Вы не авторизовались

Беседы и изречения бесплатное чтение

Скачать книгу

* * *

И. И. Семененко
Читателю Конфуция

От речи требуется только выразительность.
(15.41)

Конфуций, лучшие его ученики и последователи всегда призывали относиться к собственным словам с большим вниманием и осторожностью. И такое же первостепенное значение они придавали речам других. В последующей конфуцианской традиции вообще считалось, что «благородный муж» способен своим словом «привести в движение» весь космос. И вот сейчас перед читателем Слово человека, которое «питает» китайскую культуру уже более двух тысячелетий. Оно тоже, безусловно, требует к себе большого внимания и особого подхода. Но внимать Конфуцию, слушая его непосредственно, мы уже, к сожалению, не можем. А записанное слово ценится, как известно, значительно ниже. Этому нас учил еще Платон. И все же из того, что до нас доходит из былого, оно, пожалуй, представляет наибольшую ценность (ее величина, правда, зависит и от нас: сумеем ли мы омертвевшее в записи слово хотя бы немного оживить). Таким ценным кладезем древней мудрости Конфуция стала книга «Изречения» (Луньюй). Ее уникальность заключается в том, что, по общему признанию, эта книга с наибольшей достоверностью запечатлела «труды и дни» первоучителя китайской нации. Впрочем, высказывались по данному поводу и различные сомнения. Давно известно, например, что эта книга неоднородна по языку и стилю, в ней есть ранние и более поздние фрагменты. Самой древней, восходящей к историческому Конфуцию, частью исследователи признают главы 3–8, но нередко считают достоверными отрывки из первых девяти, пятнадцати, а то и всех двадцати глав Луньюя.

Как отмечали еще в средневековом Китае, эта книга не принадлежит «одной кисти». Она представляет собой запись высказываний Конфуция, сделанную в разное время его последователями после смерти учителя, запись, которая впоследствии сокращалась, распространялась в нескольких вариантах, подвергалась литературной обработке.

И все же будет правильным рассматривать Луньюй как целостное произведение. Ведь даже сторонники строгой источниковедческой фильтрации признают в ряде случаев близость по содержанию поздних фрагментов к более ранним. В этих условиях риск упустить какую-нибудь важную мысль Конфуция или даже намек на нее представляется по крайней мере не меньшим, чем опасность приписать что-либо чуждое его учению. Аутентичность значительной части книги Луньюй свидетельствует о достоверности традиции ее текста как определенного источника сведений о Конфуции. В рамках этой традиции и более поздние фрагменты приобретают дополнительный вес. В любом случае «Изречения» появились достаточно рано, они складывались на протяжении V в. до н. э. и отражают один из первоначальных периодов формирования древнего конфуцианства.

Близость этой книги Конфуцию подтверждает ее стиль. Она поражает современного читателя своей внешней бессистемностью, какой-то нарочитой неупорядоченностью и фрагментарностью. То, что ее современный текст разбит на главы, названные по первым словам каждой из них, является сугубо формальным приемом, который лишь подчеркивает эту хаотичность. Никак не выделяются начало и конец книги. Отрывочность предпочитается связности не только в целом, но и на уровне фрагмента. Луньюй состоит из небольших диалогов, рассуждений и разрозненных афоризмов; многие высказывания, включающие более одной фразы, по сути, распадаются на обособленные изречения.

Это непрерывное внутреннее дробление, пронизывая как сквозняк всю книгу, расшатывает перегородки между фрагментами и усиливает общее впечатление хаотичности. По той же причине Луньюй оказывается чрезвычайно открытым текстом, разомкнутым как снаружи, так и изнутри.

Обратной стороной этой фрагментарности является поразительный лаконизм «Изречений».

Три сотни Песен заключены в одной строке… (2.2)

– говорит Конфуций, пытаясь одной фразой выразить смысл древнекитайского поэтического свода, почитаемого им как источник неисчерпаемой мудрости. Первоучитель связывает истину с немногословностью и бывает порой так лаконичен, что ставит многих своих учеников (как и современных исследователей) в тупик (см., напр., 4.15).

Лапидарность Луньюя в значительной мере способствует тому, что речь Конфуция кажется отрывочной, даже вызывает порой ощущение недосказанности. Но основная причина фрагментарности «Изречений» другая: требование внешнего соответствия, соотнесенности с обстоятельствами, декорума или этикета, в котором Конфуций видит один из важнейших жизненных принципов (см., напр., 9.30), определяющих и характер речевого общения между людьми.

Вот два типичных примера. Один из них – фрагмент хотя и не связанный непосредственно с именем Конфуция, но прекрасно иллюстрирующий его убеждение в том, что название напрямую зависит от конкретной ситуации, в которой оно дается:

Государь удельного владения зовет свою жену «супругой»; его супруга называет себя «деткой»; люди их удела зовут ее «супругой государя», а при общении с людьми других уделов называют «малым государем»; люди же других уделов зовут ее «супругой государя» (16.14).

А так Конфуций рассуждает о «трех ошибках», допускаемых при общении с человеком, которого он относит к категории «благородных мужей»:

Говорить, когда не время говорить, – это опрометчивость; не говорить, когда настало время говорить, это скрытность; и говорить, не замечая его мимики, – это слепота (16.6).

Уместность, декорум речи становится ее важной характеристикой, определяющей соответствие сказанного времени и обстоятельствам.

Жизненных ситуаций может быть до бесконечности много, их последовательность не подчиняется заранее намеченной логической схеме, поэтому и адекватной формой изложения, которое ориентируется на конкретный случай, служит именно отрывок, цепочка фрагментов, открытая для неисчерпаемого продолжения.

Но примечательно, что при такой глубинной ориентации на случай текст о нем постоянно умалчивает: многие высказывания в Луньюе предваряются лишь словами «Учитель сказал» без раскрытия вызвавшей их конкретной ситуации. Это означает, что, хотя и не зафиксированная, она обязательно предполагается при чтении этой книги, истинный смысл которой раскрывается лишь человеку, ощутившему именно себя неназванным собеседником Конфуция. «Изречения», собственно, и не книга в привычном понимании, а скорее беседа с теми, кто к этому готов.

Излюбленное занятие Конфуция – определение понятий, но не однозначное, а в зависимости от того, с кем и при каких обстоятельствах он общается. Особенно много примеров такого рода можно привести из его бесед с учениками. Наиболее ярко это проявилось в эпизодах, когда он, отвечая на один и тот же заданный ими вопрос, давал каждому противоположные ответы (см. 2.5–2.8; 11.22).

Конфуций оперирует понятиями и определениями как знаками. Истинное, т. е. правильное, понятие или определение есть символ, отображающий как определяемый предмет, так и всю ситуацию, в которой он дается. В эту ситуацию включается и субъект познания, что придает понятиям Конфуция субъективную окраску. Но такая субъективность не равнозначна релятивизму, ибо представляет собой лишь конкретизацию общего положения.

В отличие от Сократа, который разбирает частные случаи и отыскивает среди них более общие ситуации, идя от конкретного к абстрактному, Конфуций ищет общее в пределах конкретного. Он не разделяет примеры по степени охвата ими явлений действительности, а указывает конкретные ситуации, между которыми наблюдается полное равноправие. Каждая из этих ситуаций – лишь отдельный, хотя и существенный, признак искомого явления. Но у Конфуция они предстают конечными и вполне исчерпывающими определениями. В данном случае происходит отождествление части с целым, частного с общим. Ориентируясь на «все, пронзенное одним», он стремится представить это всеединство в слиянии с частным и конкретным. Поэтому его понятия есть не просто этикетные знаки, а символы, выражающие через отдельные частные представления и образы идею целостности мира. Они составляют разновидность интеллектуальной символики с разомкнутым бесконечным смыслом.

С этим связано то, что можно было бы назвать терминологическим протеизмом Конфуция. Давая свои определения, первоучитель в зависимости от ситуации высказывается то так, то иначе, но каждый из этих вариантов уводит в бесконечную глубину к единой сути и потому неизменно оборачивается тождеством с другими высказываниями. Исходный мотив как бы постоянно повторяется в разных по форме, но близких по содержанию смыслообразах. Это семантическое единство терминов обусловливает их принципиальную метафоричность. Каждая категория в определенном плане оказывается иносказанием и знаком другой. Стоит только, как нить в клубке, «ухватить» один из терминов, и он потянет за собой все остальное. Например, принцип приспособления к обстоятельствам в качестве важнейшего жизненного правила есть лишь иное обозначение категории справедливости, которая тождественна тому, что делается в положенное время, посезонно (ср. 1.5 и 5.16), и несовместима с абстрактной преднамеренностью (см. 4.10).

Это терминологическое «оборотничество» восходит к архаическим формам человеческого сознания и способствует выявлению истинного смысла этикетности в «Изречениях». Этикетность в первую очередь связана с понятием ритуала (ли), которое отождествляется именно с принципом уместности: Конфуций часто говорит о «незнании ритуала» как о нарушении соответствия между конкретным видом ритуального действия и социальным положением того, кто его совершает (см. 3.1, 3.2, 3.6 и т. д.). Религиозный ритуал оказывается у Конфуция в основе всех общественных и нравственных норм, включающих и словесный этикет.

Не говори того, что чуждо ритуалу,

– наставляет первоучитель своего любимого ученика (12.1). А это означает, что текст Луньюя с его этикетностью и оборотнической символикой сам, по существу, являет собой сакральный ритуал.

Конфуций призывает трепетать перед тем, что изрекают люди высшей мудрости (16.8), подразумевая под ними в первую очередь древних царей-праведников. Себя же он считает продолжателем и передатчиком их дела и слова (см. 7.1) – значит, его собственная речь, уже только по этой причине, должна содержать элементы, которые вызывают к ней чувство трепетного благоговения, т. е. имеют культовый характер.

Конфуций проявляет особую чувствительность к слову. Как навязчивая идея все время звучит у него требование быть осторожным в том, что говоришь. Характерный эпизод: за повторение учеником строк о «белом нефрите» из песни, призывающей к осторожности в слове, он отдал ему в жены дочь своего старшего брата (см. 11.6). Его максимализм в этом вопросе таков, что косноязычие, затрудненность речи кажутся ему намного предпочтительнее красноречия, и он возводит их в добродетель (см. 4.24; 12.3; 13.27).

Подобное отношение не могло быть продиктовано лишь соображениями обывательской осторожности. Внимательным в речи требуется быть прежде всего для того, чтобы слово не расходилось с делом (см. 4.22). Это стремление среди учеников Конфуция приобретало иной раз курьезную форму. В «Изречениях» сообщается, например, что один из них боялся услышать поучение, думая, что не сможет его исполнить (см. 5.14). Но главная причина такого подхода к слову заключается даже не только в попытке избежать расхождения между словом и делом, а в буквальном понимании «правильного» слова как дела. Именно это представление о речевой магии и выступает у Конфуция на первый план. Благородный муж «прежде видит в слове дело, а после – сказанному следует» (2.13). Речь как органическая часть ритуала есть уже не только речь, но и действие.

Именно в этом заключается главная специфика текста Луньюя. Он может показаться кому-то невыразительным, а порой и тривиальным, но лишь в том случае, если видеть в нем простое слово, тогда как это не только слово, но и сакральный ритуальный акт. Луньюй от своего читателя требует стать соучастником словесного священнодействия, которым руководит Конфуций.

* * *

И прежде чем читатель откроет первую страницу Луньюя, необходимо добавить еще одно замечание, касающееся важной особенности перевода – его текстологической специфики. Существуют давние традиции в понимании и переводе на различные языки основных терминов конфуцианского учения. Это не означает, что к настоящему времени имеется какое-то, пусть даже относительное, единство взглядов по данному вопросу. Исходным во многих работах становится поиск точного и конкретного смысла того или иного слова, однако в результате исследователь нередко оказывается перед целым набором самых различных значений. Тогда начинают говорить об условности принятого перевода, хотя им и продолжают пользоваться.

Но как было выяснено выше, у родоначальника конфуцианства вовсе нет системы четких и достаточно однозначных понятий. Это, конечно, не означает, что следует вообще отказаться от поиска соответствующей терминологии. Несмотря на текучесть и изменчивость логических форм в «Изречениях», они все же не превращаются в некую бесформенную, хаотическую массу. Слово у Конфуция имеет, как правило, семантическое ядро и отличается той или иной смысловой направленностью, которую и следует прежде всего отражать в переводе. Конечно, такой перевод в любом случае будет носить несколько условный характер, не исчерпывая до конца смысла оригинала. Но это, видимо, неизбежные издержки, которые могут быть компенсированы введением дополнительных вариантов перевода, выражающих семантические оттенки слова в разных контекстах.

Именно такова проблема перевода, например, такой важнейшей категории в учении Конфуция, как жэнь. Первоучитель сам иногда затруднялся в ее определении. Поэтому она представляет, видимо, самую большую переводческую проблему Луньюя. Жэнь переводят по-разному: «высшая добродетель», «доброта», «гуманность», «человеколюбие», «человечность», «истинно человеческое начало», «благоволение», «милосердие» и т. д. В тексте Луньюя можно найти основания для каждого из перечисленных вариантов. Конфуций однажды определил жэнь как «любовь к людям». Но он привносил в понятие любви значение экономии, бережливости и считал суть человека не только земной, чисто человеческой, но и небесной. Его «любовь к людям» значила, что надо экономно, бережно относиться к ним как к тому, что представляет небесное начало на Земле. В то же время эта любовь имеет значение благодеяния, милости со стороны вышестоящего лица. С учетом того, что такая милость соединяется с терпимостью и способностью прощать простых людей, становится возможен перевод жэнь словом «милосердие» (и я использовал его в своих предыдущих работах). И все же «милосердие» не может служить достаточно адекватным отражением понятия жэнь, вызывая к тому же несколько иные ассоциации, привычные для западной культуры. Остается, видимо, переводить жэнь словом «человечность», отражающим, пусть хотя бы формально и частично, графическую структуру этого иероглифа, который состоит из двух знаков – «человек» и «два», полностью сознавая условность данного перевода. Утешением может служить то, что и его иероглифическое изображение тоже ведь достаточно условно.

Луньюй
изречения

– Если будут чтить умерших, помнить предков, то в народе вновь окрепнет добродетель.

10

Цзыцинь спросил Цзыгуна[5]:

– В какой бы стране Учитель ни был, он всегда знает о делах ее правления. Он сам ищет эти сведения или ему их дают?

Цзыгун ответил:

– Учитель получает их благодаря тому, что ласков, добр, почтителен, бережлив и уступчив. Не отличается ли он в том, как их ищет, от других людей?

11

Учитель сказал:

– Кто вглядывается в устремления своего отца, когда он жив, а после его смерти – в то, как он поступал, и не меняет его путь в течение трех лет, тот может называться почитающим родителей.

12

Учитель Ю сказал:

– Из назначений ритуала всего ценней гармония. Она делает прекрасным путь древних царей, а им следуют в малом и великом. Но и гармония бывает применима не всегда. Если знают лишь гармонию, не заключая ее в рамки ритуала, она не может претвориться в жизнь.

13

Учитель Ю сказал:

– Если в искренности близок справедливости, обещанное сможет выполнить. Если чтит согласно ритуалу, то избежит стыда и срама. Если твоя опора тот, кто на самом деле тебе близок, то можешь ему подчиниться.

14

Учитель сказал:

– Если благородный муж не думает во время трапезы о насыщении своего желудка, не помышляет, живя дома, об уюте, проявляет расторопность в деле, осторожно говорит и исправляется, сближаясь с теми, у кого есть путь, он может называться любящим учиться.

15

Цзыгун спросил:

– Как Вы оцениваете тот случай, когда человек в бедности не пресмыкается, а разбогатев, не зазнается?

Учитель ответил:

– Это неплохо, но не сравнится с тем, когда человек в бедности испытывает радость, а разбогатев, питает склонность к ритуалу.

Цзыгун снова спросил:

– В Песнях[6] есть строки:

Он словно выточен, гранен,
Шлифован и отполирован.
Вы не об этом ли говорили?

– Да, Цы, – ответил Учитель, – отныне с тобой можно говорить о Песнях: тебе скажешь что-либо, а ты уже знаешь, что за этим следует.

16

Учитель сказал:

– Не печалься, что люди не знают тебя, но печалься, что ты не знаешь людей.

Глава 2
Правитель

1

Учитель сказал:

– Правитель, положившийся на добродетель, подобен северной Полярной звезде, которая замерла на своем месте средь сонма обращающихся вкруг нее созвездий.

2

Учитель говорил:

– Три сотни Песен заключены в одной строке, гласящей: «Его мысль не уклоняется».

3

Учитель сказал:

– Если править с помощью закона, улаживать, наказывая, то народ остережется, но не будет знать стыда. Если править на основе добродетели, улаживать по ритуалу, народ не только устыдится, но и выразит покорность.

4

Учитель сказал:

– В пятнадцать лет я ощутил стремление учиться; в тридцатилетнем возрасте я утвердился; достигнув сорока, освободился от сомнений; в пятьдесят познал веление Неба; в шестьдесят мой слух обрел проникновенность; с семидесяти лет я следую желаниям сердца, не нарушая меры.

5

Благостный из Старших[7] спросил о том, что такое сыновняя почтительность.

Учитель ответил:

– Это то, когда не нарушают ритуалов.

Позднее Фань Чи вез Учителя, и тот сказал:

– Старший Сунь спросил меня о том, что такое сыновняя почтительность, и я ответил: «Это то, когда не нарушают ритуалов».

– Что это значит? – спросил Фань Чи.

Учитель ответил:

– Служи родителям по ритуалу, умрут – похорони по ритуалу и чти их жертвами по ритуалу.

6

Воинственный из Старших[8] спросил о том, что такое сыновняя почтительность.

Учитель ответил:

– Это то, когда отца и мать лишь одно и тревожит – как бы сын не захворал.

7

Цзыю[9] спросил о том, что такое сыновняя почтительность.

Учитель ответил:

– Ныне сыновняя почтительность сводится лишь к содержанию родителей. Но ведь содержат и животных. В чем будет тут отличие, если не проявлять самой почтительности?

8

Цзыся спросил о том, что такое сыновняя почтительность.

Учитель ответил:

– Выражение лица – вот в чем ее трудность. Когда же появляется какое-либо дело, и младшие берут о нем заботу, а появляется вино, еда – и ими потчуют прежде рожденного, то в этом ли состоит сыновняя почтительность?

9

Учитель сказал:

– Я целый день беседовал с Хуэем[10]; он выражал такое полное согласие со мной, что казался глупым. Но судя по тому, каков он у себя, в нем есть способность к пониманию. Хуэй – неглупый человек.

10

Учитель сказал:

– Где укрываться человеку?

Где укрываться человеку,
Если видеть, как он поступает,
Глядеть на то, чему он следует,
И знать, что его удовлетворяет?

11

Учитель говорил:

– Кто постигает новое, лелея старое,
Тот может быть учителем.

12

Учитель сказал:

– Благородный муж не инструмент.

13

Цзыгун спросил о том, каким должен быть благородный муж.

Учитель ответил:

– Он прежде видит в слове дело, а после – сказанному следует.

14

Учитель сказал:

– Благородный муж участлив, но лишен пристрастности.

Малый человек пристрастен, но лишен участливости.

15

Учитель говорил:

– Напрасно обучение без мысли,
Опасна мысль без обучения.

16

Учитель сказал:

– Увлеченность чуждыми суждениями приносит только вред[11].

17

Учитель сказал:

– Ю![12] Научить ли тебя, что такое знание?

Считай знанием то, что знаешь, и считай незнанием незнание. Это и есть знание.

18

Цзычжан[13] учился, чтобы добиться жалованья, и Учитель ему сказал:

– Больше слушай, исключая все неясное, осторожно говори об остальном – реже будешь обвинен. Больше наблюдай и сторонись опасности, осторожно действуй в остальном – реже будешь каяться. Если редко обвиняют за слова и редко каешься в своих поступках, в этом и отыщешь жалованье.

19

Князь Скорбной Памяти[14] спросил:

– Как привести народ к покорности?

Конфуций ответил:

– Если возвысить и поставить честных над бесчестными, то народ придет к покорности. Если возвышать бесчестных, ставя их над честными, то народ не покорится.

20

Благодетельный из Младших[15] спросил о том, как добиться, чтобы народ был почтителен, предан и воодушевлен.

Учитель ответил:

– Будь с ним серьезен, и он станет почтителен; соблюдай долг сына и отца, и он будет предан, возвысь способных, наставь неумелых, и он воодушевится.

21

Кто-то спросил Конфуция:

– Почему Вы не участвуете в управлении государством?

Учитель ответил:

– В Книге[16] сказано: «Как ты почтителен к родителям! Ты почитаешь их, относишься с любовью к братьям и проявляешь все это в делах правления». Это и есть управление государством. Зачем же для участия в нем поступать на службу?

22

Учитель говорил:

– Человеку и не быть правдивым? Не ведаю, возможно ли такое. Если у малой ли, большой повозки не скреплены оглобли с перекладиной, разве на них какая-то езда возможна?

23

Цзычжан спросил, можно ли узнать, что будет через десять поколений.

Учитель ответил:

– Дом Инь основывался на обрядах
дома Ся,
Что сохранил из них и добавил,
можно знать;
Дом Чжоу опирался на обряды Инь,
Что сохранил из них и добавил,
можно знать;
И о тех, кто, возможно, будет следовать
за Чжоу, Пусть и за сотню поколений, можно знать[17].

24

Учитель говорил:

– Жертвоприношение чужому духу заключает в себе лесть.

Бездействие в момент, когда возможно поступить по справедливости, означает трусость.

Глава 3
Восемью рядами

1

Конфуций говорил о Младшем, у которого «восемью рядами танцуют при дворе»[18]:

– Если это можно вытерпеть, то что же вытерпеть нельзя?

2

Три семейства убирали жертвенную утварь под звуки гимна «Лад»[19].

Учитель об этом сказал:

– Содействуют в храме князья, Сын Неба прекрасен и строг.

– Разве эти слова применимы к делам трех семейств?

3

Учитель говорил:

– К чему ритуалы, если, будучи человеком, не проявляет человечности? К чему и музыка, если, будучи человеком, не проявляет человечности?

4

Линь Фан[20] спросил о том, что составляет основу ритуала.

Кто-то спросил о смысле царского жертвоприношения.

Учитель ответил:

– О нем не ведаю, а кто ведал бы, тот управлял бы Поднебесной так, словно она была бы здесь.

И указал при этом на свою ладонь.

12

Учитель будто зрел тех, кому приносил жертвы. И будто зрел духов, принося им жертвы. Он говорил:

– Если сам не участвую в жертвоприношении, то для меня его как бы и не было.

13

Вансунь Цзя спросил:

– Что значат слова: «Угодничать полезней перед очагом, чем перед юго-западным углом»?[24]

– Неверно сказано, – ответил Учитель. – Кто провинится перед Небом, тому будет некому молиться.

14

Учитель сказал:

– Дом Чжоу зрел пример двух предыдущих царствований, поэтому он так блистает просвещенностью. Я следую за Чжоу.

15

Войдя в Великий храм[25], Учитель спрашивал обо всем, что там происходило.

Кто-то заметил:

– И кто это считает сына цзоусца знающим ритуалы? Войдя в Великий храм, он спрашивал обо всем, что там происходило.

Учитель, услышав это, ответил:

– В этом ритуал и состоит.

16

Учитель сказал:

– Суть стрельбы из лука состоит не в том, чтобы пробить мишень, ибо люди обладают разной силой.

В этом заключается путь древних.

17

Цзыгун желал, чтобы при оглашении первого числа прекратили приносить в жертву барана[26].

Учитель возразил:

– Тебе, Цы, жалко этого барана,
А мне жаль этот ритуал.

18

Учитель сказал:

– Если служить государю, строго соблюдая ритуал, люди видят в этом лесть.

19

Князь Твердый[27] спросил о том, как государь повелевает подданными, а подданные служат государю. Конфуций ответил:

– Государь повелевает подданными, соблюдая ритуал; подданные честно служат государю.

20

Учитель сказал:

– «Крики чаек»[28] в меру веселят и печалят, не терзая душу.

21

Князь Скорбной Памяти спросил Цзай Во об Алтаре Земли[29]. Цзай Во ответил:

– Владыка Ся использовал сосну, у иньца применялся кипарис, а чжоусец избрал каштан, чтобы народ дрожал от страха.

Учитель, услышав это, сказал:

– Свершенного не объясняют,
За то, что сделано, не увещают
И в том, что было, не винят.

22

Учитель сказал:

– Гуань Чжун был небольших способностей.

Кто-то спросил:

– А не был ли он бережливым?

Учитель возразил:

– Как мог он быть бережливым, если у него имелась башня «Три возврата» и должности не совмещались?

– Но не был ли тогда он сведущ в ритуале?

– У государя перед входом были установлены щиты, Гуань поставил у себя такие же; у государя при свидании с другими государями имелся постамент для опрокинутых чаш для вина, Гуань имел такой же постамент. Если Гуань знает ритуалы, то кто же их не знает? – был ответ[30].

23

Беседуя о музыке со старшим музыкантом из удела Лу, Учитель сказал:

– А музыку, ее знать можно! Вначале исполняют – как бы слита, играют далее, как бы беспримесна, как бы светла и как бы непрерывно длится в конце.

24

Хранитель рубежа из И, прося о встрече, говорил:

– Мне удавалось до сих пор встречаться с каждым благородным мужем, который приходил сюда.

Ученики его представили.

А выйдя, он сказал:

– Зачем вам беспокоиться о том, что все утрачено? Уже давно пути нет в Поднебесной, и Небо скоро сделает Учителя колоколом.

25

Учитель говорил о музыке «Весенняя»: в ней все прекрасно и все хорошо; и говорил о музыке «Воинственной»: в ней все прекрасно, но хорошо не все[31].

26

Учитель вопросил:

– Как мне глядеть-то на того, кто проявляет нетерпимость, будучи правителем, не чувствует благоговения при исполнении ритуала и не скорбит во время траура?

Глава 4
Там, где человечность

Учитель Цзэн с ним согласился.

Когда он вышел, ученики спросили:

– Что это значит?

Учитель Цзэн ответил:

– В пути Учителя одно лишь сострадание до глубины души.

16

Учитель сказал:

– Благородный муж постигает справедливость. Малый человек постигает выгоду.

17

Учитель сказал:

– Встретив достойного человека, стремитесь с ним сравняться; встретив недостойного, вникайте внутрь себя.

18

Учитель сказал:

– Служа отцу и матери,
Их увещай помягче;

А видишь, что не слушают,
Их чти, им не перечь;
А будут удручать, ты не ропщи.

19

Учитель говорил:

– При живых отце и матери
Далеко от них не уезжай,
А уедешь, будь на одном месте.

26

Цзыю сказал:

– Настойчив ты с правителем –
И вот уж опозорен;
Настойчив ты с друзьями –
И дружбы той уж нет.

Глава 5
Гунье Чан

1

Учитель сказал о Гунье Чане³[32]:

– Вот стоящий жених. Он, правда, был в тюрьме, но это не его вина.

И отдал ему в жены свою дочь.

2

Учитель отозвался о Нань Жуне[33]:

– Его не отвергают, когда в стране есть путь; он избегает наказания, когда в ней нет пути.

И отдал ему в жены дочь своего старшего брата.

3

Учитель отозвался о Цзыцзяне[34]:

– О, это благородный муж! Но как бы он сумел им стать без благородных мужей из удела Лу?

4

Цзыгун спросил:

– Какой я человек?

Учитель ответил:

– Ты как сосуд.

– Какой сосуд?

– Драгоценный жертвенный сосуд.

5

Кто-то сказал:

– Юн[35] человечен, но лишен красноречивости. Учитель ответил:

– Зачем ему красноречивость? Кто ищет в бойком языке свою защиту, тот часто будет ненавидим. Не знаю, обладает ли он человечностью, но зачем ему красноречивость?

6

Когда Учитель стал склонять Цидяо Кая[36] поступить на службу, тот ответил:

– Я в этом не могу еще довериться себе.

Учитель был доволен.

7

Учитель сказал:

– Путь не в ходу… Взойду на плот и поплыву к морям.

Не Ю ли будет тем, кто поплывет со мной?

Цзылу, услышав это, обрадовался.

Учитель же продолжил:

– Вот Ю… Он превосходит в храбрости меня, но древесину для плота нигде не сыщет.

8

Воинственный из Старших спросил о том, человечен ли Цзылу.

Учитель ответил:

– Не знаю.

Но тот стал снова спрашивать.

Учитель пояснил:

– Ю можно было бы послать в страну, которая выставляет тысячу боевых повозок, руководить набором войска. А обладает ли он человечностью, я не знаю.

– А Цю обладает человечностью?

– Цю можно было бы назначить управляющим селения с тысячью семей или владения, которое выставляет сотню боевых повозок. А обладает ли он человечностью, я не знаю, – ответил Учитель.

– А Чи[37] обладает человечностью?

– Чи можно было бы послать принимать гостей, чтобы он, подпоясавшись, встал у престола. А обладает ли он человечностью, я не знаю.

9

Учитель спросил Цзыгуна:

– Кто из вас лучше, ты или Хуэй?

Цзыгун ответил:

– Как смею я равнять себя с Хуэем? Хуэй, услышав что-либо одно, уже знает остальные десять; а я, услышав что-либо одно, знаю еще лишь о втором.

Учитель сказал:

– Не равен, я согласен, ты ему не равен.

10

Цзай Юй заснул средь бела дня.

Учитель сказал:

– Не вырезать узора на гнилом суку, стену из навоза не отштукатурить. За что же упрекать мне Юя?

Учитель еще сказал:

– Сначала я общался с людьми так: внимая сказанному, верил, что исполнят; теперь же я веду себя иначе: внимая сказанному, жду, когда исполнят. Я так переменился из-за Юя.

11

Учитель сказал:

– Я не встречал еще твердых, несгибаемых людей.

Кто-то заметил:

– Вот Шэнь Чэн[38].

Учитель возразил:

– Как может быть он несгибаем,
Когда столь многого желает?

12

Цзыгун сказал:

– Я не хочу делать другим то, чего я не хочу, чтобы другие делали мне.

– Цы, это для тебя недостижимо, – заметил Учитель.

13

Цзыгун сказал:

– Можно изведать просвещенность нашего Учителя, но слов о человеческой природе и пути Небесном от него не услышишь.

14

Когда Цзылу что-либо слышал, но выполнить пока не мог, то лишь боялся снова что-нибудь услышать.

15

Цзыгун спросил:

– Почему Кун Просвещенный[39] получил посмертный титул «Просвещенного»?

Учитель ответил:

– Он был сметлив, любил учиться и не стыдился обращаться за советом к низшим, поэтому его назвали «Просвещенным».

16

Учитель говорил о четырех достоинствах Цзычаня[40], какими обладает благородный муж:

– Он вел себя благоговейно,
С почтительностью служил высшим,
Был благосклонен к простым людям
И обходился с ними справедливо.

17

Учитель говорил:

– Вот Янь Пинчжун[41] умел с людьми общаться: был вежлив и со старым другом.

18

Учитель сказал:

– Цзан Просвещенный поместил большую черепаху в дом, где капители были разукрашены резьбою в форме гор, а столбики на перекладинах – рисунком водорослей. Какой же у него был ум?[42]

19

Цзычжан спросил:

– Что был за человек министр Цзывэнь[43]: он трижды поступал на должность, не выражая радости, и трижды уходил с нее, не проявляя огорчения, и непременно сообщал о сделанном на службе новому министру?

Учитель ответил:

– Это был честный человек.

– А был ли человечен он?

– Не знаю; как он мог быть человечным?

– А что за человек Чэнь Просвещенный? Он был владельцем десяти четверок лошадей, но бросил их, бежал, когда Цуй убил государя Ци; придя в другой удел, сказал: «Походят здесь на нашего вельможу Цуя» и бежал оттуда. Придя еще в один удел, опять сказал: «Походят здесь на нашего вельможу Цуя» и бежал оттуда.

Учитель ответил:

– Это был чистый человек.

– А был ли человечен он?

– Не знаю; как он мог быть человечным?

20

Цзи Просвещенный[44] трижды думал, перед тем как действовать.

Учитель, услышав об этом, сказал:

– Достаточно подумать дважды.

21

Учитель говорил:

– Нин Воинственный[45] вел себя умно, когда в стране был путь, и глупо, когда в ней не было пути. С ним по уму сравняться можно, по глупости – нельзя.

22

Учитель, находясь в уделе Чэнь, воскликнул:

– Я возвращаюсь! Возвращаюсь! Мои сынки стали дерзки и фамильярны. Они достигли всяких совершенств, но не умеют себя ограничивать.

23

Учитель сказал:

– Старший Ровный вместе с Младшим Равным[46] не помнили плохого, поэтому к ним почти никто не питал зла.

24

Учитель вопросил:

– Кто сказал, что Вэйшэн Гао[47] прям? Когда кто-то попросил у него уксуса, то он дал его, выпросив у своего соседа.

25

Учитель сказал:

– Искусные слова, умильный взор, почтительность сверх меры – все это вызывало в Цзо Цюмине[48] стыд и вызывает стыд во мне. Дружить с тем, кого втайне ненавидишь, – такое вызывало в Цзо Цюмине стыд и вызывает стыд во мне.

26

Янь Юань и Цзылу стояли перед Учителем.

Он им предложил:

– Почему вы не высказываете своих желаний?

Цзылу ответил:

– Я хотел бы, имея повозку, лошадей и платье на меху, делиться ими с другом и не досадовать, когда они придут в негодность.

А Янь Юань сказал:

– Я хотел бы не кичиться тем, что есть во мне хорошего, и скрыть свои заслуги.

Затем Цзылу спросил:

– Хотелось бы услышать о желании Учителя.

Учитель ответил:

– Дать отдых старым людям,
Быть искренним с друзьями,
Заботиться о младших.

27

Учитель воскликнул:

– Все кончено! Я не встречал того, кто может осудить себя в душе, когда видит, что ошибся!

28

Учитель сказал:

– В любом селении из десяти домов всегда найдутся люди, которые не уступят мне в честности и искренности, но уступят в склонности к учению.

Глава 6
Вот Юн…

1

Учитель сказал:

– Вот Юн, он может быть поставлен ликом к югу.

Благодетельный из Младших спросил:

– Можно ли привлечь Чжун Ю к правлению?

Учитель ответил:

– Ю – человек решительный. С чем он не справится по службе?

– А можно ли и Цы привлечь к правлению?

– Цы – человек понятливый. С чем он не справится по службе?

– А можно ли и Цю привлечь к правлению?

– Цю многое умеет. С чем он не справится по службе?

8

Младший посылал за Минь Цзыцзянем, чтобы поставить его управляющим в свое селение Би. Но Минь Цзыцзянь сказал посланцу:

– Ты откажись за меня поискуснее. Если снова будет звать, переселюсь за реку Вэнь.

9

Боню[52] был болен. Учитель навестил его и, взяв через окно за руку, сказал:

– Увы! Он умирает, такова судьба. Такого человека и поразил такой недуг! Такого человека и поразил такой недуг!

10

Учитель сказал:

– Какой достойный человек Хуэй! Живет в убогом переулке, довольствуясь плетушкой риса и ковшом воды. Другие не выдерживают этих трудностей, Хуэй не изменяет этим радостям. Какой достойный человек Хуэй!

11

Жань Цю сказал:

– Не то чтоб мне не нравился ваш путь, но сил моих недостает.

Учитель ответил:

– В ком сил недостает, на полпути бросают. А ты еще не начинал идти!

12

Учитель просил Цзыся:

– Ты будь, как благородный муж, ученым,

Не будь учен, как малый человек.

13

Когда Цзыю стал управляющим Учэна, Учитель у него спросил:

– Ну как, обрел ли там кого-либо себе?

Цзыю ответил:

1 Каждая глава «Изречений» называется по ее первым словам, в данном случае в оригинале это слово «Учиться…».

2 Стереотипной формулой «Учитель сказал (говорил)» открываются в «Изречениях» слова Конфуция.

3 Учитель Ю – ученик Конфуция Ю Жо. В «Изречениях» только ему и еще одному ученику Конфуция Цзэн Шэню (см. 1.4) присвоено почетное прозвание «Учитель», все остальные ученики обычно называются по своему второму имени, которое давалось в Древнем Китае в знак уважения при достижении совершеннолетия – 20 лет.

4 Цзыся – второе имя ученика Конфуция Бу Шана.

5 Цзыцинь – современник Конфуция Чэнь Кан, который, по мнению некоторых комментаторов, был его учеником. Цзыгун – второе имя ученика Конфуция Дуаньму Цы.

6 Песни – так называется в «Изречениях» свод древнекитайской поэзии Ши цзин («Книга песен»).

7 Благостный из Старших (Мэн Ицзы) – сановник, принадлежавший к одному из трех наиболее влиятельных семейств знати княжества Лу; ему был посмертно присвоен титул «Благостного». Ниже: Фань Чи – ученик Конфуция Фань Сюй.

8 Воинственный из Старших (Мэн Убо) – сын сановника Благостного из Старших; «Воинственный» – его посмертный титул.

9 Цзыю – второе имя ученика Конфуция Янь Яня.

10 Хуэй – имя любимого ученика Конфуция Янь Хуэя (Янь Цзыюаня, Янь Юаня).

11 Другой вариант перевода: Браться за дело не с того конца – Значит наносить лишь вред.

12 Ю – имя ученика Конфуция Чжун Ю, который в «Изречениях» часто называется по своему второму имени – Цзылу (или Цзи Лу).

13 Цзычжан – второе имя ученика Конфуция Чжуаньсунь Ши.

14 Князь Скорбной Памяти (Айгун) правил в княжестве Лу в 494–466 гг. до н. э.; «Скорбная Память» – его посмертный титул.

15 Благодетельный из Младших (Цзи Канцзы) – глава семейства Младших, одного из трех могущественных родов княжества Лу; в период правления князя Скорбной Памяти Благодетельный был фактическим правителем княжества; титул «Благодетельного» получил посмертно.

16 Книга (другой перевод «Предания») – свод записей речей, клятв и приказов древних царей и их советников, известный позднее под названием конфуцианского канона Шу цзин.

17 Имеются в виду легендарные китайские династии Ся, Инь и наследовавшая им Чжоу, в период правления которой жил Конфуций.

18 По древнему ритуалу, только при дворе Сына Неба мог исполняться танец, в котором актеры выступали бы восемью рядами. Семейство Младших имело право лишь на четыре ряда танцоров.

19 Три семейства – Старшие, Средние и Младшие, делившие между собой власть в княжестве Лу; уборка жертвенной утвари под звуки гимна «Лад» была прерогативой Сына Неба. В этом фрагменте Конфуций приводит две строки из «Книги песен».

20 Линь Фан (Цю) – один из собеседников Конфуция, уроженец княжества Лу.

21 В Древнем Китае был широко распространен культ гор; Сын Неба и князья могли приносить жертвы «знаменитым горам», к которым относилась и гора Великая (Тайшань); семейство Младших такой привилегией не обладало. Жань Ю – ученик Конфуция Жань Цю, по второму имени – Цзыю; был в это время слугой дома Младших.

22 Цзыся приводит в данном случае цитату из «Книги песен», хотя последней строки в современном тексте этого песенного свода нет.

23 В уделах Ци и Сун правили потомки соответственно династий Ся и Инь.

24 Вансунь Цзя был советником князя Чудотворного из удела Вэй. Приводимое им высказывание, по всей вероятности, служило в то время пословицей. Юго-западный угол в доме и связанный с ним дух были наиболее почитаемыми; под очагом подразумевается дух очага.

25 Великий храм был посвящен князю Чжоу, первому правителю удела Лу, предку луских князей; цзоусцем здесь назван отец Конфуция, служивший в селении Цзоу, где, по преданию, и родился Конфуций.

26 Согласно древнему обычаю, князья получали от Сына Неба календарь на следующий год с указанием первых чисел месяцев. Они хранили этот календарь в своих храмах предков и отмечали наступление первого числа каждого месяца принесением в жертву барана. В эпоху Конфуция данный обряд выполнялся не полностью и формально, поэтому Цзыгун и предложил отменить жертвоприношение.

27 Князь Твердый (Дингун) правил в Лу в 509–495 гг. до н. э.

28 «Крики чаек» – название песни, открывающей «Книгу песен».

29 Цзай Во – ученик Конфуция Цзай Юй; здесь в соответствии с одной из комментаторских традиций речь идет об алтаре, где приносились жертвы духу земли, который изображался в виде дощечки, сделанной из различных пород дерева. По другой версии, в данном случае имеются в виду деревья, составлявшие культовую рощу вблизи Алтаря Земли.

30 Гуань Чжун – известный реформатор Древнего Китая, живший в VII в. до н. э. Слова «Три возврата» получают в комментаторской традиции самое разное истолкование. По одной из версий, они означают право брать в жены женщин из трех родов, которым обладали только государи; по мнению других исследователей «Изречений», и среди них известного конфуцианского философа Чжу Си (XII в.), так называлась башня с тремя входами; согласно еще одной версии, эти слова относятся к налогу на продаваемый товар. Данный перевод опирается на вторую версию.

31 Музыка «Весенняя» (Шао), по преданию, создана во времена мифического государя Шуня, когда цари добровольно уступали власть своим достойным преемникам из других родов; музыка «Воинственная» относилась к эпохе легендарного царя Воинственного (Увана), который насильно отнял престол у недостойного правителя династии Инь (XI в. до н. э.).

32 Гунье Чан – ученик Конфуция.

33 Нань Жун – ученик Конфуция Наньгун Ко.

34 Цзыцзянь – второе имя ученика Конфуция Ми Буци.

35 Юн – имя ученика Конфуция Жань Юна (Жань Чжунгуна).

36 Цидяо Кай – ученик Конфуция.

37 Чи – имя ученика Конфуция Гунси Хуа.

38 Шэнь Чэн – ученик Конфуция, живший в Лу.

39 Кун Просвещенный (Кун Вэньцзы) – сановник княжества Вэй.

40 Цзычань – второе имя вельможи княжества Чжэн Гун Суньцяо, старшего современника Конфуция.

41 Янь Пинчжун – сановник княжества Ци.

42 Цзан Просвещенный – сановник княжества Лу. По одной из старинных комментаторских версий, Конфуций отказывается отнести Цзана к людям знающим и просвещенным за нарушение им ритуала, в соответствии с которым его положение не позволяло ему держать такую большую черепаху (а черепахи в Древнем Китае были животными почитаемыми и использовались для гадания) в столь роскошной обстановке.

43 Цзывэнь занимал пост министра в царстве Чу. Ниже: Чэнь Просвещенный (Чэнь Вэньцзы) – сановник княжества Ци по имени Сюйу.

44 Цзи Просвещенный – сановник княжества Лу, умерший незадолго до рождения Конфуция.

45 Нин Воинственный – сановник княжества Вэй, которого высоко ценил Конфуций.

46 Старший Ровный (Бо И) и Младший Равный (Шу Ци) – два брата-царевича, которые, после смерти своего отца, уступая друг другу, отказались от престола; впоследствии они уморили себя голодом из протеста против насильственного свержения последнего государя династии Инь царем Воинственным (XI в. до н. э.).

47 Вэйшэн Гао – уроженец княжества Лу.

48 Цзо Цюмин – лусец, главный летописец княжества Лу; по преданию, им был составлен знаменитый комментарий к первой древнекитайской летописи «Весна и осень» (Чуньцу).

49 В Древнем Китае обращенность лицом к югу символизировала положение правителя. Учитель Тутовник Старший (Цзы Сан Боцзы) – лицо легендарное, о котором имеются скудные и не совсем достоверные сведения; в комментариях он характеризуется как отшельник, живший под стать зверям «без одежды и шапки».

50 Цзыхуа – второе имя ученика Конфуция Гунси Чи. Учитель Жань – ученик Конфуция Жань Цю.

51 Юань Сы – ученик Конфуция Юань Сянь.

52 Боню – второе имя ученика Конфуция Жань Гэна.

Скачать книгу

Беседы и изречения бесплатное чтение

И. И. СемененкоЧитателю Конфуция

Луньюйизречения

Глава 1Учиться[1]

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

Глава 2Правитель

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

Глава 3Восемью рядами

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

Глава 4Там, где человечность

1

2

3

4

5

6

7

И. И. Семененко
Читателю Конфуция

Луньюй
изречения

Глава 1
Учиться[1]

Глава 2
Правитель

Глава 3
Восемью рядами

Глава 4
Там, где человечность

Глава 5
Гунье Чан

Глава 6
Вот Юн…