Пионовый зонтик бесплатное чтение

1. Международное происшествие

Уже прошло много лет с тех пор, как сотрудники московской сыскной полиции прозвали Старым Котом своего начальника, статского советника Аркадия Францевича Кошко, ― а тот упорно делал вид, что про это даже не догадывается.

Хотя он вполне оправдывал своё прозвище. Высокий, дородный, с изрядными усами, он самолично отбирал сыщиков и сам брался за самые сложные дела. Надо ли говорить, что московские мазурики трепетали перед ним, как мыши?

В тот ленивый летний день 7 июня 1912 года стояла такая жара, что всех невольно клонило ко сну.

А Старый Кот, совсем напротив, был очень встревожен. Он нервно прохаживался по кабинету, теребил набриолиненные усы и с подозрением косился на телефон прямой связи с Петербургом.

Нет, это не было связано с очередной брачной аферой, которыми полнилась тогдашняя Москва и на которых Старый Кот сделал себе имя. Дело, над которым он размышлял, было куда серьёзней.

Быть может, за ним скрывалось нечто государственной важности. Причём это нечто было настолько запутанное, что ни армия, ни флот, ни даже содействие императорской гвардии помочь тут не могли.

Периодически телефон звонил, и Кошко начинал о чём-то неясно шептаться с петербургским отделением. Один раз он не выдержал и даже сорвался на «да это же чёрт знает что такое!» А потом ещё долго сидел. Старый Кот смотрел на груду нераскрытых, но куда более важных дел, громоздившихся на полках, и было очевидно: его мысли сейчас далеко.

Наконец, уже после обеда, Кошко вызвал ординарца и потребовал отыскать сыщика Барсова. Пусть бросает всё и едет в часть. Для Барсова есть исключительно срочное дело, как раз в его духе.

Выходя из части, ординарец не удержался и присвистнул. Раз большой Старый Кот решил поручить дело исключительно Барсу ― готовится что-то настолько невероятное, о чём ещё лет сто вспоминать будут.

Внешне Барсов выглядит образцовым городовым: то есть переходной формой от архангельского мужика к полосатому бетонному столбу у заставы. Здоровенный, как кухонный шкаф вашей бабушки, так что ему могли дать и целых сорок пять лет, и всего тридцать, он носил пышные усы и бакенбарды, а подбородок брил, в манере покойного императора Александра II Освободителя. Но походил при этом не на императора, а на барса ― не просто так это животное подарило ему фамилию. Настолько пышными были его усищи и настолько зорким и самодовольным был взгляд хищных зелёных глаз.

А ещё с этим добродушным неуклюжим человеком вечно что-то происходило.

Он находил чужие кошельки и забывал в трамвае казённые книги. На редкость ловко вязал и волок куда следует пойманного злодея и непременно ронял вешалку для шляп, стоило ему войти в прихожую. На первых же учениях, пробираясь через лес, Барсов наткнулся на медведя и победил зверя в честной схватке. Из-за одной подобной истории у него не сложилась военная служба, после чего судьба кидала его куда попало. Он успел побыть швейцаром в легендарном ресторане «Яр», повозить кирпич на козе, печатал в газетах заметки и выступал в цирке, а потом каким-то непонятным образом оказался в сыскной полиции и совершенно неожиданно – на своём месте.

Самые запутанные дела Cтарый Кот оставлял, конечно, себе, чтобы даже в начальственном кабинете не потерять нюха на лихих людей. А вот дела дикие, безумные и непонятные выпадали как раз на Барсова. Странная судьба и неожиданные знания давали поразительный эффект. Только он умел раскручивать самые странные преступления, похожие на бредовые видения под лихорадкой, и, когда разоблачение уже состоялось, ухитрялся скрывать подробности от огласки, что было особенно полезно, если преступление совершено в высшем свете. Конечно, здоровенная фигура сыщика Барсова и его лихие усы и бакенбарды в духе покойного императора Александра II не особенно подходили для высшего света, но тем сильнее было впечатление, которые производил он на свидетелей и подозреваемых.

Прямо сейчас Барсов занимался загадочной пропажей восьми породистых персидских котов купчихи Шестиуховой. И судя по тому, как много кошачьих в нашей истории, поиски шли успешно.

Но сейчас предстояло взяться за другое, куда более хитрое дело. Когда Барсов ввалился в кабинет, начальник внимательно изучал здоровенную карту Петербурга, что-то помечая на ней карандашом. Не отрывая взгляда от карты, он попросил подчинённого сесть и с ходу начал излагать дело, постукивая пальцами по карте, словно боялся выпустить злоумышленников из своих лап.

– Нам необходимо выяснить, что задумала одна женщина,― начал Кошко,― но при этом мы очень ограниченны в средствах. Дело строго приватное. Нельзя, чтобы малейшие подозрения вышли наружу. И мы можем использовать наших агентов очень ограниченно. Что вы на это скажете?

Барсов достал трубку. Уже погружённый в свои мысли, он провёл ей сначала горизонтально, а потом вертикально вверх, словно очертил в воздухе одному ему понятную схему. А затем снова замер с так и не зажжённой трубкой в руке.

– Получается, иностранная подданная, ― сказал он, ― и предположительно, международная аферистка. Дело связано, скорее всего, со шпионажем, но доказательств никаких пока нет. А на родине у неё есть сильные покровители, которые не побоятся устроить скандал.

– Вы угадали много. И что об этом думаете?

– Дело интересное, ― отозвался Барсов.

– Приятно слышать, что оно вас заинтересовало, ― продолжил Кошко. ― Имейте в виду, я очень на вас рассчитываю. Хоть меня и называют русским Шерлоком Холмсом, мне очень приятно, что вы оказались под моим началом. И вдвойне приятно, что не оказались в среде моих противников. Всегда приятно осознавать, что у меня есть надёжные руки, в которые я могу вручить сложное дело.

– Я угадал не так уж и много, ― возразил Барсов, ― и всё это и так лежало на поверхности. Если бы женщина уже что-то совершила, нам не было бы нужды ограничиваться в средствах. Если бы речь шла о супружеской измене, то это не наше ведомство. Такие дела для частных детективов. Если бы дело было связано с революционным подпольем, то опять же: что страшного, если дело выйдет наружу? Значит, перед нами дело крайне странное. Что же такое должен совершить иностранный подданный, особенно весьма респектабельный, чтобы им озаботились вы, а не квартальный? Очевидно, подозрение на шпионаж.

– Сможете угадать что-нибудь ещё? Подданство подозреваемой, где она остановилась?

– Не возьмусь.

– Почему же?

– Из того, что вы меня спрашиваете, я предугадываю, что случай настолько необычен, что его просто так не разгадать.

Старый Кот усмехнулся.

– Всё верно. Именно это сильно усложняет дело. Нам ещё не приходилось иметь дело с подобными дамами. Я скажу даже больше, у меня пока нет уверенности, что она собирается действовать именно в Москве. Но вы сами знаете, как мало людей служит в нашей контрразведке и как мало у них опыта. Мы должны им всячески помочь разобраться с этим случаем.

– Так кто же эта женщина?

– Японская подданная по имени Канако Харухи. Во всяком случае, на это имя ей выписан паспорт.

– А в паспорте есть расшифровка имени? ― осведомился Барсов. ― Или там одни иероглифы?

– Разумеется есть, латинскими буквами. Две недели назад она прибыла во Владивосток. Купила билет на поезд до Петербурга. Села на этот поезд, и с этого момента следы её теряются. Была одета в чёрное дорожное пальто, летние женские туфли, и с огромным зонтом. Когда она раскрывает зонт, видно, что тот разукрашен красными и белыми пионами на чёрном фоне.

– Рисунок весьма узнаваемый. Как вы думаете, в нём что-нибудь подозрительное?

– Мы проверили отели, женщина с таким именем или хотя бы такими приметами не останавливалась ни в одном из них.

– Получается, обеспеченная японская дама захотела повидать Россию. Села во Владивостоке и пропала в просторах нашего государства, словно соль в воде. Но способов раствориться не так и много. Скорее всего, в столице у неё есть знакомые, у которых она остановилась. Конечно, это звучит невероятно, ― но есть же у нас академики, изучающие японский язык, и моряки, прошедшие через японский плен. Пускай это звучит маловероятно ― но вероятность этого случая куда больше, чем то, что восточная женщина, у которой достаточно денег и свободы на путешествие в Россию до Петербурга, станет останавливаться в крестьянской избе или снимать угол где-нибудь в переулках за Сенной. Возможен и самый простой вариант ― что с ней просто кто-то расправился, возможно, с целью вульгарного грабежа. Иностранцы часто попадают в беду: как и русские за рубежом, они просто не видят первых признаков опасности, потому что в их стране опасное выглядит немножко по-другому.

– Последнее умозаключение остроумно, но ошибочно, ― заметил Кошко. ― Дело в том, что я ещё не сказал все факты. Через два дня после прибытия эту подозрительную японскую даму видели неподалёку от Генерального штаба.

– Полагаете, она похитила какие-то документы?

– Это мы пока знать не можем. В Генеральном штабе не заявляли о пропаже. Впрочем, зная тамошние нравы, они и не объявят, даже если у них весь архив украдут. Они из тех, кто будет до конца хранить своё реноме, раз уж не удалось сохранить государственную тайну. Зато мы знаем, с кем она беседовала. Это был Драгоманов, студент последнего курса факультета восточных языков Петербургского университета.

– О чём же они беседовали? Она говорила по-русски? Или оказалось, что она владеет одним из древних языков?

– При Генеральном штабе есть курсы японского языка. Собственно, Драгоманов ― один из слушателей этих курсов.

– А насколько мы можем быть уверены, что это одна и та же женщина?

– В Петербурге не так много японок, чтобы можно было перепутать. К тому же, не все они разгуливают по городу в дорожной одежде и с настолько приметным зонтиком. Сторож при главном здании Генерального штаба сначала сомневался. Но как только сказали про зонтик, моментально её опознал.

– А что за человек этот Драгоманов? Как вы думаете, не собирался ли он продать Японии какие-нибудь государственные тайны?

– Может быть, и продал бы, только кто их ему доверит? Этот Драгоманов ― беспутный малый. Студент способный, но как человек чёрт знает что. Постоянно шатается по каким-то притонам, курит опиум в китайских прачечных и утверждает, что он ему прописан для здоровья. Где-то потерял кисть левой руки. Но при этом все профессора от него в восторге, а наш великий академик Бодуэн де Куртенэ и вовсе провозгласил своим наследником и оставил на кафедре. К тому же Драгоманов при своём образе жизни ухитряется каким-то образом даже писать научные работы.

– А что это за публикации? Он изучает военную историю?

– Самое удивительное, что нет. Он действительно серьёзно изучает языки, какие-то их аспекты, слишком глубокие для гимназии. Например, недавно опубликовал какую-то немыслимую работу о фонетике китайского языка, материалы для которой якобы и собирал по прачечным и курильням. Правда, из всех его открытий более-менее понятно одно: он доказал, что в современном китайском одному слову соответствует не один иероглиф, а скорее, конструкция из двух. Я, конечно, не настолько лингвист и не насколько китаец, чтобы быть способным оценить значение этого открытия. Но наши петербургские академики от него в полном восторге. А так-то Драгоманов пишет по самым разным вопросам, от тайных воровских жаргонов до каких-то среднеазиатских диалектов дунганского.

– Может быть, он собирается изучить по тому же образцу фонетику японского языка? И для этого ему нужен носитель, достаточно образованный, чтобы отвечать на вопросы? Такого найти непросто. Сами понимаете, французский у нас в гимназии учили все, но даже во Франции проблема найти гувернёра с настоящим парижским прононсом. Такая дама, даже если она происходит из японского полусвета, для учёного человека ― просто подарок судьбы.

– Вопрос в том, зачем этой даме понадобился Драгоманов и что они делали до и после этого. Петербургская полиция уже проверяла по своим каналам, после того разговора их нигде не видели вместе. Японская дама больше нигде не показывалась, её не заинтересовали ни Пассаж, ни Гостиный двор. Но что самое примечательное, Драгоманов тоже пропал. На занятиях его давно не видели. Там, конечно, не особенно обеспокоились. Он и раньше не раз пропадал, а потом возвращался с мешками под глазами и целым мешком нового материала. А вот контрразведка уже начала беспокоиться.

– Я полагаю, им стоит просто получше присматривать за секретными бумагами, ― заметил Барсов. ― Какой смысл защищать их от приезжей японки, если всегда найдётся какой-нибудь шаромыжник, может даже из офицеров, который просто один раз проиграется на скачках, наутро украдёт какие-нибудь тайны и попросту продаст консулу той из великих держав, которая больше предложит.

– Верное соображение. Но всё равно постарайтесь с этим разобраться и держите ухо востро. Иностранцы часто повторяют, что у России два сердца ― одно в Москве, другое в Петербурге. И у меня есть серьёзные основания полагать, что визит в Петербург был отвлекающим. Они могут действовать и в Москве.

– А отчего не в Гельсингфорсе? Там тоже можно узнать какие-то секреты.

– Возьмётесь за это дело ― узнаете.

– Оно весьма интересно. Чего уж не взяться…

– Не забывайте: ответственность очень велика. В случае провала, если эта женщина действительно злодейка, а её план сработает, ― наказать её всерьёз мы не сможем. Прежде чем последняя китайская династия впала в ничтожество, японцы успели постичь все тонкости древнего китайского искусства шпионажа. Весь гнев государственной машины обрушится на сыщика, который не справился, не смог. Если вы не готовы ― откажитесь сейчас и просто для начала ведите общее наблюдение. Я бы не хотел вас терять.

– Я с радостью возьмусь за это дело. Скажу даже больше: оно такое интересное, что я стал бы добиваться его для себя, Аркадий Францевич, если бы вы не пожелали его мне дать.

– Получается, у вас уже есть некоторые догадки?

– Я бы не назвал это догадками. Скорее, это некое ощущение.

Старый Кот положил перед собой ещё один лист.

– Вот вам ещё пара вещей, которые могут быть полезны для вашего расследования,― сообщил он. ― Во-первых, она единолично занимала целое купе, что я считаю особенно странным. Это вполне обычное дело для обеспеченных путешественников, которые привыкли к личным каретам и не хотят случайных попутчиков. Но вот что самое странное: ехала она в этом купе совершенно одна. Конечно, уровень эмансипации японских женщин немыслим даже для европейцев. Я слышал, что в диковинной Стране восходящего солнца дошло до того, что можно арендовать жену и целый день наслаждаться семейной жизнью с такой же лёгкостью, как арендуют квартиру или коляску, причём есть вариант даже с детьми. Но чтобы женщина подобного положения пускалась в путь одна, без служанки ― случай немыслимый. Кто будет чистить её одежду, покупать еду, развлекать болтовнёй, в конце концов? Проводник смог вспомнить, что в пути, при всём её изяществе, леди с пионовым зонтом питалась именно тем, что дадут в вагоне-ресторане, и стоически переносила обычный чай на железнодорожной воде. И это жительница страны, где чаепитие представляет собой целую церемонию! Более того, на сибирском участке она вместе с другими пассажирами спасалась знаменитыми пирожками с яблочной начинкой. Причём пробивалась к прилавку с такой ловкостью, что проводник заподозрил, не владеет ли она, подобно книжному Шерлоку Холмсу, приёмами джиу-джитсу и барицу. Ведь именно Япония ― родина этих боевых искусств.

– Быть побитым такой изысканной леди ― я полагаю, большая честь.

– А вот и вторая деталь. Драгоманова после пропажи всё-таки видели ровно один раз. Он таскался по книжному развалу с каким-то монгольским бонзой или как там буддистские монахи называются. Драгоманова очень интересовали издания, которые выпускает издатель Тихомиров. Как говорят, именно у них изумительная шрифтовая работа, и многие уважаемые бонзы очень бы хотели напечатать именно в таких типографиях поучения древних тибетских мудрецов и разослать их по дацанам, чтобы монахи читали их неграмотным кочевникам, улучшая этим их нравы.

– Получается, наш Драгоманов подрабатывает ещё и переводчиком, ― заметил Барсов. ― Не вижу в этом ничего плохого. Наоборот, приятно видеть, что монашество своего не упускает и зорко следит с вершин Тибета за успехами европейских наук. Уверен, такой искушённый монах действительно улучшит монгольские нравы. Или хотя бы улучшит свой нрав Драгоманов. Будет большая польза для науки, если это будущее светило вместо шатания по гнусным местам будет регулярно обращаться с иноземными путешественниками и негоциантами. Только я одного не понимаю: какое отношение это всё имеет к Москве? Из того, что я услышал, следует только то, что нам надо продолжать пассивное наблюдение.

– Дело в том, ― хмуро заметил Кошко, ― что издательство Тихомирова расположено в Москве. Так что, возможно, этот монгол ― только прикрытие. Он может состоять в сговоре с дамой с пионовым зонтиком и интересоваться типографией по какой-то другой причине. Возможно, он ищет связи с семьёй Тихомирова. Или кем-то из друзей его семьи.

Барсов опять задумался, на этот раз глубоко-глубоко.

– Ну, что вы теперь скажете? ― осведомился начальник Московской уголовной полиции.

– А почему мы вообще решили, что она прибыла в империю с целью шпионажа? ― задумчиво спросил Барсов. ― Вся причина этого вывода в том, что вам не хватает подлинного воображения. Нам повсюду мерещатся шпионы ― но почему это всегда только шпионы, а не, к примеру, фальшивомонетчики? Если будет угодно, я сумею, пожалуй, сочинить с десяток причин, чтобы загадочная красавица Востока отправилась в Санкт-Петербург и начала там свои пока не объяснённые махинации.

– Получается, что вы уже угадали, что именно она ищет?

– Мы этого пока не знаем. Возможных объяснений слишком много.

– Назовите хотя бы одно, которое объясняло бы все детали.

– Возможно, она и правда собиралась обходиться без слуг и отправилась в путь одна. Но внезапно оказалось, что сделать это куда тяжелее, чем выглядело из уютного особняка неподалёку от Токио, а её французский звучит слишком по-японски, чтобы хоть кто-то мог его понимать. Но вот она отыскала для себя переводчика. С ним дело должно пойти веселей… Версия хорошая. Но всё равно остаётся непонятным, что это было за дело? Что именно она добивается своим путешествием, ради чего приехала в Петербург?

– Если выяснится, что это нечто настолько невинное ― вы всё равно не останетесь без награды.

– А если это и правда что-то незаконное, то она выглядит достойным противником, ― ответил Барсов. ― Я был бы рад её победить. И я был бы горд быть поверженным в борьбе с нею.

– К титулованному дворянству не принадлежит, ― продолжал Старый Кот. ― Но она может происходить из самураев ― это означает личное дворянство без каких-то особых обозначений. Худощавая, лицо овальное, с правильными чертами на азиатский манер и едва заметной косметикой. В паспорте указан возраст тридцать два года, но в случае азиаток определить его бывает непросто. В сорок они могут выглядеть на двадцать лет, особенно женщины приличного общества. А потом разом постареть, как будто от удара молнии.

2. Литературные новости

Барсов вышел из здания сыскной полиции и зашагал вверх по застоявшейся духоте Малого Гнездниковского переулка.

Со стороны могло показаться, что сыщик сосредоточенно размышляет над каким-то загадочным преступлением. Но вся загвоздка была в том, что никакого преступления пока не случилось.

Была лишь тайна. И слишком много вариантов её раскрытия.

Барсов перебирал самые разные догадки. Среди них мелькнула одна, самая яркая: вдруг это медсестра, которая семь лет назад уже ухаживала за нашими пленными с «Цусимы». И вот между медсестрой и пленным вспыхивает чувство. Но они не могут быть вместе. Понятное дело, медсестра, красивая девушка из обедневшей самурайской семьи, обручена с каким-нибудь старым богачом, которому лестно, что хоть сам он сын угольщика, его дети будут уже из дворян. Богач её и получает, пусть малость попорченную.

И вот прошло семь лет, и богач умирает. Всё его состояние, по обычаю той страны, достаётся жене, пока дети не подрастут. И теперь богатая, независимая, ещё не увядшая вдовушка отправляется в путешествие, чтобы воссоединиться со своей настоящей любовью ― отставным флотским офицером, который по-прежнему живёт в Петербурге.

Эта гипотеза звучала хорошо, она могла бы послужить отличным сюжетом для кинематографа. А вот для сыщика она не годилась по одной простой причине: было совершенно неясно, как эту гипотезу проверить. Разве что внимательней просматривать «Биржевые Ведомости» ― вдруг там и правда сообщают о браке отставного флотского офицера с японской подданной, которая по этому случаю даже приняла православие.

Поэтому Барсов просто пытался для начала представить себе эту женщину. Вот она, в тёмном пальто и с зонтиком под мышкой, сходит на перрон, задирает голову, убеждается, что московское солнце не хуже, чем на родине, и раскрывает зонтик, так что мы видим только полыхающие цветы…

Нет, что-то не складывается. Не хватает деталей. Какое отношение эта женщина имеет к Москве? Даже если она и правда связалась с этим Драгомановым ― изданиями Тихомирова интересовался монгол, а не японка. Если уж и искать японскую агентуру, то где-нибудь в Бурятии или Маньчжурии, а никак не в Москве. Да и Драгоманов по возрасту никак не мог оказаться под Цусимой.

И всё равно в деле что-то было. Что-то, что заставило старого сыскаря Кошко выделить одного из лучших своих сыщиков. Видимо, Старый Кот подозревал о чём-то ещё, просто не стал делиться.

Хитрое это было дело. Очень хитрое.

На пересечении с Тверской стояла пролётка с чалой лошадью.

– Чего же мне не хватает? ― спросил сыщик у лошади. Та в ответ махнула хвостом. ― Ты права, лошадка. Я совершенно не представляю, что у нас сейчас, через много лет после войны, творится в Японии.

И зашагал в сторону Никольской.

Конечно, можно было обратиться к профессорам Московского университета. Среди них наверняка нашёлся бы востоковед, который знает в Японии все храмы и замки и разбирается во внутренних японских делах не хуже самого японского императора, ― даже если никогда не был в самой Японии.

Но опыт подсказывал: без первоначальных знаний он не поймёт из их объяснений ни слова.

К тому же, Никольская была ближе. В те годы её заслуженно называли главной улицей московской книготорговцев. Двадцать шесть книжных лавок располагались на Никольской ― и всего лишь пять в других частях города.

Барсов решил начать своё расследование в самой большой, в два этажа, лавке книготорговца Сорочинского.

Двери у лавки были как в универсальном магазине, двустворчатые, с латунными ручками. В тщательно вымытой витрине «Земельный вопрос» Ильи Битутня соперничал с «Мышеловкой» поэта-футуриста Гр. Обика и жёлтыми обложками невообразимых детективов Агриппины Богучарской.

Молодой заказчик так и вскочил ему навстречу, торопливо пряча в конторку листок бумаги с какими-то каракулями. Судя по тому, что каракули были написаны аккуратным столбиком, это были стихи.

– Подскажите, пожалуйста, что-нибудь из новейшей японской литературы.

– А вас стихи интересуют или проза?

– Лучше проза. Я хочу заглянуть в жизнь современного японца, а не в его чувства.

– А какого рода проза вас интересует? Про приключения самураев ― самураи у них вместо нашей казачьей вольницы? Или что-нибудь в подарок вашей супруге, написанное женщиной про женщину и для женщин?

– Мне нужно что-то, чтобы хорошо провести время за чтением и при случае блеснуть самурайским мечом моих познаний, ― ответил Барсов. ― Мне предстоит встреча с одним японским коллегой. Мы же теперь с ними союзники, вот и приехала делегация по обмену опытом. И я бы хотел подготовиться. Хотя бы одним глазком заглянуть в новейшую японскую литературу. Чтобы как бы мимоходом упомянуть в разговоре и шокировать этого узкоглазого моей осведомлённостью. Японцы очень боятся, что их прочитают и разгадают. Его испуг ― наша выгода.

– Я слышал, ― робко заметил приказчик, ― у них в Японии большим успехом пользуются переводы романов Достоевского.

– Вот именно! Я хочу показать, что не одни японцы читают иноземных авторов, чтобы их разгадать. Что мы тоже стремимся заглянуть в загадочную японскую душу. Поэтому дайте мне что-нибудь такое, смелое. В духе, если вы понимаете, о чём я, наших новейших авторов вроде Леонида Андреева. Которые шокируют многих, однако и читают их тоже все.

Приказчик заулыбался, а его юные щёки так и зардели от удовольствия.

– Не сочтите за мистификацию, однако у нас как раз имеется именно то, что вам нужно. Очень удачно, что вы зашли именно сегодня.

Он нырнул к высоченному, в два человеческих роста шкафу, порылся там и вернулся с неразрезанным томом, уже переплетённым в сиреневое, с какими-то загадочными чёрными иероглифами на лицевой стороне.

– Извольте взглянуть. Роман называется «Ямбару». Это весьма роскошное курортное место на японском юге, вроде нашего Крыма или Кисловодска. И главный герой вынужден расти сыном хозяйки небольшого пансиона в этих местах и вынужден наблюдать жизнь в этом сомнительном ампула. Всё взросление этот человек изучает жизнь высшего общества, но, однако ж, не может для них быть равным, оставаясь в положении обслуги. С европейским мастерством и азиатским бесстыдством описывает автор все тайны закулисной жизни японского света, который такой же гнилой, как и наш. Находится здесь место и интригам, и разврату, и оргиям самого гнусного свойства. Прочитав такое, невольно задумываешься, не правда ли то, что и про нашу дачную жизнь рассказывают.

– Весьма занимательная книжица. Есть в ней похвальный элемент поучения ― народ учится не бояться японца. И как ― хороший на неё спрос?

– Очень хорош. Особенно гимназистки интересуются. Известное дело ― ни одна из них не хочет себе судьбы гризетки, однако каждая жаждет про них прочитать. В этом ― одна из величайших тайн женской натуры.

Барсов распахнул книгу и чуть не поперхнулся от увиденного.

– Сколько? ― гаркнул он и, даже не вслушавшись в ответ, протянул пятирублёвку. А пока приказчик звенел сдачей, сыщик продолжал внимательно осматривать титульный лист, как будто надеялся, даже не утруждая себя разрезанием всего тома, найти прямо на нём разгадку этого дела.

Ниже имени автора, названия и подзаголовка «Роман из современной курортной жизни» значилось, что перевёл его с японского некий князь Моцвишвили. Прочитав это, Барсов не особенно удивился. Грузинский народ неспроста славится своей гордостью, и пусть там в каждой деревушке по князю, каждый из них невероятно гордится своей родовитостью и может перечислить предков чуть ли не до десятого колена. Такому князю легко сознаться в том, что он обеднел, ведь это зависит исключительно от фортуны. Однако для него немыслимо скрывать своё благородное происхождение. Пусть знает всё простонародье, что князь Моцвишвили всегда к их услугам и готов перевести что-нибудь с японского.

А в качестве издателя был указан тот самый Тихомиров. И, оглядывая книгу, Барсов был вынужден признать, что монгольский наниматель этого Драгоманова выбрал весьма подходящее издательство. Если они вправду возьмутся печатать изречения тибетских мудрецов, то эти издания внушат народу уважение уже одним своим видом.

– Что-нибудь ещё? ― приказчик так неожиданно прервал мысли Барсова, что сыщик даже скривился.

– Я думаю, этого будет достаточно, чтобы поразить моего японского коллегу. И ещё один вопрос: вам не попадался среди авторов, или, возможно, где-нибудь в разговорах о современной Японии имя Канако Харухи?

– Смею заверить, нет. Но вы можете оставить свой адрес, и мы пришлём извещение, когда книги этого автора будут доступны для заказа.

Барсов оставил адрес ― разумеется, не свой, а департамента полиции, ― и вышел из магазина. Колокольчик на дверях недовольно звякнул ему вслед.

Конечно, сама по себе книга ничего не значила. И это могло быть простым совпадением. Или, что ещё хуже, его догадка указывала на банальное совпадение, и для его разгадки нет никакой нужды гонять по городу целого сыщика. К примеру, Драгоманов мог обсуждать своего монгольского заказчика с японкой, и она посоветовала обратить внимание на издателя, который печатает самого прославленного японского писателя современности. Точно так же, как купцы вешают у себя на лавках объявления, что они не просто какой-нибудь очередной купец Пирогов, а поставщик Императорского двора или, на худой конец, какого-нибудь князя. Пусть даже это разорившийся князь вроде того же Моцвишвили.

Барсов уже знал, с кем ещё в Москве нужно потолковать об этом деле. И это был не востоковед.

Но добираться к нужному человеку было довольно долго, и пока он дошёл по людной улице до стоянки извозчиков, его мысли успели принять другое направление. Может быть, тема неожиданно купленной книги японского автора, а может быть, близость громадины Большого театра повлияла на него так сильно, что, прежде чем ехать, Барсов решил заглянуть к знакомому антрепренёру Залузину.

В своё время Барсов очень помог этой художественной натуре избежать столкновения с законом и теперь мог, при желании, добыть хоть билет на любой ряд, хоть подробные сведения о личной жизни и месте проживания любой из актрис Императорского театра.

Поднявшись по ступенькам, Барсов постучал и вошёл в контору антрепренёра. Там сидел низкорослый человек с уже плотно наметившейся лысиной. Он был одновременно и испуган, и рад важному гостю.

– Садитесь, садитесь, ― поприветствовал он старого приятеля. ― Желаете контрамарочку для себя или дамы?

– Покамест не требуется. У меня совсем ерундовый вопросец. Подскажи-ка, не напоминает ли тебе о чём-то диковинное имя Канако Харухи?

Антрепренёр задумался, принялся жевать губами.

– Нет, ничего такого припомнить не могу. А что оно может значить?

– Это либо подлинное, используемое имя, ― заговорил Барсов, ― либо очевидная фальсификация. И в том случае, если это фальсификация ― это уже в сфере интересов нашего ведомства. Также возможно, что это имя просто взято из какой-нибудь пьесы или книги, ― на этом месте Барсов стукнул пальцем по обложке книги, которую пока ещё не читал.

– Этих подробностей знать не могу. Японские театральные труппы к нам, конечно же, приезжают, но не больше чем на сезон. Люди они серьёзные. Могу лишь сказать, я не припоминаю ни персонажей, ни актёров с таким именем.

– А может быть так, что это псевдоним?

– Это вполне может быть. Почти все актёры традиционного японского театра пользуются ещё и псевдонимом. Как правило, между афишей и тем, что написано в паспорте, ни малейшего сходства. Судя по их театральной братии, азиаты вообще чаще пользуются псевдонимами, чем европейцы. Это китайский обычай, который усвоили все народы Востока. У них, к примеру, считается, что хороший чиновник обязательно пишет стихи. Но на тот случай, если стихи окажутся плохими, их если и выносят на публику, то под псевдонимом. Опять же, у японцев часто случаются совпадения имён. И даже вы установите, что преступление совершил человек с фамилией Ямада или Ямамото, японской полиции от вашего запроса толку будет мало. Это всё равно что разыскивать в Москве человека, про которого только и известно, что его фамилия Иванов. Поэтому многие берут псевдонимы просто для того, чтобы хоть как-то отличаться.

– А как по вашему, имя и фамилия Канако Харухи ― оно скорее распространённое или какое-нибудь редкое?

– Тут я вам не помогу. Для этого я недостаточно японец. Это что, актёр какой-то? Или какой-нибудь очередной международный граф Калиостро?

– Скажем так, это женщина. А подробности про неё мы пока выясняем.

– Я думаю, настоящий японец, если ему понадобится, способен придумать себе такой псевдоним, что его от настоящей дворянской фамилии и не отличишь. Чтобы иероглифы были красивые и означали что-нибудь важное, а вместе получался какой-нибудь Цветок Правосудия. Вы же знаете, азиаты любят давать детям говорящие имена, раз уж у них наши святцы пока не в ходу. Я в их языке, к сожалению, не силён и, признаться, даже не стал бы себя утруждать этими варварскими наречиями. Японские коллеги, к счастью, уже овладели французским.

Покидая контору, Барсов пытался угадать, овладела ли французским Дама с пионовым зонтиком. Судя по успехам японского кораблестроения, европейские языки они изучают. Вполне возможно, что у них есть гимназия для девочек, где учат французскому и домоводству. Но зачем ей тогда Драгоманов? Французский в Петербурге понимают практически все. Неужели она собирается проникнуть в настолько глубокие слои русского общества, где знания французского уже недостаточно?

Барсов напомнил себе, что важно не торопиться с выводами. Да, он стал свидетелем нескольких примечательных совпадений. Но у него пока нет доказательств даже тому, что та японка с зонтиком нанимала Драгоманова в качестве переводчика. Возможно, она просто с ним пообщалась и поняла, что он ей не подходит. Или он пообщался с ней, чтобы получше разобраться в японском языке. То, что Драгоманов пропал, для его-то образа жизни вовсе не было удивительно. Может быть, он переводит для приезжего монгольского монаха. Или, как это часто бывает с подобными людьми, отправился в очередной загул и валяется в каком-то притоне при китайской прачечной, по привычке вслушиваясь в восточную речь.

Для обычного городового на этом расследование бы и закончилось. Но Барсов хорошо знал, что у Кошко отличное чутьё на тайну. Раз Аркадий Францевич поручил взяться за расследование ― значит, всё здесь непросто.

Оставался ещё один разговор. Барсов откладывал его, как мог. Сам разговор не обязательно должен был затянуться, но просто очень уж далеко жил собеседник. И что самое обидное, он, скорее всего, ничего не знал по делу. Но это был тот самый человек, с которым можно было обсудить монгольские дела и узнать о них то, что не всегда узнаешь от востоковеда.