Аспид бесплатное чтение

© Кристина Старк, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2021

© shutterstock.com

Моему мужу, возлюбленному, сообщнику, отцу моих детей, лучшему другу и парню, который обречен (или благословлен!) первым читать мои книги.

Не перестану удивляться, как в одном человеке может уместиться столь многое

• Я шла по бархатному пеплу,
• Устлавшему траву в саду.
• Порою тот, кто служит свету,
• Преумножает темноту.

• Я предпочла бунт образам,
• Иконам – вечное изгнанье.
• Змея, застывшая на камне,
• Порою служит небесам.

Глава 1

Мою мать, Элис МакАлистер, вытолкнули из окна высотного здания, когда мне было три года. Моего двоюродного брата Адама застрелили, когда он переходил О’Коннелл-Стрит. Дядю Эммета отравили на благотворительном ужине в отеле «Ритц». Его жену Клэр взорвали в ее кабриолете вместе с шофером и собачкой, когда она собралась ехать к маникюрше.

Мой клан смертельно враждует с другим кланом, чья фамилия Стаффорд. Вот уже лет сто, если не больше. Моя бабушка была еще ребенком, а МакАлистеры и Стаффорды уже пускали друг другу кровь. Не знаю, с чего все началось, но я хожу на похороны с малых лет.

На похоронах тети Клэр были самые лучшие пирожные. А на похоронах Адама – самая отвратительная погода. Я тогда продрогла до костей и потом лежала в постели целую неделю. Зато, когда хоронили дядю Эммета, светило солнце и в воздухе красиво кружились листья. Мои лакированные туфли отражали утренний свет, а черная шелковая юбка легко трепетала на ветру. Никто не плакал. Во-первых, дядю Эммета не слишком любили, а во-вторых, все уже привыкли ходить на похороны.

Помню, все казались мертвенно-бледными в сравнении с черными тканями вуалей. Моя тетя Шинейд, высокая, как телебашня, протянула мне шоколадную конфету, завернутую в золотую фольгу. Я не слишком любила шоколад, потому что он горчил, но все же взяла конфету и сделала маленький книксен, как учила меня моя мачеха Рейчел.

– Спасибо, мэм, – сказала я.

– На здоровье, Кристи, – ответила тетя Шинейд. – Только не вытирай ручки о платье. Папочке наверняка пришлось заплатить за него целое состояние. Сколько тебе уже, милая?

– Мне семь.

– Ты в первый раз на похоронах?

– В четвертый, мэм, – ответила я, глядя на тетку снизу вверх.

– И не в последний, – вздохнула она.

Мой брат Майкл – он на пять лет старше и ему уже стукнуло двенадцать – прошептал мне, что дядю Эммета явно намазали тональным кремом – таким же, какой лежит в косметичке у нашей няни, мисс Бирн, – вечно бледный дядя Эммет в гробу почему-то выглядел так, словно только вернулся из отпуска: загорелым и отдохнувшим. И еще у него была модная стрижка и новый костюм.

– Думаю, есть такая профессия: некростилист, – добавил Майкл шепотом, и я почему-то рассмеялась. Хотя знала: смеяться на похоронах – это очень плохо.

Мой второй брат, Сет, – он на целых восемь лет старше меня, и ему пару месяцев назад исполнилось пятнадцать – взял меня за плечо и велел мне придержать язык. Он весь день выглядел мрачнее тучи, но, думаю, это все не из-за смерти дяди Эммета, а из-за того, что он поссорился со своей девушкой. Сет звал ее с собой на похороны, но она не пришла. Ну конечно, нашел куда звать. Здоровенный и высоченный, зато вместо мозга – картофелина.

Я бы тоже не пришла, потому что похороны – это грустно и скучно. Хорошая часть – только та, где все собираются в доме, пьют кофе, едят закуски и тихо разговаривают обо всем на свете: о покойнике, о его бедных детушках, о жестокости и несправедливости мира, об объятиях Бога, в которых мы все однажды окажемся, и, конечно же, о Стаффордах. Проклятых Стаффордах, которые не успокоятся, пока мы, МакАлистеры, не узнаем вкус земли.

Мой клан – один из самых состоятельных в Ирландии. Отец и его братья сколотили состояние на торговле антиквариатом и предметами искусства. Я была ребенком, который вырос в роскоши: среди масляных полотен, чья цена переваливала за сотни тысяч, и среди старинных скульптур – даже осколки их стоили бы целое состояние. Мои ноги бегали по мрамору. Я носила золото и платину. Меня наряжали в шелк и бархат по последней моде.

С семи лет я брала уроки игры на фортепиано, и моим первым инструментом был винтажный немецкий рояль Steinway, выкупленный из коллекции какого-то лорда. Помню, как я сидела на бархатном стульчике и даже мой учитель боялся прикасаться к нему – настолько уникальным был этот инструмент.

Моя мачеха, в отличие от мачех из сказок, была молодой и милой женщиной, которая меня страшно баловала. Тогда Рейчел еще не родила ребенка от моего отца, поэтому я была для нее всем: дочерью, куклой, любимым «ангелом». Она умудрилась найти общий язык даже с Сетом и Майклом, ужасными драчунами и задирами. Играла с ними в хёрлинг[1], помогала с уроками, прикладывала лед к синякам, когда те падали с велосипедов или разбивали друг другу носы.

У меня было все, о чем большинство детей только мечтать может, и в то же время гораздо меньше, чем у них. Отец и его братья фанатично верили, что избраны Богом и наш клан чуть ли не единственный спасется во время апокалипсиса. Нашей семье принадлежали обширные владения к северу от Дублина, в районе Скеррис, включая поля для гольфа, старинный замок и несколько прибрежных островов. И эту территорию мы редко покидали. Городские кинотеатры, парки развлечений, клубы и рестораны наша религиозная семья считала вотчиной дьявола, и мы их не посещали. В местную церковь мы ходили не только по воскресеньям, а каждый день. Я знала наизусть многостраничные отрывки из Библии. Религия была на первом месте, а все остальное – далеко позади.

В нашем доме не было Интернета – его считали орудием дьявола. Мы не слушали никакую другую музыку, кроме инструментальной, хотя и ту далеко не всю: например, органная музыка казалась моему отцу слишком мрачной, с его слов «бесами писанной», а саксофон – слишком пошлым. Однажды отец поставил меня в угол на три часа только потому, что я попросила на Рождество музыкальный плеер. Мои братья периодически получали трепку за «аморальное» поведение: флирт с соседскими девчонками и недостаточно хорошее знание биографий апостолов. Сет однажды пять часов простоял на коленях только потому, что сказал «катись к чертям».

Я побаивалась отца. Один его голос мог привести меня в ужас. Однажды он застал меня в подсобке перед картиной, на которой были изображены Ева и свесившийся с ветвей Змей. Чешуя Змея отливала радужным блеском, и я коснулась ее пальцем. Отцу, бесшумно подошедшему со спины, это не понравилось, и он окликнул меня так громко, что я подскочила. «Мне понравился только блеск чешуи», – пробормотала я в свое оправдание. Тогда отец прочитал лекцию о том, что любопытство и сгубило Еву, а вслед за ней и все человечество. Мне, семилетней, нечего было возразить в ответ.

Отца, первого человека в клане, боялась не только я. Его братья, дяди Шон и Пэдди, никогда с ним не спорили. Мои кузены вздрагивали, когда он обращался к ним. Массивный и широкоплечий, с высоким лбом, густой темной бородой и холодными, как лед, глазами, мой отец был похож на рыцаря тайного ордена, который положит жизнь во славу того, во что верит. Он не терпел неповиновения, легкомыслия, образа жизни, противоречащего католическим ценностям. Не согласные с ним рано или поздно покидали клан и лишались какого-либо покровительства со стороны МакАлистеров, а заодно и возможности безбедно жить на землях клана. Моя двоюродная сестра, забеременевшая не будучи замужем, покинула клан, и я больше никогда ее не видела.

Только Рейчел, моя мачеха, не робела перед отцом. Она была на пятнадцать лет моложе его и, как мне казалось, очень любила его. Не знаю, кого она в нем разглядела, но явно не только состоятельного коллекционера с экстремальными религиозными взглядами. Она умела умаслить его, заговорить его гнев; только Рейчел могла превратить его в сговорчивого и спокойного человека, который не поставит тебя на колени в угол за малейшую провинность.

Я же словно обладала даром совершенно противоположным: приводить отца в бешенство. Ему не нравилось во мне абсолютно все: мои ведьмовские рыжие волосы, доставшиеся мне «невесть от кого» (вообще-то у моей бабушки по матери были такие же, но отец об этом почему-то постоянно забывал), мои темно-зеленые глаза с коричневыми пестринками, мой слишком высокий голос и мое неуемное любопытство. Однажды он обмолвился, что я слишком похожа на мать, и это словно тоже стало одним из моих недостатков.

В детстве у меня была аллергия. Стоило мне съесть что-то сладкое – мои руки и лицо тут же покрывались красными зудящими пятнами, которые очень долго сходили. Няня однажды сказала: если я буду их расчесывать, они покроют меня всю, как чешуя, и я превращусь в змею. Мой отец, услышав это, выставил ее из дома в тот же день. Он испытывал сильнейшее отвращение к змеям и пришел в ужас только от одного сравнения его дочери со змеей.

Еще он ненавидел все мрачное и темное, сумерки и луну, фокусников и гадания, аборты и геев, кошек и юрких черных птиц с желтыми глазами, которые вили гнезда в кустах. Еще Хеллоуин и ряженых, паутину и плесень, татуировки и одежду из кожи, дерзость и слишком громкий смех. Много всего!

Но больше всего на свете он ненавидел Стаффордов.

Я не помню, когда услышала фамилию Стаффорд впервые. Наверно, ее произносили еще над моей колыбелью. Потом я то и дело различала ее в разговорах взрослых. Чаще всего ее произносил дедушка. Он выплевывал ее так, будто она жгла ему язык, и обычно фамилия шла в паре со словом «проклятые». Совсем по-другому произносила эту фамилию Рейчел: тихо, одними губами, словно, поминая Стаффордов, можно было накликать беду. От папы я не слышала эту фамилию почти никогда: он заменял ее словами «бесы», «черти», «нечисть», «псы». Братья отца, если приходили в гости, так больше ни о ком другом, кроме Стаффордов, не говорили. Эта фамилия приводила их в нервное возбуждение, в какое приходят собаки, когда у них перед мордой трясут дохлым зайцем.

Дядя Шон однажды чуть не умер от серьезного ранения. Но Рейчел всю ночь молилась над ним, и он чудом поправился. С тех пор дядя Шон боготворил Рейчел, считал ее святой, и даже пообещал однажды в подарок убить для нее Стаффорда. Словно убийство Стаффорда – это самая высшая благодать и награда, о которой только можно мечтать.

Я не раз пыталась выяснить, о ком это в нашей семье так часто говорят. Но добиться от Рейчел ответа никогда не удавалось. Братья только фыркали и сплевывали от досады. К отцу я даже подходить с этим вопросом боялась – он аж зубами заскрежетал, когда впервые услышал «Стаффорд» из моих уст.

Помню, что я решилась на крайний шаг – спросила у дедушки. Пробралась к нему однажды в комнату, когда все были заняты своими делами. Только вот время выбрала не самое подходящее. У дедушки то и дело случались приступы старческого слабоумия, которые внешне не всегда можно было распознать. Он выглядел обычно, даже поддерживал разговор, но при этом мог совершенно не узнавать даже близкого человека.

Так случилось и в тот раз. Он спокойно разглядывал меня, когда я спросила у него: «Деда, а кто такие Стаффорды?» Потом поманил меня пальцем, а когда я наклонилась к нему, чтобы расслышать ответ, вдруг схватил меня за волосы и заорал: «Не поминай дьявола в моем доме! А не то я убью тебя, ведьма! Этими вот руками возьму и убью!»

Я перепугалась до смерти и закричала так, словно меня резали. В комнату влетел Сет, отбил меня у деда и приказал идти в свою комнату. Я слышала звуки борьбы за закрытой дверью. Когда дед был не в себе, его сила словно утраивалась: он мог запросто сломать шею такой, как я. Больше я к дедушке с расспросами не приставала.

Когда мне было десять, Рейчел родила малютку Агнес в госпитале Святого Винсента. Хорошо помню, как мы поехали забирать их на кортеже из семи тонированных машин. Агнес была такой маленькой, что без труда уместилась бы в коробку от обуви. У нее было красное личико, и помню, как отец все спрашивал и спрашивал, когда ее кожа посветлеет. Ему не нравился оттенок кожи его новорожденной дочки, потому что она напоминала маленького краснолицего чертенка. И кричала она так пронзительно – позавидовали бы гарпии. Рейчел даже плакала над своим ребенком, ведь он, едва родившись, уже не угодил отцу.

Однако уже через пару недель Агнес стала такой ангельски-бледной и хорошенькой, что отец не мог наглядеться. В отличие от меня в Агнес ему нравилось все: ее безмятежный сон, ее золотые кудри, ее тихий, спокойный нрав. Он даже заказал ее портрет, на котором ее смешную мордашку окружили райскими зарослями, бабочками, голубями и ягнятами, и этот портрет повесили в гостиной на самом видном месте, словно в назидание о том, каким должен быть идеальный ребенок.

Но я не припомню, чтобы ревновала. Наоборот, Агнес словно отвела от меня гнев отца. Пока он и Рейчел были заняты ею, я наконец могла стащить больше сладостей с кухни, реже ходить в церковь, больше времени проводить не за чтением Библии, а за книгами моей няни, мисс Бирн, которые она всегда прятала под матрас и читала только тогда, когда никто не видит. В них рассказывалось о непокорных герцогинях, строптивых графинях и бесстрашных баронессах, которые бросали вызов высшему свету и делали все, что им нравилось. И еще страстно сливались в объятиях со своими графами и герцогами строго каждые пять страниц. Узнай мой отец, что я читаю такие книги, – и меня не спас бы никакой Иисус. Меня бы, наверно, запаковали в коробку и отправили в более подходящее место – к Стаффордам например. Прислуживать их темному ордену, подносить им тапочки из кожи младенцев и варить супы с человечиной.

Однажды, когда мне было двенадцать, мы с братьями играли в прятки, и я спряталась в родительской спальне. Пока я сидела под кроватью, мое внимание привлек небольшой чемоданчик, с какими клерки обычно ходят на работу. Любопытство взяло верх, и я открыла его. Внутри оказались подшивки каких-то бумаг, фотографии и вырезки из газет, причем все они были о Стаффордах:

«Хью Стаффорд намерен открыть шесть новых казино в новом году».

«Джована Стаффорд о жизни, детях и планах на будущее».

«Семнадцатилетний Десмонд Стаффорд арестован после драки в клубе и отпущен под залог».

«Дэмиен Стаффорд помпезно отпраздновал шестнадцатилетие в принадлежащем его семье ночном клубе».

«Диагностированный у Хью Стаффорда рак вошел в ремиссию».

«Джована Стаффорд баллотируется в городской совет».

«Иезуитская школа для мальчиков Гонзага-колледж осчастливлена тем, что Тайлер Стаффорд станет их учеником».

Мои пальцы дрожали, когда я добралась до фотографий. Мне с ранних лет твердили, что Стаффорды – бесы, и я представляла их себе такими же, как на старинных картинах: краснокожими и желтоглазыми с рогами и раздвоенными языками. А оказалось, что они выглядят как обычные люди – такие же, как и я. У них у всех были запоминающиеся лица с благородными лбами и высокими скулами, темные волосы, синие глаза, надменные губы. На одном фото (подпись: «Хью Стаффорд») какой-то представительный мужчина садился в огромный тонированный внедорожник. На другом была запечатлена красивая темноволосая женщина в солнечных очках с дымчатыми стеклами и в черном шелковом костюме (подпись: «Джована Стаффорд»). Она шла по улице в сопровождении своего бодигарда[2], который был в четыре раза больше нее самой и напоминал по комплекции рекордсмена-тяжеловеса.

На третьем снимке я увидела мальчика примерно такого же возраста, как и я (подпись: «Тайлер Стаффорд») в бордовом свитере с эмблемой какой-то школы на груди. Он смеялся, запустив руку в волосы. Фото явно сделали на школьном пикнике: в кадр с Тайлером попал локоть сидящего рядом мальчишки в таком же бордовом свитере и еще отблески костра, возле которого они жарили маршмеллоу.

– Кристи под кроватью! – гаркнул Майкл, распахивая дверь в комнату. Я от неожиданности треснулась головой о кроватную раму, шепотом выругалась и захлопнула чемодан.

– Мы уже полчаса как не играем, а ты все там сидишь. Зачем?

– Чтоб ты спросил, болван!

Невозможно было заснуть в ту ночь. Стоило закрыть глаза, и я снова видела лица Стаффордов – лица обычных людей, и вовсе не монстров с клыками и змеиной кожей. Почему-то в это было поверить сложнее всего: в то, что они – такие же люди, как и мы.

Мне ужасно хотелось посмотреть на них снова. Через пару дней я выбрала подходящий момент и вернулась в комнату снова заглянуть в чемоданчик. Но на этот раз он был закрыт на кодовый замок, а подобрать код я так и не смогла.

Год спустя, когда мне стукнуло тринадцать, я узнала о Стаффордах больше. Рейчел решила, что я подросла достаточно и пришло время рассказать мне.

Невозможно вообразить семейство, более непохожее на нас, чем Стаффорды. Мы были словно свет и тьма, хрусталь и уголь, чистота и порок. Стаффордам принадлежал крупный игорный бизнес, сеть ночных клубов и несколько больших концертных площадок. Они занимались организацией концертов, причем в основном это была «музыка дьявола»: та, где не поют, а скорее орут; где инструменты исторгают такие звуки, словно их пытают; где гитары разбивают об пол в экстазе, а свет выключают, чтобы демоны разврата могли подобраться к людям поближе.

Стаффорды мелькали в соцсетях, водили дружбу с известными политиками и музыкантами и «заворачивали грех в такие красивые фантики, что всем только и хотелось вкусить его», как говорила Рейчел, качая головой. В их казино захаживал сам дьявол, в их клубах подсаживались на наркотики и расставались с девственностью, на их концертных площадках одержимые бесами музыканты оскорбляли Бога и воспевали Тьму.

Детьми Сатаны – вот кем были Стаффорды. И они прекрасно знали, кто стоит у них на пути к тотальной власти над городом: моя семья. Они подбирались к нам, они плели интриги, они убивали нас и похищали нас, лишь бы казино оставались открыты и музыка, угодная дьяволу, продолжала звучать.

Только вот сдаваться чертям просто так МакАлистеры не собирались: святой – не значит беззащитный, а набожный – не значит покорный.

Вот почему у моего клана столько оружия: и у отца, и у его братьев, и у моих кузенов. Я точно знаю, что если пересчитать все оружие, которое есть у моей семьи, то хватит на вооружение небольшой армии. Даже у тихой, богобоязненной Рейчел в сумочке всегда лежит заряженный Ruger. Вот почему владения клана окружены по периметру забором, электричеством и камерами. Вот почему все наши машины бронированы, а водители тоже вооружены. Почему братья выглядят расслабленными только в стенах нашего дома, а стоит нам выйти за его пределы – то и дело накидывают капюшоны на голову, а в машине вечно таращатся в зеркало заднего вида. Вот почему меня научили никогда не стоять напротив окон и не выходить из дому без сопровождения. Вот почему Майкл и Сет так хорошо владеют оружием, да и меня с тринадцати лет регулярно водят на уроки по боевой стрельбе.

Потому что мы, МакАлистеры, – воины большой битвы между светом и тьмой. Это мы однажды низвергнем Стаффордов, которые и есть тьма.

Глава 2

С пятнадцати лет я училась в частном пансионе имени Святой Агаты. В самой строгой и закрытой католической школе для девочек. «Совершенно особенное заведение», – удовлетворенно отзывался о нем отец. Пансион походил на тюрьму и этим особенно нравился родителям. Территорию окружала стена, через которую можно было перелезть только с альпинистским снаряжением; мимо секьюрити-контроля на въезде не проскользнула бы и мышь, а еще всюду повесили камеры – буквально везде. Укрыться от них можно было, наверно, только в туалете, да и то не уверена на сто процентов, что там их не было. В общем, идеальное место для тех девочек, за которыми нужен глаз да глаз. И стоит упомянуть комендантш – пронырливых старух с всевидящими глазами: они словно читали наши мысли и пресекали любые шалости раньше, чем мы о них помыслили.

Меня забирали домой только на выходные; остальные пять дней я должна была проводить уткнувшись лицом в учебники, либо за чтением Библии, либо за рукоделием. Отец считал, что и то, и другое, и третье благотворно влияет на девочек. Мои волосы к пятнадцатилетию понемногу сменили цвет: превратились из светло-рыжего в благородный золотистый блонд. И даже это, по мнению отца, случилось только благодаря чтению Писания.

Учебники меня не слишком увлекали, Библию я и так знала наизусть, а рукоделие просто ненавидела, поэтому первые несколько месяцев в пансионе чуть не сгрызла все ногти от скуки.

А потом ко мне пришло спасение в образе моей соседки по комнате. Маккензи опережала меня на два класса. Однажды глубокой ночью она растолкала меня и спросила, сверкнув в темноте фонариком: «Эй, мелюзга, оттянуться хочешь?»

Босиком, в одних пижамах, мы тихонько прошмыгнули в другой конец коридора. Маккензи открыла одну из дверей, и мы пробрались в тускло освещенную спальню, где на сдвинутых кроватях сидели и играли в карты пять других девчонок. Все старшеклассницы, из класса Маккензи, как я потом узнала. Они передавали по кругу бутылку с черной этикеткой и бесшумно хихикали. Всем было ужасно весело, но при этом в комнате стояла мертвая тишина. До сих пор помню свое изумление: я словно смотрела немое кино. Девчонки общались, читая слова по губам и жестикулируя. Чего только не придумаешь, лишь бы не попасться.

– Эй все, это Кристи, – одними губами произнесла Маккензи, размахивая руками.

– Твой подкидыш? – улыбнулась одна из них – симпатичная брюнетка с едва заметными фарфоровыми брекетами на зубах. Ее звали Саммер, и я уже знала ее: она была очень популярной в пансионе.

«Подкидышами» называли девчонок из младших классов. Их часто подселяли к старшеклассницам, чтобы те присматривали за ними.

– Ага, – кивнула Маккензи, положив мне руку на плечо.

– В покер играть умеешь? – шепотом спросила у меня другая девочка – курносая блондинка с кукольным личиком.

– Нет, – ответила я. Азартные игры, несложно догадаться, были в доме под запретом.

– Тсс, не так громко! – зашипели на меня все. – Сейчас научим. Садись сюда. Хочешь виски? Нет? Ну и ладно…

– На что играете? – спросила я.

Девчонки весело переглянулись и ответили:

– На раздевание.

Голос осуждения завопил внутри: «Это непристойно!», но я не смогла понять, кому он принадлежал: мне или все же моему отцу. Уходить не хотелось тоже: в комнате царила атмосфера тихого, забавного хулиганства, и почему-то она мне нравилась. Шуршали карты, девчонки усердно изображали «покерфейс» и бесшумно хлопали в ладоши, когда кто-то проигрывал. «Если всё это и непристойно, то я просто помолюсь потом в два раза больше, чем обычно», – решила я.

Первой проиграла курносая блондинка. Ей пришлось снять ночную рубашку и остаться в одном лифчике. Потом удача изменила ее подружке – девчонке, стриженной под мальчишку, с глазами олененка Бэмби. Та сняла пижамные штаны и осталась в одних красных бикини с бантиками. Потом снова проиграла блондинка, и ей пришлось снять лифчик. Все в комнате уставились на ее грудь с большими розовыми сосками. Больше всех таращилась, наверно, я, потому что еще никогда не видела обнаженную грудь. Случайно, бывало, видела пенисы своих братьев (однажды Сет сдернул с Майкла штаны смеха ради, а в другой раз Сет вышел из душа, поскользнулся, и с его бедер слетело полотенце), но женскую грудь – никогда.

– Эй, Кристи, точно не хочешь сыграть? – спросила Саммер, брюнетка с брекетами, когда почти все остались в одних трусах.

– Стесняешься? – улыбнулась блондинка.

– Не хочешь сиять тут перед всеми своими прелестями? – рассмеялась Бэмби.

– Оставьте подкидыша в покое, – вмешалась Маккензи и протянула мне бутылку. На этот раз я взяла ее и сделала маленький глоток.

– Ты – дочка того самого Джо МакАлистера, который всегда в новостях?

Я кивнула. Мой отец и правда мелькал в новостях, особенно если речь шла о запрете абортов или строительстве церквей.

– А эти парни, что часто забирают тебя из школы, – твои братья?

– Да, Майкл и Сет. Майкла я, правда, совсем редко вижу в последнее время, он поступил в духовную семинарию и хочет стать священником…

– У меня тоже брат есть, – сказала Маккензи. – Редкостный придурок.

– И у меня, – вздохнула Саммер. – И тоже придурочный.

– У Саммер брат – душка и красавчик, не верьте ей, – тоном эксперта сказала блондинка.

– Кто красавчик? Санни? Да ладно! – Саммер вскочила на ноги и двинулась к комоду. – У меня есть семейное фото, и там этот придурок тоже есть. Наставил мне рожки и испортил лучшую фотку. Вот смотрите. Ну что? Разве красавец?

В центр кровати упала фотография, на которой была Саммер в пышном белом платье и ее брат, который наставил ей рожки и, судя по лицу, был страшно собой доволен.

Ох!

Я уставилась на фото и медленно моргнула пару раз.

На незнакомом подростке был темно-бордовый свитер с золотой эмблемой на груди. И точно такой же носил один из Стаффордов на том фото, что я видела у родителей под кроватью! Тот же оттенок бордового и эмблема один в один! Значит, брат Саммер учился в той же школе, что и самый младший Стаффорд! Я не могла ошибиться. Все, что касалось Стаффордов, я почему-то помнила до мельчайших деталей.

– Таки да, Саммер, он красавчик, – заключила Бэмби. – У меня аж соски встали. Видишь? А на кого попало они не встают.

Маккензи повалилась на кровать, задыхаясь от смеха. Саммер упала лицом в подушку и задрыгала ногами. Блондинка зажала рот, а потом бросила в Бэмби подушку. И только я сидела на краю кровати совершенно неподвижно, не в состоянии отвести глаз от эмблемы на груди брата Саммер.

– А в какой школе он учится? – спросила я, наверно, чуть громче, чем следовало.

– Кристи, только не говори, что у тебя тоже соски встали, – прыснула Саммер.

Я не поняла, о чем она. Все мои усилия были направлены на то, чтобы прочесть маленькие буковки с названием школы, вышитые под эмблемой, и больше я ничего вокруг не замечала.

– Он учится в колледже Гонзага, – ответила Бэмби.

– Почему вы с братом учитесь в разных школах? – поинтересовалась я.

– Наши родители – сторонники раздельного обучения. Они считают, что пенисы и вагины должны расти отдельно. И вот в итоге мы здесь. У него – вечный мальчишник, а у меня – вечный монастырь. Господи, знали бы вы, какие там дискотеки по праздникам устраивают! Нашему монашескому ордену такое и не снилось. И еще они приглашают туда девчонок из соседнего колледжа. В прошлом году Санни взял меня с собой на Хеллоуин, было круто. Просто улетно! Не то что здесь.

До меня по кругу снова дошла бутылка, и я вновь приложилась к ней. Содержимое пахло спиртом и сладостью. Жгло язык и горло. Легкое головокружение и приятная слабость разлились в теле. Я еще никогда не пила алкоголь. Все вокруг вдруг стало простым и забавным. Подружки показались самыми лучшими на свете. Пансион – не таким уж плохим местом. И жизнь в целом – просто конфеткой.

– А в этом году ты туда собираешься? На Хеллоуин в тот колледж? – уточнила я, разглядывая содержимое бутылки на просвет. К сожалению, жидкости становилось все меньше и меньше.

– Ну… если Санни не будет козлом и позовет, то да. А что?

– Возьми меня с собой, – выпалила я.

Саммер задумчиво постучала по подбородку ногтем, покрытым розовым лаком.

– Мелковата ты. Сколько тебе, пятнадцать? И что я там с тобой делать буду, нянчить? Без обид, но нет.

– Меня не придется нянчить!

– Тихо! Да не ори ты так! – шикнула Маккензи.

– Пожалуйста, – прошептала я.

– Там кто-то за дверью, – пискнула блондинка, закрывая ладонью рот.

Девчонки замерли, и в следующую секунду мы услышали, как в замочную скважину вторгается ключ.

Из коридора на кровать упал яркий луч света и запечатлел сцену преступления во всей красе: ученицы школы святой Агаты, самой престижной школы для девочек во всей Ирландии, сидели кружком на разобранной кровати в полночь и – о ужас! – не спали. Хвала Иисусу, пока ключ поворачивался в скважине, Бэмби и Саммер успели натянуть майки, а Маккензи с блондинкой – пижамные штаны. Я успела набросить покрывало на гору рассыпанных по кровати карт. Темный силуэт в проеме двери шагнул в комнату, и я узнала мисс Де Вилль – зубастую и всевидящую комендантшу, которая отвечала за порядок и дисциплину во всем пансионе.

– Кто все это устроил? – спросила она таким голосом, что у меня на голове зашевелились волосы.

Блондинка издала странный клокочущий звук, будто ей перекрыли кислород. Саммер побелела как полотно. А Маккензи начала медленно сползать с кровати на пол, словно зомби увидела.

– Тогда вам всем грозит исключение, юные леди. Завтра ваши родители будут вызваны в школу и…

– Это я, мисс Де Вилль! – воскликнула я. – Это я!

Мисс Де Вилль, взгляд которой до сего момента ни разу не останавливался на моем лице, внезапно заметила меня и опасно прищурилась.

– Вы, мисс МакАлистер? Не смешите меня, юная леди, да я скорее поверю в то, что овечка пробралась в волчье логово и устроила там резню. Отправляйтесь в свою комнату! Все остальные завтра же будут исключены за нарушение свода правил и вовлечение девочки из младшего класса в это неподобающее и вопиющее…

– Но это правда я! – выпалила я. – Это именно я пришла сюда ночью, потому что… потому что… у меня начались месячные, и мне срочно понадобилась прокладка, мисс Де Вилль! У Маккензи их тоже не оказалось, и мы пришли сюда, чтобы спросить у других девочек. Мне очень жаль, исключите только меня!

Не знаю, откуда на меня накатило такое вдохновение и такая безудержная смелость. Наверно, я просто знала, что если Маккензи и другие будут исключены, то вышивание и молитвы останутся моим единственным развлечением на ближайшие несколько лет. Де Вилль, впрочем, не выглядела растроганной. Явно не верила ни единому слову.

– Хотите, покажу вам, что это правда?! – воскликнула я.

Де Вилль сморщилась, как будто кто-то предложил ей потрогать дохлую мышь. Минуту она обводила гневным взглядом нашу компанию, потом резко развернулась и направилась к двери.

– Следуйте за мной, мисс МакАлистер. Я выдам вам гигиенические средства. Все остальные сию же минуту по своим комнатам!

Я вышла в коридор и побрела за мисс Де Вилль в ее кабинет. Мы шли пустыми темными коридорами. Вокруг стояла мертвая тишина, будто это место было необитаемым. Я слышала только шуршание длинной, ниже колен, юбки комендантши и стук ее каблуков.

– В следующий раз обращайтесь сразу ко мне, мисс. Я не сплю по ночам. А шататься по комнатам и мешать другим спать – это грубое нарушение свода правил. Вы меня поняли?

Я нервно кивнула.

– Отвечайте словами, немые кивки приберегите для кого-то другого. Бог дал вам дар речи, пользуйтесь им.

– Да, мисс Де Вилль, я все поняла. Простите меня.

Я сжала в руке упаковку прокладок, которую Де Вилль вытащила из старомодного деревянного комода, и, спотыкаясь, помчала в свою комнату.

На следующий день в школьной столовой ко мне подошла Саммер, обняла, как лучшую подружку, и сказала:

– Я твоя должница, Кристи. Если тебе когда-нибудь что-нибудь понадобится, то обращайся ко мне, и я ногти сорву, но постараюсь помочь.

– Забудь, – махнула рукой я.

– Забыть?! Ну нет! Я фигово играю в покер, но зато в состоянии оценить смелые поступки. И особенно идиотически смелые поступки. Так что проси что угодно! Я даже могу взять тебя на Хеллоуин в колледж брата. Вечеринка будет через месяц.

– Серьезно? – вытаращилась я.

– Конечно! Что за вопрос!

Я радостно закивала и запрыгала на носках. Представить только: скоро я увижу одного из тех, кого боялся и ненавидел весь мой клан.

Одного из Стаффордов!

Интересно, что сделали родители, если бы узнали, куда я собираюсь. Отец точно выпорол бы меня. Мало того что я собиралась на Хеллоуин, дьявольский праздник, и надену костюм ведьмы, так еще и Стаффорд там будет, отпрыск нечистого!

Хотя к чему им волноваться? Я не собиралась высовываться и слишком приближаться к нему, детенышу Стаффордов. Просто хотела поглазеть издалека. Тем более что мое лицо будет покрыто зеленой краской, а на голову я натяну парик и шляпу ведьмы. Уверена, среди полуголых заек и диснеевских принцесс я буду просто невидимкой. Правда, Саммер просветила меня насчет тех костюмов, какие обычно надевают юные девушки на этот праздник, и пришла в ужас, когда я рассказала ей, что собираюсь напялить на дискотеку бесформенный балахон и седой парик.

– Боюсь, в этом костюме у тебя нет никаких шансов завоевать чье-нибудь сердце, – покачала головой она. – Тебя просто никто не заметит.

– То что надо, – рассмеялась я.

Родителям я не сказала ни слова. Но мне нужен был сообщник, чтобы купить в городе костюм, так как меня одну из дома не выпускали. Я наплела Сету, что в моей школе будет маленькая костюмированная вечеринка и мне ужасно хочется туда пойти. Он согласился помочь, и очень скоро в моем распоряжении оказался бесформенный ведьминский балахон, жуткий парик и набор красок для грима.

– Ты просто богиня, – промурлыкал Сет и потрепал меня по щеке.

– Знаю. А как тебе мои гнилые зубы?

– Просто прелесть! – Он крепко обнял меня и добавил, в этот раз серьезно: – Будь паинькой, хорошо?

«Разве можно не быть паинькой в девчачьем пансионе? Паинькой быть – зря жить! Не волнуйся, длина моей юбки не предполагает иных опций», – куча забавных ответов вертелась у меня на языке, но Сет так серьезно смотрел на меня, что шутить расхотелось.

– Не волнуйся, буду тише воды и ниже плинтуса.

Брат обнял меня еще раз напоследок, помог донести до машины сумку с костюмом и потом долго стоял на пороге, когда я отъезжала от дома. Эдди, мой шофер и охранник, все глазел в зеркало заднего вида, а потом сказал: «Сет так отчаянно машет, будто в последний раз вас видит», – и рассмеялся.

А у меня почему-то побежали мурашки по коже.

Неизвестность влечет, а тайны манят. Губительное любопытство хуже опасной болезни, потому что от него нет лекарства. Мое желание посмотреть украдкой на одного из Стаффордов просто околдовало меня. Я не только утаила от семьи свои планы, но и написала для мисс Де Вилль письмо от якобы моей мачехи о том, что она не возражает, если я покину территорию школы Святой Агаты в сопровождении Саммер Грэхэм и членов ее семьи.

Моя рука дрожала, когда я вручила его мисс Де Вилль, но она не заметила этого. Просто бегло прочла, сунула в карман и ответила: «Возвращайтесь до полуночи, мисс МакАлистер».

Из пансиона нас забрал отец Саммер и привез на своей машине в колледж Гонзага, в окнах которого уже вспыхивали разноцветные дискотечные огни.

– В одиннадцать буду ждать у ворот, – сказал он и чмокнул Саммер в щеку, на которой был нарисован паук. – И держись поближе к брату, окей? Не нравятся мне эти сборища.

– Не волнуйся, пап, мне вообще-то семнадцать, – кивнула она. – В одиннадцать у ворот.

Потом мы выбрались из машины и, как мотыльки, полетели на свет разноцветных лампочек в холле колледжа. Мое сердце колотилось от возбуждения. Наверно, такое же возбуждение испытывают охотники, когда им наконец удается выследить редкого зверя.

– Если вдруг потеряешь меня в толпе, то просто приходи в одиннадцать к воротам, – инструктировала меня Саммер. – Не уходи с территории колледжа, не садись в другие машины. Это хорошее учебное заведение, но подонки встречаются везде. Что еще… Не верь парням. Вообще. Они все придурки, как один. Даже мой брат Санни.

Мы с Саммер задержались на улице, в тени деревьев, окружавших колледж. Она стрельнула сигарету у проходящей мимо феи Динь-Динь в юбке, едва прикрывавшей задницу, и закурила. Ветер развевал наши волосы и доносил до нас запах гари и пороха – в отдалении, во мраке окружавшего колледж парка, взрывались петарды и громко хохотала какая-то компания.

– Надеюсь, кому-нибудь оторвет пару пальцев и они наконец угомонятся, – проворчала Саммер, выдыхая дым. – Вот круто будет.

Она прищурилась и всмотрелась в темноту. Петарды у той компании, кажется, закончились, и теперь ребята просто курили, орали и дурачились. Я рассмотрела среди них Дракулу, мясника с бутафорским топором на плече и еще парочку монстров в заляпанной кровью одежде.

– Ты их знаешь? – спросила я.

– Не очень. Какие-то старшеклассники. Дракулу, кажется, зовут Джон, и он капитан команды регби. Многие за ним бегают, но не удивлюсь, если он в итоге швырнет свое сердце какой-нибудь склочной стерве с мозгом размером с косточку авокадо.

Я рассмеялась так громко, что на меня обернулась взглянуть парочка парней из «клуба любителей петард».

– О, да это же Тайлер Стаффорд, – громким шепотом сказала Саммер, указывая легким кивком на одного из них. – Тот, в белой рубашке.

Можно было не представлять его, я узнала это лицо даже в полумраке сумерек. Тот самый мальчишка из досье, которое я нашла в чемодане под кроватью, – это точно он.

– Еще одна местная звезда? – спросила я ровно, хотя мои зубы выбивали чечетку.

– Тайлер Стаффорд! Ты что, с другой планеты прилетела? Все знают Стаффордов! Его семья держит клубы, казино и постоянно мелькает на ТВ. Еще поговаривают, что его мать, Джована Стаффорд, – дочка сербского мафиози. Настоящего такого, с которым шутки плохи, но я не верю, если честно. Посмотришь на лицо Тайлера, если он мимо пройдет, – какие там мафиози? Скорее ангела скрестили с плюшевым мишкой – и получился Тайлер Стаффорд… Еще у него есть два старших брата и сестра-близнец Линор. Очень красивая.

Мальчишки прошли мимо нас, когда докурили. Я надвинула шляпу на глаза, когда Стаффорд проследовал мимо меня – так близко, что я могла бы тронуть его рукой. За ним тянулся шлейф сигаретного дыма, легкого цитрусового парфюма и пороха. Его белоснежная рубашка была вымазана бутафорской кровью, и он улыбался, когда говорил с друзьями.

Как же невероятно все это – я и отпрыск Стаффордов на одном празднике, под крышей одного здания. Меня переполняла странная смесь чувств: опасности, восторга и драйва – все равно что войти в клетку к дикому зверю. Однако я чувствовала себя в безопасности: зеленая краска покрывала мое лицо, а шляпа скрывала любопытные глаза. Даже если бы Тайлер и взглянул на меня, то наверняка тут же отвел глаза: для этой вечеринки я выглядела слишком глупо и по-детски наряженной. Слишком непривлекательной. Вокруг плясали зайки, мышки, феи, кошечки и такие девицы, которых со спокойной совестью можно было бы выпустить на сцену стриптиз-бара. Одна девчонка надела такую короткую юбку, что из под нее выглядывало нижнее белье. Мой отец грохнулся бы в обморок, если бы увидел это…

Ближе к одиннадцати Саммер как сквозь землю провалилась. Я обошла весь холл, проверила все углы, где она могла бы уединиться с каким-нибудь зомби, вышла на улицу, даже прогулялась по парку, выискивая взглядом позолоту ее костюма. Никого.

А на выходе из парка что-то внезапно ударило меня по лицу и взорвалось с чавкающим хлопком. Сначала я подумала, что это петарда и мне конец, но оказалось, это всего лишь водяная «бомба» – воздушный шарик, наполненный водой: встретившись с моим лицом, он тут же лопнул.

Я взвизгнула и зажмурилась. По лицу и прямо за шиворот потекла вода. Легкая, но неприятная боль обожгла глаза, нос и губы. Я вытянула вперед руки, опасаясь, что на меня налетит толпа каких-нибудь идиотов, которым вздумалось поиграть в водяные бомбы ночью.

И тут кто-то коснулся меня.

Чья-то рука тронула мое запястье, и я тут же услышала голос прямо над ухом:

– Черт! Прости. Ты жива?

– Вроде бы, – буркнула я, утирая лицо и пытаясь разлепить глаза.

– Держи…

Мне наконец удалось открыть глаза, и меня тут же качнуло, словно я была не на земле, а на палубе корабля.

Передо мной стоял Тайлер Стаффорд собственной персоной и протягивал платок – настоящий тряпичный платок. Будто мы не в двадцать первом веке жили, где все давно уже утираются бумажными салфетками, а во времена Шекспира, где в ходу только чистый хлопок с вышитыми на нем гербами. Его «окровавленная» рубашка была расстегнута на груди.

– Возьми же, – повторил он. – Прости, я думал, что это Джон, у него такая же дурацкая шляпа, чтоб ее…

Я взяла платок и старательно промокнула им лицо.

– Я Тайлер, а тебя как зовут? – спросил он.

– Кайла, – ответила я, как только придумала себе имя.

– У тебя брат в Гонзаге учится? Или как ты здесь оказалась?

– Брат моей подруги учится тут, а она взяла меня с собой.

– У тебя кровь над бровью, – вдруг сказал он, встревоженно оглядывая мое лицо. – Прости, если бы я знал, что ты не Джон, я бы бросал не так сильно. То есть я бы, конечно, вообще не бросал. Идем, у Карлоса точно есть пластырь. – И он так крепко взял меня за руку, словно мы знали друг друга с пеленок.

– Кто такой Карлос?

– Мой шофер. Он ждет меня на парковке колледжа, пока вечеринка не закончится.

Тайлер вел меня к парковке, а я, так и быть, шла за ним. Во всей этой ситуации было что-то ужасно смешное. Моя семья чуть ли не за пистолеты хваталась, как только слышала фамилию Стаффорд, а теперь я шагаю следом за Тайлером, его рука на моем запястье, и мы идем за пластырем к его шоферу. Вот умора!

– Вон там видишь черный BMW на углу? Нам туда.

Тайлер попросил подождать меня в тени деревьев. Он выпустил мою руку, подошел к красивой тонированной машине и постучал в окно. Стекло опустилось, и из окна выглянул хмурый мужчина лет пятидесяти с морщинами, глубоко прорезавшими лоб, и серебристой щетиной на щеках. Тайлер поговорил с ним, потом воскликнул: «Я так и знал!» – и направился к багажнику.

– Кайла, пластырь в багажнике, подойди! – позвал он меня.

Я подошла к Тайлеру и заглянула в багажник. И тут он резко выпрямился и схватил меня за горло. Его пальцы сжались мертвой хваткой. Я завизжала, но из горла не вырвалось ни звука. Вцепившись обеими руками в его руку, я так и не смогла разжать его пальцы. Воздух покинул легкие, а вдохнуть снова я не могла. Я начала бороться и вырываться, но Тайлеру на помощь пришел его шофер – подошел сзади и сжал меня в своих ручищах. Тайлер отряхнул руки и отступил, с улыбкой с глядя на мое лицо – наверняка уже фиолетовое от удушья.

– Видал, Карлос? Тупая как пробка. Или, наверно, лучше сказать, как божий агнец?

Он подобрал с земли тот самый платок, которым я вытирала лицо, и засунул его в мой рот, как кляп. Платок был зеленым. Какая же я дура. Я сама стерла грим со своего лица.

Глава 3

Ужас. Это слово и близко не описывает мои чувства, когда меня впихнули в багажник машины и захлопнули крышку. Похитители не стали связывать мои руки, так что я сломала ногти, пытаясь выбраться. Тщетно, я попалась. Гудел мотор, машина неслась куда-то на полном ходу. Сквозь шум я начала различать голоса: Тайлер говорил со своим шофером – возбужденно, громко:

– Как думаешь, что отец подарит мне за нее? Тачку подарит? А если я попрошу вертолет?

– Надеюсь, ты не ошибся и это точно девчонка МакАлистеров.

– Точно не ошибся. Я знаю, как выглядят все МакАлистеры. Даже в темноте смогу узнать. Даже если они рожи выкрасят краской и напялят парики. Правда, у меня были сомнения: ну не может же МакАлистер прийти на Хеллоуин! – Тайлер рассмеялся, весело и звонко.

Моя рука вдруг наткнулась на какую-то цилиндрическую штуковину: фонарь! Я включила его и осветила темное, тесное пространство багажника. Там была школьная куртка Тайлера, сменная обувь, зонт и пачка сигарет. Не густо. Я попыталась выломать спицы у зонта, чтобы было чем обороняться, когда меня вытащат отсюда, но спицы только ранили руки. И ни одной стеклянной бутылки, как назло! Иначе бы этот отморозок очень удивился, когда получил бы осколком стекла по шее.

Я пропала.

Машина остановилась, утопая шинами в мелком гравии. Багажник распахнулся, и водила Стаффордов вытащил меня оттуда так, словно я была не человеком, а тушей подстреленной дичи. Ноги затекли и не держали меня. Я упала на колени, в которые тут же впился острый гравий.

– Идем! Еще не время кланяться мне в ноги.

Тайлер Стаффорд – мальчишка с лицом ангела – вцепился в меня мертвой хваткой бультерьера и потащил в дом. Я была едва жива от панического ужаса. Тайлер заставил меня подняться на крыльцо, распахнул дверь и принялся голосить:

– Па! Десмонд! Дэмиен! Да где вы все?

Он орал, пока на лестнице, ведущей на второй этаж, не послышались шаги. Я услышала голос девочки-подростка:

– Родители на вечеринке у мэра. Десмонд где-то шатается. А Дэмиен у себя в комнате с Дженнифер, и его оттуда не выманит даже грохот реактивного двигателя, не то что твой визг. Так что, может, заткнешься уже? – выпалила девочка, которую я так и не смогла толком рассмотреть в полумраке. – А это кто?

– Это моя добыча! Мой трофей!

– С ума сошел? Тащи ее обратно, где взял, придурок. Отец с матерью скоро вернутся, и лучше бы тебе до их прихода убрать твою подружку куда-нибудь подальше.

– Да присмотрись же, Линор! Ты что, не видишь, кто это?! – Он схватил мое лицо и грубо развернул к свету. – Да это же Кристи МакАлистер! Да-да, ты все услышала правильно, а теперь разуй глаза!

Девочка на ступеньках замолкла. Я подняла глаза и увидела, что она прижала ладони к щекам и изумленно открыла рот. Она была моей ровесницей, но выглядела старше. И гораздо красивее, чем на фото. Линор Стаффорд – сестра-близнец Тайлера.

– Давай запрем ее в туалете! – наконец выпалила она.

– Нет, потащили ее на кухню! Хочу повеселиться, пока предки не пришли. Нужно засунуть ей в рот кляп.

– Давай лучше заклеим ей рот скотчем! В кладовке есть! Правда, его потом придется отрывать вместе с кожей, но… ведь это МакАлистер!

Вот так просто: МакАлистер – а значит, не человек.

Меня не били, не пытали, не ломали мне кости. И тем не менее все, что произошло потом, я предпочитаю не вспоминать.

Тайлер примотал меня скотчем к батарее, Линор раскрасила лицо маркером. Тайлер состриг мои длинные роскошные волосы, чтобы «лишить ведьму силы»; Линор сказала, что мой хеллоуинский костюм недостаточно оригинален и предложила мне костюм «мокрой кошки»: полила меня газировкой и заставила есть кошачий корм. Потом они ушли. Линор махнула мне рукой на прощанье. Ее ногти были накрашены нежно-розовым лаком, и это показалось мне странно сюрреалистичным. Разве у жестокости могут быть такие тонкие пальцы и такой нежный лак на ногтях?

Помню, как только дверь за ними захлопнулась и свет на кухне погас, я заплакала. Держала отчаяние в себе, пока они издевались надо мной, но теперь можно было поплакать, прижавшись лицом к батарее, унять обиду и боль.

Примерно через полчаса, когда я до смерти замерзла на холодном полу, дверь на кухню приоткрылась и в комнату проскользнули двое. Я боялась поднять глаза, но видела две тени на полу.

– Останься сегодня, – голос парня, низкий, обволакивающий.

– Не могу, у меня лекции рано утром, – незнакомый женский голос. – Могу остаться на десерт, но потом уеду…

– Десерт, значит, – вздохнул он. – Окей. – Звук открывающегося холодильника. – Мороженого? Клубники со сливками? Меня?

Девушка рассмеялась. Потом я услышала звук жарких поцелуев.

– Дэмиен, мне правда пора. Можем встретиться завтра после универа?

– Это жестоко. Давай я лучше принесу пушку, и ты сразу меня пристрелишь, – прошептал он, и они снова принялись целоваться.

Я пошевелилась, колени хрустнули, и я в ту же секунду была обнаружена. Девушка взвизгнула от страха, парень щелкнул выключателем, и кухню залил ослепительно-яркий свет – до того яркий, что стало больно глазам.

– Иисусе, – пробормотал парень тихо, но я его услышала и была поражена. Неужели Стаффорды молятся тем же богам, что и мы? Как это возможно?!

Глаза привыкли к свету: передо мной стоял еще один из Стаффордов. Темноволосый, синеглазый и с красиво очерченным ртом – с виду ангел, но, уверена, такой же монстр внутри, как и Тайлер. Рядом с ним замерла красивая девушка в кружевном вечернем платье. Одна из бретелек сползла совсем низко, а помада… – это же надо так целоваться, чтобы помада размазалась на пол-лица.

Стаффорд тем временем развернулся к своей девушке и попросил ее уехать. Она не хотела, но он настоял, решив за нее.

– Хорошо, – сдалась она, ее голос охрип. – Увидимся завтра, да? В парке?

– Да, – ответил парень. – В парке универа, в три.

Он обнял ее на прощание, но от моего взгляда не ускользнула его спешка, взвинченность и нервозность.

Когда дверь за девушкой захлопнулась, Стаффорд двинулся ко мне, присел на корточки. Его глаза блуждали по моему лицу. Если раньше мне было просто очень холодно, то теперь мороз по коже пошел.

– Кристи МакАлистер? – наконец произнес он едва слышно, с изумлением. Потом вздохнул и выругался.

– Мне очень холодно, – всхлипнула я. – И я хочу домой.

Стаффорд встал и выдвинул один из кухонных ящиков. Когда он снова повернулся ко мне, я увидела нож в его руке.

– Нет, – всхлипнула я. – Пожалуйста, не надо!

Стаффорд приблизился ко мне с ножом. Каково же было мое изумление, когда он просто принялся разрезать им скотч. Потом он достал сигарету и закурил, глубоко затягиваясь. Облако голубого дыма скрыло от меня его лицо, но я все равно поняла, что он на взводе.

– Я могу вернуться домой? – всхлипнула я.

Он глянул на меня с прищуром, и выражение его лица совсем не обнадежило меня. Он смотрел на меня как на приговоренную.

– Кто притащил тебя сюда? Тайлер? Боже, если ты позволила похитить себя пятнадцатилетнему пацану, то у вас нет шансов. У вас всех нет шансов.

– Помогите мне, помогите. – Я повторяла эти слова как заведенная. Мне даже начало казаться, что, кроме этих двух слов, никаких других не существует. Что весь мир держится на них. Что всю Вселенную скрепляют эти два слова.

Дэмиен раздумывал пару минут, но какими же длинными показались мне эти минуты. Я словно состарилась на пару лет, пока ждала ответа. Наконец он сказал:

– Твоя родня – она как раковая опухоль, парализующая жизнь города своим фанатичным благочестием. Дай вам волю, и мы вернемся во времена инквизиции – вокруг будут только храмы, лавки с крестами и за электрогитару можно будет попасть на костер. А Кристи МакАлистер наплодит этому миру еще кучку фанатиков, которые станут нам поперек горла со своей религиозной нетерпимостью.

– Пожалуйста, я хочу вернуться домой, – разревелась я.

– Ты должна пообещать кое-что, и тогда вернешься, – это раз. Второе: если ты еще раз попадешься, то может случиться все что угодно. Стаффорды могут сделать так, что ты к боженьке своему отправишься раньше времени, ты хоть понимаешь это?

– Да, – закивала я. – Что мне нужно сделать? Я сделаю.

Дэмиен попросил меня встать на колени. На мгновение закралось подозрение, будто все это – просто жестокая шутка и сейчас он попросит меня сделать что-то мерзкое. Наверняка в комнате стоит скрытая камера, и потом это видео пришлют моей семье вместе с моей головой. Но на колени я все же встала – других вариантов не было.

– А теперь помолись своему богу за Стаффордов и поклянись ему, что не причинишь вреда ни одному из нас. Что ты скорее пойдешь против своей семьи, чем против Стаффордов. Произнеси все это вслух, и взамен я дам тебе свободу.

Я сделала все, о чем он просил. Чистосердечно обратилась к Богу вслух и поклялась. И почему-то это оказалось нетрудно: я знала, что не делаю ничего плохого перед лицом Господа и что он примет мою молитву. Что кем бы эти люди ни были и как бы сильно наши кланы ни ненавидели друг друга, я все равно могу поклясться, что не буду вредить им, и моя клятва сделает мир только лучше.

Дверь на кухню распахнулась так сильно, что ударилась о стену. Я вскочила и забилась в угол.

– Где она?! – взвизгнул Тайлер. – Ты отвязал ее?! А я тебя просил?!

– Выйди, – сказал ему Дэмиен. Даже не сказал, а резанул словом.

– Я выйду только с ней! – заорал Тайлер.

Дэмиен схватил Тайлера за шкирку и молча выволок за дверь. Он был выше его на две головы и в два раза шире в плечах. Несмотря на сильное сходство, каким могут обладать только братья, они отличались так же, как отличаются волк и бульдожка. Дверь за ними захлопнулась, и я больше не видела их, зато слышала каждое слово.

– Это МакАлистер! – вопил Тайлер. – Ты что, слепой?! Какое тебе до нее дело? Она – мой трофей!

– Она не трофей и она едет домой.

– Рехнулся?! Отец подарит мне за нее вертолет! Настоящий вертолет! А если узнает, что ты отпустил ее, то пристрелит тебя, Дэмиен! Повесит в саду на дереве! Выпустит тебе…

Я услышала звук смачной затрещины, и Тайлер заплакал, как маленький.

– Я здесь за отца, пока его нет, понял? – сказал ему Дэмиен. – Вытри сопли и веди себя как мужик. Вот так… а теперь включи мозги, Тайлер, и подумай, что будет, когда МакАлистеры узнают, кто похитил их маленькую девочку. Не знаешь? Зато знаю я. Твои мозги разлетятся по всей территории колледжа Гонзага. Ты придешь в понедельник на занятия, вытащишь свою задницу из машины, и тут БАХ! Нет Тайлера Стаффорда. И вертолета у него нет. И головы тоже.

– Это все Дженнифер, это она действует на тебя как растворитель! Ты стал тряпкой и слабаком, как только начал мутить с ней! Небось хочешь в мире и согласии нарожать с ней детишек и заодно еще задницу МакАлистерам подлизать, вернув им их девку! Так вот, дохлый номер!

– Почему это?

– Дохлый номер, потому что они подотрутся твоим благородством! Ты не купишь мир, возвращая им ее, и как только Дженни родит тебе детушек, МакАлистеры повесят их на свою рождественскую елку вместо украшений! Ты ничего не изменишь, подарив этой мартышке жизнь! Ничего!

Дверь снова распахнулась – так резко, что я отскочила к стене. Дэмиен держал Тайлера за шиворот. Потом подвел ко мне и спросил его:

– Почему она мартышка? Посмотри на ее лицо. У нее такие же слезы, как у тебя. Такие же синяки на коже, какие остаются у тебя. Такая же кровь. Она такая же, как ты, Тайлер. Один в один. Если взять твое сердце и ее сердце и положить рядом, никто не сможет определить, где чье.

– Это не делает ее равной мне.

– А что сделает? – усмехнулся Дэмиен, по-прежнему держа Тайлера за шиворот. – Может, это?

И он вынул пистолет из-за пояса и приставил его к голове брата. Я зажала рот руками, каменея.

– Ты двинулся? – заорал Тайлер, глядя на брата во все глаза.

– Хочешь, я пристрелю его? – спросил у меня Дэмиен.

– Нет! – выпалила я. – Нет!

– Почему? Он же издевался над тобой.

– Убери пушку, идиот! – запаниковал Тайлер.

– У пистолета очень чувствительный курок, Тайлер. Мой палец может соскочить, если ты будешь дергаться. Вот так. Молодец. А теперь давай послушаем, почему она не хочет, чтобы ты откинулся. Давай, Кристи, расскажи. Сейчас ты решаешь, жить моему брату или умереть.

– Опусти пистолет, – прошептала я, каменея от ужаса. Я достаточно знала об оружии, умела с ним обращаться и понимала, что приставлять его к чьей-либо голове – это не шутки. Это испытывать Бога, как минимум.

– Чем раньше ты ответишь на мой вопрос, тем быстрее я уберу пистолет. Начинай, – сказал мне Дэмиен.

– Бог против убийства! Не убий – одна из священных заповедей…

– Да плевать мне на заповеди. Я хочу знать, что думаешь ты, – перебил меня Дэмиен. – Именно ты. Что в твоей голове? Почему ты считаешь, что Тайлеру надо жить?

– У меня нет причин желать ему смерти!

– Правда? Да ведь он же сам готов убить тебя. Если я дам ему оружие, он пристрелит тебя. Сначала поиздевается, потом пристрелит.

– Он не виноват! Его просто научили ненавидеть меня. Он не ведает, что творит. Он жертва, как и я.

– Слышишь, Тайлер? – усмехнулся Дэмиен, опуская пистолет. – Мартышка просит не убивать тебя. Как тебе такое?

– Все театр. Корчит из себя святошу, лишь бы выбраться отсюда, – сказал Тайлер.

– Правда? А так? – И Дэмиен положил оружие на пол, прямо передо мной. – Я точно знаю, что Кристи МакАлистер, как и все МакАлистеры, умеет стрелять. Давай, Кристи, я разрешаю тебе.

Тайлер застонал и принялся вырываться. Дэмиен сжал его воротник в кулаке так крепко, что почти придушил. Пистолет лежал прямо передо мной. Взгляд Тайлера остановился на моем лице, полный паники и неописуемого ужаса.

Я потянулась к оружию, взяла в руки и разрядила. Нажала на защелку магазина и вынула его из рукоятки. Там, где люди на нервах, лучше бы разрядить пистолет.

– Если это театр, то лучший из всех, что я видел, Тайлер, – усмехнулся Дэмиен и отпустил брата.

Тайлер стоял передо мной, совершенно сбитый с толку. Его кулаки сжимались и разжимались, он по-прежнему был взбешен, но во взгляде теперь читалось больше недоумение, чем ненависть. Потом он вышел из комнаты на негнущихся ногах и хлопнул дверью.

Дэмиен вышел следом и вскоре вернулся на кухню со стопкой одежды. Это были вещи Линор: джинсы, толстовка и пара кроссовок. Он предложил мне снять мой костюм, все еще мокрый от газировки, которой меня поливали, и снова исчез за дверью. Я переоделась в сухую одежду быстрее, чем пожарный. Дэмиен ждал меня снаружи, сунув руки в карманы и задумчиво глядя в пол. Звук моих шагов заставил его поднять голову. Мы встретились глазами, и я поняла, что больше не боюсь его.

Дэмиен дал мне знак следовать за ним, и мы в полном молчании пошли к двери. Сейчас, когда меня не волокли по полу за волосы, я начала замечать убранство и интерьер дома – красное стекло бра, черный металл, вместо картин на стенах под стеклом – фотографии музыкантов. Пол каменный, без единого пушистого коврика. Никакой позолоты и никаких акварелей на стенах. Все выглядело мрачным, зловещим и напоминало логово опасных животных. Однако я не увидела ни одного сатанинского символа. Орудий пыток и алтаря для жертвоприношений тоже не нашлось. На столике громоздилась стопка журналов по садоводству – точно такие же покупала Рейчел, а на одном из окон висели занавески с рисунком из алых роз – похожие были в моей комнате. И еще я увидела миску с едой для кошки и тряпичный домик. И почему-то эти детали поразили меня больше, чем рассказы отца о том, что Стаффорды приносят в жертву младенцев в своем доме. А что, если он ошибался? Что, если он был неправ и Стаффорды – вовсе не дети дьявола? Не нечисть, не демоны, а просто люди?

Сразу за порогом дома мы наткнулись на шофера, который помог Тайлеру похитить меня. Жуя спичку, он пронзил меня пристальным взглядом, но не сказал ни слова.

– Карлос, – обратился к нему Дэмиен. – Если Тайлеру вздумается выйти из дома до моего возвращения, верни его в комнату и запри на ключ. Он под домашним арестом.

– Как вам будет угодно, – ответил Карлос, сплевывая спичку.

– И еще: ты больше не участвуешь в затеях Тайлера и не тащишь в этот дом похищенных людей.

– Даже если это МакАлистеры?

– Особенно если это МакАлистеры!

– Думаю, у вашего отца будут диаметрально противоположные приказания. Каким из них прикажете мне следовать?

– Моим. Или можешь поискать себе другое место работы.

Шофер не нашел что сказать в ответ. Дэмиен взял меня за край рукава и повел к гаражу. Оттуда мы выехали на бордово-красной, как запекшаяся кровь, спортивной машине и понеслись в сторону города. Я едва верила тому, что покидаю дом Стаффордов, будучи живой и относительно невредимой. Во вселенной МакАлистеров и Стаффордов это было отклонением от нормы, нарушением всех основополагающих правил. Я чувствовала это и знала, что мне несказанно повезло. И я теперь в неоплатном долгу перед этим человеком.

Дэмиен протянул мне влажную салфетку из бардачка и посоветовал хорошенько протереть лицо.

– Что там? – спросила я, взяв салфетку и заглядывая в зеркало заднего вида.

На моем лбу жирным черным маркером было написано слово «Шлюшка». Сгорая со стыда, я принялась тереть лоб, но фломастер не поддавался. Я терла все сильнее и сильнее, едва не плача, так что Дэмиену даже пришлось взять меня за руку и остановить.

– Прекрати, – сказал он. – Он смоется рано или поздно.

– За что? – всхлипнула я. – За что все это? Почему вы такие злобные? Вы преследуете нас, убиваете! Мой кузен Адам просто переходил улицу, когда его застрелили. Дядю Эммета отравили! И еще моя мама! И жена дяди Эммета!

Дэмиен шумно выдохнул. Потом свернул на обочину – туда, где ветки плотно растущих деревьев опускались совсем низко, погасил фары, опустил окно и закурил. Вокруг не было ни души – один лес, куда ни глянь, и убегающая вдаль узкая лента шоссе. Мне показалось, что все, сейчас сказанное им, будет правдой. Перед ложью обычно так долго не молчат.

– Я сейчас расскажу тебе кое-что, а ты послушай. Твой кузен Адам и дядя Эммет организовали убийство Эмилии Рейнхарт, первой жены моего отца, и двух его маленьких детей. Это за их смерть заплатили все, кого ты назвала. Только твою мать Стаффорды не трогали. Скорей всего, это было самоубийство, а довел ее твой чокнутый папаша.

– Ты врешь! Мой отец любил ее!

– Он не может любить тех, кто совершил грех. А твоя мать совершила, причем большой. Сделала аборт.

– Нет, – пробормотала я, прижимая ладони к лицу.

– У нее уже было трое детей: ты и твои братья, – и все могли погибнуть в войне между двумя кланами. Она не хотела рожать четвертого и прервала беременность. Твой отец узнал об этом и сделал ее жизнь невыносимой. Твой отец вполне способен на это. На это и на гораздо более страшные вещи.

Я ничего не смогла ответить, просто хватала воздух ртом, как выброшенная на сушу рыба.

– Ты растешь в семье религиозных фанатиков, которые не брезгуют ничем, лишь бы захватить власть в городе, а то и во всей стране. Ты тоже однажды станешь фанатичной, как папаша, и я точно пожалею, что не пристрелил тебя, переступив через свою жалость… Но есть маленький шанс, что что-то в твоих мозгах щелкнет и, когда твой папаша отойдет от дел и тебе придется принимать ключевые решения, ты додумаешься до того, что этот мир шире, чем двери церкви, и глубже, чем самый глубокий религиозный текст. Что в музыке божественного больше, чем в храме, а танец в темноте способен принести больше освобождения, чем зубрежка средневековых книг. Что рты даны людям не только для того, чтобы бормотать молитвы, – ими еще можно есть, смеяться, шептать слова любви, целоваться, петь. Есть маленький шанс, что ты вернешь мне долг, Кристи МакАлистер, а не превратишься в нацепившую нимб фанатичную фурию.

– Верну еще как, – серьезно сказала я, хотя, наверное, это прозвучало до смешного наивно: я увидела, как пополз вверх уголок его рта.

– Смотри мне, – ответил он, все еще улыбаясь, завел мотор, и мы поехали дальше.

Я попросила его подвезти меня не к школе, а домой, в Скеррис. Де Вилль, увидев мое лицо, раскрашенное маркером, и состриженные волосы, все равно закатила бы истерику и вызвала бы родителей. Дэмиен высадил меня недалеко от дома и напоследок сказал:

– Счастливого Хеллоуина, Кристи.

– Счастливого Хеллоуина, Дэмиен. – Впервые в жизни я желала кому-то счастливого Хеллоуина.

Я провожала глазами его машину, пока она не скрылась вдалеке, поглощенная тьмой…

Глава 4

Домашний арест за то, что я посмела покинуть свою школу без разрешения. Двенадцать часов в углу на коленях. Никакого Рождества, подарков и развлечений. Одежду, которую дал мне Дэмиен, сразу же выбросили. Еще вызвали женщину-врача, которая осмотрела меня с ног до головы, включая то самое место, которое мне еще не доводилось кому-либо показывать. К счастью, место оказалось целым и нетронутым.

Рейчел пыталась усмирить отца, который клялся, что я буду стоять на коленях до тех пор, пока они не срастутся с полом. Братья негодовали и изумлялись моей фантастической глупости. Сет вообще перестал разговаривать со мной после того, как понял, что я использовала его: попросила купить мне костюм, но не сказала, что собираюсь улизнуть из пансиона.

От меня потребовали подробного рассказа обо всем, что со мной делали в плену, как я там оказалась и как мне удалось выбраться. Испытывая ужасные угрызения совести, я честно рассказала обо всем, включая клятву, которую я дала Дэмиену Стаффорду. Отец слушал меня, бегая по комнате кругами и клацая зубами, как волк.

– Ты не будешь следовать этой дурацкой клятве. Тебя вынудили, – решил он.

– Нет, я буду следовать ей. Он спас мне жизнь…

– Он одурачил тебя. Ты пообещала служить детям Сатаны!

– Я не обещала служить им! Только не причинять им вреда!

– Это одно и то же!

– Я не откажусь от этой клятвы, я произнесла ее перед Богом.

Отец схватил меня за воротник и дал бы затрещину, но Рейчел остановила его:

– Джо, у нее не было иного выбора. Если бы она не согласилась, то неизвестно, что с ней сделали бы.

Он не стал ее слушать. Дотащил меня до угла и заставил встать на колени. Хорошо, что длинных волос на моей голове больше не было, иначе бы он взялся за них.

– Всё лучше, чем это малодушие! Моя дочь молилась о Стаффордах! Моя дочь пообещала сложить оружие в борьбе с тьмой. Моя дочь – кто она, если сдалась так легко? Дэмиен закончит первым, видит Бог! Из всех Стаффордов я сначала возьмусь за него.

– Не вздумай трогать его! – заорала я. – И никого из Стаффордов!

– Они убили твою мать, соплячка! – прорычал он.

– А может быть, ее убил ты? – выпалила в ответ я.

Отец размахнулся и ударил меня. Я осела на пол, зажмурившись от боли. Из носа потекла кровь и крупными каплями закапала на паркет.

– Если ты еще раз скажешь нечто подобное, я запру тебя в подвале и больше ты оттуда не выйдешь. Не выйдешь до конца дней, ты слышишь?!

– Джо, хватит! – вмешалась Рейчел. – Она же ребенок! Она внушаема и не до конца понимает, что произошло. Прошу тебя. Мы должны быть терпеливы, как завещал нам Бог! Особенно к детям!

Рейчел помогла мне встать и велела идти в свою комнату. Когда дверь захлопнулась, я услышала, как она сказала моему отцу:

– Успокойся, хорошо? Если Дэмиен Стаффорд действительно сделал то, что сделал, то его отец не простит ему этой выходки. Либо выгонит из семьи, либо убьет. Мне кажется, что второе вполне вероятно, учитывая его темперамент.

Я замерла посреди коридора, каменея от ужаса. Даже перспектива до конца дней быть запертой в подвале не так пугала меня, как уготованная Дэмиену участь.

Я знала, что нахожусь под домашним арестом и что легче будет научиться перемещаться по воздуху, чем незамеченной покинуть дом. И что у преступников в тюрьмах строгого режима и то больше шансов сбежать на волю, чем отныне будет у меня. Но тем не менее я решила любой ценой добраться до парка университета – туда, где сегодня условились встретиться Дэмиен и его девушка, – чтобы убедиться, что он жив и здоров. И что Рейчел ошиблась, предрекая ему смерть.

Задача была непростой, но все же выполнимой – если, конечно, отбросить страх, инстинкт самосохранения и всякий здравый смысл. Сет по пятницам всегда уезжал в город встретиться с друзьями, значит, поедет и сегодня. Рано утром я украла у него ключи от машины, открыла ее и незаметно вернула ключи на место. Потом я спряталась на заднем сиденье и принялась ждать.

Вообразите мой молчаливый восторг и горящие от радости глаза, когда Сет, ничего не заметив, сел за руль и выехал из дома. Миновал электронные ворота и парк, напичканный камерами. Я едва верила своему счастью – счастью беглеца, которому удалось покинуть свою тюрьму. Осталась совсем ерунда: придумать, как выскользнуть из машины незамеченной и как добраться до парка.

Сет отъехал на приличное расстояние от дома, как вдруг его машина остановилась. А потом прямо надо мной раздался его голос:

– Теперь будь добра, расскажи, что на этот раз.

Я подняла голову и встретилась с метающими молнии глазами Сета.

– Как ты узнал?

– В следующий раз не стоит поливаться духами с ног до головы.

Сет приказал пересесть на переднее сиденье и еще раз потребовал объяснений.

– Я договорилась увидеться со школьными подругами, – соврала я.

– И как же тебе удалось связаться с ними? – тут же спросил он, прекрасно зная, что после возвращения домой у меня не было доступа к домашнему телефону. – Может быть, с помощью телепатии?

Я виртуозно умела врать: убедительно, быстро и не краснея. Но на этот раз какая-то пружинка внутри сломалась, и весь механизм, ответственный за вранье, пришел в негодность. Я испуганно таращилась на Сета, не в состоянии объяснить, как же мне удалось связаться с подругами.

– Говори правду, или мы едем домой, – грозно сказал он.

– Мне просто захотелось прогуляться по…

Сет вздохнул, завел машину и принялся разворачиваться на дороге.

– Нет! Нет! Только не домой! – запаниковала я. – Я скажу, я все скажу! Дэмиен Стаффорд должен сегодня встретиться со своей девушкой в парке университета. Я только хотела… хотела убедиться, что он… жив.

Сет пару секунд смотрел на меня не моргая, затем отвел глаза.

– Я не думаю, что он придет, Кристи.

– Тебе что-то известно?

– Только то, что он сглупил, когда отпустил тебя. Клан не простит ему этого…

– Да что вы все заладили! – выкрикнула я. – Прошу тебя, давай просто поедем! Я должна знать, жив он или нет!

Сет пару минут раздумывал, потом сказал:

– Ждем там ровно полчаса и не больше. Не выходим из машины. Ты вообще не высовываешься. Если Стаффорд не приходит, ты не впадаешь в истерику, а держишь себя в руках. И не дай бог ты когда-нибудь кому-нибудь проболтаешься об этом, Кристи, – можешь сразу выбирать цвет обивки для своего гробика.

– Спасибо! Спасибо! Спасибо! – Я стиснула его в объятиях. – Не верю, что ты согласился!

– Просто хочется посмотреть, сильно ли отделали этого безумца.

Мы минут пятнадцать колесили по периметру парка, пока я наконец не заприметила девушку Дэмиена. До нее, сидевшей на скамейке в тени деревьев, было приличное расстояние, но я все равно ее узнала. Дженнифер куталась в красный шарф и не выпускала из рук телефон. Мы с Сетом припарковали машину на противоположной стороне от улицы и стали наблюдать за ней.

Прошло много времени – достаточно, чтобы любой отчаялся ждать, но Дженнифер, очевидно, решила стоять тут до второго пришествия. И ни ледяной ветер, ни дождь не заставили ее покинуть место запланированной встречи.

– Нам пора, Кристи, – сказал Сет и тронул меня за плечо.

– Можно я пойду и поговорю с ней?

– О чем?

– Не знаю… Но она плачет.

Дженнифер и в самом деле плакала: утирала лицо кончиком шарфа. Вся ее поза выражала невыносимое горе.

– Она должна знать, что он не пришел не потому, что нашел себе занятие поинтересней! Нужно сказать ей, что…

– Что его семейка прикончила его? – вздохнул Сет. – Она узнает, Кристи. Как-нибудь узнает. Теперь это все уже не имеет значения.

Невыносимая тяжесть наполнила сердце. Ждать и впрямь больше не было смысла. Ведь Дэмиен пришел бы, если бы мог. Сет уже завел мотор, когда я вцепилась в его руку и воскликнула:

– Смотри!

Из-за деревьев показалась фигура в темной куртке, с обмотанным шарфом лицом, и направилась прямиком к Дженнифер. Ветер поутих, но человека все равно шатало так, словно вокруг бушевал ураган. То ли Дэмиен Стаффорд был пьян, то ли ноги попросту едва держали его. Дженнифер бросилась к нему, как только заметила, и едва не сбила с ног. Им пришлось прислониться к дереву, чтобы не упасть.

– Что с ним? – пробормотала я.

– Хорошо отделали, – ответил Сет сквозь сомкнутые челюсти.

Я смотрела сквозь пелену слез на Дэмиена, судорожно обнимавшего плачущую Дженнифер, и не могла отделаться от мысли, что справедливость – это то, чему нет места в этой Вселенной. Что милосердие никогда не будет вознаграждено, а всех благородных рано или поздно вздернут на столбах за их благородные поступки.

– Ну, по крайней мере, он жив, – заметил Сет, отводя взгляд от трогательной сцены встречи. – А лицо заживет.

Воздух вырвался из моих легких, а освободившееся в них пространство заполнил гнев. Наверно, если бы я в тот момент открыла рот, то из него вырвались бы языки пламени.

А потом – так внезапно, что я подскочила! – Дэмиен упал, накрыв собой Дженнифер. Я бы подумала, что его подстрелили, если бы все не произошло средь бела дня… Ох, его и в самом деле подстрелили! От ствола дерева, рядом с которым они находились, отлетели веером куски черной коры. Листву прошил невидимый вихрь. Я не услышала ни звука, но это была стрельба. Однажды Майкл палил в саду по белкам – все выглядело так же.

Едва я успела осознать, что по Дэмиену стреляют, как взревел мотор и наша машина рванула вперед. Сет сбил легкую деревянную ограду, пересек тротуар и влетел в парк, ломая кусты остролиста.

– Пригнись! – заорал он мне, вытащил пушку из бардачка, прицелился и выстрелил. На пистолете стоял глушитель, я не слышала выстрелов, только металлические щелчки спускового крючка.

Наша машина прикрыла Дэмиена и его подругу, а Сет палил по тем, кто в них стрелял! Может быть, я поторопилось с выводами, и даже в этой Вселенной найдется местечко для справедливости?

– Ушел, – пробормотал брат. – Не вылезай пока.

Потом он выскочил из машины и, пригнувшись, подбежал к лежащему на земле Дэмиену.

– Вы целы? – спросил он.

– Да, но его ранили… – ответила Дженнифер. – Прошу, помогите…

Я выглянула из окна машины и наблюдала за тем, как Сет хлопочет над подстреленным Стаффордом. Куртка на плече Дэмиена была разорвана, и ткань вокруг разрыва уже пропиталась блестящей, багровой кровью.

– Дерьмо, застряла где-то в плече, – заключил мой брат. – Нужно в госпиталь…

– Только не в госпиталь, – пробормотал Дэмиен.

– Почему?! – воскликнула Дженнифер.

Он вцепился в ее руку и сказал:

– Если твой отец узнает, что в момент покушения ты была рядом, а он узнает, он же полицейский, то я больше никогда тебя не увижу. Он близко меня к тебе не подпустит. Рана не серьезная, мне нужно просто вытащить пулю…

– Везите его в госпиталь, – скомандовала Сету Дженнифер.

– Не вздумай, – отрезал Дэмиен.

– Боже, – закатил глаза Сет. – Только не ссорьтесь, голубки́. Вытащим пулю у нас, у нас есть свой врач.

– А как же отец? – спросила я, бледнея.

– Он уехал по делам и вернется через пару дней. Дженнифер, в машину.

– Откуда вы знаете мое имя? – насторожилась та, панически разглядывая Сета.

– Тут кое-кто уже знаком с тобой, – пояснил Сет, указывая на меня.

Я высунулась из-за сиденья и показалась Дженнифер. Она сразу же узнала мою физиономию, разрисованную фломастерами, следы от которых я не смогла до конца смыть.

– Дэмиен вчера спас меня, – сказала я. – Теперь моя очередь.

– Спасибо, – прошептала она, уже не пытаясь сдерживать слезы.

Мистер Флинт, семейный хирург, уже ждал в операционной, куда Сет привел спотыкающегося Дэмиена. Рядом с мистером Флинтом стояла Рейчел. Она хмурилась, но приняла нашу сторону. Рейчел всегда была голосом справедливости и милосердия: она не смогла бы выкинуть на улицу раненого человека, даже если этот человек – страшный, ужасный, демонический Стаффорд.

– Кристи, смой кровь с пола, – поручила мне она, придерживая дверь, мимо которой Сет пронес потерявшего сознание Дэмиена (пол и правда был не ахти: цепочка кровавых капель тянулась из гаража до самой операционной). – Перчатки под раковиной на кухне, моющее средство там же. И лучше бы тебе уже начать репетировать рассказ о том, как все это произошло.

– Случайно, – ответил вместо меня Сет. – Мы просто поехали поесть мороженого, и тут бах… видим подстреленного Стаффорда.

– Вообще-то Кристи была под домашним арестом, Сет, – сказала Рейчел, выгоняя нас из операционной.

– Да-а? – невинно заморгал тот, укладывая Дэмиена на стол. – А я думал, отлупили щенка и пусть дальше бегает, где хочет.

– Никто меня не лупил, – буркнула я.

– Я вообще-то выгораживаю тебя, задница, заметила? – фыркнул Сет, когда дверь захлопнулась.

Дженнифер помогла мне отмывать кровь. Мы с ней на пару возили тряпками по полу и выжимали их в ведро.

– Мистер Флинт немного странноват на вид, но отец говорит, он отличный хирург, – сказала ей я, прислушиваясь к звону медицинских инструментов за дверью операционной.

– Спасибо, – прошептала Дженнифер. – Я, правда, не совсем понимаю, зачем ты нам помогаешь. Я в курсе, что между вашими семьями не все гладко.

«Не все гладко» – не то слово. Скорее, между нашими семьями все так же шершаво, как шкура на загривке дьявола.

– Я видела, что Тайлер сделал с тобой, это было ужасно, – заглянула мне в глаза Дженнифер. – Я искренне надеюсь, что он перерастет эту жестокость и агрессию.

– Не думаю, что так бывает, – пожала плечами я. – Волчья стая не родит болонку.

– Но Дэмиен же изменился, – возразила она.

– Он тоже в детстве похищал людей?

– Нет, но и подарком он не был. Мы учились с ним в одном классе в старшей школе, и у Дэмиена были большие проблемы с… да со всем! Он срывал уроки, постоянно с кем-то дрался и доводил директора до нервного срыва. А потом я начала замечать, что все это поведение – это как… способ убежать от чего-то. И я спросила у него однажды: «От чего ты бежишь?» Наверно, Дэмиен и сам не отдавал себе в этом отчет, но после моего вопроса задумался обо всем, что делает. Мы стали общаться, он начал меняться. А в университете предложил мне стать его девушкой…

– Так вот в чем дело!

– Cherchez la femme, – кивнула Дженни и утерла рукавом вспотевший лоб.

– Что это значит?

– Это такое клише из бульварных детективов, которое подразумевает, что в корне любого происшествия или преступления якобы находится женщина. Что-то стряслось? Ищите женщину. Кого-то убили? Причина в женщине. В стране переворот? Скорее всего, женщина стоит за спиной мятежников или стала яблоком раздора.

– Глупо, как по мне, – фыркнула я. – Мужчины тоже неплохо приумножают катастрофы.

– Согласна, – кивнула Дженнифер, улыбаясь.

В конце коридора распахнулась дверь, и из операционной вышла Рейчел.

– Дженнифер, – позвала она. – Можешь войти.

Девушка вскочила на ноги и поспешила в операционную. Я тоже двинулась было следом, но Рейчел встала у меня на пути:

– Уборка закончена?

– Не закончена, – буркнула я.

– Тогда за дело. – И она захлопнула дверь прямо перед моим носом.

Пусть относятся ко мне как к ребенку, но, вообще-то, я сегодня поспособствовала спасению человека. Если бы не я, то Дэмиен уже, наверно, остыл бы. Я приложила ухо к двери и стала слушать.

– Врач остановил кровотечение и достал пулю, – сказала Рейчел за закрытой дверью. – Сейчас он еще под наркозом и спит, но ты можешь остаться тут, пока он не придет в себя. А теперь расскажи мне, что произошло. Что с его лицом и кто стрелял?

– Он повздорил с отцом сегодня ночью. Это отец так отделал его. – Дженнифер помолчала и с опаской добавила: – А кто стрелял, я не знаю. Сначала я подумала, что это был ваш человек, мэм…

– Не наш, – ответила Рейчел. – Теперь послушай внимательно: мой муж в отъезде и вернется через два дня, вы можете остаться, но должны уйти до его возвращения. Этот дом – не самое лучшее место для человека с фамилией Стаффорд.

– Людей с фамилией Стаффорд, – уточнила Дженни.

– То есть? – удивилась Рейчел.

– Я тоже Стаффорд, мэм. Две недели назад мы с Дэмиеном обвенчались.

Я уронила на пол тряпку, и она издала громкий чавкающий звук.

– Обвенчались? В церкви? – изумленно переспросила Рейчел.

– Да, – ответила Дженнифер. – Именно там это обычно и происходит.

Рейчел вышла из операционной. Я отпрянула от двери за секунду до того, как она распахнулась, и тут же принялась с удвоенным рвением тереть пол.

– Идем-ка со мной, Кристи, – сказала она. – Хватит подслушивать.

Пока дверь была открыта, я успела разглядеть спящего Дэмиена с туго перебинтованным плечом и склонившуюся над ним Дженнифер. Ее светлые волосы растеклись по ее спине покрывалом и еще – Матерь Божья! – я увидела, что она носит крестик на цепочке! Он выпал из выреза ее блузки, как только она склонилась над Дэмиеном!

– С ним все будет хорошо? – спросила я Рейчел.

– С ним все будет прекрасно, чего не могу сказать обо всех нас.

Мы вошли на кухню, где за столом уже собрались семейные телохранители – мрачные, как палачи. С ними сидел мой брат Майкл, уже осведомленный о том, что у нас в доме раненый Стаффорд. Узнав об этом, он вернулся из религиозной семинарии, в которой учился, домой. На лице у него застыло такое выражение, словно он только что узнал о конце света. Глаза, обычно ясные и спокойные, теперь излучали тревогу и мрак. Ему уже стукнуло двадцать, он владел всеми видами огнестрельного оружия, реакция у него была как у ястреба, и Стаффордов он вообще не боялся, но принять одного из них в нашем доме было выше того, на что он мог пойти.

Зато Сет попивал на подоконнике сидр, оттопырив мизинец, и выглядел на редкость счастливым.

– За доброту придется расплачиваться, я уверена в этом, – сказала Рейчел, оглядывая всех нас. – Я позволила ему остаться здесь только потому, что это не по-христиански – выставить из дома раненого человека. Но Дэмиену нельзя позволять выходить из операционной комнаты. Нельзя, чтобы он изучил дом и расположение комнат. Сейчас он, конечно, не в состоянии бродить по нему, но завтра придет в себя. За девушкой тоже стоит следить. Похоже, что Дэмиен действительно серьезно разругался с отцом, но, с другой стороны, Хью Стаффорд отходчивый тип, и я не хочу, чтобы у Дэмиена был план нашего дома, когда они снова помирятся.

– Я позабочусь о том, чтобы они сидели на месте, – сказал Майкл.

– Может, просто отправить их отсюда подальше? – предложил один из телохранителей мачехи.

– Например, на тот свет, – вставил другой и расхохотался.

– Он не будет шпионить! – возмутилась я. – Он не такой! А Дженнифер – просто ангел. Я видела, как она плакала только потому, что Дэмиену было плохо!

– Как вы оказались там? – спросила Рейчел, переводя взгляд с меня на Сета и обратно.

– Я же говорил: поехали поесть мороженого…

– Чушь!

– Клянусь, мы не искали приключений. Все случилось само по себе. Стаффорд гулял по парку с девушкой, и тут по ним застрекотали пули…

– Вот и пусть бы стрекотали, – пробормотал Майкл.

– Мне было стыдно бездействовать на глазах у ребенка! – Сет кивнул в мою сторону. – Так что я газанул и…

– Как ты посмел тащить сестру под огонь? – ледяным тоном произнесла Рейчел. – Ее же могли подстрелить! Она могла погибнуть! Или машина взорвалась бы, если бы пуля угодила в бак. Не понимаю, чем ты думал. Тебе двадцать три года, Сет, ей – пятнадцать, но ума, как я погляжу, нет ни в той голове, ни в этой!

– Я действовал на автомате, – пробормотал Сет.

– Ты тоже под домашним арестом.

– Спасибо, – пропел брат и грохнул пустым стаканом о подоконник. – Только о том, что подверг опасности Кристи, я и жалею. Но о том, что спас Стаффорда, не жалею ни капли. Пацана выперли из семьи и чуть не пристрелили. Пусть хоть что-то хорошее с ним случится в награду за спасение Кристи.

– Уверена, он уже пожалел о том, что сделал для нее, – сказала Рейчел, наливая кипяток в чашку.

– Пожалел или не пожалел, но вот она – я, стою тут и дышу! – выкрикнула я. – Разве этого мало, чтобы подумать о нем хорошо хотя бы раз?

– Устами младенца глаголет истина, – подпел Сет. – Хотя бы раз давайте подумаем хорошо о Стаффорде.

– Только один раз. В благодарность за спасение Кристи, – закончила Рейчел.

Рейчел запретила мне приближаться к комнате Дэмиена. Но нарушать правила было моим любимым хобби, поэтому ближе к полуночи я заварила на кухне три большие чашки какао, густо посыпала их маршмеллоу и тихонько пробралась в северное крыло дома – туда, куда после операционной переехали наши гости. Если, конечно, «гости» – верное слово.

Дверь караулил Майкл, но я наврала ему, что это Рейчел попросила принести больному напитки, и он пропустил меня.

В комнате стоял полумрак, горела только настольная лампа. Дэмиен дремал – его грудь, укрытая одеялом, тяжело вздымалась. Кожа была бледной, как простынь, а веки подрагивали во сне. Дженнифер сидела в кресле рядом и читала книгу. Даже сейчас, после всего, что ей пришлось пережить, она выглядела изумительно: рассыпавшиеся по плечам белокурые волосы, маленькие веснушки на бледной коже и огромные серые глаза с мокрыми ресницами: наверно, снова плакала. Она подняла глаза и, увидев меня с большим подносом наперевес, радостно улыбнулась:

– Это нам?

– Да, немного сладкого, которое снимает стресс. Ты любишь какао?

– Сейчас это то, чего я хочу больше всего на свете, – улыбнулась она. – Ну, после выздоровления Дэмиена, конечно.

Я поставила поднос на стол и протянула ей чашку.

– Как твой муж? – спросила я, с удовольствием наблюдая за ее реакцией. – Я уже в курсе, что вы женаты.

– Благодаря девочке, которая всегда все знает, он жив, – улыбнулась она. – И надеюсь, скоро пойдет на поправку.

– Все равно не вышло бы секрета, я заметила одинаковые кольца на ваших безымянных пальцах, – сказала я.

– Глаз – алмаз, – похвалила Дженни.

– Жаль, что мой глаз-алмаз не заметил снайпера. Сет его приметил, да и то слишком поздно.

– Не поздно, – возразила Дженни. – Мы все живы, значит, совсем не поздно… Как вы там оказались?

– Я слышала, что вы планировали встретиться после университета, когда сидела на кухне прикованная к батарее. А когда родители мне сказали, что Дэмиен после всего, что сделал для меня, вероятно, не жилец, я решила проведать вас. Сет составил мне компанию.

– Знаешь, что, Кристи? – сказала Дженнифер. – Я буду молиться за тебя каждый день. Я навсегда запомню это.

– Ты будешь молиться? – переспросила я. – Серьезно? Ты знаешь молитвы?

Мне показалось совершенно немыслимым то, что Дэмиен, порок во плоти, женился на девушке, которая тоже знала молитвы.

– Да, я знаю много молитв, – улыбнулась Дженнифер.

– И Дэмиен… не против? – спросила я.

– А почему он должен быть против? Атеист – не значит сатанист, – рассмеялась она.

Мы еще поговорили с Дженнифер обо всем, что лезло в голову, и допили какао. Почему-то я чувствовала себя сказочно счастливой. Свет и тепло наполнили мою голову, мои легкие – меня всю. Наверно, я открывала рот – и из него вылетал луч. Наверно, сияние исходило из моих глаз. Наверно, кончики моих пальцев светились, как маленькие светлячки.

Что со мной случилось? Я спасла человека, который спас меня, – вот что случилось! И теперь он в безопасности – здесь, рядом. И еще он любим. Есть та, кто бережет его покой. Она держала его за руку, когда его тело прошили пули. Она сделает его счастливым.

Я не испытывала к ней ревности. Во мне не было чувства, даже отдаленно похожего на ревность. Дженнифер словно была неотделимой частью Дэмиена, его продолжением – а значит, на нее моя симпатия распространялась тоже. Ведь нельзя любить сокола, но не любить его крылья. Нельзя любить солнце, но не любить его свет! Когда я перед уходом обняла ее – я словно обняла и его тоже. Когда она улыбнулась мне напоследок, я знала, что мне улыбается и он.

Я, видимо, совсем разомлела от этих чувств, потому что не восприняла всерьез Майкла, который встретил меня сразу за дверью комнаты – мрачный, как диктор, зачитывающий плохие новости.

– Ты солгала мне, никто не отправлял тебя туда с какао, – сказал он хрипло.

– И что с того? – бросила я ему, лениво хлопая глазами.

– Только то, что я знаю, чьи похороны будут следующими.

– Мои, что ли? Потому что я соврала своему большому, грозному брату?

– Нет, мы будем хоронить твои маленькие, дурацкие иллюзии, Кристи. И знаешь что? Иллюзии хоронить порой тяжелее, чем людей.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, Майкл.

– Однажды наступит день, когда ты в этом убедишься. День, когда это отродье вонзит тебе нож в спину, пока ты будешь порхать вокруг него с фарфоровой посудой!

Майкл схватил меня за плечи и хорошенько встряхнул. Я не удержала поднос с пустыми чашками, и он рухнул на пол. Чашки разлетелись на мелкие осколки. Я просто окаменела от ужаса: мне показалось, что Майкл сейчас ударит меня. Сначала встряхнет еще раз – так, что голова ударится о стену, а потом влепит пощечину.

– Убери от нее руки.

Мой взгляд метнулся туда, откуда шел голос, – и я увидела, что дверь в комнату Стаффордов по-прежнему открыта. Дэмиен сидел на кровати и смотрел на Майкла такими страшными глазами, что я бы на месте брата уже пустилась наутек. Лицо Дэмиена исказил гнев, а голос прозвучал на октаву ниже обычного: это было почти предостерегающее рычание.

– Забавно, не так ли? – фыркнул Майкл. – Овечка переживает о благополучии волка. Волк делает вид, что счастье овцы – дело его жизни. А пастух при этом выглядит полным идиотом. Но все мы знаем, что случится, когда пастухи отвернутся, не так ли, Дэмиен?

– Одним пастухом станет меньше, – проговорил Дэмиен, опуская на пол ноги.

Одеяло соскользнуло с его груди, и я онемела от ужаса. Его тело было покрыто темными, как ежевичный сок, гематомами и багровыми ссадинами. Но даже после драки с отцом, ранения и кровопотери он выглядел устрашающе опасно. Он был похож на зверя, который угодил в капкан и был на последнем издыхании, но с радостью прихватил бы на тот свет с собой кого-нибудь еще.

– С каким удовольствием я бы сейчас напомнил тебе, кто ты и где находишься, да вот беда – не вижу живого места, – ухмыльнулся Майкл. – Впрочем, можно поискать.

Дженнифер, все это время стоявшая в изголовье кровати, испуганно выдохнула, почти застонала. Дэмиен, шатаясь, поднялся с кровати, сжав кулаки. А меня затопила злость – горячая и темная, обожгла хребет, разлилась по мышцам. Я схватила с пола острый осколок чашки и, угрожая им Майклу, встала между ним и Дэмиеном.

В тот момент я была готова вонзить этот осколок в брата, причинить ему боль, раз уж боль – это то, чего он хочет.

– Майкл против девушки, ребенка и раненого! Честно, я был о тебе лучшего мнения, – послышалось из полумрака, и в коридоре появился Сет. – Осталось отлупить какого-нибудь старика для полной коллекции. Или, может быть, младенца?

– Иди на хрен, – прорычал Майкл. – Надеюсь, ты будешь первым, кого прикончат Стаффорды, когда изучат план этого дома и придут в гости.

– Надеюсь, ты будешь последним и отомстишь за меня, бро, – промурлыкал Сет, становясь рядом со мной и опуская мою руку с зажатым в ладони осколком.

– Даже не подумаю, идиот. – Майкл развернулся и зашагал прочь. Осколки стекла захрустели под подошвами его ботинок.

Я сжала ладонь Сета и взглянула на Дэмиена, испытывая к ним обоим горячую благодарность. Дэмиен изумленно и пристально посмотрел на меня. Это не был взгляд, означающий «не стоит благодарности». Это был взгляд «ты серьезно собиралась ради меня пырнуть брата куском стекла?».

– Отдыхайте. Все будет тихо, – сказал Сет Дэмиену и Дженни и плотно прикрыл дверь.

– Спасибо! – Я сжала брата в объятиях и шепотом добавила: – Знаешь что? Дженнифер носит на груди крестик! Вот это дела!

– Неужели, – улыбнулся Сет. – Значит, можно не ожидать, что она превратится ночью в химеру и начнет летать по дому, требуя крови?

– Да! – воскликнула я, только на полпути в свою комнату осознав, что Сет попросту подшучивал надо мной.

На следующее утро я решила снова проведать Дэмиена, но обнаружила, что моя дверь заперта снаружи. От злости я разбила об нее кулаки, но ее так и не открыли.

Вскоре явилась Рейчел, принесла завтрак и сказала, что, пока Стаффорд и его спутница не покинут наш дом, я не выйду из своей комнаты. Я принялась плакать и умолять. Мне нужно было увидеть их хотя бы еще раз. Я не запомнила оттенок глаз Дэмиена и не спросила у Дженнифер, как называются ее чудесные цветочные духи. Я не успела услышать, как он смеется, и не успела выяснить, какую книгу она читала! Я столько всего не успела!

– Наивное дитя, – пробормотала Рейчел и села рядом на кровать. Ее рука легла на мои плечи. – Давай начнем сначала. Дэмиену, должно быть, стало жаль тебя, и он тебя спас. Но это не делает его твоим другом. Дружбы между МакАлистерами и Стаффордами никогда не было и не будет. Слишком много крови пролито, чтобы вдруг начать брататься с ними. Не знаю, чем руководствовался он, когда спасал тебя, но я не верю в чистые помыслы Стаффордов. И тебе не советую. Те, кто верят в них, погибают слишком рано. Я приняла их в нашем доме, но смотреть на то, как ты увязаешь в чарах Стаффордов, я тоже не буду. Эта болезнь – симпатия к ним – не должна проникнуть в твою голову. Если это случится – ты пропала. И для нас, и для Господа. Когда яблока оказалось недостаточно, дьявол придумал любовь. Не забывай об этом, Кристи. Я верю, что в твоей голове гораздо больше проницательности, ума и осторожности, чем… чем порой кажется. Очнись и спаси себя. Мы не сможем вечно стоять между тобой и ними, запирать тебя на ключ или сажать под домашний арест. Ты должна сама понять, что хорошо для тебя, что плохо, а что смертельно опасно. Больше никто за тебя этого не сделает… Подумай над тем, что я сказала.

– Да, Рейчел, – ответила я, утирая распухшее от слез лицо.

Я провела два дня взаперти. Чувствовала себя пленницей и мученицей, которая страдает за грехи, которых не совершала. Я пыталась выторговать себе хотя бы одну встречу с Дэмиеном и Дженнифер, но так и не смогла.

На третий день я обнаружила, что дверь в мою комнату больше не заперта. Я наивно предположила, что ее просто забыли закрыть, и прямо в пижаме помчала в комнату Дэмиена. Пару раз постучала, но мне не ответили. Распахнула дверь и увидела пустую кровать без постельного белья. Столик, который ранее был завален лекарствами, теперь был пуст. И аромата духов Дженнифер, который раньше наполнял всю комнату, – его тоже больше не было.

В коридоре послышались шаги, и я увидела Морин – медсестру, которая часто появлялась в нашем доме, чтобы помогать мистеру Флинту. Она же приглядывала за дедом, когда у того обострялось старческое слабоумие.

– Где они? – спросила я у Морин.

– Уехали вчера вечером, – ответила она.

Волна отчаяния и удушливой тоски подступила к горлу. Я прикрыла глаза, пытаясь справиться с головокружением.

– Ему стало лучше?

– Да, – ответила она, раздвигая шторы и распахивая окно. – Кристи, я должна закрыть комнату и отдать Рейчел ключ.

– Можно я сделаю это сама? – спросила я, и Морин разрешила.

Когда она ушла, я легла на матрас, обняла подушку и лежала так какое-то время, глядя в потолок. Странное это было чувство – лишиться того, что никогда не было твоим. Вроде бы и горевать было не о чем, но почему же тогда стало так больно и так тоскливо?

Дверь скрипнула, и внезапно я увидела на пороге взъерошенную, заспанную малютку Агнес, свою младшую сестру, которая пару секунд сонно разглядывала меня, а потом опустилась на четвереньки и полезла под кровать.

– Эй, ты что там делаешь?

– Потеряла свою куклу, – ответила она, стуча голыми коленками по паркету.

– Где-где, а в этой комнате твоей куклы точно нет, – сказала я тоном старшей сестры, строго и авторитетно.

– Но вчера я оставила ее тут, – возразила Агнес из-под кровати. – Она должна быть тут… а вот и она! Моя Дженни!

– Ты была здесь вчера?! – подскочила я.

– Ага, – ответила Агнес, выползая из-под кровати и сдувая с куклы пылинки.

– Здесь? Вот прямо в этой комнате?

– Прямо в этой комнате.

– Ты ничего не путаешь, Агнес? Посмотри вокруг: кровать, занавески, вот эта картина на стене – все было так же?

– Ну да. Только тут лежали Дэмиен и Дженнифер, а не ты, балда.

Поверить в это не могу! С ума сойти! Умереть не встать!

– И сколько раз ты сюда заходила?

– Не помню.

– Один или два?

– Где-то примерно вот столько, – сказала Агнес и потрясла перед моим носом растопыренными пальцами обеих рук, вымазанными во что-то липкое. Судя по запаху – арахисовое масло.

– Ты была здесь десять раз?!

– Значит, примерно десять, – задумчиво ответила Агнес, сосредоточенно пересчитывая свои пальцы.

Скажите мне, что я не сплю! Что меня не держали под замком, совершенно позабыв про Агнес, которая тайком приходила сюда, сколько вздумается! Конечно, зачем же за ней присматривать? Ведь на пятилетнего ребенка чары Стаффордов все равно не подействуют. По крайней мере, пока на кухне есть арахисовое масло, а в телевизоре – «Свинка Пеппа»!

Агнес уселась на пол и стала причесывать куклу, щедро осыпая ее комплиментами:

– Ты такая красивая, Дженни. Ты просто изумительна…

«Изумительна – не слишком обычное слово для пятилетнего ребенка», – осознала я, наблюдая за сестрой. По крайней мере, я никогда раньше не слышала подобного из ее уст.

– Ты назвала куклу Дженни? – спросила я.

– Да, – кивнула она. – Дэмиен сказал, что это самое красивое имя на свете, и поэтому я решила так ее назвать.

Меня аж перекосило от умиления.

– А что он еще говорил?

Агнес склонила набок голову, как пташка.

– Что ему нравится мой нос!

– Да ладно! – рассмеялась я.

– Он так сказал. Дженни нравится ему вся, а из меня ему понравился мой нос.

– Прекрасно, – кивнула я. – Ну а ты? Ты сказала ему что-то приятное в ответ?

– Я сказала, что ему надо помыться, потому что он весь в краске.

– В какой еще краске?

– Дэмиен был фиолетовый почти везде.

– Ох, Агнес, – покачала головой я. – Это была не краска, а синяки… а он что ответил?

– Он сказал, что он шел по улице и попал в краску. Кто-то забыл на улице краску, и он в нее упал.

Ну надо же! Оказывается, у Дэмиена талант ладить с маленькими детьми.

– Но я думаю, что это неправда, – продолжила Агнес. – Я думаю, это Дженни пошутила и добавила ему в еду фиолетовый фломастер. Я видела, как странно она улыбалась, когда мы с Дэмиеном говорили…

Да знаю я, от чего улыбалась Дженни – от умиления. Женщины почти всегда его испытывают, глядя на парней, которые умеют общаться с детьми.

– Он понравился тебе?

– Почти весь, – ответила Агнес, серьезно хмуря лоб.

– Почти? – рассмеялась я.

– Он бы понравился мне больше, если бы не убегающая рука!

– Кто-кто?

– Убегающая рука, – шепотом повторила Агнес. – Я спросила, почему он привязал к себе руку, а Дэмиен сказал, что у него убегающая рука! И что если ее не привязать, то она убежит в Африку и съест там всех слонов.

Я повалилась на кровать, умирая от смеха.

– Дженни сказала Дэмиену, что я буду плохо спать ночью, если он и дальше будет рассказывать мне про убегающую руку. А Дэмиен сказал, что не беда, потому что он знает, как хорошо спать ночью, – надо просто кого-то обнимать. Я сказала, что буду обнимать свою куклу. А он тогда сказал, что будет обнимать Дженни… Но потом я забыла куклу тут и пошла ночью обнимать Сета… Кстати, Сет храпел, как чудовище…

– Иди сюда, Агнес. – Я помогла взобраться сестре на кровать, и мы легли, обнявшись.

– Я очень-очень завидую тебе, – прошептала ей я и легонько щелкнула по носу. – Как бы я хотела приходить сюда с тобой…

– Дэмиен тоже хотел, чтобы ты пришла.

– Что?

– Он сказал, что будет рад, если ты придешь, потому что он прийти к тебе не может. Но я сказала, что ты не можешь, потому что твоя дверь больше не открывается. Дженни спросила, почему она не открывается, и я сказала, что, наверно, эльфы украли ключ…

– Да, все было именно так, Агнес, – вздохнула я.

– Поганые эльфы! Я написала им письмо в их эльфийский почтовый ящик и попросила их вернуть ключ. Но они не вернули. Мои пушистые полосатые носки тоже куда-то пропали! И мои конфеты. Невыносимая дерзость, – заявила Агнес голосом Рейчел.

– Давай я им напишу письмо. Они сразу испугаются и больше никогда не будут воровать.

Агнес с сомнением посмотрела на меня и заявила:

– Дэмиен писал эльфам тоже, и они его тоже не послушали. А он пострашнее тебя будет. Особенно с фиолетовой краской.

– Дэмиен писал эльфам?! Точно?

– Писал, писал…

– А письмо где? В твоем эльфийском ящике?

– Да, я его туда отнесла. Но эльфы его даже не распечатали. Невыносимая дерзость… Эй, ты куда?!

Я добежала до комнаты Агнес, перевернула вверх ногами ее эльфийский почтовый ящик, доверху забитый всякими записками, и действительно обнаружила там свернутый лист бумаги, на котором было написано: «Для Кристи». Для меня! Пальцы тряслись, когда я развернула его…

Дорогая Кристи, я уверен, однажды мы снова встретимся и я смогу поблагодарить тебя лично за все, что ты сделала для меня. Твоему брату и Рейчел я уже успел сказать спасибо примерно триста раз – осталась ты. Жаль, что эльфы украли ключ. Невыносимая дерзость, как говорит твоя сестренка. Но знаешь что? Главное, чтобы открытым оставалось сердце, а закрытые двери не проблема. Они все однажды откроются.

Знаю, мы живем в мире, где проблемы легче всего решать с помощью ножа и пистолета, а проблем у нас – выше крыши. Но что, если есть какой-то иной путь и какие-то другие решения? Я не философ, но точно знаю: доброта так же заразна, как и ненависть, а пожимать руку – так же просто, как и жать на курок.

Пусть хранит тебя тот, в кого ты так сильно веришь, Кристи. А я помогу ему. Стаффорды больше не тронут тебя. Даю тебе слово.

Д.

Я перечитала это письмо много-много раз. Почти запомнила его наизусть. Мне даже показалось, что это лучшее из когда-либо прочитанного мной.

Дэмиен все же смог попрощаться со мной, и его не остановила даже запертая дверь! И еще он пообещал, написал своей собственной рукой, что Стаффорды больше не тронут меня! И я бы рассказала об этом целому миру, но боялась, что отец заберет и уничтожит это письмо.

После окончания осенних каникул я вернулась в школу Святой Агаты. Жизнь там стала еще невыносимей, чем была раньше. Маккензи отселили в другую комнату, а ее место заняла странная, нелюдимая девчонка по имени Мэри-Лу, которая, по слухам, шпионила за другими и все докладывала комендантам. Мисс Де Вилль отныне видела во мне крайне испорченное существо, которое способно на что угодно, лишь бы погулять ночью с мальчиками из другой школы, – даже подделать почерк мачехи! – и отныне стерегла меня, как цербер. Любую исходящую от меня информацию теперь перепроверяли, названивая моим родителям. Отличие от тюрьмы было одно: красивая бордово-золотая униформа. Ну и браслет на лодыжку пока не надели, спасибо большое!

Но я не унывала.

Всего три года – и мне исполнится восемнадцать. Я выберусь из этой школы, из этого города, а возможно, даже из страны. Никто больше не сможет шпионить за мной, приказывать мне, запирать на ключ и требовать письменные разрешения от родителей. Я найду работу и жилье, заведу друзей, собаку, куплю музыкальный плеер и – найду Дэмиена Стаффорда. Мы с ним разработаем план по примирению наших семейств, и все заживут спокойно и счастливо.

Я надеялась, что даже ангелов с демонами можно помирить. Все возможно, если захотеть этого по-настоящему (и немножечко помолиться Иисусу).

Глава 5

После знакомства с Дэмиеном Стаффордом я словно парила над землей. Не знаю, была ли это влюбленность или просто огромная благодарность, но одно его имя приводило меня в трепет, и я усердно выискивала крупицы любой информации о нем: в машине всегда включала радио в надежде услышать что-нибудь о Стаффордах; проходя мимо газетных раскладок, внимательно читала заголовки; регулярно сбегала из дома в город и засиживалась в интернет-кафе, разыскивая свежие новости.

Хью Стаффорд, отец Дэмиена и глава клана Стаффордов, скончался от рака в своей постели в окружении родных. Об этом трубили все газеты. Для моего отца это известие стало и праздником, и головной болью. Он радовался, потому что был уверен, что Стаффорда наказал смертью сам Бог и не просто так, а услышав его, отцовские, молитвы. А нервничал, потому что совершенно не знал, чего ждать от «этой демонической бабы», как он называл жену Хью Стаффорда, Джовану. Она была деятельной, властной и ни черта не боялась. МакАлистеров в том числе.

Ее предвыборная программа, обещавшая Дублину легализацию практически всего, что только требует легализации, пользовалась огромным успехом – все только об этом и говорили. Отец считал, что Джована приближает апокалипсис, но ни его дурное настроение, ни вспышки раздражения, ни попытки разжечь во мне ненависть к Стаффордам – ничто не могло подрезать мои крылья и заставить ненавидеть их. Дэмиен спас меня. Я спасла его. И это протянуло незримую, но прочную нить между нами.

Рассказы отца о том, что Стаффорды едят детей и прислуживают Сатане с каждым днем казались мне все менее реалистичными. Они скорее были похожи на страшилки, которые рассказывают друг другу в ночь Хеллоуина, но уже на следующее утро вспоминают со смехом.

Да, в Стаффордах, в их внешности угадывалось что-то демоническое: высокий рост, загорелая кожа, слишком много татуировок, ярко-синие, словно горевшие газовым пламенем глаза, опасный прищур, надменные губы и улыбки, не сулившие ничего хорошего. Да, у них были деньги, связи, гипнотическое обаяние и способность выходить сухими из воды. Да, они могли стать реальной угрозой для тех, кто становился им поперек горла. Да, Тайлер и Линор, вероятно, заслуживали колонии для несовершеннолетних.

Но они не были сатанистами или прислужниками дьявола. Они были людьми. Иначе бы Дэмиен не смог влюбиться в ту, что знает наизусть молитвы и носит крестик. Иначе он превратился бы в горсть пепла, как только переступил порог нашего дома: над ним у нас висело распятие в пол моего роста. Иначе бы он не воскликнул «Иисусе» в тот момент, когда увидел меня на своей кухне, прикованную к батарее.

Иначе бы Эмилия Рейнхарт, первая жена Хью Стаффорда, не погибла бы в огне со своими детьми, ибо демонам не страшно пламя.

Дэмиен упомянул о ней, когда вез меня домой в ночь похищения, и еще о том, что это моя семья виновата в ее смерти. Я начала искать информацию о ней и выяснила, что Эмилия Стаффорд, Рейнхарт в девичестве, действительно погибла вместе со своими детьми в большом пожаре больше двадцати лет назад. Вполне вероятно, что МакАлистеры приложили к этому руку, потому что в то время война между кланами была на пике.

Потом на одном из деловых банкетов Хью повстречал Джовану, дочку сербского медиамагната и, по слухам, мафиози. Она родила ему сыновей Десмонда, Дэмиена и близнецов Тайлера и Линор. Все они родились в Ирландии, и никто никогда не заподозрил бы в их облике смешанной крови, но на одном видео, которое кто-то из друзей Дэмиена загрузил в «Инстаграм», он бегло говорил на сербском с кем-то, кто не попал в кадр. Его голос звучал совершенно иначе – ниже и опасней. И он словно весь сам перевоплотился в другого человека, с которым лучше не встречаться на темной улице. Ох уж эти славянские языки с их рычащими «р» и гортанным выговором – они необъяснимым образом тут же превращали джентльмена в революционера и бунтаря. Я даже могла вообразить Дэмиена на броневике, в шапке-ушанке и красным знаменем в руках, участвующего в боях Февральской революции.

После смерти отца Дэмиен возобновил отношения с семьей. На одном из новостных порталов я нашла фотографии, где он с братьями пьет коньяк на какой-то приватной вечеринке. Там же была Дженнифер – в черном бархатном платье, вся в бриллиантах, с сияющими глазами. Настоящая принцесса, которая однажды станет полноправной хозяйкой дома Стаффордов.

Стаффорды жили к югу от Дублина, в старинном поселении Эннискерри, что в графстве Виклоу, среди живописных ирландских лесов и долин. В огромном доме, который когда-то был замком, но затем его модернизировали и усовершенствовали. Я разглядывала его на «Гугл-картах» и узнавала те места, где волей судьбы однажды уже побывала. Узнала подъездную дорожку, сад и шарообразные деревья, что окружали его по периметру.

В мечтах я воображала, что однажды приеду туда снова. Но не как пленница, а как гостья.

В моей голове зрели грандиозные планы по примирению наших семейств, и отступать просто так я не собиралась.

Незадолго до моего двадцатилетия на продажу было выставлено историческое здание в богатом пригороде Дублина, и глаз на него положили и Стаффорды, и МакАлистеры. Первые, думаю, устроили бы там вип-клуб, место для закрытых тусовок или музей рок-музыки, потому что в здании раньше жил какой-то богемный музыкант. А мой отец планировал открыть там школу иконописи или другого богоугодного искусства. Он был просто одержим идеей купить этот дом, потому что когда-то давно – еще до богемного рок-музыканта – там жил то ли епископ, то ли кардинал. На потолках до сих пор сохранилась лепнина, а на стенах – остатки фресок.

Продавец объявил дату аукциона, и в назначенный день на торги явилась куча народу. Я напросилась пойти с отцом, потому что надеялась увидеть там Дэмиена. Надела лучшее платье и долго колдовала над прической. Но тот так и не явился. Сражаться за желанную недвижимость туда пришла сама Джована Стаффорд – пчелиная королева дома Стаффордов. Вся в черном, темные волосы убраны вверх в затейливую прическу, дымчатые солнечные очки, которые она не спешила снимать, и драгоценности, стоившие, наверно, столько же, сколько и дом, который она собиралась купить.

Расположившись со своими советчиками и телохранителями на другом конце зала, она была полностью поглощена торгами и сидела на стуле совершенно неподвижно. Только один раз обернулась и посмотрела туда, где сидели МакАлистеры и, соответственно, я. Только тогда Джована наконец сняла очки, и я увидела ее лицо. Вот от кого Дэмиен и его братья унаследовали свою надменную красоту. Ее губы выгнулись в едва заметной ухмылке, когда она увидела моего отца. Словно говоря ему: «Тебе нужно продать душу дьяволу, если хочешь тягаться со мной, МакАлистер».

Пока все были заняты торгами, меня внезапно осенила идея, настолько безумная, что я задержала дыхание. Такие безумные идеи еще не приходили в голову ни одному из МакАлистеров. Я вынула из сумочки записную книжку, выдернула из нее двойной лист и написала записку. Или лучше сказать «письмо», потому что такие женщины, как Джована Стаффорд, наверняка читают только письма – записки ей просто никто не смеет отправлять.

Да, я написала письмо Джоване Стаффорд, от волнения глубоко продавливая ручкой бумагу. Как положено, представилась, пожелала удачных торгов, попросила ее передать привет Дэмиену и Дженнифер и – я еще раз оглянулась на отца – пригласила Стаффордов на свой день рождения. Я пообещала стать гарантом их неприкосновенности. Заверила, что праздник будет хоть куда. И в самом конце написала, что даже древняя вражда может закончиться, если найдется хоть один человек, готовый протянуть руку. Потом я быстренько перекрестилась, каменея от страха, сложила лист бумаги вчетверо и шепотом попросила официанта, разносившего шампанское, передать записку «во-о-он той женщине. Да, Джоване Стаффорд, вы не ослышались».

Джована получила мою записку вместе с бокалом шампанского, развернула ее и прочла. Затем обернулась и уставилась на меня так, словно меня никогда не существовало, но я вдруг появилась из ниоткуда, как на магическом шоу. Что-то вроде говорящего кролика из шляпы фокусника. Я робко улыбнулась ей, надеясь, что моя улыбка не выглядит так, будто меня шарахнуло электричеством.

Потом она отвернулась, допила шампанское и поставила бокал на поднос официанта. Туда же отправилось мое письмо. Я указала в нем свой номер телефона, так что, по-видимому, названивать мне она не собиралась.

Отец в ту ночь проиграл аукцион. Дом ушел Джоване вместе со всем, что в нем было: фресками, лепниной, мебелью и призраком епископа. Она послала моему отцу еще одну надменную улыбку и вышла из зала, неся на голове невидимую корону.

Я ждала, что отец начнет орать в машине и размахивать в воздухе кулаком. Что он поочередно помянет всех Стаффордов недобрым словом, а когда доберется до Джованы – лучше затыкать уши. Но он молчал всю дорогу. В дом ввалился, шатаясь словно пьяный. Рейчел все поняла, как только увидела его. Предложила ему коньяка и сигару. Он прошел мимо нее в свой кабинет, вынимая на ходу телефон и сминая ковер шаркающими шагами.

Предчувствуя неладное, я отправилась следом и припала ухом к двери его кабинета. Он открыл бутылку, налил себе стакан и кому-то позвонил. Я слышала обрывки разговора: «Узнай, где… Чем раньше, тем лучше… Здесь не ты должен задавать вопросы… Я просто хочу знать, где эта потаскуха шатается… (я выкатила глаза от изумления: отец никогда не использовал подобных слов). Поэтому ты выяснишь… Нет, я не поменяю мнение утром, Харт! Поэтому просто выясни, где ее будет носить в ближайшее время!»

Паника и ужас шевельнулись внутри. Отец говорил с кем-то из своих людей и явно замышлял что-то недоброе. Что-то плохое должно было случиться в скором времени с Джованой Стаффорд. Я чувствовала это нутром, а нутро меня редко подводило. Я вошла в комнату, как только отец закончил разговор. Обняла его и, прижавшись к его плечу лицом, сказала:

– Пожалуйста, не делай ничего, что может…

– Все, что я делаю, угодно Богу! – перебил он, дыша на меня алкоголем и злобой. – Ступай в кровать.

Я была готова умолять, но его глаза заставили меня умолкнуть – красные, навыкате и будто бы слегка расфокусированнные. Знак, что нужно убираться в комнату и не дергать – как там говорят? – дьявола за усы. Забавно, что слово «дьявол» было весьма применимо к моему, такому набожному и такому праведному, отцу.

Я пыталась предупредить их. Искала в сети номера телефонов Стаффордов (безуспешно), писала им в соцсети (все мои сообщения так и не были прочтены), и даже забралась в кабинет к отцу, чтобы разыскать какое-нибудь досье на Стаффордов, где был бы указан их адрес или телефон. Рейчел застукала меня, когда я рылась в ящиках отцовского стола. Я, бегая по комнате и заламывая руки, призналась, что отец затевает недоброе. Она выслушала меня и сказала:

– Бог не позволит плохому случиться.

Почему-то для меня это прозвучало как дурная шутка. Я даже хотела вспылить в ответ: «Что за бред?! Да посмотри вокруг! Бог только этим и занимается: позволяет, позволяет и позволяет!» Но Рейчел крепко обняла меня и повторила:

– Бог не позволит плохому случиться. И если твоя вера сильна, то ты сама знаешь это.

В тот день я пошла к самой большой иконе в доме и молилась, пока колени не одеревенели. Вложила в молитву всю себя, всю энергию, так что, когда поднялась, почувствовала себя обесточенной и пустой.

Утром следующего дня я узнала из новостей, что машина Джованы Стаффорд взорвалась на парковке возле того самого дома, который она купила. Сама она осталась цела, потому что механизм сработал чуть раньше, чем должен был. Утирая слезы, я побежала к иконе, у которой молилась накануне, и расцеловала ее.

Отец все эти дни подолгу закрывался в кабинете, и я надеялась, что он выйдет оттуда нескоро. Мне было страшно. Я избегала встречаться с ним взглядом, если оказывалась с ним в одной комнате. И Рейчел тоже смотрела на него не так, как раньше, а иначе: пристально и отчужденно.

Ответ Стаффордов не заставил себя ждать.

Двумя неделями позже я возвращалась из церкви вместе с Эдди, моим охранником. Машина, на которой меня обычно забирали, сломалась, так что Эдди взял внедорожник отца.

Мы ехали по шоссе через лес и внезапно увидели стоящий посреди дороги обшарпанный грузовик, нагруженный колотыми дровами. Грузовик перекрыл дорогу так, что не объехать. Эдди выругался, вышел из машины и отправился искать шофера. Он отошел совсем недалеко, метров на двадцать, как я вдруг услышала металлический щелчок, повернула голову и увидела человека в маске, наставившего на меня дуло винтовки. Он стоял на обочине, в тени деревьев, Эдди не видел его и продолжал идти к грузовику.

Я знала, что меня уже ничто не убережет. С такого расстояния не промахиваются. Даже если это не киллер Стаффордов, а обычный головорез, то и он не промахнется. Я знала: нужно упасть на пол, открыть противоположную дверь, спрятаться за машиной и звать Эдди – у того при себе всегда пушка. Но меня просто парализовало от ужаса. Вот-вот должен был грохнуть выстрел, но звук я, скорей всего, уже бы не услышала.

Но ничего не произошло. Снайпер внезапно исчез и я, на грани обморока, медленно сползла на пол. Эдди вернулся через две минуты, обматерил водилу грузовика, на которого, со слов Эдди, должно быть, понос напал, – и спросил, почему я лежу на полу.

Я плакала и дрожала, и он тут же почуял неладное. Выхватил пушку, начал озираться по сторонам – тишина, никого. Потом прыгнул за руль и, пригнувшись, рванул в обратную сторону, на поиски объездной.

Должно быть, киллер Стаффордов охотился за отцом, а потом увидел меня и передумал. То ли рука не поднялась прикончить юную девчушку, то ли Стаффорды запретили своим людям стрелять в меня.

Так или иначе, но я вернулась домой в целости и сохранности. Только спать потом не могла пару недель и начала замечать, что у меня чаще обычного дергаются веки и дрожат руки. Иногда так сильно, что я даже не могла играть на фортепиано: пальцы попадали не на те клавиши.

Отец пришел ко мне тем вечером – мрачнее прежнего. Мы не говорили с ним почти две недели, но сейчас его кое-что очень сильно интересовало.

– Я все думаю о том, почему киллер не выстрелил в тебя, – сказал он. – Нет никакой логики в том, чтобы…

– Быть милосердным? – усмехнулась я, намекая ему на его собственное покушение на Джовану.

– Когда-нибудь ты поймешь меня, – произнес он.

– Нет, не пойму! Меня убьют раньше! А все потому, что ты не можешь найти способ не провоцировать Стаффордов!

– Тебя не убьют, моя пташка, – с сарказмом ответил отец. – Стаффордам по вкусу то, что ты делаешь.

– И что же я делаю? – вскочила я. Я была почти такой же высокой, как и он, и смотрела ему прямо в глаза.

– Отращиваешь свое маленькое жало, которым однажды отравишь меня.

– Что?! – воскликнула я.

– Когда-то давно, еще до того, как я ступил на путь служения Господу, одна гадалка сказала мне, будто бы я умру от руки женщины. – Он взял мою фотографию со стола, повертел ее в руках и поставил на место. – Потом я узнал, что гадания – это игры дьявола и никто, кроме Бога, не может знать твою судьбу. Но знаешь, что, Кристи? Ни дня не проходит, чтобы я не думал об этом. О, эта женщина должна быть коварной, как аспид, чтобы добраться до меня… Что ты на это скажешь?

Я отступила, вглядываясь в его лицо и разыскивая в его глазах признаки злости. Но он не был зол. Скорее, полон горечи и разочарования. И тогда я просто шагнула к нему и робко обняла.

– Тебя убьет старуха по имени Подагра, – сказала я ему. – Или старуха по имени Пневмония. Придет за тобой, когда тебе будет сто лет, папа! Когда ты уже и сам будешь рад сбежать отсюда в рай!

Он пожал плечами и сказал:

– Шофер уже ищет другую работу.

– Что? Нет! – выдохнула я.

Эдди мне нравился, Эдди был отличным парнем. Я успела привыкнуть к нему, пока он работал моим телохранителем.

– Вести себя так, будто ты только вчера родилась, – нормально для тебя, но не для твоего бодигарда. Он с таким же успехом мог привести тебя в тир и поставить там вместо мишени.

– Да ладно, он не виноват!

– Не становись на защиту того, кто облажался. Никогда. Не стоит ходить по гнилым доскам.

Встречая подъезжающих гостей, я все надеялась, что из очередной машины выйдут Стаффорды в сопровождении телохранителей. Что я протяну им руку – такая взрослая, такая демократичная и готовая стать гарантом их неприкосновенности. Семья, конечно, придет в бешенство, но вряд ли осмелится сказать или сделать что-то противозаконное в присутствии всех этих гостей и фотографов, которых я специально позвала целую толпу! Конечно, все будут поначалу на взводе, но потом я налью всем вина, усажу в саду за один стол и, возможно, один простой разговор решит то, что до сих пор не могли решить ножи и пистолеты?

Но Стаффорды так и не появились.

Я почти смирилась с этим поражением, как вдруг вслед за последним прибывшим гостем подъехала машина доставки и из нее вышел курьер с огромной коробкой, перевязанной красным бантом.

– Кристи МакАлистер? – спросил он, переводя взгляд с меня на моих подруг, стоявших рядом.

– Это я! – воскликнула я.

– Я возьму, – оттеснил меня Сет и взял вместо меня коробку. – Интересно, от кого!

– Не знаю, но я открою ее прямо сейчас!

– Не раньше, чем ее проверит сапер, – заявил Майкл и приказал нашим людям нести коробку в сад, подальше от дома.

Мне так и не позволили открыть ее и унесли так далеко от дома, как только смогли. До всех гостей тем временем уже дошел слух, что я получила подарок, который мог быть опасен. Прекрасно, ничего не скажешь… Когда я танцевала с приятелем из универа, мне позвонил отец и сказал, что проверка окончена и я могу узнать, что было в коробке.

Я оставила гостей и побежала прямиком в сад, где уже находилась вся моя семья, за исключением малышки Агнес – ее уже отправили спать. Рейчел шагнула мне навстречу, крепко взяла за руку и повела обратно в дом.

– Ты не будешь на это смотреть, – взволнованно сказала она.

– Что там было? Надеюсь, не бомба? Никто не пострадал?

– Кристи, поди сюда, – позвал отец, заметив меня.

– Иди в дом, – шепнула мне Рейчел.

– Дорогая, не уводи ее, – предостерегающе сказал отец. – Она должна на это посмотреть.

Он взял меня за руку и повел к поляне, на которой уже стояли Сет, Майкл и люди из нашей охраны. Место освещал тусклый свет садовых фонарей, и если бы не музыка, доносившаяся из дома, то атмосфера была бы чудовищно мрачной.

Посреди поляны лежала разрезанная на части коробка. Что-то округлое лежало под упаковочной бумагой.

– Ничего она не должна, – запротестовала Рейчел.

Пока снова не начались споры и ругань, я быстро подошла к холмику и сорвала с него бумагу. На траве лежала голова овцы – еще теплая: в теплом свете садовых фонарей было отчетливо видно, как над ней курился пар. В ее зубы была вложена роза. Ее срезали совсем недавно, она еще не успела увянуть. На шипах и стебле запеклась кровь.

На гербе МакАлистеров был изображен ягненок с нимбом и красные розы. Поэтому этот подарок означал не что иное, как разрушение и смерть.

Пытаясь унять отчаяние и тоску, я выпила три стакана крепкой выпивки и, не зная толком своей дозы, прилично опьянела. Чувство было такое, что я перемещаюсь в пространстве без помощи ног. Все лица слились в одну пеструю пелену. Духота и взрывы смеха сводили с ума.

Я оставила гостей и снова пошла в сад, к тому самому месту, где раньше лежал мой «подарок». На поляне уже было чисто, убрали обрывки упаковочной бумаги и, собственно, сам «подарок». Я села на скамью, поставила рядом стакан с коктейлем, а потом меня стошнило. Прямо на дорожку. Помню, что кто-то из проходящих мимо гостей – боже, какой стыд – принялся приводить меня в чувство. Мне протянули платок, а потом повели к фонтану, где я могла бы умыть лицо.

– Я сама виновата, мне не нужно б-было приглашать Стаффордов, – принялась вслух размышлять я, громко икая и снимая с лица мокрые волосы. – Вот и получила. Но, п-понимаешь, я должна была попытаться, поэтому и написала Джоване ту записку на аукционе. И все надеялась, что они придут. И мой отец ни-и-и-ичегошеньки не смог бы сделать с ними на глазах у всех моих гостей!

Тот, кто помогал мне прийти в себя, внезапно рассмеялся, а потом переспросил:

– Стоп. Вы пригласили Стаффордов на свой день рождения, ничего не сказав отцу? Серьезно?!

Алкогольный туман стал немного рассеиваться, и я обнаружила себя сидящей на корточках у фонтана. На мои плечи был заботливо накинут пиджак. Рядом сидел какой-то парень с сигаретой в зубах и надвинутой на глаза шляпе. Лет двадцать семь-двадцать восемь на вид, выбритый подбородок, белоснежная рубашка со свободно расстегнутым воротом. В общем, гангстерский видок, даже слишком.

– Кто вы? Я вас не приглашала.

– Зашел к вашему отцу на пару слов. По работе, – ответил он.

– Вы киллер? – ровно спросила я, словно речь шла о чем-то до ужаса обыденном.

– Нет, – фыркнул он.

– Телохранитель?

– Не думал, что выгляжу настолько хорошо, – сострил он. – Что, если я просто курьер…

Я еще раз окинула его взглядом. Он кто угодно, но не сантехник и не курьер. Скорее все-таки киллер. Для телохранителя слишком умное лицо и проницательный взгляд, а для курьера слишком хорошо одет. Дорогая, судя по крою и фактуре ткани, рубашка, часы Patek Philippe, запонки с камнями – стекляшки так не сверкают, рубашка навыпуск скрывала пояс брюк, а за поясом обычно носят оружие.

– Могу поспорить, что если сейчас залезу к вам под рубашку, то обнаружу там пистолет, – сказала я.

– Не стоит, – рассмеялся он, признавая, что моя догадка верна.

– Приятно осознавать, что я не ошиблась, мистер… – вопросительно замолчала я.

– Гэбриэл, – ответил он.

– Очень приятно. А мне представляться, наверно, не нужно?

– Не нужно, – подтвердил он. – Я в курсе, кто вы. Как вы себя чувствуете?

– Джин, и ром, и… кажется, то была текила – наконец покинули мой организм, так что гораздо лучше.

Он дал мне руку. Прежде чем протянуть свою, на всякий случай я вытерла ее о подол платья. Его ладонь оказалась теплой и крепкой. Меня качнуло, как только я поднялась. Он был выше, и мне пришлось откинуть голову, чтобы разглядеть его получше.

– Где вы умудрились раздобыть тут алкоголь? – поинтересовался он. – Я не заметил стола с горячительными напитками.

– Родители решили, что не будут подавать гостям ничего крепче сидра, потому что алкоголь – это лучший друг порока. Так что пришлось пробраться на кухню и порыться в шкафах.

Гэбриэл рассмеялся. Смех был низким и приятным. Его глаза были темно-серыми и излучали тепло.

– Смотрю, вы не сильно уважаете правила.

– Вообще-то уважаю. Просто возникла чрезвычайная ситуация. Не каждый день получаешь подарки вроде…

– Вы уже рассказали мне.

– Правда? Я уже рассказала вам про голову овцы? Окровавленную голову, еще теплую? – пробормотала я, снова чувствуя тошноту.

– Странно, что вы ожидали от Стаффордов чего-то иного. Учитывая, что две семьи воюют и периодически режут друг другу глотки.

– Думаете, это Стаффорды?

– А есть еще кто-то, кто мог бы подарить вам голову овцы?

– Да, – кивнула я. – Мой отец. Мне кажется, чтобы преподнести мне урок, он сделал бы все что угодно. Он мог узнать, что я отправила записку Джоване, и наказал меня.

Гэбриэл ничего не ответил. Будто бы задумался о чем-то.

– Думаете, я слишком наивная? – спросила я. – Потому что я в самом деле думала, что это хорошая идея – пригласить их. Мы очень разные, но разве не стоит попробовать, когда на кону жизни?

– И что, Тайлера Стаффорда вы бы тоже рады были видеть? – прищурился он. – После всего, что он с вами когда-то сделал?

– Откуда вы знаете, что он сделал со мной?

Этот мужчина был слишком хорошо обо всем осведомлен. Возможно, он – один из тех, кто особо приближен к отцу.

– Думаю, вам пора вернуться к гостям, – сменил тему Гэбриэл. – Задуть свечки на торте и все такое.

– Думаете, со свечками у меня больше шансов? – хмыкнула я. – Именинные свечи, падающие звезды, ресничка на щеке, колодцы желаний и прочая… магия дураков. Думаете, у меня есть шанс примирить всех, прибегнув только к ней?

– Магия дураков, – повторил он с улыбкой. – Нет, она точно не поможет.

– А что поможет?

– Ну, – вздохнул он. – Я знаю как минимум два средства.

– Какие? – возбужденно спросила я.

– Первое чуть получше, другое чуть похуже. С какого начать?

– С первого.

– Кровь, – ответил он и, видя, что я не слишком вникаю, пустился в объяснения: – Есть типичный старинный способ королей мирить враждующие кланы подданных: женить отпрысков. Вот вы бы, например, могли выйти замуж за кого-нибудь из Стаффордов, родить ребенка от него и – вуаля. Была война – нет войны. Не станут же бабушки с дедушками убивать собственного внучонка.

– Маловероятно, – ответила я. – Звучит маловероятно даже для такой мечтательной овечки, как я. А второй способ?

– Смерть, – пожал плечами Гэбриэл. – Смерть в итоге мирит всех.

Пару минут мы шли по парку в полном молчании. Потом Гэбриэл достал из кармана вибрирующий телефон и приложил его к уху.

– Харт, – назвался он и отошел в сторону.

Значит, Гэбриэл Харт. Какие-то колесики пришли в движение в моей голове, и я тут же догадалась, кто он. Волна удушья подкатился к горлу. Это с ним мой отец разговаривал в ту ночь, когда хотел выяснить, где бы и как подловить Джовану Стаффорд.

Он пару минут поговорил с кем-то о неких фотографиях и свидетельствах, после чего мы продолжили маршрут до дома.

– Теперь я знаю, кто вы, – сказала я.

– Валяйте, – усмехнулся он.

– Вы тот самый детектив, который добывает для моего отца информацию о Стаффордах.

– Мое почтение, – шутливо поклонился он и протянул мне руку.

Но я не дала ему руки.

– Вы – глаза и уши моего отца. Вы помогаете ему убивать. Ваши руки в крови, мистер Харт. Боюсь, мы не сможем быть друзьями.

Он выпрямился, но, казалось, ничуть не оскорбился. На его губах продолжала играть легкая улыбка. Я вернула ему пиджак.

– Я и не рассчитывал на вашу дружбу, мисс МакАлистер. Просто шел к парковке и увидел, что вам не очень хорошо. Но теперь, думаю, могу продолжить свой путь. – И он развернулся и двинулся прочь.

– Я еще не закончила! – крикнула я ему вслед. – МакАлистеры враждуют со Стаффордами испокон веков, мой отец потерял кучу родных, он не может иначе, ненависть передалась ему с молоком матери!

Харт продолжал шагать прочь, так что мне пришлось припустить за ним, чтобы не орать на весь парк.

– Но вы, мистер Харт, вы делаете свое дело ради денег, ради наживы, и поэтому… поэтому…

– Поэтому что? – резко развернулся он. В его голосе прозвучал акцент, которого я раньше не замечала, – кажется, шотландский. – Вы будете бежать за мной до самой парковки, чтобы сказать, как презираете меня?

Я от неожиданности умолкла.

– С днем рождения, мисс МакАлистер, – сказал он, сел в навороченный черный седан и уехал.

Не успел утихнуть звук мотора машины Харта, а я уже пожалела о своей резкости. Глупо винить людей за то, что они выполняют грязную работу за деньги. В конце концов, не все рождаются под счастливой звездой – так, чтобы сразу были и распашонки, вышитые золотом, и накопительные банковские счета, лопающиеся от средств к совершеннолетию. Некоторым приходится впахивать по полной, а то и приторговывать честью и моралью. И не мне их судить. Даже если сильно хочется.

Я вернулась к гостям, исполнила несколько сонат на рояле, украшенном горой белых и красных роз, задула свечи на торте и, как малое дитя, в очередной раз обратилась к «магии дураков»: загадала желание увидеть Дэмиена Стаффорда еще хотя бы раз.

Древние греки верили, что дым свечей в храмах может донести твои молитвы до богов. Что ж, наверно, древним грекам было бы интересно узнать, что спустя две с половиной тысячи лет люди по-прежнему в это верят…

Когда гости разошлись, у меня не осталось сил даже открыть остальные подарки. Я решила сделать это утром, когда моя голова перестанет кружиться и трещать. Но домашние настояли, чтобы я развернула хотя бы один. Рейчел выбрала маленькую красную коробку, перевязанную черным бантом, и я открыла ее.

Внутри лежал странный металлический стержень, похожий на брелок, и записка: «Возможно, куботан[3] – не самый романтический подарок, но меня греет мысль, что в схватке со злом у тебя будет маленькое преимущество. Храни тебя небо. Друг».

– Боже правый, это подарок от Дэмиена, – пробормотала я.

Ко мне подошел Сет, взглянул на подарок и восторженно промурлыкал: «Куботан? Мило». Он попробовал заглянуть в записку, но я спрятала ее в карман.

Отец повертел куботан в пальцах и вернул мне.

– Подарок что надо. Только вот он не от Стаффорда. Почта ничего такого не доставляла, гостей с их свертками охрана сверяла со списком, а посторонние сюда не проникли бы. Ни одна вещь извне не попала бы сюда. Разве там нет подписи?

– Написано только, что это от друга.

– Могу я взглянуть на записку?

Я хотела отказать, но потом подумала, что в записке нет ничего криминального и лучше бы отцу самому в этом убедиться. Он бегло прочел ее и вернул мне.

– Друг, – фыркнул он. – Не верь никому, но особенно тем, кто называет себя твоим другом.

Глава 6

С семи лет я брала уроки фортепиано и к двадцати годам достигла неплохих результатов: могла прочесть с листа и исполнить композицию любой сложности. Преподаватели пророчили мне карьеру пианистки, но она не слишком привлекала меня, да и родители были бы против, если бы я вдруг оставила клан и праведную жизнь и начала колесить по миру с концертной программой. Я ограничилась тем, что аккомпанировала церковному хору, давала уроки в местной музыкальной школе, исполняла сонаты на свадьбах: рояль, усыпанный белыми розами, всегда был эффектным дополнением к любому торжеству.

Но однажды подруги из пансиона тайком вытащили меня на музыкальный фестиваль в Марли-парке, и там на меня словно снизошло откровение. Девушка-пианистка аккомпанировала рок-группе на синтезаторе. Ее пальцы безупречно брали клавишные партии. Даже когда она закрывала глаза, то не ошибалась в нотах. На ее лице блуждала улыбка: музыка полностью завладела ею – и в тот момент завладела мной. Я могла бы делать то же самое! Могла бы сыграть все ее партии и не ошиблась бы, даже если бы вообще не открывала глаз.

После шоу в Марли я зачастила на фестивали и концерты в клубах. Больше всего меня влекли клавишные, но любовь к ним распространилась и на все другие инструменты: гитары, ударные, духовые – и даже ненавистный отцу саксофон стал мне нравиться. Господи, если бы он только знал, сколько чувств внутри меня пробуждал саксофон.

Любовь к концертам и фестивалям была рискованным делом: обычно их устраивали по ночам и попасть на них без ведома родителей было не так-то просто. Поэтому я начала обдумывать возможные способы «побега» от семьи и вообще с земель клана МакАлистеров.

Обдумав сотни возможных путей, я нашла один более-менее реальный. Заявила родителям, что хочу попробовать жить максимально просто, аскетично, без прислуги, охраны и делать все своими руками – ведь именно так нам завещало Писание?

Добиваться своего мне пришлось два года, начиная с восемнадцати. Сначала меня даже в университет отпускать не хотели. Зачем? Все, что нужно праведной женщине, – выйти замуж, родить детей, как завещал Господь, и сидеть дома. А вот Сету и Майклу позволялось многое. Сет снял квартиру в городе, изучал архитектуру в университете UCD и жил вполне полноценной жизнью. Майкл поступил в духовную семинарию, снимал комнату в семинарском кампусе и спокойно путешествовал по стране и за рубеж: например, объездил всю Италию с ее церквями и храмами, которые я видела только на картинках.

Но я так упорно настаивала на своем, на своем праве на образование и свободное передвижение, что в итоге у отца остался выбор: либо запереть меня в подвале, либо отпустить. За меня поручился Сет; сказал, что будет контролировать каждый мой шаг, и – аллилуйя! – в двадцать лет я таки съехала в маленькую съемную квартиру в центре Дублина с видом на реку Лиффи, разделившую город на север и юг.

Поначалу Сет часто навещал меня, но со временем его визиты становились все реже. В итоге мы начали просто созваниваться. Родители приезжали ко мне по выходным и, удостоверившись, что у меня чисто, тихо и распятие по-прежнему висит на стене, а Библия лежит на прикроватной тумбочке, уезжали. Все не угодные Богу вещи перед их визитами я просто прятала под кровать. Правда, этих небогоугодных вещей со временем у меня накопилось так много, что они перестали помещаться под кроватью.

Я купила проигрыватель и пластинки, украсила жилье лимоном в большом горшке и ковриками в стиле пэчворк. Купила велосипед, фортепиано и еще книги, которых у меня никогда не было: романы, биографии музыкантов, литературу о других религиях, сказки о ведьмах и нечисти и, наконец, глянцевые журналы, которые родители всегда считали сосредоточением греха: «Как завоевать парня за десять дней!», «Пять поз, которые изменят вашу интимную жизнь!», «Смена пола: необходимость или прихоть?»

Рейчел всегда шарахалась от подобной литературы, даже, бывало, перекрещивалась, если мы бывали в городе и проходили мимо газетных раскладок. А вот я нашла это чтиво достаточно интересным. Оно было познавательным, увлекательным, помогало пережить одиночество и предменструальную хандру, наталкивало на самые разные мысли. И еще там был гороскоп, который хоть и не нравился Господу, но зато развлекал меня. Особенно сексуальная совместимость разных знаков – вот где можно было пофантазировать. Я была Девой по гороскопу и прочитала, что секс для меня – это таинство, сказка, любовь и ощущение безопасности, которое Девам готовы гарантировать Козероги, Тельцы и особенно Рыбы. А вот более легкомысленные в своих связях Близнецы, Овны и Стрельцы скорее станут для меня полным разочарованием. Дэмиен был рожден под знаком Близнецов, какая жалость. Впервые наткнувшись на это чтиво, я сразу подумала именно о нем. Мне нравилось представлять себя с ним, особенно вечером в постели, когда тело просило разрядки.

Взрослые женщины моего клана часто говорили со мной о моем теле, в частности о том, что нельзя трогать себя между ног. Что Бог очень рассердится, если увидит это. Я просто помалкивала, когда слушала это, но у меня неизменно проскальзывала мысль, что подсматривать за кем-то ночью, тем более за девочками, – это отвратительно, и не думаю, что Бог делает это. Он стопроцентно не может это делать, так-то! О чем вы говорите?

Вообще я не особо интересовалась тем, что у меня между ног, но мне так часто напоминали, что трогать находящееся там – это плохо, что однажды я взяла да потрогала всем назло. А потом еще раз и еще, и вскоре открыла маленький секрет: если трогать себя там достаточно долго, тереть пальцами так и этак, усердно и старательно, то в итоге тебя ждет такой кайф – глаза на лоб полезут.

Сначала я испугалась, открыв это все, но потом прочитала в книгах, что это совершенно нормальное дело. Что это часть нашей жизни, нашей физиологии и сексуальности. А раз так, то Бог совершенно не должен быть против. Наоборот – не Он ли создал нас такими? Может быть, Он намеренно наградил нас этим приятным «секретом», чтобы мы могли порадовать себя тихонько ночью, если вдруг других радостей в жизни нет…

День за днем, нота за нотой, книга за книгой, статья за статьей – и свобода становилась мне все слаще и дороже, а прежняя жизнь в родительском доме – чем-то таким, к чему я бы никогда не хотела вернуться. Нет, я не теряла связь с Богом – я находила Его в новых местах и открывала заново в новых вещах. Он и правда жил в музыке. Бог говорил со мной, когда я слушала Адель, Льюиса Капалди и Florence + The Machine. Он был рядом, когда я ехала в ночном такси домой с концерта, уставшая и счастливая. Он смеялся тоже, когда я хохотала над пошлыми шутками в фильмах, которые мне раньше не разрешали смотреть. Он целовал меня в лоб, когда я засыпала с мыслями о Дэмиене, и благословлял меня. Он по-прежнему был везде.

Я много всего успела в то лето: сходила на свидание и поцеловалась c парнем, которого повстречала на концерте. Сделала маленькую татуировку под левой грудью: спящий ягненок, кудрявый и ужасно милый. Родные никогда ее там не увидят: даже если мы выберемся на пляж, то я просто надену слитный купальник.

И наконец – вишенка на торте, – я побывала в том самом доме, который выкупила Джована Стаффорд. Она превратила его в очень стильный ресторан, который назвала «Инферно» и – словно назло моему отцу – оформила в нарочито демоническом стиле. Стены, скатерти, посуда – все было черным. Стены украшали причудливые картины в стиле Босха и Гойи. А в меню преобладала пища красного и черного цветов: стейки с кровью, креветки и лобстеры, ризотто на красном вине, острые томатные соусы, черный рис, паста с чернилами осьминога, десерт «Красный бархат» и угольно-черное мороженое с черникой. Даже соль в этом ресторане была черной: какой-то редкий гималайский сорт. И сахар тоже – чернее ночи: сырой тростниковый, пахнущий дымом и черносливом. Только одно блюдо не было черным: пирожное под названием «Святоша». Его покрывала белоснежная сахарная глазурь, но внутри скрывался темный шоколадный бисквит с заспиртованными ягодами и кайенским перцем. Недвусмысленный намек на то, что набожность нередко скрывает внутри мрак, порок и злость.

Я прочла рецензию об этом ресторане в глянцевом журнале и не смогла удержаться от того, чтобы не заглянуть туда. Я надела парик и цветные контактные линзы, нанесла макияж, изменивший меня до неузнаваемости, и раздобыла туфли на внушительном каблуке. Из такси, остановившегося перед «Инферно», вышла высоченная черноглазая брюнетка, в которой никто не признал бы Кристи МакАлистер. Она заказала свекольный салат, черные спагетти с трюфелями и, конечно же, «Святошу» на десерт. Я была уверена, что Бог простит мне и это тоже. Он был славным парнем с огромным сердцем и прекрасным чувством юмора, который знал: моя совесть чиста и мои помыслы сверкают так, что можно ослепнуть. Он знал: я его не предам.

А потом мои родители узнали. Обо всем. О концертах, о моем свидании, о коллекции фильмов, где герои матерились, употребляли наркотики и любили людей своего же пола; о том, что я время от времени курю и – Матерь Божья! – захаживаю в «Инферно». Бросили мне в лицо, что я трачу их деньги на грешные утехи, забросила церковь и служение Богу и, вероятней всего, уже рассталась с девственностью. Последний пункт вывел меня из себя, привел едва ли не в бешенство. Почему кого-то должна волновать моя девственность, кроме меня самой? Мои руки, мои ноги, мой язык, моя девственность – что хочу с ними, то и делаю! Или они переживают о моих отношениях с Богом? Хм, предполагаю, что Того, кто создал Вселенную, галактики и сверхновые, вряд ли волнует целостность моей девственной плевы перед замужеством.

Я заявила отцу, что сама буду решать, что такое духовность и как мне распоряжаться своей жизнью и своим телом. Что у меня свое видение того, как нужно жить.

– Слушать эту дрянь под названием «современная музыка», читать порнографию, трахаться с кем попало и захаживать в рестораны тех, кто требует разрешить убивать младенцев в утробах? – бросил он мне. – Да как ты смеешь? Как ты смеешь тратить мои деньги на грех и разврат?

Я не смогла промолчать в ответ. Оказывается, все это время во мне жила бунтарка, мятежница, сердитая кобра – и она наконец открыла глаза и сказала:

– Если ты считаешь, что я не в состоянии правильно распоряжаться деньгами, которые ты мне даешь, то, пожалуй, я не нуждаюсь в них вовсе.

– Отлично, с завтрашнего дня твой банковский счет будет заблокирован. Не нуждаешься в моих деньгах – иди заработай свои. Не нравится подчиняться – иди попробуй вкус свободы. Только вот он, возможно, будет горек. – И отец вышел из комнаты.

Мой счет на следующий день действительно оказался заблокирован. Мне пришлось продать все билеты на будущие концерты, чтобы купить еду. А к концу недели я довольствовалась стеблем сельдерея и чашкой чая: я была слишком горда, чтобы ехать ужинать в родительский дом или просить деньги у братьев.

Странное меня настигло время, полное странных занятий. Я вывернула все карманы в поисках какой-нибудь налички. Я жалела о том, что не заполнила кухонные шкафы и холодильник полуфабрикатами на случай аномального снегопада или такой катастрофы, как та, что со мной сейчас случилась: ссора с отцом. Я раздумывала, чем буду платить за завтрашний обед, мобильную связь и интернет. И просматривала газету с объявлениями о работе.

Свобода стоит денег. И чем большей свободы ты хочешь, тем больше будь готова заплатить. Одного тоскливого вечера в компании сельдерея было достаточно, чтобы узнать о жизни больше, чем я когда-либо знала.

Рейчел узнала о нашей ссоре с отцом только через две недели. Орала на меня, почему я не сказала ей раньше. Сообщила, что ближе к вечеру ко мне подъедет ее человек и передаст мне кое-что.

– Надеюсь, это будет пицца, – горько пошутила я.

– Лучше. Наличка. Используй с умом. Скоро отправлю еще.

– Рейчел, не надо, – простонала я. – Правда, не переживай. Я нашла интересную вакансию в ресторане неподалеку, нужно будет играть на пианино и, может быть, иногда разносить напитки…

– Кристи, послушай, – сказала Рейчел таким голосом, словно я сообщила ей, что покончу с собой. – Твой отец быстро остынет и изменит мнение, но ты должна показать свою готовность подчиняться и быть послушной дочерью.

– Нет, этого не будет.

– Бог любит смирение – ты помнишь об этом? Не раздражай отца своей независимостью, не делай все эти дерзкие вещи. Это все блажь и порок. Послушай, приезжай в воскресенье на обед и еще раз попроси у отца прощения. Я приготовлю его любимые блюда, так что он будет в хорошем расположении духа. Я проверила прогноз погоды, будет солнечно – а значит, у него не будет мигрени…

Я внимательно слушала Рейчел, но когда речь зашла о еде и погоде, то во мне заклокотала злость. Значит, тарелка с лазаньей или стейк из тунца способны поменять мнение моего отца? Он будет сидеть за столом и решать мою судьбу. И если стейк окажется мягким и деликатно приготовленным, а сыр на лазанье запечется красивой корочкой, то, вероятно, меня простят? А если нет – то нет? То есть мое прощение скорее будет зависеть от искусства повара, а вовсе не от меня самой? Или от направления движения антициклона, но вовсе не от того, что я скажу или сделаю?

– А если ты привезешь бутылку хорошего коньяка – лучше не меньше двадцати дет выдержки – и коробку сигар, то, считай, дело в шляпе.

Я почувствовала себя униженной. Прикинула в уме, что такой подарок обойдется мне в сумму, которой хватило бы на целый месяц пропитания.

«Смотри, отец, я отдала все свои сбережения на бутылку коньяка для тебя, чтобы показать, что готова голодать, лишь бы доставить тебе удовольствие. И не важно, простишь ты меня или нет, – дым твоих сигар будет мне самым лучшим утешением!»

– Нет, – пробормотала я.

– Нет что? – насупилась Рейчел.

– Я не приду.

– Кристи, не глупи. Просто возьми деньги и купи отцу подарки.

– Все, твой человек здесь, звонит в домофон, мне пора, – объявила я и отключила телефон.

В домофон никто не звонил, я просто больше не могла продолжать этот разговор. В горле застрял комок, и я едва не плакала, когда курьер таки прибыл. Я открыла и сказала ему с порога:

– Верните деньги моей мачехе. Они мне не нужны.

– Ладно, – после секундного замешательства ответил он. Но уходить не спешил. Тусклый свет одинокой лампочки в парадном ни на что не годился. С ней в подъезде было практически так же темно, как и без нее.

– Что-то еще? – спросила я. Мне неловко было захлопывать дверь прямо у курьера перед носом.

И тут в полной тишине раздалось оглушительно громкое урчание моего живота. Прекрасно. Прямо финальный аккорд в симфонии моей никчемности. Не знаю, как я не разрыдалась перед этим незнакомым мужиком, что стоял напротив. Тень скрывала его лицо, хотя голос показался знакомым.

– Разногласия с семьей? – спросил он и, не дождавшись моего ответа, снова протянул мне конверт от Рейчел. – Я оставлю его до утра, ладно? У вас будет время подумать. Если все же решите вернуть его, то позвоните мне – на конверте мой номер, – я приеду и заберу его.

– Мне не нужно время на раздумья, – упрямо сказала я.

– Лучше подумать и сделать правильно, чем поддаться порыву и потом жалеть, – ответил он.

– Странно, что с дипломом психолога вы подались в курьеры, – съязвила я, но тут же пожалела. В дурном настроении слова сами начинали вылетать из моего рта, за что я себя порой ненавидела. – Простите. Я не должна была этого говорить…

– Не привыкать. Я знал заранее, что без парочки оскорблений, как обычно, не уйду. – Он улыбнулся и легко откинул голову. Свет упал на его лицо, и я тут же узнала его.

Рейчел послала ко мне Гэбриэла Харта.

– Вы? – все, что смогла вымолвить я.

Мое удивление тут же сменилось подозрениями. Родители не стали бы посылать ко мне Харта, если бы не хотели выяснить что-то. Интересно, что именно им нужно знать. Рыдаю ли я? Жалею ли я? Сколько еды осталось в моем холодильнике?

– Вы плохо справлялись с обязанностями детектива, и отец разжаловал вас до курьера? – мрачно сострила я.

– Нет, просто, кроме меня, больше никто не хотел иметь с вами дело, – не остался в долгу он.

Это была шутка, но на меня она почему-то подействовала угнетающе. Захотелось сесть на пол и расплакаться, раскачиваясь из стороны в сторону. Или захлопнуть дверь так сильно, чтобы Харт оглох от грохота. Он оглядел мое лицо и сказал, на этот раз серьезно:

– Кристи, послушайте, вы сейчас не в том состоянии, чтобы принимать важные решения. А вопрос отношений с семьей – он из категории важных. Выпейте чаю, успокойтесь и поспите. Завтра утром позвоните мне и скажите, что решили. Я приеду и отвезу вашей мачехе конверт, если вы сами не захотите ехать к ней.

Я была потрясена. Даже не столько тем, что он сказал, сколько той интонацией, которую он использовал. Его голос звучал мягко и спокойно. Отец, например, так не говорил. Без нажима, без авторитарности, без раздражения.

– У меня больше нет чая. И вообще ничего съедобного. Я уже третьи сутки на воде.

И в страшном сне не могла представить, что буду плакаться незнакомому человеку, но что-то в его взгляде подкупило меня и лишило желания корчить из себя железную леди.

– Давайте так, – ответил Харт. – Вы возьмете этот конверт и подумаете над предложением Рейчел. А я угощу вас ужином. Что скажете?

Человек, который не ел три дня, обычно бывает очень сговорчив.

Я набросила пальто, взяла ключи и на пять минут забежала в ванную комнату, чтобы привести себя в порядок. Не в моих правилах выходить из квартиры с зареванным лицом и прической русалки. Даже если это просто трапеза в непонятной забегаловке с непонятным человеком, который работает на отца. Но который, впрочем, – единственный, кто готов помочь мне и при этом не требовать подчинения.

– Хочу сразу прояснить один момент, – сказала я, выходя из ванной. – Я верну вам все деньги за ужин, как только найду работу. Поэтому этот ужин меня ни к чему не обязывает. Хочу, чтобы вы знали об этом. А также о том, что после него я сразу же отправлюсь домой. Вы принимаете мои условия?

Харт секунду таращился на меня во все глаза, потом поинтересовался:

– Скажите, я похож на идиота?

– В смысле?

– Да я скорее женюсь на шимпанзе, чем приударю за дочерью своего клиента.

– Прекрасно, – буркнула я, наматывая шарф вокруг шеи. – Теперь весь вечер буду представлять шимпанзе в подвенечном платье. И вас с ней рядом – во фраке и начищенных туфлях.

Харт рассмеялся и открыл передо мной дверь.

– Теперь вам обидно, что вы мне не интересны. Я правильно понял? – уточнил он.

– Что вы! Я всегда знала, что в сравнении с шимпанзе у меня нет никаких шансов.

– Неправда, есть, – возразил Харт. – Однако совсем маленькие.

Не знаю, как ему это удалось, но вечер вдруг перестал быть пыткой, а мое настроение из мрачной тучи превратилось в легкое розовое облако с торчавшей из него радугой. Харт подшучивал надо мной, а я над ним, а все остальное – размолвка с семьей, голод и перспектива остаться без жилья – вдруг вообще перестало существовать.

Мы вышли на улицу, и Харт повел меня к машине, припаркованной на противоположной стороне улицы. Новый, но уже поцарапанный BMW с вмятиной на боку мигнул фарами. Харт повернулся ко мне и сказал, что он должен прибрать в машине, прежде чем я смогу сесть в нее.

– Не предполагал, что сегодня сюда сядет девушка, – пояснил он и суетливо нырнул в салон.

– Прячете пустые бутылки, порножурналы и девчачьи трусики? – мрачно усмехнулась я, стоя позади.

– Намекаете на то, что я законченный алкоголик, который пьет за рулем и которому дают только престарелые жрицы любви, у которых так плохо с памятью, что они забывают в моей машине свои панталоны? – выпрямился он.

Давно я так не смеялась. Аж пришлось утереть выступившие слезы. Харт тем временем выгреб из салона кучу каких-то бумаг, пустых кофейных стаканчиков и парковочных квитанций. Потом он широко распахнул передо мной дверь и пригласил внутрь.

Мысли о том, что он вовсе не так прост, как кажется, занимали меня всю дорогу. Когда Харт наклонился и принялся наводить порядок в своей машине, ветер на мгновение взвил край его плаща и я увидела кобуру, из которой торчала рукоятка пистолета.

– Так что случилось в Датском королевстве? – спросил Харт, когда мы наконец устроились за столиком ресторана-буфета.

Передо мной стояла тарелка, в которую я нагребла в три раза больше еды, чем мой сотрапезник. Гораздо больше еды, чем могла съесть. Харт уже расправился со своей картошкой и говядиной в остром соусе и попросил чаю, а я все никак не могла остановиться. Никогда не бывала в этом ресторане, но теперь буду ходить сюда постоянно. Если только появятся деньги.

– Отец вышел из себя, как только узнал, какую жизнь я веду. Рок-концерты, поход в ресторан Стаффордов, встречи с парнями – хотя даже не встречи, а встреча! Одна-единственная! Потом все как-то затухло.

– Встречи с парнями – да это же просто отвратительно, – усмехнулся Харт.

– Парнем, – буркнула я, давясь картошкой. – Не пытайтесь изобразить меня хуже, чем я есть. Подайте соль.

Он расхохотался и пододвинул ко мне солонку.

– А знаете, что самое отвратительное? Что не я сама рассказала родителям об этом! За мной следили! За каждым моим шагом! Наверно, даже заглядывали с телескопом в окно, иначе откуда им знать, какие фильмы я смотрела! Надеюсь, это были не вы, потому что иногда, например, лежа ночью в комнате, я делала очень непристойные вещи. – Я помахала перед лицом Харта двумя пальцами, лишь бы смутить его.

Мне не нравилось, что он тоже детектив и работает на отца. Но он не смутился, фыркнул и закатил глаза, словно смотрел на выходки ребенка.

– Я не следил за вами. Присматривать за детьми – немного не мой профиль.

– Мне двадцать, мистер Харт. И я уже лет семь как могла бы родить. Ну, с биологической точки зрения. Сколько, кстати, вам?

– Двадцать восемь. Только, прошу, не пытайтесь посчитать, как давно я мог бы стать отцом. Я не люблю говорить на столь личные темы.

Я рассмеялась, откинувшись на спинку. Что может быть лучше действительно смешной шутки? Мы помолчали с пару минут, занятые едой, потом он спросил:

– Между прочим, за вами следили не только с целью поймать вас на горячем. За вами присматривали, чтобы уберечь от Стаффордов.

– Пф-ф, Стаффорды не тронут меня. Пять лет прошло с тех пор, как я поклялась Дэмиену, что не причиню вреда Стаффордам, а он позже в письме пообещал мне неприкосновенность. И с тех пор Стаффорды ниже травы… Даже был случай, когда киллер просто опустил оружие и ушел, хотя мог бы легко продырявить мне голову. Вы в курсе этой истории? Моего водителя потом уволили…

– Да, я знаю, о чем вы, – кивнул он. – Но вот насчет Стаффордов я бы не был так уверен.

– Почему? Они бы уже расправились со мной, если бы хотели. Потому что я без охраны, с тех пор как съехала.

– А может, они решили оставить вас на десерт, – сказал Харт, отхлебывая чай из чашки и сверля меня глазами.

– Но тот киллер…

– Тот киллер охотился за вашим отцом. Не за вами. Киллеры, между прочим, убивают именно тех, за кого им заплатили. Так что, могу предположить, ему просто было жаль тратить на вас пули.

– Признайтесь, родители послали вас переубедить меня вернуться на жердочку в родную клетку? – прищурилась я, откладывая вилку.

– Нет, – ответил Харт. – Они не будут никого посылать, и сами уговаривать тоже не будут. И знаете почему?

– Почему?

– Потому что, Кристи, границы вашей клетки простираются шире, чем вы думаете. Что бы вы ни решили, вас все равно будут охранять. Думаете, сейчас за вами не присматривают? – спросил он.

– Я не понимаю, – пробормотала я.

– Парень за столиком у стены – его зовут Кен – вовсе не стейком увлечен, а тем, чтобы прикрыть вас со спины, если вдруг что. А вон тот бритоголовый – его зовут Джек – ринется к вам и накроет своим телом, если вдруг понадобится.

– Вы шутите? – одеревенела я.

– Кристи, я уважаю ваши попытки отстоять свою свободу, но, учитывая, что у вашей семьи полно врагов, я бы не стал вступать с родителями в прямую конфронтацию. Вам по-прежнему нужна их защита, потому как слово Стаффорда – дерьмо собачье.

– Не смейте говорить так о нем.

– Почему нет?

– Это человек спас мне жизнь! – воскликнула я. – Он спас мне жизнь, Гэбриэл! А что, к примеру, сделали вы? Ну, кроме шпионажа и услуг курьера. Что? Ах да, купили мне ужин! Ну хотя бы это!

Пожалуй, это было слишком. Меня снова занесло и на этот раз слишком круто. Но если смотреть правде в глаза, то в чем я была не права?

– Здесь есть терраса, я подожду вас там, – сказал Харт так спокойно, словно мой гнев был обращен и не на него вовсе. – Как только закончите ужинать, позовите меня, и я отвезу вас домой. – И он встал и вышел, оставив меня наедине со стынущей едой и Кеном и Джеком, умело изображавшими свое отсутствие.

Я таки задела его. Харт не подал вида, но моя компания ему явно разонравилась. Я отодвинула тарелку, залпом выпила чай и пошла к террасе. Снаружи было ветрено и темно, высоко в черном небе мерцали редкие звезды, где-то слышался вой полицейский сирены. Все точно так же, как и у меня на душе, – сплошной мрак и тревога.

Харт стоял у перил и курил. Ветер играл с его темными волосами и полами плаща, срывал искры с кончика сигареты и уносил в пустоту.

– Гэбриэл, простите, я перегнула палку, – сказала я, становясь с ним рядом. – Я не должна была говорить все это. Не злитесь, прошу…

– Я не злюсь.

– Я же вижу, что злитесь.

– Нет, злится та маленькая девочка внутри вас, которая верит в доброту, любовь и справедливость и по уши влюблена в Дэмиена Стаффорда, – спокойно ответил Харт. – Но все дети рано или поздно взрослеют, так что меня это все не особо беспокоит.

– Я не влюблена в Стаффорда, – фыркнула я. – С чего вы взяли? Мне было пятнадцать, когда мы с ним встретились. Я была ребенком. И вообще видела его всего два раза в жизни. Не думаю, что любовь – подходящее в данном случае слово.

Харт бросил сигарету, развернулся ко мне и, глядя прямо в глаза, спросил:

– Вы бы хотели увидеть его снова?

Я приросла к полу, ноги одеревенели, кровь прилила к лицу. Мой собеседник только что залез мне в саму душу и вынул оттуда на свет мою самую заветную мечту. Сейчас она лежала на его руке и ее сияние ярко освещало мое лицо. И, клянусь, Харт видел это.

– В смысле в реале, наяву? – пробормотала я.

– Ну да. Встречаться с ним во сне вы явно можете и без моей помощи, – усмехнулся Харт. – Я смог бы выяснить, где он бывает и как попасть в эти места.

Я никогда не слышала ничего более завораживающего. Обещание рая не звучало бы столь соблазнительно, как это предложение. Мои ладони вспотели в карманах, а по телу пробежала дрожь. Стало так жарко, что даже ледяной ветер больше не доставлял дискомфорта.

– Правда? – хрипло спросила я.

Харт кивнул, его лицо ничего не выражало. Он был занят тем, что считал единорогов, скачущих в моих глазах.

– И что же я должна сделать? – поинтересовалась я. – Просто так ничего не бывает, так ведь?

– Как минимум три вещи я попрошу взамен, – ответил он.

– Хорошо. Какие? – спокойно спросила я, хотя сердце готово было остановиться от волнения.

– Первая: вы не будете говорить с ним, если я найду его. Сможете только понаблюдать издалека – молча и без лишних телодвижений. Второе: об этом никто не узнает. Ни одна живая душа не узнает о том, что я привел вас и подпустил к Дэмиену Стаффорду ближе, чем на выстрел. Третье: подарите отцу долбаный коньяк.

– Почему мне нельзя будет поговорить с Дэмиеном? – нахмурилась я.

Харт достал из кармана еще одну сигарету, прикурил ее, выпустил в небо облако сизого дыма и сказал:

– Ближе к делу. Вы принимаете мои условия?

– Что, с вами даже поспорить нельзя? – насупилась я.

– Спорить двое могут там, где несут равные риски. В данной ситуации рискую только я своими отношениями с вашим отцом. Вы же не рискуете ничем, так что ваше мнение – как свист ветра: можно слышать, но не слушать.

– Все-все, я поняла. Ветер принимает ваши условия, – поспешила уверить его я.

– Вот и славно. – И Харт направился к выходу, а мне ничего не оставалось, как последовать за ним.

– Подождите! А вам это зачем? – спросила я.

– Спортивный интерес. Мне нравится разыскивать людей. Если бы мы родились собаками, то я был бы ищейкой, – ответил Харт. – Ходил бы, уткнувшись носом в землю, распутывая цепочки чужих следов…

– А я была бы самой глупой и непослушной из всех собак. Из тех, что вечно тянут поводок, убегают из дому и ничего не способны делать по команде. И еще очень любят туфли. И которым к лицу самая дурацкая собачья одежда…

– Да бросьте, – рассмеялся Харт и открыл передо мной дверь машины.

– А что, вы воспринимаете меня как-то иначе? Кто я в ваших глазах? Наверно, померанский шпиц, который слишком много лает? Или, может, придурочный алабай, который только и думает, с какой бы стороны вас цапнуть?

– Ни то ни другое, – ответил Харт. – Но две вещи я знаю о вас наверняка: вы бесстрашны. И вы бессильны забыть того, кто был к вам милосерден.

По дороге домой мы почти не говорили. Я наслаждалась чувством сытости и приятной усталости. Желудок был полон, а голова – пуста. Тревоги и печаль словно растворились в желудочном соке. Если бы в тот момент у меня попросили рецепт лекарства на все случаи жизни, я бы впервые в жизни сказала, что не молитва, а ЕДА! Большая тарелка горячей еды!

– Знаю, что поздно, но, может, зайдете на чашку чая? – спросила я у Харта, когда он остановил машину у подъезда моего дома. – Не подумайте, будто я вас клею, я помню, что вы скорее женитесь на шимпанзе, чем приударите за мной. Мне просто хорошо. Не хочется, чтобы этот вечер заканчивался.

Он улыбнулся и словно пару минут раздумывал, потом сказал:

– У вас нет чая. Вы сами об этом сказали ранее.

– Детектива узнаешь издалека, – рассмеялась я. – Но я украла два пакетика из ресторана.

– Я ужасно хочу чая, – двусмысленно сказал Харт. – Но мне будет трудно объяснять вашему отцу, зачем я поднимался в вашу квартиру глубоко за полночь.

– А он узнает?

– Кен и Джек ему расскажут, – ответил Харт и указал на машину, которая остановилась в отдалении, на противоположной стороне улицы, и тут же погасила фары.

– А домой эти мужики собираются?! – возмутилась я.

– Нет. Но не переживайте, вы даже не заметите, что они рядом.

– Рядом – это где? – поперхнулась я.

– Они останутся в машине, но будут следить за тем, чтобы возле дверей и окон вашей квартиры все было тихо. Там везде стоят камеры.

– То есть нагишом к окну мне лучше не подходить.

– Я бы на вашем месте не стал, – улыбнулся Харт.

Мы распрощались и, уставшая и умиротворенная, я поднялась в свою квартиру. Харт пообещал мне, что свяжется, как только у него будут новости о Дэмиене, и это обещание было слаще десерта в ресторане.

Гэбриэл произвел на меня впечатление. Сильное и двоякое. С одной стороны – такой простой, незамороченный и свой в доску парень, который излучал надежность и которому хотелось довериться. С другой стороны – человек, взявшийся из ниоткуда, который был слишком уж обо всем осведомлен, носил при себе оружие и – хуже всего – работал на моего отца.

«Что ты знаешь о Гэбриэле Харте?» – написала я Сету в WhatsApp, лежа в кровати с телефоном.

«А что?»

«Рейчел попросила его передать мне кое-что, он приехал, и мы немного поговорили».

«Даже не думай о нем, нет шансов».

«Я просто так спросила. Но вообще-то, к твоему сведению, я считаю себя достаточно привлекательной девушкой, «с шансами». Он что, женат и с пятью детьми? Дал обет безбрачия? Предпочитает мужчин? Ну же, договаривай. АУ!»

«Он не верит в Бога, и отец никогда не благословит твои отношения с ним. Лол. Вот».

«Тогда как наш отец вообще нанял его?»

«К сожалению, глубоко верующих детективов-католиков такого же уровня в стране нет. Иначе отец обязательно обратился бы к ним».

«Ха-ха. Что еще скажешь? Он встречается с кем-то?»

«У него есть коллега, горячая такая штучка. Тоже работает на отца. Ты ее точно видела хотя бы раз. У нее еще роскошная грудь, длинные каштановые волосы и ее зовут Эмма. Думаю, они спят вместе».

Господи, кажется, я ощутила укол ревности. Или откуда это странное желание пожелать Эмме вшей и бородавок?

«Да, я помню Эмму. И с чего ты взял, что они спят?»

«Это же очевидно, Кристи. Вместе работают, проводят много времени вместе, колец на их пальцах нет, но у обоих наверняка есть потребности».

«Все, не продолжай».

«Но если ты решишь приударить за ним, то помни, что я только за. Не прочь потом утешить Эмму. Кстати, ты на воскресный обед к Рейчел собираешься?»

«Собираюсь».

«Вот и Харт там тоже будет, насколько мне известно. Удачи».

Глава 7

Примирения с отцом не случилось. Мои подношения его совершенно не впечатлили, а извинения скорее утомили, чем обрадовали. Он выглядел раздраженным и мрачным, хмурился на каждое сказанное мною слово и избегал смотреть мне в глаза. Я чувствовала себя работницей благотворительной организации, которая пришла просить у скряги деньги для голодающих детей, а не родной дочерью.

– Ступай, Кристи, встретимся за обедом, – наконец сказал он, когда я в третий раз повторила, что люблю его и не хочу расстраивать.

Я бы предпочла остаться и говорить, пока конфликт не будет исчерпан, но отец хотел просто закончить разговор. Просто прекратить. Так что мне ничего не оставалось, как встать и выйти из его кабинета.

За обедом кусок не лез в горло. Я чувствовала себя лишней, чужой, непрошеной. Слава богу, Агнес болтала без умолку, смеялась и затевала с каждым разговор. Моя тоска и отчаяние были попросту не видны за всполохами ее детской непосредственности. А оставшуюся долю всеобщего внимания перетянул на себя Харт, который явился в компании своей коллеги, детектива Эммы, и принялся выкладывать последние новости с «фронта». То бишь новости о Стаффордах и о том, что они замышляют.

Весь обед я думала о том, что вызывает у меня больше раздражения – презрительные комментарии моей родни о Стаффордах или напарница Харта, которая была яркой, собранной, деловой брюнеткой с низким сексуальным голосом и манерами президентского советчика. Боже, я рядом с ней казалась просто нескладной школьницей, еще не вылезшей из пубертата.

– Вам не о чем беспокоиться, мистер МакАлистер, в ближайшее время все будет тихо. Джована только что вернулась из Сербии, где похоронила отца, младшие Стаффорды заняты своими проблемами, которых выше крыши. Как минимум до Рождества не стоит ничего опасаться, а уже после мы внедрим в их окружение своего человека: он сможет добывать ценную информацию. – Эмма поправила волосы, отправила в рот оливку и игриво улыбнулась присутствующим. Как и положено той, что привыкла ко всеобщему вниманию.

– Благодарю, Эмма, остальное мы обсудим как-нибудь потом, – сказал мой отец, бросив настороженный взгляд в мою сторону. Этот взгляд не ускользнул от моего внимания и ранил меня в самое сердце.

Он не доверял мне.

Мои руки затряслись так, что пришлось отложить столовые приборы. При этом я задела бокал с вином, и он опрокинулся. Вино хлынуло на скатерть и на подол моего платья. Я вскочила, потянулась за салфетками и опрокинула стул. Все лица повернулись ко мне, созерцая мою чудовищную неловкость.

Я вышла из-за стола и выбежала из гостиной. Мне понадобилось немало времени, чтобы успокоиться, собраться с мыслями и решить, что делать дальше.