Вы не авторизовались

Гипотеза любви бесплатное чтение

Али Хейзелвуд
Гипотеза любви

Red Violet. Притяжение

Москва

«Манн, Иванов и Фербер»

2022

Информация от издательства

Original title:

The Love Hypothesis

На русском языке публикуется впервые

Хейзелвуд, Али

Гипотеза любви / Али Хейзелвуд ; пер. с англ. Н. Болдыревой. — Москва : Манн, Иванов и Фербер, 2022. — (Red Violet. Притяжение).

ISBN 978-5-00195-333-3

Учеба в аспирантуре Стэнфорда дается Оливии нелегко: стипендия маленькая, работы очень много, вдобавок комплекс самозванца не дает покоя. А тут еще в попытках убедить друзей, что с личной жизнью у нее все в порядке, она целует первого попавшегося мужчину. И вот уже весь факультет говорит о романе Оливии и доктора Карлсена, а пара договаривается поддерживать фейковые отношения. Оливия в ужасе: доктор Карлсен – такой отвратительный, заносчивый тип, гроза всего факультета… Или он может быть и другим? Оливия пока не понимает, чем обернется эта неожиданная новая дружба, но знает наверняка: как и всегда в ее жизни, все точно пойдет не по плану.

This edition published by arrangement with Berkley, an imprint of Penguin Publishing Group, a division of Penguin Random House LLC

Моим женщинам в науке:

Кейт, Кейти, Хатун и Мар

Per aspera ad aspera

Гипотеза (сущ.)

Предположение или предполагаемое объяснение, сделанное на основе ограниченных данных в качестве отправной точки для дальнейшего исследования.

Пример: «Основываясь на имеющейся информации и собранных до сих пор сведениях, я выдвигаю следующую гипотезу: чем дальше я буду держаться от любви, тем мне будет лучше».

Пролог

Если откровенно, Оливия не могла толком ничего решить по поводу аспирантуры.

Не потому, что ей не нравилась наука. Еще как нравилась. Наука была ее призванием. И не из-за множества очевидных факторов риска. Оливия прекрасно понимала, что долгие годы непрестижной, низкооплачиваемой работы по восемьдесят часов в неделю могут скверно сказаться на ее психическом здоровье. Что ночи, проведенные перед горелкой Бунзена в попытке добыть ничтожный кусочек знаний, возможно, не станут ключом к счастью. Что посвятить свой разум и тело научным изысканиям, лишь изредка прерываясь на то, чтобы стащить оставленный без внимания рогалик, — возможно, не самый мудрый выбор.

Оливия это прекрасно понимала, однако все эти обстоятельства ее не волновали. Или, может, чуть-чуть волновали, но она могла с ними справиться. И все же что-то мешало ей спуститься в самый жуткий и изматывающий круг ада: взяться за диссертацию. Вернее, мешало до тех пор, пока она не пошла на собеседование на биологический факультет Стэнфорда и не встретила Того Парня.

Парня, чье имя она так и не узнала.

Парня, с которым она познакомилась, когда наугад забрела в первую попавшуюся уборную.

Парня, который спросил:

— Просто любопытно: вы плачете в моем туалете по какой-то особой причине?

Оливия взвизгнула. Потом попыталась открыть глаза, но ей это почти не удалось. Ее взгляд был затуманен. Она видела лишь размытый контур: кто-то высокий, темноволосый, одетый в черное и… да. Это все.

— Я… это женский туалет? — спросила она, запинаясь.

Пауза. Молчание. Затем:

— Не-а. — Голос у него был глубокий. Такой глубокий. По-настоящему глубокий. Чарующе глубокий.

— Вы уверены?

— Да.

— Точно?

— Абсолютно, поскольку это туалет моей лаборатории.

Что ж. Он загнал ее в угол.

— Мне так жаль. Вам нужно… — Она указала в сторону кабинок или туда, где, по ее мнению, находились кабинки.

Глаза щипало, даже когда они были закрыты, и Оливии пришлось зажмуриться, чтобы притупить жжение. Она попыталась вытереть щеки рукавом, но ткань ее платья, дешевая и хлипкая, почти не впитывала влагу — хлопок справился бы куда лучше. Ах, эти радости нищеты.

— Мне просто нужно слить реагент, — ответил Парень, но, кажется, не двинулся с места.

Может быть, потому, что она загораживала раковину. Или потому, что Оливия показалась ему чокнутой и он подумывал натравить на нее охрану кампуса. И тогда ее мечтам об аспирантуре наступит быстрый и жестокий конец.

— Это помещение не используется как туалет. Тут только утилизируют отходы и моют оборудование.

— О, простите. Я думала… — Мало. Мало она думала, как и обычно. Это было ее проклятием.

— Вам нужна помощь?

Судя по всему, ее собеседник был огромного роста: его голос словно доносился с трехметровой высоты.

— Нет, все в порядке. А что?

— Вы плачете. В моем туалете.

— О, я не плачу. Ну, в некотором роде да, но это просто слезы, понимаете?

— Не понимаю.

Оливия вздохнула и прислонилась к кафельной стене.

— Это из-за контактных линз. Они давно просрочены, да и особо хорошими никогда не были. Они раздражали глаза. Я сняла их, но… — Она пожала плечами. Надеясь, что жест был обращен в нужную сторону. — Они приходят в норму не сразу.

— Вы надели просроченные линзы? — Его голос звучал так, будто она нанесла ему личную обиду.

— Совсем немного просроченные.

— Что значит «немного»?

— Не знаю. На пару лет?

— Что?! — Согласные звучали резко и четко. Хрустяще. Приятно.

— Всего пару, я думаю.

— Всего пару лет?

— Все в порядке. Сроки годности — для слабаков.

Резкий звук, что-то вроде фырканья.

— Сроки годности нужны для того, чтоб я не находил вас рыдающей в углу своего туалета.

Если этого чувака звали не мистер Стэнфорд, ему стоило прекратить уже называть это место «своим туалетом».

— Все в порядке. — Она махнула рукой. И закатила бы глаза, если бы они не горели. — Жжение обычно длится всего несколько минут.

— Хотите сказать, что вы и раньше так делали?

Оливия нахмурилась.

— Как «так»?

— Надевали просроченные линзы.

— Конечно. Они стоят недешево.

— Глаза тоже стоят недешево.

Хм. Резонно.

— Послушайте, мы не встречались? — спросила Оливия. — Может, прошлым вечером, на ужине для потенциальных аспирантов?

— Нет.

— Вас там не было?

— Это не мое.

— А как же бесплатная еда?

— Не стоит светских разговоров.

Может, он сидел на диете — ну какой аспирант иначе скажет подобное? А Оливия была уверена, что этот парень — аспирант. Надменный снисходительный тон выдавал его с головой. Все аспиранты были такими. Они считали себя лучше окружающих лишь потому, что их наделили сомнительным преимуществом: убивать во имя науки плодовых мушек и получать за это девяносто центов в час. В мрачном, темном аду научного мира аспиранты занимали низшую ступень иерархии, и потому им приходилось убеждать себя, будто они — лучшие. Оливия не была клиническим психологом, но, по ее мнению, такое поведение выглядело как хрестоматийная защитная реакция.

— Вы проходите собеседование в аспирантуру? — спросил Парень.

— Ага. На поток следующего года по биологии. — Боже, как же жгло глаза. — А вы? — спросила она, прижав к векам ладони.

— Я?

— Как давно вы тут?

— Тут? — Пауза. — Шесть лет. Плюс-минус.

— О. Значит, скоро защита?

— Я…

Она уловила неуверенность в его голосе и тут же почувствовала себя виноватой.

— Погодите, вы не обязаны отвечать. Первое правило аспиранта: не спрашивай у других аспирантов о дедлайнах по диссертации.

Прошла секунда. Еще одна.

— Верно.

— Прошу прощения. — Как жаль, что она его не видела. Общаться и так сложно, а тут еще приходилось вести беседу без визуальных подсказок. — Не хотела уподобляться вашим родителям на День благодарения.

Он тихо рассмеялся.

— У вас бы и не получилось.

— О. — Она улыбнулась. — Назойливые родители?

— А дни благодарения — еще хуже.

— Вот чего вы, американцы, добились, оставив Содружество наций. — Она протянула руку, надеясь, что сделала это в нужном направлении. — Кстати, я Оливия.

Она уже начала гадать, не представилась ли водопроводной трубе, и тут услышала, как Парень подходит ближе. Рука, обхватившая ее ладонь, была сухой, теплой и такой большой, что в ней поместился бы весь ее кулак. Должно быть, все в нем внушительно — рост, пальцы, голос.

Это было даже приятно.

— Вы не американка? — спросил он.

— Канадка. Слушайте, если вам случится поговорить с кем-нибудь из приемной комиссии, не могли бы вы не упоминать о моем инциденте с линзами? А то я покажусь им не таким уж блестящим соискателем.

— Вы так думаете? — спросил он со скрытой насмешкой.

Оливия пронзила бы его взглядом, если бы могла. Хотя, вероятно, она и так неплохо справилась, потому что он рассмеялся — точнее, чуть усмехнулся, но она расслышала. И это ей даже понравилось.

Парень отпустил ее руку, и она поняла, что все это время сжимала его ладонь. Упс.

— Планируете поступать? — спросил он.

Оливия пожала плечами.

— Не факт, что меня возьмут.

Но она действительно поладила с преподавательницей, которая проводила собеседование, доктором Аслан. Оливия запиналась и мямлила гораздо меньше обычного. Кроме того, ее средний балл и оценки на вступительных экзаменах были почти идеальны. Иногда отсутствие личной жизни играло на руку.

— Планируете ли вы поступать, если пройдете отбор?

Отказываться было бы глупо. В конце концов, это же Стэнфорд — одна из лучших аспирантур по биологии. Или, по крайней мере, так твердила себе Оливия в попытках скрыть ужасающую правду.

Ведь на самом деле она так и не решила, хочется ли ей в аспирантуру.

— Я… может быть. Честно говоря, трудно разобрать, что в этой ситуации блестящий карьерный выбор, а что — трагическая ошибка.

— Похоже, вы склоняетесь к ошибке. — Казалось, он улыбался.

— Нет. Ну… Я просто…

— Вы просто?..

Она закусила губу.

— Что, если я не потяну? — выпалила она.

Почему, о боже, почему она открыла самые глубинные тайные страхи своего маленького сердца этому случайному парню в туалете? Да и какой вообще в этом был смысл? Всякий раз, когда она высказывала свои сомнения друзьям и знакомым, те автоматически начинали подбадривать ее одинаковыми банальными и бессмысленными фразами: «Все будет хорошо. Ты сможешь. Мы в тебя верим». Этот парень наверняка сделает то же самое.

Вот сейчас он скажет…

Вот-вот. С секунды на секунду…

— Зачем вам это нужно?

Э-э-э-э…

— Нужно… что?

— Получить степень. Какова причина?

Оливия откашлялась.

— У меня всегда был пытливый ум, аспирантура для него — идеальная среда. Она даст мне важные навыки широкого применения…

Парень фыркнул.

— Что? — спросила она, нахмурившись.

— Не надо пересказывать методичку по подготовке к поступлению. Зачем вам докторская степень?

— Это правда, — неуверенно возразила она. — Я хочу отточить свои исследовательские способности…

— Потому что не знаете, чем еще заняться?

— Нет.

— Потому что не получилось устроиться в фирму?

— Нет… Я даже не пыталась.

— Хм.

Он шагнул вперед. Большая размытая фигура встала возле нее, чтобы вылить что-то в раковину. Оливия почувствовала запах эвгенола, стирального порошка и чистой мужской кожи. Неожиданно приятное сочетание.

— Мне нужно больше свободы, чем в корпоративном мире.

— У вас не будет особой свободы в академии. — Его голос звучал ближе, как будто он еще не отошел. — Придется финансировать свою работу за счет исследовательских грантов, за которые идет нелепая борьба. На любой офисной работе вам будут платить больше, к тому же тогда слово «выходные» не будет для вас пустым звуком.

Оливия нахмурилась.

— Вы уговариваете меня отказаться? Это что, какая-то кампания против тех, у кого линзы с истекшим сроком годности?

— Не-а. — Она услышала, что ее собеседник улыбается. — Позволю себе предположить, что это была просто ошибка.

— Я ношу их постоянно, и они почти никогда…

— В длинной череде ошибок, очевидно. — Он вздохнул. — Вот что я вам скажу. Я понятия не имею, потянете вы или нет, но не это должно вас волновать. Академия — это куча вложений с мизерным выхлопом. И важно, достаточно ли веские у вас причины для того, чтобы стремиться в академические круги. Итак, почему же аспирантура, Оливия?

Она задумалась, и еще подумала, а потом — еще. И осторожно начала:

— У меня есть вопрос. Конкретный вопрос для исследования. Я кое-что хочу выяснить. — Вот. Готово. Это и был ответ. — Что-то, что, я боюсь, никто не откроет, кроме меня.

— Вопрос?

Оливия почувствовала движение воздуха и поняла, что теперь Парень стоит, прислонившись к раковине.

— Да. — Во рту у нее пересохло. — Кое-что важное для меня. И… я не доверю это никому больше. Потому что никто до сих пор этим не занимался. Потому что… — Потому что случилось нечто ужасное. Потому что я хочу сделать все от меня зависящее, чтобы такого больше не происходило.

Тяжело было думать об этом в присутствии незнакомца, в темноте под закрытыми веками. Поэтому она открыла глаза: все оставалось слегка размытым, но жжение почти прошло. Парень смотрел на нее. Может, немного нечеткий по краям, но такой близкий, он терпеливо ждал, пока она продолжит.

— Это важно для меня, — повторила она. — Исследование, которое я хочу провести.

Оливии было двадцать три, и она была одна в целом мире. Она не хотела выходных или достойной зарплаты. Она хотела повернуть время вспять. Она не хотела быть такой одинокой. Но поскольку это было невозможно, она решила, что хочет исправить то, что можно исправить.

Он кивнул, но ничего не сказал, потом выпрямился и сделал несколько шагов по направлению к двери. Очевидно, он собирался уйти.

— Это достаточно веская причина, чтобы пойти в аспирантуру? — крикнула она ему вслед, ненавидя себя за то, что так страстно жаждет одобрения. Вполне возможно, что у нее был какой-то экзистенциальный кризис.

Парень помедлил и оглянулся.

— Это лучшая причина. — Она решила, что он улыбается. Или что-то вроде того. — Удачи на собеседовании, Оливия.

— Спасибо.

Он уже почти вышел.

— Может, увидимся в следующем году, — пробормотала она, слегка покраснев. — Если я пройду. Если вы еще не выпуститесь.

— Может быть, — услышала она в ответ.

С этими словами Парень ушел. А Оливия так и не узнала его имени. Но через несколько недель, когда биологический факультет Стэнфорда предложил ей место, она приняла предложение. Не колеблясь.

Глава 1

Гипотеза: когда мне предоставляется выбор между А (несколько неудобной ситуацией) и В (полный бардак с разрушительными последствиями), я в конечном счете непременно выберу В.

Два года и одиннадцать месяцев спустя

В защиту Оливии следует заметить, что мужчина, кажется, не слишком возражал против поцелуя. Ему, правда, потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя — учитывая внезапность, его можно было понять. Это была неловкая, неудобная, несколько болезненная минута, в течение которой Оливия прижималась губами к его губам. Чтобы ее рот оказался на уровне его лица, ей приходилось изо всех сил тянуться вверх, стоя на носочках. Ну вот почему он такой высокий? Поцелуй, должно быть, выглядел так, будто она неуклюже пыталась его боднуть, и она начала беспокоиться, что ее план не сработает. Ее подруга Ань, которую Оливия увидела несколько минут назад, с первого взгляда поймет, что у них с Поцелованным Чуваком никакое не свидание.

А потом это мучительно медленное мгновение прошло, и поцелуй стал… другим. Мужчина резко вдохнул и чуть склонил голову, отчего Оливия перестала чувствовать себя помесью белки и обезьяны, которая лезет на пальму, а его руки — большие и приятно теплые в холодном кондиционированном коридоре — сомкнулись на ее талии. Они скользнули вверх на несколько сантиметров, обхватили грудную клетку Оливии и прижали ее к себе. Не слишком тесно, но крепко.

Как надо.

Это был скорее долгий, чем глубокий поцелуй, но было довольно приятно, и за несколько секунд Оливия успела о многом забыть, включая тот факт, что она прижимается к случайному незнакомцу. И что у нее едва хватило времени прошептать: «Можно я вас поцелую?» — прежде чем прижаться губами к его губам. И все это представление она устроила в надежде обмануть Ань — ее лучшую в мире подругу.

Но хороший поцелуй творит чудеса: девушка может на какое-то время забыть обо всем на свете. Оливия поняла, что растекается по широкой, крепкой груди, на которую так приятно было опереться. Она провела руками по твердой линии подбородка и запустила пальцы в удивительно густые и мягкие волосы, а потом… потом она услышала собственный вздох, как будто ей уже не хватало воздуха, и вот тогда ее словно кирпичом по голове ударило… Нет. Нет.

Нетушки, нет.

Нельзя получать от этого удовольствие. Какой-то незнакомый чувак, вот это все. Оливия сделала резкий вдох, отстранилась и начала отчаянно искать взглядом Ань. Одиннадцать часов вечера, голубоватый свет в коридоре биологических лабораторий, и ее подруги нигде не видно. Странно. Оливия была уверена, что видела ее за несколько секунд до этого.

Поцелованный Чувак, приоткрыв губы, стоял прямо перед ней, грудь его вздымалась, в глазах мерцал странный свет, и в тот момент она поняла чудовищность того, что только что сделала. Кого она только что…

Гребаный трындец.

Просто жесть.

Потому что доктор Адам Карлсен был известным мудаком.

Само по себе это мало кого могло удивить, поскольку в академических кругах от любого, кто стоял выше уровня аспиранта — выше Оливии, к сожалению, — требовалась определенная степень сволочизма, чтобы удержаться на своем месте хоть какое-то время, а штатные преподаватели составляли верхушку этой сволочной пирамиды. Доктор Карлсен, однако, превосходил их всех. По крайней мере, по слухам.

Именно из-за него Малькольму, соседу Оливии, пришлось полностью отказаться от двух исследовательских проектов и, скорее всего, отложить защиту на год. Именно из-за него Джереми блевал от волнения перед квалификационным экзаменом. Доктор Карлсен был единственной причиной, по которой половине студентов биофака пришлось отложить защиту дипломов. Джо, одногруппник Оливии, еженедельно водивший ее смотреть европейские фильмы плохого качества с микроскопическими субтитрами, был аспирантом-исследователем в лаборатории Карлсена, но спустя полгода бросил аспирантуру «по личным обстоятельствам». Видимо, это было правильным решением, поскольку у большинства оставшихся аспирантов Карлсена вечно дрожали руки, а выглядели они так, будто уже год не спали.

Доктор Карлсен, может, и был рок-звездой академического мира и вундеркиндом в биологии, но еще он вечно ходил злой и всем недовольный и, судя по его интонациям и поведению, считал, что, кроме него, никто на биофаке Стэнфорда не занимается настоящей наукой. А может быть, и во всем мире. Все знали, что он невыносимый мудила, и все его боялись.

А Оливия только что его поцеловала.

Она не знала, сколько длилось молчание… Она была уверена только в том, что нарушил его Карлсен. Он стоял перед Оливией, до смешного устрашающий, с темными глазами и еще более темными волосами, глядя вниз с почти двухметровой высоты — он был выше ее сантиметров на двадцать. Карлсен хмурился — с таким выражением Оливия видела его на кафедральных семинарах. Оно обычно появлялось перед тем, как он поднимал руку, чтобы указать на какой-то роковой недостаток в работе докладчика. Оливия слышала однажды, как ее научрук назвал его «Адам Карлсен, разрушитель научных карьер».

Все в порядке. Все хорошо. Все в полном порядке. Она просто притворится, будто ничего не случилось, вежливо кивнет ему и потихонечку уберется отсюда. Да, надежный план.

— Вы… Вы что, поцеловали меня? — Он, кажется, удивился и, возможно, даже немного задыхался. Губы у него были полные, припухшие, и… Боже. Целованные. Оливия никак не смогла бы отрицать то, что только что сделала.

Но все же стоило попробовать.

— Нет.

К ее удивлению это, кажется, сработало.

— А. Тогда ладно. — Карлсен кивнул и повернулся, кажется, слегка растерявшись. Сделал пару шагов по коридору и добрался до фонтанчика с водой, к которому, вероятно, и направлялся изначально.

Оливия уже почти поверила, что ей это сойдет с рук, но тут он остановился и обернулся с недоверчивым видом:

— Вы уверены?

Вот блин.

— Я… — Она закрыла лицо руками. — Все не так, как кажется.

— Ладно. Я… Ладно, — медленно повторил он. Голос у него был глубокий и низкий и звучал так, будто он вот-вот взбесится. Как будто он уже взбесился. — Что вообще происходит?

Она просто не могла ему этого объяснить. Любой нормальный человек счел бы положение Оливии странным, но Адам Карлсен, который, очевидно, считал эмпатию багом, а не нормальным человеческим качеством, никогда не смог бы этого понять. Она уронила руки и сделала глубокий вдох.

— Я… послушайте, не хочу грубить, но это вообще не ваше дело.

Он смотрел на нее минуту, затем кивнул.

— Да. Конечно. — Должно быть, он уже пришел в себя, поскольку тон из удивленного снова стал обычным, сухим. Отрывистым. — Тогда я вернусь к себе в кабинет и начну составлять жалобу по Девятому разделу.

Оливия вздохнула с облегчением.

— Да. Это было бы здорово, потому что… Стоп, что?

Карлсен вздернул подбородок.

— Девятый раздел — это федеральный закон, защищающий от сексуальных домогательств в академических учреждениях…

— Я знаю, что такое Девятый раздел.

— Понятно. То есть вы сознательно решили им пренебречь.

— Я… Что? Нет-нет, что вы!

Он пожал плечами.

— Наверное, я ошибся. На меня, должно быть, набросился кто-то другой.

— Набросился… Я на вас не набрасывалась.

— Вы поцеловали меня.

— Но не по-настоящему.

— Без моего предварительного согласия.

— Я спросила, могу ли я вас поцеловать!

— А затем сделали это, не дождавшись моего ответа.

— Что? Вы сказали «да».

— Прошу прощения?

Оливия нахмурилась.

— Я спросила, могу ли поцеловать вас, и вы сказали «да».

— Неверно. Вы спросили, можете ли поцеловать меня, и я фыркнул.

— Я практически уверена, что вы сказали «да».

Он приподнял бровь, и на минуту Оливия позволила себе помечтать об утоплении. Утопить доктора Карлсена. Или утопиться самой… Оба варианта казались заманчивыми.

— Послушайте, я очень извиняюсь. Это была неловкая ситуация. Мы можем просто об этом забыть?

Он внимательно смотрел на нее. На его угловатом лице застыло серьезное выражение, и было что-то еще, что она не могла до конца расшифровать, потому что была слишком занята, снова и снова отмечая про себя, какой он высокий и крупный. Просто огромный. Оливия всегда была хрупкой, почти чересчур худой, но девушки ростом 173 сантиметра редко чувствуют себя миниатюрными. По крайней мере, до тех пор, пока не оказываются рядом с Адамом Карлсеном. Она, конечно, знала, что он высокий: видела его на факультете и на территории кампуса, иногда оказывалась с ним в лифте, — но они никогда не разговаривали. Никогда не находились так близко друг к другу.

Если не считать того момента секунду назад, Оливия. Когда ты почти сунула язык ему…

— Все в порядке? — в его голосе почти прозвучало беспокойство.

— Что? Да-да, все отлично.

— Потому что, — спокойно продолжил он, — поцелуй с незнакомцем в полночь в научной лаборатории может быть признаком того, что это не так.

— Это так.

Карлсен любезно кивнул.

— Очень хорошо. Тогда ждите письма в ближайшие несколько дней. — Он прошел мимо нее, и она повернулась, чтобы крикнуть ему вслед.

— Вы даже не спросили моего имени!

— Уверен, любой бы смог вычислить его, поскольку вы воспользовались пропуском, чтобы попасть в лабораторию в нерабочее время. Доброй ночи.

— Постойте! — Она протянула руку, схватив его за запястье, чтобы остановить. Он тут же замер, хотя очевидно было, что ему не составит труда освободиться, и пристально уставился туда, где ее пальцы смыкались на его коже: как раз под наручными часами, которые, вероятно стоили половину ее годовой зарплаты. Или всю годовую зарплату.

Она тут же отпустила его руку и отступила назад.

— Прошу прощения, я не хотела…

— Поцелуй. Объяснитесь.

Оливия прикусила нижнюю губу. Она сильно облажалась. Нужно было объяснить ему все прямо сейчас.

— Ань Фам. — Оливия оглянулась: требовалось убедиться, что Ань действительно ушла. — Девушка, которая проходила мимо. Она аспирантка на биофаке.

Карлсен никак не отреагировал: непонятно было, знает ли он ее.

— Ань… — Оливия заправила прядь своих каштановых волос за ухо. На этом моменте история становилась дурацкой. Запутанной и какой-то подростковой. — Я встречалась с парнем с факультета, Джереми Лэнгли, он рыжий и работает с доктором… Неважно, у нас была всего пара свиданий, а потом я привела его на день рождения Ань, и они вроде как понравились друг другу, и…

Оливия закрыла глаза. Что, кажется, было плохой идеей, потому что перед глазами снова встала картина: ее лучшая подруга и парень, с которым у нее свидание, шутят друг с другом в боулинге, как будто знакомы всю жизнь, у них никогда не заканчиваются темы для разговоров, а потом, в конце вечеринки, Джереми следит взглядом за каждым движением Ань. Было до боли очевидно, кто ему на самом деле нравится. Оливия махнула рукой и попыталась улыбнуться.

— Если коротко, после того как мы решили расстаться, Джереми пригласил Ань на свидание. Она отказала из-за всех этих правил женской солидарности и всего такого, но я ручаюсь, что он ей очень нравится. Она боится ранить мои чувства, и, сколько я ни говорю, что все в порядке, она мне не верит.

«Не говоря уже о том, что на днях я подслушала ее разговор с нашим другом Малькольмом. Она считает Джереми потрясающим, но никогда не сможет предать меня и начать с ним встречаться, и она была так подавлена. Она была такая унылая и неуверенная — совсем не похожа на ту отважную, яркую Ань, к которой я привыкла».

— Так что я просто солгала ей и сказала, что уже кое с кем встречаюсь. Потому что она одна из самых близких моих подруг, и я никогда не видела, чтобы ей так нравился парень, и я хочу, чтобы у нее было все то хорошее, чего она заслуживает, и я уверена, что она бы сделала для меня то же, и… — Оливия поняла, что говорит бессвязно, а Карлсену все равно. Она замолкла и сглотнула, хотя во рту у нее пересохло. — Сегодня вечером. Я сказала ей, что иду на свидание сегодня вечером.

— Вот как. — По его лицу ничего нельзя было понять.

— Но у меня нет сегодня свидания. И я решила прийти сюда, поработать над экспериментом, но и Ань внезапно тут появилась. Она не собиралась быть здесь. Но была. Шла сюда. И я запаниковала… вот. — Оливия провела рукой по лицу. — Я не подумала.

Карлсен ничего не сказал, но в глазах его читалось: «Очевидно».

— Мне просто нужно было, чтобы она поверила, будто у меня свидание.

Он кивнул.

— И вы поцеловали первого, кого увидели в коридоре. Совершенно логично.

Оливия поморщилась.

— Когда вы так говорите, кажется, что это не лучшее мое решение.

— Наверное, не лучшее.

— Но и не худшее! Я практически уверена, что Ань нас видела. Теперь она будет считать, что у меня было свидание с вами, и, надеюсь, будет чувствовать себя вправе пойти на свидание с Джереми, и… — Она покачала головой. — Послушайте. Мне правда очень стыдно за этот поцелуй.

— Неужели?

— Пожалуйста, не надо на меня жаловаться. Я правда подумала, что вы сказали «да». Клянусь, я не хотела…

Внезапно на нее обрушилось осознание того, что она только что сделала. Она поцеловала случайного парня, который оказался самым знаменитым из всех неприятных преподавателей биологического факультета. Она приняла фырканье за согласие, она фактически напала на него в коридоре, и теперь он смотрел на нее таким странным, задумчивым взглядом, такой большой, сосредоточенный, он стоял так близко, и…

Вот дерьмо.

Возможно, время было слишком позднее. Возможно, проблема заключалась в том, что кофе в последний раз она пила шестнадцать часов назад. Возможно, виноват был Адам Карлсен, глядящий на нее сверху вниз вот так. Но внезапно все это стало просто невыносимым.

— На самом деле вы абсолютно правы. И мне очень жаль. Если вам это показалось сексуальным домогательством, вам действительно стоит написать рапорт, это будет совершенно справедливо. Это был ужасный поступок, хотя я и правда не хотела этого делать. Не то чтобы мои намерения что-то значили, важнее то, как вы восприняли…

Дерьмо, дерьмо, дерьмо.

— Я пойду, хорошо? Спасибо вам и, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, простите. — Оливия развернулась и побежала по коридору.

— Оливия, — услышала она за спиной. — Оливия, подождите…

Она не остановилась, кубарем скатилась по лестнице на первый этаж, выбежала из здания и понеслась по плохо освещенным дорожкам кампуса Стэнфордского университета мимо девушки с собакой и группы смеющихся студентов у библиотеки. Она бежала, пока не оказалась перед дверью своей квартиры, остановившись лишь затем, чтобы отпереть ее, и бросилась прямо в свою комнату, надеясь избежать встречи с соседом и с очередным его гостем, которого он потенциально мог привести домой этим вечером.

Только когда Оливия рухнула на постель, уставившись на светящиеся в темноте звезды, приклеенные к потолку, она поняла, что забыла проверить своих лабораторных мышей. Еще она оставила где-то в лаборатории на скамейке ноутбук и толстовку и вдобавок напрочь забыла заскочить в магазин за кофе, который обещала Малькольму к завтрашнему утру.

Дерьмо. Что за ужасный день.

Оливия так и не осознала, что доктор Адам Карлсен — известный своим сволочизмом — окликнул ее по имени.

Глава 2

Гипотеза: любые слухи о моей личной жизни будут распространяться со скоростью, прямо пропорциональной моему желанию сохранить эти слухи в тайне.

Оливия Смит собиралась начать третий год аспирантуры на одном из лучших биологических факультетов в стране, где было больше ста аспирантов и, как часто казалось, несколько миллионов студентов. Она понятия не имела, сколько там работало преподавателей, но, судя по почтовым ящикам в копировальной комнате, могла с уверенностью сказать: слишком много. Поэтому она решила, что, если ей повезло ни разу не пересечься с Адамом Карлсеном за два года вплоть до Того Дня — с момента поцелуя прошло всего несколько дней, но Оливия уже знала, что до конца жизни будет называть прошедшую пятницу «Тем Днем», — то вполне возможно, что она окончит аспирантуру, больше никогда с ним не столкнувшись. На самом деле она была совершенно уверена, что Адам Карлсен не только понятия не имел, кто она такая, но и не хотел выяснять это… и, вероятно, уже забыл о случившемся.

Если, конечно, она не ошибалась в корне — кто знает, может, он уже подал иск по Девятому разделу. В таком случае Оливия предполагала, что увидит его снова, когда будет признавать свою вину в федеральном суде.

Она решила, что может либо тратить время на переживания по поводу судебных издержек, либо сосредоточиться на более насущных проблемах. Например, на пятистах препаратах для семинара по нейробиологии, где она будет ассистировать преподавателю, — семинар начнется в осеннем семестре, то есть меньше чем через две недели. Или о записке, которую оставил ей сегодня Малькольм: утром он видел, как под комод метнулся таракан, хотя у них уже вся квартира в ловушках. Или, самое главное, о том, что ее исследовательский проект достиг критической точки и ей отчаянно требовалась лаборатория побольше и побогаче для проведения эксперимента. В противном случае то, что вполне бы могло стать новым словом в медицине, останется горкой чашек Петри в отделении для овощей у нее в холодильнике.

Оливия открыла ноутбук и чуть было не загуглила «органы, без которых можно прожить» и «сколько за них дают», но отвлеклась на двадцать новых писем, которые пришли на почту, пока она занималась своими мышами в лаборатории. Почти все это были рассылки от псевдонаучных журналов, послания от якобы нигерийских принцев, а также спам от косметической компании, на которую она подписалась шесть лет назад, чтобы получить бесплатную губную помаду. Горя желанием вернуться к своим экспериментам, Оливия быстро пометила письма как прочитанные и тут заметила, что одно из них — это все-таки ответ на ее собственный запрос. Вау. Вау.

Она кликнула на него так сильно, что чуть не вывихнула указательный палец.

Сегодня, 15:15

От: [email protected]

Кому: [email protected]

Тема: Ответ: Проект по скринингу рака поджелудочной железы

Оливия, проект, кажется, хороший. Я буду в Стэнфорде примерно через две недели. Обсудим тогда?

С наилучшими, ТБ

Том Бентон, к.б.н.,

доцент кафедры биологических наук Гарвардского университета

Сердце у Оливии на мгновение замерло. Потом пустилось вскачь. Потом замедлилось так, что еле ползло. А потом она почувствовала, как кровь запульсировала в веках, и это было точно не очень нормально, но… Да. Да! Ее берут. Наверное? Точно наверное. Том Бентон сказал «хороший проект». Это ведь хороший знак, да?

Она нахмурилась и прокрутила вниз, чтобы перечитать письмо, которое отправила ему несколько недель назад.

7 июля, 8:19

От: [email protected]

Кому: [email protected]

Тема: Проект по скринингу рака поджелудочной железы

Дорогой доктор Бентон,

Меня зовут Оливия Смит, я аспирантка биологического факультета Стэнфордского университета. Я занимаюсь исследованием рака поджелудочной железы, в частности поиском неинвазивных доступных способов диагностики, которые могли бы способствовать лечению на ранней стадии и увеличить показатели выживаемости.

Я работаю над биомаркерами крови с многообещающими результатами. Прилагаю свою статью с рецензией, в ней Вы можете прочитать о предварительных результатах моей работы. Я также предоставила более свежие, неопубликованные результаты на конференцию «Общества биологических открытий» этого года, они еще не приняты, но Вы можете просмотреть реферат во вложении. Следующим шагом станет проведение дополнительных исследований для определения возможностей использования моего тестового набора.

К сожалению, нынешняя лаборатория (под руководством доктора Айсегуль Аслан, которая выходит на пенсию через два года) не располагает финансированием и оборудованием, которое позволило бы мне продолжить исследование. Доктор советует мне найти более крупную лабораторию по раковым исследованиям, где я могла бы провести следующий учебный год, чтобы собрать необходимые мне данные. Затем я планирую вернуться в Стэнфорд, чтобы проанализировать и резюмировать полученные результаты. Я большая поклонница опубликованного Вами исследования о раке поджелудочной железы и хотела бы узнать, есть ли у меня возможность продолжить работу в Вашей лаборатории в Гарварде.

Я буду рада обсудить свой проект более детально, если он Вас заинтересует.

С уважением, Оливия

Оливия Смит,

аспирантка факультета биологии Стэнфордского университета

Если Том Бентон, выдающийся исследователь рака, приедет в Стэнфорд и уделит Оливии десять минут, она сможет убедить его, что ей нужна помощь с проектом!

Ну… наверное, сможет.

Оливии гораздо лучше давалось собственно исследование, чем попытки убедить других в его важности. Научное общение и публичные выступления любого рода определенно были ее слабым местом. Но у нее был шанс доказать Бентону, насколько перспективны ее результаты. Она сможет объяснить, какой интерес ее работа представляет для медицины и как мало ей нужно, чтобы обеспечить своему проекту огромный успех. Все, что ей требуется, — уединенный стол в углу его лаборатории, пара сотен его лабораторных мышей и неограниченный доступ к его электронному микроскопу стоимостью в двадцать миллионов долларов. Бентон даже не заметит ее присутствия.

Оливия направилась в комнату отдыха, мысленно сочиняя пламенную речь о том, что она готова пользоваться его лабораторией только по ночам и ограничить потребление кислорода пятью вдохами в минуту. Она налила себе чашку несвежего кофе и, обернувшись, обнаружила, что кто-то, нахмурившись, стоит прямо у нее за спиной.

Она вздрогнула так сильно, что едва не обожглась.

— Господи! — Оливия прижала руку к груди, сделала глубокий вдох и крепче стиснула кружку со Скуби-Ду. — Ань. Ты до смерти меня напугала.

— Оливия.

Это был плохой знак. Ань никогда не называла ее Оливией — только если делала ей выговор за то, что она грызет ногти или ест витаминки вместо ужина.

— Привет! Как твои…

— В тот вечер.

Блин.

— …выходные?

— Доктор Карлсен.

Блин, блин, блин.

— А что доктор Карлсен?

— Я видела вас вместе.

— А, правда? — Оливия сама услышала, как наигранно прозвучало ее удивление. Возможно, в старших классах ей стоило записаться в драмкружок, а не заниматься всеми доступными видами спорта.

— Да. Тут, на факультете.

— О. Круто. Хм. Я тебя не заметила, а то бы поздоровалась.

Ань нахмурилась.

— Ол, я видела тебя. Я видела вас с Карлсеном. Ты знаешь, что я тебя видела, и я знаю, что ты знаешь, что я тебя видела, потому что ты избегаешь меня.

— Вовсе нет.

Ань посмотрела на нее своим фирменным грозным взглядом, означающим, что она не потерпит вранья. Видимо, этот взгляд она использовала, когда выполняла свои обязанности президента студсовета, главы Стэнфордской ассоциации женщин в науке, директора по связям с общественностью «Ученых BIPOC»1. Не было битвы, из которой Ань не вышла бы победителем. Она была грозной и неукротимой, и Оливии это в ней нравилось… но только не сейчас.

— За последние два дня ты не ответила ни на одно мое сообщение. Обычно мы переписываемся каждый час.

Это была правда. Они переписывались постоянно. Оливия взяла кружку левой рукой, просто чтобы выиграть время.

— Я была… занята?

— Занята? — Ань вскинула бровь. — Занята поцелуями с Карлсеном?

— А. А, это. Это было просто…

Ань кивнула, как будто поощряя ее закончить предложение. Когда стало очевидно, что Оливия этого сделать не может, Ань продолжила за нее:

— Это был — без обид, Ол, но это был самый странный поцелуй, который я видела в жизни.

Спокойствие. Сохраняй спокойствие. Она не должна ничего узнать.

— Сомневаюсь, — слабо возразила Оливия. — Взять, к примеру, хоть тот поцелуй Человека-паука вверх ногами. Это намного страннее, чем…

— Ол, ты сказала, что пойдешь на свидание. Ты ведь не встречаешься с Карлсеном? — Ань скорчила гримасу.

Было бы так легко во всем признаться. С момента поступления в аспирантуру Ань и Оливия делали кучу идиотских вещей вместе и по отдельности, и история, когда Оливия запаниковала и поцеловала самого Адама Карлсена, могла стать одной из них. Они вместе смеялись бы над этим на одной из своих еженедельных посиделок с пивом и зефирками. Или нет. Велик шанс, что, если Оливия сейчас сознается, Ань никогда больше не сможет ей доверять. Или что она никогда не станет встречаться с Джереми. И хотя Оливию тошнило при мысли о том, что ее лучшая подруга встречается с ее бывшим, при мысли о том, что подруга несчастна, ее тошнило еще сильней.

Ситуация была удручающе проста: Оливия была одна в целом мире. Она была одна уже давно, еще со школы. Она приучила себя не придавать этому большого значения — ведь в мире полно одиноких людей, которым приходится вписывать вымышленные имена и номера телефонов в графу «с кем связаться в экстренной ситуации». Во время учебы в колледже и в магистратуре наука, исследования были ее поддержкой, и она была готова провести остаток жизни, отсиживаясь в лаборатории в компании мензурки и кучки пипеток, пока не появилась… Ань.

В каком-то смысле это была любовь с первого взгляда. Первый день в аспирантуре. Семинар-знакомство для биологов. Оливия вошла в конференц-зал, посмотрела на присутствующих и от страха села на первое попавшееся свободное место. Она была единственной женщиной в зале, практически одна в море белых мужчин, которые уже обсуждали яхты, какой-то матч, который показывали по телевизору накануне, и то, как лучше проехать туда-то и туда-то. «Я совершила ужасную ошибку, — подумала Оливия. — Парень в уборной ошибся. Мне не следовало сюда поступать. Я никогда не стану тут своей».

А затем на соседний стул плюхнулась девушка с вьющимися волосами и симпатичным круглым лицом и пробормотала: «Классно они поддерживают инклюзивность в технических специальностях, да?» В этот момент все изменилось.

Они могли стать просто союзницами. Будучи единственными женщинами на своем курсе, они могли бы находить друг в друге поддержку, когда требовалось излить яд, а во все остальное время — просто игнорировать друг друга. У Оливии было много таких приятельниц, все они, по сути, были случайными знакомыми, о которых она вспоминала с нежностью, но не слишком часто. Ань, однако, с самого начала была другой. Может быть, потому, что они вскоре полюбили проводить субботние вечера вдвоем, поедая вредную еду и засыпая под ромкомы. А может, дело было в настойчивости, с которой Ань пыталась затащить Оливию в каждую группу поддержки «женщин в науке», и в ее остроумных метких наблюдениях над жизнью. Или причина крылась в том, что она открылась Оливии и рассказала, как сложно ей было попасть на свое нынешнее место. Как старшие братья высмеивали ее и называли ботаничкой за то, что она так сильно любила математику, — в те времена, когда быть ботаником еще не считалось круто. Как в первый день занятий преподаватель по физике спросил ее, не ошиблась ли она аудиторией. И что, несмотря на ее оценки и исследовательский опыт, даже ее научный руководитель, кажется, был настроен скептически, когда она решила продолжить образование на естественно-научном факультете.

Оливия, чей путь в аспирантуру был совсем не простым, но далеко не таким сложным, была поражена. Затем взбесилась. А затем испытала абсолютное благоговение, когда поняла, как Ань смогла претворить неуверенность в себе в свирепую непоколебимость.

И по какой-то невообразимой причине Ань, казалось, так же сильно любила Оливию. Когда Оливии не удавалось растянуть свою стипендию до конца месяца, она всегда могла рассчитывать на «Доширак» Ань. Когда у нее накрылся компьютер, не сохранив данные, Ань сидела с ней вместе всю ночь, помогая переписать работу по кристаллографии. Когда Оливии некуда было поехать на каникулы, Ань привозила подругу домой в Мичиган, где большая семья Фам баловала ее вкусной едой и омывала потоками стремительной вьетнамской речи. Когда Оливия чувствовала себя слишком глупой для аспирантуры и подумывала бросить, Ань ее отговаривала.

В тот день, когда Оливия впервые встретила скептический взгляд Ань, родилась дружба, изменившая всю ее жизнь. Постепенно они начали включать в свой круг Малькольма и стали чем-то вроде трио, но Ань… Ань была своей. Родной. Оливия даже не думала, что подобное может с ней случиться. Ань редко просила что-то для себя, и, хотя они дружили уже больше двух лет, Оливия никогда не видела, чтобы подругу интересовали романтические отношения… пока не появился Джереми. Ради счастья подруги Оливия была готова и на большие жертвы, что уж говорить о такой мелочи — притвориться, будто она была на свидании с Карлсеном.

Поэтому она встрепенулась, улыбнулась и попыталась сохранить ровный тон, спросив:

— Ты о чем?

— О том, что мы общаемся каждую минуту каждого дня, и ты раньше никогда не упоминала Карлсена. Моя самая близкая подруга якобы встречается с суперзвездным преподом с кафедры, и почему-то я об этом никогда не слышала? Ты ведь знаешь его репутацию, да? Это что, какая-то шутка? У тебя опухоль мозга? Или, может, у меня опухоль мозга?

Это случалось всякий раз, когда Оливия лгала. Каждый раз приходилось врать еще больше, чтобы прикрыть первую ложь, а поскольку врала она плохо, каждая новая ложь становилась все хуже и звучала еще менее убедительно, чем предыдущая. У нее бы не получилось обмануть Ань. Она никого не могла обмануть. Ань разозлится, потом разозлится Джереми, потом Малькольм, и Оливия останется в полном одиночестве. Из-за переживаний она перестанет учиться, и ее отчислят. Она потеряет студенческую визу и единственный источник дохода и вернется в Канаду, где все время идет снег и едят лосиные сердца, и…

— Привет.

Мужской голос, глубокий и ровный, раздался откуда-то из-за спины Оливии, но ей не требовалось оборачиваться, чтобы понять, что это Карлсен. Чтобы понять, что широкое и теплое прикосновение, внезапно вернувшее ей устойчивость, твердое как раз настолько, насколько нужно, давление на пояснице было рукой Карлсена. Примерно в пяти сантиметрах над ее задницей.

Матерь божья.

Оливия вывернула шею, чтобы взглянуть вверх. И выше. И выше. И еще немного выше. Она не была коротышкой, просто он был высоченный.

— О. Ага, привет.

— Все в порядке? — Он сказал это тихим, интимным тоном, глядя ей прямо в глаза. Как будто они были одни. Как будто Ань тут не было. По идее, от этого тона Оливии следовало бы почувствовать себя неловко, но этого не случилось. По какой-то необъяснимой причине присутствие Карлсена успокаивало ее, хотя еще секунду назад она была в панике. Возможно, два разных типа беспокойства нейтрализовали друг друга? Звучит как увлекательная тема для исследования. Стоящая того, чтобы в ней разобраться. Может, Оливии нужно отказаться от биологии и переключиться на психологию. Может, ей стоит извиниться и пойти поискать литературу по теме. Может, ей стоит умереть на месте, чтобы избежать этой дерьмовой ситуации, в которую она себя загнала.

— Да. Да. Все великолепно. Мы с Ань просто болтали. Обсуждали выходные.

Карлсен посмотрел на Ань так, словно только что заметил ее присутствие. Он признал ее существование одним из тех коротких кивков, которыми мужики обычно приветствуют друг друга. Его рука скользнула ниже по позвоночнику Оливии как раз в тот момент, когда у Ань расширились глаза.

— Приятно познакомиться, Ань. Я много о вас слышал, — сказал Карлсен, и Оливия вынуждена была признать: он хорош. Потому что она была уверена, что с того места, где стояла Ань, все выглядело так, будто он ее лапал, хотя на самом деле это было… не так. Оливия едва чувствовала его руку.

Может быть, совсем чуть-чуть. Тепло и легкое давление, и…

— Взаимно. — Ань таращилась на них в изумлении. Казалось, она может потерять сознание.

— Эм-м-м, я как раз собиралась идти. Ол, я тебе напишу, когда… да.

Она вышла из комнаты раньше, чем Оливия успела ответить. Что было неплохо, потому что ей не хотелось придумывать новую ложь. Но не так уж хорошо, потому что теперь она осталась наедине с Карлсеном. И он стоял слишком близко. Оливия дорого бы заплатила, чтобы иметь возможность сказать, что первой восстановила дистанцию, но неловкая правда заключалась в том, что первым отступил Карлсен. На комфортное для нее расстояние и даже чуть-чуть дальше.

— Все в порядке? — снова спросил он. И он по-прежнему говорил нежно.

Неожиданно для нее.

— Да. Да, я просто… — Оливия махнула рукой. — Спасибо.

— Не за что.

— Вы слышали, что она сказала? Про пятницу и…

— Да. Поэтому я… — Он посмотрел на нее, а затем — на свою руку, ту самую, которая несколько секунд назад согревала ей спину, и Оливия все поняла.

— Спасибо, — повторила она. Потому что Адам Карлсен, возможно, и был известным засранцем, но прямо сейчас Оливия чувствовала себя чертовски благодарной. — Кроме того, я не могла не заметить, что в прошедшие семьдесят два часа ни один агент ФБР не пришел меня арестовать.

Уголок его рта дернулся. Едва-едва.

— Неужели?

Оливия кивнула.

— Что заставляет меня думать, что вы не подали жалобу. Хотя были бы вполне в своем праве. Так что спасибо. За это. И… за то, что вмешались сейчас. Избавили меня от хлопот.

Карлсен некоторое время пристально смотрел на нее, лицо его вдруг приняло то же выражение, которое появлялось на семинарах, если докладчики путали теорию и гипотезу или признавались, что пользовались методом анализа полных наблюдений вместо метода подстановки.

— Плохо, что вам требуется вмешательство.

Оливия напряглась. Вспомнила. Известный засранец.

— Ну, я ведь не просила вас вмешиваться. Я собиралась уладить все са…

— И вам не стоило лгать о своих отношениях, — продолжал он. — Особенно для того, чтобы ваша подруга и ваш молодой человек могли встречаться, не испытывая чувства вины. Насколько я знаю, дружба устроена по-другому.

А, значит, он все-таки слушал, когда Оливия изливала на него историю всей своей жизни.

— Все не так.

Он приподнял бровь, и Оливия выставила вперед руку, защищаясь.

— Джереми на самом деле не мой парень. И Ань ни о чем меня не просила. Я не какая-то там жертва, я просто хочу, чтобы моя подруга была счастлива.

— Для этого вы ей солгали, — сухо добавил Карлсен.

— Ну да, но… Она думает, что мы встречаемся, я и вы… — выпалила Оливия. Боже, у ее поступка просто невыносимо нелепые последствия.

— Разве не в этом был смысл?

— Да. — Она кивнула, а затем вспомнила о кофе в руке и сделала глоток из кружки. Кофе был еще теплым. Разговор с Ань длился не дольше пяти минут. — Да. Вроде бы в этом. Кстати, меня зовут Оливия Смит. На случай, если вы все еще думаете подать жалобу. Я аспирантка в лаборатории доктора Аслан…

— Я знаю, кто вы.

— А.

Видимо, он выяснил, кто она такая. Оливия попыталась представить, как он просматривает списки аспирантов на сайте кафедры. Администратор программы сфотографировал Оливию на третий день обучения в аспирантуре, задолго до того, как она полностью осознала, во что ввязалась. Она постаралась навести марафет: укротила свои вьющиеся каштановые волосы, накрасила ресницы, чтобы подчеркнуть зеленые глаза, даже попыталась замаскировать веснушки одолженным у кого-то тональником. Это было до того, как она поняла, насколько безжалостны, беспощадны могут быть академические круги. До ощущения своей несостоятельности, постоянного страха, что, даже если она хорошо покажет себя в исследованиях, ей никогда не стать настоящим ученым. В тот день она улыбалась. Настоящей, искренней улыбкой.

— Ладно.

— Я — Адам Карлсен. Я преподаю в…

Оливия расхохоталась ему в лицо. И тут же пожалела об этом, заметив его удивление — будто он всерьез мог думать, что она его не знает. Будто не подозревал, что он один из самых выдающихся ученых в своей области. Адам Карлсен не был похож на человека, который страдает от скромности. Оливия кашлянула.

— Точно. Хм, я тоже знаю, кто вы, доктор Карлсен.

— Вероятно, вам стоит звать меня Адам.

— О. О нет. — Это было бы слишком… Нет. На факультете так было не принято. Аспиранты не обращались к преподавателям по имени. — Я никогда бы…

— В присутствии Ань.

— А. Да. — Это имело смысл. — Спасибо. Об этом я не подумала. — Она вообще мало о чем подумала. Очевидно, ее мозг перестал работать три дня назад, когда она решила, что поцеловать его, чтобы спасти свою задницу, будет хорошей идеей. — Если вы не против, я пойду домой, потому что все это большой стресс, и…

Я собиралась провести эксперимент, но мне очень нужно сесть на диван и сорок пять минут смотреть «Американского ниндзю», поедая «Доритос» со вкусом соуса ранч, которые оказываются вкуснее, чем кажется, если дать им шанс.

Карлсен кивнул.

— Я провожу вас до машины.

— Я не настолько потеряла голову.

— На случай, если рядом окажется Ань.

— А.

Оливии пришлось признать, что это любезное предложение. Даже удивительно. Учитывая, что исходило оно от Адама «я слишком хорош для этого факультета» Карлсена. Оливия знала, что он придурок, и потому не вполне понимала, почему сегодня он таковым не казался. Может, ей следовало винить свое собственное ужасное поведение, на фоне которого все что угодно казалось лучше.

— Спасибо. Но не стоит.

Она была уверена, что Карлсен не хотел настаивать, но ничего не мог с собой поделать.

— Мне будет спокойнее, если вы позволите мне проводить вас до машины.

— У меня нет машины.

Оливия не потрудилась добавить, что она аспирантка, живущая в Стэнфорде, штате Калифорния, зарабатывает меньше тридцати тысяч долларов в год, отдает за квартиру две трети своей зарплаты, с мая носит одну и ту же пару контактных линз и ходит на все семинары, где предлагают закуски, чтобы сэкономить на обеде. Она понятия не имела, сколько лет Карлсену, но едва ли он очень давно окончил аспирантуру.

— Вы ездите на автобусе?

— На велосипеде. А мой велосипед стоит прямо у входа.

Он открыл рот, закрыл его. Затем снова открыл.

Ты целовала этот рот, Оливия. И это был хороший поцелуй.

— Здесь нет велосипедных дорожек.

Она пожала плечами.

— Люблю рисковую жизнь. — «Дешевую», имела в виду она. — И у меня есть шлем.

Оливия повернулась, чтобы поставить куда-нибудь свою кружку. Ее можно забрать позже. Или не забрать, если кто-нибудь ее стащит. Какая разница? Кружка досталась ей от постдока2, который бросил науку, чтобы стать диджеем. Во второй раз за неделю Карлсен спас ее задницу. И снова она не могла оставаться в его обществе ни минутой больше.

— Еще увидимся, ладно?

Грудь его поднялась, он глубоко вздохнул.

— Да. Ладно.

Оливия выскочила из комнаты как можно быстрее.

— Это что, розыгрыш? Я что, на национальном телевидении? Где скрытые камеры? Как я выгляжу?

— Это не розыгрыш. Нет никаких камер. — Оливия поправила на плече лямку рюкзака и шагнула в сторону, чтобы ее не переехал студент на электроскутере. — Но раз уж на то пошло, выглядишь великолепно. Особенно для половины восьмого утра.

Ань не покраснела, но была к этому близка.

— Вчера сделала одну из тех масок для лица, которые вы с Малькольмом подарили мне на день рождения. Ту, которая похожа на панду. И у меня новый крем от солнца, вроде придает коже сияние. И я накрасила ресницы, — поспешно добавила она, задыхаясь.

Оливия могла бы спросить подругу, зачем она приложила столько усилий в обычное утро вторника, но уже знала ответ: лаборатории Джереми и Ань находились на одном этаже, и, хотя биологический факультет был большим, шанс пересечься был весьма велик.

Она скрыла улыбку. Как бы странно ни звучало то, что ее лучшая подруга встречается с ее бывшим, она была рада, что Ань позволяет себе думать о Джереми в романтическом ключе. И главное, было приятно знать, что инцидент с Карлсеном в Тот День достиг своей цели. Это и многообещающее письмо Тома Бентона о ее исследовательском проекте заставляло Оливию думать, что все скоро наладится.

— Окей. — Ань сосредоточенно закусила нижнюю губу. — Это не розыгрыш. А значит, должно быть другое объяснение. Дай я его найду.

— Нет никакого объяснения. Мы просто…

— О боже, ты что, пытаешься получить гражданство? Тебя депортируют обратно в Канаду, потому что мы пользуемся паролем Малькольма от «Нетфликса»? Скажи им, что я не знала, что это федеральное преступление. Нет, погоди, ничего не говори, пока мы не найдем тебе адвоката. И, Ол, я женюсь на тебе. У тебя будет грин-карта, и тебе не придется…

— Ань. — Оливия крепче стиснула руку подруги, чтобы заставить ее на секунду заткнуться. — Я клянусь, никто не собирается меня депортировать. Я просто сходила на свидание с Карлсеном.

Ань сморщилась, потащила Оливию к скамейке у края дорожки и заставила ее сесть. Оливия подчинилась, сказав себе, что, если бы она была на месте Ань и увидела, как та целуется с Адамом Карлсеном, у нее была бы точно такая же реакция. Черт возьми, она наверняка бы уже записывала Ань на полномасштабную психиатрическую экспертизу.

— Послушай, — начала Ань, — ты помнишь прошлую весну, когда мы ходили на банкет по случаю выхода доктора Парка на пенсию и потом я держала тебе волосы, пока тебя рвало килограммом протухшего креветочного коктейля?

— О, да. Помню. — Оливия задумчиво склонила голову. — Ты съела больше меня, и тебе не было плохо.

— Потому что я сделана из теста покруче, но не будем об этом. Суть в том, что я всегда готова помочь и всегда буду рядом, несмотря ни на что. Не важно, сколько килограмм просроченного креветочного коктейля ты выблюешь, можешь на меня рассчитывать. Мы — команда, ты и я. И Малькольм, когда он не трахает по очереди каждого обитателя Стэнфорда. Так что, если Карлсен на самом деле инопланетная форма жизни, планирующая захватить Землю, и скоро человечество будет порабощено злобными цикадами, и единственный способ остановить его — это с ним встречаться, можешь сказать мне, я сообщу в НАСА…

— Ради всего святого, — Оливия не могла не рассмеяться, — это было всего лишь свидание!

Ань смотрела на подругу с болью в глазах.

— Я просто не понимаю.

Конечно, не понимаешь, в этом ведь нет никакого смысла.

— Я знаю, но тут нечего понимать. Ну, просто… Мы сходили на свидание.

— Но… зачем? Ол, ты красивая, умная и веселая, и у тебя всегда такие классные гольфы, зачем тебе встречаться с Адамом Карлсеном?

Оливия почесала нос.

— Потому что он… — Ей было непросто это сказать. О, как же непросто. Но это было необходимо. — Милый.

— Милый? — Брови Ань взмыли так высоко, что едва не слились с линией роста волос.

«Она и правда сегодня ужасно хорошенькая», — с удовольствием подумала Оливия.

— Адам «Мудила» Карлсен?

— Ну да. Он… — Оливия огляделась, как будто ждала помощи от дубов или от студентов, спешащих на летние занятия. Когда ожидания не оправдались, она просто неубедительно закончила: — Он вроде как милый мудила.

Судя по выражению лица Ань, она не очень-то в это поверила.

— Хорошо, значит, после классного Джереми ты опустилась до Адама Карлсена.

Идеально. Оливии нужна была как раз такая фраза.

— Да. И с радостью, потому что Джереми мне никогда особо не нравился. — Наконец какая-то правда в этом разговоре. — Честно говоря, забыть его было не так уж сложно. И потому… Прошу, Ань, избавь этого парня от страданий. Он этого заслуживает, и самое главное — ты этого заслуживаешь. Он наверняка сегодня в университете. Позови его на фестиваль ужастиков, чтобы мне не пришлось идти с тобой, а потом полгода спать с включенным светом.

На этот раз Ань покраснела не на шутку. Она опустила взгляд на свои руки, поковыряла ногти, потеребила край шорт и потом ответила:

— Я не знаю. Может быть. Ну, если ты и правда думаешь, что…

В кармане у нее зазвонил будильник, и она поднялась со скамейки, чтобы достать телефон.

— Блин. У меня встреча кураторов «Инклюзивности в науке», а потом нужно провести два анализа. — Она встала, застегивая рюкзак. — Пообедаем вместе?

— Не могу. У меня собрание ассистентов преподавателей. — Оливия улыбнулась. — А вот Джереми может быть свободен.

Ань закатила глаза, но уголки ее губ приподнялись. Что очень обрадовало Оливию. Настолько обрадовало, что она даже не отмахнулась, когда Ань обернулась и спросила:

— Он тебя шантажирует?

— А?

— Карлсен. Он тебя шантажирует? Узнал, что ты ненормальная и писаешь в душе?

— Во-первых, это экономит время. — Оливия сверкнула глазами. — Во-вторых, это странным образом лестно. Ты считаешь, что Карлсен пошел бы на такие нелепые меры, лишь бы заставить меня с ним встречаться?

— Любой бы пошел, Ол. Потому что ты потрясающая, — Ань скорчила гримасу и добавила: — Только когда не писаешь в душе.

Джереми вел себя странно. Это, конечно, еще ничего не значило, поскольку Джереми никогда не знал, как себя вести, и то, что он недавно расстался с Оливией, чтобы встречаться с ее лучшей подругой, не делало ситуацию проще, но сегодня он казался еще более странным, чем обычно. Через несколько часов после разговора Оливии с Ань он зашел в кофейню кампуса и пялился на нее добрых две минуты. Три. Потом пять. Он никогда не уделял ей столько внимания… да даже когда они встречались.

Когда это стало совсем нелепо, Оливия подняла взгляд от ноута и помахала ему рукой. Джереми покраснел, схватил свой латте со стойки и нашел себе столик. Она вернулась к письму из двух строчек, которое перечитывала уже в семидесятый раз.

Сегодня: 10:20

От: [email protected]

Кому: [email protected]

Тема: Ответ: Проект скрининга рака поджелудочной железы

Дорогой доктор Бентон,

Спасибо за ответ. Поговорить лично было бы замечательно. Когда именно Вы будете в Стэнфорде? Дайте знать, когда Вам было бы удобно встретиться со мной.

С уважением, Оливия

Не прошло и двадцати минут, как аспирант четвертого года, работавший с доктором Холденом Родригесом на отделении фармакологии, подошел и сел рядом с Джереми. Они тут же начали перешептываться, глядя на Оливию. В любой другой день она бы занервничала и немного рассердилась, но доктор Бентон уже ответил на ее письмо, а это было важнее, чем… что бы то ни было, на самом деле.

Сегодня: 10:26

От: [email protected]

Кому: [email protected]

Тема: Ответ: Проект скрининга рака поджелудочной железы

Оливия,

В этом семестре у меня академический отпуск в Гарварде, так что я задержусь на несколько дней. Мы с коллегой из Стэнфорда только что получили крупный грант и теперь хотим обсудить начало работы и прочее. Ничего, если будем действовать по обстоятельствам?

Всего наилучшего, ТБ

Отправлено с iPhone

Да! У нее было несколько дней на то, чтобы убедить Бентона принять ее проект, что гораздо лучше, чем десять минут, на которые она рассчитывала в начале. Оливия победно вскинула кулак, отчего Джереми с приятелем принялись разглядывать ее еще пристальнее. Что это с ними? У нее зубная паста на лице или что? Впрочем, кого это волнует? У нее встреча с Томом Бентоном, и она убедит его взять ее в лабораторию. Ну, берегись, рак поджелудочной.

Оливия была в прекрасном расположении духа до самой встречи ассистентов биофака. Как только она зашла в аудиторию, воцарилось гробовое молчание. Около пятнадцати пар глаз смотрели на нее: не та реакция, к которой она привыкла.

— Э… привет?

Пара человек поздоровались в ответ. Большинство отвели взгляд. Оливия сказала себе, что ей просто кажется. Сахар в крови, наверное, упал. Или вырос. Одно из двух.

— Привет, Оливия. — Аспирант седьмого года, никогда раньше не замечавший ее существования, подвинул рюкзак, освободив место рядом с собой. — Как дела?

— Хорошо. — Оливия осторожно села, стараясь скрыть подозрение в голосе. — Эм, а у вас?

— Отлично.

Улыбка у него была странная. Какая-то сальная и неискренняя. Оливия уже собиралась спросить, что случилось, когда куратору ассистентов удалось запустить проектор и привлечь всеобщее внимание.

После этого все стало еще страннее. Доктор Аслан заглянула в лабораторию только для того, чтобы спросить, не хочет ли Оливия обсудить с ней что-нибудь. Чейз из ее лаборатории позволил ей воспользоваться ПЦР-аппаратом первой, хотя обычно берег его, как третьеклассник бережет последнюю конфету с Хеллоуина. Администратор лаборатории подмигнул Оливии, протягивая стопку чистой бумаги для принтера. А потом в общем туалете она совершенно случайно столкнулась с Малькольмом, и внезапно все обрело смысл.

— Ты подлый монстр, — прошипел он, комично сузив глаза. — Я писал тебе весь день.

— О. — Оливия похлопала по заднему карману джинсов, затем по переднему, пытаясь вспомнить, где в последний раз видела свой телефон. — Кажется, я оставила телефон дома.

— Я поверить не могу.

— Во что?

— Что ты такая.

— Я не понимаю, о чем ты.

— Я думал, мы друзья.

— Мы друзья.

— Хорошие друзья.

— Мы хорошие друзья. Ты и Ань — мои лучшие друзья. Что…

— Очевидно, нет, если мне пришлось узнать это от Стеллы, которая узнала от Джесс, которая узнала от Джереми, который узнал от Ань…

— Узнал что?

— …которая узнала уж не знаю, от кого. И я считал, что мы друзья.

По спине Оливии пополз холодок. Может ли это быть… Нет, не может быть.

— Узнал что?

— С меня хватит. Оставляю тебя на съедение тараканам. И меняю пароль от «Нетфликса».

О нет.

— Малькольм. Узнал что?

— Что ты встречаешься с Адамом Карлсеном.

Оливия никогда не бывала в лаборатории Карлсена, но знала, где ее найти. Это было самое большое, самое передовое исследовательское помещение на всем факультете — объект вожделения каждого и нескончаемый источник зависти по отношению к Карлсену. Ей пришлось открыть пропуском две двери, чтобы получить туда доступ, и каждый раз она закатывала глаза. Вторая дверь открывалась прямо в лабораторию, и — возможно, потому, что ростом и шириной плеч он напоминал Эверест, — Карлсен первым привлек ее внимание. Он вглядывался в блот-анализ по Сазерну, стоя рядом с Алексом, аспирантом на год старше Оливии, но повернулся к двери, как только она вошла.

Оливия слабо улыбнулась ему — в основном от облегчения, что нашла его.

Все будет в порядке. Она расскажет, что сказал ей Малькольм, и, без сомнения, Карлсен сочтет ситуацию категорически неприемлемой и исправит все за них обоих, потому что Оливия не может провести следующие три года в окружении людей, которые считают, будто она встречается с Адамом, блин, Карлсеном.

Проблема была в том, что не только Карлсен заметил Оливию. В лаборатории было больше дюжины рабочих столов, и за ними работали по меньшей мере десять человек. Большинство — все — смотрели на Оливию. Вероятно, потому, что большинство — все — слышали о том, что Оливия встречается с их боссом.

Гребаная жизнь.

— Можно вас на минуту, доктор Карлсен?

Рассуждая здраво, Оливия понимала: лаборатория оборудована так, что эхо услышать невозможно. И все же ей показалось, будто ее слова отскочили от стен и прозвучали еще раза четыре.

Карлсен кивнул в замешательстве, передал блотанализ Алексу и направился к ней. Он, видимо, не понимал или не обращал внимания на то, что на него уставились примерно две трети его подопечных. Остальные, казалось, были на грани геморрагического инсульта.

Он пригласил Оливию в переговорную, расположенную сразу за главным помещением лаборатории. Она молча последовала за ним, стараясь не думать о том, что все в лаборатории убеждены, будто они с Карлсеном встречаются, и только что видели, как они прошли в отдельную комнату. Вдвоем.

Это было хуже всего. Хуже всего, что можно себе представить.

— Все знают, — выпалила она, как только за ней закрылась дверь.

Он смотрел на нее с непонимающим видом.

— Вы в порядке?

— Все знают. О нас.

Карлсен склонил голову набок, скрестив руки на груди. С их последнего разговора прошло меньше суток, но, по-видимому, времени было достаточно, чтобы Оливия забыла эффект его… его присутствия. Или что там заставляло ее чувствовать себя маленькой и хрупкой, когда он был рядом.

— О нас?

— О нас.

Он казался озадаченным, так что Оливия пояснила:

— О том, что мы встречаемся… То есть мы не встречаемся, но Ань явно так решила и рассказала… — Она поняла, что получается бессвязная чушь, и сделала усилие, чтобы говорить медленнее. — Джереми. И он рассказал об этом всем, и теперь все знают. Или думают, что знают, хотя знать абсолютно нечего. Мы с вами это знаем.

Мгновение Карлсен обдумывал это, затем медленно кивнул.

— И когда вы говорите «все»?..

— Я имею в виду всех. — Она показала в сторону лаборатории. — Эти? Знают. Остальные? Знают. Шери, секретарь факультета? Она уж точно знает. На этом факультете все жуткие сплетники. И все думают, что я встречаюсь с преподавателем.

— Понятно, — сказал он, странно спокойный в этой безумной ситуации. Это должно было бы успокоить Оливию, но лишь подстегнуло ее панику.

— Мне жаль, что так получилось. Очень жаль. Это все моя вина. — Она провела рукой по лицу. — Но я не думала, что… Я понимаю, почему Ань сказала Джереми… То есть смысл был в том, чтобы эти двое были вместе… Но зачем Джереми рассказывать еще кому-то?

Карлсен пожал плечами.

— А почему нет?

Она подняла на него взгляд.

— В смысле?

— Аспирантка встречается с преподавателем — это интересная информация.

Оливия покачала головой.

— Не так уж это интересно. С чего бы людям считать это интересным?

Он поднял бровь.

— Кое-кто однажды мне сказал, что на этом факультете все ужасные…

— Ладно, ладно. Я поняла.

Она сделала глубокий вдох и принялась расхаживать по комнате, пытаясь игнорировать то, как Карлсен смотрит на нее, как расслабленно он выглядит, скрестив руки на груди и облокотившись на стол. Он не должен быть спокойным. Он должен быть в ярости. У него репутация высокомерного придурка, ему должно казаться унизительным, что все считают, будто он встречается с какой-то там аспиранткой. Бремя паники не должно ложиться на плечи одной лишь Оливии.

— Это… Мы должны, конечно, что-нибудь сделать. Должны сказать людям, что это неправда и мы все подстроили. Ну, они, вероятно, решат, что я сумасшедшая, да и вы тоже, так что нам придется придумать какую-нибудь другую историю. Да, хорошо, нужно сказать всем, что мы больше не вместе…

— И что будут делать Ань и этот, как там его?

Оливия замерла.

— А?

— Как будут чувствовать себя ваши друзья, когда узнают, что мы не вместе, а они между тем встречаются? Или когда узнают, что вы им солгали?

Об этом она не подумала.

— Я… Ну, наверное… Наверное…

Ань казалась по-настоящему счастливой. Может быть, она уже пригласила Джереми пойти с ней на тот кинофестиваль… возможно, сразу после того, как рассказала ему об Оливии и Карлсене, черт бы ее побрал. Но ведь именно этого Оливия и хотела.

— Вы скажете ей правду?

Она воскликнула в ужасе:

— Я не могу! Не сейчас. — Боже, и почему Оливия вообще согласилась пойти на свидание с Джереми? Он ей даже не нравился. Да, ирландский акцент и рыжие волосы — это мило, но того не стоило. — Может, я скажу, что вас бросила?

— Очень лестно, — невозмутимо ответил Карлсен.

Она не могла понять, шутит он или нет.

— Ладно. Можно сказать, что вы меня бросили.

— Очень правдоподобно, — сухо сказал он почти про себя.

Оливия не знала, верно ли расслышала, и понятия не имела, что он имеет в виду, но вдруг почувствовала себя несчастной. Ладно, это она его поцеловала… Боже, она поцеловала Адама Карлсена, это случилось в реальности. Это был ее поступок и ее ответственность… но то, как он накануне повел себя в комнате отдыха, конечно, усугубило ситуацию. Он мог бы, по крайней мере, проявить некоторое беспокойство. Все считают, что ему нравится какая-то случайная девушка, у которой полторы опубликованных статьи — да, доклад, который она переработала и представила повторно три недели назад, можно считать половиной, — и он с этим смирился? Быть такого не может.

— Давайте скажем, что мы расстались по обоюдному согласию?

Он кивнул.

— Звучит неплохо.

Оливия оживилась.

— Правда? Ну отлично! Мы…

— Мы можем попросить Шери внести это в новостную рассылку.

— Что?

— Или вы считаете, что объявление перед началом семинара будет смотреться лучше?

— Нет. Нет, это…

— Может, стоит попросить айтишников разместить новость на сайте Стэнфорда. Так все точно узнают…

— Ладно, ладно, хорошо! Я поняла.

Мгновение он спокойно смотрел на нее, а когда заговорил, слова его звучали разумно, чего она никак не ожидала от Засранца Карлсена.

— Если вас беспокоит, что все думают, будто вы встречаетесь с преподавателем, боюсь, тут уже ничего не исправить. Можно всем рассказать, что мы расстались, но тогда будут думать, что мы встречались раньше.

Плечи Оливии поникли. Ей была противна мысль, что он прав.

— Тогда ладно. Если вы знаете, как это все исправить, любыми средствами, я открыта для…

— Можно позволить им думать так и дальше.

На мгновение она решила, что не расслышала.

— Ч-что?

— Вы можете позволить людям и дальше думать, будто мы встречаемся. Это решает вашу проблему с подругой и как там его, и вы ничего особенно не теряете в репутационном плане. — Слово «репутационный» Карлсен произнес, слегка закатив глаза, как будто в мире не было ничего глупее переживаний из-за мнения окружающих, за исключением гомеопатических антибиотиков. — В вашем случае ситуация уже не может стать хуже.

Это было… Что бы ни происходило в ее жизни, Оливия никогда, никогда…

— Что? — слабо переспросила она.

Он пожал плечами.

— Мне кажется, выигрышная ситуация, как ни посмотри.

Оливии так совсем не казалось. Она, как ни посмотри, проиграла, а потом еще раз проиграла, и еще чуть-чуть проиграла — вот как это все выглядело. Это казалось безумием.

— Хотите сказать… навсегда? — Ей показалось, что ее голос прозвучал плаксиво, но, возможно, кровь просто слишком сильно стучала в ушах.

— Это уж слишком. Может быть, до тех пор, пока ваши друзья не расстанутся? Или пока не поженятся. Не знаю. Любой подходящий вариант. — Он говорил серьезно. Он не шутил.

— Разве вы не… — Оливия понятия не имела, как вообще спрашивать об этом. — Женаты или что-нибудь в этом роде?

Ему, наверное, было за тридцать. У него была офигенная работа. Он был высок, с густыми вьющимися черными волосами. Выглядел, естественно, умным и даже привлекательным. Был хорошо сложен. Да, он был капризным придурком, но некоторые женщины ничего против этого не имеют. Некоторым такое может даже понравиться.

Он пожал плечами.

— Моя жена и близнецы не станут возражать.

Вот дерьмо.

Оливия почувствовала, как ее захлестнула волна жара. Она покраснела, а потом едва не умерла со стыда, потому что — боже — она склонила к поцелую женатого мужчину, отца. Теперь все думают, что у него любовница. Его жена, наверное, плачет в подушку. У его детей будут ужасные комплексы, они вырастут серийными убийцами.

— Я… О боже, я не… Мне так жаль…

— Шучу.

— Я понятия не имела, что вы…

— Оливия. Я пошутил. Я не женат. Детей нет.

Теперь на нее обрушилась волна облегчения. А за ней последовала еще одна — гнева.

— Доктор Карлсен, таким не шутят…

— Вам все-таки стоит начать называть меня Адам. Раз уж мы, по слухам, уже некоторое время встречаемся.

Оливия медленно выдохнула, пощипывая переносицу.

— Почему вы вообще… Что вам это даст?

— Это?

— Если мы будем притворяться, что встречаемся. Вам не все равно? Какой вам от этого прок?

Доктор Карлсен… Адам… открыл рот, и на мгновение Оливии показалось, будто он сейчас скажет нечто важное. Но он отвел взгляд, и она услышала лишь:

— Это вас выручит. — Он помедлил минуту. — И у меня есть свои причины.

Она сощурилась.

— Какие причины?

— Свои.

— Если это криминал, я бы предпочла не участвовать.

Он слегка улыбнулся.

— Это не криминал.

— Если вы мне не скажете, у меня не будет выбора. Я буду думать, что здесь замешано похищение. Или поджог. Или растрата.

Некоторое время он барабанил кончиками пальцев по своему выпуклому бицепсу. От этого рубашка на нем заметно натягивалась.

— Если я скажу, это останется между нами.

— Я думаю, мы оба согласимся с тем, что вообще весь этот разговор должен остаться между нами.

— Точно подмечено, — признал он. Помедлил. Вздохнул. На секунду прикусил щеку. Снова вздохнул. — Ладно, — сказал он с интонацией человека, который точно знает, что пожалеет, как только откроет рот. — Все думают, что я могу сбежать.

— Сбежать? — Боже, он был освобожден условно-досрочно. Присяжные, набранные из сотрудников факультета, признали его виновным в преступлении против аспирантов. Он наверняка ударил кого-нибудь микроскопом по голове за неправильную маркировку пептидов. — То есть это все-таки криминал.

— Что? Нет. Факультет подозревает, что я планирую покинуть Стэнфорд и перебраться в другой университет. Обычно такое меня не беспокоит, но Стэнфорд решил заморозить мои исследовательские фонды.

— О. — О таком она не думала. Совсем. — А они это могут?

— Да. Ну то есть вплоть до одной трети фонда. Дело в том, что они не хотят финансировать исследования и развивать карьеру сотрудника, который, по их мнению, все равно уйдет.

— Но если это всего одна треть…

— Это миллионы долларов, — ровным голосом сказал он. — Они требуются для проектов, которые я планировал закончить в течение следующего года. Тут, в Стэнфорде. А это значит, что эти средства мне скоро понадобятся.

— Вот как. — Если подумать, Оливия с первого курса слышала всякое о том, что Карлсена зовут работать в другие университеты. Несколько месяцев назад даже ходили слухи, будто он может пойти работать в НАСА. — Почему они так решили? И почему сейчас?

— По ряду причин. В частности, несколько недель назад я получил грант, очень большой грант, вместе с ученым из другого университета. Это учреждение пыталось завербовать меня в прошлом, и Стэнфорд рассматривает сотрудничество как показатель того, что я планирую принять их предложение. — Он помедлил, потом продолжил: — Если не углубляться в детали, мне дали понять, что… Есть мнение, что я не пускаю корни потому, что хочу в любой момент иметь возможность сбежать отсюда.

— Корни?

— Большинство моих аспирантов защитится в этом году. У меня нет семьи. Ни жены, ни детей. Жилье я сейчас снимаю… Мне пришлось бы купить дом, чтобы убедить факультет в том, что я намерен остаться, — сказал он с явным раздражением. — Если бы у меня были отношения… это бы очень помогло.

Ладно. Это имело смысл. Но…

— А вы не думали завести настоящую девушку?

Его брови взмыли вверх.

— А вы не думали сходить на настоящее свидание?

— И то правда.

Оливия замолчала и несколько мгновений внимательно смотрела на собеседника, позволяя ему наблюдать за собой в ответ. Забавно, что раньше она его боялась. Теперь он был единственным, кто знал о самом большом провале в ее жизни, и уже сложно было его бояться… Особенно когда она узнала, что из-за своих проблем он даже готов притвориться, будто встречается с кем-то, лишь бы вернуть финансирование. Оливия была уверена, что на его месте она бы сделала то же самое, чтобы завершить свое исследование рака поджелудочной, и оттого Адам казался странно… понятным. А если она уже понимает его, то может пойти дальше и сделать вид, будто встречается с ним, так ведь?

Нет. Да. Нет. Что? Она душевнобольная, если вообще допускает такое. Ей справку надо выдать. И все же она неожиданно для себя произнесла:

— Это будет сложно.

— Что?

— Притворяться, что мы встречаемся.

— Неужели? Будет сложно заставить людей поверить, будто мы встречаемся?

Нет, он был совершенно невозможен.

— Ладно, ладно, это все понятно. Но сложно будет поддерживать видимость на протяжении долгого времени.

Он пожал плечами.

— Совсем не сложно: говорить друг другу «привет» в коридоре и перестать называть меня «доктор Карлсен».

— Не думаю, что люди, которые встречаются, только говорят друг другу «привет».

— А что делают люди, которые встречаются?

Оливии пришлось признать поражение. В ее жизни было, наверное, пять свиданий, включая свидание с Джереми, и их можно было классифицировать как умеренно скучные, нервные или чудовищные (главным образом то, на котором парень пустился рассказывать о замене тазобедренного сустава своей бабушки в пугающих подробностях). Ей очень бы хотелось романтических отношений, но она сомневалась, что ей это светит. Может быть, ее просто сложно полюбить. Может, годы одиночества исковеркали ее каким-то фундаментальным образом, и теперь она не способна завести настоящий роман или хотя бы испытать к кому-то влечение, о котором часто слышала от других. В конце концов, это не имело значения. Учеба в аспирантуре в любом случае плохо сочеталась со свиданиями, и, вероятно, поэтому доктор Адам Карлсен, стипендиат премии Макартура и выдающийся гений, стоял перед ней в возрасте тридцати с чем-то лет и спрашивал, чем люди занимаются на свиданиях.

Встречайте, дамы и господа: ученые.

— Ну… всякое. — Оливия напрягла мозги. — Ходят куда-нибудь и вместе занимаются разным. Яблоки собирают или там рисуют картины и пьют вино.

«В общем, всякие идиотские вещи», — подумала Оливия.

— В общем, всякие идиотские вещи, — сказал Адам, пренебрежительно махнув своей огромной ручищей. — Можете просто пойти к Ань и сказать ей, что мы ходили на свидание и рисовали Моне. Она позаботится о том, чтобы об этом узнали все.

— Так, во-первых, это Джереми позаботился. Давайте будем винить Джереми. И это еще не все, — настаивала Оливия. — Люди, когда встречаются, они… разговаривают. Много. Больше, чем просто «привет» в коридоре. Они знают любимые цвета друг друга, и дни рождения, и… они держатся за руки. Они целуются.

Адам плотно сжал губы, словно пытаясь подавить улыбку.

— Ну нам до такого еще далеко.

Оливия пережила очередной приступ унижения.

— Я очень сожалею о поцелуе. Я правда не думала, и…

Он покачал головой.

— Все в порядке.

Ему, казалось, и правда было все равно, учитывая, что он был известен как человек, который выходил из себя, если кто-нибудь неправильно называл атомный номер селена. Хотя нет, ему было не все равно. Его это забавляло.

Оливия склонила голову набок.

— Вам это доставляет удовольствие?

— «Удовольствие» — это, вероятно, не слишком точное слово, но нельзя не признать, что все это довольно занимательно.

Она понятия не имела, что было занимательного в том, что она случайно поцеловала преподавателя кафедры, потому что он оказался единственным человеком в коридоре, и что вследствие этого поразительно идиотского поступка все теперь считали, что она встречается с кем-то, кого она до сегодняшнего дня видела ровно два раза…

Оливия принялась хохотать и согнулась пополам еще до того, как успела додумать мысль, пораженная абсолютной неправдоподобностью ситуации. Ну и жизнь у нее. И вот какие плоды приносят ее поступки. Когда она наконец снова смогла дышать, у нее болели мышцы живота, а в глазах стояли слезы.

— Хуже и быть не может.

Он улыбался, глядя на нее, и глаза у него странно блестели. И вы только посмотрите: у Адама Карлсена на щеках появились ямочки. Очень милые.

— Ага.

— И это все моя вина.

— В значительной степени. Я вчера немного подурачил Ань, но да, я бы сказал, что это по большей части ваша вина.

Липовые отношения. Адам Карлсен. Оливия, должно быть, чокнулась.

— Не будет ли проблемой то, что вы преподаватель, а я аспирант?

Он склонил голову, став серьезным.

— Это не будет выглядеть потрясающе, но не думаю, что станет проблемой, нет. Поскольку я не имею над вами никакой власти и не являюсь вашим куратором. Но я могу уточнить.

Это была эпически плохая идея. Худшая идея, когда-либо возникавшая в эпически плохой вселенной плохих идей. За исключением того, что это действительно решило бы ее текущую проблему, а также некоторые проблемы Адама, а взамен Оливии придется лишь здороваться с ним раз в неделю и прилагать некоторые усилия, чтобы не называть его доктором Карлсеном. Это казалось выгодной сделкой.

— Могу я подумать?

— Конечно, — спокойно сказал он. Его тон придавал уверенности.

Она не думала, что он будет таким. Наслушавшись разных историй и насмотревшись на его хмурую гримасу, она правда не думала, что он окажется таким. Даже если не вполне понимала, каким таким.

— И, видимо, спасибо. За предложение. Адам, — с опозданием добавила она. Как будто решила распробовать его имя. Звучало странно, но не слишком.

После долгой паузы он кивнул.

— Хорошо. Оливия.

Глава 3

Гипотеза: приватный разговор с Адамом Карлсеном станет на 150 процентов более неловким, после того как прозвучит слово «секс». Из моих уст.

Три дня спустя Оливия стояла перед кабинетом Адама.

Она никогда раньше здесь не была, но найти кабинет было несложно. Опознавательным знаком была студентка, выбежавшая оттуда с глазами на мокром месте и выражением ужаса на лице, не говоря уже о том, что только на этой двери не висели фотографии детей или домашних животных, или других значимых для хозяина кабинета лиц. Там не было даже копии его статьи, попавшей на обложку журнала Nature Methods. Оливия знала о статье, потому что накануне искала о нем информацию в Google Scholar. Простое темно-коричневое дерево и металлическая табличка с надписью «Адам Г. Карлсен, к. б. н.».

Возможно, «Г», означало «говнюк».

Накануне Оливия чувствовала себя немного маньячкой, зависнув на факультетской страничке с биографией Карлсена и прокручивая вниз список из десяти миллионов публикаций и исследовательских грантов. Его фотография на сайте явно была сделана в походе, а не в студии официального стэнфордского фотографа. Но Оливия быстро подавила это чувство, сказав себе: прежде чем вступать с кем-то в фейковые отношения, логично изучить результаты его научной работы.

Прежде чем постучать, она сделала глубокий вдох, а потом еще один между «войдите» Адама и мгновением, когда она наконец собралась с духом, чтобы открыть дверь. Когда она вошла в кабинет, он не сразу поднял взгляд и продолжал печатать на своем макбуке.

— Мои приемные часы закончились пять минут назад, так что…

— Это я.

Его руки замерли, зависнув в двух сантиметрах над клавиатурой. А потом он развернулся.

— Оливия.

Было что-то особенное в том, как он произнес ее имя. Может, акцент, может быть — тембр голоса. Оливия не вполне понимала, в чем дело, но он так это сказал. Отчетливо. Осторожно. Глубоко. Как никто другой. Это казалось невероятным, но этот тон был ей хорошо знаком.

— Что вы ей сказали? — спросила она, стараясь не думать об интонациях Адама Карлсена. — Девушке, которая выбежала отсюда в слезах?

Ему понадобилось время, чтобы вспомнить, что меньше минуты назад в кабинете был кто-то еще… кто-то, кого он явно довел до слез.

— Я просто дал отзыв на ее письменную работу.

Оливия кивнула, молча благодаря всех богов за то, что Карлсен не был ее научруком и никогда им не будет, и осмотрелась. Конечно, у него был угловой кабинет. Два окна, которые вместе, должно быть, составляли семьдесят тысяч квадратных метров стекла, давали столько света, что здесь можно было вылечить от сезонной депрессии двадцать человек. Это имело смысл, учитывая количество грантов, которые Карлсен выиграл для университета, и его репутацию — конечно, ему выделили хороший кабинет. В кабинете Оливии не было окон, и в нем странно пахло: вероятно, потому, что она делила его с тремя другими аспирантами, хотя он был рассчитан максимум на двоих.

— Я собирался написать вам. Я сегодня разговаривал с деканом, — сказал Адам, и она снова посмотрела на него.

Он указал на стул перед своим столом. Оливия отодвинула его и села.

— Насчет вас.

— Вот как.

Внутри Оливии все рухнуло. Она бы предпочла, чтобы декан не знал о ее существовании. Хотя, опять же, она бы предпочла не сидеть в этой комнате с Адамом Карлсеном, и чтобы семестр не начинался уже через пару дней, и чтобы глобальное потепление было выдумкой. И тем не менее.

— Ну, насчет нас, — уточнил он. — И правил социализации.

— И что она сказала?

— Нет никаких препятствий к тому, чтобы мы встречались, поскольку я не являюсь вашим научным руководителем.

Оливию захлестнула смесь паники и облегчения.

— Однако есть некоторые моменты, которые нужно принять во внимание. Я не могу сотрудничать с вами в каком бы то ни было официальном качестве. И я член комитета, присуждающего гранты, а это значит, что мне придется самоустраниться, если вы будете номинированы на какую бы то ни было стипендию.

Она кивнула.

— Справедливо.

— И я точно не могу состоять в вашем диссертационном совете.

Оливия подавила смешок.

— Это не проблема. Я и не собиралась просить вас участвовать в диссертационном совете.

Он сощурился.

— Почему нет? Вы занимаетесь раком поджелудочной, так ведь?

— Да. Диагностика на ранней стадии.

— Тогда ваша работа только выиграет, если ее будут разбирать с точки зрения вычислительных моделей.

— Да. Но в отделе есть и другие разработчики вычислительных моделей. А я бы хотела защититься, не рыдая в туалете после каждого заседания диссертационного совета.

Карлсен пристально смотрел на нее.

Оливия пожала плечами.

— Без обид. Я простая девчонка с простыми запросами.

В ответ на это он опустил взгляд в стол, но Оливия успела заметить, как дернулся уголок его рта. Затем он снова поднял взгляд и посмотрел серьезно.

— Итак, вы приняли решение?

Она сжала губы под его спокойным взглядом. Сделала глубокий вдох и сказала:

— Да. Да, я… Я хочу на это пойти. На самом деле это хорошая идея.

Этому было много причин. Так можно было решить проблему Ань и Джереми, а заодно… и все остальные проблемы. С тех пор как слух начал распространяться, люди, казалось, слишком боялись ее, чтобы, как обычно, ставить ей палки в колеса. Другие ассистенты преподавателей теперь не пытались поменять расписание и вместо ее удобного слота в два часа дня заставить ее взять ужасающие восемь утра, коллеги по лаборатории перестали оттеснять ее в очереди на микроскоп, а два преподавателя, с которыми она пыталась связаться последние несколько недель, наконец соизволили ответить на ее письма. Казалось немного нечестным использовать это огромное недоразумение в своих целях, но в академических кругах царило беззаконие, а жизнь Оливии в последние два года была сплошным расстройством. Она научилась хвататься за все, что могло сойти ей с рук. И если некоторые… ладно, почти все аспиранты факультета смотрели на нее с подозрением, поскольку она встречалась с Адамом Карлсеном, так тому и быть. Ее друзья вроде бы не возражали, хотя и не понимали, что происходит.

Если не считать Малькольма. Целых три дня он избегал ее, как прокаженной. Но Малькольм — это Малькольм. Он переживет.

— Тогда отлично. — Карлсен был совершенно бесстрастен… чуть ли не слишком бесстрастен. Как будто тут не было ничего особенного, и ему было совершенно все равно. Как будто, если бы она сказала «нет», это бы ничего не изменило.

— Но я много думала об этом. — Он терпеливо ждал, пока она продолжит. — И я считаю, нам стоит установить некоторые базовые правила. Прежде чем начать.

— Базовые правила?

— Ну да. Ну, знаете, что нам можно, а чего нельзя делать. Чего мы оба ждем от такого соглашения. Я думаю, это стандартная процедура перед началом фейковых отношений.

Карлсен склонил голову набок.

— Стандартная процедура?

— Ага.

— И сколько у вас было таких отношений?

— Нисколько. Но мне знаком этот сюжетный ход.

— Что знакомо? — Он озадаченно моргнул.

Оливия предпочла не отвечать.

— Ладно. — Она сделала глубокий вдох и подняла указательный палец. — Прежде всего, это соглашение касается только территории кампуса. Не то чтобы я считала, что вы захотите встречаться со мной вне кампуса, но просто на случай, если вы планировали убить одним выстрелом двух зайцев, я не стану помогать, если вам вдруг в последний момент надо будет привезти девушку домой на Рождество…

— Хануку.

— Что?

— Моя семья больше празднует Хануку, а не Рождество. — Он пожал плечами. — Хотя я не праздную ни то ни другое.

— А. — Оливия задумалась на минуту. — Наверное, фейковая девушка должна знать такие вещи.

На его губах появилась тень улыбки, но он ничего не ответил.

— Ладно. Второе правило, хотя его можно интерпретировать как дополнение к первому, — Оливия прикусила губу и заставила себя это произнести: — Никакого секса.

Несколько секунд ее собеседник сидел неподвижно. Даже не шелохнулся. Затем его губы приоткрылись, но он не издал ни звука, и Оливия поняла, что только что лишила Адама Карлсена дара речи. Что было бы забавно в любое другое время. Но тот факт, что он с таким удивлением воспринял предложение Оливии, вызвал у нее серьезное беспокойство.

Он что, считал, что будет секс? Неужели она каким-то образом дала ему это понять? Должна ли она объяснить, что секса в ее жизни было очень мало? Что долгие годы она считала себя асексуалом и только недавно поняла, что может испытывать сексуальное влечение, но только к людям, которым глубоко доверяет. Что, если по какой-то необъяснимой причине Адам захочет заняться с ней сексом, она просто не сможет?

— Послушайте, — ей удалось встать со стула, панический ком поднимался по горлу. — Я, конечно, извиняюсь, но если вы предложили псевдоотношения еще и потому, что предполагали…

— Нет. — Слово едва не взорвалось у него на губах. На его лице был написан искренний ужас. — Я шокирован тем, что вы вообще почувствовали необходимость заговорить об этом.

— А. — От негодования в его голосе щеки Оливии вспыхнули. Ну конечно. Естественно, он этого не ожидал. Или даже не хотел этого с ней. Посмотрите на него: с чего бы ему хотеть этого? — Прошу прощения. Я не хотела…

— Нет, откровенность — это важно. Я просто удивился.

— Я знаю, — кивнула Оливия. Честно говоря, она сама тоже была немного удивлена. Тем, что сидит в офисе Адама Карлсена и говорит о сексе… Не о сексе в смысле деления клеток, а о сексе как о потенциальном соитии между ними двумя. — Прошу прощения, не хотела делать ситуацию неловкой.

— Все в порядке. Это все само по себе неловко.

Молчание между ними затянулось, и Оливия заметила, что он слегка покраснел. Просто легкий намек на розовый, но выглядело это так… Оливия не могла отвести глаз.

— Никакого секса, — кивком подтвердил он.

Ей пришлось кашлянуть и встряхнуться, чтобы не рассматривать форму и цвет его скул.

— Никакого секса, — повторила она. — Ладно. Третье. Это не вполне правило, но вот что я предлагаю: я не буду встречаться больше ни с кем. В смысле, по-настоящему. Это будет сложно и все запутает, и…

Оливия замолчала. Сказать ему? Не будет ли это лишним? Обязательно ему знать? Ну ладно. Почему бы и нет, раз до этого дошло. Она уже и целовала его, и говорила с ним о сексе на рабочем месте.

— Я все равно не хожу на свидания. Джереми был исключением. Я никогда, никогда не встречалась ни с кем по-настоящему раньше, и, возможно, это к лучшему. Аспирантура и так отнимает много сил, у меня есть друзья и мой проект по раку поджелудочной железы, и, честно говоря, я могу потратить свое время с большей пользой. — Последняя фраза прозвучала не так, как ей хотелось бы, — она как будто защищалась.

Адам просто молча смотрел в ответ.

— Но вы, конечно, можете заводить отношения, — поспешно добавила она. — Хотя я была бы признательна, если бы вы не рассказывали об этом на факультете, чтобы не выглядело так, будто вы мне изменяете, и чтобы слухи не вырвались из-под контроля. Вам это тоже не пойдет на пользу, раз вы пытаетесь сделать вид, что у вас серьезные отношения…

— Я не стану.

— Ладно. Отлично. Спасибо. Я знаю, что тяжело вот так все время что-то скрывать, но…

— Я имею в виду, что не стану больше ни с кем встречаться.

В его тоне звучала абсолютная уверенность, заставшая ее врасплох. Оливия смогла лишь кивнуть, хотя ей хотелось возразить, что он не может ручаться заранее, а в голове ее возник миллион вопросов. Девяносто девять процентов из них были неуместны, и она не имела права их задавать, поэтому заставила себя промолчать.

— Ладно. Четвертое. Мы, очевидно, не сможем продолжать это вечно, поэтому надо установить дедлайн.

Карлсен сжал губы.

— Какой?

— Я не знаю. Месяца или около того, вероятно, хватит, чтобы убедить Ань в том, что я прочно забыла о Джереми, но этого может не хватить вам, так что… решайте сами.

Он подумал, а затем кивнул.

— Двадцать девятое сентября.

Это было чуть больше чем через месяц. А еще…

— Очень точная дата.

Оливия пыталась понять, что это может значить. Единственное, что ей пришло в голову, — это то, что она будет в это время в Бостоне на ежегодной конференции по биологии.

— Двадцать восьмого факультет утверждает бюджет. Если они не разморозят мое финансирование к этому моменту, они не разморозят его никогда.

— Понимаю. Что ж, договоримся тогда, что двадцать девятого сентября наши пути разойдутся. Я скажу Ань, что наш разрыв был дружеским, но мне немного грустно, потому что я все еще немного влюблена в вас. — Она улыбнулась ему. — Просто чтобы она не заподозрила, что дело в Джереми. Ладно. — Она сделала глубокий вдох. — Пятое и последнее.

Это было самое сложное. Оливия боялась, что это ему не понравится. Она заметила, что теребит свои руки, и решительно положила их на колени.

— Чтобы это сработало, мы, вероятно, должны… делать что-то вместе. Время от времени.

— Что-то?

— Разное. Всякое.

— Всякое, — с сомнением повторил он.

— Да. Всякое. Что вы обычно делаете для развлечения?

Наверное, он увлекался чем-нибудь ужасным: ходил смотреть, как опрокидывают коров, или на японские бои жуков. Может, он собирал фарфоровых кукол? Или был заядлым геокешером. Ходил на фестивали вайперов? О боже.

— Развлечения? — повторил он, как будто не слышал раньше этого слова.

— Да. Что вы делаете после работы?

Пауза между вопросом Оливии и его ответом настолько затянулась, что это настораживало.

— Иногда я работаю дома. Занимаюсь спортом. И сплю. А вы что делаете для развлечения? — спросил он, как бы оправдываясь.

— Много чего. Я…

Хожу в кино. Хотя в последний раз ее потащил туда Малькольм. Играю в настолки. Но в последнее время все ее друзья были слишком заняты, так что это тоже отпадает. Она участвовала в волейбольном турнире, но это было больше года назад.

— Хм. Занимаюсь спортом? — Она бы с удовольствием стерла с его лица это самодовольное выражение. С превеликим удовольствием. — Неважно. Мы должны что-то делать вместе на регулярной основе. Я не знаю, может, пить кофе? Например, раз в неделю? Всего десять минут. В таком месте, где все легко нас увидят. Я знаю, это бесит и похоже на пустую трату времени, но это будут очень короткие встречи, и они сделают наши псевдоотношения более правдоподобными, и…

— Конечно.

Вот как.

Она думала, ей дольше придется его уговаривать. Намного дольше. С другой стороны, это было и в его интересах тоже. Ему нужно было, чтобы его коллеги поверили в отношения, если он собирался убедить их разморозить его финансы.

— Ладно. Эм. — Она отогнала мысли о том, почему он так любезен, и попыталась представить свое расписание. — Как насчет среды?

Адам развернул кресло к компьютеру и открыл календарь. Он был весь испещрен цветными квадратами, и Оливия почувствовала тревогу, как будто календарь принадлежал ей.

— Смогу до одиннадцати утра. И после шести вечера.

— Десять?

Он снова повернулся к ней.

— Десять нормально.

— Ладно. — Она ждала, что он начнет печатать, но он не шелохнулся. — Вы не занесете это в свой календарь?

— Я запомню, — ровно ответил он.

— Тогда ладно. — Оливия попыталась улыбнуться, и улыбка вышла относительно искренней. Намного более искренней, чем она ожидала от себя в присутствии Адама Карлсена. — Отлично. Фейковое свидание. В среду.

У него между бровей появилась складка.

— Почему вы все время это повторяете?

— Повторяю что?

— «Фейковое свидание», «фейковый роман». Будто это обычное дело.

— Конечно, обычное. Вы не смотрите ромкомы?

Он смотрел на нее с озадаченным видом, пока она не откашлялась и не опустила взгляд на свои колени.

— Ну да.

Боже, у них нет ничего общего. Им вообще не о чем будет разговаривать. Их свидания за кофе обещали быть самыми трудными и нелепыми минутами ее и без того трудных нелепых недель.

Зато у Ань будет красивая любовная история, а Оливии не придется ждать тысячу лет в очереди к электронному микроскопу.

Все остальное не имело значения.

Она встала и протянула ему руку, подумав, что каждый договор в фейковых отношениях заслуживает по меньшей мере рукопожатия. Пару секунд Адам нерешительно смотрел на ее ладонь. Затем встал и сжал ее пальцы. Прежде чем встретиться с ней взглядом, он пристально посмотрел на их соединенные руки, и Оливия приказала себе не замечать ни жара его прикосновения, ни широты его ладони, ни… чего бы то ни было. Когда он наконец отпустил ее руку, ей пришлось приложить сознательное усилие, чтобы не осмотреть свою кисть.

Он с ней что-то сделал? Ощущалось это именно так. Кожу у нее покалывало.

— Когда начнем?

— На следующей неделе?

Была пятница. А это означало, что оставалось меньше семи дней на то, чтобы психологически подготовиться к распитию кофе с Адамом Карлсеном. Она знала, что ей это под силу: если она смогла набрать девяносто семь процентов на текстовой части GRE3, то сможет все что угодно, — и все равно это казалось ужасной идеей.

— Отлично.

Это не сон. О боже.

— Давайте встретимся в «Старбаксе» на территории кампуса. Почти все аспиранты покупают кофе там… кто-нибудь нас заметит. — Она направилась к двери, задержавшись, чтобы бросить взгляд на Адама. — Увидимся в среду на фейковом свидании?

Он все еще стоял за столом, скрестив руки на груди. Глядя на Оливию. И казался даже не слишком недовольным всем этим безобразием. Он казался… приятным человеком.

— Увидимся, Оливия.

— Передай перец.

Оливия бы так и сделала, но Малькольму, кажется, хватало перца. Так что она прислонилась бедром к кухонному столу и сложила руки на груди.

— Малькольм.

— И соль.

— Малькольм.

— И масло.

— Малькольм…

— Подсолнечное, а не это дерьмо из виноградных косточек.

— Слушай, это не то, что ты думаешь…

— Ладно. Я сам возьму.

Справедливости ради у Малькольма были все основания злиться. И Оливия сочувствовала ему. Он был на курс старше ее и происходил из династии элитных ученых. Продукт, созданный поколениями биологов, геологов, ботаников, физиков и бог знает кого еще, скрещивающих свои ДНК и штампующих маленьких научных роботов. Его отец был ректором какого-то государственного университета на Восточном побережье. Лекция его матери на TED о клетках Пуркинье набрала несколько миллионов просмотров на «Ютьюбе». Хотел ли Малькольм учиться в аспирантуре, привлекала ли его академическая карьера? Наверное, нет. Был ли у него выбор, учитывая давление, которое с пеленок оказывала на него семья? Тоже нет.

Не стоит и говорить о том, что Малькольм был несчастен. Его план состоял в том, чтобы получить степень, найти хорошую, непыльную работу по профессии с нормированным графиком и зарабатывать много денег — что технически квалифицировалось как «быть ученым» и против чего, в свою очередь, не могли возразить его родители. По крайней мере, не слишком активно. Одновременно ему хотелось получить как можно менее травмирующий опыт учебы в аспирантуре. Из всех аспирантов на факультете Малькольму лучше всего удавалась личная жизнь. Он делал то, что было невообразимо для большинства аспирантов, например готовил настоящую еду! Устраивал походы. Медитировал! Играл в театральных постановках! Крутил романы так, будто это олимпийский вид спорта! «Это и есть олимпийский вид спорта, Оливия. И я тренируюсь, чтобы взять золото».

Вот почему, когда Адам заставил Малькольма выбросить тонну данных и переделать половину исследования, тот очень, очень, очень сильно страдал несколько месяцев. Кажется, именно тогда Малькольм начал призывать чуму на дом Карлсена — в то время он репетировал роль в «Ромео и Джульетте».

— Малькольм, можем мы, пожалуйста, поговорить?

— Мы разговариваем.

— Нет, ты готовишь, а я стою и пытаюсь заставить тебя признать, что ты злишься, потому что Адам…

Малькольм поднял голову от своей запеканки, погрозив в сторону Оливии пальцем.

— Не произноси.

— Не произносить чего?

— Ты знаешь.

— Адам Карл?..

— Не произноси его имени.

Она всплеснула руками.

— Ты совсем с ума сошел? Это фальшь, Малькольм.

Он продолжал резать спаржу.

— Передай соль.

— Ты вообще слушаешь? Это не по-настоящему.

— И перец, и…

— Это фейковые отношения. Мы не встречаемся. Мы притворяемся, чтобы люди думали, будто мы встречаемся.

Нож Малькольма замер в воздухе.

— Что?

— Да, вот так.

— Это… друзья с привилегиями? Потому что…

— Нет. Наоборот. Нет привилегий. Никаких. Никакого секса. И дружбы тоже никакой.

Он уставился на нее, прищурившись.

— Для ясности, оральный и анальный тоже считаются сексом…

— Малькольм.

Он сделал еще один шаг к ней, схватив полотенце, чтобы вытереть руки, ноздри его раздувались.

— Боюсь спрашивать.

— Я знаю, это звучит дико. Он помогает мне, притворяясь, будто мы вместе, потому что я соврала Ань, и мне надо было, чтобы она спокойно встречалась с Джереми. Это все фейк. Мы с Адамом разговаривали ровно… — тут она решила опустить все, что касалось Того Дня, — три раза, и я о нем ничего не знаю. Только то, что он готов помочь мне уладить эту ситуацию, и я ухватилась за возможность.

Малькольм скорчил гримасу, которую обычно приберегал для тех, кто носит сандалии с белыми носками. Оливия вынуждена была признать, что он может выглядеть угрожающе.

— Это… вау. — На лбу у него пульсировала жилка. — Ол, это потрясающая глупость.

— Может быть. — Да. Да, это было глупо. — Но что есть, то есть. И ты должен поддержать меня в моем идиотизме, потому что вы с Ань мои лучшие друзья.

— Я думал, Карлсен теперь твой лучший друг.

— Да ладно тебе, Малькольм. Он засранец. Хотя со мной он повел себя довольно мило, и…

— Я даже не… — Он поморщился. — Я даже не стану это комментировать.

— Ладно. Не комментируй. От тебя этого не требуется. Но можешь хотя бы не ненавидеть меня? Пожалуйста? Я знаю, он — ночной кошмар половины аспирантов, включая тебя. Но он меня выручает. Ты и Ань — единственные, кому бы я хотела рассказать правду. Но я не могу рассказать Ань…

— По очевидным причинам.

— …по очевидным причинам, — закончила она одновременно с ним и улыбнулась. Малькольм лишь неодобрительно покачал головой, но его лицо смягчилось.

— Ол. Ты удивительная. И добрая, слишком добрая. Тебе стоит найти кого-нибудь получше Карлсена. Кого-то, с кем ты будешь встречаться по-настоящему.

— Да, точно. — Она закатила глаза. — С Джереми все прошло просто прекрасно. Кстати, я согласилась на свидание с ним потому, что следовала твоему совету! «Дай мальчику шанс», «что может пойти не так?».

Малькольм бросил на Оливию сердитый взгляд, и она рассмеялась.

— Слушай. Я, очевидно, не гожусь для настоящих отношений. Может, с липовыми повезет. Может, я нашла свою нишу.

Он вздохнул.

— Это обязательно должен быть Карлсен? Есть преподаватели получше, можно было бы с ними встречаться понарошку.

— Например?

— Я не знаю. Доктор Маккой?

— А разве ее жена не родила только что тройню?

— Ах да. А Холден Родригес? Он красавчик. И улыбка красивая. Я точно знаю, он постоянно мне улыбается.

Оливия расхохоталась.

— Я никогда не стала бы крутить фейковый роман с доктором Родригесом, зная, что ты по нему сохнешь уже два года.

— Сохну, это правда. Я рассказывал тебе, какой серьезный флирт у нас произошел на студенческой научной ярмарке? Я практически уверен, что он несколько раз подмигнул мне с другого конца зала. Некоторые считают, что ему просто что-то попало в глаз, но…

— Я. Я считаю, что ему просто что-то попало в глаз. И ты рассказываешь мне об этом через день.

— Точно. — Он вздохнул. — Знаешь, Ол, я бы с удовольствием стал твоим фейковым парнем, лишь бы оградить тебя от проклятого Карлсена. Я бы держался с тобой за руки, и давал тебе свою куртку, когда холодно, и очень публично дарил бы тебе шоколадные розы и плюшевых мишек на День святого Валентина.

Как приятно поговорить с кем-то, кто смотрел хотя бы один ромком. Или хотя бы десять.

— Я знаю. Но ты каждую неделю приводишь к себе кого-нибудь нового, тебе это нравится, и мне нравится, что тебе это нравится. Я не хочу тебя стеснять.

— Справедливо. — Малькольм выглядел довольным: то ли гордился своими подвигами, то ли был рад, что Оливия так хорошо его знает. Она не смогла определить.

— Можешь тогда не ненавидеть меня, пожалуйста?

Он бросил кухонное полотенце на стол и шагнул ближе.

— Ол, я никогда не смог бы тебя ненавидеть. Ты всегда будешь моей Оливкой.

Он притянул ее к груди, крепко обняв. В начале, когда они только познакомились, Оливия часто смущалась от того, как он любил физическую близость, наверное, потому, что много лет ее никто не обнимал. А теперь в объятиях Малькольма она чувствовала себя как дома. Она положила голову ему на плечо и улыбнулась в хлопковую футболку.

— Спасибо.

Малькольм сжал ее крепче.

— И обещаю, если я когда-нибудь приведу Адама домой, я повешу на дверь табличку «не беспокоить»… Ай!

— Злобное создание.

— Я пошутила! Погоди, не уходи, мне нужно сказать тебе еще кое-что.

Нахмурившись, он остановился у двери.

— Я на сегодня исчерпал свой лимит терпения на разговоры о Карлсене и еще один не выдержу, так что…

— Мне написал Том Бентон, исследователь рака из Гарварда! Еще ничего не решено, но, может, он позовет меня в свою лабораторию на следующий год.

— О боже! — Малькольм вернулся в кухню, радостно улыбаясь. — Ол, это потрясающе! Я думал, никто из тех, кому ты писала, тебе не ответил.

— Очень долго никто не отвечал. Но сейчас ответил Бентон, а ты знаешь, какой он знаменитый и известный. У него ресурсов, наверное, больше, чем я смею мечтать. Будет…

— Офигенно. Это будет офигенно. Ол, я так тобой горжусь. — Малькольм взял ее ладони в свои. В его улыбке появилась нежность. — И твоя мама гордилась бы тобой.

Оливия отвела взгляд и сморгнула. Она не хотела плакать, только не сегодня.

— Ничего еще не решено. Мне придется убедить его. Тут нужны навыки самопиара, питчинга и вот этого всего. Ты знаешь, это не мой конек. Может, еще и не получится.

— Получится.

Верно. Да. Она должна надеяться на лучшее. Она кивнула, попытавшись улыбнуться.

— Но даже если не получится, она бы тобой все равно гордилась.

Оливия снова кивнула. Когда единственная слеза все же сумела скатиться по ее щеке, она решила дать ей шанс.

Сорок пять минут спустя они с Малькольмом сидели на своем крошечном диване бок о бок и ели под «Американского ниндзю» сильно недосоленную овощную запеканку.

Глава 4

Гипотеза: у нас с Адамом Карлсеном нет абсолютно ничего общего, и пить с ним кофе будет вдвое болезненнее, чем удалять зубной нерв. Без анестезии.

Оливия опоздала на первое фейковое свидание в среду и пришла в самом отвратительном настроении. Все утро она проклинала дешевые поддельные реагенты за то, что они не растворяются, а затем не осаживаются и не разрушаются ультразвуком, и их не хватает на то, чтобы провести весь анализ.

Она помедлила перед кофейней и сделала глубокий вдох. Ей нужна была лаборатория получше, если она хотела заниматься настоящей наукой. Оборудование получше. Реагенты получше. Бактериальные культуры получше. Все получше. На следующей неделе, когда приедет Том Бентон, она должна показать высший класс. Ей требовалось подготовить речь и закончить эксперимент, а не тратить время на кофе, который она особенно не хотела пить, с человеком, с которым определенно не хотела общаться.

Фу.

Когда она вошла, Адам был уже на месте в черной рубашке от «Хенли», которая выглядела так, словно была задумана, скроена и пошита с учетом его телосложения. Оливия на мгновение смутилась — не из-за того, что рубашка хорошо сидела, а потому, что она сразу обратила внимание на то, как он одет. Это было на нее не похоже. В течение двух лет Оливия регулярно видела Адама на биофаке, а уж за последние пару недель они общались непомерное количество раз. Они даже целовались — если считать произошедшее в Тот День настоящим поцелуем. Осознание, которое пришло к ней, когда они встали в очередь за кофе, вызвало у нее головокружение и легкую тревогу.

Адам Карлсен был красив.

Адам Карлен, с его крупным носом и волнистыми волосами, с полными губами и угловатым лицом — что не должно было смотреться гармонично, но почему-то смотрелось — был очень, очень, очень красив. Оливия понятия не имела, почему не замечала этого раньше или почему простая черная рубашка вдруг сделала это очевидным.

Она заставила себя смотреть вперед, на меню, а не на грудь Адама. В кофейне находились в общей сложности три аспиранта-биолога, один постдок с фармакологии и один лаборант, и все они на них смотрели. Идеально.

— Итак. Как дела? — спросила она, потому что так было принято.

— Хорошо. А у вас?

— Хорошо.

Оливии пришло в голову, что, возможно, она не продумала все как следует. Конечно, цель была в том, чтобы их видели вместе, но, если они просто будут стоять вместе в молчании, никто не поверит, что у них бурный роман. А Адам… Ну, в общем, не похоже было, чтобы он собирался завести какой-нибудь разговор.

— Итак, — Оливия пару раз перекатилась с носка на пятку. — Какой у вас любимый цвет?

Он посмотрел на нее в недоумении.

— Что?

— Ваш любимый цвет.

— Мой любимый цвет?

— Ага.

Между бровей у него появилась складка.

— Я… не знаю?

— Как это?

— Цвета все одинаковые.

— Должен быть один цвет, который нравится вам больше других.

— Кажется, нет.

— Красный?

— Я не знаю.

— Желтый? Рвотно-зеленый?

Он прищурился.

— Зачем вы спрашиваете?

Оливия пожала плечами.

— Мне кажется, я должна это знать.

— Зачем?

— Затем, что, если кто-то попытается вычислить, действительно ли мы встречаемся, это будет один из первых вопросов. В первой пятерке, я уверена.

Он молча смотрел на нее несколько секунд.

— А вам это кажется вероятным сценарием?

— Таким же вероятным, как наши фейковые отношения.

Он кивнул, словно обдумывая ее довод.

— Ладно. Черный, я полагаю.

Она фыркнула.

— Ну естественно.

— А что не так с черным? — Он нахмурился.

— Это даже не цвет. Технически это отсутствие цвета.

— Это лучше, чем рвотно-зеленый.

— Нет, не лучше.

— Конечно, лучше.

— Ладно. Это вам подходит, дитя тьмы.

— Что это вообще…

— Доброе утро. — Им жизнерадостно улыбался бариста. — Что будете пить сегодня?

Оливия улыбнулась в ответ, жестом позволяя Адаму сделать заказ первым.

— Кофе. — Он бросил на нее взгляд и чуть смущенно добавил: — Черный.

Ей пришлось опустить голову, чтобы спрятать улыбку, но, когда она снова взглянула на него, уголки его губ были приподняты вверх. Что, как она неохотно признала, ему шло. Оливия отогнала эту мысль и заказала самый жирный и сладкий напиток в меню, попросив побольше взбитых сливок. Она раздумывала, стоило ли пытаться компенсировать вред, купив яблоко, или побаловать себя и заполировать печеньем, но тут Адам достал из бумажника кредитку и протянул ее кассиру.

— О нет. Нет, нет, нет. Нет. — Оливия вытянула руку перед ним и добавила тише: — Вам нельзя за меня платить.

Он моргнул.

— Нельзя?

— У нас не такие фейковые отношения.

Он посмотрел удивленно.

— Нет?

— Не-а. — Она покачала головой. — Я никогда не стану ходить на фейковые свидания с чуваком, который думает, будто должен платить за мой кофе только потому, что он…

Он вскинул бровь.

— Сомневаюсь, что существует язык, в котором то, что вы только что заказали, называется «кофе».

— Эй…

— И это никак не связано с тем, что я «чувак», — слово прозвучало несколько вымученно, — а только с тем, что вы аспирантка. И с вашим годовым доходом.

На мгновение она задумалась, не стоит ли ей оскорбиться. Это он сейчас проявляет свой скверный характер? Или пытается ее унизить? Считает, что она нищая? Потом она вспомнила, что вообще-то она и правда нищая и что он, вероятно, получает в пять раз больше, чем она. Она пожала плечами и добавила к заказу шоколадное печенье, банан и пачку жвачки. Надо отдать ему должное, Адам не сказал ни слова и заплатил двадцать один доллар тридцать девять центов, не моргнув глазом.

Пока они ждали свои напитки, мысли Оливии начали возвращаться к проекту и к тому, сможет ли она убедить доктора Аслан купить ей в ближайшее время реагенты получше. Она рассеянно оглядела кофейню, обнаружив, что, хотя лаборант, постдок и один из аспирантов ушли, два других аспиранта, один из которых по счастливой случайности работал в лаборатории Ань, все еще сидели за столиком у двери, каждые пару минут бросая взгляды в их сторону. Отлично.

Она прислонилась бедром к стойке и подняла взгляд на Адама. Слава богу, они будут встречаться всего на десять минут в неделю, иначе у нее сведет шею на всю оставшуюся жизнь.

— Где вы родились? — спросила она.

— Это еще один вопрос для тех, кто поженился ради грин-карты?

Она хихикнула. Он улыбнулся в ответ, как будто довольный тем, что заставил ее рассмеяться. Хотя, конечно, улыбался он по какому-то другому поводу.

— Нидерланды. Гаага.

— О.

Он тоже прислонился к стойке, прямо перед ней.

— Почему «о»?

— Не знаю. — Оливия пожала плечами. — Думаю, я ждала, что это будет Нью-Йорк. Или, может быть, Канзас?

Он покачал головой.

— Моя мать была послом США в Нидерландах.

— Вау.

Странно было представлять, что у Адама есть мать. Семья. Что прежде чем стать высоким, пугающим и одиозным, он был просто ребенком. Возможно, на завтрак он ел копченую селедку, сидя на булыжной мостовой. Возможно, его мать хотела, чтобы он пошел по ее стопам и стал дипломатом, но проявилось его природное дружелюбие, и она отказалась от этой мечты. Оливия поняла, что ей остро хочется узнать больше о его детстве, и это было странно. Очень странно.

— Вот, держите. — Перед ними появились их напитки. Блондинка за стойкой, не стесняясь, пялилась на Адама, пока тот брал крышку для своего стаканчика, но Оливия сказала себе, что это не ее дело. Она также напомнила себе, что, как ни любопытно ей было узнать побольше о его матери-дипломате, о том, на скольких языках он говорит и любит ли тюльпаны, эта информация выходила далеко за рамки их договоренности.

Люди видели их вдвоем. Они вернутся в свои лаборатории и будут рассказывать невероятные истории о докторе Адаме Карлсене и случайной, ничем не примечательной аспирантке рядом с ним. Пришло время Оливии вернуться к своей науке.

Она кашлянула.

— Ну вот. Было весело.

Он удивленно посмотрел на нее поверх своего стаканчика.

— Фейковое свидание по средам окончено?

— Ага. Отличная работа, команда, теперь все в душ. Свободны до следующей недели. — Оливия воткнула соломинку в свой напиток и сделала глоток, почувствовав во рту взрыв сладости. Что бы она ни заказала, это было до отвращения вкусно. Возможно, за эту минуту у нее разовьется диабет.

— Увидимся…

— А вы где родились? — спросил ее Адам прежде, чем она успела уйти.

Вот значит как, ей не отвертеться. Видимо, он спрашивал об этом из вежливости, и Оливия мысленно вздохнула, с тоской подумав о своем лабораторном столе.

— Торонто.

— Точно. Вы ведь из Канады, — сказал он так, будто уже знал это.

— Ага.

— Когда вы переехали сюда?

— Восемь лет назад. Приехала поступать в колледж.

Он кивнул, как будто упорядочивая информацию.

— Почему Штаты? В Канаде есть отличные университеты.

— Я получила полную стипендию. — Это была правда. Хоть и не вся правда.

Он поиграл своим стаканчиком.

— Вы часто ездите домой?

— Не очень, нет. — Оливия слизнула с соломинки немного взбитых сливок. И не поняла, почему Адам тут же отвел взгляд.

— Собираетесь вернуться, когда окончите учебу?

Она напряглась.

— Если получится остаться, то нет.

У нее было много болезненных воспоминаний о Канаде, и ее единственная семья, люди, с которыми она хотела быть рядом, были Ань и Малькольм, оба — граждане США. Оливия и Ань даже заключили соглашение, что, если Оливия когда-нибудь потеряет визу, Ань на ней женится. Если подумать, вся эта история с фейковыми отношениями даст Оливии отличную возможность попрактиковаться, прежде чем она выйдет на новый уровень и начнет всерьез водить за нос министерство внутренних дел.

Адам кивнул и отпил глоток кофе.

— Любимый цвет?

Оливия открыла рот, чтобы назвать свой любимый цвет, который был уж, конечно, намного лучше, чем у него, и…

— Вот блин.

Он посмотрел на нее с пониманием.

— Сложно, не так ли?

— Столько хороших цветов.

— Ага.

— Я остановлюсь на голубом. Светло-голубом. Нет, постойте.

— Да-да?

— Скажем, белый. Ладно, белый.

Он цокнул языком.

— Знаете, не могу принять такой ответ. Белый — это даже не настоящий цвет. Скорее, все цвета, сложенные вместе…

Оливия ущипнула его за мягкую часть предплечья.

— Ой, — сказал он, явно не почувствовав боли. С хитрой улыбкой он помахал на прощание, направляясь к корпусу биологии.

— Эй, Адам! — крикнула она ему вслед. Он остановился и оглянулся. — Спасибо, что накормили меня на три дня вперед.

Он помедлил, а затем кивнул. Что-то странное творилось с его губами: он определенно улыбался ей. Немного неохотно, но все же.

— На здоровье, Оливия.

Сегодня, 14:40

От: [email protected]

Кому: [email protected]

Тема: Ответ: Проект скрининга рака поджелудочной железы

Оливия,

я прилетаю во вторник днем. Встретимся в среду около трех в лаборатории Айсегуль Аслан? Мой коллега подскажет мне, где это.

ТБ

Отправлено с iPhone

Оливия опоздала и на второе фейковое свидание, но по другим причинам, и все они имели отношение к Тому Бентону.

Во-первых, она проспала, потому что всю предыдущую ночь репетировала, как будет презентовать свой проект. Она повторила свою речь столько раз, что Малькольм принялся заканчивать предложения за нее, а затем, примерно в час ночи, швырнул в нее нектарином, умоляя пойти практиковаться в собственной комнате. Что она и делала до трех ночи.

Затем утром она поняла, что ее обычный лабораторный наряд: легинсы, линялая футболка с пятикилометрового марафона, а еще очень, очень небрежный пучок на голове, скорее всего, не презентуют ее доктору Бентону как ценного будущего сотрудника. Поэтому Оливия довольно много времени потратила на то, чтобы выглядеть более или менее прилично. Встречают по одежке, и все такое.

Наконец, ей пришло в голову, что она понятия не имеет, как выглядит доктор Бентон. А ведь, возможно, сейчас это был самый важный человек в ее жизни — и да, она понимала, как печально это звучит, но решила не зацикливаться на этом. Она нашла его фото в интернете и обнаружила, что ему где-то под сорок, он блондин с голубыми глазами и у него очень ровные, очень белые зубы. Заходя в «Старбакс», она шептала его портрету на сайте Гарварда: «Прошу, возьми меня поработать в свою лабораторию». Потом увидела Адама.

Это был удивительно пасмурный день для конца августа — казалось, будто на дворе уже поздняя осень. Оливия взглянула на Карлсена и сразу поняла, что он в отвратительном настроении. Она вспомнила слухи о том, что он мог швырнуть чашку Петри об стену из-за неудавшегося эксперимента, сломанного микроскопа или какой-нибудь еще незначительной неприятности. Оливии захотелось нырнуть под стол.

«Все в порядке, — сказала она себе. — Оно того стоит». Ситуация с Ань наладилась. Даже более того. Они с Джереми официально встречались, и в прошлые выходные Ань пришла на вечер пива и зефирок в легинсах и слишком широком для нее свитере с символикой Массачусетского технологического университета, который она явно позаимствовала у своего нового бойфренда. Обедая с ними двумя на днях, Оливия даже не чувствовала особой неловкости. Плюс аспиранты первого, второго и даже третьего года слишком боялись «девушку» Адама Карлсена, чтобы красть ее пипетки, а это значило, что ей больше не приходилось прятать их в рюкзак и забирать на выходные домой. К тому же на свиданиях ее кормили первоклассной едой. Она сможет справиться с Адамом Карлсеном… да, даже с Адамом Карлсеном в мрачном настроении. По крайней мере, десять минут в неделю.

— Привет. — Она улыбнулась. Он ответил взглядом, полным уныния и экзистенциальной боли. Оливия сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. — Как дела?

— Хорошо. — Его тон был резким, выражение лица — более напряженным, чем обычно. На нем была красная клетчатая рубашка и джинсы, и он больше походил на лесоруба, чем на ученого, который хочет постичь тайны вычислительной биологии. Оливия снова невольно обратила внимание на мускулы под рубашкой и снова задалась вопросом, не шьет ли он себе одежду на заказ. Его волосы все еще были немного длинноваты, но короче, чем на прошлой неделе. Какой-то сюр: ее с Адамом Карлсеном отношения достигли той точки, когда она замечает и его настроение, и его стрижку.

— Ну что, выпьем кофе? — прощебетала она.

Он рассеянно кивнул, едва взглянув на нее. За столом в задней части кафе на них смотрел аспирант пятого года, притворяющийся, будто чистит экран своего ноута.

— Извините, что опоздала. Я просто…

— Все хорошо.

— Хорошая была неделя?

— Хорошая.

Ладно.

— Занимались чем-нибудь интересным на выходных?

— Работал.

Они встали в очередь, и только это помогло Оливии сдержать вздох.

— Хорошая погода, да? Не слишком жарко.

Он промычал что-то в ответ.

Это уже было слишком. Есть предел тому, на что Оливия готова пойти ради этого фейкового романа… или даже ради бесплатного манго-фраппучино. Она вздохнула.

— Это из-за стрижки?

Вопрос привлек его внимание. Адам посмотрел на нее сверху вниз, между бровей у него залегла глубокая вертикальная складка.

— Что?

— Настроение. Это из-за стрижки?

— Какое настроение?

Оливия обвела его широким жестом.

— Это. Вы в плохом настроении.

— Я не в плохом настроении.

Она фыркнула. Хотя это было не совсем точное слово. Звук вышел слишком громким и ехидным, больше похожим на смешок. Фыршок.

— Что? — Он нахмурился, не оценив ее фыршок.

— Да ладно.

— Что?

— Вы источаете уныние.

— Нет. — В его голосе звучало возмущение, и это показалось ей странно трогательным.

— Еще как. Я поняла это, как только увидела ваше выражение лица.

— Нет.

— Да. Поняла. Но все в порядке, пребывать не в духе не возбраняется.

Подошла их очередь, так что они сделали шаг вперед и улыбнулись кассиру.

— Доброе утро. Я буду тыквенный латте. И вон тот дэниш с кремом. Да, вот этот, спасибо. А он, — Оливия указала на Адама большим пальцем, — будет ромашковый чай. Без сахара, — радостно добавила она. И тут же сделала несколько шагов в сторону, надеясь остаться невредимой, если Адам решит швырнуть в нее чашкой Петри. Она удивилась, когда он спокойно протянул парню за прилавком кредитную карту. На самом деле он был не так плох, как о нем рассказывали.

— Ненавижу чай, — сказал он. — И ромашку.

Оливия просияла в ответ.

— Прискорбно.

— Очень смешно.

Он пристально смотрел прямо перед собой, но она была почти уверена, что он вот-вот улыбнется. О нем много чего можно было сказать, но нельзя было обвинить в отсутствии чувства юмора.

— Итак… дело не в стрижке?

— М-м? А, нет. Длина была странная. Волосы лезли в глаза во время пробежек.

Вот как. Значит, он бегает. Как Оливия.

— Ладно. Круто. Потому что выглядит неплохо.

Выглядит хорошо. То есть даже очень хорошо. Ты, наверное, один из самых красивых мужчин, с которыми я разговаривала за эту неделю, но теперь ты выглядишь еще лучше. Не то чтобы меня это заботило. Вовсе нет. Я редко обращаю внимание на парней, и я не знаю, почему обращаю внимание на тебя, или на твои волосы, или на твою одежду, или на то, какой ты высокий и большой. Я правда не понимаю. Мне все равно. Обычно. Блин.

— Я… — На секунду показалось, что она застала Адама врасплох, его губы беззвучно шевелились, пока он искал подходящий ответ. Затем ни с того ни с сего сказал: — Сегодня утром я говорил с завкафедрой. Он все еще отказывается размораживать мое финансирование.

— О. — Оливия склонила голову набок. — Я думала, решение примут только в конце сентября.

— Так и есть. Это была неофициальная встреча, но разговор зашел об этом. Он сказал, что все еще оценивает ситуацию.

— Понятно. — Она ждала продолжения. Когда стало ясно, что продолжения не будет, она спросила: — Оценивает… каким образом?

— Непонятно. — Он стиснул зубы.

— Сочувствую. — Она правда ему сочувствовала. По-настоящему. Она как никто другой понимала, что значит прервать исследование из-за нехватки ресурсов. — То есть вы не сможете продолжать работу?

— У меня есть другие гранты.

— Значит, проблема в том, чтобы начать новые исследования?

— Нет. Пришлось перераспределить яйца в корзинах, но с новыми исследованиями проблем не будет.

Что, блин?

— Понятно. — Она кашлянула. — Итак, позвольте резюмировать. Похоже, Стэнфорд заморозил ваши фонды на основании каких-то слухов, и это, я согласна, дерьмовое поведение. Но все-таки пока вы можете позволить себе делать то, что запланировали, так что это не конец света?

Адам бросил на нее оскорбленный взгляд, став внезапно еще более сердитым.

О боже.

— Не поймите меня неправильно, я понимаю, что это вопрос принципа, я бы тоже злилась. Но сколько у вас там еще грантов? Нет, не говорите. Не уверена, что хочу это знать.

Может, у него их было пятнадцать. А также пожизненное место в университете и десятки публикаций, и все эти заслуги, перечисленные на его странице. Не говоря уже об одном патенте, про который она прочитала в его резюме. А Оливия мучилась с дешевыми поддельными реагентами и старыми пипетками, которые у нее регулярно воровали. Она старалась не зацикливаться на том, насколько дальше нее Адам продвинулся в своей карьере, но забыть, как хорош он в своем деле, не представлялось возможным. Так хорош, что это начинало бесить.

— Я хочу сказать, что эта проблема преодолима. И мы активно работаем над этим. Это наше общее дело, мы демонстрируем всем, что вы остаетесь тут навсегда ради своей потрясающей девушки.

Оливия указала на себя размашистым жестом, и его взгляд скользнул по ее руке. Очевидно, он не был поклонником рационализации и работы с собственными эмоциями.

— Или вы можете продолжать злиться, и мы пойдем в вашу лабораторию, покидаемся пробирками с токсичными реагентами, пока боль от ожогов третьей степени не заставит вас забыть о плохом настроении. Весело, а?

Он отвернулся, закатив глаза, но по линии его щеки она поняла, что он развеселился. Скорее всего, против собственной воли.

— Много вы понимаете.

— Может быть, немного, но это не я фыркнула в ответ на вопрос «Как прошла неделя?».

— Я не фыркал. И вы заказали мне ромашковый чай.

Она улыбнулась.

— Всегда пожалуйста.

Они помолчали несколько секунд, пока она жевала кусок своего дэниша. Проглотив, она сказала:

— Сочувствую, что все так сложилось с вашим финансированием.

Он покачал головой.

— А вы извините за мое настроение.

Ух ты.

— Все в порядке. Вы знамениты своим настроением.

— Правда?

— Ага. Это типа ваша фишка.

— Неужели?

— Угу.

Губы у него дрогнули.

— Может, я хотел вас от этого избавить.

Оливия улыбнулась, потому что это было мило. В принципе, Адам был не очень милый, но к ней относился с добротой… можно сказать, всегда. Он почти улыбался в ответ, глядя на нее сверху вниз взглядом, значение которого она не вполне понимала, но который наводил ее на странные мысли. Бариста поставил их напитки на стойку, и внезапно он посмотрел так, будто его вот-вот стошнит.

— Адам? Вы в порядке?

Он уставился на ее стакан и сделал шаг назад.

— Этот запах.

Оливия глубоко вдохнула. Блаженство.

— Не любите тыквенный латте?

Он сморщил нос, отодвигаясь еще дальше.

— Отвратительно.

— Как его можно не любить? Лучшее, что было придумано в этой стране за последние сто лет.

— Пожалуйста, отойдите. Воняет.

— Эй. Если мне придется выбирать между вами и тыквенным латте, нам, возможно, стоит пересмотреть наше соглашение.

Он смотрел на ее стаканчик так, будто там хранились радиоактивные отходы.

— Может, стоит.

Когда они выходили из кофейни, он придержал для нее дверь, стараясь держаться подальше от тыквенного латте. Снаружи начинал моросить дождь. Студенты поспешно собирали со столов внутреннего дворика свои ноутбуки и блокноты, чтобы отправиться на занятия или переместиться в библиотеку. Оливия любила дождь, сколько себя помнила. Она глубоко вдохнула и наполнила легкие запахом сырой земли, остановившись с Адамом под навесом. Он сделал глоток своего ромашкового чая, и это заставило ее улыбнуться.

— Эй, — сказала она. — У меня есть идея. Вы собираетесь на осенний пикник биофака?

Он кивнул.

— Придется. Я член комитета по общественной жизни и нетворкингу.

Она расхохоталась.

— Не может быть.

— Ага.

— Сами вызвались?

— Это часть моих обязанностей. Я вынужден был вступить.

— А. Веселитесь там, наверное. — Она сочувственно поморщилась, едва не расхохотавшись опять над выражением отвращения на его лице. — Ну, я тоже иду. Доктор Аслан велела всем быть, говорит, это способствует сближению с коллегами по лаборатории. А вы заставляете своих аспирантов туда идти?

— Нет. У меня есть другие, более продуктивные способы сделать их несчастными.

Оливия хихикнула. У него было чувство юмора, странное и мрачноватое, но было.

— Не сомневаюсь. Так вот, у меня такая идея: на пикнике мы должны тусить вместе. На глазах у завкафедрой… раз уж он «оценивает». Я буду строить вам глазки, он увидит, что мы практически в шаге от свадьбы. Затем сделает быстрый телефонный звонок, подъедет грузовик и выгрузит ваше финансирование наличкой прямо перед…

— Привет, дружище!

К Адаму подошел светловолосый мужчина. Оливия замолчала, когда Адам повернулся, улыбнулся ему и обменялся рукопожатием — очень дружеским рукопожатием. Она моргнула, думая, не мерещится ли ей это, и отпила глоток своего латте.

— Я думал, ты сперва отоспишься, — сказал Адам.

— Разница во времени сбила мне режим. Я подумал, что с тем же успехом могу пойти на кампус и приступить к работе. Заодно поем. У тебя дома нет еды, чувак.

— На кухне есть яблоки.

— Вот и я говорю. Нет еды.

Оливия сделала шаг назад, собираясь распрощаться и уйти, когда блондин обратил внимание на нее. Он казался странно знакомым, хотя она была уверена, что никогда не встречалась с ним раньше.

— А это кто? — спросил он с любопытством. Глаза у него были светло-голубые, почти прозрачные.

— Это Оливия, — ответил Адам. После ее имени повисла пауза. Здесь он, видимо, должен был уточнить, кто такая Оливия. Он не сделал этого, и она не могла упрекнуть его в том, что он не хотел вешать на уши кому-то, кто, очевидно, был его добрым другом, лапшу об их фейковом романе. Она просто продолжала улыбаться и позволила Адаму закончить. — Оливия, это мой коллега…

— Чувак. — Блондин притворился оскорбленным. — Представь уж как друга.

Адам закатил глаза с явным удовольствием.

— Оливия, это мой друг и коллега — доктор Том Бентон.

Глава 5

Гипотеза: чем сильнее мне нужно, чтобы мой мозг работал на максимальной мощности, тем выше вероятность, что он зависнет.

— Минутку. — Доктор Бентон склонил голову. Он все еще улыбался, но его взгляд стал чуть пристальнее, его внимание к Оливии — не столь поверхностным. — Вы случайно не…

Оливия застыла.

Она никогда не мыслила спокойно или последовательно… на самом деле, ее разум больше походил на беспорядочную свалку мыслей. И все же, стоя там, перед Томом Бентоном, она почувствовала нехарактерную тишину, воцарившуюся в голове, и несколько умозаключений аккуратно встали на свои места. Во-первых, ей до смешного не везет. Человек, от которого зависело завершение ее драгоценного исследовательского проекта, был знаком… нет, дружил с тем, от которого зависело романтическое счастье ее драгоценной Ань. Вероятность этого была смехотворно низкой. И тем не менее. С другой стороны, так называемая везучесть Оливии не была ей в новинку, поэтому она перешла к следующему умозаключению. Ей нужно признаться Тому Бентону в том, кто она такая. Они должны были встретиться в три часа дня, и, если она притворится сейчас, будто не узнала его, это похоронит план проникнуть в его лабораторию. В конце концов, у всех ученых раздутое эго.

Третье умозаключение: если она сформулирует все верно, возможно, ей удастся избавить доктора Бентона от дикой истории с фейковым романом. Адам никак про это не упомянул, что, вероятно, означало, что он и не планировал этого делать. Оливии просто нужно следовать его примеру.

Да. Отличный план. У нее все получится.

Оливия улыбнулась, вцепившись в свой тыквенный латте, и ответила:

— Да, я — Оливия Смит, та…

— …возлюбленная, о которой я столько слышал?

Дерьмо. Дерьмо, дерьмо, дерьмо. Она сглотнула.

— Эм, на самом деле я…

— Слышал от кого? — неодобрительно спросил Адам.

Доктор Бентон пожал плечами.

— Ото всех.

— Ото всех, — повторил Адам. Теперь он хмурился. — В Бостоне?

— Ага.

— Почему люди в Гарварде обсуждают мою девушку?

— Потому что ты — это ты.

— Потому что я — это я? — Адам выглядел озадаченным.

— Пролилось немало слез. Некоторые рвали волосы на голове. Несколько сердец было разбито. Не беспокойся, они переживут.

Адам скорчил гримасу, а доктор Бентон вернулся к Оливии. Он улыбнулся ей, протягивая руку.

— Очень приятно познакомиться. Я считал все эти разговоры про девушку слухами, но теперь рад, что вы существуете. Прошу прощения, не запомнил имени… У меня ужасная память на имена.

— Я Оливия. — Она пожала его руку. У него было приятное рукопожатие, не слишком жесткое и не слишком мягкое.

— На каком факультете преподаете, Оливия?

Блин.

— На самом деле, нет. То есть я не преподаю.

— О, прошу прощения. Я не имел в виду, что это само собой разумеется. — Он улыбнулся скромной, извиняющейся улыбкой. В нем было какое-то мягкое очарование. Он был слишком молод для преподавателя, хотя и не так молод, как Адам. И он был высок, хотя и не так высок, как Адам. И он был красив, хотя… м-да. Не так красив, как Адам.

— А чем вы тогда занимаетесь? Научный сотрудник?

— Эм, на самом деле…

— Она учится, — сказал Адам.

Глаза доктора Бентона расширились.

— В аспирантуре, — пояснил Адам. В его тоне была нотка предостережения, как будто он очень хотел, чтобы доктор Бентон оставил эту тему.

Доктор Бентон, естественно, этого не сделал.

— Твоя аспирантка?

Адам нахмурился.

— Нет, конечно, она не моя…

Это была идеальная возможность.

— На самом деле, доктор Бентон, я работаю с доктором Аслан. — Может быть, эту встречу еще можно было спасти. — Вы, наверное, не помните моего имени, но мы переписывались. Мы должны были встретиться сегодня. Я та самая аспирантка, которая занимается биомаркерами рака поджелудочной железы. Та, которая просила у вас согласия поработать год в вашей лаборатории.

Глаза доктора Бентона распахнулись еще сильнее, и он пробормотал что-то вроде «Какого черта?». Затем его губы растянулись в широкой улыбке.

— Адам, ты абсолютный осел. Ты почему мне не сказал?

— Я не знал, — пробормотал Адам. Он не отрывал глаз от Оливии.

— Как ты мог не знать, что твоя девушка…

— Я не сказала Адаму, потому что не знала, что вы друзья, — перебила Оливия. А потом подумала, что это звучит не слишком правдоподобно. Если бы Оливия действительно была девушкой Адама, он бы рассказал ей о своих друзьях. Раз уж, как это ни удивительно, у него есть хоть один друг. — В смысле, я, эм… никогда не умела сопоставлять факты и не догадалась, что вы — тот самый Том, о котором он постоянно рассказывает. — Так лучше. Вроде бы. — Простите, доктор Бентон. Я не хотела…

— Том, — сказал он, все так же улыбаясь. Степень его шока, казалось, снизилась до приятного удивления. — Пожалуйста, зовите меня Том. — Несколько секунд его взгляд метался между Адамом и Оливией. Затем он спросил: — Слушайте, вы свободны? — Он указал на кофейню. — Давайте зайдем внутрь и поболтаем о проекте прямо сейчас? Нет смысла откладывать все до трех часов.

Чтобы потянуть время, она сделала глоток латте. Была ли она свободна? Технически да. Она бы с удовольствием добежала до границы кампуса и кричала бы там во вселенскую пустоту, пока не придет конец современной цивилизации, но это было не самым срочным делом. И она хотела быть как можно любезнее с доктором Бентоном… Томом. Нищие не выбирают, и все такое.

— Я свободна.

— Отлично. Ты, Адам?

Оливия застыла. Так же, как и Адам, где-то на секунду, прежде чем ответить:

— Не думаю, что мне стоит присутствовать, если ты собираешься проводить собеседование…

— Да нет, это не собеседование. Просто неформальный разговор, чтобы выяснить, совпадают ли наши научные интересы. Ты ведь захочешь знать, вдруг твоя девушка соберется на год в Бостон, а? Ну, пошли. — Он махнул им, чтобы они шли следом, и вошел в «Старбакс».

Оливия и Адам обменялись молчаливыми взглядами, которые тем не менее говорили о многом, а именно:

Что, черт возьми, мы делаем?

Откуда мне, черт возьми, знать?

Это будет неловко.

Нет, это будет просто ужасно.

Адам вздохнул и направился внутрь с обреченным видом. Оливия последовала за ним, проклиная глупость, которую сотворила.

— Аслан уходит на пенсию, да? — спросил Том, после того как они нашли отдельный столик в задней части зала.

У Оливии не было выбора, кроме как сесть напротив него… слева от Адама. Как, по ее предположению, и полагалось хорошей «девушке». Ее «парень» тем временем угрюмо потягивал свой ромашковый чай. «Его надо бы сфотографировать, — подумала она, — получился бы отличный вирусный мем».

— В ближайшие несколько лет, — подтвердила Оливия.

Она любила своего научного руководителя, которая всегда оказывала поддержку и помогала ей. С самого начала она предоставила Оливии свободу развивать собственную исследовательскую программу, что было практически немыслимо для аспирантки. Либеральный научрук — это было здорово, когда дело касалось интересов Оливии, но…

— Если Аслан скоро уходит на пенсию, значит, она больше не подает заявки на гранты… это можно понять: она уйдет раньше, чем увидит результаты проектов… а это значит, что ваша лаборатория сейчас в деньгах не купается. — Том идеально все обобщил. — Ладно, расскажите мне о своем проекте. Что в нем крутого?

— Я… — начала Оливия. Она пыталась собраться с мыслями. — Ну, это… — Еще одна пауза. На этот раз дольше и до боли неловкая. — Эм…

Вот именно в этом и заключалась ее проблема. Оливия знала, что она — отличный ученый, что у нее была и самодисциплина, и критическое мышление, чтобы хорошо работать в лаборатории. К сожалению, успех в академических кругах также требовал умения продвигать свою работу, продавать ее незнакомым людям, представлять ее публично, и… это ей не нравилось и не было ее сильной стороной. Каждый раз она начинала паниковать, как будто ее судят и рассматривают, как препарат, под микроскопом, и ее способность порождать синтаксически связные предложения неизменно выходила из-под контроля.

Прямо как сейчас. Оливия почувствовала, как вспыхнули щеки и онемел язык, и…

— Что это за вопрос такой? — вмешался Адам.

Когда она взглянула на него, он, нахмурившись, смотрел на Тома, который просто пожал плечами.

— Что «крутого» в вашем проекте? — повторил Адам.

— Ну да. Крутого. Ты понимаешь, о чем я.

— Не думаю, и, вероятно, Оливия тоже не понимает.

Том фыркнул.

— Хорошо, что бы ты спросил?

Адам повернулся к Оливии. Его колено касалось ее бедра, и прикосновение сквозь джинсы показалось теплым и странно успокаивающим.

— На какие проблемы нацелен твой проект? Почему ты считаешь, что это важно? Какие пробелы в исследованиях он заполняет? Какие методы ты используешь? Какие трудности предвидишь?

Том хмыкнул.

— Ну да, конечно. Будем считать, что все эти длинные скучные вопросы заданы, Оливия.

Она бросила взгляд на Адама и увидела, что он смотрит на нее со спокойным, ободряющим выражением лица. То, как он сформулировал вопросы, помогло ей упорядочить мысли и понять, что у нее есть ответ на каждый из них, и это почти растопило ее панику. Явно не преднамеренно, но Адам оказал ей большую услугу.

Оливии вспомнился тот парень в туалете три года назад. «Я понятия не имею, потянете вы или нет, — сказал он ей. — Важно только, достаточно ли веские у вас причины для того, чтобы стремиться в академические круги». Он сказал, что причина у Оливии самая лучшая, и поэтому она сможет это сделать. Она должна была это сделать.

— Ладно, — снова начала она после глубокого вдоха, вспоминая все, что репетировала ночью с Малькольмом. — Дело вот в чем. Рак поджелудочной железы очень агрессивен и смертельно опасен. У него плохой прогноз, и только один из четырех больных остается в живых через год после постановки диагноза. — Как ей показалось, ее голос зазвучал менее хрипло и более уверенно. Хорошо. — Проблема в том, что его трудно обнаружить, мы можем диагностировать его, лишь когда становится уже слишком поздно. К этому моменту рак распространяется так широко, что большая часть методов лечения становится бесполезной. Но если бы диагностику можно было проводить на более ранних этапах…

— Люди могли бы получать лечение раньше и иметь более высокие шансы на выживание, — перебил Том, кивнув с некоторой долей нетерпения. — Да, я прекрасно это знаю. Но у нас уже есть способы диагностики. Например, метод диагностической визуализации.

Оливия не удивилась, что Том заговорил об этом: его лаборатория специализировалась на визуализации.

— Да, но это дорого, долго и зачастую бесполезно из-за расположения поджелудочной. Но… — Она сделала еще один глубокий вдох. — Я думаю, что нашла набор биомаркеров. Здесь не требуется биопсия тканей, это маркеры крови. Неинвазивные, их просто получить. Это дешево. У мышей они позволяют обнаружить рак поджелудочной уже на первой стадии.

Она помедлила. Том и Адам оба смотрели на нее. Том был явно заинтересован, а Адам выглядел… Немного странно, если честно. Может быть, она его впечатлила? Не, вряд ли.

— Ладно. Это звучит многообещающе. Каков следующий шаг?

— Собрать больше данных. Провести больше анализов на более современном оборудовании, чтобы доказать, что мой набор биомаркеров стоит клинических испытаний. Но для этого мне нужна лаборатория побольше.

— Понимаю. — Том кивнул с задумчивым выражением лица и откинулся на спинку стула. — Почему рак поджелудочной?

— Это одна из самых смертоносных болезней, и мы так мало знаем о том, как…

— Нет, — прервал ее Том. — Большинство аспирантов третьего года слишком заняты борьбой за центрифугу, чтобы придумать собственное направление исследований. Должна быть причина, по которой вы так мотивированы. У кого-то из ваших близких был рак?

Оливия проглотила ком в горле и неохотно ответила.

— Да.

— У кого?

— Том, — сказал Адам с предупреждающей ноткой в голосе. Его колено все еще упиралось ей в бедро. Оно было все такое же теплое. И все же Оливия почувствовала, как стынет кровь. Она очень, очень не хотела это произносить. Но не могла проигнорировать вопрос. Ей нужна была помощь Тома.

— У моей мамы.

Вот и все. Она это произнесла и могла дальше никогда про это не думать…

— Она умерла?

Удар сердца. Оливия помедлила, а потом молча кивнула, не поднимая глаз ни на Тома, ни на Адама. Она знала, что Том не специально… в конце концов, людям всегда было любопытно. Но эту тему Оливии не хотелось обсуждать. Она практически никогда не говорила о ней даже с Ань и Малькольмом и тщательно избегала упоминать об этом в заявках на поступление в аспирантуру, даже когда все говорили, что это даст ей преимущество.

Она просто… Она не могла… Просто она не могла.

— Сколько вам было…

— Том, — резко перебил его Адам. Он опустил свой стаканчик с большей силой, чем требовалось. — Прекрати приставать к моей девушке. — Это было не столько предупреждение, сколько угроза.

— Верно. Да. Я бесчувственный осел. — Том виновато улыбнулся. Оливия заметила, что он смотрит ей на плечо. Когда она проследила направление его взгляда, то поняла, что Адам положил руку на спинку ее стула. Он не касался ее, но было что-то… заботливое в этом жесте. Казалось, от него исходит жар, и это было вовсе не плохо. Этот жар помог растопить то неприятное чувство, которое осталось после разговора с Томом.

— С другой стороны, ваш парень такой же, — Том подмигнул ей. — Ладно, Оливия. Вот что я вам скажу. — Том наклонился вперед, опершись локтями о стол. — Я прочитал вашу статью. И фрагмент, который вы представили на конференцию. Все еще планируете участвовать?

— Если доклад примут.

— Уверен, примут. Это отличная работа. Но похоже, что ваш проект продвинулся вперед с тех пор, как вы подали заявку, и я хочу побольше узнать об этом. Если я решу, что вы можете работать в моей лаборатории в следующем году, я дам полноценное финансирование: зарплата, материалы, оборудование — все, что вам будет нужно. Но я должен знать, на каком вы этапе, чтобы убедиться, что в вас стоит вкладывать деньги.

Оливия почувствовала, как заколотилось сердце. Это звучало многообещающе. Очень многообещающе.

— Вот что я предлагаю. Я дам вам время, чтобы написать отчет обо всем, что вы сделали до сих пор: протоколы, открытия, трудности. Через две недели отправьте мне отчет, и я приму решение. Выполнимо?

Она улыбнулась, кивая с энтузиазмом.

— Да! — Она вполне могла это сделать. Нужно будет взять вступление из одной ее работы, методы из ее лабораторных протоколов, предварительные данные из заявки на тот грант, который она не выиграла. И ей придется повторить некоторые из экспериментов, просто чтобы убедиться, что отчет для Тома безупречен. Придется сделать много работы в короткое время, но ей не обязательно спать. Или ходить в туалет.

— Отлично. А пока я тут, мы еще сможем разок поболтать. Эти две недели мы с Адамом будем работать вместе над тем грантом, который только что получили. Придете завтра на мою лекцию?

Оливия понятия не имела, что у него будет лекция, и тем более не знала, где и во сколько, но ответила:

— Конечно! Жду с нетерпением! — с уверенностью человека, установившего таймер на смартфоне.

— И я остановился у Адама, так что увидимся у него дома.

О нет.

— Эм… — Она рискнула бросить взгляд на Адама, выражение его лица оставалось непроницаемым. — Конечно. Хотя обычно мы встречаемся у меня, так что…

— Понятно. Не одобряете его коллекцию чучел, да? — Том улыбнулся и встал. — Прошу меня простить. Возьму себе кофе и тут же вернусь.

Как только он ушел, Оливия мгновенно повернулась к Адаму. Теперь, когда они остались одни, у них было порядка десяти миллионов тем для обсуждения, но единственное, о чем она могла думать…

— У вас и правда есть коллекция чучел?

Он бросил на нее уничижающий взгляд и убрал руку со спинки ее стула. Внезапно ей стало холодно. Одиноко.

— Извините. Я понятия не имела, что он ваш друг и что у вас совместный грант. У вас такие разные исследования, я даже не думала о такой возможности.

— Да, вы же не верите в то, что исследователи рака могут успешно сотрудничать с разработчиками компьютерных моделей.

— Вы… — Она заметила, как подрагивают его губы, и попыталась вспомнить, когда это они перешли на такой шутливый тон. — Как вы познакомились?

— Он был постдоком в моей лаборатории, когда я был аспирантом. Мы поддерживали связь и сотрудничали все эти годы.

Итак, он, должно быть, на четыре или пять лет старше Адама.

— Вы ведь учились в Гарварде, да?

Он кивнул, а ей в голову пришла ужасная мысль.

— Что, если он решит, что обязан меня взять, потому что я — ваша фейковая девушка?

— Том не ст�

Скачать книгу

Моим женщинам в науке: Кейт, Кейти, Хатун и Мар
Per aspera ad aspera

Гипотеза (сущ.)
Предположение или предполагаемое объяснение, сделанное на основе ограниченных данных в качестве отправной точки для дальнейшего исследования.
Пример: «Основываясь на имеющейся информации и собранных до сих пор сведениях, я выдвигаю следующую гипотезу: чем дальше я буду держаться от любви, тем мне будет лучше».

Пролог

Если откровенно, Оливия не могла толком ничего решить по поводу аспирантуры.

Не потому, что ей не нравилась наука. Еще как нравилась. Наука была ее призванием. И не из-за множества очевидных факторов риска. Оливия прекрасно понимала, что долгие годы непрестижной, низкооплачиваемой работы по восемьдесят часов в неделю могут скверно сказаться на ее психическом здоровье. Что ночи, проведенные перед горелкой Бунзена в попытке добыть ничтожный кусочек знаний, возможно, не станут ключом к счастью. Что посвятить свой разум и тело научным изысканиям, лишь изредка прерываясь на то, чтобы стащить оставленный без внимания рогалик, – возможно, не самый мудрый выбор.

Парня, чье имя она так и не узнала.

Парня, с которым она познакомилась, когда наугад забрела в первую попавшуюся уборную.

Парня, который спросил:

– Просто любопытно: вы плачете в моем туалете по какой-то особой причине?

– Я… это женский туалет? – спросила она, запинаясь.

Пауза. Молчание. Затем:

– Не-а. – Голос у него был глубокий. Такой глубокий. По-настоящему глубокий. Чарующе глубокий.

– Вы уверены?

– Да.

– Точно?

– Абсолютно, поскольку это туалет моей лаборатории.

Что ж. Он загнал ее в угол.

– Мне так жаль. Вам нужно… – Она указала в сторону кабинок или туда, где, по ее мнению, находились кабинки.

Глаза щипало, даже когда они были закрыты, и Оливии пришлось зажмуриться, чтобы притупить жжение. Она попыталась вытереть щеки рукавом, но ткань ее платья, дешевая и хлипкая, почти не впитывала влагу – хлопок справился бы куда лучше. Ах, эти радости нищеты.

– Мне просто нужно слить реагент, – ответил Парень, но, кажется, не двинулся с места.

– Это помещение не используется как туалет. Тут только утилизируют отходы и моют оборудование.

– О, простите. Я думала… – Мало. Мало она думала, как и обычно. Это было ее проклятием.

– Вам нужна помощь?

Судя по всему, ее собеседник был огромного роста: его голос словно доносился с трехметровой высоты.

– Нет, все в порядке. А что?

– Вы плачете. В моем туалете.

– О, я не плачу. Ну, в некотором роде да, но это просто слезы, понимаете?

– Не понимаю.

Оливия вздохнула и прислонилась к кафельной стене.

– Это из-за контактных линз. Они давно просрочены, да и особо хорошими никогда не были. Они раздражали глаза. Я сняла их, но… – Она пожала плечами. Надеясь, что жест был обращен в нужную сторону. – Они приходят в норму не сразу.

– Вы надели просроченные линзы? – Его голос звучал так, будто она нанесла ему личную обиду.

– Совсем немного просроченные.

– Что значит «немного»?

– Не знаю. На пару лет?

– Что?! – Согласные звучали резко и четко. Хрустяще. Приятно.

– Всего пару, я думаю.

– Всего пару лет?

– Все в порядке. Сроки годности – для слабаков.

Резкий звук, что-то вроде фырканья.

– Сроки годности нужны для того, чтоб я не находил вас рыдающей в углу своего туалета.

Если этого чувака звали не мистер Стэнфорд, ему стоило прекратить уже называть это место «своим туалетом».

– Все в порядке. – Она махнула рукой. И закатила бы глаза, если бы они не горели. – Жжение обычно длится всего несколько минут.

– Хотите сказать, что вы и раньше так делали?

Оливия нахмурилась.

– Как «так»?

– Надевали просроченные линзы.

– Конечно. Они стоят недешево.

– Глаза тоже стоят недешево.

Хм. Резонно.

– Послушайте, мы не встречались? – спросила Оливия. – Может, прошлым вечером, на ужине для потенциальных аспирантов?

– Нет.

– Вас там не было?

– Это не мое.

– А как же бесплатная еда?

– Не стоит светских разговоров.

Может, он сидел на диете – ну какой аспирант иначе скажет подобное? А Оливия была уверена, что этот парень – аспирант. Надменный снисходительный тон выдавал его с головой. Все аспиранты были такими. Они считали себя лучше окружающих лишь потому, что их наделили сомнительным преимуществом: убивать во имя науки плодовых мушек и получать за это девяносто центов в час. В мрачном, темном аду научного мира аспиранты занимали низшую ступень иерархии, и потому им приходилось убеждать себя, будто они – лучшие. Оливия не была клиническим психологом, но, по ее мнению, такое поведение выглядело как хрестоматийная защитная реакция.

– Вы проходите собеседование в аспирантуру? – спросил Парень.

– Ага. На поток следующего года по биологии. – Боже, как же жгло глаза. – А вы? – спросила она, прижав к векам ладони.

– Я?

– Как давно вы тут?

– Тут? – Пауза. – Шесть лет. Плюс-минус.

– О. Значит, скоро защита?

– Я…

Она уловила неуверенность в его голосе и тут же почувствовала себя виноватой.

– Погодите, вы не обязаны отвечать. Первое правило аспиранта: не спрашивай у других аспирантов о дедлайнах по диссертации.

Прошла секунда. Еще одна.

– Верно.

– Прошу прощения. – Как жаль, что она его не видела. Общаться и так сложно, а тут еще приходилось вести беседу без визуальных подсказок. – Не хотела уподобляться вашим родителям на День благодарения.

Он тихо рассмеялся.

– У вас бы и не получилось.

– О. – Она улыбнулась. – Назойливые родители?

– А дни благодарения – еще хуже.

– Вот чего вы, американцы, добились, оставив Содружество наций. – Она протянула руку, надеясь, что сделала это в нужном направлении. – Кстати, я Оливия.

Это было даже приятно.

– Вы не американка? – спросил он.

– Канадка. Слушайте, если вам случится поговорить с кем-нибудь из приемной комиссии, не могли бы вы не упоминать о моем инциденте с линзами? А то я покажусь им не таким уж блестящим соискателем.

– Вы так думаете? – спросил он со скрытой насмешкой.

Оливия пронзила бы его взглядом, если бы могла. Хотя, вероятно, она и так неплохо справилась, потому что он рассмеялся – точнее, чуть усмехнулся, но она расслышала. И это ей даже понравилось.

Парень отпустил ее руку, и она поняла, что все это время сжимала его ладонь. Упс.

– Планируете поступать? – спросил он.

Оливия пожала плечами.

– Не факт, что меня возьмут.

– Планируете ли вы поступать, если пройдете отбор?

Отказываться было бы глупо. В конце концов, это же Стэнфорд – одна из лучших аспирантур по биологии. Или, по крайней мере, так твердила себе Оливия в попытках скрыть ужасающую правду.

Ведь на самом деле она так и не решила, хочется ли ей в аспирантуру.

– Я… может быть. Честно говоря, трудно разобрать, что в этой ситуации блестящий карьерный выбор, а что – трагическая ошибка.

– Похоже, вы склоняетесь к ошибке. – Казалось, он улыбался.

– Нет. Ну… Я просто…

– Вы просто?..

Она закусила губу.

– Что, если я не потяну? – выпалила она.

Вот сейчас он скажет…

Вот-вот. С секунды на секунду…

– Зачем вам это нужно?

Э-э-э-э…

– Нужно… что?

– Получить степень. Какова причина?

Оливия откашлялась.

– У меня всегда был пытливый ум, аспирантура для него – идеальная среда. Она даст мне важные навыки широкого применения…

Парень фыркнул.

– Что? – спросила она, нахмурившись.

– Не надо пересказывать методичку по подготовке к поступлению. Зачем вам докторская степень?

– Это правда, – неуверенно возразила она. – Я хочу отточить свои исследовательские способности…

– Потому что не знаете, чем еще заняться?

– Нет.

– Потому что не получилось устроиться в фирму?

– Нет… Я даже не пыталась.

– Хм.

– Мне нужно больше свободы, чем в корпоративном мире.

– У вас не будет особой свободы в академии. – Его голос звучал ближе, как будто он еще не отошел. – Придется финансировать свою работу за счет исследовательских грантов, за которые идет нелепая борьба. На любой офисной работе вам будут платить больше, к тому же тогда слово «выходные» не будет для вас пустым звуком.

Оливия нахмурилась.

– Вы уговариваете меня отказаться? Это что, какая-то кампания против тех, у кого линзы с истекшим сроком годности?

– Не-а. – Она услышала, что ее собеседник улыбается. – Позволю себе предположить, что это была просто ошибка.

– Я ношу их постоянно, и они почти никогда…

– В длинной череде ошибок, очевидно. – Он вздохнул. – Вот что я вам скажу. Я понятия не имею, потянете вы или нет, но не это должно вас волновать. Академия – это куча вложений с мизерным выхлопом. И важно, достаточно ли веские у вас причины для того, чтобы стремиться в академические круги. Итак, почему же аспирантура, Оливия?

Она задумалась, и еще подумала, а потом – еще. И осторожно начала:

– У меня есть вопрос. Конкретный вопрос для исследования. Я кое-что хочу выяснить. – Вот. Готово. Это и был ответ. – Что-то, что, я боюсь, никто не откроет, кроме меня.

– Вопрос?

Оливия почувствовала движение воздуха и поняла, что теперь Парень стоит, прислонившись к раковине.

– Да. – Во рту у нее пересохло. – Кое-что важное для меня. И… я не доверю это никому больше. Потому что никто до сих пор этим не занимался. Потому что… – Потому что случилось нечто ужасное. Потому что я хочу сделать все от меня зависящее, чтобы такого больше не происходило.

– Это важно для меня, – повторила она. – Исследование, которое я хочу провести.

– Это достаточно веская причина, чтобы пойти в аспирантуру? – крикнула она ему вслед, ненавидя себя за то, что так страстно жаждет одобрения. Вполне возможно, что у нее был какой-то экзистенциальный кризис.

Парень помедлил и оглянулся.

– Это лучшая причина. – Она решила, что он улыбается. Или что-то вроде того. – Удачи на собеседовании, Оливия.

– Спасибо.

Он уже почти вышел.

– Может, увидимся в следующем году, – пробормотала она, слегка покраснев. – Если я пройду. Если вы еще не выпуститесь.

– Может быть, – услышала она в ответ.

Глава 1

Два года и одиннадцать месяцев спустя

В защиту Оливии следует заметить, что мужчина, кажется, не слишком возражал против поцелуя. Ему, правда, потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя – учитывая внезапность, его можно было понять. Это была неловкая, неудобная, несколько болезненная минута, в течение которой Оливия прижималась губами к его губам. Чтобы ее рот оказался на уровне его лица, ей приходилось изо всех сил тянуться вверх, стоя на носочках. Ну вот почему он такой высокий? Поцелуй, должно быть, выглядел так, будто она неуклюже пыталась его боднуть, и она начала беспокоиться, что ее план не сработает. Ее подруга Ань, которую Оливия увидела несколько минут назад, с первого взгляда поймет, что у них с Поцелованным Чуваком никакое не свидание.

А потом это мучительно медленное мгновение прошло, и поцелуй стал… другим. Мужчина резко вдохнул и чуть склонил голову, отчего Оливия перестала чувствовать себя помесью белки и обезьяны, которая лезет на пальму, а его руки – большие и приятно теплые в холодном кондиционированном коридоре – сомкнулись на ее талии. Они скользнули вверх на несколько сантиметров, обхватили грудную клетку Оливии и прижали ее к себе. Не слишком тесно, но крепко.

Как надо.

Это был скорее долгий, чем глубокий поцелуй, но было довольно приятно, и за несколько секунд Оливия успела о многом забыть, включая тот факт, что она прижимается к случайному незнакомцу. И что у нее едва хватило времени прошептать: «Можно я вас поцелую?» – прежде чем прижаться губами к его губам. И все это представление она устроила в надежде обмануть Ань – ее лучшую в мире подругу.

Нетушки, нет.

Гребаный трындец.

Просто жесть.

Потому что доктор Адам Карлсен был известным мудаком.

Само по себе это мало кого могло удивить, поскольку в академических кругах от любого, кто стоял выше уровня аспиранта – выше Оливии, к сожалению, – требовалась определенная степень сволочизма, чтобы удержаться на своем месте хоть какое-то время, а штатные преподаватели составляли верхушку этой сволочной пирамиды. Доктор Карлсен, однако, превосходил их всех. По крайней мере, по слухам.

А Оливия только что его поцеловала.

Она не знала, сколько длилось молчание… Она была уверена только в том, что нарушил его Карлсен. Он стоял перед Оливией, до смешного устрашающий, с темными глазами и еще более темными волосами, глядя вниз с почти двухметровой высоты – он был выше ее сантиметров на двадцать. Карлсен хмурился – с таким выражением Оливия видела его на кафедральных семинарах. Оно обычно появлялось перед тем, как он поднимал руку, чтобы указать на какой-то роковой недостаток в работе докладчика. Оливия слышала однажды, как ее научрук назвал его «Адам Карлсен, разрушитель научных карьер».

– Вы… Вы что, поцеловали меня? – Он, кажется, удивился и, возможно, даже немного задыхался. Губы у него были полные, припухшие, и… Боже. Целованные. Оливия никак не смогла бы отрицать то, что только что сделала.

Но все же стоило попробовать.

– Нет.

К ее удивлению это, кажется, сработало.

– А. Тогда ладно. – Карлсен кивнул и повернулся, кажется, слегка растерявшись. Сделал пару шагов по коридору и добрался до фонтанчика с водой, к которому, вероятно, и направлялся изначально.

Оливия уже почти поверила, что ей это сойдет с рук, но тут он остановился и обернулся с недоверчивым видом:

– Вы уверены?

Вот блин.

– Я… – Она закрыла лицо руками. – Все не так, как кажется.

– Ладно. Я… Ладно, – медленно повторил он. Голос у него был глубокий и низкий и звучал так, будто он вот-вот взбесится. Как будто он уже взбесился. – Что вообще происходит?

– Я… послушайте, не хочу грубить, но это вообще не ваше дело.

Он смотрел на нее минуту, затем кивнул.

– Да. Конечно. – Должно быть, он уже пришел в себя, поскольку тон из удивленного снова стал обычным, сухим. Отрывистым. – Тогда я вернусь к себе в кабинет и начну составлять жалобу по Девятому разделу.

Оливия вздохнула с облегчением.

– Да. Это было бы здорово, потому что… Стоп, что?

Карлсен вздернул подбородок.

– Девятый раздел – это федеральный закон, защищающий от сексуальных домогательств в академических учреждениях…

– Я знаю, что такое Девятый раздел.

– Понятно. То есть вы сознательно решили им пренебречь.

– Я… Что? Нет-нет, что вы!

Он пожал плечами.

– Наверное, я ошибся. На меня, должно быть, набросился кто-то другой.

– Набросился… Я на вас не набрасывалась.

– Вы поцеловали меня.

– Но не по-настоящему.

– Без моего предварительного согласия.

– Я спросила, могу ли я вас поцеловать!

– А затем сделали это, не дождавшись моего ответа.

– Что? Вы сказали «да».

– Прошу прощения?

Оливия нахмурилась.

– Я спросила, могу ли поцеловать вас, и вы сказали «да».

– Неверно. Вы спросили, можете ли поцеловать меня, и я фыркнул.

– Я практически уверена, что вы сказали «да».

– Послушайте, я очень извиняюсь. Это была неловкая ситуация. Мы можем просто об этом забыть?

Он внимательно смотрел на нее. На его угловатом лице застыло серьезное выражение, и было что-то еще, что она не могла до конца расшифровать, потому что была слишком занята, снова и снова отмечая про себя, какой он высокий и крупный. Просто огромный. Оливия всегда была хрупкой, почти чересчур худой, но девушки ростом 173 сантиметра редко чувствуют себя миниатюрными. По крайней мере, до тех пор, пока не оказываются рядом с Адамом Карлсеном. Она, конечно, знала, что он высокий: видела его на факультете и на территории кампуса, иногда оказывалась с ним в лифте, – но они никогда не разговаривали. Никогда не находились так близко друг к другу.

Если не считать того момента секунду назад, Оливия. Когда ты почти сунула язык ему…

– Все в порядке? – в его голосе почти прозвучало беспокойство.

– Что? Да-да, все отлично.

– Потому что, – спокойно продолжил он, – поцелуй с незнакомцем в полночь в научной лаборатории может быть признаком того, что это не так.

– Это так.

Карлсен любезно кивнул.

– Очень хорошо. Тогда ждите письма в ближайшие несколько дней. – Он прошел мимо нее, и она повернулась, чтобы крикнуть ему вслед.

– Вы даже не спросили моего имени!

– Уверен, любой бы смог вычислить его, поскольку вы воспользовались пропуском, чтобы попасть в лабораторию в нерабочее время. Доброй ночи.

– Постойте! – Она протянула руку, схватив его за запястье, чтобы остановить. Он тут же замер, хотя очевидно было, что ему не составит труда освободиться, и пристально уставился туда, где ее пальцы смыкались на его коже: как раз под наручными часами, которые, вероятно стоили половину ее годовой зарплаты. Или всю годовую зарплату.

Она тут же отпустила его руку и отступила назад.

– Прошу прощения, я не хотела…

– Поцелуй. Объяснитесь.

Оливия прикусила нижнюю губу. Она сильно облажалась. Нужно было объяснить ему все прямо сейчас.

– Ань Фам. – Оливия оглянулась: требовалось убедиться, что Ань действительно ушла. – Девушка, которая проходила мимо. Она аспирантка на биофаке.

Карлсен никак не отреагировал: непонятно было, знает ли он ее.

– Ань… – Оливия заправила прядь своих каштановых волос за ухо. На этом моменте история становилась дурацкой. Запутанной и какой-то подростковой. – Я встречалась с парнем с факультета, Джереми Лэнгли, он рыжий и работает с доктором… Неважно, у нас была всего пара свиданий, а потом я привела его на день рождения Ань, и они вроде как понравились друг другу, и…

– Если коротко, после того как мы решили расстаться, Джереми пригласил Ань на свидание. Она отказала из-за всех этих правил женской солидарности и всего такого, но я ручаюсь, что он ей очень нравится. Она боится ранить мои чувства, и, сколько я ни говорю, что все в порядке, она мне не верит.

«Не говоря уже о том, что на днях я подслушала ее разговор с нашим другом Малькольмом. Она считает Джереми потрясающим, но никогда не сможет предать меня и начать с ним встречаться, и она была так подавлена. Она была такая унылая и неуверенная – совсем не похожа на ту отважную, яркую Ань, к которой я привыкла».

– Так что я просто солгала ей и сказала, что уже кое с кем встречаюсь. Потому что она одна из самых близких моих подруг, и я никогда не видела, чтобы ей так нравился парень, и я хочу, чтобы у нее было все то хорошее, чего она заслуживает, и я уверена, что она бы сделала для меня то же, и… – Оливия поняла, что говорит бессвязно, а Карлсену все равно. Она замолкла и сглотнула, хотя во рту у нее пересохло. – Сегодня вечером. Я сказала ей, что иду на свидание сегодня вечером.

– Вот как. – По его лицу ничего нельзя было понять.

– Но у меня нет сегодня свидания. И я решила прийти сюда, поработать над экспериментом, но и Ань внезапно тут появилась. Она не собиралась быть здесь. Но была. Шла сюда. И я запаниковала… вот. – Оливия провела рукой по лицу. – Я не подумала.

Карлсен ничего не сказал, но в глазах его читалось: «Очевидно».

– Мне просто нужно было, чтобы она поверила, будто у меня свидание.

Он кивнул.

– И вы поцеловали первого, кого увидели в коридоре. Совершенно логично.

Оливия поморщилась.

– Когда вы так говорите, кажется, что это не лучшее мое решение.

– Наверное, не лучшее.

– Но и не худшее! Я практически уверена, что Ань нас видела. Теперь она будет считать, что у меня было свидание с вами, и, надеюсь, будет чувствовать себя вправе пойти на свидание с Джереми, и… – Она покачала головой. – Послушайте. Мне правда очень стыдно за этот поцелуй.

– Неужели?

– Пожалуйста, не надо на меня жаловаться. Я правда подумала, что вы сказали «да». Клянусь, я не хотела…

Вот дерьмо.

– На самом деле вы абсолютно правы. И мне очень жаль. Если вам это показалось сексуальным домогательством, вам действительно стоит написать рапорт, это будет совершенно справедливо. Это был ужасный поступок, хотя я и правда не хотела этого делать. Не то чтобы мои намерения что-то значили, важнее то, как вы восприняли…

Дерьмо, дерьмо, дерьмо.

– Я пойду, хорошо? Спасибо вам и, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, простите. – Оливия развернулась и побежала по коридору.

– Оливия, – услышала она за спиной. – Оливия, подождите…

Дерьмо. Что за ужасный день.

Оливия так и не осознала, что доктор Адам Карлсен – известный своим сволочизмом – окликнул ее по имени.

Глава 2

Оливия Смит собиралась начать третий год аспирантуры на одном из лучших биологических факультетов в стране, где было больше ста аспирантов и, как часто казалось, несколько миллионов студентов. Она понятия не имела, сколько там работало преподавателей, но, судя по почтовым ящикам в копировальной комнате, могла с уверенностью сказать: слишком много. Поэтому она решила, что, если ей повезло ни разу не пересечься с Адамом Карлсеном за два года вплоть до Того Дня – с момента поцелуя прошло всего несколько дней, но Оливия уже знала, что до конца жизни будет называть прошедшую пятницу «Тем Днем», – то вполне возможно, что она окончит аспирантуру, больше никогда с ним не столкнувшись. На самом деле она была совершенно уверена, что Адам Карлсен не только понятия не имел, кто она такая, но и не хотел выяснять это… и, вероятно, уже забыл о случившемся.

Если, конечно, она не ошибалась в корне – кто знает, может, он уже подал иск по Девятому разделу. В таком случае Оливия предполагала, что увидит его снова, когда будет признавать свою вину в федеральном суде.

Она решила, что может либо тратить время на переживания по поводу судебных издержек, либо сосредоточиться на более насущных проблемах. Например, на пятистах препаратах для семинара по нейробиологии, где она будет ассистировать преподавателю, – семинар начнется в осеннем семестре, то есть меньше чем через две недели. Или о записке, которую оставил ей сегодня Малькольм: утром он видел, как под комод метнулся таракан, хотя у них уже вся квартира в ловушках. Или, самое главное, о том, что ее исследовательский проект достиг критической точки и ей отчаянно требовалась лаборатория побольше и побогаче для проведения эксперимента. В противном случае то, что вполне бы могло стать новым словом в медицине, останется горкой чашек Петри в отделении для овощей у нее в холодильнике.

Оливия открыла ноутбук и чуть было не загуглила «органы, без которых можно прожить» и «сколько за них дают», но отвлеклась на двадцать новых писем, которые пришли на почту, пока она занималась своими мышами в лаборатории. Почти все это были рассылки от псевдонаучных журналов, послания от якобы нигерийских принцев, а также спам от косметической компании, на которую она подписалась шесть лет назад, чтобы получить бесплатную губную помаду. Горя желанием вернуться к своим экспериментам, Оливия быстро пометила письма как прочитанные и тут заметила, что одно из них – это все-таки ответ на ее собственный запрос. Вау. Вау.

Она кликнула на него так сильно, что чуть не вывихнула указательный палец.

Сегодня, 15:15
От: [email protected]
Кому: [email protected]
Тема: Ответ: Проект по скринингу рака поджелудочной железы
Оливия, проект, кажется, хороший. Я буду в Стэнфорде примерно через две недели. Обсудим тогда?
С наилучшими, ТБ
Том Бентон, к.б.н.,
доцент кафедры биологических наук Гарвардского университета

Она нахмурилась и прокрутила вниз, чтобы перечитать письмо, которое отправила ему несколько недель назад.

7 июля, 8:19
От: [email protected]
Кому: [email protected]
Тема: Проект по скринингу рака поджелудочной железы
Дорогой доктор Бентон,
Меня зовут Оливия Смит, я аспирантка биологического факультета Стэнфордского университета. Я занимаюсь исследованием рака поджелудочной железы, в частности поиском неинвазивных доступных способов диагностики, которые могли бы способствовать лечению на ранней стадии и увеличить показатели выживаемости.
Я работаю над биомаркерами крови с многообещающими результатами. Прилагаю свою статью с рецензией, в ней Вы можете прочитать о предварительных результатах моей работы. Я также предоставила более свежие, неопубликованные результаты на конференцию «Общества биологических открытий» этого года, они еще не приняты, но Вы можете просмотреть реферат во вложении. Следующим шагом станет проведение дополнительных исследований для определения возможностей использования моего тестового набора.
К сожалению, нынешняя лаборатория (под руководством доктора Айсегуль Аслан, которая выходит на пенсию через два года) не располагает финансированием и оборудованием, которое позволило бы мне продолжить исследование. Доктор советует мне найти более крупную лабораторию по раковым исследованиям, где я могла бы провести следующий учебный год, чтобы собрать необходимые мне данные. Затем я планирую вернуться в Стэнфорд, чтобы проанализировать и резюмировать полученные результаты. Я большая поклонница опубликованного Вами исследования о раке поджелудочной железы и хотела бы узнать, есть ли у меня возможность продолжить работу в Вашей лаборатории в Гарварде.
Я буду рада обсудить свой проект более детально, если он Вас заинтересует.
С уважением, Оливия
Оливия Смит,
аспирантка факультета биологии Стэнфордского университета

Ну… наверное, сможет.

Оливии гораздо лучше давалось собственно исследование, чем попытки убедить других в его важности. Научное общение и публичные выступления любого рода определенно были ее слабым местом. Но у нее был шанс доказать Бентону, насколько перспективны ее результаты. Она сможет объяснить, какой интерес ее работа представляет для медицины и как мало ей нужно, чтобы обеспечить своему проекту огромный успех. Все, что ей требуется, – уединенный стол в углу его лаборатории, пара сотен его лабораторных мышей и неограниченный доступ к его электронному микроскопу стоимостью в двадцать миллионов долларов. Бентон даже не заметит ее присутствия.

Она вздрогнула так сильно, что едва не обожглась.

– Господи! – Оливия прижала руку к груди, сделала глубокий вдох и крепче стиснула кружку со Скуби-Ду. – Ань. Ты до смерти меня напугала.

– Оливия.

Это был плохой знак. Ань никогда не называла ее Оливией – только если делала ей выговор за то, что она грызет ногти или ест витаминки вместо ужина.

– Привет! Как твои…

– В тот вечер.

Блин.

– …выходные?

– Доктор Карлсен.

Блин, блин, блин.

– А что доктор Карлсен?

– Я видела вас вместе.

– А, правда? – Оливия сама услышала, как наигранно прозвучало ее удивление. Возможно, в старших классах ей стоило записаться в драмкружок, а не заниматься всеми доступными видами спорта.

– Да. Тут, на факультете.

– О. Круто. Хм. Я тебя не заметила, а то бы поздоровалась.

Ань нахмурилась.

– Ол, я видела тебя. Я видела вас с Карлсеном. Ты знаешь, что я тебя видела, и я знаю, что ты знаешь, что я тебя видела, потому что ты избегаешь меня.

– Вовсе нет.

Ань посмотрела на нее своим фирменным грозным взглядом, означающим, что она не потерпит вранья. Видимо, этот взгляд она использовала, когда выполняла свои обязанности президента студсовета, главы Стэнфордской ассоциации женщин в науке, директора по связям с общественностью «Ученых BIPOC»[1]. Не было битвы, из которой Ань не вышла бы победителем. Она была грозной и неукротимой, и Оливии это в ней нравилось… но только не сейчас.

– За последние два дня ты не ответила ни на одно мое сообщение. Обычно мы переписываемся каждый час.

Это была правда. Они переписывались постоянно. Оливия взяла кружку левой рукой, просто чтобы выиграть время.

– Я была… занята?

– Занята? – Ань вскинула бровь. – Занята поцелуями с Карлсеном?

– А. А, это. Это было просто…

– Это был – без обид, Ол, но это был самый странный поцелуй, который я видела в жизни.

Спокойствие. Сохраняй спокойствие. Она не должна ничего узнать.

– Сомневаюсь, – слабо возразила Оливия. – Взять, к примеру, хоть тот поцелуй Человека-паука вверх ногами. Это намного страннее, чем…

– Ол, ты сказала, что пойдешь на свидание. Ты ведь не встречаешься с Карлсеном? – Ань скорчила гримасу.

Ситуация была удручающе проста: Оливия была одна в целом мире. Она была одна уже давно, еще со школы. Она приучила себя не придавать этому большого значения – ведь в мире полно одиноких людей, которым приходится вписывать вымышленные имена и номера телефонов в графу «с кем связаться в экстренной ситуации». Во время учебы в колледже и в магистратуре наука, исследования были ее поддержкой, и она была готова провести остаток жизни, отсиживаясь в лаборатории в компании мензурки и кучки пипеток, пока не появилась… Ань.

В каком-то смысле это была любовь с первого взгляда. Первый день в аспирантуре. Семинар-знакомство для биологов. Оливия вошла в конференц-зал, посмотрела на присутствующих и от страха села на первое попавшееся свободное место. Она была единственной женщиной в зале, практически одна в море белых мужчин, которые уже обсуждали яхты, какой-то матч, который показывали по телевизору накануне, и то, как лучше проехать туда-то и туда-то. «Я совершила ужасную ошибку, – подумала Оливия. – Парень в уборной ошибся. Мне не следовало сюда поступать. Я никогда не стану тут своей».

Они могли стать просто союзницами. Будучи единственными женщинами на своем курсе, они могли бы находить друг в друге поддержку, когда требовалось излить яд, а во все остальное время – просто игнорировать друг друга. У Оливии было много таких приятельниц, все они, по сути, были случайными знакомыми, о которых она вспоминала с нежностью, но не слишком часто. Ань, однако, с самого начала была другой. Может быть, потому, что они вскоре полюбили проводить субботние вечера вдвоем, поедая вредную еду и засыпая под ромкомы. А может, дело было в настойчивости, с которой Ань пыталась затащить Оливию в каждую группу поддержки «женщин в науке», и в ее остроумных метких наблюдениях над жизнью. Или причина крылась в том, что она открылась Оливии и рассказала, как сложно ей было попасть на свое нынешнее место. Как старшие братья высмеивали ее и называли ботаничкой за то, что она так сильно любила математику, – в те времена, когда быть ботаником еще не считалось круто. Как в первый день занятий преподаватель по физике спросил ее, не ошиблась ли она аудиторией. И что, несмотря на ее оценки и исследовательский опыт, даже ее научный руководитель, кажется, был настроен скептически, когда она решила продолжить образование на естественно-научном факультете.

В тот день, когда Оливия впервые встретила скептический взгляд Ань, родилась дружба, изменившая всю ее жизнь. Постепенно они начали включать в свой круг Малькольма и стали чем-то вроде трио, но Ань… Ань была своей. Родной. Оливия даже не думала, что подобное может с ней случиться. Ань редко просила что-то для себя, и, хотя они дружили уже больше двух лет, Оливия никогда не видела, чтобы подругу интересовали романтические отношения… пока не появился Джереми. Ради счастья подруги Оливия была готова и на большие жертвы, что уж говорить о такой мелочи – притвориться, будто она была на свидании с Карлсеном.

Поэтому она встрепенулась, улыбнулась и попыталась сохранить ровный тон, спросив:

– Ты о чем?

– О том, что мы общаемся каждую минуту каждого дня, и ты раньше никогда не упоминала Карлсена. Моя самая близкая подруга якобы встречается с суперзвездным преподом с кафедры, и почему-то я об этом никогда не слышала? Ты ведь знаешь его репутацию, да? Это что, какая-то шутка? У тебя опухоль мозга? Или, может, у меня опухоль мозга?

– Привет.

Матерь божья.

– О. Ага, привет.

– Все в порядке? – Он сказал это тихим, интимным тоном, глядя ей прямо в глаза. Как будто они были одни. Как будто Ань тут не было. По идее, от этого тона Оливии следовало бы почувствовать себя неловко, но этого не случилось. По какой-то необъяснимой причине присутствие Карлсена успокаивало ее, хотя еще секунду назад она была в панике. Возможно, два разных типа беспокойства нейтрализовали друг друга? Звучит как увлекательная тема для исследования. Стоящая того, чтобы в ней разобраться. Может, Оливии нужно отказаться от биологии и переключиться на психологию. Может, ей стоит извиниться и пойти поискать литературу по теме. Может, ей стоит умереть на месте, чтобы избежать этой дерьмовой ситуации, в которую она себя загнала.

– Да. Да. Все великолепно. Мы с Ань просто болтали. Обсуждали выходные.

– Приятно познакомиться, Ань. Я много о вас слышал, – сказал Карлсен, и Оливия вынуждена была признать: он хорош. Потому что она была уверена, что с того места, где стояла Ань, все выглядело так, будто он ее лапал, хотя на самом деле это было… не так. Оливия едва чувствовала его руку.

Может быть, совсем чуть-чуть. Тепло и легкое давление, и…

– Взаимно. – Ань таращилась на них в изумлении. Казалось, она может потерять сознание.

– Эм-м-м, я как раз собиралась идти. Ол, я тебе напишу, когда… да.

– Все в порядке? – снова спросил он. И он по-прежнему говорил нежно.

Неожиданно для нее.

– Да. Да, я просто… – Оливия махнула рукой. – Спасибо.

– Не за что.

– Вы слышали, что она сказала? Про пятницу и…

– Да. Поэтому я… – Он посмотрел на нее, а затем – на свою руку, ту самую, которая несколько секунд назад согревала ей спину, и Оливия все поняла.

– Спасибо, – повторила она. Потому что Адам Карлсен, возможно, и был известным засранцем, но прямо сейчас Оливия чувствовала себя чертовски благодарной. – Кроме того, я не могла не заметить, что в прошедшие семьдесят два часа ни один агент ФБР не пришел меня арестовать.

Уголок его рта дернулся. Едва-едва.

– Неужели?

Оливия кивнула.

– Что заставляет меня думать, что вы не подали жалобу. Хотя были бы вполне в своем праве. Так что спасибо. За это. И… за то, что вмешались сейчас. Избавили меня от хлопот.

– Плохо, что вам требуется вмешательство.

Оливия напряглась. Вспомнила. Известный засранец.

– Ну, я ведь не просила вас вмешиваться. Я собиралась уладить все са…

– И вам не стоило лгать о своих отношениях, – продолжал он. – Особенно для того, чтобы ваша подруга и ваш молодой человек могли встречаться, не испытывая чувства вины. Насколько я знаю, дружба устроена по-другому.

А, значит, он все-таки слушал, когда Оливия изливала на него историю всей своей жизни.

– Все не так.

Он приподнял бровь, и Оливия выставила вперед руку, защищаясь.

– Джереми на самом деле не мой парень. И Ань ни о чем меня не просила. Я не какая-то там жертва, я просто хочу, чтобы моя подруга была счастлива.

– Для этого вы ей солгали, – сухо добавил Карлсен.

– Ну да, но… Она думает, что мы встречаемся, я и вы… – выпалила Оливия. Боже, у ее поступка просто невыносимо нелепые последствия.

– Разве не в этом был смысл?

– Да. – Она кивнула, а затем вспомнила о кофе в руке и сделала глоток из кружки. Кофе был еще теплым. Разговор с Ань длился не дольше пяти минут. – Да. Вроде бы в этом. Кстати, меня зовут Оливия Смит. На случай, если вы все еще думаете подать жалобу. Я аспирантка в лаборатории доктора Аслан…

– Я знаю, кто вы.

– А.

– Ладно.

– Я – Адам Карлсен. Я преподаю в…

Оливия расхохоталась ему в лицо. И тут же пожалела об этом, заметив его удивление – будто он всерьез мог думать, что она его не знает. Будто не подозревал, что он один из самых выдающихся ученых в своей области. Адам Карлсен не был похож на человека, который страдает от скромности. Оливия кашлянула.

– Точно. Хм, я тоже знаю, кто вы, доктор Карлсен.

– Вероятно, вам стоит звать меня Адам.

– О. О нет. – Это было бы слишком… Нет. На факультете так было не принято. Аспиранты не обращались к преподавателям по имени. – Я никогда бы…

– В присутствии Ань.

– А. Да. – Это имело смысл. – Спасибо. Об этом я не подумала. – Она вообще мало о чем подумала. Очевидно, ее мозг перестал работать три дня назад, когда она решила, что поцеловать его, чтобы спасти свою задницу, будет хорошей идеей. – Если вы не против, я пойду домой, потому что все это большой стресс, и…

Карлсен кивнул.

– Я провожу вас до машины.

– Я не настолько потеряла голову.

– На случай, если рядом окажется Ань.

– А.

– Спасибо. Но не стоит.

Она была уверена, что Карлсен не хотел настаивать, но ничего не мог с собой поделать.

– Мне будет спокойнее, если вы позволите мне проводить вас до машины.

– У меня нет машины.

– Вы ездите на автобусе?

– На велосипеде. А мой велосипед стоит прямо у входа.

Он открыл рот, закрыл его. Затем снова открыл.

Ты целовала этот рот, Оливия. И это был хороший поцелуй.

– Здесь нет велосипедных дорожек.

Она пожала плечами.

– Люблю рисковую жизнь. – «Дешевую», имела в виду она. – И у меня есть шлем.

Оливия повернулась, чтобы поставить куда-нибудь свою кружку. Ее можно забрать позже. Или не забрать, если кто-нибудь ее стащит. Какая разница? Кружка досталась ей от постдока[2], который бросил науку, чтобы стать диджеем. Во второй раз за неделю Карлсен спас ее задницу. И снова она не могла оставаться в его обществе ни минутой больше.

– Еще увидимся, ладно?

Грудь его поднялась, он глубоко вздохнул.

– Да. Ладно.

Оливия выскочила из комнаты как можно быстрее.

– Это что, розыгрыш? Я что, на национальном телевидении? Где скрытые камеры? Как я выгляжу?

– Это не розыгрыш. Нет никаких камер. – Оливия поправила на плече лямку рюкзака и шагнула в сторону, чтобы ее не переехал студент на электроскутере. – Но раз уж на то пошло, выглядишь великолепно. Особенно для половины восьмого утра.

Ань не покраснела, но была к этому близка.

– Вчера сделала одну из тех масок для лица, которые вы с Малькольмом подарили мне на день рождения. Ту, которая похожа на панду. И у меня новый крем от солнца, вроде придает коже сияние. И я накрасила ресницы, – поспешно добавила она, задыхаясь.

– Окей. – Ань сосредоточенно закусила нижнюю губу. – Это не розыгрыш. А значит, должно быть другое объяснение. Дай я его найду.

– Нет никакого объяснения. Мы просто…

– О боже, ты что, пытаешься получить гражданство? Тебя депортируют обратно в Канаду, потому что мы пользуемся паролем Малькольма от «Нетфликса»? Скажи им, что я не знала, что это федеральное преступление. Нет, погоди, ничего не говори, пока мы не найдем тебе адвоката. И, Ол, я женюсь на тебе. У тебя будет грин-карта, и тебе не придется…

– Ань. – Оливия крепче стиснула руку подруги, чтобы заставить ее на секунду заткнуться. – Я клянусь, никто не собирается меня депортировать. Я просто сходила на свидание с Карлсеном.

– Послушай, – начала Ань, – ты помнишь прошлую весну, когда мы ходили на банкет по случаю выхода доктора Парка на пенсию и потом я держала тебе волосы, пока тебя рвало килограммом протухшего креветочного коктейля?

– О, да. Помню. – Оливия задумчиво склонила голову. – Ты съела больше меня, и тебе не было плохо.

– Потому что я сделана из теста покруче, но не будем об этом. Суть в том, что я всегда готова помочь и всегда буду рядом, несмотря ни на что. Не важно, сколько килограмм просроченного креветочного коктейля ты выблюешь, можешь на меня рассчитывать. Мы – команда, ты и я. И Малькольм, когда он не трахает по очереди каждого обитателя Стэнфорда. Так что, если Карлсен на самом деле инопланетная форма жизни, планирующая захватить Землю, и скоро человечество будет порабощено злобными цикадами, и единственный способ остановить его – это с ним встречаться, можешь сказать мне, я сообщу в НАСА…

– Ради всего святого, – Оливия не могла не рассмеяться, – это было всего лишь свидание!

Ань смотрела на подругу с болью в глазах.

– Я просто не понимаю.

Конечно, не понимаешь, в этом ведь нет никакого смысла.

– Я знаю, но тут нечего понимать. Ну, просто… Мы сходили на свидание.

– Но… зачем? Ол, ты красивая, умная и веселая, и у тебя всегда такие классные гольфы, зачем тебе встречаться с Адамом Карлсеном?

Оливия почесала нос.

– Потому что он… – Ей было непросто это сказать. О, как же непросто. Но это было необходимо. – Милый.

– Милый? – Брови Ань взмыли так высоко, что едва не слились с линией роста волос.

«Она и правда сегодня ужасно хорошенькая», – с удовольствием подумала Оливия.

– Адам «Мудила» Карлсен?

– Ну да. Он… – Оливия огляделась, как будто ждала помощи от дубов или от студентов, спешащих на летние занятия. Когда ожидания не оправдались, она просто неубедительно закончила: – Он вроде как милый мудила.

Судя по выражению лица Ань, она не очень-то в это поверила.

– Хорошо, значит, после классного Джереми ты опустилась до Адама Карлсена.

Идеально. Оливии нужна была как раз такая фраза.

– Да. И с радостью, потому что Джереми мне никогда особо не нравился. – Наконец какая-то правда в этом разговоре. – Честно говоря, забыть его было не так уж сложно. И потому… Прошу, Ань, избавь этого парня от страданий. Он этого заслуживает, и самое главное – ты этого заслуживаешь. Он наверняка сегодня в университете. Позови его на фестиваль ужастиков, чтобы мне не пришлось идти с тобой, а потом полгода спать с включенным светом.

– Я не знаю. Может быть. Ну, если ты и правда думаешь, что…

В кармане у нее зазвонил будильник, и она поднялась со скамейки, чтобы достать телефон.

– Блин. У меня встреча кураторов «Инклюзивности в науке», а потом нужно провести два анализа. – Она встала, застегивая рюкзак. – Пообедаем вместе?

– Не могу. У меня собрание ассистентов преподавателей. – Оливия улыбнулась. – А вот Джереми может быть свободен.

1 BIPOC – аббревиатура, которая используется в основном в США и объединяет чернокожих, коренных американцев и всех, кто не причисляет себя к белым.

2 Постдок (англ. postdoc) – статус после защиты диссертации и до получения постоянной научно-исследовательской ставки в университете.

Скачать книгу

Гипотеза любви бесплатное чтение

Али Хейзелвуд Гипотеза любви

Гипотеза (сущ.)

Пролог

Пролог

Глава 1

Глава 2

Али Хейзелвуд
Гипотеза любви