Вы не авторизовались

Тревожное эхо пустыни бесплатное чтение

Ольга Володарская
Тревожное эхо пустыни

* * *

Все персонажи и события этой книги вымышлены.

Любое совпадение случайно…

Часть первая

Глава 1

Самолет снижался. Наташка неотрывно смотрела в иллюминатор. Это был первый в ее жизни полет, поэтому она не стала экономить и заплатила за хорошее место.

– Уважаемые пассажиры, мы готовы к посадке, – объявил командир экипажа. – Через двадцать минут мы прибудем в международный аэропорт города Сочи. Погода за бортом прекрасная, плюс двадцать два.

О да! Двадцать два для первой половины апреля – это прекрасно. На Урале, откуда Наташка родом, сейчас около ноля, местами лежит снег, на небе свинцовые тучи – эта весна выдалась холодной и мрачной. Поэтому она так радовалась теплу и солнцу Краснодарского края. Наташа видела зелень скверов и парков, сверкающую гладь моря, искрящиеся вершины гор в пенке облаков. И все это под лазурным куполом неба. На юге она уже бывала. В детстве с мамой и в двадцать лет с институтскими подружками. Но тогда они добирались поездом и автобусом. Отдыхали в Лазаревском и Кабардинке. Им все нравилось, но дорога утомляла. А на самолете одно удовольствие лететь, два с половиной часа – и ты в субтропиках. И, главное, это совсем не страшно!

Наталья Караулова летела в Сочи не просто на отдых. Да, погулять вдоль моря, погреться на солнышке – это здорово, но купаться она не решится, а что это за отпуск без водных процедур? Зарабатывала она не так много, чтобы позволять себе такие вояжи. Да и в счет отпуска ей дни со скрипом дали. Спасибо начальнице, подсуетилась. Но только после того, как узнала, что подвигло Наташу на незапланированное путешествие.

– К парню летишь? – ахнула она, услышав причину.

– Ага, – смущенно кивнула головой Наташа. Она никому на работе не рассказывала о своем двухмесячном виртуальном романе с парнем по имени Артур.

– Билет, надеюсь, он тебе оплатил?

– Предлагал. Но я отказалась. Мы еще не виделись, я не хочу быть ему обязанной.

– Молодец. Потом, если все получится, и деньги вернешь, и с подарками домой полетишь. Мне варенье из айвы привези, очень я его люблю.

Наташа пообещала начальнице гостинчик. Если что, сама купит на рынке. В то, что все пройдет прекрасно, она верила. Но доля сомнений, конечно, присутствовала, потому что о неудачных виртуальных знакомствах писали больше, чем о счастливых. Куда ни глянь, истории обманутых барышень. Да что далеко ходить, тетка Наташина, родная мамина сестра, попала в сети интернет-обольстителя. Они тоже долго общались и по телефону, и по видеосвязи, но, когда она приехала к нему в Питер, оказалось, что живет мужчина в квартире с бывшей женой и двумя детьми, работает не машинистом, как говорил, а кондуктором, попивает, и росту в нем не сто восемьдесят сантиметров, а от силы сто семьдесят три. Последнее, естественно, было не так важно, и все же любая ложь неприятна. Тетка провела у «жениха» два дня. Он не показал ей Северную столицу, как обещал, только свой дурной нрав продемонстрировал. Бывшая супруга от него не отстала, порезала пальто. Даже кот был в сговоре, он напрудил в теткины ботинки. Та поменяла билет и вернулась на Урал раньше срока. С тех пор прошел год, а она так и не поняла, зачем мужчина все это затеял. Ради секса? Или чтобы позлить жену? А может, до конца не верил в то, что невеста приедет. Он, в отличие от Артура, денег на билет не предлагал.

Наташа со своим кавалером познакомилась в группе любителей стендапа. Она с удовольствием ходила на выступления комиков, как известных, приезжающих в их город с концертами, так и начинающих. Последние пробовали свои силы в демократичных молодежных барах. Им ничего не платили, разве что угощали пивом и гренками. У Артура же был свой ночной клуб «Лиловый слон». Точнее, принадлежал он его отцу, но управлял им именно сын. И приглашал комиков для выступлений. Как начинающих, так и именитых. Лично знал почти всех звезд этого жанра, о чем свидетельствовали фотографии. Увидев на одной из них своего любимого Тимура Каргинова, Наташа не удержалась и написала Артуру. Спросила, как ему понравился живой концерт. Сама она так и не смогла на него попасть. Купила билет, да началась пандемия, и мероприятие отменили.

Между молодыми людьми завязался диалог. Сначала они просто переписывались, обменивались голосовыми сообщениями, потом стали друг другу звонить. Недели через две Наташа поняла, что Артур ей не просто приятен, она в него влюблена. Но эмоции свои девушка при себе удержала. Они ее саму испугали, а что подумает Артур, когда догадается о ее чувствах? Решит, что она чокнутая! Да еще отчаявшаяся. В реальности выбрать не из кого, вот она и втюривается в виртуальных принцев.

Еще через неделю оказалось, что Артур увлечен Наташей не меньше. Он признался ей в этом без какого-то страха и стеснения. Сказал, что мечтает познакомиться с ней в реальности, и пригласил в гости.

– Ой, это так неожиданно, – пробормотала Наташа, едва сдержав вопль радости. – Я подумаю.

– А чего думать, Натка? Кидай данные паспорта, я тебе билеты закажу.

– У меня работа, – напомнила она. Трудилась Наталья Караулова старшим лаборантом на лакокрасочном заводе.

– В пятницу вечером вылетишь, в воскресенье вернешься, в понедельник поскачешь на свой завод.

– Но мне еще до аэропорта ехать. Я в ста километрах от города живу.

– Ты говорила, – кивнул своей кудрявой головой Артур. – Но такси круглосуточно ходит, не так ли? Давай я тебе денег на него перечислю? У тебя карта к номеру привязана?

– И все же дай мне время на раздумье.

– Сколько? День-два?

– Неделю.

– Значит, на этой не увидимся? – разочарованно вздохнул Артур, но давить не стал.

Наташе потребовалось гораздо больше времени на то, чтобы решиться на поездку. И от денег Артура она отказалась. Его щедрость, легкость, внутренняя свобода ее немного пугали. С такими как он Натка близких отношений не имела. Встречалась с себе подобными, простыми ребятами. Первым ее парнем был сокурсник, вторым установщик пластиковых окон, третьим помощник стоматолога. С последним она жила полгода, но рассталась из-за непримиримых противоречий. Наташа считала, что они должны обеспечивать себя сами, а ее сожитель ждал помощи от родителей. Им же всего по двадцать два, пусть квартиру им снимают, продукты покупают, а уж на одежду и развлечения они сами себе заработают. Он без стеснения просил у своих предков деньги, а Наташка так не могла. Отец водитель, мама медсестра, есть брат младший. Откуда у семьи Карауловых лишнее?

После разрыва с помощником стоматолога Наташка вернулась в отчий дом. Сейчас ей уже исполнилось двадцать четыре, и она ни с кем не встречалась.

Самолет тем временем снизился. Натка прилипла к иллюминатору, чтобы не пропустить момент, когда шасси коснется полосы. Не знала, что изрядно тряхнет, когда это случится. Когда началось торможение, она откинулась на спинку и закрыла глаза. Страшно стало именно сейчас.

Послышались аплодисменты. Наташка тоже похлопала пилоту, а потом полезла за телефоном. Переведя его из авиарежима в обычный, набрала номер Артура. Тот трубку не взял.

Натка напряглась. Не слышит? Перевел на беззвучный? Или в машине оставил?

Все может быть. В том числе то, что Артур просто над ней посмеялся! Зазвал наивную дурочку в гости, а сам и не думал с ней встречаться? Сидит сейчас в своем клубе с друзьями и угорает над ней…

– С вами все в порядке? – обратилась к Натке сидящая рядом женщина. Ей было лет пятьдесят семь, и весь полет она проспала.

– Нормально.

– Лица на вас нет. Переволновались?

– Есть такое. Это мой первый полет.

– А мой – тысяча первый, наверное, – усмехнулась попутчица. – Мотаюсь из Сочи в Оренбург по нескольку раз в месяц. Сын там у меня. А с недавних пор и внук. Навещаю, помогаю. Больше некому.

– Переехать не думали?

– В Сочи у меня гостиница, которую на чужого человека не оставишь. Магазинчик при ней, кафе. Все деньги тут… – Она достала из сумочки влажную салфетку и протерла ею лицо. – А еще море, солнце, фрукты. Не хочу я на Урал. А сыну там нравится. Учился в Оренбурге, женился, остался.

Натка снова набрала Артура. Опять долгие гудки, но никакого ответа.

– Почему так долго не выпускают из салона? – спросила она у соседки.

– Кто-то важный прилетел или улетает. Он в приоритете. А мы посидим, подождем. – Женщина, довольно полная, повернулась к Наташке всем корпусом. – Меня Верой зовут.

– А по отчеству?

– Понимаю, что гожусь тебе в матери, но давай без него.

– Я Наташа.

– Очень приятно. Тебя встречают?

– Надеюсь. – И бросила короткий взгляд на безжизненный экран телефона.

Вера это заметила и успокаивающе похлопала попутчицу по руке.

– Если что, я тебя подвезу. За мной кум приедет.

– Это кто? Брат мужа? Или супруг сестры?

– Крестный моего сына. – Вера достала еще одну салфетку, протерла ею шею. – Приливы, будь они неладны, – пробормотала она. – Наследие давно наступившего климакса. Никак не пройдут. Тебе куда, Наташенька?

Она не знала что ответить. Артур хотел заселить ее в гостиницу своего дяди, расположенную в районе дендрария. Но если он не встретит, то… Наташке придется самой устраиваться. И конечно, в какой-то другой отель. Не попроситься ли к тете Вере?

Она уже хотела сделать это, как ожил телефон. Номер определился незнакомый.

– Алло.

– Натка, привет, это Артур! Я телефон где-то забыл. То ли в кофейне на столе, то ли в магазине на прилавке. Хорошо, что твой номер помню. Прилетела?

– Да, сели, – радостно пискнула она. – Но нас пока не выпускают из салона.

– Ага. Значит, успею отыскать свой телефон. Буду ждать в зоне прилета.

– До встречи.

– Неужто мы наконец увидимся? Я так рад.

А уж как была Наташа рада! И крайне взволнована. Перед посадкой себя в порядок привела, макияж нанесла, расчесалась, освежила дыхание, но решила еще раз проверить, все ли в порядке.

– Красивая, красивая, – улыбнулась ей Вера. – Бледненькая только, но это поправимо. Сейчас солнце ласковое, загар отлично ляжет.

Да, он очень бы освежил Наташу. А то серая, уставшая. Последние полгода много работать на подменах приходилось – лаборанты болели, и она за них выходила в смены. В отпуск не удалось куда-то съездить, только на дачу, где не столько отдыхаешь, сколько в огороде пашешь. Но летом Натка все же хорошо загорела. У нее кожа смуглая, глаза карие, а волосы светлые. В детстве льняными были, сейчас же просто золотисто-русые. Некоторые не верили, что это природный цвет. Но Наташа если что и делала с ними, то только ромашкой ополаскивала, чтобы летом лучше выгорали.

– Парень встречает, да? – догадалась Вера. Натка подтвердила кивком. – Наш, местный?

– Ваш.

– У нас ребята хоть куда. Только женским вниманием избалованные, поэтому себе на уме. С ними надо сдержанно себя вести. Но не смотреть свысока. Они этого не любят. Даже русские да белорусы, что выросли в Краснодарском крае, гордые кавказские орлы.

– Мой точно. Он армянин. Но не чистокровный. Его мама наполовину украинка, наполовину еврейка.

– Гремучая смесь! – хохотнула Вера. – Красавец, поди?

– Я бы не сказала…

Артур объективно был всего лишь приятным, обаятельным. Большие глаза, широкая улыбка, растрепанные смоляные кудри, которые парень иногда убирал от лица резинкой, чтоб не мешали, а не укладывал, как большинство современных модников. Ему шли щетина и пирсинг брови. И НЕ… шел толстый вздернутый нос. К такому лицу бы тонкий и длинный еврейский, массивный армянский, но никак не славянская картофелина. Но она бросилась в глаза лишь вначале. Теперь же Натка не замечала никаких изъянов во внешности Артура. И к худобе его она привыкла. Ей всегда крепко сбитые парни нравились. Эдакие борцы. Артур же походил на баскетболиста: высоченный, узкокостный, поджарый. Мама про таких говорила – из породы гончих. Но Артур бегать не любил. Он раскатывал по городу либо на авто, либо на моноколесе. Увлекался не только стендапом, но и музыкой, яхтингом, модой. Сам одевался стильно и имел коллекцию винтажных рубашек от кутюр. Для того чтобы пополнять ее, открыл свой собственный секонд-хенд.

– Ура, нас начали выпускать! – воскликнула Вера.

– Наконец-то, – обрадовалась Наташа, вскочив, чтобы достать с полки свой чемоданчик.

Выпустив соседку в проход, попутчица сказала:

– А телефон мой все же запиши. Вдруг пригодится?

– Диктуйте.

Вера так и сделала. Натка сохранила номер и в потоке остальных пассажиров направилась к выходу.

Ее сердце колотилось так сильно, что клокотало в ушах. Ладошки потели. Одна прилипала к ручке чемодана, вторая к телефону – Наташка не убрала его в карман. Шагая по «рукаву», она смотрела на свое отражение в стекле. Испуганная, ссутулившаяся, плохо одетая девушка казалась ей крайне непривлекательной. Натка выбрала для полета лучшие свои джинсы, толстовку, на курточку «Поло» разорилась. Взяла со скидкой, и все равно за «коротышку» отдать десять тысяч не сразу решилась. Отправляясь в путешествие, она смотрела на себя и думала, как же она хороша. Современная, энергичная, симпатичная. Под стать Артуру. Жаль, уверенности в себе не хватило надолго. И трех часов не прошло, как Натка поплыла…

Двери с приветственными надписями разъехались, и она вышла в зал прилета. Среди толпы встречающих сразу узнала Артура. Он возвышался надо всеми, это раз. Два, держал в руках огромный букет цветов. И не банальные розы или лилии. Не пионы или хризантемы. Какую-то чудо-композицию из разноцветных бутонов, веток, листьев, колосков. Артур поднимал ее над своей курчавой головой и улыбался во все тридцать два зуба.

– Натка, привеееет! – прокричал он. – Добро пожаловать в Сочи!

– Привет, – тихо ответила ему она и потупилась. Если можно было бы сравнить ее чувство к нему с батареей на сотовом телефоне, то до этого момента она была заряжена на девяносто процентов. Но как только Наташка встретилась с Артуром глазами, уровень подскочил до сотни.

Батарея загрузилась на полную! Наташа поняла: она ЛЮБИТ по-настоящему…

Артур обнял ее, приподнял, чмокнул в щеку. Затем вручил цветы, а чемодан отобрал.

В жизни он оказался еще выше. Не под метр девяносто, а за. Глаза оказались не зелеными, а светло-карими, янтарными. Ресницы на одном завивались, а на другом торчали. И казалось, что он подмигивает.

– Артурчик, это ты? – услышала Натка знакомый голос. – Какое совпадение!

– Тетя Вера? Здравствуйте.

– Привет. – Женщина подошла к молодым людям, улыбнулась им. Сейчас она не казалась полной, скорее упитанной. Высокий рост, широкая кость, а жира не так уж и много. – Значит, это ты уральскую красавицу Наталью встречаешь?

– Ага.

– Куда заселишь?

– К дяде Геворгу. В «Пятый сезон».

– Отлично, значит, рядышком со мной будет. – Тетя Вера похлопала Натку по плечу. – Моя гостиница в пятнадцати минутах ходьбы. Называется «Тисовая аллея». Заходи, чайку попьем. А может, чего покрепче.

– Обязательно. Спасибо вам. – И Натка не удержалась от вопроса: – Тисовая аллея, это из Гарри Поттера?

– Вообще-то эти растения высажены вдоль дороги, ведущей к дому. Не мной, бывшим владельцем земли. Ягодные тисы прекрасны. И так совпало, что мой сын обожал Гарри Поттера. Вот все и сложилось.

На том распрощались. Когда тетя Вера скрылась из виду, Артур сказал:

– Мы с ее Славкой в одном классе учились. Дружили когда-то.

– Сейчас нет?

Он покачал головой.

– На расстоянии трудно. Мы еще до его отъезда перестали общаться. Не скажу, что поругались, скорее увлеклись разными вещами. В девятнадцать оба уехали из Сочи. Он на Урал, я в Ставрополь.

– Ты там учился?

– Нет, служил в армии. Отчислили меня со второго курса нашего госуниверситета, и батя решил, что мне нужно отдать долг родине.

– Не стал отмазывать от армии?

– Я сам мог откосить, но он запретил. Сказал, как отрезал: идешь служить. Это и родине на пользу, и тебе. И оказался прав. Насчет меня точно, – хмыкнул Артур. – Армия меня многому научила.

Болтая, они шли к парковке. Наташка расслабилась. Ей было спокойно рядом с Артуром. То волнение, что все еще присутствовало, было приятным. Девушка внутренне трепетала, а не терзалась из-за неуверенности.

Артур подвел ее к золотистой «Ауди». Натка плохо разбиралась в машинах бизнес-класса, но эта выглядела дорого. Мощная, современная, тюнингованная. Такая миллионов пять стоит. Или больше?

– Милости прошу, – проговорил Артур, открыв перед Наташкой дверку. Она забралась в салон. Букет положила на колени. – А ты в жизни еще красивее, – услышала она. – Хотя, казалось бы, куда уж?..

– Ты меня смущаешь.

– Это заметно, – улыбнулся Артур. – И так мило… Наблюдать за твоим смущением.

Он завел мотор. Машина заурчала, как большая довольная кошка, затем тронулась.

– Наши девушки совсем другие. В них столько пафоса, наигранности…

– Не во всех же?

– Конечно, нет. Но я директор ночного клуба, поэтому, наверное, не объективен. У меня официантки приходят нормальными девчонками. Уже через месяц-другой их не узнать. Губы, волосы, кошмарные ногти, татухи. А сколько понтов! Я вся такая, жду не трамвая, а москвича на «Бентли»…

– Почему именно москвича?

– Их много сейчас здесь живет и отдыхает. Накупили квартир до глобального подорожания. А генералы ФСБ и прочие силовики, которым нельзя выезжать за границу, к нам прилетают на выходные, оттягиваются в крутых СПА, тусят. Наш «Лиловый слон», бывает, снимают целиком. Упиваются, увозят обслуживающих их девочек в нумера. Некоторым везет, и их вскоре забирают в столицу. Те становятся примером для остальных.

– О, поверь, это характерно не только для Сочи. В наших краях таких мечтательниц тоже много. Возможностей – да, поменьше. Но это никого не останавливает. Мечтать не вредно.

– Но ты не такая! Меня это подкупило в первую очередь. Ты естественная, открытая, простая… – Артур бросил на нее взволнованный взгляд. – Это тебя не обидело, надеюсь?

– Что именно?

– Я не называл тебя простушкой. Имел в виду, что…

Она коснулась его руки.

– Не волнуйся, я все поняла и не обиделась.

– С ума сойти, как мне с тобой повезло, – облегченно выдохнул он и рассмеялся.

– А твоя бывшая? Она какой была? Как я или?..

Наташа мало знала о ней. Артур говорил, что со школы встречался с девушкой. Жил с ней. Планировал будущее, но в итоге они расстались. Причину он озвучил так: «Я затянул с предложением. Она устала ждать его и нашла себе другого».

– Зачем вспоминать о бывших? – после короткой паузы проговорил Артур. – Моих, твоих. Будем наслаждаться настоящим, в котором мы наконец встретились.

Она согласно кивнула. Цветы ей мешали, и Натка решила положить их на заднее сиденье. Она обернулась, чтобы сделать это, и увидела в боковом окне пристроившуюся за едущей параллельно «Ауди» машиной знакомую тачку. Черно-оранжевую, обклеенную логотипами. Таких было много в аэропорту. Они сдавались в аренду. Кажется, это называлось каршерингом. Натка не разбиралась особо. У нее и прав-то не было. Тачка не запомнилась бы ей, если б не водитель. На него она еще на парковке внимание обратила. Точнее, на нее. Это была девушка. И она не отрывала глаз от нее, Натки. Ей стало неуютно, когда она почувствовала ее взгляд на себе…

И вот опять!

– У тебя что-то упало? – поинтересовался Артур у замершей Натки.

– Нет, просто… – За мной следит какая-то ненормальная? Так ответить? И произвести впечатление чокнутой? Нет уж. – Хочу и сумочку убрать.

Пока она снимала сумку с плеча, Артур перестроился в другой ряд и дал газу. Тачка каршеринга затерялась в потоке отставших машин. Натка с облегчением выдохнула.

Глава 2

Золотистая «Ауди» скрылась за поворотом. В лучах заходящего солнца она была похожа на пасхальное яйцо. Тачку будто не на заводе произвели, ее словно снесла гигантская курица, что сидела не в гнезде, а в чане с золотянкой. Аделаиде даже не верилось в то, что еще два года назад она находила эту машину красивой. И гордилась тем, что Артур называл тачку Адой…

В честь нее, своей любимой девушки.

В этом статусе Аделаида пребывала половину жизни. Своей и Артура. Они учились в одной школе, но не с первого класса – с восьмого. Ада переехала в Сочи с родителями и братьями, когда ей исполнилось тринадцать. До этого семья Берггольц жила в Петергофе. Многие ее поколения. Но климат категорически не подходил младшим братьям-близняшкам Ады. Они родились недоношенными, слабенькими и весь первый год своей жизни хворали. Зато, когда семья поехала на машине в Краснодарский край на отдых, мальчики за три недели так окрепли, что наконец пошли. Отец тут же принял решение перевезти семью в Сочи. Благо, тогда недвижимость там еще не стоила космических денег. Продав жилье в Петергофе, Берггольц смогли приобрести дом. Отец, отличный программист, быстро нашел работу. Мама сидела с детьми, своими и чужими, они организовали частный детский сад, а Ада пошла в школу.

Как она и предполагала, встретили ее плохо. Посчитали задавакой. Только Артур отнесся по-доброму. Как потом выяснилось, влюбился в нее с первого взгляда, вот и стал защищать. Он был мальчиком популярным, даже авторитетным, и постепенно одноклассники изменили свое отношение к Аде. Она была Артуру за это благодарна, но и только. Как парень он ей не нравился. Тогда, в юности, он был полноватым. Его брови срастались на переносице, и только в двадцать он дал их проредить. Да, харизматичный, уверенный в себе, несмотря на недостатки внешности, прекрасный танцор, рассказчик, весельчак, что важно, не пустобрех. В общем, парень-молодец. Но не цеплял он Аделаиду. Ей нравился их физрук, мускулистый, светловолосый, неулыбчивый. В двадцать семь он получил серьезную травму, ушел из спорта и устроился в школу. С детьми был суров. Всех это бесило. Физрук требовал невозможного от своих учеников. А Ада млела, когда он отчитывал ее за невзятую высоту.

Влюбилась она в Артура только в одиннадцатом классе. Если точнее, на выпускном. Их выбрали королем и королевой бала. Они танцевали в центре зала. Она была в переливающемся платье в пол, элегантном, со шлейфом, он в голубом смокинге и рубашке с жабо. На голове его красовалась нелепая шляпа. Артур, как всегда, отчебучил и где-то раздобыл наряд одного из главных героев фильма «Тупой, еще тупее». В это время физрук, мужчина мечты Ады, пьяный в хлам, зажимал в уголке завуча. Даже на выпускной он явился в спортивном костюме, только футболку сменил на белую, а еще нацепил ботинки вместо кроссовок. Разочарование в нем и помогло Аде взглянуть на Артура другими глазами. И, едва это произошло, она увидела его, влюбленного, и поняла, что не на того обращала внимание четыре года. С ней рядом находился такой замечательный парень, а она сохла по какому-то дураку с кубиками пресса.

В тот вечер они впервые поцеловались. А когда Артур провожал Аду домой, признался ей в своих чувствах. Она ответила, что он ей тоже нравится. На следующий день Ада получила букет роз и приглашение на романтический ужин. На закате ее повезли в горы. Там был накрыт шикарный стол с ледяным шампанским. Молодые люди снова целовались перед расставанием, но Артур черту не пересекал. Сексом они занялись спустя восемь месяцев. Тогда оба учились в институте и практически не расставались. Разве что на ночь, поскольку каждый из них жил с родителями.

Они думали съехаться. Семья Берггольц не бедствовала, а уж папа Артура был одним из богатейших людей города. У него имелось много недвижимости под сдачу, и в одну из квартир он заселил бы молодых. Но Артур разочаровал его. Как и Аделаида. Она не смогла сдержать своего парня, направить, вразумить. Он не учился, а лишь тусовался. И она вместе с ним. Поэтому Артур, завалив сессию, отправился в армию. Ада поклялась его ждать.

Слово она свое сдержала. Год хранила любимому верность, дважды ездила к нему в часть, была постоянно на связи. Разлука лично ей пошла на пользу. Аделаида утвердилась в том, что ее чувство крепкое, настоящее, и стала мечтать о браке с Артуром. Но он не сделал ей предложения ни через год, ни через два. Говорил, нам и так хорошо, живем вместе, у нас все общее, мы любим друг друга. Свадьбу сыграем, когда захотим завести детей.

– Я уже хочу, мне скоро двадцать три, – возражала она.

– Всего-то! – хохотал Артур, целуя ее в миниатюрный носик, что переделал известный пластический хирург, до этого был длинный, с горбинкой. – Мы сами еще как дети. Давай насладимся полной свободой. И через пару-тройку лет подумаем о потомстве.

– После двадцати пяти я уже стану старородящей.

– Что за пережитки советского прошлого? Ты родилась в конце двадцатого века, детка, а живешь в двадцать первом. Мир изменился!

Он убедил ее, и она согласилась еще подождать. Родители Ады были недовольны. Они считали, что пора создавать полноценную ячейку общества. Столько лет вместе, а их дочь все еще девушка Артура. Сожительница звучит еще хуже. Особенно сердилась мама. Она в двадцать один родила Аду. И только спустя одиннадцать лет смогла забеременеть пацанами. Еще детей хотела, да бог не дал. А если дочка только в тридцать стартанет? И не сразу получится добиться результата? Нет, не дело это. Тем более молодежь сейчас чахлая, на кока-коле да фастфуде выросшая. А Артур вообще неизвестно что в себя кроме этого пихает. Уж очень веселый постоянно, да еще и ночным клубом владеет, а там не только алкоголь рекой, но и разные запрещенные препараты. Хотя бы в двадцать пять нужно жениться, решила мама. Муж ее поддержал. Он за своей будущей супругой ухаживал четыре месяца, понял, что она та самая, и сделал предложение. В полугодичный юбилей отношений они сыграли свадьбу.

– Пап, сейчас все иначе, – протестовала Ада, говоря не своими словами – Артура. – Времена изменились.

– И очень жаль, – сердился тот. Супруга его явно науськала. – Мужик должен нести ответственность за свою женщину.

– Артур и несет. Он все решает, зарабатывает.

– Вот на это безобразие? – Папа указал на сочные губы Ады. В каждую она закачала по миллилитру препарата. – Была неповторимой красавицей, а сейчас на куклу похожа.

– Ага, с твоим огромным носом?

– Нормальный был у тебя нос. Мне он от бабки-немки достался. А она, между прочим, была фон Траубе. Аристократкой то есть. В Кенигсберге жила, а когда город стал советским, осталась, потому что влюбилась в моего деда, солдата Красной армии. Дочка ее вышла замуж за латыша Берггольца, и они переехали в Петергоф.

Историю семьи Ада сто раз слышала, видела и фотографии из архива. Прабабушка ее была женщиной интересной, не красавицей, но с изюминкой. А с каким шиком одевалась! Ада и это от нее унаследовала. Она еще до всех вмешательств умела нравиться мужчинам и обыгрывать простую одежду так, что образ получался на загляденье. Но ей-то хотелось быть сногсшибательной! А как иначе, если твой парень популярная в Сочи личность?

Аделаида дотянула до двадцатипятилетия в надежде на то, что на день рождения получит долгожданное кольцо и предложение руки и сердца. Точнее, она была в этом уверена, поскольку видела, как Артур носится с бархатной коробочкой, пряча ее от глаз любимой.

Но Ада ошиблась. В коробочке оказалось не кольцо, а ключи от золотистой «Ауди». Шикарный подарок, что и говорить… Но девушка ожидала другого!

Она еле досидела до конца вечера. Когда приехали домой, отказала Артуру в сексе, сославшись на усталость. Хотела подождать, отложить серьезный разговор до утра, ведь оно мудренее вечера, но не смогла. Среди ночи разбудила любимого и все ему высказала. Он обиделся. Так старался, тратился – и на покупку, и на эксклюзивную покраску, а Ада не оценила подарок. Ей, видите ли, побрякушка на палец нужна!

– Не она, как ты не понимаешь? – возражала Аделаида. – Кольцо всего лишь символ. Я ждала предложения. Мы вместе уже семь с половиной лет, ты, как уверяешь, любишь меня вообще двенадцать! Тебе не хватило этого времени на то, чтобы созреть до свадьбы?

– Я же сказал тебе, что не отказываюсь жениться. Но не хочу делать это сейчас, да еще под таким давлением.

– А чем тебя не устраивает сейчас? Не нагулялся?

– Я от тебя никогда не гулял, ты знаешь. – Как-то, когда Ада извела его ревностью, Артур привел в дом человека с полиграфом, чтобы детектор лжи доказал его безгрешность. – Но времена тяжелые, мой клуб не работал в период локдауна, я терпел убытки несколько месяцев и все же умудрился купить машину, чтобы порадовать тебя.

– Давай просто распишемся.

– Ты столько ждала свадьбы и готова на обычную регистрацию? Вот уж не поверю.

– Ладно, сыграем скромную. Позовем самых близких.

– Я вырос в Сочи, как и мой отец. У нас близких человек сто.

У Артура на все был ответ. Правильный, логичный. Аделаида подулась неделю, и все вроде бы вернулось на круги своя. Она гоняла на новой золотой «Ауди», пока не поняла, что машина ей хоть и нравится, но вызывает неприятные воспоминания. Предложила Артуру поменяться – у того была старенькая, но хорошо прокачанная «бэха». Естественно, необычно выкрашенная и с невероятными дисками. На ней она попала в первую в жизни аварию. На первый взгляд, не серьезную, но сотрясение, которое Ада получила, привело к развитию опухоли. К счастью, доброкачественной. Девушку положили в больницу Петербурга, где дальний родственник отца был главврачом.

Оперировал Аду молодой, очень перспективный нейрохирург. И что-то между ними пробежало. Она доктору сразу понравилась, а он ей после того, как удачно удалил опухоль. Женщины всегда были неравнодушны к спасителям, иначе не было бы сказок о заточенных в башнях принцессах, похищенных Кощеем Василисах и Аленушках, девушках Джеймса Бонда, которых он освободил. Аделаида прониклась к хирургу теплотой и благодарностью. Она лежала в отдельной палате, он навещал ее чаще, чем остальных пациенток. Можно сказать, все свободное время с ней проводил. Доктор не был женат, но очень хотел семью. Считал, что пора, ведь ему уже тридцать, а в просторной квартире нет тепла, уюта, в ней не раздается топот детских ножек. Аделаида начала влюбляться в него. Но держала себя в руках. Позволяла только короткие, но теплые прикосновения, объятия, но все в рамках приличия.

Когда до выписки оставались сутки, хирург-спаситель явился в палату с тортиком, фруктами, детским шампанским. Хотел отметить выздоровление и попрощаться. Засиделись, заболтались. Им было хорошо вместе. Поэтому, когда доктор Аду поцеловал в губы, она не отстранилась. Знала, между ними ничего не будет. Да, он всем хорош, просто не придерешься, и чувство есть. Но не такое сильное, как к Артуру. Аделаида ответила на поцелуй, чтобы сохранить его в памяти как нечто приятное. Невинная шалость, от которой никому плохо не будет. Даже доктору, ведь он знал, что его любимая пациентка в длительных отношениях.

Они соприкасались губами всего ничего, секунд десять, пятнадцать. Даже языки в ход не пошли, когда Ада решила, что хватит. Она уперла свои руки в грудь доктора и открыла глаза (естественно, смежила веки, когда целовалась). И кого же Ада увидела? Артура, стоящего на пороге палаты с огромным букетом цветов в одной руке и бархатной коробочкой в другой. В ней на сей раз было кольцо. Артур решил сделать сюрприз и приехал пораньше. Не завтра, а сегодня. Пригнал на золотой «Ауди», похожей на пасхальное яйцо, которую называл в честь любимой Адой.

– Артур, я все объясню, – выпалила девушка, вскакивая с кровати. – Это не то, что ты подумал…

Голова иногда кружилась после операции, а в этот момент завертелась, как лопасти вертолетного винта. Как у очень пьяного человека. Она потеряла равновесие, доктор поймал ее, уложил. Но Ада тут же вскинулась. Что-то закричала. Ударила своего спасителя хирурга, пытающегося ее утихомирить. Артур этого уже не наблюдал. Он покинул палату, швырнув цветы и коробку на пол. Аделаиде вкололи успокоительное, и она уснула.

Ее продержали еще три дня. Забирал ее отец. Артур покинул Питер той же ночью. Доктор пытался с ним поговорить, взять всю вину на себя, но тот не захотел слушать. И кольцо, подобранное им, не взял. Сказал, пусть это будет мой прощальный подарок Аде.

Остынет, успокаивала себя она. Надо дать ему время. Встретилась она с Артуром только через две недели. Приехала в клуб.

– Поговорим?

– О чем?

– О нас.

– Нас больше нет, – пожал плечами Артур. Внешне он был спокоен, но впалые щеки и печальные глаза говорили о том, что он страдает.

– Ты из-за пятисекундного поцелуя готов все перечеркнуть?

– Он длился дольше. И не факт, что был первым.

– А если я поклянусь и ты проверишь меня на полиграфе?

Артур помолчал. Она думала, он рассматривает этот вариант, но нет, пытается объяснить свои чувства.

– Ты не могла ездить на «Ауди», потому что она вызывала у тебя неприятные воспоминания, – наконец заговорил он. – А я всего лишь подарил тебе не то, что ты ожидала. Теперь представь, что вижу я, когда на тебя смотрю. Что происходит в моей голове? Какую картинку я представляю? Естественно, как ты сосешься с доктором на больничной койке, страстно, бесстыдно…

– Неправда! Это был почти невинный поцелуй.

– Я наблюдал за вами. Поверь, это было смачно.

– Тебя мои подруги видели с телками. И ты с ними тоже страстно и бесстыдно сосался. А может, и не только…

– Это было после того, как ты позволила себе непростительную вольность. Я пил и мстил. И говорю тебе сейчас честно и откровенно, с телками я не только сосался. Все две недели я трахаюсь как одержимый. С кем, утром и не помню.

– Зачем ты это рассказал мне? – начала плакать Ада.

– Поджег мост и за тобой, мой уже обуглился и рухнул. – Он не стал успокаивать ее, но салфетку подал. После этого встал и хотел уйти, но приостановился. – Вещи твои я собрал. Заберешь сама или тебе отправить их? – Аделаида пожала плечами. Она не могла сейчас думать о шмотках и побрякушках. – Тебе привезет их мой дядя. «Ауди» тоже можешь забрать, если хочешь. Нет, оставляй себе «бэху». Мне все равно. Прощай.

И ушел, даже не оглянувшись на Аду. Рыдая, она выбежала из клуба. На парковке увидела свою подружку Дашку. Не лучшую, но довольно близкую. Аделаида направилась к ее машине, чтобы попросить подбросить домой, но услышала, как она говорит по телефону:

– Артурчик, привет, я приехала, жду тебя. Не можешь? Но мы же договаривались… – Она надула губы. Они напоминали два вареника. Да и все остальное было гипертрофировано: брови, скулы, грудь. Артур, когда Ада просила денег на тюнинг, всегда говорил: не перестарайся, а то станешь похожа на монстра типа Дашки. – Вечером сам меня заберешь? Хорошо. А куда поедем? Нет, туда я не хочу, мы были уже в этом отеле. Ты же обещал свозить меня в горы…

Даша оказалась одной из тех, с кем Артур не только сосался, напиваясь и мстя ей? Монстр, по его словам. И близкая подруга, по ее. Аделаиде стало так противно, что она убежала. Увидела проезжающее мимо такси и махнула рукой. Пусть ее увезет отсюда чужой человек. И этих… Ада больше видеть не желает!

Артур отправил ее вещи с дядей. Ни об одной мелочи не забыл. Даже заколочки, расчески, маски, тапочки упаковал. Все свои подарки. И планшет, который Ада ему подарила на 23 февраля, но пользовалась им сама, потому что Артур признавал только ноутбуки, а если такового под рукой не оказывалось, всегда мог выйти в Сеть с телефона.

Спустя месяц Ада отправилась в Питер, чтобы показаться доктору. Тому самому… Спасителю или разрушителю ее судьбы? Тут с какой стороны посмотреть. Аделаида металась. Она то хотела попросить, чтоб ее осматривал другой врач, то рвалась к своему раньше срока. Теперь она свободная женщина, и они могут не только целоваться. Ее бросили из-за него или просто нашли причину, чтобы разорвать отношения, ставшие тягостными? А что с кольцом Артур приехал, так это еще ни о чем не говорит. Решил быть благородным. И родители наверняка надавили. И те и другие – его мама тоже ждала свадьбы, внуков.

Ада решила, будь что будет, и полетела в Питер, не предприняв никаких предварительных шагов.

Попала она к своему доктору. Звали его Егором. И первое время они оба чувствовали себя неловко. Но после осмотра он пригласил ее выпить кофе в буфете больницы. Ада не отказала. Они поболтали уже более непринужденно. Хирург спросил, сколько его бывшая пациентка пробудет в Питере, она ответила: минимум три дня. Тогда Егор предложил ей поужинать. Не сегодня – завтра, когда отдежурит и отдохнет. И на следующий вечер они отправились сначала на прогулку, потом в ресторан. Егор выбрал шикарный, с панорамным видом на Неву. Они пили шампанское, ели морепродукты. Отвыкшая от алкоголя Ада с двух фужеров захмелела и, можно сказать, сама себя предложила Егору. Не полезла в ширинку, естественно, а выразила желание посмотреть его квартиру. Ту, в которой не хватает уюта и все еще не раздается топот детских ножек.

Поехали к нему. Жил Егор далеко от центра, но в приятном районе. Квартира тоже оказалась неплохой, двухкомнатной, с балконом, с которого открывался вид на сквер. Ада могла представить себя живущей в ней. И уют она бы навела, она это умела.

Егор предложил еще выпить. Благодарные пациенты чего ему только не надарили. Ада согласилась на сухой мартини со льдом. Хозяин дома налил себе виски.

– Могу я тебя поцеловать? – спросил Егор после того, как они сделали по паре глотков.

– Теперь ты спрашиваешь? – с нотками горечи усмехнулась Ада мысленно. Но ничего не сказала, только кивнула.

Их губы вновь соприкоснулись. Поцелуй был сначала робкий, даже немного детский. Но когда оба расслабились, он стал жадным, страстным, бесстыдным… Таким, каким описывал его Артур.

Ада приказала себе не вспоминать о нем и позволила Егору унести себя в спальню, раздеть, обласкать… Овладеть! И не единожды. Они занимались сексом до рассвета. И он был неплох. Просто непривычен для Ады. Егор стал вторым мужчиной в ее жизни.

Изможденная, она уснула. А когда пробудилась, Егора уже не было. Убежал на работу, оставив записку и сердечко из конфеток.

Мило? Безусловно. Но почему же не екает сердце?

– Я влюбилась в Артура не сразу, а спустя годы, – ответила самой себе Ада. – Чувство к Егору придет, уверена, ведь он такой замечательный. И он мне нравится. Просто у меня сейчас трудный период…

Через три дня Ада не уехала назад. Она осталась в Питере. Принялась наводить уют в квартире, готовить еду, что редко делала, когда жила с Артуром, он ел в клубе, у дяди в гостинице, а если хотел домашнего, ехал к армянской бабушке (еврейская давно облюбовала для себя Землю обетованную). Аделаида была довольна жизнью. Влюбленный Егор выражал готовность повести ее в загс хоть завтра. Но тут она тормозила. Рано еще, так мало знакомы!

Им было интересно вместе. И секс Аду устраивал. Не такой страстный, как с Артуром, но более качественный. В этом деле ее настоящий был отличником, что ездит на олимпиады, а бывший – троечником, что умудряется выплыть на своей харизме и паре-тройке освоенных приемов. Ада понимала, что нельзя сравнивать мужчин, но ничего не могла с собой поделать. У педантичного Егора все в доме было аккуратно, но безлико. У Артура же вечный бардак, с которым невозможно бороться, но куча картин художников, которых он считал будущими гениями, забавных сувениров, плакатов, прикольных кружек. Вместо гостевого дивана – кровать-машина с подсветкой. Даже тапки были разными! У Егора кожаные, добротные. А у Артура целый набор лап, от Кинг-Конговых до кошачьих. Первый – вечный тусовщик и раздолбай, второй – перспективный нейрохирург, которого уже зовут работать за границу. Кто лучший муж? Естественно, Егор. Он серьезен, стабилен, предсказуем. Он швейцарские часы. А Артур что-то очень интересное, яркое, модное, но ненадежное. Чуть что – сломается.

Аде хватило пяти месяцев на то, чтобы понять: с Егором она прожить сможет. Стать его женой, детей родить, даже переехать за границу, тем более можно выбирать из нескольких стран, и среди них есть теплые… НО! Хочет она быть только с Артуром.

Промучилась еще какое-то время. Рефлексировала. Боялась. Было стыдно перед родителями. Не хотела обидеть Егора. И все же приняла решение расстаться.

– А я ждал этого, – сказал ей несостоявшийся муж с грустью. – Ты смотрела сквозь меня последние пару месяцев. Будто я прозрачный, а за моей спиной стоит он, твой Артур.

– Нет, ты не прав, – возразила Ада. – Я смотрела внутрь себя. Пыталась разобраться в чувствах.

– Но уходишь ты от меня к нему?

– Он меня не примет. Просто буду одна. Ты замечательный, и я не хочу мешать тебе строить счастливое будущее…

– Но надежду питаешь?

– Она, как говорят, последней умирает, – хмыкнула Ада.

Через два дня она улетела в Сочи. Встретил ее папа. Ни о чем не спросил, только тяжко вздохнул, когда Ада сказала: я насовсем. А мама не была столь деликатной. Костерила дочь на чем свет стоит. Дурой называла. И вопрошала, чего тебе не хватало?

– Не люблю я Егора.

– Вроде чувства были, – напомнила та.

– Да, но… Они не переросли во что-то большее. Но хуже другое: он стал раздражать меня по пустякам.

– Каким?

– Он губы облизывает, как ящерица. Выпускает острый язык на секунду и втягивает. Будто он рептилия. А еще щупает то место, где когда-то была родинка. Удалил десять лет назад, а все проверяет, не выросла ли. И поет в душе одну и ту же песню «Мы дети галактики».

– Да, не любишь ты его. Потому что это такие мелочи. Вот взять твоего отца. Столько вещей, к которым можно придраться…

– Мам, а как Артур поживает? – перебила ее Ада.

– Не знаю, дочка. Не общаемся.

– Не женился? – Ответ «Да» разорвал бы ей сердце.

– Нет. Я бы знала. Но ты лучше у подруг уточни.

– Я ни с кем не общаюсь.

– Даже с Дашей?

– Особенно с ней.

– Но вы постоянно вместе проводили время после того, как твоя лучшая подруга Сашка в Ереван уехала. Как она, кстати?

– Прекрасно. Муж ее на руках носит. Есть сын. Хотят еще детей.

С Сашкой Ада дружила с первого курса института. Они сразу стали неразлейвода. Сашка приехала в Сочи из какого-то захолустья. От ее деревни до Орла нужно было ехать с пересадками. Она носила два платья летом, одни джинсы и куртку зимой. Была рыжей, конопатой, пышной, по мнению Ады и ее будущего мужа, невероятно привлекательной. Модель плюс сайз. Славянская внешность, простота, доброта, лучики золотистого света в карих глазах. Аделаида притащила ее на кастинг. Там как раз выбирали нестандартных девочек для съемок каталогов. Сашку выделили из многих. И она смогла заработать себе еще на двадцать новых платьев и соболиную шубу. А замуж вышла за однокурсника. Получив диплом, уехала с ним в Армению, хотя звали и в Италию, и в Америку.

Аделаида только сейчас поняла, какой правильный выбор Сашка сделала. А после разговора с мамой позвонила одной из приятельниц. Естественно, не Даше. А той, что слила Артура когда-то. Она была главной сплетницей. И фамилию носила соответствующую – Сорока. На хвосте приносила новости. Свежие, всегда достоверные, хоть и приукрашенные. Сорока очень обрадовалась, услышав голос подруги, с которой давно не общалась. Она и рада была бы, да Ада сменила номер и новый дала лишь единицам, а соцсети закрыла.

Они встретились в кофейне. Сорока придирчиво осмотрела Аду.

– Хорошо выглядишь, – с сожалением проговорила она. Ожидала увидеть кикимору, растрепанную, растолстевшую, в обносках? Не просто же так скрывалась от подруг. Вот это была бы новость!

– Спасибо, ты тоже. Как поживаешь?

Сорока застрекотала. Начала сбрасывать с хвоста новости. Говорила о себе мало, зато о других…

Ада слушала, не перебивая. Только вбрасывала междометия. Понимала, Сорока дойдет и до Артура. Не ошиблась.

– С Дашкой общаешься? – спросила до этого.

– Я? Нет, конечно.

– Что, узнала про ее шашни с Артуром? Я не хотела, чтоб от меня. Мы все же подруги.

– Я ни с кем не поддерживала отношений, как тебе и говорила, – не стала колоться Ада. – Решила исключить всех людей из прошлого, кроме родителей. А что, Даша мутила с Артуром?

– Ой, тут такое было! Он с ней переспал несколько раз, а она придумала себе сказку об их неземной любви. Замуж за него собралась. Говорила, на Аде не женился, потому что она дурой была. А я его быстро захомутаю. Когда он ей от ворот поворот дал, не сдалась. Придумала беременность. Даже бухать перестала. Это Дашка-то, которая с «Лонг-Айленда» только начинала вечер, а заканчивала чачей из пластиковой полторашки. Но Артур не повелся. Сказал, я всегда предохраняюсь, даже пьяный. Но если вдруг оказия случилась и ты забеременела от меня, рожай. Когда ребенок на свет появится, сделаем анализ ДНК. Покажет, что мой, возьму на себя ответственность.

– И что Даша?

– Ясное дело, напилась и устроила погром в клубе Артура. Ее два здоровых охранника еле вывели. Ее отец, узнав об этом, сослал Дашку в Кабардинку, к своей матери.

– Не худшее место для ссылки.

– Да, но по сравнению с Сочи… – И Сорока закатила глаза.

– А что Артур?

– Вздохнул с облегчением, естественно! Но выводы сделал: перестал шляться с сомнительными бабенками, бухать, тусить. Всего себя отдает работе. И его «Лиловый слон» сейчас процветает. После Дашкиного погрома пришлось ремонт делать и один из залов теперь имеет отдельный вход, в нем устраивают стендап-вечеринки. Или квизы. Игры в мафию. Даже быстрые свидания.

– То есть он ни с кем не встречается?

– Официально нет, – вздохнула Сорока. Она была честной сплетницей, из головы ничего не выдумывала. – Но не может же молодой, горячий парень без женской ласки? Артур часто в Краснодар ездит. Якобы по делам. Наверняка у него там бабенка имеется, а то и не одна.

Наверняка. И все же это хорошо. Хуже было бы, имей он официальную подругу. А если их несколько и они тайные, скрываемые от друзей и семьи, значит, ничего серьезного. Можно побороться за Артура!

Аделаида начала действовать уже на следующий день – стала искать случайной встречи с бывшим. Не в клубе или у подъезда дома, а где-то в нейтральном месте. Она хорошо знала Артура и предполагала, где может столкнуться с ним: на любимой заправке, в кофейне, на аллее дендрария. Локации, посещаемые большим количеством людей. Среди них может оказаться и Ада. Она заедет залить бензин, купить капучино, погулять под сенью платанов. Но, как назло, куда бы она ни приезжала, Артура не видела. Судьба разводила их, но Ада была упрямой и продолжала искать любимого вопреки ей. Начав отчаиваться, приехала к дому, где они вместе жили. Показываться на глаза Артуру не собиралась, только проследить, куда он направится. Но оказалось, он переехал. Куда, никто из соседей не знал. Боясь не сдержаться, нагрянуть в «Лиловый слон» и опозориться, Ада решила взять паузу. Она отвлекалась работой в мамином детском саду (теперь это было престижное дошкольное учреждение, в котором трудились высококлассные специалисты, включая психолога, логопеда, массажиста) и наведением марафета. Вроде и так была хороша, но губки сдулись, коже не хватало сияния, волосам насыщенности цвета, телу тонуса.

Она привела себя в идеальную форму, да еще и одежды прикупила. Слетала в Стамбул за модными обновками. Раньше в Милан гоняла, но времена изменились, и торговая столица Турции уже не вызывала у модниц неприятия. Лучше там одеваться, чем в России: выбор больше, цены меньше.

Именно в аэропорту Ада и увидела Артура. Хотела пойти навстречу, но заметила в его руке огромный букет. Шикарный, другие он не дарил. Приехал кого-то встречать. Ясно, что женщину. И молодую: цветочная композиция была очень креативной, несколько экстравагантной, такую их мамы, а тем более бабушки не оценят. Им подавай классические розы, хризантемы, лилии.

Неужели к Артуру прилетела пассия из Краснодара?

Ада, спрятавшись за колонну, глянула на табло прилетов. Нет, самолет оттуда прибыл утром. Больше рейсов нет. В ближайшее время ожидается две посадки бортов из Оренбурга и Ташкента. Кого же он встречает, русскую или узбечку? Ада, понимая, что у нее есть время, быстро оформила каршеринг и, сев в машину, припарковалась недалеко от тачки Артура. Ее, золотую, было издали видно.

Судя по времени, самолет уже сел. Но к «Ауди» пока никто не подошел. Получается, узбечку встречает Артур? И она сейчас паспортный контроль проходит?

Стоило подумать об этом, как Ада увидела парочку. Ту, которую она поджидала. Артур вез чемодан, а девушка несла букет.

Не таджичка – русская. Довольно симпатичная, но без изюминки. И без лоска. Джинсики, курточка и кроссовки из позапрошлогодних коллекций. Телосложение и рост средние. Волосы цвета соломы. Ада на месте барышни осветлила бы их. И сделала брови погуще. А Артуру, судя по лицу, все в той нравится. Его глаза сверкали, рот был растянут до ушей…

Неужели влюбился?

Сердце кольнуло. Ревность? Она самая! Ада вспомнила, что когда-то Артур смотрел на нее такими же глазами. И улыбался по-особенному.

Молодые люди забрались в салон. Машина, похожая на золотое яйцо, снесенное гигантской курицей, тронулась. Ада провожала ее взглядом. Но когда «Ауди» скрылась за поворотом, дала по газам. Нужно узнать, куда Артур повез гостью с Урала.

Глава 3

Ногу крутило так, что хотелось взять бензопилу, которой он вырезал из сосны заготовку под фигуру зайца, и оттяпать ее. Так бы и сделал, если бы не знал о фантомных болях. Конечности не будет, а она, боль, останется. Значит, нужно терпеть. Нога хоть и плохо разгибалась, часто дрожала, была изуродована шрамами, а все же помогала хотя бы крепко стоять.

– Абдула, выключи свою тарахтелку, не слышно ни фига, – раздался сердитый крик из окна дома.

– А чего тебе слушать? – проворчал он себе под нос. – Новости? Все равно в них правды не скажут.

И все же пилу выключил.

Звали его Иваном. Абдула – одна из нескольких кличек. Если сказать точнее, прижившаяся. Сначала Моджахедом прозвали, но от этого Ваня всех быстро отучил. Стоило ему услышать это прозвище, как он лез в драку. Переименовали в Афганца. Кличка сама не прижилась. Хромой – тоже, слишком безликая. И стал Ваня Абдулой. Внешне он походил на главного злодея из фильма «Белое солнце пустыни». Смуглый, бородатый, статный. В чалме. Он в молодости был красив. Но годы не пощадили Ивана. А больше болячки. Он подорвался на разрывной мине, когда служил в Афгане, и его тело пронзило несколько осколков. Пострадала не только нога, еще брюшина. И сильно контузило. До сих пор у него оставались провалы в памяти, случались панические атаки. А с того взрыва прошло чуть ли не сорок лет!

Родом Абдула был из Средней Азии. Его призвали в ряды Советской армии, он служил в дивном городке под Рязанью. Полюбил его всей душой, как и русскую природу. В их пыльном степном краю все было уныло: серая земля, деревья, вода в арыке. Попав в среднюю полосу России, не мог налюбоваться на зелень травы, синеву воды, белизну снега. А как прекрасны оказались березки! Они росли и на территории части, и за ее пределами. И в них водились соловьи. Чтобы послушать их трели, Абдула готов был вскакивать по утрам на построение. Еще он открыл для себя тихую охоту. По осени под березками грибы вырастали. Тоже разноцветные: коричневые, желтые, красные. Моховики, лисички, подосиновики. Но особенно ему нравились сопливые маслята, к шляпкам которых липли и листья, и иголки редких елей, и букашки.

Когда ребят из их части начали отправлять в Афган, Абдула не испугался. Да, расставаться с полюбившимся краем не хотелось, но он был уверен, что вернется. Их убеждали в том, что в военных действиях первогодки участвовать не будут. Зато сулили быстрое повышение по званию, тройную зарплату. Абдула был влюблен в одну местную девушку, Машеньку. Когда его отпускали в увольнительную, молодые люди гуляли по парку, в кино ходили, мороженое ели в кафе. Все было невинно, они даже не целовались, но Абдула чувствовал, что Машенька тоже к нему неравнодушна. А что? Он красивый, статный, непьющий. Не наглый, добрый, а какой хозяйственный! То грибов ей принесет, то ягод, то солонку, вырезанную из дерева.

Абдула планировал посвататься к Маше. Верил, они будут прекрасной парой. Она скромная, красивая и тоже сирота. Только Абдула воспитывался родственниками, а она в детском доме провела половину жизни. Новую начнут вместе. Он с его-то золотыми руками дом построит! Да не в городке, в деревне. Хозяйство заведут, будут ходить вместе по ягоды, грибы. Он станет плотником, Маша будет в школе преподавать, учится в педагогическом. Они нарожают кучу красивых детишек. Метисы обычно невероятно хороши. Как и Абдула с Машей. Они дивно смотрелись вместе, она маленькая, беленькая, розовощекая, он крупный, смуглый, с рублеными чертами лица и черными как ночь глазами.

Машенька провожала Абдулу. Обещала писать и ждать. И ему пришло от нее несколько писем, которые парень зачитал до дыр, но связь оборвалась, потому что его перебросили туда, куда не доставляли почту. А те письма, что привезли по прошествии времени в больницу вместе с остальными вещами, он сжег. Не хотел вскрывать конверты, потому что знал, им с Машей не быть.

Абдула понимал язык дари, на котором разговаривали талибы (на нем и пушту, реже на арабском). В его краях он тоже ходил. Был похож на местного жителя. Исповедовал ислам, то есть читал Коран, знал молитвы. Кроме всего, отличник боевой подготовки, башковитый парень в прекрасной физической форме. Абдулу перевели в разведку. После месяца учебки он, уже с бородой, в местных одеждах, с мешком за плечами отправился бродить по окрестностям. Много полезной информации добыл, пока в плен не попал. Но смог оттуда сбежать. Увы, до части своей не добрался. Подорвался на мине. Его нашли солдаты Советской армии, хотели добить, но услышали русскую речь. Абдула в бреду разговаривал с Машенькой. Тогда его доставили в госпиталь, начали лечить.

Придя в себя, солдатик не помнил ни имени своего, ни откуда родом. О Машеньке тоже забыл. Но это и хорошо. От ноги до брюшины все пострадало, включая половые органы. Остался парень недееспособным. И если ходить он научился, пусть и с костылями, то о восстановлении детородных функций можно было не мечтать. А память, как говорил доктор, вернется, пусть и частично. Оказался прав. Когда Абдуле привезли в госпиталь его вещи, он начал рассматривать их и напрягать мозг. Ему велели не торопиться, но что еще делать лежачему евнуху, если не воскрешать приятные воспоминания?

Первое, что нарисовалось перед мысленным взором, так это березняк. Влажный, осенний. Грибы во мху. Потом соловьиные трели. Их воинская часть под Рязанью. Всплыла и Машенька, маленькая, беленькая. Неотправленное письмо ей было в вещах Абдулы…

Впрочем, его звали иначе: Бахтияр. Что означало – Счастливый. Среди моджахедов было несколько его тезок. Поэтому раненый солдатик не хотел оставлять свое имя. Он попросил называть себя Иваном. Именно так обращались к нему духи, к которым он попал в плен, избивая, плюя ему в лицо.

И стал он Иваном и по документам, но уже по возвращении в СССР. Пошел и сменил паспорт. А воспоминания о Машеньке и своих планах на будущее с ней похоронил. Или сжег вместе с ее письмами? Зачем ей, красавице, инвалид?

Иван и домой, в Среднюю Азию, не вернулся. Не хотел быть обузой родственникам. Как и видеть пустынно-унылый пейзаж. Боялся, что погрязнет в жалости к себе и пустит пулю в лоб. Остался в средней полосе России. Его сослуживец жил под Калугой, позвал к себе. Обещал крышу над головой, трудоустройство. Иван приехал к нему. Поселился в бане, устроился плотником в колхоз. Через пару месяцев получил свою комнатушку в общежитии. Скромно жил, по совести работал. И все было нормально до тех пор, пока Советский Союз не развалился. А вместе с ним колхоз, армия. Перестали платить зарплаты, пенсии задерживали, льготы отменили. Плотник Иван перебивался случайными заработками, да как отбирать последнее у бедных? Не могли заплатить, брал едой, дровами, вещами. Спасало то, что семьи нет. А у сослуживца имелась. Поэтому, когда начались военные действия на Кавказе, он в контрактники подался.

Иван же не мог. Да и не хотел. Осознал, что нет в войне победителей. Как правых и виноватых. В бой идут солдаты и офицеры по приказу, гибнут, калечатся, а те, кто их отправил сражаться, – пухнут от важности и денег. Он помнил всех, кого убил. Да, врагов. Но у них были матери, жены, у кого-то дети. И так горько становилось Ивану, что раны его болели сильнее обычного. Поэтому запил. До этого не употреблял алкоголь вообще. Но попробовал, оказалось, он притупляет боль. Любую! И стал Иван брать за свою работу пузырями.

Его друг, отслужив, начал пить вместе с ним. Вроде целехоньким вернулся, а психика пошатнулась. Ни с того ни с сего впадал в буйство. После этого жена от него ушла, естественно, забрав сына, мать перестала пускать на порог. Иван вразумлял товарища. К бабкам его возил. И вроде одна мозги вправила. Перестал друг пить, дебоширить, решил помириться со всеми. Мать простила, конечно. А жена нет. Не желала воссоединяться. Тогда друг еще один контракт подписал и снова вернулся на войну, чтобы больше заработать и все деньги к ногам супруги бросить. А то в прошлый раз всего лишь японскую видеодвойку купил, которую в буйстве расколотил, сыну «Денди», а жене шубу из собаки. Пьяным брал, сказали – лиса. Но когда та намокала, воняла псиной.

На второй войне он погиб. Останки привез офицер, которого Иван знал еще солдатом. Одновременно в Афган попали, а вернулись с интервалом в полтора года. Оба с ранениями, но Хомяк с легкими и вскоре. У него была фамилия Хомяков. Звали Ильей. Как былинного богатыря Муромца. Паренек хотел стать генералом. Поступал в военное училище, но не прошел. Он был хил и не особо умен. Но в армию его все же призвали. На срочную службу. И Хомяк сам попросился в Афган. Там чуть ли не в первый день попал под град пуль. Все прошли навылет. На родину Хомяк вернулся уже в статусе боевого солдата, раненного в сражении. Его повысили в звании сразу до старшего сержанта. А по окончании срочной службы дали направление в военное училище. Хомяк закончил его. Поступил в академию. Но когда начались военные конфликты на Кавказе, снова ринулся в бой. И там он, бедолага, получил ранение, опять сквозное, но был переведен в штаб.

Хомяк проникся судьбой Ивана и стал ему помогать. Выбил приличную пенсию, а не грошовую, медаль за заслуги перед Отечеством, санаторное лечение. Главное же – квартиру в Калуге. В городе и работу найти легче, и медицинскую помощь получить. Еще мечеть в нем имелась. Татарская диаспора построила. Начал Иван туда похаживать. Просил у всевышнего (единого для всех) сил. Тот помог. Иван пить бросил, терзаться, работу по душе нашел и даже женщину. Ей не нужны были плотские утехи, только помощь и поддержка. Изнасиловали ее, бедняжку, в молодости. Да не просто, а извращенно – затолкали в нее бутылку из-под шампанского, потом разбили. Таким образом передали послание отцу, не пожелавшему платить крыше. Он как раз винно-водочные точки держал.

Несколько лет длились платонические отношения двух инвалидов. Так бы и продолжались, но женщина решила уйти в монастырь. Иван и в этом ее поддержал. А вскоре переехал в Сочи. К Хомяку. Тот, избежав смерти и тяжелых ранений на войне, умудрился покалечиться в мирной жизни. Катался на лыжах на Красной Поляне, неудачно упал, повредил позвоночник. Врачи были уверены, пациент пойдет. Травма не самая серьезная. Но тот так и не встал на ноги. Жена ушла, потому что никогда не любила, жила из выгоды, а если точнее, осталась в квартире, купленной на «чеченские» деньги, а Хомяка к матери отправила. Та ухаживала за сыном, пока силы были. Потом и она слегла. Иван, что вел с другом переписку, узнав об этом, выехал в Сочи. Стал Хомяковым помогать. Когда старушка преставилась, продал квартиру в Калуге и переехал в Краснодарский край насовсем. Купил развалюшку на окраине, отремонтировал, канализацию провел. Хомяка навещал почти каждый день, но не жил с ним, поскольку соцработники ветерану войн помогали. И все бы ничего, но неугомонный и неудачливый подполковник в отставке полез чинить электричество. Проводка в доме ни к черту, то лампы мигали, то телевизор вырубался. И Хомяк вместо того, чтобы специалиста пригласить, решил сам разобраться. Его шарахнуло током так, что на один глаз мужчина ослеп, а у второго осталось тридцать процентов зрения.

Тогда-то Иван и понял, что должен быть с Хомяком постоянно. Он хотел бы перевезти его в свой уже прекрасный дом (и не на окраине – город разросся), но тот заупрямился. Не соглашался уезжать из отчего. В нем он вырос. И местоположение обожал, рядом дендрарий. Пусть Хомяк уже не видел его красоты, но помнил каждую аллейку и мог воссоздать картинку в воображении, а еще обонять, осязать, слушать журчание водопадов, пение птичек, треск цикад. Прогулка по дендрарию была обязательной. Хомяка ни дождь не останавливал, ни морозец, только град или ураган. Даже без сопровождения мог на нее отправляться.

Илья Хомяков занимал половину дома. Во второй жили две пожилые сестры, старые девы. Они с удовольствием согласились на обмен. После того как сосед вырубил свет во всем строении, они стали опасаться за свою жизнь. Не знали, чего от него ждать. Вдруг газ не перекроет, а потом возле плиты закурит? Сигарету рядом с баллоном бросит? Сослепу! Или просто с ней уснет…

В общем, Ивану даже уговаривать женщин не пришлось. Сделка состоялась, и он переехал.

Дом нуждался в ремонте. Обе его половины были в плачевном состоянии. Приобретенная Иваном разве что чистой оказалась. Несколько лет он приводил строение в порядок. Основную работу сам делал, но здоровье не позволяло на полную катушку вкалывать. Пришлось помощников нанимать. Ладно, Хомяк мог договариваться с людьми. Именно он находил работяг, которые по-божески брали. Иначе не хватило бы их двух пенсий ни на что.

Приведя дом в порядок, Иван наконец занялся тем, что любил: плотничеством, но не бытовым, а творческим. Резал из дерева садовую мебель, фигурки разные, мог изготовить наличники в старорусском стиле, крышу на беседку в восточном, быка для аттракциона в ковбойском. Сейчас Абдула ваял зайчика-попрыгайчика для детского сада. Брал по минимуму, потому что это для деток. Хомяк был этим недоволен. Говорил, что так он сделает лучше не им, а мелкому чиновнику или заведующему садиком, который положит в карман больше обычного.

– Это будет на их совести, – отвечал ему Иван.

– Нет ее у них, понимаешь?

– А у меня есть…

– Дураки мы с тобой, Абдула. Что ты, что я. Мог бы столько денег наворовать, когда в штабе служил. А мне совесть не позволяла. И что в итоге?

– Спишь спокойно.

– Если бы! Помню каждого солдата, которого доставил в цинковом гробу на родину. Они являются ко мне, поэтому кричу… – Это было правдой. Хомяк просыпался от кошмаров, Абдула вслед за ним, и они перестукивались через стену, успокаивая друг друга. Оба знали азбуку Морзе.

Этой ночью Хомяк спал особенно тревожно. И весь день капризничал. А вообще они дружно жили.

– Абдула! – снова послышался крик товарища.

– Что?

– Я поставил говядину разогреваться, салат нарезал. Поедим?

– С удовольствием. Только сполоснусь.

С весны по осень они мылись в летнем душе. Это было удобно. Бочка, нагревающаяся от солнца, вода, уходящая в огород, шторка, а не стены, между которыми нужно втискивать кресло. А шланг отсоедини – вот тебе и кран для омовений перед молитвой. Абдула совершал намаз, как и положено, пять раз в день.

Приняв прохладный душ, Иван, покряхтывая, поковылял к дому. Нога болела уже нестерпимо, придется делать укол. Боясь впасть в зависимость от обезболивающих, он тянул с инъекциями до последнего. Бывало, принимал обычные таблетки. Но они больше как плацебо действовали.

Вколов ампулу диклофенака, Иван-Абдула полежал на кушетке пару минут. Боль сразу не ушла, но притупилась. Когда это произошло, он услышал голос. Хомяк с кем-то разговаривал, находясь у себя в кухне. Абдула сразу поднялся на ноги. Взял костыль, которым все чаще стал пользоваться, и направился к выходу из собственной половины дома.

Когда он зашел на территорию друга, то увидел молодого мужчину с густыми белокурыми волосами. Челка закрывала брови, ресницы тоже были светлыми. Но глаза не выглядели поросячьими. Серо-зеленые, очень выразительные и умные. Ими он посмотрел на Ивана, затем улыбнулся.

– Здравствуйте, а я по вашу душу, товарищи афганцы, меня зовут Дмитрий Правдин, я журналист, – сказал он и протянул руку, чтобы обменяться рукопожатиями.

Глава 4

Город Димона не восхитил. Да, Сочи стал краше, что неудивительно, столько денег в него вбухали, когда готовили к Олимпиаде, но особого лоска не появилось, а от былого уюта почти не осталось следов. В детстве он ездил сюда с родителями. Они отдыхали только в частном секторе, порой в плохо приспособленных для комфортной жизни времянках, но в этом была своя прелесть. Димке нравилось бегать по саду в уборную, подбирая с тропинки опавшую алычу и абрикосы. Нравилось греть чай в банке, сунув в нее кипятильник. Нравилось даже то, что продукты, хранимые под тазом на веранде, воровали то ли кошки, то ли крысы. Они просыпались ночью от грохота, выбегали и хохотали, видя зверьков, что несутся с добычей прочь. Больше они, конечно, маленького Димона веселили, маме наверняка было жаль продуктов. Но где их еще хранить, если холодильник один на всех отдыхающих и места в нем хватает только для скоропортящегося?

Когда мальчику исполнилось восемь, они семьей переехали в Португалию. Отец-архитектор был нанят крупной фирмой, строящей мосты. Жили они в Лиссабоне. И жили хорошо. Глава семьи достойно зарабатывал. Фирма снимала им дом. Мама занималась хозяйством и три раза в неделю преподавала в посольской школе изобразительное искусство (с отцом они познакомились в универе). Димон учился. Он быстро освоил португальский. А еще английский и африкаанс. В столице Португалии было много эмигрантов с Черного континента. Местные держались от них подальше, а любопытный русский мальчишка вечно крутился рядом. Он подружился со своими ровесниками. Они вместе гоняли в футбол. Димон знал, что отцы некоторых парней торгуют наркотиками или продают контрабандные товары, и догадывался, что тем же займутся их сыновья. Но его это не пугало. Более того, привлекало. Дружить с прилизанными посольскими детками он не хотел. Был у него лишь один белый приятель, но и тот из неблагополучной португальской семьи. Его мама уборщицей работала, в том числе у них, а батя отбывал срок за разбой.

– Нашего сына тянет к отбросам общества, – сокрушался отец Димона. – У моих коллег из фирмы есть дети, почему наш мальчик не дружит с кем-то из них? Я столько раз его знакомил с ними на семейных праздниках…

– Чем тебе не нравится Хосе? – так звали сына уборщицы.

– Он еще более или менее. Только курит в девять лет, а так парень вроде нормальный. Но эта его черно…

– Бровая? – заканчивала за него слово мама, ее коробил расизм супруга. Пусть не воинствующий – бытовой.

– Да, брови у этой компании тоже черные. Но я не пойму, почему Димка с ней якшается?

– Играет в футбол, учит новый язык…

– И попадает под дурное влияние.

– Ты не доверяешь собственному сыну?

– Он ребенок. Его можно научить чему угодно сейчас, в том числе плохому.

– Нет, наш сын правильно воспитан. Он умен. Добр. Рассудителен. И он открыт. Димка – дитя будущего. Он истинный космополит. Свободный от местечковых влияний, предрассудков, амбиций человек.

– Не много ли ты возложила надежд на десятилетнего?

– Он личность!

Подслушавший этот разговор Димон не все понял, но сделал главный вывод – мама на его стороне.

Кто бы мог подумать, что именно она забудет о том, что он космополит, личность, человек будущего, когда сын приведет в дом свою любимую девушку Латифу. Черную как ночь. Сестру лучшего друга Манди, мелкого дилера, и дочь депортированного в Африку преступника.

– Она тебе не пара! – заявила мама и вытолкала Латифу за дверь.

Димон последовал за подругой. В пятнадцать он сбежал из дома. Невеста была старше его всего на пару лет, но значительно опытнее. Она показала ему, что такое настоящая страсть. Димка попал к ней в рабство. Сексуальное! Но смог из него вырваться. И помог ему в этом Манди.

– Брат, беги от нее, – сказал он ему.

– Нет. Мы любим друг друга.

– Она тебя нет. Я не знал этого. Иначе сказал бы раньше.

– Ты ошибаешься.

– Она не забыла своего бывшего. Он был в банде с отцом. Сейчас сидит. А ты просто игрушка для Латифы. Очередной белый лох, с которого можно что-то поиметь.

– Что ты несешь?

– Я нашел у нее куклу, похожую на тебя. Латифа совершает обряды, чтобы привязать тебя к себе. Не успеешь оглянуться, как обнесешь собственный дом, а потом станешь своей белой мордашкой отвлекать туристов, чтоб такие, как я, тырили у них кошельки.

– Не верю.

Манди достал из бокового кармана своих широченных джинсов куклу. Она на самом деле была похожа на Димона: белые кудри, серые глаза, пятно на скуле – он родился с таким, в форме клубнички. С фигуркой явно производили какие-то манипуляции. Она была прожжена в некоторых местах и запачкана чем-то. Не кровью ли? Менструальной? Для приворота, как он слышал, это самое сильное средство.

– И что мне с этим делать?

– Сходи к Большому Папе. Он скажет.

Димка знал, о ком речь. Седой татуированный старик с белыми глазами был уважаем всей африканской диаспорой. Он не выходил за пределы своего двора, но всегда был сыт и пьян. Все, чего бы не желал, ему приносили. Большой Папа любил качаться в гамаке, устремив незрячие глаза в небо. А еще вкусно есть, пить порто и курить крепкий табак. Наркотики он тоже употреблял, но редко и только растительного происхождения. Когда был моложе, обожал секс. По слухам, мог удовлетворить до пяти женщин в день. Но Димон застал его уже в период угасания, когда Большому Папе достаточно было раза в неделю.

Слепой старик встретил белого мальчика приветливо. Сказал, что слышал о нем. Ощупал куклу. Покачал головой.

– Что, ничего нельзя сделать? – испугался Димон.

– Я сокрушаюсь из-за того, что тобой хотели воспользоваться. Ты чистый, светлый. Нельзя так поступать с подобными.

– А с другими можно?

– Они ничего не меняют во вселенной. Это серая масса. – Старик начал поджигать свечи, стоящие на алтаре, где и черепа мертвых животных, и копченые ящерицы, и сушеные растения. – А ты – лучик света. И если погрязнешь во мраке, нарушишь баланс.

– В Вуду есть такие понятия?

– Откуда я знаю? Меня баптисты воспитывали. Но сила во мне есть. И я воспользуюсь ею, чтобы тебя освободить…

Большой Папа начал колдовать. Димон смотрел на него и не мог отделаться от ощущения, что стал участником спектакля. Не верил он в эти магические штучки. Но, что удивительно, после обряда его будто отпустило. Захотелось к родителям, а не под бочок Латифы.

Блудный сын вернулся домой. На радость маме с папой. И все же они его от греха отправили подальше. Сначала на Мадейру, в подготовительную школу. Потом в Мадрид. Там Димон отучился год в колледже. По отличной специальности, связанной с архитектурой и дизайном. Но понял, что это не его. Переехал в Барселону. Поступил на языковедческий. При его знаниях это было несложно. Димон даже получил стипендию. Это позволило родителям смириться с тем, что ребенок не желает их слушать, а идет своим путем. Он блестяще учился, работал переводчиком, особенно востребованы были его знания африкаанс. Но многие из чернокожих мигрантов говорили на французском, и Димка освоил и его. Потом арабский. Получив диплом, парень решил продолжить образование. Захотел стать журналистом. И, как ему казалось, этой профессии его могли научить только в России. Он вернулся на историческую родину, поступил в МГУ.

По окончании университета начал работать журналистом-международником. Знающего несколько языков Дмитрия Правдина рвали на части телекомпании, и он выбрал крупнейшую. Ездил в командировки, освещал важные события, брал интервью, снимал сюжеты для новостей и политических ток-шоу. Через два года в своей работе разочаровался. Приходилось на многое закрывать глаза, а зачастую искажать правду. Димон понял, что пора становиться независимым журналистом. Как раз кончился его контракт с телевизионным гигантом, и он не стал его продлевать, хотя ему сулили большую прибавку, а перешел на другой канал, либеральный. Но и там не прижился. Опять его работу контролировали. Передачи, видите ли, получались недостаточно злободневными, требовали подбавить жарку.

И плюнул Димон на всех начальников, решил работать на себя. Снимать то, что нравится. Соответствовать фамилии, рассказывать правду, но о том, что волнует именно его. Быть честным с самим собой, это самое важное. Дима завел свой ютуб-канал, вбухав все сбережения в оборудование, зарплату команде, рекламу. Первое время тяжко было. Думал Димон даже к отцу за финподдержкой обратиться, но выстрелил один документальный фильм о домашнем насилии со стороны женщин. До Правдина все говорили только о мужьях, колотящих и унижающих своих вторых половинок. Но Димон нашел мужиков, подвергающихся этому. Некоторых уговорил показать лица, другим их замазали. Были в фильме и отцы, над которыми издевались дочери. Сыновья, запуганные матерями. На Правдина ополчились феминистки, начали писать жалобы на него. А одна ненормальная баба в прокуратуру подала заявление. Все это только на пользу каналу пошло. Умножилось число подписчиков, просмотры перевалили за миллион.

Димон Правдин добился успеха как журналист. Пандемия еще свое дело сделала: на изоляции люди залипали в интернете или телеке. Тупо пялились в экран, хотя до этого думали, что посвятят свободное время саморазвитию. Как минимум станут больше читать, а то и выучат иностранные языки, займутся йогой, освоят вязание, нотную грамоту, программирование. Но обстановка ко всему этому не располагала. Всем хотелось отвлечься и развлечься.

Правдин делал контент. Реализовывался и отлично зарабатывал. Но! Не имел личной жизни. Секс на пару-тройку раз (а чаще на один) не в счет. Последние его серьезные отношения закончились несколько лет назад. Тогда он еще на государственный канал работал. Точнее, дорабатывал. Полтора года они продлились. Пока Димон по командировкам разъезжал, его ждали, встречали душевно. А когда он начал от них отлынивать, оказалось, что они с любимой не очень хорошо ладят. В бытовых вопросах не сходятся, предпочитают разный досуг, да и в сексе не подходят друг другу. Когда он редкий, то яркий. В разлуке оба накапливали энергию, и получался взрыв. Но стоило молодым людям оказаться в обычных отношениях, когда люди вместе проводят каждый день, спят, принимают пищу, ходят в гости, за покупками, как все изменилось. Будни Димы и его женщины оказались поистине суровыми. Он, привыкший жить в отелях, ждал, что бардак, который он развел, будет кем-то устранен. Она ждала, что ее будут развлекать не пару раз в месяц – чаще. А ему чаще не хотелось. Как ей заниматься сексом. Она говорила: лучше давай сходим вместе в спортзал. На прогулку, пробежку, посетим скалодром, картинг, аквапарк. А Димону, как большинству мужчин, приятнее было бы после тяжелой трудовой недели отоспаться, отлежаться, позаниматься сексом, поесть домашнего, посмотреть футбол.

– Я думала, ты особенный, – выдала девушка Димы перед расставанием. – А ты, оказывается, обычный, среднестатистический русский мужик.

Он спорить не стал. Собрал вещи и ушел (жили у нее). По бывшей недолго скучал. А спустя три месяца и думать перестал о ней. Вспоминал приятные моменты, связанные с ней, и только. Она же вздумала помириться. Должно быть, поняла, что обычный мужик – это не так уж плохо. Образованный, зарабатывающий, честный, непьющий… Но Димон назад не захотел. Впервые он вкусил свободы. До этого жил то с родителями, то с соседями по общагам, то с девушкой, а тут один. Можно валяться, носки разбрасывать, есть из кастрюли, ночевать на работе, вкалывать ночь напролет или играть в приставку, приводить друзей или девушку из тиндера… Заводить домашних питомцев! Димону всегда хотелось иметь кота. Но его дама сердца была категорически против. Говорила: ты вечно в разъездах, приедешь, приласкаешь, за ушком почешешь, а вся забота на мне. Правдин долго выбирал котейку на сайтах. Метался между сибирским и мейкуном, потому что хотел пушистого. А завел «дворянина». Подобрал на улице тощего блохастика с огромными ушами и больными глазами. Назвал Хорхе в честь одного из друзей детства. Тот тоже был тощ, черняв и лопоух. Отъевшись, подлечившись, питомец расцвел. Стал красавцем с лоснящейся шерстью. Хозяина Хорхе обожал, хотя чувства свои редко демонстрировал. А вот гостей в своем доме еле терпел. Особенно случайных бабенок. Они мешали крепкой мужской дружбе Димона и Хорхе, за это получали. Кот то прудил в их обувь, то драл ее, мог на сброшенный лифчик отрыгнуть. Но Ладу, директора Правдина, признал. Именно с ней тот оставлял животину, когда уезжал в командировки.

Сейчас Димон находился в Сочи. Отправился на разведку. В данное время он работал над фильмом о войне в Афганистане. Точнее, о предателях. О тех, кто перешел на сторону врага в Великую Отечественную, было сто раз говорено. Но при любом военном конфликте находятся те, кто выбирает сторону врага. По разным причинам. Димон решил разобраться в этом вопросе. Он начал встречаться с ветеранами-афганцами. Те рассказывали о сослуживцах, которые дезертировали и примыкали к талибам, но то были единицы. И меняли они сторону по религиозным убеждениям. Этот вопрос затрагивать Димон не хотел. Сам он был атеистом, но с уважением относился к верующим, какому бы богу они ни молились. Журналистское расследование зашло в тупик. Правдин уже хотел отказаться от идеи, как познакомился с дядькой Ибрагимом.

То был пожилой узбек. Держал ресторанчик национальной кухни, где готовили лучший в Москве плов. Димону это заведение показал один из афганцев, и ему так понравилась и еда, и атмосфера, что он стал туда захаживать. Если не обедал, то пил чай и курил кальян. Ибрагим сам подошел к нему знакомиться, разговорились. Оказалось, старик знал о войне в Афгане не понаслышке. Жил на пограничной территории, сталкивался и с советскими солдатами, и с талибами. Не кривя душой, рассказывал о том, что помогал едой и водой и тем и другим. Задавали вопросы, отвечал. Требовали спрятать кого-то, делал это. Боялся за семью, детей малых, вот и проявлял лояльность.

– Как-то ночью в дверь моего дома постучали. Не кулаком – прикладом. Я открыл. На пороге стояли двое: мужчина-талиб и русская женщина, но в традиционной одежде мусульманки.

– Как вы поняли, что она русская? – задал уточняющий вопрос Димон.

– Физиономия у нее была… Как у вас говорят? – Он пыхнул дымом. Разговор велся за кальяном. – Рязанская?

– Да, есть такое выражение, – хмыкнул тот.

– А еще разговаривала она на пушту, но ругалась по-русски. Материлась то есть. Мужчина ее Фатимой называл. Но она Анечка или Танечка. Я так понял, она была любовницей моджахеда. И дезертиркой. Служила в рядах Советской армии, но переметнулась.

– Медсестрой была или переводчиком?

– Не могу сказать точно, но думаю, снайпером. При ней была винтовка с оптикой. И держала Фатима ее уверенно.

– Что эти двое от вас хотели?

– Женщине нужен был ночлег, возможность отдохнуть, помыться и переодеться. Была осень 1988 года. Все понимали, что советские войска вот-вот выведут. Остаться в Афгане Фатима то ли не хотела, то ли не могла. Скорее последнее. Комитет госбезопасности тогда еще был практически всемогущ. И если бы чекисты нашли ее, то казнили бы как предателя. – Говорил Ибрагим по-русски отлично, его мама преподавала язык в школе, но с заметным акцентом. Как Димон на португальском и испанском. А вот африкаанс его звучал идеально. Правда, писать и читать на нем он не мог, в точности как его друзья детства, почти все они были неграмотными. – Фатима осталась в моем доме на сутки. Спала весь день. Видно, устала очень. Границу можно было безопасно перейти только по горам. Это тяжело.

– Любовник с ней был все это время?

– Нет, ушел. Договаривался, наверное, с проводниками. От нашего горного села до ближайшего городка пятьдесят километров по охраняемой военными дороге или двадцать козьими тропами. Те, кто их знал, очень хорошо на той войне заработали. И людей перевозили, и лекарства, и оружие.

– На чем?

– На мотоцикле с коляской.

Димон подумал, что сам дядька Ибрагим тоже внакладе не оставался. Если не как проводник или контрабандист, то как посредник, схронщик и просто нужный человек имел неплохой доход. Не всякий узбек из горного села может переехать с семьей в Москву, всех детей пристроить, а для души открыть в столице ресторан. Но эти мысли Димон оставил при себе и продолжил внимательно слушать.

– Отдохнув, Фатима помылась и переоделась в европейскую одежду: штаны, майку, рубаху свободную. На голову натянула панаму. У нее оказались соломенного цвета волосы, заплетенные в косу, дородное тело.

– Настоящая славянская красавица?

– Нет. Но не страшная. Обычная.

– Типичная?

– Да. Незапоминающаяся внешность.

– Никаких особых примет?

– Была одна – наколка на руке. Увидел ее, когда рукав рубашки задрался. Она быстро его одернула, пуговицу застегнула. Спрятала то есть особую свою примету.

– И что там было выбито?

– Строка из стихотворения великого афганского поэта Ахмед-хана Дури. Знаю это, потому что бывал в кишлаке, где тот жил и творил. Там музей был (а может, и есть). И эта цитата была выбита на могильном камне.

– Поэта?

– Его жены. Она умерла молодой. Девушку убили – в тех краях всегда было неспокойно. Амед-хан посвятил ей оду. После чего уехал из села в столицу, где и скончался. По неофициальной версии, от опиума. В учебниках же написано – от лихорадки. А останки его привезли в родной кишлак Карагыш. Так что его могила тоже там.

– Как звучала та строка?

Дядька Ибрагим нараспев продекламировал ее.

– Красиво, – отметил Димон. – Но непонятно.

– В переводе «Мы вместе собирались улететь за горизонт, но тебе перебили крылья, а мои опустились сами…»

– В оригинале звучит лучше. – Старик кивнул. – И что, ушла эта женщина?

– Да. Ее спутник, он был одноглазым, с повязкой, как у пирата, посадил Фатиму в люльку, после чего ушел.

– В благодарность оставили винтовку?

– Нет, это очень дорого. Она ее с собой забрала. Наверное, отдала проводнику после того, как благополучно переправилась. Мне патронами отсыпали, и я их продал потом.

– К чему ты мне, дядя Ибрагим, это рассказал? Не просто же так?

– И просто, и не просто. Я старый, люблю поболтать. Но и тебе помочь хочу. Если о ком и снимать документальный фильм, то это о Фатиме. – Он жестом подозвал кальянщика, тот поменял угли. От дыма у Димона уже голова кружилась, а старик чувствовал себя прекрасно. – Она вместе с грязными вещами, которые я выкинул, сбросила браслет золотой. Не заметила, у нее много их было. Я решил продать его. Зачем же добру пропадать? Показал знакомому ювелиру-афганцу. Тот напрягся. Спросил, где я его взял. Ответил: нашел. Где? В горах, говорю, недалеко от дома своего. А еще вещи женские. Ювелир сходил за братом, показал браслет ему. Тот в слезы. Оказалось, украшение его жене принадлежало. Она под обстрел попала, погибла. И с ее трупа все украшения пропали. Конкретно это изготовил ювелир в подарок на свадьбу невесте брата.

– И что было дальше? – Правдин искренне заинтересовался историей. Тогда он не думал, что может раскрутить ее, просто слушал деда Ибрагима как хорошего рассказчика, летописца, но не выдумщика. Он верил ему.

– Они рассказали мне о Фатиме по кличке Шайтан. Сначала она расстреливала русских солдат. Работала как снайпер и как палач. Потом начала убивать без разбора. Среди ее жертв были и мирные жители. Однажды она выстрелила в женщину, которую назвала предательницей.

– Афганку?

– Да. Та была очень красивой, на нее засматривались бойцы. А Фатиме, как я понял, кто-то из них нравился. Она убила ее, но, чтобы не казнили за самосуд, подкинула ей улики, указывающие на сговор с врагом.

– Какая продуманная баба, – пробормотал Димон. – Но встречаются и такие психопаты. Женщин среди них, правда, очень маленький процент.

– Она не была похожа на маньячку. Это не только мое мнение. В селе, где Фатима устроила бойню, ее знали. Никакого удовольствия от убийства она не получала. Но и угрызений совести не испытывала. Мы комаров травим да мух прихлопываем, а она так людей.

– Это как раз признак социопатии.

– Я в этих мудреных терминах не разбираюсь. – Старик отложил трубку кальяна. Накурился и наговорился. – Но ты все по полочкам разложишь, когда снимешь фильм о Фатиме-Шайтане. За ее голову давали очень много. Ее смерти хотели и моджахеды, и чекисты. А она улизнула.

– Может, нет? И ее нашли и казнили?

– Допускаю. Но мне почему-то кажется, что она до сих пор здравствует. Ведет обычную жизнь. Разводит собак или печет торты на заказ.

– Работает консьержем. – Димон припомнил женщину, что следила за порядком в его подъезде. У нее лицо такое хмурое, будто она порешила несколько сотен человек.

– Или на почте, – усмехнулся дядька Ибрагим. – Но даже если так, ты ее не найдешь. Зато сможешь снять интересный фильм-расследование.

– Да, очень хочется разобраться в этой истории. Но с чего начать?

– Не мне тебя учить.

– А я бы послушал совета.

– Ты со многими ветеранами успел познакомиться, так? – Димон кивнул. – Узнай у них, кто служил в части, что стояла в кишлаке Карагыш. Отправь запросы в военные архивы, должны рассмотреть. Но это время займет.

– Да, а мне надо быстро.

– Перегореть боишься?

– Что-то вроде этого. Дядька Ибрагим, а ты свой рассказ на камеру повторишь? – Тот покачал головой. – Лицо замажем, голос изменим.

– Нет, сынок. Меня не впутывай. Моя хата всегда с краю была, поэтому и выжил.

– Понял тебя.

– Но, если узнаешь что-то, уважь, расскажи.

Он пообещал и показать тоже.

Выйдя из ресторана, Димон набрал одного давнего приятеля. Вместе работали на Центральном телевидении. И ушли оттуда почти одновременно. Димон по своей воле, приятеля попросили. Уволить хотели, да побоялись. Он монтажером работал, а развлекался взломом баз, декодированием, созданием вирусных программ. Как-то встроил в репортаж двадцать пятый кадр с призывом к митингу. После этого и хотели погнать поганой метлой, но приятель намекнул начальству на то, что имеет компромат на всех, включая генерального, и сольет его в Сеть. Решили расстаться с монтажером мирно. Еще и премию квартальную выдали.

Сейчас приятель обитал на Кипре. Сидел на вилле, играл в «Доту». Зарабатывал этим большие деньги. Ради прикола иногда взламывал базы. Димон надеялся, что он сделает это и для него.

Приятель не отказал. И уже утром Правдин получил данные обо всех служащих части № 1122. В том числе переведенных в другую, погибших, пропавших без вести. Женщин среди них было немного. И все же полтора десятка. Имя одной Димон узнал, уж очень оно было красивое – Лаура. Об этой девушке он слышал от командира мотострелковой роты Петрухи. Девушка работала в штабе, и офицер был в нее влюблен. Платонически, поскольку на гражданке его ждала жена. По словам Петрухи, чувства не прошли и через тридцать пять лет, и он на каждый день рождения Лауры отправлял ей посылкой коробку любимых конфет «Красный мак». А в ответ получал открытку с благодарностью.

Жила Лаура в Подмосковье, и Правдин отправился к ней в гости. Решил лично поговорить, а не по телефону. Заодно воздухом подышать.

Женщина встретила его приветливо. Усадила на диван, налила чаю. Димон объяснил, зачем приехал. Лаура выслушала, после чего достала из серванта фотоальбом.

– Есть общий снимок, – сказала она. – На нем все мы, девчонки-служащие в части. Вот это я, – указала на самую красивую. У Петрухи губа была не дура. – Дина, Маша, Зульфия и Фима. Скорее всего, вам нужна последняя.

Димон сверился со списком. Была в нем Серафима Сивохина. Секретарь-машинистка.

– Она любила ходить в музей Ахмеда-хана Дури. Учила пушту, чтобы читать стихи в оригинале. Но никакой татуировки у нее не было. По крайней мере, на тот момент. – И указала на дату: «24 апреля 1984 г.». – Мы вместе всего четыре месяца прослужили. Мой годовой контракт истекал, я продлевать его не стала. Вернулась домой.

– С подругами поддерживали связь?

– У меня были натянутые отношения с остальными девушками.

– Завидовали вам, красавице, да?

– Они считали меня любимицей начальника части, – нейтрально ответила Лаура. Она еще и не гордячка! Просто прелесть, а не женщина. – Козни строили. Я поэтому не осталась в армии. В остальном служба мне нравилась. Но тогда и спокойно у нас было. Мы же штабные, нас перебрасывали. Карагыш был третьим местом дислокации. И самым милым. Потом начались обстрелы, нападения, даже бомбежки.

– Какой Фима вам запомнилась? – Он переводил взгляд с фото из архива на то, что лежало перед ним. Прав был дядька Ибрагим, лицо никакое. Если на документах все примерно одинаковые, то на любительских кадрах люди показывали свою индивидуальность. Кто улыбку, кто прищур, кто, если о девушках говорить, фирменную прическу, макияж. А Фима и на общем снимке безликая. Остальные позируют, одна руки за голову закинула, будто потягивается, другая цветочек кокетливо за ушко заправила, третья восточную танцовщицу изображает, Лаура держит веер из сложенной гармошкой газеты. И только Фима стоит истуканом. И без улыбки смотрит пустыми глазами в объектив.

– Она была скромной, спокойной, трудолюбивой.

– Черти в этом тихом омуте водились?

Лаура задумалась.

– Она подбросила в мои кеды кусок стекла.

– Зачем?

– У нас в части проводились «Веселые старты». Знаете, что это?

– Конечно. Это командные соревнования. Бег, прыжки, эстафета.

– А я думала, молодежь уже и не помнит… – Она перевернула страницу альбома. На фото, что предстало перед глазами Димона, была красавица Лаура с кубком, наполненным конфетками. – Это приз за конкурс капитанов. Ими всегда делали нас, девочек. В команде парни, а во главе представительница слабого пола. Я спортивная была, поэтому во всех конкурсах выигрывала. Зная, как я люблю конфеты «Красный мак», ребята наполняли ими кубок. Но Фима захотела подвинуть меня. Поэтому воспользовалась запрещенным приемом.

– Это точно была она? Может, остальные завистницы?

– Намедни она стакан разбила. Осколки собрала, но не все выкинула.

– Созналась?

– Нет. Но и оправдываться не стала. Просто сказала: «Это не я!»

– Фима сделала это, чтобы расположение девчонок заслужить?

– Она со всеми ладила. С одной, поварихой Диной, тесно дружила.

– Значит, вас на место поставить вздумала? Или лучше сказать, свергнуть?

– А может, просто захотела вкусных конфеток? Она любила сладенькое, а нас особо не баловали шоколадом. «Школьные» и «Батончики», кусковой сахар, вот и все лакомства. А тут «Красный мак». И бонусом – победа и дальнейшее расположение девочек. – Она заметила удивление на его лице и рассмеялась. – Чему вы поражаетесь? В женских коллективах и не то бывает. В обычных НИИ, паспортных столах, сберкассах сотрудницы такие диверсии устраивают, что стекляшка в обуви – это детская шалость.

– Еще вопрос. Фима хорошо стреляла?

– Неплохо. Как и мы все. Нас учили этому. Даже машинистки и поварихи на войне должны уметь управляться с оружием. – Лаура развернула конфету «Красный мак». Правдин привез подарочный пакет, чтоб не с пустыми руками. – Не те стали, – констатировала она, откусив. – Я вам нисколько не помогла, да?

– Напротив. Теперь я знаю, кого искать.

– Почему вы ею заинтересовались?

– Есть вероятность того, что эта круглолицая деревенская девчушка превратилась в безжалостную убийцу Фатиму. – Правдин попросил разрешения отсканировать на телефон групповой снимок из альбома. – Но я смотрю на нее и удивляюсь, как эта пышка могла воевать наравне с мужчинами? И выжить, когда здоровенные горцы гибли пачками?

– Фима была спортивной и очень выносливой. Она могла меня одолеть в капитанском конкурсе и без запрещенных приемов, но решила не рисковать.

На этом они беседу закончили. Димон отправился на ЖД станцию.

Приехал он в поселок на электричке, на ней же намеревался возвращаться в город. В Москве он не имел машины. Передвигался на метро, ночами брал такси. При необходимости арендовал авто. Друзья-приятели подтрунивали над ним. А некоторые поражались. Сосед, с которым Димон смотрел футбол под пивко, узнав, что тот собирается за город на электричке, ужаснулся:

– Ты чего, как чмошник поедешь? Давай подброшу, у меня завтра выходной.

– Нет, спасибо. Я люблю электрички.

– Португальские и испанские? Кататься от Барсы до Бланеса? Ты в наших давно ездил?

– А ты?

– Моя нога уже лет десять не ступала на заплеванный пол тамбура.

– Сейчас нормальные пригородные поезда ходят. Там чисто, спокойно, есть туалеты и даже кондиционеры. Прикинь? Как в Португалии.

– Не гони!

– Хочешь, завтра вместе прокатимся? У тебя как раз выходной.

Сосед, естественно, отказался. А Димон с удовольствием прокатился по железной дороге. Он рассматривал пассажиров и пейзажи за окном. На обратном же пути таращился в планшет. Судя по данным, Серафима Сивохина через полгода была переведена в другую часть. По собственному желанию. Оно показалось Правдину странным, поскольку девушка захотела стать санитаркой. Сидела себе в штабе, печатала, участвовала в «Веселых стартах», в музей ходила и вдруг решила стать членом медбригады при десантно-штурмовом батальоне. Это настоящая война. Санитарки в ней наравне с бойцами участвуют. Они раненых с поля боя выносят, рискуя жизнями.

Что же такое случилось с Фимой, что она сбежала из штаба на передовую? Или за кем-то туда отправилась?

Правдин опять изучил списки. В них ответов не нашел. Нужно отыскать еще кого-то, кто лично был знаком с Серафимой, но уже из части № 5140. Там она прослужила еще меньше, три месяца. Но за это время приняла участие в нескольких боях, спасла много жизней. Санитарка Сивохина прекрасно зарекомендовала себя, о чем свидетельствуют записи в ее личном деле.

Фима пропала после крупного боя с отрядом моджахедов полевого командира Мухтара. Она и еще несколько человек. Предположительно, они попали в плен. Тела четверых были найдены. А две женщины так и остались в списках «пропавшие без вести». Раиса Гарипова и Серафима Сивохина.

– Марк, помогай, – выпалил Димон в трубку, снова связавшись с другом-хакером.

– Нужна еще информация?

– Да. По Серафиме Сивохиной 1964 года рождения. – Он продиктовал остальные данные из личного дела. – Все, что есть, найди.

– Это все?

– Нет. Мне нужны имена тех, кто служил вместе с ней в части № 5140.

– Во всей?

– Да, – неуверенно протянул Димон. Он не представлял, сколько это народу. Как выяснилось, он очень мало знал об афганской войне. – Может, какая-то программа есть?

– Напишу, это не проблема. Но я пока ничего не понял из твоего лепета.

– Сейчас все расскажу…

Не успел Правдин домой зайти и накормить Хорхе, как позвонил Марк. С их разговора прошло два часа.

– Нашел я человечка. Служил в автобригаде шофером. Водил медицинскую машину. В том бою, после которого Серафима пропала, был ранен. После чего отправлен на родину.

– Как зовут?

– Илья Хомяков. Между прочим, подполковник в отставке. Я скинул на почту все его данные. Он жив, но не совсем здоров.

– Все равно нужно встретиться. Где он живет?

– Еще одна хорошая новость – в Сочи. Совместишь полезное с приятным, поработаешь и отдохнешь. В Краснодарском крае сейчас двадцать градусов тепла.

– Надо глянуть билеты.

– Я уже это сделал. Завтра в девять утра из Шереметьево летит «Норд Винд». Места есть.

– Отлично. Как раз успею пристроить кота и собрать походный рюкзак. Спасибо, друг.

– Не за что. Я помогаю тебе, а ты мне.

– А я чем?

– Не даешь заскучать. Собирайся, не буду отвлекать. Завтра созвонимся.

Они попрощались, и Димон уселся за компьютер, чтобы забронировать билет до Сочи.

* * *

Димона усадили за стол. Отказываться от обеда он не стал из уважения к хозяевам.

Их было двое. Хома и Абдула. Боевые товарищи. Воины-афганцы… Инвалиды.

Один – слепой колясочник, другой – хромой и контуженный. Но оба дееспособные, сильные духом. Пока Абдула работал, как молодой и здоровый мужик, Хома приготовил обед. Как смог, так и сделал. Овощи и зелень нарезал неаккуратно, что-то просыпал, уронил на пол. Подлива говяжьего гуляша убежала на плиту.

– Водку будешь? – спросил у Димона Илья Хомяков, колясочник.

– Нет, спасибо.

– А я приму пять капель. Абдула, налей.

Тот подошел к холодильнику, открыл его и констатировал:

– Водки нет.

– В летней кухне она. – Они сидели в доме. – Ты спрятал ее от меня. Думаешь, не знаю?

– Нет, ты выпил.

– А ну, дай руку.

– Зачем?

– Дай!

Абдула вложил свою лапищу в маленькую ладошку друга.

– Врешь же!

– Да как ты понимаешь это? – воскликнул Абдула.

– Я тебя, брат, чувствую. Иди за беленькой. Обещаю, напиваться не буду.

Тот, кто по документам был Иваном, вышел из дома. А Хома хихикнул:

– Не понимает, дурак, что я считаю его пульс. Если учащенный, значит, волнуется. А Абдула, когда врет, всегда волнуется. Лгать ему Аллах запрещает.

– Вы давно знакомы?

– Больше тридцати лет. Оказались в Афгане в одно и то же время.

– А служили?

– В разных частях. Абдула был разведчиком, а я так…

– У вас очень высокое звание – подполковник.

– Я крыса тыловая. Нам повышение легче получить, потому в живых чаще остаемся! – И захохотал. Дима хихикнул, поняв, что это шутка. – В Афгане я рядовым был. Простым водилой. Но вернулся уже младшим сержантом. – Димон все об этом знал. Изучал дело Хомякова в полете. – Демобилизовался в звании «старшего». А там пошло-поехало. Не успевал звезды обмывать.

Вернулся Абдула с бутылкой. В ней чуть меньше половины.

Он налил другу водки. Себе и гостю компота из абрикосов.

Чокнулись и принялись за еду. Димон подцепил дольку помидора, отправил ее в рот. Сделал глоток компота. Думал, прокисший, но он оказался свежим, насыщенным. Рискнул испробовать гуляш. Тоже хорошо. Абдула сунул ему кусок хлеба, чтобы Правдин обмакнул его в подливку.

– Очень вкусно, – констатировал он.

– А ты сомневался? – хмыкнул Хома. – Я отлично готовлю. У слепых другие чувства обостряются, и я лучше улавливаю вкус, запах.

– Ты всегда умел кашеварить, – возразил Абдула. – У тебя талант.

– Да, нужно было стать поваром. Был бы сейчас здоровым, толстым, богатым. И наверняка женатым на какой-нибудь молоденькой цыпочке… Но я хотел защищать родину от врагов! – Хома шарахнул кулаком по столу. Посуда на нем подпрыгнула. А Димон подскочил на своем табурете. Только Абдула не шелохнулся. – Идея была во мне. Патриотизм. Огонь. Жажда справедливости.

– Все это в тебе по-прежнему есть, – успокаивающе похлопал друга по плечу Абдула. – В этом никто не сомневается. Ты дай молодому человеку сказать, зачем он пришел.

– Знаю, зачем. Налей-ка мне.

– Нет, вы не знаете, – бросил реплику Димон. Тарелку он отодвинул, а компот решил допить.

– О давно забытой войне хочешь побеседовать, так? Мне же звонили из ветеранского центра, а им из московского. О тебе говорят.

– Меня интересует конкретная личность. Женщина, что служила вместе с вами. Ее звали Серафимой. Вы должны ее помнить. Она санитаркой была при медчасти десантного батальона.

Хома протянул руку, чтобы взять бутылку. Не промахнулся. И ни капли не пролил, наполняя свою стопку.

– Как она выглядела? – спросил он, опрокинув в себя водку.

– Славянская внешность, плотное телосложение. У меня есть фото, но вам, к сожалению, оно не поможет.

– Абдуле покажи.

Правдин достал телефон, открыл скан снимка из альбома Лауры. Друг Хомы глянул на него.

– Обычная девушка. Даже не знаю, как ее описать. Пухленькая, светленькая, круглолицая. Волосы длинные, в косу заплетенные.

– Нет, что-то не припоминаю…

– У нее была на руке татуировка с написанными вязью строками из…

– Стихотворения?

– Точно! – обрадовался Димон.

– Да, была такая девушка. Она обожала какого-то афганского поэта. Постоянно таскала при себе его книгу. Декламировала стихи. Была немного странной. Поэтому наколола на руке не номер части или звезду, как остальные, а слова на пушту. Ее за это могли наказать. Вражеский язык как-никак. Вдруг пропаганда, призыв к убийству?

– Не наказали?

– Не успели. На нас духи напали. Многих тогда убили, кого-то ранили, меня в том числе. А некоторых в плен взяли. Среди них и Серафима была.

– Она в списках пропавших без вести. – Пока Димон ничего нового не услышал, а хотел бы. Зря, что ли, такой путь проделал? Только ради отдыха на море? Но не до него сейчас.

– Убили ее день на третий. А то и раньше. После того как по кругу пустили. Может, и не по одному.

– Есть сведения, что Фима выжила.

– Стала шлюхой при отряде? Слышал, что с некоторыми нашими женщинами так поступали. Правда, они не выдерживали, кончали с собой.

– Фима из их числа выбилась. Она стала стрелком.

– Снайпером?

– И им тоже. Еще расстреливала пленных. А через несколько лет начала и мирных. Она сменила имя. Стала Фатимой. А прозвище получила Шайтан.

– Абдула, ты слышал о такой?

Тот пожал мощными плечами, не отрывая взгляда от тарелки, в которой оставалась подлива, а он в нее макал хлеб и наблюдал, как он пропитывается.

– Должен был, ты ж разведчик, – начал раздражаться Хома – он быстро закипал. – И пробыл ты в Афгане полтора года, а не как я, два месяца.

– Если я и слышал, то забыл, – спокойно отпарировал Абдула. Он уравновешивал друга. – Ты же знаешь, я после контузии мало что помню из военных событий.

– У тебя бывают прояснения, – не отставал Хома.

– И если они случаются, я тебе рассказываю все, о чем вспомнил.

– Так уж и все?

– Конечно. Мне больше поговорить не с кем. Было что-то в моих воспоминаниях о Фатиме?

– Неа. – Хомяков налил себе третью стопку. Абдула хотел убрать бутылку до ужина, но тот не дал. Еще и пива себе купить потребовал. Потом спросил у Димона: – Так что с этой Фатимой произошло дальше?

– Пытаюсь узнать. На вас была надежда. Думал, хоть какую-то ниточку дадите. Из всех, кто тогда был в части во время нападения на нее духов, вы единственный остались в живых. Кто потом погиб, кто умер уже на гражданке. – Правдин залпом допил компот. – А вот скажите, эта Фима, она была жестокой? Хоть что-то о ней, кроме любви к поэзии. Мне хочется понять ее. Не каждый, согласитесь, станет расстреливать пленных. Одно дело воевать с врагом, а другое – казнить уже поверженных, беззащитных.

– Обычной она была, говорю тебе. Если не считать заскока поэтического. Очень хорошо пушту владела. Даже писать могла.

– Это все, что он о ней знает, – пояснил Абдула. – Хома там освоиться не успел, как духи напали.

– Еще одно вспомнил: аллергия у Фимы была.

– На что?

– Без понятия. Но она с собой супрастин всегда таскала и мазь антигистаминную. В котомке с книгой и какими-то побрякушками. Нравились ей украшения в народном стиле. На этом все. Добавить нечего.

– Так что зря ты, парень, приехал, – резюмировал Абдула. – Ничем Хома тебе не поможет.

– Мог бы просто позвонить, – резонно заметил тот.

– Если бы вы жили не в Сочи, а, например, в Норильске, я бы так и сделал. Но я давно не отдыхал, проведу пару дней на море, подышу воздухом.

– В дендрарий обязательно сходи, сказочное место.

– Прямо сейчас туда и отправлюсь. Спасибо вам в любом случае. – Он встал из-за стола, собрался уходить, но Хома поймал Димона за руку. Подержал несколько секунд. – Расстроился! – Правдин понял, что тот слушал его пульс. И точно определил по нему его состояние. – Ты оставь свой номер. Вдруг мы с Абдулой вспомним что-то…

– Давайте, запишу его в ваш телефон.

Хома достал из кармана смартфон и протянул ему.

– Крутой аппарат у вас, – подивился Димон. Он думал, будет кнопочный.

– С голосовым помощником. Как я без него?

– Не подумал. – Правдин записал номер в телефонную книжку.

После чего попрощался с афганцами и ушел. Он все еще расстраивался. Но что-то внутри, возможно интуиция, подсказывало – не зря приехал.

Глава 5

Отель, куда Артур привез Наташу, был небольшим и очень уютным. Козырек над крыльцом и террасу обвивали виноградные лозы, балкончики украшали ящики с цветами, на острой крыше вертелся флюгер с рассекающим на яхте котом-морячком, на заднем дворе имелась беседка с мангалом. Бассейн тоже был, хоть и неглубокий. Эдакий лягушатник, но в жару и в нем можно освежиться. Сейчас же он стоял без воды.

– Как тебе? – спросил Артур, ведя гостью ко входу.

– Очень нравится. Мило все, по-домашнему.

– Тут такая обстановка и царит. К дяде гости годами ездят. Есть одна бабуля, которая первый раз в начале века тут побывала. Ей уже тогда было около семидесяти. Сейчас под девяносто. Но она ни одного лета не пропустила. Заезжает на две недели, пока нет адской жары. У нее своя любимая комната есть, с дивным видом, в которой ее ждут цветы, фрукты и хорошее красное вино – бабуля в обязательном порядке выпивает стаканчик перед сном. И выкуривает сигаретку на балконе. Одну. И стаканчик один. Считает, что контролируемые вредные привычки продлевают жизнь.

Он открыл перед Наташей дверь. Она зашла в холл. К ней тут же бросился лысый усач с широкой улыбкой на лице.

– Мой дядя Геворг, владелец отеля, – представил его Артур.

– Очень приятно. Наташа.

– Моя золотая, а как приятно мне! Милости прошу…

Дядя с племянником отвели Наташу в ее номер. В нем ее ждали цветы, фрукты и вино. Но не красное, она его не любила. Артур знал об этом.

– Это бабулина комната, я так понимаю? – шепнула она ему. Но Геворг услышал:

– Лучшая. С балкона такой вид! Да ты сама посмотри, моя золотая.

Он отдернул шторы, распахнул дверь и сделал приглашающий жест. Наташа вышла на балкон и восхищенно выдохнула:

– Лепота!

– А какие у нас закаты, – цокнул языком дядя Геворг. – Но ты сама увидишь. – И уже Артуру: – Мангал разжигать? Вы же тут ужинать будете, а не в твоем клубе?

– Ни то, ни другое. Хочу повозить Наташу по вечернему городу…

– Голодную девушку? Ты совсем, что ли? Гостя надо хорошо угостить, а потом возить.

– У дяди Васо поедим. – Родственников у Артура было много, и каждый владел каким-то бизнесом, связанным с туризмом.

– Так, значит? – обиделся Геворг. – Я мясо замариновал, зелень-мелень купил на базаре, аджику из погреба достал…

Наташе стало неудобно.

– Артур, давай тут поужинаем, – попросила она. – Я действительно устала и голодна. Мечтаю о шашлыке с зеленью-меленью. После ужина можем просто прогуляться до моря. А город завтра мне покажешь.

– Все правильно говорит, – расплылся в улыбке дядя. – Умная девушка, сразу видно. Пошли, Артурчик, шашлык готовить, пусть Наташа душ примет, переоденется.

– Можно я еще с ней минут десять побуду? – хмыкнул тот.

– Нет. Может, она в туалет хочет, а при тебе сходить стесняется?

И он был прав. Натка на самом деле мечтала об уборной.

– Ой, пардон, не подумал. Мы вниз. Как будешь готова, спускайся.

Когда Наташу оставили одну, она сделала первоочередные дела. Потом ополоснулась, почистила зубы, на всякий случай сменила макияж, вещи разложила и налила себе полбокальчика вина, чтобы немного расслабиться. С ним вышла на балкон. Полюбовавшись видом, хотела вернуться в комнату, чтобы сменить халат на одежду для выхода, но тут заметила девушку. Та стояла за забором и сверлила взглядом Наташу. Та вопросительно ей кивнула. Чего, мол, уставилась? Смотрела девушка недобро. Будто дыру хотела взглядом в Натке прожечь.

Незнакомка, очень, к слову, красивая, резко развернулась и зашагала прочь. Спортивная фигура, длинные темные волосы, модный комбинезон и курточка, такую хоть сейчас снимай для обложки. Правильно Артур говорил, сочинские девушки очень эффектны. И почему-то на нее злы!

Одна точно. То была та же самая преследовательница из черно-оранжевого автомобиля. И тут ее нашла.

Наташка поежилась. То ли недобрый взгляд ее так пробрал, то ли поднявшийся ветер.

Она оделась и спустилась вниз. Аромат жареного мяса тут же защекотал ноздри. В животе заурчало. Натка вспомнила, что толком за день ни разу не поела, бутерброд и пара яблок не в счет.

Над шашлыком колдовал Артур. Ему помогал парнишка лет тринадцати – сын дяди Геворга Миша. Наташу усадили в кресло, дали плед и фужер вина. Ничего делать не позволили – гостья же. Когда пацан унесся в дом за новой партией продуктов, Натка спросила:

– Твоя бывшая девушка стройная брюнетка с пухлыми губами?

– Волосы она в разные цвета красила, в темный тоже. А что?

– За мной наблюдала недавно какая-то. Я на балконе стояла, а она сверлила меня взглядом из-забора.

– Это не Ада, – покачал головой Артур. – Она в Питере живет. Я, правда, давно не общался ни с кем из общих знакомых, но, думаю, ничего не изменилось.

– Может, прилетела?

– Она нашла там блестящего молодого человека, перспективного врача. Так что вряд ли.

– В гости к родителям приехала? На стоянке возле аэропорта из машины каршеринга кто-то следил за нами.

– Мы расстались почти два года назад. У каждого из нас своя жизнь. На тебя, красотку, наверняка пялилась какая-нибудь завистница. Надо было сплюнуть через левое плечо, чтоб не сглазила, – улыбнулся он и нежно погладил Натку по щеке.

– Девушка была значительно эффектнее меня.

– Как же ты себя недооцениваешь.

Разговор пришлось прервать, потому что из здания вышли Мишка с отцом, а также дед и две женщины, одна лет сорока пяти, вторая молоденькая. Натка думала, это жена Геворга и дочь, но они оказались постоялицами. Гостеприимный хозяин позвал к столу и их. И судя по горящему взгляду, бросаемому им на бабу-ягодку, между ними что-то наклевывалось.

Шашлыки поспели. На мангале был подогрет лаваш. Овощи, зелень порезаны. Вино разлито. Кто красное пил, кто белое. А избранница Геворга, которую звали Нелли, чачу.

Артур сел рядом с Наткой. Положил ей на тарелку мяса. Жаря его, чуть вспотел, но все равно пах приятно. А главное, разделся до футболки, и она смогла увидеть его тело. Далеко не худое. Стройное, да, но мускулистое.

– Ты спортом занимаешься? – спросила Наташа.

– Яхтингом. Я вроде говорил.

– И все?

– Боксом немного.

– Немного? – хмыкнула она и указала на костяшки, покрытые белыми шрамами. Они проступили, когда руки от жары раскраснелись.

– У меня нет разряда. В армии начал заниматься и сейчас иногда грушу поколачиваю. Благодаря этому похудел. Я полным был раньше.

Они успели выпить по бокалу, немного поесть, как на дорожке, ведущей к беседке, показались двое мужчин. Очередные постояльцы, вернувшиеся с прогулки или экскурсии? Не похоже…

Оба выглядели официально. Шли деловито. Одеты были не по-отпускному.

– Господин Мурадян? – обратился к Артуру тот, что вышагивал первым. Красивый, но чуть запустивший себя мужчина лет тридцати. Темные волосы, синие глаза, рыжеватая щетина. Есть брюшко и зашитая дырка в мочке уха – когда-то там был тоннель.

– Я самый, – ответил ему Артур. – А ты, Коля, забыл мою фамилию? – Он повернулся к Натке и пояснил: – Мы вместе учились в универе. Оба провалили сессии и пошли в армию, но в разные части. Я простым артиллеристом стал. А Колюню в кремлевские войска взяли. Правда, пришлось вынуть серьги из уха, пупка и… Где еще был у тебя гвоздик?

– Господин Мурадян! – рявкнул Коля. – Я присутствую здесь как официальное лицо, прошу без фамильярностей.

– Лады. Можно ваши документы?

Мужчины показали корочки сотрудников МВД.

– И что от меня хочет Следственный комитет?

– Задержать вас, господин Мурадян, как подозреваемого в убийстве Дарьи Хромовой. До выяснения обстоятельств.

– Чего?

– Вы оглохли после службы в артиллерийских войсках?

– Дашку убили?

– Да.

– Когда? Я давно не слышал о ней…

– Труп нашли сегодня. Но убили ее раньше. И все улики указывают на то, что это сделали вы, господин Мурадян.

– Кто такая Дарья Хромова? – спросила у Артура обалдевшая Натка.

– Девушка, которую он поматросил и бросил, – ответил ей Николай. – Когда-то она разнесла половину клуба господина Мурадяна из-за того, что он не захотел жениться на ней.

– Я ничего ей не обещал.

– Но ребеночка заделал!

– Не было беременности.

– Да? Тогда почему она вернулась в Сочи с ребенком? По срокам вашим. Дарья звонила в клуб, искала встречи…

– Я об этом не знал.

Николай, отмахнувшись от него, продолжил:

– Оставляла послания. Грозила.

– Чем?

– Дарья владела какой-то вашей тайной, господин Мурадян. Не просто постыдной – позорной. А потом она пропала. И была обнаружена в горах сегодня утром. В небольшой пещере. При ней телефон с записями посланий. Но для вас хуже другое – рядом с телом найдена сережка для пирсинга. Кинжал. – Он указал на бровь Артура. – Сейчас вместо нее гантеля. И шрам заживающий.

– Я на боксе его получил. А серьгу давно потерял. Вставил другую.

– Нужно было вам, господин Мурадян, от пирсинга в двадцать лет избавляться. Или не совершать убийств. Украшение, найденное рядом с трупом, очень ценная улика. Еще и со следами крови. Мы живем в двадцать первом веке, анализ ДНК все уже показал. Это ваша серьга.

– Откуда у вас образец для сравнения? Незаконным путем добыли?

– Есть в базе. Забыли, как сдавали анализ, чтобы доказать, что на трубке для крэка, найденного в клубе «Лиловый слон», не ваша слюна? – Артур вспомнил и кивнул. – Поэтому я (из уважения к нашей студенческой дружбе) прошу вас пройти с нами.

– Коль, я этого не делал! Ты ж меня знаешь.

– Совсем нет. Мы не общались восемь лет. Так мы пойдем или мне достать наручники и вывести тебя? Если что, в машине еще есть человек. И он с оружием. А у меня только шокер.

Артур беспомощно посмотрел на дядю.

– Иди, я все улажу, – ответил тот. – Не успеешь оглянуться, как окажешься на свободе.

– Позаботься о Наташе.

– Естественно.

Не прошло и минуты, как полицейские увели Артура. Дядя Геворг тут же умчался в дом за телефоном.

– Да ты не волнуйся, – тронув Натку за руку, проговорил Мишка. – У Артура отец влиятельный человек, он все решит.

Она улыбнулась ему. Не говорить же о том, что волнуется Наташа не из-за этого. Она же совсем не знает Артура… Что, если он на самом деле убийца?

Глава 6

Он лежал на шезлонге и смотрел на море. Оно штормило, но это Димону нравилось. Он вырос на океане и привык к водной стихии. Их семья отдыхала обычно в Каркавелуше. До него от Лиссабона полчаса на электричке. Ездили именно на ней, это дешевле, чем на машине, и папа мог расслабиться в выходной, хорошенько выпив. Он всей душой полюбил сухой херес. А тот крепкий. Мама предпочитала сладкий портвейн, но пила его со льдом. Димон же втихаря дул обычное вино. Дешевое, евро по два. Не злоупотреблял, как друзья-африканцы, но пару пластиковых стаканчиков во время сиесты опрокидывал. Хмельной ложился на песок и смотрел на океан.

В Каркавелуш приезжало много серфингистов из разных стран. Димка тоже на доске катался. Но ему не понравилось. Водные виды спорта были не для него. Даже плавать не любил. Больше смотреть на волны.

Стало прохладно. Правдин достал из рюкзака ультратонкий пуховик. Он сворачивался в трубочку, почти не занимал места, был невесом, зато грел отлично. Одевшись, Димон сделал глоток чая. Тот остыл. Жаль, вовремя не перелил его в термокружку. Она тоже была при нем. Чего Димон только ни таскал с собой! Никогда не знаешь, куда тебя заведет судьба уже в следующую минуту, и к этому нужно быть подготовленным.

Стемнело, но зажглись фонари на набережной. Поэтому он увидел девушку, идущую к морю. Точнее сказать, бредущую. Она была пьяной и бо́сой, в одной руке туфли, в другой литровая бутылка бейлиса. Красивая, модно одетая, но такая несчастная! Она подошла к кромке моря и плюхнулась на гальку. Сначала села на нее, а потом легла. Упала на спину, раскинув руки. Туфли и бутылку при этом не выпустила.

Димон забеспокоился. Если сейчас набежит сильная волна, красавицу смоет. Он встал с шезлонга и подошел к ней.

– С вами все в порядке? – спросил он, опустившись рядом.

– Нет. Но это не твое дело, – не разлепляя век, ответила она. Лежала с закрытыми глазами.

– Будет моим, если вы окажетесь в море. Спасать придется.

– Я местная, так что отлично плаваю.

– Пойдемте на шезлонг, девушка, – взмолился Димон. – Вы легко одеты, застудитесь.

– Какой зануда, – пробормотала она и начала вставать. Правдин помог ей. – Выпей! – Она протянула ему бутылку.

– Нет, спасибо.

– Трезвенник?

– Язвенник.

– Как там было? На халяву пьют даже?..

– Эту сласть я не буду. Меня вырвет. Если вам так нужен собутыльник, пойдемте в кафе. Выпьем сухого. Но я настаиваю на чае.

– Тебя как зовут?

– Дима.

– А я Аделаида, Ада.

– Очень приятно. Так что, идем в кафе?

– Да. Но чай я пить отказываюсь. Как и вино. Буду коньяк.

– Хотя бы с кофе?

– Можно и так.

Димон повел девушку к ближайшему кафе. Пытался накинуть на нее свой пуховик, но она не позволила. Туфли тоже не надела, даже когда ушли с пляжа. Но что хорошо, недопитый бейлис выкинула в урну.

Они сели. Правдин тут же подозвал официанта.

– Кофе эспрессо, пожалуйста. И коньяк. Каждому по чашке и стопке.

– Есть что-то будете? – спросил парень.

– Вы голодны? – обратился к Аде Димон. Она мотнула головой. – Принесите харчо. А для дамы какой-нибудь легкий супчик. – С наваристого ее точно затошнит.

Официант удалился.

Ада, подперев щеку, принялась рассматривать Диму.

– А ты симпатичный, – вынесла вердикт она. – Турист?

– Командировочный.

– Где остановился?

– Нигде. Думал вечером улететь, но решил остаться. Сниму что-нибудь, сейчас не сезон, номер для меня найдется.

– Моя мама может сдать тебе комнату.

– Она держит гостиницу?

– Детский сад. А в сезон принимает ребят на неделю-две. Что-то типа оздоровительного лагеря у нее. Сейчас спальни свободны. Будешь один, как царь, на четырех кроватях валяться.

– Что ж, спасибо, я воспользуюсь предложением.

Принесли напитки. Ада схватила стопку и, чокнувшись с Димоном, залпом выпила коньяк. Правдин же лишь пригубил его. Хотел поставить емкость на стол, но девушка придержала ее за донышко и строго сказала:

– За знакомство до дна.

Спорить с ней Дима не стал.

– Теперь будем на «ты», да?

– Договорились.

Они приступили к кофе. Он на вкус оказался приятнее коньяка. С алкоголем в сочинских заведениях, как Димон слышал, беда – сплошь подделка, пусть и более или менее качественная. Но он-то знал, каковы благородные напитки на вкус. Каких только не попробовал в своих путешествиях по миру.

– Ты с мамой живешь? – поинтересовался Дима.

– У меня есть своя квартира. Но сегодня не хочется быть одной. Поеду к родным: маме, папе, братьям. С нами еще тетушка Лара живет, перевезли ее из Петергофа, там она совсем одна была, а тут и в семье, и при деле: в мамином садике числится помощником воспитателя, но любого заменить может, от прачки до музыкального работника, она на гитаре играет.

– Это не семейный бизнес?

– Вообще да. – После коньяка, как это ни странно, Ада стала приходить в себя. Говорила связно, фокусировала взгляд. – Но главная у нас мама. Батя другим занимается. Но он помогает… Тем, что не мешает, – хохотнула Ада. Смех получился нервным. Веселье на грани истерики, почти литр ликера, влитый в себя на ходу, боль в глазах…

– Что у тебя случилось? – как можно мягче спросил Дмитрий.

– Я потеряла мужчину своей мечты. – Выдохнув это, махнула официанту, решила заказать еще коньяка.

– Умер?

– Жив-здоров-счастлив… С другой! Привез ее с Урала, у дяди поселил. Прыгает вокруг этой курицы. Смотрит с восхищением! Было бы на что… – Схватила кофе, но отставила. – Обычная девица. Ничем не примечательная. А он ее к дяде… Значит, серьезные намерения, так? С родственниками случайных баб не знакомят.

Принесли суп и коньяк. Опять две стопки. Димон не хотел пить, но, боясь, что Ада вольет в себя обе порции, выплеснул свою в кофе. Добавил сахар и лимон, что лежал на тарелке.

– Извини, я не умею утешать девушек с разбитым сердцем, – пробормотал он, поняв, что Аделаида ждет этого.

– Да, ты парень не из френд-зоны.

– Дело не в этом. У меня есть подруги. И я, если могу, им помогаю, но действием. Роль жилетки мне не дается.

– А ведь ты и мне можешь помочь! – встрепенулась Ада.

– Каким образом?

– Притворись моим парнем.

– Вот уж нет, – решительно мотнул головой Димон. – Я приеду, если прорвало трубу или машина застряла. Одолжу денег. Достану редкое лекарство…

– Не дашь пьяной девушке вымокнуть в море?

– Даже попробую спасти ее от морского чудища. Но никем притворяться не буду.

Она восприняла его заявление спокойно. Просто пожала плечами и сказала:

– Жаль.

– Ты хотела выступить со спектаклем перед бывшим? – полюбопытствовал Димон.

– Конечно. Пройтись с тобой в обнимочку. Посмотреть, как отреагирует. Если что-то промелькнет, я пойму, что шанс еще есть.

– Как давно вы расстались? – Он понимал, что позволил себя втянуть в разговор, который был нужен только Аде. Но она ему нравилась, и он хотел… Проявить сочувствие? Или узнать ее получше? Если последнее, то Аделаида ему даже очень нравилась.

– Если округлить, то полтора года назад. Но вместе были полжизни. Артур влюбился в меня в подростковом возрасте. Мы стали первыми друг у друга. И я до сих пор не могу поверить в то, что он просто отряхнулся, как собака после купания, и пошел дальше.

– Да. Отряхнулся и пошел. Это нормально. – Он вспомнил свою чернокожую пантеру. Да, они были вместе не половину жизни, а всего лишь маленький ее отрезок, но то ведь первая любовь. Та, ради которой он готов был сжечь за собой все мосты. И что же? Побарахтавшись в озере горя, разочарования, самобичевания и тоски, Димон выбрался из него, встряхнулся и пошел дальше. Такова жизнь! – Ты не производишь впечатления глупой девушки. Как и неуверенной в себе. Не цепляйся за прошлое, смотри в будущее. Отпусти…

– Ты всегда разговариваешь статусами из соцсетей? – скривилась она.

– Я их придумываю, – хмыкнул он.

– Блогер?

– Упаси господи. Я журналист.

– Теле?

– На телеке тоже работал. Сейчас снимаю для своего канала.

– Значит, блогер, – отмахнулась она и принялась за суп. Ела без аппетита, но не останавливалась. Понимала, ей это нужно.

Правдин также склонился над своей тарелкой. Понюхал. После этого зачерпнул ложку супа и отправил в рот. От настоящего грузинского харчо он кардинально отличался, но был приятен на вкус, горяч и наварист.

Молодые люди поели.

– Устала я, – выдохнула Ада. – Поехали?

– Да. Ты обувайся, а я пока расплачусь.

Ада сунула ноги в туфли. Достала из кармана телефон, включила фронтальную камеру и ахнула:

– Что ж ты не сказал, что я так ужасно выгляжу?

– Нормально…

– Ага, конечно! – Она принялась протирать салфеткой подглазья, потом волосы рукой расчесывать. – И сумочку, дура, в машине оставила, – бормотала Ада.

– Правильно сделала. Вдруг потеряла бы? Или ее волной унесло?

Принесли счет. Димон расплатился по нему. На чай добавил положенные по умолчанию десять процентов. Без них он официантов не оставлял, но и больше не давал.

– У тебя права есть? – спросила Ада, поднявшись. Ее мотнуло, но она быстро зафиксировалась, схватившись за стол. Зря Димон думал, что протрезвела. Просто успокоилась немного.

– Конечно. – Он протянул ей руку, помог выйти из-за стола.

– Значит, ты поведешь.

– Я выпил.

– Две стопки? Не считается.

– Мы в России, а не в Португалии или Испании. Тут нисколько нельзя. Заберешь вещи, и вызовем такси.

– Нет. У меня в багажнике чемодан, две сумки. И вообще машина в каршеринге. Ее надо бы вернуть.

– Значит, вызываем трезвого водителя.

– Какой зануда…

– Ты уже говорила.

– Сейчас позвоню. – Она поднесла телефон к уху и отошла к парапету, на который плюхнулась. Димон думал, его новая знакомая вызывает трезвого водителя из специальной службы, а оказалось, папу.

Тот быстро приехал. Усатый, высокий, скорее всего, добродушный. Но его лицо посуровело, когда он увидел дочь.

– Ты почему такая пьяная? – возмутился он. Она только тяжко вздохнула. – Этот парень тебя так напоил?

– Не, он меня спас. Из морской пучины. А напилась я до этого. Кстати, знакомься, это Дима. Мы ему комнату сдадим.

– Игорь Павлович, – представился батя и коротко пожал руку «спасителя». – Помогай багажник разгружать. Дочка сегодня из Стамбула приехала с покупками.

– Я, папочка, тебе куртку привезла с капюшоном. Такую, как ты хотел.

– Не подлизывайся.

– А мальчикам классные спортивные костюмы.

– А маме что? – подобрел Игорь Павлович.

– Башмаки замшевые от мастера Ахмеда. Нашла его в Стамбуле, хоть и не сразу. Тот рынок переехал.

– И все равно не понимаю, почему ты такая пьяная, – проворчал мужчина.

– С усталости разморило. Рейс задержали.

– Да, у нас сегодня какие-то важные государственные мужи заседали. Город полдня стоял. – Увидев, что в арендованной машине ничего не осталось, батя скомандовал: – Прыгайте. Вас отвезу, вернусь за этой колымагой. Не помяла, надеюсь?

Ада мотнула головой и забралась в салон. Села на заднее сиденье, скинула туфли, растянулась. Чтоб ей не мешать, Димон устроился рядом с водителем.

– Вы надолго в Сочи, молодой человек? – спросил Игорь Павлович. А дочь его мгновенно уснула, положив под голову объемную кожаную сумку.

– На пару дней.

– Я и думаю, что так вещей мало.

– Все необходимые при мне. Много ли нам, мужикам, надо?

– Точно! Запасные трусы да зубную щетку. – Игорь Павлович покосился на Димона. – Вы давно с Адой знакомы?

– Часа полтора.

– Вы правда ее спасли из пучины?

– Нет, – хмыкнул Правдин. – Увидел, что сидит на холодной гальке у кромки моря, и позвал кофе пить.

За разговором они быстро доехали. Ада проснулась сразу, как машина остановилась.

Выгружать вещи помогали два абсолютно одинаковых подростка. Но это для посторонних близнецы на одно лицо, а домашние их в момент отличают. Димон когда-то дружил с чернокожими тройняшками. Пользуясь своей похожестью, они безнаказанно воровали кошельки. Один стянет, второй отвлечет внимание, третий, если запахнет жареным, даст себя поймать. Но обычно до крайностей не доходило. Тройняшки одинаково одевались и стриглись, были одного роста и комплекции. Но спутать их мог только случайный человек.

В комнату Димона провожала тетя Лариса. Худая деятельная женщина. Пока шли, она ведро с рассадой перенесла с места на место, стул в коридоре переставила, распаковала подарок, привезенный Адой.

– Мой любимый турецкий кофе, – восхитилась она. – И сладости к нему. Обожаю все это. – И улыбнулась широко. Судя по всему, женщина только недавно поставила новые коронки и еще к ним не привыкла. Она чуть пришепетывала и не до конца закрывала рот.

Тетя Лара отперла одну из комнат. В этом крыле дома их было шесть.

– Эта самая хорошая, – сказала она. – С террасой. Считай, вип-апартаменты. Когда дети тут, мы оконную дверь запираем, а тебе можно и через нее выходить. – Женщина разблокировала замок. – Гулять по саду, зарядку на свежем воздухе делать. Туалет есть, но душевая на этаже. Белье свежее, полотенца тоже. Если нужно, принесу чайник.

– Мне бы пароль от вай-фая.

– За этим к Аде или к ее братьям. Я в этих ваших современных штуках не разбираюсь.

– ОК, понял. Спасибо. – Димон решил обойтись мобильным интернетом. Он понял, что устал и хочет спать, а не блуждать по Сети.

– Чайник нужен? – Правдин мотнул головой. – Тогда спокойной ночи.

– И вам.

Женщина ушла.

Димон плюхнулся на кровать. На удивление удобную. Прикрыл глаза.

Он отключился бы уже в следующую минуту, если бы не звонок.

– Алло.

– Дмитрий? – голос был тих.

– Да, кто это?

– Ты что, мой номер не записал? – брюзгливо проговорил мужчина на том конце провода. Хома! И как будто пьяный. Слова он днем выговаривал более четко.

– Простите, я просто задремал. Слушаю вас.

– Я кое-что вспомнил. Один важный факт о Фатиме. Он точно поможет тебе.

– Слушаю.

– Я сейчас не в том состоянии… – Он икнул. – Устал, понимаешь?

– Конечно, – быстро согласился с ним Димон.

– Да и не телефонный это разговор. Давай завтра встретимся? Приедешь утром?

– Во сколько нужно?

– Часиков в десять.

– Договорились.

– Ты обалдеешь, парень…

– От чего?

– Фатима жива. И она тут, в Сочи.

– Вы серьезно?

– А? Что? – послышалось после паузы. Хома, по всей видимости, потерял нить разговора. – Ты кто?

– Дима Правдин. Журналист. Мы завтра с вами встречаемся.

– Да-да… Пока.

И отключился.

Что это было? Пьяный бред? Скорее всего. Фатима-Шайтан в Сочи? Это стало бы просто необъяснимым стечением обстоятельств. Да и Хома, пока был трезв, ничего стоящего не смог припомнить…

И все равно Правдин завтра поедет к афганцам. А сейчас отправится в душ. После него спится лучше.

Часть вторая

Глава 1

Прошлое…

Фима была четвертой дочкой в семье. Предпоследней. Отец, мечтавший о сыне, не давал своей супруге продыху. Она рожала каждые полтора-два года, но на свет появлялись лишь девчонки. На Фиме женщина хотела остановиться, даже тайно сходила на аборт, когда узнала, что забеременела, однако муж не отставал. Он требовал наследника. Говорил, будешь рожать, пока он у меня не появится. Был властным, недобрым и очень сильным. В кузнице трудился. А мама дояркой на ферме. Маленькая, пухленькая, розовощекая. В отличие от мужа веселая, легкая. Петь любила, хохотала звонко. Но Фима ее такой не застала – старшая сестра рассказывала об этом. А последыши ее помнили грустной, измученной, запуганной женщиной. Не пышной и румяной, скорее болезненно-толстой. Под давлением мужа она родила пятого ребенка. И все говорило о том, что будет пацан, а на свет появилась еще одна девочка. Ее из матери тащили клещами. Этим самым и голову ребенку деформировали, и роженицу порвали так, что пришлось удалять матку. В итоге отец получил неспособную подарить долгожданного наследника жену и еще одну дочь, которую еще и замуж не выдашь.

Тогда он совсем лютым стал. Бил баб своих. Гонял. И все это делал по трезвости. Если выпивал, то спать ложился, и в семье наступал временный мир. Жаль, кузнец не часто к рюмке прикладывался.

А мама все толще становилась. В тридцать пять перестала с кровати вставать. Ее ноги опухли и посинели. Одну ампутировали через какое-то время. Но это оказалось к лучшему. Пока мать в больнице лежала, ее обследовали, прописали выравнивающие гормональный фон лекарства. И, как многодетную мать, снабдили ими бесплатно. Похудев немного, женщина начала двигаться, пусть и с костылями. Могла бы протез получить, да не захотела. На работу не нужно, пенсию по инвалидности назначили, а на кухне да в бане, где постирушки устраивались, и без него нормально. Ногу ниже колена ампутировали, и можно на табурет им опереться. В их доме они были везде расставлены, и все с мягкими сиденьями.

Она бойкой начала становиться. Деятельной. Петь не пела, смеялась мало, но улыбалась. Хозяйство организовывала. И удары мужа на себя принимала, чтобы дочерям меньше доставалось. Умерла она, не дожив до сорока лет двух месяцев. Летом. Девочки на речку ушли купаться. Вчетвером – старшая Шурка уехала в город учиться на швею и всего раз домой приехала. Фиме одиннадцать, младшенькой, Василине (ждали Василия), пять. Погода стояла дивная, и они резвились в воде с полудня до пяти вечера. Обгорели все, проголодались. Но все тянули с возвращением домой. Что там хорошего? Отец уже с работы пришел и ждет, чтобы на ком-то злость выместить. Маме уже досталась пара оплеух, это точно. Но этого же мало! Пар не выпущен.

Девочки еще побыли бы на реке, им не часто выпадала такая возможность, чтоб и все свободны, и погода хорошая, и мама себя чувствует бодрой, но Василина с голодухи наелась каких-то стручков. Думала, это мелкий горох, а оказалось – семена луговых цветов. С них у малышки скрутило живот, и сестры повели ее домой. По пути она обделалась. Шла, воняя и плача. Просилась на ручки, путь был довольно дальний, но никто не хотел ее брать. В их семье все были друг с другом строги. Ваську сколько раз ругали за то, что она всякую дрянь в рот тащит, но та продолжает это делать. Раз так, пусть теперь мучается. Может, станет умнее.

Девочку обмыли из шланга в огороде. Точнее, направили на нее струю. А какашки пусть сама оттирает. Каждая из сестер знала, что Василине в конечном итоге придется остаться одной. Все они упорхнут из дома при первой возможности. Последуют примеру старшей. Отца они все люто ненавидели, мать жалели, но в глубине души презирали за трусость, покорность судьбе, ограниченность, друг с другом не столько дружили, сколько сотрудничали. Шурка была им ближе всех, но та так устала нянчить сестер, обо всех заботиться, что, уехав в город, будто потерялась. О том же мечтала вторая по старшинству сестра. Через год и она упорхнет. Поступит в ПТУ, получит место в общежитии. А Фиме еще ждать и ждать! Но и она уедет из деревни. Василине придется самой о себе заботиться…

– Мама, мы есть хотим! – прокричала с порога одна из сестер.

– А Ваське нужно дать активированный уголь, – бросила реплику другая.

– Отец не вернулся еще? – спросила Фима. Они чувствовали его присутствие. На инстинктивном уровне. Как животные. А еще на крыльце не было его кирзовых сапог. В них он ходил зимой и летом.

Но мама не откликнулась.

Тут в дом вбежала голенькая Василина. Ее знобило – вода из огородного шланга лилась ледяная. Поэтому она сразу бросилась к печке, чтобы согреться. Поскольку готовили еду только в ней, от нее всегда исходило тепло. Малышка не добежала. Споткнулась обо что-то, упала. А потом заорала так громко, что сестрам пришлось заткнуть уши.

Оказалось, их мать лежала на полу. Рядом перевернутый табурет, казан, из которого на пол высыпались перловка и свиные косточки. Когда ртов много, экономишь на всем. Девочки могли и одну крупу поесть, а отец каждый день требовал мяса. Но это и понятно, физически работал. Мать поэтому частенько готовила блюда лишь с добавлением говядины, курятины, свинины. глава семьи доволен, ведь ему все лакомые кусочки достаются, а каши да овощные рагу наваристые получаются.

Почему-то именно об этом думала Фима, глядя на открывшуюся ей картину. О рассыпавшейся по полу еде. Было жаль ее, ведь они так проголодались. Теперь и каша, и кости собаке достанутся. А им не только пол мыть, но и быстро организовывать ужин. Не для себя – для отца. Он будет в бешенстве, если без еды останется.

– Она умерла? – Этот вопрос заставил Фиму переключиться. Его задала маленькая Вася. Она перестала вопить и подняла на сестер свои огромные коровьи глаза с опущенными уголками.

– Упала просто, – успокоила ее самая старшая из них. Она видела кровь на виске. Но не хотела верить, что рана смертельная. – Ударилась, потеряла сознание.

Девочка замотала своей большой головой. Та росла быстро, а тело нет.

Сестры подбежали к матери, чтобы привести ее в чувство. Но у них не вышло. Женщина умерла и уже начала костенеть.

На третий день ее похоронили.

Поминки устроили дома. Пришли соседи. Все напились. Сначала причитали, потом начали песни петь. Все как обычно. Когда все разошлись, в том числе отец, отправившийся провожать вдовицу с окраины деревни, с которой многие мужики искали утешения от бед, девочки начали убирать со стола.

– Отец убил ее, – озвучила общую мысль Фима. Все они думали об этом, но вслух не произносили.

– Он был на работе, – слабо возразила Шурка. Она приехала на похороны, но оставаться даже на неделю не собиралась.

– Пришел, из-за чего-то взбесился, толкнул, мать упала, насмерть расшиблась, и он ноги в кирзовые свои сапоги, и обратно в кузницу! Чтоб ее мы нашли. А он будто ни при чем.

– Что ж ты участковому об этом не сказала? Он вам задавал вопросы. Вроде как расследование проводил.

– Чтоб батя меня вслед за мамкой отправил?

– А если вы все вместе в милицию пойдете? Вас много, а он один!

– Ты с нами? – насмешливо спросила вторая по старшинству.

– Меня тут не было, – тут же сиганула в кусты Шурка. – Какой из меня свидетель?

– А из нас? Доказательств нет. Да, бил батя ее. Мог табурет из-под колена выдернуть. И мамка падала на пол. А он еще ей под ребра поддавал. А если мы заступались, нам прилетало. Но это сколько лет длилось! И, чай, все в деревне об этом знали. Никто не вступился. Потому что это семейное дело…

– Матери нужно было уходить от него давным-давно. Он уже после твоего рождения стал злобным. А когда третья дочка родилась, озверел. Я говорила: мамочка, давай сбежим. А она – кому я нужна с тремя детьми, без образования (у нее даже среднего не было, всего шесть классов)? И продолжала терпеть… Рожать…

– А что делать нам? – спросила Фима.

– Решайте сами. Я свое отстрадала. Теперь свободна.

– Ты нам не поможешь?

– С меня хватит. Я с шести лет пахала. Мать то рожала, то болела, то просто страдала. А у меня ни детства не было, ни юности. Только жить начинаю.

– Вот бы папа женился во второй раз, – сонно проговорила Вася. Она прикорнула на кресле, но никому и в голову не пришло отнести малышку в кровать. – Была бы у нас новая мама…

– Да, было бы здорово, – встрепенулась Шура. – Эта вдовица, с которой он ушел, вроде нормальная тетка. Хозяйственная, не злая. И у нее сын есть, который сейчас в армии, может, и нашему родит?

Но вдовица стать женой кузнеца не пожелала. До тела допускала, ночевать оставляла, сытным завтраком кормила, но после выпроваживала. Когда же сын из армии вернулся, запретила на пороге появляться. Отец девочек решил, что та ждет от него предложения руки и сердца, и пришел свататься, да получил отлуп:

– Чтоб я за тебя пошла? Да никогда!

– Это из-за дочек моих?

– При чем тут они? Ты негодный муж. Трахарь хороший. Сильный, свирепый. Таких тигров у меня еще не было. Кости хрустели, синяки не успевали заживать, нутро рвалось, а сладость была мне от этого. Но жить с таким мужиком, как ты, ни одна нормальная баба не согласится.

– Ох, договоришься… – И насупил брови, став реально похожим на тигра.

– Я тебя не боюсь, – фыркнула вдовица. – Тем более сейчас, когда сын мой со мной. Он в ВДВ служил. Кадык тебе за мать вырвет. Иди прочь. И больше не являйся.

Тогда отец, как ни странно, немного притих. Вряд ли испугался десантника, просто понял, что больше не найдет себе женщины. А как без нее в сорок с небольшим?

А тем временем прошел год. Еще одна сестра упорхнула. А это значит, каждой из оставшихся приходилось на себя принимать больше отцовского гнева. Даже Василине доставалось, хотя раньше он ее не бил, только унижал. Не хотел прикасаться к уродке, брезговал.

– Давайте его уморим, – предложила она однажды. – Закроем в бане, чтоб угорел.

– Откачают, – тяжко вздохнула Фима.

– Тогда утопим в реке.

– Не справимся.

– Отравим.

– Чем?

– Поганками.

– Пару раз пронесет, и все. Он же здоровый, как бык.

– Значит, так и будем терпеть?

– Придется.

– Вам хорошо говорить, вы большие. А мне с ним оставаться до смерти?

– Проси Шурку. Пусть тебя забирает. Она работает, имеет свою комнату в общаге.

– Я писала ей. Она не ответила. – И заплакала. Но Васю никто не успокоил. Не принято было.

Позже, когда Фима узнала больше людей, в том числе из многодетных и неблагополучных семей, она удивилась тому, что они не такие. Сострадательные, готовые помочь не только своим – чужим. А какие ласковые! Целуются, обнимаются, под руки берут друг друга, нежно треплют по волосам, за уши дерут в день рождения… лещей выписывают не оскорбительных, а игривых. Сестры могут за ручки ходить. Братья в обнимку. Шушукаться о чем-то. Вспоминать немногие счастливые моменты детства. Фима Сивохина забыла их все. Или их и не было вовсе? Как и близости между членами семьи. Тиран-отец, мать-рохля, они оба не любили ни друг друга, ни своих дочерей. Первый хотел сына, вторая – ему угодить. Девочек не только не ласкали, даже не хвалили, а ведь они были хорошими, и учились неплохо, и по хозяйству все делали. Только одна из пятерых, средняя, семью опозорила. В четырнадцать пошла по рукам, а чтобы отец не убил ее за это, сбежала из деревни с каким-то вором. Обрела свободу раньше срока. Но и умерла тоже. Сразу после Василисы. Девочка утопилась в реке. В том самом месте, где они купались в день смерти матери. А через полгода пришло известие о гибели средней. Убили ее.

Отец не хотел оставаться в одиночестве, поэтому не отпускал Фиму в город. Запрещал ей школу посещать, чтоб она не получила аттестата. Но та ответила:

– Меня это не остановит! Доучусь в вечерней. – И впервые дала ему отпор.

Побил отец ее тогда знатно. А потом запер в доме. Фима сделала вид, что все поняла и смирилась. Сказала, что устроится на ферму работать. Будет, как и мать, коров доить. А когда бдительность его усыпила, сбежала-таки из дому.

Больше она отца не видела. Но узнала через много лет, что он прожил долгую жизнь. До последнего работал. Вел себя тихо. Как будто умиротворился, оставшись в одиночестве.

Глава 2

Два года спустя…

Фима работала секретарем-машинисткой на заводе, жила с тремя соседками в комнате, выделенной им предприятием. Она получила только аттестат о начальном образовании и окончила трехмесячные курсы. На первое время этого было достаточно. Но Фиме хотелось получить медицинское образование и съехать в отдельное помещение. Пусть крохотное. Всю жизнь делила кров с сестрами и теперь продолжает делать это, но уже с чужими людьми. Впрочем, особого различия она не видела. Ей не нравились ни те ни другие. Как и стучать по клавишам. Но в медучилище она поступить не смогла.

Как-то ее направили в медсанчасть завода в помощь их штатной машинистке. Фиме понравилось там. И захотелось остаться. Недолго думая, она подставила коллегу. Знала, что та попивает, сперла спирт в процедурном и подкинула ей. Пузырек в сумку, другой в стол, а третий вылила в кофе. После этого отправилась ябедничать главврачу. Воришку тут же уволили, списав на нее все недостачу, и Фима заняла ее место.

Мучили ли ее угрызения совести? Вовсе нет. Не пила бы машинистка на работе, никто бы до нее не докопался.

Фима завела знакомство с врачами и медсестрами. Стала своей. Любила помогать всем по малости. Ей даже халат выдали и шапочку. Все знали, что она хочет еще раз попробовать поступить в медучилище, поэтому делились знаниями, показывали, как уколы ставить, раны зашивать, брать анализы. Но это Фиме не помогло, она вновь провалила экзамены.

Захандрить ей не дал врач-рентгенолог. Пожилой мужчина, уже пенсионер. Сказал, может устроить ее санитаркой в тубдиспансер.

– Без образования? – удивилась она.

– Туда мало кто идет. Сама понимаешь, какая работа опасная и противная. Можешь заразиться, по башке получить (большинство пациентов – откинувшиеся зэки). Тебе придется убирать кровавую мокроту, харчки. И если врачи и медсестры получают надбавки, то санитарки только талоны на молоко.

– Тогда зачем мне это место?

– Во-первых, тебе выделят отдельную комнату в общежитии, во-вторых, получишь опыт, в-третьих, льготы для поступления в училище. Зарекомендуешь себя хорошо (в чем я не сомневаюсь), направление дадут. С ним без экзаменов зачисляют на курс.

Больше Фима не сомневалась. Она уволилась с завода и начала работать в диспансере.

Первые два месяца ей казалось, что она в аду. Засыпала с мыслью, что завтра она уволится. Плевать на комнату, льготы при поступлении, а тем более молочные талоны. Но Фима смогла выстоять. Во многом благодаря одному из пациентов. Это был милый юноша, худой до прозрачности, начитанный, интеллигентный. Он подцепил страшную болезнь не в тюрьме. Заразился от голубей, которых разводил. И такое было возможно!

Оба знали, он не жилец, и отдавали друг другу все, что могли. Фима ухаживала за голубятником, защищала его от враждебно настроенных пациентов, выпрашивала у доктора дополнительную дозу лекарства, а он погружал ее в свой мир доброты и гармонии. Он пересказывал ей книги, которые читал, описывал картины, что ему полюбились, напевал песни. Он рассказывал о людях, животных, птицах, к которым прикипел душой. Парень брал Фиму за руку, подводил к окну и показывал на изморозь на них.

– Ты видишь эту красоту? – спрашивал он. – Какие узоры… Вот оно, настоящее искусство!

Она не видела. А думала о том, что рамы надо проконопатить.

Парень умирал, и оба об этом знали. Болезнь быстро прогрессировала. Лютые урки боролись с ней. Одной лишь силой воли если не побеждали, то сдерживали ее. Смерть пасовала перед ними, но подступала к голубятнику. К этому чистому, доброму человеку, что мухи не обидел. Она подослала своего бойца через птицу, чтобы забрать с собой парня уже через полтора года.

Фима полюбила его. Чувство пришло через жалость, но, если бы голубятник выжил, она стала бы ему верной женой. И все же, зная исход, она отдалась ему. Захотела, чтоб он умер не мальчиком – мужчиной. И своей девственности лишилась с любимым. То был неуклюжий, сумбурный, быстрый секс. Как потом оказалось, после него Фима так и осталась девушкой. Но акт свершился, оба были этому рады. Особенно голубятник. Он не понял, что не попал куда нужно, зато умер, думая, что стал мужчиной. А случилось это уже на следующий день.

После похорон Фима поняла две вещи. Первая: она не хочет в медицину. Какой от нее прок, если она не спасает достойнейших? Вторая: нужно выходить замуж. В мире много мужчин, не все они похожи на отца. Есть нежные, добрые, способные видеть красоту в морозных узорах на окнах. Таким сложно выживать в этом суровом мире, но, если рядом будет Фима, пара получится идеальной.

Из тубдиспансера она уволилась. Но на завод не вернулась. Устроилась секретарем в военкомат. Зарплата крохотная, общага тесная, зато сколько мужчин вокруг!

Фима не мечтала о полковнике, даже младшем лейтенанте. Ей хотелось познакомиться с забракованным солдатиком. Тихим, нежным, пусть больным, но не смертельно. Ей нравились худенькие, бледные, безволосые. Антиподы ее великана отца с могучей косматой грудью, покрытыми шрамами ручищами, бычьей шеей и холодными голубыми глазами. Они казались мертвыми, но оживали, когда он давал волю своему гневу.

Но Фиме не везло. Если она и знакомилась с ребятами, что оказывались ей по душе, то либо она им не нравилась, либо их мамам (большая половина из тех парней были привязаны к родительским юбкам). Многие оказывались не такими добряками, как на первый взгляд. Их обижали все детство и юность, и парни таили в себе злобу. И тоже выплескивали гнев. Но только на тех, кто еще слабее их. Отец, надо сказать, руку поднимал не только на женщин. Просто он не видел разницы между ними и мужиками, что его бесили. Слабая девочка или бугай, ему было все равно. Он кидался на всех. А тихони были избирательны. Фиме даже пришлось одному надавать по щекам за то, что на нее замахнулся. Думал, пухленькая, мягонькая, скромная сиротка, что не даст отпора…

Не угадал!

В двадцать один год Фима решила отправиться в Афганистан. Женщины туда попадали редко. В основном добровольно. Заключали контракты и отправлялись в другую страну. Служить родине, смотреть на новый мир, получать двойной оклад и… Опять же знакомиться с мужчинами. На войне любая женщина хороша. На каждую найдется желающий. Знакомая Фимы по диспансеру, косоглазая и прыщавая Зоя, что пошла добровольцем, чтобы выносить раненых с поля боя, как ее бабушка в Великую Отечественную, в Афгане себе мужа отхватила! Бравого танкиста с орденом! Он немного обгорел, прежде чем Зойка спасла его, но с лица воду не пить. Расписались они. Он служит еще, но уже в тылу, а она вернулась на родину беременной. Как родит, дадут квартиру.

Серафима Сивохина отправилась в Афган в 1984-м. Думала, прослужит годик и вернется в Россию, но застряла там на несколько лет…

Работала Фима в штабе. Первые пару месяцев ей казалось, что она вытянула счастливый билет. Тепло, но не адово пекло, отлично кормят, по вечерам танцы. У нее два поклонника. И есть подружка на кухне, которая подворовывает, а они тушенку да консервы местному населению продают. За красивые вещицы. Девушки много серебра и позолоты выменяли на говядину и мойву. Подружка все это для перепродажи брала, а Фима себе оставляла. У нее украшений сроду не было. Даже бижутерии. А ей так хотелось иметь их в таких количествах, что, если все на себя надеть, будешь сверкать, как новогодняя елка.

Но вскоре война подступила близко. Пришлось штабу переезжать. Местом его дислокации был выбран довольно крупный поселок Карагыш. В нем имелись больница, школа и даже музей. Туда привозили ребятишек из соседних кишлаков, чтобы показать, где в конце семнадцатого века жил и творил прославленный афганский поэт Ахмед-хан Дури. Там Фима познакомилась со второй своей большой любовью, Хушхалем. Именно он был смотрителем и экскурсоводом музея. Также он преподавал в школе и писал стихи. Умный, интеллигентный, добрый и по-своему красивый. Лицо его было чересчур худым, уши торчали, но большие карие глаза лучились теплом. Поэтому Фима и обратила на Хушхаля внимание. Когда они пришли с подругами в музей, один из школьников разбил какую-то редкую вазу и испугался, начал плакать. Думал, накажут. Но смотритель потрепал его по голове, сказал: ничего страшного. Потом собрал черепки, отдал мальчишке и попросил склеить. Вскоре ваза вернулась на прежнее место, пусть и не в первозданном виде.

Фима стала регулярно ходить в музей. Говорила Хушхалю, что обожает Ахмед-хана Дури. Увлеклась его творчеством давно, когда еще находилась в России. На самом деле она ничего не смыслила в поэзии. Более того, не любила читать. Может, поэтому дважды не поступила в училище? Но в глазах Хушкаля Фиме хотелось возвыситься. Она декламировала ему отрывки из стихов, что учила в школе, и выдавала их за свои. Все равно он не знает русского! А вот она начала учить пушту. И Хушкаль в этом помогал.

Как-то они засиделись за сборником стихов Ахмед-хана (кого же еще!), и Фима решила остаться в музее до утра. Ей постелили. Но рядом не легли. А она-то думала, у них любовь!

Фима укрылась с головой одеялом и заплакала. А потом услышала голос Хушкаля:

– Я жажду провести с тобой эту ночь. Я никогда не был с женщиной и очень хотел бы, чтоб первой и единственной стала ты, но…

– Но? – сдавленно спросила она. Ее пушту стал к тому времени очень хорошим.

– Я не хочу опорочить тебя. Пожениться мы не сможем. Сейчас точно. Когда все закончится, возможно. И тогда я назову тебя своей женой и разделю с тобой ложе.

– Но мы можем просто полежать вместе? Обнимемся, поцелуемся?

– Я не устою. Ты очень красивая, Серра, – он именно так ее называл. – И я мечтаю о тебе с того дня, как увидел. Но я буду терпелив…

Ей делали комплименты и ранее. Особенно в последнее время. Стоило отправиться на войну, как Фима стала в десятки раз привлекательней. И неудивительно, ведь она была миловидной, большеглазой, густоволосой, полной, но ладной. Угрюмое от природы выражение лица она научилась смягчать улыбкой. Не все понимали, что та натянутая, неискренняя, но видели хорошие зубы, ямочку на левой щеке. А что глаза остаются пустыми, то не каждый это заметит. Фима не понимала тогда, что очень похожа на своего отца. Больше, чем ей бы хотелось.

Но Хушкаль видел в ней только хорошее. И не желал ею воспользоваться. В отличие от тех же двух ухажеров. Одного дома ждала жена, другому требовалась помощь в получении фальшивых накладных. Подружки говорили: выбирай, дурочка. Не оставаться же ни с чем (кем). Но она позволяла угощать себя вином, приглашать на танцы, и только. В Афган она приехала за любовью…

И вот она ее нашла!

С Хушкалем Фима была счастлива. Пусть и недолго. Но надежда на будущее у нее была только с ним. Оба верили, что все скоро закончится, Афганистан снова станет цивилизованным государством, они поженятся и будут жить душа в душу. Фима могла бы преподавать в школе русский язык или стать медсестрой. Первую помощь она умела оказывать. И не только обрабатывать раны, перевязывать, ставить уколы, но и вскрывать гнойники, делать массаж сердца, а также трахеотомию – туберкулезники часто задыхались, Фима научилась рассекать трахею и вставлять трубку. Пожалуй, она принесла бы больше пользы, чем местный фельдшер. А если бы еще поучилась! Хушкаль говорил, что до прихода талибов к власти женщины в Афганистане имели равные права с мужчинами. Они получали образование, ходили с непокрытыми головами… Даже курили! Но это он не одобрял.

К счастью, Фима была лишена вредных привычек. Никакого никотина, изредка два бокала вина, а не спирт или самогон, что употребляли все. И она ни с кем не спала. Была чистой. Такой хотела остаться до свадьбы, но…

На поселок напали. Советская армия отбила врагов. Многие погибли. Жертвы были с обеих сторон, но раненые моджахеды ушли. Даже те, кто этого не мог сделать физически, скрылись. Как оказалось, их спрятал в подвале музея Хушкаль. Он хотел как лучше. Спасти людей, и только. Своих сородичей. Он был историком, поэтом, педагогом, а не солдатом или политиком. Но окрепшие моджахеды так просто не ушли из поселка. Они убили часовых, забрали их оружие и подожгли продуктовый склад. Хушкаль пытался остановить их, но его долбанули прикладом по голове. Идет война, тут не до сантиментов. Помог, спасибо, а теперь не мешай.

Через сутки Хушкаля расстреляли советские солдаты. Фима готова была грудью закрыть его, но подруги заперли ее, чтобы спасти. Хватит того, что она ходила к начальнику гарнизона, просила за него. Чуть под трибунал не попала за это. И Фиму изолировали. Естественно, для ее же блага. Но она видела из окна, как расстреливают ее любимого.

Она выла, кидалась на решетки, грызла их. Бесновалась… Прорвавшись, изрыгала пламя!

Но все в своем воображении. Если бы Фима имела силы, она спалила бы дотла весь поселок, чтобы спасти Хушкаля. Она представляла себя драконом. Она – человек примитивный, без фантазии.

Подруги нашли ее без сознания. Отнесли в лазарет. Там она быстро оклемалась и осталась. Раненых все прибавлялось, и лишние руки были кстати. С медбригадой Фима вскоре отправилась в зону боевых действий. В штабе ей места не было – запятнала себя связью с врагом. Да и она не могла смотреть на тех, кто отдал приказ расстрелять Хушкаля, и улыбаться им, пусть и натянуто.

Она выносила из боя раненых. Оказывала им первую помощь. Крепкая, выносливая, она могла тащить крупного мужика вместе с обмундированием десятки метров. Кто-то умирал на ее руках. Другие выживали, но она никого не навещала в лазарете. Все свободное время Фима проводила за чтением стихов Ахмед-хана Дури. Некоторые учила наизусть. Благодаря им она будто связывалась с Хушкалем. Чтобы ощущать его вечное присутствие рядом, Фима набила татуировку со строчкой из поэмы о любви. В переводе она означала: «Мы вместе собирались улететь за горизонт, но тебе перебили крылья, а мои опустились сами…» На пушту фраза звучала очень красиво и отражала то, что чувствовала Фима в тот момент.

Наколка едва успела зажить, когда их часть попала под шквальный обстрел. Это была настоящая бойня. Фима была ранена, когда попыталась оказать помощь первому солдату. Пуля попала в плечо. Прошла навылет, но продырявила хорошо. Кровь фонтаном брызнула. Из-за быстрой потери ее Фима и отключилась. А когда очнулась, оказалось, что она в плену.

Их было несколько человек. Мужчин в итоге расстреляли, а двух женщин оставили в живых. Фиму и Раю. Каждую изнасиловало по нескольку десятков человек. Сначала жестоко. А когда те перестали сопротивляться, просто отдали их бойцам, чтобы те порадовались. Это был конвейер. Девушки лежали на пропитанных потом и спермой матрасах с раздвинутыми ногами, а за дверью стояла очередь. Она быстро двигалась, ведь каждому выделялось не больше десяти минут. Рая быстро сдалась. Она вцепилась в шею одного из насильников… Вгрызлась как бультерьер, чтобы ее наверняка убили. Умерла с куском плоти во рту. И забрала за собой «клиента».

А Фиме хотелось жить. Поэтому, когда ей велели расстрелять пленного, она согласилась. Моджахеды были обкурены. Трахать пленницу не хотели, потому что она потеряла товарный вид, была вся в синяках, ссадинах, трещинах на влагалище. Она воняла. Ее рана гноилась. Уж лучше ослицу поиметь, чем такую бабу. Фиме дали ружье с одним патроном. Сказали: убьешь с одного выстрела, дадим помыться, поесть и наложим на рану лечебную мазь.

Вывели пленника. Фиму взяли на мушку. Кто-то из мужчин сказал:

– Она выстрелит в себя.

– Ни за что. Эта сука будет до последнего терпеть.

– Давай заключим пари?

– Согласен. Ставка – кинжал. – Тот был красивым, с гравировкой. Его сняли с пояса русского офицера и никак не могли решить, кому достанется.

– Нет, это слишком. Мухтар скоро приедет, ему подарим, – так звали боевого командира, которого бойцы почитали. – Ставлю три банки консервов.

– Идет.

Фима понимала язык. И когда услышала о выстреле в себя, удивилась. У нее не б

Скачать книгу

* * *

Все персонажи и события этой книги вымышлены.
Любое совпадение случайно…

Часть первая

Глава 1

– К парню летишь? – ахнула она, услышав причину.

– Билет, надеюсь, он тебе оплатил?

– Предлагал. Но я отказалась. Мы еще не виделись, я не хочу быть ему обязанной.

– Ой, это так неожиданно, – пробормотала Наташа, едва сдержав вопль радости. – Я подумаю.

– А чего думать, Натка? Кидай данные паспорта, я тебе билеты закажу.

– У меня работа, – напомнила она. Трудилась Наталья Караулова старшим лаборантом на лакокрасочном заводе.

– В пятницу вечером вылетишь, в воскресенье вернешься, в понедельник поскачешь на свой завод.

– Но мне еще до аэропорта ехать. Я в ста километрах от города живу.

– И все же дай мне время на раздумье.

– Сколько? День-два?

– Неделю.

– Значит, на этой не увидимся? – разочарованно вздохнул Артур, но давить не стал.

Натка напряглась. Не слышит? Перевел на беззвучный? Или в машине оставил?

– Нормально.

– Лица на вас нет. Переволновались?

– Есть такое. Это мой первый полет.

– Переехать не думали?

Натка снова набрала Артура. Опять долгие гудки, но никакого ответа.

– Почему так долго не выпускают из салона? – спросила она у соседки.

– А по отчеству?

– Понимаю, что гожусь тебе в матери, но давай без него.

– Я Наташа.

– Очень приятно. Тебя встречают?

– Надеюсь. – И бросила короткий взгляд на безжизненный экран телефона.

Вера это заметила и успокаивающе похлопала попутчицу по руке.

– Если что, я тебя подвезу. За мной кум приедет.

– Это кто? Брат мужа? Или супруг сестры?

Она уже хотела сделать это, как ожил телефон. Номер определился незнакомый.

– Алло.

– Да, сели, – радостно пискнула она. – Но нас пока не выпускают из салона.

– Ага. Значит, успею отыскать свой телефон. Буду ждать в зоне прилета.

– До встречи.

– Неужто мы наконец увидимся? Я так рад.

– Парень встречает, да? – догадалась Вера. Натка подтвердила кивком. – Наш, местный?

– Ваш.

– Мой точно. Он армянин. Но не чистокровный. Его мама наполовину украинка, наполовину еврейка.

– Гремучая смесь! – хохотнула Вера. – Красавец, поди?

– Я бы не сказала…

– Ура, нас начали выпускать! – воскликнула Вера.

– Наконец-то, – обрадовалась Наташа, вскочив, чтобы достать с полки свой чемоданчик.

Выпустив соседку в проход, попутчица сказала:

– А телефон мой все же запиши. Вдруг пригодится?

– Диктуйте.

Вера так и сделала. Натка сохранила номер и в потоке остальных пассажиров направилась к выходу.

– Натка, привеееет! – прокричал он. – Добро пожаловать в Сочи!

Батарея загрузилась на полную! Наташа поняла: она ЛЮБИТ по-настоящему…

Артур обнял ее, приподнял, чмокнул в щеку. Затем вручил цветы, а чемодан отобрал.

– Артурчик, это ты? – услышала Натка знакомый голос. – Какое совпадение!

– Тетя Вера? Здравствуйте.

– Ага.

– Куда заселишь?

– К дяде Геворгу. В «Пятый сезон».

– Обязательно. Спасибо вам. – И Натка не удержалась от вопроса: – Тисовая аллея, это из Гарри Поттера?

На том распрощались. Когда тетя Вера скрылась из виду, Артур сказал:

– Мы с ее Славкой в одном классе учились. Дружили когда-то.

– Сейчас нет?

Он покачал головой.

– Ты там учился?

– Не стал отмазывать от армии?

– Ты меня смущаешь.

– Это заметно, – улыбнулся Артур. – И так мило… Наблюдать за твоим смущением.

Он завел мотор. Машина заурчала, как большая довольная кошка, затем тронулась.

– Наши девушки совсем другие. В них столько пафоса, наигранности…

– Не во всех же?

– Почему именно москвича?

– Что именно?

– Я не называл тебя простушкой. Имел в виду, что…

Она коснулась его руки.

– Не волнуйся, я все поняла и не обиделась.

– С ума сойти, как мне с тобой повезло, – облегченно выдохнул он и рассмеялся.

– А твоя бывшая? Она какой была? Как я или?..

И вот опять!

– У тебя что-то упало? – поинтересовался Артур у замершей Натки.

Глава 2

В честь нее, своей любимой девушки.

– Я уже хочу, мне скоро двадцать три, – возражала она.

– После двадцати пяти я уже стану старородящей.

– Пап, сейчас все иначе, – протестовала Ада, говоря не своими словами – Артура. – Времена изменились.

– Артур и несет. Он все решает, зарабатывает.

– Ага, с твоим огромным носом?

– Я же сказал тебе, что не отказываюсь жениться. Но не хочу делать это сейчас, да еще под таким давлением.

– А чем тебя не устраивает сейчас? Не нагулялся?

– Давай просто распишемся.

– Ты столько ждала свадьбы и готова на обычную регистрацию? Вот уж не поверю.

– Ладно, сыграем скромную. Позовем самых близких.

– Я вырос в Сочи, как и мой отец. У нас близких человек сто.

– Артур, я все объясню, – выпалила девушка, вскакивая с кровати. – Это не то, что ты подумал…

– Поговорим?

– О чем?

– О нас.

– Ты из-за пятисекундного поцелуя готов все перечеркнуть?

– Он длился дольше. И не факт, что был первым.

– А если я поклянусь и ты проверишь меня на полиграфе?

Артур помолчал. Она думала, он рассматривает этот вариант, но нет, пытается объяснить свои чувства.

– Неправда! Это был почти невинный поцелуй.

– Я наблюдал за вами. Поверь, это было смачно.

– Тебя мои подруги видели с телками. И ты с ними тоже страстно и бесстыдно сосался. А может, и не только…

– Зачем ты это рассказал мне? – начала плакать Ада.

Ада решила, будь что будет, и полетела в Питер, не предприняв никаких предварительных шагов.

– Могу я тебя поцеловать? – спросил Егор после того, как они сделали по паре глотков.

– Теперь ты спрашиваешь? – с нотками горечи усмехнулась Ада мысленно. Но ничего не сказала, только кивнула.

Мило? Безусловно. Но почему же не екает сердце?

– Нет, ты не прав, – возразила Ада. – Я смотрела внутрь себя. Пыталась разобраться в чувствах.

– Но уходишь ты от меня к нему?

– Он меня не примет. Просто буду одна. Ты замечательный, и я не хочу мешать тебе строить счастливое будущее…

– Но надежду питаешь?

– Она, как говорят, последней умирает, – хмыкнула Ада.

– Не люблю я Егора.

– Вроде чувства были, – напомнила та.

– Да, но… Они не переросли во что-то большее. Но хуже другое: он стал раздражать меня по пустякам.

– Каким?

– Мам, а как Артур поживает? – перебила ее Ада.

– Не знаю, дочка. Не общаемся.

– Не женился? – Ответ «Да» разорвал бы ей сердце.

– Нет. Я бы знала. Но ты лучше у подруг уточни.

– Я ни с кем не общаюсь.

– Даже с Дашей?

– Особенно с ней.

– Прекрасно. Муж ее на руках носит. Есть сын. Хотят еще детей.

Они встретились в кофейне. Сорока придирчиво осмотрела Аду.

– Спасибо, ты тоже. Как поживаешь?

Сорока застрекотала. Начала сбрасывать с хвоста новости. Говорила о себе мало, зато о других…

Ада слушала, не перебивая. Только вбрасывала междометия. Понимала, Сорока дойдет и до Артура. Не ошиблась.

– С Дашкой общаешься? – спросила до этого.

– Я? Нет, конечно.

– Что, узнала про ее шашни с Артуром? Я не хотела, чтоб от меня. Мы все же подруги.

– И что Даша?

– Не худшее место для ссылки.

– Да, но по сравнению с Сочи… – И Сорока закатила глаза.

– А что Артур?

– То есть он ни с кем не встречается?

Неужели к Артуру прилетела пассия из Краснодара?

Неужели влюбился?

Глава 3

– Абдула, выключи свою тарахтелку, не слышно ни фига, – раздался сердитый крик из окна дома.

– А чего тебе слушать? – проворчал он себе под нос. – Новости? Все равно в них правды не скажут.

И все же пилу выключил.

В общем, Ивану даже уговаривать женщин не пришлось. Сделка состоялась, и он переехал.

– Это будет на их совести, – отвечал ему Иван.

– Нет ее у них, понимаешь?

– А у меня есть…

– Спишь спокойно.

Этой ночью Хомяк спал особенно тревожно. И весь день капризничал. А вообще они дружно жили.

– Абдула! – снова послышался крик товарища.

– Что?

– Я поставил говядину разогреваться, салат нарезал. Поедим?

– С удовольствием. Только сполоснусь.

Глава 4

– Чем тебе не нравится Хосе? – так звали сына уборщицы.

– Он еще более или менее. Только курит в девять лет, а так парень вроде нормальный. Но эта его черно…

– Бровая? – заканчивала за него слово мама, ее коробил расизм супруга. Пусть не воинствующий – бытовой.

– Да, брови у этой компании тоже черные. Но я не пойму, почему Димка с ней якшается?

– Играет в футбол, учит новый язык…

– И попадает под дурное влияние.

– Ты не доверяешь собственному сыну?

– Он ребенок. Его можно научить чему угодно сейчас, в том числе плохому.

– Не много ли ты возложила надежд на десятилетнего?

– Он личность!

Подслушавший этот разговор Димон не все понял, но сделал главный вывод – мама на его стороне.

– Она тебе не пара! – заявила мама и вытолкала Латифу за дверь.

– Брат, беги от нее, – сказал он ему.

– Нет. Мы любим друг друга.

– Она тебя нет. Я не знал этого. Иначе сказал бы раньше.

– Ты ошибаешься.

– Что ты несешь?

– Не верю.

– И что мне с этим делать?

– Сходи к Большому Папе. Он скажет.

Слепой старик встретил белого мальчика приветливо. Сказал, что слышал о нем. Ощупал куклу. Покачал головой.

– Что, ничего нельзя сделать? – испугался Димон.

– А с другими можно?

– В Вуду есть такие понятия?

– Откуда я знаю? Меня баптисты воспитывали. Но сила во мне есть. И я воспользуюсь ею, чтобы тебя освободить…

– Как вы поняли, что она русская? – задал уточняющий вопрос Димон.

– Физиономия у нее была… Как у вас говорят? – Он пыхнул дымом. Разговор велся за кальяном. – Рязанская?

– Да, есть такое выражение, – хмыкнул тот.

– Медсестрой была или переводчиком?

– Не могу сказать точно, но думаю, снайпером. При ней была винтовка с оптикой. И держала Фатима ее уверенно.

– Что эти двое от вас хотели?

– Любовник с ней был все это время?

– На чем?

– На мотоцикле с коляской.

– Настоящая славянская красавица?

– Нет. Но не страшная. Обычная.

– Типичная?

– Да. Незапоминающаяся внешность.

– Никаких особых примет?

– И что там было выбито?

– Поэта?

– Как звучала та строка?

Дядька Ибрагим нараспев продекламировал ее.

– Красиво, – отметил Димон. – Но непонятно.

– В переводе «Мы вместе собирались улететь за горизонт, но тебе перебили крылья, а мои опустились сами…»

– В оригинале звучит лучше. – Старик кивнул. – И что, ушла эта женщина?

– Да. Ее спутник, он был одноглазым, с повязкой, как у пирата, посадил Фатиму в люльку, после чего ушел.

– В благодарность оставили винтовку?

– К чему ты мне, дядя Ибрагим, это рассказал? Не просто же так?

– Афганку?

– Это как раз признак социопатии.

– Может, нет? И ее нашли и казнили?

– Да, очень хочется разобраться в этой истории. Но с чего начать?

– Не мне тебя учить.

– А я бы послушал совета.

– Да, а мне надо быстро.

– Перегореть боишься?

– Нет, сынок. Меня не впутывай. Моя хата всегда с краю была, поэтому и выжил.

– Понял тебя.

– Но, если узнаешь что-то, уважь, расскажи.

Он пообещал и показать тоже.

Димон сверился со списком. Была в нем Серафима Сивохина. Секретарь-машинистка.

– С подругами поддерживали связь?

– У меня были натянутые отношения с остальными девушками.

– Завидовали вам, красавице, да?

– Она была скромной, спокойной, трудолюбивой.

– Черти в этом тихом омуте водились?

Лаура задумалась.

– Она подбросила в мои кеды кусок стекла.

– Зачем?

– У нас в части проводились «Веселые старты». Знаете, что это?

– Конечно. Это командные соревнования. Бег, прыжки, эстафета.

– Это точно была она? Может, остальные завистницы?

– Намедни она стакан разбила. Осколки собрала, но не все выкинула.

– Созналась?

– Нет. Но и оправдываться не стала. Просто сказала: «Это не я!»

– Фима сделала это, чтобы расположение девчонок заслужить?

– Она со всеми ладила. С одной, поварихой Диной, тесно дружила.

– Значит, вас на место поставить вздумала? Или лучше сказать, свергнуть?

– Еще вопрос. Фима хорошо стреляла?

– Напротив. Теперь я знаю, кого искать.

– Почему вы ею заинтересовались?

На этом они беседу закончили. Димон отправился на ЖД станцию.

– Ты чего, как чмошник поедешь? Давай подброшу, у меня завтра выходной.

– Нет, спасибо. Я люблю электрички.

– Португальские и испанские? Кататься от Барсы до Бланеса? Ты в наших давно ездил?

– А ты?

– Моя нога уже лет десять не ступала на заплеванный пол тамбура.

– Не гони!

– Хочешь, завтра вместе прокатимся? У тебя как раз выходной.

Что же такое случилось с Фимой, что она сбежала из штаба на передовую? Или за кем-то туда отправилась?

– Марк, помогай, – выпалил Димон в трубку, снова связавшись с другом-хакером.

– Нужна еще информация?

– Это все?

– Нет. Мне нужны имена тех, кто служил вместе с ней в части № 5140.

– Во всей?

– Напишу, это не проблема. Но я пока ничего не понял из твоего лепета.

– Сейчас все расскажу…

Не успел Правдин домой зайти и накормить Хорхе, как позвонил Марк. С их разговора прошло два часа.

– Как зовут?

– Все равно нужно встретиться. Где он живет?

– Надо глянуть билеты.

– Я уже это сделал. Завтра в девять утра из Шереметьево летит «Норд Винд». Места есть.

– Отлично. Как раз успею пристроить кота и собрать походный рюкзак. Спасибо, друг.

– Не за что. Я помогаю тебе, а ты мне.

– А я чем?

– Не даешь заскучать. Собирайся, не буду отвлекать. Завтра созвонимся.

Они попрощались, и Димон уселся за компьютер, чтобы забронировать билет до Сочи.

* * *

Димона усадили за стол. Отказываться от обеда он не стал из уважения к хозяевам.

Их было двое. Хома и Абдула. Боевые товарищи. Воины-афганцы… Инвалиды.

– Водку будешь? – спросил у Димона Илья Хомяков, колясочник.

– Нет, спасибо.

– А я приму пять капель. Абдула, налей.

Тот подошел к холодильнику, открыл его и констатировал:

– Водки нет.

– В летней кухне она. – Они сидели в доме. – Ты спрятал ее от меня. Думаешь, не знаю?

– Нет, ты выпил.

– А ну, дай руку.

– Зачем?

– Дай!

Абдула вложил свою лапищу в маленькую ладошку друга.

– Врешь же!

– Да как ты понимаешь это? – воскликнул Абдула.

– Я тебя, брат, чувствую. Иди за беленькой. Обещаю, напиваться не буду.

Тот, кто по документам был Иваном, вышел из дома. А Хома хихикнул:

– Вы давно знакомы?

– Больше тридцати лет. Оказались в Афгане в одно и то же время.

– А служили?

– В разных частях. Абдула был разведчиком, а я так…

– У вас очень высокое звание – подполковник.

Вернулся Абдула с бутылкой. В ней чуть меньше половины.

Он налил другу водки. Себе и гостю компота из абрикосов.

– Очень вкусно, – констатировал он.

– Ты всегда умел кашеварить, – возразил Абдула. – У тебя талант.

– Знаю, зачем. Налей-ка мне.

– Нет, вы не знаете, – бросил реплику Димон. Тарелку он отодвинул, а компот решил допить.

Хома протянул руку, чтобы взять бутылку. Не промахнулся. И ни капли не пролил, наполняя свою стопку.

– Как она выглядела? – спросил он, опрокинув в себя водку.

– Славянская внешность, плотное телосложение. У меня есть фото, но вам, к сожалению, оно не поможет.

– Абдуле покажи.

Правдин достал телефон, открыл скан снимка из альбома Лауры. Друг Хомы глянул на него.

– Нет, что-то не припоминаю…

– У нее была на руке татуировка с написанными вязью строками из…

– Стихотворения?

– Точно! – обрадовался Димон.

– Не наказали?

– Убили ее день на третий. А то и раньше. После того как по кругу пустили. Может, и не по одному.

Скачать книгу

Тревожное эхо пустыни бесплатное чтение

Ольга Володарская Тревожное эхо пустыни

* * *

Часть первая

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

* * *

Глава 5

Глава 6

Часть вторая

Глава 1

Глава 2

Часть первая

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Ольга Володарская
Тревожное эхо пустыни