Потерянные бесплатное чтение

Альбина Нурисламова

Потерянные

Роман

Глава 1.

Все началось с туфель, обычных туфель на шпильке. Кира была невысокой, и потому обувь, даже домашние тапочки, предпочитала на каблуке.

В то сентябрьское утро Кира Кузнецова катастрофически опаздывала на работу и носилась по квартире, судорожно выискивая то колготки, то сумку, то расческу, которые почему-то обнаруживались в самых неожиданных местах. Вроде и встала рано, и делала все быстро, но опять не хватило времени, чтобы спокойно собраться и не спеша выйти из дому.

Саше, мужу Киры, на работу нужно было идти позже, он только что встал и сочувственно наблюдал за ее бегом с препятствиями. От его предложения подвезти она нетерпеливо отмахнулась: какой смысл плестись по пробкам туда и обратно, а через час выезжать снова — уже к себе в офис, в другой конец города? Сама Кира машину не водила. Желания такого не имела и потребности не испытывала.

Отказаться-то отказалась, но от мысли, что предстоит бежать десять минут до метро, затем ждать электричку, ехать в плотной толпе таких же издерганных граждан, а потом снова бежать два квартала, настроение портилось еще больше.

Надо было встать в шесть часов, ругала себя Кира, не хватало еще опоздать на презентацию!

Над презентацией новой линии продукции она сама и ребята из ее отдела бились целый месяц. И если Кира ее сегодня сорвет, то Генерал порвет саму Киру на тонкие полоски.

Именно из-за презентации и были куплены эти туфли. Выяснилось, что к новому костюму нечего надеть, и они с Сашей потратили половину выходного дня на поиски подходящей обуви. Она решила, что туфли должны быть непременно кремового оттенка. Задача усложнялась тем, что размер ноги у нее — непопулярный тридцать пятый. В итоге, ценой невероятных усилий и целого бака израсходованного бензина, туфельки были найдены и мирно ждали своего звездного часа.

На последних секундах перед вылетом из квартиры Кира раскрыла заветную коробку и приготовилась обуться.

— Ничего не понимаю, — пробормотала она, заглянув в картонные глубины. — Ерунда какая-то.

— Что такое? — спросил Саша, высовываясь из кухни с бутербродом в руке. Квартира у них не слишком большая, так что ему даже не понадобилось вставать со стула, чтобы выглянуть в прихожую.

— Мои туфли, — растерянно сказала Кира. — Как такое может быть?

— А что с ними не так? Тебе в коробку подложили лапти?

— Почти, — мрачно отозвалась она. — Саш, они же белые!

Саша отложил бутерброд, встал и подошел к жене. Посмотрел на туфли в Кириных руках и пожал плечами:

— Ну, конечно, белые. Что тут удивительного? Или ты ждала чего-то другого?

— Чего я ждала?! А то ты не знаешь! Как будто мы не с тобой полдня носились, чтобы найти кремовые туфли! И купили точно кремовые, я их еще вчера вечером мерила вместе с костюмом. Неужели я бы не заметила, что это не те туфли?! — громко возмущалась Кира. Саша некоторое время внимательно смотрел на жену.

— Слушай, я не понимаю, в чем дело? — неуверенно улыбаясь, произнес он в итоге. — Это что, шутка такая? Ты протащила меня по всем магазинам, приговаривая, что обувь непременно должна быть ослепительно белого цвета! Чуть не до потолка прыгала, когда нашла именно такие туфли, а теперь уверяешь, что тебе, оказывается, хотелось кремовые!

Кира непонимающе уставилась на мужа. «Что за бред», — подумала она. Взгляд ее упал на часы. Без пяти восемь. Разбираться в оттенках уже некогда.

— Черт, опаздываю! — Она быстро сунула ноги в туфли (белые, почему же все-таки они белые?), чмокнула Сашу в губы, схватила сумку, ключи, телефон и унеслась.

Времени на обдумывание обувных парадоксов не было, Кира еле-еле успела к девяти в офис. Оттуда, погрузившись в служебные машины, все участники презентации двинулась в «Алмаз - Отель», где в два часа должно было начаться мероприятие.

«Драгоценный» отель Кире не нравился — обычный претенциозный монстр из глянцевого синего стекла, блестящего металла и серого бетона. Их в Казани в последнее время понастроили немало. Внутри тоже ничего примечательного: сверкающие лениво ползущие эскалаторы, гладкие мраморные полы, зеркала, фонтаны, растения в кадках — то ли живые, то ли искусственные, персонал с намертво приклеенными улыбками.

Провести здесь акцию стоило неоправданно дорого, но руководство «Косметик-Сити» как раз это и привлекало: пусть знают — с финансами все в порядке! Программа была обычная в таких случаях. Первый этап — встреча высоких гостей, прессы и прочих приглашенных. Далее — конференция в актовом зале: доклад генерального директора («Генерала», как его называли сотрудники), презентация новой линии, вопросы журналистов и гостей (разумеется, подходящими вопросами доверенных лиц снабдили заранее). А в завершение праздника — как водится, фуршет.

Перечисленное нужно было успеть за два часа. Пришлось как следует попотеть, чтобы все три этапа плавно, без заминок перетекали один в другой. Чтобы не проигнорировала пресса, и доклад был прочитан Генералом без сучка, без задоринки. Чтобы задавались правильные вопросы, и диаграммы с графиками вовремя появлялись на экране. И, конечно, чтобы всем хватило раздаточного материала перед конференцией и еды на фуршете.

Кира и ее коллеги из отдела продвижения товара и связей с общественностью свою работу проделали на отлично. Их было четверо — завотделом, Марк Максимович Леднев, Кира, вот уже полгода как его зам, Оля Карпова и Альберт Зиннатов.

Каждый отвечал за свою часть, а Марк Максимович — Марик — координировал. Он был отличный парень и завидный жених: тридцать шесть, не женат, обеспечен, на хорошем счету, к тому же добрый, компанейский, с чувством юмора.

Оленька, вечная девушка чуть за тридцать, каждый новый год упорно загадывала под бой курантов одно и то же: чтобы Марик предложил ей сменить фамилию на Ледневу. Пока, к великому Олиному сожалению, Дед Мороз не спешил исполнять ее желание. Оля отвечала за оформление зала, раздачу подарочных пакетов, регистрацию посетителей (ей выделили в помощь парочку длинноногих барышень из общего отдела), а еще за то, чтобы все — и овцы, и волки, — были сыты на фуршете.

Кира и Альберт должны были написать для Генерала удобоваримый доклад, подготовить слайды, музыкальное оформление и комментарии для презентации, придумать вышеупомянутые вопросы и проследить за тем, чтобы информация о мероприятии появилась в прессе.

Встречал и привечал собравшихся Марик, он же вел все переговоры с отелем, контачил с бухгалтерией и занимался прочими подобными делами.

Все прошло на ура, уложились, как и планировали. Генерал радостно улыбался и обещал отделу хорошую премию. Гости дружно хлопали его докладу и как дети радовались новой разработке концерна. «Косметик-Сити» предлагал потребителям средство для мытья посуды, чистящий порошок, гель для мытья стекол, пасту для чистки плит и стиральный порошок — все вместе это называлось «Великолепная пятерка на защите чистоты». Корреспонденты, наевшиеся на фуршете изысканных закусок под дорогое шампанское, обещали, что нехитрый слоган непременно появится в журналах и газетах. Приглашенные — а было их сто двадцать пять человек — получили в подарок «Великолепную пятерку», авторучки, блокноты и магниты на холодильник с логотипом «Косметик-Сити».

Ненадолго заглянув в офис, Кира поехала домой. Она жутко устала, но настроение было отличное. Позвонила Саше, вкратце рассказала про свои успехи и пообещала купить к ужину обожаемое ими обоими запеченное мясо, закуски из морепродуктов и вино.

Спустя часа полтора, Кира, обвешанная сумками и пакетами, чертыхаясь сквозь зубы, ковырялась в замке. Соседняя дверь неслышно приоткрылась, и оттуда высунулась украшенная светлыми химическими кудрями голова соседки Наташи.

— О, Кирюха! Привет! А я слышу — возня какая-то в коридоре, думаю, что такое?

— Привет, Наташ, замок что-то заедает, никак не открою.

— Может, я попробую?

— Спасибо, лучше сумки подержи, — попросила Кира.

Наташа была замечательной соседкой: могла приглядеть за квартирой, покараулить слесаря, открыть входную дверь, если сломается домофон. Она знала поименно всех жильцов, боролась за чистоту двора и подъезда, собирала всевозможные взносы и выступала на общедомовых собраниях. Это была простая, общительная женщина с легким, открытым нравом. Работала она в автобусном депо, растила пятнадцатилетнюю дочь Марину.

Примерно год назад от Наташи ушёл муж. Разрушительницей семейного счастья была разведенная дама на пять лет старше самой Наташи и ее тихого Костика. Новость повергла в недоумение всех жильцов дома: Медведевы казались вполне счастливой парой.

Самое обидное, что в уходе супруга незадачливая Наташка отчасти была виновата сама. Это она уговорила мужа, простого слесаря-сборщика с завода, купить компьютер. Тот поначалу сопротивлялся. Он понятия не имел о том, с какого боку этот агрегат включается и для какой надобности нужен, но жена настояла: как, скажите на милость, в наши дни без компьютера? Тем более дочь подрастает.

Костик освоил науку на удивление быстро и вскоре каждый вечер стал пропадать в виртуальном мире. Вот там-то, во всемирной сети, и поджидала его коварная «паучиха». Начали переписываться, обмениваться фотографиями, обнаружилась какая-то невиданная доселе духовная близость. Вслед за ней — и физическая. Через четыре месяца примерный семьянин Костик заявил, что теперь у него другая жизнь, подал на развод и переехал к новой возлюбленной.

С тех пор бывший муж навестил жену и дочь всего один раз. Причем было очень заметно, что ему не терпится отправиться обратно. Вторая жена вывела его на жизненную дорогу, которую сам Костик считал доступной избранным. Он ушел с завода, вместе с женой занялся ее бизнесом. Похорошел, расправил плечи, сделал новую прическу. Нацепил костюм вместо вытянутого свитера. Украсил запястье дорогими часами, привык пользоваться парфюмом, обзавелся новым мобильником, получил права и сел за руль иномарки. Был Костик — стал Константин Петрович. Прежняя семья его больше не интересовала.

Смириться с мужниным предательством Наташе было трудно. Но она не озлобилась, как это нередко случается, и на судьбу не жаловалась. Кира восхищалась ее стойкостью и надеялась, что скоро она обязательно встретит достойного мужчину.

Наконец упрямый ключ с громким щелчком повернулся в скважине.

— Слава богу! Спасибо, Наташ! — сказала она, забирая у соседки сумки.

— Не за что, обращайся! — улыбнулась та и скрылась у себя в квартире.

Ужин удался на славу: было вкусно и весело. Кира и Саша никогда не скучали вдвоем. В этом, наверное, и был секрет их удачного брака. Поздним вечером чуть хмельная Кира вышла из душа и направилась в комнату, собираясь лечь в кровать. Ее взгляд упал на стоявшие в прихожей туфли. Наверное, просто запуталась в оттенках и собственных желаниях, пожала плечами Кира и выбросила из головы необычное происшествие.

Глава 2.

Три месяца назад, третьего июня, Кире исполнилось тридцать лет. Они с Сашей отмечали это событие в кафе, пригласили самых близких людей: ее родителей, сестру Ирину с мужем Игорем и дочками Катей и Аней, Сашину маму (отец умер два года назад), и близких друзей — Сережу и Гелю. Так уж удачно сложилось, что Кира дружила с Гелей, а Саша — с Сережей, и они вместе ездили отдыхать, отмечали праздники, постоянно встречались, перезванивались и вообще не могли прожить друг без друга дольше недели.

На празднике было по-настоящему тепло, радостно и шумно, совсем как в детстве. Все желали Кире счастья, а она сидела и думала, что уже счастлива. Настолько, что даже страшно. Иногда ей казалось, что все складывается чересчур безоблачно, и расплата может наступить в любой момент.

В последние годы жизнь холила Киру и баловала подарками. Не закаляла, а радовала. Собственно, поводов жаловаться на судьбу у нее не было никогда. Все близкие живы и, слава богу, здоровы. За три десятка лет не случилось практически ни одной неудачи или поражения. За исключением одного случая, о котором Кира категорически запрещала себе вспоминать.

В школе она училась хорошо и легко, была абсолютно беспроблемным ребенком. Даже переходный возраст преодолела без сложностей роста. Поступила, правда, не совсем туда, куда собиралась: недобрала баллов на факультет психологии. Но чтобы начать учиться в том же вузе на технолога, баллов как раз хватило.

Годы учебы вспоминались с удовольствием. Студенческая жизнь оказалась такой, как она и мечтала: «От сессии до сессии живут студенты весело, а сессия всего два раза в год». Да и сессия особых проблем не доставляла: пусть Кира не была блестящей студенткой, но и в «хвостах» не путалась.

Пять лет пролетели стремительно. Окончив вуз, Кира не успела озаботиться, что теперь делать с дипломом технолога, как ей уже нашли хорошую работу. Друг отца был не последним человеком в «Косметик - Сити», и когда там решили создать отдел продвижения товара и связей с общественностью, предложил на одну из вакансий ее кандидатуру.

Знакомство, конечно, сыграло свою роль, но и без того коммуникабельная, энергичная, легко обучаемая, инициативная Кира отлично подходила для этой должности. С тех пор она здесь и работала, сейчас уже заместителем начальника отдела. Работа нравилась, коллектив тоже, так что будние дни никогда не были для нее каторгой, а выход из очередного отпуска — катастрофой. Тот факт, что оказалась на руководящей должности, она восприняла почти равнодушно: честолюбие было чуждо ее натуре. Повысили — спасибо. Она совершенно не стремилась к карьерным высотам, просто считала, что если уж взялся что-то делать — делай хорошо.

Личная жизнь тоже складывалась отлично. С будущим мужем Кира познакомилась на корпоративной вечеринке. «Косметик-Сити» и компьютерная фирма «Виртуал», где трудился Саша, отмечали Новый год в одном ресторане. Кира в Золотом зале, Саша — в Серебряном. Они случайно столкнулись в холле, познакомились, обменялись телефонами. Назавтра созвонились, встретились и больше не расставались.

Прожив вместе семь счастливых лет, ни она, ни он ни разу не пожалели о своем выборе. Как-то сами собой находились новые совместные увлечения, строились планы. Не было поводов для разочарования, ссор, ревности или взаимных упреков. Единственным, что в последнее время омрачало семейный горизонт, было отсутствие детей.

Около года назад Кира и Саша решили, что их тандему пора превратиться в трио. Однако желанная беременность не наступала. Врач-гинеколог не находила в этом ничего странного и утверждала, что поводов для беспокойства нет, тем более что оба молоды и здоровы. Вот если не получится зачать ребенка больше двух лет, тогда придется задуматься. Пока же доктор советовала «отпустить ситуацию»: придет время, будут и дети.

Кира с Сашей к советам опытного человека прислушивались и старались не зацикливаться на проблеме: работали, отдыхали, мечтали, развлекались. Обустраивали не так давно купленную однокомнатную квартиру. Приобрели участок за городом под строительство дома. Поменяли машину...

И все же у Саши ни о чем не беспокоиться получалось лучше. Кире «отпустить ситуацию» было сложнее, у нее была на то веская причина. Как раз та самая, о которой она не разрешала себе думать — и которая в последнее время приходила на ум все чаще и чаще.

Когда ей было восемнадцать, Кира сделала аборт. Это была страшная тайна, о которой не знали ни папа с мамой, ни сестра, ни муж. Знала только Гелька — ей Кира рассказала несколько лет назад.

… В ту далекую осень она оказалась один на один со своей бедой. Ее история была одной из тысяч подобных. Кира и Саша — а по иронии судьбы его звали именно так — познакомились на дискотеке в День первокурсника. Кира считала себя успешной и взрослой — еще бы, студентка! Саша играючи покорил наивную, воспитанную на романах и стихах девочку. Он учился на другом факультете, на последнем курсе, был красив жгучей яркой красотой и производил впечатление опытного мужчины. В его темно-русых волосах пряталась тонкая седая прядка, и это придавало Саше дополнительный шарм.

Они стали встречаться. Ходили в кино, на дискотеки, в ночные клубы и кафе. Саша встречал девушку после института и провожал до дому. У нее голова кружилась от счастья — первая настоящая любовь оказалась взаимной! Втайне она уже строила планы совместной жизни и робко приглядывалась к фасонам свадебных платьев.

До встречи с Сашей отношения Киры с молодыми людьми не шли дальше поцелуев. Она оставалась девственницей, и это ее совершенно не тяготило. С Сашей Кира решилась на все легко и без особых раздумий, потому что была искренне убеждена, что их отношения — на всю жизнь.

О предохранении от беременности они оба как-то не подумали. Опомнилась Кира, когда заметила, что у нее задержка. Заикаясь и краснея, купила в аптеке тест на беременность. Едва дожила до пяти утра и заперлась в ванной, пока все в квартире мирно спали. Родители и не подозревали, какая трагедия происходит в жизни их малышки. Мама с папой были убеждены в ее благоразумии и полагали, что самая большая проблема девочки — успешно сдать первую сессию.

На тонкой бумажной полоске четко проявились две линии. И это было самое страшное, что увидела Кира за свою юную жизнь. Она смотрела и не верила своим глазам. Повторила тест еще раз, уже не сомневаясь, что он правильный.

Дальше все было скучно и неинтересно. Про такое теперь даже кино стараются не снимать: слишком заезженный сюжет. Будущий счастливый отец сбежал, едва узнав о «неприятности», оставив любимую разбираться со своей бедой. Не выдержал своего счастья. Больше Кира его никогда не видела.

О том, чтобы рожать, и речи не шло. О том, чтобы поговорить с родителями — тоже. Свою проблему Кира решила сама, ни с кем не советуясь. Заняла денег на аборт у Эльвиры, своей институтской подруги. Зачем они понадобились, не объясняла. Но та, конечно, и без объяснений все поняла. Долг Кира отдавала несколько месяцев. Подруга не торопила: деньги у нее всегда водились.

За свою разбитую любовь Кира расплатилась сполна. И самую главную цену никакими деньгами было не измерить. Она застыла, очерствела душой. С корнем вырвала Сашу из сердца, никого из мужчин близко к себе не подпускала. Больше всего на свете ненавидела себя: свою глупую доверчивость, опрометчивость, неосторожность и безответственность. И еще жестокость — пусть и вынужденную. Вина перед ребенком, которого она не пожелала привести в этот мир, отправила обратно в небытие, всегда была с нею.

Окружающие удивлялись: такая симпатичная девушка, яркая, обаятельная, молодые люди вниманием не обделяют — а все одна. Постепенно Кира оттаивала, стала ходить на свидания. Были в ее жизни и романы. Скоротечные, не задевающие сердца. Один раз молодой человек предложил ей выйти замуж — она только посмеялась. Он обиделся и ушел.

По-настоящему расцвела и перечеркнула прошлое Кира только с Сашей. Со своим Сашей. «Вторым», даже мысленно, она никогда его не называла. Разве можно давать самому дорогому в жизни человеку порядковый номер?

Сейчас ее мучило лишь одно: вдруг тот давний аборт отнимет у них счастье стать родителями? Когда-то она сама, добровольно, отказалась от материнства. Что, если больше у нее не будет права стать мамой?

После странного происшествия с туфлями прошел почти месяц. Кира позабыла о нем и не вспоминала, пока не случилось еще кое-что. У Саши пропала родинка.

Буквально вчера она была на его щеке. Кира отчетливо это помнила, потому что они занимались любовью, а потом лежали в темноте, болтали ни о чем, и Кира поцеловала мужа в щеку с этой самой родинкой — маленькой, чуть выпуклой, как зернышко гречихи. А утром родинки на месте не оказалось.

Была суббота, торопиться некуда. Саша спал, он вообще самая настоящая «сова», с нежностью думала Кира, выбираясь из постели и поправляя мужу одеяло.

Сама она проснулась примерно в половине девятого, умылась и приготовила им завтрак. Было почти десять, когда она зашла в комнату и пропела:

—Доброе утро, сонная тетеря! Завтрак на столе.

— Ммм, — глухо промычал Саша откуда-то из-под подушки, — я уже не сплю.

— Мы хотели сегодня в кино сходить, не забыл? А потом можно еще в кафе зайти. Если, конечно, мой господин не против.

— Господин очень даже «за»! — Саша зевнул и сел в кровати. Потер лицо руками, взлохматил короткие волосы.

Вот тут-то Кира и заметила, что на его щеке нет родинки. Она изумленно уставилась на мужа. Тот, не замечая ее дикого взгляда, оделся и прошел в ванную. Она молча направилась следом. Саша спокойно умылся, потом достал щетку и выдавил зубную пасту из белого тюбика. Он не видел ничего необычного в своем облике.

— Саш, — протянула Кира, — ты ничего не замечаешь?

— Где?

— На лице.

— Брови, что ли, выщипала? – пошутил Саша.

Кира шутки не поддержала.

— Не на моем лице, — нервно произнесла она. — На твоем.

— А что с ним не так? — Голос его звучал невнятно, он энергично чистил зубы.

— Ты что, правда, ничего такого не находишь?

Саша прополоскал рот, отложил щетку и повернулся к Кире.

— Кирюх, в чем дело? По-моему, лицо как лицо.

— А твоя родинка? — не выдержала Кира. — Она же исчезла! Вчера ночью была, а сейчас ее нет.

— Где была? — Саша недоуменно смотрел на жену.

— Как где? На щеке, конечно. На правой щеке, ты что, забыл? — Кира неуверенно хихикнула. — Я ее еще «гречишкой» называла.

— Как называла?! Ты что, не выспалась? — В его взгляде появилась тревога, и это разозлило Киру.

— Да хватит! Ты что, за дуру меня держишь? У тебя всю жизнь была на щеке эта родинка! И ты, когда брился, всегда боялся ее задеть. Зачем ты стоишь и делаешь вид, что впервые об этом слышишь?

— Кир, ты меня пугаешь. Я впервые слышу про какую-то родинку! У меня никогда не было родинок на лице! Никогда!

Они замолчали, настороженно глядя друг на друга. Кира круто развернулась и побежала в комнату. На комоде теснились фотографии: она сама, Саша, родители, сестра, племянницы, друзья. Кира схватила их с Сашей свадебный снимок, поднесла к глазам и чуть не выронила из рук.

Родинки на лице мужа действительно не было. Не было!

«Что за чертовщина? Я же точно знаю, что… Чушь какая-то. Стоп! То туфли, то родинки. Что происходит?» — Мысли бестолково крутились в голове, она никак не могла сосредоточиться.

Саша тихонько подошел и обнял ее за плечи.

— Кирюш, о чем мы спорим? — мягко произнес он и поцеловал жену в затылок. — Со стороны послушать, так просто разговор двух чокнутых: а была ли родинка?

— Да уж. Смех да и только.

— Это просто…ну, не знаю. Абсурд. Ерунда какая-то, и все.

— Ерунда, — эхом откликнулась Кира.

— Малыш, мне кажется, ты просто устала.

— Наверное. Забудь, не бери в голову, — машинально проговорила она.

Попыталась улыбнуться, но вместо этого получилась жалкая гримаса. Ей захотелось плакать, но она понимала, что слезами напугает Сашу еще больше.

— Давай завтракать. И собираться надо, а то опоздаем на сеанс, — почти нормальным голосом сказала она.

— Давай, — поддержал ее Саша.

Кира попыталась заглушить неприятные мысли, но они, хотя и отошли на второй план, умудрялись оттуда, из глубины, отравлять ей жизнь. Раздражающее, мучительное ощущение: словно чувствуешь зуд и не можешь точно определить место, которое чешется.

Они сходили в кино, но Кира, как ни старалась, не сумела увлечься сюжетом. Только голова разболелась от грохота на экране. Потом зашли в кафе и наелись вкусностей. Кира выпила больше, чем обычно, но и это не помогло поднять настроение. Саша ничего не замечал, а возможно, делал вид, что все в порядке. Утреннее происшествие они, не сговариваясь, обходили молчанием. Пожалуй, впервые в жизни им было немного неловко друг с другом.

В довершение всех бед Кира повздорила с матерью. Та позвонила около восьми вечера. Кира вышла с трубкой на кухню, чтобы не мешать Саше.

— Привет, Кирюша! Не помешала?

— Привет. Нет, конечно, я ничем не занята, — соврала Кира.

На самом деле ей не хотелось разговаривать. На душе было скверно, и в такие минуты она обычно отмалчивалась, уходила в себя. Исключение делалось разве что для Саши да Гельки. С этими двумя она могла общаться в любом настроении.

— Чем занимаетесь?

— Телевизор смотрим. Фильм хороший идет.

— А я просто так звоню, без повода. Хотела узнать, как у вас с Сашей дела.

— Все нормально, мам, — бодро проговорила Кира.

— А по голосу не скажешь, — проницательно заметила мать.

— Голос как голос. Я же говорю, все отлично.

— В таком случае, смени, пожалуйста, тон, — строго сказала Лариса Васильевна. — Мне неприятно, когда ты грубишь.

Кира раздраженно возвела глаза к потолку. Скажите на милость, в чем она усмотрела грубость?! И без того смутно и тяжело, не хватало еще начать ссориться. Разговоры с матерью частенько выводили Киру из себя. Она изо всех сил старалась сдерживаться, быть милой и приятной, но слишком часто у нее ничего не получалось. Лариса Васильевна умела мягко, но чувствительно подколоть. Настойчиво выспрашивала, отлично сознавая, что дочери это неприятно. Кира в итоге срывалась, а мать, словно только и ждала этого, тут же делала замечание, одергивала, выговаривала дочери за поведение, обижалась. Потом Кире приходилось звонить или приезжать, долго извиняться за резкость, заглаживать, искупать, просить прощения.

— Мама, я не грублю, тебе показалось, — Кира попыталась придать голосу всю возможную мягкость.

— Ладно, сменим тему, — холодно вымолвила Лариса Васильевна. — Мне сегодня тетя Соня позвонила, советовалась. Насчет Оксаночки.

Точно, беда одна не ходит. Эту самую тетю Соню — Софью Витальевну, подругу матери, Кира терпеть не могла. Перед мысленным взором возникла знакомая физиономия: высоченный лоб, прорезанный глубокими продольными морщинами, старомодный жидкий пучок на затылке, скошенный подбородок, птичьи глаза без ресниц. Тетя Соня вечно жаловалась на жизнь и постоянно клянчила у матери деньги. Но самое главное, Софья Витальевна была самозабвенной сплетницей. Она обожала перемывать косточки всем подряд, и частенько доносила матери на нее, Киру. «Ларочка, мне кажется, Кирочка курит». «Вчера видела твою Киру с мальчиком. Смотри, как бы беда не случилась!» Результатом были скандалы, упреки и долгие выяснения отношений.

— Ты меня слышишь, Кира? — требовательно позвала Лариса Васильевна. — Что молчишь?

— Я просто внимательно слушаю, мам, — ровным голосом отозвалась Кира. — Так что там насчет тети Сони?

— Да, ну вот. Оксаночка в этом году заканчивает институт.

Оксана была племянницей тети Сони. Своих детей, равно как и мужа, у нее не было.

— Ты же ее помнишь?

— Я ее никогда не видела, мама.

— Очень хорошая девочка, — веско сказала Лариса Васильевна.

«А как же! Есть, в кого уродиться», — ядовито подумала Кира, но, разумеется, промолчала.

Лариса Васильевна тем временем продолжала разливаться соловьем, описывая многочисленные Оксаночкины достоинства. Почти отличница, «красный» диплом могла бы получить, но некоторые преподаватели из зависти ставили ей тройки. Усердная, старательная, прилежная. Вежливая, добрая, тихая.

— Короче, хоть икону с нее пиши, — не сдержалась Кира.

— Зачем ты так зло, дочка? — укорила мама.

— Прости, сколько можно расписывать эту Оксану! Что ты мне ее сватаешь?

Мать насупилась и замолчала. Убедилась, что извиняться дочь не собирается, и разобиделась еще сильнее.

— Я просто хотела посоветоваться, а ты…

— Ладно, мам, хватит дуться, — примирительно проговорила Кира. — О чем ты хотела посоветоваться?

Лариса Васильевна минутку помолчала, по всей видимости, соображая, что предпочтительней: гордо бросить трубку или все-таки изложить суть просьбы. Выбрала второе, вздохнула и выпалила:

— Оксане нужна работа! Я обещала Соне спросить у тебя и у Саши, нет ли каких вакансий. У них самих ни связей, ни знакомых, надеяться не на кого.

Конечно, самые бедные и несчастные. Мы в курсе.

— Что она заканчивает?

— Режиссерское отделение. В институте культуры. Она мечтает ставить спектакли, это ее призвание, — совершенно серьезно ответила мама.

Здрасьте, приехали. Кира чуть не фыркнула, но вовремя прикусила язык.

— Мы с Сашей вообще-то не в театре работаем. Это так, к сведению тети Сони.

— Она знает. Но у вас, возможно, есть знакомые, — гнула свое Лариса Васильевна.

— Ты прекрасно знаешь, мама, что у нас с Сашей нет таких знакомых. — Кира почувствовала, что устала от бессмысленного, вязкого разговора. — Скорее уж, они найдутся у тебя или папы: вы же заядлые театралы.

— Еще любовью к искусству меня попрекни! — патетически воскликнула мать.

— Никто тебя не попрекает! — Кира из последних сил сдерживала раздражение. И о чем только они говорят?! А ведь могла бы сидеть сейчас у Сашки под боком, телевизор смотреть. — Просто хочу, чтобы ты поняла: я ничем не могу помочь этой Оксане.

— Ты и не пытаешься! — сделала выпад Лариса Васильевна.

— Да, — взорвалась Кира, — не пытаюсь! Мне, как ни странно, дела нет до родственников тети Сони. Своих проблем выше крыши!

— Тебе никогда не нравилась тетя Соня… — завела мама.

— И, заметь, я этого не скрывала!

— …а она тебя очень любит, — торжествующе закончила Лариса Васильевна.

«Промолчи, не нарывайся, закрой рот, сама же будешь жалеть!» — умолял инстинкт самосохранения, но Кира его уже не слышала.

— Значит, без взаимности! — отрезала она. — Но если бы я и обожала тетю Соню, то при всем желании мы с Сашей не в состоянии трудоустроить ее племянницу в театр, как она того желает.

— Так я и знала, что к тебе лучше не обращаться! — Голос матери трепетал и рвался.

— Знала, зачем обращалась? — огрызнулась Кира

— Ты стала очень черствая. Мне это не нравится, — оскорбленно проговорила Лариса Васильевна.

— Мне тоже многое не нравится. И я не черствая. Я честная.

— Ладно, спокойной ночи. Саше привет.

— Тебе тоже спокойной ночи. Поцелуй папу.

Они одновременно положили трубки, крайне недовольные друг другом.

Кира прекрасно знала, что за этим последует. Не впервой. Папе мать ничего не скажет: знает, что без толку. У отца невозмутимый, отрешенный характер, он предпочитает ни во что не вмешиваться.

Мама выдвинет тяжелую артиллерию: позвонит Ирине и примется жаловаться. Ира, отлично знающая мамин характер и ее феноменальную способность доводить людей до белого каления, примется успокаивать Ларису Васильевну. Затем позвонит младшей сестре, начнет успокаивать и ее. Попытается убедить помириться с матерью. Кира поупирается, посопротивляется и, разумеется, сдастся. Позвонит маме, скажет, что погорячилась. Та поломается для виду, но потом простит.

Кира вздохнула и пошла к Сашке.

Глава 3.

Через неделю муж уехал в командировку в Екатеринбург, на долгих десять дней. Вернуться обещал только к ноябрьским праздникам. Кира не любила оставаться одна, без Саши. Скучала по нему, плохо спала, тосковала, раздражалась, постоянно переживала и беспокоилась. Хорошо еще, уезжал тот нечасто: два, максимум, три раза в год, и почти всегда не больше, чем на неделю. А тут — такая длительная разлука. Вдобавок глубокой осенью.

Кира всей душой ненавидела октябрь и ноябрь, когда все вокруг серо, неприютно, и заоконная тягучая морось так и лезет в душу. У нее всегда в это время портилось настроение, наваливалась апатия, приходилось буквально за волосы, как Мюнхгаузен из болота, вытягивать саму себя из депрессивного состояния. Сашка, конечно, всегда находил способы развеять ее печаль. А без него было туго.

Утром в понедельник она посадила мужа на поезд, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не разрыдаться и не расстроить его. Он и без того знал, что она не хочет его отпускать. Но ехать нужно: дело есть дело. «Виртуал» собирался расширяться в направлении Урала и Сибири.

Кира стойко держалась, пока поезд, постепенно набирая скорость, полз вдоль перрона. Но как только Саша исчез из поля зрения, не вытерпела и дала волю слезам. На работу сегодня к одиннадцати, Кира заранее отпросилась у Марика. Можно не спешить: сейчас только девять тридцать, а добираться до «Косметик-Сити» всего полчаса. Но, с другой стороны, что ей делать? Гулять под колючим унылым дождем? Кира поежилась и натянула капюшон. Она не признавала головных уборов, не носила ни шапок, ни беретов, ни платков, ни панам. Исключение соглашалась сделать только для капюшонов, да и то скрепя сердце.

Она медленно брела к зданию вокзала. Сашка возвратится только в следующий четверг, значит, придется провести без него не только полторы рабочих недели, но и два выходных дня. Чем заняться? Кира в очередной раз остро пожалела, что у них нет детей. Будь в семье малыши, разлука с мужем не казалась бы такой катастрофой. Всегда нашлось бы, чем заняться, не было бы этого давящего чувства одиночества.

Запиликал телефон. Кира полезла в карман — никак не могла приучить себя класть мобильник в специальное отделение сумки.

Звонила Гелька.

— Проводила? — сочувственно спросила она, не тратя времени на приветствие и прочие формальности.

— Проводила, — вздохнула Кира.

— Настроение, конечно, паршивое?

— Не то слово.

— Ты сейчас куда?

— На работу, куда еще.

— Вечером придешь к нам, — безапелляционно заявила Гелька. — Первый день самый тоскливый. Потом втянешься, время пролетит — сама не заметишь.

— Приду, — с благодарностью согласилась Кира. Она и сама подумывала напроситься в гости к Ковалевым.

— Все, тогда ждем.

Настроение пусть не намного, но улучшилось. Как все-таки здорово, что на свете есть Гелька!

Познакомились они примерно через неделю после того, как Кира стала встречаться с Сашей: пришли к Ковалевым праздновать Рождество.

— Геля — это Ангелина? — спросила тогда Кира новую знакомую.

— Нет, это Гелена, — привычно ответила Гелька, которой абсолютно все задавали этот вопрос. — Мама хотела назвать Галиной, а папа — Еленой. В итоге нашли компромисс.

Саша Кузнецов и Серега Ковалев дружили со школы, вместе учились в университете. На третьем курсе Сергей женился на Геле, через два года родился Борька. Серега Кире понравился, а с Гелькой они стали подругами — сразу и навсегда. Как будто ждали друг друга.

Так и вышло, что под Новый год Кира нашла будущего мужа, а на Рождество — лучшую подругу. Вот и не верь после этого в чудеса! Гельку и Киру связывало нечто глубокое, сокровенное. Они никогда не лгали друг другу, не пытались быть приятными. Не стеснялись рассказывать о себе все до капли, не боялись показаться смешными и нелепыми. Сопереживали, помогали и, что самое главное, радовались друг за друга. Настоящая дружба проверяется вовсе не горем: посочувствовать несчастью может и посторонний, а успехам порадуется только тот, кто любит.

После того, как в жизни Киры появилась Геля, прочие подружки и приятельницы постепенно отошли на второй план, перешли в разряд хороших знакомых. А многие и вовсе пропали из Кириной жизни. Она и не заметила. Такая подруга, как Геля, может быть одна-единственная.

Гелька — удивительный человек. Порывистая, прямая, настоящая. Грубоватая в словах и суждениях, она обладала нежной и любящей душой. Возможно, ей не хватало тонкости или такта. Гелька искренне удивлялась: к чему эти китайские церемонии? Она могла забыть поздороваться, но никогда не забывала предложить помощь тому, кто в ней нуждается.

Борьке тогда было лет пять или шесть, и Ковалевы еще жили на съемной квартире, в панельной «хрущёбе». Гелька работала в больничной лаборатории: колола пальцы, подсчитывала СОЭ, лейкоциты и гемоглобин. Пахала и днем, и ночью: на две ставки трудилась в своей клинике, подрабатывала в другой больнице. Они с Серегой из всех сил копили на первоначальный взнос по ипотеке, Сережину зарплату откладывали, на Гелькину жили.

А тут еще варикоз вылез, она еле ходила, очень болели ноги. Плакала от боли вечерами, в ванной, мужу ничего не говорила, иначе он бы страшно расстроился и запретил эти трудовые подвиги.

В тот день Гелька шла с ночной смены довольная донельзя. Экономия по итогам года оказалась на удивление внушительной, никто в их клинике такого не ожидал: обычно давали раза в четыре меньше. По мнению всеведущей санитарки тети Паши, новый главврач, назначенный всего месяц назад, еще не успел «зажраться и оборзеть».

Сказано грубо, но верно. Их больница всегда считалась одной из лучших в городе. Платные услуги процветали, люди стремились обследоваться и поправлять здоровье именно здесь. Да и других факторов, которые позволяли «экономить», немало. Только обычно сэкономленные суммы до карманов рядовых сотрудников не доходили, диковинным образом расползались, улетучивались, растекались ручьями и реками. А тут, в кои веки (больше такого на Гелькиной памяти никогда не случалось — ни до, ни после) повезло. Поделили по совести.

Для Гельки неожиданный подарок судьбы означал, что нужную сумму они с мужем собрали. Если к ранее накопленному прибавить премию и Серегину зарплату, как раз хватит. Можно будет уволиться со второй работы, перестать надрываться, заняться наконец-то больными ногами.

У подъезда на лавочке кучковались старушки — вечная, неотъемлемая часть городского пейзажа. Состарилась женщина, вышла на пенсию — добро пожаловать в клуб.

Поздоровавшись, Геля принялась рыться в сумке, выуживая ключи. Невольно прислушалась к разговору, тем более что сегодня пенсионерки говорили громкими, вибрирующими от волнения голосами.

— Вся машина в лепешку! На месте, говорят, померла. Мальчишку оставила.

— Погоди, а отец-то чё?

— А чё отец? Нету! И отродясь не было. Мальчишку, поди, сестрам отдадут. Или в детдом.

— Ну, уж и в детдом! Их же трое девок! Сестер-то. Решат промеж себя, кому брать.

— Извините, — Геля нашла ключ от домофона, — а кто умер?

— Светка Волкова, — охотно проинформировала ее тетя Лена, соседка снизу. — Со второго этажа. У ней сынок, почти как твой. Колька.

Гелька потрясенно кивнула и скрылась в подъезде. Свету она знала. Они не дружили, но хорошо по-соседски общались, разговорившись однажды, когда дети возились в песочнице. Общих тем у молодых мам полно: как спит, что ест, как привыкает к горшку. За пределы разговоров о малышах не выходили: Светка была замкнутой, закрытой.

От той же тети Лены Гелька узнала, что у нее три сестры, мать умерла несколько лет назад, отец сгинул давным-давно. Сестры — все старше Светы — повыходили замуж и жили отдельно. А Светка была невезучая. Тоже выскочила замуж сразу после школы, вскоре родила девочку. Как молодые жили, неизвестно: они снимали полдома где-то на окраине города, и свидетелей их семейной жизни не нашлось. А потом случилось ужасное: однажды ночью дом сгорел. Светкины муж и дочка погибли, выжила только она одна. Как выяснилось, в тот день они с мужем, как, впрочем, и частенько до этого, немало выпили.

Светка еле-еле пришла в себя. Почти год провела в психиатрической лечебнице, несколько раз пыталась покончить с собой. Потом как-то оправилась, стала ходить в церковь, вернулась жить к матери. Вскоре та умерла, и Светка осталась одна. Но не сдалась и не спилась, как многие предрекали. С той страшной ночи она не выпила ни капли спиртного. Пошла работать на рынок, потом открыла свою точку. Моталась за шмотками в Москву и Турцию, выживала, как могла. Родился Коля, и Светка была на седьмом небе от счастья. Жизнь наладилась.

Потом, когда дети подросли и пошли в садик, общаться Геля и Светка стали реже, но все равно улыбались друг другу при встрече, останавливались на улице поболтать. Когда Света купила машину — скромный глазастый «Матиз» — Гелька искренне радовалась за приятельницу. А теперь, получается, оба погибли: и Светка, и маленький серебристый автомобильчик.

Геля никак не могла поверить в случившееся. «А как же Колька?» — ахнула она про себя. Коля, бедный ребенок! Не задумываясь, она помчалась в Светкину квартиру.

Дверь была открыта, изнутри слышались взволнованные голоса. Какая-то женщина захлебывалась рыданиями. Гелька постучалась, но никто ее не услышал. Она тихо вошла в прихожую и нерешительно остановилась.

Немногочисленные Светкины родственники — сестры с мужьями да престарелая тетка — обсуждали скорбные дела: где хоронить, отпевать и поминать, какой гроб заказывать, откуда взять транспорт… Денег, разумеется, не хватало: люди они были небогатые, к тому же никто не ожидал, что предстоят такие расходы. Все Светкины сбережения ушли на покупку машины.

Маленький Колька сидел тут же, сжавшись в комочек, и смотрел по сторонам круглыми от испуга, заплаканными глазами. Геля быстро оценила обстановку, прошла в комнату и предложила свою помощь. Родственники поначалу смутились и принялись отказываться: как возьмешь у чужого человека? Но в итоге, конечно, с благодарностью согласились.

Кольку Геля на время забрала к себе, и он прожил у Ковалевых до девятого дня. После мальчика стала воспитывать младшая Светкина сестра Зоя, у которой были муж и дочка. Квартиру, где раньше жили Света с сыном, они стали сдавать.

Эту историю Кира узнала, когда как-то вечером пришла к подруге.

— И ты что, всю премию свою потратила?!

— Тихо ты! — шикнула Геля, оглянувшись на дверь. Коля и Борька играли в соседней комнате, и, судя по звукам, вот-вот могли оставить Ковалевых без мебели. — Серега про премию не знает! Я ему ничего не рассказывала! И тебе бы не сказала, просто уж если успела растрепать, что ее дают, то… Я решила: легко пришло, пусть легко и уходит!

В этом была вся Гелька. Не раздумывая, отдала свои деньги, а сама еще три месяца мучилась, бегала из одной больницы в другую.

Кое-как промаявшись рабочий день (стрелки часов, разумеется, подолгу застревали на каждой минуте), Кира поехала к Ковалевым. Те жили далековато от центра, в спальном районе. Но теперь в городе появилось метро, и добраться не составило большого труда. Через сорок минут, прикупив кое-чего в местном магазинчике, Кира звонила в домофон.

Пешком поднялась на четвертый этаж: побаивалась ездить в лифте одна, после того как однажды застряла и просидела почти три часа. Гелька, разумеется, караулила возле двери.

— Ползешь? — она звонко чмокнула подругу в щеку. Через плечо было перекинуто полотенце ядовито-салатового цвета.

На Гелькиной кухне все примерно такого оттенка, от плитки до гарнитура, даже глазам больно. Исключение сделано только для бежевого кухонного уголка и белого холодильника. Попадая на кухню к Ковалевым, неподготовленные люди поначалу теряли дар речи от оглушающей яркости, жмурились, как коты на солнцепеке, но постепенно смирялись, привыкали, а некоторым начинало нравиться.

— Как отработала? — У самой Гельки сегодня был выходной.

— Нормально, — махнула рукой Кира, заходя в квартиру.

У Ковалевых было тесновато, но все равно здорово. В двухкомнатных хоромах, кроме Гельки, Сереги и Борьки, проживали еще два кота — Мишка и Филя, семейная пара хомяков и черепаха Люся. В большом прямоугольном аквариуме, вяло помахивая ажурными хвостами, неспешно плавали золотые рыбки. В квартире было полно цветов, картин, фотографий, статуэток, мягких игрушек, подсвечников.

— Давай-ка мой руки и ужинать, — скомандовала подруга.

Кира послушно направилась в ванную, с трудом протиснувшись мимо стоявшего в прихожей второго холодильника, не так давно купленного двухметрового гиганта. Первый холодильник, старенькая «Свияга», притулился на кухне. Выкинуть его было жалко: ревел он мощно, но все-таки еще морозил.

Ковалевы так и звали парочку холодильников, словно на перекличке: первый и второй. «Мам, где огурцы?» — спрашивал Серега. Они с Гелькой после рождения Борьки обращались друг к другу «мама» и «папа». «Во втором, на верхней полке», — отвечала Геля.

На кухне все было готово к ужину. Гелька — повар от бога. Салаты, супы, запеканки, голубцы, пироги, кулебяки — все у нее получалось исключительно вкусно.

— Все, опять смерть фигуре, — обреченно вздохнула Кира, обозревая стол, до последнего сантиметра заставленный тарелками и тарелочками. Геля, похоже, опустошила оба холодильника.

— И черт с ней, с фигурой этой! Один раз живем! — лихо сказала Гелька.

— Ты что, опять соскочила? — Кира с подозрением глянула на подругу.

— Опять. Ладно, потом сброшу, — виновато отозвалась та, пряча глаза.

Похудание было неисчерпаемой темой. Геля и Кира, барышни невысокие, с аппетитными округлостями, по нынешним худосочным стандартам именовались «склонными к полноте». Подруги постоянно держали руку на пульсе: выискивали новые диеты, упражнения, средства для похудания, читали статьи модных авторов и авторитетных диетологов. Хотя, если честно, все рекомендации можно было свести к емкой фразе Майи Плисецкой: «Не жрать!» А вот как раз поесть обе любили.

Последние две недели Гелька сидела на диете по группе крови. И благополучно забросила ее, как выяснилось. Кира старалась не есть после шести и исключить сладкое. И то, и другое сегодня тоже отменялось.

На кухню выкатился улыбающийся Ковалев. Они с Сашей были ровесниками: обоим по тридцать три, но Сережа выглядел намного старше из-за внушительной лысины и объемного брюшка. «Трудовая мозоль, натертая о край стола», — любил шутить он.

— Привет, Кирюха! Я на балконе возился, не слышал, как ты пришла.

— Привет!

— Вон он, худенький мой! — вскинула половник Гелька. — Везет мужикам, да, Кир? Ешь, сколько хочешь — и так хорош!

— И ты хороша, мам! Просто красотка, — еще шире улыбнулся Ковалев.

— Красотка! А сами на тощих моделек пялитесь! — Гелька подбоченилась и вытаращила глаза в притворном гневе.

— Кто пялится? Я?!

Это была вопиющая несправедливость: Серега не замечал никого, кроме жены. Смуглая, черноглазая, похожая на цыганку Геля покорила его на всю жизнь, он глядел на нее теми же влюбленными глазами, что и десять лет назад.

— Хочу — и буду есть! Потолстею, так потолстею, — гнула свое Гелька, — не на фигурах женитесь, а на человеке!

Человек Гелька, похоже, мучилась совестью за сорванную «кровную» диету. Кира усмехнулась.

— Борька! Иди ужинать! — рявкнула подруга.

— Я его уже позвал, — заметил Сережа, усаживаясь за стол, — уроки доделает и придет.

— Уроки он доделает! Скажи уж, очередной уровень пройдет.

На кухне появился Борька.

— Я не играл, — не слишком убедительно запротестовал он, — я математику делал.

— Верю всякому зверю, а тебе, ежу, погожу, — проворчала Гелька. — Все в сборе, можем приступать.

Поужинали славно: болтали, смеялись, перепробовали все Гелькины шедевры. Коты вертелись под ногами, хрустели и возились возле своих мисок. Потом мужчины разошлись по комнатам, а Кира с Гелей мыли посуду и разговаривали по душам.

Опомнилась Кира, когда на часах было уже почти девять.

— Время-то! Я побежала! А то завтра не встану.

Геля знала, что ночевать подруга не останется: Кира не любила спать в чужой кровати. Не засыпала, и все тут.

— Такси вызвать?

— Вызови.

Пока Гелька звонила, Кира красила губы. Машина подъехала быстро, и она вышла в прихожую, стала надевать куртку. Неожиданно спросила:

— Слушай, ты замечала у Сашки на лице родинку?

— Родинку? — Геля нахмурилась, припоминая. – Да вроде нет никакой родинки. А ты почему спрашиваешь?

— Так, неважно. — Гельке она могла рассказать все, но тут, вроде, и говорить было нечего.

Кира застегнула молнию на сапогах и принялась озираться в поисках сумки.

— Подожди-ка, тут у меня фотка ваша висит. — Геля показала рукой на фотографию-магнитик на втором. — Мелковато, конечно, но видно.

Она стала разглядывать изображение, Кира тоже вытянула шею.

Родинки не было.

— А почему ты все-таки… — начала было Гелька, но Кира перебила:

— Забудь. Такси сейчас без меня уедет. Серега, Боря, я побежала! — крикнула она вглубь квартиры.

— Пока, теть Кира, — рассеянно отозвался из-за компьютера Борька.

Серега ничего не ответил. Он, оказывается, был в ванной. Подруги расцеловались на прощание, и Кира бегом помчалась вниз по лестнице, перескакивая через ступеньки.

— Перезвони, как доехала! — крикнула вдогонку Геля.

— Ладно!

Доехала она нормально. И сразу позвонила, как обещала. А еще позвонил из поезда Саша, и они пару минут поболтали. Засыпала Кира при желтоватом свете ночника. Оставаясь одна, никак не могла заставить себя ложиться в темноте. Оживали все детские страхи, и это была еще одна причина ненавидеть Сашкины командировки.

Глава 4.

Десять дней одиночества прошли быстро и почти безболезненно. На работе скучать не приходилось, а вечерами Кира находила занятия: разобрала древние завалы в шкафах, навела порядок в ванной, отмыла до блеска душевую кабину, перебрала домашнюю библиотеку — их с Сашей гордость. Один раз сходили в кафе с Гелькой, а в прошлую пятницу Альберт отмечал день рождения, так что домой Кира попала ближе к полуночи.

Наутро, правда, проснулась больной. «Подхватила все-таки от Оленьки!» — с досадой констатировала Кира, ощущая противное першение в горле. Карпова всю неделю чихала, шмыгала и глотала таблетки. Они всем отделом боялись заразиться, гнали Олю на больничный, но та упорно не шла.

— Что мне дома делать? — виновато гундосила она, тщетно пытаясь поглубже вдохнуть заложенным носом.

— Конечно, Марика-то там нет! — беззлобно поддразнивал стеснительную не по годам Оленьку Альберт. Он, как и все прочие, был в курсе ее сердечных дел.

«Надо же, — с тоской думала Кира, измеряя температуру старомодным градусником, — всю неделю продержалась, а на выходные — нате вам. Ну, Оленька, смотри у меня!»

Градусник показал тридцать восемь и две. Обшарив домашнюю аптечку, Кира нашла подходящие пилюли, приготовила пару литров клюквенного морса, обложилась книгами, пристроила рядом пульт от телевизора и залегла в кровать. Болеть — так со всеми удобствами.

Ближе к одиннадцати позвонила мама. После неприятного разговора про тетю Соню они помирились в точном соответствии с отработанным сценарием, несколько раз созванивались и беседовали крайне предупредительно, вежливо и ласково, как всегда бывает после ссор, когда люди ощущают свою вину и некоторое время щадят чувства друг друга.

Узнав, что дочь заболела, Лариса Васильевна захотела приехать.

— Мам, ну что ты выдумываешь? Я же не маленькая. У меня все есть, лежу, отдыхаю. Зачем тебе мучиться, ехать из своей Соколовки?

Три года назад родители продали трехкомнатную квартиру и, осуществив давнюю мечту, купили дом. Далековато, сорок километров от Казани, зато обошлось дешевле, чем в пригороде. Рядом протекала небольшая шустрая речка, в которой, на радость отцу, заядлому рыбаку, водилась какая-то рыба.

Дом был крепкий, ремонта почти не требовал. К нему прилагался роскошный сад с яблонями, вишней и смородиной. Родители построили две большие теплицы, отличную баню и обнесли свое хозяйство двухметровым забором. Теперь выманить их из-за него было почти нереально.

— Да? Ну, как знаешь, дочка, — с едва заметным облегчением в голосе проговорила мама. Ехать в город и в самом деле большого желания не было. — Саша звонил? У него все нормально?

— Нормально, каждый день звонит по скайпу, — отрапортовала Кира. — По телефону дорого получается.

— Вам сейчас хорошо. А в наше время таких штучек не было. Или письма пиши, или по телефону разговаривай.

— Как папа?

— Как всегда. Баню топить собирается, Ириша со своими обещала приехать. Я по девочкам соскучилась — сил нет. А вы с Ирой когда созванивались? — безо всякого перехода спросила Лариса Васильевна.

— На днях. Точно не помню. А что?

— Да ничего. Вы уж общайтесь, не забывайте друг друга.

— Мам, опять ты за свое! — Кира почувствовала знакомое раздражение. Переехав за город, мать стала считать, что дочери без чуткого материнского присмотра «утратят связь». Хотя никаких предпосылок для этих страхов не было.

Ира и Кира не ссорились, не конфликтовали даже в детстве, хотя особой душевной близости между ними не было. Они не всегда понимали друг друга: сказывалось различие жизненных интересов, целей и устремлений. Ира, которая была на семь лет старше сестры, занималась только домом и детьми. Вышла замуж еще в институте и сразу родила Катьку. Кое-как окончив вуз, забросила диплом в дальний ящик стола, и с тех пор ни разу не доставала. Кира жила по-другому. Но это не мешало сестрам любить друг друга. Так что тревожиться Ларисе Васильевне не стоило.

— Катеньке летом поступать, — сказала мать, опять резко меняя тему, — Ириша говорит, она опять передумала. Собирается учиться на парикмахера-стилиста, на курсы хочет пойти. Вот скажи на милость, что это за работа такая — в чужих волосах ковыряться?

— Работа как работа. Все ходят в парикмахерские, и ты тоже, — машинально заметила Кира.

Бесконечные разговоры про Катькино профессиональное будущее ей порядком надоели. Старшая племянница Киры не могла похвастаться успехами в учебе и по пять раз на дню передумывала насчет поступления. То соглашалась пойти учиться в какой-нибудь вуз, на который у папы Игоря хватит средств, то наотрез отказывалась от получения высшего образования и пугала родных кулинарным или швейным училищем. Теперь вот эти курсы. По глубокому Кириному убеждению, надо было оставить девочку в покое. Летом видно будет. А сейчас Катьку слушать — только нервы портить.

— Ой, не знаю. Ириша вся извелась. А вот Анечка молодец! Олимпиаду выиграла по истории, — с гордостью сказала мама.

— Знаю, Ира говорила. Анька умничка. С ней таких проблем не будет.

— Дай-то бог. Ладно, Кирочка, лечись. Если что, сразу звони! — Лариса Васильевна торопливо свернула разговор: надо было готовиться к приезду старшей дочери.

— Пока, мам. Целую. Папе и Ирке с ее командой привет.

— Передам. Целую, моя дорогая.

«Дорогая»… Как это типично для мамы! Не «золотая», «маленькая» или «хорошая». Никогда — «зайка», «солнышко», «котенок» или «ягодка». Отношение Ларисы Васильевны к дочерям всегда отдавало некоторой прохладцей. Нет, конечно, и она, и папа, любили своих дочек. Помогали делать уроки, одевали с иголочки, покупали дорогие игрушки, водили Киру на музыку, а Иру в художественную школу. Вывозили летом в Крым и на Золотые Пески, зимой выгуливали на каток. Постарались обеспечить им хорошее будущее. Короче говоря, делали все, что положено.

Просто так сложилось, что центром их с отцом жизни были не дети, а совместные увлечения. Максим и Лариса с юности были вместе: абитуриентами познакомились в коридоре строительного института, поступили на один факультет, окончили вуз, поженились, попали по распределению в один проектный институт, где и проработали впоследствии всю жизнь. Оба были заядлыми библиоманами, увлекались живописью и классической музыкой. Время от времени летали в Москву слушать оперу.

Кира и Ира, как и все дети, любили папу и маму. Но, все больше с возрастом осознавая некоторую отстраненность родителей, привыкли отвечать им тем же: спокойной мягкой привязанностью. Иногда Кира немножко завидовала Гельке, для которой мама была одновременно лучшей подругой. Гелька рассказывала, что никогда и ничего не скрывала от мамы, советовалась и совершенно спокойно доверяла любые секреты. Правда, она умерла, когда дочери было всего восемнадцать. Геля чуть с ума не сошла от горя, и неизвестно, как бы вообще выжила, если б не познакомилась с Серегой.

В понедельник Кира на работу не пошла. Температура спала, горло перестало болеть, но была страшная слабость, а из носа текло в три ручья. Марик быстро убедил ее остаться дома, да она не особенно-то и сопротивлялась.

Настроение улучшилось — Саша через пару дней будет дома. В предвкушении встречи Кира успокоилась и сумела разглядеть нечто привлекательное в вынужденном одиночестве. Например, можно вечером есть в кровати конфеты и пирожные, чего Сашка категорически не приветствовал. Или сколько душе угодно смотреть по интернету выпуски передачи «Битва экстрасенсов», которую Кира обожала, а Саша терпеть не мог.

В четверг Кира проснулась в шесть утра и больше не смогла заснуть. Душа пела: сегодня приезжает Сашка! К тому же на носу праздники. Хоть и любила Кира свою работу, но кто же откажется от лишних выходных?!

Кира выскочила из кровати и понеслась в ванную. Сегодня ей хотелось выглядеть самой-самой. Долго колдовала в ванной над глазами и губами, надела приготовленное с вечера платье терракотового цвета. Все-таки оно очень удачное: что надо — подчеркивает, что не надо — скрывает. И цвет благородный. Кира критически оглядела себя в зеркале: вроде придраться не к чему. Правильные черты, большие глаза необычного светло-карего оттенка, слегка вьющиеся каштановые волосы с едва заметной на солнце рыжинкой. Она с юности не меняла прическу: распускала волосы по плечам.

Встретиться и вместе пообедать, как договаривались, не получилось. Любимый муж с вокзала помчался на работу, пообещав вернуться вечером пораньше. Слегка огорчившись поначалу, Кира успокоила себя: у них еще весь вечер впереди. Да и вообще вся жизнь. Несколько часов погоды не сделают.

Кира быстро завершила текущие дела — ей сегодня все удавалось легко и играючи! — и взялась за телефон. Игорю, мужу Ирины, сегодня исполнилось сорок. Мобильный оказался занят: наверное, Игорек поздравления принимает. Муж сестры был директором крупной компании, так что коллеги, партнеры и подчиненные спешили засвидетельствовать свое почтение.

Кира решила пока позвонить Ирке. Сестра обещала сказать, когда и где они надумали отмечать событие.

— Привет, Ириш!

— Привет! — откликнулась та.

— С именинником тебя! Звонила твоему, все время занято.

— Знаю, к нему вечно не пробьешься! А сегодня весь день на телефоне висит! — В голосе сестры звучало едва заметное недовольство.

— Ладно, вечером еще раз попробую.

— И не думай. Они сегодня офисом гуляют в ресторане, придет ночером! — Недовольство проступило отчетливее. — Завтра все равно к нам придете — вот и поздравите.

— Все-таки дома решили?

— Дома. Я предлагала куда-нибудь сходить. Надоело у плиты стоять. Но он говорит, в ресторане сегодня наотмечаюсь. Не хочет казенное есть.

— Во сколько приходить?

— К трем.

— А кто будет? — поинтересовалась Кира.

— Как обычно. «Знакомые все лица». Вы с Сашей, мама с папой, его родители с тетей Верой, Сотниковы — и все. Хотя, нет, вру! Еще Валеркин друг Семен с женой из Москвы прилетит.

Сотниковых Кира знала. А вот Валерка…

— Валерка — кто это?

— Как кто? Мой муж, — после секундного молчания ответила Ирина.

— Его же Игорь зовут, — вылетело у Киры.

— Кирюша, ты так шутишь? — неуверенно хихикнула Ира.

Кира уже осознала, что с ней опять случился очередной парадокс, тот, что в одном ряду с туфлями и родинкой, но она по инерции продолжала упорствовать.

— Подожди, ты что, хочешь сказать, твоего мужа зовут Валерой?

— С утра звали. Вряд ли что-то изменилось.

Кира растерялась и не знала, как продолжить разговор. Чувствовалось, что сестра обескуражена и тоже не понимает, как ей себя вести. Первой взяла себя в руки Ирина, она всегда была более рассудительной.

— Кирюша, ты, наверное, сильно устала на работе. Я тебе давно говорю, нельзя так выматываться! Видишь, в голове что-то переклинивает. Давай-ка успокойся, на обед сходи, поешь нормально.

— Ой, Ириш, я что-то сама не своя. Сегодня Сашка приехал, и я совсем как шальная. Вот и напутала! — Кира прекрасно знала, что дело не в этом, но надо было как-то выкручиваться. Не хватало еще, чтобы Ирина решила, будто у нее с головой не в порядке.

— Вот видишь! — с облегчением выдохнула сестра. — Тебе надо больше отдыхать. Ладно, завтра ждем вас.

— Ага, передай наши с Сашкой поздравления…Валере, — на секунду запнулась Кира. — Все, пока, у меня тут дела.

Никаких дел, конечно — просто хотелось прекратить разговор.

— Да-да, милая, — заторопилась Ирина, — до завтра.

— Целую!

Кира положила трубку и несколько минут молча созерцала противоположную стену. Внезапно что-то решив, развернулась к компьютеру. Из-за соседнего стола встала и подошла к ней Оля. За ней – Альберт. Марик сегодня будет только после обеда, так что в их просторном, по западному образцу разделенном стеклянными перегородками кабинете они были втроем.

— Кира, ты идешь? — позвала Оленька.

— Провозимся — народ набежит, — поддержал Альберт.

— Куда? — автоматически спросила Кира, думая о своем.

— Как это куда? Ты что, мать, заработалась? На обед! Давай скорее! — Самой большой страстью Альберта была еда, и он пританцовывал на месте от нетерпения. Голодные диеты Альберт считал святотатством.

— Вы идите. Я не пойду.

— Что значит «не пойду»? Ты же хотела! — возмутился он.

— Что-то случилось? — спросила более проницательная Оленька, внимательно глядя на Киру. Альберт мигом забыл про праздник живота и тоже встревожился.

Высокий, полный Альберт и маленькая, ниже Киры, щуплая, похожая на цыпленка Оленька забавно смотрелись вместе. В другое время Кира непременно улыбнулась бы, но сейчас ей было не до улыбок. Однако ребятам надо что-то ответить, они переживают совершенно искренне.

В их маленьком сплоченном коллективе жили по мушкетерскому принципу: один за всех и все за одного. Кира вдруг вспомнила, как однажды главбух, желчная дама с говорящей фамилией Зверева, обидела Оленьку Карпову. Звереву боялись все, Генерал и тот слегка опасался. Она могла наговорить гадостей любому и ни слова не слышала в ответ. Зверева была профессионалом высочайшего класса, и эта незаменимость обеспечивала ее непробиваемой броней.

Однажды Оленька вернулась от Зверевой в слезах. Плакала так, что пушок желтоватых волос на затылке, придававший ей дополнительной сходство с цыпленком, горестно подрагивал. Марик погладил ее по мягонькой макушке, стиснул зубы и вышел. Направился к Зверевой разбираться.

Все онемели, точно зная, что если б дело касалось лично его, Марик ни за что не стал бы связываться. Неизвестно, что происходило в кабинете у главбуха, но она — невиданное дело! — через пятнадцать минут позвонила Оленьке и пробурчала что-то вроде «не хотела обидеть»! Альберт и Кира с той поры еще больше зауважали Марика. Оленька сильнее влюбилась (хотя куда уж больше?), а сам герой в следующем месяце по надуманному поводу остался без премии. Вот такая бухгалтерская месть. Оленька попыталась отдать ему свои деньги, но он так сердито на нее посмотрел, что она умолкла на полуслове и снова приготовилась заплакать. От восторга и обожания. Марик сделался для нее не просто любимым человеком, но приобрел статус божества.

Сейчас Кира сидела и смотрела на Олю и Альберта. Что она могла им сказать? Только солгать.

— Все нормально. Желудок схватило. Сейчас таблетку выпью, и пройдет.

— Точно? — хором спросили ребята.

Кира рассмеялась этой синхронности:

— Да точно, точно! Идите, наешьтесь там за троих.

— Тебе ничего не взять? — уже с порога крикнул Альберт.

— Не надо! — отказалась Кира, но сразу же передумала: — Хотя шоколадку все же купите. С орешками. Потом деньги отдам.

Кира осталась одна и вернулась к прерванному занятию. Требовалось узнать, как выглядит муж сестры, тот ли это человек, которого она знала. Кира зашла на свою страницу «ВКонтакте». Открыла фотоальбом «Моя семья». Вот Ирина, Катька, Анечка и Игорь, который почему-то оказался Валерой. Все выглядят совершенно так, как и должны. Хоть это радует. И все же — что происходит? Кира не имела ни малейшего понятия. Оставалось сделать вид, что ничего особенного. И попытаться жить, как жила.

Глава 5.

Вплоть до конца ноября больше ничего странного не происходило. Обувь не меняла цвета, а окружающие — имен и лиц. Очередной удар настиг Киру в последний день осени, когда она уже немного успокоилась, стала забывать о непонятных случаях и даже Игоря называла Валерой без запинки.

Утром тридцатого ноября они с Сашей сидели на кухне. Саша пил кофе с творожниками и неспеша в полглаза просматривал газету. Кира не любила творожники, делала их только для Саши. Сама она доедала горячий бутерброд с сыром. Он был вкусный, но жутко калорийный, и Кира мучилась совестью. По-хорошему, надо бы зеленого чаю с сухарем попить — и привет. Но силы воли не хватало. Кира вздохнула и откусила очередной кусок.

Играло радио. Какая-то Гузель прерывающимся от волнения голоском поздравляла любимого мужа Дамира с днем их свадьбы и просила поставить для него песню «Погода в доме» в исполнении Аллы Пугачевой.

— А исполнение Ларисы Долиной ей чем не угодило?— удивилась Кира.

— Ммм? — промычал из-за газеты Саша.

— Я говорю, чем ей Долина не угодила? Это же ее песня. Я вообще не знала, что Пугачева тоже про погоду поет.

Саша отложил газету и ответил:

— Ты путаешь, Кирюха. Про погоду всю жизнь только Пугачева и пела.

Кира похолодела: вот, опять! Рано радовалась. Она поспешно встала, схватила чашку и стала мыть. Нельзя, чтобы Сашка увидел ее лицо. Пока он ничего не заметил, так пусть и дальше не замечает.

— А, ну, наверное, я перепутала,— сказала Кира, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал равнодушно. Слава богу, его заглушала льющаяся из крана вода.

Саша встал, тоже поставил чашку в мойку и чмокнул жену в затылок.

—Тебе простительно — ты же не их фанатка,— и пошел в комнату.

Кира домыла посуду, стараясь унять дрожь. Немного успокоившись, она тоже вышла из кухни и направилась в ванную. Сегодня Саша подбросит ее на работу, так что можно не спешить.

— Я пойду пока, машину прогрею. Спускайся,— донесся из прихожей голос мужа.

— Ладно,— откликнулась Кира.

Через пятнадцать минут она вышла из подъезда и поискала глазами их «Форд-Фокус». Машины нигде не было. Со двора, что ли, уже выехал, недоумевала Кира, озираясь по сторонам. Кто-то настойчиво сигналил, мешая сосредоточиться.

— Кира! Ну, ты чего стоишь? Давай садись! — прокричал знакомый голос. Кира резко обернулась. Оказывается, Саша был рядом: он высунулся из машины и махал ей рукой в черной кожаной перчатке.

У Киры второй раз за утро перехватило дыхание. Так вот почему она не увидела их машину! Не глядя на номера, Кира привычно искала темно-синий автомобиль. А Саша сидел за рулем серебристо-серого «Форда».

На негнущихся ногах Кира подошла к машине и молча забралась в салон.

— Ты чего, Кирюха? Замечталась? Своих не узнаешь? — весело говорил Саша, выруливая со двора.

Кира не могла прийти в себя и молчала.

— Что это с тобой? — уже другим, встревоженным голосом, спросил муж.

— Ничего,— соврала Кира,— просто что-то зуб разболелся.

Саша принялся сочувствовать и тягать Киру к стоматологу. Ей оставалось лишь жалобно мычать и со всем соглашаться, изображая зубную боль. Наконец Саша замолчал и сосредоточился на дороге, изредка бросая на притихшую жену встревоженные взгляды. А она все думала и думала. Спрашивала себя и не находила хоть сколько-нибудь разумных ответов.

Как машина, которая вчера была синей, за ночь могла превратиться в серебристую? И, самое главное, почему Саша принимает это как должное?! Почему он не замечает, что его любимая «ласточка» стала другой?

Возле маленького магазинчика Саша вышел из машины купить сигареты. Кира быстро достала из бардачка документы на «Форд». И чуть не застонала: дело не в Саше, а в ней, в Кире. По документам цвет автомобиля был именно серебристым. Кира поспешно запихнула бумаги обратно: Саша уже выбежал из магазина, на ходу открывая пачку. Курил он немного, но бросить никак не мог.

И машина, и еще эта песня. У Киры было впечатление, что она выпала из реального мира. «Скоро начну бояться разговаривать — как бы не сморозить какую-нибудь глупость. Господи, — взмолилась она, — быстрее бы закончился этот день, и чтобы больше уже ничего не произошло».

Хотелось пойти обратно домой, залезть под душ и включить воду погорячее. Пусть смывает все плохое и страшное.

…Кира зря волновалась: день закончился нормально. И все последующие тоже обошлись без сюрпризов. Однако перешагнуть и жить дальше теперь уже не получалось. Она поняла, что все так просто не закончится, и постоянно жила в ожидании очередного загадочного происшествия.

Обычно разговорчивая и общительная, Кира стала молчаливой и замкнутой. В ней появились зажатость и скованность. Она ловила себя на мысли, что напряженно приглядывается к окружающим, вслушивается в их разговоры, словно ожидая подвоха и готовясь среагировать. Ей хотелось затаиться, спрятаться, не привлекать к себе внимания. Только один раз в жизни Кира испытывала похожее состояние.

Ей было тринадцать лет, когда она попала в совершенно идиотскую ситуацию. Кира была дежурной по классу. Протереть доску, подоконники, полить цветы, подмести и вымыть полы — невелика забота. Дежурила она не одна, с ней вместе в классе остались убираться ее соседка по парте Лилька Калмыкова, Стас Васильев и Алеша Туманов.

В Леху Кира была влюблена до потери сознания. Любовалась на него украдкой, ночами строчила в дневник стихи и часами анализировала каждое слово, обращенное к ней. Даже если он просто говорил: «Матвеева, ты алгебру сделала?»

То, что они вместе остались после уроков, было невиданным счастьем. Кира изо всех сил старалась показать, что до Лехи ей нет никакого дела, обзывала его дураком, хихикала с Лилькой, — словом, всячески выражала симпатию в полном соответствии с кодексом подросткового поведения. К слову сказать, Леха вел себя примерно так же. Обмирая от счастья, Кира догадывалась, что тоже ему нравится.

Уборка затянулась — расходиться по домам никому не хотелось. Похоже, Лилька со Стасом испытывали друг к другу схожие чувства, так что тоже ловили момент. Время шло к четырем часам, уроки давно закончились, в школе было тихо и почти пусто.

Но, как ни тяни, а пора было заканчивать. Оставалось вымыть полы, и кто-то из мальчишек отправился с ведром в туалет — набрать воды. Однако воды не было: как обычно, сломался кран. Тогда Кира легко подхватила зеленое пластиковое ведро и отправилась в туалет для девочек. Стремительно распахнула дверь и застыла на пороге. В туалете была учительница географии Елена Борисовна.

Ну и что — учителя тоже люди. Ничего особенного.

Пикантность ситуации заключалась в том, что ниже пояса на учительнице были только трусы. Да не какие-то там трикотажные, скромные, приличествующие солидной даме сильно за сорок, а красные, кружевные, крошечные, жутко вульгарные. Строгий серый пиджак, белая блузка — и ни колготок, ни юбки, только это вызывающее безобразие.

Что она делала в таком виде в туалете, так и осталось загадкой для Киры. На самом деле, скорее всего, никакой тайны и не было. Мало ли, что у человека могло случиться. А уж что касается нижнего белья, то каждый волен выбирать его (как и все прочее!) по своему вкусу — и вкусы эти не обязательно должны совпадать.

Но сам факт, что ученица застала ее в туалете в непотребном виде, привел учительницу в бешенство.

Растерянная девочка и ошеломленная ее внезапным появлением географичка застыли друг против друга. Первой опомнилась злополучная Елена Борисовна. Она покрылась бордовыми пятнами и прошипела:

— А ну, пошла вон отсюда!

Ее нелепый и в то же время устрашающий вид, искаженное злобой лицо надолго врезались Кире в память. Она попятилась, выскочила из туалета и захлопнула за собой дверь. Дальнейшее помнила смутно.

В памяти осталось лишь то, как она несколько месяцев после того случая ходила по коридорам с опаской — боялась встретить Елену Борисовну. Слава богу, та у них не преподавала, а то Кира, наверное, вовсе перестала бы ходить в школу. Чего она так страшилась? Кира и сама толком не понимала. Но видеть географичку ей было неловко и мучительно. Стыдно.

Судя по всему, примерно те же чувства терзали и несчастную Елену Борисовну: она боялась услышать за своей спиной шепот, насмешки, хихиканье, сплетни. Разумеется, Кира никому ничего и не думала говорить, но откуда было про то знать географичке? Их обоюдные мучения закончились через полгода, когда Елена Борисовна уволилась.

Однако сам эпизод и противное послевкусие остались с Кирой на всю жизнь.

И тогда, и сейчас она не была ни в чем виновата, но чувствовала себя едва ли не преступницей. Не понимала, что происходит, но против воли возлагала на себя ответственность за все.

Само собой, Саша быстро заметил ее состояние. Кира часто ловила на себе его напряженный взгляд. Он тихонько наблюдал за ней и отводил глаза, как только она это замечала. Однажды они сильно поссорились из-за пустяка, чего раньше не бывало, и наговорили друг другу обидных слов. Саша кричал, что она отдалилась, стала холодной и чужой, что им неуютно вместе, и он постоянно чувствует себя лишним в ее жизни. Кира обвиняла его — совершенно несправедливо, и сама это понимала! — в равнодушии и черствости.

Она сознавала, что ведет себя странно. Видела: Саша переживает и мучается. Но что она могла поделать? Рассказать мужу, что почему-то перестала узнавать привычные лица, имена, вещи? Страшно было даже представить себе его реакцию: испуганное лицо, жалость, опасение во взгляде. Уж лучше хранить молчание.

Ситуация накалилась. Напряжение возросло до предела. Кира настолько устала ждать очередного происшествия, что уже почти хотела, чтобы оно случилось побыстрее. Как говорится, отмучилась бы. И все же, когда это произошло, жутко перепугалась.

Была середина декабря. Близился Новый год. Накануне Кира и Оля украсили кабинет мишурой и гирляндами, развесили блестящие звездочки и шарики, наклеили снежинки на окна — красота! Дело было вечером, и делать, действительно, было нечего. Рабочий день заканчивался.

Ребята живо обсуждали планы на новогодние каникулы. Кира прислушивалась и, по сложившейся недавно привычке, помалкивала. Марик собирался в Болгарию, кататься на лыжах. По тоскующему взгляду Оленьки было видно, что она охотно отдала бы десять лет жизни, только бы оказаться там вместе с ним. Но в перспективе, к сожалению, маячили только изрядно поднадоевшая компания родственников, мамины пироги и оливье, выход к елке за полночь и просмотр телевизора.

— Интересно, в этом году покажут «Иронию судьбы»?— На самом деле Оленьке это было совсем не интересно, просто надо было сменить тему, чтобы не расплакаться. Слезы у нее всегда были близко.

— Хоть какой-нибудь канал да покажет, — убежденно сказал Альберт. — А то и новый год не новый год.

— Между прочим, классный фильм. Я вообще Рязанова люблю,— рискнула Кира поддержать разговор. Вроде бы ничего опасного не предвиделось.

— Режиссура – режиссурой, конечно, но все дело в актерах. Правильно подобрал — успех обеспечен. А если артист играть не умеет, то любой фильм запорет,— заявил Альберт. Он почти лежал в своем кресле, которое натужно скрипело под его немалым весом.

— В «Иронии» попадание стопроцентное — что Брыльска, что Миронов,— рассеянно заметил Марик, не отрывая глаз от монитора.

Киру толкнуло изнутри — вот, начинается! Миронов вместо Мягкова! Абсурд!

Одной из самых любимых книг Киры, можно сказать, настольной книгой, были «Неподведенные итоги» Эльдара Рязанова. Кира перечитывала ее раз двадцать, помнила чуть ли не постранично. Так вот, там черным по белому написано, что Миронов очень хотел получить эту роль, и даже пробовался, но режиссер отказал. «Веры в актерскую убедительность не возникало... Несмотря на все его актерское мастерство, … сущность артиста расходилась с образом, со словами. Стеснительность искусно изображалась, но поверить в любовные неудачи персонажа было трудно,— писал Рязанов. — Невозможно поверить, когда такой яркий парень, опустив глаза, мямлит, что его, мол, девушки не любят».

А тут выясняется, что Миронов роль получил! Не прислушиваясь больше к разговору, Кира полезла в Интернет. Так и есть. В главных ролях всенародно любимого фильма — Барбара Брыльска и Андрей Миронов.

Кира задала в поисковике «Андрей Мягков». Пробежала глазами фильмографию. Что ж, хотя бы в «Гараже» и «Служебном романе» он играет.

— Кира! Кир! Ты с нами? — Марик, судя по всему, уже давно звал ее.

— Что? Я просто читала,— неловко оправдалась она.

— Ну-ну. Домой, говорю, собираешься? Или с ночевкой решила остаться?

На часах было почти шесть. Стояли морозы, и Саша каждый день забирал Киру с работы, чтобы не мерзла в дороге. Он ехал к ней чуть ли не через весь город, это было страшно неудобно, и обычно Кира была против: на метро быстрее получается, а пробежаться до станции — полезно. Но в такой собачий холод она, конечно, и не думала возражать. Наверное, Сашка уже стоит у подъезда.

Кира почти привыкла к новому светлому цвету их «Форда». Натягивая короткое полупальто, она услышала телефонный звонок.

— Да,— пропыхтела она, прижав телефон к уху и застегивая пуговицы. Полностью одетая Оля подкрашивала губы возле большого зеркала. Альберт умчался — они с другом собирались сегодня попить пива в недавно открывшемся кабачке «Большая кружка». Марик ждал девушек возле двери.

— Кирочка? — раздался в трубке незнакомый напряженный голос. — Это ты?

— Да, — ответила Кира. Она наконец-то справилась с пуговицами, подхватила сумку и направилась к выходу, мельком глянув в зеркало. «Не буду надевать капюшон — до машины две минуты. Ничего, добегу, не замерзну».

— Кирочка, ты меня не узнаешь? Это Елена Тимофеевна

В коридоре было полно народу, все спешили к лифтам и громко переговаривались на ходу. Кира все никак не могла сосредоточиться на телефонном разговоре и решила спуститься по лестнице. Там никого нет — можно побеседовать спокойно.

— Минуточку, пожалуйста,— проговорила она в трубку, и, отведя ее от уха, попрощалась со своими. — Ребята, пока! Я пешком пойду.

Она красноречиво показала глазами на телефон в руке.

— Давай,— понимающе кивнул Марик. — До завтра.

— Пока, Кирюша,— радостно ответила Оленька. Она надеялась, что сегодня обожаемый шеф предложит подвезти ее до дома — мороз все-таки, а Марик такой добрый.

Кира оказалась на лестнице. Здесь было тихо, только перестук ее каблуков звонким мячиком отскакивал от стен.

— Извините, было очень шумно. Пожалуйста, скажите еще раз, кто говорит?

— Ничего-ничего, я понимаю, Кирочка, — голос завибрировал и надломился. – Это мама Лени Казакова тебя беспокоит.

— Ой, простите, что я вас сразу не узнала, Елена Тимофеевна! Что-то случилось?

— Случилось, Кирочка. Ленечка…— Елена Тимофеевна замолчала, явно пытаясь справиться со слезами.

— Что с Леней?

— Ленечка умер.

— Как умер?! — закричала Кира. — Когда?

— Вчера вечером. Точнее, ночью,— Елена Тимофеевна постаралась взять себя в руки. — Похороны завтра. Вынос будет в одиннадцать, подходи, если сможешь.

— Конечно,— поспешно проговорила Кира. — А может, я сегодня приду? Вам что-нибудь нужно? Помочь...

— Нет, Кира,— перебила Елена Тимофеевна. — Ничего не нужно. Ты просто приходи попрощаться. И ребятам вашим передай, я телефон только твой сумела найти. Скажи, кому считаешь нужным. Пусть тоже придут, если захотят.

— А… как он умер? Он что, болел? — Кира чувствовала острую вину за то, что Леньке могла быть нужна помощь, а она оказалась в стороне.

— Нет, это был…несчастный случай.

— Леня попал в аварию?

Елена Тимофеевна замялась.

— Ладно, ты все равно узнаешь. Расскажут люди добрые,— голос женщины опять опасно задрожал. — Он покончил с собой.

— Ленька? Покончил с собой? Это же невозможно,— потрясенно прошептала Кира. — Он не мог, это ошибка какая-то.

— Никакой ошибки, Кира,— голос Лениной матери зазвучал глухо и безжизненно. — Он повесился в своей комнате.

Она, не прощаясь, положила трубку.

Оторопевшая Кира стояла, прислонившись спиной к холодной стене, и слушала дробь коротких гудков.

Телефон снова ожил — звонил Сашка.

— Кир, ты где? Ваши все уже вышли.

— Иду,— коротко отозвалась Кира.

Через пару минут она сидела в машине. В двух словах поведала мужу о случившемся, предупредила по телефону Марика, что завтра придет только после обеда и свернулась в комочек, припав к окну.

Саша сочувственно молчал, но подлинного горя не испытывал, да и с чего бы? Несчастного самоубийцу Леню он, конечно, знал, но и только. Это был, в сущности, чужой ему человек. Общались они от случая к случаю.

Кира провалилась в воспоминания. Слезы тихо струились по лицу, но она их не замечала.

С Ленькой Казаковым Кира училась в одной группе. Они дружили с первого курса до окончания института. Потом, как это часто бывает, жизнь развела. Ленька четыре года жил в Самаре, потом вернулся. Женился, развелся. Но из виду они друг друга не теряли, продолжали изредка общаться, всегда с удовольствием принимая общество друг друга.

Казаков был своеобразный, с присущим только ему видением мира. Можно сказать, большой оригинал. Странно шутил, необычно одевался. Внешне он напоминал Кире олененка из мультика: хрупкий, худой, какой-то беззащитный, с огромными карими глазами, которые смотрели на мир с детским удивлением.

Искренний, порядочный и честный «до идиотизма», как сказала однажды другая их однокурсница, Света Яковлева, Ленька был хронически неспособен юлить, приспосабливаться, врать. Даже списать на экзамене — и то не мог. Если не знал, получал свою пару и спокойно шел пересдавать.

Однажды осадил преподавателя по философии Татьяну Вадимовну. Та обожала поиздеваться над студентами, в особенности, над студентками — высмеивала их речь и манеры, постоянно указывала на необразованность, глупость, бесперспективность. Девчонки боялись «Ведьму» до обморока.

И вот на одном из семинаров, когда Татьяна Вадимовна в очередной раз завела свой уничижительный монолог в адрес и без того затюканной Гали Пестрецовой, Ленька встал и сказал, что такое поведение отвратительно. Что унижать человека — низко. И что больше он, Ленька, уважать Татьяну не может. Неизвестно, так ли уж нужно было «Ведьме» уважение студента Казакова, но философию бедный Ленька сдавал раз пять, хотя знал ее блестяще. Едва ли не лучше самой Татьяны Вадимовны. В итоге сдал заведующему кафедрой Марку Иосифовичу Геллеру и получил предложение выступить на студенческой научной конференции.

Геллер даже предложил Лене писать курсовую под собственным руководством, что вообще-то было неслыханно. Уважаемый профессор обычно никому такой чести не оказывал.

Вот такой он был, Ленька. Дружила с ним не только Кира: за пять лет учебы сложилась неразлучная пятерка — Леня, Кира, Миля Рахманова, Эльвира Яруллина и Денис Грачев. Вместе на лекциях, семинарах, в походах, на дискотеке, в библиотеке. Сейчас, вспоминая о тех славных временах, Кира удивлялась, насколько легко они разошлись в разные стороны, отдалились друг от друга и окунулись каждый в свою жизнь. Их дружба выцвела, выродилась, сжалась до убогих формальных телефонных звонков по праздникам.

И вот произошло непоправимое — Ленька умер. Не просто умер, а сам решил перестать жить. Значит, ему было плохо, невыносимо плохо. Он носил в своей душе какую-то страшную тяжесть. А они даже не знали об этом. И ничем не помогли.

— Кира, мы приехали,— осторожно произнес Саша, прерывая ее невеселые размышления.

Кира неуклюже выбралась из машины. Ветер сразу обжег лицо, принялся покусывать щеки и нос. Пискнула сигнализация, хлопнула дверь подъезда, загудел лифт. Привычные звуки — звуки самой обычной жизни, которые навсегда умолкли для несчастного Леньки.

Дома Кира на автомате готовила ужин, мыла посуду, чистила плиту, сортировала и закидывала в стиральную машину грязное белье. И думала, думала…

В последний раз она видела Леню этим летом, в начале августа. Они в кои веки сумели собраться впятером. Все жили в одном городе, только Миля с мужем – в поселке под Казанью. Ходили в одни и те же магазины, кафе, кинотеатры, рестораны, но пересекались крайне редко. Больше по телефону слышались.

А тут созвонились и твердо решили — все, встречаемся и едем вспоминать молодость. Отговорки не принимаются! Все должно быть, как раньше, то есть только впятером. Никаких жен и мужей — тесной студенческой компанией.

Инициатором была Миля, самая среди них активная и организованная. Всех обзвонила, назначила дату. Оставалось решить, куда ехать. Идти в ресторан и «тупо обжираться», как выразилась Миля, не интересно. Куда лучше выехать за город. И чтоб непременно с ночевкой — гулять так гулять!

Место выбрали совершенно случайно. В июле Кира наткнулась на Леньку на Казанской ярмарке. Проходила какая-то очередная выставка, и многие предприятия, в том числе и «Косметик-сити», демонстрировали свои производственные достижения. Кира с Оленькой стояли возле стенда своей компании, а Ленька шел мимо. Увидели друг друга, удивились, обрадовались, разговорились.

Казаков был на выставке не один, а рука об руку с какой-то нереально красивой зеленоглазой шатенкой. Из тех, чьей красоте даже завидовать глупо — остается только восхищаться. Ленька представил девушку как свою коллегу по фирме «Калифорния» и сообщил, что они здесь тоже по работе. Имя красотки вылетело у Киры из головы. Алина? Альбина? Регина? Карина? Вроде бы что-то созвучное.

Поскольку все пятеро бывших сокурсников в последнее время постоянно созванивались и обсуждали, куда ехать отдыхать, то и тут Кира с Леней вернулись к этой теме. Она сообщила, что вчера звонил Денис, предлагал какой-то навороченный загородный клуб. Ленька недовольно скривился. Так ни до чего и не договорившись, они распрощались.

А уже на следующий день Леня позвонил и ликующим голосом объявил, что знает, куда им поехать. Как выяснилось, идею подкинула красавица-коллега с незапомнившимся именем. Она рассказала Лене про отличное место: чистый воздух, нетронутая природа, красивейшее озеро. И никаких туристов в радиусе нескольких километров! Короче, езжайте — не пожалеете. Кира дипломатично сказала, что это было бы здорово. Но Ленька идеей поездки в нетронутый край загорелся не на шутку, и в итоге всех ею зажег.

Кира забыла, как называлось это местечко, но оно и вправду оказалось потрясающе живописным. И ехать недалеко, всего пару часов на машине, уверял Ленька, сверяясь с картой. За рулем сидел Денис: у него была как раз подходящая машина — внушительный черный джип «Гранд-Чероки». Солидный и большой, как троллейбус.

Выехали они рано утром. Добрались быстро. И общались, вопреки смутным Кириным опасениям, легко и свободно: веселились, болтали, хохотали, подтрунивали друг над другом, как будто и не расставались никогда. Словно и не было прошедших лет.

Все они, конечно, изменились. Денис немного поправился, но это ему шло. Такой стал статусный мужчина, важный и серьезный. Положение обязывало: он давно занялся бизнесом и сейчас возглавлял собственную фирму. Поначалу старался не выходить из образа большого начальника, но потом сбросил прилипшую за годы личину, включился в общую болтовню и прямо на глазах превратился в прежнего беззаботного Дэна.

Миля, все такая же юркая, веснушчатая, худенькая, была мамой двух дочек, жила с мужем в Аракчеевке, упоенно занималась детьми, огородом, домом, да вдобавок успевала шить на заказ.

Элка, самая эффектная из трех девчонок, замуж так и не вышла, хотя жила с каким-то художником в очередном гражданском браке. Элку традиционно влекли творческие личности, которых она поначалу именовала «гениями», а к концу романа — «ничтожествами». Судя по всему, сейчас ее «замужество» пребывало в срединной стадии. Гением она Анатолия величать уже перестала, но ничтожеством звать еще не начала. Кира с грустью отметила про себя, что Элка, похоже, все так же любит «покуражиться», и частые гулянки с возлияниями уже оставили на ее красивом лице заметные следы. Она курила сигарету за сигаретой и хрипловато хохотала.

В лесу у озера они провели замечательный день и вечер. Купались, загорали, жарили неизменные шашлыки, пили красное вино и коньяк. Пели студенческие песни (Ленька притащил гитару). С удовольствием фотографировались. Бродили по лесу, даже набрали каких-то грибов. Правда, поскольку никто в грибах не разбирался, их пришлось выбросить.

Все прошло отлично — домой ехали довольные. Целовались — обнимались на прощание и клялись в вечной дружбе. Были уверены, что теперь станут видеться каждую неделю. В крайнем случае, каждый месяц, не реже. Первое время и в самом деле перезванивались, общались по интернету, выкладывали фотографии, увлеченно их комментировали. А потом…

Как и следовало ожидать, постепенно интерес угас, звонки стали редкими и вовсе прекратились, затянули привычные дела и заботы. В этой, сегодняшней, жизни их ничего не связывало, кроме общего прошлого. И только фотографии напоминали о том сказочном дне, когда они словно вернулись на десятилетие назад. Кира виновато думала, что совершенно не скучает по студенческим друзьям. А потом перестала мучиться угрызениями совести: ничего тут не поделаешь, и никто ни в чем не виноват, просто в одну реку нельзя войти дважды.

Сейчас Кира смотрела на телефонную трубку и вспоминала тот день. Нужно было позвонить Денису, Элке и Миле, рассказать им про Леню. Она собралась с силами и набрала Денискин номер.

Глава 6.

Денис Грачев откликнулся сразу же.

— У аппарата! — невнятно произнес он хрипловатым басом.

Спит, что ли?

— Денечка, привет. Это я, Кира.

На том конце провода повисло молчание.

— К-какая К-кира?

— Кира Кузнецова. Ну, Матвеева. Вспомнил?

Денис опять замолчал.

— Эй, — нетерпеливо позвала Кира, — ты что, уснул?

— Нет, — встрепенулся голос, — извини, Кирюх. Просто мы тут …маленько отметили.

Так он пьян, дошло, наконец, до Киры. Она досадливо поморщилась — как не вовремя! Объяснять нетрезвому человеку про Ленькину трагедию не хотелось. Но выхода не было.

— Денис, я звоню сказать, что с нашим Леней несчастье. Ты понимаешь?

— Конечно, — немедленно отозвался Дэн, видимо, из всех силы пытаясь взять себя в руки.

— Он умер. Покончил с собой. Завтра в одиннадцать похороны.

Денис молчал. Никакой реакции. Кира раздраженно подула в трубку — может, связь прервалась?

— Денис! — громко позвала она. — Ты меня слышишь?

Неожиданно тишину разорвал резкий женский голос.

— Денька! Очнись! Опять нажрался, сволочь! Чтоб ты сдох!

Кира слушала и не верила своим ушам. Респектабельный Денис на дорогущем джипе — и пьющий, опустившийся человек, на которого орет жена, никак не хотели связываться в ее сознании в один образ.

Послышалась какая-то возня, потом женщина требовательно проговорила в трубку:

— С кем я говорю?

— Добрый вечер. Меня зовут Кира Кузнецова. Мы с вашим мужем вместе учились в институте.

— Это с вами, что ли, он летом ездил? — Голос женщины звучал нервозно и отрывисто.

— Да. С нами еще трое ребят было. И я звоню сказать, что один из них вчера скончался. Леня Казаков.

— Ясно, — без тени сочувствия ответила Денискина жена.

— Вы, пожалуйста, передайте Денису, когда он будет… — Кира замялась, подбирая слово, — в состоянии. Похороны завтра, вынос в одиннадцать. Он знает, где Леня живет. Жил.

— Передам, как проспится, — пообещала жена.

— Спасибо. До свидания.

— Пожалуйста, — женщина бросила трубку.

Кира сидела, вконец расстроенная и растерянная. Мир сошел с ума. Ленька умер. Дэн превратился в алкоголика. Что дальше?

В кухню заглянул Саша.

— Кирюш, все нормально? — обеспокоено спросил он.

— Да, все хорошо.

— Будешь кино смотреть? Я скачал «Заложницу». Помнишь, мы собирались посмотреть? Интересный фильм.

— Нет, Саш, что-то не хочется. Мне еще позвонить надо. Может, потом.

— Ладно, я пока почитаю, — покорно ответил Саша и прикрыл за собой дверь. Какой он все-таки хороший, понимающий. Что бы она без него делала?

Кира вздохнула и позвонила Миле на сотовый, городского не знала. Механический голос уведомил, что номер не обслуживается. «Ладно, перезвоню позже», — решила она и набрала Элкин номер. Если и эта пьяна… Но боялась Кира напрасно. Эля откликнулась сразу же и была совершенно трезвой.

— Да, слушаю, — голос звучал странно. Настороженно и вместе с тем робко.

— Элечка, привет, это Кира.

— А, привет, Кирюха! – Теперь в голосе слышалось облегчение.

— Мне сегодня мама Ленькина звонила. Сказала… в общем, Леня вчера умер.

— Как так – умер?

— Покончил с собой.

— Покончил… А что он сделал? — странно, но скорби и потрясения в интонациях не было. Скорее, какой-то неприличный интерес.

— Я не знаю. Не спросила. Как-то не до того было, — холодновато ответила Кира, не желая сейчас это обсуждать. — Похороны завтра. Если сможешь, подходи к одиннадцати.

Эльвира молчала и шумно дышала в трубку.

— Эля, ты меня слышишь?

— Слышу. Приду.

Было в их разговоре что-то странное. Кто-кто, но Эльвира точно не могла подобным образом отреагировать на смерть друга юности. Кира ждала, что ей придется долго успокаивать подружку, утешать, советовать принять валерьянки, плакать вместе с ней в три ручья. И только вот этого — отчужденности, холода, вроде бы даже равнодушия — она никак не ожидала.

Эльвира, которая терпеть не могла своего имени и всем велела называть ее только Элей или, лучше, Элкой, всегда была чересчур эмоциональна. И ничего не умела скрывать, хотя часто ей это вредило. Иногда люди, которые плохо знали Элку, обижались на прямоту ее суждений и откровенность. А она не понимала — как можно иначе?

Чтобы ходить с Элкой в кино или в театр, надо было иметь железную выдержку. То хохочет на весь зал, как чумная, то рыдает, никого не стесняясь. Такой отзывчивый и благодарный зритель — мечта любого режиссера. Но сидеть с ним рядом в кинозале — суровое испытание. По Элиному лицу можно читать, как по листу бумаги. Все чувства — вот они, напоказ. Любит, ненавидит, презирает, уважает — все с разбегу и в лоб. Началась любовь — весь институт знает. Закончилась — тоже. Правда, чужие тайны Эля хранить умела. Но своих собственных не имела вовсе.

Слыша ее голос по телефону, Кира недоумевала: неужели это она, безбашенная, искренняя, смешливая Элка?

— Эля, — снова неуверенно позвала Кира, — у тебя что-то случилось? Как твой художник?

— Художник? Какой еще…А-а-а, ты про это ничтожество? Не знаю, и знать не хочу!

Вот все и выяснилось. Элка просто в стадии разрыва отношений. Прощай любовь — здравствуй, депрессия! Наверное, еще не вполне осознала, что ей сказала Кира.

— Ладно. Завтра увидимся.

— Подожди, подожди, — поспешно закричала Эля, — ты нашим звонила?

— Звонила, — вздохнула Кира. — У Мили телефон отключен. Дэн пьяный, я все его жене передала.

— Дэн пьяный? — В голосе Элки прорезались прежние живые эмоции.

— Сама удивляюсь. Миле попробую позже позвонить. Ты тоже звони — вдруг дозвонишься.

Кира устала. От диалога с женой Дениса, от непонятного разговора с Элей, от необходимости несколько раз произносить страшные слова про Леню — вообще от всего. Хотелось отключить телефон и принять ванну. Не душ, а именно ванну. И пены побольше. Но они с Сашей два года назад установили душевую кабину.

— Пока. — Эля снова забралась в свой кокон. — До завтра.

Кира побрела в ванную. Сняла с лица косметику. Включила воду погорячее и забралась внутрь кабины. Согреться никак не удавалось, она мелко дрожала под струями горячей воды. Может, простыла, температура поднимается?.. Однако дело было не в болезни, и Кира отлично это понимала. Что-то чудное происходило в жизни: с ней самой, с друзьями. Но думать об этом сейчас не было сил.

Перед тем, как лечь, Кира еще несколько раз безрезультатно набирала номер Мили. Уехала, что ли, куда-то? Конечно, никакой фильм так и не посмотрела: не смогла сосредоточиться на сюжете, и, в конце концов, заснула где-то на середине, уткнувшись носом в мужнино плечо. Хотя, кажется, фильм был стоящий: Саша смотрел увлеченно.

Проснулась уже глубокой ночью. Телевизор был давно выключен, Сашка уютно спал, негромко похрапывая. Киру что-то разбудило: сон или обломок какой-то мысли. Она никак не могла вспомнить, что это за мысль, но чувствовала, что некая важная деталь, которая днем ускользнула от ее сознания, ночью выплыла из глубин. Ухватить мысль не удавалось, и Кира раздосадовано прикусила губу.

Надо попытаться снова уснуть: завтра предстоит трудный день. Часы показывали два сорок восемь. Еще спать и спать. Но Кира чувствовала, что сон уже сбежал от нее. В голову полезли тяжкие мысли, и избавиться от них не было никакой возможности.

Она включила ночник и принялась читать. Сашу свет и шорох страниц совершенно не беспокоили, он всегда спал крепко, счастливчик. Книга была скучноватая, и Кира надеялась, что ее укачает. Напрасно. Она рассердилась на бестолкового автора, который ни заинтересовать читателя толком не смог, ни сон на него навеять своим творением. Раздраженно отшвырнув книгу, выключила свет: будем пытаться заснуть своими силами. Но, проворочавшись до пяти утра, смирилась с неизбежным. Тихонько встала и отправилась на кухню. Телефон зазвонил в половине седьмого, когда она уже успела накраситься, уложить волосы, приготовить завтрак. Через полчаса проснется Саша.

— Привет, — немного смущенно пробасил знакомый голос, — не разбудил?

— Нет, Дэн. Я полночи не спала, в пять встала. Ты как?

— Ну, как, нормально… Алиска сказала, ты звонила. Извини, я сам-то, понимаешь ли, не помню. Перебрал вчера, вот и…

— Денис, не извиняйся. Что ты, как неродной? Со всеми бывает. Жена сказала тебе, почему я звонила?

— Сказала, — Дэн глубоко вздохнул, — я просто поверить не мог. И без того башка трещит, а тут еще это… Кирюха, как же так, а? Болел он, что ли? А мы и не знали ничего. Или авария?

Кира вспомнила, что не сказала Алисе, как именно умер Леня.

— Он покончил с собой. Мама его сказала.

— Ленька? — заорал Денис. — Покончил с собой?! Да он не мог! Не мог, это точно! Ты же знаешь, какой он!

Кира его понимала: она и сама не верила.

— И все-таки он это сделал. Мама его сказала, — повторила она.

— Бред какой-то! — Денис помолчал и спросил: — А что конкретно — отравился? С моста прыгнул?

— Повесился в своей комнате.

— Просто не знаю, что сказать, — устало и печально проговорил Денис. — Но все равно это как-то… Слушай, ты нашим-то сказала? — спохватился он.

— Элке сказала. — Кира решила не упоминать о странном поведении подруги. — У Мили телефон отключен. Сколько раз звонила — никак.

— А городского у них нет?

— Может, и есть, но я его не знаю.

— Ясно. Получается, Миля на похороны не попадет. Потом узнает.

— Получается так.

— Давай, я за тобой заеду, — предложил Денис.

— Спасибо, — обрадовалась она.

— Адрес у тебя тот же? У родителей?

— Нет, мы с мужем в другом месте живем. Да и родители переехали, дом в деревне купили, — пояснила Кира.

— Молодцы. Диктуй, пишу.

Кира объяснила, где теперь живет. Встретиться договорились в девять.

Когда она, за десять минут до назначенного времени, спустилась во двор, черный громадный джип уже караулил возле подъезда. Кира взгромоздилась на подножку и уселась на пассажирское сиденье.

Денис был такой же, как и всегда в последнее время: солидный, дорого одетый, серьезный. Только заметно похудел и осунулся. Цвет лица нездоровый, под глазами залегли тени. Правда, что ли, пить стал?

— Привет, — еще раз поздоровалась она.

— Привет. — Дэн правильно истолковал ее взгляд, усмехнулся и спросил: — Изменился? Постарел?

Кира смешалась.

— Нет, что ты, — залопотала она, но поняла, что это звучит глупо, и сказала честно: — Вообще-то изменился. Ты … приболел?

Денис хохотнул.

— Как деликатно выразилась! «Приболел». Моя, небось, наговорила вчера?

— Мы с ней мало разговаривали, — уклонилась Кира от ответа, — я про Леню попросила передать, и все. Ни о чем ее не спрашивала.

— А ей и не надо, чтобы у нее кто-то спрашивал! Сама все скажет. Жаловалась, что я пьяная скотина?

— Жаловалась. — Кира не видела смысла врать.

— Как же! Свободные уши нашла — и вперед! — зло проговорил Денис. — А я ее любил, дурак. На руках носил. Одевал, как куклу, везде возил, покупал все, на что глаз упадет. А уж когда Ленку родила, так и вообще… Да, появились у меня кое-какие проблемы! Да, стал употреблять — нервы ни к черту! Ты что — перетерпеть не можешь? Так нет, вызверилась, как овчарка. Ни понимания, ни заботы, какое там! Орет, пилит, мамашу свою подключила. Та и рада меня сволочить: доченьку со свету сживают! А то, что эта доченька ни дня не работала, каждый год шубы и машины меняла — забыла? Сука старая, — прошипел он.

Кира молчала. Ей было неловко, она не знала, что сказать

— Извини, меня что-то понесло, — опомнился Денис. — Миля так и молчит?

— Молчит.

— Хорошо, хоть Элка приедет.

— Угу, — кивнула Кира.

— Ты сама-то как? Ничего?

— Ничего, — она пожала плечами, — работаю там же, порошки стиральные на рынок продвигаю. Машину новую купили, квартиру...

Кира осознала, до какой степени ей безразлично то, чем еще полгода назад она страшно гордилась, чему радовалась. Теперь все стало казаться нереальным, призрачным. В любой момент могло измениться.

— Ты меня прости, конечно, лезу не в свое дело, но… У тебя все нормально? В смысле, ничего не случилось? — мягко поинтересовался Денис.

«Надо же, неужели заметил?»

— Нет, все хорошо, а что?

— Просто спросил. Ты без настроения. Хотя, — оборвал он сам себя, — какое сегодня, к черту, настроение?

Ленька жил в обычной панельной пятиэтажке. Дверь подъезда была открыта, рядом стояла красная крышка гроба. Кира и Денис поднялись на второй этаж. Дверь квартиры тоже оказалась незапертой, и они тихонько прошли внутрь.

Сколько раз они бывали в этом доме в студенческие годы! Здесь ничего не изменилось: тот же выкрашенный темно-зеленой краской подъезд, та же дверь, обитая черным дерматином. И в квартире все осталось прежним — обои, линолеум, мебель. Правда, немного пообтрепалось.

Только Леньки не было. Он ушел от них навсегда. Первый. И так необъяснимо рано. Его тело лежало в большой проходной комнате, возле него сидели и стояли какие-то люди. Миновав тесную прихожую, Кира и Денис тоже направились было туда, но их остановил голос Лениной мамы:

— Кирочка, Дениска! Вы пришли! — Она сидела на кухне, на единственной табуретке. Остальные, видимо, были под гробом с телом Леньки.

Елену Тимофеевну было не узнать: полностью седая, с растрепанными, торчащими из-под черного платка волосами. Руки страшно тряслись, глаза покраснели и опухли. Кира помнила ее совсем другой, подтянутой, строгой на вид, с аккуратной прической и в очках с тонкими дужками. Мама Лени была учительницей химии. Отец, тоже педагог, преподававший в суворовском училище какую-то военную дисциплину, умер несколько лет назад. Ленька был их единственным поздним ребенком. Долгожданным и выстраданным. Теперь Елена Тимофеевна осталась совсем одна.

Они подошли и поздоровались. В кухне остро пахло валокордином.

— Елена Тимофеевна, миленькая, нам так жаль, так жаль, что… — Кира присела на корточки возле сломленной горем матери, осторожно погладила сложенные лодочкой руки, неловко спросила:

— Вы как — держитесь?

— Держусь, а кто же будет Ленечку хоронить? — Она опять заплакала. — Хоть бы и меня Бог прибрал! Одна осталась — для чего? Никому не приведи Господь детей своих хоронить! Сама бы легла вместо него! А вот живу, никому не нужна, а живу!

У Елены Тимофеевны, видимо, начиналась истерика. Кира тоже расплакалась, Денис держался из последних сил. Из комнаты прибежала какая-то женщина, тоже в черном платке, сердито зыркнула на вновь прибывших.

— Только успокоилась и опять, — пробормотала она. — Леночка, ты выпей-ка еще сердечное. Скоро уж вынос. Нельзя так убиваться, ты что? Ленечка там все видит, ему не нравится!

Уговаривая Елену Тимофеевну, она настойчиво вытесняла из кухни Киру и Дениса, давая понять, что они тут лишние. Те поняли и послушно направились в комнату. Кира шла с замиранием сердца: прежде никогда не видела покойников, разве что по телевизору. Бабушки и дедушки умерли, когда она была совсем маленькая. Родители, беспокоясь за ее психику, не разрешили девочке смотреть на них. И теперь Кире было страшно взглянуть на мертвого Леньку. Она боялась, что неподвижное, восковое лицо отпечатается в памяти, навсегда вытеснив образ живого Лени Казакова.

Но переживала Кира напрасно. Увидеть друга юности в последний раз ей не довелось. Его хоронили с закрытым лицом.

— Уж больно страшный, — доверительно прошептала Кире на ухо маленькая круглолицая старушка. — Вы-то кто ему будете?

— Друзья. Учились вместе в институте, — пояснила Кира за них двоих.

— А я тетка, отцова двоюродная сестра, — представилась собеседница.

Кире не хотелось ни о чем с ней говорить. Нужно было помолчать, подумать, вспомнить, попросить прощения, мысленно проститься с Леней. Но словоохотливая тетка желала пообщаться. Она принялась подробно рассказывать, как они тут все «намучалися». Тело повезли вскрывать и долго не отдавали обратно, пришлось «через своих» договариваться. Места на кладбище дорогие, «народ вовсю мрет — хоть дорого, а куда деваться!», и «могильщики дерут втридорога».

У Киры разболелась голова. Происходящее напоминало злой фарс. Кира и Денис отошли от гроба, встали возле стены. Никого из тех людей, что приходили прощаться с Леней, они не знали.

В дальнем конце комнаты вполголоса беседовали две женщины. Одна из них вскользь бросила взор на Киру, поймала ответный взгляд и снова отвернулась. Кира поразилась удивительной, совершенной красоте девушки. Густые рыжие волосы, выкрашенные так искусно, что выглядели натуральными, огромные прозрачно-зеленые глаза, идеальный овал лица. «Бывает же такое», — изумленно подумала Кира, и в этот момент вспомнила, что это та самая Ленькина коллега, с которой он был летом на выставке, и которая посоветовала им, куда съездить отдохнуть. Как же ее все-таки звали? Впрочем, какая разница.

Красавица тем временем попрощалась с собеседницей, в последний раз глянула на тело Лени и тихонько вышла из комнаты. Киру, по всей видимости, не узнала. «Я не настолько ошеломляюще хороша, чтоб западать в память сразу и на всю жизнь», — усмехнулась про себя Кира. Она, как и все, проводила фею взглядом, и через минуту забыла о ее существовании.

…Кира очень удивилась бы, если б узнала, что незнакомка, которую, кстати, звали Полиной, прекрасно ее помнит. И хорошо, даже слишком хорошо знает. Связь между ними, о которой Кира и не подозревала, была многолетней, прочной и мучительной для Полины. Разорвать незримую нить пока не получалось, хотя она очень старалась освободиться…

Возле гроба, не сдавая позиций, пропуская приходящих и быстро оттесняя их, плечом к плечу стояла сплоченная группа пожилых женщин, видимо, родственниц, во главе с теткой. Они горячо обсуждали перипетии скорбного обряда. Кира волей-неволей прислушалась.

Из перешептываний было ясно, что священник не разрешил отпевать Леню. «Самоубивец он! Таких не положено», — свистящим шепотом утверждала всезнающая тетка.

— Как он умер? — внезапно громко спросил чей-то голос. Кира и Денис обернулись. В дверях стояла Элка. Видимо, она пришла уже какое-то время назад и слушала, о чем здесь говорили. Друзей или не увидела, или не сочла нужным заметить.

Элка была в стильной короткой норковой шубке серого цвета и белых сапогах. Волосы убраны под вязаную белую шапочку. В руках она нервно теребила сумочку и перчатки из мягкой сиреневой кожи. Одета хорошо, но выглядит отвратительно, ужаснулась Кира. Что с ней такое? Может, заболела? Эльвира страшно похудела, кожа на лице шелушилась. Глаза горели лихорадочным блеском, губы потрескались. Ни тени косметики, хотя обычно Элка тщательно красилась, даже когда шла выбрасывать мусор.

Кира рванулась было к подруге, но та не обращала на нее никакого внимания. Замерев, ждала ответа. Вчера ее тоже только это и занимало. Почему?

— Так чё, известное дело, — ответила говорливая родственница, радуясь возможности обсудить происходящее с новым человеком, — удавился, во как!

— Повесился? — кровь отхлынула от и без того бледного Элкиного лица, и оно стало совсем белым.

Она беспомощно оглянулась на Киру и Дэна, словно только увидела, шагнула к ним и закрыла лицо руками. Плечи ее затряслись. Кира кинулась к Элке, и через минуту они стояли в обнимку и горестно рыдали.

Хоронили Леньку за городом, на небольшом сельском кладбище. Отец его был родом из этих мест, сына положили с ним рядом. Могильщики еле-еле сумели вырыть могилу и протоптать к ней дорожку: зима выдалась снежная. На кладбище поехали человек десять, из близких родственников — только мать. Бывшая жена не приехала, детей Ленька не нажил.

Возле могилы Елене Тимофеевне стало плохо. Она страшно кричала, обеими руками вцепившись в гроб, а потом упала без чувств. Все растерялись, засуетились, лекарств ни у кого, разумеется, не оказалось. Ситуацию спас Денис. Начальственным голосом велел могильщикам заканчивать, подхватил несчастную мать на руки и понес в машину. Там у него была аптечка со всем необходимым.

Когда церемония на кладбище закончилась, Кира и Эля тоже медленно побрели к джипу. Кира не чувствовала ног, так сильно они замерзли.

— Отмучился. Хватило сил, — вдруг сказала Эля.

— Ты о чем-то знала? Знала, что с ним творилось? — спросила пораженная своей догадкой Кира.

— Ничего я не знала, — сердито буркнула Эля. — Но раз повесился, значит, плохо было. Вот и сказала, что отмучился.

Кира не вполне поверила, но по тону Элки поняла, что та больше ничего не скажет. До машины дошли молча. Елена Тимофеевна полулежала на переднем сиденье. Она порозовела и выглядела чуть лучше.

— Елена Тимофеевна с нами поедет, — пояснил Денис, — в автобусе холодно и трясет.

— Спасибо, — Ленина мама с благодарностью посмотрела на Дениса, потом перевела взгляд на Киру с Элей. — Хорошие вы ребята. Не забывайте меня. Заходите иногда.

— Конечно, — пообещала Кира, — зайдем.

Обратная дорога была, как обычно, короче. Уже на въезде в город Елена Тимофеевна отчетливо произнесла:

— И молиться-то мне за него не разрешают. Раз он сам такое над собой сделал — наказать его! А что он и так уж себя наказал, так это все равно.

Остальные молчали. Было страшно поддерживать разговор: все боялись, что Елене Тимофеевне опять станет плохо. Но она, видимо, хотела выговориться.

— Он меня на ночь поцеловать зашел. Как всегда. У нас так заведено было, еще с детства. И вдруг в дверях остановился. Стоит и смотрит на меня. Я ему: что, сынок? А он говорит: запомнить тебя хочу, а то мало ли. Я и значения не придала, и сердце не дрогнуло. Он ведь, сами знаете, иногда чудные вещи говорил. И делал. Что начнет, все у него получается, но вечно на половине возьмет и оборвет. Вот раз — и женился. Кто она? Что она? Не сказал. А потом взял — и развелся. Я с женой его и познакомиться-то толком не успела, они в Самаре жили. Она оттуда родом. Сюда приехал, дело пытался открыть. Вроде пошло у него, да с кем-то поссорился, и всё, конец. Потом устроился в фирму какую-то, рекламу они делают. Зарабатывать начал хорошо. У него ведь столько идей всегда в голове было! Машину купил, на квартиру стал откладывать, приоделся, я так радовалась. С девушкой познакомился, стал встречаться. Хорошая девушка, он мне рассказывал про нее. Юлей зовут. А потом опять — бац! С Юлей расстался, работу бросил, машину продал. И все это за одну осень! Из дому выходить перестал. Лежит и лежит. А я-то, дура, злюсь! Мне бы радоваться, что он жив – здоров, а я ругаю его. И, чего, говорю, тебе неймется вечно? Все своими руками ломаешь! Он молчит. Никогда не отвечал. А потом взял, как всегда, и сломал на половине. Себя самого.

Голос ее звякнул опасной нотой, но на этот раз Елена Тимофеевна не заплакала. Смотрела прямо перед собой сухими глазами и продолжала монотонно говорить:

— Он зашел и вышел. А я заснула. Всегда с вечера крепко засну, сплю как убитая до часу – двух, а потом проснусь и все: ни в одном глазу. Так и мучаюсь часов до пяти утра. После снова засыпаю. В ту ночь проснулась от стука. Вскинулась, зову Леню. Не отвечает. Потом-то уж поняла, что за стук был. Табуретка под ним упала. Я пока вставала, пока шла… Захожу, а он уж висит.

Елена Тимофеевна повернулась к Денису.

— Так что вы не сомневайтесь: это он сам. Точно. Никто его не убивал. Он со мной, получается, даже попрощался. Только я не поняла.

Она умолкла и больше уже ничего не сказала до самого дома.

Глава 7.

В новогоднюю ночь Кира с Сашей решили остаться дома, как и почти всегда с момента их встречи. Они считали Новый год еще и своим, личным праздником, и ни с кем не хотели его делить. В прошлом году ради эксперимента сходили в ресторан — не понравилось. Видеть рядом с собой в волшебную, сказочную ночь жующие, нетрезвые, хохочущие чужие лица было как-то неправильно. Вроде и еда вкусная, и шоу-программа не скучная, но им все равно было не по себе. И не елось, и не пилось, и не шутилось. Да и желания в общепитовском заведении как-то не загадывались. Чтобы поверить, что все непременно сбудется, требовались свой дом, своя собственная елка и собственноручно накрытый стол.

Родители Киры пригласили их к себе второго, погостить несколько дней. Ирина с мужем и детьми тоже обещали приехать. Перебравшись за город, Лариса Васильевна твердо решила ввести такие встречи в число семейных традиций. Родители, дети, внуки за круглым нарядным столом, сказочной красоты зимний сад за окном, уютные вечера у камина — настоящая идиллия.

В прошлые годы Киру это умиляло, но сейчас она не знала, как ко всему относиться. На душе было тревожно, мучила неопределенность, и этот непокой грозил перелиться через край, изрядно подпортить глянцевую картинку, которую хотели нарисовать родители. Но отказаться невозможно. Это будет смертельная обида: дочь пренебрегла традицией, которую должна с гордостью завещать собственным детям!

К счастью, мама Саши, Валентина Захаровна, смотрела на вещи проще. Сможете приехать — всегда рада. Не сможете — никто не неволит. Она жила в небольшом городке Чистополе, больше тридцати лет проработала воспитательницей в местном детском саду. Там сложился замечательный коллектив, все праздники друзья-коллеги отмечали совместно. В этом году праздновать Новый год собирались у детсадовской медсестры, а третьего января вся компания, включая родственников, отправлялась в санаторий, куда-то в Чувашию.

Время до праздников пролетело незаметно. После похорон Кира с головой ушла в работу: это помогало отвлечься, не думать каждую минуту о нелепой Ленькиной смерти и о своих собственных… сложностях. Как назвать то, что с ней творилось, Кира не знала. Проблемы? Да вроде нет никаких проблем ни на работе, ни дома. Трудности? Тоже нет. Происходил какой-то абсурд. Но Кира верила, что скоро все вернется на привычные рельсы. Именно такое желание она собиралась загадать под бой курантов: пусть вот это вот останется в уходящем году.

Работы было полно, и, занимаясь ею, Кира почти стала прежней. Просто некогда стало бояться, следить за каждым словом — и вроде бы не происходило ничего особенного.

На девятый день собрались все вместе у Елены Тимофеевны. И Элка пришла, и Дэн. Только Мили не было, ее телефон все так же упорно молчал.

— Наверное, номер сменила. И новый никому не оставила, растяпа! — выразил Денис общее мнение.

На том и успокоились. Вспомнит — объявится. Расстроится, конечно, что так поздно обо всем узнала. Но тут уж ничего не поделаешь. Всякое бывает.

Денис выглядел хорошо: никаких следов возлияний, новая прическа, дорогой одеколон, уверенные манеры. Видимо, решил свои проблемы, о которых упоминал в прошлый раз, бросил пить и помирился с женой. И любовницу еще вдобавок завел, с него станется.

Элкин вид по-прежнему огорчал. Одета с иголочки, дорого и модно, но вот в остальном… Худющая, волосы тусклые, глаза запали, кожа посерела. Денис и Кира исподтишка переглянулись, поняв друг друга без слов.

— Как твои дела? — осторожно спросила она.

— Нормально, — равнодушно бросила Элка, — а что, непохоже?

— Знаешь, не очень, — решительно вклинился Дэн, — ты ж у нас юла, красотка, хохотушка, а...

— А превратилась в уродину? Это хотел сказать? — усмехнулась она.

— Ты прекрасно понимаешь, что я хотел сказать, — не дрогнул Денис. — Выглядишь нездоровой, молчишь все время. Что-то случилось? Мы можем помочь?

— Ладно вам! — Элка махнула рукой и на минуту стала прежней. — Ничего у меня не болит. И все хорошо. Просто накатило что-то.

Больше ничего вытянуть из нее не удалось. Надо же, впервые в жизни Элка что-то о себе скрывала. Но Кира, как ей показалось, догадалась, что происходит...

Гости — или как правильно назвать тех, кто пришел на поминки? — собрались уже расходиться, как вдруг у Раи, соседки Елены Тимофеевны, запел мобильник. Учительница внука-первоклассника принялась строго отчитывать нерадивую бабку: почему не пришла за внуком к двенадцати тридцати?! Сегодня продленки нет, она вчера русским языком всех предупредила. Ей надо срочно уходить, а ребенка до сих пор не забрали! Бабушка принялась виниться, оправдываться: ничего ведь не сказал! Забыл, наверное, оголец! Она сию минуту прибежит. Пусть уж пока Ринатик в вестибюле посидит…

Все поневоле слушали бабкины причитания. А Елена Тимофеевна, стойко державшаяся до этого момента, сжалась, сникла и заплакала.

— Счастливая ты, Рая! Хоть сама-то понимаешь, какая счастливая? Мне бы внука! Всегда хотела, так хотела…— говорила она, давясь слезами, — и пусть бы учительница звонила, пусть ругалась. Пусть двоечник, какой угодно, лишь бы был! А теперь — всё. Ленечка мой…

Все стояли, неловко переминаясь с ноги на ногу, поглядывая друг на друга. Не знали, что сказать, как утешить. Только Рая пятилась к двери: маленький Ринатик ждал в большом вестибюле, один-одинешенек. Бабкино сердце ныло и стремилось к внуку.

Первой среагировала Эля. Быстро подошла к Елене Тимофеевне, усадила на диван, принялась что-то негромко приговаривать, одновременно поглаживая женщину по плечу. Народ быстро рассосался, дежурно прощаясь: «Лен, мы пойдем!» Елена Тимофеевна кивала, как заводная кукла, и доверчиво прижималась к Элке. Наконец в квартире остались только они вчетвером.

— Извините меня, — тускло прошелестела Елена Тимофеевна. Она немного успокоилась, сумела взять себя в руки.

— Что вы, не извиняйтесь! — в один голос воскликнули Кира и Денис.

— Элечка, спасибо тебе, дорогая моя девочка, — женщина смотрела на Эльвиру с такой нежностью и благодарностью, что у Киры заныло сердце.

Елена Тимофеевна сказала, обращаясь теперь уже к Кире и Денису:

— Она часто ко мне приходит. Разговариваем, фотографии смотрим. Гуляем в парке. Элечка и готовит, и по дому помогает.

Потом, когда они ушли из Ленькиного дома и сидели втроем в машине, Кира принялась говорить, какая Элка молодец, что не оставляет Елену Тимофеевну. А Элка только отмахнулась от ее слов:

— Меня к ней тянет, никакой это не подвиг. Она одна, я тоже. Только ей и нужна на всем белом свете.

— Что ты выдумываешь? Никому не нужна?! А родители? Брат? И все твои поклонники? — Денис старался встряхнуть подругу. Кира молчала.

Кажется, она поняла, что случилось с Элкой за то время, что они не виделись. Или с родителями опять конфликтует (это уже не раз бывало), или с братом поссорилась. И с очередным кавалером, видимо, нехорошо рассталась. Вот и давит на Элку одиночество. А еще и возраст! В восемнадцать лет легко посылать всех к черту: жизнь впереди, успеешь помириться. Однако ближе к тридцати все меняется.

— Не переживай, Эль, все наладится. — Она погладила подругу по руке. — И не говори чепухи, ты не одна. Мы с тобой. На расстоянии телефонного звонка. Не пропадай, ладно?

Элка улыбнулась — чуть ли не впервые за все время.

— Договорились.

Денис высадил Киру раньше всех: офис «Косметик-Сити» был первой остановкой на их пути. Самому Грачеву сегодня не надо было на работу: устроил себе выходной, решил поехать в боулинг, снять напряжение. Элка попросила подбросить ее до ближайшей станции метро.

Глядя на удаляющийся, плывущий в транспортном потоке джип, Кира с грустью думала, что друзья ее юности взрослеют, набивают шишки, переживают разочарования, стареют и умирают. Время летит так, что дух захватывает, все быстрее с каждым прожитым годом. А ты смотришь на себя в зеркало день за днем и вроде бы не видишь никаких изменений. Ну, поменяла цвет волос, макияж или прическу, поправилась, похудела... Все равно ты прежняя! Только это ласковый самообман. То, что годы не проходят бесследно, заметнее всего по твоим друзьям. Они становятся другими, меняются. И это означает, что ты меняешься вместе с ними. Смотришь на них — и ясно это сознаешь.

Кира вздохнула и пошла на работу.

Незаметно подкрался конец декабря. Предновогодняя лихорадка достигла апогея. Кира и Саша нарядили свою почти двухметровую белую елку: Кира купила ее два года назад, и поначалу Саша никак не мог привыкнуть к необычному елкиному цвету. «Она заснеженная, ничего ты не понимаешь!» — смеялась Кира. Сашка неодобрительно косился на экстравагантную новогоднюю красавицу, но потом привык. Тем более что яркие игрушки и гирлянды на ней смотрелись обалденно.

Корпоративный вечер компания «Косметик-Сити» устраивала в этом году в новом модном ресторане «Золотая Орда». Так хорошо и легко Кире не было уже давно. Рабочие дела закончены, остались лишь мелочи. Кира от души веселилась, участвовала во всех конкурсах, смеялась, шутила и пила шампанское. К тому же в своей праздничной речи Генерал особо отметил успехи их отдела и пообещал всем такую премию, что ребята чуть со стульев не попадали.

— Ради этого стоило вкалывать! – заявил Альберт, и все потянулись к нему с бокалами: чем не тост?!

В половине одиннадцатого Саша заехал за Кирой, но домой они попали только ближе к полуночи: сначала развезли по домам Марика, Альберта и Олю. Удалые «пиарщики» умудрились выпить в машине еще одну бутылку шампанского, но Саша не сердился и не останавливал Киру. Радовался, что она опять такая, как и раньше: оживленная, раскованная, заводная.

Засыпая в ту ночь, Кира почему-то подумала: а если это мой последний хороший день? Так часто пишут в романах: героиня радовалась, еще не зная, что на этом ее счастливая жизнь закончилась.

Новогодняя ночь была совсем другой. Ни радости, ни веселья, ни просто спокойствия. Началось все в супермаркете, где они докупали продукты по составленному накануне списку. В магазине было не протолкнуться. Зачем люди оставляют покупки на последний день, удивлялась Кира, стоя возле прилавка с фруктами. Разгоряченные граждане сметали с полок и швыряли в доверху набитые тележки все подряд, от красной икры и шампанского до майонеза и мясной вырезки. Им с Сашей нужно было не так уж много: виноград, хлеб, торт и сметана. Все остальное куплено заранее, а эти продукты хотелось получить к столу свеженькими.

Саша, который ушел чуть дальше вперед, обернулся и позвал жену:

— Кирюха, ты чего там застряла? Идем скорее!

— А виноград? Давай с него начнем. Потом опять сюда возвращаться, что ли?

— Погоди, а зачем нам виноград? — удивился Саша. — Ты собралась его покупать?

— Собралась. И ты, между прочим, тоже, — досадливо ответила Кира, помахивая списком.

— Я?! Ты в своем уме? — На лице у мужа было написано неподдельное изумление и что-то еще, кроме него. Возмущение? Киру кольнуло — неужели снова?.. Она быстро уткнулась в бумажку с перечнем продуктов и пробежала его глазами. Потом еще раз. Винограда в списке не было.

Саша недовольно пыхтел рядом, и Кира неожиданно почувствовала, что злится на него.

— И как? — ехидно произнес муж. — Убедилась?

— Убедилась, — огрызнулась она.

Саша абсолютно не виноват в происходящем, это очевидно. Но откуда взялся этот сарказм? Допустим, твоя жена ошиблась. Это что, так ужасно?

— Между прочим, можно запомнить за столько лет, что у меня аллергия на виноград. Я и вино не могу пить, начинаю задыхаться, — обиженно заметил Саша.

Так вот в чем дело. Кира застыла с открытым ртом, чувствуя себя круглой дурой. Сашка прав: нормальная жена не может не помнить такие вещи. Но ведь она и не забыла! Этой аллергии у мужа никогда не было! И вообще никакой аллергии, ни на что!

Кира точно знала, что они с Сашкой любили иногда выпить хорошего вина. Ясно помнила, что вчера было решено взять к столу несколько гроздочек темного винограда. Мало того, дома, в баре, их дожидались две бутылки дорогого французского красного! Шампанское в этот раз решили не покупать: Кире хватило выпитого на корпоративной вечеринке, она на игристый напиток смотреть без тошноты не могла.

Саша и Кира стояли друг напротив друга и не знали, что сказать.

— Извини, — выдавила Кира, — я должна была помнить.

— Ладно, Кирюх, забудь. С кем не бывает, — улыбнулся отходчивый Сашка, — пойдем дальше? А то все разберут и нам ничего не останется.

Дома Кира украдкой заглянула в бар. Как и следовало ожидать, вина там не оказалось. Высилась бутылка дорогой водки, которую, кстати, требовалось поставить в холодильник.

Настроение было испорчено. Кире хотелось забиться в какую-нибудь нору, побыть одной, в тишине. Но это невозможно: под Новый год люди стремятся общаться, поздравляют друг друга, радуются празднику. Телефоны не умолкали. Нужно отвечать, что-то говорить, делать вид, будто ей тоже весело и хорошо. На это уходили все силы. Вешая в очередной раз трубку, Кира каждый раз становилась все мрачнее.

Саша видел это и не понимал, в чем дело. Эпизоду в магазине он не придал никакого значения: забыла и забыла, закрутилась. Тогда что? Саша понятия не имел, что происходит.

Ближе к вечеру Кира немного успокоилась. Приняла ванну, подремала. Уговорила себя расслабиться и не нервничать. Не тут-то было. Последней каплей неудавшегося праздника стал новогодний концерт. На экране то и дело мелькали лица звезд и звездочек, которые пели не свои песни и шутили не свои шутки.

Каждый раз, замечая несоответствие, Кира следила за Сашиной реакцией. Комментировать что-либо вслух опасалась. Но муж воспринимал как должное все то, что шокировало Киру. Его ничего не удивляло. Мир, в котором Кира уже чувствовала себя лишней, для него был родным и правильным.

Кира старательно ела и пила, надеясь, что вкусная еда и хмель притупят нарастающий страх. Не помогало. В итоге она не выдержала и заявила, что хочет спать. Саша покорно выключил телевизор и помог убрать со стола.

Потом они долго лежали в темноте, делая вид, что спят. Им было плохо: каждому по-своему, каждому в отдельности. Они словно вращались на разных орбитах, были далеко, и не могли подарить друг другу утешение. Что-то разделяло их — пожалуй, впервые в жизни. Кира вспомнила слова, вычитанные ею давным-давно в «Триумфальной арке»: мы приходим в этот мир одни и уходим одни. «И проживаем свою земную жизнь тоже, похоже, в глухонемом одиночестве», — горько добавила про себя Кира.

— Как встретишь новый год, так его и проведешь, — некстати произнес Саша.

И Кира заплакала. Рыдала долго, некрасиво, отчаянно, захлебываясь и икая. Но и слезы не сумели их объединить, потому что Кира не могла объяснить мужу, в чем причина ее несчастья.

Глава 8.

Пятого января Сашу вызвали на работу. Кира включила музыку погромче, надела старые шорты, выцветшую футболку, убрала под косынку волосы и принялась священнодействовать: приблизительно раз в три – четыре месяца она устраивала «капитальную уборку». Это было нечто вроде ритуала, помощники здесь только мешали, поэтому мужа она обычно выпроваживала за порог.

Оставшись одна, Кира с головой погружалась в процесс: энергично перетряхивала содержимое шкафов, выгребала хлам с антресолей, перебирала книги и журналы, возилась с цветами, драила зеркала, светильники, мебель и плитку в ванной. В прихожей стояли большие полиэтиленовые мешки, в которые Кира безжалостно отправляла то, что им с Сашкой уже не понадобится.

Настроение было отличное. После уборки она собиралась приготовить вкусный ужин: в раковине размораживалась курица, которую Кира планировала запечь целиком в духовке, как любит Саша. Пусть придет домой и обрадуется: чистота, красота, отличная еда.

После кошмарной новогодней ночи Кире казалось, что все пошло кувырком. Но Сашка — золото, а не муж! — не дал пропасть. Первого января, после обеда, буквально силком стащил с дивана и повез кататься на коньках.

Каток оказался почти пустым: народ отсыпался. Кира с Сашей взяли напрокат коньки, вышли на лед. Она каталась плоховато, зато он держался на льду отлично. Уже через десять минут Кира забыла про свои огорчения: поначалу изо всех сил старалась не упасть, потом освоилась и стала получать удовольствие. Любовалась Сашиными пируэтами, сама выписывала корявые кренделя, падала, хохотала. Сашка взял ее на закорки, как маленькую, и прокатил целый круг, совсем как папа когда-то в детстве.

Вволю накатавшись, пошли в кафе. Аппетит был зверский, и Кира с Сашей смели со стола все, что заказали, но им показалось мало. Пришлось покупать еще мороженое и горячий шоколад. Саша смотрел на жену смеющимися глазами, и она чувствовала, что все хорошо, все отлично. И не может быть по-другому, если они вместе.

Был уже вечер, когда вернулись домой. Телевизор, не сговариваясь, не включали. Вместе пошли в ванную, потом в постель. Может быть, сегодня у меня получится забеременеть, думала счастливая Кира, обнимая Сашу. В такой идеальный день, когда все настолько хорошо, это просто обязано случиться!

Утром они собрались и поехали к родителям Киры. Трасса была почти пустая, ехали не спеша, и постепенно Кира задремала под журчание магнитолы. Саша искоса поглядывал на спящую жену, слегка улыбался и, точно так же, как она ночью, надеялся, что все плохое позади.

Родители Киры постарались устроить детям образцово-показательный отдых. В программе было все: шашлыки, баня, катание на лыжах (правда, от этого Кира категорически отказалась, как ее ни уговаривали), игра в снежки и сооружение снежной бабы во дворе, вкуснейшая домашняя еда в неимоверных количествах, вечерние посиделки у камина.

В свете последних событий Кира опасалась очередных «провалов», но ничего страшного не случилось. По приезду она, затаив испуг, всматривалась в лица родителей, сестры, племянниц, но никаких пугающих перемен не нашла, и от сердца отлегло. Пребывая в благодушном настроении, помогала матери на кухне, болтала с Анечкой и Катей, секретничала с Иришей.

Почему мы так живем: не понимая своего счастья, не осознавая его? «Что имеем, не храним, потерявши, плачем». Вот сейчас все идет как обычно, а она радуется каждой секунде этого обыденного счастья. Каких-то полгода назад восприняла бы все как должное, не заметила, как это хорошо: быть рядом с родными людьми, говорить с ними, шутить, смеяться, хлопотать по дому. Даже картошку чистить и огурцы кружочками резать — и то радость.

Они вместе садились за стол, «одной большой семьей», как любила говорить мама. Папа ничего не говорил, улыбаясь своей обычной, чуть отрешенной улыбкой.

«В сущности, я плохо его знаю, — неожиданно подумала Кира во время одного из ужинов. — Мы с Иркой привыкли воспринимать маму с папой как единое неделимое целое. Причем папа — это какая-то теневая, невидимая сторона. Он умный, образованный, наблюдательный, с широким кругозором и отличной памятью. Но так можно сказать и про совершенно постороннего человека. Или про коллегу. Такая характеристика ни на шаг не приближает к пониманию глубинной сути личности. Есть ли у отца тайные страхи? Невысказанные желания? Или, например, можно ли назвать его добрым человеком?»

Кира глубоко задумалась и решила, что, скорее, нет. Мягким, уступчивым, сговорчивым, доброжелательным — без сомнения. Но добрым? Для этого нужно чуть больше любить людей, понимать или пытаться понять их, проявлять к ним интерес.

Конечно, это нисколько не уменьшало ее любви к отцу. Она с нежностью смотрела, как он, наклонившись к Анечке, что-то вполголоса говорит ей. Та заинтересованно слушает, слегка приоткрыв рот. Это Кире знакомо: папа всегда был отменным рассказчиком, постоянно рассказывал им с Ирой всякие занимательные истории. Самые скучные факты в его изложении становились увлекательными. Даже сухие правила русского языка или теоремы он умел преподнести живо и ярко, выискивая интересные детали.

— Пап, ты никогда не хотел стать учителем? Или в вузе преподавать? – спросила она.

— Ты знаешь, была мысль в педагогический поступать, на истфак, — охотно откликнулся отец. Похоже, ему было приятно вспоминать об этом. — А ты почему вдруг заинтересовалась?

— Смотрела, как вы с Анютой шепчетесь, вспомнила, как ты нам с Ирой помогал уроки делать, вечно что-то рассказывал. И подумала, что из тебя получился бы замечательный учитель.

— А что? Возможно! Но я и проектировщик был вроде неплохой, — засмеялся папа.

— Ой, помнишь, как…— Мама не выносила, когда в центре внимания оказывался кто-то другой, и тут же замкнула разговор на себя. В этом смысле Катька — копия бабушки. Гипертрофированная копия. Первейшая Катькина жизненная задача — заставить все и вся вращаться вокруг ее персоны.

Кира смотрела на свою семью, переводила взгляд с одного милого лица на другое, улыбалась и думала о том, как она их любит. А больше всех, если честно, Сашу.

Только один эпизод несколько омрачал эту поездку.

В день приезда Кира долго сидела вечером у камина, смотрела на огонь. Все разошлись по комнатам спать, а она никак не могла заставить себя подняться с кресла и присоединиться к Саше. Ушла в свои мысли и не заметила, как в дверях возникла чья-то фигура.

— Ты почему не ложишься, Кирочка? — шепотом спросила мама.

— Спать что-то не хочется. Когда еще так посижу?

— Приезжайте почаще, и сиди, сколько хочешь, — улыбнулась она.

— Легко сказать — приезжайте… А ты чего не спишь? Разбудила?

— Нет-нет! Просто проснулась — смотрю, отсветы на стене. Значит, огонь в камине не погас. Пошла посмотреть.

Мама присела рядом, взяла со спинки кресла шаль, закуталась в нее. Кира ждала: мать, скорее всего, хочет о чем-то поговорить. И не ошиблась.

— Кирочка, — аккуратно начала разговор Лариса Васильевна, — как у вас с Сашей насчет детей? Что вы решили?

О своих планах, связанных с беременностью, Кира и Саша родителям не говорили. Мать не могла знать, что они безуспешно пытаются зачать ребенка. Видимо, просто решила как-то подстегнуть. Однако, сама того не желая, наступила на больную мозоль. Кира, помимо воли, ощутила что-то похожее на горечь и обиду, и всеми силами старалась подавить неприятное чувство.

— Мы с Сашей недавно поговорили и решили, что готовы к рождению детей, — подобрала Кира обтекаемую формулировку, надеясь, что мама перестанет приставать с расспросами.

Не тут-то было. Лариса Васильевна удобнее устроилась в кресле, настраиваясь на долгий разговор, и продолжила:

— Тебе уже тридцать, Кирюша. Годы идут. У Ириши в ее тридцать семь две взрослые дочери. Катюша почти невеста. В твоем возрасте у Ирины…

— Мам, я в курсе, сколько детей у Иры и какого они возраста, — мягко перебила Кира.

— Да-да, дорогая. Не обижайся, пожалуйста, я ведь просто беспокоюсь о твоем здоровье. После тридцати и зачать труднее, и выносить. Мне кажется, вам с Сашей надо всерьез подумать о малыше, — гнула свою линию Лариса Васильевна.

— Я же сказала: мы подумали! — Сдерживаться становилось труднее.

— Значит, ты хочешь родить? — уточнила мать.

— Да, мам, хочу, — отрывисто бросила Кира.

— Так вы…что-то предпринимаете?

— Слушай, ты хочешь узнать, занимаемся ли мы сексом? — Кира чувствовала, что говорит лишнее, но не могла остановиться.

На мамином лице появилось обиженное выражение.

— Зачем ты снова грубишь, Кира? Разве я тебе плохого желаю?

— Понимаю, мама! Но неужели ты думаешь, я такая глупая, что сама не могу решить, когда мне рожать?

— Никто не говорит, что ты глупая. Я просто беспокоилась! — Голос ее задрожал.

Только этого не хватало — довести мать до слез!

— Мамочка, ну, извини меня. Не выдержала, сорвалась. У меня сейчас такой период…

— Я заметила, Кирочка, — с готовностью поддержала Лариса Васильевна, — ты в последнее время стала немножко нервной. На работе все хорошо? И с Сашей?

— Все отлично, мам.

Опасность миновала. Лариса Васильевна передумала плакать. Надо окончательно успокоить ее и идти спать. Камин, огонь, ночные бдения — все это стало тяготить.

— Понимаешь, на работе такая запарка. Я уставала, поздно приходила, мало спала. Вот и срываюсь по пустякам. Ты не сердишься?

— Нет, что ты, — Лариса Васильевна обняла дочь и поцеловала в щеку.

Почувствовав родное тепло, Кира почувствовала, как к горлу подкатил ком. На миг захотелось, словно в детстве, обхватить маму руками, прижаться к ней и выплакать свои горести. Рассказать, что ее мучает. Но это желание быстро прошло, как только она представила себе мамино лицо после ее рассказа. Перепуганное, ошеломленное, недоумевающее.

Как же так: ее благополучная девочка тронулась умом?! И что теперь с этим делать? Лариса Васильевна поделится опасениями со всеми. С Сашей, папой, Ириной. Ирка немедленно вспомнит эпизод с Игорем-Валерой. А Саша — ее поведение в супермаркете, случаи с родинкой и туфлями. И что они решат на семейном совете? Отправить ее в дурдом? Запереть здесь, в деревне, подальше от людских глаз? Отвести к какой-нибудь гадалке или ясновидящей?

Кира тихонько высвободилась из маминых рук.

— Я пойду спать, мам, ладно?

— И я тоже. Сейчас погашу огонь и лягу.

— Спокойной ночи.

— Доброй ночи, дорогая!

… Надраивая до блеска свою квартиру, Кира думала о том, что, возможно, она сейчас беременна. И как же будет счастлива мама, если наконец-то и вторая дочь заживет правильно, выполнит обязательную программу: семья, дом, дети.

Переделав все дела, Кира полюбовалась на сияющую и благоухающую квартиру и отправилась в ванную. Сквозь шум льющейся воды услышала звонок городского телефона. Наверное, Саша. Накупавшись, она поговорила с мужем, но оказалось, что тот не звонил. Что ж, кому надо, наберет еще раз. Или найдет ее по сотовому.

Однако человек, который звонил Кире, больше не стал ее беспокоить. Он с огромным трудом решился набрать знакомый номер и все рассказать. Долго готовился к разговору, подбирал нужные слова, и второй раз отважиться на это так и не сумел.

Глава 9.

Рождество Кира и Саша отмечали у Гельки с Сережей. Кира предвкушала встречу с подружкой: с прошлого года не виделись, по телефону и то говорили урывками. Тридцатого декабря Ковалевы уехали в Санкт-Петербург, вернулись только вчера. Устроили себе настоящий праздник.

Серега обожал этот город, часто ездил туда по делам, а Гелька, так уж получилось, всю жизнь мечтала попасть в Питер, но не была там ни разу. Вот и рванули. Гелька, захлебываясь от счастья, в двух словах пыталась рассказать Кире по телефону, как ей все тут нравится: и город, и люди, и мосты, и дома, и Финский залив, на который они посмотрели одним глазком, и даже погода.

Саша никак не мог приткнуть их машину возле знакомого подъезда: весь двор был забит автомобилями. Найдя узкую лазейку, с трудом втиснул туда «Форд», достал из багажника объемистый пакет с подарками Ковалевым и их с Кирой взносом в праздничный стол, пошел вслед за женой к подъезду.

У Ковалевых было как всегда уютно, весело, шумно, вкусно. Наевшись до отвала, принялись рассматривать фотографии. Снимков было море, и чтобы пересмотреть их все под восторженные комментарии путешественников, понадобилось больше часа.

Кира, увлеченная фотографиями, едой, разговорами, краем сознания отмечала, что чего-то не хватает. Но никак не могла сообразить, чего именно. Они уже пили чай с тортом, когда Кира поняла, в чем дело.

— Геля, а где Мишка с Филей? — вскричала она.

— Кто такие? Почему не знаю? — немедленно откликнулся Серега, хищно поглядывая на торт и примериваясь к очередному куску.

—Как кто? Коты!

— Коты?! Ну, ты даешь, мать! — хохотнул Серега. — Нам только котов и не хватает! Мало мне Гельки с Борькой, хомяков, рыб и черепахи!

Сережа решил, что Кира пошутила. Но сама она уже поняла, что провалилась в очередную дыру. Все всё знают, кроме нее. Саша немного покраснел. Наверное, ему стало неловко за жену.

Геля по вытянувшемуся лицу подруги поняла, что происходит что-то не то, и среагировала мгновенно. В руках у нее была большая ваза с фруктами и она, ни секунды не раздумывая, выпустила ее из рук. Яблоки, груши, апельсины и мандарины яркими разноцветными шарами, подпрыгивая, покатились по комнате. Геля заахала, запричитала, все кинулись помогать ей. Странная фраза Киры была забыта и похоронена в общей суматохе.

Минут через десять Гелька позвала Киру помочь ей на кухне с посудой. Плотно притворив за собой дверь, она повернулась к подруге и заявила:

— Сейчас же говори, в чем дело? Что с тобой происходит?

— Ты о чем? — Кира попыталась придать лицу удивленное выражение.

Но Гелю было не провести.

— Сама знаешь! Видела бы ты свое лицо, когда Сережа сказал, что нет у нас никаких котов! Еще раз спрашиваю: что случилось? Говори сейчас же!

Под ее напором Кира сломалась. На самом деле ей давно требовалось с кем-то поделиться. А с кем, если не с Гелькой?

— Мне и вправду надо тебе кое-что рассказать, — промямлила Кира, — только это в двух словах не объяснишь. И кто-нибудь обязательно войдет.

— Хорошо, тогда завтра! Скажем мужикам, что нам надо… — Геля на секунду задумалась, — купить мне костюм.

Назавтра, отговорившись от Саши Гелькиным воображаемым костюмом, Кира сидела в маленьком кафе и ждала подругу. Та прибежала на пять минут позже, с размаху плюхнулась на стул напротив Киры и сразу ринулась с места в карьер:

— Что у тебя случилось?

— Привет!

— Да привет, привет, — как обычно, отмахнулась от формальностей Геля.

— Я нам заказала кофе и пирожные. «Картошку». Будешь?

— Буду, куда денусь? Не уходи от темы! Всю ночь не спала, голову ломала!

Кира вздохнула и уныло посмотрела на подругу:

— Я и сама-то… Геля, по-моему, я чокнулась. Мне постоянно кажется то, чего на самом деле нет!

— У тебя что… галлюцинации? — похолодела Гелька.

— Да вроде нет! Не знаю, как объяснить… Мои знания о мире отличаются... Черт, как сказать, чтоб ты поняла!

— Погоди, не нервничай. Рассказывай по порядку. Когда это началось?

Кира сцепила руки в замок и стала монотонно пересказывать Гельке все, что с ней случилось в последнее время. Начала с туфель, закончила котами. Им давно принесли пирожные, но обе этого не заметили. «Капучино» остывал в нарядных белых чашках с золотистым узором.

— Вот как-то так. Что скажешь? Что я все выдумываю?

Геля подняла на Киру глаза, помолчала немного и произнесла с расстановкой:

— Нет, Кир. Такое не выдумаешь. Я бы очень хотела ошибаться, но…

Она, видимо, боялась поделиться своими предположениями. Схватила ложку, повертела ее в руках, снова швырнула на стол, перевела дух и выпалила:

— Ты не думала, что у тебя что-то с мозгом?

Кира внезапно вспомнила, что Гелька — медик.

— Считаешь, у меня опухоль? — слабым голосом проговорила она.

Этого-то Кира и опасалась. Упорно гнала от себя страшную мысль, но та прочно обосновалась на задворках ее сознания и время от времени давала о себе знать.

— Вообще-то симптомы не слишком похожи, — быстро проговорила Геля, стараясь успокоить подругу, — у тебя ведь голова не болит? Не кружится?

— Вроде нет.

— Запахов посторонних не ощущаешь?

— Не ощущаю.

— Вот видишь! Но я, конечно, не специалист. Тебе обязательно нужно к врачу! Кто знает, может, эти твои…странности — вполне обычное дело при каком-то заболевании! Может, это типичное расстройство?

— Геля, мне страшно, — жалобно пропищала Кира, чувствуя, что готова расплакаться.

— Мне тоже! Но пока бояться рано, согласись? Ничего же не известно! — Гелька нарочно заговорила напористо и резковато, стараясь быть убедительной, заставить Киру собраться. Что толку рыдать друг другу в жилетку? — Тебе надо срочно провериться у хорошего невролога. Сделать томографию, сдать анализы. Сейчас приду домой, позвоню и все разузнаю. В нашей клинике проводятся такие обследования.

Кира откинулась на спинку стула и грустно посмотрела в окно. Обычные люди шли привычными дорогами по обыденным делам. А ее, возможно, грызла изнутри смертельная болезнь. И никто был не в силах помочь ее горю. Кроме, возможно, Бога, в которого Кира не верила.

— Никому только ничего не говори, — севшим голосом проговорила она.

— Обижаешь.

Подруги еще долго сидели рядом. Разговаривали, пили остывший кофе с пирожными, почти не чувствуя вкуса. Кире стало чуть легче от того, что она поделилась с Гелькой своим секретом.

На обследование она попала уже через пару дней. Гелька по своим каналам устроила подруге консультацию у профессора Бориса Аркадьевича Левашова. «Он самое настоящее светило!» — уверяла Гелька, подробно объясняя, куда и во сколько надо подойти.

Боялась Кира страшно. Само собой, не осмотра, а результатов. С трудом взяла себя в руки и кое-как рассказала доктору о том, что с ней происходит. Кира пыталась излагать коротко и внятно, профессор задумчиво кивал. Было неясно, то ли все это ему знакомо, то ли он собирался после окончания рассказа порекомендовать Кире психиатра.

Осмотр длился почти час. Потом Борис Аркадьевич направил Киру на анализы и компьютерную томографию, и велел прийти повторно через две недели. Раньше не получалось: профессор сегодня вечером улетал в Москву. Про психиатра Борис Аркадьевич не сказал ни слова.

«Две недели я как-нибудь переживу», — подумала Кира. По крайней мере, скоро все выяснится. Хорошо, что завтра на работу. Там всегда полно дел, не будет времени бояться и думать о плохом. Она прямо из больничного коридора позвонила Гельке и поехала домой.

В «Косметик-сити» Киру и всех остальных ждал сюрприз. Марик не вышел на работу после праздников. Позвонил Генералу прямо из Болгарии и сказал, что просит предоставить ему еще одну неделю «по семейным обстоятельствам». Какие такие обстоятельства могли быть у холостого Марика, отец которого давно умер, а мать и почти все родственники счастливо жили в Израиле, оставалось неясным. Его многочисленные обязанности временно поручили исполнять Кире. Это хорошо, порадовалась про себя она. Некогда будет рисовать себе страшные картинки и трястись от ужаса.

Дни и в самом деле летели незаметно. Переговоры, рекламные тексты, сообщения на сайт, интервью, пресс-релизы — Кира приходила первая, уходила последняя. Телефоны звонили, факсы скрипели, бумаги горами громоздились на столе. Невыпитый кофе остывал и сменялся невыпитым чаем, о нормальном обеде и речи не шло.

Приходя домой, Кира на скорую руку готовила ужин из полуфабрикатов, принимала душ, без сил падала в кровать и моментально засыпала. Бетономешалка, которая раньше непрерывно прокручивала в голове всевозможные варианты развития событий, не успевала включиться.

С Сашей они разговаривали мало, но он не обижался. Понимал ее состояние. Или считал, что понимает.

Марик вернулся на день раньше, чем его ждали. Мысли о собственных проблемах моментально вылетели у Киры из головы, как только она взглянула на него. Это был он — и одновременно не он. Нет, дело было не в очередном «провале». Перемены видели все: на лицах Оли и Альберта застыло точно такое же комичное изумление, как, по всей видимости, и у нее самой.

Леднев шикарно загорел и невероятно похорошел. Конечно, Марик всегда был милым, внешне приятным парнем, то тут речь шла не о приятности и миловидности. Он стал просто исключительно хорош, уверен в себе, обаятелен и сексуален. Если уж на Киру это произвело сильное впечатление, то влюбленная Оленька и вовсе едва удерживалась на стуле.

— Ты что, пластическую операцию сделал? — выдал прямодушный Альберт.

— Что? – не понял Марик.

Похоже, он не осознавал произошедших с ним перемен. Продолжая улыбаться чуть рассеянной, счастливой улыбкой, Леднев извлек из недр своей сумки бутылку шампанского и застенчиво проговорил:

— Поздравьте меня, ребята, я женюсь!

Повисла пауза. Новость была оглушительная. Никто уже и не ждал, что старый холостяк Марик решится запятнать свой паспорт. А он — нате вам! — выкинул номер.

— Все-таки настоящий двигатель прогресса — это секс! — глубокомысленно изрек Альберт.

Тишина была сломана. Альберт с Кирой бросились к Марику, наперебой принялись поздравлять, целовать, жать ему руку, похлопывать по плечам. Хлопнула пробка от шампанского, все смеялись, одновременно что-то говорили, искали стаканы…

И только Оля Карпова неподвижно сидела на своем месте, не делая попытки подойти к Марику.

— Оленька, — виновато улыбаясь, произнес Марик.

Конечно, он никогда ничего не обещал ей. Более того, они ни разу не поговорили о ее чувствах. Впрочем, этого и не требовалось, Марик и так обо всем прекрасно знал. Олина безответная любовь к шефу давно была общим местом, предметом беззлобных шуточек и дружеских подначиваний со стороны Альберта. О ней уже даже не сплетничали в других отделах. Это было такое же вечное, незыблемое и привычное явление, как смена времен года или восход солнца по утрам. К этой любви все настолько привыкли и пригляделись, что не замечали ее глубины и истинности.

А сейчас всем вдруг стало стыдно и одновременно страшно. Стыдно за то, что они, получается, ликовали над Оленькиной бедой. А страшно потому, что им в одночасье, при одном взгляде на помертвевшее Олино лицо, открылись сила и мощь этой любви. И непонятно было, кого этой силой теперь сметет — Марика или саму Олю?

— Оленька, — повторил Леднев, делая шаг к ней.

Он ожидал потоков слез: у Оленьки они всегда были наготове, приготовился к истерике или обмороку. Но Карпова удивила всех. Она не зарыдала, не закричала, не затопала ногами и не потеряла сознания. Выпрямившись во весь свой небольшой росточек, Оленька шагнула ему навстречу, улыбнулась и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала в щеку.

— Поздравляю, Марк! — негромко произнесла она своим полудетским голоском. — Очень рада за тебя. Можно узнать, кто твоя невеста?

«Вот так цыпленок! — восхитилась про себя Кира. — Кто бы мог подумать!»

— Невеста? Ой, я же вам еще не сказал, — опомнился Марик и принялся взахлеб рассказывать о своей избраннице.

Рассказ получился банальный, но вполне жизненный. Познакомились Марик и Таня на одной из экскурсий, уже ближе к завершению поездки. Выяснилось, что она тоже из Казани — надо же! Рядом жили, а нашли друг друга на заморском курорте, не переставал изумляться Марик. Конечно, Таня оказалась лучше всех: и умная, и красивая, и добрая, и начитанная, и понимающая, и ласковая.

Видела потом это совершенство Кира. Ничего особенного. Самая обычная девица, мышь мышью. Тихоня. Стоило за такой далеко ехать, если Оленька столько лет была рядом? Тот же типаж. Оленька, глядишь, и поинтереснее будет. Но любовь не спрашивает. И потом, надо отдать должное: с Таней Марик словно проснулся, ожил, заиграл яркими красками.

До возвращения домой оставалось всего три дня, но влюбленные решили задержаться еще ненадолго. Оба сразу поняли, что никакой это не курортный роман — это судьба. В ближайший понедельник они идут подавать заявление в загс. А жить Танюша будет у него. Он сегодня едет к ее родителям. Знакомиться, а заодно и Танины вещи забирать.

— Лихо вы! — прокомментировал Альберт.

— На свадьбу позовешь? — улыбнулась Кира.

— А то! Куда без вас?

— Когда собираетесь?

— Я хоть завтра готов, но Танюша хочет обязательно летом.

Все еще долго голосили, удивлялись, подтрунивали, смеялись, строили планы, произносили тосты и пили шампанское из чайных чашек.

А в понедельник Оленька положила Марику на стол заявление об уходе. Сказала, что отработает две положенные недели, чтобы ей успели найти замену, и уйдет. Отговорить ее оказалось невозможно: Оля была непреклонна в своем решении никогда больше не видеть Марика. Кира и Альберт чуть не плакали: из-за чужой, непонятно откуда взявшейся Тани, распадалась такая отличная компания! Сжились, сроднились, понимали друг друга с полуслова — и вот, здравствуйте, пожалуйста.

Впрочем, скоро Кире стало не до Оли Карповой. События начали разворачиваться с ошеломляющей скоростью, не давая передохнуть. Словно открылся какой-то шлюз.

Глава 10.

Прошло отпущенное на ожидание время, и Кира отправилась на повторный прием к врачу. У профессора, как водится, были для нее две новости — хорошая и плохая. Хорошая заключалась в том, что никакой опухоли у нее не оказалось. И в целом, судя по анализам, со здоровьем все было в полном порядке. Хоть в космос запускай, дежурно пошутил Борис Аркадьевич.

Вторая, плохая, новость вытекала из первой. Если физически с ней все хорошо, значит, что-то не то с психикой. Именитый профессор мягко, но настойчиво посоветовал Кире обратиться к психиатру. Если она надумает, он с удовольствием порекомендует отличного специалиста.

Кира обещала ответить на днях и поплелась на работу.

Там был самый настоящий аврал. Оля, хоть и крайне ответственная и обязательная, уже не могла трудиться как прежде, и не было смысла загружать ее новыми проектами. Оленька быстро нашла другую работу, что и неудивительно. На ее стороне были образование, опыт и, как грустно поведала она Кире, отсутствие мужа и детей. Даже в перспективе. Как известно, любой начальник любит сотрудников, которые готовы целиком отдаться работе, не отвлекаясь на «мелочи» вроде беременностей и детских болячек.

На место Карповой пока никого не взяли, хотя кандидатур было много. И ко всем прочим обязанностям Марика прибавились еще и каждодневные собеседования с претендентами. Всегдашнюю рутину тянули Кира и Альберт. Сегодня ей нужно подготовить план выступления Генерала на очередной отчетной конференции. Постаравшись отключиться от собственных проблем, она сосредоточилась на работе.

Отвлек ее телефонный звонок. Она мельком глянула на настенные часы — почти половина первого. Скоро Альберт привычно позовет на обед.

— Слушаю.

— Привет, Кира! Это я, Денис. Узнала?

— Привет! Узнала. Как дела?

— Нормально. Ты не забыла — завтра у Леньки сорок дней.

— Если честно, забыла, — повинилась она, — спасибо, что напомнил.

— Я и сам забыл, — признался Дэн, — мама его сказала. Тебе тоже звонила — не дозвонилась.

— Ты пойдешь?

— Пойду. А ты?

— Я тоже. Во сколько?

— Она сказала, к часу приходить. Сможешь?

— Отпрошусь. Ты девчонкам не звонил еще?

— Нет. Поговорю с тобой — звякну. Тебя завтра забрать? Все равно мимо поеду, — предложил Денис.

— Спасибо, — благодарно откликнулась Кира.

— Как подъеду — наберу тебя.

— Хорошо.

Они попрощались, и Кира снова погрузилась в свои бумаги. Около трех все было готово, и она отправилась к столу Марика. Тот как раз отправил восвояси очередную кандидатку на место Оли.

— Как она тебе? — спросила Кира, проводив взглядом дорого и модно одетую девчонку лет двадцати двух.

— Никак, — пробурчал Марик, — в основном глазки мне строила. Пустое место.

— Зато красивая.

— Пусть на конкурс красоты идет. А тут работать надо.

— Ты какой-то сердитый сегодня, — заметила Кира.

— Устал, как собака. Домой хочу, — лицо его смягчилось, — там Таня. У нее сегодня выходной.

— Кстати, где она работает?

— В поликлинике, медсестрой, — ответил он с такой гордостью, словно невеста была, по меньшей мере, академиком.

— Ясно. Марик, я проект выступления написала. Глянешь? Генерал завтра с утра ждет.

— Конечно, гляну, — Марик протянул руку, взял у Киры листы и стал читать.

Она уселась напротив него. Надо будет позвонить Гельке. Нужно решить, идти все-таки к психиатру или нет. Вроде бы в последнее время все прекратилось: может, не стоит огород городить? Кира задумалась о своем и не сразу заметила, что Марик закончил чтение и смотрит на нее со странным выражением на непривычно загорелом лице.

— Что-то не так? — забеспокоилась Кира.

— И сильно «не так», — кивнул он.

«Неужели я опять что-то напутала?» — пронеслось в голове.

— Кира, я просто не знаю, что думать. Ничего не понимаю, — деревянным голосом продолжил Леднев.

— Марик, ради бога, что с текстом? — взмолилась Кира.

— Вот здесь, — Марик ткнул ручкой, — ты пишешь про презентацию новой линии средств. Про «Великолепную пятерку». Приводишь данные продаж и прочее.

— Ага, — неуверенно кивнула Кира, — а что, разве нет такой линии?

— Линия такая есть, — подтвердил Марик, — и она, де

Глава первая

Все началось с туфель, обычных туфель на шпильке.

Кира была невысокой и потому обувь, даже домашние тапочки, предпочитала на каблуке.

В то сентябрьское утро Кира Кузнецова катастрофически опаздывала на работу и носилась по квартире, судорожно выискивая то колготки, то сумку, то расческу, которые почему-то обнаруживались в самых неожиданных местах. Вроде и встала рано, и делала все быстро, но опять не хватило времени, чтобы спокойно собраться и выйти из дому вовремя.

Саша, муж Киры, на работу обычно ходил попозже, поэтому только что встал и теперь сочувственно наблюдал за ее суетой. От предложения подвезти она нетерпеливо отмахнулась: какой ему смысл плестись по пробкам туда и обратно, а через час выезжать снова – уже к себе в офис, в другой конец города? Сама Кира машину не водила. Желания такого не имела и потребности не испытывала.

Отказаться-то отказалась, но от мысли, что предстоит бежать десять минут до метро, затем ждать электричку, ехать в плотной толпе таких же издерганных граждан, а потом снова бежать два квартала, настроение испортилось еще больше.

«Надо было встать в шесть часов, – ругала себя Кира, – не хватало еще опоздать на презентацию!»

Над презентацией новой линии продукции она сама и ребята из ее отдела бились с утра до ночи целый месяц. И если Кира сегодня ее сорвет, то Генерал порвет саму Киру на тонкие полосочки.

Новые туфли были куплены именно для выступления на презентации. Выяснилось, что к выбранному Кирой костюму нечего надеть, вот они с Сашей и потратили половину выходного дня на поиски подходящей обуви.

Кира решила, что туфли должны быть непременно кремового оттенка. Задача усложнялась тем, что размер ноги у нее непопулярный тридцать пятый. В итоге, ценой невероятных усилий и целого бака израсходованного бензина, туфельки были найдены и мирно ждали своего звездного часа.

Перед тем как выйти из квартиры Кира раскрыла заветную коробку и приготовилась обуться.

– Ничего не понимаю, – пробормотала она, заглянув в картонные глубины. – Ерунда какая-то.

– Что такое? – спросил Саша, высовываясь из кухни с бутербродом в руке. Квартира у них не слишком большая, так что ему даже не понадобилось вставать со стула, чтобы выглянуть в прихожую.

– Мои туфли, – растерянно сказала Кира. – Как такое может быть?

– А что с ними не так? Тебе в коробку подложили лапти?

– Почти, – мрачно отозвалась она. – Саш, они же белые!

Саша отложил бутерброд, встал, подошел к жене. Посмотрел на туфли в Кириных руках и пожал плечами:

– Ну конечно, белые. Что тут удивительного? Или ты ждала чего-то другого?

– Чего я ждала?! А то ты не знаешь! Как будто мы не с тобой полдня носились, чтобы найти кремовые туфли! И купили точно кремовые, я их еще вчера вечером мерила вместе с костюмом. Неужели я не заметила бы, что это не те туфли?! – громко возмущалась Кира. Саша некоторое время внимательно смотрел на жену.

– Слушай, я не понимаю, в чем дело? – неуверенно улыбаясь, произнес он. – Это что, шутка такая? Ты протащила меня по всем магазинам, приговаривая, что обувь непременно должна быть ослепительно белого цвета! Чуть не до потолка прыгала, когда нашла именно такие туфли, а теперь уверяешь, что тебе, оказывается, хотелось кремовые!

Кира непонимающе уставилась на мужа.

«Что за бред?» – подумала она. Взгляд упал на часы. Без пяти восемь! Разбираться в оттенках уже некогда.

– Опаздываю! – Она быстро сунула ноги в туфли (белые, почему же все-таки они белые?), чмокнула Сашу в губы, схватила сумку, ключи, телефон и унеслась.

Времени на обдумывание обувных парадоксов не было, Кира еле-еле успела к девяти в офис. Оттуда, погрузившись в служебные машины, все участники презентации двинулась в «Алмаз-Отель», где в два часа должно было начаться мероприятие.

«Драгоценный» отель Кире не нравился – обычный претенциозный монстр из глянцевого синего стекла, блестящего металла и серого бетона. Подобных зданий в Казани в последнее время понастроили немало. Внутри тоже ничего примечательного: сверкающие, лениво ползущие эскалаторы, гладкие мраморные полы, зеркала, фонтаны, растения в кадках – то ли живые, то ли искусственные, персонал с намертво приклеенными улыбками.

Провести здесь акцию стоило неоправданно дорого, но руководство «Косметик-Сити» как раз это и привлекало: пусть знают – с финансами все в порядке! Программа была обычная в таких случаях. Первый этап – встреча высоких гостей, прессы и прочих приглашенных. Далее – конференция в актовом зале: доклад генерального директора («Генерала», как его называли сотрудники), презентация новой линии, вопросы журналистов и гостей (разумеется, подходящими вопросами доверенных лиц снабдили заранее). А в завершение праздника – как водится, фуршет.

На все отводилось лишь два часа. Пришлось как следует попотеть, чтобы все три этапа плавно, без заминок перетекали один в другой. Чтобы не проигнорировала пресса и доклад был прочитан Генералом без сучка без задоринки. Чтобы задавались правильные вопросы и диаграммы с графиками вовремя появлялись на экране. И, конечно, чтобы всем хватило раздаточного материала перед конференцией и еды на фуршете.

Кира и ее коллеги из отдела продвижения товара и связей с общественностью свою работу проделали на отлично.

В их отделе было четверо сотрудников: завотделом, Марк Максимович Леднев, Кира, вот уже полгода как его зам, Оля Карпова и Альберт Зиннатов. Каждый отвечал за свою часть работы, а Марк Максимович – Марик – координировал. Он был отличный парень и завидный жених: тридцать шесть лет, обеспечен, на хорошем счету, к тому же добрый, компанейский, с чувством юмора.

Оленька, вечная девушка чуть за тридцать, каждый Новый год упорно загадывала под бой курантов одно и то же: чтобы Марик предложил ей сменить фамилию на Ледневу. Пока, к великому Олиному сожалению, Дед Мороз не спешил исполнять ее желание. Оля отвечала за оформление зала, раздачу подарочных пакетов, регистрацию посетителей (ей выделили в помощь парочку длинноногих барышень из общего отдела), а еще за то, чтобы все – и овцы, и волки – были сыты на фуршете.

Кира и Альберт должны были написать для Генерала удобоваримый доклад, подготовить слайды, музыкальное оформление и комментарии для презентации, придумать вышеупомянутые вопросы и проследить за тем, чтобы информация о мероприятии появилась в прессе.

Встречал и привечал собравшихся Марик, он же вел переговоры с отелем, контачил с бухгалтерией и занимался прочими подобными делами.

Все прошло на ура, уложились минута в минуту, как и планировали. Генерал радостно улыбался и обещал отделу хорошую премию. Гости дружно хлопали его докладу и как дети радовались новой разработке концерна.

«Косметик-Сити» предлагал потребителям средство для мытья посуды, чистящий порошок, гель для мытья стекол, пасту для чистки плит и стиральный порошок – все вместе это называлось «Великолепная пятерка на защите чистоты».

Корреспонденты, наевшиеся на фуршете изысканных закусок под дорогое шампанское, обещали, что нехитрый слоган непременно появится в журналах и газетах. Приглашенные – а было их сто двадцать пять человек – получили в подарок «Великолепную пятерку», авторучки, блокноты и магниты на холодильник с логотипом «Косметик-Сити».

Ненадолго заглянув в офис, Кира поехала домой. Она жутко устала, но настроение было отличное. Позвонила Саше, вкратце рассказала про свои успехи и пообещала купить к ужину обожаемое ими обоими запеченное мясо, закуски из морепродуктов и вино.

Спустя часа полтора Кира, обвешанная сумками и пакетами, чертыхаясь сквозь зубы, ковырялась в замке. Соседняя дверь неслышно приоткрылась, и из квартиры высунулась украшенная светлыми химическими кудрями голова соседки Наташи.

– О, Кирюха! Привет! А я слышу – возня какая-то в коридоре, думаю, что такое?

– Привет, Наташ, замок что-то заедает, никак не открою.

– Может, я попробую?

– Спасибо, лучше сумки подержи, – попросила Кира.

Наташа была замечательной соседкой: могла приглядеть за квартирой, покараулить слесаря, открыть входную дверь, если сломается домофон. Она знала поименно всех жильцов, боролась за чистоту двора и подъезда, собирала всевозможные взносы и выступала на общедомовых собраниях. Это была простая, общительная женщина с легким, открытым нравом. Работала она в автобусном депо, растила пятнадцатилетнюю дочь Марину.

Примерно год назад от Наташи ушел муж. Разрушительницей семейного счастья была разведенная дама на пять лет старше самой Наташи и старше ее тихого Костика. Новость повергла в недоумение всех жильцов дома: Медведевы казались вполне счастливой парой.

Самое обидное, что в уходе супруга незадачливая Наташка отчасти была виновата сама. Это она уговорила мужа, простого слесаря-сборщика с завода, купить компьютер. Тот поначалу сопротивлялся. Он понятия не имел о том, с какого боку этот агрегат включается и для какой надобности нужен, но жена настояла: как, скажите на милость, в наши дни без компьютера? Тем более дочь подрастает.

Костик освоил науку на удивление быстро и вскоре каждый вечер стал пропадать в виртуальном мире. Вот там-то, во Всемирной сети, и поджидала его коварная «паучиха». Начали переписываться, обмениваться фотографиями, обнаружилась какая-то невиданная доселе духовная близость. Вслед за ней – и физическая. Через четыре месяца примерный семьянин Костик заявил, что теперь у него другая жизнь, подал на развод и переехал к новой возлюбленной.

С тех пор бывший муж навестил жену и дочь всего один раз. Причем было очень заметно, что ему не терпится отправиться обратно. Вторая жена вывела его на жизненную дорогу, которую сам Костик считал доступной лишь избранным. Он ушел с завода, вместе с новой женой занялся ее бизнесом. Похорошел, расправил плечи, сделал новую прическу. Нацепил костюм вместо вытянутого свитера. Украсил запястье дорогими часами, привык пользоваться парфюмом, обзавелся новым мобильником, получил права и сел за руль иномарки. Был Костик – стал Константин Петрович. Прежняя семья его больше не интересовала.

Смириться с предательством Наташе было трудно. Но она не озлобилась, как это нередко случается, и на судьбу не жаловалась. Кира восхищалась ее стойкостью и надеялась, что скоро Наташа обязательно встретит достойного мужчину.

Наконец упрямый ключ с громким щелчком повернулся в скважине.

– Слава богу! Спасибо, Наташа! – сказала она, забирая у соседки сумки.

– Не за что, дорогуша, обращайся! – улыбнулась та и скрылась у себя в квартире.

Ужин удался на славу: было вкусно и весело. Кира и Саша никогда не скучали вдвоем. В этом, наверное, и был секрет их удачного брака. Поздним вечером чуть хмельная Кира вышла из душа и направилась в спальню.

Проходя, мимо двери, она посмотрела на стоявшие в прихожей туфли. «Наверное, просто запуталась в оттенках и собственных желаниях», – пожала плечами Кира и выбросила из головы необычное происшествие.

Глава вторая

Три месяца назад, третьего июня, Кире исполнилось тридцать лет. Они с Сашей отмечали это событие в кафе, пригласили самых близких людей: ее родителей, сестру Ирину с мужем Игорем и дочками Катей и Аней, Сашину маму (отец у него умер два года назад) и близких друзей – Сережу и Гелю. Так уж удачно сложилось, что Кира дружила с Гелей, а Саша – с Сережей, и они вместе ездили отдыхать, отмечали праздники, постоянно встречались, перезванивались и вообще не могли прожить друг без друга дольше недели.

Праздник удался: было по-настоящему тепло, радостно и шумно, совсем как в детстве. Все желали Кире счастья, а она сидела и думала, что уже счастлива. Настолько, что даже страшно. Иногда ей казалось, что все складывается чересчур безоблачно и расплата может наступить в любой момент.

В последние годы жизнь холила Киру и баловала подарками. Не закаляла, а радовала. Собственно, поводов жаловаться на судьбу у Киры не было никогда. Все близкие живы и, слава богу, здоровы. За три десятка лет не случилось практически ни одной неудачи или поражения. За исключением одного случая, о котором Кира категорически запрещала себе вспоминать.

В школе она училась хорошо и легко, была абсолютно беспроблемным ребенком. Даже переходный возраст преодолела без сложностей роста. Поступила, правда, не совсем туда, куда собиралась: недобрала баллов на факультет психологии. Но чтобы начать учиться в том же вузе на технолога, баллов как раз хватило.

Годы учебы вспоминались с удовольствием. Студенческая жизнь оказалась такой, как она и мечтала: «От сессии до сессии живут студенты весело, а сессия всего два раза в год». Да и сессии особых проблем не доставляли: пусть Кира не была блестящей студенткой, но и в «хвостах» не путалась.

Пять лет пролетели стремительно. Окончив вуз, Кира не успела озаботиться, что теперь делать с дипломом технолога, как ей уже нашли хорошую работу. Друг отца был не последним человеком в «Косметик-Сити», и когда там решили создать отдел продвижения товара и связей с общественностью, предложил на одну из вакансий ее кандидатуру.

Знакомство, конечно, сыграло свою роль, но и без того коммуникабельная, энергичная, инициативная Кира отлично подходила для этой должности. С тех пор она и работала в «Косметик-Сити», доросла до заместителя начальника отдела. Работа ей нравилась, коллектив тоже, так что будние дни никогда не казались ей каторгой, а выход из очередного отпуска – катастрофой. Тот факт, что она получила руководящую должность, Кира восприняла почти равнодушно: честолюбие было чуждо ее натуре. Повысили – спасибо. Она совершенно не стремилась к карьерным высотам, просто считала, что если уж взялся что-то делать – делай хорошо.

Личная жизнь тоже складывалась отлично. С будущим мужем Кира познакомилась на корпоративной вечеринке. «Косметик-Сити» и компьютерная фирма «Виртуал», где трудился Саша, отмечали Новый год в одном ресторане. Кира в Золотом зале, Саша – в Серебряном. Они случайно столкнулись в холле, познакомились, обменялись телефонами. Уже на следующий день созвонились, встретились и больше не расставались.

Прожив вместе семь счастливых лет, ни она, ни он ни разу не пожалели о своем выборе. Как-то сами собой находились новые совместные увлечения, строились планы. Не было поводов для разочарования, ссор, ревности или взаимных упреков. Единственным, что в последнее время омрачало семейный горизонт, было отсутствие детей.

Около года назад Кира и Саша решили, что их тандему пора превратиться в трио. Однако желанная беременность не наступала. Врач-гинеколог не находила в этом ничего странного и утверждала, что поводов для беспокойства нет, тем более что оба молоды и здоровы. Вот если не получится зачать ребенка более двух лет, тогда придется задуматься. Пока же доктор советовала «отпустить ситуацию»: придет время, будут и дети.

Кира с Сашей к советам опытного человека прислушивались и старались не зацикливаться на проблеме: работали, отдыхали, мечтали, развлекались. Обустраивали не так давно купленную однокомнатную квартиру. Приобрели участок за городом под строительство дома. Поменяли машину…

И все же у Саши ни о чем не беспокоиться получалось лучше. Кире «отпустить ситуацию» было сложнее, и на то у нее имелась веская причина. Как раз та самая, о которой она не разрешала себе думать – и которая в последнее время приходила на ум все чаще и чаще.

Когда ей было лишь восемнадцать, Кира сделала аборт. Это была страшная тайна, о которой не знали ни папа с мамой, ни сестра, ни муж. Знала только Гелька – ей Кира рассказала несколько лет назад.

…В ту далекую осень она оказалась один на один со своей бедой. Ее история была одной из тысяч подобных. Кира и Саша – а по иронии судьбы его звали именно так – познакомились на дискотеке в День первокурсника. Кира считала себя успешной и взрослой – еще бы, студентка! Саша играючи покорил наивную, воспитанную на романах и стихах девочку. Он учился на другом факультете, на последнем курсе, был красив жгучей яркой красотой и производил впечатление опытного мужчины. В его темно-русых волосах пряталась тонкая седая прядка, и это придавало Саше дополнительный шарм.

Они стали встречаться. Ходили в кино, на дискотеки, в ночные клубы и кафе. Саша встречал девушку после института и провожал до дому. У нее голова кружилась от счастья – первая настоящая любовь оказалась взаимной! Втайне она уже строила планы совместной жизни и робко приглядывалась к фасонам свадебных платьев.

До встречи с Сашей отношения Киры с молодыми людьми не шли дальше поцелуев. Она оставалась девственницей, и это ее совершенно не тяготило. С Сашей Кира решилась на все легко и без особых раздумий, потому что была искренне убеждена, что их отношения на всю жизнь.

О предохранении от беременности они оба как-то не подумали. Опомнилась Кира, когда заметила, что у нее задержка. Заикаясь и краснея, купила в аптеке тест на беременность. Едва дожила до пяти утра и заперлась в ванной, пока все в квартире мирно спали. Родители и не подозревали, какая трагедия происходит в жизни их малышки. Мама с папой были убеждены в ее благоразумии и полагали, что самая большая проблема девочки – успешно сдать первую сессию.

На тонкой бумажной полоске четко проявились две линии. И это было самое страшное, что увидела Кира за свою юную жизнь. Она смотрела и не верила своим глазам. Повторила тест еще раз, уже не сомневаясь, что он правильный.

Дальше все было скучно и неинтересно. Про такое теперь даже кино стараются не снимать: слишком заезженный сюжет. Будущий счастливый отец сбежал, едва узнав о «неприятности», оставив любимую разбираться со своей бедой. Не выдержал своего счастья. Больше Кира его никогда не видела.

О том, чтобы рожать, и речи не шло. О том, чтобы поговорить с родителями, – тоже. Свою проблему Кира решила сама, ни с кем не советуясь. Заняла денег на аборт у Эльвиры, своей институтской подруги. Зачем они понадобились, не объясняла. Но та, конечно, и без объяснений все поняла. Долг Кира отдавала несколько месяцев. Подруга не торопила: деньги у нее всегда водились.

За свою разбитую любовь Кира расплатилась сполна. И самую главную цену никакими деньгами было не измерить. Она застыла, очерствела душой. С корнем вырвала Сашу из сердца, никого из мужчин близко к себе не подпускала. Больше всего на свете ненавидела себя: свою глупую доверчивость, опрометчивость, неосторожность и безответственность. И еще жестокость – пусть и вынужденную. Вина перед ребенком, которого она не пожелала привести в этот мир, отправила обратно в небытие, всегда была с нею.

Окружающие удивлялись: такая симпатичная девушка, яркая, обаятельная, молодые люди вниманием не обделяют – а все одна. Постепенно Кира оттаивала, стала ходить на свидания. Были в ее жизни и романы. Скоротечные, не задевающие сердца. Один раз молодой человек предложил ей выйти замуж – она только посмеялась. Он обиделся и ушел.

По-настоящему расцвела и перечеркнула прошлое Кира только с Сашей. Со своим Сашей. «Вторым», даже мысленно, она никогда его не называла. Разве можно давать самому дорогому в жизни человеку порядковый номер?

Сейчас ее мучило лишь одно: вдруг тот давний аборт отнимет у них счастье стать родителями? Когда-то она сама, добровольно, отказалась от материнства. Что, если больше у нее не будет права стать мамой?

После странного происшествия с туфлями прошел почти месяц. Кира позабыла о нем и не вспоминала, пока не случилось еще кое-что. У Саши пропала родинка.

Буквально вчера родинка была на его щеке. Кира отчетливо это помнила, потому что они занимались любовью, а потом лежали в темноте, болтали ни о чем, и Кира поцеловала мужа в щеку с этой самой родинкой – маленькой, чуть выпуклой, как зернышко гречихи. А утром родинки на месте не оказалось.

Была суббота, торопиться некуда. Саша спал, он вообще самая настоящая «сова», с нежностью думала Кира, выбираясь из постели и поправляя мужу одеяло.

Сама она проснулась примерно в половине девятого, умылась и приготовила завтрак. Было почти десять, когда Кира зашла в комнату и пропела:

– Доброе утро, сонная тетеря! Завтрак на столе.

– Угу, – глухо промычал Саша откуда-то из-под подушки, – я уже не сплю.

– Мы хотели сегодня в кино сходить, не забыл? А потом можно еще в кафе зайти. Если, конечно, мой господин не против.

– Господин очень даже «за»! – Саша зевнул и сел в кровати. Потер лицо руками, взлохматил короткие волосы.

Вот тут-то Кира и заметила, что на его щеке нет родинки. Она изумленно уставилась на мужа. Тот, не замечая ее дикого взгляда, оделся и прошел в ванную. Она молча направилась следом. Саша спокойно умылся, потом достал щетку и выдавил зубную пасту из белого тюбика. Он не видел ничего необычного в своем облике.

– Саш, – протянула Кира, – ты ничего не замечаешь?

– Где?

– На лице.

– Брови, что ли, выщипала? – пошутил Саша.

Кира шутки не поддержала.

– Не на моем лице, – нервно произнесла она. – На твоем.

– А что с ним не так? – Голос его звучал невнятно, Саша энергично чистил зубы.

– Ты что, правда, ничего такого не находишь?

Саша прополоскал рот, отложил щетку и повернулся к Кире.

– Кирюх, в чем дело? По-моему, лицо как лицо.

– А твоя родинка? – не выдержала Кира. – Она же исчезла! Вчера ночью была, а сейчас ее нет.

– Где была? – Саша недоуменно смотрел на жену.

– Как где? На щеке, конечно. На правой щеке, ты что, забыл? – Кира неуверенно хихикнула. – Я ее еще «гречишкой» называла.

– Как называла?! Ты что, не выспалась? – Во взгляде Саши появилась тревога, и это разозлило Киру.

– Да хватит! Ты что, за дуру меня держишь? У тебя всю жизнь была на щеке эта родинка! И ты, когда брился, всегда боялся ее задеть. Зачем ты стоишь и делаешь вид, будто впервые об этом слышишь?

– Кир, ты меня пугаешь. Я впервые слышу про какую-то родинку! У меня никогда не было родинок на лице! Никогда!

Они замолчали, настороженно глядя друг на друга. Кира круто развернулась и побежала в комнату. На комоде теснились фотографии: она сама, Саша, родители, сестра, племянницы, друзья. Кира схватила их с Сашей свадебный снимок, поднесла к глазам и чуть не выронила из рук.

Родинки на лице мужа действительно не было. Не было!

«Что за чертовщина? Я же точно знаю, что… Чушь какая-то. Стоп! То туфли, то родинки. Что происходит?» – Мысли бестолково крутились в голове, она никак не могла сосредоточиться.

Саша тихонько подошел и обнял ее за плечи.

– Кирюш, о чем мы спорим? – мягко произнес он и поцеловал жену в затылок. – Со стороны послушать, так просто разговор двух чокнутых: а была ли родинка?

– Да уж. Смех да и только.

– Это просто… ну, не знаю. Абсурд. Ерунда какая-то, и все.

– Ерунда, – эхом откликнулась Кира.

– Малыш, мне кажется, ты просто устала.

– Наверное. Забудь, не бери в голову, – машинально проговорила она.

Попыталась улыбнуться, но вместо этого получилась жалкая гримаса. Ей хотелось плакать, но она понимала, что слезами напугает Сашу еще больше.

– Давай завтракать. И собираться надо, а то опоздаем на сеанс, – почти нормальным голосом сказала она.

– Давай, – поддержал ее Саша.

Кира попыталась заглушить неприятные мысли, но они, хотя и отошли на второй план, умудрялись оттуда, из глубины, отравлять ей жизнь. Раздражающее, мучительное ощущение: словно чувствуешь зуд и не можешь точно определить место, которое чешется.

Они сходили в кино, но Кира, как ни старалась, не сумела увлечься сюжетом. Только голова разболелась от грохота на экране. Потом зашли в кафе и наелись вкусностей. Кира выпила больше, чем обычно, но и это не помогло поднять настроение. Саша ничего не замечал, а возможно, делал вид, что все в порядке. Утреннее происшествие они, не сговариваясь, обходили молчанием. Пожалуй, впервые в жизни им было немного неловко друг с другом.

В довершение всех бед Кира повздорила с матерью. Та позвонила около восьми вечера. Кира вышла с трубкой на кухню, чтобы не мешать Саше.

– Привет, Кирюша! Не помешала?

– Привет. Нет, конечно, я ничем не занята, – соврала Кира.

На самом деле ей не хотелось разговаривать. На душе было скверно, и в такие минуты она обычно отмалчивалась, уходила в себя. Исключение делалось разве что для Саши да Гельки. С этими двумя она могла общаться в любом настроении.

– Чем занимаетесь?

– Телевизор смотрим. Фильм хороший идет.

– А я просто так звоню, без повода. Хотела узнать, как у вас с Сашей дела.

– Все нормально, мам, – бодро проговорила Кира.

– А по голосу не скажешь, – проницательно заметила мать.

– Голос как голос. Я же говорю, все отлично.

– В таком случае смени, пожалуйста, тон, – строго сказала Лариса Васильевна. – Мне неприятно, когда ты грубишь.

Кира раздраженно возвела глаза к потолку. Скажите на милость, в чем она усмотрела грубость?! И без того на душе муторно, тяжело, не хватало еще начать ссориться.

Разговоры с матерью частенько выводили Киру из себя. Она изо всех сил старалась сдерживаться, быть милой и приятной, но слишком часто у нее ничего не получалось. Лариса Васильевна умела мягко, но чувствительно подколоть. Настойчиво выспрашивала, отлично сознавая, что дочери неприятно. Кира в итоге срывалась, а мать, словно только и ждала этого, немедленно делала замечание, одергивала, выговаривала дочери за поведение, обижалась. Потом Кире приходилось звонить или приезжать, долго извиняться за резкость, заглаживать, искупать, просить прощения.

– Мама, я не грублю, тебе показалось, – Кира попыталась придать голосу всю возможную мягкость.

– Ладно, сменим тему, – холодно вымолвила Лариса Васильевна. – Мне сегодня тетя Соня позвонила, советовалась. Насчет Оксаночки.

Точно, беда одна не ходит. Эту самую тетю Соню – Софью Витальевну, подругу матери, – Кира терпеть не могла. Перед мысленным взором возникла знакомая физиономия: высоченный лоб, прорезанный глубокими продольными морщинами, старомодный жидкий пучок на затылке, скошенный подбородок, птичьи глаза без ресниц. Тетя Соня вечно жаловалась на жизнь и постоянно клянчила у матери деньги. Но самое главное, Софья Витальевна была самозабвенной сплетницей. Она обожала перемывать косточки всем подряд и частенько доносила матери на нее, Киру. «Ларочка, мне кажется, Кирочка курит». «Вчера видела твою Киру с мальчиком. Смотри, как бы беда не случилась!» Результатом были скандалы, упреки и долгие выяснения отношений.

– Ты меня слышишь, Кира? – требовательно позвала Лариса Васильевна. – Что молчишь?

– Я просто внимательно слушаю, мам, – ровным голосом отозвалась Кира. – Так что там насчет тети Сони?

– Да, ну вот. Оксаночка в этом году заканчивает институт.

Оксана была племянницей тети Сони. Своих детей, равно как и мужа, у нее не было.

– Ты же ее помнишь?

– Я ее никогда не видела, мама.

– Очень хорошая девочка, – веско сказала Лариса Васильевна.

«А как же! Есть в кого уродиться», – ядовито подумала Кира, но, разумеется, промолчала.

Лариса Васильевна тем временем продолжала разливаться соловьем, описывая многочисленные Оксаночкины достоинства. Почти отличница, «красный» диплом могла бы получить, но некоторые преподаватели из зависти ставили ей тройки. Усердная, старательная, прилежная. Вежливая, добрая, тихая.

– Короче, хоть икону с нее пиши, – не сдержалась Кира.

– Зачем ты так зло, дочка? – укорила мама.

– Прости, сколько можно расписывать эту Оксану! Что ты мне ее сватаешь?

Мать насупилась и замолчала. Убедилась, что извиняться дочь не собирается, и разобиделась еще сильнее.

– Я просто хотела посоветоваться, а ты…

– Ладно, мам, хватит дуться, – примирительно проговорила Кира. – О чем ты хотела посоветоваться?

Лариса Васильевна минутку помолчала, по всей видимости, соображая, что предпочтительней: гордо бросить трубку или все-таки изложить суть просьбы. Выбрала второе, вздохнула и выпалила:

– Оксане нужна работа! Я обещала Соне спросить у тебя и у Саши, нет ли каких вакансий. У них самих ни связей, ни знакомых, надеяться не на кого.

Конечно, самые бедные и несчастные. Мы в курсе.

– Что она заканчивает?

– Режиссерское отделение. В институте культуры. Она мечтает ставить спектакли, это ее призвание, – совершенно серьезно ответила мама.

Здрасте, приехали. Кира чуть не фыркнула, но вовремя прикусила язык.

– Мы с Сашей вообще-то не в театре работаем. Это так, к сведению тети Сони.

– Она знает. Но у вас, возможно, есть знакомые, – гнула свое Лариса Васильевна.

– Ты прекрасно знаешь, мама, что у нас с Сашей нет таких знакомых. – Кира почувствовала, что устала от бессмысленного, вязкого разговора. – Скорее уж они найдутся у тебя или папы: вы же заядлые театралы.

– Еще любовью к искусству меня попрекни! – патетически воскликнула мать.

– Никто тебя не попрекает! – Кира из последних сил сдерживала раздражение. И о чем только они говорят?! А ведь могла бы сидеть сейчас у Сашки под боком, телевизор смотреть. – Просто хочу, чтобы ты поняла: я ничем не могу помочь этой Оксане.

– Ты и не пытаешься! – сделала выпад Лариса Васильевна.

– Да, – взорвалась Кира, – не пытаюсь! Мне, как ни странно, дела нет до родственников тети Сони. Своих проблем выше крыши!

– Тебе никогда не нравилась тетя Соня… – завела мама.

– И, заметь, я этого не скрывала!

– …а она тебя очень любит, – торжествующе закончила Лариса Васильевна.

«Промолчи, не нарывайся, закрой рот, сама же будешь жалеть!» – умолял инстинкт самосохранения, но Кира его уже не слышала.

– Значит, без взаимности! – отрезала она. – Но если бы я и обожала тетю Соню, то при всем желании мы с Сашей не в состоянии трудоустроить ее племянницу в театр, как она того желает.

– Так я и знала, что к тебе лучше не обращаться! – Голос матери трепетал и рвался.

– Знала, зачем обращалась? – огрызнулась Кира.

– Ты стала очень черствая. Мне это не нравится, – оскорбленно проговорила Лариса Васильевна.

– Мне тоже многое не нравится. И я не черствая. Я честная.

– Ладно, спокойной ночи. Саше привет.

– Тебе тоже спокойной ночи. Поцелуй папу.

Они одновременно положили трубки, крайне недовольные друг другом.

Кира прекрасно знала, что за этим последует. Не впервой. Папе мать ничего не скажет: знает, что без толку. У отца невозмутимый, отрешенный характер, он предпочитает ни во что не вмешиваться.

Мама выдвинет тяжелую артиллерию: позвонит Ирине и примется жаловаться. Ира, отлично знающая мамин характер и ее феноменальную способность доводить людей до белого каления, примется успокаивать Ларису Васильевну. Затем позвонит младшей сестре, начнет успокаивать и ее. Попытается убедить помириться с матерью. Кира поупирается, посопротивляется и, разумеется, сдастся. Позвонит маме, скажет, что погорячилась. Та поломается для виду, но потом простит.

Кира вздохнула и пошла к Сашке.

Глава третья

Через неделю муж уехал в командировку в Екатеринбург, на долгих десять дней. Вернуться обещал только к ноябрьским праздникам. Кира не любила оставаться одна, без Саши. Скучала по нему, плохо спала, тосковала, раздражалась, постоянно переживала и беспокоилась. Хорошо еще, уезжал тот нечасто: два, максимум три раза в год, и почти всегда не больше чем на неделю. А тут – такая длительная разлука. Вдобавок глубокой осенью.

Кира всей душой ненавидела октябрь и ноябрь, когда все вокруг серо, неприютно и заоконная тягучая морось так и лезет в душу. У нее всегда в это время портилось настроение, наваливалась апатия, приходилось буквально за волосы, как Мюнхгаузен из болота, вытягивать саму себя из депрессивного состояния. Сашка, конечно, всегда находил способы развеять ее печаль. А без него было туго.

Утром в понедельник она посадила мужа на поезд, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не разрыдаться и не расстроить его. Саша и без того знал, что она не хочет его отпускать. Но ехать нужно: дело есть дело. «Виртуал» собирался расширяться в направлении Урала и Сибири.

Кира стойко держалась, пока поезд, постепенно набирая скорость, полз вдоль перрона. Но как только Саша исчез из поля зрения, не вытерпела и дала волю слезам. На работу сегодня к одиннадцати, Кира заранее отпросилась у Марика. Можно не спешить: сейчас только девять тридцать, а добираться до «Косметик-Сити» всего полчаса. Но, с другой стороны, что ей делать? Гулять под колючим унылым дождем? Кира поежилась и натянула капюшон. Она не признавала головных уборов, не носила ни шапок, ни беретов, ни платков, ни панам. Исключение соглашалась сделать только для капюшонов, да и то скрепя сердце.

Она медленно брела к зданию вокзала. Сашка возвратится только в следующий четверг, значит, придется провести без него не только полторы рабочих недели, но и два выходных дня. Чем заняться? Кира в очередной раз остро пожалела, что у них нет детей. Будь в семье малыши, разлука с мужем не казалась бы такой катастрофой. Всегда нашлось бы чем заняться, не мучило бы это давящее чувство одиночества.

Запиликал телефон. Кира полезла в карман – никак не могла приучить себя класть мобильник в специальное отделение сумки.

Звонила Гелька.

– Проводила? – сочувственно спросила она, не тратя времени на приветствие и прочие формальности.

– Проводила, – вздохнула Кира.

– Настроение, конечно, паршивое?

– Не то слово.

– Ты сейчас куда?

– На работу, куда еще.

– Вечером придешь к нам, – безапелляционно заявила Гелька. – Первый день самый тоскливый. Потом втянешься, время пролетит – сама не заметишь.

– Приду, – с благодарностью согласилась Кира. Она и сама подумывала напроситься в гости к Ковалевым.

– Все, тогда ждем.

Настроение пусть не намного, но улучшилось. Как все-таки здорово, что на свете есть Гелька!

Познакомились они примерно через неделю после того, как Кира стала встречаться с Сашей: пришли к Ковалевым праздновать Рождество.

– Геля – это Ангелина? – спросила тогда Кира новую знакомую.

– Нет, это Гелена, – привычно ответила Гелька, которой абсолютно все задавали этот вопрос. – Мама хотела назвать Галиной, а папа – Еленой. В итоге нашли компромисс.

Саша Кузнецов и Серега Ковалев дружили со школы, вместе учились в университете. На третьем курсе Сергей женился на Геле, через два года родился Борька.

Серега Кире понравился, а с Гелькой они стали подругами – сразу и навсегда. Как будто ждали друг друга. Так и вышло, что под Новый год Кира нашла будущего мужа, а на Рождество – лучшую подругу. Вот и не верь после этого в чудеса! Гельку и Киру связывало нечто глубокое, сокровенное. Они никогда не лгали друг другу, не пытались быть приятными. Не стеснялись рассказывать о себе все до капли, не боялись показаться смешными и нелепыми. Сопереживали, помогали и, что самое главное, радовались друг за друга. Настоящая дружба проверяется вовсе не горем: посочувствовать несчастью может и посторонний, а успехам порадуется только тот, кто любит.

После того, как в жизни Киры появилась Геля, прочие подружки и приятельницы постепенно отошли на второй план, перешли в разряд хороших знакомых. А многие и вовсе пропали из Кириной жизни. Она и не заметила. Такая подруга, как Геля, может быть одна-единственная.

Гелька – удивительный человек. Порывистая, прямая, настоящая. Грубоватая в словах и суждениях, она обладала нежной и любящей душой. Возможно, ей не хватало тонкости или такта. Гелька искренне удивлялась: к чему эти китайские церемонии? Она могла забыть поздороваться, но никогда не забывала предложить помощь тому, кто в ней нуждается.

Борьке тогда было лет пять или шесть, и Ковалевы еще жили на съемной квартире, в панельной хрущобе. Гелька работала в больничной лаборатории: колола пальцы, подсчитывала СОЭ, лейкоциты и гемоглобин. Пахала и днем, и ночью: на две ставки трудилась в своей клинике, подрабатывала в другой больнице. Они с Серегой из всех сил копили на первоначальный взнос по ипотеке, Сережину зарплату откладывали, на Гелькину жили.

А тут еще варикоз вылез, она еле ходила, очень болели ноги. Плакала от боли вечерами, в ванной, мужу ничего не говорила, иначе он бы страшно расстроился и запретил эти трудовые подвиги.

В тот день Гелька шла с ночной смены довольная донельзя. Экономия по итогам года оказалась на удивление внушительной, никто в их клинике такого не ожидал: обычно давали раза в четыре меньше. По мнению всеведущей санитарки тети Паши, новый главврач, назначенный всего месяц назад, еще не успел «зажраться и оборзеть».

Сказано грубо, но верно. Их больница всегда считалась одной из лучших в городе. Платные услуги процветали, люди стремились обследоваться и поправлять здоровье именно здесь. Да и других факторов, которые позволяли «экономить», немало. Только обычно сэкономленные суммы до карманов рядовых сотрудников не доходили, диковинным образом расползались, улетучивались, растекались ручьями и реками. А тут в кои веки (больше такого на Гелькиной памяти никогда не случалось – ни до, ни после) повезло. Поделили по совести.

Для Гельки неожиданный подарок судьбы означал, что нужную сумму они с мужем собрали. Если к ранее накопленному прибавить премию и Серегину зарплату, как раз хватит. Можно будет уволиться со второй работы, перестать надрываться, заняться наконец-то больными ногами.

У подъезда на лавочке кучковались старушки – вечная, неотъемлемая часть городского пейзажа. Состарилась женщина, вышла на пенсию – добро пожаловать в клуб.

Поздоровавшись, Геля принялась рыться в сумке, выуживая ключи. Невольно прислушалась к разговору, тем более что сегодня голоса пенсионерок были громкими, вибрирующими от волнения.

– Вся машина в лепешку! На месте, говорят, померла. Мальчишку оставила.

– Погоди, а отец-то чё?

– А чё отец? Нету! И отродясь не было. Мальчишку, поди, сестрам отдадут. Или в детдом.

– Ну уж и в детдом! Их же трое девок! Сестер-то. Решат промеж себя, кому брать.

– Извините, – Геля нашла ключ от домофона, – а кто умер?

– Светка Волкова, – охотно проинформировала ее тетя Лена, соседка снизу. – Со второго этажа. У ней сынок почти как твой. Колька.

Гелька потрясенно кивнула и скрылась в подъезде. Свету она знала. Они не дружили, но хорошо по-соседски общались, разговорившись однажды, когда дети возились в песочнице. Общих тем у молодых мам полно: как спит, что ест, как привыкает к горшку. За пределы разговоров о малышах не выходили: Светка была замкнутой, закрытой.

От той же тети Лены Гелька узнала, что у нее три сестры, мать умерла несколько лет назад, отец сгинул давным-давно. Сестры – все старше Светы – повыходили замуж и жили отдельно. А Светка была невезучая. Тоже выскочила замуж сразу после школы, вскоре родила девочку. Как молодые жили, неизвестно: они снимали полдома где-то на окраине города, и свидетелей их семейной жизни не нашлось. А потом случилось ужасное: однажды ночью дом сгорел. Светкины муж и дочка погибли, выжила только она одна. Как выяснилось, в тот день они с мужем, как, впрочем, и частенько до этого, немало выпили.

Светка еле-еле пришла в себя. Почти год провела в психиатрической лечебнице, несколько раз пыталась покончить с собой. Потом как-то оправилась, стала ходить в церковь, вернулась жить к матери. Вскоре та умерла, и Светка осталась одна. Но не сдалась и не спилась, как многие предрекали. С той страшной ночи она не выпила ни капли спиртного. Пошла работать на рынок, потом открыла свою точку. Моталась за шмотками в Москву и Турцию, выживала как могла. Родился Коля, и Светка была на седьмом небе от счастья. Жизнь наладилась.

Потом, когда дети подросли и пошли в садик, общаться Геля и Светка стали реже, но все равно улыбались друг другу при встрече, останавливались на улице поболтать. Когда Света купила машину – скромный глазастый «Матиз» – Гелька искренне радовалась за приятельницу. А теперь, получается, оба погибли: и Светка, и маленький серебристый автомобильчик.

Геля никак не могла поверить в случившееся. «А как же Колька?» – ахнула она про себя. Коля, бедный ребенок! Не задумываясь, она помчалась в Светкину квартиру.

Дверь была открыта, изнутри слышались взволнованные голоса. Какая-то женщина захлебывалась рыданиями. Гелька постучалась, но никто ее не услышал. Она тихо вошла в прихожую и нерешительно остановилась.

Немногочисленные Светкины родственники – сестры с мужьями да престарелая тетка – обсуждали скорбные дела: где хоронить, отпевать и поминать, какой гроб заказывать, откуда взять транспорт… Денег, разумеется, не хватало: люди они были небогатые, к тому же никто не ожидал, что предстоят такие расходы. Все Светкины сбережения ушли на покупку машины.

Маленький Колька сидел тут же, сжавшись в комочек, и смотрел по сторонам круглыми от испуга, заплаканными глазами. Геля быстро оценила обстановку, прошла в комнату и предложила свою помощь. Родственники поначалу смутились и принялись отказываться: как возьмешь у чужого человека? Но в итоге, конечно, с благодарностью согласились.

Кольку Геля на время забрала к себе, и он прожил у Ковалевых до девятого дня. После мальчика взяла на воспитание младшая Светкина сестра Зоя, у которой были муж и дочка. Квартиру, где раньше жили Света с сыном, они стали сдавать.

Эту историю Кира узнала, когда как-то вечером пришла к подруге.

– И ты что, всю премию свою потратила?!

– Тихо ты! – шикнула Геля, оглянувшись на дверь. Коля и Борька играли в соседней комнате и, судя по звукам, вот-вот могли оставить Ковалевых без мебели. – Серега про премию не знает! Я ему ничего не рассказывала! И тебе бы не сказала, просто уж если успела растрепать, что ее дают, то… Я решила: легко пришло, пусть легко и уходит!

В этом была вся Гелька. Не раздумывая, отдала свои деньги, а сама еще три месяца мучилась, бегала из одной больницы в другую.

Кое-как промаявшись рабочий день (стрелки часов, разумеется, подолгу застревали на каждой минуте), Кира поехала к Ковалевым. Те жили далековато от центра, в спальном районе. Но теперь в городе появилось метро, и добраться не составило большого труда. Через сорок минут, прикупив кое-чего в местном магазинчике, Кира звонила в домофон.

Пешком поднялась на четвертый этаж: побаивалась ездить в лифте одна, после того как однажды застряла и просидела почти три часа. Гелька, разумеется, караулила возле двери.

– Ползешь? – Она звонко чмокнула подругу в щеку. Через плечо было перекинуто полотенце ядовито-салатового цвета.

На Гелькиной кухне все примерно такого оттенка, от плитки до гарнитура, даже глазам больно. Исключение сделано только для бежевого кухонного уголка и белого холодильника. Попадая на кухню к Ковалевым, неподготовленные люди поначалу теряли дар речи от оглушающей яркости, жмурились, как коты на солнцепеке, но постепенно смирялись, привыкали, а некоторым начинало нравиться.

– Как отработала? – У самой Гельки сегодня был выходной.

– Нормально, – махнула рукой Кира, заходя в квартиру.

У Ковалевых было тесновато, но все равно здорово. В двухкомнатных хоромах, кроме Гельки, Сереги и Борьки, проживали еще два кота – Мишка и Филя, семейная пара хомяков и черепаха Люся. В большом прямоугольном аквариуме, вяло помахивая ажурными хвостами, неспешно плавали золотые рыбки. В квартире было полно цветов, картин, фотографий, статуэток, мягких игрушек, подсвечников.

– Давай-ка мой руки и садись ужинать, – скомандовала подруга.

Кира послушно направилась в ванную, с трудом протиснувшись мимо стоявшего в прихожей второго холодильника, не так давно купленного двухметрового гиганта. Первый холодильник, старенькая «Свияга», притулился на кухне. Выкинуть его было жалко: ревел он мощно, но все-таки еще хорошо морозил.

Ковалевы так и звали парочку холодильников, словно на перекличке: первый и второй. «Мам, где огурцы?» – спрашивал Серега. Они с Гелькой после рождения Борьки обращались друг к другу «мама» и «папа». «Во втором, на верхней полке», – отвечала Геля.

На кухне все было готово к ужину. Гелька – повар от бога. Салаты, супы, запеканки, голубцы, пироги, кулебяки – у нее любое блюдо получалось исключительно вкусно.

– Все, опять смерть фигуре, – обреченно вздохнула Кира, обозревая стол, до последнего сантиметра заставленный тарелками и тарелочками. Геля, похоже, опустошила оба холодильника.

– И черт с ней, с фигурой этой! Один раз живем! – лихо сказала Гелька.

– Ты что, опять соскочила? – Кира с подозрением глянула на подругу.

– Опять. Ладно, потом сброшу, – виновато отозвалась та, пряча глаза.

Похудание было неисчерпаемой темой. Геля и Кира, барышни невысокие, с аппетитными округлостями, по нынешним худосочным стандартам именовались «склонными к полноте». Подруги постоянно держали руку на пульсе: выискивали новые диеты, упражнения, средства для похудания, читали статьи модных авторов и авторитетных диетологов. Хотя, если честно, все рекомендации можно было свести к емкой фразе Майи Плисецкой: «Не жрать!» А вот как раз вкусно покушать обе любили.

Последние две недели Гелька сидела на диете по группе крови. И благополучно забросила ее, как выяснилось. Кира старалась не есть после шести и исключить сладкое. И то и другое сегодня тоже отменялось.

На кухню выкатился улыбающийся Ковалев. Они с Сашей были ровесниками: обоим по тридцать три, но Сережа выглядел намного старше из-за внушительной лысины и объемного брюшка. «Трудовая мозоль, натертая о край стола», – любил шутить он.

– Привет, Кирюха! Я на балконе возился, не слышал, как ты пришла.

– Привет!

– Вон он, худенький мой! – вскинула половник Гелька. – Везет мужикам, да, Кир? Ешь, сколько хочешь – и так хорош!

– И ты хороша, мам! Просто красотка, – еще шире улыбнулся Ковалев.

– Красотка! А сами на тощих моделек пялитесь! – Гелька подбоченилась и вытаращила глаза в притворном гневе.

– Кто пялится? Я?!

Это была вопиющая несправедливость: Серега не замечал никого, кроме жены. Смуглая, черноглазая, похожая на цыганку Геля покорила его на всю жизнь, он глядел на нее теми же влюбленными глазами, что и десять лет назад.

– Хочу – и буду есть! Потолстею, так потолстею, – гнула свое Гелька, – не на фигурах женитесь, а на человеке!

Человек Гелька явно мучилась совестью за сорванную «кровную» диету. Кира усмехнулась.

– Борька! Иди ужинать! – рявкнула подруга.

– Я его уже позвал, – заметил Сережа, усаживаясь за стол, – уроки доделает и придет.

– Уроки он доделает! Скажи уж, очередной уровень пройдет.

На кухне появился Борька.

– Я не играл, – не слишком убедительно запротестовал он, – я математику делал.

– Верю всякому зверю, а тебе, ежу, погожу, – проворчала Гелька. – Все в сборе, можем приступать.

Поужинали славно: болтали, смеялись, перепробовали все Гелькины шедевры. Коты вертелись под ногами, хрустели и возились возле своих мисок. Потом мужчины разошлись по комнатам, а Кира с Гелей мыли посуду и разговаривали по душам.

Опомнилась Кира, когда на часах было уже почти девять.

– Время-то! Я побежала! А то завтра не встану.

Геля знала, что ночевать подруга не останется: Кира не любила спать в чужой кровати. Не засыпала, и все тут.

– Такси вызвать?

– Вызови.

Пока Гелька звонила, Кира красила губы. Машина подъехала быстро, и она вышла в прихожую, стала надевать куртку. Неожиданно спросила:

– Слушай, ты замечала у Сашки на лице родинку?

– Родинку? – Геля нахмурилась, припоминая. – Да вроде нет никакой родинки. А ты почему спрашиваешь?

– Так, неважно. – Гельке она могла рассказать все, но тут вроде и говорить было нечего.

Кира застегнула молнию на сапогах и принялась озираться в поисках сумки.

– Подожди-ка, тут у меня фотка ваша висит. – Геля показала рукой на фотографию-магнитик на втором холодильнике. – Мелковато, конечно, но видно.

Она принялась разглядывать изображение, Кира тоже вытянула шею.

Родинки не было.

– А почему ты все-таки… – начала было Гелька, но Кира перебила:

– Забудь. Такси сейчас без меня уедет. Серега, Боря, я побежала! – крикнула она вглубь квартиры.

– Пока, теть Кира, – рассеянно отозвался из-за компьютера Борька.

Серега ничего не ответил. Видимо, был в ванной. Подруги расцеловались на прощание, и Кира бегом помчалась вниз по лестнице, перескакивая через ступеньки.

– Перезвони, как доехала! – крикнула вдогонку Геля.

– Ладно!

Доехала она нормально. И сразу позвонила, как обещала. А еще позвонил из поезда Саша, и они пару минут поболтали. Засыпала Кира при желтоватом свете ночника. Оставаясь одна, никак не могла заставить себя ложиться в темноте. Оживали все детские страхи, и это была еще одна причина ненавидеть Сашкины командировки.

Глава четвертая

Десять дней одиночества прошли быстро и почти безболезненно. На работе скучать не приходилось, да и вечерами Кира находила занятия: разобрала древние завалы в шкафах, навела порядок в ванной, отмыла до блеска душевую кабину, перебрала домашнюю библиотеку – их с Сашей гордость. Один раз сходили в кафе с Гелькой, а в прошлую пятницу Альберт отмечал день рождения, так что домой Кира попала ближе к полуночи.

Наутро, правда, проснулась больной. «Подхватила все-таки от Оленьки!» – с досадой констатировала Кира, ощущая противное першение в горле. Карпова всю неделю чихала, шмыгала и глотала таблетки. Они всем отделом боялись заразиться, гнали Олю на больничный, но та упорно не шла.

– Что мне дома делать? – виновато гундосила она, тщетно пытаясь поглубже вдохнуть заложенным носом.

– Конечно, Марика-то там нет! – беззлобно поддразнивал стеснительную не по годам Оленьку Альберт. Он, как и все прочие, был в курсе ее сердечных дел.

«Надо же, – с тоской думала Кира, измеряя температуру старомодным градусником, – всю неделю продержалась, а на выходные – нате вам. Ну, Оленька, смотри у меня!»

Градусник показал тридцать восемь и две. Обшарив домашнюю аптечку, Кира отыскала подходящие пилюли, приготовила пару литров клюквенного морса, обложилась книгами, пристроила рядом пульт от телевизора и залегла в кровать. Болеть – так со всеми удобствами.

Ближе к одиннадцати позвонила мама. После неприятного разговора про тетю Соню они помирились в точном соответствии с отработанным сценарием, несколько раз созванивались и беседовали крайне предупредительно, вежливо и ласково, как всегда бывает после ссор, когда люди ощущают свою вину и некоторое время щадят чувства друг друга.

Узнав, что дочь заболела, Лариса Васильевна захотела приехать.

– Мам, ну что ты выдумываешь? Я же не маленькая. У меня все есть, лежу, отдыхаю. Зачем тебе мучиться, ехать из своей Соколовки?

Три года назад родители продали трехкомнатную квартиру и, осуществив давнюю мечту, купили дом. Далековато, сорок километров от Казани, зато обошлось дешевле, чем в пригороде. Рядом протекала небольшая шустрая речка, в которой, на радость отцу, заядлому рыбаку, водилась какая-то рыба.

Дом был крепкий, ремонта почти не требовал. К нему прилагался роскошный сад с яблонями, вишней и смородиной. Родители построили две большие теплицы, отличную баню и обнесли свое хозяйство двухметровым забором. Теперь выманить из-за него домовладельцев было почти нереально.

– Да? Ну, как знаешь, дочка, – с едва заметным облегчением в голосе проговорила мама. Ехать в город и в самом деле у нее большого желания не было. – Саша звонил? У него все нормально?

– Нормально, каждый день звонит по скайпу, – отрапортовала Кира. – По телефону дорого получается.

– Вам сейчас хорошо. А в наше время таких штучек не было. Или письма пиши, или по межгороду, на почте…

– Как папа?

– Как всегда. Баню топить собирается, Ириша со своими обещала приехать. Я по девочкам соскучилась – сил нет. А вы с Ирой когда созванивались? – безо всякого перехода спросила Лариса Васильевна.

– На днях. Точно не помню. А что?

– Да ничего. Вы уж общайтесь, не забывайте друг друга.

– Опять ты за свое! – Кира почувствовала знакомое раздражение. Переехав за город, мать решила, что дочери без чуткого материнского присмотра «утратят связь». Хотя никаких предпосылок для этих страхов не было.

Ира и Кира не ссорились, не конфликтовали даже в детстве, хотя особой душевной близости между ними не было. Они не всегда понимали друг друга: сказывалось различие жизненных интересов, целей и устремлений. Ира, которая была на семь лет старше сестры, занималась только домом и детьми. Вышла замуж еще в институте и сразу родила Катьку. Кое-как окончив вуз, забросила диплом в дальний ящик стола и с тех пор ни разу не доставала. Кира жила по-другому. Но это не мешало сестрам любить друг друга. Так что тревожиться Ларисе Васильевне не стоило.

– Катеньке летом поступать, – сказала мать, опять резко меняя тему, – Ириша говорит, она опять передумала. Собирается учиться на парикмахера-стилиста, на курсы хочет пойти. Вот скажи на милость, что это за работа такая – в чужих волосах ковыряться?

– Работа как работа. Все ходят в парикмахерские, и ты тоже, – машинально заметила Кира.

Бесконечные разговоры про Катькино профессиональное будущее ей порядком надоели. Старшая племянница Киры не могла похвастаться успехами в учебе и по пять раз на дню передумывала насчет поступления. То соглашалась пойти учиться в какой-нибудь вуз, на который у папы Игоря хватит средств, то наотрез отказывалась от получения высшего образования и пугала родных кулинарным или швейным училищем. Теперь вот эти курсы. По глубокому Кириному убеждению, надо было оставить девочку в покое. Летом видно будет. А сейчас Катьку слушать – только нервы портить.

– Ой, не знаю. Ириша вся извелась. А вот Анечка молодец! Олимпиаду выиграла по истории, – с гордостью сказала мама.

– Знаю, Ира говорила. Анька умничка. С ней таких проблем не будет.

– Дай-то бог. Ладно, Кирочка, лечись. Если что, сразу звони! – Лариса Васильевна торопливо свернула разговор: надо было готовиться к приезду старшей дочери.

– Пока, мам. Целую. Папе и Ирке с ее командой привет.

– Передам. Целую, моя дорогая.

«Дорогая».

Как это типично для мамы! Не «золотая», «маленькая» или «хорошая». Никогда – «зайка», «солнышко», «котенок» или «ягодка». Отношение Ларисы Васильевны к дочерям всегда отдавало некоторой прохладцей. Нет, конечно, и она, и папа, любили своих дочек. Помогали делать уроки, одевали с иголочки, покупали дорогие игрушки, водили Киру на музыку, а Иру в художественную школу. Вывозили летом в Крым и на Золотые Пески, зимой выгуливали на каток. Постарались обеспечить им хорошее будущее. Короче говоря, делали все что положено.

Просто так сложилось, что центром их с отцом жизни были не дети, а совместные увлечения. Максим и Лариса с юности были вместе: абитуриентами познакомились в коридоре строительного института, поступили на один факультет, окончили вуз, поженились, попали по распределению в один проектный институт, где и проработали впоследствии всю жизнь. Оба были заядлыми библиоманами, увлекались живописью и классической музыкой. Время от времени летали в Москву слушать оперу.

Кира и Ира, как и все дети, любили папу и маму. Но, все больше с возрастом осознавая некоторую отстраненность родителей, привыкли отвечать им тем же: спокойной мягкой привязанностью. Иногда Кира немножко завидовала Гельке, для которой мама была одновременно лучшей подругой. Гелька рассказывала, что никогда и ничего не скрывала от мамы, советовалась и совершенно спокойно доверяла любые секреты. Правда, она умерла, когда дочери было всего восемнадцать. Геля чуть с ума не сошла от горя, и неизвестно, как бы вообще выжила, если б не познакомилась с Серегой.

В понедельник Кира на работу не пошла. Температура спала, горло перестало болеть, но была страшная слабость, а из носа текло в три ручья. Марик быстро убедил Киру остаться дома, да она не особенно-то и сопротивлялась.

Настроение улучшилось – Саша через пару дней вернется домой. В предвкушении встречи Кира успокоилась и сумела разглядеть нечто привлекательное в вынужденном одиночестве. Например, можно вечером есть в кровати конфеты и пирожные, чего Сашка категорически не приветствовал. Или сколько душе угодно смотреть по Интернету фильмы ужасов, которые Кира обожала, а Саша терпеть не мог.

В четверг Кира проснулась в шесть утра и больше не смогла заснуть. Душа пела: сегодня приезжает Сашка! К тому же на носу праздники. Хоть и любила Кира свою работу, но кто же откажется от лишних выходных?!

Кира выскочила из кровати и понеслась в ванную. Сегодня ей хотелось выглядеть самой-самой. Долго колдовала перед зеркалом над глазами и губами, надела приготовленное с вечера платье терракотового цвета. Все-таки оно очень удачное: что надо – подчеркивает, что не надо – скрывает. И цвет благородный. Кира критически оглядела свое отражение: вроде придраться не к чему. Правильные черты, большие глаза необычного светло-карего оттенка, слегка вьющиеся каштановые волосы с едва заметной на солнце рыжинкой. Она с юности не меняла прическу: распускала волосы по плечам.

Встретиться и вместе пообедать, как договаривались, не получилось. Любимый муж с вокзала помчался на работу, пообещав вернуться вечером пораньше. Слегка огорчившись поначалу, Кира успокоила себя: у них еще весь вечер впереди. Да и вообще вся жизнь. Несколько часов погоды не сделают.

Кира быстро завершила текущие дела – ей сегодня все удавалось легко и играючи! – и взялась за телефон. Игорю, мужу Ирины, сегодня исполнилось сорок: надо бы поздравить. Она принялась искать нужный номер в телефонной книге, но его почему-то не оказалось. Не было вообще никаких контактов на букву «И».

«Наверное, записала как-то по-другому и забыла, растяпа», – раздосадовано подумала Кира. В общем-то, в этом не было ничего удивительного: мужу сестры она звонила на мобильный от силы пару раз в год.

Перебирать огромный перечень контактов не хотелось, и Кира решила позвонить Ирине.

– Привет, Ириш!

– Привет! – откликнулась та.

– С именинником! Хотела позвонить твоему, но у меня его номер почему-то из телефона пропал. Или просто не помню, как записала.

– Ой, все равно не дозвонилась бы. К нему вечно не пробьешься! А уж сегодня вообще весь день на телефоне висит! – В голосе сестры звучало едва заметное недовольство.

– Дай мне его номер, вечером еще раз попробую.

– И не думай даже. Они сегодня всем офисом гуляют в ресторане, вернется «ночером»! – Недовольство проступило отчетливее. – Завтра к нам придете – вот и поздравите.

– Все-таки дома решили?

– Ага. Я предлагала куда-нибудь сходить. Надоело у плиты стоять. Но он говорит, в ресторане с коллегами наотмечаюсь. Не хочет казенное есть.

– Во сколько приходить?

– К трем.

– А кто будет? – поинтересовалась Кира.

– Как обычно. «Знакомые все лица». Вы с Сашей, мама с папой, его родители с тетей Верой, Сотниковы – и все. Хотя, нет, вру! Еще Валеркин друг Семен с женой из Москвы прилетит.

Сотниковых Кира знала. А вот Валерка…

– Валерка – кто это?

– Как кто? Мой муж, – после секундного молчания ответила Ирина.

– Его же Игорь зовут, – вылетело у Киры.

– Кирюша, ты так шутишь? – неуверенно хихикнула Ира.

Кира уже осознала, что с ней опять случился очередной парадокс, тот, что в одном ряду с туфлями и родинкой, но она по инерции продолжала упорствовать.

– Подожди, ты что, хочешь сказать, твоего мужа зовут Валерой?

– С утра звали. Вряд ли что-то изменилось.

Кира растерялась и не знала, как продолжить разговор. Чувствовалось, что сестра обескуражена и тоже не понимает, как себя вести. Впрочем, она быстро с собой справилась: Ирина всегда была более рассудительной, поэтому решительно проговорила:

– Кирюша, ты, наверное, сильно устала на работе. Я тебе давно говорю, нельзя так выматываться! Видишь, в голове что-то переклинивает. Давай-ка успокойся, на обед сходи, поешь нормально.

– Ой, Ириш, я что-то сама не своя. Сегодня Сашка приехал, и я совсем как шальная. Вот и напутала! – Кира прекрасно знала, что дело не в этом, но надо было как-то выкручиваться. Не хватало еще, чтобы Ирина решила, будто у нее с головой не в порядке.

– Ну, вот видишь! – с облегчением выдохнула сестра. – Тебе надо больше отдыхать. Ладно, завтра ждем вас.

– Ага, передай наши с Сашкой поздравления… Валере, – на секунду запнулась Кира. – Все, пока, у меня тут дела.

Никаких дел, конечно – просто хотелось прекратить разговор.

– Да-да, милая, – заторопилась Ирина, – до завтра.

– Целую!

Кира положила трубку и несколько минут молча созерцала противоположную стену. Внезапно что-то решив, развернулась к компьютеру. Из-за соседнего стола встала и подошла к ней Оля. За ней – Альберт. Марик сегодня явится только после обеда, так что в их просторном, по западному образцу разделенном стеклянными перегородками кабинете они были втроем.

– Кира, ты идешь? – позвала Оленька.

– Провозимся – народ набежит, – поддержал Альберт.

– Куда? – автоматически спросила Кира, думая о своем.

– Как это куда? Ты что, мать, заработалась? На обед! Давай скорее, – самой большой страстью Альберта была еда, и он пританцовывал на месте от нетерпения. Голодные диеты Альберт считал святотатством.

– Вы идите. Я не пойду.

– Что значит «не пойду»? Ты же хотела! – возмутился он.

– Что-то случилось? – спросила более проницательная Оленька, внимательно глядя на Киру. Альберт мигом забыл про праздник живота и тоже встревожился.

Высокий, полный Альберт и маленькая, ниже Киры, щуплая, похожая на цыпленка Оленька забавно смотрелись вместе. В другое время Кира непременно улыбнулась бы, но сейчас ей было не до улыбок. Однако ребятам надо что-то ответить, они переживают совершенно искренне.

В их маленьком сплоченном коллективе жили по мушкетерскому принципу: один за всех и все за одного. Кира вдруг вспомнила, как однажды главбух, желчная дама с говорящей фамилией Зверева, обидела Оленьку Карпову. Звереву боялись все, Генерал и тот слегка опасался. Она могла наговорить гадостей любому и ни слова не слышала в ответ. Зверева была профессионалом высочайшего класса, и эта незаменимость обеспечивала ее непробиваемой броней.

Однажды Оленька вернулась от Зверевой в слезах. Плакала так, что пушок желтоватых волос на затылке, придававший ей дополнительной сходство с цыпленком, горестно подрагивал. Марик погладил ее по мягонькой макушке, стиснул зубы и вышел. Направился к Зверевой разбираться.

Все онемели, точно зная, что, если б дело касалось лично его, Марик ни за что не стал бы связываться. Неизвестно, что происходило в кабинете у главбуха, но она – невиданное дело! – через пятнадцать минут позвонила Оленьке и пробурчала что-то вроде «не хотела обидеть»! Альберт и Кира с той поры еще больше зауважали Марика. Оленька сильнее влюбилась (хотя куда уж больше?), а сам герой в следующем месяце по надуманному поводу остался без премии. Вот такая бухгалтерская месть. Оленька попыталась отдать ему свои деньги, но он так сердито на нее глянул, что она умолкла на полуслове и снова приготовилась заплакать. От восторга и обожания. Марик сделался для нее не просто любимым человеком, но приобрел статус божества.

Сейчас Кира сидела и смотрела на Олю и Альберта. Что она могла им сказать? Только солгать.

– Все нормально. Желудок схватило. Сейчас таблетку выпью, и пройдет.

– Точно? – хором спросили ребята.

Кира рассмеялась этой синхронности:

– Да точно, точно! Идите, наешьтесь там за троих.

– Тебе ничего не взять? – уже с порога крикнул Альберт.

– Не надо! – отказалась Кира, но сразу же передумала: – Хотя шоколадку все же купите. С орешками. Потом деньги отдам.

Кира осталась одна и вернулась к прерванному занятию. Требовалось узнать, как выглядит муж сестры, тот ли это человек, которого она знала. Кира зашла на свою страницу «ВКонтакте». Открыла фотоальбом «Моя семья». Вот Ирина, Катька, Анечка и Игорь, который почему-то оказался Валерой. Все выглядят совершенно так, как и должны. Хоть это радует. И все же – что происходит? Кира не имела ни малейшего понятия. Оставалось сделать вид, что ничего особенного. И попытаться жить как жила.

Глава пятая

Вплоть до конца ноября больше ничего странного не происходило. Обувь не меняла цвета, а окружающие – имен и лиц. Очередной удар настиг Киру в последний день осени, когда она уже немного успокоилась, стала забывать о непонятных случаях и даже Игоря называла Валерой без запинки.

Утром тридцатого ноября они с Сашей завтракали на кухне. Саша пил кофе с творожниками и шелестел газетой. Кира не любила творожники, делала их только для Саши. Сама она доедала горячий бутерброд с сыром. Бутерброд был вкусный, но жутко калорийный, и Кира мучилась совестью. По-хорошему, надо бы зеленого чаю с сухарем попить – и привет. Но силы воли не хватало. Кира вздохнула и откусила очередной кусок.

Играло радио. Какая-то Гузель прерывающимся от волнения голоском поздравляла любимого мужа Дамира с днем их свадьбы и просила поставить для него песню «Погода в доме» в исполнении Аллы Пугачевой.

– А исполнение Ларисы Долиной ей чем не угодило? – удивилась Кира.

– М-м-м? – промычал из-за газеты Саша.

– Я говорю, чем ей Долина не угодила? Это же ее песня. Я вообще не знала, что Пугачева тоже про погоду поет.

Саша отложил газету и ответил:

– Ты путаешь, Кирюха. Про погоду всю жизнь только Пугачева и пела.

Кира похолодела: вот, опять! Рано радовалась. Она поспешно встала, схватила чашку и стала мыть. Нельзя, чтобы Сашка увидел ее лицо. Пока он ничего не заметил, так пусть и дальше не замечает.

– Наверное, я перепутала, – сказала Кира, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал равнодушно. Слава богу, его заглушала льющаяся из крана вода.

Саша встал, тоже поставил чашку в мойку и чмокнул жену в затылок.

– Тебе простительно, ты же не их фанатка, – и пошел в комнату.

Кира домыла посуду, стараясь унять дрожь. Немного успокоившись, она тоже вышла из кухни и направилась в ванную. Сегодня Саша подбросит ее на работу, так что можно не спешить.

– Пойду пока, машину прогрею. Спускайся, – донесся из прихожей голос мужа.

– Ладно, – откликнулась Кира.

Через пятнадцать минут она вышла из подъезда и поискала глазами их «Форд-Фокус». Машины нигде не было видно. Со двора, что ли, уже выехал, недоумевала Кира, озираясь по сторонам. Кто-то настойчиво сигналил, мешая сосредоточиться.

– Кира! Ну, ты чего стоишь? Давай садись! – прокричал знакомый голос. Кира резко обернулась. Оказывается, Саша был рядом: он высунулся из машины и махал ей рукой в черной кожаной перчатке.

У Киры второй раз за утро перехватило дыхание. Так вот почему она не увидела их машину! Не глядя на номера, Кира привычно искала темно-синий автомобиль. А Саша сидел за рулем серебристо-серого «Форда».

На негнущихся ногах Кира подошла к машине и молча забралась в салон.

– Ты чего, Кирюха? Замечталась? Своих не узнаешь? – весело говорил Саша, выруливая со двора.

Кира не могла прийти в себя и молчала.

– Что это с тобой? – уже другим, встревоженным голосом спросил муж.

– Ничего, – соврала Кира, – просто что-то зуб разболелся.

Саша принялся сочувствовать, советовать срочно идти к стоматологу. Ей оставалось лишь жалобно мычать и со всем соглашаться, изображая зубную боль. Наконец Саша замолчал и сосредоточился на дороге, изредка бросая на притихшую жену встревоженные взгляды. А она все думала и думала. Спрашивала себя и не находила хоть сколько-нибудь разумных ответов.

Как машина, которая вчера была синей, за ночь могла превратиться в серебристую? И, самое главное, почему Саша принимает это как должное?! Почему он не замечает, что его любимая «ласточка» стала другой?

Возле маленького магазинчика Саша вышел из машины купить сигареты. Кира быстро достала из бардачка документы на «Форд». И чуть не застонала: дело не в Саше, а в ней, в Кире. По документам цвет автомобиля значился именно серебристый. Кира поспешно запихнула бумаги обратно: Саша уже выбежал из магазина, на ходу открывая пачку. Курил он немного, но бросить никак не мог.

И машина, и еще эта песня. У Киры было впечатление, что она выпала из реального мира. «Скоро начну бояться разговаривать – как бы не сморозить какую-нибудь глупость. Господи, – взмолилась она, – быстрее бы закончился этот день, и чтобы больше уже ничего не произошло».

Хотелось поскорее вернуться домой, залезть под душ и включить воду погорячее. Пусть смывает все плохое и страшное.

…Кира зря волновалась: день закончился нормально. И все последующие тоже обошлись без сюрпризов. Однако перешагнуть и жить дальше теперь уже не получалось. Она поняла, что все так просто не закончится, и постоянно жила в ожидании очередного загадочного происшествия.

Обычно разговорчивая и общительная, Кира стала молчаливой и замкнутой. В ней появились зажатость и скованность. Она ловила себя на мысли, что напряженно приглядывается к окружающим, вслушивается в их разговоры, словно ожидая подвоха и готовясь среагировать. Ей хотелось затаиться, спрятаться, не привлекать к себе внимания.

Только один раз в жизни Кира испытывала нечто похожее…

Ей было тринадцать, когда она попала в совершенно идиотскую ситуацию. Кира была дежурной по классу. Протереть доску, подоконники, полить цветы, подмести и вымыть полы – невелика забота. Дежурила она не одна, с ней вместе в классе остались убираться соседка по парте Лилька Калмыкова, а еще Стас Васильев и Алеша Туманов.

В Леху Кира была влюблена до потери сознания. Любовалась на него украдкой, ночами строчила в дневник стихи и часами анализировала каждое слово, обращенное к ней. Даже если он просто говорил: «Матвеева, ты алгебру сделала?»

То, что они вместе остались после уроков, было невиданным счастьем. Кира изо всех сил старалась показать, что до Лехи ей нет никакого дела, обзывала его дураком, хихикала с Лилькой, – словом, всячески выражала симпатию в полном соответствии с кодексом подросткового поведения. К слову сказать, Леха вел себя примерно так же. Обмирая от счастья, Кира догадывалась, что тоже ему нравится.

Уборка затянулась – расходиться по домам никому не хотелось. Похоже, Лилька со Стасом испытывали друг к другу схожие чувства, так что тоже ловили момент. Время шло к четырем часам, уроки давно закончились, в школе было тихо и почти пусто.

И как ни тяни, а заканчивать уборку надо. Оставалось вымыть полы, кто-то из мальчишек отправился с ведром в туалет – набрать воды. Однако в мужском туалете воды не было: как обычно, сломался кран.

Тогда Кира легко подхватила зеленое пластиковое ведро и отправилась в туалет для девочек. Стремительно распахнула дверь и застыла на пороге. В туалете была учительница географии Елена Борисовна.

Ну и что – учителя тоже люди. Ничего особенного.

Пикантность ситуации заключалась в том, что ниже пояса на учительнице были надеты только трусы. Да не какие-то там трикотажные, скромные, приличествующие солидной даме сильно за сорок, а красные, кружевные, крошечные, жутко вульгарные. Строгий серый пиджак, белая блузка – и ни колготок, ни юбки, только это вызывающее безобразие.

Что она делала в таком виде в туалете, так и осталось загадкой для Киры. На самом деле, скорее всего, никакой тайны и не было. Мало ли что у человека могло случиться. А уж что касается нижнего белья, то каждый волен выбирать его (как и все прочее!) по своему вкусу – и вкусы эти не обязательно должны совпадать.

Но сам факт, что ученица застала ее в туалете в непотребном виде, привел учительницу в бешенство.

Растерянная девочка и ошеломленная ее внезапным появлением географичка застыли друг против друга. Первой опомнилась злополучная Елена Борисовна. Она покрылась бордовыми пятнами и прошипела:

– А ну, пошла вон отсюда!

Ее нелепый и в то же время устрашающий вид, искаженное злобой лицо надолго врезались Кире в память. Она попятилась, выскочила из туалета и захлопнула за собой дверь. Дальнейшее помнила смутно.

В памяти осталось лишь то, как она несколько месяцев после того случая ходила по коридорам с опаской – боялась встретить Елену Борисовну. Слава богу, у их класса та не преподавала, а то Кира, наверное, вовсе перестала бы ходить в школу. Чего она так страшилась? Кира и сама толком не понимала. Но видеть географичку ей было неловко и мучительно. Стыдно.

Скорее всего, примерно те же чувства терзали и несчастную Елену Борисовну: она боялась услышать за своей спиной шепот, насмешки, хихиканье, сплетни. Разумеется, Кира никому ничего и не думала говорить, но откуда было про то знать географичке? Их обоюдные мучения закончились через полгода, когда Елена Борисовна уволилась.

Однако сам эпизод и противное послевкусие остались с Кирой на всю жизнь.

И тогда, и сейчас она не была ни в чем виновата, но чувствовала себя едва ли не преступницей. Не понимала, что происходит, но против воли возлагала на себя ответственность за все.

Само собой, Саша быстро заметил ее состояние. Кира часто ловила на себе его напряженный взгляд. Он тихонько наблюдал за нею и отводил глаза, как только она это замечала. Однажды они сильно поссорились из-за пустяка, чего раньше не бывало, и наговорили друг другу обидных слов. Саша кричал, что она отдалилась, стала холодной и чужой, что им неуютно вместе и он постоянно чувствует себя лишним в ее жизни. Кира обвиняла его – совершенно несправедливо, и сама это понимала! – в равнодушии и черствости.

Она сознавала, что ведет себя странно. Видела: Саша переживает и мучается. Но что она могла поделать? Рассказать мужу, что почему-то перестала узнавать привычные лица, имена, вещи? Страшно было даже представить себе его реакцию: испуганное лицо, жалость, опасение во взгляде. Уж лучше хранить молчание.

Ситуация накалилась. Напряжение возросло до предела. Кира настолько устала ждать очередного происшествия, что уже почти хотела, чтобы оно случилось побыстрее. Как говорится, отмучилась бы. И все же, когда это произошло, жутко перепугалась.

Была середина декабря. Близился Новый год. Накануне Кира и Оля украсили кабинет мишурой и гирляндами, развесили блестящие звездочки и шарики, наклеили снежинки на окна – красота! Дело было вечером, и делать действительно было нечего. Рабочий день заканчивался.

Ребята живо обсуждали планы на новогодние каникулы. Кира прислушивалась и, по сложившейся недавно привычке, помалкивала. Марик собирался в Болгарию, кататься на лыжах. По тоскующему взгляду Оленьки было видно, что она охотно отдала бы десять лет жизни, только бы оказаться там вместе с ним. Но в перспективе, к сожалению, маячили только изрядно поднадоевшая компания родственников, мамины пироги и оливье, выход к елке за полночь и просмотр телевизора.

– Интересно, в этом году покажут «Иронию судьбы»? – На самом деле Оленьке это было совсем не интересно, просто надо было сменить тему, чтобы не расплакаться. Слезы у нее всегда были близко.

– Хоть какой-нибудь канал да покажет, – убежденно сказал Альберт. – А то и Новый год не Новый год.

– Между прочим, классный фильм. Я вообще Рязанова люблю, – рискнула Кира поддержать разговор. Вроде бы ничего опасного не предвиделось.

– Режиссура – режиссурой, конечно, но все дело в актерах. Правильно подобрал – успех обеспечен. А если артист играть не умеет, то любой фильм запорет, – заявил Альберт. Он почти лежал в своем кресле, которое натужно скрипело под его немалым весом.

– В «Иронии» попадание стопроцентное – что Брыльска, что Миронов, – рассеянно заметил Марик, не отрывая глаз от монитора.

Киру толкнуло изнутри – вот, начинается! Миронов вместо Мягкова! Абсурд!

Одной из самых любимых книг Киры, можно сказать, настольной книгой, были «Неподведенные итоги» Эльдара Рязанова. Кира перечитывала ее раз двадцать, помнила чуть ли не постранично. Так вот, там черным по белому было написано, что Миронов мечтал получить роль Жени Лукашина, даже пробовался, но режиссер отказал.

«Веры в актерскую убедительность не возникало… Несмотря на все его актерское мастерство… сущность артиста расходилась с образом, со словами. Стеснительность искусно изображалась, но поверить в любовные неудачи персонажа было трудно, – писал Рязанов. – Невозможно поверить, когда такой яркий парень, опустив глаза, мямлит, что его, мол, девушки не любят».

А тут выясняется, что Миронов роль получил! Не прислушиваясь больше к разговору, Кира полезла в Интернет. Так и есть. В главных ролях всенародно любимого фильма – Барбара Брыльска и Андрей Миронов.

Кира задала в поисковике «Андрей Мягков». Пробежала глазами фильмографию. Ну, что ж, хотя бы в «Гараже» и «Служебном романе» он играет.

– Кира! Кир! Ты с нами? – Марик, судя по всему, уже давно звал ее.

– Что? Я просто читала, – неловко оправдалась она.

– Ну-ну. Домой, говорю, собираешься? Или с ночевкой решила остаться?

На часах было почти шесть. Стояли морозы, и Саша каждый день забирал Киру с работы, чтобы не мерзла в дороге. Он ехал к ней чуть ли не через весь город, это было страшно неудобно, и обычно Кира отказывалась: на метро быстрее получается, а пробежаться до станции – полезно. Но в такой собачий холод она, конечно, и не думала возражать. Наверное, Сашка уже стоит у подъезда.

Кира почти привыкла к новому светлому цвету их «Форда». Натягивая короткое полупальто, она услышала телефонный звонок.

– Да, – пропыхтела она, прижав телефон к уху и застегивая пуговицы. Полностью одетая Оля подкрашивала губы возле большого зеркала. Альберт умчался – они с другом собирались сегодня попить пива в недавно открывшемся кабачке «Большая кружка». Марик ждал девушек возле двери.

– Кирочка? – раздался в трубке незнакомый напряженный голос. – Это ты?

– Да, – ответила Кира. Она наконец-то справилась с пуговицами, подхватила сумку и направилась к выходу, мельком глянув в зеркало. «Не буду надевать капюшон – до машины две минуты. Ничего, добегу, не замерзну».

– Кирочка, ты меня не узнаешь? Это Елена Тимофеевна.

В коридоре было полно народу, все спешили к лифтам и громко переговаривались на ходу. Кира все никак не могла сосредоточиться на телефонном разговоре и решила спуститься по лестнице. Там никого нет – можно побеседовать спокойно.

– Минуточку, пожалуйста, – проговорила она в трубку и, отведя ее от уха, попрощалась со своими: – Ребята, пока! Я пешком пойду.

Она красноречиво показала глазами на телефон в руке.

– Давай, – понимающе кивнул Марик. – До завтра.

– Пока, Кирюша, – радостно ответила Оленька. Она надеялась, что сегодня обожаемый шеф предложит подвезти ее до дома – мороз все-таки, а Марик такой добрый.

Кира оказалась на лестнице. Здесь было тихо, только перестук ее каблуков звонко отскакивал от стен.

– Извините, было очень шумно. Пожалуйста, скажите еще раз, кто говорит?

– Ничего-ничего, я понимаю, Кирочка, – голос завибрировал и надломился. – Это мама Лени Казакова тебя беспокоит.

– Ой, простите, что я вас сразу не узнала, Елена Тимофеевна! Что-то случилось?

– Случилось, Кирочка. Ленечка… – Елена Тимофеевна замолчала, явно пытаясь справиться со слезами.

– Что с Леней?

– Ленечка умер.

– Как умер?! – закричала Кира. – Когда?

– Вчера вечером. Точнее, ночью. – Елена Тимофеевна постаралась взять себя в руки. – Похороны завтра. Вынос будет в одиннадцать, подходи, если сможешь.

– Конечно, – поспешно проговорила Кира. – А может, я сегодня приду? Вам что-нибудь нужно? Помочь…

– Нет, Кира, – перебила Елена Тимофеевна. – Ничего не нужно. Ты просто приходи попрощаться. И ребятам вашим передай, я телефон только твой сумела найти. Скажи, кому считаешь нужным. Пусть тоже придут, если захотят.

– А… как он умер? Он что, болел? – Кира чувствовала острую вину за то, что Ленька, по всей видимости, нуждался в помощи, а она оказалась в стороне.

– Нет, это был… несчастный случай.

– Леня попал в аварию?

Елена Тимофеевна замялась.

– Ну, ты все равно узнаешь. Расскажут люди добрые, – голос женщины опять опасно задрожал. – Он покончил с собой.

– Ленька? Покончил с собой? Это же невозможно, – потрясенно прошептала Кира. – Он не мог, это ошибка какая-то.

– Никакой ошибки, Кира, – голос Лениной матери зазвучал глухо и безжизненно. – Он повесился в своей комнате.

Она, не прощаясь, положила трубку.

Оторопевшая Кира стояла, прислонившись спиной к холодной стене, и слушала дробь коротких гудков.

Телефон снова ожил – звонил Сашка.

– Кир, ты где? Ваши все уже вышли.

– Иду, – коротко отозвалась Кира.

Через пару минут она сидела в машине. В двух словах поведала мужу о случившемся, предупредила по телефону Марика, что завтра придет только после обеда, и свернулась в комочек, припав к окну.

Саша сочувственно молчал, но подлинного горя не испытывал, да и с чего бы? Несчастного самоубийцу Леню он, конечно, знал, но и только. Это был, в сущности, чужой ему человек. Общались они от случая к случаю.

Кира провалилась в воспоминания. Слезы тихо струились по лицу, но она не замечала, что плачет.

С Ленькой Казаковым Кира училась в одной группе. Они дружили с первого курса до окончания института. Потом, как это часто бывает, жизнь развела. Ленька четыре года жил в Самаре, потом вернулся. Женился, развелся. Но из виду они друг друга не теряли, продолжали изредка общаться, всегда с удовольствием встречались.

Казаков был своеобразный, с присущим только ему видением мира. Можно сказать, большой оригинал. Странно шутил, необычно одевался. Внешне он напоминал Кире олененка из мультика: хрупкий, худой, какой-то беззащитный, с огромными карими глазами, которые смотрели на мир с детским удивлением.

Искренний, порядочный и честный «до идиотизма», как сказала однажды другая их однокурсница, Света Яковлева. Ленька был хронически неспособен юлить, приспосабливаться, врать. Даже списать на экзамене – и то не мог. Если не знал, получал свою пару и спокойно шел пересдавать.

Однажды осадил преподавателя по философии Татьяну Вадимовну. Та обожала поиздеваться над студентами, в особенности над студентками, – высмеивала их речь, манеру говорить, постоянно указывала на необразованность, глупость, бесперспективность. Девчонки боялись «Ведьму» до обморока.

И вот на одном из семинаров, когда Татьяна Вадимовна в очередной раз завела свой уничижительный монолог в адрес и без того затюканной Гали Пестрецовой, Ленька встал и сказал, что такое поведение отвратительно. Что унижать человека – низко. И что больше он, Ленька, уважать Татьяну Вадимовну не может. Неизвестно, так ли уж нужно было «Ведьме» уважение студента Казакова, но философию бедный Ленька сдавал раз пять, хотя знал ее блестяще. Едва ли не лучше самой «Ведьмы».

В итоге сдал заведующему кафедрой Марку Иосифовичу Геллеру и получил предложение выступить на студенческой научной конференции.

Геллер даже предложил Лене писать курсовую под собственным руководством, что вообще-то было неслыханно. Уважаемый профессор обычно никому такой чести не оказывал.

Вот такой он был, Ленька. Дружила с ним не только Кира: за пять лет учебы сложилась неразлучная пятерка – Леня, Кира, Миля Рахманова, Эльвира Яруллина и Денис Грачев. Вместе на лекциях, семинарах, в походах, на дискотеке, в библиотеке. Сейчас, вспоминая о тех славных временах, о том, какие они были дружные, Кира удивлялась, насколько легко они разошлись в разные стороны, отдалились друг от друга и окунулись каждый в свою жизнь. Их дружба выцвела, выродилась, сжалась до убогих формальных телефонных звонков по праздникам.

И вот произошло непоправимое – Ленька умер. Не просто умер, а сам решил перестать жить. Значит, ему было плохо, невыносимо плохо. Он носил в своей душе какую-то страшную тяжесть. А они даже не знали об этом. И ничем не помогли.

– Кира, мы приехали, – осторожно произнес Саша, прерывая ее невеселые размышления.

Кира неуклюже выбралась из машины. Ветер сразу обжег лицо, принялся покусывать щеки и нос. Пискнула сигнализация, хлопнула дверь подъезда, загудел лифт. Привычные звуки – звуки самой обычной жизни, которые навсегда умолкли для несчастного Леньки.

Дома Кира на автомате готовила ужин, мыла посуду, чистила плиту, сортировала и закидывала в стиральную машину грязное белье. И думала, думала…

В последний раз она видела Леню этим летом, в начале августа. Они в кои-то веки сумели собраться впятером. Все жили в одном городе, только Миля с мужем – в поселке под Казанью. Ходили в одни и те же магазины, кафе, кинотеатры, рестораны, но пересекались крайне редко. Больше по телефону слышались.

А тут созвонились и твердо решили – все, встречаемся и едем вспоминать молодость. Отговорки не принимаются! Все должно быть как раньше, то есть только впятером. Никаких жен и мужей – тесной студенческой компанией.

Инициатором была Миля, самая среди них активная и организованная. Всех обзвонила, назначила дату. Оставалось решить, куда ехать. Идти в ресторан и «тупо обжираться», как выразилась Миля, не интересно. Куда лучше выехать за город. И чтоб непременно с ночевкой – гулять так гулять!

Место выбрали совершенно случайно. В июле Кира наткнулась на Леньку на Казанской ярмарке. Проходила какая-то очередная выставка, и многие предприятия, в том числе и «Косметик-сити», демонстрировали свои производственные достижения. Кира с Оленькой стояли возле стенда своей компании, а Ленька шел мимо. Увидели друг друга, удивились, обрадовались, разговорились.

Казаков был на выставке не один, а рука об руку с какой-то нереально красивой зеленоглазой шатенкой. Из тех, чьей красоте даже завидовать глупо – остается только восхищаться. Ленька представил девушку как свою коллегу по фирме «Калифорния» и сообщил, что они здесь тоже по работе. Имя красотки вылетело у Киры из головы. Алина? Альбина? Регина? Карина? Вроде бы что-то созвучное.

Поскольку все пятеро бывших сокурсников в последнее время постоянно созванивались и обсуждали, куда ехать отдыхать, то и тут Кира с Леней вернулись к этой теме. Она сообщила, что вчера звонил Денис, предлагал какой-то навороченный загородный клуб. Ленька недовольно скривился. Так ни до чего и не договорившись, они распрощались.

А уже на следующий день Леня позвонил и ликующим голосом объявил, что знает, куда им поехать. Как выяснилось, идею подкинула красавица-коллега с незапомнившимся именем. Она рассказала Лене про отличное место: чистый воздух, нетронутая природа, красивейшее озеро. И никаких туристов в радиусе нескольких километров! Короче, езжайте – не пожалеете. Кира дипломатично сказала, что это было бы здорово. Но Ленька идеей поездки в нетронутый край загорелся не на шутку и в итоге всех ею зажег.

Кира забыла, как называлось это местечко, но оно и вправду оказалось потрясающе живописным. И ехать недалеко, всего пару часов на машине, уверял Ленька, сверяясь с картой. За рулем сидел Денис: у него была как раз подходящая машина – внушительный черный джип «Гранд Чероки». Солидный и большой, как троллейбус.

Выехали они рано утром. Добрались быстро. И общались, вопреки смутным Кириным опасениям, легко и свободно: веселились, болтали, хохотали, подтрунивали друг над другом, как будто и не расставались никогда. Словно и не было прошедших лет.

Все они, конечно, изменились. Денис немного поправился, но это ему шло. Такой стал статусный мужчина, важный и серьезный. Положение обязывало: он давно занялся бизнесом и сейчас возглавлял собственную фирму. Поначалу старался не выходить из образа большого начальника, но потом сбросил прилипшую за годы личину, включился в общую болтовню и прямо на глазах превратился в прежнего беззаботного Дэна.

Миля, все такая же юркая, веснушчатая, худенькая, была мамой двух дочек, жила с мужем в Аракчеевке, упоенно занималась детьми, огородом, домом да вдобавок успевала шить на заказ.

Элка, самая эффектная из трех девчонок, замуж так и не вышла, хотя жила с каким-то художником в очередном гражданском браке. Элку традиционно влекли творческие личности, которых она поначалу именовала «гениями», а к концу романа – «ничтожествами». Судя по всему, сейчас ее «замужество» пребывало в срединной стадии. Гением она Анатолия величать уже перестала, но ничтожеством звать еще не начала. Кира с грустью отметила про себя, что Элка, похоже, все так же любит «покуражиться» и частые гулянки с возлияниями уже оставили на ее красивом лице заметные следы. Она курила сигарету за сигаретой и хрипловато хохотала.

В лесу у озера они провели замечательный день и вечер. Купались, загорали, жарили неизменные шашлыки, пили красное вино и коньяк. Пели студенческие песни, Ленька притащил гитару. С удовольствием фотографировались. Бродили по лесу, даже набрали каких-то грибов. Правда, поскольку никто в грибах не разбирался, их пришлось выбросить.

Все прошло отлично – домой ехали довольные. Целовались – обнимались на прощание и клялись в вечной дружбе. Были уверены, что теперь станут видеться каждую неделю. В крайнем случае, каждый месяц, не реже. Первое время и в самом деле перезванивались, общались по Интернету, выкладывали фотографии, увлеченно их комментировали. А потом…

Как и следовало ожидать, постепенно интерес угас, звонки стали редкими и вовсе прекратились, затянули привычные дела и заботы. В этой, сегодняшней, жизни вчерашних друзей ничего не связывало, кроме общего прошлого. И только фотографии напоминали о том сказочном дне, когда они словно вернулись на десятилетие назад. Кира виновато думала, что совершенно не скучает по ребятам. А потом перестала мучиться угрызениями совести: ничего тут не поделаешь, никто ни в чем не виноват, просто в одну реку нельзя войти дважды.

Сейчас Кира смотрела на телефонную трубку и вспоминала тот день. Нужно было позвонить Денису, Элке и Миле, рассказать им про Леню. Она собралась с силами и набрала Денискин номер.

Глава шестая

Денис Грачев откликнулся сразу же.

– У аппарата! – невнятно произнес он хрипловатым басом.

Спит, что ли?

– Денечка, привет. Это я, Кира.

На том конце провода повисло молчание.

– К-какая К-кира?

– Кира Кузнецова. Ну, Матвеева. Вспомнил?

Денис опять замолчал.

– Эй, – нетерпеливо позвала Кира, – ты что, уснул?

– Нет, – встрепенулся голос, – извини, Кирюх. Просто мы тут… маленько отметили.

Так он пьян, дошло, наконец, до Киры. Она досадливо поморщилась – как не вовремя! Объяснять нетрезвому человеку про Ленькину трагедию не хотелось. Но выхода не было.

– Денис, я звоню сказать, что с нашим Леней несчастье. Ты понимаешь?

– Конечно, – немедленно отозвался Дэн, видимо, изо всех сил пытаясь взять себя в руки.

– Он умер. Покончил с собой. Завтра в одиннадцать похороны.

Денис молчал. Никакой реакции. Кира раздраженно подула в трубку – может, связь прервалась?

– Денис! – громко позвала она. – Ты меня слышишь?

Неожиданно тишину разорвал резкий женский голос.

– Денька! Очнись! Опять нажрался, сволочь! Чтоб ты сдох!

Кира слушала и не верила своим ушам. Респектабельный Денис на дорогущем джипе – и пьющий, опустившийся человек, на которого орет жена, никак не хотели связываться в ее сознании в один образ.

Послышалась какая-то возня, потом женщина требовательно проговорила в трубку:

– С кем я говорю?

– Добрый вечер. Меня зовут Кира Кузнецова. Мы с вашим мужем вместе учились в институте.

– Это с вами, что ли, он летом ездил? – Голос женщины звучал нервозно и отрывисто.

– Да. С нами еще трое ребят было. И я звоню сказать, что один из них вчера скончался. Леня Казаков.

– Ясно, – без тени сочувствия ответила Денискина жена.

– Вы, пожалуйста, передайте Денису, когда он будет… – Кира замялась, подбирая слово, – в состоянии. Похороны завтра, вынос в одиннадцать. Он знает, где Леня живет. Жил.

– Передам, как проспится, – пообещала жена.

– Спасибо. До свидания.

– Пожалуйста. – Женщина бросила трубку.

Кира сидела расстроенная и растерянная. Мир сошел с ума. Ленька умер. Дэн превратился в алкоголика. Что дальше?

В кухню заглянул Саша.

– Кирюш, все нормально? – обеспокоенно спросил он.

– Да, все хорошо.

– Будешь кино смотреть? Я скачал «Заложницу». Помнишь, мы собирались посмотреть? Интересный фильм.

– Нет, Саш, что-то не хочется. Мне еще позвонить надо. Может, потом.

– Ладно, я пока почитаю, – покорно ответил Саша и прикрыл за собой дверь. Какой он все-таки хороший, понимающий. Что бы она без него делала?

Кира вздохнула и позвонила Миле на сотовый, городского не знала. Механический голос уведомил, что номер не обслуживается. «Ладно, перезвоню позже», – решила она и набрала Элкин номер. Если и эта пьяна… Но боялась Кира напрасно. Эля откликнулась сразу же и была совершенно трезвой.

– Да, слушаю, – голос звучал странно. Настороженно и вместе с тем робко.

– Элечка, привет, это Кира.

– А, привет, Кирюха! – Теперь в голосе слышалось облегчение.

– Мне сегодня мама Ленькина звонила. Сказала… в общем, Леня вчера умер.

– Как так – умер?

– Покончил с собой.

– Покончил… А что именно он сделал? – странно, но скорби и потрясения в интонациях не было. Скорее, какой-то неприличный интерес.

– Я не знаю. Не спросила. Как-то не до того было, – холодновато ответила Кира, не желая сейчас это обсуждать. – Похороны завтра. Если сможешь, подходи к одиннадцати.

Эльвира молчала и шумно дышала в трубку.

– Эля, ты меня слышишь?

– Слышу. Приду.

Было в их разговоре что-то странное. Кто-кто, но Эльвира точно не могла подобным образом отреагировать на смерть друга юности. Кира ждала, что ей придется долго успокаивать подружку, утешать, советовать принять валерьянки, плакать вместе с ней в три ручья. И только вот этого – отчужденности, холода, вроде бы даже равнодушия – она никак не ожидала.

Эльвира, которая терпеть не могла своего имени и всем велела называть ее только Элей или лучше Элкой, всегда была чересчур эмоциональна. И ничего не умела скрывать, хотя часто ей это вредило. Иногда люди, которые плохо знали Элку, обижались на прямоту ее суждений и откровенность. А она не понимала – как можно иначе?

Чтобы ходить с Элкой в кино или в театр, нужно было иметь железную выдержку. То хохочет на весь зал, как чумная, то рыдает, никого не стесняясь. Такой отзывчивый и благодарный зритель – мечта любого режиссера. Но сидеть с ним рядом в зале – суровое испытание.

По лицу ее можно было читать, как по листу бумаги. Все чувства – вот они, напоказ. Любит, ненавидит, презирает, уважает – все с разбегу и в лоб. Началась любовь – весь институт знает. Закончилась – тоже. Правда, чужие тайны Эля хранить умела. Но своих собственных не имела вовсе.

Слыша ее голос по телефону, Кира недоумевала: неужели это она, безбашенная, искренняя, смешливая Элка?

– Эля, – снова неуверенно позвала Кира, – у тебя что-то случилось? Как твой художник?

– Художник? Какой еще… А-а-а, ты про это ничтожество? Не знаю и знать не хочу!

Вот все и выяснилось. Элка просто в стадии разрыва отношений. Прощай, любовь – здравствуй, депрессия! Наверное, еще не вполне осознала, что ей сказала Кира.

– Ладно. Завтра увидимся.

– Подожди, подожди, – поспешно закричала Эля, – ты нашим звонила?

– Звонила, – вздохнула Кира. – У Мили телефон отключен. Дэн пьяный, я все его жене передала.

– Дэн пьяный? – В голосе Элки прорезались прежние живые эмоции.

– Сама удивляюсь. Миле попробую позже позвонить. Ты тоже звони – вдруг дозвонишься.

Кира устала. От диалога с женой Дениса, от непонятного разговора с Элей, от необходимости несколько раз произносить страшные слова про Леню – вообще от всего. Хотелось отключить телефон и принять ванну. Не душ, а именно ванну. И пены побольше. Но они с Сашей два года назад установили душевую кабину.

– Пока. – Эля снова забралась в свой кокон. – До завтра.

Кира побрела в ванную. Сняла с лица косметику. Включила воду погорячее и забралась внутрь кабины. Согреться никак не удавалось, она мелко дрожала под струями горячей воды. Может, простыла, температура поднимается?.. Однако дело было не в болезни, и Кира отлично это понимала. Что-то чудное происходило в жизни: с ней самой, с друзьями. Но думать об этом сейчас не было сил.

Перед тем как лечь, Кира еще несколько раз безрезультатно набирала номер Мили. Уехала, что ли, куда-то? Конечно, никакой фильм так и не посмотрела: не смогла сосредоточиться на сюжете и в конце концов заснула где-то на середине, уткнувшись носом в мужнино плечо. Хотя, кажется, фильм был стоящий: Саша смотрел увлеченно.

Проснулась уже глубокой ночью. Телевизор был давно выключен, Сашка уютно спал, негромко похрапывая. Киру что-то разбудило: сон или обломок какой-то мысли. Она никак не могла вспомнить, что это за мысль, но чувствовала, что некая важная деталь, которая днем ускользнула от ее сознания, ночью выплыла из глубин. Ухватить мысль не удавалось, и Кира раздосадовано прикусила губу.

Надо попытаться снова уснуть: завтра предстоит трудный день. Часы показывали два сорок восемь. Еще спать и спать. Но Кира чувствовала, что сон уже сбежал от нее. В голову полезли тяжкие мысли, и избавиться от них не было никакой возможности.

Она включила ночник и принялась читать. Сашу свет и шорох страниц совершенно не беспокоили, он всегда спал крепко, счастливчик. Книга была скучноватая, и Кира надеялась, что ее укачает. Напрасно.

Она рассердилась на бестолкового автора, который ни заинтересовать читателя толком не смог, ни сон на него навеять своим творением. Раздраженно отшвырнув книгу, выключила свет: будем пытаться заснуть своими силами. Но, проворочавшись до пяти утра, Кира смирилась с неизбежным. Тихонько встала и отправилась на кухню. Телефон зазвонил в половине седьмого, когда она уже успела накраситься, уложить волосы, приготовить завтрак. Через полчаса проснется Саша.

– Привет, – немного смущенно пробасил знакомый голос, – не разбудил?

– Нет, Дэн. Я полночи не спала, в пять встала. Ты как?

– Ну, как, нормально… Алиска сказала, ты звонила. Извини, я сам-то, понимаешь ли, не помню. Перебрал вчера, вот и…

– Денис, не извиняйся. Что ты как неродной? Со всеми бывает. Жена сказала тебе, почему я звонила?

– Сказала, – Дэн глубоко вздохнул, – я просто поверить не мог. И без того башка трещит, а тут еще это… Кирюха, как же так, а? Болел он, что ли? А мы и не знали ничего. Или авария?