Вы не авторизовались

Холодные глаза бесплатное чтение

Ислам Ханипаев
Холодные глаза

Редактор Наталья Нарциссова

Издатель П. Подкосов

Продюсер Т. Соловьёва

Руководитель проекта М. Ведюшкина

Ассистент редакции М. Короченская

Художественное оформление и макет Ю. Буга

Корректоры Н. Витько, Ю. Сысоева

Компьютерная верстка А. Ларионов

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *

От автора

Прошу читателей учесть, что это в первую очередь книга, а не справочник по Дагестану. Все происходящее в романе – плод моего воображения. Я не ставлю перед собой цель очернить или обелить малую родину. Моя задача – рассказать историю.

Хочу также извиниться – по крайней мере, перед своей республикой и дорогими мне людьми – за мат. Я обязательно избавлюсь от него в тексте – сразу после того, как от него избавятся в речи. Брань – важный инструмент достоверности в рассказываемой мной истории, а к достоверности стремится каждый уважающий себя автор.

Часть 1

Иногда я делаю вид… точнее, пытаюсь обмануть себя, будто совсем не помню тот день. Это произошло восемь лет назад. Мне было двадцать два года, и я отчаянно пытался попасть в штат государственного новостного агентства с не самым креативным названием «Главные новости». Оно было и остается третьим по масштабу источником информации в республике. За три месяца до того дня «Главным новостям» урезали бюджет. Пришлось прикрыть газету, и руководство решило, что настало время существенно изменить формат. «Главные новости» отошли от классических печатных СМИ в сторону сайта и онлайн-взаимодействия с читателями (конкурсы, интеллектуальные игры и прочее, помимо новостей Дагестана), а еще в некоторой степени превратились в желтую прессу, так как выделили целую колонку под слухи, скандалы и интриги.

В целом, стоит признать, решение было хорошим. От пяти тысяч ежедневных посещений за эти несколько месяцев сайт добрался до двадцати тысяч. А потому руководство решило, что нужно клепать много, очень много контента (надо сказать, не всегда высокого качества). И для таких вот нехитрых целей нанимались внештатные информационные рабы, готовые ухватиться за любую возможность, лишь бы быть напечатанными, лишь бы засветиться мордашкой на сайте и, если очень повезет, по программе сотрудничества с главным региональным каналом попасть на экран телика.

Грезил этим и я. Точнее, стремился зарекомендовать себя в качестве профессионала.

Именно поэтому 17 января 2014 года я встал в 4:30 утра и через час выехал на отцовской машине в аварское горное село одного из районов республики.

За отдел искателей приключений (так между собой называли внештатников) отвечал Амир Алиаматов, и он предложил мне написать статью о золотодобытчике-любителе Каримуле Наурбиеве. Тот объявил, что нашел на холме близ своего села золото. Представил доказательства, достаточно весомые – землю с едва заметными частичками золотой руды. То есть прямо притащил в пакете и вывалил на стол перед главой района землю с золотой стружкой, и фотография этого разлетелась по всей стране. Холм, на котором было найдено золото, принадлежал двоюродному брату его жены. Российские золотодобывающие компании проявили интерес, а умный парень Каримула, естественно, сразу предложил выкупить эту землю. Ну и завертелось.

Меня попросили просто осветить ход дела и по возможности взять у кого-нибудь – в идеале у самого гениального золотодобытчика – интервью. Недельку-другую назад там уже побывали старшие и – к моей зависти – штатные сотрудники, они планировали вернуться туда в случае какого-либо прорыва, а я просто должен был рассказать о промежуточных успехах. Если они есть. По слухам, какие-то процессы пару дней назад там пошли.

Ближе к обеду по заснеженным дорогам, полным лавиноопасных участков, я добрался до села, узнал у местного населения, как попасть к месту добычи, обещавшей обогатить каждого жителя, и мне указали дорогу, но не прямо, а вверх – надо было подняться к самой высокой точке села, а затем на снежный холм, на другой стороне которого нескончаемые золотые источники ждали своего покупателя, как выразился сам товарищ Наурбиев, поблескивая в доказательство золотым зубом на всех телеэкранах республики. Нет смысла говорить, что у машины не было шансов осилить дорогу к золотым источникам. Я решил оставить ее в центре села, до которого она и так еле-еле доползла не без участия пары крепких мужиков, почти не говоривших на великом и могучем.

В процессе подъема на своих двоих я вспомнил, что собирался на днях начать заниматься спортом. Или это было не на днях… Может, на неделях или на месяцах… Так или иначе, после подъема бедра у меня уже ныли по полной, а поясница требовала, чтобы я присел на часок-другой, но было негде. Два дня назад снегопад засыпал все вокруг полуметровым слоем и, судя по ухудшению погоды, грозил возобновиться, так что я надеялся управиться очень быстро и успеть вернуться в Махачкалу. А еще я запарился тащить сумку с камерой и штативом, которые в совокупности весили около восьми килограммов.

С верхушки села я увидел холм, размеры которого меня не обрадовали. Хорошо хоть, более осведомленные парни подсказали, что можно пойти в обход. Я потопал по свежим следам на снегу (их было подозрительно много, будто все село подключилось к работе), которые указывали маршрут золотодобытчиков. И наконец еще минут через десять страданий я оказался в нужном месте – источнике вечной славы и богатств, ну и все в таком духе. На самом деле я и еще десяток людей, включая сотрудников полиции, будто под гипнозом смотрели, как дерутся два мужика. Если быть точным, они катались по снегу, отчаянно пытаясь лупить друг друга кулаками, пинать ногами, но снег, их толстая одежка и в целом округлые формы делали эту картину скорее смешной. Два телепузика наносили друг другу больше вреда аварским матом, чем кулаками. Иногда между этнической бранью проскальзывали неуклюжие русские словечки, но суть конфликта мне была не ясна. Когда полицейским надоело, они решили лениво (как судьи в хоккее) подключиться. Драчуны продолжали друг друга материть (хоть диалект был другой, я более-менее понял, кто и что хотел сделать с мамой своего оппонента). А еще мужики обзывались жуликами и подонками и высказывали сомнения в законнорожденности друг друга. Влившись в коллектив зевак, я минут пятнадцать слушал их выкрики, иногда кивая, будто все понимал. Сойти за местного, держа на плече камеру, у меня не получилось, но вроде бы никто при виде незнакомца особо не напрягся. Вот что я понял: товарищ золотоискатель Каримула подделал следы наличия золота, переплавив золотые запасы своего семейства (собственно, Каримула дрался с тем самым двоюродным братом своей жены, который, по его словам, с самого начала был против этой задумки) и превратив их в достаточно убедительные частицы золотой руды. Перемешал их с землей своего родственника и сел на скамейку в ожидании покупателей, а в руках держал табличку с ценником на землю: двадцать семь миллионов рублей – как он высчитал эту сумму, я так и не понял. Компании все же поостереглись совершать покупку сразу и отправили золотце на экспертизу куда-то на Урал, а затем итоги своего исследования передали полиции. Оказалось, что это стандартная ситуация и жулики довольно часто пытаются провернуть такое с крупными компаниями. Стоя там, в эпицентре драмы, я поражался тому, насколько это охренительная история как для репортажа, так и для какого-нибудь фильма.

А когда эмоции слегка поулеглись, вспомнил историю одного, если не ошибаюсь, филиппинца, который похожим способом в девяностых надурил золотодобывающих гигантов Азии, заработал на этом сотни миллионов долларов, а затем, когда все выяснилось, скрылся где-то в Штатах. Правда, его история закончилась печально. Каким-то образом филиппинская мафия, которой он задолжал, вернула бедолагу на родину, посадила его в самолет с предложением посмотреть с высоты на родную землю, а по приземлении золотодобытчика не досчитались. Туристы в том же году нашли в джунглях мешок с гниющим расчлененным телом.

Отечественному мошеннику повезло больше (думаю, ему и самому стало бы легче на душе, если бы кто-нибудь рассказал ему историю с мешком). Каримуле дали еще минут десять поорать, а затем, когда стало ясно, что добровольно проследовать в районный отдел полиции он не планирует, заломили ему руки и увели в село.

Они прошли совсем рядом со мной, и я, будучи довольно смекалистым репортером-любителем, уже приготовил камеру, чтобы взять у мошенника хоть какой-нибудь комментарий, но сотрудники полиции, один из которых приходился Каримуле двоюродным братом (это дагестанское село, тут все друг другу какие-нибудь да братья), пообещали потерять меня в этих самодельных шахтах. Разделать и запихать в мешок не пообещали, но общий смысл до меня дошел.

Чтобы уж совсем не остаться без комментариев очевидцев, я пробежался по родственникам и зевакам, каждый желающий попасть в телик, предварительно спросив, где его будут показывать, высказал свое мнение (иногда не только по поводу золота, но и по поводу меня «с этой долбаной камерой»), и напоследок я поснимал импровизированную золоторудную шахту и тоже направился в сторону села. Мимо меня пробежали несколько сельских парней с лопатами – вероятно, эти парни не оставили надежды разбогатеть или точно знали, куда Каримула высыпал остатки семейного богатства.

А я сел в машину и известил начальство в лице Алиаматова о том, что увидел и что успел поснимать. Получив добро, развернулся и поехал прочь из села, твердо веря, что ближе к вечеру окажусь дома. За ночь накидаю сырой монтаж и покажу миру настоящую детективную (если хорошо поработать над звуковым сопровождением) историю. Стоит признать, что детективная история получилась на славу. Правда, другая.

Оказавшись на шоссе, я написал бывшей одногруппнице, что хочу пригласить ее на свидание – попить кофеек и посмотреть на заснеженную Махачкалу. В том году уже стало очевидно, что в ближайшем будущем снег начнет все реже заглядывать в столицу, так что я не хотел упустить возможность. Мне нравился снег – до того дня.

Кроме того, мне нравилась Камилла – еще в универе, и года через два-три мы вполне могли бы сыграть свадьбу. Для этого, конечно, я должен был стать штатным сотрудником «Главных новостей» и получать официальную зарплату в скромные восемнадцать тысяч рублей за вычетом налогов, и потому я готов был мотаться по всей республике и снимать не только фальшивых золотодобытчиков, но и фальшивое семейство инвалидов (включавшее главу села и не менее двадцати его родственников), сюжет о которых я делал на прошлой неделе и чуть не лишился отцовской машины, когда эти самые родственники пообещали скинуть ее в реку, если я и камера (которую периодически обещали затолкать мне в зад) не потеряемся из села. В общем, такой у меня был план на жизнь, и все в принципе шло по этому плану, пока я не увидел намек (которого не понял) и не получил судьбоносный звонок.

Намеком на то, что дело неладно, были две машины ППС, которые довольно рисково, учитывая снег и обрыв с нашей стороны, обогнали меня. Вначале я подумал, что это хвост конвоя, везущего моего мошенника, но зачем на такой скорости и с сиренами меня обгонять? На ближайшем перекрестке машины свернули в сторону села, стоявшего на горе, которая со всех сторон, кроме въезда, омывалась рекой, а я поехал дальше, и уже через мгновение раздался звонок моего мобильника.

– Да?

– Арсен, ты выехал? – сразу спросил меня шеф.

По голосу я понял, что он слегка напряжен.

– Да, думаю, часа через четыре буду в городе. До утра сброшу материал.

– Слушай меня. Ты скоро проедешь рядом с одним селом, с правой стороны от тебя. Называется…

– Только что проехал, – ответил я, глядя на село N.

– Разворачивайся, тебе надо туда. Только что звонила помощница главы села, без палева. Говорит, там случилось кое-что страшное. Ближе всех у нас ты, так что вперед, это твой шанс. За плату не парься. Туда уже летят чужие, но нам охренительно повезло, что погода портится и это задержит их, а еще больше повезло, что ты там. Так что у тебя в запасе минимум полтора часа, чтобы дать нам что-нибудь стоящее. Хоть фотографии, хоть что-нибудь, понял?

– Да. Она не сказала, что там случилось? – спросил я, сразу загоревшись.

Мой шеф был человеком честным, и если впервые за пару месяцев моего рабства он сказал, что это мой шанс, значит, так и есть. Сама судьба велела мне оказаться в правильном месте в правильное время.

– Нет, говорит, глава закрылся в кабинете с начальником районного МВД, в село съезжаются сотрудники со всего района. Походу, там что-то очень серьезное.

– Да, только что рядом со мной пролетели уазики, – сказал я и, аккуратно развернувшись, поехал обратно. – Были какие-то нервные.

– Не знаю, Арсен, о чем речь, может, контртеррористические дела, может, какая-то перепалка, которая перешла в серьезные разборки, а может, и какая-нибудь шляпа. Без понятия. Твое дело разобраться, пацан. Ты у нас на хорошем счету, так что действуй.

– Понял. На связи. – Я отключился и свернул на перекрестке в село N.

«Ты у нас на хорошем счету», – повторил я вслух. Ну, в целом я понимал, что так оно и есть. Вроде не дурак, машина имеется на случай чего, хорош собой (по словам мамы), так что шансы на прорыв у меня были неплохими. Нужен был лишь правильный материал.

На въезде, будто по щелчку, асфальт сменился щебенкой. Это была главная и единственная твердая дорога села N, и я решил, что сделана она силами местных жителей. Вероятно, жители столкнулись с немалым количеством проблем в процессе ее засыпки. Учитывая, что это главная дорога, скинуться должны были все сельчане, а не только те, кто живет вдоль нее, а поскольку это обычное маленькое горное село хозяйств в триста без каких-либо предприятий рядом, люди здесь должны быть не особо зажиточными. Это означало множество конфликтов из-за того, кто сколько денег даст на дорогу. Так было и у нас. Мы так же, не дождавшись помощи руководства республики, засыпали щебенкой дорогу в нашем дачном товариществе. Отец, как самый бойкий в поселке, взялся проконтролировать строительство и съел на этом собаку. Четверть владельцев дач (весьма неплохо живущих) отказались платить, всячески отмазываясь, половина задержала плату на полгода, а четверть решила «подумать», и пришлось кое-как доводить дорогу до ума своими силами. Руководство города, оценив внимание со стороны блогерского сообщества (тут уже я постарался), подключилось в последний момент и наградило улицу фонарными столбами, осветив таким образом пользу, которую оно приносит простому дачному люду.

Я думал о дороге не просто так и даже в некоторой степени не по своей воле. Причиной тому было мое отклонение (как я сам это называю), но родители считали, что это просто особенность моего характера. Я постоянно искал задачи, тайны, задавал в детстве тысячу вопросов, мама называла меня Знаточик (это выросло из Любознайчика, который, в свою очередь, вырос из Зайчика), и, к моему сожалению, такой склад ума решил не просто сделаться частью меня, но полноправно встать у штурвала. В целом ничего такого, но не у всех знакомых получалось меня переваривать, так как моя особенность иногда, а точнее в моменты, когда я бывал заинтригован, превращала меня в жуткого приставалу, задавателя тысячи вопросов и, естественно, выбешивала горячих обладателей дагестанского более сдержанного, если так можно выразиться, склада ума. Кино со мной смотреть точно было нельзя, так как удержаться от комментариев я никогда не мог. И хотелось бы сказать, что это помогало мне в профессиональной деятельности – в поиске ответов на мои же вопросы, но, скорее, это выливалось в описанные мною выше ситуации (обещания потерять меня в лесу, выбросить отцовскую машину со мной в багажнике в реку и прочее). Спустя три месяца активной работы внештатным репортером я понял, что хорошо быть в Дагестане журналистом, которому не нужно заниматься журналистикой. Выполняй себе заказы руководства республики, рассказывай о хорошем начальнике Магомедове (который нравится руководству республики), о жулике Магомедове (который не нравится руководству республики) и не забудь про Магомедова, а точнее троих Магомедовых, которые победили в чемпионате России по борьбе. И никто не думает о Магомедове, который пытался продать часть холма за двадцать семь миллионов рублей. Никто, кроме меня, а точнее моего руководства, которое хотя бы попыталось создать видимость журналистской работы. Вероятно, это потому, что мы получили только третий по размеру кусок республиканского информационного бюджета, иначе такие, как я, скорее всего, не были бы нужны.

Ну а пока просмотры, комментарии и лайки правили бал, а значит, и я все еще был востребован. Как настоящий журналист, я сразу почуял запах славы, когда мне сообщили о новом деле. Кто знает, быть может, оно и есть то самое дело, благодаря которому я получу не только место в штате, обогнав тринадцать-семнадцать человек (как меня не то мотивировал, не то пугал шеф), но и славу репортера, который занимается настоящей журналистской деятельностью, ведет опасные и интересные расследования. Однако если быть до конца честным, то каждый раз, получая новое дело, я думал: «ВОТ ОНО, ТО САМОЕ ДЕЛО, ЧТО ПРОСЛАВИТ МЕНЯ!» – а по факту оказывалось, что мусорные баки в Кяхулае жег внук одной бабули, решившей в битве за экологию республики (да и мира в целом) спалить весь пластик, который собирался в таких же пластиковых баках. Разок-другой я даже думал, как было бы круто найти в одном из мусорных контейнеров чей-нибудь труп, и тогда моя карьера получила бы тот самый заветный импульс, но это были лишь мечты, мимолетные мысли, которые я быстро отгонял.

Село N, как я уже сказал, находилось в горах, точнее на склоне горы. Несколько сотен хозяйств – на весьма неровном и, кто-то даже сказал бы, опасном пространстве. Некоторые дома стояли на краю обрыва, что, несмотря на постоянные оползни, довольно привычно для Дагестана. Конечно же, я увидел здесь и свою «излюбленную» картину: поток, несущий мусор – пластик и разлагающиеся органические отходы, – стекающий с обрыва вниз, в ущелье, дно которого облизывала бурная река (в тот день почти уже замерзшая), в свою очередь подхватывавшая этот мусор. То, что плавает, уходило вниз по течению, чтобы осесть где-нибудь в Аварском Койсу, а то, что не плавает… то не плавает. Я подумал о трупе, который можно было сбросить в этот мусорный обрыв, и это стало бы началом прекрасной (даже кинематографичной) истории о зверском убийстве и новичке-журналисте, который в конце, рискуя собой, поймает дворецкого. Ну или какого-нибудь чабана, если рассуждать в кавказском контексте.

Потом я увидел нескольких жителей села, что-то мрачно обсуждавших, стоя у столба, но в целом вокруг было не слишком оживленно. Мне на ум пришли две версии: либо в этот холодный зимний день жители просто сидели по домам, либо они где-то скопились. Второе сулило хороший репортаж, ведь не будет же все село собираться где-то из-за мелкого дела. А еще не будет уже третья машина ППС бесцеремонно меня обгонять. Я, естественно, поехал за ними.

Сворачивать с главной дороги никуда не пришлось. Мы просто проехали в конец села, и я увидел скопление из нескольких сотен человек, смотревших в сторону дома, который стоял немного поодаль, на возвышенности. Жителей туда не пускали три сотрудника полиции.

Толпа раздвинулась четко посередине, давая возможность машине ППС проехать. Я припарковался позади, взял свое снаряжение и вошел в толпу. Местные жители переговаривались, лица их были задумчивы, потерянные взгляды бегали по лицам стоящих рядом, несколько женщин плакали в сторонке. Дедули читали молитвы, и делали это очень напряженно. Кто-то кого-то проклинал. Из услышанного я понял, что в том отдаленном доме произошла какая-то трагедия, есть жертвы, но никто никому ничего больше не говорит. Пожалуй, лучшие (или худшие, тут уж как посмотреть) ожидания оправдывались. Видимо, тело все-таки есть. Зазвонил мой телефон.

– Ну как? – сразу спросил меня шеф.

– Вот пытаюсь пробиться через толпу, – заговорил я тихо. Обычно в подобных местах человек, говорящий на русском языке, да еще и без акцента, и с камерой наперевес, привлекает много косых взглядов, тем более в такой нервозной обстановке. – Здесь что-то случилось, вроде кто-то умер.

– Умер или убит? – переспросил шеф, и я сразу понял, что его информация обновилась.

– Непонятно, но жертвы есть. Женщины плачут, да и в целом тут не очень приятная обстановка. Я бы даже сказал, мрачно-тревожная.

– Дом жертвы видишь? Он на возвышенности, должен выглядеть богато на фоне остальных. Мне так объяснили.

– Богато? – Я оценил дом издалека. – Ну да, богато. Сейчас попытаюсь пройти сквозь сотрудников.

Аккуратно проталкиваясь, я подошел к полицейскому, который сразу остановил меня, подняв ладонь, и задал мне вопрос на аварском. Будучи представителем той же национальности, вопрос я понял, но не хотел блистать знанием родного языка, поскольку блистать, в принципе, было нечем, и поэтому сказал:

– Новости. Нас вызвали, – и уверенно кивнул в сторону дома. Иногда это прокатывало, вот я и понадеялся, что с горским полицейским тоже прокатит, но он с сильнейшим акцентом спросил:

– Кто вызвал?

А на этот вопрос всегда трудно отвечать.

– Ну, вызвали канал, я представитель новостной службы, журналист. Сказали, что-то случилось, – объяснил я ему как-то скомканно.

Мужик смотрел на меня пустым взглядом с едва заметным проблеском задумчивости, затем поднял ко рту рацию и пробурчал что-то. Получил, как мне показалось, отрицательный ответ. Потом опять что-то сказал и получил еще более эмоциональный ответ. Учитывая плохое звучание рации и диалект, я почти ничего не понял, хоть и отношусь к поколению «так-то я все понимаю, но говорить не могу».

– Документал ругищ? – спросил он.

Я, поняв вопрос, мысленно обозвал его и разозлился на шефа, у которого как минимум три раза пытался выклянчить какую-нибудь временную корочку, что заметно облегчило бы мне попадание в труднодоступные места, но всегда получал отказ.

– С собой нет, – ответил я.

– Тогда вход тоже нет, – сказал он и, утратив к моей скромной персоне интерес, устремил взгляд на толпу.

Из человека хоть что-то значащего я превратился в ничего не значащую букашку.

«Гребаные документы!» – выругался мысленно я.

– Что у тебя? – спросил шеф.

Я собирался ему ответить, но тут как будто громом меня оглушил матерный крик одного из мужиков. С глазами, полными искренней злобы к полиции, этот тип с длиннющей густой бородой пошел в сторону сотрудника, с которым я говорил. К тому быстро подоспела подмога, и дальше все стало развиваться по классическому дагестанскому сценарию: крики, никто никого не слышит, угрозы оружием и все такое. Я отошел от толпы, прикрыв ладонью ухо, в котором эхом отдавались крепкие словечки, затем прозвучал выстрел, от которого я подскочил. Толпа без особого страха и, я бы даже сказал, лениво чуть отступила, а сотрудник, опять взяв рацию, принялся объяснять, зачем стрелял в небо.

– Что за шум?

– Тут недовольная толпа. Походу, родственники. Полицейский сделал предупредительный выстрел. А им хоть бы что.

– Тебя пропустили внутрь?

– Нет! Амир Алиаматович, ну вот реально, я же тысячу раз просил вас сделать эти документы! Я бы уже был внутри.

– Вот так и бывает, – буркнул Амир Алиаматович. – Хорошо. Так-с, там есть какое-нибудь здание администрации или типа того?

– Не знаю. Это же маленькое село. Сейчас. – Я направился к импровизированному годекану, который расположился на скамейке подальше от толпы. Про себя я надеялся, что кто-то там говорит на русском языке, но, уже подойдя, осознал, что собираюсь задать максимально простой вопрос: – Администрация?

Дедушки переглянулись друг с другом. Один из них, в старенькой черкеске, слегка приподнял свою трость, кивком указал направление вдоль главной улицы и сказал:

– Баг|ар крыщ.

– Спасибо, – ответил я, увидев одноэтажный дом с красной крышей, ничем не выделявшийся среди остальных домов, кроме решеток на окнах. В телефон я доложил: – Нашел.

– Иди туда, там по-любому должны быть интернет и принтер. Сейчас придумаем тебе документы. Будешь нашим штатным работником.

– Вот это другое дело, – обрадовался я.

– Особо не обольщайся. Это только на сегодняшний день, раз уж в такой дыре никого больше нет. И это левая бумажка, как выйдешь из села, избавься от нее. Не создавай мне проблем.

– Я понял, – сказал я, но улыбка с моего лица все равно не пропала. Кушать торт не дают, зато получится пальцем отхватить немного крема.

– Сбрось мне их почту.

Я вошел в здание. Представился милой бабуле, которая вполне себе неплохо говорила по-русски, что меня неожиданно обрадовало. Спросил их почту, она протянула мне бумажку с адресом. В ответ на вопрос о принтере бабуля бросила безнадежно грустный взгляд под соседний стол, где стоял пыльный белый куб, и объяснила, что он уже неделю как не работает. Время шло, и я, человек, чудом получивший фору как минимум в полтора часа, четко это осознавал. Мой эксклюзив мог накрыться в любую минуту, если бы какой-нибудь мужик из числа сотрудников полиции щелкнул на телефон место преступления и дал хоть какой-нибудь комментарий по делу. Вообще чудом было, что до сих пор в сети не появилось ни одного кадра. Так что же там, в конце концов, случилось?

Я поставил принтер на стол, покопался в проводах, все в целом было рабочее. При соединении с компьютером оказалось, что последний не видит принтера, поэтому я быстро переустановил драйверы, и все заработало как надо. Мои липовые документы тоже пришли вовремя. Я быстро их распечатал, приложил к ним паспорт и пошел на второй раунд со знакомым сотрудником полиции.

– В машине лежали, – объяснил я.

Посмотрев на мои бумажки, он буркнул что-то в рацию, через секунду получил ответ «Давай», и я оказался в числе избранных. Предстояло по слякоти подняться к дому, в котором что-то произошло. За спиной я услышал выкрики местных жителей, возмущенных тем, что меня пропустили, но зато я, возможно впервые в своей профессиональной жизни, ощутил себя настоящим журналистом, особенным, тем, кому даже горские дагестанские полицейские (мало знакомые с законом) не помеха. Остановившись на половине пути, я вынул из сумки камеру и штатив, снял несколько панорамных кадров села, окружавших его высоченных гор и дом, у входа в который стояли еще два сотрудника.

Вблизи дом еще больше соответствовал обозначенным параметрам. Это не был миниатюрный замок, который можно найти в каждом селе республики. (Для того чтобы построить такой, надо было отхватить кое-что из бюджета республики и вовремя выйти из игры. В то время разбогатеть таким образом было легко, но вот вовремя выйти из игры – тяжело.) Но это был дом человека, который наверняка имел неплохой доход. И здание, и прилегающий небольшой участок ограждала недостроенная стена из шлакоблоков, и по обстановке во дворе мне показалось, что строительство началось недавно. Облицовка дома из золотистого мелкого кирпича смотрелась очень креативно для этих мест. Хозяева обладали чувством стиля, ну или хотя бы имели свое видение того, каким может быть дом в горах. Во дворе был припаркован «ленд-крузер». Я не слишком разбирался в машинах, поэтому не мог сказать, насколько крутой была модель, но сам факт наличия «ленд-крузера» тоже говорил о том, что хозяин этого дома не самый простой человек. В Дагестане тех лет владение большой – в прямом смысле слова – машиной служило показателем респектабельности. Большой дом, большая машина, большой живот, больше большого… Там же, во дворе, я увидел новенькие кованые ворота с потрясным узором в виде двуглавого льва, которые ждали завершения постройки стены. Сразу промелькнула мысль, что, если бы хозяева успели достроить стену и поставить ворота, возможно, случившегося удалось бы избежать.

«Так, а что случилось-то?» – подумал я, остановившись в центре двора.

Ко мне навстречу шли оба полицейских с автоматами наперевес, охранявшие вход. Они едва слышно переговаривались на аварском. Я подумал, что, раз уж мне удалось попасть на место преступления, значит, я не так прост, как может показаться с виду, посему надо вести себя капельку уверенней, даже если у меня нет большого живота (но с лихвой хватает любопытства). Я поставил штатив на землю и начал первый:

– Салам алейкум. «Главные новости», Арсен Абдулкеримов, – и поднял вровень с лицом мои околоофициальные документы, но парни не обратили на них особого внимания.

– Ваалейкум салам, – ответил один, тот, что постарше, расставив ноги немного шире плеч, и вскинул голову так, чтобы я мог оценить его бычью шею. Ну или мне просто так показалось.

Затем он сказал на родном своему напарнику что-то вроде «скажи кому-то, что этот пришел», и второй направился в дом. «Этим», походу, был я, а кем был «тот», я понятия не имел, но существовала вероятность, что они зовут самого главного, и я был этому рад, поскольку не хотелось выглядеть выскочкой, который сам попросил позвать старшего.

Мы простояли молча секунд десять, глядя друг другу в глаза, и мне, как знатному болтуну, эти десять секунд показались десятью минутами. Не знаю зачем, я вдруг спросил у Бычьей шеи:

– Ну как? – Под этим вопросом я не имел в виду ничего. В смысле вообще ничего. Я просто сказал то, что сказал, не интересуясь ни его состоянием, ни происходящим вокруг, вообще ничем, и получил ответ:

– Пиздец. – Полицейский покачал головой и отвернулся от меня.

Я подумал, что я идиот.

В этот момент откуда-то из глубины дома раздался громкий женский не то плач, не то вой, и этот звук будто поглотил все вокруг и эхом пробежал по селу и горам, его окружавшим. Сотрудник опустил глаза, и его надменная гримаса сменилась скорбью. Едва слышно он повторил:

– Пиздец ебаный. Вот как.

Из дома вышел мужчина в черной кожаной куртке, из-под которой виднелась белая рубашка, в темных брюках, с легкой щетиной на лице. На вид ему было лет сорок пять, но, возможно, так казалось из-за пивного живота. Он был ниже меня, где-то сто семьдесят пять сантиметров роста. Бросив на меня почти звериный взгляд, он вытащил сигареты, закурил одну и пошел в мою сторону.

– Салам алейкум, Арсен Абдулкеримов, «Главные новости». – Я протянул ему руку.

– Как быстро, – усмехнулся он, качнув головой в сторону. – Ну, блядь, как, сука, быстро… Ваалейкум ассалам, – ответил он, не пытаясь хотя бы немного скрыть раздражение.

Я протянул документы, он бесцеремонно их выхватил, посмотрел на фото, затем на меня, затем опять на фото и вернул их мне.

– И?

– Я понимаю, что вы заняты, поэтому я бы хотел получить максимально быстро краткий комментарий по поводу того, что произошло, во всех деталях. И сделать подсъемку и пару фоток.

– Кратко и во всех деталях? – переспросил он, опять усмехнувшись, но улыбки на лице не было.

– Да.

– Так, пацан, отойди-ка отсюда, – сказал он и указал мне на невидимую границу, где планировалось возвести стену. Развернулся, бросил через плечо: – Пиздец! – и пошел обратно в дом.

– Вы отказываетесь от помощи, которую мы можем вам оказать?

– Какую, на хуй, помощь ты можешь мне оказать?! – заорал он на меня. – Там в доме плачет бабушка, которая потеряла сына и трех внучек, и я не знаю, как попросить ее, чтобы она покинула место преступления и дала нормально работать моей команде! Чем ты поможешь мне, а?! Иди, блядь, попроси ее, чтобы она вышла! Иди объясни ей, что мы должны взять некоторые вещи ее внучек! – Он замолчал в ожидании, что я отвечу на его вопросы.

Я ничего не ответил, потому что растерялся от услышанного. Мой мозг отказался принимать и обрабатывать новую информацию. Мужик слегка успокоился, и мне показалось, что он почувствовал себя виноватым, а может, просто наконец нашел козла отпущения.

– Сука… – пробурчал он себе под нос, потом потер лоб и добавил: – Пацан, просто не мешай. Сними, что надо, отсюда, и все. Вот тебе дом, – он указал себе за спину, – вот тебе село, – он указал за спину мне. – Что еще? Щелкни участкового и улетучься отсюда.

Следователь (как я понял, это был он) скрылся в доме, где, оказывается, произошло зверское убийство. Я, еле перебирая ногами, отошел и присел на самодельную скамейку из шлакоблоков, рядом с которой из земли торчала пластиковая труба с краном на конце.

Чтобы выстроить полную картину события, надо было точно вспомнить слова следователя. Он сказал, что в доме плачет бабушка, которая потеряла сына и внуков. Или внучек? Четыре или пять жертв? Но не факт, что их убили. Кто и для чего в горах будет убивать целое семейство? Вероятнее всего, речь идет об отравлении газом. Такое редко, но случается.

– Куришь? – спросил у меня внезапно оказавшийся рядом полицейский.

– Бросил, – ответил я.

Не знаю, почему именно так, ведь я даже не начинал, но, возможно, я сказал это, чтобы придать себе хоть какой-то вес в глазах других. Ведь если они не уважают мою профессию, то могли бы зауважать хотя бы за то, что у меня хватило силы воли бросить курить. Да и в целом после слова «бросил» я ощутил себя человеком с какой-то сложной историей, такой, что жизнь вначале вынудила закурить, а затем я, победив обстоятельства, покончил с пагубной привычкой.

– Молодец, – сказал мужик.

Я поднял на него глаза, а он, наоборот, отвел от меня взгляд и посмотрел на село, которое лежало перед нами как на ладони. Это был худощавый высокий мужчина лет пятидесяти, если судить по седым усам. Волосы его были скрыты под шапкой, но за ушами можно было заметить кончики седых прядей. Он подозвал на родном языке молодого полицейского, что-то сказал ему, и тот сунул старшему несколько сигарет и зажигалку. Потом мужик произнес как будто про себя, но так, чтобы услышал и я:

– Я тоже, но как тут не закуришь… – Он улыбнулся, но это была грустная улыбка. – Сам откуда?

– Из Махачкалы.

– Быстро ты! – бросил он слегка удивленно.

– Я был тут проездом.

– Понятно. – Полицейский смачно затянулся и выпустил белый дым, который слился с паром от его же дыхания.

Я тоже сделал глубокий вдох и выдохнул, чтобы посмотреть на пар. И вправду, как будто курю. Я всегда хотел курить, тяжело это объяснить, но я считал это крутым. Это не наивные детские мысли, будто курят только взрослые и для того, чтобы повзрослеть, и я должен курить. Нет. Я понял это к двадцати. У меня не было особенно нервной работы, чтобы захотеть курить, мне просто всегда нравился образ задумчивого курящего мужика. Эдакий классический детектив в плаще, глядящий на какой-нибудь ночной Чикаго и размышляющий об очередном раскрытом деле. Не то что тот жирный засранец в кожаной куртке из девяностых.

Полицейский протянул мне руку:

– Алиев Каримдин, участковый.

– Арсен, – ответил я, вставая со скамьи.

Было бы неплохо взять у него комментарий на камеру, но мне не хотелось показаться слишком невежливым. Этот мужик единственный, кто сохранял хоть какой-то позитив с момента, как я приехал в село, и я боялся, что отпугну и его. Кроме того, это даже не село, а горный аул, а значит, всегда есть вероятность, что кто-нибудь приходится родственником кому-нибудь – и жертвам тоже. Я решил пока промолчать.

– Узнал все, что нужно?

– Нет, – ответил я разочарованно. – Ваш следователь… То есть, наверное, он следователь, полный мужик в черной куртке… В общем, меня попросили не мешать работе.

– Заур, – усмехнулся участковый. – Иногда он бывает чуть… ну… сложным, но сейчас его можно понять. Они были товарищами с Хабибом.

– Хабиб – это?.. – спросил я, не зная, что добавить в конце. Убитый? Жертва? Скончавшийся? Не хотелось показать, что я не в курсе событий, ведь это означало бы, что со мной говорить нежелательно, а товарищ участковый мог хотя бы немного приоткрыть завесу тайны. Все, что я должен был, – это делать вид, что осведомлен и нахожусь тут потому, что это моя работа – быть тут. А чем еще заниматься профессиональному журналисту?

– Жертва. Отец, – ответил Каримдин и выбросил сигарету в снег.

Я подумал, какой конкретно надо задать вопрос, чтобы получить ответ и не вызвать подозрений. Я уже понял, что сотрудники не горят желанием со мной беседовать. Если он сказал «жертва», то это, скорее всего, убийство. Значит, надо найти общую тему и, раз мы оба смотрим на село и в особенности на толпу, которую не пускают к нам сотрудники ППС, поговорить о местном люде.

– Он для всех много значил? Хабиб. Раз столько людей собралось и все пытаются сюда пробиться.

– Это же село. Конечно, тут все для всех что-то значат, а если убийство, то понятно, почему сельчане хотят узнать, что происходит. А что я им скажу? Кто-то убил вашего родственника, соседа, брата и трех его дочерей? И еще как убил. Ты же городской парень, сам по себе?

– Да, – ответил я не сразу, потому что обдумывал сказанное им.

– Тогда не поймешь. Эти люди будут готовы разорвать в клочья любого виновного. А что, если они подумают, что это кто-то из них? Начнут подозревать друг друга? Тут, Арсен, надо делать все аккуратно. Как там говорят у вас?

– Деликатно? – предположил я.

– Эй, журналист, как тебя там? – крикнул вышедший из дома Заур и направился в нашу сторону. – Нужен твой аппарат – сделать пару фоток, дашь на время?

– С фотоаппаратом работаю только я.

Я на него копил полгода, впахивая где только можно, так что отдать его в руки этого мужлана – нет, исключено. Кроме того, это была хорошая возможность стать участником процесса.

– Чё ты ломаешься?! За пять бумаг дашь? Минут на десять. Дорогу завалило. Наш работник будет здесь только ночью, так что у тебя есть возможность заработать хоть на бензин до города. Давай?

– Нет, хотите помощи – я помогу бесплатно, но снимать буду сам.

– Охуеть, – покачал он головой. – Нет, давай иди гуляй отсюда. Пока официального распоряжения не будет, мы никакой информацией ни с кем не делимся. – С этими словами он пошел обратно. – Запир, давай на твой телефон сделаем! Сфоткай, как получится.

Моя надежда поучаствовать в деле таяла с каждым шагом Заура, удалявшегося прочь, и тогда я предложил другой вариант:

– Эй, хорошо. Фотки ваши, перекинете себе все, но фоткаю я сам.

Это предложение заинтересовало Заура, иначе он не остановился бы. Следователь поманил меня рукой, будто попрошайку, и я, схватив оборудование, быстро к нему потопал.

– Как тебя?

– Арсен.

– Смотри у меня, братишка, если наебешь меня, я тебя где-нибудь за поворотом закопаю.

– Хорошо, – сказал я.

Супер, еще один обещающий что-нибудь со мной сделать. По части угроз эти ребята креативностью не отличались, но, если честно, я слегка испугался, потому что во взгляде Заура, в отличие от остальных, не было простого желания припугнуть. В нем было что-то искреннее. Будто Заур жаждал придушить что-нибудь живое.

Он пошел к дому, а я за ним, по дороге настраивая фотоаппарат.

– Видео будет? – спросил я.

– Нет, – ответил он и затем резко остановился. Повернулся ко мне и немного нерешительно спросил: – Тебе сколько лет?

– Двадцать пять, – соврал я, потому что быстро понял, к чему этот вопрос.

– Давно работаешь? – спросил он.

– Да, шесть лет, – соврал опять я.

Он едва заметно кивнул как будто сам себе, как будто силой выбил согласие у своей совести, а затем остановился и задал еще один вопрос, на который я, естественно, тоже ответил враньем:

– Тела видел?

– В смысле?

– Ну, мертвых видел? Не мертвых как обычно, а убитых видел? Вживую.

Я слегка призадумался над словосочетанием «мертвых как обычно». Походу, жизнь Заура скучной нельзя было назвать.

– А, да, конечно, – ответил я со знанием дела и даже пошутил, но явно не к месту: – Мертвых вживую видел.

Заур едва заметно закатил глаза, и я решил, что он внутренне прикидывает, не обойтись ли все-таки без меня и моего идиотизма. Но необходимость в фотоаппарате перевесила, и мы пошли дальше.

В голове промелькнули разные ассоциации со словами «убитые», и первое, что я вспомнил, – это фотографии убитых террористов после КТО, так что для уверенности, хоть меня на сей раз никто не просил уточнять, добавил:

– Террористов, бандитов видел. Нормально.

– Хорошо, – кивнул он, и тогда наконец моя мечта сбылась: мы оказались на месте настоящего преступления. Это вам не кража чипсов в супермаркете, это убийство. Это уже серьезная игра, в которую я готов был играть. Точнее, я так думал, пока не вошел в дом.

– Идем вначале сюда, – сказал Заур, предлагая мне сразу из прихожей свернуть в гостиную.

Я последовал было за ним, но в ту же секунду замер. Ноги застыли, будто прибитые гвоздями к полу. Я вцепился в фотоаппарат и, боясь моргнуть, уставился на лестницу, ведущую на второй этаж. По ней стекал уже подсыхающий ручеек крови, собравшийся в небольшую лужицу в коридоре. Я медленно поднял глаза в поисках его истока и увидел длинные каштановые волосы, струящиеся вслед за багровым ручейком. Девушка, на вид лет семнадцати, лежала на ступеньках и, если бы не застрявшее между балясинами плечо, вероятно, скатилась бы вниз. Это первое, о чем я подумал: «А почему она лежит на лестнице? Разве она не должна оказаться внизу, если ее чем-то ударили, судя по открытой ране на макушке? Она должна была упасть и оказаться почти у моих ног. Ах, плечо, вот в чем дело». Через пару секунд я осознал, что это не фильм и я смотрю на тело девушки, которая еще недавно была жива. Ее пустые глаза глядели на вход, почти на меня, но в них не было жизни. Я будто ждал, что она сейчас моргнет и с криком вскочит, расплываясь в улыбке, а все находящиеся в доме полицейские начнут надо мной смеяться, но секунды шли, а она не двигалась, глаза не мигали, и я тоже просто стоял.

В реальность меня вернули слова Заура:

– Ее потом. Аккуратно, телефон. – Он указал мне на телефон, очевидно, принадлежавший этой девушке, который лежал на полу рядом со мной.

Затем мы вошли в гостиную. Наверное, это был первый раз в жизни, когда я действовал, четко следуя командам. Я не знал, как реагировать на увиденное, я будто укрылся куда-то внутрь себя и позволил внешним обстоятельствам давать команды моему телу, а оно слушалось, пока я прятался где-то в уголочке своего сознания. Это происходило не со мной. Я был в другом месте: в машине, за рабочим столом, в родительском доме – где угодно, но не тут. А Заур говорил: «Иди», и тело мое шло, он говорил: «Заверни», я заворачивал, он говорил: «Фоткай», и я нажимал на кнопку на фотоаппарате.

– Вот, начни с него.

Мы оказались в гостиной. Стулья и посуда валялись на полу.

– Поснимай сперва его, потом все вокруг. Аккуратно, следы. – Заур отдавал мне команды, указывая на все интересные детали, а еще на пол, на котором я заметил явные кровавые следы, ведущие из гостиной туда, в коридор, к следующей жертве – девочке на лестнице.

Я прошел в конец гостиной.

– За диваном, – подсказал Заур, но мне не нужно было подсказок, потому что я уже увидел мужскую ногу в белом носке и в штанине спортивных брюк. Белый носок, само собой, уже не был белым.

Следователь, скорее для себя, чем для меня, прокомментировал:

– Тут все началось… Походу, они тут разговаривали…

Завернув за диван, я увидел не совсем то, чего ожидал. Это было кровавое месиво. Тело со множеством колотых ран, в луже крови. Я не сразу понял, что и как снимать. Я просто видел красное пятно.

– Эй, – сказал Заур.

– А? Что? – спросил я, поднимая на него глаза.

– Я могу сам, скажи куда тыкать, – предложил он помощь.

– Нет, я сам. Нормально, – ответил я и как-то непроизвольно начал чересчур усердно фотографировать жертву. Крупные планы окровавленных рук, живота, на который приходилась большая часть ран, лицо. Хабиб был крупным мужчиной лет пятидесяти, весом, вероятно, чуть больше ста килограммов. По его широкой груди и крепким рукам с массивными трицепсами я решил, что он старался держать себя в форме. Пустые глаза его смотрели на мои ноги.

В гостиную вошел молодой полицейский.

– Заур Пашаевич!

– Что?

– На улице ситуация чуть поменялась. Местные устроили кипиш с одним из пэпээсников. Их разняли.

– И?

– Там, короче, чуть эмоции… – выдавливал из себя парень, мешая Зауру следить за моей работой. – Кажется, народ надо успокоить.

– Так идите и успокаивайте! Я тут при чем? – заорал он, а потом переключился на меня: – Так не нужно. Особо напрягаться не надо, слышишь? Ты просто сделай общие фотографии, и все. Четкие, понятные общие фотки сделай, и все, детали уже наши поснимают, когда приедут. Хорошо?

– Да, – бросил я за спину, хотя толком не услышал, что он сказал. Или услышал, но не понял. Я просто фотографировал убитого, потом диван, стол и в целом гостиную.

– Ты еще тут? Давай отсюда! – прогнал он бедолагу. – Закончил?

– Да.

– Потом он пошел сюда, – продолжил следователь проговаривать свою версию, глядя на кровавые отпечатки подошв на белом кафеле. Мы остановились у прохода в прихожую. – Тут его увидела Асият. Она бросила телефон и побежала вверх по лестнице, вместо того чтобы выбежать на улицу. Почему ты не выбежала? – спросил он у мертвой девочки, глядя то на нее, то на дверь. Он будто пытался встать на ее место. Подсчитать количество шагов до выхода.

Мне захотелось сказать ему, что она не может ответить на его вопрос, потому что мертва, но, наверное, он и сам это понимал, в отличие от меня.

Заур сказал:

– Давай, точно так же. На всякий случай телефон тоже.

– Да, – ответил я и принялся за работу. Начал с телефона, потом развернулся к девушке, которую он назвал Асият.

– Стой, – сказал вдруг Заур, будто я занимался разминированием бомбы.

Поднявшись на пару ступенек, он протянул руку к бедрам девушки, взялся за край юбки и слегка потянул вниз, спрятав открытые части тела, насколько это было возможно. На щиколотке я заметил явные синяки от впившихся в плоть пальцев. Будто проигрывая сцену из фильма ужасов, я понял, что он успел схватить бежавшую вверх по лестнице за ногу и потянуть вниз. В отличие от фильмов, где герои, брыкаясь ногами, отбиваются от злодея и сбегают от него, Асият не смогла ничего сделать. Ее просто убили, ударив чем-то тяжелым по голове.

– Давай.

В прихожей находилось не меньше пяти сотрудников, следивших, будто под гипнозом, за моей работой.

Я сделал несколько фотографий: девушка, лестница, лужа крови.

– Макушку тоже сфоткай, – сказал Заур, указав на свою голову, затем, будто поняв, что показывать на себе не лучшая примета, отдернул руку.

Я поднялся на пару ступенек и, стоя над бездыханным телом, сфотографировал окровавленную голову.

– Я думаю, это рукоять ножа. Одним ударом, – дал объяснение Заур, хотя я в этом не нуждался.

И не потому, что догадался сам, а потому, что не хотел знать, ведь каждая новая деталь делала произошедшее еще более достоверным. Я же все это время пытался мысленно находиться в другом месте, а все, что тут произошло, никогда не происходило.

– Теперь наверх, – скомандовал Заур, и я молча стал подниматься, хотя, если бы я мог в тот момент мыслить рационально, то, наверное, сбежал бы, бросив фотоаппарат.

Остановившись на верхней ступеньке, я развернулся. За мной стоял с десяток полицейских, следивших за моими действиями. Возможно, будь я опытным фотографом-криминалистом, я почувствовал бы в этот момент свою абсолютную власть, и подтверждением тому была реакция всех находившихся внизу… Вдруг я подумал, что надо сделать общую фотографию прихожей, лестницы и входа в дом. И когда поднял камеру к лицу, все сотрудники мигом разбежались, а я сделал фото, которое потом разошлось по всем СМИ, включая два федеральных канала.

Именно о такой славе я мечтал… до того дня.

– Сюда, – сказал Заур и указал мне на дверь, – комната Карины. Старшая дочь, двадцать один год. Сфоткай сперва это. – Он махнул рукой на дверную ручку, измазанную кровью.

Я ее сфотографировал, и мы вошли в комнату. Девушка, которой принадлежала эта комната, определенно обладала чувством стиля – и любила все белое. Белая кровать, белый диванчик и приставленный к нему белый рабочий стол, белый круглый пушистый коврик в центре. И белый большой рояль в углу комнаты. Только занавески были алыми.

– Сфотографируй ее, подходить не надо, – сказал Заур, но я не слышал его.

Я смотрел на рояль. Зачем он здесь? Что делает рояль в горах Дагестана? Конечно, это не огромный рояль из фильмов про Джеймса Бонда, сидя на котором поют роковые девушки в красном, но все равно, это же рояль, и видел я эту штуку вживую впервые.

Следователь применил весь свой опыт розыскной деятельности, чтобы прочитать вопрос на моем лице, и ответил на него:

– Она была пианисткой. Московская консерватория. Слышал однажды, как она играла. Ни хуя в этом не понимаю, но играла нереально. Всяких Моцартов. Давай сфоткай все, где видно кровь. – Он указал мне под ноги.

Будто в трансе я успел сделать пару шагов внутрь и одной ногой ступил на ковер. На нем тоже виднелись кровавые следы. Я щелкнул его, а потом снова уставился на рояль.

Мне не очень хотелось поворачивать голову в сторону кровати, на которой при большом желании можно было боковым зрением различить тело девушки и очередное кровавое пятно. Но желания у меня не было. Ни большого, ни маленького. Я продолжал смотреть на белый музыкальный инструмент. Она просто была там, и с этим нужно было смириться.

– Ну все, дай фотоаппарат, – скомандовал Заур, теряя терпение, затем попытался взять его у меня из рук, но я отшатнулся и решительно направился к девушке, чудом не наступив на кровавые пятна.

Девушка лежала на спине и смотрела почти прямо в потолок. Ее живот тоже был весь в ранах, а белое покрывало под ней уже не было белым. Ничего уже не было белым.

На ней были серые легинсы, а сверху белая майка. В отличие от каштановых волос отца и сестры, у нее они были черные и кудрявые. Я подумал, что она либо пошла в маму, либо красила их. Еще я подумал о множестве других вещей: о красивом шкафе, полном книг, и прикольной люстре в стиле лофт, совершенно не вписывающейся в общую картину. Я задавал себе кучу вопросов и пытался ответить на каждый из них. Думал обо всем, кроме мертвой девушки, тело которой и огромное багровое пятно на кровати выделялись на фоне всего остального в комнате.

Увидев под кроватью белый эппловский наушник, я пригнулся и сфоткал его тоже. Кто знает, что может пригодиться следствию.

– Надо сфоткать шею? – спросил я.

– Зачем?

– Тут следы рук, – объяснил я.

– Сможешь так, чтобы прямо четко было видно?

– Ее можно… подвинуть? Ну… в смысле повернуть подбородок в сторону? В смысле голову. Лицо. Тогда получится.

– Нет. Трогать нельзя. Оставь. Остальное сделал?

– Да.

– Идем.

Мы вышли и направились к последней комнате. Остановились у входа.

– Дай, – сказал он и протянул руку к фотоаппарату.

– Я сам, – отрезал я.

– Дай сюда эту ебаную штуку! – заорал он на меня, а я холодно смотрел на его открывающийся и закрывающийся рот, не понимая сути его недовольства. – Слушай меня. С тобой все ясно. Ты хороший пацан, но весь этот пиздец не для тебя. Там в комнате мертвый подросток.

Я подумал о том, что девушка на лестнице тоже могла бы сойти за подростка. Сегодня вообще тяжело определять возраст девушек.

– Слышишь? Отдай мне ебаный фотоаппарат! Тебе этой хуйни не надо, еще раз тебе говорю. Если хочешь спать как нормальный человек, то тебе лучше остаться тут.

Как я понял, он был недоволен тем, что я не слишком сильно беспокоюсь о качестве своего сна, а то, что скрыто за дверью последней комнаты, этот сон может испортить. Как хорошо, что она не была первой в нашем плане осмотра.

– Я быстро. – Заур вынул у меня из рук фотоаппарат, а я ничего не сделал, даже не пошевелился.

Он вошел в комнату, а я присел в углу коридора. Была еще одна комната в конце, очевидно принадлежавшая красивой, но, к сожалению, мертвой девушке на ступеньках. Из комнаты доносились рыдания, но дверь была закрыта. Я посмотрел на белые стены коридора и подумал, насколько тщательно эта семья подошла к обустройству. Такого не увидишь не то что в горном Дагестане, но и в Махачкале. Все было идеально, начиная с плинтусов и заканчивая лепниной в форме цветов на потолке.

Два мужика не в полицейской форме, а одетые по-деловому, поднялись к нам. Их взгляды скользили по коридору, пока они не увидели меня. Один из них, склонившись ко мне, тихо произнес самую короткую форму соболезнования на аварском. Второй, также с сожалением на лице, кивнул мне, а затем они вошли в комнату старшей сестры. Ввиду отсутствия рядом родственников жертв я решил принять соболезнования. А кем еще может быть потерянный двадцатилетний пацан, сидящий на полу в доме, где кто-то учинил кровавую бойню? Конечно, я родственник.

Я встал и осторожно заглянул в комнату, в которую мне настоятельно рекомендовали не заглядывать. Мне было интересно: чем занималась эта девочка на досуге? Каким был ее мир? Если старшая сестра поставила в комнате рояль, то что могла поставить младшая?

Я так и не увидел тело Кумсият, а значит, частично выполнил наш уговор с Зауром, хоть и заглянул в комнату. Она была обставлена высоченными шкафами с книгами и всякими фанатскими безделушками, из которых я узнал что-то из Гарри Поттера и что-то из популярных мультфильмов. А потом я увидел окровавленное покрывало, под которым были заметны очертания детского тела. Кровь едва проступила через толстую ткань, и оставалось догадываться, что под ней. Кто под ней. И эта картина запомнилась мне надолго. Я помнил ее гораздо дольше, чем тела трех других членов семьи, которые разглядел со всех возможных ракурсов. Позже я нашел этому объяснение, когда посмотрел видео популярного американского писателя о том, как писать рассказы. Там было сказано, что гораздо легче смотреть на открытый шкаф с монстрами, чем на закрытый, внутри которого кто-то острыми когтями скребет по стенке. Феномен неизвестного.

Стоя в центре комнаты Кумсият, любуясь ее огромной библиотекой, я подумал, что, пожалуй, будь у меня возможность все переиграть, я, наверное, не заглянул бы сюда. Будь у меня возможность все переиграть, то и в дом бы я, скорее всего, не зашел, ограничившись общей фотографией места преступления. Будь у меня возможность… я бы не завернул в это село.

– Уведи его на улицу, пусть подышит, – сказал Заур, и один из полицейских жестом предложил мне выйти.

Я не спорил. Полицейских надо слушаться. Так отец учил с детства.

Мы прошли мимо комнаты пианистки и начали аккуратно спускаться по лестнице, где лежало тело Асият. Я опять заглянул в ее пустые глаза, и мы вышли на улицу, но последняя мысль, промелькнувшая в голове, удивила меня самого. Я подумал, что, увидь я ее в какой-либо из махачкалинских кофеен, влюбился бы мгновенно. Встреться мы глазами и будь у меня возможность, определенно пригласил бы ее куда-нибудь и через месяц-другой женился бы на ней. Будь она жива. Но она была мертва, и теперь на ней никто не женится. Жаль, подумал я и в тот же момент вылетел из дверного проема на улицу, повернул в сторону, и меня вырвало завтраком. Ноги больше не держали меня, поэтому я упал на колени прямо в свою блевотину и подумал о том, останутся ли пятна на джинсах после стирки, а потом блеванул еще раз. Была и третья попытка, но, видимо, содержимого желудка не хватило на еще один раунд.

– Идиот, – выругал я себя за эти мысли о том, что нашей с убитой девушкой свадьбе помешала ее смерть. – Долбаный идиот.

Ко мне подошел тот самый улыбчивый участковый, мягко похлопал по плечу и протянул платок. Он ничего мне не сказал, да и мне нечего было ему сказать, кроме слов благодарности, но выдавить их из себя я не смог. Вспомнил его «как тут не закуришь», но, если бы я попытался в тот момент закурить, меня бы, наверное, вывернуло наружу всеми моими внутренностями.

Я поднялся на ноги, присел обратно на шлакоблоки и принялся оттирать рвоту с колен снегом. Через некоторое время, возможно, минут через пять, а может, и через час, из дома вышел Заур и направился ко мне. Протянул фотоаппарат.

– Я забрал флешку, считай, что купил у тебя. Сколько стоит?

Я не ответил. Заур покачал головой с легкой гримасой жалости на лице.

– Вот мой номер. – Он протянул бумажку.

Я некоторое время смотрел на нее, не понимая, зачем она мне, и Заур засунул ее в карман моей куртки.

– Позвони мне, расплачусь. Договорились?

Я кивнул в ответ, и он кивнул тоже, потом сделал пару шагов к дому, остановился и снова заговорил со мной резким тоном:

– Вот так бывает, когда не слушаешь! Говорил тебе, стой тут. Сука, вот нужно было тебе это видеть? – Кажется, следователь беспокоился за мое состояние больше меня самого. – Блядь, знал же, что пиздишь, что видел трупы. Знал же! Так, Артур… Арсен? Смотри на меня. Если ничего срочного дома нет, не езжай никуда. Дорогу завалило в нескольких местах. Придется ехать в объезд, а это минимум еще два часа по горам. Опасно, надо быть внимательным, а ты сейчас немного летаешь в космосе. На выезде из села есть поворот налево. Слышишь? Когда въезжал в село, ты должен был его увидеть. Он был справа и сразу как бы вниз. А сейчас он будет слева. Так?

– Да.

– Еще раз. На выезде из села налево. – Он произносил слова с расстановкой, но у меня с русским все было нормально. С аварским были некоторые проблемы. – …И спуск к реке. Все село окружает река. Ты к ней спустишься. Понял? Там есть здание, двухэтажное. Типа советской общаги. Сразу поймешь. Это гостевой дом. Ты слушаешь?

Я кивнул, но в целом я больше размышлял о том, чье окно второго этажа смотрит на нас. Кажется, это была комната, в которую мы не заходили, комната Асият, комната, из которой доносились рыдания.

– Придешь туда, снимешь номер недорого. Вот тебе штука. – Он сунул мне в руку купюру в тысячу рублей. – Ровно на один день. Оставайся сегодня там, посмотри киношку, поиграй в телефон и выспись, а завтра поезжай спокойно домой. Понял? Не думай о том, что увидел сегодня. Просто отпусти. – Он жестом руки смахнул невидимую мошкару в сторону гор. – Считай, что всей этой хуйни у тебя не было в жизни. Ничего вспоминать, обдумывать, строить всякие версии не надо. Это все, – он открытой ладонью будто закрасил дом за своей спиной, – тебя не касается. Это моя работа. Строить теории, искать преступников. Это не твоя проблема. Я знаю, как это бывает вначале. Ничего не обдумывай. Своих тоже предупреди – семью, на работе, чтобы были в курсе. Вопросы есть?

Я помотал головой, а он покивал в ответ, сказал что-то матерное себе под нос и ушел. Я засунул камеру в рюкзак и потопал вниз. Толпа немного рассеялась, да и в целом, кажется, успокоилась. Мне показалось, что весь этот люд ждет меня и моих объяснений, ведь в их глазах я определенно вырос, превратившись из неуклюжего парня с громоздким оборудованием в того, кто теперь что-то знал. Но знал я не так уж много и не был уверен в том, что как-то вырос как человек или вдруг узнал больше о жизни. Мне и раньше было известно, что люди делятся на два типа: живые и мертвые. Но я точно больше не был тем, кто поднимался по этой дороге к красивому дому полчаса назад.

Пока спускался, я представил себя официальным представителем полиции, который должен выступить с какой-то речью и успокоить народ, доверивший мне власть.

«Дорогие жители славного села N! Прошу вас, возвращайтесь домой! У нас четыре жертвы. Отец и три его дочери. Они все уже мертвы. Все нормально. Больше никто никого не убьет. По крайней мере, в этом доме сегодня точно никого больше не убьют. Некого убивать. Проверьте двери, окна перед сном. Ну, на всякий случай. Спасибо за внимание».

Внизу я увидел того полицейского, который не пропустил меня с самого начала. Он медленно отодвинулся, не сводя с меня напряженного взгляда и автоматически отталкивая рукой зевак, чтобы открыть мне путь. Он точно больше не считал меня ничего не значащей букашкой. Я был там и вернулся обратно. Может даже, он осознал, что на его глазах произошло в некоторой степени чудо – перерождение человека без видимых визуальных изменений. Ну разве что побледнел чуток. Возможно, так оно и было, но я думал только о том, что поскорее хочу попасть в единственное безопасное место, в свою машину.

Я прошел мимо полицейских, мимо толпы, провожавшей меня взглядами, будто в замедленной съемке, думая только о папиной машине. Каждый мой шаг к ней был таким долгим и тяжелым, и, когда дверца наконец захлопнулась, я почувствовал настоящее облегчение.

Следующий час я просидел, наблюдая в лобовое стекло за толпой. В какой-то момент стало понятно, что я окоченел. Включил печку и еще через какое-то время понял, что дело не в погоде. Точнее, не только в ней. Просто кровь в жилах встала. Растирание тоже ничем не помогло. Потом я залез в телефон, проверил все свои соцсети и почту. Так, по привычке.

Под звуки мигалок и неразборчивого аварского мата толпа начала расступаться. Выехала машина ППС, а за ней и черная «камри». За рулем иномарки сидел Заур. Он что-то жарко говорил в телефон, но мы все равно встретились взглядами. Замолчав, он посмотрел на меня сердито и одновременно с жалостью и проехал дальше. Зазвонил мой телефон, и от неожиданности я так дернулся, что чуть не ударился о крышу машины.

– Обрадуй меня, пацан, – сказал Амир Алиаматович.

В этот момент я задумался о действительности: какой разной она все-таки бывает. Прямо сейчас и последние полчаса моего перерождения шеф сидел, вероятно, в офисе. Что-то читал или писал в ожидании новостей от меня. У нас с ним были какие-то отношения, общие воспоминания, пусть и длиной в пару месяцев знакомства, у нас отчасти была общая задача – репортаж о золотодобытчике, а затем другая – выяснение обстоятельств произошедшего в селе N. Между нами были нити, связывавшие нас. Еще полчаса назад. А сейчас все было по-другому. За этот короткий промежуток времени мой мир будто взорвался и возродился вновь, но не так, как новая сочная поросль пробивается на месте лесного пожара. Это было что-то другое, что-то склеенное скотчем, на скорую руку, готовое разрушиться в любой момент.

Шеф продолжил:

– Я очень на тебя надеюсь.

– У меня забрали весь материал, – сказал я мертвым голосом. В связи с последними событиями слово «мертвым» приобрело для меня какой-то новый смысл. Будто критерии мертвости и живости обрели более конкретные очертания.

– В смысле забрали? Это как?

– Меня не хотели впускать, и говорить со мной никто не хотел. Я получил общую информацию из разговоров, но снять ничего не получилось. Потом им срочно понадобился фотоаппарат, и я договорился со следователем, что отдам им весь отснятый материал. Думал, может, получится схитрить, что-нибудь скопировать себе, но они забрали у меня фотоаппарат и вытащили флешку вместе со всем материалом.

– Та-а-ак… – протянул шеф. – Материала нет. Это, конечно, плохо… Блядь… Что ж делать…

– Извините, Амир Алиаматович, что облажался. Материал по золоту тоже был на той флешке. У меня нет ничего.

– К черту золото. Блядь. Ладно, ничего, пацан, не расстраивайся, нет так нет. Не будет эксклюзива, ты попытался – не получилось. Это, конечно, плохо, и я не знаю, что скажу выше, но черт с ними. Возвращайся, мы покроем все расходы. Флешку новую тоже получишь. Обычно то, что берут силовики, назад не возвращается. Знаю по опыту. Так что особо не надейся.

– У меня есть материал, – сказал я, но, видимо, так тихо, что шеф не услышал.

Он продолжал говорить:

– Найдем что-нибудь другое.

– Я говорю, у меня есть материал, – повторил я громче.

– Есть материал?

– Я же сказал, что был там.

– Где был?

– Я был там, внутри! – Неожиданно для себя я перешел на крик, но быстро успокоился. – Я сам все снимал.

– Ты снимал?

– Да, им нужен был фотограф, и я все снял. Могу написать статью, точнее все, что знаю, а вы уже доведете до ума.

– В принципе можно, но у меня и так есть общая информация. Тут уже вылезло. Убит Хабиб Гамзатов, бывший работник прокуратуры. Знаю, что нашла его рано утром мама, к которой он заходил каждый вечер, но вчера не пришел. На звонки не отвечал, она пришла к нему, дверь была открыта, ну и пока все. У тебя что-то еще?

– Не только Хабиб. Там еще жертвы.

– Кто?

– Три дочери, – сказал я, но получилось опять очень тихо. В горле будто застряла горсть осколков стекла, и всякая моя попытка что-то сказать заканчивалась самой обыкновенной болью. Зачем-то левое веко начало дрожать. Я попытался вдохнуть поглубже. Грубо потер глаза.

– Кто? – переспросил он. – Ты сказал «дочери»?

– Да. – Я выдавил из себя всего одно короткое слово.

– Так, еще раз. Я правильно понимаю? Ты говоришь, что убит не только Хабиб, но и три его дочери? – Он выждал немного, будто не совсем поверил своим ушам. – Кто-то убил трех девочек?

– Да, – повторил я.

Он молчал. Я слышал его дыхание, какое-то шевеление, шелест бумаги.

– Это, конечно… пиздец. Что за животное. Ужас. Что ты увидел?

– Все.

– Так, Арсен, слушай меня. Соберись, перескажи все, что ты увидел и услышал. Сейчас запишу.

– Мне пора, – сказал я, отключился и бросил телефон на заднее сиденье.

Я смотрел на толпу. Остались самые стойкие. Парни уже пританцовывали от холода, попрятав руки в карманы, но расходиться не собирались. Я услышал стук, затем еще один. Капли били о лобовое стекло. Я подался вперед и увидел, что над машиной проходит какая-то ржавая труба, с которой свисает тающая сосулька. Капля за каплей падали вниз. Где-то я видел похожую картинку сегодня. Я вспомнил еще один ручеек, но он не был прозрачным, как вода, это был высохший багровый ручей, стекавший со ступенек. Я вспомнил Асият. Невероятно красивую девушку с проломленной головой, и как ее каштановые волосы будто лились со ступенек в одном направлении с кровью. Вспомнил пустые безжизненные глаза, точнее выражение лица, на котором застыло легкое недоумение от произошедшего.

Я вышел из машины и направился в сторону толпы. Я должен был вернуться, сделать что-то. Сделать что-то такое, чтобы они снова были живы, я должен был что-то изменить, что-то исправить в этом механизме. Я подумал, что если бы наша жизнь, наш мир выглядел как часы, а войны, убийства, голод и болезни были поломками, ржавчиной, сбитыми настройками, то можно было бы все исправить. Что-то смазать, что-то подкрутить, отполировать, залить антикоррозийную жидкость, завести и запустить по новой. Можно было бы запустить по новой жизнь семнадцатилетней девушки, лежавшей на лестнице в неестественной позе. Просто нужен был человек, который выполнит работу часовщика, и я был уверен, что это именно я – тот, кто может такое провернуть. Был уверен около десяти секунд, пока шел в сторону толпы, глядя только на стоявший немного в отдалении и нависавший над другими домами красивый дом. Затем я остановился, посмотрел по сторонам, увидел, что как раз вхожу в толпу. Но как я тут оказался? Я же только что был в машине? Осознав, что веду себя не очень адекватно, я вернулся в машину и поехал прочь от этого места. На часах было 15:30. В теории к восьми часам вечера я мог бы уже оказаться дома, и под домом я имел в виду не наш частный родительский дом в пригороде, а Махачкалу – квартиру, жизнь, цивилизацию, где никто никого не убивает.

Я понимал, что это обыкновенное горное село, холодное и мрачноватое зимой, теплое и живое летом, но в тот момент в моей голове село N, горы, местные жители, снег и все мной увиденное слились в одну картину, в один вид из окна, на который мне больше не хотелось смотреть. Хватит с меня горного Дагестана.

Уже в третий раз зазвонил телефон. Я увидел свет в конце туннеля, последний подъем, за которым начиналась трасса и мой шанс перевернуть эту страницу своей биографии. Даже не перевернуть, а вырвать. Не только вырвать, но и сжечь, забыть, что я когда-либо заезжал в село N, забыть, что этот день, 17 января 2014 года, вообще существовал.

А потом я повернул в сторону гостевого дома, о котором говорил Заур. И в тот момент я понимал, зачем я это сделал. Мои руки не слушались меня как надо. Стоило ослабить хватку, и пальцы начинали трястись, поэтому я ухватился за руль покрепче, но и это не помогло. Не знаю, тряслись ли у меня коленки, потому что, глядя на них, я понимал, что они неподвижны, но по ощущениям тряслись не только они, но и все тело. Решение остаться тут на день показалось мне очевидным.

– Высплюсь и спокойно поеду домой, – проговорил я вслух, чтобы еще четче понимать, что и зачем делаю.

Огибая весь этот полуостров, на котором люди зачем-то решили построить село, я плавно спустился с холма, и дорога привела меня чуть ли не к самому его подножию. Там была река, она почти замерзла, но ледяной покров не внушал доверия. А что, если надо будет срочно покинуть это место и придется пересекать недозамерзшую реку? Но я не успел додумать эту мысль, потому что увидел описанное Зауром место. Это было прямоугольное двухэтажное старое советское здание с единственным входом. Чуть поодаль стоял домик охранника. Была даже пустая парковка на четыре машины. Сзади окна гостевого дома выходили на реку, и я предположил, что в туристический сезон из-за неплохого вида он, вероятно, мог пользоваться хоть каким-то спросом. В ином случае не думаю, чтобы кто-либо из туристов отважился сюда заехать.

Я заселился на второй этаж в комнату, которую администратор рискнул назвать номером. Сразу бросился в глаза низкий, давящий потолок. Справа у входа была дверь в уборную, дальше кровать, низкий шкаф, на котором стоял старый ламповый телевизор «Рекорд-304», у кровати тумбочка с ночником, под окном красовалась чугунная батарея, над ней желтые старые и, если хорошенько присмотреться, дырявые занавески и рядом выход на балкон, которым я сразу воспользовался, чтобы подышать воздухом. Да, как и ожидалось, почти замерзшая река и высоченные горы, чьи белые шапки нельзя было даже разглядеть. Весь район был окутан туманом.

Я лег на кровать, по СМС оповестил семью и шефа, что приеду завтра, и следующие полтора часа просто смотрел в потолок.

Потом, не знаю зачем, наконец дорвался до телевизора, который дома не смотрел уже несколько лет. Попрыгал по одиннадцати каналам, семь из которых показывали более-менее сносно. Некоторое время просто переключал их по кругу, давая каждому минуту на то, чтобы зацепить мое внимание, и, когда уже собирался выключить телевизор, наткнулся на местные новости. Первым репортажем был: «Беспрецедентное по жестокости убийство произошло в селе N N-го района Республики Дагестан. Жертвами стали 50-летний Хабиб Гамзатов, бывший работник прокуратуры республики, и три его дочери. Вчера ночью или ближе к утру злоумышленник или целая группа проникла в дом и хладнокровно убила всю семью. Подробнее в репортаже Зумруд Карибовой». Потом я увидел знакомые кадры главной улицы села, жителей, дом. Сперва один старик, видимо местный старожил, прокомментировал что-то на аварском, за ним мой знакомый участковый Каримдин рассказал о том, что ситуация под контролем. Съемок из дома не было, так что, не будь я в таком состоянии, наверняка возгордился бы тем, что стал единственным представителем СМИ, побывавшим внутри.

В конце репортажа появился мой новый знакомый, которого представили как Заура Багомаева. На экране телевизора он еще больше был похож на классического детектива с вечно кислой миной. Слегка дрожащим от волнения голосом, глядя куда-то вбок, он прочитал подготовленный текст, съедая конец каждого второго слова: «В настоящее время проводится комплекс следственных и оперативно-разыскных мероприятий, направленных на установление всех обстоятельств произошедшего, а также ведется поиск причастных к данному делу лиц. На месте преступления работают криминалисты. МВД по Республике Дагестан дано указание создать следственно-оперативную группу. Районное МВД оказывает нам всю необходимую поддержку, ведет опрос свидетелей. Не исключено, что убийства совершены не на бытовой почве, а стали результатом профессиональной деятельности Хабиба Гамзатова, несмотря на то что он находился на пенсии последние три года. Следственное управление Республики Дагестан просит всех, кто может владеть хоть какой-либо информацией по данному делу, связаться с нами по номеру 55…»

В конце были показаны фотографии жертв – не с места преступления, а скачанные из интернета или взятые у родственников.

Стемнело. Как говорил один злодей в популярном фильме, «темнота – для темных дел». Я тихо вышел из номера, так же тихо спустился вниз, сел в машину и поехал обратно к месту чудовищного убийства. Я четко понимал, что если выехать заранее, то я смогу что-то сделать. Что-то исправить в часах жизни. Кто, если не я? Со второй попытки у меня точно получится. Меня окрыляла невероятная уверенность в успехе задуманного.

В сторону дома я ехал с четким пониманием того, что мне придется нарушить слово, которое я дал, – придется изменить время. Не повернуть его вспять, а прыгнуть назад, ровно на один день. Если я все правильно рассчитал, то мне удастся оказаться на месте преступления за полчаса до того, как оно случится. Я успею предупредить Хабиба и его дочерей, а потом сделать то, что должен, – убить убийцу. Я четко понимал, что сейчас опять убью человека, виновного в том, чего он еще не совершил. Но я был более чем уверен, что он готовился к этому. Может быть, он точил свой нож, а может быть, надевал черный капюшон и страшную маску, как в фильме «Крик», может быть, репетировал перед зеркалом слова, которые скажет Хабибу за секунду до того, как начнется кровавая резня. Этот подонок был тут, в селе, прятался в темноте, смотрел из своего окна на одинокий дом, представляя, как нож в его руках будет вонзаться в тела девочек. Он мог смотреть из любого окна, ведь дом жертвы было видно почти из любой точки села. Он жадно облизывал губы, понимая, что в этом доме его ждет утоление всех его животных желаний. Поэтому я, пока ехал по безлюдной улице, вглядывался в каждое окно, в каждый поворот, в каждый темный уголок в надежде на то, что луна осветит лицо убийцы. А если он уже идет по дороге? Что тогда сделаю я? Наверное, попытаюсь его переехать. Пожалуй, это лучшее решение для такого животного. Или хладнокровно пущу две пули в затылок, как делаю обычно.

На дороге появился человек в черной одежде. Я заметил его загодя. Он шел вдоль улицы и как раз миновал здание администрации, любезно предоставившей мне свой неработающий принтер. На мгновение я подумал: а не задавить ли мне его? Так, просто, на всякий случай. Это ведь село, одним человеком больше, одним меньше, даже если это не он, то все равно какой-нибудь сельский бедолага, который ничего не добьется в жизни. Может, станет пастухом, может, будет работать на заправке или поедет на заработки в какой-нибудь маленький Заволжск. А если это убийца, то правило убийств сработало в очередной раз: он возвращается на место преступления.

Я медленно обогнал его, парень говорил по телефону, улыбался, а я угрюмо смотрел на него, не понимая, что он делает на улице в такое время. С кем болтает? Зачем улыбается? Тут и он заметил меня, и, вероятно, выражение моего лица его слегка смутило. Улыбка стерлась с лица, и он проводил меня злобным взглядом. Не тот. Для убийцы слишком беспечное лицо, хоть и вырядился соответствующе. Впереди я увидел еще двоих, одетых точно так же. В принципе никто не отменял того, что убийц могло быть несколько. Учитывая количество жертв в доме Гамзатовых, легко можно было предположить, что совершила это зверство какая-то банда головорезов. Один человек не может называться бандой, а два вполне могут. Я обогнал их и заглянул в лица. Ничего. Просто люди. А кого конкретно я искал? Как должен был выглядеть убийца? Человек со звериным лицом? Со шрамом на пол-лица? С ожогом? Человек с ножами в руках? Призрак? Оборотень? Человек в капюшоне? Человек в капюшоне! Я увидел его. Человек в капюшоне с ножом в руках вошел в толпу людей, стоявших там же, где и днем. Они в ожидании убийства, в ожидании своего горя. Может, посигналить? Дать понять, что источник всего этого ужаса прямо сейчас затеряется в толпе? Если они его увидят, если опознают в нем убийцу, то остановят его.

Я затормозил и выбежал из машины, чтобы найти и схватить человека в капюшоне. Но где он? Скрылся среди сельчан. Не было иного выбора, кроме как и мне войти в толпу. И я вошел. Черный человек в капюшоне среди черной толпы в капюшонах. Я пробивался в сторону дома, расталкивая людей, будто специально преграждавших мне дорогу. Увидел дом. В окнах горел свет, и это привлекло не только мое внимание, но и его. Нельзя было терять ни секунды: самое верное, что я мог сделать, – это забыть об убийце и направиться в дом, но толпа все густела. Вместо одного, заступавшего мне путь, возникали двое. Мужчины, женщины, старики, старухи. Они перестали делать вид, что меня не существует, и бормотали что-то на незнакомом языке, они говорили со мной. Показывали пальцами, проклинали, будто чувствуя, что я тут лишний, что я чужак. Теперь не я толкал их, а они меня. Сперва плечом, затем пихали руками. Вызывающе вставали передо мной стеной, а я что есть мочи расталкивал их в стороны. И вот я увидел полицейского. Осталось предъявить ему мои документы. Он должен меня вспомнить! Я прорывался к нему, шаг за шагом, пока не понял, что топчусь на месте. В мои ноги вцепились чьи-то руки. Они тянулись между окружавшими меня кольцом людьми. Все больше и больше рук, отчаянно пытающихся удержать меня, одернуть, толкнуть, ударить, остановить. И им это удалось. Я больше не мог сдвинуться с места, не мог поднять руки. И тут людская стена, стоявшая передо мной, раздвинулась, и ко мне вышел человек в капюшоне. Я завизжал от страха, ведь в его руке был нож, и, конечно, он меня им ударил. Я не почувствовал боли, но согнулся, пытаясь зажать рану в животе. Потом я упал и сквозь ноги зевак видел, как убийца поднимается по тропинке к дому, где через минуту будет совершено одно из самых жестоких убийств в истории Дагестана. Последняя мысль была не геройской, я сожалел, что девушки будут убиты, и еще более ужасным было осознание того, что я точно знаю, как это произойдет, и не смогу помешать.

Меня разбудил стук в дверь. Я вскочил, оглядываясь и пытаясь понять, где нахожусь. Еще один стук. По телику крутили какую-то передачу о ветеранах, им дарили цветы и пожимали руки. Плашка внизу экрана гласила: «99 лет исполнилось ветерану Великой…» Пульт лежал у меня на груди. Еще один, теперь уже громкий стук, будто кто-то колошматил по двери кулаком. Я поковылял на звуки, вспоминая события этого дня и как я тут оказался. Посмотрел в глазок, пытаясь сфокусировать взгляд. За дверью стоял Заур.

– Мой тринадцатый, в конце коридора. Да, просто повесь на ручку. Поговорю с пацаном, потом заберу, – сказал он кому-то в сторону.

Я открыл дверь и сразу услышал вопрос:

– Спал? Ну как ты, пацан?

– Нормально, – ответил я.

– Впустишь?

– Да.

– Спал, что ли? Глаза красные.

– Да, сам не заметил, как вырубился.

– Это хорошо. После такого надо поспать, – сказал он.

Перескажи я ему свой сон, он бы отказался от своих слов.

– Так сколько тебе лет на самом деле?

– Двадцать два, – ответил я, вспомнив, что соврал ему.

– Ну, не шестнадцать. Значит, пить можно. Будешь? – Он показал две банки «Балтики».

– Не пью, – ответил я.

К моему удивлению, в журналистской среде пили частенько. Те, кто нанял меня, то есть государственное СМИ, отсиживающееся по сей день в небезызвестном «Доме журналиста», любили пропустить стакан-другой.

– Это тоже хорошо, но после такого обычно надо пропустить пару стопариков. Это мой способ. Авторский. Ты не против, если я?..

– Нет.

Заур пристроил свой увесистый зад на тумбочку рядом с кроватью, открыл одну из банок и приложился к ней. Потом выдохнул, бросил в сторону банки недовольный взгляд и жестом руки предложил мне присесть на кровать. Я послушался. Заур потер устало лоб и начал:

– Так, значит, в первый раз видел такое?

– Да, – ответил я, виновато опустив глаза.

Мне было стыдно за обман так же, как когда учитель труда спалил, что я подделываю оценки себе и одноклассникам, будучи его доверенным лицом, отвечающим за порядок на уроке. Почерк у меня был ужасный, но подделывать «взрослые» небрежные циферки в клетках более-менее получалось. Даже помню, как я говорил себе: «Пиши, как будто пофиг на оценки», и получалось так, как надо.

– И что, как тебе? – спросил Заур.

Я не понял сути вопроса. Что это значит? Как мне трупы девушек, лужи крови и холодные безжизненные глаза? Как мне вся эта ситуация с убийствами? Местные жители? Или как мне погода, красивые снежные виды и мой «номер»? Не зная, что ответить, я просто пожал плечами, типа «ничего особенного».

– Хорош пиздеть. Был у меня один знакомый парнишка, работал в Хасавюрте в начале двухтысячных. Приехал из Махачкалы, зеленый, молодой, уверенный, кэмээс по боксу, только получил лейтенанта, закончил школу милиции на красный. Сын одного полковника, в общем, гордость всего тухума. Через неделю после начала работы у меня сразу попал на спецоперацию в одном из поселков рядом с Хасом. Нас отправили взять территорию в кольцо. Эвакуировать местных жителей перед началом спецоперации. И вот иду я, он и еще пятеро сопляков. Я был старшим. Мы обходили дома, в принципе без шума, местные жители уже сразу понимали, что к чему, не впервой. Отправляю я этого и еще одного, более опытного, в один из домов, других – в другой дом, а еще с одним иду по улице, слежу за ситуацией в целом. Потом слышу шум со стороны дома, где был этот новенький. Сразу бежим туда, а там борьба. Два на два врукопашную зарубились с этими гондонами, автоматы на полу. Одного с ножом я сразу положил из табельного, а второй борется с нашим мальчишкой, крепкий бородатый амбал под сто килограммов, а пацан обеими руками зачем-то держит его за кулак, вместо того чтобы схватить нож, защищаться от ударов, сделать что-нибудь. Я тоже как-то не сразу среагировал. Можно было завалить и его, но он был без оружия, а нас четверо. Потом я понимаю, что у него в руке граната и он пытается выдернуть чеку, укусить пацану руку, а пацан орет от боли, но не отпускает. В общем, вывалилась у них граната прямо перед нами, и парень, который был со мной, прыгнул на нее, и конец. Герой всмятку. Бородача мы положили, а этот пацан – зеленый – держался хорошо. Ни слова не сказал. Встал ровно, как солдат, проверил оружие и тихо ждал, пока придут остальные. Смотрит на свою окровавленную после зубов руку, и все. Я спрашиваю, как он, а он отвечает, мол, нормально, знал, что такое может произойти. Время было такое. Сам понимаешь. В общем, этот и глазом не дернул. Знаешь, что мы подумали? Ни хуя себе крепкие нервы у сопляка. Ни слезы, ни злости, все четко и ясно, заполнил все документы, детально оформил рапорт, как столкнулись с террористами. Взял на себя вину за произошедшее, за то, что не смог обезвредить того амбала и что погиб другой парень, погиб из-за него. Никаких разбирательств не было. Кто бы там ни был виноват, кому-нибудь надо было дать награду. Мы решили, что молодой подойдет. Шеф дал мне по башке, все документы оформили как надо, и все чисто, и никому ничего не было. Погибшему, естественно, – героя. Через недельку в военгородке зеленый наш загнал себе ножницы в шею. Оставил письмо, мол, как тряпка, ни на что не способен. Этот случай мы уже укрыть не смогли, началось разбирательство. С того момента на каждого, кто ведет себя подозрительно, молчит, ходит сам по себе, замкнутый, доносят анонимно, потом отправляют на осмотр к мозгоправу, и это правильно. Я сам три раза его посещал. Хуйня полная – все, что он там несет про смысл жизни, про будущее, прошлое, предлагает прочитать всякие книги, посмотреть ебаные фильмы. Блядь, лучше порнуху, чем эту хуйню, за слова отвечаю. Короче, тут даже не нужен доктор. Все, что надо, – это поговорить, поставить все на свои места, если есть вопросы – задать их и получить четкий ответ. Уши нужны, и все, а не в себе держать, как тот. – Заур завершил свою вступительную речь, осушил банку и принялся за другую. Сделал глоток, поставил банку на тумбочку, потер руки, хлопнул ими по бедрам и сказал: – Теперь без всякой пизды говори, что творится в твоей башке. Любые мысли. Не хочу, чтобы в ванной утопился.

– Да ничего такого, – сказал я, и это была почти правда.

У меня не было каких-то конкретных мыслей. Я понимал, что моя голова ничего не переварила. Будто какой-то поезд хорошенько меня стукнул, а я проснулся невредимый в пятидесяти метрах от железной дороги, ни хрена пока не понимающий.

Заур явно не был удовлетворен моим скомканным ответом. Он смотрел на меня выжидающе. Я помолчал немного, пытаясь подытожить этот необычный день, и затем высказал единственную мысль, которая пришла мне в голову:

– Девочек жалко.

– Да, – кивнул он и добавил: – Сучий пидарас.

Я вдруг подумал, что впервые в жизни слышу не то чтобы столько мата, а скорее, слышу настолько конкретный, плотный, что ли, мат, полный концентрированной злобы. В махачкалинских дворах от мата не отвертеться, но то был всегда мат в никуда, без причины, просто в воздух, он не имел никакого особенного смысла, а этот был точечным и действительно наполненным животной злобой. Я попытался уйти от этих мыслей в какое-то позитивное русло. Стал размышлять вслух, глядя в одну точку на полу:

– Не знаю. Вчера они, наверное, в такое время веселились дома. Смотрели фильмы, слушали музыку, а сегодня уже мертвые.

– Я тоже так думаю, каждый раз, когда вижу… ну, такое.

– И часто «такое»? – удивился я.

– Такое? Нет. Конечно, я и хуже видел… То есть не хуже. Что может быть хуже, чем то, что было сегодня? Я говорю, что видел много убитых, но там была война, трупы, братские могилы, когда не можешь понять, где чья конечность, и всех в одну могилу. Однажды в Чечне видел расстрелянный автобус с гражданскими. Как решето расстрелянный. Внутри не меньше двадцати человек – женщины, дети. Кто-то просто устроил мясорубку… из пулемета по автобусу. Но это другое. А чтобы такое в обычной жизни – в первый раз. Бывают раз пять в год убийства, иногда из-за копейки, иногда по пьянке, иногда один на один, иногда толпа на толпу, но там типичные случаи, как везде. А чтобы четыре жертвы, вырезать целую семью, девочек – это в первый раз. Каким, сука, ебанутым надо быть? Пиздец какой-то.

Он встал со стула и подошел к балкону, приоткрыл дверь и закурил, глядя куда-то в ночь.

– Вы знали Хабиба?

– Давай без «вы», мне сорок пять, я, конечно, в два раза старше тебя, но еще не старый пердун. Знал. По работе часто пересекались и, когда он уволился, тоже один-два раза на свадьбах, там-тут виделись. И месяц назад… на кладбище, одного общего товарища похоронили. Парой слов перекинулись, и все.

– Участковый сказал, что вы дружили.

– Ну, не то чтобы дружили, были товарищами, а вот когда начали по работе пересекаться, были рабочие конфликты. То они в нашу работу лезут, то мы к ним. А он был хороший работник, как пес – если хватался, то мертвой хваткой. Он, конечно, свое успел хапнуть в десятые годы, но вовремя вышел с карманами, полными копейкой. Во всякую грязную суету тоже перестал лезть давно. С таким тяжело дружить, особенно тут, в Дагестане.

– В смысле?

– Ну, тут же не бывает, по-любому, прав или не прав. Чаще всего бывает где-то между. Надо всегда договариваться. Вот хочешь ты посадить кого-нибудь пожизненно, а у него родственники, связи, адвокат нарисовался – какой-нибудь московский даг в новом костюме, и приходится договариваться. Я хочу пожизненно, они хотят восемь, я хочу двадцатку, они хотят двенадцать, и где-то на середине добазариваетесь. Потом он выходит через пять лет по УДО. Вот тебе, блядь, и договорились. Прирезал мужик жену, потому что ему не понравилось, что ее до дома проводил ночью коллега, и выходит через несколько лет, ебанутый на голову. Да – неправильно, это понятно, но на хуй ты за нож хватаешься… Это я о своем. Блядь… Про что я говорил?

– Хабиб.

– А, да. С Хабибом хуй договоришься. Вот стоял на своем, и все. Хороший сотрудник и гордый мужик. Да, как и все, немного на стороне делал копейку, но не так, чтобы построить себе замок, как другие. И выскочил вовремя, не к чему придраться. Все делал для девочек. Старшей видел, какую гигантскую музыкальную хуйню купил? Больше ляма стоит.

– Я особо не разбираюсь. Это рояль или пианино?

– Хуянино. Московская консерватория, да? Я тоже не разбираюсь, но звучит нормально. Дорого. Жена говорит, престижное место. Среднюю, которую ты видел на лестнице, оставил дома после окончания школы. Она хотела подготовиться за год и сдать документы куда-то за границу, не знаю, в Германию, кажется, хотела. Знала немецкий, английский, неплохо на французском и турецком говорила. В семнадцать лет знала пять языков, а аварский не знала. – Он сказал это и рассмеялся, но грустно. Глаза у него покраснели, но, возможно, не от слез, как мне показалось, а от усталости и пива.

– А младшая? – спросил я.

– Младшая не знаю, ее комнату сейчас последней осматривают. Но комната, полная книг, целая библиотека, всякие Гарри Поттеры и прочая детская хуйня. – На этом он замолчал, да и я не знал, что сказать. Вдруг он покачал головой и сказал: – Ебаный пидарас! Сука! – Он пнул стул, и тот упал. – Найти бы его, разъебать, засунуть в жопу колючую проволоку, а потом засунуть в эту реку по живот, чтобы медленно замерз и сдох сукин сын, блядь… Просто взять его и отдать сельчанам, они, блядь, съедят его заживо. Разрубят на кусочки и скормят волкам! – Вторая банка пала жертвой следователя. Хорошо, что не было третьей. Такими темпами через полчаса он разнес бы мне номер.

– Думаете, он один был?

– Не знаю, может, двое, может, пятеро. Сука! Обещал жене не материться, но как тут, бля, промолчать? Не знаю, сколько их было. Пока непонятно, но мне кажется, что это один человек. Если смотреть на следы, то один. Одна ебаная мразь вошла в дом, убила Хабиба, потом одну девочку, потом вторую, потом третью. Ловил их одну за другой и убивал. Как делают лисы. Видел, как убивают кур?

– Нет.

– Просто залезают в курятник и одну за другой мочат десять-двадцать штук, а забирают с собой только одну. Кстати, это не для ваших газет, понял?

– Да, – ответил я.

– Никакой записи, – добавил он, и я показал ему свой севший телефон.

– Я тоже думаю, что он был один, – высказал я свою версию, как будто мое мнение что-то вообще значило.

– Почему так думаешь? – спросил меня следователь, и вопрос его прозвучал вполне серьезно, а не так – чтобы поддержать разговор с сопляком. Вероятно, алкоголь ударил ему в голову, и мы слегка уравнялись. Он смотрел на меня в ожидании каких-то серьезных выводов, и мне предстояло не облажаться. Я слегка дрожащим голосом, но с умным видом проговорил:

– По следам видно. Это один человек, который методично убивал одного за другим членов семьи. Сперва они разговаривали в гостиной, потом, слово за слово, произошла драка, убийца убил Хабиба, потом его дочерей. Как вы и сказали. И это не похоже на конфликт из-за работы Хабиба.

– Почему?

– Не знаю. Я, конечно, ничего не понимаю в таких делах, читал пару книг детективных, смотрел сериалы, но создается впечатление, что тут другая причина. Зачем убивать девочек?

– Может, они его узнали.

– Нет, может быть, видела средняя дочь, может, даже видела младшая, которая отреагировала на шум, но не старшая. На ее дверях следы крови, убийца открыл ее дверь.

– Потому что она там закрылась! – разозлился неожиданно Заур, и тут, наверное, я должен был замолчать, но у меня зародилась своя теория прямо по ходу рассказа, и я не хотел останавливаться на полуслове.

– Нет, тогда бы она закрылась изнутри на замок. Дверь была просто закрыта, а она даже не слышала того, что произошло внизу.

– Как можно такое не услышать? А сестра на лестнице. Забыл ее? По-твоему, она немая, что ли? – спросил он, и мне захотелось ответить на его вопрос, что, походу, я уже никогда ее не забуду, и да, теперь она уже точно больше не произнесет ни слова, но я сказал:

– Старшая, кажется, лежала на кровати в наушниках. Вы их заметили?

– На ней не было наушников, – уверенно сказал он.

– Я вам их сфотографировал, они сейчас лежат под кроватью. Это значит, что убийца, скорее всего, хотел убить всех, кто в доме. Он целенаправленно пришел в дом, чтобы убить Хабиба и его дочерей, иначе он убил бы только Хабиба и среднюю дочь, которая видела его лицо, но он прошелся по всем комнатам. Искал всех, кто был в доме, и даже, когда он открыл дверь старшей дочери и, вероятно, увидел, что она лежит в наушниках, он не остановился, не убежал. Так что я думаю, что это какой-то долбанутый псих!

Когда я закончил свою речь, моя теория показалась мне вполне логичной, но она тоже не отвечала на главный вопрос: кто убийца?

– Ты думаешь, мы не знаем, что это долбанутый псих? – спокойно сказал Заур. – Ты умный пацан. До хуя умный. Конечно, это какой-то псих.

– А профессиональная деятельность? Вы же по телику так сказали, – удивился я.

– Убийца по-любому это увидит. Он тоже такой же умник, как ты. Не оставил отпечатков. Может даже, все спланировал. И вряд ли сейчас паникует. Он, скорее всего, следит. Ему важно знать, в какую сторону повернуло расследование. Пусть думает, что мы пошли по ложному следу. Пусть расслабится. На самом деле мы практически уверены, что он до сих пор тут, в селении. Прячется где-то, вряд ли на улице в таком холоде. Скорее всего, где-то в амбарах, подвалах или у родственников, а может, даже у себя дома, уверенный, что сделал все идеально. Сидит, пидарас, в кухне за столом и чаи гоняет, может даже, в кругу своей семьи, смотрит телик и качает головой.

– Он не мог покинуть село?

– Мог, но мы проверили всех, кто выезжал из села. Тут только одна дорога, так что он, скорее всего, еще тут. С одной стороны село окружает река, с другой овраг, болото, грязь, слякоть. Следов пока нет, он бы ни за что не смог их скрыть. Завтра мы поднимем это место на уши. Перевернем каждую кровать, залезем в каждый шкаф.

– А как вы узнаете его?

– По глазам, блядь! – резко отреагировал Заур на мой вопрос. – Шучу. Этого я тебе не могу сказать. И так сказал слишком много. Зато мы с тобой хорошо поговорили, да? – Он посмотрел испытующе мне в глаза.

– Да? – почти согласился я.

– Я же не найду тебя завтра утром висящим на ремне на люстре?

– Нет, – сказал я, усмехнувшись, и взглянул на некое подобие люстры над головой. – Вряд ли она меня выдержит, если даже надумаю.

– И из окна не прыгай. Это второй этаж, не убьешься, останешься калекой до конца жизни, если не сможешь жопой в снег приземлиться. И в ванной…

– Я понял, – перебил я и опять усмехнулся.

Я вдруг понял, что в целом, несмотря на всю эту угрюмость, грубость и мат, да и на внешний вид, Заур был неплохим мужиком. Просто повидал много, и жизнь уже высосала из него все, что могла. Осталось только чутье – и он, покусанный, битый пес, готов был принюхиваться к каждому, пока не найдет виновного. Заур вышел из номера.

– А, вот, чуть не забыл. – Он опять заглянул и бросил мне мою флешку. – Походу, завтра мы уже не встретимся, так что удачи в работе. Только не становись слишком хорошим журналистом – или станешь проблемой.

С этими словами он ушел. Вначале мне показалось, что он напоследок бросил мне угрозу, чтобы я не лез в это дело, а потом, уже задним числом, до меня дошло, что он имел в виду: чтобы я не становился проблемой для системы в целом. Он прав. Любой хороший журналист – проблема для всех, начиная со своей семьи и заканчивая страной в целом. Оставалось сделать что-то с зудом в голове, требовавшим искать ответы.

На всякий случай я засунул флешку в фотоаппарат. Сотрудники забрали только свои материалы и не тронули мой репортаж про золотодобытчика. Любезно с их стороны, ведь это сулило мне три-пять тысяч рублей в зависимости от качества материала.

Во второй раз я предпочел не ложиться спать. Не хотелось увидеть еще один сон с участием капюшонов и ножей, но, если отсеять все мрачные детали, управлять временем было бы круто. Это охренительная суперспособность. Однако еще больше, чем деталям сна, я удивился тому, как глубоко он залезает в сознание, как формирует правила, условности до начала «просмотра». Во сне я был уверен, что умею управлять временем, умею давно и обещал кому-то, что не буду использовать свою суперсилу (сразу ощущается дух второсортных боевиков и немного от «Марвел»), а еще я точно знал, что, используя эту силу, уже убивал злодеев, и не раз. В голове даже крутились какие-то воспоминания о моих жертвах. Это были какие-то террористы в пустыне, какой-то крутой мексиканец, какой-то мужик в лимузине… Откуда все это? Как вообще так происходит, что во сне ты сразу становишься участником событий, имеющим совершенно другую биографию, будто включил фильм с середины, и вот ты уже забыл, каков ты на самом деле, а только понимаешь, что ты наемный киллер или типа того…

Это была очень долгая ночь. Я размышлял о куче вещей, и не всегда адекватных. Например, я полчаса искал подтверждение тому, что не я убил семью Гамзатовых. Это был бы классный (хотя, может, и классический) сюжетный поворот. Может быть, у меня были галлюцинации, может быть, раздвоение личности, как в одном из моих любимых фильмов – «Бойцовском клубе». Но все-таки я нашел убедительные доказательства своей невиновности, так как в момент совершения убийства либо дрых у себя в спальне в Махачкале, либо был в дороге и только ближе к одиннадцати часам оказался в селе N. По пути я один раз перекусил в кафешке и заехал на заправку. Люди меня видели. Ноль шансов, что я убийца. Это меня обрадовало. Не то чтобы я всерьез рассматривал эту версию, но в ту ночь я был слегка не в себе, и без разницы, о чем я думал, главное, я хотел думать, и желательно рационально. Следующим классическим претендентом был Заур. Тут у меня ничего не было. Ни алиби, ни мотива убийства, судя по его рассказу, но опять-таки, кто знает, что он там мог скрыть от меня? И ведь не проверишь, Хабиб мертв, а значит, осталась только одна правда, та, которую рассказал следователь. На этой мысли я решил перестать упражняться в духе Шерлока Холмса. Голова и без того трещала, но ни о чем другом я думать не мог. Следующее, что я сделал, – это вышел на балкон и около часа смотрел на горы и реку. А почему бы и нет? Ведь убийца мог дождаться темноты и под покровом ночи попытаться покинуть село, перейдя реку. Других вариантов нет, я уже знал, что все возможные выезды из села перекрыты. Только через реку по пояс в морозной воде, а может, и по льду.

Вдруг из-за высоких густых высохших кустов показались три человека. Они шли вдоль реки прямо в нашу сторону. Я не мог разглядеть их лиц, но это точно были взрослые мужики, державшие наперевес что-то похожее на длинные палки или ружья. Я следил за ними внимательно. Они поравнялись с нашим гостевым домом, посмотрели вверх через овраг в его сторону и по самодельным ступенькам из речного камня поднялись на задний двор, а затем исчезли за поворотом. Мне это, естественно, показалось сверхподозрительным, и я выскочил и побежал в конец коридора. Увидел четыре двери и постучал в первую попавшуюся. Мне открыл дверь мужчина лет сорока.

– Салам алейкум, нужен Заур, срочно!

– Валейкум салам, дальше, – ответил сонный мужик, мотнув головой в сторону, и захлопнул дверь перед моим носом.

Я постучал в следующую дверь, и через минуту она открылась. Оттуда, нервно озираясь, высунулся Заур. Он был в майке и широченных семейных трусах. Взглянул на меня волчьими красными глазами, выжидая. Я не стал тратить время зря:

– Я только что видел троих мужиков, которые вышли из леса, там у реки!

– Взрослые?

– Да.

– Одеты в темную одежду, шапки, куртки, огромные боты?

– А… Ну, вроде, наверное.

– Охотники. С ними предварительно уже поговорили, у них есть это… ну ты понял.

– Алиби? – быстро догнал я.

– Да. Они все трое спали тут. Администратор подтвердил, но мы еще разберемся, кто где спал.

– Тут?

– Они твои соседи.

В этот момент я услышал шаги снизу. Ступеньки были чуть дальше. Зазвучал неразборчивый аварский язык. Я наполовину аварец и, хоть и не знаю языка, в целом могу определить и более-менее понять его. Но этот я понять не мог. То был горный диалект. Тяжелые шаги нескольких человек звучали все громче, потом в конце коридора показалась голова первого охотника, а затем еще две. Мужики тяжело и явно устало поднимались по ступенькам. Лицо первого украшала неухоженная борода, усы лезли в рот. На нем была ветхая черная спортивная шапка, черное пальто, темные штаны и огромные боты, в которых можно лезть по колено в свежий навоз. Ну или в реку, если есть такая необходимость. Второй, шедший сзади, обладал пышными желтоватыми усами, как мне показалось, даже специально слегка закрученными. Он широко улыбался, пока третий, бритый, что-то рассказывал. Увидев нас, все трое помрачнели и замолчали. Я-то мрачным уже был, но окончательно застыл, когда понял, что у каждого на плече висит ружье.

– Ассалам алейкум, – сказал первый.

– Валейкум салам, – ответил вызывающе Заур, и мне сразу полегчало. Каким бы странным ни выглядел сейчас хмурый, толстый, еле помещающийся в эти трусищи следователь, гонор у него был что надо.

– **** **** ******? – спросил он что-то на аварском.

Я понял, что речь идет о завтрашнем дне и их готовности.

– Руго, – подтвердил бородатый и слабо кивнул, уходя. Своим взглядом и тоном он выказал взаимное неуважение Зауру.

– Вам позвонят, – добавил на всякий случай Заур, но ответной реакции не последовало.

С нами поравнялись другие два охотника. Усатый смерил Заура взглядом и, кажется, позволил себе легкий смешок. Последний, который выглядел помоложе, возможно из-за отсутствия растительности на лице, холодно посмотрел на меня и, будто я был пустым местом, продолжил рассказывать свою историю.

– Это аварский? – уточнил я им вслед.

– Да. Тут в селе свой аварский.

– Они местные?

Дверь следующего за моим номера открылась, что не добавило мне радости. Первый отошел, пропуская тех двоих, и сам, напоследок посмотрев на меня, тоже вошел внутрь. Просто супер.

– Ты спать мне дашь, студент?

– А, да, извините, – сказал я, и во второй раз за пару минут передо мной бесцеремонно захлопнулась дверь.

Я развернулся и пошел к себе. Вдруг зауровская дверь снова открылась.

– Эй! – крикнул он, и я обернулся. – Завтра во сколько уезжаешь?

– Не знаю, как проснусь. В обед, наверное.

– Хорошо, нам нужно поснимать этих. – Он показал головой мне за спину, имея в виду охотников. – И еще будут несколько подозреваемых. После обеда приедет наш работник, но, чтобы не терять время, хочу на твой фотик поснимать этих троих. В одиннадцать спустись в холл, заодно посмотришь, как ведется допрос. Хочешь?

– Допрос? Конечно! – обрадовался я.

Вот это был настоящий подарок. Даже если они не дали бы мне опубликовать материал, это не имело большого значения, так как я понимал, что меня ожидает беспрецедентный опыт. Допрос настоящих предполагаемых убийц! И тут я задался вопросом:

– А их можно допрашивать?

– В смысле?

– Ну, адвокат, туда-сюда…

– Какой тут на хуй адвокат! – фыркнул Заур и опять хлопнул дверью.

А я подумал: и вправду, кто тут вообще что-либо знает о своих правах.

Когда я вернулся в номер, стрелки настенных часов показывали почти три. Я зарядил телефон, напомнил семейству о своем существовании, вкратце описал маме ситуацию. Выслушал лекцию на тему, как важно помнить о том, что, если твои родители еще живы, будь добр писать им хотя бы иногда. Затем я вышел на балкон, чтобы просто подышать и еще раз взглянуть на мрачные здешние горы. На самом деле они были обычными – величественные, красивые гигантские скалистые глыбы, покрытые снегом, но в свете последних событий мне виделись в них лишь беспросветный мрак, обреченность и жестокость.

Дверь соседнего балкона жалобно скрипнула, и на него вышли первый, бородатый, и третий, бритый, охотники. Бородатый протянул товарищу сигареты, потом их взгляд упал на меня.

– Ассаламалайкум! – произнес бородатый с явным акцентом, видно позабыв, что мы только что здоровались.

– Валейкум салам, – ответил я как-то слишком по-городскому. Надо было скопировать интонацию Заура, тогда бы я не выглядел совсем жалко.

Проиграв словесную дуэль, я быстро отвел взгляд и тем самым проиграл вторую. Попытался смотреть куда-нибудь в никуда, но боковым зрением видел, что охотник продолжает смотреть в мою сторону.

– Ле, – произнес вдруг он.

Я обернулся, свет из их номера освещал половину его лица, и, пожалуй, увидь я такого мужика в темном переулке с ножом в руках, скорее всего, развернулся бы и дал деру.

– Маарулав вугищ? [Ты аварец?]

– Я? А, нет, я журналист, – ответил я.

Ситуация напомнила сцену из старой дагестанской комедии. «Вы очевидец? Нет! Я даргинец! Уха-ха-ха!» Только мой собеседник не ржал. Он даже не задумался над тем, как я его понял, и над тем, что с незнакомцем, наверное, все-таки лучше начинать разговор на русском языке.

Охотник нахмурился, обдумал что-то, а потом уточнил:

– Телевидение, что ли?

– Да, да. Точно. Телевидение, камера. – Я показал ему воображаемую камеру на плече, будто общаюсь с неандертальцем.

Мне стало неловко, ведь он, вероятно, отлично меня понял с первого раза, а мои потуги могли лишь оскорбить его и говорили скорее о том, что я страшно нервничал.

– Очень жалко, – сказал он.

Я не совсем понял смысл этой фразы, а в таких случаях я обычно начинаю задавать дополнительные вопросы. Как рассказывала мама, с самого детства я докапывался с сотнями вопросов, пытаясь понять суть той или иной вещи, слова или действия. Она говорила: «Отец от твоих вопросов лез на потолок».

– А? – переспросил я.

– Семья. Жалко, – спокойно ответил охотник и ругнулся в воздух на аварском языке. Что-то связанное с половыми органами животных и матерью (вероятно, содеявшего этот кошмар).

– Да, – ответил я, не зная, что надо сказать.

Бородатый попросил еще сигарету, и бритый, стоявший рядом, передал ему пачку, а потом, взглянув в мою сторону, устало помотал головой и ушел в номер. Бородатый тоже посмотрел на меня и протянул мне пачку, едва слышно издав звук «м-м?».

– А, нет, не курю, – сказал я, улыбнувшись, и в ответ получил одобрительный кивок. На этом, как мне показалось, наш разговор себя исчерпал. Я как можно вежливее произнес: – Прохладно. Пойду.

И в тот момент, когда я взялся за дверную ручку, он сказал:

– Мы никого не убивали.

Я посмотрел в его сторону.

– Мы рано утром проснулись и пошли сразу в лес.

– Да я… просто снимаю… – начал мямлить я, пытаясь оправдать свое присутствие здесь, в этом селе.

– Не убивали.

– Я понял. Да…

Я быстро вернулся в номер, но теперь был на все сто уверен, что охотники не убийцы. Не знаю, откуда взялась такая уверенность. Я просто взглянул в глаза их главного и увидел это. Несмотря на то что каждый день эта мрачная троица лишала жизни волков, стреляла и резала, это были просто сельские мужики, которые могут повздорить между собой, а могут и с другим мужиком, и да – такое может закончиться поножовщиной, всякое бывает. Но женщина – это другое. Девочки – это другое.

Я сбросил с себя одежду и собирался нырнуть под одеяло, когда услышал разговор на повышенных тонах за стеной – в комнате охотников. Разобрать ничего не удалось, но мне не показалось, что это ругань и крики, скорее, просто спор или свойственный многим дагестанцам шумный разговор с передачей всевозможных эмоций через громкость речи, удары кулаком по столу и тяжело произносимые непереводимые горские слова-паразиты.

Лежа в постели, я смотрел в окно. В голове крутились три слова: «Угораздило же меня». В надежде, что кошмары с участием жертв не повторятся, я закрыл глаза и почти сразу уснул.

Разбудил меня грубый стук в дверь. Оглядываясь, я автоматически вскочил, посмотрел в окно, было светло. На часах 11:07. Натянув джинсы, я открыл дверь. Передо мной стоял парень лет тридцати, которого я видел в компании Заура.

– Салам алейкум, Заур спрашивает, когда ты спустишься.

– Сейчас умоюсь – и готов. Валейкум салам.

Парень без особого интереса развернулся и потопал дальше. Я спросил вслед:

– А куда мне?

– Фойе внизу, – ответил он не очень приветливо.

Я и сам знал, что фойе находится внизу.

Я умылся, хорошенько прополоскал рот, так как зубной пасты не было, поскольку не было и планов остаться в селе на ночь.

В фойе находилось несколько незнакомых мне человек: одна женщина, несколько сельских мужиков, и у всех как на подбор мрачные выражения лиц. Впрочем, после случившегося другого от жителей села ожидать и не стоило. Полицейский, что разбудил меня, появился в конце коридора и жестом предложил мне найти любое удобное место и присесть. Я огляделся: кушетку занимали мужчины, которые после моего появления поубавили тон, но продолжали обмениваться мнениями на аварском, поочередно склоняясь к уху собеседника.

Женщина стояла в уголке и смотрела в окно на улицу. Она держала в руках белый мятый платок. Рядом с ней было три стула. Я подошел и, указав на один из них, спросил:

– Можно?

– А? – Она встрепенулась, невидящим взглядом проследила за моей рукой и помотала головой: – Нет, я постою.

Я решил ничего не объяснять и, взяв один из стульев, отошел чуть подальше и сел. С улицы послышался крик. Один из мужчин привстал, выглянул в окно и сказал что-то на аварском второму. Я понял это так:

– Смотри, ******* ******* люди ****** ****. Что им *****?

– ***** ***** *** *** думал? Оставь, – прозвучало в ответ.

Мне стало интересно, я подошел к окну, где была женщина, и выглянул. На улице стоял с десяток человек, не считая пятерых полицейских, вяло охранявших вход в гостевой дом. Из этого окна трудно было разглядеть единственную сельскую дорогу, по которой я сюда заехал, но неторопливо спускающихся людей я заметил. Один из жителей ткнул полицейского пальцем в грудь и начал что-то кричать вперемешку на русском и аварском. Тот оттолкнул его. Местные жители, будто натренированные охранники, быстренько развели их в разные стороны.

– Что вам нужно? – произнес я вслух, безрезультатно пытаясь разобрать крики.

– Кто-то из жителей сказал, что тут держат виновника, которого поймали ночью, – сказала на довольно хорошем русском стоявшая рядом женщина.

Я взглянул на нее, увидел красные заплаканные глаза и сразу решил, что она родственница жертв. Кому еще так плакать?

– Кого-то поймали? – уточнил я.

– Нет.

– А почему они так уверены?

– Это село, – грустно улыбнулась она. – Кто-то что-то скажет, и начнется… Никто не будет ни в чем разбираться. Они просто ждут, пока полиция укажет на кого-нибудь пальцем.

– Понятно… – сказал я, а потом зачем-то добавил: – Снег пошел.

Мне показалось, что это замечание сможет слегка разрядить обстановку, ведь это снег. Все любят снег. Снег – это добро, детство, легкость, кока-кола и мандарины, все что угодно, но точно не зло.

– Вы репортер? – спросила она.

Я обернулся и заметил, что она смотрит на мой фотоаппарат, лежащий на стуле.

– Да.

– Али о вас говорил, – пояснила она и села.

По ее лицу я понял, что она не планирует ничего мне объяснять, и мне оставалось лишь догадываться, кто такой этот Али и что он про меня наговорил. Я собирался сесть на свое место, как вдруг заметил вспыхнувший взгляд женщины. Она вскочила со стула, глядя в окно. Я тоже выглянул и увидел, как два сотрудника слегка неуверенно пытаются заставить толпу освободить дорогу. Народ, которого стало заметно больше, нехотя сделал несколько шагов назад. Черная «камри», а за ней и серебристая «королла» подъехали к самому входу и тем самым перегородили дорогу сборищу, что, естественно, никого не обрадовало. Из «камри» вышли Заур и еще два человека, а из «короллы» – низкий седой мужичок лет шестидесяти в черном пальто и меховой кепке, какие любили носить криминальные и политические деятели Дагестана конца девяностых. Полицейские, увидев не столько Заура, сколько того, второго, мгновенно взбодрились. Один подбежал к мужичку и согнулся почти пополам, чтобы тот дотянулся до его уха, услышал что-то и посмотрел на мужичка как-то по-новому. Тот сделал рукой непонятный извилистый жест и опять что-то сказал. Полицейский кивнул, приняв команду, и подозвал всех остальных. Заур дождался мужичка у входа, и вместе они вошли.

– Заур, это не он! Заур! – завопила сразу женщина. – Мухтарович, скажите ему, это не Али!

– Не лезь! Мы во всем разберемся! – рыкнул в ее сторону Заур, который был явно не в настроении, и потому я решил остаться в своем в уголке. Надо будет – позовут.

Тем временем женщина не унималась, в слезах она начала взывать к мужичку:

– Мухтарович, пожалуйста!

Мужик остановился, а Заур, не обращая на них внимания, пошел в конец коридора. Навстречу вышел полицейский, разбудивший меня, и коротко произнес: «Готово». На это Заур кивнул и пошел в другую сторону коридора, туда, откуда недавно спустился я.

– Заур ***** из-за меня, вы же его знаете! **** *** ****** всегда! – в слезах выдавила женщина на аварском.

– Успокойся, Марият. Никто никого не обвиняет. Мы зададим простые вопросы Али и другим двум. Сюда еще шесть человек привезут. Никто никого не обвиняет, да? – повторил мужик в ожидании какой-то реакции женщины. Она еле заметно кивнула. – Это самая простая работа. Проверяют всех подозрительных.

– Али *****?

– Так получилось. Просто **** ***** ********* *** с другими охотниками. Он же старший, он несет ответственность. Тут будет много других.

– Ты же знаешь Заура.

– Знаю.

– Он захочет отомстить.

– Никто. Никому. Не будет. Мстить, – отчеканил мужик.

– Ты *****?

– Да. Не волнуйся. Я тут старший. Все у меня под контролем. ***?

– ***, – сказала она что-то и, как мне показалось, успокоилась.

– Эй! – грубо подозвал меня молодой полицейский.

Честно говоря, я видел его в третий раз, но уже возненавидел за этот дерзкий тон и неприкрытую неприязнь. Впрочем, «неприкрытая неприязнь» окружила меня еще вчера, когда примерно в это же время я въехал в это село, и больше не покидала. Наивный дурак, надеявшийся заполучить суперкрутой материал, который вознес бы меня в топ самых цитируемых журналистов.

– А?

– Не напрягай меня. Сядь на свое место. – Полицейский ткнул пальцем в стул, где лежала камера. Долбаный Шерлок Холмс применил дедукцию и понял, какой из стульев мой.

Дверь с улицы открылась, и внутрь вошел единственный человек, приветливо улыбнувшийся мне при знакомстве, – участковый Каримдин. Высокий и худощавый вчера, сегодня в дутой куртке он показался мне довольно внушительным.

– Чё? – грубо спросил его отморозок-полицейский, который с виду годился ему в сыновья.

– Обстановка нехорошая. Местных все больше.

– И что они хотят?

– Посмотреть на подозреваемых, – сказал Каримдин, и, услышав это, женщина покачала головой, ушла в свой угол, и оттуда раздались приглушенные рыдания.

– Блядь, – едва слышно выругался полицейский, – ослы…

– Эй, – вдруг обратился к нему усатый мужичок, – ты чё разорался? Тихо делай свою работу.

Полицейский проглотил замечание мужика и удалился в конец коридора.

– Каримдин, позови имама. Подключи *******. Пусть успокоят народ, – спокойно скомандовал тот же мужичок.

Как я понял, речь шла о старейшинах, и это решение показалось мне охренительно умным. Хоть кто-то тут мыслит рационально. Он оглядел помещение, увидел притихших двоих на кушетке, задал им пару вопросов, и мне стало очевидно, что это владельцы гостевого дома.

– А ты кто? – спросил он вдруг меня, и я, как ракета, взлетел со стула.

– Журналист. Заур попросил помочь, пофоткать.

– А, хорошо. Туда-сюда не болтай, – сказал он строго, по-отцовски.

– Да, – ответил я, будто солдат на линии фронта, принявший приказ.

– Можно, – сказал полицейский-грубиян, указывая на конец коридора, и они вместе с мужичком ушли.

Сидевшие на кушетке достали сигареты и пошли в администраторскую, а я остался в совершенно не отапливаемом фойе один, если не считать женщину, которая в своем горе, кажется, мысленно была где-то не здесь. Она продолжала смотреть в окно. Зазвонил мой телефон, это была мама:

– Арсен, ну как? Выехал?

– Нет, пока еще тут. Полицейские попросили кое-что для них поснимать, и я остался еще на пару часов.

– Что поснимать?

– Людей. Тут у них допрос будет скоро, и надо, чтобы кто-нибудь для них пофоткал.

– Вы в полицейском участке?

– Нет, там же, в гостевом доме. Я думаю, тут нет никаких полицейских участков, – усмехнулся я. – Тут здание администрации села – чей-то старенький частный дом.

– Воре ха, – вспомнила мама свой аварский язык, что означало «Будь осторожен».

– Да тут ничего такого. Никаких подозреваемых, просто, как я понял, говорить будут с неместными, – сказал я потише, чтобы женщина не услышала мои слова. Затем встал со стула и пошел подальше в коридор.

– Ну, хорошо. И когда домой?

– Надеюсь после обеда выехать. Посмотрим. Дело интересное. Нельзя, наверное, ничего рассказывать, но просто тут прямо кино какое-то. Все какие-то нервные: полиция, жители, родственники. Тут все жестко, и я внутри всего этого.

– Воре ха, – повторила мама. – Сделай, что они просят, и пулей домой. Понял?

– Да, капитан.

– Астахфируллагь [Прости меня, Аллах], – выдохнула она. – Тут уже по всем новостям это крутят. Ничего толком не показывают, но уже все сказали. Зверство.

– Да…

– Ты там внутри был? В доме.

– Ну так, рядом, – соврал я. – Особо ничего не видел. Тут больше народ раскачивает лодку.

– Конечно, местные так реагируют. У них под носом. Тем более какой-то важный человек был, да?

– Да, вроде.

– Сколько там живет человек?

– Не знаю.

– Человек пятьсот, наверное, – высказала догадку мама.

– Наверное, – поддержал ее я.

– Тем более что все всех знают. Это точно кто-то чужой. Со стороны. Приехал, сделал и убежал уже, наверное, давно.

– Да, – сказал я без особого интереса.

Все эти теории я уже прокрутил в голове сотню раз. Я просто ждал, пока эта история начнет развиваться. Как любитель детективов, я рассчитывал, что должно произойти что-то такое, что придаст ей импульс. В кино обычно находят орудие убийства или появляется новая жертва, снимок, след. Правда, с другой стороны, я понимал, что это реальный мир, реальная жизнь и Дагестан. А стало быть, это дело либо раскроется за пару дней, либо годами будет висеть в воздухе, пока народ не отпустит это, как отпускал многое другое в конце девяностых: сотни убийств, теракты, криминальные и клановые разборки, завершавшиеся кровавыми побоищами. Многое было. Многое отпустили. Я как человек, почти не заставший те мрачные годы, мог судить о них лишь по рассказам отца – прямого участника событий.

– Насчет девочки… Я сбросила тебе ее номер и фото тоже.

– Какой? – спросил я, не понимая, как наш разговор так быстро переключился на мою личную жизнь.

– Я же тебе говорила вчера. Девушка, заканчивает юридический, Айшат. Вспомнил?

– Да-да, вспомнил, – сказал я.

– Ее предупредили, что ты позвонишь. Фото есть, симпатичная. Ее папа серьезный такой. Она, наверное, такая же.

– А если она мне не понравится? Вначале надо фото отправлять, чтобы я сказал «да» или «нет», а потом уже давать номера друг друга. А сейчас, получается, у меня даже нет выбора. Если не позвоню, подумают, что что-то не так.

– Не капризничай. Хватит уже. Миллион девушек увидел. Эта то, другая еще что-то, третья низкая, четвертая губы сделала. Хватит уже. Хоть кому-нибудь дай шанс. Не все по фото делается, понял? Тоже мне фотограф.

– М-м, – протянул я, закатывая глаза.

– Позвони сегодня. В обед большая перемена у нее, вы тоже, наверное, на обед пойдете. Поднимешь настроение себе.

– Хорошо.

– Не забудь.

– Ага. Все?

– Да.

– Арсен! – крикнула мама в трубку, когда я уже отвел телефон от уха и почти отключился.

– Да?

– Не рассказывай ей, где ты, хорошо? Никаких убийств, полицейских и остального. Испугается сразу, подумает, ты постоянно в такие дела лезешь.

– Хорошо, – сказал я и потер лоб. – Теперь все?

– Все. Давай, золотой.

– Давай, – сказал я и отключился.

С целую минуту я смотрел на экран телефона. «Мамы…» – подумал я. Все о своем. Я нахожусь в центре событий – на месте, возможно, самого зверского убийства в постсоветской истории Дагестана, а она мне про свадьбу. Да я, может быть, ночевал через стену с убийцами! Да тут каждый может им оказаться. Первым делом, первым делом убийства, ну а девушки и свадьбы потом…

Легче, наверное, сразу сбагрить предполагаемую невесту. По моему опыту свиданий по договору, та, вторая сторона, тоже не особо горит желанием связать себя узами брака. Как правило, это жесткая позиция родителей, и все, что требуется от меня, – это вывести собеседницу на чистую воду. Если скажет, что в приоритете у нее учеба, саморазвитие, карьера – отлично, вопрос решен. Если скажет, что у нее кто-то есть, но она не может сказать об этом родителям, – еще лучше. Сердце девушки занято – как настоящий джентльмен я не посмею претендовать на место другого парня, какой бы симпатичной она ни была. «Ого!» – на автомате я разблокировал телефон, открыл ватсап и вывел на весь экран фотографию девушки, сидящей в каком-то ресторане в кругу семьи. Моя стена несогласия и сопротивления дала трещину. Пожалуй, на такой девушке я женился бы. Ну, чисто теоретически. Милая, симпатичная и – новый критерий, становящийся все более и более актуальным, – натуральная. Пожалуй, я найду время с ней созвониться.

Послышались шаги. По лестнице спускался Заур, за ним шли мои соседи. Первым бритый, слегка отрешенный и задумчивый. Затем усатый – он не то чтобы улыбался, но видно было, что эта ситуация его не сильно волнует, это, скорее, недоразумение, которое ему хотелось бы быстренько уладить. Последним шел бородатый со свойственным ему мрачным выражением лица. Я опять вскочил со стула.

– Идем, – бросил в мою сторону Заур.

– Салам алейкум, – сказал я.

– Валейкум салам, – почти синхронно ответили все три охотника.

Женщина, увидев конвой, быстро направилась к нам.

– Али!

– Не мешай нам, – бросил холодно бородатый. – Все хорошо.

– **** ** ******* – сказала она на аварском дрожащим голосом.

Я не смог разобрать ни слова.

– Убери ее, – рявкнул в сторону грубияна-полицейского Заур, и тот как-то неуверенно попытался преградить дорогу женщине, стараясь не касаться ее.

Али, старший охотник, пошел дальше, опустив глаза.

Мы направились в конец коридора, повернули направо и попали в еще один коридор, по обеим сторонам которого тянулись старые, с облупившейся краской двери. В конце коридора двое полицейских что-то обсуждали. Заур открыл последнюю дверь, и охотники вошли внутрь. Как мне показалось, войти должен был и я, но Заур жестом остановил меня. Сунув руку во внутренний карман, он вытащил маленькую ручную видеокамеру.

– Смотри, что нашел. Умеешь пользоваться? – спросил он.

Я взглянул на эту рухлядь и кивнул.

– Хорошо. Потому что выехать все равно не сможешь. В десяти километрах на дорогу сошел сель, она заблокирована окончательно. В лучшем случае до вечера ты застрял в селе, если не поедешь в обход. А там самые конченые дороги республики. Останешься?

– Да, – ответил я уверенно. Не только потому, что мне не хотелось ехать по самым конченым дорогам республики, и не только потому, что в целом тон Заура не предполагал моего отказа, но и потому, что во мне разгорелся маленький костер. Меня ожидал ценнейший опыт, и я не имел права от него отказываться. Самый настоящий допрос: сигареты, «где ты был в ночь на воскресенье?!», «плохой коп – хороший коп» и все в таком духе. Хоть реальность в основном меня разочаровывала (и не только сегодня, но и в целом), настроен я был решительно.

– Заходи, ничего не говори, настроишь камеру, сделаешь пару фоток и выйдешь в соседнюю комнату. И так с каждым, кто войдет.

– Хорошо, – ответил я и только после этого сообразил, что, судя по его указаниям, моего участия в допросе не предполагалось. Вот тебе ожидания и реальность. Но отказываться я не собирался. – А что…

Не дослушав меня, Заур вошел, я следом. Это была маленькая, вроде хозяйственной, комнатушка. В воздухе висела смесь человеческих запахов и вони органических отходов. Потолок был покрыт желтыми пятнами сырости, углы комнаты украшали причудливые черные узоры грибка, поверх которых наслаивалась паутина. Из этой комнаты можно было пройти дальше в еще одну, точно такую же. Полицейские вытащили оттуда кушетку и вынесли ее в коридор.

– Нам хватит места, – кивнул Заур и скомандовал мне: – Открой окно, что за гадюшник!

Я открыл створку, которую, наверное, когда-то давно можно было назвать окном. Она чуть не развалилась: когда я потянул на себя ручку, стекло в уголке треснуло.

В первой комнате сидели Али и усатый охотник. Третий был уже в соседней. За нами вошел молодой полицейский-грубиян и, выругавшись, закрыл дверь.

– Что там? – спросил его Заур.

– Толпа. Кто-то что-то наболтал всем. Они думают, что мы нашли этого пидараса.

– Блядь! – коротко прокомментировал ситуацию Заур и, взглянув на меня, жестом предложил пройти в соседнюю комнату.

Она была почти копией предыдущей. На полу и стенах виднелись следы мебели, которую уже вынесли, и сомнений у меня не осталось. В этих двух комнатах жили люди. Видимо, заметив мой вопрошающий взгляд или скривившееся лицо, Заур решил объяснить природу витающих здесь ароматов:

– Вьетнамцы. Живут тут, пока строят объекты.

В центре комнаты стоял старый, будто украденный из сельской школы, исписанный и заляпанный жвачкой стол и стулья. На нашей (вероятно, законопослушной) стороне было два стула, на одном из которых сидел тот самый усатый мужичок. Шапку он снял, и я увидел блестящую лысину и седые волосы по бокам и на затылке. Напротив сидел третий из охотников. Он держался очень спокойно и, как мне показалось, с пониманием относился к положению, в которое попали он, его товарищи, да и в целом все село. Он умиротворенно смотрел в окно. Даже как-то излишне спокойно. Теперь я мог разглядеть его со всех ракурсов: аккуратно стриженный, бритый, сидит прямо, несмотря на отсутствие у стула спинки. Он посмотрел вверх, увидел над собой лампочку, заменявшую жившим тут вьетнамцам люстру, и недовольно хмыкнул.

– ** ***** ***** камера? – спросил его на беглом аварском Заур, указав на меня.

– Можно на русском тоже, – сказал уверенно мужчина.

Его русский был не так уж плох, что меня обрадовало. Обрадовало, потому что я соскучился по цивилизации.

– Мы снимем на камеру то, что ты скажешь. Можно? Если не хочешь, просто сфоткаем тебя, а камеру направим в сторону, чтобы записать звук.

– В сторону.

Услышав это, Заур предложил мне выполнить мою часть работы. Я автоматически спросил, есть ли у них штатив к этой камере, Заур скривил рот, может, потому, что терял терпение, а может, потому, что не знал, что такое штатив. Я уже понял его принцип нейминга: все непонятное имело корень «хуй», а остальное менялось в зависимости от степени его понимания. Он продолжил копаться в бумажках. Я огляделся, потом выглянул в соседнюю комнату и увидел там коробку из-под обуви. Поставил ее на стол, а на нее – камеру. Освещение было тусклым, так что я открыл диафрагму насколько это возможно, автофокус сразу поймал лицо охотника, и потом я повернул камеру слегка вбок.

– Так? – спросил я Заура.

– Пойдет, – ответил он. – Теперь фото.

Фотографию я сделал быстро и уже через мгновение оказался за дверью. Грубиян стоял в углу и поглядывал иногда в телефон, иногда на нас. Двое охотников сидели на кушетке. Рядом с ними оставалось свободное место, но еще два стула были не заняты. Вначале я постеснялся сесть, но обладатель лихо закрученных усов, улыбнувшись мне, сказал:

– Садись, братишка. В ногах правды нет.

– Да. – Я улыбнулся в ответ и аккуратно сел в свободный уголок.

Дверь открылась, и Заур обратился ко мне:

– Как включить?

– Там красная кнопка. Нажать, держать пару секунд до звука и отпустить.

Дверь затворилась. Из коридора послышался голос. Мне показалось, что это опять та женщина.

– Можно, я поговорю с ней? – обратился Али к Грубияну.

– Шеф будет ругаться, – сказал Грубиян, мотнув головой в сторону закрытой двери. – Лишних людей не надо было вообще впускать сюда.

Мне показалось, что последнее относилось ко мне, но Али воспринял это иначе.

– Это моя жена, – твердо сказал он.

Его брови нахмурились, и от этого мне стало слегка не по себе. Из-за густой седой бороды Али выглядел лет на шестьдесят, но не требовалось особой наблюдательности, чтобы заметить, что он был крепко сложен. Крепко настолько, чтобы смочь зарубить Хабиба, человека примерно такой же комплекции. Если бы он сейчас набросился на Грубияна, вряд ли я и усатый сумели бы его остановить. Придушил бы в секунду. Грубиян в ответ вскинул плечи, мол, «я тут при чем?», и продолжил смотреть в телефон. Минут двадцать мы сидели, вслушиваясь в жужжание неудачливой мухи, застрявшей в паутине у окна. Охотники иногда едва слышно переговаривались.

Наконец дверь открылась. Бритый вышел, и вошел усатый, которого назвали Султанбеком.

– Посмотри, что как, – сказал Заур.

Я вернулся в дальнюю комнату. Усатый не был против камеры, так что я направил ее на него и включил. Охотник даже улыбнулся, когда я его фотографировал. Можно было бы предположить, что таким способом он старается подбодрить себя или даже что его забавляет ситуация, но нет – это была обычная добродушная улыбка. Кто бы мог подумать: один охотник образованный, второй добрый…

– Откуда ты, еще раз? – спросил Заур, не дождавшись, пока я выйду.

– Юхары Чардахлар, – произнес Султанбек со специфическим акцентом. Это было что-то очень восточное, даже тюркское.

– Это теперь где? – спросил, нахмурившись, Заур.

– Азербайджан, Закатальский район, – спокойно ответил усатый мужичок из «наших», который, видимо, был каким-то высокопоставленным сотрудником.

– У вас там своих волков нет, что ли? – спросил Заур, но вопрос, похоже, был риторическим, потому что он, не дожидаясь ответа, взглянул на меня: – Все?

– Да, – ответил я.

– Иди сюда, – подозвал меня следователь и шепнул мне на ухо: – Следующего надо снимать. Лицо. Обязательно. Это подозреваемый.

Закрывая дверь, я ощутил, как костер внутри меня запылал еще сильнее. Мне хотелось послушать, о чем они говорят. Я не ожидал, что все будет таким скучным. Внутри себя я требовал хлеба и зрелищ, а получал жужжание мухи и какие-то звуки, источником которых был то ли нос, то ли рот полицейского-грубияна. Садясь, краем глаза я заметил, что он играет на телефоне в карты, и, видимо, все эти хмыки и шмыги, которые он издавал, были реакцией на не самый лучший расклад.

На этот раз прошло минут двадцать пять. Дверь открылась, и болтливый Султанбек вышел в еще более приподнятом настроении. Оставался самый интересный экземпляр – старший из охотников, Али, жена которого очень боялась за него, хотя я не видел для этого никаких оснований. Других подозреваемых пока не было, а Заур, вероятно, уже понял, как обращаться с камерой, и это означало, что мои услуги больше не понадобятся. Нужно было что-то предпринять. Я вспомнил, что на этого третьего камеру обязательно нужно было направить. Своих прав никто из подозреваемых не знал, так что Заур не удосужился спросить разрешения на съемку. Он заговорщически кивнул мне на камеру, и я кивнул в ответ.

Али сел за стол, я быстро его сфотографировал и принялся изучать камеру.

– Блин, – бросил я.

– Что? – спросил Заур.

– Камера тупит. Фокус теряется.

– Кто теряется?

– Фокус. Четкость, в общем. Надо повозиться в настройках.

– Долго?

– Без понятия. Фокус можно делать и вручную тоже. Я могу просто следить за ним и сам иногда поправлять, – предложил я и, не дожидаясь ответа, убрал коробку, уперся локтем в стол, как будто для соревнований по армрестлингу, и направил камеру на Али.

Ничего не ответив, Заур закрыл дверь, и мы начали.

– Фамилия, имя, отчество, год и место рождения, – произнес Заур, как будто говорил это уже тысячу раз.

Али недовольно посмотрел на усатого мужичка, и тот спокойно, будто своему другу, пояснил:

– Это нужно для камеры.

– Дахаев Али Магомедович, село N (он произнес название села, в котором мы находились), тысяча девятьсот пятьдесят второго года рождения.

– Опиши весь день. Как он прошел в деталях. Семнадцатое января две тысячи четырнадцатого года, включая вечер шестнадцатого января.

Али взял долгую задумчивую паузу, потом сказал:

– У меня сейчас не очень хорошая память. Я пью лекарства, ты знаешь. – Он посмотрел на мужичка, и мне показалось, что он в этом утверждении искал поддержку. – Могу что-то забыть.

– Ничего, говори все, что помнишь, – кивнул мужичок.

– С позавчера вечера? – уточнил охотник, и тот опять кивнул.

Али, кажется, совсем не обращал внимания на присутствие Заура. Да и тот не пытался с ним заговорить неформально, только читал вопросы и холодно их пояснял. Мужичок же был полной противоположностью. Находись мы где-нибудь в США, я бы подумал, что это всякие детективные трюки типа «плохой коп, хороший коп», но вряд ли это был тот случай. Хотя было видно, что Али ищет понимания только в глазах мужичка. Он едва слышно постукивал грязным указательным пальцем правой руки по столу и, судя по его взгляду, гулявшему где-то по полу, либо искал способ обмануть, либо действительно очень старался вспомнить вечер 16-го числа.

– Мы привезли две головы и оставили у Мажида, где въезд в село, – начал он задумчиво. Как я понял, речь шла об убитых волках. – Это было где-то девять часов вечера. Потом мы пришли сюда.

– Встретили кого-нибудь по дороге?

– Я не помню, – ответил Али, и Заур почти театрально покачал головой и усмехнулся, шмыгнув носом.

– Хорошо, потом?

– Мы пришли сюда, и все.

– До утра вы не покидали хостел?

– Нет, – ответил Али.

Я заметил, как полицейские переглянулись между собой. Их явно заинтересовал этот ответ.

– Али, точно? – спросил мужик, и это не понравилось Зауру. Он тут же задал следующий вопрос:

– Если вы живете в этом селе, зачем ночевать тут?

– Это тебя не касается, – грубо ответил Али на аварском языке.

– Касается! Отвечай как есть, – в таком же тоне на русском языке ответил Заур.

Третий кивнул Али, вынуждая его заговорить.

– Я тут больше не живу. Ты знаешь. В соседнем селе. Так что мы тут втроем ночуем. Мы утром проснулись как обычно и в семь часов пошли на охоту. Ночью вернулись. Никого не убили в этот раз, – закончил он.

Его последнее предложение прозвучало двусмысленно и нависло над всеми находившимися в комнате.

– Вы были знакомы с Гамзатовым Хабибом?

– Ты знаешь, – подняв голос, ответил охотник.

– При каких обстоятельствах вы познакомились? – продолжил развивать тему Заур, чем вызвал агрессивный взгляд в свою сторону.

– Мы односельчане, – ответил грубо Али. – Просто знали.

И этот ответ тоже не устроил Заура. Он бросил вызывающий взгляд в сторону Али, а я в ходе этой сцены ощущал себя дураком, не понимающим ничего, так как между этими двумя явно было что-то большее, чем просто бытовой конфликт. Между ними была история. Холодная война в чистом виде.

– Опиши события, произошедшие второго июля тысяча девятьсот девяностого года, и участие Хабиба в них.

– Пошел ты, собака! – крикнул Али, вскакивая из-за стола.

– Заур! – прикрикнул на следователя третий.

– Я его не убивал! Никто из моих его не убивал! Собака!

В кабинет влетел Грубиян – чтобы оценить ситуацию. Другие охотники, вероятно, задергались, чем тоже повысили градус напряжения. Схватившись за табельное, но не вынимая его из кобуры, Грубиян указал обоим, чтобы вернулись на свои места:

– Сидеть на месте!

– Ты думаешь, что самый умный, да? Ты ничего не сможешь доказать! Ничего! – продолжил Али, тыча в грудь Заура пальцем.

Старший полицейский попытался оттащить охотника в сторону, продолжая его успокаивать, но его никто не слышал. И только один Заур смотрел на охотника, растянув на лице звериную улыбку.

– Черт! Смеешься, да? Тебе смешно?! Смейся, шайтан! Аллагь все видит! Аллагь все видит… – С этими словами Али вернулся на свой стул и напоследок на аварском языке оскорбил чью-то мать, скорее всего, имея в виду Заура.

– Мы же с тобой договорились! – крикнул в его сторону третий, но Заур молча сверлил взглядом Али. – А ну успокойся, щенок! – Эти слова были брошены уже в адрес Грубияна, стоявшего в дверном проходе. – Быстро дверь закрыл!

Грубиян взглянул на Заура, и тот едва заметно махнул рукой. Грубиян вышел. Если уж на то пошло, в этот момент все они были грубиянами и лишь я один был дурачком, но я бы предпочел быть как все остальные. Лишь бы знать все, что знают они.

– Еще раз, – начал медленно Заур, – опиши события второго июля тысяча девятьсот девяностого года и какое участие в них сыграл Гамзатов Хабиб. Ахмад, – бросил он взгляд на мужичка, старавшегося успокоиться. – Ты здесь только из-за моего уважения. Никаких договоров с убийцами не бывает. Ваша задача – сделать так, чтобы я мог спокойно выполнять свою работу. Либо помогай мне, либо не мешай. Или будем работать по уставу.

– Хочешь по уставу? Какое право ты имеешь их допрашивать?! – выкрикнул получивший наконец имя Ахмад.

Я пришел к выводу, что он был начальником районной полиции, обязанной обеспечивать поддержку следственной группе, которой, в свою очередь, руководил Заур. Я знал это, потому что отец много лет проработал в полиции и мечтал, чтобы я пошел по его стопам. Как я понял, опрос свидетелей, оцепление и прочую скучную, черную работу доверяли местным, а всем руководили Заур и его помощник Грубиян. Начальник полиции продолжил:

– Ты больше ни слова у него не спросишь, пока не появится адвокат. Выходи, – скомандовал он Али, и тот вышел из импровизированной допросной.

– Я даю ему шанс! – крикнул Заур.

– Какой шанс?

– Чтобы он прямо сейчас сказал все как есть, если он не виноват, чтобы поставил все на свои места, потому что если он хоть в чем-либо виновен… Ты сам знаешь, у него нет шансов. Мы в течение трех дней все найдем. Хочешь делать официально? Давай, но тогда все будет только хуже, жизнь моей сестры будет испорчена окончательно. Мои два племянника потеряют отца, потому что после такого, даже если он невиновен, а каким-то образом получится доказать, что это он… его там не оставят. Загрызут в колонии в первую же ночь, поэтому либо сейчас он скажет все как есть, либо мне придется медленно, но верно его уничтожать. Суду будет плевать на него. Ты знаешь это, Ахмад. Да им ничего не нужно от меня, никаких доказательств. Им только нужно, чтобы я показал на него пальцем. Хочешь? Я покажу!

– Ты попробуй, – тихо сказал Ахмад.

На это Заур усмехнулся, подошел ближе и негромко произнес:

– Хочешь, чтобы сюда приехали наши общие знакомые, которые загонят ему трубу в задний проход? Тогда эти трое запоют обо всем, что делали и не делали. Один звонок, Ахмад, один звонок, и все будет, как я захочу. Или он ответит на все мои вопросы.

Ахмад долго смотрел в лицо Зауру, выражая презрение, потом открыл дверь и позвал Али обратно.

– Бит|араб бицани, мун вуго щайт|анальул рач! – Эти слова я расслышал четко. «Честно говоря, ты в самом деле хвост шайтана».

Заур фыркнул в ответ:

– Али, вач|а!

Охотник вернулся и сел на свой стул.

– Отвечай, – скомандовал Заур.

– Второго июля тысяча девятьсот девяностого года меня назвали убийцей туристки Зуевой Галины Юрьевны. Она гуляла недалеко от этого села, делала фотографии. Потом услышала какой-то шум и начала бежать, кричать. Я в это время занимался охотой. Услышал крик и побежал на звук. Я увидел, что она стоит на краю. Как это сказать? – Он сделал движение рукой, будто ныряя ладонью.

– Обрыв?

– Да. Я увидел ее на краю обрыва. Прибежал на помощь. Она испугалась меня, сделала несколько шагов назад и упала.

– Это твоя версия, – уточнил Заур. – А версия следствия?

Али смотрел на него молча секунд десять, но эти секунды тянулись как часы. Глаза его стали влажными и красными, но он, не проронив ни слезинки, твердо сказал:

– Они сказали, что я попытался ее… изнасиловать. Она убежала от меня, а я поймал ее и бросил туда. Вниз. Она умерла, а я сел в тюрьму на двенадцать лет. От меня ушла твоя сест… – тут он остановился и исправился, – моя жена. Когда меня выпустили, джамаат села сказал, чтобы я тут больше не жил. Я теперь живу в другом месте и прихожу в сезон сюда охотиться на волков. Контракт. Это ты хотел, да?

Некоторое время они просто молчали.

– Где твои вопросы? – с презрением спросил Ахмад.

Заур помолчал еще несколько секунд, потом спросил:

– Каково было участие Хабиба Гамзатова в этом деле?

– Он первым пришел на место… откуда она упала. И арестовал меня.

– Что ты чувствовал по отношению к нему?

– Тогда?

– Тогда и все эти годы.

– Он забрал у меня жизнь. Сказал, что поможет, но потом сделал по-другому. Я ненавидел каждый день, – сухо и холодно ответил Али.

Ахмад покачал головой и скомандовал мне:

– Останови камеру.

– Продолжай, – еще громче скомандовал Заур. Он положил руки на стол и, подавшись вперед, тихо спросил: – Хотел его убить?

Сказать, что поездка моя была мрачной, ничего не сказать. Каждая минута пребывания в этом селе оказывалась мрачней предыдущей, но, если бы я должен был выбрать самый тяжелый и тревожный момент, им были эти несколько секунд ожидания ответа Али.

– Хотел, – сказал он и опустил виновато глаза.

И в эту секунду я понял окончательно, что он никого не убивал. Предельно честный и мужественный человек, которому совесть не позволяет соврать даже в таком положении, не мог убить Хабиба. И не мог убить девочек.

– Ты зачем его толкаешь на эти ответы? – возмутился Ахмад, но следователь не ответил.

Заур полез в папку, которую все время держал в руках, вынул несколько распечатанных фотографий и аккуратно выложил на стол перед Али. Я узнал свои фотографии, кроме последней. Лучше бы я ее не видел.

Али сразу понял, к чему идет дело, и поэтому смотрел не на фотографии, а на Заура с самым искренним презрением и ненавистью, какие я когда-либо видел. Заур никак не реагировал на взгляд. Он будто ощущал свое превосходство и делал все, что хотел. Не хватало лишь ехидной улыбки.

– Кого-нибудь узнаешь на этих фотографиях? – спросил Заур.

Али смотрел на него несколько секунд, затем опустил глаза на стол и сразу поднял. Он медленным движением потянулся правой рукой к первой фотографии и слегка подтолкнул ее к Зауру.

– Хабиб, – сказал Али.

– Да. Больше никого не знаешь?

Али не ответил, и Заур продолжил:

– Это его старшая дочь – Карина, средняя дочь – Асият и младшая дочь – Кумсият. – Он ткнул пальцем в каждую из фотографий. – Можешь посмотреть внимательней. Вдруг ты видел их в тот день. Может, они говорили с кем-то на улице, когда вы возвращались домой шестнадцатого числа вечером. – Заур произнес эти слова с совершенно другой интонацией. Говорилось одно, но слышалось другое: «Посмотри на них. Посмотри еще раз. Вот что ты с ними сделал. Не смотришь? Совесть проснулась?»

– Никогда в жизни их не видел, – спокойно ответил Али, и это не очень понравилось Зауру, потому что звучало как правда.

Он изучал лицо подозреваемого несколько секунд в надежде увидеть хоть что-то. Хоть какую-то едва заметную судорогу, какие-нибудь проблески вины, но оно оставалось спокойным.

– Подумай еще раз, – предложил Заур, но в лице Али ничего не изменилось. – Может быть, неделю назад? Где-нибудь? На дороге, в центре, в магазине.

Али не реагировал.

– Хорошо. – Заур выдохнул, залез в папку, вытащил еще одну фотографию и положил на стол. – Объяснишь, что это?

Али посмотрел на фотографию и задумался. Я еще не успел рассмотреть ее, как увидел, что Ахмад взглянул сперва на фотографию, а потом – удивленно – на Али. Тот взял фотографию в руки, изучал несколько секунд, потом положил обратно и невозмутимо сказал:

– Я не помню это. Я пью лекарства.

Я увидел на фото среднюю дочь Хабиба, делающую селфи с какой-то другой девушкой. На заднем плане в паре шагов от них в камеру четко смотрел Али. Его взгляд не выражал ничего. Он был здесь будто случайным объектом.

– Как удобно, – усмехнулся Заур. – Ничего не помнить. Убил кого-нибудь, попил лекарство и забыл.

– Это правда, – совсем упавшим голосом подтвердил Ахмад. – Пьет.

– Я знаю, что пьет, потому что мы нашли его лекарства и уже все подтвердили. Мы прямо сейчас хорошенько покопаемся в ваших вещах.

– Ты не имеешь права! – возмутился Ахмад, но Али был спокоен.

– Мне кажется, что теперь имею, – сказал Заур и самодовольно протянул еще одну мою фотографию, сделанную крупным планом. Это была область ребра Хабиба. Черная футболка-поло была задрана, и четко виднелось ножевое ранение. – Мы отправили это в Москву, а еще модель ножа, которой пользуетесь вы трое. Вы в натуре команда. Одинаковые хорошие, дорогие кизлярские ножи. Профессиональные, для охоты. Минуту назад я получил сообщение. Девяносто процентов, это тот самый нож. Если судить по ширине клинка, по зубчикам с тупой стороны, их следы есть на ладони жертвы. Видимо, он схватился за клинок во время борьбы… В общем, нож, скорее всего, ваш, но я не буду давать тебе возможность кричать, что тебя подставили, что ты невиновен. Я сделаю все правильно. Найдем орудие убийства, и если убийца думает, что помыл нож хозяйственным мылом и следов нет, то он ошибается.

– Все ножи у нас тут, – удивленно сказал Али.

Его взгляд изменился. Если раньше он был невозмутим, то теперь он смотрел на Ахмада почти умоляющими глазами.

– Очень хорошо для вас, если вы не виноваты. А теперь мы все вместе пойдем смотреть, чтобы никто не сказал, что мы что-то подкинули. Оператор, снимай все, – сказал он и вышел из допросной в соседнюю комнату, а потом в коридор.

Мы все последовали за ним.

В фойе нас ожидали несколько полицейских, которые окружили охотников.

Ситуация начала слегка обостряться. Теперь мне не хотелось быть в центре событий, но так уж получилось, что я во всех смыслах был именно там. Мы поднялись наверх, нас нагнал Грубиян и открыл дверь. Заур скомандовал, чтобы все охотники сели на диван, предупредив, чтобы никто не пытался совершать необдуманные действия, но по лицам охотников мне показалось, что и они не совсем понимают, что происходит. Сотрудники надели перчатки, и начался обыск. Мне было велено не путаться под ногами, но стараться снимать все подряд, чем я и занялся.

Полицейские осмотрели шкафы, балкон, ванную комнату, принялись за одежду охотников.

– Тут, – крикнул один из сотрудников. Руками в перчатках он аккуратно держал нож.

– Это мой, – сказал Султанбек. Теперь он не улыбался.

– Отлично, первый есть. Нужны еще два, – отозвался Заур.

– Мой тут, – спокойно сказал третий охотник и показал на вещмешок, который как раз взял в руки Заур. Нож довольно быстро нашелся.

– Мой тоже в моем мешке, – сказал Али. До этого момента он терпеливо думал о чем-то своем.

Заур кивнул Грубияну, и тот полез в мешок Али. Вещей там было немного, поэтому довольно скоро он сообщил:

– Его тут нет.

– Дай сюда, – сказал Заур и бросил быстрый взгляд в сторону Али. Недолго думая, он просто вывернул вещмешок наизнанку и высыпал его содержимое по пол. Кроме старой одежды, фонарика, открывашки для консервов, ничего не было. Заур посмотрел на вещи и задумчиво произнес: – Интересно…

– Ты его забрал! – сразу обвинил его Али.

– Как мы вошли, его никто еще не трогал, – спокойно сказал Заур, и тогда Али бросил возбужденный взгляд на Грубияна:

– Значит, ты! Ты туда полез первый!

– Ничего я не брал! – возмутился Грубиян.

– Стоп! – крикнул Заур, потом указал пальцем на Грубияна и скомандовал: – Стой там!

Грубиян стоял на том месте один. Никто к нему не подходил, в этом я был уверен. Заур указал Али на Грубияна и сказал четко и ясно, чтобы все слышали:

– Иди, обшмонай его. Хочешь сказать, что он украл нож? Перед всеми я говорю тебе: иди и проверь.

Али уверенно встал и сделал два шага в сторону Грубияна, а я старался, чтобы объектив камеры не упустил ничего.

– Заур, – опять возмутился Грубиян.

– Сдай табельное, – спокойно произнес Заур и протянул руку. Грубиян снял оружие и бросил его Зауру. – Руки в стороны.

Грубиян подчинился, и Али принялся осматривать его карманы. Ножа не было. Али бросился к своей сумке и изучил ее внимательно. Потом отбросил и просто сел на диван.

– Продолжаем осмотр! – крикнул Заур и хлопнул в ладоши, чтобы взбодрить свою команду.

Четыре сотрудника зашевелились, и через несколько минут Заур подвел итог: ножа нет. По его команде я остановил съемку и вышел в коридор. Грубиян сразу забрал у меня камеру и предложил вернуться в свой номер. Мне очень хотелось послать его на хер, но вместо этого я сказал, что иду обедать, и спустился вниз.

Оказавшись в фойе, я огляделся в поисках жены Али, но не нашел ее. Работник хостела сказал, что ей стало плохо и ее насильно увезли в местный медпункт. Я выглянул на улицу. Люди начали понемногу расходиться. Был слышен обеденный азан, и я подумал, что это идеальная возможность перекусить и понять, что, черт возьми, происходит вокруг меня.

– Эй! – послышалось за спиной. Я обернулся, сзади стоял Заур. – Получил что хотел?

– Что? – спросил я, не понимая вопроса.

– Настроить надо чё-то там… Видел я, как ты настраивал, – сказал он, но это не звучало как обвинение.

Он выглядел выжатым как лимон. В тот момент я решил, что никогда больше не хочу присутствовать на допросах, а еще я решил, что Заур – долбанутый на голову подонок, но работать он умеет и этого нельзя не признать. Я решил не вилять и сказал как есть:

– Я хотел получить этот опыт.

– А я хотел видео. Мы оба получили что хотели, да?

– Да, – кивнул я.

– Расскажешь кому-нибудь об этом?

– Нет.

Заур смотрел на меня несколько секунд, обдумывая что-то, а потом просто повторил за мной:

– Нет…

Он подошел ко мне и тоже выглянул на улицу. Снег продолжал идти.

– И что… он убийца? – спросил я.

– Нет. Пока ни хуя не ясно. Сука, блядь! Как не материться тут. Нет, будем еще копаться. Надо искать нож… Одежда, свидетели, следы, потом лаборатория, туда-сюда. Работы много, но я чувствую, что нашел след.

– Из-за его мотива?

– Это тоже. Тут много всего, пацан. Но я видел в его глазах это… Это желание кого-нибудь убить. Я такие вещи знаю. Видел уже много раз.

За нашими спинами послышались быстрые шаги. Мы оглянулись. Это был начальник районной полиции Ахмад. Не говоря ни слова, с каменным выражением лица он шел к выходу, но остановился и подошел к нам.

– Заур… Только попробуй его подставить, – сказал он с явным вызовом.

– Мне никого подставлять не нужно. Он сам уже почти готов.

– Делай свою работу! Собирай доказательства! Если я замечу, что ты хоть что-нибудь подгоняешь под себя, я сделаю так, чтобы тебя сняли с дела. Мы оба знаем, что тут есть личный мотив. – В последние слова Ахмад вложил столько скрытого смысла, сколько смог.

Я не понимал, о чем речь, однако Заур точно понял.

– Никаких личных мотивов нет, – отрезал он, но это не прозвучало уверенно.

– Я тебя предупредил, Заур. Ты умрешь, а твоим детям еще жить и носить твою папаху и твои грехи. – С этими словами Ахмад вышел из хостела. Застегивая пальто, он сел в машину, несколько неумело развернулся и уехал.

Заур все это время молча провожал его взглядом, а потом выдохнул и сказал:

– Голодный как волк. Идем.

Мы вышли на улицу. Снег и не собирался останавливаться. Несколько возмущенных зевак пытались подойти к Зауру, но полицейские преграждали им путь, и это вполне естественно вызвало волну негодования. В очередной раз кто-то из местных попытался помериться силами с представителем власти, и на этот раз народ тоже сработал оперативно, растащив их в разные стороны. Мы сели в черную «камри».

– Дело приобретает скверный оборот, – попытался пошутить я.

– А?

– Говорю, народ вскипает.

– Да, местные очень сложные.

Машина развернулась, и мы поехали наверх.

– Я не люблю всех в одну… ну понял.

– Да, – ответил я, сообразив, что он имеет в виду гребенку, но решил не умничать.

– Но я тебе за слова отвечаю. – Заур постучал указательным пальцем по рулю. – Вот эти вот, бля, пиздец какие сложные люди. Любая мелкая проблема – решают легко, сами тут. Но если кто-то залезет со стороны… начнется вот такой пиздец.

– А вы?

– Что?

– Вы «со стороны»?

– Ох, блядь, для них я с пиздец какой стороны, – усмехнулся он. – В моем случае им даже сторона не нужна. Я тут, блядь, отдельный остров.

– Поэтому они злые? Потому что влез кто-то со стороны?

– Конечно, – усмехнулся он. – Нет, они еще не злые. Сейчас они чуть потерянные, потому что не понимают, местный это сделал или со стороны. И если будет со стороны, то для всех это лучшая ситуация.

– Почему?

– Да потому что злодей, блядь, со стороны. Скажи, что лучше – чтобы отец зарубил все семейство или какой-нибудь иностранец?

– Ничего не хорошо, – нервно усмехнулся я.

– Тупой пример. Но это правда. Спокойней, когда понимаешь, что это не местный, не сосед, не родственник.

Когда мы выехали на главную дорогу, Заур вдруг спросил:

– Чё, как тебе?

– Что?

– Все. Вся эта ху… суета. Допросы, ножи, блядь, эти люди. Ожидал такое увидеть?

– Хочу домой, – ответил я на все разом.

– Это хорошо. Наш работник будет через час-два, так что твоя работа закончилась. Покушаем, и сразу поедешь. Мне сказали, что дорогу на одну полосу расчистили. Там небольшая пробка, как только это место проедешь, к восьми часам уже будешь в Махачкале. Забудешь весь этот пиздец, который увидел и услышал. Меня забудешь, – усмехнулся он. – Вот тебе за твои труды. – Он отсчитал три тысячи и положил мне на колени. Я собирался отказаться, но он жестом меня заткнул. – На санаторий, нервы лечить, не хватит, но хоть что-то. Я тебе запретить не могу, если ты собрался что-нибудь писать о том, что увидел, но советую хорошенько подумать. Никто тебя в подвале не закроет, но имей в виду, что можешь расстроить кого-нибудь наверху. Что еще я хотел сказать… Вроде все. Вопросы?

– Что будет с Али?

– Пока ничего. В принципе мы уже можем его забрать на всякий случай в районный участок, но подержим тут, привяжем кого-нибудь к нему. Считай, что домашний арест. Уверен, через день-два мы найдем еще что-нибудь. На него или на кого-то другого. Если будет Али, то надавим, думаю, либо он сдастся… – И тут на полуслове Заур остановился.

– Либо что?

– Либо он на самом деле не помнит, как сделал это. И начнется весь этот цирк. Больной, хромой. Совершил в состоянии аффекта или вообще окажется шизанутый, отправят в психушку до конца жизни. И не получит он ничего за то, что сделал.

– Такое тоже возможно?

– Все возможно… все. Хотя он мужик прямой. Не думаю, что сам будет эту хуйню крутить, а суд может. Тут, бля, такая санта-барбара. Вот захочет кто-нибудь Ахмада с должности сместить и начнет дергать ниточки в суде. Или мое начальство. Тут теперь все на прицеле. Я так, мелочь. Меня даже стремно крайним делать. Слышал такую тему? Для одних проблема, для других возможность. Вот что тут происходит. Я забыл, как тебя зовут.

– Арсен.

– Здесь бомбовые ботишал готовят. – Он ткнул пальцем в кафешку. – Знай на всякий случай, если заедешь сюда по работе.

– Не, хватит с меня этого места.

Машина припарковалась у единственного на все село кафе с типичным для таких мест названием «У Патимат».

Мы сели за столик, и уже через пять минут перед нами появились легендарные, по словам Заура, ботишал и кружки с пакетиками «липтона». Для нас любезно нарезали лимон и дали горсть конфет. Патимат, пышная дама, заправлявшая кухней, помахала следователю рукой, тот махнул в ответ, потом стрельнул глазами в сторону симпатичной, скромно одетой официантки, но ответной реакции не получил.

– Новенькая, что ли… – буркнул он себе под нос. Взял со стола зубочистку и принялся довольно умело орудовать ею во рту.

Еда действительно была невероятно вкусной, но мысли мешали мне наслаждаться ею. Я думал о множестве «если», которые могли возникнуть по ходу расследования, если оно в самом деле будет вестись согласно букве закона. И еще я пытался разгадать, что происходит в голове человека, сидящего напротив. Заур, действуя вилкой, уплетал тягучие лепешки с творогом и сыром, заливал в себя чай и напряженно пытался печатать в телефоне, попеременно бурча что-то матерное то на русском, то на аварском.

– Эти еба… – Он оглянулся по сторонам, будто десятилетний хулиган. – Эти соцсети… Стоит одному, – тут он поубавил громкости, – гондону, – прибавил громкости, – что-то не то ляпнуть, и начинается. – Он показал обеими руками, будто мнет что-то воображ

Скачать книгу

Редактор Наталья Нарциссова

Издатель П. Подкосов

Продюсер Т. Соловьёва

Руководитель проекта М. Ведюшкина

Ассистент редакции М. Короченская

Художественное оформление и макет Ю. Буга

Корректоры Н. Витько, Ю. Сысоева

Компьютерная верстка А. Ларионов

* * *

От автора

Часть 1

Грезил этим и я. Точнее, стремился зарекомендовать себя в качестве профессионала.

– Да?

– Арсен, ты выехал? – сразу спросил меня шеф.

По голосу я понял, что он слегка напряжен.

– Да, думаю, часа через четыре буду в городе. До утра сброшу материал.

– Слушай меня. Ты скоро проедешь рядом с одним селом, с правой стороны от тебя. Называется…

– Только что проехал, – ответил я, глядя на село N.

– Да. Она не сказала, что там случилось? – спросил я, сразу загоревшись.

– Понял. На связи. – Я отключился и свернул на перекрестке в село N.

– Ну как? – сразу спросил меня шеф.

– Умер или убит? – переспросил шеф, и я сразу понял, что его информация обновилась.

– Дом жертвы видишь? Он на возвышенности, должен выглядеть богато на фоне остальных. Мне так объяснили.

– Богато? – Я оценил дом издалека. – Ну да, богато. Сейчас попытаюсь пройти сквозь сотрудников.

– Кто вызвал?

А на этот вопрос всегда трудно отвечать.

– Документал ругищ? – спросил он.

– С собой нет, – ответил я.

– Тогда вход тоже нет, – сказал он и, утратив к моей скромной персоне интерес, устремил взгляд на толпу.

Из человека хоть что-то значащего я превратился в ничего не значащую букашку.

«Гребаные документы!» – выругался мысленно я.

– Что у тебя? – спросил шеф.

– Что за шум?

– Тебя пропустили внутрь?

– Нет! Амир Алиаматович, ну вот реально, я же тысячу раз просил вас сделать эти документы! Я бы уже был внутри.

– Баг|ар крыщ.

– Вот это другое дело, – обрадовался я.

– Сбрось мне их почту.

– В машине лежали, – объяснил я.

«Так, а что случилось-то?» – подумал я, остановившись в центре двора.

– Пиздец. – Полицейский покачал головой и отвернулся от меня.

Я подумал, что я идиот.

– Пиздец ебаный. Вот как.

– Салам алейкум, Арсен Абдулкеримов, «Главные новости». – Я протянул ему руку.

– И?

– Кратко и во всех деталях? – переспросил он, опять усмехнувшись, но улыбки на лице не было.

– Да.

– Вы отказываетесь от помощи, которую мы можем вам оказать?

– Куришь? – спросил у меня внезапно оказавшийся рядом полицейский.

– Бросил, – ответил я.

– Молодец, – сказал мужик.

– Я тоже, но как тут не закуришь… – Он улыбнулся, но это была грустная улыбка. – Сам откуда?

– Из Махачкалы.

– Быстро ты! – бросил он слегка удивленно.

– Я был тут проездом.

– Понятно. – Полицейский смачно затянулся и выпустил белый дым, который слился с паром от его же дыхания.

Полицейский протянул мне руку:

– Алиев Каримдин, участковый.

– Арсен, – ответил я, вставая со скамьи.

– Узнал все, что нужно?

– Жертва. Отец, – ответил Каримдин и выбросил сигарету в снег.

– Он для всех много значил? Хабиб. Раз столько людей собралось и все пытаются сюда пробиться.

– Да, – ответил я не сразу, потому что обдумывал сказанное им.

– Деликатно? – предположил я.

– С фотоаппаратом работаю только я.

– Нет, хотите помощи – я помогу бесплатно, но снимать буду сам.

– Эй, хорошо. Фотки ваши, перекинете себе все, но фоткаю я сам.

– Как тебя?

– Арсен.

– Смотри у меня, братишка, если наебешь меня, я тебя где-нибудь за поворотом закопаю.

– Хорошо, – сказал я.

Он пошел к дому, а я за ним, по дороге настраивая фотоаппарат.

– Видео будет? – спросил я.

– Двадцать пять, – соврал я, потому что быстро понял, к чему этот вопрос.

– Давно работаешь? – спросил он.

– Да, шесть лет, – соврал опять я.

– Тела видел?

– В смысле?

– Ну, мертвых видел? Не мертвых как обычно, а убитых видел? Вживую.

– А, да, конечно, – ответил я со знанием дела и даже пошутил, но явно не к месту: – Мертвых вживую видел.

– Террористов, бандитов видел. Нормально.

– Идем вначале сюда, – сказал Заур, предлагая мне сразу из прихожей свернуть в гостиную.

В реальность меня вернули слова Заура:

– Вот, начни с него.

Мы оказались в гостиной. Стулья и посуда валялись на полу.

Я прошел в конец гостиной.

Следователь, скорее для себя, чем для меня, прокомментировал:

– Тут все началось… Походу, они тут разговаривали…

– Эй, – сказал Заур.

– А? Что? – спросил я, поднимая на него глаза.

– Я могу сам, скажи куда тыкать, – предложил он помощь.

В гостиную вошел молодой полицейский.

– Заур Пашаевич!

– Что?

– На улице ситуация чуть поменялась. Местные устроили кипиш с одним из пэпээсников. Их разняли.

– И?

– Ты еще тут? Давай отсюда! – прогнал он бедолагу. – Закончил?

– Да.

Заур сказал:

– Давай, точно так же. На всякий случай телефон тоже.

– Стой, – сказал вдруг Заур, будто я занимался разминированием бомбы.

– Давай.

В прихожей находилось не меньше пяти сотрудников, следивших, будто под гипнозом, за моей работой.

Я сделал несколько фотографий: девушка, лестница, лужа крови.

Я поднялся на пару ступенек и, стоя над бездыханным телом, сфотографировал окровавленную голову.

– Я думаю, это рукоять ножа. Одним ударом, – дал объяснение Заур, хотя я в этом не нуждался.

Именно о такой славе я мечтал… до того дня.

– Сфотографируй ее, подходить не надо, – сказал Заур, но я не слышал его.

– Надо сфоткать шею? – спросил я.

– Зачем?

– Тут следы рук, – объяснил я.

– Сможешь так, чтобы прямо четко было видно?

– Ее можно… подвинуть? Ну… в смысле повернуть подбородок в сторону? В смысле голову. Лицо. Тогда получится.

– Нет. Трогать нельзя. Оставь. Остальное сделал?

– Да.

– Идем.

Мы вышли и направились к последней комнате. Остановились у входа.

– Дай, – сказал он и протянул руку к фотоаппарату.

– Я сам, – отрезал я.

– Я быстро. – Заур вынул у меня из рук фотоаппарат, а я ничего не сделал, даже не пошевелился.

– Уведи его на улицу, пусть подышит, – сказал Заур, и один из полицейских жестом предложил мне выйти.

Я не спорил. Полицейских надо слушаться. Так отец учил с детства.

– Я забрал флешку, считай, что купил у тебя. Сколько стоит?

Я не ответил. Заур покачал головой с легкой гримасой жалости на лице.

– Вот мой номер. – Он протянул бумажку.

Я некоторое время смотрел на нее, не понимая, зачем она мне, и Заур засунул ее в карман моей куртки.

– Позвони мне, расплачусь. Договорились?

– Да.

– Обрадуй меня, пацан, – сказал Амир Алиаматович.

Шеф продолжил:

– Я очень на тебя надеюсь.

– В смысле забрали? Это как?

– Та-а-ак… – протянул шеф. – Материала нет. Это, конечно, плохо… Блядь… Что ж делать…

– Извините, Амир Алиаматович, что облажался. Материал по золоту тоже был на той флешке. У меня нет ничего.

– У меня есть материал, – сказал я, но, видимо, так тихо, что шеф не услышал.

Он продолжал говорить:

– Найдем что-нибудь другое.

– Я говорю, у меня есть материал, – повторил я громче.

– Есть материал?

– Я же сказал, что был там.

– Где был?

– Я был там, внутри! – Неожиданно для себя я перешел на крик, но быстро успокоился. – Я сам все снимал.

– Ты снимал?

– Да, им нужен был фотограф, и я все снял. Могу написать статью, точнее все, что знаю, а вы уже доведете до ума.

– Не только Хабиб. Там еще жертвы.

– Кто?

– Кто? – переспросил он. – Ты сказал «дочери»?

– Да. – Я выдавил из себя всего одно короткое слово.

– Да, – повторил я.

Он молчал. Я слышал его дыхание, какое-то шевеление, шелест бумаги.

– Это, конечно… пиздец. Что за животное. Ужас. Что ты увидел?

– Все.

– Так, Арсен, слушай меня. Соберись, перескажи все, что ты увидел и услышал. Сейчас запишу.

– Мне пора, – сказал я, отключился и бросил телефон на заднее сиденье.

– Высплюсь и спокойно поеду домой, – проговорил я вслух, чтобы еще четче понимать, что и зачем делаю.

Скачать книгу

Холодные глаза бесплатное чтение

Ислам Ханипаев
Холодные глаза

* * *

Рекомендуем книги по теме

От автора

Часть 1

Рекомендуем книги по теме

От автора

Часть 1

Холодные глаза бесплатное чтение

Ислам Ханипаев Холодные глаза

* * *

Рекомендуем книги по теме

От автора

Часть 1

Рекомендуем книги по теме

От автора

Часть 1

Ислам Ханипаев
Холодные глаза