Швейцарский счет бесплатное чтение

Елена Саулите
Швейцарский счет

Глава первая

Ослепительное сияние девственно-белого снега и оглушительная, неземная тишина… Склоны альпийских ледников, похожие на гигантские пасхальные куличи, безмятежно покоились под куполом холодной голубой бесконечности. Желтые лучи зимнего солнца едва ощутимо грели оконное стекло, Алиса потрогала его кончиками пальцев и недоуменно покачала головой.

– Солнце в ледяной пустыне – обалдеть, – прошептала она.

Не в силах оторваться от завораживающей картины ледяной вечности, Алиса приникла лбом к прохладному окну и замерла в благоговейном восхищении.

Швейцария. Гриндельвальд. Бескрайние снежные просторы и полное безлюдье, будто Алису занесло на край света. А ведь в ста километрах от их уютного шале – Берн и международный аэропорт, откуда они с Марком добирались в умопомрачительном лимузине с диванами, баром и спутниковым телевидением.

– Можно было на поезде, – рассуждал Марк, развалившись на мягкой сливочной коже заднего сиденья. – Но мне хотелось тебя побаловать.

Последние полтора месяца Алисе с трудом верилось в происходящее. Она– обыкновенная девятнадцатилетняя девчонка, чьим главным жизненным достижением был титул «Мисс Тверь-1993», она и Венеция, она и Париж, она и элитный курорт Гриндельвальд, она и сын одного из богатейших людей мира Лейба Фридмана. Она – жена его сына! Чудесный сон. Рождественская сказка про Золушку. А вот, поди ж, ты… Алиса сильно ущипнула себя за ухо, чтобы проверить, не сон ли это в самом деле, зашипела от боли, но все осталось на своих местах – и худощавое тело Марка, разметавшееся на синих шелковых простынях, и далекие пестрые крыши Гриндельвальда, и приближающееся Рождество с подарками, которых Алиса ждала с замиранием сердца. Марк обещал подарить ей нечто, о чем она и мечтать не могла. Так и сказал:

– Ты в обморок упадешь, готовься.

Зеленые, как альпийские луга, глаза Алисы молили:

– Скажи. Не мучай.

Но он только тихо смеялся, нежно целуя ее прозрачные пальцы:

– Нет, нет, Лиса, – так он прозвал ее с первого дня знакомства, – не могу. Это сюрприз.

Сверкающий ореол далекой вершины Шильтхорн, самой высокой горы Гриндельвальда, притягивал взгляд. Марк, теша эго всезнайки, любил блеснуть эрудицией и рассказывал Алисе о Швейцарии много занимательного. К примеру, он знал, что здесь в Гриндельвальде проложена самая высокогорная железнодорожная ветка в мире, и ведет она к перевалу Юнгфрауйох.

– А на перевале расположена самая крупная в Европе звездная обсерватория, оснащенная мощнейшим телескопом, – с гордостью продолжал он. Он так расхвастался, что Алиса не удержалась и уколола:

– Ты говоришь так, будто сам ее построил.

– Какие мои годы! Еще и не такое построю. И знаешь, как назову?

– Ну?

– Лиса!

– Дурашка ты, – звонко хохотала Алиса.

Боже, вот она Швейцария! Страна банков, лучших в мире часов, вкуснейшего шоколада и чудес. И Алиса. Алиса в стране чудес! Невероятно! Дух захватывает!

Алиса лихо крутанулась на одной ноге и взвизгнула от восторга, опомнившись, испуганно прикрыла рот ладошкой и оглянулась на, мерно посапывающего Марка, он зашевелился было, но тут же затих. Алиса решила не будить новобрачного, они были женаты всего-то шесть дней, потихоньку оделась и на цыпочках вышла из комнаты. Шале было в два этажа, на первом – кухня и столовая, на втором – две небольшие спальни.

Снизу доносился звон тарелок, домовитое шкворчание масла на сковороде, и монотонное шарканье прислуги. В воздухе витал терпкий, ни с чем несравнимый аромат свежемолотого кофе. Ингрид, мужеподобная женщина неопределенного возраста с топорным лицом и большими жилистыми руками, приходила в восемь часов утра, готовила, убиралась в доме, подавала на стол, а в пять вечера с поистине швейцарской точностью удалялась. Жила она в соседней деревушке Лаутербрюннен, что раскинулась у подножия Шильтхорн в четырех километрах от их шале. Обыкновенно Ингрид перемещалась на мотосанях. Алису от души забавляло, когда крупная, похожая на гренадера, Ингрид в пуховой куртке, высоких теплых ботинках, замотанная в шерстяную шаль по самые глаза, седлала своего механического коня и включала зажигание. Два-три коротких чиха двигателя, и она срывалась с места, бешено несясь по ледяной пустыне и взметая за собой столб радужной снежной пыли. Деревенская крестьянка верхом на мотосанях была предметом их с Марком постоянных шуток.

Сбежав по узкой деревянной лестнице, Алиса заглянула в кухню. Возившаяся с тестом для круассанов, Ингрид обернулась и приветственно кивнула, ее выцветшие серо-голубые глаза неодобрительно уставились на полураздетую Алису. Громко чихнув, женщина утерлась тыльной стороной ладони и громко заговорила по-французски, тыча узловатым, испачканным мукой пальцем в окно. Алиса озадаченно уставилась на женщину, потом перевела взгляд на окно и радостно улыбнулась:

– Бонжур, Ингрид. Погода манифик. Шарман, – попыталась она выразить свою мысль на смеси русского и французского.

Швейцарка сердито кивнула, и ее длинные прямые, точно проволока, волосы упали на лицо. Большего она от Алисы и не ждала. Бернский кантон, один из двадцати шести кантонов Швейцарии разговаривал преимущественно по-немецки, Ингрид была одной из немногих в деревне, кто говорил на французском. А чего ждать от русских? Слава богу, хоть понимают!

В ожидании завтрака, Алиса решила прогуляться по окрестностям. Она проворно забралась в пухлый лыжный костюм, собрала длинные волосы в пучок, натянула вязаную шапку с помпоном и, махнув Ингрид рукой, отправилась на прогулку. Выйдя на улицу, невольно зажмурилась, солнце – яростное, неудержимое – слепило глаза. Алиса вспомнила прошлогоднюю телепередачу, где ученые объявили, что обнаружили трещину на солнце. «Оно, светило, – авторитетно вещал седой академик с экрана, – грозит взорваться в любой момент, и шансов спастись нет. Апокалипсис на пороге!». Тогда, сидя на шестиметровой кухне крохотной квартирки, девушка злорадно потирала руки: «Ага! Значит, судный день грядет, где все будут равны: и бедные и богатые! Так оно! Солнце не купишь. Значит, всем конец! И вам, господа олигархи, тоже! А то плавают, гады, в нефтяных бассейнах и думают, что сам черт им не брат!».То, что ей, Алисе Вересаевой, в этом случае тоже крышка, девушке тогда в голову не пришло. Уж очень устала от нищенской жизни на копеечную зарплату мамы – рядовой школьной учительницы. Жили они вдвоем, отец бросил семью, когда Алисе было два года, и больше в их жизни никак не проявлялся. Типичная российская ситуация. Росла она обыкновенной девчушкой, веселой, послушной, хорошо училась – у мамы учительницы не забалуешь, когда ей исполнилось четырнадцать и начался период полового созревания, она с удивлением обнаружила, что все окрестные мальчишки, парни и даже мужчины постарше не сводят с нее восторженных глаз и откровенно робеют в ее присутствии. К пятнадцати она уже прекрасно сознавала силу своей привлекательности, эту безграничную «мягкую власть» над противоположным полом. Всеобщее поклонение вскружило ей голову. Несмотря на то, что они с мамой продолжали экономить каждую копейку (даже колготки в морозилку клали, чтобы дольше носились), вообразившая себя Ким Бесинджер, Алиса сделалась нагловатой и высокомерной, частенько обижала мать, хотя видела, как та тянет из себя последние жилы, чтобы заработать. Но денег постоянно не хватало, за три дня до зарплаты они всегда ели «голые» макароны без масла. Тяжело было. Ох тяжело. Теперь, когда колесо фортуны совершило магический оборот, и она очутилась в клане олигархов, ее радикалистские взгляды съежились, полиняли и плавно трансформировались в широкие демократические, а если называть вещи своими именами, то попросту ханжески «мимикрировали». Алиса поежилась, в столь счастливый момент думать о социальной несправедливости, глобальных катастрофах и собственном меркантилизме и малодушии не хотелось. Она досадливо отмахнулась от непрошеных воспоминаний и поспешила в сторону темнеющих справа въездных ворот. Мерзлый снег обиженно визжал под ногами, солнце слепило, морозный воздух обжигал ноздри.

Выйдя за пределы усадьбы, Алиса осмотрелась – узкая, извилистая, уходящая вдаль дорога, и ни души вокруг. Только обглоданные ветрами заиндевелые деревья по обочинам. Холодно и стерильно как в операционной.

«Жутковато как-то», – подумала она и, немного потоптавшись, двинулась в сторону видневшейся впереди Шильтхорн.

– Туда. Там канатки, лыжи, люди, – вполголоса приговаривала она на ходу. – Там жизнь.

Добравшись до ближайшего дерева, девушка остановилась. Старый заледеневший вяз тянул скрюченные пальцы ветвей к равнодушному зимнему солнцу, будто моля о благодатном тепле. Алиса подошла к дереву, обняла покрытый изморозью ствол руками и пожалела старика:

– Потерпи, дедушка. Через пару месяцев оттаешь, согреешься и оживешь. Молодые листочки будут шептаться в твоей кроне под дуновение летнего ветерка. У тебя все будет хорошо. Как у меня. Не веришь? Правда-правда, – Алиса запрокинула голову и вгляделась в искореженные временем сучья. – Еще три месяца назад я думала, что пропадаю, а теперь… – и она зажмурилась от внезапно накатившего счастья.

Все началось три месяца назад. Хмурым октябрьским утром после очередного неудачного кастинга, на котором ей посоветовали не выщипывать брови, покрасить волосы и набрать два килограмма, Алиса понуро вышла из дверей модельного агентства «Евростиль» на Кузнецком мосту и медленно побрела в сторону метро. Два месяца бесплодных скитаний по московским агентствам и житья на съемной квартире в Перово у глуховатой старушки Аиды Степановны истощили ее как морально, так и материально. В беготне по бесчисленным модельным заведениям и ночным клубам сияющая мечта о головокружительной карьере модели потускнела и поистерлась, работа не находилась, а вместе с копившимися неудачами росла и неуверенность в себе. Неласковая московская жизнь спеси здорово поубавила, зато научила держать удар. Возвращаться домой к маме с ее оскорбительной учительской зарплатой и доисторическими взглядами на жизнь не улыбалось. И она не сдавалась. По утрам, разглядывая себя в зеркале, Алиса видела бледное худое лицо и огромные, полные щенячьей тоски глаза, обведенные фиолетовыми кругами.

– Зато экономия на косметике. Никакие тени не нужны, – вяло шутила она, собираясь в очередной поход.

– Избегалась совсем, – качала головой жалостливая хозяйка квартиры Аида Степановна. – Иди официанткой в «Колизей», хоть кормить будут бесплатно.

«Колизеем» называлось претенциозное кафе на углу их улицы, хозяин заведения Тофик давно заприметил красивую худышку и при каждой встрече предлагал ей работу на «взаимовыгодных условиях». Об истинной подоплеке «взаимовыгодных условий» Алиса догадывалась, потому вежливо, но твердо отклоняла предложения кавказца.

На улице сеял мерзкий холодный дождь, зонта у девушки не было, но расстроенная Алиса не чувствовала ни резких порывов октябрьского ветра, ни онемевших от ледяного дождя пальцев, она понуро плелась по мостовой, то и дело оступаясь в лужи. Уныние и обреченность, пустота и растерянность царили в неокрепшей душе девятнадцатилетней девочки. Неумолимый, жестокий город сдавил ее бетонными челюстями, грозя раздавить.

– Смотри не подавись! – с неожиданной силой пригрозила ему Алиса. – Выживу я. Все равно выживу.

– Здравствуйте, Алиса, – низкий с хрипотцой голос, прозвучавший за спиной, заставил ее вздрогнуть и обернуться.

За спиной никого не оказалось, а в метре от нее на проезжей части застыло длинное блестящее тело черного лимузина с тонированными стеклами. Алиса растерянно захлопала глазами, силясь сообразить, не послышалось ли ей.

– Подойдите, Алиса. Я здесь, в машине, – в голосе зазвучали нотки раздражения.

Похоже, обладатель голоса был человеком властным и привык к безоговорочному подчинению.

Алиса наконец сообразила, что голос доносится из крокодилоподобного авто, так как одно из окон оказалось приспущено, именно оттуда с ней и разговаривали. Она осторожно двинулась к машине, раскисшие от сырости сапоги предательски чавкали, отчего Алиса чувствовала себя еще более жалкой.

– Смелее, – скомандовал голос.

Остановившись напротив узкой щели мрачно поблескивающего стекла, она вопросительно уставилась в темное чрево автомобиля, что-то зажужжало, и стекло опустилось ниже, на нее в упор смотрел лысеющий холеный мужчина в очках без оправы. На вид ему было около шестидесяти.

– Вы Алиса Вересаева? – уточнил он, скептически глядя на съежившуюся под дождем девушку.

– Да, – пролепетала Алиса, от волнения глубже засовывая руки в карманы короткой куртки.

– Садитесь в машину, – приказал мужчина и распахнул перед ней, похожую на въездные ворота, дверь автомобиля.

Алиса попятилась, испуганно мотая мокрой головой.

– Садитесь, я сказал. У меня к вам деловое предложение,– приказал мужчина и повелительным жестом указал на диван напротив.

Трясясь от страха, абсолютно не сознавая, что делает, она послушно забралась в необъятный салон и буквально утонула в мягкой коже заднего сиденья.

– Домой, – бросил мужчина водителю и повернулся к Алисе.

– К кому домой? – затравленно озираясь, испуганно пролепетала Алиса.

Мужчина не ответил, с минуту он придирчиво оглядывал ее с ног до головы, его небольшие черные глаза прожигали насквозь. Алиса ежилась под его проницательным взглядом, все плотнее вжимаясь в мягкое кресло. Наконец, очевидно, удовлетворенный первоначальным осмотром, он улыбнулся и неожиданно подмигнул перепуганной девушке:

– Лейб Афроимович Фридман. Банковская сеть «Фридман групп». Если это вам о чем-нибудь говорит, – в маленьких жгучих глазках мелькнула откровенная насмешка.

– О-ч-чень приятно, – заикаясь, пробормотала Алиса.

Она естественно и представления не имела о «Фридман групп», но магическое слово «банк» произвело на нее необходимое впечатление.

– И ничего вам неприятно, – оборвал ее Фридман, доставая сигареты. – Скорее, страшно, так? Курите? – поинтересовался он, протягивая золотой портсигар.

Алиса коротко кивнула и, не сводя глаз с холеного господина напротив, взяла длинную коричневую сигарету.

– Зря. Табак и красота – вещи полярные, – не без сарказма заметил банкир и глубоко затянулся. Продольные морщины на его щеках прорезались еще глубже. – Вас, Алиса, интересует, куда я вас везу, а главное, зачем? – продолжал томить девушку банкир. – Что ж, извольте. Я изложу вам суть. Все дело в моем сыне. Его зовут Марк. Он видел вас в «Метелице» на прошлой неделе, вы ему понравились. Запали в душу, как говорится. Я разыскал вас по его настойчивой просьбе и теперь везу к нему. У него сегодня день рождения, – добавил банкир, нехорошо улыбаясь.

От растерянности Алиса выронила из рук сигарету, ее точно ледяной водой окатили, нижняя губа задрожала, глаза наполнились слезами, девушка резко выпрямилась и закричала тонким срывающимся голосом:

– Остановите машину! Я никуда с вами не поеду! Сейчас же остановите!

Видя, что Фридман на крик не реагирует, она соскочила с места и забарабанила кулаками в стекло, за которым виднелась широкая спина водителя. Тот даже не обернулся.

– А ты молодец, – выдержав паузу, снова заговорил мужчина. – Проверку прошла, с проституцией не дружишь. Во всяком случае, пока. Ну- ну, детка, успокойся, – сбавил тон финансист. – Не нужно так волноваться. Дослушай. Я еще не закончил, – в голосе вновь зазвучали властные нотки. – Паника, знаешь ли, советчик плохой. Марк серьезно болен. У него лимфосаркома. Доктора говорят, остался год, может чуть меньше. Его мать умерла год назад от обширного инфаркта, не смогла пережить известия о близкой смерти сына. Ему очень одиноко. Старых друзей он не выносит. Они напоминают ему о прошлом, когда он был здоров и беспечен. Завидует парень здоровым баловням судьбы. На профессиональных сиделок у него аллергия, мы поменяли не меньше трех десятков за последние полгода. Словом, моему сыну нужен друг, жилетка и медсестра в одном лице. Он увидел тебя неделю назад в клубе и с тех пор говорит только о тебе, Алиса. Говорит, ты классно танцуешь. На секс он не способен, можешь не опасаться. Словом, я работу тебе предлагаю. Не пыльную. Две с половиной штуки баксов в месяц и на всем готовом. Если приживешься, то через полгода поговорим о надбавке. Согласна?

Озадаченная услышанным Алиса притихла, по-ученически сложив руки на коленях и недоверчиво поглядывая на банкира. Фридман достал из портсигара следующую сигарету, щелкнул золотой зажигалкой, неторопливо открыл бар, густонаселенный разнокалиберными бутылками, вынул оттуда початый виски и два бокала, плеснул на донышко каждого по глотку, один протянул девушке. Алиса послушно взяла и, не глядя на Фридмана, еле слышно пролепетала:

– А вы не обманываете?

– Я работу тебе предлагаю. Хорошо оплачиваемую работу. Или ты завалена предложениями? – ядовито заметил финансист, делая вид, будто не слышал вопроса.

Алиса машинально кивнула и сжала в ладонях стакан с такой силой, что он чудом не треснул.

– Вот и прекрасно! Выпьем за успех нашего предприятия, госпожа Вересаева!

Фридман опрокинул виски в рот. Алиса последовала его примеру, рот обожгло, но уже через минуту взвинченные нервы размякли, точно масло на солнцепеке, исчезла противная дрожь в пальцах, и Алиса робко улыбнулась работодателю.

Автомобиль выехал из города, за заплаканным стеклом замелькали деревья, деревеньки, коттеджные поселки, под действием виски и дождя, чуть слышно шуршавшего по крыше машины, Алиса окончательно расслабилась и незаметно для себя задремала. Проснулась, когда автомобиль затормозил перед огромным двухэтажным особняком в викторианском стиле, украшенным многочисленными башенками, балкончиками и балюстрадами. Дом располагался на небольшом пригорке, отчего возникало ощущение, что он реет над ухоженным садом и громадным лиственным парком. С красно-коричневой крышей, островерхими башнями и стенами, окрашенными в теплый песочный цвет, он будто сошел с полотен Гейнсборо.

Алиса была подавлена. В просторном, отделанном каррарским мрамором и бронзой холле их встретила миловидная светловолосая женщина в белом крахмальном передничке, она почтительно поздоровалась и забрала у вошедших верхнюю одежду. Они поднялись по широкой кованой лестнице, по обеим сторонам которой на разной высоте парили объемные люстры муранского стекла. Вошли в просторную гостиную, декорированную в изысканных жемчужно-перламутровых тонах, где резная мебель из беленого дуба, инкрустированная все тем же перламутром, была такой изящной, что казалась игрушечной. Красивое сочетание полированного бежевого и коричневого мрамора на полу, картина украшенная камнями Сваровски, ниши с антикварными статуэтками и полупрозрачный матовый потолок с вензелями– все поражало утонченным вкусом и безумной роскошью.

На широком, обитом бледным кремовым шелком диване сидел большеглазый изможденный молодой человек в джинсовой футболке и черной бандане, он читал. Увидев вошедших, отложил книгу и пошел навстречу. Алиса стушевалась и, спрятавшись за спину банкира, продолжала исподволь разглядывать окружавшее ее великолепие. Справа в углу красовался большой камин, украшенный бронзой и пепельно-розовым в тонких коричневых прожилках натуральным ониксом. О! Дверные ручки литого серебра! Да, это же настоящий дворец! Неожиданно вспомнился ожидавший королевской аудиенции, очень храбрый и очень бедный д’Артаньян. Мысль о том, что она подобно знаменитому мушкетеру удостоилась чести быть представленной ко двору, рассмешила ее, не удержавшись, она прыснула в кулачок. Мужчины разом обернулись и вопросительно посмотрели на девушку.

– Извините, нервное – оправдалась Алиса, – чувствую себя как в Эрмитаже.

Молодой человек заразительно расхохотался. Возникшая было неловкость мгновенно улетучилась, и банкир, похлопав сына по плечу, сказал:

– В общем, подругу я тебе привез. Как обещал. С днем рождения, сынок. Ну, да некогда мне с вами хихикать. Через час встреча с членами правления. Извини. Дальше разбирайся сам, – с этими словами он вышел из зала.

Когда они остались одни, молодой человек осторожно приблизился к девушке и попытался взять ее за руку, но почувствовав, как Алиса вздрогнула, отшатнулся и с горечью сказал:

– Да не бойся ты. Я не опасен. Химическая кастрация, знаешь ли. Самый унизительный из всех медицинских терминов.

Так все и началось. Алиса поселилась в загородной резиденции Фридманов, следила за тем, чтобы Марк вовремя принимал лекарства, болтовней вытаскивала его из депрессий, сопровождала в частых медицинских и редких увеселительных мероприятиях. По большей части это были «Ленком», «Современник», реже Театр сатиры, читала ему на ночь Кафку и Пруста, совершенно не понимая ни того, ни другого и откровенно этим возмущаясь.

Девушку поселили в комнате рядом с Марком.

– Чтобы всегда под рукой была, мало ли что, – заявил Фридман-старший, распахивая перед ней дверь в просторную светлую комнату, стены которой были обиты палевым гобеленом с изображениями пасторальных сцен.

Мебель цвета слоновой кости в стиле Людовика XIV, удобный зеркальный шкаф во всю стену – дорого и очень по-девичьи.

Фридман позаботился и о гардеробе компаньонки сына, выделив на это пять тысяч долларов.

– Чтоб Марку было не стыдно с тобой куда-то выйти. Сапоги новые купи, твои больше похожи на калоши, – ворчал он, вынимая деньги из портмоне.

Теперь в шкафу Алисы красовались эффектные платья, костюмы, блузки, брючки, был даже купальник от Chanel, над ним Алиса даже дышать боялась. Шутка ли, настоящий Chanel!

А через полтора месяца молодые люди поняли, что полюбили друг друга. И – о чудо! У Марка наступил период стойкой ремиссии, значительное улучшение здоровья позволило ему вернуться к занятиям литературой и физическим упражнениям. Он мечтал стать известным драматургом и страстно любил верховую езду. В начале декабря он предложил Алисе отправиться в путешествие по Европе, всемогущий отец в два дня оформил шенгенскую визу и влюбленные уехали. Перед отъездом Фридман-старший внимательно посмотрел в глаза сыну и посоветовал не делать глупостей.

– Я много раз говорил тебе, что любовь есть не что иное как основанная на биохимических реакциях, уловка природы. Провокация с целью продолжения рода. Гормональный взрыв, толкающий людей на глупости. А брак – дело интеллектуальное, продуманное и только тогда удачное. Помни об этом и отделяй зерна от плевел.

Сын, однако, к словам отца не прислушался. Проведя две романтические недели в Италии, где влюбленные облазили достопримечательности Флоренции (именно там под впечатлением истории Данте и Беатриче Портинари они дали друг другу клятву никогда не расставаться), Венеции и Рима, они переехали в Париж и однажды вечером, смакуя божоле нуво в маленьком ресторанчике на улице Муфтар, Марк подарил Алисе потрясающее кольцо с четырехкаратным кабошоном от Van Cleef & Arpels и сделал ей предложение. Зеленоглазая невеста смешалась, резко побледнела, потом густо покраснела и после недолгих колебаний тихо произнесла очаровательное «да». Они поженились через три дня в муниципалитете одного из парижских предместий. Аристократизм и романтика старой Европы, пылкая влюбленность, приближение самого счастливого в их жизни Нового года кружило молодым головы крепче испанского хереса, который Марк так любил потягивать в баре по вечерам. Что касается Фридмана-старшего, то он не разделил восторгов сына по поводу женитьбы. Узнав о состоявшемся бракосочетании, отец процедил недовольное: «Поздравляю, еще одного идиота окольцевали» – и бросил трубку. Правда, утром следующего дня он перезвонил и поинтересовался, где молодые хотят провести медовый месяц. Марк ответил, что планирует переехать на виллу в Лугано. Отец недовольно фыркнул:

– Я ожидал этого. Не получится. В Лугано буду я, Фриц уже готовит дом к моему приезду.

– Но я хочу показать Алисе Швейцарию, – упрямо возразил Марк и беспомощно взглянул на сидящую рядом жену.

– Ну так и быть, – после небольшого раздумья отозвался отец. – Я сниму для вас небольшое шале в Гриндельвальде. На лыжах покатаетесь, свежим воздухом подышите. После загазованной Европы вам это не помешает. Идет?

– Еще как идет! Папа, ты просто гений, – радостно отозвался Марк.

– Я позвоню, когда все устрою. Удачи, молодожен, – сухо попрощался финансист, и из трубки послышались короткие резкие гудки.

Так они оказались здесь, в Гриндельвальде.

За спиной Алисы послышались шаги, и незнакомый баритон вернул ее к действительности:

– Hi, are you my neighbour, miss?

Обернувшись, она увидела невысокого плотного мужчину в спортивной куртке канареечного цвета и зимних кроссовках. Английский Алиса знала плохо, говорила коряво, понимала в рамках школьной программы. Сейчас она сообразила, что мужчина поздоровался и поинтересовался, является ли она его соседкой. Вежливо улыбаясь, она произнесла сакраментальное:

– Yes, of course, – и настороженно уставилась на незнакомца.

Тот заулыбался еще шире, обнажив широкий ряд ослепительно-белых зубов, и затараторил:

– I am Frank Lewis a lawer from USA. I am staying over there, – и он радостно ткнул коротким пальцем в сторону, видневшегося на соседнем холме небольшого крытого коричневой черепицей дома.

– Он адвокат из Штатов и наш сосед, – вслух перевела Алиса и сосредоточенно наморщила лоб. – Ага! I am Alice from Russia and your neigbour, – после минутной паузы выдала она и остановилась: «На этом мой словарный запас практически исчерпан, придется делать умное лицо и приветливо кивать болтливому янки».

– Fine! Nice to meet you. – не унимался американец, блестя близко посаженными голубыми глазками. – It is Christmas today. I am absolutely alone. It is boring. I’d like to invite you to dine with me tonight.

– Господи, как же ты меня достал, – вполголоса пробормотала Алиса, напряженно обдумывая ответ на приглашение радушного американца. – Скучно ему одному в Рождество, видите ли.—Merry Christmas, Frank, and thank you, – начала она – but I married. My husband in house now, – на ломаном английском пыталась объяснить она.

Вместо «хасбанд» произнесла «хусбанд», чем немало позабавила адвоката.

Разочарованно хмыкнув, тот снова ощерился в рекламном оскале и начал прощаться:

– O.k. Anyway you are welcome. I mean you and your husband. I’ll send you some presents. Merry Christmas, Alice. Remember me to your husband, please. See you.

– Ciao, Frank, – кивнула Алиса.

Глядя на удаляющуюся желтую спину адвоката, Алиса беззвучно шевелила губами, силясь перевести последнюю тираду американца.

«Что-то про подарки брякнул, – озадаченно пожала плечами она. – Может, у них так принято на Рождество соседям подарки дарить? Чудной народ эти иностранцы, в Европе скупердяй на скупердяе сидит и скупердяем погоняет. А тут подарки соседям по горнолыжному курорту! Бред какой-то. Надо рассказать Марку», – гулять Алисе почему-то расхотелось, и она повернула назад, к дому.

Глава вторая

За завтраком обыкновенно спокойный и выдержанный Марк веселился напропалую, завидев Ингрид в блузке фисташкового цвета, он прыснул и вполголоса обратился к жене:

– Ты заметила? Обожает фисташковое мороженое, пиво пьет исключительно с фисташками и даже одежду предпочитает фисташкового цвета. Ходячая реклама компании по производству фисташек! Может, она у них подрабатывает, а?

Поймав на себе настороженный взгляд прислуги, Алиса благоразумно промолчала. Белесые глаза Ингрид вызывали у нее смешанное чувство страха и благоговения. Несмотря на скромное положение прислуги, швейцарка держалась с видимым превосходством и завидной уверенностью, а ее прозрачные, почти бесцветные глаза, обращенные на суетливых русских, всегда смотрели сквозь них. Она держалась так холодно и высокомерно, будто это Алиса с Марком ее обслуга, а не наоборот.

– Наблюдая ее манеры, – заметил как-то Марк, – можно подумать, что она принцесса крови, вынужденная батрачить на нуворишей. Королева в изгнании не иначе.

Из-под длинной шерстяной юбки Ингрид торчали тощие лодыжки, а ступни мужеподобной мадам, широкие, растоптанные – настоящие крестьянские ножищи, уродливо выпирали из туфель последнего размера.

После завтрака, состоявшего из кофе, жареного бекона, настоящего овечьего сыра и горячих круассанов, они с Марком отправились кататься на лыжах. Крутые снежные склоны, поросшие редкими соснами, отбрасывали глубокие синие тени, ослепительное солнце и ни ветерка. Вечный покой, нарушаемый лишь мягким шорохом несущихся лыж и свистом рассекаемого на большой скорости воздуха.

Для Алисы и обыкновенные лыжи были диковиной, а горные и вовсе. На высоте тысячи метров над уровнем моря воздух не был разрежен, дышать было легко, но крутые горные склоны и стремительно несущиеся мимо люди пугали ее. Алиса, экипированная по последнему слову горнолыжного спорта, стояла на небольшом пригорке и с ужасом смотрела прямо перед собой.

– Надо было на инструктора согласиться, дура ты набитая, – бормотала она, затравленно озираясь вокруг. – Говорил тебе Марк, так нет же. Довыпендривалась вот.

Небольшой пологий спуск, по которому ей надлежало съехать, выглядел совершенно безобидно, но отчаянно трусившая Алиса не могла заставить себя сдвинуться с места. Глядя как, сверкая очками, вниз проносятся лихие мужчины и женщины, она мучительно потела, не решаясь спуститься с крохотного пригорка, отведенного для детей и начинающих. Марк то и дело пролетал мимо, залихватски крича и взметая столбы снежной пыли на виражах. Его синяя вязаная шапочка и платиновый костюм, блестевший в солнечных лучах как олимпийская медаль, с сумасшедшей скоростью мелькали между одиноко торчавшими на трассе соснами. У Алисы внезапно затряслись колени, от непрестанного мелькания лыжников перед глазами поплыли разноцветные пятна, закружилась голова, противная горькая тошнота подступила к горлу, и она с размаху села в сугроб.

– Вам помочь? – раздался рядом незнакомый голос.

Алиса скосила глаза и увидела симпатичного парня в лыжном костюме василькового цвета, на вид ровесника, он присел на корточки, поднял очки на лоб и участливо заглянул ей в лицо.

– Страшно? – понимающе улыбнулся молодой человек. – Первый раз, наверно?

Девушка удрученно кивнула и попыталась подняться, но непослушные ноги подкосились, и она неуклюже плюхнулась обратно в снег.

– Давайте-ка помогу, – бодро сказал шатен, крепко ухватил Алису подмышки, поставил на ноги и аккуратно отбуксировал в ближайшее кафе у подножия холма, помог снять лыжи, заказал глинтвейн, не слушая возражений, оплатил его и сунул ей в руку визитку:

– Невнимательный у вас, однако, друг, – с улыбкой констатировал парень, глядя, как Алиса торопливо глотает горячий напиток. – Новичков бросать нельзя. Отдыхайте. Если охота не пропала, то через полчаса жду вас на том же месте. Будем учиться, – скороговоркой выпалил он и, не дожидаясь ответа, умчался прочь.

Огорченная лыжным фиаско, Алиса благодарно улыбнулась вслед спасителю, блаженно вытянула усталые ноги, достала из кармана мобильник и набрала номер мужа:

– Я замерзла, домой хочу, – заканючила она, пыхтящему в трубку Марку.

– Лады, Попелюшка, – ответил Марк. – Я тоже подустал с непривычки. Да и погода портится.

– Я тебя сто раз просила не называть меня Попелюшкой, – нарочито капризно сказала Алиса, глядя в окно на неожиданно начавшийся снегопад.

– Хорошо. Лиса, а ты где?

– Внизу. В кафе. И соскучилась.

– Я тоже. Буду минут через десять. Целую, Попелюшка.

Из трубки понеслись короткие гудки. Не успев ответить на провокацию мужа, Алиса в сердцах бросила мобильник на стол. Попелюшка на украинском означает Золушка и когда Марк хотел поддразнить молодую жену, то пускал в ход это неуклюжее прозвище. Алиса непритворно возмущалась, Марк смеялся и ласково пояснял:

– Не злись, солнышко. Ты же и впрямь Золушка! Такая же добрая, красивая и удачливая. Или я не прав?

Допив глинтвейн, Алиса отодвинула бокал и от нечего делать начала изучать оставленную спасителем визитку. На серебристом кусочке картона черным шрифтом значилось: Британов Евгений Альфредович, Банк«Пирамида», юрисконсульт.

– Одни банкиры кругом! Складывается впечатление, что это самая востребованная профессия, – усмехнулась Алиса и запихнула визитку в салфетницу. – Может, кому и пригодится.

Через пятнадцать минут возле кафе притормозило взятое напрокат красное «вольво», из машины высунулся Марк, заметил в стеклянной витрине кафе светлую головку жены и призывно помахал рукой. Вернув лыжи Алисы, он сел за руль, чмокнул ее в теплую щеку, извиняясь за чрезмерное увлечение катанием, и заявил:

– Едем за вином и продуктами. Вечером устроим празднование католического Рождества. Кто против? Принято единогласно!

Алиса с удовольствием смотрела на худое подвижное лицо Марка, длинный хрящеватый нос с заметной горбинкой, чуть вздернутую белесым шрамом бровь, крупные чувственные губы, шапку черных вьющихся волос (они наконец отросли) и счастливо улыбалась.

– Ты – ангел, – шепнул Марк, ткнувшись губами в шею Алисы, и резко вывернул руль, выбираясь с местной дороги на шоссе.

– Нет, это ты мой ангел-хранитель. И прошу об этом помнить, – игриво оттолкнула она мужа. – Если ты сейчас не будешь осторожным, то мы вляпаемся во что-нибудь.

– Ни за что! Мы просто обязаны жить долго-долго и умереть в один день! Последние анализы пообещали мне еще лет пять, – Марк хитро подмигнул жене.

– Очень праздничная тема, – надула губы Алиса, достала из бардачка несессер и принялась подпиливать сломанный ноготь.

– Упала? – сочувственно покосился Марк. – Кстати, с каких это пор ты стала избегать разговоров о моем драгоценном здоровье?

– Я не избегаю. Просто, когда чувствуешь себя счастливой, упоминание о смерти бестактно.

– А ты счастлива? – Марк испытующе посмотрел на жену.

Она загадочно молчала, томно прикрыв глаза темными ресницами, и он понял. Съехал на обочину, остановился, повернулся к притихшей девушке, осторожно убрал тонкие светлые пряди с узенького лица, обхватил его ладонями и принялся осыпать поцелуями глаза, покорно закрывшиеся под любовным натиском, усыпанный крохотными рыжими веснушками нос, круглую родинку возле правого уха.

– Девочка моя, единственная. Радость моя, как я жил без тебя? – бормотал он, задыхаясь от нежности. – То был сон, похожий на смерть! – неожиданным басом взревел он, внезапно оторвавшись от теплых податливых губ жены.

– Ты опять за свое? – с напускной суровостью фыркнула Алиса. – Я не хочу, слышишь, не хочу больше слышать это омерзительное слово, – протестовала она, шутливо молотя кулачками по жесткому худому плечу Марка. – Обещаешь больше никогда не произносить эту гадость в моем присутствии? Обещаешь?

– Обещаю. Да будет так. Аминь, – сдался наконец Марк, ловко уворачиваясь от тумаков.

– То-то же. Вот теперь поехали, – примирительно сказала Алиса и вернулась к шлифовке покалеченного ногтя.

Вечер обещал быть чудесным. Снегопад неожиданно прекратился. Воздух, напоенный морозной свежестью, крупные, словно вырезанные из мягкой желтой жести, звезды и вселенская тишина. Как в храме. Алиса стояла на веранде, запрокинув голову к небу, курила и любовалась. Она так пристально вгляделась в мерцающую звездную россыпь, что от напряжения на глаза навернулись слезы. И вдруг тонкий серпик месяца дрогнул и кокетливо затанцевал. Точь-в-точь, как у Гоголя в «Вечерах на хуторе близ Диканьки», когда пакостник-бес перебрасывал его с руки на руку, поминутно дуя на обожженные ладони. В детстве перед Новым годом они с мамой часто пересматривали этот фильм.

– Офигеть! – вполголоса сказала девушка и обернулась на звук распахнувшейся двери.

– Тет-а-тет со звездами? – спросил Марк, кутаясь в толстый шерстяной плед.

Слабое здоровье не позволяло ему гусарствовать, и он постоянно носил теплые шарфы и носки, а о том, чтобы выскочить зимой на улицу без шапки, не могло быть и речи.

– Помнишь, ты обещала мне поступить в университет? – неожиданно спросил он. Вероятно, слово «офигеть», которым Алиса по обыкновению выразила свой восторг, покоробило его утонченную натуру.

Алиса промолчала. Вопрос образования в рождественский вечер ее волновал мало.

– А на какой факультет ты бы хотела? – не отставал муж, обнимая ее за плечи.

– Ну, не знаю-ю, – нехотя протянула Алиса и ткнулась носом в шею мужа. – Куда угодно, только чтоб с литературой не связано. Терпеть не могу книги.

– Почему? – изумился Марк, отстраняясь от жены, чтобы лучше видеть ее глаза, загадочно блестевшие в лунном свете.

– Ну, потому что в книгах одна неправда. В жизни грязь и проблемы, подлец на подлеце, а в книгах благородные рыцари, любовь до гроба, верность, добро всегда побеждает и прочая чушь, – цинично пояснила Алиса, берясь за следующую сигарету.

– Ну, знаешь, книги разные бывают, – возразил Марк. – Если ты про бульварные романы, то пожалуй. Но есть ведь Достоевский, Набоков, Чехов, в конце-то концов.

– В конце концов, среди концов конец-то будет, наконец? – насмешливо пропела Алиса, затягиваясь сигаретой.

– Иногда ты бываешь вульгарна, – сухо заметил Марк и ушел, оставив жену одну. Это была их первая размолвка.

Алиса продолжала стоять на улице, возвращаться в дом почему-то не хотелось, впервые за последние месяцы она ощутила, что они с Марком люди разной породы. Он – образованный интеллигентный мальчик из богатой семьи, она – обычная девушка из народа. «Жалко мне его. Странный он, несовременный какой-то, – думала она. – Ему всего двадцать пять, а рассуждает как пенсионер».

За воротами послышался шум подъехавшей машины, и в калитку позвонили.

«Кто бы это мог быть?»– терялась в догадках Алиса, открывая.

При виде невысокого человека в белой куртке и поварском колпаке она удивилась еще больше. Человечек протянул ей открытку с традиционной надписью «FroheWeihnachten!» и большую нарядную коробку, сопроводив подношение длинной очередью по-немецки. Алиса уловила только четыре знакомых слова: «Herr Brutner» (название ближайшего ресторана), «сашими» и «пондзю». Наконец, она сообразила, что светловолосый швейцарец – ресторанный курьер, который привез заказ. Алиса замахала руками и затрясла головой, намереваясь объяснить посыльному, что он ошибся и никакого заказа в «Herr Brutner» они не делали. Но мужчина настойчиво совал ей коробку, беспрестанно лопоча по-немецки что-то вроде: «Es ist völlig kostenlos, Mädchen» и тыча ей в лицо, бланк заказа, в котором черным по белому был выведен их с Марком адрес. Алиса сдалась. Курьер, лица которого она не так и не разглядела, прыгнул в потрепанный «форд» с эмблемой ресторана, махнул рукой и умчался в темноту. Озадаченная Алиса повертела в руках поздравительную открытку, заперла калитку и побрела к дому: «Если это заказал Марк, то почему он меня не предупредил? И вообще, он прекрасно знает, что я японскую кухню терпеть не могу». И тут ее осенило: Господи, да это ж Льюис, американец, с которым она познакомилась сегодня утром. Ну конечно! Как она могла забыть! Верный своему слову сосед прислал им гастрономический подарок из дорогого ресторана. «Какая же он душка!» – умилилась Алиса, возвращаясь в дом.

«Мы говорим на разных языках, нас интересуют полярные вещи. Что нас тогда связывает? Неужели примитивная животная страсть? Та пресловутая химическая реакция, о которой говорил отец?» – размышлял тем временем Марк, задумчиво глядя на дрожащее пламя красных свечей. Он переоделся к ужину в черный велюровый пиджак, побрызгался душистой водой и коротал время, размышляя об их с Алисой отношениях.

Стеклянные салатники, креманки и блюда, наполненные разнообразной снедью, терпеливо ждали, когда их опустошат. Тонкая высокая бутылка красного французского вина гармонично венчала аппетитно пахнущий натюрморт.

«Ингрид потрудилась на славу», – подумал Марк, покосившись на блюдо с румяной индейкой.

–Алиса, давай скорее! Я просто умираю от голода, – громко позвал он, услышав, как хлопнула входная дверь.

Послышались торопливые шаги, и в столовую впорхнула Алиса. Ее тонкие пепельные волосы развевались от быстрой ходьбы, огромные нефритовые глаза и изящный с едва заметной горбинкой нос, гибкая шея с маленькой пикантной родинкой у основания и высокая тонкая фигурка приковывали взгляд. Марк невольно залюбовался женой:

«Она похожа на нежную русалку с картины Зацки. Одни глаза чего стоят! Огромные, зеленые, они постоянно меняют цвет, от легкого оттенка неспелого крыжовника до насыщенного темно-нефритового. Яркие волнующие. Умопомрачительно хороша! Такой женщине можно простить все. Даже временное отсутствие интеллекта. Именно временное, потому что я сделаю из нее леди. Она, несомненно, способнее Элизы Дулиттл»,– подумал он и поднялся навстречу.

– А я с небольшим сюрпризом, – весело прощебетала девушка.

– Ты с огромным капканом, я бы сказал, – пошутил Марк, но девушка не поняла иронии:

– Сумерничаешь? Давай включим свет, я не люблю торчать в темноте.

Алиса заметила, что Марк больше не дуется, и благодарно засуетилась вокруг мужа.

– Представляешь, утром познакомилась с нашим соседом, его вилла километрах в двух отсюда, на холме. Он американец, приглашал нас сегодня на рождественский обед, но я отказалась. Тогда он пообещал прислать нам праздничный подарок. И прислал! Сашими. Ты же это обожаешь, правда? – и Алиса звонко чмокнула Марка в нос.

Водрузив коробку на стол, она включила свет в комнате. Пляшущие языки пламени в уютно потрескивавшем камине сразу потеряли свое очарование, главная партия рождественского вечера теперь принадлежала изысканно накрытому столу. Толстые красные свечи, белая крахмальная скатерть и разноцветные льняные салфетки придавали ему особый европейский шик.

– Что ж, сюрприз за сюрприз! Получайте свой обещанный подарок, мэм, – Марк театральным жестом взлохматил буйную шевелюру и вытащил из внутреннего кармана пиджака большой конверт. – Вот, держи, Попелюшка.

– Ты опять?! – притворно насупившись, вскинулась Алиса. В глазах, однако, светилось веселое любопытство. – Что там?

– А ты не спрашивай. Достань и посмотри.

Прикусив губу, Алиса надорвала конверт, достала плотный лист бумаги и в очередной раз вопросительно взглянула на мужа.

– Это письмо. Читай вслух, – нетерпеливо заметил Марк.

– Но оно же на французском, – неуверенно протянула Алиса.

Было заметно, что подарок в виде письма ее слегка разочаровал.

– Смотри внимательно. Перевод прилагается.

Алиса нехотя повиновалась. Письмо, украшенное затейливым логотипом, гласило:

«Уважаемая госпожа Алиса Фридман, Вы приглашаетесь для подписания контракта о сотрудничестве с Домом Моды Givenchy. Условия работы будут оговорены при личной встрече. Наш адрес и контактные телефоны приведены ниже. Пожалуйста, сообщите нам о дате своего приезда, чтобы мы сделали все необходимые приготовления. Искренне ваш креативный директор дома моды, Джон Гальяно»

По мере чтения голос Алисы становился все звонче, закончив чтение, она подскочила к мужу, повисла у него на шее и радостно завопила во все горло. Он шутливо отталкивал разбушевавшуюся жену, приговаривая:

– Тише ты, ненормальная, задушишь же.

– Ты – гений, Маркес! (Марку безумно льстило, когда жена называла его именем великого писателя) Как тебе это удалось? – не унималась Алиса.

Лицо ее от возбуждения пошло красными пятнами, она визжала от восторга, то пускаясь в пляс, то снова бросаясь на шею мужу.

– О, это не моя заслуга. Отца благодари. Он сказал, что если уж в нашей семье появилась модель, то она непременно должна быть мирового масштаба, – отбивался от Алисы Марк. – Слушай, давай за стол, а? Есть хочу зверски.

– Давай! – Алиса в последний раз взвилась до потолка и плюхнулась на ближайший стул. – Нет, о таком я даже и мечтать не могла. Живанши! Гальяно! Офигеть!

– Только без жаргона, ладно? – поморщился Марк, усаживаясь напротив. Казалось, головокружительная карьера жены его совсем не радует.– Давай, обмоем твой молниеносный успех, – безрадостно предложил он, открывая бутылку вина.

– Класс!

Марк снова скривился, но от замечания воздержался. Молча наполнил тонкие высокие фужеры искрящимся вином и тихо сказал:

– За восходящую звезду мирового модельного бизнеса! За тебя, Лиса!

– А почему так печально, Маркес? – чтобы угодить мужу, Алиса продолжала льстить, называя его именем великого писателя.

– Просто я хорошо знаю отца. Он ничего не делает просто так. И сей широкий жест лишь часть его грандиозного плана. Он хочет развести нас, Попелюшка!

– Что-о-о? – от неожиданности Алиса поперхнулась вином.

– Ты не ослышалась. Подумай, что нас ожидает? Ты работаешь, вращаешься среди красивых и крепких знаменитостей, а я таскаюсь за тобой по пятам. Очередной рецидив саркомы и я зависаю в какой-нибудь немецкой клинике зализывать раны. А ты спешишь дальше, тебе не до меня, тебя влекут выгодные контракты, баснословные гонорары и бурлящая толпа здоровяков-поклонников. Я одной ногой в могиле, ты – в центре внимания. Мы по разные стороны баррикад, – в голосе Марка послышался тоскливый надрыв, казалось, еще секунда и он расплачется. – Развод и девичья фамилия. Вот чего хочет мой прозорливый папенька. Просто как все гениальное. Одним письмом он уничтожает неугодный ему мезальянс и ломает две судьбы. И я догадываюсь, кто надоумил его. Это Диана. Моя бывшая мачеха и завистливая дрянь, – молодой человек быстро отвернулся, чтобы незаметно смахнуть набежавшую слезу. – Так давай же выпьем, любимая, за наше короткое счастье.

Оторопевшая Алиса ошалело смотрела на расстроенное лицо мужа, понимала, что он любит ее, и что она, Алиса, должна развеять его сомнения, убедить его в безосновательности его опасений и не могла. Не могла, потому что Марк сказал правду, пусть жестокую, но правду. Она совсем забыла, что ее муж смертельно болен. Она смотрела, как Марк торопливо, жадными глотками пьет вино, и подбородок у нее дрожал, глаза, готовые пролиться слезами, подозрительно заблестели, Алиса едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться, потом схватила свой бокал и залпом выпила. Вкуса она не почувствовала, поставив фужер обратно на стол, она ждала, когда алкоголь подействует и острый приступ жалости к несчастному отпустит. Марк тоже избегал смотреть на жену, с коротким нервным смешком он придвинул к себе коробку с сашими, вынул из нее плоское блюдо с прозрачными кусочками сырой рыбы, миниатюрную чашечку с соусом, пару палочек и с деланным весельем провозгласил:

– Начнем с презента! Банзай!

Алиса мрачно смотрела, как он ловко орудует деревянными спицами, поочередно обмакивая в темный соус то тонкие лепестки прозрачной рыбьей плоти, то ярко-розовый маринованный имбирь, и молчала. Тягостная церемония вручения рождественского подарка отбила у нее аппетит. Марк, казалось, не замечал траурного настроения жены, выпив два бокала вина подряд, он раскраснелся и, демонстрируя гастрономическое упоение изысканным блюдом, смаковал каждый кусочек.

– Восторг! Просто восторг, – бормотал он. – М-м-м, вкус необыкновенный, чуть жестковата, правда. Никогда не пробовал ничего подобного. Язык чуточку покалывает, будто от мороза. Интересно, что это за рыба? Надо будет спросить этого американца.

Алиса отодвинулась от стола и развернулась к задорно трещавшему камину, ее знобило, и она протянула к огню ладони, но заметив, что руки сильно дрожат, поспешно скрестила их на груди. Еще полгода назад Алиса готова была бы отдать за подобное приглашение полжизни, но судьба не любит, когда очень хотят, она дает тогда, когда это уже не столь важно. Совсем как сейчас. Взвинченные нервы никак не хотели утихомириваться, вино не помогало, затянувшаяся пауза давила, и Алиса не выдержала, схватив лежавшее на столе письмо, она скомкала его и швырнула в пылающую глотку камина, огонь с жадностью набросился на белый клочок и мгновенно превратил его в летучий прах. В ту же секунду за ее спиной раздался странный клокочущий хрип, глухой стук и звон бьющегося стекла, Алиса вздрогнула и резко обернулась.

Марк лежал, навалившись грудью на стол, шея неестественно вывернута, широко открытые застывшие глаза неподвижно смотрели на огонь, в них отражались дрожащие языки желтого пламени, из опрокинутого бокала на стол сочилось вино, белоснежная скатерть медленно набухала неряшливым бурым пятном. Алиса опрометью вскочила, подбежала к мужу, схватила его за плечи и потянула на себя:

– Маркес, что? Что с тобой, Маркес? – лепетала она, стараясь оторвать тяжелое тело от стола. Марк не отзывался. – Господи, да что же с тобой? – запричитала Алиса:– Тебе плохо, милый? Плохо, да? – продолжала она тормошить мужа.

Наконец, тело подалось, тяжело завалилось на спинку стула, от неожиданности Алиса не удержала его, и оно с грохотом опрокинулось на пол. Теперь Марк лежал на спине, уставившись в потолок невидящими глазами, широко разбросав руки в стороны.

– «Совсем как в старых фильмах про войну», – промелькнуло в голове Алисы. И только тут до нее дошло: Марк мертв!

– А-а-а! – закричала она и не узнала собственного голоса, резкий и сиплый, он больше походил на карканье кладбищенской вороны.

Бессильно опустившись рядом с телом, она подняла худую еще теплую кисть мужа и попыталась нащупать пульс. Безрезультатно. Тогда она в невыразимой тоске прижалась к остывающей ладони щекой и застонала:

– Мамочка, что делать? Что же мне делать? – китайским болванчиком раскачивалась она. – В чужой стране, ночью, наедине с трупом. Телефона скорой помощи не знаю. Боже мой, языка и то не знаю. Даже объяснить, что произошло не смогу, – слезы, застрявшие где-то в гортани, вырвались на волю, размочили тушь и полились по щекам, черные дорожки текли с подбородка на дорогую шелковую блузку, но Алиса и не пыталась их вытирать, она ошалело смотрела на мгновенно заострившееся лицо покойника и тихонько, по-бабьи выла:

– Это я… я тебя убила. Ты любил меня. А я, эгоистка чертова, думала только о себе. Ты не вынес этого. Марик, милый, прости. Прости меня. Господи, я – убийца. За что? – с отчаянной злостью выкрикнула она вверх, туда, где по ее разумению должен был находиться Всевышний.

В ответ раздался оглушительный треск взорвавшегося полена и из камина посыпался сноп оранжевых искр. Алиса испуганно втянула голову в плечи и затихла, беспомощно глядя на распростертое рядом тело Марка.

За окном глухо завывал ветер, прекратившаяся на пару часов метель снова разбушевалась. Сидела она долго, в голову лезли беспорядочные мысли о болезни Марка, об их разом рухнувшем счастье, о себе, сиротине. И вдруг ее осенило! Не может быть, чтобы отлично чувствовавший себя накануне Марк внезапно скончался! Раковые больные не умирают в одночасье. Как правило, их смерть – процесс медленный, мучительный, болезненный. Она вспомнила, как умирала ее тетка, тогда мама месяцами дежурила у постели иссохшего, корчащегося от непереносимой боли тщедушного тела, вкалывая страдающей все возрастающую дозу морфина. А тут такое…

Алиса снова вгляделась в застывшее лицо мужа, его распахнутые навстречу вечности глаза были пугающе неподвижны, превозмогая страх, она потянулась к его лицу и осторожно прикрыла остывающие веки. Немного успокоившись, она принялась соображать дальше. Похоже, причиной смерти Марка оказалась не лимфосаркома, а что тогда? Тогда – это убийство. Отравление! Ну конечно! Как она сразу не догадалась! Чертов американец прислал им рыбу, которая, очевидно, была напичкана ядом. Две минуты – и Марка не стало. Но зачем? Кто этот проклятый американец? Получается, что он хотел убить их обоих, ведь не мог же он знать, что Алиса терпеть не может японскую кухню. И что теперь делать? Заявить на него в полицию? Но кто ей поверит? Свидетелей нет. Никто не видел, как она разговаривала утром с этим типом. Никто не видел, как посыльный привез коробку из ресторана. Хотя, стоп. Рассыльный-то как раз и может подтвердить доставку заказа. Ну и что? Ведь он не покажет, что рыба была отравлена. Полиция может решить, что яд подсыпала Алиса. Именно так они и подумают. Арестуют, посадят в камеру, начнется следствие. И никто, никто ей не поможет. «Господи, кошмар какой! Такого не бывает! Я сплю. Сплю, и мне снится жуткий сон. Проснусь, и все будет хорошо».

Медленно поднявшись с колен, Алиса подошла к столу, машинально налила себе вина, выпила, покосилась на деревянную плошку с рыбой, в ней оставалась добрая половина.

– Может и мне за тобой, Маркес? Что мне теперь?– шепотом произнесла она и оглянулась на покойника. Он неподвижно лежал на ковре, лицо, тронутое дыханием смерти, приняло величественное выражение, точно ему открылась высокая тайна, непостижимая для еще живущих. Отрешенность и безмятежность. Покой. Будто под гипнозом, Алиса потянулась к маслянисто поблескивающим прозрачным кусочкам. И вдруг правый глаз мертвеца влажно блеснул в полумраке, Марк как будто наблюдал за женой из потустороннего мира. Лукавый прищур его глаза словно подначивал: «Давай-давай! Слабо, Лиса, а?»

Громоподобный звонок телефона разорвал оглушительную тишину, и Алиса испуганно отдернула руку. С трудом ориентируясь в пространстве, она вслепую нашарила, валявшуюся среди диванных подушек трубку телефона. Нелюбезный тон Фридмана-старшего заставил ее очнуться:

– С Рождеством тебя, дорогая. Подарок Марка понравился? – несмотря на ласковое обращение, нотки высокомерия в голосе свекра свидетельствовали о том, что ее наглое вторжение в клан Фридманов не вызывает у главы семейства ни малейшего энтузиазма.

– Да, спасибо, – выдавила Алиса, усилием воли подавляя рвущиеся наружу рыдания.

– Благодарить не стоит. Это идея Марка, – небрежно продолжал Лейб. – Он рядом? Передай ему трубку. Мне нужно сказать ему пару слов.

– Я…я… – Алиса никак не могла решиться сказать банкиру, о том, что Марк мертв. – Марка больше нет, – наконец осмелилась она.

– Нет? Он вышел? – не понял Фридман. – Тогда передай ему, что приехала Диана с дочерью. Это моя бывшая жена, мачеха Марка, – нехотя пояснил он невестке. – Она хочет увидеться с Марком и познакомиться с тобой. Проще говоря, я хотел пригласить вас завтра к обеду. Часам к двенадцати я пришлю за вами вертолет. Полчаса и вы у меня в Лугано. Надеюсь, ты передашь Марку мое приглашение, – закончил он уже более миролюбивым тоном.

– Нет, – безжизненным голосом пробормотала Алиса и больше не в силах сдерживаться громко всхлипнула.

– Что такое? – насмешливо отозвался Лейб. – Что там у вас? Поссорились?

– Ма-а-арк… – горько зарыдала Алиса.

– Что? Что Марк? Говори же, черт тебя возьми! – почуяв неладное, бешено заорал свекор.

– Он…умер… – сквозь сопливую икоту пролепетала Алиса.

– Что-о-о? – проревел Фридман. И через паузу: —Дря-я-я-янь!!!

Пытаясь хоть как-то оправдаться, Алиса залепетала было что-то про американца и рыбу, но свекор грубо оборвал ее, принявшись сыпать оскорблениями, и ее дрожащий голос потонул в этом потоке как щебет пичужки в реве урагана.

Наконец он устал, последовала напряженная пауза, и неожиданно спокойным ровным тоном, точно речь шла о прогулке в ближайшем парке, Фридман сказал:

– Быстро ты с ним управилась. Не уберег я парня. Не успел.

Потрясенная несправедливыми обвинениями Алиса остолбенела, трубка вывалилась у нее из рук, колени подогнулись, она упала на диван и заплакала в голос. Из валяющейся рядом трубки послышалось:

– Сиди, где сидишь. Ничего не предпринимай. Я буду ровно через час. Поняла?

Поскольку в ответ кроме приглушенных подвываний он ничего не услышал, то со словами:

– Кукла чертова! С бабами свяжешься… – швырнул трубку.

Алиса захлебывалась в рыданиях.

В Лугано потрясенный услышанным банкир с минуту молчал, затем, обернувшись к бывшей жене, с любопытством прислушивавшейся к разговору, Лейб отрезал:

– Умер Марк. Мне нужно в Гриндельвальд. Срочно. А там кроме этой эйфелевой башни с тараканьими мозгами никого.

Диана, тонконогая брюнетка средних лет с мраморной кожей чувственно охнула и картинно прижала бледную алебастровую руку к сердцу:

– Боже мой, Марк умер? Но ты говорил, что у него ремиссия. Как же это, Лейб?

– Как, как… Откуда я знаю как! – яростно огрызнулся Фридман, на ходу натягивая куртку. С трудом попав в рукава, он схватил мобильный и набрал номер телохранителя. – Тигран, бегом в аэропорт! Чтоб через полчаса геликоптер был на площадке. Летим в Гриндельвальд, – приказал он.

– Лейб Афроимович, погода нелетная. Метель, понимаете, – попытался возразить Тигран.

– Через полчаса, я сказал. Все! – рявкнул Фридман.

– Я с тобой? – вопросительно вскинула брови Диана и, услышав в ответ глухой рык, с облегчением вздохнула.

– Я вообще не знаю, зачем ты сюда приволоклась! Мне кажется содержание у тебя королевское, могла бы остановиться в «Плаза», – раздраженно продолжал Лейб, метавшийся по кабинету в поисках загранпаспорта. – Черт побери, в этой спешке ничего не найти! Или соскучилась по кому? – он обернулся на бывшую жену и его голос зазвучал угрожающе.

– Ну как же, Лейб, у нас ребенок… – попыталась сгладить ситуацию Диана, заламывая руки и заискивающе глядя в глаза бывшего мужа.

– Ребенок? Знать бы чей он, – рубанул тот и грохнул дверью.

Оставшись одна, женщина лениво растянулась на обитой шелком кушетке и тихо произнесла:

– Идиот.

Не уточняя имени пресловутого идиота, она добавила. – Этот скоропостижный брак не мог закончиться иначе…

В комнату, волоча за собой большого плюшевого динозавра, вошла темноволосая кареглазая девчушка лет пяти.

– Иди ко мне, кисуля, обними меня, – нежно проворковала мать и, прижав кудрявую головку к своей груди, глухо пробормотала:– Страшно мне, Маюша… Началось.

– Что началось, мамочка? – удивилась девочка, озабоченно глядя в расстроенное лицо матери.

– Ничего, детка. Это я так. Предчувствия нехорошие. Пойдем спать,– ласково поцеловав дочь в теплый, покрытый бархатистым пушком лобик, Диана встала и, подхватив девочку на руки, понесла в спальную.

Глава третья

Зареванная Алиса с трудом поднялась с дивана и подошла к окну. Глухая пугающая чернота блокировала дом, снова повалил снег, он яростно бился о стекло и, тая на теплом стекле, стекал вниз юркими струйками, жиденький свет одинокого фонаря над входом с трудом пробивался сквозь крутящуюся снежную пелену. Наблюдая за разгулявшейся стихией, Алиса пощупала распухший от слез нос и прерывисто вздохнула. Через час здесь будет Лейб Афроимович. Нужно встряхнуться и взвесить все обстоятельства. Марк мертв, его отец еще не знает, что он убит, но уже винит ее в смерти сына. Что же будет, когда он узнает, что Марк отравлен? Первой подозреваемой тут же станет она, Алиса. И ничего, ничегошеньки она не сможет доказать, ведь кроме нее и Марка в доме никого не было. Полиция. Арест. Камера. Бред. Что делать? Бежать? Одна, в чужой стране, ее тут же схватят. Марка отравил Льюис, в этом она не сомневалась ни секунды, имя конечно вымышленное. И никакой он не адвокат, да и не американец. Нужно попытаться выследить преступника, хотя его наверняка и след простыл. Будет он дожидаться, когда нагрянет полиция! Господи, что же делать? Но что-то делать надо. Собрав всю силу воли, она двинулась к лестнице, ведущей наверх, в спальню, откуда был виден дом лжеадвоката. Она боком протиснулась между столом и лежащим на полу телом Марка, в тусклом свете догорающих поленьев труп выглядел зловеще. Стараясь не глядеть на убитого, Алиса неслышно скользнула в темный коридор, до выключателя всего десять шагов, но девушка не могла найти в себе мужества, чтобы преодолеть столь ничтожное расстояние. Покрепче зажмурившись, она на ощупь поднялась по лестнице и толкнула дверь. Прямо с порога она увидела свет в окнах адвокатского коттеджа! Значит, американец там. Какая удача! Алиса подпрыгнула от радости, но тут же сникла, сообразив, что ее теория о том, что убийцей является Льюис, летит к чертям. Какой преступник станет дожидаться, когда его арестуют? Если Льюис не сбежал, значит, он ничего не боится. А раз не боится, значит, он ничего не совершал. Круг замкнулся.

За спиной послышался тоненький скрип паркетных досок, кто-то подошел к дверям спальни! Алиса оцепенела от ужаса, боясь оглянуться. Прошла минута, две, ничего не происходило, и девушка все еще отчаянно труся, осторожно обернулась. Никого. Треклятые нервы! Ее била дрожь, зубы плясали, в животе мерзкий мятный холод, будто туда килограмм валидола натолкали. Мысленно убеждая себя не паниковать, Алиса посмотрела на часы, они показывали четверть двенадцатого, свекор будет только через сорок минут. Нужно взять себя в руки и спуститься вниз. Убеждая себя не паниковать, девушка сдвинулась с места и на цыпочках прокралась к двери, прислушалась. Пронзительная, выворачивающая душу тишина. Осторожно высунулась наружу, в отблесках красноватого света, падающего из гостиной на нижние ступеньки, постепенно проступили очертания лестницы. Набрав в грудь побольше воздуха, Алиса решилась. Рывком распахнула дверь и что было духу, помчалась вниз, на последней ступеньке споткнулась и рыбкой шлепнулась на пороге. Скорчившись от боли, зашипела. В ту же секунду наверху раздался грохот, будто уронили что-то тяжелое. Не обращая внимания на боль в ушибленном колене, Алиса вскочила точно ошпаренная и оглянулась. На верхней площадке лестницы мелькнула большая черная тень. Обезумевшая от ужаса девушка, пронзительно закричала и не помня себя метнулась к выходу. Не обращая внимания на непогоду, Алиса выскочила на крыльцо и как была в шелковой блузке и замшевых туфлях бросилась бежать. Выскочила за ворота и что есть мочи понеслась по заснеженной дороге, ноги тонули в липком снегу, одну туфлю она потеряла сразу, на ходу стащила вторую и зашвырнула в сугроб. В лицо бил резкий ветер, залепляя снегом воспаленные глаза, голые ступни мгновенно окоченели, в глубокий вырез набивался снег и таял, стекая по животу ледяными струйками. Алиса тяжело дышала, но при мысли о скрывавшемся в доме убийце силы ее утраивались и она, стиснув зубы, неслась дальше. После пятнадцатиминутного марафона, во время которого беглянка несколько раз падала, вставала и снова падала, Алиса остановилась. Убедившись, что погони нет, перевела дух, добрела до ближайшего дерева, прислонилась к нему и принялась на весу растирать посиневшие ступни. Разбитые колени надсадно ныли, в горле стоял сухой горячий комок. К ней постепенно возвращалась способность соображать. Что делать? Мобильник остался в спальне. Вернуться? Теперь, когда страшный дом остался позади, ее одолели сомнения. А не привиделась ли ей мелькнувшая на верхней площадке лестницы тень? Но, поселившийся внутри, жуткий безотчетный страх выбора не оставлял. Нужно идти вперед. До коттеджа американца оставалось километра два. Небольшой домик на холме, расцвеченный праздничными огнями, был хорошо виден. И Алиса молила Бога, чтобы Фрэнк не ложился спать как можно дольше. Ведь если он погасит свет, то она потеряет последний ориентир в мелькающей снежной круговерти. И тогда ей конец.

Метель все усиливалась, казалось, ветер задался целью сбить дрожащую девушку с ног и завалить снегом. И Алиса в первый раз за последние три года пожалела, что весит всего пятьдесят два килограмма. Легкое поджарое тело без единой капли жира, способного сберечь спасительное тепло. Немного помогали кожаные джинсы, они не промокали и хорошо защищали нижнюю часть тела, однако Алиса чувствовала, как сильно застыла открытая навстречу ветру грудь и саднит осипшее горло, ноги совершенно потеряли чувствительность, ей казалось, что они покрылись толстой колючей коркой. Шелковая блуза, сначала намокшая от таявшего на теле снега, замерзла и теперь стояла колом. Она скрестила руки на груди, защищаясь от снега. Ничего, нужно только добраться до дома Льюиса. Оттуда она позвонит отцу Марка, предупредит его о том, что в доме кто-то прячется. Он явится с телохранителем, они вызовут полицию и поймают преступника, если он конечно не плод ее воспаленного воображения. И все будет хорошо.

– Все будет хорошо, – уговаривала она себя, с трудом шевеля непослушными губами. – Я справлюсь. У меня все будет хорошо.

Сработал инстинкт самосохранения, и мысли о собственной безопасности вытеснили страдания по погибшему Марку. Сейчас Алиса думала только о том, как не упасть и не замерзнуть на занесенной снегом дороге. Захлебываясь рвущим ее ветром, она упрямо двигалась вперед, минут через двадцать добрела до поворота к коттеджу американца. Там ее ожидало новое испытание: оставшиеся двести метров дороги оказались занесены снегом. Вероятно, Льюис машиной на отдыхе не пользовался, и дорога выглядела так, будто ее не чистили с начала зимы, узенькая тропка, тоже основательно присыпанная снегом, петляла среди нетронутой мертвенно-белой целины. Алиса решительно шагнула вперед, но метров через пятьдесят оступилась и тут же провалилась по грудь. Вылезти из снежной ловушки оказалось невероятно трудно, обмороженные ноги отказывались повиноваться, обессиленная девушка вяло барахталась в сугробе, пытаясь выбраться на едва заметную под нападавшим снегом тропинку. Лиловые от холода руки не слушались, скрюченные, словно сведенные судорогой, застывшие пальцы скребли по снежному покрывалу, захватывая зябкие комки снега.

«Будто могилу себе рою», – равнодушно подумала она, медленно оседая на дно глубокой берлоги.

Совершенно отчаявшись, девушка затихла, холода она уже не чувствовала, ей смертельно захотелось спать, веки слипались, точно к ним подвесили по свинцовой гире. Снежный вихрь быстро соорудил на ее плечах пушистую белую горжетку.

– Спать нельзя, – бормотала она, как в бреду. – Я замерзну. Нельзя, – хриплое с подозрительным клокотанием дыхание становилось все слабее.

И тут до ее слуха донеслась музыка, сквозь сиплый вой ветра пробивались звуки знакомой мелодии. Напрягая слух, она жадно ловила обрывки музыкальных фраз. Это был Гершвин, «Американец в Париже»– любимая джазовая композиция мамы. Значит, дом американца был совсем рядом. Там люди! Мысли о матери, о близком спасении заставили Алису встрепенуться, и, собрав остатки сил, она рванулась вверх. Со второй попытки ей удалось подтянуться на руках и выдернуть тело из западни, Алиса тяжело перекатилась на спину и уставилась вверх. От яростно крутящейся снежной каши в глазах зарябило, к горлу подкатил приторный комок. Сил подняться не было, и она медленно поползла в том направлении, откуда неслась бравурная мелодия.

У чугунной решетчатой ограды, за которой беззаботно светился аккуратный двухэтажный дом, девушка с усилием поднялась на колени, вцепившись в толстые прутья и преодолевая противную дрожь в ногах, встала. Медленно перебирая руками, добралась до калитки, резко навалилась на нее грудью, но калитка не поддалась. К великой радости ошалевшей от холода Алисы, она оказалась заперта только на задвижку. Изловчившись, девушка просунула руку сквозь прутья решетки, и засов с протяжным скрежетом сдвинулся, калитка заскрипела и распахнулась.

На то чтобы преодолеть последние метры у Алисы ушло минут десять, она поминутно спотыкалась, падала, стонала от боли, вяло чертыхалась, вставала и плелась дальше. Дверь коттеджа оказалась приоткрыта, и изнемогшая девушка, игнорируя приличия, ввалилась в прихожую без стука.

В холле горел торшер, заливая комнату уютным персиковым светом, камин – неотъемлемая часть любого загородного жилища, чуть теплился. В комнате никого. Запах гари и режущие слух звуки джаза, исторгаемые допотопным музыкальным центром, насторожили Алису. Сил бояться у нее не было. Что бы ни случилось, оно уже не могло быть ни хуже смерти мужа, ни получасового марш-броска в десятиградусный мороз босиком. Она устало прислонилась к шершавой стене и позвала:

– Фрэнк!

Ее сиплый, жалобный оклик остался без ответа. Напрягая саднящие связки, Алиса возвысила голос до крика и натужно закашлялась, сотрясаясь худым озябшим телом. Никто не отозвался.

– Наверно, вышел ненадолго, – успокоила себя девушка и, заметив на журнальном столике початую бутылку виски, оживилась.

Ей просто необходимо сейчас выпить. Только теперь она заметила, как ее трясет, холодная оттаявшая ткань липла к телу, вызывая неудержимый озноб. «Сначала сменить одежду», – размышляла она, – потом виски, и я в порядке». Оглядевшись, она заметила валяющийся на диване мужской свитер бутылочного цвета, на полу – клетчатые тапки с оставленными в них теплыми носками. О большем она и мечтать не могла, рывком содрав с себя жалобно затрещавшую блузку, она отшвырнула ее прочь, напялила свитер, воткнула промерзшие ступни в широкие голенища носков, налила себе полстакана маслянистой жидкости из бутылки, поморщилась от резкого сивушного запаха и, зажав нос, залпом выпила. Ее едва не вывернуло на пол, шотландская микстура встала в горле колом и грозила низвергнуться обратно на ковер. Мужественно преодолев рвотный спазм, Алиса громко икнула и, пошатываясь, доплелась до камина. От тлеющих поленьев веяло благодатным теплом, прижав руки к еще горячей решетке, девушка опустилась на пол и почувствовала, как кровь тугими толчками ринулась к онемевшим от холода конечностям, кончики пальцев начали обретать чувствительность. Мешала визжащая музыка, она отзывалась в висках тупой болью, не давая расслабиться.

– Чертова музыка, – пробормотала она и раздраженно ткнула пальцем в кнопку на музыкальном центре.

Внезапно наступившая тишина оглушила Алису, будто ее опустили на дно океана или залили воском уши, она невольно втянула голову в плечи и поежилась.

– Где же Фрэнк? – размышляла она вслух.

Комната выглядела так, точно хозяин на минутку вышел. В пепельнице было полно окурков, разбросанные вещи и раскрытый журнал в низком кресле говорили о том, что американец отдыхал здесь совсем недавно.

– Ничего-ничего, – пытаясь ободрить себя звуком собственного голоса, уверенно произнесла Алиса.

Мужества, однако, не прибавилось. Скорее наоборот. Алиса принялась следить за минутной стрелкой каминных часов и ей показалось, что она слышит зловещий шорох ускользающих в небытие секунд. Прошло долгих пять минут, тишина в доме копилась и концентрировалась, постепенно превращаясь в напряженно вибрирующий сгусток страха. Под действием алкоголя и тепла мозг размяк и соображал туго.

«Будто холодец», – сердито потрясла головой девушка.

– Сейчас без десяти двенадцать, – сказала она себе, – значит, Фридман должен появиться с минуты на минуту. Нужно позвонить ему. Но как? Номера телефона коттеджа, где осталось лежать тело Марка, она не помнила.

– Фрэнк! – решительно крикнула она, поднимаясь с колен.

Тишина. И, вдруг, Алису пронзила отчаянная мысль: «Фрэнка здесь нет. Фрэнк – убийца! Маньяк. В Америке этого добра пруд пруди. Он остался в их коттедже! Как же она сразу не сообразила! Это он следил за ней, ходил за ней по пятам и напугал ее до полусмерти, когда она босиком бросилась бежать вон из дома. Ей повезло. Он не успел убить ее. А значит, он в любую минуту может вернуться сюда с какой-нибудь бензопилой и…»

Мгновенно протрезвевшая Алиса заметалась по комнате, натыкаясь на мебель, путаясь ногами в мохнатом ковре, голова разрывалась, сердце зашлось, ее охватила паника. Бежать больше было некуда. До Лаутербрюннен слишком далеко, пешком она не доберется, замерзнет в пути. Назад? Прямехонько в лапы маньяка? Ни за что. Ждать возвращения убийцы сюда? Что делать? Боже, надо срочно предупредить Фридмана. Как угодно. Иначе… В то, что произойдет в противном случае, Алиса решила не углубляться. Но как? Номер мобильного телефона свекра на память она конечно не помнила. Девушка беспомощно опустилась на диван и задумалась. Спустя минуту она соскочила и возбужденно пробормотала:

– Телефонный справочник! Если верить западным фильмам, то в каждом порядочном доме Европы и Америки должен быть телефонный справочник! Теперь я должна его отыскать. Где же он может быть?

Девушка внимательно огляделась. Напротив камина высился деревянный стеллаж, заставленный книгами.

– Разве что здесь? – сама себе сказала Алиса и решительно шагнула к внушительной конструкции, пестревшей разноцветными корешками.

Пересмотрев две или три полки, она устало опустилась на пол, крупные капли пота стекали по лицу, колени дрожали, перед глазами замелькали черно-золотые пятна, Алиса бессильно прислонилась лбом к дерматиновым корешкам и внезапно уперлась взглядом в серую толстую книгу с нарисованным на ней телефоном. Не помня себя от радости, она попыталась встать, ухватилась руками за край верхней полки, и тут произошло нечто невероятное: полка неожиданно подалась, с нее градом посыпались книги, больно ударяя Алису по голове, деревянный стеллаж плавно выдвинулся вперед и отъехал в сторону… В пыльной, тесной нише Алиса увидела скрюченную человеческую фигуру с залитым черной запекшейся кровью лицом и выпученными глазами. Фигура угрожающе качнулась и с размаху обрушилась на девушку.

– А-а-а! – дико завизжала она и потеряла сознание.

Глава четвертая

Несколько минут спустя она очнулась. Труп могильной плитой покоился на ее ногах, Алиса с отвращением оглядела темные от засохшей крови пряди на затылке мужчины, нестерпимая боль в распухших обмороженных ступнях, придавленных мертвецом, достигла апогея, и она яростно оттолкнула тело ногами. Труп нехотя сдвинулся, освободив голени и дав девушке возможность, вытащить из-под него ноющие ступни. Вымотанная непрерывным кошмаром, Алиса медленно отползла к креслу и вгляделась в распластанное на полу тело. Это был американец. Тот самый Фрэнк, правда, утром он выглядел намного привлекательнее. Оплывшее лицо, успевшее в духоте покрыться лиловыми пятнами, выглядело устрашающе. Левая сторона головы, развороченная выстрелом в упор, напоминала неряшливый кусок заветренной говядины с торчащими из него раздробленными костями, запекшимися кровью волосами и прочей гадостью.

«Н-да, – подумала Алиса, – выглядит он неаппетитно». Подумала и устыдилась собственных мыслей. «Кажется, я начинаю привыкать к покойникам. По логике я обязана трястись от страха. А я оцениваю их с точки зрения эстетики. Фу!»

Страха, как ни странно, уже не было. Стресс, сотрясавший психику в течение последних двух часов, прошел. Сработали защитные системы организма, и теперь Алиса чувствовала только равнодушие. Тупое, животное, граничащее с идиотизмом. Ей уже не было страшно. Бежать все равно было некуда, да и незачем. Если бы убийца хотел ее прихлопнуть, то у него была на это тысяча и одна возможность. Он же, по всей видимости, специализировался исключительно на мужчинах. А раз так, то…

«Надо позвонить Лейбу», – переключился невидимый тумблер в голове. Словно по команде Алиса поднялась с пола и направилась к рассыпанным по полу книгам, среди них валялась дивная новенькая винтовка с оптическим прицелом. Алиса бездумно подняла ее, повертела в руках, ствол был гладкий, прохладный, на боку название: “Benelly”.

– “Bеnelly”. Красиво. Из него-то тебя и уконтрапупили, – печально сыронизировала она, обращаясь к покойному гражданину Америки, и бросила оружие на тело Льюиса. И тут же спохватилась:

– Она мне еще пригодится, – и торопливо подняла винтовку.

Ей пришла в голову здравая мысль осмотреть дом Льюиса. На всякий случай. Судя по тому, что она провела здесь не меньше получаса и не слышала ни единого постороннего звука – дом пуст. Но наученная горьким опытом Алиса решительно сжала ствол винтовки и направилась на разведку. Первый этаж, состоявший из холла и небольшой, грязноватой кухни, выглядел необитаемым, в мойке – неряшливая гора немытых тарелок, на усыпанном засохшими крошками столе – кофеварка с остатками темной бурды. Похоже, Льюис обходился без прислуги. Неслышно ступая, девушка поднялась по узкой деревянной лестнице наверх, где размещались две небольших спальни. Одна, оклеенная мещанскими обоями в мелкий голубой цветочек, со скромной односпальной кроватью у окна, выглядела нежилой. Во второй, с французским окном во всю стену, гигантской кроватью под шелковым покрывалом пошлого розового цвета, царил хаос. Кругом валялись какие-то фотографии, журналы, на полу и тумбочках неряшливо торчали початые бутылки, по стенам развешены фотопортреты самого хозяина, на одном– в полный рост и совершенно голый, на другом – в плавках и на корточках. На фото Льюис выглядел отвратительно: большое круглое брюхо, нависающее над шлангообразным мужским достоинством, обрюзгшее лицо, заросшее синеватой щетиной, мерзко ухмылялось, буравя пространство маленькими похотливыми глазками. Прямо напротив окна Алиса углядела две странные металлические конструкции. Приблизившись, она внимательно осмотрела установленный на штативе мощный фотоаппарат с цейсовским объективом, потом инстинктивно глянула в торчащий рядом телескоп и резко отшатнулась. Судя по тому, что она буквально воткнулась носом в собственную гостиную, где у распростертого на полу, тела Марка двигались две неясные мужские фигуры, господин Льюис увлекался отнюдь не астрономией. И по ночам вместо далеких галактик предпочитал изучать чужие спальни.

– Гадость какая, – прошептала Алиса, и на ее лице появилось выражение брезгливости. – Старый извращенец, – бросила она гаденько улыбающемуся портрету Льюиса. – Забавлялся, подглядывая за нами, скотина! Тьфу!

Немного успокоившись, она вновь прильнула к окуляру телескопа, Лейб Фридман уже прибыл и теперь сидел в кресле, разговаривая по телефону. Слов Алиса слышать не могла, но судя по напряженному, красному лицу и энергичным жестам свекра, он был вне себя от гнева. Увидев Лейба, Алиса почувствовала, как улетучивается наступившее было спокойствие, и ее вновь охватила паника. Она оказалась в гнусном положении: ее молодой муж (и что самое неутешительное – сын миллиардера) умер от отравления в ее же присутствии, она бросила тело из опасения быть убитой и сбежала в соседний коттедж, где обнаружила застреленного из винтовки американца. И хотя Льюис оказался обычным мелким засранцем, но ведь и за мертвых засранцев заставляют отвечать перед законом по всей строгости. Два убийства и Алиса. Алиса и два убийства. И никакого алиби. И ни одного свидетеля. Что теперь будет? Если следовать логике, то будет полиция, допрос, тюрьма, суд и пожизненное заключение. Вот так карьера! В голове у Алисы помутилось, мысли лихорадочно заметались, ища выход из цейтнота. Бежать? Куда? Без денег, без документов в чужой стране, размером с Московскую область, где полиция с легкостью найдет иголку в стоге сена. Сдаться? Но ее точно посадят. Что же?

Соскочив с места, девушка беспокойно забегала по комнате, ей казалось, она слышит тихое шипение плавящихся в мозгу нейронов. Единственное, что она могла сейчас сделать – попытаться убедить свекра в собственной невиновности, рассказать ему все как на духу и если всемогущий Лейб ей поверит, то не даст в обиду. Он должен, должен ей поверить. Иначе она погибла. Решившись, она быстро спустилась вниз, с твердым намерением позвонить Фридману и объяснить всю нелепость чудовищной ситуации.

На сей раз справочник нашелся на удивление легко, он лежал поверх груды рассыпавшихся книг, и, будто напрашиваясь на похвалу, услужливо раскрылся на букве “G”.

«Grindevald, Lauterbrunnen, 77. Точно! Номер коттеджа 77. Марк еще говорил, что семерка счастливое число. Эх, если бы…», – Алиса сглотнула подступившие слезы.

– Телефон 53476073. Слава богу, нашла, – оживилась она, пробираясь к столу за телефоном. По пути она плеснула себе еще виски, для храбрости, и пляшущими от волнения пальцами набрала номер.

– Занято, – растерянно сказала она. – Наверно, в полицию звонит. Господи, да что за это кошмар? За что? Почему я?

Вспомнилось, как в десятом классе она изводила насмешками непомерно толстую Светку Пашкову, как стащила у матери из кошелька тысячу и прогуляла ее с девчонками на дискотеке, как издевалась над Сережкой Артемовым, имевшем несчастье влюбиться в нее в девятом, и как после победы в конкурсе красоты надменно прощалась с лучшей подругой Танькой Зонтиковой, уверенная, что только ей, Алисе Вересаевой, справедливо уготована необыкновенная, головокружительная судьба. И умница-то она (в аттестате только три четверки – по алгебре, геометрии и информатике), и красавица, и танцует как богиня, и в театре музкомедии играла горничную из «Летучей мыши». Провожая дочь в Москву, мама ласково погладила ее по голове и тихо сказала: «Боюсь я за тебя. Как бы крылышки не опалили».

Вот и съежились крылышки, судьба безжалостно рассеяла призрачный флер удачливой куколки и разодрала рубашку, в которой она, как говорили, родилась. Она оказалась лишь незваной гостьей, случайно заглянувшей за радужный занавес жизни богатых баловней судьбы. В тот момент, когда она вообразила себя полноправной участницей праздника жизни, дверь перед ее носом захлопнулась, обдав затхлым запахом уныния и тоски. В один вечер из беззаботной девчонки она превратилась в жертву. И поделом, ведь говоря откровенно, она понимала, отчего Лейб невзлюбил ее с первого взгляда: он сразу почуял в ней «охотницу за удачей». И был прав. Марка она не любила. Жалела, да. Испытывала благодарность – да. Привязалась к нему – да. Но любить смертника, когда тебе всего девятнадцать? Не чокнутая же она, в конце концов. Да, она решила не упускать свой шанс. Каждый разыгрывает в игре под названием «жизнь» свою карту, кто высокопоставленных родителей, кто пользуется искусством умело приспосабливаться, а ее бог наградил счастливой наружностью. Вот она и разыграла свой козырь. Продаваться, так дорого. И кто бы на ее месте отказался от плывущих в руки, сумасшедших денег? И когда она поняла, что романтичный Марк не на шутку влюблен, то нимало не колеблясь «повела молодого человека к браку». Что в этом зазорного? Так все девушки мира делают. Только возможности у всех разные, значит разнятся и ставки. Алиса старательно убеждала себя в собственной невиновности, и чем больше старалась, тем больше понимала, что совершила низость. Подлость, за которую сейчас приходится платить. Платить по-крупному. Правда, ей казалось, что плата за три месяца безоблачного счастья непомерно высока, но с небесными расценками она была не знакома и потому отчаянно роптала.

– Три месяца счастья. И вот Швейцария выставила тебе счет, – возбужденно бормотала она, не замечая, что разговаривает сама с собой. – Взяла то, что тебе не по зубам. Покайфовала, пора и честь знать. А теперь плати, дурында, по счету.

Она утерла не вовремя раскаявшиеся глаза, обругала себя «дурой» и «ведьмой киевской» (почему киевской она не знала, но так всегда ругалась ее мама, а маме она привыкла доверять) и снова набрала номер.

На этот раз трубку сняли, и рокочущий голоса свекра вызвал у Алисы озноб. Она еле слышно пролепетала:

– Это я, Лейб Афроимович.

– Та-ак, – тон Фридмана сделался угрожающим. – Потрудись объяснить, Алиса, что здесь произошло и где ты сейчас находишься?

– Марк ел рыбу, которую нам прислал в подарок один американец, наш сосед. То есть я так думала, что это он. А на самом деле я не знаю кто… Потом Марк упал и… и умер. Я сидела с ним, вас ждала…П-п-потом мне показалось, что в доме кто-то есть и я убежала, босиком, – Алиса говорила сбивчиво, задыхаясь и останавливаясь.

– Как убежала? Куда? Откуда ты звонишь? – нетерпеливо перебил ее Лейб.

– Сюда. К Льюису. То есть к нашему соседу… Ну, который рыбу… То есть я думала, что это он рыбу…

– Значит, действовала с сообщником. Бог мой, после того как ты ловко охомутала сына я знал, что ты дрянь. Но что ты решишься его убить, мне и в голову не приходило. Надоело возиться с инвалидом? Вольготной жизни за мой счет захотелось? Наследница хренова! Я тебя в порошок сотру. Пусть твой любовник везет тебя обратно, черт вас дери. Я все равно до вас доберусь, твари. Вся полиция уже на ногах, – негодовал Фридман.

– Он не может меня привезти, а пешком я не могу. Ноги обморозила. Распухли, болят очень, – упавшим голосом пробормотала Алиса и вздрогнула от резкого окрика свекра:

– Какого дьявола, он не может?

– Он…он тоже. В общем, его застрелили. Из винтовки.“Benelly”.

В трубке послышался сдавленный возглас и через паузу:

– Сиди на месте. Сейчас за тобой приедет Тигран, мой телохранитель. И не вздумай с ним шутить, поняла?

Алиса уронила трубку, тяжело упала на колени и взвыла. Все самые худшие опасения оправдывались, Фридман не верит ни одному ее слову, полиция с минуты на минуту будет в Гриндевальде, ее арестуют, закроют в камеру…

– Ма-а-мочка, спаси меня, м-а-ммочка, – отчаянно голосила она, вцепившись в волосы и царапая себе лицо.

Приступ истерики прошел так же внезапно как начался, на смену отчаянию пришло тупое безразличие. Она в тупике и ничего поделать уже нельзя. Все против нее. Нужно смириться. Потому, когда спустя пятнадцать минут на пороге появился здоровенный детина в летной куртке с плоховыбритыми синими щеками, Алиса покорно встала и, не говоря ни слова, поплелась к выходу.

Мужчина внимательно оглядел комнату, задержал взгляд на трупе, валявшемся среди разбросанных вокруг книг, заметил оружие, перевел взгляд на пустую бутылку из-под виски, удивленно присвистнул и вышел следом.

Бледное лицо девушки, уже сидевшей в машине, мягко светилось в темноте. По дороге к коттеджу Алиса молчала, напряженно уставившись на мерцающую приборную панель.

Охранник тоже помалкивал, искоса поглядывая на ссутулившуюся фигурку девушки, ее необычная скандинавская красота поразила его. Встрепанная, с обкусанными губами, в огромных мужских тапках и болтающемся на худеньких плечах свитере она все равно выглядела божественно. «Тоненькая какая. Аж прозрачная. На русалку похожа, – про себя решил он. – Неужели и впрямь двух мужиков завалила? Босс сказал: сначала мужа, а потом сообщника. Если так, то девка – кремень. Ишь, какая тихоня сидит. На жалость давит. Хотя мне какое дело? Сказали привезти, пожалуйста». Он фыркнул и на всякий случай проверил висящую на левом боку кобуру.

– Полиция уже там? – кротким голосом спросила Алиса, до боли сжав разбитые коленки.

– «Ишь, паиньку из себя строит», – решил про себя Тигран и отрицательно помотал головой.

Метрах в пятидесяти от дома имелась ровная, не засаженная деревьями площадка, где Алиса заметила пузатое тело вертолета с растопыренным, как огромный бант, винтом. Похожий на гигантского головастика геликоптер утопал в снегу по самое брюхо. Снегопад не унимался.

Когда они въехали во двор коттеджа, она беспокойно заерзала, выдавая снедавшее ее волнение. А когда охранник распахнул перед ней дверцу машины, поблагодарила нервным кивком и походкой обреченной поплелась к дому. На пороге остановилась, оглянулась, в глазах мелькнули отчаянный страх, мольба и неописуемая щенячья тоска. Тиграну стало жаль ее:

– Да нет там никакой полиции. И не будет. Старик решил сначала тихо, по-семейному разобраться, – подбодрил он скисшую прелестницу. – Идите, не съест он вас.

С рвущимся наружу сердцем полуживая Алиса шагнула в прихожую.

«Тихо. По-семейному, – стучали в мозгу слова телохранителя. – Самосуд устроят? Допрос, а потом прихлопнут, как бродячую собаку. Все правильно. Собака околела», – трагически усмехнулась она, – вспомнив знаменитый роман Моэма, который Марк прочел ей в первую неделю их знакомства.

В приглушенном свете зеленоватого бра она видела неподвижную спину, сидевшего в кресле свекра. Банкир съежился, выставив на обозрение коротко остриженный лысеющий затылок, угрюмо изучая дразнящие языки рыжего пламени в камине. Худое, плоское тело Марка лежало на том самом месте, где оно находилось полтора часа назад, когда очумевшая от страха Алиса бросилась вон из дома. Глаза покойника были чуть приоткрыты, точно он исподволь подглядывал за происходящим.

«Как это? – сердце у нее екнуло. –Я же закрыла ему глаза. Точно помню».

В комнате стоял странный кисловатый запах. В горле запершило.

«Могли бы на диван его перенести. На полу пыльно и нехорошо как-то. Не по-людски на полу», – укоризненно покачала она головой, боясь обнаружить свое присутствие. Прошло несколько минут, время ползло медленно-медленно, как нескончаемая струйка в песочных часах перед казнью. Фридман не двигался, и она рискнула:

– Я здесь, – робко произнесла девушка и не узнала собственный голос, так пискляво и приниженно он прозвучал.

Фридман не шевельнулся. Продолжая глубокомысленно вглядываться в раскаленную пасть камина, он не обернулся и не проронил ни звука.

«Сволочь, – с тоской подумала девушка, не решаясь приблизиться к грозной фигуре отца Марка. – Его величество меня презирает. Что мне теперь в ноги ему бухнуться? Пощады просить? Так за что? Я ж ни в чем не виновата!» – мысленно подзадоривала она себя, трусливо переминаясь с ноги на ногу.

– Лейб Афроимович, я тут! И я… и мне не в чем перед вами оправдываться, – с отчаянием в голосе начала она, осторожно приблизившись к грозно молчавшему финансисту.

Фридман продолжал упорно смотреть в жерло камина, не удостаивая невестку даже словом.

«Может, уснул?» – промелькнуло в голове Алисы.

Озадаченная девушка робко потрогала свекра за плечо, тот не шелохнулся. Пол вокруг мужчины был покрыт странными темно-коричневыми пятнами. Охваченная нехорошим подозрением, девушка обошла кресло и взглянула в лицо свекра. И очередной страшный вопль огласил окрестности Лаутербрюннена. Лицо, шея и грудь мужчины представляли собой вздувшуюся бурую массу, под расползшимися лохмотьями почерневшей кожи виднелись островки запекшихся кровью багровых мышц, на месте глаз зияли два темных слизистых провала, останки светлой рубашки, оплавленные по краям, обрамляли пятна голой мышечной ткани и выжженную кожу. Задыхаясь от ужаса и отвращения, Алиса схватила мужчину за руку и попыталась нащупать пульс. Безрезультатно. Пульса не было. Банкир был мертв. Убит. Похоже, его искупали в кислоте.

– Смерть, еще смерть. Господи, что же это делается? – в отчаянии крикнула она.

Ни звука в ответ. Неприятный едкий запах раздирал горло, Алиса закашлялась. Оглядевшись, увидела на столе льняную салфетку, схватила ее и закрыла ею нос и рот, чтобы защитить себя от ядовитых испарений. И замерла в нерешительности. Что же дальше? Кроме подглядывающего за ней Марка в комнате никого. Перекрестившись, она осторожно подошла к мужу и прикрыла покойному глаза во второй раз. Отошла, обернулась, убедилась, что Марк больше не следит за ней, и, точно охваченная безумием, прошептала:

– Не хулигань. Мне нужно позвать на помощь, – и выскочила на улицу за Тиграном.

О том что, охранник может заподозрить ее в убийстве босса и немедленно вызвать полицию, она не думала. Было жутко, да так, что кровь буквально стыла в жилах.

– К людям. К людям, – бормотала она, несясь по снегу к машине. – Только не одной. Только не одной, – твердила она одни и те же слова.

В машине никого не оказалось. Алиса ошалело повертела головой, не понимая, куда мог подеваться телохранитель. В дом он не входил. Это точно. Входная дверь напротив гостиной, и она не могла его не заметить.

– Может он в вертолете?

Внезапная догадка принесла некоторое облегчение, и девушка торопливо бросилась со двора, до вертолета минуты три не больше. Задыхаясь, она бегом припустила к механическому насекомому, чьи очертания с трудом различала в снежной мути. Метель не унималась, и она снова увязла в сугробах. Идти было тяжело, но она упорно продвигалась вперед. Страх подстегивал. Ей казалось, что маньяк где-то рядом, наблюдает за ней, выжидает и готовится.

– Ой, мамочка, помоги, – тоненько причитала она, пробиваясь сквозь ветер к спасительному вертолету.

С расстояния в десять метров, она заметила, что в салоне вертолета горит свет, и сил прибавилось.

– Слава богу, еще немного и я в безопасности, – уговаривала она себя.

Оказалось напрасно. Распахнув дверцу кабины первое, что она увидела – пустые глаза навалившегося на штурвал охранника, дырка во лбу и залитое черной кровью лицо.

– И тебя прихлопнули, дяденька. Значит теперь моя очередь, – прошептала Алиса и попятилась. – Ну нет. Я не сдамся.

Стараясь не смотреть на мертвеца, она перекрестилась и бросилась прочь.

Глава пятая

В половине четвертого утра Алиса остановилась у придорожного бистро. Вытерла зареванную физиономию рукавом, заглушила двигатель и подслеповато прищурилась.

– «Fur dich», – прочитала она желтую надпись на вывеске, тускло освещавшую вход в щедро застекленную, похожую на пустой аквариум забегаловку. Пить хотелось нестерпимо, шершавый распухший язык еле ворочался, неуклюже царапая выжженное небо. Она нащупала в кармане куртки мелочь, завалявшуюся после утреннего катания и с трудом вылезла из машины.

Еще вчера она беззаботно пробиралась по склону Шильтхорн на лыжах, и самым большим ее горем был синяк на коленке. Неужели это было только вчера? За последние двадцать часов вся ее прежняя жизнь перевернулась с ног на голову, и из сказочно счастливой Попелюшки она превратилась в смертельно несчастную Алису Вересаеву. Час назад, проезжая у подножия горы Монах и Девушка мимо «Grand Hotel Regina», она с завистью посмотрела на ярко освещенную респектабельную гостиницу, баюкающую на белых шелковых простынях благополучных постояльцев. Ей не верилось, что еще неделю назад Марк предлагал ей остановиться именно здесь, «в фешенебельном гнездышке европейских снобов».

– Пропади все пропадом! – придушенно взвыла она и с силой надавила на акселератор…

В баре было пусто, мелодичное бряцание дверного колокольчика разбудило дремавшего за стойкой хозяина, светловолосого мужчину лет сорока.

– Morgen, – поприветствовал он раннюю пташку, подслеповато щурясь на циферблат наручных часов. –Was wollen Sie?

– Cherry and cigarettes, – Алиса ткнула пальцем в пакет вишневого сока и высыпала на прилавок кучу мелочи.

Долговязый швейцарец с сальными патлами, не владевший английским, понял ее по-своему, он быстро протер высокий стакан, плеснул в него шерри и, молниеносно пересчитав мелочь, присовокупил к шерри пачку «Marlboro», зажигалку и чистую пепельницу, что-то прикинул в уме и добавил в стакан еще немного напитка. Все это делалось с поразительной скоростью, молча, с механической улыбкой андроида. Сообразив, что спорить бесполезно, Алиса поблагодарила, забрала отпущенный товар и потащилась к столику у окна.

Ее красный «вольво», сиротливо жавшийся к обочине, успел покрыться толстым слоем снега. Непогода и не думала униматься.

– Вот и славненько, – думала Алиса, жадно глотая спиртное. – Мне нужно это самое… следы замести.

Сто пятьдесят граммов шерри оказали благотворное влияние, на стенающие нервы, нечеловеческое напряжение отпустило, она чуточку успокоилась, зажгла сигарету и задумалась.

После обнаружения тела охранника в вертолете, Алиса решила бежать, но для выполнения задуманного нужно было вернуться в дом. Дом, где скрывался маньяк. Там были документы, телефон и нормальная одежда. Скрыться, когда на тебе парусом полощется свитер убитого Льюиса и в мужских шлепанцах, дело, мягко говоря, безнадежное. Возвращение в логово преступника было сродни самоубийству, но и перспектива замерзнуть на обочине зимней дороги наученной горьким опытом Алисе, не улыбалась. Взвесив все «за» и «против», она решилась. Осторожно приблизившись к дому, она принялась наблюдать: вглядывалась в окна, не мелькнет ли где случайная тень, не дрогнут ли плотно занавешенные портьеры второго этажа, изо всех сил вслушивалась в глухое завывание ветра, не донесет ли он, посторонних звуков. Минут через двадцать, удостоверившись, что преступник либо покинул дом, либо затаился, она решилась и тихо проскользнула внутрь, замерла, плотно прижавшись к стене, и снова прислушалась. Ни звука. Только мрачный гул ветра в каминной трубе. Вооружившись клюшкой для гольфа, очевидно, забытой прежними постояльцами, она поднялась в спальню. Резко ударила по выключателю и инстинктивно прикрыла глаза рукой, защищаясь от слепящего света. Комната, тщательно убранная Ингрид, выглядела безжизненной. Алиса метнулась к письменному столу, в котором хранились документы, рывком вытащила верхний ящик, но он оказался пуст. Ни документов, ни денег, ни телефона. Алиса судорожно вытащила второй ящик, третий. Пусто. Кто-то ее опередил. Она бросилась к шкафу, на ходу сдирая с себя чужую одежду, вывалила на пол груду теплых вещей, выбрала пушистую кофту с глухим воротом, черную куртку, сапожки, отороченные экзотическим мехом пони, лайковые перчатки и скромную вязаную шапку.

«Проще, скромнее, незаметнее», – твердила она про себя, запихивая ноги в мягкие внутренности сапог.

Одевшись, она быстро сбежала вниз и заглянула в холл. Тонкий сладковатый запах тлена ударил в нос, в тепле трупы начали быстро разлагаться. Худое горбоносое лицо Марка оплыло и приобрело характерную зеленовато-желтую окраску, на лбу и подбородке запестрели лиловые пятна. Банкир, сидевший непосредственно у источника тепла, выглядел еще хуже. До слуха Алисы неожиданно донеслось противное жужжание мухи, сонное насекомое неторопливо спикировало на обезображенное лицо Фридмана и деловито закопошилось в разлагающейся ране.

«Вот дрянь. И откуда ты взялась в середине зимы? – неприязненно подумала девушка. – Если они пролежат здесь несколько дней, то полицейским придется работать в респираторах», – предположила Алиса, и воображение услужливо нарисовало ей картинку с двумя полуразложившимися, смердящими трупами. Она брезгливо передернулась и решилась: « Нужно попытаться их сохранить».

Забыв об опасности, она занялась приготовлением смертного ложа для мужчин. Пыхтя и отдуваясь, она ухватилась за ноги и потащила тело Марка к широкому низкому дивану, стоявшему в центре холла. С неимоверным усилием, ломая ногти, взгромоздила его на кожаную поверхность, сложила руки покойника на груди и взялась за свекра. Тот оказался значительно тяжелее, Алиса чертыхалась, дергала его за рукава, с треском раздирая одежду. Стараясь не смотреть на бурое месиво из кожи и мышц, она остервенело толкала неподъемное тело банкира к дивану, Фридман нехотя подвигался вслед за невесткой, тормозя спиной о ковер и цепляясь за стулья. Совершенно вымотанная Алиса поняла, что взвалить внушительное тело Лейба на диван ей не удастся и смирилась, оставив лежать на полу. Бросилась к окнам и принялась распахивать их одно за другим. В комнату, хлопая шторами, ворвался холодный ветер, швырнул в лицо Алисе охапку колючих снежинок и беспокойно зашуршал краями крахмальной скатерти. Осмотревшись, Алиса наткнулась взглядом на вазу с лилиями, стоявшую в центре стола, решительно выдернула из нее цветы и торжественно осыпала ими тела мертвых мужчин. Немного отступила, оценивая произведенную работу, подошла к магнитофону, отыскала «Лунную сонату» Бетховена, и грустная лирическая мелодия мягко заструилась по выстуженному холлу. Алиса вернулась к дивану и тяжело опустилась у изголовья мужа.

– Это все, что я могла для вас сделать, – прошептала она и кротко поцеловала Марка в ледяной лоб. – Как говорится, последние почести. Прости меня, Маркес. За все прости. Прости и прощай, – и тихие светлые слезы полились по осунувшемуся лицу.

Одна из оконных створок с грохотом захлопнулась от сквозняка, лампочка в люстре нервно заморгала и погасла, Алису подбросило. Устраивая усыпальницу Фридманов, она совершенно забыла о грозящей опасности, опомнившись, рванулась на улицу, прыгнула за руль, трясущимися руками завела машину и нажала на газ. Машина с тяжелым стоном забуксовала в снегу и медленно стронулась с места. Выехав за ворота, Алиса в последний раз оглянулась на дом смерти: из темных распахнутых окон первого этажа торжественно плыли звуки бессмертной сонаты, в ярко освещенном проеме окна спальни на втором этаже четко вырисовывался высокий черный силуэт. Человек стоял неподвижно потом, вдруг, поднял руку и лениво махнул, как бы отпуская девушку в красном авто на волю.

– Господи, он! – задохнулась Алиса. – Он все время был здесь! – лицо моментально покрылось мельчайшими капельками пота, ватной ногой она нащупала педаль газа и утопила ее до отказа, машина натужно взревела и рванула в глухую ночь.

С трудом ориентируясь в темноте, Алиса выбралась на бернскую трассу только через полтора часа, ей приходилось притормаживать у каждого указателя и, подслеповато щурясь в тусклом свете фар, по слогам читать длинные неуклюжие немецкие названия, потом скрупулезно сверяться с потрепанной картой, оставленной в бардачке запасливым Марком. Позволить себе роскошь заблудиться она не могла, спрашивать дорогу в три часа утра было не у кого, да и зачем ей свидетели. Ее целью сейчас было добраться до Берна, бросить машину на окраине и затеряться в большом городе. Лучше всего найти работу и залечь на дно, как говорят в криминальных сериалах. Но как это сделать без денег а, главное, без документов, которые Алиса оставила в гриндельвальдской «могиле», она не представляла.

– Бог не выдаст, свинья не съест, – вслух произнесла она и испуганно покосилась на хозяина бистро, настороженно следившего за ней из-за барной стойки.

Швейцарец навострил уши, теперь он смахивал на пса, принявшего боевую стойку. Исподволь разглядывая посетительницу, он делал вид, что занят уборкой.

«Следит, сволочь», – про себя решила Алиса, залпом выпила остаток шерри, затушила наполовину выкуренную сигарету и поднялась.

– Vielen dank, – как можно беззаботнее произнесла она и широко улыбнулась мужчине.

Тот ответил неестественно радушным оскалом. Однако, оглянувшись у выхода, Алиса заметила, как белобрысый любезник спешит к телефонному аппарату, заметив взгляд девушки, он притормозил у крайнего столика и принялся усиленно тереть его салфеткой.

«И чем я ему не приглянулась?», – рассуждала она, усаживаясь за руль и оглядывая себя в зеркало заднего вида. Оттуда угрюмо смотрела растрепанная изможденная девица неопределенного возраста с огромными синяками, остатки туши, размазанные вокруг глаз, вызвали в памяти рисунок на капюшоне очковой кобры.

–На завзятую наркоманку похожа, – усмехнулась Алиса, – недаром этот швейцарский чистоплюй трухнул.

Осторожно потрогав круглую родинку на правой щеке (мама всегда говорила, что это божья отметина), она достала из бардачка пачку влажных салфеток и принялась оттирать остатки баснословно дорогой туши Trish McEvoy.

– Прости-прощай, милая. С этого момента ты для меня – непозволительная роскошь, – извиняющимся тоном заметила она и невесело подмигнула отражению.

Лицо прояснилось, стало более выпуклым, воспаленные от бессонницы глаза, однако, сохранили покорное собачье выражение.

– Тьфу, ты, черт! – ругнулась Алиса. – Ехать надо, пока полиция не нагрянула. Хотя, этот козел, – покосилась она в сторону забегаловки, – уже и номер машины, наверняка, сообщил. – Ну, ничего, машину меня учил водить Ромка, и я была не последней ученицей.

Ромка – ее бывший воздыхатель и профессиональный автогонщик, а если верить его словам, то и дважды чемпион, где-то в Италии или Франции. Между редкими встречами с постоянно живущим на колесах Ромкой, Алиса флиртовала еще с несколькими парнями, причем каждый из кожи вон лез, стараясь заслужить ее расположение. Ее золотое правило: с паршивой овцы, хоть шерсти клок или, говоря проще, мужчинами нужно уметь пользоваться. И когда, Алиса окончила автошколу, то при очередной встрече с Ромкой потребовала дать ей несколько уроков водительского мастерства. Преданный Ромео взялся за дело, уже через неделю Алиса гоняла по городу, как заправский гонщик с десятилетним стажем, правда, под бдительным контролем своего учителя. Теперь предстояло проверить, насколько хорошо она усвоила Ромкин мастер-класс. Очередной шквал ветра предупреждающе взвыл за бортом автомобиля, швырнув в лобовое стекло охапку мокрого снега.

– А, вот шиш тебе! – задорно крикнула девушка разбушевавшейся непогоде, полиции и бдительному хозяину бистро, сорвала куртку, засучила рукава, взглянула на датчик топлива, удостоверившись, что бензина хватит километров на триста (Марк оказался предусмотрительным и на сей раз), удовлетворенно хмыкнула, решительно повернула ключ в замке зажигания и плавно надавила на акселератор.

Машина, словно почувствовала серьезность предстоящего испытания, едва заметно вздрогнула, как могучий зверь, готовящийся к решительной схватке, натужно загудела и ринулась с места, набирая скорость.

Видимость на пустынной по причине ночного времени трассе была не больше полутора метров, но Алиса все жала и жала на педаль акселератора, пока стрелка спидометра не задрожала на отметке сто двадцать километров в час. Металлическое тело машины билось в истерике, пытаясь преодолеть границу разумного, и перевалить за сотню. Корпус автомобиля вибрировал, колеса пронзительно визжали над обледеневшим покрытием дороги, Алиса ошалело всматривалась в безумную снежную круговерть, молясь, чтобы навстречу не вылетел какой-нибудь любитель острых ощущений.

– Камикадзе чертова, – ругнулась она, с трудом удержав машину на крутом вираже. – Господи, только бы не разбиться.

Если верить указателям, натыканным по всей трассе, до Берна еще около шестидесяти километров. Минут сорок – и она на месте. Бессонная ночь, наполненная безумием, трупами, давала о себе знать, воспаленные глаза слезились, руки отяжелели, в голове вертелись обрывки жутких воспоминаний – синеватое заострившееся лицо Марка, изъеденная кислотой голова свекра, скрюченный труп Льюиса и страшная черная тень в окне спальни.

При воспоминании о тени, ее передернуло. Почему маньяк дал ей уйти? Убить четверых мужчин, а ее спокойно отпустить на волю. Неужели он психопат, истребляющий только мужскую половину населения? Да, скорее всего. Иначе, это объяснить невозможно. В таком случае ей повезло. Сказочно. Немыслимо. Невероятно. Выбраться из такой мясорубки живой и невредимой…

– Боже, спасибо тебе! Очевидно, я и впрямь в рубашке родилась, – отвечая своим мыслям, прошептала она. – А Маркушу жалко… На Лейба наплевать. Одним крохобором меньше стало. Льюис тоже не святой, подонок и извращенец, охранника я знать не знаю. А вот Маркеса… Ему, конечно, так и так недолго оставалось, но все-таки. Добрый он был… Царствие тебе небесное, хороший мой, – всхлипнула Алиса, и непрошеные слезы брызнули из глаз.

В следующую секунду в метре от капота неожиданно вырос полосатый столбик ограждения, Алиса ударила по тормозам, сцепление с ледяным покрытием дороги практически отсутствовало, машину занесло и закрутило в дьявольской пляске, сделав пять или шесть головокружительных пируэтов, она остановилась поперек пустынного шоссе и заглохла.

Алиса перевела дух, стерла со лба липкую испарину, растерянно ощупала себя и со словами:

– Спасибо, Господи, еще раз. До Берна соплей не будет, обещаю, – осторожно развернула автомобиль и тронулась с места с законопослушной скоростью сорок миль в час.

Через сорок минут вдали показалось оранжевое зарево большого города. Остановившись на окраине, она припарковалась напротив аккуратного домика в голландском стиле. Прямоугольное белое строение с красной черепичной крышей выглядело необитаемым, очевидно, в пять утра хозяева еще крепко спали. Метель стихала, ослабевшие порывы ветра шаловливо подхватывали свежевыпавший снег и закручивали его тонкими белыми змейками. Алиса устало уронила голову на руль и отключилась.

Глава шестая

Проснулась она внезапно, будто кто-то невидимый толкнул ее в бок. Чужая безлюдная улица, засыпанная снегом, вокруг ни души, ряд красноголовых двухэтажных коттеджей взирал на нее равнодушными глазницами темных окон. С трудом соображая, где она и что с ней происходит, Алиса постепенно приходила в себя. Спустя полминуты память услужливо преподнесла ей события прошедшей ночи, и девушка инстинктивно поежилась. Тревожное состояние вернулось, и ее зазнобило. Нужно бежать, но куда? Без документов, не зная языка, города. Часы показывали двадцать минут шестого, значит, спала она не больше пятнадцати минут. Алиса медленно растерла затекшие ноги, они отозвались сильной болью в отмороженных пальцах, плотно застегнула курку, нашарила валявшуюся на соседнем сиденье шапку и натянула ее по самые брови.

– Черт, а перчатки-то я так и забыла! – посетовала она и, распахнув дверцу машины, нехотя выбралась наружу.

Оглядевшись, она растерянно покрутила головой и побрела наугад. Ей было совершенно все равно куда идти, лишь бы подальше от машины. Отойдя на приличное расстояние, она бросила прощальный взгляд на сиротливо жавшуюся к обочине, «вольво» и на прощание махнула ей рукой:

– Адье, старушка. Не поминай лихом, – подняла воротник куртки и шагнула в неизвестность.

Снегопад прекратился, в городе было теплее, но противный промозглый ветер вновь усилился, и голодная, истощенная кошмарной ночью, Алиса, чувствовала себя препаршиво. Она мгновенно промерзла до костей, ноги заплетались, кончики пальцев снова занемели. Нескончаемая вереница коттеджей сменилась многоэтажными домами, в витринах магазинов запестрели рекламы на немецком языке. Она долго стояла перед стеклянной витриной кондитерской, где высились аппетитные горки румяных булочек, маслянисто поблескивающих разноцветных пирожных и тортов. Реклама фастфуда с дымящейся коричневой сосиской подействовала на нее еще хуже, она остановилась, точно громом пораженная, чувствуя, как яростно взбунтовался и заныл пустой желудок, а рот наполнился кисловатой слюной.

«Надо поесть, иначе, я далеко не уйду», – поняла Алиса, и решительно направились к стоящим неподалеку мусорным бакам. «А что делать?, – убеждала она себя, приближаясь к груде черных пластиковых мешков, торчавших из металлического контейнера. – Бомжи же едят, и со мной от одного раза ничего не случится».

С этой мыслью она с треском разорвала крайний мешок и заглянула туда, в нос ударил мерзкий запах плесени и прокисших овощей. Среди вороха хлебных корок, очистков овощей и вонючей слизи, виднелась, завернутая в прозрачный целлофан, целая булка. Зажав нос пальцами, Алиса мужественно запустила туда руку и выдернула заветную добычу. Разодрав залитую помоями пленку, она извлекла сокровище наружу, булка выглядела вполне съедобной, из ее мягкой сердцевины торчал кусок желтого жирного сыра и бледный листик увядшего салата.

– Почти гамбургер, – съязвила Алиса и, зажмурившись, откусила большой кусок.

Булка и вправду оказалась сносной, стараясь не думать, где она нашла свой завтрак, Алиса торопливо откусывала кусок за куском, глотала не жуя, стараясь унять голодную, сосущую боль. Стало чуточку легче, но, когда она намеревалась отправить в рот последний кусок, желудок странно екнул, за сим последовал мощный рвотный спазм, и Алиса судорожно изогнулась, натужно отплевываясь от тягучей горьковатой массы.

– Ой, е-е-е-е, – выдохнула она и, пошатываясь, побрела к ближайшей скамейке. – Принцесса хренова, – корила она себя, жадно вдыхая морозный воздух, – сдохнешь ведь от голода.

Но при мысли о мусорном баке ее опять затошнило. Оглядев забрызганные рвотой сапоги, она брезгливо поморщилась и задумалась. Всего две недели назад, они с Марком бродили по старинным улочкам Флоренции, лежали в нише Святого Петра. Алиса тогда загадала для них с Марком счастье и любовь до конца дней.

«А ведь исполнилось, – усмехнулась она. – И любовь была, и счастье. Только до его, Марка, конца дней».

Потом обедали в «Траттория Анджолино», ели нежнейший салат из омаров, миксту, карпаччо и черепаховый суп. Она тогда недовольно кривилась, фыркала и капризничала, отставляла блюда недоеденными, то ей, видите ли, омары не очень свежие, то моцарелла в миксте зеленоватая.

– Не ценила, дура, своего счастья, – горестно заключила она.

В дальнем конце улицы замелькали дворники, армия из десятка человек в оранжевой униформе бодро копошилась, откапывая занесенный снегом тротуар. Одинокая эффектная блондинка, на пустой улице в шесть часов утра, она не могла не привлечь к себе внимания, нужно было уходить. Но куда?

«Куда глаза глядят», – решила Алиса, неохотно поднялась с нагретого места и поплелась вверх по улице.

– Шварцторштрассе 23, – прочитала она на синей табличке ближайшего дома. – Мне теперь, что Шварцторштрассе, что Пикадилли, – один черт.

Уныние и растерянность воцарились в душе, силы убывали, каждый шаг давался неимоверным усилием воли, ледяной ветер пробирал до костей, но подстегиваемая инстинктом самосохранения, она упрямо переставляла непослушные ноги. Навстречу стали попадаться прохожие, они удивленно поглядывали на пошатывающуюся от усталости длинноногую красавицу. Ее невидящий, полный отчаяния взгляд и неверная походка привлекали внимание, она почувствовала это и свернула в узкий мрачный проулок. Петляя между спящими домами, она пересекала пустые по причине раннего утра дворы и детские площадки, пару раз отдыхала на скамейках и снова тащилась дальше. Резко потеплело, и снег под ногами быстро таял, превращаясь в грязную рыхлую кашу.

Спустя полтора часа, она почувствовала, что идти больше не может, остановилась у пятиэтажного жилого дома и прислонилась к фонарному столбу. В этот момент дверь ближайшего подъезда открылась, оттуда показалась женская спина в потертом синем пальто. Женщина тянула за собой громадную коляску с близнецами. Воспользовавшись моментом, Алиса шмыгнула в теплый подъезд, одним махом взлетела наверх, на площадке между четвертым и пятым этажами протиснулась в узкую нишу за мусоропроводом и уселась прямо на пол, всем телом прижавшись к батарее. Ее знобило, застывшие руки ничего не чувствовали, она с трудом стащила с себя сапоги и принялась растирать посиневшие пальцы на ногах, они сильно распухли и потеряли чувствительность. Голова гудела как набат, непрерывный сухой кашель раздирал горло, болела каждая мышца. Есть уже не хотелось, напротив, она не могла избавиться от горького рвотного привкуса во рту.

«Похоже, я заболела. Только этого не хватало», – размышляла она, тупо разглядывая ноющие ступни. Вспомнила, как два года назад упросила маму купить на распродаже португальские сапоги на два размера меньше. Невероятным усилием втиснула в них ноги и форсила, чувствуя себя андерсоновской русалочкой, к вечеру от инквизиторской пытки сапогами, ступни ломило так, что в глазах темнело и от боли заходилось сердце. Она тогда плакала, проклинала их с мамой нищету и мечтала о шикарной жизни. Дура, дура наивная! Домечталась вот. Получила. Господи, как же она тогда была счастлива! Но что делать теперь? У кого просить помощи?

«Нужно хоть чуть-чуть поспать», – наконец, решила она, ощущая, как против воли слипаются опухшие веки, привалилась к горячему радиатору и мгновенно провалилась в тяжелый, тревожный сон.

Снилась ей погоня. Мощный, похожий на броневик, джип с огромным прожектором на крыше висел у нее на хвосте, разгоряченная гонкой Алиса лихорадочно вертела руль, поворачивая то, вправо, то влево. Одна кривая улочка сменялась другой, сноп света несущегося по ее следу автомобиля слепил, мотор выл, как двигатель сверхзвукового самолета, кузов угрожающе дребезжал, грозя развалиться на запчасти. И вдруг фары осветили высокий стрельчатый забор, за которым виднелась небольшая церквушка, Алиса ударила по тормозам, выскочила из автомобиля и бросилась в храм, навстречу выскочил громадный пес, похожий на волка. Злобно оскалил желтоватые клыки и глухо зарычал. Алиса замерла, глядя, как из пасти зверя капает слюна и над ощеренными клыками нервно подрагивает розоватая плоть. За спиной послышался дробный топот преследователей, пес внезапно сорвался с места, пулей пронесся мимо остолбеневшей Алисы и, захлебываясь лаем, бросился на ее обидчиков. Алиса открыла глаза, в мутной пелене уходящего сна, она разглядела большую белую собаку. Заметив, что незнакомка проснулась, пес громко, но дружелюбно гавкнул. За собакой стояла девочка лет десяти и с любопытством рассматривала изможденную, заспанную блондинку в дорогой куртке, сидящую на голом полу. Босая и растрепанная Алиса чувствовала себя беспомощной и жалкой, она просительно махнула рукой, отгоняя животное:

– Уйди, уйди, пожалуйста.

Девочка поняла и оттащила собаку подальше, поправив сползающий на нос берет, она что-то залопотала по-немецки, тыча в двери квартир и беспомощно разводя руками. Алиса догадалась, что девчушка спрашивает, кого она здесь ждет.

– Nicht, – с трудом выдавила она одно из немногих известных ей немецких слов, с трудом поднялась, обулась, поглубже надвинула шапку, улыбнулась подозрительно разглядывающей ее девочке, и нетвердой походкой двинулась к лестнице.

– Aufvidersein, – помахала Алиса, недоумевающей девчушке, и заспешила вниз к выходу.

На улице смеркалось. Сколько же она проспала? Взглянув на часы, Алиса ахнула:

– Половина шестого!

В подъезд она забрела часов в восемь утра. Это значит, что она продрыхла девять часов. Теперь она чувствовала себя посвежевшей, голова, правда, болела, но на ногах она держалась увереннее, обмороженные пальцы болели меньше. Снова захотелось есть.

«Надо добраться до оживленной улицы, – решила она. – Там проще смешаться с толпой и стянуть чего-нибудь съестное, а может, угостит какой-нибудь сердобольный».

Решение не бессмысленное, только вот она не представляла себе в какую сторону идти. Утром она была в столь плачевном состоянии, что брела наугад, куда глаза глядят, не запоминая ни направления, ни улиц и переулков. Она топталась на месте в полной растерянности, когда мимо пронеслась спортивного вида девушка с сумкой, из которой торчали ручки теннисных ракеток, она явно спешила.

«Была не была, – решилась Алиса. – Пойду за ней, куда-нибудь да выйду».

Она припустила вслед за спортсменкой, и не ошиблась. Девушка уверенно лавировала в каменном лабиринте, Алиса старалась не отставать, и вскоре они вышли на, ярко освещенную огнями реклам, улицу. Длинная вереница магазинов, кафе и ресторанов плавно уходила за горизонт, с огромных рекламных щитов улыбались белозубые модели в сногсшибательных бикини и загорелые мачо с мужественной щетиной на квадратных подбородках. Вся эта лощеная братия либо алчно впивалась зубами в соблазнительные плитки по-швейцарски стопроцентного шоколада, либо с вызовом демонстрировала оригинальные швейцарские часы, вальяжно развалясь у лазурных бассейнов загородных домов.

«Преснятина, – неодобрительно подумала Алиса, жмурясь от, светящегося со всех сторон, великолепия. – Никакого чувства юмора. То ли дело у нас: «Редкая собака добежит до середины квартиры!»,– улыбнулась она, вспомнив рекламу, строившегося в Твери, дома.

Улица, запруженная автомобилями и спокойно прогуливающимися людьми, взбиралась наверх. Воздух, пропахший выхлопными газами, тяжелый и удушливый, застревал в горле. После девственной чистоты Гриндельвальда город казался преддверием ада, смрадной и тесной клоакой, заполоненной сотнями тысяч несчастных, мечущихся в поисках наживы и сомнительных развлечений. Алиса добрела до какой-то площади, в центре которой сияла огнями большая рождественская елка, увешанная золотыми и красными шарами, рядом расположился новогодний рынок – длинная вереница деревянных палаток, украшенных моргающими гирляндами. На прилавках громоздились горы сувениров, керамические Санта-Клаусы, забавные оленята, искусственные елочки, подсвечники в виде уютных швейцарских домиков. Гомонящие стайки вездесущих туристов непрерывно кочевали от палатки к палатке. Все это напоминало кадры из учебного фильма про броуновское движение, который физичка Екатерина Константиновна, прозванная за чрезмерную полноту Массой, показывала им в седьмом классе.

«Рождество на дворе. Я и забыла», – безрадостно подумала Алиса и огляделась.

К вечеру заметно похолодало, и большинство праздношатающихся сворачивали в близлежащее кафе выпить чашку горячего шоколада или чего покрепче, чтобы согреться. Алиса почувствовала новый приступ боли в пустом желудке, казалось, что запавший живот царапается о позвонки.

«Попробовать стащить что-нибудь в кафе?, – задумалась она, потирая ноющий желудок. – А, была не была!»,– решилась она и быстро перешла через дорогу к зазывно светящейся куриной ножке.

Кафе «Bärenhöhle» оказалось полупустым, несколько посетителей скучали над ликерными рюмками. За ближайшим столиком сидела молодая женщина с двумя детьми, младший, лет шести, капризничал, отрицательно качая русой головой в ответ на терпеливые уговоры матери съесть кусочек отбивной. Малец негодующе размахивал руками и ногами, требуя малиновый десерт и пирожное со взбитыми сливками. Алиса жадно смотрела на тарелку мальчика, где красовался нетронутый кусок мяса, и молила Бога, чтобы мальчишка не притронулся к еде.

– «Оставь. Мне оставь», – беззвучно молила она, наблюдая за семейной сценой из-за растрепанного куста драцены.

Молоденький черноволосый официант, подскочивший принять заказ, вопросительно уставился на бледную девушку. Алиса знаками пояснила, что, мол, только погреться зашла, она вся сжалась, ожидая, что ей сразу укажут на дверь, и из последних сил растянула губы в жалком подобии улыбки. Паренек, решив, что перед ним нищая студентка, путешествующая по Европе автостопом, бросил не очень любезное:

–«Welcome», —и удалился.

Беспокойное семейство за соседним столиком тем временем покончило с десертом. Старшая девочка поднялась из-за стола и принялась натягивать куртку, мамаша заботливо вытерла испачканную физиономию сына и протянула ему шарф и шапку. Боязливо высунув нос из зеленой засады, Алиса убедилась, что ее вожделенная отбивная осталась целой и невредимой, кроме того, на тарелках красовались недоеденное шоколадное пирожное и здоровенная золотистая картофелина. Сердце радостно екнуло и забилось. Оставалось дождаться, когда балованные граждане сытой Европы удалятся, набраться нахальства и умыкнуть тарелки с недоеденными лакомствами до того, как их уберет официант. Наконец, они ушли. Превозмогая стыд, Алиса подошла к столику и, мучительно краснея, быстро собрала остатки еды, поколебавшись, она и кружку с недопитым пивом прихватила. Никто в зале не обратил на девушку внимания, люди неторопливо беседовали или сидели, уставившись в большой телевизор на стене. Затаив дыхание, Алиса крадучись вернулась на место и, наконец, позволила себе расслабиться. Самое страшное было позади, теперь можно было поесть, выпить глоток пива и почувствовать себя человеком. Она жадно набросилась на еду, и каким же восхитительным показался ей этот немудрящий кусок жареного мяса! А пирожное! Да, Алиса в жизни не пробовала ничего подобного. Амброзия. Пища богов. Минут через десять, она удовлетворенно откинулась на спинку стула, губы расплылись в блаженной улыбке, благодарный желудок сыто урчал, переваривая долгожданную еду.

– «Эх, щас бы покурить!

– но на столиках кафе пепельниц не наблюдалось, то есть надеяться на жирный бычок не стоило.

– Ладно, на улице стрельну»,– решила она, разомлев от сытости и глотка крепкого портера.

Громкий голос телерепортера заставил ее вздрогнуть, кто-то из посетителей резко прибавил громкость, и теперь стены кафе сотрясались от возбужденного голоса диктора. Алиса высунулась из укрытия. На жидкокристаллическом экране плыли кадры, отснятые в гриндельвальдском коттедже… Вот мертвое тело Марка, его лицо крупным планом, вот обезображенные останки Лейба с белой лилией на груди, вот домик Льюиса, а вот и он сам, почерневший, страшный, потом вертолет, охранник с простреленной головой. И пронзительный, разрывающий мозг голос диктора, без умолку строчившего по-немецки. Алиса не понимала ни слова, хотя чего уж тут понимать, репортер захлебывался от возбуждения, рассказывая о бойне в Гриндельвальде. Мелькнуло широкое длинноносое лицо Ингрид – их служанки, по обыкновению замотанная в шаль по самые глаза, она что-то поясняла маленькому тщедушному полисмену в каске с козырьком. Неожиданно на экране появилась красивая брюнетка в длинной меховой шубе, в унизанных кольцами пальцах она держала какую-то бумагу. Говорила по-русски, но громкий голос тележурналиста перекрывал ее речь, и Алиса ничего не смогла расслышать. И снова крупный план! Отпечатанный на компьютере русский текст:

«БУДЬТЕ ПРОКЛЯТЫ! Я ОТОМСТИЛА».

Следующий кадр, и Алиса почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Ее фотография во весь экран, лицо крупным планом и этот несносный истерический, ввинчивающийся в подкорку, голос диктора, повторявший ее имя:

– Алис Фридман,– он все повторял и повторял его, и с каждым повтором Алиса все сильнее втягивала голову в плечи, словно надеясь загнать ее глубоко внутрь.

«Трупы обнаружили. Непонятно откуда взявшаяся записка с текстом: «Я отомстила». Господи, да чертов маньяк меня подставляет! Ну, конечно! Теперь ищут именно меня! Бежать! Опять бежать! Куда? Где искать защиты?»,– мысли разъяренным роем пронеслись в голове. Тело загудело. Ее охватила паника. Не помня себя, Алиса напялила куртку, и с перекошенным от ужаса лицом, тенью скользнула в морозную ночь.

Официант проводил ее внимательным взглядом и, немного помедлив, взялся за телефонную трубку.

Не разбирая дороги, задыхаясь и наталкиваясь на прохожих, громко возмущавшихся ей вслед, она неслась вверх по улице мимо неистовствующих реклам, ночных клубов, из дверей которых неслось буханье дискотек, и вываливались толпы молодежи с шалыми от грохота и экстази глазами. Дико хохочущий, обалдевший от марихуаны подросток с закрепленной на лбу мордой дракона, из пасти которого бил сноп неонового света, схватил Алису за плечи и закружил в неистовом танце. Споткнувшись о стоящую на тротуаре скамью, она во весь рост растянулась на обледеневшей брусчатке и разревелась. Рыдая, поднялась, потерла расшибленное колено, плюхнулась на узкое холодное тело скамьи, обхватила голову руками и сдавленно всхлипнула:

– Господи, за что? За что, Господи? – громко причитала она, не обращая внимания на беснующихся вокруг людей. Напротив, прямо на бордюре сидела парочка молоденьких геев, они терли друг другу зубы беловатым порошком, и придурковато хихикая, целовались взасос. – За что? – еще громче взвыла Алиса, раскачиваясь из стороны в сторону, как китайский болванчик.

– А, ба! Русская чи шо? – раздался над головой хрипловатый женский голос.

Алиса вздрогнула и вдавила лицо в ладони. Но энергичная обладательница надтреснутого голоса не унималась:

– Курить хочешь, хоремычная? На, затянись. А, может, пивка?

Поняв, что отделаться от навязчивой опеки не удастся, Алиса нехотя подняла голову. Над ней возвышалась внушительная гора сала, затянутая в крикливо красный костюм из блестящего латекса. Вся в младенческих перевязочках от шеи до щиколоток, разбитная бабенка с короткими клочьями пегих волос и полной боевой раскраске. В одной руке она держала бутылку пива, в другой дымилась тонкая палочка дамской сигареты.

– Халя, – радостно представилась землячка, протягивая Алисе открытую пачку сигарет. – Держи. Они были как два полюса – квадратная, похожая на морозильный ларь, Халя и тонкая изящная сигарета. Характерное «хэканье» выдавало в ней уроженку Украины.

– Аля, – соврала Алиса, принимая угощение.

– Яка ж ты Аля! Ты ж Чахлик Невмирущий! – неожиданным басом гоготнула Галя и бухнулась рядом. – Що це тэке? Сутенер, собака, бросил, а документув нема, чи шо?

– Бросил. И документов нет, – потерянно согласилась Алиса.

– Так це х…ня Я со своим хозяином могу поговорить. Он те враз какие хочешь сварганит, только берет, сука, дорого. Гроши-то е?

Взглянув в затравленные глаза Алисы, она все поняла:

– Без денег совсем похано. За паспорт ты на него полхода шарашить будешь. Да, ты ж не ной, – спохватилась она, заметив две мокрые полосы на сухих, туго обтянутых кожей щеках. – Я тэбе к кюре щас видведу. Тут неподалеку церква французькая е, так там такой поп! Душа чоловик! Жан-Пьером зовут. Хорошенький, як дэвица и добрый, як моя мати. Ей-ей, не вру.

– Галя стрекотала без остановки, будто боялась, что ее могут прервать, и она не успеет досказать до конца.

– У них там ночлежка для бидных е. Там перекантуешься дня три. Ну, пока я с Мухаметом насчет тебя мосты наведу. Пристрою, не бийся. Без куска хлеба не останешься. Он хоть и мусульманин, но мужик с понятиями. Процентов тридцать оставляет. Жити можна. А уж, если клиентов поставлять будешь, так заживешь, як в раю.

Обалдевшая от сигареты и болтовни невесть откуда свалившейся на ее голову покровительницы, Алиса глупо хлопала глазами, шмыгала носом и не знала, куда девать руки.

– Мухамет – турок, владелец клуба. Красивих любит, о-е… Так что, Алька, держись, – продолжала Галя, отхлебнув из бутылки. – Тильки худа ты дуже, – она окинула Алису оценивающим взглядом и поморщилась: – Чахлик Невмирущий.

– Как ты меня назвала? – очнулась, наконец, Алиса.

– Ну, у вас у москалей Кощей Бессмертный, а у нас в Украйне Чахлик. Мужики таких не очень. Ничего, пяток килограммов нарастишь и будешь, як этуаль. Вставай, дивка, пишлы, не то совсем к лавке примерзнешь. Щас к Жан-Пьеру, а завтра я тэбе навещу. Не вешай носа, здесь русские бабуськи в цене.

Сообразив, что выбора у нее нет Алиса послушно встала и поплелась за без умолку тарахтевшей Галей. Галя говорила, щедро пересыпая свою речь украинскими словами, не всегда понятно, но потешно. По дороге к церкви Алиса узнала, что Галя уже пять лет здесь в Берне и ей здесь нравится:

– Проститутка, она и в Африке проститутка, почету не жди, – откровенничала она. – Но платят здесь хорошо, да и мужики не то, что в России. Не забижают. У меня ведь в Виннице мать-старуха, да двое деток – Богдан и Ксюша, мужик спился в ноль, роботи немае. А ведь кормить детвору надо, вот и подалась я на заработки. Да так и осталась, гроши каждый месяц шлю. Сама не доедаю, а им шлю, – с гордостью сказала она и с вызовом посмотрела на Алису.

Глядя на внушительные габариты спасительницы, Алиса усомнилась в том, что та живет впроголодь, но предпочла держать язык за зубами. Излив душу, Галя сменила тему и принялась расхваливать кюре, к которому они направлялись, она приписывала ему все существующие на земле добродетели. И умный-то, и ласковый, и щедрый. Запах дешевого алкоголя, исходивший от спасительницы, буквально валил с ног. Алиса отворачивалась, чтобы не задохнуться.

– Чохо морду воротишь? Брезхуешь, чи шо? – вскинулась было Галина, но тут же об этом забыла и продолжала:– Так вот. Тут в Бернэ православной церкви нэмае, так я к католикам прибылася. Вира-то одна. К святому отцу каждое воскресенье на исповедь хожу. Грихи замаливаю. Он ничохо, отпускает, сочувствует. Вздыхает, правда, кохда я ему ховорю, шо восемь клиентов за ночь обслужила, но молитву бурмочет и крестит.

– А ты и французский знаешь? – поинтересовалась Алиса, пугливо озираясь по сторонам.

Шли долго, на одной из площадей Алиса увидела странный фонтан – на высоком постаменте безобразный великан со свирепой рожей, в пестром колпаке и малахитового цвета кафтане пожирает малыша, а в его сумке еще несколько младенцев ожидают своей страшной участи.

– Что это? – остолбенела Алиса, не веря глазам своим.

– Це ж фонтан. Пожиратель детей. Вишь, как он ими лихо закусывает, – гоготнула Галя. – В средние века еще поставили, шоб неслухняних диточок пугать.

– Фу! Гадость какая! Инквизиция. Просто ужас!– Алиса была возмущена до глубины души.

– Яка що позиция? – не поняла Галина. –Ты це зря. Хулиганам дуже помохае. Приведуть, покажуть пугало – и усе тише води нижче трави. И летом зручно. Оттуда можна бесплатно воду пить. Дуже хорошо.

Они уходили все дальше от оживленных улиц, все реже попадались прохожие. Алису начали терзать смутные сомнения. Куда ведет ее эта подозрительная тетка? А ну, как заманит в трущобы, да прихлопнет. Хотя, зачем? Что с нее взять? Галя, казалось, не замечала, что ее новая знакомая отчаянно трусит, и продолжала трещать как сорока:

– Ни. Французького я не розумию. Жан-Поль по-русски болтает краще нас з тобою. Его прабабка – российська княгиня была, призвище не згадаю, из России от революции бежала. Дочка ее за француза замуж вискочила, но наказ матери «русские корни» берегти выполнила и детям своим наказала. Их всех русскому языку с соплей учили. Он смешно говорит – хундосит, картавит и слова всякие идиотские, хде надо и не надо сует. Но зрозумити можно. Жинок сударынями называет, со смеху здохнеш. А так ничохо. Классный мужик. Да не дрейфь ты так, – снисходительно бросила она, видя, как Алиса приседает при каждом шорохе. – Почти прийшли. Он вона церква, бачиш? Дуже старая, двенадцатый век. О, як.

На небольшом пригорке, окруженная домами, виднелась старинная церковь, обнесенная чугунной оградой. Большой фонарь освещал массивную деревянную дверь. Навстречу, гремя тяжелой цепью и хрипло гавкая, ринулся громадный пес. Где-то далеко послышался вой полицейской сирены, и Алиса невольно оглянулась, ожидая увидеть черный джип:

– Сон в руку, – пробормотала она и торопливо перекрестилась.

– Що ты там бурмочеш? А вот и месье Жан, – улыбнулась Галя вышедшему на крыльцо невысокому стройному мужчине в черной сутане.

Глава седьмая

Мужчина сложил пальцы козырьком и подслеповато прищурился, вглядываясь в темноту. Когда Галя с Алисой приблизились к ступенькам, и свет круглого фонаря, укрепленного над дверями храма, упал на их лица, кюре тихо ахнул:

– Женевьева, ты?!

– Ни. То я, месье кюре, Халя Козодой. Не впизнали? – отозвалась Галина, вороватым движением одергивая неприлично короткую юбку. – Подружку вот к вам веду. Наша, хоремыка. Русская. Паспорт потеряла, немае ни хрошика, жить пока ниде. Аля зовут. Может, приютите на пару днив, пока я справки наведу?

Кюре впился глазами в лицо Алисы, его синие глаза выражали недоумение и растерянность, точно перед ним возникло привидение. Девушки подошли ближе, и он, вероятно, разглядев, наконец, нежданных гостей, с облегчением выдохнул и приветливо улыбнулся. Протянул холеную руку Гале, и она торопливо припала к ней поцелуем. Кюре мягким движением перекрестил ее беспутную голову и повернулся к Алисе. В его неторопливых, полных достоинства движениях сквозила сдержанная страсть, выдававшая южное происхождение священника. Тонкий породистый нос слегка нависал над причудливо изогнутыми чувственными губами, огромные темно-синие глаза, прикрытые длинными черными ресницами, влажно блестели. Потрясающая совершенная красота, лишь подбородок, пожалуй, был немного тяжеловат, но трогательная ямочка посередине сглаживала и этот недостаток. На вид ему можно было дать от силы лет двадцать семь, потрясающе красивый молодой мужчина с молочной кожей, густой шевелюрой темно-каштановых вьющихся волос и необыкновенно изящными руками. Под грубой черной тканью сутаны угадывалось гибкое мускулистое тело античного героя.

«Адонис», – изумилась Алиса, вспомнив древнегреческие мифы, которые Марк иногда читал ей перед сном. Он прилагал титанические усилия для образования своей юной жены.

– Який пупс, а?– шепнула Галина и больно пихнула Алису локтем в бок. – Жалко католическим священникам жениться запрещено. А то бы я…

– А? Что ты? –Алиса, потрясенная античной красотой священнослужителя, не слышала ее слов.

– Що-що? До рук б прибрала, – передразнила ее Галина и подтолкнула Алису вперед. – Такой экземпляр пропадае.

– Что ж, пгошу вас, – приветливо сказал Жан-Пьер и сделал приглашающий жест рукой.

Голос святого отца оказался низким, чувственным и едва заметно вибрировал. Кюре сильно грассировал, акцент и ударение, смещенное на последний слог, мешали свободному восприятию его речи, но слушать его было невыразимо приятно.

– Пгавда, комната для гость у нас занято. Там почивает мадам пгеклонного возраст. Однако, я имею честь пгедложить вам своя скгомный кговать. Mon Deu, мадам Алья, вы столь бледни. Вы голедни? Жюльен! – громко окликнул он кого-то невидимого.

И мгновенно, будто из-под земли перед ними возник щуплый лобастый мальчик лет четырнадцати с узким дельфиньим лицом и нежным пушком над верхней губой, вероятно, служка. Кюре быстро заговорил с ним по-французски, темпераментно жестикулируя зажатыми в кулаке нефритовыми четками. Подросток выслушал распоряжение, смиренно наклонил голову и исчез так же бесшумно, как и появился.

– Pardon, mesdames, спустя четвегть час ужин готов.

– Я ужинать не буду. У меня, извиняйте, работа стоит, – с нажимом сказала Галина и повернулась к выходу. – Вы, месье кюре, уж, простите. Я пойду. Я, значит, Алю вам сдала. Через пару дней заберу. Шоб, как хрится, в целости и сохранности. Адье, товарка, – озорно подмигнула она Алисе, почтительно склонила голову перед кюре и, истово перекрестившись, резво затрусила к выходу.

– Пгошу, – повторил отец Жан и осторожно тронул Алису за руку.

Даже в этом незатейливом жесте чувствовалась такая страсть, что по телу Алисы побежали нервные токи, и она невольно вздрогнула.

Священник понял ее по-своему:

– Не опасайтесь, Алья, я тоже на толика гюсский. Панин. Пгабабушка быль гюсский графиня. Тут вам будьет хогошо, – и он посмотрел на нее глубоким проникновенным взглядом.

В церкви царил полумрак, кюре неспешно повел ее по узкому длинному проходу между рядами скучных деревянных скамеек к слабо освещенному алтарю, где высился полированный крест с распятым спасителем. Звук их шагов эхом отдавался под высокими сводами пустой церкви, причудливые золоченые статуи неведомых святых и высокие колонны, украшенные лепниной, потрясали своим суровым величием, и Алиса почувствовала себя крохотной пылинкой, случайно осевшей на божественной картине мироздания. Осознание собственного ничтожества и греховности нарастало, ей было неуютно и страшно, будто Алиса стояла перед строгим учителем, не зная урока. Сухая чопорность католического храма без пышного вызолоченного иконостаса была ей чужда. Она не вызывала желания покаяться, скорее сломя голову броситься прочь. Но она пересилила себя и покорно следовала за Жаном-Пьером. Перед распятием, где, слабо потрескивая, горело с дюжину толстых оплывших свечей и сильно пахло воском и миррой, она зачем-то стащила с головы шапку и перекрестилась, ей показалось, что Господь принял ее молитву неодобрительно. Глаза Христа смотрели на нее сурово, без тени сочувствия.

«Даже Господь у них другой, – с благоговейным страхом подумала она. – Сердитый какой-то».

Жан-Пьер, казалось, прочел ее мысли и мягко заметил:

– Пгавославные хгамы ягкие и нагядные. У нас все аскетично, qui?

Алиса кивнула и попробовала улыбнуться.

– А вега одна. В Хгиста,– заключил кюре и повлек ее к маленькой боковой двери. – Пога ужинать.

Они вошли в небольшую пристройку, где располагались жилые помещения для кюре и обслуги. В небольшой кухонке, оборудованной современной электрической плитой, вытяжкой и промышленным холодильником-монстром, царила стерильная чистота. Белоснежные крахмальные занавески, зеленая скатерть, стопка клетчатых льняных салфеток, сияющие кастрюли – все говорило об обстоятельности и аккуратности ее обитателей. Пахло кофе. На широкой белой тарелке красовалась тщательно нарезанные ломтики буженины, рядом притаились плошка с красной фасолью и глиняная миска с соленым творогом.

Алиса притулилась на краешке высокого деревянного стула и посмотрела на Жана-Пьера, не смея притронуться к еде.

– Пожалюста, – пригласил он гостью, усаживаясь напротив.

Дважды повторять приглашение не потребовалось, и Алиса набросилась на еду. Ее недавний ужин в кафе казался чем-то очень далеким, истосковавшийся по пище желудок готов был поглощать ее непрерывно и в непомерных количествах, она торопилась, запихивая в себя зеленые листья салата, глотала куски отварного мяса, не жуя, и довольно жмурилась, растирая языком мягкие комочки жирного творога. Кюре старался не смотреть на Алису, дабы не смущать ее своим присутствием, но когда она потянулась за стаканом яблочного сока, вдруг, сказал:

– Вы похожи на моя кузина Женевьева. Очень-очень похожи. Я вас сначала пгинял за нее. Только она веселий была, а ви гюстите. Напуганы чем-то.

– Нет, нет, – запротестовала Алиса и попыталась изобразить полную безмятежность.

Жан-Пьер с минуту наблюдал ее бездарное лицедейство, потом покачал головой и сказал:

– И все же есть у вас какая-то тайна. Или гоге.

– Горе, – эхом отозвалась Алиса и испуганно прикусила язык. – Нет, господин кюре, у меня документы украли. Приехала сюда на работу. Гувернанткой. И попала.

– Попаля, – забавно коверкая слово, повторил кюре и пытливо вгляделся в жалкую, похожую на гримасу, улыбку девушки. – Куда попаля?

– В затруднительное положение, – нашлась Алиса. – Но Галя обещала мне помочь.

– Галья. Жгица любви. Гм, а ви знаетье, Алья, кто Галья и каким манегом она помочь?

– Приблизительно, – солгала Аля и мучительно покраснела. – Простите, отец Жан, но я очень-очень устала и…простудилась. У меня температура. Можно мне пойти спать?

– О ля-ля, – засуетился священник, – пгошу пгощения. Я пгедложить вам свой комната, ванна и аспигин. Qui?

Алиса наклонила голову в знак согласия, и отец Жан услужливо распахнул перед ней дверь, пропуская девушку вперед.

– Однако, я бы на вашем месте сначала исповедался. Ви напгяжены как стгуна. Вот-вот согветесь. Это поможет. Облегчить дюша.

Алиса помертвела: «Неужели кюре все знает? Может, он тоже смотрел недавний выпуск новостей и узнал ее? Ну, конечно, все священники сотрудничают с полицией! Сейчас он уложит ее спать, а сам преспокойно позвонит в полицию. И все. Ее песенка спета». Она задохнулась, ноги сделались ватными, и она почувствовала, что не может сделать ни шагу. Шедший позади церковнослужитель подхватил ее за талию и сочувственно заглянул в глаза:

– Плехо, qui?

Дрожащая Алиса, встретилась с его, полным сострадания взглядом, и поверила. Ну, не мог человек с такими искренними теплыми глазами быть мерзавцем! Или не должен. Да, и что ей оставалось? Бежать было некуда, и не могла она больше бежать, сил не было.

В по-монастырски скупой обстановке его маленькой комнатки, она почувствовала, как напряжение ушло, ей страшно захотелось спать. С трудом удерживая набрякшие веки, она послушно приняла горячую ванну, выпила две таблетки аспирина, завернулась в широченную шелковую пижаму, навязанную ей Жаном-Пьером, и едва коснулась щекой жестко накрахмаленной наволочки, как провалилась в черный глубокий, без сновидений сон. Священник постоял немного в изголовье кровати, не спеша потушил зеленый колпак бра над постелью, поправил сползшее одеяло и озадаченно взялся за нос:

– Господи, и эта девочка – убийца? Не может быть! Хотя… Боже милостивый, но как хороша…, – вполголоса бормотал он по-французски, покачиваясь на носках. Потом подхватил край сутаны и быстро вышел, плотно закрыв за собой дверь.

Пройдя в конец длинного полутемного коридора, он остановился возле одной из дверей, потоптался в нерешительности, затем поднял руку и осторожно стукнул в нее костяшками пальцев:

– Жюльен! – шепотом позвал он. – Вы спите, Жюльен?

За дверью раздался шорох и звучные шлепки босых ног по полу, через несколько секунд замок щелкнул, и в дверной расщелине показалась всклокоченная голова мальчика-служки:

– Нет, ваше преподобие. Молюсь, – на всякий случай соврал он.

– Прости, Жюльен, но мне нужно посмотреть ночной выпуск новостей, а моя комната занята. Это займет не больше десяти минут. Ты позволишь?

– Конечно, ваше преподобие. Проходите.

Мальчик гостеприимно распахнул дверь и смешно запрыгал к узкой деревянной кровати, нырнул под одеяло, недоуменно наблюдая за возбужденным кюре. Паренек, озадаченный ночным визитом отца Жана, бывшего ярым противником телевидения, забавно таращил маслично-черные глазенки, нервно пощипывая едва наметившиеся усики.

Кюре включил старенький телевизор, полистал каналы, нашел новостной и, не отрывая глаз от экрана, попятился к кровати. Устроившись в изножье, он обернулся к Жюльену и ласковым тоном, в котором, однако, слышался металл, посоветовал:

– А вам лучше не смотреть, мальчик мой. Телевидение – рассадник греха. Спокойной ночи.

Раздосадованный Жюльен вынужден был покориться, отворачиваясь к стене, он нарочито громко скрипел пружинами, выражая немой протест. Кюре встал, заботливо укрыл подопечного одеялом, вернулся на место и уставился в экран. Антенна была маломощной, и изображение ведущего, испещренное горизонтальными полосами помех, истерично дергалось, будто комментатор мечтал провалиться в преисподнюю, но ему это никак не удавалось. Отец Жан терпеливо ждал, наконец, на экране появилась полицейская машина, и голос за кадром гортанно застрочил:

– Страшная расправа в Гриндельвальде! В арендованном шале местечка Лаутербрюннен зверски убит известный российский олигарх Лейб Фридман, его сын Марк, телохранитель банкира и, отдыхавший по соседству американский адвокат Фрэнк Льюис. Мотивы преступления пока неясны, но на месте происшествия найдена записка с текстом: «Будьте вы прокляты. Я отомстила».

Как установила полиция, в коттедже отдыхала и молодая невестка миллионера Алиса Фридман, но она исчезла.

И вновь жуткие в своей запредельной жестокости кадры убитых, потом точеный профиль черноволосой вдовы Лейба Фридмана, она заламывала руки и тряслась в беззвучном плаче. Ее немые слезы потрясали душу больше, чем срывающийся возбужденный голос журналиста, комментировавшего сюжет.

– Полицейский комиссар Ганс Брутберг уверен, – продолжал неистовствовать комментатор, – что именно эта девушка и является убийцей. По некоторым данным, она невменяема. Ингрид Хубер, прислуживавшая в доме четы Фридман в течение недели показала, что фрау Алиса вела себя крайне подозрительно: была угрюма, неразговорчива и часто ссорилась с мужем. В полицию уже обратились несколько человек, видевших подозреваемую на Бернской трассе и в самом Берне. На окраине Берна найдена брошенная преступницей машина, красная «Вольво 960».Город оцеплен, все выезды из него контролируются усиленными полицейскими нарядами. Комиссар Брутберг намерен арестовать подозреваемую в течение двадцати четырех часов. Убедительная просьба: если вы видели девушку, изображенную на этой фотографии, просим вас немедленно сообщить о ее местонахождении по следующим телефонам.

На экране снова появилось лицо Алисы с плывущими по нему красными цифрами номеров центрального полицейского участка, и Жан-Пьер всплеснул руками:

«Это она! Значит, она убила! Нужно немедленно звонить в полицейский участок, – мысли суматошно завертелись в голове кюре, его залихорадило. – Но так ли это?,– тут же усомнился он. – «Ведь вина девушки пока не доказана…выглядит она скорее жертвой обстоятельств, нежели хладнокровной преступницей. Что же делать?, – терзался он. – Выдать доверившуюся ему девушку? Нет, невозможно!»,– все его милосердное существо восставало против подобной низости.

Кюре по природе своей был человеком добрым, сострадательным, но крайне эмоциональным и впечатлительным. Увиденное потрясло его. «А если она и, впрямь, бесноватая, в припадке безумия лишившая жизни четырех мужчин?, – размышлял он, нервно расхаживая по коридору. – Среди убитых только мужчины. А что если сегодня ночью одержимая бесом Алиса спокойно перережет горло ему, Жюльену и глухому привратнику месье Буателю? Что тогда?»,– отец Жан почувствовал, как заледенели пальцы, и неприятно закололо в области сердца.

Инстинкт самосохранения настойчиво требовал законопослушного поведения, совесть твердила о гражданском долге. И тут в полемику вступала доброта, заявляя, что девушка не похожа на маньячку, что она «агнец на заклание», «пушечное мясо» в чьей-то дьявольской игре. Раздираемый противоречиями, кюре резко повернулся и со словами: «Господь вразумит меня!»– поспешил в храм. Там, в гулкой темноте рухнул на колени перед распятием и принялся истово молиться, прося о помощи. Прошло немало времени, прежде чем он в полном изнеможении распростерся на каменных плитах пола и затих, уповая на провидение. Спустя полчаса большая толстая свеча, горевшая у клироса, громко затрещала и погасла, отец Жан очнулся, устало поднялся и с просветленным лицом решительно направился в комнату Алисы.

Осторожно повернул ручку двери, в окно комнаты ярко светила луна, тишину нарушало лишь мерное тиканье часов, стоявших на полке с богословской литературой. Кюре, крадучись, приблизился к спящей Алисе, торжественно перекрестил ее, и собрался было уходить, но невольно залюбовался утонченной красотой девушки. В лунном свете ее лицо выглядело невыразимо прекрасным и одухотворенным, тонкие пепельные волосы светлым нимбом обрамляли высокий чистый лоб, четко очерченные чувственные губы чуть приоткрылись, обнажив ровные белые зубы. Шелковый ворот пижамы расстегнулся, и правая грудь, маленькая с круглой мордашкой розового соска соблазнительно торчала наружу. Отец Жан почувствовал, как его бросило в жар, внутри стремительно набухала волна желания, вот-вот выйдет из берегов, захлестнет и тогда…

– Этого только не хватало! Господи, спаси и помилуй меня, сохрани от искушения, – возбужденно забормотал он, не в силах оторвать взгляд от мерно вздымающегося розового соблазна. Но чувствуя, что контролировать себя становится все труднее и труднее спохватился, на цыпочках вышел вон и почти бегом припустил к каморке папаши Буателя.

– Спасибо тебе, Господи. Вразумил, устоял, – бормотал он, устраиваясь на скрипучей раскладушке под зычный храп тщедушного старика-сторожа.

Правда взбунтовавшаяся плоть еще долго не давала молодому мужчине покоя, воображение рисовало ему соблазнительные картины полуобнаженной русской прелестницы, распаляя его, не давая заснуть. Низменная похоть обуревала его душу. Он несколько раз соскакивал с постели и принимался мерить шагами тесное помещение. Наконец, он яростно прошептал:

– Изыди, сатана! – и как безумный принялся размашисто крестить окружающее пространство.

Из темных углов ему мерещилась то ехидно ухмыляющаяся рожа дьявола, то чарующая полуулыбка Алисы, нехотя отступавшие под действием крестного знамения. Наконец, он успокоился и вернулся в постель.

Перед глазами всплыло лицо его кузины Женевьевы, той самой восемнадцатилетней вертихвостки, что послужила причиной его бегства в аббатство Ле-Бек в Верхней Нормандии.

Ему было четырнадцать, ей – восемнадцать. Она являла собой образчик остроумия, веселости и красоты, ее дивное, тонкое лицо и шаловливый смех сводили с ума стеснительного прыщавого подростка. Он мучился, не в силах открыться взрослой манкой кокетке, она дразнила его, находя обожание симпатичного мальчишки забавным. Когда они с родителями выезжали в лес на пикники, она украдкой жала ему руку или целовала в вихрастую макушку, и от души забавлялась, видя его смущение. Оставаясь с ней наедине, он испытывал двойственные чувства: паническое желание бежать и броситься к ее ногам. Она играла с ним, как кошка с мышью, распаляла его, мучила и потешалась, видя, как, подобно воску, плавится его наивное юное сердечко. Взрослые шалости молодых всерьез не принимали. Однажды она позволила ему потрогать ее грудь. О, он до смерти не забудет громоподобного ощущения от прикосновения к тугой, податливой плоти. Это длилось секунд десять-пятнадцать, не больше, но для него время остановилось, пот хлестал по лицу ручьями, он мелко дрожал, а она, заметив щенячью мольбу в детских глазах, поняла, что мальчик сомлел, резко оттолкнула Жана, и, громко рассмеявшись, убежала на теннисный корт. Он же затаился в ближайших кустах и, полуживой от страсти, захлебываясь от любви и желания, следил за своей богиней. Она преследовала его во сне и наяву. Он возбужденно шептал ей:

– Я люблю тебя больше жизни.

Она томно закатывала глаза и отвечала:

– Ты – мой верный рыцарь. Но ты слишком мал.

– Ты выйдешь за меня? – не унимался он.

– Очень может быть. Когда-нибудь, – игриво мурлыкала она и со смехом убегала.

Сколько раз ему снилось, как он уверенно ласкает ее восхитительное тело, и просыпался в постыдной луже, злой и разочарованный. Спустя четыре месяца своей мучительной страсти, он решил, что непременно женится на Женевьеве, чего бы это ему не стоило. Его не пугало даже близкое родство с девушкой.

«Мы убежим в Америку. Купим фальшивые документы и будем счастливы», – твердо решил он и успокоился. Теперь нужно было ждать совершеннолетия и терпеть. Терпеть и райское блаженство, и адовы муки рядом с коварной кокеткой, мало интересовавшейся душевным состоянием мальчугана, зато искусно распалявшей его страсть. Она просто играла. К сожалению, он понял это спустя многие годы. А тогда…

Когда он узнал, что Женевьева после Нового года выходит замуж за пожилого владельца яхт-клуба («пожилому» владельцу было что-то около тридцати пяти), он решил повеситься. Продумал свой план в деталях, он хотел сделать это на заре, на большой раскидистой яблоне, прямо под ее окном.

– Чтобы она проснулась и увидела мое бездыханное тело, – лихорадочно бормотал он, ворочаясь по ночам в постели.

Но потом решил, что болтающийся на веревке, с вывалившимся наружу черным языком (видел в кино), он будет выглядеть безобразно. Вскрыть вены – пошло, травиться снотворным – как-то инфантильно, очень по-женски. Словом, перебрал все способы наложить на себя руки, и ни один не показался ему достойным. И вот однажды во сне ему явился святой Лука, он светло улыбался, приблизившись к мальчику, перекрестил его и ласково произнес: «Ступай к Господу, сынок. Он – твоя истинная любовь». Жан-Пьер проснулся обновленный. Мысли о смерти оставили его. И он впал в другую крайность – решил посвятить свою жизнь Богу. Женщина, которую он любил больше жизни, предала его. А полюбить другую он не сможет уже никогда (тогда парнишка был абсолютно в этом уверен), и он решился бежать в монастырь. Без денег и документов явился к настоятелю монастыря аббату Арману Крюшо, упал на колени и рассказал о том, что с ним произошло. Аббат Крюшо, вопреки его ожиданиям, отнесся к Жану с сочувствием и пониманием. Его приняли с испытательным сроком, на месяц, дав возможность юноше осмотреться и обдумать принятое решение, дважды приезжали родители, настаивали на его возвращении в мирскую жизнь. Мать плакала навзрыд, умоляя мальчика одуматься. Но Жан, наблюдая гармоничное существование монахов в святой обители, чем дальше, тем больше осознавал, что принятое в горячечном бреду решение служить Господу, единственно верное. И родители смирились. Потом был Парижский католический институт, рукоположение в сан и скромный приход в Берне.

«Господи, как же она похожа на Женевьеву, – размышлял он, глядя в темноту.– И походка, вкрадчивая, мягкая, кошачья. И тембр голоса – высокий, переливчатый. Только вот родинки на лице Женевьевы не было… А может, она и впрямь прислужница сатаны, явившаяся погубить мою бессмертную душу?», – вяло думал он, засыпая под свистящее горловое бульканье старого Буателя. «Ничего у тебя не выйдет, искусительница», – шепотом пригрозил он невидимой Алисе и заснул.

Глава восьмая

Проснувшись около десяти утра, Алиса здорово испугалась. Она недоумевала, разглядывая строгие белые стены комнаты, скупо украшенные распятием из черного дерева и двумя офортами на религиозные темы. Один из них был копией знаменитой картины какого-то русского художника (Алиса, как ни пыжилась, но так и не могла припомнить его фамилии) «Явление Христа народу».

«Черт побери! Как я сюда попала?»,– соображала она, наткнувшись взглядом на маленький тисненый золотом требник. Перевела взгляд на высоко расположенное небольшое оконце, за которым виднелись крепкие ветви векового дуба с сидящими на нем большими носатыми воронами.

– Кар-р-р! – хрипло заявила одна, чтобы разбавить церковную скукотищу. – Кар-р-р! Кар-р! – с готовностью отозвались ее товарки. Разом снялись с ветки и, лениво взмахивая мощными крыльями, взвились в клубящиеся серые тучи.

«Швейцария, – осенило Алису. – А вороны, как в России. Такие же наглые. Офигеть. Галина. Церковь и месье кюре»,– цепь смутных воспоминаний замкнулась, и Алиса живо выбралась из-под одеяла. Огляделась в поисках одежды, но ее нигде не было видно.

«Спрятали, – догадалась она. – Чтоб не сбежала».

– Ой, как есть хочется, – пожаловалась она, почувствовав характерную для хронического гастрита боль в пустом желудке. – И одежды нет. А плевать! Так и пойду. Пусть на себя пеняют, – решилась она, всунула ноги в просторные клетчатые тапки сорок последнего размера и сразу стала похожа на маленького Мука в туфлях-скороходах.

«Эх, мне скороходы и в самом деле пригодились бы, – размышляла она, умываясь в тесной ванной. – Смылась бы домой. Только б меня и видели».

Воспоминания о доме окончательно испортили настроение, она присела на край ванной и задумалась. Информация о случившемся в Гриндельвальде уже наверняка известна в России. Бедная мама! Что она сейчас переживает! Ее дочь – преступница, человекоубийца, скрывающаяся от правосудия. Ее уже и Интерпол, наверное, ищет.

Последний раз Алиса звонила матери по приезде в Швейцарию, на все лады расхваливала мужа, их грандиозное турне и рисовала ей небо в алмазах. А мама слушала-слушала, да и сказала:

– Как-то все слишком уж хорошо, доча. Не было б беды.

– Да, ну тебя, мам. Привыкла к серой жизни, вот и боишься всего, как премудрый пескарь. Нет, чтоб за дочь порадоваться.

– Да радуюсь я, Лисенок. Радуюсь. А сердце чего-то не на месте. Может, и права ты, что я жизнью затюканная так, что и веселиться по-настоящему разучилась. Во всякой радости мне какой-то подвох мерещится, – голос матери был таким теплым и родным, слышалась в нем такая неподдельная забота, что Алиса разревелась, как детском саду, когда мама впервые оставила ее в группе одну.

Она и не заметила, как по щекам градом потекли слезы, а из носа–прозрачная сопливая слизь, плакала долго, навзрыд, судорожно всхлипывая и икая. Было жаль маму, себя, Марка и всю свою исковерканную жизнь. Через несколько минут она опомнилась, глянула на себя в зеркало и охнула – физиономия расплылась, как у тетки Лены (их тверской соседки) после пятидневного запоя. Пришлось сунуть голову под холодную струю и проторчать в таком положении не меньше трех минут. Усилием воли прекратив начавшуюся было истерику, она успокоилась, привела себя в порядок и решила наведаться в кухню.

«Прям в пижаме и попрусь. Знай наших. Чтоб неповадно было одежду прятать», – храбрилась она, выходя из комнаты.

В пустом коридоре слышалось приглушенное акапельное пение церковного хора, доносившееся со стороны храма, где отец Жан служил воскресную мессу, его проникновенное бархатное: «Amen» гулко разносилось под сводами. С противоположной стороны, где по соображениям Алисы должна была находиться кухня, доносилось мирное жужжание кофемолки. Собравшись с духом, Алиса как была в одном исподнем, прошлепала туда. Войдя, она увидела пожилую худую монахиню в черном платье с широкой белой манишкой на плоской груди, белое крылатое кепи венчало ее аккуратную головку. Кипенно-белые детали ее костюма слепили так, что хотелось зажмуриться.

«Настоящая французская монахиня. Прям как в кино с Луи де Фюнесом»,– удивилась Алиса.

Обернувшись на звук шагов, женщина на мгновение опешила, смерила девушку уничтожающим взглядом, поджала тонкие сухие губы, отчего ее лицо стало походить на засохший финик, демонстративно фыркнула и, не говоря ни слова, пулей вылетела из кухни, оставив на плите медную турку с закипающим кофе.

– И ветер вам, как говорится, в спину. Не очень-то и хотелось, – вызывающе буркнула Алиса, задрала нос и, приподнявшись на носочки, проследовала к плите, передразнивая чванливое поведение заносчивой святоши.

Кофе закипал, под густой шоколадного цвета пенкой, угрожающе быстро взбегавшей по стенкам турки, забулькала ароматная жидкость. Алиса сняла джезву с огня, налила себе крохотную чашку и уселась за стол. В плетеной вазе красовались булочки с корицей. Ни вкуса, ни запаха этой специи Алиса не выносила, потому, несмотря на голод, категорично отодвинула вазочку на край стола.

Некоторое время спустя в кухню вошел отец Жан, лицо его было пасмурным, ни тени вчерашней любезности, тяжелый взгляд и пальцы, нервно дергающие край сутаны, говорили о том, что святой отец крайне взволнован.

– Матушка Иветта сказаль, что ви явились совегшенно газдета. Ваша одьежьда стигается. Чегез полчаса ви полючить ее. Жюльен пгинесет ее к вам, Алис. Я буду ждать вас в исповедальне. Мне нужно поговогить с вами. Это важьно. ОЧЕНЬ.

Все это он произнес четко, холодно, без пауз и только многочисленные ошибки выдавали его возбуждение. Не дожидаясь ответа, он круто повернулся и стремительно вышел из кухни, оставив Алису в крайнем недоумении.

«Что произошло? – озадаченно думала она. – Монахиня шарахнулась от меня как черт от ладана. Кюре смотрел так, будто его вот-вот стошнит. Может, я за ночь язвами покрылась?»– Алиса торопливо ощупала лицо. Кожа была гладкой и шелковистой, никаких изъянов. «Поняла! Они решили меня сдать!»,– мысль не была оригинальной, скорее навязчивой идеей, преследовавшей ее в последние двадцать четыре часа. «И что теперь? Денег нет, знакомых нет. Вот, дура, даже телефон у Галины-Мессалины не взяла. Одежды и то нет».

Настроение, и без того не радужное, упало совсем. Алиса машинально �

Глава первая

Ослепительное сияние девственно-белого снега и оглушительная, неземная тишина… Склоны альпийских ледников, похожие на гигантские пасхальные куличи, безмятежно покоились под куполом холодной голубой бесконечности. Желтые лучи зимнего солнца едва ощутимо грели оконное стекло, Алиса потрогала его кончиками пальцев и недоуменно покачала головой.

– Солнце в ледяной пустыне – обалдеть, – прошептала она.

Не в силах оторваться от завораживающей картины ледяной вечности, Алиса приникла лбом к прохладному окну и замерла в благоговейном восхищении.

Швейцария. Гриндельвальд. Бескрайние снежные просторы и полное безлюдье, будто Алису занесло на край света. А ведь в ста километрах от их уютного шале – Берн и международный аэропорт, откуда они с Марком добирались в умопомрачительном лимузине с диванами, баром и спутниковым телевидением.

– Можно было на поезде, – рассуждал Марк, развалившись на мягкой сливочной коже заднего сиденья. – Но мне хотелось тебя побаловать.

Последние полтора месяца Алисе с трудом верилось в происходящее. Она– обыкновенная девятнадцатилетняя девчонка, чьим главным жизненным достижением был титул «Мисс Тверь-1993», она и Венеция, она и Париж, она и элитный курорт Гриндельвальд, она и сын одного из богатейших людей мира Лейба Фридмана. Она – жена его сына! Чудесный сон. Рождественская сказка про Золушку. А вот, поди ж, ты… Алиса сильно ущипнула себя за ухо, чтобы проверить, не сон ли это в самом деле, зашипела от боли, но все осталось на своих местах – и худощавое тело Марка, разметавшееся на синих шелковых простынях, и далекие пестрые крыши Гриндельвальда, и приближающееся Рождество с подарками, которых Алиса ждала с замиранием сердца. Марк обещал подарить ей нечто, о чем она и мечтать не могла. Так и сказал:

– Ты в обморок упадешь, готовься.

Зеленые, как альпийские луга, глаза Алисы молили:

– Скажи. Не мучай.

Но он только тихо смеялся, нежно целуя ее прозрачные пальцы:

– Нет, нет, Лиса, – так он прозвал ее с первого дня знакомства, – не могу. Это сюрприз.

Сверкающий ореол далекой вершины Шильтхорн, самой высокой горы Гриндельвальда, притягивал взгляд. Марк, теша эго всезнайки, любил блеснуть эрудицией и рассказывал Алисе о Швейцарии много занимательного. К примеру, он знал, что здесь в Гриндельвальде проложена самая высокогорная железнодорожная ветка в мире, и ведет она к перевалу Юнгфрауйох.

– А на перевале расположена самая крупная в Европе звездная обсерватория, оснащенная мощнейшим телескопом, – с гордостью продолжал он. Он так расхвастался, что Алиса не удержалась и уколола:

– Ты говоришь так, будто сам ее построил.

– Какие мои годы! Еще и не такое построю. И знаешь, как назову?

– Ну?

– Лиса!

– Дурашка ты, – звонко хохотала Алиса.

Боже, вот она Швейцария! Страна банков, лучших в мире часов, вкуснейшего шоколада и чудес. И Алиса. Алиса в стране чудес! Невероятно! Дух захватывает!

Алиса лихо крутанулась на одной ноге и взвизгнула от восторга, опомнившись, испуганно прикрыла рот ладошкой и оглянулась на, мерно посапывающего Марка, он зашевелился было, но тут же затих. Алиса решила не будить новобрачного, они были женаты всего-то шесть дней, потихоньку оделась и на цыпочках вышла из комнаты. Шале было в два этажа, на первом – кухня и столовая, на втором – две небольшие спальни.

Снизу доносился звон тарелок, домовитое шкворчание масла на сковороде, и монотонное шарканье прислуги. В воздухе витал терпкий, ни с чем несравнимый аромат свежемолотого кофе. Ингрид, мужеподобная женщина неопределенного возраста с топорным лицом и большими жилистыми руками, приходила в восемь часов утра, готовила, убиралась в доме, подавала на стол, а в пять вечера с поистине швейцарской точностью удалялась. Жила она в соседней деревушке Лаутербрюннен, что раскинулась у подножия Шильтхорн в четырех километрах от их шале. Обыкновенно Ингрид перемещалась на мотосанях. Алису от души забавляло, когда крупная, похожая на гренадера, Ингрид в пуховой куртке, высоких теплых ботинках, замотанная в шерстяную шаль по самые глаза, седлала своего механического коня и включала зажигание. Два-три коротких чиха двигателя, и она срывалась с места, бешено несясь по ледяной пустыне и взметая за собой столб радужной снежной пыли. Деревенская крестьянка верхом на мотосанях была предметом их с Марком постоянных шуток.

Сбежав по узкой деревянной лестнице, Алиса заглянула в кухню. Возившаяся с тестом для круассанов, Ингрид обернулась и приветственно кивнула, ее выцветшие серо-голубые глаза неодобрительно уставились на полураздетую Алису. Громко чихнув, женщина утерлась тыльной стороной ладони и громко заговорила по-французски, тыча узловатым, испачканным мукой пальцем в окно. Алиса озадаченно уставилась на женщину, потом перевела взгляд на окно и радостно улыбнулась:

– Бонжур, Ингрид. Погода манифик. Шарман, – попыталась она выразить свою мысль на смеси русского и французского.

Швейцарка сердито кивнула, и ее длинные прямые, точно проволока, волосы упали на лицо. Большего она от Алисы и не ждала. Бернский кантон, один из двадцати шести кантонов Швейцарии разговаривал преимущественно по-немецки, Ингрид была одной из немногих в деревне, кто говорил на французском. А чего ждать от русских? Слава богу, хоть понимают!

В ожидании завтрака, Алиса решила прогуляться по окрестностям. Она проворно забралась в пухлый лыжный костюм, собрала длинные волосы в пучок, натянула вязаную шапку с помпоном и, махнув Ингрид рукой, отправилась на прогулку. Выйдя на улицу, невольно зажмурилась, солнце – яростное, неудержимое – слепило глаза. Алиса вспомнила прошлогоднюю телепередачу, где ученые объявили, что обнаружили трещину на солнце. «Оно, светило, – авторитетно вещал седой академик с экрана, – грозит взорваться в любой момент, и шансов спастись нет. Апокалипсис на пороге!». Тогда, сидя на шестиметровой кухне крохотной квартирки, девушка злорадно потирала руки: «Ага! Значит, судный день грядет, где все будут равны: и бедные и богатые! Так оно! Солнце не купишь. Значит, всем конец! И вам, господа олигархи, тоже! А то плавают, гады, в нефтяных бассейнах и думают, что сам черт им не брат!».То, что ей, Алисе Вересаевой, в этом случае тоже крышка, девушке тогда в голову не пришло. Уж очень устала от нищенской жизни на копеечную зарплату мамы – рядовой школьной учительницы. Жили они вдвоем, отец бросил семью, когда Алисе было два года, и больше в их жизни никак не проявлялся. Типичная российская ситуация. Росла она обыкновенной девчушкой, веселой, послушной, хорошо училась – у мамы учительницы не забалуешь, когда ей исполнилось четырнадцать и начался период полового созревания, она с удивлением обнаружила, что все окрестные мальчишки, парни и даже мужчины постарше не сводят с нее восторженных глаз и откровенно робеют в ее присутствии. К пятнадцати она уже прекрасно сознавала силу своей привлекательности, эту безграничную «мягкую власть» над противоположным полом. Всеобщее поклонение вскружило ей голову. Несмотря на то, что они с мамой продолжали экономить каждую копейку (даже колготки в морозилку клали, чтобы дольше носились), вообразившая себя Ким Бесинджер, Алиса сделалась нагловатой и высокомерной, частенько обижала мать, хотя видела, как та тянет из себя последние жилы, чтобы заработать. Но денег постоянно не хватало, за три дня до зарплаты они всегда ели «голые» макароны без масла. Тяжело было. Ох тяжело. Теперь, когда колесо фортуны совершило магический оборот, и она очутилась в клане олигархов, ее радикалистские взгляды съежились, полиняли и плавно трансформировались в широкие демократические, а если называть вещи своими именами, то попросту ханжески «мимикрировали». Алиса поежилась, в столь счастливый момент думать о социальной несправедливости, глобальных катастрофах и собственном меркантилизме и малодушии не хотелось. Она досадливо отмахнулась от непрошеных воспоминаний и поспешила в сторону темнеющих справа въездных ворот. Мерзлый снег обиженно визжал под ногами, солнце слепило, морозный воздух обжигал ноздри.

Выйдя за пределы усадьбы, Алиса осмотрелась – узкая, извилистая, уходящая вдаль дорога, и ни души вокруг. Только обглоданные ветрами заиндевелые деревья по обочинам. Холодно и стерильно как в операционной.

«Жутковато как-то», – подумала она и, немного потоптавшись, двинулась в сторону видневшейся впереди Шильтхорн.

– Туда. Там канатки, лыжи, люди, – вполголоса приговаривала она на ходу. – Там жизнь.

Добравшись до ближайшего дерева, девушка остановилась. Старый заледеневший вяз тянул скрюченные пальцы ветвей к равнодушному зимнему солнцу, будто моля о благодатном тепле. Алиса подошла к дереву, обняла покрытый изморозью ствол руками и пожалела старика:

– Потерпи, дедушка. Через пару месяцев оттаешь, согреешься и оживешь. Молодые листочки будут шептаться в твоей кроне под дуновение летнего ветерка. У тебя все будет хорошо. Как у меня. Не веришь? Правда-правда, – Алиса запрокинула голову и вгляделась в искореженные временем сучья. – Еще три месяца назад я думала, что пропадаю, а теперь… – и она зажмурилась от внезапно накатившего счастья.

Все началось три месяца назад. Хмурым октябрьским утром после очередного неудачного кастинга, на котором ей посоветовали не выщипывать брови, покрасить волосы и набрать два килограмма, Алиса понуро вышла из дверей модельного агентства «Евростиль» на Кузнецком мосту и медленно побрела в сторону метро. Два месяца бесплодных скитаний по московским агентствам и житья на съемной квартире в Перово у глуховатой старушки Аиды Степановны истощили ее как морально, так и материально. В беготне по бесчисленным модельным заведениям и ночным клубам сияющая мечта о головокружительной карьере модели потускнела и поистерлась, работа не находилась, а вместе с копившимися неудачами росла и неуверенность в себе. Неласковая московская жизнь спеси здорово поубавила, зато научила держать удар. Возвращаться домой к маме с ее оскорбительной учительской зарплатой и доисторическими взглядами на жизнь не улыбалось. И она не сдавалась. По утрам, разглядывая себя в зеркале, Алиса видела бледное худое лицо и огромные, полные щенячьей тоски глаза, обведенные фиолетовыми кругами.

– Зато экономия на косметике. Никакие тени не нужны, – вяло шутила она, собираясь в очередной поход.

– Избегалась совсем, – качала головой жалостливая хозяйка квартиры Аида Степановна. – Иди официанткой в «Колизей», хоть кормить будут бесплатно.

«Колизеем» называлось претенциозное кафе на углу их улицы, хозяин заведения Тофик давно заприметил красивую худышку и при каждой встрече предлагал ей работу на «взаимовыгодных условиях». Об истинной подоплеке «взаимовыгодных условий» Алиса догадывалась, потому вежливо, но твердо отклоняла предложения кавказца.

На улице сеял мерзкий холодный дождь, зонта у девушки не было, но расстроенная Алиса не чувствовала ни резких порывов октябрьского ветра, ни онемевших от ледяного дождя пальцев, она понуро плелась по мостовой, то и дело оступаясь в лужи. Уныние и обреченность, пустота и растерянность царили в неокрепшей душе девятнадцатилетней девочки. Неумолимый, жестокий город сдавил ее бетонными челюстями, грозя раздавить.

– Смотри не подавись! – с неожиданной силой пригрозила ему Алиса. – Выживу я. Все равно выживу.

– Здравствуйте, Алиса, – низкий с хрипотцой голос, прозвучавший за спиной, заставил ее вздрогнуть и обернуться.

За спиной никого не оказалось, а в метре от нее на проезжей части застыло длинное блестящее тело черного лимузина с тонированными стеклами. Алиса растерянно захлопала глазами, силясь сообразить, не послышалось ли ей.

– Подойдите, Алиса. Я здесь, в машине, – в голосе зазвучали нотки раздражения.

Похоже, обладатель голоса был человеком властным и привык к безоговорочному подчинению.

Алиса наконец сообразила, что голос доносится из крокодилоподобного авто, так как одно из окон оказалось приспущено, именно оттуда с ней и разговаривали. Она осторожно двинулась к машине, раскисшие от сырости сапоги предательски чавкали, отчего Алиса чувствовала себя еще более жалкой.

– Смелее, – скомандовал голос.

Остановившись напротив узкой щели мрачно поблескивающего стекла, она вопросительно уставилась в темное чрево автомобиля, что-то зажужжало, и стекло опустилось ниже, на нее в упор смотрел лысеющий холеный мужчина в очках без оправы. На вид ему было около шестидесяти.

– Вы Алиса Вересаева? – уточнил он, скептически глядя на съежившуюся под дождем девушку.

– Да, – пролепетала Алиса, от волнения глубже засовывая руки в карманы короткой куртки.

– Садитесь в машину, – приказал мужчина и распахнул перед ней, похожую на въездные ворота, дверь автомобиля.

Алиса попятилась, испуганно мотая мокрой головой.

– Садитесь, я сказал. У меня к вам деловое предложение,– приказал мужчина и повелительным жестом указал на диван напротив.

Трясясь от страха, абсолютно не сознавая, что делает, она послушно забралась в необъятный салон и буквально утонула в мягкой коже заднего сиденья.

– Домой, – бросил мужчина водителю и повернулся к Алисе.

– К кому домой? – затравленно озираясь, испуганно пролепетала Алиса.

Мужчина не ответил, с минуту он придирчиво оглядывал ее с ног до головы, его небольшие черные глаза прожигали насквозь. Алиса ежилась под его проницательным взглядом, все плотнее вжимаясь в мягкое кресло. Наконец, очевидно, удовлетворенный первоначальным осмотром, он улыбнулся и неожиданно подмигнул перепуганной девушке:

– Лейб Афроимович Фридман. Банковская сеть «Фридман групп». Если это вам о чем-нибудь говорит, – в маленьких жгучих глазках мелькнула откровенная насмешка.

– О-ч-чень приятно, – заикаясь, пробормотала Алиса.

Она естественно и представления не имела о «Фридман групп», но магическое слово «банк» произвело на нее необходимое впечатление.

– И ничего вам неприятно, – оборвал ее Фридман, доставая сигареты. – Скорее, страшно, так? Курите? – поинтересовался он, протягивая золотой портсигар.

Алиса коротко кивнула и, не сводя глаз с холеного господина напротив, взяла длинную коричневую сигарету.

– Зря. Табак и красота – вещи полярные, – не без сарказма заметил банкир и глубоко затянулся. Продольные морщины на его щеках прорезались еще глубже. – Вас, Алиса, интересует, куда я вас везу, а главное, зачем? – продолжал томить девушку банкир. – Что ж, извольте. Я изложу вам суть. Все дело в моем сыне. Его зовут Марк. Он видел вас в «Метелице» на прошлой неделе, вы ему понравились. Запали в душу, как говорится. Я разыскал вас по его настойчивой просьбе и теперь везу к нему. У него сегодня день рождения, – добавил банкир, нехорошо улыбаясь.

От растерянности Алиса выронила из рук сигарету, ее точно ледяной водой окатили, нижняя губа задрожала, глаза наполнились слезами, девушка резко выпрямилась и закричала тонким срывающимся голосом:

– Остановите машину! Я никуда с вами не поеду! Сейчас же остановите!

Видя, что Фридман на крик не реагирует, она соскочила с места и забарабанила кулаками в стекло, за которым виднелась широкая спина водителя. Тот даже не обернулся.

– А ты молодец, – выдержав паузу, снова заговорил мужчина. – Проверку прошла, с проституцией не дружишь. Во всяком случае, пока. Ну- ну, детка, успокойся, – сбавил тон финансист. – Не нужно так волноваться. Дослушай. Я еще не закончил, – в голосе вновь зазвучали властные нотки. – Паника, знаешь ли, советчик плохой. Марк серьезно болен. У него лимфосаркома. Доктора говорят, остался год, может чуть меньше. Его мать умерла год назад от обширного инфаркта, не смогла пережить известия о близкой смерти сына. Ему очень одиноко. Старых друзей он не выносит. Они напоминают ему о прошлом, когда он был здоров и беспечен. Завидует парень здоровым баловням судьбы. На профессиональных сиделок у него аллергия, мы поменяли не меньше трех десятков за последние полгода. Словом, моему сыну нужен друг, жилетка и медсестра в одном лице. Он увидел тебя неделю назад в клубе и с тех пор говорит только о тебе, Алиса. Говорит, ты классно танцуешь. На секс он не способен, можешь не опасаться. Словом, я работу тебе предлагаю. Не пыльную. Две с половиной штуки баксов в месяц и на всем готовом. Если приживешься, то через полгода поговорим о надбавке. Согласна?

Озадаченная услышанным Алиса притихла, по-ученически сложив руки на коленях и недоверчиво поглядывая на банкира. Фридман достал из портсигара следующую сигарету, щелкнул золотой зажигалкой, неторопливо открыл бар, густонаселенный разнокалиберными бутылками, вынул оттуда початый виски и два бокала, плеснул на донышко каждого по глотку, один протянул девушке. Алиса послушно взяла и, не глядя на Фридмана, еле слышно пролепетала:

– А вы не обманываете?

– Я работу тебе предлагаю. Хорошо оплачиваемую работу. Или ты завалена предложениями? – ядовито заметил финансист, делая вид, будто не слышал вопроса.

Алиса машинально кивнула и сжала в ладонях стакан с такой силой, что он чудом не треснул.

– Вот и прекрасно! Выпьем за успех нашего предприятия, госпожа Вересаева!

Фридман опрокинул виски в рот. Алиса последовала его примеру, рот обожгло, но уже через минуту взвинченные нервы размякли, точно масло на солнцепеке, исчезла противная дрожь в пальцах, и Алиса робко улыбнулась работодателю.

Автомобиль выехал из города, за заплаканным стеклом замелькали деревья, деревеньки, коттеджные поселки, под действием виски и дождя, чуть слышно шуршавшего по крыше машины, Алиса окончательно расслабилась и незаметно для себя задремала. Проснулась, когда автомобиль затормозил перед огромным двухэтажным особняком в викторианском стиле, украшенным многочисленными башенками, балкончиками и балюстрадами. Дом располагался на небольшом пригорке, отчего возникало ощущение, что он реет над ухоженным садом и громадным лиственным парком. С красно-коричневой крышей, островерхими башнями и стенами, окрашенными в теплый песочный цвет, он будто сошел с полотен Гейнсборо.

Алиса была подавлена. В просторном, отделанном каррарским мрамором и бронзой холле их встретила миловидная светловолосая женщина в белом крахмальном передничке, она почтительно поздоровалась и забрала у вошедших верхнюю одежду. Они поднялись по широкой кованой лестнице, по обеим сторонам которой на разной высоте парили объемные люстры муранского стекла. Вошли в просторную гостиную, декорированную в изысканных жемчужно-перламутровых тонах, где резная мебель из беленого дуба, инкрустированная все тем же перламутром, была такой изящной, что казалась игрушечной. Красивое сочетание полированного бежевого и коричневого мрамора на полу, картина украшенная камнями Сваровски, ниши с антикварными статуэтками и полупрозрачный матовый потолок с вензелями– все поражало утонченным вкусом и безумной роскошью.

На широком, обитом бледным кремовым шелком диване сидел большеглазый изможденный молодой человек в джинсовой футболке и черной бандане, он читал. Увидев вошедших, отложил книгу и пошел навстречу. Алиса стушевалась и, спрятавшись за спину банкира, продолжала исподволь разглядывать окружавшее ее великолепие. Справа в углу красовался большой камин, украшенный бронзой и пепельно-розовым в тонких коричневых прожилках натуральным ониксом. О! Дверные ручки литого серебра! Да, это же настоящий дворец! Неожиданно вспомнился ожидавший королевской аудиенции, очень храбрый и очень бедный д’Артаньян. Мысль о том, что она подобно знаменитому мушкетеру удостоилась чести быть представленной ко двору, рассмешила ее, не удержавшись, она прыснула в кулачок. Мужчины разом обернулись и вопросительно посмотрели на девушку.

– Извините, нервное – оправдалась Алиса, – чувствую себя как в Эрмитаже.

Молодой человек заразительно расхохотался. Возникшая было неловкость мгновенно улетучилась, и банкир, похлопав сына по плечу, сказал:

– В общем, подругу я тебе привез. Как обещал. С днем рождения, сынок. Ну, да некогда мне с вами хихикать. Через час встреча с членами правления. Извини. Дальше разбирайся сам, – с этими словами он вышел из зала.

Когда они остались одни, молодой человек осторожно приблизился к девушке и попытался взять ее за руку, но почувствовав, как Алиса вздрогнула, отшатнулся и с горечью сказал:

– Да не бойся ты. Я не опасен. Химическая кастрация, знаешь ли. Самый унизительный из всех медицинских терминов.

Так все и началось. Алиса поселилась в загородной резиденции Фридманов, следила за тем, чтобы Марк вовремя принимал лекарства, болтовней вытаскивала его из депрессий, сопровождала в частых медицинских и редких увеселительных мероприятиях. По большей части это были «Ленком», «Современник», реже Театр сатиры, читала ему на ночь Кафку и Пруста, совершенно не понимая ни того, ни другого и откровенно этим возмущаясь.

Девушку поселили в комнате рядом с Марком.

– Чтобы всегда под рукой была, мало ли что, – заявил Фридман-старший, распахивая перед ней дверь в просторную светлую комнату, стены которой были обиты палевым гобеленом с изображениями пасторальных сцен.

Мебель цвета слоновой кости в стиле Людовика XIV, удобный зеркальный шкаф во всю стену – дорого и очень по-девичьи.

Фридман позаботился и о гардеробе компаньонки сына, выделив на это пять тысяч долларов.

– Чтоб Марку было не стыдно с тобой куда-то выйти. Сапоги новые купи, твои больше похожи на калоши, – ворчал он, вынимая деньги из портмоне.

Теперь в шкафу Алисы красовались эффектные платья, костюмы, блузки, брючки, был даже купальник от Chanel, над ним Алиса даже дышать боялась. Шутка ли, настоящий Chanel!

А через полтора месяца молодые люди поняли, что полюбили друг друга. И – о чудо! У Марка наступил период стойкой ремиссии, значительное улучшение здоровья позволило ему вернуться к занятиям литературой и физическим упражнениям. Он мечтал стать известным драматургом и страстно любил верховую езду. В начале декабря он предложил Алисе отправиться в путешествие по Европе, всемогущий отец в два дня оформил шенгенскую визу и влюбленные уехали. Перед отъездом Фридман-старший внимательно посмотрел в глаза сыну и посоветовал не делать глупостей.

– Я много раз говорил тебе, что любовь есть не что иное как основанная на биохимических реакциях, уловка природы. Провокация с целью продолжения рода. Гормональный взрыв, толкающий людей на глупости. А брак – дело интеллектуальное, продуманное и только тогда удачное. Помни об этом и отделяй зерна от плевел.

Сын, однако, к словам отца не прислушался. Проведя две романтические недели в Италии, где влюбленные облазили достопримечательности Флоренции (именно там под впечатлением истории Данте и Беатриче Портинари они дали друг другу клятву никогда не расставаться), Венеции и Рима, они переехали в Париж и однажды вечером, смакуя божоле нуво в маленьком ресторанчике на улице Муфтар, Марк подарил Алисе потрясающее кольцо с четырехкаратным кабошоном от Van Cleef & Arpels и сделал ей предложение. Зеленоглазая невеста смешалась, резко побледнела, потом густо покраснела и после недолгих колебаний тихо произнесла очаровательное «да». Они поженились через три дня в муниципалитете одного из парижских предместий. Аристократизм и романтика старой Европы, пылкая влюбленность, приближение самого счастливого в их жизни Нового года кружило молодым головы крепче испанского хереса, который Марк так любил потягивать в баре по вечерам. Что касается Фридмана-старшего, то он не разделил восторгов сына по поводу женитьбы. Узнав о состоявшемся бракосочетании, отец процедил недовольное: «Поздравляю, еще одного идиота окольцевали» – и бросил трубку. Правда, утром следующего дня он перезвонил и поинтересовался, где молодые хотят провести медовый месяц. Марк ответил, что планирует переехать на виллу в Лугано. Отец недовольно фыркнул:

– Я ожидал этого. Не получится. В Лугано буду я, Фриц уже готовит дом к моему приезду.

– Но я хочу показать Алисе Швейцарию, – упрямо возразил Марк и беспомощно взглянул на сидящую рядом жену.

– Ну так и быть, – после небольшого раздумья отозвался отец. – Я сниму для вас небольшое шале в Гриндельвальде. На лыжах покатаетесь, свежим воздухом подышите. После загазованной Европы вам это не помешает. Идет?

– Еще как идет! Папа, ты просто гений, – радостно отозвался Марк.

– Я позвоню, когда все устрою. Удачи, молодожен, – сухо попрощался финансист, и из трубки послышались короткие резкие гудки.

Так они оказались здесь, в Гриндельвальде.

За спиной Алисы послышались шаги, и незнакомый баритон вернул ее к действительности:

– Hi, are you my neighbour, miss?

Обернувшись, она увидела невысокого плотного мужчину в спортивной куртке канареечного цвета и зимних кроссовках. Английский Алиса знала плохо, говорила коряво, понимала в рамках школьной программы. Сейчас она сообразила, что мужчина поздоровался и поинтересовался, является ли она его соседкой. Вежливо улыбаясь, она произнесла сакраментальное:

– Yes, of course, – и настороженно уставилась на незнакомца.

Тот заулыбался еще шире, обнажив широкий ряд ослепительно-белых зубов, и затараторил:

– I am Frank Lewis a lawer from USA. I am staying over there, – и он радостно ткнул коротким пальцем в сторону, видневшегося на соседнем холме небольшого крытого коричневой черепицей дома.

– Он адвокат из Штатов и наш сосед, – вслух перевела Алиса и сосредоточенно наморщила лоб. – Ага! I am Alice from Russia and your neigbour, – после минутной паузы выдала она и остановилась: «На этом мой словарный запас практически исчерпан, придется делать умное лицо и приветливо кивать болтливому янки».

– Fine! Nice to meet you. – не унимался американец, блестя близко посаженными голубыми глазками. – It is Christmas today. I am absolutely alone. It is boring. I’d like to invite you to dine with me tonight.

– Господи, как же ты меня достал, – вполголоса пробормотала Алиса, напряженно обдумывая ответ на приглашение радушного американца. – Скучно ему одному в Рождество, видите ли.—Merry Christmas, Frank, and thank you, – начала она – but I married. My husband in house now, – на ломаном английском пыталась объяснить она.

Вместо «хасбанд» произнесла «хусбанд», чем немало позабавила адвоката.

Разочарованно хмыкнув, тот снова ощерился в рекламном оскале и начал прощаться:

– O.k. Anyway you are welcome. I mean you and your husband. I’ll send you some presents. Merry Christmas, Alice. Remember me to your husband, please. See you.

– Ciao, Frank, – кивнула Алиса.

Глядя на удаляющуюся желтую спину адвоката, Алиса беззвучно шевелила губами, силясь перевести последнюю тираду американца.

«Что-то про подарки брякнул, – озадаченно пожала плечами она. – Может, у них так принято на Рождество соседям подарки дарить? Чудной народ эти иностранцы, в Европе скупердяй на скупердяе сидит и скупердяем погоняет. А тут подарки соседям по горнолыжному курорту! Бред какой-то. Надо рассказать Марку», – гулять Алисе почему-то расхотелось, и она повернула назад, к дому.

Глава вторая

За завтраком обыкновенно спокойный и выдержанный Марк веселился напропалую, завидев Ингрид в блузке фисташкового цвета, он прыснул и вполголоса обратился к жене:

– Ты заметила? Обожает фисташковое мороженое, пиво пьет исключительно с фисташками и даже одежду предпочитает фисташкового цвета. Ходячая реклама компании по производству фисташек! Может, она у них подрабатывает, а?

Поймав на себе настороженный взгляд прислуги, Алиса благоразумно промолчала. Белесые глаза Ингрид вызывали у нее смешанное чувство страха и благоговения. Несмотря на скромное положение прислуги, швейцарка держалась с видимым превосходством и завидной уверенностью, а ее прозрачные, почти бесцветные глаза, обращенные на суетливых русских, всегда смотрели сквозь них. Она держалась так холодно и высокомерно, будто это Алиса с Марком ее обслуга, а не наоборот.

– Наблюдая ее манеры, – заметил как-то Марк, – можно подумать, что она принцесса крови, вынужденная батрачить на нуворишей. Королева в изгнании не иначе.

Из-под длинной шерстяной юбки Ингрид торчали тощие лодыжки, а ступни мужеподобной мадам, широкие, растоптанные – настоящие крестьянские ножищи, уродливо выпирали из туфель последнего размера.

После завтрака, состоявшего из кофе, жареного бекона, настоящего овечьего сыра и горячих круассанов, они с Марком отправились кататься на лыжах. Крутые снежные склоны, поросшие редкими соснами, отбрасывали глубокие синие тени, ослепительное солнце и ни ветерка. Вечный покой, нарушаемый лишь мягким шорохом несущихся лыж и свистом рассекаемого на большой скорости воздуха.

Для Алисы и обыкновенные лыжи были диковиной, а горные и вовсе. На высоте тысячи метров над уровнем моря воздух не был разрежен, дышать было легко, но крутые горные склоны и стремительно несущиеся мимо люди пугали ее. Алиса, экипированная по последнему слову горнолыжного спорта, стояла на небольшом пригорке и с ужасом смотрела прямо перед собой.

– Надо было на инструктора согласиться, дура ты набитая, – бормотала она, затравленно озираясь вокруг. – Говорил тебе Марк, так нет же. Довыпендривалась вот.

Небольшой пологий спуск, по которому ей надлежало съехать, выглядел совершенно безобидно, но отчаянно трусившая Алиса не могла заставить себя сдвинуться с места. Глядя как, сверкая очками, вниз проносятся лихие мужчины и женщины, она мучительно потела, не решаясь спуститься с крохотного пригорка, отведенного для детей и начинающих. Марк то и дело пролетал мимо, залихватски крича и взметая столбы снежной пыли на виражах. Его синяя вязаная шапочка и платиновый костюм, блестевший в солнечных лучах как олимпийская медаль, с сумасшедшей скоростью мелькали между одиноко торчавшими на трассе соснами. У Алисы внезапно затряслись колени, от непрестанного мелькания лыжников перед глазами поплыли разноцветные пятна, закружилась голова, противная горькая тошнота подступила к горлу, и она с размаху села в сугроб.

– Вам помочь? – раздался рядом незнакомый голос.

Алиса скосила глаза и увидела симпатичного парня в лыжном костюме василькового цвета, на вид ровесника, он присел на корточки, поднял очки на лоб и участливо заглянул ей в лицо.

– Страшно? – понимающе улыбнулся молодой человек. – Первый раз, наверно?

Девушка удрученно кивнула и попыталась подняться, но непослушные ноги подкосились, и она неуклюже плюхнулась обратно в снег.

– Давайте-ка помогу, – бодро сказал шатен, крепко ухватил Алису подмышки, поставил на ноги и аккуратно отбуксировал в ближайшее кафе у подножия холма, помог снять лыжи, заказал глинтвейн, не слушая возражений, оплатил его и сунул ей в руку визитку:

– Невнимательный у вас, однако, друг, – с улыбкой констатировал парень, глядя, как Алиса торопливо глотает горячий напиток. – Новичков бросать нельзя. Отдыхайте. Если охота не пропала, то через полчаса жду вас на том же месте. Будем учиться, – скороговоркой выпалил он и, не дожидаясь ответа, умчался прочь.

Огорченная лыжным фиаско, Алиса благодарно улыбнулась вслед спасителю, блаженно вытянула усталые ноги, достала из кармана мобильник и набрала номер мужа:

– Я замерзла, домой хочу, – заканючила она, пыхтящему в трубку Марку.

– Лады, Попелюшка, – ответил Марк. – Я тоже подустал с непривычки. Да и погода портится.

– Я тебя сто раз просила не называть меня Попелюшкой, – нарочито капризно сказала Алиса, глядя в окно на неожиданно начавшийся снегопад.

– Хорошо. Лиса, а ты где?

– Внизу. В кафе. И соскучилась.

– Я тоже. Буду минут через десять. Целую, Попелюшка.

Из трубки понеслись короткие гудки. Не успев ответить на провокацию мужа, Алиса в сердцах бросила мобильник на стол. Попелюшка на украинском означает Золушка и когда Марк хотел поддразнить молодую жену, то пускал в ход это неуклюжее прозвище. Алиса непритворно возмущалась, Марк смеялся и ласково пояснял:

– Не злись, солнышко. Ты же и впрямь Золушка! Такая же добрая, красивая и удачливая. Или я не прав?

Допив глинтвейн, Алиса отодвинула бокал и от нечего делать начала изучать оставленную спасителем визитку. На серебристом кусочке картона черным шрифтом значилось: Британов Евгений Альфредович, Банк«Пирамида», юрисконсульт.

– Одни банкиры кругом! Складывается впечатление, что это самая востребованная профессия, – усмехнулась Алиса и запихнула визитку в салфетницу. – Может, кому и пригодится.

Через пятнадцать минут возле кафе притормозило взятое напрокат красное «вольво», из машины высунулся Марк, заметил в стеклянной витрине кафе светлую головку жены и призывно помахал рукой. Вернув лыжи Алисы, он сел за руль, чмокнул ее в теплую щеку, извиняясь за чрезмерное увлечение катанием, и заявил:

– Едем за вином и продуктами. Вечером устроим празднование католического Рождества. Кто против? Принято единогласно!

Алиса с удовольствием смотрела на худое подвижное лицо Марка, длинный хрящеватый нос с заметной горбинкой, чуть вздернутую белесым шрамом бровь, крупные чувственные губы, шапку черных вьющихся волос (они наконец отросли) и счастливо улыбалась.

– Ты – ангел, – шепнул Марк, ткнувшись губами в шею Алисы, и резко вывернул руль, выбираясь с местной дороги на шоссе.

– Нет, это ты мой ангел-хранитель. И прошу об этом помнить, – игриво оттолкнула она мужа. – Если ты сейчас не будешь осторожным, то мы вляпаемся во что-нибудь.

– Ни за что! Мы просто обязаны жить долго-долго и умереть в один день! Последние анализы пообещали мне еще лет пять, – Марк хитро подмигнул жене.

– Очень праздничная тема, – надула губы Алиса, достала из бардачка несессер и принялась подпиливать сломанный ноготь.

– Упала? – сочувственно покосился Марк. – Кстати, с каких это пор ты стала избегать разговоров о моем драгоценном здоровье?

– Я не избегаю. Просто, когда чувствуешь себя счастливой, упоминание о смерти бестактно.

– А ты счастлива? – Марк испытующе посмотрел на жену.

Она загадочно молчала, томно прикрыв глаза темными ресницами, и он понял. Съехал на обочину, остановился, повернулся к притихшей девушке, осторожно убрал тонкие светлые пряди с узенького лица, обхватил его ладонями и принялся осыпать поцелуями глаза, покорно закрывшиеся под любовным натиском, усыпанный крохотными рыжими веснушками нос, круглую родинку возле правого уха.

– Девочка моя, единственная. Радость моя, как я жил без тебя? – бормотал он, задыхаясь от нежности. – То был сон, похожий на смерть! – неожиданным басом взревел он, внезапно оторвавшись от теплых податливых губ жены.

– Ты опять за свое? – с напускной суровостью фыркнула Алиса. – Я не хочу, слышишь, не хочу больше слышать это омерзительное слово, – протестовала она, шутливо молотя кулачками по жесткому худому плечу Марка. – Обещаешь больше никогда не произносить эту гадость в моем присутствии? Обещаешь?

– Обещаю. Да будет так. Аминь, – сдался наконец Марк, ловко уворачиваясь от тумаков.

– То-то же. Вот теперь поехали, – примирительно сказала Алиса и вернулась к шлифовке покалеченного ногтя.

Вечер обещал быть чудесным. Снегопад неожиданно прекратился. Воздух, напоенный морозной свежестью, крупные, словно вырезанные из мягкой желтой жести, звезды и вселенская тишина. Как в храме. Алиса стояла на веранде, запрокинув голову к небу, курила и любовалась. Она так пристально вгляделась в мерцающую звездную россыпь, что от напряжения на глаза навернулись слезы. И вдруг тонкий серпик месяца дрогнул и кокетливо затанцевал. Точь-в-точь, как у Гоголя в «Вечерах на хуторе близ Диканьки», когда пакостник-бес перебрасывал его с руки на руку, поминутно дуя на обожженные ладони. В детстве перед Новым годом они с мамой часто пересматривали этот фильм.

– Офигеть! – вполголоса сказала девушка и обернулась на звук распахнувшейся двери.

– Тет-а-тет со звездами? – спросил Марк, кутаясь в толстый шерстяной плед.

Слабое здоровье не позволяло ему гусарствовать, и он постоянно носил теплые шарфы и носки, а о том, чтобы выскочить зимой на улицу без шапки, не могло быть и речи.

– Помнишь, ты обещала мне поступить в университет? – неожиданно спросил он. Вероятно, слово «офигеть», которым Алиса по обыкновению выразила свой восторг, покоробило его утонченную натуру.

Алиса промолчала. Вопрос образования в рождественский вечер ее волновал мало.

– А на какой факультет ты бы хотела? – не отставал муж, обнимая ее за плечи.

– Ну, не знаю-ю, – нехотя протянула Алиса и ткнулась носом в шею мужа. – Куда угодно, только чтоб с литературой не связано. Терпеть не могу книги.

– Почему? – изумился Марк, отстраняясь от жены, чтобы лучше видеть ее глаза, загадочно блестевшие в лунном свете.

– Ну, потому что в книгах одна неправда. В жизни грязь и проблемы, подлец на подлеце, а в книгах благородные рыцари, любовь до гроба, верность, добро всегда побеждает и прочая чушь, – цинично пояснила Алиса, берясь за следующую сигарету.

– Ну, знаешь, книги разные бывают, – возразил Марк. – Если ты про бульварные романы, то пожалуй. Но есть ведь Достоевский, Набоков, Чехов, в конце-то концов.

– В конце концов, среди концов конец-то будет, наконец? – насмешливо пропела Алиса, затягиваясь сигаретой.

– Иногда ты бываешь вульгарна, – сухо заметил Марк и ушел, оставив жену одну. Это была их первая размолвка.

Алиса продолжала стоять на улице, возвращаться в дом почему-то не хотелось, впервые за последние месяцы она ощутила, что они с Марком люди разной породы. Он – образованный интеллигентный мальчик из богатой семьи, она – обычная девушка из народа. «Жалко мне его. Странный он, несовременный какой-то, – думала она. – Ему всего двадцать пять, а рассуждает как пенсионер».

За воротами послышался шум подъехавшей машины, и в калитку позвонили.

«Кто бы это мог быть?»– терялась в догадках Алиса, открывая.

При виде невысокого человека в белой куртке и поварском колпаке она удивилась еще больше. Человечек протянул ей открытку с традиционной надписью «FroheWeihnachten!» и большую нарядную коробку, сопроводив подношение длинной очередью по-немецки. Алиса уловила только четыре знакомых слова: «Herr Brutner» (название ближайшего ресторана), «сашими» и «пондзю». Наконец, она сообразила, что светловолосый швейцарец – ресторанный курьер, который привез заказ. Алиса замахала руками и затрясла головой, намереваясь объяснить посыльному, что он ошибся и никакого заказа в «Herr Brutner» они не делали. Но мужчина настойчиво совал ей коробку, беспрестанно лопоча по-немецки что-то вроде: «Es ist völlig kostenlos, Mädchen» и тыча ей в лицо, бланк заказа, в котором черным по белому был выведен их с Марком адрес. Алиса сдалась. Курьер, лица которого она не так и не разглядела, прыгнул в потрепанный «форд» с эмблемой ресторана, махнул рукой и умчался в темноту. Озадаченная Алиса повертела в руках поздравительную открытку, заперла калитку и побрела к дому: «Если это заказал Марк, то почему он меня не предупредил? И вообще, он прекрасно знает, что я японскую кухню терпеть не могу». И тут ее осенило: Господи, да это ж Льюис, американец, с которым она познакомилась сегодня утром. Ну конечно! Как она могла забыть! Верный своему слову сосед прислал им гастрономический подарок из дорогого ресторана. «Какая же он душка!» – умилилась Алиса, возвращаясь в дом.

«Мы говорим на разных языках, нас интересуют полярные вещи. Что нас тогда связывает? Неужели примитивная животная страсть? Та пресловутая химическая реакция, о которой говорил отец?» – размышлял тем временем Марк, задумчиво глядя на дрожащее пламя красных свечей. Он переоделся к ужину в черный велюровый пиджак, побрызгался душистой водой и коротал время, размышляя об их с Алисой отношениях.

Стеклянные салатники, креманки и блюда, наполненные разнообразной снедью, терпеливо ждали, когда их опустошат. Тонкая высокая бутылка красного французского вина гармонично венчала аппетитно пахнущий натюрморт.

«Ингрид потрудилась на славу», – подумал Марк, покосившись на блюдо с румяной индейкой.

–Алиса, давай скорее! Я просто умираю от голода, – громко позвал он, услышав, как хлопнула входная дверь.

Послышались торопливые шаги, и в столовую впорхнула Алиса. Ее тонкие пепельные волосы развевались от быстрой ходьбы, огромные нефритовые глаза и изящный с едва заметной горбинкой нос, гибкая шея с маленькой пикантной родинкой у основания и высокая тонкая фигурка приковывали взгляд. Марк невольно залюбовался женой:

«Она похожа на нежную русалку с картины Зацки. Одни глаза чего стоят! Огромные, зеленые, они постоянно меняют цвет, от легкого оттенка неспелого крыжовника до насыщенного темно-нефритового. Яркие волнующие. Умопомрачительно хороша! Такой женщине можно простить все. Даже временное отсутствие интеллекта. Именно временное, потому что я сделаю из нее леди. Она, несомненно, способнее Элизы Дулиттл»,– подумал он и поднялся навстречу.

– А я с небольшим сюрпризом, – весело прощебетала девушка.

– Ты с огромным капканом, я бы сказал, – пошутил Марк, но девушка не поняла иронии:

– Сумерничаешь? Давай включим свет, я не люблю торчать в темноте.

Алиса заметила, что Марк больше не дуется, и благодарно засуетилась вокруг мужа.

– Представляешь, утром познакомилась с нашим соседом, его вилла километрах в двух отсюда, на холме. Он американец, приглашал нас сегодня на рождественский обед, но я отказалась. Тогда он пообещал прислать нам праздничный подарок. И прислал! Сашими. Ты же это обожаешь, правда? – и Алиса звонко чмокнула Марка в нос.

Водрузив коробку на стол, она включила свет в комнате. Пляшущие языки пламени в уютно потрескивавшем камине сразу потеряли свое очарование, главная партия рождественского вечера теперь принадлежала изысканно накрытому столу. Толстые красные свечи, белая крахмальная скатерть и разноцветные льняные салфетки придавали ему особый европейский шик.

– Что ж, сюрприз за сюрприз! Получайте свой обещанный подарок, мэм, – Марк театральным жестом взлохматил буйную шевелюру и вытащил из внутреннего кармана пиджака большой конверт. – Вот, держи, Попелюшка.

– Ты опять?! – притворно насупившись, вскинулась Алиса. В глазах, однако, светилось веселое любопытство. – Что там?

– А ты не спрашивай. Достань и посмотри.

Прикусив губу, Алиса надорвала конверт, достала плотный лист бумаги и в очередной раз вопросительно взглянула на мужа.

– Это письмо. Читай вслух, – нетерпеливо заметил Марк.

– Но оно же на французском, – неуверенно протянула Алиса.

Было заметно, что подарок в виде письма ее слегка разочаровал.

– Смотри внимательно. Перевод прилагается.

Алиса нехотя повиновалась. Письмо, украшенное затейливым логотипом, гласило:

«Уважаемая госпожа Алиса Фридман, Вы приглашаетесь для подписания контракта о сотрудничестве с Домом Моды Givenchy. Условия работы будут оговорены при личной встрече. Наш адрес и контактные телефоны приведены ниже. Пожалуйста, сообщите нам о дате своего приезда, чтобы мы сделали все необходимые приготовления. Искренне ваш креативный директор дома моды, Джон Гальяно»

По мере чтения голос Алисы становился все звонче, закончив чтение, она подскочила к мужу, повисла у него на шее и радостно завопила во все горло. Он шутливо отталкивал разбушевавшуюся жену, приговаривая:

– Тише ты, ненормальная, задушишь же.

– Ты – гений, Маркес! (Марку безумно льстило, когда жена называла его именем великого писателя) Как тебе это удалось? – не унималась Алиса.

Лицо ее от возбуждения пошло красными пятнами, она визжала от восторга, то пускаясь в пляс, то снова бросаясь на шею мужу.

– О, это не моя заслуга. Отца благодари. Он сказал, что если уж в нашей семье появилась модель, то она непременно должна быть мирового масштаба, – отбивался от Алисы Марк. – Слушай, давай за стол, а? Есть хочу зверски.

– Давай! – Алиса в последний раз взвилась до потолка и плюхнулась на ближайший стул. – Нет, о таком я даже и мечтать не могла. Живанши! Гальяно! Офигеть!

– Только без жаргона, ладно? – поморщился Марк, усаживаясь напротив. Казалось, головокружительная карьера жены его совсем не радует.– Давай, обмоем твой молниеносный успех, – безрадостно предложил он, открывая бутылку вина.

– Класс!

Марк снова скривился, но от замечания воздержался. Молча наполнил тонкие высокие фужеры искрящимся вином и тихо сказал:

– За восходящую звезду мирового модельного бизнеса! За тебя, Лиса!

– А почему так печально, Маркес? – чтобы угодить мужу, Алиса продолжала льстить, называя его именем великого писателя.

– Просто я хорошо знаю отца. Он ничего не делает просто так. И сей широкий жест лишь часть его грандиозного плана. Он хочет развести нас, Попелюшка!

– Что-о-о? – от неожиданности Алиса поперхнулась вином.

– Ты не ослышалась. Подумай, что нас ожидает? Ты работаешь, вращаешься среди красивых и крепких знаменитостей, а я таскаюсь за тобой по пятам. Очередной рецидив саркомы и я зависаю в какой-нибудь немецкой клинике зализывать раны. А ты спешишь дальше, тебе не до меня, тебя влекут выгодные контракты, баснословные гонорары и бурлящая толпа здоровяков-поклонников. Я одной ногой в могиле, ты – в центре внимания. Мы по разные стороны баррикад, – в голосе Марка послышался тоскливый надрыв, казалось, еще секунда и он расплачется. – Развод и девичья фамилия. Вот чего хочет мой прозорливый папенька. Просто как все гениальное. Одним письмом он уничтожает неугодный ему мезальянс и ломает две судьбы. И я догадываюсь, кто надоумил его. Это Диана. Моя бывшая мачеха и завистливая дрянь, – молодой человек быстро отвернулся, чтобы незаметно смахнуть набежавшую слезу. – Так давай же выпьем, любимая, за наше короткое счастье.

Оторопевшая Алиса ошалело смотрела на расстроенное лицо мужа, понимала, что он любит ее, и что она, Алиса, должна развеять его сомнения, убедить его в безосновательности его опасений и не могла. Не могла, потому что Марк сказал правду, пусть жестокую, но правду. Она совсем забыла, что ее муж смертельно болен. Она смотрела, как Марк торопливо, жадными глотками пьет вино, и подбородок у нее дрожал, глаза, готовые пролиться слезами, подозрительно заблестели, Алиса едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться, потом схватила свой бокал и залпом выпила. Вкуса она не почувствовала, поставив фужер обратно на стол, она ждала, когда алкоголь подействует и острый приступ жалости к несчастному отпустит. Марк тоже избегал смотреть на жену, с коротким нервным смешком он придвинул к себе коробку с сашими, вынул из нее плоское блюдо с прозрачными кусочками сырой рыбы, миниатюрную чашечку с соусом, пару палочек и с деланным весельем провозгласил:

– Начнем с презента! Банзай!

Алиса мрачно смотрела, как он ловко орудует деревянными спицами, поочередно обмакивая в темный соус то тонкие лепестки прозрачной рыбьей плоти, то ярко-розовый маринованный имбирь, и молчала. Тягостная церемония вручения рождественского подарка отбила у нее аппетит. Марк, казалось, не замечал траурного настроения жены, выпив два бокала вина подряд, он раскраснелся и, демонстрируя гастрономическое упоение изысканным блюдом, смаковал каждый кусочек.

– Восторг! Просто восторг, – бормотал он. – М-м-м, вкус необыкновенный, чуть жестковата, правда. Никогда не пробовал ничего подобного. Язык чуточку покалывает, будто от мороза. Интересно, что это за рыба? Надо будет спросить этого американца.

Алиса отодвинулась от стола и развернулась к задорно трещавшему камину, ее знобило, и она протянула к огню ладони, но заметив, что руки сильно дрожат, поспешно скрестила их на груди. Еще полгода назад Алиса готова была бы отдать за подобное приглашение полжизни, но судьба не любит, когда очень хотят, она дает тогда, когда это уже не столь важно. Совсем как сейчас. Взвинченные нервы никак не хотели утихомириваться, вино не помогало, затянувшаяся пауза давила, и Алиса не выдержала, схватив лежавшее на столе письмо, она скомкала его и швырнула в пылающую глотку камина, огонь с жадностью набросился на белый клочок и мгновенно превратил его в летучий прах. В ту же секунду за ее спиной раздался странный клокочущий хрип, глухой стук и звон бьющегося стекла, Алиса вздрогнула и резко обернулась.

Марк лежал, навалившись грудью на стол, шея неестественно вывернута, широко открытые застывшие глаза неподвижно смотрели на огонь, в них отражались дрожащие языки желтого пламени, из опрокинутого бокала на стол сочилось вино, белоснежная скатерть медленно набухала неряшливым бурым пятном. Алиса опрометью вскочила, подбежала к мужу, схватила его за плечи и потянула на себя:

– Маркес, что? Что с тобой, Маркес? – лепетала она, стараясь оторвать тяжелое тело от стола. Марк не отзывался. – Господи, да что же с тобой? – запричитала Алиса:– Тебе плохо, милый? Плохо, да? – продолжала она тормошить мужа.

Наконец, тело подалось, тяжело завалилось на спинку стула, от неожиданности Алиса не удержала его, и оно с грохотом опрокинулось на пол. Теперь Марк лежал на спине, уставившись в потолок невидящими глазами, широко разбросав руки в стороны.

– «Совсем как в старых фильмах про войну», – промелькнуло в голове Алисы. И только тут до нее дошло: Марк мертв!

– А-а-а! – закричала она и не узнала собственного голоса, резкий и сиплый, он больше походил на карканье кладбищенской вороны.

Бессильно опустившись рядом с телом, она подняла худую еще теплую кисть мужа и попыталась нащупать пульс. Безрезультатно. Тогда она в невыразимой тоске прижалась к остывающей ладони щекой и застонала:

– Мамочка, что делать? Что же мне делать? – китайским болванчиком раскачивалась она. – В чужой стране, ночью, наедине с трупом. Телефона скорой помощи не знаю. Боже мой, языка и то не знаю. Даже объяснить, что произошло не смогу, – слезы, застрявшие где-то в гортани, вырвались на волю, размочили тушь и полились по щекам, черные дорожки текли с подбородка на дорогую шелковую блузку, но Алиса и не пыталась их вытирать, она ошалело смотрела на мгновенно заострившееся лицо покойника и тихонько, по-бабьи выла:

– Это я… я тебя убила. Ты любил меня. А я, эгоистка чертова, думала только о себе. Ты не вынес этого. Марик, милый, прости. Прости меня. Господи, я – убийца. За что? – с отчаянной злостью выкрикнула она вверх, туда, где по ее разумению должен был находиться Всевышний.

В ответ раздался оглушительный треск взорвавшегося полена и из камина посыпался сноп оранжевых искр. Алиса испуганно втянула голову в плечи и затихла, беспомощно глядя на распростертое рядом тело Марка.

За окном глухо завывал ветер, прекратившаяся на пару часов метель снова разбушевалась. Сидела она долго, в голову лезли беспорядочные мысли о болезни Марка, об их разом рухнувшем счастье, о себе, сиротине. И вдруг ее осенило! Не может быть, чтобы отлично чувствовавший себя накануне Марк внезапно скончался! Раковые больные не умирают в одночасье. Как правило, их смерть – процесс медленный, мучительный, болезненный. Она вспомнила, как умирала ее тетка, тогда мама месяцами дежурила у постели иссохшего, корчащегося от непереносимой боли тщедушного тела, вкалывая страдающей все возрастающую дозу морфина. А тут такое…

Алиса снова вгляделась в застывшее лицо мужа, его распахнутые навстречу вечности глаза были пугающе неподвижны, превозмогая страх, она потянулась к его лицу и осторожно прикрыла остывающие веки. Немного успокоившись, она принялась соображать дальше. Похоже, причиной смерти Марка оказалась не лимфосаркома, а что тогда? Тогда – это убийство. Отравление! Ну конечно! Как она сразу не догадалась! Чертов американец прислал им рыбу, которая, очевидно, была напичкана ядом. Две минуты – и Марка не стало. Но зачем? Кто этот проклятый американец? Получается, что он хотел убить их обоих, ведь не мог же он знать, что Алиса терпеть не может японскую кухню. И что теперь делать? Заявить на него в полицию? Но кто ей поверит? Свидетелей нет. Никто не видел, как она разговаривала утром с этим типом. Никто не видел, как посыльный привез коробку из ресторана. Хотя, стоп. Рассыльный-то как раз и может подтвердить доставку заказа. Ну и что? Ведь он не покажет, что рыба была отравлена. Полиция может решить, что яд подсыпала Алиса. Именно так они и подумают. Арестуют, посадят в камеру, начнется следствие. И никто, никто ей не поможет. «Господи, кошмар какой! Такого не бывает! Я сплю. Сплю, и мне снится жуткий сон. Проснусь, и все будет хорошо».

Медленно поднявшись с колен, Алиса подошла к столу, машинально налила себе вина, выпила, покосилась на деревянную плошку с рыбой, в ней оставалась добрая половина.

– Может и мне за тобой, Маркес? Что мне теперь?– шепотом произнесла она и оглянулась на покойника. Он неподвижно лежал на ковре, лицо, тронутое дыханием смерти, приняло величественное выражение, точно ему открылась высокая тайна, непостижимая для еще живущих. Отрешенность и безмятежность. Покой. Будто под гипнозом, Алиса потянулась к маслянисто поблескивающим прозрачным кусочкам. И вдруг правый глаз мертвеца влажно блеснул в полумраке, Марк как будто наблюдал за женой из потустороннего мира. Лукавый прищур его глаза словно подначивал: «Давай-давай! Слабо, Лиса, а?»

Громоподобный звонок телефона разорвал оглушительную тишину, и Алиса испуганно отдернула руку. С трудом ориентируясь в пространстве, она вслепую нашарила, валявшуюся среди диванных подушек трубку телефона. Нелюбезный тон Фридмана-старшего заставил ее очнуться:

– С Рождеством тебя, дорогая. Подарок Марка понравился? – несмотря на ласковое обращение, нотки высокомерия в голосе свекра свидетельствовали о том, что ее наглое вторжение в клан Фридманов не вызывает у главы семейства ни малейшего энтузиазма.

– Да, спасибо, – выдавила Алиса, усилием воли подавляя рвущиеся наружу рыдания.

– Благодарить не стоит. Это идея Марка, – небрежно продолжал Лейб. – Он рядом? Передай ему трубку. Мне нужно сказать ему пару слов.

– Я…я… – Алиса никак не могла решиться сказать банкиру, о том, что Марк мертв. – Марка больше нет, – наконец осмелилась она.

– Нет? Он вышел? – не понял Фридман. – Тогда передай ему, что приехала Диана с дочерью. Это моя бывшая жена, мачеха Марка, – нехотя пояснил он невестке. – Она хочет увидеться с Марком и познакомиться с тобой. Проще говоря, я хотел пригласить вас завтра к обеду. Часам к двенадцати я пришлю за вами вертолет. Полчаса и вы у меня в Лугано. Надеюсь, ты передашь Марку мое приглашение, – закончил он уже более миролюбивым тоном.

– Нет, – безжизненным голосом пробормотала Алиса и больше не в силах сдерживаться громко всхлипнула.

– Что такое? – насмешливо отозвался Лейб. – Что там у вас? Поссорились?

– Ма-а-арк… – горько зарыдала Алиса.

– Что? Что Марк? Говори же, черт тебя возьми! – почуяв неладное, бешено заорал свекор.

– Он…умер… – сквозь сопливую икоту пролепетала Алиса.

– Что-о-о? – проревел Фридман. И через паузу: —Дря-я-я-янь!!!

Пытаясь хоть как-то оправдаться, Алиса залепетала было что-то про американца и рыбу, но свекор грубо оборвал ее, принявшись сыпать оскорблениями, и ее дрожащий голос потонул в этом потоке как щебет пичужки в реве урагана.

Наконец он устал, последовала напряженная пауза, и неожиданно спокойным ровным тоном, точно речь шла о прогулке в ближайшем парке, Фридман сказал:

– Быстро ты с ним управилась. Не уберег я парня. Не успел.

Потрясенная несправедливыми обвинениями Алиса остолбенела, трубка вывалилась у нее из рук, колени подогнулись, она упала на диван и заплакала в голос. Из валяющейся рядом трубки послышалось:

– Сиди, где сидишь. Ничего не предпринимай. Я буду ровно через час. Поняла?

Поскольку в ответ кроме приглушенных подвываний он ничего не услышал, то со словами:

– Кукла чертова! С бабами свяжешься… – швырнул трубку.

Алиса захлебывалась в рыданиях.

В Лугано потрясенный услышанным банкир с минуту молчал, затем, обернувшись к бывшей жене, с любопытством прислушивавшейся к разговору, Лейб отрезал:

– Умер Марк. Мне нужно в Гриндельвальд. Срочно. А там кроме этой эйфелевой башни с тараканьими мозгами никого.

Диана, тонконогая брюнетка средних лет с мраморной кожей чувственно охнула и картинно прижала бледную алебастровую руку к сердцу:

– Боже мой, Марк умер? Но ты говорил, что у него ремиссия. Как же это, Лейб?

– Как, как… Откуда я знаю как! – яростно огрызнулся Фридман, на ходу натягивая куртку. С трудом попав в рукава, он схватил мобильный и набрал номер телохранителя. – Тигран, бегом в аэропорт! Чтоб через полчаса геликоптер был на площадке. Летим в Гриндельвальд, – приказал он.

– Лейб Афроимович, погода нелетная. Метель, понимаете, – попытался возразить Тигран.

– Через полчаса, я сказал. Все! – рявкнул Фридман.

– Я с тобой? – вопросительно вскинула брови Диана и, услышав в ответ глухой рык, с облегчением вздохнула.

– Я вообще не знаю, зачем ты сюда приволоклась! Мне кажется содержание у тебя королевское, могла бы остановиться в «Плаза», – раздраженно продолжал Лейб, метавшийся по кабинету в поисках загранпаспорта. – Черт побери, в этой спешке ничего не найти! Или соскучилась по кому? – он обернулся на бывшую жену и его голос зазвучал угрожающе.

– Ну как же, Лейб, у нас ребенок… – попыталась сгладить ситуацию Диана, заламывая руки и заискивающе глядя в глаза бывшего мужа.

– Ребенок? Знать бы чей он, – рубанул тот и грохнул дверью.

Оставшись одна, женщина лениво растянулась на обитой шелком кушетке и тихо произнесла:

– Идиот.

Не уточняя имени пресловутого идиота, она добавила. – Этот скоропостижный брак не мог закончиться иначе…

В комнату, волоча за собой большого плюшевого динозавра, вошла темноволосая кареглазая девчушка лет пяти.

– Иди ко мне, кисуля, обними меня, – нежно проворковала мать и, прижав кудрявую головку к своей груди, глухо пробормотала:– Страшно мне, Маюша… Началось.

– Что началось, мамочка? – удивилась девочка, озабоченно глядя в расстроенное лицо матери.

– Ничего, детка. Это я так. Предчувствия нехорошие. Пойдем спать,– ласково поцеловав дочь в теплый, покрытый бархатистым пушком лобик, Диана встала и, подхватив девочку на руки, понесла в спальную.

Глава третья

Зареванная Алиса с трудом поднялась с дивана и подошла к окну. Глухая пугающая чернота блокировала дом, снова повалил снег, он яростно бился о стекло и, тая на теплом стекле, стекал вниз юркими струйками, жиденький свет одинокого фонаря над входом с трудом пробивался сквозь крутящуюся снежную пелену. Наблюдая за разгулявшейся стихией, Алиса пощупала распухший от слез нос и прерывисто вздохнула. Через час здесь будет Лейб Афроимович. Нужно встряхнуться и взвесить все обстоятельства. Марк мертв, его отец еще не знает, что он убит, но уже винит ее в смерти сына. Что же будет, когда он узнает, что Марк отравлен? Первой подозреваемой тут же станет она, Алиса. И ничего, ничегошеньки она не сможет доказать, ведь кроме нее и Марка в доме никого не было. Полиция. Арест. Камера. Бред. Что делать? Бежать? Одна, в чужой стране, ее тут же схватят. Марка отравил Льюис, в этом она не сомневалась ни секунды, имя конечно вымышленное. И никакой он не адвокат, да и не американец. Нужно попытаться выследить преступника, хотя его наверняка и след простыл. Будет он дожидаться, когда нагрянет полиция! Господи, что же делать? Но что-то делать надо. Собрав всю силу воли, она двинулась к лестнице, ведущей наверх, в спальню, откуда был виден дом лжеадвоката. Она боком протиснулась между столом и лежащим на полу телом Марка, в тусклом свете догорающих поленьев труп выглядел зловеще. Стараясь не глядеть на убитого, Алиса неслышно скользнула в темный коридор, до выключателя всего десять шагов, но девушка не могла найти в себе мужества, чтобы преодолеть столь ничтожное расстояние. Покрепче зажмурившись, она на ощупь поднялась по лестнице и толкнула дверь. Прямо с порога она увидела свет в окнах адвокатского коттеджа! Значит, американец там. Какая удача! Алиса подпрыгнула от радости, но тут же сникла, сообразив, что ее теория о том, что убийцей является Льюис, летит к чертям. Какой преступник станет дожидаться, когда его арестуют? Если Льюис не сбежал, значит, он ничего не боится. А раз не боится, значит, он ничего не совершал. Круг замкнулся.

За спиной послышался тоненький скрип паркетных досок, кто-то подошел к дверям спальни! Алиса оцепенела от ужаса, боясь оглянуться. Прошла минута, две, ничего не происходило, и девушка все еще отчаянно труся, осторожно обернулась. Никого. Треклятые нервы! Ее била дрожь, зубы плясали, в животе мерзкий мятный холод, будто туда килограмм валидола натолкали. Мысленно убеждая себя не паниковать, Алиса посмотрела на часы, они показывали четверть двенадцатого, свекор будет только через сорок минут. Нужно взять себя в руки и спуститься вниз. Убеждая себя не паниковать, девушка сдвинулась с места и на цыпочках прокралась к двери, прислушалась. Пронзительная, выворачивающая душу тишина. Осторожно высунулась наружу, в отблесках красноватого света, падающего из гостиной на нижние ступеньки, постепенно проступили очертания лестницы. Набрав в грудь побольше воздуха, Алиса решилась. Рывком распахнула дверь и что было духу, помчалась вниз, на последней ступеньке споткнулась и рыбкой шлепнулась на пороге. Скорчившись от боли, зашипела. В ту же секунду наверху раздался грохот, будто уронили что-то тяжелое. Не обращая внимания на боль в ушибленном колене, Алиса вскочила точно ошпаренная и оглянулась. На верхней площадке лестницы мелькнула большая черная тень. Обезумевшая от ужаса девушка, пронзительно закричала и не помня себя метнулась к выходу. Не обращая внимания на непогоду, Алиса выскочила на крыльцо и как была в шелковой блузке и замшевых туфлях бросилась бежать. Выскочила за ворота и что есть мочи понеслась по заснеженной дороге, ноги тонули в липком снегу, одну туфлю она потеряла сразу, на ходу стащила вторую и зашвырнула в сугроб. В лицо бил резкий ветер, залепляя снегом воспаленные глаза, голые ступни мгновенно окоченели, в глубокий вырез набивался снег и таял, стекая по животу ледяными струйками. Алиса тяжело дышала, но при мысли о скрывавшемся в доме убийце силы ее утраивались и она, стиснув зубы, неслась дальше. После пятнадцатиминутного марафона, во время которого беглянка несколько раз падала, вставала и снова падала, Алиса остановилась. Убедившись, что погони нет, перевела дух, добрела до ближайшего дерева, прислонилась к нему и принялась на весу растирать посиневшие ступни. Разбитые колени надсадно ныли, в горле стоял сухой горячий комок. К ней постепенно возвращалась способность соображать. Что делать? Мобильник остался в спальне. Вернуться? Теперь, когда страшный дом остался позади, ее одолели сомнения. А не привиделась ли ей мелькнувшая на верхней площадке лестницы тень? Но, поселившийся внутри, жуткий безотчетный страх выбора не оставлял. Нужно идти вперед. До коттеджа американца оставалось километра два. Небольшой домик на холме, расцвеченный праздничными огнями, был хорошо виден. И Алиса молила Бога, чтобы Фрэнк не ложился спать как можно дольше. Ведь если он погасит свет, то она потеряет последний ориентир в мелькающей снежной круговерти. И тогда ей конец.

Метель все усиливалась, казалось, ветер задался целью сбить дрожащую девушку с ног и завалить снегом. И Алиса в первый раз за последние три года пожалела, что весит всего пятьдесят два килограмма. Легкое поджарое тело без единой капли жира, способного сберечь спасительное тепло. Немного помогали кожаные джинсы, они не промокали и хорошо защищали нижнюю часть тела, однако Алиса чувствовала, как сильно застыла открытая навстречу ветру грудь и саднит осипшее горло, ноги совершенно потеряли чувствительность, ей казалось, что они покрылись толстой колючей коркой. Шелковая блуза, сначала намокшая от таявшего на теле снега, замерзла и теперь стояла колом. Она скрестила руки на груди, защищаясь от снега. Ничего, нужно только добраться до дома Льюиса. Оттуда она позвонит отцу Марка, предупредит его о том, что в доме кто-то прячется. Он явится с телохранителем, они вызовут полицию и поймают преступника, если он конечно не плод ее воспаленного воображения. И все будет хорошо.

– Все будет хорошо, – уговаривала она себя, с трудом шевеля непослушными губами. – Я справлюсь. У меня все будет хорошо.

Сработал инстинкт самосохранения, и мысли о собственной безопасности вытеснили страдания по погибшему Марку. Сейчас Алиса думала только о том, как не упасть и не замерзнуть на занесенной снегом дороге. Захлебываясь рвущим ее ветром, она упрямо двигалась вперед, минут через двадцать добрела до поворота к коттеджу американца. Там ее ожидало новое испытание: оставшиеся двести метров дороги оказались занесены снегом. Вероятно, Льюис машиной на отдыхе не пользовался, и дорога выглядела так, будто ее не чистили с начала зимы, узенькая тропка, тоже основательно присыпанная снегом, петляла среди нетронутой мертвенно-белой целины. Алиса решительно шагнула вперед, но метров через пятьдесят оступилась и тут же провалилась по грудь. Вылезти из снежной ловушки оказалось невероятно трудно, обмороженные ноги отказывались повиноваться, обессиленная девушка вяло барахталась в сугробе, пытаясь выбраться на едва заметную под нападавшим снегом тропинку. Лиловые от холода руки не слушались, скрюченные, словно сведенные судорогой, застывшие пальцы скребли по снежному покрывалу, захватывая зябкие комки снега.

«Будто могилу себе рою», – равнодушно подумала она, медленно оседая на дно глубокой берлоги.

Совершенно отчаявшись, девушка затихла, холода она уже не чувствовала, ей смертельно захотелось спать, веки слипались, точно к ним подвесили по свинцовой гире. Снежный вихрь быстро соорудил на ее плечах пушистую белую горжетку.

– Спать нельзя, – бормотала она, как в бреду. – Я замерзну. Нельзя, – хриплое с подозрительным клокотанием дыхание становилось все слабее.

И тут до ее слуха донеслась музыка, сквозь сиплый вой ветра пробивались звуки знакомой мелодии. Напрягая слух, она жадно ловила обрывки музыкальных фраз. Это был Гершвин, «Американец в Париже»– любимая джазовая композиция мамы. Значит, дом американца был совсем рядом. Там люди! Мысли о матери, о близком спасении заставили Алису встрепенуться, и, собрав остатки сил, она рванулась вверх. Со второй попытки ей удалось подтянуться на руках и выдернуть тело из западни, Алиса тяжело перекатилась на спину и уставилась вверх. От яростно крутящейся снежной каши в глазах зарябило, к горлу подкатил приторный комок. Сил подняться не было, и она медленно поползла в том направлении, откуда неслась бравурная мелодия.

У чугунной решетчатой ограды, за которой беззаботно светился аккуратный двухэтажный дом, девушка с усилием поднялась на колени, вцепившись в толстые прутья и преодолевая противную дрожь в ногах, встала. Медленно перебирая руками, добралась до калитки, резко навалилась на нее грудью, но калитка не поддалась. К великой радости ошалевшей от холода Алисы, она оказалась заперта только на задвижку. Изловчившись, девушка просунула руку сквозь прутья решетки, и засов с протяжным скрежетом сдвинулся, калитка заскрипела и распахнулась.

На то чтобы преодолеть последние метры у Алисы ушло минут десять, она поминутно спотыкалась, падала, стонала от боли, вяло чертыхалась, вставала и плелась дальше. Дверь коттеджа оказалась приоткрыта, и изнемогшая девушка, игнорируя приличия, ввалилась в прихожую без стука.

В холле горел торшер, заливая комнату уютным персиковым светом, камин – неотъемлемая часть любого загородного жилища, чуть теплился. В комнате никого. Запах гари и режущие слух звуки джаза, исторгаемые допотопным музыкальным центром, насторожили Алису. Сил бояться у нее не было. Что бы ни случилось, оно уже не могло быть ни хуже смерти мужа, ни получасового марш-броска в десятиградусный мороз босиком. Она устало прислонилась к шершавой стене и позвала:

– Фрэнк!

Ее сиплый, жалобный оклик остался без ответа. Напрягая саднящие связки, Алиса возвысила голос до крика и натужно закашлялась, сотрясаясь худым озябшим телом. Никто не отозвался.

– Наверно, вышел ненадолго, – успокоила себя девушка и, заметив на журнальном столике початую бутылку виски, оживилась.

Ей просто необходимо сейчас выпить. Только теперь она заметила, как ее трясет, холодная оттаявшая ткань липла к телу, вызывая неудержимый озноб. «Сначала сменить одежду», – размышляла она, – потом виски, и я в порядке». Оглядевшись, она заметила валяющийся на диване мужской свитер бутылочного цвета, на полу – клетчатые тапки с оставленными в них теплыми носками. О большем она и мечтать не могла, рывком содрав с себя жалобно затрещавшую блузку, она отшвырнула ее прочь, напялила свитер, воткнула промерзшие ступни в широкие голенища носков, налила себе полстакана маслянистой жидкости из бутылки, поморщилась от резкого сивушного запаха и, зажав нос, залпом выпила. Ее едва не вывернуло на пол, шотландская микстура встала в горле колом и грозила низвергнуться обратно на ковер. Мужественно преодолев рвотный спазм, Алиса громко икнула и, пошатываясь, доплелась до камина. От тлеющих поленьев веяло благодатным теплом, прижав руки к еще горячей решетке, девушка опустилась на пол и почувствовала, как кровь тугими толчками ринулась к онемевшим от холода конечностям, кончики пальцев начали обретать чувствительность. Мешала визжащая музыка, она отзывалась в висках тупой болью, не давая расслабиться.

– Чертова музыка, – пробормотала она и раздраженно ткнула пальцем в кнопку на музыкальном центре.

Внезапно наступившая тишина оглушила Алису, будто ее опустили на дно океана или залили воском уши, она невольно втянула голову в плечи и поежилась.

– Где же Фрэнк? – размышляла она вслух.

Комната выглядела так, точно хозяин на минутку вышел. В пепельнице было полно окурков, разбросанные вещи и раскрытый журнал в низком кресле говорили о том, что американец отдыхал здесь совсем недавно.

– Ничего-ничего, – пытаясь ободрить себя звуком собственного голоса, уверенно произнесла Алиса.

Мужества, однако, не прибавилось. Скорее наоборот. Алиса принялась следить за минутной стрелкой каминных часов и ей показалось, что она слышит зловещий шорох ускользающих в небытие секунд. Прошло долгих пять минут, тишина в доме копилась и концентрировалась, постепенно превращаясь в напряженно вибрирующий сгусток страха. Под действием алкоголя и тепла мозг размяк и соображал туго.

«Будто холодец», – сердито потрясла головой девушка.

– Сейчас без десяти двенадцать, – сказала она себе, – значит, Фридман должен появиться с минуты на минуту. Нужно позвонить ему. Но как? Номера телефона коттеджа, где осталось лежать тело Марка, она не помнила.

– Фрэнк! – решительно крикнула она, поднимаясь с колен.

Тишина. И, вдруг, Алису пронзила отчаянная мысль: «Фрэнка здесь нет. Фрэнк – убийца! Маньяк. В Америке этого добра пруд пруди. Он остался в их коттедже! Как же она сразу не сообразила! Это он следил за ней, ходил за ней по пятам и напугал ее до полусмерти, когда она босиком бросилась бежать вон из дома. Ей повезло. Он не успел убить ее. А значит, он в любую минуту может вернуться сюда с какой-нибудь бензопилой и…»

Мгновенно протрезвевшая Алиса заметалась по комнате, натыкаясь на мебель, путаясь ногами в мохнатом ковре, голова разрывалась, сердце зашлось, ее охватила паника. Бежать больше было некуда. До Лаутербрюннен слишком далеко, пешком она не доберется, замерзнет в пути. Назад? Прямехонько в лапы маньяка? Ни за что. Ждать возвращения убийцы сюда? Что делать? Боже, надо срочно предупредить Фридмана. Как угодно. Иначе… В то, что произойдет в противном случае, Алиса решила не углубляться. Но как? Номер мобильного телефона свекра на память она конечно не помнила. Девушка беспомощно опустилась на диван и задумалась. Спустя минуту она соскочила и возбужденно пробормотала:

– Телефонный справочник! Если верить западным фильмам, то в каждом порядочном доме Европы и Америки должен быть телефонный справочник! Теперь я должна его отыскать. Где же он может быть?

Девушка внимательно огляделась. Напротив камина высился деревянный стеллаж, заставленный книгами.

– Разве что здесь? – сама себе сказала Алиса и решительно шагнула к внушительной конструкции, пестревшей разноцветными корешками.

Пересмотрев две или три полки, она устало опустилась на пол, крупные капли пота стекали по лицу, колени дрожали, перед глазами замелькали черно-золотые пятна, Алиса бессильно прислонилась лбом к дерматиновым корешкам и внезапно уперлась взглядом в серую толстую книгу с нарисованным на ней телефоном. Не помня себя от радости, она попыталась встать, ухватилась руками за край верхней полки, и тут произошло нечто невероятное: полка неожиданно подалась, с нее градом посыпались книги, больно ударяя Алису по голове, деревянный стеллаж плавно выдвинулся вперед и отъехал в сторону… В пыльной, тесной нише Алиса увидела скрюченную человеческую фигуру с залитым черной запекшейся кровью лицом и выпученными глазами. Фигура угрожающе качнулась и с размаху обрушилась на девушку.

– А-а-а! – дико завизжала она и потеряла сознание.

Глава четвертая

Несколько минут спустя она очнулась. Труп могильной плитой покоился на ее ногах, Алиса с отвращением оглядела темные от засохшей крови пряди на затылке мужчины, нестерпимая боль в распухших обмороженных ступнях, придавленных мертвецом, достигла апогея, и она яростно оттолкнула тело ногами. Труп нехотя сдвинулся, освободив голени и дав девушке возможность, вытащить из-под него ноющие ступни. Вымотанная непрерывным кошмаром, Алиса медленно отползла к креслу и вгляделась в распластанное на полу тело. Это был американец. Тот самый Фрэнк, правда, утром он выглядел намного привлекательнее. Оплывшее лицо, успевшее в духоте покрыться лиловыми пятнами, выглядело устрашающе. Левая сторона головы, развороченная выстрелом в упор, напоминала неряшливый кусок заветренной говядины с торчащими из него раздробленными костями, запекшимися кровью волосами и прочей гадостью.

«Н-да, – подумала Алиса, – выглядит он неаппетитно». Подумала и устыдилась собственных мыслей. «Кажется, я начинаю привыкать к покойникам. По логике я обязана трястись от страха. А я оцениваю их с точки зрения эстетики. Фу!»

Страха, как ни странно, уже не было. Стресс, сотрясавший психику в течение последних двух часов, прошел. Сработали защитные системы организма, и теперь Алиса чувствовала только равнодушие. Тупое, животное, граничащее с идиотизмом. Ей уже не было страшно. Бежать все равно было некуда, да и незачем. Если бы убийца хотел ее прихлопнуть, то у него была на это тысяча и одна возможность. Он же, по всей видимости, специализировался исключительно на мужчинах. А раз так, то…

«Надо позвонить Лейбу», – переключился невидимый тумблер в голове. Словно по команде Алиса поднялась с пола и направилась к рассыпанным по полу книгам, среди них валялась дивная новенькая винтовка с оптическим прицелом. Алиса бездумно подняла ее, повертела в руках, ствол был гладкий, прохладный, на боку название: “Benelly”.

– “Bеnelly”. Красиво. Из него-то тебя и уконтрапупили, – печально сыронизировала она, обращаясь к покойному гражданину Америки, и бросила оружие на тело Льюиса. И тут же спохватилась:

– Она мне еще пригодится, – и торопливо подняла винтовку.

Ей пришла в голову здравая мысль осмотреть дом Льюиса. На всякий случай. Судя по тому, что она провела здесь не меньше получаса и не слышала ни единого постороннего звука – дом пуст. Но наученная горьким опытом Алиса решительно сжала ствол винтовки и направилась на разведку. Первый этаж, состоявший из холла и небольшой, грязноватой кухни, выглядел необитаемым, в мойке – неряшливая гора немытых тарелок, на усыпанном засохшими крошками столе – кофеварка с остатками темной бурды. Похоже, Льюис обходился без прислуги. Неслышно ступая, девушка поднялась по узкой деревянной лестнице наверх, где размещались две небольших спальни. Одна, оклеенная мещанскими обоями в мелкий голубой цветочек, со скромной односпальной кроватью у окна, выглядела нежилой. Во второй, с французским окном во всю стену, гигантской кроватью под шелковым покрывалом пошлого розового цвета, царил хаос. Кругом валялись какие-то фотографии, журналы, на полу и тумбочках неряшливо торчали початые бутылки, по стенам развешены фотопортреты самого хозяина, на одном– в полный рост и совершенно голый, на другом – в плавках и на корточках. На фото Льюис выглядел отвратительно: большое круглое брюхо, нависающее над шлангообразным мужским достоинством, обрюзгшее лицо, заросшее синеватой щетиной, мерзко ухмылялось, буравя пространство маленькими похотливыми глазками. Прямо напротив окна Алиса углядела две странные металлические конструкции. Приблизившись, она внимательно осмотрела установленный на штативе мощный фотоаппарат с цейсовским объективом, потом инстинктивно глянула в торчащий рядом телескоп и резко отшатнулась. Судя по тому, что она буквально воткнулась носом в собственную гостиную, где у распростертого на полу, тела Марка двигались две неясные мужские фигуры, господин Льюис увлекался отнюдь не астрономией. И по ночам вместо далеких галактик предпочитал изучать чужие спальни.

– Гадость какая, – прошептала Алиса, и на ее лице появилось выражение брезгливости. – Старый извращенец, – бросила она гаденько улыбающемуся портрету Льюиса. – Забавлялся, подглядывая за нами, скотина! Тьфу!

Немного успокоившись, она вновь прильнула к окуляру телескопа, Лейб Фридман уже прибыл и теперь сидел в кресле, разговаривая по телефону. Слов Алиса слышать не могла, но судя по напряженному, красному лицу и энергичным жестам свекра, он был вне себя от гнева. Увидев Лейба, Алиса почувствовала, как улетучивается наступившее было спокойствие, и ее вновь охватила паника. Она оказалась в гнусном положении: ее молодой муж (и что самое неутешительное – сын миллиардера) умер от отравления в ее же присутствии, она бросила тело из опасения быть убитой и сбежала в соседний коттедж, где обнаружила застреленного из винтовки американца. И хотя Льюис оказался обычным мелким засранцем, но ведь и за мертвых засранцев заставляют отвечать перед законом по всей строгости. Два убийства и Алиса. Алиса и два убийства. И никакого алиби. И ни одного свидетеля. Что теперь будет? Если следовать логике, то будет полиция, допрос, тюрьма, суд и пожизненное заключение. Вот так карьера! В голове у Алисы помутилось, мысли лихорадочно заметались, ища выход из цейтнота. Бежать? Куда? Без денег, без документов в чужой стране, размером с Московскую область, где полиция с легкостью найдет иголку в стоге сена. Сдаться? Но ее точно посадят. Что же?

Соскочив с места, девушка беспокойно забегала по комнате, ей казалось, она слышит тихое шипение плавящихся в мозгу нейронов. Единственное, что она могла сейчас сделать – попытаться убедить свекра в собственной невиновности, рассказать ему все как на духу и если всемогущий Лейб ей поверит, то не даст в обиду. Он должен, должен ей поверить. Иначе она погибла. Решившись, она быстро спустилась вниз, с твердым намерением позвонить Фридману и объяснить всю нелепость чудовищной ситуации.

На сей раз справочник нашелся на удивление легко, он лежал поверх груды рассыпавшихся книг, и, будто напрашиваясь на похвалу, услужливо раскрылся на букве “G”.

«Grindevald, Lauterbrunnen, 77. Точно! Номер коттеджа 77. Марк еще говорил, что семерка счастливое число. Эх, если бы…», – Алиса сглотнула подступившие слезы.

– Телефон 53476073. Слава богу, нашла, – оживилась она, пробираясь к столу за телефоном. По пути она плеснула себе еще виски, для храбрости, и пляшущими от волнения пальцами набрала номер.

– Занято, – растерянно сказала она. – Наверно, в полицию звонит. Господи, да что за это кошмар? За что? Почему я?

Вспомнилось, как в десятом классе она изводила насмешками непомерно толстую Светку Пашкову, как стащила у матери из кошелька тысячу и прогуляла ее с девчонками на дискотеке, как издевалась над Сережкой Артемовым, имевшем несчастье влюбиться в нее в девятом, и как после победы в конкурсе красоты надменно прощалась с лучшей подругой Танькой Зонтиковой, уверенная, что только ей, Алисе Вересаевой, справедливо уготована необыкновенная, головокружительная судьба. И умница-то она (в аттестате только три четверки – по алгебре, геометрии и информатике), и красавица, и танцует как богиня, и в театре музкомедии играла горничную из «Летучей мыши». Провожая дочь в Москву, мама ласково погладила ее по голове и тихо сказала: «Боюсь я за тебя. Как бы крылышки не опалили».

Вот и съежились крылышки, судьба безжалостно рассеяла призрачный флер удачливой куколки и разодрала рубашку, в которой она, как говорили, родилась. Она оказалась лишь незваной гостьей, случайно заглянувшей за радужный занавес жизни богатых баловней судьбы. В тот момент, когда она вообразила себя полноправной участницей праздника жизни, дверь перед ее носом захлопнулась, обдав затхлым запахом уныния и тоски. В один вечер из беззаботной девчонки она превратилась в жертву. И поделом, ведь говоря откровенно, она понимала, отчего Лейб невзлюбил ее с первого взгляда: он сразу почуял в ней «охотницу за удачей». И был прав. Марка она не любила. Жалела, да. Испытывала благодарность – да. Привязалась к нему – да. Но любить смертника, когда тебе всего девятнадцать? Не чокнутая же она, в конце концов. Да, она решила не упускать свой шанс. Каждый разыгрывает в игре под названием «жизнь» свою карту, кто высокопоставленных родителей, кто пользуется искусством умело приспосабливаться, а ее бог наградил счастливой наружностью. Вот она и разыграла свой козырь. Продаваться, так дорого. И кто бы на ее месте отказался от плывущих в руки, сумасшедших денег? И когда она поняла, что романтичный Марк не на шутку влюблен, то нимало не колеблясь «повела молодого человека к браку». Что в этом зазорного? Так все девушки мира делают. Только возможности у всех разные, значит разнятся и ставки. Алиса старательно убеждала себя в собственной невиновности, и чем больше старалась, тем больше понимала, что совершила низость. Подлость, за которую сейчас приходится платить. Платить по-крупному. Правда, ей казалось, что плата за три месяца безоблачного счастья непомерно высока, но с небесными расценками она была не знакома и потому отчаянно роптала.

– Три месяца счастья. И вот Швейцария выставила тебе счет, – возбужденно бормотала она, не замечая, что разговаривает сама с собой. – Взяла то, что тебе не по зубам. Покайфовала, пора и честь знать. А теперь плати, дурында, по счету.

Она утерла не вовремя раскаявшиеся глаза, обругала себя «дурой» и «ведьмой киевской» (почему киевской она не знала, но так всегда ругалась ее мама, а маме она привыкла доверять) и снова набрала номер.

На этот раз трубку сняли, и рокочущий голоса свекра вызвал у Алисы озноб. Она еле слышно пролепетала:

– Это я, Лейб Афроимович.

– Та-ак, – тон Фридмана сделался угрожающим. – Потрудись объяснить, Алиса, что здесь произошло и где ты сейчас находишься?

– Марк ел рыбу, которую нам прислал в подарок один американец, наш сосед. То есть я так думала, что это он. А на самом деле я не знаю кто… Потом Марк упал и… и умер. Я сидела с ним, вас ждала…П-п-потом мне показалось, что в доме кто-то есть и я убежала, босиком, – Алиса говорила сбивчиво, задыхаясь и останавливаясь.

– Как убежала? Куда? Откуда ты звонишь? – нетерпеливо перебил ее Лейб.

– Сюда. К Льюису. То есть к нашему соседу… Ну, который рыбу… То есть я думала, что это он рыбу…

– Значит, действовала с сообщником. Бог мой, после того как ты ловко охомутала сына я знал, что ты дрянь. Но что ты решишься его убить, мне и в голову не приходило. Надоело возиться с инвалидом? Вольготной жизни за мой счет захотелось? Наследница хренова! Я тебя в порошок сотру. Пусть твой любовник везет тебя обратно, черт вас дери. Я все равно до вас доберусь, твари. Вся полиция уже на ногах, – негодовал Фридман.

– Он не может меня привезти, а пешком я не могу. Ноги обморозила. Распухли, болят очень, – упавшим голосом пробормотала Алиса и вздрогнула от резкого окрика свекра:

– Какого дьявола, он не может?

– Он…он тоже. В общем, его застрелили. Из винтовки.“Benelly”.

В трубке послышался сдавленный возглас и через паузу:

– Сиди на месте. Сейчас за тобой приедет Тигран, мой телохранитель. И не вздумай с ним шутить, поняла?

Алиса уронила трубку, тяжело упала на колени и взвыла. Все самые худшие опасения оправдывались, Фридман не верит ни одному ее слову, полиция с минуты на минуту будет в Гриндевальде, ее арестуют, закроют в камеру…

– Ма-а-мочка, спаси меня, м-а-ммочка, – отчаянно голосила она, вцепившись в волосы и царапая себе лицо.

Приступ истерики прошел так же внезапно как начался, на смену отчаянию пришло тупое безразличие. Она в тупике и ничего поделать уже нельзя. Все против нее. Нужно смириться. Потому, когда спустя пятнадцать минут на пороге появился здоровенный детина в летной куртке с плоховыбритыми синими щеками, Алиса покорно встала и, не говоря ни слова, поплелась к выходу.

Мужчина внимательно оглядел комнату, задержал взгляд на трупе, валявшемся среди разбросанных вокруг книг, заметил оружие, перевел взгляд на пустую бутылку из-под виски, удивленно присвистнул и вышел следом.

Бледное лицо девушки, уже сидевшей в машине, мягко светилось в темноте. По дороге к коттеджу Алиса молчала, напряженно уставившись на мерцающую приборную панель.

Охранник тоже помалкивал, искоса поглядывая на ссутулившуюся фигурку девушки, ее необычная скандинавская красота поразила его. Встрепанная, с обкусанными губами, в огромных мужских тапках и болтающемся на худеньких плечах свитере она все равно выглядела божественно. «Тоненькая какая. Аж прозрачная. На русалку похожа, – про себя решил он. – Неужели и впрямь двух мужиков завалила? Босс сказал: сначала мужа, а потом сообщника. Если так, то девка – кремень. Ишь, какая тихоня сидит. На жалость давит. Хотя мне какое дело? Сказали привезти, пожалуйста». Он фыркнул и на всякий случай проверил висящую на левом боку кобуру.

– Полиция уже там? – кротким голосом спросила Алиса, до боли сжав разбитые коленки.

– «Ишь, паиньку из себя строит», – решил про себя Тигран и отрицательно помотал головой.

Метрах в пятидесяти от дома имелась ровная, не засаженная деревьями площадка, где Алиса заметила пузатое тело вертолета с растопыренным, как огромный бант, винтом. Похожий на гигантского головастика геликоптер утопал в снегу по самое брюхо. Снегопад не унимался.

Когда они въехали во двор коттеджа, она беспокойно заерзала, выдавая снедавшее ее волнение. А когда охранник распахнул перед ней дверцу машины, поблагодарила нервным кивком и походкой обреченной поплелась к дому. На пороге остановилась, оглянулась, в глазах мелькнули отчаянный страх, мольба и неописуемая щенячья тоска. Тиграну стало жаль ее:

– Да нет там никакой полиции. И не будет. Старик решил сначала тихо, по-семейному разобраться, – подбодрил он скисшую прелестницу. – Идите, не съест он вас.

С рвущимся наружу сердцем полуживая Алиса шагнула в прихожую.

«Тихо. По-семейному, – стучали в мозгу слова телохранителя. – Самосуд устроят? Допрос, а потом прихлопнут, как бродячую собаку. Все правильно. Собака околела», – трагически усмехнулась она, – вспомнив знаменитый роман Моэма, который Марк прочел ей в первую неделю их знакомства.

В приглушенном свете зеленоватого бра она видела неподвижную спину, сидевшего в кресле свекра. Банкир съежился, выставив на обозрение коротко остриженный лысеющий затылок, угрюмо изучая дразнящие языки рыжего пламени в камине. Худое, плоское тело Марка лежало на том самом месте, где оно находилось полтора часа назад, когда очумевшая от страха Алиса бросилась вон из дома. Глаза покойника были чуть приоткрыты, точно он исподволь подглядывал за происходящим.

«Как это? – сердце у нее екнуло. –Я же закрыла ему глаза. Точно помню».

В комнате стоял странный кисловатый запах. В горле запершило.

«Могли бы на диван его перенести. На полу пыльно и нехорошо как-то. Не по-людски на полу», – укоризненно покачала она головой, боясь обнаружить свое присутствие. Прошло несколько минут, время ползло медленно-медленно, как нескончаемая струйка в песочных часах перед казнью. Фридман не двигался, и она рискнула:

– Я здесь, – робко произнесла девушка и не узнала собственный голос, так пискляво и приниженно он прозвучал.

Фридман не шевельнулся. Продолжая глубокомысленно вглядываться в раскаленную пасть камина, он не обернулся и не проронил ни звука.

«Сволочь, – с тоской подумала девушка, не решаясь приблизиться к грозной фигуре отца Марка. – Его величество меня презирает. Что мне теперь в ноги ему бухнуться? Пощады просить? Так за что? Я ж ни в чем не виновата!» – мысленно подзадоривала она себя, трусливо переминаясь с ноги на ногу.

– Лейб Афроимович, я тут! И я… и мне не в чем перед вами оправдываться, – с отчаянием в голосе начала она, осторожно приблизившись к грозно молчавшему финансисту.

Фридман продолжал упорно смотреть в жерло камина, не удостаивая невестку даже словом.

«Может, уснул?» – промелькнуло в голове Алисы.

Озадаченная девушка робко потрогала свекра за плечо, тот не шелохнулся. Пол вокруг мужчины был покрыт странными темно-коричневыми пятнами. Охваченная нехорошим подозрением, девушка обошла кресло и взглянула в лицо свекра. И очередной страшный вопль огласил окрестности Лаутербрюннена. Лицо, шея и грудь мужчины представляли собой вздувшуюся бурую массу, под расползшимися лохмотьями почерневшей кожи виднелись островки запекшихся кровью багровых мышц, на месте глаз зияли два темных слизистых провала, останки светлой рубашки, оплавленные по краям, обрамляли пятна голой мышечной ткани и выжженную кожу. Задыхаясь от ужаса и отвращения, Алиса схватила мужчину за руку и попыталась нащупать пульс. Безрезультатно. Пульса не было. Банкир был мертв. Убит. Похоже, его искупали в кислоте.

– Смерть, еще смерть. Господи, что же это делается? – в отчаянии крикнула она.

Ни звука в ответ. Неприятный едкий запах раздирал горло, Алиса закашлялась. Оглядевшись, увидела на столе льняную салфетку, схватила ее и закрыла ею нос и рот, чтобы защитить себя от ядовитых испарений. И замерла в нерешительности. Что же дальше? Кроме подглядывающего за ней Марка в комнате никого. Перекрестившись, она осторожно подошла к мужу и прикрыла покойному глаза во второй раз. Отошла, обернулась, убедилась, что Марк больше не следит за ней, и, точно охваченная безумием, прошептала:

– Не хулигань. Мне нужно позвать на помощь, – и выскочила на улицу за Тиграном.

О том что, охранник может заподозрить ее в убийстве босса и немедленно вызвать полицию, она не думала. Было жутко, да так, что кровь буквально стыла в жилах.

– К людям. К людям, – бормотала она, несясь по снегу к машине. – Только не одной. Только не одной, – твердила она одни и те же слова.

В машине никого не оказалось. Алиса ошалело повертела головой, не понимая, куда мог подеваться телохранитель. В дом он не входил. Это точно. Входная дверь напротив гостиной, и она не могла его не заметить.

– Может он в вертолете?

Внезапная догадка принесла некоторое облегчение, и девушка торопливо бросилась со двора, до вертолета минуты три не больше. Задыхаясь, она бегом припустила к механическому насекомому, чьи очертания с трудом различала в снежной мути. Метель не унималась, и она снова увязла в сугробах. Идти было тяжело, но она упорно продвигалась вперед. Страх подстегивал. Ей казалось, что маньяк где-то рядом, наблюдает за ней, выжидает и готовится.

– Ой, мамочка, помоги, – тоненько причитала она, пробиваясь сквозь ветер к спасительному вертолету.