Иосиф Кобзон. Мгновения… бесплатное чтение

Путники в ночи

Нас не разлучит ничто на свете,

Потому что мы сильнее смерти.

Я нашёл тебя, нашёл в ночи тебя.

Все становится музыкой. Любовь становится музыкой, смерть становится музыкой — все исчезает, только музыка остается.

Я вспоминаю, как будто слушаю старую пластинку. Было ли все именно так или уже перемешалось в моих воспоминаниях и снах… Иосиф, ты часто снишься мне. Ты стоишь с огромным букетом розовых гвоздик и звонишь в дверь с табличкой «Квартира образцового содержания». Это квартира на улице Рубинштейна, где я живу с мамой и младшим братом.

Или другой звонок — уже не в дверь, а по телефону. Я хватаю трубку: «Да… добрый вечер! Мне сейчас неудобно говорить… я смотрю „Кабачок `13 стульев`“… Сочи? Какие Сочи, вы что, в качестве кого я с вами туда поеду?… В качестве невесты?!» Моя мама, Полина, подбегает, машет руками, шепотом кричит: «Неля, соглашайся!» — и выхватывает у меня трубку…

И вот я уже с мамой, с тобой и музыкантами сижу в ресторане «Кавказский аул» в Сочи. Все пьют и едят, смеются, поднимают тосты за московских друзей. Я натянуто улыбаюсь. Мне очень неловко и хочется провалиться куда-нибудь. «Очень вкусно. А что это за мясо?» — спрашиваешь ты у официанта. «А-а-а, это наше фирменное блюдо! Жареные бараньи яйца!» — отвечают тебе.

Я ужасно стесняюсь. Еще несколько секунд я сижу за столом, потом, как можно более деликатно, встаю и иду к выходу.

Меня догоняет мама:

— Неля, ты куда убежала? Тебе тут не нравится?

— Мам, я пойду в гостиницу. Я не знаю этих людей, я не понимаю этих шуток, я хочу домой!

— А вы, как я понимаю, гости Иосифа?! — сказал непонятно откуда вдруг возникший рядом с нами мужчина.

Я даже рот раскрыла от удивления. Рядом с нами стоял Владимир Высоцкий! А с ним — невозможно красивая женщина, похожая на иностранку.

— Володя. — Он протянул руку. — А это Марина, моя жена, познакомьтесь.

— А вы актриса, да? — я смотрю на Марину Влади во все глаза.

Марина улыбается и пожимает мне руку.

— Ну что, девушки, идемте доедать бараньи яйца? — говорит Высоцкий.

И мы все вместе возвращаемся в ресторан. Пока Высоцкий здоровается со всеми, Марина Влади подходит ко мне.

— И что же, нравится он тебе? — вдруг спрашивает Марина, кивнув на тебя. Она говорит с небольшим акцентом и полуулыбкой.

— Я не знаю. — Я и правда не знаю.

— Но знаешь, что самое главное? Ты — женщина, и только ты можешь открыть мужчине мир, который он не сможет увидеть без тебя. Кем бы мужчина ни был — артистом или простым инженером. Этот дар — он есть в каждой женщине.

— И во мне?..

Мы с мамой в гостинице, в нашем номере. Дождь барабанит по подоконнику. Вдруг — стук в дверь. За дверью стоишь ты. Промокший. С надувным матрасом в руках.

— Вы плавали на матрасе? — улыбаюсь я.

— Бегал в соседний корпус. Я свой номер отдал Володе с Мариной. Можно я у вас на балконе переночую? На матрасе.

Мы с мамой переглядываемся.

— А на балконе не мокро? — беспокоится мама.

— Не знаю, там вроде крыша. — Я иду проверять.

Пока мы с мамой стелем на балконе, дождь заканчивается.

Ты просишь разбудить тебя в 8, если мы с мамой проснемся раньше тебя. Завтра три концерта подряд.

Я просыпаюсь рано утром и встаю, чтобы посмотреть на часы. Время 7, но спать уже совсем не хочется. Аккуратно, чтоб не разбудить маму, я открываю балкон, выхожу и чуть не наступаю на тебя. Ты уже проснулся и медленно куришь, лёжа на спине.

— Я совсем забыла, что вы здесь! — тихо смеюсь я.

Ты тут же вскакиваешь, гасишь и выкидываешь сигарету. «Доброе утро!».

— Посмотрите, как красиво, — шепотом говорю я.

Над морем встает солнце. Мы долго смотрим на восход молча. Полная тишина, только вдалеке кричат чайки. Небо становится розово-оранжевым, редкие облака подсвечиваются золотом. Начинается новый день… и новая жизнь. Мы оба это чувствуем.

Вечером ты поёшь в концертном зале Сочи «Путники в ночи». В зале аншлаг. Но кажется, что мы здесь вдвоем, и ты поёшь только для меня, глядя мне в глаза.

После поездки в Сочи ты зовешь меня с собой на гастроли по Прибалтике. Я говорю тебе, что поеду, но только в качестве твоей жены. И ты делаешь мне предложение. Всё происходит так быстро! Уже теперь я понимаю, что когда судьба — всё происходит быстро. И вот мы едем в Москву знакомиться с мамой и сестрой. Я страшно волнуюсь. Они меня принимают очень доброжелательно, красиво, накрыли стол, расспрашивают про мою семью.

А потом мы идем в ресторан «Арбат», где нас уже ждут твои друзья: Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский, Ян Френкель, Марк Фрадкин, Оскар Фельцман, Муслим Магомаев, Владимир Чижик, Игорь Иванов… Борис Брунов с супругой Марией Васильевной, которая стала мне в Москве второй мамой. Она меня опекала, оберегала, учила. Но что было для молодой девочки оказаться в такой компании! Сидеть за столом с такими людьми, слушать их песни и байки!

Это было в сентябре, а уже 3 ноября мы сыграли свадьбу — в Ленинграде, в Европейской гостинице «Садко». На мне невероятное белое платье, которое шила одна из лучших модисток Ленинграда! Приехали все твои друзья. Было человек 100 — немыслимо много по тем временам! Я ушла помыть руки и привела с собой 40 итальянцев — они поймали меня с криками: «belissima!» — и все пришли на нашу свадьбу! Как было весело! Ты пел, все танцевали. А потом мы уехали в Москву — уже на свадьбу твоей сестры Гелы. На свадьбы ты потратил все деньги, тебе пришлось сразу занимать и отрабатывать!

И вот мы едем в Прибалтику на гастроли. Таллин, Рига, Вильнюс, Каунас. Когда мы выходим из поезда в Таллине, нас встречают с цветами, и администратор говорит: «Иосиф Давыдович, у нас каждый вечер будет концерт, а днем у нас свободная программа. Мы вам хотим показать наши красоты». Я спрашиваю: «Как это каждый вечер будет концерт, а как же наш медовый месяц? Нет, каждый вечер по концерту мы работать отказываемся!» А ты говоришь: «Работаем по два!» Это был хороший урок для меня на всю жизнь. Ты сам все решишь. А я просто буду рядом — и мы справимся с чем угодно.

Мы были всегда вместе. Сначала меня оформили как машиниста сцены. Потом я стала твоим костюмером, потом вела концерты. Мы ездили по всей стране. Каждый день новый город. Банкеты, аншлаги. Зрители рукоплескали. Море цветов. Я всегда старалась тебя поддержать, вкусно накормить. Помню, едем на очередные гастроли. Мы с тобой и с музыкантами в аэропорту. Ты пытаешься взять у меня авоську, которую я тащу. В какой-то момент авоська не выдерживает этой борьбы, из нее высыпаются ингредиенты борща. Я смотрю на рассыпавшиеся по полу свеклу, картошку…

На твои большие сольные концерты всегда приходили твои близкие друзья, среди которых всегда были космонавты: Валентина Терешкова, Герман Титов, Алексей Леонов, Николай Рукавишников, Виталий Севастьянов — весь первый состав. Наши самые знаковые спортсмены, художники, композиторы, врачи… Для меня было огромным счастьем окунуться в эту атмосферу. Иногда ты выступал в одной концертной программе с Лидией Руслановой, с Леонидом Утесовым. Общаться с такими людьми — это все было каким-то волшебством! Все эти люди были твоими близкими друзьями. Большая дружба связывала тебя и с бывшим мэром Москвы Юрием Лужковым. После концертов вы собирались за столом, пели песни. Наш дом всегда был полон друзей. Мы жили рядом с Москонцертом, от которого была «протоптана дорожка» к нашему столу!

Ты никогда не садился завтракать один. С самого утра кто-то приходил, звонил, приносил письма. Все просили что-то. Помочь купить квартиру, машину, посоветовать врача. И ты никогда никому не отказывал. Тебе было хорошо, когда ты мог кому-то помочь. У тебя было два детских дома, которые ты опекал много лет. Я за всю жизнь никогда не видела, чтобы ты кому-то отказал в помощи. Ты всегда жил с ощущением, что должен всем помочь. Я спрашивала: «Почему ты?». А ты отвечал: «Если не я, то кто?».

Я слышу, как в кабинете ты звонишь в звоночек. И твой голос: «Неееля!». Я бегу к тебе: «Иосиф, я тебе повесила на утро вот этот костюм, а на концерт два варианта». Ты оглядываешься. На шкафу висят на вешалках аккуратно отглаженные вещи. «Еда у тебя с собой в контейнере, постарайся успеть пообедать перед выступлением. Не забудь, что у тебя сегодня… (встреча с тем-то и тем-то, день рождения у того-то, просили помочь с жилплощадью, достать лекарства, надо позвонить тому-то)».

Я помню все: где какая выставка, кто и где выступал вчера с новой песней, какая премьера в каком театре, какую книгу сейчас обсуждает вся Москва. Ты киваешь и иногда что-то отмечаешь в блокноте. Я выхожу из твоего кабинета. Только ушла — и опять слышу звоночек: «Неееля!»

Мы все очень долго ждали рождения сына!

В детстве ты прожил всю эвакуацию в Узбекистане. И каждый год ездил туда на гастроли. Тебя все время тянуло туда. Мы были там, когда я узнала, что беременна. Ты тут же отправил меня в Ленинград к маме.

Когда родился наш сын, ты был самым счастливым человеком на свете! Имя придумал ты. Так и написал в телеграмме: «С рождением Андрея!». Я ходила по улице, и мне казалось, что все прохожие, все люди на свете знают, что у нас родился мальчик — и все радуются вместе с нами! А как радовались наши родные! Вся семья: наши мамы, братья, твоя сестра Гела! А потом у нас родилась дочь Наташа. Красавица с огромными голубыми глазами. Маленькая Орнелла Мути. Так ты ее ласково называл.

Когда появились Андрюша и Наташа, мы каждое лето вместе ездили на юг. Мы катались на катере, ловили рыбу, гуляли в парках. И ходили на все твои концерты. Мы всегда были вместе. Это было самое счастливое время.

А как ты хотел стать дедушкой! Как ты ждал появления внуков! Первая родилась Наташина дочка, потом Андрюшина дочка — и каждый год кто-то рождался! Пять девочек и два мальчика. Ты был совершенно счастлив. Ходил с ними на детские елки. Покупал петушков. В цирк. Ты всегда считал себя цирковым артистом. А еще ты приглашал внуков петь с тобой. Для них петь с дедушкой было настоящим приключением и самым большим счастьем!

Дни рождения, детские праздники, Новый год — это было святое: собраться с родными, петь песни, играть. Быть всем вместе!

Но перенесемся в воспоминаниях опять назад.

Баковка, 1986.

— Иосиф, ты уже столько раз там был, балерины ездят, певицы ездят, а я чем хуже?!

— Неля, там война настоящая, мы под обстрелом поем, о чем ты говоришь?! Ты что, не понимаешь?

— Понимаю. Поэтому и хочу поехать с тобой в Афганистан.

Афганистан, 1986. Ты поешь для бойцов. Во время концерта я слышу залпы. Ты поешь громче, чем грохот выстрелов, и твой голос отвлекает уставших бойцов от бесконечной стрельбы. Рядом со мной стоит Руслан Аушев. Наклонившись ко мне, он говорит: «Залпы в честь юбилея вашей свадьбы с Иосифом». Я не понимаю, шутит он или нет, на всякий случай улыбаюсь и говорю: «Спасибо за такое оригинальное поздравление».

Однажды Виктор Петрович Елисеев, главный дирижер ансамбля МВД, пригласил тебя на гастроли в Италию! И сам Папа Римский назначил вам аудиенцию! И вот мы в Ватикане! Необыкновенная красота! Входит Папа Римский. И предлагает Иосифу спеть «Аве Мария». Так торжественно и так красиво! На следующий день мы идем по Риму и тебя узнают люди. Как национального героя! Через день мы улетаем, а у тебя просрочен паспорт. Тебя останавливают на таможне, а один таможенник тебя узнает и тут же пропускает!

Столько прекрасных моментов было в моей жизни благодаря тебе! Были и тяжелые времена. Но мы тоже прошли их вместе.

Баковка, 2002. «Ну уж не-е-ет! Я тебя не отдам!.. Будем лечиться!» — я твердо настраивала тебя на благополучный исход, когда узнала диагноз. Я тогда выглядела решительно. Совсем по-другому я выглядела, когда через несколько минут, закрывшись в своей комнате, чтобы ты не слышал, я звонила твоей сестре, рыдала и кричала в трубку, что моя жизнь кончилась. Тут уже Гелена взялась за дело: «Это еще не приговор, он будет жить» — уверенно сказала твоя сестра.

Мы с Гелой около твоей палаты. Гела ругается с врачом.

Тут я не выдерживаю:

— Разрешите нам пригласить своих врачей на консилиум!

— Это нецелесообразно, у нас компетентные лечащие врачи.

Когда врач уходит, Гелена садится рядом со мной и говорит:

— Кто-то хочет, чтобы он отсюда не вышел.

Мы с Гелей звоним Громову, губернатору Московской области.

— Боря, скажи лечащему врачу, чтобы он разрешил консилиум, или я не знаю, что с ним сделаю! — кричит Гела.

Я звоню в офис. Варя, Лена и Таня обзванивают лучших врачей страны.

Консилиум. Я выбегаю в коридор, где стоит Гела.

— Почему ты не заходишь?

— Меня не пускают! — В бешенстве Гела расхаживает туда-сюда по коридору. — Иди, Неля, потом расскажешь мне все слово в слово.

Я возвращаюсь на консилиум. Там лучшие врачи во главе с Леонидом Рошалем, друзья, Андрей, Варя, Лена и Таня. Я говорю, что лечащий врач предлагает посадить тебя на ИВЛ, но из-за этого могут повредиться голосовые связки.

— Я не дам сделать из Иосифа растение! Иосиф будет здоров и будет петь! — я почти кричу, по моим щекам текут слезы, но голос у меня не дрожит.

Леонид Рошаль говорит:

— Я посажу с ним своего реаниматолога. Если он переживет эту ночь, то останется жить. И можно будет решать вопрос о переводе в другую клинику.

Ночь. Ты в реанимационной палате. Я, Гела и Рошаль — в обычной. Я уже не могу рыдать. У меня не осталось слез. Леонид Рошаль уговаривает меня принять успокоительные. Я сопротивляюсь.

— Ты не спала неделю. А ты подумала о том, что потом Иосиф увидит тебя в таком состоянии? — настаивает Рошаль.

Я соглашаюсь выпить успокоительное. Когда Леонид Рошаль выходит из палаты, мы с Гелой начинаем молиться. Это продолжается довольно долго. В палате темно. Вдруг в палату медленно открывается дверь. И входит твоя мама Ида Исаевна. Она садится на кровать рядом со мной и говорит мне: «Перестань плакать. Я еще не скоро с ним встречусь». И тут я просыпаюсь. Меня будит Гела. 5 утра. Мы снимаем туфли и идем на цыпочках по коридору к реанимации. Рошаль выходит из палаты и говорит: «Живой».

Другая клиника. Условия явно намного лучше. Я в палате с тобой. Стою у окна и молюсь. Вдруг я что-то слышу. Поворачиваюсь. Ты сквозь сон поешь. Что-то непонятное. Прислушиваюсь — ты поешь на грузинском.

Когда я сажусь рядом с тобой и беру тебя за руку, ты открываешь глаза:

— Неля, я смогу петь? — Это первое, что ты спрашиваешь.

— Конечно сможешь, ты уже поёшь. — Я еле сдерживаю слезы.

— А Катя родила? — спрашиваешь ты.

— Сегодня. Родила нам внучку. Аниту, — говорю я и наконец плачу, улыбаясь сквозь слезы.

Ты потихоньку идешь на поправку. Мы с Гелой наперебой пытаемся тебя накормить: «Ну, давай борщечку по маминому рецепту. Или половиночку котлетки. Прям маленький кусочек, пожалуйста» — причитаем мы.

— Идите вы со своими котлетами! — вдруг вспыхиваешь ты.

А мы радуемся: смотри-ка, выздоравливает!

Когда мы выходим из палаты, ты просишь нас приготовить мамины вареники с вишнями.

2005. Концерт в честь 8 марта. Ведущие объявляют твой выход. Я стою за сценой вместе с тобой. Я помогаю тебе подойти к кулисам — дальше ты, еще нетвердым шагом, идешь сам.

В зале аншлаг. Зрители встречают тебя стоя громкими аплодисментами.

Ты поёшь. И, пока поёшь, выпрямляешься, стоишь тверже и даже как будто становишься выше.

«Нас не разлучит ничто на свете,

Потому что мы сильнее смерти.

Я нашел тебя, нашел в ночи тебя…»

Ты поворачиваешься к кулисам и смотришь на меня.

Ты всегда смотришь на меня. Даже сейчас. Когда тебя уже нет. Ты продолжаешь смотреть на меня. Каждую секунду.

Иосиф, я благодарю тебя за нашу долгую, счастливую совместную жизнь, в которой было и до сих пор остается так много всего: радости и печали, забот и горестей, любви и взаимопонимания. Спасибо тебе за наших детей Андрея и Наташу, за мою маму, к которой ты всю жизнь так трепетно и нежно относился, за наших общих друзей и родных, за наших замечательных внучек.

Когда-то ты спросил меня, готова ли я разделить с тобой твою жизнь. Я согласилась. Это было абсолютно осознанно. Я понимала, что служить тебе — это большая честь. Не прислуживать, а служить! Я это делала всегда с огромной любовью. Безусловно, это была судьба. Я помню, как увидела тебя впервые… В гостях у Радовых была большая компания. Красивый дом, красивая хозяйка, множество гостей. Я зашла в комнату, где был погашен свет и все смотрели телевизор. Вдруг мужчина, которого я не рассмотрела в темноте, поднялся и уступил мне место. Я села. Когда закончился фильм, включили свет, я посмотрела на уступившего мне место человека. Так я первый раз увидела тебя. Ты был совсем не похож на свой экранный образ. Ты был высокий, красивый, стильно одетый, с мужской харизмой.

Я вышла за тебя замуж, когда мне было двадцать лет. Ты меня многому научил, воспитал, организовал, что-то я постигала вопреки тебе, что-то назло, что-то во имя тебя. Мы были совершенно разные люди. Но ты всегда вел себя со мной на равных. Я тебе за это очень благодарна. Мне никогда не бывало с тобой скучно: чувства гнева, страсти, радости, подавленности, огорчения сменялись с невероятной скоростью и в непредсказуемом порядке. Все твои эмоции я видела на твоем лице. Ты негодовал, радовался, злился. Ты всегда был человеком не слов, а дела.

В свои последние годы ты стал таким потрясающим отцом, мужем, дедушкой!.. Ты всегда был таким, но у тебя не было времени и повода это показать. И наконец ты растворился в семье.

Таких людей, как ты, я никогда не встречала. Все мужчины в моих глазах тебе уступали во всем. Счастье для меня в том, что я смогла всю жизнь прожить с человеком, которого я очень люблю. Мы пережили разные периоды — и счастливые, и невероятно тяжелые.

Прожив с тобой столько лет, я понимаю, что тебя нельзя измерять человеческими рамками. Ты — сверхчеловек, обладающий особым качеством, данным тебе Богом, — космической энергией. Ты прожил десять жизней за одну. При твоей сумасшедшей занятости успевал уделять детям достаточно много внимания, проводил с ними все свободное время, иногда даже брал на гастроли. Ты был по-настоящему семейным человеком, семья для которого — святое. Это у тебя в крови. С поразительной душевной силой, честностью, трудолюбием и полнейшей самоотдачей ты относился ко всему. Я счастлива, что моя жизнь оказалась связана с жизнью такого великого человека, как ты.

Я тебя любила, люблю и сейчас. И буду любить всегда!

Твоя Неля

Память, память, ты же можешь, ты должна

На мгновенье эти стрелки повернуть.

Я хочу не просто вспомнить имена —

Я хочу моим родным в глаза взглянуть.

Память уводит в далекие времена, когда вся семья собиралась за большим столом. Я счастливая: у меня пять братьев. Старшие братья — это так здорово! Учат заводить патефон, ставить пластинки… Когда собирались гости, все пели. Папа пел «Землянку», которая напоминала ему военное время, страшный Сталинград. Иосенька пел песни по заказу папы и гостей. Я не отставала, взбиралась на табурет и тоже выступала. Как давно это было…

Чтобы я ни вспоминала, все возвращается к младшему из братьев. Иосенька водил меня в детский сад, защищал от мальчишек из нашего двора, исправлял оценки в дневнике, чтобы не ругала мама.

Когда мне был поставлен сложный диагноз и рекомендована срочная операция, Иосиф сделал все, чтобы операцию провел в Москве лучший врач. Именно мой братик подписывал согласие на операцию: мне было 12 лет. После загородного концерта поздно вечером приехал в клинику, которая к этому времени уже была закрыта, чтобы увидеть меня перед операцией. Он первый вошел и в послеоперационную палату — реанимаций не было в 1960-х годах — с букетом пионов и ананасом. Жил он в это время в общежитии, попросил разрешения, чтобы и маме позволили там жить. Денег было очень мало, но он купил цветы и ананас, чтобы я, проснувшись после наркоза, увидела этот прекрасный букет. Так он спас мне жизнь. Операция была сложная, по новой методике.

Но и это еще не все. Я очень хотела играть на фортепиано, но меня не принимали в музыкальную школу, потому что мне было 12 лет. Но я два года занималась с педагогом и делала успехи. Тогда Иосиф привел меня в школу имени Гнесиных. Педагоги решили, что я поступаю в училище. Когда же Иосиф сказал, что я только два года занимаюсь, они вручили письмо в ЦМШ г. Днепропетровска с просьбой принять меня в школу — так я попала в ЦМШ сразу в пятый класс. Таким образом была исполнена и моя мечта, и начертана линия моей дальнейшей жизни.

Но вернемся в 1958 год. Иосиф пришел из армии. Он твердо решил учиться петь. Ему посоветовали вместе с выпускниками музыкального училища поехать в Москву. Мама поддержала его, Немочка (брат Эммануил. — Ред.) сказал маме, что будет помогать. Но мама понимала, что этого недостаточно. Иосиф успешно сдал экзамены сразу в несколько вузов, но все-таки решил учиться в Гнесинке. Когда увидел свою фамилию в списке зачисленных, дал телеграмму маме. Боже, какое это было событие! Иосиф будет учиться в Москве! Ему предоставили общежитие, в комнате было семь человек. Но ничего не смущало: ни расстояние между общежитием и институтом, ни материальные трудности.

Студентов сразу послали в колхоз собирать картошку, его избрали бригадиром. В его бригаде был Адик Тухманов. Позже Иосиф скажет: «Знал бы я, каким композитором станет Тухманов, сам бы за него картошку собирал». И вот начинается его лидерство. Они — лучшая бригада. В общежитие привезли по мешку картошки, хранили под кроватью. Эта картошка потом спасала всех от недоедания: варили, жарили… Потом его избрали старостой группы, он распространял билеты в театры и концертные залы. Это была потрясающая школа для студентов: слушать великих певцов, смотреть спектакли с выдающимися артистами. В это время звучали Огнивцев, Козловский, Атлантов, Анджапаридзе, М. Максакова, Архипова, Лисициан и многие другие выдающиеся певцы.

Папа побывал в Москве, приехал в институт, пошли обедать в столовую. Папа заказал ему два обеда: понял, что сын голодный. «Сынок, как же ты так можешь жить?» — «Ничего, выдержу, главное, что я могу учиться!».

…Это был 1960-й год, июль, маму вызвала в институт зав. кафедрой по вокалу профессор Вербова Нина Александровна. Она объясняла маме, что они мечтали воспитать оперного певца, а он «пошел на эстраду петь песенки». Но мама ничего не могла изменить: колесо Фортуны было запущено.

Какой же это был праздник, когда Иосиф первый раз выступил на телевизионном «Голубом огоньке»! Мама целовала телевизор.

У нас хранятся письма, где он подробно рассказывает, что купил пальто, рубашку, шапку, по какой цене. Шаг за шагом он добивался новых успехов. Трудился день и ночь. Начал подрабатывать в цирке, пел в прологе, получал по три рубля. Мог с однокурсниками пойти на Рижский вокзал разгружать вагоны, чтобы заработать деньги.

Так начинал Иосиф свой путь к славе. И при такой непростой материальной ситуации ухитрялся покупать подарки маме, папе и мне. Очень трогательная была посылка с теплыми ботиночками, а в них спрятаны конфеты — сюрприз.

Он никогда никому не завидовал, любил своих друзей и готов был делиться всем. Например, когда Лев Лещенко должен был ехать в Сопот на конкурс, никак не могли найти песню, Иосиф предложил ему песню, которую записал первый, — «За того парня» М. Фрадкина, Р. Рождественского. Не каждый певец готов на такие поступки.

На эстраде в 1970-е годы были замечательные баритоны: Ю. Гуляев, М. Магомаев, Ю. Богатиков, В. Вуячич. Иосиф был в прекрасных отношениях со всеми, но тесно дружил с Юрием Гуляевым. Как-то за кулисами у Гуляева спросили товарищи: «Кому из нас ты бы отдал свою песню?» (Юра еще был хорошим композитором), и он не задумываясь ответил: «Кобзону, конечно».

Иосиф с огромным уважением относился к артистам и композиторам старшего поколения: Л. О. Утесову, М. И. Блантеру, К. И. Шульженко, Л. А. Руслановой, В. А. Козину, И. Д. Юрьевой. Когда выпадал случай выступать в одном концерте с этими замечательными исполнителями, Иосиф стоял за кулисами — слушал, учился. Поздравлял с праздниками, привозил подарки, цветы.

Иосиф работал и дружил с выдающимися композиторами, поэтами. Среди них: М. Блантер, Н. Богословский, Я. Френкель, М. Фрадкин, О. Фельцман, Э. Колмановский, А. Пахмутова, М. Таривердиев. Если перечислять всех, получится энциклопедия советских композиторов. Поэты: Р. Гамзатов, Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Р. Рождественский, А. Дементьев, И. Гофф, К. Ваншенкин. Эти выдающиеся люди, каждый по-своему, влияли на Иосифа. Замечательная музыка, потрясающие стихи формировали вкус, культуру вокала.

Спустя годы слушаю концерты 1980-х. Высочайший профессионализм, блестящая вокальная школа! Умение из каждой песни сделать спектакль, прочитав стихотворение по-своему, делая правильные акценты. Слушаешь песню, три куплета, а проживаешь целую жизнь. Идеально слышен текст.

Иосиф спел больше трех тысяч песен, среди них — выдающиеся произведения: песни А. Островского «Время», «Песня остается с человеком», песни А. Н. Пахмутовой «Поклонимся великим тем годам», «Горячий снег», «Не расстанусь с комсомолом», М. Таривердиева — песни к кинофильму «Семнадцать мгновений весны», «Не исчезай», Я. А. Френкеля «Русское поле», «Журавли», М. Г. Фрадкина — «Песня о Днепре», «За того парня», «Довоенный вальс», песни Э. Колмановского и многие другие, которые перечислить невозможно, так их много. Мама была строгим критиком: не все песни ей нравились…

Итак, вернусь в 1969 год. Подошло время поступления в институт. Иосиф сомневался, нужно ли мне высшее образование. Ведь после музыкального училища я могла работать. И он повел меня к зав. кафедрой хорового дирижирования А. А. Юрлову. Юрлов сказал, что готов меня взять в свой класс. Это была наивысшая оценка моего показа. Так было принято решение о моей дальнейшей судьбе. Родители продали дом в Днепропетровске, и мы переехали в Москву. В маленькой двухкомнатной квартирке на проспекте Мира, 114а теперь жили родители, Иосиф и я. Но в 1970 году папы не стало. Иосиф очень тяжело пережил внезапную смерть отца.

После ухода папы Иосиф стал мне не только братом, но и отцом. Строго следил за моей учебой, молодыми людьми. Повел под венец. Забирал из роддома с дочкой Марьяшей. Нет в жизни события, где бы он не принял участия. Как же было спокойно за спиной брата: защита, опора надежная!

Мама мечтала, чтобы у Иосифа была семья, дети. Его первые браки радости не доставили. И вот свершилось! В 1971 году Иосиф женился на девушке из Ленинграда Нелли. Мама полюбила ее и относилась к ней как к дочери, а мне она стала сестрой. Мама оберегала этот союз. Помогала Нелли, чем могла. Неллечке было непросто: чужой город, Иосифу 33 года, состоявшийся человек, а Нелли 20 лет. Окружение Иосифа — довольно солидного возраста, ей с ними было скучно. Хотя интересно. Но со временем Нелли освоилась и подружилась с женами композиторов, поэтов.

Вскоре она подарила Иосифу сына Андрюшеньку, а спустя несколько лет — дочь Наташу. Как мама была счастлива! Нелли создала очень красивый дом, второго такого я не знаю. В доме всегда — вкусная еда, приятная обстановка… Быть женой такого человека — великий труд. Характер у моего любимого брата непростой, но Неллечка умела сгладить какие-то сложные жизненные ситуации, мирить его с друзьями. Потом начались свадьбы. Иосиф мечтал о внуках, и Господь дал ему пять внучек и двух внуков.

1982 год. Я случайно познакомилась с Эдуардом Канделем. Ничего о нем не знала и не хотела отвечать на его звонки. Мама рассказала Иосифу, что какой-то профессор звонит и приглашает в театр. Иосиф мне передал, что это очень интересный человек, Высоцкий посвятил ему песню, и он считает, что мне будет с ним интересно. Его слова разрешили ситуацию, и я пошла с Эдуардом Израилевичем в театр. Когда Эдик сделал мне предложение стать его женой, благословение опять-таки дал Иосиф и был свидетелем в загсе. Со стороны Эдика свидетелем был Федоров Святослав Николаевич.

Иосиф и Эдик подружились, я была счастлива. Но горе пришло в наш дом: Эдику поставили страшный диагноз — рак легкого. Мой дорогой, мой любимый брат был со мной. Не оставил меня наедине с моим горем. Это он выбрал место на кладбище на центральной аллее, чтобы мне не страшно было ходить одной к могиле. Мама завещала похоронить ее рядом с Эдиком. Мы исполнили ее просьбу. Потом и Иосиф решил: когда придет час, похоронить его рядом с мамой.

Когда не стало мамы в 1991 году, главой семьи стал Иосиф. Он опекал старших братьев, знал обо всех проблемах племянников, племянниц. Выдавал замуж, устраивал юбилеи, прилетал, где бы ни находился. Его интересовало все: здоровье, жилье, средства, всего ли достаточно, — и решал сам, как считал нужным поступить в том или ином случае. Я думаю, что его коллеги, слушатели не могли себе представить, какой он был в своей семье. Он знал все и обо всех. К каждому Новому году все получали подарки. У нас была традиция провожать старый год на даче в Баковке. Собиралась вся семья, приглашались Дед Мороз и Снегурочка. Иосиф водил хоровод со всей семьей, получал удовольствие. А потом мы все разъезжались по своим компаниям.

Но посреди этого счастья притаилась беда. Как пережила это Нелли, знаю только я. Она позвонила мне со словами: «Моя жизнь кончилась». Я тогда поняла, что такое слово «удар». Я ничего не могла ответить, потеряла дар речи. Но, когда домой пришел Иосиф, сообщил, что ему поставлен диагноз «рак», Нелли спокойно сказала: «Будем лечиться». Вот такое самообладание. Можно написать целую книгу о том, как эта хрупкая женщина вела себя в сложных ситуациях. Я думаю, что не врачи, а Нелли вела Иосифа к исцелению. Иосиф не хотел есть, вставать, ходить, а Нелли не отставала: «Вставай, тебе нужно ходить, тебе нужно есть». Считала, сколько ложек съел.

Никогда не забуду встречу Иосифа и Нелли в аэропорту Внуково-3, когда он прилетел из Германии. Он еле шел, его поддерживали с двух сторон. Но встречать пришел оркестр «Время». Когда открылись стеклянные раздвижные двери, музыканты заиграли песню «Воспоминание о полковом оркестре». Иосиф остановился, выпрямил спину. И пошел сам. А Нелли шла за моей спиной, рыдала, она уже не думала, что они вернутся домой после стольких осложнений. Они победили, они выиграли 15 лет жизни, хотя врачи давали один месяц. Разве это не чудо? Эта победа далась тяжело, но никто, кроме Нелли, не знал, какова была ее цена.

…Писать о любимом, незабвенном брате легко и тяжело одновременно, потому что жизнь его была интересной, насыщенной. Ведь он принимал участие в музыкальных конкурсах, в том числе международных, с 1960-х годов. Там он встретил замечательных друзей, среди которых Джордже Марьянович, Янош Коош, Лили Иванова, Карел Готт. Он побывал в горячих точках, поддерживая наших солдат. Эти поездки, какими бы опасными ни были, подарили ему настоящих друзей, с которыми он шел по жизни.

Он завоевал непререкаемый авторитет. Был избран депутатом Верховного Совета СССР, стал депутатом Государственной Думы России. Успевал все, чтобы помочь людям.

Мама была бы счастлива видеть своего сына, который пользовался таким авторитетом, добился успеха в творчестве, стал народным артистом СССР, почетным гражданином многих городов, в том числе и Москвы, в которую приехал когда-то в солдатской форме.

Я горжусь, что мой брат спас многих людей, попавших в сложные жизненные ситуации, добивался справедливости, помогал материально. Особое место в его биографии занимает участие в переговорах с террористами на Дубровке. Он смог уговорить бандитов отпустить детей, беременную женщину и иностранцев. Ходить к смертникам несколько раз, рискуя жизнью, — это подвиг.

О чем я еще не сказала? Я не сказала ему спасибо за жизнь, которая шла по пути, начертанному им, за счастье быть его сестрой, за любовь, которую я ощущала всегда и везде, за то, что я была его Гелуней.

Сколько мне отпущено Богом, я буду молиться за тебя, мой дорогой, мой любимый брат.

В 1997 году при поддержке Владимира Винокура я начал работу над живописным проектом «Российские звезды в домашней обстановке», в рамках которого было написано более 30 портретов самых ярких представителей нашей эстрады, кино, политики, спорта и телевидения.

Мое первое общение с Кобзоном произошло в ноябре 1999 года за кулисами концертного зала «Россия», куда я получил свободный доступ при помощи Владимира Натановича. На тот момент было написано уже шесть портретов коллег Иосифа Давыдовича, и, разумеется, я считал, что его портрет придаст моему проекту значимость и «упростит» дальнейшее общение со звездами из любых отраслей культуры. Подойдя к Иосифу Давыдовичу, я показал ему репродукции уже написанных картин и предложил уделить мне время для его портрета. Посмотрев работы, он сразу согласился, но сказал, что до 28 декабря занят, так как участвует в очередных выборах в Государственную Думу, а 29 декабря в 11 часов будет ждать меня в загородном доме.

Я, честно говоря, немного расстроился, так как подумал, что до назначенной встречи еще больше месяца и, скорее всего, об этой договоренности он забудет… Каково же было мое удивление, когда 28 декабря зазвонил телефон и я услышал в трубке мужской голос, который сообщил, что завтра в 9 утра за мной заедет машина и к 11 часам меня будет ждать Иосиф Давыдович для работы над портретом. На меня это, конечно, произвело огромное впечатление! Ведь мой опыт общения на тот момент с нашими эстрадными звездами показал, что пунктуальностью они не отличались и много раз переносили сроки уже назначенных встреч. Именно тогда я понял, что Кобзон — это совершенно уникальная личность!

Не меньше я удивился и по приезде в дом семьи Кобзонов. Встретила меня его супруга Нелли Михайловна, с которой я тогда увиделся впервые. Она сказала, что «просто обожает художников», чем приятно поддержала меня и частично сняла волнение перед встречей с мэтром. Когда ко мне вышел сам Кобзон, то я совсем успокоился, так как почувствовал с его стороны серьезный настрой к работе и уважительное отношение ко мне, хотя я, конечно, отлично осознавал масштаб его личности.

После того как мы определились с одеждой и поиском места для работы над портретом, Иосиф Давыдович терпеливо позировал, а после окончания сеанса на мою благодарность и удивление по поводу его выдержки ответил: «Вы здесь главный, а я человек подневольный…», чем еще раз выразил свое уважение ко мне и моей работе. В результате того общения было написано два портрета Нелли Кобзон, портрет Иосифа Кобзона и портрет их дочери Натальи Кобзон. После этого звезд, сомневавшихся в том, чтобы поучаствовать в моем проекте, практически не было!

Более того, я получил персональную художественную мастерскую, помещение под которую мне индивидуально подбирали в Департаменте имущества Москвы после моего обращения с этим вопросом к Иосифу Давыдовичу в 2005 году. Причем контроль выполнения этого распоряжения Лужкова был возложен лично на вице-мэра Москвы В. Шанцева. Разумеется, после обращения Иосифа Давыдовича лично к Юрию Михайловичу. Интригой в этом вопросе было и то, что получить персональную мастерскую от города мне не помешало даже то, что в то время я имел постоянную прописку в Челябинске, когда даже коренным москвичам получить новые мастерские было уже практически нереально. Разумеется, за это я очень благодарен Иосифу Давыдовичу!

Человек, готовый в любой момент протянуть руку помощи

В 2008 году в нашей семье произошла трагедия. Наша дочь Настя в результате наезда автомобиля осталась без обеих ног выше колен. Проведя сорок дней в коме, оставшись без конечностей, двух органов, части мозга и потеряв память, она, на удивление врачам, выжила и постепенно стала восстанавливаться. Огромные усилия для этого приложила ее мама Наталья, которая оставила свою работу и полностью посвятила себя дочери.

После выхода из больницы и определенного восстановления встал вопрос о протезировании. Тема для нас была совершенно новая и неизвестная. Мы знали только то, что лучшие протезы делают в Германии, поэтому стали пытаться попасть туда на лечение. Когда мы прошли за несколько месяцев практически все инстанции и комиссии, оказалось, что протезироваться за счет соцзащиты можно только в России. Я позвонил Владимиру Винокуру, который поддерживал Настю в самое тяжелое время пребывания в реанимации, и рассказал о наших проблемах, на что он ответил: «Звони Кобзону». Я так и сделал. После моего рассказа о трагедии, произошедшей с нашей дочерью, Иосиф Давыдович отреагировал довольно эмоционально и пообещал посодействовать в решении нашей проблемы.

Каково же было мое удивление, когда через неделю нам позвонили из Департамента социальной защиты г. Москвы и сказали, что надо подъехать за деньгами для протезирования в Германии. Я приехал в департамент, меня очень доброжелательно встретили и провели в бухгалтерию, где сообщили, что выдадут деньги наличными, чему сами были очень удивлены: «Такое случается впервые за всю практику нашей работы!» На тот момент это была сумма в три с половиной миллиона рублей, или 65 000 евро по курсу, которой полностью хватило на поездку в Германию и изготовление протезов для Насти, за что мы были очень благодарны Иосифу Давыдовичу и мэру Москвы Юрию Михайловичу Лужкову, который дал департаменту такое поручение!

Потом, после нашего погружения в тему протезирования, мы поняли, что подобные протезы можно получить и в Москве, и наши протезисты ничем не хуже немецких. За эти годы Настя сменила уже три пары высокотехнологичных протезов, полученных от московского Департамента соцзащиты благодаря непосредственному участию Иосифа Давыдовича.

Вообще, после трагедии, произошедшей с Настей, мы узнали мэтра с другой стороны. Это оказался очень трогательный, мягкий и чувствительный к чужой беде человек, готовый в любой момент протянуть руку помощи! Об этом говорили и такие трогательные моменты, как личные звонки от Кобзона на телефон Насти с поздравлениями с днем рождения, корзины с подарками к новогодним праздникам, что приводило Настю в восторг и добавляло ей уверенности в том, что все будет хорошо!

Благодаря влиянию и поддержке Иосифа Давыдовича не было практически никаких проблем и с Настиной реабилитацией. Так, много лет подряд мы с дочкой ездили на море в пансионаты Евпатории, где она восстанавливала силы, набиралась оптимизма и жизненных сил… В 2011 году Настя стала чемпионкой мира по парафитнесу в Австрии. Кстати, эта поездка тоже не обошлась без участия Иосифа Кобзона… Мало того, что перелет нас троих в Вену и обратно он оплатил сам по своей же инициативе, но помогло и его просто немыслимое влияние на людей, облеченных властью, о котором мы узнали в результате, казалось бы, нерешаемой проблемы, возникшей за день до вылета на чемпионат.

Дело было в том, что тренер Насти Лилия Осия, которая должна была не только сопровождать мою дочь, но и сама участвовать в чемпионате мира в категории «модельный фитнес», в последний момент обнаружила, что срок действия ее загранпаспорта истекает в ближайшие дни, и поэтому ее поездка и, соответственно, наша становится невозможной. Попытка Лилии сделать паспорт в срочном режиме не увенчалась успехом, так как оказалось, что ее постоянная регистрация находится в Краснодаре, и ей сказали, что поменять паспорт можно только по месту прописки. Лилия позвонила Наталье и сообщила о том, что поездка отменяется, на что мама Насти отреагировала довольно оригинально. Так как терять было уже нечего, она позвонила в приемную руководителя ОВИРа г. Москвы и сказала, что она «от Кобзона» и ей необходимо поговорить лично с начальником по неотложному делу. Результатом этого разговора стало то, что рано утром следующего дня Лилия Осия была в кабинете руководителя ОВИРа, который лично вручил ей новый загранпаспорт. В результате мы все в этот же день благополучно вылетели в Австрию, где и Настя, и Лилия стали чемпионками мира! После этого мы еще раз осознали магическую силу влияния на людей не только самого Иосифа Давыдовича как человека, но и самой фамилии Кобзон!

Мы не переставали удивляться, до какой же степени он любит делать добрые дела!

Большую роль Иосиф Давыдович сыграл и в восстановлении Настиного творческого потенциала. С раннего детства она много рисовала, чему способствовал ее дедушка, знаменитый фотохудожник Владимир Белковский. Она даже занимала первые места на конкурсах юных модельеров, проводимых под патронажем немецкого популярного в те годы журнала мод Burda Moden. После аварии Настя долго не могла восстановить эти способности. Когда Кобзон узнал о ее давней мечте увидеться со знаменитым Вячеславом Зайцевым, то быстро организовал эту встречу и даже лично представил Настю модельеру. Зайцев высоко оценил рисунки девушки, что стало мощным стимулом к началу возвращения ее к творчеству. После этой встречи она на другой же день взяла в руки карандаш — и начали появляться сотни новых рисунков, которые мама Насти начала нумеровать, чтобы отслеживать динамику развития ее навыков, совершенно утерянных после трагедии.

Потом появились и ее новые коллекции, которые уже были представлены на разных площадках страны под названием «Настя Белковская. Возвращение». Но самую первую из них моя дочь представила на неделе моды в Берлине, куда внезапно получила приглашение. Дефиле прошло у стен Бундестага.

Общение Насти с великим модельером продолжается и до сегодняшнего дня, они постоянно переписываются в WhatsApp и звонят друг другу, что очень важно для обоих. Такой же вдохновляющий эффект имела и встреча со знаменитым модельером Валентином Юдашкиным, которую также организовал Иосиф Давыдович.

Мы не переставали удивляться, до какой же степени он любит делать добрые дела! Это само по себе невероятное, удивительное явление! Помогал, даже когда самому нелегко было. Старался как можно больше успеть.

…С Кобзоном на связи постоянно была мама Насти Наталья. Особенно после того, как позвонила его помощница Елена и сказала, что Иосиф Давыдович волнуется, так как давно не получал информацию о Настином состоянии, и просил сообщить, как ее дела обстоят сейчас: «Вы хоть сообщайте иногда, как там у Насти дела!» После этого звонка Наталья начала регулярно отправлять подробные письма Иосифу Давыдовичу. Однажды Наталья, по телефону общаясь с Иосифом Давыдовичем, начала извиняться за свои длинные письма. А он ей ответил: «Я очень внимательно читаю все письма». Наталья была потрясена… Он всегда читал от начала до конца, несмотря на их порой внушительное по объему содержание — от 15 страниц и более. Писем этих сейчас хватило бы на целую книгу, их можно было бы назвать «Письма Кобзону». Внимательно и не торопясь знаменитый певец общался и по телефону, когда время позволяло. Это тоже говорит об Иосифе Давыдовиче как о человеке проникновенном, глубоко вникающем в жизнь и проблемы людей и готовом в нужный момент помочь нуждающемуся.

Честно говоря, общение с таким человеком давало ощущение того, что все наши многочисленные планы и проекты обязательно реализуются, и они на самом деле воплощались в жизнь! Уход Иосифа Давыдовича застал нас в Крыму, где мы находились в санатории как раз по его просьбе. Последний разговор Натальи с ним произошел за месяц до его ухода. Тогда Иосиф Давыдович, находясь уже в тяжелом состоянии, спросил: «Что я еще могу сделать для Насти?» И уже через несколько дней мы направлялись на море, не зная, что эта поездка станет прощанием с Иосифом Кобзоном. Но добрая память и трепетное отношение к этому великому человеку останутся в нашей семье на всю жизнь!

Владимир Березин

тележурналист, народный артист РФ, «кремлевский ведущий»

Любовь Моисеева, Александр Гамов

журналисты, радиоведущие ИД «Комсомольская правда»

Михаил Гусман

радио— и телеведущий, 1-й заместитель генерального директора ТАСС

Кира Прошутинская

продюсер, телеведущая, автор более 130 телевизионных программ

Помню.

15 сентября. Идем по Питеру. Звонит телефон: «Кира, это Кобзон. С днем рождения!».

15 сентября. Командировка в деревню. Звонит телефон: «С днем рождения, Кира Александровна!».

15 сентября. Еду в машине. Звонит телефон водителя. У него испуганно-удивленное лицо: «Кира Александровна, это Иосиф Давыдович». Передает телефон. Знакомый голос, который не спутаешь ни с чьим: «Доброе утро, не могу дозвониться по Вашему номеру, пришлось разыскивать. С днем рождения!».

Так было каждый год. Много лет. После того, как я сняла передачу с ним и о нем «Мужчина и женщина». У него был, видимо, трудный период тогда, и передача пришлась ко времени. А Иосиф Давыдович, человек не по-современному благодарный и благородный, всегда ценил и помнил даже такую малость — программу, которую я готовила с огромным уважением к нему.

Мы не были друзьями. Даже близко знакомы друг с другом не были. Но что-то соединило нас на эти 25 лет, которые стали для него последними.

…Я всегда эгоистично, по-детски, думала: если что-то неприятное случится в моей жизни, Иосиф Давыдович обязательно поможет! Так думала не только я — десятки людей, отчаявшись найти справедливость по справедливости, обращались к нему. И он помогал. И никогда не напоминал потом об этом. Его помощь людям — некое послушание, сродни религиозному, миссия, которую он взял на себя. Думаю, что давалось ему это непросто, потому что он помогал не формально, а выкладывался, душу отдавал. А души было много. И своя, и Неллина, которая принадлежала Кобзону.

…Это случилось несколько лет назад. У меня была труднейшая ситуация. Я позвонила Нелли, она рассказала о ней мужу. И вот я в его офисе в гостинице «Пекин». Внешне спокойные, неговорливые, в этом похожие на Кобзона, настоящие его помощницы и соратницы в приемной: «День добрый, не волнуйтесь, все будет хорошо». Жду. Из кабинета доносится его голос, что-то репетирует вроде бы. Оказалось, вечером чей-то юбилей, и он готовится. Вхожу в кабинет. Уютно, как дома. И даже странно, что ему, такому мужественному, не очень улыбчивому, так идет эта атмосфера… Почему-то кажется, что все сделано стараниями и любовью жены. Тогда он помог мне всем, чем мог. Расстраивался, что я обратилась поздно. Но если бы не он…

…А это совсем давнее воспоминание. У меня день рождения. После записи программы мы в уютном ресторанчике для сотрудников нашей компании ATV. Звонит Иосиф Давыдович. Я: «Приезжайте!». Он: «Приедем!». И вот они с Нелли — за нашим общим столом. И Саша Градский предлагает спеть дуэтом. По-моему, тогда они впервые попробовали а капелла спеть какую-то украинскую песню. Как же истово и удивительно красиво звучали их голоса — баритон и тенор. Оба — единственные и неповторимые. И радость — их и наша — от их радости и взаимного уважения к дару друг друга.

Я буду всегда помнить этот день. Может быть, лучший…

…Какой-то концерт на Севере, который снимала наша компания. Мороз — страшный. Тысячи людей на площади, которые пришли слушать Кобзона. От их дыхания — легкий туман в небе. Ему бы пощадить себя, здоровье, свой голос, а он поет. Без шапки, бесстрашно и азартно, властвуя над стихией.

…Застолья и юбилеи у Рождественских. Он — тамада. Не назначенный — призванный. С таким чувством юмора, с таким количеством анекдотов, которые помнит и рассказывает мастерски, умно, не актерствуя излишне, почти не улыбаясь… А мы все — хохочем до колик. Я, по-моему, никогда не видела его смеющимся — только улыбка едва заметная. Почему? Может быть, потому, что грусти и забот в жизни было больше, чем радости…

…На многих концертах Кобзона я была. С каждым годом все больше нежности и мудрости становилось в его феноменальном голосе. Всегда в зале Нелли — без нее, Главного Зрителя, он не мог. Удивительно, но он видел всех сидящих в зале! Я чувствовала это и понимала, что он поет для каждого из нас. В нем не было «звездности», не было нарочитой важности VIP-персоны, но чувствовался такой масштаб личности, который ощущали

и признавали все. Он был облечен не столько властью, сколько доверием людей. Он властвовал над нами. Но и брал ответственность за нас. Если бы во власти было больше таких людей, как хорошо бы мы жили! Слова «должны» и «нужно», которые так любят теперь повторять власть имущие, стали для меня синонимами бездеятельности и безответственности: если «должны», то уж делайте больше реально полезного для людей.

По-моему, в лексиконе Кобзона этих слов не было. Потому что он просто решал даже неразрешимые проблемы. Откуда брал силы? Не знаю. Думаю, на благие дела они ему давались свыше. И национальность у него была особая — Кобзон.

…День прощания с ним в Концертном зале П. И. Чайковского буду помнить всегда. Это было мое личное горе. Буду помнить лицо Нелли, созданное для улыбки. Как достойно она себя вела! Ни аффектации, ни нарочитой скорби. Я подошла к ней, она взяла меня за руку, чуть улыбнулась: «Будем дружить дальше, Кира!».

Почему-то запомнила, как нежно и трагически Левон Оганезов играл знакомые мелодии, которые звучали как реквием.

На сцену вышел Андрей, сын Кобзона. Сказал коротко и эмоционально, а закончил так: «Отец любил многих. Но больше всего он любил зрителей и сцену». Зазвучала моя любимая песня Ф. Синатры «Мой путь». У меня всегда было ощущение, что она написана для Кобзона! Зал встал, аплодируя ему в последний раз.

Наверное, как и все мы, он был грешным человеком. Но ушел праведником, завершил свой земной путь достойно и мужественно. Как и подобает настоящему мужчине.

А вот мы — осиротели. Правда.

Екатерина Рождественская

фотограф, журналист, художник-модельер

Есть люди, которые освещают собой жизнь. Которые по ощущению для нас почти наравне с родителями. Их очень мало. Почти нет. Они на вес золота. Да нет, они бесценны. Один из них — Иосиф Кобзон.

Да, друзья моих родителей принадлежали к особой касте. Я знала их с детства, со временем большая их часть превратилась практически в родственников. Как и Иосиф Кобзон.

Мне кажется, что Иосиф Давыдович, или Ося Давыдович, как я его называла, всю жизнь был рядом с нами, с отцом, с мамой, хотя познакомились мы семьями, наверное, в самом начале 1970-х. С папой, скорее всего, он встречался и раньше — на концертах и «Огоньках», а домой к нам пришел, когда отец увлекся сочинением песен.

Особые отношения у него сразу же установились с Лидкой, моей бабушкой, маминой мамой. Она вообще была чертовски обаятельной и безумно любила артистов, ведь и сама когда-то была артисткой балета московского Театра оперетты. Лида была из тех редких женщин, которые, не обладая особенной красотой, чем-то так привлекали мужчин на уровне подсознания, что не счесть им было конца. Маленького роста, ладненькая, потрясающе зеленоглазая, она обожала жизнь! Все ей было в радость, но самую большую радость приносила она сама. Своей безоглядной любовью и жизнелюбием.

Осю она обожала. Надеюсь, как и он ее. Она ждала каждого его прихода, готовя помимо его любимой картошки с яйцом и салом еще много всяких вкусных и не совсем полезных блюд. Блинчики, например, лепешки. А Ося рассказывал ей неприличные анекдоты, которыми она потом делилась со своими подругами, и они громогласно ржали на весь дом. Но, когда я прибегала на смех, все весело отсылали меня со словами: «Тебе еще рано слушать кобзоновские анекдоты!»

Он привозил ей из-за границы всякие «пентхаусы» и «плейбои» с голыми девочками, которыми она хвасталась перед теми же подругами, и те хором начинали удивляться, рассматривая запретные фотографии: до чего же бесстыдные и развратные стали девки! Но улыбки пожилых барышень говорили о том, что лет 50 назад они еще и не такое творили!

Молодой Ося с удовольствием блистал среди бывших примадонн и комических старух, которые чуть ли не ежедневно приходили к нам в гости. Этих встреч «девушки» ждали, постоянно уточняя время, к ним готовились: приходили в прическах, ложных бриллиантах и в платьях с люрексом, приносили портвейн и самодельные ликеры.

Дамы его боготворили: молодой, красивый, известный, уважительный, он пользовался неимоверным успехом среди Лидкиных подружек! Они ловили каждое его слово, каждую шутку и старательно записывали скабрезные анекдоты в заранее приготовленные записные книжечки. Но Лидка спуску никому не давала: Ося пришел к ней, и все тут! Ревновала, садилась рядом, заливисто смеялась, победно смотрела на подруг!

Позже он стал брать Лиду с собой на гастроли — она теперь называлась «цветочница Анюта», вероятно, в честь какой-то опереточной героини, — все цветы после концерта, а их были тонны, складывались к ней в номер, и она за ними ухаживала: расставляла по вазам, укладывала в ванну, разбирала. Какое это было для нее удовольствие и ни с чем не сравнимое счастье! Она возвращалась, полная впечатлений от Кобзона, от гастролей, от города, от встреч и цветов! Знала наизусть весь Осин репертуар, ходила на все его концерты. А когда через какое-то время встречалась на Осином дне рождения с его музыкантами, а они всем оркестром набрасывались на нее с объятиями, Иосиф возмущался: «Вы что творите, что вы так на Лиду бросаетесь? Баб не видели?» «Таких — не видели!» — был ответ.

В общем, Иосиф Давыдович как стал тогда членом нашей семьи, так им на всю жизнь и остался.

Отец очень много песен написал специально для Иосифа. Их связывала не только работа, они очень дружили. Когда по болезни врачи запретили одному курить, а другому пить, «выручали» друг друга, обмениваясь сигаретой и рюмкой, но так, чтобы не увидели жены.

Восемнадцатилетнюю Нелли, будущую жену, Иосиф привез из Питера. Первый раз вывел ее в свет на чьем-то дне рождения в ресторане гостиницы «Москва». Во всяком случае, там я ее увидела впервые. Помню шорох и шепот, который пронесся по столам, причмокивания мужчин и завистливые взгляды жен, когда Иосиф гордо ввел в зал молодую длинноволосую красавицу.

«Вот, знакомьтесь, это Нелли!»

Но Нелли оказалась не только красавицей, но еще и очень умным человеком, что поначалу никак не вязалось с ее внешностью. Суметь сохранить семью, пройти через безумные испытания и остаться собой смог бы далеко не каждый.

Иосиф всегда был рядом, когда нам было трудно. Когда болел отец, он приезжал, слушал новые стихи, подолгу разговаривал, поддерживал. Прилетел во Францию, когда отец лежал там в больнице. Помогал и деньгами, если видел, что ситуация совсем уже безвыходная.

А когда отец ушел, так рано и так несправедливо, то Иосиф Давыдович взял на себя почти все родительские функции. Я получила новое имя, я стала Катрин, он меня переименовал на свой манер. Иногда звонил, номер его не определялся, но когда я слышала его голос, то сразу расплывалась в улыбке. Он давал советы не только мне, он помогал и моим детям.

И каждый год в день папиного рождения, 20 июня, Иосиф приезжал на Переделкинское кладбище, чтобы навестить друга. Обязательно закуривал и клал сигарету на край отцовой могилы. И ждал, пока она докурится сама. Сигарета для отца. Каждый год.

Теперь они уже курят вдвоем…

А если серьезно, то Иосиф — из последних могикан, борец, пример чести и достоинства, бесконечно мудрый, справедливый и чуткий человек. Казалось, он навсегда — его обожали и моя бабушка, и мама, и дети мои, он целая эпоха, большой и очень близкий всем. Но нет, ушел, оказалось, что не вечный, а просто человек, который столько десятилетий нас радовал и вдохновлял. Любил жизнь, обожал семью, боготворил сцену, не мог без работы. И оказалось, что совсем не бронзовый. Земной, домашний, родной, теплый. Безмерно талантливый во всем. Столько нам оставивший! Себя, свои песни, свое видение того, как оно должно быть.

Он герой нашего времени, он ум, честь и совесть нашей эпохи, он монолит, он глыба, он скала.

И я счастлива, что жила в его время.

Коль живешь для себя, никого не любя,

То не жди, чтоб другие любили тебя.

Р. Гамзатов

Это совсем не про тебя, дорогой Иосиф. Ты счастлив от взаимной любви со своими слушателями, о чем свидетельствуют твои многочасовые концерты-исповеди, нежен и заботлив к своей семье, внимателен к друзьям. Человек тонкой участливой души, будь то в горе или в радости. Я не знаю, так ли ты богат, как Рокфеллер, но в душевной щедрости, стремлении помочь людям ты гораздо круче его. У тебя много друзей, потому что в дружбе ты уверен, благороден и честен. Твой творческий путь — это просто жизнь, по которой ты идешь талантливо, профессионально и величаво. Ощущение такое, что Кобзон был всегда и будет вечно, а так как мы одно поколение «шестидесятников», тоже мечтаем о вечности. И опять готовы ночь не спать и слушать твои песни, как когда-то в 1961 году… «Как молоды мы были». Спасибо за стабильность и верность героической тематике, за прекрасный космический цикл «Как нас Юра в полет провожал». За добрую память об ушедших. Мэтр эстрады, талисман эпохи. Ты живешь, «всех любя», отдавая свой талант педагога, певца, общественного деятеля и гражданина людям. Мы любим тебя и ценим твою дружбу.

…1961 год, очень хлебосольный дом Юрия Гагарина полон народу. Народ — это мы, космонавты первого отряда, и наши юные жены. Повод, по которому собрались, сгладился из памяти, да это и не столь важно, просто хорошо быть всем вместе, расходиться не хотелось. Вдруг Юрий подмигнул, как заговорщик, бросил по ходу: «Всем оставаться на местах, ждать „царева“ возвращения», — и с тем исчез. Не прошло и полутора часов, как появляется Юрий с интересным молодым человеком с гитарой и представляет: «Это мой друг, Иосиф. А как он поет!»

Я люблю в песенном творчестве Иосифа его преданность жанру, сценическое достоинство и мужское постоянство. Он строг, использует на сцене только голос, никакой атрибутики, никакого манерничанья, глубоко интеллигентен.

В его репертуаре мне нравится все: и гражданская песня, и романс. Ко всему подходит он творчески, в исполнительстве строго индивидуален, обладает необычным тембром голоса, завораживающим аудиторию. Пройден большой жизненный путь. По нынешним временам он «крут», но высокопорядочен, а это так нечасто встречается. Быть вне времени, но везде вовремя — вот его девиз, Иосифа, певца и человека.

Я вырос в Советском Союзе. Страной я гордился, но возможностей для творческого роста было немного. Примеров, которые притягивали бы творческую душу, было тоже мало. Но одним из маяков для меня, несомненно, стали песни Кобзона — родители слушали его пластинки. Голос завораживал. В нем — сталь, мощь, все говорило о том, что это человек-скала. Прошли годы, многие его песни мы пели, многими песнями жили. Они учили нас понимать, что такое Родина.

А когда меня избрали в Государственную Думу, я оказался рядом с этим великим человеком. И одной из основных площадок взаимодействия стала «Гринландия» — знаковый фестиваль авторской песни, который мы организуем на Вятской земле еще со времен Клуба самодеятельной песни. Здесь нет места напускному патриотизму, нас объединяет чувство реальной ответственности за страну, за своих детей, за будущее… Однажды мы разговорились с Иосифом Давыдовичем об этом фестивале, и я пригласил его к нам. Он, не раздумывая ни секунды, ответил: «Да, обязательно буду!»

О том, как Кобзон воспринял фестиваль, лучше всего сказала Нелли Михайловна: «„Гринландия“ для Иосифа Давыдовича последние пять лет была лучом света». Для меня эта оценка дороже всяких наград. Потому что Кобзона невозможно было ни обмануть, ни подкупить. Он очень нуждался в общении с простыми людьми. «Гринландия» — это «страна-отдушина». А бардовская песня — это глас народа. Иосиф Давыдович приезжал для того, чтобы его услышать.

Побывав в первый раз на «Гринландии», он сразу спросил: «Чем помочь?» Я сказал: «Иосиф Давыдович, если бы Вы сочли возможным стать сопредседателем „Гринландии“…» «Почту за честь», — тотчас ответил он. И началась большая работа. В течение года в оргкомитет фестиваля поступают тысячи песен на заочный конкурс, в результате которого решается, кто получит право выступить на одной из сцен «Гринландии». Кобзон прослушал все материалы. Представьте — такой великий человек находил время для того, чтобы прослушать всех! А найдя что-то интересное, сразу звонил: «Олег! Есть „звездочка“, срочно подойди!»

Решение пригласить Иосифа Давыдовича на фестиваль было непростым. Ведь Кобзон — это огромная величина. Мы договорились, что мэтр поприветствует собравшихся и исполнит одну-две песни. Ему уже нездоровилось… И вот концерт… А дальше — шок. Десятки тысяч людей не отпускали Иосифа Давыдовича ни после третьей, ни после пятой, ни после десятой песни! Они требовали, чтобы он пел. И заряжали его эмоциями. Со сцены он сошел через три с половиной часа. Представьте себе — спел более сорока песен! Особенно зрителей тронули песни о Великой Отечественной войне. Казалось бы, всем известные, хрестоматийные. Но исполнение Кобзона было настолько тонким, что люди откликались всем сердцем.

Это было счастье. За три с половиной часа ни один человек не ушел с фестивальной поляны. Ни один! Людское море только прибавлялось. Люди не виделись год, собрались из разных уголков страны, от Калининграда до Дальнего Востока. Собрались, обнялись, поют свои песни… А на большой сцене (их у нас несколько, до пяти бывает) идет гала-концерт…

А что характеризует наши бардовские песни? Автор ведь не только исполняет свою песню, он ее рождает и проживает. Отсюда мощные образы, искренность, лирика… Иосиф Давыдович мгновенно подмечал это. Став сопредседателем «Гринландии», он привнес в фестиваль новые горизонты. Его внимание и поддержка для многих стали путевкой в жизнь: артистам дали возможность выступать на больших сценах и даже в Кремле! Помощь молодым талантам — одна из задач «Гринландии», и мы будем продолжать заниматься этим в память об Иосифе Давыдовиче.

Прописались на садовом участке? Это заслуга Кобзона!

Мне кажется, я раскрыл главную тайну мэтра — откуда он черпает силы. Помню, как он узнал, что я возглавляю «Союз садоводов России»: «Олег! А чем помочь? Ты чего молчишь?» Я удивляюсь: «Иосиф Давыдович, достаточно нам „Гринландии“, у Вас столько дел, столько забот». — «Ты что, не знаешь? Я тоже садовод, сам яблони сажаю!» — «Иосиф Давыдович, виноват! Прошу Вас к нам в Попечительский совет»… И Иосиф Давыдович его возглавил, много помогал, участвовал во всех наших мероприятиях и съездах.

Однажды на одном из съездов, который проходил в Государственной Думе, Иосиф Давыдович сказал: «Наш „Союз“ — это великая организация. Все здорово. Кроме одного…» Зал затаил дыхание — что мы делаем не так? «Песни своей нет! — произнес Иосиф Давыдович. — Гимн нужен нам!» И запел: «Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым!» — в микрофон, без всякого аккомпанемента. «Это, — говорит, — моя любимая песня. Она поднимала сотни тысяч людей. Друзья, а что, если мы переделаем текст и сделаем его нашим гимном?» Овации в зале!

Естественно, мы переписали текст, начали исполнять гимн в разных регионах, проводя форумы. На втором куплете зал вставал. Всегда. Везде были овации. И до сих пор этот гимн — визитная карточка «Союза садоводов России». И в подготовленном нами Федеральном законе «О ведении гражданами садоводства и огородничества для собственных нужд и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации», согласно которому можно прописаться на садовых участках, тоже огромная заслуга Иосифа Давыдовича Кобзона.

…Решение присвоить «Гринландии» имя Кобзона было принято буквально через неделю после его ухода. На похоронах, когда Нелли Михайловна упомянула, что «Гринландия» была самым любимым мероприятием Иосифа Давыдовича, я сказал: «Мы с Вашего благословения хотим присвоить фестивалю его имя». Реакция бардовского сообщества была просто удивительная: все поддержали инициативу единогласно. А еще по предложению Владимира Владимировича Путина именем Кобзона будет назван самый мощный в мире ледокол.

Душа Кобзона, его мощь, его характер — в песнях. Поэтому так важно, чтобы их пели люди. В его песнях — радость и сила. А они сегодня всем очень нужны!

Иосиф Давыдович Кобзон как выдающийся певец, депутат Государственной Думы семи созывов от Агинского Бурятского автономного округа, Забайкальского края (Байкальского региона), Республики Бурятия, Иркутской области, как гражданин и политик оставил глубокий след в истории степной Аги, народа, проживающего в суровом краю. Там трудятся, растят детей, защищают восточные рубежи великой России представители более 50 национальностей. Регион, расположенный на стыке трех регионов России, Китая и Монголии, находящийся в шести тысячах километров от Москвы, населен сплоченным, трудолюбивым, толерантным народом и отличается своими культурными, спортивными традициями, обычаями, ремеслами, прославившими край в мировом сообществе. Уникальный край России 21 год представлял в парламенте страны Иосиф Кобзон. За это время для агинцев он стал близким и родным человеком, патриотом Агинского округа, непосредственным участником возрождения равноправного субъекта Российской Федерации.

Я знал Иосифа Давыдовича, подобно жителям СССР, а потом России, как великого певца. Первое наше личное знакомство произошло в дни празднования пятилетия Республики Ингушетия. По просьбе своего народа в 1997 году я был избран главой Администрации Агинского Бурятского автономного округа и в процессе формирования дееспособной команды управленцев и программы действий по выводу субъекта из депрессии и упадка, при содействии депутата Госдумы М. С. Гуцериева предложил Иосифу Давыдовичу баллотироваться в депутаты Госдумы второго созыва по Агинскому избирательному округу № 215 на мое место.

Иосиф Давыдович после недолгих раздумий ответил: «Я согласен», — хотя ни мы, ни он еще не представляли всей огромной предстоящей совместной работы, итогом которой явилось то, что Агинский Бурятский автономный округ стал одним из самых динамично развивающихся субъектов Российской Федерации к 2005 году, и мало кто предвидел, что наш тандем «Жамсуев — Кобзон» продлится более двадцати лет. Наши совместные действия, по признанию жителей, избирателей, центральных, региональных СМИ, стали примером для многих других субъектов РФ. Кобзон, как многие депутаты Госдумы, не имел собственной отдельной программы, он работал как помощник, человек команды губернатора, как лоббист наиболее актуальных и масштабных проектов, жизненно важных вопросов, влияющих на ускоренное социально-экономическое развитие Агинского округа. И в работе Администрации округа у Кобзона не было выходных — ситуация была критическая, безденежная, на грани фола, характерная для всей России, когда на кону стояли целостность и суверенитет страны, жизнедеятельность субъектов Федерации. Четыре пятилетки депутатства в одном регионе, очень полезного и эффективного, — случай редкий. Иосиф Давыдович на встречах в округе не раз подчеркивал, что напряженная депутатская работа вместе с концертной деятельностью дают ему огромный импульс для достижения результата, для жизни и творчества.

«Если изменю свой график — это уже не жизнь, — считал он. — Я другой судьбы не представляю». Он всегда держал данное слово. Говорил: «Приеду». И вновь приезжал в Агу, несмотря ни на что, пел свои легендарные песни, встречался с ветеранами, избирателями, высказывал самые сокровенные и волнующие мысли, пожелания, отношение к событиям в стране, Забайкалье. Иосиф Кобзон побывал в Агинском Бурятском округе, Забайкалье, почти 50 раз — это более 700 тысяч километров полета на самолете! Депутатские полномочия Кобзона совпали с периодом стабилизации, расцвета и преображения Агинского края в экономике, социальной сфере, и в этом была большая доля и его усилий. «Я горжусь, что Агинский округ стал образцовым регионом России и достойным примером, в том числе по изучению русского языка», — неоднократно подчеркивал Кобзон.

На рубеже тысячелетий деятельность депутата Кобзона была наиболее значимой и необходимой для округа. Для него не существовало закрытых дверей в московских коридорах власти любого уровня, федеральных министерствах и ведомствах, проблемы округа для него были первостепенными. Деятельность главы Администрации, правительства субъекта, членом которой был Кобзон, получала дополнительную и конкретную поддержку с его стороны.

Исполнял гимн Бурятии и разные песни на бурятском языке

Иосиф Давыдович Кобзон в полной мере оправдал доверие народа Аги и исполнял свои полномочия в высшей степени профессионально. В мощном фундаменте социально-экономических достижений округа в период автономии, когда строились новые асфальтовые магистрали, новые школы, Дома культуры и спорта, детские сады, больницы, бассейны, музеи и библиотеки, жилые дома, есть большой вклад депутата Государственной Думы И. Д. Кобзона. Благодаря совместной деятельности Администрации округа, округ стал узнаваемым в Москве и других регионах России, а за рубежом — в Монголии, Китае — стал примером дружбы, единства, культурного, образовательного движения вперед, роста национального самосознания бурятского народа в общей семье народов России.

На Аллее Героев в столице Агинского округа в числе выдающихся сыновей и дочерей Аги — Героев Советского Союза, Героев Социалистического Труда — установлен бюст и увековечено имя Героя Труда РФ И. Д. Кобзона. Это — дань памяти и уважения агинцев, забайкальцев великому певцу, депутату парламента страны семи созывов, вложившему в развитие и процветание Агинского округа огромный личный вклад, двадцать лет жизни, незаурядной, достойной уважения биографии.

Иосиф Давыдович Кобзон останется ярким примером служения Родине, настоящим патриотом и сыном великой России, а его роль и деятельность на благо Агинского округа навсегда сохранятся в памяти.

Моя первая встреча с Иосифом Давыдовичем состоялась еще в советское время, когда я только начинал службу в девятом управлении КГБ СССР. В Колонном зале Дома союзов давали концерт, приуроченный к празднованию то ли Дня Октябрьской революции 7 ноября, то ли Дня милиции 10 ноября. Не помню. Иосиф Давыдович принимал в нем участие. На торжестве присутствовал Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев, и мы были вместе с ним. Встреча с Кобзоном была мимолетной, но я ее очень хорошо запомнил.

В 1992 году, когда я начал работать с Юрием Михайловичем Лужковым, мы стали часто видеться с Кобзоном. Со временем наши встречи переросли в дружбу. Лужков с большим уважением относился к Иосифу Давыдовичу, очень любил его творчество, они часто общались.

Кобзон беззаветно любил и уважал своего зрителя. Это проявлялось, казалось бы, даже в самых незначительных деталях. Так, он всегда выходил к зрителю наглаженный, как с иголочки, даже стрелки на брюках были видны. Когда мы стали дружны, он раскрыл мне свой секрет: надев концертный костюм, он уже ни на минуту не присаживался. И так до тех пор, пока не закончится концерт — а он мог длиться пять-шесть, а иногда и десять часов!

Еще одно проявление уважения и честности по отношению к зрителю — это нелюбовь Кобзона к фонограмме. Как и любому артисту, Иосифу Давыдовичу предлагали петь под «фанеру», но он отказывался. Даже тогда, когда были технические накладки или того требовали обстоятельства, музыка шла фонограммой, а Иосиф Давыдович пел вживую. Зритель, конечно же, отвечал своему любимому артисту полной взаимностью — на его концертах всегда царила необыкновенная атмосфера искренности и душевности, а зал всегда был переполнен.

Меня всегда поражала его потрясающая работоспособность. К примеру, концерт, который Кобзон давал в ГЦКЗ «Россия» в связи со своим шестидесятилетием, длился более 12 часов. Концерт начался в 19.00, мы с Юрием Михайловичем ушли в 7.30 утра, а Иосиф Давыдович еще продолжал петь.

Безоружным оказался один на один с боевиками

Чужое горе не оставляло Иосифа Давыдовича равнодушным, и он всегда оказывался там, где в нем нуждались; там, где произошла беда. Так было, когда случилась авария на Чернобыльской АЭС, — туда он поехал уже на второй день после трагедии. Давал по три концерта в день, чтобы поддержать ликвидаторов.

Так было и тогда, когда террористы захватили зрителей в Театральном центре на Дубровке. Он приехал туда одним из первых, предложил свою помощь в переговорах с бандитами. Нужно сказать, что тогда к зданию театра приезжали многие известные люди, давали интервью перед зданием центра и… уезжали. Иосиф Давыдович оказался одним из тех немногих, кто не побоялся войти в театр и безоружным оказаться один на один с боевиками. Он заходил в театр четыре раза и смог уговорить террористов отпустить пятерых заложников, в том числе троих детей. За этот подвиг, а это без преувеличения подвиг, Иосиф Давыдович был награжден Орденом мужества, который ему вручал сам Президент Российской Федерации.

Почему террористы пошли на уступки Кобзону? На мой взгляд, это была дань уважения его великому таланту и великолепным человеческим качествам. Более того, Иосиф Давыдович был народным артистом Чечено-Ингушской АССР и знал многих руководителей республики. Он очень хорошо был знаком с обычаями и традициями Кавказа, и в этом также было его преимущество перед другими переговорщиками.

Он ничего не боялся и был нетерпим к любой несправедливости

Иосиф Давыдович очень любил свою семью — Нелли Михайловну, детей, внуков. Был и надежным другом. Честным, добрым и очень доверчивым человеком. Он ничего не боялся и был нетерпим к любой несправедливости. В ситуациях, где чувствовал несправедливость или обман, мог быть даже жестким.

Иосиф Давыдович был очень внимателен и щедр к друзьям, а их у него было очень много. Никогда не забывал поздравить с днем рождения, на Новый год всегда присылал огромную коробку конфет, дарил диски со своими песнями. Причем поздравлял с моим днем рождения не только меня, но и мою маму. Когда ей исполнилось 80 лет, он даже записал для нее отдельный диск с ее четырьмя любимыми песнями. Я на всю жизнь запомнил его напутствие: «Уделяй больше внимания мамочке, звони ей чаще, общайся. Придет время, когда такой возможности не будет». И он оказался прав.

На концерты Иосифа Давыдовича я часто ходил с женой Леночкой. Он всегда спрашивал, с ней ли я пришел. Я отвечал: «Здесь-здесь, смотри». Если же я был без супруги, то Иосиф Давыдович всегда передавал ей приветы. Он был очень наблюдателен, все замечал. Как-то во время концерта мне по срочному делу позвонил Юрий Михайлович и мне пришлось уйти. Кобзон тут же набрал мой номер в перерыве, обеспокоенно поинтересовался: «Почему ушел?» После этого, чтобы не расстраивать мэтра, я старался не уходить, оставаться до конца.

Иосиф Давыдович — человек с огромной-огромной душой. Он много лет участвовал в судьбе детей, которых спас на Дубровке. Оказывал материальную поддержку детскому дому с 400 воспитанниками в Туле. Когда в 2014 году произошли события на Донбассе, он не только ездил туда с концертами, но и привозил огромные фуры с гуманитарной помощью: питанием, одеждой, медикаментами. Он был депутатом от Бурятского округа, и к нему нескончаемым потоком шли люди со своими проблемами. Он всем старался помочь.

Кобзон был истинным патриотом России, искренне любил свою страну, причем без лишнего пафоса был всегда готов выполнить свой профессиональный долг Артиста: поехать и выступить там, где нужно.

Я очень скучаю по Иосифу Давыдовичу, по его уважительному и одновременно ласковому обращению ко мне: «Товарищ генерал»… В такие моменты слушаю любимые песни в его исполнении: «Судьба», «Доченька» и «Мама»…

Я прихожу из армии в 1973 году и сразу попадаю в Москонцерт — в группу «Веселые ребята», которая тогда считалась особой кастой и поэтому существовала отдельно от остальных коллективов. С этого момента мы начинаем параллельно работать с Иосифом Давыдовичем. Мне он казался неприступной глыбой, и я к нему относился всегда (как и все музыканты) с огромным уважением и пиететом. Иногда мы вместе ездили на гастроли и выступали на больших концертах. Я всегда ощущал его дружеское расположение ко мне.

Я был наслышан о его необыкновенной личности и от его музыкантов, и от его окружения. Он помогал очень многим: кому с квартирой, кому получить машину, кому с работой, кому устроить в больницу родственников. Они обращались к нему по всем вопросам. Буквально боготворили его. Но однажды он собрал их и сказал: «Ребята, никогда не надо кичиться теми благами, что получили в жизни, может быть, отчасти благодаря мне. Вы это заслужили, а я вам просто немножко помог». И он оказывал помощь всем, включая уборщиц и рабочих сцены.

Однажды в 1970-е годы мы ехали в поезде из Москвы в Донецк. Целый поезд артистов: Иосиф Давыдович, Винокур, Лещенко, ансамбль «Самоцветы», «Веселые ребята», Валентина Толкунова и многие-многие другие, всех не вспомнить. И там произошел такой случай. В вагон пришел руководитель какого-то музыкального коллектива. Он пришел к нам и предложил сыграть в карты. Ребята стали с ним играть на деньги, кажется, в «очко», в этой игре разрешается блефовать, и некоторым игрокам это удавалось. Если ты проигрывал, то помещал на стол какие-то бумажки, которые потом обменивались на деньги. У играющих уже образовалась небольшая горка из бумажных денег. И я тоже решил попробовать: дай, думаю, ну, проиграю три рубля, а вдруг выиграю…

Против меня играл Семен (назовем его так) со своим приятелем. Сначала я выигрывал, потом что-то проиграл. Позже оказалось, что эти профессиональные «каталы» таким образом разжигали мой азарт и интерес к игре. Обманывали меня. Один из наших ребят, который, постояв у них за спиной, кое-что стал понимать, подошел ко мне и говорит на ухо: «Сейчас они разденут тебя до трусов. Завязывай эту игру и отваливай». Но я в азарте, во мне бурлит кровь, играю же в первый раз! В результате я проиграл чуть ли не тысячу — по тем временам огромные деньги. Машины у меня не было, была невыплаченная двухкомнатная квартира на Юго-Западе, которая стоила десять тысяч. Но поскольку я играл в первый раз, то не понимал, что происходит. По-моему, я сказал, что хочу отыграться. А этот руководитель талдычит: «Давай деньги, ты должен расплатиться. Если нет, иди доставай где хочешь, занимай».

Я выхожу из вагона, меня догоняет наш товарищ из ансамбля и советует: «Я все понял, сам играл в карты, они вдвоем играют против тебя, с ними нельзя по-честному, ты блефуй, тебе это поможет». А я пошел по вагонам занимать деньги. Приближаюсь к купе Кобзона. Я даже не осмелился бы подойти к нему с такой просьбой, но он сам увидел меня. «О, товарищ Буйнов, ты чего какой-то взбудораженный?» Из меня не надо было долго вытягивать, потому что он обладал такой харизмой, что не хочешь, но расскажешь. Говорю, я много проиграл в карты. «А с кем ты играешь?» Я назвал имя Семена. Иосиф Давыдович понимающе улыбнулся: «Знаю я этого человека. Зря ты с ним сел играть». Потом он рассказал, как они играли вдвоем с этим Семеном, и дал мне пять тысяч рублей со словами: «Товарищ Буйнов, вот тебе деньги, отдашь, когда сможешь. Но если проиграешь, то ко мне больше никогда не подходи».

Дальше все происходило, как в романе «Игрок» Достоевского. Я возвращаюсь в купе. Оказались мы с этим Семеном вдвоем за игрой. Кругом одни болельщики. А зоркий товарищ Юрка следит, и все, конечно, болеют за того, кто проигрывает. А я стал блефовать по полной, но докладывал настоящие деньги. На блефе я отыгрался полностью и даже вышел в плюс рублей на 300 с чем-то. Вернул деньги всем, у кого занимал, а на 300 рублей, которые выиграл сверху, погулял с ребятами в вагоне-ресторане. Взяли вина и отпраздновали мой выигрыш. А потом я радостный пришел к Иосифу Давыдовичу. А он смотрит на меня со своей знаменитой улыбкой: «Ну что, товарищ Буйнов, отыгрался?» «Так точно, Иосиф Давыдович», — отвечаю и возвращаю ему деньги. А он сказал: «Этого человека я накажу». Оказывается, этот Семен был музыкальным руководителем его ансамбля. Кобзон его выгнал.

Мы все были битломанами, а из всех окон неслось «А у нас во дворе»!

Когда пару раз к нам домой в гости заезжал Иосиф Давыдович, моя жена Алена говорила: «Когда придет Кобзон, учись у него, как нужно держать зал, держать внимание людей». У нас в саду стоял большой шатер, там была сцена с аппаратурой и свободно могло разместиться человек 120. Мы там встречали Новый год, дни рождения и прочие праздники. Когда из-за стола вставал Кобзон, все в зале смолкали. Говорил он всегда тихо и убедительно, все взоры были обращены на него. Он был великий оратор. Я слышал много раз его речи по разному поводу — и в Кремле, и у нас в шатре, и в МВД, и в Министерстве обороны, где мы встречались, на концертных выступлениях где-то в горячих точках. Когда вставал Кобзон, наступала гробовая тишина. Он всегда находил нужные слова, у него не было никаких штампов. Его речь лилась свободно и легко. А если он шутил, это всегда было к месту, причем шутка выдавалась ровно в тон сказанному, он не выделял ее среди своих фраз. Его ораторские способности не менее блестящие, чем его великолепный голос. И кстати о голосе. Он никогда его не форсировал, его голос всегда был мягким. Он и о страшных событиях пел так, что люди плакали.

…Однажды Давид Тухманов предложил мне романс под названием «Посвящение другу» на слова Раисы Саед-Шах. Когда у Тухманова был юбилей, он предложил спеть этот романс, а я сказал, что хотел бы его исполнить с Иосифом Давыдовичем. И где-то в это же время мы случайно встречаемся с Кобзоном в кулуарах Кремлевского дворца. И вдруг он мне говорит: «О, Буйнов, а давай романс „Посвящение другу“ вместе споем!» В первый раз мы его спели в Лужниках, потом в Кремле, а потом пели и сольно, и каждый по отдельности, и вместе. Но романс лучше послушать, чем говорить о нем.

А потом на банкете в честь какого-то праздника я предлагаю: «Иосиф Давыдович, хотите правду?» В то время я уже был народным артистом России, прошло много времени, все взрослыми стали. Он соглашается: «Ну, валяй». И я рассказал, что когда-то, в далекие 1960-е, когда я был подростком, из каждого окна на моей улице звучала песня «А у нас во дворе…», которую пел Кобзон. Я так ненавидел эту песню! Я не понимал: ну сколько же можно слушать советские песни?! Мы же жили на волне битломании и рок-н-ролла, нам хотелось Элвиса Пресли, а тут из каждого окна — Кобзон! И вот прошло сколько-то десятков лет, и я также нахожусь на волне битломании с Александром Градским, потом — с группой «Скоморохи», а Кобзон все поет, в том числе и «А у нас во дворе», и «День Победы», и многие-многие и военные, и гражданские песни, и романсы. Я ушел служить в армию, потом вернулся в «Веселые ребята», а Кобзон все поет… И все им восхищаются, в том числе и я!

Бог распорядился так, чтобы наши параллельные дорожки вдруг сошлись однажды в этом шикарном романсе «Посвящение другу». Кто бы мог подумать тогда, что через десятки лет судьба сведет меня с Иосифом Давыдовичем и мы с ним будем на сцене Кремлевского дворца петь вместе. О чем еще можно было мечтать?

«Во время моей работы в эстрадно-симфоническом оркестре Ю. В. Силантьева, на одной из записей музыки композитора Аркадия Островского появилась пара новых вокалистов», — вспоминает Борис Романович Турчинский в своем очерке «Одиссея Владимира Чижика».

Это был изумительный дуэт: студенты Гнесинки Виктор Кохно — тенор, и Иосиф Кобзон — баритон. Заметили их на отборочном прослушивании для популярного в то время конкурса советской песни. Как это работало? В течение года телезрители присылали открытки с названиями трех лучших, по их мнению, песен. Песни, указанные в наибольшем количестве открыток, выходили в финал. Их исполнители становились лауреатами. Победа открывала дорогу новым именам в советской эстраде. Таким новым именем стал Иосиф Кобзон, ставший мне близким другом на многие годы. Заведующий отделом эстрадной песни Всесоюзного радио Чермен Касаев сразу увидел в Кобзоне артиста-певца с безграничным потенциалом популярности и любви слушателей. Касаев был замечательным человеком, обладающим великолепным профессиональным чутьем: попал в его поле зрения — считай, что получил большой шанс — практически путевку в жизнь. По сути, он был работодателем союзного значения. Давал рекомендации молодым талантам на передачи «С добрым утром!», «Добрый вечер», «Утренняя почта» и т. д., что служило отличной рекламой. Если артисту разрешали звучать на радио, это означало, что его исполнение можно транслировать и по телевидению — как Центральному, так и местному. Сами понимаете, что это значило для молодого, никому не известного студента института им. Гнесиных.

Вскоре о мастерстве и популярности Кобзона узнал сам Н. П. Чаплыгин — главный редактор музыкального вещания Всесоюзного радио и ТВ. На репетиции оркестра Ю. В. Силантьева часто приходили композиторы. Слушали дуэт И. Кобзона и В. Кохно, и он им очень нравился. Молодые артисты пели чисто и очень подходили друг другу тембрально.

К нему часто в гости приходил Юра Гагарин

До этого на эстраде самой популярной была другая пара певцов — Владимир Бунчиков и Владимир Нечаев. Они пели как патриотические, так и популярные песни. Но к тому времени они как-то устарели, что ли. И тут появляются яркие и полные энергии и задора молодые Кобзон и Кохно!

Изначально они пели только в дуэте. Исполняли песни Островского, Долуханяна, Фрадкина, Френкеля, Пахмутовой, Колмановского, Мурадели, Туликова и др. У меня был небольшой ансамбль из музыкантов оркестра Силантьева. Мы выступали там, где не нужны были большие коллективы, и это было для нас неплохим материальным подспорьем. Конечно, я сразу пригласил молодых певцов выступать с нами. К слову, мы аккомпанировали и многим известным солистам — Леониду Утесову, Муслиму Магомаеву, а также выступали во Дворце съездов, Колонном зале Дома союзов и на других престижных концертных площадках.

Так мы подружились с Иосифом. Помню наш первый разговор. Певец рассказал, что недавно демобилизовался из армии, служил в ансамбле песни и пляски Закавказского военного округа, в Тбилиси. Я служил в подобном коллективе — только в Прикарпатском военном округе, во Львове. А еще оказалось, что мы соседи. Он арендовал комнату, а у меня была своя комната в общей квартире по соседству. Вот такие мы были в те времена «богачи». К нему часто приходил Юра Гагарин, с которым он меня познакомил. Превосходный человек, умный, мягкий. В детстве и юности, кстати, играл на трубе.

Дядя Владимира Высоцкого Павел Леонидов был эстрадным администратором (сегодня его назвали бы продюсером). Услышав дуэт Кохно и Кобзона на одном из концертов в Москве, Паша решил взять их под свое крыло. С этого началась, как говорят в музыкальном мире, их «раскрутка». Среди прочих П. Л. Леонидов был администратором Вадима Мулермана, Валерия Ободзинского, Ларисы Мондрус, Владимира Высоцкого, Евгения Мартынова, Аллы Йошпе, Стахана Рахимова, Клавдии Шульженко, Марка Бернеса, Гелены Великановой… Как опытный продюсер Леонидов сразу понял, что Иосиф — человек с новой и нужной этому времени харизмой. Публика его полюбит! Паша Леонидов разделил этот прекрасный дуэт и создал сольный концерт для Вити Кохно и отдельно — концерт для Иосифа Кобзона. Это было великое продюсирование! Леонидов порекомендовал Кобзона композитору Аркадию Островскому. Отсюда возникли в его исполнении сериал песни «А у нас во дворе», «Голос Земли», «И опять во дворе»… Он же, кстати, купил Кобзону первый красивый выходной костюм.

Мы любили завтракать с Иосифом в пельменной и выпивать в рюмочной

Мне с Иосифом всегда было интересно — и как с человеком, и как с музыкантом. Если Иосиф дружил, то всегда по-настоящему. Помню наши многочисленные концерты, а еще — выступление в цирке. Это было представление М. Бертенева «Куба — любовь моя». Песню с таким названием написала Александра Пахмутова. Вскоре эту песню Кобзон исполнил на Всесоюзном телевидении, в одном из выпусков «Голубого огонька». В цирке мы познакомились с Олегом Поповым и другими артистами — очень интересными и приятными людьми, с которыми отработали много лет и много программ. Любили завтракать с Иосифом в пельменной, которая находилась недалеко от нас. До сих пор помню, какие вкусные были пельмени. А еще по секрету скажу: иногда мы баловались коньячком в рюмочных, которые открыли по всей Москве, чтобы люди не пили на улицах. Притом выпивохами мы отнюдь не были. С мамой и сестричкой Геленой Иосиф жил тогда в маленькой квартирке на проспекте Мира. Мама Ида Исаевна (в свое время, кстати, она была народным судьей на Донбассе) сразу приняла меня как члена семьи, дружила с моим отцом. Когда Иосиф уезжал на гастроли, он оставлял мне мать на попечение. Мне это было в радость. Я возил ее по врачам, а она, в свою очередь, заставляла меня принимать витамины и без бутерброда в дорогу не отпускала. С сестрой Кобзона Гелочкой я до сих пор дружу и люблю ее!

Умели мы и отдыхать. Примечателен такой случай. Иосиф купил машину — американский бьюик. И на ней мы вдвоем поехали в Одессу. Там погрузили машину на теплоход «Шота Руставели»: мы были гостями капитана этого круизного корабля. Вечером Иосиф пел в кают-компании, где собирались пассажиры и члены команды теплохода — там на небольшой сцене располагался оркестр теплохода. Кобзон уже тогда был популярным артистом. Помню, с каким восторгом встречали на корабле его выступления!

Жизнь Кобзона не всегда была выстелена красной дорожкой. Не раз недруги и завистники подставляли его… Но он, человек высочайшей порядочности и честности, оказался сильнее, умнее и мудрее многих… Были у него и враги, но они боялись с ним связываться: он был бесстрашным человеком, и авторитет у него был громадный. В своей жизни он сделал много хорошего, включая, к примеру, управление несколькими детскими домами на протяжении десятков лет. Помогал как мог не только близким и друзьям, но и многим, кого и не знал. Иосиф Кобзон — великий артист с большим и добрым сердцем! От Иосифа я многому научился, в том числе уважать друзей и любить свою страну. Иосиф Кобзон всегда был и есть в сердце моем, для меня он никуда не ушел. Он мой друг, он мой брат!

Иосиф Давыдович Кобзон для каждого свой. Для его замечательной семьи — муж и отец, внимательный, заботливый, безгранично любящий. Я смотрела на них с Нелли Михайловной, и передо мной были не два разных человека — они были неразрывными половинками друг друга. Его взгляд на обожаемую спутницу жизни был всегда наполнен большим теплом и трепетом. Ими хотелось любоваться бесконечно. Было ощущение, что у них единое дыхание и будто сердце одно на двоих.

Он был настоящим. Не боялся отстаивать свои идеалы, говорить то, что считает правильным, а не то, что хотят услышать.

Мощь. Сила. Человечище. Рядом с ним всегда себя чувствуешь по-особенному, словно под защитой от всего дурного.

Иосиф Давыдович помогал абсолютно каждому, кто обращался к нему, и когда он сам случайно узнавал, что в какой-то семье возникли сложности или, не дай бог, трагедия. Помощь его была не на публику. И о сотнях его добрых поступков все узнавали гораздо позже, а о некоторых и теперь можно только догадываться.

Голос эпохи! Я увидела его еще совсем девчонкой. Иосиф Давыдович и мои родители дружили. Помню, смотрела на живую легенду и не могла поверить, что передо мной он — Великий Певец! Оказалось, что семья моего будущего мужа тоже была дружна с семьей Кобзонов. И эту дружбу, добрые и теплые отношения продолжили мы, следующее поколение.

Все годы Иосиф Давыдович был мудрейшим наставником для меня, поддерживал все мои идеи и начинания. Помню, семь лет назад я готовила сольный концерт. Конечно, мечтала исполнить на сцене одну из наших композиций с Иосифом Давыдовичем. Но… Это был один из, наверное, сложнейших периодов его борьбы с ужасной болезнью. Понимая это, я позвонила Иосифу Давыдовичу и сказала, что самое важное для всех нас — его здоровье, что мы сможем спеть и позже. Другой бы, наверное, не приехал. Но только не Иосиф Давыдович. Проходя в это время курс химиотерапии, пролежав утром под капельницей, Иосиф Давыдович вечером уже вышел на сцену. Конечно, он был слаб. У него было несмыкание связок. Но он вышел. Уверенный. Элегантный. С улыбкой на лице. И мы с ним вместе исполнили нашу «Душечку». И никто в зале даже вообразить себе не мог, через что он проходил в те дни. Вот в этом весь Иосиф Давыдович.

Не раз мы с мужем обращались к Иосифу Давыдовичу за советом, будь то ситуация из жизни, какая-то идея, какой-то вопрос. Где бы он ни находился, что бы ни делал, как бы себя ни чувствовал, выслушает внимательно, посоветует, найдет самые верные, самые нужные и самые убедительные слова. За эти месяцы без него не раз ловила себя на мысли: «Вот бы сейчас Иосиф Давыдович был здесь! Что бы он сказал? Как бы поступил? Какой совет бы дал?» Мы не можем изменить, к сожалению, ход времени и повернуть его вспять… Но мы обязаны сделать так, чтобы память об Иосифе Давыдовиче жила, чтобы его наследие не было забыто и утеряно.

На свадьбе он пожелал мне того же, что и своей дочке

Иосиф Давыдович был большим другом всей нашей семьи не только через артистический цех, не потому, что мы коллеги, — Иосиф Давыдович очень дружил с моим отцом. И, конечно же, он был одним из главных гостей, он и Нелли Михайловна, на нашей свадьбе. И он практически открывал свадьбу после речи Лужкова той песней, которую исполнял на свадьбе у своей дочери Наташи, — «Доченька». Конечно, его тост запомнился больше всего. Потому что он пожелал мне, как он сказал, того же, что и своей дочке. Сказал, что моя дочь никогда не будет разведена, она может быть только вдовой. Вот такое у него пожелание было на крепкий союз. То есть другого варианта не существует. Конечно, в этом — весь Иосиф Давыдович: он был невероятно семейным человеком. Все мы знаем, как он обожал своих детей, внучек, внуков.

У него было очень трепетное отношение и ко мне. Конечно, Иосиф Давыдович на всех наших семейных мероприятиях присутствовал. Он пришел даже на последнее выступление на моем сольном концерте, невзирая на то, что очень плохо себя чувствовал. На следующий день после химиотерапии. Сдержал свое слово и пришел. Он был безотказен во всем: помогал и своим друзьям, и незнакомым людям, которые обращались с просьбами. Я знаю, что он, чем мог, всегда помогал, абсолютно всегда, самоотверженно!

…У нас было несколько дуэтов. Один из них был забавный, о нем говорила выше. Он сам выбрал шуточную песню «Моя душечка», где как бы он, старый ловелас, признавался мне, молоденькой красивой девочке, в любви. Так что он пел не только серьезные песни, которых, естественно, у него множество, но и юморные.

Второй дуэт — это военная песня «Темная ночь». Ее он с радостью согласился спеть для моего альбома, который я выпускала к его 70-летию. Меня поразило, что, когда он пришел на запись в студию, то спел песню один раз и сказал: «Все, я пошел». Мы так растерялись со звукорежиссером, потому что привыкли, что надо делать несколько дублей, чтобы шло на пластинку. Догоняю его и спрашиваю: «Можно еще один дубль?» Он удивился: «Что, плохо было, что ли?» Я смутилась и начала неловко оправдываться: «Нет, все было прекрасно! Просто, чтобы у меня хотя бы из двух дублей был выбор… Мало ли слово какое-то где-то пропало…» В общем, настолько человек профессиональный, что одного дубля достаточно. Мы же, современные артисты, привыкли делать и по десять дублей, и даже иногда больше. Но, если честно, в случае с Кобзоном одного дубля хватило бы вполне. Потому что он все сделал идеально.

Когда узнала, что не стало Иосифа Кобзона, долго не могла с этим смириться. Комок подкатывает к горлу до сих пор, когда вижу у себя подаренные им книги, пластинки с его автографами, совместные фотографии. Для меня он — как близкий родственник. Как брат.

Человек-скала, он сражался за жизнь до последних секунд. Он был настолько крепким, мощным — казалось, и на этот раз обязательно выкарабкается. Отдохнет в больнице, врачи подштопают — и снова на сцену. Так было всегда. Мы и мысли такой не допускали, что он должен уйти.

Он обладал потрясающим юмором. Потрясающим! Любил, чтобы вокруг него кипела жизнь, чтобы никто не грустил и не скучал. Рядом с ним было комфортно, легко. Казалось бы, с виду такой серьезный, солидный, суховатый человек. А на самом деле — тонкий, чуткий, отзывчивый, душевный.

Я знаю Иосифа с 1974 года. Славное было время! Мы молодые, задорные… Ценности в жизни у нас были другие. И атмосфера другая — более человечная… Мы все состояли в одной концертной организации и очень дружили. Огромная семья, многожанровая: певцы, музыканты-оркестранты, юмористы, чтецы, эксцентрики — кого там только не было. И никакого разделения «по кастам», «по звездности». Все вместе ездили на фестивали, в гастрольные туры. Давали по пять-шесть концертов в день. А вечером, когда еле живые возвращались в гостиницу, каждый раз собирались в чьем-то огромном номере. И неважно, Иося там жил в роскошных апартаментах или кто-то другой, из Большого театра. До утра мы не могли наговориться. Это была роскошь общения!

Большие туры, долгие переезды из города в город… Иосиф ездил вместе со всей гастрольной группой в автобусе. А ведь мог пользоваться персональной машиной! Но ему хотелось быть с нами, в гуще событий. Он дышал временем, нашими чаяниями, заботами. Никого не оставлял без внимания — особенно тех, кто обращался к нему с какой-то просьбой. Ни разу не замечала за ним проявлений «звездной болезни».

Кобзон был человеком-флагманом. Такое ощущение, что он мог разрешить любую проблему. Что он всемогущий. К нему мог обратиться каждый, и он всегда готов был помочь.

Я тогда жила в хрущевке на первом этаже и очень любила принимать у себя гостей. А гости по большей части иностранные: представители комсомольских организаций социалистических стран. Мы все тогда были комсомольцами… Иосиф как-то приехал ко мне и говорит: «Надо бы тебе квартиру посолиднее — неприлично принимать высоких гостей в хрущевке. Попробуем организовать тебе достойное жилье». Казалось бы, какое ему дело до моих жилищных условий? У меня в голове не укладывалось, что в этом заложены какие-то серьезные правила: статусность, имидж страны. Представьте: подъезжают солидные машины, оттуда выходят иностранные гости — и идут в хрущевку, на первый этаж. А я смеялась: сверху не капает, есть что поесть, гармошка с собой — чего еще надо? Нам было весело, мы могли петь и были счастливы. Соседи аплодировали — а куда им деваться: слышимость уникальная со всех сторон. Иосиф для всех нас был большим авторитетом, потому что даже такие «мелочи» замечал. И ведь добился, чтобы мне выделили презентабельную квартиру!

Я его уважаю и ценю, потому что это человек бескорыстный. Рядом с ним были разные люди: и те, кто его боготворил, и те, кто просто пользовался его авторитетом, его славой. Но он очень лояльно и демократично относился ко всем. Хотя, знаю, были такие личности, с которыми он не хотел бы общаться.

Иосиф мог отстоять любого, остро чувствовал несправедливость. Как сейчас помню свое шоковое состояние, когда меня не приняли в партию. Ведь выучила наизусть партийный устав — на комиссии так рассказала, как песню спела. На все вопросы ответила. А меня выставили за дверь. Сказали: ты нам не подходишь. Почему не подхожу? Что я не так сделала? Оказывается, правила другие: надо быть скромнее. Слишком активная. А я-то думала, что пример надо подавать именно своей активностью… Чудовищная какая-то несправедливость. А Иосиф был тогда в комиссии по приему в партию. Говорит мне: «Не переживай, пойдем с тобой повторно. Ты только помалкивай и на меня смотри. Я кивну — и ты молча кивай. Тебе вопрос зададут — я отвечу, а ты только знай головой мотай в нужную сторону». Захожу — все те же люди в комиссии. Иося мне на губы показывает: молчи. Мне задают какие-то вопросы… Оказывается, открывать рот и правда было необязательно, достаточно всего лишь кивнуть. Иосиф обращается к членам комиссии: «Девушка-то ведь хорошая — все осознала, подготовилась…» И что такое особенное я осознала? К чему подготовилась? Кивать, как китайский болванчик? Для меня это была наука. Школа взаимодействия с бюрократической машиной…

Мышление у него — государственное

На сцене Кобзон был божеством, что и говорить! Никому и в голову не приходило вмешиваться в его выступления, ломать его сдержанную манеру исполнения. Он даже никогда не пританцовывал. А мне так хотелось устроить какую-то импровизацию! Я предложила организаторам одного из концертов: давайте Кобзон споет пару песен, потом выскочим мы и пойдем вокруг него хороводом. Шали раскинем, такую красоту наведем… Дело было в московском концертном зале «Россия». Мне возражают: «Ты в своем уме? Да Кобзон все слова забудет, растеряется!» Я тогда ответила: «Чтобы Кобзон вдруг слова забыл? Это исключено. Абсолютно исключено!» Нам позволили рискнуть. Все артисты собрались за кулисами посмотреть: решусь на свою авантюру или нет? Конечно же, у меня ноги трясутся, спина от пота мокрая. Но разве могу показать свою слабину? Вот мы выбежали на сцену. Народ в зале аплодирует… Иосиф боковым зрением видит, что на него движется «туча» с платками. Ох, как расширились у него глаза! Он терпеть не мог неотрепетированные моменты.

Когда закончилось выступление, подходит ко мне:

— Ну, Надька…

Я думала: все, мне конец пришел. Сейчас порвет на части.

А он:

— Ты знаешь, мне понравилось.

А я — молодая, дерзкая:

— Иося, ты меня прости. Ты слова-то не забыл?

Он рассмеялся:

— Не дождетесь! А вот удивить — удивили…

Ему нравилось народное творчество, которым занимаюсь я. Но, надо сказать, сам он исполнял песни советских композиторов так, что они быстро становились народными. Иосиф Давыдович — душа народа. Куда бы он ни приезжал, ему всюду оказывали безмерное уважение и почтение.

Отношения у нас сложились теплые, почти что родственные. Я всегда была дружна с его семьей, с его детьми. Отношения Иосифа с женой Нелли — вообще просто потрясающие! Такая гармония, тонкость, такая нежность. Такая любовь! Смотришь на них, и сердце радуется. При всем бешеном рабочем графике Кобзона не было ощущения, что этот человек загнан, измучен. Высокий темп работы — это его выбор в жизни. Правильная организация труда плюс прочный тыл. Кобзону нравилось много работать. Нравилось сознавать, что он востребован, любим, что может кого-то выручить из беды. Он воспитал прекрасных детей и внуков. Он сделал все, что положено человеку в жизни.

В последние годы, когда Кобзон уже чувствовал себя неважно, мы поехали на фестиваль в Бурятию. В этом регионе к Иосифу всегда было особое отношение. Здесь он избирался в Государственную Думу. И я видела, что в Бурятии его воспринимают как посланца небес. Потому что приезжал он на эту землю не как варяг из Москвы. Он решал очень важные вопросы: по строительству, по расселению, по развитию образования и спорта. Добивался качественного лечения тяжелобольных, помогал инвалидам. Мышление у него — государственное. Для него быть членом Государственной Думы — значит решать конкретные задачи, реально помогать людям.

И вот мы приехали на фестиваль в Бурятию. Вдруг сообщают: Иосиф Давыдович почувствовал себя плохо и попал в больницу. Когда прошла такая информация, народ заполонил гостиницу, в которой поселился Кобзон. Я была потрясена: ведь не 2–3 человека пришли — все фойе заполнено до отказа! Люди искренне переживают за любимого артиста… Но что они могут сделать? Кто-то предложил: давайте позовем шамана и пошлем Иосифу Давыдовичу позитивные мысли, пожелания скорейшего выздоровления. Я стояла и плакала вместе со всеми. И такое послание мы записали и отправили его Иосифу Давыдовичу, чтобы он понимал, как нужен людям. Чтобы знал: его помнят, любят, благодарят.

…Кто для меня Иосиф Кобзон? Человек с большой буквы. Личность планетарного масштаба. Ярчайший пример для подражания. Когда начинаешь себя жалеть: «Ой, как тяжело, не могу больше» — нужно просто о нем вспомнить. А ему не тяжело было? Он побывал во всех горячих точках и пулям не кланялся. Он на сцену в таком состоянии выходил, в каком другие и встать с постели не смогли бы. Его мучили адские боли, но никто из собратьев по цеху не видел на его лице страданий или отчаяния. Он держался на сцене как кремень — до последних своих дней.

Иосиф обладал какой-то божественной силой, которая нужна была всем окружающим. И этой силой очень разумно распоряжался. Не только во имя своей семьи, но и во имя всех людей, которые в нем нуждались. Такой человек не должен бесследно уйти! Я очень рада, что в регионах называют его именем гимназии и школы, что в Москве установлен его бюст. Что дело Иосифа продолжают его жена Нелли и дочь Наташа. Они помогают людям — в рамках Культурного фонда Кобзона.

Я преклоняюсь перед потрясающей силой его таланта. Это талант не только певца, но талант Человека-Личности. Его пение потому и захватывает: в нем содержится колоссальная внутренняя энергия буквально океанской широты и проникающей глубины. В его пении отражаются свойства его натуры — щедрой и взыскательной, общительной и цельной, обаятельной и решительной. Когда я находилась рядом с ним на сцене, чувствовала себя уверенной и защищенной. Мне импонировал его жизненный несгибаемый оптимизм, человеколюбие, умение прийти на помощь, поддержать в радости и горе, заботливое отношение к родным и близким, его железная воля и острое чувство мужской ответственности и чести. Нам здорово повезло — петь и жить с этим масштабным Певцом и Человеком.

Всем нам в жизни нужны какие-то эталоны поведения. Люди, на которых хочется равняться. Необходим камертон, с которым хочется сверять свою жизнь. Для меня это Иосиф Кобзон. Не хочу верить, что его больше нет… Пока мы его помним, он жив. В наших сердцах, в нашей памяти.

Иосиф Давыдович обладал феноменальной памятью — это общеизвестный факт. Но когда я непосредственно столкнулся с этим несколько раз, то был очень впечатлен. Однажды мы большой компанией полетели на север, к юбилею не помню какого города, не то Норильска, не то Надыма. Среди нас было много известных личностей, в том числе Винокур, Лещенко, Кобзон.

Нас попросили в конце выступления спеть гимн, посвященный одному местному предприятию. Нам раздали листки с текстом. Мелодия была очень простая, но слова какие-то заковыристые. Многие артисты начали ворчать: «Нельзя ли позволить нам петь с листочками или поставить общий экран со словами?» А Иосиф Давыдович сказал: «Я спою наизусть». Не поверив в успех предприятия, все с ним поспорили на ящик шампанского. И он действительно пару раз на моих глазах прочитал текст, вышел на сцену и без запинки спел этот навороченный гимн. Это было удивительно! Я потом выразил ему свое восхищение: «Иосиф Давыдович, какая у вас потрясающая память! А я иногда свои собственные песни не могу запомнить». Он ответил с мрачноватым юмором: «А я бы хотел многое в своей жизни забыть, но не получается».

Для меня большая честь, что Иосиф Давыдович иногда пел мои песни. На всех его концертах в последние десятилетия он постоянно исполнял «Офицеры», «Москва». А еще он два раза спел одну песню, которую я сам давно уже не пою. Первый раз, когда у него был ужасный период в его жизни. Его заказали. Силовики сказали ему, что есть киллер, который за ним охотится. У него появился телохранитель, за ним постоянно следили для того, чтобы действительно спасти ему жизнь. Поэтому у него было соответствующее настроение. Вскоре же должен был состояться его юбилей, а я в последние годы выступал на всех его торжествах. И предложил ему на выбор разные песни. Он говорит: «Дай мне твой альбом. Я посмотрю, что у тебя есть из последнего». Мы ехали в его машине, и он вставил диск. Одну песню послушали, другую, третью… Наконец, он остановился на одной. Я сначала не понял, почему он выбрал ее, но потом до меня дошло, почему он захотел спеть именно эту песню, которая называлась «Я не верю»: «Я не верю, что жизнь оборвется / Что когда-то наступит конец / И звезда моя с неба сорвется, / Оставляя созвездья венец…»

Даже не знаю, почему я сочинил такие слова, ведь было это примерно 35–40 лет назад, когда я был довольно молод. Но Кобзон решил спеть именно ее. На репетиции не было времени, поэтому мы ее спели просто, как балладу. Я ему аккомпанировал на этом концерте и пел вторым голосом.

А второй раз он спел эту же песню на моем юбилее, когда мне исполнилось 65 лет. На ежегодном международном конкурсе молодых исполнителей популярной музыки «Новая волна» проходил творческий вечер, где многие артисты пели мои песни, а Кобзон тогда уже был в очень тяжелом состоянии. Но он все равно пообещал: «Я прилечу и спою». У него был выбор, какую песню спеть. Все думали, что он споет или «Москву», или «Офицеров». Но он сказал: «Хочу спеть песню „Я не верю“». И он второй раз ее исполнил, причем спел ее с Кубанским казачьим хором — просто потрясающе! Это был лучший, пронзительный номер на этом концерте!

Мы все-таки спелись: он баритон, а я тенор

А сейчас я расскажу один веселый эпизод о том, как мы с ним познакомились. Как правило, когда люди становятся известными, у них создается ощущение, что они уже давно знают друг друга. У меня так было со многими людьми, в том числе и с Иосифом Давыдовичем. После того как я написал песню «Эскадрон» и другие песни, ставшие хитами, Кобзон пригласил меня вместе спеть на его концерте песню «Москва». Для меня это было исключительным событием, я даже не знаю, с чем его сравнить: где я и где Кобзон?! А он меня приглашает спеть вместе с ним мою песню! Но ведь он баритон, а я тенор, и вместе петь все-таки будет не очень красиво. И мы договорились так: он поет половину песни, потом идет проигрыш, мы делаем модуляцию на мою тональность, и я начинаю петь со слов «Я смотрю с Воробьевых высот / На ночное созвездье огней, / Пусть Москве уже за 800, / Мы вовек не состаримся с ней».

Идет проигрыш, меня еще нет на сцене, и тут Иосиф Давыдович говорит: «А сейчас выступит автор слов и музыки, молодой композитор Олег Газманов». Я выхожу на сцену Кремлевского дворца. У меня в голове все звенит, я еще ничего не понимаю. Но вступает музыка, надо петь. Кобзон смотрит на меня и шепчет: «Смотри на зал» — и начинает петь. Ему высоко, тяжело, но он поет и смотрит на меня дикими глазами. Я подхватываю и пою дальше. Получилось вроде бы нормально, меня не освистали. Вот такой был эпизод.

Я сейчас думаю: кем Кобзон был для меня, для страны, для музыки? И понимаю, что его нельзя воспринимать только как певца, только как политика. Это глыба всеобъемлющая! Человек, который не боялся сказать правду, даже если это было ему во вред, даже если было опасно. Он был человеком, который четко понимал свою цель, свое предназначение. Он вообще ничего не боялся или преодолевал себя, как в истории с «Норд-Остом». Поэтому он всегда вызывал и будет вызывать огромное уважение. И я, конечно, благодарен судьбе, что в моей жизни был он, что мы были рядом. Я даже не помню, сколько сотен раз я выходил вместе с ним на одну сцену.

Вспомнил одну историю, наверное, самую поучительную для меня. Это был 1989 год, город Калининград. Лето, на стадионе идет концерт, посвященный Дню рыбака. На стадионе, как мне казалось, был просто невыносимый звук, с эффектом запаздывания. Сказанная тобой фраза долетала до тебя секунд через пять. Ты уже говорил следующую, а до тебя только-только докатывалась предыдущая. А я тогда был начинающим артистом эстрады и участвовал практически в первом сборном концерте, в общем, мне это давалось крайне непросто, и мое выступление получилось каким-то смазанным. А концерт завершал Иосиф Давыдович. И это стало для меня настоящим потрясением. Кобзон, как всегда, вышел на сцену со своим аккомпаниатором Евсюковым и минут сорок своего отделения отработал так, как будто никаких проблем со звуком вовсе и не было. То есть никак нельзя было догадаться о том, что эти проблемы все-таки были. Для меня это был очень важный и очень полезный урок. Нечего на звук пенять, коли мастерства не хватает…

Я не знаю, каким приемом Иосиф Давыдович справлялся с этой ситуацией, потому что, думаю, петь при таком отвратительном звуке еще хуже, чем говорить. А он спел так, как будто бы и близко не было такой проблемы. И еще один факт. Во время выступления начался страшный ливень — как из ведра. Кто-то метнулся за зонтиком для Кобзона, но он жестом остановил этого человека. И отработал в своем концертном смокинге, промокнув до нитки. Но зонтика так и не взял. На меня, начинающего артиста, все это произвело мощнейшее впечатление!

Кобзон воздействовал на чиновников феноменально: все хотели перед ним отчитаться

Меня поражало еще и то, как воспринимали Иосифа Давыдовича власти предержащие. Причем я наблюдал это в разные эпохи: и в 1980-е, и в 1990-е, и уже в 2000-е. Если происходило высокое собрание большого генералитета, с самыми крупными звездами на погонах, то появление Иосифа Давыдовича и его тост или речь воспринимались так, как будто выступает генералиссимус или как минимум маршал Советского Союза. Это удивительное свойство его личности. Даже прожженные чиновники, которые привыкли вершить чужие судьбы и всех окружающих воспринимать как вассалов, в том числе и развлекающе-обслуживающий персонал, если речь идет о нашем брате-артисте, преклонялись перед его авторитетом.

Кобзон воздействовал на них каким-то феноменальным образом — у них втягивались начальственные животы, совершенно менялась интонация, и вообще было ощущение, что даже появлялась холуйская потребность докладывать Кобзону о каких-то своих успехах или планах. Это на меня производило совершенно фантастическое впечатление — такая сила личности, магнетизм и практически беспрекословный авторитет! Этого нельзя объяснить какими-то рациональными причинами, мол, народный артист Советского Союза. Я видел проявления восторга, трепетного отношения и к другим известным личностям. Но то, как это было с Кобзоном, выходит за рамки самого восторженного, самого трепетного отношения к популярнейшему человеку. Было такое ощущение, что и военные, и правоохранители, и крупные чиновники — все воспринимали Иосифа Давыдовича как личного, большого, чуть ли не главного руководителя. Конечно, такой авторитет можно было завоевать только десятилетиями такой биографии, как у него, такими поступками, какие совершал он, таким несгибаемым жизненным стержнем. Это невозможно объяснить только популярностью и славой. Это нечто большее, находящееся за гранью обычного понимания.

…Еще могу рассказать, как в 1990-е на гастролях произошла забавная история. В гримерке Иосиф Давыдович рассказывал большому количеству артистов разных жанров какой-то очень мужской анекдот. А потом, по ходу концерта, когда Кобзон был уже на сцене, то в паузе между песнями, пока звучали аплодисменты, он кланялся и умудрялся повернуться в кулисы, где стояли мы, прочие участники концерта, чтобы изобразить очень эффектный жест из того самого анекдота. Это было невероятно! Я не помню ни содержания анекдота, ни самого жеста, но помню удивление и восторженный хохот всех нас, стоявших за кулисами. Посреди исполнения лирических песен, романсов Иосиф Давыдович вдруг поймал наши взгляды и, подмигнув нам, показал этот достаточно характерный жест. Когда за кулисами раздался взрыв гомерического хохота, то его услышали и первые ряды публики в зале, но, ничего не поняв, оставались в недоумении, потому что ничто не могло вызвать смеха — ведь только что прозвучала какая-то патетическая или лирическая песня. А у Кобзона на лице не появилось даже улыбки. Он четко держал на сцене маску непроницаемости. Успевал кланяться, показывая нам жест из анекдота, который строился не столько на пересказе, сколько на показе. А на публике вел себя так, как будто ничего не произошло. Вот такое было веселое приключение.

Первые мои воспоминания об Иосифе Давыдовиче Кобзоне — из раннего детства. Помню, когда мама с бабушкой смотрели концерты по телевизору, в какой-то момент всегда просили меня успокоиться, не играть и не шуметь. И я сам со временем стал прислушиваться — кто это так хорошо поет, что меня хотят угомонить? В это время звучали концертные номера Иосифа Кобзона. Конечно, они производили на меня неизгладимое впечатление!

Я рос, учился музыке, занимался в Центральной музыкальной школе при Консерватории им. П. И. Чайковского, но класса с 5-го начал бегать во Дворец пионеров, где занимался в трех кружках: авиамодельном, вокально-инструментальном и в Театре юного москвича. Как активист Дворца пионеров, я вместе с другими ребятами от Театра юного москвича помогал взрослым проводить различные новогодние мероприятия — мы координировали детей на входе-выходе из зала. Иосиф Давыдович не раз выступал на этих концертах. Обычно его выступления стояли в первой части программ — он пел с оркестром что-то очень известное, патриотическое. С одной стороны — это было странно, все-таки новогодний концерт; с другой — подчеркивало статус мероприятия: участие принимает сам Кобзон и поет такие значимые песни! Я и подумать не мог, что мне посчастливится не только познакомиться с ним лично, но и общаться, и работать вместе.

Спустя несколько лет я ушел в армию, где мы в ансамбле песни и пляски пели много песен из его репертуара. Потом, пройдя уже через джазовую студию «Москворечье» и создав «Фонограф», я параллельно работал в президентском оркестре Павла Борисовича Овсянникова. Мы периодически участвовали в одних и тех же мероприятиях с Иосифом Давыдовичем, но лично познакомились гораздо позже.

Одно время в Москве работал комплекс развлекательных заведений «Серебряный век», который я бы назвал ресторанно-музыкальным. В кафе был джаз-клуб, а в большом ресторане проводились музыкальные программы, которые начинались в 19 часов и длились до полуночи. Иосиф Давыдович был там частым гостем. Выступали ансамбль «Ретро», цыганский ансамбль, ансамбль скрипачей и наш «Фонограф», чаще всего мы закрывали программу. В этом ресторане был организован прием в честь Лайзы Минелли, там же принимали Тома Джонса, гастроли которого организовывал Иосиф Кобзон. И именно там мы как раз и познакомились лично с Иосифом Давыдовичем. Это было начало 1990-х. Наша солистка принимала участие в конкурсе «Ялта-92». Тогда все эти конкурсы сопровождались массированным десантом именитых артистов, и, конечно, присутствовал Иосиф Кобзон. На следующий день мне позвонил руководитель «Серебряного века»: «Представляешь, мне сам Кобзон позвонил и рассказал, что вы заняли второе место! Говорит, а наши-то молодцы, вторые!» Нам было очень приятно, конечно, что он вспомнил нас и так тепло отреагировал. Мы еще не раз пересекались потом, но вспоминаются какие-то особые, заметные вехи…

Бабушка-вахтерша пожаловалась Кобзону на ЖЭК — и крышу в доме починили

Так, в 1996 году Иосиф Давыдович пришел на мой концерт в честь 30-летия в Дом композиторов. Он прослушал концерт от начала до конца и даже остался на банкет. Я почему-то долго собирался после концерта, за мной приходят: «Чего копаешься, там все сидят, и Кобзон тоже!» Я: «Как — Кобзон?» Захожу, Иосиф Давыдович поздравил меня с днем рождения и говорит: «А мама где твоя?» А мама пошла домой. Он мне в ответ: «Вот как, значит, нас он сюда заставил прийти, а маму отпустил». Его присутствие тогда рядом было неоценимым подарком. Иосиф Давыдович всегда поддерживал меня как мог, за что ему, конечно, огромное спасибо.

Потом мы встретились уже в совместной работе. В 2008 году я как музыкальный руководитель и продюсер делал концерт к юбилею легендарного советского композитора Юрия Сергеевича Саульского, посвященный 55-летию его творческой деятельности. Мне было очень приятно, что административная группа Иосифа Давыдовича отреагировала на приглашение позитивно. И в моем концерте принял участие сам Кобзон! Для меня это было невероятной удачей.

Помню, мы очень волновались, как пройдет первая репетиция с Иосифом Давыдовичем. И вот в день, когда Кобзон должен приехать к нам на репетиционную базу, раздается звонок: «Здравствуйте, Сергей Сергеевич! Иосиф Давыдович просил Вам передать, что он едет к Вам из Госдумы, но немножко задерживается, подождите его, пожалуйста». Я оторопел: «Конечно-конечно!» При всем масштабе личности Кобзон очень ценил чужое время. Этот звонок я навсегда запомнил.

Иосиф Давыдович остался доволен репетицией. Но на этом история не закончилась. Произошел один абсолютно непредсказуемый и очень показательный случай. Наша репетиционная база располагалась в Доме культуры, на проходной которого сидела замечательная вахтерша, бабушка божий одуванчик, очень добрая и скромная. И вот я ухожу после репетиции в тот день, она меня останавливает и говорит: «Ой, Сергей Сергеевич, у Вас сегодня Иосиф Давыдович был. Вы уж меня простите, пожалуйста, я к нему обратилась». Я удивился: «Как?» Она отвечает: «Я его остановила, когда он выходил, и говорю: „Извините, могу я к Вам обратиться со своей проблемой?“ Он на меня посмотрел внимательно и говорит, мол, я же не из вашего района. Я ему: „Знаю“. Он: „Ну, хорошо, в чем проблема?“ Я ему рассказала, что живу на 5-м этаже и у меня уже полгода ужасно течет крыша, заливает в каждый дождь, а ЖЭК ничего не делает». Эту бабушку можно было понять: она на работе вахтершей получала три копейки, пенсия тоже копеечная, и сколько она ни ходила, ни писала — никто ничего не делал. Кобзон ей тогда ответил: «Я Вас понял, напишите мне в Думу». Я говорю: «Ну, раз Иосиф Давыдович сказал, значит, пишите». А сам думаю: «Что же из этого может получиться?» Через пару месяцев она радостно меня встречает: «Сергей Сергеевич, мне все сделали! Были жутко недовольны, но все сделали!» Вот так буквально на ходу Иосиф Давыдович помог человеку не из своего района, хотя формально мог бы этого не делать. Он не прошел мимо чужой беды, нашел минуту выслушать и все решил.

Позже мы работали вместе над большим концертом памяти композитора-песенника Аркадия Ильича Островского, снимали номер «Хава Нагила» на телеканале «Культура». В 2013 году Иосиф Давыдович принимал участие в юбилейном концерте к 35-летию моего оркестра «Фонограф-Симфо-Джаз» в Государственном Кремлевском дворце; в 2016 — в одном юбилейном концерте в Государственном Кремлевском дворце, но посвященном уже моему 50-летию.

Несмотря на свою занятость, на все регалии, Иосиф Давыдович никогда не опаздывал на репетиции и всегда был к ним подготовлен. Работать с ним было не только большим удовольствием, но и очень почетным делом. Уверен, что его профессионализм и отношение к делу, чем бы он ни занимался, всегда отвечали самым высоким требованиям.

Меня очень впечатлил один из его последних выходов на сцену. Это было в Московском международном Доме музыки на концерте к 90-летию со дня рождения поэта Андрея Вознесенского. Иосиф Давыдович выглядел как с иголочки, статно и элегантно, как всегда. Было видно, что ему уже тяжело ходить, но он уверенно вышел к рампе, поздоровался со зрителями и… начал говорить. С одной стороны — по сценическим меркам это было очень долго, около четырех минут. С другой — время пробежало молниеносно, зал слушал, затаив дыхание, его хотелось слушать еще и еще. Иосиф Давыдович говорил очень интересно и содержательно: об Андрее Андреевиче Вознесенском, о поэтах-шестидесятниках, проводил какие-то параллели, что-то сравнивал. По глубине и емкости мысли эта четырехминутная речь была не сравнима ни с чем. Потом он спел песню, и весь Светлановский зал провожал его несмолкаемыми овациями — стоя.

Про Иосифа Давыдовича среди нас, артистов цирка, ходила такая поговорка: «Если не знаешь, что делать, звони Кобзону». Эта поговорка точно отражала сущность Иосифа Давыдовича. Он брался решать самые сложные вопросы. И когда артисты цирка попадали в какие-то жизненно трудные ситуации или их «обижали», особенно власть имущие, то они обращались к Кобзону. И он всегда помогал. Я сам не раз обращался к Иосифу Давыдовичу с различного рода просьбами.

Несколько лет назад мой коллега, дрессировщик Виталий Смолянец, попал в автодорожную катастрофу. Он спасал на трассе двух людей и попал под фуру, которая оторвала ему одну ногу, другая при этом неестественно вывернулась. И он, молодой отец двоих детей, оказался в маленьком поселке Репкино, что расположен далеко от Москвы. Когда я приехал туда, Виталия привезли из реанимации без обеих ног: пришлось ампутировать. Первое, что он спросил у докторов: «Практикуется ли здесь эвтаназия?»

Я тут же позвонил Кобзону: «Иосиф Давыдович, такая ситуация. Поселок маленький, клиника МЧС. Здесь нельзя его долго держать, потому что очень серьезная угроза нагноения, а потом гангрены». «Дай мне полчаса», — сказал Кобзон. Он позвонил ровно через полчаса: «Эдгард, три клиники готовы его принять. Вам надо только решить — в какую». Кобзон обзвонил сразу несколько клиник! Это значит, что он действительно работал над этим вопросом, а не как иногда бывает: договорился с одной, ну и слава богу.

В результате мы отвезли Виталия в клинику Вишневского. Ему сделали еще несколько операций. А потом была проделана серьезная работа по подготовке его к дальнейшему протезированию. Сейчас Виталий Смолянец — единственный в мире дрессировщик, работающий на манеже без обеих ног. Я считаю, что он обязан жизнью прежде всего Кобзону, потому что врачи потом сказали: «Если бы мы его продержали еще день-два в поселке, то он бы, скорее всего, умер…»

Пока Виталий находился в клинике, Иосиф Давыдович неоднократно справлялся о состоянии его здоровья. Узнавал, нужно ли ему что-то еще, нуждается ли клиника в дополнительных специалистах, требуются ли денежные средства.

Я всегда удивлялся его человечности, желанию помочь всем и каждому. Даже тогда, когда это не входило в его прямые обязанности и не соответствовало тому роду деятельности, которым он занимался. И таких случаев я могу привести далеко не один десяток.

Кобзон много раз спасал людям жизнь, обеспечивал их лекарствами, деньгами. Если не мог помочь сам, связывал с теми, кто это мог сделать. Причем помогал он не от случая к случаю, а постоянно, и я беру с него пример.

Иосиф Давыдович приходил в цирк как к себе домой, и цирк всегда был рад ему. Он рассказывал анекдоты и разные случаи из истории цирка, о которых даже мы, цирковые, не знали. Кобзона связывали с людьми нашего вида искусства долгие годы совместной работы. Именно он организовал первые советские гастроли в Америку и потом на протяжении многих лет продолжал это делать.

Когда Иосиф Давыдович приходил к нам в цирк, он всегда покупал леденцы — петушков на палочке. И много! Штук по двадцать-тридцать, а иногда и по пятьдесят. Причем сам выходил за ними в фойе. Он шел, а зрители, как льдины перед ледоколом, перед ним расступались. Уважение публики к нему было огромное. Я бы даже сказал — безумное уважение. Не было случая, чтобы кто-то отнесся к нему запанибрата. Чтобы кто-то подбежал и начал бы трепать по плечу или просить автограф! А он подходил к прилавку и становился в очередь. Я не раз ему предлагал: «Иосиф Давыдович, давайте я человека отправлю». Кобзон отрицательно качал головой, шел в фойе и отстаивал очередь.

Я первый раз постеснялся спросить, зачем ему петушки, но во второй не выдержал.

— Сегодня со мной внуки не пошли, — ответил Кобзон, — вот я им лишний раз напомню вкус цирка, чтобы они в следующий раз обязательно со мной пошли. Потому что вкус цирка — он сладкий. И всегда самые вкусные петушки только в цирке продаются.

Позже я несколько раз пытался подарить ему заранее приготовленный пакет с петушками. Он брал, но непременно тут же платил за них и никогда не забирал в качестве подарка. И мне все время было как-то неудобно. Но ничего я с этим поделать не мог. Такая у него была традиция…

«Запомни: чтобы к цирковым даже близко не подходил!»

Однажды я обратился к нему за помощью в очень серьезном деле. Мне позвонила тогдашний директор Росгорцирка Фрузана Халилова:

— Эдгард, у нас проблемы.

— Какие? — спрашиваю.

— Хотят отнять гостиницу «Арена», одиннадцатиэтажное здание недалеко от метро «Спортивная». Я не знаю, что делать, потому что понимаю, кто за всем этим стоит. И я боюсь, Эдгард. Боюсь не только за гостиницу, но и за собственную жизнь.

Я понял, что такое дело по телефону обсуждать нельзя. Позвонил Иосифу Давыдовичу:

— Примете меня?

— Давай, приезжай в офис.

Приезжаю и говорю:

— Иосиф Давыдович, у нас вот такая проблема…

— Кто? — спрашивает Кобзон и тут же сам называет имя этого человека.

— Да, это он, — подтверждаю я.

— Хорошо, — говорит Кобзон, — стой, не уходи.

И обращается к секретарю:

— Ну-ка, набери его.

— Может, мне выйти? — спрашиваю я.

— Нет-нет, стой здесь. Сейчас все решим.

Телефон стоял на громкой связи, и я слышал весь разговор. Точнее, это был даже не разговор, а монолог. Кобзон так пропесочил этого деятеля, что тот даже заикаться начал. А это, поверьте мне, был очень авторитетный человек.

— Ты какого черта в цирк полез? — выговаривал ему Кобзон. — Ты с чего это с цирком разбираться начал? Так вот, запомни: чтобы к цирковым даже близко не подходил! Просто забудь этот адрес, забудь этот цирк. Максимум, что можешь сделать, это с внуками туда сходить, и то — покупай билеты.

И я присутствую при таком разговоре! А Кобзон не дал ему даже слова сказать. И, не попрощавшись, бросил трубку.

Через час мне позвонила генеральный директор компании «Росгосцирк»:

— Не знаю, что ты сделал, но вопрос решился.

Вот такая история, которая в очередной раз показала, что Иосиф Давыдович Кобзон был по-настоящему силен во всем.

Мне так его не хватает… Это была такая скала! Такая надежная спина, за которой можно укрыться! Рядом с ним я чувствовала себя защищенной. Ничего у него не просила лично для себя. Но всегда знала: если бы мне пришлось к нему обратиться, он бы защитил. Не оставил бы в беде.

Я попросила у него помощи один раз — не для себя, конечно. У нашего звукорежиссера была славная дочка — красавица, просто глаз не отвести. Худенькая такая, большеглазая. Добрейшее существо! Она с нами на гастроли ездила. Эта девочка у меня на глазах выросла… И произошла нелепая какая-то история: у этой 16-летней девчушки нашли один грамм наркотиков. Когда я узнала, что ей дали семь лет колонии, спать спокойно не могла. Она что — убийца или воровка, чтоб оказаться за решеткой на долгие годы?! В кого она там превратится за это время?

Я поплакалась Иосифу Давыдовичу. Он сказал: «Ничего не обещаю, но попробую что-то сделать». Оказалось, он немало времени потратил на эту историю: добивался пересмотра уголовного дела. Звонит мне:

— Клархен, подарок тебе на 8 Марта. Освободили твою девчушку.

А эта девочка, когда вышла из колонии, в ноги Иосифу Давыдовичу упала. Благодарила со слезами на глазах. Потом снова пришла к нему — рассказать, что ведет нормальный образ жизни, что стала примерной женой и матерью. Она родила двух чудных мальчишек. Хотела назвать их в честь Иосифа Давыдовича: Иосиф и Давид. Но муж сопротивлялся. А жаль… Назвала бы так мальчишек — какая была бы благодарность, память. Ведь без помощи Иосифа Давыдовича эти мальчуганы могли бы и не появиться на свет.

…Я со многими артистами на «ты». Неважно — старше они или моложе меня. Но Иосифа Давыдовича я никогда не смогла бы назвать просто по имени. Обязательно — с отчеством. Такое было глубочайшее к нему уважение, внутренний пиетет. А меня он почему-то называл Клархен…

Я никогда не видела Иосифа Давыдовича в концертном костюме, сидящим. У него были идеально отутюженные брюки и идеально отутюженный пиджак. Не садиться перед выходом на сцену было его железным правилом… Он всегда ждал своего выхода стоя, но, когда я увидела его сидящим на стуле за кулисами я поняла, что он превозмогает боль и держится из последних сил… Я могла подойти сзади, положить ему руки на плечи. Он узнавал, не глядя: «Клархен…» Видно было, что ему тяжко. Все равно казалось, что непобедим. А его последний сольный концерт… В зале такой восторг, такое единение! А ему было тяжело, он иногда забывал слова… Но все делал так мастерски, с такой отдачей! И ведь ни разу не ушел со сцены — хотя бы капельку передохнуть.

А его потрясающее чувство юмора! Знаменитые анекдоты Кобзона… И на сцене, и вне сцены у него по любому поводу был наготове свежий анекдот. Ему нравились мои анекдоты. Они так легко становились его. И в следующий раз я уже слышала свой анекдот в его исполнении. А он так умел их рассказывать — лучше многих артистов разговорного жанра! Талантливый человек, который мог все!

Ни одной фальшивой интонации. Бесконечная искренность

…Его концерты длились по много часов. Это я поняла в первой же совместной поездке. Совсем молоденькая была. Участвовала во всесоюзном конкурсе артистов эстрады. После конкурса подходит ко мне сам Кобзон! У меня душа в пятки. Спрашивает: «Поедешь со мной в Минск на сольный концерт?» Ну, конечно же, я поеду! С самим Кобзоном!

На радостях я позвала на этот концерт своего минского приятеля с женой. Их дочке было года три-четыре. Им некуда было деть ребенка, они его взяли с собой. Я их усадила в третий ряд. Кобзон мне сказал: жди за кулисами, я тебя приглашу на сцену. Что ж, стою я за кулисами на каблуках… Проходит час, второй… И это только первое отделение концерта. Кобзон смотрит в кулису — думаю, сейчас позовет. Он смотрит на меня и поет: «Ты соткана из роз…» И опять не зовет. Наконец, через 2,5 часа, Иосиф Давыдович говорит: «Сейчас я бы объявил антракт. Кто хочет, конечно, может пойти покурить. Но я вам не советую, потому что хочу, чтобы вы познакомились с молодой артисткой.»

И, собственно говоря, мое выступление было в антракте. Кто-то действительно пошел покурить. А мой приятель с дочкой и женой, понятно, не могли выйти — ноги размять. А потом снова появился Кобзон. И опять они не могли выйти, потому что еще 3,5 часа продолжался концерт. Девочка описалась раз десять во время этого концерта. А памперсов тогда не было…

Я много раз убеждалась в том, что люди никогда не уходили с концертов Кобзона — даже с самых продолжительных по времени. Не уставали, не пресыщались. Готовы были слушать еще и еще. Я была на концертах, которые Иосиф Давыдович организовывал в Израиле ко Дню Победы. Это было такое событие для Израиля! Весь Израиль вставал и приходил на эти концерты.

Для чего Кобзон пошел в депутаты, в Думу? Уж, конечно же, не из-за денег. Просто у него была потребность — делать что-то для людей, которым так нелегко сейчас выживать.

Однажды я была в поездке по Алтаю и Западной Сибири. Да, конечно, весна. И весной всегда грязно. Но Дом культуры, в котором невозможная вонь из туалета, — это ведь не весна сделала! И кто-то должен пойти и все это вычистить. Сюда приходят люди. Кто-то должен создать для них элементарные человеческие условия! Иосиф Давыдович защищал права этих людей. И это бесценно.

…Когда прощались с Иосифом Давыдовичем в концертном зале им. Чайковского, я была потрясена. Вокруг — людское море. Я никогда не видела сразу столько людей — безутешных, каких-то вдруг осиротевших. Женщины целовали колеса катафалка, ручки от дверцы машины, отвозившей кумира в последний путь. И это не было похоже на психоз. Всюду были цветы, лепестки роз. Прийти сюда, усыпать все цветами, залить все слезами никто ведь не мог бы заставить этих людей…

Ушел человек, который для нескольких поколений определял такие понятия, как порядочность, честь, патриотизм, в высоком понимании. Как бы пафосно это ни звучало! Но это так! А что касается профессии, то и говорить нечего: второго такого нет и не будет… Потому что я верила каждому его слову, каждому вздоху, каждой запятой. Как пел, так и жил. Как жил, так и пел.

Может, не анализ, а, вернее, попытка анализа. Ведь искусствоведы не написали еще книг об этом уникальном артисте, а журналисты чаще всего сообщают, как долго он пел на концерте, кто был в зале, какой у него бизнес и богат ли он. Поэтому давайте сейчас попытаемся поразмышлять над явлением, имя которому — Иосиф Кобзон.

Почему на эстраде, которая очень подвержена моде, Кобзон вне всякой моды? Как ему удалось записать столько песен? Почему он пел одинокому раненому солдату так же, как на многотысячном стадионе?

Музыка, бизнес, Госдума, благотворительность… Как он все успевал и никогда не торопился?

А зачем он пел песни о космосе, о заводе, о БАМе? Разве мало песен о любви?

Почему у, казалось бы, «официозного» певца всегда такие разногласия с властью?

Зачем он всем помогает? И знаменитостям, и никому не известной одинокой пенсионерке?

Зачем такому знаменитому певцу рассказывать анекдоты? А иметь в репертуаре «Вдоль по Питерской», и в то же время петь в синагоге — это можно?

Отвечая на эти вопросы, надо, прежде всего, исходить из того, что Кобзон — часть нашей жизни и нашей истории. Широчайший репертуар: русские народные песни, романсы старинные и современные, песни времен революции и Гражданской войны, песни Великой Отечественной и послевоенные, песни от 1950-х до 1990-х годов и совсем новые. Песни украинские, белорусские, еврейские, грузинские — многих народов нашего большого Союза… Английские, испанские… Как он все это помнит? Его слушали наши родители, слушаем мы, и наши дети будут слушать.

Конечно, Кобзон — человек незаурядных и разносторонних способностей. И в первую очередь — голос. Сильный, мощный, летящий, раздольный (русская песня), лиричный (романсы, танго), затаенный («Семнадцать мгновений весны»), драматичный (военные песни), шаляпинский («Вдоль по Питерской»), канторский (еврейские молитвы) и наконец неповторимый «кобзоновский», который не спутаешь ни с каким другим и который сопутствует нашей жизни вот уже восьмой десяток лет — ведь первое выступление Кобзона состоялось в 1946-м, в Кремле, когда ему было всего девять лет. В зале присутствовал Сталин.

Вокал: поет не животом или спиной, а всем организмом

Врачи знают: если в постановке голоса есть хоть малейший изъян, при большой нагрузке обязательно вылезут болезни, а с возрастом голос потускнеет и сотрется. Как многие вокалисты дрожат над своим голосом! Шарф до глаз, на морозе не разговаривать, острое, пиво — ни-ни!.. Кобзон же зимой ходит с непокрытой головой. А о том, сколько он может петь, слагают легенды.

Говорят, однажды на Камчатке он пел с утра до ночи, переезжая с одной площадки на другую. А ночью с музыкантами полетел на какой-то остров к летчикам. Там во время концерта к нему подошел администратор:

— Иосиф Давыдович, надо заканчивать, а то начинается прилив, и самолет не сможет взлететь.

Кобзон, обращается в зал:

— Говорят, что есть проблемы со взлетом. Я бы с удовольствием пел еще.

Из зала:

— Мы взлетим.

Кобзон:

— Тогда концерт продолжается.

На завтра гитарист из его ансамбля упал перед ним на колени и заголосил:

— Иосиф Давыдович, отпустите! Я больше не выдержу!..

Одни педагоги по вокалу говорят, что надо петь ногами, другие — животом, третьи — спиной. Кобзон поет всем организмом. Поэтому — легко, как и говорит. Говорит, кстати, очень хорошо.

Музыкальность: ощущение такое, что у него внутри звучит виолончель

Стиль: скупой жест, скупая мимика.

Сегодня многие певцы замечательно двигаются, танцуют. Это прекрасно. У Кобзона другой стиль. Он стоит. И поет. Скупой жест, скупая мимика. Не «выпячивает» голос, не демонстрирует актерское мастерство, не «выступает». Только поет. Так, как будто и сам слушает песню вместе со зрительным залом. И такая манера оказывается очень современной. Мы его слушаем и тоже «внутренне поем», словно сливаясь с его исполнением. Может, в этом главный секрет успеха?

Стоп, стоп!.. Что-то тут не совсем так. Эти слова скорее про прежнего Кобзона. А он за последние годы очень изменился. Стал еще мощнее, глубже… Словом, пришло время прямо и определенно назвать главную причину успеха артиста Иосифа Кобзона: гениальность!

Талант: все понимают, что он поет о них, сидящих сейчас в зале, об их жизни и бедах.

В Центральном доме актера — вечер памяти Маргариты Александровны Эскиной. Она была многолетним и всеми любимым директором этого дома, поэтому зал переполнен: знаменитые актеры, режиссеры, театральные деятели. Желающих выступить много, некоторые говорят долго, другие читают короткие стихи, кто-то поет одну песню… Выходит Кобзон. Его здесь любят. Он для драматических артистов свой, не «чистый вокалист». Исполняет две песни. Не отпускают. Говорит:

— Тогда романс, имеющий отношение не к Маргарите Александровне, а ко всей нашей культуре. Беранже. «Нищая».

Произведение длинное, шесть куплетов. Рядом со мной сидит очаровательная Юлия Рутберг.

— Я тоже люблю Кобзона, но чувство меры… — тихо говорит она.

Я тоже тихо:

— Песня такая.

Кобзон допел, зал и не думает с ним расставаться.

— Что вам спеть?

Голос из зала:

— «My Way».

Кобзон поет. И тут начинается что-то непонятное. Все понимают, что он поет о них, сидящих сейчас в зале, об их жизни и бедах. Не дали роль, а я бы мог… Теперь время ушло. Но это мой путь!.. И звания ждал столько лет… Но это мой путь!.. Квартира, путевки — все не мне… Но это мой путь! Обиды, сплетни… Сколько раз режиссер меня «не видел» … Но это мой путь! И я с него не сверну!

Зал встал. Слезы у многих в глазах. Мы орем (да-да, именно так!). И моя любимая Юля тоже. Я ее после этого еще больше люблю.

А ведь Кобзон «просто» пел. В чем же тут секрет? Ответ на этот вопрос в другой истории.

…Фестиваль в Португалии. Артисты из 60 стран. Концерты идут на стадионах по 5–6 часов. Нашему коллективу во главе с Кобзоном выделено максимальное время — 20 минут. Из них самому Кобзону — шесть минут на две песни. А в результате наши артисты выступали 50 минут, и Кобзон спел 8 песен в финале.

Память: Кобзон говорил по-болгарски, чешски, венгерски, а артисты отвечали по-русски.

К своему 50-летию Кобзон решил провести концерт со звездами из разных стран. Пригласил Хайта написать конферанс, а меня — режиссером. Разослали приглашения, все нашли время, приехали. По уверениям Госконцерта, это был первый случай, когда все согласились при скромных гонорарах. А ведь приехали действительно звезды: Лили Иванова и Бисер Киров (Болгария), Дан Спэтару (Румыния), Ева Пиларова и Карел Готт (Чехословакия), Джордже Марьянович (Югославия), Янош Коош (Венгрия).

Как известно, Хайт «воду» не писал. Десять страниц плотного репризного текста с короткими смешными вставками, где Кобзон говорил по-болгарски, чешски, венгерски и т. п., а артисты отвечали по-русски. Я раздал тексты артистам, все выучили, а Кобзону — некогда. Он занят встречей гостей, лично проверяет, чтобы у каждого в артистической были кофе, чай, вода, бутерброды. Все за свой счет. Настает день премьеры. Я в панике. Кобзон зовет меня в артистическую, переодевается и говорит:

— Прочитай мне, пожалуйста, конферанс.

Я прочитал. Он гримируется.

— Еще раз.

Я прочитал еще раз.

Кобзон на концерте ничего не забыл. И еще добавил кое-что от себя.

Сам он выступал в конце программы. Все участники подходили поближе к сцене и слушали его.

Лили Иванова сказала мне тогда:

— Не думай, что мы приехали из-за денег. Мы все любим его.

Благотворительность: походы по кабинетам районных и городских властей, министерств и ведомств.

Благотворительность — какое красивое слово! Особенно, если произнести его медленно. Огромное количество звонков и просьб! А просят, потому что знают: Иосиф Давыдович старается не отказывать.

По религиозной традиции благотворительность должна совершаться без шумихи, тихо и скромно. В этом смысле Кобзон — глубоко верующий человек. Никто не знает, сколько домов сирот он опекал, скольким людям помог в нужде, болезни и старости, сколько тратил на строительство аптек с доступными ценами. Буквально в каждом городе есть люди, благодарные ему за жилье, работу, за телефон или устройство ребенка в детский сад, место в больнице, редкое лекарство… Сколько таких людей? Тысячи, может, больше. Мы не знаем. Он никогда об этом не рассказывал. До нас доходила лишь малая толика…

Роман Иванович Романов, известный конферансье, встречает меня во дворе:

— Алик, поздравь меня — скоро выходит моя вторая книжка!

— А деньги на книжку у пенсионера откуда?

— Кобзон дал. И первую книжку тоже он оплатил.

Старейший администратор эстрады Тамара Герзон последние годы жила в бедности и одиночестве. Однажды раздался звонок в дверь. Внесли новый холодильник, телевизор и большой набор продуктов. Откуда? Молчание. Потом вычислили — от Кобзона.

Профессионализм: Кобзон тоже плакал, когда пел, но голос не дрогнул.

Мне нравится такое определение: профессионализм — это умение посадить себя в зрительный зал.

Кобзон всегда пел для конкретных зрителей, тех, которые сегодня сидели в зале. Пел про их жизнь, беды и радости, про их родной завод, про космос и БАМ. Ведь все это было частью нашей жизни.

Если Кобзон обещал, он споет. Даже если болен. Однажды (радикулит!) пел сидя в кресле. Песня и публика его лечили. И всегда «живьем», не «под фанеру».

…На телевидении снимался номер с песней «Хава Нагила». Зная, что в «Шаломе» поставлен такой танец, Кобзон пригласил наших артистов. Но у нас был немного другой ритмический рисунок. И на репетиции Кобзон пять раз в полный голос спел всю песню, чтобы танцоры могли приспособиться. Можно было и не петь — Левон Оганезов сыграл бы несколько раз, и все. Но это — если не думать о коллегах и телезрителях.

А брюки? Мало кто знает, что, надев концертные брюки, Кобзон уже не садился. Чтобы ткань не помялась. Так уважительно к себе, к своей профессии и к людям, которые в зале, никто не относился.

…Ташкент. Концерт в госпитале для раненых в Афганистане. После представления мы пошли в палаты тяжелораненых, тех, что не смогли прийти на выступление. Молодые ребята, искалеченные навсегда. Невозможно ни описать, ни смотреть. Даже мы, врачи по образованию, прошедшие шесть лет больниц и моргов, не могли этого выдержать. Одна певица хотела спеть раненому, но слезы душат.

Кобзон подошел к одному из них:

— Сынок, что тебе спеть?

Шепот в ответ, и Иосиф запел. При раненых плакать нельзя, но слезы сдержать невозможно. Кобзон тоже плакал, когда пел, но голос не дрогнул.

В начале 1980-х артисты Москонцерта, устав от самоуправства парткома, обратились к Кобзону и другим звездам с просьбой заступиться за них. При первом же походе в райком звезды «отпали», и Кобзон остался один. И не отступил. Райком был повязан с парткомом, их поддержал московский комитет партии — начались провокации, слежка за Кобзоном, ему не подписывали характеристики на выезд за рубеж, на Госпремию… Вызывают Кобзона в комитет партии:

— Вы проявили политическую бестактность: вчера в Колонном зале спели две еврейские песни, а в зале были два представителя арабских государств. Они поднялись и ушли.

— Зря, ведь потом я спел две арабские. И евреи, которые были в зале, не ушли. Так кто проявил политическую бестактность?

…Зачем объяснять кому-то, что Кобзон хороший? Его и так любят. Верно. Любить Родину, женщину, артиста — прекрасно. Но лучше, когда знаешь за что. Когда случилась трагедия с «Норд-Остом», Иосиф Давыдович первым вошел в здание на Дубровке, вел переговоры с террористами и спас пять заложников. После этого многие звонили в офис Кобзона и говорили его помощницам:

— Передайте Иосифу Давыдовичу, что мы им гордимся.

Девушки отвечали:

— Мы тоже.

…Сегодня, конечно, плохо без него. Многим плохо. Особенно тем, кто любил его слушать, кому он помогал, кого защищал, поддерживал словом и делом. Одна надежда на то, что память о великом человеке разбудит в ком-то желание быть хоть немножко похожим на него и так любить нас, людей.

Безусловно, все слова, которые возможно произнести в адрес такого человека, как Иосиф Кобзон, все равно будут звучать бледно в сравнении с тем, что он сделал для эстрады, для страны, для зрителя, для простого человека, который благодаря его творчеству расправлял плечи, шел вперед, да просто продолжал жить. Я счастлив, что в моем детстве мои родители приводили мне в пример особенных людей, которые, выходя на сцену, дарили часть своей энергии, часть своей души и жизни людям. И это разительно отличается от нашего времени, когда уже не видно вот такой отдачи, такого диалога души, сердца и таланта с теми людьми, которые пришли на концерт. А Иосиф Кобзон — это воплощение лучших качеств творческого человека, понимающего, что если он наделен определенными талантами, то через свое искусство и свое отношение к музыке, к делу, к коллегам все это отдает людям.

Наверное, неслучайно я в детстве играл в артиста, и, когда из всех радиоприемников и на праздничных концертах звучал Кобзон, именно он являлся для меня олицетворением всех артистов вместе взятых. А я в 5-летнем возрасте забирался на табуретку, пел песни, читал стихи, потом долго кланялся и говорил: «Многоуважаемые взрослые, дорогие родители, для вас только что выступал, пел и говорил народный артист Советского Союза Саша Кобзон». По прошествии многих лет я рассказал это лично Иосифу Давыдовичу, и он выслушал мой рассказ с улыбкой. Но потом было продолжение этой истории, когда наша соседка с сочувствием говорила моей маме: «Людочка, как жалко, что у вас мальчик не совсем здоровый растет», а мама отвечала: «Он так хочет стать артистом, что играет в Кобзона. Мы надеемся, когда он вырастет, это пройдет».

После того, как я рассказал эту историю Иосифу Давыдовичу, у нас с ним появилась такая игра за кулисами, а мы очень много с ним пересекались в разных концертах: вместо «Добрый вечер» или «Здравствуйте» он тут же, видя меня, спрашивал: «Ну как, прошло?» — «Нет, Иосиф Давыдович». — «Ну и хорошо!» У меня есть несколько трогательных видеозаписей. После того, как либо я его объявлял, либо он, когда вел концерт своего друга, поэта Андрея Дементьева, он говорил в зал: «Александр Олешко, кстати, мой сынок».

Я до сих пор не могу поверить, что выхожу на одни подмостки вместе с человеком, в которого я играл в детстве. Мы очень часто бывали в совместных поездках в самых разных уголках нашей страны. Много летали на север, в вахтовые города, где добывают газ. И он везде был своим человеком для тех, кто оказывался в зале. Он помнил все даты. Он помнил, когда, где, какая была заложена капсула или первый кирпич, кто был в тот момент руководителем того или иного города, района, поселения, он называл этих людей по фамилии, знал какие-то их личные истории — у него была феноменальная память. И я полагаю, что эта память была не просто технически натренирована, он искренне помнил тех людей, которые встречались ему на пути, а уж талантливых людей особенно.

Я уже не говорю о том, что ежедневная очередь людей, и не только известных, выстраивалась в офисе к нему за помощью — и он всем помогал, включался во все людские проблемы. Я сам два раза обращался к нему за помощью: один раз для себя, не буду уточнять, зачем именно. И второй раз просил за одну очень известную прекрасную актрису, которая никогда в жизни не смогла бы обратиться к нему напрямую из-за своей скромности. Все вопросы были решены не просто в этот день, а в течение 15 минут! А одна из просьб к Иосифу Давыдовичу, у которого в то время уже почти не было сил, вообще была решена за 10 минут — это произошло, когда возникли сложности с захоронением народного артиста России, нашего любимого, дорогого Олега Анофриева. Кому звонить? Конечно, я позвонил Кобзону. И все вопросы были решены за считаные минуты.

Безусловно, он был олицетворением советской эпохи, когда песни писались не для бизнес-расклада, а по велению души и сердца. И я не вижу ничего дурного в прославлении советского строя, любви к Родине или желания трудиться — что в этом плохого? А сейчас все перевернуто с ног на голову.

Спрашивал его: «Вы хоть когда-нибудь отдыхаете?» А он только улыбался

Меня удивляло, что в самолете, когда мы летим на гастроли 5–7 часов, все спят или отдыхают, а единственный человек, лампочка над которым горит, — это Иосиф Кобзон, он читает газету, журнал или книгу. Я тоже стал на гастроли брать с собой книги. Спрашивал его: «Вы хоть когда-нибудь отдыхаете?» А он улыбался или пожимал плечами.

Когда я был ведущим концерта, то, конечно, задавал ему вопрос: «В программе написано: Иосиф Кобзон, две песни. Сколько будете петь?» — «Да, две песни спою — одну на бис, а еще три — назло». Но не каждый артист может позволить себе сделать это, не каждого артиста захотят долго слушать. А он, сколько бы ни пел, зрители всегда были рады.

Помню, мы летели с ним в Новый Уренгой. Это был день юбилея Щукинского училища, которое потом стало институтом. Мы приехали в аэропорт, сели в какую-то ВИП-комнату. И я понял, что целый день не ел. Но у них не работало кафе, а ничего другого не было. Правда, в этой ВИП-комнате стоял холодильник, в котором продавалась черная икра, а я сижу голодный. Приезжает Иосиф Давыдович: «Ну что, прошло?» — «Нет, не прошло… Сегодня праздничный день, еды нет, а сейчас лететь».

И он купил банку черной икры, так как вообще было нечего есть, и мы с ним вдвоем прямо ложками съели всю банку. Это был самый нескучный вечер в моей жизни и самая потрясающая компания! Потом мы ехали в маленьком автобусике — Кобзон никогда не требовал никаких отдельных машин: если есть — замечательно, если нет — поедем со всеми. Вот мы вместе едем в УАЗике от здания аэропорта до самолета, и я ему рассказываю, какие были гости, кто выступал… А он вдруг говорит: «А я очень боялся, что не проскочу свое 75-летие, потому что огромное количество моих друзей и выдающихся артистов умерли, когда им исполнилось 75 лет». И потом улыбнулся: «Видишь, проскочил». А ему на тот момент было, по-моему, 76 или 77 лет.

Конечно, мы все знали, как мужественно и самоотверженно он борется со своей болезнью. Но все равно продолжал летать, ездить на гастроли по самым отдаленным уголкам страны!

Как-то раз мы пересеклись с ним на концерте в Колонном зале Дома Союзов, и я ему сказал: «Свое 40-летие мечтаю отметить с большим симфоническим оркестром в Колонном зале, и чтобы в этом концерте выступили Вы. Если сможете, приезжайте, пожалуйста». Сказал, будучи уверенным, что он, конечно, не обратит на это внимания. За несколько дней до концерта мы с ним говорили по телефону, он сказал, что приедет, и спросил, какие песни ему спеть, а я ответил: все, что ему захочется. И, к своему стыду, я и в этот раз не был уверен, что он прилетит. Потому что он улетел куда-то далеко, кажется, на Камчатку. И вот концерт начинается — и мне говорят: приехал Иосиф Давыдович. Оказывается, он приехал днем, прорепетировал до меня с оркестром, переоделся, но не поехал домой, дождался начала концерта. И когда я пел песню «А у нас во дворе» из его репертуара, он появился на втором куплете — раздался шквал аплодисментов, и уже второй и третий куплеты мы с ним спели вместе.

А потом он сказал, что хотел бы посвятить Саше в день рождения песню, которая называется «Мой путь». Я стоял с ним рядом на сцене у рояля, а он пел эту песню. У меня комок в горле, и благодарность, и пожелание ему здоровья, потому что он очень плохо себя чувствовал. После этого он спел еще одну песню «Песня не прощается…». И далее мы еще спели вместе с ним и с детьми из группы «Непоседы»: «Пусть всегда будет солнце».

…Когда я думаю об Иосифе Давыдовиче, мне вспоминаются радостные, солнечные ощущения от встреч с ним. Я очень благодарен и детям Иосифа Давыдовича, и его жене Нелли Михайловне Кобзон за то, что они сделали мне бесценный подарок — наручные часы в память о нем — и вручили флешку с его оркестровыми фонограммами.

Теперь в своих концертах я постепенно расширяю репертуар, вставляю в него песни, которые пел Иосиф Кобзон. Я обязательно рассказываю зрителям, что это песни из его репертуара, что это та самая музыка, под которую он пел на сцене, и, наверное, не случайно в том моем концерте он спел замечательную песню «Песня не прощается с тобой». Так вот его песня, его голос не попрощались, а остались с нами. Остались навсегда. Огромное ему спасибо за его блистательный путь и очень красивую творческую жизнь!

Мне кажется, что Иосиф Давыдович, которого я всегда называла Йосенька, уважал меня за то, что я работаю, как трудоголик (так он говорил). Сам он часто повторял: «Я не могу не петь, в каком бы состоянии ни находился — я должен петь». И я его прекрасно понимаю, потому что не играть я тоже не могу.

Хочу с полной уверенностью сказать — это феноменальная личность. Человек огромного, совершенно необъяснимого диапазона деятельности, он уникален. Я хотела бы провести параллель. Например, Магомаева некоторые певцы могут повторить и даже спеть похоже на него. А Иосифа Давыдовича невозможно скопировать. В нем было что-то близкое к гениальности, поэтому он неповторим.

Еще он был невероятно остроумным человеком. То, что он придумывал прямо на ходу, получалось очень интересно и ярко. Несколько раз он вел концерты, в которых и сам участвовал, а между номерами выдавал абсолютно незабываемые интермедии. Например, было открытие Дома музыки. Представьте себе: огромная сцена, невероятное количество народа, важное событие музыкальной Москвы. И перед тем, как мы вышли, я решила, что буду исполнять прелюдию к «Руслану и Людмиле», а это торжественная симфоническая история, там и духовые инструменты должны быть, и струнный оркестр. Перед выходом на сцену он сказал: «Да, да, все будет хорошо, мы в вас уверены». А те, кто управлял сценой, все эти технические работники, сказали нам, что там все на кнопках, все происходит автоматически. Перед нами выступал пианист, которого Иосиф Давыдович уже объявил, потом он пришел и сказал: «Сейчас ваш выход с оркестром». Мы дисциплинированно выходим и видим такую картину.

Посредине сцены — яма, в которую они должны были спустить рояль, а потом закрыть пол. Но рояль спустился только наполовину, и его крышка торчит над сценой. Представьте себе мое состояние. Я смотрю на Кобзона. Он кивает — ладно, ладно, ничего. Я стою с одной стороны сцены, перед нами пропасть, а с другой, напротив нас, вся моя струнная группа: они остались на уровне оставшегося кусочка сцены.

Я шепотом спрашиваю: «Йосенька, что будем делать?» — «Да ничего!» И он начал прямо в зал рассказывать анекдоты. Публика, конечно, валялась от смеха. Потом он как-то ободряюще посмотрел на меня, и я поняла: надо начинать играть. Он объявил увертюру «Руслан и Людмила», и мы грянули! Как ни странно, все получилось замечательно, звучало прекрасно. Но в середине увертюры краем глаза я вижу, как по крышке рояля взбирается рабочий сцены. Прямо во время нашей игры. Продолжаю играть. Там есть три темы в бешеном темпе, и есть более мелодичная часть, и во время нее гениальный Йося начинает рассказывать какой-то анекдот, который связан с какими-то смешными и трагикомическими историями, похожими на эту ситуацию. Смысл в том, что, мол, нельзя перейти эту реку.

Мы заканчиваем играть. Аплодисменты, бешеный успех. Публика решила, что мы приготовили этот номер как сюрприз, веселую шутку. Но самое смешное было тогда, когда рабочий все-таки взобрался на сцену, а я машу ему локтем во время игры, мол, назад, назад, и это тоже получилось смешно — публика захохотала в этот момент. Звучит Глинка, «Руслан и Людмила», а публика вовсю ржет. Рабочий же, не обращая внимания на мои знаки, вместо того чтобы обойти крышку по краю, обошел меня спереди по краю сцены и гордо удалился, когда я уже заканчивала играть с торчащей крышкой рояля. Вот такой получился исторический номер, как будто хорошо отрепетированный и, главное, весь уложившийся во время нашей игры.

Вот еще один случай, когда я опять убедилась, что Иосиф — это человек безграничного таланта, ответственности и невероятной преданности своему делу. Когда Иосиф уезжал в Германию на операцию, мы встретились с ним в Кремле во время президентского приема. Мы там должны были записывать диск. И он мне, как близкому человеку, подробно рассказал о том, что ему предстоит. Я, не подавая вида, что меня потрясло услышанное, спросила, можно ли ему звонить в больницу. Он разрешил, и я звонила ему все эти недели, пока он лежал в реанимации.

Когда Йося запел «Алешу», зал зарыдал

А потом мы встретились в первой студии ГТРК, которой больше не существует. Заранее договорившись так: после его прибытия из Германии я прилетаю с гастролей и прямо из аэропорта еду на звукозапись. Созвонились — и он сказал: «Я еду!» И вот в студии появляется Иосиф, совсем как мальчик. Он похудел, по-моему, на 25 кг. Мы расцеловались — и тут же к микрофону. Начали. «Только без дублей», — бросил он. И мы записали девять военных песен. Пел он потрясающе! Я предложила: «Может, выпьем чаю?» — «Нет, нет, нет, сначала надо все сделать». И мы все замечательно записали!

Затем у нас был концерт в честь Дня Победы. Это было второго мая в зале Чайковского. Всё получилось, как по сценарию фильма «В шесть часов вечера после войны». Концерт начинался тоже в 6 вечера. Всё было сделано очень здорово, это мой лучший спектакль, поставил его Владимир Васильев. И вдруг на репетиции появляется Иосиф и говорит: «Я работал в Госдуме, но не мог не прийти к вам». Он появился в дверях очень неожиданно, в светлом костюме, посвежевший, помолодевший — очень быстро пришел в норму, это ведь тоже зависит от невероятной внутренней силы. Вошел и стоит в дверях с огромнейшим букетом и хитренько мне улыбается. Говорит: «Я сейчас должен вернуться в Думу, а букет — чтобы тебе не было скучно». Наша репетиция продолжалась буквально до самого начала концерта.

Мы заканчиваем репетицию, отработали наше построение, в конце поет Камбурова. И снова появляется Йося, опять с букетом, таким огромным, какого я никогда не видела, и идет по направлению ко мне. Почти на ходу, обращаясь к залу, говорит: «Как хорошо, что здесь сидит Оганезов, пожалуйста, иди сюда, мы сейчас несколько романсов споем». Оганезов садится к роялю, и Иосиф начинает петь романс «Хризантемы» — я такой потрясающей стилистики никогда не слышала. А его патриотические хиты — это целая эпоха, лицо страны.

Потом мы с ним танцевали, и романсы он пел, танцуя со мной. Это было невероятно красиво. Спев три романса, он сказал, обращаясь к Оганезову: «Ты, Лева, теперь можешь сесть. А мы споем то, что должны петь». И пошли все эти потрясающие военные песни. Когда Иося запел «Алешу», зал просто зарыдал.

Вспоминаю мою первую поездку в Болгарию, это были дни Москвы в Софии. Вечером Иосиф приходил ко мне в номер на чай, мы часто собирались. Он говорит: «Что делать? Они же по-русски не понимают, мне что, по-болгарски петь?» С нами был Гена Хазанов, который вообще был в ужасе. Ему никто не сказал, что его тексты нужно произносить по-болгарски. И вот мы за кулисами. Гена почти в истерике, а Иосиф смотрит на него и спокойно говорит: «Что ты волнуешься? Коверкай каждое русское слово, говори его не по-русски, а перекрути». Что он там говорил, я не знаю, но зал постоянно смеялся — это несомненный успех. В общем, выкатывается Хазанов со сцены за кулисы. Мы просто катаемся от смеха, а он говорит: «Да-а-а, вот уж не ожидал, и все это благодаря Иосифу!» Йося всегда умел найти выход.

Он всех вел за собой, как флагман, начиная с совершенно неопытной молодежи и заканчивая ветеранами, к которым он относился фантастически трепетно. Он приглашал меня в Госдуму, собирал там ветеранов, мы давали концерты. В нем всегда было настоящее сопереживание.

Однажды он меня зовет послушать белую цыганку, как ее называли, Изабеллу Юрьеву. От неожиданности я спрашиваю: «Боже мой, Иосиф, неужели она еще жива?» Он говорит: «Еще как, ей 100 лет». А она отказывается: «Я петь не буду, я даже не смогу взойти на эту сцену». И тут он ее хвать — как куколку, раз — и поставил на сцену. А у артиста, в каком бы возрасте он ни был, на сцене срабатывает концертный рефлекс. И она начала петь. Потом что-то рассказывала, потом еще начала петь и уже остановиться не может. Когда Иосиф почувствовал — он же артист, человек сцены, — что надо заканчивать, он опять взял ее на руки и снял со сцены.

А количество анекдотов в его памяти невозможно представить: он ни разу не повторил ни одного анекдота. Он мне мог позвонить с утра: «Знаешь, есть еще один анекдот!» Я не представляю, как их можно запомнить, а уж как их можно ни разу не повторить?

Мы с ним часто выступали на каких-то юбилеях. Однажды нас пригласили на 80-летие замечательного кардиохирурга Александра Николаевича Коновалова. Иосиф говорит: «Иди на сцену, я буду рядом». И опять произошла потрясающая мизансцена. Идет концерт. Иосиф объявляет номера, потом паузы, провозглашаются тосты, и выступают те, кто хотел выступить в честь Коновалова. А Иосиф, забыв выключить микрофон, начинает травить анекдоты. И вместо того, чтобы слушать речи в честь Коновалова, публика умирает от хохота, потому что он еще рассказывает все это с соответствующим произношением. Это было так смешно, что я не могла играть, а девочки вообще лежали от хохота. А он сначала даже не понял, почему все так смеются. Я ему говорю: «Вы же всему залу рассказываете анекдоты, Вы не выключили микрофон».

Иногда он мог назвать меня дурой, но это было так доверительно

Он был абсолютно неунывающим человеком, никогда ни на что не жаловался, никогда не выглядел чем-то недовольным. Со мной он был достаточно откровенным, но все неприятности держал при себе. Помню, был юбилей у Аллы Баяновой. В театре оперетты происходило ее чествование. Иосиф вел концерт, я стояла, а мой оркестр сидел, и Кобзон после каждого номера, кто бы ни выступал, объявлял наш оркестр и сам подпевал нам. «У меня клиенты, — говорил он, — будут меняться, а ты аккомпанируй».

Алла Баянова спела со мной романс «Что мне горе». А до этого была репетиция, на которой Иосиф сидел в зале, а мне Баянова говорит: «Деточка, я тебя прошу, встань ко мне лицом». Но как же я встану к ней лицом, ведь тогда я буду спиной к публике?! «Нет, ты стань лицом, я могу забыть слова». Я потом говорю Иосифу: «А вдруг она действительно забудет слова? Что делать?» — «А ничего. Ты, главное, стой, смотри на нее, и она не забудет слова». И «Что мне горе» проходит замечательно. После «Что мне горе» был еще какой-то номер, но она не пела. И Иосиф понял, что ее надо уводить со сцены, потому что сама она не хочет уходить. Он берет ее под руку, а я начинаю играть «Танго», просто как мелодию, как воспоминание о ее молодости, о любви. И вдруг, услышав первые звуки этого романса, она сразу остановилась, решив запеть, а Йося ее ласково полуобнял и тихо сказал: «Мы сейчас пройдем и сядем в ложу». В театре оперетты ложа выходит прямо на сцену.

В общем, он ее увел. И в ложе Баянова разошлась уже не на шутку. Она пела, приветствовала зал, со всеми общалась, хотя никто не слышал, что она говорила. Кобзону пришлось ее оставить, потому что он должен был дальше вести концерт, но он все время посылал ей воздушные поцелуи. Для нее это было важно. Он был красивым и очень надежным кавалером.

Мне кажется, что меня связывало с ним удивительно нежное чувство. Он относился ко мне покровительственно, и ему нравилось, что я его никогда ни о чем не просила. Как-то раз он мне сказал: «Ну ты молодец!» Он так сказал потому, что в 1989 году я придумала и организовала женский оркестр, хотя у меня не было ни одного музыканта. Я их собрала, и мы тут же отправились выступать на гастроли. Он очень уважал меня, видимо, за то, что я всего добилась сама.

…Как-то раз у меня были гастроли в Америке. И Кобзон сказал, что прилетит ко мне. Но у нас что-то не совпало, потому что он должен был выступать в одной европейской стране. А мы с ним хотели записать песни. Мы думали, что все сделаем в следующий раз. Но следующего раза уже не было. Никогда не надо оставлять ничего на потом… Он был для меня близким, понятным человеком. И мне почему-то кажется, что он ни с кем не был так откровенен, как со мной, не знаю, чем я это заслужила. Иногда он мог назвать меня дурой, но это было так доверительно, что я не обижалась. И эти удивительные отношения постоянно развивались и в рабочие моменты, и во время репетиций, и во время концертов.

…Есть спектакль, который снят телевидением 2 мая 2005 года. Идет трансляция по телевидению, появляется подстрочник — народный артист СССР Иосиф Кобзон. А шапка — Театр Светланы Безродной. И тут раздается звонок — Иосиф: «Слушай, я даже не подозревал, что я — артист твоего театра». Он успевал все ухватить и прореагировать остроумной шуткой. А я даже не ожидала, что они такое сотворят на телевидении… Я понятия не имела, что они все это соберут под одну шапку.

Он меня ругал за то, что я как следует не оформила свой театр. Это, говорит, отвратительная черта твоего характера — ты никого никогда ни о чем не просишь. Но мне действительно неудобно просить за себя, а просить за кого-то другого могу. «Это у нас общая с тобой черта», — говорил он.

…Есть фотографии из спектакля, когда мы с ним танцуем. Это был удивительный спектакль в зале Чайковского — без декораций, но все были в каких-то костюмах. Там было все: довоенная тема, начало войны, проводы на фронт, война, медсестры и послевоенная жизнь. После этого спектакль шел еще пару раз, но тогда, в первый раз, это было нечто грандиозное!

Я помню многие его жесты, движения. Когда его кто-то благодарил за что-то, он молча разводил руками. У меня хорошая зрительная память. И зрительно я всегда его вижу: как он мог обернуться во время пения, а когда он поет, всегда происходит маленькое шоу, и я как будто слышу, что он говорит. Хорошо, что я поделилась своими воспоминаниями: как будто снова встретилась с ним!

Иосиф — великий артист, и он очень многогранно влиял на своих коллег по сцене. Для меня было большим счастьем работать вместе с Кобзоном много лет с коллективом внутренних войск, а сейчас — Росгвардии. Я видел, как он относился к выходу на сцену, к своему внешнему виду, осматривая каждую деталь своего костюма, объясняя это тем, что зритель должен видеть артиста не таким, каким он выглядит в быту: в штанах с вытянутыми коленками или в мятой майке. Он должен видеть артиста со сцены красивого, элегантного, потому что только так возникает искрений контакт со зрителем и настоящее представление.

Бог ему дал удивительный талант музыканта и певца. Я думаю, у него был абсолютный слух и абсолютная память. Запоминал он буквально все. Я всегда поражался, когда он пересказывал разговор с каким-то человеком, досконально помнил все, до мелочей, от и до воспроизводил весь диалог, который вел с кем-либо. Он очень точно интонировал. Не зря композиторы, которые писали новые песни, любили с ним работать, потому что буквально со второго, а то и с первого раза было все прекрасно спето, и потом уже шла только шлифовка, доводка, выправлялись какие-то нюансы, чтобы чуть-чуть усилить образ. Он записывал песню практически с первого дубля. Запись происходила двадцать, от силы тридцать минут. Поэтому он спокойно мог записать за один раз три-четыре произведения, что мы с ним в последние годы и делали в студии. Это необыкновенный дар.

Сейчас у артистов модно говорить: я записал, а вы там интонацию подправьте. И звукооператоры подправляют выше, ниже, и всем кажется, что этот певец (или певица) чисто поет, а на самом деле это не так. Вот Иосифа править не надо было. Он точно попадал в ноты, точно интонировал. Такой божий дар не каждому дается!

…Мы с Иосифом Давыдовичем впервые познакомились во Дворце спорта в Лужниках. Был праздничный концерт, посвященный Дню Победы. Тогда мы с ним спели две песни «Поклонимся» и «День Победы». С этого момента у нас с ним началось знакомство. Но по мере того, как я узнавал его, общался с ним, я стал проникаться необъяснимым желанием быть поближе с ним, слушать его, что-то услышать от него нового, хорошего. Зародилась дружба, которая постепенно начала развиваться.

В 1988 году мы были приглашены в Италию на 20 концертов. Это были незабываемые гастроли, потому что это была наша первая капиталистическая страна. До этого мы были в соцстранах, а это разница большая. В Италии были цирковые арены, рассчитанные на три-четыре тысячи человек. Особенно меня поразил Миланский Дом спорта, где сцену сделали внизу и огородили ленточкой, опасаясь местных любителей сувениров, которые могли что-то со сцены стянуть себе на память. Дали концерт. Публика орала от восторга. Иосиф Давыдович там блистал. Они были в восторге от Ave Maria и Arrivederci Roma. Зрители стали спускаться к артистам. Музыканты и хор еле ушли. У половины артистов были оторваны пуговицы. Вот такая была серьезная встреча у нас в Милане. Кстати, Arrivederci Roma он выучил наизусть очень быстро, чему я очень удивился. Мне это удалось только после нескольких репетиций.

Публика настолько хорошо нас принимала, что вместо 20 концертов мы дали больше, объехав все побережье Италии, начиная с Неаполя. В Неаполе выступили на стадионе для 18 000 зрителей — был полный аншлаг! В конце концерта публика встала и стала кричать футбольные кричалки. А когда наш солист Володя Бака спел O sole mio, стадион так взревел, что думал, сцена под нами провалится. Никто не ждал такого успеха от советских исполнителей. Я смотрю на Иосифа: он такой гордый! Больше я его таким не увидел, пожалуй, никогда.

Нас пригласили в Ватикан к папе римскому Павлу Иоанну Второму. Я тогда еще никогда в жизни не видел рамки-антенны, которые сейчас стоят у нас в каждом магазине. Из-за них скопилась очередь. Мы Иосифа пропустили первым. Он оборачивается к артистам и говорит: «У нас сейчас исторический момент! Мы идем в центр католической церкви, в Ватикан. У меня к вам огромная просьба. Ни в коем случае к римскому папе не обращайтесь ни „батя“, ни „пахан“»… Эта шутка приподняла нам настроение, и мы в предвкушении интересной встречи пошли в Сикстинскую капеллу ждать римского папу.

Мы там запланировали спеть две песни — «Калинку» и Ave Maria. «Калинку» Иосиф пел, а Ave Maria — Бак. Была такая торжественная обстановка и полная тишина, что было слышно, как муха пролетала. Все ждут, что он скажет. А папа был поляк по национальности, владел хорошо русским языком. Он произнес длинную речь, после чего мы спели свои песни, причем он на «Калинке» стал даже притоптывать. На следующий день телевидение, радио, все газеты об этом писали. Это был своеобразный триумф солдатской песни и триумф Иосифа лично. Папа римский благословил и меня, и его.

Иосиф хватает ботинок и бросает в вора!

А в Вероне нас обокрали! Наш «казначей» вечером взял из сейфа гостиницы, где хранил всю сумму на концерты, 10 тысяч долларов к себе в номер, чтобы утром выплатить суточные артистам на несколько дней.

Утром мы встречаемся на завтраке, а Нелли рассказывает: «Представляешь, какая история. Открываю ночью глаза, а на меня смотрит какой-то мужик бородатый. Иосиф хватает ботинок и бросает в него. Он тут же убежал». И тут наш «казначей» стал себя по груди бить, побледнел, вскочил и побежал в номер. Приходит оттуда через какое-то время и говорит: «У меня украли деньги и паспорт из пиджака». Мы все в трауре. Но нам повезло, что, когда полицейские пришли, паспорт нашли в мусорном ящике. Уже легче стало. Потом по описанию Иосифа, у него память фотографическая, нашли-таки вора. Оказалось, что он еще в несколько номеров залезал. Успел потратить лишь часть наших денег.

В общем, мы триумфально закончили эти гастроли. А на следующий год нас пригласили в Грецию. Но мы уже без Иосифа ездить не могли. У нас сложился крепкий союз — и творческий, и человеческий. И сложилась одна традиция. Он мне через день, а то и каждый день звонил в семь утра и говорил: «Не спишь?» — «Сплю!» — «Я не сплю, и ты не спи». И рассказывал очередной анекдот, потом обсуждали разные проекты по работе.

В Греции была тоже история интересная. Мы там песни на греческом пели, сиртаки танцевали. А Иосиф спел там Ave Maria. Принималась на ура. В общем, нам осталось концертов пять дать. И тут представитель организаторов Мария подходит и говорит: «Иосиф, эту песню больше не пойте». Он удивился: «Как — „не пойте“?» Вы знаете характер Иосифа: когда ему что-то нравится, а ему запрещают, он еще чаще нарушает все запреты. Он выдвинул ультиматум: «Я тогда уеду в Москву». Пошел в номер. Она испугалась, вдруг и правда уедет? А на нем была треть всей программы. Но Иосиф действительно стал собираться, укладывать вещи в чемодан. Все сложил и лег на кровать. Мария мне: «Только ты можешь спасти ситуацию, поговори с Иосифом». Что ему сказать? Я захожу в номер. Он лежит, у него глаза, полные слез. «Что случилось?» — «Все, уезжаю, не хочу я здесь работать, я не понимаю их политики». Наговорил кучу слов всяких. И вдруг я нашел нужные слова: «Иосиф, а как же ты коллектив бросишь? Я все понимаю. Ты уедешь, себя удовлетворишь, а как коллектив бросишь? Мария же не совсем запретила». Короче говоря, уговорил его. Но он не пел уже эту песню. Но концерты отработали. В последний раз пригласили нас на радио. Стали задавать вопросы. И вдруг один из слушателей спрашивает: «А почему ваш великий певец поет на концерте песню Ave Maria? Ведь ее любили фашисты, пели все время на застольях?» Я говорю: «Мы выбираем произведения не потому, что кто-то их любил или пел, а по их художественному достоинству». И тогда мы поняли, что наша Мария была антифашистка, поэтому для нее так важно было отношение к этому произведению….

Когда Кобзонн уже болел, его пригласил через меня на гастроли Ким Чен Ир, руководитель Северной Кореи. А я не знал, как передать приглашение, ведь тяжело лететь и выступать. Когда ему сделали операцию в Германии, то приехал худой, как тростинка. Но говорю: «Иосиф, такая ситуация. Тебя великий полководец приглашает». — «Я поеду». Он взял Нелли в охапку, и мы полетели. Ким прислал за нами хороший самолет, Ил-96. Кобзона заинтересовала эта страна: обычаи, устои и т. д. Дали первый концерт. Он посмотрел на публику — и его прорвало. Он произнес речь. Говорил добрые слова и народу, и в адрес руководства. В конце вступления зал стал скандировать: «Кобзон, Кобзон!» Как говорят, публика его приветствовала в едином порыве.

А в Корее культура стоит на очень почетном месте. Детьми начинают заниматься с 3 лет, обращая внимание на их способности. В зависимости от талантов отправляют их в своеобразный селектор. Однажды нас пригласили в Дом пионеров. Мы зашли в зал. Там сидели порядка 150 ребятишек-аккордеонистов. Они здорово играли, причем русские мелодии. Иосиф спрашивает: «А на баяне вы играете?» И они пожимают плечами: «Мы не знаем, что это за инструмент». Ким Чен Ир, как обещал, заплатил хороший гонорар. Иосиф приезжает домой, и что вы думаете — на все эти деньги закупает 50 баянов и все отправляет в Корею!

На следующий год мы приезжаем в Корею. Он уже полон сил, знает эту страну. И нас опять ведут в Дом пионеров. К нашему приезду выставляют оркестр из 50 музыкантов. И дети нам виртуозно играют на баянах. Это был подарок Иосифу.

«Я не мэтр, а метр восемьдесят»

Я всегда Бога благодарил, что он подарил мне дружбу с таким удивительным человеком, человеком-эпохой. Мы его звали «человек-корабль». Что касается его музыкальных возможностей, то он мог записать песню с первого раза, это была эталонная запись. Но если с первого что-то не нравится, писал второй раз, и второй был еще лучше. На записи не тратилось много времени. В последние годы мы записали около 600 песен. Он приходил раза три в неделю, на все про все тратил полчаса.

Нас Иосиф научил золотому правилу работы с произведением, мы его соблюдали в ансамбле: если мы пишем песню, то достаем подлинник, как написано это у автора, и досконально — нотка в нотку — все выучиваем. Иосиф всегда так делал. Он приходил с Евсюковым Алексеем, они все до нотки вычищали, и все песни, которые у Иосифа записаны, практически один в один повторяют авторские. Но иногда требовал, чтобы сам автор присутствовал на записи, он же много новых песен писал. Лишь иногда позволял себе менять немного мотивчик. Он говорил: «Так логичнее было бы». И почти всегда авторы соглашались. Поэтому есть песни, где он является соавтором.

Конечно, был очень юморной. Помню такой эпизод в Челябинске, когда пришел мэр города и говорит: «Вот Иосиф, наш мэтр». А он отвечает: «Я не мэтр, а метр восемьдесят». Постоянно шутил.

Иосиф был удивительный друг и очень обязательный человек. Более обязательных людей я не встречал и вряд ли встречу. Если ты к нему обращался с какой-то просьбой, он все досконально записывал мелким убористым почерком. Обычно за день у него скапливалось 30–40 просьб от разных людей. И он все делал, выполнял, потом звонил: «Виктор, решим вопрос. Если сегодня не получится, то завтра буду встречаться».

К нему в офис в гостинице «Пекин» на 9-й этаж стояла огромная очередь, которая заканчивалась на первом этаже. Люди обращались со своими проблемами к нему и как к депутату, и как к человеку, и как к артисту. Поэтому такая всенародная любовь была к нему. Помогал всем до конца своей жизни. Таких людей сейчас нет. Держал слово. Это было удивительно.

Он бережно относился к талантливым артистам. Помогал им, в том числе финансово. Таким образом он принимал участие в создании нашей советской и российской культуры. Был одним из двигателей наших русских фольклорных традиций. И был замечательным педагогом. Он преподавал в Гнесинке и в Институте культуры. Студенты слушали его с открытыми ртами, потому что у него был колоссальный, бесценный опыт, которым он делился со всеми.

Кто такой Иосиф Давыдович? Это человек, который за все годы своей жизни сделал столько добра, сколько вряд ли сделал кто-нибудь другой. Это человек, который всегда был готов прийти тебе на помощь. В моей жизни бывали ситуации, когда он сам предлагал мне помощь: «Что сделать, как тебе помочь?»

Познакомились мы в 1973 году, я работала администратором, и у нас было очень много программ и сольных концертов. Я всегда с гордостью вспоминала и рассказывала о самом первом концерте, которым в 1967 году открывался зал «Октябрьский». Я тогда еще не была администратором, но помню, что это был первый концерт для строителей. И первым на эту сцену выходил Иосиф Давыдович. Он всегда об этом вспоминал, говорил: «Никогда не забуду, что я открывал этот зал». Когда мы с ним познакомились, я сразу же узнала и его семью: Неллечка была совсем молоденькой девушкой, они недавно поженились. У него была прекрасная теща Полина Алексеевна, с которой мы дружили, и когда Иосиф Давыдович приезжал в Ленинград, потом Петербург, я обязательно встречала его на вокзале с семьей. «Красная стрела» прибывала в 8 утра, и все шли завтракать к теще, а потом вместе проводили время. Приходили на репетиции, концерты, на которых всегда происходили аншлаги. Вокруг Иосифа Давыдовича всегда был позитив, все сверкало и радовалось.

Шли годы. Был уже буквально последний год его жизни, а у нас 27 января существовала традиция: в день полного снятия блокады и освобождения Ленинграда мы проводили торжественный концерт. И всегда в это время Иосиф Давыдович выходил к блокадникам. Но за год до смерти он себя очень плохо чувствовал, и мы договорились с его администрацией, что не будем ставить его в программу, потому что он как раз улетел на лечение за границу. Но буквально за несколько дней до концерта мне звонит Леночка, его менеджер: «Эмма Васильевна, Иосиф Давыдович приехал с лечения, и первое, что он сказал, — звоните быстро Эмме, я поеду и выйду к блокадникам».

Когда он вышел на сцену, зал встал, и принимали его так, что рассказать невозможно, это надо было видеть. А он был такой счастливый, у него сверкали глаза, хотя я видела, как ему тяжело идти по коридору. В этом был весь Кобзон.

В эту его последнюю поездку в Петербург он мне рассказывал, как прилетал навестить Елену Образцову, когда она в клинике была прикована к постели. И он мне рассказал такую историю. Он спрашивает Лену: «А в клинике знают, кто ты такая?» — «Иосиф, а зачем?» — «А ну-ка, давай, встаем!» Она встала, и они вдвоем запели. Сбежалась вся клиника — это было событие! И она на какое-то время возвратилась к жизни, у нее заблестели глаза, она улыбалась. Кто, кроме Кобзона, мог сделать такое?

У нас было и много веселых историй. Несколько лет назад 20 декабря по традиции проводился концерт для сотрудников ФСБ. Очень серьезное мероприятие, в зале сидят очень солидные люди. Иосиф Давыдович должен был начинать петь «Не думай о секундах свысока». Потом он вышел, посмотрел внимательно в зал, обвел глазами первые ряды: «Ну что? Как настроение? Новый год скоро». Режиссер на пульте замер, потому что все пошло не по программе. А зал отреагировал, зааплодировал. «А давайте споем „В лесу родилась елочка“?» Я стояла за пультом режиссера, думала, меня инфаркт хватит. Режиссер вскочил: «Все, я ухожу!» А я успокаиваю его: «Не волнуйтесь, Иосиф Давыдович сейчас вырулит». И Кобзон начинает без аккомпанемента петь «В лесу родилась елочка». «Давайте все вместе!» Зал молчит. И вдруг понемножку эти солидные мужчины в первых рядах начинают подпевать, а потом и весь зал. А дальше начался концерт. Кто бы мог такое сделать? И чтобы все восприняли это так хорошо! А потом приходили зрители из зала и говорили — как это было нестандартно, так здорово, так классно! Это и есть Иосиф Давыдович!

Помню еще одну смешную историю. У нас в годы перестройки в Петербурге открывался ресторан с названием «Ленинград»: владельцы планировали сохранить традиции и кухню советских времен. Хозяин очень хотел, чтобы на презентации ресторана выступил Иосиф Давыдович. Мы возмутились: «Вы что, Кобзон никогда не выступает на презентациях ресторанов! Иосиф Давыдович — народный артист СССР, депутат Госдумы. Нет, нет, это невозможно!» И вот мы сидим после концерта, ужинаем. Я ему говорю: «Иосиф, тут меня мучают все, предлагают тебе спеть на открытии ресторана. Ни в коем случае, Иосиф, там же все будут жевать, пить, а ты будешь петь. Да они тебя не будут слушать!» Иосиф улыбнулся: «Хорошо, но ставлю одно условие — я не буду просто петь, я буду вести весь вечер». Я удивленно смотрю на него: «Ты что, серьезно?» — «Вполне». Я позвонила директору ресторана: «Хорошо, Иосиф Давыдович прилетит».

Открытие ресторана состоялось в субботу, а в воскресенье у нас должен был быть сольный концерт Дмитрия Хворостовского. В пятницу вечером раздается звонок — Дима Хворостовский: «Приехал на день раньше, Эмма Васильевна, давайте сходим поужинаем». — «Спасибо за приглашение, я не смогу, потому что завтра вечером мы с Иосифом Давыдовичем открываем ресторан». — «Серьезно?» — «Да, поехали с нами». — «Поехали!» Приехали мы в ресторан. Нам поставили столик около сцены. Аншлаг был невероятный, столики продавались, билеты было не купить! Мне звонили руководители города: «Эмма Васильевна, мы слышали, что там будет Кобзон, можно столик заказать?» — «Вы что, я вообще к этому не имею никакого отношения. Я сама поеду с Иосифом Давыдовичем как гость».

Короче говоря, мы сели за столик вместе с Хворостовским. Иосифа надо было видеть. Вокруг него вьются молодые девочки, красивые, в коротеньких платьицах. В ресторан все приходят в соответствующем туалете, а они бегали за ним по всему залу. Он подходил к одному столику, общался, а они все бегали за ним, подпевали. Он обращается к Хворостовскому: «Дим, в каком году ты родился?» Он ответил. Кобзон подумал, вспомнил: «В этом году была очень модная песня „Там, где речка, речка Бирюса…“». Давайте споем. И зал с ним начинает петь. Потом он обращается: «Дим, а сделай подарок нашим гостям. Спой что-нибудь». Тот: нет, нет… Но закончилось тем, что через пару песен Кобзон опять подходит к Хворостовскому, дает ему микрофон — и тут Дима встает и начинает петь. Можете себе представить реакцию зала? Вечер ведет Кобзон, Дмитрий поет как гость. Это была уникальная ситуация! Потом стали общаться и шутить. Хозяин подошел к нам с цветами и говорит: «Вы нам такой подарок сделали, наш ресторан всегда будет открыт для вас!» Мы, конечно, поблагодарили. Правда, я больше ни разу не была там. А Кобзон получил большое удовольствие от общения с публикой, которая просто пришла посидеть в ресторане. Он может работать в любом месте и энергетически обаять всех!

Он никогда не завидовал популярности других артистов

О его отношении к коллегам. В 1970–1980-е годы советской власти было очень трудно решить жилищные проблемы, невозможно купить квартиру, и многие артисты кино и театра жили в коммунальных квартирах или у каких-то знакомых. А Кобзон всем помогал, ходил по кабинетам высоких чиновников и решал проблемы.

Когда умирали известные и популярные артисты, родственники часто не могли решить вопрос с кладбищем, и эти вопросы решал только Кобзон. Если нужны были деньги в долг, он всегда давал и не задавал вопроса, когда отдашь. Сможешь — отдашь. У меня была одна личная история, связанная с ним. Я его потом называла «мой крестный». Дело было на вокзале, зима, очень холодно, перрон весь обледенел. Иосиф Давыдович, Лещенко и Винокур уезжали на поезде, и я пришла их проводить. Приехали и его теща, друзья. Когда объявили отправление, я попрощалась с Иосифом, с Левой, и в это время выходит Винокур и говорит: «Так, а ты со мной не попрощалась». Я ставлю ногу на ступеньку, и тут на секунду выскакивает Кобзон что-то сказать теще. А я, не взявшись за поручень, соскальзываю со ступеньки и падаю вниз, между перроном и поездом. Помню только одно: безумный крик тещи. А Иосиф Давыдович на секунду повернулся, успел подставить мне ладонь, и сзади поднял меня уже в падении. Я наполовину провалилась вниз, а поезд уже трогался. И он руками поднял меня вверх под мышки. Я даже не поняла ситуации, все произошло мгновенно! Поезд уже идет, он стоит, а у меня капельки пота на лице. Представляете, как тяжело под мышки поднять человека! И он успел крикнуть: «Как ты?» Я: «Все нормально, Иосиф!»

И только когда я пришла домой, до меня дошло, что случилось. А когда пошла под душ, увидела: у меня под мышками были кровоподтеки от его рук. Представляете, с какой силой он это сделал? И я до сих пор говорю — это «мой любимый крестный». Никто не смог среагировать, кроме него, все только закричали. Как не любить, как не помнить такого человека?

Когда он приезжал, я всегда приглашала его в ресторан. «Какой ресторан? Мы с тобой пойдем в твою столовую в БКЗ. Потому что так, как у тебя готовят, в ресторане никакие повара не умеют». И все наши повара обожали его: Иосиф Давыдович пришел, значит, готовим борщ, котлетки, салатики. И он с таким удовольствием ел все это! А уходя, не забывал подходить к поварам и всех благодарить. Даже когда он приезжал в последний раз и ему было тяжело ходить, девочки приготовили борщ и принесли в гримерку, чтобы он мог перекусить.

Скольким же молодым артистам он помог встать на ноги! Он никогда не завидовал популярности других артистов, всегда был очень доброжелательным. Я помню, как на последнем выступлении он попросил представить ему артиста, который выступал у нас на сцене и которому мы сейчас помогаем. Это артист из Академии молодых певцов Григорий Чернецов. Кобзон сидел в гримерной, услышал его голос и спрашивает: «Кто поет?» Я отвечаю: «Мальчик молодой». — «Можете его позвать?» — «Да, конечно». Когда Григорий пришел, Иосиф сказал, что тот хорошо, правильно поет. И стал ему давать советы, что делать дальше. Посоветовал взять антологию советской песни: «Там все есть, тебе не надо ничего придумывать». И сказал, уходя: «Я желаю тебе успехов. Будешь в Москве, вот тебе мой мобильный телефон, позвони, мы с тобой встретимся и подумаем». Я поразилась: «Иосиф, ты с ума сошел? Какой мобильный телефон? Я могу ему дать телефон твоего директора, администратора». А он настаивает: «Нет, ты ему дашь мой мобильный личный телефон, чтобы я был уверен, что он со мной встретится». А ведь он находился в очень тяжелом состоянии. Это тоже ответ, кто такой Кобзон.

Если подумать, было очень много и смешных, и грустных историй. Но то, что я имела счастье встретить и быть другом такого человека, это многого стоит! Наташа, их дочка, росла очень хорошей девочкой, а у меня сын. Мы шутили — вот поженим их, будем тещей и свекром, будет одна семья. Наташа — девочка очаровательная, хорошая. Я всегда вспоминаю эту историю, как мы чуть было не породнились…

…Когда я была на похоронах и шла за гробом, я вообще ничего не видела. Для меня Иосиф Давыдович не умер, он всегда рядом, у меня на видном месте лежат его книги, которые он мне подарил. А недавно, 27 января, в день освобождения нашего города, у нас был Владимир Владимирович Путин, мы шли с ним по коридору в мой кабинет, и я спрашиваю: «Помните, мы в этом коридоре встречались с Иосифом Давыдовичем?» — «Конечно, помню, как жаль, что его теперь нет с нами! Все, что он делал для нас, навсегда останется с нами. Если бы мы могли хоть чуть-чуть быть похожими на него, наша жизнь стала бы намного лучше».

Дай Бог здоровья Неллечке, чтобы его семья всегда была здорова. У него прекрасные дети, внуки. Он мне сказал как-то раз: «Я честен перед своей семьей. Я поставил на ноги детей. Я помог своим внукам. И спокойно могу уходить из этой жизни». Он помогал самым близким, он помогал друзьям, он помогал абсолютно незнакомым людям. Я помню, провожаю его на служебный вход после концерта, а к нему подходят, приезжают инвалиды в колясках, подбегает какая-то женщина в слезах. И он ни разу не прошел мимо. Он останавливался, а если очень спешил, то просил оставить номер телефона: «Мы вам обязательно позвоним!»

Светлая память нашему любимому Иосифу!

Что за тузы в Москве живут и умирают…

А. С. Грибоедов. «Горе от ума»

Ненавижу цитаты — нищенские всплески хрестоматийной эрудиции, но Грибоедов, как словарь: без него не обойдешься. Осмысление потерь приходит опосля, когда уже прошли протокольные слезы и ритуалы и возникает физиологическое ощущение утраты.

Явление Кобзона в отпущенное эпохой время уникально. Если собирать по кускам индивидуальные ощущения от этой личности — фактологически и эмоционально — составится энциклопедия бытия взаимоотношений со страной, людьми, женщинами, коллегами, властью, Богом и талантом. Спешу внести свой скромный, но очень личный вклад в этот «запасник» воспоминаний. Вот несколько эпизодов, вырванных из контекста биографий и событий.

Лет 50 назад оказались мы с Иосифом на очередном юбилейном торжестве — в данном случае в городе Чернигове. По окончании гала-концерта на сцену вышел мальчик лет пяти и приволок два неподъемных альбома — «Черниговщина завтра». Один он небрежно сунул мне, другой с трепетом и пиететом преподнес Иосифу.

Так как подобные пятикилограммовые «кирпичи» деть было некуда, а изучать будущее Чернигова не хватало смелости, приходилось тихо их сплавлять куда-нибудь, ибо оставлять в гостинице нельзя, чтобы не оскорбить хозяев. Важно было перед выбросом вырвать первую страницу с фамилией получателя. Мне четким пятилетним почерком было написано: «Дорогому Александру Анатольевичу от благородных черниговцев». Ребенок, очевидно, под родительскую диктовку писал посвящение и вместо «благодарных» ему послышалось «благородных». У Иосифа было написано «благодарных». «Видишь, — сказал он, — меня благодарят, а тебя мечтают облагородить».

…Гостиница «Космос» — огромное, неуютное фойе, сплошь заставленное столами. Идет свадьба дочки Лазаря Усача, моего однокурсника, замечательного артиста эстрады. Свадьба начиналась в 16 часов. Генерал на свадьбе — Иосиф. У меня спектакль. Когда я собрался в театр, все хором умоляли Кобзона что-нибудь спеть для молодых. Он пошел «что-нибудь» петь, а я поехал на спектакль. Вернувшись в 11.30 вечера к застолью, я застал такую картину: в полутемном фойе под аккомпанемент Кобзона с Оганезовым томно покачивались в танце гости, сохранившие вертикаль власти над телом. Иосиф пел в фойе с восемнадцати до часу ночи.

…Однажды перед нашим спектаклем влетает ко мне в кабинет мой любимый ученик, партнер по спектаклю «Где мы?» Саша Олешко и взволнованно рассказывает, что семья Иосифа Давыдовича хочет осуществить строчку завещания мэтра и передать ему минусовые оркестровки кобзоновского репертуара — 3000(!!!) дисков.

Дарить! Одаривать! — присутствием и вещественно. Не передарить случайно завалявшийся предмет из кладовки, а подарить индивидуально смысловой — так, у меня в огромной «свалке» курительных трубок на каждый государственный или личностный праздник появлялась очередная, очень дорогая трубка от Иосифа, хотя он к никотину не прикасался с детства.

…Много лет назад был юбилей какого-то огромного нефтегазового месторождения — то ли Самотлора, то ли какого другого. И туда полетела команда известных артистов, чтобы поздравить газовиков. Руководил группой Иосиф Давыдович Кобзон, который милостиво взял меня с собой. Надо было лететь на самолете, пересаживаясь на вертолет, а потом чуть ли не на оленях ехать куда-то. А так как там круглосуточная вахта, то и юбилейный концерт шел круглые сутки. Одни выступающие и зрители сменяли других. Мы жутко опаздывали туда с этими вертолетами и оленями. И когда, наконец, добрались, праздник уже заканчивался. Композитор и режиссер Алексей Гарнизов, который устраивал это юбилейное торжество, в ужасе сообщил, что он написал песню о газовиках и хотел, чтобы в конце Иосиф Давыдович ее спел, а мы поддержали, но сейчас уже не получится, потому что буквально через полчаса финал. Я в силу своего нахальства спрашиваю: «Ну что, Иосиф, слабо тебе выучить песню?» Он говорит: «На что заложимся?» «Американка», — предлагаю я. То есть на любые пожелания. Иосиф Давыдович взял бумажку и отошел в сторонку. Там было, как сейчас помню, десять куплетов. Что-то типа: «Полгода днем, полгода ночью, сидят-гудят газовики». Просто какая-то жуть на две страницы. И музыка была аналогичная.

Когда концерт подошел к концу, Иосиф Давыдович взял меня за руку, и мы в окружении всей банды вышли на сцену. Он приблизился к роялю, дал ноты своему аккомпаниатору Алексею Евсюкову и, глядя мне в глаза, наизусть пропел все десять куплетов! Утром мы пошли в распределитель. Они тогда были при всех месторождениях. Для того чтобы рабочие выдавали больше газу на-гора, им подкидывали какие-то дефицитные вещи, например дубленочки. Иосиф Давыдович, держа меня за руку, шел по этому магазинчику и тыкал пальцем в то, что я должен ему купить за проигрыш пари. В общем, он меня раздел…

Прошло лет двадцать пять. В Ялте, в концертном зале «Юбилейный», устраивали шоу, посвященное открытию памятника «Трубка Ширвиндта», на которое пришел Иосиф Давыдович. Он вышел в конце и трогательно поздравил меня. А я сдуру рассказал про то давнее наше пари. Тогда Иосиф снова сказал: «Давай заложимся, что я ее сейчас спою». Но я снова решил, что это немыслимо. А он взял меня за ту же руку, что и двадцать пять лет назад, и пропел «Полгода днем, полгода ночью, сидят-гудят газовики» — все десять куплетов. И я упал перед ним на колени.

Никого подобного Кобзону я в своей долгой жизни не встречал, а так как я намного старше юбиляра, то уже и не встречу. Он — особь, не привязанная к эпохе. Он — дитя мироздания. Я хорошо представляю его гладиатором в колеснице на самых опасных ристалищах, я воображаю его Бисмарком, Ришелье или Фрэнком Синатра. Я вижу его на баррикадах Французской революции, он гармонично вписался бы в любую мантию от митрополита до муфтия, я мысленно рисую его на белом коне, принимающим парад чьих-либо войск, в белом мундире, завещанном орденами всех времен и народов.

В президиуме и на трибуне, на эстраде и в бане, на дружеской попойке и в Думе — он всегда органичен и централен. Магнетизм его мощи и обаяния зашкаливает за пределы обычности и потому подчас пугает, а некоторых раздражающе настораживает.

Он добр не показушно, он щедр не выборочно. Он наглядное пособие в номинации «мужчина».

Он — всероссийский РЕБЕ — думающий, говорящий, поющий и живущий не под фонограмму момента, а по сути своей индивидуальности и мудрости.

Иосиф Кобзон — открытие XX века и его символ. Великий певец, король эстрады, верный рыцарь искусства — он посвятил свой могучий талант и свою жизнь людям. И их любовь к нему безгранична, ибо она взаимна. Кобзон все делает блестяще: и поет, и дружит, всегда оставаясь самим собой.

И еще он очень добрый человек. Это знают многие, кого он поддерживал в трудную минуту, кому помог в беде. Это знают его молодые коллеги.

Я счастлив, что мы дружили.

Человек ХХ века — Иосиф Кобзон принадлежал каждому мгновению нашей жизни, когда звучал его прекрасный голос.

Посвящение Иосифу Кобзону

Мы с Иосифом Давыдовичем познакомились давно, когда я, еще будучи солдатом и артистом ансамбля песни и пляски Московского военного округа, ездил на гастроли в Кабул, Афганистан. Мы были в составе солдатской бригады. А Иосиф Давыдович ехал вместе с нами. Вот тогда, в 1988 году, впервые и произошло наше знакомство. Иосиф Давыдович меня тогда, конечно, не запомнил, а я даже фотографировался с ним.

В следующий раз мы встретились в 1994 году, когда я уже был балетмейстером в ансамбле «Русская кавалькада». Мы очень хотели выступать, но было тяжело с концертами. И я обратился к Иосифу Давыдовичу с просьбой нам посодействовать. В качестве аргумента использовал фотографию в Афганистане: «Мы с Вами знакомы, помогите, пожалуйста». И он нам помог. Мы несколько раз выступили в концертном зале «Россия». Когда его приглашали петь, он звал и наш коллектив, который выступал после него, объявлял: «А теперь я хочу вам представить молодой коллектив, называется „Русская кавалькада“, они сейчас для вас будут петь и танцевать». Так мы вместе с ним выступали. Это был наш следующий этап знакомства.

Потом мы встретились только в 2014 году, через 20 лет, на конкурсе вокалистов. Я подошел к Иосифу Давыдовичу вместе с нашей заведующей кафедрой, артисткой Светланой Непомнящей, заговорили о нашем знакомстве и предложили ему как заместителю председателя Комитета по культуре Госдумы посмотреть новый театральный вуз, который открылся в Москве. Иосиф Давыдович согласился.

Пришел к нам в институт, посмотрел все, одобрил. А Светлана Яковлевна набралась смелости и предложила организовать ему вокальный класс у нас в институте. Он на нее внимательно посмотрел и сказал, что уже работал в Гнесинке и зарекся учить молодых людей, потому что потом их невозможно устроить на работу. Но тут я подключился, так как понял, какая перспектива открывается перед нашим институтом, — начали его вдвоем уговаривать. Он согласился: «Хорошо, давайте я встречусь со всеми вашими преподавателями, мы поговорим, и потом я решу». Через два месяца мы собрали большой педагогический совет, пришел Иосиф Давыдович уже второй раз, встретился с нашими преподавателями. Долго, несколько часов, со всеми разговаривал, рассказывал о себе, расспрашивал о проблемах института. После этой встречи он согласился посмотреть студентов.

Еще через месяц познакомился с нашими учащимися, которых мы отобрали, — поющими ребятами и девушками. Иосиф Давыдович выбрал семерых. Так в 2015 году в нашем институте впервые появился вокальный класс Иосифа Кобзона.

А сами студенты не верили своим глазам, что у нас по институту ходит САМ Кобзон. Иосиф Давыдович приезжал в институт обычно два раза в месяц. Один раз он занимался со своими ребятами, второй раз приходил на ученый совет. После ученого совета опять встречался со своими ребятами. Так продолжалось 3,5 года, с 2014 по 2018 год.

Еще через месяц он сказал, что, наверное, не хочет быть свадебным генералом. И мы предложили ему быть не просто педагогом, профессором института, а возглавить наш ученый совет. Так вскоре он стал председателем ученого совета. И ввел традицию собирать его ежемесячно. Раньше же мы собирались раз в три месяца.

Потом он увидел проблему: поскольку в нашем здании были 5-метровые потолки, то подняться по лестнице на 4-й этаж было достаточно тяжело, даже ему. А наш педагог, народная артистка Людмила Иванова, царствие ей небесное, вообще была колясочница, и ребята ее на руках носили на 4-й административный этаж. Поэтому Кобзон выступил с инициативой установить лифт нашему институту, и буквально за несколько месяцев его нам построили. Теперь он так и называется — «лифт Кобзона».

В день его открытия студенты придумали сыграть смешную сценку: как будто на нем, как на космическом корабле, вверх впервые поднимаются собаки «Белка» и «Стрелка», по имени тех, что впервые слетали в космос перед полетом Юрия Гагарина. Поднявшись наверх, они должны были спуститься вниз — типа «полет прошел нормально»! И тогда в уже испытанную кабину должны войти мэтры нашего института. Парень и девушка нацепили на себя бейджи с такими кличками и ждали внутри кабины включения лифта. А перед ним уже стояли Иосиф Давыдович, Роман Григорьевич Виктюк, Валентин Васильевич Тепляков, Александр Сергеевич Пашутин. Но лифт застрял. Мы из него долго вызволяли наших несчастных актеров. Наконец, лифт спустился, открываются двери. Кобзон перерезает ленточку и направляется в сторону лифта. За ним идет Виктюк, царствие небесное: «Йося, Йося, страшно же!» — «Надо, Рома, надо!» Оба зашли в лифт и поехали наверх. Никто не застрял, они спокойно доехали наверх. Но фраза «Йося, страшно. — Рома, надо» у нас до сих пор сохранилась своеобразной поговоркой среди педагогов. И еще у нас по традиции, перед тем как получить дипломы, теперь все студенты садятся в этот лифт, поднимаются на 4-й этаж по 4 человека — и после уже получают дипломы.

Он придумал праздник «День студента наоборот»

…Иосифу Давыдовичу мы однажды предложили: «Вы нам такие дорогие и нужные подарки делаете! Может быть, как-то возглавите наш институт?» И он согласился стать художественным руководителем. Так впервые в практике вузов появилась должность художественного руководителя. С этого момента вуз стал называться Институтом театрального искусства под управлением Иосифа Кобзона. Это был уже 2016 год. И все это время он помогал нашим ребятам.

Так, в 2015 году по его инициативе мы объявили по ИТАР-ТАСС о том, что в наш институт принимаются дети Донбасса и жители Крыма на льготных условиях. Жители Донбасса бесплатно, а жители Крыма — с 50 % скидкой на обучение. Оплату за жителей Донбасса взял на себя Иосиф Давыдович Кобзон лично. Он оплачивал учебу молодых музыкантов, которые принимались по итогам конкурса на бесплатное обучение в наш институт. Эту традицию ввел Иосиф Давыдович. И она сохраняется до сих пор. У нас в институте учатся 26 ребят из Донецка, Луганска и других городов Донецкой и Луганской областей. А в этом году мы также сохранили эту традицию, объявили по каналам Госдумы и через СМИ, что принимаем не только жителей Донбасса, но также жителей освобожденных территорий. Сейчас к нам еще поступили 8 ребят из Мелитополя, Мариуполя, Херсона, их тоже бесплатно учим. Несмотря на то, что у нас нет никаких бюджетных квот, мы будем их учить бесплатно за счет института. Такая наша социально ответственная позиция. В этом плане мы традицию, введенную Иосифом Давыдовичем, сохраняем.

…В 2017 году Кобзон вошел в состав учредителей института. И он снова переименовался — стал называться Институт театрального искусства Иосифа Кобзона. А в 2018 году, когда Иосиф Давыдович, к сожалению, скончался, мы обратились к вдове Нелли Михайловне с предложением назвать институт в честь Иосифа Давыдовича Кобзона. И так как Иосиф Давыдович еще при жизни передал нам письма с разрешением назвать учреждение в его честь, то и семья, и вдова поддержали эту идею. А культурный фонд «Кобзон», которому принадлежит бренд «Кобзон», дал нам соответствующее письменное согласие на переименование. После этого мы подали документы в Министерство юстиции. Те достаточно долго выносили свое решение, связывались с Нелли Михайловной, с Андреем, со всеми членами семьи. В конце концов, в декабре 2018 года, через четыре месяца после смерти Иосифа Давыдовича, все-таки Министерство юстиции приняло решение назвать наш институт в честь Иосифа Давыдовича Кобзона. Мы уже в третий раз переименовались и теперь называемся Институтом театрального искусства имени народного артиста СССР Иосифа Кобзона.

…Иосиф Давыдович много времени посвящал студентам и нам, педагогам. Он выкраивал время в своем достаточно сложном графике приезжать в институт 2–3 раза в месяц на разные мероприятия, в том числе и на вручение студенческих билетов, дипломов. Девушки приходили все наряженные, на шпильках, все хотели понравиться мэтру, а он, восхищенный их красотой, целовал им ручки. Очень трогательно смотрелось. А когда он хвалил их за пение, то они просто плакали от счастья!

А на День студента, 25 января, он придумал праздник «наоборот»: не учащиеся выступали перед преподавателями, а наоборот. У нас же среди педагогов — 18 народных артистов и очень много заслуженных. И вот в этот праздник студенты усаживались в зале, а на сцене перед ними выступали наши народные вместе с Кобзоном. Он говорил: «Если вы ребят учите, покажите, что вы имеете право учить. Покажите, что умеете сами». Вот такой придумал нам «День студента наоборот», который мы до сих пор сохраняем.

А студенческие билеты стали по традиции вручать в музее Иосифа Давыдовича Кобзона, который создали на 2-м этаже в его бывшем кабинете с помощью фонда «Кобзон». Там теперь хранятся его вещи, в том числе и те, что нам подарила Нелли Михайловна. Еще мы перевезли его рояль из гостиницы «Пекин», где был его офис, стул, на котором он сидел, и другие предметы интерьера.

«Ему нельзя шампанского, не покупай!»

Была такая история. На одном из капустников вышла петь его подруга и наша зав. кафедрой по вокалу Светлана Яковлевна Непомнящая. В зале находятся Кобзон и его аккомпаниатор Евсюков Алексей Павлович, царствие ему небесное. Кстати, Алексей Павлович после смерти Кобзона стал музыкальным руководителем нашего института. Всего на год пережил своего мэтра. Они сидят, ждут, потому что им надо выступать. Непомнящая вышла на сцену, представилась: «Дорогие друзья, сейчас по традиции споет Иосиф Давыдович Кобзон, но перед его выступлением я тоже хочу спеть». И она начинает петь. Спела песню — все похлопали: «Молодец, хорошо!» Она: «Ах, если нравится, то я еще спою». И поет еще пять песен. Кобзон уже возмущается: «Света, ты же меня представила, а тут сольный концерт даешь». Она: «Ладно, тогда в заключение спою последнюю». И поет седьмую песню.

Была еще история с шампанским… Ему же в последний год, перед смертью, совсем нельзя было лишнего ни есть, ни пить. А он любил шампанское. Всегда, уже подъезжая к институту, звонил и спрашивал: «У вас что-то декларировано после ученого совета?» Я говорю — нет, просто сфотографируемся, и все. «Тогда купите, пожалуйста, 5–6 бутылок шампанского, я хочу, чтобы все выпили». И тоже выпивал всегда 2–3 бокала холодной шипучки.

И вот в июле — вручение дипломов. А он буквально через месяц скончался. Едет к нам, звонит и говорит — купи шампанского. Но тут же мне звонит Варя, его помощница: «Ему нельзя шампанского, не покупай!» Я не знаю, что мне делать. Не могу отказать Иосифу Давыдовичу. Поэтому мы быстро сориентировались и переклеили этикетки на детское шампанское. Налили ему бокал — он залпом его выпивает. И видно, что с удовольствием. Ставит бокал и очень внимательно на меня смотрит: «Странно. Ну-ка, налей мне еще». Я ему наливаю. «Ты себе налей». Я себе наливаю. «Всем налей. Давайте чокнемся за наш выпуск, давайте поздравим выпускников». Уже медленно выпивает шампанское, ставит бокал на стол, смотрит на меня. «А теперь выпейте за ректора!» То есть догадался, что мы нахимичили…

Почему из всей блестящей плеяды талантливых певцов, появившихся на сцене в 1960-х, мне так глубоко запал в душу и навсегда вошел в мою жизнь только один? Задумалась я об этом совсем недавно. Кроме того, что сейчас называют дурацким словом «химия» (явно позаимствованным из английского), а я когда-то определила для себя как настроенность на одну волну, должно было быть что-то еще. Мне даже в детстве было недостаточно чистой лирики. Меня всегда интересовала жизнь во всех ее проявлениях: романтика, героика, патетика, драматические сюжеты, человеческие судьбы, философия, ирония, шутка. И все это я нашла у Иосифа Кобзона! Еще в детстве я интуитивно почувствовала в нем тот гигантский потенциал, который не сразу увидели высокоученые критики и который позже раскрылся столь ярко и блистательно. Может быть, дело как раз в том, что критики рассуждают, а дети просто чувствуют…

Иосиф Давыдович с давних пор играл огромную роль в моей жизни. Его творчество всегда было со мной: дарило радость, поддерживало в трудное время. У него потрясающая энергетика и удивительная способность щедро делиться ею с другими людьми. Не раз он вытаскивал меня из пропасти: когда меня одолевали приступы болезни, я слушала его песни ударными дозами, и его голос исцелял меня лучше любых лекарств…

Когда в мой дом пришло настоящее горе, мне казалось, что душа моя умерла, выгорела дотла и уже неспособна ничего чувствовать. Но мои близкие свозили меня на концерт Кобзона, и я почувствовала, что еще жива. Интересно, что тот концерт состоялся 3 октября — накануне моего дня рождения. Вообще, с Иосифом Давыдовичем у меня связана не одна история почти мистического свойства. Хотя скептики, наверное, списали бы все на простые совпадения.

Вот один из случаев. В ноябре 2015 года мои друзья по группе «ВКонтакте» помогли мне съездить на концерт Кобзона в Галерею Шилова. Воодушевившись, я отважилась собраться и на сольный концерт в Колонном зале в декабре. Увы, буквально за полчаса до выхода из дома меня угораздило сломать руку. О поездке не могло быть и речи. И тогда моя сестра сказала: не расстраивайся так, значит, он приедет к нам в Королев. На что я ответила, что это очень маловероятно. Однако примерно через полтора месяца, 13 февраля 2016 года, мэтр действительно приехал в наш город с сольным концертом. Именно тогда состоялась наша первая и единственная, пусть мимолетная, но для меня незабываемая встреча… Совпадение?..

Еще одна необычная история с легким оттенком мистики. В детстве я слышала песню «Идут белые снеги», но только в исполнении Гелены Великановой и Владимира Трошина. Потом эта песня надолго ушла из эфира. А история моя случилась в середине 1990-х (если не ошибаюсь, в 1996 году), когда в жизни Иосифа Давыдовича и его близких был очень тяжелый период. Я сильно переживала из-за развязанной тогда в газетах травли против мэтра и находилась в постоянном напряжении. В сентябре я собиралась на сольный концерт Иосифа Давыдовича в зале «Россия». И вдруг в день поездки с самого утра у меня в голове зазвучало «Идут белые снеги, как по нитке скользя…», причем именно голосом Кобзона, хотя никогда прежде в его исполнении эта песня не звучала, и к тому времени я вообще ее не слышала лет двадцать. Так эта песня голосом Иосифа Давыдовича и звучала у меня в ушах весь день. Мы с моими спутниками приехали в «Россию», в зале погас свет, мой любимый певец вышел на сцену и запел: «Идут белые снеги»… Описать свои чувства в тот момент я была не в состоянии! Совпадение?.. Каждый волен объяснять для себя по-своему, но так случилось. Вспоминаю период своей жизни, когда соблюдалась любопытная закономерность: если я видела Кобзона во сне, то в ближайшие день-два получала о нем информацию. Это могли быть интервью по радио, статья в газете, иная публикация в журнале, выпуск новостей, концерт или передача по ТВ с его участием. Причем если сон был хороший, то и информация была благоприятной, а если плохой — то и информация соответствующей. Такая невидимая связь работала стопроцентно. Особенно ярко запомнился один случай, произошедший в 1996 году. Ночью мне приснился тяжелый сон. Проснувшись, я уже не помнила деталей, но навалившаяся на грудь тяжесть не проходила, меня мучило ощущение, что что-то не так. Включив телевизор, я услышала о возмутительном инциденте в аэропорту «Бен-Гуриона». (В январе 1996 года в израильском аэропорту «Бен-Гуриона» во время паспортного контроля Кобзона без объяснения причин задержали на несколько часов. Певец решил, что поводом для этого задержания стала местная статья, в которой его называли «министром иностранных дел и казначеем» русской мафии в Израиле. — Ред.)

Был и довольно курьезный эпизод. Снова мне приснился Кобзон. А в ту пору я выписывала множество газет, и однажды на почте перепутали и вместо «Московской правды» принесли мне «Московский комсомолец». Разворачиваю газету — и на первой полосе вижу большое интервью с моим любимцем. Сон опять оказался в руку. С распространением интернета и появлением тьмы-тьмущей каналов на ТВ эта связь, к сожалению, оказалась нарушена. Думаю, это объясняется возникновением множества помех в информационном пространстве.

Он делал свои песни зримыми, яркими и осязаемыми

Я давно заметила, что Иосиф Давыдович делал свои песни зримыми, яркими и осязаемыми. Когда слышишь его голос, так и видишь порхающую белую бабочку, устремленные вверх стрелы сосен, слышишь журчание речки, чувствуешь аромат горячих трав, ощущаешь на коже ласковое прикосновение солнечных лучей… И прелестный летний день вызывает чувство безмятежности, но в то же время настраивает на философский лад…

Советская песня не была избалована вниманием музыковедов. Появлявшиеся время от времени статьи на эту тему обычно носили разгромный характер и были далеки от настоящего, глубокого, профессионального анализа. Редким исключением стала передача «Музыкальные силуэты» (12.06.1989), посвященная творчеству Иосифа Давыдовича.

Иосиф Кобзон — Лучше вас нет

(М. Беленко — К. Филиппова)

Чудом поймала когда-то эту песню ночью на радио и успела записать. Больше нигде никогда ее не слышала. Почему — для меня загадка. Лежала в фондах радио на дальней полочке, и музыкальным редакторам было лень дотянуться? Меня она сразу околдовала.

Еще одна история, связанная с Кобзоном. В 1990-х годах я смотрела передачу «Добрый вечер, Москва!». Вела ее Анэля Меркулова. Однажды в гостях у нее была дама-музыковед. Фамилию помню, но называть не стану, ибо дело давнее. Разговор шел о советской песне. Суть высказываний ученой дамы сводилась к тому, что советская песня примитивна, что это ширпотреб и низкий жанр. Свое мнение она подкрепляла аргументами и примерами, которые не выдерживали никакой критики. Человек я спокойный, взрываюсь крайне редко, но рассуждения так называемого музыковеда вывели меня из себя настолько, что я не выдержала и написала Анэле Меркуловой на телевидение. В письме я высказала все, что думала по этому поводу. Аргументируя свою точку зрения, я не могла не коснуться творчества Иосифа Давыдовича, который, на мой взгляд, внес огромный вклад в развитие советской песни и превращение ее в жанр поистине высокого искусства. В детали углубляться не стану, но спустя немного времени в рамках проекта «6 песен на бис», который вела Меркулова, увидела передачу с участием Кобзона. Еще чуть позже телеведущая сделала отдельно большую программу, посвященную русским романсам в исполнении Иосифа Давыдовича. Я далека от мысли, что толчком к этим событиям послужило мое письмо, но если это и совпадение, то довольно любопытное и наводит на размышления.

Я постоянно испытывала тревогу за своего кумира

Иосиф Давыдович — это вся моя жизнь. Мы не были знакомы, но для меня он был и остается первой и единственной любовью, другом и опорой, моим спасителем, моей жизнью. Судьба подарила мне только одну мимолетную встречу с ним на концерте, но, увы, я так и не сумела сказать ему, как много он для меня значит.

Помню, на концерте памяти Яна Френкеля в декабре 1989 года Иосиф Давыдович исполнил песню Я. Френкеля на стихи К. Ваншенкина «Я спешу, извините меня». Вот так он всегда и жил — спеша дарить людям свой талант, доброту, силы, душу. Последние годы я всё время испытывала тревогу за своего кумира: постоянные перелеты, встречи, выступления и концерты, концерты, концерты — все вживую, без фонограммы. У меня было ощущение, будто он боится не успеть сделать что-то очень важное, недопеть, недосказать, недоделать какие-то важные дела…

…В первой половине 1960-х из-за разгромной статьи в газете «Советская Россия» у Иосифа Давыдовича — тогда еще просто Иосифа — возникли серьезные неприятности. Его на год отлучили от эфира и запретили выступать в Москве. Как раз на это время пришелся юбилейный концерт Аркадия Ильича Островского, многие песни которого должен был петь Кобзон. Увы. В итоге на юбилейном концерте мои любимые песни «Дворового цикла» пел Лев Барашков, что оскорбило меня до глубины души. Подоплеки этой истории в силу юного возраста и отсутствия у меня информации я не знала, но долгого отсутствия в эфире любимого голоса не заметить не могла. Я сильно переживала и терялась в догадках. И вдруг ближе к концу года по ТВ показывают концерт Аркадия Островского. За роялем — автор, а поет — Иосиф Кобзон! Представьте себе, какое счастье я испытала! Похоже, что концерт проходил в каком-то дворце культуры, и у меня сложилось впечатление, что шел он в прямом эфире. Среди песен, которые спел артист, были также хиты, которые из-за его временного отлучения от сцены тогда уже записал Эдуард Хиль, в частности «Как провожают пароходы», «Моряк сошел на берег». Это было восхитительно! Очень жаль, что Иосиф Давыдович, видимо, не стал делать студийную запись.

Еще один эпизод. Включила однажды телевизор и попала на какую-то программу, в которой участвовал мой любимец. В студии присутствовала довольно молодая женщина, которая рассказала любопытную историю. Когда ее дочка была совсем маленькой, накормить ее было огромной проблемой: малышка очень плохо ела. Однажды при очередном кормлении женщина, отчаявшись, завела пластинку с песней в исполнении Иосифа Давыдовича. И случилось чудо: девочка с аппетитом скушала все, что полагалось. С тех пор мама кормила ее исключительно под песни мэтра, и проблема исчезла. История не только любопытная, но и весьма красноречивая: у Кобзона потрясающая мощная и добрая энергетика. Это я знаю по себе.

Живут во мне воспоминания… 1967 год, ночь, я лежу в постели и слушаю радиостанцию «Юность». И вдруг там начинают передавать фрагмент концерта, подготовленного Кобзоном к 50-летию Октябрьской революции. В программу входили песни революционного времени, песни 1920-х и 1930-х годов, песни войны и послевоенных лет. Конечно, на «Юности» передали лишь малую часть концерта. Из песен мне почему-то больше всего запомнилось «Полюшко» — такие щемящие ноты в нем звучали! Не буду говорить, как артист пел, — это его почитатели хорошо представляют себе и без меня. Но, боже, как же он читал стихи в промежутках между песнями! Уже тогда проявился его яркий драматический талант. На всю жизнь я сохранила в душе ощущение восторга и наполненности драгоценным чистым светом непревзойденного таланта.

Он не уйдет, пока мы его помним и любим

Новогодняя байка из моей личной жизни. Когда-то прочитала: чтобы желание исполнилось, надо в новогоднюю ночь написать его на листочке бумаги, сжечь ее, бросить пепел в бокал с шампанским и выпить до дна. Причем успеть проделать все это нужно между первым и последним ударами курантов. Человек я не особо суеверный, но идеей этой тогда загорелась. Одна бы я чисто физически не справилась, но, на мое счастье, у нас гостили в то время мои маленькие племянники, которые с энтузиазмом взялись мне помогать. Они заранее приготовили полоску бумаги, а когда я написала желание, зажгли листок, бросили пепел в шампанское и размешали его, чтобы я смогла выпить. Сейчас кто-то скептически улыбнется, но мое желание сбылось — в тот год я впервые побывала на сольном концерте Кобзона. Правда, пообщаться с ним напрямую не получилось — может быть, потому что маленький кусочек бумаги не успел догореть… Больше мне ни разу не удалось повторить этот опыт. Но факт остается фактом. Кстати, на этом концерте я впервые услышала песню «Печали свет».

…25 февраля 2019 года исполнилось 105 лет со дня рождения Аркадия Ильича Островского. В связи с этим хотелось бы вспомнить его знаменитый «Дворовый цикл», написанный в 1960-е годы в соавторстве с поэтом Львом Ивановичем Ошаниным. Традиционно в этот цикл включают пять песен: «А у нас во дворе», «И опять во дворе», «Я тебя подожду», «Вот снова этот двор» и «Детство ушло вдаль». Иногда к нему относят также «Доверчивую песню», записанную уже после кончины Аркадия Ильича и логически завершающую цикл. Однако, думаю, не все знают, что были еще две песни, предположительно написанные для этого цикла, но по той или иной причине в него не вошедшие. Это «Письмо издалека» в исполнении Иосифа Кобзона и «Город спит» в исполнении Майи Кристалинской. О первой могу говорить с большей уверенностью. Она прозвучала по радио всего пару раз, а затем куда-то исчезла. По непроверенным интернет-источникам, убрать ее из эфира якобы попросил Лев Ошанин — из каких соображений, не знаю. Позже я читала эти стихи в его поэтическом сборнике. В связи с этой песней отмечу любопытный факт: однажды по «Радио-1» шла передача, посвященная Аркадию Островскому. В передаче участвовал сын композитора, который рассказывал о творчестве отца. Естественно, речь зашла и о «Дворовом цикле». Передача шла в прямом эфире, я туда дозвонилась, спросила о песне «Письмо издалека» и даже, в меру своих весьма скромных способностей, напела несколько строк. Увы, оказалось, что Михаил Аркадьевич ничего об этой песне не знает и никогда ее не слышал. О второй песне, опять же по непроверенным интернет-источникам, якобы сама Майя Кристалинская сказала на одном из своих концертов, что она была написана для «Дворового цикла». Как бы там ни было, обе песни и по тематике, и по стилистике, на мой взгляд, прекрасно вписываются в этот цикл между «Я тебя подожду» и «Вот снова этот двор».

…«Вы не верьте в мою немоту…» Иосиф Давыдович давно ушел от нас, а я до сих пор не верю. Никогда не поверю. Говорят, что человек жив, пока его помнят. И он не уйдет, пока мы его помним и любим. Он будет с нами всегда.