Опыт теории партизанского действия. Записки партизана бесплатное чтение

Денис Васильевич Давыдов
Опыт теории партизанского действия. Записки партизана. Предисловие полковника Владимира Квачкова

© Давыдов Д.В., 2020

© Квачков В.В., предисловие 2020

© Книжный мир, 2020

Предисловие полковника В. Квачкова

Отечественная война 1812 года и Заграничный поход Русской армии в 1813–1814 гг. дали толчок теоретическому осмыслению практики боевого применения армейских и народных партизанских отрядов в тылу противника. Основоположником российской теории применения войск со специальными, или как тогда говорили, – с партизанскими задачами – бесспорно является знаменитый гусар и поэт Денис Васильевич Давыдов, издавший в 1822 году фундаментальный труд «Опыт теории партизанского действия», где впервые говорилось о сущности и целях вооруженной борьбы в тылу противника. «Истинная партизанская война состоит ни в весьма мелких, ни в первостепенных предприятиях; ибо занимается не сорванием пикетов, не нанесением прямых ударов главным силам неприятеля: она объемлет и пресекает все пространство от тыла противной армии до естественного основания оной; разя в слабейшие места неприятеля, вырывая корень его существования, подвергая оного ударам своей армии без пищи, без зарядов, и заграждает ему путь к отступлению. Вот партизанская война в полном смысле слова».

На содержание данного военно-теоретического труда наложили важный отпечаток условия и обстоятельства стратегических систематических партизанских действий Русской армии в тылу и на сообщениях «Великой армии» Наполеона. Инициатива использования частей регулярной армии для ведения партизанской войны в тылу французов в Отечественной войне 1812 года также несомненно принадлежит командиру батальона Ахтырского гусарского полка подполковнику, впоследствии генерал-лейтенанту Д.В. Давыдову, ставшему командиром первого армейского партизанского отряда. В середине августа 1812 года Д.В. Давыдовым в инициативном порядке было отправлено письмо Главнокомандующему 2 Армией князю П.И. Багратиону с предложением развернуть в тылу французских войск Наполеона партизанскую войну. В ходе личного доклада он убедил П.И. Багратиона в выгодах партизанской войны, направленной на уничтожение транспортов жизненного и боевого продовольствия неприятеля, растянувшихся от Гжатска до Смоленска, способности партизанских отрядов из казаков и гусаров уклониться от боя с превосходящими силами противника, побуждении мирных жителей к вооруженной борьбе и превращении «войсковой войны в народную».

М.И. Кутузов вначале отнёсся скептически к предложению послать в тыл французов многотысячный партизанский отряд, но 22 августа, т. е. за 4 дня до Бородинского сражения, все-таки разрешил отправить в тыл противника одну партию численностью в 200 человек. Боевое применение отряда было организовано на основании письменного распоряжения Главнокомандующего 2-й Западной армией Петра Ивановича Багратиона, в котором указывалось:

«Ахтырского гусарского полка подполковнику Давыдову. С получением сего извольте получить 150 казаков от генерал-майора Карпова и 50 гусар Ахтырского гусарского полка. Предписываю Вам употребить все меры к тому, чтобы беспокоить неприятеля со стороны нашего левого фланга и стараться забирать фуражиров его не с фланга только, а и с середины, и с тыла; расстраивать обозы, ломать переправы и отнимать все способы. Словом сказать, полагаю, что приобретя столь важную доверенность^[1], потщитесь Вы расторопностью и усердием оправдать ее. Впрочем, как и на словах вам мною приказано было, извольте лишь меня обо всем рапортовать, а более никого. Рапорты доставляйте при всяком удобном случае. О движениях Ваших никому не должно ведать, – в самой непроницаемой тайности старайтесь держать. Что же касается до продовольствия команды Вашей, – сами имейте о ней попечение.

Генерал от инфантерии кн. Багратион. 22 августа 1812 г. На позиции».

Армейский партизанский отряд Д.В. Давыдова начал свое выдвижение в тыл противника 25 августа 1812 года от села, которое уже на следующий день вошло славной страницей в российскую историю. Оно же, Бородино, является местом, откуда первый отряд регулярной Русской армии ушёл в тыл противника для выполнения специальных партизанских задач.

2 сентября 1812 года, когда армия Наполеона входила в Москву, в ее тылу произошло другое событие, дальнейшее значение которого в развитии партизанских и других форм специальных действий еще только предстоит оценить. В этот день согласно Журналу военных действий у Царева-Займища Гжатского уезда Смоленской губернии отряд Д.В. Давыдова в составе 80 казаков казачьего полка Войска Донского и 50 гусар Ахтырского гусарского полка под командованием своего командира внезапным и стремительным «наездом» (налетом) разгромил французский транспорт со снарядами и провиантом, находившийся под прикрытием двухсот пятидесяти человек пехоты и конницы. Именно этот день и нужно считать днём рождения российского военного спецназа, а не ограничивать нашу военную историю только советским периодом.

Оценив по достоинству успешные действия первого высланного им отряда, М.И. Кутузов уже 8 сентября назначает начальником партизанского отряда генерал-майора И.С. Дорохова и ставит ему задачи на разведку сил и намерений противника в районе села Перхушково на Можайской дороге, а 15 сентября – полковнику И.М. Вадбольскому. В дальнейшем Главнокомандующий делит на партизанские отряды большую часть казачьих войск и бросает их в тыл наполеоновской армии. Согласно советской военной энциклопедии «в сентябре в составе армейских партизанских отрядов действовало 36 казачьих, 7 кавалерийских и 5 пехотных полков, 5 эскадронов и 3 батальона». Таким образом, давыдовский «Опыт теории партизанских действий» основан не только на личном опыте его партии (отряда), но на анализе многочисленного стратегического применения частей регулярной армии в целях партизанских действий.

В первой части книги «Постепенное усовершенствование партизанства в Германии, Венгрии, Испании и России» генерал Д.В. Давыдов рассматривает историю этого вопроса в иностранном и отечественном военном искусстве. Сам термин «партизан», по его мнению, появился в ходе Тридцатилетней войны 1648 и произошёл от французского «partie», что означало «часть, доля, участок», или, применительно к той военной обстановке, отдельный странствующий вооружённый отряд, иногда даже толпу, в основном занимавшуюся грабежами. Эти небольшие армии «бродили по Европе без казны и подданных, воевали за счёт друзей и врагов своих, часто были побеждёнными, но покорёнными никогда». В русский язык данный термин вошёл методом прямой транскрипции, то есть звуковой передачи иностранного слова. Таким образом, слово «партия» вошло в современную политическую лексику из военного искусства, первоначально означавшего какую-то отдельную небольшую часть вооружённых людей.

Во второй части книги «Изложение системы партизанского действия» Д.В. Давыдовым обосновывается необходимость ведения партизанских действий Русской армией в будущих войнах, разрабатываются основы планирования, подготовки и руководства этими действиями войск в тылу противника, предлагается использовать уникальное явление в военном мире – казачьи войска – для выполнения специальных партизанских задач в тылу противника. Обладая воистину военно-стратегическим мышлением, наш знаменитый партизан-поэт, но совершенно неизвестный как военный теоретик, доказательно показывает «превосходство России над европейскими государствами относительно лёгких войск», под которыми он, прежде всего, понимает казачьи войска, которые в сочетании с огромными российскими пространствами дают простор для их применения с партизанскими целями. Размышляя о казаках, Д.В. Давыдов пишет: «Вот истинное войско наездников – наездников не по одежде, не по названию, но по преданиям, по воинственным обычаям соотчичей, и по неутомимому охранению своей личной свободы и собственности от хищных народов, с ними граничивших. Но обладая войском, исключительно нам принадлежащим, воинской ли проницательности Русских оставлять его без внимания потому только, что лёгкие войска других европейских государств, составляемые из одного брака пехоты, артиллерии и тяжёлой конницы, не имеют и не могут иметь важности, равной с сими тремя коренными частями военной силы?» По сути, это первое в отечественной, европейской и мировой военной науке предложение о создании отдельного рода войск – войск, специально предназначенных для действий в тылу противника. Таким образом, выражаясь современным военным языком, генерал Д.В. Давыдов ещё в 1822 году доказательно предложил создать в Русской армии Казачьи войска специального назначения.

Предлагаемая система включала партизанские действия как непосредственно в тылу противника, которые Д.В. Давыдов называл наступательными, так и противопартизанские действия по борьбе с отрядами противника в собственном тылу, которые назывались оборонительными. Анализируя историю военного искусства, Д.В. Давыдов пришел к выводу, что разделение театра военных действий на зону боевых действий и тыловую зону произошло тогда, когда затруднение «пропитать скопившиеся громады войск на тесном расстоянии понудило нас искать средства продовольствовать армии вне круга боевых происшествий и чрез то разделить единство театра войны на два поля: на боевое и на поле запасов».

Д.В. Давыдов разработал порядок построения специальной партизанской группировки сил в тылу противника. Он предложил подразделять армейские партизанские отряды по трем зонам их действий. В районе расположения главной армии неприятеля действуют «партии первого разряда»; «партии второго разряда действуют в той части неприятельского сообщения, которая простирается от поля действий партий 1 разряда до временного основания неприятельской армии» (в тыловой зоне действующей армии); «партии третьего разряда» действуют на сообщениях противника между его собственным государством и тыловой зоной действующей армии. Часть отрядов («экстренные партии») находятся в резерве.

В основе определения необходимого количества отрядов лежал участок коммуникаций протяженностью 100 верст. Такое расстояние в свою очередь определялось возможностями отряда прибыть в самую удаленную точку от центра района за один суточный переход на конях (50 км). Это правило радиуса возможного суточного перехода на конях или в пешем порядке (10–15 км) впоследствии было положено в основу оперативных расчетов боевых возможностей групп, отрядов и других формирований по перемещению, а также при определении размеров района специальных партизанских действий в тылу противника. Оно же применяется до сих пор при планировании всех специальных действий на территории противника с учётом действий спецназовцев в пешем порядке, на животных, автомобилях или другой технике.

Автору этих строк в своё время пришлось служить в Разведывательном управлении Ленинградского военного округа, где планировались специальные разведывательные и диверсионные действия на Северо-Европейском ТВД, быть начальником штаба 3 гвардейской бригады спецназ в Группе советских войск в Германии, предназначенной для действий в тылу НАТО в Западной Европе, командиром 15 бригады спецназ в Туркестанском военном округе, предназначенной для действий в тылу противника в Синьцзян-Уйгурском округе Китая, в Афганистане и на востоке Ирана. Поэтому со всей ответственностью могу заявить, что основы построения оперативной группировки групп и отрядов специального назначения в тылу противника на всех театрах военных действий соответствовали принципу, изложенному генералом Д.В. Давыдовым применительно к построению группировки партизанских отрядов времён Отечественной войны 1812 года. Уже только по этому основанию можно говорить о гениальной прозорливости Дениса Васильевича и его верном понимании стратегических основ военного искусства применительно к специальным операциям.

Д.В. Давыдовым четко высказывается требование принципа безусловной добровольности при формировании партизанских отрядов, излагаются подходы к определению численности и состава группировки партизанских отрядов в тылу противника, определяются обязанности начальника партии, даются рекомендации по действиям отряда на марше, построению боевого порядка в различных видах действий в тылу противника. До сих пор верны и точны его размышления «о выборе начальника партии», или по-современному – назначении командира отряда (группы), а шире – выбора военной профессии спецназовца. «Сие исполненное поэзии поприще требует романтического воображения, страсти к приключениям и не довольствуется сухою, прозаической храбростью… Пусть тот, который, не страшась смерти, страшится ответственности, остаётся пред глазами начальников: немой исполнитель в рядах полезнее того ярого своевольца, который всегда за чертою обязанностей своих от избытка в предприимчивости; зато сей последний полезнее первого в деле, требующем тяжкого пожертвования репутации и будущности!» Истинно так. И от себя добавлю – без куража в спецназе делать нечего. Группа или даже отряд спецназ в тылу противника по своей численности ничтожно малы по сравнению с огромной вражеской группировкой войск, а также по сравнению с той окружающий сепаратистской или иной группировкой иррегулярных вооружённых формирований. Здесь зачастую не срабатывают сравнительные расчеты боевых возможностей, а требуется интуитивное понимание обстановки. Спецназ – это поэзия военного искусства!

Снабжение партизан и спецназовцев продовольствием, боеприпасами и другими предметами материального обеспечения всегда представляло сложную задачу. Вот и в боевом распоряжении князя П.И. Багратиона указывалось: «… что же касается до продовольствия команды Вашей, – сами имейте о ней попечение». Поэтому подполковнику Давыдову пришлось первому решать эту проблему в качестве командира армейского партизанского отряда. Им было установлено следующее: «Отбитая добыча продаётся в том месте, где партия провела ночь; в случае же малолюдности в нём жителей, отсылается при выборных от полка казаках и офицерах в первый город, или местечко, или село, где она превращается в деньги». Также был определён строгий порядок разделения добычи между людьми в зависимости от их званий, при этом в отношении начальника партии дополнительно написал следующее: «Полагать должно, что, для примера в безкорыстии, он разделяет одну добычу славы с подчинёнными, а денежную употребит в награду казакам, более других отличившимся». Как потом объяснял такое решение сам Денис Васильевич именно отказ от своей доли добычи «даёт командиру, кроме установленного уставом – ещё и нравственное превосходство над подчинёнными». Вот чему нужно поучиться современным командирам и начальникам нынешней российской армии.

Практика боевого применения армейских отрядов в тылу противника явно обозначила особенности тактики действий выделенных партизанских партий. Обнаружились особенности различных способов боевых партизанских действий в тылу противника. Отказ М.И. Кутузова в самом начале войны дать Д.В. Давыдову крупный отряд в несколько тысяч вынудил последнего выработать тактику действий, соответствующую возможностям его отряда. Вывод отряда в тыл противника был осуществлен со строжайшими мерами предосторожности. Действия своего отряда в назначенном районе подполковник Давыдов организовал в соответствии с требованиями, которые и сейчас являются основополагающими в тактике специальных формирований в тылу противника. Им были назначены пристани и притоны, выполнявшие роль постоянных и временных пунктов базирования отряда, применено рассыпное отступление групп по разным направлениям после выполнения задачи в засаде или в налёте (наезде), перед проведением которых предварительно назначалось сборное место. Основным способом действий армейских партизанских отрядов была засада на транспорты и небольшие отдельные группы французов.

Именно отсюда, из «Опыта теории партизанского действия» Д.В. Давыдова в военное искусство партизан и спецназовцев вошли понятия «днёвки», «основного и запасных пунктов сбора после выполнения задачи», распределение группы (отряда) на подгруппы (группы) в засаде, налёте, диверсии, при передвижении в тылу противника, а также при организации и проведении других способов специальных партизанских действий. Будем помнить об этом.

В третьей части своей книги «О прикрытии собственного сообщения и продовольствия» генерал-майор Д.В. Давыдов исследовал проблемы, связанные с необходимостью защиты собственного тыла от партизанских действий противника. Прикрытие собственных сообщений он подразделяет «на внешнее и внутреннее. Первое будет обязанностью (партизанских) оборонительных партий, а последнее самих транспортов и прикрытий оных». Примечательно, что если для действий в тылу противника, по мнению автора, наиболее подходили полки Донского и Кубанского казачьего войска, то для противопартизанских действий лучше было использовать башкирские, калмыкские и татарские полки иррегулярной конницы. Следует особо подчеркнуть актуальность третьей части этого фундаментального военно-теоретического исследования для современной российской военной действительности.

В заключении делался вывод о необходимости возложения на иррегулярные казачьи войска задачи ведения партизанской войны в тылу противника и противодействия отрядам противника в своем тылу. В этом случае, считал Д.В. Давыдов, «на сообщение наше никакие покушения противных партий не могут быть действительны, и мы с помощью многочисленности и подвижности нашей иррегулярной конницы в состоянии будем не только прикрывать тыл и перед своей собственной армии, но наносить и без генеральных сражений решительнейшие удары неприятелю».

Один экземпляр своего военно-теоретического труда знаменитый партизан и поэт, ставший к тому времени генерал-лейтенантом, послал императору Александру I. В своей работе он обосновал необходимость ведения партизанских действий Русской армией и в будущем, разработал направления целенаправленной подготовки легких войск, в особенности казачьих, к специальным действиям в тылу противника. Однако взгляды Д.В Давыдова на стратегическое значение партизанских действий и готовность казачьих войск к их ведению с целью достижения стратегических результатов, учитывающие национальные особенности военного строительства, официального признания не получили. Ответа от царя не последовало, и генерал-лейтенант Д.В. Давыдов с должности начальника штаба корпуса в 1823 году уходит в отставку. В итоге Россия лишилась возможности иметь в составе своей армии отдельный род войск, специально предназначенный для действий в тылу противника при захвате агрессором российской территории.

Однако в отличие от нас, не сделавших должных выводов из блестящих результатов партизанской войны Русской армии и народной партизанской войны в тылу Наполеона, в российской теории военного искусства и в военном строительстве, уроки партизанской войны хорошо запомнили наши бывшие противники. Так, в Крымской войне 18531856 гг. французские генералы ещё хорошо помнят уроки партизанской войны. Когда французское правительство попыталось развить успехи англо-французских войск после взятия Севастополя и спланировать наступление вглубь России, главнокомандующий французской армией генерал Пелисье заявил, что уйдет в отставку, если ему прикажут начать маневренную войну. Пелисье отчетливо представлял невозможность сохранения коммуникаций от Черноморского побережья вглубь страны и обеспечения их безопасности от возможных партизанских действий Русской армии. Именно поэтому война ограничилась, по выражению Ф. Энгельса, этим «закоулком России». Таким образом, военно-теоретические и исторические исследования опыта партизанского действия в Отечественной войне 1812 года генерала Давыдова помогли России избежать более тяжёлых последствий неудачной Крымской войны.

На этом можно было бы закончить предисловие к данному фундаментальному военно-теоретическому труду, однако в последнее время в военно-научной литературе, включая так называемую российскую военную энциклопедию, появились публикации прямо искажающие историю партизанского движения в Отечественной войне 1812 года и грубо фальсифицирующие роль и значение Д.В. Давыдова в теории и практике партизанских действий Русской армии. Выдумана и приписывается Винценгероде (действительно был такой) какая-то важная роль в этих событиях. При этом отбрасываются в сторону все исторические исследования по этому вопросу, имевшие место за последние 200 с лишним лет, хотя особо важная роль Д.В. Давыдова в развертывании партизанских действий Русской армии подчёркивалась во всех исторических документальных источниках…

В 1824 году вышло фундаментальное исследование Отечественной войны Д.П. Бутурлина «История нашествия императора Наполеона на Россию в 1812 году». Книга была посвящена Государю Императору Александру Павловичу Самодержцу всея Руси, т. е. ответственность за достоверность изложенных в ней фактов была намного выше, чем у составителей нынешней российской энциклопедии. О российских партизанах автор, сам участник войны и бывший впоследствии флигель-адъютантом императора, писал: «Но если главная российская армия оставалась в бездействии, то неприятель не менее того обеспокоиваем был малою войною, с неутомимой деятельностью против него производимою многочисленными партизанскими отрядами, которые посланы были на разные дороги, к Москве ведущие, особенно со стороны Смоленска. Первая мысль употребить сей способ войны, польза коей уже доказана было примером Испании, принадлежит подполковнику Денису Давыдову. Успехи им одержанные, обратив на себя внимание фельдмаршала князя Кутузова, побудили его сделать обширнейшее приспособление сего рода войны». Ко времени написания книги после окончания Отечественной войны и заграничных походов Русской армии прошло 10 лет, и еще были живы почти все участники войны. Представляется очевидным, что изложить факты, не соответствующее хоть в малой степени действительности, в такой книге и в то время было просто невозможно. В отличие от нынешних либеральных писак-щелкоперов.

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона в 1893 году так излагал роль и значение Д.В. Давыдова: «При начале войны 1812 г. Давыдов состоял подполковником в Ахтырском гусарском полку и находился в авангардных войсках генерала Васильчикова. Перед Бородинским сражением Давыдов первый подал мысль о выгодах партизанских действий на сообщениях неприятеля и первый же начал их с партиею всего в 130 коней. Быстрые его успехи убедили Кутузова в целесообразности партизанской войны, и он не замедлил дать ей более широкое развитие».

Военная энциклопедия в 1912 году в статье о Д.В. Давыдове писала, что он «автор первого у нас «Опыта теории партизанского действия» и…соединившись с образовавшимися по его примеру отрядами партизанов Фигнера, Сеславина и Орлова-Денисова, он под Ляховым 28 октября 1812 г. атаковал отряд генерала Ожеро и заставил его сложить оружие». Таким образом, именно партизанский отряд Д.В. Давыдова стал примером для формирования всех последующих партизанских отрядов Русской армии, среди которых отряд Винценгероде даже не назывался. А в статье о партизанской войне военная энциклопедия прямо утверждала: «В первую половину Отечественной войны как бы забыли о партизанской войне, и она началась лишь по настоянию знаменитого впоследствии Дениса Давыдова».

О Винценгероде Фердинанде Федоровиче в военной энциклопедии 1912 года сказано: «Когда в 1812 году Наполеон двинулся на Россию, Винценгероде вернулся на русскую службу и получил назначение с особым отрядом прикрывать Петербургский тракт. Он быстро вытеснил французов из Велижа и Усвята и лихими набегами своей кавалерии затруднял продовольствие неприятеля. За эти успешные действия Винценгероде был произведен в генерал-лейтенанты. По вступлении французов в Москву Винценгероде занял Тверскую дорогу и занялся партизанскими набегами по Ярославской, Дмитровской и Рузской дорогам». При этом даже тогда не сам Винценгероде после занятия Москвы в начале сентября (а не в конце июля, как утверждается в энциклопедии) стал партизаном и ходил в тыл противника, а только посылал туда партизанские отряды под командованием других офицеров. Так, Д.П. Бутурлин отмечал: «Генерал-адъютант барон Винценгероде равномерно составил два партизанских отряда, под начальством полковника Бенкендорфа и майора Пренделя, которые обеспокоивали сообщения неприятельские по левую сторону дороги, ведущей из Смоленска в Москву». Надо согласиться, что отправлять в тыл противника партизанские отряды и командовать ими в тылу врага – это совершенно разные области военного дела. Правда, следует отметить, что два раза сам Винценгероде все-таки побывал в тылу противника.

Второй раз, по данным русской военной энциклопедии, Винценгероде оказался в тылу противника 10 октября, когда под белым флагом отправился в Москву с амбициозной попыткой уговорить французов не взрывать Кремль. А поскольку он ранее служил во французской армии, то Наполеон приказал его повесить как изменника. Потом император смилостивился и приказал отправить барона во Францию. На пути во французский плен он был освобожден партизанским отрядом Чернышева. Это единственный случай в военной биографии бедного Фердинанда, когда он побывал в настоящем партизанском отряде. Данный факт освобождения Винценгероде из плена партизанами подтверждает и Малый Энциклопедический словарь 1907 года. Следует также отметить, что ни в одном источнике за 200 лет изучения истории Отечественной войны 1812 года Винценгероде никогда не назывался командиром партизанского отряда (в терминологии того времени – начальником партии) или тем более первым, то есть инициатором партизанских действий Русской армии.

У Винценгероде есть только одно «преимущество» перед Давыдовым – он не русский. А это, по-видимому, сейчас главное в оценке нашей истории, а нынешние «военные историки» – неслучайно подобранные случайные люди. Основание неслучайности еще необходимо выяснить: почему именно они попали в список энциклопедистов. Но это уже другая история.

Первая Большая советская энциклопедия в 1930 году так изложила мнение советских историков по партизанскому вопросу: «Во время войны 1812 г. незадолго до Бородинского сражения Д.В. Давыдов предложил главнокомандующему применить партизанские действия, направляя удары на тыл и чрезвычайно растянутую коммуникационную линию французов. Для опыта Кутузов дал ему отряд в 130 гусар и казаков. Давыдов производил внезапные нападения на французов, их транспорты и склады, причем отбитым оружием вооружал крестьян, организуя народную войну. Эти действия были настолько успешны, что отряд Давыдова был значительно увеличен и по образцу его были созданы партизанские отряды Фигнера, Сеславина, Орлова-Денисова и других».

Анализируя совместные действия армии и народных крестьянских партизанских отрядов, Л.Н. Бычков в 1954 году в работе «Крестьянское партизанское движение в Отечественной войне 1812 года» отмечал: «В двадцатых числах августа начал боевые действия созданный по указанию Кутузова первый отряд Русской армии, применивший партизанскую тактику против наполеоновских войск. Инициатором создания отряда, действовавшего в тесном контакте с крестьянами-партизанами, был подполковник Денис Васильевич Давыдов – позднее известный поэт и партизан. Успешные действия отряда Давыдова вызвали вскоре организацию целого ряда новых армейских партизанских отрядов, что способствовало еще большему размаху партизанского движения».

Советская военная энциклопедия в 1977 году в статье о Д.В. Давыдове также подтверждала, что именно он «в августе 1812 предложил русскому командованию организовать партизанские действия в тылах наполеоновской армии». Кроме того, в статье о партизанском движении 1812 года указывалось: «После оставления Москвы фронт партизанского движения был значительно расширен, и Кутузов, непосредственно подчинив его своим стратегическим замыслам, придал ему организованный характер. Этому в значительной мере способствовало формирование специальных отрядов из регулярных войск, действовавших партизанскими методами. Первый такой отряд численностью 130 человек был создан в конце августа по инициативе подполковника Д.В. Давыдова». Таким образом, все авторитетные военно-научные источники на протяжении всего времени именно Д.В. Давыдова рассматривали как инициатора создания и командира первого армейского партизанского отряда в Отечественной войне 1812 года.

Поэтому утверждение новой российской Военной энциклопедии о первенстве Винценгероде в деле партизанских действий выглядит как прямое кощунство над памятью одного из самых знаменитых и любимых в народе героев Отечественной войны 1812 года. Причину, а точнее повод, назначения Винценгероде на пост первооткрывателя партизанских действий нынешними фальсификаторами можно найти в Военной энциклопедии 1912 года в статье о Д.В. Давыдове: «В 1813 г. отряд Давыдова вошел в состав корпуса генерал-адъютанта Винценгероде и участвовал с ним в деле под Калишем. Отличаясь всегда инициативой, Давыдов без разрешения Винценгероде предпринял набег на Дрезден и, заняв предместье Нейштадт, заключил договор с французским генералом Дюрютом о капитуляции французского гарнизона и о перемирии на 48 часов. Винценгероде счел это самовольством, отрешил Давыдова от командования и хотел предать его суду. Только заступничество друзей в главной квартире спасло его от суда. Император Александр освободил Давыдова от всякой ответственности и приказал вернуть ему командование, но отряд Давыдова был уже расформирован, и он оставался не у дел до осени 1813 года». Зависть барона Винценгероде, а сейчас других его иноземных последователей, к славе русского национального героя Д.В. Давыдова, русофобство и желание принизить все русское в отечественной истории является основной причиной фальсификации истории партизанского движения в Отечественной войне 1812 года.

Поэтому попытки переписать в русофобском направлении партизанское движение в Отечественной войне 1812 года и принизить роль Д.В. Давыдова в развертывании партизанской войны в военно-научном плане являются несостоятельными и должны быть отвергнуты: налицо факты научной недобросовестности. Ответы на вопросы, кому и зачем понадобилось извратить русскую военную историю, принизить роль русских национальных героев, лежат в области политики и находятся за рамками настоящего исследования. Исторические факты свидетельствуют: именно Денис Васильевич Давыдов, ставший впоследствии генерал-лейтенантом и 225-летие которого совершенно незаметно прошло 16 июля 2009 года, является первым в отечественной истории военным деятелем, оценившим могущество партизанской войны и личным примером доказавшим ее практическое значение для российского военного искусства.

Денис Васильевич Давыдов обычно известен нам как знаменитый поэт и партизан. Пришло время открыть военной общественности имя этого русского генерала, намного опередившего свое время, как видного военного теоретика и основоположника российской теории специальных действий. Все свои теоретические и практические наработки генерал Давыдов изложил в главном труде своей жизни – «Опыт теории партизанского действия». Эта уникальная книга была незаслуженно забыта почти на два столетия, не издавалась в России с 1848 года и вот теперь впервые выходит в современной русской орфографии…

Прости нас, брат партизан Денис.

Войскам специального назначения России – БЫТЬ!

Кандидат военных наук,

ведущий научный сотрудник

Центра военно-стратегических исследований

Генерального штаба Вооружённых Сил РФ

в 1999–2010 г.г.

Полковник в отставке

Владимир Квачков

«12» июня 2020 г.

Некоторые черты из жизни Дениса Васильевича Давыдова
(Автобиография)

Денис Васильевич Давыдов родился в Москве 1784 года июля 16-го дня, в год смерти Дениса Дидерота. Обстоятельство сие тем примечательно, что оба сии Денисы обратили на себя внимание земляков своих бог знает за какие услуги на словесном поприще!

Давыдов, как все дети, с младенчества своего оказал страсть к маршированию, метанию ружьем и проч. Страсть эта получила высшее направление в 1793 году от нечаянного внимания к нему графа Александра Васильевича Суворова, который при осмотре Полтавского легкоконного полка, находившегося тогда под начальством родителя Давыдова, заметил резвого ребенка и, благословив его, сказал: «Ты выиграешь три сражения!» Маленький повеса бросил псалтырь, замахал саблею, выколол глаз дядьке, проткнул шлык няне и отрубил хвост борзой собаке, думая тем исполнить пророчество великого человека.

Портрет Дениса Васильевича Давыдова (16 (27) июля 1784, Москва – 22 апреля (4 мая) 1839) мастерской Джорджа Доу

Розга обратила его к миру и к учению. Но как тогда учили! Натирали ребят наружным блеском, готовя их для удовольствий, а не для пользы общества: учили лепетать по-французски, танцевать, рисовать и музыке; тому же учился и Давыдов до тринадцатилетнего возраста. Тут пора была подумать и о будущности: он сел на коня, захлопал арапником, полетел со стаею гончих собак по мхам и болотам – и тем заключил свое воспитание.

Между порошами и брызгами, живя в Москве без занятий, он познакомился с некоторыми молодыми людьми, воспитывавшимися тогда в Университетском пансионе. Они доставили ему случай прочитать «Аониды», полупериодическое собрание стихов, издаваемое тогда H.М. Карамзиным. Имена знакомых своих, напечатанные под некоторыми стансами и песенками, помещенными в «Аонидах», воспламенили его честолюбие, он стал писать; мысли толпились, но, как приключение во сне, без связи между собою. В порывах нетерпения своего он думал победить препятствия своенравием: рвал бумагу и грыз перья, но не тут-то было! Тогда он обратился к переводам, и вот первый опыт его стихосложения:

В начале 1801 года запрягли кибитку, дали Давыдову в руки четыреста рублей ассигнациями и отправили его в Петербург на службу. Малый рост препятствовал ему вступить в Кавалергардский полк без затруднений. Наконец привязали недоросля нашего к огромному палашу, опустили его в глубокие ботфорты и покрыли святилище поэтического его гения мукою и треугольною шляпою.

Таковым чудовищем спешит он к двоюродному брату своему А.М. Каховскому, чтобы порадовать его своею радостью; но увы, какой прием! Вместо поздравления, вместо взаимных с ним восторгов этот отличный человек осыпал его язвительными насмешками и упреками за вступление на службу неучем. «Что за солдат, брат Денис, – заключил он поразительный монолог свой, – что за солдат, который не надеется быть фельдмаршалом! А как тебе снести звание это, когда ты не знаешь ничего того, что необходимо знать штаб-офицеру?» Самолюбие Давыдова было скорбно тронуто, и с того времени, гонимый словами Каховского, подобно грозному призраку, он не только обратился к военным книгам, но пристрастился к ним так, что не имел уже нужды в пугалищах, чтоб заниматься чтением.

Между тем он не оставлял и беседы с музами: он призывал их во время дежурств своих в казармы, в госпиталь и даже в эскадронную конюшню. Он часто на нарах солдатских, на столике больного, на полу порожнего стойла, где избирал свое логовище, писывал сатиры и эпиграммы, коими начал ограниченное словесное поприще свое.

В 1804 году судьба, управляющая людьми, или люди, направляющие ее ударами, принудили повесу нашего выйти в Белорусский гусарский полк, расположенный тогда в Киевской губернии, в окрестностях Звенигородки. Молодой гусарский ротмистр закрутил усы, покачнул кивер на ухо, затянулся, натянулся и пустился плясать мазурку до упаду.

В это бешеное время он писал стихи своей красавице, которая их не понимала, потому что была полька, и сочинил известный призыв на пунш Бурцову… который читать не мог оттого, что сам писал мыслете.

В 1806 году, быв переведен в Лейб-гусарский полк поручиком, Давыдов явился в Петербург. Вскоре загорелась война с французами, и знаменитый князь Багратион избрал его в свои адъютанты. Давыдов поскакал в армию, прискакал в авангарде, бросился в сечу, едва не попался в плен, но был спасен казаками.

По заключении мира Давыдов возвратился в Россию и написал «Договоры», «Мудрость» и несколько других стихотворений.

Зимою 1808 года объявлена война Швеции. Давыдов является в армию, ждет обещанного приступа Свеаборгу, но, узнав о начатии переговоров для сдачи этой крепости, он Спешит к Кульневу на север; следуя с ним до окрестностей Улеаборга, он занимает с командою казаков остров Карлое и, возвратясь к авангарду, отступает по льду Ботнического залива, до селения Пигаиоков, а оттуда до Гамле-Карлеби. При селении Химанго, в виду неприятельских аванпостов, он перевел Делилеву басню «La Rose et l'Etourneau».

В течение этой кампании Давыдов неотлучно находился при авангарде Кульнева в северной Финляндии; сопутствуя ему во время завоевания Аландских островов, он с ним расставлял пикеты, наблюдал за неприятелем, разделял суровую его пищу и спал на соломе под крышею неба.

В течение лета 1809 года князь Багратион поступает на степень главнокомандующего Задунайскою армиею; Давыдов находится при сем блистательном полководце во всех сражениях того года.

1810 года обстоятельства отрывают князя Багратиона от армии; граф Каменский заступает его место, и Давыдова снова приписывают к авангарду Кульнева. В поучительной школе этого неусыпного и отважного воина он кончает курс аванпостной службы, начатой в Финляндии, и познает цену спартанской жизни, необходимой для всякого, кто решился нести службу, а не играть со службою.

Возвратясь после рущукского приступа к генералу своему, получившему тогда главное начальство над 2-ю западною армиею, Давыдов находился при нем в Житомире и Луцке без действия, если исключим курьерские поездки и беседы его с соименным ему покорителем Индии (Бахусом или Вакхом, иначе Дионисием).

Начинается Отечественная война. Давыдов поступает в Ахтырский гусарский полк подполковником, командует 1-м баталионом оного до Бородина подав первый мысль о выгоде партизанского действия, он отправляется с партиею гусар и казаков (130-ю всадниками) в тыл неприятеля, в середину его обозов, команд и резервов; он действует против них сряду десять суток и, усиленный шестьюстами новых казаков, сражается несколько раз в окрестностях и под стенами Вязьмы. Он разделяет славу с графом Орловым-Денисовым, Фигнером и Сеславиным под Ляховым, разбивает трехтысячное кавалерийское депо под Копысом, рассеивает неприятеля под Белыничами и продолжает веселые и залетные свои поиски до берегов Немана. Под Гродном он нападает на четырехтысячный отряд Фрейлиха, составленный из венгерцев: Давыдов – в душе гусар и любитель природного их напитка; за стуком сабель застучали стаканы и – город наш!!!

Тут фортуна обращается к нему задом. Давыдов предстает пред лицо генерала Винценгероде и поступает под его начальство. С ним пресмыкается он чрез Польшу, Силезию и вступает в Саксонию. Не стало терпения! Давыдов рванулся вперед и занял половину города Дрездена, защищаемого корпусом маршала Даву. За таковую дерзость он был лишен команды и послан в главную квартиру.

Справедливость царя-покровителя была щитом беспокровного. Давыдов снова является на похищенное у него поприще, на коем продолжает действовать до берегов Рейна.

Во Франции он командует в армии Блюхера Ахтырским гусарским полком. После Краонского сражения, в коем все генералы 2-й гусарской дивизии (что ныне 3-я) были убиты или ранены, он управляет двое суток всею дивизиею, а потом бригадою, составленною из гусарских полков – того же Ахтырского и Белорусского, с которыми он проходит чрез Париж. За отличие в сражении под Бриеном (Ларотьер) он производится в генерал-майоры.

1814 года Давыдов возвращается из Парижа в Москву, где предается исключительно поэзии и сочиняет несколько элегий.

Во время мира он занимает место начальника штаба пехотных корпусов: вначале 7-го, а потом 3-го.

В 1819 году он вступает в брак, а в 1821 году бракует себя из списков фронтовых генералов, состоящих по кавалерии. Но единственное упражнение: застегивать себе поутру и расстегивать к ночи крючки и пуговицы от глотки до пупа надоедает ему до того, что он решается на распашный образ одежды и жизни и, в начале 1823 года, выходит в отставку.

Со вступлением на престол императора Николая Давыдов снова оплечается знаками военной службы и опоясывается саблею. Персияне вторгаются в Грузию. Государь император удостаивает его избранием в действующие лица и на ту единственную пограничную черту России, которая не звучала еще под копытами коня Давыдова. Он вырывается из объятий милого ему семейства и спешит из Москвы в Грузию: в десять дней Давыдов за Кавказом. Еще несколько дней – и он с отрядом своим за Безобдалом, в погоне за неприятелем, отступающим от него по Бамбакской долине. Наконец еще одни сутки – и он близ заоблачного Алагеза поражает четырехтысячный отряд известного Гассан-хана, принудив его бежать к Эриванской крепости, куда спешит и сам сардар эриванский с войсками своими от озера Гохчи. Тут открывается глазам Давыдова Арарат в полном блеске, в своей снеговой одежде, с своим голубым небом и со всеми воспоминаниями о колыбели рода человеческого.

После сей экспедиции Давыдов занимается строением крепости Джелал-оглу. которую довершает около декабря месяца. Зимою, во время бездействия, он получает от генерала Ермолова отпуск в Москву на шесть недель, но едва успевает он обнять свое семейство, как снова долг службы влечет его за кавказские пределы. Но эта поездка не приносит ему успеха прошлогоднего: на этот раз перемена климата не благоприятствует Давыдову, и недуг принуждает его удалиться к кавказским целительным водам, где, тщетно ожидая себе облегчения, он находится вынужденным уже безвозвратно отбыть в Россию.

До 1831 года он заменяет привычные ему боевые упражнения занятиями хозяйственными, живет в своей приволжской деревне, вдали от шума обеих столиц, и пользуется всеми наслаждениями мирной, уединенной и семейной жизни. Там сочиняет он «Бородинское поле», «Душеньку», «Послание Зайцевскому» и проч.

Давыдов немного писал, еще менее печатал; он, по обстоятельствам, из числа тех поэтов, которые довольствовались рукописною или карманною славою. Карманная слава, как карманные часы, может пуститься в обращение, миновав строгость казенных осмотрщиков. Запрещенный товар – как запрещенный плод: цена его удвоивается от запрещения. Сколько столовых часов под свинцом таможенных чиновников стоят в лавке; на вопрос: долго ли им стоять? – отвечают они: вечность!

Общество любителей российской словесности, учрежденное при Московском университете, удостоило Давыдова избранием в число своих действительных членов, и он примкнул в нем к толпе малодействующих. Однако сочинение его «Опыт партизанского действия» и издаваемые ныне «Стихотворения» дают ему право на адрес-календарь Глазунова и на уголок в Публичной библиотеке, в сем богоугодном и странноприимном заведении, куда стекаются любовники гулливых барышень Парнаса.

При всем том Давыдов не искал авторского имени, и как приобрел оное – сам того не знает. Большая часть стихов его пахнет биваком. Они были писаны на привалах, на дневках, между двух дежурств, между сражений, между двух войн; это пробные почерки пера, чинимого для писания рапортов начальникам, приказаний подкомандующим.

Стихи эти были завербованы в некоторые московские типографии тем же средством, как некогда вербовали разного рода бродяг в гусарские полки: за шумными трапезами, за веселыми пирами, среди буйного разгула.

Они, подобно Давыдову во всех минувших войнах, появлялись во многих журналах наездниками, поодиночке, наскоком, очертя голову; день их – был век их.

Сходство между ними идет далее: в каждой войне он пользовался общим одобрением, общею похвалою; в мирное время о нем забывали вместе с каждою войною. То же было и с журналами, заключающими стихи его, и с его стихами. Кому известна ныне служба его во время войн в Пруссии, в Финляндии, в Турции, в России, в Германии, во Франции, в Грузии и в Польше? Кто ныне знает о существовании какой-нибудь «Мнемозины», какого-нибудь «Соревнователя просвещения», «Амфиона» и других журналов, поглощенных вечностью вместе со стихами Давыдова?

Никогда бы не решился он на собрание рассеянной своей стихотворной вольницы и на помещение ее на непременные квартиры у книгопродавца, если бы добрые люди не доказали ему, что одно и то же – покоиться ей розно или вместе.

Сбор этот стоил ему немалого труда. Некоторые стихотворения были исторгнуты им из покрытых уже прахом или изорванных журналов, а другие, переходя из рук в руки писцов, более или менее грамотных, изменились до того, что едва были узнаны самим автором. Мы не говорим уже о тех, которые, прославляя удалую жизнь, не могли тогда и не могут теперь показаться на инспекторский смотр цензурного комитета, и о тех, кои исключены им из списка за рифмы на глаголы, ибо, как говорит он, во многоглаголании несть спасения.

Как бы то ни было, он… представляет команду эту на суд читателя, с ее странною поступью (allure), с ее обветшалыми ухватками, в ее одежде старомодного покроя, как кагульских, как очаковских инвалидов-героев новому поколению… Будут нападки – это в порядке вещей. Но пусть вволю распояшется на этот подвиг санкт-петербургская и московская милиция критиков! В лета щекотливой юности Давыдова малейшее осуждение глянца сапогов, фабры усов, статей коня его бросала его руку на пистолеты или на рукоять его черкесской шашки. Время это далеко! Теперь мы ручаемся, что он ко многому уже равнодушен, особенно к стихам своим, к коим равнодушие его, относительно их красоты или недостатков, не изменялось и не изменится. И как быть иначе! Он никогда не принадлежал ни к какому литературному цеху. Правда, он был поэтом, но поэтом не по рифмам и стопам, а по чувству; по мнению некоторых – воображением, рассказами и разговорами; по мнению других – по залету и отважности его военных действий. Что касается до упражнения его в стихотворстве, то он часто говаривал нам, что это упражнение или, лучше сказать, порывы оного утешали его, как бутылка шампанского, как наслаждение, без коего он мог обойтись, но которым упиваясь, он упивался уже с полным чувством эгоизма и без желания уделить кому-нибудь хотя бы малейшую каплю своего наслаждения.

Заключим: Давыдов не нюхает с важностью табаку, не смыкает бровей в задумчивости, не сидит в углу в безмолвии. Голос его тонок, речь жива и огненна. Он представляется нам сочетателем противоположностей, редко сочетающихся. Принадлежа стареющему уже поколению и летами и службою, он свежестью чувств, веселостью характера, подвижностью телесною и ратоборством в последних войнах собратствует, как однолеток, и текущему поколению. Его благословил великий Суворов; благословение это ринуло его в боевые случайности на полное тридцатилетие; но, кочуя и сражаясь тридцать лет с людьми, посвятившими себя исключительно военному ремеслу, он в то же время занимает не последнее место в словесности между людьми, посвятившими себя исключительно словесности. Охваченный веком Наполеона, изрыгавшим всесокрушительными событиями, как Везувий лавою, он пел в пылу их, как на костре тамплиер Моле, объятый пламенем. Мир и спокойствие – и о Давыдове нет слуха, его как бы нет на свете; но повеет войною – и он уже тут, торчит среди битв, как казачья пика. Снова мир – и Давыдов опять в степях своих, опять гражданин, семьянин, пахарь, ловчий, стихотворец, поклонник красоты во всех ее отраслях – в юной деве ли, в произведениях художеств, в подвигах ли, военном или гражданском, в словесности ли, – везде слуга ее, везде раб ее, поэт ее. Вот Давыдов!

Опыт теории партизанского действия^[2]

Вступление

Занимавшись словесностью на коне и в куренях солдатских, я чувствовал, сколь необходимы для меня советы писателей. Видел также, что многие из предложений моих требовали и дополнения, и развития, а может быть, и совершенного исключения. Дабы удостовериться, которые места более других заслуживали порицания, я выдал в свет сей плод боевой моей жизни и просил всякого, кто не равнодушен к пользе службы, объявить мне свои замечания в журналах или письмами. Попытка моя была не без успеха: некоторые военные люди прислали мне рассуждения свои, исполненные истины, и я не замедлил исправить погрешности сего сочинения.

Выдавая в свет второе издание оного, я поставляю приятнейшим долгом изъявить господам критикам мою искреннюю признательность, и вместе с сим просить их о продолжении сотрудничества в усовершенствовании одной из немаловажных отраслей военного искусства, более приличной российским, нежели других государств, легким войскам.

Упрямство обозревать предмет не вполне, или судить о нем с мнимою предусмотрительностью, есть причина того понятия о партизанской войне, которое поныне еще господствует. Схватить языка, предать пламени несколько неприятельских амбаров, сорвать внезапно передовую стражу, или в умножении партий видеть пагубную систему раздробительного действия армии – суть обыкновенные сей войны определения. И то и другое ложно! истинная партизанская война состоит ни в весьма мелких, ни в первостепенных предприятиях; ибо не занимается ни сорванием пикетов, ни нанесением прямых ударов главным силам неприятеля; она объемлет и пресекает все пространство от тыла противной армии до естественного основания оной; разя в слабейшие места неприятеля, вырывает корень его существования, подвергает оного ударам своей армии без пищи, без зарядов, и заграждает ему путь к отступлению. Вот партизанская война в полном смысле слова!

Сие определение достаточно объясняет, что таковая война была бы совершенно бесполезна, если бы армии, будучи малосильны, действовали без магазинов и без забот о сохранении взаимных сообщений с государствами, к коим принадлежат они; но с тех пор, как умножили огромность армий, а с тем вместе ввели и необходимость сохранять неразрывную связь сосредоточием военных и жизненных средств и пособий, с тех пор и партии стали приносить пользу, прежде сего еще неизвестную.

И действительно, нельзя не заметить, что перемена военной системы сколько подвинула нас к совершенству, относительно части движения и битв, столько, с другой стороны, от затруднения пропитать скопившиеся громады войск на тесном расстоянии, понудила нас искать средства продовольствовать армии вне круга боевых происшествий, и через то разделить единство театра войны на два поля: на боевое и на поле запасов.

От сего произошло, что армии, отделя в особый предел все жизненные и военные потребности, подчинили действия свои части, исключительно обладающей сими потребностями; так что самые победы, умножая расстояние победоносной армии от её основания, подвергают оную гораздо значительнейшим опасностям в сравнении с теми, коими угрожаема побежденная армия, беспрепятственно сближающаяся с магазинами и заведениями своими, в поле запасов расположенными; что сообщение с означенным полем сделалось сомнительней с тех пор, как партизанская война поступила в состав предначертания военачальников, и что тот из них, который употребит более усилия к истреблению у противника необходимых для войны предметов, неоспоримо возьмет над ними поверхность и без генеральной победы.

Нравственная часть партизанской войны прибавляет вышесказанной новые выгоды: страх в жителях, причиненный опустошительным проходом наступательной армии, хотя бы она была им союзная; поощрение, даваемое ею лазутчикам, поставщикам всякого рода продовольствия и подстрекателям на все вредное для оборонительной армии: все сие может возбудить в народе такую стремительность, что ежели хотя мало дадут общему брожению умов постоянное направление, то вся занимаемая неприятелем область готова будет и снабжать армию его военными потребностями, и даже усиливать её своими ратниками. Но пусть захватят умы прежде данного им направления, представя обывателям точку соединения и цель, выгоднейшую для любочестия и корыстолюбия той, которая обещаема неприятелем; пусть явятся предприимчивые партизаны, и первый шаг свой ознаменуют отбитием транспортов с хлебом, с одеждой и часто с казной, что верно привлекательней бесполезного убийства мародеров: тогда тот же народ хлынет к куреням наездников и затолпится под их знаменами. Успех очарователен; а можно ли сомневаться в успехе при внезапном нападении на тыл неприятеля, обыкновенно слабо охраняемый? Каких последствий не будем ли мы свидетелями, когда разорение неприятельских госпиталей, лабораторий и магазинов; истребление транспортов, курьеров, раненых и больных, следующих в больницы и возвращающиеся из оных; словом: когда ужас, посеянный на пути сообщения, разгласится в противной армии? Когда мысль, что нет прохода, ни проезда от партий, похищая у каждого воина надежду при немочи найти безопасное убежище, а в рядах достаточное пропитание, в первом случае произведет в нем робкую предусмотрительность, а в последнем увлечет его на неизбежное грабительство, – единственную причину разврата духа армии, а с ним и совершенного её разрушения?

Я постараюсь представить эпохи постепенного усовершенствования партизанства в Германии, Венгрии и Испании, и остановлюсь на России, которая в 1812 году ближе всех подошла к совершенству, основав первое предначертание свое на обширнейшем размере в сравнении с другими государствами и двинув решительно легкие войска свои на путь сообщения неприятеля. Но этого было бы недостаточно, если бы благодетельная судьба не наделила её простором для сего рода действия, и врожденными наездниками, тогда как другие армии принуждены топтаться в тесных пределах государств своих, и обращать на сии предприятия или строевые войска, или воинов одинакового свойства с теми, из коих составлены их линейные полки.

Наконец, снимая дань с опытности и наблюдений моих, я не довольствуюсь примерами прошедшей войны, но иду далее. Все, по сие время, военные писатели, занимавшиеся сочинениями о малой войне, представляли нам правила тем подробностям, коим опыт один учитель; но положительные правила, как приноровлять направления партий ко взаимному направлению, или положению двух воюющих армий, нигде еще изложены не были: я их излагаю. Разделяю партии на наступательные и оборонительные, определяю силу им, и касаюсь до правил их образования и действия.

Читатель решит, достиг ля я моей цели.

Часть первая
Постепенное усовершенствование партизанства в Ггермании, Венгрии, Испании и России

Партизаны 1618 года

В начале Тридцатилетней Войны, когда угнетенная Фердинандом II Богемия развернула знамена бунта и, воспаленная властолюбивым Турном, потребовала от Римского Императора прав своих, утвержденных пассавским трактатом; когда Австрия, соединенно с Испанией, Баварией и Саксонией, восстала на потушение возгоревшегося мятежа: тогда явились на защиту Богемии четыре человека, с малыми способами, но с великими дарованиями. Сии люди были: Георг, маркграф Баденский, Иоанн, герцог Бранденбургский, Христиан, герцог Брауншвейгский, и Эрнест, граф Мансфельд. Неравные в способностях, несходные в характерах, но стремящиеся к одной цели и действующие одинаковыми средствами, без казны и подданных, они воевали на счет друзей и врагов своих, уважая единственно святость своего права и не заботясь о правах, войной установленных.

Читая летописи Тридцатилетней войны, с прискорбием видим неутомимую деятельность и отважную предприимчивость Мансфельда и Герцога Брауншвейгского, обращенные единственно на оскорбления и бессмысленные жестокости. Они внезапно появлялись то в Богемии, то в Пфальцском княжестве, то в Ост-Фризе, то в Кельнском Курфюршестве, то в Верхней Саксонии, в Силезии и даже в Венгрии; иногда действовали соединенно, по большей части порознь; часто бывали побежденными, но покоренными никогда. Они возрождались после поражения и являлись еще ужаснее, когда полагали их уже без возврата погибшими. Исторгая собственность из одних рук, с тем, чтобы отдать в другие; приучая народ ко всем пожертвованиям, а ратников своих ко всем опасностям, они беспрерывно переносили из каря в край отяготительное свое вспомоществование. Восемь лет сряду Германия была опустошаема их враждой и приязнью; успехи их возрастали, умножались, и нужны были все усилия Тиллия и Валленштейна, чтобы положить предел их неистовой отважности.

Но к чему вела сия бесполезная деятельность? В то время военная наука находилась еще в младенчестве; армии, так сказать, бродили по Европе, не быв подчинены никакому общему плану, не заботясь о сообщении с государствами, коим они принадлежали, и не постигнув еще образа продовольствия посредством магазинов и транспортов;

предмет их был – достижение неприятельской армии, где бы она не находилась, а средства к пропитанию – опустошение областей, где происходило действие. Вот почему успехи упомянутых воинов не имели решительного влияния на события сей войны; ибо я не могу довольно повторить, что долг начальника малой части войск состоит в истреблении военных и съестных запасов, в тылу неприятельской армии, а не нападение на нее, или на предстражие ее, сколько бы таковые нападения ни были привлекательны.

Партизаны 1742 года

Военная наука, по многосложности своей, сопричаствуя всем наукам и художествам, и обогащаясь их новыми изобретениями, приближалась к совершенству по мере общего просвещения. Мы видели, в течение Тридцатилетней войны, великого Густава, Тиллия, Валленштейна и Торстенсона, подобно странствующим рыцарям, водящим сильные армии без магазинов, без сообщений. В 1674-м и 1675 годах Тюрен и Монтекули первые определили некоторые правила и ввели порядок в хаос нестройных движений. В следующие годы Евгений и Марлборо способствовали развитию сей науки своими примерами, и хотя около 1740 года Великий Фридрих не стоял еще на степени наставника в системе им созданной, но уже главные черты ее были постигнуты полководцами: армии подчинялись уже общему плану и существование их обеспечивалось не опустошением земель и разорением народов, но магазинами, наполняемыми по мере способов каждого жителя. Если области, определенные быть театром войны, почувствовали облегчение от сего последнего изобретения, и человечество возблагодарило изобретателя, то, напротив, быстрота военных действий от того чрезвычайно ограничилась; пропитание армий подчинилось случайностям, и следовательно партизанская война, представляя вернейшие способы к воспрепятствованию в доставлении пропитания и снарядов, сделалась полезней и необходимей.

С кончиной Карла IV, римского императора, в 1740 году загорелась война в Европе. Пруссия, Франция и Саксония восстали на защиту Курфюрста Баварского, объявившего права свои на трон империи, оспариваемый Марией Терезией. В продолжение переговоров Фридерик, не дождавшись своих союзников, овладел, в 1741 году, Силезией. В начале 1742 года французская армия, предводительствуемая маршалами Бролио и Белилем, перешла Рейн, имея назначение, соединенно с баварской армией, идти вдоль Дуная к Вене. Саксонцы через Богемию, а Фридерик через Моравию шли к сей столице. Но французская армия, после занятия Линца, обратилась к Праге; Саксонцы отступили к Лейтмерицу, и Фридерик, находившийся уже близ Вены, видя робость и несогласие союзников, принужден был следовать их движению и расположиться близ Кёнигсграца.

Между тем Мария Терезия пробудила в подданных своих восторг и мужество, пробудила сих главных защитников свободы, сих верных спасителей народов погибающих. В исходе 1741 года, при вступлении Фридерика в Силезию, первым опытом неустрашимости сей чрезвычайной женщины было удаление её в Венгрию, в недра того самого народа, который явил негодование свое против отца её, Карла IV. Еще в течение турецкой войны область сия была обуреваема всеми страстями – предвестниками мятежа и непокорности к державной власти. Но все утихло, когда королева явилась в сейм, держа на руках сына, полугодового младенца. Речь произнесенная ею к магнатам нации, довершила восхищение. Венгры, буйные и неукротимые, враждующие против самовластия и насилия, восстали на защиту невинности и злополучия, вверяющих судьбу свою великодушию. При сих смутных и решительных обстоятельствах все бросилось к оружию; увидели новых партизанов, кои полетели, неся пламя, ужас и смерть в середину Баварии, а наконец и на границы Франции. Менцель, Тренк, Морац, Надасти и Франкини были из них отважнейшие и счастливейшие. Начальствую отрядами Венгров, Хоравтов, Сербов и других племен славянских всадников, граничивших с восточным народом и исполненным его духом, они шли, как божий гнев, оставляя за собой одни груды мертвых тел и дымящиеся развалины. Так прорвались они сквозь Баварию и перешли Рейн. Надасти с Тренком вторглись в вейсенбургские линии. Менцель, увлеченный буйной запальчивостью и зверской свирепостью, уже готов был ворваться в недра Франции, но на приступе Сарбрика, вскочивши первый на вал города, убит из ружья. В ту же кампанию партизаны, ринувшиеся в Богемию, не переставали умножать успехов своих, затрудняя отступление армии маршалов Бролио и Белиля. Сей последний в начале блокады Праги имел 22.000 наличного войска, из коего без генерального сражения, только 9.000 достигло до города Эгры, отстоящего от Праги не более 22 миль. Переход сей от препятствий, воздвигнутых партизанами, продолжался десять дней.

В то время, как обстоятельства Марии Терезии принимали выгоднейший для нее оборот, Фридерик заключил новый союз с Францией, вступил в Богемию, обложил Прагу и, по взятии оной, подошел к Будвейсу. Тогда действие партизанов сделало первый шаг к истинной своей цели. Генерал Батиани, командовавший передовым австрийским корпусом, отрядил легкое свое войско от Бероуна на Кёнигал и пересек прусской армии путь сообщения. Вот что сам Фридерик пишет о сем в книге «История моего времени»: «Легкие войска столь неутомимо действовали, что продовольствие, доставляемое от низменных мест, совершенно пресеклось, и сверх того прусская армия, в продолжение четырех недель, находилась без малейшего известия о Праге и обо всем, что происходило в Европе; две сумы с депешами, на имя Короля посланные, были перехвачены и довершили неведение его не токмо о движении Саксонцев, но даже и о месте пребывания армии Принца Лотарингского». После сего продолжает: «Правительство повелело жителям, при появлении Пруссаков, оставлять свои жилища, зарывать хлеб и удаляться в леса, обещая удовлетворить за все убытки их. Вот почему армия находила одни пустыни; никто не представлял на продажу съестных припасов и не можно было никакими деньгами соблазнить жителей на доставление необходимых сведений об Австрийцах. Сии затруднения еще умножились приходом венгерских войск, посредством коих пресеклось сообщение армии. От превосходства в способностях к набегам легких войск неприятель имел способы узнавать обо всем, что происходило в королевском лагере; Пруссаки же, напротив того, не смели подвергать своих разъездов опасности, а когда и посылали их, то почти всегда на верную гибель. Наконец королевская армия, заключенная в середине своего лагеря, лишенная возможности фуражировать и получать пропитание, принуждена была возвратиться тем же следом, коим вступила в Богемию».

При отступлении Фридерика в Силезию, Австрийцы следовали за прусской армией, окружая её партиями. Сие принудило Короля, и со своей стороны, образовать партизанов. Гольц и Винтерфельд, вступившие в продолжение войны на степень знаменитых полководцев и достойнейших сотрудников сего великого человека, первые явились на сие поприще. Надасти был поражен последним под Ландсгутом, и Гольц рассеял в окрестностях Опельца сильную венгерскую партию под начальством Эстергази.

Впоследствии Король победил Принца Лотарингского под Гогенфридбергом и вступил снова в Богемию. Армия его расположилась под Клумом против Кенигсграца; но австрийский партизан Франкини занял так называемый лес Царство Сильвы, в тылу прусской армии, и пересек сообщение с бронавской, скардатской и тротенавской дорогами в одно время, как другие партизаны, простирая набеги свои от Козеля до Швейдница и даже до Бреславля, преграждали снова путь сообщения прусской армии. В следствие сего Фридерик переставил лагерь свой и выступил в Стауденцу. Однако же, при переходе леса Царство Сильвы, вторая колонна его не избежала атаки Франкини, засевшего у деревни Либенталь, и не прежде совершил соединение свое с армией, как уже среди глубокой ночи, и то с чувствительным уроном.

Перемена лагеря не уменьшила затруднений в продовольствии прусской армии. Вот еще слова Фридерика: «Дабы во время фуражирования войска не потерпели поражения по одиночке, то принуждены были употреблять на прикрытие фуражиров отряды из 3000 человек конницы и от 7-ми до 8000 пехоты. Всякий пук соломы стоил крови. Морац, Тренк, Надасти и Франкини не сходили с поля и, можно сказать, давали уроки в поисках»^[3].

Наконец, во время Соорского сражения, означенные партизаны напали на лагерь победоносной армии. Сам король и большая часть прусских генералов и офицеров лишились своих имуществ, в лагере оставленных, и все больные нестроевые чины и секретари Короля попались в руки неприятеля.

Если во время Семилетней войны иногда появлялись партизаны, то удары их были частные и время поисков ограниченное. Сия эпоха, столь обильная всякого рода происшествиями представляет нам только три поиска в истинном смысле партизанских предприятий. Лаудон, граф Чернышев^[4] и Берг суть блистательные исполнители оных. Последний тем более знаменит, что с отличным дарованием своим соединил счастье быть первым наставником великого нашего Суворова^[5].

Вот выписка их журнала военных действий того времени: «Генерал-майор Берг уведомил, что неприятель сделал движение к Ландсбергу, почему он, генерал-майор, отправил туда, для разорения на реке Варте моста и для препятствия неприятелю в переходе, полковника Туроверова и подполковника Суворова с командами, которые, прибыв туда и по разломании ворот вступя в город, взяли в полон гусарского ротмистра одного, подпоручика одного же, рядовых 24 человека, одного вахмистра и одного же трубача; и потом, когда они мост портить стали, то неприятель, приближаясь с большей силой, наших казаков оттуда отбил и в город вступил, причем полковник Рутоверов и подполковник Суворов с их командами без всякого урона, кроме одного раненого сотника и одного казака, в добром порядке отступили».

Опасаясь потерять сообщение с Кольбергом, по случаю движения Берга через Дрезден к Фридебургу, Платен отступил по штаргардской дороге к Берлинхену и Бернштейну.

Выписка из того же журнала: «Генерал-майор Берг уведомил, что посланные от него полковник Зорич и подполковник Суворов с командами на неприятельские при Бернштейне три эскадрона, оные совершенно разбили, взяв притом в полон одного офицера, рядовых драгун и гусар 70 человек и столько же лошадей; убитых сочтено на месте более ста человек; прочие же даже до фрунта неприятельского преследованы. С нашей стороны ранено пять казаков, несколько гусар и лошадей».

После сего Платен отступил к Кольбергу и соединился с Принцем Виртембергским. Но как сей корпус, так и гарнизон Кольберга, давно нуждаясь в военных и съестных потребностях, ожидали огромного транспорта от Штетина через Голнау, то генерал Берг рассудил пресечь сообщение Штетина с Кольбергом и подвинулся к Наугартену.

С своей стороны, Принц Виртембергский послал полковника Клейста в Голнау с тем, чтобы подать руку означенному транспорту; Платена подвинул он к Грейфенбергу с повелением занять Вюсентин сильным отрядом для подпоры Клейсту, а Кноблоха в Трентау для подпоры Платену. Между тем транспорт пришел в Голнау, был выгнан из оного полковником Текеллием и обращен к Штетину. Тогда Берг двинулся на Вюсентин и атаковал отряд, его занимавший, так удачно, что не спаслось ни одного человека из оного. Но пока производилась сия атака, Платен, услыша пушечную пальбу в Вюсентине, отправил туда другой отряд, который, подошед к месту сражения и увидя поражение вюсентиского отряда, «потянулся обратно к Грейфенбергу, куда для преследования оного послан с легкими войсками подполковник Суворов, который немалый вред неприятелю причинил и, напав с одним эскадроном желтых гусар, под командой поручика Карпа, и несколькими казаками на арьегардию помянутого сикурса, многих побил, одного офицера и 40 человек рядовых в полон взял. Так преследовав неприятеля около мили, к команде возвратился». (Из того же журнала.)

После сего Берг занял Грейфенберг, а Платен взял направление на Бельц к Камину, где, услыша об обратном прибытии транспорта к Голнау, немедленно поворотил на голновскую дорогу и остановился в Швантесгагене, оставя в деревнях Цонглове и Баумгартене славного партизана Курбьера с 2-мя батальонами и одним гусарским полком. На другой день Курбьер был охвачен Бергом и взят в плен со всем отрядом своим, и Платен, преследуемый нашими войсками, отступил к Голнау.

Тогда главнокомандующий отрядил корпус Фермора для содействия Бергу в нападении на Голнау. Фермор, нашед затруднения, остановился у города и открыл по нем канонаду; но Берг, взяв один батальон гренадер с пушками, в местечко штурмом вошел и неприятеля оттуда выгнал, «причем подполковник Суворов в преследовании неприятеля через местечко и по мосту с отменной храбростью поступил». (Из того же журнала)

Нельзя подумать, чтобы в течение сей кампании Суворов ограничил служение свое одними вышепредставленными подвигами, хотя в журнале имя его более уже не является; впрочем, ежели действия его не были столь блистательны, чтобы заслужить место в донесениях, то по крайне мере школа была поучительна. Поиски генерала Берга в сей кампании могут служить примером партизанской войны по всем отношениям. Через его отважность, неутомимость и искусство, столь необходимый гарнизону и войскам Принца Виртембергского, транспорт не мог достичь до Кольберга от 4 октября до 5 декабря, то есть до дня сдачи сей крайности, по причине недостатка в съестных и боевых потребностях.

В конфедератскую войну Суворов имел обширное поле для ознаменования своих способностей; он командовал уже особой, ни от кого независимой партией, состоящей из 900 человек. 1796 года, прискакав на подводах из Минска под Брест, он внезапно охватил два уланских полка Беляка и Коржицкого и принудил их сдаться пленными. У селения Орчахобы разбил обоих Пулавских, которые втрое были превосходнее его в силах. В 1770 и 1771 годах действовал с оной же партией по обеим сторонам Верхней Вислы в области, ныне называемой Австрийской Галицией; двоекратно разбил полковника Мошинского и другие конфедератские партии. Под Ландскроною победил войска маршалов Орзешки и Сапеги, коих совещателем был известный генерал Дюмурье. Под Замостьем снова разбил Пулавского. Узнав о прибытии гетмана Огинского в Литву, он полетел из Люблина к Слониму и под Столовичем разбил его наголову, взял в плен 1000 человек рядовых, 30 офицеров, 12 орудий, несколько знамен, бунчуг и булаву гетмана.

После сего партизанская война если не вовсе прекратилась, то по крайней мере пришла в такой упадок, что одно фланкирование, или личная ловкость на перестрелках называема была партизанским действием. Наездники, – из коих Ельчанинов, Гейкен и Любимов, а потом два брат Горичи были у нас отличнейшие, – довольствовались рыцарскими сшибками с неприятельскими наездниками в виду противных лагерей и пользовались наименованием партизанов без малейшего на сие права. Я скажу более: самые успехи Суворова в 1770 и 1771 годах против конфедератских войск, – успехи поучительные, как частные удары, – ничтожны в отношении истинной цели партизанской войны, ибо поиски сего великого человека не могли быть ни на что другое направляемы, как на одни отряды неприятеля, а не на путь сообщения или продовольствия его армии, рассеянной тогда по всему пространству Польского государства^[6].

Партизаны 1809 года

В 1792 году Костин у Французов и в 1809-м Шиль у Пруссаков обращают на себя взоры современников. Движение первого от Ландау по долине Рейна к Майнцу и занятие сей крепости в то время, когда союзная армия отступала от армий Дюмурье и Келлермана из Шампании, достойно похвалы всякого того, кто забывает сторону, к коей он принадлежал, чтобы платить дань справедливости всему тому, что носит на себе печать отличия. Шиль представляется в ином виде. Отдавая должную справедливость его смелому духу и решительности, с какой бросился он на поприще защитников Германии, с прискорбием видим что при совершенной свободе в выборе удобнейшего пункта стремления, исполнение не соответствовало обширности и смелости его плана. Нет оправдания направлению его на север, методическим сражениям и ограниченности изворотов его в действии против линейных войск, двигающихся всегда с большой тягостью, нежели малые отряды, и потому нисколько не препятствующих исполнению намерения деятельного партизана. Когда бы он, быстро перешед через Богемию и став на единственный путь сообщения Наполеона – на путь, проходивший через Линц, Бронау и Мюнхен, истреблял все запасы снарядов и пропитания французской армии, по сей черте расположенные и следующие: тогда имел бы он несравненно более средств вредить неприятелю, нежели действием около Северного моря и отдалением своим от круга решительных происшествий. Я знаю, что сие мнение опровергаемо будет тем, что таковой дальний переход слишком уже был бы отважен, увлекая его от моря, наблюдаемого английским флотом, единственным его убежищем в случае неудачи. Слабое оправдание! Нет лишней отважности для человека, который обрек себя на опасную службу партизана. Он должен истребить надежду вкусить, по совершении подвига, плоды геройского вдохновения; забыть об ожидающих его рукоплесканиях, похвалах и наградах и идти, наверное с тем, чтобы, нанеся чувствительные удары неприятелю, погибнуть с пользой, хотя бы позорной смертью.

Таковой малодушной предвидимостью нельзя упрекнуть испанских партизанов, или гварильясов; их действия в 1809 году будут примером для каждого начальника партии, как должно пользоваться местным положением земли, в коей ведется брань, и гневом народа, восставшего на отмщение.

При начатии войны все генеральные сражения, данные испанской армией, ознаменовались поражениями; силы её истощались, и уже французская армия, после океанского сражения, угрожала Лиссабону. Неизвестно, что понудило её перенести театр войны в Андалузию; но через сие движение все выгоды, приобретенные победами, исчезли; Англичане занялись образованием войск и укреплением важнейших пунктов на границе Португалии в то время, когда народное ополчение в северной Испании начало действовать с необыкновенным рвением.

По причине рассеяния испанской армии, областные юнты, не имея никакого сношения с главной юнтой, занялись каждая особо составлением народной стражи для местной защиты областей, ими управляемых; а народ, перестав ожидать успехов от главной армии и уверясь в необходимости общего ополчения, бросился к оружию и стал под знамена мести и независимости. Ненависть к Французам, дотоле окованная и подавляемая насилием, вдруг разрушила все оплоты и сама собой дала единство своевольному стремлению каждого гражданина. Тогда размерные движения регулярной армии заменились, так сказать, устроенным беспорядком вооруженных поселян, родом войны, более всякого другого свойственным неукротимому нраву Испанцев и местному положению Испании.

Мало-помалу провинции, занимаемые Французами, покрылись партиями, составленными из линейных солдат, кои прежними поражениями были рассеяны, и из людей всякого звания, защищавших свою собственность. Известия о первых успехах сих многочисленных партий были принимаемы народом с восторгом, и в разглашениях украшались всеми вымыслами пламенного воображения южной нации. Сие самое воображение и сия неограниченная страсть к независимости, столь вредившие действию регулярных войск Испании, были истинной причиной успехов общего ополчения, доказавшего свету, что победы, одерживаемые над армиями великодушного народа, более ожесточают, нежели покоряют его под иго чужеземного властителя. В Испании все начальники партий поступили на поприще воинов из званий, чуждых военному, и почти все взошли на степень свою с низших степеней гражданских. Между отличнейшими наименее пламенного Эль-Эмпичинадо, грозного для неприятелей, но еще более грозного для изменников отечества, и двух героев фамилии Мина, столь славно способствовавших избавлению Испании от ига позорного и ненавистного! Впрочем, почти вся нация разделилась на отряды. Не было дороги, не было тропинки, по коим бы можно было избегнуть встречи с гварильясами. Теснины Пиренеев, Сиерра-Морены, обе Кастилии, Наваррское и Арагонское королевства сокрывали в недрах своих сих зорких, бесстрашных и неутомимых воинов, коих слава неизгладима во всех летописях, во всех сердцах, бьющихся для отечества.

Партизаны 1812 года

Пробегая представленные мной три эпохи появления партизанов, нельзя не заметить, что искусство давать партиям верное направление подвигалось, так сказать, ощупью. В первой эпохе мы видим одни толпы странствующих воинов; в последующей ужасное вторжение и первый шаг к истинной цели поисков; в третьей – более восставший народ на отмщение, нежели в полном смысле партизанов, но уже видим постоянные, хотя еще частные усилия к похищению у неприятеля способов пропитания и боя.

Грозная эпоха 1812 года, ознаменованная столь чрезвычайными событиями, причинила в России изменение в главной части военного искусства; системы Бюлова и подобных ему мечтателей пали, и партизанская война поступила в состав предначертаний общего действия армий.

При вторжении в пределы России и по разобщении наших двух армий, Наполеон пошел прямым путем к Смоленску, стараясь воспрепятствовать соединению оных. Когда же, не взирая на усилия его, армии наши соединились под Смоленском, тогда он следовал за нами до Москвы и, по вступлении в нее, дозволил князю Кутузову, почти в глазах своих, совершить спасительный переход к Тарутину. Занятием Тарутина закрылись южные наши губернии и сообщение неприятеля подверглось случайности пресечения. Тут начинается четвертое появление партизанов. Успокоясь в рассуждении партии, посланной из Бородина к Вязьме для испытания пользы набегов, светлейший при Тарутине разделил на отряды большую часть казацкого войска и по разным направлениям двинул их на путь сообщения неприятеля. Время, проведенное на вещественное и нравственное усиление армии на сей позиции, не было потеряно партизанами: около шести недель сряду сообщение Французов через Можайск, Вязьму и Смоленск преграждаемо было беспрерывными их набегами. Никогда с начала войны не было видимо в лагере нашем толикого числа пленных, как в течение сей эпохи. Казалось, что отважность и деятельность партизанов умножались по мере умножения предосторожности в неприятельских войсках, почти осажденных партиями и вооруженными поселянами. Фигнер рыскал между авангардом неприятеля и главной его армией, простирая кровавые свои поиски до застав столицы. Неутомимый Сеславин разил неприятеля в стороне Фоминского и был единственным известителем о движении французской армии к Малоярославцу, занятием которого избегала она от всех постигших её впоследствии несчастий. Кудашев наблюдал за движением неприятеля по тульской дороге, опасной для нас относительно к покушению неприятельских партий на путь продовольствия нашей армии и на тульский оружейный завод. Он же преграждал путь подвозами пропитания в авангарде неприятеля и нередко прорывался до главной квартиры Короля Неаполитанского, рассевая ужас и гибель от Винкова до Подольска. Чернышев, приведя в трепет гнездилище врагов наших, Варшаву, летел наперерез всего неприятельского основания от герцогства Варшавского к Полоцку с известием о движении дунайской армии к берегам Березины. Прочие партизаны, истребляя транспорты и отряды неприятеля, наносили ему наичувствительнейшие удары и все вместе, предшествуя французской армии и окружая её во время отступления от Москвы до берегов Немана, бились денно и нощно, преграждали переправы, заваливали теснины и беспрерывными тревогами похищали отдохновение, столь необходимое войску, изнеможенному голодом, стужей и усиленными переходами.

Боже меня сохрани, чтобы я помыслил обратить на счет одних легких войск все успехи 1812 года! Оскорбленная двадцатидвухлетняя слава приписывает их единственно нашему суровому климату; недоброхоты же партизанов отдают их одним линейным войскам. Будем справедливее, уступим и врагам и состязателям нашим нечто из доводов, ими представляемых; не отвергнем влияния стужи и геройских подвигов бесстрашных наших соотчичей в событиях сего достопамятного года: ибо мы сами видели и костры замерзших трупов неприятельских, и ярые битвы линейного нашего войска. Но усомнимся как в том, чтобы одна стужа могла изгнать их России того, который ни зною Египта, ни снежным громадам Альпов не покорялся, так и в том, чтобы честь сия принадлежала исключительно линейному войску!

Одни морозы причиной успехов Россиян! Но разве нет убежища от мороза, когда он не имеет союзниками других бедствий? Если один мороз угрожал французской армии, то не могла ли она расположиться на зимние квартиры в окрестностях Москвы или Твери, и весной начать снова действовать? Мне отвечают, что сверх укрытия себя от стужи, нужно пропитание. Бесспорно: для сего стоило только просторней расположить войско и учредить в тылу его линию магазинов. Но исполнить сего было невозможно, отвечают мне, поелику сосредоточенная российская армия, быв в близком расстоянии от зимних квартир неприятеля, могла бы воспользоваться его рассеянием и поразить врасплох войско, к отпору не готовое; к тому же, через занятие тарутинской позиции, русская армия, отстраня неприятельскую от хлебороднейших своих губерний, лишила её способов прокормиться целую зиму в краю, более изобильном ремесленниками, нежели хлебопашцами. Итак, неприятелю оставалось два способа избегнуть от гибели, ему угрожавшей: или немедленно после вступления Москву выступить из оной против нашей армии и, посунув её за Орел и далее, ожидать возвращения весны в изобильнейшем краю России; или посредством быстрого движения мимо левого фланга нашего достичь около Юхнова, Мосальска и Рославля до страны, неприкосновенной еще обеими воюющими армиями. Но первого он не предпринял, надеясь на мир, которым князь Кутузов ласкал его легковерие до начатия стужи и до возрождения своей армии; а второе не исполнилось от заграждения калужской дороги при Малоярославце. Надобно быть совершенно чуждым военного искусства, чтобы не видать, что сие движение, быв следствием тарутинской позиции, есть само собой причина всех бедствий французской армии; ибо посредством оной российская армия, открыв путь себе краем, никем еще не поврежденным, ринула неприятельскую на путь, ею самой опустошенный, где с голодом соединились морозы, не менее тарутинской позиции и флангового движения, входившие в соображение фельдмаршала, и о коих несправедливо было бы заключить, что подирая Французов, они не касаются до Русских. Без сомнения, северные народы привычней к стуже, нежели южные жители; однако же всему есть мера, и мороз в двадцать градусов с вьюгой равно смертоносен Лапландцу и Французу, если первый не согреваем пищей и питьем умеренного количества крепкого напитка, как то случалось с Французами. Решительно сказать можно, что сии последние избегли бы злополучия, их поразившего, если бы могли освободиться от флангового движения нашего и предупредить нас в занятии того цельного края, коим мы следовали. Сей случай принудил бы нас или остановиться в Калужской губернии, или преследовать неприятеля по опустошенному им краю, или предпринять новый фланговый марш через Орловскую и Черниговскую губернии. Но люди, не умеющие восходить от следствия к причине, повторяют слова, врагами нашего оружия вымышленные и с восторгом завистью рассеваемые, прибавляя к ним и то, что после морозов одни линейные войска всем успехам причиной! Поистине нельзя оспаривать пользы, принесенной тем войском, которым исполнились высокие предначертания светлейшего, и неприятель обращен к гибельному для него направлению, – войском, которого действие разрушило единство французской армии при Вязьме и Красном! Но ежели вникнем прилежней в намерение светлейшего обратить неприятеля на путь безлюдный и разоренный, то увидим, что оно состояло более в старании истребить его голодом и стужей, нежели силой оружия. И подлинно, от самого Малоярославца до берегов Березины главная армия только два раза столкнулась с неприятелем, тогда как через целое пространство от Москвы до Немана он окружаем был легкими войсками, теснившими его, как в ящике, и не позволявшими ни одному французскому солдату ни на шаг отлучиться от большой дороги для отыскания себе пищи, или убежища от стужи. Конечно, никогда без содействия линейных сил партизаны не были бы в состоянии преградить неприятелю путь к Калуге, ни обратить его к Вязьме и далее, к направлению, столь впоследствии для него гибельному; но согласимся и в том, что регулярная армия без содействия партизанов не могла бы довести неприятеля до того изнурения, до которого он достиг через невозможность найти все то, что необходимо для жизни человека. К несчастью, всякое новое или возобновленное изобретение встречает более порицания, нежели одобрения, и потому все рвение партизанов в сию войну навлекло на них одно только негодование тех чиновников, коих оскорбленное самолюбие не простило смельчакам, оказавшим успехи, независимые от их влияния, и наравне с ними занявших место в объявлениях того времени. Я сожалею, что недостаток материалов, а еще более близость событий не позволяют отвечать на обвинения и украсить статью сию подвигами наших партизанов, обогативших партизанскую войну частными, весьма поучительными примерами. Но если современник принужден молчать, то резец историка не отделит имен Фигнера, Сеславина, Чернышева и Кудашева от великих воспоминаний 1812 года и поставит их наряду с именами деятельнейших защитников отечества.

Часть вторая
Изложение системы партизанского действия

Превосходство России над европейскими государствами относительно легких войск и соразмерности широты с глубиною ее пространства

Военное устройство каждого государства должно согласоваться с обычаями, нравом и склонностями народными; иначе полководцы обманутся в расчетах своих. Природа непобедима; дорого заплатят те, кои для успеха оружия своего дерзнут преобразовать Турок в кирасиры и подчинить их тактическим построениям и оборотам; или обеспечатся в лагере, охраняемом Европейцами, одетыми в казачье платье! Все армии между собой равны потому только, что составлены из людей; но учреждение, по коему каждая их них образуется и действует, определяет степени доброты войска, по мере большего или меньшего сближения оного учреждения с коренными способностями, склонностями и обычаями того народа, из которого войско набрано. Что говорю я об армиях и о нациях, то можно сказать и о целых частях света.

В Европе просвещение, а с ним умягчение нравов, познание прав собственности, торговля, роскошь и другие обстоятельства суть главные препятствия к введению истинных легких войск в европейские армии. Народ, так сказать, наездничий, передает в роды родов способность свою к набегам не через земледелие, художества и торговлю, а через беспрерывное рысканье за добычей среди обширных пустынь, среди ущелий гор, или в соседстве и в вечной вражде с горными и пустынными жителями. Самый род войны, о коем рассуждаем мы, носит в существе своем отпечаток чего-то дикого, необразованного, и отличается средствами свойственными одним только ловчим зверям и непросвещенным народам.

В таком положении Азия. Суеверие, ограждая её от просвещения, сохраняет и поныне в народах, её населяющих, то беспокойное свойство, которое алчет чужого достояния. Все войны, ими предпринимаемые, состоят во внезапных ударах, в неутомимой подвижности и в дерзких предприятиях шумных полчищ наездников. Вызов к бою, натиск, сеча их, всё нестройно, безобразно; но быстро, нагло, свирепо! Какое устройство соблазнит сих удрученных рабством воинов, дышащих свободно только на поле брани? Кто дерзнет оковать дисциплиной сии кипящие толпы в порыве их своеволия? Аль-Коран, воспрещающий подражание христианам, булат, пустыни и быстрые кони суть союзники их против нововводителей!

Верх совершенства военной силы государства должен бы заключаться в совокупном обладании европейской армией и войсками азиатских народов, дабы первой сражаться в полном смысле слова, а последними отнимать у неприятеля способы к пропитанию и к бою. Но как преклонить дикую необузданность Азиатцев к правильному содействию регулярной армии? Одной России, объемлющей треть Европы и знатную часть Азии, предоставлено обладать устроеннейшей армией в свете и с тем вместе владычествовать и над народами одинаких свойств на войне с Азиатцами, и подобно европейским войскам покорными начальникам: я говорю о казаках.

Вековые вторжения племен восточных в недра России через Украину, берегами Днепра, Дона и Урала образовали в южной части отечества нашего народы, принявшие нравы, обычаи и образ действия на войне у племен, с ними враждовавших. Вся часть земли от южных берегов Днепра до берегов Урала, разных родов казаками обитаемая, есть живое доказательство справедливости моего изложения. Правда, что по мере покорения, отлива и рассеяния сопредельных им хищных народов, они уступили всадникам оных в пылкости натисков и в личной ловкости^[7]; но сохраняя еще в достаточной силе и пылкость и ловкость наездников, чтобы быть пугалищем всей европейской легкой конницы, они превзошли азиатскую в том, что к качествам оной присоединяют чинопослушание, и по воле просвещенных начальников действуют на слабейшие части неприятельской армии, или на те, коих поражение более соответствует цели общего предначертания. Вот истинное войско наездников – наездников не по одежде, не по названию; но по преданиям, по воинственным обычаям соотчичей, и по неутомимому охранению личной свободы и собственности от хищных народов, с ними граничивших. Но обладая войском, исключительно нам принадлежащим, воинской ли проницательности Русских оставлять его без внимания потому только, что легкие войска других европейских государств, составляемые из одного брака пехоты, артиллерии и тяжелой конницы, не имеют и не могут иметь важности, равной с сими тремя коренными частями военной силы? Какой из военачальников наших при первой европейской войне не поднимет легкую конницу свою на черту означенных трех первостепенных частей, и через то не усилит себя лишним против других армий орудием? Польза сего подвига будет тем действительнее, что превосходство России над прочими государствами, относительно оборонительного её положения^[8], ограничивается не одним соединением чрезвычайных легких войск с чрезвычайной армией: оно умножается от необъятной её местной обширности. Погрузившийся в бездну оной неприятель принужденным находиться и удаляться от средоточия средств и пособий своих, и дабы не увеличивать еще более расстояния, подчинять все движения свои прямейшему пути, исходящему от означенного средоточия. Та же местная обширность представляется в другом виде армии и легким войсками нашим: действуя в самых недрах широкого и глубокого основания своего, они обладают полной волей двигаться по оному во все стороны. Посредством искусных или отважных изворотов они всегда могут сохранять свободное сообщение с частью земли; удобнейшей для военных действий, и к тому же еще не опасаться быть ни изгнанными за пределы государства, ни притесненными ко дну или к боковым рубежам оного.

Конечно, сия необычайная обширность причиной великого протяжения западной границы нашей – протяжения, по словам некоторых закоснелых староверов, много подвергающего Россию опасности. Но долго ли нам благоговеть перед обветшалыми предрассудками и не видать, сколь ничтожно неудобство сие в земле, коей глубина и широта соответствуют протяжению границы? Война начинается в смежных между собой пределах держав неприязненных. Нет примера, чтоб она на них когда-нибудь кончилась. Спорные дела государств решатся ныне не боем Горациев и Курияциев, не поединками полководцев, не овладением какой-либо пограничной крепостью и не бесконечными боковыми движениями двух противоборствующих корпусов, носящих звание армий. Ныне народ или народы восстают против народа; границы поглощаются приливом несметных ополчений, и военные действия силой или искусством немедленно переносятся в ту или иную враждующую область. Какое же остается влияние границе тесной или пространной на военные действия, и не середина ли государства служит уже тогда единственной основой всем наступательным и оборонительным предначертаниям? И подлинно, если берега Рейна, усеянные первоклассными крепостями, не более других рек преграждали вторжения немецких войск во Франции и французских войск в Германию; если судьба сих воюющих государств решилась в Вене, в Берлине и в Париже, а не на границе; и наконец, если, с другой стороны, Россия и Испания, после великодушной и искусной борьбы, изгнали без помощи границ огромные французские армии из недр своих: то что может быть очевидней и разительней сих доказательств?

Однако же надобно и то сказать: не всякому государству удобно допускать военные действия в собственные пределы. Прибавляю к вышесказанному, что область, подъявшая бремя вторжения, требует не только великого местного простора, но и глубины, соразмерной с широтой поперечника оной. Иначе вторжение обратится в пользу наступательной армии и в гибель оборонительной. Пример сему у нас в памяти.

В 1760 году прусская армия, претерпев поражение у границы своей, лишилась сообщения с недром государства, была приперта к морю и положила оружие, потому что глубина Пруссии в отношении к неприятелю, действующему от юга, несравненно короче протяжения её поперечника. В том же и в последующем году армия наша, действовавшая в восточной Пруссии, едва не была два раза подвержена подобной участи: в первый раз через натиск французской армии от источника реки Вкры, с намерением припереть нас к так называемой тогда Австрийской Галиции; другой раз действием оной же армии от Нарвы к Кёнигсбергу, для притеснения нас к Фриш-Гафу. Что тогда причиной было угрожавших нас опасностей? Теснота поперечника театра войны, в сравнении с глубиной оного.

Оба сии неудобства не существуют в коренной России, и я твердо уверен, что хотя бы неприятель овладел в продолжение войны или Нижним, или Орлом, или Тверью, и тогда бы независимость России осталась непоколебимой: ибо ли Арзамас, или Дмитров, или Старица заменили бы Тарутино, и французская армия потерпела бы не меньшие бедствия, как те, кои потерпела она от занятия нами сего превосходного стратегического пункта.

И действительно, каким способом неприятель может достичь до той цели, без коей война не что иное, как рыцарское странствие; до той цели, которая состоит не в преследовании повсеместно, может быть умышленно, отступающей армии; не во временном занятии нескольких губерний, а в истреблении до основания противоборствующих ему военных сил и в прочном покорении всего государства? Что предпримет он для достижения сей недостижимой цели? Прибегнет ли он ко вторжению в полном смысле этого слова, то есть к движению быстрому, решительному, совокупному, чтобы изумить народ и армию? Но таковой род нашествия полезен тогда только, когда бывает употребляем не долговременно, когда посредством оного можно, так сказать, одним духом загнать противника на дно области, им защищаемой, или припереть его к какой-либо естественной преграде, на одном из боковых пределов театра войны находящийся. Я, кажется, доказал, и 1708-й и 1812 годы порукой, что сей род войны против России неудобен. Быть может, что неприятель обратится к методическому, размеренному действию? Но тут не менее препятствий. Сколько для сего нужно времени, столь драгоценного в войне против государства, коего недра сами собой неприступны при зимних вьюгах, осенней слякоти и весенней ростополи? В сих обеих родах действий пропитание войск представляет главные затруднения; оно производится только двумя способами: или армия питается тем, что находит в городах и в селениях, на пути её лежащих; или она продовольствуется посредством магазинов и транспортов, наполняемых произведениями обывателей той области, в коей происходит действие. Но малолюдность и слабое население России, предание огню своей собственности и отлив жителей в леса и дальние губернии противятся первому способу; наглые и неутомимые наезды легких войск на путь продовольствия преграждают последний. В сем-то случае оказывается вся сила и все достоинство оных. Летучие партии наши зорко и неусыпно маячат по всему неприятельскому пути сообщения, пробираются в промежутки корпусов, нападают на парки и врываются в караваны съестных транспортов. Приноравливая извороты свои к изворотам армии, они облегчают её усилия и довершают успехи. Через сокрушительные их наезды неприятель разделяет и внимание и силы, долженствующие стремиться одной струей к одной цели, невольно действует ощупью, вопреки свойству войны наступательной, и теряя надежду отразить сии неотразимые рои наездников, коих войско его ни догнать, ни отрезать, ни припереть к какой-либо преграде не в состоянии, лишается зарядов и пропитания, без коих остается ему только просить пощады, или отступать по чрезмерному протяжению, – предшествующий и окружаемый партиями, теснимый и поражаемый линейными войсками.

Без сомнения, средство, мною превозносимое, есть средство тяжкое; но половинные меры и вялый род войны, употребляемый европейскими армиями, еще ужасней своими последствиями! Воспользуемся же духом войска и народа, необъятной обширностью и бездонной глубиной государства, в пучине которого теряются бесчисленные вражеские армии, и предпочтем всегда, как предпочли в 1812 году, гибель капиталов гибели чести и независимости.

Изложение сущности всякого вообще военного действия

Представя сии два чрезвычайных превосходства России, относительно всякого неприятельского покушения на нее со стороны западной границы нашей, представим теперь сущность всякого вообще военного действия, и определим его основой направления и действия партий.

Воюющие армии разделяются на наступательную и оборонительную^[9].

Всякая наступательная армия имеет:

Основание,

Отдаленный и ближний предметы действия,

Путь действия,

Путь сообщения,

Пути продовольствия,

И боевую линию.

Основание есть пространство земли, снабжающее армию всеми необходимыми военными и жизненными потребностями. Оно разделяется на коренное и временное.

Коренное основание есть собственное государство.

Временное, или поле запасов, определяется в течение войны в неприятельской области, или в союзном государстве, с сей областью сопредельном. Оно заменяет первое, но непосредственно ему неподвластно. Ганнибал, отделенный морем от коренного основания, не мог удержаться на временных основаниях своих в Италии, несмотря на победы свои. Хотя бы армия Меласа, говорит Жомини, имела не десять лет продовольствия в Александрии, она не менее того была бы отрезана от коренного основания своего французской армией, овладевшей течением реки По и имевшую через Сен-Готард и Симплон свободное сообщение с Швейцарией.

Отдаленный предмет действия заключает в себе сердце неприятельского государства, то есть самое место, в коем сосредотачивается гражданское и военное управление, заведения его и торговля.

Если бы никто не преграждал стремления неприятельской армии, тогда стоило бы ей только идти вперед, чтобы достичь до оного предмета. Но само собой разумеется, что сие стремление преграждаемо оборонительной армией; и потому первая не прежде может овладеть отдаленным предметом, как после поражения последней, – вот ближний предмет действия.

Путь действия в существе своем есть путь, избранный наступательной армией для скорейшего достижения до отдаленного предмета действия.

Путь сообщения в существе своем есть путь исходящий из тыла армии, рассекающий ту часть земли, по коей оная армия прошла, и отвесно падающий на середину её коренного основания.

Пути продовольствия суть пути, по коим армия получает съестные и боевые потребности. Сии пути выходят из всего протяжения временного основания, и соединясь у армии, образуют треугольник.

Боевая линия есть протяжение армии от правого до левого её фланга.

Оборонительная армия различевствует от наступательной в том, что действует в середине своего коренного основания, тогда как последняя от своего удаляется.

Казалось бы по сему, что первая не должна иметь пути сообщения; но как самое коренное основание заключается в себя части более и менее выгодные для действия, то и оборонительная армия должна иметь путь сообщения с тем краем своего коренного основания, который представляет более удобности для её действия.

Прибавим к сему и то, что как усилия оборонительной армии клонятся к отражению, а не к завоеванию, то и отдаленный предмет действия её состоит не в достижении до сердца противного государства, а в достижении до выгоднейшей стратегической точки, находящейся в собственном своем коренном основании дабы через занятие оной можно было ей действовать совокупными силами на сообщение неприятеля, заслоняя притом свое собственное сообщение.

Пойдем далее.

Если бы оборонительная армия преграждала стремление наступательной армии на пути действия оной, так чтобы обе боевые линии воюющих армий, рассекая его отвесно, лежали бы одна против другой параллельно, тогда, независимо от превосходства в числе войск, без коего наступательное действие не может долго продолжаться, одна уже нравственная сила сего действия дозволила бы наступательной армии постепенно теснить ближний предмет к отдаленному, и вместе с сим достигать до последнего, без решительного препятствия.

Но не всегда сие случается. Мы видим, что когда оборонительная армия действует в средине своего коренного основания, глубокого и обширного, или когда она в союзе с государством, лежащим на одном из боков неприятельского пути действия мы видим, говорю я, что оборонительная армия оставляет параллельное свое положение и перемещается на такой путь действия, который не токмо косвенно, но часто отвесно падает на путь действия неприятеля.

Тут обстоятельства совершенно изменяются: оба предмета действия представляются наступательной армии не на одном уже, а на разобщенных путях; и с ним вместе рождается и невозможность проходить мимо ближнего предмета к отдаленному, не подвергая себя нападению во фланг и в тыл.

Что же ей остается делать? Ничего другого, как обращаться боевой линией лицом к боевой линии неприятеля, с которой бы стороны он ни явился. Таким образом, подчиняя повороты свои движениям противника, она принуждена бывает рассекать боевой линией своей собственный путь действия иногда косвенно: тогда путь сообщения её неудобен; иногда располагать боевую линию свою вдоль пути действия: тогда путь сообщения её достигает высшей степени опасности.

Но исправится ли сими поворотами затруднительное положение сей армии? – Нет. Во-первых, армия сия, отвращенная от отдаленного предмета, превращает наступательное действие в оборонительное, или если и заупрямится продолжать первое против ближнего предмета, то не по тому уже направлению, которое избрала она при начатии войны. Во-вторых, пространство, отделяющее её от коренного основания, будучи, так сказать, под рукой неприятеля, не перестает подвергаться пресечению; в случае поражения, или единственно усиленного неприятельского натиска на тот фланг боевой линии, который лежит к стороне коренного основания, она лишается и подвозов, и отверстия для отступления, и наконец, при самой удаче, она ничем не может воспользоваться, как только полем сражения; ибо неприятель, заслоняя свой путь сообщения своей боевой линией, свободен отступать по оному до той точки, на коей соединяясь с подмогой, или опершись на позиции, может возобновить нападение.

Само собой разумеется, что наступательная армия свободна предпринимать такой же род действия против оборонительной армии, когда последняя занимает отвесную линию прямоугольных треугольников. Стоит только первой переместиться в течение войны на гипотенузу одного из треугольников, чтобы обратить действие свое на фланг неприятеля. Но тут предстанут следующие две невыгоды: 1) действие по гипотенузе продолжительней, нежели по отвесной линии; 2) наступательная армия, потеряв сражение на гипотенузе против армии, напирающей на нее от отвесной линии, или должна неминуемо лишиться единственного своего пути сообщения, или отступить по нему на одну из конечностей коренного основания своего и через то открыть всё протяжение оного покушениям противных отрядов или резервной армии неприятеля.

Дабы охватить оба крыла боевой линии оборонительной армии, и через то преградить фланговому её перемещению, случается, что наступательная армия предпринимает действия двумя путями от двух конечностей своего коренного основания. Но сверх того, что способ сей представляет обеим частям оной армии самые долгие пути действия для достижения до отдаленного предмета, оборонительная армия, занимая отвесную линию прямоугольных треугольников, может обращаться совокупными силами на разобщенные части наступательной армии и разбить их поодиночке. Самой собой разумеется, что и оборонительная армия, действующая таким же образом, то есть с обеих конечностей своего временного основания, на оба крыла наступательной армии, находящейся на отвесной линии, подвергается той же участи. (Чертеж 1 №№ 1, 2, 3 и 4).

Вот коренные действия армии! Обратимся теперь к партиям.

Изложение направления партий согласно с направлениями армии

Положим, что армия действует параллельно против неприятельской, как действовала наша армия в 1812 году после занятия Французами Смоленска, и Силезская армия в 1813 году на Кацбахе и Бобре против Макдональда. В таком случае, для партизанов, кои принуждены действовать слишком отдельно, представляются великие препятствия в скором доставлении сведений главнокомандующему о неприятеле; следовательно, один из предметов партизанской войны не может быть совершенно исполнен. Сверх того, чрезмерное удаление партизанов от армии похищает у движения их то согласие и единство в движениями оной, без коего ничто решительное на войне произойти не может.

Армия действует на отвесной линии против неприятельской армии, действующей по гипотенузам, как действовала французская армия в 1814 году против нашей главной и против Силезской армии во Франции. В сем положении не малая также представляется неудобность партизанам армии, действующее на отвесной линии. Теснимые с двух сторон неприятельскими силами, они обладают столь малым пространством для изворотов против посылаемых на них отрядов, что нередко принуждены бывают искать убежища в собственной армии и прекращать набеги и наблюдения, долженствующие быть непрерывными. И подлинно, каким образом (если бы и предположить, что французские легкие войска способны к партизанской войне), каким образом, говорю я, партии их могли действовать от Парижа и даже от Сезанна на сообщения наши с Базелем и Майнцом, когда главная наша армия подвигалась от Лангра к Труа, а Силезская шла берегом Марны? Скажем однако ж, что партизанская война снова делается полезной, когда армия, действующая на отвесной линии, перейдет фланги неприятельских разобщенных армий и совершенно пресечет взаимные их между собой сношения. Но сие не может продолжаться долго, потому что она или, будучи подавляема с обеих сторон, принуждена будет отступить, как отступила французская армия от Лейпцига, или, пользуясь центральным положением, как должно им пользоваться, по обеспечению одного из своих флангов, обратится на фланге неприятельской армии, действующей по другой гипотенузе, и через то переменит внутреннее свое действие на фланговое. В обоих случаях центрального действия в армии, считаю необходимым прекратить общую партизанскую войну и ограничиться одними частыми, недолговременными поисками малых партий, более для доставления сведений о неприятеле, нежели для пресечения его сообщения.

Армия действует по гипотенузам против неприятельской армии, действующей на отвесной линии, как действовали в 1814 году наша главная и Силезская армии против французской армии во внутренности Франции. Полагаю излишним доказывать здесь, что сей образ действия столько же противен выгодам армии, разобщено действующей, сколько полезен поисками партизанов, ей принадлежащих, и что он именно потому не достигает еще истинной своей цели.

Армия действует на пути, косвенно или отвесно падающем на путь действия неприятельской армии, как действовала российская в 1812 году при занятии тарутинской позиции, в 1813 по прибытии её в ту часть Богемии, которая от Эльбы до Баварии простирается. В сем случае, как выгоды армии, так и выгоды партий между собой соглашаются и бывают бесчисленны, особенно когда неприятель действует вдоль какой-нибудь естественной преграды, как то: моря, широкой реки, непроходимой цепи гор, пространного болота и даже сильного нейтрального государства. Заметим здесь, что в таком случае чем более путь сообщения неприятеля склоняется на сторону, избранную для действия партизанов, тем безопасней их поиски; ибо, угрожая таковому сообщению, они менее опасаются потерять свое собственное, и находятся в большей связи со своей армией, нежели тогда, когда неприятельский путь сообщения отклоняется в сторону, противоположную той, которую партии избрали для действия. По моему мнению, никогда местное и случайное положение неприятельского пути сообщения не бывало столь выгодно для набегов, как в вышеозначенных двух эпохах. В первую из них, партизаны, обладая всем пространством той части России, которая лежит на юге большой московской дороги, и пересекая единственный путь сообщения французской армии (круто склонявшейся от Гжати на Вязьму и Смоленск), имели всю возможность, истребляя транспорты, по сему длинному протяжению двигавшиеся, сохранять через Калугу свободное и безопасное сношение с главной армией, расположенной в лагере при Тарутине. Во вторую, хотя линии неприятельского сообщения не столько подвергались пересечению, склоняясь от Дрездена на Лейпциг и Эрфурт: что было к противоположной стороне фланга, партизанами обойденного; но превосходное положение главной армии при Теплице на отвесном пути в отношении к пути действия неприятеля, и тесные отверстия Богемских гор, от Пирны до Гофа, защищенные нашими войсками, не мало способствовали поискам партизанов к Лейпцигу и Эрфурту.

Я полагаю, что армия наша, при избрании предметом действия один из флангов неприятельской армии, переносится на тот из оных, на котором может найти более пространства, то есть более глубины и широты изворотам своим, а не на тот, который находится в небольшом расстоянии от какой-либо преграды. Тогда и партизанские поиски становятся полезнее и безопаснее. В противном случае, действия партизанов стеснились бы наравне с действиями самой армии. Например, положение нашей армии в 1812 году под Тарутино и в 1813 под Теплицем представляли, как я уже говорил, все выгоды для партизанов; напротив того, при наступательном движении французской армии в 1813 году от Лютцена к Бауцену и далее, партизаны, находившиеся между неприятельским правым флангом и цепью гор, отделяющих Лузацию от Богемии (земли тогда нейтральной и с коей обстоятельства понуждали нас быть чрезвычайно осторожными), подвергались опасностям в то самое время, когда набеги, предпринятые партизанами нашего правого фланга, то есть от стороны Магдебурга и Дессау, были и безопаснее, и полезнее.

Для постоянного и вернейшего пресечения всего неприятельского сообщения, партии разделяются на три разряда, не считая экстренных партий.

Партии первого разряда занимают окрестности главной армии неприятеля.

Партии второго разряда действуют в той части неприятельского сообщения, которая простирается от поля действия партий 1-го разряда до временного основания неприятельской армии.

Партии третьего разряда производят поиски на выгоднейших частях того неприятельского сообщения, которое простирается от временного основания неприятеля до коренного его основания.

Экстренные партии находятся при авангарде армии для непредвидимых предприятий.

Число партий 1-го разряда не ограничивается: им вместе с сим дается полная воля двигаться во все стороны по общеопределенному для них пространству, с тем только, чтобы они не преступали за рубеж оного.

Для определения числа партий 2-го разряда и выгоднейшего размещения оных следует, во-первых: предварительно обозреть на карте длину поперечника того пространства, на коем назначено партиями сего разряда действовать. Во-вторых: разделить оный поперечник на столько частей, сколько он заключает в себе сотен верст^[10]. В-третьих: вникнуть в число поперечных путей, рассекающих сие пространство и, наконец, соображаясь со всем означенным, размещать партии по следующим правилам:

1-е. Ежели пространство в поперечнике своем не более ста верст и рассекаемо одним только поперечным путем, тогда надлежит поместить на сем пути одну парию (черт. 2, № 1).

2-е. Ежели пространство в поперечнике своем около двухсот верст и также рассекаемо одним поперечным путем, тогда надлежит поместить нам сём пути две партии, и так далее. (Черт.2, № 2).

3-е. Ежели пространство в поперечнике своем не более ста верст и рассекаемо несколькими поперечными путями, нигде на оном не соединяющимися, тогда надлежит поместить на каждом из них по особой партии. (Черт. 2, № 3).

4-е. Ежели пространство в поперечнике своем заключает двести или триста верст и рассекаемо несколькими поперечными путями, нигде на оном не соединяющимися, то, дабы избегнуть чрезмерного умножения партий, надлежит поместить две или три партии на важнейшем из означенных путей, а на прочие по одной партии. (Черт. 2, № 4).

Наконец, 5-е. Ежели пути, исходящие во множестве из временного основания, соединяются между собой прежде достижения до участка, принадлежащего партиям 1-го разряда, и в продолжении составляют один путь, тогда, не занимались бы корнями сего пути, а соображаясь с длиной его самого, от точки соединения путей до участка партий 1-го разряда простирающейся, надлежит поместить на нем столько партий, сколько заключает он сотен верст в своем протяжении. (Черт. 2, № 5).

Польза, происходящая от пресечения пути, составленного из многих путей, столь велика, что ежели бы оный путь в протяжении своем не представлял довольно простора для изворотов партии, то есть, если бы он был длиной хотя в 25 верст и менее, и тогда надлежит всем пренебречь для пресечения оного.

Прибегнем теперь к примерам. В 1812 году партизаны Фигнер и князь Кудашев состояли в 1-м разряде. Первый из них находился в селе Астафьево, в 22-х верстах от Москвы на серпуховской дороге, а последний производил поиски между означенной дорогой и с. Виньковым.

2-й разряд. Генерал Дорохов около Вереи. Партизан Сеславин около Фоминского. Партизан Давыдов около Вязьмы.

3-й разряд. Полковник Чернышев в Варшавском Герцогстве.

Предполагая, что временное основание неприятеля находится в Гжати, и что все подвозы его производятся по одному только пути, мы переменяем сие размещение следующим образом:

1-й разряд. Партизанов Фигнера и князя Кудашева между можайской и коломенской дорогами, соединяя дороги сии чертой от Кубинского на Фоминское, Хотунь и Коломну.

Потом, взяв в уважение 108-верстное расстояние от Кубинского до Гжати, рассекаемое одним только путем, мы уменьшаем число партий 2-го разряда и прибавляем к партии 1-го разряда партии Сеславина.

2-й разряд. Генерал Дорохов между Кубинского и Гжати.

3-й разряд. Партизан Давыдов между Семлева и Соловьева-переправой. Полковник Чернышев между Оршей и Борисовым. (Черт. 3)

Пример для второго правила:

Представим себе, что неприятельская армия, занимая Москву, определила временное основание не в Гжати, а в Смоленске, как то было в 1812 году. При обзоре карты, мы видим, что один только путь рассекает пространство от Смоленска до участка партизанов 1-го разряда, и что поперечник сего пространства заключает в себе 200 верст^[11]. Итак, разделим поперечник сей на три части и сделаем следующую перемену в размещении.

Оставя партии 1-го разряда на данном им пространстве, мы отбираем от оного разряда партию Сеславина во 2-й разряд и помещаем её между Кубинского и Гжати. Генерала Дорохова становим между Гжати и Семлева, а Давыдова между Семлева и Соловьева-переправы; 3-й разряд полковника Чернышева оставляем на месте, избранном нами в первом примере. (Черт. 3.)

Пример для третьего правила:

Рассматривая подробнее карту Московской губернии, мы примечаем, что неприятель, занимая столицу, может определить временное основание свое от Старицы на Зубцов до Гжати и получать подвозы из первого города через Волоколамск и Воскресенск, из второго через Рузу и Звенигород, а из последнего столповой дорогой.

Соображаясь с теснотой расстояния, коего поперечник немного более ста верст, и с направлением трех путей, по всему сему расстоянию нигде между собой не соединяющихся, мы ставим партию Сеславина между Кубинского и Гжати, генерала Дорохова между Рузой и Зубцовым, а партизана Давыдова между Волоколамском и Старицей.

Надлежит заметить, что ежели в подобном обстоятельстве третий путь чрезмерно отдален от второго, или неприятель имеет далее оного особые пути, которые пресечь необходимо, то, дабы не подвергать лишней опасности партизанов, дальние пути наблюдающих, следует переменить фронт их действия и не располагать уже их тылом к собственной армии, но перенести действие их за черты означенных путей и обратить к армии лицом, как то было с отрядом генерала Винценгероде 1812 года, в окрестностях Клина, когда армия занимала Тарутино. Обязанность сих отдельных партизанов остается на пути сообщения и на первом пути продовольствия, с той разницей, что отступление их делается не на черту, занимаемую армией, а в противную сторону, и что, по причине отдаленности, все донесения их доставляются к главнокомандующему хотя от их лица и с их посланными, но не прямым путем, а через партизана, действующего на втором пути продовольствия.

3-й разряд. Оставя полковник Чернышева между Оршей и Борисовым, надлежит прибавить к оному разряду еще одну партию и поставить её между Семлева и Соловьев-переправой. (Черт. 3)

Пример для четвертого правила:

При том же положении воюющих армий и на той же части России, представим себе, что неприятельская армия определила временное основание свое от Велижа на Поречье до Смоленска. К сему надобно предположить то, что Велиж имеет прямое сообщение с Москвой, через Белой, Зубцов и Волоколамск; Поречье через Духовщину, Сычевку и Рузу, а Смоленск столповой дорогой. К сему предположению прибавить надобно и то, что все сии пути не имеют между собой сообщения до самого впадения своего в Москву. В следствии чего вот как мы разместим партии:

2-й разряд. Партизан Сеславин между Кубинского и Гжати. Генерал Дорохов в окрестностях Сычевки. Партизан Давыдов в окрестностях Белого за чертой велижского пути и обратя фронт своего действия к югу. Особый партизан между Семлева и Соловьева-переправой.

3-й разряд. Как в предыдущем примере. (Черт. 3)

Пример для пятого правила:

Для примера сему правилу перенесемся в Саксонию, во время эпохи 1813 года. (Черт. 4.)

Мы помним, что главная неприятельская армия занимала Дрезден против нашей главной армии, занимавшей Теплиц; что корпус Макдональда находился на Бобре против нашей силезской армии, а корпус Удино против северной армии, между Эльбой и Берлином.

Теперь представляются два предположения: или временное основание неприятеля лежит от Лейпцига через Геру до Плауэна, или лежит он от Нордгаузена, через Эрфурт и Кобург до Баррейта.

В обеих предположениях партии 1-го разряда размещаются от Таранта до Бауцена, а черта, соединяющая оные города между собой, идет на Диппольдисвальду, Готлебс, Шандау и Румберг.

Потом, брося взор на карту, мы видим, что, по первому предположению, расстояние от пространства, определенного партиями 1-го разряда, до временного основания не более 80-ти верст, и что шесть путей рассекают оное и именно:

1-й идет из Лейпцига на Торгау, (и Мейсен, где соединясь, составляют один путь со 2-м).

2-й оттуда же на Вюрцен,

3-й оттуда же на Колдиц и Носсен.

4-й оттуда же на Борну, Пениг, Хемниц и Фрейберг.

Один путь исходит из Геры; он рассекает 4-й лейпцигский путь у Фробурга и, соединясь с третьим путем при Вальдгейме, составляет один путь.

Наконец, один путь исходить из Плауэца. Сей путь, соединясь с 4-м лейпцигским путем при Хемнице, идет через Фрейберг. Итак, поставя 1-ю партию у деревни Церхне, что возле Мейсена, мы в одно врем пересечем 1-й и 2-й лейпцигские пути. Поместя 2-ю партию у Вальдгейма, мы в одно время пресечем 3-й лейпцигский путь и путь, идущий от Геры; и наконец, поместя 3-ю партию у Хемница, мы в одно время пресечем 4-й лейпцигский путь и путь, идущий от Плауэна.

3-й разряд. 1-я партия между Кверфуртом и Нордгаузеном, 2-я у Готы, а 3-я у Вюрцбурга.

Размещение по второму предположению: партия первого разряда, как выше сказано.

Что же касается до партий 2-го разряда, то, взяв в уважение разделение на четыре рукава эрфуртского пути при Лейпциге, стоит только поместить одну парию между кезенской дефилией и Лейпцигом, чтобы преградить движение всех водовозов, определенных следовать в Дрездене означенными рукавами.

Для пресечения же в одно время пути, идущего от Кобурга, и 2-го эрфуртского пути, идущего на Веймар и Геру, надлежит поставить 2-ю партию между Геры и Вальдгеймом.

Для пресечения пути, идущего от Баррейта, следует поставить 3-ю партию между Хемницем и Фрейбергом.

3-й разряд. 1-ю партию надлежит поставить при Готе, а 2-ю при Вюрцбурге.

Наконец, коренные обязанности всех вообще партизанов, состоят, во-первых: куда бы воюющие армии не перемещались, какое направление или положение ни избирали бы они относительно одна к другой, партизанами надлежит пресекать сообщение неприятеля и вместе с сим сохранять непрерывное сношение с армией, коей принадлежат они.

Во-вторых, по мере движения сей армии, им надлежит, не ожидая повеления и руководствуясь одними вышеизложенными правилами, мгновенно избирать выгоднейшие части затыльных путей неприятеля и бросаться стремглав на оные.

В-третьих, сохранять относительно одна к другой тот порядок номеров, по которым они были расставлены в начале кампании.

Точное соблюдение сих трех коренных обязанностей удержит партии как от отдаленных залетов за круг боевых происшествий, так и от запутанности между собой в направлениях и действиях.

Я ожидаю, что многие восстанут против сего ограничивания свободы партизанскому действию, почитая полную волю душей всех дел, кои подвластны переменчивым обстоятельствам, требующим мгновенной решимости в начальнике и смелой быстроты в движениях. Поистине, преграды сии были бы не токмо неудобными, но даже вредными, если бы господствовали над частными предприятиями партизанов, налагая узы на их движения, нападения, преследования и отступления. Но такое ограничение свободы партии относится только до избрания и перемены театра действий по произволу начальников, нимало не касаясь их боевых предначертаний и нападений. И в самом деле, как пресечется сообщение неприятеля, когда каждый из них, двигаясь своевольно и переносясь из края в край, иногда будет действовать на одной черте с своим товарищем: что причинит бесполезное сосредоточивание и взаимные помехи; иногда через меру отдаленным залетом откроет обширное отверстие неприятельским отрядам, паркам и подвозам, идущим к армии или обратно из оной. Наконец, как сохранится согласие сих частей, независящих ни одна от другой, ни от главной армии, – сие необходимое согласие, без коего партизанская война доставит только статью газетчикам, личную славу партизанам и добычи нижним чинам, партии составляющим?

О выборе начальника партии

Начальник партий избирается прежде избрания войск для составления оной. Он никогда не поступает для составления оной. Он никогда не поступает на сие место по очереди, или против воли своей; но назначение методика с расчетливым разумом и со студеной душей, хотя бы то было и по собственному его желанию, вреднее для службы, нежели выбор вопреки оному, или по очереди. Сие исполненное поэзии поприще требует романтического воображения, страсти к приключениям и не довольствуется сухой, прозаической храбростью. Это строфа Байрона! Пусть тот, который, не страшась смерти, страшится ответственности, остается перед глазами начальников: немой исполнитель в рядах полезней того ярого своевольца, который всегда за чертой обязанностей своих от избытка в предприимчивости; за то сей последний полезней первого в деле, требующем тяжкого пожертвования репутации и будущности! – Но один дух недостаточен: прозорливость, строгость, бескорыстие, несуетливость, изворотливость в соображениях, сопряженная с упрямством в достижении цели, – суть стихии партизана; и этого недовольно: ему нужен необыкновенный союз молодых лет с опытностью. Время, наделяя последним, лишает нас той телесной подвижности, которая партизану необходима и без коей все сии естественные и приобретенные дарования суть ни что иное, как мертвый капитал^[12]. Желательно, чтобы начальник партии не был чужд и стратегии, даба, умея предузнать взаимные движения воюющих сил, он мог приноровлять к ним движения своей партии, и тем не только нанося более вреда неприятелю, избегать собственного поражения, но, приобретая более и более опытности, готовить себя к вышним степеням, чтобы с большей пользой служить отечеству. Пусть каждый партизан помнит; что Лаудон был поручиком Тренка, Ласси волонтером при Франкини, а великий Суворов, Прозоровский, Гольц, Цейдлиц, Винтерфельд, Надасти и Ней были начальниками слабых партий при вступлении своем на военное поприще.

Спешу прибавить: начальник партий должен избираться из действующих войск, а не из чиновников главной квартиры; я говорю о тех, коим она необходима, и которые ей бесполезны.

О силе и составе партии

Мнения о силе и составе партии различны. Одними предлагаются малосильные партии, другими так называемые летучие корпуса, составляемые из всех родов регулярных и иррегулярных войск. Первые приводят в довод, что малые отряды от двух до трех сот казаков, не нуждаясь нигде в пропитании, могут беспрерывно двигаться вдоль неприятельского пути сообщения, или в промежутках разобщенных частей его армии, и чаще встречаться с транспортами, нередко ускользающими от сильных партий, окованных собственной тягостью. Последние, желая согласить сверхъестественную подвижность огромных отрядов с алчностью начальствовать над оными, полагают, что довольно уступать превозносителям малосильных партий, если предложат отделить от громад своих малые отряды на сообщение неприятеля; главным же силам двигаться только в чрезвычайных обстоятельствах, или для подкрепления теснимого одного из своих отрядов, или для сопротивления приближающейся сильной неприятельской партии.

Не трудно изложить неудобства и того, и другого способа. Соглашаясь в большей подвижности малосильных партий, я спрашиваю, к чему послужит сия подвижность, если она не в состоянии вредить прикрытиям транспортов армий, столь по нынешней системе огромных и коих каждая часть соответствует их огромности? Какую пользу принесут сии гарцующие рыцари вокруг пути сообщения неприятеля, приступного в пустых местах и неприкосновенного там, где проходят транспорты, то есть там, где единственная обязанность партизанов наносить удары?

Что же касается до летучих корпусов, то употребление их не менее бесполезно, как и малосильных партий: 1) летучий корпус, обремененный регулярной кавалерией, артиллерией, часто и пехотой, имеет одно только название летучего, но именно по своему образованию теряет свое отличительное свойство: легкость и подвижность, не говоря уже о расстройстве, в какое приводит он регулярную легкую конницу через похищение у нее в составе свой лучших полков или эскадронов. 2) Корпус такого образования, по многочисленности своей затрудняясь в продовольствии, принужден бывает или учреждать для себя, подобно главной армии, магазины, от коих уже не осмеливается слишком удаляться, или, в случае отдаленного поиска, изнурять область, в которую направляет свои набеги, и оскорбляя необходимым грабительством жителей, обращать их более на противную, нежели на свою сторону. Наконец 3) неподвижность сего летучего корпуса, рано или поздно, откроет неприятелю как место его пребывания, так и число войск, его составляющих, и лишенный через свою тягость возможности избежать нападения, а через неравенство в силах способа отразить оное, он должен или погибнуть без пользы, или лишившись магазинов своих, с трудом искать убежища в главной армии.

Будучи чужд причин, побуждающих отдавать преимущество как малосильным партиям над огромными отрядами, так и последним над первыми, я предлагаю составить каждую партию из трех казачьих полков, Донского, Черноморского или Уральского Войска (предпочтительней из Донского). Таковая партия не лишит армию ни полков, ни эскадронов, нужных для строевых битв, и по силе своей соразмерна будет как для удара, так и для подвижности^[13].

Сверх сего, поступают в сей состав несколько известных начальнику партии надежных и расторопных офицеров для различных препоручений: офицер по квартирмейстерской части, два медицинских чиновника, один старший, другой младший, несколько трубачей и конных барабанщиков.

Частные обязанности начальников партий всех трех отделений

Частные обязанности каждого начальник партии состоят:

В истреблении неприятельских транспортов, парков и проходящих войск; в поимке почт, курьеров и освобождение пленных своей армии. В предании огню магазинов, лабораторий, госпиталей и всякого рода заведений, в тылу неприятеля учрежденных.

В немедленном извещении об общем и частном отступлении неприятеля; об идущих к нему подкреплениях; о местах, определенным главным хранилищем запасов; о местах, избранных для преобразования потерпевших в сражениях корпусов, дивизий, бригад и полков неприятельских; о новых учреждаемых магазинах, и, наконец о строении новых укреплений для перемены позиции.

В умножении препятствий для неприятельской армии в случае отступления.

В избежании неприятельских нападений и в нанесении ударов там, где они менее ожидаемы.

Распоряжения начальника партии прежде выступления в поход

Приняв партию, начальник оной делает счет доброконным нижним чинам, и берет сведение о расторопнейших казаках, урядниках и офицерах для употребления их на службу, требующую более прозорливости, нежели обыкновенная; уменьшает каши^[14] вполовину против положения, то есть, определяет по одной вьючной лошади на 20-ть человек, и, подавая собой пример бескорыстия и умеренности, наистрожайше воспрещает обременять партию прибавлением лошадей и кашах, где назначается по одному худоконному казаку на две лошади.

Каши следуют за полками, а во время дела становятся на высотах, вне выстрела; но устраиваются так, чтобы казаться не кашами, а резервом партии, и при них оставляется половинное число конных барабанщиков.

Бывает, что худоконные казаки присваивают себе лошадей помещичьих; своих же (под предлогом, что жаль бросить донскую лошадь единственно за изнурением от гоньбы, за легкой раною или за болезнью) отправляют в каши, где, навьючив их беззаконно приобретенными вещами, только что умножают тягости, и в то же время открывают новую стезю к грабительству и разврату^[15].

Для предупреждения сего, начальник партии, имея необходимость в доброконных казаках, и зная цену силы и легкости донских лошадей, дополняет комплект лошадей не иначе, как посредством реквизиции, и только в таком случае, когда сам удостоверится во временной неспособности представленных ему казаками лошадей. Сии лошади отправляются в каши, с тем однако же, чтобы, кроме попоны, ничего на них не было, и чтобы они по их выздоровлении, поступали на службу казакам, лишившимся собственных лошадей в сражениях. Хозяевам предоставляется выбор пользоваться ими, или реквизиционными лошадьми; но во всяком случае следует чтобы те или другие поступали на службу опешившим казакам и даром не были бы водимы. Если заболевшие лошади совершенно неспособны, то, заменяясь реквизиционными, оставляются на месте.

Правда, что, избегая одного неудобства, впадаем в другое: ибо если не казаки, то начальник партии легко может данную ему власть на реквизиции обратить во зло, и вместо того, чтобы всех реквизиционных лошадей употреблять на службу, может частью оных удовлетворять корыстолюбию своему, и при полном числе, налагать подать сию единственно для собственной выгоды. Но ежели необходимо, чтобы партия, удаленная от всех средств и пособий своих, заменяла убитых и изувеченных лошадей обывательскими лошадьми, то неужели от опасения, чтобы казаки или начальник партии не воспользовались несколькими клячами у жителей, мы оставим сотни храбрых воинов без действия? Почему не избрать из двух зол то, которое миновать удобнее? Что препятствует нам, запретя казакам своевольные реквизиции, позволить оные начальнику партии, известному армии и дарованиями своими и непоколебимой честностью?

Казака, тяжко больные, по освидетельствованию старшего медицинского чиновника, остаются при армии, а слабые следуют на конях за партией. Если же во время похода больной придет в совершенное расслабление, в таком случае позволяется сложить его на подводу, которая переменяется перед каждым переходом непременно, и к коей привязывается лошадь казака. Между тем наблюдается строго, чтобы на сей подводе кроме сена для подстилки, кроме сабли, дротика, пистолетов и шинели больного, ничего не находилось; не позволяется даже класть на нее ни саквы, ни чемоданы, которые должны быть при седле оставлены, как прежде болезни его. Впоследствии объясню, для чего берутся сии меры, и сколь необходимы они в случае поражения партии.

При умножении больных, кладутся они по два на малые подводы, по три и по четыре на большие (как то было в Германии). За исправность сей части отвечает старший медицинский чиновник. Все больные и раненные находятся при партии, пока не предстанет случай отослать их в учрежденный начальником партии госпиталь, о коем я буду говорить в статье о пункте сношений с главной армией.

Каждый казак возит в тороках на двое суток хлеба и на сутки овса, которыми пользуется только в чрезвычайных случаях и не иначе, как по особенному дозволению начальника, переменяя однако же хлеб каждые пять суток^[16]. Для продовольствия партии назначается один из находящихся при ней регулярных офицеров, который с нужной для сего командой бывает всегда в авангарде, и по прибытии своем к городу, местечку или деревне, для отдохновения или ночлега, требует, по числу людей и лошадей, скорейшей выставки всего нужного. По прибытии же партии посылает за приемщиками и раздает по полкам все ему доставленное. Впрочем, сей чиновник имеет право возить некоторое количество овса на взимаемых подводах, которые необходимо переменяются перед каждым переходом и следуют за больными. Для сокрытия силы отряда, он может требовать провианта и фуража вдвое против того, сколько нужно на наличное число людей и лошадей, отряд составляющих: двойная порция хлеба не отягощает желудок на походе, а лишний овес кладется на подводы. Сей обоз, кроме пяти или осьми казаков, стерегущих подводчиков, никакого другого прикрытия не имеет; во время дела становится за кашами, и, в случае неудачи, отдается неприятелю без малейшего сопротивления, исключая больных, которые заблаговременно сажаются на своих лошадей и ожидают последствия дела: когда успех с нашей стороны, то они снова укладываются на подводы; когда же с противной, то, с помощью находящихся при транспорте казаков, уезжают вместе с кашами в назначенное до начала сражения сборное место.

Что же касается до запасного хлеба, то, для перевозки оного, подвод не определяется, ибо его везде найти можно в достаточном количестве на 1,500 человек; а если где оного нет, то казаки, с дозволения – как я уже говорил – начальника партии, употребляют свой двухдневный провиант, возимый в тороках, ущерб коего дополняется в первом городе, или местечке. Все казаки, находящиеся при транспорте овса и при чиновнике, назначенном для продовольствия партии, переменяются всякие сутки непременно.

Начальнику партии необходимо определить при себе одного из командированных к нему регулярных офицеров, который бы сочинял рапорты к главнокомандующему, повеления, наряды и приказы по партии, требования к земским начальникам той области, в которой партия действует, и отношения к ближайшим партизанам; который вел бы журнал входящим и исходящим бумагам, держал бы счет пленным, трофеям и проч.

Долг офицера по квартирмейстерской части состоит в рекогносцировках, или обозрениях; в избрании выгоднейших мест для кочевья партии; в расставлении, вместе с начальником партии, пикетов и застав; в легкой глазомерной съемке мест сражений и каждого перехода; к чему присовокупляются записки и собственные его замечания, дабы в таком случае, когда главная армия или корпус, ей принадлежащий, прибудут на какое-нибудь из сих мест, он мог бы дать все нужные сведения генерал- или обер-квартирмейстеру армии или корпуса.

В первом приказе своем начальник партии излагает порядочно, ясно и кратко все правила, которые должны быть соблюдаемы полковыми командирами, офицерами и нижними чинами касательно их обхождения с жителями, переходов, ночлегов, дневок, приема фуража и провианта, раздела добычи, разъездов, содержания застав, пикетов, и наконец порядка в нападениях, преследованиях или отступлениях.

О партии на марше

По учреждении всего нужного для похода, партия отделяется от армии и потаенно идет вне черты разъездов и партий, посылаемых неприятелем из главной его армии.

Обыкновенный порядок марша каждой партии есть следующий: за авангардом идет партия по полкам, в шесть коней, дабы её протяжение не было слишком велико; за партией следуют каши, больные и транспорт с овсом. Все заключает арьергард под начальством одного из регулярных офицеров, которого первая обязанность никому и ни под каким видом не позволять отставать от партии, а еще менее оставаться в деревнях. Малейшая жалоба из тех деревень, через кои пройдет партия, должна быть на его отчете. На привалах и ночлегах начальник арьергарда рапортует начальнику партии обо всем, что происходило, и представляет виновных для наказания.

Авангард, прибывши к месту ночлега, немедленно заводит временные пикеты, которые не пропускают жителей за черту, ими занимаемую, а людей, из окрестных мест приходящих, представляют начальнику партии. Меры сии наблюдаются и настоящими пикетами. В то же время посылаются ближние разъезды по всем радиусам дорог, сосредоточенных в местечке, или деревне, где должна остановиться партия, и ко всем скрытым местам, вокруг оной находящимся. Соединившись с авангардом, партия располагается по обеим сторонам дороги, по которой предполагает свое отступление, в случае атаки превосходящими силами, имея деревню или местечко, у коего остановилась, впереди фронта; люди не удаляются от оного ни на шаг и не снимают чемоданов, ни сакв, пока не возвратятся первые разъезды, посланные от авангарда на небольшое расстояние.

Между тем настоящие пикеты и заставы заводятся самим начальником партии вместе с офицером по квартирмейстерской части. По прибытии ближних разъездов, отправляются приемщики в местечко при одном офицере. Если нужно некоторым казакам идти в оное для покупки чего необходимого, то отпускаются они командами при исправном уряднике, который имеет строжайший за ними надзор и отвечает за их поведение^[17]. Такие команды посылаются только во время дня и должны возвратиться к куреням прежде вечера. По прибытии ближних отправляются дальние разъезды по всем дорогам, соединяющимся в местечке, за коим расположена партия. Начальник партии назначает деревни, до которых они должны дойти непременно, открывая притом и такие, которые в небольшом расстоянии от дороги находятся. В доказательство, что разъезды точно доходили до пунктов, им назначенных, всякий офицер, или урядник, разъездом начальствующий, привозит записку от старшины той деревни, до которой имел повеление дойти, или приводит из сей деревни одного жителя.

Если дальние разъезды возвратятся к партии за час или за два до рассвета, то за полчаса перед оными посылаются снова ближние разъезды. Во всяком случае, за час перед рассветом казаки увязывают чемоданы и саквы и должны быть готовы к отражению, к нападению или к отступлению. Если же начальник партии останется по какому-нибудь обстоятельству и часть наступающего дня на прежнем месте, то, по возвращении ближних разъездов или дальних разъездов днем, он позволяет людям снова свободно отдыхать и отвязать саквы и чемоданы. В течение дня посылаются два дальних разъезда, которые ходят потаеннее ночных, ибо их дело открывать неприятеля, а не извещать его о прибытии партии.

За ложные тревоги пикетные и разъездные не наказываются: а лучше быть двадцать раз напрасно встревоженным, нежели один раз внезапно атакованным, что нередко бывает тогда, когда пикетные и разъездные опасаются наказания за ошибочное известие о движениях неприятеля. Тревожным казакам позволяется ехать во всю прыть не в виду партии; а в виду её не иначе, как легкой рысью, и прямо к куреню начальника партии, для объявления о происходящем. Сей последний немедленно садится на коня, велит трубить, по обстоятельствам, к походу или тревогу, и едет во всю прыть к месту, где примечен неприятель; велит партии строиться: днем на месте, ею занимаемом, а ночью в некотором расстоянии от оного, правее или левее огней бивака, на которые неприятель обыкновенно устремляет нападение, и которые сверх того, умножают темноту перед фронтом. Такое перемещение способствует и ко взятию неприятеля во фланг.

Каждый полк наряжает на сутки по одной сотне под названием готовых. Сия сотня остается при полку, имея обязанностью, в случае тревоги, мгновенно садиться на коней и стремиться с начальником партии на помощь к атакованной заставе; почему люди и лошади её составляющие, не облегчаются целые сутки^[18].

Об учреждении пункта сношения с главною армией и в нем госпиталя партии

Подвижность и быстрота суть коренные свойства всякой части войска, определенной на внезапные удары. Будучи уверен в сей истине, я старался в предшествовавших статьях освободить партию от всех тех тягостей, с коими ни подвижность, ни быстрота несовместны: я ограничил количество овса, возимого при партии, и решительно отверг транспорты с провиантом. Но как совлечь бремя, неотделенное от самого существа партии? Как избегнуть влечения за ней раненных, больных и отбитой добычи, с каждой дракой с каждым усиленным переходом умножающихся?

Многие полагают, что начальник партии не прежде должен предпринимать поиски, как предварительно основав в безопасном от неприятеля городе, или селе, род пристани, которая бы служила ему хранилищем всех съестных и военных запасов, убежищем для больных и раненных казаков, местом для складки похищенной у неприятеля добычи; словом, магазином для всякого рода тягостей, партии принадлежащих. Взяв сию нужную предосторожность, начальник партии должен устремиться на неприятельский путь сообщения, действовать по произволу столько времени, сколько будут позволять обстоятельства, возвращаться к своей пристани для раздела добычи, для отправления пленных и отбитых трофеев, для сложения раненных; и, по совершении сих обязанностей, возобновлять набеги. Могут ли выгоды такого образа действия равняться с его неудобством? Без сомнения, партия, освобожденная от всех тягостей, вольна в ходу, не озабоченная продовольствием своим, способнее и быстрее может действовать на разных пунктах пути сообщения и путей продовольствия неприятеля; но, угрожая источнику его существования, она подвергает хранилище своих собственных потребностей истреблению. Опасение её в сем отношении должно быть тем живее, что она, по малочисленности своей в сравнении с неприятельской армией, не в состоянии разорить всех её заведений, тогда как и слабый отряд неприятеля, пользуясь её отдалением от пристани, может нанести её чувствительный удар без малейшего усилия. К тому же я опасаюсь, чтобы заботы о сохранении столь важного предмета не имели слишком сильного влияния на деятельность начальника партии, и не сообщили его планам и предприятиям той чрезмерной осторожности, которая вовсе не прилична партизану. Между тем нужно заметить и то, что неприятель чем долее останется в неведении о такой пристани, тем позднее партия лишится в ней своих заведений, и тем потеря её будет важнее и убыток чувствительнее. Прибавлю: если партия и действительно, при начале своих движений, должна освободиться вышесказанным средством от неудобства влачить за собою собственные тягости, то выгода сия продолжается не далее первого приза. Тогда она снова принуждена бывает или обременять себя отбитыми тягостями, или отсылать их в пристань с большим конвоем, который обессиливая партию, сам не довольно бывает силен, чтобы, в случае нужды, противостать нападению неприятельскому.

Другой способ, совершенно противоположный первому, состоит в движении всей партии совокупно, не назначает ей никакой пристани и дозволяет всему каравану следовать за партией. Таковой образ действия, по моему мнению, еще безобразнее вышеописанного. Если он освобождает от заботы прикрывать пристань, всегда неприятелем угрожаемую, то совершенно отягощает ход партии, и, в случае даже легкой неудачи, лишает и нужнейших потребностей и приобретенной добычи, и следующих за партией больных и раненных. Сверх сего, главного неудобства, он представляет способы нижним чинам заниматься более грабительством, нежели настоящим делом, так что фуры, или телеги, определенные для возки провианта, непременно наполняются ограбленными вещами. Вскоре подводы умножаются под предлогом умножения больных, за неимением которых, для обмана начальника, употребляются здоровые люди; и сие злоупотребление столь усиливается, что часто видим по одному человеку на подводе, готовой развалиться под тягостью пожитков, отнятых насильно у мирных жителей. Если начальник партии, испугавшись такого умножения тягостей, велит отправить в госпиталь главной армии тяжело страждущих, то это приведет к другого рода беспорядку. Для прикрытия сего транспорта отберутся (тайно же от него) надежнейшие и расторопнейшие люди, которые, забравши с собой все, некоторой цены стоящие, пограбленные вещи, отправятся в главный госпиталь и, сдавши больных, пустятся странствовать нередко до самой своей родины, и после несчетных грабительств не прежде возвратятся к партии, как в конце кампании, оправдывая себя незнанием того места, где она находилась. Тот ошибается, кто подумает, что таким транспортом облегчается партия. По отправлении одной части больных, остальная точно таким же средством умножается и таким же средством, будучи несколько раз отсылаема в главные госпитали, приводит наконец партию в такое истощение, что она принуждена бывает, если не усилять её новыми войсками, прекратить свои действия. Но пусть партия будет в цветущем состоянии, и тогда, при открытии неприятеля, начальник её поневоле должен оставить знатную часть своего отряда для прикрытия обоза и тем обессилить боевое отделение. В случае же удачи, при ложном известии какого-либо пленного о близости свежего неприятельского отряда, он принужден прекратить необходимое преследование пораженного неприятеля, опасаясь подвергнуть истреблению огромный караван свой, довольствоваться, половинным успехом. Я распространяю статью сию не в соразмерности, может быть, с другими статьями сего сочинения. Нельзя сделать иначе. Необходимость облегчать партию в ходу её столько связана с пользой, от партизанского действия ожидаемой, что должно употребить все старания для искоренения предрассудков, и поныне касательно сего господствующих. Но чем заменим мы опровергаемые нами оба способа?

Изберем средину между двумя крайностями.

Представим себе, что партия достигла до участка, по которому определено ей спуститься на сообщение неприятеля. Первый предмет начальника оной состоять будет в избрании города (или села) на таковом расстоянии от неприятельского пути сообщения, который был бы сколько возможно вне опасности от нападения. Он будет служить ему хранилищем больных и раненных и пунктом передачи трофеев, пленных и известий в главную армию, но в нем никакого магазина не учреждается и партия доходит до него не иначе, как теснимая неприятелем.

В сей город назначается начальником один из регулярных офицеров, при партии находящихся. Его военная команда состоять будет в 50 казаках и урядниках.

Обязанность его заключится в сохранении порядка в городе и окружностях оного, на расстоянии 10-ти, или 15-ти верст; в надзоре за госпиталем, находящимся под ведением младшего медицинского чиновника; в сосредоточении посреди города достаточного числа запряженных подвод, для немедленного перемещения больных и раненных на другой пункт, в случае угрозы сему пункту неприятелем; в передаче в главную квартиру трофеев и пленных посредством обывателей и нескольких казаков команды его; в выдаче квитанций начальникам, приводящим пленных и доставляющим трофеи; в получении таковых же при сдаче пленных и трофеев в главную квартиру; в преграждении пути к оной, также и в проживании в городе казакам и чиновникам партии, без особой на сие записки от начальника партии; и наконец, в учреждении вокруг города на расстоянии 10-ти или 15-ти верст сельской извещательной стражи, подобно той, которая учредиться должна в кругу действия партии, и до коей почитаю за нуждой коснуться мимоходом.

Если воюющие армии стоят одна против другой долго на одном месте (как то было после занятия Москвы и после победы при Кульме), то, дабы не изнурить себя вдаль посылаемыми разъездами, которые, при самой величайшей скрытности в розысках, нередко бывают примечаемы неприятелем и тем возбуждают в нем осторожность, противную выгодам партизана, я предлагаю образование сельских извещательных постов вдоль по всему участку, партизану определенному. Для сего нужно:

1-е. Дружеское обхождение с обывателями и наистрожайшая справедливость в разборе случающихся споров и несогласия между казаками и жителями.

2-е. Предварительное объявление через земскую полицию о вступлении партии в определенную область для защиты оной, и вызов обывателей помогать ей поспешными уведомлениями о проходящих неприятельских отрядах и транспортах.

Вследствие чего требуется: быстрое распространение циркулярного поведения местным начальникам о немедленном образовании во всяком городе, местечке и деревне сельских конных пикетов. Сии пикеты составляются из трех или четырех обывателей, на обыкновенных их собственных лошадях.

По получении известия о неприятеле, ездовой скачет во всю прыть от своего пикета к ближайшему, передает ему известие и возвращается немедленно в свою деревню.

Образовав сие вспомогательное средство, для обеспечения партии от нечаянных нападений, начальник оной весьма ошибается, если найдет его достаточным для безопасности своего отряда, и в таком мнении ограничить остерегательную свою деятельность; еще более ошибется он, если на сельских извещениях основывать будет свои предприятия на отряды или транспорты неприятельские. Сведения, получаемые через обывателей посредством изустного предания, не могут быть ни столь верными, ни столь удовлетворительными, как сведения, получаемые через разъезды.

Начальнику партии остается здесь довольствоваться тем только, что, устремляя мысли обывателей на один предмет с ним и занимая беспрестанно их беспокойную деятельность в содействии партии, он обращает их на свою сторону, и через то обеспечивает себя не только относительно помощи, подаваемой ими неприятелю, но также и от внезапных нападений сего последнего на партию.

О действии партии

Всякая атака партии производится явно или внезапно; первая чаще употребляема бывает против войск, вторая против обозов.

Первый способ, будучи согласен с коренными правилами общей тактики, имеет основанием те же простые истины, что десять человек сильнее одного, и что, по естественному образованию всякого человека, он слабее сбоку и сзади, нежели спереди. Следовательно долг партизана состоит в направлении большого числа людей на тот пункт, коего занятие для него выгоднее, и в нанесении главных ударов в бока и в тыл, а не в лицо неприятельской линии.

Сколько средство сие не облегчает усилия атакующей партии, надобно однако же полагать, что и неприятель примет меры к отражению войск, пустившихся первыми в атаку. Дабы положить преграду покушению неприятеля и избежать в сем случае замешательства, следует избрать такой распор

© Давыдов Д.В., 2020

© Квачков В.В., предисловие 2020

© Книжный мир, 2020

Предисловие полковника В. Квачкова

Отечественная война 1812 года и Заграничный поход Русской армии в 1813–1814 гг. дали толчок теоретическому осмыслению практики боевого применения армейских и народных партизанских отрядов в тылу противника. Основоположником российской теории применения войск со специальными, или как тогда говорили, – с партизанскими задачами – бесспорно является знаменитый гусар и поэт Денис Васильевич Давыдов, издавший в 1822 году фундаментальный труд «Опыт теории партизанского действия», где впервые говорилось о сущности и целях вооруженной борьбы в тылу противника. «Истинная партизанская война состоит ни в весьма мелких, ни в первостепенных предприятиях; ибо занимается не сорванием пикетов, не нанесением прямых ударов главным силам неприятеля: она объемлет и пресекает все пространство от тыла противной армии до естественного основания оной; разя в слабейшие места неприятеля, вырывая корень его существования, подвергая оного ударам своей армии без пищи, без зарядов, и заграждает ему путь к отступлению. Вот партизанская война в полном смысле слова».

На содержание данного военно-теоретического труда наложили важный отпечаток условия и обстоятельства стратегических систематических партизанских действий Русской армии в тылу и на сообщениях «Великой армии» Наполеона. Инициатива использования частей регулярной армии для ведения партизанской войны в тылу французов в Отечественной войне 1812 года также несомненно принадлежит командиру батальона Ахтырского гусарского полка подполковнику, впоследствии генерал-лейтенанту Д.В. Давыдову, ставшему командиром первого армейского партизанского отряда. В середине августа 1812 года Д.В. Давыдовым в инициативном порядке было отправлено письмо Главнокомандующему 2 Армией князю П.И. Багратиону с предложением развернуть в тылу французских войск Наполеона партизанскую войну. В ходе личного доклада он убедил П.И. Багратиона в выгодах партизанской войны, направленной на уничтожение транспортов жизненного и боевого продовольствия неприятеля, растянувшихся от Гжатска до Смоленска, способности партизанских отрядов из казаков и гусаров уклониться от боя с превосходящими силами противника, побуждении мирных жителей к вооруженной борьбе и превращении «войсковой войны в народную».

М.И. Кутузов вначале отнёсся скептически к предложению послать в тыл французов многотысячный партизанский отряд, но 22 августа, т. е. за 4 дня до Бородинского сражения, все-таки разрешил отправить в тыл противника одну партию численностью в 200 человек. Боевое применение отряда было организовано на основании письменного распоряжения Главнокомандующего 2-й Западной армией Петра Ивановича Багратиона, в котором указывалось:

«Ахтырского гусарского полка подполковнику Давыдову. С получением сего извольте получить 150 казаков от генерал-майора Карпова и 50 гусар Ахтырского гусарского полка. Предписываю Вам употребить все меры к тому, чтобы беспокоить неприятеля со стороны нашего левого фланга и стараться забирать фуражиров его не с фланга только, а и с середины, и с тыла; расстраивать обозы, ломать переправы и отнимать все способы. Словом сказать, полагаю, что приобретя столь важную доверенность[1], потщитесь Вы расторопностью и усердием оправдать ее. Впрочем, как и на словах вам мною приказано было, извольте лишь меня обо всем рапортовать, а более никого. Рапорты доставляйте при всяком удобном случае. О движениях Ваших никому не должно ведать, – в самой непроницаемой тайности старайтесь держать. Что же касается до продовольствия команды Вашей, – сами имейте о ней попечение.

Генерал от инфантерии кн. Багратион. 22 августа 1812 г. На позиции».

Армейский партизанский отряд Д.В. Давыдова начал свое выдвижение в тыл противника 25 августа 1812 года от села, которое уже на следующий день вошло славной страницей в российскую историю. Оно же, Бородино, является местом, откуда первый отряд регулярной Русской армии ушёл в тыл противника для выполнения специальных партизанских задач.

2 сентября 1812 года, когда армия Наполеона входила в Москву, в ее тылу произошло другое событие, дальнейшее значение которого в развитии партизанских и других форм специальных действий еще только предстоит оценить. В этот день согласно Журналу военных действий у Царева-Займища Гжатского уезда Смоленской губернии отряд Д.В. Давыдова в составе 80 казаков казачьего полка Войска Донского и 50 гусар Ахтырского гусарского полка под командованием своего командира внезапным и стремительным «наездом» (налетом) разгромил французский транспорт со снарядами и провиантом, находившийся под прикрытием двухсот пятидесяти человек пехоты и конницы. Именно этот день и нужно считать днём рождения российского военного спецназа, а не ограничивать нашу военную историю только советским периодом.

Оценив по достоинству успешные действия первого высланного им отряда, М.И. Кутузов уже 8 сентября назначает начальником партизанского отряда генерал-майора И.С. Дорохова и ставит ему задачи на разведку сил и намерений противника в районе села Перхушково на Можайской дороге, а 15 сентября – полковнику И.М. Вадбольскому. В дальнейшем Главнокомандующий делит на партизанские отряды большую часть казачьих войск и бросает их в тыл наполеоновской армии. Согласно советской военной энциклопедии «в сентябре в составе армейских партизанских отрядов действовало 36 казачьих, 7 кавалерийских и 5 пехотных полков, 5 эскадронов и 3 батальона». Таким образом, давыдовский «Опыт теории партизанских действий» основан не только на личном опыте его партии (отряда), но на анализе многочисленного стратегического применения частей регулярной армии в целях партизанских действий.

В первой части книги «Постепенное усовершенствование партизанства в Германии, Венгрии, Испании и России» генерал Д.В. Давыдов рассматривает историю этого вопроса в иностранном и отечественном военном искусстве. Сам термин «партизан», по его мнению, появился в ходе Тридцатилетней войны 1648 и произошёл от французского «partie», что означало «часть, доля, участок», или, применительно к той военной обстановке, отдельный странствующий вооружённый отряд, иногда даже толпу, в основном занимавшуюся грабежами. Эти небольшие армии «бродили по Европе без казны и подданных, воевали за счёт друзей и врагов своих, часто были побеждёнными, но покорёнными никогда». В русский язык данный термин вошёл методом прямой транскрипции, то есть звуковой передачи иностранного слова. Таким образом, слово «партия» вошло в современную политическую лексику из военного искусства, первоначально означавшего какую-то отдельную небольшую часть вооружённых людей.

Во второй части книги «Изложение системы партизанского действия» Д.В. Давыдовым обосновывается необходимость ведения партизанских действий Русской армией в будущих войнах, разрабатываются основы планирования, подготовки и руководства этими действиями войск в тылу противника, предлагается использовать уникальное явление в военном мире – казачьи войска – для выполнения специальных партизанских задач в тылу противника. Обладая воистину военно-стратегическим мышлением, наш знаменитый партизан-поэт, но совершенно неизвестный как военный теоретик, доказательно показывает «превосходство России над европейскими государствами относительно лёгких войск», под которыми он, прежде всего, понимает казачьи войска, которые в сочетании с огромными российскими пространствами дают простор для их применения с партизанскими целями. Размышляя о казаках, Д.В. Давыдов пишет: «Вот истинное войско наездников – наездников не по одежде, не по названию, но по преданиям, по воинственным обычаям соотчичей, и по неутомимому охранению своей личной свободы и собственности от хищных народов, с ними граничивших. Но обладая войском, исключительно нам принадлежащим, воинской ли проницательности Русских оставлять его без внимания потому только, что лёгкие войска других европейских государств, составляемые из одного брака пехоты, артиллерии и тяжёлой конницы, не имеют и не могут иметь важности, равной с сими тремя коренными частями военной силы?» По сути, это первое в отечественной, европейской и мировой военной науке предложение о создании отдельного рода войск – войск, специально предназначенных для действий в тылу противника. Таким образом, выражаясь современным военным языком, генерал Д.В. Давыдов ещё в 1822 году доказательно предложил создать в Русской армии Казачьи войска специального назначения.

Предлагаемая система включала партизанские действия как непосредственно в тылу противника, которые Д.В. Давыдов называл наступательными, так и противопартизанские действия по борьбе с отрядами противника в собственном тылу, которые назывались оборонительными. Анализируя историю военного искусства, Д.В. Давыдов пришел к выводу, что разделение театра военных действий на зону боевых действий и тыловую зону произошло тогда, когда затруднение «пропитать скопившиеся громады войск на тесном расстоянии понудило нас искать средства продовольствовать армии вне круга боевых происшествий и чрез то разделить единство театра войны на два поля: на боевое и на поле запасов».

Д.В. Давыдов разработал порядок построения специальной партизанской группировки сил в тылу противника. Он предложил подразделять армейские партизанские отряды по трем зонам их действий. В районе расположения главной армии неприятеля действуют «партии первого разряда»; «партии второго разряда действуют в той части неприятельского сообщения, которая простирается от поля действий партий 1 разряда до временного основания неприятельской армии» (в тыловой зоне действующей армии); «партии третьего разряда» действуют на сообщениях противника между его собственным государством и тыловой зоной действующей армии. Часть отрядов («экстренные партии») находятся в резерве.

В основе определения необходимого количества отрядов лежал участок коммуникаций протяженностью 100 верст. Такое расстояние в свою очередь определялось возможностями отряда прибыть в самую удаленную точку от центра района за один суточный переход на конях (50 км). Это правило радиуса возможного суточного перехода на конях или в пешем порядке (10–15 км) впоследствии было положено в основу оперативных расчетов боевых возможностей групп, отрядов и других формирований по перемещению, а также при определении размеров района специальных партизанских действий в тылу противника. Оно же применяется до сих пор при планировании всех специальных действий на территории противника с учётом действий спецназовцев в пешем порядке, на животных, автомобилях или другой технике.

Автору этих строк в своё время пришлось служить в Разведывательном управлении Ленинградского военного округа, где планировались специальные разведывательные и диверсионные действия на Северо-Европейском ТВД, быть начальником штаба 3 гвардейской бригады спецназ в Группе советских войск в Германии, предназначенной для действий в тылу НАТО в Западной Европе, командиром 15 бригады спецназ в Туркестанском военном округе, предназначенной для действий в тылу противника в Синьцзян-Уйгурском округе Китая, в Афганистане и на востоке Ирана. Поэтому со всей ответственностью могу заявить, что основы построения оперативной группировки групп и отрядов специального назначения в тылу противника на всех театрах военных действий соответствовали принципу, изложенному генералом Д.В. Давыдовым применительно к построению группировки партизанских отрядов времён Отечественной войны 1812 года. Уже только по этому основанию можно говорить о гениальной прозорливости Дениса Васильевича и его верном понимании стратегических основ военного искусства применительно к специальным операциям.

Д.В. Давыдовым четко высказывается требование принципа безусловной добровольности при формировании партизанских отрядов, излагаются подходы к определению численности и состава группировки партизанских отрядов в тылу противника, определяются обязанности начальника партии, даются рекомендации по действиям отряда на марше, построению боевого порядка в различных видах действий в тылу противника. До сих пор верны и точны его размышления «о выборе начальника партии», или по-современному – назначении командира отряда (группы), а шире – выбора военной профессии спецназовца. «Сие исполненное поэзии поприще требует романтического воображения, страсти к приключениям и не довольствуется сухою, прозаической храбростью… Пусть тот, который, не страшась смерти, страшится ответственности, остаётся пред глазами начальников: немой исполнитель в рядах полезнее того ярого своевольца, который всегда за чертою обязанностей своих от избытка в предприимчивости; зато сей последний полезнее первого в деле, требующем тяжкого пожертвования репутации и будущности!» Истинно так. И от себя добавлю – без куража в спецназе делать нечего. Группа или даже отряд спецназ в тылу противника по своей численности ничтожно малы по сравнению с огромной вражеской группировкой войск, а также по сравнению с той окружающий сепаратистской или иной группировкой иррегулярных вооружённых формирований. Здесь зачастую не срабатывают сравнительные расчеты боевых возможностей, а требуется интуитивное понимание обстановки. Спецназ – это поэзия военного искусства!

Снабжение партизан и спецназовцев продовольствием, боеприпасами и другими предметами материального обеспечения всегда представляло сложную задачу. Вот и в боевом распоряжении князя П.И. Багратиона указывалось: «… что же касается до продовольствия команды Вашей, – сами имейте о ней попечение». Поэтому подполковнику Давыдову пришлось первому решать эту проблему в качестве командира армейского партизанского отряда. Им было установлено следующее: «Отбитая добыча продаётся в том месте, где партия провела ночь; в случае же малолюдности в нём жителей, отсылается при выборных от полка казаках и офицерах в первый город, или местечко, или село, где она превращается в деньги». Также был определён строгий порядок разделения добычи между людьми в зависимости от их званий, при этом в отношении начальника партии дополнительно написал следующее: «Полагать должно, что, для примера в безкорыстии, он разделяет одну добычу славы с подчинёнными, а денежную употребит в награду казакам, более других отличившимся». Как потом объяснял такое решение сам Денис Васильевич именно отказ от своей доли добычи «даёт командиру, кроме установленного уставом – ещё и нравственное превосходство над подчинёнными». Вот чему нужно поучиться современным командирам и начальникам нынешней российской армии.

Практика боевого применения армейских отрядов в тылу противника явно обозначила особенности тактики действий выделенных партизанских партий. Обнаружились особенности различных способов боевых партизанских действий в тылу противника. Отказ М.И. Кутузова в самом начале войны дать Д.В. Давыдову крупный отряд в несколько тысяч вынудил последнего выработать тактику действий, соответствующую возможностям его отряда. Вывод отряда в тыл противника был осуществлен со строжайшими мерами предосторожности. Действия своего отряда в назначенном районе подполковник Давыдов организовал в соответствии с требованиями, которые и сейчас являются основополагающими в тактике специальных формирований в тылу противника. Им были назначены пристани и притоны, выполнявшие роль постоянных и временных пунктов базирования отряда, применено рассыпное отступление групп по разным направлениям после выполнения задачи в засаде или в налёте (наезде), перед проведением которых предварительно назначалось сборное место. Основным способом действий армейских партизанских отрядов была засада на транспорты и небольшие отдельные группы французов.

Именно отсюда, из «Опыта теории партизанского действия» Д.В. Давыдова в военное искусство партизан и спецназовцев вошли понятия «днёвки», «основного и запасных пунктов сбора после выполнения задачи», распределение группы (отряда) на подгруппы (группы) в засаде, налёте, диверсии, при передвижении в тылу противника, а также при организации и проведении других способов специальных партизанских действий. Будем помнить об этом.

В третьей части своей книги «О прикрытии собственного сообщения и продовольствия» генерал-майор Д.В. Давыдов исследовал проблемы, связанные с необходимостью защиты собственного тыла от партизанских действий противника. Прикрытие собственных сообщений он подразделяет «на внешнее и внутреннее. Первое будет обязанностью (партизанских) оборонительных партий, а последнее самих транспортов и прикрытий оных». Примечательно, что если для действий в тылу противника, по мнению автора, наиболее подходили полки Донского и Кубанского казачьего войска, то для противопартизанских действий лучше было использовать башкирские, калмыкские и татарские полки иррегулярной конницы. Следует особо подчеркнуть актуальность третьей части этого фундаментального военно-теоретического исследования для современной российской военной действительности.

В заключении делался вывод о необходимости возложения на иррегулярные казачьи войска задачи ведения партизанской войны в тылу противника и противодействия отрядам противника в своем тылу. В этом случае, считал Д.В. Давыдов, «на сообщение наше никакие покушения противных партий не могут быть действительны, и мы с помощью многочисленности и подвижности нашей иррегулярной конницы в состоянии будем не только прикрывать тыл и перед своей собственной армии, но наносить и без генеральных сражений решительнейшие удары неприятелю».

Один экземпляр своего военно-теоретического труда знаменитый партизан и поэт, ставший к тому времени генерал-лейтенантом, послал императору Александру I. В своей работе он обосновал необходимость ведения партизанских действий Русской армией и в будущем, разработал направления целенаправленной подготовки легких войск, в особенности казачьих, к специальным действиям в тылу противника. Однако взгляды Д.В Давыдова на стратегическое значение партизанских действий и готовность казачьих войск к их ведению с целью достижения стратегических результатов, учитывающие национальные особенности военного строительства, официального признания не получили. Ответа от царя не последовало, и генерал-лейтенант Д.В. Давыдов с должности начальника штаба корпуса в 1823 году уходит в отставку. В итоге Россия лишилась возможности иметь в составе своей армии отдельный род войск, специально предназначенный для действий в тылу противника при захвате агрессором российской территории.

Однако в отличие от нас, не сделавших должных выводов из блестящих результатов партизанской войны Русской армии и народной партизанской войны в тылу Наполеона, в российской теории военного искусства и в военном строительстве, уроки партизанской войны хорошо запомнили наши бывшие противники. Так, в Крымской войне 18531856 гг. французские генералы ещё хорошо помнят уроки партизанской войны. Когда французское правительство попыталось развить успехи англо-французских войск после взятия Севастополя и спланировать наступление вглубь России, главнокомандующий французской армией генерал Пелисье заявил, что уйдет в отставку, если ему прикажут начать маневренную войну. Пелисье отчетливо представлял невозможность сохранения коммуникаций от Черноморского побережья вглубь страны и обеспечения их безопасности от возможных партизанских действий Русской армии. Именно поэтому война ограничилась, по выражению Ф. Энгельса, этим «закоулком России». Таким образом, военно-теоретические и исторические исследования опыта партизанского действия в Отечественной войне 1812 года генерала Давыдова помогли России избежать более тяжёлых последствий неудачной Крымской войны.

На этом можно было бы закончить предисловие к данному фундаментальному военно-теоретическому труду, однако в последнее время в военно-научной литературе, включая так называемую российскую военную энциклопедию, появились публикации прямо искажающие историю партизанского движения в Отечественной войне 1812 года и грубо фальсифицирующие роль и значение Д.В. Давыдова в теории и практике партизанских действий Русской армии. Выдумана и приписывается Винценгероде (действительно был такой) какая-то важная роль в этих событиях. При этом отбрасываются в сторону все исторические исследования по этому вопросу, имевшие место за последние 200 с лишним лет, хотя особо важная роль Д.В. Давыдова в развертывании партизанских действий Русской армии подчёркивалась во всех исторических документальных источниках…

В 1824 году вышло фундаментальное исследование Отечественной войны Д.П. Бутурлина «История нашествия императора Наполеона на Россию в 1812 году». Книга была посвящена Государю Императору Александру Павловичу Самодержцу всея Руси, т. е. ответственность за достоверность изложенных в ней фактов была намного выше, чем у составителей нынешней российской энциклопедии. О российских партизанах автор, сам участник войны и бывший впоследствии флигель-адъютантом императора, писал: «Но если главная российская армия оставалась в бездействии, то неприятель не менее того обеспокоиваем был малою войною, с неутомимой деятельностью против него производимою многочисленными партизанскими отрядами, которые посланы были на разные дороги, к Москве ведущие, особенно со стороны Смоленска. Первая мысль употребить сей способ войны, польза коей уже доказана было примером Испании, принадлежит подполковнику Денису Давыдову. Успехи им одержанные, обратив на себя внимание фельдмаршала князя Кутузова, побудили его сделать обширнейшее приспособление сего рода войны». Ко времени написания книги после окончания Отечественной войны и заграничных походов Русской армии прошло 10 лет, и еще были живы почти все участники войны. Представляется очевидным, что изложить факты, не соответствующее хоть в малой степени действительности, в такой книге и в то время было просто невозможно. В отличие от нынешних либеральных писак-щелкоперов.

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона в 1893 году так излагал роль и значение Д.В. Давыдова: «При начале войны 1812 г. Давыдов состоял подполковником в Ахтырском гусарском полку и находился в авангардных войсках генерала Васильчикова. Перед Бородинским сражением Давыдов первый подал мысль о выгодах партизанских действий на сообщениях неприятеля и первый же начал их с партиею всего в 130 коней. Быстрые его успехи убедили Кутузова в целесообразности партизанской войны, и он не замедлил дать ей более широкое развитие».

Военная энциклопедия в 1912 году в статье о Д.В. Давыдове писала, что он «автор первого у нас «Опыта теории партизанского действия» и…соединившись с образовавшимися по его примеру отрядами партизанов Фигнера, Сеславина и Орлова-Денисова, он под Ляховым 28 октября 1812 г. атаковал отряд генерала Ожеро и заставил его сложить оружие». Таким образом, именно партизанский отряд Д.В. Давыдова стал примером для формирования всех последующих партизанских отрядов Русской армии, среди которых отряд Винценгероде даже не назывался. А в статье о партизанской войне военная энциклопедия прямо утверждала: «В первую половину Отечественной войны как бы забыли о партизанской войне, и она началась лишь по настоянию знаменитого впоследствии Дениса Давыдова».

О Винценгероде Фердинанде Федоровиче в военной энциклопедии 1912 года сказано: «Когда в 1812 году Наполеон двинулся на Россию, Винценгероде вернулся на русскую службу и получил назначение с особым отрядом прикрывать Петербургский тракт. Он быстро вытеснил французов из Велижа и Усвята и лихими набегами своей кавалерии затруднял продовольствие неприятеля. За эти успешные действия Винценгероде был произведен в генерал-лейтенанты. По вступлении французов в Москву Винценгероде занял Тверскую дорогу и занялся партизанскими набегами по Ярославской, Дмитровской и Рузской дорогам». При этом даже тогда не сам Винценгероде после занятия Москвы в начале сентября (а не в конце июля, как утверждается в энциклопедии) стал партизаном и ходил в тыл противника, а только посылал туда партизанские отряды под командованием других офицеров. Так, Д.П. Бутурлин отмечал: «Генерал-адъютант барон Винценгероде равномерно составил два партизанских отряда, под начальством полковника Бенкендорфа и майора Пренделя, которые обеспокоивали сообщения неприятельские по левую сторону дороги, ведущей из Смоленска в Москву». Надо согласиться, что отправлять в тыл противника партизанские отряды и командовать ими в тылу врага – это совершенно разные области военного дела. Правда, следует отметить, что два раза сам Винценгероде все-таки побывал в тылу противника.

Второй раз, по данным русской военной энциклопедии, Винценгероде оказался в тылу противника 10 октября, когда под белым флагом отправился в Москву с амбициозной попыткой уговорить французов не взрывать Кремль. А поскольку он ранее служил во французской армии, то Наполеон приказал его повесить как изменника. Потом император смилостивился и приказал отправить барона во Францию. На пути во французский плен он был освобожден партизанским отрядом Чернышева. Это единственный случай в военной биографии бедного Фердинанда, когда он побывал в настоящем партизанском отряде. Данный факт освобождения Винценгероде из плена партизанами подтверждает и Малый Энциклопедический словарь 1907 года. Следует также отметить, что ни в одном источнике за 200 лет изучения истории Отечественной войны 1812 года Винценгероде никогда не назывался командиром партизанского отряда (в терминологии того времени – начальником партии) или тем более первым, то есть инициатором партизанских действий Русской армии.

У Винценгероде есть только одно «преимущество» перед Давыдовым – он не русский. А это, по-видимому, сейчас главное в оценке нашей истории, а нынешние «военные историки» – неслучайно подобранные случайные люди. Основание неслучайности еще необходимо выяснить: почему именно они попали в список энциклопедистов. Но это уже другая история.

Первая Большая советская энциклопедия в 1930 году так изложила мнение советских историков по партизанскому вопросу: «Во время войны 1812 г. незадолго до Бородинского сражения Д.В. Давыдов предложил главнокомандующему применить партизанские действия, направляя удары на тыл и чрезвычайно растянутую коммуникационную линию французов. Для опыта Кутузов дал ему отряд в 130 гусар и казаков. Давыдов производил внезапные нападения на французов, их транспорты и склады, причем отбитым оружием вооружал крестьян, организуя народную войну. Эти действия были настолько успешны, что отряд Давыдова был значительно увеличен и по образцу его были созданы партизанские отряды Фигнера, Сеславина, Орлова-Денисова и других».

Анализируя совместные действия армии и народных крестьянских партизанских отрядов, Л.Н. Бычков в 1954 году в работе «Крестьянское партизанское движение в Отечественной войне 1812 года» отмечал: «В двадцатых числах августа начал боевые действия созданный по указанию Кутузова первый отряд Русской армии, применивший партизанскую тактику против наполеоновских войск. Инициатором создания отряда, действовавшего в тесном контакте с крестьянами-партизанами, был подполковник Денис Васильевич Давыдов – позднее известный поэт и партизан. Успешные действия отряда Давыдова вызвали вскоре организацию целого ряда новых армейских партизанских отрядов, что способствовало еще большему размаху партизанского движения».

Советская военная энциклопедия в 1977 году в статье о Д.В. Давыдове также подтверждала, что именно он «в августе 1812 предложил русскому командованию организовать партизанские действия в тылах наполеоновской армии». Кроме того, в статье о партизанском движении 1812 года указывалось: «После оставления Москвы фронт партизанского движения был значительно расширен, и Кутузов, непосредственно подчинив его своим стратегическим замыслам, придал ему организованный характер. Этому в значительной мере способствовало формирование специальных отрядов из регулярных войск, действовавших партизанскими методами. Первый такой отряд численностью 130 человек был создан в конце августа по инициативе подполковника Д.В. Давыдова». Таким образом, все авторитетные военно-научные источники на протяжении всего времени именно Д.В. Давыдова рассматривали как инициатора создания и командира первого армейского партизанского отряда в Отечественной войне 1812 года.

Поэтому утверждение новой российской Военной энциклопедии о первенстве Винценгероде в деле партизанских действий выглядит как прямое кощунство над памятью одного из самых знаменитых и любимых в народе героев Отечественной войны 1812 года. Причину, а точнее повод, назначения Винценгероде на пост первооткрывателя партизанских действий нынешними фальсификаторами можно найти в Военной энциклопедии 1912 года в статье о Д.В. Давыдове: «В 1813 г. отряд Давыдова вошел в состав корпуса генерал-адъютанта Винценгероде и участвовал с ним в деле под Калишем. Отличаясь всегда инициативой, Давыдов без разрешения Винценгероде предпринял набег на Дрезден и, заняв предместье Нейштадт, заключил договор с французским генералом Дюрютом о капитуляции французского гарнизона и о перемирии на 48 часов. Винценгероде счел это самовольством, отрешил Давыдова от командования и хотел предать его суду. Только заступничество друзей в главной квартире спасло его от суда. Император Александр освободил Давыдова от всякой ответственности и приказал вернуть ему командование, но отряд Давыдова был уже расформирован, и он оставался не у дел до осени 1813 года». Зависть барона Винценгероде, а сейчас других его иноземных последователей, к славе русского национального героя Д.В. Давыдова, русофобство и желание принизить все русское в отечественной истории является основной причиной фальсификации истории партизанского движения в Отечественной войне 1812 года.

Поэтому попытки переписать в русофобском направлении партизанское движение в Отечественной войне 1812 года и принизить роль Д.В. Давыдова в развертывании партизанской войны в военно-научном плане являются несостоятельными и должны быть отвергнуты: налицо факты научной недобросовестности. Ответы на вопросы, кому и зачем понадобилось извратить русскую военную историю, принизить роль русских национальных героев, лежат в области политики и находятся за рамками настоящего исследования. Исторические факты свидетельствуют: именно Денис Васильевич Давыдов, ставший впоследствии генерал-лейтенантом и 225-летие которого совершенно незаметно прошло 16 июля 2009 года, является первым в отечественной истории военным деятелем, оценившим могущество партизанской войны и личным примером доказавшим ее практическое значение для российского военного искусства.

Денис Васильевич Давыдов обычно известен нам как знаменитый поэт и партизан. Пришло время открыть военной общественности имя этого русского генерала, намного опередившего свое время, как видного военного теоретика и основоположника российской теории специальных действий. Все свои теоретические и практические наработки генерал Давыдов изложил в главном труде своей жизни – «Опыт теории партизанского действия». Эта уникальная книга была незаслуженно забыта почти на два столетия, не издавалась в России с 1848 года и вот теперь впервые выходит в современной русской орфографии…

Прости нас, брат партизан Денис.

Войскам специального назначения России – БЫТЬ!

Кандидат военных наук,

ведущий научный сотрудник

Центра военно-стратегических исследований

Генерального штаба Вооружённых Сил РФ

в 1999–2010 г.г.

Полковник в отставке

Владимир Квачков

«12» июня 2020 г.

Некоторые черты из жизни Дениса Васильевича Давыдова

(Автобиография)

Денис Васильевич Давыдов родился в Москве 1784 года июля 16-го дня, в год смерти Дениса Дидерота. Обстоятельство сие тем примечательно, что оба сии Денисы обратили на себя внимание земляков своих бог знает за какие услуги на словесном поприще!

Давыдов, как все дети, с младенчества своего оказал страсть к маршированию, метанию ружьем и проч. Страсть эта получила высшее направление в 1793 году от нечаянного внимания к нему графа Александра Васильевича Суворова, который при осмотре Полтавского легкоконного полка, находившегося тогда под начальством родителя Давыдова, заметил резвого ребенка и, благословив его, сказал: «Ты выиграешь три сражения!» Маленький повеса бросил псалтырь, замахал саблею, выколол глаз дядьке, проткнул шлык няне и отрубил хвост борзой собаке, думая тем исполнить пророчество великого человека.

Портрет Дениса Васильевича Давыдова (16 (27) июля 1784, Москва – 22 апреля (4 мая) 1839) мастерской Джорджа Доу

Розга обратила его к миру и к учению. Но как тогда учили! Натирали ребят наружным блеском, готовя их для удовольствий, а не для пользы общества: учили лепетать по-французски, танцевать, рисовать и музыке; тому же учился и Давыдов до тринадцатилетнего возраста. Тут пора была подумать и о будущности: он сел на коня, захлопал арапником, полетел со стаею гончих собак по мхам и болотам – и тем заключил свое воспитание.

Между порошами и брызгами, живя в Москве без занятий, он познакомился с некоторыми молодыми людьми, воспитывавшимися тогда в Университетском пансионе. Они доставили ему случай прочитать «Аониды», полупериодическое собрание стихов, издаваемое тогда H.М. Карамзиным. Имена знакомых своих, напечатанные под некоторыми стансами и песенками, помещенными в «Аонидах», воспламенили его честолюбие, он стал писать; мысли толпились, но, как приключение во сне, без связи между собою. В порывах нетерпения своего он думал победить препятствия своенравием: рвал бумагу и грыз перья, но не тут-то было! Тогда он обратился к переводам, и вот первый опыт его стихосложения:

• Пастушка Лиза, потеряв
• Вчера свою овечку,
• Грустила и эху говорила
• Свою печаль, что эхо повторило:
• «О милая овечка! Когда я думала, что ты меня
• Завсегда будешь любить,
• Увы, по моему сердцу судя,
• Я не думала, что другу можно изменить!»

В начале 1801 года запрягли кибитку, дали Давыдову в руки четыреста рублей ассигнациями и отправили его в Петербург на службу. Малый рост препятствовал ему вступить в Кавалергардский полк без затруднений. Наконец привязали недоросля нашего к огромному палашу, опустили его в глубокие ботфорты и покрыли святилище поэтического его гения мукою и треугольною шляпою.

Таковым чудовищем спешит он к двоюродному брату своему А.М. Каховскому, чтобы порадовать его своею радостью; но увы, какой прием! Вместо поздравления, вместо взаимных с ним восторгов этот отличный человек осыпал его язвительными насмешками и упреками за вступление на службу неучем. «Что за солдат, брат Денис, – заключил он поразительный монолог свой, – что за солдат, который не надеется быть фельдмаршалом! А как тебе снести звание это, когда ты не знаешь ничего того, что необходимо знать штаб-офицеру?» Самолюбие Давыдова было скорбно тронуто, и с того времени, гонимый словами Каховского, подобно грозному призраку, он не только обратился к военным книгам, но пристрастился к ним так, что не имел уже нужды в пугалищах, чтоб заниматься чтением.

Между тем он не оставлял и беседы с музами: он призывал их во время дежурств своих в казармы, в госпиталь и даже в эскадронную конюшню. Он часто на нарах солдатских, на столике больного, на полу порожнего стойла, где избирал свое логовище, писывал сатиры и эпиграммы, коими начал ограниченное словесное поприще свое.

В 1804 году судьба, управляющая людьми, или люди, направляющие ее ударами, принудили повесу нашего выйти в Белорусский гусарский полк, расположенный тогда в Киевской губернии, в окрестностях Звенигородки. Молодой гусарский ротмистр закрутил усы, покачнул кивер на ухо, затянулся, натянулся и пустился плясать мазурку до упаду.

В это бешеное время он писал стихи своей красавице, которая их не понимала, потому что была полька, и сочинил известный призыв на пунш Бурцову… который читать не мог оттого, что сам писал мыслете.

В 1806 году, быв переведен в Лейб-гусарский полк поручиком, Давыдов явился в Петербург. Вскоре загорелась война с французами, и знаменитый князь Багратион избрал его в свои адъютанты. Давыдов поскакал в армию, прискакал в авангарде, бросился в сечу, едва не попался в плен, но был спасен казаками.

По заключении мира Давыдов возвратился в Россию и написал «Договоры», «Мудрость» и несколько других стихотворений.

Зимою 1808 года объявлена война Швеции. Давыдов является в армию, ждет обещанного приступа Свеаборгу, но, узнав о начатии переговоров для сдачи этой крепости, он Спешит к Кульневу на север; следуя с ним до окрестностей Улеаборга, он занимает с командою казаков остров Карлое и, возвратясь к авангарду, отступает по льду Ботнического залива, до селения Пигаиоков, а оттуда до Гамле-Карлеби. При селении Химанго, в виду неприятельских аванпостов, он перевел Делилеву басню «La Rose et l'Etourneau».

В течение этой кампании Давыдов неотлучно находился при авангарде Кульнева в северной Финляндии; сопутствуя ему во время завоевания Аландских островов, он с ним расставлял пикеты, наблюдал за неприятелем, разделял суровую его пищу и спал на соломе под крышею неба.

В течение лета 1809 года князь Багратион поступает на степень главнокомандующего Задунайскою армиею; Давыдов находится при сем блистательном полководце во всех сражениях того года.

1810 года обстоятельства отрывают князя Багратиона от армии; граф Каменский заступает его место, и Давыдова снова приписывают к авангарду Кульнева. В поучительной школе этого неусыпного и отважного воина он кончает курс аванпостной службы, начатой в Финляндии, и познает цену спартанской жизни, необходимой для всякого, кто решился нести службу, а не играть со службою.

Возвратясь после рущукского приступа к генералу своему, получившему тогда главное начальство над 2-ю западною армиею, Давыдов находился при нем в Житомире и Луцке без действия, если исключим курьерские поездки и беседы его с соименным ему покорителем Индии (Бахусом или Вакхом, иначе Дионисием).

Начинается Отечественная война. Давыдов поступает в Ахтырский гусарский полк подполковником, командует 1-м баталионом оного до Бородина подав первый мысль о выгоде партизанского действия, он отправляется с партиею гусар и казаков (130-ю всадниками) в тыл неприятеля, в середину его обозов, команд и резервов; он действует против них сряду десять суток и, усиленный шестьюстами новых казаков, сражается несколько раз в окрестностях и под стенами Вязьмы. Он разделяет славу с графом Орловым-Денисовым, Фигнером и Сеславиным под Ляховым, разбивает трехтысячное кавалерийское депо под Копысом, рассеивает неприятеля под Белыничами и продолжает веселые и залетные свои поиски до берегов Немана. Под Гродном он нападает на четырехтысячный отряд Фрейлиха, составленный из венгерцев: Давыдов – в душе гусар и любитель природного их напитка; за стуком сабель застучали стаканы и – город наш!!!

Тут фортуна обращается к нему задом. Давыдов предстает пред лицо генерала Винценгероде и поступает под его начальство. С ним пресмыкается он чрез Польшу, Силезию и вступает в Саксонию. Не стало терпения! Давыдов рванулся вперед и занял половину города Дрездена, защищаемого корпусом маршала Даву. За таковую дерзость он был лишен команды и послан в главную квартиру.

Справедливость царя-покровителя была щитом беспокровного. Давыдов снова является на похищенное у него поприще, на коем продолжает действовать до берегов Рейна.

Во Франции он командует в армии Блюхера Ахтырским гусарским полком. После Краонского сражения, в коем все генералы 2-й гусарской дивизии (что ныне 3-я) были убиты или ранены, он управляет двое суток всею дивизиею, а потом бригадою, составленною из гусарских полков – того же Ахтырского и Белорусского, с которыми он проходит чрез Париж. За отличие в сражении под Бриеном (Ларотьер) он производится в генерал-майоры.

1814 года Давыдов возвращается из Парижа в Москву, где предается исключительно поэзии и сочиняет несколько элегий.

Во время мира он занимает место начальника штаба пехотных корпусов: вначале 7-го, а потом 3-го.

В 1819 году он вступает в брак, а в 1821 году бракует себя из списков фронтовых генералов, состоящих по кавалерии. Но единственное упражнение: застегивать себе поутру и расстегивать к ночи крючки и пуговицы от глотки до пупа надоедает ему до того, что он решается на распашный образ одежды и жизни и, в начале 1823 года, выходит в отставку.

Со вступлением на престол императора Николая Давыдов снова оплечается знаками военной службы и опоясывается саблею. Персияне вторгаются в Грузию. Государь император удостаивает его избранием в действующие лица и на ту единственную пограничную черту России, которая не звучала еще под копытами коня Давыдова. Он вырывается из объятий милого ему семейства и спешит из Москвы в Грузию: в десять дней Давыдов за Кавказом. Еще несколько дней – и он с отрядом своим за Безобдалом, в погоне за неприятелем, отступающим от него по Бамбакской долине. Наконец еще одни сутки – и он близ заоблачного Алагеза поражает четырехтысячный отряд известного Гассан-хана, принудив его бежать к Эриванской крепости, куда спешит и сам сардар эриванский с войсками своими от озера Гохчи. Тут открывается глазам Давыдова Арарат в полном блеске, в своей снеговой одежде, с своим голубым небом и со всеми воспоминаниями о колыбели рода человеческого.

После сей экспедиции Давыдов занимается строением крепости Джелал-оглу. которую довершает около декабря месяца. Зимою, во время бездействия, он получает от генерала Ермолова отпуск в Москву на шесть недель, но едва успевает он обнять свое семейство, как снова долг службы влечет его за кавказские пределы. Но эта поездка не приносит ему успеха прошлогоднего: на этот раз перемена климата не благоприятствует Давыдову, и недуг принуждает его удалиться к кавказским целительным водам, где, тщетно ожидая себе облегчения, он находится вынужденным уже безвозвратно отбыть в Россию.

До 1831 года он заменяет привычные ему боевые упражнения занятиями хозяйственными, живет в своей приволжской деревне, вдали от шума обеих столиц, и пользуется всеми наслаждениями мирной, уединенной и семейной жизни. Там сочиняет он «Бородинское поле», «Душеньку», «Послание Зайцевскому» и проч.

Давыдов немного писал, еще менее печатал; он, по обстоятельствам, из числа тех поэтов, которые довольствовались рукописною или карманною славою. Карманная слава, как карманные часы, может пуститься в обращение, миновав строгость казенных осмотрщиков. Запрещенный товар – как запрещенный плод: цена его удвоивается от запрещения. Сколько столовых часов под свинцом таможенных чиновников стоят в лавке; на вопрос: долго ли им стоять? – отвечают они: вечность!

Общество любителей российской словесности, учрежденное при Московском университете, удостоило Давыдова избранием в число своих действительных членов, и он примкнул в нем к толпе малодействующих. Однако сочинение его «Опыт партизанского действия» и издаваемые ныне «Стихотворения» дают ему право на адрес-календарь Глазунова и на уголок в Публичной библиотеке, в сем богоугодном и странноприимном заведении, куда стекаются любовники гулливых барышень Парнаса.

При всем том Давыдов не искал авторского имени, и как приобрел оное – сам того не знает. Большая часть стихов его пахнет биваком. Они были писаны на привалах, на дневках, между двух дежурств, между сражений, между двух войн; это пробные почерки пера, чинимого для писания рапортов начальникам, приказаний подкомандующим.

Стихи эти были завербованы в некоторые московские типографии тем же средством, как некогда вербовали разного рода бродяг в гусарские полки: за шумными трапезами, за веселыми пирами, среди буйного разгула.

Они, подобно Давыдову во всех минувших войнах, появлялись во многих журналах наездниками, поодиночке, наскоком, очертя голову; день их – был век их.

Сходство между ними идет далее: в каждой войне он пользовался общим одобрением, общею похвалою; в мирное время о нем забывали вместе с каждою войною. То же было и с журналами, заключающими стихи его, и с его стихами. Кому известна ныне служба его во время войн в Пруссии, в Финляндии, в Турции, в России, в Германии, во Франции, в Грузии и в Польше? Кто ныне знает о существовании какой-нибудь «Мнемозины», какого-нибудь «Соревнователя просвещения», «Амфиона» и других журналов, поглощенных вечностью вместе со стихами Давыдова?

Никогда бы не решился он на собрание рассеянной своей стихотворной вольницы и на помещение ее на непременные квартиры у книгопродавца, если бы добрые люди не доказали ему, что одно и то же – покоиться ей розно или вместе.

Сбор этот стоил ему немалого труда. Некоторые стихотворения были исторгнуты им из покрытых уже прахом или изорванных журналов, а другие, переходя из рук в руки писцов, более или менее грамотных, изменились до того, что едва были узнаны самим автором. Мы не говорим уже о тех, которые, прославляя удалую жизнь, не могли тогда и не могут теперь показаться на инспекторский смотр цензурного комитета, и о тех, кои исключены им из списка за рифмы на глаголы, ибо, как говорит он, во многоглаголании несть спасения.

Как бы то ни было, он… представляет команду эту на суд читателя, с ее странною поступью (allure), с ее обветшалыми ухватками, в ее одежде старомодного покроя, как кагульских, как очаковских инвалидов-героев новому поколению… Будут нападки – это в порядке вещей. Но пусть вволю распояшется на этот подвиг санкт-петербургская и московская милиция критиков! В лета щекотливой юности Давыдова малейшее осуждение глянца сапогов, фабры усов, статей коня его бросала его руку на пистолеты или на рукоять его черкесской шашки. Время это далеко! Теперь мы ручаемся, что он ко многому уже равнодушен, особенно к стихам своим, к коим равнодушие его, относительно их красоты или недостатков, не изменялось и не изменится. И как быть иначе! Он никогда не принадлежал ни к какому литературному цеху. Правда, он был поэтом, но поэтом не по рифмам и стопам, а по чувству; по мнению некоторых – воображением, рассказами и разговорами; по мнению других – по залету и отважности его военных действий. Что касается до упражнения его в стихотворстве, то он часто говаривал нам, что это упражнение или, лучше сказать, порывы оного утешали его, как бутылка шампанского, как наслаждение, без коего он мог обойтись, но которым упиваясь, он упивался уже с полным чувством эгоизма и без желания уделить кому-нибудь хотя бы малейшую каплю своего наслаждения.

Заключим: Давыдов не нюхает с важностью табаку, не смыкает бровей в задумчивости, не сидит в углу в безмолвии. Голос его тонок, речь жива и огненна. Он представляется нам сочетателем противоположностей, редко сочетающихся. Принадлежа стареющему уже поколению и летами и службою, он свежестью чувств, веселостью характера, подвижностью телесною и ратоборством в последних войнах собратствует, как однолеток, и текущему поколению. Его благословил великий Суворов; благословение это ринуло его в боевые случайности на полное тридцатилетие; но, кочуя и сражаясь тридцать лет с людьми, посвятившими себя исключительно военному ремеслу, он в то же время занимает не последнее место в словесности между людьми, посвятившими себя исключительно словесности. Охваченный веком Наполеона, изрыгавшим всесокрушительными событиями, как Везувий лавою, он пел в пылу их, как на костре тамплиер Моле, объятый пламенем. Мир и спокойствие – и о Давыдове нет слуха, его как бы нет на свете; но повеет войною – и он уже тут, торчит среди битв, как казачья пика. Снова мир – и Давыдов опять в степях своих, опять гражданин, семьянин, пахарь, ловчий, стихотворец, поклонник красоты во всех ее отраслях – в юной деве ли, в произведениях художеств, в подвигах ли, военном или гражданском, в словесности ли, – везде слуга ее, везде раб ее, поэт ее. Вот Давыдов!

Опыт теории партизанского действия[2]

Вступление

Занимавшись словесностью на коне и в куренях солдатских, я чувствовал, сколь необходимы для меня советы писателей. Видел также, что многие из предложений моих требовали и дополнения, и развития, а может быть, и совершенного исключения. Дабы удостовериться, которые места более других заслуживали порицания, я выдал в свет сей плод боевой моей жизни и просил всякого, кто не равнодушен к пользе службы, объявить мне свои замечания в журналах или письмами. Попытка моя была не без успеха: некоторые военные люди прислали мне рассуждения свои, исполненные истины, и я не замедлил исправить погрешности сего сочинения.

Выдавая в свет второе издание оного, я поставляю приятнейшим долгом изъявить господам критикам мою искреннюю признательность, и вместе с сим просить их о продолжении сотрудничества в усовершенствовании одной из немаловажных отраслей военного искусства, более приличной российским, нежели других государств, легким войскам.

Упрямство обозревать предмет не вполне, или судить о нем с мнимою предусмотрительностью, есть причина того понятия о партизанской войне, которое поныне еще господствует. Схватить языка, предать пламени несколько неприятельских амбаров, сорвать внезапно передовую стражу, или в умножении партий видеть пагубную систему раздробительного действия армии – суть обыкновенные сей войны определения. И то и другое ложно! истинная партизанская война состоит ни в весьма мелких, ни в первостепенных предприятиях; ибо не занимается ни сорванием пикетов, ни нанесением прямых ударов главным силам неприятеля; она объемлет и пресекает все пространство от тыла противной армии до естественного основания оной; разя в слабейшие места неприятеля, вырывает корень его существования, подвергает оного ударам своей армии без пищи, без зарядов, и заграждает ему путь к отступлению. Вот партизанская война в полном смысле слова!

Сие определение достаточно объясняет, что таковая война была бы совершенно бесполезна, если бы армии, будучи малосильны, действовали без магазинов и без забот о сохранении взаимных сообщений с государствами, к коим принадлежат они; но с тех пор, как умножили огромность армий, а с тем вместе ввели и необходимость сохранять неразрывную связь сосредоточием военных и жизненных средств и пособий, с тех пор и партии стали приносить пользу, прежде сего еще неизвестную.

И действительно, нельзя не заметить, что перемена военной системы сколько подвинула нас к совершенству, относительно части движения и битв, столько, с другой стороны, от затруднения пропитать скопившиеся громады войск на тесном расстоянии, понудила нас искать средства продовольствовать армии вне круга боевых происшествий, и через то разделить единство театра войны на два поля: на боевое и на поле запасов.

От сего произошло, что армии, отделя в особый предел все жизненные и военные потребности, подчинили действия свои части, исключительно обладающей сими потребностями; так что самые победы, умножая расстояние победоносной армии от её основания, подвергают оную гораздо значительнейшим опасностям в сравнении с теми, коими угрожаема побежденная армия, беспрепятственно сближающаяся с магазинами и заведениями своими, в поле запасов расположенными; что сообщение с означенным полем сделалось сомнительней с тех пор, как партизанская война поступила в состав предначертания военачальников, и что тот из них, который употребит более усилия к истреблению у противника необходимых для войны предметов, неоспоримо возьмет над ними поверхность и без генеральной победы.

Нравственная часть партизанской войны прибавляет вышесказанной новые выгоды: страх в жителях, причиненный опустошительным проходом наступательной армии, хотя бы она была им союзная; поощрение, даваемое ею лазутчикам, поставщикам всякого рода продовольствия и подстрекателям на все вредное для оборонительной армии: все сие может возбудить в народе такую стремительность, что ежели хотя мало дадут общему брожению умов постоянное направление, то вся занимаемая неприятелем область готова будет и снабжать армию его военными потребностями, и даже усиливать её своими ратниками. Но пусть захватят умы прежде данного им направления, представя обывателям точку соединения и цель, выгоднейшую для любочестия и корыстолюбия той, которая обещаема неприятелем; пусть явятся предприимчивые партизаны, и первый шаг свой ознаменуют отбитием транспортов с хлебом, с одеждой и часто с казной, что верно привлекательней бесполезного убийства мародеров: тогда тот же народ хлынет к куреням наездников и затолпится под их знаменами. Успех очарователен; а можно ли сомневаться в успехе при внезапном нападении на тыл неприятеля, обыкновенно слабо охраняемый? Каких последствий не будем ли мы свидетелями, когда разорение неприятельских госпиталей, лабораторий и магазинов; истребление транспортов, курьеров, раненых и больных, следующих в больницы и возвращающиеся из оных; словом: когда ужас, посеянный на пути сообщения, разгласится в противной армии? Когда мысль, что нет прохода, ни проезда от партий, похищая у каждого воина надежду при немочи найти безопасное убежище, а в рядах достаточное пропитание, в первом случае произведет в нем робкую предусмотрительность, а в последнем увлечет его на неизбежное грабительство, – единственную причину разврата духа армии, а с ним и совершенного её разрушения?

Я постараюсь представить эпохи постепенного усовершенствования партизанства в Германии, Венгрии и Испании, и остановлюсь на России, которая в 1812 году ближе всех подошла к совершенству, основав первое предначертание свое на обширнейшем размере в сравнении с другими государствами и двинув решительно легкие войска свои на путь сообщения неприятеля. Но этого было бы недостаточно, если бы благодетельная судьба не наделила её простором для сего рода действия, и врожденными наездниками, тогда как другие армии принуждены топтаться в тесных пределах государств своих, и обращать на сии предприятия или строевые войска, или воинов одинакового свойства с теми, из коих составлены их линейные полки.

Наконец, снимая дань с опытности и наблюдений моих, я не довольствуюсь примерами прошедшей войны, но иду далее. Все, по сие время, военные писатели, занимавшиеся сочинениями о малой войне, представляли нам правила тем подробностям, коим опыт один учитель; но положительные правила, как приноровлять направления партий ко взаимному направлению, или положению двух воюющих армий, нигде еще изложены не были: я их излагаю. Разделяю партии на наступательные и оборонительные, определяю силу им, и касаюсь до правил их образования и действия.

Читатель решит, достиг ля я моей цели.

Часть первая

Постепенное усовершенствование партизанства в Ггермании, Венгрии, Испании и России

Партизаны 1618 года

В начале Тридцатилетней Войны, когда угнетенная Фердинандом II Богемия развернула знамена бунта и, воспаленная властолюбивым Турном, потребовала от Римского Императора прав своих, утвержденных пассавским трактатом; когда Австрия, соединенно с Испанией, Баварией и Саксонией, восстала на потушение возгоревшегося мятежа: тогда явились на защиту Богемии четыре человека, с малыми способами, но с великими дарованиями. Сии люди были: Георг, маркграф Баденский, Иоанн, герцог Бранденбургский, Христиан, герцог Брауншвейгский, и Эрнест, граф Мансфельд. Неравные в способностях, несходные в характерах, но стремящиеся к одной цели и действующие одинаковыми средствами, без казны и подданных, они воевали на счет друзей и врагов своих, уважая единственно святость своего права и не заботясь о правах, войной установленных.

Читая летописи Тридцатилетней войны, с прискорбием видим неутомимую деятельность и отважную предприимчивость Мансфельда и Герцога Брауншвейгского, обращенные единственно на оскорбления и бессмысленные жестокости. Они внезапно появлялись то в Богемии, то в Пфальцском княжестве, то в Ост-Фризе, то в Кельнском Курфюршестве, то в Верхней Саксонии, в Силезии и даже в Венгрии; иногда действовали соединенно, по большей части порознь; часто бывали побежденными, но покоренными никогда. Они возрождались после поражения и являлись еще ужаснее, когда полагали их уже без возврата погибшими. Исторгая собственность из одних рук, с тем, чтобы отдать в другие; приучая народ ко всем пожертвованиям, а ратников своих ко всем опасностям, они беспрерывно переносили из каря в край отяготительное свое вспомоществование. Восемь лет сряду Германия была опустошаема их враждой и приязнью; успехи их возрастали, умножались, и нужны были все усилия Тиллия и Валленштейна, чтобы положить предел их неистовой отважности.

Но к чему вела сия бесполезная деятельность? В то время военная наука находилась еще в младенчестве; армии, так сказать, бродили по Европе, не быв подчинены никакому общему плану, не заботясь о сообщении с государствами, коим они принадлежали, и не постигнув еще образа продовольствия посредством магазинов и транспортов;

предмет их был – достижение неприятельской армии, где бы она не находилась, а средства к пропитанию – опустошение областей, где происходило действие. Вот почему успехи упомянутых воинов не имели решительного влияния на события сей войны; ибо я не могу довольно повторить, что долг начальника малой части войск состоит в истреблении военных и съестных запасов, в тылу неприятельской армии, а не нападение на нее, или на предстражие ее, сколько бы таковые нападения ни были привлекательны.

Партизаны 1742 года

Военная наука, по многосложности своей, сопричаствуя всем наукам и художествам, и обогащаясь их новыми изобретениями, приближалась к совершенству по мере общего просвещения. Мы видели, в течение Тридцатилетней войны, великого Густава, Тиллия, Валленштейна и Торстенсона, подобно странствующим рыцарям, водящим сильные армии без магазинов, без сообщений. В 1674-м и 1675 годах Тюрен и Монтекули первые определили некоторые правила и ввели порядок в хаос нестройных движений. В следующие годы Евгений и Марлборо способствовали развитию сей науки своими примерами, и хотя около 1740 года Великий Фридрих не стоял еще на степени наставника в системе им созданной, но уже главные черты ее были постигнуты полководцами: армии подчинялись уже общему плану и существование их обеспечивалось не опустошением земель и разорением народов, но магазинами, наполняемыми по мере способов каждого жителя. Если области, определенные быть театром войны, почувствовали облегчение от сего последнего изобретения, и человечество возблагодарило изобретателя, то, напротив, быстрота военных действий от того чрезвычайно ограничилась; пропитание армий подчинилось случайностям, и следовательно партизанская война, представляя вернейшие способы к воспрепятствованию в доставлении пропитания и снарядов, сделалась полезней и необходимей.

С кончиной Карла IV, римского императора, в 1740 году загорелась война в Европе. Пруссия, Франция и Саксония восстали на защиту Курфюрста Баварского, объявившего права свои на трон империи, оспариваемый Марией Терезией. В продолжение переговоров Фридерик, не дождавшись своих союзников, овладел, в 1741 году, Силезией. В начале 1742 года французская армия, предводительствуемая маршалами Бролио и Белилем, перешла Рейн, имея назначение, соединенно с баварской армией, идти вдоль Дуная к Вене. Саксонцы через Богемию, а Фридерик через Моравию шли к сей столице. Но французская армия, после занятия Линца, обратилась к Праге; Саксонцы отступили к Лейтмерицу, и Фридерик, находившийся уже близ Вены, видя робость и несогласие союзников, принужден был следовать их движению и расположиться близ Кёнигсграца.

Между тем Мария Терезия пробудила в подданных своих восторг и мужество, пробудила сих главных защитников свободы, сих верных спасителей народов погибающих. В исходе 1741 года, при вступлении Фридерика в Силезию, первым опытом неустрашимости сей чрезвычайной женщины было удаление её в Венгрию, в недра того самого народа, который явил негодование свое против отца её, Карла IV. Еще в течение турецкой войны область сия была обуреваема всеми страстями – предвестниками мятежа и непокорности к державной власти. Но все утихло, когда королева явилась в сейм, держа на руках сына, полугодового младенца. Речь произнесенная ею к магнатам нации, довершила восхищение. Венгры, буйные и неукротимые, враждующие против самовластия и насилия, восстали на защиту невинности и злополучия, вверяющих судьбу свою великодушию. При сих смутных и решительных обстоятельствах все бросилось к оружию; увидели новых партизанов, кои полетели, неся пламя, ужас и смерть в середину Баварии, а наконец и на границы Франции. Менцель, Тренк, Морац, Надасти и Франкини были из них отважнейшие и счастливейшие. Начальствую отрядами Венгров, Хоравтов, Сербов и других племен славянских всадников, граничивших с восточным народом и исполненным его духом, они шли, как божий гнев, оставляя за собой одни груды мертвых тел и дымящиеся развалины. Так прорвались они сквозь Баварию и перешли Рейн. Надасти с Тренком вторглись в вейсенбургские линии. Менцель, увлеченный буйной запальчивостью и зверской свирепостью, уже готов был ворваться в недра Франции, но на приступе Сарбрика, вскочивши первый на вал города, убит из ружья. В ту же кампанию партизаны, ринувшиеся в Богемию, не переставали умножать успехов своих, затрудняя отступление армии маршалов Бролио и Белиля. Сей последний в начале блокады Праги имел 22.000 наличного войска, из коего без генерального сражения, только 9.000 достигло до города Эгры, отстоящего от Праги не более 22 миль. Переход сей от препятствий, воздвигнутых партизанами, продолжался десять дней.

В то время, как обстоятельства Марии Терезии принимали выгоднейший для нее оборот, Фридерик заключил новый союз с Францией, вступил в Богемию, обложил Прагу и, по взятии оной, подошел к Будвейсу. Тогда действие партизанов сделало первый шаг к истинной своей цели. Генерал Батиани, командовавший передовым австрийским корпусом, отрядил легкое свое войско от Бероуна на Кёнигал и пересек прусской армии путь сообщения. Вот что сам Фридерик пишет о сем в книге «История моего времени»: «Легкие войска столь неутомимо действовали, что продовольствие, доставляемое от низменных мест, совершенно пресеклось, и сверх того прусская армия, в продолжение четырех недель, находилась без малейшего известия о Праге и обо всем, что происходило в Европе; две сумы с депешами, на имя Короля посланные, были перехвачены и довершили неведение его не токмо о движении Саксонцев, но даже и о месте пребывания армии Принца Лотарингского». После сего продолжает: «Правительство повелело жителям, при появлении Пруссаков, оставлять свои жилища, зарывать хлеб и удаляться в леса, обещая удовлетворить за все убытки их. Вот почему армия находила одни пустыни; никто не представлял на продажу съестных припасов и не можно было никакими деньгами соблазнить жителей на доставление необходимых сведений об Австрийцах. Сии затруднения еще умножились приходом венгерских войск, посредством коих пресеклось сообщение армии. От превосходства в способностях к набегам легких войск неприятель имел способы узнавать обо всем, что происходило в королевском лагере; Пруссаки же, напротив того, не смели подвергать своих разъездов опасности, а когда и посылали их, то почти всегда на верную гибель. Наконец королевская армия, заключенная в середине своего лагеря, лишенная возможности фуражировать и получать пропитание, принуждена была возвратиться тем же следом, коим вступила в Богемию».

При отступлении Фридерика в Силезию, Австрийцы следовали за прусской армией, окружая её партиями. Сие принудило Короля, и со своей стороны, образовать партизанов. Гольц и Винтерфельд, вступившие в продолжение войны на степень знаменитых полководцев и достойнейших сотрудников сего великого человека, первые явились на сие поприще. Надасти был поражен последним под Ландсгутом, и Гольц рассеял в окрестностях Опельца сильную венгерскую партию под начальством Эстергази.

Впоследствии Король победил Принца Лотарингского под Гогенфридбергом и вступил снова в Богемию. Армия его расположилась под Клумом против Кенигсграца; но австрийский партизан Франкини занял так называемый лес Царство Сильвы, в тылу прусской армии, и пересек сообщение с бронавской, скардатской и тротенавской дорогами в одно время, как другие партизаны, простирая набеги свои от Козеля до Швейдница и даже до Бреславля, преграждали снова путь сообщения прусской армии. В следствие сего Фридерик переставил лагерь свой и выступил в Стауденцу. Однако же, при переходе леса Царство Сильвы, вторая колонна его не избежала атаки Франкини, засевшего у деревни Либенталь, и не прежде совершил соединение свое с армией, как уже среди глубокой ночи, и то с чувствительным уроном.

Перемена лагеря не уменьшила затруднений в продовольствии прусской армии. Вот еще слова Фридерика: «Дабы во время фуражирования войска не потерпели поражения по одиночке, то принуждены были употреблять на прикрытие фуражиров отряды из 3000 человек конницы и от 7-ми до 8000 пехоты. Всякий пук соломы стоил крови. Морац, Тренк, Надасти и Франкини не сходили с поля и, можно сказать, давали уроки в поисках»[3].

Наконец, во время Соорского сражения, означенные партизаны напали на лагерь победоносной армии. Сам король и большая часть прусских генералов и офицеров лишились своих имуществ, в лагере оставленных, и все больные нестроевые чины и секретари Короля попались в руки неприятеля.

Если во время Семилетней войны иногда появлялись партизаны, то удары их были частные и время поисков ограниченное. Сия эпоха, столь обильная всякого рода происшествиями представляет нам только три поиска в истинном смысле партизанских предприятий. Лаудон, граф Чернышев[4] и Берг суть блистательные исполнители оных. Последний тем более знаменит, что с отличным дарованием своим соединил счастье быть первым наставником великого нашего Суворова[5].

Вот выписка их журнала военных действий того времени: «Генерал-майор Берг уведомил, что неприятель сделал движение к Ландсбергу, почему он, генерал-майор, отправил туда, для разорения на реке Варте моста и для препятствия неприятелю в переходе, полковника Туроверова и подполковника Суворова с командами, которые, прибыв туда и по разломании ворот вступя в город, взяли в полон гусарского ротмистра одного, подпоручика одного же, рядовых 24 человека, одного вахмистра и одного же трубача; и потом, когда они мост портить стали, то неприятель, приближаясь с большей силой, наших казаков оттуда отбил и в город вступил, причем полковник Рутоверов и подполковник Суворов с их командами без всякого урона, кроме одного раненого сотника и одного казака, в добром порядке отступили».

Опасаясь потерять сообщение с Кольбергом, по случаю движения Берга через Дрезден к Фридебургу, Платен отступил по штаргардской дороге к Берлинхену и Бернштейну.

Выписка из того же журнала: «Генерал-майор Берг уведомил, что посланные от него полковник Зорич и подполковник Суворов с командами на неприятельские при Бернштейне три эскадрона, оные совершенно разбили, взяв притом в полон одного офицера, рядовых драгун и гусар 70 человек и столько же лошадей; убитых сочтено на месте более ста человек; прочие же даже до фрунта неприятельского преследованы. С нашей стороны ранено пять казаков, несколько гусар и лошадей».

После сего Платен отступил к Кольбергу и соединился с Принцем Виртембергским. Но как сей корпус, так и гарнизон Кольберга, давно нуждаясь в военных и съестных потребностях, ожидали огромного транспорта от Штетина через Голнау, то генерал Берг рассудил пресечь сообщение Штетина с Кольбергом и подвинулся к Наугартену.

С своей стороны, Принц Виртембергский послал полковника Клейста в Голнау с тем, чтобы подать руку означенному транспорту; Платена подвинул он к Грейфенбергу с повелением занять Вюсентин сильным отрядом для подпоры Клейсту, а Кноблоха в Трентау для подпоры Платену. Между тем транспорт пришел в Голнау, был выгнан из оного полковником Текеллием и обращен к Штетину. Тогда Берг двинулся на Вюсентин и атаковал отряд, его занимавший, так удачно, что не спаслось ни одного человека из оного. Но пока производилась сия атака, Платен, услыша пушечную пальбу в Вюсентине, отправил туда другой отряд, который, подошед к месту сражения и увидя поражение вюсентиского отряда, «потянулся обратно к Грейфенбергу, куда для преследования оного послан с легкими войсками подполковник Суворов, который немалый вред неприятелю причинил и, напав с одним эскадроном желтых гусар, под командой поручика Карпа, и несколькими казаками на арьегардию помянутого сикурса, многих побил, одного офицера и 40 человек рядовых в полон взял. Так преследовав неприятеля около мили, к команде возвратился». (Из того же журнала.)

После сего Берг занял Грейфенберг, а Платен взял направление на Бельц к Камину, где, услыша об обратном прибытии транспорта к Голнау, немедленно поворотил на голновскую дорогу и остановился в Швантесгагене, оставя в деревнях Цонглове и Баумгартене славного партизана Курбьера с 2-мя батальонами и одним гусарским полком. На другой день Курбьер был охвачен Бергом и взят в плен со всем отрядом своим, и Платен, преследуемый нашими войсками, отступил к Голнау.

Тогда главнокомандующий отрядил корпус Фермора для содействия Бергу в нападении на Голнау. Фермор, нашед затруднения, остановился у города и открыл по нем канонаду; но Берг, взяв один батальон гренадер с пушками, в местечко штурмом вошел и неприятеля оттуда выгнал, «причем подполковник Суворов в преследовании неприятеля через местечко и по мосту с отменной храбростью поступил». (Из того же журнала)

Нельзя подумать, чтобы в течение сей кампании Суворов ограничил служение свое одними вышепредставленными подвигами, хотя в журнале имя его более уже не является; впрочем, ежели действия его не были столь блистательны, чтобы заслужить место в донесениях, то по крайне мере школа была поучительна. Поиски генерала Берга в сей кампании могут служить примером партизанской войны по всем отношениям. Через его отважность, неутомимость и искусство, столь необходимый гарнизону и войскам Принца Виртембергского, транспорт не мог достичь до Кольберга от 4 октября до 5 декабря, то есть до дня сдачи сей крайности, по причине недостатка в съестных и боевых потребностях.

В конфедератскую войну Суворов имел обширное поле для ознаменования своих способностей; он командовал уже особой, ни от кого независимой партией, состоящей из 900 человек. 1796 года, прискакав на подводах из Минска под Брест, он внезапно охватил два уланских полка Беляка и Коржицкого и принудил их сдаться пленными. У селения Орчахобы разбил обоих Пулавских, которые втрое были превосходнее его в силах. В 1770 и 1771 годах действовал с оной же партией по обеим сторонам Верхней Вислы в области, ныне называемой Австрийской Галицией; двоекратно разбил полковника Мошинского и другие конфедератские партии. Под Ландскроною победил войска маршалов Орзешки и Сапеги, коих совещателем был известный генерал Дюмурье. Под Замостьем снова разбил Пулавского. Узнав о прибытии гетмана Огинского в Литву, он полетел из Люблина к Слониму и под Столовичем разбил его наголову, взял в плен 1000 человек рядовых, 30 офицеров, 12 орудий, несколько знамен, бунчуг и булаву гетмана.

После сего партизанская война если не вовсе прекратилась, то по крайней мере пришла в такой упадок, что одно фланкирование, или личная ловкость на перестрелках называема была партизанским действием. Наездники, – из коих Ельчанинов, Гейкен и Любимов, а потом два брат Горичи были у нас отличнейшие, – довольствовались рыцарскими сшибками с неприятельскими наездниками в виду противных лагерей и пользовались наименованием партизанов без малейшего на сие права. Я скажу более: самые успехи Суворова в 1770 и 1771 годах против конфедератских войск, – успехи поучительные, как частные удары, – ничтожны в отношении истинной цели партизанской войны, ибо поиски сего великого человека не могли быть ни на что другое направляемы, как на одни отряды неприятеля, а не на путь сообщения или продовольствия его армии, рассеянной тогда по всему пространству Польского государства[6].

Партизаны 1809 года

В 1792 году Костин у Французов и в 1809-м Шиль у Пруссаков обращают на себя взоры современников. Движение первого от Ландау по долине Рейна к Майнцу и занятие сей крепости в то время, когда союзная армия отступала от армий Дюмурье и Келлермана из Шампании, достойно похвалы всякого того, кто забывает сторону, к коей он принадлежал, чтобы платить дань справедливости всему тому, что носит на себе печать отличия. Шиль представляется в ином виде. Отдавая должную справедливость его смелому духу и решительности, с какой бросился он на поприще защитников Германии, с прискорбием видим что при совершенной свободе в выборе удобнейшего пункта стремления, исполнение не соответствовало обширности и смелости его плана. Нет оправдания направлению его на север, методическим сражениям и ограниченности изворотов его в действии против линейных войск, двигающихся всегда с большой тягостью, нежели малые отряды, и потому нисколько не препятствующих исполнению намерения деятельного партизана. Когда бы он, быстро перешед через Богемию и став на единственный путь сообщения Наполеона – на путь, проходивший через Линц, Бронау и Мюнхен, истреблял все запасы снарядов и пропитания французской армии, по сей черте расположенные и следующие: тогда имел бы он несравненно более средств вредить неприятелю, нежели действием около Северного моря и отдалением своим от круга решительных происшествий. Я знаю, что сие мнение опровергаемо будет тем, что таковой дальний переход слишком уже был бы отважен, увлекая его от моря, наблюдаемого английским флотом, единственным его убежищем в случае неудачи. Слабое оправдание! Нет лишней отважности для человека, который обрек себя на опасную службу партизана. Он должен истребить надежду вкусить, по совершении подвига, плоды геройского вдохновения; забыть об ожидающих его рукоплесканиях, похвалах и наградах и идти, наверное с тем, чтобы, нанеся чувствительные удары неприятелю, погибнуть с пользой, хотя бы позорной смертью.

Таковой малодушной предвидимостью нельзя упрекнуть испанских партизанов, или гварильясов; их действия в 1809 году будут примером для каждого начальника партии, как должно пользоваться местным положением земли, в коей ведется брань, и гневом народа, восставшего на отмщение.

При начатии войны все генеральные сражения, данные испанской армией, ознаменовались поражениями; силы её истощались, и уже французская армия, после океанского сражения, угрожала Лиссабону. Неизвестно, что понудило её перенести театр войны в Андалузию; но через сие движение все выгоды, приобретенные победами, исчезли; Англичане занялись образованием войск и укреплением важнейших пунктов на границе Португалии в то время, когда народное ополчение в северной Испании начало действовать с необыкновенным рвением.

По причине рассеяния испанской армии, областные юнты, не имея никакого сношения с главной юнтой, занялись каждая особо составлением народной стражи для местной защиты областей, ими управляемых; а народ, перестав ожидать успехов от главной армии и уверясь в необходимости общего ополчения, бросился к оружию и стал под знамена мести и независимости. Ненависть к Французам, дотоле окованная и подавляемая насилием, вдруг разрушила все оплоты и сама собой дала единство своевольному стремлению каждого гражданина. Тогда размерные движения регулярной армии заменились, так сказать, устроенным беспорядком вооруженных поселян, родом войны, более всякого другого свойственным неукротимому нраву Испанцев и местному положению Испании.

Мало-помалу провинции, занимаемые Французами, покрылись партиями, составленными из линейных солдат, кои прежними поражениями были рассеяны, и из людей всякого звания, защищавших свою собственность. Известия о первых успехах сих многочисленных партий были принимаемы народом с восторгом, и в разглашениях украшались всеми вымыслами пламенного воображения южной нации. Сие самое воображение и сия неограниченная страсть к независимости, столь вредившие действию регулярных войск Испании, были истинной причиной успехов общего ополчения, доказавшего свету, что победы, одерживаемые над армиями великодушного народа, более ожесточают, нежели покоряют его под иго чужеземного властителя. В Испании все начальники партий поступили на поприще воинов из званий, чуждых военному, и почти все взошли на степень свою с низших степеней гражданских. Между отличнейшими наименее пламенного Эль-Эмпичинадо, грозного для неприятелей, но еще более грозного для изменников отечества, и двух героев фамилии Мина, столь славно способствовавших избавлению Испании от ига позорного и ненавистного! Впрочем, почти вся нация разделилась на отряды. Не было дороги, не было тропинки, по коим бы можно было избегнуть встречи с гварильясами. Теснины Пиренеев, Сиерра-Морены, обе Кастилии, Наваррское и Арагонское королевства сокрывали в недрах своих сих зорких, бесстрашных и неутомимых воинов, коих слава неизгладима во всех летописях, во всех сердцах, бьющихся для отечества.

Партизаны 1812 года

Пробегая представленные мной три эпохи появления партизанов, нельзя не заметить, что искусство давать партиям верное направление подвигалось, так сказать, ощупью. В первой эпохе мы видим одни толпы странствующих воинов; в последующей ужасное вторжение и первый шаг к истинной цели поисков; в третьей – более восставший народ на отмщение, нежели в полном смысле партизанов, но уже видим постоянные, хотя еще частные усилия к похищению у неприятеля способов пропитания и боя.

Грозная эпоха 1812 года, ознаменованная столь чрезвычайными событиями, причинила в России изменение в главной части военного искусства; системы Бюлова и подобных ему мечтателей пали, и партизанская война поступила в состав предначертаний общего действия армий.