Не та игра бесплатное чтение

Глава 1

Чужой среди своих

Его звали Максим Минин. Кто-то скажет, что это самое обычное сочетание имени и фамилии. А кто-то сощурит глаза, кивнет и с таинственным видом посвященного покачает перед лицом указующим вверх перстом. Он-то знает, что такие имена — классика супергеройского жанра. Имя и фамилия начинаются с одной буквы. Великолепный пример словесного консонанса. Такого персонажа легко запомнить. К тому же, если подобрать нужные сочетания букв, то получившиеся имя и фамилия смогут передать характер и способности своего носителя. Стивен Стрендж[1]. Странный венец…

Максим Минин звучит легко и хлестко, как тяжелая увещевательная пощечина. Типа, не успокоишься, получишь кулаком. А это уже не шутки. Когда-то давно человек с такой же фамилией выбил поляков из Москвы и прекратил многолетнюю смуту в России. Так что фамилия уже обязывает. Ну, а имя… Его героический эффект усиливается, если сократить и назваться Максом. С таким именем можно смело разъезжать на раздолбанной тачке посреди любого апокалипсиса. Так что Макс Минин, как ни крути, звучит круто.

Но сам Макс Минин о специфике жанра не знал, поскольку не любил комиксы. Возможно, поэтому его авторитет постоянно подвергался испытаниям. Он давно свыкся с тем, что коллеги называли его Максиком. Можно было бы предположить, что это как-то связано с его возрастом. Но ему было уже двадцать три года, из которых последние два он служил в должности участкового уполномоченного полиции и даже получил звание старшего лейтенанта. Хотя, по правде сказать, на это обстоятельство обращали внимание разве что его подопечные из числа ранее судимых, условно осужденных и лиц, ведущих антиобщественный образ жизни. Но и они называли его просто Максимом, предпочитая не пользоваться ни полагающимся Минину по праву рождения отчеством Владимирович, ни специальным званием. Один раз его все-таки удостоили обращения «гражданин начальник», но автор этого уважительного словесного оборота недавно освободился из мест лишения и не успел ещё избавиться от некоторых тюремных привычек. Однако при повторной явке и он перешел на панибратское «Максим», демонстрируя тем самым определенный успех в ресоциализации.

Причина подобного довольно неуважительного отношения к его персоне была Максиму совершенно не ясна. Если принять на веру правильность весьма распространенной в социальных сетях на страницах брошенных домохозяек и отвергнутых юнцов цитаты: «хочешь, чтобы тебя уважали, уважай себя сам», то Максим явно потакал тем, кто не относился к нему с должным почтением. Ведь он сам не был собой доволен. Вернее, не был доволен своим положением.

Пару лет назад он закончил факультет предварительного расследования в московской Академии МВД. Закончил, между прочим, с красным дипломом. Ему даже предлагали остаться и продолжить обучение в адъюнктуре. Но преимущества научной деятельности его в тот момент не интересовали. Он хотел применить свои знания на земле, на практике, борясь с преступностью. Это была его давняя мечта, из-за которой он, собственно говоря, и пошел служить в полицию, чем весьма удивил своих родственников. Ведь в их семье отродясь не было ни одного блюстителя правопорядка. Его мама мечтала, чтобы он стал врачом, а отец хотел видеть его инженером-строителем или даже архитектором. Но Максим был идеалистом. Он хотел сделать этот мир лучше, хотел засадить за решетку, как можно больше преступников. Насильников, воров, грабителей и мошенников. В этом плане, его помыслы были ничуть не хуже, чем у любого супергероя.

Реальность оказалась совершенно другой. Когда, после окончания учебного заведения, он явился по месту распределения — в Управление внутренних дел Владимирской области, оказалось, что ни в самом Управлении, ни во всем Владимире не нашлось для него ни одной вакантной должности следователя. В придачу к этому у Макса не было ни влиятельных родственников, ни нужных связей, ни должной решительности и напора, чтобы самостоятельно отстаивать свои интересы. В итоге, несмотря на блестящее специализированное следственное образование, его безжалостно откомандировали в затрапезный районный городок Луч с населением в восемнадцать тысяч человек, где он влился в коллектив из четырех участковых уполномоченных полиции, чьи фамилии по необъяснимым обстоятельствам начинались с буквы «М».

Причиной такой вопиющей несправедливости оказалось личное вмешательство начальника Управления кадров полковника полиции Дмитрия Павловича Пожарского. Высокопоставленный чиновник всю жизнь страдал из-за своей фамилии и, не желая выслушивать какую-нибудь очередную дурацкую шутку про ополчение, в сердцах распорядился отправить Минина как можно дальше от областного центра на самую незаметную должность. В качестве компенсации Максиму незамедлительно выделили служебную однокомнатную квартиру. Таким образом, Пожарский попытался очистить свою совесть, но лучше не сделал.

Первое время у Минина ещё сохранялись иллюзии о переводе в следственное отделение или хотя бы в отделение дознания, где тоже расследовались преступления, пусть не тяжкие, но иногда с не меньшим накалом страстей. Но в Лучском ОВД должности следователя и дознавателя считались престижными и все до единой были заняты уже много лет. И, разумеется, никто из замещающих их сотрудников, покидать насиженные места не собирался. Другое дело — отделение участковых уполномоченных полиции. Каждый из сослуживцев Максима, включая начальника отделения майора полиции Мухина, мечтал поскорее разделаться со своей службой. Двое чуть ли не каждый день собирались на пенсию. Причем один из них мог бы воспользоваться этим правом ещё лет пять назад, а другой должен был ближайшие лет пять самозабвенно отдаваться службе. Ещё один участковый мечтал служить в автоинспекции, где его привлекала перспектива ежедневно ездить на служебном автотранспорте и обладать полосатым жезлом со всеми вытекающими из этого возможностями. Ну а последний хотел заняться бизнесом. Правда, каким именно, он еще не придумал, но часть заработанных в будущем денег планировал потратить на поездку на Гоа.

В такой сложной кадровой обстановке с туманными перспективами и прогнозируемым кадровым голодом Максиму дали понять, чтобы на перевод в другое подразделение он не рассчитывал. А про возможность перехода в другой отдел Минин почему-то не догадался. В итоге, взрощенная в нём за пять лет обучения голубая кровь, последние два года каждое утро прокисала под красными просветами на погонах[2].

На первом же профессиональном празднике, подвыпивший майор Мухин, по-свойски обняв Минина за плечо, полушепотом сообщил, что из участковых уполномоченных есть только три пути: в народное хозяйство, на пенсию или вперед ногами. По его словам, в течение последних одиннадцати лет это было неоднократно им проверено на собственном опыте. При этом Мухин качался с впечатляющей амплитудой, виртуозно удерживая стопку с водкой, которая в поисках свободного рта обильно забрызгала свитер Минина. Складывалось впечатление, что последний способ был одним из излюбленных для начальника отделения участковых уполномоченных полиции. Максим представил было, как Мухин покидает отдел вперед ногами, но тот прервал его размышления заявлением, что в следственное отделение Максику ни за что не пробиться, поскольку там везде свои да наши.

— К тому же, — понизив голос, признался Мухин, — оставаться долго на этом проклятом месте я не собираюсь, а это, между прочим, открывает перед тобой определенные перспективы.

После такого откровения начальник отделения участковых проработал на своей должности еще шесть лет. Однако эта беседа произвела на Максима глубокое впечатление. После нее он твердо решил, ни при каких обстоятельствах не употреблять спиртное в количествах, вызывающих непроизвольное раскачивание тела и снижающих возможность удерживать сознание и речь под контролем.

Ни увещевания непосредственного начальника, ни сложная кадровая обстановка не могли свернуть Максима с намеченной цели — стать следователем. Сдаваться он не собирался и ежедневно доказывал себе и начальству, что его потенциал гораздо выше, нежели тот, которым обременена юдоль участкового уполномоченного полиции. Он служил безупречно. Кропотливо, с предельной юридической точностью принимал ответственные решения. Соблюдая установленные сроки, отрабатывал проверочные материалы. Аккуратно составлял служебные документы и административные протоколы. Исправно вел профилактический учет и мастерски проводил профилактические беседы. Внешний вид его был безупречен. И, несмотря на то, что спустя два года уровень правопорядка на его участке оказался значительно выше, чем у других участковых, практически никто его усилий не оценил.

Большинство подопечных Максима, угнетаемые его постоянным вниманием, предпочитали устроиться на работу и закодироваться от пьянства, чем постоянно выслушивать его нудные и правильные нотации. Молодой и вездесущий участковый их просто-напросто бесил, из-за чего свои успехи в борьбе с пьянством и тунеядством они приписывали исключительно себе, а Максима предпочитали воспринимать в качестве большой занозы в заднице, которая не дает им расслабиться.

Начальство тоже не верило в профессиональный успех Минина, безосновательно полагая, что ему случайно достался благоприятный сектор обслуживания. Их в этом не переубедили даже достижения ранее судимого Кривошеева, который внезапно перестал пить и занялся кузнечным делом, выигрывая один за другим разнообразные призы на всероссийских выставках и конкурсах, чем заслужил несколько хвалебных заметок в местной газете «ИнформТелега». Сам Кривошеев, хотя и рассказывал с обидой и грустью своим изумленным экс-собутыльникам, что вынужден был поменять образ жизни из-за бесконечных профилактических бесед участкового Максима на тему «что такое хорошо и что такое плохо» или «чего бы я мог добиться, если бы не пил», в глубине души был благодарен своему участковому.

А виной пренебрежительного отношения руководства к служебным достижениям Максима был один незначительный эпизод, случившийся в начале его служебной карьеры. В местном гаражном кооперативе произошла кража электрокабеля. Максим, будучи участником следственно-оперативной группы, не удовольствовался поручением следователя быстро опросить каких-нибудь владельцев близлежащих гаражей. Он не согласился также с решением сразу же после составления протокола покинуть место происшествия и направиться в отдел, чтобы бахнуть по стаканчику кофейка. Воспользовавшись свежевыпавшим снегом, он проследовал по следам предполагаемого преступника до ближайшей лесопосадки, где и обнаружил похищенный кабель, без особого энтузиазма спрятанный под молодой елью. Этим своим поступком он больно ударил по самолюбию руководителя опергруппы старшего следователя Ерёмина, который за долгое время службы в полиции совсем позабыл, что свежевыпавший снег может долгое время хранить отпечатки следов ног. Кроме того, логичные, но чересчур ретивые действия молодого участкового Минина не нашли должного отклика и у дружного отделения уголовного розыска, от которого в первую очередь ожидали действий по раскрытию преступлений. И в тот же день по отделу пополз слух о том, что Максим вечно сует свой нос в чужие дела и мешает реализации оперативных разработок.

В итоге его обвинили в провале расследования, о чем и было доложено руководителю отдела полиции. А тот, в свою очередь, самодеятельность Максима интерпретировал как книжную придурь, которую вбивают в головы неопытным курсантам преподаватели-теоретики, бесконечно далекие от жизненных реалий. После этого за Мининым, кроме снисходительного прозвища Максик, закрепилась репутация трудолюбивого, но мутного выскочки-заучки-недотепы, которому не стоит доверять поручения, требующие гибкости и… чутья.

Ни прекрасное знание законов, ни очевидные служебные успехи Максима не смогли изменить у сотрудников Лучского ОВД превратного представления о нем. Он оказался незаслуженно задвинут на задворки жизни отдела внутренних дел, и даже вновь принятые на службу сотрудники, поддаваясь общественному мнению, тоже называли Максима Владимировича Минина просто Максиком. Вот тут бы ему сделать выводы, например, уволиться из этого отдела и трудоустроиться в другом месте, где его будут ценить. Но он продолжал исправно выполнять возложенные на него обязанности участкового уполномоченного полиции, не испытывая от них никакого профессионального удовлетворения. Так что да, наверное, он себя уважал недостаточно.

Но изгоем он, конечно, не был. Он даже не был предметом насмешек. Все свыклись с его усердием и прилежностью, воспринимая молодого участкового просто как досадное недоразумение. Например, однажды на утреннем служебном совещании раздосадованный начальник отдела подполковник полиции Накаряков довел до руководителей подразделений результаты внезапной министерской проверки состояния боеготовности и служебной дисциплины. Согласно докладу только один из 118 подчиненных ему сотрудников на отлично сдал и бег, и подтягивание, и комплекс силовых упражнений, и применение боевых приемов самбо, и стрельбу из двух положений, и материально-техническую часть пистолета Макарова, а также знание ведомственных приказов и инструкций.

— И, как вы думаете, кто этот лучший сотрудник полиции? — строго спросил начальник отдела без какого-либо намека на иронию.

— Кроме Максика Минина им никто быть не может! — после непродолжительной гнетущей паузы снисходительно-разоблачительным тоном отрапортовал начальник уголовного розыска Осипов.

Этот очевидный вывод снял, возникшее было, напряжение в дружном кругу руководителей отдела полиции. Все, включая начальника отделения участковых уполномоченных полиции Мухина и даже руководителя отдела внутренних дел Накарякова, поддавшись неясному порыву, вдруг рассмеялись. Стало понятно, что Минин никакой не самый лучший сотрудник отдела, а эти его выдающиеся результаты просто нелепое стечение обстоятельств. Всем было предельно ясно, что Максик, в своем упорном порыве выслужиться, всё свое время тратит на работу, в отличие от нормальных людей, у которых есть ещё жена, дети, дача, рыбалка и охота. А в таком молодом возрасте, как у Минина, — подружка, друзья, выпивка, рыбалка и охота.

У Максима действительно не было ни детей, ни возлюбленной. Хотя полгода назад с ним случился короткий и бурный, так сказать, роман. С одной замужней дамой, которая написала заявление на своего ревнивого мужа, обвиняя его, как это модно нынче говорить, в домашнем насилии. С тех самых пор она периодически заглядывала к Максиму в гости и жаловалась на ревнивца. Но отношения между ней и Максимом были бесперспективны и ничего не несли, кроме вкусно приготовленного по случаю супа, снятого внутреннего напряжения и необходимости исповедоваться в прелюбодеянии.

Да, Максим ходил в церковь, верил в Бога и старался исповедоваться и причащаться минимум два раза в год — в Рождественский и Великий пост. Он периодически постился, изредка читал молитвы, любил русскую классику и латиноамериканскую прозу, современный фантастический роман, советские фильмы и авангардный джаз, за которым ему приходилось ездить в далекий Питер. Ещё он самозабвенно изучал криминалистическую литературу, увлекался астрономией, летом совершал пробежки, зимой катался на лыжах, любил по утрам выпить кофе, исправно посещал спортзал и бассейн, куда все сотрудники отдела имели бесплатный абонемент. Не любил пьянки, драки, шатание по местному супермаркету и комиксы. Охоту и рыбалку он тоже не любил.

Такое сочетание предпочтений и антипатий было не совсем типично для жителя Луча. По крайней мере, авангардный джаз здесь был точно не в ходу. Тем не менее в бытовом плане Минин не сильно выбивался из образа среднестатистического горожанина. Во всяком случае, он не играл в рок-группе, не участвовал во всяких литературных и игровых реконструкциях и не рубил разоблачающую правду-матку в местном чате на одной из социальных сетей. Это несколько сглаживало его пространную профессиональную характеристику и не давало Минину превратиться в глазах сослуживцев в конченого фрика.

Справедливости ради, стоит сказать, что в отделе полиции иногда все-таки ценили следственные таланты Минина. Не совсем искренне, но ценили. Это происходило, по меньшей мере, два, а то и три раза в месяц. Как раз в те моменты, когда он, согласно утвержденному графику, заступал на суточное дежурство в состав следственно-оперативной группы. Тогда следователь или оперативный работник, а иногда даже и эксперт просили Минина подстраховать их на выезде на какое-нибудь незначительное происшествие. Для этого всегда находилось множество убедительных доводов, большинство из которых сводились к загруженности на работе. Хотя основными причинами были все же лень и уверенность, что Минин все сделает как надо.

Максим понимал, что его просто используют, но позволял делать это. На должности участкового он не мог реализовать свой профессиональный потенциал даже на 50 % и старался компенсировать это при любом удобном случае. Он видел в этом прекрасную возможность набираться опыта и оттачивать мастерство. И, конечно же, приносить пользу обществу. К тому же ему нравилось, что прожженные опытом профессионалы обращаются к нему за помощью. Ведь он прекрасно проводил осмотры места происшествия, составлял фото-таблицы, отыскивал и изымал отпечатки следов пальцев рук, а иногда микроволокна, следы крови и даже запаховые следы. Мастерски упаковывал вещественные доказательства по делу и обстоятельно опрашивал нужных лиц. В общем, делал все то, что должны были сделать следователь, оперативный работник и эксперт. Только качественнее.

Так случилось и в тот день. В субботу 20 июня. Утром Максим Минин заступил на суточное дежурство, и практически сразу же в дежурную часть поступило три сообщения о почти криминальных происшествиях. Собственно такое количество происшествий было слишком много даже для целого дня. Довольно часто в Луче вообще не случалось ничего, требующего вмешательства опергруппы. Тяжкие и особо тяжкие преступления происходили здесь довольно редко, а убийства и вовсе были в диковинку, и если уж случалось что-то подобное, то весь город и особенно отдел полиции стояли на ушах.

Самыми распространенными преступлениями в Луче были кражи, побои и уклонение от уплаты алиментов. Реже — грабежи, мошенничества и причинение телесных повреждений, причем, как правило, тяжких. Хотя изредка случались и совсем экзотические преступления, например, изготовление и распространение порнографических материалов.

В этот раз все три сообщения были достаточно скромными. Настолько, что следователь, прознав о них, тут же решил перевалить бремя первоначальных следственно-розыскных мероприятий на Максима, сославшись на острую необходимость что-то там сделать по какому-то уголовному делу. Так Максим Минин и оказался втянутым не в свою игру, перевернувшую его жизнь с головы на ноги.

Первое сообщение было от местного жителя, который, решив выжать максимум пользы из выходного дня и теплой погоды, рано утром направился в лес за ягодами, где случайно обнаружил в кустах скелетированные останки человека. Другое сообщение поступило от директора Центра внешкольной работы, заявившего о драке в подведомственном ему клубе «Эдельвейс». Наконец, третье происшествие касалось безвестного исчезновения некой Лидии Комаровой, сотрудницы местного отделения банка.

Объединяло три происшествия не только общая дата их фиксации в журнале учета сообщений ОВД Луч, но и то, что все они произошли на территории, находящейся в ведении участкового уполномоченного Минина. Эти происшествия сразу же негативно повлияли на уровень устоявшегося на данной территории правопорядка и предопределили заинтересованность Максима.

Надо сказать, что участок Максима был самым большим среди зон ответственности, распределенных между его сослуживцами. Территория участка охватывала как жилой сектор, так и производственную зону. Причем производственная зона была весьма специфичной, что было связано с особенностями Луча.

Луч был очень молодым городом. Его основали в начале 70-х годов ХХ века в 20 километрах южнее Владимира. Город был необходим для обеспечения деятельности только что созданного научно-исследовательского института по изучению проблем лазерной физики. Рядом были обустроены несколько воинских частей, осуществляющих военное строительство, ресурсное обеспечение и охрану института, а заодно и города. С тех пор утекло много воды, распался Советский Союз, а страна пережила годы разрухи, всеобщего раздолбайства и воровства. Воинские части расформировали, и на их месте возникло множество частных предприятий, в основном специализирующихся на производстве мебели, пиломатериалов и железобетонных изделий. Город разросся и совсем забыл о том, что когда-то целиком обсуживал мощнейшую научно-исследовательскую организацию. Теперь в НИИ «Луч», давшем имя городу, трудилось не больше пятисот человек. Его охрану обеспечивали четыре смены контролеров, вооруженных допотопными наганами и представленных по большей части военными пенсионерами.

Когда-то, в далекие 80-е годы, в институте тестировали боевые лазеры, выжигающие целые просеки в лесу и запросто сбивающие учебные цели в воздухе. Теперь предприятие выпускало громоздкие конверсионные конструкции, которые можно было использовать в качестве отопительных котлов. Но гражданская продукция предприятия в условиях рыночной экономики почему-то не пользовалась спросом, а оставшееся опытное конструкторское бюро не выдерживало конкуренции с другими организациями военно-промышленного комплекса. Заказов не было, и предприятие медленно, но верно приходило в упадок.

Территория научно-исследовательского института располагалась в трех километрах севернее города, на самой окраине древнего мещерского леса, часть которого и отдали под площадки-полигоны. Несколько этих опытных и производственных площадок до сих пор были полностью окружены усиленным периметром, находящимся под присмотром бдительных вохровцев. А остальные просто считались закрытой территорией, о чем ясно говорил знак, установленный перед специально построенным контрольно-пропускным пунктом со шлагбаумом. Шлагбаум преграждал единственную обустроенную асфальтированную дорогу, ведущую на территорию полигона НИИ. Других препятствий для посещения полигона не было. За исключением его гигантских размеров и первобытности. Где-то в 30–40 километрах южнее территория полигона незаметно переходила в заповедную часть Национального парка «Мещера».

Эти места были крайне привлекательны обилием грибов, ягод и всякого зверья. Местные жители никогда не пользовались ведущей к ним асфальтовой дорогой со шлагбаумом, не без основания полагая, что их на засекреченную территорию просто не пропустят. Поэтому они натоптали и наездили множество тропок, дорожек и обходных путей, которые невозможно было взять под контроль по причине невероятно больших масштабов и труднопроходимости территории полигона. Руководство научно-исследовательского института не в состоянии было на это повлиять, поэтому, учитывая невостребованность полигона, ограничивалось принципиальным подходом к пропускному режиму на единственном контрольно-пропускном пункте.

В ведении Максима Минина находилась вся эта территория. А также территория бывших воинских частей, где никто не жил, но где ежедневно работала четверть города. А ещё небольшой участок самого населенного пункта с десятком жилых многоэтажек, отделением банка, несколькими спортивными и культурно-досуговыми объектами, среди которых был и молодежный клуб «Эдельвейс». На участке Минина было зарегистрировано две тысячи триста два человека, а постоянно проживало две тысячи девятьсот один человек. Максим прекрасно владел оперативной обстановкой на своем участке и привык ее контролировать, поэтому отработать поступившие сообщения о правонарушениях было для него делом чести.

Было темно. Несмотря на полную луну, нужно было вглядываться и идти очень осторожно, чтобы не наткнуться в лесу на сучок или ветку. Она кралась среди деревьев, слегка пригнувшись и проверяя путь длинной кривой палкой. Сырая одежда прилипла к коже и сковывала движения. В кедах хлюпало и чувствовалось скорое появление мозолей. В мокрых волосах запутались мелкие веточки и паутина. Руки и лицо покрывали царапины и ссадины. Тело бил озноб, хотя сейчас, в июне, ночи стояли теплые. Она с самого начала побоялась включить фонарь на своем мобильном телефоне, хотя была уверена, что в округе на десять километров никого нет. Никого, кто представлял бы для нее опасность. А сейчас, когда он ей был так нужен, телефон где-то потерялся.

Вдруг палка провалилась в пустоту. Еще одно озерцо. Уже четвертое за последние два часа. Но сейчас она была готова к его появлению. Первый раз она вступила прямо в воду и от неожиданности чуть не утонула. Озера были примерно одинаковыми. Круглой формы. Диаметром 3–4 метра. И очень глубокими. Дна ни в одном из них она так и не достигла, хотя плавала и ныряла очень хорошо. Начинало давить уши, и каждый раз приходилось всплывать. Зная свою физиологию, она предположила, что опускалась в озера на глубину метра два. Максимум два с половиной. После этой отметки у нее обычно начинало ломить уши, и иногда было сложно продуться. Как сегодня. Ни в одном из озер не было того, ради чего она здесь оказалась.

Она уже выбилась из сил. Нервы были на пределе. Если и это озеро не принесет искомого, высока вероятность, что она не выдержит и откажется от всей этой затеи. Нет, она заставила себя выкинуть из головы эти мысли. Долг превыше всего. Она крепко стиснула зубы и шагнула в черную гладь озера. Вода сразу же поглотила ее. Еще один всплеск, отправивший к берегам круги волн, и гладь успокоилась. Полминуты. Минута. Две. Три. Все также тихая гладь лесного озера. Вода чистая и темная. На поверхности ни ряски, ни листика…

Глава 2

Раз, два, три…

Он подошел к условленному месту. Одежда уже высохла, и он ощущал себя вполне сносно. Последние два часа он брел по лесу, ориентируясь по заходящему солнцу, восходящей луне, а под конец, по редким звездам, с трудом различаемым из густых зарослей в светлом еще небе. Тем не менее тренировки не прошли даром. Он сбился с пути всего на двести метров восточнее. Он уперся в трубы теплотрассы, за которыми маячили знакомые силуэты зданий. Быстро сориентировавшись на местности, он взобрался на трубу и как давным-давно, в совсем другом городе, еще в детстве с удовольствием пошлепал по ней на запад, с высоты осматривая округу. Через несколько минут он достиг своей цели.

Было около одиннадцати вечера. Быстро смеркалось, и он не боялся, что его кто-нибудь заметит. Несмотря на позднее время, было непривычно шумно. По дороге то и дело проезжали легковые автомобили. А народа на улице было, наоборот, мало. Еще электричество. Его явно не экономили. Горели все уличные фонари. Их было почему-то так много, а светили они так ярко, что отдельные районы жилой застройки и автодорога были освещены, как днем.

Он спустился с теплотрассы и сделал несколько неуверенных шагов в сторону стоящего неподалеку кирпичного здания. Впереди у него было еще два дня. Он мог бы их с легкостью провести без еды. На крайний случай, можно будет насобирать ягоды в лесу. И ночевать можно где-нибудь под теплотрассой. Главное — выполнить миссию! Остаться незамеченным, собрать информацию и вернуться обратно. Все просто. Пугает только неизвестность!

Из здания доносились звуки музыки. Играли вживую. Отчетливо слышалась ритм-секция и неразборчивый вокал. Там шел какой-то концерт. Внезапно открылась дверь, и на улицу вышел мужчина лет пятидесяти.

— Ну, вот ты, наконец, и здесь — сказал он на удивление знакомым голосом…

Полицейский уазик «буханка» несся с ошеломительной скоростью по пустынной лесной дороге. Всё в нем, включая зубы пассажиров, отбивало мелкую дробь, периодически выпуская на передний план звуки то высоких, то низких тонов, явно механического происхождения. Было видно, что и сам автомобиль, и его пассажиры с трудом переносили эту невероятную скорость. Похоже, единственный, кто испытывал удовольствие от такого режима поездки, был дежурный водитель старший сержант полиции Медяный, только что заступивший на службу после выходных, безвылазно поведенных на огороде у тещи. Он соскучился по свободе и целиком отдался первому своему выезду.

За окном мелькали деревья, но, если посмотреть в лобовое стекло, могло сложиться впечатление, что автомобиль стоит на месте. Настолько однообразен был пейзаж за окном. Дорогу плотной стеной с двух сторон обступал дремучий лес.

Буханка грубо взламывала покой этого места, разрывая пространство и пожирая время. По крайней мере, так казалось изнутри. Если бы в этот момент кабину автомобиля внезапно обволокли всполохи пламени, наподобие тех, что окружают в фильмах падающие на планету метеориты, никто из присутствующих, наверное, не удивился бы. Кроме, разве что водителя Медяного, который прекрасно знал технические характеристики «буханки» и огонь в районе двигателя воспринял бы крайне негативно.

Кстати, если подходить к сложившейся ситуации, опираясь на привычные для земной физики категории расстояния и времени, то можно было бы установить истинную скорость дежурного автомобиля. Она равнялась приблизительно 95 километрам в час. Конечно, можно было бы воспользоваться и спидометром, но он всегда залипал на 90. Хотя это было не страшно, потому что в Луче скорость передвижения по автодорогам имела ограничение в 40 километров в час. А с учетом небольшого размера города, скорость дежурной машины к 90 километрам в час приближалась крайне редко. Единственная дорога в Луче, не имеющая специально установленных скоростных ограничений, как, впрочем, и обозначения на карте, проходила по опытному полигону. Этим и воспользовался Медяный, в очередной раз убедившийся в неисправности спидометра.

Минин, исполняющий обязанности руководителя следственно-оперативной группы, коими его негласно наделил дежурный следователь, принял резонное решение в первую очередь поехать в лес на осмотр человеческих останков. Во-первых, сообщение об их обнаружении поступило раньше других, а во-вторых, Минину было по-человечески жаль тихого охотника, который вот уже битый час томился рядом со страшной находкой в ожидании приезда полиции. Максим даже представил этого человека, тоскливо сидящего на пеньке напротив молчаливого черепа и размышляющего о тщете всего сущего.

По правде сказать, ягодник не сильно скучал. За время ожидания он скрупулезно опустошил лес на добрых триста метров вокруг находки, набив и свой желудок, и корзинку земляникой. Теперь же он должен был стоять на дороге, ожидая опергруппу, которая уже пересекла КПП и стремительно сокращала расстояние между ними.

Дежурный водитель уверенно держал скорость и, судя по всему, прекрасно представлял, где именно находится место происшествия. По крайней мере, он совсем не беспокоился, что пропустит ягодника, выжимая максимум из автомобиля. Остальные положились на опыт и знания Медяного и старались делать вид, что этим субботним утром все идет по плану.

Вообще, надо сказать, по этой дороге Максим ездил не часто, несмотря на то, что весь невероятно обширный участок закрытой территории опытного полигона числился за ним. Во-первых, криминальные происшествия здесь случались крайне редко и ограничивались в основном кражами всякой рухляди, которая, по мнению преступников, да и самих полицейских выглядела не имеющей хозяев.

А во-вторых, большая часть расположенных на опытном полигоне сооружений находилась под спецохраной, и доступ к ним требовал дополнительного согласования. Оставшиеся объекты были либо заброшены и разворованы ещё в мутные 90-е, либо просто труднодоступны из-за своей удаленности. А бродить по гигантскому частично заболоченному участку, поросшему первобытным смешанным лесом, было не самым разумным занятием.

Ещё в самом начале своей карьеры Максим, узнав количество закрепленных за ним квадратных метров опытного полигона и не сумев представить их в пространстве, ограничился изучением плана-схемы этой части своего участка и беседой с начальником полигона. Последний ему сообщил, что в прошлом году на южных окраинах полигона видели медведей. А кто-то даже наткнулся на волчьи следы. Ну а прочая живность — кабаны, олени и лоси тут вообще водились в завидном изобилии. Но Максим не любил охоту, а к браконьерству относился крайне негативно. Это исчерпало темы для беседы с начальником опытного полигона и возможность Максима посещать закрытую территорию чаще и во внеслужебное время. Поэтому количество поездок на опытный полигон у Минина было ограничено количеством сообщений о происшествиях. То есть всего пятью за истекшие два года.

Кстати, в один из таких случаев Максим в очередной раз укрепил у руководства отдела полиции представление о себе, как о недальновидном и чрезмерно ретивом сотруднике, за которым нужен глаз да глаз. Было его первое лето в должности участкового уполномоченного. Максим, как и сейчас, дежурил в опергруппе, также взвалив на себя обязанности следователя. Ближе к вечеру поступило сообщение о срабатывании сигнализации на одном из объектов закрытой территории. Прибывшие на место сотрудники ведомственной охраны, обнаружили следы проникновения через окно, о чем в соответствии с инструкцией и сообщили в полицию. Именно в тот вечер Максим в первый и единственный раз доехал до конца дороги, проходящей через закрытую зону.

Путешествие до места преступления заняло не меньше часа, хотя, если бы тогда за рулем дежурной машины находился старший сержант Медяный, время прибытия по вызову наверняка сократилось бы вдвое, и стало бы ещё более насыщенным. Хотя и без Медяного тот вечер для Максима открыл много нового.

Сначала на него произвели впечатление истинные масштабы закрепленного за ним участка опытного полигона. Виденные им ранее цифры постепенно складывались в пространственное представление. После получасовой езды по ровной асфальтированной дороге, ее покрытие внезапно сменилось на обычные бетонные плиты, которые, в свою очередь, спустя примерно двадцать минут уступили место грунтовой дороге, упершейся в густые заросли ельника. Как сказал сопровождающий их в ту поездку представитель ведомственной охраны Кукушкин, впереди осталось еще несколько десятков километров, которые числятся за полигоном и недоступны для автомобильной техники.

Двойная трансформация дорожного полотна и его внезапное окончание, а также то, что на всем своем протяжении дорога ни разу не вильнула, дополнили впечатления. Идеально прямые дороги, построенные в нашем Отечестве, на каком-то подсознательном уровне вызывают у нормального гражданина смешанные чувства беспокойства и гордости. Вот и Максим был горд и обеспокоен одновременно. Горд за мощь своей Родины и обеспокоен состоянием некоторых её хозяйственных объектов. В частности, НИИ «Луч». А ещё надвигающимися сумерками и тем, что, по словам Кукушкина, до места происшествия им необходимо еще немного пройти.

Пешая часть путешествия тоже приготовила Максиму несколько удивительных открытий, после которых его сон был настолько крепкий и исцеляющий, что утром он чуть было не проспал будильник. Начнем с того, что тот пространственный отрезок, который по заверениям Кукушкина нужно было «немного пройти», на деле оказался длиной в километр и требовал насыщенного пешего похода. При этом приходилось преодолевать густые заросли первобытного леса и стараться идти нога в ногу, чтобы, по словам Кукушкина, не наступить на какую-нибудь змею.

Все здесь поражало воображение. И количество приходящихся на квадратный метр растений. И паутина, которая постоянно оказывалась на лице Максима. И невероятно огромное, неисчислимое, неописуемое количество крепких настойчивых комаров. И издаваемый ими непрерывный, давящий, раздражающий гул. И отсутствие других звуков, отбивающее всякое желание разговаривать. И будничный совет Кукушкина провериться потом на предмет наличия клещей. Всё это вызывало неудовольствие и раздражение.

Следующим пунктом в путешествии Максима было внезапно возникшее прямо посередине леса одноэтажное кирпичное здание, похожее на трансформаторную подстанцию. Его вид тоже повлиял на формирование эмоционального фона Максима. С одной стороны, здание со своим белым силикатным кирпичом и плоской крышей абсолютно не вписывалось в окружающий пейзаж, и сюрреалистичность его пребывания здесь обескураживала. С другой стороны, это сооружение воспринималось, как необходимая и очень гармоничная часть инфраструктуры засекреченного испытательного лазерного полигона. И, если с такой стороны взглянуть на его существование в этой лесной глуши, то строгие лаконичные формы здания и, в общем-то, хорошее состояние вызывали восхищение.

Под конец для Максима был припасен сюрприз. Им оказалась конструкция, очень напоминающая изящную, почти двухметровую ракету, стоящую сразу же за дверью. У нее был даже маленький иллюминатор, через который виднелись какие-то приборы. При виде нее Максим невольно задумался об уровне радиационного фона, в результате чего его обеспокоенность переросла в тревогу.

Похоже, что именно это изделие неизвестный злоумышленник и пытался похитить. По всей видимости, он вытащил ракету в коридор из подсобного помещения с замком в деревянной двери. Еще одно помещение в здании было заперто бронированной железной дверью, и Максим даже не захотел представлять, что за ней может находиться.

Злоумышленник явно планировал вытащить свою удивительную находку из здания. Но справиться с этой задачей помешала геометрия его внутреннего пространства. Она не допускала возможности извлечения объекта подобных размеров через небольшое окно, расположенное под самым потолком. А безнадежно заклинившая от редкого использования металлическая входная дверь, которую к моменту приезда опергруппы уже разблокировали с помощью двух ломов и кувалды, не оставила перед преступником выбора. Он попытался разобрать ракету прямо внутри здания, но без специального инструмента это оказалось затруднительно. Единственное, что он смог сделать, так это отсоединить от ракеты подкрылки. Возможно, в какой-то момент воришка вдруг осознал, что разбираемая им конструкция не обычный продукт народного хозяйства и сбыть ее в металлолом будет проблематично. Что и послужило причиной отказа от дальнейших преступных действий. А, может быть, он просто ушел за необходимым инструментом. Как бы там ни было, к моменту приезда ведомственной охраны, злоумышленника на месте уже не было.

Вид ракеты, весь проделанный до нее путь и целый калейдоскоп разнообразных чувств и ощущений, от восхищения и гордости до смятения, тревоги и раздражения, привели в итоге к эмоциональному выгоранию Минина. Точно такие же чувства обуревали и других участников опергруппы. Даже оперуполномоченного капитана полиции Колесова. Возможно поэтому, а ещё по причине забытых кем-то в дежурном автомобиле осветительных приборов, Максим принял решение изъять с места происшествия подкрылки для их более качественного изучения в отделе на предмет наличия отпечатков пальцев рук. Утром, прибыв на работу, Минин тут же был вызван к Накарякову, который и устроил ему разнос за такую самовольность.

Оказалось, что ночью начальника отдела лучской полиции навестил сотрудник ФСБ, курирующий НИИ «Луч». Невзирая на время суток, он потребовал незамедлительно вернуть все изъятые с места происшествия объекты ввиду их совершенной секретности. Для этого всему руководству отдела пришлось в срочном порядке просыпаться, выезжать на работу и вскрывать кабинеты в поисках изъятых частей ракеты. А затем в течение часа выслушивать претензии по поводу безответственных действий их подчиненных, повторять пределы своих компетенций и поочередно приносить извинения. И все это даже не выпив чая.

Часть накопившегося гнева Накаряков излил той же ночью на своих заместителей, а также на начальника отдела участковых уполномоченных полиции Мухина, дежурного следователя и оперативного дежурного. А часть приберег для Максима. Все аргументы Минина, попытавшегося было отстоять свою позицию, были проигнорированы. Максима обвинили в тупости и обязали в следующий раз, прежде чем что-то сделать, думать головой.

Сегодня ситуация была более очевидной. В конце концов, труп человека — это всегда труп человека. Его надо осмотреть и отправить на исследование.

Где-то посередине асфальтированной части дороги уазик стал сбрасывать скорость. Буквально сразу же вдалеке появилась беспокойная точка, которая по мере приближения постепенно становилась похожа на машущего руками Солдатова Геннадия Петровича — ответственного жильца дома № 5 на участке Максима. Именно от него Максим в свое время почерпнул множество полезных и просто интересных сведений о других жильцах дома № 5, а также о жителях близлежащих домов.

Автомобиль остановился, и водитель, высунувшись из окна, панибратски крикнул Геннадию Петровичу:

— Запрыгивай, давай!

— Мы там не проедем, — немного испуганно возразил Геннадий Петрович, — там лес!

— Как-нибудь проедем, — добродушно ответил Медяный.

И действительно через каких-то десять минут невероятных вихляний, прыжков и ощутимых ударов веток по кабине, дежурный автомобиль добрался до места назначения — небольшой уютной полянки. За это время Геннадий Петрович успел рассказать Максиму все, что знал о происшествии, а именно, что он, собирая ягоды, совершенно случайно наткнулся на череп, который лежал в молодой поросли орешника.

Выйдя из машины, Геннадий Петрович повел опергруппу к месту страшной находки. По пути он подобрал искусно спрятанную им под елкой корзину с земляникой. Корзина была собрана, как говорят в народе, с горкой. Ягоды заботливо накрывало сверху белое хлопчатобумажное полотенце.

— У-у-у! Земляника?! — с удовольствием отметил Медяный, безошибочно узнав ягоды под полотенцем.

— Угощайтесь, — нехотя сказал Геннадий Петрович, отодвигая полотенце немного в сторону.

— Благодарствую! — ответил дежурный водитель и запустил в корзину свою громадную и, как оказалось, очень вместительную ладонь.

Остальные, увидев потрясение Геннадия Петровича от потери заметной части урожая, вежливо отказались от угощения.

— А грибы ешть? — деловито поинтересовался Медяный, запихивая в рот землянику.

— Ну, так, — неопределенно ответил Геннадий Петрович, не желая делиться информацией о своих заветных угодиях, — лисички кое-где ещё встречаются…

— У-у-у-у, лисички! — с удовольствием повторил дежурный водитель, всем своим видом выказывая намерение незамедлительно использовать эти сведения, — Максим, я тут по лесу пока похожу!

После этих слов Медяный, не дожидаясь ответа, развернулся и потопал обратно к машине. Геннадий Петрович, неодобрительно посмотрев ему вслед, спешно накинул на землянику полотенце. А участковый уполномоченный Минин, не сумев найти аргументы против грибничества водителя, задумался о человеческом равнодушии.

Череп находился частично под землей. На белый свет взирали две глазницы, в одной из которых даже успел вырасти цветочек куриной слепоты[3]. По всей видимости, молодая поросль вытолкнула череп из-под земли. Максим вспомнил, что примерно аналогичным образом где-то под Юрьев-Польским лет сто назад был найден шлем князя Ярослава Всеволодовича. Этот шлем вместе с тяжелой кольчугой князь сбросил прямо в чистом поле, спеша как можно быстрее удалиться с места проигранной новгородцам битвы на реке Липицы. Но это не спасло четырех коней, которых он по очереди загнал по дороге до своей крепости.

Максим почесал голову, прикинув, что придется копать. В этот момент мимо него прошел Медяный с белой целлофановой сумкой из супермаркета. Остановившись на секунду, он мельком взглянул на череп. Утолив свое притупившееся за годы службы в полиции любопытство, он воткнул небольшую лопату рядом с ногой Максима. После этого вальяжно, с видом бывалого грибника удалился в лес. Геннадий Петрович стал заметно нервничать. Переминаясь с ноги на ногу, он поглядывал то на Максима, то в сторону уже исчезнувшей в зарослях спины дежурного водителя.

— Ну, я больше пока не нужен? — с надеждой спросил он.

— Пока нет, — ответил Максим.

Геннадий Петрович очень ждал этих слов и, наконец, услышав их, на пару секунд замер, не веря своему счастью, а потом чуть ли не бегом удалился в чащу с явным намерением восполнить утраченную землянику. А заодно проучить Медяного, посягнувшего на его вотчину. Максим же принялся за изучение места происшествия.

По штатному расписанию в Луче не предусматривалось наличие судебного медика и следователя Следственного комитета. Это было слишком накладно и нецелесообразно ввиду редкости в Луче криминальных смертей. Поэтому данных должностных лиц каждый раз вызывали из Владимира, что, разумеется, требовало времени. Пока же Максиму было позволено самостоятельно извлечь из земли череп и кости. Этим Максим и занялся.

Копать среди зарослей орешника было затруднительно. Близко растущие стволы молодых деревьев и корни противились этому. Они не только постоянно подставляли себя под лезвие лопаты, но еще время от времени хлестали Максима, а также швырялись землей. Поэтому большую часть раскопок пришлось проводить, используя руки. Тем не менее через час упорной работы на поверхность был извлечен практически весь скелет. Без пары десятков мелких костей.

На практических занятиях по криминалистике в Академии МВД преподаватель Кувакин очень любил моделировать ситуацию осмотра трупа человека. Для этого он использовал как целые манекены, так и их части. И пару раз даже анатомическую модель скелета человека. К подготовке занятия преподаватель подходил очень творчески. Активно использовал кетчуп, вставлял в манекены ножи, рисовал акварелью пулевые отверстия и колото-резаные раны, подвешивал манекены в петле и одевал им на головы целлофановые пакеты. И, пока курсанты корпели над описанием частей тела, Кувакин практиковался в домино с коллегами.

Полученный на таких занятиях опыт в этот день Максиму очень пригодился. До этого он только два раза имел дело с покойниками. Оба раза они были некриминальными. И оба раза Максим еще неделю не мог избавиться от запаха формалина, скверного настроения и кислой мины. Со скелетом было гораздо проще. За исключением того, что все кости были настоящими и имели грязно-коричневый цвет, они ничем не отличались от макета на криминалистическом полигоне.

В итоге, спустя где-то полтора часа работы, как раз к приезду следователя и судебного медика, кости были не просто извлечены из земли, но еще аккуратно разложены на траве и описаны в протоколе. Череп, лишившийся в результате этой процедуры романтичного лютика, с легким недоумением взирал на раскинувшуюся перед ним коллекцию костей, некогда соединенных с ним в одно целое.

Судебный медик, окинув взглядом протокол осмотра и разложенный скелет, одобрительно кивнул, поправил несколько костей и, внимательно осмотрев череп, авторитетно заявил:

— Предварительно это скелет женщины 50–60 лет. Причина смерти неизвестна, прижизненных повреждений не наблюдается. По поводу возраста останков я бы сказал — лет двести-триста. Однако смущают зубы…

— А что с зубами? — как бы между делом поинтересовался следователь, не отвлекаясь от заполнения каких-то своих бумаг.

— Два из них запломбированы. Амальгамовая вкладка. Я бы сказал, что это советская стоматологическая классика начала-середины восьмидесятых годов. Прошлого века. И это уже интересно…

— Конкретнее? — уточнил следователь.

— Это не для протокола, — кашлянул эксперт и, поправив очки, продолжил, — пломбы установлены при жизни. В 17 или 18 веках таких технологий еще не было. Улавливаете?

— Не совсем, — сразу же признался следователь, не прекращая писать.

Не известно, куда бы завел этот разговор, но в происходящее вмешался Медяный, внезапно появившийся на опушке с полным пакетом лисичек.

— Видали улов? — гордо воскликнул он, поднимая пакет над головой, — На жареху!!! С картошечкой!!!

Следом за ним из леса понуро вышел Геннадий Петрович. Все с той же корзинкой, немного прибавившей под полотенцем. Все разговоры были прерваны, а взгляды устремлены на победное шествие Медяного. Тот, дойдя до окруживших скелет представителей следственной группы и мимолетно взглянув на полуторачасовые труды Максима, гордо распахнул пакет с грибами. Это действие вызвало неподдельный интерес у всех присутствующих. Особенно у следователя и судебного медика, которые, будучи жителями Владимира, не так часто выбирались в лес.

Геннадий Петрович, со своей ущемленной гордостью, чтобы хоть как-то реабилитироваться за сокрушительное поражение в неофициальном соревновании по сбору грибов, подошел к Максиму и, ухватив его за рукав, заговорщически отвел его в сторону. С сожалением убедившись, что на них никто не обращает внимания, он протянул участковому мобильный телефон.

— Вот, — сообщил он, — тут неподалеку нашел. Вы проверьте, чей он. Может, как-то связано…

После этих слов он кивнул в сторону скелета. Но тот никак на это предположение не отреагировал.

— Нет, тут больше ничего нет! — донесся жизнерадостный бас Медяного, — Если хотите, я могу показать одно грибное местечко, когда обратно поедем.

Комитетский следователь и судебный медик сразу же приняли это предложение. Оперативный работник любезно решил составить им компанию. Лицо специалиста Лупанова в этот момент пережило несколько волн мимических изменений. Была отчетливо видна внутренняя борьба, в которой победила совесть. В итоге он решил не бросать Максима одного с двумя оставшимися сообщениями о преступлениях. К тому же супруга, которая могла бы оценить и приготовить возможный улов, на выходные уехала к теще, наварив целую кастрюлю борща, который необходимо было съесть.

Очень скоро все полагающиеся бумаги были заполнены и подписаны, а кости буднично, без всяких церемоний помещены в большую картонную коробку. Максим с легкой грустью смотрел, как следователь комитета забирает коробку и ставит ее в багажник служебного автомобиля. Кости на прощание уныло громыхнули. Человек со всеми своими страстями, желаниями, достижениями, мечтами, горем, печалями, грехами, годами жизни и болезнями поместился в обычную картонную коробку, в которой до этого продавали принтер со сканером.

Глава 3

Я иду искать!

Время было обеденное, поэтому Медяный, доставив опергруппу по адресу, сообщил, что заскочит домой перекусить. «Если что, звоните», — добродушно сказал он и тут же укатил на своем тарахтящем монстре.

Минин и Лупанов уныло побрели на новое место осмотра. Лупанов жалел о принятом решении сопровождать участкового и завидовал оперативнику Батаеву, который в данный момент собирал лисички и радовался жизни. А Минин просто устал. Ему хотелось принять душ и выпить чая. Но нависшие над ними четырнадцать этажей бетона перечеркивали все надежды.

Город Луч построили очень быстро. С момента закладки первого жилого здания в 1972 году через каких-то десять — пятнадцать лет большая часть города уже была выстроена. Советский Союз заботился о высококвалифицированных специалистах, способных сконструировать, построить, протестировать и испытать лазерное оружие. К тому же время в гонке вооружений постоянно поджимало.

В итоге на небольшом участке местности образовался компактный городок, состоящий из двух микрорайонов. Если посмотреть на него сверху, то он напоминал дорожный знак поворота. Появление города, а точнее обслуживаемого им предприятия должно было стать поворотным моментом в системе международной безопасности.

Практически все дома здесь были построены из бетонных панелей. Этажность была разной — от пяти до четырнадцати этажей. Это позволило уместить почти двадцать тысяч жителей города и их автомобили на пяти с хвостиком квадратных километрах.

Нет, Луч не был похож на человеческий муравейник, но его архитектура оставляла гнетущее ощущение, которое усиливалось за счет того, что жильцы домов, желая проявить индивидуальность, самостоятельно и совершенно по-разному обустраивали лоджии и балконы в своих квартирах. Снаружи это выглядело эклектично. Когда Максим впервые оказался в Луче, он очень явственно ощутил, что его судьба по каким-то причинам дала сбой и забросила его на самый край цивилизации. В место, где отсутствует строгая стандартизация балконов и лоджий, а значит и закон.

На деле же все оказалось не так плохо. Город был очень удобный. До любого его края можно было не спеша добраться за полчаса. Поэтому особой нужды в общественном транспорте не было. Тем не менее изредка по окружной дороге проезжал автобус, останавливаясь в пяти наиболее значимых, по мнению администрации города, местах. И кто-то из горожан даже пользовался его услугами.

В городе было полно магазинов. В основном супермаркеты. Был свой кинотеатр, шикарный банный комплекс, разные спортивные учреждения, театральный кружок, поэтический клуб, шахматный кружок, клуб исторической реконструкции, фонтан и даже парк, который отличался от леса тем, что кое-где были проложены асфальтированные дорожки и проведено электричество. Где заканчивался парк и начинался лесной массив, никто, включая директора парка, точно не знал. В какой-то момент асфальтированные дорожки превращались в песчаные тропки, которые просто растворялись в траве. Именно с этого места однозначно начинался лес.

Теперь, глядя на седьмой этаж, куда им предстояло подняться, Максим уже не замечал уродства здания. К тому же в последнее время администрация города наконец-то взялась за обустройство жилого фонда. Теперь хотя бы изнутри дома выглядели вполне пристойно.

Максим резонно решил сначала отработать заявление о бесследном исчезновении человека, а уже потом поехать разбираться со вчерашней дракой, где не было потерпевших. Лифт бесшумно доставил их на нужный этаж. Одновременно с их появлением на площадке открылась дверь одной из квартир, откуда выглянула женщина лет двадцати пяти:

— Вы из полиции?

— Да, — ответил за всех Максим.

— Слушайте, я звонила рано утром! А сейчас уже час дня! А если что-то серьезное случится? Если убивать будут, тоже нужно будет ждать три с половиной часа?

— Извините, — ответил Максим, — мы по другому преступлению работали…

— Там труп был, — важно заявил специалист Лупанов, стараясь снизить градус напряжения.

— Боже мой! — испуганно воскликнула заявительница, — Надеюсь, это не Лида?!

— Нет, — ответил специалист, чувствуя, что попадает в созданную своими руками (точнее ртом) ловушку, — там уже скелет… Давнишний…

— Слава Богу! — облегченно помянула всуе заявительница, переходя обратно на раздраженно-суровую интонацию, — Что вы мне голову морочите?! И тут, кстати, живой человек пропал! Надеюсь, живой!

Заявительница театрально отступила в сторону, приглашая полицейских в квартиру, хлопоча при этом, чтобы все у порога разулись, поскольку в квартире намыто. Минин и Лупанов на пару минут застряли в узком коридоре, мешая друг другу снимать обувь. Хозяйка квартиры этим временем никак не воспользовалась. Не поставила греться чайник и не накрыла на стол. Ей не терпелось передать все свои переживания компетентным органам, чтобы они начали, наконец, делать свою работу.

Обстоятельства жизни и исчезновения Лидии Ивановны Комаровой были очень интересны. Заявительница, а по совместительству ее подруга, коллега и соседка по квартире, Гамова Татьяна Васильевна рассказала, что познакомилась с Лидией четыре года назад. Татьяна тогда только-только арендовала эту самую двухкомнатную квартиру и решила сэкономить на оплате, подыскав себе соседку. Как-то вечером в дверь позвонила Лида. Почти ровесница. Не старше двадцати трех.

Татьяна сразу же почувствовала симпатию к этой вежливой и скромной девушке. Было в ней что-то невинное, что-то от прошедшей эпохи. Что-то по-настоящему интеллигентное. И она сразу же предложила Лидии заселиться. И та осталась. Кроме документов никаких вещей у неё не было.

Со слов своей новой соседки Татьяна узнала, что та жила с мужчиной где-то во Владимире. Сначала всё было хорошо, но очень скоро он стал вести себя по отношению к ней скверно, а потом и вовсе произошло нечто такое, о чем Лида даже не хотела вспоминать. В итоге ей пришлось бросить всё и в спешном порядке бежать. Видеть своего сожителя она не хотела. Возвращаться к нему не собиралась. Денег у нее было мало, а работы не было совсем. В общем, Лидия была в очень щекотливом положении.

Татьяна же относилась к тому типу женщин, которые испытывали невероятный дискомфорт, если встречались с несправедливостью, и всегда твердо вставала на защиту слабых, обездоленных и попираемых. Даже вопреки здравому смыслу и неблагоприятным последствиям для самой себя. Именно по этой причине Татьяна не получила красный диплом при окончании учебного заведения и сменила уже две работы.

Конечно же судьба была жутко несправедлива к этой несчастной девушке, которая явно была хорошо воспитана и образована, не ругалась, не курила и не употребляла спиртное. Лидия любила читать русскую классику и смотреть телевизор. Зная по собственному опыту, какие мужики бывают козлы, Татьяна решила во что бы то ни стало помочь ей встать на ноги. Тем более в этот раз ее бескорыстный порыв не грозил потерей места работы.

На удивление устроить Лидию на новом месте оказалось легче, чем Татьяна предполагала. С первого раза ей удалось уговорить управляющую банком, тоже не понаслышке знающую о сволочах мужского пола, взять Лиду на должность кассира. Целый месяц до зарплаты Татьяна кормила свою новую соседку за свой счет. Заказала ей в интернет-магазине нормальной одежды взамен того дурацкого старомодного костюма, в котором она убежала из дома. И всячески ее поддерживала.

Лида в ответ была очень благодарна и отзывчива, внимательно и терпеливо выслушивая все жалобы Татьяны о работе, личной жизни и претензиях Татьяниных родителей, настаивающих на замужестве и внуках. И, несмотря на категорический отказ своей покровительницы, возместила ей все расходы. Так они сдружились и прожили в одной квартире четыре года, деля горе и радости друг друга.

А в минувшую среду Лида вдруг пропала. Это случилось рано утром. Татьяна, проснувшись на работу, не обнаружила своей соседки в квартире. Кровать была собрана. Все вещи — на месте. Лида просто исчезла, не оставив никакого сообщения. Это было очень странно и совсем на неё не похоже. А, когда Татьяна не застала свою подругу на рабочем месте, стало понятно, что случилось что-то неладное.

В полиции к истерическому звонку Татьяны отнеслись с известной долей скепсиса, посоветовав ей успокоиться и подождать дня три. Возможно, пропавшая сама объявится, мало ли что на свете случается. Все эти три дня Татьяна была как на иголках и, еле дождавшись утра субботы, ровно в девять ноль семь позвонила в полицию и заявила о безвестном исчезновении человека.

— Куда пропала Лида, я не знаю, — подытожила свой рассказ Татьяна Васильевна Гамова, — и даже ума не приложу!

— Интересно, — согласился Минин, — а кроме вас с кем она еще общалась?

— Ну, она со всеми была в хороших отношениях. Парня она так и не завела. А из подруг — только я.

— А родственники у нее есть?

— Она говорила, что есть. Рассказывала про бабушку с дедушкой. Про маму. Но я их никогда не видела и, где живут, не знаю. Где-то неподалеку. В области. Наверное, в какой-нибудь деревне. Уж больно Лида простоватая была поначалу. Не умела даже сенсорным телефоном пользоваться. Она, кстати, каждое лето во время отпуска на три-четыре дня к родственникам уезжала.

— Может, она и сейчас к ним уехала?

— Нет, она всегда предупреждала заранее. И на работе отпрашивалась. А тут просто взяла и исчезла!

— А Вы не ссорились в последние дни?

— Что Вы, мы с ней вообще никогда не ссорились. Она была добрейшим человеком!

— Может быть, она вела себя в последние дни как-то странно? Может, ей кто-то угрожал? Того мужчину, от которого она сбежала, как звали?

— Она его никогда не вспоминала. Как его зовут, где живет и чем занимается, не говорила. А я и не спрашивала. А вела она себя обычно. Нормально. Ни про какие проблемы или там угрозы ничего не говорила. У нас с ней секретов друг от друга никогда не было!

— Ясно…

— Хотя, постойте, кое-что странное все-таки было.

— И что же?

— Перед самым исчезновением Лида обстригла свои волосы. Сама. И выбросила их в мусорное ведро. Даже жутко как-то было, когда я их увидела. Вы знаете, когда Лида пришла ко мне в тот первый день, у нее была короткая стрижка. Что-то типа карэ. И с тех пор она ни разу не стриглась. За это время у нее отрасли шикарные волосы. А тут она их взяла и почему-то отстригла.

— Ясно. Это всё?

— Нет, еще в последние дни, с того момента как Лида пропала, у меня возникло ощущение, что днем, когда я на работе, кто-то проникает в нашу квартиру. Но ничего не трогает. Ни еду, ни вещи. Просто находится здесь. Я даже думала сначала, что это Лида…

— Интересно, почему Вы так думаете?

— Трудно объяснить. Немного запах меняется в квартире. В ванной влажность повышается. Как будто бы кто-то помоется, поспит, уберет все за собой, а перед моим появлением уходит. Жутко!

— Ясно, а фотография Лиды у Вас есть?

— Конечно. Как раз на прошлых выходных сделала, — Татьяна продемонстрировала участковому на телефоне фотографию длинноволосой блондинки в джинсах и клетчатой рубашке, добавив: — в этой одежде она и пропала.

— А что-нибудь еще пропало?

— Да, в общем-то, ничего. Украшения Лидины все на месте. Банковская карта — тоже. Одежда. Нет только документов, мобильного телефона и той одежды, что была на ней! Как в тот вечер, что мы встретились!

— Ясно! Можно мы осмотрим квартиру?

— Зачем это? — удивилась Татьяна, внезапно сменив доверительный тон на подозрительный.

— Чтобы исключить все вопросы… — неопределенно ответил Максим, чувствуя неладное.

— Вы что же думаете, я ее убила? И спрятала в квартире? Вы с ума сошли! — воскликнула оскорбленно Татьяна.

— Нет, что Вы! — вмешался скучавший до этого специалист, — Просто так положено. Заодно проверим, проникает ли кто-то в Вашу квартиру!

— Ну ладно, — смягчилась Татьяна, решив, что у полиции работа такая — никому не доверять. К тому же проверить ее предположения о проникновении в квартиру действительно стоит.

Осмотр занял около получаса. Специалист, к собственному удивлению, широко развернулся и все внимательно изучил. В результате изъял целую кучу отпечатков пальцев рук в комнате Лиды, на кухне и в ванной комнате. Все это время его ревниво преследовала Татьяна, которой не нравилась перспектива оттирать криминалистические порошки с мебели. А следом за ними ходил Максим, пытаясь зафиксировать показания Татьяны и задавая ей вопросы, необходимые для поиска без вести пропавшей. Хотя, по мнению опрашиваемой, многие из них не имели никакого смысла или даже были оскорбительны. Например, не состоит ли Лида на учете у психиатра? А в секте? Или не потребляет ли она наркотики?..

В конце концов, когда осмотр закончился, все вздохнули с облегчением. Татьяна поспешила выставить полицейских за дверь и поскорее начать уборку. А Лупанов и Минин в гнетущем молчании спустились на лифте вниз и грустно влезли в «буханку» к сытому и уже скучающему Медяному. Впереди оставался еще один вызов. Оперативник так и не объявился, поэтому на место происшествия поехали те же составом.

Клуб «Эдельвейс» занимал часть первого этажа общего для двух пятиэтажных кирпичных общежитий. Вход в клуб был со стороны улицы, отчего могло показаться, что это пристроенное здание. Медяный подъехал к самому входу. Минин и Лупанов вывалились из «буханки» и побрели к дверям. Внутри их ждал директор Центра внешкольной работы Безгласный Михаил Петрович.

— Добрый день, — без тени неудовольствия поприветствовал он полицейских.

И хотя он с самого утра специально пришел в клуб «Эдельвейс», чтобы лично разобраться с ситуацией, а в итоге безвылазно просидел здесь до двух часов дня, возмущаться этим обстоятельством ему не приходило в голову. Он воспользовался случаем и провел тотальную проверку помещения, выявив массу недостатков, обнаружив неиспользуемое и бесхозное имущество и оценив возможности более рационального использования помещения. Михаил Петрович был очень хозяйственным и не мог сидеть без дела. Он был буквально создан для замещаемой должности. И теперь его подчиненным понедельник обещал быть насыщенным и немного нервным. Им предстояла грандиозная хозяйственная работа по результатам внеплановой проверки помещения клуба «Эдельвейс».

— В общем, у нас тут вчера произошло ЧП. Драка. Двое посетителей подрались. Был концерт. Одна местная группа. Никак не могу запомнить ее название. Дурацкое какое-то. Сокращенно что-то вроде ФКО[4]. Ничего особенного. Они у нас тут репетируют. Человек 30–40 посетителей было. И двое из них подрались. Они под самый конец выступления пришли. В районе десяти вечера. Поэтому их не обилечивали. Одному около двадцати пяти. Другому около пятидесяти. Кто такие, неизвестно! Старший каким-то образом смог, что называется, вырубить молодого. А потом просто унес его в неизвестном направлении. Что дальше было — загадка. Все видела наш кассир. Присутствующие, конечно тоже. А еще у нас есть записи с камер видеонаблюдения, но предоставить их я смогу только в понедельник, когда придет специалист и сможет, что называется, их извлечь. Мы здесь ничего не убирали. Вас ждали. Драка была в вестибюле. Там кровь.

Михаил Петрович все изложил на одном дыхании и теперь вопросительно смотрел на полицейских, которые, по его представлению, должны были что-то сказать. Минин и Лупанов стояли молча. Потом Лупанов спросил:

— А дерущиеся к чему-нибудь прикасались?

— Думаю, да, — с немного разочарованным смешком ответил директор Центра внешкольной работы, — к дверной ручке, как минимум. Но потом, сами понимаете, другие посетители ее трогали. И я, конечно.

— Мы, наверное, приступим к осмотру, сказал Максим, пытаясь вытащить из глупого положения Лупанова.

— Пожалуйста, — удовлетворенно кивнул Михаил Петрович, отходя в сторону.

Осмотр много времени не занял. Вестибюль оказался небольшим. На полу вызывающе расплескались несколько крупных капель крови. Еще один подтек был на стене. Да, драка тут определенно была, но имеются ли потерпевшие и каков причинен им вред? Это было неизвестно. А обычный мордобой, нередко заканчивающийся братанием и совместным потреблением горячительных напитков, считался если не обычным делом, то, по крайней мере, не предполагал обязательного вмешательства полиции. Максим это понимал и, как обычно бывает в подобных случаях, тяготился впустую потраченным временем. Но деваться было не куда. Сообщение было зарегистрировано и требовало исследования.

Максим быстро накидал протокол осмотра и тут совершенно случайно под панелью батареи заметил некий предмет. Нагнувшись, он поднял небольшой круглый медальон, диаметром в пять сантиметров. Бронзовый. И очень старый. Подернутый патиной зеленого цвета, сильно потертый. Но все равно на нем различался знак, похожий на пятиконечную звезду с крестом посередине. Хотя крест был очень похож на серп и молот. А на обороте в самом центре цифра — «2». Максим не сильно разбирался в таких вещах, поэтому прикинул, что вещице лет сто. Наверняка где-то в 20-х годах ХХ века была сделана. А вслух спросил:

— Это чье?

— Не знаю, — ответил Безгласный, мельком взглянув на медальон, — может, кто из посетителей потерял, а может и дерущиеся.

— Я, пожалуй, его заберу, — сказал Максим, решив не вписывать находку в протокол, чтобы не было потом лишних проблем.

Как в тот раз, когда он на месте преступления обнаружил и изъял женские колготки, которые, как потом выяснилось, оказались там случайно и к преступлению никакого отношения не имели. Но старшему следователю Буга пришлось каждого фигуранта по делу опрашивать про эти колготки, а потом еще специальное постановление выносить об исключении их из дела. Именно Буга научил Максима тем маленьким хитростям, о которых не пишут в учебниках криминалистики и которые не озвучивают преподаватели вузов. Например, если обстоятельства позволяют, не надо вписывать в протокол предметы, которые могут создать ненужные трудности. Для этого нужно на всякий случай оставлять в конце протокола пару пустых строчек, чтобы в случае надобности иметь возможность восстановить процессуальную справедливость. Ещё Буга всегда рекомендовал держать в служебном сейфе бутылку водки, пачку сигарет и банку кофе. Эти незамысловатые, вызывающие привыкание продукты одновременно, в различных комбинациях или самостоятельно позволяют установить психологический контакт с подавляющим числом здравомыслящих людей. Несмотря на сомнительную правовую и этическую составляющие этих хитростей, прилежный Максим проникся их глубоким потенциалом и нередко применял на практике. Так однажды не в силах смотреть на мучения жутко страдающего от последствий алкогольной интоксикации ранее судимого Шарова, Максим без зазрения совести опохмелил его, после чего в ходе краткой, но искренней беседы, раскрыл преступление.

— Как быть с помещением? — поинтересовался Михаил Петрович.

— Можно мыть, — ответил Максим, укладывая бумаги в папку, — мы закончили.

— Я имею в виду, Вы будете его опечатывать или закрывать? — осторожно поинтересовался директор, уже полгода ищущий способ приостановить деятельность проблемного и нерентабельного клуба.

— Зачем? — удивился Максим, — Никаких претензий к Вашему Центру нет.

— Хорошо, — разочарованно кивнул Безгласный, — тогда до понедельника!

Домой Максим пришел ближе к четырем. И теперь, сидя за столом перед банкой запаренной лапши быстрого приготовления, ему остро захотелось отдохнуть в спокойной, уютной обстановке. Где тебя всегда любят и ждут. Где не думаешь о работе. Где необыкновенно крепко спится. Где ты по-прежнему ребенок. У мамы.

«Завтра, — решил Максим, — поеду навестить родителей!». После этого решения он принялся аппетитно жевать лапшу, которую мама категорически не одобряла. Родители были против и его службы в полиции. Уж если Максиму не довелось выучиться ни на врача, ни на архитектора, так пусть он будет хотя бы гражданским юристом, говорили они между собой. Мама мечтала, что он устроится юрисконсультом в областную поликлинику, а папа, что он станет арбитражным управляющим. Когда Максима после окончания Академии МВД совершенно неожиданно для всех отправили служить в какой-то там Луч, перечеркнув тем самым его надежды на прекрасное будущее и карьерный рост, мама в тайне надеялась, что её сын проявит характер. Что он никуда не поедет и уволится из органов. Но её сын проявил характер и поехал служить к месту назначения, чем вызвал у матери упрек, высказанный тем же вечером отцу: «Весь в тебя!»

Но сын есть сын, и родители вскоре свыклись со службой Максима. В конце концов, Луч спокойный, тихий и вроде бы как совсем некриминальный город. В любом случае там безопаснее, чем во Владимире. Главное, молилась перед сном мама, чтобы Максик был здоров, нашел хорошую девушку и поскорее женился! Ну и, конечно, устроился на приличную и спокойную работу!

Да, здесь было слишком шумно и светло. Эти автомобили. Они едут чуть ли не один за другим. И еще фонари. Ненужная трата электроэнергии. Без половины этих фонарных столбов легко можно было бы обойтись. А остальные можно зажечь и позже.

Она села на лавочку рядом с точкой «Б». Здесь довольно мило. Трава покошена. Бордюры выбелены. Напротив виднеется здание городского бассейна и детская площадка. На придомовых автостоянках полно машин. В свое время здесь было куда проще. Ни бассейна, ни автомобилей, ни асфальтированных дорожек. Даже лавки, на которой она сейчас сидела, раньше не было. Только это вот здание в окружении деревьев и сразу за ним лес.

Ох уж этот лес. Как он ее вымотал. В точке «А» ее никто не встретил. Но это предусматривалось инструкцией. А вот то, что в точке «Б» никого не будет, это уже нарушение регламента. Такой сценарий вводил в действие Протокол 2. Теперь ей необходимо самостоятельно проследовать в точку «В».

Когда после трехчасового плутания по лесу и окраинам города она, наконец, добралась до этой лавочки, силы ее были уже на исходе. Она настолько утомилась, что даже отсутствие в заданном районе спасательной команды её не слишком удивило. Теперь она отдыхала, наслаждаясь неподвижностью и вечерней прохладой. Будущее казалось далеким и туманным. Хорошо, что есть инструкция.

И тут вдалеке она увидела молодого человека. В длинной футболке и шортах. И сразу заподозрила что-то неладное. Он определенно шел к ней. Не в её сторону, не мимо неё, а именно к ней. И он точно не из команды. Она внезапно запаниковала. Первый ее порыв был — бежать. Но она смогла взять себя в руки. «Ничего страшного не произошло, — убеждала она себя, — действуй по инструкции».

— Здравствуйте, это Вы Екатерина Михайлова?

— Возможно, — осторожно ответила она.

— Мне нужно знать точно, — добродушно улыбнулся молодой человек.

— Допустим, — неопределенно кивнула она.

— Ну ладно, у меня для Вас посылка. Прошу обратить внимание на время — двадцать два пятнадцать. Без опоздания!

— Вы курьер? — удивилась она, — Как в фильме?

— Экспресс-доставка, — ответил молодой человек, пожав плечами, — вот здесь распишитесь, пожалуйста.

— Извините, а от кого посылка?

— Не могу сказать. Не знаю, до свидания!!!

Молодой человек удалился так же внезапно, как и появился. В руках у нее осталась коробка, упакованная в белый целлофановый пакет. Она разорвала упаковку. Внутри оказалась маленькая сумочка, а в ней паспорт, диплом о высшем образовании, деньги и записка. Почерк она сразу узнала. Перечитала три раза. Нет, ошибки быть не может! Это все меняет! Она огляделась по сторонам. Никого нет. Надо спешить, а то уже поздно! Решительно встав, она направилась в сторону города.

Глава 4

Выйти за рамки

— Это ничего не значит! — воскликнул он, швырнув в сторону медальон, — Нельзя вот так просто предавать идеалы! Это низко!

— Эти твои идеалы уже давно рассыпались, как карточный домик. И сейчас они никому не нужны кроме политиканов! И то, только для того, чтобы сосать деньги и пользоваться властью!

— Ты врешь! Может быть, этот эксперимент и нужен для того, чтобы предотвратить катастрофу!

— Как ты не понимаешь, что всё уже произошло! Сейчас всё совсем по-другому!

— Может быть, удастся всё исправить!

— Я тебе этого не позволю! Пойми же, наконец, в одну и ту же воду нельзя войти дважды. Утекло и утекло. Эта была грязная водица!

— Не смей, — крикнул он и влепил собеседнику пощечину.

— Ну, знаешь, — ответил тот и нанес в ответ правый боковой.

На стороне молодого была скорость и выносливость. Он уклонился от удара и ударил в ответ. На стороне старшего был опыт, навыки и сила. Драка была жестокой. Музыка остановилась, и вокруг дерущихся собралась толпа. Никто не смел вмешиваться в этот безудержный вихрь. Но то, что со стороны казалось беспощадной хаотичной схваткой, на самом деле было просчитанное с обеих сторон противостояние. Противники занимались боевым самбо. Оба были мастерами спорта и когда-то много раз выступали друг с другом в поединке.

Но это уже в прошлом. По крайней мере, для одного из них. И, хотя никто из дерущихся серьезного ущерба противнику нанести не мог, преимущество все же было на стороне старшего, который как пять копеек знал своего старого друга. Но он чувствовал, что долго в таком ритме не протянет. Годы не те. Он был к этому готов. Он молниеносно вытащил из-за пояса электрошокер, ткнул им в противника, и, к удивлению, сразу же достал. Молодой человек рухнул, как подкошенный, на пол. Его противник, не теряя ни секунды, поднял его, закинул на плечо и молча направился к выходу. Остановившись в дверях, он повернулся к изумленной толпе и прорычал:

— Всем оставаться на местах! Работает ФСБ!

Максим вставил в компьютер флэшку с записью камер видеофиксации клуба «Эдельвейс». И замер в ожидании возможности воочию наблюдать факт правонарушения.

Этим утром, придя на работу, он узнал, что начальник отдела полиции отписал ему два из трех субботних проверочных материалов. Третий материал об обнаружении скелетированных останков человека находился в Следственном Комитете.

Максим не был расстроен, ведь эти происшествия случились на его участке. Конечно, было странно, что ему отдали розыскной материал о без вести пропавшей Комаровой. К этому приложил руку (точнее язык) начальник уголовного розыска майор полиции Осипов, который смог убедить начальника отдела полиции Накарякова, что его подчиненные заняты более важным делом. А именно, готовят операцию по раскрытию преступлений прошлых лет. А Максик не сильно загружен и с его дотошностью разберется с материалом не хуже опера. И даже будет рад.

Если же копнуть поглубже, то можно было узнать, что на самом деле коллектив уголовного розыска собирался всем составом сегодня же выдвинуться на местное озеро по случаю рождения у одного из сотрудников дочки. Эти планы гарантированно снижали работоспособность всего коллектива уголовного розыска минимум на два, а то и три дня.

Накаряков об этом знал, так как тоже был приглашен на это торжество. И даже собирался его посетить. Но, ставя свою подпись на проверочном материале, он предпочел руководствоваться официальной версией. О преступлениях прошлых лет. Так было удобнее. К тому же материал не выглядел криминальным, а Максик мог провести проверку не хуже любого опера в отделе. Это решение поддержал и начальник участковых уполномоченных полиции, также приглашенный на «ножки» и давно уже невосприимчивый к стенаниям совести. На деле же Максим и вправду оказался рад возможности расследовать происшествие, относящееся к компетенции уголовного розыска. И его руководству можно было бы по этому поводу не тревожить лишний раз совесть и без того находящуюся в постоянном стрессе.

В общем, с утра Максим забрал материалы из дежурной части. И едва успел разложить их на своем письменном столе, как в дверь очень вежливо, но настойчиво постучали. За дверью оказался Безгласный Михаил Петрович. Этим утром он успел не только посетить планерку у главы города, но и дать указания подчиненному коллективу работников Центра внешкольной работы. Теперь те, кляня почем зря весь белый свет и в первую очередь своего непосредственного руководителя, разбирали недостатки и упущения, выявленные в субботу в помещении Эдельвейса.

А сам Михаил Петрович, следуя составленному на этот день плану, направился в полицию, чтобы выполнить все оставшиеся обязательства.

— Только флэшку необходимо вернуть, — аккуратно, но непреклонно заявил он, передавая девайс Максиму, — она на балансе кинотеатра числится!

На флэшке была запись с двух камер. Уличной и из вестибюля клуба. Начали с последней, чтобы определиться, кто именно с кем дрался. Сама драка была скоротечной, и Максим, который в Академии МВД занимался самбо, сразу же оценил мастерство обоих противников. Лицо старшего разглядеть было невозможно. Он все время держался так, что на камеру попадал его затылок. Даже когда он нес своего соперника к двери, взвалив его на плечо, изловчился повернуться к камере так, что лица видно не было.

— Он как будто специально от камеры прячется, — авторитетно заявил Михаил Петрович, — а ещё странно, что они перед дракой разговаривали в вестибюле, там же музыка все заглушает. Видели, им приходилось друг другу на ухо говорить. Плохо слышно. Проще было на улицу выйти.

— Да, — согласился Максим, которому это не показалось странным, — может, как раз концерт обсуждали…

— Не исключено, — согласился Михаил Петрович и продолжил дальше с озабоченными интонациями, — а обратили внимание, как молодой что-то бросил в начале драки?

— Ага, — кивнул Максим, — как раз в то место, где мы нашли медальон.

— А заметили, что старший что-то передал младшему? Когда они разговаривали перед дракой. Возможно, этот самый медальон! — Михаил Петрович, похоже, приберег свой основной козырь внимательности напоследок!

Они пересмотрели запись еще один раз и пришли к выводу, что это действительно был медальон. Михаил Петрович резонно предположил, что на нем могут остаться отпечатки пальцев обоих участников конфликта, и так можно будет установить их личности. Максима начала раздражать детективная жилка в директоре Центра внешкольной работы. Он лишил Максима удовольствия, получаемого от формирования самостоятельных верных выводов. Безгласный и вправду очень любил детективы. В свое время он мечтал работать в органах правопорядка, но из-за проблем со зрением не прошел медицинскую комиссию. И с тех пор при любом удобном случае компенсировал это досадное недоразумение превосходным дедуктивным мышлением и невероятной внимательностью.

Записи со второй видеокамеры не прояснили ситуацию. На них старший участник конфликта тоже умудрился скрыть свое лицо. И Максиму вновь пришлось согласиться с наблюдениями Михаила Петровича.

— Такое впечатление, — заявил тот, — что старший большой специалист!

Действительно, все действия будущего победителя драки выглядели очень естественно. То он обернулся, то почесал лоб, то посмотрел под ноги, то снова обернулся. Словно не скрывался от камеры, а был обычным невротиком. В больших солнцезащитных очках, как у летчика, которые он снял только в помещении.

Если сложить все зафиксированное с обеих камер в одно целое, то получалось следующее: мужчина лет пятидесяти, ростом около 175–180 см, атлетического телосложения, лысый или коротко стриженый, одетый в светлые брюки и светлую рубашку навыпуск, без особых примет, около десяти вечера пришел в клуб. Простояв минут пять в вестибюле у самого входа и так ни разу не повернувшись на камеру, выглянул на улицу. В этот момент с задней стороны здания к клубу подошел мужчина лет 20–25, ростом около 170–175 см, светловолосый, стрижка типа канадка с зачесом направо, одетый в светлые брюки и заправленную в них светлую рубашку. Мужчина постарше что-то сказал молодому. Буквально пару фраз. Потом они обнялись и практически сразу же зашли внутрь. Там они на протяжении десяти минут о чем-то оживленно разговаривали. По мере разговора эмоции накалялись. Старший передал молодому медальон. Тот внимательно его осмотрел, после чего разговор продолжился. Оба начали активно жестикулировать. В итоге у них случилась ссора. Молодой ударил своего собеседника. Тот ударил в ответ, и началась драка. В ходе драки старший извлек из кармана электрошокер и ткнул молодого в бок, отчего тот упал и потерял сознание. Мужчина постарше взвалил его на плечо и вышел из клуба. На улице он тем же путем, что пришел, унес своего знакомого за угол здания. Что было дальше, неизвестно. Обзор у камеры закончился.

— С той стороны автомобильная стоянка, — сказал Безгласный, — еще там на первом этаже борцовский зал. Наверняка тоже камера установлена. Если по ней посмотреть, можно узнать, что было дальше. Возможно, номер автомобиля или, по крайней мере, его марку узнать!

— Да, — согласился Максим, — мы все проверим. Спасибо Вам за сотрудничество, Вы нам очень помогли!

— Ну что Вы! — довольно улыбнулся Михаил Петрович, не заметив сухости тона Максима, — Я всегда рад помочь!

Безгласный ушел, оставив Максима размышлять над планом расследования происшествия. Хотя, что тут размышлять? Михаил Петрович уже все распланировал за него. Максим разочарованно вздохнул. И тут легкая улыбка озарила его сосредоточенное лицо. Все-таки профессиональное образование в специализированном вузе давало о себе знать. Он придумал ещё одно розыскное мероприятие. Нужно из видеозаписи взять изображения участников конфликта и везде их разослать. В уголовный розыск, в морг, в приемное отделение скорой помощи, в местную газету, и в… Впрочем, и этого достаточно.

Максим самозабвенно ударился в работу. Он был жутко работоспособен. И невероятно производителен. Если бы он работал в любой другой сфере, то мог бы удивлять окружающих плодами своего труда. Но работа в полиции, как правило, не заметна для окружающих. Кроме, разве что, производителей бумаги, которые ежедневно висят на волоске инфляции спроса. Бумага используется в полиции в невероятных объемах. Она накапливается в самых разных папках, отчетах, в сейфах, на столах, мусорных корзинах, кочует по почтовым отделениям и требует, чтобы на других листах бумаги инициатору выслали ответ. Максим с удовольствием втягивался в этот потребительский процесс.

Но в этот раз запланированный объем продукции целлюлозной промышленности Максим потратить не успел. Он только-только закончил рассылку ориентировок на неизвестных, подравшихся в «Эдельвейсе», как в дверь снова постучали. Это была Гамова Татьяна Васильевна, которая решила потратить свое обеденное время на инспекцию полиции, занимающейся поиском ее пропавшей без вести подруги.

— Как обстоят дела? Есть какие-то подвижки? — спросила она, усаживаясь на стул напротив Максима.

— Занимаемся, — неопределенно ответил Минин, почувствовав внезапно накатившийся острый приступ голода.

— А вы её по телефону искали? — строго спросила Татьяна, все выходные потратившая на выяснение самых разных приемов, используемых для поиска пропавших людей, — Может, с него звонили за это время. Можно установить примерную геолокацию собеседника! Я ведь дала Вам ее номер!

— Нет ещё, — немного раздраженно ответил Максим, поймав себя на мысли, что теряет квалификацию, и уже обычные люди обладают более развитым криминалистическим мышлением, чем он, — мне материал только сегодня отписали!

— Не забудьте, пожалуйста, проверить, — с едва заметным сарказмом кивнула Татьяна, — а отпечатки пальцев изучили?

— Эксперт занимается, — соврал Максим, придумав, как избавиться от назойливой всезнайки заявительницы, — это хорошо, что Вы пришли. Нам как раз нужны Ваши отпечатки пальцев.

После этого Максим, не медля ни минуты, повел Татьяну в кабинет экспертов. Вероятность встретить там Лупанова или его помощников была ровно пятьдесят процентов. Только что начался обеденный перерыв. А экспертно-криминалистический отдел уходил либо за минуту до этого, либо на минуту задерживался. Но, даже если все уже ушли, это было на руку Минину. Кабинет экспертов располагался рядом с выходом из отдела. В таком случае, Максим рассчитывал объявить Татьяне, что уже начался обед и, указав на дверь, попросить ее подойти с двух до шести. А сам он в этот период времени отправится на обход участка. Но эксперты еще не ушли и с легкой грустью, которая возникает, когда человек внезапно возвращается из грез в реальность, приняли Татьяну на процедуру дактилоскопирования[5].

Максим оставил посетительницу в руках экспертов, уже более получаса мечтавших уйти обедать пораньше. А сам помчался к себе в кабинет. Несмотря на то, что под ложечкой у него начало посасывать, он решил сделать ещё хотя бы одно дело. А именно назначить экспертизу по проверке отпечатков пальцев. Но в спешке перепутал материалы и стал набирать постановление по без вести пропавшей. Свою ошибку он заметил только, когда дошел до вопросов специалисту.

Максим был в определенной степени фаталистом, считая, что на все воля Божия. Поэтому он решил оставить постановление как есть и переключиться на материал по Комаровой, а к драке вернуться после обеда. Он прикинул план расследования по этому материалу, радуясь, что рядом нет Михаила Петровича Безгласного, который наверняка предложил бы пару мероприятий. Однако в голову ничего кроме ориентировок на без вести пропавшую не лезло.

Минин печально вздохнул, отметив про себя, что, похоже, ему нужен отпуск. Лучше в Крыму. Где-нибудь на Южном берегу. В Партените. Или еще дальше. Чтобы быть абсолютно беспомощным перед любой проблемой, возникшей дома. Максим закрыл глаза, представив, как он лежит на пляже с книжкой Эрнесто Сабато[6]. Или Набокова.

Тут в дверь снова постучали. Эксперты отработали очень быстро. Иногда чувство голода выступает лучшим мотиватором. На пороге стояла Татьяна Васильевна, у которой осталось еще полчаса обеденного перерыва и несколько важных сообщений.

— Я вот что подумала… — начала она.

— Извините, мне сейчас необходимо уйти, — перебил ее Максим, бросивший недоделанным постановление.

— Я быстро, — безапелляционно заявила Татьяна.

— Хорошо, — отозвался Минин, собирая материалы.

— Я вот о чем вдруг подумала, — повторила она, — я ведь про Лиду ничего не знаю! Вообще ничего, понимаете?

— Что Вы имеете в виду? — без особого энтузиазма уточнил Максим, отпирая сейф.

— Я знаю только ее фамилию, имя и отчество. И эту дикую историю с ее бывшим. И всё! Ну, ещё день рождения — 14 августа. А год рождения уже не знаю, где родилась, не знаю. Родных её никогда не видела, где живут, не знаю! Я тут анализировала…. В общем, может быть, она даже не тот человек, за кого себя выдавала… Может, она в большой беде?

— А как выглядел ее телефон? — спросил Максим, который не слушал Татьяну, опешив напротив открытого сейфа от внезапной догадки.

— Что?

— У телефона Лидии были какие-нибудь приметы, по которому Вы смогли бы его опознать?

— Да, на нем был чехол с гербом СССР. Она вообще была помешана на Союзе…

— Этот? — прервал ее Максим.

Он осторожно, словно стараясь не спугнуть начавшую материализовываться мысль, вытащил из сейфа телефон, найденный Геннадием Петровичем Солдатовым в лесу. Телефон прилежно провалялся с субботы в сейфе у Максима и теперь ловил свою минуту славы, радостно пустив солнечного зайчика по потолку кабинета участковых уполномоченных полиции.

— Он! Точно он! — воскликнула Татьяна, преодолевая желание выхватить этот телефон, единственное, что сейчас связывает ее с подругой, — Откуда он у Вас?

— Его нашли на испытательном полигоне, — ответил Максим, чувствуя необычайное волнение, как всегда, когда ему удавалось ухватить за самый кончик какую-нибудь запутанную интригу.

— В лесу? Что Лида там делала?

— Не знаю, — отрешенно ответил Максим, уже размышляя, какие перспективы открываются перед ним в расследовании обстоятельств исчезновения, — Вы уверены, что это именно ее телефон?

— Конечно. Я сама выбирала этот чехол. Вы его снимите. Под ним счастливый троллейбусный билет. Лида так очаровательно верила в эту чушь!

— Ладно, — кивнул Макс, убедившись в наличии билета, — мне надо пообедать. Как появится какая-нибудь информация, я Вас уведомлю!

— Но…, — начала было Татьяна, удивившись такой разительной перемене в поведении участкового, который вдруг стал брутально-привлекательным…

— Извините, но Вам действительно пора!

С этими словами Макс выставил немного ошеломленную Татьяну за дверь. Татьяна ощутила внезапно нахлынувшее волнение от твердого и одновременно ласкового прикосновения Максима к ее руке, ей хотелось продлить этот момент, но оперуполномоченный уже закрыл дверь и вернул на рабочее место один из своих материалов. Закончив постановление о назначении дактилоскопической экспертизы, он аккуратно упаковал телефон в бумажный конверт и отложил его вместе с постановлением. Планы на обед пришлось скорректировать.

Максим достал тревожный чемодан, где согласно инструкции должны находиться продукты питания в расчете на трое суток. Педантичный во всем, он всегда следил за содержимым своего тревожного чемодана. Эту привычку ему вдолбили в Академии МВД, где чемодан был в виде вещмешка. Бесчисленные «тревоги» выработали в нем уважение к этому предмету полицейского быта в отличие от тех сотрудников полиции, которые не учились в специализированных вузах или, еще хуже, не служили в армии. В свою первую «тревогу», встреченную Максимом в статусе офицера, когда тревожная торба приобрела по устоявшейся традиции вид неудобного на марше чемодана, он с ужасом наблюдал безответственность коллег. Они растерянно закидывали в свои пустующие тревожные чемоданы пакетики с чаем и кубики сахара, стараясь тем самым восполнить запас провизии, поделенную на всех пачку офсетной бумаги, вместо блокнота и ручки, сигареты со спичками вместо парафиновой свечи, наспех сорванную со стены карту и даже молоток вместо перочинного ножа. На их счастье, проверяющий почти всегда во время «тревоги», которые случались регулярно два раза в год и во время внезапных инспекций, проверял именно Максима, у которого тревожный чемодан всегда был идеален.

Максим достал из чемодана пакет лапши быстрого приготовления и банку с консервированными сардинами, с легким сожалением вспоминая рыбный суп и котлеты, которые вчера привез от родителей. Но работа есть работа! Пока заваривалась лапша, Максим пересмотрел план действий. Теперь к нему добавились: истребование документов пропавшей Комаровой из ее личного дела в банке, изучение содержимого ее телефона и поиск самой пропавшей на испытательном полигоне. И да, запрос на Комарову в областной психиатрический диспансер.

После обеда Минин, передав экспертам материалы для проведения дактилоскопических экспертиз по обоим происшествиям, направился в банк. В банке его появлению не очень обрадовались. Во-первых, в этой организации своя система власти, и представитель государственной нарушал правильные токи административно-командных отношений, установившихся между банковскими служащими. Во-вторых, вид человека в полицейской форме негативно влиял на посещаемость организации клиентами. В третьих, в банке знали своего участкового, который никогда не заходил просто так или чтобы воспользоваться предложениями по кредиту. Поэтому Минина незамедлительно пригласили в кабинет к управляющей.

Та, внимательно выслушав участкового и уточнив, что ему конкретно надо, позвала своего заместителя и дала тому краткое указание. Заместитель вернулась только через десять минут раскрасневшаяся, вспотевшая и взволнованная. Она прошла напрямую к управляющей, которая до этого момента была вынуждена вести с участковым беседу на отвлеченные темы, и начала ей что-то неистово шептать на ухо. Управляющая была как кремень. Ни один мускул на ее лице не проявил активности. Наконец, она кивнула, и заместитель молниеносно скрылась за дверью.

— Очень странные новости, — сказала совершенно спокойным тоном управляющая, — копии всех документов Комаровой исчезли.

— Всех? — уточнил Максим, тоже пытаясь держаться на высоте.

— Абсолютно всех, — подтвердила управляющая, которую все подчиненные боялись как огня, — я, разумеется, накажу ответственных. Но Вам, Максим Владимирович, ничем помочь не могу. К сожалению.

— Жаль, — промолвил Максим, — очень темная особа, эта ваша Комарова.

— Кстати, Комарову мы уволили в пятницу за прогулы! Поэтому она уже не наша.

Максим вышел из банка с каким-то неприятным осадком на душе и большим желанием разобраться в этой таинственной истории. Она становилась все интереснее и интереснее. Хотя нередко за таинственными событиями прячутся банальные совпадения и тривиальные поступки.

Нужно было возвращаться на испытательный полигон. И ему потребуются большие ресурсы. Поэтому из банка он прямиком направился к начальнику отдела Накарякову, который уже собирался ехать к операм обмывать ножки.

— Ты с ума сошел? — тихо спросил Накаряков после того, как в течение, наверное, целой минуты пытался усвоить план Минина, — весь личный состав отдела, пожарной охраны, работников предприятий города и волонтеров отправить прочесывать лес? Только лишь потому, что тебе кажется, что пропавшая девушка там заблудилась?

— Да, — недоуменно пробормотал Максим, ожидавший совсем другую реакцию, — там ведь нашли ее телефон.

— Ты хоть представляешь, какой там лес? За пять дней она могла уйти в любом направлении. Где ее искать? А может, ее и нет в этом лесу. Может, она этот свой телефон просто потеряла на прошлых выходных, когда земляника пошла. Ты это выяснял?

— Нет, — честно признался Максим, который очень часто упускал примитивные, но очевидные предположения, предпочитая масштабность и свободу криминалистического поиска.

— А если у нее телефон, предположим, украли в городе, а потом потеряли в лесу? Или Солдатов врет, чтобы следы запутать? Да сколько еще можно версий построить?! А ты хочешь весь город взбаламутить.

Максим печально посмотрел под ноги и пожал плечами, отчего стал похож на провинившегося школьника.

— Значит так, — подытожил Накаряков, — берешь дежурную машину, этого своего Солдатова, едешь на полигон, осматриваешь место обнаружения телефона. Потом опрашиваешь соседку, ходила ли эта твоя Комарова за ягодами и когда она в последний раз видела её телефон. Понял?

— А если пропавшая и вправду заблудилась в лесу? — предпринял последнюю отчаянную попытку Максим.

— Ничего с ней не случится. Сейчас тепло, в лесу полно ягод и грибов. Если хочешь, можешь там сиреной пошуметь и в громкоговоритель зверей попугать. И, если эта твоя Комарова действительно заблудилась, то сориентируется на звук.

Максим вышел слегка обескураженный негуманной позицией начальника и его здравым подходом к анализу фактов. Может быть, череда внезапно вскрывшихся и маловероятных обстоятельств действительно настроили Максима не на тот лад?

План расследования опять пришлось скорректировать. Но внутренний двадцатитрехлетний летний бунтарь Максима решил наперекор сорокапятилетнему начальнику сначала опросить Гамову, а потом уж съездить с Солдатовым на испытательный полигон. К тому же сегодня Геннадий Петрович допоздна задерживался на даче, а дежурная машина после обеда была ангажирована операми для мобильности их пребывания на озере.

Минин снова сбегал в банк, опросил Татьяну Гамову, которая неожиданно для себя зарделась при его появлении и ожидаемо для Максима заявила, что её подруга никогда не ходила ни за ягодами, ни за грибами, а телефон все время был при ней и никуда не пропадал.

Вернувшись в отдел, Максим, все еще уязвленный железобетонной логикой Накарякова, стал просматривать проверочные материалы. Дойдя до ориентировки на Комарову, он вдруг замер. Если бы находившийся в этот момент в кабинете старший участковый уполномоченный Матвеев был более чутким и наблюдательным, он заметил бы, что волоски на руках у Минина в этот момент поднялись вверх.

Никогда еще Максим не испытывал такого потрясения. Это было именно тем, ради чего он пошел служить в полицию, тем, ради чего, наперекор родителям, хотел стать следователем.

Действуя как можно более естественно, он сделал то, что впоследствии объяснил желанием не сковывать себя рамками формальной логики. Он что-то набрал на компьютере, что-то отредактировал, что-то распечатал, что-то откопировал. Потом достал тоненькую бумажную папочку и черным фломастером аккуратно вывел на ее обложке: «Дело без вести пропавшей Комаровой», открыв тем самым негласное расследование, выходящее за пределы его служебных компетенций. Сложив в только что появившуюся на свет секретную папочку подготовленные документы, он убрал ее в свою большую кожаную папку и незаметно выскользнул из кабинета.

Так возник список версий по делу, большинство из которых никогда бы не поддержал ни Накаряков, ни Мухин: 1. Комарова страдает психическим расстройством; 2. Комарова занимается шпионажем в пользу иностранного государства; 3 Комарова является членом тоталитарной секты и стала жертвой похищения.

Эти версии были подкреплены лежавшими в той же папочке фотоизображениями найденного на месте драки в «Эдельвейсе» медальона и увеличенного изображения медальона на груди Комаровой, которые как две капли воды были похожи друг на друга, за исключением степени сохранности. Медальон Комаровой был новеньким.

Глава 5

Всегда доверяйте почтовым отправлениям

Утром коллеги обратили внимание, что Татьяна Гамова как-то неуловимо элегантно одела свой форменный костюм. Не утаилось от их любопытных взглядов и волнение Татьяны при появлении участкового уполномоченного полиции Минина. Тот ещё утром, также обуреваемый волнением, правда несколько иного заряда, позвонил Гамовой и сообщил, что у него есть кое-какие сведения по делу Лидии Комаровой.

И вот теперь они стояли друг напротив друга, глядя через клиентское окно. Он в холле. Она в кабинете. Шариковая ручка, которую она нервно теребила в руках, в полной мере испытала степень волнения своей хозяйки. И, когда та бросила ее на стол и побежала в холл к участковому, потная и уставшая ручка еще долго катилась по гладкой поверхности, демонстрируя оставшимся в кабинете работникам банка, что с Татьяной что-то не так.

Окончательную точку в догадках коллег поставило доселе неслыханное предложение, поступившее участковому от Татьяны, угоститься чаем с конфетами. Сомнений быть не могло. Татьяна влюбилась в этого нелепого участкового. Все без исключения находящиеся в кабинете сотрудники банка, а также кассир, специально оставившая по этому случаю свой пост, рассредоточились в кабинете по обе стены от открытого настежь клиентского окна и, затаив дыхание, приготовились слушать.

Но Минин оказался глуп и глух. Он отказался от чая и, открыв свою дурацкую черную папку, с какими по неизвестной причине ходят все полицейские, протянул Татьяне какую-то бумагу. После этого разговор их стал скучным и неинтересным, и все работники банка, за исключением специалиста по работе с корпоративными клиентами Любови Федоровны Склочниной, разочарованные разошлись по своим рабочим местам.

— Что это? — спросила удивленная Татьяна, разглядывая фотоизображение из папки Минина, — Точно такой медальон был и у Лиды! Только гораздо более новый!

— Вы уверены? — спросил Максим.

— Безусловно! Я его сто раз видела и даже в руках держала. Лида говорила, что он в память от бабушки достался.

— А еще такие медальоны Вы когда-нибудь встречали?

— Нет, — призналась Татьяна, — никогда.

— Вот и я никогда. Более того, я всю ночь просидел в Интернете и не нашел там ни одного похожего медальона! Эти медальоны уникальны!

— И что? Зачем Вы мне это рассказываете? И какое это имеет отношение к исчезновению Лиды?

— Не знаю, — честно признался Максим, — но то, что медальоны между собой как-то связаны, нет сомнений. На медальоне у Лиды был номер?

— Да, на оборотной стороне. Номер пять.

— А на этом, — Максим достал из папки еще одно изображение найденного в Эдельвейсе медальона, — два!

— Не понимаю, что Вы хотите сказать, — призналась Татьяна.

— Вы знаете кого-нибудь из этих людей? — не обращая внимания на замечание Татьяны, спросил Минин, протягивая ей фотографии подравшихся в клубе мужчин.

— Нет, — сразу же ответила Татьяна, едва взглянув на фото, — но вот этот, помладше, мне кого-то напоминает… О, Боже!!!

— Что? — воскликнул Максим, заставив работников банка перейти в состояние готовности для возвращения на покинутые позиции у клиентского окна.

— Это невероятно! Его костюм!

— Что с ним? — понизив голос, уточнил Максим.

— Он такой же, как и у Лиды, в тот день, когда мы встретились. Только мужской. Такой же старомодный. И покрой схож, и материал, и цвет. И одинаковые тапочки!

— Вы… Вы в этом уверены? — сбивающимся от волнения голосом спросил Максим.

— Безусловно! У меня хобби — кройка и шитье. Я такие вещи очень хорошо подмечаю. Я тогда еще подумала, что Лида из какой-то глухой деревни. Юбка еще ничего, а вот блузка точно из ХХ века. И ворот у нее был такой же, как на рубашке этого парня. Широкий. Сейчас такие не носят. И блузку она носила под заправку, как и он, свою рубашку. И светлый кожаный ремешок точно такой же. Сравните брюки: у дядьки они современные, стильные, узкие, а у парня — широкие, талия высокая. И сами они какие-то бесформенные, что ли. Как из советского кино. Кто эти люди?

— Это-то самое удивительное, — тихо сообщил Максим, — никто их не знает. Они подрались в клубе Эдельвейс в прошедшую пятницу. И медальон этот принадлежит кому-то из них. Боюсь, что они как-то связаны с Лидой….

— Может быть, кто-нибудь из них — это ее бывший сожитель, от которого она убежала?

— Может быть, — рассеянно произнес Максим, внезапно осознав, какой он лопух, — мне надо срочно в отдел, кое-что сделать. Одно дело перед другим… Неважно. Я с Вами свяжусь!

Сказав это, он тут же развернулся и быстрым шагом, чуть ли не бегом, покинул помещение банка. Татьяна и Любовь Федоровна остались в замешательстве. Первая встревожилась внезапным уходом Максима и пыталась понять, какие же все-таки новости о Лиде он ей пытался сообщить. А вторая гадала, закрутится ли между участковым и ее коллегой роман или все-таки бестолковый юнец все испортил.

Максим же со всех ног несся в отдел. Опять он упустил важное. Который раз за эту неделю! И как он раньше не догадался проверить видеозаписи с Эдельвейса? Вдруг на них окажется Лидия! Самое обидное, что если бы не Татьяна, возможно, он об этом даже и не подумал. К тому же через полчаса у него запланирована поездка на испытательный полигон. Максим спешил всё успеть.

И он всё успел. Но ни то, ни другое не принесли ожидаемого результата. Комаровой на видеозаписях не оказалось. А место обнаружения телефона Геннадий Петрович показал весьма приблизительно. Где-то тут. Плюс-минус двадцать-тридцать метров. В итоге два часа поисков в окрестностях не привели ни к обнаружению пропавшей, ни к выявлению каких-либо следов её пребывания.

Зато Геннадий Петрович подружился с Медяным. Помогая Максиму в поисках, они смогли собрать в этом благодатном месте еще по пакету лисичек. А Геннадий Петрович умудрился нащипать и небольшое ведерко земляники. Даже Максим не смог пройти мимо рассыпанных в редкой траве желтых шляпок и набрал себе немного грибов на ужин. Этим он заслужил по возвращению в отдел одобрительные взгляды у других участковых. Хоть в чем-то он повел себя, как нормальный человек. Впрочем, это было единственным приятным моментом за весь день.

После обеда Максим занялся поиском видеокамер, которые могли бы заснять мужчин, подравшихся в Эдельвейсе. Он резонно решил, что ни один преступник в здравом уме не стал бы на руках через весь город тащить бессознательное тело. Это тяжело и небезопасно. Скорее всего, он донес свою жертву до автомобиля, который припарковал где-то неподалеку, либо в свою квартиру, расположенную в ближайших домах.

Больше всего надежды возлагалось на две видеокамеры, которые были установлены с противоположной стороны здания, в котором располагался клуб «Эдельвейс». Как раз там, куда и ушел разыскиваемый гражданин. Но одна камера не работала, а вторая, установленная над входом в борцовский зал, снимала только крыльцо. Да, вторник был не богат на новые факты.

Зато утро среды оказалось наполненным событиями. Во-первых, вышла еженедельная муниципальная газета, в которой под заголовком: «Их разыскивает полиция» были помещены четыре фотографии, включая и изображение медальона. Строго говоря, заголовок был нелепый, потому что Лидию Ивановну Комарову, чье фото тоже было размещено в газете, не разыскивали, а искали. А медальон так и вовсе был уже найден. И по его фотографии пытались установить владельца или хотя бы кого-нибудь, обладающего информацией о медальоне.

Надо сказать, Максим гордился этой своей выдумкой. Поместить медальон среди разыскиваемых лиц. Так он проверял тайные версии в рамках неофициального расследования и не привлекал внимание руководства отдела. Достав газету из своего почтового ящика, он с удовольствием просмотрел фотографии и сопровождающий их текст. Удовлетворенно кивнув, он решил вырезать эту заметку и вшить в папку своего тайного дела. Он уже так увлекся этим параллельным расследованием, что специально приобрел пробковую доску, которую повесил на кухне. На ней он разместил фотографии, какие-то записи и натянул между ними разноцветные шерстяные нитки, символизирующие некие связи. Получилось не хуже, чем в каком-нибудь зарубежном детективном фильме.

Размышляя, где бы раздобыть еще одну газету, вырезки из которой будут гораздо эффектнее смотреться на его доске, он натолкнулся на Татьяну. Она ждала его у кабинета. Вид у нее был несчастный. И даже оскорбленный. В руках она держала газету.

Максим, чувствуя что-то неладное, сразу же поставил греться чайник. Татьяна, пройдя к столу Минина, с чувством шлепнула на него газету, села на стул и вдруг заплакала. Максим нервно огляделся. Вокруг никого не было. Неужели дурацкая ошибка газетной редакции, не озадачившейся над придумыванием названия полицейской рубрики и выпустившей в тираж первое, что пришло в голову, так расстроило эту девушку? Да и, по большому счету, какая разница между «разыскивает» и «ищет». Это ведь просто дело вкуса.

Замерев в нерешительности, он глядел на Таню, закрывшую лицо ладонями и громко всхлипывающую. Что же делать? Ситуация была неординарная. Оставить все, как есть, и дать Татьяне выплакаться было слишком бесчувственно. Максим вовсе не хотел прослыть бездушным сухарем, напротив, чувство сопереживания было очень близко его тонко организованной натуре, воспитанной, благодаря родителям, на фильмах и книгах о дружбе и взаимовыручке. К тому же он чувствовал, что в этом есть отчасти и его вина, а потому испытывал острую потребность всё исправить.

Вариантов успокоить плачущую девушку было немного. Тем более один из них, в виде протянутого стакана воды, не сработал. Оставался старый проверенный способ. Подбадривающее объятие. Но тут Максим столкнулся с двумя дилеммами. Во-первых, насколько это корректно обнимать человека противоположного пола, будучи облаченным в форменную одежду старшего лейтенанта полиции? А во-вторых, насколько прилично вообще обнимать незнакомого человека.

Но, похоже, выбора у него не было. Так же как не было свидетелей этого досадного недоразумения. Максим резким движением приставил к Татьяне стул, присел на самый его краешек и легко, едва касаясь, обнял ее. Татьяна, будто ожидая этого момента, тут же прижалась к нему и заревела. Максим отметил про себя стройность ее фигуры. Единственная женщина, которая вот так вот к нему прижималась за последние полтора года, была низкорослая и плотная. От нее пахло табаком, и она сварила ему суп. Перед тем, как вернуться домой к мужу. А Таня была нежная, и от нее пахло фиалками. Хотя, может, и какими-то другими цветами. Максим в этом не разбирался, но решил, что это именно фиалками.

Очень скоро Татьяна стала успокаиваться. Кто-то заглянул в кабинет и, застав эту неоднозначную сцену, поспешил ретироваться. Волшебство момента было разрушено. Таня отстранилась от Максима и стала вытирать платком свои большие черные глаза. Минин вскочил, сделал пару нелепых шагов к окну, потом вернулся, поставил стул на место и уселся на свое рабочее место.

— Извините, — сказала Татьяна, — я так переживала по поводу Лидии, а она так со мной поступила.

С этими словами Татьяна раскрыла сложенную газету. В ней лежал почтовый конверт, который она протянула Минину. Обратного адреса на конверте не было. Судя по штампу, письмо было отправлено из Владимира в субботу.

— Можно? — спросил Максим.

— Да, конечно, — кивнула Татьяна, доставая из сумочки пудреницу.

В конверте было короткое письмо, написанное на обычном белом листе бумаги аккуратным женским почерком:

«Здравствуй, Таня! Извини, что я вот так вот без предупреждения исчезла! На то были очень веские обстоятельства! Не хочу тебе морочить голову своими проблемами. Сейчас всё хорошо. Не беспокойся за меня и не ищи. Я не вернусь. Буду жить в другом месте. Спасибо тебе за всё! Ты была моей лучшей подругой. Я этого никогда не забуду! С моими вещами делай, что хочешь. Буду рада, если ты примешь в дар за твою доброту мои украшения и вклад на карте. Они мне больше не нужны. Извини, что заставила тебя переживать. С любовью, твоя Лида».

— Что это, интересно, у нее были за проблемы, что надо было вот так вот всё бросать и куда-то убегать?! — оскорбленно воскликнула Татьяна.

— Это Лида написала?

— Да! И, главное, не беспокойся и не ищи! Как будто мы не прожили бок о бок четыре года!

— Вы уверены, что это ее почерк?

— Уверена! Извини, что заставила переживать! Обо мне она вообще подумала?

— Когда пришло письмо?

— Сегодня утром. Вместе с газетой в почтовом ящике нашла. И где она сейчас? Куда уехала? Не попрощалась! Всё бросила! Все вещи, все деньги!

— Получается, она никуда не пропадала?

— Получается! Почему она мне ничего не рассказала? Подругой еще называется!

— Не переживайте Вы так. Выходит, с Лидой всё хорошо, а это самое главное, — попытался ее успокоить Максим.

— Обидно, — выпалила Татьяна, — я к ней со всей душой, никаких секретов от нее не было!

— Ну, разные люди бывают. И обстоятельства тоже, — сказал Максим, с интересом взглянув на собеседницу.

Черные слегка вьющиеся волосы спускались на тонкие плечи и, казалось, слегка шевелились, как змеи на голове Горгоны. Большие карие глаза сосредоточенно впились в него, как будто пытаясь добраться до самой глубины души и выведать там все самое сокровенное. Слегка накрашенные и, как в таких случаях говорят, чувственные губы сердито сомкнуты. Вся она излучала негодование и какую-то нездешнюю первобытную красоту. Максим поймал себя на робкой мысли, что Татьяна, хоть и старше его на два года, выглядит даже моложе.

— Наверное, Вы правы, — вдруг сказала Татьяна, взглянув на часы, — я на полчаса отпросилась. Сказала, что Вы вызвали. Пора идти.

— Хорошо, мне нужно будет удостовериться в почерке, чтобы прекратить поиски. У Вас есть образцы почерка Комаровой?

— Да. Дома лежит тетрадь с ее конспектами по работе! И еще пара каких-то документов.

— Тогда созвонимся? Может быть, я в обед к Вам загляну. Если Вы домой пойдете…

— Договорились.

Она ушла, оставив газету и письмо. И Максима в растрепанных чувствах. Только-только начавшее набирать оборот таинственное дело о пропавшей девушке вдруг закончилось таким банальным образом. Наверняка и медальону есть какое-нибудь простецкое объяснение. Зря покупал доску. А еще Таня…Максим поймал себя на мысли, что перестал называть ее по фамилии. Максим почувствовал, что что-то в нем изменилось.

Сослуживцы тоже заметили в нем неожиданные перемены. Вчера насобирал грибов, как любой бы из них поступил на его месте. Сегодня в кабинете обнимал молодую девицу. «Похоже, Максик, наконец-то, становится нормальным», — говорили между собой другие участковые. Но купаться в обеденный перерыв на озеро его все равно не позвали.

Надо сказать, что несомненным преимуществом Луча была возможность любого его жителя при наличии автомобиля за десять минут добраться до озера, искупнуться, вернуться домой, покушать и при этом уложиться в часовой обеденный перерыв. Можно было это провернуть и пешком, но без питания. Или вкусно пообедать приготовленным на костре где-нибудь в лесу, но без купания. Местные жители очень ценили такую возможность и часто ей пользовались. В обеденный перерыв на озере можно было встретить представителей всех городских предприятий и организаций. А в начале зимы, пока еще не выпал снег, но уже ударили морозы, все выезжали на озеро кататься на коньках. Это было одним из обстоятельств, почему лучане так любили свой город. Его близость природе.

Максим эту особенность города еще не оценил по достоинству. Слишком стоек был в нем городской житель. Зато он ценил логику, а ещё, когда все понятно, всё идет по плану и, чем больше ты работаешь, тем ближе становится результат. С последним были определенные проблемы.

Это особенно отчетливо становилось понятно, когда он ознакомился с результатами работы эксперта Лупанова. На медальоне действительно были обнаружены отпечатки следов пальцев рук, но в базе эти следы не числились. Следы, обнаруженные в квартире у Татьяны, принадлежали заявительнице и еще одному лицу, чьи отпечатки были обнаружены и на телефоне, найденном в лесу. Еще на телефоне присутствовали следы пальцев рук Геннадия Петровича Солдатова и самого Максима. Получается, что следы неизвестного, скорее всего, принадлежат Комаровой Лидии Ивановне. Но в базе она также не числилась, поэтому проверить это предположение не представлялось возможным, ввиду ее исчезновения.

Подобные результаты экспертиз были вполне ожидаемы, и Максим, бегло ознакомившись с ними, разочарованно вздохнул. Единственный ценный вывод из всего этого заключался в том, что Лидия, скорее всего, потеряла свой телефон в лесу самостоятельно. Геннадий Петрович на роль маньяка, похищающего людей, не тянул. К тому же, как бы он затащил молодую девицу так далеко в лес? Так что одна из версий Накарякова не выдерживала критики.

Напоследок эксперт Лупанов заготовил для Максима новость-разочарование. Эксперт был специалистом по такого рода новостям. Однажды он поделился с оперативниками информацией о том, что раскрыл преступление, сравнивая от нечего делать отпечатки следов пальцев рук с мест нераскрытых преступлений со старыми, еще не отсканированными дактокартами. Оперативники, недолго думая, привезли несчастного «подозреваемого» в отдел, где стали его терзать по поводу совершенного им преступления. Напуганный и растерянный мужчина, несмотря ни на какие угрозы и даже на то, что его временно поместили в камеру предварительного задержания с перспективой отправиться на два месяца в изолятор, категорически отрицал свою причастность к совершению преступления. За дело взялись специалисты следственного отдела, которые допросили этого человека, провели с ним разъяснительную беседу, начали составлять протокол задержания и даже пригласили адвоката. В этот самый момент вновь появился Саша Лупанов и сообщил удивительнейшую новость, что одиннадцать признаков на исследованных им отпечатках пальцев рук совпало, а двенадцатый нет. Три часа напряженной работы всего оперативного отделения и старшего следователя Буги оказались потраченными впустую, да ещё и на грани превышения должностных полномочий.

— Я тут попробовал телефон включить, — сообщил Саша Максиму.

— Ну и? — воодушевленно воскликнул Максим.

— Пришлось зарядку искать, он ведь разряженный был…

— И?

— Не смог. Там биометрический пароль. По отпечатку пальца руки.

Максим обреченно вздохнул. Хотя, что бы дало снятие пароля с телефона? Лидия ведь никуда не пропадала. Просто уехала жить в другое место. Разве что…. Максим достал из своей рабочей папки лист с неофициальными версиями. По крайней мере, две из них еще были актуальными. Рано опускать руки! Надо дождаться результатов почерковедческой экспертизы и ответа из психиатрического диспансера!

Вечером его ждал последний сюрприз. Точнее сразу три. Три письма, вложенные в его почтовый ящик. Два из них — в конверте, ни один из которых не проходил регистрацию в почтовом отделении и не имел обратного адреса. И еще одно письмо было в виде сложенного вчетверо листа бумаги.

Максим не доверял почтовым посланиям, не украшенным денежной единицей, соответствующей тарифу отправления. В них, как правило, содержались квитанции об оплате услуг или штрафы. Не долго думая, Максим развернул сложенный листок. На нем от руки было накарябано кривым почерком с глупыми ошибками: «Беригити медальон! За ним может придти хозяин!».

— Так, — пробормотал Максим, — газета начинает работать!

Повертев в руках конверты, участковый решил остановиться на том, который выглядел более таинственно. Конверт был самым обычным. С изображением храма Покрова-на-Нерли. И абсолютно чистым. Хотя и аккуратно заклеенным. Максим осторожно оторвал тонкую полоску сбоку от конверта. Он никогда не разрезал конверты и тем более не пытался отклеить их запечатанную часть. Еще в детстве после просмотра какого-то фильма он решил, что единственно правильный способ узнать, что хранится внутри, — это разорвать конверт сбоку.

В конверте лежал лист бумаги, ничем не отличающийся от того, что вложили в почтовый ящик без конверта. Ничем, кроме надписи. Она была выполнена с использованием принтера и гласила: «Никому не отдавайте медальон!».

— Ого, — снова пробормотал Максим, — да в этом городе полно сумасшедших!

А про себя подумал: «Гораздо больше, чем я думал. И как, интересно, они узнали, что я — автор этой газетной заметки?»

Третий конверт был наподобие тех, которыми пользуются разного рода государственные органы. У него было небольшое окошечко, прикрытое слюдой, в котором виднелся адрес Максима, отпечатанный на принтере. Поскольку отправитель не значился, это мог быть какой-нибудь рекламный проспект. Но Максим ошибся.

«Не верьте никому, девушки больше нет! Негласно продолжайте поиски. Храните медальон при себе!»

Она лежала на спине и глядела на небо. Звезды еле проглядывали через густую листву берез и лапы ельника. Вот так видно три звезды. Одну яркую и две потускнее. А вот так, если сместить голову чуть левее, — еще две. Но так лежать совсем неудобно. Луну не было видно вовсе. Хотя она точно уже появилась. Круглая. Белая. Большая. Где-то там слева. За деревьями. Но ее свет не пробивался через густые заросли. Только небо стало чуть светлее.

Она не знала, доживет ли до рассвета. Возраст, физическое и психическое напряжение последних дней, истощение и старая болезнь сделали свое дело. Навряд ли она сможет идти. Даже после того как выспится. Но они скажут, что духи Кыусото, наконец-то, забрали её.

Она бессильно лежала на земле и размышляла о прошлом и будущем. До спасения была всего-то пара шагов. Сразу за двухметровым идолом с головой птицы, выдолбленной в мощном, в полтора обхвата, дубовом бревне, которое специально приволокли из речной долины и вкопали в землю. Сегодня она, наконец-то, нашла путь домой, хотя раньше проходила тут, наверное, раз сто. И сейчас на эту пару шагов силы уж точно найдутся.

Только теперь ей это не нужно. Зачем? Ей пятьдесят семь лет. Она уже старуха. Здесь стареют гораздо раньше. И почти все ее ровесники в округе давно уже умерли. Что она будет делать дома? Кому она там нужна? Ее никто не узнает. Ни внешне, ни внутренне. Да и она уже половину позабыла.

За последние тридцать три года многое изменилось. Она стала матерью. Пять раз. И все дети выжили. И теперь у них есть свои дети. И сама мысль о том, что она будет жить где-то в другом месте и ни разу их больше не увидит, страшила ее больше, чем смерть.

Она уверовала в Бога. В старого Бога далекой земли, который пришел сюда совсем недавно. Не только потому, что здесь иначе нельзя. И не только потому, что это единственная нить, связующая это место с ее миром, где бабушка тайком крестила её, когда-то очень давно… Она встретилась с чудом. И, самое главное, осознала его. Осознала Его предопределение. И свое место в нем. А поиски все эти годы она продолжала только лишь из-за чувства долга. И сейчас, когда долг может быть исполнен, она поняла, что он перед вечностью, частью которой она себя ощутила, не имеет никакого значения. Так же как и ее смерть.

Глава 6

Череп и кости

Что-то однозначно пошло не так! Он откровенно паниковал. Произошедшее его испугало. Он понял, как он ничтожно мал. Он хотел вернуться назад. Он сожалел о своей глупой мечте изменить историю, сделать этот мир лучше.

Вот уже двое суток он плутал в этой проклятой чащобе, продираясь через заросли кустарника, поваленные деревья и торчащие во все стороны ветви, пытаясь найти путь назад. И с каждым днем надежда на возвращение становилась все призрачнее. Если все будет продолжаться в том же духе, то он никогда не выберется из этого проклятого леса. Так и останется гнить здесь вместе со всеми этими дряхлыми, замшелыми деревянными истуканами, вырезанными столетия назад и торчащими из-под земли то здесь, то там под разными углами.

Это место не иначе проклято. Даже птицы здесь не поют. Ночью слышно волков. Где-то очень далеко. Но сюда они не суются. Может быть, его еще не почуяли. А может, они обходят этот край стороной. Если бы он был волком, то точно бы сюда не лез. За все это время он не видел тут ни одного зверя. Только лягушки и змеи.

Слишком влажно. Еще бы. Вокруг болота. А еще не меньше пятнадцати небольших озер собрались на площади в 25 квадратных километров. В такую жару всё это испаряется. Дышать тяжело. Первое время этого не замечаешь. Но, чем дольше здесь находишься, тем сложнее. Тело постоянно покрыто липкой испариной. Тут волей-неволей будешь нырять в каждое озеро, чтобы хоть как-то остудиться и помыться.

Но хуже всего — гнус. Кажется, что комары облепили его гудящим коконом. Сначала это жужжание раздражало. Теперь — пугает. Он весь покусан. Все лицо, шея, руки превратились в сплошные зудящие раны. Уже на второй день ему пришлось вымазаться в грязи, чтобы хоть как-то защититься. И он уже задумывается, может ли человек погибнуть от насекомых. Страшная, нелепая смерть.

А одежда? Какой умник придумал нарядить их в эту непрактичную робу? Она не защищает от комаров, не греет ночью и мешает лазать по деревьям, цепляясь за ветки. Широкие белые льняные брюки и косоворотка уже к концу первого дня требовали серьезной стирки, а сейчас он даже не знает, отстираются ли они вообще. А обувь? Эти глупые чешки с завязками на тонкой кожаной подошве? Ходить по лесу в такой обуви просто опасно. Хорошо, если участок покрыт мхом или иголками. Так хотя бы видно, куда наступаешь. А если трава, — запросто можно наколоть ногу о какой-нибудь сучок.

Последние дни он питался щавлем, корневищем осоки, земляникой, черемухой и неспелой малиной. Но этим не наешься. И даже не набьешь желудок. Постоянное чувство голода. Ещё чуть-чуть, и он будет готов съесть все, что угодно. Насекомых, лягушек и змей. Прямо сырыми. Как те лисички, что он съел вчера. После них желудок и кишечник начали давать сбои. Так недалеко до обезвоживания. Ещё один фактор его невероятной усталости.

Мысли о еде постоянно торчат в голове. Хотя этим утром он стал замечать, что сознание потеряло былую ясность, и порой он начинает бредить. Или зацикливаться на какой-то ненужной мимолетной мысли. Например, о своей ничтожности. Хорошо, что воды тут полно. Можно хотя бы попить. Но рыбы в этих бездонных темных озерах не видно.

Ученые ошиблись. Наука оказалась не всесильна. Отсюда нет выхода. Ничего он изменить не сможет! Надо спасать себя. Надо найти людей. Или хотя бы выбраться к реке. Попытаться развести костер. Насобирать беззубок[7]. Попробовать сплести корзину для рыбы. Организму нужен белок.

— Минин, ты выезжал на скелет? — спросил Накаряков, едва Максим переступил порог его кабинета.

— Так точно, товарищ подполковник, — не задумываясь, отчеканил Максим.

Чем-чем, а курсантской выправкой Максим нравился начальнику отдела. Не чета этим увальням с их гражданским образованием. Даже если они и служили в армии. Да и что сейчас армия? Год! А курсанты пять лет впитывают дисциплину и порядок. «Через изнурительные физические упражнения будем исправлять умственные недостатки!» — объявил сержант Колесников новоиспеченным курсантам, в строю которых на одном из первых построений на Курсе молодого бойца Академии МВД стоял и Максим. И, спустя какую-то пару лет, практически все курсанты избавились от умственных недостатков. И заодно приобрели отличную физическую форму. По крайней мере, Максим, кроме строевой подготовки, правильной стойки при отжимании, порядка выполнения комплекса силовых упражнений усвоил, что начальникам нужно всегда отвечать четко, во всем с ними соглашаться, признавать вину и тут же обещать исправиться, даже если ты ни в чем не виноват. И, если ты не совершил что-то из ряда вон выходящее, наподобие потери табельного оружия, то начальники, как правило, реагируют лояльно. Это позволяет и им, и их подчиненным сберечь нервные клетки, во множестве погибающие в процессе воспитания.

Накаряков панибратски махнул рукой Максиму, приглашая сесть за стол. Там с чашечкой вкусно пахнущего дорогого кофе уже вальяжно расположился следователь Следственного комитета. Тот самый, который работал с Максимом в прошедшую субботу. Максим с опаской уселся за стол, гадая, что опять он натворил. Кофе ему не предложили.

— Нам передают материал. Анатолий Геннадьевич введет тебя в курс дела. Ты им будешь заниматься, — отчеканил Накаряков и позволил себе насладиться чувством выполненного долга, откинувшись на спинку кресла.

— Да в общем-то тут и рассказывать нечего, — весело заявил следователь, — он и сам всё знает. Протокол осмотра составлял. Между прочим, очень даже неплохой для участкового. Хм. Короче, поступило указание сверху материал вернуть сюда. Не знаю, в чем тут дело, что-то со статистикой. Материал практически собран. Я с судебным медиком связывался — заключение будет готово сегодня после обеда. Можешь съездить, забрать. Осталось у ваших оперов бумажку одну взять, и всё. Отказной готов!

— Вопросы? — спросил Накаряков, отрываясь от спинки кресла и занимая рабочее положение, упершись животом в край стола.

— Никак нет! — Максим отлично усвоил форму ответа руководству, которая включала только два варианта: «Никак нет» и «Так точно».

После этих слов начальник отдела полиции размашистым и слегка пренебрежительным движением, запустил по скользкой поверхности стола в сторону Максима материалы, соединенные канцелярской скрепкой. Скрепка принялась раздраженно цепляться за поверхность стола, издавая при этом глухой и короткий протестующий скрип. Убедившись, что Максим взял проверочные материалы в руки, Накаряков кивком поручил ему приступить к выполнению задания.

— Разрешите идти? — спросил Максим, осознав, что разговор окончен.

— Иди, — кивнул Накаряков, откидываясь обратно на спинку стула.

— У Вас тут все строго. Как в армии, — с уважением заметил Анатолий Геннадьевич, который никогда в армии не служил.

— А как же, — с удовольствием ответил Андрей Валерьевич Накаряков, к которому обычно все заходили по-домашнему, без стука.

Максим выложил перед собой все три материала. Вот они снова встретились. Их однозначно связывало нечто большее, чем общий день регистрации в Книге учета происшествий и принадлежность к территории, курируемой участковым Мининым.

Со вчерашнего вечера у него все мысли были заняты анонимными письмами. Они его пугали и интриговали одновременно. Пугали тем, что как минимум нескольким неустановленным лицам стало известно, что именно у него в производстве находятся материалы по без вести пропавшей Комаровой и драке между неустановленными лицами. Значит, этим людям известно, где Максим живет. Этот факт формировал у него смешанные ощущения по поводу собственной личной безопасности. И при этом весьма интересно было, кто же авторы этих писем? Есть ли между ними что-то общее, и какие у них цели? На эти вопросы Максим не знал ответов.

Однако, по крайней мере, в одном письме угадывалось какая-то связь между двумя проверочными материалами. И каждое из писем прямо указывало на ценность медальона. Максим с самого утра приклеил этот медальон скотчем ко дну сейфа. Так было безопаснее всего. Теперь его интересовал вопрос: что делать дальше? Над этим вопросом он и ломал голову, когда был вызван к начальнику отдела.

Вернувшись, он уже не мог вклиниться в прежний мыслительный процесс. Надо было работать по человеческим останкам. Он вздохнул и набрал номер судебного медика.

— Да, — ответил в трубке знакомый голос, — приезжайте сразу же после обеда. И обязательно найдите меня! Нам нужно поговорить! Я буду на месте!

Бюро судебно-медицинских экспертиз располагалось в старинном одноэтажном здании. В вестибюле вечно толкались какие-то люди, ставшие жертвами насилия. Кто домашнего, а кто и уличного. Их печальные глаза, украшенные кроваво-красными разводами гематом, с завистью и негодованием проводили Максима, который без очереди зашел в регистратуру. Вслед ему распухшие, как ватрушки и непослушные сизые губы шлепали тихие ругательства. Никто не хотел задерживаться в этом месте ни на минуту и крайне нетерпимо относился к любому, кто посмел нарушить святое правило живой очереди, — узнать, кто последний.

— Минуточку, — весело прозвенела секретарь, набрав какой-то короткий номер по старому дисковому телефону внутренней связи, и продолжила уже в трубку, — Павел Дмитриевич, тут пришли за заключением.

— Здравствуйте! — воскликнул ворвавшийся буквально через несколько секунд судебный медик, знакомый Максиму с субботы. — Прошу со мной!

Через металлическую дверь с магнитным замком Максима увлекли в дальний конец здания. Мимо страшных, стерильно чистых кабинетов, в большинстве из которых почему-то были приоткрыты двери. На столе в одном из них были навалены в кучу отвратительные, кажущиеся грязными из-за темного окраса тусклые кости, в которых вовсе не хотелось узнавать человеческие останки. Тут же в шкафу за стеклом в рядок по росту выстроились черепа и строго взирали на Максима своими пустыми глазницами. Типа: «Мы были как ты, ты будешь, таким, как мы». Такую фразу Максим прочел в одном монастыре, спустившись в костницу. Тогда ему почему-то захотелось жить полноценной долгой жизнью. А сейчас у него возникло ощущение, что он заглядывает за полог своего человеческого бытия, а там сплошные скоропостижно рухнувшие надежды.

Доктор явно торопился. Его быстро удаляющаяся спина в развевающемся халате не давала как следует рассмотреть изнанку жизни. Вот промелькнула куча тряпья, кем-то сваленная у самой двери одного из кабинетов. Когда-то она облачала кого-то. Вот выставленный прямо в коридоре на столе-каталке труп в целлофановом пакете с биркой. Когда-то он тоже ходил, думал, дышал. А вот, кажется, морг.

Весь путь Максима сопровождал странный запах профессии вперемешку с каким-то слабо уловимым сладковатым парфюмом судебного медика. Запах у каждого помещения изменялся, добавляя новые оттенки к сладкому, но приятнее от этого не становился. Максиму стало неуютно.

Наконец, они дошли до маленького кабинета, в котором, кроме письменного стола, небольшого шифоньера и книжного шкафа, заваленного специальной литературой по медицине, ничего больше поместиться не могло. В него-то и втиснулись судебный медик вместе с участковым. Павел Дмитриевич, плотно закрыв за ними дверь, тут же устремился к своему столу.

Максим занял выжидающее положение напротив. Медик выглянул в окно, посмотрел по сторонам, потом закрыл фрамугу и задернул штору. В кабинете стало темновато, что в сочетании с теснотой создавало впечатление какого-то склепа. К тому же помещение быстро наполнял аромат парфюма Павла Дмитриевича. Здесь он чувствовался гораздо отчетливее. Максим ощутил подступающую дурноту. Медик взял стоящую на столе коробку и решительно протянул ее Максиму. Внутри протестующе что-то громыхнуло. Что-то, похожее на деревянные трубки ловца снов. Хотя, кого тут обманывать. Это были кости.

— Здесь материалы, — объявил судебный медик нарочито громко, — скажите, Вы будете заниматься этим делом?

— Да, — кивнул Максим, — мне его только сегодня поручили.

— Прекрасно, — без особой радости сказал Павел Дмитриевич, смерив Максима взглядом, и, понизив голос, добавил: — Вы, я вижу, человек смышлёный, поэтому обязательно задумайтесь над тем, что я Вам сейчас скажу. Но предупреждаю, этого разговора между нами не было! Ясно?

— Да, — слегка озадаченно ответил Максим, всё еще тяготясь теснотой и вынужденной близостью с собеседником.

— Как я и говорил, это была женщина около 60 лет. Европеоидной расы. Останки видимых следов повреждений, свидетельствующих о насильственном характере смерти, не имеют. Не достает нескольких костей, но это, по большому счету, на выводы не влияет. Обнаружены прижизненные изменения. Сросшийся перелом большеберцовой кости и, по всей видимости, хронический остеомиелит. Бедняжка, должно быть, заметно хромала и сильно мучилась при ходьбе.

— Мы провели химический анализ: следов отравляющих веществ выявлено не было. По всей видимости, смерть имела естественный характер.

Говоря это, Павел Дмитриевич включил на компьютере музыку. Между прочим «Баллады об убийствах»[8]. И продолжил:

— Но всё это Вы прочтете в заключении.

— Ясно, — ответил Максим, прикидывая, как бы уже закончить этот разговор и покинуть душный кабинет, — спасибо за информацию.

— Вы знаете, — почти шепотом продолжил судебный медик, взволновано ухватив Максима за руку, — нас очень торопили с этими выводами. Обычно мы такого рода исследования делаем не меньше двух недель! А тут — три дня. И выводы наши, так скажем, весьма осторожные. Например, мы указали, что возраст остатков установить не представляется возможным и что он колеблется в пределах 30-80-хх годов ХХ века. Однако, смею Вас уверить, эти остатки гораздо старше. Гораздо!!! Состояние костей на это ясно указывает. Нет никаких сомнений! И это поразительно! На зубах у черепа имеются пломбы, причем поставленные прижизненно в возрасте 20–25 лет. И эти пломбы, молодой человек, современные! Я подобные тысячи раз встречал за свою тридцатилетнюю карьеру! Амальгама! Такие пломбы ставили в Советском Союзе! Сама методика была изобретена только в середине ХIХ века. А тут механизм пломбирования зубов самый что ни на есть классический. Один в один — советская электрическая бор-машина! Я даже сначала подумал, что череп следует отдельно от других останков. Но нет. Я позволил себе попросить моего большого приятеля из Москвы провести углеродный анализ. Знаете, какой результат?

— Нет, — мотнул головой Максим, постепенно с ужасом и удивлением вникая в суть сказанного.

Он вспомнил, что Павел Дмитриевич уже поднимал эту тему еще в лесу. Она уже тогда показалась Максиму захватывающей, но какие-то обстоятельства прервали тот разговор. А потом он и вовсе вылетел у него из головы.

— Останки, включая череп, принадлежат человеку, чья смерть наступила в пределах 1000–1200 лет назад! Вы понимаете, что это значит?

— Что? — у Максима от волнения зачесалась нога.

— Это необъяснимо! Либо наши с вами предки научились применять современные методы лечения зубов, включая механическую расчистку каналов еще до Крещения Руси. Или, ну, не знаю, владелец этих останков переместился во времени!

— Этого не может быть! — воскликнул Максим.

— Не может, — согласился Павел Дмитриевич бессознательно прижав указательный палец к своим губам, — поэтому официальная позиция, озвученная в заключении комиссионной медико-криминалистической экспертизы объясняет состояние скелета враждебностью среды, в которой покоились останки, повлекшей значительное ускорение старения костей. Но это, что называется, за уши притянуто! Факт остается фактом!

— Так, подождите, — попытался расставить все по местам Максим, — Вы хотите сказать, что в заключении выводы изложены неправильно? И что никому не интересно изучить этот феномен?

— Я, молодой человек, уже стар для этих дел и специализация, знаете не та. Поэтому инициировать исследование не могу и не буду! Тут нужен комплексный подход. Раскопки. Воля. Поддержка сверху. А сверху как раз дали указание всё замять. Но, если каким-то образом все всплывет наружу и станет достоянием широкой общественности, не желтой прессы, а исторического сообщества, я, разумеется, ничего скрывать не буду. Свою позицию подтвержу. Документы, копии и образцы я сохранил в своей личной коллекции. Это просто удивительно!

— Так, а что делать мне? — спросил Максим, чувствуя, что на него возлагается некая миссия.

— Не знаю, — развел руками судебный медик, — дерзайте. Вы занимаетесь этим делом. Вам и решать! Все, что нужно, я Вам сказал!

После этих слов Павел Дмитриевич протиснулся мимо Максима и учтиво открыл дверь, недвусмысленно намекая, что тому пора бы уж и честь знать.

— Подожди — подождите! — запротестовал Максим, чувствуя, что где-то в мозгу у него внезапно образовалась огромная черная дыра, которая жаждет засосать как можно больше информации, — Вы не можете меня просто выставить после всего, что сказали. Мне нужно кое-что прояснить…

— Молодой человек, — нарочито громко отчеканил судебный медик отрешенным голосом, — я Вам все уже сказал! Читайте заключение!

— Но!

— И помните, этого разговора у нас не было, — прошептал сквозь зубы Павел Дмитриевич и выставил Максима в коридор, громко хлопнув дверью перед его неудовлетворенным носом.

Постояв немного у захлопнувшейся перед ним двери, Максим решил все же оставить в покое странного судебного медика. Уж слишком нервничал старик. Видимо, от всей этой истории у него ум за разум зашел. Надо же, путешествие во времени… Бред какой-то. А может, и нет никакой тысячи лет. Может, он сам все это навыдумывал. Может, кости и правда быстрее гниют в этом болоте. В конце концов, достаточно с Максима и других тайн.

И Максим решил выкинуть из головы эту беседу. Держа перед собой картонную коробку, он отправился в обратный путь по страшно-стерильному коридору. Кости в коробке мирно перестукивались друг с другом и, кажется, с кем-то еще в проплывающих мимо кабинетах. Шаги гулко отражались от кафеля и голых стен, запахи впитывались в волосы и одежду. Выйдя из здания Бюро судебно-медицинской экспертизы, Максим с удивлением обнаружил, что на улице все еще солнечный день, что он жив и является частью огромного прекрасного светлого мира, в котором царит лето. Кости радостно согласились с этим наблюдением.

Коробку Максим поставил на сейф. Он долго думал, что с ней делать. В камеру вещественных доказательств её не сдашь, потому что никакого уголовного дела нет и кости не признаны вещественным доказательством. В шкаф с одеждой или под стол ставить человеческие останки как-то кощунственно. Просто в углу — неуважительно. На рабочем столе они будут мешаться. Оставалось только одно место — на сейфе. Рядом на стене висел календарь с полуголой американской актрисой, в котором все участковые, за исключением Максима, разноцветными маркерами отметили даты своего отпуска. Красным маркером были обведены День участкового, а также дни рождения коллектива, включая и 27 апреля — день Рождения Макса. Максим подумал, что можно было бы обвести в календаре и 20 июня — день обретения костей неустановленной женщины, умершей неизвестно когда, но вовремя спохватился. Никто из его коллег этого бы не оценил.

Кости, оказавшись на новом месте, сразу же успокоились и занялись какими-то своими делами. Их нарочитое молчание ясно ощущалось в кабинете и постоянно притягивало внимание к коробке.

Каждый, заходящий в кабинет, почему-то первым делом спрашивал, что за коробка стоит на сейфе. Ходил слух, что в отдел вот-вот должны были приобрести новое многофункциональное устройство с принтером, сканером и копиром. И все отделения негласно боролись за обладание им. Узнав, что в коробке останки человека, участковые, как правило, расстраивались, а представители других служб, наоборот, испытывали мало скрываемую радость. И все без исключения стремились ознакомиться с останками лично.

Максим сначала протестовал против этого. Не испытывали удовольствия и сами останки, громыхая громче обычного. Но преодолеть неуемное любопытство сотрудников полиции, страждущих и жаждущих правды, было невозможно. Больше всех досталось черепу, который в отличие от других костей даже доставали из коробки и, непременно называя Йориком, с почтением клали обратно. В итоге к концу дня практически все сотрудники засвидетельствовали обретение отделом участковых мощей давно умершего человека.

Не в силах выносить такого неприкрытого глумления над святая святых человеческой жизни — смертью, Максим решил остаток дня провести на своем участке и заодно заглянуть в банк, чтобы выяснить у управляющей несколько вопросов.

Появление участкового в кредитной организации вызвало ожидаемое оживление и неподдельный интерес. Каждый из сотрудников банка хоть раз по этому поводу взглянул на Татьяну Гамову. А некоторые даже не преминули сообщить ей о визите Минина. А потом сочувственно и немного злорадно смотрели на Татьяну, когда распространилась информация, что участковый пришел к управляющей.

Беседа с управляющей была напряженной. Во многом на это повлиял бланк объяснения, который Максим официально заполнял, и который необходимо было собственноручно подписать в конце управляющей. Это объяснение могло иметь неясные последствия для ее репутации и авторитета всего банка.

— Я думала, дело закрыли, — недовольно заявила управляющая, — Татьяна сказала, что Комарова нашлась. Она ведь прислала письмо, где все объясняет.

— Почерковедческая экспертиза письма еще не готова, — объяснил Максим, которому, если говорить откровенно, для проверочного материала данный опрос был совершенно не нужен, — нужно отработать все версии. Вдруг письмо — подделка. Необходимо выяснить, как Комарова трудоустроилась к Вам в банк, какие документы предоставляла, что о себе рассказывала, вела ли себя странно, как часто отлучалась с работы и брала отгулы. Какие конкретно обязанности выполняла.

Из всего этого Максим узнал только то, что без вести пропавшая работала кассиром. Отгулы брала крайне редко и вела себя не страннее других работников банка. Никаких деталей первой беседы с тогда еще претендующей на вакантное место Комаровой, управляющая не помнила. Все документы были в подобающем состоянии и соответствовали тому необходимому пакету, который установило кадровое управление банка. Когда и при каких обстоятельствах исчезли документы Комаровой, управляющая пояснить не смогла. Но предположила, что это могло произойти при смене юриста, ведущего кадровую документацию в отделении банка. Виновные по этому делу уже наказаны. Дописав последние слова в таком же бестолковом, как и бессмысленном объяснении, участковый передал его на ознакомление управляющей.

— Надеюсь, с этим делом мы разобрались, — сурово сказала она, пронзительно взглянув на Максима поверх очков.

— Полагаю, что да, — ответил Максим, чувствуя, что не может долго выносить мощную ауру управляющей.

На выходе он случайно столкнулся с Татьяной, которая специально для этого вышла из кабинета поправить рекламные брошюры в вестибюле.

— Что-нибудь новое по делу появилось? — скромно спросила Татьяна, что было на нее совершенно не похоже.

— Даже не знаю, что Вам сказать, — также скромно ответил Максим, на которого это было очень похоже.

И он зачем-то рассказал ей о письме, которое вчера ему подбросили в почтовый ящик. И даже показал его. Татьяна была ошарашена.

— Что это значит? Как понимать «девушки больше нет»?

— Не знаю, — ответил Максим, отведя Татьяну в сторону, чем заметно расстроил ту часть коллектива банка, которая надеялась самостоятельно, что называется из первых рук, получить информацию об их беседе, — Вы должны учитывать, что это может быть розыгрыш.

— Ничего себе шуточки! — громко возмутилась Татьяна, подав ложную надежду услышать их дальнейший разговор через клиентское окно и засеяв благодатную почву пересудов зерном новой сплетни.

— Согласен, глупые, — ответил Максим, раскаиваясь, что поведал Татьяне про это письмо и, радуясь, что не рассказал про другие два, — я с этим как раз разбираюсь.

— Спасибо Вам большое…Максим, — немного успокоившись, сказала Татьяна, — может быть, заглянете как-нибудь ко мне на чай? Поговорим об этом деле подробнее? А то сейчас работа… Если у Вас есть на это время, конечно…

— Хорошо, — согласился Максим вопреки своему принципу не переходить черту личного общения в служебных вопросах, — может быть, завтра? После работы. Часов в семь?

По правде сказать, он уже этот принцип однажды нарушил. Причем совершенно незаметно для себя. И теперь ловил себя на мысли, как ему быть, если его… любовница вдруг снова наведается к нему в квартиру, чтобы сварить супа?

— Буду ждать, — улыбнулась Татьяна впервые с момента их знакомства. Максим с волнением подметил, что эта улыбка просто прелестна.

Глава 7

Зубы

В пятницу утром Максиму на телефон пришло сообщение. Номер — неизвестен. «Максим Владимирович, нам необходимо встретиться по делу Комаровой. Об этой встрече никто не должен знать. Возьмите с собой телефон Комаровой. Детали я сообщу дополнительно».

Похоже на какую-то ловушку. Только, кому это надо? И что такого важного в этой Комаровой, чтобы рисковать? Ведь, случись что с Максимом, это только привлечет большее внимание к проверочному материалу. Может, здесь действительно замешаны экстраординарные события? Наподобие шпионских игр. Но и тогда никакого смысла нападать на сотрудника полиции нет. Тем более у шпионской версии нет ни единого доказательства. И еще это «я». Явно действует какой-то одиночка. Если бы за его спиной скрежетал механизм некой организации, было бы написано «мы». Скорее всего, Максиму кто-то в частном порядке хочет сообщить какие-то сведения. Или что-то предложить. Может быть, попросит вернуть медальон. В любом случае, никаких сделок с совестью!

С этими мыслями Максим вышел из квартиры, спустился на первый этаж и обнаружил в своем почтовом ящике новую корреспонденцию. Знакомый конверт с окошком адресата и сложенный лист бумаги.

«Ну и утречко, — подумал Минин, — хотя последнюю неделю, что не день, так сюрпризы».

Повертев письма в руках, Максим вздохнул. Открывать все равно придется. Уж лучше здесь, прямо в подъезде. На работе может оказаться пара лишних и очень любопытных глаз. И могут возникнуть ненужные вопросы. Максим вздохнул еще раз и по уже сложившийся традиции развернул сложенный лист. В нем знакомым корявым неграмотным почерком было написано:

«Мы знаем что происходит. Будте сегодня в 12.15 в центре у фантана».

Вот тут уже действует организация. Правда, крайне несерьезная, которая поскупилась на конверт и секретаря, ответственного за орфографию. И что это за время такое? 12.15. Ни туда, ни сюда. Серьезные ребята выбирают время с нулями. В 12.00. В крайнем случае, в 12.30. Чтобы можно было опоздать. Ну, или прийти чуть раньше. А тут….

Есть еще несколько вопросов. О чем вообще идет речь в первой части письма? О тайнах мироздания, о внутренней политике или, все-таки, о каком-то из проверочных материалов, находящихся в производстве у Максима? И вот еще вопрос: а не послать ли авторов всех этих таинственных писем лесом? Откуда вообще такой ажиотаж и массовое желание с ним лично пообщаться.

От всех этих шпионских игр у Максима начало портиться настроение. Он покачал головой и неожиданно для себя, поддавшись внезапному порыву праведного возмущения, решил игнорировать предложения о встречах. Если кто-то хочет что-то с ним обсудить, пусть делают это открыто и приходят в отдел. Макса охватило чувство гордости за принятое жесткое решение, безусловно требующее уважения к своему автору. Одно из немногих подобных решений в его карьере участкового полиции.

Второе письмо было открыто Максимом решительно, с видом человека, который наконец-то одним махом разобрался со всеми своими проблемами. Край конверта был оторван мгновенно и ровно. Письмо внутри не пострадало. Да собственно и письмом-то это назвать было сложно. Скорее, документ. В конверте находился лист бумаги, на котором в два ряда размещались черно-белые фотоизображения молодых мужчин и женщин в анфас. Всего шесть человек. В одинаковых светлых рубашках. Четверо мужчин и две женщины. Съемка — по грудь. Под каждой фотографией значился номер.

Макс внимательно всмотрелся в лица. И открыл рот. Среди незнакомых лиц он вдруг узнал Лиду Комарову. Правда, волосы у нее были короткие. Не как на фотографии, которую дала Таня. А так сомнений не было. Это его без вести пропавшая. А рядом с ней — молодой человек с Эдельвейса. Он выглядел точно так же, как на видеозаписи. Что делают фигуранты по двум его проверочным материалам в одном документе? И что это вообще за фотоальбом такой? Кто все эти люди, и какая между ними связь? Может быть, все они числятся пропавшими без вести? А вдруг и вправду все они жертвы какого-нибудь маньяка? И тот хочет, чтобы его остановили…

Опять вопросы! Максим почесал голову. Нет, маньяки, как правило, стараются действовать незаметно. Маньяк не станет тащить свою жертву на глазах у десятков человек! И тут взгляд у участкового уполномоченного Минина зацепился за номера под фотографиями. Комарова значилась под номером пять. 5. Это же цифра с ее медальона. Так, по крайней мере, сказала Таня! Молодой человек из «Эдельвейса» был под номером шесть. Ко дну сейфа в кабинете у Максима приклеен медальон с номером два. А тут под номером два был изображен молодой человек с пронзительным взглядом, скромными усиками и диско-прической.

Максим в волнении стал переминаться с ноги на ногу. Казалось, разгадка этого, все туже запутывающегося клубка, вот-вот раскроется. Если предположение верно, то медальон с номером два принадлежит усатому диско-мэну. Но медальон выглядит очень старым. Ему должно быть больше ста лет. В те времена диско еще не существовало. Да и молодых людей, которых, судя по всему, фотографировали друг за другом на одном стуле. Причем фотографии довольно высокого качества, выглядят современно. Хотя внешний вид у молодых людей немного старомодный. Все эти их прически, макияж у девушек, короткие усы у ребят, целеустремленность в глазах. На хипстеров они уж точно не похожи. Максим вспомнил, как Татьяна сравнила одежду Комаровой в первый день их знакомства с одеждой из советского кино. У Минина в памяти всплыли образы из любимых советских фильмов — «Пацаны» и «Курьер».

Да, Татьяна права. Это или косплей, или фотографии действительно сделали в 80-х годах ХХ века. А это невозможно, ведь Комарова и тот молодой человек были здесь всего неделю назад. Не постаревшими. Разве только, путешествие во времени…Максим устало вздохнул. Опять этот бред… Пора на работу. Засунув письма в папку, он побрел в отдел.

На работе его ждала повседневная волокита. Кто-то припарковал свой автомобиль на газоне, кто-то слишком громко слушал музыку. За кем-то соседи постоянно следят через дверные глазки. А у кого-то кошка нагадила в подъезде. И уже не в первый раз. Все это требовало разбирательства, к которому Максим относился со всей серьезностью своей щепетильной натуры. За работой Максим даже не заметил, как приблизилось обеденное время. Все еще поглощенный текущими проблемами, он одел фуражку и направился домой.

— Здравствуйте, Максим Владимирович, — вырвал его из потока служебных мыслей высокий скрипучий голос.

Максим с удивлением огляделся, обнаружив, что стоит у фонтана. В центре города. Примерно в 12.20. «Надо же», — подумал он, недоумевая. Как правило, он ходил домой совсем другим путем. Ближе и прямее. А сейчас ноги сами принесли его к месту встречи с таинственным автором безграмотных писем, куда Максим, в общем-то, и не собирался.

Автором писем оказался молодой человек лет двадцати с видом студента-неудачника. На нем была расстегнутая красная гавайская рубашка с синими пальмами, которая, по всей видимости, не желала иметь ничего общего с одетой под неё белой футболкой. Она загибалась и сгруживалась, лишь бы держаться как можно дальше от нарисованной на футболке морды ярко зеленого пришельца. Дополняли костюм почти новые клетчатые бриджи чуть ниже колена, высокие черные носки, гордо обтягивающие почти до самых икр безволосые ноги, а также видавшие виды светло-серые сандалии с лямкой на пятке. Через плечо была перекинута небольшая черная сумочка на тоненьком ремешке. Голову молодого человека совершенно не украшали волосы, которые могли бы полностью скрыть маленькие симпатичные уши, если бы не свисали длинными сальными сосульками. Но вкупе с уже проходящей угревой сыпью и запущенным пушком над верхней губой прическа выглядела вполне естественно.

Видно было, что молодой человек презирал спорт, любил покушать, интересовался сверхъестественными явлениями и, скорее всего, не имел романтических отношений с девушкой. Никогда. В общем, представлял редкую для России социальную группу гиков, последнее время активно конкурирующую с ботаниками.

— Здравствуйте, — ответил Максим безрадостно.

— У меня к Вам очень серьезный разговор, — начал с ходу гик.

— Простите, — прервал его Максим, — а как к Вам можно обращаться?

— Святослав. Но друзья зовут меня Слава. Для остальных я Свят.

— Ясно, — ответил слегка растерянный Максим, — так, что у Вас за разговор…э-э-э, Свят?

— По поводу медальона. Вы выложили его фото в газете…

— Постойте, а откуда Вы узнали, что это именно я выложил ту фотографию?

— Позвонил в Дежурную часть, — пожал плечами Святослав, — там мне назвали Вашу фамилию. А адрес найти в интернете — дело техники. Полчаса и готово…

Действительно, подумал Максим, выяснить, кто именно размещал фотографии в газете, не такая уж сложная задача…

— Так вот, — продолжил Святослав, — это может Вам показаться безумием, но медальон, который оказался у Вас, не простой!

— Что Вы имеете в виду? — насторожился Максим.

— Дело в том, что мы увлекаемся краеведением. И вот пару лет назад в соседней деревне, в Коняево, откопали одну любопытную легенду. О целительнице Ирине. Она, якобы, обладала даром врачевания и помогла очень многим людям излечиться от разных болезней. Когда она жила, точно не известно. Но, судя по всему, в конце десятого века! Она много сделала для установления здесь христианства. Это поразительное открытие. Некоторые местные это помнят до сих пор! Те, которые за годы советской власти сохранили свою веру. Я на эту тему кандидатскую диссертацию собираюсь писать. Тут вообще удивительный край! Вы знаете, что в этих лесах после Церковного раскола прятались староверы? Коняево — вообще старообрядческая деревня. Там даже до тридцатых годов двадцатого века действовала старообрядческая церковь…

— Извините, — прервал пытливого юношу Максим, — зачем Вы мне все это рассказываете?

— Ой, извините, не туда понесло, — оправдываясь, хмыкнул Святослав, — уж очень тема интересная. Так вот, э-э-э. Ирина. Местные называют её угодницей Ириной. По поверью в окрестных деревнях именем Ирина может быть наречен только один человек. И, пока жива Ирина, местные младенцев этим именем не называют. А как упокоится, первую рожденную девочку нарекают Ириной. Считается, что девочка с именем Ирина обладает целительной силой. Мы даже тут как-то разговаривали с бабой Ирой из Малахова. Она мне лишай заговаривала…

— Извините, Святослав, — снова прервал его участковый, — мне некогда выслушивать всякую ерунду….

— Я уже подхожу к сути, — заторопился Святослав, — так вот, собирая сведения об этой Ирине, мы познакомились с неким Ефимом Федоровичем Ковалёвым. Он из местных. Его дед владел до революции серповой фабрикой в Коняево. По семейному преданию их род ведет свое начало от той самой Ирины. И ещё по семейному преданию у Ирины был волшебный оберег, с которым она и пропала. На обереге этом была нарисована звезда, серп и молот! Оберег этот мог переносить во времени!

— Что? — переспросил Максим, который вдруг ощутил себя так, словно на него неожиданно вылили ведро ледяной воды.

— Медальон этот волшебный, — старательно повторил Святослав, — он каким-то образом может переносить во времени. По семейной легенде Ирина появилась в этом мире волшебным образом. И так же пропала. Мы сначала на это предание не обратили внимания, но тут вышла газета с той фотографией. И мы глазам своим не поверили. Сходство с описанием было поразительным. Помчались к Ефиму фото показать. Он тоже это подтвердил. В общем, этот медальон угодницы Ирины! Это — реликвия!!! И артефакт!!!!

— И что, Ковалёв хочет его забрать? — спросил Максим, вспомнив первую записку от Святослава.

— Нет. Хотя, наверное, да, если это возможно, конечно. Но, в первую очередь, Ефим очень хочет с Вами встретиться. Для этого я здесь.

— Слушайте, это, конечно, все интересно, но выглядит как полнейший бред! Я не верю в путешествия во времени! У меня много дел и нет возможности тратить рабочее время на старые сказки. К материалам проверки они никакого отношения не имеют.

— Можно встретиться вечером или в выходные, — не сдавался юноша, — вот, возьмите мою визитку, звоните в любое время, я всегда на связи! Если что, у меня есть машина. Могу привезти и увезти!

С этими словами Святослав достал из своей сумки маленький прямоугольный листок плотной бумаги и протянул его Максиму. Тот, поколебавшись мгновение, взял этот листок. Визитка была явно самодельная. Напечатанная дома на принтере и старательно вырезанная из большого листа. Один ее край был неровный. Ножницы пошли не туда и откусили чуть-чуть лишнего. После чего пришлось возвращаться, но исправить дефект уже было невозможно. На визитке было написано: «Горин Святослав Алексеевич. Ремонт компьютеров, установка и настройка программного обеспечения, экскурсии по окрестностям Луча».

Максим перевернул визитку. На оборотной стороне была такая же запись, только на английском языке, как будто её владелец всерьез рассчитывал, что его услугами могут воспользоваться иностранные гости, которым въезд в Луч был запрещен. Участковый убрал визитку в папку, а, когда вновь посмотрел на Святослава, того уже не было. Как в каком-то мистическом детективе. Собеседник вдруг взял и исчез. Оглядевшись по сторонам, Максим все же заметил это странного молодого человека. Тот не спеша брел в толпе лучан, спешащих закончить свои дела до окончания обеда. Макс проводил его взглядом до момента, пока тот не исчез за углом овощного магазина.

«И как все это понимать? — подумал он. — Очередной бред? А вдруг?»

Максима вдруг осенила безумная догадка. Он развернулся на каблуках и поспешил обратно в отдел. В конце концов, запасов продуктов питания в тревожном чемоданчике хватит на еще пару сытных обедов.

В отделе он достал из сейфа материал по человеческим останкам, отыскал в нем заключение судебного медика и позвонил по указанному в нем номеру. В такие моменты, как сейчас, Макс себе нравился. В такие моменты он себя уважал. За то, что он становился максимально целеустремленным, а его решения неожиданными, смелыми и быстрыми. А главное, они казались на все сто процентов разумными!

— Алло, Павел Дмитриевич? Здравствуйте! Это Минин. Участковый из Луча. Да, по скелетированным останкам. Я по поводу нашего с Вами разговора. Ну того… А, понял. Просто, дело срочное. Вы не могли бы мне помочь? Нужно провести идентификационное исследование черепа и лица, изображенного на фотографии. Да, того самого черепа. Павел Дмитриевич, только без постановления пока. Есть тут кое-какие зацепки, но официально назначать пока рано! Ну, Вы понимаете, в чем тут дело. Чем раньше, тем лучше. Хорошо. Да, записал. Сейчас вышлю!

Закончив разговор, Макс отсканировал лист с фотографиями молодых людей из утреннего конверта и послал файл по электронной почте, сопроводив письмо записью: «№ 1» и «№ 5». Под номером один в листе значилась вторая из двух девушек. Точнее, первая. По логике, Комарова была вторая. Под номером пять.

Макс нутром чуял, что ухватил тайну за хвост. И отпускать её не собирался. Если его внезапное предположение верно, то все три материала действительно связаны между собой каким-то странным, необъяснимым, даже фантастическим образом. И от разгадки всего этого он находится также далеко, как и неделю назад. Хотя его секретная папка с материалами альтернативного расследования заметно пополнела.

Он как раз вкладывал в нее очередной документ. Стенограмму разговора со Святославом и копию его визитки. И тут старый служебный телефон, стоящий на его столе, судорожно и нетерпеливо зазвонил. Максим вздрогнул и с каким-то нехорошим предчувствием схватил трубку.

— Алло! Максим? — донесся из нее взволнованный голос судебного медика.

— Да, Павел Дмитриевич, это я, — ответил Максим, поднимаясь с места.

— Максим! у меня исчез зуб!

— Какой зуб? — не понял Максим, усаживаясь обратно в свое кресло.

— Зуб. С того черепа. Я оставил себе один из зубов с пломбой! На всякий случай, понимаете! Для дополнительной экспертизы! Чтобы не пропал! А он исчез!

— Постойте, — воскликнул Максим, снова вскакивая с места, — Вы хотите сказать, зуб из черепа по моему материалу?

— Да! Да! Он пропал! После того, как я получил от Вас материалы на электронную почту, я полез в свой личный архив за фотографиями черепа и обнаружил пропажу!

— Но кто мог его взять? — спросил Максим, раздосадовано плюхнувшись на свой стул.

Он бы уже нервно расхаживал по кабинету, если бы телефонный провод надежно не привязывал его к стационарному аппарату. В этом несомненное преимущество пользовательского телефонного оборудования ХХ века. Оно берегло энергию абонентов в моменты нервных потрясений. В этот раз отдельное спасибо Максим должен был сказать заместителю начальника отдела по тыловому обеспечению майору полиции Сергиенко, который на протяжении последних пяти лет стойко отмахивался от настойчивых просьб коллектива участковых уполномоченных о приобретении им новых беспроводных телефонных аппаратов.

На другом конце телефонной линии судебный медик Павел Дмитриевич Дёрин не мог похвастаться такой заботой. Он нервно расхаживал взад-вперед по своей тесной каморке и единственное, что хоть как-то берегло его калории, был ее размер.

— Ума не приложу, кто мог бы это сделать, — с готовностью ответил Павел Дмитриевич на вопрос Максима, — и, главное, когда? Вчера он был еще на месте!

— Постойте, я сейчас кое-что проверю, — от очередной внезапной догадки у Максима по спине пробежал холодок.

Он бросил трубку, подбежал к сейфу, снял с него коробку, в которой встревоженно застучали кости. Коробка заняла все свободное место на его письменном столе. Максим открыл ее и впервые с того самого раза в лесу, взял в руки череп. Без всякого трепета и почтения. Череп испуганно зыркнул провалами глаз, когда его перевернули, чтобы осмотреть зубы.

— На каком именно зубе пломба?

— На двадцать шестом.

— Я имею в виду, сейчас в черепе.

— А-а-а, на семнадцатом. Это предпоследний зуб справа. На верхней челюсти. Вы сразу же заметите, пломба металлическая, черного цвета.

— Этого зуба нет!

— Вы уверены?

— Абсолютно. На других зубах никаких пломб не наблюдаю…

На том конце линии воцарилась тишина.

— Павел Дмитриевич?

— Да-да. Я здесь. Я так и думал. Кто-то заметает следы. И понятно кто это…

— Кто?

— Не будьте ребенком Максим!

— ФСБ?

— Я умываю руки, мне проблемы не нужны!

— А как же идентификация черепа по фотоснимку?

С той стороны снова затихло.

— Павел Дмитриевич?

— Да-да. Хорошо, я проведу компьютерное совмещение. Сейчас же этим займусь. В конце концов, это дело принципа!

— Спасибо Вам большое!

— Пока не за что.

Раздались короткие гудки. Максим зачем-то заглянул в телефонную трубку, будто хотел убедиться, что на том конце точно отключились. Двойная спираль мелких отверстий для микрофона уставилась на него с легкой ухмылкой. Перевернутый череп в коробке смотрел с укором и обидой. Вернувшийся после обеда старший участковый уполномоченный Миронов взглянул на Минина без всякого интереса.

Было крайне обидно и жутко противно от мысли, что кто-то проник в кабинет и выкрал важнейшую улику. Зуб с пломбой. Даже если не брать в расчет все эти бредни с перемещением во времени, этот зуб позволил бы идентифицировать личность. По стоматологической карте. Когда она появится, разумеется.

Эту кражу мог совершить кто угодно. Любой человек в отделе. Максим на всякий случай сходил в дежурную часть и поинтересовался, не брал ли кто ключ от их кабинета. Оказалось, нет. По крайней мере, в журнале никаких отметок не было. И, со слов дежурного, он никому ключа не давал. То есть зуб похитил кто-то из участковых. Или кто-то из дежурной части. Или кто-то из тех, кто приходил смотреть на человеческие останки в коробке. То есть в списке подозреваемых был практически весь коллектив отдела внутренних дел, включая начальника.

Очевидно, что кто-то не хочет, чтобы установили личность неизвестной женщины. Кто-то очень могущественный. Тот, кто сделал так, чтобы этот материал передали из Следственного комитета обычному участковому в затрапезном Луче очевидно в надежде, что этот материал будет очень быстро списан. Тот, кто повлиял на решение судебно-криминалистической экспертизы, кто смог незаметно проникнуть в служебный кабинет судебного медика и похитить оттуда материалы, кто смог завербовать сотрудника полиции и заставить его совершить кражу зуба. Максим не сомневался, что зуб похитил кто-то из своих. Оставалось выяснить, кто это сделал и зачем… И первое, что приходило в голову, что это ФСБ. Вездесущая госбезопасность. Только для чего?

Происходящее становилось все запутаннее. С этого момента он решил вести себя более осмотрительно. В первую очередь, не оставлять материалы без присмотра ни на секунду. Ну, и нужно удостовериться в отсутствии слежки.

Несмотря на возникающие трудности, Максим наслаждался открывающимися перед ним перспективами. Наконец-то он сможет в полной мере проявить весь свой следственный талант. Сможет реализовать свою мечту и побывать в шкуре Фокса Малдера[9], благодаря которому он, собственно говоря, и выбрал профессию следователя. Наконец-то из обычного участкового в глубокой провинции он превратился в искателя правды. Возможно, даже общечеловеческого масштаба. Хотя все также в глубокой провинции.

Спустя два часа позвонил Павел Дмитриевич:

— Максим, я все подготовил. Результат поразительный! Надеюсь, при встрече, вы мне все расскажете! И очень удачно я сделал снимки черепа в анфас. Совпали с ракурсом! Кстати, снимки с зубами также пропали! Да. Я все выслал Вам на почту. Хочу обратить внимание, что это неофициальное заключение и его выводы не могут использоваться в судопроизводстве. И я не смогу дать по ним официального разъяснения. Если Вам понадобится официальное заключение, необходимо направить постановление и материалы в установленном порядке. Ну, Вы знаете…

Еще недавно осторожность и боязливость Павла Дмитриевича наверняка заставили бы Максима улыбнуться и отдать должное возрасту судебного медика. Но после сегодняшних событий Максим стал относиться к происходящему с большей серьезностью. Он даже поймал себя на мысли о том, что ему следует перенять жизненный опыт коллеги. В конце концов, судебный медик — человек ещё советской закалки. Основы бытовой конспирации знает не понаслышке.

Максим открыл письмо Павла Дмитриевича. В него оказались вложены два файла. На каждом из них было по три фотоизображения: лицо девушки, череп в анфас и их совмещенная фотография. По Комаровой заключение оказалось, как и предполагал Максим, категорически отрицательное. Зато вывод по другой девушке был просто ошеломительным: «Предоставленный на исследование череп неизвестного лица мог принадлежать женщине, изображенной на фотографии № 1».

В глубине души Максим предполагал что-то подобное. Но это были скорее фантазии, типа, а вдруг и правда… И, когда его робкие ожидания все-таки оправдались, он оказался не готов. Он в который раз за сегодня вскочил со стула, но быстро опомнился, заметив, неодобрительные взгляды коллег. Сев обратно, он начал мучительно размышлять.

Итак, однозначно можно утверждать, что все три материала, находящиеся в его производстве, связаны между собой. Вопрос о том, как они связаны, остается открытым. Как и вопрос о том, что за люди изображены в том перечне. И кто ему прислал их фотографии. И зачем. И что ему теперь делать. Да, похоже, ситуация становится все более и более запутанной.

Это был его лучший друг. Первый друг. С семи лет. Впрочем, остается таким и сейчас. Наверное…

Он переехал сюда из другого района вместе с родителями. Руководство завода привлекало специалистов жильем, специально выстроив для них несколько коттеджей. Его родители с радостью приняли такое предложение и без сожаления выехали из своей тесной однушки в холодном темном доме в небольшом районном центре. Новый дом сразу показался ему светлым и теплым. Наверное, потому что в свое первое утро в нем он проснулся от яркого солнца, бьющего прямо в глаза.

Местные так никогда полностью и не признали их своими, завидуя не по-советски большому дому и высоким должностям его родителей в заводском управлении. Никто в округе в те времена не мог похвастаться квартирой из двух этажей. Пусть даже на них размещались всего три маленьких комнатушки, которые вместе с хозяйственными помещениями занимали площадь 68 квадратных метров. И спустя двадцать лет чувствовалось это недоверчивое отношение местных.

В Коняево проживало около двухсот человек. Сам населенный пункт и административно, и по местной традиции делился на две части: на поселок и деревню. Деревня существовала испокон веков. А поселок образовался только в конце XIX века, когда местный ремесленник Ковалёв организовал из нескольких кузниц, что примостились возле небольшой речушки Садомовки, серповую фабрику. С тех пор росла и фабрика, и поселение, которое образовали работники, пришлые из других мест. Постепенно поселок добрался до деревни, и они срослись в единый ландшафт из домов и огородов, в котором неискушенный путешественник не смог бы отделить эти административные единицы друг от друга. Но местные четко знали, кто деревенский, а кто поселковый.

В тот день Лешка возвращался с бабушкой с поля, где они пасли коз. Их дорога проходила мимо его забора из сетки-рабицы. Он долгое время наблюдал за Лешкой, прячась за теплицу или за грядку с горохом, но в этот день решил, наконец, познакомиться и подошел вплотную к забору. Так началась их дружба длиной в двадцать лет.

Лешка жил в соседнем Луче. В городе, который ещё только начинал строиться. Его мать была коняевская и на все каникулы привозила его к бабке в деревню. Среди местных Лешка уже считался городским. А сам он — приезжим. Возможно, это и повлияло на развитие их отношений. Городского и приезжего. Они держались друг друга и против навешенных на них ярлыков.

Между коняевскими шла давняя вражда. Поселковые против деревенских. Лешка всегда выступал на его стороне вместе с поселковыми. Однажды, когда в единственной на их памяти битве поселковые потерпели сокрушительное поражение, именно Лешка, который приходился дальним родственником чуть ли не всем их врагам, спас поселковых от унизительной расправы.

Они были неразлучны. Постоянно дрались друг с другом и тут же мирились. Все делали вместе. Вместе рыбачили, вместе ловили майских жуков, вместе воровали яблоки в деревенских садах, вместе гоняли на великах, вместе бегали купаться, вместе научились плавать. Изучали друг друга физически, изучали друг друга психологически. Ходили в один класс в лучской школе, куда родители специально его устроили, чтобы они были вместе. Вместе записались в секцию самбо. Впервые влюбились они тоже вместе. В девушек, которые были такими же неразлучными подружками. Вместе они поступили в институт. Вместе его закончили. И их вместе пригласили работать в Комитет государственной безопасности. К этому времени он стал сиротой, и единственным близким ему человеком был Лешка.

Глава 8

Темнота и свет

Когда она здесь очутилась, то столкнулась с темнотой. Повсеместной темнотой, которая была важной частью этого мира. Такой же, как свет, о благе которого она раньше никогда не задумывалась. Темнотой, от которой человек после долгих веков наконец-то отгородился дугой лампочки накаливания. А теперь уже и вовсе позабыл ее первобытный ужас. Ужас кромешной темноты ночи и темноты умов в избах.

Нет, народ здесь не был глупым. Напротив, он был мудрый, у него была воля жить. Он был памятливый, суровый, но в то же время добрый. Но еще добрее был другой народ, который кое-где еще жил в этих лесах и болотах. Кроткий народ. Народ-дитя, который говорил на незнакомом языке, верил в Куго и поклонялся матери — сырой земле. Не сеял пшеницу и промышлял бортничеством, охотой и рыбной ловлей. Именно с этим народом она встретилась после недели блужданий в глухой чащебе. Её подобрал Тяргон. Изодранную, изголодавшуюся, вымотавшуюся.

Её приютили и обласкали. Дали жильё. Она стала почти своей. Взамен она лечила их. Гораздо лучше чем шаман Вирь-Нешке. Тяргон стал ее мужем. Но их дети принадлежат уже другому народу. Им пришлось уйти. Еще до их рождения. Шаман не мог простить ей пошатнувшегося авторитета. И её навязчивой идеи ходить в Кыусото — священную рощу. Запретную рощу.

Они с Тяргоном три дня брели по лесу, пока не вышли к большой реке. А потом еще полдня вдоль реки, пока не наткнулись на первое поселение речных жителей. Коростыли. Тяргон сказал, что у него связь с этим местом. Связь по имени. Хотя речные жители принадлежали другому народу.

Их приняли недоверчиво. Из-за нее. Тяргона они уже знали. Он был им чужим, но понятным. А она была своя и чужая одновременно. И была непонятной. Говорила чудно. И была чудно одета. Была не в меру любопытной. И ничего не знала. Спрашивала о вещах, которые были понятны и малым детям. А сама рассказывала какие-то дивные истории о земле, где родилась и выросла.

Большинство верило в древнего бога. Усатого. Жестокого. С тяжелой дубовой палицей. Перуна. А поклонялось матери — сырой земле. Также как и народ Тяргона. Это их сближало. Они никогда не враждовали между собой. Просто каждый жил своей жизнью. И никто из них не хотел кроткого Бога, которого им проповедовал пришедший издалека Федор. Никто кроме неё. Новый Бог был единственной связующей нитью между ней и ее миром. Миром, в котором этого самого Бога прогнали взашей.

Им снова пришлось уйти. Они поселились на вершине возвышенности, с которой начинался гигантский лес. На самом его краю. Федор дважды навещал её. Дар целительства, который был вовсе не даром, а знанием, притягивал к ней народ. Вскоре к ней стали ходить за помощью не только речные жители, которые, наконец, признали и приняли ее в свое племя, но и лесной народ. Ей даже прощали тягу к Кыусото. Её считали божьей избранницей. Люди верили ей. И через нее верили новому Богу.

Она прожила долгую жизнь. Её дети и внуки поселились рядом. Теперь это была уже настоящая деревня. Её муж Тяргон, которого она любила, умер. В тот год, когда она сломала ногу. Нога так никогда до конца и не зажила. Но это не остановило ее вечные поиски. Когда она ушла в последний раз к Кыусото, ее старший сын Николай узнал, что снова станет отцом. И решил, если будет девочка, он наречет ее Ириной. В честь бабки.

Максим уже заждался. Когда на телефон, наконец, пришло СМС-сообщение, он торопливо убрал в сейф все свои бумаги, достал сотовый телефон Комаровой и выскочил из кабинета. У него было полчаса, чтобы добраться до дома, переодеться в гражданскую одежду и явиться к назначенному месту. Там его должно было ждать такси. О запланированной встрече с Татьяной он совсем забыл. Высокий долг мужчины — давний конкурент домашнего уюта женщины.

Когда он пришел, такси уже ждало. Скучный серебристый седан. Не новый, но в идеальном состоянии. Чистенький, блестящий. Причем сразу становилось понятно, что он такой всегда. Даже в самую мерзкую слякоть. Немой укор тем автовладельцам, для кого автомобиль — просто средство передвижения.

Других автомобилей поблизости не было, но врожденная вежливость Максима заставила его подойти к водителю и спросить:

— Вы меня ждете?

Водитель, грузный мужчина лет сорока, смерил Максима взглядом, достал свой мобильный, поводил по нему пальцем, выудив откуда-то фотографию Минина, и, еще раз удостоверившись в своих выводах, кивнул.

Максим забрался внутрь, поймав себя на мысли, что за услуги таксиста придется платить. Как и любой честный участковый, он не часто разъезжал на такси и старался планировать свои расходы. Правительство было заинтересовано в стройных и сосредоточенных блюстителях порядка, а не в грузных и расточительных, поэтому оклад у него был невысокий. Хотя один раз погоды не делал. Можно было и заплатить.

Водитель тронулся. Максим сидел на заднем сиденье и смотрел в окно. После сегодняшних откровений он не задумывался о своем возможном похищении. Он жаждал новых открытий. Единственное, что его интересовало, куда именно его везут. Размышляя над этим, он с безразличием глядел, как они проезжают по Лучу, как выворачивают в промзону, как пересекают пропускной пункт, как выезжают на автодорогу на Владимир.

В машине играл русский шансон. На зеркале заднего вида качался большой деревянный крест на четках, напоминая о превратностях судьбы. Водитель ехал не спеша. Он был из тех типов частных извозчиков, с которыми чувствуешь, что тебе делают большое одолжение, пуская в салон автомобиля. Просить сменить музыку или ехать побыстрее было крайне неловко.

Водителю позвонили.

— Слушаю, — ответил он: — Да. Да. Я понял. Хорошо. А деньги? Понял.

— Извините, а куда мы едем? — решился спросить Максим.

— Теперь уже недалеко, — уклончиво ответил таксист.

— А что по оплате?

— Всё уже оплачено.

В этот момент на телефон Минина пришло СМС: «Максим Владимирович, не волнуйтесь. Нужно пересесть в другое такси. Потом я Вам все объясню».

Таксист остановился на автобусной остановке. Рядом уже стояла машина, работающая под другим агрегатором. Такой же скучный седан, только белый. И немного раздолбанный. Пара сколов на стекле, вмятина на бампере. Сразу видно, что автомобиль — рабочая лошадка.

За рулем кавказец. Лет двадцати пяти. В автомагнитоле играет популярная радиостанция.

— Мне к Вам? — поинтересовался на всякий случай Максим.

— Да, садись! Тебя жду, — весело ответил добродушный водитель, кивнув на переднее сиденье.

Максим сел. Этот водитель относился к другому типу. Он, как и большинство отечественных парикмахеров или барменов из американских фильмов, взвалил на себя тяжкое бремя общения со своими клиентами.

— Не люблю, когда сзади садятся, — поделился водитель, — как будто ферзи какие-то!

— Ага, — неопределенно сказал Минин, не зная, как комментировать это наблюдение.

— А что на том такси не доехал? Недалеко ведь!

— Да… — пожал плечами Максим.

— Не поделили чего?

— Ну…

— Да, всякое бывает. И пассажиры бывают такие, что диву даешься. Пьяные, Избитые. Обколотые какие-то! Хорошо хоть, деньги платят. А некоторые и не платят!

— Ага…

За этими разговорами такси свернуло с автодороги, ведущей во Владимир, на южный объезд областного центра и поехало на восток. Максиму пришло новое СМС: «Максим Владимирович, еще одна пересадка. На заправке Вас ждет спорткар. Не ошибётесь!».

— Ну, давай, брат! — добродушно сказал водитель, останавливаясь на первой же заправке. — Береги нервы.

Максим вылез из салона. Такси, также как и предыдущее, сразу же продолжило свой путь. Сбоку от здания автозаправочной станции стоял красный зверь. Блестящий. Новенький. Красивый.

Максим, хотя и имел водительское удостоверение, которое он получил, пока учился в Академии МВД, автомобилем управлял неуверенно. И собственного автомобиля у него никогда не было. Приобрести новую машину он себе не мог позволить, а подержанную — не хотел. Максим не разбирался в устройстве автотранспорта и боялся возможных поломок. Вероятно, по причине этой разновидности технофобии он, в отличие от подавляющего большинства своих знакомых, вообще не разбирался в отечественном и зарубежном автопроме. Знал только пару самых распространенных брендов, но их модельный ряд ставил его в тупик. Поэтому, насколько хороша была стоявшая перед ним спортивная машина и к какой марке она относилась, он не знал. Он даже не представлял, что покупку такой же он сможет себе позволить только перед выходом на пенсию. И то, если все оставшиеся до этого момента тринадцать лет не будет тратить зарплату, а автомобиль этот будут нещадно эксплуатировать.

Макс не стал размениваться на предварительный диалог с водителем, поэтому сразу же прошел к пассажирской двери и залез внутрь. Внутри царила тишина. Водителем был молодой человек в черных очках. Он активно нажевывал жвачку и часто смотрел в зеркало бокового вида. Его идеальная лоснящаяся прическа ни разу не шелохнулась, несмотря на то, что автомобиль разогнался до невероятных 210 километров в час, обгоняя все, что только можно, и не оставляя шанса преследователям, даже если бы такие были. Казалось, еще чуть-чуть, и спорткар взлетит в небо. Или зароется в землю…

Максим был впечатлен, с изумлением слушая рев двигателя и ощущая его мощь всем телом. Где-то в глубине его черепной коробки стал крепнуть вопрос, а здраво ли вообще ездить на такой скорости по обычной автостраде. Однако перерасти в страх за собственную жизнь этот вопрос не успел. Снова пришло СМС: «Максим Владимирович, это будет последняя пересадка. Как выйдете из машины, сразу же спуститесь по боковой дороге вниз и поверните направо. Там Вы увидите внедорожник. Садитесь на заднее сиденье слева. Прямо сейчас отключите свой мобильный телефон».

Спорткар умчался быстрее, чем Максим успел прочувствовать, что снова стоит обеими ногами на этой бренной земле. Его высадили прямо напротив поворота на второстепенную дорогу, ведущую в сторону каких-то деревень. У поворота красовался указатель в местечко под названием «Мещерский скит». Дорога спускалась вниз. Пройдя по ней каких-то двадцать метров, он увидел другого зверя. Огромного. Черного. И тоже неизвестного. Чтобы в него забраться, Максиму пришлось дождаться, пока к нему спустится автоматическая лесенка. Максим влез внутрь и оказался в уютной, почти домашней обстановке, наполненной еле слышной изящной классической музыкой.

— Здравствуйте, Максим Владимирович, извините, что заставила Вас побегать, — поприветствовала его, сидящая рядом женщина.

На вид ей было около пятидесяти. Стройная и подтянутая. Одета она была в легкий светло-синий костюм. Минимум макияжа и украшений. Маленькие золотые сережки-гвоздики, изящный крестик на тоненькой цепочке. Короткая стрижка. Маникюр. Большие темные очки.

Максим был молод и плохо разбирался во всяких женских штучках, но сейчас где-то на интуитивном уровне понял, что перед ним замечательная во всех отношениях дама: красивая, успешная, стильная и умная. А главное, он сразу почувствовал к ней какую-то привязанность. Нет, не симпатию. У него возникло ощущение, что он ее знает.

Кроме нее в машине было еще двое. Они находились спереди. Водитель в темном костюме и светлой рубашке с галстуком. И молодая девушка в светлом сарафане. Они не уступали своей замечательной пассажирке в стиле. С поправкой на род занятий и возраст. Девушка тоже показалась Максиму знакомой.

Напряжение, внезапно появившееся у Максима, когда он взбирался по лестнице в этого монстра и усаживался в его богатом, удобном, мягком кожаном чреве, спало. Монстр тихо заурчал, начав переваривать волнение участкового.

— Здравствуйте, — ответил Максим.

— Вы выключили свой телефон? — неожиданно спросила девушка.

— Да, — честно ответил Максим, пораженный уровнем конспирации.

— Хорошо, — кивнула девушка, и, сверившись с какими-то данными в своем мобильном, сказала водителю, — можем ехать.

И автомобиль поплыл. Вскоре дорога завернула в тоннель под трассой. В тоннеле почему-то не горел свет. В салоне стало темно. У автомобиля автоматически загорелись фары. Максим уставился на маячивший впереди прямоугольник яркого солнечного света, который все рос, рос, рос и, наконец, заполнил собой автомобиль. Монстр выехал на объездное шоссе и двинулся в обратном направлении. В сторону Владимира. Водитель ехал не спеша.

— Разрешите представиться, — продолжила женщина, — Комарова Лидия Ивановна.

«Точно!» — полыхнуло в мозгу у Максима, — вот кого она ему напоминала. И девушка с переднего сиденья тоже. Его без вести пропавшую Комарову. Чья фотография была у него в телефоне. «Значит, объявились родственники. Мать и сестра… — решил Максим, — только, почему дочку зовут также как и маму?»

В этот момент женщина сняла очки, и Максим обомлел.

— Вот это сходство… — пробормотал он.

— Вы взяли телефон?

— Что?

— Телефон Лидии Комаровой?

— Да… А откуда Вы узнали, что он у нас?

— Слухи, знаете ли…. Особенно в Луче. Он заряжен?

— Да…

— Давайте его сюда.

Максим вытащил из своей поясной сумки, найденный в лесу телефон, и передал его Лидии Ивановне. Та приложила палец к индикатору на экране, и телефон включился. Максим открыл рот.

— Да, Максим Владимирович, Вы ищете меня, — подтвердила Лидия Ивановна.

— Но как? Что с Вами случилось?

— Я постарела.

— Но ведь прошла только неделя!

— Это для Вас неделя. А для меня — тридцать шесть лет.

— Но как?! Что Вы вообще имеете в виду? Это какая-то, извините, болезнь?

— Нет, Максим Владимирович. Это не болезнь. Мне сейчас шестьдесят два года. Неделю назад я переместилась в прошлое. В 1986 год. И с тех пор жила в естественном течении времени. И, соответственно, не молодела.

— Этого не может быть, — твердо заявил Максим.

— Согласна, звучит безумно, — кивнула Лидия Ивановна, — но как же Вы объясните совпадение отпечатков пальцев рук?

Максим помнил из лекций по криминалистике, что метод дактилоскопии проявил себя исключительно хорошо. Папиллярные узоры на пальцах рук содержат идеальный комплекс признаков для идентификации человека. Но доказательственное значение дактилоскопии подтверждено больше практикой, а не теорией. Действительно ли у всех жителей нашей планеты отпечатки пальцев рук отличаются друг от друга, никто не проверял. Да это было и не возможно. И, хотя до сих пор не известно о совпадении отпечатков пальцев рук у разных людей, такой шанс в принципе исключать нельзя.

Но Максим не стал приводить подобные предположения в качестве аргумента. Вместо этого он сказал:

— Ну, э-э-э-э, может, это Ваш телефон, а не без вести пропавшей. Или Вы изменили настройки…

— Хорошо, — кивнула Лидия Ивановна, — а что насчет почерка? По почерку ведь тоже можно установить личность человека?! Лидочка, дай, пожалуйста, листок и бумагу!

— Тоже Лидочка? — с иронией спросил Максим, наблюдая, как девушка передает лист, оказавшийся стандартным бланком полицейского объяснения.

— Дело в том, что я — не Лидия Ивановна Комарова, — доброжелательно улыбнулась Лидия Ивановна Комарова, старательно вписывая именно эти фамилию, имя и отчество в бланк объяснения, — так звали мою маму в девичестве. Это имя я взяла для конспирации. Свои настоящие имя и фамилию я, с Вашего позволения, называть не буду. К тому же сейчас меня зовут совершенно по-другому. А это — моя дочь Лидия. Я ее так назвала в честь бабушки и своего невероятного приключения. А мою младшую дочь зовут Татьяной. В честь Тани Гамовой — моей лучшей подруги!

— Складно у Вас получается… Скажите, что Вам от меня надо?

— Мне нужно, чтобы Вы закрыли дело о моем исчезновении. Вы тревожите людей, которые мне помогали. И тогда, и сейчас. Им это не нравится, и я не хочу, чтобы им доставляли неудобства.

— Для этого я Вам должен поверить!

— А я Вам все расскажу, — заверила Максима Лидия Ивановна, — только ответьте на вопрос, если я лгу, зачем мне надо было себя компрометировать, встречаясь с Вами?

Максим на этот вопрос ответа не знал. Он вообще не понимал, о каком компромате шла речь. Поэтому пожал плечами и промолчал.

— Но прежде я хочу показать Вам вот это. Лидочка!

Девушка извлекла откуда-то фотоальбом в синей кожаной обложке и передала его Максиму. Фотоальбом был небольшой. На странице могла поместиться только одна фотография 10х15. Максим открыл первую страницу и увидел там черно-белое изображение девушки. Той самой, чья фотография значилась под номером один в его утренней корреспонденции. Той, кому, предположительно принадлежит череп. И само изображение было тем же самым. Максим театрально прищурился и закивал головой.

— Тут вся наша команда. Из 1986 года. Это Ира, — пояснила Лидия Ивановна, продолжая заполнять бланк объяснения, — она меня на год старше была. По образованию врач-терапевт. Мы дружили.

На следующей странице были фотографии двух молодых людей. Не надо обладать невероятными прогностическими способностями, чтобы предположить, что на фото оказались те же самые мужчины, которые присутствовали на его утренних фотографиях под номерами два и три. В альбоме Лидии Ивановны уже знакомые фотографии, хотя и не были пронумерованы, располагались в том же порядке.

— Это Мишка и Аркадий.

— Мишка, это тот, что с усиками? — уточнил на всякий случай Макс.

— Да, — кивнула Лидия Ивановна, — красавцем был. На гитаре играл. Все девушки от него без ума были. А Аркадий у нас голова! Диссертацию по физике писал. В партию планировал вступить.

На следующем развороте альбома оказались, как и ожидал Максим, уже знакомые фотографии молодого человека под номером четыре и той самой Лидии Комаровой. Молодой. Той, что пропала без вести неделю назад. И, которая, якобы, сейчас сидит рядом с ним и показывает ему этот фотоальбом. Максим почему-то почувствовал себя дураком.

— А это я и Лешка Степанов. Он у нас спортсменом был. Чемпион области по самбо.

— Дайте, угадаю, — решил перехватить инициативу Макс, — на следующем развороте будет фотография молодого светловолосого человека, который тоже занимался борьбой?

— Да, а откуда Вы знаете? — вдруг очень серьезно спросила Лидия Ивановна, перестав писать.

— Эти фотографии мне прислали по почте утром. Они были под номерами. В том же самом порядке, что и у Вас в альбоме.

— Вот как? Интересно… Я думала, что подчистила архивы. Значит, они всё знают. Лидочка, закажи нам на завтра билеты. Все же придется попутешествовать!

— Хорошо, ма! — ответила девушка.

— Да, там Саша. Саша Мишин. Тоже самбист. Они с Алексеем были лучшими друзьями. С самого детства.

— Кто все знает? — с подозрением спросил Максим, испытывая некоторое удовлетворение от того, что обладал информацией, неизвестной Лидии Ивановне, — почему Вам надо куда-то уезжать?

— Госбезопасность, разумеется. Это из-за нее у нас такие меры предосторожности. Они не должны узнать, кто я и где меня можно найти…

Максим равнодушно вздохнул, перевернул страницу фотоальбома и действительно увидел там знакомое лицо потерпевшего из клуба «Эдельвейс». Что-то явно не клеилось в истории Лидии Ивановны, или как её там на самом деле…

— Этот молодой человек в прошлую субботу подрался с неустановленным мужчиной, — заметил Максим, снова сощурив глаза и внимательно посмотрев на свою собеседницу, — тот ударил его электрошокером и в бессознательном состоянии унес в неизвестном направлении. Их я тоже ищу.

Это происшествие играло против того, что фотографии сделаны в 1986 году. По крайней мере, не все из них. И Максим своим тоном дал понять это. Лидия Ивановна прервала письмо и беспристрастно взглянула на участкового. В этом взгляде читался укор.

— Максим Владимирович, я очень внимательно отслеживаю, что происходит в Луче. И я видела фотографии, которые Вы выложили в газете. И фото Саши. И фото медальона. Саша должен был прибыть шесть лет назад. Я его ждала и искала. И в будущем, и в настоящем, если Вы понимаете, что я имею в виду. Но все безрезультатно. Видимо, произошел какой-то сбой, и он явился сюда с запозданием. Может быть, проход открывается не каждый год. И именно в этом году он оказался активен, что позволило ему попасть сюда, а мне вернуться обратно. Я не очень разбираюсь в этих вещах, поэтому не могу объяснить, как работают временные порталы.

— Лидия Ивановна, я не верю в путешествия во времени, — честно признался Максим, не в силах больше подыгрывать, — и Вам не верю!

— И это очень правильно, Максим Владимирович! — совершенно спокойно ответила она, наградив Минина дружелюбным и слегка сочувственным взглядом. — Но я предоставлю Вам доказательства. Расскажу всё, что знаю про эти удивительные путешествия. А взамен попрошу Вас закрыть дело по без вести пропавшей Комаровой Лидии Ивановне. Договорились?

— Если доказательства будут убедительны, то — да, — согласился Максим после секундного колебания.

В конце концов, у него другого выбора и не было. В настоящий момент ситуация обстояла таким образом, что в возбуждении уголовного дела и так пришлось бы отказывать. Так что это обещание ничем ему не грозило, разве что временной утратой здравого смысла.

— Отлично, — улыбнулась Лидия Ивановна, посмотрев на него со смесью признательности и одобрения, — полистайте пока фотоальбом, я закончу письмо.

«С таким набором выразительных взглядов, — подумал Максим, — можно вообще обходиться без слов». Он вспомнил одного преподавателя в Академии МВД, который мастерски пользовался своей мимикой. Его фирменным жестом был выставленный на собеседника указательный палец и слегка прищуренный правый глаз. Это значило: «Ты прав, но есть нюанс». В такой момент курсант оказывался на самой кромке льда. Если ему удавалось определить, о каком нюансе шла речь, то он удостаивался двух медленных кивков головы с закрытием глаз, а если нет, то повороту головы на 45 градусов с сохранением изначального положения глаз. В таком случае приходилось исправлять двойку.

Максим стал рассматривать фотографии. Те же лица уже в непринужденной обстановке. Вот они празднуют Новый год в чьей-то квартире с тоскливой пластиковой елкой. Вот они в лесу. Жарят прямо на костре шашлык. Вот — на пляже. Чем больше смотрел на фотографии Максим, тем больше подмечал, что экспозиция фотографий переполнена советским колоритом. И дело вовсе не во внешности молодых людей. И не в их одежде. Хотя и она везде выглядела точь-в-точь как в 80-х. А во множестве других мелких деталей. В старом «москвиче» на заднем плане с советскими еще номерами. В изящных водочных бутылках с незнакомыми этикетками на праздничном столе. В тарелках с маринованными помидорами и огурцами невероятных размеров. В скучной мебели, какую он помнил из детства. В ретро-телевизоре на ножках. В цветастых обоях с незамысловатым рисунком. Одна фотография вообще была сделана на пороге здания, поразительно напоминавшего клуб Эдельвейс. Тот же желтоватый кирпич, та же деревянная дверь, обитая рейками, те же три ступеньки без перил перед входом. Только нет вывески с названием клуба. И раскидистой черемухи справа. Точнее, черемуха есть, только еще в виде тоненького кустика. Чем дольше Максим смотрел на фотографии, тем более приходил к мысли, что Лидия Ивановна говорит правду. По крайней мере о том, что фотографии были сделаны в 80-е годы.

— Это Вам в дело, — прервала Лидия Ивановна размышления Максима, протягивая ему написанное объяснение, — думаю, его будет достаточно, чтобы закрыть проверку. Ни у кого не должно возникнуть сомнений.

Максим быстро прочитал документ. Почерк был Максиму до боли знаком. Точно такой же, как в письме, которое получила Татьяна Гамова.

В объяснении Лидия Ивановна кратко и убедительно излагала, почему она никого не предупредив, ушла из дома и бросила работу. С таким объяснением не будет вопросов даже у самого дотошного прокурора. Если только его действительно написала та самая Лидия Комарова.

— Можете провести почерковедческую экспертизу, — сказала Лидия Ивановна. Это будет еще одно доказательство того, что я и есть та, кого Вы ищете. И, кстати, на листе объяснения сохранились мои отпечатки пальцев. Их Вы тоже можете проверить…

— У нас нет Вашей дактокарты, — угрюмо сообщил Максим.

— Я знаю, — улыбнулась Лидия Ивановна, торжествующе сверкнув глазами, — но Вы ведь изъяли отпечатки пальцев из Таниной квартиры? Можете с ними сравнить. В конце концов, можете поискать мои отпечатки пальцев в банке.

Максим вздохнул. Про банк он как-то не подумал. Конечно, он уже не пойдет туда с осмотром. Последнее процессуальное действие в этом храме рыночной экономики однозначно продемонстрировало, что управляющая находится на грани, за которой неминуемо встанет вопрос об обоснованности действий Минина. Поэтому единственное, что ему оставалось — почерковедческая экспертиза. На занятиях по криминалистике про эту экспертизу ничего компрометирующего не рассказывали. Но, уже имея на руках заключение одной такой, он подозревал, что вывод об исполнителе текста объяснения будет аналогичным. А с учетом того, что лично наблюдал, как Лидия Ивановна пишет это объяснение, такой результат заметно пополнит копилку доводов в пользу версии о перемещении во времени. Поверить в это Максим был еще не готов. Свет от такого знания слепил его.

— Прежде, чем я расскажу Вам всю историю, — сказала Лидия Ивановна, — мне нужно кое-что понять. С кем и почему дрался Саша.

— Мы этого не знаем. Драка случилась после короткого разговора. Второй участник драки как будто-то скрывал от камер лицо.

— Это вполне логично, — многозначительно кивнула Лидия Ивановна, — а во сколько случилась драка?

— В десять вечера…

— Саша вышел со стороны леса?

— Да.

— А этот мужчина его ждал?

— Похоже на то. В клубе был концерт. Он пришел ближе к концу и в зал не заходил. Чуть позже выглянул на улицу, как раз в тот момент, когда подошел Саша.

— Они обняли друг друга?

— Да. Откуда Вы знаете?

— Этим мужчиной был Алексей. Степанов.

Глава 9

Эксперимент

История Лидии Ивановны была столь же захватывающей, сколь и невероятной. В начале Максим слушал ее со здоровым скепсисом, который под конец сменился растерянным недоумением. И весь рассказ сидел, как завороженный.

— Нас было шестеро, — начала она, — хотя, насколько я понимаю, готовили еще одну группу, дублирующую, которую так никогда и не задействовали в эксперименте. Эксперимент прервали на нас.

Все мы были завербованы Комитетом государственной безопасности СССР в 1984 году на последнем курсе института. После окончания вузов нас назначили на аттестованные должности. Фактически, мы были действующими сотрудниками комитета госбезопасности. В 1990 году при увольнении со службы я находилась в звании старшего лейтенанта КГБ. Могла бы дослужиться до капитана, но должность не позволила.

Все мы были обычными ребятами. Из разных городов. Учились в разных вузах. Я и Аркадий Тихомиров — в Москве. Ирина училась в Иваново. Остальные — во Владимире. Леша и Саша — так вообще из местных. Специальности у нас тоже разные. Лично я — экономист. Ира Кузнецова, как я уже говорила, была врачом. Миша Селиванов — историк. Специалист по отечественной истории нового времени. Аркадий — физик. Занимался чем-то вроде ядерного синтеза. Леша Степанов и Саша Мишин — юристы.

Я сначала не понимала, почему у нас такой большой разброс по профессиям, а потом стало ясно. Им были нужны не просто молодые крепкие люди, которые в случае провала миссии могли обеспечить свое выживание, но и специалисты профессий, позволяющих быстро адаптироваться к той временной среде, куда нас планировали внедрить. Ну и выполнить задание.

Перед нами ставились две группы задач. В зависимости от успеха развития эксперимента. При этом никто точно не знал, чего вообще стоит ожидать. Были предложены благоприятный и неблагоприятный исходы. В случае благоприятного развития ситуации мы перемещались на два-три дня во времени, а затем возвращались обратно в начальную точку. Неблагоприятный исход предполагал, что мы застрянем в точке прибытия. В том числе и безвозвратно. Причем оба этих варианта руководством рассматривались как успешное проведение эксперимента. Было важно подтвердить, что перемещение во времени возможно в принципе.

Для этих вариантов были разработаны соответствующие планы. «План один» и «План два». Дурацкие названия, правда? Так вот, в соответствии с «Планом один» перед нами ставились задачи по сбору данных о самом процессе перемещения. Насколько совпадают по временным показателям точка исхода и точка прибытия. Как вообще происходит перемещение. Какое влияние оно оказывает на эмоциональную сферу, мышление, органы восприятия и организм в целом. Также кураторов интересовало описание среды прибытия и условий нахождения в ней. Далее задачи разделялись.

Тем, кого планировалось переместить вперед, то есть в будущее, необходимо было собрать максимально полные сведения о курсе развития советского государства, о мировых и внутренних вызовах и проблемах. На эту роль готовили гуманитариев. Они более профессионально разбираются в социально-экономических и политических процессах. Эту информацию мы должны были доставить в исходную временную точку для последующего её использования в стратегическом планировании развития СССР и коррекции неверных исторических процессов. Грубо говоря, правительство хотело иметь возможность переписать историю на чистовик. Этот замысел тогда нам казался разумным и правильным. Ведь можно было избежать множества ошибок, спасти стольких людей. Мы были молоды, жили в прекрасной советской стране и хотели для нее только лучшего. Никто не думал о том, что к власти может прийти, например, тиран или предатель и менять историю под свои цели.

По «Плану два» перед нами ставилась задача выжить, приспособиться к среде пребывания и самостоятельно искать возможность вернуться обратно. Для тех же из нас, кого отправляли в прошлое, ставились дополнительные задачи. Какие именно, было засекречено. Но, судя по всему, ребята должны были каким-то образом повлиять на исторический процесс, чтобы ускорить становление в России советской власти и укрепить мощь советского государства. Можно предположить, что Аркадий, например, со своей специализацией мог помочь в разработке ядерного оружия.

Мы были ознакомлены с возможными последствиями эксперимента и подписали документы о согласии принять участие в нем. Никто не колебался. Сами подумайте, какая это была удача стать непосредственными участниками такого эксперимента! Какой невероятный научный прорыв! Какая уникальная возможность совершить великий подвиг во славу нашей Родины! Навечно вписать свои имена в историю человечества!!! Такими же большими буквами, как вписан Юрий Гагарин! Это было жутко романтично. Мы были амбициозны! Мы верили в успех! И не сомневались в правильности нашего выбора. По крайней мере, до момента запуска.

Нас очень долго готовили к этому эксперименту. Целых полтора года. Сначала была проведена масса медицинских и психологических обследований. Плюс проверки на политическую пригодность. Я думаю, изначально претендентов на участие в нашей группе было значительно больше. Основная часть отсеялась в ходе этого отбора. Друг с другом мы впервые встретились только, когда начались занятия. Именно тогда нас представили и до самого эксперимента мы практически все время были вместе.

В первую очередь с нами стали проводить усиленные тренировки по физической подготовке. Помимо ежедневных пробежек и комплекса упражнений на гибкость и выносливость мы постоянно занимались с тренерами по рукопашному бою, плаванию, верховой езде и фехтованию. Владению разными видами оружия тоже уделялось большое внимание. Трижды в неделю проводили занятия по огневой подготовке. Плюс к этому — стрельбы из лука или арбалета. Ну и занятия по владению другими видами холодного оружия: ножом, копьем, топором.

Еще нас учили выживанию в дикой природе. Мы изучали полезные свойства растений, учились разводить костер, строить убежище, ловить рыбу, охотиться, ориентироваться на местности. Причем регулярно в реальных условиях. Ещё мы прошли курс оказания первой медицинской помощи и массу психологических тренингов по стрессоустойчивости. В общем, подготовка была очень серьезная. Нас готовили к тому, чтобы мы могли выжить в одиночку даже в глухой тайге зимой.

Но это еще не всё! Большая часть подготовки сводилась к освоению курсов по теоретическим наукам. Для этого была специально подобрана и приглашена московская профессура. Мы изучали историю, религиоведение, церковнославянский язык и письменность, этикет, экономику, международное право, социологию, политологию, теорию и историю права. Эти занятия занимали все наше время. А чтобы мы не съехали с катушек, с нами постоянно работали психологи и политруки.

Мы жили на полигоне в специально созданном секторе. Выезд был запрещен, также как и любые контакты с внешним миром. Нам разрешали только писать письма. И то с цензурой. Весь досуг нам организовывало руководство лаборатории. Оборудовали кинозал, библиотеку, игровой зал с биллиардом и настольным теннисом. Проводили праздники. И Новый год, и день Октябрьской революции, и 8 марта, и 23 февраля. Вывозили нас на озеро и даже несколько раз в музеи Владимира и Суздаля. Но здесь досуг всегда совмещали с учебой. Например, во время экскурсии по Успенскому Собору[10] с нами провели занятие по порядку православного богослужения.

В итоге к концу обучения мы находились в отличной физической форме, были прекрасно обучены и готовы выполнить любую задачу, которую перед нами поставит партия. Но на деле, по крайней мере для меня, толка от всех этих знаний и навыков было мало. Разве что, я смогла без особых проблем добраться из точки прибытия до города.

— Подождите, — прервал Лидию Ивановну Максим, — а что это за эксперимент? Как вообще возможно перемещение во времени?

— Тонкостей я не знаю, — призналась Лидия Ивановна, — вообще полигон и лабораторию «Темпус» создали не сразу. В 1970 году был заложен научно-исследовательский институт по разработке и испытанию лазерного оружия. И поселение, в котором должны были проживать работники института. Поселок городского типа Владимир-30, который потом превратился в город Луч.

Спустя какое-то время при оборудовании полигона для лазерных испытаний рабочая группа случайно наткнулась на это место. Оно в лесу. Километрах в семи от города. Располагается на небольшой, заросшей густым лесом, возвышенности. Не более двух метров над окружающим ландшафтом. Почти не заметной. Вокруг местность заболоченная, лесистая, труднопроходимая.

Эту возвышенность и назвали полигоном «Т». Полигон-темп. Для конспирации. Так вот, там сконцентрировано скопление небольших озер. В диаметре около трех метров. Практически идеальной круглой формы. И очень глубоких. До семи метров. Насколько я поняла, такие озера с точки зрения геологии довольно уникальны. Всего их десять. Ученые проводили исследования, опускали туда водолазов, использовали насосы. Дно очень заилено. Под илом — торф. Тем не менее практически в каждом озере обнаружили останки людей. Возраст останков 2–3 тысячи лет. В то время эти места были очень слабо заселены. Сюда ещё даже не пришли финно-угорские племена, не говоря уже о русских. Многие тела оказались мумифицированы. Это из-за ила и торфа. Считается, что это сакральные жертвы. У некоторых сохранились веревки на шеях. Предположительно их задушили перед утоплением.

Но самое удивительное, что среди этих озер, которые хаотично разбросаны на участке диаметром около семи километров, периодически появляются еще до восьми схожих объектов. Такого же диаметра. Точно такого же вида, как и озера. Сверху они покрыты самой обычной водой. Но у них на глубине в два-три метра располагается некая субстанция. Ученые назвали её эфиром. Она ни на что не похожа. Излучает едва заметное свечение темно-фиолетового цвета. Она не подчиняется никаким физическим законам. Некая неизвестная и очень своеобразная форма материи. Не жидкость, не газ и не твердое тело. И именно в этой материи происходит перемещение во времени. Что-то вроде временной червоточины. А самое любопытное, что эти червоточины появляются только на этом участке. В одно и то же время. В период летнего солнцестояния. В начале 20-х чисел июня. Но в разных местах. И абсолютно бессистемно. И свойство перемещения во времени имеет только одна из этих субстанций. А остальные в этот момент неактивны. Хотя это свойство как бы курсирует между объектами, то есть его необходимо уловить. Подобный феномен наблюдается где-то в течение недели, а потом вместе с этими «озерами» постепенно исчезает на год. До следующего солнцестояния. Нам об этом, разумеется, не рассказывали. Это мне стало потом известно из других источников.

Уж не знаю, как вообще ученые все это выяснили, но исследовательская работа была проведена колоссальная. И началась она чуть ли не одновременно с созданием лазерного полигона. То есть в начале 70-х годов, а в 1986 уже были готовы мощности и научная база для проведения эксперимента по перемещению человека во времени. До этого провели несколько испытаний по перемещению различных предметов и животных. Но они по большей части были безрезультатными.

Проблема заключалась в том, что эти объекты просто невозможно отследить. Минимальное время перемещения составляет десять лет, поэтому эксперименты проводились с прошлым. Но за это время животные разбредались и бесследно исчезали, а неодушевленные предметы попросту терялись. Ученые использовали радиационные метки у перемещаемых предметов. И только однажды после эксперимента на одном из участков полигона обнаружили аномальное, но несущественное повышение радиационного фона. Объект, его излучающий, найден так и не был. Он находился под землей около одной из червоточен. Копать не решились, потому что однажды, в самом начале исследования, ученые пытались извлечь червоточину. Стали обкапывать ее по периметру. И в какой-то момент произошел невероятный выброс энергии. Все военные строители, находившиеся в двух метрах от субстанции, погибли. Попросту испарились. В диаметре пятидесяти метров повалило деревья. В общем, рисковать не стали, а когда все червоточины исчезли, пропал и источник радиационного сигнала. Однако ученые успели провести расчеты и установили, что объект был перемещен в прошлое на 450 лет от момента исхода.

Вообще в ходе исследовательской работы было много жертв. По меньшей мере три человека исчезли в этих субстанциях. Два водолаза. И один работник. Благодаря которому и открыли их необычайные свойства. Одного из водолазов, точнее его сильно разложившиеся останки и часть экипировки, потом нашли на дне обычного озера. По подсчетам он переместился в прошлое на 3–4 тысячи лет. Ученые предположили, что он пытался вернуться, ныряя в эти озера, и погиб. Скорее всего, попросту утонул.

Собственно, на этих двух фактах: переместившемся водолазе и перемещенном радиоактивном объекте, и была построена вся теория. Для меня остается загадкой, как ученые вообще додумались до всего этого, но была разработана модель относительно контролируемого перемещения. Она предполагала задействования колоссальных объемов энергии и строгого соблюдения временного регламента. Когда эта теоретическая модель была разработана, стали готовить группу для перемещения.

Для эксперимента были нужны именно люди. Во-первых, человек может доходчиво объяснить, что произошло, в случае удачного исхода эксперимента. А во-вторых, человек может сам о себе позаботиться в случае, если застрянет во времени и попробовать передать послание. Это сейчас можно использовать роботизированную технику, емкие аккумуляторы, износостойкие композитные материалы. Придумать какую-нибудь программу, чтобы привязать робота к географическому объекту и спустя столетия откопать там его. А тогда человек был самым надежным инструментом.

Для нас изготовили бронзовые медальоны с номерами для нашей идентификации. Нумерация на них была от одного от шести. Медальон с номером один получил тот, кого отправляли в самую раннюю точку прибытия, то есть Ирина. А с шестым номером тот, кого отправляли в самую дальнюю точку будущего. Этим человеком был Саша Мишин. У меня был пятый номер. Лидочка, покажи, пожалуйста, нашему гостю мой медальон!

Лидочка достала откуда-то медальон и передала его Максиму. Он был в идеальном состоянии, хотя имел темно-серый, почти черный цвет. На звезде отчетливо просматривались перекрещенные серп и молот — советский символ, олицетворяющий единство рабочих и крестьян. Бедных рабочих и несчастных крестьян.

У Максима в первые годы советской власти раскулачили прадеда по материнской линии. Настоящего русского работящего мужика. Кузнеца, который своим трудом выстроил для своей семьи большой двухэтажный дом. Первый этаж был кирпичный, второй — рубленный. Большевики посчитали его, всю жизнь от рассвета до заката трудившегося в кузнице и на пашне, эксплуататором. И просто выгнали всю его семью с малыми детьми на улицу. Посреди зимы. Все имущество конфисковали, а дом отдали другим людям, которые толком и не работали нигде, пили и жили в старых завалившихся избах, о которых особенно не заботились. Их нищета позволяла считать их угнетаемыми. Хорошо, прадеду и его детям помогли родственники и добрые люди. Кое-как выжили. Построили новый дом. Поскромнее. В три окошка. Как у всех. Максим не любил советскую власть, и ее символы вызывали у него брезгливость.

На оборотной стороне медальона красовалась цифра «5». Она была похожа на оценку, которую впервые за целую четверть аккуратно вывела требовательная и жадная до пятерок учительница. Смотреть на эту цифру было одно удовольствие. Максим вспомнил, как любил получить такие на занятиях по криминалистике. Это не то, что потертая скучная двойка на старом, изъеденном временем медальоне, приклеенном скотчем ко дну его сейфа. Та была похожа на одну из оценок, без счета раздаваемых преподавателем-криминалистом Кувакиным. Повертев медальон в руках, он вернул его Лидочке. А Лидия Ивановна тем временем продолжала:

— В день эксперимента нас ознакомили с Протоколами. Тех, кого отправляли в будущее, должна была встречать эвакуационная команда в точке прибытия. Это была точка «А». Однако, с учетом того, что точное местоположение точки «А» и точное время прибытия высчитать было невозможно, допускалось отступление от Протокола. В случае отсутствия эвакуационной команды, темпонавт, как они нас называли, должен был самостоятельно добраться до точки «Б», которая располагалась как раз у здания клуба «Эдельвейс», где в 1986 году размещалось отделение дежурного взвода внутренних войск. Это был самый ближний жилой объект от границы полигона «Т». У входа в здание стоял круглосуточный пост. Дневальный по инструкции должен был вызвать эвакуационную команду. Если же и там по какой-то причине никого не будет, в действие вводился Протокол-2.

Фабула Протокола-2 предполагала, что исторический процесс принял неблагоприятный характер и эксперимент находится под угрозой. В таком случае темпонавт должен был самостоятельно добраться до точки «В». Это около здания Управления испытательных работ. Там сейчас располагается Государственная автоинспекция. Сзади у здания есть вход в жилое однокомнатное помещение. Под крыльцом был оборудован тайник — теплая одежда, сублимированная пища, сто рублей золотом. Для каждого из нас троих. Когда я переместилась в первый раз, в тайнике ничего не было, а в помещении располагалось экспертно-криминалистическое отделение.

— Да, точно! — кивнул Максим, очень четко представив это помещение, где бывал сто раз. — Извините, я правильно понял, Вы сказали, что перемещались во времени два раза?

— Формально один раз, но фактически дважды. В первый раз, когда я переместилась, меня никто не встретил. Я оказалась в совершенно другой стране. Советский Союз распался. Идеалы рухнули. Мир стал другим, люди стали другими. Не такими доброжелательными, что ли. Более холодными, равнодушными.

Сначала я даже подумала, что кто-то из тех, кто отправился в прошлое, фатально изменили историю. Уж больно невероятны были изменения, которые произошли с нашей страной за каких-то тридцать лет. До неузнаваемости изменились люди и жизненные ценности. Я почти неделю ночевала на улице, прежде чем заполучила местную газету, в которой Татьяна Гамова разместила то самое объявление о поиске соседки. Я решила испытать удачу, и Татьяна меня тогда спасла. Абсолютно бескорыстно.

Когда я вернулась в свое время, я решила помочь самой себе. Уж больно жестокие испытания я пережила за ту неделю. Я немного изменила историю. Ускорила процесс знакомства с Татьяной. То есть породила параллельную временную линию, где я не страдаю, пытаясь вписаться в этот сумасшедший мир. Ну, или просто изменила ее. Не могу сказать, что конкретно произошло.

— Ясно, — кивнул Максим.

— Так вот, — продолжила Лидия Ивановна, — нас распределили следующим образом. Ирина отправляется на пятьсот лет назад, Михаил на триста, Аркадий на сто. Не знаю, с чем связан такой выбор. Никакой привязки к конкретным историческим событиям и процессам. Скорее всего, никаких грандиозных задач влияния на прошлое перед ребятами все же не ставилось, и перемещение носило обычный исследовательский характер.

У тех, кого отправляли в будущее, разница между точками прибытия составляла не двести лет, а десять. Алексей отправлялся в 1996, я в 2006, а Саша в 2016 год. Тут уже ставилась конкретная задача. Как я говорила, мы должны были собрать сведения о будущем.

Перемещение осуществляли в том же порядке, в каком мы были, так скажем, пронумерованы. Для реализации эксперимента оборудовали портал, работа которого требовала колоссальных затрат энергии. К нему подключили два мобильных электрогенератора, установленных на базе железнодорожных вагонов. Их изготовили для питания прототипов лазерных пушек. Тогда уже во всю их испытывали. Проблема заключалась только в том, как уменьшить габариты источников энергии. Лазерные установки были слишком громоздкими.

Мы встали в банальную очередь. Друг за другом. Я стояла предпоследняя. В душе была какая-то опустошенность. И обреченность. Внезапно навалилось осознание серьезности эксперимента и его невероятных рисков для судьбы каждого из нас. Мы ведь могли и погибнуть. И одновременно было понимание того, что отказаться уже нельзя, что на нас рассчитывают. Рассчитывает Родина!

Я наблюдала, как один за другим ныряют в озеро мои друзья. Ныряют и больше не появляются. Это было чертовски похоже на жертвоприношение. Я даже представила всех тех людей, которых две тысячи лет назад притаскивали к озерам и связанными швыряли в воду.

Потом вызвали меня. Просто сказали: «Номер пять». Я как во сне приблизилась к помосту. Начался отсчет, а я все думала: «Поскорее бы все это закончилось». Объявили старт, и я нырнула в воду. И сразу же начались трудности. Не знаю, кто разрабатывал для нас эту одежду, но она была жутко неудобной. Предполагалось, что фасон одежды примерно соответствует эпохе, чтобы не бросаться в глаза при встрече с местным населением. У меня были классические летние юбка и блузка. По тогдашней моде. Когда я нырнула, юбка задралась и стала мешать опуститься ниже. Ведь субстанция находилась на глубине около двух метров. В какой-то момент я даже подумала, что мне не хватит воздуха и придется всплывать. Не понимаю, почему для меня не могли сделать брючный костюм, ведь в 1986 году женщины уже вовсю носили брюки.

Я было решила, что провалила эксперимент, но тут меня окружил этот фиолетовый свет. Он был теплый. В физическом смысле. И повсюду. Хоть с открытыми глазами, хоть с закрытыми. Возникло ощущение, что он был даже внутри. Он был бесконечен. И был прекрасен. Это было настоящее чудо. Именно тогда я уверовала в Бога. Всё внезапно стало ясным и понятным. Вспомнилось все-все. Вся жизнь. Стали видны все ошибки. И все упущенные возможности! Наверное, эти ощущения были подобны тем, что стремятся достигнуть на сеансах психоанализа. Я, наконец, достигла внутренней гармонии. Причем по ощущениям, я прибывала в этой удивительной субстанции несколько часов.

В какой-то момент я осознала, что субстанция меня отторгает. Я вдруг вспомнила, что нужно дышать. Вернулось ощущение реальности, и я стала грести наверх. А эта проклятая юбка тянула вниз. Фиолетовый свет исчез. Вверху замаячило скучное светлое круглое пятно. И я принялась изо всех сил тянуться к нему.

В точке «А» никого не было. Был уже вечер, хотя эксперимент начинался рано утром. Согласно Протоколу-1 я выдвинулась к точке «Б». И тут мои воспоминания раздваиваются. Ведь последующие четыре года я фактически прожила дважды. Про первый раз я уже упоминала. Во второй раз было гораздо проще. Я сама себе направила курьером письмо и немного денег. В письме я всё расписала и упомянула пару обстоятельств, которые никто не мог знать. Чтобы я безоговорочно поверила тому, что написано в письме. Разумеется, я доверилась этому письму и сразу же направилась по предложенному адресу к Татьяне. Ей я рассказала уже заготовленную историю и осталась у нее. Остальное Вы, наверное, знаете.

Каждый год в неделю летнего солнцестояния я уходила в лес на заброшенный испытательный полигон «Т» и пыталась вернуться обратно. Хотя я знала, что это мне удастся только через четыре года. Об этом тоже было написано в том письме. Но был риск, что мое небольшое вмешательство в ход истории может как-то повлиять на свойства субстанций.

Кстати, перенеслась я, не как планировалось в 2006 год, а в 2018. На двенадцать лет позже. Насколько я понимаю, ошибки в расчетах по времени прибытия были не у меня одной. Саша Мишин прибыл вообще только неделю назад, хотя должен был в 2016 году. Что касается Леши Степанова, то он, похоже, прибыл в запланированные 90-е. И, по всей видимости, застрял здесь. Я в свое время пыталась найти его, но безуспешно. В 90-е годы мои возможности были ограничены, я опасалась госбезопасности, поэтому была крайне осторожна. В Луч я не совалась вплоть до 2001 года. Тогда я под легендой вернулась в город, выдавая себя за другое лицо. Благо, в 80-е и в начале 90-х я мало с кем здесь общалась, и меня уже никто не помнил. В общем, я обзавелась в Луче нужными связями, чтобы иметь возможность опереться на их помощь в моем плане.

Что стало с другими темпонавтами, я не знаю. Но, похоже, на исторический процесс они никакого влияния не оказали. Я всегда прекрасно разбиралась в истории и во время путешествия очень внимательно проштудировала массу литературы. Никаких разногласий с теми событиями, что я помнила из уроков в школе, занятий в институте и во время подготовки к эксперименту, не было. Так же, как и каких-либо следов Ирины, Михаила и Аркадия.

Все это время, все четыре года я познавала этот новый мир и училась. Училась быть современной и оставаться прежней. Советские идеалы рухнули. Идея менять историю уже не стала казаться мне такой замечательной. В итоге, через четыре года перед тем, как я переместилась обратно, я окончательно решила для себя, что должна сделать все, чтобы помешать этому. В конце концов, кто мы такие, чтобы вмешиваться в Божественное провидение? Хотя, я думаю, что если бы мы все-таки вмешались, то это было бы так изначально задумано. Но у меня был выбор, и я сделала его. Я решила скрыть от руководства эксперимента, какие фатальные изменения постигли нашу страну.

В первую очередь я детально изучила методики обмана полиграфа[11]. В те времена он считался наиболее передовой технологией. Я состригла волосы, чтобы внешне напоминать себя ту, которая отправилась в будущее. Все это время я занималась спортом. Мой внешний вид и данные фактически не поменялись, а на такие мелочи, как чуть изменившаяся прическа, мужчины внимание не особо обращают. Вернулась я спустя неделю после отправки. Почему так произошло, я не знаю. Ученые, насколько я заметила, тоже особо не понимали, каковы законы временных перемещений. Патрулирование полигона осуществлялось месяц, поэтому меня встретили и сразу же доставили на базу.

Я детально рассказала руководству эксперимента все ощущения, связанные с самим процессом перемещения и заявила, что остальное помню смутно и фрагментарно. Что пробыла в будущем несколько дней. Что в будущем гораздо больше автомобилей, и они все также ездят по земле, что Луч стал более благоустроенным, что в магазинах полно продуктов питания. И всё. Ни про распад Советского Союза, ни про крах Варшавского договора и расширение НАТО, ни про политические игры Запада на Украине, ни про войну с ней! Это, конечно, уму непостижимо! Никогда бы не подумала, что может быть столько ненависти и абсурда! В 21 веке! Но всё это я скрыла. И все произошло ровно так, как произошло. Как и должно было произойти.

Возможно, чего-то из этого удалось бы избежать, сообщи я обо всем руководству! Но, когда я вновь очутилась в той субстанции, когда вновь пережила все эти ощущения и бесконечную рефлексию по поводу добра и зла в моей жизни, я окончательно убедилась в правильности своего выбора.

В итоге я жутко разочаровала руководство эксперимента и военное начальство. Я была единственной, кто вернулся. С одной стороны я подтвердила саму возможность перемещения во времени, с другой стороны показала несовершенство методов влияния на него. Меня, разумеется, подвергли всесторонней проверке и обследованию. К счастью, все обошлось. После всех этих процедур я стала не нужна, с меня взяли подписку о неразглашении и спустя полгода перевели в бухгалтерию. Там я проработала еще несколько лет. В 90-м всё внезапно стало разваливаться. Эксперимент то-ли приостановили, то-ли заморозили. Воинские части из Луча вывели. Стали сокращать персонал. Я воспользовалась ситуацией, написала рапорт на увольнение. Меня без проблем отпустили, и я сразу же уехала из области.

Я поменяла фамилию и имя, несколько раз меняла место жительства, чтобы запутать следы. В конце концов, я осела в одном крупном городе, где занялась финансовой деятельностью. С моими знаниями о будущем я очень быстро перестала нуждаться в средствах. Можно было бы заработать гораздо больше, но счастье ведь не только в деньгах. Лишнее внимание мне было ни к чему. Наша компания рядовая, но с прекрасной репутацией.

Сейчас, когда я замкнула петлю, я хотела бы отпустить всю эту ситуацию и уже выйти на заслуженный отдых. У меня остались обязательства перед людьми, которые мне помогали. Поэтому я и хочу, чтобы официальная часть дела как можно скорее прекратилась, а весь наш разговор остался между нами.

Автомобиль плавно остановился. Максим выглянул в окно и с удивлением увидел, что они находятся на вокзальной площади во Владимире. Слева был автовокзал. Справа — железнодорожный.

— Через пятнадцать минут наш электропоезд, — пояснила Лидия Ивановна, — а Вас ждет такси.

Глава 10

Доверяй, но проверяй

Максим смотрел на Лидию Ивановну, пытаясь хотя бы в общих чертах усвоить услышанное. В руках у него слегка подрагивало собственноручно написанное Лидией Ивановной объяснение. Волнение Максима передавалось листку и дополнялось его собственным страхом быть изобличенным во лжи. И, похоже, только непрозрачный пластиковый конверт, в который внимательная дочь Лидии Ивановны поместила объяснение (между прочим, предварительно одев легкие и элегантные хлопчатобумажные перчатки), скрывал, как бумага покраснела от стыда. Ведь в объяснении излагалась совершенно другая история. При этом, несмотря на свою фиктивность, объяснение было одним из главных доказательств правдивости слов о перемещении во времени.

Рассказанная Лидией Ивановной история, несмотря на свою абсолютную неправдоподобность, даже фантастичность, на каком-то интуитивном, не поддающемся рациональному осознанию уровне вызывала у Максима доверие, хотя он об этом еще и не догадывался. Плюс к этому услышанный Максимом рассказ объяснял все те странности и совпадения, с которыми он столкнулся, работая над проверочными материалами. Но в данную минуту он все-таки не мог себе позволить безоговорочно верить этому… этому бреду.

Озера? Субстанции? Перемещение во времени? Максим твердо помнил из занятий по философии, что всеобщим методом научного познания является материалистическая диалектика. Доцент Некешев вдолбил им это ещё на первом курсе. И с тех пор Минин доверял только тому, что способен воспринять своими органами чувств и объяснить логически. За исключением Бога, в которого он просто верил.

Пока Максим пытался усвоить услышанную информацию, Лидия Ивановна легкими движениями вновь включила свой телефон и переправила с него все фотографии неизвестному получателю. После чего удовлетворенно кивнула и, протянув телефон Максиму, немного устало произнесла:

— Осталось ещё два дела, в которых я хотела бы попросить Вашей помощи.

— Что за дела? — насторожился Максим, подумав о том, не слишком ли много от него хотят.

— Во-первых, я должна отблагодарить Татьяну за ее бескорыстие и дружбу. Прошу Вас, передайте ей вот это, — с этими словами Лидия Ивановна протянула Максиму белый конверт. Точно такой же, в каких Максим получал от нее письма. И также не подписанный. Максим вопросительно взглянул на собеседницу.

— Внутри банковская карта, — пояснила она, — счет открыт на Танино имя. Там достаточно средств, чтобы она смогла выкупить, наконец, эту свою квартиру. Ну, или приобрести другую. Я знаю, как она этого хочет.

— Хорошо, передам, — кивнул Максим, — без проблем.

— Прекрасно, — улыбнулась Лидия Ивановна, награждая его тем взглядом, перед которым лет сорок назад он вряд ли устоял бы. По меньшей мере, он был бы смущен, покраснел и не смог бы конструктивно мыслить какое-то время.

— Здесь еще одна банковская карта, — объявила Лидия Ивановна, протягивая Максиму ещё один конверт — близнец предыдущего, — только счет открыт на Ваше имя….

— Извините, — начал было возмущаться Максим, — но…

— Не переживайте, никакой коррупции! — перехватила инициативу Лидия Ивановна. — Я просто хочу, чтобы Вы нашли Алексея и Сашу и помогли им. Эти деньги для них. Их должно хватить на первое время, чтобы устроиться в этом безумном мире. Ну и, может быть, возместить какие-нибудь внезапные Ваши расходы.

— Это всё равно похоже на взятку, — заявил Максим.

— Нет, — улыбнулась Лидия Ивановна, — это ведь за пределами Ваших должностных полномочий. Так сказать, частный детективный заказ. А для меня — возможность хоть как-то очистить совесть перед своими друзьями.

— Нам запрещено заниматься предпринимательской деятельностью, — возразил Макс.

— Максим Владимирович, — вздохнула Лидия Ивановна, — я наводила о Вас справки и знаю Вашу репутацию. Честного, порядочного человека. Это в наше время очень редкие качества. Для многих деньги важнее принципов. И Вы ведь в любом случае будете делать свою работу. А, если окажется так, что Вам удастся найти Сашу или Лешу, или обоих, я прошу Вас, просто передайте им эту карту. Если Вам не удастся их разыскать, можете использовать эти деньги по своему усмотрению. Хотите, можете сжечь карту, хотите, пожертвовать нуждающимся. Анонимно. Никакой личной заинтересованности. Никакой коррупции.

— Хорошо, — кивнул Максим после секундного раздумья, — давайте Вашу карту!

— Ну и славно! — улыбнулась Лидия Ивановна. — Нам уже пора! Прощайте, Максим Владимирович. Очень приятно было с Вами познакомиться лично. Передавайте привет Татьяне. Я до сих пор ее вспоминаю! Что дальше делать, Вас сориентирует Вадим.

После этих слов Лидия Ивановна вместе со своей дочерью вышли из автомобиля. Точнее выпорхнули. Легко и изящно. Как могут делать только беззаботные люди, пусть даже и в годах.

В машине остались только Максим и водитель. Когда двери закрылись, Вадим повернулся к Максиму. Он обладал абсолютно типичной для здешних краев внешностью, по всей видимости, унаследованной им от его далеких предков кривичей: узкое лицо, светлые волосы, нос с небольшой горбинкой и заостренным, немного вздернутым кончиком, тонкий рот и пронзительные серо-голубые глаза с более темной окантовкой радужки. Максим же относился к не менее распространенному типажу, восходящему к воинственному племени вятичей. Со своими толстыми губами, прямым широким носом, скучными серыми глазами и темно-русыми волосами он всегда завидовал таким красавцам, как Вадим. Форма на них сидела как влитая. Профиль был благородный, взгляд колючий, улыбка обворожительная.

Вадим одарил Максима этой своей улыбкой и сказал:

— Видите такси белого цвета? Это Ваше. Всё оплачено. О сегодняшней встрече просим Вас не распространяться. Всего хорошего.

— До свидания, — пробормотал Максим, растерянно наблюдая, как дверь с его стороны автоматически и совершенно бесшумно отъезжает в сторону.

Он ожидал от Вадима каких-то более значимых инструкций. Но, похоже, основной задачей водителя было быстро и окончательно обрубить, возникшие было между Максимом и Лидией Ивановной отношения и закрыть этот удивительный гештальт в её жизненном плане. А то, что этот план у нее существовал, Максим не сомневался. По крайней мере, если бы он сам оказался на ее месте, у него сто процентов был бы такой план. И он наверняка бы учитывал основные вехи развития русского государства и человеческой цивилизации вплоть до прошлой недели, включая все катаклизмы, террористические акты и экономические потрясения. Конечно, при условии, что все, рассказанное Лидией Ивановной, правда.

А это предстояло ещё проверить. Макс ехал на заднем сиденье такси и размышлял. Чтобы окончательно поверить в историю Лидии Ивановны, точнее, чтобы заставить самого себя в нее поверить, ему нужно было кое-что сделать. Получить наглядные свидетельства правдивости ее рассказа. И у него уже созрел кое-какой план по этому поводу. Поглощенный обдумыванием его деталей, Макс смотрел в окно.

Машина ехала мимо Улыбышевского кладбища. Среди редких деревьев мелькали кресты и могильные плиты из черного гранита и серого бетона. Точно также, наверное, мелькали человеческие жизни в окне божественной колесницы. Максим улыбнулся внезапно пришедшей на ум метафоре. Иногда он позволял себе выходить за рамки полицейского мировосприятия. В такие моменты он задумывался о правильности выбранного жизненного пути.

Где-то там, среди могил затерялась скромная гранитная плита Леши Фомкина. Того самого, который сыграл роль Коли Герасимова в «Гостье из будущего». Макс еще в школе ездил с друзьями на кладбище, посетить его могилу. Уж кто-кто, а Коля в путешествиях во времени разбирался. Вот он наверняка помог бы Максу распутать историю Лидии Ивановны. По крайней мере, подкинул бы пару идей о том, как её проверить. Тем более, что Коля забирался гораздо дальше во времени. Аж в 2084 год.

Когда Макс пришел домой, было еще не поздно. По крайней мере, для телефонного звонка. Около девяти вечера. Он нашел в своем телефоне номер эксперта Лупанова и набрал его. Откладывать на завтра этот разговор Макс не мог. И, хотя, он был хорошо воспитан, и ко всем, кто старше его, он обращался на «Вы», в том числе и к Саше Лупанову, сейчас что-то подсказало ему перейти на «ты».

— Саша, привет! — сказал он трубке. — Извини, что так поздно, но дело срочное!

— Здравствуй, — ответил настороженно эксперт, который сразу же почувствовал изменение в обращении молодого участкового. До этого он единственный среди постоянных участников опергруппы называл его на «Вы».

— Тут такое дело. В общем, Накаряков требует материалы закрыть к утру понедельника. Завтра утром надо будет в лес опять ехать на осмотр. По останкам. Дальше копать. У тебя ведь есть металлоискатель?

— Да, — неопределенно ответил Лупанов, опечалившись перспективе провести половину дня на полигоне.

— Отлично! — сказал Макс и продолжил нагнетать обстановку. — Ещё мне нужно провести экспертизку. По без вести пропавшей.

— Назначай, — равнодушно вздохнул Лупанов.

— Саша, завтра к обеду! — Макс произнес это очень проникновенно, стараясь в каждый произнесенный слог вложить максимум безаппеляционности и одновременно обреченности. Зная, что эксперт после одиннадцати лет службы на одном месте тяготился работой, а срочную так вообще не выносил, добавил, — требуют!

— Нууу, — с обидой и разочарованием принялся мычать деликатный Лупанов, размышляя как бы повежливее отказать молодому участковому и при этом не навлечь на себя немилость руководства.

— С меня бутылка коньяка! — внезапно объявил Макс, точно зная, что эксперт не пьёт. — И я могу завтра один на осмотр съездить, чтобы ты экспертизой занялся. Если ты мне, конечно, металлоискатель доверишь.

Телефон замолчал. Можно было бы предположить, что внезапно оборвалась связь, но Максим знал, что Саша лихорадочно соображает. И дал ему возможность все хорошенько обдумать. На другом конце линии эксперт прикидывал объем внезапно навалившейся на него работы, которую, судя по всему, все равно придется делать срочно. В таких условиях предложение об избавлении от одного из заданий, да еще и магарыч выглядели более чем приемлемыми. Тем более, что в эту субботу он все равно дежурил.

— Хорошо, — наконец выдавил Саша, — давай так и сделаем. Только вместо коньяка — банка кофе, пачка сахара и вафельный тортик!

— Спасибо! — воскликнул Макс, удовлетворенный тем, что его нехитрый план сработал. Непьющий Саша Лупанов воспользовался предоставленной ему возможностью поторговаться и почувствовать себя в сложившейся ситуации победителем. Ну, или не проигравшим. Проигравшим здесь выглядел Максим, которому придется и работать, и еще потратиться.

Вообще, таких людей, как Саша Лупанов в России не много. И дело здесь не в его врожденной деликатности и обстоятельности. Этим-то как раз никого особо не удивишь, тем более за пределами органов внутренних дел. По каким-то совершенно необъяснимым причинам Саша не употреблял спиртное. И, разумеется, оставался не до конца понятым сослуживцами. Не потому, что эти сослуживцы много пьют, хотя до сих пор встречаются и такие, а потому, что они могут позволить себе выпить. Иногда даже и лишнего, но всегда по поводу. И, как правило, во внеслужебное время.

Не понятно, тяготился ли Саша Лупанов этой своей особенностью, которая, в общем-то, была великим благом. Но определенный дискомфорт он, очевидно, испытывал. Впервые он его ощутил, когда после армии устроился работать в отдел молодым специалистом. По давней традиции ему следовало проставиться. Угостить коллектив в честь трудоустройства и в ходе пира установить со всеми приятельские отношения. Именно на этом ритуале и выяснилось, что Саша не пьёт. Коллектив ответил на это недоумением, непониманием, неприятием и интересом. Со временем эти чувства переросли в сожаление, непонимание, частичное приятие и иронию. Но эта трансформация заняла годы. Все это время Саша старался стойко переносить укоры со стороны коллег, возникающие каждый раз, когда появлялся тот самый повод.

И в прошлом году, когда эксперту предстояло выполнить еще один полицейский ритуал — представиться в связи с получением очередного специального звания «капитан полиции», один оперативный уполномоченный поставил ультиматум. Или Саша соблюдает все негласные правила органов внутренних дел, опустошив великолепный стакан дизайна Веры Мухиной, наполненный до краев чуть теплой владимирской водкой, и водружает спрятанные на его дне капитанское звездочки себе на плечи, или он будет называть Лупанова «хер капитан». И этот оборот не предполагал перевода, поскольку уже был представлен тонкой игрой русских слов, при быстром произнесении которых складывалось неверное впечатление об их германском происхождении. Саша тогда отреагировал невнятно, возможно не до конца разобравшись в семантике выражения. И вот уже целый год он носит обидное прозвище «хер капитан», которое его коллеги пытаются произнести максимально по-русски, неприлично долго растягивая букву «х». Правда, из уважения к старому эксперту этим прозвищем его награждают за глаза. Все, кроме того самого опера.

Помимо Лупанова в отделе было еще двое непьющих сотрудников. Но, в отличие от эксперта, они были закодированы. Отношение коллектива к ним строилось на сочувствии, сожалении, жалости и понимании. И никто их не упрекал, что, дескать, даже Максик на празднике и то пьёт водку.

На самом деле пример Максика был довольно показательным. Макс не был большим любителем спиртного. Даже наоборот, он пил крайне редко. И не более трех стопочек под хорошую закуску. Состояние сильного опьянения и тем более похмелья ему категорически не нравилось еще с курсантских времен, когда они взводом решили что-то отпраздновать. Тогда Максим, впервые познакомившись со спиртным, прочувствовал все последствия его потребления, в том числе чувство невероятного стыда. С тех пор он соглашался выпить только в тех случаях, когда этого требовали негласные социальные правила. Например, на день полиции. А небезызвестная длительная беседа в обнимку со своим непосредственным руководителем в самом начале его карьеры естественным образом ограничила Максима в представлениях об объемах потребляемого спиртного. В этом вопросе он доверился тому самому оперу, что подарил Саше Лупанову обидное прозвище. Правильно оценив позицию Максима насчет спиртного, он безапелляционно выдал старинную поговорку «Даже в поганой хате по три пьют», предопределив для Максима и объем потребляемого за раз спиртного. И этот подход его всегда выручал.

Но сейчас, в этот самый момент, после такого удивительного дня, под впечатлением невероятной истории и давлением жуткой усталости, Макс впервые в жизни остро ощутил потребность выпить. Нужно было снять напряжение. Он достал початую бутылку водки, томившуюся в холодильнике аж с 23-го февраля, когда ее принесла любовница к запланированному ей борщу, чтобы придать их встрече ненавязчиво романтический оттенок.

Водка, дорвавшаяся до свободы спустя месяцы томления в холодильнике, с громким бульканьем вываливалась в слегка удивленный чайный стакан. Максим еле сдержал ее на объеме в сто грамм. Выпил, закусив кусочком черного хлеба, слегка приправленного майонезом, залез под одеяло и тут же уснул.

Ему снился Коля Герасимов, который пытался всучить ему медальон под номером 9 со звездой, серпом и молотом. «Времени нет, — говорил Коля, — а путешествий тем более». Во сне Максим ощутил невероятное успокоение, будто бы не было последней недели и всех этих странностей. Не было этой безумной игры по чужим правилам. Будто никто не взваливал на него задачу разобраться с загадкой планетарного масштаба. Словно он обычный маленький участковый в провинциальном городишке, где никогда ничего не происходит. Но сны частенько бывают гуманнее реальности.

С утра у Максима было много дел. В первую очередь, он истребовал в дежурной части автомобиль для поездки на полигон. Дежурный по отделу никогда не слышал такой уверенности в голосе Макса. Поэтому ни на секунду не засомневался в том, что сам Накаряков поручил взять дежурную «буханку», чтобы съездить на полигон и закрыть проверочные материалы.

Затем Макс подготовил все необходимые документы для Лупанова и передал ему для экспертизы объяснение Лидии Ивановны, соврав, что оно пришло по почте и нужно проверить его подлинность. Самое неприятное для эксперта он припас напоследок.

— Нужно не только почерк проверить, но и пальчики поискать, — как бы между делом сказал он.

— Что, надо две экспертизы сделать? — разочаровано проныл эксперт, осознав, что его все-таки обвели вокруг пальца. — К обеду?

— Да, — с сочувственной миной промычал Макс, — требуют…

«Чтобы я еще раз согласился работать в выходной…» — корил себя Лупанов, раскладывая дары Максима на столе. Кроме выторгованных им кофе, сахара и вафельного тортика среди постановлений о назначении экспертизы и сопутствующих им документов, показалась небольшая коробочка довольно приличного шоколада. Максим прозорливо вложил ее среди бумаг. Эта шоколадка могла быть использована по-разному. Её можно было съесть за кофе и тем самым продлить на день, а то и на два реабилитацию от внезапной переработки при довольно унизительных обстоятельствах. Или можно было, прихватив шоколадку в качестве угощения, совершить визит в кабинет инспектора по статистической работе капитана полиции Евсеевой, к которой эксперт Лупанов испытывал не совсем ясные для себя, но вполне очевидные для всех окружающих теплые чувства. Шоколадка в этом плане была многофункциональным подкатом. Те же самые мысли промелькнули в голове у эксперта, и он, не переставая ворчать, выдал Максиму металлоискатель и краткие инструкции по его использованию.

Наконец-то Макс отправился на полигон. Водителем снова был Медяный, который, как он поведал с плохо скрываемым раздражением и грустью, вынужден дежурить сутки через двое по причине летних отпусков других водителей. Но перспектива снова оказаться в лесу его, похоже, радовала. Будучи ограничен в летних впечатлениях, он наслаждался представившейся возможностью поохотиться на грибы и ягоды.

Максим смотрел на прямую дорогу. Обступивший ее с двух сторон лес где-то у периферии зрения смазывался и уносился прочь, в прошлое, которое неумолимо следовало за машиной и пожирало время. Прошла всего неделя с момента выезда Максима на осмотр человеческих останков. С той поры окружающий Минина мир круто изменился. Будто бы его сглазил череп угодницы Ирины. Он уже не был тем скучным потоком времени, где надо просыпаться утром, молиться, пить стакан воды, отжиматься, завтракать, чистить зубы, идти на работу, целый день разгребать чье-то дерьмо с перерывом на нечастый обед, потом идти домой, ужинать, смотреть телек, молиться и ложиться спать. Теперь мир Максима заставлял задуматься, а зачем всё это вообще надо. И какая во всем этом роль у него — обычного участкового уполномоченного полиции. И главное, что он может сделать, чтобы этот мир стал лучше. Пусть на чуть-чуть, пусть медленно, но чтобы он уже не был таким безразличным, суетным и жестоким.

Дежурный автомобиль со скрипом остановился в уже знакомом месте. За неделю оно практически не изменилось. Разве что пожухла листва на срубленном молодом орешнике. Медяный со словами: «Я тут похожу-посмотрю», — сразу же исчез в лесу, а Максим с лопатой, металлоискателем и пакетом побрел искать медальон. Раскопанная неделю назад яма глубиной около полуметра выглядела как вскрытый гнойный нарыв на пышущей первобытной энергией поляне. Никто в прошлый раз не потрудился ее прикопать. И хорошо, подумал про себя Максим. Меньше работы. Он принялся исследовать место раскопа металлоискателем. Практически сразу же послышался слабый монотонный сигнал в ми-миноре. Макс стал копать и тут же вспомнил, как это нелегко, дивясь тому, каким образом ему удалось в прошлый раз выкопать такую яму. Паутина корней берегла тайны прошлого.

В конце концов, труды Максима были вознаграждены. Через пятнадцать минут поисков и раскопок он, наконец, нашел, что искал. Медальон. Точь-в-точь такой же, как показывала ему накануне Лидия Ивановна. Только полностью покрытый яркой светло-зеленой патиной. Точно такой же, как тот, что был приклеен под днище его сейфа. Только в чуть лучшем состоянии. Отчетливо просматривались серп и молот. И номер «1». Угодница Ирина.

Максим не удивился находке. И не обрадовался. Все равно, что рано утром прийти снимать сети на реку и найти в них парочку мелких окунят. Ни туда, ни сюда. Рыбалку Максим не любил, поэтому такое сравнение ему в голову не пришло.

Находка медальона была более чем ожидаема, но в действительности Максим хотел чего-то другого. Например, наконечник копья. Сундук с сокровищами. Но не медальон. Он выворачивал все ещё стабильное мировоззрение Минина под неудобным углом. Ещё чуть-чуть и оно полностью перевернется. А Максим не любил кардинальных перемен. Ему нравилось жить в этой реальности, где нет ничего необъяснимого, и все подчиняется обычным законам физики. И все укладывается в рамки метода материалистической диалектики. То, что этот метод исключал Бога, Максим не задумывался. Господь жил в его душе и не конкурировал с этим миром. Он был над ним. Как прокурор.

Вместе с медальоном следовала целая горсть мелких костей, которые Максим заботливо сложил в пакет. Выбравшись из ямы, он осмотрел плоды своих трудов. Яма стала глубже и шире. Закапывать её не хотелось. Максим решил оставить всё, как есть, и поскорее убраться отсюда. Но водителя не было. Он бродил где-то в чащобе. Открыв водительскую дверь, Макс нажал на кнопку сигнала. Лес оглушил неестественный крик автомобиля, словно он внезапно проснулся от кошмарного сна, в котором не было ни дорог, ни других автомобилей.

Ожидая водителя, Максим смотрел на поляну. Душный летний день. Яркое жаркое солнце. Буйная растительность. Трава по пояс, белые, желтые, фиолетовые цветы. Стрекозы. Паутина. Жужжание летающих насекомых. Бешеное стрекотание кузнечиков. И темнота под ветвями обступающих поляну берез, сосен, осин и елей. Весь мир как будто застыл в моменте. Внезапно Максим ощутил свою ничтожность. Ничтожность всей человеческой жизни. Вот она есть, а вот ее нет. Лишь ее остатки тихонько постукивают в целлофановом пакете. Все эти людские заботы и дела не имеют здесь, на этой поляне, абсолютно никакого значения. Потому что поляна эта не меняется вот уже тысячи лет. И останется такой же еще на тысячу лет, если только человечество не сожжет себя и весь мир в ядерном вихре. А сейчас единственное, что заботит эту поляну, так это отвратительная яма, грубо выкопанная на ее границе.

Наконец-то появившийся Медяный, несмотря на полицейскую форму, смотрелся здесь очень гармонично. Он тоже жил в моменте. Со своим пакетиком земляники он незатейливо радовался солнцу и теплому летнему деньку.

— Грибов нет, — торжественно объявил он, — сезон прошел. Да и сухо в лесу. Вот ягод насобирал немного. Будешь?

— Нет, спасибо, — ответил Максим, забираясь в машину.

Всю обратную дорогу Медяный рассказывал невероятные истории о своих лесных похождениях за грибами и ягодами. Центральным местом в них был рассказ о том, как он однажды встретил в лесу мужика с бутылкой коньяка, искавшего, с кем бы выпить. В пяти километрах от ближайшего населенного пункта. Максим не оценил богатый грибной опыт своего собеседника. Грибничество его привлекало очень слабо. К случаю. И такой случай за последние лет семь выпал всего единожды. В прошедший понедельник, когда он насобирал немного лисичек. Они, кстати, оказались очень вкусными с жареной картошкой.

В отделе Максим сразу направился к Лупанову. Эксперт здорово постарался, отрабатывая банку дорогого кофе и всего, что к ней прилагалось, включая шоколадку, которую решено было употребить в понедельник в кабинете капитана полиции Евсеевой.

Оба заключения были готовы. Результат их также соответствовал ожиданиям Максима и также не очень его порадовал. Текст был выполнен пропавшей без вести Комаровой Лидией Ивановной. А обнаруженные на листе объяснения отпечатки пальцев рук принадлежали тому же человеку, чьи отпечатки были обнаружены в квартире Гамовой и на найденном в лесу телефоне. То есть Комаровой Лидии Ивановне.

— Я по аналогии с предыдущими экспертизами сделал, — пояснил эксперт, — поэтому так быстро вышло. Там уже все признаки описаны. Я только сопоставил.

Итого три факта, подтверждающие истинность рассказа Лидии Ивановны. Не говоря уже о множестве косвенных обстоятельств, так или иначе указывающих на ее правоту. Но для Максима этого все равно почему-то казалось маловато. Ему нужно было железобетонное доказательство. И он знал, где сможет его раздобыть.

Когда Тяргон стал мужчиной, ему разрешили одному ходить в Кыусото. Вирь-Нешке оценил его умение бесшумно двигаться и прятаться в лесу. «Не зря мы дали тебе такое имя», — говорил Шаман, добродушно кивая. Его обветренное морщинистое лицо казалось маленьким под высокой берестяной шапкой, которая была сплюснута у самого верха, напоминая клюв утки. Он и сам становился похож на утку, когда наклонялся во время камлания и плясал, согнувшись у костра. Но глаза его были ястребиные. Они цеплялись и карябали. Они видели насквозь. «Берегись, птичка, — говорил он Тяргону, — не долго тебе осталось летать».

Тяргону поручили во время долгого дня охранять священную рощу от чужаков. Хотя народ, живущий вдоль реки, не ходил в сторону Кыусото. У кривов были свои священные деревья. Дубы. Они росли в речной долине. И даже если кто-то из этого народа, заблудившись в лесу, случайно оказывался поблизости от Кыусото, то, заметив развешенные на ветках деревьев зимние шкурки ласок, старался уйти подальше от этого зачарованного леса, где росли только березы и осины. И лишь изредка ели.

Вот уже три лета Тяргон сопровождал Вирь-Нешке к озерам во время молений. Перед обрядом Тяргон должен был отыскать все священные озера в Кыусото и показать их Вирь-Нешке. А тот выбирал нужное для молитвы. Для каждого дня — свое. Он лил в озера мёд и кидал в них ракушки и бронзовые колокольчики. А когда утром без сил уходил в деревню, Тяргон оставался на своем посту. Он подолгу вглядывался в черную воду этих озер. Иногда где-то в глубине переливались потоки фиолетового света. А однажды из озера показался дух. Молчаливый и растерянный. Он смотрел на него долгим мертвым взглядом и, казалось, хотел что-то сказать. Тяргон спросил, как его зовут, но дух ничего не ответил. Тяргон хотел узнать у него ответы на скопившиеся вопросы. О своей судьбе, об этом мире. Но дух исчез. На следующий день шаман лил в это озеро кроме меда еще и брагу.

Тяргон молился в священной роще, чтобы боги дали ему жену, которую бы он полюбил. Все его ровесники уже были женаты. А ему никто не был мил. И вот однажды, когда долгие дни уже заканчивались, он услышал кашель. Со стороны священного озера. Спрятавшись, он увидел, как из воды на берег кто-то вылезает. Девушка. Не иначе Верья-Потай. Он следил за ней несколько дней. Она бродила по священной роще и пыталась вернуться в свой мир, ныряя в озера. Но у нее ничего не получилось. В конце концов, она выдохлась. Она лежала и плакала. Мир людей был не для неё. Тогда он вышел к ней. И отвел ее в свою деревню. Она назвалась Ириной. Ирина-Верья, подумал он, а Вирь-Нешке сказал: «Вот ты и долетался, птичка».

Глава 11

Баглачева волость

Вот уже второй день он шел на запад. Паника от осознания того, что он совершил ошибку и, возможно, никогда не вернется домой прошла. И теперь на первом месте был вопрос выживания. Ему нужно добраться до людей. Или хотя бы до реки. Он знал, что рано или поздно выйдет к Клязьме. Она текла в этих местах по широкой долине. Километрах в двадцати от точки прибытия. Появление реальной цели придало ему сил и воодушевило. А еще вчера он поймал ежа. Убил его и съел. Сырым. Кляня руководителей эксперимента, что не додумались выдать им хотя бы минимум средств для выживания. Хотя бы огниво.

От воспоминаний о вчерашней трапезе его передергивало, но надолго отогнать их у него не получалось. Он разделил тушку несчастного животного на два раза. На удивление, его разболтавшаяся пищеварительная система приняла эту еду. И теперь он чувствовал себя немного добрее. По крайней мере, силы, чтобы продолжить путь, появились.

Внезапно начался крутой спуск. Бесконечный лес вдруг кончился, и он вышел на обширный луг, поросший местами кустарником, кое-где пересеченный скромными дубовыми зарослями. Долина Клязьмы, понял он. В паре километров вдоль горизонта протянулась темная полоса деревьев. А вот и река.

Идти по некошеному лугу было тяжело. Трава по пояс не давала идти. Но разве это препятствие после пяти дней блуждания по лесу? Продравшись через густую стену черемухи, шиповника и мелкой дубовой поросли, он, наконец, вышел к Клязьме. Вдоль высокого обрывистого берега проходила хорошо протоптанная тропа, а с двух сторон от нее виднелась поросшая низкой травой колея от двух колес.

Бредя по пустынной тропе, он поймал себя на мысли, что был здесь. Когда-то давно. И совсем недавно. Или будет. Ему ужасно захотелось домой. Казалось, вот-вот за поворотом появится спина их инструктора. Но за поворотом оказывался новый изгиб тропы, а за ним — следующий. И даже прекрасное солнечное утро не могло прибавить ему радости. Только горечь утраты.

Где-то там должен быть Владимир. Если точка его прибытия была рассчитана верно, то Владимир сейчас — большая дряхлая деревня, в которой живет чуть больше тысячи человек. Но всё равно ему стало жутко интересно оказаться в этом городе. Взглянуть на некогда величественные развалины его деревянного кремля, увидеть еще не срытые валы и не до конца заросшие рвы, посмотреть на Владимирский тракт и, если повезет, гонимых по этапу в Сибирь ссыльных и каторжан. Эти мысли придавали ему сил. Несмотря ни на что он явственно ощущал свое предназначение в этом мире — изменить историю, просветить Россию, возвысить её, не допустить коммунистов к власти!

— Алло, Святослав?

— Да, Максим Владимирович, слушаю Вас.

— Я бы хотел с Вами встретиться. Точнее с э-э-э… Ковалёвым. У меня есть к нему пара вопросов.

— Я знал, что Вы рано или поздно позвоните по этому вопросу. Когда Вам будет удобно? Ефим Федорович всегда дома.

— Ну, не знаю. Сегодня было бы кстати. Завтра я дежурю.

— Хорошо, тогда встречаемся на прежнем месте. Через час. Успеете?

— Да, конечно.

— Тогда до встречи!

— До встречи, — ответил Макс, выключив телефон.

Он рассудил так, если Ковалев и Святослав знают о путешествии во времени, то у них тоже должны быть какие-то доказательства этого. Возможно, они знают, где находятся эти озера. Было бы просто замечательно, если бы они отвезли его туда, и он сам смог бы убедиться в правдивости всей этой истории. Если все так, как рассказала Лидия Ивановна, возможно субстанция еще активна. Про то, каким образом он будет это проверять, Максим не думал, решив действовать по обстоятельствам.

В назначенное время Святослав встретил его на площади у фонтана. С ним был друг. Долговязый очкарик с взъерошенными черными волосами, длинным носом и претензией на моду 90-х. В этом ему помогала темная, отливающая серебром рубашка, резко контрастирующая с псевдогавайским стилем Святослава, и черные джинсы. Застегнутая не на все пуговицы рубашка была одета навыпуск и нехотя показывала несколько колец от толстой и блестящей металлической цепи, на конце которой наверняка висели скромные ключи от ничем не примечательной квартиры. Он сутулился и напоминал какую-то цаплю. Они со Святославом были разительно не похожи внешне и одновременно удивительно близки внутренне. Даже манера речи у них была одинаковой. Одинаковые словечки, одинаковые непонятные шутки, одинаковые нудные темы разговоров. Звали молодого человека Гоша. Или Игорь.

На старом 41-м «москвиче» Свят и Гоша привезли Макса в Коняево. К дому у кладбища. Дом — изба пятистенка, был разделен на две квартиры. Земельный участок, на котором стоял дом, тоже был разделен. Два приусадебных участка отличались друг от друга не меньше, чем Гоша отличался от Свята. Левый участок был жутко запущен. Трава в нем стояла до пояса, сад зарос порослью молодых плодовых деревьев, которые, казалось, еще чуть-чуть и образуют свою собственную дикую экосистему, сплошь заселенную эндемиками. Теплица на левом участке наполовину разрушилась и стояла без стекол, оккупированная зарослями малины, в которой как-нибудь обязательно должен был засесть медведь. По всему участку валялся всякий хлам: ржавая сломанная детская коляска, рама от велосипеда, дырявый ржавый таз, трухлявые доски, эмалированный и когда-то красный чайник, отвратительная серая зимняя куртка, которая, казалось, самостоятельно сползла и пыталась сбежать от не менее отвратительного хозяина. И несколько пар рваной обуви.

— Тут Коля Пяткин живет. Бухает, — пояснил Свят, — Ефим Федорович боится, что как-нибудь он весь дом спалит. Особенно зимой.

В отличии Пяткина, на участке у Ефима Федоровича Ковалёва все было ухожено. Трава свежескошена. Деревья подстрижены. Сад прорежен. Не было ни теплицы, ни грядок. Нигде ничего не валялось. Стерильность придомовой территории произвела на Максима благоприятное впечатление. Он был городским жителем, и загородное жилье ассоциировалось для него исключительно с отдыхом на природе, а не с сельским хозяйством. Хотя коняевским жителям такой порядок на приусадебном участке казался противоестественным. «Ни одной грядки, даже с зеленью», — с досадой говорили они. Большинство из них все ещё сажали картошку, которая в царские времена славилась во Владимире за свою желтизну, рассыпчатость и вкус. Местное население отличалось удивительной привязанностью к земле. Эту особенность подметил еще в 19 веке один владимирский краевед, поразившийся тем, что местные жители, несмотря на невероятную скудость земли, величают ее матерью-кормилицей. Многие чиновники пытались помочь местным жителям, предлагая ввести трехполье для повышения урожайности. Но кому эти науки нужны, когда есть навоз, дурь в косых плечах и беззаветная тяга к матушке-земле.

Внутри квартира Ковалёва тоже выглядела довольно современно. Даже узкая кирпичная печь, оставленная в избе после подведения газа, не портила впечатления. Никакой громоздкой мебели, ковров, половиц, тряпок, настенных календарей, полумрака и запаха бабушки. Вместо них — ровные полы, покрытые ламинатом, светлые стены, обитые досками, минимум мебели, пластиковые окна, много света.

Ефим Федорович Ковалев тоже был не таким, каким Максим его представлял. Не скрюченным, взлохмаченным дедком с палкой и сигаркой в зубах, мелькающей среди спутанной черной бороды. Он был стройным мужчиной лет пятидесяти в широких льняных брюках и цветастой хипарской футболке. Он сидел за столом, пил зеленый чай, слушал Тома Вейтса и смотрел в окно. Атмосфера была, что надо. Ефим Ковалев был похож на какого-то сельского гуру. И, по всей видимости, таковым и являлся в глазах Святослава и Гоши.

Рядом стоял мольберт, на котором красовалась написанная на картоне картина. Судя по палитре, тряпке и кисточкам, разбросанным на аккуратно застеленном газетами столе, работа еще продолжалась. Максим не сильно разбирался в живописи. Крупные черные и красные мазки издали напоминали слегка волнующееся море и садящееся беспокойное солнце. Картина вызывала неясное ощущение тревоги, но в то же время приковывала внимание своими контрастными красками. Ефим Федорович, который все это время наблюдал приближение гостей через окно, повернул к ним свою коротко остриженную голову.

У него была небольшая козлиная бородка, юркие черные глаза и прекрасный загар. Он производил впечатление довольного жизнью, абсолютно здорового человека. Свят и Гоша смотрели на него с восхищением. Они сразу же принялись рассматривать и расхваливать картину. Ефим Федорович с достоинством кивал, но не в благодарность за услышанные слова, а как бы соглашаясь с ними. Потом он встал, подошел к Максиму, протянул ему руку и приятным голосом сказал:

— Ефим.

— Максим, — ответил Макс, пожимая руку.

Ефим был ниже его ростом. И худее.

— Чая? — предложил он.

— Можно, — согласился Максим.

Ефим налил ему из заварного чайника в небольшую икеевскую кружку. Чай был горький и терпкий. Максим не любил зеленый чай и не понимал, почему все так носятся с этими улунами и пуэрами, разлитыми в маленькие неудобные чашки. Словно этот напиток что-то значил для русского человека. Максим любил больше кружки со свежезаваренным черным чаем, с тремя ложками сахара и лимоном. Или душицей. Ему нравилось пить чай и кушать баранки. Или свежие сушки.

— Когда его много пьешь, он даже немного вставляет, — со смехом пояснил Ефим, видя, как лицо Максима непроизвольно скривилось после первого же глотка, — я знал, что нам уготована эта встреча. Про тебя говорят, что ты очень въедливый.

— Кто говорит?

— Люди. Людей не обманешь, — философски заметил Ефим, приглашая Максима сесть на диван, — спрашивай, что хочешь знать.

Своего образа обличенного неким знанием мудреца, он старался придерживаться и, надо сказать, это у него неплохо получалось. Тут где-то за стеной раздался приглушенный стук и невнятное мычание.

— Это Коля Пяткин, опять набухался, — пояснил Игорь.

— Не обращай внимания, — кивнул Ефим и умиротворенно улыбнулся.

— Ну…, — начал Макс, стараясь не разлить чай, — дело немного странное. Может показаться, что… В общем, на работе, во время рассмотрения проверочных материалов я столкнулся с информацией, которая приводит к выводу об… э… в общем, о перемещении во времени. Есть несколько фактов, косвенно указывающих на возможность этого. Говорят, что здесь где-то находится некое место, в котором такие перемещения возможны. А Святослав дал понять, что Вы можете обладать информацией на этот счет. Я бы хотел узнать, что Вам известно. Возможно, это поможет мне, наконец, во всем этом разобраться. Не исключено, что меня просто водят за нос.

— Слушай, давай на «ты», — улыбнулся Ефим, — а то, как будто на допросе сидим. Да, я представляю примерно, что ты имеешь в виду. Медальон, верно?! У меня есть кое-какие соображения на этот счёт. Но сначала, если ты не возражаешь, хотелось бы узнать, что тебе уже известно об этих перемещениях во времени. Дашь-на-дашь. Так мне будет легче ориентироваться, как построить свой рассказ, на чем заострить внимание.

— Ну, — протянул Максим, прикидывая, как ему лучше поступить, выложить все сразу или что-то наиболее очевидное.

В конце концов, он решил не рассказывать о своей беседе с Лидией Ивановной. Иначе это будет нечестно по отношению к ней и ее просьбе сохранить их беседу в тайне. Соответственно, он решил умолчать и обо всех тех доказательствах, которые он собрал в подтверждение ее слов. Найденный в лесу медальон он тоже решил сохранить в тайне. И вообще, лучше рассказать только то, что и так находится на поверхности. Этому их учили в Академии МВД на занятиях по оперативной деятельности.

— Во-первых, — начал Максим, — недавно в лесу на испытательном полигоне нашли человеческие останки. Я назначил криминалистическую экспертизу, по результатам которой оказалось, что останки принадлежат женщине, скончавшейся в первой половине ХХ века. Но со мной связался судебный медик и в частном порядке поделился, что останкам не меньше тысячи лет, но кто-то сверху дал указание, скрыть этот факт. Он раздобыл результаты радиоуглеродного анализа этих останков, который подтвердил его предположение. Самое поразительное, что у черепа на зубах имелись пломбы, которые стали делать только во второй половине ХХ века. То есть получается, что кто-то из ХХ века перенесся на тысячу лет назад, и спустя столетия мы нашли его останки.

— Невероятно, — закачал головой Ефим, для которого услышанное оказалось, судя по всему, внезапным открытием, — просто невероятно! Это великолепное, железобетонное доказательство!

— Ну, не знаю, — осторожно ответил Максим, — официального заключения-то нет. Это только со слов эксперта. Может, он ошибается. Может, кости под влиянием среды как-то более интенсивно стали стареть. Их ведь все-таки в болотистой местности нашли.

— Нет, это тут не причем. Ошибка углеродного анализа, если мне память не изменяет, не больше двухсот лет на тысячу. Так что это просто невероятное везение, что вы обнаружили этот скелет. Удивительно! А еще что есть? — Ефим нетерпеливо вскочил с места и зачем-то проделал путь до кухонной плиты и обратно.

— Ну, и медальон, — ответил Максим, — вы про него уже знаете. Его нашли в клубе «Эдельвейс» после драки двух неизвестных мужчин. Медальон выглядит очень-очень старым. Как будто ему лет триста. Не меньше. Но на нём советская символика — звезда, серп и молот. Конечно, исследование медальона не проводили, поэтому он, по большому счету, ничего не объясняет. Просто вместе с черепом выглядит как странное совпадение.

— Тут я с тобой не соглашусь, — авторитетно заявил Ефим, — медальон-то как раз очень важное доказательство! Но всё по порядку. Так, с чего бы начать?..

— Дядя Ефим, расскажи с самого начала, — внезапно заканючил Святослав, — мне надо кое-какие пометки сделать. Для диссертации.

— Да, Ефим Федорович, расскажите, пожалуйста, с истоков, — поддержал друга Гоша.

— Сколько раз вам говорить?! Не называйте меня ни дядей, ни Ефимом Федоровичем. Просто Ефимом. Я же не дед какой-то там! — внезапно взбеленился хозяин, но тут же взял себя в руки. — Ладно, наливайте себе чай. И воды в заварник подлейте. Сейчас всё расскажу.

Он встал, прошелся пару раз взад-вперед по комнате уже известным маршрутом — от дивана до кухонной плиты и обратно, как будто собираясь с мыслями. А потом уселся обратно на диван и с видом сказочного гусляра начал:

— Места здесь очень древние. На самом краю великого древнего леса. В былые времена лес этот простирался от Волги до Польши. Кстати, Беловежская пуща — это его остаток. Значительную часть этого леса человек к настоящему времени уничтожил. Часть вырубил, часть сжег. Но древний мещерский лес до сих пор сопротивляется. Помогают ему в этом реки, озера и болота. Сейчас он большей частью расположен в низменности. Она так и называется Мещерская низменность. Она имеет вид треугольника, ограниченного реками. На юге — Окой, на востоке — Судогдой и Колпью, а на нашей северной стороне — Клязьмой.

Именно здесь и появилась местность Баглачево. Баглачевская волость. В самом начале 16 века она называлась волость Баглача. Очень интересное название. Тут нет и никогда не было ни одной деревни или села с таким названием. Существует несколько поверий, откуда оно взялось. Самое простецкое объяснение, что эта местность называется так, потому что в здешних лесах скрывались беглецы из Владимира во время нашествия Батыя[12]. Беглецы-Баглачи. Похожие слова, но не больше.

Татары без проблем добирались сюда и разоряли эту местность вплоть до 15 века. Есть даже легенда, что ордынцы, увидев из Владимира среди леса купол борисоглебской церкви, решили, что тут можно хорошо поживиться. Но, когда нагрянули, застали тут пустующие селения. Местные жители ушли дальше в леса.

Другая версия более романтичная. Поговаривали, что местность эта названа в честь разбойника Баглача, который вместе со своей ватагой прятался тут и грабил путников на старых дорогах на Рязань и Муром. Места тут были дремучие, дорожки тоненькие, труднопроходимые. Чаще пользовались реками, но бывали и те, кто шел по земле. Как тут не вспомнить Соловья-разбойника, правда? Кстати, в стародавние времена мордовские племена мужчинам давали имена птиц. Может быть, этот разбойник из местной мещеры или муромы.

Кстати, баглей называют дорожку, выложенную на болоте из бревнышек. Вполне возможно, что часть этих древних дорог, муромской и рязанской, была выстлана именно таким образом. И даже можно допустить, что Баглач получил свое прозвище, разбойничая на одном из таких участков. Или орудовал бревнышком, наподобие тех, которыми устилают баглю. Очень красиво. Но лично я склоняюсь к другой версии. Я даже опубликовал по этому поводу статью…

— Ефим у нас историк-краевед, — с гордостью вставил Свят, перебив рассказчика, — кандидат наук. Преподает на истфаке в универе!

— Ну, хватит, — Ефим с нескрываемым удовольствием улыбнулся.

— Это, ведь, правда! — не унимался Свят. — Я и сам историей увлекаться начал благодаря Ефиму. И диссертацию собираюсь писать, опираясь на его материалы!

— Ты сначала писать без ошибок научись! — хмыкнул Гоша, обнажив до этого скрываемое соперничество, которое, как это часто бывает в таких дружеских парах, возникает только на людях.

— Тебя забыл спросить! — тут же возмутился Свят, судя по всему, находящийся в постоянной готовности к подобным нападкам. — Сам-то ни одной статьи написать не можешь!

— Я хотя бы в аспирантуре учусь, — парировал Гоша.

— Так, хватит! — резко крикнул Ефим. — Нашли время собачиться… Налейте мне лучше чая!

Свят тут же вскочил со стула, на котором сидел задом наперед. Его ретивость показалась Максиму чрезмерной. Святослав явно хотел услужить Ефиму. Обойдя всех, он наполнил чашки, после чего побежал мыть чайник. Гоша, обреченно вздохнув, тоже встал со своего места и поставил воду кипятиться. Похоже, обязанности тут были строго распределены. По крайней мере, ребята действовали, как единый организм. Ефим в это время подошел к окну и молча задумчиво закурил. Стуки и мычание из-за стены прекратились.

Максим глядел на этого худощавого человека. На фоне окна его силуэт, казалось, еще больше истощается, подчеркивая его горделивую прямую осанку. Он выглядел каким-то древним божком, заплутавшим в эпохах и из всей своей паствы сохранившим только двух последователей, выполняющих сейчас нехитрый ритуал по завариванию чая.

И тут Минин внезапно осознал всю абсурдность происходящего. До Максима дошло, что он, участковый уполномоченный, старший лейтенант полиции, приперся в сопровождении двух стремных гиков в деревню, чтобы на полном серьезе послушать историю какого-то странного типа о путешествиях во времени. А до этого, разинув рот, слушал безумную историю какой-то неизвестной бабки. Более того, он завел специальную папку, которую наполняет газетными вырезками, догадками и сплетнями. Что он, поддавшись окружившему ему безумию, заставляет эксперта в нерабочее время проводить экспертизы. Это же какая-то шиза!

«Во что ты, Максим, влез? — спрашивал он себя. — Зачем тебе это всё надо? Это всё очень тревожно! Это игра без правил! Нужно отсюда бежать! Наплевать на всю эту ерунду, чтобы она не значила. И завтра же нужно отказать в возбуждении уголовных дел по всем трем материалам! И забыть обо всем этом безумии! Вот сколько восклицательных знаков!!! А это значит, что именно так и нужно поступить. Нужно проще ко всему относиться! Так вся страна живет. Как проще.»

Но, когда Ефим докурил и уселся обратно на диван, Максим, даже не сдвинувшись с места, почему-то продолжил внимательно слушать его рассказ. Потом он пытался себе объяснить, с чем это связано, но не смог. Похоже, что это было обычное любопытство.

— В словаре Владимира Даля, — авторитетно начал Ефим, — тоже упоминается слово баглень. Это яма, которая остается от поваленного дерева. Но есть и другое толкование этого слова — берлога. Логово бера! Медведя! Так вот, я думаю, что название волости Баглача произошло именно от этого слова в таком значении. Баглачево — край берлог. Сейчас здесь медведей нет, но еще в 19 веке были. И уж, конечно, в средние века тоже.

В ранее средневековье эти места заселило финно-угорское племя Мещёра. Мечкары. Пчеловоды. В их культуре, как и у других финно-угорских народов, существовал культ медведя — хозяина леса. Считалось, что медведь отгоняет злых духов. У восточно-славянских племен, кстати, медведь вообще был тотемным животным. Его имя даже не произносили, а вместо него использовали эвфемизм. Иносказательное прозвище — ведующий, где мёд, едящий мёд. Ведмедь-медведь. Возможно, это единство верований послужило основой добрососедства славян и финно-угорских племен, — мещёры, муромы, мери и веси, которые жили на владимирщине до прихода славян.

Но не это важно. Главное, что Баглачевская волость изначально определялась как местность культовая. Хранимая от злых духов. Святая земля. Как хочешь, называй. Поэтому местные так за нее держатся и чураются чужаков. И все потому, что тут располагается священный лес. Лес, в котором открываются двери в иные миры, в прошлое и будущее. Двери, похожие на небольшие озерца. Попавший в них, переносится во времени. Информация об этом не просто засекречена спецслужбами, но и сознательно похоронена. Но мир, как говорится, слухами полнится.

Когда в советское время проводили исследования этих озер-дверей, находили мумифицированные человеческие останки возрастом свыше двух тысяч лет. С исторической и этнографической точки зрения это просто поразительные находки, которые позволили бы установить, к какой культуре принадлежал народ, заселивший эти земли до финно-угров. Но в научной литературе об этих находках Вы ничего не найдете. Эти бесценные сведения просто сокрыты. Украдены у народа. Был такой местный краевед Никольский. Так вот, он вроде бы как исследовал эти озера. По крайней мере, записал про них предание и опубликовал во Владимирских губернских новостях. Но страницы этого выпуска со статьей бесследно исчезли! Их просто удалили из архивов и библиотек!

Одно можно сказать точно: люди об озерах, перемещающих во времени, знали испокон веков. С момента заселения этой дикой земли. И почитали их. И не известно, как бы все вышло, если бы не христианство, которое нещадно боролось с языческими верованиями. И русскими, и мещёрскими. В конце концов, усилиями Церкви за истекшее тысячелетие про священный лес и эти чудесные озера-двери люди попросту забыли. Мещера растворилась в русском населении. Почитать священный лес стало некому. А местность надолго осталась под присмотром Церкви. До самой отмены крепостничества Баглачевская волость считалась патриаршей и принадлежала митрополичьему дому. Несмотря на то, что тут был центр староверия. Коняево, например, даже не числилось в списках приходов Владимирской епархии. Местные священники на раскольников обращали мало внимания. Православная церковь ревностно следила за тем, чтобы культ озер не восстановился.

И не последнюю роль в борьбе с этим культом сыграла местная святая — угодница Ирина. Она не канонизирована. Боюсь, что про нее не слышали даже самые искушенные религиоведы, хотя местные ее помнят и кое-кто почитает до сих пор.

Уж не знаю, чем она руководствовалась, когда стала продвигать здесь православие и отвращать местное население от старых верований, но это очень странно, поскольку она была советским человеком. Она прибыла из будущего. Из нашего времени…

— Постой-постой, — прервал Ефима Максим, — а с чего ты взял, что она из будущего?

— Ну, э-э-э, — озадаченно протянул Ефим, будто бы собираясь с мыслями, — ну, как. Что-то дошло в семейных преданиях, что-то в местных легендах.

— То есть, доказательств этого нет? Только сказки? Истории, которые люди помнили тысячу лет? И с чего они вообще узнали, что Ирина путешественница во времени?

— Ну, наверное, она сама рассказала, — недовольно ответил нахмурившийся Ефим, — Ты вообще, слушать дальше собираешься, или будешь сомневаться?

— Извини, я просто пытаюсь оценить все это объективно. Отыскать материальные следы. Просто не верится, что так долго может существовать народная память.

— Народная память вообще штука очень интересная, — многозначительно заявил Ефим, — сегодня она помнит одно, а завтра — совершенно другое. Порой даже противоположное первому. Но не в этом случае, мы со Святом тут кое-какую этнографическую работу провели и записали несколько вариантов сказаний о том, как угодницу Ирину Господь послал со дня Второго пришествия, чтобы она местный люд подготовила к жизни вечной.

— Подтверждаю, — с очень серьезным видом объявил Святослав и, для придания важности своим словам, выпрямился на стуле, отхлебнув из чашки чая.

— К тому же, — продолжил Ефим, — в нашей семье есть старая семейная легенда, что Ирина была нашей прародительницей. Из поколения в поколение передавалась история, что у нее был некий волшебный медальон, который открывает дверь в прошлое и будущее. А еще на медальоне были изображены звезда — Иисус, серп и молот — наши семейные орудия. Мне, например, эту историю в детстве бабушка рассказала. И я очень гордился этим. Считал, что мы потомственные коммунисты. А когда подрос, заинтересовался, откуда вообще задолго до появления советских символов появился такой медальон. Это и предопределило мое увлечение историей. И иного объяснения этих символов со звездой на медальоне, кроме как путешествия во времени, нет. А когда я увидел фотографию того медальона в газете, я сразу же понял, что он такой же, какой был у Ирины. И что все мои выводы были верны, а весь собранный нами материал правдив. Не исключено, что это тот самый медальон, который принадлежал моей пра-пра-пра! И я очень хотел бы его увидеть и подержать в руках! Скажите, это вообще возможно?

— Думаю да, — кивнул Максим, — надо только попасть в отдел.

— Отлично! — воскликнул приободренный Ефим. — Я, конечно, не верю в его сверхъестественные силы, думаю, что это просто своего рода идентификационный жетон.

— Да, это логично, — согласился Максим, — но твоя история все равно не подтверждает существование временных порталов.

— Бинго, — воскликнул Гоша, — я тоже предлагал назвать их порталами, а не глупыми дверями.

— Тише, — огрызнулся Ефим, — согласен. Это всё слова. Слова о словах. Но есть и более конкретное доказательство — сами порталы! Они появляются раз в год где-то на неделю. И есть шанс, что до сих пор они не исчезли. Мы можем отправиться на место. В священный лес. Я знаю, где он. И попытаться отыскать их!

— Правда? — вырвалось у Максима, который от волнения не смог сказать ничего лучше.

— Да, без проблем, — кивнул Ефим, — только откладывать это нельзя, можем не успеть! Так что, баш на баш, как говорится! Сегодня ближе к вечеру и поедем, когда начнет темнеть. Чтоб внимание не привлекать. Режимный объект, сам понимаешь. Ну и, если ты готов, конечно…

Глава 12

Кладбищенская тишина

Вечер Максим провел в деревне. У Ефима. Возвращаться домой не было смысла. До отъезда к озерам-порталам оставалась пара часов, из которых большую часть времени он потратил бы на дорогу домой и обратно. Правда, хотелось кушать, но Ефим обещал приготовить ужин перед отъездом. Свят вызвался сходить в магазин за пельменями, потому что категорически не любил готовку в исполнении Ефима. А Гоша и Максим остались не у дел.

От нечего делать они решили сходить на кладбище. Точнее, это Максим решил туда сходить, а Гоша за ним просто увязался. Макса всегда интересовали старые могилы. Он любил в одиночестве бродить среди них и размышлять над тем, какими люди были раньше, чем жили, о чем мечтали. Эти мысли его успокаивали. И подбадривали. Благодаря им он ощущал, что перед ним открыты все дороги. Потому что он жив.

Об этом своем интересе он особо не распространялся. Не то чтобы он его стеснялся. Просто, это было, мягко сказать, немного необычно. Особенно для ребенка. Поэтому он всякий раз придумывал разные поводы посетить очередную божью делянку. Например, желанием отыскать могилу советского кинопутешественника во времени Коли Герасимова, чтобы воздать ему почести. Или банально навестить бабушку.

Вот и сейчас свое желание попасть на старое деревенское кладбище он объяснил краеведческим интересом. Это было наиболее часто используемым им поводом. Как правило, такое объяснение не меняло у его знакомых мнение, что с Максимом что-то не так. Ведь краеведение традиционно считается среди большинства обывателей незаслуживающей внимания областью знаний. Всем уже давным-давно известно, что нет пророков в своем отечестве, так же как нет ничего интересного в окружающих лесах, полях, озерах и реках, кроме как возможности отдохнуть и с пользой провести время, насобирав, наловив, настреляв разных даров природы. И в этом плане кладбище явно проигрывало первенство по привлекательности среди мест проведения досуга. Для всех, кроме Максима.

Кладбище располагалась на горе. Топая вверх, Максим размышлял над тем, каково это жить, когда напротив твоего дома напряженно замерли старые деревянные кресты и гранитные плиты. Бывает ли страшно от такого соседства? Не врываются ли в тихие домашние вечера какие-нибудь непонятные потусторонние звуки? Не заглядывают ли чаще положенного в мирные сны силуэты давно упокоившихся знакомых, друзей и родственников? Приводит ли такое торжественное соседство в порядок мысли, склонные постоянно скатываться к насущным проблемам? Может быть, кладбище за забором помогает правильно расставить жизненные приоритеты, заставляя чаще размышлять о тщете всего сущего. А может, никто тут особо и не заморачивается на все эти темы и просто живет себе обычной жизнью. Точно так же, как если бы за забором располагалось не заросшее старыми елями и вязами вечное напоминание о зыбкости человеческого бытия, а, например, футбольное поле. Наверняка местные заглядывали бы на него погонять мяч не чаще, чем сейчас посещают могилы своих предков. И уж сто процентов раздражались бы во время громких ребяческих баталий, точно так же, как сейчас во время многолюдных Пасхи и Радоницы.

Ворот у кладбища не было. Так же, как не было общего забора. Прижавшиеся вплотную друг к другу оградки наружного ряда могил восполняли этот недостаток. Кроны растущих здесь деревьев как будто зеленым куполом накрывали кладбище, отсекая свет заходящего солнца, все звуки, а заодно и такую близкую, но уже не достижимую мирскую жизнь. Однако редкие красные лучи светила все же пробивались сквозь ветки и листья, создавая ощущение возвышенной легкости этого места. Как будто бы все здесь похороненные отправлялись прямиком в рай. По вот этим самым прозрачным тоненьким солнечным лучикам.

Кладбище во многих местах заросло крапивой и снытью. Кое-где потрепанные временем кресты и могильные плиты торчали под разными углами, как будто чураясь скромных поросших травой холмиков, с которыми они уже не хотели иметь ничего общего. А где-то, наоборот, памятники основательно обустроились, оборудовали себе лавку и столик, нарядили холмик в гранитную цветочницу с яркими искусственными цветами. А некоторые вообще раскидали по всему участку тяжелые бетонные плитки, под которыми надежно покоились не только бренные кости, но и невероятно живучий пырей.

Разномастные металлические оградки немного суетливо жались друг к другу, образуя неровные улицы и узкие кривые проулочки. За ними покоились целые роды. Все эти Романовы, Малинины, Волковы. Они степенно возлегали стройными рядами, выставив над собой скромные, но крепкие бетонные памятники ХХ века с тусклыми черно-белыми фотографиями. И это ещё хорошо, если так. Где-то не было и фотографий. Только буквы и цифры. Встречались между этими солидными родовыми захоронениями и скромные одиночные могилки с необычными для здешних мест фамилиями — Куставлетов, Клетенберг, Шендер, владельцев которых волей судьбы занесло на это древнее старообрядческое кладбище.

Местами встречались старые щербатые, похожие на гробы, могильные плиты, вырезанные из известняка. Было видно, что большинство из них находятся не на своем месте. Некоторые валялись в зарослях крапивы, заваленные старой скошенной травой и мусором. Какие-то без всякого порядка оказались свалены рядом с гигантским пнем. Сквозь мох и вековую грязь проглядывала церковнославянская вязь, иногда угадывались русские слова, где-то были высечены кресты и вооруженные костьми черепа, укоризненно и молчаливо взирающие на неблагодарных, забывших отеческую память потомков. Это было поруганное в советское время имущество покойников из XIX века.

Кладбище вызывало странное ощущение. Благоговение вперемешку с замешательством. Строгость и величие в сочетании с запустением. Это ощущение крепло по мере приближения к центру кладбища. Там горделиво возвышался черный гранитный постамент, окруженный разваливающейся кирпичной оградой, с которой давным-давно кто-то стащил чугунную решетку, и ее покореженные остатки в предсмертных судорогах ещё цеплялись за густой кладбищенский воздух.

На постаменте был установлен самый большой из здешних памятников. Черный гранитный прямоугольник, напоминающий гроб, на котором большими буквами было выбито: «Ефимъ Федоровичъ Ковалёв». Ни плохо скошенная крапива внутри кирпичной ограды, ни прорвавшийся прямо сквозь кирпичную кладку ясень, ни время не смогли поколебать величие этого места. Величие, почти забытое в нынешней России. Величие, о котором теперь напоминали только твердые знаки в конце слов. А ещё строгие и трогательные эпитафии и бесконечная вера в Господа Бога, внезапно утраченная в 1917-м.

Максим вопросительно посмотрел на сопровождавшего его Гошу.

— Прадед, — ответил тот, угадав вопрос участкового, — владелец местной серповой фабрики. Полный теска. Богатый купец. Старовер. Тут все могилы Ковалёвых. Если побродить по кладбищу, можно еще парочку найти. Их местные поселковые не рискнули в свое время тревожить, детей в основном.

— Ясно, — кивнул Максим, разглядывая расположившиеся вокруг черного исполина памятники попроще.

Некоторые из них действительно были не на своем месте. Максим задержался на несколько минут у этой фамильной погребальницы, пытаясь прочувствовать, каково это, как Ефим, хранить память многих поколений своих предков. У самого Максима, как и у многих русских, уже не было своего рода. Отмена крепостного права, революция, коллективизация, репрессии, две мировые войны, эмиграции стерли древние дворянские роды и перемешали старые крестьянские семьи, а урбанизация их окончательно добила. Про своих предков Максим знал только то, что его дед со стороны отца был детдомовским, а бабка приехала из Украины. А со стороны матери — дед потомственный военный, родом откуда-то из Сибири, осевший во Владимире после демобилизации в 1948 году, а бабка — из местных раскулаченных крестьян. О прадедах Максиму практически ничего известно не было.

Гоша по этому поводу тоже рассеянно пожал плечами, пролепетав, что его дед и бабка приехали в Луч из Мурома, где до сих пор живут какие-то там родственники, и что он планирует как-нибудь наведаться в архив, чтобы восстановить свое генеалогическое древо. Максим ему не поверил. Гоша был из тех непроходимых лентяев, которые разводят буйную деятельность лишь в мечтах и планах. Которые так долго запрягают телегу, что, когда закончат, пора уже менять ее на сани. И чем дольше рассказывал Гоша о своих глобальных прожектах, перескочив на планы написать диссертацию, а потом на парочку бизнес-идей и мечту переехать жить и преподавать в Европу, тем более Максим утверждался в своем мнении.

Осмотрев кладбище, они вернулись к Ефиму. За время их прогулки тот отварил дивную гороховую кашу, которую подал со слегка обжаренным луком. Ефим очень странно заботился о своем здоровье. Пил много жидкости, старался правильно питаться, свел к минимуму потребление мяса, но при этом курил каждые полчаса.

— Никак не могу бросить, — с досадой признался он, — долгое время держался, а тут недавно на нервах закурил и всё никак не остановлюсь.

Свят, в отличие от своего кумира, пищу без мяса не признавал. И, несмотря на весь авторитет Ефима, отварил себе и Гоше пельмени, к которым приобрел чекушку водки. Максим от предложения «выпить за знакомство» благополучно отказался, чему молодые люди даже заметно обрадовались. В итоге стол разделился на две стороны. На одной Максим и Ефим в сосредоточенном молчании уплетали постную, но неожиданно вкусную гороховую кашу, а на другой Святослав и Игорь весело пировали, то и дело тостуя за успех всех начинаний.

После ужина Ефим какое-то время рассказывал о своих предках. О том, как его прадед, потомственный кузнец, решил организовать артель из кузниц, что стояли на речке Садомовке. Как эта артель разрослась до фабрики. Как фабрика снабжала серпами, косами и другой продукцией всю империю. Как развивали производство. Как отстаивали заводскую церковь после революции, как, в конце концов, всех Ковалей разметала советская власть в неудержимом стремлении построить новый мир.

За время рассказа бордовое пятно солнечного света совершило головокружительную прогулку по стене напротив Максима. А потом вдруг пропало.

— Пора, — сказал Ефим, ударив себя по коленям.

— Я готов, — кивнул Максим.

— Отлично! Только есть еще один момент…

— Какой?

— Дело деликатное, сам понимаешь, — деловито начал Ефим, — там, куда мы поедем, там не просто лес. Там место силы. Туда с почтением надо, а главное, если ты хочешь понять это место, нужно специально приготовиться…

— Что ты имеешь в виду? — осторожно спросил Максим.

— Нужна особая духовная практика, без неё ничего не получится. Поверь, мы пробовали.

— Что за практика? — Максим ощутил легкое разочарование, предчувствуя, что сейчас разговор зайдет о том, что он не сможет увидеть эти озера-порталы.

— Как обычно, — пожал плечами Ефим, — молитва и пост. И, замечу, не по христианской традиции. И вся проблема в том, что сегодня-завра двери закроются, и придется ждать год. За оставшееся время ты не успеешь подготовиться…

— И что же ты раньше об этом не сказал? — устало спросил Максим.

— Это бы ничего не изменило!

— Ну, я бы, по крайней мере, время не терял. Мне завтра на смену заступать…

— Есть и другой путь, — как бы между делом обронил Ефим.

— Какой путь? — спустя несколько секунд раздумий спросил Максим.

— Волшебный, — улыбнулся Ефим, — выпить шаманского зелья. По древним мещерским рецептам.

— Наркотики? — нахмурился Максим.

— Да брось ты, какие наркотики! Стал бы я полицейскому наркотики предлагать! Так, травки разные, корешки, грибочки. Расслабят, сознание очистят, внутреннее око откроют. Я все приготовил. Так что решение за тобой. Хочешь увидеть двери, нужно выпить. Не хочешь, тогда в следующем мае приходи, попостимся, древние гимны попоем, покамлаем по родноверски…

— Ну не знаю, — растерянно пробормотал Максим, чувствуя, что снова угодил в хитросплетенную ловушку, — это точно не наркотики?

— Точно, — встрял в разговор Свят, — всё местные растения. Люди уже забыли об их свойствах, а предки наши очень хорошо о них знали!

— С решением лучше поторопиться, — авторитетно продолжил Ефим, а то в темноте не доедем!

— Ну ладно, выпью! — внезапно для себя объявил Минин и сразу же пожалел о поспешном и необдуманном решении.

— Молодец, — уважительно кивнул Ефим и хлопнул участкового по плечу.

Отвар был заварен в обычном фаянсовом чайнике, какие пользовались популярностью в эпоху непакетированного чая. На вид зелье было не очень аппетитным. Мутное, коричневое. Но запах был еще хуже. Резкий, непонятный, как будто бы отдавал какими-то грибами, да и вкус был странный. Похоже на дубовую кору, отваром из которой Максим в детстве полоскал десны, успокаивая зубы мудрости.

Максим без удовольствия сделал первый глоток. Где-то в районе затылка, внутри, под черепной коробкой, прямо на самой поверхности мозга пробежала короткая искра. Максим физически ощутил ее тихое покалывание. Секундное ощущение. Возникло и пропало. Мир вокруг не изменился.

— А почему Вы не пьете? — спросил он, поразившись внезапному наблюдению.

— Во-первых, я за рулем, — пояснил Ефим, — а Свят водки выпил. Смешивать их нельзя. А, во-вторых, нам отвар не нужен. Я и так дверь вижу, а Свят там раз семь уже бывал и всё знает.

— Шесть раз, — уточнил довольный Святослав, — четыре раза отвар пил! А один раз постился. Но это не моё!

— Ну, всё, допивай, и погнали, — прервал беседу Ефим, — пока не стемнело. Око у тебя в пути откроется.

Максим двумя глотками допил зелье, и они направились к небольшому деревянному гаражу, на который Максим почему-то раньше не обратил внимания. Ефим выкатил из гаража старый потертый мотоцикл «Урал» с коляской. Без номеров. Темно-синий. С серым обтекателем, в который было вмонтировано немного мутное оргстекло.

Мотоцикл воплощал собой мечту любого деревенского пацана. Это был тяжеленный монстр, способный проехать где угодно. После недели дождей он без проблем преодолевал разбитые колеи, накатанные рыбаками и туристами вдоль Клязьмы, бесстрашно заезжал в лужи и оставлял позади паркетные «Восходы». К тому же с собой он мог прихватить припасы, рыболовные снасти и, при желании, не меньше четырех человек пассажирами. На трассе «Урал» держался не менее уверенно. Будучи двоюродным племянником уазика, он тоже мог преодолевать скорость света, но это ощущалось только из коляски. А будучи гораздо меньше размерами, превосходно подходил для поездки по лесным просекам.

— Наследство, — ласково объявил Ефим, похлопывая бензобак и усаживаясь в кресло.

Мотоцикл завелся с первого раза и оказался на удивление тихим. Довольно тарахтя, он призывно приглашал всех занять свои места. Гошу решили оставить дома, дожидаться их приезда и заваривать чай. Четвертому человеку пришлось бы ехать вообще без удобств, поэтому Игорь с таким распределением ролей согласился.

Максим, после секундного колебания, решил занять коляску. По крайней мере, не надо ломать голову, как удержаться в заднем седле. Хотя спереди этого сиденья и была приделана ручка, но выглядела она крайне ненадежно. Ехать, судорожно цепляясь в районе паха за это недоразумение ему не хотелось, также же, как и обнимать водителя.

Святослав привычно влез на заднее сиденье, и мотоцикл тронулся. Уже в пути Максим вдруг вспомнил про защитный шлем. Ефим и Свят ехали с непокрытыми головами. Ефим одел черные солнцезащитные очки. Выглядели они довольно брутально. Даже пухлый сальный Святослав вальяжно развалился сзади одной рукой держась за рукоятку, а другой упершись в заднее крыло. А Максиму было страшновато. Было неудобно. Жестко. Тесно. Ветер и какие-то мелкие насекомые неприятно кололи лицо. Он щурился и старался не открывать рот. К тому же он постоянно бился то коленями, то предплечьями о бортики коляски. Всё это было жутко небезопасно.

Максим был городским. И ему были глубоко не понятны не только рыбалка и охота в век, когда мясо и рыбу можно запросто приобрести в магазине, но и философское отношение деревенских жителей к своей жизни и здоровью. Например, эта их тяга гонять без средств индивидуальной защиты на незарегистрированных мотоциклах. Или, например, внезапный порыв распилить какой-нибудь металлический уголок шлифмашинкой, тут же реализованный в старых джинсовых шортах и стоптанных резиновых тапках, несмотря на летящие во все стороны снопы обжигающих искр. Или покраска крыши без всяких там страховочных веревок, но зато в кедах, которые, в отличие от тапок, не скользят.

Возможно, многовековой естественный отбор делал деревенских жителей более устойчивыми к превратностям судьбы, чем многие откровенно злоупотребляли. За что получали здоровенный огарок со сварочного электрода на незащищенный тапкой участок ступни, или металлическую стружку из-под шлифовального круга под глаз, а то и просто по морде на дискотеке в соседней деревне.

Мотоцикл с грунтовой проселочной дороги выехал на трассу и, прокатившись немного, перед самым Лучом свернул в сторону Собинки. Ефим хочет объехать город, чтобы не привлекать внимание, понял Максим. По асфальту ехать было более комфортно, трясло гораздо меньше. Правда, Ефим прибавил скорости, и Максим стал ощущать приближение того барьера, за которым неминуемо нарушилась бы теория относительности. Максим с удивлением для себя обнаружил, что окружающие его звуки: свист ветра, гул мотора, шум редко проносящихся на встречу машин и быстро остающиеся позади трели соловьев, внезапно сложились в четкую мелодию. И он даже попытался запомнить ее. Но в этот момент его привлекла разделительная полоса, чей неровный силуэт стремительно убегал вперед и терялся где-то там. Там, где Максим, как ни старался, никак не мог сфокусировать зрение.

Внезапно мотоцикл свернул влево и поехал по узкой дороге в сторону Луча. Ясность ума вернулась к Максиму. Очень скоро их путь преградил ров, поперек пересекающий дорогу. Его специально вырыли, обеспечивая контрольно-пропускной пункт Луча монополией на трафик автотранспорта в город. Правда это никогда не останавливало местных жителей, которые с легкостью объезжали подобные преграды и пользовались несколькими лесными дорогами, часть из которых существовала задолго до появления города Луча.

Вот и сейчас Ефим аккуратно съехал в лес и стал деловито объезжать деревья. Максим от неудовольствия поежился, ведь они нарушили пропускной режим в закрытый город. Теперь они вне закона. Теперь они преступники. И наверняка за ними выслали погоню.

Ефим выбрался обратно на дорогу и поехал дальше. Дорога была узкая. Лес вплотную обступил ее. Мелькали деревья, какие-то повороты, строения, одинокие фонарные столбы. Через какое-то время они выскочили на асфальтовую дорогу. Ефим свернул вправо и поехал по ней. Внезапно Максим узнал эту местность, они ехали в сторону испытательного полигона. Впереди был контрольно-пропускной пункт научно-исследовательского института.

Там засада, понял Максим. Наверняка будут стрелять. Он попытался дать сигнал Ефиму, но почему-то сполз по самую голову в коляску и приготовился к обстрелу. И тут Ефим свернул влево, и они снова оказались в лесу. Внезапно стало темно. Мотоцикл ехал без света, осторожно объезжая силуэты деревьев. Максим потерял счет времени и зачаровано вглядывался в чащобу. Ночь еще не вступила в свои права. Навалившиеся сумерки позволяли маневрировать среди деревьев. А когда мотоцикл, наконец, снова выбрался на дорогу, оставив где-то позади КПП, оказалось, что еще не так и темно.

Отъехав подальше, Ефим прибавил скорости и понесся вперед по прямой безлюдной дороге. Максим не мог разобраться в своих чувствах. Зелье на него явно подействовало. Теперь он это точно ощущал, хотя и не мог сосредоточиться на этой мысли. Всё вокруг мелькало слишком быстро и единственное, что помогло ему не скатиться в панику, было бескрайнее небо, на котором уже мерцали необычайно яркие неподвижные звезды.

Максим уставился на них, пытаясь вникнуть в природу небесных светил. Теперь-то он точно был уверен, что они живые, что они могут говорить и даже что-то пытаются ему сказать, но он не слышит. Не может. Пока не может. И тут он увидел месяц. Он был укрыт облаком, которое медленно смещалось в сторону, образуя продолговатый просвет, куда вкатывался огромный светящийся шар. Щербатый и величественный. Внезапно лунные моря стали сливаться друг с другом, как капли на стекле. Максим вдруг осознал, что перед ним не Луна, а огромный глаз. И тут зрачок уставился прямо на него. Максим, испытав внезапный прилив пробегающего по всему мозгу неимоверно приятного электрического разряда, мгновенно погрузился в уничтожающую все пустоту. Его окружила кладбищенская тишина и космическая чернота.

Он лежал в редком лесочке на краю поля. Лежал и молился. Он никогда прежде не молился, потому что не верил в Бога. Он был комсомольцем и планировал вступить в партию. Даже там, в озере, когда душа его обнажилась, и он вдруг явственно ощутил её вечность и чистоту, он не думал о Боге. Точнее, не желал думать о Боге. А сейчас — желал.

Вокруг гремели взрывы. Сверху падала земля, камни, щепки. Их бомбили. Они отступали вот уже три недели, пытаясь выйти из окружения. Четверть его дивизии погибла. Где-то западнее остался Демьянск. Было сыро и холодно. Сентябрь 1941 г.

Ошибка составляла пятьдесят пять лет. Когда он добрался до Коняево, война шла уже три дня. Разработанная для него легенда оказалась неактуальна. Возможности вернуться назад не было. Необходимо было обустраиваться с учетом измененных условий. Хорошо, что хотя бы его одежда, пусть и грязная, соответствовала эпохе и не вызывала вопросов. Но на металлозавод его все равно не взяли. Сказали, что без документов в нынешних условиях позволить себе такого не могут.

Он остановился у одной одинокой местной бабушки, рассказав грустную историю об украденном чемодане с вещами и документами. Она, как и кадровик на заводе, вроде бы как поверила. И пустила его в избу. С этого момента в деревне он приобрел официальный статус квартиранта.

Его разместили в светелке. Под самой крышей. Денег, чтобы оплатить проживание у него не было, и он помогал по хозяйству. Заготовил сено для овец и коз, починил забор и калитку. Спилил сухие деревья и ветви в саду. Хозяйка его кормила и отдала кое-какую одежонку покойного мужа.

В этой одежде он и направился в военкомат. Другого выхода не было. За те три недели, что он прожил в Коняево, он часто слышал за спиной шепот: «шпион, дезертир». А после того, как на фронт ушла первая партия мобилизованных и добровольцев из окрестных сел и деревень, многие стали на него посматривать зло. Хозяйка как-то вечером сказала ему, что может его спрятать в клети, где есть еще один погреб.

Этот разговор окончательно убедил его, что нужно легализовать свое положение. И, судя по всему, это можно было сделать только на армейской службе, воспользовавшись неразберихой и потребностью в солдатах. Когда в Сельсовет принесли очередную партию повесток, он объявил, что тоже уходит на фронт добровольцем. Хозяйка запричитала, забегала. Но отговаривать не стала. Быстро собрала его в дорогу, выдала ему синюю пятирублевку с летчиком, вареных яиц, бутыль молока, краюху хлеба и шмат сала, за которым специально сбегала к соседке.

В военкомате особо разбираться с ним не стали. На фронте ситуация была плачевная. Ходили слухи о больших потерях и серьезных поражениях. В коридорах было полно людей, желающих защищать Родину. Его скопом со всеми записали в 262-ю стрелковую дивизию. В гарнизоне они оставались всего неделю до полного доукомплектования. За это время его обмундировали, познакомили с винтовкой, показали несколько приемов штыковой атаки и оформили книжку красноармейца. После этого отправили на фронт. Через три недели он принял участие в контрнаступлении под Старой Руссой.

Глава 13

Озера

Она всегда мечтала лечить людей. Когда она была еще ребенком, мама из старой простыни сшила ей белый халатик и шапочку с красным крестом, а папа смастерил из фанеры несколько маленьких кроваток. Она заботливо укладывала в них кукол, мерила им температуру, проверяла горло, делала уколы, поила настоем ромашки, ставила банки и горчичники. Разумеется, когда они болели. А болели они регулярно. Их мучили хронические ангина, скарлатина, холерина, дифтерит, аппендицит, малярия и бронхит.

А когда тетя подарила ей настоящий, списанный накануне в поликлинике, стетоскоп, счастью её не было предела. Она не замечала ни потертости, ни сломанные часы. А только открывающиеся перспективы в области врачевания кукол. Все подружки ей завидовали. И никто не сомневался в том, что, когда вырастет, она станет врачом.

В школе она была отличницей, но основной упор делала на биологию и химию. Чтобы поступить в медицинский. Экзамены она сдала блестяще и поступила в Ивановский государственный медицинский институт. Училась усердно, с полной отдачей.

Когда началась война в Афганистане, она и другие комсомольцы с ее курса в период каникул работали в военных госпиталях, помогали раненным и больным войнам-интернационалистам. Это был самый счастливый период ее жизни. Наконец-то она чувствовала себя полезной. Наконец-то она смогла воплотить свою детскую мечту. Лечить людей. Она не видела ампутированных конечностей, ожогов и контузий. Она видела пациентов, которым нужна забота и помощь. И она самоотверженно помогала им. Не жаловалась, не жалела себя, не плакала. Они взамен называли ее сестричкой.

На пятом курсе её завербовал КГБ. Ей дали окончить интернатуру, а потом предложили принять участие в эксперименте. Удивительном, невообразимом. Эксперименте, который мог быть возможен только в Советском Союзе. Эксперименте, достойном пера Алексея Толстого, которого она очень любила. Разумеется, она согласилась. Без раздумий. Без сомнений. И оставила мечту своего детства — карьеру врача-терапевта. По крайней мере, на какое-то время. Пока длится эксперимент. Ради общего блага. Ради своей Родины, своего народа.

Для ее родных подготовили легенду о том, что она добровольцем-медиком уезжает в Афганистан. Но вместо Кабула она оказалась под Владимиром. В небольшом засекреченном военном городке под странным названием Владимир-30. Два года её готовили к эксперименту. Два года она писала родителям и сестре письма, которые внимательно прочитывались в оперативном отделе, прежде чем попасть адресату. В них она писала, что у нее все хорошо, что она счастлива, что ее окружают замечательные люди, друзья, что она делает важное и интересное дело, что ее хвалят, что трудится на благо Родины, исполняя интернациональный долг. И не всё в этих письмах было неправдой.

В день эксперимента она не могла уснуть. Неясная тревога соперничала с восторженным ожиданием. В тот день их всех наградили медалью «За отвагу». Через год она была награждена орденом Ленина. Посмертно.

Пеший путь по лесу для Максима дался нелегко. И дело тут было вовсе не в том, что они пробирались ночью сквозь дремучий смешанный лес, освещая дорогу фонариками из телефонов. Максим находился в состоянии сильнейшего опьянения. Он не мог совладать со своими ощущениями. Нарушенное восприятие постоянно подкидывало новые и новые образы несуществующей реальности. Рациональное мышление практически полностью бездействовало и лишь изредка слабо реагировало на происходящее. Сознание было затуманенным.

То, что в отваре, который дал ему Ефим, находятся какие-то наркотические вещества, Максим осознал еще в коляске мотоцикла. Хотя первое время он никак не мог сообразить, что же вообще с ним происходит. Откуда взялись эти тревога и рассеянность. Он никогда не употреблял наркотики, и единственное с чем он, в конце концов, смог сопоставить свои ощущения, так это с действием большой дозы алкоголя, хотя опыта по этой части у него было крайне мало. Фактически был один только эпизод в его скромной еще курсантской биографии, когда он поддался всеобщему воодушевлению и перебрал водки, отчего весь мир, похоже, завибрировал и, в конце концов, скатился во тьму. Но в этот раз мир во тьму скатываться не хотел. Наоборот, казалось, что он движется к яркому красочному свету.

В Академии он изучил специальный криминалистический курс, посвященный борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Он прекрасно разбирался в методике раскрытия и расследования наркопреступлений. Он знал, как выглядят многие наркотики, какие они имеют официальные и неофициальные названия, он имел общее представление об особенностях изготовления и переработки некоторых из этих веществ, знал особенности уголовной ответственности за совершение наркопреступлений. Более того, он искренне верил, что косяк действительно похож на таракана[13], хотя и не понимал почему, и ему даже было известно, как действуют различные наркотики на организм человека. И при этом он абсолютно не представлял, что значит, словить качественный наркотический приход. То, что он переживал, абсолютно не совпадало с тем, что говорил на своих занятиях преподаватель Кувакин. Ощущения, завладевшие Максимом, не соответствовали стандартному определению эйфории и никак не соотносились с теми характеристиками зрительных и слуховых галлюцинаций, а также особенностями искажения восприятия, которые были довольно подробно описаны в учебнике.

Максим не только не был готов к такому крушению веры в блестящее специализированное образование, но еще и жутко злился на Ефима, который просто на просто обманул его, сокрыв, что в отваре содержатся какие-то наркотики. Максим, по крайней мере, так ему показалось, даже высказал по этому поводу претензии. Но Ефим, похоже, их не услышал. Во всяком случае, он никак не отреагировал, предоставив Максиму возможность самостоятельно разбираться со своими проблемами.

В итоге он послушно плелся позади Ефима и Святослава, стараясь по мере сил сопротивляться действию наркотиков. Это у него не получалось, хотя иногда ему почти что удавалось взять себя в руки. И тогда он с ужасом ловил себя на мысли о том, что в этот самый момент среди ночи, неизвестно где бредет по дремучему лесу с фактически незнакомыми ему людьми. И ему становилось так жутко, что он готов был сжаться и забиться в какую-нибудь яму, под какой-нибудь куст в ожидании, когда закончится действие наркотиков. Но подобные просветления возникали все реже и протекали все быстрее и быстрее. В конце концов, он утратил возможность ловить реальность, полностью отдавшись той неведомой силе, которая влекла его непонятно куда.

Лес казался зачарованным. Мох был ярко-зеленым, почти светящимся. Россыпи белых цветов кислицы были такими живыми и нежными, такими трепещущими, что на них было страшно наступать, и Максим обходил их стороной. То здесь, то там мерцали огоньки маленьких желтых цветов, увлекая его в непроходимую чащу. Туда, где живут древние духи леса.

Максим даже поддался искушению встретиться с ними лично и сошел с тропы. Буквально на несколько минут. Он прошел не больше двадцати шагов и тут заметил одного из них. Одного из лесных духов. Вернее, ощутил его присутствие. Впереди. Метрах в пятнадцати. Он не смог его разглядеть, увидев только абсолютную тьму, укрывшуюся за кустами черники под стволом старого поваленного дерева. Непроглядную. Враждебную, беспощадную, чуждую. Это был злой дух.

Максим тут же сел на корточки. И не только потому, что осознание неведомой мистической сущности сопровождалось невероятно сильным и приятным давлением где-то в нижней части теменной доли мозга. Идти вперед было нельзя. Он это прекрасно понимал. Проход был прегражден. Но и назад путь был закрыт. Максима тоже заметили. Может быть, даже раньше, чем он сошел с тропы. И, если бы не его внимательность, неизвестно чем бы закончилась эта встреча. Ведь он нарушил правила, вторгся в запретное царство, топтал священную рощу и стал законной целью.

За спиной фонари Ефима и Святослава судорожно резали ночь, пытаясь отыскать своего попутчика. Но темнота моментально схлопывалась, не оставляя ни малейшего следа от ярких электрических лучей. Голоса провожатых казались в этом тихом месте неестественными и грубыми, вызывая только неприязнь и раздражение. Они искали Максима, но он был для них совершенно невидим. Он и не пытался быть найденным. Сейчас для него самым главным было противостояние с духом. Максим притаился и замер, ожидая, кто же первый даст слабину и попытается уйти.

Так они и сидели друг напротив друга — Максим и неведомый лесной демон. Максим пытался разглядеть его глаза, и в тот момент, когда ему это почти удалось, он испытал леденящий ужас и, не в силах противиться, сдвинулся чуть в сторону, за куст. И тут же демон встрепенулся и бросился прямо на него. За демоном устремилась вся его бездонная чернота, которая стала расти, поглощая кусты, деревья, весь мир. Демон достиг Максима за какую-то долю секунды. За это время первобытный страх в душе Максима сменился древней необоримой яростью. Максим внезапно осознал, что он человек! Воин света! Его разум заполнила готовность дать смертный и возможно последний бой нечистой силе. Он выставил вперед руки, растопырив пальцы и готовясь рвать этого демона, кусать его, пинать, душить! А тот, почувствовав перемену в этом неказистом маленьком человечке с пылающим крестиком под клетчатой рубашкой, внезапно сдал назад. В самый последний момент. За мгновение до столкновения. Обдав Максима черным шлейфом своего естества и повалив его на спину. Демон исчез в лесной чаще также молниеносно, как приблизился к Максиму.

Максим в исступлении лежал на земле. Ему вдруг открылись тайны бытия. Он осознал, что все вокруг, каждая травинка, каждое дерево, эти звезды над головой, каждый звенящий комар, всё это — один гигантский организм. Единое целое. Гармоничное и бесконечное. И он сам, и даже Ефим со Святославом — части сего организма, хотя и упорно это отрицающие. Максиму стало невыносимо тоскливо, что он не мог понять этого раньше. Зато теперь ему все стало понятно. Он прошёл испытание. Он стал частью этого места. Теперь ему не страшны лесные демоны.

Реальность снова навалилась на него как какой-то документальный фильм, снятый на блеклую пленку в ХХ веке. Слишком резкая, слишком контрастная, слишком настоящая. Он устало поднялся и пошел на голоса и мельтешение света.

— Где ты был? — с явным облегчением воскликнул Ефим. — Мы тут тебя обыскались уже!

— Там, — неопределенно ответил Макс, — заблудился немного.

— Свят, твою мать! Говорил тебе, иди сзади, отвар уже действует! Он ведь мог угодить в озеро и попросту утонуть! Всё тогда зазря!

— Извини, Ефим, — испуганно ответил Святослав, — чё-то не подумал…

— Не подумал! — не унимался Ефим. — Думать тебе и не надо, соображай больше!

Максим ясно увидел негативные энергетические вибрации, исходящие от Ефима. И тут ему открылась сущность его проводника. Всматриваясь в спину Ефима, освещаемую фонарем, Максим явственно увидел, что он как будто бы слеплен из земли. Из серо-бурой рассыпчатой массы, местами растрескавшейся и абсолютно бесплодной. Даже одежда его была из той же дряни. Он шел вразвалочку, оставляя за собой тонкий след осыпающейся плоти. Словно дырявое ведро с речным песком. Максим представил, что если бы Ефим шел так всю свою жизнь, то, в конце концов, источился бы полностью, превратившись в длиннющую отвратительную полосу, делящую мир пополам. И, наверняка, две половины мира, разделенные этой границей, начали бы между собой беспощадную войну. Не потому, что они ненавидели друг друга, а потому что между ними проходит эта разделительная линия. Максиму нестерпимо захотелось раздобыть веник, чтобы смести её. Ах, как было бы прекрасно смести все эти линии, дав возможность миру снова объединиться…

И тут они пришли.

— Вот эта дверь, — торжественно объявил Ефим, и Максим с удивлением обнаружил, что он все тот же обычный человек. Только черты лица его стали чуть четче, морщины чуть резче.

Ефим стоял у небольшого круглого озерца, которое без предупреждения внезапно появилось прямо посреди леса. Какое-то чужеродное. И в то же время, гармонично вписывающееся в небольшую живописную лужайку. Края озера заросли торчащей во все стороны жесткой зеленой травой, которая у самой кромки склонялась к воде и местами застилала ее, стараясь хоть немного укрыть озеро от любопытных глаз. Над черной гладью стелился редкий туман.

Неожиданно где-то в глубине, словно гигантская светящаяся змея, промелькнул фиолетовый всполох. Атмосфера вокруг наполнилась напряжением, словно ткань мироздания в этом месте одновременно потянули в разные стороны. Ещё чуть-чуть, раздастся треск и всё покатится в тартарары.

— Вау! — восторженно и чересчур театрально воскликнул Святослав, совершенно не ощущая момента.

— А что я говорил, — самодовольно улыбнулся Ефим, — разглядели энергетический отблеск?

— Ага! — отозвался Свят, который вовсе не походил на человека с его слов, уже несколько раз видевшего временной портал. — Всё именно так, как ты и рассказывал!

— Ну вот, я обещал показать, — я своё обещание сдержал!

Макс стоял в молчании, пытаясь проникнуть в тайну этого места. Но это ему никак не удавалось. Казалось, что вот она разгадка, совсем близко. Но сосредоточиться не получалось. По мозгу то и дело прокатывались волны слабых электрических разрядов, знаменуя новый приход трипа.

— Ну что? — спросил Ефим, обращаясь к нему. — Будешь открывать дверь?

— А надо? — собственный голос показался Максиму далеким и чужим.

— Ну, мы же за этим сюда и пришли, — веско заявил Ефим, — иначе как ты удостоверишься, что перемещения во времени возможны?

— Что, мне надо окунуться в озеро? — Максим вновь удивился своей речи. Похоже, что он себя полностью не контролирует. Язык произносит вовсе не то, что он думает. Хотя, может быть, и то, но слишком рано, до того, как Максим это осознает.

— Иначе никак не проверить, — кивнул Ефим, — не бойся, вода должна быть теплой!

Максим не боялся. Но и нырять не хотел. По какой-то причине вся эта затея показалась ему совершенно не нужной. Он уже верил в существование временных порталов, и еще раз доказывать это смысла не было. Но и выбора у него, похоже, тоже не было. Его жажда знаний и неверие привели сюда этих людей. Ради него они шли по этому черному зачарованному лесу, подвергая себя незримой опасности. И, если он не сделает то, что должен, он не оправдает их ожидания. Часть их жизни будет потрачена впустую. Нужно нырять!

— Но ведь мне можно будет вернуться обратно? — рассеянно спросил он, удивляясь, откуда у него вообще берутся эти ужасные слова.

— Конечно! — серьезным тоном ответил Ефим. — Мы тебя будем ждать!

— Ладно, — ответил Максим и без особого желания приблизился к самой кромке воды.

Где-то в глубине вспыхивали и перекатывались, как гигантские змеи, потоки фиолетового цвета. Максим сел на краю берега и опустил ноги по колено в воду. Ничего не произошло. Вода и вправду была теплой. Он даже не сразу ощутил ее прикосновение.

— Ты что, даже раздеваться не будешь? — испуганно воскликнул Свят.

— Пусть делает, как хочет! — оборвал его Ефим, — Давай, Максим, ныряй! Не бойся!

Максим не боялся. Он приподнялся на руках и плавно скользнул в воду. Его окружило невероятное спокойствие и тишина. Было очень уютно. И темно. Максим открыл глаза и не увидел ничего. Он просто наслаждался покоем, медленно опускаясь вниз.

По мере погружения стало ощущаться давление, и Максим вспомнил, зачем он здесь. Он взглянул вниз и сразу же увидел фиолетовый свет, совсем близко. Он протянул руку и коснулся его. И тут всё вокруг вспыхнуло и внезапно стало фиолетовым.

Максим вспомнил детство, вспомнил маму, и сердце его внезапно наполнилось всеобъемлющей любовью к этому человеку, подарившему ему жизнь и беззаветно любящему его. Он вспомнил, с каким умиротворением прикладывался к ее груди, как его качали ее ласковые заботливые руки. Он вспомнил отца. Его густой низкий голос, его добрые глаза, его бесконечную готовность играть с ним. Он вдруг ощутил тесную, неразрывную связь между ними. Между всеми людьми. Он вдруг осознал невероятную волю, создавшую всё это. Он понял, что весь огромный единый мир создан той же самой волей. Он осознал, что вся его жизнь, все люди на его пути, все его поступки, всё, что вело его сюда, было обусловлено этой волей. Божественным проведением. И ему стало обидно, что понять это ему помог бес. Бесовской отвар.

И тут болезненный спазм рубанул грудь. Он истратил воздух. Нужно было срочно всплывать. Но чувственность происходящего не отпускала. Максим медленно стал грести наверх. Он знал, что сил всплыть ему хватит. И, хотя глаза стала застилать полуобморочная тяжесть, он греб, толкаясь ногами, выталкивая себя вверх руками. Фиолетовый свет давно уже исчез, и тут он вынырнул. Было молочное утро. Низкий густой туман затопил лес.

Максим вздохнул полной грудью, борясь с волной боли, наполнившей легкие вместе с воздухом. Потом еще раз, еще и еще. Он старался дышать размеренно, с достоинством, сдерживая себя от желания глотать воздух, жадно утоляя кислородную жажду. Хотелось максимально долго сберечь величие момента.

Вскоре дыхание нормализовалось. Он по-прежнему находился в озере, держась руками за траву. Ефима и Свята видно не было. Похоже, они не дождались его и всё же ушли. Сколько же он провел под водой, если уже начало светать? Он огляделся, всматриваясь через туман в очертания окружавших его деревьев. И тут заметил прямо напротив себя юношу.

Тот стоял совершенно неподвижно. Как дерево. Максим приподнялся из воды, чтобы оказаться над туманом и иметь возможность удостовериться, что глаза его не обманывают. Да, это действительно был юноша. Он испуганно таращил на Максима свои большие голубые глаза. Короткое копье с тусклым металлическим наконечником, направленное в сторону Максима, слегка подрагивало в его руках.

— Э, тон кият[14]? — воскликнул юноша немного осипшим срывающимся голосом, словно у него пересохло горло.

Максим слегка улыбнулся. Юноша был очень напряжен и выглядел довольно нелепо. На голове у него возвышался серый шерстяной колпак с чуть загнутыми краями. Вокруг колпака был вышит узор красного цвета в виде соединенных между собой свастик. Одет юноша был в короткую, широкую рубаху с небольшим вырезом спереди. Рукава и полика — из пестряди красного цвета, а стан — белый. Рубаху подпоясывал плетеный кожаный ремень, к которому крепились берестовые ножны с торчащей из их костяной рукоятью. На ногах у юноши красовались широкие белые штаны, заправленные ниже колен в черные шерстяные онучи. Обут он был в светлые лапти. Похоже на традиционный русский костюм с некоторыми отличиями. Что-то одновременно родное и в то же время чужое.

Ни дать ни взять, участник какой-нибудь средневековой реконструкции. У Максима был друг-ролевик, который несколько раз в год выезжал на какие-то заброшенные военные полигоны, наряжался эльфом, гномом или еще каким-нибудь сказочным персонажем и несколько дней до полного физического и эмоционального изнеможения испытывал на себе все прелести единения с природой и воображаемым миром. И первая мысль, которая пришла к Максиму, когда он увидел этого юношу, что тот заблудившийся участник какого-нибудь действа наподобие. Ну, или, на худой конец, ролевик, участвующий в реконструкции быта славян. Уж больно продуманная была детализация костюма.

Внезапно юноша быстрым отработанным движением убрал копье и, слегка поклонившись, не спуская с Максима своих испуганных, но внимательных глаз, воскликнул:

— Шумбрат-парт[15]!

От звука чужой речи что-то щелкнуло в сознании Максима. Нет, он не ослышался в прошлый раз. Юноша действительно говорил с ним на незнакомом языке. Слова текли плавно и очень естественно. Именно так, как и должны.

«Неужели, это правда?» — пронеслось у него в голове. — «Неужели я перенесся во времени?».

Теперь пришла его очередь таращить глаза от осознания того, в какой невероятно жуткой ситуации он оказался. Максим внезапно протрезвел. Ещё бы. Это полностью меняло всё. Всю жизнь Максима. Если он застрянет здесь, он всех подведет. Как будут без него мама и папа? А Таня? В конце концов, что будет с проверочными материалами, и кто завтра выйдет вместо него на дежурство? И что он будет делать здесь? Он ведь может тут застрять навсегда! Неизвестно когда! Без каких-либо четких планов и инструкций. Без полезных навыков выживания. Да он даже рыбу ловить не умеет! Он ведь здесь просто-напросто погибнет!

Но юноша, похоже, не заметил перемены в состоянии Максима и почтительно спросил слегка взволнованным голосом:

— Кода тонь леметь?[16]

«Это просто невероятно! Какой же сейчас год? Или век? Или тысячелетие?»

Максим лихорадочно соображал. Он вспомнил, что ему рассказывала Лидия Ивановна. Все, кто переносился во времени и застревал, вылезали из озера. Возможно, при выходе на берег связь со своим временем рвется? И, если сразу же нырнуть, то, может быть, удастся вернуться обратно?..

Он не стал обдумывать правильность своего вывода. Слишком много стояло на кону. Не обращая внимания на юношу, он тут же нырнул под воду.

— Аштека, — воскликнул юноша, — ули мелем кевкстемс эйсеть! [17]

Но поверхность озера уже схлопнулась над головой таинственного пришельца, распустив взамен тихие круги.

Оказавшись в воде, Максим снова погрузился в состояние покоя, словно не было секунду назад бешено стучащего сердца и дрожащей жилки на виске. Как будто его жизнь не имела никакого значения. Максим наслаждался своими ощущениями. Он наслаждался внезапно нахлынувшим на него чувством любви. К этому месту, к этой жизни, к несгибаемой всеобъемлющей воле, создавшей все вокруг. Любовью ко всем людям. К маме и папе. К Тане.

И снова резь в груди, снова темные круги в глазах, снова ощущение приближающего конца. И тут он вынырнул. Не в силах сдерживать дыхание, он ухватился руками на траву и повис на ней, боясь потерять сознание.

Через какое-то время он окончательно пришел в себя. Действие наркотиков прекратилось. Было холодно. Светало. Вокруг никого не было. Кроме все того же безмолвного леса.

Глава 14

Трачу своё время

Максим оказался в очень затруднительной ситуации. Он решительно не понимал, что ему делать. А такое с ним случалось крайне редко. Наверное, всего пару раз в жизни. И один из этих случаев касался вопроса о необходимости завязывать близкие отношения с замужней заявительницей, регулярно получавшей по заслугам от ревнивого мужа. Принятым тогда решением Максим был одновременно доволен и не доволен. По большей части, скорее, не доволен. В этот раз всё осложнялось тем, что на кону стояла, ни много ни мало, жизнь Максима. В этот раз ошибка стоила бы гораздо дороже, чем приготовленный суп с лапшой, который он не любил с самого детства.

Причина затруднения была связана с тем, что он не понимал, какие из его воспоминаний отражают реальность, а какие — нет. Если всё, что он помнил, происходило в действительности, то он — самый настоящий путешественник во времени. Или в пространстве. Или одновременно и во времени, и в пространстве. Отсюда вопросы. Вернулся ли он после того, как нырнул, обратно в точку так называемого исхода? И, если нет, то, в каком, собственно говоря, времени он тогда находится, и что ему следует сделать, чтобы ещё больше не усугубить ситуацию?

Но его воспоминания вполне могут быть и плодом фантазии, результатом воздействия предательского отвара Ефима. Тогда вполне могло и не существовать никакого юноши с копьем, никаких фиолетовых энергетических потоков, лесных демонов и даже поездки на мотоцикле. В таком случае появляются другие вопросы: где он вообще находится, и куда делись Ефим со Святославом, если они вообще здесь были?

Как бы там ни было, нужно решить: продолжать нырять, пока он не окажется в том моменте, где на поляне у озера его ожидают провожатые, которых в принципе могло и не быть, или же вылезти на берег, презрев возможность застрять в чужом времени. Никакой третий вариант выхода из сложившейся ситуации в голову Максиму не приходил.

Находиться долго в озере он не мог, вода была очень холодная, и его уже колотила крупная дрожь. Даже странно, что всего несколько часов назад она показалось ему такой теплой, что он даже не почувствовал ее прикосновение. Хотя, может быть, он своими ныряниями просто перемешал воду, вытолкнув на поверхность нижние ледяные слои. Нырять очень не хотелось. Максим боялся, что у него сведет ноги, и он попросту утонет. А вылезать из воды было страшно. В конце концов, в сотый раз перебрав в уме все за и против, он понял, что попросту тратит свое время.

И он решился. Вариантов-то на самом деле было немного: или простыть в ледяной воде, ожидая неизвестно чего, или выбраться на сушу и попытаться выяснить, где и когда он находится. В последнем случае, даже если он перенесся во времени, существовала хотя бы какая-то перспектива.

Максим обреченно вздохнул и, хватаясь за траву, вытащил себя из озера. Какое-то время он просто лежал на траве, вглядываясь в молочное небо. Он чувствовал душевную опустошенность и дезориентированность. Мысли его путались. Эти симптомы сопровождают окончание действия наркотиков. А может, это побочный эффект от воздействия на организм экстремальных физических явлений, переместивших его во времени. Но всё это было сейчас не так важно. Максиму было холодно. Очень холодно. Чтобы хоть как-то согреться он повернулся на бок и сжался в клубок, обхватив руками себя за колени. Его трясло. Мысли сузились до одной: «Как же холодно!» Что-то твердое в кармане неприятно впивалось в тело. И тут он вспомнил. Он ведь нырнул в озеро вместе с телефоном и служебным удостоверением!

Всплеск адреналина придал ему сил и заставил на какое-то время забыть о холоде. Он вскочил на колени и судорожно стал вытаскивать из карманов все содержимое, — телефон, удостоверение, ключи, деньги. Телефон отключился и не подавал никаких признаков жизни. Придется покупать новый. Удостоверение вымокло, печать растеклась и превратилась в яркую синюю кляксу. Это грозило выговором. Бумажные купюры намокли и слиплись. Ничего страшного, высохнут. Одни ключи держались молодцом. И медальон, который он выкопал вчера в лесу!

Максим вспомнил, почему он здесь оказался, и на него внезапно навалилась обыденность. Всё показалось ему таким глупым. И тут же заныла совесть. Как он мог повестись на эту нелепую идею о путешествиях во времени и позволить опоить себя наркотическим отваром! Он ведь сотрудник полиции! И ему, между прочим, сегодня заступать на дежурство… На дежурство! А он неизвестно где!

Он вскочил, соображая, что же делать. Вокруг не было ни малейшего намека на присутствие человека. Ни тропы, ни даже примятой травы. В какую сторону идти, Максим не знал. Единственное, что пришло ему в голову, забраться на дерево и оглядеться. Если он где-то на испытательном полигоне, то, может быть, он увидит трубу котельной, которая возвышается над лесом на добрые пять метров и находится недалеко от городской застройки.

Вокруг росли в основном ели. Лазить по ним было очень неудобно. Множество мелких веточек и иголки жестоко мешали, стараясь поцарапать и уколоть. Потирая раненные руки, он решил поискать более удобное дерево. Наконец ему попалась здоровенная сосна. Нижние ветви у нее были отломаны. Вместо них торчали короткие сучки. Этого было достаточно, чтобы попытаться забраться наверх. Максим ухватился за один из них и, подтянувшись, нашел сук, на который можно было поставить ногу. В конце концов, закрепившись на дереве, он полез вверх, стараясь игнорировать сыплющиеся в глаза и за шиворот иголки и всякий мусор и не обращать внимания на подтеки смолы, в которой очень быстро вымазался.

Максим был в прекрасной физической форме, даже после такой неоднозначной и бурной ночи сил у него было предостаточно. Очень быстро он добрался до самой высокой доступной точки. До верхушки дерева оставалось еще, по меньшей мере, два-три метра. Со своего места оглядеть море крон Максим не мог. Для этого ему нужно было найти или более высокое дерево, или залезть выше, рискуя упасть под обломившейся веткой. Разумеется, никакой трубы он тоже не увидел. Зато понял, с какой стороны восходит солнце. Хотя оно еще не поднялось, его яркий свет все же уже пробивался через белый морок утреннего неба.

Это было уже что-то. Если он находится на полигоне, то ему нужно просто идти от солнца. В конце концов, он выйдет либо на пересекающую полигон дорогу, либо на дорогу, которая ведет в Собинку. Максим слез с дерева и, запомнив, в какой стороне встает светило, направился от него.

Идти, несмотря на то, что уже рассвело, было так же тяжело, как и ночью. Лес оказался очень непростым. Когда в нем встречались острова, поросшие хвойными деревьями под которыми сплошным ковром разросся густой зеленый мох, становилось чуточку легче. Мох под ногами раскачивался, создавая ощущение, что идешь по огромному водяному матрасу. Главное было обходить скелеты поваленных деревьев, ощетинившихся ребрами безжизненных веток. Некоторые стволы поглотил мох. Их очертания отчетливо выступали на его поверхности, как будто кто-то их загнал под этот зеленый ковер.

Но, когда Максим снова выходил на участки смешанного леса или забредал в березовые рощи с редким вкраплением осин, усилий и времени приходилось тратить куда больше. В таких местах помимо деревьев, находящихся на разных уровнях падения: от грохнувшихся плашмя вместе с гигантским выкорчеванным корневищем до грустно повисших на других деревьях высохших стволов, встречались густые заросли малины, разного рода кусты и кустики, молодая поросль, а под ногами постоянно путались большие травяные кочки. Приходилось много петлять, выбирая более-менее подходящий путь. Не удивительно, что Максим то и дело сбивался с маршрута.

Сырая одежда нехотя сохла на теле. Он продрог, и его била сильная дрожь. Пару раз приходилось залезать на деревья, чтобы определить, где находится запад, в сторону которого ему необходимо было идти. В такие моменты он почти согревался.

На западе мещерский лес, пересекаемый Клязьмой, кончался. Максим забирал немного севернее, чтобы выйти как можно ближе к городу. Вскоре солнце поднялось достаточно высоко, чтобы можно было ориентироваться с земли.

Лес показался Максиму каким-то болезненным. Часто на земле встречались завядшие листья. Во многих местах трава начала жухнуть, Несколько раз с ним случались флэшбэки[18]. Он натыкался на пеньки, кочки или кусты, в которых узнавал лесных духов, наподобие того, что встретил ночью. Или проникался идеей единства окружающего его леса. Но лишь на пару мгновений. И, не останавливаясь, шел дальше.

Через пару часов Максим, наконец, выбрался на дорогу. Он сразу же её узнал. По старому асфальту, положенному поверх дорожных плит. В местах соприкосновения плит асфальт сильно растрескался и провалился. Дорогу давным-давно никто не ремонтировал. Он, без сомнения, был на полигоне. Вот, если бы с ним сейчас находился Медяный, он наверняка определил бы точное их местоположение. Но, увы, Максим был один.

Максиму ничего не оставалось, как идти вдоль дороги на север. Было раннее утро, и шансов, что кто-то поедет по полигону и подберет его, было мало. Он шёл, шёл и шёл. Ужасно хотелось пить. Начали гудеть ноги. На пальцах и пятках сырая обувь натерла мозоли. К тому же, оказавшись на свободном пространстве, Максим стал тратить меньше энергии, и его снова начало знобить. Он откровенно страдал.

Через час с небольшим он, наконец-то, дошел до КПП. Ему не хотелось объяснять сотруднику охраны, что он делал ночью один на режимном объекте, поэтому, завидев вдалеке скворечник пропускного пункта, свернул в лес и обошел его точно так же, как накануне Ефим объехал его на мотоцикле. Правда, Максим шел не по тайной дорожке, а прямо сквозь лес. На ногах-то это удобнее, чем на колесах. Спустя еще час он вошел в город.

Его поразило оживление на улицах Луча. По его подсчетам должно быть максимум около семи утра. Но количество людей и автомобилей было, по меньшей мере, часов на девять. Причем буднего дня. Проехала мусоровозка. Странно, ведь воскресенье… Но, если ездит, значит, уже начался рабочий день. Это изрядно напугало Максима, ведь он мог опоздать на дежурство. Поэтому он сразу же направился в отдел. Во влажной одежде, измазанный смолой, с паутиной в волосах и ошалевшим взглядом.

Дежурный открыл ему дверь, но вышел в коридор, чтобы лично его встретить.

— Привет, Петрович, — устало кивнул Максим, — что уже поменялись? Я немного опоздал….

— Не то слово, — горько усмехнулся тот.

— Потеряли меня? — извиняющимся тоном поинтересовался Максим.

— Все ноги отбили искать! — ответил дежурный без тени веселия.

Максим с тревогой заглянул ему в глаза, пытаясь понять, что произошло. А что-то явно случилось. Максим это чувствовал. Что-то плохое, что в купе с испорченным удостоверением сулит серьезные неприятности. Неужели он так сильно опоздал? Или что-то такое натворил вчера ночью. Может быть, всем стало известно, что он принимал наркотики?! Дежурный по отделу смотрел на Максима с непроницаемым лицом, нагнетая обстановку.

— Что, уже кого-то вместо меня назначили? — осторожно спросил Максим, пытаясь прощупать почву.

— Пока нет, ищут…

— Так, может, и не надо искать, я же пришел…

— Это уже не мне решать…

— А что начальник здесь?

— Все здесь!

— Ого, — сокрушенно пробормотал Максим, — может, я тогда к нему зайду…

— Погоди, — всполошился Петрович, — я ему сейчас позвоню! Стой здесь, никуда не уходи!

И дежурный быстрым шагом направился в дежурную часть, уверенными движениями набрал какой-то номер на телефоне, быстро переговорил и также же стремительно вернулся к Максиму.

— Пойдем, — сказал он, — шеф ждёт.

«Что-то и впрямь серьезное», — подумал Максим, топая по лестнице перед дежурным. Никогда еще дежурный не сопровождал его к начальнику. Даже в день трудоустройства, когда он впервые оказался в стенах этого отдела.

Начальник в кабинете был один. Он сидел за столом и пялился в компьютерный монитор, словно и не ожидал никого. Увидев входящих, он не стал подниматься с места, знаком показав Максиму, чтобы он проходил и садился на стул рядом с ним.

— Петрович, свободен, — фамильярно объявил он, и дежурный тут же исчез за дверью.

Максим, как во сне, пересек длинный кабинет начальника и уселся перед ним на том самом месте, где обычно сидит первый зам. Накаряков возражать не стал. Он еще с минуту неотрывно смотрел на экран. Отражающиеся на его лице блики выдавали, что начальник снова играет в какую-то стрелялку.

— Ну что, отец родной, рассказывай, — скомандовал, наконец, он, оторвавшись от компьютера и внимательно рассматривая участкового.

— Что рассказывать? — осторожно уточнил Максим, представляя, как неопрятно он выглядит в грязной и непросохшей одежде.

— Где был, что делал? — немного раздраженно уточнил Андрей Валерьевич.

— Ну, — начал, как обычно, тянуть Максим, прикидывая, о чем стоит говорить, а о чем нет, в лесу был. Отрабатывал материал по без вести пропавшей.

— Все два месяца? — разочарованно и немного раздраженно усмехнулся начальник.

— Почему два месяца? — опешил Максим. — Всю ночь.

— Ты что, пьяный? — внезапно переменил тему начальник.

— Нет, — ответил Максим, ощутив очередной приступ флэшбэка и ошарашенно разглядывая кабинет и его хозяина, которые вдруг тоже приобрели резкие очертания и какую-то неестественную четкость линий.

— Пьяный! — утвердительно воскликнул Накаряков. — А что пил?

— Ну, — опять принялся мычать Максим, которому вовсе не хотелось сознаваться в том, что он употребил неизвестные ему наркотические средства, хотя внутренний голос убеждал его во всем признаться.

— Водку? — вместо него ответил Накаряков.

— Ну, — неопределенно вздохнул Максим.

— Водку! — весело воскликнул начальник отдела, довольный своей догадкой. — Когда последний раз выпивал?

— Ну, — Максим чувствовал, что еще пара таких вопросов, и он не сможет утаивать, что пил вовсе не водку.

— Вчера вечером? — снова ответил за Максима Андрей Валерьевич. — То-то, я смотрю, запаха почти нет. Вышел, значит, из штопора?

— Ну…

— Как же ты так, Максим? На тебя такие надежды возлагали. Хотели тебя в следствие переводить. А ты взял и пропал. Позвонил бы хотя бы. Мы ведь тебя в розыск объявили.

— В розыск?

— А ты как думал? Ты все-таки сотрудник полиции. По всей области прогремели! Знаешь, как мне вставили? Где ты вообще был?

— В Коняево… — почти шепотом ответил Максим, подозревая что-то неладное.

— Где в Коняево?

— У Ефима Ковалёва…

— Это еще кто?

— Не знаю, — честно признался Максим, — местный житель. Кажется, в университете работает. Во Владимире.

— А, любишь выпивать в хорошей компании, — горько усмехнулся Накаряков, — а что вообще случилось-то? С чего это ты вдруг в запой ушел?

— Да я и не уходил ни в какой запой! Я вообще не пью. Почти что. Ну, заплутал на полигоне, пытался с материалом по без вести пропавшей разобраться. Виноват! Исправлюсь! Готов понести наказание. Разрешите мне на службу заступить? — начал нервничать Максим, которому показалось, что начальник просто старается его высмеять.

Слабая саркастическая улыбка на лице начальника отдела медленно растворилась. Он внимательно, как будто заново посмотрел на Максима. Максим виновато пожал плечами и опустил голову.

— А ты чего сюда пришел? — осторожно поинтересовался начальник.

— Вы же сами вызвали…

— Я имею в виду в отдел. Зачем ты сегодня в отдел пришел?

— На дежурство заступить. По графику. Я после Миронова заступаю. Материалы нужно отказывать, я все подготовил.

Воцарилась тишина. Слышно было, как тревожно бежит секундная стрелка на настенных часах. Висевший рядом портрет президента смотрел немного с укоризной. Накаряков мучительно соображал, морща лоб. Максим тоже пытался думать, но в голову ему ничего не лезло.

— А какое сегодня, по-твоему, число? — спросил, наконец, начальник отдела, хитро прищурившись.

— 28 июня. Воскресенье.

Снова воцарилась тишина. Такая, что ее можно было нарезать тоненькими ломтиками и подать на стол во время поминок. Опять та же секундная стрелка и взгляд главы государства. Тот же наморщенный лоб руководителя отдела.

— Сегодня 28 августа. Пятница, — немного растерянно пробормотал начальник отдела, указав на настенный календарь, где красный квадрат пластикового курсора безапелляционно подтверждал это утверждение.

— Как 28 августа? — не понял Максим.

Андрей Валерьевич ничего не ответил. Вместо этого он поднял трубку и сказал:

— Петрович, давай всех ко мне. И психолога тоже…

У Максима все внутри сжалось. Внезапно все встало на свои места. И странный диалог с дежурным, и нелепая беседа с начальником, и необычная людность на улицах, и пожухшая трава, и утренняя прохлада, и опавшие листья, и ледяная вода. Значит, он и вправду переместился во времени. Неизвестно, в какой период. И вернулся обратно с опозданием на два месяца.

— А год какой? — неловко уточнил Максим.

— Год, слава Богу, все тот же, — ответил начальник отдела, и в его голосе прозвучало искреннее сожаление о том, что лучший сотрудник отдела слетел с катушек.

«Все-таки лучше быть вторым, чем первым, — подумал начальник, — по крайней мере, спроса и надежд меньше…»

Вскоре кабинет наполнился молчаливыми людьми. Пришел первый зам, который аккуратно разместился рядом с Максимом. Следом явились начальник уголовного розыска Осипов, начальник участковых Мухин, начальник кадровой службы Пухлев. И психолог Мариночка, застенчиво усевшаяся на стул у стены. Все в тишине смотрели на Максима, ожидая, что скажет шеф.

— Вот, объявился, — сообщил всем начальник, разводя руками, — полагает, что сегодня 28 июня. День, когда он пропал…

— Дурака включил? — тихо, но с угрозой спросил первый зам, заглядывая в глаза Максиму.

— Похоже, нет, — остановил заместителя Накаряков, пытаясь повернуть ситуацию в более тихое русло, — говорит, что пил в Коняево у какого-то Ковалёва. Всю ночь. Вчера начал, а сегодня вот пришел на дежурство заступать.

— У меня знакомый был, ещё когда я в войсках служил. Ушел в запой на неделю, — перехватил инициативу всегда держащий руку на пульсе начальник уголовного розыска, — потом оклемался и вообще ничего не помнит. Мы его еле убедили, что неделя прошла…

— Марина? — Андрей Валерьевич взглянул на психолога.

— Ну, в принципе, такое возможно… — неуверенно согласилась она.

— А ты где был? — спросил первый зам, немного брезгливо пощупав влажную рубаху Максима.

— Говорит на полигоне, материал отрабатывал по без вести пропавшей.

— Это тот, который мы отказали уже? — уточнил первый зам.

— Да, — кивнул Накаряков.

— Белочку словил, что ли? — не обращая внимания на присутствие Максима, предположил первый зам.

— Вполне может быть, — согласился начальник розыска. У меня вот…

— Может, скорую вызвать? — продолжил гнуть свою линию зам.

— Отставить, — прервал консилиум начальник отдела, — в общем так. Тут всё понятно. Все вы знаете, что надо делать. Подготовьте все необходимые документы. И на увольнение, и на отказной. Сами все напишите, чтобы просто подписать, ясно? Час вам на всё — про всё!

— Увольнение по отрицательному? — уточнил начальник кадров.

— Конечно, по-другому и не получится никак.

— Есть! — ответил начальник кадров.

— Олег, — обратился Накаряков к начальнику розыска, — не поручай никому. Сам все сделай. Суть ты уловил. Пил у знакомого в Коняево. Понял?

— Сделаю, — кивнул майор Осипов.

— Мухин. Забирай его к себе и глаз не спускай, пока все документы не оформят. И аккуратнее там!

— Так точно! — ответил начальник участковых уполномоченных и начал вместе со всеми собираться к выходу.

— Константиныч, — остановил Накаряков своего первого зама, — останься.

Он был местным, хотя и жил в соседнем городке. Его мать, его бабка, и прабабка, все были родом из Коняево. Все были деревенскими. Коренные местные. Почти вся деревня приходилась ему родней. И все они были староверы.

В советское время о вере не принято было говорить. И опасно. Несмотря на это, у бабки в старом деревенском доме, в углу за печкой, стояли медный складень и маленькая треснутая икона с Николаем. Проходя мимо них, она всегда крестилась. Утром и вечером бормотала молитвы и кланялась.

В церковь никто, разумеется, не ходил. Да и церкви-то не было. Её еще в 30-х годах местные Советы передали совхозу под ясли и, ясное дело, всё в итоге разорили. Попа тоже не было. Каждый верил и молился, как помнил. Бабка сама его крестила, и он втайне от учителей носил скромный алюминиевый крестик на красной ниточке.

Его детство было настоящим, деревенским, хотя в деревне он жил в основном только летом. Зато безвылазно. Деревенские часто враждовали с поселковыми, но его это особо не касалось. Он с малолетства все время проводил со своим другом, который вообще был приезжим. Они держались в стороне от местных мальчишеских группировок. Ещё была эта вражда с соседними Гридино и Улыбышево, в которую они с другом периодически оказывались втянутыми и в которой деревенские с поселковыми всегда поддерживали друг друга, выступая единым коняевским фронтом.

Он никогда не задумывался, откуда она взялась, эта неприязнь. Вроде как, на Руси испокон веков так повелось. Деревня на деревню. Однако поговаривали, что коняевские не такие, как все окрестные. Одним словом, староверы. Что они, например, хоронят своих мертвых как-то по-другому. И вообще… Девок из соседних деревень в жены не берут и своих не отдают. По крайней мере, прежде так было. Старики рассказывали, что раньше и бои кулачные были деревня на деревню. Жестокие. С кистенями. Зубы выбивали, глаза. Хорошо, что те времена ушли вместе с царем, буржуями и кулаками.

А еще говорили о какой-то древней тайне. Далеко в лесу. О заповедных лесных озерах, куда никто не ходил, кроме коняевских. Шептали, что озера открывают душу человека, показывают истину, дают ответы на все вопросы. Но ценой этому является жизнь. Одних озера забирали, а других отпускали. И кого, что ждет, никто не знал. Ему эта история в детстве казалась какой-то сказочной. А потом, когда подрос — суеверием, наподобие сказок про коняевский клад, который охраняет красный петух и страшное проклятье ценою в жизнь.

Каково же было его удивление, когда он, согласившись на предложение принять участие в важном государственном эксперименте, узнал, что речь идет как раз о тех озерах. Что эти озера действительно существуют и, что, самое невероятное, перемещают во времени! И ему предстоит испытать на себе возможность такого перемещения! Сразу всплыли в памяти все истории и сказки, которые рассказывала ему бабка. О юродивом Михалке, который нашел эти озера и хотел изменить с их помощью царство, и о проклятии местных знахарок, которые хотели сохранить, спрятать их.

Возможность проникнуть в тайны предков ужасно его захватила. Но ожидания не оправдались. Эксперимент провалился, и он оказался никому не нужен. Потерянным во времени. Так же, как и Россия.

Глава 15

Никому не нужен

История. Вот, что всегда его интересовало. Когда в четвертом классе перед началом нового учебного года он получил учебники, то за первые же два дня прочитал весь сборник рассказов по истории СССР. Особенно ему нравилось разглядывать картинки на форзаце. Одни битвы и сражения.

У него была целая куча солдатиков. И металлические, из сплавов алюминия и олова, и пластмассовые. В основном красноармейцы, революционные матросы и буденовцы. Но был и только что появившийся в продаже набор «Ледовое побоище». Он любил устраивать баталии. Иногда они длились несколько дней, когда мама разрешала ему оставить декорации на ночь. Начиналось все с незапамятных времен, с былинных богатырей, татаро-монгол и рыцарей. Ему приходилось лепить из пластилина щиты, мечи и топоры и вооружать ими красноармейцев, чтобы они хоть как-то соответствовали эпохе. Пулеметчики и матросы в битве не участвовали и ждали своего часа. Постепенно игра перерождалась в Полтавскую битву, Наполеоновскую войну, Революцию и гражданскую войну, когда на арену наконец-то врывались скучавшие до этого революционные матросы. А заканчивалось всё это Великой Отечественной. Учебник по истории к таким играм пришелся как нельзя кстати! По нему можно было уточнять последовательность событий и их историческую специфику.

Ещё он безмерно верил советской власти. Его возмущали крепостничество, угнетение, царизм. Все, происходившее до Великой Октябрьской социалистической революции, казалось ему тусклым, жалким и жестоким. Но, чем глубже он изучал историю, тем его вера в торжество коммунизма все больше и больше расшатывалась.

Началось это, когда он был ещё маленьким. Лет в пять-шесть. У них в квартире тогда часто отключали электричество. И вот однажды мама принесла домой настенный отрывной календарик с картинками. На одном из первых листов был нарисован Ленин, который что-то писал при тусклом свете свечи. Поддавшись детскому творческому порыву, он взял карандаш и принялся методично и мелко заштриховывать портрет вождя. Мама, увидев его художества, побледнела и буквально вырвала у него из рук этот листок.

«Что ты делаешь?» — спросила она.

«У Ленина выключили свет», — совершено искренне ответил он.

«Нельзя так рисовать!» — сухо ответила мама и куда-то унесла исчерканный лист календаря.

Так он впервые столкнулся с какой-то недоговоренностью. Непонятной, грубой. В другой раз, через несколько лет, уже в школе, учительница упорно игнорировала его, когда он, дополняя ответ о самых больших странах, назвал Китай. Он не знал, что СССР не дружил с социалистическим Китаем настолько, что даже упоминание о нём в начальной школе не приветствовалось. Так, постепенно, капля за каплей стачивалась его вера в праведность советской власти.

Уже в институте, копаясь в научной библиотеке или государственном архиве, во время многочисленных экспедиций и редких туристических поездок, он с удивлением для себя открывал, что многие капиталисты заботились о рабочих, строили для них уютные дома, отправляли их на лечение в санатории, что в деревнях были бесплатные школы, а многие крестьяне при желании могли позволить себе содержать добротное хозяйство. Кто-то основывал фабрику, развивал промышленность. Кто-то торговал, кто-то развивал сельское хозяйство. Это не вписывалось в ту картину, что сформировалась из рассказов преподавателей в школе и в институте, особенно на занятиях по научному коммунизму.

Своими сомнениями он ни с кем не делился. Слишком хорошо врезалось в память испуганное лицо мамы, увидевшей закрашенного им Ленина. Когда его завербовал КГБ, он уже не верил советской власти, но отказываться от предложения не стал. Речь шла о невероятной возможности переместиться во времени. Это был его шанс повлиять на ход истории, не допустить коммунистической катастрофы ХХ века.

Максим сидел в кабинете начальника участковых. На том же самом стуле, на котором сто раз сиживал во время планерок. Пока еще был участковым. Он буквально своим задом ощущал ту катастрофическую ситуацию, в которой совершенно неожиданно оказался. Тканевая обивка стула медленно впитывала влагу с его непросохших от ночного купания джинсов.

Весь отдел внутренних дел занимался его персоной. Из угла в угол носилась сплетня о его появлении и страшное многозначительное слово «шиза». Но даже несмотря на это, он уже никому не был интересен. Как списанный хлам. Осталось выполнить кое-какие формальности и отправить его на свалку. Максим поймал себя на мысли о том, что как бы он не старался, похоже, стать своим в этом отделе у него так и не получилось.

Мухин сидел за своим столом и молча глядел на бывшего подчиненного. В нем боролись наказ начальника оберегать душевное равновесие Минина и острая потребность задать ему хорошую взбучку. Нужно было, чтобы Максим спокойно подписал все документы, необходимые для того, чтобы зафиксировать его выход из статуса пропавших без вести и заодно участковых уполномоченных полиции Лучского ОВД. Но желание высказать молодому наглецу всё, что он о нем думает, свербило не хуже чем в тот раз, когда в кругу руководителей отдела речь зашла о первом дне открытого охотничьего сезона, а его добыча была гораздо существеннее, чем у начальника отдела. В тот раз Мухин промолчал, но сейчас держаться было сложнее. Слишком уж много накипело. И бессонная неделя, несправедливо влепленный выговор, и претензии благоверной по поводу снижения качества выполнения супружеских обязанностей, и поломка автомобиля, да и вообще…

— Ты куда медальоны дел? — спросил сурово Мухин.

— Ну…, — начал было оправдываться Максим, нащупывая в кармане медальон, найденный в лесу.

— Ладно, неважно, — внезапно переменил тему начальник участковых, — мы всё равно эти твои глупые следственные действия из материалов выкинули! А телефон на нужды отдела пошел…

— Как же…

— Чтобы меньше вопросов было! Ну, ты и устроил, тихоня, мля!

— Я хотел, как лучше, чтобы все версии проверить.

— Да я не про это. Ты хоть понимаешь, как ты нас всех подставил?

— Извините, — пробурчал Максим, не придумав лучшего ответа.

— Извините, — передразнил его Мухин, — знаешь, сколько я натерпелся! Мы тут целую неделю все на ушах стояли, тебя искали! Плюс еще неделю проверки шерстили. Прокурорская и из Управления! У меня теперь по твоей милости никаких премий еще полгода не будет!

— Виноват, — скорбно пробормотал Минин, который за два года службы за образцовое выполнение возложенных на него обязанностей, получил одну только почетную грамоту. На день полиции в прошлом году. В тот день вместе с Мининым были награждены практически все сотрудники отдела.

— Конечно, виноват, — продолжил экзекуцию Мухин, который, видя подавленное состояние Максима, немного смягчился и решил изменить вектор линчевания, — родителей твоих пришлось оповещать, что ты, видите ли, без вести пропал! Ты хоть знаешь, каково это? Все равно, что о твоей смерти сообщать! Мать — сразу в слезы! Ты бы хоть подумал о них! Они, небось, до сих пор не знают, где ты? Мать только вчера мне звонила, спрашивала, нет ли известий!

— Я ей сейчас позвоню, — упавшим голосом сказал Максим, осознав, что родители, наверняка, места себе не находят.

— Позвонит он, — снова передразнил Максима Мухин, — а нам почему не позвонил? Ты же не всё время в ауте был? Так ведь? Мог бы ради приличия звякнуть. Мы бы что-нибудь придумали, прикрыли бы тебя, из штопора бы вывели. И не такие тяжелые случаи у нас были! Знаешь, сколько у нас в отделе раньше запойных было? Но ничего, как-то ведь решали вопрос…

— Не подумал как-то…, — Максим решил не оспаривать версию о том, что он, молодой непьющий человек из интеллигентной семьи, не потребляющий спиртное, вдруг ни с того ни с сего ушел в двухмесячный запой. Похоже, эта версия не просто стала дежурной, но еще и единственной, и весь отдел, несмотря на имеющиеся противоречия, склонялся именно к ней.

— Не подумал… А все потому, Максим, что ты в коллектив наш до конца не влился. Всё в стороне был. Поэтому и не доверяешь никому! Ты ведь был отличным участковым! Хорошим! Неплохим, в общем участковым ты был!

Максим на это ничего не ответил, предпочитая рефлексировать по поводу своего внезапного увольнения. Он уже принял то обстоятельство, что на два месяца провалился во времени, и его увольнение было неминуемым. Он ведь фактически беспричинно прогулял эти два месяца. Точнее причина, конечно, была, но уважительной ее назвать было никак нельзя. Более того, лучше о ней вообще не упоминать. Так что факт остается фактом. Прогул. И с этим ничего поделать уже нельзя. А, учитывая невозможность хоть как-то повлиять на непреодолимую силу природы, вытворившую такое, корить себя в происшедшем не имеет никакого смысла. А раз нет вины, значит, нет и наказания! Основа современного уголовного права. С этой мыслью Максим отмел идею самобичевания по поводу потери работы, как несостоятельную. Теперь предстояло эту ситуацию оценить с практической точки зрения.

— Да ты не переживай, ты еще молодой, — продолжил беседу Мухин, полностью изменив ее вектор, что безусловно характеризовало его, как доброго человека, коим он и был, чем постоянно пользовались его подчиненные, — может быть, через пару лет получится обратно устроиться. Кадровая ситуация тяжелая, сам знаешь!

Как ни странно, эта идея все расставила на свои места. Перспектива вновь становиться участковым уполномоченным Максима ужаснула. Не потому, что работа участковым ему не нравилась или была не самой престижной в отделе. Просто эта должность полностью перечеркивала главную мечту его жизни — расследовать запутанные дела! Не та специфика, другой масштаб. Максим вдруг ясно осознал, что никаких перспектив у него в отделе не было, как бы он ни старался, и чтобы ни говорил начальник. В лучшем случае дослужился бы до начальника участковых. И то маловероятно.

Максим взглянул на Мухина. Тот участливо смотрел на него и, кажется, уже совершенно не злился. Взрослый мужик. 46 лет. Лицо мужественное, словно высечено из камня. Глубокие морщины, в висках седина, а в глазах какая-то тоска. Было видно, что Мухин не очень-то доволен своей жизнью. Работа, работа, работа. Работа. Одна и та же вот уже лет двадцать. Те же правонарушения, те же правонарушители, та же дорога к отделу, и та же из отдела. Ему бы с таким лицом в космос летать. А он застрял. Максим вспомнил, как преображается взгляд начальника, когда он выходит на работу после охоты. Глаза полны жизни, горят. А спустя пару дней опять гаснут. И такую трансформацию часто можно было наблюдать в глазах коллег, которым суждено было проработать в должности больше десяти лет. Максим испугался, что у него появится тот же взгляд. Затравленный писаниной.

Что же. Уволили, так уволили. Значит, так тому и быть! По крайней мере, после увольнения, перед ним открываются все двери. Самые настоящие, карьерные, а не временные. И пусть на государственную службу путь для него закрыт, по крайней мере, какое-то время, он может попробовать себя в качестве частного детектива. Или, на худой конец, адвоката. Ну, или вообще, может заняться чем угодно. А уж как обрадуется мама, узнав, что он больше не полицейский!

— Сергей Михайлович, — на удивление спокойным голосом обратился Максим к своему бывшему начальнику, — у меня в кабинете кое-какие вещи остались, можно, пока документы оформляют, я их заберу?

— Конечно, — спустя непозволительно долгую для подобных вопросов паузу ответил Мухин, используя редкую интонацию, объединяющую разочарование и растерянность.

Начальник подразделения участковых надеялся, что его речь повлияет на Минина, что он хотя бы выкажет сожаление по поводу своего увольнения, попробует как-то адекватно объяснить, что с ним произошло, постарается сохранить добрые отношения, извинится. Но мальчишке, по всей видимости, было все равно. Что в голове у этой молодежи, Сергей Михайлович Мухин не знал.

Выбравшись из-за стола, начальник участковых направился в соседний кабинет, дав Максиму знак следовать за ним. В кабинете участковых находились двое: участковый Матвеев и старший участковый уполномоченный Миронов. Они, сгорбившись, сидели за своими столами и напряженно стучали по компьютерной клавиатуре. Экраны по старой полицейской привычке были слегка отвернуты от входной двери, и входящим было совершенно не видно, что за документы находятся сейчас в работе. А напряженная обстановка в кабинете не оставляла сомнений, что участковые занимаются чем-то очень серьезным. Об этом свидетельствовали и наваленные на столе проверочные материалы. Но Максим точно знал, что участковые играют в Контр-Страйк. В свое время Миронов поделился с ним старой премудростью: если разложить на столе проверочные материалы, то начальник будет считать, что работа кипит. И, даже, если будешь застигнут за каким-нибудь сторонним занятием, всегда можно сказать, что только что решил отвлечься на пять минут.

Вот и в этот раз Мухин не стал вникать, чем занимаются его подчиненные. Было видно, что ребята активно работают. А, может быть, опытный начальник специально делал вид, что ничего не замечает, пока работа шла, как надо, и показатели были удовлетворительными.

— Так, хлопцы, — начальствующим тоном обратился он к участковым, — Минин объявился. Хочет вещи свои вещи забрать. Проследите, чтобы всё путем было, а потом его снова ко мне!

Не дождавшись вопросов, начальник вышел из кабинета и закрыл за собой дверь. Матвеев и Миронов с вытянутыми от удивления лицами таращились на Максима. За игрой они прошляпили главную новость отдела, о том, что нашелся их без вести пропавший коллега. Максим, ожидая, когда его бывшие сослуживцы выйдут из ступора, глядел то под ноги, то в окно, то на занавески, то на гардину.

— Ты где был? — спросил, наконец, Матвеев.

— Да так, долго объяснять, — неопределенно ответил Максим.

— А чё грязный какой? Бухаешь, что ли? — включился в беседу Миронов, на подсознательном уровне улавливающий конъюнктуру отдела.

— Да тут всё сложно, — опять отмахнулся Максим от прямого ответа.

— Ясно, — кивнул Матвеев, выразив общее с Мироновым понимание, что ничего конкретного они от Максима добиться не смогут, — в общем, мы твои вещи все в коробку сложили. На сейфе.

Максим взглянул на сейф и увидел зеленую картонную коробку из-под офсетной бумаги и тревожный чемодан, которые стояли на том самом месте, где раньше находились останки Ирины Кузнецовой.

— А останки где?

— Передали на захоронение, — пожал плечами Матвеев, — они ведь не криминальные.

— А с материалами что?

— Что-что, — с нескрываемым раздражением откликнулся Миронов, — мне отписали. Я отказал. Так что с тебя пузырь!

Максим, проигнорировав последнюю фразу, подошел к сейфу, осторожно снял с него коробку и заглянул внутрь. Там довольно небрежно были свалены его вещи: исписанные бумаги, перекидной календарь, канцелярский органайзер с высыпавшимися принадлежностями, ежедневник, кружка, ложка, резиновые тапки.

И тут он вспомнил про медальон, приклеенный ко дну сейфа. Сердце его застучало при мысли о том, что дело о перемещении во времени еще не раскрыто. Не ясно, где Александр и что стало с другими темпонавтами. А отказанные Мироновым материалы, ровно, как и его увольнение из полиции — ничего не значат! Он может продолжить расследование сам! Нужно только как-то незаметно извлечь медальон из-под сейфа, ведь оставлять его там было, по меньшей мере, неразумно.

Макс импровизировал красиво. Он снял с сейфа тревожный чемодан, открыл его, делая вид, что проверяет содержимое, и нечаянно уронил. Матвеев и Миронов, усевшиеся обратно за свои компьютеры, недовольно посмотрели на Максика. В их представлении произошедшее было так для него типично, что они тут же уставились в экраны, продолжив игру.

Максим же принялся быстро собирать все рассыпавшиеся по полу вещи. Но первым делом он, без стеснения засунул руку под сейф, нащупал приклеенный ко дну медальон, оторвал его, заглушив звук оторванного скотча коротким и выразительным кашлем. Медальон тут же отправился в карман к своему собрату. Как раз вовремя, потому что в этот самый момент дверь открылась, и на пороге появился встревоженный шумом Мухин.

— Максим-Максим, — покачал он головой, сразу же оценив ситуацию, — ключ от сейфа у тебя где?

— С собой, — ответил Минин, закончив собирать вещи.

— Сдавай! — устало потребовал начальник участковых, вытянув вперед руку, — и от кабинета тоже.

Максим аккуратно отсоединил от связки колечко, на котором у него крепились служебные ключи.

— Всё своё нашел? — спросил у него Мухин.

— В общем да, — кивнул Макс.

— Кобуру, наручники, резиновую палку и противогаз я за тебя сдал, — объявил Мухин, — можешь не благодарить…

— Спасибо, — машинально сказал Максим.

— Ну, всё, пошли к начальнику, — после этих слов, его бывший руководитель развернулся спиной и пошел в направлении кабинета Накарякова.

Максим посмотрел на своих бывших коллег. Никто в его сторону даже не обернулся. Прощаться тоже никто не стал. Максим был им совершенно не нужен. Человек, у которого постоянно хорошие показатели, — бельмо на глазу остального коллектива.

— Пока, — вздохнул Максим и, подхватив свои вещи, направился за начальником.

У Накарякова уже сидели его зам, а также начальники кадров и уголовного розыска с подготовленными бумагами. Максим по очереди подписал документы. Сначала об увольнении, получив на руки трудовую книжку. Потом бумаги по уголовному делу о своем безвестном исчезновении, поймав недобрый взгляд от Осипова. Читать подписанные бумаги Максим, вопреки своему обыкновению, не стал. Всё было и так ясно.

Начальники отделов были отправлены по рабочим местам, и в кабинете остались Накаряков и его первый заместитель Кулагин Олег Константинович.

— В общем, так, Максим, — начал Накаряков, — не знаю, что там у тебя произошло, но явно что-то не хорошее. Ты бы сходил к врачу. И к психиатру тоже. Лучше в частном порядке. Чтобы тебя на официальный учет не ставили. Чтоб можно было потом в органах восстановиться. Уловил? Подлечись, проблемы свои реши, на работу устройся. Парень ты не плохой. Главное, завязывай с пьянками и никуда не влетай! Понял?

— Так точно, — кивнул Максим без особого энтузиазма, — разрешите идти?

— Иди, — грустно улыбнулся начальник отдела, — и вот еще что… Мы в твоей квартире обыск провели. Пришлось замок высверливать. Поставили новый. Вот тебе ключ.

— И не забудь квартиру к понедельнику освободить, — вставил первый зам, — она служебная.

— Хорошо…

— Есть где жить? — напоследок поинтересовался начальник.

— Да, — ответил Максим, которого очередная порция проблем вдогонку к имеющимся уже не волновала, — что-нибудь придумаю!

— Ну, смотри, добродушно сказал уже бывший начальник, — если вдруг возникнут проблемы, звони, что-нибудь придумаем на первое время.

Максим шел по улице и представлял, как глупо и жалко он выглядит со стороны с этой картонной коробкой с выглядывающими синими резиновыми тапочками и старомодным дерматиновым чемоданом. Но это было такой мелочью по сравнению с той невероятной и неожиданной шуткой, которая была припрятана для него Проведением. Из-за этой шутки он не просто выглядит глупо. Он выглядит как лист бумаги, на котором написали что-то очень-очень важное, заверили написанное гербовой печатью и вдруг смяли в маленький тугой шарик и бросили в корзину, а после вытащили, разгладили и отправили по назначению. И теперь он вроде бы нужен, а вроде бы и нет.

Так как он жил один и вел, в общем-то, относительно пристойный образ жизни, у него, несмотря на не очень достойную зарплату участкового, скопилась довольно приличная сумма денег. По крайней мере, снять на какое-то время квартиру и пару месяцев не работать он сможет себе позволить. За это время, глядишь, все нормализуется. И, в любом случае, всегда можно вернуться к родителям.

Максим вспомнил о маме и тут же с горечью подумал об испорченном телефоне. Ему было стыдно и обидно. Мама плачет. Нужно покупать новый телефон. Максим не раздумывая завернул в магазин электроники.

Квартира добавила еще водицы на раскаленные нервы Максима. Буквально все в ней было перевернуто с ног на голову. «Зачем они это сделали? — недоумевал Максим. — Для чего надо было всё перерывать, да еще так грубо, как будто я не их коллега, а какой-то отъявленный подлец, которого нужно проучить?». Он знал, что обычно по делам о безвестном исчезновении людей, обыскивают их жилища, чтобы исключить версию, о нахождении пропавшего или его останков по месту жительства. Но ведь человека между страниц книги не спрячешь? Для чего нужно было рыться в его книгах, зачем высыпать столовые принадлежности на пол. Максим этого решительно не понимал.

Этот обыск он воспринял на личный счет, приплюсовав к недружественному поведению своих бывших коллег-участковых и грубости первого зама. В нем стала расти злость, которая укрепила его в представлении о том, что увольнение из органов, не так уж и катастрофично, несмотря на свою полную неожиданность и отрицательную запись в трудовой книжке. Максиму от этого стало немного легче.

Он уселся прямо на пол посреди разбросанных вещей. Вставив сим-карту в новый телефон, он обнаружил, что на ней нет ни одного контакта. Хорошо, что мамин номер он помнил наизусть еще со школы. Он набрал нужную комбинацию цифр.

— Алло! — раздался в трубке встревоженный, срывающийся голос мамы, — Максим, это ты?

— Да, мам, я, — сказал он, чувствуя разрастающуюся пустоту в груди.

Это был очень трудный разговор. Были и слезы, и упреки. Мама хотела знать всё: где был Максим, что делал, почему не выходил на связь. А он не мог этого объяснить.

— Я тебе потом все расскажу, — сказал он, — мне пришлось э-э-э уехать…

— И даже позвонить было нельзя?

— Все произошло внезапно, не было возможности…

— Всё хорошо? Ты что-то натворил?

— Нет, ма, всё хорошо, только вот с работы уволили…

— Ну, это меньшее, что меня волнует! Ты когда к нам приедешь?

— Мне надо с квартиры до понедельника съехать, решить вопрос с жильем и вещи перевезти. Так что в понедельник.

— Может быть, нам к тебе приехать сегодня?

— Не надо, ма, забот полный рот.

— Максим, ты нам нужен! Ты можешь всегда вернуться домой!

— Я знаю, ма, спасибо!

Разговор с мамой немного его успокоил. Он огляделся. Квартира угнетала. Еще он жутко устал. Заниматься уборкой вообще не хотелось. К тому же расставлять все по местам и наводить порядок не имело никакого смысла. Нужно было уже паковать вещи и готовиться к переезду.

Он сходил в душ, попил чая, разложил диван и увалился спать. И тут же провалился в черное небытие, из которого также внезапно вышел около четырех вечера. Жутко хотелось пить. И есть. Настроение было, как не странно, приподнятое. Ожидание чего-то нового. Сожаления об утрате должности и службы у него не было. А о потерянном времени он пока ещё не думал.

До шести вечера он занимался стряпней, обедал, мыл посуду и постарался хоть немного прибрать бардак. Но мыть пол не стал, предпочтя просто надеть резиновые тапочки, вместе с ним уволенные со службы. Потом пошел в ближайший магазин, чтобы прогуляться и раздобыть картонных коробок для переезда. Заодно приобрел скотч и мешки для мусора. Все это на каком-то автомате. Как будто бы смотрел на себя со стороны.

И тут внезапно его кольнуло. Лицо в машине. Ничем не примечательный автомобиль. Серый, какая-то старая иномарка. И лицо ничем не примечательное. В бейсболке, темных очках-авиаторах. Но… Он уже видел это лицо сегодня. Буквально двадцать минут назад, когда выходил из подъезда. Также в автомобиле, припаркованном в ряду других легковушек, принадлежащих жильцам дома.

Теперь это лицо вновь возникло на его пути. Автомобиль был припаркован на стоянке перед магазином. Казалось бы, — забавное совпадение, не более, но что-то заставило Максима задуматься.

Лицо казалось ему знакомым, хотя за очками и в бейсболке его трудно было узнать. За время работы в полиции он перевидал тысячи разных лиц и каждый раз, проходя по улицам Луча, ловил себя на мысли, что знает чуть ли не каждого третьего прохожего, а каждый пятый с ним здоровался. Значит, дело тут не в том, что сидящий в автомобиле был ему знаком. Но в чем тогда?

Максим шел домой, волоча в охапке кучу сложенных картонных коробок, которые ему любезно предоставил директор магазина, всегда уважавший Минина за его честность и справедливость. Позади завелся двигатель автомобиля. Очень странно, что он услышал это. Ведь он уже отошел от автостоянки на довольно приличное расстояние. Максим не обернулся, но почему-то был уверен, что завелся именно тот автомобиль, за рулем которого находилось знакомое лицо. Откуда взялась эта уверенность, Максим не знал. Но он не мог отделаться от мысли, что его преследуют.

Он изо всех сил старался сохранить самообладание и дойти до дома спокойным шагом, хотя изнутри его распирало желание ускориться. У подъезда он как бы между делом небрежно осмотрелся. Никакого преследования не было. Никому он не нужен.

Глава 16

Туки-туки за себя

Остаток вечера был потрачен на сборы. Именно так Максим описал бы те несколько часов, которые он провел у себя квартире, если бы решил взяться за мемуары. А кому захочется упоминать о крайне неприятном телефонном разговоре с Татьяной Гамовой?.. По правде сказать, он хотел позвонить Святославу, потому что уже созрел до серьезного разговора о перемещении во времени. Но из секретной папки куда-то делась его визитка. А телефон Татьяны был. На копии ее объяснения. Она, конечно, не могла прояснить ситуацию насчет вчерашнего, точнее на счет того, что с ним произошло два месяца назад. Но Максиму все равно захотелось ей позвонить. Он соскучился.

— Здрасте, — услышал он в трубке нерадостный голос Тани, — что Вам надо?

— Привет, — ответил он, немного растеряно, — захотел услышать твой голос…

— Вот, значит как, — ответила она…

В общем, разговор не задался. Татьяна обиделась. Максим оказался очередным козлом. Только она поверила в то, что у них может что-то получиться, только начала открывать ему свое сердце, как он тут же сбежал. Не позвонил. Даже смс не написал.

Сначала она, конечно, переживала, потому что Максим, видите ли, пропал без вести. Ходили разные слухи, поговаривали, что он перешел дорогу не тем людям. Был слишком честным. И его попросту убрали. Она не задавалась вопросом, как такое вообще возможно в маленьком тихом Луче. Переживала, плакала. А сегодня утром выяснилось, что Максим все это время просто был в запое. Как банально. И отвратительно.

В Луче новости распространяются очень быстро. Иногда кажется, что о каком-нибудь событии лучские обыватели узнают одновременно с развитием самого события. Причем сразу все. Такова уж особенность маленьких городов. Вот и сегодня о недостойном падении Максима она узнала еще до того, как тот вернулся домой. И ее отношение к нему кардинально поменялось.

В её жизни уже были два козла. Двое серьезных отношений. Да и вообще, всего двое отношений. Она к жизни подходила серьезно и не разменивалась по мелочам. Но не всегда делала правильный выбор. Точнее, всегда делала не правильный. Один ее бил. Второй любил гульнуть налево. А этот вот — алкаш. И, хотя они с Максимом ещё даже не начали встречаться, но всё шло к тому, и его пренебрежительное к ней отношение было оскорбительно.

Максим растерянно положил трубку и уставился на свою секретную папку. Странно, что ее не нашли. Хотя, он как в воду глядел, когда запихнул ее под рейки дивана. Невесело порадовавшись своей предусмотрительности, он принялся за уборку. Худо-бедно, часам к одиннадцати он разложил вещи по коробкам. По крайней мере, все крупные и нужные. На полу по всей квартире осталось разбросано множество мелких разномастных вещей, которые не подходили ни к одной систематизации: ни к посуде, ни к книгам, ни к столовым принадлежностям, ни к еде, ни к одежде. Коробки были уже использованы, и все эти мелочи в растерянности кучковались по углам. Пульт от телевизора, подаренная мамой рамка с семейной фотографией, у которой при обыске лопнуло стекло, бутылка с янтарем, привезенным с пляжа Светлогорска, куда он ездил еще в детстве, подставка под телефон, шахматы в небольшой фанерной коробке, настольная лампа, елочная гирлянда, настенные часы, чудом уцелевшие после падения во время обыска, ни разу не использованная фляжка, подаренная недальновидными, но прогрессивными одноклассницами на 23 февраля ещё в школе. Ну и так далее… Нужно было раздобыть еще пару коробок.

Секретную папку с материалами альтернативного расследования и оба медальона Максим запихнул в рюкзак, в котором уже были сложены документы: паспорт, диплом и новенькая трудовая книжка. Ну и самые дорогие личные вещи, наподобие планшета, серебряной медали за первенство академии по шахматам или швейцарского ножа, подаренного несколько лет назад папой.

Он оглядел свою скромную однушку. Беспорядок, целая куча коробок, чемодан на колесиках, тревожный чемодан, кое-какая мебель, телевизор и холодильник — слишком много для двух лет самостоятельной жизни. Сколько же барахла скопилось бы у него лет через десять? А ведь два года назад он въехал в пустую квартиру всего с одним чемоданом…

В этот момент в дверь осторожно постучали. Максим не любил такой стук, особенно поздно вечером. Обычно так аккуратно барабанил дежурный водитель, который заезжал за ним на вызов вне графика и старался не разбудить кого-нибудь лишнего. Когда Максим не дежурил, он частенько отключал телефон, чтобы его не беспокоил оперативный дежурный. Это ещё одна премудрость старшего следователя Буги. Однако дежурные тоже были прожженные дядьки и посылали за нужным сотрудником дежурного водителя.

Но сейчас-то он уже не участковый. На службу его вызвать не могут. Кто же это, в таком случае, стучит в дверь? Вопрос интересный. Максим натянул джинсы, влез в футболку и пошел открывать. В подъезде было темно. И вдруг из темноты показался силуэт с занесенной для удара правой рукой. Максим действовал скорее автоматически. В академии его пять лет учили самбо. И хотя никакого спортивного разряда он не получил, но некоторые движения отработал максимально четко.

Своей левой рукой он отбил руку нападавшего, ухватив её за запястье. Раздался резкий треск. Электрошокер, понял Максим. Не останавливаясь Макс нанес расслабляющий удар по колену. В темноте кто-то почти по-женски взвыл и начал оседать. Удерживаемая рука потеряла силу и уверенность. Но Макс только еще начал проводить прием — рычаг руки наружу. Он сделал глубокий шаг назад, одновременно хватая запястье противника своей правой рукой и выкручивая его влево на излом. Нападавший, увлекаемый инерцией и болью, влетел в квартиру и плашмя грохнулся на пол, ударившись затылком. От этого удара он тут же обмяк. Электрошокер выпал из его руки как раз в тот момент, когда Максим нанес ему добивающий удар в голову, на которую была надета черная вязанная балаклава.

В этот момент в квартиру вломился еще один нападающий. Тоже в балаклаве и темно-сером камуфляжном костюме. Макс действовал молниеносно. Он нанес ему прямой удар ногой в пах и, пока тот с разочарованным скулением оседал на корточки, подхватил стоящий в коридоре рюкзак. Выскакивая в подъезд, Макс напоследок наградил нападавшего, пытавшегося его остановить, боковым ударом в голову, от чего тот ударился о дверной косяк и завалился на спину в подъезд.

Перепрыгнув через его обмякшее тело, Максим нырнул в темноту подъезда и, пригнувшись, в любую секунду ожидая нового нападения, бросился вниз по лестнице, где этажом ниже горел свет. Но в подъезде его больше никто не ждал. Нападавших было всего двое, и они в этот момент с оханьем и глубоким чувством унижения приходили в себя в служебной квартире бывшего участкового Минина.

Решительно выскочив из подъезда, Макс тут же бросился бежать. Его лихорадочно работающий мозг уже выстроил маршрут, и ему нужно было преодолеть его как можно быстрее. И тут он увидел ту самую серую иномарку. С тем же лицом за рулем в неуместных ночью солнцезащитных очках и бейсболке. Два плюс два сложились. Значит, не обмануло его чутьё. Значит, этот стрёмный тип на самом деле следил за ним. Значит, он действует не в одиночку.

Внезапно у автомобиля завелся двигатель, включились фары и в их свете силуэт в салоне стал неразличим. И тут Макс вспомнил, где он видел обладателя этого зашифрованного лица. Это же Алексей! Ещё один участник эксперимента. Тот самый Алексей, который устроил драку в Эдельвейсе неделю…два месяца назад. Опасный противник. Макс понял, что, скорее всего, не справится с ним и, не останавливаясь, побежал к намеченной цели. Маршрут, правда, пришлось скорректировать.

Он бежал с максимально возможной скоростью, какую только позволяли ему развить резиновые тапочки, в которых он выскочил из своей квартиры. Бежал через дворы в лесопарковую зону. Тапки пару раз слетали, давая ему возможность оглядеться на предмет выявления преследования. Но знакомый автомобиль он увидел только, когда вбежал в парк. Машина следом за ним проехать не могла, поэтому припарковалась на обочине. Максим знал, что Алексей преследовать его в лесу не сможет. Скорость и выносливость на стороне молодости. Поэтому он сбавил шаг и не спеша, внимательно прислушиваясь ко всем звукам, пошел через парк.

Где-то за деревьями несколько раз проехали автомашины. Максим не спешил. Татьяна жила в доме как раз напротив парка. У него был только один шанс, если его обнаружат, ему придется ночевать в лесу. Подставлять Татьяну он не хотел. Выждав какое-то время и настроившись на решительный рывок, Макс стремительно пересек проезжую часть, влетел во двор дома, подбежал к подъезду и настойчиво нажал нужные кнопки на домофоне.

Маленькая металлическая вызывная панель выдала три оглушительно громких для засыпающего города вибрирующих гудка. Максим напряженно оглядывался, боясь преследователей.

— Кто там? — наконец раздался сонный и недовольный голос Татьяны.

— Таня, это я, Максим, пусти меня, пожалуйста!

Возникла пауза, свидетельствующая о тяжелой внутренней борьбе, происходившей между рассудком и сердцем Татьяны. Впрочем, на помощь сердцу вовремя подоспели интуиция и любопытство, и магнитный замок отключился. Максим, никем не замеченный, тут же оказался в теплом уютном подъезде.

Перед Татьяной он предстал в весьма интересном виде: джинсах, футболке, тапочках на босую ногу и с рюкзаком за спиной. Одет явно не по погоде. Трезвый, со сбитыми костяшками на пальцах правой руки, с выпученными глазами, максимально напряженный. Явно попал в какие-то неприятности. И она, хотя и не собиралась впускать его в квартиру, а хотела просто посмотреть ему в глаза и лично высказать все, что думает, молча отступила вглубь коридора. Макс благодарно улыбнулся, зашел внутрь и тут же запер за собой дверь.

Она прошла на кухню и поставила чайник. Он после секундного колебания последовал за ней.

— Извини, — сказал он, — мне просто некуда больше идти…

— Рассказывай! — потребовала она.

И Максим рассказал. Все, как было. Скрывать что-то от нее не было смысла. Но сначала он выключил свет. Не хватало еще, чтобы какой-нибудь ушлый преследователь, догадался, где он может находиться. Конечно, сначала своим поведением и рассказом он изрядно заставил понервничать Татьяну. Но это только сначала.

Он рассказывал долго. Он даже не стал подбирать слова и выдал все так, как сам воспринимал и оценивал. Попутно он показывал ей содержимое своей секретной папки: фотографии, копии писем и заключения экспертиз, медальоны.

— Знаешь, — в какой-то момент сказала Татьяна, — это, конечно, звучит как бред…

— Абсолютный! — живо согласился Максим.

— Но в то же время, — продолжила Таня, — теперь многое становится на свои места. Например, поведение Лиды, особенно в первый год. Она ведь во многих простых вещах вообще не разбиралась. В технике, например. Еще эти ее старомодные манеры. Вкуса в одежде совсем не было…

— Вот именно! — подхватил с облегчением Максим. — Вроде бы вся эта история в целом кажется неправдоподобной, но, если рассмотреть ее детально, возникает все больше и больше вопросов, ответы на которые не вписываются в пределы нормальности…

Закончив рассказывать о своей беседе с Лидией Ивановной, Максим порылся в рюкзаке и вручил ошарашенной Татьяне конверт с банковской картой, переданной ему Комаровой.

— Что это? — спросила Татьяна.

— Лидия Ивановна просила тебе это передать. В качестве благодарности за твою доброту к ней.

— Не надо мне, я ведь не за деньги ей помогала. Мы с ней вообще-то подругами были…

— Послушай, как я понимаю, Лидия Ивановна очень состоятельный человек. Она сильно переживает, что ей пришлось так внезапно исчезнуть, заставив тебя страдать. Она просит у тебя прощения, хочет оставить о себе добрую память и хоть как-то тебя отблагодарить. В конце концов, не выкидывать же эту карту. Возьми, а там решишь, что делать.

— Ну ладно, — нехотя согласилась Татьяна, — только это как-то неправильно.

— Как и всё в этой истории.

Когда Максим дошел до момента с нырянием в озеро и своим перемещением во времени, Татьяна не удержалась и воскликнула:

— Это невероятно!

— А представляешь, как я удивился, когда осознал, что переместился на два месяца вперед? Это был шок! До сих пор до конца осознать этого не могу.

— А тебя тут все искали! Считали, что тебя грохнули! А когда ты нашелся, сказали, что ты просто в запое был, я так разозлилась! Я ведь переживала!

— Извини, но я тут ничего не мог сделать…

— Теперь всё становится на свои места…

— А, когда я пришел домой, уже вечером, буквально полтора часа назад, ко мне вломились какие-то люди с электрошокером. Видимо, хотели меня похитить.

— И что? — с неподдельным волнением воскликнула Татьяна.

— Я вырвался и убежал!

— А руки почему в крови, подрался?

— Ну так…

— А кто на тебя напал, знаешь?

— Нет, они в масках были. И в камуфляже. Как будто из спецслужбы, только какие-то хилые. Я думаю, что за всем этим стоит Алексей Степанов.

— Тот, который тоже в эксперименте участвовал, и которого оправили в будущее на несколько лет раньше Лиды?

— Да. По крайней мере, мне показалось, что я видел именно его за рулем автомобиля сегодня. Он за мной следил. И находился у подъезда в момент нападения. На все сто процентов я не уверен, на видеозаписи из Эдельвейса его лица не видно. Но я почти уверен. Те же очки и очертание лица.

— И что теперь?

— Не знаю, — честно признался Максим, — можно у тебя переночевать?

— Конечно!

— Спасибо, а завтра я к себе схожу, посмотрю, что, да как. Я ведь убежал и квартиру даже не запер. Там эти двое остались. А потом попробую себе новую квартиру подыскать. Скорее всего, во Владимире. До понедельника съехать надо из служебной и вещи куда-то перевезти. Ну, там видно будет.

— А если в полицию обратиться?

— Это бессмысленно. Там считают, что я запойный и у меня белая горячка. К тому же, что я им расскажу? Про путешествие во времени?

— Но ведь ситуация опасная. Вдруг на тебя завтра нападут?

— Среди бела дня вряд ли, — убедительно, но не вполне уверенно ответил Максим, и ответил больше для себя, — нет, полицию вмешивать не буду. По крайней мере, пока …

— Хочешь, оставайся у меня. Комната Лиды все еще свободна. А вещи можно к отцу в гараж перевезти, он все равно им не пользуется, машину у подъезда паркует.

— Не хочу тебя опасности подвергать, — улыбнулся Максим, — но за предложение спасибо. Если квартиру не найду, тогда, может, действительно вещи в гараж перевезу на время.

— Ну как знаешь, — неопределенно ответила Татьяна.

Легли они далеко за полночь. Все говорили и говорили, сначала обо всей этой запутанной истории. Затем обо всем на свете. Спать никому не хотелось. Уже ближе к трем ночи Татьяна постелила ему в бывшей Лидиной комнате, и Максим, как только забрался под одеяло, мгновенно заснул.

Утром он чувствовал себя неловко. Удивительно, что за два года службы в лучском отделе полиции, он не завел себе ни одного друга, у которого мог бы переночевать. Единственный человек, к которому он в минуту опасности подумал обратиться за помощью, — обычная заявительница, с которой он знаком фактически только неделю. Это характеризовало Максима не с самой лучшей стороны. Только сейчас он осознал, как на самом деле мало его связывает с прежним местом службы и с этим городом.

Татьяна, похоже, на эту тему особо не заморачивалась. Хотя, кто поймет этих женщин. У них совершенно другое построение логических конструкций. Возможно, она не видела никаких противоречий в том, что Максим поздно вечером пришел именно к ней. Да, если честно, так оно и было. Татьяне это обстоятельство даже польстило. Её суждение было безупречным и, главное, верным — она Максиму нравится. И она с каким-то нежным трепетом ожидала, когда ее гость проснется и зайдет на кухню, где уже был приготовлен вкусный и питательный завтрак.

Завтрак Максим оценил, но задерживаться не стал. Поблагодарив хозяйку, он поспешил в пока ещё свою квартиру. Уж очень ему интересно было, как там дела. Рюкзак он оставил у Татьяны. Осторожность была сильной стороной Максима.

По дороге к дому его заметил старший участковый уполномоченный Миронов. Максим выглядел точь-в-точь, как запойный. Шел откуда-то рано утром, одетый не по погоде, потерянный и трясущийся. Максим немного озяб. На улице было прохладно.

В квартире его ждал кавардак. Правда, входная дверь была аккуратно закрыта, а не растворена настежь, как он себе представлял. Он даже подумал, что внутри тоже полный порядок, но, открыв дверь, увидел, что все его аккуратно упакованные вещи безответственно извлечены из коробок и вновь разбросаны по квартире.

Во всем том бардаке, который царил повсюду, совершенно дико смотрелся абсолютно чистый кухонный стол, на котором лежал его новый целёхенький сотовый телефон. У него были биометрические параметры безопасности, поэтому нападавшие не смогли им воспользоваться. Хорошо, что не забрали с собой.

Убедившись, что в квартире никого нет, Максим запер дверь и стал думать, что же делать. Выбор у него был ограничен. Он вновь стал собирать свое уже дважды попранное имущество. Количество коробок сократилось. Многие из них не пережили повторного варварского обыска, поэтому он пересмотрел свою систему организации вещей, задействовав мусорные пакеты. В них прекрасно помещались различного рода тряпки, от одежды до белья и полотенец. Форменную одежду он тоже поместил в мусорный пакет, улыбнувшись глупому каламбуру. Несмотря ни на что, он гордился своей службой в полиции и хранил выпускную парадную форму с золотыми погонами.

Особенно тщательно он собрал свой чемодан. В него он сложил все самое необходимое из расчета на то, что с этим чемоданом он сможет въехать в новую квартиру или, на худой конец, в гостиницу и первое время ни в чем не нуждаться. А остальное барахло и мебель можно действительно где-нибудь оставить на хранение. А, может быть, что-то даже продать.

И тут зазвонил телефон. Неизвестный номер.

— Алло, — осторожно ответил Максим, обоснованно предполагая, что ему звонят вчерашние нападавшие. Возможно, они специально оставили нетронутым телефон, чтобы позвонить Максиму.

— Максим Владимирович? Это Святослав! С Вами все в порядке!?

— Привет, Свят, — с облегчением выдохнул Максим, — я как раз хотел с вами связаться, только номер потерялся! Тут такое произошло…

— Это просто невероятно! — раздался в трубке ликующий голос Свята. — Мы Вас в лесу всю ночь прождали! Ефим посчитал, что Вы всё… Того… А я, верил! Значит, путешествия во времени возможны!!!

— Получается, что так, — улыбнулся Максим, — только пользы от таких путешествий мало…

— Это просто отпад!!! Нам просто необходимо скорее увидеться! Вы где?

— Я пока дома. Решаю вопрос с переездом. Нужно срочно с квартиры съехать.

— Если что, я могу помочь. У моего отца Газель есть. Ну и вещи перенести. Давайте, я к Вам через пару часиков заеду?

— Ну, давай, — согласился Максим, прикинув, что этого времени ему будет достаточно, чтобы закончить уборку и найти жилье по объявлениям.

— Всё, договорились!

Максим отключил вызов и улыбнулся. Ну вот, жизнь потихоньку налаживается…

Хорошо, что его покормили. И позволили вымыться, выдав кадушку воды и ковш щёлока[19]. Правда, постирать одежду не дали. Времени не было.

Войдя в деревню, он на дрожащих от усталости ногах доплелся до первой избы и постучал в дверь. Попросил пить и что-нибудь поесть. Ему дали воды и кусок пирога с рыбой, накрыв на улице. И, пока он ел, вокруг собралась, казалось, вся деревня. Ребятишки перешептывались и хихикали. Взрослые стояли молча.

Молодые девицы издали озорно завели песню:

«…Давно тебя ждала,

Давно поджидала…»

Вскоре к столу подошел высокий чернобородый мужчина по имени Нажива с заткнутым за пояс топором. Нажива спросил, кто он и откуда. Он воспользовался заранее подготовленной научным отделом легендой: «Сам, мол, православный, из-под Смоленска, где во время осады погорел и осиротел. Потому и отправился на восток, в Великую Пермь искать счастья, но после Москвы на их обоз напали разбойники, и он чудом смог спастись, все имущество пропало».

Нажива кивнул и объявил, что его нужно отвести к мирскому старосте. Нажива был десятским в деревне. Когда его усаживали в телегу, откуда-то из-за спин собравшихся донеслось тихое пение, вызывавшее у всех присутствующих, кроме Наживы, улыбку.

«…Ах, кто у нас хороший,

Ах, кто у нас пригожий,

На коня садится,

А конь веселится…».

— А ну, брысь, — крикнул Нажива, тряхнув вожжи.

Лошадь уныло потянула телегу, в которую с разбега запрыгнул еще один мужик. Вслед им неслось задорное девичье:

«И полями подъезжает,

Поля-то — белеют,

И лугами подъезжает,

Луга-то — зеленеют[20]»

Дорога тянулась по широкой речной долине в сторону далеких лесистых холмов. Где-то через километр они въехали в небольшую деревню. Гридкино поселение. В деревне как будто знали об их приезде. Народ выходил на улицу и молча провожал телегу взглядом. Следом за Гридкиной деревней оказалась еще одна деревня, а следом — ещё.

В последнюю они и направлялись. В Улыбышево. В дом мирского старосты Микиты Андреева. И, пока он отдыхал в саду, во дворе стали собираться какие-то люди, что-то тихо обсуждать, спорить. Потом пригласили и его. Собравшиеся — невысокие жилистые загорелые мужики с твердым взглядом потребовали от него пересказать свою историю. Внимательно все выслушав, порешили отправить его к епископу Серапиону.

Так сбылась его мечта. Он побывал в средневековом Владимире. Проездом в Суздаль, где располагалась епископская кафедра. Епископ оправдал его и повелел мирскому сходу выделить ему землю.

Глава 17

Туки-туки Максим

Перемещение было ужасным. Когда он выплыл на поверхность, его вырвало. Не из-за кислородного голодания. Он почувствовал себя таким ничтожным, таким маленьким, таким беспомощным, что ему стало противно. Ему стало тошно от мысли о том, что он, человек, царь природы, самостоятельная личность, может быть простым листочком в случайном вихре мироздания. Вихре, возникшем на периферии вечного урагана. Он буквально физически ощущал, как прокисли его мысли. И не смог справиться с позывом избавиться от этой кислоты.

В точке «А» его никто не встречал. Он, хотя и неприятно удивился этому обстоятельству, но подумал, что был готов к чему-то подобному. По пути к точке «Б» он пытался разобраться с этим. Он убедил себя, что явившиеся ему во время перемещения видения — просто результат гипоксии, возникшей в результате длительного пребывания под водой. Но ощущение собственной ничтожности не прошло. Это его злило. Еще больше его вывело из себя отсутствие спасательной команды в точке «Б».

Он не растерялся. Почему-то внутренне он ожидал, что всё произойдет именно так. Пробыв буквально полчаса в точке «Б» и убедившись, что никто его тут не ждёт, он направился в точку «В». Действовал Протокол 2. Выжить. Любой ценой.

Мир изменился. Не сильно, но разительно. Пришел в запустение, стал каким-то серым и растрепанным. За каких-то несколько лет. Даже здание, где раньше находилось Управление испытательных работ и конспиративный кабинет их куратора, оказалось неиспользуемым.

Про него все забыли. Он не знал, куда идти, к кому обращаться. Кому доложить о выполнении миссии и прибытии в точку назначения. Научно-исследовательский институт развалился. Он добрался до КПП, ведущего к административному зданию, но какой-то мрачный престарелый сторож его просто-напросто послал. В милиции поступили также.

Он несколько раз обошел все известные ему полигоны, но никаких следов былой деятельности не нашел. Все внезапно развалилось так же, как развалился Советский Союз. Оказалось разрушенным тем самым ураганом, который трепал человечество вот уже несколько тысяч лет. Он понял, что теперь он сам по себе. В новой стране. С новыми возможностями. Абсолютно один.

В новом мире на первое место встали деньги. Он забрал свою часть запасов и уехал во Владимир. Через год он забрал остальное. Нужно было выживать. Через девять лет в назначенное время он прибыл на точку «Б». Но никого не дождался. Через одиннадцать — тоже.

Через два часа ему позвонил Святослав. К этому времени Максим действительно смог найти подходящую квартиру. Однушку. В одном из спальных районов Владимира. Недалеко от автобусной остановки. Второй этаж. Цена приемлемая. Мебели нет. То, что нужно. И теперь он прибывал в приподнятом настроении, ожидая волнительных перемен.

Святослав попросил Максима выйти на улицу. Он привез что-то такое, от чего может просто сорвать крышу. Гадая, что же это может быть, Максим спустился вниз. Практически вплотную к подъезду задом был подогнан старый 41-й «москвич» с открытым багажником, у которого стоял Святослав в темных солнцезащитных очках.

— Это на этом ты собрался меня перевозить? — весело спросил Максим.

— Нет, — усмехнулся Свят, открывая багажник, — смотри, что тут у меня есть.

Максим заглянул внутрь и тут же провалился в черную пустоту, за которой перестало существовать время. Да и он сам тоже.

Он различил какие-то далекие знакомые голоса. Откуда-то растекался тусклый желтый свет. Боль и тошнота. Он постепенно приходил в себя. Сначала он осознал, кто он. Затем вернулись воспоминания, за исключением тех, как он оказался в этом месте. Потом он понял, что находится в каком-то темном сыром помещении.

Он огляделся. Помещение маленькое. Куб три на три метра. Стены из беленого кирпича, поросшего какой-то тонкой коричневой дрянью. Крошащийся цементный пол. В центре потолка — лампочка. В одном углу узкая металлическая лестница, ведущая к закрытому люку. В другом углу на старом сбитом ватном матрасе сидит грязный лохматый человек, прислонившись спиной к стене. На его руках и ногах — кандалы, цепь от которых крепилась к мощному металлическому кольцу, вмурованному в стену.

— Ну как, пришел в себя? — хриплым шепотом спросил человек.

— Где я? — простонал Максим, пытаясь встать.

Он оказался тоже прикован к стене. И тоже усажен на матрац. Такой же старый и жесткий, как и у его сокамерника.

— Там же, где и я… — уныло ответил человек.

— А где ты? — спросил Максим спустя какое-то время.

— В погребе, — пожал он плечами.

— Что происходит? Как я здесь оказался?

Узник недобро ухмыльнулся и, кивнув в сторону люка в потолке, сказал:

— Гоша со Святом тебя притащили!

— Как Гоша со Святом? — не поверил своим ушам Максим.

— Без сознания!

— Подожди — подожди, — начал постепенно приходить в себя Максим, — ты хочешь сказать, что Игорь и Святослав меня похитили?

— Называй это, как хочешь, но факт остается фактом. Эти двое тебя сюда приволокли минут сорок назад.

— Это же бред!

— Тем не менее, ты здесь.

— Но зачем им это надо?

— Откуда я знаю…, — равнодушный и даже немного злой тон молодого человека почему-то убедил Максима.

— А ты давно здесь? — спросил он спустя несколько минут.

— Да уже пару месяцев…

— И ты не знаешь, где мы?

— По всей видимости, в каком-то жилом доме. Где-то недалеко от Владимира-30. Но точно не знаю.

Пару месяцев? Владимир-30? Сейчас Луч так никто не называет. Максим внимательно вгляделся в этого чумазого человека. И узнал его. За два месяца он заметно изменился. Осунулся, похудел, постарел. И зарос бородой.

— Александр? — осторожно спросил Максим.

— Он самый, — с кислой улыбкой кивнул узник, — откуда меня знаешь?

— Я участковый. Точнее бывший участковый. Вчера меня уволили. Максимом зовут. У меня был материал по вашей драке с Алексеем…

— Да, эта сволочь даже дерется нечестно. А уволили тебя за что?

— Ну… — промычал Максим, не желая рассказывать это первому встречному.

Он никак не мог свыкнуться с происходящим. И даже несколько раз крикнул и попинал ногой стену.

— Бесполезно, — заметил Александр, — никто не придет!

До Максима дошло, что он, скорее всего, находится в погребе у Ефима. Он вспомнил, что, когда был у того в гостях, слышал какие-то приглушенные крики и стуки. Его тогда еще успокоили, сказав, что это сосед за стенкой шумит. А, выходит, это был Александр. Максим устало вздохнул и, остро нуждаясь в информации и поддержке, сказал:

— Меня за прогулы уволили. Нырнул в озеро. Там, в лесу. А вынырнул через два месяца. Переместился во времени.

— Ба! — оживился Александр, со всей той радостью, какая была только возможна в его положении узника, — значит, ты тоже путешественник во времени? Темпонавт?

— Нет, я во все это случайно угодил.

— И как же такое возможно? — с сомнением поинтересовался Александр.

— Да вот… Работал по твоему материалу и узнал про эксперимент. На меня вышел Святослав и познакомил с Ефимом, а тот предложил показать эти озера. Я тогда не верил, что все эти путешествия во времени вообще возможны. Особенно без механизмов и электроники, а просто через озера. Ну и убедился на собственном опыте, что был не прав.

— Ого! — пробормотал Саша, отрываясь от стены в бессознательном порыве быть как можно ближе к рассказчику, — выходит, неконтролируемые перемещения все же возможны?

— Получается так, — пожал плечами Максим.

— А ты не врешь?

— С чего мне врать? — удивился Максим. — И зачем?

— Ну не знаю… И сколько человек вот так вот просто переместились?

— Двое всего: я и Лидия Ивановна, — с готовностью ответил Максим и тут же поймал себя на мысли, что попался на нехитрый прием и сболтнул лишнего.

Когда он учился в Академии, им рассказывали о таком приеме, который использовали оперативники, чтобы раскрыть преступление. К подозреваемому в камеру подсаживали агента, а тот, втираясь в доверие, выяснял всю необходимую информацию. У таких агентов даже название на полицейском слэнге имеется — крот. Вдруг Александр — крот. Может быть, его сюда специально подсадили, чтобы он выведал у Максима какую-нибудь информацию. Максим решил лишнего не болтать и корил себя за неосмотрительность.

К слову сказать, точно такие же мысли, только на счет Максима, были и у Александра. Он, получивший образование в советском гражданском юридическом вузе, конечно, ничего не знал о тактике оперативной работы. Но, проведя два месяца в заключении, стал довольно прозорлив в том, что касается человеческой подлости.

— Лидия Ивановна? Что за Лидия Ивановна? — тут же спросил он, сощурившись и очень внимательно глядя на Максима.

— Ну, так… — Максим, лихорадочно соображал, что же ему сказать, — тоже попаданка, как и я.

— И куда переместилась Лидия Ивановна? — продолжил напирать Александр.

— Ну… Знаю только, что она смогла вернуться в самое начало.

— Что-то я ничего не понял, — пробормотал Александр, — откуда ты узнал про озера? И про эту Лидию Ивановну? Кто она вообще?

— Ну…, — начал тянуть Максим и тут понял, что скрывать про Лидию Ивановну нет никакого смысла, потому что Ефим и его прихлебатели наверняка знали про Комарову и ее пропажу. Ведь ее фотография тоже была в том самом объявлении из газеты вместе со снимками Александра и медальона. Главное, не рассказывать, что он с ней встречался. Прикинув, что к чему, он продолжил:

— В общем, когда я был участковым, за неделю до того, как перенесся в прошлое, мне одновременно передали три проверочных материала. Один — по факту вашей драки. Другой — по факту исчезновения Лидии Комаровой. Ну и третий материал — по обнаруженным останкам неустановленной женщины. Так вот, пока я работал по этим материалам, и узнал про озера. Я выяснил, что Лидия появилась в нашем городе неизвестно откуда за четыре года до этой вашей драки. И тоже примерно во время летнего солнцестояния. А затем внезапно исчезла, оставив все свои вещи, в том числе и деньги. Её телефон нашли в лесу, примерно в том районе, где располагаются озера. Там же, кстати, обнаружили и останки неизвестной женщины. А спустя какое-то время Лидия подбросила письмо, в котором говорилось, что она жива — здорова, и у нее все в порядке. Так что вывод напрашивается сам собой…

Максим был собой доволен. На его взгляд он очень ловко выкрутился из щепетильной ситуации, практически не солгав, если не считать пары моментов, про которые он просто ничего не сказал.

— Ты меня, конечно, извини, — скептическим тоном произнес Александр, — но, судя по твоему рассказу, такой вывод вовсе не напрашивается.

— Ну как же…

Неизвестно куда завел бы их этот разговор, но сверху внезапно послышались быстрые тяжелые шаги. Спустя секунду открылась дверь люка. По лестнице стали спускаться. Святослав и Игорь. Оказавшись в погребе, они обступили Максима и принялись на него недобро пялиться. Если бы они обладали способностью к телекинезу, то под этими взглядами Максим превратился бы в огромную лужу булькающей жижи.

В тусклом свете лампочки Максим заметил, что Свят прихрамывает на левую ногу, а вокруг его глаз расплылась темная синева. У Гоши заплыла левая часть лица. Она так разительно отличалась от правой, невредимой части, что он даже чем-то напоминал Харви Дента[21].

— Очнулся, козёл, — зло крикнул Игорь и пнул Максима по ногам.

— Вы в курсе, что я сотрудник полиции? И что вы совершаете преступление — похищение человека? Причем, не одно. И оба особо тяжких! С применением предметов, используемых в качестве оружия и в составе группы лиц по предварительному сговору?

— Во-первых, ты уже не мент, — ответил Игорь и еще раз пнул Максима, опять попав по ногам, — а, во-вторых, нам по хер!

— В случае, если вы нас добровольно выпустите, согласно действующего законодательства, вас могут освободить от уголовной ответственности, — продолжил давить Максим, сморщившись от боли, — если в ваших действиях отсутствует состав другого преступления, а вы прямо сейчас дополнительные составы нарабатываете!

— Заткнись, — истерически зашипел Игорь и стал хаотично пинать Максима.

— Ну, хватит, Гош, — принялся успокаивать его Святослав, оттаскивая обезумевшего приятеля от Максима, — потом с ним разберешься!

— Это тебе за вчерашнее, сука! — кричал Игорь, брызжа слюной. — И помни, гад, мы с тобой еще не закончили!

— Значит, это он вчера вас побил, — усмехнулся Александр, с интересом наблюдая за происходящим, — молодчина!

— А ты заткнись! — огрызнулся Игорь. — С тобой мы тоже разберемся!

— О-о-о-о! — неожиданно весело воскликнул Александр. — Напугал, доходяга!

— Так! — скомандовал Святослав, — тихо! Максим Владимирович, не сопротивляйся! Будет хуже! Мы сейчас тебя наверх выведем. Ефим хочет с тобой поговорить. Понял?

Максим кивнул. Преимущество сейчас было явно не на его стороне. Свят освободил его руки и потребовал тут же выставить их перед собой, быстро замотав скотчем. Ноги заматывать не стал.

Игорь выбрался наверх первым. Затем велел подниматься Максиму, и он неуклюже полез по лестнице. Находившийся наверху Игорь грубо подхватил его под руки и, кряхтя, вытащил из погреба. Максим оказался посреди просторной комнаты. Через мутное окно, зашторенное грязным тюлем, пробивался яркий солнечный свет. Воздух был удивительно свежим. Почти сладким. Максим зажмурился и вздохнул полной грудью.

— А ну, давай, иди, — услышал он сзади голос Игоря и почувствовал пинок под зад.

«Удивительно, как резко поменялся человек, — размышлял Максим, — из безобидного ботаника превратился в злобного садиста. Выходит, всегда таким был, просто скрывал свою сущность. От таких, как он, можно ждать всё что угодно. С виду интеллигентный молодой человек, даже располагающий, а на деле…» Максим вспомнил Чикатило — ужасного маньяка, личность которого они изучали в Академии. Он тоже выглядел вполне добропорядочно, работал учителем, и жертвы ему доверяли …

— Давай, иди, — грубо подтолкнул его в спину Игорь, когда Максим оказался перед закрытой дверью.

Максим толкнул ее плечом, и дверь отворилась. И он зашел в уже знакомую комнату. В ту самую, где он был буквально накануне. Точнее два месяца назад, до того, как совершил этот нырок во времени. Теперь сомнений не было. Их держат в Коняево. В подвале дома, где живет Ефим. Точнее, во второй половине дома, которая, по словам Святослава, принадлежит некоему пропоице Пяткину. Ловко они замаскировались…

Ефим стоял у окна в широких цветных штанах и длинной желтой кофте. Он даже не повернулся в сторону Максима. Курил, пуская дым в открытое окно. Максима усадили на стул и быстро примотали к нему скотчем.

— Готово, — объявил Игорь, — и врезал Максиму затрещину.

— Не бей нашего гостя, — строго сказал Ефим, поворачиваясь к ним лицом.

— Он мне по яйцам врезал! — с ненавистью и обидой воскликнул Игорь.

— Ну, он же защищался, — примирительным тоном заявил Ефим и, обращаясь к Максиму, продолжил, — ну как ты?

— Вы понимаете, что совершаете особо тяжкое преступление? Что меня будут искать, и очень скоро вас вычислят?

— Понимаем, — кивнул Ефим, — но мы не планируем здесь надолго задерживаться. Да и наша полиция не так быстро работает. В общем, время у нас есть.

— Зачем Вы вообще меня похитили? Что вам нужно?

— Правильные вопросы задаешь, — улыбнулся Ефим, — во-первых, я хочу знать все о твоем перемещении. А, во-вторых, я хочу, чтобы ты отдал мне мой медальон!

— А если я ничего не скажу?

— Тогда мне придется разрешить Гоше поквитаться с тобой. Для начала…

— А если я дам все, что хотите? Что будет со мной?

— Торгуешься? — улыбнулся Ефим. — Дашь на дашь? Оказывается, не такой ты тютя, как о тебе в отделе говорят. Поможешь нам, посмотрим, что с тобой делать. На наших руках пока крови нет.

Максим задумался. Играть в несознанку глупо. Ничего не добьешься, ничего не докажешь. Только озлобишь этих людей и потеряешь здоровье. А то и жизнь. Но и рассказывать все ему не хотелось. Ведь в таком случае придется впутать Татьяну. И не известно, что они с ней сделают.

— Ладно, — кивнул Максим, — все скажу.

— Слабак, — раздался сзади злорадный голос Игоря.

— Молчать! — внезапно вспылил Ефим. — Давай, продолжай, не бойся!

Максим не боялся, но переживал.

— Я бы и так вам всё рассказал! Незачем было меня похищать!

— Я же говорил, — влез в разговор Святослав.

— А что же ты нам не позвонил? А стал вещички собирать? Слинять собирался! Если бы мы тебя не приняли, где бы ты сейчас был? Ищи тебя…, — начал заводиться Ефим.

— У меня после ныряния телефон сломался, и все контакты пропали. И, если я хотел убежать, стал бы я Святославу назначать встречу…

— Это ты уже на другой день… И вообще, я здесь вопросы задаю!

— Ладно-ладно, — примирительным тоном начал Максим, — в общем, в перемещении ничего особенного не было. Нырнул, опустился до этого фиолетового света, вынырнул. Все в том же лесу, но, наверное, в другом времени. Скорее всего, в прошлом. Далеком прошлом. Там был один человек. Парень. В одежде, похожей на крестьянскую: льняные рубаха и штаны, лапти. И с копьем. Что-то говорил мне. Не по-русски. Я не понял, на каком языке. Вылезать из озера я не стал, снова нырнул, а вынырнул уже здесь.

— Интересно, — задумчиво пробормотал Ефим, потирая подбородок, — хотя, почему бы и нет. Ведь все остальные вылезали на берег…

— Это уже что-то, — восторженно воскликнул Святослав, — надо будет это перепроверить. Ты долго находился в другом времени?

— Не знаю, — честно сказал Максим, — минуту, две. Не больше.

— Надо это всё зафиксировать! — воскликнул Святослав и собрался, было, куда-то выйти, но Ефим его остановил:

— Успеешь. Так, а медальон где?

— В отделе, — соврал Максим самым обычным тоном.

— Врешь, — снова взбеленился Ефим и со всего размаха зарядил Максиму звонкую пощечину, от которой сразу же заболела голова и пошла носом кровь, — в отделе его нет. Ни в материалах, ни в сейфе, ни в твоем столе. Он даже не фигурирует нигде!

— Потому что я его к днищу сейфа приклеил скотчем.

— Зачем?

— Чтобы сохранить! Боялся, что его выкрадут!

— А в протокол почему не вписал?

— Для удобства, чтобы лишнюю работу не делать.

— Понятно, ладно. Проверим. В общем, сейчас ты пойдешь обратно. Посиди там, подумай, может, еще что-то вспомнишь!

Максима отвязали от стула и, сопровождая толчками и пинками, отвели в другую половину дома, где вновь спустили в погреб. В нос ударил резкий запах сырости, пота и испражнений.

— Ты как? — спросил Александр, который все это время внимательно следил за вошедшими.

— Нормально, — ответил Максим.

— Допрашивали?

— Угу.

— Били?

— Не так чтобы…

— Понятно. Это они умеют. Над связанными измываться. Ну, ты держишься?

— Да. Пить только очень хочется.

— Э-э-э, брат, терпи. Тут кормят один раз в день. Вечером. Приносят эту дурацкую гороховую кашу или вареную картошку в пластмассовой тарелке с пластмассовой ложкой. И бутылку воды. Хорошо, что свежей. Хочешь — сразу потребляй, хочешь — растягивай на сутки. Я вот недавно пообедал. Ничего не осталось. Так что жди до вечера. А в туалет захочешь — вон ведро.

Александр слегка пнул темное оцинкованное ведро, в котором что-то отвратительно плеснулось. Грустно улыбнувшись, он продолжил:

— Иногда консервы добавляют. Тушенку или рыбные. Раз в неделю таз с водой и мылом дают. Помыться. Одежду раз в месяц меняют. Я как-то пробовал ее в тазу постирать, так она потом неделю сохла. А ночами, знаешь, — холодно. Так и живем.

— Невесело, — пробормотал Максим.

— Что они от тебя хотят? Зачем ты им нужен?

— Толком не знаю, — признался Максим, — хотят, чтоб я медальон вернул, который ты из рук Алексея выбил…

— А, тот, что, якобы Мишке принадлежал…

— Тот, что с номером два.

— Понятно. Ну а ты что?

— А что я? — вновь начал осторожничать Максим. — Медальона у меня нет. А про перемещение я рассказал. В этом нет ничего такого. Нырнул в озеро. Вынырнул непонятно когда и снова нырнул. А когда снова вынырнул здесь два месяца прошло. Вот и вся история. Не понимаю, зачем они меня похитили, я бы и так все им рассказал, я ведь им доверял. Не подозревал ни в чем таком.

— Да кто их знает, что у них на уме, — вздохнул Саша, которому и это объяснение Максима показалось каким-то неубедительным.

Он прямо нутром чувствовал, что Максим что-то недоговаривает. И единственное объяснение этому он видел в том, что Максим заодно с похитителями. Осталось только решить, как вывести его на чистую воду.

В это же самое время Максим думал о том, что постарался выглядеть перед Александром максимально откровенно. И, если тот в сговоре с Ефимом и его командой, то, вполне вероятно, что ему поверят. В любом случае Максим должен предпринять меры, чтобы выудить из Александра как можно больше информации. И, если получится, разоблачить его.

— Слушай, — начал Максим, — а тебя-то зачем держат?

— Как я понял, — спустя какое-то время ответил Саша, — хотят меня заставить отказаться от моих убеждений.

— В смысле? — удивился Максим, совсем не ожидавший такого ответа.

— Хотят, чтобы я предал идеалы коммунистической партии и свою советскую Родину, — немного пафосно объявил Александр.

— Как это?

— А вот так, — с нескрываемым и вполне естественным раздражением ответил Саша, в досаде плюнув на пол.

— А зачем им это надо? — осторожно поинтересовался Максим, поняв, что задел за живое.

— Я так думаю, что у них на меня большие планы. Только какие, я еще не понял, — слукавил Александр.

Он точно знал, какие в отношении него у Алексея имеются планы. И прекрасно понимал, зачем они пытаются изменить его мировоззрение. Он даже один раз попытался подыграть похитителям, но ему не поверили. С тех пор методы психологического воздействия стали более настойчивыми и изощренными. Более профессиональными. Поэтому-то он и принял Максима за засланного казачка.

— Слушай, может быть, они просто сумасшедшие? — устало спросил Максим, ни на грамм не поверив Александру, но решив ему подыграть. — Какая-нибудь секта? Ведь, если здраво рассудить, их действия в отношении нас абсолютно бессмысленны.

— Знаешь, — кивнул, улыбнувшись Александр, — мне иногда тоже так кажется…

На какое-то время в погребе воцарилась тишина. Каждый думал о своем. Каждый не доверял своему товарищу по несчастью и думал, как бы вывести его на чистую воду. Нередко именно недоверие, недосказанность и неискренность, как и многое из того, что начинается с приставки «не», не несут ничего хорошего и становятся причиной разлада. К сожалению, люди не всегда обращают на это внимание. Более того, бытует мнение, что маленькая неискренность способна предотвратить большую беду. И, кстати, это мнение подкреплено чьим-то жизненным опытом, что делает объективную оценку места лжи в общественных отношениях весьма сложной. Можно даже сказать невозможной, а точнее, ненужной.

Глава 18

Твоя Вада

Первым план разоблачения придумал Александр. Возможно, в этом ему помогла кэгэбэшная подготовка. План был простой, амбициозный и в то же время не лишенный недостатков. Александр решил склонить Максима к побегу. Он рассудил так: если Максим действительно тот, за кого себя выдает, то он сможет вырваться из заточения и приведет помощь. Если же нет, то Александр сможет оценить поведение Максима. Ведь план побега предполагал насилие. А полноценно применять его в отношении членов своей команды никто не будет. Так что сразу станет понятно, действительно ли Максим совершает побег, или только делает вид. В любом случае он, Александр, ничего не терял.

— Слушай, — как бы между делом спросил он, а кто тебя допрашивал?

— Ефим, — ответил Макс, — а что?

— Значит, Алексея в доме нет, — ответил Александр, точно зная, что Алексей появляется поздно вечером, когда за окном начинает темнеть.

— Не знаю, — честно ответил Максим.

— Точно нет, иначе он бы тебя допрашивал, он у них главный, — внезапно Александр перешел на шепот, — знаешь, что? У меня тут появилась идея.

— Какая? — тоже шепотом спросил Максим.

— Насчет побега!

— Что за идея? — насторожился Максим.

Такое предложение запросто могло быть ловушкой. Но с другой стороны, он ведь должен хотеть освободиться из плена. Следовательно, выслушать предложение нужно. Вдруг оно дельное. К тому же он всегда сможет отказаться, если план побега покажется подозрительным, опасным или неосуществимым.

— В общем, так, — прошептал Александр, — скоро будут кормить. Обычно сюда кто-то один спускается. Сегодня очередь Святослава. Он из этой компании самый доверчивый. Скажи ему, что у тебя есть что-то важное для Ефима. Ефим сюда не ходит. Тут воняет. Поэтому, скорее всего, тебя поведут к нему. Они всегда по одной и той же схеме действуют. Святослав внизу страхует, Игорь наверху принимает. Когда они тебя будут из люка вытаскивать, я постараюсь Святослава задержать или даже обездвижить. А на тебе Игорь. Нос ему разбей, это его слабое место. Я ему уже ломал его один раз. Главное, чтобы он отвлекся. А ты тем временем прыгай в окно и беги. В милицию, в сельсовет, просто к людям. И зови на помощь! Ефим дохлый, за тобой не поспеет. Эти двое — тоже. Я мог бы и сам такой трюк провернуть, но мне они уже не верят. Без Алексея вытаскивать меня из подвала боятся. А раз Алексея нет, наши шансы увеличиваются!! Как тебе идея?

— Ну, не знаю, — признался Максим, — выглядит, как авантюра.

— Согласен, но других вариантов, в общем-то, и нет. Алексей приезжает обычно поздно вечером. Ближе к ночи. С ним шансов убежать не будет.

Максим задумался. План рискованный, но вполне выполнимый. Можно попробовать. Да и что он, в сущности, терял в случае провала? Ужин? Ну, может, побьют его. Тут и без побегов особенно не жалуют. Кроме того, эти ребята, похоже, так до конца и не поняли, в какие проблемы с законом они встряли. Либо им на эти проблемы, мягко скажем, плевать. В любом случае, такое отношение похитителей к возможной уголовной ответственности не сулило потерпевшим ничего хорошего. Перспективы пребывания в погребе вырисовывались отнюдь не радужные. Шанс, что его, в конце концов, отпустят, был крайне мал, ведь он сможет заявить в полицию и опознать их всех. А что его может ждать в противном случае, Максим даже не хотел думать. Лучше действительно попытаться сбежать. Взвесив все «за» и «против», он, наконец, ответил:

— Давай, попробуем!

— Молодец! — одобрил его решение Александр, мысленно радуясь тому, как здорово он обвел Максима вокруг пальца. — Тогда действуем по сигналу. Как только я крикну «Давай», бей Игоря. Хочешь руками, хочешь головой. Справишься?

— Думаю, да.

— Отлично! — довольно улыбнулся Александр, вытягиваясь на матраце.

Время в погребе текло по своим подземным законам. Медленно и вязко. Казалось бы, должен быть уже глубокий вечер, но еду всё не несли. А кушать уже хотелось. Несмотря на все волнения души, ума и сердца, желудок нередко глух к этим переживаниям и зачастую пытается переключить все внимание на себя. Вот и сейчас под ложечкой засосало.

Но Максим не мог перестать думать о побеге, на который так легко согласился. Другие мысли в голову не лезли. Разве что иногда проскальзывала мечта об ужине. Если же он пытался заставить себя думать о чем-то другом, в голову лезла всякая ерунда, и его каждый раз наполняли злость и отчаяние. Он корил себя за наивность и невнимательность. За то, что не послушался совета Татьяны и своевременно не сообщил о нападении на квартиру в полицию, что не заметил сходство нападавших на него людей в масках с пухлым Святославом и долговязым Игорем. За то, что в самом начале доверился этим людям. Мог бы хотя бы навести о них справки. Он ведь не знал ни фамилий, ни места жительства Святослава и Игоря. Более того, сейчас он не был уверен даже в том, что Ефима действительно так зовут. От всех этих мыслей ему становилось не хорошо. За отсутствием реальной пищи его мозг медленно и методично переваривал его же душу.

Чтобы хоть как-то отвлечься, он тихо позвал собрата по несчастью:

— Саша?

— Что? — ответил, задремавший было, Александр.

— Меня не отпускает одна история, которую мне рассказал Ефим. Про медальон, который мы нашли на месте вашей с Алексеем драки в Эдельвейсе. Ефим им просто бредит! Тот, что под номером два. Такие медальоны, ведь у каждого из Вас были?

— Кто тебе сказал?

— Да сам Ефим и сказал.

— Ефим, — усмехнулся Саша, — забавный он. Да, у нас у всех жетоны были. У меня — № 6. Его Ефим себе в первый же день забрал. Сказал, что для коллекции. У Алексея жетон под номером 4. А № 2 — Мишки Селиванова. Хороший парень был. Веселый.

— Почему был?

— Видел, какой жетон старый? Ему как будто не меньше трехсот лет. За это время любой помрет. Даже Мишка Селиванов со своей гитарой. Мне Алексей этим жетоном и тыкал. Говорил, смотри, что с другими темпонавтами случилось. Использовали и забыли…

— А откуда жетон Михаила Селиванова у Алексея взялся?

— Известно, откуда. Ефим дал.

— Но он говорил, что никогда его прежде не видел…

— А он тебе что, всегда правду говорит? — усмехнулся Александр.

— Ну, нет…Он сказал, что у его прародительницы Ирины такой же медальон был.

— Он сказал, что Ирина Кузнецова его прародительница? — с нескрываемым сарказмом переспросил Александр.

— Ну, фамилию он не называл…

— Брешет, гад. Ирину отправили на пятьсот лет назад. За это время даже память о ней должна была полностью стереться!

— Вот и мне показалось странным, что простая семья хранит тысячелетние предания, да еще и с такой детализацией…

Наверху опять послышались тяжелые шаги.

— Вдвоем идут, — перешел на шепот Саша. Думаю, Игорь помогает еду нести, нас же теперь двое. В два раза больше посуды. Так что могут сразу тебя и вывести!

Открылся люк, и внутрь стал спускаться Святослав. Игорь сверху подал ему две сиреневые пластиковые миски с вареной картошкой и две бутылки с водой, которые Святослав распределил между узниками.

— Святослав, — тихо позвал Максим, можно тебя на минутку.

— Ну что тебе? — нехотя отозвался тот.

— У меня есть кое-что для Ефима, — отчеканил Максим, ловя себя на мысли, как неправдоподобно и неубедительно звучит его голос.

— И что же?

— Информация про медальон, — Максим уже давно придумал повод, по которому попросит встречи с Ефимом.

— И что там ещё?

— Я не всё ему про медальон рассказал, — как можно более убедительно заявил Максим, — я хочу сотрудничать, хочу выбраться отсюда.

— Ладно, подожди, — ответил Святослав, после секундного размышления.

Он пошел к лестнице, поднялся на несколько ступенек и начал что-то говорить Игорю.

— У, курва, — нарочито громко произнес Игорь, — потёк, слабак! Ладно, давай его сюда!

Святослав подошел к Максиму и принялся отстегать кандалы. Сначала руки, которые тут же предусмотрительно скрутил скотчем, потом — ноги. Максим поднялся и почувствовал, как же это приятно — просто встать и потянуться.

Он полез по лестнице. Но условного знака от Александра все не было и не было. А вдруг, Александр его обманул. Специально склонил к идее побега, чтобы спровоцировать конфликт? Что тогда? И тут он услышал заветное «Давай».

Макс отреагировал мгновенно, рывком поднявшись на пару ступенек вверх, он ухватил за грудки склонившегося к люку Игоря, потянул его на себя и изо всех сил врезал ему по носу головой. Им в Академии на занятиях по рукопашному бою говорили, что, нанося удар головой, необходимо учитывать, чтобы он пришелся на ту часть лба, где начинается линия роста волос. Это самая крепкая и наименее болезненная часть головы. Каждый из курсантов даже попробовал нанести такой удар по груше. Из того занятия Максим запомнил, что такие удары оставляют неприятный шум в голове.

Удар превзошел все его ожидания, Игорь, не ожидавший нападения, тут же осунулся и стал заваливаться на Максима. Ему потребовались немалые усилия, чтобы оттолкнуть его в сторону. В противном случае, Игорь прямиком полетел бы вниз, в погреб, захватив с собой и Максима.

В это время внизу раздался истошный крик Святослава. Похоже, что он отбился от Александра и теперь пытался задержать Максима, ухватив его за ногу. Макс лягнул другой ногой и почувствовал, что попал. Раздался сдавленный крик и грохот. По всей видимости, Святослав упал на пол.

— Беги, — крикнул снизу Александр, — без меня!

Максим выскочил из погреба и вопреки первоначальному плану, бросился к двери, ведущей во вторую половину дома. В дверях он столкнулся с Ефимом. Тот бежал на крик. Ефим оказался легким соперником. Максим со всей силы толкнул его плечом и тот, отлетев назад в комнату, со всего размаха упал на пол. Максим в несколько прыжков преодолел комнату, выскочил через знакомую дверь на веранду, затем открыл входную дверь и… Знакомая черная пустота вне времени и сознания поглотила его.

В себя он приходил долго и болезненно. Сначала появилась боль. Где-то далеко. Вроде бы даже как будто чужая боль. Но постепенно она стала расти и вот уже настигла его и начала наполнять. Когда терпеть боль стало невыносимо, пришло осознание себя. Максим понял, что боль не чья-то. А его собственная боль. Он попытался открыть глаза. Это получилось не сразу. Из-за боли. А еще на веки левого глаза налипла какая-то грязь, и он никак не мог их разомкнуть.

Над собой он увидел тот же потолок, обитый побеленной OSB-плитой и освещенный тусклым желтым светом. Одновременно вернулась память. Похищение, побег, темнота. Он приподнялся, тут же голову охватила острая боль, а тело сковал продолжительный спазм. Пустому желудку не от чего было избавляться, и, после нескольких мучительно долгих позывов, он выплюнул сгусток горькой желчи, после чего обессиленно привалился спиной к стене.

— Жив? — послышался голос Александра, наполненный неподдельным состраданием.

Максим сморщился, пытаясь мимикой продемонстрировать, что все в порядке, хотя в ушах шумело, и мир вокруг мерцал.

— Ты меня извини, — сказал Александр, — я сомневался в тебе. Думал, тебя специально ко мне подсадили, чтобы втереться в доверие. Я и идею с побегом придумал, чтобы тебя разоблачить.

— Что случилось? — еле-еле пробормотал Максим сухими губами.

— Алексей вернулся и застал тебя, когда ты из дома пытался выбежать. Ну и нокаутировал. Он же мастер спорта. У тебя, скорее всего, черепно-мозговая травма. Попей водички. Только немного. Слева от тебя бутылка валяется.

Больше всего на свете Максиму захотелось закрыть глаза и уснуть. Так он и сделал. В очередной раз, но уже добровольно провалился в черную пустоту. Впоследствии Максим не раз размышлял, насколько эта пустота пуста. Действительно ли в ней нет ни времени, ни собственного я. И если это так, то насколько она похожа, скажем, на кому или даже на то состояние, которое называют смертью. Ведь, если похожа, то смерть не так уж и страшна. Или же все-таки страшна еще больше? Всегда, когда к нему приходили такие мысли, Максим плевал и крестился, чтобы отогнать их прочь.

Одно он понял точно, эта пустота только на первый взгляд пуста. На самом деле, она заполнена сознанием, просто оно становится очень и очень медленным. Настолько медленным, что от него ускользает практически всё. В том числе и время. Так что в данном случае правильнее было бы использовать слово «забвение». И когда забвение уходит, сознание ускоряется и начинает всё фиксировать. И то, что его окружает, и свои собственные умозаключения.

В этот раз сознание вернулось к Максиму мгновенно. Он открыл глаза, точнее глаз и сразу всё вспомнил. Голова по-прежнему болела, но боль была приглушенной. Где-то под темечком. Он все также сидел, прислонившись спиной к стене. Сколько он проспал в такой позе, сказать было сложно, но его тело затекло и было ватным. Еще тревожил левый глаз. Очень хотелось его открыть, но он не мог. Аккуратно ощупав лицо, он ощутил болезненную гематому, которая охватила глаз в плотное кольцо, не давая возможности открыть веки.

Немного по-пиратски окинув взглядом помещение, Максим заметил на полу рядом с собой прозрачную пластиковую бутылку воды. Удивительно, но тарелка с картофелем целая и невредимая стояла рядом. Вчера, перед тем как Святослав отсоединил его от цепей, Максим аккуратно отставил свою порцию подальше в сторону. Не потому, что допускал возможность вернуться обратно и употребить законную пайку. А просто в силу своего воспитания и предусмотрительности.

Аккуратности и педантичности в современном мире приходилось непросто. Нужно было постоянно конкурировать с бешенным информационным потоком, водоворотом эмоций и транспортным хаосом. Но иногда старые добрые качества все еще выручали человека. Вот и сегодня собственная аккуратность Максима очень порадовала.

Дребезжа кандалами, он переместился к бутылке воды, открыл ее и сделал несколько жадных глотков. Желудок, видимо, не ожидал такого обилия влаги и ответил болезненным спазмом. Опустошив полбутылки, Максим взял из тарелки картофелину. Она была сварена в кожуре, как называла ее в детстве мама, в мундире. Никогда еще картошка не была такой вкусной. Ни до, ни после. Возможно, главными ингредиентами этих ощущений были погреб, голод и ощущение неминуемо приближающегося конца.

Возня Максима разбудила Сашу. Он уселся в позу йога и спросил:

— Ну как ты себя чувствуешь?

— Уже лучше, — ответил Макс с набитым ртом.

— Ну, хорошо, — обрадовался Александр, — а то ты вчера совсем плох был.

— У меня ведь почти получилось, — сказал Максим, — почти получилось убежать. Только я не туда побежал. Надо было в окно…

— Да ты молодец! Здорово ты этих сохатых уделал! И Ефима. Тут вчера такой кавардак был. Игорю ты, похоже, нос сломал. Так что ты теперь официально переведен в категорию нарушителей режима и склонных к побегу. Как и я!

— Как бы это боком не вышло, — заметил Максим, чувствуя, что разговоры даются ему с трудом. Голова все еще болела.

— Если честно, я думаю, что у нас с тобой на самом деле мало шансов. Особенно у тебя.

— Что ты имеешь в виду?

— А то, что если тебя и отпустят, то не раньше, чем осуществят свои планы. Иначе высок риск, что ты наведешь на них милицию!

— А тебя?

— А меня они отпустят только тогда, когда будут уверены, что я стал коллаборантом. Когда я окончательно и бесповоротно откажусь от своих коммунистических взглядов. Когда признаю, что рыночная экономика и капитализм дают человеку больше, чем развитой социализм.

Саша замолчал на пару минут, а потом его понесло:

— Они ведь хотят заставить меня поверить, что нынешнее время лучше советского. Показывают мне всякие фильмы. И отечественные, и импортные. И документальные, и художественные. Показывают какие-то интервью, фотографии, беседуют со мной. В общем, капают на мозги.

Ну да, соглашусь, что сейчас люди живут лучше, богаче. И возможностей больше. Машины у всех, дома красивые, квартиры. Вся эта техника. Компьютеры! Но ведь тридцать пять лет прошло с 86-го года! Советский Союз примерно за такое же время оправился от послевоенной разрухи. В космос человека запустили! Ядерный синтез освоили. В конце концов, наш эксперимент провели! А кто знает, что бы было, если бы Советский Союз не распался? Все современные достижения и открытия вполне могли бы быть осуществлены и в СССР! И, может быть, даже лучше и быстрее!

Да, возможно, где-то советская власть действовала жестко, подавляла личность. Но ведь это все ради общего дела! Ради будущего! Понимаешь? Так надо было. И то, что нами пожертвовали. Так надо было. Мы все знали, на что идем! Нам никто никаких гарантий не давал! И осуждать тот факт, что Алексей не нашел здесь поддержки и не смог вернуться назад не правильно, ведь изначально допускалась такая возможность. Нас к этому готовили. Так что ничего у них не получится. Я от своих идеалов не оступлюсь!

Максим слушал откровения Александра и все больше проникался к нему симпатией. Он не разделял политических взглядов своего сокамерника. С Советским союзом он был знаком только по рассказам родителей и из учебников по истории. И то, что ему было известно, советскую власть абсолютно не красило. Да, были великие победы и достижения, но были и катастрофические последствия, условная свобода и формальная демократия. Все эти проблемы Россия до сих пор не может разгрести. Плюс еще своих собственных проблем нахватала. Взять хотя бы коррупцию и жуткую бюрократию. Но Максим был твердо убежден, что право на свободу слова и свободу убеждений делают общество по-настоящему демократичным. Поэтому политические предпочтения Александра он рассматривал, как сугубо личное дело, которое его, Максима, не касается.

Больше всего Максиму понравилась воля и сила духа этого молодого человека. Они ведь были ровесники, но рядом с Александром, Максим чувствовал себя незрелым юнцом. Твердая принципиальная позиция, нет, не фанатичность, а именно осознанная приверженность своим идеалам восхитила Максима. С таким настроем можно и целину освоить, и космос покорить, и любую войну выиграть.

— Ты знаешь, что они от меня хотят? — продолжил Александр. — Чтобы я вернулся в прошлое и ничего не пытался изменить! Чтобы не докладывал руководству о том, что произошло. О распаде СССР, о предательстве, о войне на Украине. Представляешь? Иметь возможность не допустить всего этого и не воспользоваться ей, это хуже предательства!

— Но зачем им это надо? Не проще ли тебя просто… Ну, ты понимаешь…

— Убить? — криво усмехнулся Саша. — Конечно, проще! И, может быть, они так и сделают. Когда поймут, что ничего от меня не добьются. Раньше я думал, что Лешка просто запутался. Мы ведь с ним не разлей вода были. Он мне как брат был. Я думал, что у него остались ко мне добрые чувства. Но потом понял, как же я ошибался. Он изменился просто до неузнаваемости. Внутренне я имею в виду. Понимаешь. Ради денег он готов на все. И меня, лучшего своего друга, на цепи держать. И даже убить… Вот к чему ваш проклятый капитализм привел! Во всей этой истории с моим возвращением, есть его меркантильный интерес. Он хочет, чтобы я ему в прошлом послание передал.

— Какое? — удивился Максим.

— Не знаю, — пожал плечами Александр, — еще не сказал.

— Интересно. Ну, а если тебе пообещать сделать, как они хотят, а самому всё по-своему провернуть?

— Я так пытался уже. Не вышло. Не поверили мне. Этот Ефим жуть, какой хитрый. Психолог. Раскусил меня. К тому же есть еще одна очень серьезная проблема. Насколько я понимаю, порталы не работают так, как хотелось бы. Алексей так и не смог вернуться обратно. Да и никто, вроде бы назад не вернулся. А, ты, кстати, — ключ от этой загадки…

Сравнение с ключом Максиму не понравилось. Чтобы быть ключом, нужно что-то уметь. Отпирать замок, например. А он даже не представлял, как происходит перемещение во времени, не говоря уже о том, чтобы хоть как-то на него повлиять. Он скорее не ключ, а…ну, например, видеокамера, направленная на нужную дверь. И то, так себе метафора. Проблема в том, что команда похитителей, похоже, считает Максима именно ключом. Размышляя над этим Максим незаметно для себя уснул.

Он пришел в себя на больничной койке. Без ноги и без будущего. Сначала обрадовался, что остался жив, что для него весь этот ужас уже закончился. А потом пришло понимание, что вся его жизнь полностью перевернулась. И совсем не в ту сторону, в какую бы он хотел двигаться. Да и двигаться он уже нормально не мог. Даже в туалет сходить не мог. Однажды он даже плакал. От бессилья. И жалости к себе. Долго. Беззвучно. Ночью. В подушку.

Эти слезы и вернули его к жизни. Он стал думать, что делать дальше. О возвращении назад не могло быть и речи. Слишком рискованно. Нет ни апробированных методик, ни даже математических моделей. Насколько он смог понять, руководители эксперимента во многом действовали по наитию, чего он себе позволить не мог. Оказаться в другом времени калекой — перспектива не самая радужная. Особенно, когда речь идет о прошлом. А уверенности, что он во второй раз переместится назад в будущее, и уж тем более в свое время не было никакой. Поэтому он решил остаться в 1941-м.

В этом времени он был никем. Человеком без имени, без прошлого, без будущего… И без ноги. Хотя имя-то у него все-таки было. В списках 262-й стрелковой дивизии он значился как Аркадий Никифорович Смирнов, уроженец Минска. Он сам придумал себе это имя, когда докладывал раздраженному командиру взвода, что потерял все документы, пока ехал в военкомат. Но книжку красноармейца ему выдали. По этой книжке он получил и паспорт. Поступил в вуз, потом в аспирантуру, потом кончилась война.

Учился он блестяще, экзамены сдавал экстерном. Но впереди паровоза не бежал. Там, в озере, когда фиолетовая энергия проходила через него, он понял, что все идет своим чередом, что человек не в состоянии ни на что повлиять. Он может только сделать выбор. Свой выбор. И от того, каким он будет, зависит бытие человека. Конкретного человека, а никак не всего человечества. Колесо Проведения необоримо.

И, чем он больше об этом думал, чем больше изучал материю, формы ее движения и взаимодействия, тем больше он склонялся к мысли, о том, что тогда, холодным сентябрьским днем 1941 года в леске где-то восточнее Демьянска он обратился в своих мыслях к правильному адресату.

И он сделал свой выбор.

Глава 19

Съедобное-несъедобное

Ошибка составила всего лет тридцать. Хоть здесь они не сильно напортачили!

Баглачевские крестьяне собрали мир на лугу между деревнями Подольной и Улыбышево. Первым выступил мирской староста Микита Андреев, представивший новоприходца. Староста разъяснил его челобитную и рассказал о решении губного старосты. Новоприходец хотел поселиться в их волости.

Потом слово дали новоприходцу. Он признался, что к крестьянскому труду не приучен, но владеет грамотой и готов обучать ей бесплатно всех желающих. Просил наделить его свободной землей и помочь в строительстве дома.

Сходка была короткой. Когда по деревням рассылали повестку о мирском сходе, суть поднимаемого вопроса тоже до всех донесли. Поэтому в деревнях уже все заранее обдумали, обсудили и приняли решение. Главное, что теперь всех интересовало, на каких условиях новоприходец останется в их волости, ведь у него не было никаких средств и имущества, и его обустройство ляжет на мир. Выслушали десяцких из каждой деревни, а потом снова мирского старосту. Немного поспорили и вынесли приговор о передаче новоприходцу в тягло[22] поросшую лесом и частично заболоченную пустошь в овраге по левую сторону от речки Содомовки. У деревни Коняевой.

Порешили дать ему льготу на землю на пять лет, всем миром поставить ему двор, а за то обязать его учить грамоте местных ребятишек в мирской избе, что была поставлена на Борисоглебском погосте. Кроме того он должен в течение всего этого времени помогать отцу Иоанну и отцу Петру зимой чистить снег, весной набивать снегом их погреба, на Пасху помогать служить по деревням, а летом заготавливать для мирской избы дрова. А в случае, если он решит покинуть выделенную землю, взять с него в мир три рубля.

Эти условия он, разумеется, принял. Другого выхода у него и не было. Так он и поселился в Баглачевой волости. Пока строился дом, он жил на погосте при церкви. Помогал священникам по хозяйству, а также выполнял разные мирские поручения.

Постепенно он обустроился. Взял себе жену из местных. Обрабатывал землю. Тем и жил. Но никогда не забывал, что пережил там, на озере. Ощущение ничтожности человеческой жизни. Ясное осознание того, что всё идет своим чередом, что каждому уготована своя судьба, что Россия должна пережить всё то, что с ней случится, и никто этому помешать не сможет. Что мир создан от начала до конца.

Тогда в лесу это выбило его из колеи. Он понял, что всё, ради чего он решился на такую жертву, было напрасно. Все его усилия и планы бессмысленны. Но, чем дольше он бродил там, среди озер, в тщетной надежде вернуться назад, тем больше росла его злость. Тем больше укреплялась его уверенность. И теперь, когда всё уже было позади, он решил действовать. Он принялся истово отстаивать староотеческую традицию, поддержав протопопа Лонгина муромского. Горячо убеждал крестьян, вкладывая в их головы идею неповиновения церковной реформе. Он хотел разжечь огонь, который спалит династию Романовых в ее колыбели и, возможно, повернет историю в другое русло, избавив Россию от красной чумы.

Его разбудил оглушительный скрежет перфоратора. Святослав устраивал в стене пару новых колец на анкерах. На узников он не обращал совершенно никакого внимания.

— Сейчас еще кого-то приволокут, — со знанием дела заявил Александр, когда Святослав, прикрутив кольца, на несколько секунд вылез из погреба.

И действительно вскоре в подвал стащили недвижимое тело. С ним особо не церемонились. Видно было, что несчастный тоже доставил немало хлопот. Его проволокли по полу и приковали такими же кандалами, как и других, к новеньким кольцам. В новом заключенном Максим с удивлением и ужасом узнал водителя дежурной части Медяного, одетого в обычную гражданскую одежду. Правда, грязную и местами порванную. Лицо его было в крови, нос разбит, на правой щеке — гематома. Он был без сознания.

Когда Святослав и Игорь ушли, Максим осторожно позвал:

— Иван! Иван, очнись!

Но Медяный, похоже, был в глубокой отключке. По крайней мере, возвращаться в этот бренный мир точно не спешил. Максим его прекрасно понимал. Судя по всему, этот мир в ближайшее время ничего не мог предложить Ивану, кроме боли, тошноты и неясного сознания. Максим мысленно посочувствовал бывшему сослуживцу. У него самого всё еще шумела голова от удара Алексея.

— Ты его знаешь? — спросил Саша.

— Это водитель из полиции. Иван Медяный.

— Интересно, что он тут делает?

— Не знаю… Мы с ним и не общались никогда. Только по службе. Во время дежурства. И то особо не разговаривали.

— Может, подстава? — с подозрением спросил Саша.

— Не уверен, — возразил Максим, — уж больно гематомы у него настоящие. Да и нос, похоже, сломан.

— Согласен, — нехотя согласился Александр, — что-то во всей этой истории перебор с расквашенными носами и подбитыми глазами…

— Помнишь, я рассказывал тебе про Лидию Комарову? — внезапно для самого себя сказал Максим.

— Ту, что, по твоему мнению, переносилась во времени?

— Да, так вот, у нее был медальон под № 5.

В воцарившейся тишине Максим пытался осознать, правильно ли он поступает, что открывает перед Александром все козыри. Но в сложившейся ситуации скрывать что-то он не видел смысла. После исповеди Александра, Максим доверял ему, хотя и понимал, что это чувство может быть результатом какого-нибудь психологического феномена, сродни стокгольмскому синдрому[23]. Но, даже если он ошибался в своих ощущениях, и Александр заодно с похитителями, это не имело никакого значения. Максим понял, что его похитители не обременены ни моральными убеждениями, ни правовыми запретами. И при таких обстоятельствах скрывать информацию, которая не представляет для него никакой ценности и не угрожает ни чьей безопасности, не имело никакого смысла. Зато, если он прав, и Александр с ним на одной стороне, эти сведения могут быть полезны.

— Ты хочешь сказать, что Лидия Комарова — это Катя Михайлова? — вытаращив глаза, спросил Саша. — Участница нашего эксперимента. Та, кого отправили после Алексея и передо мной?

— Да.

— И ты считаешь, — перешел он на шепот, — что она вернулась назад в прошлое?

— Ага.

— И у тебя есть что-то, подтверждающее этот факт? Кроме того, что ты уже сказал?

— Да, — кивнул Максим, — я с ней встречался лично. И она сама мне обо всем рассказала.

— И как она?

— Состарилась.

— Состарилась, — повторил Александр, смакуя слово, и пытаясь представить, что оно значит.

— Она вернулась в точку исхода.

— А ты уверен, что она именно та, за кого себя выдает?

— Ну, сейчас она живет под другой фамилией и скрывает свою личность. Но в целом, да. Я проверил отпечатки пальцев и ее почерк. Все сходится. Сомнений, в принципе, нет.

Александр задумался.

— И как, говоришь, она вернулась обратно? Пришла в лес и нырнула в одно из озер?

— С ее слов, да, — кивнул Максим.

— И вернулась точно в точку исхода?

— Приблизительно. Спустя семь дней.

— То есть возвращение все же возможно?

— Получается, что так…

— А про остальных темпонавтов тебе что-нибудь известно?

— Есть догадки про Ирину. Помнишь, я говорил, что у меня был материал про найденные в лесу скелетированные останки? Так вот, похоже, что останкам несколько сотен лет. Но пломбы на зубах у черепа современные. Из ХХ века. Есть неофициальные положительные результаты идентификации это черепа и фотографии, предположительно принадлежащей Ирине Кузнецовой. Плюс на месте обнаружения останков я нашел медальон под № 1.

— Ира, — кивнул Александр, выходит, она умерла?

— Да, много веков назад. Дожив лет до шестидесяти. Так что, горевать о ней особо нечего.

— Так-то да, но я ведь видел ее всего два месяца назад. По моему календарю. В день эксперимента. Она была жива-здорова! И молода. Понимаешь?

— Если честно, то всё это с трудом помещается в мою голову. И я не хочу в это верить. И не поверил бы, если бы не проверил возможность временных перемещений на своей шкуре!

— Да, — ухмыльнулся Саша, — это действительно за гранью понимания. И очевидное свидетельство мощи советской науки!

— Но ведь эксперимент-то фактически проводили по наитию.

— Тем не менее, — возразил Александр, — эксперимент все-таки прошел удачно. Смогли же они темпонавтов отправить в разные точки прибытия. И один даже смог вернуться в точку исхода. Странным является то, что всё это невероятное исследование почему-то свернули. Ведь подобные результаты эксперимента прогнозировались. А полученные данные можно было использовать для дальнейшего изучения. Вот это не укладывается у меня в голове. Почему эксперимент вдруг свернули?

— Всё это довольно просто объясняется, — неожиданно раздался усталый голос Медяного.

Максим и Александр с удивлением повернули в его сторону головы. Медяный в этот момент с явным усилием усаживался на полу, прислоняясь спиной к стене.

— Что Вы имеете в виду? — серьезным тоном спросил Александр.

— А то, что исследование аномальных временных субстанций было прекращено по прямому указанию из ЦК КПСС.

— Ты тоже в теме? — изумился Максим. — Ты все время знал про эти озера и путешествия во времени?

— В общих чертах, — кивнул Медяный.

— А если подробнее? — Александр был настроен решительно.

— А подробнее на эту тему я не уполномочен распространяться, — устало проговорил Медяный, закрывая глаза, — сведения, составляющие государственную тайну…

— Нет, уж, — не сдавался Александр, — сказал «А», говори и «Б»!

— Не имею права, — безапелляционно заявил Медяный, — извините, голова болит. Сотрясение, наверное. Мне отдохнуть надо…

— Потом отдохнешь! — с нескрываемым раздражением объявил Александр. — Рассказывай, давай!

Медяный никак не отреагировал. Максим почти восторженно смотрел на него. Кто он такой? Агент ФСБ… Или еще какой-нибудь засекреченной службы? Уж точно не простой водитель дежурной части. Его умение скрывать свою личность вызывало восхищение. Почему-то, когда речь заходила о внедрении спецагента в какую-нибудь организацию, представлялись накладной нос, приклеенные усы, нарисованные татуировки, фальшивый паспорт и стильная одежда. Стилисты секретной службы должны были отработать на все сто. Но в данном случае шаблон не подходил. Медяный никогда не выглядел стильным. Особенно с этими своими вечными грибами, рыбалками, охотами, дачами, женой и тёщей, которые, похоже, приносили ему неподдельную радость. Стало быть, всё это было настоящим, а не приклеенным. И именно это позволило Медяному настолько правдоподобно вписаться в коллектив лучской полиции, что никто, даже начальник отдела полиции Накаряков, ни за что бы не заподозрил в этом прозаичном подчиненном, носящем в повседневной жизни немодный джинсовый костюм, глубоко законспирированного агента государственной спецслужбы. Максим невольно позавидовал Медяному. Вот, у кого служба была интересной, полной тайн и загадок, не то, что рутина участкового…

— Эй, не спи! — не сдавался Александр.

Но Медяный, похоже, занялся именно тем, чего хотел не допустить алчущий правды Александр. Тот ещё пару раз попытался привлечь внимание нового узника и разбудить его, но все напрасно. Медяный демонстрировал поистине непоколебимую выдержку. Или удивительно крепкий сон.

Александр и Максим какое-то время сидели молча, размышляя каждый о своем. И о Медяном. А потом тоже провалились в объятия Морфея. Тот всё еще скупился на сновидения, поэтому пробуждение Максима было внезапным и разочаровывающим. Как будто и не было никакого сна.

Над ним стоял Святослав.

— Не балуй! — устало пригрозил он.

Его лицо, оплывшее от гематом различной давности, явно нуждалось в отдыхе и меньше всего на свете хотело заполучить в свою палитру свежих красок. Максим и не мог сопротивляться. У него по-прежнему болела голова, а когда Святослав снял с него кандалы, он даже не смог без посторонней помощи подняться. Все внезапно поплыло, и он чуть не упал. Святославу пришлось его придерживать.

Сверху в люк заглядывала не менее живописная физиономия Игоря. Причем физиономия было самым подходящим словом для обозначения той части его тела, где Создатель разместил глаза, рот и сломанный накануне нос. Теперь некогда нежные юношеские черты превратились в нелицеприятное месиво с узкими прорезями для глаз. Максиму оставалось только догадываться, как в их компании выглядит он сам. Скорее всего, примерно так же.

— Хороши! — хмыкнул Ефим, когда вся троица явилась в комнату.

Кроме него в помещении находился и Алексей. Без очков, без кепки. Он очень напоминал себя прежнего с той фотографии под номером 4. Только немного пополневший. И потерявший свежесть молодости. Однако это не мешало ему быть самой яркой фигурой среди присутствующих.

Под светлой рубашкой угадывались железные мускулы. Мощная шея задыхалась даже под расстегнутой верхней пуговицей. Стильные клетчатые брюки сидели на нем как влитые, подчеркивая атлетическую фигуру. Элегантные черные ботинки из мягкой блестящей черной кожи казались упреком мохнатым домашним тапочкам Ефима. Глядя на невероятную разницу между обувью Алексея и Ефима, Максиму вдруг захотелось узнать, во что обуты его конвоиры. Но пронзительный взгляд голубых глаз Алексея приковывал внимание.

— Максим Владимирович, — голос Алексея оказался легким, а тон по-деловому добродушным, — приношу свои извинения, что мне пришлось так грубо с Вами обойтись. Но Вы сами меня вынудили. Прошу, присаживайтесь, у меня есть к Вам несколько вопросов.

Максима усадили на стул, который Ефим принес из-за кухонного стола. Минин с наслаждением опустился на стул и тут же откинулся на спинку. Голова ныла.

— Хотите воды? — участливо спросил Алексей, — Ефим, у тебя случайно не найдется для нашего гостя пары таблеток аспирина.

Ефим, безразлично вздохнув, подошел к кухонному гарнитуру и из настенного ящика извлек небольшую пластиковую коробку. Порывшись в ней несколько секунд, он извлек бумажную конвалюту и, оторвав полоску, молча протянул её в сторону Максима. Все это действо происходило в полнейшей тишине. Разве что на стене шуршала секундная стрелка часов. Внезапно за спиной Максима началось движение, и на сцену вышел Игорь, который прервал нелепую позу Ефима, приняв у него таблетки. Игорь оказался обутым в синие резиновые тапки, которые массово продают различные супермаркеты за вполне сносную цену. В своих черных джинсах и черной толстовке с капюшоном в этой преступной группе он мог претендовать только на роль подручного, с которой, в общем-то, более-менее справлялся.

Налив воды из-под крана он протянул стакан Максиму, всучив заодно и таблетки. Вот именно в такие краткие мгновения, когда все не очень хорошо, становится предельно ясно, что на самом деле нужно человеку для счастья. Максим с невероятным удовольствием выпил жесткую водопроводную воду и проглотил маленькие белые таблеточки. И, хотя они еще не начали свое действие, он точно знал, что головная боль, как, впрочем, и любые другие телесные муки препятствуют счастью. Однако с этим выводом, пожалуй, не согласились бы завсегдатаи магазина украшений для пирсинга на небезызвестной Пушкинской 10, куда Максима с его пристрастием к авангардному джазу однажды занесло, и где он с удивлением и ужасом узнал о том, что на этой самой планете вместе с ним проживают люди, которые добровольно подвешивают себя на огромные блестящие крюки, издалека напоминающие рыболовные. И делают они это исключительно с целью испытать счастье.

Пустой стакан в раковину относил Святослав. Стало понятно, что он тоже не может пока ещё перерасти своей роли подручного второстепенного злодея, коим в данном случае являлся Ефим. Об этом свидетельствовали не только серый свитер на молнии и синие джинсы, чей покрой никогда не был модным, но и такие же синие резиновые тапочки, как у Игоря. Эти тапочки их уравнивали. Для образа злодеев им обоим не хватало лоска. А то, что они по-детски делили между собой обязанности прихвостней, подчеркивало скорее не их конкуренцию, а печальный рок так и остаться в этом незавидном статусе. По крайней мере, в составе данной преступной группы.

Алексей спокойно наблюдал за происходящим, и только после того, как Святослав вновь занял свое место за спиной Максима, произнес:

— Расскажите о Вашей встрече с Екатериной Михайловой.

— С кем? — не сообразил Максим.

— Вам она известна, как Лидия Комарова.

— Ну…. А с чего Вы взяли, что мы с ней встречались?

— Вы же каким-то образом отобрали у нее объяснение, где она пишет, что все у нее хорошо, и она никуда не пропадала, — спокойным тоном пояснил Алексей.

— Откуда Вам известно, что в объяснении? — вырвалось у Максима.

— У нас везде свои люди! — встрял Ефим.

— Не увиливайте от вопроса, — интонация в голосе Алексея слегка изменилась, и Ефиму стало неловко, что он вмешался в разговор.

— Она прислала их по почте…

— Максим Владимирович, давайте поговорим как здравомыслящие люди, — устало вздохнул Алексей, — ставки у нас сейчас, как Вы понимаете, очень высоки. Не хотелось бы их еще больше повышать. Мы еще ничьему здоровью не причинили вреда. И уж тем более никому не причинили смерть. Пока. Так что давайте во всем разберемся разумно. Откровенность за откровенность.

— Давайте разберемся разумно, — кивнул Максим, вспомнив, что подобные формулировки, только попроще, он уже слышал от Ефима. Выходит, тот копирует Алексея и в этой команде никакой не лидер, а первый прихвостень.

— Ну и хорошо, — невесело улыбнулся Алексей, — первая откровенность с меня. В вашем погребе установлено аудио-записывающее устройство и буквально несколько минут назад я самолично слышал, как ты рассказал Саньку про встречу с Катей.

— Вы хотите сказать….

— Всё, что происходит в погребе, пишется и прослушивается. Мы же не полные идиоты.

— А как же вы тогда допустили побег?

— Ну, мы же не можем постоянно прослушивать ваши разговоры в режиме реального времени. Штат, знаешь ли, не тот. Пару раз в день проверяем запись. Тогда просто накладка вышла. Не успели вовремя отследить, о чем вы там шепчетесь.

Это было сказано таким тоном, что Ефим снова испытал неловкость. Он неуверенно переступил с ноги на ногу, дав понять, что именно на него возложена обязанность осуществлять контроль аудиозаписи. А Максим в очередной раз отметил выдающиеся лидерские качества Алексея и его способность нагнетать обстановку. Вот злодей, так злодей. Первостатейный!

— К тому же, — продолжил Алексей, — даже если бы нам стало известно о плане твоего побега, мы все равно позволили бы тебе попытаться его совершить, чтобы не раскрывать нашу осведомленность. И все было бы довольно натурально. Свят с Гошей ничего бы не знали и по-честному получили бы в морду. Этих олухов во все посвящать опасно, а пара лишних синяков сделают их только умнее.

— Подождите, а зачем Вы тогда мне рассказали про аудиоконтроль погреба? Я ведь всем расскажу….

— О, а это уже вторая откровенность, — прервал его Алексей, — Видишь ли, Максим Владимирович, мы не планируем возвращать тебя в погреб.

— А что же Вы планируете? — по спине Максима пробежал неприятный холодок.

— А это уже третья откровенность. Счет не ровный. Так что с тебя два правдивых ответа.

— Ну…. Ну, да, я встречался с Лидией Комаровой. Несколько дней назад… Точнее, накануне того, как я потерялся во времени. Она сама на меня вышла. Назначила встречу. За городом. Я даже не знал, с кем буду встречаться. У нее есть помощники и финансово она довольно обеспечена, поэтому все было организовано на высоком уровне.

— Первую откровенность засчитываю. Авансом. Так что она тебе рассказала о своем путешествии?

Максим вздохнул. Играть в партизана действительно не было никакого смысла. И не потому, что Максим боялся, хотя он очень бы не хотел, чтобы его пытали, и слабо представлял, как будет строить из себя героя и молчать. Просто он не видел смысла что-то скрывать в этих обстоятельствах. И он пересказал весь свой разговор с Лидией Ивановной.

— Она кое-что для Вас передала, — закончил он свой рассказ.

— И что же? — задумчиво спросил Алексей.

— Ну, во-первых, она действительно очень сожалеет, что не смогла Вас встретить, когда Вы переместились в будущее….

— Как мило, — оскалился Алексей, — что-нибудь ещё?

— Ещё она передала для Вас банковскую карту. Для Вас с Александром. Чтобы хоть как-то помочь…

— Спустя почти тридцать лет! — снова прервал его Алексей, — Немного опоздала… И ты тоже думаешь, мне нужны деньги? Деньги, конечно, никогда лишними не бывают, но меня на данный момент интересует совершенно другое. Деньги можно заработать. В конце концов, украсть или отнять. Единственная по-настоящему важная вещь в нашем мире — время!

— И что же Вы в таком случае хотите?

— А ты парень — не промах, — улыбнулся Алексей, — ты забыл главное правило нашей беседы. Откровенность за откровенность. Сначала я тебе дал фору. Теперь ты мне. Расскажи все о своем перемещении во времени! Подробно. Всё, вплоть до ощущений и мыслей! Не мне тебе рассказывать, как это важно!

Глава 20

Эни-бэни-рики-таки…

— Забавно, — промолвил, наконец, Алексей, дослушав рассказ Максима до конца, — получается, у всех откровений есть что-то общее. Это ощущение единства всего сущего. Но при этом у каждого было что-то свое. У тебя, видишь, возникло чувство любви. Какое-то христианское озарение. У Санька — понимание справедливости. Свободы, равенства и братства. Какая-то полу-коммунистическая дребедень. У меня…

Мы ведь с Саньком были очень похожи. Дружили. Как говорят, не разлей вода. Почти тридцать лет назад. Мы ведь с самого детства вместе. Он был моим первым и единственным другом. Я тоже, как и он, верил в идеалы коммунистической партии! Верил нашей Советской Родине! Да я был готов для неё на что угодно. Даже на смерть. И пошел на смерть. Мы ведь, когда к эксперименту готовились, понимали, что можем погибнуть. Сгинуть. Я ведь, когда нырял, крикнул: «Служу Советскому Союзу!».

А когда погрузился в эту субстанцию, меня вдруг озарило, что равенство, свобода, братство — все это очень важно, но не совсем в том виде, как нас учили. Это осознание было едва уловимо. Легкое ощущение какой-то дисгармонии в своих идеалах. Как трещина, в которую едва заметно задувает воздух с улицы. И Санёк это тоже почувствовал. Он об этом не говорит, но я-то знаю! А когда я не встретил спасательную команду в точке прибытия, и в контрольных точках тоже, когда я узнал, что Советский Союз развалился, как какой-то гнилой сарай, что люди просто взяли и поменяли убеждения, тогда-то эта едва заметная трещина и стала расти. Пока не превратилась в пропасть.

Организация-то ведь сохранилась. Поменяла название. С КГБ на ФСБ. Ну да, были какие-то там организационные мероприятия и так далее. Но на местах-то люди остались. Прошло всего-то несколько лет, а про меня, да что там, про нас всех, просто взяли и забыли! Понимаешь?

Вот и я не понимаю… Провели, значит, эксперимент. Отправили человека в будущее, а когда наступило время его прибытия, даже не удосужились проверить результат. Выяснить, все ли в порядке с испытуемым. Что с ним, как он… Забыли. Целая команда. Пятьдесят с лишним человек! Получается, что им просто наплевать было на нас. Мы не имели значения. Наша служба не имела значения. Наш подвиг не имел значения! Ничего не имело значения! Ни страна, ни будущее!

Вот, что я понял тогда. Когда пытался вникнуть в этот новый для меня мир. И именно поэтому я не стал искать связи с органами безопасности. Подумал, какой в этом смысл с таким их отношением. Молодой был. Разозлился, обиделся! Решил всем доказать, что смогу сам о себе позаботиться! А в 1996 году решил дать системе шанс. Я ведь перенесся на два года раньше. И вот спустя два года, так и не устроившись, я поехал на озера. Проторчал там две недели. Надеялся на что-то. И знаешь что? НИЧЕГО! Тогда-то я в бандиты и подался!

А время-то какое было… Жуть. Человек человеку волк. В лучших традициях Томаса Гоббса[24]. Как по учебнику философии. Короче, тогда-то я и понял, что справедливость не связана с честью и совестью, а свобода, равенство и братство — это просто слова. Деньги и власть — вот мерило благополучия! Вот в чем сила, брат!

— Но ведь не всегда деньги и власть имеют значение! — вырвалось у Максима.

— Всегда, — безапелляционно заявил Алексей, после минутного раздумья, — Честь и гордость очень быстро становятся лишними, когда банально хочется жрать. Я это понял после трех месяцев голодания осенью и зимой 94-го. Если бы не Ефим и не Зина, мать Святослава, я бы, наверное, покончил с собой. Честное слово! Такие мысли были. Не к кому пойти. Близких нет. Друзей нет. Жилья нет. Работы нет, денег нет. Золото, которое предназначалось для нас, темпонавтов, у меня отобрали бандиты. Я тогда банально не врубался, что происходит. Ну, меня на счетчик и поставили. Хорошо, жизнь сохранил. А все эти моральные убеждения, правосознание и прочая ерунда не кормят и не согревают.

А что до совести, то она оказалась абсолютно не нужна на зоне. Я там пятнадцать лет чалился! Пятнадцать лет! Когда встает вопрос, на какой шконке спать и как жить: в чушках или в авторитете, у идей братства и равенства, поверь на слово, появляются новые грани. Как, кстати, и у справедливости. В этом плане деньги и власть выигрывают. Они более стабильны. А теперь я понимаю, что гораздо важнее время. Его не украдешь, не отнимешь, не купишь. Время бесценно!

Так что, это озеро мне дало свободу. Свободу от ложных убеждений. Свободу выбора. И Александр находится на том же пути, что и я. Он в конце концов придет к тем же выводам, что и я. На его счастье, он не хлебнет того дерьма, что довелось отведать мне, поэтому процесс переосмысления жизненных ценностей происходит у него медленно. Но верно! Но мы над этим работаем. Раньше он категорически не принимал капитализм. А сейчас уже видит в нем определенные плюсы и преимущества. Так же как признает и некоторые недостатки развитого советского социализма. Когда до него, наконец, дойдет, что только капитализм способен предоставить максимальную свободу, а равенство и братство — это иллюзия, он снова встанет на мою сторону.

Закончив свою речь, Алексей почесал кулак. Максим увидел жесткие мозоли на крепких костяшках его пальцев, покрытых мелкими шрамами от рассечений и чьих-то поломанных зубов. Эти кулаки никак не соответствовали той речи, которую только что произнес Алексей. Красивой, грамотной, убедительной речи философа. Или юриста. Человека интеллигентного. Владелец подобных кулаков обычно использует более короткие и менее информативные монологи, чтобы обозначить свое мировоззрение. А зачастую и вовсе без них обходится. Кулаки сами за него говорят. Глядя на них, становится понятно, что собеседник много пережил, привык отстаивать свои убеждения и добиваться поставленной цели. К сожалению, многие остаются невнимательными к таким деталям во внешности своих оппонентов и пропускают важную часть невербального диалога. Упускают из вида те самые доводы, которые должны заставить задуматься о необходимости дальнейших прений. Максим глядел на кулаки и понимал, что они не менее убедительны, чем речи Алексея. Тем более что с одним из их аргументов он уже успел познакомиться.

— Но что Вы от нас хотите? — спросил, наконец, Максим, сорвавшимся в пересохшем горле голосом, отчего вопрос прозвучал жалко и беспомощно.

— Какой ты любопытный, — ухмыльнулся Алексей.

— Откровенность за откровенность, — прокашлявшись, Максим старался говорить как можно увереннее, чтобы вернуть достоинство своему голосу.

— Деньги мне не нужны, — повторил Алексей, — мне нужно время!

— Но Вы ведь сами говорили, что время ни украсть, ни купить, — заметил Максим.

— Приятно, когда тебя внимательно слушают. Время можно обмануть. Признаюсь, я не доволен своей жизнью. С того самого момента, как перенесся во времени. Две трети из нее я просто потерял. На зоне и по глупости. Лучшие годы! При этом дерьма хлебнул с избытком. А оставшуюся треть только и делал, что пытался всё исправить. Готовился. Но, чтобы достигнуть своей цели, чтобы обмануть время, нужно всё отменить. Понимаешь? Всё! С того самого момента, как я нырнул в это проклятое озеро в 1986-м.

Я хочу, чтобы Александр вернулся назад. Ещё до того, как мы переехали на базу и начали подготовку к эксперименту. Чтобы он отговорил нас участвовать в этой безумной затее. Чтобы мы никогда не перемещались в будущее! Чтобы всего того, что со мной произошло после 86-го, точнее, 94-го, ну ты понял, что я имею в виду… В общем, чтобы этого не было. И чтобы мы жили нормальной жизнью. А для этого он должен передать мне в прошлом кое-какую информацию. Чтобы 90-е провести с пользой для дела. Понимаешь? Как Екатерина Михайлова. Она ведь очень разумно поступила с этим своим знанием о настоящем. Просто молодец. Использовала имеющиеся знания для верных инвестиций! И теперь живет себе припеваючи, ни в чем не нуждается.

— А почему Вы сами не переместитесь? Это же проще!

— Ты посмотри на меня! Мне ж за полтинник. Я сам себе не поверю, когда увижу себя такого! А Санек от себя прежнего, скажем, из 84-го ничем особо не отличается! Ему в этом плане больше доверия будет. К тому же неизвестно, как поведет себя реальность. Останется ли она прежней, после того как мы изменим наш выбор и откажемся от участия в эксперименте? Может она расколется. Появится, так сказать, новое ответвление. Кто знает?… Вот Екатерина сама себе помогла, кто знает, что произошло? Может, сейчас параллельно существует две Екатерины Михайловы. И обе успешные, к слову. А в моем случае что? Хорошо, если будущее просто изменится, и я нынешний просто исчезну и стану собой в прошлом. А если появится альтернативная реальность? Я, как таковой, тоже останусь и буду доживать свой век в нищем Союзе в середине 80-х, а старость встречу в безумные 90-е. Мне такого удовольствия не надо. В отличие от меня у Сашки и в том, и в другом случае только перспективы и молодость в качестве первоначального капитала.

— А если Александр вернется как Лидия в точку исхода?

— Тогда он должен будет подстраховать меня в точке прибытия. Причем уже с солидным финансовым тылом. Я, конечно, могу его хоть сегодня попробовать отправить назад. Он сам предлагал мне в случае возвращения, позаботиться обо мне, когда я прибуду в 94-й. Но пока он такой отъявленный коммуняка, перспективы этого крайне туманны. У него пока все мысли — не допустить распада СССР. С таким подходом первоначальный капитал он накапливать не будет. А мне все-таки хочется быть уверенным в своей финансовой состоятельности. Так что нужно, чтобы он принял неизбежное и новую реальность. Только в таком случае я ничего не теряю.

— Вы можете угодить за решетку, — заметил Максим, тут же пожалев о сказанном.

— Ха, не зря говорят, бывших ментов не бывает, — ухмыльнулся Александр, — как и бывших ЗК. Я же говорил, что ставки высоки. Не хотелось бы их поднимать. Как раз из-за неопределенности всего предприятия. Но, если понадобится, то придется…

Максим был впечатлен. Похоже, Алексей всё продумал и настроен решительно. И безумно!

О том, что Алексей настроен решительно, стали догадываться и в одном государственном учреждении, в чьи функции как раз входил контроль за людьми, чье безумство могло привести к необратимым или весьма значительным последствиям. Одно из специальных отделений уже начало разрабатывать план по нейтрализации потенциальной угрозы, но столкнулось с непредвиденной проблемой. Внедренный агент внезапно перестал выходить на связь… Руководитель проекта почувствовал, что теряет контроль над ситуацией и стал готовить оперативно-боевую группу.

— Ну а что насчет меня? — поинтересовался Максим. — Что Вам нужно от меня?

— А ты должен отвести меня к тому озеру, из которого вынырнул. И снова в него нырнуть.

— Зачем? — изумился Максим.

— Чтобы мы проверили, верна ли гипотеза Ефима о том, что одна дверь всегда остается открытой.

— Один из временных порталов остается открытым? — переспросил Максим, и Игорь едва заметно улыбнулся.

Ефим неодобряюще посмотрел на Игоря, а Святослав на Ефима. Короткая и яростная борьба взглядов по поводу понятийно-категориального аппарата, с помощью которого следует познавать таинственные озера, остались незаметны для Максима и Алексея, которые смотрели друг на друга. В их противостоянии безусловное преимущество было на стороне Алексея.

— Называй это, как хочешь, — равнодушно бросил он, заставив Игоря еще больше улыбнуться, — это дела не меняет.

— Но как же я найду это озеро? Их же там таких больше десятка.

— А вот это, — зло отрезал Алексей, — уже твоя проблема. Значит, будешь нырять в каждое из них, пока не найдешь нужное!

— Но ведь не факт, что я перемещусь!

— А это уже оставь нам. Мы ведь не просто так сидели последние десять лет и ждали, когда же в прошлое откроется дверь. Мы работали! Причем усердно. Средств не жалели. Как, по-твоему, почему перемещения наиболее вероятны в летнее солнцестояние?

— Не знаю, — честно признался Максим.

— И я не знаю, — ухмыльнулся Алексей, — но это как-то связано с влиянием солнечной радиации на северный полюс. Она каким-то образом усиливает энергоснабжение субстанций и делает их активными. Поэтому-то во время эксперимента задействовали подвижные трансформаторы. Чтобы максимально усилить электрообеспечение субстанций и гарантированно отправить темпонавтов в точку исхода. Потому что иначе можно бесконечно нырять в эти озера и никуда и не переместиться. Понимаешь? Проверено на собственном опыте. Вот мы и приобрели пару приспособлений, способных создать нужный энергетический импульс, которого будет достаточно, чтобы активировать дверь. И дело останется за малым. Проверить, работает ли эта дверь. Для этого-то нам и нужен ты.

Максим почувствовал себя уязвленным. Он был даже не ключом, а обычной подопытной мышью. Его роль во всем этом предприятии оказалась такой ничтожной, что он даже не осознал с первого раза все связанные с ней риски.

— Постойте, — воскликнул он, — а что же будет со мной?

— А что будет? — деланно удивился Алексей.

— Ну, если я перемещусь? — не уловил сарказма Максим.

— Если все пройдет по плану, то ты так же, как и в прошлый раз вынырнешь где-нибудь во времена Царя-Гороха и нырнешь обратно. И снова окажешься в нашем времени. Спустя пару месяцев. А мы за это время успеем свой план провернуть и больше с тобой никогда не пересечемся. Ты сможешь вернуться домой к маме с папой. Или к этой своей Татьяне. И жить себе дальше.

— Но ведь будет декабрь! Я даже не смогу дойти до Луча. Замерзну! — воскликнул Максим, гоня прочь мысли о существовании в этой истории и других вариантов, в которых все пойдет плохо.

— Ну, мы можем тебе с собой теплых вещей дать. В пакет запихнем, чтобы не промокли. Вынырнешь, переоденешься и пойдешь себе спокойно в Луч. Дорогу уже знаешь.

— А если я не перемещусь? Если не откроется дверь? — искренняя тревога Максима за свое будущее, не смогла сдержать улыбку Ефима, перехватившего инициативу в негласном противостоянии с Игорем по поводу того, как называть временные аномалии.

— Знаешь, давай не будем думать о плохом… — нехотя бросил Алексей.

— А если я откажусь? — загнанно прошептал Максим, осознав, наконец, что его может закинуть в такое время, откуда он не сможет вернуться.

— Тогда нам придется повышать ставки, — тон Алексея не оставил равнодушным ни Максима, ни остальных в комнате.

Все они невольно поежились, представив на какой уровень может выйти затеянная Алексеем игра. Максим еще раз взглянул на кулаки Алексея. Те не спеша с еле уловимым хрустом сжались. Потом вдруг разжались. А потом снова слегка сжались и ладони вроде бы как расслабились. Максим уловил сигнал.

— И когда Вы хотите меня туда отвезти? — спросил он, понимая, что перемещение в неизвестное лучше смерти.

— Да прямо сейчас! — весело воскликнул Алексей и неожиданно хлопнул в ладоши, принявшись их потирать.

— Но… Но я не готов. Я не в той форме! У меня сотрясение!

— И я еще раз приношу за это свои искренние извинения, — равнодушно ответил Алексей, — но, похоже, выбора у тебя нет. А у нас — времени! Госбезопасность нам наступает на пятки! Сам видел нового гостя.

Сказав это, он велел Святославу собираться в путь, приготовить для Максима теплую одежду и обувь, упаковать все это в целлофановый пакет и засунуть в рюкзак. Ефим получил задание выдать Максиму еще обезболивающих и взять таблеток с собой. А сам он направился в гараж готовить автомобиль к поездке, прихватил с собой один из двух больших прямоугольных пластиковых тубусов, лежащих на полу у печки. В них хранились приспособления, которые Алексей приобрел пару лет назад через даркнет у украинских вояк, рассчитывая с их помощью активизировать временные порталы. Или, как говорил Ефим, открыть двери.

Вообще-то эти приспособления были экспериментальным электромагнитным оружием. Именно их приобретение в свое время сильно взволновало ту самую государственную службу, с территории которой в данный момент выезжала пара одинаковых и довольно броских на вид черных микроавтобусов с тонированными стеклами и без опознавательных знаков. Но в деревне Коняево, куда направлялся кортеж, об этом еще не знали.

— Ну так, где мой медальон? — спросил у Максима Ефим, лично протягивая ему стакан с водой и таблетками.

— Я же сказал, в отделе полиции… Под сейфом…

— Не ври, нет его там! Мы проверили! — взвизгнул Ефим.

— Но как? — изумился Максим. — Кто это «мы»?

— Не твоё дело, я же тебе говорил, у нас везде свои люди! Где мой медальон?

— Разве он твой?

— Мой! Это семейная реликвия!

— Не может быть, — удивился Максим, — ты говорил, что ваш предок — Ирина. У нее был медальон № 1. Ты сам говорил, что он утерян. А этот медальон № 2, и принадлежал он Михаилу.

— А то я не знаю! Ирину забросили на тысячу лет назад. От нее ничего, кроме костей в твоей коробке, да глупого поверья не осталось! Сгинула она в глубине веков со всем своим потомством, если оно у нее было. Я тебе про нее для затравки рассказал. Чтоб ты повелся на нашу замануху и испытал дверь. Что, проглотил, лопух? Ты с самого начала нам нужен был только в качестве отмычки. Читал Пикник?[25]

А мой предок — Михаил Селиванов. Да и Алексея, кстати, тоже. Парадокс, да? Мы с ним троюродные братья! Почему он, по-твоему, в 94-м ко мне пришел? Он только мне и мог довериться. Его родители к этому времени уже умерли. Мои ему бы не поверили. Да и в ссоре они были. Я единственный из его ближайших родственников остался. Остальные — седьмая вода на киселе. Все равно что чужие люди. Только вот не смог я тогда ему как следует помочь. Малой ещё был. В школе учился.

Я его рассказу сразу поверил. Как увидел медальон на его шее, тут же все понял! У нас ведь такой же медальон был. Около иконы висел на цепочке. Под номером два. Слышишь? Под номером два! Я потому и на исторический пошел. Как Михаил Селиванов! Этот медальон — не просто наследство. Это память! Скрепа! Где он?!

— Слушай, я тебе его верну, — сдался Максим, — он мне не нужен. Когда все это закончится, получишь его обратно. Обещаю.

— Плевать мне на твои обещания! Мне мой медальон гарантированно нужен! Говори, паскуда, куда его дел? У бабы своей оставил?

— Не тронь ее! — неожиданно для себя вскипел Максим и попытался встать, одновременно почувствовав тупую боль под сводом черепа и твердую руку Игоря на своем плече. Сотрясение делало его слабым.

— Значит, у бабы, — злорадно ухмыльнулся Ефим, — где конкретно? Или нам заглянуть к ней, пока она дома, чтобы сама все показала?

— Она тут ни при чем, и ничего не знает! — зло прошипел Максим, — медальон лежит в чемодане. Синий чемодан с оранжевыми вставками. В переднем кармане…

— Другое дело, козлина! — удовлетворенно воскликнул Ефим, забирая у Максима почти полный стакан.

— Что, Ефим все про свой медальон допытывает? — почти добродушно воскликнул вернувшийся в комнату Алексей и, не дождавшись ответа, продолжил. — Ты лучше отдай, он за него глотку перегрызет…

— Это точно, — самодовольно хмыкнул Ефим, польщенный поддержкой своего кузена.

— Ну что, готовы? — поинтересовался Алексей. — Тогда погнали! Время работает против нас!

Время работало против всех. В этот самый момент на мосту через Клязьму в жуткую пробку попали те самые два микроавтобуса, которые очень спешили в место последнего пеленга телефона своего глубоко законспирированного агента. А всё из-за того, что кто-то не уступает дорогу при слиянии двух полос, кто-то слишком близко прижимается к впереди идущему транспорту, а кто-то просто не думает о других участниках дорожного движения.

Первыми из дома вышли Алексей и Ефим. Ефим прошел к калитке, выглянул на улицу и, убедившись, что там никого нет, приглашающе махнул рукой. После этого Игорь вывел Максима из дома. Очевидно, что злобная четверка не хотела, чтобы их соседи или случайные прохожие увидели, как через участок ведут избитого мужчину со связанными скотчем руками.

На улице был один из тех дней, когда солнца не было видно, и небо застилала плотная белая пелена, отчего возникало какое-то домашнее ощущение. Низкое небо было очень похоже на потолок. Максим вздохнул свежего уличного воздуха и, наступив на свежескошенный газон, поймал себя на мысли, что слишком уж буднично он отправляется на заклание. Как будто в этом мире подобные преступления стали настолько обыденными, что скоро даже перестанут быть сюжетом для криминальных романов, детективных сценариев и документальных хроник. Настолько праздно вели себя похитители. Они особо не напрягались от осознания неотвратимости наказания, не маскировались, не перебегали ночью от угла к углу, от тени к тени. А спокойно в полный рост средь бела дня, для проформы выглянув за калитку, вели похищенного человека на верную гибель. Максим даже расстроился такому проявлению правового нигилизма. И, возможно, еще до конца дня он полностью бы утратил веру в органы правопорядка и даже институт уголовной ответственности, но тут произошло неожиданное.

— Всем стоять! — раздался срывающийся на писк крик Святослава. — Стрелять буду!

Кроме физики его страстью было краеведение. Он часто брал отгулы и ездил во Владимир, где закапывался в государственном архиве. Особенно его интересовала история родного края — Подольской волости Владимирского уезда. Никому никогда не пришло в голову проверить, действительно ли уважаемый доктор физико-математических наук, профессор, ветеран Великой Отечественной войны родился и жил во Владимирском уезде.

Он скрупулезно искал информацию о таинственных озерах в Баглачево. И вот, когда уже не оставалось сомнений, что об этих озерах никому не было известно вплоть до их случайного открытия при строительстве испытательного полигона НИИ «Луч», он наткнулся на статью Николая Ивановича Никольского — сына баглачевского священника из Борисоглебского погоста. Небольшая заметка в неофициальной части Владимирских губернских ведомостей. О поверьях и сказаниях.

Там-то он и прочел предание об угоднице Ирине, занимавшейся врачеванием и проповедовавшей православную веру. О баглачевских знахарках, которых по традиции нарекают Иринами. О том, как они лечат ветрянку и разные килы, как читают молитвы и заговоры. И каково же было его удивление, когда следом за этим он наткнулся на поверье о таинственных озерах, нырнув в которые можно допытаться любой правды. Но плата за это — жизнь. Озера могут либо сгубить человека, либо забрать часть его жизни. А находятся эти озера где-то в лесу в болотах. И у местных есть запрет на посещение тех болот.

Вот оно! Озера с аномальными свойствами. А угодница Ирина — не его ли товарищ по эксперименту? Не темпонавт ли Кузнецова? Он стал изучать остальные заметки Никольского, но больше ничего ни об озерах, ни об угоднице Ирине не нашел. Все остальные его публикации были о хороводах, песнях и играх, крестьянском браке. Он выяснил, что Никольский скоропостижно скончался в 1905 году в самом расцвете сил. Не дома, а в совершенно другом месте — у своих теток в соседней волости. В селе Арбузово.

Он чувствовал, что здесь что-то не так. Он стал копать дальше. Поехал на лето в Арбузово и поселился в доме у местного священника. Очень странно, что в советское время храм продолжал действовать. Это был один из самых лучших периодов его жизни, который все расставил по местам. Он много беседовал с батюшкой, посещал службы, подружился с жителями села, помог кое-кому решить житейские проблемы. В конце концов, в руки ему попал дневник Никольского. Небольшая книжица в потертом кожаном переплете. Это было настоящее сокровище.

Из этих записей он узнал об исследованиях Николая Ивановича, ради которых тот покинул государственную службу и отказался от юридической карьеры. Всю свою жизнь Никольский посвятил изучению таинственных озер. Собирал легенды и поверья. Выяснил, что озера испокон веков почитались местными. Люди верили, что озера не только открывали истину, но и могли переместить в потаенное царство. Туда, где спрятался Китежград.

Озерам покланялись на праздник Купалы. Но после того, как Баглачевская волость на миру поддержала реформу Никона, местные клирики стали активно бороться с остатками язычества и суеверием. И только в деревне Коняево, решившей держаться старого обряда, сохранилась традиция, чтобы староста деревни, «знавший словцо», ходил к озерам, читал там молитвы и заклинания и поил эти озера конопляным маслом.

В самом начале своих исследований Никольский решил побывать на этих священных озерах. Нашел в проводники какого-то охотника, который и отвел его в нужное место. Молодой Никольский окунулся в одно из озер и вынырнул из него спустя месяц с твердым пониманием того, как ему стоит прожить свою жизнь.

Глава 21

Чур, я в домике

Иоанн и Петр поддержали патриарха Никона. Собрали мирской сход, который почти единогласно согласился с этим решением. И только его деревня порешила держаться старого обряда.

Революции не случилось. Все погасло, не успев разгореться. Ему запретили преподавать в школе, отстранили от помощи приходу и освободили от всех обязательств. Он остался должен только отступные. Спустя какое-то время в волость прибыл небольшой караван бегущих от реформы старообрядцев. Богатый караван. Они просили у мира разрешения поселиться в их волости.

Решение было предсказуемым. Им разрешили заселить пустующие земли у деревни Коняево. Переселенцы были трудолюбивые, быстро отстроились, стали обрабатывать скудную местную землю. Для революций и бунта они не подходили. Они пришли сюда не воевать, а прятаться от преследования московских попов. Место было удачное — гора у самой границы древнего дремучего леса. Любого приезжего в Баглачево видно за несколько верст, а в лесу можно раствориться в любой момент.

Глядя, как степенно обустраивается жизнь в новой деревне, он понял, что все его планы безнадежны. Оставалась одна надежда — на возвращение обратно. Какое-то время он еще ходил к озерам, пытаясь отыскать то, которое сможет его вернуть назад. Но с годами он обрастал семьей, хозяйством, заботами. И, в конце концов, отказался и от этой затеи смирился со своей судьбой, повесив рядом со святым углом то единственное, что связывало его с прежним миром, — круглый бронзовый медальон с символом ненавистного ему общественного строя.

Жизнь его протекала спокойно, мирно, степенно. И, в общем-то, он был счастлив. И только летом, на Ивана Купалу его охватывала жуткая тоска. Похоронили его на кладбище, на самом верху коняевской горы.

— Я сказал, ни с места! — нервно повторил Святослав, направляя поочередно на каждого из них невесть откуда взявшуюся двустволку со взведенными курками. — Руки вверх!

— Ты что, ошалел? — взвизгнул, выпучив глаза, Ефим. — Совсем кукуха поехала от этих твоих стрелялок?

— Я как никогда в здравом уме! — взволнованно выпалил Свят.

— Опусти ружье, дурак! — грозно прикрикнул Алексей. — Нас сейчас спалят!

— Это точно! — вдруг хмыкнул Святослав, даже не думая отступать. — Спалят!

— Да что на тебя нашло, чувак? — Ефим не понимающе таращился то на своего босса, то на его взбунтовавшегося сына.

— Ты его хоть зарядил, сынок? — хищно и с издевкой поинтересовался Алексей.

— Не беспокойся, папа! — ответил Святослав, все больше и больше обретая уверенность в себе.

Чувствуя эту перемену, бывшие подельники с различной скоростью и степенью ответственности поднимали руки над головой. Безусловным лидером тут был Ефим, который воздел руки на максимально возможную высоту, обнажив тем самым пуп, испуганно и бесстыдно выглянувший из-под задравшейся кофты. Следующим по успеваемости был Игорь. Он, хотя и первым поднял руки, но явно проигрывал Ефиму в своем рвении. Его ладони расположились чуть выше лица. Алексей предсказуемо действовал медленно и явно нехотя. Он был похож на хирурга, который после мытья слегка приподнял вверх руки, ожидая, пока медсестра оботрет их полотенцем. Максим шёл вне конкурса. Его руки в районе запястья были плотно перемотаны скотчем, и он не мог их поднять, поэтому просто прижал к груди. Убедившись, что все выполнили его приказ, Святослав с вызовом крикнул:

— И не советую валять дурака!

— Точно двинулся! — огрызнулся Ефим, попытавшийся было выйти за калитку, но передумавший после того, как стволы ружья задержались на нем чуть дольше, чем на остальных.

— Свят, завязывай! — попытался увещевать приятеля Игорь.

— Нет уж, — громко выдохнув, сказал Святослав, — вы завязывайте!

— Ладно, — произнес Алексей, — что ты хочешь?

— Я хочу жить! Нормальной, спокойной жизнью! Без этих ваших дурацких затей и перемещений во времени!

— Ну и заживешь себе спокойно, — с наигранным добродушием заявил Алексей, — нам осталось-то буквально месяц-два напрячься, а там все закончится! Мы на финишной прямой. Получишь солидное вознаграждение, как и договаривались! Я свое слово держу!

— Ты забываешь, папа, одну деталь!

— Какую же, сынок? — с нескрываемым презрением выпалил Алексей.

— Если вы доведете свои планы до конца, и у вас всё получится, то меня не будет! И все эти твои обещания не будут иметь никакого смысла!

— А куда же ты денешься? — встрял Ефим, взяв, наконец, себя в руки, не опуская их.

— Я просто-напросто не появлюсь на этом свете. Меня никогда не будет!

— О чем ты говоришь, вообще? — озадаченно воскликнул Ефим с таким видом, когда не совсем ясно, действительно ли он не понимает, о чем идет речь, или просто отвлекает внимание.

— Не прикидывайся! Ты сам слышал, что он сказал, — чуть ли не со слезами на глазах воскликнул Святослав, направив на Алексея ружье, — да ты же с самого начала был в курсе этого плана, дядя!

— Да что ты такое несешь? — переключил на себя внимание Игорь, сумевший на пару маленьких шажков продвинуться в сторону Святослава.

— Ты что не понял? — ответил Святослав. — Батя хочет или вообще не прыгать в будущее, или полностью переписать свою историю с момента прибытия сюда!

— И что?

— А то, что в таком случае, он не встретится с моей матерью! И я никогда не рожусь, дубина!

Воцарилась тишина, вокруг которой где-то вдалеке лаяла собака, жужжал триммер и гудели проносившиеся по автодороге автомобили. Тишина напрягала. Постепенно приходило понимание, что ее финал может быть весьма трагичным. И тут Алексей совершенно спокойно, даже без тени злобы, сарказма или иронии произнес:

— Никто точно не знает, как всё устроено. Возможно, у нас ничего и не получится из этой затеи. Или может возникнуть параллельная реальность. И тебе ничто не угрожает…

— А, может, все сложится как раз так, как ты и задумал! — перебил его Святослав. — Ты никогда меня не любил, просто использовал!

— Ты что, поджог дом? — изумленно воскликнул Ефим, потеряв контроль над руками, из-за чего одна из них с указующим перстом направилась в сторону дома, а вторая принялась нервно теребить волосы на его затылке.

Все посмотрели на дом, у которого откуда-то из-под крыши стали тянуться тоненькие струйки белого дыма.

— Ты с ума сошел? — заорал Алексей, заметив в помутневшем окне яркие языки пламени. — Там же все записи, оборудование, деньги!

— Стоять! Никому не двигаться! — в свою очередь истерически взвизгнул Святослав, заставив Ефима снова высоко вскинуть руки, обнажив пуп пуще прежнего. Тот уже не стеснялся и, похоже, был даже рад поглазеть на начинающийся пожар.

— Святослав, — попытался взять себя в руки Алексей, — там бесценное имущество, и еще есть возможность его спасти! Опусти ружье, а потом сядем и обо всем спокойно поговорим!

— Думаешь, я тебе поверю? Вот почему ты с самого начала не раскрывал нам свои планы? Понимал, что я догадаюсь! Что буду вам мешать! Тебе с самого начала было на меня плевать!

— Да я вообще об этом особо не думал! — психанул Алексей. — Я бы мог тебя в это дело даже не втягивать. Толку от тебя — ноль. Да, так и проще было бы. Но я хотел тебе помочь! На ноги поставить, помочь стать нормальным мужиком! Деньжат поднять!

— Спасибо, па!

— Подумай, там, в погребе, люди! Они же угорят! — попытался увещевать своего подручного не на шутку испугавшийся Ефим.

— С какой это поры они стали тебя интересовать? — огрызнулся Святослав.

— На тебя мокруху повесят, дурень! — крикнул Алексей.

В этот самый момент Игорь, воспользовавшись тем, что Святослав отвлекся на разговор, изловчился и внезапно с грациозностью жирафа-подростка бросился на своего друга. Это чуть не привело его к падению. Тем не менее, он ухитрился ухватиться рукой за ствол ружья и даже попытался его вырвать. По-видимому, никто не ожидал такой прыти от долговязого Гоши. Все, включая Святослава, с удивлением и интересом наблюдали за его попыткой и, когда она всё же увенчалась успехом, и он смог сковать действия Святослава, каждый поступил согласно своей роли.

Святослав нажал сразу же на оба спусковых крючка, раздался оглушительный выстрел и дыма в атмосфере у дома заметно прибавилось. Игорь взвыл от испуга, но ружье не отпустил. Он резко дернул стволы в сторону, отчего Святослав вместе с ружьем повалился на землю, увлекая Игоря за собой. Ефим в это время уже лежал на земле, спасаясь от порции случайной картечи, а Алексей со всех ног бежал в дом. Один Максим, изначально чувствующий себя лишним в разворачивающейся драме, никак не отреагировал и остался стоять на месте с довольно глупым выражением лица.

Из-под крыши со всех сторон уже вовсю сочился густой белый дым. Слышался треск горящего дерева и звон бьющегося стекла. Алексей открыл дверь, и из веранды выкатился огромный грязно-серый клуб дыма, начавший медленно подниматься в белое небо. Алексей, не мешкая, нырнул внутрь.

Борьба Игоря и Святослава переросла в ту стадию, когда противники просто возятся на земле, не имея возможности одержать друг над другом верх. Ефим, удостоверившись, что цел и невредим, бросился на помощь Игорю и с разбега пнул Святослава по лицу, после чего присоединился к их возне. Наблюдая за происходящим, Максим отметил, что события развиваются слишком стремительно для его ушибленного мозга, который был не в состоянии быстро обрабатывать информацию и принимать своевременные решения. В настоящий момент Максима занимал вопрос, что ему делать: бежать или пока повременить.

И тут в доме произошел взрыв. На траву посыпались выбитые осколки оконного стекла и какие-то щепки. Наружу вырвалось огромное черно-белое облако, унося с собой надежды и рискованные проекты и пачкая ими белое небо. Ефим и Игорь с ужасом посмотрели на пылающий дом. Прижатый ими к земле Святослав наконец-то перестал сопротивляться и, безумно улыбаясь окровавленным ртом, силился посмотреть на плоды своих трудов. Охотничье ружье, которое против его воли впутали в людские разборки и уничтожение собственного пристанища, с потерянным видом валялось где-то в траве. Без патронов оно было никому не нужно.

При взрыве Максим, движимый условным рефлексом, выработанным им во время многочисленных занятий по тактико-специальной подготовке, прыгнул назад. Это заметно приблизило его к калитке, что он расценил как сигнал к действию. «Пора сматываться!», — подумал он и, вскочив, бросился к калитке.

Превозмогая жуткую головную боль и тошноту, наклонившись до Г-образной формы, бывший участковый полиции Минин несся вниз по дороге мимо удивленных жителей Коняево, которые с очень заинтересованным и деловым видом во множестве вывалились на улицу. Не обращая ни на кого внимания, движимый скорее инстинктами и глупостью, чем осознанным планом, он продолжал бежать до тех пор, пока его закрытая черепно-мозговая травма, возмущенная таким пренебрежительным к себе отношением, не решила о себе напомнить, выключив сознание. Как раз в тот момент, когда он выскочил на перекресток улиц и собрался уж было устремиться к автобусной остановке.

Его вновь окутала уже знакомая черная пустота. Он самозабвенно растворился в ней и не видел, как вокруг него стал постепенно собираться взволнованный народ. Тем более он не мог видеть, как его похитители были довольно грубо задержаны невесть откуда появившимися Александром и Медяным, вооруженными увесистыми деревянными брусками. Как к дому Ефима ошалело подкатили два вызывающе-черных микроавтобуса, из которых выскочили люди в военной форме, молниеносно блокировавшие улицу и захватившие придомовой участок. Как спустя несколько минут подъехали пожарная машина и карета скорой медицинской помощи.

Его бережно уложили на носилки крепкие руки бойцов одной секретной государственной организации и разместили в медицинском автомобиле, который тут же с включенными проблесковыми маячками помчался в госпиталь. Следом за ним укатил и один из тех двух микроавтобусов, на которых с опозданием всего на пару минут прибыли бойцы спецподразделения. Теперь в автобусе везли Ефима, Игоря и Святослава, обездвиженных пластиковыми стяжками и бесцеремонно сваленных в кучу в проходе у задней двери. Один из бойцов для надежности придерживал верхнего из задержанных ногой.

Пока Максима размещали на закрытом этаже военного госпиталя, у дома Ефима продолжался довольно интенсивный автомобильный трафик. Подъезжали и уезжали разные служебные автомобили. Из Луча были спешно вызваны начальники пожарной части и органа внутренних дел. На поляне у кладбища разбили большую палатку, в которой некий гражданин в довольно приличном костюме, скромной прическе и с непримечательным лицом, прибывший на место в седане представительского класса, провел быстрое и содержательное совещание, после чего должностные лица из Луча убыли к местам дислокации своих подразделений наводить порядок в служебной документации.

Из очередного серьезного микроавтобуса без опознавательных знаков выгрузилась группа людей, облаченных в одноразовые белые костюмы, защитные очки и маски. Их появление вызвало гул восхищения среди расположившихся поодаль местных жителей. Действия неизвестных исследователей были четкими и последовательными. Они все скрупулезно и довольно быстро осмотрели, запротоколировали и изъяли. В том числе обгоревший труп мужчины, громоздкий оплавленный пластиковый тубус, почерневший ноутбук и маленький сейф, а также старое незарегистрированное двуствольное ружье, числящийся в угоне серый седан с поддельными номерами и совершенно целый прямоугольный тубус с неизвестным содержимым.

Местные жители громко делились впечатлениями, обсуждая несколько версий происшедшего. И лишь после того, как перед ними выступил мужчина в очень даже приличном костюме, поведавший о спецоперации по нейтрализации террористов, народ немного успокоился и стал постепенно расходиться.

Когда Максим открыл глаза, то с удивлением обнаружил, что находится в светлом просторном помещении. Он лежал на мягком матрасе, на свежем белье, на удобной кровати. Живой. Не прикованный, если не считать тоненькой прорезиненной трубочки инфузионной системы, установленной в правую руку. Голова не болела.

Он аккуратно осмотрелся. Это без сомнения была больничная палата. В ней располагались еще две кровати, на которых вполне удобно устроились Иван Медяный и Александр Мишин, его давешние собраться по заключению. Каждый из них что-то усердно листал в своем мобильном телефоне.

— Всем привет, — произнес Максим на удивление бодрым голосом.

— Ого! Пришел в себя, молодец! — отозвался Медяный, пряча телефон под подушку. — Как самочувствие?

— Да, вроде, ничего, — ответил Максим, — а где это мы?

— В военном госпитале. Во Владимире! Да ты не переживай, нас тут еще денёк-другой подержат и отпустят. Все необходимые исследования уже провели, теперь так, наблюдают…

— А вы как?

— Как видишь, — улыбнулся Александр, — я вот новую технику осваиваю!

— Мы — в порядке, — подтвердил Медяный, — синяки и царапины.

— А что там с этими…?

— Алексей погиб, — слегка удрученно произнес Александр, который, несмотря ни на что, всё же скорбел по своему старому другу.

— Остальные — в следственном изоляторе, — добавил Медяный, — в Лефортово. Встряли крепко. Сядут лет на десять-пятнадцать. Ну, может, Святославу поменьше дадут. Он все-таки сотрудничает. И, кстати, это ведь он нас из подвала освободил.

— Как же, освободил, — саркастически хмыкнул Саша, — кинул ключ от кандалов в люк. Мы еле-еле до него дотянулись…

— А если бы не кинул, мы, глядишь, там бы и окочурились, — весело парировал Медяный, — а так хоть смогли выбраться…

— Ага, — скептически отметил Александр, — в последнюю минуту.

— Это уже детали, — похоже, Медяного ничто не могло расстроить, — зато опасных преступников задержали!

На самом деле причиной безудержного оптимизма водителя дежурной части ОВД г. Луча были новые перспективы, которые внезапно открывались перед ним. Медяный служил в полиции под прикрытием. Александр и Максим об этом уже давно догадались. Оставалось неясным, на какую конкретно организацию работает Медяный.

А организация была более чем серьезная. Она курировала оперативную ситуацию, связанную с бывшим испытательным бюро и полигоном «Темп». С этой целью Медяный и был внедрен в местную полицию, чтобы быть максимально близко к официальной и не очень информации. Одной из его основных задач было отслеживание возможного появления темпонавтов, прибывших из прошлого. В отношении них инструкции у него были простые: наблюдать, докладывать, в контакт не вступать. И до самого последнего времени это было наискучнейшее задание из всех линий работы, осуществляемых организацией. В конторе даже сложилось мнение, что на это задание отправляют в качестве наказания за наиболее страшные служебные проступки. И Медяный, виновато опустив глаза, мог подтвердить правдивость этого слуха.

А впереди оставался еще целый год легендированного прикрытия. И вот каких-то пару месяцев назад ситуация приобрела совершенно неожиданный поворот. Кто бы мог подумать, что обычный участковый-недотепа Максик Минин сможет распутать дело, которое его контора скрывала много лет и в котором сама не до конца разобралась. Медяный, соскучившийся по оперативной работе, ринулся прикрывать начавшие всплывать один за другим неудобные факты. И тут Минин пропал. Подчистив его документы, организовав быстрые и тихие похороны останков неизвестной женщины с опасной стоматологической историей и сдав в конторский архив все попавшиеся ему улики, так или иначе связанные с полигоном «Т» (коих, к слову сказать, было крайне мало), Медяный взялся за поиски Максима Минина и исчезнувшего темпонавта Александра Мишина.

Вскоре он выяснил, что Минин встречался со Святославом Зайцевым, который в свою очередь дружил с Игорем Козловым. Оба непримечательных персонажа, в свою очередь, часто бывали в гостях у некоего Михаила Селиванова по прозвищу Ефим, а по рождению Василия Романова. Начав их разработку, он вышел на неизвестного гражданина по имени Алексей, который оказался очень похожим на похитителя темпонавта Мишина. Медяный принялся собирать на эту группу информацию.

И тут в один прекрасный день объявился пропавший без вести Максим Минин, который буквально через день снова исчез. Одновременно из центра пришла информация об участии Михаила Селиванова и неизвестного мужчины по имени Алексей в приобретении опасного экспериментального электромагнитного оружия. Пазлы сложились в картинку, и Медяный понял, что им выявлена группа, планирующая проведение незаконного эксперимента на полигоне «Т». Он доложил об этом руководству, выпросив еще день, чтобы проверить версию о нахождении Минина и Мишина в заложниках. Но во время осуществления скрытого наружного наблюдения за домом Селиванова, Медяный был раскрыт.

А теперь, после задержания всей этой группы, изъятия опасного и интересного оружия и, наконец, подтвержденного прибытия последнего из темпонавтов, сектор его ответственности терял свою актуальность и подлежал закрытию. А сам он с учетом заслуг переводился на другую более престижную линию работы. Но обо всем этом Медяный, трепетно относившейся к соблюдению режима секретности, разумеется, ни Александру, ни Максиму не рассказал.

Зато Медяный поделился, что Алексей зачислен в штат местного подразделения секретной государственной организации и после полугодовой реабилитации сможет приступить к службе. Максим в свою очередь узнал, что решение о его увольнении из полиции приостановили. В качестве компенсации за перенесенные трудности и как залог его молчания. И теперь ему надо было определиться, продолжать ли свою службу, в том числе с возможностью перевода в любое другое подразделение, либо нет.

— Если хочешь, — предложил между делом Медяный, — можем походатайствовать, чтобы рассмотрели вопрос о твоем трудоустройстве к нам. В том числе и без отрыва от службы в полиции. За озерами-то надо кому-то следить!

Предложение было заманчивым. И, может быть, ещё пару недель, точнее, пару месяцев назад, Максим тут же с радостью бы за него уцепился, но сейчас, после всего пережитого и всего передуманного, ему необходима была пауза.

— А кто там помогал Ефиму в нашем отделе? — вместо ответа спросил Макс.

— А-а-а, — растянулся в улыбке Медяный, — участковый ваш. Миронов. Его уже отстранили. Решается вопрос о возбуждении дела. Так что вакансия старшего участкового, если что, свободна!

— Я подумаю, — пообещал Максим.

Дальше все было довольно скучно. Врачи, удостоверившись в том, что он здоров, подготовили документы для выписки. Потом в палату пришел строгий молодой человек и подробно допросил его обо всех произошедших событиях. Максим ничего скрывать не стал и без сожаления дал расписку о неразглашении.

— Вашу папку с записями и оба медальона мы изъяли, — на прощанье сообщил молодой человек, — просьба в ближайшую пару месяцев не выезжать из страны.

И всё. После короткого инструктажа его отпустили, выдав одежду, почти новенькую после химчистки и довольно круглую сумму денег за оказание содействия в предотвращении преступления. А еще новенькие ключи от квартиры, где, пока он наблюдался в госпитале, провели обыск, в связи с чем пришлось сменить замок.

На прощанье он обнялся с Александром и пожал руку Медяному. Ни того, ни другого он, скорее всего, никогда больше не увидит. И он не мог сказать, что это его сильно огорчало.

— Лидия Ивановна, то есть Екатерина Михайлова, — поправился Максим, отведя Александра в сторону, — оставила вам с Алексеем банковскую карту с крупным счетом. Просила передать. Так сказать, в качестве извинений, что не смогла помочь.

— Алексею деньги больше не нужны, — печально вздохнул Саша.

— Тебе могут пригодиться.

— Знаешь, всё так неопределенно. Моё возвращение, похоже, откладывается. Хотя я с этим не совсем согласен. А так у меня всё нормально. На довольствие поставили. Квартиру обещали предоставить, материальную помощь обещают. В общем, проблем с деньгами нет. Так что, знаешь, оставь эти деньги себе! Вдруг пригодятся!

— Ты уверен? — переспросил равнодушно Максим. — Деньги никогда лишними не бывают.

— На все сто! — улыбнулся Александр и хлопнул его по плечу так, что кончики пальцев, кажется, задели еще не до конца исцелившийся мозг. — Ну, бывай, старик!

Так они и расстались. В Луч Максим ехал на автобусе. По пути смотрел на угасающее летнее буйство. Березы начали активно желтеть, трава как-то осунулась, а облака внезапно потяжелели и ползли, чуть ли не напарываясь брюхом на макушки безмятежных сосен. Максим вспомнил, что у него нет телефона, который сгинул неизвестно где в этой кутерьме. Придется покупать новый. Надо бы позвонить маме. И Тане. И, хотя с ними уже переговорил сотрудник секретной государственной службы в довольно неплохом костюме, поведав, как Максим самоотверженно принял участие в совершенно секретной операции по поимке особо опасных преступников, потребовавшей максимальной конспирации, избежать дополнительных объяснений он вряд ли сможет. Хорошо, что с него взяли подписку о неразглашении секретных данных. Прекрасная, между прочим, отговорка.

Ему хотелось поскорее обо всём забыть. Он устал. От всех этих проблем, от всего этого невероятного, безумного информационного потока, который подхватил его, закружил и вот теперь выбросил на одиноком пустынном пляже. И что теперь делать, куда идти?

Понятно, что в первую очередь, надо идти в свою бывшую служебную квартиру и искать новое жилье. Экзистенциализм — вещь интересная, но ночевать нужно в каком-то конкретном месте. С полицией он завязал, поэтому из квартиры придется съезжать.

Открыв дверь, он в недоумении замер. Все его повторно заботливо упакованные вещи вновь были разбросаны. Коробки вскрыты, мусорные пакеты разорваны, их содержимое высыпано на пол. В общем — полнейший бардак.

«Ну, вот, — расстроился Максим, — когда же это закончится?»