году им пришлось на время приютить сироту-тунисца лет десяти [7]. Они настолько к нему привязались, что Ливия предложила ему усыновить мальчика. Но он был не готов, и мальчика забрала к себе на ферму сестра Мими Ауджелло — там его приняли как родного сына.

И, если оглянуться назад, думается, что это, возможно, было большой ошибкой.

Они условились, что комиссар будет пересылать сестре Ауджелло чек на расходы. Монтальбано дал поручение банку, и тот много лет подряд отправлял деньги.

Но по мере взросления характер Франсуа становился все более трудным. Он не слушался, дерзил, роптал, постоянно был не в духе, не желал учиться — притом что был очень умным. Первое время они с Ливией регулярно его навещали, потом, как часто случается, наведывались все реже, пока не перестали совсем. Да и мальчик тоже отказывался ехать в Вигату встречаться с Ливией, когда та приезжала из Боккадассе.

Было очевидно, что Франсуа тяжело переживал свое положение и, возможно, весьма болезненно принял их отказ от усыновления, посчитав себя отвергнутым. Спустя несколько дней после того, как юноше исполнился двадцать один год, комиссар узнал от Мими Ауджелло, что Франсуа сбежал.

Его искали повсюду, но он будто сквозь землю провалился. В итоге пришлось смириться.

К чему ворошить прошлое? Что сломано — не поправишь.

При мыслях о Франсуа у него комок подступил к горлу. Чтобы избавиться от него, осушил четверть стакана виски.

При первых лучах солнца на горизонте показался величавый трехмачтовик, направлявшийся в сторону порта.

И комиссар решил лечь поспать.

Проснувшись, Монтальбано понял, что настроение у него хуже некуда. Встал и открыл окно. Что и требовалось доказать: небо полностью заволокло мрачными серыми тучами.

На пороге его окликнул Катарелла.

— Простите, синьор комиссар, там вас один господин дожидает.

— Что ему нужно?

— Желает заявить о вооруженном нападении.

— А что, Ауджелло нету?

— Звонил, сказал, что припозднится.

— А Фацио?

— Фацио отъехал в предместье Казуцца.

— Еще один гроб нашли?

Катарелла недоуменно взглянул на Монтальбано.

— Никак нет, синьор комиссар, там двое охотников переругались, вот один из двоих, не знаю, который, первый или второй, в другого и пальни, а тот, другой, не знаю, второй или первый, ему ногу-то и задело.

— Ладно. Как, ты сказал, его зовут, этого господина?

— Я толком не запомнил, синьор комиссар. То ли Ди Мария, то ли Ди Магдалина, вроде как.

— Меня зовут Ди Марта, Сальваторе Ди Марта, — вмешался хорошо одетый пятидесятилетний господин, абсолютно лысый и идеально выбритый.

Марфа, Мария и Магдалина, набожные женщины с Голгофы. Катарелла, как всегда, ошибся, но на этот раз промазал совсем немного.

— Проходите, синьор Ди Марта, слушаю вас.

— Я хочу заявить о вооруженном нападении.

— Расскажите, когда и как это случилось.

— Вчера вечером моя жена Лоредана возвращалась домой немного за полночь…

— Простите, что перебиваю. Нападению подверглись вы или ваша жена?

— Моя жена.

— Что же она сама не пришла с заявлением?

— Видите ли, комиссар, Лоредана очень молода, ей нет еще двадцати одного года… Она сильно перепугалась, кажется, у нее даже поднялась температура…

— Я понял, продолжайте.

— Она ездила навестить свою лучшую подругу — той нездоровилось — и засиделась у нее, не хотела оставлять одну…

— Разумеется.

— В общем, Лоредана ехала по переулку Криспи — там очень плохое освещение — и вдруг видит: на дороге лежит человек. Она притормозила и вышла из машины, чтобы ему помочь, а тот вскочил, в руке держит что-то — ей показалось, пистолет, — заставил ее забраться в машину и уселся рядом. А потом…

— Минутку. Как заставил? Целился в нее из пистолета?

— Да, еще и за руку схватил. Крепко — даже синяк остался. Вообще он был очень груб с Лореданой, у нее и на плечах синяки остались после того, как тот тип затолкал ее в машину.

— Он что-то сказал?

— Нападавший? Ничего.

— А лицо у него было закрыто?

— Да, нос и рот были завязаны платком. У Лореданы в машине лежала сумочка. Он взял ее, забрал деньги, потом достал из замка зажигания ключи и выкинул на улицу, подальше от машины. Потом…

Он явно был расстроен.

— Потом?

— Потом он ее поцеловал. Вернее, даже не поцеловал, а укусил за губу. У нее до сих пор видна отметина.

— А где вы живете, синьор Ди Марта?

— В новом жилом квартале Тре-Пини.

Монтальбано знал тот район. Что-то в этой истории не сходилось.

— Простите, вы вроде сказали, что нападение произошло в переулке Криспи.

— Да, я понимаю, что вы имеете в виду. Дело в том, что я по дороге домой не смог внести дневную выручку супермаркета в ночной сейф своего банка. Поэтому передал деньги Лоредане, чтобы она положила деньги в банк, прежде чем ехать к подруге. Но она забыла об этом, а вспомнила только когда собралась уходить от подруги, поэтому ей пришлось сделать крюк и…

— И много у нее было денег в сумочке?

— Порядочно. Шестнадцать тысяч евро.

— И он взял только деньги?

— Как же только, если он ее поцеловал! Хорошо еще, что дело обошлось одним поцелуем, пусть и грубым!

— Я о другом. Ваша жена носит украшения?

— Ну да. На ней была цепочка, серьги, два кольца, часы Картье… дорогие вещи. Ну и само собой, обручальное кольцо.

— И он ничего не забрал?

— Нет.

— У вас есть фотокарточка жены?

— Конечно.

Достал из кошелька фото и протянул комиссару. Тот взглянул и вернул назад.

Вошел Фацио.

— Ты как раз вовремя. Сейчас синьор Ди Марта пройдет в твой кабинет, оформите официальное заявление о вооруженном нападении. Всего хорошего, синьор Ди Марта. Мы скоро с вами свяжемся.

Как мог мужчина за пятьдесят жениться на девушке, которой нет и двадцати одного? Да не на какой попало, а на Лоредане — если судить по фото, умопомрачительной красотке?

Как мог он не взять в расчет, что, когда самому стукнет семьдесят, женушке едва перевалит за сорок? Вполне еще аппетитная дамочка, да и у самой наверняка аппетита будет хоть отбавляй.

Ну да, конечно, комиссар всю ночь проплакал над своим одиночеством, но подобный брак — все равно что снадобье, которое хуже недуга.

Фацио вернулся спустя четверть часа.

— Что у него за супермаркет?

— Самый большой в Вигате, комиссар. Он женился в прошлом году на своей продавщице. В городке судачили, что та вскружила ему голову.

— И как тебе вся эта история? Кажется правдоподобной?

— Мне — нет. А вам?

— Мне тоже.

— Можете представить себе вора, который бы взял только деньги и не загреб заодно и ювелирку?

— Нет, не могу. Но, возможно, мы на него наговариваем.

— То есть вы полагаете, что тут орудовал благородный вор?

— Нет. Скорее бедолага, ставший вором из нужды, который не знал, куда потом сплавить драгоценности.

— Какие будут указания?

— Хочу все знать про эту Лоредану Ди Марту. Как зовут лучшую подругу и где та живет, какие у дамочки привычки, друзья… в общем, все.

— Хорошо. Рассказать вам про драку охотников в предместье Казуцца?

— Нет. О предместье Казуцца я и слышать не желаю.

Фацио изумленно посмотрел на комиссара.

3

Фацио удалился, а Монтальбано погрузился в бюрократическую канитель, подмахивая бумажки. Наконец настал обеденный перерыв.

— Изменили вы мне вчера, — укорил его Энцо, едва завидев на пороге траттории.

— Дома пообедал, Аделина приготовила, — с готовностью парировал тот, дабы с лёту пресечь приступ ревности Энцо, который крайне дорожил тем, что комиссар — его завсегдатай.

История Ди Марты, кто знает почему, развеяла его мрачное настроение. Если подумать, синьор Ди Марта сам виноват, что жена решила закрутить интрижку. Не то чтобы глумиться над чужой бедой было в обыкновении комиссара, но порой…

— Чем побалуешь?

— Всем, что прикажете.

Приказал и получил. Возможно, переусердствовал с размером порций и повторными заказами. В конце трапезы еле поднялся со стула.

Так что пришлось прогуляться до самого конца мола, с трудом переставляя ноги.

Великолепный трехмачтовик, который ранним утром направлялся в порт, был пришвартован там, где каждый день в восемь вечера вставал почтовый катер. Очевидно, он собирался отчалить до этого времени.

Двое матросов, вооружившись ведром и щетками, драили палубу. Больше никого не видно — ни членов экипажа, ни пассажиров. На корме выведено имя парусника — «Верушка». Комиссар не смог узнать поднятого на нем флага. А впрочем, много ли яхт итальянских богатеев плавает под родным флагом? Комиссар смутно вспомнил о некой Верушке, знаменитой манекенщице.

Как обычно, уселся на плоский камень у маяка и закурил.

Заметил, что на камне, ближе к воде, застыл краб, впившись в комиссара взглядом.

Неужели все годы это был один и тот же краб? Иногда Монтальбано баловался, кидая в того галькой.

А может быть, в этом крабовом семействе краб-отец наставлял краба-сына:

— Слушай, малыш, сюда почти каждый день после обеда приходит комиссар Монтальбано, ему нравится играть с нами. Ты уж потерпи, пусть он немного развеется, это всего лишь безобидный чудак-одиночка.

Комиссар взглянул крабу в глаза и ответил:

— Спасибо, дружище, что-то у меня нет настроения.

Краб шевельнулся и, ковыляя бочком, скрылся под водой.

А комиссар так бы и сидел тут до самого заката.

Но надо было возвращаться в контору. Вздохнув, он встал и двинулся в обратный путь.

Проходя мимо трапа трехмачтовика, приметил, что рядом остановились три машины — такси. Наверно, пассажирам пришла охота посетить греческие храмы.

После обеда комиссар чуть не умер от скуки, подписывая бесполезные бумаги. Дело это никак нельзя было задвинуть — не из чувства долга, а потому, что он знал, чем грозит пропустить хотя бы одну бумагу: на ее месте моментально возникнут две — требование разъяснений по поводу неподписания предыдущего документа и его копия (на случай, если он вдруг не получил первый экземпляр).

К семи вечера явился расстроенный Фацио: вернулся с охоты с пустым ягдташем.

— Комиссар, я собрал сведения о Лоредане Ди Марте.

— Выкладывай.

— Их немного. Девичья фамилия — Ла Рокка, отца звали Джузеппе, мать — Катерина Силечи, родилась в…

Его опять понесло. Не ровен час, выдаст вслух полное персональное досье. Если сразу не остановить, дойдет и до прапрадедов. Комиссар угрожающе посмотрел на подчиненного.

— Стоп. Предупреждаю: если не прекратишь сейчас же, клянусь, я…

— Простите. Больше не буду. Я говорил, что Лоредана, прежде чем выйти за Ди Марту, была с пятнадцати лет помолвлена с неким Кармело Савастано, беспутным проходимцем, ни кола ни двора, но девушка была от него без ума.

— Как же случилось, что она бросила его ради Ди Марты?

Фацио пожал плечами.

— Без понятия. Но ходят слухи.

— Какие?

— Что Ди Марта обставил это дельце с Савастано.

— Поясни-ка. Он велел Савастано отступиться?

— Так говорят.

— И Савастано согласился?

— А то.

— Разумеется, за внушительную сумму.

— Вряд ли он уступил ее просто так, за красивые слова.

— В общем, если можно так выразиться, Ди Марта купил Лоредану. А что про нее толкуют в городе?

— Никаких сплетен. Все говорят, что она порядочная девушка. Ведет себя хорошо. Из дому выходит только с мужем или чтобы навестить подругу.

— А эту как зовут, узнал?

— Да. Валерия Бонифачо. Живет в особнячке на Виа Палермо, 28.

— Замужем?

— Да. За капитаном дальнего плавания. Тот месяцами в рейсах, почти не бывает в Вигате.

— Так, значит, это было настоящее вооруженное ограбление?

— Похоже на то.

— Надо поймать вора.

— Это будет нелегко.

— Я тоже так думаю.

Как только Фацио вышел, комиссару пришла в голову одна идея.

Он позвонил своей горничной Аделине.

— Что такое, синьор комиссар? Или стряслось чего?

— Ничего, Аделина, не волнуйся. Мне надо переговорить с твоим сыном Паскуале.

— Его дома нету. Как придет, скажу, что вы звонили.

— Нет, Аделина, я уже ухожу с работы, а вечером меня не будет в Маринелле. Пусть звонит завтра с утра сюда, в комиссариат.

— Как скажете.

Паскуале — вор-домушник со стажем — частенько сиживал за решеткой. Монтальбано был крестным отцом его первенца, и Паскуале в знак признательности назвал сына Сальво. Иногда он снабжал комиссара разными сведениями, когда тот об этом просил.

Почему это рольставни галереи опущены почти до земли?

Время всего лишь без пяти восемь. Неужели Мариан забыла о нем и об их свидании?

Огорченный комиссар нажал кнопку звонка. Спустя мгновение послышался ее голос:

— Поднимите и заходите.

Первое, что бросилось в глаза, — голые стены, ни единой картины.

Не успел он ничего спросить, как Мариан кинулась к нему, крепко обняла, чмокнула в губы, потом отпустила и, смеясь, закружилась словно в танце.

— Да что произошло?

— Я продала все картины! Все разом! Проходите.

Она взяла его за руку, затащила в офис, усадила в кресло, открыла холодильник, достала бутылку шампанского.

— Специально купила. Ждала вас, чтобы вместе отпраздновать. Открывайте.

Монтальбано откупорил шампанское, она достала два бокала.

Выпили. Комиссару было приятно разделить с ней ее радость.

На этот раз уже Мариан подставила губы для весьма целомудренного поцелуя, потом уселась во второе кресло.

— Я счастлива.

Счастье ее красило.

— Расскажите, как все случилось.

— Может, перейдем на «ты»?

— Охотно. Расскажи, как все случилось.

— Утром, около половины одиннадцатого, сюда зашла одна элегантная дама, примерно моего возраста. Целый час изучала картины. Потом похвалила коллекцию, попрощалась и вышла.

— Итальянка?

— Не думаю. Говорит она отлично, но с акцентом, по-моему, немецким. Спустя четверть часа она вернулась с шестидесятилетним тучным господином весьма достойного вида. Он представился инженером Освальдо Педичини и сказал, что его жена хотела бы приобрести сразу все выставленные картины. Я чуть в обморок не грохнулась.

— А потом?

— Попросил назвать цену. Я прикинула и назвала сумму. Думала, будет торговаться, а он и бровью не повел. Сказал, надо поторопиться. Я заперла галерею, и мы пошли в банк. Он поговорил с директором. Начали куда-то звонить. А я улизнула промочить горло коньяком — еле держалась на ногах. Когда вернулась, директор и Педичини сказали, чтобы я зашла в банк к трем.

— И что ты делала?

— Ничего. Не могла ничего делать. Голова гудела, все выглядело невероятным. Так и сидела тут, в этом кресле. Даже есть не хотелось. Только пить. В три я пошла в банк. Там был один Педичини, без жены. Директор заверил меня, что все в порядке и причитающиеся мне деньги прибудут завтра, но можно считать, что они уже в кассе. Мы вернулись. У галереи стояли такси, три машины. Двое моряков принесли ящики и упаковали картины под присмотром Педичини. В шесть с делом было покончено.

Она снова наполнила бокалы. Села и вытянула ногу.

— Ущипни меня.

— Зачем?

— Чтобы я поверила, что не сплю.

Монтальбано наклонился и деликатно потрепал ее по икре. Потом резко отнял руку, будто его ударило током. Мариан вся дрожала, под кожей — словно юркие змейки, от нее исходила безудержная сила.

— Я всем обязана тебе, — сказала Мариан.

— Мне?!

— Да, ты принес мне удачу.

Она встала и пересела на подлокотник кресла Монтальбано, приобняв его за плечи.

Ее тело излучало тепло и аромат. Комиссар почувствовал, что внезапно вспотел.

Лучше выйти на свежий воздух, снять напряжение, которое с каждым мгновением становилось все сильнее и опаснее.

— К тебе вернулся аппетит?

— Да, и еще какой.

— Скажи, куда бы ты хотела…

— Давай сперва допьем шампанское.

Очевидно, у Мариан свои планы.

— Ты рассказала брату про это происшествие?

— Нет, — отрезала она.

— Почему?

— Потому что Энрико с женой сразу примчатся сюда.

— И что такого?

Молчание.

— Не хочешь их видеть? — все допытывался Монтальбано.

— Сегодня — нет.

Куда уж яснее! Не лучше ли нажать на тормоз до того, как все слишком осложнится?

Первым делом надо постараться не захмелеть.

— Послушай, Мариан, мы не можем допить всю бутылку.

— А кто нам запретит?

— Мы оба за рулем.

— Ах, ну да, — разочарованно скривилась она. — Какая жалость. Прости, я на минутку.

Встала, открыла дверь — Монтальбано заметил, что там ванная, — зашла, закрылась.

Минутка продлилась полчаса. Наконец Мариан вышла — обновила макияж, свежа как роза.

— Что ты хочешь на ужин? — спросил комиссар.

— Выбирай ты.

— Лучше нам поехать на двух машинах. Моя припаркована вон там.

— Моя тоже. Ах да, вот еще что. У нашего ужина есть одно непременное условие.

— Какое?

— Гуляем за мой счет. Хочу кутнуть.

— Давай без шуток.

— Тогда никакого ужина.

Она явно не шутила и была настроена решительно. Монтальбано решил не настаивать.

— Ладно.

Они вышли. Комиссар помог Мариан опустить рольставни. Потом она указала на зеленую «панду».

— Вот моя машина.

— Поезжай за мной, — сказал Монтальбано, направляясь к своему автомобилю.

Он хотел сводить ее в ту тратторию на взморье, где подавали множество закусок, но дважды сбился с пути. В конце концов он перестал понимать, где находится и куда ехать, и сдался. Мариан поравнялась с ним.

— Не можешь найти дорогу?

— Не могу.

— А куда нам надо попасть?

— Есть один ресторан, там подают закуски…

— Я знаю, где это! Поезжай за мной.

Вот позор так позор!

Спустя десять минут они уже сидели за столиком.

— Ты здесь с братом бывала? — спросил Монтальбано.

— Нет. Не с братом, — ответила она, глядя на него. Потом добавила: — Я хочу знать о тебе все. Почему у тебя нет жены? Ты в разводе? У тебя есть подружка?

Удачный момент. Комиссар принялся долго рассказывать про Ливию; комментариев не последовало.

Монтальбано с удовлетворением отметил, что у его спутницы хороший аппетит: она доела все, что лежало на тарелке.

Мариан поведала про свое неудачное замужество и сложности с получением развода.

— А если бы ты влюбилась еще раз, вышла бы замуж снова?

— Больше никогда, — отрезала та.

Потом улыбнулась.

— А ты хитер. Сразу видно, что ты полицейская ищейка.

— Не понимаю.

— У твоих расспросов есть конкретная цель.

— Неужели? И какая же?

— Узнать, были ли в моей жизни другие мужчины после развода. Да, мужчины были, но ничего серьезного. Доволен?

Монтальбано не ответил.

Вдруг она сказала:

— Завтра мне, к сожалению, надо будет уехать. Но сперва зайду в банк, уточнить, все ли в порядке. Мы не увидимся примерно неделю.

— Куда едешь?

— В Милан.

— К родителям?

— С ними я тоже увижусь. Но еду я туда потому, что Педичини сказал одну вещь, которая очень меня заинтересовала.

— Можно узнать, какую?

— Да, но это секрет. Он хочет, чтобы я раздобыла ему несколько ценных картин XVII века. Они с женой вернутся в Вигату недели через две. Он упомянул имя одного своего друга, который держит галерею в Милане и мог бы мне помочь. Ты расстроился?

— Немного.

— Только немного?

Монтальбано решил сменить тему.

— Прости, но я не понимаю.

— Чего?

— Если у Педичини есть этот друг со своей галереей, зачем ему нужна ты в качестве посредника?

— Педичини сказал, что не хочет заниматься этим лично даже через своего друга.

Потом добавила, погладив его по руке:

— Мне хочется напиться.

— Нельзя, ты за рулем, помнишь?

— У-у-у! Тогда попрошу счет, и мы сейчас же уедем. Ужин ведь кончился? В меня больше ни одна креветка не влезет.

Монтальбано позвал официанта.

— Хочешь вернуться домой?

— Нет.

— А куда?

— К тебе. У тебя есть выпить?

— Виски.

— Отлично. А потом я хочу посмотреть на твои картины.

— Картин у меня нет, только гравюры и рисунки.

— Сгодятся и они.

Веранда привела ее в полный восторг.

— Боже, как здесь красиво!

Она уселась на скамью и нетерпеливым жестом поманила к себе Монтальбано.

— Разве ты не хотела посмотреть на мои…

— Потом. Иди сюда.

Все шло своим чередом. Он мог лишь еще немного потянуть время.

— Схожу за виски.

Вернулся с непочатой бутылкой и двумя стаканами.

— Хочешь льда?

— Нет. Садись.

Он сел. Взял бутылку, чтобы откупорить, но не успел: Мариан обняла его и поцеловала. Долгим поцелуем.

Потом положила голову ему на плечо. Монтальбано налил полстакана виски и протянул ей.

Она не взяла стакан.

— У меня пропало желание напиваться. Хочу сохранить ясность ума.

Монтальбано двумя глотками осушил стакан: надо было оправиться от душевного и физического потрясения, вызванного поцелуем.

Он ощущал, что Мариан нервничает. Та поднялась с места.

— Пропусти меня.

Монтальбано встал. Мариан взяла его за руку и потянула за собой.

Они вышли с веранды на пляж, Мариан сняла туфли.

Прогулялись под руку по пляжу до скалы.

Потом она отняла руку и, смеясь, побежала по влажной полосе песка.

Монтальбано рванул было вдогонку, но Мариан бежала быстрее, и он раздумал догонять.

Мариан исчезла во тьме.

Комиссар развернулся и двинулся обратно.

Не слышал, как она подошла.

Мариан обхватила его за талию, резко повернула к себе, прижалась всем телом и шепнула на ухо, дрожа от возбуждения:

— Пожалуйста, пожалуйста. Клянусь, потом я не…

На этот раз Монтальбано сам взял ее за руку, и они побежали к дому.

4

Он внезапно проснулся, взглянул на часы при свете, проникавшем в щели жалюзи. Семь утра. Сразу вспомнил все, что было. И сильно встревожился. Раньше, просыпаясь «на следующее утро», он испытывал стыд и угрызения совести. На этот раз все было совсем иначе. За ночь между ними произошло нечто непредвиденное. Это ощущение пугало. Он привстал с постели. Вторая половина кровати уныло пустовала, как почти каждое утро.

Прикрыл глаза, потянулся, вздохнул, будучи совершенно не в состоянии привести в порядок противоречивые спутанные чувства, парализовавшие мозг.

Наверное, дело было так: Мариан встает, идет в ванную, одевается и уходит, а он спит мертвецким сном и не слышит ровным счетом ничего.

Его захватил смерч, настоящая экваториальная буря, и отдаться этому шторму было упоительно. Ураган оставил его совершенно обессиленным, со сбившимся дыханием, подобно потерпевшему кораблекрушение, наконец выбравшемуся на берег после отчаянного заплыва.

Монтальбано ощутил прилив гордости. В общем, принимая во внимание груз прожитых лет, он еще вполне…

Но пора вставать.

И тут в ноздри полился волшебный аромат свежесваренного кофе.

С чего бы Аделине являться раньше времени?

— Аделина!

Нет ответа. Только звук приближающихся шагов.

Появилась Мариан — уже полностью одетая — с чашечкой кофе в руках.

Он зачарованно смотрел на нее. Вновь нахлынуло сильное, пугающее, неудержимое чувство.

Мариан поставила чашку на тумбочку, улыбнулась ему блаженной улыбкой и наклонилась поцеловать.

— С добрым утром, комиссар. Странное ощущение: как будто я всегда тут жила.

Вместо ответа тело Монтальбано отреагировало само по себе, без подсказки мозга.

Он выпрыгнул из кровати и крепко обнял другое тело, вновь ощутив смесь желания, нежности и благодарности.

Она порывисто ответила на поцелуи, но потом решительно отстранилась.

— Хватит, прошу тебя.

Тело Монтальбано подчинилось.

— Поверь мне, — сказала Мариан, — не знаю, что я готова отдать за то, чтобы остаться. Но мне действительно пора ехать. Я тоже уснула и проспала. Постараюсь вернуться в Вигату как можно скорее.

Достала из кармана мобильный телефон.

— Дай мне все свои номера. Вечером позвоню тебе из Милана.

Монтальбано проводил ее до двери.

Он все еще не мог выдавить ни слова: нахлынувшее смятение лишило комиссара дара речи. Мариан обняла его за шею, посмотрела прямо в глаза и сказала:

— Я не собиралась…

Развернулась к нему спиной, открыла дверь, вышла.

Монтальбано высунул голову за дверь — он был совершенно голый — и увидел, как Мариан садится в машину и уезжает.

Пока шел обратно в спальню, дом показался ему еще более пустым, чем прежде.

Комиссара вновь охватило желание ощутить присутствие Мариан. Он нырнул в постель с той стороны, где она спала, и зарылся лицом в подушку, чтобы вдохнуть аромат ее кожи.

Минут через пять после его прихода зазвонил телефон.

— Синьор комиссар, там до вас на тилифоне сын вашей горничной Аделины.

— Переключи на меня.

— День добрый, комиссар, это Паскуале. Матушка сказала, у вас ко мне разговор. Слушаю.

— Как поживает мой крестничек Сальво?

— Растет не по дням, а по часам.

— Мне нужна информация.

— Чем смогу — помогу.

— Ты не слыхал про вора, который, угрожая пистолетом, напал в переулке Криспи на одну синьору, отнял деньги, но оставил драгоценности, потом поцеловал и…

— Поцеловал?

— Именно.

— И больше ничего?

— Ничего.

— Не знаю, что сказать.

— Так ты о нем слышал?

— Нет, ничего такого. Но, если хотите, могу поспрашивать.

— Сделай одолжение.

— Разузнаю и перезвоню, комиссар.

Мими Ауджелло и Фацио вошли вместе.

— Есть новости? — спросил комиссар.

— Да, — сказал Ауджелло. — Вчера вечером, минут через пять после твоего ухода, явился с заявлением некий Гаспаре Интелизано.

— О чем хотел заявить?

— В том-то и загвоздка. Обычно люди приходят заявить, что кто-то взломал дверь, а тут все совершенно наоборот.

— Ничего не понял.

— Вот именно. Дело показалось мне весьма тонким и запутанным, и я попросил его зайти сегодня утром, когда ты будешь в конторе. Пусть лучше с тобой побеседует. Он уже здесь, дожидается приема.

— Да ты хоть намекни, о чем речь!

— Поверь, лучше будет, если он сам всё расскажет.

— Ладно.

Фацио привел Интелизано.

Сухощавый высокий мужчина лет пятидесяти, чахлая седая козлиная бороденка, одет небрежно: потертая зеленая вельветовая пара, на ногах — тяжелые крестьянские башмаки. Явно нервничает.

— Садитесь и рассказывайте.

Интелизано осторожно опустился на краешек стула. Вытер пот со лба огромным, как простыня, платком. Мими сел на стул напротив него, а Фацио — за столик с компьютером.

— Стенографировать? — спросил он.

— Пусть сперва синьор Интелизано начнет говорить, — ответил Монтальбано, глядя на посетителя.

Тот вздохнул, снова промокнул лоб и спросил:

— Мне сперва назвать имя, фамилию, дату рождения?..

— Пока не нужно. Расскажите, что случилось.

— Синьор комиссар, скажу сразу, что я владею тремя крупными участками земли, которые достались мне от отца. В основном там растут пшеница и виноград. Держу я их только из уважения к покойному, поскольку там больше расходов, чем дохода. Один из трех участков находится в предместье Спириту-Санто и доставляет кучу хлопот.

— А что с ним не так? Не дает урожая?

— Половина дает, а вторая — бесплодна. Та, что дает урожай, засеяна пшеницей и бобами. А хлопоты все оттого, что по участку проходит граница земель Вигаты и Монтелузы, так что он приписан к двум разным населенным пунктам, из чего иногда выходит путаница с уплатой городских налогов, пошлин и тому подобного. Вы понимаете, о чем я?

— Понятно. Продолжайте.

— На бесплодный участок я почти никогда не заезжаю. К чему? Там стоит домик с обвалившейся крышей, без двери, растет несколько деревьев горького миндаля, вот и все. Вчера утром я проезжал мимо на хорошую половину участка, и мне приспичило; решил зайти в дом, но не смог.

— Почему?

— Кто-то поставил там дверь. Из крепкого дерева. И замок повесили.

— И вы ничего не знали?

— Именно.

— Вы хотите сказать, что кто-то взял и навесил дверь в пустой проем?

— Вот-вот.

— А вы что сделали?

— Я вспомнил, что в задней стене дома есть окошко. Заглянул. Но ничего разглядеть не смог: окно заколотили изнутри доской.

— А у вас есть работники…

— Конечно. На участке в предместье Спириту-Санто, двое тунисцев. Но те ничего не знали про дверь. Участок большой, они работали далеко от дома. И потом, дверь наверняка поставили ночью.

— Так вы не представляете, что там устроили — жилье или склад?

— Вообще-то представляю.

— Поделитесь со мной?

— Там наверняка устроили склад.

— Как вы это поняли?

— Перед домом много следов от колес джипа или вроде того.

— А проем широкий?

— Большой ящик вполне пройдет.

В голове Монтальбано сверкнула молния. Домик. Предместье Казуцца. Большой ящик. Гроб. Отпечатки колес в пыли. Нет ли тут связи с его сном?

Наверно, из-за этого у него вырвалось:

— Надо съездить взглянуть.

Потом засомневался.

— Та часть участка, где стоит дом, относится к Вигате или к Монтелузе?

— К Вигате.

— Тогда он в нашем ведении.

— Хочешь, я поеду с тобой? — спросил Ауджелло.

— Нет, спасибо. Возьму Фацио.

Потом добавил, обращаясь к Интелизано:

— Можно добраться туда на нашем авто?

— Вот уж не знаю! Разве что за рулем будет опытный водитель…

— Посадим за руль Галло. Синьор Интелизано, вы уж простите, но вам придется прокатиться с нами.

Галло чудом изловчился доставить их до пустыря перед домом. Но ощущение было, будто их час катали с американских горок — желудок того и гляди вывалится из ноздрей.

Монтальбано и Фацио посмотрели на дом, а потом на Интелизано — тот застыл, разинув рот.

Двери не было. Зиял пустой проем. Кто угодно мог свободно попасть внутрь.

— Вам все приснилось? — спросил Фацио у Интелизано.

Тот решительно и упрямо тряхнул головой.

— Была дверь!

— Прежде чем говорить, взгляни на землю, — сказал Монтальбано Фацио.

В пыли явственно виднелись перекрывавшие друг друга следы покрышек от больших колес.

Монтальбано подошел к проему, где должна была стоять дверь, и пристально вгляделся.

— Синьор Интелизано сказал правду, дверь была, — сказал он. — Между камнями есть следы быстросхватывающего цемента — там, где крепили петли.

Зашел в дом, следом — Интелизано и Фацио.

Половина крыши обрушилась, весь домик представлял собой одно большое помещение, и там, где крыша была еще цела, лежала куча соломы.

Увидев ее, Интелизано обомлел.

— Раньше она была? — спросил Монтальбано.

— Не было, — отвечал Интелизано. — Я сюда последний раз заходил месяца два или три назад, и соломы не было. Ее сюда притащили.

Наклонился и поднял длинный кусок проволоки. Осмотрел и протянул комиссару.

— Такими скрепляют рулоны соломы.

— Может, она им была вместо тюфяка, — заметил Фацио.

Монтальбано покачал головой.

— Вряд ли сюда принесли солому ради подстилки. Могли бы и спальником обойтись при необходимости. И потом, ради одной-двух ночей зачем им было ставить дверь?

— А тогда зачем?

— Я согласен с синьором Интелизано. Это место использовали как временный склад.

— Или временную тюрьму, — сказал Фацио.

— Не согласен, и все из-за соломы, — парировал комиссар. — Ее использовали, чтобы что-то прикрыть. Если бы кто-нибудь влез и заглянул через прореху в крыше, то увидел бы только кучу соломы.

Пол был глинобитным, без кирпичной кладки.

— Помогите-ка, — обратился Монтальбано к Фацио и Интелизано. — Надо убрать солому.

Они перекидали часть соломы в другой угол.

— Хватит, — внезапно сказал комиссар, наклоняясь и всматриваясь.

Отчетливо виднелись три широких полосы, одна рядом с другой.

— Тут протащили три ящика, — сказал Монтальбано.

— И увесистых, — добавил Фацио.

— Наверное, стоит убрать всю солому.

— Согласен. Вы себе идите покурите, а я тут пошурую с Галло и синьором Интелизано, — предложил Фацио.

— Ладно. Но смотрите во все глаза, вдруг хоть какую мелочь найдете, клочок бумаги или железяку — надо понять, что тут хранили.

— Галло, иди-ка сюда! — крикнул Фацио.

Монтальбано вышел, закурил. Не зная, чем себя занять, решил пройтись и невольно очутился на задворках дома. В окне виднелась доска, мешавшая заглянуть внутрь. Либо забыли отодрать, либо решили не возиться после того, как склад опустел.

Метрах в тридцати вразброс росло восемь или девять чахлых миндальных деревьев, скорее всего, остатки прежних садовых посадок.

Вокруг — ничего, вернее, пейзаж, весьма похожий на тот, что привиделся ему во сне.

Стоп, минутку, если приглядеться, деревьев было не восемь или девять, а ровно четырнадцать.

То есть девять были целыми, со стволом и кроной, а от пяти оставался один ствол.

Верхушка была срублена не топором по частям, а словно бы деревьям снесли башку одним точным и четким ударом: крона каждого дерева, целехонькая, лежала на земле в десятке метров от своего ствола.

Что тут могло произойти?

Комиссара разобрало любопытство, и он подошел к ближайшему обезглавленному дереву.

Срез был ровным, словно действовали скальпелем. Но даже встав на цыпочки, он не мог толком ничего разглядеть.

Тогда комиссар прошел десять шагов и осмотрел верхушку дерева — падая, та опрокинулась.

Нет, не мощный клинок одним махом сшиб дерево, а нечто огненное — ясно виднелись темно-коричневые следы жженой древесины.

И вдруг он понял.

Развернувшись, понесся к дому и на углу едва не врезался в Фацио — тот выбежал звать комиссара.

— Что там? — спросил Фацио.

— Что там? — спросил Монтальбано.

— Мы нашли… — начал Фацио.

— Я нашел… — одновременно с ним начал комиссар.

Оба запнулись.

— Будем спрягать глагол «найти» целиком? — спросил Монтальбано.

— Говорите сперва вы, — сказал Фацио.

— Я нашел за домом деревья, их укоротили чем-то вроде гранатомета или ракетницы.

— Ни хрена себе, — сказал Фацио.

— А ты что хотел сказать?

— Мы нашли шесть листков «Островного вестника» в масляных разводах.

— На что спорим, это оружейная смазка? — предложил Монтальбано.

— Никогда не спорю, если уверен, что проиграю.

— Там было оружие, и они решили его испытать, стреляя по деревьям, зуб даю, — сказал комиссар.

— А теперь что будем делать? — спросил Фацио.

— Давай зови всех.

— И куда пойдем?

— Поищем осколки под деревьями.

До часу дня они шарили в траве и пыли.

Когда нашли с килограмм осколков, комиссар сказал, что этого довольно и можно возвращаться.

Они отвезли Интелизано домой, наказав никуда не уезжать и ни с кем не говорить об этом деле, а потом поехали в комиссариат.

— Как договоримся? — спросил Фацио.

— Занеси ко мне в кабинет осколки и газетные листы и скажи Мими, что мы с ним увидимся в четыре. А я сажусь в машину и еду обедать. Дай-ка мне свой мобильный.

Было уже полтретьего, и он боялся, что Энцо закроет заведение. От голода сводило кишки.

— Если я приеду минут через сорок пять, покормишь обедом?

— Закрыто у нас!

— Монтальбано это!

Отчаянный вой подыхающего от голода пса.

— Простите, синьор комиссар, не признал. Приезжайте, когда пожелаете — для вас всегда открыто.

На парковке комиссариата Монтальбано направился было к своей машине, но его окликнули.

— Синьор комиссар, вам звонят!

Хорошо, что он успел предупредить Энцо. Зашел в каморку к Катарелле.

— Синьор комиссар, тут на проводе одна синьора, хотя, по мне, никакая она не синьора, а спрашивает вас, лично-персонально.

— Она назвала себя?

— Не пожелала, синьор комиссар. Я потому и говорю — никакая она не синьора.

— Поясни-ка.

— Синьор комиссар, я ей — как вас зовут, а эта личность давай хамить.

— Как — хамить?

— А вот так. Говорит: баран!

Мариан! Он вырвал из рук трубку, нажал на кнопку коммутатора и так зыркнул на Катареллу, что тот пулей вылетел из каморки. Хотел ответить, но голос куда-то делся.

— Гхы?..

Все, что он смог издать.

— Привет, комиссар, я в аэропорту, скоро вылет. Сказала, что позвоню вечером, но не удержалась, так захотелось услышать твой голос.

Голос! Да он двух звуков выдавить не может.

— Хотя бы пожелай мне удачно слетать.

— У-у-удачно с-с-слетать, — еле выговорил он, ощущая себя дефективным от рождения.

— Я поняла. Ты не один, неудобно говорить. Пока, хочу тебя.

Монтальбано повесил трубку и схватился руками за голову. Не будь рядом Катареллы, он бы расплакался от стыда.

5

С письменного стола корреспонденцию перевалили без разбора на диванчик, чтобы освободить место для осколков и газетных листов, разложенных в два мешка: джутовый — для осколков, прозрачный пластиковый — для листов.

Монтальбано запер дверь кабинета на ключ, запретил Катарелле отвлекать его звонками, что бы ни случилось, и сел посовещаться с Ауджелло и Фацио.

А поскольку ни один из них не открывал рта, комиссар решил их подбодрить.

— Говорите вы, — сказал он.

Он поздно обедал, из-за голода не сумел вовремя остановиться, а потом пришлось сократить прогулку по молу — некогда было, так что теперь он чувствовал себя немного несобранным, несмотря на три выпитых порции кофе. Не то чтобы тяжесть в голове, скорее наоборот, просто говорить не хотелось.

— Я, — начал Ауджелло, — думаю, что они еще воспользуются лачугой. Предлагаю выставить охрану, не на круглые сутки, но пусть кто-нибудь из наших заглядывает туда почаще, особенно ночью.

— А я уверен, что они больше не будут пользоваться этой лачугой, — сказал Фацио.

— Почему же?

— Прежде всего потому, что такие импровизированные арсеналы используют разово, а потом бросают, а кроме того, потому, что Интелизано спросил у тех двух тунисцев, которые работают у него в поле, не знают ли они чего про дверь. В общем, тунисцев тем самым поставили в известность, что Интелизано обнаружил склад.

— И что? Кто тебе сказал, что тунисцы в деле? Птичка напела? — спросил Ауджелло.

— Никто не говорил. Но это возможно.

— И с каких это пор ты записался в расисты? — подначивал Ауджелло.

Фацио не повелся.

— Дорогой коллега, вы отлично знаете, что я не расист. Но я спрашиваю себя: откуда эти контрабандисты или террористы, ведь речь почти наверняка идет о них, так вот, откуда этим чужакам было знать о существовании развалюхи в богом забытой сельской местности, если никто им не указал?

— Как ни прискорбно признавать, — сказал Ауджелло, — но, возможно, ты прав. В Тунисе сейчас заварушка, им крайне нужно оружие. Так что, по-твоему, надо брать и трясти тунисцев?

— Единственное логичное решение.

— Минутку, — вмешался Монтальбано, наконец-то он решил открыть рот. — Вы простите, но я пришел к выводу, что это расследование, несомненно крупное и важное, не может продолжаться нашими силами.

— Почему? — хором спросили уязвленные Фацио и Ауджелло.

— Потому что у нас нет для этого средств. Верно как смерть, что на газетных листах есть отпечатки пальцев. Верно как налоги, что кто-то сумеет понять по осколкам, о каком оружии идет речь и где оно произведено. А у нас таких спецов нет. Ясно? Так что это дело нам не по зубам. Смиритесь, его надо передать в отдел по борьбе с терроризмом.

Наступило молчание. Потом Ауджелло сказал:

— Ты прав.

— Отлично, — ответил Монтальбано. — Итак, раз мы договорились, ты, Мими, собери все: и осколки, и газеты — и поезжай в Монтелузу. Попросишь о встрече с начальником управления, все ему расскажешь, потом, получив его благословение, пойдешь в отдел по борьбе с терроризмом. Доложишь, передашь вещдоки, вежливо попрощаешься и вернешься сюда.

Лицо Мими выражало сомнение.

— Может, лучше отправить Фацио? Он был, когда нашли газеты и обломки.

— Нет, мне нужно, чтобы Фацио немедленно занялся одним делом.

— Каким? — спросил Фацио.

— Съезди еще раз к Интелизано. Постарайся как можно больше разузнать о тех тунисцах. Никто не запрещает нам вести параллельное расследование. Но смотрите: в управлении пока не должны знать, что мы тоже копаем.

Фацио довольно усмехнулся.

Часов в семь позвонил Катарелла.

— Синьор комиссар, тут до вас Паскуале, который вроде как сын горничной вашей Аделины, так вот он говорит, что если у вас есть время, то у него есть до вас разговор, лично-персонально.

— Он на проводе?

— Никак нет, он находится в присутствии.

— Так пусть зайдет.

Паскуале вошел, на ходу снимая кепку.

— Целую руки, синьор комиссар.

— Здорово, Паскуале. Садись. Все живы-здоровы?

— Слава богу, спасибо.

— Раздобыл чего?

— Ага. Но сперва мне надо совершенно точно знать место и время ограбления, тютелька в тютельку. Вы вроде говорили, что дело было в переулке Криспи, верно?

— Верно. Погоди минутку.

Он встал, прошел в кабинет Фацио, взял заявление Ди Марты, записал на бумажке номер телефона. Вернулся к себе, включил громкую связь и набрал номер.

— Ты тоже послушай.

— Алло, — раздался молодой женский голос.

— Комиссар Монтальбано. Я хотел бы поговорить с синьорой Лореданой Ди Мартой.

— Это я.

— Добрый вечер. Простите, что беспокою вас, синьора, но мне нужно кое-что уточнить по поводу ограбления.

— Боже мой! Мне бы не хотелось… я чувствую себя так…

Она была совершенно расстроена.

— Синьора, я знаю, что вы…

— Разве муж вам не всё рассказал?

— Верно, синьора, но ведь ограбили вас, а не его, понимаете?

— И что же я должна сказать, кроме того, что уже сказала?

— Синьора, я понимаю, что вам тяжело снова говорить об этой неприятной истории. Но вы должны понимать, что я никак не могу…

— Простите. Я постараюсь. Слушаю.

— Сколько ночей назад случилось ограбление?

— Три.

— В котором часу?

— Видите ли, как раз перед тем, как заметить лежавшего на дороге мужчину, я случайно взглянула на часы. На них было четыре минуты первого.

— Благодарю вас за любезность и понимание. А раз уж вы сказали когда, можете сказать, где все случилось?

— Как? По-моему, я уже столько раз это говорила! В переулке Криспи, потому что мне надо было положить…

— Да, я знаю, но на каком уровне? Можете указать точнее?

— Что значит — на каком уровне?

— Синьора, переулок Криспи не такой длинный, правда? Вроде как там есть пекарня, магазин…

— Ах да, я поняла. Дайте подумать. Да! Если не ошибаюсь — но скорее всего так и есть, — между магазином тканей и ювелирной лавкой Бурджо. В паре метров от круглосуточной кассы.

— Благодарю вас, синьора. Пока что у меня больше нет вопросов.

Повесил трубку и посмотрел на Паскуале.

— Слышал?

— Слышал.

— Ты это хотел знать?

— Ага.

— И?..

— Зуб даю, вор не из наших.

— Заезжий или случайный?

— Скорее случайный, чем заезжий.

— Понял.

Но комиссар чувствовал, что Паскуале хочет еще что-то сказать и не решается.

— Еще что-то? — подбодрил он.

— Вроде как.

Похоже, признание давалось ему с трудом.

— Говори. Ты ведь знаешь: я никогда не назову имен.

— Насчет этого у меня сомнений нет.

Наконец он решился.

— Она вам лапшу на уши вешает.

— Кто?

— Та дамочка на телефоне.

— Откуда ты знаешь?

— Вы уж простите за любопытство, а полиция говорит с карабинерами? И карабинеры — они говорят с полицией?

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что синьор Анджело Бурджо, хозяин ювелирной лавки в переулке Криспи, заявил карабинерам, что его магазин обчистили, и было это ровно три ночи назад.

Монтальбано изумился.

— Расскажешь что-нибудь еще?

— Могу, но… вы обещаете?..

— Не волнуйся, Паскуале.

— Парни, как обычно, поставили одного на шухере: оттуда, где он стоял, был виден весь переулок. Он оставался на позиции с половины двенадцатого до полпервого ночи. Нестыковочка.

— В смысле?

— Никто на дороге не валялся, и никакая машина не останавливалась.

— Я понял.

— Чтоб вы знали: за целый час там проехали только «скорая», фургон и мопед.

— Спасибо тебе, Паскуале.

— Всегда рад помочь, синьор комиссар.

Так значит, прекрасная синьора Лоредана наплела муженьку кучу небылиц.

Надо выяснить, что же случилось на самом деле и куда испарились шестнадцать тысяч евро.

А пока можно было строить любые предположения — начиная с того, что ограбление случилось в другом месте, что Лоредана узнала вора и ей не хватило смелости сказать мужу, и кончая тем, что Лоредана сговорилась с вором.

Он встал, снова прошел в кабинет к Фацио, взял листок, который лежал вместе с заявлением и на котором Фацио записал сведения: вот она, Валерия Бонифачо, близкая подруга Лореданы, Виа Палермо, 28. И номер телефона есть.

Сел за стол Фацио, набрал номер.

— Алло! — ответил женский голос.

Он зажал нос пальцами, чтобы изменить голос.

— Дом Бонифачо?

— Да.

— Я бухгалтер Милипари из «Фульконис навигационе». Хотел бы поговорить с капитаном.

— Мой муж сейчас в Генуе, у них там стоянка.

— Ясно, спасибо. Позвоню ему на мобильный. Да, кстати, если мы отправим ему бандероль в Вигату, вы завтра с утра будете дома?

— Да. До десяти.

— Спасибо, синьора.

Комиссар повесил трубку. Он решил навестить синьору Валерию назавтра, с утра пораньше. А раз муж не будет путаться под ногами, может, она и скажет то, что ему нужно узнать.

Доехав в Маринеллу, он увидел, что Аделина оставила на кухонном столе записку.

вчера вечером вы кушали не дома и мне пришлося выкинуть ужин впомойку што очень жаль Вчера у вас была преятная компания так што я не стала ничево готовить подумала может и севодня вы куда поедите штоб мне снова не выкидовать ужин Если завтра решити кушать дома оставте записку.

Монтальбано чертыхнулся. Вряд ли речь шла о вендетте Аделины за то, что он привел в дом женщину, — наоборот, его горничная сама была готова расстелить перед соперницей Ливии красную дорожку — настолько сильную неприязнь питала она к Ливии (впрочем, не без взаимности). Так что в чистоте намерений Аделины сомневаться не приходилось, но факт оставался фактом — дома хоть шаром покати.

Правда, он пока не очень проголодался, а ну как позже разыграется аппетит?

Ехать куда-то ужинать — невозможно, вдруг Мариан позвонит и не застанет его дома. Конечно, он мог бы взять с собой мобильник, но на людях он и слова не выговорит.

Открыл холодильник. Там стояла только баночка анчоусов в масле.

Почему вообще нет продуктов? Наверняка Аделина просто забыла пополнить аварийный запас сыров, вяленых оливок, копченой колбаски…

Он взглянул на часы. В принципе можно сгонять в бар Маринеллы, купить чего-нибудь и успеть обернуться до звонка Мариан.

Сказано — сделано. Вышел, сел в машину, поехал.

На улицах было безлюдно. В баре продавались сыры, копчености и хлеб, он купил всего понемногу и поехал обратно.

На полдороге к дому большегруз, ехавший прямо перед ним, вдруг резко дернулся вбок и перегородил путь.

Монтальбано, проявив быстроту реакции, достойную мексиканского профессионального гонщика, вырулил на обочину, проехал с десяток метров левыми колесами по канаве, а правыми — по полю, накренив машину, как заправский каскадер, а обогнув большегруз, снова забрался на дорогу.

И тут на него накатил приступ страха из-за того, что он только что бессознательно сделал. Руки затряслись. Тогда он прижался к бордюру, остановился, пытаясь немного успокоиться, и, наконец, смог продолжить путь.

Подходя к двери дома, услышал, как внутри звонит телефон. Руки были заняты покупками, и комиссар долго возился, пока доставал ключ и совал в замочную скважину.

Влетел в дом, швырнул на пол пакеты, рванул к телефону, схватил трубку.

— Алло!

В ответ — долгий гудок. Звонила Мариан, нет сомнений.

И что теперь? Это ж надо — быть таким ослом, чтобы не записать номер ее мобильного! Вернее, у него не было вообще ничего: ни номеров телефона Мариан, ни адреса.

Что уж тут поделать.

Подобрал в коридоре пакеты, накрыл столик на веранде. Но есть все еще не хотелось. Закурил.

Чем, интересно, занимается сейчас Мариан?

Зазвонил телефон. Он кинулся в дом.

Это она, с ответом на его только что заданный вопрос. Магия телепатии.

— Привет, комиссар.

— Привет. Это ты только что звонила?

— Да. Я скоро выхожу от своих. Еду ужинать с тем продавцом. Гнала как могла, полдня висела на телефоне, хочу вернуться как можно скорее. Даже не представляешь, как я по тебе скучаю.

Помолчала. А потом:

— Раз на другое тебе не хватает смелости, скажи хотя бы, как сильно я тебе нравлюсь.

— Очень… нравишься.

— Можно я позвоню после ужина? Правда, будет поздновато…

— Конечно.

— Целую тебя.

— Я то…

Запнулся.

— Кто — тоже? Ты или кто-то другой?

— Я.

Положил трубку, двинулся на ватных ногах в сторону веранды, но тут телефон зазвонил снова.

Подумал, что Мариан забыла ему что-то сказать.

— Привет, Сальво.

Это была не Мариан.

— Кто говорит?

Пока задавал вопрос, понял, что совершает ошибку размером больше небоскреба.

Как мог он не узнать, кому принадлежит голос на том конце провода? Возможно, потому, что в ушах еще звучал голос Мариан?

— Раз теперь ты не узнал мой голос, что мне еще сказать? — раздраженно бросила Ливия.

Выхода нет, придется прикрываться враньем. Он набрал воздуха и нырнул.

— Ты, конечно же, не поняла, что я пошутил.

— Я слишком хорошо тебя знаю, Сальво. Ты ждал звонка от другой женщины, могу поклясться.

— Тогда, раз ты в этом так уверена, какой смысл дальше это обсуждать?

— Скажи, как ее зовут.

Придется врать дальше.

— Кароль.

— Кароль?!

— Да, а что такого? Кароль, как того папу римского, помнишь?

— Это точно женщина?

— Конечно.

Прикинулся оскорбленным.

— Как ты могла подумать, что я… с мужчиной?

— И чем она занимается?

— Танцует в одном стриптиз-клубе в Монтелузе.

Ливия на мгновение задумалась. Потом сказала:

— Не верю. Ты меня разыгрываешь.

Монтальбано вдруг ощутил огромную усталость.

У него не хватало смелости рассказать Ливии о том, что с ним творилось. Тем более по телефону — вообще никак.

— Ливия, слушай. У меня сейчас очень трудный период, и…

— На работе?

Он мигом ухватился за спасительную соломинку.

— Да, на работе. Это долгая история, и мне бы хотелось рассказать тебе все без суеты, выслушать твои советы, но за мной вот-вот заедет Фацио. А вернусь я слишком поздно, чтобы созваниваться. Давай я сам тебе перезвоню завтра вечером. Договорились?

— Договорились, — с облегчением выдохнула Ливия.

Разговор его утомил. Он вернулся на веранду, но ужинать расхотелось.

Он убрал со стола и устроился в кресле перед теликом. Щелкал пультом, пока не наткнулся на детектив, который шел два часа, включая рекламу. Потом прослушал одиннадцатичасовой выпуск новостей канала «Свободная сеть».

Почему это нигде не слышно о краже со взломом в ювелирной лавке Бурджо? Видно, карабинерам удалось придержать новость, чтобы спокойно продолжать расследование.

Он нашел вестерн и просидел за ним еще два часа.

Потом выключил телевизор — в глазах уже плясали барабашки — и ушел сидеть на веранду.

Это был опрометчивый поступок: мозг сразу начал прокручивать ситуацию с Ливией и Мариан.

А он не хотел этого: чувствовал, что еще не готов.

Но рано или поздно придется посмотреть правде в глаза.

И каким бы ни было решение, оно, несомненно, принесет ему огромное счастье и огромную боль.

6

Взглянул на часы. Почти два. Сколько длятся ужины в Милане? Какого хрена! Даже если там официантам за восемьдесят или они на ходулях! И вообще, о чем ей, Мариан, говорить с этим продавцом? Они там что, всю историю искусства решили повторить? Она, конечно, предупредила, что перезвонит поздно, но, между прочим, скоро уже рассветет!

«Вот сейчас выдерну шнур и пойду спать», — подумал он.

В это самое мгновение телефон зазвонил.

Он так взвинтил себя за последние минуты ожидания, что чуть не грохнулся на пол, вскакивая со стула.

— Слу-слушаю!

— Привет, комиссар, прости, что заставила ждать. Ужин затянулся.

Галантность Монтальбано тут же расцвела пышным цветом.

— Какие могут быть извинения?! Я прекрасно понимаю, это же такое…

— А потом Джанфранко предложил пойти выпить. Я только что вернулась.

Галантного кавалера Монтальбано тут же слопал Монтальбано-троглодит.

— Что за Джанфранко? А-алло!

— Джанфранко Лариани, продавец. Ах да, я ведь не говорила тебе, как его зовут. Он так настаивал — ну давай, чего тебе стоит, всего пять минут, не глупи, — в общем, пришлось уступить ради дипломатии.

И она с ним уже на «ты»?

— Ты была с ним знакома прежде?

— С кем, с Джанфранко? Нет, вроде я тебе говорила, это Педичини посоветовал с ним связаться.

И сразу же, с первой встречи — давай на «ты», чего тебе стоит, не глупи…

Лучше сменить тему.

— Все в порядке?

— Все отлично. По крайней мере, мне так кажется.

— Почему?

— Потому что Лариани — хитрюга, из тех, кого не так легко вызвать на откровенность.

Оно и к лучшему! Еще чего не хватало!

Комиссар не смог удержаться:

— И как он тебе?

— В каком смысле?

— Как мужчина.

— Ну, он такой элегантный, аристократичный, на вид лет сорок пять, симпатичный…

Вот он, долго, но безуспешно сдерживаемый приступ ревности.

Вжик! Стрела попала прямехонько в грудь.

— И он за тобой ухаживал?

— Я бы удивилась, если бы он не стал за мной ухаживать. Видел бы ты меня! Я шикарно выглядела. Он буквально сидел разинув рот. Но это не главное. Думаю, Педичини прав, у Лариани кое-что есть.

— Он сам сказал?

— Не открытым текстом. Обиняками. Я ведь тебе сказала — он хитрюга. Так он тебе и выложит карты на стол. Но я поняла, что у него есть слабое место. Денежки. Он немного раскрылся, когда я сказала, так, вскользь, что обычно плачу сразу, банковским переводом.

— И на чем вы условились?

— Встречусь с ним завтра после обеда.

В голове тренькнул звоночек.

— Где? — спросил он делано-безразличным тоном.

— У него дома.

Ну уж нет! У каждой шутки есть предел!

— Но почему дома? У этого господина разве нет своей конторы? Офиса? Или в Милане так принято?

— Ладно тебе, не говори ерунды. Я так поняла, рядом с квартирой, где он живет, у него есть еще одна, где он держит картины. Но я уверена, что мы ни к чему не придем.

— Почему?

— Я знаю, как действуют подобные типы. Он мне покажет какую-нибудь мелочь, чтобы испытать. Я скажу, что это мне неинтересно, и ему придется назначить новую встречу. И вот тогда наконец он введет меня в свою «святая святых».

— Не понял.

— Решится показать свои лучшие вещи. И тогда надо будет действовать. Конечно, если все так, как мне представляется, и у Лариани есть то, что ищет Педичини.

— А что он ищет?

— Понимаешь, в итальянской живописи XVII века полно мадонн, распятий, младенцев в яслях и воскресений. Но эти сюжеты его не интересуют, как и портреты. Он ищет натюрморты, пейзажи или жанровые сценки. На полотнах больших размеров.

— Понял. Это надолго? Думаешь быстро закончить с этим делом?

— Надеюсь. Не могу вынести разлуку с тобой. Никогда раньше со мной такого не…

Остановилась на полуслове.

— Чем ты сегодня занимался?

— На работе?

— Да. Мне хочется разделить каждое мгновение твоей жизни.

— Слушай, я бы рассказал, да, боюсь, ты заскучаешь.

— Тогда облегчу тебе задачу. Расскажи, чем занимался, пока ждал моего звонка.

— Посмотрел пару фильмов по телевизору и…

Чуть не проговорился, что звонила Ливия, но вовремя сдержался.

Но Мариан почувствовала, как он запнулся.

— И? — спросила она.

Ему не хотелось опять врать. Хватит и одного вранья за вечер.

— Потом звонила Ливия.

— Ах.

Пауза. А потом:

— Ты рассказал ей про нас с тобой?

— Нет.

— Почему?

— Пока не считаю нужным.

На этот раз пауза была дольше.

— Слушай, Сальво, надеюсь, ты понял: для меня это не приключение на одну ночь. И не мимолетный каприз. Я слишком хорошо себя знаю.

— Это я понял.

— И из того, что я почувствовала той ночью, уверена: для тебя это тоже не было приключением.

— Если б было, вряд ли бы я сейчас с тобой говорил по телефону.

— Когда вернусь, нам надо поговорить. А сейчас прощаюсь. Когда лягу, представлю, что ты рядом. Во сколько можно тебе позвонить завтра?

— Не знаю. Давай вечером, чтобы спокойно поговорить?

— Как скажешь. Спокойной ночи, мой комиссар.

Есть два варианта, ясных и четких. Или продолжить размышлять над тем, как представить дело Ливии, или постараться сразу уснуть, пока в ушах звучит голос Мариан.

Выбрал второе, закрыв глаза и заставив себя заснуть.

Удивительно, но ему это удалось.

Последней мыслью было: как давно он уже не говорил вот так с Ливией?

Проснулся комиссар в ладу с самим собой, да и день был погожий. Выпил чашку кофе, принял душ, побрился и перед выходом оставил записочку Аделине: ужинать будет дома.

Сел в машину в полдевятого, а в девять уже парковался на Виа Палермо, напротив дома Бонифачо.

Ехал он так долго, потому что Виа Палермо располагалась в верхней части Вигаты, на самой окраине, и граничила с сельской местностью. Застроена она была отстоявшими друг от друга особнячками, каждый с небольшим садом. Сад номера 28 выглядел ухоженным. Железная калитка была не заперта.

Он вошел, пересек сад, нажал кнопку домофона.

— Кто там? — спустя некоторое время отозвался женский голос.

— Комиссар Монтальбано.

Пауза.

— Кого вам надо?

— Синьору Валерию Бонифачо.

Снова тишина. Потом голос сказал:

— Я дома одна.

А он кто? Насильник?

— Синьора, повторяю вам, я…

— Хорошо, но мне надо одеться.

— Я подожду.

— А вы не могли бы зайти после обеда?

— Очень жаль, синьора, но не могу.

— Тогда я вас впущу минут через десять.

Метод внезапных визитов без упреждающего звонка действовал безотказно.

Наверняка сейчас синьора Валерия висит на телефоне с подружкой Лореданой, уточняет, как ей себя вести.

Он выкурил сигарету. Виа Палермо была довольно безлюдна — наверно, потому, что тут не было магазинов. За десять минут, что он ждал, проехала всего одна машина.

Снова позвонил в домофон.

— Комиссар Монтальбано?

— Да.

Замок щелкнул, комиссар толкнул дверь и вошел.

Синьора Валерия вышла навстречу, протянула руку, провела в гостиную и усадила в кресло.

Кто знает, почему, но комиссар ожидал увидеть женщину средних лет, а Валерия была совсем молодой, скорее всего, ровесницей Лореданы. Изящная миловидная блондинка в облегающей блузке и брючках — весь арсенал напоказ.

— Кофе?

— Нет, благодарю.

Она села в кресло напротив. Скрестила ноги. Взглянула на него, улыбнулась. Но Монтальбано заметил, что улыбка была натянутой.

Она сильно нервничала, но держала себя в руках.

— Чем могу помочь, комиссар?

— Мне очень жаль, что пришлось вас побеспокоить, но разве вам не сообщили из комиссариата о моем визите?

— Не сообщили.

— Вот вернусь в контору, я им устрою! Мне надо спросить у вас кое-что по поводу ограбления вашей подруги Лореданы Ди Марта. Вы ведь знаете, что…

— Да, я все знаю. Лоредана сообщила мне по телефону. Она была в шоке. Я сразу поехала к ней, и она все рассказала, включая… неприятные подробности.

— Вы о поцелуе?

— Не только.

Монтальбано забеспокоился.

Неужели синьор Ди Марта утаил полдела? А все обстояло гораздо серьезнее?

— А было что-то еще?

— Да.

— Можете пояснить?

— Мне неприятно об этом говорить. В общем, он схватил ее руку и потянул… ну вы понимаете.

— Да. А кроме этого?

— К счастью, нет. Но Лоредана говорит, что это было отвратительно и ужасно.

— И она совершенно права. Хорошо еще, что на этом все кончилось. А вы помните, во сколько ваша подруга вышла от вас тем вечером?

— Точно не могу сказать.

— Приблизительно.

— Смотрите, наверно, было чуть раньше полуночи, потому что после того, как ушла Лоредана, звонили часы.

Она указала на огромные напольные ходики в углу гостиной.

— Красивые, — отозвался комиссар.

Но неточные. Немного спешат.

— Да. Часы отца. Он был помешан на ходиках. У нас ими весь дом был забит. Но мне удалось от них избавиться. Оставила только эти.

— Значит, было, скажем, без десяти двенадцать?

— Возможно, без четверти.

— Не раньше?

— Исключено.

— Синьора, для нас крайне важно знать точное время, когда случилось ограбление.

— Тогда я подтверждаю: без четверти полночь.

— Спасибо. А синьора Лоредана всегда уходит от вас так поздно?

— Нет. Обычно она уходит перед ужином.

— А тот вечер стал исключением.

— Да.

— Можно узнать, почему?

— Мне нездоровилось, и Лоредана не хотела оставлять меня одну. Она очень разволновалась, но потом мне стало лучше.

— Вы живете одна? Вы не замужем?

— Замужем. Но муж — капитан грузового судна, и его подолгу не бывает дома.

— Понятно. А проясните-ка мне вот что. Синьора Лоредана была еще у вас, когда вспомнила, что не положила деньги мужа в банк? Или, может, она вспомнила об этом после того, как ушла?

— Она вспомнила, как только пришла сюда. И хотела сразу бежать к банкомату. А я предложила ей сделать это потом. Даже пришлось настаивать.

— Ах, так это были вы?

— Да. И я чувствую себя ужасно виноватой в случившемся. Если бы я ее сразу отпустила…

— Ну что вы, синьора! Как вам такое могло в голову прийти! Это всего лишь непредвиденное совпадение!

Он встал.

— Вы были очень полезны. Благодарю вас.

— Я вас провожу, — сказала Валерия.

Когда она открывала дверь, Монтальбано спросил:

— Вы знакомы с Кармело Савастано?

Он не ожидал, что эти слова произведут такое действие. Валерия побледнела и отступила назад.

— По… почему вы… спрашиваете?

— Поскольку я узнал, что ваша подруга Лоредана долгое время была невестой этого Савастано…

— А какое отношение он имеет к ограблению?

Сама того не замечая, она повысила голос.

— Совершенно никакого, синьора. Простое любопытство.

Но синьора Валерия уже вполне оправилась:

— Конечно, я его знаю. Мы с Лореданой дружим с детства. Но я давно не видела Кармело.

Монтальбано сел в машину, посмотрел на часы. Десять тридцать одна.

Тронулся.

Но вместо того чтобы двигать в комиссариат, он направился к переулку Криспи, стараясь ехать быстро. Движение на улицах было обычное.

Добравшись до переулка и встав между магазином тканей и ювелирной лавкой Бурджо, он снова взглянул на часы. Одиннадцать одиннадцать. На дорогу ушло сорок минут.

Если верить заявлениям Валерии и Лореданы, девушка проделала тот же путь за восемнадцать минут. К тому же часы Валерии спешили. Но тогда была почти полночь, а значит, машин было гораздо меньше.

Как только зашел в контору, решил проверить и позвонил Лоредане.

— Монтальбано это.

— Опять?!

— Простите, у меня к вам всего один вопрос.

— Ну ладно.

— Вы помните, во сколько точно вышли от своей подруги Бонифачо в тот вечер…

— Без четверти полночь.

Выпалила не задумываясь.

Ясное дело: едва он ушел, Валерия пересказала их беседу Лоредане.

Он вызвал Фацио.

— Есть новости?

— Кое-что.

— У меня тоже.

— Тогда скажите сперва вы.

Монтальбано пересказал то, что ему сообщил Паскуале (Фацио был в курсе отношений комиссара с сыном Аделины), потом — о своей встрече с Валерией Бонифачо, а в конце — о недавнем телефонном разговоре с Лореданой.

— Простите, — сказал Фацио. — Раз мы точно знаем, что машина Ди Марты в тот вечер не проезжала по переулку Криспи, зачем вам так нужно знать, сколько времени, по словам девушки, ей понадобилось, чтобы добраться туда с Виа Палермо?

— Ты сам подумай. Могу я написать в отчете, что знаю о том, что машины не было в переулке Криспи, со слов вора, а тот — со слов члена шайки грабителей, стоявшего на шухере? Могу я вызвать Паскуале давать показания? Нет.

— Вы правы.

— И потом, даже если бы мне чудом удалось вызвать их свидетелями, никто бы им не поверил. Да защита их в клочья порвет. Потому что они воры в законе, а значит, на них клеймо прирожденных лжецов. А те лгуны и преступники, которые законом не признаны таковыми, могут вешать всем любую лапшу на уши, и все им верят, ведь они — адвокаты, политики, экономисты, банкиры и так далее и тому подобное. Поэтому надо доказать, не нарушая правил, что Лоредана говорит неправду.

— И как нам это сделать?

— Ты пока что окажи мне одну личную услугу.

— Я готов.

— Сегодня без четверти полночь на своей машине проедешь от Виа Палермо до переулка Криспи. А завтра утром скажешь, сколько у тебя ушло времени.

— Может, лучше Галло отправить?

— Не лучше. Он долетит за семь с половиной минут, а то и меньше. Так, теперь ты говори.

— Комиссар, съездил я поговорить с Интелизано. Он дал мне имена и адрес тех двух тунисцев, что живут в Монтелузе. Им лет по пятьдесят, хорошие работники и с законом ладят; прибыли года четыре назад и получили политическое убежище.

Монтальбано навострил уши.

— Политическое убежище?

— Так точно.

— Надо узнать, как им удалось доказать, что…

— Уже готово.

Когда Фацио так отвечал, Монтальбано начинал дергаться.

— Раз готово, так будь любезен и меня просветить.

Фацио спохватился:

— Простите, комиссар, я подумал, что…

Комиссар успел уже раскаяться в своей несдержанности:

— Это ты меня прости.

— У обоих сыновья в тюрьме. Выступали против правительства. Их самих тоже было велено арестовать, но им удалось вовремя бежать.

— Не нравятся мне эти тунисцы, — заметил комиссар.

7

— Всем доброго дня, — входя, приветствовал Мими Ауджелло.

— Поздравляю, вы были правы, — ответил, улыбаясь, комиссар.

Мими изобразил изумление:

— Поздравляешь? Я тоже был прав?! Что у нас на дворе, международный день доброты? А по поводу чего я прав?

— По поводу двух тунисцев.

— В смысле?

— Они политэмигранты. Были в оппозиции. В Тунисе их сыновья сидят в тюрьме. Потому есть вероятность, что…

— Стоп! — воскликнул Ауджелло. — Ни шагу дальше!

— Что такое? — спросил Монтальбано.

— Нас предупредил лично синьор начальник. А сказал он буквально следующее: «Передайте Монтальбано, что с этого момента расследование переходит в ведение отдела по борьбе с терроризмом. И пусть не вздумает вмешиваться, а не то ему не поздоровится». Ну вот, я передал. А теперь сделаем синьору начальнику ручкой и подумаем, как нам быть с этими тунисцами.

— Понятия не имею пока, — признался комиссар. — Но, может, что и придумается — после обеда. Фацио, расскажи Ауджелло про ограбление синьоры Ди Марта.

Когда Фацио закончил, Мими вопросительно взглянул на Монтальбано.

— И что ты об этом думаешь?

— Мими, я представил себя в роли вора. Допустим, Лоредана рассказала правду — хотя мы знаем, что это не так. Я прячусь в переулке и жду машину, чтобы броситься на землю. Так вот, я, вор, не знаю, кто будет в той машине. А вдруг там несколько человек? И пусть даже вор при оружии, дело сразу усложняется. Один вылезет посмотреть, а другой или другие останутся в машине и могут действовать как угодно. А вдруг тем временем подъедет еще одна машина? Нет, риск слишком велик. Если только он заранее не знает, что за машина и кто в ней.

— Вывод?

— Сейчас скажу. Ограбление, если оно действительно было, случилось в другом месте и при других обстоятельствах, и у грабителя был как минимум один сообщник.

— Согласен с тобой, — сказал Мими. — Но вопрос в том, что нам предпринять. Мы уверены, что синьора заливает, но как ее расколоть?

— Мы устроим так, что она, сама того не зная, даст нам кое-какие подсказки. После обеда вызовем ее, скажем, к половине пятого. Фацио, обеспечь и подтверди. Если решит явиться в компании мужа, ничего страшного. Я задам ей пару вопросов, а потом посмотрим. Но ты, Мими, не должен тут маячить, когда придет синьора Ди Марта.

Ауджелло скроил обиженную мину.

— Почему это мне нельзя присутствовать?

— Объясню после того, как она уйдет. Так будет лучше для тебя, поверь. Ты от этого только выиграешь.

Направляясь к оконечности мола, он подумал, что при всей ясности плана насчет Лореданы Ди Марта он понятия не имел, каким боком подступиться к тем тунисцам.

Надо было действовать с осторожностью, потому что как только станет известно, что они под подозрением, эмиграционные власти в один миг вышлют их назад в Тунис, и неважно, что там их будут пытать или наверняка убьют. Сколько раз уже поступали так же с бедолагами, которых после репатриации ждала верная смерть? Он не хотел такого бремени на совести.

Уселся на плоский валун и тут же заметил, что краб его поджидает.

— Будь здоров, — сказал он.

Наклонился, зачерпнул пригоршню гальки, выкинул крупные и приступил к игре. Игра заключалась в метании камушков в краба. Если комиссар промахивался, краб не шевелился. Если попадал, тот отодвигался на пару сантиметров. И так бочком, бочком, пока не добирался до кромки воды и не исчезал.

И вот, пока Монтальбано наблюдал за движением краба, ему пришло в голову, что и к тунисцам надо подойти точно так же: бочком-бочком.

В его голове мгновенно нарисовался четкий план, который не причинит им никакого вреда.

В качестве награды он позволил себе выкурить еще одну сигаретку, а потом пошел обратно в контору.

А там первым делом вызвал Фацио и велел послушать телефонный разговор между ним и Интелизано.

— Монтальбано это. Простите, мне крайне необходимо с вами поговорить.

— Когда?

— Если можно, до вечера.

Интелизано прикинул время.

— В семь уже поздно?

— Нет, отлично.

Положил трубку.

— Зачем он вам? — спросил Фацио.

— Я разве не говорил, что после обеда меня посетит годная мысль?

— И что за мысль?

— Завтра утром поедем с Интелизано в предместье Спириту-Санто, он представит меня тунисцам под фальшивым именем, не говоря, что я из полиции, а скажет, что я, мол, собираюсь купить землю. Пока годится?

— Ага. А потом?

— Потом вернусь после обеда, уже один, и объясню им, что Интелизано про этот визит знать не должен, потому что я хочу узнать у них правду про тот участок. Сколько он дает, какой доход… Заодно спрошу и про бесплодную часть, ту, где стоит домик, поскольку Интелизано продает всю землю разом. Само собой, заплачу им. А там, слово за слово, может, и удастся что-то вытянуть.

— По-моему, задумка хорошая, — сказал Фацио.

Вошел Мими Ауджелло.

— Сколько у меня времени, прежде чем исчезнуть?

Монтальбано глянул на часы.

— Минут пять.

— Хотел сказать, мне тут кое-что припомнилось. Эта Лоредана, прежде чем выйти за Ди Марту, работала продавщицей в супермаркете на Виа Либерта?

Фацио ответил за Монтальбано:

— Так точно.

— Тогда мы с ней знакомы.

— Пресвятая Богородица! — воскликнул Монтальбано. — Ты ее…

— Нет, к ней подкатывал один мой друг, он мне ее и представил. Но тому пришлось отступиться: девушка давно была с одним парнем, в которого была по уши влюблена.

— Так она знает, что ты из полиции?

— Нет. Я представился адвокатом Диего Крома.

Монтальбано разобрал смех. Имечко, достойное персонажа женского любовного чтива.

— Твоя боевая кличка?

— Одна из многих.

— Назови еще одну, позабавь меня.

— Карло Альберто Де Маджистер. Это когда я прикидывался дворянином. Мне надо знать, мешает ли то, что мы знакомы, твоим планам.

— Нет. Наоборот.

Зазвонил телефон.

— Синьор комиссар, тут в присутствии один синьор мужского пола и с ним синьора женского пола, и они говорят, что вы их пригласили для разговора.

— Наверно, супруги Ди Марта?

— Не знаю, синьор комиссар, но думаю, они скорее из Вигаты, чем с острова Мальты.

Монтальбано решил замять вопрос.

— Ладно, Катаре. А…

— Но если вы хотите, я могу у них спросить.

— Говорю тебе, ладно. Давай так: сосчитай до десяти, а потом проводи их ко мне.

— Мне вслух считать, синьор комиссар?

— Как хочешь.

Повесил трубку.

— Так, я исчезаю, — сказал Мими, открывая дверь и выходя из кабинета.

— Не закрывай! — крикнул ему вслед Монтальбано.

Прошла минута. Никто не появился.

— Сколько времени нужно Катарелле, чтобы досчитать до десяти? — спросил Фацио.

Еще полминуты. Монтальбано схватился за телефон.

— Катарелла, ну что там?

— Синьор комиссар, вы уж потерпите, мне тут никак не дают досчитать до десяти — то один позвонит, то другой зайдет, а мне каждый раз приходится останавливаться и начинать сначала, ну и вот… И сейчас, когда вы позвонили, я забыл, до скольки дошел, теперь придется заново считать.

— Кончай уже считать и веди их ко мне.

Наконец в глубине коридора показались синьор Ди Марта с женой; они шли к его кабинету. Он встал, вышел им навстречу, представился синьоре, проводил их внутрь и усадил перед письменным столом.

Фацио сел за столик с компьютером.

Лоредана Ди Марта — ей не было двадцати одного, а на вид едва можно было дать восемнадцать — была настоящей красавицей-брюнеткой. Высокая, длинноногая, сияющие глаза чуть подернуты дымкой волнения. Она нервничала и была бледна.

Комиссар невольно бросил взгляд на пухлые губки идеальных очертаний, без следа укуса, которым якобы наградил ее грабитель.

— Мы явились без возражений, но я не понимаю причины… — с ходу начал Ди Марта.

Монтальбано прервал его, подняв руку.

— Синьор Ди Марта, то, что вы присутствуете на этой беседе по вашей просьбе, всего лишь любезность с моей стороны. Так что вы не должны вмешиваться, поняли? А причину поймете, когда молча выслушаете вопросы, которые я задам вашей жене.

— Хорошо, — пробормотал Ди Марта.

— Постараюсь закончить как можно скорее, — сказал Монтальбано девушке. — Поэтому, не теряя времени, перехожу к вопросам. Скажите, когда именно муж отдал вам деньги для внесения в банк?

Муж с женой переглянулись. Они явно не ожидали, что комиссар начнет с этого вопроса.

— Когда я собиралась выходить из дому, чтобы навестить подругу Валерию.

— Время?

— Наверно, половина девятого.

— А в течение дня у вас не было возможности навестить подругу?

— Я была у нее после обеда, с половины пятого до семи.

— А после ужина вы решили к ней вернуться?

— Да. Ей нездоровилось. Я вернулась домой, как и обещала, к семи, приготовила мужу ужин, мы поели, я сказала, что мне надо уйти, тогда он и отдал деньги.

— Впервые?

— Что?

— Вы впервые отвозили деньги в банк?

— Нет. Такое и раньше бывало.

— Я понял. Но по пути к подруге вы забыли о деньгах.

— Да. Я думала о другом. Я… слишком беспокоилась за Валерию.

— Разумеется. Так значит, про деньги в вашей сумочке знали только трое.

— Двое, — поправила Лоредана. — Мы с мужем.

— А вот и нет! — возразил Монтальбано. — Валерия Бонифачо сообщила мне, что вы, синьора Ди Марта, едва войдя к ней в дом, вспомнили, что не внесли деньги, и хотели бежать к банкомату, а синьора Бонифачо отговорила вас, сказав, что вы сможете сделать это по пути домой. Так было дело?

— Так.

— Вот видите, я верно сказал. Тех, кто об этом знал, было трое. Вы исключаете, что об этом мог узнать кто-то еще?

— Безусловно.

— И вы нигде не останавливались по дороге к подруге?

— С какой стати?

— Всякое бывает, синьора. Может, у вас сигареты кончились или что еще.

— Не понимаю, какое значение…

— Я спрашиваю потому, что, если вы остановились что-то купить, возможно, кто-нибудь заметил в вашей сумочке большую сумму денег.

— Я не останавливалась.

Монтальбано выдержал паузу, потом решил, что настало самое время позабавиться.

Он скорчил гримасу, присвистнул, молча полюбовался на кончик авторучки, потом вполголоса изрек:

— Ай-ай!

Ди Марта ошеломленно взглянул на него, но не сказал ни слова.

Лоредана же спросила:

— Что это значит?

— К сожалению, дело плохо.

— Для кого? — спросила девушка дрожащим голосом.

— Ну и вопрос! Разве вы сами не понимаете?

— Нет, не понимаю!

— Для вашей подруги Валерии, синьора! Элементарно!

— Что вы такое говорите? — пролепетала потрясенная Лоредана.

— Уважаемая синьора, давайте предположим. Это всего лишь предположение. Вы приходите к подруге и говорите, что забыли внести в банк крупную сумму, хотите ехать туда сразу же, но подруга вас отговаривает. Вам это не кажется странным?

— А вам почему это кажется странным? Мне ведь надо было рано или поздно вернуться домой…

— А вот и нет! Одно дело — вносить деньги в девять вечера, и совсем другое — в полночь. Причем в одиночку. Столь молодая и, позвольте сказать, столь прекрасная синьора! Вы не находите этот совет, мягко говоря, необдуманным?

— Но я ведь не знала — и Валерия тоже, — что засижусь допоздна!

У этой девицы на все готов ответ.

— Позвольте мне продолжить. Ваша подруга нарочно сказалась больной, чтобы задержать вас допоздна. А едва вы вышли от нее — бегом звонить сообщнику, предупредила, что вы едете в переулок Криспи с крупной суммой в сумочке. Тот несется туда, и дело в шляпе.

Лоредана оторопело глядела на комиссара, открыв рот. Комиссар отмахнулся рукой от мухи-невидимки.

— Оставим пока эту тему, она касается нашего расследования по синьоре Бонифачо. И прошу вас: ни слова ей по поводу этих моих подозрений. А мы продолжим. Перехожу к следующему вопросу. Вы заявили, что в переулке Криспи, между магазином тканей и ювелирной лавкой Бурджо, увидели лежавшего на земле мужчину. У меня вот какой вопрос — хорошенько подумайте, прежде чем ответить, — тот мужчина, когда вы его заметили, уже лежал на земле или еще падал?

— Какая разница?

— Огромная.

— Не понимаю.

— А я объясню. Слушайте. Грабитель вряд ли лег на землю, чтобы ограбить первую попавшуюся машину. А вдруг это будет грузовик или автофургон? Сколько он с него награбит, пять евро? Нет, он ждал ту самую машину. Поэтому спрятался в нише и, как только ее увидел, бросился навзничь. Вы вникаете?

— Да.

— Но поскольку переулок Криспи короткий и совершенно прямой, вы должны были видеть не лежащего человека, а человека, который падал. Вам все понятно?

Она встретилась с ним глазами. Дымка развеялась, взгляд был живым и пронзительным. А девушка, несомненно, умная. Достойная из нее выйдет соперница.

— Подтверждаю свои слова, — твердым голосом сказала Лоредана. — Возможно, я не заметила, как он двигался, потому что смотрела на часы или делала еще что-то, но увидела я его, когда он уже лежал на земле.

Снимаем шляпу! Не только умна, но и хитра. Поняла, что, настаивая на своей версии, она ослабляет предположение комиссара о сообщничестве Валерии. Монтальбано чувствовал, что следующий вопрос вызовет бурю. И хладнокровно рассудил, что задать его стоит внезапно, чтобы эффект был посильнее.

— Простите, в рапорте написано, что грабитель, попав в машину, вынул ключи из зажигания и бросил на дорогу.

— Да.

— Значит, вам, когда грабитель убежал, пришлось вылезти из машины и искать их?

— Да.

— И долго вы искали?

— Думаю, да. Переулок плохо освещен, а я очень… волновалась.

— В какую сторону он ушел?

— Кто?

— Грабитель.

— Он побежал вперед от моей машины, фары светили ему в спину, а в конце переулка свернул направо.

— Перейдем к следующему вопросу, — сказал Монтальбано. — Ваша подруга Валерия сообщила мне одну подробность, которая странным образом не фигурирует в заявлении, сделанном вашим мужем.

У синьора Ди Марты, до того мгновения с интересом слушавшего, при этом вопросе исказилось лицо, и он не выдержал:

— Я вам все рассказал!

— Все, что рассказала вам жена, — уточнил Монтальбано.

Ди Марта внезапно понял. Мрачно уставился на Лоредану. Похож был на взбешенного быка, готового поднять противника на рога.

— Ты что, не все мне рассказала? Что еще там было? Ты же поклялась, что сказала все!

Девушка не отвечала, глаза были опущены.

Монтальбано понял, что пора вмешаться.

— Я вам сказал, чтобы вы не…

— Я сам решаю, когда мне говорить!

— Фацио, проводи синьора Ди Марту из кабинета, — невозмутимо сказал комиссар.

— Что это означает? — вскинулся тот.

— Означает, что я считаю ваше присутствие сейчас неуместным.

— Это произвол! Злоупотребление властью! — вопил Ди Марта, бледный как покойник, сжимая кулаки.

Фацио крепко обхватил крикуна за плечи и подтолкнул к выходу.

— Хотите немного воды? — спросил комиссар.

Девушка кивнула. Монтальбано встал, взял стакан, наполнил из бутылки, которую обычно держал на картотечном ящике, протянул ей.

Та залпом осушила стакан.

Вошел Фацио.

— Уговорил его подождать в приемной. За ним присматривают.

— Вы готовы продолжать? — спросил Монтальбано.

— Раз уж я здесь… — ответила девушка.

— Почему вы не сказали мужу, что грабитель, помимо поцелуя, потребовал кое-что еще?

Лоредана пылала как огонь. Над верхней губой проступили росинки пота. Она старалась говорить спокойно — это явно давалось с трудом, — но было видно, что девушка крайне возбуждена.

— Потому что… он очень ревнив. Иногда вообще не соображает. Ослепленный ревностью, может дойти до того, что будет утверждать, будто я была согласна. И потом, я подумала, что если расскажу ему… с ним может стать плохо. Хотела уберечь его… Честно говоря, я не понимаю, почему Валерия сочла необходимым рассказать вам…

— Ваша подруга все правильно сделала. Но, по правде говоря, у меня сложилось впечатление, что она мне не все сказала.

Он стрелял наугад. Никакого такого впечатления у него не было. Мысль эту заронило беспокойство Лореданы.

8

Лоредана не отвечала. Она будто не слышала комиссара. Уставилась в пол, насупившись. Иногда потряхивала головой, словно отгоняя неприятные мысли и воспоминания. Потом раскрыла сумочку, достала вышитый носовой платок и промокнула губы.

Когда закончила, сжала платок в руках.

Комиссар счел момент подходящим, чтобы выстрелить. Он закрыл глаза, снова открыл и выдал:

— Назовите имя и адрес своего гинеколога.

Лоредана взвилась на стуле. Испуганно и изумленно уставилась на Монтальбано.

— Зачем?

Она вложила в это «зачем» всю душу, зажмурившись и застыв, с нервами натянутыми как струна.

Монтальбано не мог не порадоваться за себя: выстрел попал в цель.

— Я бы хотел задать один вопрос, на который ему придется непременно ответить, поскольку он не нарушает профессиональной этики.

— Какой? — голос Лореданы был едва слышен.

— Просто спрошу, когда вы в последний раз приходили на осмотр.

Лоредана вдруг горько разрыдалась. Пересела на краешек стула, вполоборота. Сложив руки как для молитвы, оперлась локтями о стол.

— Прошу… хватит! Сжальтесь…

Фацио посмотрел на комиссара, но он отвел взгляд.

— Синьора, сожалею, но я не могу не продолжать. Постарайтесь взять себя в руки, ради вашего мужа, ведь если он увидит вас в таком состоянии… Я вам помогу, хорошо?

— И как же?

— Скажу, как, по-моему, было дело, а если ошибусь, вы меня поправите. Значит, так. Грабитель заставил вас сесть в машину, забрал деньги из сумочки, потом, угрожая пистолетом, приказал завести мотор. Все было так?

Лоредана кивнула. Теперь она прижимала платок к лицу обеими руками, словно не желая видеть мир вокруг себя.

— Потом, когда вы заехали в темное и безлюдное место, он велел вам остановиться и пересесть на заднее сиденье. Я угадал?

— Да.

— И там он вас изнасиловал.

— Да, — почти беззвучно прошептала Лоредана.

Потом застонала и, потеряв сознание, соскользнула со стула на пол.

Бросившиеся к ней Монтальбано с Фацио чуть не снесли друг друга. Фацио подхватил ее на руки и уложил на диванчик. Монтальбано провел по лицу платком, смоченным водой из бутылки. На то, чтобы привести ее в чувство, ушло минут десять.

— Сможете пройти несколько шагов?

— Да.

— Отведи синьору в свой кабинет и останься с ней, — приказал Монтальбано Фацио.

И сразу позвонил Катарелле.

— Приведи ко мне синьора, что сидит в приемной.

— Где моя жена? — спросил Ди Марта, озираясь.

— В кабинете Фацио. Как только придет в себя, он запишет новые показания.

— Новые?!

Они переглянулись. Комиссар мог больше ничего не говорить. У Ди Марты словно внезапно перехватило дыхание. Голова затряслась. Он поднес руку к сердцу. Монтальбано перепугался, что его хватит удар.

Не хватало только, чтобы и этот в обморок хлопнулся.

— Ее изнасиловали, верно?

— Увы, — сказал Монтальбано.

Спустя пять минут после того, как супруги Ди Марта ушли, комиссар устроил совещание с Фацио и Мими. Первым делом Монтальбано велел ввести Ауджелло в курс дела по поводу допроса, а сам пошел выкурить сигарету на парковке.

Ему надо было в одиночку поразмыслить над случившимся. Вернувшись, он открыл совещание.

— Хочу узнать у тебя, Фацио, есть ли ко мне вопросы.

— Да, есть. Я понял, вы выдумали про подозрения в отношении Бонифачо только чтобы вызвать реакцию Лореданы. Ну а насчет того, что случилось после поцелуя, — вам действительно показалось, что Бонифачо, когда говорила про ласки, сказала не все?

— Нет. Когда я с ней говорил, мне так не показалось. Скорее поведение Лореданы тут, в кабинете, помогло мне понять игру, которую она затеяла.

— Какую игру, простите?

— Разве ты не понял, что Лоредана хотела взять меня за ручку и отвести, куда нужно ей? А я послушно подал ей ручку и дал себя отвести?

— Хочешь сказать, ее не изнасиловали? — спросил Мими. — Тогда зачем она ходила на осмотр?

— Этого я не сказал. Я говорю, что она дала себя изнасиловать. Ей нужно было подтверждение факта сексуального насилия. И она получила его у гинеколога. Прошу заметить, это не она сообщила нам об изнасиловании, а я вынудил ее признаться. Ловкачка.

— Но с какой целью?

— Сейчас скажу. Да уж, эти две женщины… Лоредана возвращается домой с покусанными губами, Валерия говорит мне, что грабитель заставил ее трогать себя, она заявляется сюда возбужденная, словно скрывает некую тайну… Как ловко они подсунули мне в голову мысль о насилии! Безупречно сработано в паре! Мастерски!

— Хорошо, — ответил Ауджелло, теряя терпение. — Но зачем ей понадобилось, чтобы ее изнасиловали?

— Потому что в таком случае невозможно заподозрить, что они с грабителем были сообщниками.

— Правда ваша, — с готовностью подтвердил Фацио.

— Так что раз насильник и жертва — любовники и сговорились, значит, через Лоредану мы можем выйти на грабителя. И тут вступаешь в игру ты, Мими.

— Я понял. Мне надо подкатить к Лоредане.

— А вот и ошибаешься.

— Тогда что?

— Ты должен подкатить к Валерии Бонифачо. И должен тебя заверить, она того стоит — как женщина. Пусть Фацио даст тебе все сведения, и не суйся в комиссариат до тех пор, пока не закадришь ее.

Монтальбано заметил, что Фацио задумался.

— Что не так?

— Комиссар, я не уверен.

— Ты не согласен с поручением Ауджелло?

— С ним все в порядке. Меня берут сомнения: неужели они затеяли весь этот шурум-бурум из-за шестнадцати тысяч евро?

— По-твоему, мало?

— Не то чтобы, но мало по отношению ко всему остальному. Хотя это только мое впечатление.

— Возможно, ты и прав. Но пока что нам остается только идти вперед.

Помолчал немного, потом сказал:

— Кстати, я тут пораскинул мозгами, кем мог быть этот грабитель, и кое-что смекнул, особенно когда выяснилось, что речь идет о добровольном изнасиловании.

— Раз уж на то пошло, — сказал Фацио, — и я кое-что смекнул.

— Да? Ну назови имя.

— Давайте вы.

— Давай так. Ты назовешь имя, а я — фамилию. Идет?

— Идет.

— Кармело… — начал комиссар.

— Савастано, — закончил Фацио.

— Подумаешь, гении сыска! — раздраженно воскликнул Мими. — Это было настолько очевидно, что я решил не участвовать в вашем благородном турнире уровня детского сада.

Он встал и вышел из кабинета. Зазвонил телефон.

— Синьор комиссар, там до вас синьор Диндилин…

— …дон-дон, — договорил за него Монтальбано.

— Нет, синьор комиссар, его не так зовут, его зовут Диндилинзано.

— Проводи ко мне.

Интелизано не возражал против предложения Монтальбано.

— Согласен, синьор комиссар. Если вы желаете, чтобы мы съездили поговорить с тунисцами в Спириту-Санто, будет удобнее проехать туда со стороны Монтелузы — там дорога получше. Я всегда так делаю.

— Как договоримся?

— Лучше поедем на двух машинах, на моей и на вашей. Увидимся перед въездом в Монтелузу, у развилки на Арагону. В половине восьмого вас устроит?

— Вполне.

— Как мне вас представить?

— Инженер Карло Ла Порта.

Он уже собирался к себе в Маринеллу, когда позвонил Катарелла с известием, что к нему явился доктор Спустито из отдела по борьбе с терроризмом и желает говорить с ним, лично и персонально. Комиссар был с ним хорошо знаком.

— Его зовут Спозито, Катарелла. Проводи.

Спозито, заместитель шефа полиции, лет сорока пяти, был всегда неряшливо одет и нечесан и вечно куда-то спешил. Дел у них общих никогда не было, но они часто пересекались в управлении, и комиссар неплохо к нему относился.

— Отниму у тебя только пять минут, — сказал Спозито. — Тороплюсь. Пробегал мимо и вот решил…

— О чем разговор! Садись.

— Сразу скажу: мы провели негласный обыск в том домике в предместье Спириту-Санто. Ты был совершенно прав. Речь почти наверняка идет о грузе, состоящем из ящика с гранатометом и двух ящиков с боеприпасами. Но мне нужно кое-что уточнить.

— Давай.

— По словам Ауджелло, хозяин участка, когда заметил, что у домика появилась дверь, сообщил вам не в тот же день, а днем позже.

— Нет, он пришел вечером того же дня, но я уже ушел, и Ауджелло велел ему вернуться утром.

— И ты направился на место тем же утром?

— Да. А что?

— А то, что, если дело обстоит так, ясно, что за домиком велось наблюдение, и тот, кто его вел, знал, что Интелизано — не случайный прохожий, а владелец. Так что они примчались туда и все забрали, как только Интелизано уехал.

— Понял. Ну и что?

— Возможно — раз их застали врасплох, — что оружие еще не переправили. Возможно, его не успели увезти далеко, и оно все еще спрятано в окрестностях домика, где-то, где будет не так трудно его отыскать. Спасибо.

Он встал; они обменялись рукопожатиями.

Почему Спозито не упомянул о батраках-тунисцах? Разве он мог до сих пор не докопаться до них? Может, просто не хотел говорить об этом с комиссаром?

Прибыв в Маринеллу, он первым делом удостоверился, что Аделина не оставила его без еды, несмотря на записку.

Нашел в духовке картофельную запеканку с анчоусами. Не зная, как поступить, Аделина решила наготовить побольше, на случай, если ужинать будут двое.

Только он закончил накрывать на стол на веранде, как зазвонил телефон.

— Привет, комиссар.

— Привет, Мариан. Как все прошло с Лариани?

Ему не терпелось это выяснить.

— Плохо.

Монтальбано встревожился. Неужели этот козел пригласил ее домой, чтобы воспользоваться ситуацией?

— Он к тебе приставал?

— Ну что ты! Так бы я ему и позволила!.. Нет, все прошло плохо в том смысле, что он оказался упертым. Как я и предполагала, он показал мне всякую мелочь, а когда я попросила его не мелочиться, ответил, что, возможно, добудет для меня то, что я ищу, но ему нужно время, в том числе чтобы подумать.

— Сколько времени?

— Минимум два дня.

— Кота за хвост решил потянуть.

— Ну да. И это, увы, означает, что я не смогу вернуться в Вигату так скоро, как планировала.

— Где ты сейчас?

— Дома у родителей. Скоро будем ужинать. Да, слушай, вскоре после того, как я сюда вернулась, звонил Педичини с Корфу. Хотел узнать, как продвигаются дела с Лариани. Я ему сказала, что Лариани тянет волынку. Тогда он сказал одну вещь, которая поначалу показалась мне странной.

— А именно?

— Он советовал сказать ему, что меня особенно интересует что-нибудь кисти Паоло Антонио Барбьери.

— Это еще кто?

— Брат Гверчино. Мастер натюрморта.

— А почему тебе это показалось странным?

— Потому что, на мой взгляд, это слишком сужает круг поисков Лариани.

— Иными словами, это все усложняет.

— Или упрощает.

— Почему?

— Потому что я, естественно, тут же позвонила Лариани, сказала ему, что, если он собирается искать у других владельцев, то пусть спрашивает Барбьери, а он рассмеялся и ответил, что этой просьбы от меня и ждал.

— Что это значит?

— Я тоже не поняла. Но хватит уже говорить о моих делах. Можно я тебе кое в чем признаюсь?

— Конечно.

— Я так проголодалась!

— Вроде ты сказала, что скоро будешь ужинать!

Она засмеялась.

— Сальво, ты правда дурачок или прикидываешься? Я проголодалась по тебе! А ты?

Хоть он и был один, Монтальбано покраснел.

— Само собой, — все, что он сумел сказать.

Мариан снова засмеялась:

— Господи, порой ты бываешь так… очаровательно неуклюж. Ну же, комиссар, наберись храбрости и скажи, что хочешь меня.

Монтальбано прикрыл глаза, набрал сколько мог воздуха и нырнул.

— Я… тебя… — начал он.

И застрял. Конечно же, он ее желал, но сказать об этом у него не получалось. Слова бодро устремлялись ко рту, но губы оставались неподвижны, неспособны их выговорить.

— Ну же, еще немного. Уже почти получилось, — сказала Мариан. — Начни лучше сначала.

— Я…

Без толку. Еще и горло до кучи пересохло — хуже, чем в Сахаре.

— Меня зовут, пора идти ужинать, — сказала Мариан. — Такими темпами понадобится добрый час, чтобы ты это выговорил. Так что на сегодня ты спасен. Перезвоню перед сном, чтобы пожелать тебе спокойной ночи.

Он положил трубку, дошел до веранды, и телефон зазвонил.

Это была, конечно же, Ливия.

— Прости, одну минутку.

Сходил выпить стакан воды:

— Вот он я.

— Я звонила, но было занято. С кем ты говорил?

— С Фацио.

У него совралось само собой, необдуманно. Так что Ливия ничего не заподозрила.

Повесив трубку, он подсчитал, что наврал ей уже не менее десятка раз.

Можно ли и дальше продолжать в том же духе? Нет, никак нельзя. Каждый раз, когда врал, он буквально ощущал, как становится грязным, вот и теперь ему непременно следовало постоять под душем.

Вот так мужчина!

С одной стороны, как ни тянула из него слова лебедкой Мариан, он был совершенно неспособен сказать ей, что не только хочет, но чувствует, что любит, а с другой — ему недоставало храбрости поговорить открыто и честно с Ливией, признаться, что он чувствует, что больше ее не любит.

После душа комиссару полегчало, и он сел ужинать. Умял половину от всего, потом убрал со стола.

Хотел лечь спать пораньше — вставать надо было не позже шести, чтобы успеть к половине восьмого доехать до развилки на Арагону.

Взял телефон и поставил в спальне, воткнув шнур в розетку рядом с тумбочкой.

Не глядя протянул руку к книжной полке и взял первую попавшуюся книгу. Когда лег, обнаружил, что это книга Стендаля «О любви». Его так и подмывало рассмеяться. Открыл наугад.

В первые разы, когда я испытал любовь, та странность, которая была мне свойственна, заставляла меня думать, что я не люблю. Я понимаю трусость…

Почитал еще часок-другой, пока веки не стали слипаться. Зазвонил телефон.

— Спокойной ночи, комиссар.

— Я тоже, — смущенно ответил он.

Мариан засмеялась.

— Ты что, туго соображаешь? Это ты должен был ответить, когда я тебя спросила, хочешь ли и ты меня! Так значит, это «я тоже» сквозь зубы — ответ на предыдущий вопрос или означает «я тоже желаю тебе спокойной ночи»?

— Второе из того, что ты сказала, — ответил Монтальбано, ощущая себя одновременно шутом и трусом.

Но правильные слова никак не шли на язык.

Перед выходом из дома его охватили сомнения. А вдруг эти тунисцы случайно видели его по телевизору и узнают комиссара Монтальбано? Вероятность мала, но она есть. И как ему изменить лицо за пять минут без подручных средств?

Он нацепил темные очки, закрывшие пол-лица, нахлобучил широкополую шляпу, годную разве что для огородного пугала и доходившую до самых глаз, повязал на шее огромный красный платок, задрав его почти до носа, и вверил себя Господу.

Интелизано уже ждал его на развилке. Бросил на комиссара слегка изумленный взгляд, но не стал задавать вопросов.

Наконец посреди вполне проезжего проселка машина Интелизано остановилась. Монтальбано, ехавший следом, тоже притормозил.

— Теперь пойдем пешком. Заприте машину.

Налево шел узкий гужевой тракт. Они пошли по нему.

— Отсюда начинается моя земля.

Шагали минут двадцать по свежевспаханному полю. Монтальбано вдыхал аромат земли — земля вкусно пахнет, как и море.

Потом они прошли мимо конюшни из каменной кладки, там были лошади; рядом стоял большой ангар из листового железа. Наверху было устроено нечто вроде сеновала.

Вдруг, пока Монтальбано разглядывал постройки, яркий луч света, шедший с сеновала, резанул ему прямо по глазам. Хотя на нем и были солнечные очки, он машинально зажмурился, а когда открыл глаза, света уже не было. Комиссару пришлось снять очки и вытереть слезящиеся глаза. Наверное, луч солнца отразился от осколка стекла.

9

— Ангар очень удобный, — объяснял Интелизано, — наверху — сеновал, а внизу — склад, гараж, зернохранилище… Работники приходят сюда поесть, когда слишком жарко, или в непогоду.

— У них есть ключи?

— Само собой.

— И ночуют тут?

— Нет, вроде я вам говорил. В Монтелузе они ночуют.

Спустя еще десять минут они дошли до места, где работали двое тунисцев.

Монтальбано убедился, что оттуда, где они находились, вторая половина участка, бесплодная, где стоял дом-развалюха, не была видна из-за заслонявшего его холмика.

Но наверняка тунисцы забирались на холм, когда работали на земле, так что они знали о существовании заброшенного домика.

Тунисцы прервали работу. Тот, что сидел на тракторе, слез с него. Они сняли кепки. Интелизано представил их.

— Это Алькаф, а это Мохаммед.

— Очень приятно, — сказал Монтальбано, протянув руку.

— Они из Туниса, — продолжал Интелизано, — работают тут уже два года. Этот синьор — инженер Карло Ла Порта, он намерен купить землю.

— Ты продавать? — спросил Мохаммед; лицо его выражало сожаление.

— Три больших надела, трудно за всем присматривать, — ответил Интелизано.

Алькаф улыбнулся Монтальбано.

— Хорошее дело ты делаешь.

— Еще больше хорошо, если оставляешь нас у тебя, — сказал Мохаммед.

Им было лет по пятьдесят, но выглядели молодо.

Оба сухощавы, внимательный умный взгляд. Хоть и одеты, как оборванцы, а держались достойно.

— В Тунисе вы работали на других или у вас была своя земля? — спросил Монтальбано.

— Да, своя земля, — ответили они хором.

— Но немного, — уточнил Алькаф.

— Тракторами пользовались?

— Нет, — сказал Мохаммед. — Трактор нет деньги. Мотыга и плуг. Водить трактор научиться тут.

— Пройдемте дальше? — спросил Интелизано.

Монтальбано кивнул и на прощание снова протянул руку работникам.

Когда тех уже не было видно, Интелизано спросил у комиссара, в какое время тот собирается вернуться сюда для разговора с батраками.

— Не позднее пяти я буду уже здесь. Но почти наверняка успею раньше.

— Не забудьте: с закатом солнца они сворачиваются и уезжают домой в Монтелузу.

— Хорошо.

— Как они вам показались?

— На вид опытные и разумные.

— Так и есть. И большие трудяги.

— Вы склонны исключить…

— Уважаемый комиссар, в нормальной ситуации они оба были бы важными господами, но в их нынешнем положении…

Комиссар был того же мнения. Они добрались до места, где оставили машины.

— Я поеду в Монтелузу, у меня там кое-какие дела, — сказал Интелизано. — Вернусь сюда к часу дня, может, раньше, а уеду не позднее трех, чтобы вам не мешать.

По пути в Вигату комиссар пришел к убеждению: руки Алькафа и Мохаммеда не похожи на руки крестьян, привыкших с утра до вечера мотыжить землю.

Когда он в первый раз пожал их, ощутил, что кожа гладкая, без мозолей.

Потом проверил еще раз, чтобы окончательно убедиться. И убедился.

— Здравствуйте, синьор комиссар! — едва завидев его, выпалил Катарелла.

Монтальбано застыл на месте.

Как же так? На нем ведь очки, шляпа и платок — ходячее пугало! — а Катарелла безошибочно вычислил его, глазом не моргнув?

— Как ты понял, что это я?

— Я не должен был понять?

— Нет. Я маскируюсь.

Катарелла изобразил на лице огорчение.

— Простите, я не понял, что вы маскуруетесь. Прошу прощения и разумения. Если хотите, давайте вы выйдете, возвернетесь, а я прикинусь, что…

— Да ладно, проехали. Лучше скажи, как ты меня узнал.

— Во-первых, усы и родинка, синьор комиссар. А во‑вторых, походка.

— Да? И какая у меня походка?

— Особенная, синьор комиссар.

В общем, вполне можно было обойтись и без маскарада.

— Пришли ко мне Фацио.

Едва оказавшись в кабинете, он мигом стащил с себя шляпу, очки и платок и засунул в картотечный шкаф. Не хотел, чтобы и с Фацио повторилась та же петрушка.

— Здравствуйте, комиссар. Как все прошло с батраками-тунисцами? — с порога поинтересовался тот.

— Может, они и тунисцы, но вот батраки — это вряд ли.

— Почему же?

Рассказал про руки. Фацио задумался.

— Но ведь Интелизано говорит — они умеют работать на земле, — сказал он.

— Возможно, на родине они были мелкими землевладельцами, так что представляют, что надо делать. Я наведаюсь туда после обеда. Надо будет следить за языком, эти ребята умеют даже мысли читать. А ты что мне расскажешь?

— Комиссар, в городке толкуют, что вчера вечером Лоредана Ди Марта угодила в больницу в Монтелузе.

— Что с ней?

— Поговаривают, но это не наверняка, что у нее травма головы и несколько сломанных ребер.

— Причина известна?

— Точно — нет. Кто говорит, муж поколотил из-за этого дельца с похищением, а кто — с лестницы навернулась.

— Полагаю, до синьора Ди Марты дошло, что Лоредана была знакома с грабителем, и он решил выбить признание, подняв на нее руку и даже ногу.

— Похоже на то.

— Задача — понять, назвала Лоредана имя или нет. Как думаешь, не пора ли присмотреться к этому Кармело Савастано?

— Уже готово.

На комиссара нахлынула ярость, как случалось всегда при этом ответе Фацио. Где он вообще время находит, чтобы успеть сделать это свое «уже готово»? Саданул сам себе по ноге под столом и слегка успокоился.

— Говори.

— Савастано все беспутничает. Неизвестно, где он берет денежки, чтобы позволить себе жить так, как он живет. Вчера вечером затеял драку в рыбной лавке, вмазал одному торговцу, и карабинеры засадили его на ночь в каталажку. Сейчас уже, наверно, выпустили или вот-вот отпустят.

— Лучше бы за ним присмотреть.

— Само собой. Я хотел вам сказать про ту вещь, что вы велели сделать. Я сделал, но вы все не спрашивали, ну я и позабыл…

— О чем речь?

— Узнать, за какое время Лоредана могла доехать с Виа Палермо до переулка Криспи.

— Точно! Проверил?

— Да, дважды. Минут за тридцать — тридцать пять, никак не меньше.

Пошел на обед к Энцо, засиделся там надолго — времени было навалом. Когда вышел, было почти три.

Решил, что нет нужды в прогулке вдоль моря: можно преотлично поспособствовать пищеварению, пройдясь по сельской местности.

Но сперва надо зайти в контору за очками, шляпой и платком.

На входе его поймал Катарелла:

— Ай, синьор комиссар! Как же ж хорошо, что вы туточки!

— Что такое?

— Вам надобно наисрочнейше перезвонить синьору Диндилинзано, он уже дважды звонил! Велел, чтоб вы не ездили туда, куда собираетесь, прежде как позвонить ему, то бишь синьору Диндилинзано.

Что там стряслось? Он рванул в кабинет.

— Синьор Интелизано, что случилось?

— Уважаемый комиссар, я не могу поверить!

— То есть?

— Невероятная вещь!

— Говорите!

— Это нечто…

Монтальбано взорвался:

— Да вы скажете уже, в чем дело?

— Как я вам говорил, я поехал в Монтелузу, а к половине первого вернулся в Спириту-Санто. И сразу заметил, что трактор брошен на поле с работающим двигателем, а тунисцев нигде не видать.

— И где ж они были?

Интелизано его не слышал.

— Тогда я пошел к ангару. Он был заперт, но ключи валялись у двери. Открыл. Тунисцы навряд ли далеко ушли — внутри лежали их рюкзаки и все остальные вещи, что они тут держали.

— И что вы сделали?

— Подождал с полчасика. Подумал — раз они вот так бросили ключи, то наверняка скоро вернутся. Потом вижу — не идут, сел в машину и поехал в Монтелузу. Я знаю, где они живут: снимают комнатку в квартале Рабато. Никого там не застал. А другие тунисцы, что живут по соседству, сказали, что те вернулись часов в одиннадцать, похватали свои пожитки и быстро умотали.

— А сейчас вы где?

— В Спириту-Санто.

— Дождитесь меня, прошу. Еду.

Спустя полчаса он уже был с Интелизано. Тот сидел у открытого ангара с удрученным видом.

— Никак в толк не возьму.

— Я вам объясню. Тунисцы узнали меня, а рыльце у них в пуху, вот они и слиняли.

— То есть вы хотите сказать — они замешаны в этом деле с оружием?

— По уши. А бегство — тому доказательство.

— А вас-то они как узнали?

— Наверно, по телевизору видели.

Интелизано поморщился.

— Уж простите, но когда вы последний раз по телевизору показывались?

Монтальбано прикинул в уме.

— С десяток месяцев тому.

— И что же, по-вашему, незнакомый с вами человек видел вас пару минут десять месяцев назад и до сих пор помнит, как вы выглядите? Даже если б они вам в лицо светили…

Свет! Блик света! Это было не отражение от стального листа, а, возможно…

— Как попасть на сеновал?

— Обогните ангар, там наружная железная лестница, я по ней не лажу, голова кружится.

Он помчался за ангар, следом — Интелизано. Лесенка шла опасной вертикалью, но комиссара это не смутило: он вскарабкался как заправский пожарный, а Интелизано глядел на него снизу.

Сеновал был почти пуст, не считая десятка рулонов сена, сложенных в дальнем углу около отверстия в полу над входом в ангар.

Но Монтальбано заметил, что рулоны сдвинуты так, что между ними образовалась выемка. Можно залечь там и обозревать окрестности.

Он залез в выемку. Сверху открывался вид до места, где он оставил машину, и дальше. Мало того, поскольку у холмика, разделявшего две части участка, чуть выше середины имелась ложбинка, виден был и домик-развалюха, которым они воспользовались в качестве временного склада. Отличный наблюдательный пункт.

Значит, когда он был тут утром с Интелизано, кто-то сверху за ним следил. Возможно, с помощью бинокля — он-то и дал резкий блик, попавший ему в глаза.

Этот кто-то и узнал его, а не те двое тунисцев. Потому и сбежал в такой спешке.

Комиссар вылез из укрытия и осмотрелся. Рядом с лестницей было накидано сено — видимо, спальное место.

Там же валялась бутылка из-под минеральной воды. И сложенная газета. Стараясь ничего не касаться, комиссар двумя палочками перевернул газету, чтобы прочитать дату. Сегодняшняя. Наверняка тунисцы купили с утра пораньше и принесли тому, кто прятался на сеновале.

Потом увидел пластиковый пакет, приоткрыл палочкой. Внутри — яичная скорлупа, кусок свежего хлеба и наполовину выпитая бутылка воды. Вместе с газетой принесли и завтрак.

Больше ничего не было. Он спустился вниз.

— Нашли что-нибудь?

— Да. Ваши батраки прятали на сеновале человека. Они ведь знали, что вы не будете лазить наверх из-за головокружения. Он-то меня и узнал, скорее всего.

— И что будем делать?

— Заприте ангар и поедем вместе в Монтелузу.

— Зачем?

— Пообщаться с ребятами из отдела по борьбе с терроризмом.

В кабинет к Спозито он зашел один, оставив Интелизано ждать в приемной.

— Чему обязан, дорогой Монтальбано?

— Хочу признаться тебе в том, что я облажался.

— Ты?! — поразился Спозито.

Когда комиссар закончил рассказ, Спозито спросил:

— А начальство в курсе твоего параллельного расследования?

— Нет.

— Понятно. Я тоже ничего не скажу.

— Спасибо.

— Кстати, не факт, что тунисцы и тот, третий, сбежали из-за того, что узнали тебя.

— Разве нет?

— Нет. В котором часу вы с Интелизано уехали из Спириту-Санто?

— Примерно в полдесятого — без четверти десять.

— Совпадает.

— С чем?

— Как я тебе говорил, мы прочесываем сельскую местность, потому что я уверен, что оружие не могли увезти далеко. Сегодня в девять утра бригада во главе с моим замом Периторе снова обыскала домик, где хранилось оружие, а потом осмотрела холм. Они нашли пещеру, ничего там не обнаружили, добрались до трактора, но людей там не было. Периторе сказал, что там были стальной ангар и конюшня. Ключи от ангара валялись снаружи на земле, так что они отперли дверь, осмотрели ангар и не нашли ничего важного. В конюшне тоже ничего не было. Тогда они перешли на соседний участок.

— А на сеновал они не заглянули?

— Нет. Как видишь, мы тоже облажались по полной.

— Так ты думаешь, что троица улизнула не потому, что узнала меня, а потому, что тот, с сеновала, заметил твоих людей, когда они направлялись к ангару?

— Вполне вероятно.

— Ясно. Но вот что не вполне вероятно.

— Что же?

— Что Периторе не додумался отправить человека осмотреть сеновал.

Спозито развел руками.

— Что я могу сказать? Так уж вышло.

Нет, что-то тут не клеится.

— Можно задать тебе один вопрос?

— Задать-то ты можешь, но не знаю, смогу ли я ответить.

— Какую сеть тебе велели закинуть? Частую или редкую?

— Без комментариев. Но сейчас я вызову Периторе и велю ему снова поехать к ангару и подняться на сеновал. Наверняка на бутылке и газете есть отпечатки пальцев. Ну что, ты доволен? Кстати, ты ведь там ничего не трогал?

— Нет, я не наследил.

Он встал.

— Я привез с собой синьора Интелизано, он владелец участка. Если хочешь допросить его про тунисцев…

— Обязательно, спасибо.

Вернувшись в контору, собрал Фацио и Ауджелло у себя и все им рассказал. И добавил, что, по его впечатлению, Спозито как-то странно юлил при встрече.

— Думаю, я понял, почему, — сказал Ауджелло.

— Так объясни.

— Он ведь глава отдела по борьбе с терроризмом, так? Так что его забота — вовремя выяснить, не плетут ли террористы свои сети и не готовят ли против нас теракт. Верно?

— Верно.

— А вдруг речь идет не о террористах? Вдруг эти люди никому не собираются навредить, а оружие нужно им, чтобы добраться до родины и бороться с правительством?

— Хоть террористы, хоть патриоты, а контрабанда оружия — все равно преступление, — вмешался Фацио.

— Согласен. Но Спозито не знает, террористы там или патриоты, так что дело не в этом. Надо нам действовать осторожнее.

— Возможно, ты и прав, — сказал Монтальбано. — А если так, я уверен, что Спозито надеется предотвратить возможный конфликт интересов. Если это не террористы, то дело будет возвращено полиции. Вот он и озабочен тем, чтобы я выкинул из головы мысль о том, что бегство случилось из-за меня, и поверил, что всему виной действия его бригады.

— И зачем это ему?

— Чтобы я забросил расследование, тем более раз я признал, что мы не уполномочены его вести.

— А разве не… — начал Ауджелло.

— Мими, ты сам подумай. Поведение Спозито говорит о трех вещах. Во-первых, он убежден: тот, кто сидел на сеновале, узнал меня. Во-вторых, что прямо вытекает из первого пункта, тот тип знает меня не вскользь, а очень близко, раз он понял, кто я, по усам, родинке и походке. И в‑третьих, возможно, тот человек с сеновала — не чужак, а местный, из Вигаты или вроде того. Короче, Спозито попытался отвести меня от этих мыслей, чтобы меня не разобрало любопытство. Хотя теперь, когда тунисцы сбежали, нам вроде как и не резон этим заниматься. Так что поговорим о другом. Мими, что ты мне расскажешь? Ты вышел на Бонифачо?

Ауджелло усмехнулся.

10

— Конечно, вышел. Еще как вышел!

— Только не говори мне, что… — поразился Монтальбано.

— Нет, до этого дело не дошло. Даже Дон Жуан бы не справился. Но надо рассказать все с самого начала, это любопытно. Утром, часов в девять, я засел в машине наблюдать за виллой Бонифачо, запасясь терпением. Она как полоумная вылетела из дома, вскочила в машину и понеслась в сторону Монтелузы. Я, само собой, двинул за ней. Бонифачо добралась до клиники Санта-Тереза, свернула в проулок и остановилась на парковке. Я — следом. А она тем временем вбежала в больницу. Когда я подошел к окну справочной, ее в холле уже не было. Тогда я предъявил удостоверение, и мне сказали, что Бонифачо узнавала, в какой палате лежит синьора Лоредана Ди Марта. Я был не в курсе, что она в больнице. Но не стал расспрашивать — не хотел терять время. На лифте поднялся на третий этаж, как мне было сказано. В коридоре услышал громкие голоса. Мужчина лет пятидесяти, наверняка Ди Марта, говорил: «Забудь про мою жену! Запрещаю тебе с ней видеться! Это все из-за тебя!» — а Бонифачо ему: «Отвали, козел!» Тогда Ди Марта схватил ее за плечи и приложил об стенку. К счастью, подоспели двое санитаров. Ди Марта вернулся в палату жены, Валерия направилась к лифтам. Я успел туда до нее. Так мы оказались в одной кабине. Она плакала, и я стал расспрашивать, не болеет ли у нее кто. Слово за слово, я довел ее до больничного кафе. На пороге она заупрямилась и хотела уйти. Тогда я убедил ее зайти посидеть в соседнем кафе, где были расставлены столики на тротуаре. Сидели мы почти два часа.

— Ты орел, Мими. А позволь узнать, кем ты ей представился?

— Адвокатом Диего Крома. Подумал, лучше назваться так же, как я в свое время представился Лоредане.

— Она разоткровенничалась?

— Нет, сказала, что плачет от злости, а не от горя, потому что муж лучшей подруги не пустил ее к ней, а когда я спросил, отчего так, ответила, что муж ревнует к их дружбе. И что жена очутилась в больнице из-за его побоев.

— Назвала причину?

— Все та же ревность. Но к мужчине.

— И это все, чего ты добился за два часа?

— Нет, я добился того, что завтра после обеда, часам к четырем я явлюсь к ней домой, потому что она желает поговорить со мной как с адвокатом. Тогда я стал рассказывать ей об одном деле, которое выдумал на ходу.

— Что за дело?

— Сложный уголовный казус, в котором я выгляжу циничным крючкотвором.

— Зачем ты все это насочинял?

— У меня сложилось впечатление, что Бонифачо не нужен порядочный адвокат.

Он только приехал в Маринеллу и открыл стеклянную дверь на веранду, когда позвонила Мариан.

— Привет, мой комиссар. Как ты?

— Хорошо, а ты?

— Сегодня был смертельно скучный день.

— Почему?

— Сидела и ждала звонка от Лариани.

— И он позвонил?

— Да, соизволил, часов в семь. Сказал, как будто нашел то, что мне нужно.

— Вроде бы неплохая новость.

— Погоди говорить. Еще он добавил, что картина находится не в Милане и что он сможет ее мне показать не раньше чем через три дня. И кое-что предложил.

— Что?

— Провести эти дни у него в шале в Швейцарии. И он меня убедил.

Монтальбано почувствовал, что весь холодеет.

— Ты согласилась?

— Нет, глупенький. Он убедил меня, что и правда хорошо будет так занять время.

— Не понимаю.

— Сейчас объясню. Завтра сяду на самолет, прилечу в Вигату, побуду два дня с тобой и вернусь в Милан. Как тебе?

При этих словах комиссара охватили двоякие чувства. С одной стороны, он готов был прыгать от радости, а с другой — ощущал себя не в своей тарелке.

— Ничего не хочешь сказать?

— Понимаешь, Ливия, я был бы счастлив, конечно. Но дело в том, что в эти дни я очень занят. Мы сможем видеться только вечерами, да и то не факт, что…

Глухая тишина в трубке — будто их разъединили.

— Алло! Алло! — забеспокоился он.

Когда прерывали разговор, он чувствовал, будто ему внезапно что-то ампутировали.

— Я все еще здесь, и меня зовут все так же, — отозвалась наконец Мариан голосом, который будто шел с дрейфующей льдины.

Он ничего не понял.

— Что значит, тебя зовут все так же?

— Ты назвал меня Ливией!

— Я?!

— Да, ты!

Монтальбано совершенно смутился.

— Прости, — еле выдавил он.

— И ты думаешь, все можно поправить, попросив прощения?

Он не знал, что отвечать.

— Ладно, я не приеду, не волнуйся, — сказала Мариан.

— Я не велел тебе не приезжать, я объяснял, что…

— Ладно-ладно, тема закрыта. Вечером вернусь поздно, иду на ужин к подруге, перезвоню завтра. Спокойной ночи, комиссар.

«Спокойной ночи, комиссар» — сухо, без «мой».

У него пропал аппетит. Пошел на веранду с бутылкой виски и сигаретами.

Но едва сел, пришлось вставать — снова звонил телефон. Наверно, Ливия.

Монтальбано, затверди-ка имя: Ли-ви-я! Смотри, снова не облажайся. Одного раза более чем достаточно.

— Алло!

— Прости за те слова, комиссар. Я вела себя как дура.

— Я…

— Нет, не говори. От твоих слов — одни беды. Хотела еще раз пожелать тебе доброй ночи. Доброй ночи, мой комиссар. До завтра.

Снова повесил трубку, сделал шаг, и телефон зазвонил.

— Алло!

— Что это у тебя каждый вечер телефон занят?

— А ты почему звонишь, когда занято?

— Что за дурацкий вопрос?

— Прости, я устал. Два расследования одновременно, и…

— Понятно. Так сложились обстоятельства — долго объяснять, — у меня освободилось три дня. Что скажешь, если я приеду?

Он остолбенел — не ожидал такого. С чего бы у них обеих вдруг столько свободного времени?

— Как раз сможем спокойно поговорить, — продолжила Ливия.

— О чем?

— О нас.

— О нас? Ты что-то хочешь сказать?

— Я — нет, но чувствую, тебе есть что сказать.

— Послушай, Ливия, дело в том, что днем я буду занят, ни минутки свободной. Сможем поговорить только вечерами. Но я буду не в той кондиции, чтобы…

— Чтобы сказать, что разлюбил меня?

— Ну что ты такое говоришь, я буду усталым, нервным…

— Я поняла, не трать слова.

— В каком смысле?

— Не приеду, раз ты не хочешь.

— Господи боже мой, Ливия, я не говорил, что не хочу, я честно предупредил, что не смогу…

— …или не захочу…

И тут началась перепалка. Продлилась она меньше четверти часа; Монтальбано к концу разговора весь взмок.

Зато в результате у него прорезался зверский аппетит.

Он нашел в холодильнике холодный рис с морепродуктами. В духовке — кольца кальмаров и жареные креветки, осталось лишь разогреть.

Он включил духовку, накрыл на веранде.

Пока ужинал, старался держать на расстоянии мысли и о Ливии, и о Мариан. А то весь аппетит разом пропадет.

Наоборот, сосредоточился на попытке Спозито отвлечь его от мысли, что тунисцы бежали, потому что человек с сеновала узнал его.

Что-то за этим кроется.

Может быть, у Спозито сложилось свое мнение об этом человеке? И есть догадки, кто он? И он боится, что Монтальбано, узнав, может плохо отреагировать?

Комиссар долго размышлял, но так и не пришел к ответу. Волей-неволей мысли постоянно возвращались к его собственному положению.

Ясно одно: Ливия предложила ему отличную возможность поговорить лицом к лицу, а он отступил. Если бы Мариан узнала, что он отказался все прояснить с Ливией, наверняка назвала бы его трусом.

Почему же на него накатывает эта неуверенность?

Разве у него не случались в последние годы другие истории с женщинами, разве он не чувствовал себя столь же неспособным принять решение? Впрочем, если подумать, это не совсем точно. О тех историях он просто не рассказывал Ливии, и все.

Почему же теперь он чувствовал, что не может поступить подобным образом с Мариан?

Но не лучше ли, прежде чем говорить с Ливией, сперва серьезно поговорить с самим собой, лично и персонально?

В ответ он взял бутылку и плеснул в стакан немного виски.

Задел локтем стеклянную пепельницу, чудом поймал на лету, прежде чем она бы раскололась об пол.

Пепельницу эту купила ему Ливия, и…

И в это мгновение он понял, что никогда не сможет свободно рассуждать сам с собой в доме, где за многие годы, проведенные вместе, присутствие Ливии ощущалось в каждом уголке.

В ванной висели ее халаты, в тумбочке лежали ее тапочки, два ящика комода были набиты ее бельем и блузками, полгардероба занято ее одеждой…

Стакан, из которого он пил, купила она, и тарелки, и приборы…

Новый диван, занавески, простыни, вешалку, коврик у двери…

Нет, в этом доме, пропитанном Ливией, он никогда не сможет принять свободное решение.

Надо взять сутки отгула и уехать подальше из Маринеллы.

Но сразу не получится. Нельзя же бросить на полпути оба расследования.

Он пошел в постель.

Перед тем как заснуть, он припомнил одного исторического деятеля, которого проходили в школе. Кажется, это был римский консул, звали его Квинт Фабий Максим по прозвищу Кунктатор, Медлитель.

Комиссар его переплюнул.

Было семь утра, когда его разбудил телефон.

— Синьор комиссар, прошу прощения и разумения, час-то ранний, утрешний, но мне Фацио велел, чтобы я не смотрел, что так рано, и позвонил вам, чтобы подготовиться.

— Подготовиться к чему?

— Подготовиться — значит сполоснуться и одеться.

— Почему?

— Потому что за вами едет Галло, постольку поскольку звонили сообщить, что нашлася горелая машина, а внутри — мертвый покойник.

Полчаса — и он готов. Допил последнюю чашку кофе — звонок в дверь.

— Зачем тебя прислали? Могли просто сказать адрес, я бы сам доехал на машине.

— Комиссар, вы бы туда ни за что не добрались. Такая глухомань, у черта на куличках.

— Где?

— В предместье Казуцца.

Он слегка встревожился. Неужели сон становится явью?

Когда прибыли, Монтальбано увидел, что пейзаж в точности такой, какой ему приснился, только на месте гроба стоял обгоревший автомобиль.

Крестьянин выглядел иначе, вернее, это был не крестьянин, а прилично одетый молодой человек лет тридцати, сметливого вида. Рядом с ним стоял скутер. На месте Катареллы — Фацио.

В воздухе стоял запах металлической и пластиковой гари и обгорелой плоти.

— Близко не подходите, от нее еще жар идет, — предупредил Фацио.

Труп сидел на водительском месте — черное обугленное бревно.

— Известил конный клуб? — спросил комиссар у Фацио.

— Уже готово.

На этот раз излюбленная фразочка Фацио его не напрягла. Он обратился к молодому человеку.

— Это вы звонили?

— Да.

— Как ваше имя?

— Сальваторе Инграссиа.

— А как вы…

— Я живу вон в том доме.

Указал на дом. Единственный в округе.

— Работаю в поселковой рыбной лавке и по дороге на работу всегда здесь проезжаю.

— В котором часу вы вчера вернулись домой?

— Не позднее девяти.

— Вы живете один?

— Нет, со своей девушкой.

— И машины не было.

— Не было.

— А ночью вы слышали что-нибудь необычное, не знаю там, крики, выстрел…

— Дом на отшибе.

— Вижу. Но здесь ночью наверно мертвая тишь, и малейший шум…

— Конечно, синьор комиссар, вы правы. До одиннадцати, могу заверить, ничего не слышал.

— А после одиннадцати вы легли спать?

Юноша покраснел.

— Вроде как.

— Как зовут вашу девушку?

— Стелла Урсо.

— Как давно вы живете вместе?

— Три месяца.

Парочка голубков, иным занятиям всецело предавшись, ничего бы не расслышала, даже бомбардировку Монтекассино.

— И когда ждать этих, из конного клуба? — спросил он у Фацио.

— Эксперты и доктор Паскуано прибудут через часок-полтора. А вот прокурор Томмазео навряд ли поспеет так скоро.

Все знали, что в вождении авто любой тюлень или кенгуру мог бы заткнуть за пояс прокурора Томмазео. Этот в своих разъездах непременно натыкался на дерево или столб.

Чем занять время? Инграссиа смекнул, что у комиссара на уме.

— Если хотите, могу угостить вас кофе…

— Отлично, спасибо, — сказал комиссар. — Оставь мопед, поедем на служебном авто.

По дороге Монтальбано спросил юношу:

— Вы рассказали девушке о своей находке?

— Да, позвонил ей на мобильный сразу после звонка вам. Она хотела прийти сюда пешком — посмотреть, но я запретил.

— Как только кто-нибудь явится, приезжай за нами, — велел комиссар Галло, когда они подъехали к дому.

Домик сверкал чистотой и был в идеальном порядке. Стелла оказалась милой и приветливой девушкой.

Когда она принесла кофе, Монтальбано задал ей тот же вопрос, что и юноше.

— Сегодня вы случайно не слышали криков, выстрелов…

Ждал, что она ответит «нет». Однако Стелла медлила.

— Кое-что слышала.

— А я почему не слышал? — сказал юноша.

— Просто ты сразу же засыпаешь после…

Запнулась и покраснела.

— Продолжайте, это важно, — подбодрил ее комиссар.

— Я встала, чтобы сходить в туалет. И услыхала, как бумкнуло.

— Бумкнуло?

— Будто дверь ветром захлопнуло.

— Как щелчок?

— Да.

— А мог это быть выстрел из пистолета?

— Я в них не разбираюсь, в выстрелах.

— Можете, хотя бы приблизительно, сказать, который был час?

— Могу сказать точно, потому что перед тем, как пойти в туалет, я зашла на кухню выпить воды и посмотрела на часы. Было пять минут второго.

Они поболтали о том, как трудно Стелле найти хоть какую-нибудь работу, и о том, что, пока она ее не найдет, они не могут себе позволить пожениться и завести детей.

Потом за ними приехал Галло. Прибыли эксперты и доктор Паскуано. Прокурором пока и не пахло.

К счастью, шеф криминалистов, с которым комиссар не ладил, прислал своего зама Маннарино. Поздоровались. Монтальбано посмотрел на экспертов, которые копошились у трупа, упакованные будто для высадки на Луну.

— Слишком рано, чтобы что-то найти, верно?

— И все же кое-что мы нашли, — отозвался Маннарино.

— Можешь сказать, что?

— Само собой. Гильзу. Упала на пол у заднего сиденья. Извини.

И вернулся к своим.

Фацио все слышал. Они переглянулись, но ничего не сказали. Монтальбано подошел к машине, в которой сидел и сердито дымил доктор Паскуано. Когда он так делал, лучше было держаться подальше. Но комиссара это не остановило.

— Доброго дня, доктор.

— Добрый, ага, черта с два!

Хорошее начало.

— Что, в покер вчера продулись?

Паскуано был заядлым игроком, но удача частенько ему изменяла.

— Нет, партия была удачная, но мне остохренело ждать тут, пока соизволит явиться его светлость прокурор.

— Томассео приезжал бы вовремя, если бы не путал дорогу или не врезался во все подряд. Надо иметь сочувствие.

— С чего вдруг? Я могу иметь сочувствие к вам, раз вы на грани старческой деменции, но он-то еще вполне молодой.

— Почему это я на грани старческой деменции?

— Так ведь симптомы! Разве не заметили, как вы только что назвали Томмазео?

— Нет.

— Томассео. Путать имена — как раз один из первых симптомов.

Монтальбано забеспокоился. Неужели Паскуано прав? Он ведь назвал Мариан Ливией.

— Да вы не волнуйтесь. Обычно это долгий процесс. Еще успеете кучу дров наломать.

11

С учетом того, что, по прошествии получаса, прокурором так и не запахло, с учетом того, что сигареты кончились, с учетом того, что он не знал, чем себя занять, Монтальбано прикинул и велел Галло отвезти его назад в комиссариат.

Оставаться там было пустой тратой времени. Его присутствие было необязательно.

Но он так и не набрался храбрости попрощаться с Паскуано, который, выйдя из машины, сердито метался взад-вперед, четыре шага туда, четыре — сюда, как хищник в клетке.

В конторе ему тоже нечем было заняться, и он сел за подписание бумаг. Им не было конца-края.

Фацио вернулся почти к часу дня.

— Нашел что?

— Комиссар, как вы сами можете видеть, прежде чем поджечь машину, они сняли с нее номерные знаки. Но Маннарино сумел прочесть номер на кузове. Я вот-вот получу ответ, кому принадлежала машина и кто был ее последним владельцем. Если, конечно, ее не угнали для такого дела.

— Нашли еще гильзы?

— Нет, только эту. Но Маннарино говорит, там были следы других автомобилей.

— Разумеется. Как бы они иначе вернулись обратно, пешком, что ли? В этой второй машине они и канистры с бензином держали, чтобы первую поджечь. А потом забрали пустые канистры из-за отпечатков пальцев. А Паскуано что говорит?

— Сказал, что опознать будет нелегко, с учетом состояния трупа. В общем, на первый взгляд ему показалось, что мужчину убили выстрелом в затылок и что запястья и лодыжки у него были связаны проволокой.

— Почерк мафии?

— Похоже на то.

— И ты в это веришь?

— Даже не знаю.

Зазвонил мобильный Фацио.

— Простите, — сказал он, поднося телефон к уху.

Произнес «алло» и молча выслушал.

— Спасибо, — закончил он разговор.

Посмотрел на комиссара, скривившись.

— Мне назвали имя владельца машины.

— И кто он?

— Кармело Савастано.

Монтальбано проглотил новость не моргнув глазом. Ситуацию это не усложняло, а скорее упрощало.

— Но какая связь у Савастано с мафией?

— Даже не знаю, — повторил Фацио.

— Правда, еще не факт, что труп — его.

— Именно, не факт.

— У Савастано есть родня?

— Да, есть отец, зовут Джованни. Но они в ссоре, уже много лет не общаются.

— Сгоняй-ка к нему прямо сейчас. Узнать, не было ли у сына переломов, в общем, есть ли что-нибудь, что поможет с опознанием.

— Уже бегу.

Но сам не шелохнулся, а лицо выражало сомнение.

— Что такое?

— А то, что, если выяснится, что это Савастано, мне надо вам сказать одну вещь, которую я узнал.

— Так скажи.

— Помните того утреннего парня, который обнаружил сгоревшую машину?

— Да, Сальваторе Инграссиа.

— Так вот, это с ним Савастано подрался в рыбной лавке, и в итоге его загребли карабинеры.

— По-твоему, Инграссиа на такое способен?

— Нет. Но сказать надо было.

После обеда он, как обычно, прогулялся по молу. Краба на месте не было, и заместителя он не прислал.

Комиссар принялся рассуждать.

Если труп — Савастано, то он дает руку на отсечение, что Инграссиа к убийству не имеет никакого отношения. Он не такой дурак, чтобы убить его и бросить труп в нескольких сотнях метров от дома.

Тот, кто убил, либо ничего не знал о ссоре, и тогда это чистая случайность, или, наоборот, знал все и подстроил убийство поблизости от дома Инграссиа, чтобы пустить их по ложному следу.

Савастано не мафиози, он всего лишь мелкая уголовная сошка. Зачем же тогда использовали обряды мафии?

На это можно дать два ответа: либо он проявил неуважение к какому-то мафиози, либо все эти обряды служили отвлекающим маневром.

Предположим, Савастано нашли бы мертвым где-то на улице, убитым выстрелом в лицо или в грудь, безо всей этой мафиозной буффонады, на кого бы в первую очередь пали подозрения?

Разумеется, на Ди Марту.

Единственного, у кого мог быть настоящий мотив, если он понял, как в действительности обстояло дело с ограблением и изнасилованием.

В конторе его ждал Фацио.

— Отец Савастано не смог ничего сказать. Они давно уже не общаются. Сам-то он, бедолага, порядочный человек, и у него горе — сын-уголовник. Но я нашел один выход.

Еще бы он не нашел, этот хваткий чирнеко! [8]

— Какой?

— Просмотрел наши бумаги и нашел, что девушка, которая была с ним, по имени Луиджина Кастро, заявляла на него за грубое обращение.

— Разве он был не с Лореданой?

— Да, но когда они расстались с Лореданой, потому что она собралась за Ди Марту, он…

— Понял. Продолжай.

— Через два месяца после того, как они сошлись, Луиджина на него заявила, но потом забрала заявление.

— У тебя есть ее адрес?

— Все есть.

— Немедленно иди к ней.

Фацио встал, вышел, и тут же вошел Ауджелло. Монтальбано удивленно взглянул на него.

— Разве ты не должен быть у Бонифачо в четыре?

— Она позвонила и перенесла на вечер. Пригласила меня на ужин. Дело на мази.

— Слыхал про сгоревшую машину?

— Да.

— Похоже, она принадлежала Кармело Савастано, бывшему жениху Лореданы.

— А труп?

— Пока не знаем.

Выдержал паузу, потом спросил у Мими:

— Если выяснится, что труп — Савастано, кого бы ты заподозрил в первую очередь?

— Ди Марту. Вдруг Лоредана из-под палки назвала ему имя.

— Я хотел бы знать, раз уж нам не удалось спокойно об этом поговорить, как, по-твоему, обстояло дело с этим ограблением.

— По-моему, Савастано остался любовником Лореданы и после ее свадьбы. Наверно, тем вечером он узнал, возможно, от самой Лореданы, что муж дал ей шестнадцать тысяч евро, и сговорился с ней, поскольку ему нужны были деньги. Они встретились, Лоредана передала ему деньги, а потом они занялись любовью, но жестко — так, чтобы это выглядело как изнасилование.

— А в чем заключалась роль Бонифачо?

— Она покрывала Лоредану. Которая, как я думаю, в тот вечер поехала вначале к подруге, но сразу от нее ушла и встретилась с Савастано. И теперь она беспокоится, что ты, раскрыв правду, получишь доказательства их сговора. Уверен, для этого ей и нужен адвокат-прощелыга вроде меня.

В общем и целом он думал так же, как Мими. Но по некоторым деталям, и отнюдь не второстепенным, его мнение было совершенно иным.

К шести вернулся Фацио.

— Кое-что узнал. Девушка — она рассталась с Савастано после того заявления — сказала, что у него не хватало двух пальцев на левой ноге, их пришлось отрезать, потому что ему на ногу упал железный ящик, и пальцы совершенно размозжило.

— Отлично. Молодчина, Фацио!

Монтальбано, не теряя ни минуты, позвонил доктору Паскуано и включил «громкую связь».

— Доктор, простите за беспокойство, но…

— Беспокойство, которое вы мне причиняете, столь безмерно, что не найдется извинений, могущих сделать его менее тягостным.

— Да вы отлично говорите по-итальянски, если постараетесь!

— Спасибо. Это вы на меня производите такое действие. Невольно перехожу на итальянский, чтобы подчеркнуть разверзшуюся между нами бездну. Разумеется, вы желаете знать что-нибудь про обгоревший труп?

— Если удостоите ответом.

— Вы неспособны подражать моему итальянскому. Да если вдуматься — и всему остальному. Подтверждаю то, что сказал Фацио. Один выстрел в затылок, лодыжки и запястья связаны проволокой. Чистой воды мафиозные разборки.

— Ничего, что могло бы привести к опознанию?

— Есть. Два пальца…

— …на левой ноге ампутированы, — договорил Монтальбано.

Паскуано на мгновение замолк, потом взорвался.

— Раз вы уже знали, какого хрена лысого решили меня этим допечь?

Монтальбано нажал на рычаг и набрал новый номер.

— Прокурор Томмазео? У меня к вам срочный разговор. Могу зайти через полчаса? Да? Спасибо.

— Что вам надо от Томмазео? — спросил Фацио.

— Разрешение поставить на прослушку телефоны Бонифачо и Ди Марты. У нас есть все номера?

— Да. И мобильные тоже.

— Дай мне их, вместе с адресами, и пойди сообщи печальную новость бедняге отцу Савастано.

Думал, придется долго уламывать прокурора, чтобы получить разрешение на прослушивание, но едва Томмазео узнал, что в деле замешаны две молодые и красивые женщины, при мысли, что рано или поздно сможет их увидеть, он сразу же дал добро. В глазах появился блеск, он облизал губы. Хотел узнать про лжеизнасилование Лореданы во всех подробностях.

Комиссар, чтобы умаслить его, понавыдумывал разных деталей в духе порнофильмов.

Томмазео не был замечен в связях с женщинами, видимо, он получал удовольствие как-то иначе, допрашивая их.

С разрешением Томмазео в кармане он пошел в управление, спустился в подвал, где велось прослушивание, убил четверть часа на все виды контроля, прежде чем смог попасть внутрь, потом еще около часа, чтобы убедиться, что все будет подключено как можно скорее.

Когда выходил из управления, ему пришло в голову, как получить подтверждение, что мафия не имеет никакого отношения к убийству Савастано.

Пять минут прогуливался, обмозговывая свой план.

В итоге убедил себя, что этот ход — верный, и к тому же единственный, который он мог предпринять.

Сел в машину и направился на местную телестудию «Свободный канал», которой руководил его большой друг Николо Дзито. Было почти девять.

— Комиссар Монтальбано, рада вас видеть! — приветствовала его секретарша. — Вы к Николо?

— Да.

— Он сейчас заканчивает выпуск новостей. Подождите у него в кабинете.

Не прошло и пяти минут, как явился Дзито. Они обнялись, Монтальбано справился о его семье, потом сказал:

— Ты мне нужен.

— Всегда готов.

— Вы уже сообщили про обнаружение трупа в сгоревшей машине?

— Конечно. Я с утра был на месте, снимал репортаж, но ты уже уехал. Пришлось говорить общими словами, потому что никто ничего не рассказывает.

— Хочешь эксклюзивное интервью?

— Спрашиваешь!

— Давай сразу и приступим. Сможешь пустить его в следующем выпуске новостей?

— Конечно.

— Но сперва надо согласовать кое-какие вопросы.

— Комиссар Монтальбано, спасибо, что согласились ответить на наши вопросы. Что вы можете сказать об этом ужасном преступлении, которое всех так всколыхнуло?

— Для начала я могу назвать имя жертвы. Это молодой уроженец Вигаты, Кармело Савастано.

— Ранее привлекался?

— Да — за мелкое мошенничество, незаконное присвоение, сопротивление властям…

— Как его убили?

— Его схватили — пока неизвестно, где, возможно, по дороге домой, — потом привезли на место казни в его собственной машине, которую вел один из убийц. Руки и ноги Савастано были связаны проволокой, он сидел рядом с водителем. Выстрел был произведен один раз, в затылок, а потом они подожгли машину.

— На первый взгляд все говорит о том, что это типично мафиозная расправа.

— Полагаю, что так. И планирую направить расследование в это русло.

— Но разве Савастано был человеком мафии?

— Не обижайтесь, но, с вашего позволения, я не стану отвечать на этот вопрос.

— Мог ли он быть убит за то, что совершил некую оплошность или ослушался приказа?

— Не думаю.

— Можете пояснить?

— Надеюсь, что это не первое из серии убийств, с которых вновь начнется война между кланами, как та, что обагрила кровью нашу землю несколько десятилетий назад. Я приложу все возможные усилия ради того, чтобы задушить ее в зародыше. А если понадобится, потребую чрезвычайного наращивания штатного состава полиции.

Он забросил крючок с наживкой. И был уверен, что найдется рыба, которая его заглотит.

Когда он добрался до Маринеллы, была половина одиннадцатого. Слишком поздно, наверняка Мариан уже звонила.

Так хотел есть, что не успел накрыть на веранде.

Проглотил прямо на кухне макароны с фасолью из холодильника, пока разогревал в духовке барабульку в кисло-сладком соусе.

Когда второе согрелось, достал судок и уселся с ним в кресле перед телевизором, как раз вовремя, чтобы успеть посмотреть собственное интервью. Которое потом должны были повторить в полуночных новостях, как обещал Дзито.

Доел, встал, пересел на веранду.

Но не прошло и получаса, как он снова вернулся к телевизору. В половине одиннадцатого был выпуск новостей канала «Телевигата» — конкурентов «Свободного канала», и он хотел посмотреть, будут ли там комментировать его интервью.

Журналистка, которая вела новости, никаких комментариев не дала.

Она уже собиралась попрощаться со зрителями, как в кадр просунулась рука с листком.

Журналистка прочитала вслух.

Только что к нам поступила информация, что в сельской округе Раккадали предположительно имела место стычка с применением оружия между силами полиции и тремя мигрантами, которым удалось вырваться из окружения. Полиция не представила ни подтверждения, ни опровержения. Очевидно, речь идет о трех мигрантах, связанных с местными преступными элементами. По слухам, один из них ранен. На этом у нас все. Если появится новая информация, мы сообщим ее вам в выпуске новостей в ноль часов тридцать минут.

Кто знает, почему, комиссару пришли на ум Алькаф, Мохаммед и третий — тот, что прятался на сеновале.

Вдруг это у них была стычка с полицией? Почему же, если это были они, дошло до такого?

В полночь он посмотрел новости «Свободного канала» с повтором его интервью, а по поводу известия о вооруженном столкновении Дзито уточнил, что только один из троих мигрантов был вооружен автоматом, и он первым начал стрелять по полицейским.

Все сходится. Алькаф и Мохаммед не показались ему людьми, способными открыть стрельбу, а тот, что сидел на сеновале, вполне мог быть вооружен и готов убивать.

Он нехотя пошел спать, на всякий случай поставив телефон рядом на тумбочку.

Почему Мариан не звонит?

Стал читать, но его слишком отвлекало беспокойство за Мариан, приходилось дважды перечитывать страницу — в первый раз он ничего не понимал, — и через полчаса ему это надоело, он погасил свет, закрыл глаза и попытался уснуть.

Почему Мариан не звонит?

Почему, хоть и собирался, он так и не спросил у нее номер мобильного?

Почему она не подумала продиктовать его?

Почему…

Почему… и кончается на «у»?

Разбудивший его звонок прозвучал столь громко и неожиданно, что он в темноте никак не мог ухватить трубку и выронил ее на пол.

Зажег свет. Шесть утра.

— Алло!

— Комиссар Монтальбано?

Незнакомый мужской голос. Его подмывало ответить, что ошиблись номером.

Он хотел слышать только голос Мариан.

Потом понял, что отнекиваться будет ошибкой.

— Да. Кто говорит?

— Это адвокат Гуттадауро.

У комиссара сразу прояснилось в голове.

Гуттадауро, медоточивый, любезный и опасный как змея, — адвокат мафиозного клана Куффаро. По сути, их пресс-атташе.

Рыба заглотила наживку. Он решил немного помучить собеседника. Никогда нельзя выдавать свою заинтересованность.

— Адвокат, простите, вы не могли бы перезвонить минут через десять?

— Ну разумеется!

Пошел на кухню, поставил кофе, зашел в ванную, умылся, вернулся на кухню, выпил кофе, закурил.

Телефон зазвонил.

Пусть себе надрывается. Он снял трубку только на десятом звонке.

12

— Слушаю вас, адвокат.

— Прежде всего прошу меня извинить за столь ранний час. Я наверняка вас разбудил, вырвал из объятий Морфея.

— С чего вы так уверены, что я лежал в объятьях Морфея? — парировал комиссар.

Адвокат замолк — испугался, что Монтальбано, не зная, кто такой Морфей, понял неправильно и обидится. Спустя мгновение пояснил:

— Я вовсе не намекал… Вы, безусловно, знаете, что Морфей был божеством сна, а не живым человеком.

— Вот именно, адвокат. Кто вам сказал, что я спал?

— Ну и к лучшему. Я в Пунта-Раизи, скоро сяду на самолет.

— Куда направляетесь?

— В Рим. Дела обычные.

Ну да, конечно. Переговорить с каким-нибудь мягкотелым депутатом или с крупным чиновником, отвечающим за господряды, перемежая обещания угрозами.

— Так что, — продолжил адвокат, — если б я не позвонил сейчас, то смог бы это сделать только после восьми. Подумал, что, возможно, тогда я уже не застал бы вас дома. Поэтому…

— Вы могли позвонить в контору.

— Не знал, удобно ли беспокоить вас в комиссариате. У вас всегда столько дел…

— Хорошо, я вас слушаю.

— Я хотел сказать, что вчера вечером мы имели удовольствие видеть вас по телевизору. И знаете, мы были восхищены. Вы выглядите великолепно!

— Спасибо.

«Провалиться бы тебе вместе с Куффаро!» — про себя добавил комиссар.

— Да соблаговолит Господь сохранить на долгие годы ваше прекрасное здоровье и отличный ум, — продолжил Гуттадауро.

— Спасибо, — повторил он.

С этими людьми, что всегда ходят вокруг да около, свивая фразы в поросячий хвостик, надо запастись терпением. Рано или поздно он скажет, что ему нужно.

— Вчера вечером, — продолжил адвокат, — с нами был один старый крестьянин из людей Куффаро, мы иногда зовем его на ужин — он веселит нас, рассказывая необыкновенные истории. Ах, этот старинный крестьянский мир, что ныне сгинул! Из-за глобализации отмирают наши древние, здоровые корни!

Монтальбано смекнул, к чему тот клонит.

— Вы пробудили во мне любопытство. Развеселите же и меня. Можете рассказать одну из тех историй?

— Ну конечно, с превеликим удовольствием! Итак, был себе один охотник на львов, над которым однажды решили подшутить его товарищи. Они встретили туземца, убившего осла и покрывшего его львиной шкурой, выкупили ослиную тушу и спрятали между деревьев. Охотник увидел и выстрелил. И сфотографировался с убитым — так он думал — львом. И все решили, что именно он убил того льва, а на самом деле не только не он убил, но и лев тот был не львом, а ослом.

— Забавно.

— А я вам что говорил? Знали бы вы, сколько он хранит подобных историй!

— А теперь, адвокат, скажите, что…

— Сожалею, комиссар Монтальбано, только что объявили посадку на мой рейс. Желаю здравствовать и до скорого свидания.

Монтальбано удовлетворенно усмехнулся. Интервью и правда сработало.

Они, наверно, долго ломали голову, сочиняя эту историю со львом — немного громоздкую, но вполне передающую смысл послания.

Понятно, что, говоря о «товарищах», Гуттадауро имел в виду не одних только Куффаро, но и Синагра, соперничающий с ними клан мафиози.

И они явно провели спешные переговоры по этому вопросу.

Суть послания была в том, что мафия не при делах, Савастано — не человек мафии (а осел, как сказал адвокат), убил его не мафиози (а туземец, уточнил Гуттадауро), и это убийство было обставлено так, чтобы выглядеть делом рук мафии, не являясь таковым.

Но это он как раз понял с самого начала, зато теперь его предположения подтвердил звонок.

Звонок, который, конечно же, не был личным одолжением комиссару, а был вызван лишь беспокойством в связи с его заявлением о доскональном расследовании и желанием, чтобы их оставили в покое.

Савастано убил туземец. В переводе с тайного языка Гуттадауро: вигатец, не имеющий отношения к мафии.

Он позвонил Фацио.

— Что-то случилось, комиссар?

Пересказал разговор с Гуттадауро.

— Что будем делать? — спросил Фацио.

— В одиннадцать я хочу видеть Сальваторе Ди Марту у себя в кабинете.

— Почему так поздно? Какие-то дела у вас?

— Нет, у тебя.

— И какие у меня дела?

— Хочу все знать про этого Ди Марту.

— Уже готово.

«Однажды я его прикончу», — подумал комиссар.

А вслух сказал лишь:

— Тогда вызови его к половине десятого. В девять встретимся с тобой в конторе и поговорим.

До половины восьмого он слонялся по дому в надежде, что Мариан перезвонит.

Что там у нее стряслось? Он никак не мог смириться с ее молчанием.

Думал даже поискать в справочнике телефон шахты и позвонить брату Мариан под любым предлогом, чтобы тот дал ее номер. Но так и не собрался с духом.

Монтальбано все ждал, а она все не звонила. Чем дальше, тем больше он понимал, насколько ему важно услышать ее голос. В итоге он затянул с выходом и прибыл в контору только в девять двадцать пять.

— Ди Марта платит дань?

— Да, комиссар.

— Кому?

— Земля, на которой построен супермаркет, находится в зоне, которую контролируют Куффаро.

— Кто собирает дань?

— Некто по имени Нини Дженго.

— А не мог Ди Марта с ним договориться?

Фацио поморщился.

— Нини Дженго не убийца. Он мелкий кровосос и что-то представляет собой лишь до тех пор, пока Куффаро не решат от него избавиться.

— А может, Ди Марта спросил у Дженго, не знает ли тот подходящего человека?

— Возможно. Но, поступив так, Ди Марта посвятил бы в свои дела слишком много посторонних.

— И то верно.

— К тому же, раз адвокат Гуттадауро лично позвонил вам и сказал, что они ни при чем…

— И мы поверим на слово корешу Куффаро?

Фацио пожал плечами. Зазвонил телефон.

— Синьор комиссар, тут в присутствии синьор, который, как вы сказали, вроде как с Мальты.

— Проводи ко мне.

Ди Марта был настолько взвинчен, что не мог ни секунды оставаться на месте: непрерывно вертелся на стуле, елозил руками, хватался то за кончик носа, то за стрелку на штанах, то за галстук, и обильно потел.

— У меня проблемы, так? — спросил он у комиссара.

Сам понял. И хорошо, это сэкономит уйму времени.

— Вашему положению трудно позавидовать.

Плечи Ди Марты сгорбились словно под внезапно навалившимся грузом. Он вздохнул так протяжно, что Монтальбано испугался, как бы у него не полопались легкие.

— Прошу, синьор Ди Марта, постарайтесь сохранять спокойствие, насколько сможете. И откровенно отвечать на мои вопросы. Поверьте, откровенность может вам сильно помочь. Еще я хочу сказать, что беседа наша носит, так сказать, частный характер, и присутствующий здесь инспектор Фацио не будет вести протокол. Вы меня поняли? Я не уполномочен принимать решения. В противном случае я бы вызвал вас в сопровождении вашего адвоката.

Еще один протяжный вздох.

— Хорошо.

— Скажите, пожалуйста, где вы находились позавчера начиная с десяти вечера?

— А где мне еще находиться? Дома.

— С вами кто-нибудь был?

— Нет. Лоредана еще в больнице, вроде как завтра выпишут.

— Расскажите, что вы делали во второй половине дня.

— Был в супермаркете до закрытия, потом…

— Минутку. Пока вы были в супермаркете, к вам в кабинет кто-нибудь заходил?

— Да. Представитель компании моющих средств и синьора Мольфетта, она платит нам в рассрочку.

— И больше никого?

— Больше никого.

— Продолжайте.

— После закрытия я остался один, посидел над счетами, потом съездил внести выручку в переулок Криспи и вернулся домой.

— Который примерно был час?

— Половина десятого.

— Вы не ужинали?

— Да, утром прислуга что-то приготовила на ужин.

— Что?

— Не понял.

— Что приготовила?

Ди Марта ошарашенно уставился на него.

— Не… не помню.

— Отчего же?

— Голова была другим занята.

— А после ужина?

— Посмотрел телевизор и в полночь лег в постель.

Так что никто не мог подтвердить, что он весь вечер и всю ночь оставался дома. Это работало в его пользу. У него не было того, что называют доказуемым алиби.

— Почему вы избили жену?

Вопрос застал его врасплох. Ди Марта подскочил на стуле.

Но не ответил.

Монтальбано решил задействовать фантазию.

— Нам известно: синьора Лоредана сказала врачам, что упала с лестницы. Понятно, она не хотела заявлять на вас. Но врачи ей не поверили, поскольку характер травм не соответствует указанной причине — падению. И сами подали заявление. Бумага здесь, в ящике стола, хотите взглянуть?

— Нет.

Подножка сработала.

— Это вы ее избили?

— Да.

— Почему?

— Когда я узнал здесь, что ее изнасиловали, дома спросил, почему она не сказала мне об этом. Ее ответы меня не убедили. Наоборот, я понял, что она знакома с грабителем и собиралась его покрывать. Тогда я вышел из себя и избил ее.

— То есть это был только приступ ярости?

— Да.

Монтальбано нахмурился.

— Синьор Ди Марта, я советовал вам, в ваших же интересах, отвечать искренне.

— Да я ведь…

— Нет. Вы хотели узнать у жены имя грабителя, который ее изнасиловал.

Ди Марта молчал. Потом, видимо, принял решение — ответ его прозвучал твердо:

— Да.

Монтальбано понял, что теперь Ди Марта будет сотрудничать, насколько это возможно.

— Она назвала имя?

— Да.

— Скажите.

— Кармело Савастано.

— Как вы отреагировали?

— Я… расплакался. Потом… понял, что натворил, и отвез Лоредану в больницу.

— Вам пришло в голову отомстить Савастано?

— Я убить его хотел. И убил бы, если бы кто-то меня не опередил.

— Как вы собирались его убить?

— Пристрелить, едва увижу. С тех пор, как Лоредана назвала имя, я хожу с пистолетом.

Монтальбано и Фацио переглянулись, Фацио поднялся с места.

— Оружие при вас?

— Конечно.

— Медленно встаньте, подняв руки, — приказал комиссар.

Не успел Ди Марта подняться со стула, как Фацио ощупал его и достал пистолет из заднего кармана штанов. Вынул обойму.

— Одного патрона не хватает, — заметил он.

Поднес дуло к носу, принюхался.

— Вы недавно стреляли? — спросил Фацио.

— Да, — признался Ди Марта. — Я держал пистолет в тумбочке у кровати и никогда из него не стрелял, даже не доставал из футляра, вот и решил проверить, исправен ли он.

— И когда вы проверяли? — спросил Монтальбано.

— Позавчера вечером, на парковке позади супермаркета, когда все разъехались.

— Постарайтесь выражаться точнее. Тем же вечером, когда был убит Савастано?

— Да.

— У вас есть разрешение на ношение оружия?

— Да.

— Садитесь.

Любопытно, но, пока Ди Марта говорил, он нервничал все меньше.

— Давайте вернемся немного назад. Не возражаете?

— Попытаюсь.

— Когда вы влюбились в синьору Лоредану, она была вашей подчиненной и работала продавщицей в супермаркете?

— Да.

— По нашим сведениям, она тогда была невестой Кармело Савастано. Вы знали об этом?

— Да. Мне сказала сама Лоредана, когда я смог с ней сблизиться. Но тогда они уже не ладили.

— Почему?

— Савастано дурно с ней обращался. Она приходила ко мне в кабинет, плакала, рассказывала. Припоминаю один эпизод. Однажды он плюнул ей в тарелку с едой и велел продолжать есть. В другой раз хотел заставить ее отдаться одному типу, которому задолжал денег. Она отказалась, и тогда Савастано изрезал ножницами ее одежду. Лоредана собиралась бросить его, но он ее шантажировал.

— Чем?

— Угрожал, что предаст огласке компрометирующие ее фотографии. И какой-то фильм, который они сняли в первые месяцы своего знакомства.

— Ясно. И как вы поступили?

— Я понял, что надо встретиться с Савастано.

— И вы не боялись, что, оказавшись наедине с подобным типом…

— Конечно боялся. Но Лоредана тогда стала для меня всем.

— Вы пошли на встречу вооруженным?

— Нет. Мне такое даже в голову не пришло.

— И что он вам сказал?

— Я сразу перешел к делу — не хотел тратить на него время. Спросил, сколько он возьмет, чтобы оставить Лоредану и отдать мне фотографии. Я знал, что он нуждается в деньгах: он заядлый игрок и просаживает все в подпольных заведениях.

— Где вы встречались?

— Он предлагал мне приехать к нему домой, но я ответил, что готов встречаться только на улице. Мы договорились увидеться у мола.

— Он принял ваше предложение?

— Да, после недолгих колебаний.

— Сколько?

— Двести тысяч наличными: сто — при передаче компромата и сто — накануне свадьбы с Лореданой.

— Почему не сразу?

— Чтобы быть уверенным, что он не будет докучать Лоредане — она переехала жить к родителям в ожидании свадьбы. Савастано бы потерял половину обещанных денег, так что ему было выгодно сидеть тихо. А после свадьбы, если бы он снова возник, я бы сам смог защитить Лоредану.

— Он выполнил условия?

— Да.

— Тот материал, что передал Савастано, он еще у вас?

— Я все уничтожил.

— Допустим, что рассказанное вами — правда. Каковы, по-вашему, причины у Савастано, чтобы ограбить и изнасиловать вашу жену?

Монтальбано ожидал этого ответа.

— Думаю, его науськали.

— Кто?

— Валерия Бонифачо.

— И по какой причине синьора Бонифачо…

— Она меня ненавидит. Хочет навредить. Ревнует оттого, что Лоредана любит меня.

— У вас есть хоть какие-то доказательства в пользу этого предположения?

— Нет.

Монтальбано встал. Ди Марта — тоже.

— Спасибо. Вы мне больше не нужны.

Ди Марта выглядел смущенно и неуверенно.

— Я могу идти?

— Да.

— И что теперь будет?

— Теперь я переговорю с прокурором. Ему решать, каким будет следующий шаг.

— А пистолет?

— Останется здесь. Тем более, к чему он вам? Савастано-то уже мертв.

Фацио проводил Ди Марту к выходу. Когда он вернулся, Монтальбано спросил:

— Что скажешь?

— Комиссар, либо он умелый ловкач, затеявший сложнейшую игру, либо простак, угодивший в передрягу. А вы как думаете?

— Я думаю так же, как и ты. Но сперва раздадим задания на каникулы. Я поеду в Монтелузу поговорить с Томмазео, а ты отнесешь пистолет экспертам. Пуля еще у них, так что они смогут сказать, из него ли был застрелен Савастано. А потом тебе надо постараться узнать одну вещь.

— Говорите.

— Ты слышал в новостях про вооруженную стычку с тремя мигрантами?

— Да. Я думаю так же, как и вы. Возможно, это те самые ребята из Спириту-Санто.

— Если я начну расспрашивать Спозито, он наверняка либо нагрубит, либо ничего не ответит. А вот ты, вскользь, в разговоре с коллегами…

— Я понял. Уже иду.

Но выйти он не успел — на пороге возник Мими Ауджелло.

13

— Я не стал показываться раньше, потому что Катарелла сказал, что тут Ди Марта. Не знал, можно мне заходить или нет, вот и решил держаться подальше.

— Правильно сделал, Мими.

— Хотите узнать, как прошел ужин с Бонифачо?

— Если это недолго…

— Я кратенько.

— Тогда садись и рассказывай, — сказал Монтальбано.

— Валерия всю первую часть вечера разыгрывала из себя святую. Вот прямо будто только что из рая спустилась. Скорбная мина, глазки опущены, ворот блузки застегнут, юбка ниже колена. Всю свою жизнь мне пересказала, с начальной школы. Про свое несчастное детство — у отца была любовница, родившая ему сына. В семье поэтому постоянно случались ссоры. Когда вспоминала, поднесла платок к глазам. Хотела, чтобы я поверил, что муж был и остается единственным мужчиной ее жизни. Что долгие месяцы его отлучек тягостны для нее, поскольку она девушка вполне здоровая и крепкого сложения, но эти лишения оправдывает мысль о великой любви, которая сплела их подобно плющу, — так и сказала. В общем, вся эта дребедень длилась часов до одиннадцати.

— А в одиннадцать что?

— Телевизор был включен, и на экране появился ты, Сальво. При известии, что мертвец — Савастано, она изменилась в лице и стала кричать, словно безумная, что убийца наверняка муж Лореданы. Я попытался ее утихомирить, но куда там. С ней случился истерический припадок, она грохнула тарелку, попыталась биться головой о стену, мне пришлось тащить ее в ванную, умыть, подставить голову под душ, в общем, одежда ее намокла. Она хотела переодеться, но никак не могла снять одежду — руки дрожали, ноги подкашивались. Повисла на мне. Пришлось мне снять с нее блузку и лифчик и переодеть в сухое. И юбку тоже.

— А трусики?

— Они не намокли.

— А потом? — хором спросили Монтальбано и Фацио.

— Придержите свои грязные мыслишки. Она продемонстрировала товар, и товар этот высшего качества, но дала понять, что в тот вечер на продажу выставлять его не собирается. Сказала, что хочет прилечь, я поцеловал ей руку, как истинный джентльмен, и удалился. Собираюсь к ней сегодня с визитом, отужинаем вместе.

— И каков итог?

— Итог таков, что она великая актриса. И большая стерва. Хитрая и опасная. Разыграла настоящую трагедию. Наверняка собиралась наговорить мне гадостей про Ди Марту, а твое появление в телевизоре сыграло ей на руку, и она мигом ухватилась за такую возможность. Со мной же решила действовать постепенно. Сегодня посмотрим, до чего она дойдет. Кстати, Беба жаловалась, что я слишком много времени провожу не дома. На этот раз не будь гадом и скажи ей, что я на задании. Как у тебя прошло с Ди Мартой?

— Плохо для него.

— То есть?

— У него нет доказуемого алиби на момент убийства. А мотив был. Сейчас съезжу к Томмазео, но тот наверняка пошлет ему извещение о подозрении, это в лучшем случае, а то и вообще арестует.

Добравшись до Дворца правосудия, он узнал, что Томмазео занят в зале суда до часу дня.

Выругал себя, что не позвонил заранее — узнать, смогут ли его принять.

Раз уж образовалось свободное время, зашел в управление посмотреть, как там дела с прослушкой. В подвале ему сказали, что кабина по его делу — двенадцать «Б».

Внутри сидел агент в наушниках; он решал кроссворд. В кабине с трудом помещались двое, если не страдали лишним весом.

— Комиссар Монтальбано.

— Агент Де Никола, — ответил тот, вставая.

— Вольно. Когда включили прослушку?

— Сегодня в семь утра.

Молодцы, быстро сработали.

— Звонки были?

— Да. Если хотите послушать…

— Охотно.

Он усадил его рядом, протянул вторую пару наушников, нажал кнопку на приборе вроде компьютера. Сам тоже стал слушать.

— Алло? — произнес женский голос.

— Вале, как ты?

— Лореда, ангел мой, сердце мое, они сказали, когда решат тебя выписать?

— Завтра наверняка. Мужа вызывали в комиссариат.

— Думаешь, его арестуют?

— Не знаю, чем дело кончится, но положение у него скверное. Слушай…

— Да.

— Я хотела спросить… Все хорошо?

— Ты про…

— Да.

— Не волнуйся. Все хорошо.

— Поклянись.

— Клянусь.

— Вале, я больше не могу, я схожу с ума, сижу тут и не могу…

— Прошу, успокойся. Не делай глупостей. Наберись терпения. Еще успеешь наверстать упущенное.

— Кладу трубку. Доктор идет.

Потом был еще звонок на телефон Валерии. Мужской голос, скорее молодой.

— Вале, я это.

— Ты с ума сошел!

— Вале, да ты послу…

— Нет. И не звони, пока я не скажу.

Повесила трубку.

— Можешь проследить, откуда был второй звонок?

— С мобильного, через ретранслятор в Монтереале. Это все, что я могу сказать.

— Можно сделать запись переговоров?

— Какое у вас устройство?

Слишком сложно.

— Ты мне дай листок бумаги, я и перепишу, разговоры не такие длинные.

— Вообще-то запись должна выдаваться с разрешения прокурора, — сказал Де Никола. — Но можно что-то придумать. Вы не против, если я схожу выпить кофе?

— Иди.

— Спасибо. Наденьте мои наушники. Если услышите гудок вызова, сперва нажмите вот эту кнопку, а потом — вон ту. Ах да, бумага в этом ящике.

К счастью, никто не звонил, а не то бог знает что бы он мог там натворить.

Комиссар вернулся во Дворец правосудия, немного подождал и наконец встретился с прокурором.

— Уже десять минут второго! Пора…

— Прокурор, я про то дело с двумя девушками, помните?

Нашел слабину.

— Как же, как же! Слушайте, давайте сходим пообедать. Там и поговорим спокойно.

Монтальбано похолодел. Кто знает, в какой дрянной ресторан потащит его этот Томмазео, вдруг он питается дикими ягодами и собачатиной.

— Хорошо, — покорно ответил он.

Еда, однако, оказалась вполне приличной, хотя комиссару и пришлось вести разговоры во время обеда, что было не в его привычках.

Потом они вернулись в кабинет прокурора.

— Как вы намереваетесь поступить? — спросил Монтальбано.

— С учетом расписания этого Ди Марты, в шестнадцать часов я пошлю двоих карабинеров забрать его из супермаркета. Так мы будем уверены, что застанем его. Карабинеры дадут ему время найти своего адвоката, а потом привезут обоих ко мне.

Лицо Монтальбано выражало сомнение, Томмазео заметил.

— Что-то не так?

— Если вы пришлете карабинеров в супермаркет, кто-то проинформирует прессу, телевидение…

— И что с того?

— Как знаете. Хотел только предупредить, что вам проходу не дадут. Мое присутствие будет необходимо?

— Если у вас нет других забот.

— Тогда, с вашего позволения, меня не будет.

— Да, кстати, Монтальбано, когда, вы сказали, выпишут красавицу-жену Ди Марты?

— Завтра.

— Вот я ее завтра и сцапаю, — сказал Томмазео, облизываясь, как кот, задумавший поймать мышь.

Доехал в комиссариат к половине четвертого. Фацио сразу пришел к нему в кабинет.

— Я передал пистолет криминалистам. Позже перезвонят с ответом.

— Говорил с людьми из отдела по борьбе с терроризмом?

— Да. Их ребята уже два дня гонялись за нашими приятелями из Спириту-Санто.

— Так это были они?

— Да.

— И они устроили склад в развалюхе? Это подтверждено?

— Да. Видимо, они уже давно занимались переброской оружия в Тунис. Не ради денег, а потому, что они против правительства и готовят революцию. Спозито приказал арестовать их, стараясь избежать перестрелки.

— И как вышло, что она все же случилась?

— Они прятались в пещере, бригада прошла мимо, ничего не заметив, и вдруг совсем рядом, у них за спиной, послышалась автоматная очередь. Они ответили выстрелами наугад, но тем троим удалось бежать.

— Ты говоришь, очередь было только слышно?

— Да.

— Так что, возможно, ее выпустили по оплошности.

— Они тоже так думают. Сказали также, что один из троих наверняка ранен. Они нашли много следов крови.

Когда Фацио вышел, он сел подписывать бумаги. План был уйти с работы пораньше, чтобы оказаться в Маринелле к восьми вечера. Он не хотел повторения вчерашнего вечера — убедил себя, что Мариан звонила и не застала его дома.

Фацио снова зашел в половине седьмого.

— Не совпадает.

— Что?

— Нарезка ствола пистолета Ди Марты со следами на пуле, извлеченной из головы Савастано. В общем, его убили из другого пистолета того же калибра, 7,65.

Очко в пользу Ди Марты.

— Прокурор в курсе?

— Не могу сказать.

Позже зашел попрощаться Ауджелло.

— Не рановато для ужина?

— Сперва зайду домой переодеться.

— И надушиться?

— Само собой. Побрызгаюсь.

— Как называется?

— Парфюм? «Вирилитэ».

— И твоя вирилитэ еще на высотэ?

— Не жалуюсь.

Собирался уже встать и выйти, когда зазвонил прямой городской телефон. Это был Дзито.

— Можно зайти к тебе минут через двадцать?

— Зачем?

— Дашь мне интервью?

— О чем?

— Ты что, ничего не знаешь?

— Нет, а что случилось?

— Томмазео арестовал Ди Марту.

Он чертыхнулся — не из-за ареста, а из-за просьбы об интервью.

Как может он отказать Дзито, ведь тот столько раз его выручал? Но он, возможно, задержится, а Мариан…

— Ладно, но постарайся приехать побыстрее.

Перезвонил прокурору.

— Прокурор Томмазео? Монтальбано. Я узнал, что…

— Да, имеются улики, и весьма серьезные. Оставив его на свободе, мы рискуем подтасовкой доказательств. И потом, он снова может напасть на жену.

— Вы знаете, что эксперты проверили пистолет, конфискованный у Ди Марты, и не…

— Да, они сообщили мне во время допроса. Однако это не меняет общей картины.

— Давай по-быстрому, чтобы успеть вставить в выпуск новостей в полдесятого, — сказал Дзито, входя в кабинет вместе с телеоператором.

— Если управишься за четверть часа, я тебя в лобик поцелую, — ответил Монтальбано.

Через пять минут все было готово.

— Комиссар Монтальбано, спасибо, что согласились дать интервью. Итак, убийца Кармело Савастано пойман. Поздравляем прокурора Томмазео и вас. Быстрая работа.

— Прежде всего я должен уточнить, что ни прокурор Томмазео, ни я не считаем, что Ди Марта выступил непосредственным исполнителем убийства. Он был самое большее его заказчиком.

— Прокурор Томмазео сказал, что мотивом послужила месть. Но больше ничего не захотел говорить.

— Раз прокурор Томмазео на этом остановился, то и я не стану ничего добавлять.

— Но мотив только этот?

— Раз так сказал прокурор Томмазео…

— Поговаривают, что Ди Марта заказал убийство Савастано из ревности.

— Мне нечего добавить по этому поводу.

— Вы допрашивали жену Сальваторе Ди Марты, которая в настоящее время находится в больнице в результате падения?

— Да.

— Можете сказать нам, была ли синьора…

— Нет.

— Но у вас есть конкретные доказательства против него?

— Доказательств пока нет. Веские улики — да.

— Правда, что вы конфисковали личный пистолет Ди Марты?

— Да.

— Говорят, что криминалисты, изучив его, исключили, что он мог служить орудием убийства. Подтверждаете или опровергаете?

— Подтверждаю. Это не орудие убийства. Но я хотел бы напомнить: мы считаем Ди Марту заказчиком убийства, поэтому факт, что его пистолет — не тот, из которого совершено убийство, становится несущественным.

— Так что расследование продолжается в поисках фактического исполнителя убийства?

— Несомненно. Но это как минимум два человека.

— Благодарю, комиссар Монтальбано.

Когда они освободили кабинет, комиссар взглянул на часы. Чертыхнулся: полдевятого уже миновало. Но ему надо было сделать еще одну вещь, которую он считал важной.

Набрал Ауджелло на мобильный.

— Ты где?

— В машине. Еду к Валерии.

— Ты знал, что Томмазео арестовал Ди Марту?

— Да. Слышал в восьмичасовых новостях.

— Хотел тебе сказать, что в половине десятого выйдет мое интервью на «Свободном канале». Понаблюдай за реакцией Валерии.

— Легко. У нее телик постоянно включен.

Он вскочил в машину и помчался в Маринеллу.

Когда открывал дверь, слышал, как звонит телефон.

Успел поднять трубку вовремя.

— Алло! — произнес, отдуваясь.

— Привет, комиссар. На пробежке был?

Звон колоколов, птичьи трели, гитарный перебор, взрывы хлопушек.

В общем, его оглушило той мешаниной.

— Да. Я только приехал. Хочу… хочу, чтобы ты сейчас же дала мне все.

Мариан хихикнула.

— С удовольствием, вот только как?

— Нет, извини, ты не поняла, я хотел сказать, дай мне все свои номера телефонов.

— А у тебя разве нет?

— Нет, и я каждый раз забывал…

— Хорошо. Дам тебе номер мобильного и домашний моих родителей.

Записал на листке.

— Почему ты вчера не позвонила?

— Потом расскажу. Это была глупая затея, и вышло все неправильно.

— Можешь выражаться яснее?

— Сейчас мне надо идти. Можно перезвонить тебе около полуночи?

— Конечно.

— Тогда до скорого, комиссар.

Аппетит у него разыгрался как у волка из сибирских степей.

Завывая про себя, он бросился на поиски добычи — того, что наготовила Аделина. Так дернул за ручку холодильника, чуть с мясом не оторвал.

Можно было возликовать и пропеть благодарственные гимны. На полках сияли, подобно двум солнцам Ван Гога, две миски с едой: рис с артишоками и горошком на первое, тунец в томатном соусе — на второе.

Пока грелся ужин, открыл дверь на веранду. С удивлением заметил, что зарядил мелкий ситничек — невидимая морось, «ассуппавидрано», но холодно не было. Можно ужинать на веранде. Запах моря в дождь ощущался резче. Он вдохнул полной грудью.

Вкусно пах и мокрый песок.

Чуть слышная дробь капелек дождя по крыше веранды — словно далекая музыка, которая…

Да что это с ним?

С чего это он полюбил дождь, который раньше всегда повергал его в мрачное настроение?

Это неизбежные возрастные изменения сделали его таким чувствительным?

Или, что гораздо более вероятно, сказывается «эффект Мариан»?

Он решил не слушать свое интервью по телевизору.

Накрыл на стол, дождался, пока рис как следует разогреется, и вынес миску на веранду.

С аппетитом съел все до последней рисинки и до последней горошинки.

Потом перешел к тунцу, оказав ему те же почести.

Убрал со стола, взял сигареты и пепельницу и снова уселся на веранде.

Решил обойтись без виски, чтобы сохранить ясность мыслей.

Достал из кармана листок с записью телефонных разговоров и стал изучать.

14

Первое, что бросалось в глаза с очевидностью черного пятна на белом листе: ни Валерия, ни Лоредана ни словом не обмолвились про убийство Кармело Савастано.

А ведь не так уж много времени прошло с тех пор, как объявили о том, что труп опознан.

Возможно, они уже обсудили это в разговоре, состоявшемся до начала прослушивания, но выглядело все так, будто девушки избегали упоминать об этом серьезном деле, словно сговорившись молчать о нем.

Что было весьма странно.

Савастано не только долгое время помыкал Лореданой, пребывая в качестве ее жениха, но и устроил (пока не будет доказано обратное) ее ограбление с изнасилованием.

Сам факт, что она теперь в больнице, в некотором смысле был следствием ее близкого знакомства с убитым.

Возможно ли, чтобы из уст девушки не вылетело ни единого словечка о нем — ни проклятий, ни сочувствия? Конец Савастано был ужасен, и у нее должно было вырваться хотя бы «бедняга!» или «он это заслужил!».

Но нет, ничего такого.

А почему Валерия, которая так старалась предстать перед Мими в роли суровой обвинительницы Ди Марты, никак не прокомментировала тот факт, что мужа Лореданы вызывали в комиссариат? Разве она не должна была от души пожелать, чтобы из комиссариата его отправили прямиком в кутузку?

Слишком много умолчаний, слишком.

Потом еще одна, совершенно непонятная вещь.

Эти вопросы Лореданы, ее желание узнать, все ли хорошо, ее нетерпение из-за сидения в больнице без возможности…

Без возможности сделать что?

И ответ Валерии, успокоившей подругу словами, что она еще успеет наверстать упущенное, — он что означает?

Наверстать в чем?

В общем, выходило, что Валерия — единственный посредник между подругой и чем-то, чего Лоредане отчаянно не хватало.

А второй разговор, наверно, лучше вообще не трогать. Он в нем ничего понять не может.

Но тон голоса Валерии, когда она сняла трубку, навел его на кое-какие мысли.

Ее спонтанная реакция была чем-то средним между удивлением и испугом. Вернее, в ее реакции слышалась смесь удивления и испуга.

Она сказала: «Ты с ума сошел», потом запнулась, не закончив фразу, наверняка собиралась сказать: «звонить».

— Ты с ума сошел звонить.

Значит, между тем типом и Валерией был уговор неизвестно с каких пор.

Мужчина должен был на некоторое время воздержаться от звонков. А он не выдержал.

Но ведь Валерия во время звонка была дома одна, как обычно, и никто не мог их подслушать, так почему же она не хотела с ним говорить?

Если б он был лишь любовником, вряд ли у нее возникли бы такие сложности.

Так что он был не любовником.

А тогда кем же?

И кого боялась Валерия? Кто не должен был услышать их разговор?

Муж в дальнем рейсе? Нет, конечно. Лоредана в больнице? Тоже нет.

А тогда кто?

Неужели Валерия догадалась, что телефон поставят на прослушку?

Раз так, это означает, что связь с тем типом представляла для нее угрозу.

Миссия Мими приобретала ключевую важность.

В половине двенадцатого зазвонил телефон. Это была Ливия.

— Ложусь спать. Хотела просто пожелать тебе доброй ночи.

Голос звучал так, будто она простужена.

— Ты здорова?

— Нет.

— У тебя температура?

— Не думаю, я не знаю, такого со мной раньше не бывало.

— А что ты чувствуешь?

— С утра, как проснулась, меня все время тянет поплакать.

Он удивился. У Ливии нечасто на глаза наворачивались слезы.

— И говорить тоже не хочется. Хочется только лечь спать. Сейчас приму снотворное. Прости.

— Это ты меня прости.

Из сердца вырвалось. Это он во всем виноват. Но Ливия неожиданно ответила:

— Тебе не за что извиняться. Ты тут ни при чем, наша нынешняя ситуация ни при чем.

— А тогда из-за чего?

— Я же тебе сказала. Не знаю, не понимаю. Чувствую будто нависшую пустоту, скорую невосполнимую утрату. Мою, личную. Как то ощущение, когда я узнала, что мама неизлечимо больна. Нечто похожее. Но я не хочу тебя огорчать. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответил Монтальбано, чувствуя себя негодяем.

Он и был им. Но сделать ничего не мог.

Взял аппарат, перенес в спальню, помылся, лег.

Лежал на спине, уставясь в потолок; никак не мог перестать думать о Ливии.

Около полуночи телефон зазвонил, и все его мысли, кроме мысли о Мариан, как ветром сдуло.

— Привет, комиссар.

— Привет. Как идут дела с Лариани?

— Что тебе сказать? Сегодня он звонил и сказал, что почти наверняка послезавтра покажет мне картины.

— Будем надеяться, на этот раз так и случится.

— Будем надеяться, потому что тратить вот так целые дни мне…

— Объяснишь, почему ты вчера не позвонила?

Мариан хохотнула.

— Почему ты смеешься?

— Ты иногда напускаешь такой суровый комиссарский тон.

— Я не нарочно…

— Знаю. Ты правда хочешь знать?

— Да.

— Просто я заметила, что после разговора с тобой мне трудно перестать думать о тебе. Чем дальше, тем сильнее. И чем больше я думаю, тем неодолимее желание быть с тобой. И, пока это невозможно, я делаюсь раздражительной, рассеянной или не могу уснуть. Вот я и решила устроить опыт и не стала тебе звонить. И было еще хуже. Вот теперь звоню тебе из Милана. Поверь, я больше не могу, я схожу с ума, сижу тут и не могу…

Как громом поразило.

— Твою ж мать!

Вырвалось.

— Да что это с тобой? — изумилась Мариан.

— Договори, договори!

— Что договорить?

— Ты начала говорить, что больше не можешь, сходишь с ума, сидишь и не можешь…

— Ты свихнулся, да?

— Прошу, умоляю, заклинаю: не можешь сделать что?

Мариан замолчала.

А когда заговорила, ее тон был ледяным и насмешливым.

— Обнять тебя, дурачок. Поцеловать, болван. Заняться с тобой любовью, идиот.

И повесила трубку.

Она использовала те же слова, что и Лоредана!

Неужели Лоредана была в том же положении, что и Мариан?

Но надо было загладить вину.

Перезвонил Мариан на мобильный. Гудки. Набрал номер домашнего телефона. Не отвечают, возможно, выдернули вилку. С четвертой попытки дозвониться на мобильный Мариан наконец ответила.

Убил больше получаса, чтобы помириться.

Наконец Мариан пожелала ему доброй ночи привычно-ласковым любящим тоном.

Комиссар смог спокойно уснуть.

В комиссариате его уже ждали Мими с Фацио.

— Я с докладом, — сказал Ауджелло.

— Цветешь и пахнешь, — отозвался комиссар. — Что это Валерия не выжала из тебя все соки?

— Я пока до этого не дошел.

— А докуда дошел?

— Убедил ее вновь показать товар, чтобы удостовериться в его свежести путем поверхностного ощупывания. Заявил, что безумно влюблен в нее и готов на все.

— Понял. Как она отреагировала на мое интервью?

— Уверен, что после него она и решила дать добро на дегустацию товара. Но когда я попытался перейти от дегустации к покупке, она меня притормозила вопросом, готов ли я ради нее рискнуть по-крупному.

— Так и сказала?

— Этими самыми словами. Рискнуть по-крупному.

— А ты что ответил?

— Что готов за нее жизнь отдать.

— И музыка играла?

— А то! Из ящика.

— Кто знает, что у нее на уме, — вставил Фацио.

— Сегодня после обеда она раскроет карты, — сказал Ауджелло. — Ждет меня к четырем. Дело явно будет долгим.

Собрание закончилось.

— Ай, синьор комиссар! Синьор комиссар!

Когда Катарелла заводил эту песню, было ясно, что речь пойдет о господах начальниках, как он говорил.

— Начальство звонит?

— Так точно. Они на проводе еще!

Монтальбано представил Бонетти-Альдериги эдаким матерым вороном, взгромоздившимся на телефонный провод.

— Переключи на меня.

— Монтальбано?

— Слушаю, господин начальник.

— Можете заскочить ко мне?

— Уже лечу.

Сел в машину, выехал. Обычно, когда его призывал начальник управления, его ждала суровая порка, заслуженная или незаслуженная, так что всю дорогу он старался убедить себя сохранять спокойствие, что бы тот ни сказал.

Начальник сразу его принял.

Ему, видимо, все еще нездоровилось — в лице желтизна, как в том сне, когда он восстал из гроба. И в обхождении вдруг весь такой вежливый.

— Садитесь, дорогой Монтальбано. Как поживаете?

Никогда еще Бонетти-Альдериги не задавал таких вопросов. Или конец света близится?

— Нормально, а вы?

— Пока не очень хорошо, но это пройдет. Я побеспокоил вас, чтобы спросить, есть ли у вас сейчас, помимо дела Савастано, другие расследования.

— Нету.

— Ответьте честно, это расследование может продолжить синьор Ауджелло?

— Разумеется.

— Отлично. Как, возможно, вы уже знаете, синьор Спозито и все сотрудники отдела по борьбе с терроризмом заняты охотой на трех тунисцев, укрывшихся в нашей провинции. Их обвиняют в контрабанде оружием. Местность слишком обширная, и синьор Спозито сегодня утром, прежде чем поехать на подмогу своим людям, зашел ко мне с просьбой о подкреплении. А я не знаю, где его взять. Хватило бы и того, если б вы и двое ваших людей… Вопрос пары дней, не больше.

Начальник был явно не в курсе всех подробностей этой истории.

— Я не против.

— Благодарю вас. Я решил сперва уточнить у вас, прежде чем говорить с синьором Спозито. Уверен, когда я его извещу, синьор Спозито будет очень рад.

Встал, протянул комиссару руку, улыбнулся.

Монтальбано вышел из кабинета совершенно оглушенным, переживая за состояние здоровья «господ начальников».

Решил, раз уж он тут, стоит заодно и своими делами заняться — где два, там и три.

Он спустился в подвал. В кабине двенадцать «Б» Де Никола продолжал щелкать кроссворды.

— Добрый день. Звонки были?

— Да. Один в восемь от мужа, еще один — в полдевятого от какой-то синьоры, собирала пожертвования, а потом, в девять, звонила синьора Бонифачо, говорила с синьорой Ди Марта.

— Я бы хотел прослушать последний разговор, — сказал комиссар, надевая наушники.

— Лореда, радость моя, в котором часу тебя отпустят?

— В полдень.

— Я заеду за тобой на машине. Не могу поверить, что мы снова будем вместе.

— Я тоже. Как здорово! Слушай, только не сердись, ты сказала ему, что меня выписали?

— Нет, не сказала.

— Почему?

— Потому что пока так будет лучше.

— Но я…

— Так будет лучше, говорю тебе. Не заставляй меня повторять сто раз. Про мужа слышала?

— Да. В палате есть телевизор.

— Я познакомилась с одним типом, он может нам пригодиться. Взяла его в оборот.

— Кто он?

— Адвокат. Зовут Диего Крома.

— Как ты сказала?

— Диего Крома.

— По-моему, я его знаю. А почему ты думаешь, что он может нам пригодиться?

— При встрече расскажу. До скорого.

— Мне сходить выпить кофе? — улыбаясь, спросил Де Никола.

Комиссар недоуменно посмотрел на него.

— Этот разговор не будете переписывать?

Монтальбано вспомнил и улыбнулся в ответ:

— Нет, спасибо.

Про арест Ди Марты — ни единого словечка. И эта стена, в которую утыкается Лоредана всякий раз, как хочет выйти с кем-то на связь, а Валерия ей не дает.

В контору не поехал, а сразу направился обедать к Энцо. Потом прогулялся до мола, сел передохнуть на плоский камень. Краб, едва завидев его, скрылся под водой. Должно быть, не в настроении для игр. Видно, и крабам случается встать не с той ноги.

Было очевидно, что на первый план в расследовании убийства Савастано выходила Валерия Бонифачо. Возможно, он допустил ошибку, отдав все дело на откуп Мими. Надо было подключить и Фацио.

Вернулся в контору.

— Ай, синьор комиссар! Синьор Спустито звонил, говорит, если вы ему наисрочнейше перезвоните, то он на месте.

— Катарелла, это часом был не синьор Спозито?

— А я разве не так сказал?

— Ладно, позвони ему и переключи на меня.

— Монтальбано?

— Это я. Начальник сказал, и вот…

— Я потому и звонил. Сказал начальнику, что нет нужды.

— Не понял.

— Я объяснил начальнику — он, видимо, не так понял, — что мне не нужны люди.

— А я кто, лошадь, что ли?

— Монтальбано, мне нужны чернорабочие, а не спецы вроде тебя.

— Понял. Не хочешь, чтобы я под ногами путался.

— Да ладно тебе! И в мыслях…

— Боишься, что мне достанутся лавры поимки?

— Пошел ты знаешь куда! В общем, ты мне не нужен, ясно?

— Куда уж яснее.

Спозито будто заколебался.

— Прости, Монтальбано, но обстоятельства…

— Сам теперь иди в задницу!

Не ожидал от Спозито подобного. И что еще там за обстоятельства?

Но была в этом какая-то неувязка.

Он нарочно его подначивал, но Спозито не повелся.

Собрался было позвонить Бонетти-Альдериги за объяснениями, потом передумал.

Возможно, оно и к лучшему. Зато обойдется без долгих пеших прогулок по сельской местности в жару и в сырость.

А вдруг бы пришлось есть вареную баранину или кровяные колбаски — да он такое и в рот не положит! — в хижине у какого-нибудь овчара.

Вызвал к себе Фацио.

Прочитал ему две записи разговоров, сообщил о звонке, который прослушал утром.

— Что скажешь?

Фацио высказался примерно в том же духе, как думал и он сам, заключив, что Бонифачо замешана в этом деле по уши.

— Тогда дело за тобой, Фацио. Ты мне уже кое-что сообщил про Валерию Бонифачо, но этого слишком мало. Надо покопаться в ее жизни. Разузнать о ней все, что только возможно.

— Будет нелегко, но я постараюсь.

— Начни прямо сейчас.

— Ах да, я хотел вам кое-что сказать. Завтра снова откроют супермаркет Ди Марты.

— А что, его закрывали?

— Да.

— А кто будет вести дела?

— Ди Марта оформил через адвоката общую доверенность на жену.

— У Ди Марты есть еще собственность?

— У него денег как грязи, комиссар. Владеет складами, домами, землей, рыболовецкими судами…

К семи вернулся Ауджелло.

— Есть новости?

— Да. Как я тебе говорил, к четырем поехал к Валерии. Та встретила меня в дезабилье: накинула пеньюар, а под ним одни трусики и лифчик.

— Боевой наряд.

— Вот именно. Но она следит за дозировкой, поэтому в спальню не повела. Мы остались на диване и занимались всем, чем возможно, кроме главной вещи. У нее отличный контроль, всегда успевала меня вовремя остановить.

— Сказала хоть что-то?

— Сальво, поверь мне, она — та еще штучка. Намекнула, что речь идет о пакете, который она мне вручит, но он не для меня. Я спросил, кому его надо отнести, она рассмеялась. Объяснила, что его не надо никому передавать или показывать. А надо незаметно положить в одно место. Если меня застукают, я сильно рискую. Я спросил, что в пакете, а она ответила: лучше мне этого не знать. В общем, я согласился.

— И когда она передаст пакет?

— Сказала, пакета при ней нет. Сегодня вечером принесут.

— Ты будешь у нее ужинать?

— Нет, мы встречаемся завтра в обед. Сегодня после ужина у нее дела.

— Может, как раз пойдет забирать пакет?

— Понятия не имею.

15

Ровно в восемь он вышел из комиссариата и понесся в Маринеллу. Погода позволяла накрыть на веранде. Подошел к холодильнику и застыл.

Не из-за того, что увидел внутри — даже разглядеть толком не успел, — а из-за промелькнувшей в голове мысли.

Где вообще была его голова? И чем были заняты мозги?

Вопросы риторические, ведь он отлично знал, что было на уме и где были мозги: в Милане, рядом с Мариан.

И он совершил оплошность размером с дом, да нет, с целый небоскреб.

Как теперь поправить дело? Есть только один выход. Сделать все самому, лично и персонально.

Тогда надо немедленно предупредить Мариан. Услышав его голос, та изобразила удивление.

— Привет, комиссар. Какими…

— Прости, хотел попрощаться.

— А ты где?

— Дома, но скоро выйду.

— Куда собрался?

— Есть одна ночная работенка.

— Во сколько вернешься?

— Понятия не имею.

— Так, значит, тебе не перезванивать?

— Вряд ли ты меня застанешь.

— Как жаль. Ты спешишь?

— Да.

— Ну тогда до завтра, комиссар.

— До завтра.

Поставил кофе, быстренько переоделся: натянул штаны с кучей карманов, по которым рассовал мобильник, сигареты, книгу, зажигалки, фонарик, фляжку с виски и небольшой термос, наполнив его свежесваренным кофе.

Потом надел охотничью куртку, а на голову — кепку. Через плечо повесил бинокль ночного видения.

Сделал себе пару бутербродов, один с колбасой, второй с сыром (слава богу, Аделина пополнила запасы), прихватил полбутылки вина. Все распихал по карманам куртки.

Вышел, сел в машину и снова поехал в Вигату.

Конечная точка: Виа Палермо, 28.

Валерия Бонифачо сказала Ауджелло две важные вещи: что этим вечером ей передадут пакет и что после ужина ей надо отлучиться из дома.

Самое простое — поставить кого-то за ней следить, чтобы узнать, с кем она встречается. Но он был занят мыслями о Мариан и забыл отдать приказ.

Так что придется ему самому делать то, что он не успел поручить другим.

Виа Палермо словно пролегала в параллельной вселенной: паркуйся где хочешь. Он поставил машину прямо напротив особнячка, на другой стороне улицы. В двух комнатах горел свет, значит, Валерия еще дома.

Достал бутерброд — оказался тот, что с сыром; съел. Однако вместо того чтобы утихнуть, аппетит разыгрался еще сильнее. В итоге бутерброд с колбасой постигла та же участь, что и его собрата. Допил вино, закурил.

Спустя четверть часа — ничего не происходило — он завел мотор и сдал немного назад, встав под фонарем. Оттуда окна комнат видно было хуже, наискосок, но все же разглядеть можно.

Достал книжку, которую прихватил с собой; автора звали Болако, и он ему очень нравился; начал читать при свете фонаря, иногда поднимая глаза — проверить, не изменилось ли что.

В половине двенадцатого свет в окнах погас. Он закрыл книжку, положил на соседнее сиденье и приготовился ехать.

Прошло десять минут, и ничего не случилось. Он засомневался, не пошла ли Валерия спать — в таком случае он только зря потерял время, как говорится, «всю ночь старался, а родилась девочка». А может, она пошла за машиной? Где она ее держит?

Он не мог вспомнить, заглядывал ли на задний двор, чтобы проверить, есть ли гараж.

С параллельной улочки вырулила машина. Было слишком темно, чтобы разглядеть водителя, но, к счастью, мимо промчался другой автомобиль, осветив машину фарами: никаких сомнений, это Валерия.

Она не гнала, так что комиссар спокойно ехал следом. Если бы она спешила, он наверняка не смог бы за ней угнаться. Валерия свернула на шоссе в сторону Монтереале, проехав мимо Маринеллы.

Что там говорил Де Никола? Когда Валерия прервала разговор, звонок шел из Монтереале.

До городка они не дотянули. В полукилометре от первых домов Валерия свернула направо и поехала по проселку. Ночь была почти безлунной. Монтальбано потушил фары и, чертыхаясь, двинул за ней, держась на расстоянии.

Он ничего не мог разглядеть и боялся, что, того и гляди, угодит в канаву или яму.

Вдруг фары машины Валерии потухли. Она остановилась. Было опасно ехать дальше, шум мог ее спугнуть. Он приметил слева родник с каменной поильней для скота, подогнал туда машину. Запер и пошел дальше пешком.

Минут через десять завиднелось что-то белесое. Пустырь перед каменоломней. Машина Валерии стояла там, горели красные огоньки задних фар.

И тут он услышал шуршание колес подъезжавшего автомобиля. Едва успел соскочить с дороги и укрыться за большим деревом.

Вторая машина остановилась у авто Валерии. Та уже вышла; фары полоснули по ней ярким светом. Габаритные огни второй машины остались гореть. Теперь рядом с Валерией стоял мужчина. Здороваться они не стали, а сразу вступили в разговор. Монтальбано слышал голоса, но слов разобрать не мог.

Лиц не разглядеть. Мужчина ростом не меньше метра восьмидесяти. Комиссар направил на них бинокль, но толку от него было мало.

Оставалось лишь на ощупь подойти ближе, стараясь не шуметь. Это оказалось не так просто: дважды он споткнулся о корни, один раз угодил левой ногой в яму с водой, промочив ее по колено. И никакой тебе возможности крепко ругнуться в полный голос.

Наконец до него стали доноситься обрывки фраз — не столько из-за малого расстояния, а скорее потому, что двое собеседников повысили голос.

— Да что ты …бе в голо… брала? — говорил мужчина.

— …годи, послу… — отвечала Валерия.

— Не отдам, даже …чнешь … слезы лить.

— … ты не понима…? Если… полу…, и полиция найдет … Ди Марта …всегда увяз…, а ты … сухим из воды!

— … нет? И вообще, почему … доверя… …кату?

— Я чу…, … можно …

— Чувствуешь? Чувствует она! Какого хрена! И вообще, … в море вы…

— … не верю.

— Говорю — выкинул в море!

В это самое мгновение Монтальбано чихнул.

— Что это? — воскликнула Валерия.

Монтальбано снова чихнул.

Мужчина молча запрыгнул в машину и укатил.

Третье «апчхи». Теперь настала очередь Валерии.

Четырнадцать чихов подряд совершенно его оглушили. Наверно, нюхнул травы, на которую у него аллергия. Или все из-за литра ледяной воды, хлюпавшей в левом ботинке. Хорошо еще, с ним не было никого из ребят, знатно опозорился. Он вернулся к машине и поехал обратно в Маринеллу. Было ясно: мужчина не согласен с планом Валерии. И совершенно не собирается давать ей то, что она хочет. Или не может отдать. Вещь, которая может навсегда подставить Ди Марту. Что это за тип? Возможно, тот самый, с кем Валерия не хотела говорить по телефону?

Кстати о телефоне. Как Валерия сумела вызвонить его и договориться о встрече в каменоломне, не пользуясь ни своим мобильным, ни домашним телефоном?

Первым делом, прибыв в контору, он решил связаться с Де Николой. Задачка была непростой, пришлось поднять на уши кучу народу, но в конце концов ему это удалось.

— Я отвлеку тебя лишь на пару секунд. Бонифачо звонила или ей звонили вчера вечером начиная с половины седьмого?

— По-моему, она звонила всего один раз. Если вы готовы подождать, я схожу проверю.

— Проверь не спеша и скажи, о чем был разговор. Я подожду.

Досчитал до 658.

— Алло!

— Слушаю, Де Никола.

— Бонифачо звонила с городского номера в 18:50 некоей Нине, сказала, что та нужна ей, потому что она пригласила в последнюю минуту людей на ужин, и Нина должна помочь с готовкой. Ей пришлось настаивать, потому что Нине нездоровилось. Еще я хотел сказать, что сегодня в восемь утра у нее был долгий разговор с неким Диего, чей номер мобильного…

— Неважно. Спасибо.

Зачем она звонила Мими в восемь утра? Возможно, это следствие того факта, что мужчина, с которым она встречалась, не согласился с тем, что было у нее на уме.

Важным было то, что причина, по которой она якобы нуждалась в помощи Нины, была надуманной. Не было никакого ужина, так что присутствие Нины служило какой-то иной цели. Возможно, это было зашифрованное послание.

Мими Ауджелло явился в полдесятого; лицо его выражало разочарование.

— Она дала мне отставку, — сказал он, садясь на стул.

— Валерия?

— Позвонила в восемь утра; проговорили полчаса. Сказала, что наш роман подошел к концу, она не готова идти дальше, не хочет обманывать мужа, что она честная женщина… Звучало так убедительно, что порой я верил, что она говорит правду. В общем, уломать ее я был не в силах.

— Мими, очевидно, ты теряешь хватку, раз тебя начинают кидать женщины, — ехидно заметил комиссар.

— Ага, — безутешно кивнул Ауджелло.

— Всем доброго дня, — входя, приветствовал Фацио.

— Слыхал новость? — спросил Монтальбано. — Валерия отказала от места нашему синьору Ауджелло.

— Почему?

Мими собирался было ответить, но комиссар остановил его, подняв руку.

— Я отвечу.

— По мне, так лучше не надо, — сказал Мими.

— Назови причину.

— Снова выставишь меня на посмешище.

— Уверяю, мое объяснение целиком в твою пользу.

— Ну ладно. Говори.

— Валерия порвала с присутствующим здесь донжуаном, потому что ей не передали пакета, который она собиралась ему вручить.

— А ты откуда знаешь? — спросил Мими.

Монтальбано в подробностях рассказал про свое вечернее приключение, умолчав лишь о несущественных деталях вроде приступа чихания.

— Так, значит, она меня кинула, потому что я ей больше не нужен.

— А не потому, что тебя подвели твои мужские достоинства, так что не вешай нос, — сказал Монтальбано.

И продолжил:

— Мими, постарайся вспомнить, Валерия говорила при тебе про некую Нину?

— Про Нину? Никогда, — ответил Ауджелло.

— Возможно, так зовут ее горничную, — задумчиво произнес Фацио.

— Уточни. Что тебе удалось узнать?

— Немного. У этой Валерии, само собой, много знакомых, но подруга одна — Лоредана. Когда она ходит в кино, берет с собой подругу. Если соберется в Монтелузу, купить платье или пару красивых туфель, с ней едет подруга. Они неразлучны, как сиамские близнецы.

— И никаких мужиков?

— Одна пожилая синьора с хорошим зрением — живет в особнячке напротив и с утра до вечера сидит у окна в инвалидном кресле — сообщила, что еще пару месяцев тому назад Валерию трижды в неделю навещал после обеда один мужчина. Но вот уже два месяца, как он там не показывается. Синьора полагает, они крупно поссорились. Последний раз, когда он уходил от Валерии, та высунулась в окно, обзывала его нехорошими словами и кричала, чтоб ноги его больше там не было.

— И сколько ему лет? — спросил Монтальбано.

— Никак не больше двадцати пяти.

— Возможно, любовник, — прокомментировал Ауджелло.

— Я спросил у синьоры, — сказал Фацио. — Она считает, что вряд ли.

— Откуда ей знать? Она что, видит сквозь стены?

— Нет, но иногда Валерия провожала его до машины. И прощались они не как двое любовников — так считает синьора.

— Значит, родственник, — сказал Ауджелло.

— Нету у нее родни. Ни братьев, ни кузенов.

— Меня, — заметил Монтальбано, — больше всего поразила регулярность.

— В каком смысле? — спросил Ауджелло.

— Что он ходил туда трижды в неделю и всегда после обеда. Как будто на условленную встречу.

Помолчал, потом взглянул на Фацио:

— Она и дни назвала?

— Да. Понедельник, среда и пятница.

Ему пришла в голову одна мысль.

— Можешь еще раз ее навестить?

— Да.

— Спроси: когда тот тип приходил к Валерии, была ли у нее и Лоредана? Опиши ее внешность.

Продолжил, обращаясь, к Ауджелло:

— Мими, мне нужна твоя морда кирпичом.

— Я готов.

— Лоредана сегодня утром открывает супермаркет — он был закрыт, пока за ним некому было приглядывать, — и наверняка займет место мужа. Так что теперь с утра и после обеда ей придется торчать там.

— И что?

— Тебе надо к ней наведаться.

— Под каким предлогом?

— Расскажешь, что ты убит горем, что готов на себя руки наложить, что понял — без Валерии ты конченый человек. И будешь умолять ее замолвить за тебя словечко у подруги.

— А если она откажется?

— Если откажется, в любом случае ты завяжешь отношения с Лореданой. Лучше, чем ничего.

— Уже иду.

— Нет, погоди, пусть она сперва освоится. Сходишь поплакаться ей в жилетку часам к четырем, после обеденного перерыва. Увидимся здесь в пять часов. Давайте поднажмем, ребята, возможно, разгадка уже близка.

Едва присев на плоский валун после обеда, он заметил, что у воды в ожидании игры на этот раз топтались двое крабов. Наверно, братья.

У Валерии нет ни брата, ни сестры.

Возможно, два краба — брат и сестра. Как отличить краба-самца от краба-самки?

Пока кидался камушками в крабов, в голове неотвязно крутилась одна мысль.

Кто-то что-то сказал про Валерию. Что-то, чему он тогда не придал значения, а стоило. Вот только никак не получается вспомнить, о чем шла речь.

Фацио и Ауджелло явились ровно в пять.

— Начни ты, Мими.

— Лоредана сразу меня вспомнила. Я поболтал с ней минут десять в кабинете управляющего. Она сказала, что знает про мой роман с Валерией, потому что подруга ей рассказала во всех подробностях. Сказала, что впервые с самого замужества Валерия прониклась чувствами к другому мужчине. Я разыграл коронную сцену, даже пару слезинок выдавил. Она впечатлилась и обещала поговорить с Валерией.

— Как вы условились?

— Она записала номер моего мобильного. Даст мне знать.

— А ты? — спросил Монтальбано у Фацио.

— Переговорил с синьорой. Комиссар, вы попали в точку. Когда тот тип приходил, была и Лоредана.

— Ты спросил, как он выглядит?

— Тот юноша? Да. Сказала, ростом не меньше метра восьмидесяти, и всегда приезжал на одной и той же машине.

— Назвала номерной знак или марку?

— Нет, знак она не разглядела, а в марках ничего не понимает. Сказала только, что машина серебристая.

— Я почти уверен, что той ночью машина была серебристая, — сказал Монтальбано. — И юноша наверняка тот самый, что ходил к ней домой. Если только Валерия не общается исключительно с мужчинами ростом метр восемьдесят.

— Я вот еще что узнал, — продолжил Фацио. — Что ее горничную зовут Нина. Но это не совсем горничная, она была ее кормилицей, когда у матери пропало молоко от расстройства.

— Кто тебе рассказал?

— Единственный торговец овощами на всей Виа Палермо, Нина ходит к нему за покупками.

Эта история про мать Валерии, у которой пропало молоко от расстройства, снова навела Монтальбано на мысль, которая крутилась в голове, пока он сидел на валуне.

Вдруг он вспомнил, что это нечто важное говорил Ауджелло.

— Мими, когда ты мне говорил про первую встречу с Валерией, ты, кажется, сказал, что она поведала тебе историю всей своей жизни.

— Именно.

— Я точно не помню, но вроде бы ты сказал, что она говорила о своей семье?

— Да, что у нее было несчастное детство из-за отца, у которого была любовница, родившая ему сына.

— Вот, точно. Она упомянула, когда он родился — до нее или после?

— Да, четырьмя годами ранее.

— Так значит, у Валерии есть единокровный брат.

— Выходит, что так.

— Она не сказала, отец его признал?

— Нет, не говорила.

Фацио поднялся с места.

— Побегу в отдел регистрации, у нас полетела вся информационная система. Там закрывают в полшестого. Вдруг успею.

16

— Не могу понять, что ты так носишься с этим единокровным братом, — заметил Ауджелло.

— Мими, ясно как день, что Валерия ведет двойную жизнь. Или вернее, есть значительная сторона ее жизни, которую она пока что стремится любой ценой скрывать. Ты согласен?

— Согласен.

— Если бы выгорело дело с тем пакетом, что она собиралась тебе передать, мы бы наверняка смогли что-нибудь узнать. Но поскольку все вышло иначе, чем планировалось, мы так и не знаем ничего про ее темную сторону. Но есть и другие пути. Может быть, они и дальше встречались с этим братом.

Они продолжали говорить о Валерии, пока спустя полчаса не вернулся Фацио — с пустыми руками.

— По книгам записи в Вигате есть только один Бонифачо мужского пола, Витторио, ему пятьдесят лет, и он отец Валерии. Значит, Витторио не признал незаконного сына, и его зарегистрировали под фамилией матери.

— Кстати о матерях. Как зовут мать Валерии? — спросил Монтальбано. — Возможно, через нее…

— Ее звали Агата Тесситоре, но она умерла три года назад.

— Мы в тупике, — прокомментировал Мими.

Однако комиссар ухватил кость и не намеревался ее отпускать.

— Сейчас я пробью один безумный вариант, — сказал он. — Но надо сказать, что один раз у меня уже выгорело.

Набрал номер с прямого телефона и включил громкую связь.

— Алло! — ответил женский голос.

— Адели, Монтальбано это.

— Вы, комиссар? Слушаю. Что случилось?

— Мне нужно кое-что узнать. Ты знакома с пожилой женщиной, которая прибирается в доме одной синьоры по фамилии Бонифачо?

— Нет.

— Эту пожилую женщину вроде как зовут Нина.

— Нина Бонсиньори?

— Фамилии я не знаю.

— Комиссар, я знаю одну старушку, которая покупает рыбу там же, где и я, и всегда говорит про свою хозяйку, все уши мне прожужжала, уж такая она умница, такая красавица… Говорит, она ее вырастила, была ей кормилицей…

В яблочко.

— Та самая!

Продолжил, бросив торжествующий взгляд на Мими и Фацио:

— А хозяйку зовут Валерией?

— Да.

— Когда ты снова увидишь Нину?

— Наверняка, как обычно, завтра утром в половине восьмого, на рыбном рынке.

— Сейчас объясню, что тебе надо у нее спросить, но пусть это выглядит как простое любопытство. Как только она скажет, звони мне в Маринеллу.

— А не подождет это до моего прихода?

— Нет, мне нужно знать сразу.

Повесил трубку и обратился к Фацио.

— Завтра утром, как только узнаю фамилию, позвоню тебе, назову, и ты бегом в отдел регистрации.

В Маринеллу он прибыл чуть раньше половины девятого, и, как только вошел в дом, зазвонил телефон.

— Привет, Сальво.

Это была Ливия. Она говорила медленно, голос звучал будто издалека, приглушенно, ей словно трудно было переводить дыхание.

— Тебе лучше?

— Нет. Хуже. Сегодня даже не смогла выйти на работу. Осталась дома.

— У тебя жар?

— Нету жара. Но он как будто есть.

— Можешь получше объяснить, что ты?..

— Сальво, я живу с ощущением постоянной давящей тревоги. Как ни стараюсь — а я стараюсь, поверь, — не могу найти причины, но тревога не утихает. Как будто со мной вот-вот случится что-то ужасное.

Ему стало страшно жаль ее.

Представил ее одну, непричесанную, с покрасневшими от слез глазами, отрешенно бродящую по комнатам… Слова вылетели из самого сердца:

— Слушай… хочешь, я прилечу в Боккадассе?

— Нет.

— Возможно, я бы мог помочь.

— Нет.

— Но почему?

— Я буду невыносима.

— Но ты же не можешь сидеть вот так, сложа руки!

— Если завтра не полегчает, схожу к кому-нибудь. Обещаю. Теперь пойду спать.

— Желаю тебе заснуть.

— Со снотворным, да. Спокойной ночи.

Он ощущал горечь во рту, на сердце лежал камень.

Сел в кресло и включил телевизор. Дзито вел выпуск новостей.

…сегодня истекает срок подтверждения ареста Сальваторе Ди Марты судьей по предварительному расследованию, синьором Антонио Грассо. Однако судья Грассо запросил продления срока для принятия решения на 48 часов. Законно предположить, что улики, которые прокуратура сочла достаточными для выдачи ордера на задержание, не были признаны столь же убедительными и надежными судьей по предварительному расследованию.

Перейдем к следующей новости. Продолжается охота на трех мигрантов, которые несколько дней назад устроили перестрелку с силами правопорядка в окрестностях Раккадали. Был обнаружен заброшенный дом, где мигранты устроили временное прибежище. Найденные там лоскуты ткани, пропитанные кровью, подтверждают информацию, что один из них серьезно ранен. Синьор Спозито заявил, что круг преследования все более сужается, и их поимка — вопрос лишь нескольких дней.

Только что мы получили информацию, что муниципальный совет…

Стал искать фильм. Аппетит совсем пропал из-за звонка Ливии. Нашел кино про шпионов и посмотрел целиком, хоть ничего и не понял.

Выключил телевизор и пошел посидеть на веранде. Даже виски не хотелось. Ему было тоскливо.

Снова стал думать, как Ливия там одна, в Боккадассе. Жалость, боль, сострадание к ней комком подкатывали к горлу.

Он видел в ней себя, ведь ее снедало то же одиночество, которым страдал и он, пока не появилась Мариан.

Возможно, Ливия правильно сделала, что отказалась от его приезда в Боккадассе: какой из него теперь утешитель? Разве сумел бы он обнять и приласкать ее, как раньше?

Словами? Но его слова не только не будут на высоте, но и прозвучат фальшиво. Потому что нельзя годами жить с человеком, зная его изнутри и снаружи, и не понять, что в этом человеке происходят какие-то перемены. А Ливия, конечно же, заметила эти перемены.

Но на этот раз она не стала реагировать, наоборот, уточнила, что ее боль с этим не связана.

Что же тогда могло с ней случиться? Откуда взялась эта навалившаяся вдруг тревога? Возраст сыграл злую шутку?

Сильнее всего его беспокоило то, что Ливия вовсе не была истеричкой, не впадала в беспричинные депрессии, не страдала буйной фантазией, перепадами настроения, совсем наоборот. Главным ее достоинством была ясность ума и трезвость суждений. Если она сейчас так себя чувствовала, причина наверняка была очень серьезной. И дело может обернуться совсем худо, если не выяснить прежде всего, в чем же эта причина.

Нет, не может он бросить ее в такой момент, это будет двойной подлостью.

Словно подслушав его мысли, позвонила Мариан. Потому что он, пока звонил телефон, был совершенно уверен, что это Мариан. Протянуть руку и ответить оказалось делом нелегким, трубка словно была налита свинцом и весила сто кило.

— Алло, кто… говорит?

— Привет, комиссар, как ты? У тебя странный голос.

— Я… устал. Очень.

— Наверно, утомился вчера ночью.

— Да. Было… тяжело. А у тебя как дела?

— Звонил Лариани, вел себя странно. Сказал, что должен быть очень осторожен с людьми, с которыми ведет дела. Я спросила о причине такой осторожности, он не ответил. Ему нужен еще один день.

— Что ты ему сказала?

— Согласилась подождать. Но я приняла решение. Даю ему срок до завтрашнего вечера. Если не объявится или снова перенесет, обрублю концы.

— Объяснись получше.

— Обрублю концы, прикрою лавочку, брошу все.

— Ты серьезно?

— Конечно серьезно.

— Разве тебе это не выгодно?

— Еще бы не выгодно!

— Тогда зачем бросать, когда ты почти у цели?

— Сальво, ты до сих пор не понял.

— Что?

— Да мне даже одну минуту, всего минуту, быть вдали от тебя, дорогого стоит. А целый день — стоит колоссально много. И я больше не могу продолжать платить. И ни одна на свете причина не может заставить меня продлить это страдание. К черту Педичини, Лариани и всех остальных. Они воры!

— Что ты такое говоришь?

— Да, воры! Они украли у меня частицу счастья. А мое счастье главнее всего остального. Я понятно объяснила?

Прежде чем ответить, ему пришлось переждать пару секунд. Напор Мариан поверг его в полное смятение.

— Ты отлично объяснила, — ответил он наконец.

Но внутри все вертелся вопрос: почему Лариани так поступил?

— Теперь, — продолжила Мариан прежним голосом, — поскольку я более чем убеждена, что до завтра так ничего и не решится, послезавтра утром сяду на самолет и вернусь в Вигату. И вечером мы сможем поужинать вместе.

— Я понимаю твои мотивы, но прошу, подумай, ты ведь почти заключила сделку, днем больше, днем меньше… — произнес Монтальбано-«медлитель».

Мариан повысила голос.

— Сальво, я не позволю, чтобы меня снова обманули, чтобы украли хоть одну минуту жизни с тобой. Можешь ты понять, наконец?! И ты туда же! Даже не надейся: ты теперь мой, сбежать не удастся.

Монтальбано еще ни разу не слышал, чтобы она говорила с такой решимостью.

— Хорошо, — сказал он.

Мариан сменила тон.

— Прости, если… Я была вне себя. Все внутри кипит. Я долго размышляла. Дурой была, что приняла предложение Педичини. Надо было отказаться, даже если бы речь шла об одном дне отлучки.

— Ты успокойся, — сказал Монтальбано. — А то потом глаз не сомкнешь.

— У меня есть средство.

— Слушай, не стоит принимать снотворные, они…

— Я и не собираюсь. Мое снотворное — это ты.

— Я?

— Да, ты мое возбуждающее и мое снотворное. Пожелай мне доброй ночи, как будто я рядом с тобой.

— Доброй ночи, — сказал Монтальбано, и в самом деле желая, чтобы Мариан была рядом.

Было четверть девятого, и он только вышел из душа, как зазвонил телефон.

— Комиссар, Аделина это.

— Что скажешь?

— Я говорила с Ниной Бонсиньори. Как начнет про хозяйку трещать — ничем ее не заткнешь. И кстати, та как раз позвонила ей на мобильник, когда она со мной говорила.

— У Нины есть мобильный?

— Все мы теперь при мобильниках.

— Рассказывай дальше.

— Она сказала, что любовницу отца ее хозяйки Валерии зовут Франческа Лауричелла.

Комиссар нажал отбой и позвонил Фацио.

Когда был готов выходить, набрал номер Ливии. Та отозвалась ватным голосом.

— Который час?

— Девять. Прости, если разбудил.

— Я не спала. Но еще лежу, вставать не хочется. Зачем ты звонишь?

— Узнать, как ты. Волнуюсь.

— Как обычно. Но ты, пожалуйста, не беспокойся. Созвонимся вечером.

Как сжимается сердце при мысли о ней! И как мало у него осталось для нее искренних, душевных, теплых слов!

По пути в комиссариат он всегда проезжал мимо галереи Мариан. В этот раз он заметил, что какой-то урод написал на ставнях слово «воры!» зеленым и красным спреем. Кто знает, почему, это слово напомнило ему, что Мариан назвала так Лариани. Вот бы познакомиться с ним лично. Однако есть способ разузнать об этом типе побольше. Как это он раньше не подумал? Да что за чертовщина творится с его головой!

В конторе его ждали Фацио и Мими.

— Ну что?

Фацио достал из кармана листок. Комиссар его сразу остановил.

— Понимаю, на этот раз персональные данные важны. Только не начинай мне тут четки перебирать. Просто скажи, как зовут этого парня.

— Зовут Розарио Лауричелла, возраст двадцать пять лет, — невозмутимо ответил Фацио, пряча листок в карман.

— Где он живет?

— В Монтереале. Еще скажу, что в удостоверении личности указан рост: метр 81. И еще одна важная вещь.

— Потом скажешь. Сперва позвоню Томмазео, скажу, что мне больше не нужно держать телефоны Валерии и Лореданы на прослушке.

— Погодите, — сказал Фацио. — А вдруг Валерия позвонит этому Розарио?

— Не станет. Я понял, как она выходит с ним на связь.

— Как?

— По мобильному горничной. Как тем вечером, когда она хотела встретиться с ним в каменоломне. А с Лореданой теперь она может просто увидеться.

Созвонился с Томмазео, потом кивнул Фацио, чтобы тот продолжал.

— Комиссар, я с этим Розарио не знаком, но знаю, кто он такой.

— И кто же?

— Он представляет интересы клана Куффаро в Монтереале. Хоть он и молод, ему вполне доверяют.

Монтальбано этого не ожидал. Разинув рот, уставился на Фацио.

Потом опомнился:

— Не может быть, чтобы убийство Савастано было делом рук мафии!

— Почему? — вмешался Ауджелло. — Потому что тебе Гуттадауро сказал? Может, он тебя за дурака держит.

Монтальбано задумчиво покачал головой.

— Нет, — сказал он наконец. — Я уверен, что Гуттадауро говорил искренне.

— А тогда как?

Комиссар молчал. Потом встал, устремив взгляд не на присутствовавших, а в какую-то дальнюю точку, отошел к окну, вернулся, сел и наконец произнес спокойным голосом — остальные двое изумленно смотрели на него:

— Ребята, я все понял.

— Может, и нам объяснишь… — сказал Мими.

— Сразу предупреждаю: у меня нет на руках доказательств, все мои рассуждения основаны на одной только логике. Итак, я исхожу из уверенности, что после свадьбы Лореданы с Ди Мартой Кармело Савастано продолжал докучать девушке, а она не говорила мужу, опасаясь его реакции.

— Он хотел затащить ее в постель? — спросил Мими.

— Возможно. Или, скорее, был не против. Но я убежден, что главным образом он вымогал у нее деньги шантажом. Вероятно, он отдал мужу не весь материал. Помните, Ди Марта сказал, что он хотел заставить ее с кем-то переспать? Может быть, ему это удалось, и Савастано снял на видео. Разумеется, ближайшая подруга, Валерия, была в курсе всех дел. Розарио Лауричелла, единокровный брат Валерии, иногда ее навещал и пересекался там с Лореданой. Кончилось тем, что девушка и Розарио влюбились друг в друга и стали любовниками. Валерия предоставила в их распоряжение одну из комнат, и они встречались трижды в неделю. Однажды Розарио узнал о том, что было между Лореданой и Савастано. Думаю, Валерия ему и сказала.

— Почему Валерия? — спросил Фацио.

— Потому что я считаю ее самой умной в этой компании. Думаю, когда она рассказывала брату, у нее в голове уже был план. Одним махом избавиться и от Савастано и от Ди Марты. За два месяца до того, как привести план в исполнение, Валерия из предосторожности разыгрывает ссору с Розарио и якобы полностью разрывает с ним отношения. Она крайне осмотрительна: зная, что он один из людей Куффаро, для связи с ним пользуется мобильным телефоном своей горничной.

— Я ведь тебе говорил — она та еще штучка! — отметил Мими.

— Перейдем к сути. В тот вечер, когда, прежде чем ехать к Валерии, Лоредана сообщает ей, что у нее в сумочке лежат шестнадцать тысяч евро, та через горничную велит Розарио срочно явиться на Виа Палермо. Тот мчится из Монтереале, оставляет машину на задворках и идет до ее дома пешком, стараясь остаться незамеченным. Пока что его задание — забрать деньги и жестко поиметь Лоредану, чтобы остались заметные следы. Остальное вам известно. В итоге все мы думаем, что так или иначе к делу имеет отношение Савастано, а более всех в это верит Ди Марта, который тем самым станет подозреваемым номер один в планируемом убийстве.

— Переходи ко второй серии, — сказал Мими.

— Лоредана сообщает Валерии, что назвала мужу имя Савастано, та дает сигнал Розарио. Он уже давно вычислил все перемещения Савастано, так что подкараулил его с сообщником поздним вечером у игорного клуба, куда тот частенько наведывался, похитил, вывез за город, пристрелил и поджег машину. Попытался обставить все как дело рук мафии, но ошибся в расчетах: мафия умывает руки.

— А история с пакетом? — спросил Ауджелло.

— Сейчас дойду и до этого. Валерия поняла, что против Ди Марты нет доказательств. Нужно подсунуть нам что-то прямо в руки, но это должно быть «железное» доказательство. Тогда ей приходит в голову забрать у Розарио пистолет, из которого он застрелил Савастано, стереть отпечатки, положить в коробку и передать тебе, Мими.

— А я что должен был с ним сделать?

— Спрятать в офисе Ди Марты в супермаркете, а потом отправить нам анонимное письмо. Мы бы нагрянули с обыском и нашли пистолет. Ди Марта влип бы по полной. Но Розарио не захотел, сказал, что к тому же он выкинул пистолет в море. Думаю, так и есть, он не настолько глуп, чтобы держать пистолет при себе.

— Ты рассказал нам отличный роман, — сказал Ауджелло. — И как нам теперь воплотить его в жизнь?

— В том-то и вся закавыка, — ответил Монтальбано. — Пока что вообще не представляю. Увидимся позже, а сейчас извините, мне нужно позвонить по одному личному вопросу.

Когда Фацио и Мими вышли, он позвонил в управление полиции Милана, представился и сказал, что хочет поговорить с заместителем начальника Аттилио Страццери.

После окончания академии они долго поддерживали дружбу, и он когда-то оказал тому одну большую услугу. А теперь надеялся, что Страццери об этом не забыл.

— Сальво, вот это да, рад слышать! Сколько лет, сколько зим! Как ты?

— Неплохо, а ты?

— Вполне. У тебя вопрос?

— Аттилио, ты часом не дружишь с тем, кто у вас занимается кражами картин, подделкой произведений искусства и тому подобное?

— Еще как дружу. Мы с ним как братья. Он — это я.

Монтальбано вздохнул с облегчением. Со Страццери он мог говорить свободно.

17

— Я бы хотел кое-что узнать об одном торговце произведениями искусства, если ты про него слышал. Зовут Джанфранко Лариани.

Ответа не последовало.

— Алло! — сказал он.

На том конце провода — тишина. Внезапно комиссара накрыл комплекс сироты, он запаниковал и принялся кричать как безумный:

— Алло! Есть кто живой? Алло!

— Ты чего? — отозвался Страццери. — Тут я.

— А чего молчал?

— Потому что не ожидал этого вопроса.

Что в нем было такого неожиданного?

— Так ты его знаешь, да или нет?

— Слушай, Сальво, запиши номер, это мой мобильный. Позвони на него через пять минут.

Записал. Странная реакция Страццери слегка его обескуражила. Набрал номер.

— Монтальбано это.

— Прости, Сальво, я был не один. Теперь могу говорить. Знаю я этого Лариани. Что ты хочешь услышать?

— Надежный ли он тип.

Страццери расхохотался.

— А то как же! Надежней не бывает. Однажды его уже поймали и судили. Потом еще раз. Он переправляет за границу похищенные произведения искусства.

Целый мир с его океанами и континентами и живущими в нем людьми и тварями обрушился на голову Монтальбано. Ледяной пот выступил от корней волос до кончиков пальцев ног. Он хотел заговорить и не мог.

— Алло! Ты еще там? — спросил на этот раз Страццери.

— Да, — с трудом выдавил он. — И как… он это делает?

— Как вывозит? Разными способами. Самый гениальный — два холста друг поверх друга на одной раме. Полотно определенной ценности, разрешенное к вывозу, покрывает украденное, принадлежащее к нашему художественному достоянию.

Почти на девяносто девять процентов полотно, которое он собирается передать Мариан, из таких. Бедняжка, ничего не подозревая, заплатила бы и отвезла картину Педичини, а тот погрузил бы ее на яхту и поминай как звали.

— Мы уже некоторое время его ведем, — продолжил Страццери. — Думаем, он планирует крупное дело. Обычно он работает вместе с сообщником, чья задача — втереться в доверие к торговцу, коллекционеру или владельцу галереи из провинции, а потом…

— Педичини? — рискнул Монтальбано.

Снова тишина в трубке. Не в силах совладать с очередным подкатившим приступом паники, он уже набрал воздуха, чтобы завопить, но тут Страццери заговорил:

— Ну нет! Так дело не пойдет! Дорогой друг и коллега, раз ты решил позвонить мне после нескольких лет молчания и сразу же выложил имена Лариани и Педичини, то я убежден, что тебе есть что сказать. Я сказал тебе то, что ты хотел знать, теперь твоя очередь, выкладывай.

Монтальбано пораскинул мозгами. И мгновенно понял: единственный способ вытащить Мариан из этой передряги — предложить ей действовать заодно со Страццери. В обмен на это он мог попросить друга не афишировать ее имени.

— А если я принесу тебе голову Лариани на серебряном блюде? — спросил он. — Мы можем заключить соглашение?

— Говори, — ответил Страццери.

Комиссар рассказал ему все. Они договорились. В конце разговора Страццери дал ему инструкции.

Он немедленно набрал Мариан.

— Что случилось, Сальво? — встревожилась она.

— Случилось то, что ты чуть не влипла по-крупному. Лариани мошенник и уже сидел в тюрьме.

— О господи!

— Слушай меня внимательно. Сейчас я тебе дам один номер телефона. Это Аттилио Страццери, замначальника полиции Милана и мой надежный друг. Как только положишь трубку, сразу звони ему, будешь делать то, что скажет он. Поняла?

— А со мной что сделают?

У нее дрожал голос, вот-вот расплачется.

— Ничего не сделают, не арестуют и твое имя нигде не всплывет, не волнуйся. Просто тебе нужно встретиться со Страццери и сделать то, что он скажет. Целую. Сразу же звони ему. А мне перезвонишь вечером. Записывай номер.

Продиктовал, велел повторить, повесил трубку. Вроде бы чуть отлегло.

Он почувствовал непреодолимое желание пройтись, чтобы развеять охвативший его испуг. Но сперва заглянул к Фацио.

— Вызови к половине пятого Валерию Бонифачо. И дай знать Ауджелло. Увидимся все втроем в четыре у меня в кабинете.

Оставил машину на парковке и двинулся побродить пешком без определенной цели, куда глаза глядят. Ему никогда раньше не приходилось гулять по городку в это время дня. Он остановился перед витриной самого элегантного бутика мужской одежды во всей Вигате. Пара новых рубашек не помешала бы, но цены на выставленные товары его отпугнули.

Вдруг он очутился перед опущенной ставней галереи с надписью «воры!». Посмотрел.

Если б не эта надпись…

Рядом с ним остановился знакомый муниципальный полицейский.

— Знаете, комиссар? Мы ведь утром его сцапали, этого чудилу, что напачкал тут зеленой краской из баллончика.

— Ах, да? И кто он?

— Один горемыка, совсем умом тронулся. Зовут Эрнесто Ло Вулло. Полгорода перемазал: фасад церкви, памятник погибшим…

— И что с ним будет?

— Или уплатит штраф триста пятьдесят евро, или придется отсидеть пару дней в кутузке. Только где ж ему взять столько денег? Он ведь полный нищеброд, иногда даже милостыню просит.

Комиссар попрощался и рванул в муниципалитет. Узнал, в какой пройти кабинет. На глазах опешившего от изумления сотрудника заплатил штраф, выписав чек на имя Ло Вулло Эрнесто, вышел и продолжил прогулку.

Остановился у витрины магазина, называвшегося «Вигата Электроника». Там стояли компьютеры, разные штуки под названием айпод, айпад, айпид и записывающие устройства, с виду как мобильные телефоны.

Пока их разглядывал, ему пришла в голову идея, как прижать Бонифачо.

Зашел и купил одно устройство. Продавец хотел было объяснить ему принцип действия, но Монтальбано велел тому не утруждаться — все равно он ничего не поймет, даже если объяснять будет сам изобретатель. Коробку брать не стал и положил устройство в карман вместе с инструкцией. Заплатил и решил, что пора пообедать.

У Энцо ел без аппетита. Мыслями он был в Милане, рядом с Мариан.

Он был уверен, что поступил правильно, но пока дело не дойдет до развязки, ни в чем нельзя быть уверенным. Хотел позвонить ей, но боялся помешать своим звонком. Он бы что угодно отдал, чтобы быть с ней рядом в такое время.

Вышел от Энцо часа в три, но по молу гулять не хотелось — уже нагулялся в городе. Вернулся в комиссариат.

Остановился перед Катареллой, достал из кармана приборчик.

— Знаешь, как работает такая штука?

— Наидоскональнейше, синьор комиссар.

— А как прослушивают запись?

— Синьор комиссар, надо или к компутеру подключить, или наушники втыкнуть.

Продавец забыл сказать про наушники.

— Можешь купить пару наушников в магазине «Вигата Электроника»?

Катарелла взглянул на часы:

— Через полчаса откроется.

— Сколько они стоят?

— Тридцати евров хватит. Я вам самые лучшие выберу.

— Чтобы принес не позднее четверти пятого, — велел Монтальбано, протягивая деньги.

Совещание с Ауджелло и Фацио началось ровно в четыре. Он взял слово.

— Слушайте сюда. Я решил устроить ловушку Бонифачо. Для нас это единственный способ заставить ее выдать себя. Ловушка будет в три хода. Ход первый. Валерия приходит и встречает меня и Фацио. Я с ней говорю, а через пять минут делаем второй ход. А именно: ты, Мими, стучишься и заходишь. И я представляю тебя как моего заместителя, синьора Ауджелло. Говорим о пакете. Она скажет, что хотела устроить сюрприз и что в пакете был всего лишь подарок. Тогда я делаю третий ход.

— И что это за ход? — спросил Мими.

— Не скажу.

— Почему?

— Потому что лучше, если твоя реакция будет естественной.

Дверь кабинета распахнулась и с оглушающим грохотом шарахнула по стене.

— Рука соскользнула, — стыдливо оправдывался Катарелла, топчась на пороге.

Фацио посмотрел на него косо, Монтальбано — гневно, а Ауджелло — испепеляюще.

Парализованный всеми этими взглядами, Катарелла не смел шелохнуться; в руках он держал коробочку.

— Заходи.

— На… на… на…

— Положи на стол и иди к себе.

Монтальбано открыл коробочку, достал наушники, вынул из пакета, убрал в ящик стола и выкинул упаковку в корзину для бумаг.

— Это часть ловушки, — объяснил он.

— Хочу точно знать, когда мне заходить, — сказал Ауджелло.

— Мими, как только Катарелла скажет, что пришла Валерия, ты идешь к себе в кабинет, считаешь до пятисот, потом стучишься.

Тут зазвонил телефон.

— Синьор комиссар, тут до вас синьора Бани-печи.

— Это она, пораньше нарисовалась, — сказал Монтальбано.

Мими поспешно убрался.

— Проводи ее.

Валерия явилась во всеоружии. Надушилась, накрасилась, надела платье в обтяжку, сияет улыбкой. Но, хоть и скрывает, наверняка вся извелась из-за вызова в полицию.

— Располагайтесь, синьора, — сказал комиссар.

Валерия примостилась на краешке стула, улыбнулась Фацио. Потом вопросительно взглянула на Монтальбано, слегка склонив голову влево. Воплощенная невинность.

— Как, возможно, вы уже знаете, поскольку судья по предварительному расследованию пока не подтвердил арест Сальваторе Ди Марты, прокурор запросил дополнительное расследование. Не думаю, что мы обнаружим нечто новое, картина уже вполне ясна, но нам приходится выполнять приказы.

Валерия заметно расслабилась и устроилась на стуле поудобнее.

— Я рассказала вам все, что можно было рассказать, — ответила она.

— Нисколько в том не сомневаюсь. Вы были со мной искренни и честны, я отплачу вам тем же. Так что спокойно ответьте на мои вопросы.

— Хорошо.

— Вам знаком некий адвокат Диего Крома?

По телу Валерии пробежала мелкая дрожь, словно от удара током, но она совладала с собой.

— Да, но не вижу, при чем тут…

Словно часы были сверены до секунды, раздался стук в дверь.

— Входите, — отозвался комиссар.

Вошел, улыбаясь, Мими Ауджелло. Удивительно было наблюдать, как резко изменилось выражение лица Валерии. В одно мгновение она нахмурилась и помрачнела. Изо всех сил старалась понять, что означает присутствие адвоката.

— Представляю вам заместителя комиссара синьора Ауджелло, — сказал Монтальбано.

Реакция Валерии застала всех врасплох. Она снова заулыбалась.

— Привет. И зачем ты выдумал себе фальшивое имя? Ты бы все равно мне понравился, хоть ты и коп.

Мими смущенно молчал. Монтальбано не мог про себя не воздать ей должное. Вот это женщина! Потрясающее хладнокровие. С такой надо действовать предельно осмотрительно.

— Скажите, что вы собирались положить в пакет, который планировали передать синьору Ауджелло, чтобы он потом спрятал его в указанном вами месте?

Валерия рассмеялась.

— Да что там могло быть! Цепочка. Я хотела сделать сюрприз Лоредане, чтобы она нашла ее, когда придет в офис супермаркета.

— А почему передумали?

— Потому что я не хотела больше иметь дел с адвокатом Крома, или синьором Ауджелло, не знаю, как его называть. Наши отношения стали носить слишком… интимный характер, и я решила порвать с ним.

Монтальбано предвидел это объяснение. Оставалось перейти к третьему, решающему ходу.

— Синьора, у нас есть сведения, что накануне ночью, после полуночи, вы встречались с мужчиной.

— Да я несколько месяцев никуда не хожу по вечерам!

— Синьора, предупреждаю, уже несколько дней ваши телефоны прослушиваются и…

Валерия и бровью не повела:

— Так дайте мне прослушать тот разговор, где я якобы договариваюсь о встрече с этим…

— Не могу, потому что вы звонили с мобильного своей горничной.

Удар попал в цель, но Валерия и виду не подала. Отбиваться она умеет.

— Вы все сочинили, это неправда. И моя горничная никогда бы не призналась, даже под пыткой.

— Имейте в виду, мы совершенно точно знаем, что вы встречались с мужчиной.

— Пусть даже и так, разве это преступление? Я и с адвокатом Крома встречалась. Правда, адвокат?

— Нет, не преступление. Отнюдь. Но я хочу задать вам один вопрос. Вы помните, почему вам с тем мужчиной пришлось спешно прервать беседу в каменоломне и разъехаться — каждому на своей машине?

— Откуда ж мне помнить, если меня там не было?

— А я вам помогу. Кто-то неподалеку чихнул.

Валерия побледнела. Фацио и Ауджелло удивленно переглянулись.

— И этим кем-то был я. Я чихнул четырнадцать раз подряд. Хотите послушать?

Достал из кармана приборчик и положил на стол. Вынул из ящика наушники и протянул Валерии.

— Перед чиханиями можете также прослушать в записи весь ваш разговор. Вы хотели забрать пистолет, из которого мужчина, следуя разработанному вами плану, убил Кармело Савастано. Собирались положить его в коробку и передать присутствующему здесь синьору Ауджелло, чтобы тот подложил его в офис дирекции супермаркета. А когда бы его обнаружили, Ди Марту бы наверняка осудили.

Валерия не шевельнулась. Обратилась в белую гипсовую статую. Но статую эту все же била мелкая дрожь.

— Разумеется, — продолжал комиссар, — мы вычислили этого мужчину. Его зовут Розарио Лауричелла, он ваш единокровный брат и любовник Лореданы Ди Марты. Вы любезно предоставили им одну из комнат своего дома для свиданий трижды в неделю. В этой комнате и имело место лжеизнасилование Лореданы.

Валерия была как натянутая до предела тетива. Комиссар решил дожать.

— А знаете что? Розарио вам солгал. Сказал, что избавился от пистолета, выкинув его в море, но это неправда. Мы нашли пистолет у него дома два часа назад, когда явились его арестовывать. Перед лицом столь очевидной улики он не выдержал и признался. Сказал, что это вы все организовали. Так что я вас…

Закончить фразу он не успел.

Валерия вскочила с места и, протянув руки с растопыренными пальцами, кинулась на него, пытаясь расцарапать лицо. Монтальбано отшатнулся, Фацио и Ауджелло успели ее перехватить.

— Сволочь! Идиот! Я ему говорила отдать пистолет! Только и знает, что трахаться да убивать! А теперь всех нас подставил!

Она лягалась как мул. Отправила Мими в нокаут, мимолетом засветив прямо по причиндалам.

На шум прибежали Галло и еще один младший полицейский; наконец удалось ее утихомирить.

Когда Валерию вели в изолятор, у нее изо рта шла пена, она ругалась как безумная и обвиняла Лоредану, что та все подстроила.

Фацио, Ауджелло и сам комиссар четверть часа наводили порядок в кабинете после выходки разъяренной фурии.

— Поздравляю, — сказал Ауджелло.

— Такой вопрос, — произнес Фацио. — Я понимаю интерес Лореданы, понимаю интерес Розарио, но не могу понять, в чем был интерес Валерии.

— Если честно, я тоже, — присоединился Ауджелло.

— Для начала, — ответил Монтальбано, — денежный интерес. Если бы Ди Марту посадили, Лоредана фактически стала бы единственной наследницей его состояния. И щедро бы вознаградила подругу, которая придумала гениальный план избавить ее от мужа, сделать богатой и дать возможность наслаждаться жизнью вместе с любовником. И потом, я убежден, чувства Валерии к подруге были скорее похожи на любовь. Она ненавидела Ди Марту лишь за то, что он купил себе Лоредану. Знала, что подруга страдает, будучи замужем за человеком намного старше себя. И чтобы увидеть ее счастливой, была готова на все. Но, думаю, в этом она никогда не признается.

— Кстати, — сказал Фацио. — Когда вы думаете записать ее признание?

— Иди прямо сейчас, — ответил Монтальбано. — И ты с ним, Мими. Если дадим ей время успокоиться и подумать, она может все переиграть. Потом ты, Мими, поедешь к Томмазео, передашь ему признание и получишь два ордера на задержание: на Лоредану и на Розарио Лауричеллу.

— Монтереале не в нашем ведении, — заметил Ауджелло.

— Значит, передашь ордер спецподразделению или дежурной группе, пусть Томмазео решит.

Фацио и Ауджелло вышли. Комиссар взглянул на часы. Половина шестого. Рекорд.

Что сейчас делает Мариан?

Прождал до девяти, нервничая все сильнее. Куда запропастились Мими с Фацио? А вдруг Мариан будет звонить в Маринеллу и не дозвонится?

Может быть, Томмазео углядел какую-то загвоздку?

Первым явился Ауджелло.

— Томмазео вел себя молодцом. Ни минуты не тянул. Сразу выписал два ордера на задержание. Фацио взял на себя арест Лореданы. А я помог дежурной группе.

— Взяли Розарио?

— Нет. Похоже, он подался в бега.

— Этому есть объяснение. Наверняка Валерия ему звякнула с мобильного горничной, сообщить, что ее вызвали в полицию, и он на всякий случай предпочел смыться.

— Поймать его будет делом непростым, — сказал Ауджелло. — Раз он человек Куффаро, те будут его защищать.

— Ты так уверен?

Прибыл Фацио.

— Как все прошло с Лореданой?

— Я застал ее в супермаркете.

— Шум подняла?

— Нет, я не стал говорить, что пришел с ордером на задержание, а сказал, что ее срочно желает видеть прокурор Томмазео. Она вызвала старшую продавщицу, велела проследить за закрытием и поехала со мной. Не думаю, что клиенты вообще заметили. Но у меня было впечатление, что она ждала этого.

— Видимо, Валерия успела позвонить не только Розарио, но и ей.

— Удачный день, — сказал Фацио.

— Да. Спасибо вам. Но теперь, если позволите, я побегу в Маринеллу. Время позднее.

18

На всех парах примчавшись домой, он услышал через дверь, как названивает чертов телефон. Сунул руку в левый карман пиджака, где обычно лежали ключи — их там не оказалось.

Телефон замолк.

Чертыхаясь и потея, обшарил все карманы. Нет ключей.

Телефон снова зазвонил.

Он открыл дверцу машины, заглянул внутрь. Ключей там не было. Наверняка выпали в конторе, когда он доставал из кармана приборчик.

Решил наудачу попробовать попасть в дом через веранду. Спустился на пляж, обогнул дом, поднялся на веранду, подергал балконную дверь. Надежно заперто изнутри.

Телефон, словно издеваясь, вновь принялся трезвонить.

Монтальбано бегом вернулся к машине, сел и понесся в Вигату, так закладывая на поворотах, будто осушил добрую бочку вина. Десять раз на волоске от аварии, четыре раза чудом избежал мордобоя, добрался, запарковался, влетел в контору, и тут его поймал Катарелла.

— Ай, синьор комиссар! Как же ж хорошо, что вы туточки! Матерь божья, я ж вам все звоню и звоню на тилифон!

— Так это ты звонил?

— Точно так.

Он выдохнул: это была не Мариан.

— А зачем?

— Затем, что упредить вас хотел упреждением, что вы ключи тут в конторе забыли.

— Катарелла, прости, но, раз ты знал, что я забыл ключи, как же я мог ответить на домашний телефон?

— Вы уж простите, но откуда мне было знать, что у вас нету возможности ответить?

Монтальбано сдался.

— Ладно, давай сюда ключи, — сказал он.

Попав наконец в дом, он решил не смотреть, что там наготовила Аделина, пока не получит весточку от Мариан.

Пошел посидеть на веранде. Было почти без пяти десять. Решил подождать до десяти и, если Мариан не позвонит, он сам ей наберет.

В это самое время зазвонил телефон. Это была Ливия. Невольно он ощутил легкую досаду.

— Как ты себя чувствуешь? — сразу спросил он.

— Не знаю.

— Что это значит?

— Сальво, как я тебе говорила, меня охватила гнетущая черная тоска, навалилась невыносимым грузом. Потом, к шести вечера, тоска внезапно отпустила.

— О, наконец-то!

— Погоди. На смену ей пришло нечто вроде смирения, словно больше ничего нельзя сделать, как будто то, чего я боялась, произошло, и ничего уже не поправить. И все это сопровождалось чувством невосполнимой утраты, причинявшим огромную боль. Знаешь, таким же, как когда скорбишь по ком-то. Мне оставалось лишь плакать. И я плакала и плакала. Но слезы принесли хоть какое-то утешение.

— И конечно, хоть ты и обещала, к врачу так и не сходила.

— Думаю, в этом больше нет необходимости.

— Что ты такое говоришь! В таком состоянии и не…

— Послушай, Сальво, я чувствую, что справлюсь. С трудом, с болью, но справлюсь. А теперь прощаюсь. Говорить не хочется, устаю. Хочется только лежать пластом на кровати. Созвонимся завтра.

Несмотря на все, он успокоился. В голосе Ливии слышались новые нотки, дававшие надежду.

Было уже десять минут одиннадцатого. Его трясло, ждать больше не было сил, и он сам позвонил Мариан на мобильный.

Нервничал, дважды перепутал номер. С третьего раза наконец попал.

— Мой комиссар, а я как раз тебе звонить собралась.

— Как ты себя чувствуешь?

Заметил, что использовал те же слова, с какими обратился к Ливии.

— Сейчас хорошо. Правда. Ты меня утром так напугал…

— Прости, но…

— Я тебя не упрекаю, Сальво. Наоборот.

— Давай рассказывай.

— Страццери очень обходителен. Сразу сумел к себе расположить.

— Расскажи все от начала до конца.

— Когда я ему позвонила, он предложил встретиться у меня дома, что было очень любезно с его стороны. Попросил рассказать, в мельчайших подробностях, потом немного подумал и велел позвонить Лариани и предъявить ультиматум: или он до шести вечера сообщает что-то определенное, или я полностью выхожу из этого дела.

— А что Лариани?

— Отпустил пару шуточек, прошелся по поводу моего нетерпения, потом сказал, что перезвонит в восемнадцать часов.

— И перезвонил?

— Да. Назначил встречу на 11 утра завтра у него дома. Покажет картину — говорит, нашел, но Страццери считает, что кто-то ее для него припрятал.

— Ты сообщила Страццери?

— Так он ведь был со мной во время разговора!

— И как вы договорились?

— Завтра к одиннадцати буду у Лариани, одна. Если он покажет картину с секретом, Страццери научил, как себя вести, чтобы не вызвать подозрений. Мне надо только нажать на кнопку пейджера, он будет лежать в кармане. И полиция сразу окажется там. Одному из сотрудников поручено сразу меня забрать и вывести.

— А как они потом в суде объяснят твое присутствие?

— Страццери напишет в рапорте, что я — агент под прикрытием и моя личность засекречена.

— Отлично, да?

— По-моему, тоже.

Но Монтальбано сразу засомневался.

— А ты справишься одна с Лариани?

— Справлюсь, не волнуйся.

— Это не опасно для тебя?

— Страццери и его люди будут неподалеку. При малейшем намеке на опасность мне надо лишь нажать на кнопку.

— Слушай, когда тебя уведут, сразу кинь мне сообщение на мобильный.

— Хорошо. Сальво, не бойся, я буду смелой и решительной — лишь бы выбраться из всего этого. И спасибо тебе, мой комиссар, за то, что спас меня. Как тебе вообще пришло в голову, что Лариани — не тот, за кого себя выдает?

Он рассказал ей про надпись на рольставнях.

— А этот Педичини! — воскликнула Мариан. — Выглядел таким респектабельным! И как умело втерся ко мне в доверие! Он ведь выложил кучу денег!

— Очевидно, картина, которую ты бы привезла ему из Милана, бесценна.

Но Мариан уже думала о другом:

— Есть рейс до Палермо завтра в семнадцать часов. Вечером поужинаем вместе? Ты свободен?

— Думаю, да.

— Мой комиссар, не могу дождаться. Я счастлива. А завтра вечером буду еще счастливей. Давай в девять вечера у тебя?

— Отлично.

— Если вдруг задержусь, поклянись, что дождешься?

— Обещаю.

Положив трубку, он направился на кухню, распевая триумфальный марш из «Аиды». Решил сыграть в игру. Закрыть глаза и угадать, что приготовила Аделина, по запаху. Холодильник отдавал запустением. Открыл духовку, и в ноздри сразу полился будоражащий двойной аромат. Он быстро отличил одно от другого: тальятелле с рагу и баклажаны «алла пармиджана». Чего еще и желать от жизни?

Ужинал на веранде, растягивая удовольствие, потому что хотел послушать полуночный выпуск новостей. Когда закончил есть, убрал со стола, включил телевизор и сел в кресло, положив рядом пачку сигарет. Мелькнул хвост рекламного ролика, потом прокрутили заставку теленовостей, и появился Дзито.

Начнем с новости, которую мы получили в конце десятичасового выпуска новостей, потому не успели сообщить вам. Судья по предварительному расследованию синьор Антонио Грассо не подтвердил арест Сальваторе Ди Марты по делу об убийстве Савастано. Одновременно стало известно, что прокурор Томмазео не будет опротестовывать решение судьи, так что Ди Марта был немедленно освобожден. Прокурор Томмазео, однако, счел своим долгом уточнить, что Ди Марта по-прежнему остается в числе подозреваемых. Но уже ясно, что, если дальнейшее расследование не выявит неопровержимых доказательств виновности Ди Марты, с него будут сняты все обвинения и следствие будет отброшено назад.

Еще одна важная новость, которая, однако, пока не получила официального подтверждения. Есть сведения, что охота на трех мигрантов, ведущаяся вот уже несколько дней, частично завершена. Вроде бы двое из них задержаны. Они не отвечают на вопросы, отказываясь сотрудничать со следствием. О третьем соучастнике, который был вооружен автоматом и, как полагают, получил ранение, ничего не известно. Как только у нас будет более определенная информация по этому делу, которое, как мы считаем, имеет свои темные стороны, мы немедленно сообщим нашим телезрителям.

Сегодня в шестнадцать часов произошла авария со смертельным исходом на шоссе…

Он выключил телевизор. Значит, никто еще не в курсе, что расследование по делу об убийстве Савастано закрыто. Ловкач Томмазео сказал, что Ди Марта все еще числится подозреваемым — хитрый ход. Укрывшийся от полиции Розарио может расслабиться и выдать себя.

Ему пришли на ум слова Мими, что того будет трудно поймать, потому что его защищают Куффаро. Но Куффаро еще не знают всей правды. А ведь… Ведь есть способ им сообщить.

Он улыбнулся своей находке. Посмотрел на часы. Двадцать минут первого. Слишком рано. Звонить надо не раньше часа ночи. Послонялся по дому, потом решил принять душ и подготовиться ко сну.

Взялся за телефон в десять минут второго. Набрал номер.

— Алло! Кто это? — раздраженно отозвался заспанный мужской голос.

— Я говорю с адвокатом Гуттадауро?

— Да, а кто это?

— Монтальбано это.

Гуттадауро мгновенно переменил тон:

— Любезнейший комиссар! Чем обязан…

— Вы извините, что звоню в такое время, наверняка я вас разбудил, но поскольку я жду вылета, то и сказал себе, что звонить вам на рассвете будет еще хуже.

— Что вы, какие могут быть извинения! Вы совершенно правильно поступили!

Адвокату до смерти охота было узнать о причине звонка, но он не желал выдавать свое любопытство.

Монтальбано решил стравить немного лески.

— Как поживаете?

— Благодарю, хорошо. А вы?

— Неплохо, вот только несколько дней у меня какой-то неприятный зуд.

Гуттадауро деликатно воздержался от вопроса, где именно у комиссара зудит.

— Вы говорили, что ждете вылета. Куда собираетесь?

— Взял отпуск на пару дней, раз уж дело Савастано закрыто.

— Как закрыто? — пролепетал Гуттадауро. — Ведь, хотя Ди Марту и освободили, он все еще подозреваемый, значит, дело не…

— Адвокат, я удивляюсь, что вы, с вашим опытом!.. Не заставляйте меня повторять: раз я сказал, что дело закрыто, значит, дело закрыто.

— И кто будет убийца?

— Ну нет, адвокат, тайна следствия!

— А вы не могли бы…

— Адвокат, да вы шутите?

— Не буду настаивать. Но тогда…

— Тогда что?

Гуттадауро был на грани срыва:

— Нет, я хотел сказать…

— Говорите, я слушаю.

Монтальбано упивался. Гуттадауро не выдержал:

— Тогда зачем вы позвонили?

— Ах да. Чуть не забыл.

И рассмеялся.

— Почему вы смеетесь? — занервничал Гуттадауро.

— Помните ту историю, которую вы мне рассказали на днях? Про охотника на львов? Так вот, как раз сегодня вечером мне снова ее пересказали, но с важными отличиями.

— И что же это за отличия?

— Ну прежде всего, эти охотники находились в местности, где охота на львов под запретом.

— И что из этого следует?

— Следует то, что охотник-новичок, совсем молодой, родом из Монтереале, недавно примкнувший к компании, а вовсе не какой-то туземец, как было в вашей версии, убил льва по собственному разумению и без ведома остальных охотников, а потом подстроил так, чтобы вина за это убийство легла на его товарищей, а не на него. Я понятно объяснил?

Гуттадауро выдержал паузу, прежде чем ответить. Он старался вникнуть в смысл слов комиссара. Потом до него дошло. И он сказал лишь:

— А.

— Но я понятно объяснил? — переспросил Монтальбано.

— Вы отлично объяснили, — буркнул Гуттадауро.

— Тогда мне ничего не остается, кроме как пожелать вам благодатного сна.

Дело сделано. Наверняка Гуттадауро уже висит на проводе, извещая Куффаро, что Розарио перешел черту. Теперь участь парня предрешена.

Если не сдастся властям, бывшие дружки его пришьют.

Он лег и провалился в сон, едва коснувшись головой подушки.

Звонок телефона вытащил его из бездны небытия. Зажег свет: шесть утра. Пошел отвечать.

— Монтальбано? Это Спозито.

Он удивился. Чего ему надо от него и в такой час?

— Слушаю.

— Можешь собраться за полчаса?

— Могу, но…

— В полседьмого я за тобой заеду.

Гудки. Монтальбано застыл с трубкой в руке. Что произошло? Нет смысла гадать, лучше побыстрее собраться. Он открыл окно. Посмотрел на небо.

Утро намечалось переменчивым и капризным. А значит, и его настроение грозило перепадами.

Он залез под душ. В половине седьмого был готов. Спустя минуту в дверь постучали. Он открыл. Его приветствовал оперуполномоченный. Комиссар вышел, запер дверь, Спозито усадил его рядом с собой на заднем сиденье. Опер сел за руль; они тронулись.

— Что происходит? — спросил Монтальбано.

— Лучше ничего не буду тебе говорить, пока мы не доедем, — ответил Спозито.

Дело касается тунисцев, которых, по слухам, арестовали накануне? А если да, почему Спозито решил его привлечь — после того, как сперва сделал все возможное, чтобы отвадить?

Они съехали с асфальта на раздолбанное шоссе, хоть на трактор пересаживайся, а потом на проселок, такой узкий, что и легковушке тесно; небо сменило бледно-розовый оттенок на серый, потом ненадолго стало мутно-белесым, размыв контуры и затуманив обзор, а потом — тускло-голубым. Монтальбано давно понял, куда они направляются.

— Мы едем в предместье Казуцца?

— Знакомые места? — спросил Спозито.

— Да.

Он был там несколько раз: первый раз — во сне, когда ездил посмотреть на гроб, а второй — в действительности, когда ездил посмотреть на сгоревшую машину с трупом внутри. Что ему на этот раз покажет Спозито?

Когда они прибыли, Монтальбано похолодел.

В том самом месте, где стоял пригрезившийся ему гроб, теперь стоял настоящий — точная копия того, что он видел во сне. Гроб был из самых простых, для бедняков, деревянный, даже лаком не покрыт.

Из-под сдвинутой крышки торчал белый лоскут.

Чуть поодаль — еще одно служебное авто с тремя полицейскими и черная гробовозка. Двое служащих похоронного бюро курили и прогуливались вдоль машины.

Была полная тишина. Монтальбано стиснул зубы. Происходившее было похоже на кошмар. Он вопросительно взглянул на Спозито. Тот участливо положил руку ему на плечо и отвел в сторонку.

— В этом гробу — один из троих тунисцев. Я получил приказ отправить тело в Тунис. Но прежде я хотел, чтобы ты его увидел. Он не был контрабандистом, он был патриотом. Умер в результате раны, полученной в случайной перестрелке с моими людьми. Когда ты его увидишь, поймешь, почему я не хотел, чтобы ты мешался под ногами. Это он узнал тебя тогда с сеновала. Следил за тобой в бинокль.

Лезвие света, полоснувшее его по глазам.

Монтальбано начал смутно догадываться, но ум отказывался понимать. Он не мог сдвинуться с места. Спозито легонько подтолкнул его к гробу.

— Мужайся, — сказал он.

Комиссар наклонился, взялся за ткань указательным и большим пальцем правой руки и потянул. Там оказался вышитый вензель с переплетенными буквами Ф и М.

На глаза навернулись слезы, он рухнул на колени.

Ф и М. Франсуа Мусса. Эти инициалы он сам велел вышить на шести рубашках, которые подарил Франсуа, когда тому исполнился двадцать один год. Последний раз, когда он его обнимал.

— Хочешь его увидеть? — шепнул на ухо Спозито.

— Нет.

Он предпочитал, чтобы последним, что он будет помнить о Франсуа, остался тот луч света, что на долю секунды их соединил.

А если он захочет иногда повспоминать, ему хватит и того раза, когда десятилетний мальчуган сбежал из его дома в Маринелле. Ливия, привязавшаяся к нему как к собственному сыну, забила тревогу, и Монтальбано понесся на пляж, догнал и остановил его. У них состоялся разговор. Франсуа хотел вернуть мать, Кариму, но та была мертва, и комиссар рассказал, что и сам остался без матери, когда был еще младше, чем Франсуа, поделился с ним таким сокровенным, о чем не говорил никому, даже Ливии. С тех пор они понимали друг друга.

Потом, спустя годы, пришла отчужденность, связь прервалась…

Ему нечего было делать или говорить возле этого гроба. Встал, опершись на руку Спозито.

— Можешь отвезти меня назад?

— Разумеется.

— А Паскуано уже был?

— Да.

— Смог установить время смерти?

— Приблизительно вчера в шесть вечера.

— Спасибо за все, — сказал Монтальбано, садясь в машину.

Шесть. Потом, к шести вечера, тоска внезапно отпустила, на смену ей пришло нечто вроде смирения, словно больше ничего нельзя сделать…

Ливия, сама того не ведая, переживала агонию и смерть Франсуа душой и телом, словно смерть рожденного ею сына. Того самого, которого он из эгоизма, из безответственности не захотел усыновить. Как тогда страдала Ливия… Но он остался непоколебим.

Теперь он наконец понял, что должен сделать. Своей смертью Франсуа соединил его с Ливией, а Ливию — с ним, теснее, чем узами брака.

Прибыв в Маринеллу, он позвонил в управление и попросил десять дней отпуска. У него их накопилось порядочно, так что комиссара охотно отпустили. Потом забронировал место на ближайший рейс до Генуи, в два пополудни.

Наконец позвонил Фацио, сказал, что Ливии нездоровится и он проведет несколько дней с ней. Посидел на веранде, выкурил несколько сигарет подряд, думая о Франсуа. Потом встал, вытер глаза рукавом и пошел не спеша укладывать чемодан.

Тем же вечером, в девять, Мариан долго стучалась в дверь — она не знала, что эта дверь для нее уже не откроется никогда.

От автора

Этот роман — чистая выдумка. Следовательно, имена персонажей и ситуации не могут и не должны соответствовать именам реальных людей и ситуациям, в которых они оказывались на протяжении своей жизни. Несмотря на это предупреждение, которое я неустанно повторяю в конце каждого своего романа, иногда все же появляются люди, полагающие, что узнали себя в одном из персонажей, порой даже с угрозами обратиться в суд. Возможно, их не устраивает собственная действительность.

А. К.