Пари с мерзавцем бесплатное чтение

Пари с мерзавцем

Маргарита Дюжева

Глава 1

— Спорим, я с ней пересплю? — лениво наблюдал за новенькой, которая только сегодня пришла к нам в группу. — За три дня.

Марк Волшин оценивающе глянул на девушку, которая что-то сосредоточенно писала в тетради, и насмешливо выдал:

— За три? Теряешь хватку. Здесь дел — максимум на два. Застенчивая тихоня. Наши ее сожрут и костей не оставят.

— Никто ее жрать не будет, пока я не скажу.

— Понравилась, что ли?

— Симпатичная. Фигуристая. Задница, как орех. Мне такие кобылки нравятся.

— Как же Ирка? Верховцева с тебя шкуру спустит, если до нее докатятся слухи, что ты опять с кем-то зажигаешь. Орать будет, как в прошлый раз

— Ерунда, — отмахнулся небрежно, — поорет и заткнется. А если ее что-то не устраивает — так я не держу, пусть катится на все четыре стороны.

— Тоже верно. Ты с ней и так долго продержался.

Новенькая тем временем слушала преподавателя и неосознанно грызла кончик ручки. Губы у нее красивые, сочные. Я бы нашел им другое, куда более приятное применение.

— Ну так что? Спорим?

Марк еще раз оценивающе скользнул по девчонке.

— Два дня и ни часом больше. Если не завалишь ее к третьей паре среды — значит, просрал.

— На что спорим?

— На желание, — хмыкнул он, явно придумав какую-то пакость.

— Идет.

Мы пожали друг другу руки.

— Игорь! — Марк позвал сидевшего впереди парня.

— Чего? — тот нехотя обернулся.

— Разбей!

— На что спорите? — тут же заинтересовался Медведев.

— На то, что Мерз до среды вдует новенькой.

Игорь обернулся на девушку, сидевшую в дальнем ряду:

— Ну не знаю... Темная лошадка. Не уверен, что целесообразно тратить свое время на…

— Разбивай давай! Философ хренов! — я цыкнул на него.

Медведев со всей дури тяпнул по нашим рукам, а заодно и по парте. Так громко, что препод обернулся и строго спросил:

— В чем дело?

— Простите, — ухмыльнулся Марк, — производственная травма.

Одногруппники тоже обернулись в нашу сторону: кто-то — недовольно хмурясь, кто-то — с улыбкой, а новенькая — с откровенным любопытством.

У нее большие, выразительные глаза. Серые, светлые, как зимнее небо за окном. Аккуратный, немного пухлый рот и вздернутый носик. Мне понравилась.

Наши взгляды пересеклись, и я подмигнул ей, улыбаясь своей фирменной улыбкой, от которой девки дуреют. Темные, тонкие брови удивленно взметнулись кверху, но взгляд она не отвела. Девочка не из робких, хотя с первого взгляда и не скажешь.

— Если вам неинтересно — можете покинуть аудиторию, — преподаватель продолжал сверлить нас суровым взглядом.

— Простите, — снова покаялся Марк, с трудом пряча улыбку, и мы присоединились к извинениям.

Лекция продолжилась.

Я вполуха слушал препода, а сам краем глаза наблюдал за новенькой. Она старалась, писала, но нет-нет да и поворачивалась в мою сторону, бросая украдкой заинтересованный взгляд. Похоже, это будет даже проще, чем я думал. Легкая добыча.

Едва дождавшись окончания пары, я схватил свою тощую изодранную тетрадь, сунул ее в карман куртки и направился к своей жертве, попутно показывая кулак приятелям, которые начали кривляться, изображая неприличные жесты. Придурки!

Девчонка торопливо складывала в рюкзак свои тетради, ручки и еще хер знает чего. Похоже, в нашей группе стало на одну зубрилу больше.

Одногруппники проходили мимо, бросая любопытные взгляды, но разговаривать с ней никто не спешил. Она держала дистанцию, и это все чувствовали. Правильно Марк сказал — темная лошадка. Группа, словно стая, присматривалась к ней, принюхивалась, пытаясь понять, что она из себя представляет, решая: принять, сожрать или просто игнорировать.

— Привет, — остановился рядом с ней, нацепив самую доброжелательную улыбку из своего арсенала.

Она замерла на миг, а потом медленно обернулась:

— Привет, — кивнула осторожно, рассматривая меня.

Да-да, любуйся, мне не жалко.

— Тебя Аня зовут, верно?

— Да, — легкая улыбка коснулась мягких губ.

— Меня Захар.

— Рада познакомиться.

А уж я-то как рад! Особенно тому, что вблизи она оказалась не хуже, чем издали. Красивая кожа с ровным совсем не зимним загаром, ресницы густые, длинные, маленькие ямочки на щеках, когда она улыбалась.

— Следующая пара у нас в другом корпусе. Если хочешь, могу проводить, — как бы невзначай предложил свою помощь.

Аня колебалась всего пару секунд, потом кивнула:

— Было бы здорово.

В этот момент проходящая мимо нас Ольга Рябова громко выразительно хмыкнула, окатив новенькую презрительным взглядом. Не сомневаюсь, через минуту об этом разговоре узнает Ирка и непременно закатит мне скандал из-за того, что я подкатываю шары к новенькой. Плевать. Я уже в игре, обратный отсчет пошел.

Пока мы брели ко второму корпусу, говорил в основном я. Аня по большей части молчала, сдержанно отвечая на мои вопросы и изредка улыбаясь. Улыбка у нее, кстати, красивая. Тот тип губ, которые взгляд к себе притягивают и словно напрашиваются на поцелуй. Мягкие, наверное, и почему-то мне казалось, что пахнут малиной.

Ничего, проверю. В самом скором времени.

Надо отдать ей должное — не тушевалась, не краснела, как девица не целованная. Даже когда поскользнулась на коварно припорошённом снегом льду и наверняка бы упала, не подхвати я ее вовремя, не начала мямлить, мяться. Только усмехнулась, поправила шапку, съехавшую набок, и дальше пошла, ненавязчиво высвободившись из моих рук.

На следующей паре я сел рядом с Аней. Взглядом парням, да и остальным, показал, что если сунутся — загрызу.

Медведев что-то сказал Марку, и оба пошло заржали. Рябова уткнулась в телефон и яростно строчила, то и дело сердито поглядывая в мою сторону. Явно донос стряпала, во всех красках расписывая подруге, какая я скотина. Плевать, пусть рассказывает. Если Ирка настолько глупа, чтобы выставлять претензии, то это ее проблемы. Я не ее собственность, и «долго и счастливо» с ней не планировал. Надеюсь, она это понимает. Хотя вряд ли. Слухи доходили, что она треплется, будто летом после выпускного мы с ней поженимся.

Хер. Большой, лохматый, с бычьими яйцами. После выпускного я уезжаю к отцу в Питер. Меня уже ждет новая работа, новая жизнь, и я утоплю любого, кто попытается встать на пути к заветной цели.

— Мерз, ты курсовую принес? — гаркнул Игорь на всю аудиторию.

— Забыл.

— Ну ё-мое! Мой вариант только у тебя. У кого я теперь списывать буду?

— У кого хочешь, — отмахнулся от приятеля и к снова обернулся к Ане.

— Мерз? — озадаченно переспросила она.

— Меранов Захар — сокращенно Мерз, — почтенно кивнул.

— А я подумала, что это сокращение от мерзавца.

Не без этого, но девочке Ане вовсе не обязательно знать об этом.

— Где преподаватель? — она выразительно посмотрела на часы. — Забыл о нас?

— Не переживай, придет. Николаич вечно задерживается.

— Ждем пятнадцать минут и уходим? — улыбнулась девушка, а я невольно улыбнулся в ответ:

— Не выйдет. Пробовали несколько раз сбежать — этот гад всегда появлялся на тринадцатой минуте.

— Продуманный мужик.

— Хитрожопый, — я подмигнул ей.

Аня снова улыбнулась и немного смущенно опустила взгляд в тетрадь. Я продолжал ее рассматривать, уже прикидывая, как будут смотреться ее волосы, намотанные на кулак. Как она будет кусать губы и закатывать глаза.

Я ей нравился. Это было видно невооруженным взглядом, сквозило в каждом жесте. В том, как она заправляла за ухо прядь темных волос, как неосознанно прикусывала нижнюю губу, как щеки заливал нежный румянец, когда смотрела на меня. Флиртовала аккуратно, ненавязчиво, а я подыгрывал, делал вид, что поддаюсь. Пусть думает, что одного взгляда не нее хватит, чтобы потерять голову.

Весь день крутился рядом с ней, оказывал внимание, старался быть заботливым, внимательным. Прямо мальчик-зайчик. Парни угорали. Я только исподтишка грозился придушить их. Хотя самому было весело. Анька велась, млела, заманчиво краснела и, казалось, не замечала никого, кроме меня.

Нежная, славная девочка-мотылек, попавшая в паутину циничного паука. Мне было не стыдно, не жалко. Осипова оказалась слишком плоской, неинтересной. Слишком сдержанной, слишком правильной, предсказуемой. Уверен, в ее воображении мы уже шли рука об руку к алтарю, и я, как истинный принц, преклонял колено пред ее красотой. Скукотень. На самом деле принц просто собрался хорошенько потрахаться. Разок – другой и идти дальше по своим делам, а что там потом будет с несостоявшейся принцессой, ему нет никакого дела.

…Вечером мы с ней вели активную переписку. Она писала, что лежит в кровати, читает новости и думает обо мне, а я писал, что грущу, смотрю в окно на звезды и в каждой вижу отражение ее глаз. На самом же деле мы с парнями отрывались в боулинге. Я выбивал страйк за страйком и попутно писал ей всякую романтическую хрень.

— Как дела с новенькой? — поинтересовался Волшин, наблюдая за тем, как я морщусь, пытаясь в жутких потугах родить очередной ванильный сгусток глупостей.

— Нормально.

— Успеешь? У тебя один день остался.

— Успею. Она уже тепленькая, уши развесила, потекла.

— Проверил? — загоготал он.

— По глазам вижу.

— А мне кажется, что она неженка-недотрога. — встрял Игорь, — ей прогулки под луной нужны и серенады под окном.

— Да плевать, чего ей там нужно, у меня свои планы.

И дольше чем на два дня она в них не задержится.

***

Следующий день был решающим. Я во что бы то ни стало должен завалить новенькую. Поэтому с самого утра был галантным, веселым, внимательным, что очень утомительно, учитывая то, как прошла моя ночь — веселье на всю катушку и три часа на сон. Обычно после такого я злой и угрюмый, как собака Баскервилей, но приходилось напрягаться, строить из себя сахарного принца, потому что сроки поджимали. Парни ржали и многозначительно переглядывались, Рябова по-прежнему строчила доносы своей подруге, а новенькая смотрела на меня со щенячьим восторгом в глазах.

В общем, с утра я был с ней на всех парах. Днем утащил ее в маленькую кафешку при универе. А вечером пригласил погулять.

Аня согласилась.

Мы гуляли, я нес какой-то откровенный бред, она глупо над ним смеялась и краснела от каждого взгляда на мои губы.

Я в это время прикидывал, где лучше ее хорошенько «выгулять». Ехать ко мне — не вариант. Я к себе девок никогда не водил и не собирался. Тащиться к ней в общагу — тоже сомнительное удовольствие. Там знакомые на каждом шагу — не отвяжешься.

— Давай в универ зайдем? — дыхание на морозе клубилось белым облаком.

Анька шмыгнула покрасневшим носом и удивленно спросила:

— Зачем?

— Я забыл тетрадь.

— Завтра заберешь, — девушка беспечно пожала плечами.

— Мне надо готовиться.

Что за бред я нес? Неужели поверит?

— Хорошо, — покорно согласилась. Поверила. Вот простофиля! — Как нас пустят? Уже восемь вечера.

— Последняя пара еще идет, секции работают. Так что вечерняя жизнь в универе бурлит, — отозвался я и бесцеремонно взял девушку за руку. Заметив ее удивленный взгляд, галантно пояснил: — Там скользко.

Рыцарь, мать вашу.

Мы дошли до главного корпуса и проскочили к центральной лестнице мимо охранника, занятого беседой с третьекурсницами.

— Где ты ее оставил?

— В кабинете. У заведующего кафедрой.

— Так все закрыто, наверное… — Аня с сомнением взглянула на меня.

— У меня есть ключ.

— Ключ?! Откуда?!

— Не спрашивай.

Рассказывать о том, как у меня появился дубликат ключа от кабинета одного из заведующих, я не собирался. Это мое личное дело, и посвящать в него едва знакомую девицу не было ни малейшего желания.

Лифт не работал, поэтому пришлось подниматься пешком на пятый этаж. Аня запыхалась, расстегнула куртку, стянула шапку, и ее шоколадные волосы шелковой волной легли на плечи, отчего хрен у меня в штанах радостно дернулся.

На этаже горел тусклый свет. Все аудитории закрыты, и ни одного человека.

— Сюда, — подвел ее к двери, на которой красовалась табличка «Заведующий кафедры такой-то». Пока я шуршал ключом в скважине, Аня стояла рядом и нервно озиралась по сторонам. — Заходи, — я пропустил ее вперед, сам вошел следом и бесшумно прикрыл дверь.

Девушка сделала несколько шагов в темноту, остановилась, прислушалась.

— Свет включи, а то долго будем твою тетрадь искать, — прошептала она, не оборачиваясь.

От ее тихого, хриплого шепота у меня волосы на загривке поднялись.

— А мы сюда разве за тетрадью пришли? — со спины вплотную к ней подошел и прошептал, склонившись к уху.

— Зачем же тогда? — Аня медленно обернулась.

В глазах горели завораживающие отблески уличных фонарей. Хоть я с ней и на спор, но внезапно захотелось поцеловать.

— Ты знаешь… — склонился, едва касаясь своими губами ее.

Малина. Сладкая. Дурманящая. Сводящая с ума.

Аня замерла, задержала дыхание, но не отступила. Невероятно, но я слышал, как бешено бьется ее сердце, чувствовал, как вся она гудит, словно натянутая струна.

— Захар, — начала было она, но я не дал договорить.

Зарылся руками в волосы и к себе притянул, впиваясь в мягкие губы поцелуем. Девушка задрожала, подалась навстречу и обвила мою шею руками. Попалась. Марк может утереться. Только в данный момент мне было плевать на спор. Кровь в жилах закипела, и я уже не мог ни о чем думать, кроме гибкого тела в своих руках. Подхватил ее за задницу и усадил на стол заведующего кафедры.

— Я… — она задыхалась, — это неправильно.

Плевать мне на правила. Хочу ее здесь и сейчас. Ни на миг не отрываясь от сладких губ, буквально вытряхнул ее из джинсов. Подтянул к себе ближе, прижимая к себе, давая почувствовать, насколько возбужден.

— А если кто-то…Ох…

Это я до груди ее добрался. Кофту задрал, лифчик книзу сдернул и припал губами к острому, напряженному соску. Девушка выгнулась в моих руках с тихим стоном, открываясь навстречу. У меня аж в голове зашумело. Ведьма! С трудом справился с ремнем на брюках, кое-как вытащил из заднего кармана пакетик с презервативом.

— Захар, ты уверен…

Да уверен я, уверен! Снова к себе подвинул, членом поводил по мокрой промежности и одним толчком погрузился внутрь.

Зашибись!

Анька задрожала, выгнулась и, по-моему, сразу кончила. Отзывчивая, зараза. Давно у меня такого не было. Трахал ее в полном молчании, и с каждым мигом все больше хотелось. В голове ни одной мысли, вся кровь стекла ниже пояса. Аня сдерживаясь изо всех сил, цепляясь за мои плечи, жадно трогая грудь, живот, ловя каждое движение. Иногда с губ все-таки срывались стоны, но я ловил их поцелуем.

По венам бежал чистый адреналин. В универе, на столе жестокого препода, с девчонкой, на которую поспорил, и о которой завтра даже не вспомню. Огонь! Внутри, снаружи, вокруг нас.

Трахал, как ненормальный, и от каждого движения ловил дикий кайф. Даже если бы сейчас кто-нибудь ворвался в кабинет, я бы не смог остановиться.

Внезапно Осипова уткнулась мне в грудь и глухо зарычала, впиваясь острыми, как у кошки, когтями в мое бедро. Я почувствовал, как она сжимает мой член внутри себя, сильно, почти до боли, и не мог больше держаться. Еще несколько движений, несколько толчков — и вспышка острого удовольствия в паху.

Едва дыша, замерли, цепляясь друг за друга, пытаясь прийти в себя.

— Спасибо, — Аня нежно поцеловала меня в губы и отстранилась.

Я чуть не ляпнул «не за что, приходи еще», но вовремя прикусил язык. Не то чтобы я страдал джентльменскими порывами и романтической хренью, просто скандалить прямо сейчас не было никакого желания — внутри приятная дрожь, на губах все еще ее вкус.

Пусть девочка порадуется… До завтра. А там я ей объясню, что к чему.

Глава 2

— Привет, Анют, — весело проворчала Аллочка.

Алла — двоюродная сестра моей матери — работала в универе секретарем на одной из кафедр. Умом она никогда не блистала, ответственностью не отличалась, на работу то и дело приходила с опозданием. Поговаривали, что она спит с проректором по науке, поэтому всем приходится смотреть сквозь пальцы на ее выходки. Именно она подергала за нужные веревочки, когда встал вопрос о моем переходе в другое учебное заведение. Помогла перевестись быстро и без геморроя и выбила блатную — без соседей — комнату в общаге.

— Все хорошо, тетя Алла, — усмехнулась я, усаживаясь напротив нее.

— Ань, ну сколько можно? Я просила не называть меня тетей! — возмутилась она. — Я всего на семь лет старше тебя!

— Мне просто нравится, как ты сердишься.

— Зараза, — беззлобно ухмыльнулась она, — принесла документы?

— Да, — я передала ей конверт, в котором лежали недостающие бумаги.

Родственница все проверила и удовлетворенно кивнула:

— Ну все. Теперь ты официально зачислена. Не знаю, зачем тебе потребовалось срываться с места за полгода до окончания учебы, но добро пожаловать.

— Спасибо.

— Так почему ты перешла? — тетка всегда была очень любопытной.

— Просто поняла, что больше не хочу учиться там. Не мое.

— А здесь твое?

— Понятия не имею. Но дело сделано.

— Чудная ты, Анька. Смелая на всю голову, — по ее интонации сложно было понять, ругает она меня или восхищается.

— Что есть, то есть.

— Как тебе группа?

— Группа, как группа. Ничего особенного, — я плечами пожала.

Аллочка посмотрела на меня слегка удивленно.

— Нормальная? — вскинула татуированные брови. — Это ты про сборище этих сволочей?

Тут пришла моя очередь удивляться:

— Сволочей? Ни одной не заметила.

— Это самая сложная группа во всем универе. Преподы ждут не дождутся, когда все они защитятся и свалят в светлое будущее.

— Да? Мне они показались довольно приятными.

Особенно один из них. Красивый обходительный парень, с глазами цвета стали.

— Ключевое слово — показались, — безжалостно отрезала Алла, — костяк в ней неизменный, но после первого курса вылетело трое. К ним несколько раз пробовали добавить новичков, чтобы закрыть состав, но всех сжирали. Смогла удержаться только одна девчонка. Отличница, по конференциям бегает, наукой занимается. Дает всем списывать. Поэтому и не тронули. Всех остальных выжили. Кого подставили, кого просто смяли… Что ты хмыкаешь? Я тебе вещи серьезные рассказываю! — возмутилась она.

— Ерунда какая-то. Если бы они действительно были такими, их бы вызвали на ковер к ректору и хорошенько пропесочили, — именно так делали в прежнем универе с зарвавшимися студентиками.

— Поверь, их проще допинать до защиты и выпустить, чем перевоспитать.

— Ладно, допустим, что-то такое есть. Но зачем ты мне эти ужасы рассказываешь? Да еще с таким зловещим видом? — подозрительно глянула на тетушку.

— Затем, что я тебя знаю, — жизнерадостная Алла больше не улыбалась. — Я не шучу, Ань. Одногруппники могут чертовски сильно осложнить тебе жизнь. Не нарывайся. Полгода отсиди тихо — и будет тебе счастье.

— Да ну тебя.

— В общем, я предупредила, а дальше решай сама. Ты девочка большая, самостоятельная. Справишься.

— Конечно, справлюсь, — я поднялась с протертого стула, — ладно, мне пора бежать, тетушка Алла. Скоро пара начнется. — Она зашипела и кинула в меня карандашом, а я с хохотом выскочила за дверь, едва не свалив с ног бедного преподавателя. — Простите! — прокричала уже на ходу и припустила к лестнице. Мне нужно было на третий этаж.

Если честно, то я не поверила словам родственницы. Обычная группа. Ничего особенного. Не думаю, что у меня с ними будут проблемы.

Хотя…

Одна уже есть.

И в этой проблеме я виновата сама.

Тот парень. Захар. Со смешной кличкой Мерз. О был так мил, так обходителен, так нежен и одновременно не сдержан. Такой хороший, внимательный.

А я его использовала.

Мне просто хотелось секса. Без обязательств, без долгих прелюдий и романтической чепухи, без отношений. Я просто устала из-за переезда и перевода, и хотела расслабиться.

Расслабилась. Но вместо облегчения получила неспокойную совесть.

Нельзя так. Неправильно.

Вдруг он влюбился? Что тогда делать?

В общем, решила, что честнее будет во всем признаться и поставить точку прямо сейчас. Пока наши недоотношения не зашли слишком далеко и не причинили бедолаге боль.

***

Моя новая группа стояла на третьем этаже возле одной из аудиторий. Кто-то разговаривал и смеялся, кто-то копался в телефоне, кто-то со скучающим видом прохаживался туда-сюда. Ну и что в них такого особенного? Группа как группа. Ничем от других не отличается.

Захара я увидела издалека. Он стоял возле окна со своими приятелями. Темноволосый — Марк. Рыжий, конопатый — Игорь. Во рту пересохло, дыхание перехватило, и сердце громыхало, как ненормальное, пока я шли к ним, не отрывая взгляда от широкой спины. Не люблю я такие разговоры. Очень не люблю.

— Захар, привет! — подскочила к нему. — Нам надо поговорить.

Услышав мой голос, он замер, а потом медленно обернулся. От его взгляда в груди тревожно забилось сердце. На красивых губах не было приветливой улыбки. Ухмылка. Холодная, циничная. В серых глазах — бескрайний океан льда:

— Ну, привет, новенькая.

***

— Эммм…все в порядке? — спросила неуверенно я.

— У меня — да. У тебя — понятия не имею, — равнодушно ответил парень.

Я его не узнавала. Будто кто-то другой поселился в теле человека, который еще вчера казался очаровательным, внимательным и нежным.

— Что-то случилось? — я сделала еще одну попытку разобраться в происходящем.

Но Мерз в ответ лишь вскинул темную бровь и ухмыльнулся. У меня аж зубы заломило от нехороших предчувствий.

«Они сволочи, Ань. Сволочи», — весьма некстати в памяти всплыли слова Аллочки.

Я растеряно осмотрелась по сторонам. Большая часть группы была занята своими делами и не обращала на нас никакого внимания, но закадычные друзья Меранова, не скрываясь, наблюдали за нашим разговором.

Под их взглядами было ощущение, будто иду мимо стаи диких собак. Я подобралась и сиплым от волнения голосом произнесла:

— Захар, нам надо поговорить. Срочно.

— О чем?

— Это личное.

— Личное? — наигранно удивился. — У нас с тобой разве есть что-то личное?

— Захар….

Я была обескуражена, растеряна и не понимала, какая муха его укусила.

— Она, наверное, о том, что было вчера, — встрял Марк. — о том, как ты ее на столе…

Какого хера?!

— Это что? — кивнула в сторону Волшина.

— Ничего особенного, — Меранов пожал плечами.

— Ты обо всех своих похождениях ему рассказываешь?

— Нет. Только о тех, которые на спор.

— На спор?

Его слова, как обухом по голове. Этот мерзавец поспорил на меня?! На то, что трахнет по-быстрому новенькую? Вот скотина! И ведь как хорошо сыграл! Я ничего не заметила, не почувствовала. Еще металась, переживала, думала о том, как бы его не обидеть. Дура! И что теперь делать?

Здравый смысл нашептывал: молчи, Аня. Молчи. Пусти слезу, закричи «как ты мог?!» и уйди. Так будет проще. Так будет правильно. Пусть утрется свои спором. Порадуется своей никчемной победе и отвалит. Тебе нет никакого дела до этого мерзавца. Перешагни и иди дальше.

Я почти созрела так поступить, но…

Наши взгляды пересеклись, и у меня внутри что-то щелкнуло, разбилось с тихим звоном. Вместо того чтобы убежать, я подступила к нему и крепко обняла. Мерз напрягся, моментально превращаясь в каменное изваяние.

— Слава богу... Это лучшая новость за сегодняшний день, — смачно поцеловала его в щеку, оставляя на коже след от розового блеска, — я уж подумала, что ты в меня влюбился и не знала, как от тебя отделаться. Спасибо, дорогой.

Едва сдерживая ядовитый сарказм, ласково потрепала его по небритой щеке.

Захар перехватил мою руку и с силой сжал запястье. Я даже бровью не повела. Смотрела на него и беспечно улыбалась, краем глаза замечая, как остальная группа разворачивается в нашу сторону.

— Что за бред?

— Почему бред? Переезд, перевод, устройство на новом месте... Я просто устала и хотела скинуть напряжение, — чистая правда. Ни слова вранья, и Мерз это почувствовал.

Никогда в жизни не видела, чтобы так быстро менялись глаза. Секунду назад были цвета стали, а потом — бах! — темнее грозовой тучи.

Разозлился.

— Вот это поворот! — изумленно присвистнул  Игорь.

— Что такого? Я хотела — я получила. Все просто, — снова обернулась к Захару: — Только боялась, что ты влюбился и плакать будешь, когда дам от ворот поворот. Но видишь, как все здорово сложилось. И развлеклись, и спор выиграл. Надеюсь, что-нибудь полезное?

Трудно улыбаться, когда внутри все кипит, но я справилась. Выдержка у меня отменная. Главное, чтобы пар из ушей не повалил.

— И ты, значит, решила «отдохнуть» именно со мной? — у него тоже выдержка неслабая, но желваки на скулах выдавали истинное состояние.

Мерз был в ярости. И снова у меня был шанс заткнуться, и снова я им не воспользовалась:

— Спрашиваешь, почему именно ты? — теперь моя очередь цинично ухмыляться. — Да потому что ты оказался самым доступным. Как бургер в общепите. По щелчку в полной боевой готовности. Бери — не хочу. Да еще и сам лип, как банный лист к заднице. Грех не воспользоваться. Прости, если оскорбила твои возвышенные чувства, — закончила с притворным сочувствием. Кто-то из группы ахнул, остальные ошалело притихли, а Мерз впился в меня таким взглядом, что, казалось, кожу живьём сдирает. — Ну-ну, Меранов. Не стоит так нервничать. Ты тоже не в накладе остался, — подмигнула ему и с улыбкой пошла в аудиторию, чувствуя, как на меня все смотрят.

Молодец, Анечка. Ты только что получила смертельного врага. Он этого не простит.

***

Пара была сдвоенной. Три с половиной часа монотонного бубнежа.

Я сидела на первой парте крайнего ряда и изо всех сил делала вид, что мне интересно, что эта лекция  — лучшее, что могло произойти в моей скудной на события жизни. На самом деле внутри кипел сумасшедший коктейль.

Обида. Куда же без нее? Да и как-тут не обидеться, когда на тебя внаглую спорят?

Злость. По той же причине. Я уже придумала десяток способов отомстить — начиная от физической расправы, заканчивая изощренными моральными пытками.

А еще страх. Напряжение такое, что кишки сводило. Потому что это — только начало. Дальше будет хуже. В глазах у Мерза я прочла обещание жестокой расправы.

Я боялась не его — видела и пострашнее. Боялась того, что моим мечтам о спокойной жизни придет конец, а ведь именно за этим сюда и приехала.

Сидела, писала за преподом, а по спине скользили чужие настороженные взгляды, доносились обрывки фраз, брошенных шепотом. Группа насторожилась, притихла.

Пока. До тех пор, пока мерзавец не отдаст команду «фас». Черт. Не хочется-то как. Лучше бы смолчала. Пять минут позора, и дальше с поднятой головой. А теперь что?

За десять минут до конца пары в аудиторию заскочил взъерошенный первокурсник.

— Осипова кто? — гаркнул, как петух на заборе.

— Ну я, — отозвалась настороженно.

— В канцелярию! —  и убежал.

Преподаватель, поймав мой вопросительный взгляд, утверждающе кивнул, отпуская. Я торопливо покидала в рюкзак свое барахло и выскочила из аудитории, чувствуя, как меня провожают холодными взглядами. Аж передернуло…

— Ань, — ко мне подскочила Аллочка, — нужна твоя подпись. — Здесь, здесь и здесь.

Натыкала наманикюренным пальцем в бумагу.

— Что это? Завещание? Или почку свою передаю в пользу науки?

— Ха-ха. Смешно. И где только таких шутниц делают, — проворчала она, — подписывай. Я подсуетилась и всунула тебя в одну программу. Прибавка к стипендии не помешает.

— Обожаю тебя! — поставила размашистую подпись в нужных местах. — все? Могу идти?

— Да, — согласилась Алла, но спустя миг нахмурилась, — у тебя все в порядке?

— С чего такие вопросы?

— Когда уходила, была бойкая и звонкая, а сейчас ты нежно-зеленого цвета.

— Не преувеличивай.

— Даже не думала. Так что стряслось?

Я невесело усмехнулась:

— Ничего. Просто ты была права. Они — сволочи.

Один-то точно, но, чувствую, что и остальные на подходе.

— Ань, — простонала она, — я же просила! Неужели так трудно было сидеть тише воды ниже травы?!

Я только плечами пожала.

— С кем хоть сцепилась? Небось, лопатой поправила корону одной из местных королев?

— Не совсем. Скорее, королю, — промямлила смущенно и, видя встревоженный взгляд, пояснила: — с Мерановым накладка вышла.

Она подавилась и закашлялась, да так что слезы из глаз побежали.

— Шутишь? — хрипела, пока я дубасила ее ладонью по спине.

— Если бы…

— И что не поделили? Ты наступила ему на любимую мозоль?

— Почти. Я с ним сначала переспала, а потом выставила посмешищем на глазах у всех.

Алла замолчала. Тихо села на стул, подперла щеку кулаком и смотрела на меня огромными-преогромными грустными глазами.

— Анечка, — наконец, выдала шепотом, — тебе конец. Он у них как царек. Шерхан. А все остальные — его верные шакалята.

— Я уже поняла.

— Поняла? — прошипела она. — Лучше бы ты мои слова поняла! Когда я говорила, чтобы ты сидела ровно на своей упрямой попе и ни с кем не связывалась!

— Поздно, Алл. Это уже произошло. Так что, — печально развела руками, — буду действовать по ситуации. Надеюсь, он…

— Ты действительно с ним переспала? — Алла все никак не могла поверить в реальность происходящего. Заметив мой утверждающий кивок, тотчас вскинулась: — Зачем?! И почему именно он?!

— Настроение такое было. Хотелось очень. А он миленьким показался.

— Миленьким?! Хотелось?! Мало тебя мать порола. Ох, мало! Ремнем армейским надо было! С пряжкой! Чтоб сидеть не могла неделю. Месяц! Хотя можно и сейчас этот пробел восполнить. Чтобы не лезла куда не следует. Хотелось ей!

Лезть куда не следует — мое призвание. Тут уж пори, не пори — все равно ничего не изменишь. Если рядом возникает место, в которое лезть нельзя, то я непременно туда залезу. Можно не сомневаться.

— Ладно, не ворчи. Разберусь.

— Как ты разберешься? Меранов тебе теперь жизни не даст.

Вспомнились глаза цвета грозовой тучи. Красивый парень, и трахается здорово, но мерзавец до мозга костей. Не зря такую кликуху заработал. Зубы свело от дурных предчувствий, но я смогла ободряюще улыбнуться родственнице:

— Не переживай. Я справлюсь. Обещаю.

Сама я в свои обещания не верила, и чем дольше думала, тем четче понимала, что меня ждут очень долгие и сложные полгода.

Глава 3

Мое следующее утро началось с дерьма. В прямом смысле этого слова. Какой-то козел подкинул под дверь собачью кучу, и поскольку в этой комнате я жила одна, то сомнений в том, кому было адресовано послание, не возникло.

Я вышла. Не заметила. Наступила. Кучка расплющилась под моим сапогом, и в воздухе поплыл дивный аромат.

— Твою мать, — прошипела, разглядывая испачканную обувь.

Какая гадина принесла это?! Вот не лень же так заморачиваться! Это надо было найти, взять, принести. Какой идиот этим решил заняться? Или идиотка?

Одно я знала наверняка — это не Мерз. Не его уровень ползать по сугробам в поисках собачьего дерьма. Да и к моим дверям ради такого дела он с утра пораньше точно не попрется. Значит, кто-то из шакалят подсуетился, чтобы порадовать своего кумира. Знать бы еще кто. Полгруппы живет в общаге на пару этажей ниже. Любой мог.

Где-то вдалеке послышались шаги и голоса, от которых меня пробил холодный пот. Местная комендантша, которую все звали Анфисой, просто зверь. Если она застанет меня в такой ситуации — пиши пропало. Весь этаж заставит драить, да еще и в ректорат жалобу накатает. Поэтому, прыгая на одной ноге, я заскочила обратно в комнату.

Бесит!

В очередной раз пришла к выводу, что вчера надо было просто смолчать. Пусть бы ржали себе. С меня бы не убыло. Через полгода наши пути разойдутся, и я даже не вспомню про них, а теперь уже поздно отступать. Сказала «а», придется говорить «б».

Но это позже. Сначала надо отмыть сапоги.

Задержав дыхание и превозмогая отвращение, очистила и отмыла обувь, запихала в пакет придверный коврик, хранивший остатки идиотской каверзы, и пошла на занятие, безнадежно опаздывая.

Когда я, злая и запыхавшаяся, ввалилась в аудиторию, послышались смешки.

— Как ваша фамилия? — на мое появление незнакомый преподаватель отреагировал весьма прохладно.

Покосившись на собравшихся, я сипло ответила на вопрос:

— Осипова.

Он поставил жирный восклицательный знак в журнале напротив моей фамилии, а потом сурово произнес:

— Вы в курсе, что лекция началась пятнадцать минут назад?

— Да. Простите.

— И что же вас задержало? — на мои извинения ему глубоко наплевать, он явно из тех, кто любил докопаться публично.

Смешки стали громче. Девицы, сидевшие у окна, веселились, перешептывались, бросали на меня ехидные взгляды. Сучки. Интересно, которая из них в дерьме копалась?

Парни, ухмыляясь, рассматривали меня как нечто забавное, вызывая стойкое желание послать подальше.

Мерз сидел на дальнем ряду, привалившись спиной к стене, и в их сторону даже не смотрел. Как и в мою. Делал вид, что меня не существует.

— Обстоятельства непреодолимой силы, — кое-как улыбнулась, поправив сумку, сползавшую с плеча.

— Что за обстоятельства? Смелее. Нам же всем интересно.

Сволочной препод. Девицы засмеялись еще громче.

— Ну же. Мы ждем, — ни тени улыбки.

Плевать.

— Вам правду или соврать?

— Пожалуй, хотелось бы услышать правду. Сказок от студентов я уже предостаточно наслушался.

— Представляете, я обнаружила у себя под дверью кучу собачьего дерьма.

Темные брови удивленно поползли кверху. Такой правды он точно не ожидал. Группа притихла, девки перестали ржать, а Мерз, наконец, хмуро посмотрел на меня.

— И откуда же оно там взялось?

— Есть пара предположений. Если вам так интересно, могу озвучить, — беспечно отозвалась я и начала показательно загибать пальцы: — Первый вариант — инопланетяне. Да, согласна. Глупо. Второй вариант — в общагу забежала бестолковая плешивая псина. Сучка, скорее всего. У которой либо недержание, либо она настолько тупа, что гадит, где попало.

Одногруппницы помрачнели, понимая, что это выпад в их адрес.

— Но это еще не самый плохой вариант.

— Разве может быть хуже? — по-моему, я все-таки смогла заинтересовать сурового препода. Или он действительно проникся, или еще ни разу не слышал такого бреда.

— Запросто. Например, какая-то ненормальная, которая вместо того чтобы спать спокойно, с утра пораньше вышла на мороз, накопала собачьего добра и, трепеща от восторга, в дрожащих ладошках принесла его в общагу, чтобы сделать гадость. Мне-то плевать — перешагнула и пошла дальше, — притворилась, будто удалось избежать встречи с подарочком, — а вот она теперь этими руками ест, красится, глаза трет, подружек обнимает, с молодым человеком за ручку ходит. Отвратительно, правда?

Краем глаза заметила, как рыжая девица поспешно отдернула руки от лица. Слабачка. Уж если сделала гадость — стой до последнего. Не пались.

— Представляете? Вот так живешь, общаешься с человеком, сидишь с ним за одной партой, а у него, оказывается, хобби — в собачьем дерьме копаться, а потом из-под наращённых ногтей его выковыривать…

На миг прямым взглядом впилась в одногрупппницу и, презрительно поджав губы, отвернулась. Снова послышались смешки. В этот раз явно смеялись не надо мной. Рыжая покраснела и сердито уткнулась в тетрадь, нервно чирикая в ней ручкой.

— В общем, вот такая история. Хотите — верьте, хотите — нет, но среди нас бродит матерый ассенизатор.

— Садитесь, — прохладно отозвался преподаватель, никак не прокомментировав мой рассказ, — опоздаете еще раз — будете ждать за дверью.

— Спасибо.

Теперь в аудитории стояла тишина. Девушки больше не смеялись.

В груди все перевернулось, когда заметила, что Мерз задумчиво наблюдал за мной, чуть склонив голову набок. По темному взгляду ничего нельзя было разобрать. Я ему подмигнула и села на свободное место, прямо напротив преподавательского стола. А что мне еще оставалось делать?

***

— Эй, новенькая! — послышалось с соседнего ряда, когда начался перерыв, и преподаватель вышел из аудитории.

Я продолжала рисовать цветочки на полях, меланхолично подпирая щеку рукой.

— Новенькая, — не унимался Марк. Я снова проигнорировала. — Осипова! Аня!

Только после того, как он позвал меня по имени, я со вздохом положила ручку и обернулась к нему. Волшин сидел через парту от меня и светился гадкой улыбкой.

Начинается….

— Хочешь бутерброд? — прозвучало пошло и двусмысленно.  Морда симпатичная, наглая. Когда-то мне такие нравились, но не сейчас. Слишком много пафоса, слишком мало содержания. — Я сегодня самый доступный, — козленок продолжал глумиться под смех одногруппников, — готов побыть твоим бургером.

Я хмыкнула и прошлась по нему оценивающим взглядом. Сверху вниз. И обратно. Досадливо поморщилась. Еще раз посмотрела. Под этим взглядом гадкая ухмылка на губах парня немного померкла.

— И где тут бургер? Максимум беляш, а то и вовсе пирожок. С капустой.

— Обижаешь, — снова усмехнулся он, но улыбка вышло кривой.

— Еще даже не начинала.

Парень хмыкнул.

— Ты наглая.

— Да, — взгляда не отвела.

— Так сразу и не заметишь.

— Заметишь, если нормально смотреть.

— Кусаться любишь?

— Люблю. И кусаться, и царапаться, и пинаться, — снова согласилась с ним, — еще гениальные изречения будут?

Черт. Как меня бесит пристальный взгляд Мерза! Парень ничего не говорил. Молчал. Отстраненно наблюдал за нашей перепалкой. Рассматривал меня холодным, как арктические льды, взглядом. На секунду задержала свой взгляд на его лице и отвернулась, чувствуя неприятное давление внутри. И весьма некстати воспоминания нахлынули. Жаркие, постыдные, отдающиеся дрожью в ногах. Хорошо, что я давно разучилась краснеть, иначе по моей пунцовой физиономии он бы все мигом понял.

— Я не против, чтобы ты меня поцарапала, — не унимался Марк, вызывая глухое раздражение.

Тоже сучонок, но другой. Шумный, громкий, без царя в голове. Любит красоваться, работать на публику. С таким надо держать ухо востро и крепкое словечко за пазухой, но по сравнению с мрачным и закрытым Мерзом — он безобиднейший милейший парень.

— М-да. Сама гениальность, — разочарованно отвернулась от него и снова уткнулась в тетрадь.

Чужие взгляды нервировали, резали по нервам, били током. Смотрел Волшин, смотрели девицы у окна, смотрел Мерз. Все смотрели. И ни в одном взгляде не чувствовалось тепла. И как дальше жить? Полгода среди голодной стаи… Не об этом я мечтала, когда из столицы уезжала.

— Так что с моим предложением? — снова вклинился Марк.

— Прости, дорогой. Мне, конечно, тебя очень жаль, но благотворительностью не занимаюсь, — глянула на него сочувствующе и наигранно грустно вздохнула, — не расстраивайся. Подрастешь — будет и на твоей улице праздник.

Марк заткнулся. Рыжий Игорь рядом с ним заржал. А мне так тошно стало, что хоть вставай и уходи с лекции. Эта дурацкая перепалка была мне совсем не по душе. Глупо. Некрасиво. По-детски. Но, похоже, это беспокоило одну меня.

Волшин смог помолчать ровно две минуты, а потом снова пристал ко мне:

— Осипова!

Да ё-моё! Он когда-нибудь заткнется?!

— Ну что тебе, горемычный?

— Я тебе кличку придумал.

— Вот это ничего себе! — восхищенно посмотрела на него, приложив руку к груди. — Рассказывай скорее. Мне же так интересно!

Марк обескураженно моргнул, а потом как-то коряво произнес:

— Оса.

Меня аж холодный пот пробил. Какого хрена?! Опять?! Я ненавижу это кличку!

— Осипова Аня — Оса. По-моему, идеально, — продолжал разглагольствовать парень, не заметив, как меня передернуло. — К тому же ты кусаться любишь.

— Осы не кусают, — произнесла сдавленно, — они жалят.

— Еще лучше. Язык-то у тебя острый, — глубокомысленно изрек парень и победно улыбнулся, довольный собой.

Я больше ничего не сказала. Отвернулась, мечтая о том, чтобы меня оставили в покое.

К счастью, вернулся преподаватель, и лекция продолжилась. Я слушала слова, но не могла понять их смысла. В голове шумело и звенело, руки тряслись, а сердце грохотало так, будто еще миг — и разлетится на осколки.

Оса.

Меня так раньше звали. В другой жизни. В той самой, из которой я уехала, в надежде обрести спокойствие.

Нервно облизав губы, тайком оглянулась на группу. Волшин ничего не заметил. Остальные тоже. Зато Захар заметил все. Понял, что именно это прозвище меня зацепило, сделало неприятно. Холодный прямой взгляд, едва заметная циничная ухмылка, от которых стало совсем дурно. Догадливый, мерзавец. Глазастый. Почувствовал слабину, как волк добычу. Одно я поняла точно — он это без внимания не оставит, и быть мне теперь Осой.

Снова.

***

После окончания лекции преподаватель напомнил о том, что на носу госэкзамены и самое время заниматься дипломом, потом монотонно попрощался и ушел. Я торопливо закидала в сумку все свое добро и, не оглядываясь, первая устремилась к выходу. Однако возле самой двери меня обогнала рыжая, намеренно задев плечом:

— С дороги! Ходят тут всякие!

Сдержалась. Хотя могла ответить. Но не стала. Ей и так тяжело — бедняге пришлось в навозе с утра пораньше ковыряться. Уверена, ей этого ассенизатора долго будут припоминать.

Как и мне осу.

Едва я вышла из аудитории и сделала пять шагов в сторону лестницы, как меня подхватило неведомой силой. Мгновение, и я уже стою возле стены, а надо мной возвышается Волшин, упираясь одной рукой в стену рядом с моей головой.

— Ничего себе, ты резвый! — выдохнула изумленно. Попыталась просочиться мимо него, но он уперся и с другой стороны, преграждая мне путь. Отпихнуть его тоже не вышло — грудь как камень. Пришлось оставить тщетные попытки оттолкнуть этого бугая. Подняла на него сердитый взгляд и прошипела: — Тебе чего надо?

Проходившие мимо одногруппники подозрительно косились в нашу сторону и шушукались.

— Так что насчет моего предложения?

— Ты разве что-то предлагал? Не припомню.

— Не притворяйся дурочкой. У тебя это плохо получается. Вообще не получается.

— Это ты мне комплимент сделал или как? — задумчиво посмотрела на нахала.

Глаза у парня зеленые, с темной каемкой по краю радужки. В другой ситуации, возможно, мне бы даже понравился такой напор. Но не сейчас. Сегодня все мои нервы — как оголенные провода. Тронь — заискрит.

— Разговор не переводи.

— То есть вот эти метафоры с бургерами и твоей доступностью были приглашением на свидание? — усмехнулась я, краем глаза заметив, как Захар выходит из аудитории.

Увидев нас, он остановился, прищурился, как волк перед броском. От его взгляда меня будто кипятком окатило. С огромным трудом я удержала свое внимание на Марке.

— Что если и так? — нагло хмыкнул тот.

— Да ты романтик, Волшин. Ромео нервно курит в сторонке, завистливо поглядывая в твою сторону.

— Тебе говорили, что у тебя очень длинный язык, Оса?

Я снова дернулась, услышав это прозвище.

— А тебе говорили, что у тебя повадки пещерного человека?

— Еще никто не жаловался, — придурок многозначительно подвигал бровями.

— Пфф, — выдохнула пренебрежительно, — найди себе другое развлечение. Ты не в моем вкусе.

— А кто в твоем?

В моем? Например, хмурый мерзавец, стоящий чуть поодаль и не сводивший с нас глаз. Я же не просто так с ним переспала, оттого что раньше других под руку подвернулся. Зацепил с первого взгляда. Заставил сердце сильнее биться, а кровь быстрее бежать по венам. Наверное, подсознательно почувствовала, что он — сволочь, а меня всегда на сволочей тянуло.

— Точно не ты. Скучно, банально, предсказуемо, — передразнила его игру бровями, — точно не мой вариант.

Взгляд потемнел, но парень продолжал удерживать меня у стены.

— Хм, может, мне тоже надо было на тебя поспорить? Тогда бы интересно было?

— Кто знает… — философски развела руками и подобралась, потому что Мерз направился к нам.

Пора сваливать!

— Не комплексуй, Волшин, — потрепала его по щеке, — будет и на твоей улице праздник.

Прежде чем я успела убежать, Захар поравнялся с нами:

— Тебя долго ждать? — процедил он сквозь зубы, обращаясь к приятелю, и прошел мимо, не удостоив меня даже мимолетного взгляда.

Мне показалось, или он рассердился?

Марк многообещающе протянул:

— Мы еще не закончили, Оса, — оттолкнулся от стены и, заправив руки в карманы джинсов, пошел за Мерановым.

Только я облегченно перевела дух, как наткнулась на одну из одногруппниц. Юлю, вроде бы.

— Ты со всеми нашими парнями собралась обжиматься? — она набросилась на меня, как ревнивая кобра, выставив вперед весьма объемную грудь с глубоким декольте.

— Нет. Только с самыми симпатичными.

— Думаешь, такая крутая?

— Думаю, тебе пора, — не желая больше слушать ее бред, я развернулась и пошла прочь.

Спустившись по лестнице на первый этаж, остановилась перед зеркалом и стала надевать шапку — следующая пара опять в другом корпусе, а на улице лютовали февральские морозы.

— Не обращай на них внимания, — раздалось рядом со мной.

Удивленно обернувшись, я увидела неприметную девушку в очках. Кажется, она сидела на соседнем ряду, но не уверена.

— Поцепляются и отстанут. Они всем проверку на вшивость устраивают, — проговорила она и залилась пунцовой краской.

— От тебя отстали? — поинтересовалась насмешливо.

— Вспоминают о моем существовании, только когда списать надо.

— Счастливая, — протянула я, и неожиданно мы с ней хором рассмеялись.

— Меня Оля зовут. Ермолаева, — она улыбнулась немного смущенно, неуклюже пытаясь прикрыть бреккеты. Простая девчонка, скромная, но рядом с ней почему-то стало спокойнее.

— Меня Аня.

— Я знаю…Все знают.

— О да, я очень популярна, — проворчала себе под нос, — просто звезда. Если не сказать больше.

Переговариваясь о превратностях судьбы и сложности адаптации в коллективе, мы с ней побрели на следующую пару.

***

Приятель нагнал меня только через пару минут. К этому времени я успел успокоиться и обуздать свои неуместные кровожадные порывы.

— И какого хера это было? — холодно поинтересовался я, когда мы спускались на первый этаж.

— Что именно «какого хера»? — Волшин смотрел куда-то в сторону, чуть усмехаясь своим собственным мыслям.

— Ты к ней подкатывал!

Я понятия не имел, почему меня это так разозлило. Просто до красных всполохов перед глазами. Увидел, как Марк ее у стены зажал — и все, накрыло. Не ревность. Что-то другое. Глухое, яростное, мешающее трезво мыслить. Еле сдержался, чтобы не откинуть его в сторону.

— И что такого? У тебя на нее долгоиграющие планы?

— Нет.

У меня нет планов на Осипову. Никаких. Разве что сделать ее жизнь невыносимой и заставить уйти из группы. Но после того как понаблюдал за ней, начал сомневаться, что это возможно. Не похожа она на тех, кто, поджав хвост, бежит от проблем. Наглая, языкастая. Как сразу этого не заметил? Действительно, Оса. Стопроцентное попадание.

— Тогда в чем проблема? — друг уставился на меня, подозрительно прищурившись.

— Нет проблемы.

Вроде действительно нет, но ощущение такое, что есть. Причем такая нихреновая проблема, сути которой я даже понять не мог. В груди давило идиотское ощущение, будто Волшин на мое посягает. Вот с хера ли? Не нужна. Вообще. А все равно бесило от того, что он к ней лез.

— Раз нет ни планов, ни проблем, то и не суйся, — беспечно припечатал он, а мне захотелось припечатать его об стену.

— Зачем тебе это?

— Как зачем? Ты ее видел? Ах да, видел. Во всех подробностях, — Марк недовольно поморщился, но тут же продолжил: — Ты ее слышал? Огонь девка! Настоящая Оса!

— И что?

— Ничего, — он пожал плечами, — в общем, прости, приятель, но раз у тебя с ней все, то я воспользуюсь возможностью.

Где он и где возможности! Она же насквозь его видит!

— Она тебя пошлет, — я жестко осадил его.

— Уже послала, — заржал он, — но когда меня это останавливало?

Никогда. Волшин — еще тот кобелина. Имеет все, что шевелится. А если оно не шевелится, то расшевеливает и снова имеет.

— Других, что ли, нет?

— С другими скучно. Тем более мне кажется, что если ее хорошенько… отлюбить, то шелковая станет.

— Осипова? Шелковая? Не мечтай. Как ни отлюби — заразой останется. Уж я-то знаю.

— Хм, может, ты ее просто не удовлетворил? — Марк продолжал напрашиваться на хорошую затрещину.

— Иди ты на хер!

— Ты же тупо поспорил на нее. Сомневаюсь, что сильно старался. Вот она и не впечатлилась.

— Я всегда стараюсь.

— Конечно, — с издевкой протянул он, — как же твое коронное «вы*бать по-быстрому для личных целей»? Оса не похожа на ту, которой пару палок кинул — и она счастлива, как кошка. Тут подход нужен, мастерство.

— Ты меня специально бесишь?

— Нет. Просто предупреждаю, что она мне интересна.

— Мне все равно, — процедил сквозь зубы.

— Вот и замечательно.

Все равно у этого придурка ничего не получится. Но, черт, бесит-то как!

На следующую пару я пришел злой, как подземный демон. Взглядом нашел Осу — она сидела рядом с нашим главным ботаном Ольгой Ермолаевой. Менее подходящий дуэт и придумать сложно. Оторва и зашуганная девочка-целочка.

Аня будто почувствовала мой взгляд и обернулась. Посмотрела, чуть прищурившись, губы недовольно поджала и снова в тетрадь уткнулась. Дернул меня черт на нее поспорить! Пусть бы Волшин развлекался в свое удовольствие, а бы над ним глумился. Все лучше, чем злиться по непонятной причине и, не отрываясь, пялиться на ее спину.

— Меранов! — окликнула меня Рябова. Дождалась, когда я на нее хмуро посмотрю, и продолжила нарочито громко: — Ира до тебя дозвониться не может.

— Я тут причем?

— Говорит, что приедет в семь. Встретишь?

Новенькая не удержалась и бросила в мою сторону непонятный встревоженный взгляд.

— Передай ей, что я после этой пары позвоню. Там и договоримся.

— Почему бы тебе не позвонить ей прямо сейчас, она ждет… — Я глянул на сокурсницу так, что она заткнулась, проглотив свои дешевые претензии.

— Как знаешь, — пробурчала, заливаясь сердитым румянцем, и отвернулась.

А я снова уставился на Осу и бесился от того, что взгляд к ней как магнитом притягивается. Медом там, что ли, намазано? Не понятно.

Глава 4

В воскресенье вечером Алла пригласила меня к себе в гости. Сидеть в общаге скучно, поэтому я без лишних слов согласилась, и уже через полчаса была у нее. Она снимала недалеко от универа уютную студию с огромными окнами и потрясающим видом на город и ласково называла ее своим «любовным гнездышком». У меня было такое чувство, будто я попала в будуар закостенелой нимфоманки. Розовые шторы, розовые подушечки на сером диване, розовые салфетки. Все такое нежное и воздушное, что страшно прикасаться. Кстати, тапочки мне тоже достались розовые.

К моему приходу тетушка заказала роллы, а я принесла бутылку вина. Вечер обещал быть приятным. Мы устроились на большом мягком ковре перед телевизором и приступили к трапезе.

— Ну что, дорогая моя племянница, — промурлыкала Аллочка, поднимая бокал, — поздравляю тебя с первым днем весны и заодно с самым безумным решением в твоей жизни. Променять столицу на Зажопинск за несколько месяцев до диплома — не каждый сможет.

— Я крутая! — хмыкнула, отсалютовала ей бокалом и сделала небольшой глоточек. Терпкий напиток приятно обволакивал нёбо. Почему-то сразу захотелось лета, солнца и запаха моря.

— Ты дурная, — припечатала родственница, — мне просто жуть как интересно, что же такого у тебя произошло, раз ты все бросила и сорвалась с насиженного места?

— Ничего не произошло, — я беспечно пожала плечами, — просто в один прекрасный момент поняла, что нахожусь не там, где надо, и занимаюсь не тем, чем хочу.

— И, конечно же, тебя потянула сюда. К нам. В эту дыру.

— Нет. Меня никуда не потянуло. Просто мне было все равно куда переходить, а здесь и от дома не так далеко, да и ты под боком.

— Еще скажи, что по мне соскучилась.

— Конечно, соскучилась.

Алла недовольно покачала головой:

— Не верю.

— Ну и зря, — я насмешливо посмотрела на нее поверх бокала и сделала еще глоток. Вкусно.

— Как у тебя вообще дела? — спросила она спустя пять минут после того, как сжевала несколько сочных роллов.

— Хм. Дай подумать… — я подняла глаза к потолку и сделала вид, будто крепко задумалась. — За эту неделю я успела стать объектом дурацкого спора. Переспала с неподходящим парнем. Поругалась с неподходящим парнем. Нажила себе целую толпу неприятелей, каждый из которых теперь считает своим долгом напакостить мне. Приятель неподходящего парня внаглую побивает ко мне клинья, считая, что раз я так легко переспала с Мерановым, то барышня легкодоступная и запросто раздвину ноги еще перед одним нахалом. На носу госэкзамены и диплом. Я ни хрена не понимаю, что вокруг творится. А так все здорово, — ослепительно улыбнулась, а потом залпом осушила бокал до дна и тут же наполнила его заново, заодно плеснув и в Алкин стакан.

— Жалеешь, что переехала? — напряженно поинтересовалась она.

— Ни капли. Здесь весело. Что ни день, то праздник и приключение. Это так бодрит, — выдала ровным голосом, хотя внутри неприятно дрогнуло. Особенно, когда про Мерза вспомнила.

— Чудная ты, Анька, — она неодобрительно покачала головой.

— Ну раз так, то давай выпьем за чудеса, — я подставила бокал, и она, недовольно пождав губы, тихонько звякнула по нему своим.

По-моему, у меня настроение напиться и забыться.

— Ты не против, если я у тебя останусь до утра? У нас в общаге сегодня Анфиса дежурит. Мы с ней характерами не сошлись. Если увидит меня в таком состоянии — точно прицепится.

— Без проблем. Оставайся. Диван большой.

— Спасибо. Ты настоящий друг.

— Ань, с тобой точно все в порядке?

— Да. Устала немного, но ничего страшного.

— Справишься? — продолжала докапываться Алла.

— Конечно. Я всегда со всем справляюсь, — улыбнулась отстраненно, чувствуя, как внутри неприятно ворочается раздражение. Справиться-то справлюсь, но вот с мечтами о спокойной жизни точно придется распрощаться, а виной всему — нахал с холодными глазами. — Ты знаешь что-нибудь про Меранова? — все-таки не удержалась, хотя до этого давала себе обещание не заводить разговор о гадком одногруппнике.

Алла повела плечами.

— Что ты хочешь про него знать?

— Что угодно. Он мне интересен.

— Почему? — тут же нахмурилась она.

— Я его не понимаю, и меня это напрягает.

— А что тут, собственно говоря, непонятного? Он мерзавец.

— Это-то как раз ясно. Хотелось бы понять — это у него врожденное или временное состояние души.

— Ладно, слушай, — Алла уселась поудобнее и с заговорщицким видом начала рассказывать, — есть у меня приятельница. Ленка. Мы с ней вместе учились. Так вот, город у нас небольшой, и внезапно выяснилось, что она давно дружит с матерью Захара. Вот она мне кое-чего рассказывала про него.

— Давай уже! Не тяни, — мне было жуть как интересно.

— В общем, будучи подростком, жил он с матерью. Когда парень пошел в среднюю школу, отец их бросил и укатил в Питер. Там поднялся неслабо, денег заработал целую прорву. У него своя большая фирма. То ли стройкой занимается, то ли ремонтом — не знаю точно. Женой новой обзавелся. Вот только с детьми у них не получилось. И вот спустя пять лет он снова объявился в нашем городе и изъявил желание общаться с единственным сыном. Захар тогда в десятом классе был. Трудный подросток. Сплошные неприятности. Мать не знала, что с ним делать. Из сил выбивалась, пытаясь свести концы с концами, а еще и он нервы мотал…

Не уверена, что она и сейчас представляла, что с великовозрастным негодяем делать.

— …В общем, папаша вмешался. И очень кстати. Сказал, что если Захар возьмется за ум, закончит школу, сам поступит в универ и отучится, то он заберет его в Питер. Даст работу, возможности, жизнь, о которой можно только мечтать. Но для этого сыну придется постараться и доказать, что он не тупоголовый баран. Меранов за эту мысль ухватился. Они с матерью бедно жили, без изысков, и ему очень хотелось вырваться из этого порочного круга. На самом деле парень он башковитый, изворотливый. Поставил себе цель и теперь идет к ней напрямую. Не скажу, что учится, как проклятый, но и не прогуливает почем зря. Где-то сам проблемы решает, где-то обходные пути ищет, других запросто использует. Ему нужен диплом — это его пропуск в новую жизнь, и ради этого он готов на все.

— То есть из трудного подростка он превратился в приличного парня.

— Сама-то в это веришь? — захохотала Алла. — Где Меранов и где приличия?

— Тоже верно.

— Отец ему квартиру здесь купил, но денег не дает. Проверяет, способен ли сын сам карабкаться, или так и будет всю жизнь на чужой шее сидеть.

— Способен, — убежденно ответила я.

— Ты-то откуда знаешь? Вы знакомы неделю.

— Такие всегда пробиваются. У них это в крови.

— Может быть, — Алла не стала спорить, — Ленка рассказывала, что помимо универа, он занимается чем-то, связанным с компьютерами. То ли программированием, то ли рекламой. Не знаю, особо не вникала. Вот, в общем-то, и все. То, что он сволочь, ты уже и сама прекрасно знаешь, а больше мне нечего про него рассказать.

— Больше и не надо.

По крайней мере теперь я понимала, почему он такой закрытый, циничный, жестокий. Но вот что с этим делать — понятия не имела. Была уверена только в одном — дурной характер Мерза еще не раз мне аукнется.

***

Следующая неделя пролетела незаметно. Я разрывалась между учебой и попытками хоть как-то обустроить свою жизнь. Однако жизнь обустраиваться категорически не хотела, да и с учебой были одни проблемы.

Во-первых, мне доставалось от Анфисы. Не знаю почему, но комендантша меня невзлюбила и разве что ядом не брызгала при моем появлении. Наверное, не стоило прилюдно намекать ей, чтобы она своими обязанностями занималась, а не перед телевизором семечки щелкала. Иногда язык — враг мой. В этом случае так точно.

Во-вторых, мне приходилось бегать с кафедры на кафедру в поисках руководителя для дипломной работы. Не каждый готов взять под свое крыло студентку, вынырнувшую неизвестно откуда за три месяца до защиты. Темных лошадок никто не любит. Вдруг я тупая? Или ленивая? Или хитрожопая? Или наглая? Не без этого, конечно…

В-третьих, любимая группа давала жару. До этого мне никогда в жизни не приходилось быть жертвой буллинга. Могу сказать одно — это чертовски неприятно, выбывает почву из-под ног. Утешала только мысль о том, что скоро это закончится. Три месяца — и все, больше никогда не увижу этих людей. Продержусь. Я сильная. Если честно, то их нападки меня не особо-то и задевали. Просто раздражали, бесили до зубовного скрежета. Будто назойливые комары, которые мешают нормально спать. По одному шакалята боялись подходить, но, сбиваясь кучками, становились смелыми и языкастыми. Цеплялись, пытались издеваться. Были и те, кто просто молчал, наблюдая травлю. Был Марк с его агрессивными подкатами.

И был Мерз. Мочаливый. Холодный. Но от одного его взгляда волосы на загривке дыбом вставали. Он не трогал меня всю эту неделю, даже не разговаривал, просто наблюдал, но я с содроганием сердца думала о том, что он мне готовит. Пожалуй, он единственный из всех, кого я опасалась всерьез . И как меня угораздило переспать именно с ним? Почему не Марк? Не какой-то другой придурок? Почему именно Мерз? 

Хотя чего удивляться? Я всегда умела вытащить выигрышный билет и найти бриллиант среди навоза.

В субботу вечером в общаге было тихо. Большинство студентов на выходные укатили домой, и мне выпал шанс насладиться тишиной. Никто не шарахался по коридорам, не вопил, не слушал громкую музыку. Красота! Можно почитать, спокойно сходить в душ, отдохнуть. Съесть чего-нибудь вкусного.

Последняя идея мне понравилась больше всего. Я сходила на кухню, убедилась, что там никого нет, и решила порадовать себя тушеной картошкой.

Из радио доносились звуки веселой песни, а я, немного подпевая и пританцовывая, колдовала над кастрюлькой. Помыла овощи, почистила, порезала. Плюхнула туда целую банку тушенки и поставила на огонь, а сама тем временем уткнулась в переписку с Ермолаевой. Она единственная, с кем у меня установились дружеские отношения, и единственная, кому, несмотря на врожденную скромность и робость, хватило пороху в открытую меня поддержать. Конечно, группа поддержки так себе, но все равно приятно.

Где-то в коридоре что-то громко треснуло. Я оторвалась от телефона, замерла, прислушалась, пытаясь понять, откуда доносится и что это такое. Почему-то показалось, что звук идет из того конца, где располагалась моя комната. Не к добру. Общение с новой группой научило меня всегда быть настороже. Мало ли чего от них можно ждать? Дерьмо под дверью я уже находила.

Я прикрыла кастрюльку крышкой, уменьшила огонь и пошла проверять что к чему.

В коридоре было пусто. Возле моей двери тоже никого не оказалось. Я придирчиво осмотрела ковер в поисках очередной подставы. На нем и под ним — пусто. Проверила замочную скважину на предмет жвачек, клея и бумаги. Все в порядке.

На всякий случай осторожно приоткрыла дверь и, убедившись, что ничего мне на голову не упадет, зашла в комнату. Осмотрелась. Заглянула в шкаф, под кровать, за штору. Тоже ничего. Может, зря всполошилась? Просто у кого-то в комнате что-то упало, и ко мне это не имеет ровным счетом никакого отношения? Похоже на то.

Я облегченно выдохнула и вернулась на кухню. Здесь по-прежнему было тихо, спокойно и безлюдно. Свернув полотенце, чтобы не жгло руки, я взяла с плиты кастрюльку и пошла к себе в надежде провести приятный и вкусный вечер. Однако на середине дороги пришлось бежать — пальцы нещадно жгло даже через полотенце. Ворвавшись в комнату, плюхнула кастрюлю на стол и стала дуть на руки, пытаясь охладить кожу.

— Ладно, горячо сыро не бывает, — изрекла глубокомысленно и потянулась за тарелкой.

Взяла половник, подняла крышку и, прикрыв глаза, втянула аппетитный аромат.

Хотя не очень-то и аппетитный. И это странно. Картошечка, приготовленная по любимому маминому рецепту, должна пахнуть не так. Приоткрыв один глаз, я с недоумением заглянула в кастрюлю и увидела там что-то большое и черное.

Что за херня? Вилкой подцепила это что-то и вынула на свет божий… носок. Явно мужской, ношеный, с махровой дыркой на пятке.

— ***! — выругалась громко, раскатисто, от души.

В тот же момент под дверь с тихим шорохом просунули записку, а потом раздался дикий смех и топот убегающих ног. Все себя от гнева я подскочила к двери и распахнула ее. В коридоре, естественно, уже никого не было. Вредителей и след простыл. Записка, которую мне оставили, была написана красивым ровным почерком и содержала в себе лишь одну фразу: «Приятного аппетита, сучка!»

Зашибись. Вот и поужинала.

***

В аудиторию я пришла за пять минут до начала пары. Преподаватель еще не появился, зато вся группа была в сборе. Сегодня у нас должен был состояться коллоквиум, и все готовились, как могли. Кто-то фотографировал на телефон страницы из учебника в надежде, что представится шанс незаметно списать, кто-то рассовывал шпоры по карманам, а кто-то просто обреченно листал лекции, пытаясь запомнить хоть что-то.

Коллоквиум меня волновал мало. Мазнув взглядом по всем собравшимся, направилась туда, где сидела Ассенизаторша с подругами. Все они жили в общаге, а это означало, что мой испорченный ужин — их рук дело. Я не бедствовала, не голодала, но жалко и было продукты, и свои труды. И вообще, портить в общаге еду — это последнее дело. Молча проглатывать такое я не собиралась.

Подойдя к одной из них, бесцеремонно вырвала у нее из-под носа тетрадь.

— Эй! Ты чего?! — завопила она, вскакивая на ноги.

— Уймись, — цыкнула на нее так, что та присела. Открыла первую попавшуюся страницу и недовольно фыркнула, — не то.

Швырнула тетрадь обратно на стол, повернулась к следующей. Остальные за мной наблюдали, изумленно переглядываясь. Но мне было плевать на их взгляды, на их изумление, да и вообще на всех них вместе взятых. Я была очень зла.

Еще одна тетрадь и снова безобразные каракули.

— Что ты себе позволяешь? — начала было Ассенизаторша, но заткнулась, когда я рывком раскрыла ее тетрадь, так что чуть листы в стороны не полетели.

Снова не то. А вот в следующей тетради меня ждала удача. Сердечки на полях, заголовки, подчёркнутые разноцветными ручками. Но самое главное — почерк. Ровный, аккуратный. Точно такой же, каким была написана вчерашняя записка.

— О, так вот кто у нас такой креативный, — хмыкнула, не сводя глаз с худосочной брюнетки. Она была почти красива, если не считать больших, как у лошади, зубов.

— Чего ты пристала? — она высокомерно вскинула брови, но было видно, что ей не по себе. Вот так, глаза в глаза, смелости не хватало. Это тебе не втихаря на кухне гадить.

— Да вот, решила, что надо бы добро вернуть, — залезла в карман и вытащила оттуда пакет, в котором лежал носок с остатками картошки. Узел развязала и все содержимое вывалила ей прямо на тетрадь. — Твое?

Она завизжала и вскочила на ноги, отряхивая джинсы, на которые попало несколько капель. В аудитории запахло едой.

— Ты ненормальная!

— Ты даже не догадываешься насколько, — огрызнулась я и развернулась лицом к группе: — Значит так. Я вчера осталась без ужина, поэтому злая и нервная. Не буду ходить вокруг да около, скажу сразу. Всем. Если еще раз кто-нибудь что-нибудь мне подкинет, неважно что — собачье дерьмо, вонючие носки или еще что-то в этом роде — все это добро окажется у него на голове. Обещаю.

Да! Меня бомбануло! А что делать? С ними, чувствую, иначе нельзя, не доходит по-хорошему. Надо вот так — наглядно и со спецэффектами.

Все молчали, изумленно таращась на меня. Но стоило мне посмотреть прямо, как отводили взгляды. Правильно. Когда я злая, со мной лучше не связываться.

И тут в полнейшей тишине кто-то лениво хмыкнул.

Мерз!

Вот уж кто смотрел и взгляд не отводил. От его насмешки — холодной, циничной, полной пренебрежения — у меня в груди что-то заскрипело, заухало, покрываясь коркой льда.

Знаю, что сейчас он не причем, что не стал бы Захар носки в кастрюлю запихивать, но все это из-за него! Из-за того, что дуры эти перед ним красовались, пытались угодить. Да все в этой группе пытались ему угодить! Царевич, хренов!

Прежде чем поняла, что делаю, подошла к столу, за которым сидел парень, и склонилась, опираясь на столешницу.

Мерз смотрел на меня с легкой полуулыбкой-полуухмылкой, а в глубине серых глаз клубился холод. Сука! Красивые глаза. Стоит только увидеть — и сердце замирает, а по венам горячая кислота бежит. В груди защемило так, что еле получалось сделать вдох. Черт, похоже, я его ненавижу.

— Отзови своих чокнутых фанаток, Меранов, — процедила сквозь зубы, — а то я подумаю, что ты неровно ко мне дышишь и не можешь смириться с тем, что нам не по пути.

Серые глаза хищно прищурились.

— У кого-то ПМС? — заржал Марк, сидевший на соседнем ряду.

Смех вышел натянутым.

— Хочешь обсудить мои критические дни? — перекинулась на него. — Запросто!

— Эй, Оса, — он примирительно поднял руки, — ты чего разошлась?

Сказала бы я чего, да не успела — преподаватель в аудиторию зашел. Группа тут же притихла, а я села на первое попавшееся свободное место.

— Итак, сегодня у нас проверочная работа. Достаньте листы, подпишите их в верхнем правом углу. Фамилию, имя и номер группы, — он начал монотонно раздавать указания, доставая из кожаного портфеля стопку билетов.

Я выполняла эти действия на автомате, втайне радуясь тому, что занятие началось, избавив меня от необходимости продолжать разговор. Серые глаза так и стояли перед мысленным взором, заставляя нервничать и дышать быстрее. Снова захотелось на Мерза посмотреть, да так сильно, что не удержалась. Обернулась. И тут же замерла, словно камнями придавило.

Мерз смотрел на меня. Без улыбок. Усмешек. Исподлобья. Мрачно. И мне показалось, что я слышу его голос в своей голове.

«Тебе конец, Оса. Конец».

Глава 5

Мерз, скотина. Он так прочно поселился в моих мыслях, что покоя не было даже ночью. Он мне снился. В тягучем тревожном сне, наполненном смутными образами и нелепыми действиями. Я бежала от него и в то же время к нему. Я хотела его ударить, сделать больно, но губы сами искали поцелуев. Во сне мы снова были вместе, в том самом кабинете. Я чувствовала его руки на своем теле. Его запах, который хотелось вдыхать, и при этом рычать и кусаться. Сладкое безумие, ломота во всем теле, обжигающее чувство близости… Я была готова ради него на все. Лишь бы не отпускал. Лишь бы был рядом.

И вдруг в кабинете загорается свет, и я вижу, что, кроме нас с Мерзом, в помещении почти вся группа. Ассенизаторша с пакетом навоза; любительница носков со связкой чулочных изделий на шее; Марк, громогласно заявляющий, что он следующий. Теперь мне хочется вырваться, сбежать, но Захар не отпускает. Держит. Смотрит в глаза, хищно улыбаясь. И продолжает двигаться, каждым толчком сталкивая в пропасть.

— Пусти меня, — пытаюсь вырвать, но парень настолько сильный, что у меня не получается даже приостановить его. Крепкие пальцы впиваются в бедра. Наши тела соприкасаются.

— Что не так, Оса? — спрашивает он. — Тебе же нравится. Ты же любишь, когда тебя вот так…

Я хочу остановиться, скрыться от любопытных глаз, но Меранову плевать.

Толчок. Еще толчок. Еще. Внизу живота тяжелеет, сводит сладкой судорогой. Хватаю воздух ртом, цепляясь за широкие плечи, выгибаюсь навстречу. От оргазма искры перед глазами, в груди ураган. Следом накатывает еще один. Слабее, но такой долгий, что внутренности скручивает узлом.

Группа за моей спиной дружно аплодирует…

В этот момент я проснулась.

Подскочила на кровати с тихим вскриком. Шальная, едва способная дышать, мокрая как мышь. Меня била крупная дрожь, а между ног было так сыро и горячо, что даже мне, далеко не скромной девственнице, стало стыдно. Это полный абзац. Кончить во сне. Дважды. Потому что приснился Мерз и то, как мы с ним трахались.

Я думала, это в прошлом. Получила разрядку и забыла. Все, никаких проблем. А этот сон все с ног на голову перевернул, будто сдергивая тёмное одеяло, под которым я пряталась от действительности.

Мерзавец был во мне. В моей голове, в моих мыслях. Так остро, яростно, что внутри все закипало. Я помнила каждое прикосновение, каждый взгляд. Не хотела помнить, но помнила. Переживала снова, чувствуя звериный восторг и азарт.

Я больная.

— Пошел ты к черту, — произнесла громко, обращаясь к темноте, — не смей мне больше сниться!

Сердито взбила подушку, повернулась на другой бок и прикрыла глаза, с твердым намерением снова заснуть. И без всяких там Мерзов!

То ли мой мысленный посыл достиг цели, то мои собственные мозги решили, что на сегодня с меня достаточно, но снов больше не было. Ни эротических, ни каких-то других. Серая пелена и тревожная дрема до самого будильника.

Встала я разбитая, всклокоченная, раздраженная, и сон этот поганый, будь он неладен, никак не шел из головы.

Это что получается, я в тайне по нему сохну? По Меранову? По этому придурку, поспорившему на меня в первый же день? Или это и есть та самая фигня с предающим телом, о которой я читала в книгах?

Да быть того не может! Глупости. Просто сон. Вот сейчас на занятия приду, посмотрю на эту наглую морду, и сама над собой посмеюсь и над своей глупостью.

Быстро собравшись, наспех позавтракала и поползла в универ с твердым намерением во всем разобраться. Ну не может у меня быть на него такая реакция, просто не может!

***

Мерз разговаривал с Волшиным и Медведевым. Они ржали над какими-то идиотскими шутками, а я, притаившись в углу на самой дальней парте, наблюдала за ними. Вернее, за ним. До остальных мне дела не было.

Меня интересовал только Захар.

Красивый парень — этого не отнять. Немного смуглый, с темными непослушными волосами и глазами цвета стальных туч. В каждом движении — уверенность: в повороте головы, в улыбке, в том, как поводил широкими плечами. Руки у него красивые, сильные, с широкими запястьями. На одном из них черный кожаный браслет. Пальцы тоже красивые. Крепкие. Я помню, как он ими прикасался. И губы его помню. На своих.

Ооо, черт!

Еще немного — и стул подо мной начнет дымиться! Эти игры в гляделки, попытки убедить себя в обратном — все пустое. Да, я завелась просто от того, что смотрела на него. От того, что это Мерз!

Приехали.

В голову нахально лезли мысли о том, а что если... Это бесило, это раздражало, и я не могла с этим справиться.

Проклятые сны. Все из-за них!

Спустя три минуты после начала пары дверь распахнулась, и на пороге появился новый персонаж. Блондинка с короткими, до плеч, волосами, затянутая в кожаные брючки и в короткой дубленке. Как только задницу не отморозила!

— Простите, я опоздала, — новая девица зашла уверенной походкой, быстро осмотрелась и, проигнорировав всех остальных, направилась прямиком к Меранову.

— Привет, Захар… — с томной улыбкой, по-кошачьи грациозно склонилась к нему и при всех поцеловала в губы.

Меранов ответил.

А меня прострелило аж до самых пяток. Поспешно отвернувшись, уткнулась в тетрадь, как пришибленная, не дыша, боясь пошевелиться.

— Я соскучилась, — мурлыкала белобрысая зараза, а у меня было такое ощущение, будто в груди огненный шторм лютует.

Почему-то я и мысли не допускала, что у него может быть девушка. Думала, что он со всеми такая скотина, всех использует. А оказалось, только меня.

Чертов Мерз! Ненавижу!

***

Итак, у Захара действительно есть постоянная пассия. Причем появилась она явно не сегодня и не неделю назад, потому что никто в группе, кроме меня, не удивился ни ее появлению, ни тому, что она села с ним рядом.

Вот это поворот.

У меня просто в голове не укладывалось. То есть он поспорил на меня, будучи несвободным? Вот мерзавец! И его придурки-друзья об этом знали?! И остальные тоже! А значит, и эта блондинка в курсе того, что произошло.

Вот только разборок с обиженной зазнобой Мерза мне не хватало.

Хотелось стонать и биться головой о парту. Какая же я дура! Как же меня угораздило так вляпаться? Это похлеще, чем наступить в дерьмо, бережно выложенное одногруппницей на коврике перед дверью.

Я ругала себя на чем свет стоит. Называла всеми нехорошими словами, которые только приходили в голову. И Меранова ругала, и группу. В общем, делала все, чтобы отвлечь себя от главной проблемы. А она заключалась в том, что мне было хреново. И не просто хреново, а больно. Потому что сегодня с утра у меня произошло временное размягчение мозгов, и на какую-то долю секунды я позволила себе представить, что у нас с Захаром может быть что-то общее.

Это было глупо, а теперь за эту глупость приходится расплачиваться болью в груди и привкусом крови на губах, а я ведь обещала себе, что больше никогда и ни за что…

Я держалась изо всех сил, но ближе к концу пары все-таки сломалась и, чуть повернув голову, покосилась в сторону сладкой парочки.

Меранов даже не пытался сделать вид, что слушает преподавателя, и бессовестно ковырялся в телефоне, а его белокурая принцесса перешептывалась с сидевшей неподалеку Мариной Рябовой — той самой, что вечно смотрела на меня так, будто на костре хотела сжечь. До нее мне не было дела, а вот новой девицей я не могла не заинтересоваться.

Ухоженная. Из тех, кто скорее опоздает, чем выйдет из дома с не накрашенными ногтями. На голове — волос к волосу. Кожа сияет. Каждая деталь в одежде подобрана так, чтобы подчеркивать ее достоинства. Красивая кукла, иначе и не скажешь. И в этот момент я очень живописно представила, что делает с ней Мерз, когда они остаются наедине.

Твою мать…

Сердце подскочило, ударилось о затылок и тут же ухнуло вниз, до самых пяток, а в груди пышными ядовитыми соцветиями распускалась она — ревность. Такая жгучая, что легкие горели, а руки самопроизвольно сжимались в кулаки.

Вот это я попала. Ревновать Мерза. Хуже не придумаешь.

Хотя нет. Еще как придумаешь.

Это я поняла, когда белобрысая внезапно повернулась ко мне, и мы с ней столкнулись взглядами. Контакт глаза в глаза, и ни одна из нас не собиралась отворачиваться. Она точно все знала. И вместо того чтобы вынести мозг своему благоверному, а еще лучше послать его далеко и надолго, решила отыграться на мне.

Невыносимо хотелось уйти, переключиться, остыть, справиться с ненужными эмоциями, которые с каждым мигом захлестывали все сильнее.

Появление чертовой блондинки стало катализатором, запустило цепную реакцию, грозившую сжечь меня изнутри. Я внезапно поняла, что Мерз для меня не пустое место. Эта скотина умудрилась пробиться внутрь, под тот защитный панцирь, который я с таким рвением наращивала.

Мне кто-нибудь может объяснить, как это вообще получилось? Почему все началось, как одноразовый секс, для снятия напряжения, а закончилось тем, что я сижу и давлюсь собственной ревностью? Он же ничего хорошего не сделал для меня! Только использовал!

Уму непостижимо!

Не знаю, как мне хватило силы воли досидеть до конца пары.

Я раздраженно заталкивала свои пожитки в сумку, а сама не могла оторваться, и краем глаза косилась на Захара и его подружку. Они прошли мимо меня, держась за руки, а у самого выхода он бесцеремонно ущипнул ее за задницу. Девица с притворным возмущением ахнула, шутливо толкнула его в плечо, а потом рассмеялась, громко, довольно. Специально для меня.

Зашибись день начался.

Впереди еще две пары, и я не представляю, как их выдержу, если эти двое и дальше будут маячить перед глазами. Мне срочно надо остыть, разобраться в себе и с корнем выдрать эти ненужные эмоции.

— Что, Оса, облом? — весело поинтересовался Волшин, поравнявшись рядом со мной, когда я поднималась по лестнице.

— Ты о чем, убогий?

— Ирка вернулась, так что хана твоей спокойной жизни.

— Беда, — прошипела сквозь зубы, — ты не оставишь меня одну? Мне срочно нужно поплакать по этому поводу.

Марк ухмыльнулся:

—Ты непробиваемая, да?

— Да, — раздраженно согласилась с этим приставучим гадом.

— Она тебя сожрет.

А вот это навряд ли. Зубов не хватит, чтобы сожрать. Меня, если честно, вообще мало волновала эта Ира, и все что она могла сделать или сказать. Не из-за нее я так завелась и расстроилась, а из-за своей собственной реакции на всю эту гребаную ситуацию.

Ничего, справлюсь. Мне просто надо пережить этот день, дальше станет легче.

— Я могу стать твоим защитником, — глубокомысленно изрек он и, по-хозяйски обняв за плечи, притянул к себе, — ты только скажи.

— Так, стоп, — я уперлась ему в грудь ладонью и оттолкнула от себя, — Марк, скажи, я похожа на хрупкую лань, которой нужна защита?

— Не особо, — рассмеялся он, — но я просто обязан был предложить. Вдруг бы прокатило…

Скотина.

— Расслабься, Оса! К тебе ведь не подступишься. Ты такая колючая. Такая кусачая.

Правда? С чего бы это?

— …Я могу сделать тебе массаж, — он снова потянул ко мне свои лапы.

— Знаешь, что! — я отступила на шаг.

— Что? — самодовольно улыбнулся этот придурок.

— Шел бы ты отсюда, пока я не начала кусаться по-настоящему.

— Звучит многообещающе…

— Волшин, твою мать! — раздался раздраженный оклик. — Тебя долго ждать?

На самой верхней ступени стоял Захар и сверлил приятеля раздраженным взглядом, а меня попросту не замечал. Будто я пустое место.

— Да иду я, — Марк пошло подмигнул мне и начал подниматься, перескакивая за раз через две ступени.

Я проводила его взглядом, выдохнула, собрала всю свою выдержку в кулак и пошла следом. Как мне все надоело. Рада бы отвернуться и забыть, но взгляд намертво прилип к широкой спине Меранова. Я, как маньячка, следила за каждым его движением, ждала, что он почувствует, посмотрит на меня. Но Захар так и не обернулся. И я не знала, что хуже: его циничная ухмылка или вот это полнейшее безразличие.

***

После второй пары я почувствовала себя не только несчастной, но и голодной. Утром кусок в горло не лез, а сейчас, после всех потрясений, весьма некстати проснулся волчий аппетит, поэтому, едва дождавшись очередного перерыва, я спустилась вниз.

В буфете было не протолкнуться. Как будто все отродясь не ели и только сейчас имели возможность закинуть в себя хоть что-то. Хорошо, что стойки было две, и буфетчицы тоже, иначе была бы толпа до дверей.

Как бы голодна я ни была, но расталкивать других локтями в надежде урвать пирожок поджаристей не стала. Просто покорно заняла место в конце очереди, прикидывая, успею ли купить, а самое главное — съесть хоть что-то. И вообще мне нужно кофе. Большой стакан ядреного кофе, такого, чтобы перетряхнуло до самых пяток и в голове прояснилось. Главное — успеть.

Однако мои опасения оказались напрасными. Очередь продвигалась быстро. Ушлая продавщица одной рукой закидывала пироги, другой наливала кому чай, кому кофе, третьей считала деньги, а четвертой изо всех сил дубасила по затертым кнопкам калькулятора. При этом не забывала переговариваться с коллегой и отвечать по телефону. Профессионал.

— Чего надо? — неласково спросила она, когда я поравнялась со стойкой.

— Кофе. Большой стакан. И пирог с яблоками.

Буфетчица ловко налила мне кофе, сунула в пакет пирог и назвала сумму. Не успела я расплатиться, как она уже зычно обращалась к следующему:

— Чего надо?

Ух, какая!

Я засыпала в стакан сахар, взяла из контейнера одноразовый размешиватель и поспешила отойти подальше от толпы страждущих.

С голодухи пирог был очень даже ничего — мягкий, пышный и со следами яблок, а вот кофе — просто вырви глаз. Адское пойло. Пила и морщилась. Зато помогло. В голове аж зазвенело, а сердце начало бухать, как после марафона.

— Так, так, так, — раздался стервозный голос прямо у меня за спиной, — а вот и наша новенькая!

Да ё-мое! Мне сегодня поесть спокойно дадут?!

Я обернулась, уже не ожидая ничего хорошего.

Возле меня стояла Ирина, держа в руках такой же стаканчик с кофе, а за ее спиной прыгала Марина Рябова с большой сосиской в тесте.

— Как дела? Как устроилась? — зазноба Меранова улыбалась во все свои тридцать два белоснежных зуба. Акула, не иначе.

— Все супер, — сдержано пожала плечами.

— Не обижают? — поинтересовалась ласковым голосом, при этом хищно прищурилась. Глаза у нее яркие, сине-зеленые. Явно линзы. Но очень к лицу.

— Нет.

— Ничего, скоро начнут, — на сочных губах расцвела многообещающая улыбка.

Зачем она это делает? Неужели нельзя просто оставить меня в покое? Так ведь нет. Лезет. Выпендривается.

— Думаешь? — спросила я, отпивая еще кофе, который под конец стал отвратительно сладким.

— Уверена!

— Как здорово, что есть такие уверенные люди. Так держать, — показала ей большой палец и отвернулась.

Не знаю, чего ожидала Ира. Того, что я забьюсь перед ней в судорогах, повалюсь на спину в знак поражения, демонстрируя беззащитный живот, заплачу, испугаюсь? Не знаю, в общем, но мое равнодушие оказалось для нее сюрпризом.

— Слушай сюда, новенькая, — рявкнула она, отбросив в сторону весь маскарад.

— Аня, — подсказала я, — меня зовут Аня. Так и быть, можно на «ты» и без отчества.

Ирка подошла ближе, свирепо сверкая своими красивыми глазами.

— Языкастая, да?

— Никак нет, — отсалютовала стаканчиком, — сама скромность и смирение.

— Мне сказали, что ты увиваешь рядом с Захаром.

— Тебе неправильно донесли информацию. Не увиваюсь.

Так, перепихнулась разочек. И то не по-настоящему. На спор. Причем спорила не я. Вслух я этого не стала говорить. Уверена, что ей уже донесли по всем фронтам, и отпираться бесполезно.

— Да? Разве ты не висла на нем, как последняя…

Она продолжала наскакивать на меня, обвиняя во всех смертных грехах. Стоящая позади Марина торжествующе улыбалась и чуть ли в ладоши от радости не хлопала.

Виноватой я себя не чувствовала. Ни капли. Не я спорила. Не я обманывала. Не мне и краснеть.

— Ты же знаешь, что это не так. Можешь, конечно, для успокоения души все вывернуть так, как тебе удобно. Но, извини, подыгрывать не стану. Лично я до сегодняшнего дня вообще не догадывалась о твоем существовании, а вот Меранов прекрасно знал. Так что иди и вывози претензии своему ненаглядному Захарчику. Правда, ему, судя по всему, глубоко похрену на твои претензии. Живет, как хочет, и делает то, что в голову взбредет. Но ты ведь и так это знаешь? И, скорее всего, молча проглотишь.

Я ударила ее по больному, руша все ее попытки выставить виноватой меня, а не своего парня, публично озвучивая то, что он с ней не считался.

— Да кому ты нужна?! — прошипела она, становясь еще больше похожа на ядовитую змею.

— Надеюсь, никому.

— Ты здесь лишняя.

Это я уже поняла, но отступать поздно.

— Все? С нравоучениями закончено? Я теперь могу спокойно поесть?

— Конечно, Анечка, — пропела она и прежде, чем я успела среагировать, выплеснула содержимое своего стаканчика мне на грудь. Зашибись. Кофе да на любимый бежевый джемпер. — Будешь знать, где твое место, выскочка, — победно фыркнула она, а Марина за ее спиной, по-моему, просто обкончалась от восторга. Ирка смерила меня пренебрежительным взглядом и, брезгливо сморщив точеный носик, произнесла: — А теперь иди отсюда и больше не смей попадаться мне на глаза!

— Непременно. Вот только должок верну, — и с этими словами вылила остатки своего кофе прямо в открытую сумку, которая висела у нее на сгибе локтя.

— Ты что творишь, сучка?! — заверещала Ирка, отскакивая в сторону, и тут же полезла дрожащими ручками в недра своего ридикюля, пытаясь спасти барахло.

— Не переживай. Там чуть-чуть. Самое вкусное, так сказать, — демонстративно выкинула стаканчик из-под кофе в мусорную корзину и пошла к выходу. — Ничего для тебя не жалко. Наслаждайся.

— Да я тебя!..

— Да-да, я поняла. Кипятком забрызгаешь, — отмахнулась, не оборачиваясь.

И, конечно же, мне на пути попался он! Меранов! Они с Волшиным как раз возвращались с перекура, и меня угораздило столкнуться с ними в дверях. Захар глянул на меня, на пятно, расползавшееся на светлом джемпере, потом на свою зазнобу, истерично вопящую проклятия мне вслед, и нахмурился.

— Что стоишь? — произнесла с вызовом. — Беги, спасай. У твоей принцессы проблемка нарисовалась. Кофе пролился.

Проскочила мимо него и, как пробка из бутылки, вылетела на улицу.

Меня. Все. Задолбало.

***

Это сложно. Это реально очень сложно, когда все против тебя. Когда ты заходишь в комнату и получаешь только холод, приправленный изрядной долей негатива. Одни шипы и никакой поддержки.

Да, я нашла общий язык с тихоней Ермолаевой. Ну и что с того? Она не из тех, кто будет стоять за спиной и подавать патроны, когда весь мир ополчился. Она сама выживает, предпочитая притворяться ветошью и отсиживаясь по углам. Быть такой же я никогда не смогу. Не мой вариант.

Я не из тех, кто убивается по поводу отсутствия друзей или боится выйти из дома без толпы однокашников. Я всегда была сама по себе. В стороне и в людях, как любит говорить отец. Но вот объектом травли стала впервые. Чертовски неприятно. И даже с моими стальными нервами это выводит из себя. Когда каждый день как на иголках и отовсюду ждешь подвоха, внутри что-то ломается. Хочется орать и топать ногами, некрасиво кричать и обзываться, а именно этого делать и нельзя. Дашь слабину, покажешь, что они тебя зацепили — и все, жизни не будет.

Чего они все ко мне лезут? Я не напрашиваюсь в друзья, не сую свой нос, куда не надо. Да, не молчу, как овца, если задевают, но первой ни на кого не нападаю, права не качаю. Мне нет ровным счетом никакого дела до своих одногруппников. Так почему же в ответ они не могут поступить так же? Почему просто не могут оставить меня в покое и дать спокойно доучиться эти несколько нечастных месяцев?

Ответ прост. Мерз. Он и его дурацкий спор, ставший причиной первоначального конфликта. Если бы не это — все было бы проще. Или если бы я смогла тогда смолчать, проглотить, прогнуться, чтобы погасить разгорающийся пожар.

Теперь поздно. Он поспорил. Я не смолчала. В результате имеем то, что имеем.

Правильно говорят, случайные связи до добра не доводят. От них одни проблемы и головная боль.

Мне нужно было как-то отвлечься, пока не сорвалась и не наделала глупостей, о которых потом буду жалеть. Хоть на что-то переключиться, чтобы не думать о творившемся вокруг меня дерьме.

Выход нашелся.

При универе в одном из подвалов располагался тренажерный зал. Здесь пахло побелкой, конюшней и техническим маслом. В небольшом, отделанном потрескавшимися рейками помещении ютились полтора десятка старых тренажёров. Таких не встретишь в современном фитнесс-центре, это брутальные мастодонты из прошлого — тяжелые, неказистые. Никакого пластика, только металл, только хардкор. Самое то, чтобы согнать с себя тоску, навеянную общением с одногруппниками.

Поэтому вечером, после стычки с Ириной, я собралась и пошла тягать железо.

Кроме меня, в зале почти никого не было. Трое незнакомых парней, которые после каждого упражнения гордо прохаживались перед зеркалом, потряхивая весьма неплохими бицепсами. Парнишка, который, похоже, не догадывался, что для гармонии надо качать не только верх, но и низ, поэтому выглядел весьма странно — здоровенный торс, на чахлых ножках. Пара девчонок с первого курса. Они как синички метались по залу, больше стараясь привлечь внимание противоположного пола, чем занимаясь.

Я же подошла к делу обстоятельно. На каждый тренажер три подхода по двадцать раз. Вся растрепалась, запыхалась, вспотела, как лошадь. Руки-ноги дрожали, но зато в голове не осталось места для неприятных мыслей. Тело гудело, дорвавшись до тренировки, а я даже почувствовала себя чуточку счастливой. Эндорфиновый всплеск.

Может, все не так уж и плохо? Может, все наладится?

Ага. Размечталась.

Я как раз делала сгибание ног лежа, когда прямо надо мной раздался знакомый голос:

— Отлична корма, Оса!

Что?! Опять?!

Я аж дернулась и резко опустила валики. Стержень с громким лязгом ударился по железным блинам, громыхнув на всю тренажерку.

— Волшин, ты меня преследуешь, что ли? — оттолкнувшись от лавки, я так резко села, что в голове зашумело.

— Даже не думал. Просто мы здесь часто по вечерам зависаем.

— Мы? — обернувшись, увидела Меранова. Он стоял у зеркала и медленно наматывал на кулак эластичный бинт, не отрывая от меня волчьего взгляда.

Зашибись потренировалась.

Самое неприятное, что я даже не заметила, когда ушли все остальные. В зале осталась только я и два этих придурка.

Пора сваливать. И, судя по пристальному взгляду Мерза, чем быстрее, тем лучше.

Бодро спрыгнула с лавочки и шагнула к дверям, но уйти не удалось. Марк перегородил мне дорогу.

— Куда торопишься, Оса?

— Обратно в гнездо, — огрызнулась и попыталась проскочить мимо него.

Он снова остановил, перехватил поперек талии.

— Слушай, а ты такая ладненькая, — одобряюще кивнул и бесцеремонно потянул за край майки, — пресс покажи.

— Волшин, отвали! — ударила его по руке.

— Что такого? — рассмеялся он. — Оставайся. Будет весело. Обещаю, не обидим.

А у самого ухмылка такая, что мороз по коже. Они оба — здоровенные кони, не отягощенные моралью и здравым смыслом, а я одна. И вряд ли кто-то прибежит с верхних этажей, чтобы постоять за мою девичью честь.

— Ну так что? Останешься? — шаг в мою сторону, и я невольно отступаю. Пячусь до тех пор, пока не натыкаюсь спиной на один из тренажеров, — будет интересно.

— Не вижу ничего интересно в приставучем бабуине, — уперлась руками ему в грудь, потому что эта скотина явно не собиралась останавливаться и надвигалась на меня, как гора.

— Страшно? — зловещим шепотом спросил он, склоняясь ниже ко мне.

В этот момент я думала о том, как бы поудачней прицелиться и засадить ему коленкой между ног, и хватит ли мне времени сбежать, пока он будет разгибаться. Пересеклась взглядом с мрачным Захаром и поняла, что не хватит. Не будет у меня никакого времени.

— Ну так что? — спросил Марк.

— Что? — глупо переспросила, потому что стоило только посмотреть Меранову в глаза, как у меня снова случилось временное помутнение рассудка. Дыхание сбилось, мысли поплыли. — Извини, прослушала, что ты там мямлил.

— Ну ты даешь, Осипова! — почти восхищенно присвистнул он. — Хоть бы испугалась, что ли, для приличия. Всплакнула.

— Мечтай больше, — снова безуспешно попыталась оттолкнуть его, а бугай, наоборот, ухватил меня за талию и дернул к себе, так что впечаталась носом в грудь.

— Чем больше ты дергаешься, тем меньше хочется отпускать, — произнес, задумчиво скользя взглядом по моему лицу. Такая смена настроения мне не понравилась. Меранов тоже смотрел, не отрываясь. И злился. Краем глаза я видела, как сжимаются его кулаки.

— А девочка-то поплыла. Задышала.

Задышишь тут. Только вот Марк к этому не имел никакого отношения. Все дело в Меранове. Я кожей чувствовала его взгляд. Мне даже казалось, что я чую его запах, ощущаю, как гулко бьется сердце. Идиотка.

— Пусть проваливает, — раздался равнодушный голос Мерза, — я пришел тренироваться, а не смотреть на вот это вот все.

— С ней веселее, — Волшин продолжал меня удерживать, но хватка чуть ослабла.

— Пусть. Проваливает, — с нажимом, сквозь зубы.

— Как знаешь, приятель, — Марк демонстративно поднял руки вверх и отступил, а я, не теряя времени даром, проскочила у него под боком и бросилась наутек.

***

Я натянула сапоги прямо на спортивные леггинсы, накинула сверху куртку и, кое-как запихав свое барахло в рюкзак, ринулась прочь из раздевалки. За стенкой слышались голоса и смех парней. Я не могла разобрать ни слова, но подозревала, что разговор идет обо мне. Или просто разыгралась паранойя. Не думаю, что я так интересна Мерзу и его приставучему приятелю, чтобы они тратили свое время на обсуждение меня.

Спустя минуту уже выскочила из здания универа и, на ходу натягивая шапку, поспешила в общагу. Совсем не по-весеннему студеный ветер забивался под пуховик, щипал коленки, прикрытые тонкой синтетикой, кусал за нос. В этом году зима никак не хотела сдавать свои позиции, хотя на календаре уже была середина марта, синоптики, обещавшие раннюю весну, снова обманули.

Впрочем, именно в этом году у меня совершенно не было ни настроения, ни того самого томительного предвкушения, что охватывало изнутри, стоило только почувствовать приближение настоящей весны. Да и какое может быть настроение, когда кругом одни проблемы и просвета не видно?

Мерз — вампирище поганый — питается моей энергией, Волшин одолел, группа задолбала, проблемы с учебой так и не решены. Ладно, хоть дома есть шоколадка. Хоть что-то приятное в этой жизни.

Бежать до общаги недолго. Всего пять минут, но я продрогла так, что зуб на зуб от холода не попадал. Где-то в недрах сумки настойчиво гудел телефон, но я за ним не полезла, не хотелось останавливаться, снимать тонкие перчатки, искать его. Все подождет до дома.

Телефон снова загудел. И снова.

Кто там такой настойчивый?

В вестибюле меня остановил громогласный вопль Анфисы.

— Осипова!

Я аж споткнулась от испуга. Этой-то что от меня надо?

Анфиса — рыхлая тетка в серой шерстяной кофте и сланцах поверх пестрых носков. С темными коротко стриженными волосами и такой хмурой физиономией, будто унюхала запах свежего помета. По крайней мере, меня она всегда встречала именно с таким выражением лица, и сегодняшняя встреча не исключение.

— Здравствуйте, Анфиса Аркадьевна, — подошла к ней и попыталась заискивающе улыбнуться.

Попытка тут же провалилась. Я была настолько взвинчена, что вместо улыбки получился оскал маньяка-психопата.

— Ты совсем обнаглела, Осипова?! — набросилась она, наплевав на мое приветствие.

— Вроде нет.

Я смотрела на ее пылающее праведным гневом лицо и судорожно соображала, где могла проколоться. Вроде никаких косяков за мной нет.

— Вроде нет? — она чуть ли слюнями в меня не брызгалась.

— Да что случилось-то? — спросила устало, чувствуя, как у меня внутри градус кипения повышается.

Как меня все заколебало!

— Ты еще спрашиваешь, что случилось?!

— Ну да.

— Вот это, по-твоему, нормально?! — комендантша схватила меня под руку и буквально волоком подтащила к стене, на которой криво висела доска объявлений, и чуть ли не ткнула меня в нее носом.

А там…

Яркой скрепкой был приколот лист формата А4, а на нем напечатанное объявление.

«Скрашу досуг. Любые фантазии. Недорого. Анечка». И в конце жирным шрифтом мой номер телефона.

Да какого хрена?! Я сорвала с доски проклятую бумажку и смяла ее в кулаке.

— Это не я…

— Что за студентка такая появилась, — негодовала комендантша, — только въехала и уже творит не пойми что! Совсем распоясалась в своей столице!

— Да не мое это объявление! — в сердцах воскликнула я, пытаясь оправдаться.

Впрочем, безуспешно. Меня никто не собирался слушать.

— В общем, так. Если еще раз увижу такую порнуху — пойдешь к ректору по докладной. Проституток в своей общаге не потерплю!

Простите, но это просто п***ц.

Когда я входила в лифт, меня аж трясло от злости.

Какая зараза это сделала? Ассенизаторша? Ее подружки? А может, Мерз? Или его любимая Ирочка? В голове миллион мыслей и ни одной стоящей. Все они разбивались о стену собственного бессилия. Это просто невыносимо.

Когда я подошла к своей комнате, меня ждал очередной «приятный» сюрприз — еще одно объявление, приляпанное скотчем к двери. «Шлюха. Даю, беру и подставляю. Дешево и сердито. Налетай». Снова номер телефона, а чуть ниже моя фотка, распечатанная на черно-белом принтере. У меня слов не было. Я просто стояла и смотрела на эту гадость. Дышать получалось только через раз, а внутри все кипело, бурлило от обиды, злости, несправедливости.

Сорвала очередной листок, очерняющий мою репутацию, и вломилась в свою комнату, хлопнув дверью так, что, наверное, было слышно на первом этаже. Плевать.

Телефон в кармане по-прежнему не умолкал. И я уже догадывалась, что там такое.

Потенциальные клиенты, мать их.

Масштаб катастрофы я оценила, когда достала вибрирующую мобилу и разблокировала экран. Десятки звонков с незнакомых номеров, а сообщений вообще под сотню. И в каждом сплошное непотребство. Вопросы: сколько стоит час, даю ли я в зад, можно ли позвать меня на мужскую вечеринку. Еще больше пошлых подколов, а кое-где и фотографии вздыбленных кудрявых огурцов, ждущих разрядки.

Я со стоном опустилась на кровать и уткнулась лицом в ладони. Жесть какая-то творится. Самая настоящая жесть. И деваться уже некуда. Сама перевелась в этот ад, думая, что тут обрету свободу. Ага. Обрела. Геморрой и вечную головную боль.

Себя я жалела полчаса. Не меньше. Сидела, не шевелясь, закрыв глаза, слушая, как нервно бьется сердце в груди. Надо что-то делать. Как-то исправлять. Узнать бы, кто это дерьмо подстроил. К сожалению, по распечатанному тексту личность не установишь, но должна же быть зацепка. Я достала из кармана два скомканных листа. Объявление с доски ничего полезного сказать не могло, а вот то, что висело у меня на двери — вполне.

Там была моя фотография. Возле буфета. Судя по одежде, она была сделана именно сегодня.

А кто мне встретился у буфета?

Правильно, Ирка.

Вот и ответ. Осталось только решить, что с этим ответом делать.

***

— Привет.

— Осипова, ты, что ли?! — раздался в трубке изумленный голос Юрки.

— Я. Как дела, Пупсик?

Дело вовсе не в том, что у нас с Юркой были какие-то неформальные отношения. Никак нет. Просто у него фамилия такая смешная — Пупсиков. И звали его чаще всего не по имени Юрой, а Пупсом, Пупсиком, Пупсяшкой, Пупсяндрием, и дальше в том же духе — кто на что горазд.

Парень не обижался. Он из тех, кто умудрялся находить плюсы в любой ситуации. И кстати, он мой одногруппник. К сожалению, бывший.

— Ты, куда сорвалась?! Мы все в шоке! Вышли после сессии, а тебя и след простыл!

— Пришлось переехать, — уклончиво ответила.

— За полгода до защиты?

— Так обстоятельства сложились.

— Не могла отложить свои обстоятельства до конца учебы? Немного ведь оставалось.

— Прости. Не хочу об этом говорить. Неприятная тема.

— Еще бы она была приятная, — невесело усмехнулся он. Замолчал на миг, а потом добавил. — Наши обрадуются, когда скажу, что ты звонила.

Наши. Аж под ребрами защемило. Когда-то я училась в нормальной группе, а не в том паноптикуме, что сейчас. Да…. Как давно это было.

— Не обязательно что-то говорить.

— Играешь в партизанок? — тут же встрепенулся он. — Смотрю, и номер сменила, и в сетях тебя нет совсем. Прячешься?

— Типа того.

— Ты всегда была немного того… с огоньком! — хохотнул он.

— Поверь, такая же и осталась. Года идут, а дурь все та же, — я тоже не смогла сдержать вымученной улыбки.

— Как устроилась на новом месте?

Соврать или нет? Не буду.

— Отвратительно.

— Что не так? — он тут же стал серьезным.

— Представляешь, Юр, я тут стала объектом буллинга.

— Ты?! — он проорал это так громко, что пришлось отодвигать трубку от уха, чтобы не оглохнуть. — Да быть такого не может.

— Еще как может. По этому поводу, собственно говоря, и звоню.

— Так, — Пупсик перешел на деловой тон, — что от меня нужно?

— Достань мне, пожалуйста, номерок одной заразы. А еще лучше организуй так, чтобы все вызовы с моего номера шли на ее.

— Без проблем. Что она сделала? Выставила твой номер на авито? И теперь тебе звонят таджики с предложением купить помидоры?

— Угадал. Теперь хочу, все это дерьмо ей обратно скинуть. И мне бы еще как-то ее прижать. Только пока не могу придумать как. Фантазия не работает.

— Это ты по адресу обратилась. Я — мастер по пакостям. Бойтесь все, Пупс выходит на тропу войны!

— Дурень, — рассмеялась я.

— В общем, не парься, Ань. Завтра с утра все будет.

— Спасибо, Юр.

— Для тебя все что угодно. Скидывай инфу по своей террористке, будем воспитывать.

После разговора мне стало немного легче. Я посидела, погрустила еще немного, а потом завалилась с книгой на кровать. И пусть весь мир подождет. Только телефон выключила, потому что нескончаемые звонки давили на нервы.

***

И вот очередное нудное утро, когда хочется залезть поглубже под одеяло и носа оттуда не показывать, а вместо этого приходится собираться и идти в универ, где снова поджидают любимые одногруппники. Еще никогда я так не жалела, что уехала из столицы и оказалась в этой дыре. Но делать нечего. Вперед и с песней. Как всегда.

В аудитории почти никого не было. Только Ирка с подругами. То, что надо.

При моем появлении раздались смешки, и я удостоилась целого вороха насмешливых взглядов. К счастью, сегодня меня это уже мало беспокоило. У меня было чем ответить на этот низкий выпад.

Верховцева даже скрывать не стала, что это ее рук дело.

— Осипова, как бизнес продвигается? Уже разбогатела? — ехидно поинтересовалась она так громко, чтобы все слышали.

— Какой?

— Ну как же, — снова гадкая усмешка, — перед мужиками ноги раздвигать.

— Ах, ты про это, — со скучающим видом отмахнулась от нее и села за парту, — отлично. — Всю ночь пахала, не покладая рук. Ног. И прочих частей тела. Аж натерла. Еле сижу. Хочешь, покажу?

У Ирки нервно дернулась щека.

— …Столько клиентов, просто отбоя нет, — продолжала я, доставая мобильник из кармана, — вот решила с тобой поделиться и поставить переадресацию на тебя.

— Ха! Можно подумать, ты мой номер знаешь.

— Восемь девятьсот двадцать… — и дальше по порядку.

— Откуда?

— Ириш, что ты как дикая? — произнесла снисходительно, обращаясь как к маленькой, бестолковой девочке. — Мы живем в век цифровых технологий. Или думаешь, что ты мой номер узнать могла, а я твой нет?

— И что с того? — надменно фыркнула она. — Переадресацию без моего согласия поставить нельзя.

— Уже поставила, — с ласковой улыбочкой ответила я.

Юрка уже обо всем позаботился, мне оставалось только ткнуть на волшебную кнопочку… И в тот же миг телефон у Ирки заголосил, оповещая о входящем сообщении.

— Не благодари.

Пусть теперь ее этой пошлятиной закидывают.

— Дрянь, — прошипела она, хватаясь за мобильник, — я убью тебя!

— Непременно, но позже, а пока просто хочу предупредить: еще одна такая выходка с твоей стороны, и твои фотографии в стиле «ню» разлетятся по всем соцсетям, окажутся на всех сайтах интимных знакомств. И не только. Думаю, твоим родителям и всем родным тоже очень понравятся фотосессии дочери.

— Нет у меня таких фотосессий! — рявкнула она, не отрываясь от телефона. Сообщения все приходили и приходили.

— Есть. Папка со скромным названием «Курсовые».

Верховцева дернулась и вскинула на меня изумленный взгляд:

— Откуда…

У нее глаза стали огромные-преогромные, а лицо вытянулось так, что стало похоже на лошадиную морду.

— Оттуда.

Пупсик не просто друг. Пупсик — чокнутый хакер, которого хлебом не корми, дай в чужом белье поковыряться. Он за ночь такого компромата накопал, что эту сучку запросто прижать можно.

В этот момент дверь распахнулась, и в аудиторию вошла гадкая троица — Марк, Игорь и, конечно же, Мерз. Без него никак. С его появлением сердце снова начало биться, как сумасшедшее, и мое непробиваемое спокойствие дало трещину. Дальше строить из себя мисс Непобедимую не было никакого желания. Да и сил тоже.

— Надеюсь, мы друг друга поняли? — напоследок бросила Ирке и отвернулась, чтобы не видеть их страстного приветствия.

— В чем дело? — прохладно поинтересовался Захар, проходя мимо меня, будто мимо пустого места.

— Ничего, — голос у Верховцевой был немного истеричный, но она пыталась улыбаться, — обсуждали кое-что.

— Что?

— Не скажу. Это только между нами девочками.

Я чувствовала на спине тяжелый внимательный взгляд Мерза, но так и не смогла найти в себе силы обернуться и посмотреть в ответ.

Глава 6

Неделя прошла. Кое-как со скрипом. Даже не прошла, а проползла в каком-то томительном мрачном ожидании.

Ирка притихла. До этой курицы дошло, что, во-первых, у меня за спиной есть люди, которые в случае чего могут помочь, а во-вторых — я настроена решительно, и если потребуется вывалить на обозрение ее грязное белье — сделаю это, не раздумывая. Мне терять нечего, и покорно терпеть издевательства не собираюсь.

Остальные одногруппники продолжали кусаться, как моськи, пытающиеся ухватить за ногу. Громко, бестолково и трусливо. Цыкнешь в ответ, скажешь что-нибудь — и все, сразу затыкаются. Особенно если вывернуть так, что другие над ними же начинают смеяться. Работать бесплатным комиком мне порядком надоело, но лучше уж так, чем молча проглатывать.

Волшин… Отдельная тема. Он так и продолжал виться вокруг меня. Куда ни повернешься — везде его ухмыляющаяся физиономия. Тоже издевался, но по-другому. В его глазах я видела интерес. Искренний, неподдельный, он явно получал удовольствие от наших пикировок, а еще постоянно пытался облапать, зажать где-нибудь. Неандерталец хренов. Самэц! Правда, надо отдать ему должное, он никогда не присоединялся к коллективной травле, предпочитая изводить меня в индивидуальном порядке. По-моему, я ему нравлюсь. И по-моему, ему не нравится, что Мерз первым ко мне покатил.

Кстати, о Меранове. Он затаился. Стабильно делал вид, что не видит меня, что меня попросту не существует. Это напрягало. По разным причинам.

Мне не нравился вот это отстраненный игнор с его стороны. Наверное, потому что я больная. Потому что мне хреново смотреть, как он со своей Иркой зажимается на переменах, как они ходят за руку. Я ревновала, как последняя дура, давилась своими эмоциями, и никак не удавалось избавиться от колючего узла в груди. Не знаю, как он это делал, но я с каждым днем все сильнее насаживалась на крючок. Сидела на занятиях и все силы прикладывала, чтобы не поворачиваться в его сторону. Чувствовала его на каком-то зверином уровне. И сердце гудело, как трансформаторная будка. Больная зависимость, с которой не справиться.

Другая причина, по которой меня напрягало молчание Захара — это то, что я ему не доверяла. Не мог он меня оставить в покое. Просто не мог и все. Стоит только расслабиться, и он ударит. Сильно и не жалея.

***

В четверг нам должны были сообщить оценки за большую курсовую работу, которую мы сдавали на прошлой неделе. Одногруппники дергались, опасаясь оценки Тимофеича, а я, наоборот, была спокойна, словно удав. Курсовик оказался сложным, я с ним просидела не одну ночь, но в итоге справилась. На пять баллов не рассчитывала, но вот на твердую четверку надеялась.

Борис Тимофеевич показался мне преподавателем, которому на все наплевать. Говорил размеренно, голос никогда не повышал, эмоций не показывал, со студентами держался отстраненно. Даже когда бестолковый студент лажал, он спокойно говорил «придете на пересдачу» и все. Я не могла взять в голову, почему его все боялись.

Когда он зашел в аудиторию, все вытянулись по струнке, и было слышно, как за окном лениво падает капель. Он прошел к столу, сел, не торопясь раскрыл папку, в которой принес наши работы, и начал озвучивать результаты.

— Антонова — три. Белкина — четыре с минусом. Волшин — три. Дмитриев — незачет...

И так дальше по списку. Поддавшись общему волнению, я ждала свой результат, затаив дыхание, и очень удивилась, когда меня не прозвучало на букву «О». И вообще не прозвучало.

— Все услышали свои оценки? — уточнил он, складывая наши работы стопкой.

Я вскинула кверху руку:

— Вы меня пропустили.

Он поднял взгляд от бумаг и посмотрел на меня так, что внутри все перевернулось.

— А вы у нас…

— Анна Осипова, — подсказала я.

— Осипова, — хмыкнул он и снова открыл свою папку. Там осталась последняя работа. Моя, — незачет.

Меня будто по голове пыльным мешком огрели.

— То есть как незачет? Я все сделала!

— Если под «сделала» вы понимаете «надергала кусков не пойми откуда», то да, — он был невозмутим как танк, а меня начинало потряхивать.

— Я не понимаю…

Он взял маркер и отошел к доске. Я снова вскинула руку:

— Я хочу посмотреть свою работу!

— Все просмотры после занятия.

Я не дотерплю до конца пары. Меня просто разорвет.

— Мне надо увидеть сейчас, — произнесла с нажимом. Преподаватель вопросительно вскинул брови, а группа вообще притихла, словно кругом не люди, а статуи.

Я не отвела взгляда, продолжала смотреть ему в глаза, а легкие еле справлялись со своей задачей. Каждый вдох — кислотой по венам.

— Раз так настаиваете… — Борис Тимофеевич указал на мою курсовую, — прошу.

Я вскочила со своего места и со всех ног бросилась к преподавательскому столу. На титульном листе красовалось слово «незачет», выведенное красной ручкой, и аккуратная сложная подпись. Трясущимися руками открыла первую страницу, вторую, пятую. Все нормально. Я не понимаю претензий. Чем он недоволен? Все ведь нормально.

Потом я перевернула еще лист, и у меня глаза на лоб полезли. Какие-то нелепые цифры, выводы из разряда «потому что гладиолус». Кривые графики.

— Что это? — растерянно листала дальше.

— Ваше работа, если я не ошибаюсь, — голос у преподавателя был студеный, как океан, — не знаю, на что вы рассчитывали, подсовывая мне такое. Это позор.

— Это не моя работа, — процедила сквозь зубы, — ее подменили!

— Конечно, — он равнодушно улыбнулся, — я так и подумал.

— Я правду говорю. Я не писала такого!

— Вы либо непроходимо… наивная, — он заменил неприятное слово на более вежливый эквивалент, — либо недопустимо наглая. Так или иначе, но у вас незачет.

— Это не моя работа, — снова повторила, но меня не слушали.

— Садитесь, Осипова. Не разочаровывайте меня еще больше. — Я хотела возмутиться, но он смерил меня таким взглядом, что слова в горле застряли. — Садитесь. Нам пора приступать к новой теме.

Удары в висках, словно колокол. И дыхание сорвалось, как после забега. У меня не было слов, не было сил спорить. Шоковое состояние.

Бросила проклятую курсовую обратно на преподавательский стол и пошла к своему месту, не в состоянии справиться с тем, что творилось внутри. Как так-то? Что это за бред? Что за подстава?

Подстава…

В глазах потемнело.

Я зажмурилась, задержала дыхание, а потом медленно обернулась.

Мерз, как всегда, сидел на последней парте и в этот раз не игнорировал меня. Смотрел в упор, без единой эмоции. Просто равнодушно наблюдал за моим провалом.

Под сердцем оборвалось. Заболело так, что не вдохнуть.

Это его рук дело. Его! Не зря я боялась и ждала. Ему скучно просто так цеплять, делать мелкие пакости. Он предпочитает действовать наверняка, с максимальным уроном.

***

— Ань, ты чего какая бледная? — поинтересовалась Аллочка и тут же бесцеремонно приложила руку к моему лбу. — Заболела, что ли?

Она позвонила мне днем, во время своего перерыва, и предложила пообедать в кафе рядом с универом. Аппетита совершенно не было, но я согласилась. Хотелось пообщаться с кем-то адекватным, с кем-то, кто не будет плевать ядом в мою сторону.

— Нет. Здорова, как лошадь, — я невесело усмехнулась и продолжила копаться в тарелке с макаронами.

— Что же тогда? — не унималась заботливая тетя. — Какие-то проблемы?

Я задумчиво посмотрела на нее, потом перевела взгляд на окно. Последние дни выдались на удивление теплыми, и снег начал активно таять, теряя свою привлекательную белизну, превращаясь в нечто серое, грязное, унылое. Такое же, как мое состояние сегодня. Да в и предыдущие дни.

— Аня! — раздался недовольный оклик.

— Прости, я задумалась.

— Ты словно в другое измерение провалилась!

Неплохо было бы. Раз! И в другом мире, без всех этих проблем. Но мечтать не вредно.

— Я размышляла о том, как же сильно ты была права, когда сказала, что моя новая группа полна сволочей.

Алла тут же перестала улыбаться и стала совершенно серьезной.

— Достали?

— Мягко сказано. Но описывать не буду. Не проси, — подняла руку, останавливая поток вопросов, — нет желания снова это вспоминать.

— Жалеешь, что перевелась?

— Нет. Жалею, что попал в эту группу, — я с надеждой посмотрела на Аллочку, — слушай, а может, есть шанс перейти на другой факультет?

— Смеешься? За пару месяцев до защиты? Я еле уговорила, чтобы тебя сюда взяли.

Надежда угасла так же быстро, как и появилась.

— Ты права. Никому не нужна студентка, которая сама не знает, чего хочет, и мечется из стороны в сторону.

— Кстати, как дела с учебой. Нормально? Долгов не нахватала?

— Ай, — я только отмахнулась, — с переменным успехом.

— Издеваешься? — тут же возмутилась она. — С каким переменным успехом?! Я лично к ректору в ноги падала, когда за тебя просила! Говорила, что ты умница, красавица и вообще просто чудо, а не студентка! А ты с переменным успехом! Что-то не сдала? Прогуляла? Поругалась с преподавателем?

— Ну не то, чтобы поругалась… — уклончиво протянула я.

— Так! Аня! — рявкнула Алла. — Живо рассказывай, что ты натворила.

— Да ничего я не натворила! Это как раз к вопросу о том, что у меня в группе сборище сволочей.

— Анна! — прорычала тетушка так, что стоящая неподалеку официантка испуганно подскочила.

— Что ты вопишь? — я зашикала на нее, пытаясь утихомирить разбушевавшуюся родственницу.

— Рассказывай! — буквально приказала она.

Вот приставучая!

— Ладно. Я получила незачет по курсовой, — Алла открыла было рот, чтобы отчитать меня за нерадивость, но я ее опередила. — Какой-то гад подменил мою работу, а Борис Тимофеевич решил, что я решила смухлевать и подсунула ему халтуру.

— Тимофеич? Ты умудрилась облажаться у Тимофеича?! — Алла застонала и уткнулась себе в ладони.

— Я же говорю, меня подставили…

— Аня, это катастрофа, — произнесла она трагическим голосом. — Белов самый принципиальный преподаватель во всем университете. Он ничего не прощает. Ничего не забывает.

— Прямо рыцарь без страха и упрека, — я попыталась пошутить.

Но Алла посмотрела на меня, как на конченую идиотку.

— Он входит в дипломную комиссию. К его мнению всегда прислушиваются, поэтому иметь Тимофеевича во врагах — гиблое дело. Были случаи, когда он круглых отличников, идущих на красный диплом, опускал так, что еле на тройку набирали. И я тебе ничем не смогу помочь, у нас с ним отношения более чем прохладные.

— Не переживай. Отобьюсь, — я махнула рукой.

— Аня, не будь дурой. Тебе патронов не хватит, чтобы отстреливаться.

— Не преувеличивай.

— Пойми ты, если преподаватель захочет, то завалит любого студента. Пара вопросов, чтобы найти слабые места в знаниях — и все. Будет бить, пока не сломаешься. И других преподов наведет на дополнительные вопросы.

— Не преувеличивай. Не станет же он меня специально валить? Зачем ему это надо?

— Зачем надо валить наглую студентку, которая попыталась его обмануть и подсунуть липовую работу? Ты действительно дурочка или только притворяешься? — На это мне нечего ответить. — Тот, кто тебя подставил, знал, чем все это обернется. Знал о последствиях. Просчитал, с какими трудностями ты столкнешься, если наживешь такого врага, как Белов...

Я вспомнила светлые, равнодушные глаза Захара, и во рту разлилась горечь. Больно.

— В общем, так, — Алла хлопнула ладонью по столу, — сегодня же идешь к Борису Тимофеевичу и решаешь эту проблему.

— Как я ее решу?

— Как хочешь! Валяйся у него в ногах, реви, дави на жалость, обещай, что будешь месяц отрабатывать. Что угодно! Но сделай так, чтобы он сменил гнев на милость.

Я вспомнила Белова. Сложный мужик. Стальной. Без лишних эмоций и телодвижений, как терминатор. Таких ни жалостью, ни подхалимством не проймешь.

— Я не знаю, что делать, — созналась обреченно.

— Придумай что-нибудь. Пой, пляши, стучи в бубен. Не мне тебя учить, — ядовито отозвалась Аллочка, — ты же всегда умудрялась выбираться из самых неприятных ситуаций.

Если бы. В последнее время я напрочь растеряла эту жизненно важную способность.

Алла достала из сумочки свой телефон и начала в нем копаться, шустро гоняя пальцем по экрану.

— Так. Сегодня у него занятия до пяти вечера. Вот к этому времени тебе надо придумать, как найти с ним общий язык.

— Алла, я не знаю…

— Никаких «не знаю»! Решай вопрос! Чтобы в пять часов как штык была возле его кабинета!

***

Я была у его кабинета без десяти пять. В голове полнейший сумбур, сердце грохочет, руки трясутся, и нет ни единой мысли, как исправлять ситуацию. Он точно меня пошлет. Вот как увидит, так сразу и отправит в заоблачные дали.

— Что вы здесь делаете? — раздался голос совсем рядом.

Я так была поглощена своими мыслями, что пропустила появление преподавателя.

Он смерил меня отстраненным взглядом и начал отпирать кабинет.

— Я к вам.

— Зачем? — в голосе ни единой эмоции. Робот!

— Начет курсовой работы.

— Пришли каяться? — предположил он, заходя внутрь, а я, не дождавшись приглашения, шагнула следом.

— Нет. Я принесла свою настоящую работу. Распечатала еще раз…

На его лице появилось откровенно скучающее выражение. Сейчас точно выкинет!

— У кого-то нашли готовый вариант?

— Нет. Сама делала. Я могу это доказать.

— Интересно, как? — на самом деле ему было совсем неинтересно. Ему было все равно. Он уже решил, что я лгунья, которая пытается его обдурить.

— Я прямо здесь, при вас, могу написать, как у меня в расчетной части.

— Да вы что? — он позволил себе изобразить изумление. — Здесь? Сейчас? Да еще и при мне? Вот это да!

Каждое слово так и сочилось иронией.

— Да.

— Так уверены в своих силах?

Под этим прямым, как топор, взглядом моя уверенность таяла на глазах, но делать нечего. Хуже уже не будет. Надо карабкаться.

— Я готова попробовать.

Борис Тимофеевич одарил меня еще одним долгим пронзительным взглядом, а потом кивнул.

— Хорошо. Вот вам лист. Вот вам стол, — кивнул на место, прямо перед собой, — сумку кладете вон туда, в угол. Это, — указал на потрепанный курсовик в моих руках, — можете положить вон туда, на самый дальний стол. Никаких телефонов. У вас есть полчаса времени.

Эх ты, е-мое! Полчаса! Да я несколько ночей подряд сидела, пытаясь ее сделать.

Снова пристальный, испытующий взгляд. Белов ждал, когда я сдамся и отступлю.

— Я готова.

Готовности не было вообще. Вся надежда только на память.

— Время пошло, — равнодушно сообщил он и начал проверять студенческие тетради.

Я схватила ручку и принялась торопливо писать. Только бы не запутаться в этих формулах и бесконечных числах!

Сначала шло хорошо. Я идеально помнила начало курсовой. Формулы, допущения, условия. Ручка так и летала над листом, оставляя за собой неровные, рваные строчки. Я даже поверила на какой-то миг, что все у меня получится, но спустя некоторое время воспоминания смешались, я начала путаться в выводах и преобразованиях.

— Можно еще лист? — попросила у преподавателя. Он вместо слов только кивнул в сторону кучи черновиков.

Я схватила сразу стопку и упорно продолжила продираться сквозь ученые тернии.

Шло из рук вон плохо. Я пару раз сворачивала вообще не туда, куда следует, в сердцах все зачеркивала и начинала заново, а на паре моментов психанула так сильно, что смяла лист. По спине градом катился пот, я вся раскраснелась и едва дышала от волнения, но не сдавалась. Продолжала из упорства, из вредности, из желания доказать что-то не только ему, но и самой себе.

— Да ё… — прошипела, когда в очередной раз зашла в тупик со своими умозаключениями.

— Что?

— Ничего. Простите, — и дальше писать.

Вот так, через силу, через трехэтажный мат, ругаясь себе под нос, я все-таки дошла до финала. Причем, весьма специфического.

Передо мной лежал лист с конечными результатами, и они совершенно не совпадали с тем, что я сделала в прошлый раз. Зашибись.

— В чем дело, Осипова?

— Вы знаете, — устало произнесла я, — даже если бы вам в руки попала моя настоящая работа, вы бы мне за не поставили выше тройки. Там были одни ошибки, и выводы совсем не такие.

— Даже так? — хмыкнул он.

— Я там неправильно выполнила преобразования. Должно ведь получиться вот так? — обвела ручкой финальный результат и показала преподавателю.

Он мимолетом опустил взгляд на лист и кивнул.

— Значит, в прошлый раз я точно налажала, — шумно выдохнула и начала собираться, — простите, что отняла у вас время.

Обидно. Пыталась что-то исправить, а результат остался прежним.

— Да, времени ушло предостаточно, — Белов указал на часы.

Только сейчас я заметила, что отведенные полчаса растянулись почти в два с половиной.

— Простите, — сказала еще раз и отправилась за сумкой.

— Значит, говоришь, что твою работу подменили? — внезапно спросил он. — И кто же это сделал? Кто-то из группы?

Перед глазами снова возник образ нахала, который так жестоко меня подставил.

— Понятия не имею.

Нет смысла жаловаться. Это моя война.

— Кто твой дипломный руководитель? — поинтересовался Белов, а я покрылась испариной. Начинается. Права была Алла, во всем права. Он собирается завалить меня на защите.

— Нет у меня руководителя, — буркнула тихо, — не нашла пока. Кто-то меня не хочет брать, к кому-то я сама не хочу идти.

— Я не удивлен.

Мне нечего было ему ответить. Не удивлен, значит, не удивлен. А я что могу сделать? Все что могла — уже натворила.

— До свидания, — промямлила и, повесив, сумку на плечо направилась к выходу.

— Я могу взять вас на диплом, — произнес Борис Тимофеевич, когда я уже взялась за ручку.

— В смысле? — медленно обернулась и уставилась на него, не понимая, шутит он или нет.

— В прямом. Я готов стать вашим научным руководителем.

— Почему? Я же так накосячила. Не за выдающийся же ум и красивые глаза?

— За настойчивость. И смелость. Меня впечатлило ваше упорство.

— Да? — я не знала, что сказать, и бестолково переступала с ноги на ногу.

— Но если вам это неинтересно…

— Интересно! Я с радостью. Это такая честь…

— Не переигрывайте.

— Хорошо, не буду, — смиренно согласилась, опуская взгляд.

— Предупреждаю сразу: я своих дипломников не щажу. Придется много работать, — Белов смотрел на меня оценивающе, будто сомневался, что справлюсь.

— Я готова.

— Уверена?

— Абсолютно.

— Хорошо. Тогда завтра приступаем. На сегодня можете быть свободны.

Я еще раз его поблагодарила, попрощалась и на ватных ногах выползла в коридор, не в силах поверить в случившееся.

***

Всю ночь мне снились формулы, цифры, интегралы. Я что-то пыталась доказать и у меня ни черта не получалось. Поэтому раз за разом просыпалась в холодном поту. Потом вспоминала, что на самом деле я справилась, выбралась из ямы, в которую меня подло столкнул Мерз, и начинала как дурочка хихикать, чувствуя, как внутри плещется самая настоящая радость. Как давно я не радовалась! И как приятно знать, что хоть в чем-то удача на моей стороне.

Впервые за весь месяц я шла в универ не как на каторгу, а бодро, весело, напевая себе под нос веселую песню из старого фильма.

Мое настроение не осталось незамеченным.

— Ух, ты! — присвистнул Марк, как всегда, появившись из ниоткуда, словно черт из табакерки. — Оса умеет улыбаться.

 — Отвали! — мне даже не хотелось с ним пререкаться.

Я выкладывала на стол ручки тетрадки и принципиально не смотрела в сторону Меранова, хотя чувствовала спиной его взгляд. Пусть смотрит, сколько хочет, мне плевать. По крайней мере, пока. Эйфория после вчерашней победы еще не рассосалась, и я не хотела портить себе настроение, поэтому игнорировала все выпады.

— Что же тебя так развеселило? — не унимался Волшин.

— Уж точно не ты.

— Наверное, какой-нибудь бомж за задницу подержал, — ядовито встряла Ира.

— Точно. До сих пор млею. У него были такие сильные руки. Ммм. Если хочешь, могу дать твои контакты, и тебя подержит, — изобразила пальцами жамкающее движение.

— Дрянь, — прошипела Верховцева, но дальше свою мысль развить не успела, потому что пришел Тимофеич.

— Всем добрый день, — он ровно поздоровался с группой. В ответ раздалось бодрое «здравствуйте», как в армии. Громко, четко, хором. Вот что значит авторитет. — Через три минуты начинаем, — Белов выложил на стол пухлую папку, — Анна, подойдите сюда...

Я послушно вскочила и направилась к преподавательскому столу, а все остальные уставились на нас в ожидании очередного шоу.

— Здесь я подготовил примерные темы дипломной работы, — он протянул мне лист, — даю вам день на изучение, потом придете ко мне, подробно все обсудим. Определимся с темой, составим план. Вот тут статьи, — указал на папку, — которые могут понадобиться при написании литобзора. Почитайте, посмотрите. Может, что-то заинтересует больше. На встрече обговорим.

— Спасибо! — я схватила папку и, бережно прижимая ее к груди, вернулась на свое место, стараясь не замечать того, с каким выражением на меня все пялились.

— Приступим, — голос преподавателя отвлек студентов от созерцания моей прекрасной персоны, и работа началась.

***

— Аня, — изумленно завопила обычно тихая Ермолаева, стоило только начаться перерыву, а преподавателю выйти из аудитории, — тебя Тимофеич взял к себе на диплом?!

Видно было, что ее просто распирало. Другие тоже с любопытством и недоверием косили в мою сторону.

— Да. А что такого?

— Что такого?! Да он почти никогда никого не берет! К нему на диплом попасть просто нереально! Он всегда лучших выбирает!

— Значит, я лучшая, — пожала плечами и уткнулась в статьи.

Уж не знаю насчет лучшей, а вот что он собирается меня гонять и в хвост, и в гриву — это однозначно. Пусть. Может, тогда меньше времени останется на другие проблемы, и получится переключиться.

— Ну ты даешь, Оса! — восхищенно протянул Волшин. — Талант!

— Ерунда какая-то, — обескураженно произнесла Верховцева, — быть этого не может.

— Не завидуй, а то несварение начнется, — я лениво от нее отмахнулась.

— Как он тебе простил курсовую? — не унималась Ирка.

— Не твое дело.

— Может, она за щеку взяла? — предположила Марина и захихикала, довольная своей догадкой, правда, быстро замолкла и смущенно покраснела, потому что ее никто не поддержал. Пошлые шутки относительно Белова не нашли отклика у группы. Его уважали и боялись.

— А ты у него спроси, — посоветовала я, — уверена, что он тебе много интересного на эту тему скажет.

Рябова еще сильнее покраснела и отвернулась, а я продолжила изучать материалы к диплому. И что странно, до конца этого дня меня больше никто не трогал.

Чуть позже я поняла, что Борис Тимофеевич оказал мне неоценимую услугу. Не знаю, проникся ли он моей печальной судьбой, или рассмотрел какой-то скрытый потенциал и решил помочь юному дарованию. Так или иначе после того, как он публично объявил о том, что теперь я — его дипломница, ситуация в корне изменилась. Большая часть одногруппников заткнулась и поджала хвосты. Смотрели в мою сторону недовольно, но задевать по поводу и без повода, как делали это раньше, перестали.

Все эти ассенизаторши, любительницы подкидывать носки в суп — все заткнулись. Даже странно было приходить в аудиторию и не слышать постоянных издевок. Однако я не расслаблялась.

Оставалась Ира, которая хоть и перестала делать гадости, но никогда не упускала шанса полить меня грязью, пара ее верных прихлебательниц, приставучий Волшин, который совершенно не проникся тем, что теперь я под крылом у сурового преподавателя. Ну и, конечно, сам Мерз. Этому вообще на все по барабану. У него ни один мускул на лице не дрогнул, когда выяснилось, чем обернулась его подстава. Лишь взглядом яростным полоснул в мою сторону и тут же отвернулся. Я снова превратилась для него в пустое место, и меня снова от этого начинало трясти. В крови что-то темное расползалось. Обволакивало, душило. Дикий коктейль из ярости, ненависти, желания отомстить. И все это было приправлено изрядной долей влечения и одержимости.

Я оправдывала это тем, что мне всегда нравились гады, но легче не становилось, потому что Мерз превратился в навязчивую идею.

Мне до дрожи в руках хотелось сыграть по его правилам. Найти слабое место и укусить его так сильно, чтобы это надменное выражение с лица слетело. Мне хотелось его эмоций, и плевать, что будет дальше.

 Глава 7

Шанс отыграться выпал в середине апреля, когда уже стояла солнечная погода, и на деревьях начинали распускаться почки.

Госники на носу, подготовка к диплому шла полным ходом, но учебная часть решила, что мы слишком весело живем, поэтому оставила нам кучу лекций, консультаций и прочих занятий. И вот вместо того чтобы жить и наслаждаться весной, неторопливо готовясь к экзаменам, приходилось, выпучив глаза, бегать по универу и подчищать хвосты.

Вот во время одного из таких забегов я и заскочила в туалет. Выбрала пустую кабинку, заперлась, но не успела занять позу мыслителя, как в помещение кто-то вошел.

— Давай живей, Марин!

Я с содроганием узнала голос Верховцевой. Рядом скрипнула дверь, и я услышала, как в соседней кабинке кто-то копошиться, звенит ремнем, шуршит молнией на брюках.

— Что за спешка? — пропыхтела Рябова из-за тонкой перегородки.

— У нас сейчас зачет. Ты забыла?

— Ты-то чего нервничаешь? У тебя баллов больше всех. Да и готовилась ты по-настоящему, а не спустя рукава. Сдашь и даже не заметишь.

— Я-то сдам, а вот Захар нет.

От этого имени меня холодный пот прошиб. Надо же, какая у Меранова заботливая девушка, о его оценках думает!

В груди бешеная смесь: лютая ненависть с дикой ревностью. Что бы я ни делала, как ни настраивала себя против него — все бесполезно, какая-то часть намертво к нему приросла. И эта часть приходила в ярость каждый раз, когда я вспоминала, что у мерзавца есть постоянная девушка. Вот как сейчас. Стояла в кабинке, сжимала в руках ремешок сумки и кипела, почему-то представляя, как он ее целует. Ну не дура ли?

— За него, что ли, будешь билет писать? — хихикнула Рябова.

— Нет. Мне надо сейчас тетрадь со шпорами положить в тайное место, а он выйдет и возьмет, что надо.

— Сам положить не может?

— Он занят.

Конечно, не царское это дело — шпоры по углам прятать.

— Кстати, почему Захар халтурит, не готовится? Времени до защиты всего ничего осталось, а он в загул ушел.

— Сама знаешь. Сезон открыт. Нет времени на всю эту чушь. Мы с ним вчера — вернее, уже сегодня — в пять утра вернулись. — Судя по голосу, Ирка самодовольно улыбалась.

Какой сезон? Огородный, что ли? И чем это они до пяти утра занимались? Впрочем, плевать. Мерз и его сезонные обострения меня не касаются. Хотя…

Я дождалась, когда Марина выйдет из кабинки, пока помоет руки, пока они там еще о чем-то поболтают, пока физиономии свои противные подкрасят возле зеркала. И только когда хлопнула дверь, а голоса стихли, поспешила следом. К счастью, в коридорах было полно людей, и мне удавалось открыто идти за Верховцевой и ее верной подруженцией. Они о чем-то самозабвенно болтали, а у Ирки в руках была пестрая тетрадь, из которой во все стороны торчали листы.

Когда они повернули к широкой лестнице, мне пришлось немного притормозить, потому что там обзор как на ладони. Я замерла, прислушиваясь к шагам, и начала подниматься только после того, как их каблуки отцокали по ступеням этажом выше. Тут уж бросилась наверх, перескакивая через две ступени, и едва успела заметить, как они скользнули за потертую дверь.

И снова пришлось прятаться за поворотом, аккуратно высовывая любопытный нос из-за угла и дожидаясь, когда они оттуда выйдут. Это случилось минуты через три. Сначала выскочила Марина, следом за ней гордая, словно цапля, Ирка. Пестрой тетради у нее в руках уже не было. Рябова воровато оглянулась и, убедившись, что никто на них не смотрит, повесила на место большой замок.

Я дождалась, когда они скроются в аудитории, и сама шустро подскочила к двери. Навесной замок выполнял чисто декоративную функцию. Блестящая дужка входила в паз, но не защелкивалась. Я легко его сняла и юркнула за неприметную дверь.

Это была подсобка. Крошечная тесная комната метр на полтора, с мойкой, покрытой ржавчиной, швабрами, ведрами, мусорными пакетами. В самом углу притаился двустворчатый подвесной шкафчик, распахнув который я увидела банки с моющим средством, губки, перчатки. Пестрая тетрадка обнаружилась не в ящичке, а на нем. Я ее торопливо раскрыла, чтобы убедиться в том, что это то, что надо — куча листов с готовыми ответами на билеты.

— Попалась, — торжествующе улыбнулась я, запихала ее в сумку и вышла из подсобки, не забыв вернуть замок на место.

Представляю, как порадуется Захар, когда не найдет спасительных шпаргалок. Помнится, Алла говорила, что отец ему условие поставил? Хочешь в Питер, значит, учись нормально? Вот пусть теперь и попрыгает. Жалко, что этот зачет не у Белова, а у преподавателя попроще, но отработок Меранову в любом случае не избежать.

Мне плевать, что это подло, что это может отразиться на общем результате. Совесть моя была абсолютно чиста и спокойна. Не я начала эту войну с подставами по учебе. Я всего лишь провожу ответную диверсию.

Да, я мстительная и не умею, схлопотав оплеуху по одной щеке, тут же подставлять вторую. Уж извините. Долг платежом красен.

Бодро улыбаясь и предвкушая острое развлечение, поспешила к аудитории, а когда заскочила внутрь, невольно посмотрела в сторону Мерза. Он сидел рядом с Волшиным, а позади него стояла Ирка, по-хозяйски положив руки ему на плечи. При виде этой милой картины у меня снова кольнуло между ребер. Хотелось подскочить к ним и за волосы оттащить Верховцеву в сторону. Хорошее настроение рухнуло вниз и снова разбилось об иррациональную ревность. Я чуть ли не бегом устремилась к своему месту, плюхнулась на лавку, рывком открыла сумку и вытряхнула на стол письменные принадлежности.

Как же все бесит!

Особенно этот гадкий Мерз и моя собственная реакция на него. Почему нельзя просто послать подальше и забыть? Почему обязательно надо каждый раз задыхаться, стоит ему только появиться рядом?

***

— Лист подписываем в верхнем, правом углу. Не забудьте проставить номер группы и вариант. У вас есть время до конца пары, — маленький, шустрый, как комар, Игорь Иванович раздал нам билеты, посмотрел на часы и торжественно кивнул, — приступайте.

Все бросились писать. Я пробежала взглядом по вопросам и с облегчением обнаружила, что все знаю. Повезло. Осталось только все мысли на бумагу изложить и будет мне счастье.

А как там у Захарки дела?

Украдкой обернулась на заднюю парту. Он сидел, склонившись над своим листом, и делал вид, что думает. Ну-ну. Мыслитель века. Думай. На какое-то время я отвлеклась от мыслей о Мерзе. Билет сам себя не напишет, надо работать, поэтому, высунув от усердия кончик языка, принялась строчить, пытаясь успеть записать все, что в голову приходит. Мысли лились нескончаемым потоком, гладко, ровно, без проблем. Не зря готовилась.

— Можно выйти? — в полнейшей тишине раздался голос Меранова.

Я аж подскочила от неожиданности. Так увлеклась процессом, что напрочь забыла обо всем, кроме листа передо мной.

Преподаватель кивнул, и Мерз, не торопясь, вышел из аудитории.

Иди-иди. Ищи. Может, найдешь что-нибудь интересное.

И снова в лист уткнулась…

Захара не было уже минут пять. Я представила, как он, бедный, мечется по подсобке, роется в шкафу, копается среди ведер в поисках заветной тетради, и едва сдержала улыбку. Маленький мстительный гном внутри меня ликовал и прыгал от восторга, но снаружи я была все так же спокойна и холодна.

Тетрадка? Не знаю ни про какую тетрадку.

Еще через пять минут на всю аудиторию запиликал телефон у Ирки.

— Извините, — промямлила она, торопливо раскрыла сумку и, схватив телефон в руки, сбросила звонок.

Милый, наверное, звонил.

— Какие-то проблемы? — поинтересовался преподаватель.

— Нет-нет. Все в порядке, — ответила Верховцева, но мобильник в сумку не убрала, положила себе на колени и начала что-то быстро писать, воровато оглядываясь по сторонам.

С каждым сообщением она все больше хмурилась и выглядела все более растерянной. Она кусала губы и с трудом могла усидеть на месте.

— Извините, можно мне выйти?

— Нет. Вы знаете правила на зачете. Выходим только по одному. Вот вернется ваш товарищ, тогда и пойдете.

— Но мне очень нужно, — Ира попробовала спорить, но ничего, кроме вопросительного взгляда, не добилась.

— Раз нужно, то сдавайте работу, и можете быть свободны. Я не стану вас задерживать.

Блондинка сначала покраснела, потом побелела. Потерянный взгляд бегал по аудитории в поисках поддержки, но всем было не до нее. Зачет, как никак.

Она снова бросилась строчить послание, с каждым мигом становясь все бледнее.

— Вам телефон не мешает? — ушлый препод незаметно подошел к Верховцевой и встал у нее за спиной.

Услышав его голос, она подскочила на лавке и уронила мобильник на пол.

— Простите.

— Убирайте немедленно. Иначе я заберу у вас работу.

 Ирка чуть ли не со слезами на глазах запихала телефон обратно в сумку и теперь сидела с таким видом, будто наступил конец света. Телефон в ее сумке продолжал гудеть.

Похоже, кто-то сильно разозлился…

Мерз вернулся еще через пять минут. Действительно — злой. Глянул на Ирку так, что та сжалась и попыталась стечь под парту.

— Молодой человек, вам не кажется, что за это время можно было добежать до центральной библиотеки и обратно? — Игорь Иванович обернулся к Захару.

Меранов еще раз глянул на Верховцеву, обещая взглядом большие проблемы.

— Я могу занять свое место?

— Конечно. Но есть ли в этом смысл? — преподаватель многозначительно поднял брови.

Мерз ничего не ответил. Я краем глаза следила за тем, как он идет между рядов, и мне казалось, что вокруг него черными облаками клубиться ярость. Сильно его пробрало…

С билетом я справилась раньше, чем закончилась пара, но сдавать работу и уходить не спешила. Мне стало интересно, чем все это закончится, поэтому продолжала сидеть и делать вид, будто проверяю написанное. Ирка сидела, как бледная моль, Мерз полыхал недовольством и что-то писал, раздраженно чиркая ручкой по листу.

— Время вышло. Сдаем, — Игорь Иванович окинул взглядом аудиторию, — даю вам последнюю минуту. Потом не буду принимать работы.

Студенты начали вскакивать со своих мест, и я не была исключением. Подошла к столу, положила в общую стопку свою работу, а потом вернулась за сумкой и стала в ней копаться.

Мерз сидел до последнего.

— Сдаем работы, — с нажимом произнес преподаватель.

Деваться некуда. Пришлось Меранову нести свой несчастный листок. Насколько я успела заметить, текста на нем в полстраницы.

— Это все, что вы смогли написать? — Игорь Иванович взял его работу в руки и пристально осмотрел со всех сторон, — негусто.

— Все что смог, — процедил сквозь зубы Меранов.

— Вы же понимаете, что это — незачет? Вас ждет отработка.

— Когда? — голос у Мерза был глухой, на заднем плане раздражение скрипело.

— Сегодня.

— Сегодня?! — парень ужаснулся. — Я сегодня не могу. У меня важные планы.

— Как знаете. Я завтра утром закрываю ведомости и сдаю в деканат. Если ваши планы важнее исправления неуда — что ж, не буду настаивать.

У Захара на скулах заходили желваки. Он шумно выдохнул, глядя куда-то в бок, а потом сквозь зубы процедил:

— Хорошо. Я приду.

— Вам нужно подготовить… — Игорь Иванович начал перечислять, что требуется для пересдачи, а Мерз стоял рядом и покорно слушал.

Вот сейчас был самый удачный момент, чтобы незаметно уйти из аудитории. Но я ведь не ищу легких путей, верно? Хмурый взгляд Меранова зацепился за меня. Я улыбнулась. Достала из сумки тетрадь со шпорами и покрутила ее в руках, с удовольствием наблюдая за тем, как вытягивается лицо у этого гада. Он так смотрел на меня, что, казалось, еще миг — и аудитория полыхнет. Я небрежно бросила тетрадь на его парту, потом ласково улыбнулась и пошла к выходу.

Наслаждайся, Захар. Наслаждайся.

***

Кто молодец? Я молодец!

Кого ждет пи**ец? Меня ждет пи***ец!

Именно такую незамысловатую песенку я напевала, пока тягала железо в тренажерке.

Методом проб и ошибок были найдены дни, в которые занимаются Мерз и его приятель. Теперь я могла прийти и спокойно качаться до седьмого пота. Форму-то поддерживать надо. Раньше и танцевала, и плавала, и скакала, как коза, на групповых занятиях. Сейчас остался только силовой зал, ибо институт, экзамены, сессия. 

В этот раз я потела на тренажёрах в каком-то нервном приподнятом настроении. Иногда меня всю перетряхивало, а иногда наружу прорывался какой-то истеричный полусмешок-порурычание. У меня всегда так бывает, когда запоздало доходит, что натворила ерунду. Вот на кой черт я показала Мерзу тетрадку? Зачем?! Надо было просто уйти, и пусть бы себе бесился. Наорал бы на Ирку, сделал ее виноватой во всех смертных грехах, ходил бы отрабатывать, но меня бы это не казалось.

А теперь… теперь поздно.

Оса снова наделала глупостей, выпустив на волю свои порывы. Ничему меня жизнь не учит. Ничему! Как говорил один тип из моего прошлого: не хватает тебе, Анечка, выдержки, чтобы быть настоящей стервой. Какая из меня стерва? Дурища. Я теперь даже представить боялась, что может выкинуть Меранов.

А еще кто-то говорил, что месть — это блюдо, которое подается холодным. Вообще не мой вариант. Мне надо с пылу с жару, глядя в глаза. Прямо ух! Огонь-девка! Анька-мстительница. К сожалению, очень даже уловимая. Сделать гадость и красиво уйти в закат — это не про меня.

Мне бы только продержаться. Пару месяцев. Хоть как-то. Я готова притвориться девочкой-цветочком, глупой блондинкой — да кем угодно! Лишь бы меня оставили в покое. Хотя притворяться уже поздно. Уже отличилась, показала себя во всей красе.

Почему же я не промолчала, когда Захар вывалил мне правду про пари? Он бы почесал свое самолюбие и все. Про меня бы уже все забыли, и я бы могла спокойно заниматься своими делами, а теперь что ни день — то новое испытание. А после сегодняшней моей выходки станет еще хуже.

Когда руки уже не держали, а ноги не сгибались, я поняла, что хватит, тренировка окончена. Да и времени уже было порядочно — за окном стемнело, зал опустел. Последние две девчушки ушли пару минут назад, а ночная уборщица уже успела пять раз заглянуть в надежде, что все свалили и можно мыть полы. Я кое-как скатилась с тренажера, жадно допила остатки воды из своей пластиковой бутылки, потом выкинула ее в мусорное ведро и, не торопясь, пошла в раздевалку. Мышцы гудели, и по всему телу разливалась приятная усталость. Хорошо позанималась.

Те две пигалицы не спешили уходить. Фотографировались на телефон, вели беседу о парнях, хихикали над какими-то глупостями. Я слушала их вполуха, по-прежнему дрейфуя в своих невеселых мыслях, и переодевалась. Стащила с волос тугую резинку и блаженно зажмурилась, когда по голове побежали мурашки. Прикрыв глаза, позволила себе пару секунд просто постоять, перевести дыхание после интенсивной тренировки, а потом стащила через голову насквозь сырую спортивную майку и….

…дверь в раздевалку открылась. Резко грохнула по стене, так что на пол вывалился кусок штукатурки.

Девки испуганно притихли, а меня прошиб холодный пот, потому что на пороге стоял Мерз. Не отрывая клокочущий яростью взгляд от моего лица, он бесцеремонно шагнул внутрь.

— Пошли вон, — процедил сквозь зубы, обращаясь к девчонкам.

— Вообще-то это женская раздевалка, — пропищала одна из них, но словила от него такой взгляд, что моментально заткнулась.

— На выход, — он кивнул в сторону двери, — Обе. Живо!

К сожалению, мне он уйти не предложил.

Через мгновение их уже и след простыл, словно ветром сдуло, а я осталась один на один с Мерановым. Стояла напротив него, сжимая в руках несчастную майку, и даже не делала попыток прикрыться. По-моему, меня даже немного парализовало на нервной почве. От бешеного взгляда по венам потекла ядовитая лава, и вдохи удавались только через раз. Мне точно пи***ец. Вселенского масштаба.

Глубокий вечер. Пустынный универ. Тренажерка в подвале. И никого, кроме нас с Захаром. Хуже не придумаешь.

Мне быстро надоело стоять испуганной овцой перед Мерановым, поэтому с досадой откинула майку в сторону и, разведя руками, прохладно поинтересовалась:

— Ну и? Что это за явление царя народу?

Он сделал шаг ко мне. Хотелось отступить, но я удержала себя на месте.

— Тебе жить надоело? — спросил он тихо, спокойно, будто пытаясь понять, так ли это на самом деле.

— Тебе заняться больше нечем? — ответила в тон ему.

— Из-за тебя я весь день просидел у Иваныча, — за показным спокойствием явно лютовал ураган, — пропустил важное мероприятие.

— И что? Ты меня перед Беловым подставил, и я не плачусь.

— Никто не плачется, — еще шаг ко мне.

Волосы на загривке встали дыбом, но я стояла на месте. Его энергия обжигала, била по нервам, выворачивала наизнанку. Одна часть меня трусливо поджимала хвост, другая ощетинивалась, словно дикобраз, а третья… про третью лучше молчать, потому что она вообще не в себе, судя по тому, как за одно мгновение насквозь промокли трусики.

Надо сваливать, пока не поздно.

— Чего тебе от меня надо, Меранов? Хочешь, чтобы молчала и терпеливо сносила твои издевательства? Перебьешься. Ждешь подобострастных ужимок? Еще раз перебьешься. Или, может, я должна падать ниц и обливаться слезами, стоит только тебе появиться на горизонте? Я, конечно, могу попробовать, но не обещаю, что выдавлю из себя хотя бы каплю.

Серые глаза стали совсем холодными, словно небо над северным полюсом.

— Ты не представляешь, как сильно мне хочется свернуть твою тонкую наглую шею, — выдал так ровно, словно о погоде говорил.

Я подалась к нему ближе и, глядя в глаза, произнесла:

— Сил не хватит.

Одно молниеносное движение, и мужская рука сжимается у меня на горле, впечатывает в стену за спиной так резко, что я приложилась затылком. Сердце барабанило в груди как бешеное. Из груди вырвалось рваное дыхание. Я хваталась за его руку, пытаясь оттолкнуть от себя, но это все равно, что бороться со статуей. Держал так крепко, что еще немного — и начну задыхаться.

— Как же ты меня бесишь, — навалился на меня своим телом, не давая освободиться

Я уперлась ладонями в каменную грудь, пытаясь оттолкнуть его от себя:

— Пошел на хрен, Мерз! Не смей трогать меня, — прохрипела, изо всех сил вцепившись в его руку.

— А то что? — серые глаза опасно сверкнули.

Действительно, что? Разве мне есть, что противопоставить ему?

— Что молчишь, Оса? Язык проглотила? — склонился так близко ко мне, что могла рассмотреть рисунок на его радужке.

Я не знала, что говорить и только нервно облизывала пересохшие губы. Рисунок в его глазах тотчас изменился, стал ярче, резче, а потом и вовсе пропал, потому что зрачки стали огромными, во всю радужку. От нее осталась лишь светлая каемка по краю.

Мы смотрели друг на друга. Дыхание в унисон, я чувствовала, как мое сердце бьётся одновременно с его. Удар за ударом. Гулко, зло, раскатисто

…Предвкушающе.

Потому что это именно то, что я испытывала. Предвкушение. Острое, едва выносимое, требовательное, тягучее. Хватка на моей шее ослабела. Я чувствовала, как едва уловимо он провел большим пальцем по коже, там, где уже проступали красные пятна от его захвата. От этого прикосновения о спине пробежала дрожь, дыхание срывалось, и я невольно закусила губы, чтобы с них не сорвался неуместный стон. Мерз, не отрываясь, смотрел на меня. В глазах полыхал звериный огонь, обещание уничтожить, а еще безумие, такое же, что клубилось внутри меня. Склонился еще ниже. Не отводя взгляда. Медленно, будто пытался бороться с самим собой. Жаркое дыхание скользило по моей коже, и мне хотелось большего.

В голове что-то щелкнуло, и я вместо того чтобы его оттолкнуть, вцепилась в рубашку у него на груди, сминая ткань, боясь отпустить. Его рука переместилась с моей шеи на подбородок. Крепкие пальцы сильно сжимали его, причиняя боль, приподнимая, не позволяя отвернуться. Да я и не могла, не хотела… парализовало. Меранов едва коснулся своими губами моих. Медленно провел по краю, а потом прихватил зубами за нижнюю губу и слегка оттянул, прикусывая, вынуждая открыться, пустить глубже. Я проигрывала без борьбы, обессиленно выдыхая, подаваясь навстречу.

Будь, что будет.

Он тут же притянул к себе и жадно впился в губы, вторгся языком, не давая вдохнуть. Внутри стягивался тугой узел, и я невольно хваталась за широкие плечи Мерза, чтобы не упасть. Буквально висла на нем, не в силах остановить ни его, ни себя.

Его руки нагло скользили по моим ребрам, по обнаженной коже, на ходу расстегивая крючок на белье, и от этого напрочь снесло крышу.

Все это время я помнила его прикосновения, его вкус, запах. Как дура хранила в памяти эти воспоминания, видела во снах, в тайне надеясь, что когда-нибудь будет повторение. И теперь мне плевать. Даже если сейчас распахнется дверь, и на пороге появится сам ректор. На все плевать, лишь бы Захар не останавливался.

Поцелуй становился все злее, глубже, вынуждая трястись от возбуждения, что волнами накатывало, лишая последних остатков здравого смысла. Больше ничего не имело значения. Только Мерз и мое дикое желание быть с ним. Ощущать его прикосновения, его губы на моих…

Я не сопротивлялась и окончательно теряла связь с действительностью, когда мой бюстгальтер оказался отброшенным в сторону. Лишь охнула, когда он грубо припал к соскам, втягивал губами, то прикусывая, то обводя языком, разжигая пожар, доводя до безумия. Его руки нагло нырнули под оставшуюся одежду. Дернули за резинку, одним движением стягивая до середины бедра и спортивные брюки, и белье. По коже мазнуло прохладой, но тут же затопил жар от прикосновений, когда Мерз грубо сдавил бедра, впиваясь пальцами в нежную кожу. Снова завладел губами, еще требовательнее, жестче. Сжимая ягодицы, бесцеремонно двигаясь к цели. Я дернулась, когда пальцы накрыли мокрую, изнывающую плоть, но он не отпустил, только сильнее вдавил в стену, не позволяя даже пошевелиться.

— Кто еще из нас доступный, — в хриплом голосе прозвучала насмешка, когда наглые пальцы вторглись внутрь.

Я не смогла сдержать стон, когда он делал ими поступательные движения. Бабочки дико бились в живо, требуя продолжения. Все тело горело, кровь кипела в венах, билась в висках, почти больно пульсировала внизу живота.

Доступная. Мокрая. Горячая. Для него.

Снова двигал пальцами, и я, уже не сдерживаясь, стонала в голос, запрокинув голову и мечтая о большем, сама двигаясь навстречу. И мне все равно, что он обо мне подумает.

Открыла глаза и посмотрела на него, прямо в глаза, не скрываясь, отбросив в сторону ненужную стеснительность. У Меранова сбилось дыхание, и окончательно сломалась выдержка.

— Зараза! — рывком развернул меня к себе спиной и надавил на поясницу, вынуждая прогнуться. Я слышала шорох одежды, слышала, как торопливо скрипнула молния ширинки и жмурилась от томительного предвкушения, ерзая на месте, распаляя его еще больше.

Член уперся в промежность, скользил по горячим складкам и медленно проталкивался вперед, внутрь, заполняя собой до упора. Остановился, когда достиг предела, и так же медленно выходил полностью, заставляя стонать от разочарования. Пыталась двинуться следом, но Мерз держал, не давая шевелиться, мучая, доводя до исступления.

Резким толчком возвращался обратно, я и полностью его принимала, подстраиваясь под размеры члена, наслаждалась ощущением наполненности.

Он замер на мгновение, а потом начал резко двигаться, впиваясь пальцами в мою задницу. Каждое соприкосновение наших тел сопровождалось пошлым шлепком.

— Я ненавижу тебя, Оса, — шептал на ухо, опаляя горячим дыханием.

Дернулась от его слов, испытывая внезапную неуместную боль, но он лишь крепче придавил к стене и продолжал двигаться, вколачиваясь в мое тело, которому на все плевать. На ненависть, на злость, на то, что все это неправильно.

Тело млело, звенело, требуя продолжения, и призывно выгибалось навстречу Меранову. С каждым мгновением он двигался все разъяреннее, резче, проникая все глубже. Я уже не могла дышать. Сердце билось в горле, перекрывая кислород. Перед глазами темные круги. Болезненно-сладкая истома в животе нарастала, стягивалась, как пружина, пока, наконец, не сорвалась, пронзая острым наслаждением каждую клеточку, разрывая на части, ломая хребет, кости, уничтожая до основания.

Побелевшими пальцами попыталась вцепиться в стену, потому что земля уходила из-под ног. Я не могла сдержать крик, переходящий в глухой стон, а Захар, как умалишенный, продолжал двигаться. Обеими руками больно вцепился в бедра, с каждым движением резко дергая на себя, насаживая еще глубже.

Пытка. Сладкая, с горьким привкусом. На острие клинка. Шаг влево, шаг вправо — и верная смерть, которую я ждала почти с нетерпением. Я готова молить о пощаде, но голос не слушался, и с губ сорвалось лишь пошлое:

— Глубже.

Захар схватил меня за волосы, наматывая из на кулак, потянул на себя, вынуждая прогнуться, еще сильнее открыться ему навстречу.

Пара резких безжалостных толчков, и я почувствовала, как внутри меня напрягся член. Мерз дернулся, толкнулся так глубоко, что внутри кололо, прижался пахом к моим ягодицам и с рычанием кончил.

У меня не было сил шевелиться. Опустошена полностью, до дна, до последней капли. Уперлась лбом в холодную шершавую стену и закрыла глаза. Мерз не спешил уходить. Он все еще здесь, все еще со мной, во мне. Опустив голову мне на плечо, рвано дышал, пытаясь набрать воздуха в грудь, и я кожей ощущала, как грохотало его сердце.

— Я ненавижу тебя, — повторил зло, с чувством, и у меня снова в груди захлопнулся ледяной капкан.

— Взаимно, Мерз, — оттолкнула его от себя.

Меня штормило, качало из стороны в сторону, все тело дрожало, то ли приходя в себя после срыва, то ли требуя продолжения. Я торопливо подтянула брюки, схватила свитер, сиротливо висевший на крючке, и начала его натягивать через голову. Путалась, не попадая в рукав, и была готова от этого взорваться.

Хлопнула дверь. Он ушел. Я торопливо вынырнула в горловину и обернулась, чтобы убедиться в том, что осталась одна. И от этого стало так хреново, что словами не передать.

Схватила ветровку, сумку и стремглав выбежала из раздевалки.

На лестнице едва увернулась от уборщицы со шваброй и ведром воды и побежала дальше, перескакивая за раз через несколько ступеней. Она кричала что-то вслед, но я не слышала. Мне до боли, до судорог хотелось оказаться у себя в комнате, запереться, спрятаться от всего мира.

На крыльце снова столкнулась с Мерановым. Он стоял с какими-то парнями и как ни в чем не бывало смеялся. От этого смеха у меня мороз по коже, и снова так больно сжало в груди, что хотелось умереть. Он даже не взглянул в мою сторону, словно меня нет, не существую, не видима, а у меня на коже до сих пор горели отпечатки его пальцев.

 Глава 8

В универ, как на каторгу. Когда у меня такое было? Никогда! Даже в самую лютую сессию, даже когда была влюблена в очередного красавца и хотела гулять с ним дни напролет, а не просиживать штаны на лекции. Все это не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось сейчас.

Меня буквально ломало, выворачивало от одной мысли о том, что надо идти туда. В этот ад. И дело не в одногруппниках. Они меня мало волновали. Пусть чирикают, пусть пыжатся — мне все равно. Совершенно. Пустые разговоры, пустые переживания, пустые нападки. Неприятно, но не смертельно. Даже плюс есть: бодрит и держит в тонусе.

Но вот Мерз…

Что-то внутри заело, закоротило на нем. Так что не вздохнуть, не отвернуться, не убежать. Меня сложно обидеть, но ему это удавалось, раз за разом, причем без видимых усилий. Господи, почему мне не все равно? Почему не получается выгнать его из своих мыслей? Зачем все эти часы ночью без сна, со стеклянным взглядом в потолок? Зачем воспоминания о том, чего у нас никогда и не было? Два наших самых первых дня, наполненные обманом. Моим и его. Два дня, во время которых мы притворялись нормальными. Кажется, это было в прошлой жизни. А я до сих пор помню его глаза, когда он улыбается. Помню его запах. Тембр голоса.

Дура.

Помню его прикосновения. Ласковые и злые, жадные и грубые. Завожусь от одной мысли о них.

Дважды дура.

Но забыть все равно не могу. Мне кажется, я как муха, которая угодила одним крылом в паутину и теперь бьется, пытаясь освободиться.

На лекцию шла нога за ногу, словно продиралась через липкую вату, сковывающую каждое движение. Мимо проскальзывали другие студенты. Кто-то бодрый и веселый, кто-то сумрачный, кто-то такой же несчастный, как и я. У каждого своя история. Моя — утомила даже меня саму. Вечно на лезвии. На острие. Сбивая ноги в кровь. Кусая губы. Превозмогая.

И обвинить в этом некого. Все сама. Раз за разом — сама.

Холл, лестница на второй этаж, рой голосов вокруг, суета, а я все вижу словно на экране в замедленной съемке. Слышу отдельные слова и обрывки фраз. Они сливаются в одно — гудящее, пробирающее до дрожи в коленях. Сплошная психоделика. В памяти не остается ни того, как я поднимаюсь на нужный этаж, ни шагов по коридору. Как в трансе.

Я прихожу в себя перед дверью в лабораторию. Выныриваю с хлопком, с искрами в глазах. Сердце мечется, стучит в висках. Мне надоело.

Натягиваю на губы улыбку, прячу глубже свои страхи, свою иррациональную боль и смело захожу внутрь.

Поехали.

— О, а вот и Оса! — первое, что до меня доносится, это голос Верховцевой.

Сучка сидит у стены. Рядом с ней Меранов. На мое появление он вообще никак не реагирует — сидит, как и сидел, задумчиво поигрывая колпачком от ручки. Снова злой удар сердца.

Я ненавижу тебя, Оса.

Взаимно, Мерз.

— Соскучилась, что ли? — подхожу ближе и швыряю рюкзак на табуретку.

— Нет, просто надеялась, что ты, наконец, свалишь в туман и перестанешь мозолить глаза. Хреново выглядишь, кстати, — ядовито пропела она, — интересно, чем занималась, что тебя так потрепало?

Чем занималась? Трахалась с твоим парнем в раздевалке, а потом всю ночь не спала, думая об этом.

Я не произнесла этого вслух. Не смогла. Даже ради того, чтобы стереть с ее лица наглую ухмылку. Сказать о том, что снова была с Захаром — это словно признаться в своем поражении. Не могу.

— Не доросла ты еще до таких рассказов, — улыбнулась ласково, — так что сиди и тискай своего ненаглядного, а то он у тебя что-то совсем пригорюнился.

Мерз перестал щелкать ручкой и медленно поднял на меня взгляд. Тяжелый, пробирающий насквозь, до самых костей. Мне стало жарко. Во рту пересохло, в ушах зашумело. Я просто тонула в этом чертовом взгляде, захлебывалась, снова и снова вспоминая.

Ирка ничего не заметила.

— Завидно? Завидуй молча!

Завидно? Да я придушить ее готова за то, что сидит, по-хозяйски прильнув к его плечу. Это не зависть. Это ревность. Черная, злая, кровожадная. И совершенно бессмысленная.

— Конечно, завидую, — ослепительно улыбнулась блондинке, — прямо рыдаю каждый день. В перерывах между важными делами.

Внутри меня клокочет, но снаружи я все та же Оса. Наглая. Непробиваемая. С которой все, как с гуся вода. Моя маска. Мой щит. Я не умею быть слабой на людях.

От дальнейших разговоров спас телефон. Звонила Алла, приглашала в гости сегодня вечером. Я отошла в сторону, прикрывая динамик ладошкой, чтобы никто не подслушивал, а когда вернулась, преподаватель уже пришел.

— У нас сегодня последняя лабораторная. Открывайте практикум на странице сто двадцать четыре. Делитесь на пары — и вперед.

Вот и все объяснение. Этот товарищ никогда особо не заморачивался. Выдал задание и уткнулся в книгу, а дальше сами, как хотите.

— У меня нет пары, — произнесла я, — можно выполнять одной?

— Можно, но…

— Извините. Я торопился изо всех сил, но опоздал, — в лабораторию ввалился Марк. Как всегда развеселый, шальной и совсем не раскаивающийся по поводу опоздания.

— А вот и ваша пара, — улыбнулся мне преподаватель и указал рукой на парня, — видите, как здорово. Вам повезло.

— Еще как, — протянула сквозь зубы, — а можно я все-таки одна?

— Парами! — раздался глухой ответ, и на этом все. Никакого сочувствия.

Волшин тем временем плюхнулся на стул рядом со мной и, улыбаясь самодовольным котярой, произнес:

— Осипова, с тобой, что ли, лабу будем делать? Учти, я тупых не люблю!

— И как же ты тогда сам себя терпишь? — сердито уставилась на него.

— С трудом, — хохотнул парень и нагло подмигнул.

Как же мне все надоело.

***

— Мерз! — Марк гаркнул на всю лабораторию, так что я на месте подскочила и чуть не выронила из рук кювету с раствором. Меранов обернулся и хмуро посмотрел на приятеля. — Зря вчера не пришел! Здорово было.

— Не сомневаюсь, — глухо отозвался Захар.

— Ты уже нашел того, кто тебя подставил? — Волшин никак не мог угомониться.

— Нет.

Вот тут я откровенно удивилась. Надо же, Меранов не сказал, что это была я. Что ж, теперь у нас на одну общую грязную тайну больше.

— А я бы из-под земли достал. Нашел бы и вы*бал по полной!

Я снова чуть не уронила ячейку.

В принципе, так и есть. И нашел, и вы*бал — все как надо, все строго по плану.

Мерз исподлобья посмотрел на Марка и отвернулся, так больше ничего и не сказав, а я всеми силами старалась удержать на лице невозмутимое выражение, что было сложно, ибо внезапно накатили воспоминания.

Кювета не вставлялась.

— Иди сюда, Волшин, — обратилась к своему горе-напарнику.

— Что тебе надо, милая? — эта наглая скотина тут же потянула ко мне свои лапы. — Любви и ласки захотелось?

— Объясни мне, почему я все делаю, а ты сидишь и языком треплешь?

— Мужчин беречь надо. Вдруг война, а я уставший.

Придурок. Насильно впихнула ему в руки стеклянную емкость.

— Вот это вставь сюда! — указала пальцем на нужное место.

— Я могу и не то вставить, — многозначительно повел бровями.

— Делай давай! — цыкнула на него, всеми силами стараясь не оборачиваться, потому что спиной ощущала чужой взгляд. Злой, холодный.

— Ладно, как скажешь, командирша! — хмыкнул парень, шагнул к прибору, начал туда запихивать стеклянную деталь с усердием бестолкового носорога.

Три секунды — и кювета разбилась, а ее содержимое растеклось по столу.

— Волшин! — зарычала я. — Вот скажи мне, ты тупой?!

— Что у вас тут произошло? — услышав звон бьющейся стеклянной посуды, лаборант мигом оказалась рядом с нами. — Кто разбил?

— Он, — я обличающе ткнула пальцем в Марка.

— Я вас запишу, молодой человек!

— Записывайте! — он лениво повел плечами.

— Вы не подпишете обходной лист, пока не рассчитаетесь за разбитую посуду, — человек в белом халате грозно сверкнул очами и решительно направился к своему столу. Там лежала толстая замызганная тетрадка, в которую он записывал провинившихся.

— Обязательно, — Волшин поднял взгляд к потолку и передразнил бедного лаборанта, — зануда.

— Ты, не зануда, — я подошла к нему ближе, — иди, бери еще одну. Мы без нее лабу не сделаем!

— Давай, ты ее возьмешь? — тут же предложил Волшин.

— Ты разбил, ты и бери!

— Ты злая, — проговорил он с наигранно обиженным видом.

— А у тебя руки из жопы! Иди быстро! — припечатала я, чувствуя, что еще немного — и начну пинаться и кусаться. Достался же напарничек!

Через пять минут слегка потрепанный Марк, получивший солидную порцию нравоучений от лаборанта, вернулся, неся в руках новую ячейку.

— Я сама! — вырвала ее у него из рук. — Ты будешь следить за секундомером! Справишься? Или тебе надо объяснить?

— Ну все, Оса разошлась, — рассмеялся он.

Как же он меня раздражал! Так бы и прибила!

Подойдя к прибору, я обнаружила, что Мерз стоит, привалившись боком к лабораторному столу и, сложив руки на груди, хмуро смотрит на нас. Ну и что опять ему не так? Я глянула на него нагло, с вызовом, и занялась делом. Спустя несколько минут кювета благополучно оказалась на своем месте, я нажала на кнопку, и процесс начался.

Эксперимент шел долго. Почти час. Я следила за прибором и записывала числа в тетрадь, а Волшин смотрел за секундомером и подавал знаки, когда надо снимать показания. Больше я ему ничего доверить не могла, иначе пришлось бы переделывать.

— Ты такая мягонькая, — вскоре он совсем спекся и бесцеремонно прилег мне на плечо, — я полежу тут маленько.

— Я сейчас тебе ручку в глаз воткну!

— Злая! Злая, Оса!

— Следи за временем! — снова напомнила Волшину, который откровенно скучал.

— Да слежу я, слежу, — проворчал парень и тут же встрепенулся и рявкнул на всю лабораторию. — Народ! У нас ведь день группы должен быть! Последний!

— Точно! — поддержал его рыжий, а спустя минуту и остальные начали бубнить и кудахтать, как куры во дворе.

Я только недовольно головой мотнула и отобрала у Марка секундомер. Никакого от него толка! Самой надежнее.

— Предлагаю в последний раз собраться в общаге, чтобы было что вспомнить! — выдал один из умников.

Предложение было воспринято с огромным энтузиазмом. Одногруппники начали шумно обсуждать, где, как, во сколько и что с собой нести. Бедный лаборант пытался их утихомирить, но всем было на него глубоко плевать.

Я продолжала работать. Меня их дни группы вообще не интересовали.

Они договорились на следующий четверг семь вечера, и я невольно порадовалась, что именно в это время обычно зависаю в тренажерном зале.

— Оса, прости, не приглашаю, — ухмыльнулся Марк.

— Нечего ей там делать, — тут же встряла Ирка, — эта вечеринка только для своих.

— Больно надо, — небрежно отмахнулась я.

— Нет, лично я не против, если ты придешь, — Волшин схватил меня за плечи и с пошлой улыбкой подтянул себе под бок, — но, боюсь, наша скромная тусовка тебя разочарует. Разве что мы найдем себе какое-то интересное занятие.

— Если ты меня сейчас не отпустишь, то день группы тебе не грозит.

Что-то в моем взгляде заставило его отступить.

Группа тем временем утихла и продолжила работать, а мой непутевый коллега снова сел рядом и принялся мотать мне нервы своей болтовней. Порол откровенную ерунду, отвлекая от важного.

— Вот скажи, Ань, что будет, если я дуну вот сюда? — указал пальцем на бюретку.

— Ничего! Губы только разлохматятся.

Прозвучало так глупо, что мы оба прыснули со смеху, а потом и вовсе заржали во весь голос, за что снова удостоились мрачного взгляда Меранова.

Когда эксперимент завершился, я заставила Марка все мыть и убирать, а сама засела за расчеты.

— Давай я тебе помогу, — предложило это недоразумение, опять усаживаясь рядом со мной.

— Просто молчи и не мешай!

— Кто мешает? Я мешаю?! Да никогда!

— Последнее китайское предупреждение, и я не дам тебе списать, — пригрозила, продолжая усердно тыкать по кнопкам калькулятора.

Угроза достигла цели, и Волшин, наконец, заткнулся. Посидел рядом со мной пару минут, попыхтел, потом достал тетрадку и начал списывать, раздражая тем, что не только постоянно заглядывал в мои записи, но просил расшифровать, что у меня написано.

Я уже перестала обращать на него внимание, стараясь сделать как можно быстрее и избавиться от этого навязчивого, совершенно невыгодного сотрудничества. Пусть списывает. Пусть что угодно делает! Лишь это поскорее прекратилось.

В итоге я посчитала самая первая и сдала тетрадь на проверку. Марк тут же сунул свою, в которой все было слов в слово, как у меня.

Препод прочитал теоретическое введение, пробежался взглядом по таблице с экспериментальными данными, проверил расчеты, выводы и без лишних вопросов подписал работу. И мне, и Марку.

— Оса, я теперь все время с тобой в паре буду, — то ли пообещал, то ли пригрозил Волшин, — я еще ни разу первым лабу не сдавал!

— Да на хрен ты мне сдался… — проворчала я, запихивая тетради в сумку и мечтая поскорее уйти из лаборатории, потому что напротив нас сидел Меранов. И взгляд у него такой, что сваи запросто можно заколачивать!

***

Тренировка удалась на славу — я еле доползла до дома. Ноги не гнулись, а непослушные пальцы не могли удержать даже пакет с обувью. Я огромным трудом переборола желание рухнуть поперек кровати и тут же захрапеть, словно пьяный дровосек. Вместо этого взяла халат, полотенце и поперлась в душ, ибо после тренировки аромат стоял как от молодой, хорошо поработавшей кобылицы. Только кружащихся мух не хватало.

К моей огромной радости, душевая оказалась свободной, не пришлось стоять в очереди и ждать, пока какая-нибудь цаца будет два часа брить свои ноги. Я спокойно заперлась, повесила свое добро на покосившийся крючок, разделась и забралась под душ.

Надо же, даже вода сразу горячая пошла. Просто праздник какой-то!

Я позволила себе немного расслабиться, постоять под обжигающими потоками.

Тело дрожало от приятной усталости, в голове пусто. Ни одной мысли. Ни хорошей, ни плохой. И это такой кайф! Словами не передать! Я так устала от того, что голова постоянно занята проблемами: учеба, диплом, конфликты с группой. Это выматывало, лишало покоя, сна и вообще всех прелестей жизни. К счастью, осталось совсем немного. Май уже на носу. Последний рывок — и свобода!

Я представила, как получаю диплом, показываю всем средний палец и, зажигательно пританцовывая, ухожу в закат, перевернув эту неудачную страницу своей жизни.

От таких сказочных перспектив настроение полезло наверх, и я незаметно для самой себя расползлась в счастливой улыбке. Все будет хорошо. Осталось чуть-чуть потерпеть. Немного. Самую малость!

Бл***ь… Где мои вещи?!

Я вышла из душа, потянулась за полотенцем и обнаружила, что на крючке ничего нет. Ни полотенца, ни халата, ни грязной одежды. Вообще ничего! А входная дверь нагло приоткрыта.

— Вот су-у-у-уки, — протянула я, сжимая пальцами переносицу и пытаясь хоть как-то совладать с тем ураганом, что разрастался в груди.

Когда все это закончится? Когда они оставят меня в покое?

Мне нельзя мечтать, нельзя думать о хорошем. Стоит только представить, что когда-нибудь все наладится, как в моей реальности происходит очередная жопа. Одна краше другой.

Я стояла голая в тесной душевой, с меня потоками лилась вода, внутри все кипело и бурлило, и ни единой мысли, что быть дальше. Уверена, что за дверью поджидают дорогие одногруппники, которые решили устроить себе праздничное развлечение за мой счет. И что прикажете делать? Сидеть здесь до посинения? Так ведь холодно, тесно, неудобно. Выходить? Так там эти сволочи! Почему у меня всегда все не слава Богу? То одно, то другое. Только успевай разгребать, искать выход из очередной западни.

Впрочем, в этот раз выбор не велик: или прятаться, или выйти с гордо поднятой головой. Все просто.

Прятаться я никогда не любила, так что…

Я грустно посмотрела на свое отражение в запотевшем зеркале. Эх, чувствую, быть мне сегодня звездой Ютуба.

И тут Вселенная все-таки решила надо мной смилостивиться.  На полу под раковиной я заметила скомканный пестрый комочек. Мои стринги! Они так малы, что похитители их обронили и даже не заметили. Я торопливо натянула невесомые трусы на мокрую задницу. Толку, конечно, мало, все равно сыро и холодно, но, по крайней мере, срамота прикрыта. Хотя бы спереди. Уже легче.

Жопа у меня накаченная, как орех, красивая. Живот рельефный, особенно после тренировок, ноги длинные, сиськи — наглые, стоячие. Такую красоту и показать не стыдно.

Давай, Анька! Вперед и с песней! Пусть порадуются. Главное, улыбаться пошире да постервознее, чтобы никто не понял, как на душе хреново.

Я вдохнула полной грудью, на миг задержала дыхание, зажмурилась, а потом решительно шагнула к двери.

Хотите шоу? Пожалуйста!

Широким жестом распахнула дверь и уверенной походкой от бедра вышла в коридор.

Твою мать…

Здесь была почти вся группа. Веселые, пьяные, жадные до развлечений. Стоило только им меня увидеть, как раздались аплодисменты, свист, улюлюканье, смех. Чуть уши не заложило. Меня будто стая гиен окружила. Кто-то угорал, кто-то снимал на телефон, кто-то выкрикивал непристойности.

Меранов тоже был здесь. Стоял чуть поодаль, сложив руки на груди и подпирая могучим плечом стену и, не отрываясь, смотрел на меня. У меня заломило сердце, так сильно, что перед глазами темные круги поплыли.

Я сдержала первый порыв броситься бежать со всех ног. Стоять, Оса! Стоять! От стаи нельзя бежать, бросятся следом и порвут. Заставила себя стоять. Стоять и небрежно улыбаться. Будто все супер, все в полном порядке. Шакалиные вопли продолжались. Я со скучающим видом уперлась одной рукой в бок и лениво рассматривала ноготки на второй. Смех начал затихать.

— Отличные сиськи, — глумливо выдал Медведев, и снова всплеск идиотского восторга.

— Спасибо, — улыбнулась, как белая акула и, склонив голову, легонько подула на соски, которые тотчас съежились еще сильнее, превращаясь в сочные вишенки, — так, по-моему, еще лучше. Что скажете?

Смех затих полностью.

— А слабо покрутиться? — встрял вездесущий Волшин, жадно уставившись на мою грудь.

— Да пожалуйста, — плавно покачивая бедрами, сделала оборот вокруг своей оси.

В этот момент встретилась взглядом с Мерзом. Рядом с ним висла Верховцева. И морда у нее была совсем не довольная. Как и у большинства остальных девок. Затевая эту подставу, дурочки не учли одного — свое тело я люблю, работаю над ним, не жалея себя, наготы не стесняюсь. Ни растяжек, ни целлюлита, ни жира на боках, ни дряблой задницы.

Я видела их злость, чувствовала их зависть и улыбалась еще шире.

С парнями было еще проще. Эти вообще забили на своих одногруппниц и пялились на меня, разве что слюнями на пол не капая. Рабы низменных инстинктов. Уверена, помани я сейчас любого из них, и он поскакал бы за мной, выпрыгивая из порток, плевав на всех остальных.

— Ну как? — голову чуть набок склонила и посмотрела на Марка снисходительно, — Понравилось?

— Ага, — он, как дурак, стоял с открытым ртом, а потом брякнул невпопад: — Выходи за меня замуж!

Я подошла к нему ближе, почти вплотную, провела кончиком языка по своим губам, не отрывая от парня взгляда. По-моему, Волшин даже дышать перестал. Пялился то на мои губы, то на грудь, то ниже.

— Да ни за что в жизни, — прошептала с придыханием и отступила.

Поправила волосы, лениво перекинув их через одно плечо. Капли воды плавно скатились по коже, притягивая к себе взгляды.

— Шлюха, — в полнейшей тишине прошипела Верховцева и встала так, будто пыталась загородить от меня своего дорого Захара, который с каждым мигом все больше и больше походил на грозовую тучу. Сказать, что ли, что он уж видел меня во всех ракурсах, и не раз? Или не надо усугублять? Пожалуй, не стоит. Хотя…

— Не комплексуй, детка, а то я подумаю, что ты ревнуешь, — одарила ее снисходительным взглядам, а потом прикоснулась губами к ладони и послала Мерзу воздушный поцелуй.

Его взгляд стал черным, как ночь.

— Хорошего всем вечера, — помахала пальчиками и, гордо вздернув нос, направилась к себе.

Они смотрели мне вслед, и больше никто не ржал.

Я открыла дверь, на пороге обернулась и еще раз помахала, с каким-то злорадством наблюдая за их вытянувшимися лицами. И лишь оказавшись в своей комнате, судорожно всхлипнула. Прислонилась спиной к двери, не в силах сдержать дрожь. От холода, от нервов, от ярости меня просто трясло, колотило так, что зуб на зуб не попадал.

Кто бы знал, каких усилий мне стоило это дефиле!

Я устала! Больше не хочу и не могу. Мне осточертели эти жестокие игры! Мне все осточертело! Универ этот гребаный, общага, одногруппники, которые вьются, как шакалы вокруг Шерхана. Меранов, скотина жестокая! Ненавижу. Просто ненавижу, до ломоты в каждой клеточке.

Я бросилась к шкафу, выхватила новый комплект одежды и начала торопливо на себя напяливать. Господи, как холодно! И внутри, и снаружи. Будто на северный полюс вышвырнули и забыли там за ненадобностью.

Ненавижу.

 Глава 9

Сквозь сон почувствовала чьи-то руки, нагло переворачивающие меня на спину. В моей постели кто-то был, хоть я никого и не приглашала.

— Что? — еще не совсем проснувшись, попыталась оттолкнуть от себя чужие лапы, не глядя локтем зарядила.

— Оса, уймись, — от этого голоса волна мурашек по хребту и горячий вихрь в голове.

— Мерз? — попыталась отодвинуться. — Что ты здесь делаешь?! Какого хрена ты без одежды?! Захар?! Ты пьян?

— Да замолчи ты, — рывком к себе развернул и, вцепившись пальцами в подбородок, зло впился в губы.

Я замычала, уперлась ладонями в каменную грудь, пытаясь его оттолкнуть. Второй рукой он уже задирал мою ночную рубашку, под которой не было ничего!

О, боги! Это что, вообще, происходит? Он собрался меня трахнуть? Вот так просто? Завалившись посреди ночи? Эта мысль разозлила до красных искр перед глазами, а еще отдалась какой-то сладкой судорогой, пронзившей от макушки до кончиков пальцев. Я начала брыкаться — зло, отчаянно, изо всех сил. Захар навалился сверху, так что дыхание перебило.

— Слезь с меня немедленно, — дернулась под ним в тщетных попытках скинуть с себя здоровенную тушу, а он тем временем вклинился коленом между стиснутых ног и снова навалился так, что его возбуждение весьма настойчиво уперлось мне в ляжку.

— Знала бы, как ты меня раздражаешь… — протянул, нависая надо мной.

— Мерз, отвали! Иди к своим прихлебателям, к подружкам, хихикающим от каждого слова.

— Не могу. Бесят все, к тебе хочу, — прохрипел, припадая губами к шее.

У меня мурашки побежали по спине, по груди, по рукам, устремляясь вниз, к бедрам. Он меня бесил до зубовного скрежета, я ненавидела его так люто, как только могла, но гребаное тело неистово отзывалось на каждое прикосновение мерзавца. Горело, пылало, хотело больше, здесь и сейчас. До дрожи, до судорог, до сладкой истомы в каждой клеточке. Едва смогла сжать стон, когда рукой накрыть грудь, сжал напрягшийся сосок, перекатывая его между пальцами.

— Мерз, уходи, — сделала еще одну попытку остановить его и себя. Взбрыкнула, отталкивая в сторону, но он лишь сильнее навалился, пальцами вцепился в мои бедра, к себе ближе притягивая. Я впервые пожалела о том, что ночью люблю спать в одной ночнушке, без белья, потому что каменный член уперся в промежность.

— Меранов! — мой вопль был заглушен злым поцелуем и выпит до дна.

Парень резко толкнулся вперед, входя до конца, заполняя полностью. Я что-то замычала, но жестокие губы продолжали терзать мой рот, глуша ненужные слова. Он отстранился и тут же снова толкнулся вперед, припечатывая к постели.

Как всегда, стоило нашим телам соприкоснуться — здравый смысл рассыпался, разлетелся вдребезги, уступая голым инстинктам, животному желанию обладать другим человеком. Я вцепилась ему в плечи когтями, оставляя красные полосы, впиваясь в плоть, желая причинить ему столько боли, но сколько хватит сил. Захар стряхнул с себя мои руки, обхватил запястья и вжал их в подушку над моей головой.

— Ты мне все мозги вытрахала! — прорычал, снова толкая вперед, пронзая бешенным пьяным взглядом.

— Я?! Да это ты меня преследуешь!

— На хер надо, — сильное тело ритмично двигалось, с остервенением вколачивая меня в жесткий матрас.

— Так отвали от меня! Держись подальше! — простонала, выгибаясь навстречу.

— Сил нет, — вцепился рукой в волосы и к себе дернул, вынуждая подставлять губы под поцелуи, — прибил бы, да с ума схожу, если не вижу тебя.

Он пьян. Он просто пьян и не понимает, что несет! Завтра вспомнит свои слова и сто раз пожалеет. Но тем не менее сердце дрогнуло, и где-то внутри него сжалась тугая пружина

— Просто тебя выбесило, что я не стала прятаться в душевой и рыдать, — огрызнулась, дурея от его прикосновений, — а вышла как ни в чем не бывало. Ай!

Он укусил меня за шею, тут же присасываясь, как пиявка. Доводя до исступления. Каждое его движение, каждый толчок — как инъекция чистого безумия прямо в кровь. Жар внизу живота разгорался все сильнее. Пошлые звуки соприкасающихся тел. Дурманящий запах похоти, жар прикосновений. Кожа к коже. Стонала под ним, молила не останавливаться. И было плевать на все. На то, что вел себя как последняя скотина, на то, что превратил мою жизнь в нескончаемую битву, на то, что ввалился вот так, посреди ночи злой, пьяный. На все плевать. Лишь бы не останавливался, продолжал сжимать сильными руками, зло наматывать волосы на кулак и трахать, как доступную дрянь.

Я и есть дрянь, доступная для него, всегда. Дура, не способная держать свою похоть под контролем. Но об этом я буду горевать потом, наедине с собой, а пока лишь крепче к нему прижалась, отвечая на поцелуи, подхватывая любое движение, отзываясь на каждое касание. Кусала губы, чтобы сдерживать его имя, рвущееся с губ.

— На тебя все пялились! — прорычал, вцепившись пальцами в подбородок, не давая отвернуться.

— Ты сам этого хотел, — извернулась и укусила его.

Сильно. Не жалея. Его не надо жалеть. Его надо удавить, сжечь, а прах развеять, чтобы не отравлять жизнь!

— Да не я это придумал! — продолжал вколачиваться, как безумный, руками вцепившись в бедра, с каждым движением дергая на себя, насаживая еще сильнее.

— Мне плевать! Ты мог это остановить. Если бы захотел!

Перед глазами искры, и сладким спазмом сводит живот. Выгнувшись навстречу, застонала, чувствуя, как он двигается внутри, чувствуя каждый сантиметр, каждую вену, чувствуя, как напрягается член, становясь еще больше и тверже.

— Зараза, — проревел, как медведь.

Вдавил меня в матрас, так что не вдохнуть, сделал еще несколько резких движений и замер, тяжело дыша, содрогаясь всем телом. Безумный секс двух ненормальных. Мы терпеть друг друга не могли, но и сопротивляться бешеному притяжению не было сил.

— Слезь с меня, — попыталась столкнуть его, — мне тяжело.

— Потерпишь, — он даже не шелохнулся, только сжал меня сильнее, тяжело дыша в шею.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Мерз!

Снова попыталась его укусить, но он увернулся, поднялся, опираясь на руки, по обе стороны от меня, и скатился в сторону. Стащил презерватив и небрежно бросил его в сторону. Ладно, хоть защитой озаботился, прежде чем лезть на меня.

Я вскочила на ноги и бросилась к холодильнику. Мне срочно надо было попить. Воды. Ледяной. Потому что я вся пылала. Щеки, губы, шея, все те места, которых он касался. Меня трясло от жажды.

Я была уверена, что, получив желаемое, Захар просто встанет, отряхнется и уйдет, не сказав на прощание ни слова. Но он не уходил. Напротив, повалился обратно на подушку, руку за голову закинул и бессовестно меня рассматривал.

— Что в тебе такого, Оса? Почему не выходит выкинуть тебя из головы?

— Не знаю и знать не хочу, — подошла к нему ближе, — проваливай из моей кровати.

Он только брови вскинул.

— Уходи! — указала рукой на дверь.

— А ты попробуй меня выгони, — движением, слишком стремительным для пьяного, схватил меня за запястье и дернул к себе, так что не удержалась, повалилась прямо на него.

— Меранов, ты угомонишься сегодня? — задыхаясь от гнева, прошипела я.

— Это ты угомонись, я спать хочу, — улегся поудобнее, меня к себе под бок подтащил, лапищей тяжёлой придавил.

— Я слышала, ты не остаешься ночевать у залетных девок! — ядовито, словно змея, напомнила ему его же собственные слова.

— Заткнись, Ань, — прижал к груди, так что я слышала, чувствовала каждый гулкий удар сердца, — и хватит дергаться, я все равно тебя не отпущу.

— Ты просто пьяный, и завтра….

— Заткнись, — повторил он, — все, спим.

Зевнул, уткнулся мне в макушку и затих, а я так и продолжала лежать с выпученными глазами и в полнейшем недоумении. Как вообще это понимать? Приперся посреди ночи, ворвался в комнату, в постель, наговорил невероятной фигни и вдобавок остался на ночь. На узкой неудобной общаговской кровати, прижимая к себе, словно боялся, что я убегу. Непонятно.

Стоило мне пошевелиться, как рука напрягалась и подтаскивала меня ближе к горячему, словно печка, телу. Мне не спалось, в голове роились мысли, и никак не получалось их прогнать.

— Хватит возиться, — пробурчал чуть слышно Мерз, когда я в очередной раз повернулась с боку на бок, — спи.

— Не могу, — огрызнулась я.

— Дождешься, снова вы*бу, — сонно пригрозил и снова захрапел, а я замерла.

Не то чтобы я против продолжения, но странность происходящего просто сводила с ума.

Спустя час, а может, и больше, мне все-таки удалось устроиться на его плече. Закинула на него ногу, положив руку поперек широкой груди. Дрема подкралась совершенно неожиданно, и я даже не заметила, как глаза закрылись, и я провалилась в тяжелый сон, жаркий, смутный, без сюжета, в нем были только ощущения — обжигающие, острые, как лезвие клинка, ядовитые, словно дикий плющ, но сладкие как мед.

Утром я проснулась первой. Что и немудрено. Не я вчера пила, не мне мучиться от похмелья и, опять-таки, не мне краснеть за неосмотрительные слова и пьяную откровенность. Осторожно перебравшись через распластавшегося на животе Захара, я подошла к столу, вскипятила электрический чайник и сделала себе кофе. Ядреный, вырви глаз, такой, что от первого же глотка затапливала горечь и начиналась тахикардия. Надо было прийти в себя. Очнуться. Подготовиться к тому, что произойдет, когда мой кошмар проснется.

В том, что ничего хорошего не будет, я не сомневалась. Вчера он взбесился от моей выходки, напился, потерял контроль. Сегодня все вернется на свои круги, и в его слабости, конечно, окажусь виноватой именно я. Ожидаемо. Предсказуемо.

И чертовски неприятно.

Я старалась не думать о тех словах, что он говорил, шептал на ухо. Зло, жарко, откровенно. Мне проще считать, что это просто пьяный бред, чем пустить эти слова внутрь, дать им прорасти в своем сердце. Я ему не доверяю. И это не изменить, не исправить. А самое главное, ему самому на хрен не сдалось мое доверие. Это же Мерз. И этим все сказано.

С кружкой гадкого кофе я устроилась на табуретке напротив кровати. Прислонилась спиной к прохладной стене, подобрала под себя одну ногу и мрачно уставилась на спящего парня. Пока он спокоен, лицо умиротворённое, циничная усмешка разгладилась, черты лица стали мягче. Но я не обольщалась. Последние минуты затишья перед бурей.

Кофе обжигал язык, давил горечью, но я продолжала пить, не отрывая взгляда от ночного гость. Ждала, разрываемая противоречиями, мне хотелось, чтобы он ушел, оставил в покое меня и мою жизнь, дал спокойно доучиться этот год. И в то же время одна мысль о том, что он отвернется, перестанет обращать на меня внимание, сводила с ума.

Я как наркоманка. Понимала, что это плохо, мучилась, но тянулась за новой дозой.

Захар пошевелился. Затаив дыхание, я наблюдала за тем, как он переворачивается с живота на спину, трет лицо рукой, зевает и только после этого открывает глаза.

Увидев, где находится, Меранов нахмурился и порывисто приподнялся на локте. Мрачный взгляд тут же впился в меня.

— Доброе утро, — мой голос звучал монотонно, почти с пренебрежением.

— Оса?

— Ты ожидал увидеть кого-то другого? — прохладно улыбнулась, глядя на него поверх кружки.

Он не ответил, только головой раздраженно мотнул и сел. Одеяло сползло с груди и теперь прикрывало лишь бедра. Я беззастенчиво рассматривала крепкое поджарое тело с красиво вылепленными мышцами, смуглую кожу, которую так приятно драть когтями в порыве ярости и страсти. Красивый, самовлюбленный сукин сын. Сексуальный в своем сволочизме до такой степени, что я раз за разом теряю голову. Хотя обещала себе, что больше никогда ни из-за кого не стану этого делать.

Мне везет на сволочей. Я притягиваю их, как дурной магнит. Чувствую их по запаху, по ритму сердца, по взгляду, по энергетике. Чувствую, вижу насквозь, но не могу остановиться. Я больная. Иначе чем объяснить тот факт, что сердце в груди дрожит и мечется, когда гляжу на хмурую физиономию?

Увязла в нем так, что не отмыться, не убежать. И рада бы избавиться, вырваться на волю, но не могу, что-то приросло к нему. Намертво. Влюбилась, идиотка. Несмотря ни на что. Наплевав на здравый смысл, на его поступки, на то, что Мерз — это не просто кличка, а состояние души. Влюбилась. За это ненавижу его больше, чем за все остальное.

— Как…

— Как ты здесь оказался? — поинтересовалась с ядовитым участием. — Пришел ночью пьяный, как-то открыл дверь, залез ко мне в постель, трахнул почти силой, а потом остался на ночь, чем очень удивил. Не в твоих же правилах на чужих койках спать, верно?

Он вспоминал, хмурился еще больше, не отводя от меня убийственно холодного взгляда.

— Тебе нельзя пить, Меранов. Ты начинаешь глупости делать… и говорить.

Он помрачнел еще больше. Потому что прекрасно помнил, что бормотал в пьяном угаре, распластывая меня в постели.

К тебе хочу… с ума схожу, если не вижу тебя.

Мерз шумно выдохнул, устало потер лицо и поднялся на ноги. Тонкое общаговское одеяло сползло на пол, явив миру тело, одного взгляда на которое хватило, чтобы низ живота налился огнем и гулко запульсировал. Надо бы отвернуться, но я продолжала смотреть. Не скрываясь, не краснея, вспоминая о том, что было ночью. Хорош, сукин сын. Идеал, из-за которого девушки голову теряют. Я так точно потеряла. Совершенно бессмысленно и бесперспективно. Надо как-то избавляться от наваждения, а я продолжаю смотреть, усугубляя ситуацию, причиняя себе боль как истинная мазохистка.

Захар одевался, не глядя на меня. Без спешки, спокойно, будто ему было похер на все произошедшее. Только желваки на скулах выдавали, что ни черта он не спокоен.

— Ты же понимаешь, что я был просто пьян? — наконец, обернулся. Затягивая ремень на джинсах, смотрел на меня сверху вниз как-то снисходительно, с досадой на самого себя, — все, что я там наговорил — это полнейший бред… это не значит ни-че-го.

Я знала. Но услышать это от него было неприятно. Настолько, что поперек горла встал горький ком.

— Я просто хотел отыграться.

— Так хотел, что остался на ночь? — не смогла удержать жалкую иронию.

Дура.

Он склонился ко мне, нависая, как черная мрачная скала. Мне пришлось задрать голову, чтобы смотреть ему в глаза, в которых не отражалось ничего. Мерз мог быть разным, и сейчас передо мной стоял равнодушный ублюдок, умеющий делать очень больно.

— Надеюсь, романтической херни не нафантазировала?

Конечно, нет. Я — приземленная реалистка, уверенная, что миру глубоко похеру на все мои сладкие грезы о несбыточном.

— Нет, — покачала головой, не отводя взгляда, — ни единой фантазии.

— Правильно, Оса, — Меранов улыбнулся, и от его улыбки стало холодно. Внутри, пол ребрами, там, где, сбиваясь через раз, трепетало сердце, — потому что ты — последняя девушка на земле, с которой я бы хотел иметь что-то серьезное.

— Взаимно, Захар. Не переживай. Но я была бы очень признательна, если бы в будущем ты меня избавил от таких ночных визитов.

— Без проблем, — прохладно ответил он и направился к выходу, — счастливо оставаться.

— И тебе хорошего дня, — простонала, когда дверь за ним захлопнулась.

Повалилась на подушку, еще хранившую его запах. В груди ярился ураган, холодными шипами пронзало осознание того, что не могу отпустить, не хочу. Что готова принимать его вот так — пьяного, грубого, злого — хоть каждую ночь, лишь бы был рядом. Так глупо. Это словно мечтать войти в клетку к тигру и ждать, что он приголубит.

После ухода Захара я еще долго сидела на кровати и смотрела в одну точку.  Никак не могла допить гадкий кофе и выкинуть из головы мерзкого одногруппника. Надо идти на консультацию, а у меня нет сил. Желания тоже нет. Видеть никого не могу, особенно после вчерашнего. Где-то я поизносилась, растеряла цинизм и непробивную броню. Устала.

Остался месяц, а у меня такое чувство, что выдохлась и не добегу до финиша. Меранов точно энергетический вампир — высосал, выпил меня до дна. Эти чувства, что я к нему испытываю, они как аркан, сцепка, через которую из меня жизнь уходит.

Надо бы обрубить, поставить точку, а я как конченая идиотка прихожу в ужас от одной мысли об этом.

Месяц. Всего месяц, а потом все изменится. Он, как и мечтал, уедет в Питер. Одногруппники тоже разлетятся кто куда. А я… я, наконец, заживу спокойно, без оглядки на прошлое. Открою маленькое кафе, заведу корги или кота, а еще лучше — мужика нормального, который не будет нервы выкручивать, нарожаю ему детей и успокоюсь. И тот пожар, что вечно полыхает в груди, требуя выхода, утихнет, превратится в ласковое пламя.

Осознав, о чем думаю, фыркнула. Какое ласковое пламя? Какой нормальный мужик? Это вообще не моя история. Вечный бой — мое призвание.

Жевать сопли и грезить о сладкой жизни мне все-таки надоело, поэтому рывком поднялась на ноги, громко треснула кружкой по столу и пошла собираться.

***

Из-за двери доносились веселые голоса, смех, громкие разговоры. Дружная группа. Стая. Мне почти жаль, что ее частью я не стала и уже не стану.

А может, и не жаль. Может, это отблески утренней рефлексии.

Сумочку на плече поправила и зашла внутрь, как всегда, с таким видом, будто мне море по колено и горы по плечу.

— А вот и наша звезда стриптиза, — усмехнулась Рябова.

— Не переживай, Маришка, — подмигнула ей, широко улыбаясь, — будет и у тебя пять минут славы. Когда прекратишь по ночам пельмени жрать и спортом займешься, чтобы весь кисель с ляжек согнать.

Кто-то из группы заржал. Она тут же вспыхнула, как фитиль, открыла рот, чтобы что-то сказать, но остроумный ответ в голову не пришел.

— Не мучайся. Посиди, подумай, запиши на бумажку, после консультации прочитаешь, — посоветовала с деланым участием.

— Слышь, Оса, а я твой лифчик сохранил, — глумливо хмыкнул Игорь.

— О, нет! Избавь меня, пожалуйста, от подробностей твоей скудной сексуальной жизни. Мне совсем не хочется знать, что ты будешь делать с несчастной тряпкой.

— Сучка!

— И тебе не болеть, — опустилась на лавку возле окна, достала тетрадку и в ожидании преподавателя начала рисовать на полях.

— Захар вчера нашелся?

Услышав имя своего личного геморроя, я подобралась и вся превратилась в слух.

— Представляешь, нет, — донесся возмущенный голос Ирки, — я полночи телефон обрывала, металась в панике. Думала, где он, как он, с кем он, а Меранов просто мобильник отключил, а утром явился как ни в чем не бывало…

Я с такой силой надавила на ручку, что пластиковый корпус треснул. Значит, прямо от меня к ней пошел? Аж зубы на нервной почве заломило. Какой же все-таки гад. Не Мерз — мерзавец! Скотина бессовестная.

— …От всех моих вопросов только отмахнулся, — продолжала Верховцева, — дескать, отвали, дела важные были. Надо было какую-то проблему срочно решить.

— Какую?

— Я откуда знаю! Говорю же, на вопросы даже не подумал отвечать!

— Вот гад!

Правильное наблюдение. Очень правильное.

— …А ты за него еще замуж собралась! Оно тебе надо? — фыркнула Рябова.

Корпус ручки совсем раскрошился. В сердцах отшвырнула его на подоконник и полезла в сумку за карандашом. Я как никогда прежде ждала появления преподавателя. Не хотелось и дальше слушать этот дурацкий разговор, не хотелось давиться ревностью и беспомощностью. Но сучки никак не затыкались, а препод не шел.

— Конечно, надо, — уверенно продолжала Ирка, — перебесится и будет как шелковый. Особенно, если залечу.

— Думаешь?

— Уверена, — Верховцева склонилась ближе к подруге и шепотом, доверительно произнесла, — он намекнул, что после защиты пойдем подавать заявление в ЗАГС.

Грифель карандаша с треском сломался.

— Твою мать, — прошипела под нос, прикрыла глаза, глубоко вдохнула в тщетной попытке успокоиться.

Сердце грохотало так, что было сложно сосредоточиться. В ушах стоял шум, треск, а руки нещадно тряслись. Ненавижу тебя, Мерз. Ненавижу! Скорее бы все закончилось. Этот семестр, эта гребанная учеба, сраный диплом! Все в топку! Я больше не хочу быть рядом с этими людьми! С этой стаей шакалят во главе с Мерановым! Пусть все катятся к чертовой бабушке. Где этот препод? Какого черта он опаздывает? Меня просто рвало изнутри. Колошматило так, что едва удавалось усидеть на месте. В животе все ходуном ходило, а колени мелко тряслись, будто я замерзла. Хотя так и было. Не просто замерзла. Околела. Заледенела изнутри.

И когда нервы уже были на пределе, когда готова была послать все далеко и надолго, встать и уйти, в аудиторию зашел Юрий Николаевич и прикрыл за собой дверь.

— Есть запасная ручка? — обратилась к сидящей позади меня Катьке Тихомировой. Она сморщилась так, будто я ей кусок дерьма на тетрадку выложила, но ручку все-таки дала. — Спасибо, — улыбнулась ей задорно. Той самой улыбкой, которая всех бесит, — ты — моя спасительница.

Спокойствие. Только спокойствие. Надо собраться, отбросить ненужные мысли и идти вперед, напролом, как я делаю обычно. Справлюсь, переболею, переживу. Все наладится. Я и не с таким справлялась.

Силой воли прогнала все мысли, от которых в душе атомный взрыв и цунами одновременно, и сконцентрировалась на том, что бубнил преподаватель.

Глава 10

Что изменилось после того, как я дефилировала с голой задницей по коридорам общаги?

Да ничего!

Разве что Вошин теперь вообще прохода не давал, упорно пытаясь меня куда-то пригласить. А так все осталось на прежних позициях. Одногруппники поглумились пару дней но, не сумев загнать меня в пучину стыда и отчаяния, быстро сдулись и потеряли интерес. Меранов по-прежнему воротил от меня нос, словно и не было той жаркой ночи и странных слов, оброненных в порыве безумия. Продолжал преспокойно общаться с Верховцевой. Она с упоением рассказывала подружкам о том, как проводит с ним время: дни, вечера, ночи, а я подслушивала и давилась завистью, ревностью и собственным ядом.

Спасало только одно — мы стали меньше видеться. В последний месяц перед дипломом у нас убрали лекции, лабораторные и практические занятия. Остались только консультации. К счастью, на них ходили не все и не всегда. Иногда собирались полгруппы, иногда пять человек. И если среди них не было главных действующих лиц — Ирки или молчаливой поддержки Мерза — то нападать на меня не решались. Пороху не хватало. Можно сказать, что жизнь стала налаживаться.

Только вот сердце было не на месте. Я все время думала о Захаре.

Те его слова, брошенные в пьяном бреду… они все-таки попали на благодатную почву, приросли и дали свои ядовитые побеги. Я не могла избавиться от мыслей о Меранове, выискивала его взглядом в толпе и получала извращенный кайф, когда видела его. В эти моменты мозг напрочь отключался, я ничего не понимала, ничего не слышала, кроме гулкого уханья собственного сердца. Я не могла дышать.

Я без него просто не могла. Конченая мазохистка. Хуже всего, что понимала это и все равно не могла освободиться. Понимала, что все это ерунда, что у нас нет ни единого шанса удержаться рядом, но продолжала на что-то надеяться, чего-то ждать.

Бессмысленно. Он всегда будет скотиной, а я никогда его не прощу. Зачем тогда все это? Зачем ночи без сна? Зачем дрожь в руках? Зачем нестерпимое желание прикоснуться?

Это пытки. Изощренные, жестокие. И пытала я себя сама, когда встречалась с ним взглядом и не могла отвернуться, когда смотрела, как его руки обнимают другую.

Неправильно. Невыносимо. На грани.

А этот гад увидел мою ревность, прочитал между строк, поймал в моем несчастном взгляде. И ему было плевать! Он жил как хотел, брал, что хотел, не заморачиваясь моральными принципами. Шел за руку с Иркой, а я стояла в стороне и кипела. Хреново быть использованной, еще хреновее знать, что рядом с ним другая, на постоянной основе, не скрываясь, имея возможность прикасаться к нему в любое время. Больная фантазия рисовала непристойные картинки с их участием. От этого хотелось рвать и метать, или выть на луну, или утопиться. И самое страшное во всем этом, что я не могла переключиться. Я даже была готова парня завести. Двух! Да хоть пять одновременно! Чтобы они ни на миг не оставляли меня в покое, и времени не оставалось на ненужные мученья.

К сожалению, на парней даже смотреть не хотелось. Как отрезало. Только Меранов. Только Мерз. Все остальные мимо. Хоть ты тресни. И даже представить не могла, что кто-то другой до меня дотронется.

Одно я поняла наверняка: жажда по отношению к человеку, которому нет до тебя дела — это чудовищное испытание. Хуже, чем голое дефиле, украденная курсовая и все остальное вместе взятое. Это катастрофа.

***

— Осипова, — строго произнес Белов, — смотри, не запори госник. Я с тебя шкуру спущу, если на тройку сдашь.

— Все будет хорошо, — сдержанно улыбнулась своему руководителю, — я готова.

— Уверена?

— Абсолютно.

— Учти, троечников у меня никогда не было. И не будет! Завалишь экзамен — я от тебя откажусь. И плевать, что до защиты месяц.

Не откажется. Я это точно знала. Он маньяк своего дела, фанат, и ему нравилось, как я работаю. Не ною, не жалуюсь, не отступаю. Этот суровый дядька меня уважал, хоть никогда и не показывал этого открыто. Я просто это чувствовала и делала все, чтобы его не разочаровать.

— Я готовлюсь каждый день. Уже на зубах навязли все эти формулы и определения.

— Смотри у меня, — произнес грозно и глянул так, что по струночке вытянулась, — на сегодня все. Можешь идти.

Я сгребла все бумаги в стопку, сложила их в том уголке, что был мне милостиво выделен для работы, и покинула кабинет. Хотелось есть и гулять, но завтра экзамен, а это означало, что меня ждет очередная бессонная ночь в обнимку с книгой.

***

В результате утром я была не в себе. В голове каша жуткая, и казалось, что ни одной дельной мысли из нее не вытащишь.

— Я все знаю, я все выучила, я готова… — повторяла про себя, пока собиралась.

В честь такого события решила одеться по-деловому. Юбка-карандаш, шпильки, белая блузка. На всякий случай накинула пиджак и рассовала по карманам шпоры. Просто так, для уверенности, на тот случай, если закоротит.

Меня охватило волнение, несмотря на то, что я была уверена в своих силах. Да и как тут без волнения обойтись, когда выворачиваешь на финишную прямую и подводишь один из решающих итогов важного этапа своей жизни? Сначала госник, потом диплом — и здравствуй, взрослая жизнь.

Я пришла в универ за пятнадцать минут до начала. И, как выяснилось, не зря! Возле лифтов творилось что-то непонятное. Толпы жаждущих студентов с выпученными глазами штормовали обитель знаний. Не знаю, откуда они все взялись, и что это за ажиотаж, но стоять и ждать своей очереди не было никакого желания, да и времени, а подниматься по лестнице на седьмой этаж в узкой юбке и на шпильках — не было возможности, поэтому я спустилась в подвал и побрела к старому служебному лифту. Дребезжащему, темному и страшному. Студенты его не любили, а я иногда пользовалась. Особенно если не хотелось никого видеть.

Створки распахнулись передо мной со зловещем скрежетом. Я на мгновение засомневалась, не пойти ли по лестнице, но потом все-таки зашла внутрь и нажала кнопку нужного этажа. Свет моргнул, двери захлопнулись, и кабинка начала подъем, при этом тряслась так, будто ее не автомат поднимал, а пьяный горный тролль.

И вот когда я была уже на середине пути, лифт дернулся и остановился между этажами.

Я сначала не поняла, что произошло, даже не напугалась. Просто стояла в неподвижной кабине и хлопала глазами. Потом начала жать на кнопки, и ни одна из них не реагировала. Меня начало потряхивать.

До экзамена десять минут, а я в лифте застряла! Неудачница!

И тут откуда-то сверху раздалось шушуканье и сдавленные смешки. Я прислушалась, подняла голову, пытаясь хоть что-то увидеть в просвет между створок. Ничего не понятно, только какие-то силуэты мелькали.

— Эй! — позвала я. — Кто-нибудь! Позовите вахтера! Я застряла!

В щель просунулся лист бумаги и, плавно кружась, упал на пол.

«Хрен тебе, а не экзамен, Оса. Выкуси».

Раздался смех и топот убегающих ног.

И вот тут меня нарыло по полной. Я начала метаться по кабине, хлопать по мертвым кнопкам, стучать по дверям и вопить. Если бы мне сейчас под руку попались эти сучки, что в лифте меня замуровали, я бы, наверное, начала их возить мордой по полу. Но беда в том, что они там — на экзамене, а я здесь — в лифте.

— Люди! — голосила, что есть мочи. — Спасите!

В этой части обычно народу мало, старый лифт в закутке, вдалеке от аудиторий и кабинетов. Полдня орать можно, и так никто и не придет. Уму непостижимо! Это хуже, чем когда Мерз подменил мою работу. Это катастрофа! Не попасть на госник!

От дурных предчувствий у меня скрутило нутро.

— Ань? — внезапно раздался испуганный голос откуда-то сверху. Мне почудилось, да? Галлюцинации от безысходности? — Ты там? — снова тот же голос, и сердце начинает биться как ненормальное.

— Оля?! — я не поверила ушам. — Ермолаева, ты, что ли?

— Да.

У меня от облегчения ноги стали ватными.

— Я застряла, — прокричала громко, — не могу выбраться, кнопки не работают.

Я слышала, как она стучит по кнопке вызова.

— С этой стороны тоже.

— Оля, пожалуйста, сбегай за вахтером, — взмолилась я. — или за кем угодно! Я сама не выберусь!

Ермолаева не стала мычать, отнекиваться, говорить, что опаздывает, просто бросила короткое:

— Сейчас, — и убежала.

Меня трясло. Пять минут до экзамена. Я в лифте. Когда придет помощь — неизвестно. Хоть реви от злости и бессилия.

С огромным трудом заставила себя успокоиться и не метаться по кабине, ощупывая стены в поисках выхода. Надо просто подождать. Немного. Оля успеет.

Снова топот. В этот раз кто-то приближался. И, судя по звукам, это был не один человек.

— Ань, вахтера не было. Я тут другого привела, — она замялась.

— Здорово. Вытащите меня отсюда, — мне было все равно, кто там с ней пришел, лишь бы помогли.

— Ну что, Оса, дожужжалась? — раздался насмешливый голос.

Я мысленно застонала. Волшин. На хрена Ольга притащила этого придурка?

— Ты пришел злорадствовать?

— Могу уйти, — небрежно отозвался он, и я услышала, как заскрипели створки. — Сначала он открыл внешние двери, а потом внутренние. И, наконец, в просвет надо мной показалась его взъерошенная голова. — Так-так, Осипова. Ты моя должница, — смотрел на меня сверху вниз, опираясь на свои колени. Я только посмотрела на него сердито. — Тебя спасать, или так и будешь из себя недотрогу корчить?

— Спасать, — процедила сквозь зубы.

— Руку давай, — наклонился ко мне.

Выпендриваться не было ни времени, ни смысла, поэтому я вцепилась в теплую ладонь. Волшин рывком вытащил меня из кабинки, попутно все-таки облапав за задницу. Убивать его не стала, потому что вроде как помог, вроде как спас.

— Спасибо, — произнесла сдержано и отступила от него на шаг назад. Потом просмотрела на притихшую Ермолаеву и поблагодарила снова, в этот раз теплее, — спасибо, Оль.

—  Спасибо, Оль… — передразнил меня Марк, — не забудь, ты теперь моя должница.

— Счастье-то какое.

— Не переживай, натурой требовать не стану.

— Да? Очень жаль. Я уж была готова пасть в твои объятия.

Парень хотел еще что-то сказать, но передумал. Глянул на часы и присвистнул.

— Две минуты и четыре этажа. Успеем? — не дожидаясь ответа, схватил меня за руку и потащил к лестнице, — шевелите булками, дамочки.

Я шевелила, как могла, проклиная узкую юбку и неудобные шпильки. Вместо того чтобы бежать, приходилось нелепо семенить.

— Давай, Оса! — Марк теперь держал меня под локоть и буквально тащил вверх по ступеням, — не время включать хрупкую лань!

Он прав. Поддернула подол почти до самой задницы. Стало немного легче. Я могла перескакивать через ступень. Только бы каблук не сломать и не навернуться.

— Чулки? — одобряюще протянул он, когда из-под подола выглянула ажурная резинка.

— Да, волшебные, удачу приносят. Только на экзамен надеваю.

— Кто тебя посадил? — балбес еще умудрялся что-то спрашивать на ходу.

— Черт его знает, девки какие-то, — пыхтела я, упорно карабкаясь верх, — как только мозгов хватило.

— Да какие там мозги? Ерунда. Лифт старый. Стоит снаружи чуть-чуть раздвинуть дверцы — и все, встает намертво и не подает признаков жизни. Мы раньше так прикалывались над перваками. Видать, кто-то решил вспомнить старое.

— Дуры, — огрызнулась я, и Волшин, как ни странно, не стал спорить.

Мы выскочили на седьмой этаж, вывернули в коридор и со всех ног припустили к нужной аудитории. Дверь уже была закрыта.

— Я первый, — рявкнул Волшин, — вы за мной.

— Как скажешь, — я на ходу поправляла юбку, пытаясь привести ее в нормальный вид. Оля пыхтела следом с таким несчастным видом, что мне стало ее жаль. Такой робкой овечке как она, наверное, было очень тяжело подойти к такому распиздяю, как Марк, а теперь еще и опаздывает на экзамен. И все из-за меня. Еще один должок на моей совести.

Марк без стука толкнул дверь и ввалился в аудиторию. Наши уже со скорбными лицами сидели на местах. Трое преподов устроились за широкими столами и раскладывали билеты.

На нас тут же все уставились. Кто-то недовольно, кто-то равнодушно. Подруга ассенизаторши позеленела от злости и тут же начала шептаться со своей соседкой. Ирка только фыркнула и отвернулась, а Мерз смотрел, не скрывая недоумения.

Удивился, бедняга, что мы мало того что опоздали, так еще и с Волшиным?

— Простите, мы задержались, — прогремел Марк, перетягивал на себя все внимание, а мы по стеночке пробирались к своим местам, — я забыл зачетку, пришлось возвращаться. Девочки просто меня ждали.

Ого. Что за джентльменский порыв? Он заболел, да?

— Садитесь.

Дважды нас просить не пришлось. Мы быстро расселись, и через минуту экзамен начался.

***

От злости написала все так быстро, что сама удивилась. Пять раз перечитала ответы, выискивая косяки и ошибки, но придраться было не к чему. Видать, в стрессовых ситуациях мои мозги работают, как часы. Хоть какая-то радость.

Остальные писали. Кто-то усердно строчил, высунув кончик языка, кто-то судорожно грыз ручку. В общем, все старались как могли.

— Вы закончили? — поинтересовался один из преподавателей, заметив, что я блуждаю взглядом по аудитории.

— Да.

— Сдавайте.

Я покорно положила лист на стол, собралась и вышла в коридор. Что ж, теперь я еще на один шаг ближе к финалу. Последний рывок, финишная прямая — и прощай универ, а вместе с ним все остальные.

Кстати, об остальных. Надо бы кое с кем побеседовать. По душам.

Поэтому удобно привалилась к подоконнику и стала ждать...

Народ начал выходить минут через пятнадцать. По одному, по двое. Я равнодушно наблюдала за тем, как они облегченно выдыхают, стирают пот со лба и бегут прочь, будто за ними кто-то гонится. И вот, наконец, дверь распахнулась в очередной раз, и на пороге появилась Катька Шаповалова. Увидев меня, она споткнулась и обеспокоенно глянула через плечо. Однако из ее группы поддержки еще никого не было. Все писали.

— Ну что же ты остановилась? — улыбнулась ей ласково. — Как билет? Все написала?

От моего тона она занервничала еще больше.

— Твое какое дело? — буркнула себе под нос, нервно поправила сумку на плече и припустила со всех ног прочь.

Однако не прошла и пяти шагов, как у нее из-под юбки посыпались шпаргалки. Она испуганно оглянулась на двери кабинета и начала торопливо собирать бумажки.

— Какой конфуз, — я подошла ближе. Встала на одну из шпор.

Катя залилась нервным румянцем, смяла в кулак листки и стала запихивать их в сумку. Потом заметила ту, которая была у меня под ногой и попробовала ее достать.

Я не шелохнулась, уперев одну руку в бок, смотрела сверху вниз на то, как она корячится возле моих ног.

— Отойди! — истерично завопила она.

— А то что?

У нее белые пятна пошли поверх пунцовых щек, а в глазах заблестели слезы. Вот дрянь трусливая!

— Мне казалось, что ты смелее была, когда в лифте меня захлопнула. Весело хихикать, когда вокруг подружки, а противник заперт в клетке, да? А один на один слабо?

— Да я… — начала она, тяжело дыша.

— Что ты? Закричишь? Упадешь в обморок? Побежишь жаловаться? Что? — рассматривала ее снисходительно. — Или, может, подеремся? Я только за.

При этих словах она от меня попятилась. И тут из аудитории вышла ненавистная троица, испортив мне весь воспитательный момент.

Меранов. Волшин. И следом за ними Ирка.

Да, твою мать! От досады чуть не зашипела, зато Катька буквально расцвела. Плечи расправила, нос задрала.

— Лютуешь? — усмехнулся Волшин, переводя взгляд то на меня, то на Катьку. — Правильно делаешь.

— Марк, ты о чем, вообще? — недовольно встряла Ирка.

— Новенькая пряники раздает, — усмехнулся он и подмигнул мне. — Души ее, Оса, а я помогу спрятать труп.

Шаповалова чуть в обморок не грохнулась, когда Волшин меня поддержал, а Ирку прямо перекосило.

— Пойдем, — она схватила сумрачного Меранова под руку и потянула его в сторону, — нечего тут делать. У Марка весеннее обострение, клинья к Осиповой подбивает.

Мерз взглянул так, что еще немного — и окна бы повылетали, и с потолка начала сыпаться штукатурка. Так и хотелось спросить: чего глазами стреляешь, гад? Не ты ли говорил, что тебе насрать на меня и на все, что со мной связано? Или он просто бесился от того, что кто-то поперек его воли пошел?

— А я, между прочим, сегодня вообще герой! — продолжал Марк с беспечной улыбкой, не замечая, как атмосфера накалилась. — Осу спас. Если бы не я, пролетела бы она с экзаменом.

Это он зря. У Захара глаза стали черными, как демоново подземелье. И непонятно, что больше его выбесило. То ли то, что мне помогли, то ли то, что это сделал именно Марк.

— Мы теперь с ней друзья. Верно, Оса? — продолжал добивать Волшин, еще сильнее накручивая ситуацию.

— Мечтай больше, — фыркнула я.

— А чего мечтать-то? Замуж ты за меня отказалась выходить. Так что придется дружить, — вздохнул он с наигранной печалью.

— Марк, ты сегодня случайно головой ни обо что не бился? — подозрительно поинтересовалась Верховцева. — Или это шутки такие дурацкие?

— Никаких шуток, — парень улыбнулся и шагнул к растерянной притихшей Катьке, приобнял ее за плечи по-дружески и спокойно так, доверительно произнес: — А кто будет моих друзей обижать, тот будет иметь дело со мной. Здорово, правда?

— Здорово, — проблеяла Шаповалова и побелела еще больше. И как тут не побелеть, когда здоровенный парень улыбается ласковой улыбкой белой акулы?

— Я и сама прекрасно разберусь со своими проблемами, — отозвалась я, тщетно пытаясь скрыть недоумение.

— Не сомневаюсь. А теперь, раз мы все обсудили, предлагаю расходиться. Не знаю, кто как, а я сегодня собираюсь оторваться по полной, — Марк бодро сделал под козырек и пошел прочь.

Перепуганная Катя бросилась в другую сторону, а Ирка чуть ли не силой уволокла Меранова, который был похож на злого лесного черта.

Только когда все ушли, я смогла перевести дух и ошалело осмотрелась по сторонам, пытаясь собраться с мыслями.

Это что, вообще, такое сейчас было? Волшин метит территорию? Делает это ради меня? Или решил пободаться с Мерановым, а меня просто использует как повод? Или… Или что?!

Они все меня задолбали! Хоть снова переводись в другой универ. Стоп! Фиг им, а не перевод. Даже в шутку думать об этом не буду! Четыре месяца протянула и пятый выдержу.

Из принципа. Просто чтобы иметь возможность показать всем в конце средний палец и гордо уйти.

 Глава 11

— Я не хочу идти ни на какую тусовку, — мрачно произнесла, наблюдая за тем, как Ермолаева примеряет то одну кофточку, то другую.

— Ты мне обещала, — подруга пригрозила пальцем, — так что теперь не вздумай соскочить.

Я чувствовала себя должницей за спасение из лифта, вот и наобещала не пойми чего, поддавшись розовым пони, внезапно прискакавшим в мою головушку.

— Обещала. Но я же не знала, что именно сегодня настроение будет ниже плинтуса.

— Ничего не знаю. Обещания нужно выполнять.

Никакого понимания и дружеской поддержки. Ведь видит, что я хмурая, как грозовая туча.

— Нет бы сказать: не переживай, Анечка, все будет хорошо, Анечка, давай посидим дома, Анечка...

— Не бубни, Анечка! — хохотнула она и, стянув через голову очередную футболку, отбросила ее в сторону: — Не то.

— Может, скажешь, куда мы идем? А то вдруг я тоже совершенно не в тему одета, — указала на свои псевдо-кожаные штаны и футболку-хулиганку.

— Это сюрприз. И ты одета, как надо, — Оля одобрительно подняла кверху большие пальцы, — кстати, слышала о твоем голом дефиле. Жаль, меня там не было.

— Ага. Очень жаль. Это было эпично.

— Верховцева перегибает палку.

— При чем тут она? — я невесело усмехнулась. — Это была идея Меранова. Он просто, как всегда, действовал чужими руками.

— Нет, — тряхнула головой Ермолаева, — я слышала, как Ирка хвалилась тем, что одежду из душевой вынесла…

Сучка. Внутри злость выпускала свои грязные когти, но снаружи я была спокойна. Не зачем пугать бедную Олю своей яростью.

— Почему он на тебя так взъелся? — поинтересовалась она, перескакивая на Мерза.

— У некоторых мужиков нездоровая тяга прогибать тех, кто сопротивляется.

— То есть чем больше ты даешь отпор, тем сильнее он звереет?

— Типа того, — уклончиво ответила, некстати вспомнив, как он ввалился ко мне ночью пьяный, злой и очень озверевший. Р-р-р-р.

— Так, может, тебе проще притвориться овцой и сделать вид, что прогнулась? Ему станет скучно, и он от тебя отстанет.

— К сожалению, прогибаться даже для вида — не в моем характере

— А ты попробуй?

— Чтобы через пять минут захлебнуться собственным ядом?

— Тоже верно. Тогда надо продолжать войну. Насмерть, и пленных не брать.

Я рассмеялась. Очень смешно слушать такие воинственные речи от скромницы Оли, которая боится даже чихнуть не по правилам. Более безобидного, скромного и пугливого создания сложно представить, удивительно, как у нее хватило пороху на дружбу со мной.

— Все. Готова! — она решительно кивнула и обернулась ко мне: — Ну как?

На ней был джинсовый комбинезон со спущенными бретелями, и футболка, открывавшая одно плечо.

— Не знаю, какой на вечеринке дресс-код, но как по мне, выглядишь очень даже миленько.

— Миленько? — разочаровано протянула Оля. — Мне казалось, это дерзкий образ...

Вот тут я перепугалась, что она продолжит бесконечные сборы, поэтому вскочила с кровати, схватила подругу за руку и потащила к двери.

— Дерзкая. Резкая. И вообще, тебя теперь зовут Олька-опасность.

— Да ну тебя, — она вырвалась и, пряча смущенную улыбку, потянулась за рюкзаком, — тебе легко говорить, ты всегда как шпага острая, а я вечно — блаженная ромашка.

— Пойдем, ромашка, пока я не передумала и не уехала домой.

— Нет уж. Никаких «передумала». Я давно мечтала на эту тусу попасть, а без тебя мне пороху не хватит.

— Ты меня заинтриговала. Настолько, что я готова зажать тебя в углу и пытать, чтобы узнать подробности таинственной вечеринки.

Ермолаева показала мне язык:

— Скоро сама все узнаешь.

Если честно, сюрпризы я не люблю. Исходя из печального жизненного опыта, могу сказать, что в моем случае все эти «сама скоро увидишь» неизменно заканчиваются какой-нибудь непроходимой задницей, из которой потом приходится долго и упорно выбираться.

Еще раз с сомнением посмотрела на Ольгу, пытаясь оценить свои шансы оказаться в очередной жопе. Вроде минимальны. Ну в самом деле, куда она может меня затащить? На слет юных ботаников? Вечеринку библиотекарей? Или, может, в кино, где фильмы для взрослых показывают? Прорвемся… Наверное.

Оле ничего о своих подозрениях не сказала. Подруга так светилась от радости и предвкушения, что мне стало неудобно ее расстраивать. Пусть порадуется. Ради ее улыбки я готова потерпеть и побыть нянькой.

Однако о том, что решение пойти на эту тусовку было скоропалительным и, скорее всего, в корне неверным, я поняла задолго до того, как серое такси привезло нас на место. Дурное предчувствие накрыло, когда мы не поехали в клуб или на танцплощадку, а вывернули на одну из загородных дорог.

— Оль, скажи мне, пожалуйста, что мы просто едем к кому-нибудь на дачу…— Я хмуро смотрела в окно, наблюдая, как мимо проносятся ровненькие ряды роскошных коттеджей.

— Не скажу, — пропела она, чуть ли не подскакивая на месте от нетерпения.

Сердце сжалось от какой-то странной иррациональной тоски. На моей памяти вот такие поездки хер знает куда по длинной, идеально ровной, а самое главное — пустынной дороге, всегда вели только к одному.

Всегда!

***

— Поворачивай обратно! — крикнула таксисту, когда после очередного поворота увидела вдали силуэт старого аэропорта, самолеты с которого летали раз в полгода, а то и реже.

— Ань, ты чего? — Ольга испуганно уставилась на меня. — Мы уже почти приехали.

Я знала, что приехали. Видела яркие огни, толпу народа, чувствовала гулкие басы, без труда проникающие внутрь такси. Меня испугало не это, а ощущение дежавю, что захлестнуло выше головы, и беспомощность такая, словно я — пойманная на крючок рыба, которую тащат пузом по каменистому берегу. Меня как будто парализовало. Я не могла пошевелиться, только смотрела, глупо хлопая глазами, за тем, как такси подъезжает ближе и останавливается невдалеке от группы веселых парней.

Самое страшное не люди. Машины. Здесь полно машин — ярко-раскрашенных, в обвесах, с литыми дисками, спойлерами и подсветкой по брюху. Здесь особая атмосфера. Атмосфера азарта, скорости и бешеного адреналина.

— Спасибо, — Оля торопливо сунула деньги таксисту, который подозрительно поглядывал на меня, и выскочила наружу. Через мгновение дверь с моей стороны распахнулась, — Ань, приехали. Пойдем.

Аню закоротило. Расколошматило так, что дышать не могла.

— Я хочу домой, — прошептала едва слушающимися губами.

— Анют, ну ты чего? — подруга склонилась ко мне. — Испугалась, что ли?

Испугалась? Да я в панике! Готова бежать прочь, сверкая пятками!

— Нет, — попыталась улыбнуться, но, наверное, вышла болезненная гримаса, потому что Ермолаева подозрительно нахмурилась.

— Все в порядке?

— Все супер, — во рту пересохло, — я просто хочу домой.

— Домой хочешь? — растеряно спросила она. — А как же я? Ты же обещала...

— Прости…

— Не смей меня прокатывать! Осипова! Я первый раз в жизни набралась смелости, чтобы сюда прийти! И то только потому, что знала, что ты рядом, и с тобой будет не страшно! — у нее губы от обиды затряслись. — А теперь ты хочешь меня подставить? Хочешь уйти?

Я хочу сбежать!

— Тебе настолько плевать? Оса всегда делает только то, что хочется ей, да?

— Оль, послушай…

Я попыталась ее успокоить, но выходило из рук вон плохо — у нее слезы из глаз покатились.

— Отлично! Хочешь домой? Поехали! Без тебя мне здесь делать нечего!

— Подожди. Черт! — я тоже вылезла из машины, захлопнула за собой дверцу.

Водитель явно подумал, что мы не в адеквате, поэтому поспешно сдал назад, развернулся и укатил прочь, стремительно скрывшись за поворотом.

Просто блеск.

— Придется оставаться. Ты довольна? — посмотрела сердито на Ольгу.

Та вытерла слезы тыльной стороной ладони и посмотрела на меня с вызовом:

— Довольна.

И вот стоим мы с ней друг напротив друга, смотрим сердито, и каждая уверена, что правда на ее стороне. Мне жаль, что я подвела бедную робкую Олю, которая с трудом выбралась из кокона забитой отличницы, но я действительно не могу здесь находиться. Смех, гулкие басы, сливающиеся с боем сердца, рокот моторов, визг шин — губительный коктейль, от которого надо держаться подальше.

— Ого! — кто-то присвистнул рядом с нами. — Это же, Оса!

Вашу ж мать! Обернувшись, увидела Марка. Бодрый, шальной, в глазах тот самый адреналин.

— …Какими судьбами, Осипова? — подошёл ближе. — Соскучилась?

— Безумно, — огрызнулась и выразительно посмотрела на Ольгу.

Та смущенно руками развела и покраснела.

— Или, может, поболеть пришла?

— Уж не за тебя ли, родимый?

— Не знаю. Может, за меня, а может, за Захара...

Да, б*ядь! И этот здесь?! На хера я сюда пришла? Мне в универе хватает троллинга. Теперь еще и здесь?! Среди толпы молодых и шумных? Сердце так скрутило, что едва сдержалась, чтобы руку к груди не прижать.

— Ермолаева, ты, что ли? — Марк тем временем уставился на притихшую подругу. — Тебе мама-то разрешила так поздно из дома выходить?

Ольга еще сильнее покраснела и начала что-то блеять.

— Отвали от нее, — я встала перед парнем, сердито сложив руки на груди.

Он насмешливо вскинул брови:

— Оса, как всегда, кусается?

— Тебе пора.

— Наши вон там, — он указал куда-то направо, — скоро заезд.

— Мне неинтересно, — пренебрежительно выплюнула и отвернулась, с тоской уставившись на темную дорогу. Я была готова уйти прямо сейчас. Плевать, что мы далеко за городом, плевать на такси. Сама дойду, пешком.

— Довольна, Оленька? — обратилась к подруге, когда брюнет скрылся в толпе. — Этого ты хотела?

— Прости. Мне очень хотелось посмотреть, как они гоняют. Я столько об этом слышала.

— Погоди, — остановила ее невнятные извинения, — ты была в курсе, что Меранов и компания здесь будут? — Под моим взглядом Ермолаева совсем сникла. — Знала и притащила меня сюда?! И после этого смела еще про подставу говорить?!

— Ну, Ань… — начала канючить она, — здесь же здорово! Давай часик побудем…

— Я вызываю такси, — холодно оборвала ее стоны и полезла за телефоном.

Оля стояла рядом и чуть не плакала, пока я пыталась дозвониться до службы такси, а я чуть не плакала, потому что дозвониться не получалось. Я звонила в одну службу, во вторую, в десятую. Везде машин нет. Да что за вечер такой?! Куда подевались все эти гребаные такси?!

— Время ожидания сорок пять минут, — произнес очередной автоответчик, и я с шипением закинула телефон в сумку.

— Довольна?!

Где-то раздался визг шин, а потом радостные крики. Один из заездов закончился. Кто-то победил, кто-то проиграл, зрители ликовали, а мы продолжали стоять на задворках.

— Ань, пожалуйста, — взмолилась Ермолаева, — раз все равно ждать такси, пойдем посмотрим! Я столько мечтала об этом! Пожалуйста!

— Мечтала она, — проворчала я, складывая руки на груди.

При всей этой поганой ситуации мне было жалко Ольгу. Вся такая правильная девочка, мамина дочка, боящаяся нарушить правила. Скромница, играющая на фортепиано, пекущая по выходным кексы и всегда приходящая домой до десяти. Ей хотелось хоть одним глазком глянуть на то, как живут другие. Почувствовать себя причастной к этой особой яркой жизни. Но кто сказал, что эта жизнь хороша, что все здесь радужно и весело? Ни черта это не так! Уж я-то знаю.

— Хорошо. Но только пока ждем такси.

— Спасибо.

— Не благодари. Ты представления не имеешь, как сильно я на тебя злюсь. Идем.

— Куда?

— К «нашим», — произнесла, ядовито выделяя последнее слово.

— Но там же Захар…

— И что? На нем свет клином сошелся? Или, может, он купил себя право указывать, куда я могу ходить, а куда нет?

*

Продираясь сквозь толпу, мы направились в том направлении, куда указал Марк, и вскоре оказались возле кучки любимых одногруппников. Здесь был Волшин, Медведев, Рябова, Ельская. Но не это самое страшное. Возле темно-зеленой машины с золотой молнией на боку стоял Меранов, а не нем откровенно висела Верховцева, которую мне тут же захотелось схватить за волосы и возить мордой об асфальт.

При моем появлении Мерз на мгновение изумленно вскинул брови, а потом нахмурился.

— Вас сюда никто не звал! — тут же вскинулась Ирка, не разжимая объятий. — Проваливайте, неудачницы!

— У тебя забыли спросить, куда нам идти.

Ольга топталась у меня за спиной и мычала, как буренка. Вот горе луковое, свалилась еще на мою голову. Ей приспичило на городские гонки посмотреть, а мне теперь отдувайся.

— Проваливай, Оса!

— Отвали. Облизываешь его, вот и облизывай дальше, — пренебрежительно кивнула в сторону Мерза.

Черт. Я сейчас задохнусь.

— Завидуешь, что ли? — улыбалась сучка крашеная, разворачиваясь к нему спиной и развратно откидываясь на крепкое плечо. Ее задница, обтянутая блестящей короткой юбкой, терлась аккурат об его пах.

Желание уйти было практически непреодолимым, но я продолжала стоять и смотреть на них, даже вроде снисходительно улыбалась и, как всегда, кусалась в ответ на нападки. В памяти ничего не отложилось. Только насмешливый циничный взгляд Захара. Он точно понял, что меня крутит. Почувствовал на зверином уровне, что меня распирает от дикой ревности. Увидел мою боль, несмотря на то, что я пыталась ее спрятать.

Еще запомнила его руку, по-хозяйски сжимающую Иркино бедро. И то, как, не отрывая от меня взгляда, он медленно прикусил кожу у нее на шее.

Ненавижу.

— Следующие! — раздался из динамиков голос распорядителя гонок, прежде чем я успела сказать или сделать глупость, о которой бы потом жалела.

С трудом оторвав взгляд от парня, которого люблю и который с удовольствием делает мне больно, я повернулась к старту. К белой линии, басовито рыча моторами, подкатили четыре машины. Красная, желтая, синяя, черная. Между ними вышли девушки в таких коротких юбках, что при ходьбе откровенно мелькали аккуратные подтянутые задницы.

— На счет три. Раз… два… три… Погнали!

Взмах флага, машины с визгом сорвались с места и помчались по пустынной дороге. По окружной, мимо огороженного аэропорта, обгоняя и расталкивая друг друга. Зрители ревели от восторга, делали ставки, бесновались.

Дикая атмосфера против воли просачивалась в меня несмотря на то, что я отчаянно сопротивлялась этому. Я как наркоманка следила за заездом, на какое-то мгновение даже забыв о том, что Мерз рядом. Забыла до тех пор, рока не услышала голос за спиной:

— Мы следующие, — Захар обратился к Марку.

— Ребята, удачи, я в вас верю. — Ирина с видом закоренелой суки-соблазнительницы прилипла губами к Мерзу как раз в тот момент, когда я обернулась.

Аж кишки скрутило от ревности. Так тошно, хоть волком вой.

Я поспешила отвернуться, взглядом нашла Ольгу. Она стояла чуть в сторонке и разговаривала с какой-то девушкой. Подружку нашла. Пускай. Сейчас у меня не было ни малейшего желания развлекать ее и подтирать сопли. Сама пусть разбирается и ищет себе компанию. Хотела взрослых развлечений — пожалуйста. Я не обещала стоять рядом и держать ее за руку. Меня саму так крутит, что в пору в угол забиться и рыдать от отчаяния. И если она оставит меня в покое и найдет, с кем ей тут остаться, я буду только рада.

Тем временем к полосе выехал зеленый ниccaн Мерза, истошно желтая тoйoта Марка и два одинаковых серебристо-стальных соперника — американца.

Верховцева прыгала, так что титьки норовили выскочить из глубокого декольте, махала руками, посылала воздушные поцелуи своему ненаглядному. Он смотрел на дорогу. И только когда начался отсчет, на миг перевел взгляд. Не на Ирку. На меня.

И снова визг шин по асфальту, искры в стороны и рев моторов. С замиранием сердца смотрела за тем, как машины бок о бок несутся по дороге. У меня ладони вспотели, когда одну из тачек едва не вынесло в кювет, и стоило огромных усилий не присоединиться и не кричать вместе с остальными. Меня трясло. Ноги гудели, в груди неистово заходилось сердце, а адреналин затапливал с ног до головы.

Драйв. Пульсация жизни. Бешеный взрыв эмоций, перед которым здравый смысл отступал, давай сбой. Я болела за этого сероглазого мерзавца, мне до остервенения хотелось, чтобы он победил. Я больная. Конченая мазохистка без капли самоуважения. Идиотка. Млеющая от того, что творится вокруг.

Секунда, две, десять. Я не могу дышать. Сердце бьется в горле так сильно, что перекрывает доступ кислорода. Жадным взглядом слежу за машинами, боясь хоть что-то упустить. Какую-нибудь мелочь. Впитываю в себя каждый миг, словно губка, забыв о том, где я, что за люди вокруг собрались. Мне нет дела до них. Мне все равно, где затерялась Ермолаева. Мне глубоко похрену на Ирку, размахивающую руками, словно ветряная мельница. На всех плевать. Имеет смыл только зеленый автомобиль, несущийся по загородной дороге. Между машинами идет нешуточная борьба. Обгоняют, подрезают, блокируют друг друга. Агрессивная гонка. Как я люблю. Каждый поворот — разрыв сердца, каждый занос — и сердце вдребезги от азарта, предвкушения и страха за него. А вокруг беснуется толпа, крики, музыка. Бешеный коктейль.

Мне едва хватает сил не вопить, не подпрыгивать на месте, выкрикивая имя того, кого ненавижу до дрожи в руках. Ядовитая эйфория, адреналиновый транс.

Рывок, рев толпы — и машина Мерза первой пересекает финишную черту, опередив ближайшего соперника почти на корпус. Тачка делает крутой вираж и замирает на месте. Я не осознаю, что делаю — видать, растеряла остаток мозга, потому что шагаю, словно заколдованная, к нему.

Мерз выбирается из машины, на губах ликующая улыбка, дышит так, будто всю дистанцию на своих двоих отмахал. Смотрю на него безумным взглядом, на то, как вскидывает руки, зажатые в кулаки, что-то кричит — не могу разобрать что, бой собственного сердца перекрывает все остальное. Потом оборачивается, и мир вокруг словно встает на паузу. Смотрит на меня исподлобья, как волк на добычу. От этого взгляда внутри начинается дрожь, сладкая, болезненно-острая, лишающая остатков здравого смысла. Как в тумане смотрю, как делает шаг в моем направлении. Ноги приросли к земле так крепко, что даже если бы хотела уйти — не смогла. Гипноз чистой воды. Дурман.

Я жду, когда он подойдет. Хочу этого каждой клеточкой, до ломки, до разрыва аорты. В тот миг я была готова все забыть, простить, перевернуть страницу и начать заново. Что угодно. Лишь бы подошел.

Но у насмешницы-судьбы свои планы, и ей, как всегда, нет никакого дела до моих скудных желаний и надежд.

Откуда-то сбоку выскакивает Верховцева. С разбегу бросается Мерзу на шею, впиваясь своими губами в его. Он не отталкивает ее. Наоборот. Сильными руками подхватывает под задницу, отрывая от земли, заставляя ногами обвить талию. Толпа заходится в одобрительном гуле, а я, наконец, выныриваю из временного безумия. Вспоминаю, кто я и какое место занимаю в жизни Мерза.

Наваждение схлынуло. Оставив за собой колючую пустоту. Я снова чувствовала себя одинокой в толпе, смотрела на Меранова, умирая изнутри. Снова впитывала каждый жест, каждую черточку, чтобы изволить себя по ночам горькими воспоминаниями.

Их тела сплетены, губы словно слиплись. Мерз продолжает сжимать ее задницу, а Ирка льнет к нему, как змея. Вокруг них аура секса. Словно он трахает ее прямо здесь, перед всеми, у меня на глазах.

Больно. Мне нечем дышать, но я не могу найти сил, отвернуться и уйти. Попалась. Как тупая рыба на крючок, погнавшись за наживкой.  Надо уходить, пока еще есть шанс. Пока он не оторвался от своей сучки и снова на меня посмотрел, потому что тогда не удастся укрыться. Он увидит меня насквозь. Увидит то, что я хочу скрыть и ударит именно туда, в больное едва бьющееся сердце. Пощады не будет.

Отступила на шаг, потом еще на один, надеясь раствориться в толпе и уйти незаметно, но тут какой-то придурок, перекрикивая всех остальных, заорал:

— Даешь битву цыпочек!

— Да! — хором раздалось со всех сторон.

— Кто хочет посмотреть, как гоняют девочки? — сразу подключился распорядитель, которого почему-то все звали дядей Джимом.

— Мы!

— Отлично. Четыре машины на старт. Есть желающие?

Ирка снова развратно впилась поцелуем в Захара, потом с обольстительной улыбкой вытянула у него из рук ключи и потрясла ими перед всеми.

— Давай, детка! — завопили ее подруженьки.

Я снова попыталась уйти, но позади уже толпился народ, и никто не собирался меня пропускать, все, наоборот, напирали, пытаясь оказаться поближе.

— Отлично. Одна участница есть. Кто еще? Может, твоя девушка покажет мастер класс? — он обратился к парню на синей тачке, победившей в прошлом заезде.

— Боюсь, не выйдет, — рассмеялся тот, — моя подруга газ с тормозом путает.

Белокурая девушка, стоящая рядом с ним, смутилась и покраснела.

— Я хочу! — вперед выскочила девица в неоново-желтом топике, едва прикрывающем плоскую грудь.

Один из парней, что гонял на американце, бросил ей ключи и подмигнул. Следом выскочила еще одна с малиновым ирокезом на голове и кожаным ошейником с шипами.

Гребанный зоопарк.

Так получилось, что три машины из тех четырех, что участвовали в заезде, снова готовились к старту.

— Моя машина тоже будет гонять, — неожиданно для всех вперед выступил Марк.

— Волшин, ты-то куда суешься? — рассмеялась Верховцева. — Сказано же — заезд для девочек.

Мезр тоже улыбнулся, напрочь позабыв о моем присутствии:

— Зря ты Юльке своей отворот-поворот дал. Кто же теперь за тебя будет гонять?

— Как кто? — ухмыльнулся Марк. — Конечно, Оса…

Чего, бл*дь? Я аж дернулась от неожиданности и едва успела удержать изумленный вопль.

— Ну что, Анечка? Погоняем? — брюнет в два шага оказался рядом и, бесцеремонно обняв за плечи, вытащил меня на несколько шагов вперед.

У Меранова с лица сползла самодовольная ухмылка. Теперь он смотрел на нас, как бык перед рывком. Взгляд жесткий, исподлобья, на скулах играли желваки.

— Да она ничем, кроме самоката, управлять не может, — фыркнула Ирка, — и вообще, Волшин, что за глупые игры? Нашел кого за себя выставлять.

Каждое ее слово было пропитано ядом.

— Я не умею водить, — попыталась отвертеться, вяло выкручиваясь из наглых объятий. В ушах нарастал гадкий шум.

— Оса! Как не стыдно врать?! — Марк игнорировал мои попытки вырваться, лишь сильнее прижимал к крепкому телу. — Я видел права у тебя в студенческом. И видел, как жадно ты смотришь на машины. Давай же, признай, тебе хочется погонять.

— Марк, завязывай, — внезапно подал голос Мерз. Рычащие нотки на заднем плане говорили о том, что он злится. Интересно, почему? Бешу его одним своим присутствием?

— А что такого, Захар? — Волшин еще сильнее притянул меня к себе, пришлось упереться обеими руками, иначе бы распласталась у него на груди. — Будет весело. К тому же Осипова — моя должница.

— Пусть проваливает.

— Это же Оса, приятель. Ей глубоко похеру, что ты там хочешь. Так ведь, детка? — его глаза так близко, что теряюсь в них. Чего он ко мне пристал?

— Девушка согласна? — вмешался распорядитель.

— Нет! Да! — хором проговорили мы с Волшиным.

— Оса, не дрейфь! — Я почувствовала, как мне в ладонь ложатся ключи от машины.

— Я не буду. Не могу. Как ты не понимаешь? — попыталась отпихнуть от себя и парня, и его ключи. — Мне нельзя!

— Мама заругает? — ухмыльнулся он и потянул меня к своей машине.

— Марк, твою мать! — окликнул его Захар. — Отвали ты со своей гонкой!

Я удивленно обернулась. Мерз отодвинул в сторону Ирку и шагнул к нам. Он был реально похож на злющего, пышущего яростью черта.

— Какого хера ты пытаешься усадить ее за руль?

— Тебе какое дело? Тебя Верховцева ждет, — парировал Марк, — не расстраивай девушку.

— Нах ты это делаешь?

— Спорим на тройную ставку, что Оса надерет Ирке задницу?

— Ха, мечтай больше! — Ирка, тут как тут, обвила Мерза за талию и смотрела на меня пренебрежительно, сморщив нос.

И снова тупые ножи ревности впились в сердце.

Мерз смотрел на меня, как дикий зверь. Кажется, еще миг — и вцепится мертвой хваткой. Прямо в горло.

— Это может быть опасно, — глухо, зло, едва сдерживая ярость.

Это что такое было? Попытка защитить? Если так, то неубедительно. Я только разозлилась. Перехватила покрепче ключи, отпихнула от себя лапы Волшина и под довольное улюлюканье зрителей пошла к его машине. Я об этом пожалею. Точно пожалею. Обернувшись возле двери, вижу, как Захар с досадой стискивает зубы и сжимает кулаки, так что белеют костяшки. Он не любит проигрывать.

Как и я.

***

Рывком распахнув дверь, забралась на переднее сиденье. В салоне пахло мужским терпким парфюмом с табачными нотками. И кожей. Амулет в форме причудливо переплетенных звезд висел на переднем зеркале, на приборной панели сверкала голографическая наклейка голозадой телки.

— Любуешься? — Марк плюхнулся на соседнее сиденье.

— Как пошло, — кивком указала на наклейку.

— А мне нравится. Напоминает о прекрасном.

У нас с ним разные понятия о том, что такое прекрасно.

— На хера ты это сделал? — пристально посмотрела на парня, пытаясь понять, что за черти живут у него в голове.

— Это весело.

— Весело?

— Да. Захар из-за тебя бесится, — лениво отозвался Волшин, — Ирка кипятком ссыт, когда ты появляешься в поле зрения. Никак из-за того спора не угомониться. Если ты ее сейчас уделаешь, это будет бомба.

— С чего ты вообще взял, что я могу ее уделать?

— С того, — невозмутимо плечами пожал, — вперед, Оса. Не разочаруй. Я на тебя кучу бабок поставил. Слушай внимательно, что я тебе говорю, и все будет пучком.

— Непременно. Только твоих советов мне не хватало, — фыркнула сердито, — лучше пристегнись.

— Ха, — демонстративно ремень в сторону сдвинул.

— Как знаешь, — повернула ключ зажигания и прислушалась к рычанию мотора.

Красиво.

— Давай на старт, — он махнул в сторону стартовой линии.

Машина дернулась и чуть не заглохла, когда я тронула ее с места. Марк недовольно нахмурился, а я в ответ сладко улыбнулась. Соперники выстроились в одну линию. Мы вторые, слева от нас зеленый ниccaн.

Я не оборачивалась из принципа, хотя чувствовала, что Мерз смотрит на меня в упор. Прожигает бешеным взглядом. Я кожей ощущала его ярость, способную спалить все вокруг. Перед мысленным взором то, как он целует Ирку, глубоко, откровенно, видно, как их языки сплетаются в эротическом танце, и сердце тут же снова заходится, давится ревностью и болью. Я хочу отыграться. Плевать на все.

— Готова? — кричит Марк, когда вперед выходит полуголая девка с красными флажками.

Киваю. Слова не нужны. Это лишнее.

— На счет три. Раз… два… три! — доносится голос распорядителя.

— Гони, Оса! Гони!

Я плавно вдавливаю педаль газа в пол, и в тот же миг все остальное отходит на задний план. Остаюсь только я и машина. Один на один, дополняя друг друга.

Переключаю передачи одну за одной, уверенно набирая скорость.

— Воу, воу, воу! Оса, полегче! Там опасный поворот! — рычит Марк. — Твою мать!

По широкой дуге, не сбавляя скорости, вхожу в поворот. Тут же выкручиваю руль, ловя машину и не давая ей сорваться в занос, заодно блокирую преследователей. Мерановская тачка ко мне ближе всех, но обогнать не может — я подрезаю, перекрываю путь, не даю сунуться вперед, заставляю притормаживать, тут же отрываясь вперед.

— Ты больная? — орет Волшин, когда на полной скорости проходим большую петлю. Я его не слышу, только краем глаза замечаю, как накидывает ремень и судорожно цепляется за ручку дверцы. — Оса!

Меня нет. Вместо Осы осталась конченая наркоманка, которая сорвалась, вышла из долгой завязки и накачалась дурманом по полной. Адреналиновая маньячка, готовая убить за это ощущение пожара в крови. Все то, что я старалась похоронить, вырвалось на волю. Все мои демоны, которых я так долго держала на голодном пайке, подняли головы, ощетинились в кровожадных ухмылках.

Сильнее вдавила педаль, выжимая из мотора все, на что он способен. Еще один поворот — и я едва не выталкиваю с трассы американца. Мне всегда нравилось играть жестко. Марк уже не голосит. Молча, выпучив глаза, смотрит на дорогу и по зеркалам, только стискивает зубы до белых пятен на скулах, когда я в очередной раз расталкиваю всех остальных и снова вырываюсь вперед.

Финишная прямая. Километр по ровной, как стрела, дороге. Педаль уже утоплена в пол, и машина несется на грани своих возможностей. Где-то позади, свирепо сверкая мне в зеркала фарами, тащатся преследователи.

…Желтая колесница первой пересекает финишную линию.

Бью по тормозам, срывая машину в занос, красиво дрифтую, паля шины, и останавливаюсь.

Все, приехали.

Сквозь бешеный стук крови в ушах слышу, как шумно выдыхает Марк, скидывая ремень безопасности и поворачиваясь ко мне всем корпусом.

— Ты е*нутая, Ань! Просто е*анутая! И с головой не дружишь!

— Обделался? — спрашиваю с ухмылкой, а сама смотрю, как останавливаются машины моих соперников.

Никто не спешит выходить наружу, все пытаются прийти в себя после гонки.

— Почти! — в глазах у парня дикая смесь: бешенство, изумление и восторженное восхищение. — Я знал, что ты выиграешь. Но и не догадывался о том, как жестко ты можешь гонять.

— У меня много секретов, Волшин, — я только снисходительно улыбаюсь.

— Поделишься?

— Никогда.

— Ладно, Оса. Не хочешь — не говори, — примирительно поднимает руки, — выходим. Готовься, тебя ждут твои пять минут славы.

— Тоже мне радость… — ворчу себе под нос и распахиваю дверцу.

Гвалт оглушил: люди хлопали, свистели, что-то орали. Я не слышала отдельных звуков, не видела отдельных лиц — просто шумная, живая масса, подступающая со всех сторон. Из зеленого автомобиля выскочила бледная, как смерть, Ирка, бешено оглядываясь по сторонам. На нее никто не обращал внимания — сегодня королевой вечеринки была я.

Следом появился Мерз, мрачный, как грозовая туча.

— Гони бабки, приятель, — Марк сделал манящее движение рукой.

Захар молча отдал деньги, продолжая буравить меня пылающим взглядом.

— Ты совсем ненормальная? — процедил сквозь зубы, медленно приближаясь ко мне.

— Что не так? — посмотрела с выззовом, гордо задрав подбородок. — Какие претензии, Мерз?

— Никаких, — прошипел, гак гигантский питон, учуявший добычу.

— Вот и иди своей дорогой.

Он молча сжимал кулаки и смотрел на меня, не отрываясь, не замечая, что на нем повисла Верховцева, отчаянно пытавшаяся привлечь к себе внимание. В этот миг он был только моим. Полностью, без остатка. Только почему-то радости по этому поводу не было. Только злость и бесконечная усталость.

— Захар, отвали от моей гонщицы.

Когда Марк сделал ударение на слове «моя», у Меранова нервно дернулась щека, но он снова смолчал. К нам подошел распорядитель и бесцеремонно сунул нам микрофон.

— Как зовут нашу победительницу?

— Ее зовут Оса, — Волшин легко принял удар на себя.

— Оса? — усмехнулся дядя Джим. — Почему?

— Больно жалит.

— М-да, от такой девушки можно стерпеть любую боль. Надо хватать, пока не увели. Кольцо на палец и под замок, чтобы никуда не укатила. Молодой человек, я бы на вашем месте поторопился.

— Отличная идея, — с этими словами, Волшин, как конченый придурок, опустился передо мной на колени. — Оса, выходи за меня замуж. Обещаю любить, уважать, приносить домой зарплату и, не морщась, жрать все, что ты приготовишь.

— Дурак, — отпихнула его от себя.

Он рассмеялся, вскочил, тут же подхватил меня на руки и закружил под одобрительный гул. Я видела, как клокотала от ярости Верховцева, на которую никто не обращал внимания. Видела Мерза, похожего на конченого маньяка.

На, смотри, наслаждайся. Моя жизнь не крутится вокруг тебя и твоих наездов. У меня есть чертова куча тараканов, заскоков и секретов. У меня есть то, что тебе никогда не растоптать и не изуродовать.

— Пусти меня, — склонилась к Марку, который на волне победной эйфории продолжал меня тискать, — иначе я тебе ухо отгрызу и повешу себе на шею как военный трофей.

— Я начинаю тебя бояться, Оса, — ухмыльнулся парень и все-таки поставил меня на землю.

— Правильно делаешь, — вывернулась из его рук и пошла прочь.

С каждым мигом гул в ушах нарастал шум. Холодный пот струился по спине, а руки тряслись, как у алкоголички

Вот и откат. А с ним и жуткое осознание того, что я натворила.

Я — конченая кретинка. Идиотка, не способная контролировать свои порывы. Думала, что переболела, ушла с темной стороны и больше не вернусь. Как бы не так.

Тьма всегда в нас, таится в потаенных уголках, ожидая шанса вырваться наружу.

— Оль, я домой, — нашла подругу, которая стояла рядом с какой-то девушкой.

— Аня, ну ты дала! Я чуть с ума не сошла, когда ты за руль села, — она проигнорировала мои слова, — где ты научилась так гонять? Все наши охренели!

— В прошлой жизни, — ответила сдержано, — я еду домой. Ты со мной?

— Тут так весело… — она сконфуженно улыбнулась.

— То есть ты остаешься?

Она испуганно огляделась по сторонам.

— Ань…

— Не оправдывайся. Я не собираюсь обижаться. Мне надо домой. Если ты встретила хороших знакомых и уверена, что все будет хорошо — оставайся.

— Ты точно не обидишься? — она выглядела одновременно несчастной и какой-то радостно возбужденной.

— Точно. Ты остаешься?

— Да. Прости.

— Без проблем, — кивнула, признавая ее ответ, и облегченно выдохнула.

Мне хотелось побыть одной, и не было никакого желания общаться и выслушивать вопросы, на которые все равно не дам ответов.

Такси по-прежнему не торопилось приезжать, но больше ждать я не могла. Меня разрывало изнутри. От боли, от жгучего желания придушить саму себя. Что же я натворила? Почему села за этот гребаный руль, открыв тем самым ящик Пандоры?

Это все Мерз, сука. Из-за него, из-за ревности в очередной раз голову потеряла. Все из-за него.

Воспользовавшись тем, что на меня никто не смотрит, скользнула мимо машин, скрываясь за высокими пикапами, стоящими по краю, и торопливо пошла в сторону города. Мне предстоял долгий путь.

Постепенно шум голосов и музыка стихали, и я смогла благополучно добраться до поворота. Откат настиг по полной. Адреналин схлынул, оставляя за собой лишь осознание собственной глупости. Что же я наделала?

Мне нельзя было садиться в машину. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Никто не должен был знать о моей болезни. Я сбежала из Москвы, чтобы оказаться подальше от всего этого. И что в итоге? Снова вляпалась по уши, показав себя во всей красе.

Дура.

В горле пересохло, а по щекам побежали ядовитые слезы. Я размазывала их пальцами по коже, но никак не могла успокоиться. Мне было страшно и муторно до такой степени, что была готова лечь под ближайшей березой и сдохнуть. И чтобы никто никогда меня не нашел!

Вдалеке послышался рев мотора. Кто-то решил покинуть тусовку в самый разгар? Наверное, такой же идиот, как и я.

Я не оборачивалась, продолжала идти вперед, потеряв интерес ко всему, что происходило вокруг. Плевать, кто там едет, лишь бы не трогали меня. Я не в том состоянии, чтобы быть вежливой и приветливо смотреть в чужие глаза.

К сожалению, мечты об одиночестве не сбылись. Машина нагнала меня, внезапно притормозила и теперь ехала следом, тихо шелестя шинами. Я пыталась сделать вид, что не замечаю, хотя больше всего на свете хотелось заорать, что бы меня оставили в покое и проваливали ко всем чертям. Автомобиль чуть прибавил скорость и поравнялся со мной. К своему ужасу, я увидела ядовито-зеленый наглый профиль.

Проклятье! Опять Мерз! Какого хрена он просто не может оставить меня в покое?! Я устала. Я видеть его не могла, задыхалась от одного присутствия! И меньше всего на свете мне хотелось встретиться на темной дороге именно с ним.

Он не делал попыток остановить меня, заговорить, посигналить. Просто ехал бок о бок, действуя мне на нервы.

Наконец, я не выдержала и остановилась, сердито сложив руки на груди. Автомобиль тоже плавно затормозил, и с моей стороны бесшумно опустилось окошко.

— Далеко собралась? — прохладно поинтересовался Захар, чуть наклоняясь вперед, чтобы лучше меня видеть.

— Твое какое дело?

— Я просто спросил.

— Просто проезжай мимо.

— Куда ты идешь? — он словно пропустил мимо ушей мои реплики.

— Домой, Мерз! Я иду домой! Доволен?

— Садись, — кивнул на сиденье рядом с собой, — я тебя подвезу.

— Зачем? С чего такая щедрость и благородство? — снова размазала по щекам слезы, которые никак не останавливались, и шмыгнула носом.

Захар нахмурился.

Плевать. Пусть смотрит. Я затрахалась быть сильной. К тому же лично к нему эти слезы никакого отношения не имели. Это просто минута слабости.

— Просто так, — пожал плечами.

— Проезжай мимо, Меранов. Я не сяду к тебе в машину.

— Боишься?

— Нет. Просто не доверяю. Хрен знает, что там в твоих мозгах творится.

— Я не собираюсь к тебе приставать и грязно домогаться.

— Помню. Я — последняя девушка на земле, с которой бы ты хотел иметь что-то общее. С сексом мы решили завязать. Так что ты безобиден, как младенец, — произнесла цинично, улыбаясь сквозь слезы, — счастливого пути, Мерз. Не трать на меня свое драгоценное время. Я того не стою.

— Что делать со своим драгоценным временем, я как-нибудь сам разберусь. Садись. Хватит ломаться. Я, конечно, могу ехать за тобой всю дорогу, но это будет долго и утомительно.

— Тебе нечем заняться? — устало опустила плечи. — Где Ира? Ты ее оставил там?

— Не маленькая, сама доберется.

— Так и я — не малышка. Справлюсь сама.

— Ань, хватит. Давай в машину, и поехали домой.

Не знаю, почему, но его спокойный тон подействовал на меня, как смирительная рубашка. Я сдалась и села в машину. Скинув балетки, подобрала под себя ноги и, отвернувшись от парня, уставилась в черный лес за окном.

Меранов плавно тронул машину с места, и мы покатили в город в полной тишине. Я молилась, чтобы он молчал и ничего не спрашивал. Слышать его голос — невыносимо. Быть рядом с ним и ощущать пропасть, что нас разделяет — врагу не пожелаешь. Так тошно, а у меня нет сил прекратить это мучение и поставить жирную точку.

— По какому поводу слезы? — он все-таки заговорил. — Я думал, ты вообще не умеешь реветь.

— Минутная слабость. Адреналиновый откат.

— Врешь.

— Вру, — кивнула равнодушно, не отводя взгляда от окна. Взгляд Меранова полз по коже, как нечто живое, пробирая до самых костей. — Смотри на дорогу, пожалуйста, — отозвалась едва слышно, нервно дернув плечом.

— Ты раньше уже гоняла?

Ну начинается. Зло стерла последние слезы и холодно произнесла:

— Нет. Впервые села за руль.

— Опять врешь?

— Вру.

— Значит, все-таки гоняла, — убежденно кивнул Захар.

— Ты очень догадливый, просто капитан очевидность.

— Где гоняла? — он игнорировал мои язвительные ответы

— К чему эти расспросы, Мерз? Решил проявить дружеское участие? — ухмыльнулась цинично, смерив его холодным взглядом. — Сомневаюсь. Скорее, просто давишься любопытством. А это уже не мои проблемы. — Он полоснул по мне хищным взглядом, но ничего не сказал. — Зря я с тобой поехала, — сокрушенно покачала головой и снова отвернулась к окну. Потом вспомнила, что сегодня произошло и едва слышно прошептала: — Зря я вообще притащилась на ваш праздник жизни.

Но он услышал:

— Почему зря? Ты же победила.

— Раскатать твою курицу и остальных было несложно. Они ни черта не умеют. Детский сад.

— А ты, значит, умеешь? — снова внимательный взгляд.

— А я просто идиотка. Дура конченая. Мне нельзя было садиться за руль. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Это как добровольно спровоцировать рецидив серьезной болезни.

— Я не понимаю…

— Тебе и не надо понимать. Просто отвези меня домой, — измученно прикрыла глаза и откинулась на спинку сиденья.

Как же я устала. От всего. От вечной борьбы, от ревности, от своих ошибок, которые я повторяю с завидной регулярностью, упрямо наступая на любимые грабли.

Я хочу передышки и готова выбросить белый флаг, лишь бы меня оставили в покое.

Перед мысленным взором дорога, стремительно проносящиеся деревья, руль в кожаной оплетке. Казалось, рука еще помнит гладкую рукоятку рычага переключения передач. Теперь всю ночь во снах буду видеть этот проклятый заезд, раз за разом переживать острые ощущения, проигрывать опасные моменты, давиться паникой и ликованием.

Так всегда было. В прошлой жизни.

***

— Оса, подъем, приехали! —кто-то грубо тряхнул меня за плечо, вырывая из тревожной дремы.

Остатки сна все еще крутились в мыслях, и я не сразу поняла, где и с кем нахожусь.

В машине. С Мерзом. Он склонился ко мне так близко, что на миг испугалась, что поцелует. Уставилась на него, широко распахнув глаза и замерев, словно кролик перед удавом. Не тронул. Только смотрел так, что хотелось убежать подальше и спрятаться.

— Приехали, — повторил, не спеша отодвигаться.

Что-то в его голосе заставило меня напрячься, завибрировать натянутой струной под чуткими пальцами. Быстрый взгляд за окно, и я понимаю, что он привез меня не к общаге.

— Где мы? — поинтересовалась устало и, отцепив ремень, отодвинулась от Захара подальше.

— Как ты как думаешь?

— Мерз, у меня нет сил играть в угадайку. Я просила просто отвезти меня домой.

— Я здесь живу, — он кивнул в сторону девятиэтажки.

Моему изумлению не было предела:

— Зачем?!

— Сегодня в общаге дежурит Анфиса. Она бы тебя не пропустила. И пришлось бы тебе остаток ночи провести на лавке, укрывшись газетой из мусорного бака.

— Ерунда. Я бы придумала, как прорваться внутрь. Анфиса не всемогуща. Ты же как-то смог вломиться ко мне посреди ночи!

— Не сравнивай. Это я, а это ты, — ухмыльнулся снисходительно, вызвав знойное желание треснуть ему по морде.

— Для чего ты меня к себе привез, Захар? Я же помню, как ты говорил, что не таскаешь к себе всяких телок.

— А еще я не остаюсь у них ночевать, — вынул ключи из зажигания. — Все, на выход.

Может, я так устала, что не было сил сопротивляться, а может, меня во мне проснулась зверское любопытство и желание узнать, как живет мой персональный демон — я этого не знала. Просто выбралась из машины и пошла следом за ним к подъезду, над которым тускло горел фонарь.

У него обычная квартира, едва переступив порог которой, становилось ясно, что это холостяцкое логово. Обстановка аскетичная, никаких безделушек и милых сердцу мелочей. Просто холодный дом, в котором живет чертов социопат. Квартира выглядела так, словно сюда только приходят ночевать, будто это не родное гнездышко, а перевалочный пункт на пути к чему-то большему.

Я сваливаю в Питер сразу после защиты.

Некстати вспомнились уверенные слова Мерза о дальнейших планах на жизнь. И снова кольнуло куда-то в бок, между ребер. Он уедет. Совсем скоро. Не задумываясь, не сомневаясь. Он знает, где хочет быть. Кем хочет быть. И его ничто не остановит. Он все для себя решил, и никто не сможет его удержать. Тем более я. Почему меня так это тревожит?

— Миленько, — подвела итог, пройдясь из кухни в комнату.

— Считаешь?

— Нет. Просто попыталась быть вежливой. — Обхватив себя руками за плечи, нерешительно озиралась по сторонам. — Могу принять душ?

Он молча подошел к высокому шкафу, достал оттуда полотенце и сунул его мне в руки. Коротко поблагодарив, я ушла в ванную. Повесила на крючок полотенце, аккуратно сложила одежду и забралась под горячую воду.

Мне никак не удавалось согреться. Сверху хлестал чуть ли не кипяток, а я стояла под ним и тряслась, покрываясь мурашками с головы до пят. Было холодно внутри. Холодно и пусто. Будто сегодняшняя ночь выбила пробку из узкого горлышка, и все важное, нужное растеклось, впиталось в землю, оставляя после себя только горечь.

Я почувствовала, как по спине мазнуло потоком холодного воздуха. Кто-то открыл дверь, а спустя мгновение ощутила сильные руки у себя на бедрах.

— Зачем ты пришел, Захар? — откинулась ему на плечо, так и не осмелившись открыть глаза, плавясь от его прикосновений.

Одна его рука, обхватила груди, сжимая напрягшийся сосок, а вторая скользнула между сведенных бедер.

— Ты знаешь, Оса. Я уже говорил, — дыхание на моей коже обжигало во сто крат сильнее, чем хлещущие сверху струи воды.

— Мы же решили, что не стоит больше совершать таких ошибок, — зарылась пятерней в темные густые волосы, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

— Просто молчи, Ань.

И я покорно замолчала, снова позволяя ему делать с моим телом все, что захочет. Плавясь от прикосновений, дурея от поцелуев, кусая губы в кровь от сильных толчков, пронзающих насквозь.

Было так сладко и одновременно нестерпимо горько. И я не могла сдержать слез, радуясь, что он не видит их из-за льющейся на нас воды.

Потом мы перебрались в комнату на белые простыни, и снова я выгибалась под ним, прося не останавливаться. А он вдавливал меня в подушку, сжимая крепкими пальцами горло до такой степени, что перед глазами круги плыли, и приходилось хватать воздух ртом, а Мерз, словно безумный, вколачивался в мое тело, будто пытался присвоить его, заклеймить своими касаниями…

Когда мы, наконец, успокоились и без сил повалились на подушки, за окном уже забрезжил рассвет, и первые лучи пробивались в просветы между занавесками. Мерз спал, а я лежала рядом и смотрела на него, не понимая, как жить дальше.

Между нами искрило и полыхало, но мы не вместе. Я потерялась. Запуталась в собственных страхах и ошибках, и понятия не имела, в каком направлении двигаться дальше, лишь одно знала наверняка: рядом с Мерановым мне не место — слишком больно, слишком резко, слишком велика возможность сгореть дотла или разбиться вдребезги.

Мне этого не надо. Не для того я бежала от прошлого, чтобы обломать крылья в настоящем.

Захар нахмурился во сне, когда я невесомо коснулась слегка небритой щеки, и, не просыпаясь, повернулся на другой бок. Расслабленная, широкая спина размеренно поднималась и опускалась в такт дыханию. Мне очень захотелось поцеловать его в родинку под лопаткой, но сдержалась. Аккуратно встала с кровати, собрала свои вещи и, еще раз бросив на него взгляд, полный сожаления, вышла в коридор. Уже там, стараясь не шуметь, оделась, обулась и, подхватив с пола рюкзак, тихо вышла из квартиры.

Все. Хватит. Точка.

Глава 12

В сумке загудело. Я пыталась сделать вид, что не слышу, и надеялась, что невидимый оппонент почувствует, что с ним не хотят разговаривать. К сожалению, он не слышал пламенных мысленных посылов и продолжал добиваться моего внимания. Когда гудение началось в пятый раз, я сдалась. Одной рукой удерживая блестящий пакет, второй принялась нащупывать телефон в недрах бесконечной сумки, а когда я его все-таки откопала среди груды «очень нужного» добра, то очень сильно удивилась. На экране светилось строгое Белов Б.Т.. Беспечно пожав плечами, я ткнула на зеленую кнопку и поднесла мобильник к уху. Правда, сказать ничего не успела, потому что на меня обрушилось яростное:

— Зайди ко мне срочно!

Я зайти никак не могла, потому что находилась не в универе. Мы с Аллочкой отправились в торговый центр за бельем, дабы создать себе радостное майское настроение. Купить по охапке новых трусов, потом выпить по коктейлю, съесть мороженое и прогуляться по набережной. Прекрасный день. Планировался. До этого звонка.

— Немедленно, Осипова! — он рявкнул так, что проходящий мимо мужик нервно подскочил и, испуганно оглядываясь на меня, поспешил скрыться в ближайшем магазине.

Тетка моя тоже услышала этот львиный рев и теперь смотрела на меня, широко распахнув яркие глазищи. На нее-то точно никто и никогда так не орал. Это я — мастер по сбору плюшек, а она барышня приличная и во всех смыслах приятная.

— Что случилось? — в душе заклубились нехорошие подозрения.

Это что такое должно произойти, чтобы Белова пронять настолько, что он все свое равнодушие растерял?

— Ты хочешь говорить об этом по телефону? — процедил сквозь зубы таким тоном, что у меня задрожало в области копчика.

Я вообще не хотела ни о чем говорить, трусливо поджала хвост и беспомощно посмотрела на встревоженную Аллу.

— Я просто не в универе, — против воли начала оправдываться, — вы хоть намекните, в чем дело.

— Намекаю. Если через пятнадцать минут ты не появишься у меня в кабинете, то у тебя не будет научного руководителя, — и отключился.

Я так и замерла, прижимая трубку к щеке и слушая протяжные гудки.

— Кто это? — почему-то шепотом поинтересовалась родственница.

— Это был Борис Тимофеевич.

Она изумленно захлопала глазами:

— Это Белов орал, как потерпевший?!

— Да, — я совсем сникла.

Чувствую, плакал мой позитивный шопинг.

— Что ты сделала с Тимофеичем? — в ужасе воскликнула Алла. — Ты его поломала!

— Да ничего я с ним не делала. Мы с ним с прошлой недели не виделись.

— Тогда почему он так орал?

— Откуда мне знать? Вожжа под хвост попала, — наигранно бодро пожала плечами, а самой как-то тошно стало.

— Это Белов, — уверенно припечатала тетушка, тряхнув гривой вьющихся волос, — Ему никогда ничего не попадает ни под хвост, ни куда бы то ни было еще. Он непробиваемый. Железный человек.

На каждую железяку найдется своя ржавчина.

— Что он тебе сказал?

— Сказал, что если не явлюсь к нему в течение пятнадцати минут, то у меня не будет научного руководителя.

У Алки от лица вся кровь отхлынула. Она побледнела так, что стала одного цвета со своей идеально отглаженной блузкой.

— И почему ты еще здесь? Ты бежать к нему должна! Задрав хвост выше головы! Если он в таком состоянии, значит, что-то из ряда вон произошло!

— Я уже вызвала такси, — показала экран, на котором высвечивалось приложение, — приедет через полторы минуты.

…И вот трясусь я в желтой машине, нервно кусаю губы, наблюдая за тем, как мимо стремительно проносятся дома, и мне кажется, что все вокруг радостные, счастливые, а надо мной снова сгущаются тучи.

Осталось-то всего ничего. Пара недель. И все это закончится. Мне бы только продержаться.

Все мои мысли были заняты только тем, что же случилось. Чего такого я могла натворить, чтобы довести Белова до такого состояния? И я ли это натворила? Может, опять помогли?

Перед глазами сам собой возникает образ светлоглазого гада. С небрежной ухмылкой, снисходительным взглядом, в котором читается жестокая решимость превратить мою жизнь в ад.

Снова Мерз. Вся моя жизнь в последние месяцы вьется вокруг него, вокруг тех проблем, что создаёт он и его свора. Что на этот раз? Какую очередную гадость они решил устроить мне напоследок?

С той памятной ночи, когда я в очередной раз сорвалась, поддавшись адреналиновому безумию, оказалась в его доме, в его постели, прошло уже две недели. Все это время мне удавалось удачно избегать его общества. То он не явится на консультацию, то я прогуляю, еще издали заметив нахала. Больше точек пересечения у нас не было. Каждый сам по себе. И я даже поверила, что удастся так продержаться до самой защиты.

Дура наивная.

Мерзу опять стало скучно, и он снова решил устроить мне встряску.

Так гадко. Аж тошнит.

Стыдно признаваться, но мне ведь показалось, что после прошлого раза между нами что-то изменилось. Что-то проскочило в его взгляде. Из-за этого призрачного «что-то» мне показалось, что Меранов отступит, даст спокойно доучиться. Это как раз к вопросу о том, что я дура наивная. Расслабилась, выдохнула. И как выяснилось — зря.

Он просто отдыхал, развлекался, набирался сил, попутно потрахивая Верховцеву, а может, и кого-то еще, и теперь готов продолжать травлю. И оставалось только гадать, как далеко он готов зайти в этот раз в своем стремлении сделать мою жизнь невыносимой.

Перед дверью в кабинет Белова пришлось остановиться. Сердце грохотало так, что аж голова закружилась. Руку занесла, чтобы постучать, но так и замерла, не в силах заставить себя пошевелиться. Как же не хотелось разборок, а в том, что меня ждали именно они — сомнений не было.

Давай, Оса! Не трусь!

В общем, постучала. Робко так, тихонько, словно старая, едва живая мышь.

— Заходи давай! — рявкнул Борис Тимофеевич. Я подумала о том, что у него взгляд, как рентген, через стены видит. Вообще не смешно, но истеричный смешок все-таки с губ сорвался. — Ты еще и смеешься?!

Черт. У него и слух, как у летучей мыши.

— Простите. О своем задумалась, — покаянно голову опустила и всеми силами попыталась изобразить девочку-одуванчик, которую можно только по головке гладить и уж никак не ругать.

Белов не проникся. При моем появлении встал из-за стола и шагнул ко мне с таким выражением лица, что я реально струхнула. Я с трудом осталась на месте, когда преподаватель оказался так близко, что можно было рассмотреть переплетение ниток у него на пиджаке.

— Скажи мне, Осипова, ты вообще с головой дружишь?

— Да… Пытаюсь.

Под его страстным взглядом я что-то засомневалась в этой самой дружбе, потому что до меня никак не могло дойти, в чем дело.

— Когда я брал тебя к себе на диплом, никак не думал, что мне придется краснеть перед аттестационной комиссией!

Эх, как зубы заломило. Только с дипломом мне еще проблем не хватало.

— Что случилось? — спросила с тихим, обреченным вздохом.

— Когда нужно было все сдать в деканат?

— До двадцать первого.

— Сегодня какое?

— Двадцать девятое.

— Меня сегодня вызывали к ректору и полоскали. Меня! За неисполнительность! Не хватало мне только позора на старости лет! — у него даже щека задергалась. — Потому что из всего потока тупорезов только Осипова решила, что правила пишутся для кого-то другого, но никак не для нее! Все всё сдали! А у тебя ни рецензии, ни сопроводительных документов. Голый диплом. И при этом ты клятвенно заверяла, что все сделаешь.

— Я сделала, — попыталась говорить спокойно, но голос дрожал так, будто я собиралась разреветься.

Очень хотелось. От злости. От обиды. От того, что чертовски устала от всего этого дерьма с подставами.

— Серьезно? Сделала? — он продолжал лютовать. — Я тридцать лет в университете работаю и ни разу меня не отчитывали как бестолкового пацана! Ни разу не краснел! Потому что всегда работал на совесть! А из-за тебя, Осипова, попал в такое положение, что теперь стыдно смотреть коллегам в глаза!

— Простите, — выдавила из себя и тяжело опустилась на ближайший стул, — я вас подвела.

— Это все, что ты можешь сказать?

— Да.

— То есть ты признаешься, что наплевала на все? На мою репутацию. На диплом. Вообще на все?

— Нет, Борис Тимофеевич, — устало покачала головой, — я все сделала. Сдала в деканат все документы еще восемнадцатого. Там и рецензия была, и сопроводительное письмо, и все остальное.

— Да ты что? И куда же, интересно, все оно делось?

— Понятия не имею. Наверное, их забрал тот же человек, который когда-то подменил мою курсовую. И теперь все эти документы покоятся в каком-нибудь мусорном ведре. А может, смыты в унитаз. Я не знаю.

— И ты так спокойно об этом говоришь?

— Я не знаю, как еще об этом говорить, — сжала пальцами переносицу и зажмурилась.

Крепко-крепко, пытаясь погасить звон, который нарастал в ушах. И если со звоном худо-бедно, но удалось справиться, то вот против боли, которая лениво растекалась в груди, я оказалась бессильна. Ощущение такое, будто с размаху сбили с ног и сверху кирпичами завалили.

Зачем он так? Ну, поспорил, ну были у нас конфронтации. Но зачем так-то вредить? С дипломом. Это же не игры! Это жизнь! Будущее!

А ответ на самой поверхности. До отвратительности простой и безжалостный.

Мерзу плевать. И на мое будущее, и на все мои проблемы. Просто плевать. Я для него игрушка. Или нет. Не так. Я для него досадное недоразумение, которому можно вредить, которое он ни во что ни ставит, хоть и потрахивает периодически.

Что я там бредила насчет того, что влюбилась в него? Глупости. Это не любовь. Когда в деле замешана страсть, очень легко спутать любовь с чем-то гадким, черным, разъедающим изнутри. Теперь я знаю, это ненависть, чистой воды.

От философских изысканий меня отвлек Борис Тимофеевич, который все так же стоял и смотрел на меня, как на таракана.

— То есть тебя подставили, Осипова?

— Да.

— И ты можешь назвать имя?

Я покачала головой:

— У меня нет никаких доказательств. Никто мне не поверит. — Он продолжал стоять и давить меня своей яростью. — Да и смысла искать виноватых уже нет. Я так понимаю, на защиту меня не выпустили?

Белов только крякнул с досадой и отошёл к своему столу. Бумаги раздраженно с места на место переложил, ручку с треском в подставку воткнул и сел.

— Выпустили, — наконец, произнес Борис Тимофеевич глухим голосом.

Я подняла на него недоумевающий взгляд.

— Потому что я за тебя поручился.

— Зачем вы это сделали?

Он снова молчал, долго, несколько минут, словно размышляя, стоит ли вообще разговаривать с нерадивой дипломницей.

— Затем, что ты не похожа на человека, которому плевать. И не спустила бы псу под хвост все наши труды из-за банального распиздяйства. А еще я знаю, что группа тебе досталась хреновая. Все в курсе, что там сборище приматов. Поэтому тебе и пошли навстречу. Ну еще и потому что я в ногах ползал и упрашивал их, — последнюю фразу он выплюнул, давясь отвращением. — Одни проблемы от тебя, Осипова.

— Я знаю, — плечи у меня совсем поникли.

Даже новость о том, что гроза миновала и я все-таки защищаюсь, не смогла поднять настроение.

— Предупреждаю сразу. На защите к тебе будет повышенное внимание. Готовься к тому, что вопросов будет много. И не дай бог ты поведешь себя неадекватно. Обещаю, я сам, первый тебе влеплю неуд.

— Я все поняла. Все сделаю. Спасибо.

Благодарила я его искренне, от души. Ведь если бы не это заступничество, не видать мне защиты, как собственных ушей. Повезло с руководителем. Эх, как повезло.

— Можешь идти, — Белов меня отпустил, и я, поблагодарив его еще раз, юркнула за дверь.

Мерз снова просчитался. Я выплыла. С трудом, с чужой помощью, но выплыла.

Радоваться бы надо, но внутри так тошно, что хоть вешайся.

Едва я вышла на крыльцо, как сердце за мгновение разогналось до сотни ударов в секунду. Неподалеку стоял Меранов с тремя незнакомыми парнями и о чем-то оживленно беседовал. Весь такой бодрый, веселый, довольный, что меня просто перетряхнуло и вывернуло наизнанку. Ему весело, а у меня чуть жизнь снова под откос не улетела.

Наверное, надо было уйти. Просто отвернуться, гордо вскинуть подбородок и пройти мимо, словно не вижу него, словно его не существует. Но вместо этого ноги несут вперед, прямо к нему. Мерз не замечает меня вплоть до того самого момента, как я оказываюсь рядом с ним. Обрывает разговор на полуслове и смотрит удивленно.

— Пойдем-ка, поговорим, — цежу, едва сдерживаясь, чтобы не вцепиться в него зубами.

— Поговорим? — в ненавистном голосе такое удивление, что меня просто передергивает.

— Да-да, поговорим. Представляешь, Меранов, люди иногда говорят.

А не только трахаются словно безмозглые кролики.

— Извините, я его украду, — с натянутой улыбкой обращаюсь к притихшим парням и, бесцеремонно схватив его под локоть, тащу в сторону.

Ладони горят от того, что прикасаюсь к нему. И это бесит. Меня чертовски бесит своя реакция на этого мерзавца. Что я в нем нашла? Качественный вынос мозга? Или, может, унижений захотелось? Понравилось, когда лицом в грязь макают и ноги вытирают? Я не понимаю. Неужели все только вокруг одного места крутится? Так вон любого на улице хватай и у каждого хрен в штанах найдется, только прыгай, да за шары крепче держись. Почему именно Мерз? Почему, куда бы я ни дернулась, всюду он? Со мной точно что-то не то. Мозги рядом с ним не работают, отключаются сразу, как только кровь ниже пояса уходит. Озабоченная. Какая-то доступная. Без грамма самоуважения. Противно от самой себя.

— Куда ты меня тащишь? — он уперся, едва мы с ним завернули за угол.

— Разговор серьезный есть, — собираюсь силами и поворачиваюсь к нему. Главное — не начать орать, как конченая истеричка.

— Ну так говори, — смотрит на меня по-волчьи исподлобья, — у меня времени мало.

Конечно же! Конечно! У него нет времени на всякую херню в моем лице.

— Тебе не кажется, что это уже перебор?

— Конкретнее, — лениво отзывается на мой выпад, — с чем именно я перебрал?

— Со своими подставами!

Вместо ответа поднимает темную бровь.

— Ладно, черт с ней с курсовой — ее можно было переписать, а зачет пересдать. Но диплом… — у меня голос сорвался. — Меранов! Диплом — это серьезно!

— Я в курсе.

— Раз в курсе, то какого черта творишь?!

— Я ничего не творю, — равнодушно пожимает плечами.

С ним разговаривать — все равно что общаться с ледяным обломком. Ему просто все равно. Ни единой эмоции в глазах. Разве что раздражение от того, что его Величество потревожили из-за пустяков.

— Да? А кто же, интересно, выкрал все сопроводительные бумаги?

— Мне, по-твоему, больше делать нечего, как по кабинетам ползать и твои документы воровать?

— Курсовую ты же мне подменил, а уж вытащить из папки несколько листов — ума большого не надо. Раз — и готово.

— Оса, ты бредишь.

— У тебя одного была такая возможность. Я видела у тебя ключи, забыл?

— Ты видела один ключ, от одной конкретной двери. А сейчас речь про деканат. Это не проходной двор, в который может запросто попасть каждый желающий.

— Не каждый, а только ты.

— Думаешь, у меня в кармане связка от всех стратегически важных мест в универе?

— Я ничего не думаю и думать не хочу. Я устала, Захар. Просто устала. Дай мне спокойно доучиться. О большем не прошу.

— Да не я это! — он начал злиться.

— А кто?! Сучка твоя белобрысая? Марк? Или еще кто из вашей дружной компании? Впрочем, неважно. Я уже давно поняла, что в этой сраной группе без твоего ведома ничего не происходит. Если не своими руками выкрал, значит, подослал кого-нибудь.

— У тебя паранойя, Осипова, — складывает руки на груди и смотрит на меня сверху вниз, как на умалишённую.

— Я вот чего никак не могу понять, Меранов. Что ты ко мне прицепился? Ну, поспорили, повздорили, а дальше что? Одно дело — трусы из душа воровать, и совсем другое — диплом. Это учеба, понимаешь? Будущее, мать его! А ты пытаешься мне подосрать на каждом шагу! Не нравлюсь я тебе? Раздражаю своим существованием? Так отвернись! Не смотри! Почему нельзя вести себя по-мужски? Без всего этого дерьма! Без подлости!

— Еще раз повторяю. Я ничего не крал из твоей папки, — в голосе появились стальные нотки.

— Неубедительно оправдываешься, Меранов.

— Я не оправдываюсь, — цедит по слогам, — это. Сделал. Не. Я.

— Бесполезный разговор, — развожу руками, — просто бессмысленный.

— Оса, не беси меня, — склоняется ко мне, гипнотизируя взглядом.

— А то что? В очередной раз натянешь и выкинешь, как ненужное барахло?

— Помнится, в последний раз ты сама сбежала. Как последняя трусиха.

— Только не говори, что расстроился, — фыркаю зло.

— Даже не думал.

— Вот и прекрасно.

Надо уходить. Разговор у нас не получается. Он не слышит меня. Не слушает. А мне и сказать толком нечего, кроме того, как меня все задолбало. Беседы по душам — это точно не про нас.

— Если тебя так волнует вопрос с подставой, — произносит снисходительно, — могу найти того, кто украл твои бумажки.

— Боже! Да ты просто спаситель! Рыцарь на белом коне! Герой без страха и упрека! — выплевываю, не сдерживая сарказма. — Марка попросишь покаяться? Или еще кого?

— Меня просто бесит, что ты во всем винишь меня.

— А кого мне еще винить?! Разве что себя за тупость откровенную, — последние слова произношу с нескрываемой горечью.

— Давай без пафоса, Оса. Завтра притащу тебе того, кто это сделал. И ты будешь извиняться.

Не верю. Ни единому слову.

— Мне все равно, Мерз. Просто все равно. Делай что хочешь, только ко мне не приближайся. Понятно? Через две недели защита, и после нее, гарантирую, ты меня больше не увидишь. Никогда, — резко разворачиваюсь и просто ухожу, потому что находиться рядом с ним нет сил.

***

— Ты решила вопрос с Беловым? — набросилась Алла, едва я набрала ее номер.

— Можно сказать и так.

— Аня! Я сейчас позвоню твоей матери, посоветую купить ей самый тяжелый армейский ремень и выпороть тебя так, чтобы ты месяц не могла сидеть нормально! А может, и не позвоню. Может, сама выпорю! В качестве компенсации за моральный ущерб! У меня по твоей милости уже нервный тик начинается!

— Ты не одинока, — невесело усмехнулась я, присаживаясь на случайную лавочку. — Борис Тимофеевич тоже пришел к выводу, что от меня только одни проблемы.

— Я всегда знала, что он умный мужик, — с уважением сказала Аллочка, — зрит, так сказать, в самый корень. Давай уже. Не томи. Рассказывай, что натворила.

— Если в двух словах, то ничего не натворила. Все натворили за меня. Кто-то выкрал мои сопроводительные документы. Белова из-за этого вызвали в деканат, пропесочили, но он отстоял мою девичью честь, добился, чтобы меня выпустили на защиту.

— У вас там проходной двор, а не деканат! — тут же возмутилась Алла. — Попробовал бы кто-нибудь к нам так заявиться и выкрасть хоть что-то! Мигом бы вылетел!

— На твоем факультете просто нет такой прекрасной группы, как наша.

— Это точно, — она была вынуждена согласиться с этой неутешительной истиной, — и что ты теперь планируешь делать?

— Впервые в жизни послушаю старшего товарища. То есть тебя. Сяду в уголок и буду молчать. Мне просто надо продержаться две недели и ни во что не встрять. Всего две недели. Тихо, молча, не привлекая к себе внимания.

— Надо же, какая умная и покладистая девочка, — Алла не скрывала своей иронии относительно моего «тихо и молча».

— Девочка просто устала, — честно призналась я, — ты же знаешь, я не боюсь воевать. Но это не война, а бестолковая подлая возня. Травля. Бессмысленная и беспричинная. Я больше не хочу тратить на это силы. Все. Наелась. Хватит. Они мне никто и звать их никак. Пусть катятся на все четыре стороны. Пересижу две недели, получу диплом и уйду, не оборачиваясь. И никогда в жизни больше о них не вспомню. Ни об одном!

А особенно о Меранове, с которого все началось.

— Кто, ты? И что ты с делала с Осиповой, которая всегда лезет на рожон? — Алла попыталась пошутить, но вышло криво и совсем не смешно. — Может, зайдешь ко мне вечером? Посидим, поболтаем. Кости другим перемоем.

— Давай лучше завтра. У меня сегодня настроения нет вообще. Хочу посидеть дома, в тишине и одиночестве.

— Как знаешь, — в голосе Аллы прозвучало разочарование.

— Не обижайся. У нас с тобой еще будет предостаточно времени для общения, а сейчас мне надо собраться и подготовиться так, чтобы и комар носа не подточил. Белов предупредил, что на защите мне обеспечено повышенное внимание.

— Ладно, — проворчала Алла, но по интонации стало ясно, что ее отпустило, — готовься.

— Обещаю, как только защита пройдет, я заеду к тебе на целую неделю, и мы будем развлекаться так, что у тебя все соседи взвоют.

— Ой, все, — рассмеялась она, — с таким настроем я тебя и на порог не пущу.

— А я все равно прорвусь, — пообещала зловещим шепотом...

Мы с ней еще немного поболтали, и я даже смогла отвлечься от всей этой непередаваемой херни, что постоянно творилась вокруг меня. Ладно. Как-нибудь справлюсь. В первый раз, что ли? К

По дороге домой купила себе огромный рожок мороженого и съела его прямо на улице. Хоть какое-то утешение.

После такого щедрого на неприятности дня мне хотелось только одного — лечь пораньше, поскорее заснуть и проснуться уже завтра. Возможно, тогда, на свежую голову, мир не будет казать полным дерьмом.

Однако даже такому простому плану не суждено было сбыться.

Во-первых, я допоздна читала диплом. Совесть не позволила отложить это дело на потом. Готовиться действительно надо, так, чтобы все от зубов отлетало. Во-вторых, когда уже легла, выключила свет и натянула одеяло по самые уши, проклятый телефон разразился надсадной трелью. Да чтоб тебя! Я аж подскочила на кровати и схватилась за мобильник, намереваясь послать подальше нарушителя спокойствия. Однако на экране высветилось знакомое имя. Ермолаева.

Этой-то что надо на ночь глядя? Соскучилась?

Общаться не хотелось, но я все-таки ответила.

— Ты на время смотрела?

— Аня… — голос хриплый, заплетающийся. Не такой, как всегда.

— Что с тобой? — спросила подозрительно, уже чувствуя, что приключилась очередная жопа.

— Анечка, забери меня. Пожалуйста, — у нее заплетался язык, — мне нехорошо.

— Ты пьяная?

Это нонсенс. Ермолаева — и напилась! Да она даже смотреть в сторону витрин с алкоголем не любила.

— Не-е-е, — протянула она таким несчастным тоном, что я села на кровати, — мне просто дали тут... Попробовать.

Сердце ухнуло вниз.

— Что тебе дали?

— Я не знаю. Сказали, полезно.

Я уже вскочила на ноги и в потемках искала кнопку выключателя.

— Ты что-то выпила? Спиртное? Или таблетку?

— Конфетку, — промычала она.

Твою мать. Сластена.

— Кто тебе это дал? — я натягивала джинсы.

— Я не знаю. Парень с милой улыбкой.

Идиотка. Наивная, доверчивая идиотка!

— Где ты? — уже проорала во весь голос. — Откуда тебя забирать?

— Я… — она замолчала, что-то там запыхтела, начала мямлить.

— Ермолаева, твою мать! Просто скажи, куда ехать?!

— Мне просто хотелось посмотреть. Я думала, что теперь все знаю и смогу сама, — тягучим непослушным голосом оправдывалась она.

— Что ты сможешь сама? Нарваться на придурка, который тебя накачает? Где. Ты?

— На гонках.

Меня скрутило, и перед глазами поплыла темнота. Замерла. В висках пульсировала кровь, а сердце затравленно билось в груди.

— Жди, — хрипло, через силу, — ни с кем никуда не ходи. Если там есть Меранов или Волшин — иди к ним.

— Они меня не любят. Они злы-ы-ые.

— Иди к ним. Мне так проще будет тебя найти.

Когда я вызывала такси, меня просто трясло. От волнения, от страха, от идиотских предчувствий, что добром эта поездка не кончится. Но и Ольгу я бросить не могла. Она и так беспомощная, как котенок, а под кайфом вообще ни на что не способна. Бери и делай, что хочешь.

 Глава 13

Мне надо спасать непутевую Ольгу, а я сижу на лавочке перед общагой и малодушно мечтаю о том, чтобы такси не приехало. Чтобы не было машин, чтобы случился бунт перевозчиков, чтобы дороги перекрыли толпы зомби. Что угодно, лишь бы не ехать к аэропорту.

Трусиха. Где-то чересчур смелая, а где-то хвост под задницу поджимается. Мне стыдно. Перед подругой, перед самой собой. Просто стыдно. Но я ничего не могу поделать со своими эмоциями.

Такие места для меня опасны. Табу. Нельзя соваться. Никогда. А я уже один раз влезла, показала себя во всей красе, и почему-то мне кажется, что если сунусь снова, то добром это не закончится.

Мнительная истеричка.

С таким же успехом можно было в Москве сидеть и ничего не менять в своей жизни.

От самобичевания меня отвлекло ярко-желтое такси. Все-таки приехало! Вот черт.

Ровно одну секунду я смотрю на него, мечтая развернуться и уйти обратно в общагу, но потом вспоминаю про Ермолаеву. Возможно, именно сейчас, в этот самый момент, пока я упиваюсь жалостью к себе, кто-то тащит эту дурочку в кусты.

— Девушка, вы машину вызывали? — за рулем женщина лет сорока пяти. Кротко стриженные огненно-рыжие волосы ежиком. По всему предплечью разметалась татуировка в виде черепов и змей. На шее — кожаный ошейник.

— Я, — решительно шагаю вперед.

Для сомнений больше нет времени, поэтому усаживаюсь на переднее сиденье и накидываю ремень безопасности.

— К Северному аэропорту? — уточняет она, лихо выруливая со двора.

— Да. Туда.

— Там сегодня должно быть весело, — тетя-таксист тонко намекает, что в курсе происходящего на пустынной трассе по ночам.

— По-моему, там всегда весело, — недовольно буркаю, отворачиваясь к окну.

Желания болтать с посторонним человеком совершенно нет. Хочу просто тишины. К счастью, этот человек оказывается понятливым, и за всю дорогу я больше не слышу ни единого слова. Только когда уже вдали проскакивают яркие огни, я сама завожу разговор:

— Мне надо забрать подругу и вернуться обратно. Дождетесь? За простой заплачу.

— Ждать буду только пятнадцать минут. Потом уезжаю, заказов и без того сегодня много. Деньги вперед.

— Хорошо.

Я плачу за проезд, попутно добавляя за то, чтобы она дождалась нас с Ольгой.

Мы притормаживаем чуть в стороне от пикапов, огораживающих территорию, и я выскакиваю из машины. Тут же со всех сторон обрушивается какофония звуков: музыка, такая, что все внутри дергается в такт, чужие голоса, смех, крики, рев двигателей.

Пятнадцать минут. Проклятье. Так мало. Я понятия не имею, как искать Ермолаеву во всем этом бедламе. Разве что у нее все-таки хватило мозга найти «наших». Они, конечно, те еще свиньи, но уж обдолбанную в ноль безобидную однокурсницу не подставят еще больше. Не должны.

Я натягиваю капюшон толстовки на голову и решительным шагом направляюсь в толпу, отчаянно надеясь, что меня никто не узнает после того беспечного заезда.

Сегодня здесь еще оживленнее и шумнее, чем тогда. Толпа размалеванных девиц в коротких юбках, из-под которых едва не выглядывают трусы, парни всех мастей и калибров, даже какие-то взрослые мужики.

Всем весело, а я опять чувствую себя в западне. Мне душно, жарко и холодно одновременно, сердце бухает где-то в голове, вместо мозга.

Где эта доверчивая бестолочь?

Я принципиально по широкой дуге обхожу линию старта, где творится самый большой ажиотаж. Там так орут, так улюлюкают, что уши закладывает. Мне туда точно не надо. Вместо этого я иду примерно к тому месту, где в прошлый раз видела дорогих одногрупников.

Желтая машина Волшина издалека бросается в глаза. Как же не хочется туда идти! Но приходится стиснуть зубы, сжать кулаки и прокладывать путь сквозь толпу.

Ну, Ермолаева, ты у меня и попляшешь! Когда проспишься. Я тебе весь мозг выскребу маленькой ложкой! Чтобы неповадно было самой в такие ямы прыгать! Тоже мне нашлась взрослая и умная! Даже мне одной неуютно здесь, а она куда поперлась?!

— Оса, что-то ты припозднилась, — растекается в лихой улыбке Волшин, едва приметив меня, продиравшуюся сквозь толпу.

— Заткнись! — цыкаю на него.

Не хватало еще, чтобы орать начал и лишнее внимание ко мне привлек.

— Ох, ты! Анечка, как всегда, само радушие и приветливость.

Моя грубость его совершенно не трогает. Он взвинчен, возбужден, эмоции так и бьют через край. Глаза бешеные, сверкают. Венка на виске неистово бьется. Адреналиновый кайф в чистом виде. Значит, уже гонял.

— Где Ермолаева?

— Это кто такая? — беспечно улыбается парень.

— Марк, не строй из себя придурка. Ольга где? Я сказала ей идти к вам! Она пришла?

Вместо ответа он осматривается по сторонам, а потом орет во всю силу своих дурь:

— Егор! — Я аж подпрыгиваю и едва удерживаюсь, чтобы не треснуть ему по башке. Я и так нервная, на грани, зачем еще пугать? — Магницкий! Мать твою! Оглох, что ли?

Парень, сидевший на капоте синей тачки, недовольно оборачивается и нагло вскидывает брови, словно спрашивая, какого хера его царскую персону тревожат. Судя по всему, еще один сволочной экспонат в этом паноптикуме.

— Вот ни за что не пошевелится! — Марк кивает, чтобы я шла за ним.

У меня нет времени на эти игры, но приходится идти, потому что сама я вряд ли найду Ольгу.

— Чего орешь? — лениво интересуется Егор, а потом цепляется за меня взглядом, в котором тут же зажигается интерес. — О, а вот и Оса пожаловала. Опять гонять будешь?

Черт. Меня запомнили. Этого только не хватало.

— Нет, — сдержано улыбаюсь, — пожалуй, воздержусь.

— Зря. Сегодня тут весело. Огонь просто. Гостей понаехало. Могу машину одолжить, — говорит так спокойно, словно не тачку дорогущую предлагает, а пончик с шоколадом.

Мне плевать и на гостей, и на машину, но прежде чем я успеваю сказать это вслух, вперед вылезает Волшин.

— Оса сегодня не в духе. Кусается.

— Я всегда кусаюсь.

Черт, ну почему я с Волшиным могу всегда быть колючей, а с Мерзом вечно в тряпку под ногами превращаюсь? Кстати, где он? Опять со своей сучкой лижется? Невольно веду взглядом по сторонам, но останавливаюсь, одергивая себя.

Пошел он к черту. Мне плевать.

— Вы на меня любоваться собрались? — спрашиваю у парней, которые рассматривают меня, как чудную зверюшку.

Волшин как придурок кивает, а Егор хмыкает:

— А чего, собственно говоря, от меня-то надо?

Я вопросительно смотрю на Волшина, потому что понятия не имею, зачем мы сюда пришли.

— Подругу свою потеряла. Ермолаеву, — со смешком поясняет Марк.

— Ах, эту, которая в дудку обдолбалась, — Магницкий легко соскакивает на землю, делает пару шагов и распахивает заднюю дверь, — прошу.

Делает широкий приглашающий жест, шутовски склонив голову. Я недоверчиво смотрю на Марка, потом на Магницкого и только потом заглядываю внутрь салона. Там, некрасиво развалившись на кожаном сиденье, спит Ольга. На колготках дырка, юбка сползла на бок, тушь размазалась на полфизиономии.

Придушу!

— Они мне ее свалили, — недовольно выдает Егор, — а сами развлекаются. Что ржешь, Волшин? Салон ты будешь после нее оттирать?

— Даже не подумаю, — Марк вовсю угорал.

— В общем так. Я в няньки не нанимался. У меня скоро заезд. Я ее или прямо тут выложу, или с ней поеду, но безопасность не гарантирую…

— Я ее заберу, — прерываю гневную тираду, — только помогите вытащить.

— Без проблем! — с нескрываемой радостью соглашается Магницкий.

Я хочу еще что-то сказать, но слова леденеют внутри, потому что краем глаза улавливаю, как между машин выходит Меранов и направляется к нам. Такое ощущение, будто ржавой пилой да по нервам. Аж передергивает.

— Что у вас тут происходит? — Мерз интересуется с таким видом, будто царь-батюшка пожаловал к нерадивым холопам.

— Ничего, что касалось бы тебя, — тут же огрызаюсь, в штыки воспринимая его появление.

Мне хватило утреннего разговора, а сейчас нет сил даже просто стоять рядом с ним. Ломает. От его вида, запаха, голоса.

Магницкий заинтересованно смотрит то на меня, то на Захара:

— Как у вас весело.

— Они всегда что-то делят. Не обращай внимания, — Волшин лениво поигрывает ключами от машины. — Видишь, Анечка как примерная подруга пришла забрать злостную оторву Ермолаеву. А мы выдаем подарочек.

Меранов смотрит на меня, не отрывая пытливого взгляда:

— Только за этим приехала?

— Не твое дело.

— Пойдем-ка, — хватает за руку и тащит за собой, не обращая внимания на смех парней и скабрезные шуточки.

— Захар, — упираюсь всеми силами, но он тащит вперед, как на буксире, — Захар!

Ему похер, он останавливается, только когда мы оказываемся рядом с его автомобилем. Смотрит таким взглядом, что я невольно отступаю. Пячусь до тех пор, пока не упираюсь спиной в машину. Меранов идет следом. Неспешно приближается. Лицо, как каменная маска — ни единой эмоции, но у меня такое чувство, будто от него бешенство во все стороны расходится, словно круги на воде после упавшего камня.

Опирается на машину по обе стороны от меня и склоняется ниже. Глаза в глаза, пронзая насквозь, что-то ломая во мне, заставляя снова задыхаться.

Я ненавижу его! Он сволочь! Он умудрился выбить меня из колеи и сделать мою жизнь невыносимой. Но что делать с сердцем, которое оживает, только когда он рядом? Которое грохочет так, что перекрывает гулкие басы и рев тачек.

— Тебе неймется, да? — жестко спрашивает Мерз. — Снова за приключениями пришла?

— Что не так, Меранов? — я пытаюсь его отпихнуть, но бесполезно. Справа — его рука, слева — его рука, по центру — хищная физиономия. Никакой возможности вырваться.

— Все так, Ань, — цедит сквозь зубы, — но в прошлый твой приход сюда мне показалось, что ты тысячу раз об этом пожалела…

Не тысячу, а миллион.

— Помнится, кто-то даже слезу выдавил.

Вот скотина. Мог бы смолчать. Хотя о чем это я? В очередной раз убеждаюсь, что никому нельзя показывать свою слабость. Тем более Захару. Укусит за больное место и будет наблюдать за тем, как мучаюсь.

Еще одна безуспешная попытка оттолкнуть его заканчивается тем, что я оказываюсь прижатой к машине так плотно, что не сдвинуться. Крепкое поджарое тело аж гудит от едва сдерживаемой ярости, когда я упираюсь ему в плечи. Голова кругом, дыхания не хватает. Кажется, еще миг — и тормоза сорвет. Что тогда будет — даже подумать страшно.

— Мерз! Отвали от меня!

— За руль ты сегодня не сядешь! Поняла?

Мне тут же хочется сделать это ему назло. Вырвать ключи у Магницкого, заскочить в его синюю aкуру и кругами носиться вокруг аэропорта, вдавив педаль газа в пол.

— У тебя забыла спросить, — сердито фыркаю, пытаясь вложить в этот жест максимум пренебрежения, но меня так сильно трясет, что получается лишь какая-то невнятная судорога.

— Забыла, — кивает уверенно, — тут сегодня хер знает что творится. Все как с цепи сорвались. Поэтому говорю еще раз. За руль ты не сядешь!

— Иди к черту, Захар! Просто иди к черту! Я видеть тебя не хочу! Слышать не хочу! Мне даже стоять рядом с тобой тошно! — толкаю его в каменную грудь.

— Переживешь, — уверено, хладнокровно, не отрывая взгляда.

— Какая тебе, собственно говоря, разница? — у меня нет сил с ним спорить. Захар — точно вампир. Высасывает меня досуха, даже не прилагая усилий. — Только не говори, что переживаешь за меня, Меранов. — Он смотрит и молчит. На скулах желваки играют, а в глазах полыхают молнии. — Да ладно? — тяну с ядовитой насмешкой. — Неужели великому и ужасному Мерзу есть дело до Осы? Ни за что не поверю. Разве что боишься, что если я убьюсь где-нибудь на лихом повороте, то тебе будет некого травить. Загрустишь, бедный, захандришь. Блеск в глазах пропадет.

— Ты дура, Осипова, — качает головой.

— Кто ж спорит? Дура и дура. Теперь можно идти?

— Мы с тобой еще не договорили.

— О чем? О утреннем спектакле? О благородной браваде, что виновные будут найдены и наказаны? Или о том, что ты решил включить заботливого мальчика? Извини. Неинтересно. Ни одной достойной темы.

Да и времени. Надеюсь, такси все еще на месте.

— Нет. О том, что сегодня ты не будешь участвовать в гонках. Ни разу.

— Да и я не собиралась, Захар! Я приехала только забрать эту бестолочь Ермолаеву. — Он мне не верит. — А может, ты сам хочешь со мной погонять? — интересуюсь ядовито.

— Не переживай, еще погоняем, — звучит как-то двусмысленно, с подтекстом, — Но не здесь и не сейчас.

— Ни за что, Захар. Без меня, — мне, наконец, удается проскочить у него под рукой.

И как раз вовремя. Сквозь толпу к нам прорывается Верховцева.

— Захар, привет! Я приехала! — бросается к нему на шею, напрочь игнорируя мое присутствие.

— Смотри не обделайся от радости, — шиплю так громко, что Меранов явно слышит. Проходится по мне таким взглядом, что мурашки по спине бегут.

— Я соскучилась! — Ирка пытается его поцеловать. В последний момент Мерз раздраженно отклоняется, и блондинка утыкается ему в щеку, хотя явно метила в губы. — Ты чего?

Я не хочу больше на них смотреть, поэтому разворачиваюсь на пятках и решительно иду обратно. Туда, где стоит машина Магницкого.

Марк уже куда-то свалил, чему я искренне рада. Для нужной кондиции, чтобы окончательно рассвирепеть и взорваться, мне только его плоских комментариев не хватало.

— Где ты бродишь? — недовольно интересуется Егор. — забирай уже свою дурочку, пока она мне в машине не наблевала.

— Ермолаева! Подъем! — ныряю в салон и бесцеремонно трясу подругу за плечо, словно куклу. Она что-то вяло бубнит, пытается от меня отвернуться, но я не в том состоянии, чтобы миндальничать и быть терпимой.

— Помоги, — бросаю коротко Егору.

Тот бухтит, но помогает. Совместными усилиями нам удается растолкать Ольгу, вытащить ее из автомобиля и поставить в вертикальное положение.

— Анечка, — она глупо улыбается, — ты приехала! А я что-то так устала…

— Меньше дерьмо всякое глотать надо, — Магницкий приставляет ее к машине.

— Я больше не буду, — канючит она жалобно, а потом смотрит на меня глупыми глазами, — мы поедем домой?

— Поедем, — ворчу недовольно, обхватывая ее за талию и дергая на себя.

Она виснет у меня на плечах, и мы обе чуть не падаем на землю.

— Да вашу ж мать! Девки! Достали! — Егор сердито подхватывает подругу, закидывает ее руку себе на шею, чтобы удобнее было тащить.

Ермолаева осоловело смотрит на него и с надеждой интересуется:

— Ты ангел?

— А то! — парень едва сдерживается, чтобы не заржать, а потом обращается ко мне. — Куда тащить блаженную?

— Туда, — машу в ту сторону, где должно ждать такси.

— Идем. Пока я добрый, — перехватывает поудобнее свою неадекватную ношу.

Невольным взглядом нахожу Меранова. Он по-прежнему с Иркой. Она с оскорбленным видом что-то ему высказывает, а он устало трет глаза, будто его задолбало все на свете.

Зло отворачиваюсь и делаю первый шаг, но тут же ноги примерзают к земле.

— Привет, Оса… — раздается голос из прошлого, и мир снова разлетается на осколки.

Мне хочется верить, что просто показалось. Просто почудилось на нервной почве. Глюки от стресса. Бред от перенапряжения. Однозначно.

— Надо же какой сюрприз, — как всегда насмешливо растягивает слова.

Не знаю, то ли мне кажется, то ли на самом деле вокруг все замирает, и обрушивается напряженная тишина. Все смотрят на меня. Снова.

— Анечка, — бормочет Ермолаева, — а ты что какая хмурая?

Хмурая?! Да я едва держусь, чтобы не бросить тебя на землю и не броситься бежать!

— Да, Анечка, не стоит хмуриться. Тебе не идет. Ты же знаешь… — чудовище из прошлого подходит ближе и встает напротив.

На нем темно-синие рваные на коленях джинсы, красная футболка с яркими надписями, дорогие белые кроссовки. Легкая небритость, улыбка от уха до уха, так что даже зубы мудрости видно. Типичный Денис. Рубаха-парень. И никто не знает, что скрывается за этой улыбкой.

А я знаю. И очень хорошо.

Не могу выдавить из себя ни единого слова, только механически подхватываю сползающую, глупо хихикающую Ольгу, пытаясь удержать ее в вертикальном положении.

— Как всегда в самой гуще? Да, Оса? — спрашивает весело, будто встретил старого знакомого. Проблема только в том, что ни черта мы с ним не друзья. — Знаешь, а я ведь не поверил, когда до меня слухи докатились. Думал, какая-то другая Оса нарисовалась, — делает еще шаг, останавливаясь так близко, что я чувствую жар его тела, — а как ролик увидел, так все сомнения отпали. Никто, кроме тебя, так зло в крутые повороты не входит.

Какая-то сука выложила в сеть видео с прошлого заезда! Я знала, что мой срыв не принесет ничего хорошего, но к таким последствия оказалась не готова.

— Что ты здесь делаешь? — мой голос как неживой.

— Как что? — Гордеев снова по-дружески улыбается, в глаза смотрит так, что меня дрожь пробирает. — К тебе, конечно, приехал. Соскучился. А ты скучала?

— Нет, — качаю головой, — ни капли.

— Врешь, — тянет Ден, и я улавливаю на заднем плане стальные нотки, — я ж знаю. Скучала так, что ночами не спала. Вон, даже на гонки опять пришла… Хотя обещала больше этого не делать… Никогда… И уезжать не должна была. Помнишь?

Я нервно сглатываю, растерянным взглядом вожу по сторонам, пытаясь найти хоть какой-то выход. И в этот момент понимаю, что все действительно смотрят на нас.

А как же! Знаменитый Ден Гордеев, легенда ночных столичных гонок, пожаловал в нашу дыру, и я снова оказалась рядом. Как по мне, это весьма сомнительное достижение.

С трудом выхватываю из толпы отдельные лица. Удивленный Егор. Марк с выпученными глазами. Ирка с таким выражением лица, будто говна из большой кружки хлебнула и проглотить забыла.

Мерза не видать. И меня это цепляет больше, чем все остальное. Потому что конкретно в этот момент я испытываю странное, необъяснимое желание спрятаться за его спину.

Ольга начинает икать, отчего ситуация становится совсем уж сюрреалистичной.

— Ну что ж ты стоишь, как не родная? — интересуется чудовище и прежде, чем я хоть что-то успеваю сказать или сделать, бесцеремонно хватает за талию и тянет к себе. — Разве так встречают старых знакомых?

От неожиданности я отпускаю Ермолаеву, и она, нетрезво покачнувшись, пытается повалиться навзничь. К счастью, падения удается избежать, потому что Магницкий успевает ее подхватить.

Только меня никто не успевает спасти. Чужие губы на моих. Такие до боли знакомые, жесткие, требовательные.

Народ вокруг ликует. Им весело. У них эйфория. А у меня внутри шевелится комок гремучих змей. Я так надеялась, что больше никогда его не увижу. Но, сделав бесполезную петлю, вернулась на то же самое место, с которого так стремилась убежать. Идиотка. Пора бы уже запомнить, что у каждого действия есть последствия. Сорвалась? Покаталась? Утерла нос никчемной Ирке и остальным? На, получай! Привет из прошлого.

— Пойдем, покатаемся, — подмигивает спустя секунду после того, как отпускает из объятий.

— Я не могу, — пячусь, но он хватает меня за руку, удерживая на месте, — мне надо отвезти подругу домой… Ей плохо.

— Ничего. Уверен, с подругой все будет в порядке. Ее не бросят, — бодро кивает растерянному Магницкому. — Все, Оса, погнали. Проведешь экскурсию по городу.

Ден тащит меня в сторону своей ярко-алой, словно кровь, машине, а я не могу сопротивляться. Никогда не могла. Потому что все козыри в руках у Гордеева. Если бы у меня были причиндалы, я бы сказала, что он меня крепко за них держит. Так крепко, что не вырваться. И моя попытка укрыться здесь, вдали от столицы, сегодня кажется особенно жалкой и никчемной.

Что же я за идиотка такая, раз даже отсидеться нормально не сумела? Подставилась по полной, привлекла к себе ненужное внимание!

Когда мы садимся в машину, белозубая улыбка, предназначенная для наивной публики, моментально исчезает с физиономии Дениса.

— Пристегнись, — холодно бросает и, не глядя на меня, заводит мотор.

Я тяну на себя ремень безопасности, чувствуя, как обжигает чей-то пристальный взгляд. Но у меня нет сил даже повернуть голову и посмотреть по сторонам. Все равно в этой толпе нет ни одного человека, который мог бы мне помочь. Я сама по себе, как всегда.

В очередной раз иду ко дну, и некому кинуть мне спасательный круг.

 Глава 14

Я полночи не спал, метался по квартире, думая о том, как Гордеев увез Осу. Вспоминал ее взгляд. Затравленный, как у побитой собаки. И не понимал, какого лешего отпустил ее с ним. Наверное, просто охренел, как и все остальные. Знаменитый Ден Гордеев, которого непонятно каким ветром занесло на наш праздник жизни, и Оса.

Как тут не охренеть?

Слабое оправдание. На самом деле я просто затупил, стормозил по-черному, а потом, когда пришел в себя и начал ей названивать, она просто не брала трубку и десяток моих сообщений оставила без ответа, даже не прочитав их.

Кто бы знал, как я взбесился! Хотелось схватить ее за шкирку и утащить подальше от этого психопата. А в том, что он конченый психопат — сомнений не было никаких. Я наблюдал за тем, как он гонял — адекваты так себя за рулем не ведут.

Я был готов сесть за руль и махнуть следом, да только не знал куда ехать. Они могли быть, где угодно. И заниматься чем угодно.

Почему от одной мысли о том, что он прикасался к ней, начинало трясти, и кровь в жилах закипала от бессильной ярости? Оса, сука. Забралась под кожу, отравила своим ядом, заставляя беситься от отчаяния и давиться собственным бессилием. Я, оказывается, умею ревновать! Охренеть, какое полезное умение! Просто, бл*дь, не знаю, как жил без него все эти годы! И какого-то черта это умение проснулось именно на ней. Не на Ирке, не на ком-то еще, а именно на Осе.

Надо бы послать ее в задницу, выкинуть из своей жизни и забыть, как ненужный малозначительный элемент. Только не получалось. Она как-то разом заполонила все и сразу. Заняла все свободные места, не оставляя места для маневра. И это уже совсем не смешно.

Мало того что глаз ночью не мог сомкнуть, так еще и с утра вскочил, как ошпаренный, и рванул в универ, сгорая от желания узнать, какого хера вчера было, и что связывает Осипову с Гордеевым.

Возле аудитории я оказался раньше всех. В пустынном коридоре еще никого не было, и мне оставалось только ждать. Ненавижу ожидания! Как назло, время тянулось медленно, как густая сопля за ложкой, доводя до бешенства.

Когда стали подходить одногруппники, я уже внутри рвал и метал, потому что Осы среди них не было. Что, никак не могла оторваться от этого ублюдка? Была так занята всю ночь, отсасывая ему, что не могла ответить на мои звонки?

Ярость поднималась все выше, затапливая до самого верха.

Преподаватель появился с задержкой минут на пять, хмуро поприветствовал нас и запустил в аудиторию. Оса по-прежнему не появлялась.

Что за херня? Сегодня последние консультации, на которые явились даже самые закостенелые тупорезы, а ей все нипочем. Или так соскучилась по гребанному Дену, что готова забить на все?

Я никак не мог понять, с какого перепуга меня так крутит, откуда во мне столько злости и ревности к девке, которая мне даже не нужна? Которая появилась здесь только с одной целью: трепать мне нервы и выводить из себя.

Консультация прошла. Мимо. Я не услышал ни единого слова из того, что бубнил препод, прохаживаясь взад-вперёд у доски. Эмоции накалились до предела, и я уже был готов взорваться. Особенно, когда усевшаяся рядом Ирка начала игриво поглаживать когтистыми пальцами по бедру. От ее прикосновений передергивало. Хотелось отшвырнуть ее тощую руку и запретить ей ко мне прикасаться. Еле сдержался. Потому что это был бы полный пиздец, безумие, достигшее апогея.

На вторую консультацию нам пришлось тащиться в соседний корпус. Рядом снова пристроилась Верховцева со своими подругами-курами, и они увлеченно, с брызгами изо рта, обсуждали вчерашний заезд, внезапное появление Гордеева и даже то, что такого интересного он нашел в никчемной Осиповой. Так хотелось всех послать и свалить, но я продолжал идти рядом, офигевая от своих собственных безумных порывов. Не знаю как, не знаю почему, но Оса меня наизнанку вывернула, залезла в мозги и теперь не давала спокойно жить. Как придурок, думал о ней каждую минуту. Бесился. И от этого думал еще больше.

Я был зол. Мне хотелось крушить и ломать, все, что попадется на пути. Каждое слово в штыки воспринимал. Каждый взгляд. Даже Волшин от меня свалил, заявив, что с бешеными придурками общаться не хочет. Да и пошел он в задницу! Я и ему был готов руки оторвать за то, что постоянно рядом с Анькой крутился.

И тут случилось чудо. Когда мы пришли в нужную аудиторию я увидел Осу. Она уже сидела на самом верхнем ряду и что-то рассеяно рисовала в тетради. Мое зверство моментально взметнулось до самого неба. Было абсолютно плевать, что консультация вот-вот начнется, что одногруппники уже почти собрались. Я шагнул к ней, намереваясь вытрясти всю дурь, а заодно и ответы на те вопросы, что разъедали изнутри, словно концентрированная серная кислота.

Она чувствует мой бешеный взгляд. Напрягается. Ручка замирает над листом бумаги. Еще один шаг — и Оса медленно поднимает голову, а мои ноги примерзают к полу. Ее глаза пустые, без единой эмоции, словно кто-то погасил в них свет.

Какого черта?

И вместо разноса, который мечтал устроить, я просто киваю. Она не отвечает. Равнодушно смотрит, а потом снова возвращается к своим каракулям.

Это как, вообще, понимать?

Я сажусь в стороне, и вместо того чтобы слушать преподавателя, всю пару пялюсь на Аньку.

Осиповой нет дела до консультации, она утопает в своих мыслях. Никак не реагирует на очередной Иркин выпад, на насмешки других девок и косые взгляды. Она не пытается отбиться, огрызнуться, как это делала обычно. Просто молчит.

Что он с ней сделал?! Что произошло с невыносимой Осой, которая никому спуска не давала и всегда была готова отбрить так, что мало не покажется?!

По спине холодом ползут дурные подозрения, заставляя всматриваться еще въедливее. Она бледная, как тень. Вся какая-то серая, осунувшаяся. Руку на отсечение даю, что чувствует мой взгляд, но за всю пару так ни разу на него и не отвечает. Ей плевать на все, и на меня в том числе. Что-то сломалось в привычной Осе. Дало сбой.

По окончанию пары преподаватель подзывает меня к себе, чтобы обсудить несколько моментов по диплому. Я стою рядом с ним, отвечаю невпопад, а сам, не отрываясь, слежу за Осиповой. За тем, как она собирается. Пытается засунуть в рюкзак тетрадь и ручку, но в результате и то, и другое падает на пол. Аня поднимает тетрадь и все-таки засовывает внутрь, а ручка так и остается сиротливо лежать на полу.

Она проходит мимо и, бросая едва различимое «до свидания», покидает аудиторию, а я, как привязанный, рвусь за ней. Преподаватель продолжает учить меня доброму и вечному, а у меня нет сил даже притвориться заинтересованным. В итоге невежливо перебиваю его на середине фразы и сбегаю, потому что должен выяснить, что происходит с Осой.

Как назло, прямо перед аудиторией откуда-то появляется толпа студентов. Целый поток, не меньше. Они галдят, как стая бакланов, мешают пройти, путаются под ногами.

Пока проталкиваюсь через это стадо, Анька успевает спуститься на первый этаж.

Уже порядком злой и раздраженный припускаю следом, но тут на пути встает Верховцева с идиотской улыбкой и распростертыми объятиями. У нее за спиной, как всегда, преданной тенью маячит придурошная Рябова. Обе такие довольные и веселые, что даже тошнит.

— Захар, — Ирка виснет у меня на шее, совершенно не замечая, что я почти в невменяемом состоянии, — пойдем в кафешку?

Какая, на хрен, кафешка?! Скидываю с себя ее руки и, не сказав, ни слова иду к выходу.

— Захар! — доносится мне вслед изумленный и обиженный вопль.

Да иди ты на хер. Даже не оборачиваюсь. В дверях сталкиваюсь с очередной группой тупорезов, мешкаю, заводясь до самых небес. Зато выскакиваю на крыльцо в самый удачный момент. Как раз чтобы увидеть, как Осипова садится в ярко-красную машину Дена Гордеева. Медленно садится, словно нехотя. Глядя прямо перед собой, словно робот.

Машина метрах в пятидесяти от входа. Я бы при всем желании не успел ее перехватить, поэтому остается только наблюдать, как субaркa резво срывается с места и, развернувшись прямо посреди дороги через двойную сплошную, уносится прочь.

Провожаю их взглядом, закипая еще сильнее. Происходящее мне нравится все меньше и меньше. Куда этот хрен ее опять повез? Все мысли направлены только на то, как добраться до Осы. На звонок она вряд ли ответит, а бегать за ними по всему городу нет смысла.

Мимо меня проходят студенты, преподаватели, а я все продолжаю стоять и смотреть в ту сторону, куда он ее увез, до хруста сжимая кулаки и пытаясь совладать со своим бешенством.

Тошно. От всей этой херни. От разлада, что давит каменной плитой на грудь. Вообще от всего.

Наверное, все-таки надо ей позвонить. Вдруг отзовется.

Вот только и здесь облом. Потому что в кармане телефона нет. Бл*дство! Забыл в аудитории, придурок.

Едва не сбив с ног зазевавшегося очкарика, резко разворачиваюсь и захожу обратно в универ. Взмываю на второй этаж, перескакивая за раз по три ступени, и бегом к аудитории, очень надеясь, что преподаватель еще не ушел и не запер дверь.

К счастью, мне удается его перехватить, когда он уже выходит в коридор и тянется к замочной скважине.

— Я телефон забыл, — пролетев мимо препода, заскакиваю внутрь. Так и есть. Мобильник печально лежит на том месте, где я его оставил. — Спасибо! — бросаю на ходу, уже набирая номер Осы.

И, конечно же, мне в ответ тишина, только скупое сообщение, что абонент не абонент, и не хочет ни с кем разговаривать.

За*бись. Просто за*бись. И что теперь?

— Захар, — снова раздается голос, от которого меня буквально передергивает. — ты куда убежал?

Голос у Ирины все еще обиженный, но она пытается сделать вид, что все в порядке.

— По делам.

— Ты ускакал, как сайгак.

— Надо было, — скупо отвечаю, не глядя на блондинку.

Разговор с ней — это то, в чем я меньше всего нуждаюсь в данный момент.

— Ну что, пойдем в кафе? Надо отпраздновать, — она таинственно улыбается, а мне нет никакого дела до ее тайн. Так и не дождавшись наводящего вопроса, она хвастливо произносит: — Я вчера такую авантюру провернула. Закачаешься. Осе нашей дорогой подгадила.

Красные пятна перед глазами.

— Что ты сделала? — спрашиваю медленно, чуть ли не по слогам, потому что голос куда-то срывается.

— Стащила у этой дуры все документы! — гордо докладывает Ирка, еще не понимая, что в шаге от того, чтобы подписать себе смертный приговор.

— И куда ты их дела?

— Выбросила, конечно. На фиг мне этот хлам? — фыркает блондинка, морща свой острый нос. Правда, победная улыбка быстро гаснет. — Думала, ее отстранят от защиты, но почему-то этого не произошло. Она просто неубиваемая какая-то. — В ее голосе искреннее недоумение, смешанное с раздражением: — Может, действительно Белову сосет? Или еще кому-нибудь?..

Рябова звонко хихикает, с готовностью поддерживая подругу.

— В общем, в любом случае проблемы у нее будут, хоть и не такие большие, как хотелось бы. Ну? И кто здесь молодец?

— Пойдем-ка прогуляемся, — беру Верховцеву под руку и тащу ее за собой к лифту. Маринка хочет пойти следом, но я оглядываюсь на нее, одаривая лютым взглядом, — Тебе нечем заняться?

— Я… — она обескураженно хлопает глазами, как бестолковая Буренка, и беспомощно смотрит на притихшую подругу.

— Займись своими делами! — бросаю равнодушно и продолжаю свой путь.

Мы заходим в лифт, и только тут Ирка осторожно произносит:

— Меранов, тебе не кажется, что это было грубо?

— Нет, — хлопаю кулаком по кнопке нужного этажа, — в самый раз. Меня заколебало, что она, как хвост, повсюду таскается. Хотел бы видеть ее физиономию — предложил бы встречаться.

Заправив руки в карманы, смотрю на потолок, пружиню на носках от нетерпения, от нервов, а Верховцева стоит в углу и настороженно на меня поглядывает. Дошло, видать, что я не в себе.

Лифт останавливается, распахивает двери, выпуская нас из кабины. Наплевав на правила приличия, я выхожу первый и устремляюсь вперед по коридору, слушая, как позади цокает каблуками блондинка, безуспешно пытаясь за мной успеть.

— Захар, куда мы идем? — в ее голосе появляется легкая паника.

— Сейчас узнаешь, — с этими словами без стука распахиваю дверь в кабинет и рывком заталкиваю свою «ненаглядную» внутрь.

Белов встречает нас вопросительным взглядом поверх очков:

— Чем обязан?

— Вперед, — киваю Ирке, вынуждая ее приблизиться к преподавательскому столу.

Она вся сжимается, смотрит затравлено, не понимая, какая муха меня укусила.

— Я вас слушаю, — взгляд у Белова цепкий, словно багор.

— Давай, — снова киваю.

— Я не понимаю, чего ты от меня хочешь, — Ирина капризно надувает губы.

Понятно, дуру решила включить.

— Рассказывай про украденные документы.

Борис Тимофеевич вскидывает брови, и взгляд становится на десять градусов холоднее.

— Я… не... ничего не крала.

— Ты только что хвасталась тем, что вытащила документы у Осы… у Осиповой.

Белов снимает очки и поднимается из-за стола, а Верховцева при этом испуганно отступает. Ее взгляд затравленно мечется по кабинету, скачет то на меня, то на препода.

— А сам-то! — наконец, истерично выкрикивает, покрываясь красными пятнами. — Кто курсовик ей поменял?!

— Ну, допустим, я, — равнодушно жму плечами.

Ирка изумленно затыкается. Неужели думала смутить? Зря. Меня таким не проймешь.

Белов смотрит на меня, я смотрю на него. Прямо, не скрываясь, не отрицая. Да, я.

— Вы понимаете, что у вас будут большие проблемы? У обоих? — наконец, произносит он, и по интонации понимаю, что ничего хорошего жать не стоит.

— Вполне. Можно идти? Спасибо, — и, не дожидаясь ответа, выхожу в коридор.

Перепуганная, бледная как смерть, Ирка бежит следом.

— Ты охренел, Меранов?! — она подлетает ко мне и с размаху толкает в грудь. — Совсем чокнулся?!.

Возможно.

— Да он нас сожрет на защите! Кишки будет медленно на палку наматывать и в глаза смотреть! Какая муха тебя укусила?!

Смотрю на нее, не понимая, как мог столько времени потратить впустую. У Верховцевой вытягивается лицо.

— Нет, Мерз. Нет! — тянет недоверчиво. — Только не говори, пожалуйста, что это из-за суки Осиповой.

Снова молчу.

— Из-за нее да? — появляются истеричные ноты, которые я на дух не переношу, — из-за этой…

— Все, свободна, — просто ухожу, и мне плевать, что она там кричит мне в спину.

***

 День прошел каком-то сумраке, между попытками дозвониться до Осы и бессмысленными делами. Сконцентрироваться на чем-то конкретном не получалось, все мысли только вокруг непутевой одногруппницы крутились. Сказал бы мне кто-нибудь в самом начале, что так будет — я бы рассмеялся в лицо. Теперь уже не до смеха.

За весь день из полезного только то, что мать по магазинам свозил да сумки помог дотащить. Все остальное — тлен.

Верховцева одолевала звонками. Первый раз — истошно орала о том, какая я скотина, обижаю ее, не ценю, а она все для меня делает. В чем именно ее дела заключаются, я так и не понял. Второй раз звонила и ревела, спрашивала, серьезно ли я ее послал на хер. Серьезнее не бывает. Третий раз я не ответил, просто забросил номер в черный список.

Надежды на то, что Оса объявится и сама мне перезвонит, не было ровным счетом никакой. Не перезвонит. Даже не подумает об этом. Но найти ее надо.

Поэтому вечером все-таки не выдержал. Собрался и поехал в общагу.

Комендантша встретила меня грозным взглядом, но ничего не сказала, только демонстративно на часы посмотрела, намекая, что для гостей поздновато. Но когда меня это останавливало?

Лифт почему-то не работал, пришлось подниматься по темной обшарпанной лестнице. По пути мне не встретилось ни единого студента. Кто-то уже уехал домой, кто-то добивал сессию или готовился к защите, синея над учебниками и конспектами.

Оказавшись перед нужной комнатой, я прислушался. Из-за двери не доносилось ни звука, но внутреннее чутье настойчиво твердило, что она там. Я чувствовал ее — притяжение, будто ножом по нервам.

Постучался. Отрывисто, нетерпеливо. И снова прислушался.

Легкий шорох, а потом снова тишина. Все ясно. Не откроет. Тем более мне.

Ну что ж, сама напросилась. Впервой, что ли, в ее комнату без разрешения забираться? Здесь двери из говна и палок, а замки вообще из разряда — дунь, плюнь и развалится. Я в прошлый раз его пластиковой картой отжал. В этот раз — тоже.

Легкий щелчок, и, толкнув дверь плечом, захожу внутрь. В комнате царит полумрак. Горит лишь тусклый светильник, торчащий уродливым шаром у окна.

Оса сидит на кровати, привалившись спиной к стене, и встречает меня холодным… пьяным взглядом. Рядом с ней большая бутылка коньяка. Наполовину пустая.

Я мысленно присвистнул. Похоже, девочка решила сегодня оторваться по полной.

— Ты знаешь, что в одиночку пью только закоренелые алкаши? — подхожу ближе, всматриваюсь, пытаясь оценить масштабы катастрофы.

Она берется за бутылку и делает большой глоток, при этом, не отрываясь, смотрит не меня. Мда-а…

Глаза у нее зареванные, опухшие, а по щекам красные пятна. И это царапает, задевает что-то внутри.

— Зачем пришел? Я тебя не приглашала, — вроде с вызовом, но жалко и неубедительно.

— Поговорить хочу.

— Я не хочу, — затылком прижимается к стене и лениво рассматривает меня, водя взглядом то по лицу, то по телу.

— Через не хочу.

Оса хмыкает:

— Мерз во всей своей красе.

Я ничего не отвечаю на ядовитое замечание, просто продолжаю стоять над ней, как надзиратель. Она поднимается с кровати, обходит меня, словно прокаженного и, пошатываясь, направляется к выходу. Широким жестом распахивает дверь, при этом едва успевает схватиться за косяк, чтобы не упасть.

— Все, красивый, на выход, — кивает в сторону коридора, — не до тебя. Видишь, девушка в печали и хочет пострадать в гордом одиночестве.

Хрен тебе, Оса, а не выход. Я весь день думал только о том, как до тебя добраться.

Игнорируя ее слова, стаскиваю куртку и бросаю ее на стул. Я здесь надолго. Потом беру полупустую бутылку и пью прямо из горла — алкоголь обжигает пищевод, падая в пустой желудок злым огненным ежом. Сорок градусов как-никак. Совсем не девичий напиток. После этого бесцеремонно плюхаюсь на старую раздолбанную кровать, поднимаю взгляд на взъерошенную хозяйку.

Аня все так же цепляется за косяк, мотается, а на лице растерянность, смешанная с раздражением:

— Не уйдешь?

— Не уйду.

Она шумно выдыхает, обреченно поднимает глаза к потолку, а потом захлопывает дверь.

— Ну и хрен с тобой, Меранов. Хрен. С тобой.

Я хлопаю по кровати рядом с собой, предлагая ей присесть. Пока предлагаю. Не сядет сама — усажу силой. Наверное, своими пьяненькими мозгами Осипова это понимает, беспомощно дергает плечами и идет ко мне.

Так и сидим. Молчим.

— Я хочу знать, что происходит.

— Ничего не происходит. Жизнь прекрасна, — выдает таким бесцветным голосом, что хочется ее встряхнуть хорошенько.

— Что тебя связывает с Денисом?

— Трепетные и нежные чувства.

— Не хочешь говорить? Без проблем. Значит, я все узнаю у Гордеева.

От этой фамилии Аньку передергивает, и она снова тянется за коньяком, но я опережаю, успев выхватить бутылку у нее под самым носом.

— Эй! Это мое! — она пытается отобрать ее у меня.

Я отвожу руку в сторону, поднимая выше, чтобы не дотянулась. Но Осипова не сдается и в результате тщетных попыток победить просто валится на меня сверху, в тот же момент испуганно замирая. Я непроизвольно перехватываю ее поперек талии, чувствуя, как напрягается обычно гибкое, но сегодня чертовски неуклюжее тело.

— Руки, Меранов! Руки! — пыхтит Оса, упираясь мне в грудь.

— Думаешь, меня заводит твоя пьяная полуживая тушка? …Твою мать! Не кусайся! — Она тяпнула меня за плечо, потом попыталась цапнуть за руку. — Оса! — хватаю за плечи, пытаясь отстранить.

Пьяное недоразумение не слышит и продолжает буянить. Приходится опрокинуть ее на подушки и навалиться сверху, чтобы не дергалась.

— Что ты там говорил по поводу того, что тебя не заводят полуживые тушки? — с ядовитой насмешкой трется о мой пах.

— Это телефон в кармане!

— Угу.

За это глубокомысленное «угу», хочется надавать по жопе, но вместо этого сгребаю ее в охапку и, перекатившись, усаживаю к себе на колени.

— Все, Оса. Давай рассказывай. Ты же знаешь, я не отстану.

— Ты — сволочь

Она пытается брыкаться, но я лишь сильнее прижимаю ее к себе.

— Я в курсе. Рассказывай.

— Мерз, хватит, — голос Ани сердито звенит, — отпусти и иди по своим делам. Уверена, у тебя есть более интересные занятия, чем докапываться до меня со своими вопросами.

— Нет.

— Иди, поиграй в машинки.

— Не хочу.

— С парнями своими куда-нибудь сходи.

— Не хочу.

— Тогда вали к Ирке.

— Пфф, тем более никакого желания. — Она опять пытается меня укусить, но я уже готов к такому повороту и крепко ее держу, не позволяя дотянуться до стратегически важных мест. — Мы с ней расстались, — зачем-то озвучиваю это вслух, — сегодня. Насовсем.

Оса замирает и, чуть отклонившись назад, одаривает меня подозрительным взглядом.

— Надеюсь, не ждешь, что я от восторга пущу теплую лужицу?

Не знаю, чего я жду, но точно не холодной иронии. Это бесит. Цепляет за какие-то скрытые в груди крючки, поэтому огрызаюсь:

— Я жду ответов.

— Почему расстались? — опять подозрительный взгляд.

— Тебе же все равно, — хмыкаю раздраженно.

— Просто интересно, чем тебе твоя белобрысая кукла не угодила? Вы идеальная пара. Отлично смотритесь вместе, — ее слова не имеют ничего общего с комплиментами.

— Уже не смотримся. Разговор не переводи. Я все равно не отстану.

Эти слова действуют на нее, словно красная тряпка на быка.

— Пусти!

Осипова снова начинает вырываться. Зло, отчаянно. Но ни черта у нее не выходит. Держу как в тисках. Жду, когда устанет, выдохнется и устало поникнет в моих руках.

— Ань, давай, рассказывай, — прошу тихо, прижавшись лбом к ее виску.

Она судорожно вздыхает, как-то съеживается, становясь совсем маленькой и беззащитной. Мы просто сидим и молчим, прислушиваясь к тому, как грохочут сердца.

И мое, и ее.

— У него на меня компромат, — наконец, произносит Осипова. Через силу, словно слова причиняют физическую боль.

— Компромат? — смотрю на нее удивленно. — Что ты сделала? Убила кого-нибудь?

— Слава Богу, нет.

Я больше не дергаю ее, просто жду подробностей. Аня собирается духом и, наконец, начинает говорить:

— Пару лет назад я оказалась на ночных гонках. И все. Пропала. Сначала просто смотрела, наблюдала со стороны. Потом потихоньку начала пробовать сама. Оказалось, это хлеще наркотиков. Затягивает так, что не соскочить. На одном из заездов познакомилась с Деном, — она невесело усмехнулась, — он был просто прелесть. Веселый, обаятельный, харизма через край, да еще и в гонках ему равных нет. Девки вокруг него хороводы водили. Пищали от одного взгляда. А он меня выбрал. Сука…

Оса сокрушенно качает головой.

— Нет. Сначала все было хорошо. Гордеев многому меня научил: чувствовать машину, играть жестко на грани дозволенного. Я даже была счастлива. Несколько месяцев. Пока пелена влюбленности не спала, и я не стала подмечать неприятные детали. Жестокость. Не по отношению ко мне — к другим. Смены настроения. Страсть к манипулированию. Денис умело прятал равнодушие за обаятельной улыбкой, а на самом деле ему было насрать на всех. И этого почему-то никто не видел…

Не скажу, что приятно слушать про их высокие отношения, но деваться некуда.

— И в какой-то момент я поняла, что больше не могу. И не хочу. Поэтому прямо сказала, что нам надо расстаться.

— А он? — цежу сквозь зубы, почему-то злясь с каждым мигом все больше.

— А что он? Это же Гордеев. Сказал: без проблем, Оса, давай останемся друзьями. И напоследок покатаемся. Ну я, дура, и согласилась, села за руль его колымаги, у него тогда эклипc был. Тоже красный. И понеслось. Прямо по городу гоняли, по центральным проспектам. Весело было… потом я не справилась с очередным заносом и въехала в витрину магазина…

Бля. Оса в своем репертуаре.

— Расхерачила там все к чертям собачьим, — категорично рубит рукой по воздуху, — и магазин, и тачку. Хорошо хоть живы остались. Ни царапины у обоих.

Дуракам везет. Не иначе.

— Мы с ним едва ноги унесли. Я неделю от каждой тени шарахалась, все ждала, когда за мной придут и под белые рученьки за решетку утащат. Но Гордеев все вывернул так, будто его машину украли злоумышленники и совершили этот наезд. Он сволочь, но такая убедительная… В общем, поверили ему. Стали искать мифических воришек и, конечно, не нашли — ни следов, ни свидетелей. Провальное дело. Висяк…

Я уже знаю, что она скажет дальше.

— И вот когда я окончательно успокоилась и поверила в то, что все осталось позади, ко мне пришел Гордеев и принес видеозапись из магазина, которую он каким-то образом забрал, утаив ото всех. Там абсолютно четко видно, что за рулем я.

— И что?

— И все. Сказал, что я должна ему дохера за машину. Выдвинул ультиматум: или я возвращаю деньги, или он относит запись в полицию. Денег у меня не было… Пришлось отрабатывать по-другому.

— Заняла бы…

— Меранов не тупи. Дело не в деньгах. Это просто повод. Ему нужен был рычаг воздействия. Ему надо было вернуть меня.

— Снова стала его девушкой?

— Я разве сказала, что он хотел вернуть меня обратно в роли девушки? — ядовито смеется Оса. — Об этом речи не было. Игрушкой. Бесправной. Безмолвной. Так я познакомилась совсем с другим Деном, с той его стороной, которую он до этого прятал от меня, держал в узде. Я не буду рассказывать, что происходило. Приятного мало. Скажу только, что ты — ласковый котенок на его фоне.

— И ты терпела? — спрашиваю напряженно, не узнавая своя голос.

— А что делать? Лучше так, чем за решеткой. А прошлой зимой он встретил девку. Тоже Анечку, и запал на нее. Настолько, что про меня начал забывать. Мог неделями не появляться. Она его жутко ревновала ко мне, и в какой-то момент Гордеев уступил. Сказал, что могу валить на все четыре стороны. Но если он когда-нибудь узнает, что я села за руль — наказания не избежать. В общем, должна была я сидеть тише воды нижу травы и не отсвечивать.

Она грустно шмыгает носом и с надеждой косится на бутылку, но я не отпускаю.

— В общем, я решила от греха подальше свалить из Москвы. Мало ли. Сегодня отпустил, а завтра опять на пороге появится. Документы из универа забрала, сюда перевелась в надежде, что мне удастся спокойно доучиться полгода. Но ни хера не вышло, — разводит руками, словно извиняясь, — тебя встретила. А потом на этих гонках сраных засветилась. Идиотка конченая. Поддалась эмоциям, хотя знала, что нельзя…

Я помню, какая она была после гонки. Разбитая. Несчастная. Я тогда понял, что не могу смотреть на ее слезы.

— Какая-то сука выложила видео в сеть, и, по закону подлости, Ден на него наткнулся… С Анькой своей он, к сожалению, расстался. Она оказалась для него слишком скучной и правильной. Так что останавливать его было некому, поэтому собрался и приехал, — под конец голос совсем затих, — он хочет забрать меня обратно. Через неделю.

— У тебя диплом.

— А ему похер. Он это делает специально. Чтобы мне плохо было. Наказывает.

В комнате горькая тишина. Оса грустно смотрит на бутылку, я смотрю на Осу. Картина маслом.

— Как ты умудрилась во все это вляпаться?

— А как я умудрилась вляпаться в тебя? — отвечает вопросом на вопрос.

— Почему ты не сказала?

— А почему, собственно, я должна говорить? Ты мне кто? Затяжной геморрой и вечная головная боль?

У меня в мозгах не укладывается вся та хрень, которую она мне вывалила. От тех картин, что рисует шальной мозг, красная пелена перед глазами. Я даже знать не хочу, что у них происходило. Оса стальная, и если ее пробрало до такой степени, что сбежала, поджав хвост, то это было что-то из ряда вон.

Игрушкой. Бесправной. Безмолвной.

Слова гудят в голове набатом, выворачивая наизнанку.

— Уходи, — кивает на дверь, снова пытаясь меня выпроводить.

— Еще чего!

— Да какой от тебя толк, Меранов? — в пьяных глазах горечь плещется. — Мы с тобой только трахаемся весело, а все остальное по нулям.

Она не права и сама это знает, поэтому с досадой морщит нос и отворачивается. Между нами давно какая-то хрень творится, против которой нет сил бороться, остается только сдаться и принять это как должное.

— Почему по нулям?

— Ты прав, мы в глубоком минусе. Не включай рыцаря, Мерз. Тебе не идет этот образ, — она снова делает попытку слезть с моих коленей, и в этот раз я ее отпускаю.

— Проблему надо решать.

— Не переживай, решу.

— Интересно, как?

— Сейчас допью бутылку, потом хорошенько проблююсь от всей этой сладкой жизни, просплюсь, а завтра снова в бой. Не переживай. Я привыкла сама справляться, — произносит нарочито небрежно, — мне не на кого рассчитывать, кроме самой себя.

— И что ты сделаешь? Набьешь морду Гордееву? Будешь умолять отпустить?

— Нет, — Оса тянется за бутылкой, — я просто уеду с ним.

Последняя фраза звучит так тихо и безнадежно, что мороз по коже.

— И это, по-твоему, решение?!

— А других вариантов все равно нет. Ден меня не отпустит.

 Глава 15

Это утро было особенно тоскливым. Может, оттого что в голове сидел наглый дятел и самозабвенно долбил мой похмельный мозг, может — из-за мерзкого вкуса во рту, будто кошка нагадила, а может, по причине того, что в постели я была не одна.

У стены спал Мерз.

На всякий случай я подняла край одеяла и, превозмогая головную боль, опустила взгляд на свою тушку. Надо же! Трусы на месте! С чего бы это? Мне казалось, они с меня со свистом слетают, едва только Меранов появляется в поле зрения. Сам не захотел, наверное. Не встало на пьяную убогую Осу, особенно после того, что она каялась в своем боевом прошлом.

Дура. Нашла с кем откровенничать.

Но если честно, мне вчера так хреново было, что хотелось хоть кому-то пожаловаться. Пусть даже Захару. Пусть даже потом придется об этом пожалеть. Все равно. Не скажу, что после исповеди полегчало, но сокрушаться уже поздно.

На полу рядом с кроватью стояла пустая бутылка. Мерз не дал мне ее допить в одну дудку. Так что план «напиться и проблеваться» не сработал — топлива не хватило.

Спаситель хренов. Даже тут весь кайф обломал. Половину сам выдул и спать нагло завалился, несмотря на то, что я пыталась его выгнать.

Вот зачем он мне под боком, спрашивается? И так тошно, а глянешь на него — и кишки сводит от беспомощности какой-то. Вроде тянет к нему, а подойти страшно. Потому что это Мерз, потому что сломает и не заметит. Хотя новость о том, что он Ирке от ворот поворот дал, порадовала. Моя внутренняя стерва станцевала победный танец, ведь из-за меня ее бросил, не иначе. Но дальше… По-моему, перспектив нет.

Я кое-как скосила взгляд на стену, где висели старые, оставшиеся от прежних постояльцев часы. Почти десять. Надо бы встать, умыться, почистить зубы, да и просто привести себя в порядок. Выкинуть, наконец, Меранова из своей комнаты, чтобы не нервировал и место на кровати не занимал. С таким лосем только на двуспальном ложе надо ночевать, в противном случае рискуешь ночью оказаться или на полу, или вдавленной в стену, или погребенной под царскими телесами.

— Проснулась, пьяница? — пробубнил сонно.

Видать, я разбудила его своим надсадным кряхтением.

— Нет. Сплю и вижу кошмар, — проворчала недовольно и с трудом приняла сидячее положение. Штормило. Вертолет в голове залихватски выделывал пируэты. — О-о-ох.

— Что, головка болит?

— Отвали, Мерз, — я попробовала встать.

Первый раз не получилось — плюхнулась обратно на кровать, она в ответ прогнулась и жалобно скрипнула. Со второй попытки все-таки удалось, и я, пошатываясь, побрела к столу. Мне нужно воды. Ведро. Или два. Как пойдет.

Пока я жадно пила, Захар тоже встал. В отличие от меня, он выглядел и чувствовал себя гораздо лучше. Даже завидно стало. Все-таки Мерз это такой Мерз. Даже здесь все наперекосяк сделал.

— Спасибо за компанию, — прошамкала, вытирая капли с подбородка, — было очень весело и душевно, но тебе пора. — Ноль реакции. Даже не посмотрел в мою сторону. — Захар, — позвала сердито, — не делай вид, будто не слышишь меня.

— Слышу. Но пока ничего интересного не прозвучало, — лениво отозвался парень.

Подошел, забрал у меня из рук стакан, налил себе воды и неспешно выпил. Блеск. Похмельное утро двух алкоголиков. То есть мы не только трахаться можем, но и квасить вместе. Просто идеальная пара.

От расплывчатых философских мыслей отвлек стук в дверь. Ну кого еще там принесло? Меранов посмотрел на меня вопросительно, но я только руками развела, ибо понятия не имела, кто там может быть. Гостей не жду и не люблю. Особенно таких, которые спать нормально не дают.

Стук повторился, отзываясь острой болью в висках. Я зашипела, зажмурилась и пошла открывать, готовясь вывались на незваного гостя весь спектр своего человеколюбия и хороших манер.

На пороге стоял Волшин.

— Здрасте, — только и смогла я сказать, уставившись на парня, — чем обязана?

— Меня послали…

— С чем тебя и поздравляю, — похлопала его по плечу.

Он, чуть прищурившись, рассматривал мою помятую хмельную физиономию.

— У тебя что? Отходняк?

— Как видишь, — отпираться смысла нет, все на лице написано.

— По какому поводу веселье? — усмехнулся Марк.

— Это я на радостях. Оттого что жизнь у меня сказочная.

— Позвала бы. Компанию составил.

— Нет, спасибо. Хватит с меня компаний, — дверь пошире распахнула, так чтобы Волшин увидел Меранова.

Тот невозмутимо отсалютовал ему стаканом с водой и отвернулся. У Марка аж физиономия вытянулась, когда он обнаружил у меня в комнате своего закадычного приятеля.

— Вы… э… что, — промычал он, как бестолковый теленок, — вы вместе, что ли?

— Нет, — категорично ответила я и снова дверь прикрыла до узкой щелки, — вернемся к тому, что тебя послали. Кто? Куда? Надолго?

Волшин головой тряхнул, будто пытаясь отогнать бредовые мысли, и произнес растерянно:

— Препод твой. Зверюга.

— Белов? — удивилась я.

— Он самый. С утра по универу носится, тебя ищет. Дозвониться не может.

Конечно, не может, я же вчера мобильник выключила в попытках оградиться от всего мира.

— Черт, — пропыхтела, потирая шею.

— Я ему под горячую руку попался, вот он меня за тобой и отправил. Сказал, если не приведу — мне труба.

— А что ему надо?

— Я-то откуда знаю? — он пожал плечами и снова бросил любопытный взгляд в просвет между дверью и косяком. — Так я не понял, вы теперь с Захаром вместе?

— Иди уже, — отмахнулась я от него, — сейчас соберусь и приду.

— Но…

— До свидания, — захлопнула дверь и растерянно поинтересовалась вслух, больше у себя, чем у Захара: — что надо Борису Тимофеевичу? Неужели опять какая-то жопа случилась?

— Наверное, хочет тебе рассказать о том, кто украл твои документы и подменил курсовую, — хмыкнул парень и потянулся за курткой.

— Угу. Еще скажи, нарушитель спокойствия с повинной пришел.

— Все может быть.

Я въедливо уставилась на него, понимая, что он чего-то не договаривает. Однако всколыхнувшееся было любопытство безжалостно придавила суровая правда жизни.

— Впрочем, все равно. Защиты мне не видать как собственных ушей, — как можно равнодушнее пожала плечами, — Ден через неделю вернется за мной.

— Никуда ты не уедешь, — твердо произнес Меранов.

Накинул на плечи куртку и ушел, одарив напоследок таким взглядом, что не по себе стало.

***

— Ты все поняла, Осипова? — прогремел Белов.

— Да.

— Не вижу проблеска интеллекта в глазах.

Потому что его нет. Очередная индивидуальная консультация прошла мимо. Я не слушала, что он говорил. Вернее, пыталась, честно, изо всех сил, но все без толку.

На защите меня не будет.

Гордеев вернётся, как и обещал, рассчитывать на его милость глупо и наивно. Уж чего-чего, а наивности во мне давно нет, всю растратила за ненадобностью.

— Анна, — рявкнул Борис Тимофеевич, выдергивая меня из тумана задумчивости, в который я опять начала проваливаться, — да что с тобой?!

Я тряхнула головой и попыталась улыбнуться. На душе скребли кошки, когда я смотрела, как этот человек бьется со мной, пытаясь научить, направить на путь истинный. Ему и невдомек, что все это зря, что я в любой момент могу исчезнуть, будто меня и не было.

— Плохо сплю. Готовлюсь, — соврала, глядя ему в глаза, давясь стыдом и раскаянием.

Честнее признаться во всем, чем подло подвести, пустив под хвост все наши старания, но у меня нет слов, да и смелости не хватало. Потому что Белов — один из немногих людей, которых я по-хорошему побаивалась, уважала и чертовски не хотела увидеть в его глазах разочарование. Он и так разочаруется, но пусть это случится, когда меня не будет рядом.

— Готовится она… — проворчал преподаватель, отходя к окну.

— Готовлюсь, — снова лгу, и в этот раз на языке разливается затхлый привкус вранья.

— Похвально, — он снял очки и протер стекла белоснежным платком, — надеюсь, без глупостей?

— Вы что? Где я, и где глупости…

Он только бросил через плечо убийственный взгляд.

— Предупреждаю. Никаких разборок с одногруппниками! Поняла? Не опускайся до их уровня.

— Даже не собиралась.

Никаких разборок. Верховцева пусть катится к черту, а Меранов… В горле перехватило и стало подозрительно тяжело дышать. О нем я не хотела думать. Вообще. Запретила себе любые воспоминания, любые размышления, связанные с ним. Не стоит. Не надо. Все пустое. Любая робкая надежда «а что если» с его участием неизменно превращалась в фарс. Потому что Мерз — это Мерз. Состояние души, девиз по жизни, лозунг и гимн. От одной мысли об этом становилось тошно. Тем более теперь, когда он снова оставил меня у разбитого корыта — в тот же день, после пьяной ночи откровений, проведенной вместе, он уехал к папаше в Питер. Просто собрался и свалил, даже не сообщив мне об этом, даже не намекнув. Я узнала об этом случайно от болтливого Волшина, который теперь докапывался до меня с особым усердием, пытаясь выяснить, что нас связывает с Захаром.

Ответ прост. Нас ничего не связывает. НИ-ЧЕ-ГО. Кроме моей дурости. Я ведь на долю секунды поверила, что он будет рядом, что не оставит одну. Поэтому теперь так плохо, так горько, но, кроме себя, винить некого.

Превозмогая желание сбежать, я кое-как досидела до конца консультации, даже что-то записала, отдельные слова, не несущие смысловой нагрузки. Получила нагоняй за рассеянность и отсутствие интереса, поклялась исправиться, слезно пообещала не влезать в авантюры и была, наконец, милостиво отпущена на волю.

На улице, как назло, стояла такая хорошая погода, что домой совершенно не хотелось, поэтому я позвонила Аллочке и пригласила ее в кафе. Надо пообщаться, пока еще есть возможность, пока она еще смотрит на меня без ядовитого презрения, потому что ее я тоже разочарую, даже сильнее, чем Белова.

Наш послеобеденный кофе плавно перетек в ужин и поход в кино. Мы смеялись над какой-то комедией, и я была рада, что она решила, будто слезы на моих глазах — от смеха. Это был хороший вечер, а потом я вернулась домой. В тесную общаговскую комнату, опостылевшим стенам и пыльному окну. Не раздеваясь, плюхнулась на кровать, даже не надеясь, что сегодня мне удастся заснуть.

А потом зазвонил телефон…

— Привет, — ровный голос, который я просто ненавидела.

— Ммм, — я даже не смогла поздороваться. Язык прирос к небу и напрочь отказался слушаться.

— Выходи.

И все. Ни вопроса, чем я занята, удобно ли мне, не сплю ли я. Просто — выходи. Как всегда. Ден привык, что стоит ему скомандовать «к ноге», и Оса тут как тут. А я отвыкла. За те месяцы, что провела вдали от столицы, отвыкла, даже начала забывать то состояние безысходности, что душило при его появлении, и сейчас стоило огромного труда не взорваться, не сказать лишнего. Потому что нельзя. Потому что это не сопливые однокурсники, у которых хватает пороха только на то, чтобы пакостить за спиной и трусы воровать. Это Гордеев. И он приехал раньше, чем собирался.

Как я спускалась вниз, не помню. Очнулась только когда хлопнула дверца машины, отрезая меня от всего остального мира.

Денис, привычно, выглядел как рубаха-парень. Такой весь простой, беспечный, открытый — для других, и жесткий, словно обломок скалы — для меня.

— А где же радость? — хищно улыбнулся, прекрасно понимая мое состояние.

У меня не было сил даже возразить, или возмутиться, или сымитировать эту радость. Просто смотрела на него, скользила взглядом по резкому профилю, черным, длинным ресницам, жестким складкам возле рта. Наверное, он ждал, что я его поцелую, как обычно, подставлюсь, позволяя делать, что захочет. Я сидела, как каменное изваяние, и не двигалась, не могла заставить себя к нему прикоснуться. Он этот вопрос решил сам, как всегда. Быстрым, почти не уловимым движением схватил за шею и дернул к себе, вынуждая податься вперед. Пока жесткий рот терзал мои губы, я пыталась думать о чем-нибудь хорошем, приятном. Например, о фильме, что только что посмотрела.

Не почувствовал ожидаемого отклика, Ден сильно прикусил губы, заставив дернуться и зашипеть. Ему не нравилась обреченная покорность, он больше ловил кайф, когда я сопротивлялась.

— Зачем ты это делаешь, Ден? — спросила тихо, когда он завел двигатель, и машина выехала со двора. — Тебе ведь не нужна ни я сама, ни возврат долга.

Он молчал, наверное, с минуту, потом беспечно повел плечами:

— В тебе есть какая-то жила. Упрямая. Вызов, — ухмыльнулся, бросив на меня недобрый взгляд. — Хочется на него ответить. Заставить тебя сделать по-своему. Сломать.

Вот так просто. Сломать.

— Если бы я была тихой овцой, ты бы оставил меня в покое?

— Уже нет, Оса. Уже нет.

— Почему ты расстался со своей Анечкой? Вы отлично смотрелись вместе.

— С ней стало скучно.

— И тебе не хотелось сломать ее? — горько уточнила я.

— Нет. Таких, как она, не ломают. Их берегут, носят на руках, отряхивают пылинки. В их присутствии фильтруют каждое слово, чтобы не ранить нежный цветочек. Я же говорю — скучно.

— Не то, что со мной?

— Совсем не то.

Теперь я поняла, что имела в виду мама, когда говорила: веди себя, как принцесса Анечка, чтобы к твоим ногам хотелось положить весь мир. Тогда мне это показалось глупым. Зачем мне весь мир? Я сама всего добьюсь.

Добилась, дура.

— Может, мне на тебе жениться? — хмыкнул он. — Будешь скрашивать мои серые будни, варить мне суп, гладить носки.

Я вскинула изумлённый взгляд и истерично засмеялась. Ден тоже улыбнулся, но глаза остались холодные, цепкие.

— Да ни за что. Лучше сразу с моста и в реку.

От одной мысли о том, чтобы остаться с ним на постоянной основе, меня мутило. Сейчас хоть есть шанс, что он повстречает какую-нибудь другую Анечку, увлечется и снова меня отпустит… ненадолго.

— Тоже неплохой вариант, — кивнул он, и мне стало окончательно не по себе.

Как я умудрилась во все это влезть? Не от большого ума, наверное. А может, от хронической неспособности вовремя заткнуться. Не знаю. Да уже и неважно.

— Куда едем? — спросила, равнодушно глядя в окно, но пролетающие мимо дома.

— Сама не догадываешься? На детсад ваш хочу посмотреть еще разок.

Я прикрыла глаза и откинулась на спинку сиденья.

Опять гонки. Я ненавижу их, почти так же сильно, как самого Дена. Но и то, и другое с маниакальным упорством возвращалось в мою жизнь.

***

Мы едем к аэропорту, а я малодушно думаю о том, что прекрасно обошлась бы без такой подруги, как Ермолаева. Не свяжись я тогда с ней — всего этого бы просто не было. Сидела бы и спокойно готовилась к защите, вяло отбивая нападки одногруппников.

Глупо вышло. Нелепо.

Как всегда, приближение веселья слышно издалека. Машины, музыка, люди.

А меня тошнит. И с каждым мигом все сильнее.

— Что какая печальная, Анечка? — спросил Гордеев, явно издеваясь. — Улыбайся. А то у меня появится чувство, что ты совсем мне не рада.

— Совсем… рада… очень, — сказала отрывисто, даже не подумав обернуться в его сторону. Взгляд был прикован к окну, к тому, что творилось впереди.

Когда мы подъехали ближе — народ заликовал, приветствуя Дена. Конечно, как тут не радоваться — кумир приехал. Эталон, мать его. Спортсмен и просто красавец.

Гордеев лишь хмыкал, медленно проезжая сквозь толпу, холодным взглядом скользя по зеркалам. Зато когда остановился и вылез из машины, на губах уже сияла привычная улыбка. Рубаха-парень. Как всегда.

Я не тронулась с места, продолжая сидеть и тихо радоваться тому, что окна у него тонированы в хлам, и все так заняты главным действующим персонажем, что не интересуются его спутниками. Хотелось просто отсидеться, не привлекая к себе внимания. Просто отсидеться…

Раздался резкий, требовательный хлопок по крыше. Годреев весьма прозрачно намекал, чтобы я вылезала.

Черт. Не хочу. А кого это волнует? Правильно, никого. Кое-как скинула ремень с плеча, вздохнула и взялась за ручку двери. Давай, Оса, как всегда, прячься за непробиваемую маску и иди вперед к светлому будущему, ну или куда эта гребаная дорога под названием «жизнь» ведет.

При моем появлении толпа сначала недоверчиво затихла, а потом разразилась одобрительными воплями.

Да-да, я тоже рада всех вас видеть. Настолько, что от восторга сейчас наизнанку вывернет.

Ден улыбался, словно самодовольный котяра, а я смотрела строго перед собой, не различая отдельных лиц, не слыша голосов, возвращаясь в прошлое.

Когда-то я балдела от таких моментов. Приезжала с ним на гонки, ловила завистливые взгляды других девушек, чувствовала себя просто королевой, поднявшейся на вершину мира. Сейчас казалось, что копаюсь в грязи, в старом зловонном болоте, поросшем бурым мхом.

Дена тут же подхватила толпа чокнутых почитателей, и он, как истинный профессионал лицемерия, умудрялся уделять время всем и каждому. Я стояла в сторонке, перетаптывалась с ноги на ногу, и из последних сил пыталась держать себя в руках. Нельзя беситься, нельзя сбегать. Можно только изображать преданность и щенячий восторг. А не хотелось. Вот незадача.

Естественно, спустя некоторое время Гордеев отправился гонять. Без очереди — почетного гостя пропустили вперед. В первый заезд я была с ним, во второй тоже. На третий одна из местных девок-выскочек слезно упросила пустить ее в машину. Ден, словно истинный джентльмен, согласился, естественно, не забыв поинтересоваться, а не против ли его прекрасная спутница, то бишь я.

Я не против. Мне похер. Бросив на парня равнодушный взгляд, вылезла из машины, а на мое место тут же заскочила рыжая стрекоза. Может, девочка сразит его в самое сердце? Хотя вряд ли. Не может мне так повезти. Просто не может.

Когда красный автомобиль укатил к стартовой линии, рядом со мной будто по мановению волшебной палочки появился Волшин.

— Какая внезапная встреча, — насмешливо протянул он, но глаза оставались серьезными, цепкими. Он все смотрел на меня, будто что-то пытаясь найти, раскрыть какой-то секрет. — Как жизнь?

— Как всегда — лучше всех, — нетерпеливо повела плечом, мечтая избавиться от докучливого внимания.

— Смотрю, ты с Гордеевым приехала?

— Пять за наблюдательность.

— А Захар знает?

— А Захару плевать, — ответила с бодрой улыбкой, хотя внутри ощутила очередной болезненный укол.

Меранову на все плевать, и в первую очередь — на меня.

— Что-то я не понимаю. Ты и с ним… или с ним? — вопрос прозвучал по-идиотски, и Марк это сам понял, досадливо поморщившись.

— С ним, — ответила в тон ему и отвернулась, — прости, мне некогда с тобой болтать. Сам понимаешь: дела, хлопоты.

Я отошла от него в сторону, туда, где было меньше народу, но открывался неплохой вид на гоночную трассу. Ден рвал противников. Как всегда. Я могла его ненавидеть, могла бояться, могла желать ему подохнуть в тяжких мучения, но отрицать, что этот сукин сын чертовски талантлив — глупо. Он гонял, как Бог, становясь одним целым с машиной, превращаясь в ветер.

После заезда та рыжая, что каталась с ним, вылезла из машины с шальным взглядом и блаженной улыбкой на губах. Голову на отсечение даю, дуреха думает, что влюбилась. Она посмотрела на меня зло, ревниво, не скрывая злой досады, а я лишь сочувственно улыбнулась. Когда-то и я так же попалась на крючок азарта и скорости. Да так крепко попалась, что до сих пор соскочить не могу.

Мы пробыли на гонках, наверное, еще час, и когда Гордеев объявил, что нам пора идти, у меня в груди что-то перевернулось. Куда идти? Я не хочу! Дена мое мнение не интересовало, он уже направлялся бодрым шагом к своей красной ласточке, даже не оглядываясь, будучи уверенным, что я пойду следом. Но прежде чем мне удалось сделать первый шаг на непослушных ногах, откуда-то сбоку выскочил Марк:

— Эй, а как же я? Со мной-то еще не гоняли! Когда еще такой шанс выпадет?

Я уставилась на него, как на безумного. Куда он лезет? Они же в разных весовых категориях. Марк — шалопай, любящий развлечения, а Ден — акула, жадная до побед. У Волшина нет ни единого шанса. Он должен это понимать! Должен! Ведь не идиот!

Я пыталась встретиться с ним взглядом, но тот, как всегда, беспечно улыбался и играл на публику. Позер хренов!

Все они позеры!

— Ну что, Ань, задержимся еще на полчасика? Ты не против? — поинтересовался у меня Гордеев, на полную мощность врубая заботливого парня. Со стороны посмотреть — так я сокровище урвала. Счастливица.

— Как хочешь.

— Вот и славно, — потрепал меня по щеке и пошел готовиться к старту, а я едва перевела дух, втайне радуясь тому, что гонки Гордеев все-таки любил больше, чем издевательства надо мной.

***

Марк выглядел бодрым и до одури счастливым из-за того, что напыщенный индюк из Москвы решил с ним погонять. Волшин настолько светился от радости, что я засомневалась в его умственных способностях. Хотя…

Дураком он не был. Никогда. Несмотря на зашкаливающий градус раздолбайства и беспечности. И это настораживало, а потом и вовсе закралось подозрение, что парень врет, играет на публику. Вот только зачем ему это надо?

На меня Марк принципиально не смотрел, а я боролась с соблазном подойти к нему и хорошенько огреть по вихрастой голове. Куда он лезет? Ведь опозорится только, и все! Гордеев его тонким слоем по трассе раскатает и даже не заметит!

Не то чтобы меня очень сильно волновала репутация дорогого одногрупппника, просто все это как-то по-дурацки. Мне не понятно желание отметиться, поставить галку напротив пункта «погонять с московским хреном и бездарно просрать». На что Волшин рассчитывал? Что его фирменная улыбочка прибавит оборотов движку и вынесет его вперед? Или, может, что Ден на него залюбуется и даст слабину?

— Здорово, Оса! — раздался рядом знакомый голос.

Еще один персонаж, с которым лучше не знакомиться. Магницкий.

— Привет, Егор, — скупо кивнула и отвернулась. С этим товарищем мы, по крайней мере, не враждуем — уже легче.

— Я только приехал. Что здесь происходит? — он пристроился рядом и теперь стоял, пружиня на носках и цепким взглядом осматриваясь по сторонам.

— Все отлично. Один идиот решил засунуть голову в пасть льва.

— Ты про Волшина, что ли? — хмыкнул Егор, наблюдая за тем, как ядовито-желтая машина Марка крадется к старту.

— Про него родимого.

— Ну да. Это он зря. Шансов нет.

— Мягко сказано. Это как балерун против носорога, — проворчала я, слушая рев разогреваемых двигателей, — вот ты бы полез на рожон?

— Не-е-ет, — весело протянул Магницкий, — как можно? Я — человек мирный.

Я подозрительно уставилась на парня:

— Что-то не верится.

— Гонять с Гордеевым — самоубийство.

— Вот именно. Марк не тянет…

— Отстань от человека. Хочется ему самолюбие себе потрепать — пусть развлекается.

— Да мне-то что? — раздраженно пожала плечами, а потом кое-что вспомнила: — Кстати, спасибо, что Ольгу домой отвез.

— Ольгу? — он сначала не понял, а потом растекся в нахальной улыбке. — Это ту безумную барышню, которая умудрилась превратиться в овощ?

— Ее самую.

— Да без проблем. Не то чтобы я мечтал работать спасителем томных дев, попавших в беду. Просто никто с ней больше не захотел возиться, и мне пришлось везти эту принцессу в родные пенаты. А потом еще и с ее папашей объясняться. Как я посмел накачать его девочку, — он сердито плюнул себе под ноги.

— Ты мой герой! — произнесла с маниакальной улыбкой. — Хочешь поцелую?

— Не-не, спасибо. Тебя мне только не хватало, — хмыкнул Егор, и я не поняла, что он этим хотел сказать, а спрашивать и уточнять уже не было времени.

Машины под гул восторженных голосов сорвались с места и устремились прочь по ночной трассе.

— Ой, дура-а-ак, — протянула я, наблюдая за гонкой.

Ден играл со своим противником, как кошка с мышкой. Красная машина то отрывалась на целый корпус, то давала желтому ниссану проскочить вперед, но лишь для того чтобы через миг снова обогнать; то путалась под ногами, блокируя любые маневры.

Магницкий по-прежнему стоял рядом и умудрялся одновременно делать сто дел: наблюдал за соревнованием, с кем-то здоровался, попутно строчил сообщения по телефону и отвешивал едкие комментарии по поводу гонки.

Как и следовало ожидать, на финишной прямой Гордеев разогнался по максимуму и ушел в отрыв, оставив Марка далеко позади. Когда все было закончено, и обе машины пересекли финишную прямую, я почувствовала, как в животе снова скручивается клубок холодных змей. Я не болела за Марка, но и не радовалась его проигрышу. Мне было просто тошно.

Одногруппник выбрался из автомобиля все с той же неизменной улыбкой и развел руками, дескать, бывает, я сделал все, что мог. Однако за маской беспечности четко проступали раздражение и скрытая ярость. Это отражалось в блеске глаз, в желваках, поигрывающих на скулах, в сжатых кулаках. А чего беситься? Сам напросился.

Ден вел себя как повелитель мира, спустившийся к простым смертным. Снисходительно кивнул своему поверженному сопернику, милостиво принял восхищение толпы и тут же цепким взглядом выловил меня среди прочих лиц. Кивнул, подзывая к себе.

— Кто бы знал, как я не люблю выставляться дураком, — проворчал Егор, сокрушенно качая головой, — терпеть не могу.

— Это ты к чему? — снова не поняла я. Сегодня Магницкий говорил загадками, а у меня не было никакого желания заниматься их разгадкой.

Он не ответил ничего. Только посмотрел на меня недовольно, будто я сто рублей ему задолжала, и вышел вперед.

— Раз уж такая пляска пошла, то я тоже хочу отметиться.

Что?! Я ушам своим не поверила. Не он ли десять минут говорил о том, что гонять с Гордеевым — это самоубийство? А теперь сам полез вперед?

Денис, не ожидавший очередного предложения, нахмурился, а потом вопросительно посмотрел в мою сторону. В темных глазах я увидела водоворот азарта. Его накрыло. То самое состояние, когда невозможно противиться, когда хочется еще и еще, когда не можешь сказать нет.

Я кивнула. Пусть хоть всю ночь гоняет. Пока он занят другими, у него нет времени на меня.

Глава 16

Егор оказался более хитрожопым, чем Волшин. И более наглым. И агрессивным. И вообще больным на всю голову. Он изначально знал, что Гордеева ему не обогнать, поэтому положил все силы не выиграть, а потрепать нервы столичному гостю.

Наблюдая за их гонкой, я все больше приходила к выводу, что при рождении в Магницкого забыли засыпать хотя бы щепотку тормозов. Он то ехал, уткнувшись носом в задний бампер гордеевской машины так близко, что казалось, еще миг — и врежется, то равнялся с ним и начинал метаться из стороны в сторону, заставляя противника вихлять и уворачиваться. Он намеренно бесил Дениса, рискуя, подставляясь, насмехаясь.

Народ гудел, отзываясь дикими воплями на каждый его финт, а я чувствовала, как по спине течет холодный пот. Мне все равно, если Гордеев вылетит с трассы, или его размажет по дороге. Да что греха таить, я бы прыгала и исполняла ритуальные пляски пьяных индейцев, случись что-то подобное. Но вот за дурака Магницкого я переживала.

…А еще меня не покидало ощущение, что все это какая-то большая подстава.

Им заняться больше нечем, кроме как на Дениса тявкать? Что Волшин, что Магницкий прекрасно отдавали себе отчет, что первыми финишную черту не пересекут. Так зачем лезли? Ради адреналина? Так его можно получить и в других заездах, особенно если там маячит возможность победы.

Я бы сказала, что они дураки, но язык не поворачивался…

Егор, конечно, продул.

Денис под конец разозлился на его выкрутасы и едва не выдавил соперника с трассы. Причем жестко так, профессионально, без лишних телодвижений. Магницкого только отменная реакция спасла. Он в последний момент поймал свою aкyрy, не дав ей сорваться в роковой занос, а Гордеев тем временем ушел далеко вперед, и догнать его уже не было ни единого шанса.

Меня почему-то трясло, колотило крупной дрожью, когда этот странный заезд окончился. Это ведь не финал. Должно быть что-то еще.

…Или кто-то…

Я обернулась, чувствуя, как в груди нарастает томление, впилась жадным взглядом в дорогу, ведущую к аэропорту. Сердце отсчитывало удары, а я все смотрела и смотрела, не замечая ничего вокруг. Ни Дена с Магницким, обменявшихся довольно резкими репликами, ни толпу, жадно впитывающую все, что происходило. Я просто ждала. Всматривалась в темноту до рези в глазах, до шума в висках. И когда из-за поворота выскочил свет фар, не смогла удержать судорожный всхлип.

Это Мерз. Я знала это. Чувствовала. Захлебывалась дикой смесью облегчения и отчаяния и не понимала, что будет дальше.

Меранов подъехал ближе, остановился и как ни в чем не бывало вылез из автомобиля. Разгоряченный народ на его появление отреагировал бурно — десятки приветственных криков, какие-то писки-визги. Все слилось в сплошную какофонию, эхом отдающуюся в голове. У меня озноб по коже пошел от того, что он здесь, стало трудно дышать. Я хотела заглянуть ему в глаза, чтобы понять, почувствовать, убедиться. Мне это было нужно просто до дрожи, но Мерз в мою сторону даже не смотрел. Будто и нет меня. Не существую. По коже мороз, внутри пламя, и воздух в легких превращается в битое стекло.

— Что интересного? — спросил почти равнодушно, опираясь одной рукой на крышу своей тачки.

— Да вот, гости из Москвы показывают мастер-класс, — небрежно бросил взъерошенный Магницкий. Дышал он тяжело, кулаки сжимал, пытаясь успокоиться, а глаза недобро полыхали.

— Да? — Мерз посмотрел на Гордеева. Жестко, в упор. Оценивая, бросая вызов. — Может, и мне покажут? Или все? Лавочка закрыта? Хозяин ушел на покой?

Зря он Дениса провоцировал, ой зря.

— Хозяин только во вкус вошел, — ухмыльнулся Гордеев.

— Погоняем?

— Э, нет, — мотнул головой Ден, — хватит с меня бестолковых заездов. Поднимаем ставки.

— Без проблем, — Меранов только плечами пожал.

— Тройная?

— Скучно.

На лице Гордеева появилось хищное выражение:

— Скучно? Хочешь повысить? — сукин сын всегда был чертовски азартным. Заезд с Магницким его достаточно раззадорил, чтобы сорвать тормоза.

— Да.

— Десятикратная? — он резко поднял планку.

Мерз пренебрежительно поморщился:

— Предлагаю другой вариант.

— И какой же?

— Гоняем на Осу.

— Чего?! — открыто охренел Ден.

«Чего?» — мысленно заорала я. Это что за выкрутасы? Уставилась на своего больного на всю голову одногруппника, пытаясь понять, какого хрена он вытворяет. Только он опять в мою сторону даже взгляд не скосил.

— Чего слышал. Ставим на кон Осу.

В толпе повисла такая тишина, что было слышно ночных кузнечиков, истошно голосящих свои трескучие песни. Все смотрели то на Меранова, то на Гордеева, то на меня.

Сердце уже не просто стучало, оно билось раненым зверем, намереваясь выпрыгнуть из груди. Какого черта Мерз творит?! Что за игры?!

Денис медленно перевел на меня тяжелый взгляд. Вскинув темную бровь, глянул так, что поджилки затряслись. Он все понял, не дурак. А еще чертовски не любит, когда посторонние трогают его вещи…

— И как ты себе это представляешь? — напоследок ухмыльнулся, пообещав мне большие проблемы, и снова переключился на Меранова. — Я дам ее тебе поносить? На пару деньков?

Слова были жестокими, хлесткими, с пошлым подтекстом, специально, чтобы опустить меня в глазах окружающих. Я чуть не задохнулась, чувствуя, как к щекам ползет подлый румянец. Меня не так-то просто смутить, выбить из колеи, но Дену это всегда удавалось.

Меранов даже бровью не повел:

— Э, нет. Если я приеду первым, ты ее отпускаешь. Насовсем. Стираешь свои ролики и отпускаешь.

— Даже так? — протянул Гордеев. — Надо же какая осведомленность.

Снова многообещающий взгляд в мою сторону. Я только нервно дернула плечами, мечтая провалиться сквозь землю или отмотать время назад, чтобы никогда, ни при каких условиях не встречаться с этим типом.

— Ну так что?

— А давай, — Денис улыбнулся той самой улыбкой, от которой кровь в жилах стыла, — только что ты поставишь? Оса у нас девочка дорогая.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Что хочешь.

— Машину.

Толпа загудела — ошарашенно, предвкушающе, азартно. Ставок такого размера эта тусовка еще не знала.

— Идет, — сказал Мерз после секундного молчания и похлопал ладонью по крыше своего ниccaнa, — ставлю тачку против Осы.

— По рукам, — хищно прищурился Гордеев.

Господи, почему он на меня не смотрит?! Почему этот сукин сын делает вид, что меня нет?! Мне хотелось заглянуть в холодные серые глаза, чтобы понять, что он задумал, а еще больше разрывало от желания подскочить, схватить за грудки и орать «какого хрена ты творишь»?!

Гордеев не простит. Ни того, что я спуталась с кем-то за его спиной, ни тем более того, что посмела рассказать посторонним о нашем маленьком секрете. Зубами рвать будет, жилы на кулак наматывать и при этом улыбаться холодной улыбкой людоеда.

Мне проще было просто заткнуться и уехать с ним. Отыграть свою роль равнодушной суки, тайком надеясь, что на пути ему повстречается новая Анечка. А теперь…

Теперь оставалась уповать лишь на то, что Мерз каким-то чудом победит.

Меня начало трясти. Сначала мелко задрожали колени, потом загудело в животе, следом громко застучали зубы. Я превратилась в клубок вибрирующих нервов. От страха, от дикой липкой паники, а еще от какой-то ненормальной нездоровой надежды. А вдруг... вдруг Захар все-таки обойдет Дена на финише?

Я пыталась вспомнить, как он гоняет — и не могла. В голове каша, обрывки тысяч заездов — моих, Гордеева, других знакомых, даже агрессивный загон Магницкого. Кто угодно, но только не Меранов. Вместо него — пустота, словно кто-то выдрал из меня все воспоминания о том, каков он за рулем.

Снова стало страшно. Потому что нет ничего больнее разбитых никчёмных надежд.

Он не сможет.

Денис извернётся, но победит. Из принципа. Чтобы наглого Мерза, позарившегося на его игрушку, опустить перед всеми. В отместку и машину заберет, и меня. Особенно меня. Уверена, он уже придумал три тысячи способов, как можно наказать за непослушание отбившуюся от рук Осу.

— Ну что, дорогая, — Гордеев подошел ко мне со спокойной улыбкой, но в бездонных глазах плескалась тьма, — насколько мне не изменяет память, ценным призом ты еще ни разу не была. Сегодня ты пользуешься просто бешеной популярностью.

— Да, я такая, — кое-как улыбнулась в ответ.

Мы смотрели друг на друга и говорили без слов, взглядами. Он просто давил, а я пыталась до него докричаться.

«Отпусти меня, Ден».

«Никогда».

«Я устала».

«Мне насрать».

«Пожалуйста».

«Тебе конец, Оса. И ему тоже».

«Не трогай его».

В глазах Гордеева злая насмешка. Он медленно протянул руку, коснулся щеки, и я невольно зажмурилась, ожидая боли, но ничего не произошло. Он только провел пальцами по коже, по нижней губе, чуть оттягивая ее книзу, спустился по шее к ключицам. И я с ужасом наблюдала за тем, как в его взгляде разгорается пожар:

— Позже поговорим, — пообещал он, — и разговор будет долгим. Я едва сдержалась, чтобы не отступить назад. — Пожелай мне удачи, Оса.

«Пошел ты к черту!» — мысленно проорала я. Гордеев все прекрасно понял и усмехнулся. Хищно, словно волк перед охотой. Ему всегда больше нравилось, когда я бесилась и бросала вызов. Так интереснее. И сейчас этот интерес взвился просто до небес.

Парень резко развернулся и бодрым шагом направился к своему стальному коню, а я, судорожно всхлипнув, осмотрелась по сторонам в поисках Мерза. Его уже не было видно — он сел в машину, так и не взглянув в мою сторону.

Дурак. Какой же он дурак!

У меня снова от страха свело кишки. В этот раз не за себя. За Меранова. Я внезапно поняла, что до жути боюсь его потерять, и если с этим мерзавцем по моей вине что-то случится, я просто не переживу. Плевать на то, что он скотина, плевать на подставы, на то, как начались и складывались наши отношения, плевать даже на то, что этих отношений толком и нет. Я просто хочу, чтобы с ним все было хорошо. Мне надо остановиться их. Сказать, чтобы перестали играть в дурацкие игры и меряться, у кого хрен длиннее. Надо прекратить все это!

А я просто не могу сойти с места — ноги будто примерзли к земле, и голос пропал.

Ну же! Оса, не тупи! Нашла, когда впечатлительную барышню включать!

Со всех ног бросилась к машине Меранова, но не успела сделать и десяток шагов, как дорогу перегородил Магницкий.

— Пусти, — зашипела, когда почувствовала, как он жестко хватает под руку и тащит в сторону, — немедленно!

— Уймись! — голос у него сейчас был больше похож на звериное рычание.

— Их остановить надо!

— Не лезь. Сами разберутся.

— Если не уберешь свои лапы — я тебе врежу, — пообещала, упираясь всеми силами, но этот кабан по-прежнему тащил меня за собой.

Врезать — не врезала, не с руки было, зато укусила изо всей дурацкой мочи.

Он рявкнул что-то злое, некрасивое, и, развернувшись, грубо встряхнул за плечи:

— Опозориться хочешь? И сама, и Захара? Не хватало еще, чтобы девка в толпе бегала и грудью защищала.

— Да как ты не понимаешь…

— Это ты не понимаешь! Они уже поспорили, и не отступят! Поэтому не мешай, — Егор потер плечо, — а вообще, ты чокнутая.

— Я давно говорил, что она е*нутая. На всю голову, — флегматично заявил нарисовавшийся рядом с нами Волшин.

— На себя посмотри! — огрызнулась я, но вырываться перестала.

Парни правы. Все что могла я уже сделала — спровоцировала конфликт, теперь поздно бегать между ними и умолять остановиться. Только посмешищем выставлю и себя, и Меранова, а заодно и Дениса сильнее разозлю. Остается только наблюдать, едва дыша и до боли стискивая кулаки.

Магницкий, наконец, отпустил меня и обернулся туда, где готовились противники. Атмосфера на площадке накалилась до предела, организатор горло срывал, вопя в микрофон, толпа гудела. Кто-то болел за Гордеева, кто-то за Захара. Равнодушных не осталось.

— Сейчас начнется п***ц, — сокрушенно проговорил Егор, — Мерз ему прилюдно яйца придавил. Твой дружок такого не проглотит.

Это точно. Остальные, может, этого не заметили, не прочувствовали в полной мере, но я-то знала, что Гордеев в ярости. А ярость у него страшная — холодная, молчаливая, жестокая.

— Надеюсь, ты того стоишь, — покачал головой Волшин, наблюдая за тем, как противники выруливают к стартовой полосе.

— Сомневаюсь…

— Ты хоть понимаешь, как он из-за тебя подставляется?

— Я его об этом не просила, — голос не слушался, то хрипел, то срывался на жалобный писк.

Марк оторвался от машин и перевел на меня оценивающий взгляд:

— А его и не надо просить. Он для своих в лепешку расшибется…

От этих слов у меня ладони вспотели, и затрясло еще сильнее.

— Видать, ты для него своя, — хмыкнул он, — кто бы мог подумать…

Может, кто-то и мог, но точно не я.

Когда обе машины синхронно сорвались со стартовой линии, я напрочь забыла о том, что надо дышать. Мир растворился, исчез за пеленой. Ни звуков, ни образов, ни запахов. Полный вакуум. Только прямая линия между мной и зеленым ниccaнoм. Я словно была с ним там, в салоне автомобиля. Смотрела на него и мысленно вопила: «Не смей подставляться! Не смей! Не приближайся к Гордееву!»

Мерз меня не слышал. Этот дурак меня не слышал! В первом же повороте, в притирку, едва не впахавшись в заграждение, он протиснулся мимо Дена. Резко выкрутил руль в сторону, заставляя соперника подвинуться.

Волшин радостно завопил, а я стояла ни жива ни мертва, зная, что радоваться еще рано. Первый поворот ни хрена не значит! Ни хрена! И я оказалась права, потому что на следующей извилине впереди уже был Денис.

Они так и гнали, обгоняя друг друга, подрезая, разгоняясь до нереальных скоростей.

— Какая гонка! — распорядитель восхищенно гремел в микрофон. — Вы только посмотрите, какой накал!

К черту эти накалы. Я больше не хочу адреналина! Я хочу, чтобы сердце было на месте, а сейчас оно просто рвется на куски.

Когда машина Мерза сорвалась в занос, я чуть с ума не сошла от страха, захлебнувшись своим криком. В ушах шумело, кровь горячей волной захлестывала грудную клетку, каждый миллиметр тела бился в агонии. Это просто маленькая смерть.

Он справился, поймал, тут же устремляясь вслед за вырвавшимся соперником. Нагнал, едва не протаранив задний бампер, наседая на хвост, а потом снова поравнялся.

Я с ужасом думала о том, что у них схожие манеры вождения. Грубо, напористо, агрессивно. Каждый жестко выжимал соперника с трассы, нарушая все правила и запреты.

Чертовы психопаты. Что один, что второй! По самому краю, на грани провала. Нос к носу, плечо к плечу. Ни один не собирался уступать.

…И все-таки на последних метрах Захар сделал невозможное — выжал из своей машины чуть больше того, на что она была способна, и первым пересек финишную черту.

Мир оборвался и потонул в криках толпы.

Мерз победил.

Я прикрыла глаза, не в силах справиться с тем, что творилось внутри. Меня разрывало, крутило, выворачивало наизнанку, мутило от ярких огней, от этой чертовой музыки, от людей. Даже стало жаль, что я не умею падать в обморок, когда того требуют обстоятельства. Стойкая, зараза.

Пока я боролась со своим внутренним ураганом, гонщики вылезли из автомобилей. Гомон постепенно утих, и все замерли, ожидая, что будет дальше.

— Оса моя, — голос у Меранова сбивался, будто он пробежал сотню километров без остановки.

Я приоткрыла один глаз и испуганно посмотрела на столичного гостя. Тот был зол. Настолько, что эта злость волнами расходилась во все стороны.

— С хера ли?

— Тебе напомнить ставки?

— А смысл? — Гордеев ухмыльнулся, а у меня по спине градом покатился холодный пот.

Он не отпустит меня! Не отпустит! Ден поставил меня на кон, потому что был уверен в своей победе! Сейчас скажет, что все это шутка, схватит меня за руку и утащит с этого праздника жизни!

— Отказываешься от своих слов? — в лоб спросил Меранов, и тут же вокруг повисла гробовая тишина. — Ну так скажи об этом вслух. При всех.

Хитрый сукин сын, сделал единственное, что могло пронять Гордеева. Он сыграл на публичности, поймал на слове перед целой толпой, перед десятком мобильных камер, перед сотней глаз, с жадным нетерпением ожидающих дальнейшего развития событий. И, хвала Интернету, сегодняшние события мигом окажутся достоянием сети, а не только нашего захолустья.

Мерз все просчитал правильно. Если и было в этом мире что-то, чем дорожил Денис — это репутация среди таких же, как он, среди хозяев ночных улиц. И именно она сейчас стояла под ударом. Ему не простят, если он откажется от своих слов и попробует силой меня отсюда увезти. Не простят того, что не смог достойно проиграть.

Пойти на попятный после того как заключил спор и проиграл — хуже нет. Такие люди сразу становятся посмешищем в чужих глазах, слабаками, изгоями… А Ден привык блистать, привык к тому, что у него статус легенды, небожителя. Он этим жил, дышал и как бы ему ни хотелось удержать меня в клетке, собственная репутация ему дороже.

— Хорошо, — процедил сквозь зубы и слегка склонил голову, обозначая капитуляцию.

— Ты отпускаешь Осу? — вмешался распорядитель. По-моему, после последней гонки он сам находился в адреналиновом опьянении. Как и все остальные.

— Конечно. Такой был уговор.

Гордеев, как всегда, великолепно справился со своими эмоциями, загнал их под железную маску. Посмотрел на меня и подмигнул весело. Почти. Мне захотелось забиться в самый темный угол и не вылезать, а народ, наоборот, одобрительно загудел. Конечно, красавец Гордеев всегда на высоте, даже если проигрывает. Кумир, мать его. Звезда миллионов.

— Не просто отпускаешь, — холодно напомнил Меранов, — а убираешь все видео.

— Так-так, что за видео? — тут же подхватил распорядитель, еще больше разжигая всеобщий интерес, — рассказывайте! У нас секретов нет.

Я похолодела, внезапно испугавшись, что сейчас Ден вывалит всю правду по поводу того самого видео. Наверное, на моем лице отражался такой дикий ужас, что парень удовлетворенно ухмыльнулся:

— Домашнее порно, конечно, — в очередной раз выставил меня распутной девкой.

Кто-то засмеялся, кто-то заулюлюкал. Мне было плевать. Я готова перед всеми ними станцевать стриптиз или устроить голое дефиле, лишь бы Ден оставил меня в покое. Навсегда.

— Удаляй. Прямо сейчас.

Денис посмотрел на него, словно волк, готовый к броску. На скулах играли желваки, руки в карманах сжались в кулаки, но, несмотря на это, голос с него был ровный:

— Без проблем, — достал телефон, набрал пароль, показал файл распорядителю, потом чуть ли не ткнул мобильником Меранову в нос.

Захар только головой кивнул, чтобы я ближе подошла:

— Это?

Я с опаской шагнула к Гордееву, чувствуя, как он прожигает меня лютым взглядом, быстро посмотрела на экран и, увидев знакомую картинку, тут же отступила.

— Да, это оно.

— Удаляй.

Ден демонстративно нажал кнопку удалить, поднял телефон над головой, показывая пустую папку.

— Доволен?

— У тебя еще эта запись есть в почтовом архиве, — выпалила я, за что была удостоена очередного пылкого взора.

— Мухлюет, — громко произнёс Волшин, который стоял неподалеку и все записывал на телефон.

Снова поднялся гомон.

— Мы не любим, когда мухлюют, — вмешался распорядитель, — правила для всех равны.

— Просто забыл, — Ден снова начинал злиться, но ему приходилось держать себя в руках. Терять маску непоколебимого кумира очень не хотелось. Один раз слетит — обратно не натянешь.

— Удаляй, — Захар, все так же тяжело дыша, цедил сквозь зубы, по слогам, — иначе я подумаю, что ты пытаешься увернуться от обязательств. И планируешь снова потянуть свои лапы к Осиповой, когда рядом никого не будет.

— Ничего к ней не потянется. Все. Удалил. И в почте, и в облаке, и с телефона. Отовсюду, — он жестко тыкал пальцами по экрану, удаляя компромат на меня, а затем посмотрел в мою сторону, — Радуйся, Оса. Ты свободна.

Ты свободна.

Эти слова гудели в ушах, затмевая собой все остальное.

Свободна.

Надо выдохнуть, но у меня не получалось. Я просто не могла поверить, что, наконец, все закончилось.

Дальше я не могла ни слушать, не смотреть. Мне срочно нужно было оказаться одной, без всех этих любопытных, жадных до чужих драм взглядов, без слов, которые я даже не понимала.

Свободна…

Я отступила. Попятилась. Все дальше и дальше просачиваясь в толпу. Кому-то наступала на ноги, кого-то бессовестно толкала локтями, что-то лепетала в ответ, не в состоянии разобрать чужие лица. Кто-то пытался меня удержать, хватая за руки, я лишь вырывалась и продолжала свое отступление, пока не оказалась у пикапов, выполняющих роль ограждения.

Пошатываясь из стороны в сторону, прошла между ними, упираясь ладонями на еще теплые капоты. Мне просто нужна была опора. Хоть что-то, иначе просто сползу на землю, как съехавший с крыши сугроб.

Сделав еще несколько неуверенных шагов, я зашла в густую тень. Остановилась. Обхватила себя руками, пытаясь отдышаться, осознать, прийти в себя. Только не получалось. Перед глазами все еще стояла последняя гонка, я все еще слышала рев моторов и оглушающе-тихое «ты свободна».

Мне было страшно.

Я боялась проснуться, открыть глаза и обнаружить себя в общаговской постели, под тонким драным одеялом, один на один со своими проблемами, с дамокловым мечом, занесенным над моей головой. К безысходности привыкаешь. Она въедается под кожу, прорастает внутрь, перестает казаться чем-то ужасным. Она просто есть. Клубится вокруг, приглушая собой все яркие краски. С ней можно жить, существовать. А вот с разбитыми надеждами очень трудно, порой нестерпимо больно. И сейчас я опасалась именно этого. Что едва проклюнувшиеся ростки робкой надежды, окажутся растоптаны суровой реальностью.

Я ущипнула себя за локоть, потом за бок, за нос. Похлопала по щекам, пытаясь проснуться, вынырнуть из столь прекрасного, но одновременно жестокого сна.

Но сколько я себя ни мучила, ничего вокруг не менялось. Все та же загородная трасса, те же ошалелые от сегодняшних событий люди, те же машины, те же яркие звезды над головой. Я запрокинула голову и уставилась на них, внезапно осознав, что давным-давно перестала восхищаться красотой ночи. Ведь красиво… По-настоящему… И темные силуэты деревьев, подступающих к дороге, и стрекотание сверчков, и даже широкая лента дороги, теряющаяся в темноте. Во всем есть своя красота.

Сердце отмеряло рваный ритм, то разгонялось до невозможности, то замирало, пропуская удары, а я все стояла, смотрела по сторонам, пряталась ото всех остальных, и не знала, что делать дальше.

Я словно потерялась. Провалилась под лед и даже не пыталась выплыть.

Это не сон.

Это действительно не сон. Гонка. Мерз. Ультиматум. Гордеев. Свобода.

В голове не укладывалось. Я шумно выдохнула, уткнулась лицом в ладони и замерла.

— Только не говори, что опять ревешь.

Внутри что-то щелкнуло. Сломалось. Рассыпалось на осколки, и горячей лавой прошлось по венам.

— Даже не думала, — прошелестела еле слышно.

— Это хорошо. А то мне уже начало казаться, что ты только и можешь, что слезы лить.

Мерз… такой Мерз.

Я отняла руки от лица и посмотрела на него так, словно впервые вижу. Кто бы мог подумать, что именно он выцарапает для меня билет в свободную жизнь? Тот самый черт, что поспорил на меня при первой же встрече. Гаденыш, который подставлял меня на все лады и возглавлял травлю, теперь сделал для меня то, о чем я и мечтать не могла.

— Гордеев все еще здесь?

— Уехал. Унесся прочь, как ураган, будто ему шлея под хвост попала.

Я прикрыла глаза, пытаясь свыкнуться с новой реальностью.

Уехал. Насовсем. Я больше его не увижу. Никогда.

Не помереть бы от счастья. Бедное мое сердце, оно сегодня колотится просто на износ, на разрыв, на грани инфаркта.

— Почему ты на меня не смотрел?!

Меранов усмехнулся:

— Я просто от ревности давился.

— Давился он! — тряхнула головой, пытаясь разогнать непрекращающийся шум в висках.

Откат накрыл. Жестокий. Аж до тошноты. Слабость такая, что едва на ногах удавалось держаться.

— Мне надо было обойти его в гонке, а если бы на тебя посмотрел — то не сдержался бы и устроил драку.

— Я бы с радостью посмотрела, как вы друг другу морды бьете, — растерянно протянула я, — поломали бы друг другу носы и ребра, раскидали бы по сторонам брови, зубы…

— Все, Оса вернулась, — усмехнулся Мерз, — снова кусаться начала?

— Оса в шоке. Да что там в шоке. Почти в коме, — через силу произнесла я.

Где-то поодаль не утихали радостные вопли, кто-то опять выбрался на трассу, заезды возобновились. Там продолжалась жизнь, а вокруг нас она будто замерла, притихла.

— Может, сбежим отсюда, пока о нас снова не вспомнили и не вытащили в круг почета? — предложил Захар. — Если честно, на сегодня с меня хватит.

— С удовольствием.

— Жди здесь, — он растворился в темноте, будто его и не было, а мне внезапно стало холодно.

С ним жестко. На грани. Ступая по раскаленным углям. А без него холодно и пусто.

И как с этим жить дальше? Что от нас останется под конец этой истории? Да и останется ли?

Через пару минут мы уже ехали к городу. Не торопясь, со скоростью шестьдесят километров в час, ползли по темной дороге. В салоне стояла тишина — ни один из нас не горел желанием обсуждать то, что произошло на заезде. Может, не было подходящих слов, а, может, не было сил. Неважно. Мы просто молчали.

Хотя кое-что все-таки надо было сказать. Прямо сейчас.

— Спасибо, — прошептала я, нерешительно прикасаясь к его руке, сжимающей рычаг передач.

Мерз ничего не ответил, только перехватил поудобнее, тесно переплетая наши пальцы.

Глава 17

Два дня прошли в блаженной коме. Я никак не могла поверить, что все осталось позади, и бесконечно гоняла в мыслях момент своего освобождения. Мне и воздух казался слаще, и солнце ярче, и трава зеленее. И люди вроде не такие противные стали, а уж Мерз — так вообще принц на белом коне. Вернее, на зеленом. Неважно. Глупости все это. Зеленый, белый, красный конь — все равно. Главное, что его обладатель вырвал меня из цепких лап прошлого.

Я была так счастлива, что забыла обо всем на свете.

А потом до меня дошло…

Я же универ не бросила? Не бросила. А это значит что? Что я еще вроде как студентка, и вроде как у меня на самом носу защита. А я не готова! Потому что забила на диплом, предаваясь упадническим настроениям. И если я выйду перед комиссией вся такая никакая, Белов меня лично завалит, закопает и сверху плюнет.

Стоило вспомнить грозный взгляд своего научного руководителя, как заломило зубы, заныла голова, и вообще захотелось спрятаться под стол и не вылезать. Он точно с меня шкуру спустит!

Интересно, я вообще умею жить так, чтобы все ровно было, без перепадов? Или мне уготованы вечные Американские Горки? То взлет, то падение, и все это на бешеной скорости.

Пытаясь хоть как-то наверстать упущенное время, оставшиеся дни я провела, не выходя из комнаты. Обложилась учебниками и зубрила все, что могло пригодиться. Затерла до дыр скудные записи с последних консультаций, во время которых я уже была не в себе и половину пропускала мимо ушей; пять раз прочитала от корки до корки диплом, едва ли не запомнив его наизусть; написала целый ворох шпор, хотя и сомневалась, что будет возможность вытащить хоть одну из них, стоя перед комиссией; речь вообще выучила так, что ночью разбуди — расскажу. И все равно мне казалось, что этого мало, что я не готова и позорно провалюсь.

Наверное, именно по этой причине в день защиты я вскочила в пять утра и, не в силах совладать с волнением, начала собираться. Что-то все суетилась, копошилась, подбирала одежду, пытаясь рассовать шпоры по карманам. Они рассовываться не хотели и весьма откровенно топорщились во всех стратегически важных местах. В итоге психанула и выбросила их в мусорное ведро. Все равно толку никакого от них!

Попробовала еще раз повторить материал — бесполезная трата времени. Строчку не могла прочитать — все сбивалось в одну кучу, смысл ускользал, и вообще было такое чувство, что я этот текст первый раз в жизни вижу. Ооох…

Потом порвала трое колготок. Так усердно пыталась натянуть их на свои телеса, что бедный капрон не выдерживал моего напора и расползался некрасивыми стрелками.

Переоделась в брюки.

Криво накрасилась, потому что дрожали руки. Пришлось стирать и рисовать физиономию заново.

В общем, все складывалось одно к одному и явно против меня. Хотелось одновременно орать, реветь, бить посуду и прятаться в шкафу.

Лучше бы меня увез Гордеев…

Вот, дура!

И, конечно, несмотря на то, что встала ни свет, ни заря, я умудрилась чуть не опоздать. Прибежала к аудитории за пять минут до начала. Вся взъерошенная, злая, нервная, убежденная в том, что меня поджидает самый громкий провал в моей жизни.

— Что, Осипова, ночка бурная выдалась, раз никак проснуться не могла? — ядовито спросила Верховцева.

— А ты не завидуй, — огрызнулась я, пытаясь привести в порядок свои мысли.

— Чему завидовать-то? — блондинка сморщила свой идеальный нос. — Что ты якшаешься не пойми с кем?

Она была не в курсе, что «не пойми кто» как раз подошёл к нам и теперь стоял у нее за спиной и с интересом слушал наш диалог. Зато в курсе был Волшин, который громко ляпнул:

— Представляешь, Мерз, какого о тебе невысокого мнения твои однокурсницы! Совсем от рук отбились.

Ирка от испуга подскочила на месте и резко развернулась к Меранову. Тот смотрел на нее с абсолютно непроницаемым выражением лица.

— Захар, — защебетала она, — привет. Давно не виделись!

Парень вскинул одну бровь.

— Я так скучала! — Ирина попыталась кокетливо улыбнуться, но вышло так себе, поэтому обиженно надула губы. — Ты совсем пропал...

Вскинул вторую:

— Я не пропал. Мы просто расстались, — невозмутимо ответил он, и вся группа изумленно ахнула.

Верховцева тут же покраснела до кончиков волос. Видать, она всеми силами пыталась утаить сей постыдный факт, а сейчас он выплыл наружу.

— То есть как расстались? — громко спросила Рябова, еще больше подливая масла в огонь. — Ты же говорила, что у вас свадьба на носу?

— Свадьба? — Меранов глянул на Ирку так, что она чуть не присела от страха. — Что-то не припомню, чтобы стоял перед тобой на коленях и делал предложение.

Я по привычке делала вид, что вообще не причем, и что не имею никакого отношения к Захару. В данный момент у меня даже не было сил злорадствовать, что королеве нос утерли — в мыслях только предстоящая защита. Однако отстояться в сторонке не удалось, потому что этот гад шагнул прямо ко мне, за плечи приобнял и потащил куда-то в сторону, со словами «Пойдем-ка поговорим».

Вот тут группа вообще охренела. Все, кроме Волшина. Этот просто угорал, глядя на их вытянутые физиономии, а Ирку вообще сфоткал:

— На память!

За что получил сумочкой по плечу. Дважды.

Когда мы отошли на десяток шагов, Меранов поинтересовался:

— Что какая зеленая?

— Зеленая? — нервный смешок едва не сорвался с губ. — А какой мне еще быть? Я сейчас облажаюсь по полной.

— С чего бы это?

— Я не готова. Я думала, что уеду с Деном, поэтому положила болт на диплом.

— И что? — нахмурился он, едва услышав о Гордееве.

— Ты меня не слышишь, что ли? Я не готова!

— Ты скачала работу из интернета?

— Ты что! — возмутилась я.

— Тебе его сделал за деньги какой-нибудь ботан?

— Нет!

— Тогда в чем проблема? Зайдешь туда и порвешь всех, как обычно, — невозмутимо сказал Захар.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я на него посмотрела, как на невменяемого. Говорю же НЕ ГО-ТО-ВА! Какое порвешь?

— Сам-то подготовился? — поинтересовалась скептически.

Парень только плечами пожал:

— Почитал что-то… вроде.

— Ладно, если завалим — вместе пойдем в дворники. Будем улицы мести и окурки за прохожими подбирать, — я сокрушенно покачала головой.

Меранов хмыкнул, представив эту дивную картину, но ответить ничего не успел — в дверях появился препод и мы, как стадо баранов, потянулись к нему.

— Очередность защиты будет такая… — он вывесил на дверь лист с нашим списком, — ждете своей очереди. В аудиторию заходите по одному. Все ясно?

— Да, — нестройно проблеяла любимая группа.

— Ну вот и славно, — преподаватель с сомнением скользнул взглядом по нашим скорбным лицам, — ни пуха ни пера.

— Эй, — внезапно завопил Волшин, — а почему это я первый?!

— По праву рождения, — невозмутимо отозвался преподаватель, даже не взглянул на нашего местного скандалиста и зашел внутрь.

— Нет, ну что это такое?! — возмущался Марк, тыча пальцев свою фамилию, возглавляющую список. — Я что, рыжий, что ли?!

— Заходите! — тут же раздал голос из глубины аудитории.

Волшин аж на месте подскочил, посмотрел ошалело по сторонам, а потом махнул рукой и ломанулся внутрь.

— Первый пошел, — трагичным голосом отметил Медведев, и группа дружно приуныла…

— …Сдал? — все налетели на Волшина, когда он появился в дверях. — Все хорошо?

— Ну… скажем так, — он неуверенно кашлянул, — пять минут позора — и жизнь продолжается.

— Не ответил на вопросы?

— Забыл текст?

— Облажался, что ли? — Меранов не удержался и тоже подлил масла в огонь.

— Да почему сразу облажался-то?! — вспылил Марк. — Просто… ээ… не блеснул. Или, наоборот, блеснул не тем, чем надо… В общем, да, налажал. — Не скрывая досады, бессовестно отобрал у стоящего рядом парня пачку сигарет: — Пойду нервы лечить.

Тем временем в аудиторию запорхнула Ермолаева.

Я шла по списку четвертой, и с каждой пролетевшей секундой все больше приходила в отчаяние. Еще Аллочка смс-ками закидывала: «Только попробуй завали!», «уже сдала?», «что так долго?». В результате телефон я вообще отключила и начала ходить по коридору взад-вперед, пытаясь хоть как-то собраться с мыслями.

Остальные тоже развлекались кто во что горазд. Кто-то судорожно читал лекции, кто нервно смеялся, кто-то стоял, словно каменный истукан, не подавая признаков жизни. Рябова почти ревела. Верховцева изо всех сил изображала железную леди, но яркие пятна на щеках выдавали ее с головой. Меранов ковырялся в телефоне, невозмутимо подпирая стену плечом.

Скорее бы все это закончилось.

— Следующий! — прокричала ассенизаторша, вывалившаяся в коридор с таким видом, будто за ней гнались демоны.

Пора…

Я на миг замерла, выдохнула, зажмурилась в тщетных попытках успокоить неистово колотящееся сердце, а потом глянула на Мерза.

Он просто кивнул, дескать, давай, иди, ты справишься. Я и пошла. Не чувствуя своих ног, не понимая, где вообще нахожусь и что происходит. Прошла мимо суровых членов комиссии, поднялась на кафедру, разложила свои бумаги. Руки тряслись так сильно, что я едва смогла удержать проклятые листы. Секретарь тем временем зачитывал документы, подводя меня к неизбежному позору, а Белов, сидевший на втором ряду, наблюдал за мной с таким выражением лица, что стало ясно: накосячу — сожрет.

— Пожалуйста, — секретарь кивнул мне, чтобы я начинала.

— Добрый день, уважаемые члены комиссии…

О том, что план выступления — это полная ерунда, я поняла буквально через десять секунд, когда попыталась подсмотреть, что там дальше по тексту, и с перепуга не нашла нужное место. Споткнулась, замялась, получила грозный взгляд от своего научного руководителя и в результате захлопнула папку, чтобы больше не отвлекаться.

Будь, что будет.

Не надеясь ни на что, просто начала рассказывать, что помнила, что отложилось в моей бестолковой голове. Волнение, снедавшее меня в последние дни, постепенно улеглось. Я просто говорила, говорила, говорила, показывала слайды, рассказывала о выполненной работе и делала выводы.

И внезапно оказалось, что я все знала. И доклад, и ответы на вопросы. Все уже было в моей голове и просто ждало, когда я перестану истерить, возьмусь за ум и, наконец, вспомню, сколько сил и времени потратила на работу.

Меранов был прав. Мне все по плечу.

…Потом было долгое ожидание того счастливого момента, когда защитятся все остальные и преподы, вдоволь посовещавшись, пригласят нас на оглашение результатов.

Ермолаева была безусловным лидером, набрав запредельные девяносто девять баллов, а я вошла в пятерку сильнейших. Мерз тоже показал весьма достойные результаты, несмотря на то, что Белов его трепал долго и с упоением, а вот Верховцева такого давления не выдержала и свалилась в слабую тройку.

Тройка была и у Волшина, но, в отличие от Ирки, он радовался, как последний идиот:

— Я думал, мне хана, — произнес облегченно, когда мы всей толпой выходили в коридор, — ан нет, выкрутился. Я король мира! Непотопляемый! Я…

— Ты троечник! — насмешливо подсказала я.

— Поверь, Оса, не в пятерках счастье, — беспечно отозвался он, а идущая рядом со мной Ермолаева покраснела и сникла. У нее-то как раз все вокруг этих пятерок и крутилось. — Ну что, народ! Сегодня гуляем? Предлагаю начать прямо сейчас.

Это уже без меня. Даже напоследок у меня не возникло ни единого желания проводить время с дорогой группой. Я тихонько отщепилась от толпы и отправилась в общагу, по пути позвонив родителям, потом нервной Аллочке.

На душе было тихо и спокойно, и хотелось улыбаться. Глупо, беспечно, во весь рот. И пусть прохожие подумают, что я не в себе. Плевать. В моей жизни в последнее время столько всего произошло, что я имею полное право улыбаться и радоваться.

Еще больше я улыбалась, когда спустя полчаса в мою комнату бесцеремонно ворвался Захар.

— И куда ты свалила? — он смотрел на меня сверху вниз, сурово сложив руки на груди.

— Вы же собрались гулять.

— Они собрались.

— А ты?

— А у меня другие планы, — притянул к себе нагло, уверенно, ничуть не сомневаясь, что соглашусь на все, а я и не думала отказываться.

Мы провели вместе всю ночь. Потом весь день. Потом еще одну ночь. Гуляли, ходили в кафе, сидели в кинотеатре на последнем ряду, даже что-то пытались смотреть. Первые пять минут…

Ему названивал Волшин, пытаясь вытащить на какую-то тусовку. Звонила Ирка, слезно обещая все простить, лишь бы он вернулся. Захар слушал ее вполуха, параллельно с этим уплетая мороженое и хватая меня за коленки. В конце сказал, что не расслышал ни слова из сказанного, за что был грубо послан в далекие дали.

Кто-то еще звонил, но Меранов снова выбирал меня, и от этого становилось так сладко, что хотелось мурлыкать довольной кошкой и тереться о него боком.

Еще несколько дней прошли, словно в тумане. Я почти не появлялась в общаге, оставаясь на ночь у него, и из постели мы выбирались только чтобы перекусить, прогуляться да по неотложным делам в универ.

Мне даже начало казаться, что я счастлива.

Все было слишком хорошо, чтобы быть реальностью. Просто сон, подарок из царства грез. И, к сожалению, вскоре пришло время просыпаться...

Мерз пришел ко мне поздно вечером, когда я наводила порядок, паковала вещи, готовясь освободить комнату, давшую мне временное пристанище. Все книги сданы, долги подчищены, обходной лист подписан. Завтра выдача дипломов, и все — двери в большой мир открыты, милости просим с вещами на выход.

На первое время я решила перебраться к Алле. Со своими вечными проблемами и плохим настроением я задолжала сердобольной тетушке много общения и разговоров. Пора наверстывать упущенное. Потом сниму квартиру где-нибудь здесь, поблизости, найду работу, а дальше… дальше как пойдет. Вроде планов громадье, и сердце сжимается от открывающихся перспектив, а боязно. Шаг во взрослую жизнь как никак. Это серьезно.

— Привет, — я по привычке чмокнула парня в нос и снова склонилась над своим добром, — вроде вещей раз-два и обчелся, а уже третью сумку набиваю.

Я искренне не понимала, откуда у меня столько барахла. Вроде не шопоголичка, но сама не заметила, как обросла шмотками.

— Завтра после получения диплома освобожу комнату и переберусь к тетке, — произнесла я, уминая содержимое сумки так, чтобы можно было застегнуть, — поможешь барахло перетащить?

Мерз глянул на меня хмуро, а потом произнес без единой эмоции:

— Я завтра уезжаю.

— Куда? — отозвалась я, раздраженно сдувая с лица прядь волос и дергая заевшую молнию на сумку. — Что б тебя…

— В Питер. К отцу. Насовсем.

Некоторые слова можно использовать как холодное оружие. Втыкать их в грудь, поворачивать и наблюдать за тем, как жертва истекает кровью.

— Насовсем? — повторила, словно эхо.

— Да. В понедельник меня уже ждут на новом месте, — Захар пожал плечами, продолжая невозмутимо наблюдать за мной.

Внезапно накатила слабость. Придавила к полу, размазала, не давая нормально вздохнуть.

Уезжает.

Я всегда об этом знала. Знала, что так будет, но наивно надеялась, что у нас в запасе чуть больше времени.

— И что теперь? — мой голос был похож на безликий шорох.

Я опустилась на край кровати, прижимая к груди одну руку, словно пытаясь усмирить заходящееся сердце.

— Я не знаю, — Меранов прошел к окну и, облокотившись на подоконник, уставился на улицу.

Я тоже не знала. Просто смотрела на напряженную широкую спину и не могла пошевелиться. Мне было плохо. Физически. До тошноты. До красных кругов перед глазами.

Уезжает. Сейчас. Когда я только смогла встать с колен. Благодаря ему. И что теперь нам останется? Редкие встречи на выходных? Звонки и смски? Этого же так мало! Мне этого не хватит!

— Я не верю в отношения на расстоянии, — наконец, произнес он, добивая остатки робкой надежды, — прости.

— Не хочешь даже попробовать?

— Какой смысл, Ань? Приезжать раз в месяц? Перезваниваться по вечерам? Сначала каждый день, а потом все реже и реже, потому что эти звонки превратятся в повинность. Этого хочешь?

Я покачала головой. Мне хотелось совсем другого.

— Я еду в Питер не развлекаться. Работать. Много и упорно, чтобы добиться всего, о чем мечтал, и не стану рваться на два фронта. Если надо будет пахать сутки напролет семь дней в неделю — значит, так тому и быть. Это мой выбор, давний и осознанный, прости. Я не хочу, чтобы ты сидела целыми днями дома в ожидании моих звонков или редких приездов.

— Я бы могла…

— Нет, не могла бы. Не надо жертв, Оса. Мы оба знаем, что на этом уровне нам не удержаться, новые повороты неизбежны. Я не вправе требовать от тебя, чтобы ты меня ждала, а ты…

— А я не вправе требовать, чтобы ты возвращался, — прошептала, прикрыв глаза.

Лучше бы я его по-прежнему ненавидела, тогда бы сейчас меня переполняла радость, а не холодное горькое отчаяние.

Он ничего не ответил на мои слова, только снова повернулся к окну.

— Жизнь продолжается, Ань. Живи на полную, как ты умеешь. И не трать время на воспоминания.

О-ох, в животе что-то оборвалось, запульсировало. Вроде все правильно говорит, верно, по уму, а мне хочется орать, чтобы заткнулся, чтобы не смел произносить вслух эти жестокие слова.

— Думаешь, это так просто?

— Ты сильная. Справишься.

В этот момент я больше всего на свете хотела быть слабой. Чтобы броситься к нему на шею, реветь, умолять остаться. Но я так не сделала — сработал защитный механизм, привычка прятать свою боль глубоко внутри.

Молча кивнула, соглашаясь с его словами, поднялась на ватных ногах и снова начала собирать вещи. Внешне была спокойна, даже равнодушна, а внутри заходилась от безмолвного крика.

***

— Диплом вручается Осиповой Анне, — громко объявил декан, и я поднялась на сцену актового зала. Профессор пожал мне руку, вручил заветные корочки и пожелал удачи во всех начинаниях.

Я была словно в тумане. Улыбнулась и отошла туда, где уже стояли одногруппники. Ирка с такой мордой, будто навоза хлебнула — вместо красного диплома она получила синий; безбашенный Волшин, крутивший в руках корочки с таким видом, будто не знал, куда это счастье девать, остальные — кто с радостными улыбками, полными облегчения и предвкушения, кто со слезами на глазах. Равнодушных на этом празднике жизни не было. Почти…

Кроме меня. Внутри расползалась темная дыра, засасывающая все вокруг. День, которого так ждала, и который должен был стать для меня самым счастливым, теперь давил, словно каменная плита.

Меранов стоял через три человека от меня. Спокойный, собранный, с едва заметной улыбкой на губах. Это даже не улыбка, лишь поднятые уголки губ — дань торжественному моменту, а глаза холодные. Почувствовав мой взгляд, обернулся, посмотрел пристально, будто никого, кроме нас, на сцене не было, а потом прошептал, едва шевеля губами. Я скорее почувствовала, чем услышала эти слова:

— Улыбайся, Оса, улыбайся.

А я не могла, даже если бы захотела. Потому что в груди больно было. Каждый удар сердца — как маленькая смерть. Я мечтала, чтобы этот фарс закончился. Стояла, едва удерживая себя на месте, вполуха слушала наставления и пожелания доброго пути. Весь этот бред про двери, что перед нами теперь распахнутся, про возможности, про то, что всегда надо идти вперед и не предавать мечту...

В данный момент я мечтала сдохнуть. Или, на крайний случай, впасть в кому лет на пять, чтобы потом, когда проснешься, ничего не помнить...

— Ну, что народ, — после завершения торжественной части, Волшин решил толкнуть небольшую речь, — это были неплохие годы. Кого-то из вас мне будет не хватать, кого-то забуду, как страшный сон. Ну а в общем и в целом — идите вы все в задницу.

Кто-то заржал, ассенизаторша залилась слезами, Ермолаева, скуксившись, смотрела на свои мелко подрагивающие руки

— Заткнись, Марк! — рявкнула Верховцева, не сводящая взгляда со своего бывшего парня. Мерз в ее сторону даже не косился, словно блондинки и вовсе не было рядом.

— А тебя, Иришка, мне будет особенно не хватать, — Волшин ни капли не смутился, — но не грусти. У нас бы все равно ничего не вышло.

Все снова засмеялись, она от души треснула ему по плечу, а я стояла и думала о том, что и у меня ни черта не вышло. И винить в этом некого. Просто вытащила заведомо проигрышный билет.

— Ну все, расходимся, что ли? — как-то неуверенно произнес Марк.

Ермолаева не сдержалась и всхлипнула.

— Эй, сорви голова, гроза ночных гонок, не вздумай реветь, — ухмыльнулся он и по-дружески ее обнял.

И тут всех прорвало. Все начали обниматься, что-то наперебой говорить, бросать пустые обещания позвонить, встретится, не забывать. Я кивнула расстроенной Ольге и отступила. Больше мне прощаться не с кем, пора уходить.

— Куда? — гаркнул Марк, отрывая меня от земли. — Оса не хочет попрощаться?

Я барахталась, пытая вырваться из цепких лап, а он ржал.

— Надо было все-таки откусить тебе ухо, — проворчала, беспомощно повиснув в его руках.

— Поздно, Анечка, поздно. Профукала ты свой шанс.

Да. Я много чего профукала. Просто мастер по профукиванию

— Все, счастливо оставаться, Осипова. Надеюсь, наши пути больше не пересекутся. А то с тобой никаких нервов не хватит, — он намекнул на последний заезд.

Я склонилась чуть ближе к нему и просто сказала:

— Спасибо.

Он знал, за что его благодарят. Кивнул отрывисто, наконец, разжал руки и обернулся к следующему одногруппнику, тут же забывая о моем существовании.

Я еще раз глянула на эту стаю, в которой так и не стала своей, и без единого сожаления ушла.

Меранов отправился следом за мной. Мы молча спустились с крыльца, и он кивнул в сторону парковки, приглашая следовать за собой. Зеленый автомобиль покорно ждал хозяина, еще не догадываясь о том, что веселой жизни пришел конец. Не думаю, что Захар завяжет с привычкой гонять, но времени на адреналиновые заезды у него теперь точно станет в разы меньше. Новый город, работа, взрослая жизнь… в которой мне нет места.

Мы отправились в общагу. Забрали сумки, я сдала ключи комендантше, после чего он отвез меня к Аллочке. Тетушка только пискнула и в сторону отскочила, когда этот бугай переступил порог ее уютной избушки с моими сумками в руках.

— Я попозже приду, — бросила ей на ходу и выскочила за Мерановым, который уже вышел на лестничную площадку.

У нас еще было несколько часов. Чертовски мало. Я смотрела на него и не могла насмотреться. Задыхалась. Хотелось кричать и биться в агонии, но я как-то умудрялась находить силы на улыбки. В груди давило, звенело от напряжения.

Когда мы сели в машину, я не стала пристегиваться. Перебралась со своего места к нему на колени, уткнулась носом в шею и замерла, пытаясь растянуть этот момент. Запомнить его на всю жизнь. Эти серьезные глаза цвета осеннего неба, гул сердца под моими ладонями, запах, который теперь будет преследовать во сне.

Я не просила его остаться, он не просил меня поехать с ним. Мы оба знали, что это бессмысленно, что мы подошли к финалу нашей странных и слишком быстрых отношений. А дальше… Дальше никто из нас не планировал.

Мы изначально знали, каким будет конец нашей истории.

Спустя два часа мы стояли на перроне. Меня трясло, то ли от того, что рядом тарахтел паровоз, толи от того, что внутри меня все стучало и звенело.

— Давай там… Не хулигань, — строго погрозила ему пальцем.

— Кто бы говорил, — усмехнулся он, — Постарайся не во что не вляпаться, Оса. Теперь меня не будет рядом, и некому будет вытаскивать твою задницу из приключений.

Холодные когти впивались в грудь, ломая ребра, причиняя боль.

— Как пойдет…

— Э, нет. Никаких как пойдет! Пообещай, — потребовал он, и я не нашла в себе сил сказать что-то язвительное. Просто ответила:

— Обещаю.

— Вот и молодец.

Паровоз загудел, и неразборчивый голос из динамиков объявил, что посадка заканчивается, просьба всех занять свои места.

Меня аж всю скрючило, перекосило. Взглянула на него беспомощно, как ребенок и жалобно сморщилась.

— Хочешь пореветь?

— Нет.

— Вот и правильно. Когда ты ревешь, у тебя нос становится красный, как помидор, — бестактно заметил он, и я не сдержала нервный смешок.

Паровоз снова загудел. Мерз вздрогнул, а потом порывисто наклонился и поцеловал меня. Это был самый сладкий и самый горький поцелуй в моей жизни.

— Не грусти, Оса. Все будет хорошо, — он погладил меня по щеке, еще раз мимолетно приложился губами ко лбу и, вывернувшись из моих дрожащих лапок, заскочил на подножку поезда.

Состав дрогнул, на мгновение замер, а потом медленно покатил прочь. Меранов помахал мне рукой и скрылся в вагоне, по недовольное ворчание проводницы, а я осталась на перроне совсем одна среди толпы провожающих, и смотрела вслед поезду, пока он не скрылся за поворотом.

Телефон тихо пиликнул. Я на автомате достала его из кармана, открыла конвертик, а там всего несколько слов.

«Все будет хорошо».

На этот моменте меня все-таки прорвало. Слезы покатились по щекам, и я, стирая их тыльной стороной ладони, побрела прочь.

Глава 18

А жизнь действительно продолжалась. Ей было плевать на то, что мне плохо, что я хочу спрятаться и пересидеть в темном укрытии ближайшие лет пять-десять, пока заново не отращу броню или не найду потерянный кусок сердца. На смену ушедшего дня приходил новый, настойчиво будя солнечными лучами, пробивающимися сквозь неплотно сдвинутые шторы, заставляя открывать глаза, подниматься и идти вперед.

Аллочка, у которой я по-прежнему жила, подозрительно косилась на мою мрачную физиономию и не оставляла попыток докопаться до причин моего скорбного вида. В результате однажды я не выдержала и на ее вопрос «в чем дело» ответила напрямик, не таясь:

— Меня бросил парень.

— И-и-и-и? — вопросительно протянула она.

— Что и? Меня бросили. Я в печали, грущу, занимаюсь самоедством и подумываю спрыгнуть с моста.

— Туфли мне только свои оставь. Красные. У них колодка такая удобная, м-м-м, — мечтательно протянула она.

— Какая колодка?! — я вспылила. — Я ей тут жалуюсь, душу изливаю, а она о тапках грезит!

— У всех свои проблемы.

Не тетка, а самая натуральная Зараза!

— В чем беда-то? Ну, бросил и бросил. Можно подумать, это был последний парень на земле, и теперь днем с огнем нового не сыщешь.

— Ты издеваешься? — насупилась я.

— Да.

— Знаешь что! Я завтра же от тебя съеду.

— За-автра-а… — расстроенно протянула она, — а почему не сегодня?

Я зашипела и, гордо задрав нос, покинула кухню, а вслед мне донеслось:

— Эй! Что насчет туфель?!

Я выскочила на балкон и жадно вдохнула воздух. Только что прошла гроза, в воздухе пахло дождем, озоном и свежей зеленью. Мой любимый запах.

Сзади тихо скрипнула дверь и, к моему огромному неудовольствию, на балкон вышла несносная тетка:

— Злишься? Уже хорошо. Хоть румянец на щеках появился. А то сидела квашня квашней.

— Я не квашня, — прошипела сквозь стиснутые зубы, принципиально не оборачиваясь в ее сторону.

— Еще какая, — усмехнулась Аллочка и, подойдя ближе, бесцеремонно притянула к себе.

— Я…

— Цыц! — придавила еще сильнее, не давая отодвинуться, и начала гладить по загривку, как кошку.

— Еще за ухом почеши!

— Без проблем, — взяла и почесала. 

Злость схлынула, и на ее место внезапно накатила слабость. Я перестала вырываться, уткнулась ей в плечо, глаза прикрыла и замерла.

— Ань, ну, бросил и бросил, — философски произнесла она, — я, конечно, понимаю, что сейчас тебе хреново, ничего не хочется, и кажется, что все. Конец. Не будет в жизни больше ни любви, ни радости…

Именно это я и ощущала.

— Поверь своей тетушке, которая уже дважды замужем побывала и не собирается останавливаться на достигнутом — все пройдет. Поболит, конечно, и по ночам спать не даст, но все равно пройдет. Жизнь продолжается...

Черт, эта фраза меня преследует.

— Как бы банально это ни звучало, тебе переключиться надо.

— Мне никто не нужен, — тут же отозвалась я.

— Речь не про мужиков. Поверь, ты им такая кислая и несчастная тоже на хрен не сдалась. Мало кто из них любит слезы за другими козлами подтирать.

Мерз не козел. Он просто… Мерз.

— Поэтому план такой: до пятницы можешь еще пострадать, пожалеть себя...

— Что потом?

— Потом у меня начинается отпуск. Во-первых, едем домой. Родители тебя уже заждались.

— Я не могу показаться перед ними в таком разобранном виде.

— Так соберись.

— Не могу.

— А ты постарайся. Порадуй батю с матерью, — жёстко произнесла она, — потом махнем на недельку на море.

— Не хочу.

— Хочешь. Меня тоже надо порадовать. Я столько суетилась ради тебя, так что отказ не принимаю. Позагораем, покупаемся. Программа максимум: мне — найти нового мачо, тебе — вернуть здоровый румянец.

— И что дальше? — ее энтузиазма я не разделяла. Мне не хотелось ни румянца, ни уж тем более какого-нибудь залетного мачо.

— Потом, дорогая моя, ты пойдешь на работу как нормальный взрослый человек. Будешь вкалывать по восемь часов в день, а может, и больше, чтобы времени на всякую ерунду, на мысли бесполезные не хватало. И хобби заведешь. Картины будешь писать, маслом!

— Чего? — посмотрела на нее, как на слабоумную. — Какое масло? Какие картины? Ты мне еще предложи вышиванием заняться.

— Почему бы и нет? А там, глядишь, и глазки заблестят, и волосики не будут похожи на пучок из-под козьего хвоста, — она бесцеремонно потянула блеклую, не особо причесанную прядь, — и интерес к жизни проснется.

— Как у тебя все просто, — проворчала я, осторожно высвобождаясь из крепких тетушкиных лапок свои несчастные волосы.

— Так зачем усложнять? За нас это прекрасно сделают другие. И вообще, Ань, я тебя не узнаю. Ты же никогда не пасовала перед трудностями.

— Просто меня никогда не бросали.

— Все когда-то бывает в первый раз, — пожала плечами Алла, — расценивай это как новый опыт. Хреновенький, но свой.

— Да на кой черт мне такой опыт сдался?!

— Просто для опыта. Чтобы не расслаблялась…

Расслаблялась? Да я уже забыла, как это делается!

— В общем, все. Фронт работы я тебе озвучила. Готовься! Я пойду чай поставлю, — Аллочка бодро выпорхнула с балкона, — а ты не забудь — в пятницу начинаешь новую жизнь!

— Непременно, — пропыхтела себе под нос и выглянула на улицу.

По лужам расходились круги от капель, срывающихся с деревьев, легкий ветер гнал по небу серые остатки грозовой тучи, и местами пробивались робкие солнечные лучи. Два десятка шустрых взъерошенных воробьев облюбовали ветки березы напротив наших окон и теперь самозабвенно наперебой чирикали. По двору с гвалтом носились насквозь мокрые пацаны, на соседнем балконе пожилой мужчина с удовольствием дымил сигаретой, щурясь от табачного дыма, а над городом перекинула коромысло яркая радуга.

Да, жизнь продолжается.

***

Мы с тетушкой неспешно обедали в маленьком кафе неподалеку от универа. Я навернула полноценный комплексный обед и теперь радовала себя десертом — шоколадным пирожным с миндальной крошкой и легкими завитками сливочного крема.

— Если бы я столько сладкого жрала, у меня бы жопа была, как пароход, — завистливо проворчала Алла, потягивая зеленый чай. В последнее врем она увлеклась идеями правильного питания и мучила себя пареными овощами, несоленой рыбой, ростками пшеницы и прочими сомнительными деликатесами, — могла бы поберечь мою ранимую психику и не получать такой откровенный кайф.

— Обязательно, — я откусила еще кусочек и восхищенно прикрыла глаза, — блаженство.

— Зараза, — беззлобно отозвалась тетушка.

— Ты смотри-смотри, наслаждайся, — подначивала ее, продолжая уплетать сладкое, — времени до конца перерыва еще предостаточно.

Теперь я тоже работала в универе. Ассистенткой на кафедре у Белова. Уж не знаю, сам или по наводке дорогой тетушки, но он позвонил в начале августа и сделал предложение, от которого я просто не могла отказаться:

— Хочешь скромную зарплату, невыносимый график и злобного начальника?

— Хочу, — не задумываясь, ответила я.

Самостоятельные поиски работы к тому времени зашли в тупик. Диплом был, а понимания, где бы я хотела себя реализовать, отсутствовало. Вроде специальность техническая, и учиться мне нравилось, но вот инженером, технологом на производстве я себя не видела.

В итоге попала на такую работу, о которой и не грезила никогда. Даже мысли не допускала. И вот как оно обернулось.

Пока мне все нравилось: и работа на кафедре, и график, и даже суровый начальник, с которым мы давно нашли общий язык. Я звала его исключительно по имени-отчеству, он звал меня — генератором проблем и боевой свистулькой. Так и работали. Не скажу, что душа в душу — были и споры, и песочил он меня по страшному, когда тупила и что-то делала не так, но мне все равно все нравилось.

В сентябре, когда толпы студентов ринулись покорять храм науки, я ходила среди них царицей и чувствовала себя ну очень взрослой и очень деловой. А вообще, когда из поля зрения пропала любимая группа, универ стал казаться мне не таким уж и плохим местом. Обычные люди с обычными проблемами и радостями.

Кстати, Ермолаева осталась в аспирантуре. Я видела ее изредка в белом халате, мечущейся по лаборатории в главном корпусе. Она была абсолютно счастлива, разве что слюной от восторга на пол не капала. Фанатичный блеск истинного ботана горел в ее ясных очах, и, по-моему, она вечно была не в себе, даже хлеще, чем когда ночью на гонках запрещенных конфет напоролось. У нее даже что-то наметилось с аспирантом третьего года обучения — высоким, тощим, как жердь, очкариком, с гусарскими усиками и рано наметившейся лысиной. Неплохая пара. Хотя, мне кажется, Ольга продолжала тайно вздыхать по Волшину. Но могу и ошибаться. Кто их разберет, тихонь этих. В тихом омуте, как известно, хрен знает, что водиться может.

— Ты сегодня до которого часа работаешь? — поинтересовалась Аллочка, жадно косясь на мое пирожное.

— До четырех. Тимофеич уехал на конференцию, поэтому сбегу раньше.

— Какие планы?

— Прийти домой и ничего не делать. А у тебя?

— А у меня свидание, — она загадочно улыбнулась.

— Давай рассказывай, — скомандовала я.

И Алла, которая только этого и ждала, начала вываливать все про своего нового кавалера. По ее словам, вроде нормальный мужик. Порядочный. Пусть пробует, может, в этот раз все у нее получится.

— Ты сама когда на свидание пойдёшь?

— Когда-нибудь.

— Только не говори, что не готова. И все о своем гаденыше грезишь.

— Не грежу, — пожала плечами я.

— Забыла?

— Отпустила.

Забыть не так-то просто, но я пыталась. Даже познакомилась с парнем. Вроде неплохой — веселый и в то же время ответственный, внимательный, но все не то. Скучно, пресно, не мое. Дальше второго свидания и прогулки под руку мы так и не продвинулись. Наверное, мне надо еще немного времени, а может, другой человек, а может, действительно не готова.

С работы я сбежала даже раньше, чем планировала. Просто собралась и по-тихому улизнула — все равно, если Белова на месте нет, никто моего отсутствия и не заметит.

Пользуясь тем, что выпал погожий осенний денек, решила прогуляться пешком до дома. Здесь недалеко — через мост, да в гору, и вот уже пятиэтажка, в которой мне посчастливилось снять квартиру. Не все же с теткой жить. Пора и самой обустраиваться.

А во дворе дома меня ждал сюрприз в виде зеленого, как летняя трава автомобиля, который стоял в тени липы и, хищно прищурившись фарами, ждал.

Сердце подскочило, как ненормальное, но я продолжала спокойно идти вперед. Даже шаг не сбился. Только щеки начало немного припекать. Каким ветром в наши края занесло питерского работягу? Уж не по мне ли соскучился?

Подойдя к машине, я заглянула в салон. Пусто. И где хозяин колесницы?

Я осмотрелась по сторонам в поисках пропажи и обнаружила Меранова на детской площадке. Он сидел на розовых качелях и едва заметно раскачивался, не отрывая взгляда от телефона.

— Товарищ, вам каруселька не мала? — поинтересовалась строгим голосом, подходя к нему ближе.

Захар замер и, склонив голову набок, бросил на меня насмешливый взгляд:

— Кто-то заделался блюстителем порядка?

Он поднялся на ноги, а мне, наоборот, захотелось присесть. Потому что, заглянув в серые глаза, почувствовала невыносимую слабость. Да, жизнь продолжается, но некоторые вещи остаются неизменными. Например, то, что чокнутая Оса теряет разум в присутствии теперь уже бывшего одногруппника.

— Здравствуй, Ань, — от этого голоса, что являлся по ночам, одна часть меня начинала полыхать, другая злилась, заводясь до самых небес, а третья липкой патокой по текла венам.

— Ну, здравствуй, Мерз.

***

Цель — это хорошо. Цель — это просто зашибись. Особенно когда давно ее для себя определил и идешь, не оглядываясь. Однако, в моем случае вышел косяк. Один такой большой косяк по имени Оса. Казалось бы — все. Точку поставил. Страницу перевернул. Можно забыть и идти дальше.

Ан нет.

Хрен забудешь. Это же Оса! Зараза, которая выставила меня кретином в самом начале знакомства. Чудовище, бессовестно сверкающее голой задницей перед целой толпой. Непробиваемая хамка, играючи отбривающая всех наглых и страждущих. Загадка, которую я так и не смог до конца разгадать.

Где-то зацепила, ужалила, незаметно накачав своим ядом под завязку.

Первые пару недель я был уверен, что все в прошлом. Я сделал для нее лучшее, что было в моих силах — отпустил. Теперь каждый мог идти своей дорогой.

За грудиной ныло, когда Осипову вспоминал, но казалось, что все это временно, что пройдет, стоит только погрузиться в новую жизнь.

Погрузился.

Не прошло.

Наоборот, сильнее ныть начало. И работа не помогала, и новые знакомства, которых с лихвой было — отец всерьез за меня принялся и начал вводить в курс дела.

На баб даже не смотрел. Такое чувство, что в голове табличка горела «занято», напрочь отбивая интерес к новым приключениям. Пять минут в душе наедине с рукой — вот и все мои развлечения. Так что оставалась работа, и вечера, когда сидел дома в одиночестве, снедаемый странным желанием позвонить, поговорить, просто услышать голос.

Отношения на расстоянии — херня полная, но кто сказал, что из них не может что-то получиться?

Ах, да. Я, блядь, и сказал. Долго думал, гонял в мозгах эту хрень, и вывалил Осе все без прикрас, даже не пытаясь подсластить пилюлю. Потому что она сильная, справится. Уже справилась, наверное. Хрен ее знает.

Я вообще был не в курсе, как у нее там дела. Осипова слишком скрытна, чтобы выставлять напоказ свою жизнь в социальных сетях, а номер я удалил, чтобы не было соблазна позвонить.

Держался, убеждал себя, что все пройдет, все наладится, что мы просто случайный эпизод в жизни друг друга… а в конце сентября купил билет обратно. Ибо не хер!

Все ошибаются. И я тоже.

Не знаю почему, но мне чертовски захотелось с ней поговорить, узнать, как у нее дела. Может, оттого что в груди поднималось нечто непонятное, стоило только подумать о ней, а может, оттого что я чувствовал себя одиноким. Все это время напролом шел к своей цели, но так и не встретил близкого по духу человека … Кроме Аньки.

— Привет, Мерз, — прохладно поздоровалась она.

И меня словно оглушило, в прошлое со всей дури макнуло. Прямо мордой, об асфальт, размазав во все стороны.

— Меня так больше никто не называет.

— Да? — Осипова вскинула темную бровь и посмотрела с отстраненным интересом. — А как тебя называют?

— Захар Анатольевич, — ответил с усмешкой.

Она задумалась, словно прикидывая мысленно, пробуя это сочетание на вкус.

— Пожалуй, воздержусь от такого официоза. Мерзом был, Мерзом и останешься.

— Все еще сердишь?

— За что?

— За то, что уехал.

— Уймись, Захар. Это было давно и неправда. Уехал и уехал, какая теперь разница?

Оса — такая Оса. Ни за что по-человечески не отреагирует. Этим, наверное, и цепляет.

— Действительно. Никакой.

— Зачем пожаловал?

— Ты знаешь.

— Понятия не имею, — в полнейшем недоумении руками развела, — вариант, что соскучился, сразу откидываю. Ибо на тебя непохоже.

— А что на меня похоже? — чуть склонив голову, рассматривал ее, пытаясь уловить новые черты, чужие.

Их не было. Все та же Оса.

Она снова пожала плечами. Немного раздраженно и потеряно:

— Как работа?

— Отлично. Еще не разбогател, но нервный тик уже нажил. А как у тебя? — мы играли в пинг-понг наводящими вопросами, прощупывали друг друга, словно заново знакомились. — Встретила свою великую любовь?

Мне внезапно захотелось, чтобы она сказала «нет». Чтобы у нее, как и у меня, не было никого, чтобы даже думать об этом могла.

— Не то, чтобы я к этому упорно стремилась, — Анька усмехнулась, — но работы ведутся.

— И как успехи? — процедил сквозь зубы.

— Так же, как и у тебя с работой. Замуж еще не вышла, но уже задолбалась красоту наводить.

— По-моему, очень даже ничего, — окинул ее наглым оценивающим взглядом.

Другая бы смутилась, но только не Аня. Эта лишь бровь вопросительно вскинула:

— Я не поняла, Меранов. Ты ко мне подкатываешь? Завязывай. Комплименты — вообще не твое. Лучше скажи, зачем приехал.

— К тебе. Все-таки соскучился.

— Тогда другой вопрос. Зачем уезжал?

— В погоне за мечтой.

— Мечта — это правильно, — кивнула уверенно. Мы замолчали. Просто стояли друг напротив друга, смотрели, думали каждый о своем.

— Что делать-то будем? — наконец, поинтересовалась Аня, когда молчание стало совсем уж неприличным.

— Понятия не имею. Покатаемся?

— Я за рулем. Или боишься?

— Еще чего, — бросил ей ключи.

Она ловко их поймала и по-хозяйски забралась на водительское сиденье.

Машина Осипову слушалась беспрекословно, будто только и ждала, когда эта зараза за руль сядет. Мы выехали на центральный проспект, покружились по улочкам, прокатили мимо универа. Оказывается, Аня теперь там работала. Кто бы мог подумать.

Потом выехали за город, туда, где по ночам все самое интересное происходило.

Сейчас здесь было пустынно. По безлюдной дороге неспешно перекатывались желтые листья, серой громадой возвышался старый аэропорт, и ни души. Автомобиль плавно остановился на широкой обочине недалеко от затертой, едва различимой линии старта.

— Зачем мы сюда приехали? — не отрываясь от подголовника, покосился в ее сторону.

— Не знаю. Это место у меня ассоциируется… с нами.

— Поговорим? — вопрос прозвучал нелепо. Уже говорили.

— Давай, — Аня обернулась ко мне вполоборота. Посмотрела внимательно. И у меня язык к небу примерз. Глупо как-то, бестолково.

— Я долго думал и готов попробовать.

— Звучит очень интересно, — одобряюще показала большой палец, — но ни хрена не понятно. О чем думал? К чему готов? Расскажи, может, проникнусь, посоветую чего.

Злится. Однозначно. Хоть и пытается это скрыть за маской небрежности.

— О нас думал. И об отношениях на расстоянии.

— Понятно, — протянула Анечка, — значит, думал-думал и надумал?

— Да.

— Готов теперь, да?

— Да.

— Здорово. К сожалению, не могу сказать того же самого про себя, — нос сморщила и отвернулась, раздраженно постукивая пальцами по рулю.

— Ань, не пенься. Мы же не ругались. Расстались тихо-мирно, без выяснения отношений.

— Конечно. Ты просто сказал: иди на хер, Анечка, в моей жизни есть более важные вещи, чем ты.

— Я так не говорил.

— Именно так и сказал. Просто другими словами.

— Но…

Она посмотрела на меня исподлобья, как на дурака.

— Ладно, — в пораженческом жесте поднял руки, — было дело.

— Кто мне даст гарантию, что спустя некоторое время тебя снова не накроет идея самопожертвования во имя великой цели? Заработать миллиард, покорить Эверест, сменить пол? И ты снова не попросишь меня с вещами на выход?

— Не накроет, — произнес категорично, за что получил еще один выразительный и не очень добрый взгляд.

— Мерз, я тебе не верю, — строго произнесла Осипова. — Я не буду строить из себя из себя сахарную королеву и говорить, что мне плевать, что даже не вспоминала. Вспоминала. Еще как. Ты мне дорог. Наверное, я тебя даже люблю. Но подставляться и снова из-за тебя помирать? Нет, спасибо. Что? Что ты лыбишься, как придурок?

— Ты сказала, что любишь.

— Типа сюрприз? Типа ты не догадывался? — нагло взглянула, ничуть не смущаясь своего признания и явно не ожидая ответного.

— По тебе трудно угадать, что у тебя в голове творится.

— Это защитный механизм, чтобы всякие не лезли и не топтались грязными ногами, где ни попадя, — отмахнулась она, — мне, знаешь ли, на пути вечно козлы всякие попадаются. Приходится выкручиваться.

— Меня, как я понимаю, ты тоже к категории козлов приписала.

— Нет. Ты не козел. Ты — Мерз.

— Звучит как ругательство.

— Может быть, — Анька пожала плечами, — ты для меня много сделал. Больше, чем кто бы то ни было. И я тебе за это всю жизнь благодарна буду. Но и потоптался знатно. И я вовсе не про студенческие шалости, а про твое одностороннее желание поставить точку.

— Я был неправ.

— И чего ты теперь от меня ждешь? Радостных криков? Счастливого обморока? Или, может, я должна броситься к тебе на шею с воплем: как здорово, что ты вернулся?

— Было бы неплохо.

— Перебьешься, — сказала, как отрезала, а потом и вовсе завела машину и сорвалась с места.

— Мы не договорили, — недовольно заметил, но останавливать ее не стал.

Оса злилась. Нет смысла набиваться в друзья, когда она в таком состоянии. Пусть погоняет, пар спустит, может, потом посговорчивее станет. Поэтому устроился поудобнее и уставился на пролетающие мимо осенние деревья. Днем трасса выглядела совершенно иначе. Без покрова темноты пропадала таинственность и ощущение того, что мир за окном — лишь смазанное пятно.

Осипова вела резко, жестко — явно просматривалась школа Гордеева. В повороте машину занесло, но Аня поймала ее, даже глазом не моргнув — железная девица. Впрочем, чему я удивляюсь? Пора бы привыкнуть.

— Нам надо с тобой как-нибудь погонять, — предложил насмешливо.

— Непременно. В следующей жизни, — ответила равнодушно и, завершив круг, вывернула в сторону города...

— Все, приехали, — резко ударила по тормозам, когда мы оказались в ее дворе, выскочила наружу, громко хлопнув дверью.

Я вышел следом.

— Стоять! Я тебя не отпускал.

— Еще как отпускал. Забыл? — огрызнулась и направилась к подъезду.

Я оказался быстрее, поймал ее в два шага, схватил за руку, вынуждая остановиться.

— Так не пойдет. У нас с тобой проблема, которую надо решить.

— Нет проблем, — она резко вырвалась.

— Еще как есть. Хватит кусаться.

По глазам же вижу, что хочет примирения! Ну что за ослица упрямая!

— Простите. Вы Осипова Анна? — раздался за спиной голос какого ушлепка. Обернувшись, я увидел мелкого дрища с огромным букетом розовых роз. Как только не переломился, пока тащил.

— Да, я, — Аня оттолкнула меня в сторону.

— Вам доставка, — облегченно протянул букет, — поставьте подпись.

Аня не глядя подмахнула бумажку и перехватила поудобнее этот сраный веник.

— Вот видишь, Мерз, все у меня прекрасно. Никаких проблем.

— Мне срочно нужен компромат на тебя, — произнес, задумчиво рассматривая букет и испытывая острое желание найти того баклана, что его прислал.

— Зачем?

— Чтобы к рукам прибрать.

— Мечтай больше. Хотел свой Питер — вот и отправляйся, — Оса махнула рукой, дескать, проваливай туда, откуда пришел.

— Тогда тебе придется ехать следом, — подступил к ней ближе.

— Еще чего!

— Кстати, красивые цветы. Нежные.

— Да, — язвительно согласилась она, принюхиваясь к крупному розовому бутону.

— Позволишь? — не дожидаясь ответа, бесцеремонно забрал у нее этот веник.

— Зачем? — Оса опешила.

— Затем! — буркнул и быстрым шагом направился к мусорному контейнеру.

— Мерз! — завопила она мне вслед. — Не смей!

— Еще как посмею!

— Отдай! — побежала за мной. Я только букет повыше поднял, чтобы не дотянулась. — Это мои цветы!

— Они тебе не идут! Тебе росянку надо дарить, для гармонии! Или крапиву с чертополохом! — чуть не споткнулся, когда она мне дорогу перегородила и уперлась в грудь. Схватил ее поперек талии одной рукой, к себе прижал, от земли отрывая, и дальше пошел, не обращая внимания на вопли.

— Меранов! Поставь меня! Немедленно!

— Нет, — с победным видом бросил цветы в контейнер. Вот так-то лучше.

— Это что такое было? — она все-таки вывернулась из моих рук и теперь стояла напротив, полыхая от гнева.

— Порядок навожу. А то стоило уехать, и все, в разнос пошла, — произнес строго, а самому так смешно было, что еле держался. Смеяться нельзя — точно побьет, — все, погуляла — и хватит.

— То есть теперь ты меня ревнуешь?

— Ревную, — не стал отпираться, — и раньше ревновал.

— Так не отпускал бы! Не вычеркивал бы из своей жизни. А то захотел — свалил, захотел — приехал! — ее все-таки прорвало, закипела, выплескивая то, что накопилось внутри.

— Да тебя даже если захочешь, хер вычеркнешь! Ты как заноза в одном месте.

Задолбала уже! Схватил ее за затылок и к себе рывком дернул, тут же в губы впиваясь. Осипова замычала, попыталась меня оттолкнуть, потом попыталась укусить, потом зарядить коленом между ног. Я держал крепко, прижимая так, чтобы до стратегически важных мест добраться не могла, а у самого голова кругом, и ощущение такое, будто домой вернулся. Мое. Вот просто мое и все.

Она еще побрыкалась, повыкручивалась, а потом обмякла в моих руках, вцепилась лапками в толстовку и сама жадно навстречу потянулась.

Так и целовались бы, наверное, до самого утра, если бы не вредная бабка, которая прошла мимо, сердито нашептывая во весь голос:

— Лижутся тут! Срамота.

Анька очнулась. Отстранилась от меня, хмельным взглядом блуждая по сторонам:

— Ненавижу тебя, Мерз.

— Помнится, кто-то сказал совсем обратное, — напомнил ей о признании.

— Одно другому не мешает, — вздохнула она, — скажи честно, ты от меня отстанешь?

— Нет.

— Мне есть смысл снова тебе верить?

— Да.

— Уверен? — нахмурилась, словно пытаясь мысли мои прочесть.

— Абсолютно.

— Давай так договоримся, — произнесла она устало, сдаваясь, принимая, что никуда ей от меня не деться, — полгода.

— В смысле?

— Пробуем эти самые отношения на расстоянии. И если сумеем на таких условиях продержаться, то тогда можно будет говорить о чем-то более серьезном.

— Если нет?

— Нет — значит, нет.

— Договорились. Знал бы, что после поцелуя подобреешь — сразу бы завалил, а не пытался в джентльмена играть. А теперь поехали, я жрать хочу.

— Никуда я не поеду, — она направилась к подъезду, — идем.

— В гости приглашаешь?

— Мы ж вроде как решили еще раз попробовать? — ухмыльнулась Оса. — Вот и идем… А то я уже стала забывать, как мужик без одежды выглядит.

— А что насчет еды?

— Перебьешься. Не заработал еще.

 Эпилог

— Ты хотела проверить, сможем ли?

— Хотела.

— Удовлетворена результатами проверки?

— Почти. Наверное… — поморщилась и сделала неопределенное движение рукой, как бы обозначая ни то ни се.

— Ань, ты задолбала! — терпение кончилось. — Полгода прошло. Даже больше. Уже лето, а мы все как неприкаянные. Туда-сюда мотаемся. Тебе не надоело? Лично мне — очень. Поезда эти уже поперек горла стоят. Аж тошнит!

— Хочешь бросить?

— Хрен тебе! Я хочу, чтобы ты была рядом, а не за тридевять земель! Собирай свои манатки и поехали! Пока я тебя в чемодан не затолкал и силой не увез.

— И чего мы там будем делать, в Питере твоем ненаглядном? — спросила Аня с откровенно скучающим видом.

— Мозги друг другу выносить, трахаться долго и часто и ночью по городу гонять.

— Хм, звучит неплохо, но весьма неубедительно. Какой-то мелкий план, ты не находишь? На пару недель от силы. А что потом? Я перестану быть нужной и смогу идти по своим делам? — уперла руки в бока и посмотрела на меня выжидающе.

— Куда ты пойдешь? — она меня бесила так сильно, что даже за ушами ломить начало, и руки сами тянулись, чтобы придушить.

— Домой. Или еще куда-то. Ты же знаешь, я не пропаду.

Конечно. Не пропадет она! Деловая больно. Чуть только отвернешься — и все, очередные неприятности на свою задницу отыскивает.

— Потом я за волосы оттащу тебя в ЗАГС. Мы поженимся, и ты будешь как миленькая сидеть дома и печь пироги, — получилось зло и с угрозой.

— То есть это ты мне так предложение делаешь?

— Да.

— Тогда ладно. Я согласна, — пожала плечами и ушла в комнату, напевая себе под нос какой-то мотивчик, — пойду вещи собирать, женишок.

Я, как дурак, ей вслед уставился, только сейчас сообразив, до чего договорился.

— Эй! Ну-ка стоять! — ринулся следом за ней. — Ты меня развела!

— И что? — посмотрела искоса.

— Я не собирался делать этого… вот так, по-дебильному.

— Сочувствую, — похлопала меня по плечу и, открыв шкаф, вытащила большой светло-зеленый чемодан на колесиках.

Я продолжать стоять за ее спиной и кипеть от негодования. Вот Оса! С ней всегда ухо востро держать надо. Не успеешь опомниться — и все, женат.

Впрочем, сам факт женитьбы протеста в душе не вызвал. Наверное, я давно знал, что этим все и закончится, что такую, как она, надо хватать и тащить в свою пещеру, пока никто другой не увел. Это же просто праздник каждый день, а не девушка!

— Я, между прочим, ни разу не говорил тебе о своих чувствах, — кинул небрежно, привалившись плечом к косяку и наблюдая за тем, как Аня суетится, вытаскивает вещи с полок.

— Да? — как бы удивилась она. — Я и не заметила.

— Тебя это не напрягает? — продолжал до нее докапываться.

— Ни капли.

— Интересно, почему?

— Потому что ты-ы-ы-ы… — протянула она, лукаво покосившись в мою сторону.

Я недовольно закатил глаза и ответил вместо нее:

— Потому что я — Мерз. Все понятно. Можешь не продолжать.

— Ну раз понятно, то не отвлекай. Мне надо собираться, — Оса снова вернулась к своему барахлу, — все-таки не каждый день в новую жизнь отправляюсь. Так. Надо взять самое необходимое. Часть шмоток с барского плеча Алле подарить, потом прибраться, чтобы хозяйке ключи сдать. На работу еще сходить, документы забрать, от Белова люлей получить за дезертирство…

— И все-таки. Неужели тебе не хочется услышать заветные слова? — перебил ее монотонное планирование.

— Какие? Дорогая, я принес тебе зарплату?

— Дура! Я ей про серьезные вещи, а она издевается.

— Ну, если хочешь, можешь сказать это вслух, — милостиво кивнула Осипова. — Хотя я и так прекрасно знаю.

Вот что за девица такая?! Другая бы на ее месте каждые три минуты за рукав дергала и требовала признаний, а эта — и так знает.

— Спасибо, что разрешила. В общем, я тебя люблю, — произнес официальным тоном, как последний идиот, и сердито набычился.

— Ну, спасибо. Прямо полегчало.

Я скрипнул зубами, борясь с желанием схватить ее, перекинуть через колено и хорошенько отходить ремнем по заднице.

— И кстати, заканчивай меня так называть, — проворчал я, — эта универская кличка давно в прошлом.

— Ни за что, — тут же возмутилась моя будущая жена, — тебе очень идет… Мерз.

— Тогда я тебя по-прежнему буду назвать Осой.

— Без проблем. Мерз и Оса. По-моему, прекрасная пара. Ты не находишь? Только надо будет подумать, как объяснить нашим детям, почему их родители не обращаются друг к другу по именам.

— У нас будут дети? — изумился я.

— Я удивляюсь, как они у нас до сих пор не появились, учитывая, сколько времени мы проводим в постели, — проворчала Аня, потом обернулась и посмотрела подозрительно: — Меранов, только не говори, что испугался.

Я призадумался. Внезапно в моем давно распланированном будущем весьма ярко проступил еще один образ. Анька под боком, выводок спиногрызов, и собака для полной радости. Лабрадор. Ка-айф.

— Ни капли. Пожалуй, прямо сейчас этим вопросом и займусь.

— Что? — она опешила, когда я забрал у нее из рук стопку белья и небрежно запихал его обратно в шкаф. — Нет, Мерз, не надо! Погоди! Мне собираться нужно! Да остановись ты! МЕРЗ!

Я уже не слушал. Тащил ее на руках в спальню и тихо посмеивайся.

Все, Оса, попалась. Никуда ты от меня больше не денешься.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец