Что за стеной? бесплатное чтение

Часть первая.

Портос и идальго

Антон рисовал в ежедневнике бобра. Бобер получался не очень. Антон перерисовывал два передних зуба, прямо поверх старых невзрачных, сделав их утрированно огромными. Глазки-бусинки, мини-ушки почти на затылке, нос крупный и черный, черный, насколько позволял карандаш, и все это на обширной щекастой морде.

Без ежедневника к руководителю входить запрещалось. Нужно было постараться ухватывать все ценные мысли, и даже наметки мыслей. Поэтому Антон купил дорогой, в кожаном переплете с шелковой ленточкой-закладкой, ежедневник. Правда, высокопоставленными мыслями была занята только первая страничка, а на остальных красовались узоры, спирали, фактуры и остальные мелкокустарные художества.

– … осознать всю грандиозность перспектив графеновых аккумуляторов… – доносились обрывки речи, обращенной к Антону.

Антон перевел взгляд на начальство. Оно, начальство, ходило взад-вперед возле массивного письменного стола, бурно жестикулируя. Сними с начальственного лица очки и одень на лысеющую голову мушкетерскую шляпу, и могло показаться, что это Портос дослужился до капитана гвардейских мушкетеров и сейчас распекает своего гвардейца за очередную нахальную выходку. И борода, и усы Портоса были сотворены барбером с отличным чувством стиля. Как ни парадоксально, но стильные борода и усы моложавили стареющее лицо академика Сурова.

Антон вдруг вспомнил студенческую черно-белую фотографию. Суров стоял с его отцом почти рядом, конечно, без бороды и совсем худой. В руке отца была гитара, обклеенная какими-то тетеньками в овалах, на одно плечо по-гусарски была накинута стройотрядовская куртка, густо усаженная значками. На фотке было человек десять, кто-то стоял по пояс голый, кто-то – в куртке, один лежал прямо на земле в позе римского кесаря. Отец стоял в обнимочку с хорошенькой девчонкой с косичками, смешно уложенными на голове. Все были в движении, почти никто не обращал внимания на фотографа, только Суров стоял прямо, как будто гвоздь, на котором держалась вся эта увесистая и беспокойная картина, и смотрел четко в объектив.

– …И слава богу, что сейчас технологический бум на Большие данные… – раскатывался голос Сурова по залу, назвать это кабинетом язык не поворачивался.

Антон вернулся к бобру и дорисовал бороду и усы. Бобер сразу же стал бравым и даже дерзким. Антон медленно повернул руку, на которой были часы, скосил глаза и понял, что прошло только десять минут, обреченно взглянул на Сурова и подумал, что он его внутренне называет Суровым. С детства, наверное, осталось. Жуешь утром свою ватрушку с молоком и слышишь голос из спальни: «…ты разве не летишь с Суровым? Ну в Барселону…ошиблась…хотя, что Барселона, что Мадрид, все равно тебя никто не берет». Это мама разговаривает с отцом. Отца, как всегда, не слышно, он отвечает односложно и вполголоса.

– …Ученые степени просто так не даются, нужны идеи и труд, и еще раз труд!

Голос Сурова неожиданно стих. Антон понял, что артподготовка закончилась. Сейчас начнется штурм, как полагается, с танками и пехотой.

– Антон, ты меня не слушаешь?

– Нет, что вы, очень внимательно слушаю, Юрий Георгиевич, я весь внимание, – быстро и четко, как по уставу, ответил Антон.

Суров глубоко вздохнул. Сел. Смотреть он на Антона не хотел. Суров молчал. Взгляд его ушел внутрь, словно он пытался вспомнить ПИН-код от кредитки.

– Что мне с тобой делать? – проговорил он медленно, на выдохе. – Если бы твой отец видел тебя сейчас. На что ты тратишь свою жизнь? Мне совершенно непонятно твое упрямство. Я обещал Пашке, что присмотрю за тобой. И разве я не сдержал обещание? Я все сделал, чтобы ты оказался у нас в институте, начал карьеру. Разве моя вина, что ты до сих пор сидишь в младших научных сотрудниках.

Звук опять вырубился. Нет, не звук, смысл вырубился. Антон честно держал глаза открытыми и старался, чтобы на лицо наложилась маска вины, качественная маска. Суров, будто что-то жевал, а речь его звучала на незнакомом языке, может, на болгарском, а может, на сербском, и звук появлялся где-то не в Сурове, а под высоким потолком.

Акустика. В таком кабинете уместился бы хороший оркестр. Антон любил классическую музыку, но только вживую. Он вспомнил одухотворенные лица музыкантов, которые выступали в актовом зале в прошлом году. Братская помощь тружеников искусства труженикам науки! Все эти духовые, виолончели и арфы вызывали в Антоне детское восхищение. Музыка звучала внутри тела, легкие наполнялись вместе с легкими трубачей, скрипки резонировали где-то в районе горла, хотелось петь вместе с ними.

– Антон, мы вынуждены свернуть твои эксперименты в области многомировой интерпретации Эверетта как бес-перс-пек-тивные, – протарабанил последнее слово Суров.

Ого! Портос влепил своему гвардейцу пощечину! Пощечина и позорное увольнение из рядов доблестной королевской гвардии. После такого нужно застрелиться из мушкета. Хотя мушкет, как помнится, слишком длинный, роста не хватит. Тогда прыгнуть на шпагу, как самурай бросается на свой меч. Да нет же, самоубийство не красит благородного идальго! Лучше уж погибнуть в бою. Антон захлопнул ежедневник. Все высокопоставленные начальственные размышления были осмыслены и усвоены.

– Могу идти? – сказал он, вставая из-за длинного стола для совещаний.

– Ну зачем ты так, Антон? Я ж с тобой как с родным сыном.

– Я в родственники не напрашивался, Юрий Георгиевич.

– Ну уж, знаешь…Это так-то ты благодаришь за все.

– Спасибо за все. Я могу идти?

– Сядь и прекрати истерику! – рявкнул Портос.

Хорошо хоть Суров не подал команду «Сидеть!» Антон продолжал стоять. Внутри рождалось что-то злое, едкое. Антон отлично знал этот стучащий в висках топот бизонов. После того как он не сдержится, ему будет стыдно за все сказанное, но ничего вернуть будет нельзя. Хотелось припомнить Сурову все: и за отца, и за себя. Антон знал, что Суров будет две недели отходить, или больше того, может с инфарктом слечь. Антон перестал сверлить пол глазами, разжал кулаки и сел молча за стол. Хорошо, что, зная себя, он заранее сел подальше от дубового начальственного стола, на самой галерке.

– Вот и ладненько Тоша, – сказал Суров. Он сидел, сжимая в тугой узел свои по-крестьянски грубые пальцы. – Давай, вот что, Тоша, выпьем дорогого испанского коньячку по маленькой, – сказал он, вставая. – Ты не думай, я все понимаю.

Дальше он исчез за дверью комнаты-будуара, положенной каждому приличному академику в институте.

– Вот тебе, Тоша… – голос на мгновение замолк, – вынь да положь научную проблему вселенского масштаба. А кто будет заниматься простыми? – В комнатке что-то звякнуло, забулькало. – Не поверишь, но мы с твоим отцом тоже были лихими и хотели все здесь и сейчас. И любовь, такую, чтобы в ушах звенело от любимого имени, и открытий великих и безумных, что перевернут к чертям собачьим этот мещанский мирок! – Из комнатки неприятно взвизгнул нож, скользнувший по тарелке. – На этой тропе войны много полегло. Где сейчас отличник курса Серега Толмачев? Работает аудитором, правда, не простым аудитором, но все же… А Алешка Трохов, светило науки, Леха Трохов с профилем греческого бога? Где он? Он на приличной должности в банке. А Аллочка… эх, Тоша, Тоша… Аллочка в науку рвалась, как пантера в бой, а наука в ответ ей что?!

Антон отвлекся на робкий стук в массивную входную дверь, почти сразу же дверь приоткрылась, и в нее заглянула секретарь Олеся.

– …Пошла вон! – резко гаркнул Суров, продолжая свою мысль.

Дверь тут же захлопнулась. Антон удивленно хмыкнул.

– Наука – это вам не мамка с титькой! – торжественно вещал Суров, гордо выходя из своего тайного убежища и неся на подносике две рюмочки коньячку, лимончик и сам коньячок. – Наука – это суровая и непреклонная мачеха. Нет у нее любимчиков! И быть не может!

Суров прошествовал к Антону, обошел край стола, поставил поднос перед Антоном и уселся на стул напротив. Антон было открыл рот, чтобы сказать Сурову про Олесю, но передумал. Пусть нелепая ситуация разрешится без него, да и старик был на подъеме.

– Давай, Антоша, – сказал Суров, протягивая первую рюмку Атону. – Выпьем за науку! И за нас, за верных ее пасынков!

Они выпили, звонко чокнувшись. Закусили лимончиком. Суров опять горько выдохнул.

– Вот что, Тоша, – переходя почти на шепот, сказал он. – Прикрою я тебя и в этот раз. Давят на меня сильно. Мол, никто в мире не возится с этой нелепой многомировой итр…интерпретацией. Никто в мире! Самого Эверетта, ты же сам знаешь, из науки выперли, даже, можно сказать, погнали поганой метлой. А ты Антон, как говорится, до сих пор в науке! Ты, Антон, талантлив. Ты, Антон, уперт. По-хорошему уперт. Это я уважаю. Но тема сомнительная. По-простому сказать, дохлая.

Суров налил еще коньячку. Взял свою рюмку, высоко подняв локоть, как солдат, усердно тянущий локоть на строевой. Отодвинул стул, встал. Антон тоже поднялся.

– Давай, Антон, выпьем за отца. Помянем, так сказать, – и резко опрокинул рюмку в рот.

Антон поддержал Сурова, но коньяк обжог горло, как в самый первый раз, будто резанул ножом. Антон закашлялся. Сел на место. Они помолчали.

– Ты, я помню, в детстве любил путешествовать. Что думаешь о Сибири?

Антон чуть не поперхнулся лимоном.

– Что?

– Уговорил я этих дуболомов наверху, что тема твоя стоящая, но опасная. Решено было перебросить тебя и твою «бочку» в Новосибирск-6.

Антон понял, что старый хитрый Суров все разыграл, как в шахматной партии. Знал он про взрывной характер Антона, и про то, что будет нелегко объяснить Антону, зачем нужно ссылать его в Сибирь. Разыграл, так сказать, стандартный дебют, а потом бац – и конный набег с фланга. Вот тебе и Портос. Нет. Это вам не простодушный Портос. Это растолстевший расчетливый Арамис! И про то, что они между собой называют экспериментальную установку «бочкой», он тоже знает. Ай да Суров! Новосибирск-6. Это даже не Новосибирск, это где-то, наверное, в медвежьей глуши. И охраняют это место солдаты в тулупах с овчарками. Да не с овчарками, а с волкодавами!

– Поедешь, Антон Павлович, ты один, – весомо сказал Суров.

– Как один? Мне нужна Света, – возмущенно сказал Антон и добавил, чтобы снять двусмысленность: – Как специалист. Она же отличный математик и собаку съела на квантовой теории поля.

– Светлана Одинцова останется в Москве, – безапелляционно произнес Суров. – Допуск дали только на тебя – это раз; будешь ставить задачу и мы ее будем решать здесь на СК, удаленно, – это два; и нечего делать молодой девушке в Сибири – это три.

– Какой допуск?

– Видишь ли, Антон Павлович, сосватал я твою темку военным. Встанешь, так сказать, к ним на довольствие. Щедрейшее финансирование, своя лаборатория. Ну и секретность, конечно, куда же без нее.

Все встало на свои места. Вот отчего такая отеческая забота и доброта. Сбросили тебя, Антон Павлович, с баланса. Обуза ты и заноза! Просто закрыть твою тему совесть не позволила, а вот отослать подальше мечтателя и упрямца – это пожалуйста. Военные, те научат дисциплине и субординации. Да еще и в закрытый город! И ведь знает же, что я не откажусь! Отлично. Все имеет свою цену. Хочешь заниматься, Тоша, большой наукой – изволь в Сибирь!

– Летишь послезавтра, поэтому не теряй времени, собирайся. – Суров давно уже встал и ушел за свой тяжеловесный стол. Он что-то достал из стола и выложил наверх. – Вот, подойди, получи и распишись. Это тебе подарок от военных – бронированный планшет! – Суров хихикнул.

Антон подошел к крепкому, как буйвол, столу Сурова, на столе лежал обработанный обрубок металла.

– Бери, бери, отличная вещь, – сказал Суров, заметив замешательство Антона. – Корпус – композитный. Титан, свинец, гидрофобный металл. Защита от радиации, радиоэлектронного считывания ну и так далее. Полная защита. Мощнейший гексапроцессор и асимметричная многомерная память. В общем, нам бы такие планшеты, но нам не дают. А тебе вот дали.

Взяв в руки чудо-планшет, Антон почувствовал, что «мает вещь». Увесистый и прочный.

– Загрузишь сюда все программное обеспечение к твоей установке. Будет тебе этот планшет и пультом, и компьютером. Доступа в интернет, понятное дело, не будет, но там у военных своя сеть не хуже. Модуль для дистанционного управления возьмешь в шестой лаборатории. Адаптируй для своей «бочки». На все про все тебе сутки, – Суров остановился, что-то вспоминая. – Да, и еще снизу у планшета микроотверстие, это для превращения всего содержимого в фарш. Буквально. Микровзрыв. С военными не забалуешь.

Ну что тут скажешь? Все правильно. Вот тебе, Тоша, и красивая погремушка, чтобы не заплакал.

– Спасибо, Юрий Георгиевич. Всего хорошего, Юрий Георгиевич. До свидания, Юрий Георгиевич! – Антон, чуть не ляпнул «Прощайте, не поминайте лихом». Он развернулся почти по-армейски и ровным шагом пошел к выходу.

– Счастливо, Тоша! Удачи! – услышал он вслед. – По прибытии разыщи полковника Федченко, теперь ты в его подчинении.

Выйдя в приемную и закрыв за собой дверь, Антон увидел заплаканную Олесю. Она бросила на него украдкой взгляд, распрямилась и демонстративно уставилась в монитор. Антон замедлил шаг, остановился.

– Бросьте, Олесенька, плакать. Это Юрий Георгиевич крикнул не вам, а мне.

Олеся с недоверием посмотрела в глаза Антону.

– Я же слышала: «Пошла вон!», а вовсе не «Пошел вон!» – Олеся замолчала, видимо заметив, как грубо звучат ее слова.

– Так бывает. Старик ошибся. Ошибся в мелочи, но не в главном. До свидания, Олеся, – сказал Антон и вышел.

В чреве кита

Натужный гул разбудил Антона. Он медленно открыл глаза. Напротив проступила надпись: «Для опускания нажми». Она сопровождалась большой стрелкой вниз. Сиденья с такими же надписями уходили вправо и влево. Грузовой отсек транспортника изнутри казался чревом железного кита. Ребра жесткости, идущие по всему фюзеляжу, усиливали это сходство. Хотя, бог его знает, как оно там, в чреве кита. Как же они называются? Вроде шпангоуты. Шпан-го-ут – это ребро жесткости. Новые слова – они как новая еда в младенчестве, сначала хочется выплюнуть обратно, но со временем привыкаешь. Разок-другой козырнешь таким словечком в умной беседе и все – оно для тебя родное. Как?! Вы не знаете, что такое шпангоут?

Отсек был практически пуст. Он был огромен, и легко можно было представить внутри банкетный зал на сто человек.

«ЦРУ-32. Осторожно высокое напряжение!» – прочел Антон. Почему ЦРУ? Почему 32? Были и другие надписи – удивительно простые, даже односложные, но за которыми скрывалось желание уберечь молодого солдата от смерти. Интересно, в армии получается отменить законы Мерфи? Бутерброд падает маслом вверх? И вообще, падает? Все-таки жесткая дисциплина и порядок. Судя по количеству надписей, – нет. Что уж говорить, хаос везде вставит свои палки в колеса.

Антон вспомнил профессора Ботвин – у нее не хватало одной фаланги на среднем пальце. Рассказывали, что этот несчастный случай произошел на заурядном занятии, где демонстрировались стоячие волны. Часть пальца просто «превратило в фарш», как выразился шокированный ассистент. Камиллу Васильевну, так, кажется, ее звали, увезли на «скорой». Практические занятия на два месяца запретили, а фамилия Ботвин ушла в студенческий фольклор. Даже появилась фразочка: «Ты что, хочешь, чтоб тебя отботвинило?!» Причем фразу использовали и студенты, и братья-преподаватели. После этого случая несколько студенток отчислились – настояли родители. Министерская комиссия так ничего и не выяснила. Все на этом закончилось. Ассистент Жора уволился по собственному желанию. Ректор чудом удержался на посту, но рейтинг вуза пополз вниз. Камилла Васильевна вернулась и продолжила «нести свой крест».

«Как там Светочка?» – невпопад подумал Антон. Мы так и не попрощались. От нее лишь пришло сообщение: «Антон Павл я в команд на Кавказе. Связи не будет Горы Жаль не доиграли последнюю партию». Запятые и точки отсутствовали в соответствии с современным этикетом мессенджеров, точки, видите ли, выглядят агрессивно. Уже позже Антон узнал от Олеси, что Суров тоже в командировке на Кавказе. И что она, Олеся, жутко завидует лаборантке Светочке, в том смысле, что ей посчастливилось работать с академиком Суровым лично.

Вдруг заложило уши. Характерная вибрация и плавающий вой двигателей означал, что Ил-76 сбрасывал скорость до расчетной. В зоне пятьдесят первого шпангоута загорелся желтый фонарь. Коротко звякнула сирена.

Теперь до момента высадки оставалось чуть больше двух минут, а точнее, две минуты сорок секунд. Рядом с Антоном сидел его «сопровождающий» – майор Трунин. Он дремал. Услышал он сирену или нет? Железные нервы у человека. Может, пихнуть его в бок? Так нельзя. Это же майор.

Только сейчас затея с десантированием обрела окончательный и беспощадный реализм. Шнуровка на берцах жутко начала давить. Вся эта десантная экипировка, казалось, стала размером меньше. Каждый вдох давался с трудом. Хорош десантник!

Сколько сейчас времени? Антон рефлекторно посмотрел на запястье и увидел вместо часов высотомер на тыльной стороне ладони, прямо поверх тактических перчаток. Антон чертыхнулся…

Еще днем они шли по коридорам военного аэродрома. Еще днем он был на земле.

Майор Трунин шел впереди, Антон еле поспевал за ним. Идущие навстречу вытягивались в воинском приветствии, прикладывая ладонь к голове, майор коротко вскидывал руку в ответ.

– Красный сигнал означает «Отставить!», желтый – «Приготовиться!», – чеканил слова майор, разъясняя инструкцию по десантированию. Антон мысленно продолжил за майором: «…а зеленый говорит, можно прыгать, путь открыт».

– Зеленый – «Пошел!» Главное, не перепутать сигналы! Все понятно? – Майор резко остановился, да так, что Антон чуть на него не налетел.

Антон не мог понять, шутит майор или на полном серьезе. Светофор он и в Африке светофор – что тут непонятного. Майор развернулся и пристально посмотрел в глаза Антону. Жесткий взгляд майора расставил все по своим местам. Не шутит. Было во взгляде еще что-то неуловимое.

– Стоит вам замешкаться или споткнуться после команды «Пшел!» – вы можете оказаться в нескольких километрах от назначенной точки. В тайге. Ночью. Зимой. Один, – майор продолжал сверлить Антона взглядом. – Если вы не сможете прыгнуть до сигнала «Отставить!» – это значит, что мы сворачиваем операцию. Так как ваш груз уйдет первым, он окажется внизу без вас. Его подберут и смогут вернуть взад только через три месяца, в лучшем случае. Ясно?!

Антон было открыл рот, чтобы уточнить, что такое «вернуть взад», но майор крутанулся и решительно зашагал дальше. Через несколько шагов Антон понял, что значит: «будем вынуждены свернуть» – «Если ты, гражданский гусь, струсишь, то все! Домой к мамочке…»

– Десантироваться будем из Ил-76. Некоторые умники называют его «Горбатым» или «Улыбайкой», но лично для меня он – «Илюша». Для вас – это Ил-76. Самолет уникальный. Благодаря этому вероятность выжить после прыжка очень высока!

Это был сарказм? Перед глазами Антона маячил берет, из-под которого выглядывал седой ежик затылка. Понять эмоции майора при всем желании было невозможно.

– В семидесятые на испытаниях самолета с борта выбрасывались габаритно-весовые макеты человека, – продолжал майор. – Так вот, такие как вы, экспериментаторы, умудрялись вываливаться вместе с манекеном.

Антон представил весь ужас экспериментатора: летит это он, вниз головой и последнее, что он увидит перед смертью, – это нарисованные глаза манекена.

– Благо у каждого был парашют. Все выжили, только один до сих пор хромает. Нечего было в раскоряку приземляться.

Антону стало не до шуток.

– Скорость будет высокой. Десантироваться будете через грузовую рампу в хвосте. После «покидания» самолета отработает «стаб». Но все равно – может закрутить. Ладонями толкаем набегающий поток и останавливаем вращение. Следим за высотомером. После обозначенной высоты выдергиваем основной парашют. Если он не раскрылся, то дергаем кольцо запасного.

Майор опять встал как вкопанный, развернулся.

– Вопросы есть?

Антон вытянулся во весь рост, встал в стойку «смирно». Подбирая армейские интонации, задал вопрос:

– Товарищ майор, а почему мы не можем зайти на второй круг при заминке десантируемого?

Майор поморщился, будто отведал прокисшей капусты. То ли ему не нравилась пародия на солдата, то ли сам вопрос. Помолчал. Выдохнул.

– Во-первых, это выдаст точку приземления вероятному противнику. Во-вторых, удельная стоимость вашего прыжка и так высока. Второй заход дорого обойдется. Топливо нужно для боевых и тренировочных вылетов. Не буду скрывать, я лично был против этой операции. Груз меньше тонны и полтора десантника – это неоправданная трата ресурсов. Ил-76 – это вам не кукурузник. Поэтому шанс будет только один. И заход будет один! Вопросы есть?

Глаза майора продолжали буравить Антона.

Горечь. Горечь потерь. Вот что он еще почувствовал во взгляде майора. Ее ни с чем не спутать. Ее нельзя вытравить водкой и скрыть за ожесточением. Для майора он, Антон Ерохин, – новобранец. Пока живой и здоровый.

Потом они зашли на склад. Милая девушка выдала амуницию в зимнем варианте и инструкцию по десантированию. На все про все дали час: одеться, ознакомиться с инструкцией и с кратким описанием грузового отсека ИЛ-76, выучить наизусть ту часть инструкции, которая касается «покидания» самолета и приземления.

Три часа было отведено на тренировку на тренажере с виртуальной реальностью. Здесь с Антона не слезала довольная улыбка, и он не раз поблагодарил академика Сурова за «ссылку». Отработал несколько штатных ситуаций, потом десяток нештатных. Все под команды и веселый мат майора.

Потом по расписанию обед. И опять на занятия. Теперь уже прыжки с реальной парашютной вышки…

И вот он здесь. Весь потный. До прыжка остались считанные секунды. Хотелось просунуть пальцы под шлем и почесать голову, но только он собрался это сделать, рядом рявкнули: «Отставить!» Майор уже стоял на ногах и смотрел в упор на Антона.

– Встать! Принять положение полной готовности к выполнению прыжка!

Антон тут же встал, подогнул ноги, сложил руки перед собой, будто собираясь танцевать вприсядку, зажал ремень запасного парашюта в правую ладонь. Все как учили.

– Это что еще такое?! – заорал майор, перекрикивая двигатели и тыкая кулаком в нагрудный карман Антона.

– Планшет!!!

– Что?!

– Научное оборудование!

– Какого хрена он делает у тебя на груди? Если что не так, он вспорет вам брюхо! – майор никак не мог выбрать, обращаться к Антону на вы или на ты.

Он выдернул планшет из кармана, чуть не уронил:

– Тяжелый, тля!!! – майор и засунул его к себе.

– Планшет казенный, вы с ним поосторожней!!!

– Не бди! Отдам на земле! Налево! – скомандовал майор.

Майор начал проверять карабин, вытяжную веревку, парашюты, подтянул ремни.

– Направо! – опять скомандовал майор. Осмотрел запасной парашют, проверил строповый нож и вдруг резко дернул Антона на себя и заорал:

– Ты вот что, сынок… ничего не бойся! Сначала уйдет твой груз, сразу за ним ты. Я ухожу за тобой. Я буду рядом! Не дергайся! Тебе нужно только шагнуть за край рампы после сигнала, – и нелогично добавил. – Не забудь подгибать ноги и держать их плотно вместе, а то вывернет их на хрен и до конца жизни колеса руками крутить будешь!

Антон махнул головой в знак согласия. Мелькнула мысль, что майор старше всего лет на пять.

– На изготовку!

Антон развернулся в сторону рампы. Она уже медленно опускалась. Боковые и верхняя створки откинулись, и рев двигателей стал невыносимым.

Это произойдет сейчас! Никаких потом!

В метре от рампы стояла его установка, дело всей жизни. Сколько проб и ошибок, сколько споров да бесконечных попыток получить финансирование. Ветер остервенело трепал сетку на деревянной обшивке упаковки. Еще несколько секунд – и его «бочка» выкатится по направляющим роликам в холодную тьму. И хотя она была надежно запакована, теперь это смотрелось жалко. Парашюты, наваленные сверху, выглядели как мешки с картошкой на телеге. Бахнется хлипкая конструкция о землю, и разлетятся деревянные щепки вперемешку с новейшей оптотроникой.

Истошно заорала сирена, загорелся зеленый сигнал. Майор метнулся к установке, небрежно пнул ее, и та, хлопнув стабилизирующим парашютом, моментально скрылась из виду. В два шага майор оказался рядом с Антоном и проорал: «Давай сынок! Пшел!» Антон быстро засеменил к обрыву, все в точности по инструкции. Шажок за шажком он шел к порогу, за которым неизвестность, за которым полный мрак, за которым… И тут он ощутил легкий «отеческий» пинок в зад и вывалился из самолета.

Его мгновенно окутала тьма. Несколько секунд он не видел даже собственных рук, стояла тишина, потом на него накатил дикий вопль! Это был его вопль.

Его несло вниз, в лицо хлестал воздух, закрутило так, что накатила тошнота.

Ладони! Собрать пальцы! Руки в стороны! Так. Высотомер. Еще рано… Вот сейчас!

Хлопнуло сверху. Тут же выпали… как их там! Кле… Он схватил их. Клеванты! Навсегда теперь запомню эти клеванты!

Антон глянул вниз. Вон три огромных парашюта, на которые нужно держать курс. Так, немного влево… Парашюты внизу вдруг опали. Его установка удачно приземлилась. Теперь, главное, не свалиться на нее сверху и не переломать ноги. Слева лес! Нам туда не надо. Нужно точно на поляну. Снег. Какой он глубины, не разобрать. Ноги вместе. Подогнуть.

Удар был сильным. Земля пробила его защиту, смяла ноги, и Антон получил сильный удар по левой ягодице, его завалило набок и потащило в сторону, затем все стихло.

Антон перевернулся на спину. Жив! Он пошевелил левой ногой. Цела. Сквозь рваные облака ему улыбалась молодая луна. Антон весело подмигнул ей. Красотища! У-у-у!!! Я это сделал. Я прыгнул! Я жив!!! Какая же кра-со-та. Огромное небо! Спасибо тебе, что сделало меня сильнее, спасибо тебе матушка-земля, что не убила. Ух, гравитация, чтоб ее.

Антон смотрел восхищенно в небо, оно было пустым. Где майор? Может, уже приземлился?

Антон отстегнул парашют, поднялся, осмотрел поляну. Сделал несколько шагов. Вся левая часть тела отдалась болью.

– Майор!!! – крикнул он. – Трунин!!!

Сказочник

Из полной тьмы Антон вынырнул в молоко. Это было облако, настолько плотное, что дышать было тяжело как в сауне, в холодной сауне. Когда несешься сквозь туман на огромной скорости, страшно даже в машине с ремнями безопасности и подушками, а вот так, без всякой защиты, навстречу земле – это полное безумие.

Сердце молотило в груди, пульсировало в висках, пробивалось сквозь шум от набегающего потока. Антон стремительно погружался на дно воздушного океана. Ему показалось, что он уже падал с высоты, только облака не было. Дежавю.

Нарастающее давление сжимало перепонки и все тело. Глаза забивались водяной ватой, держать их открытыми удавалось с большим трудом.

«Есть же очки!» – мелькнуло в голове. Антон тут же натянул их, как маску для плавания, и пока он их поправлял, очки залепило росой. Он протер стекла, но они снова стали матовыми. Бесполезно! Он закинул очки обратно.

Смахнув воду с высотомера, Антон с ужасом увидел стрелку в красном секторе, это означало: он пролетел ниже, чем полагалось. Рука рванула кольцо, и Антона жестко подкинуло вверх. Тут же появилась плавность замедленного кино – парашют сработал.

По инструкции купол нужно сразу осмотреть – отработал ли он штатно. Антон задрал голову, но купола так и не увидел. Часть строп была видна, они спицами торчали из облака, остальное было стерто.

Да тут абсолютно все пошло нештатно! Высотомер просто кричал, что на такой высоте не может быть облака. До земли оставалось примерно пять этажей. И тут Антона осенило: это не облако, а туман! Не может быть, их не выпустили бы с аэродрома!

Вдруг снизу из тумана, прямо на Антона, выпрыгнула огромная снежинка. Рядом еще одна. Удар. Антон услышал хруст то ли веток, то ли своих костей. Следующий удар пришелся по лицу, словно веником, и Антон вскинул руки, прикрывая голову. Веник справа, веник слева!

Он падал в колодец из елей, они лупили его нещадно по локтям, коленям, голове, наказывая за вторжение. Снег, как свадебное платье, соскользнул с потревоженных красавиц, добавляя к туману снежной пыли.

Пробив крону, Антон вылетел вниз к голым стволам. Его сильно тряхнуло, ремни сквозь три слоя одежды впились в пах, и он завис, болтаясь, как белье в проруби.

От накатившей дикой боли Антон выругался в полный голос, но через балаклаву это прозвучало как мычание. Он оттянул ее вниз, освободив нос и рот, и выругался на выдохе. Балаклава защитила от царапин, но не от ударов, к тому же промокла насквозь и неприятно липла к телу.

Внутри все кипело от злости. Вот тебе и законы Мерфи! Все, что могло пойти не так, пошло не так. Армия! Где ваш хваленый порядок! Какого рожна нас выпустили в туман?!

Сверху хрустнула ветка, и Антона завалило на бок. Не хватало еще рухнуть с высоты. Антон почувствовал себя как младенец в ходунках, беспомощно болтая ногами в пустоте.

Эти вояки совсем озверели! Мало того что меня выбросили ночью с самолета, еще и проглядели чего-то! Проспали! Перепутали!

Треск прекратился. Все затихло. Жутко болела правая ягодица. Антон осторожно огляделся по сторонам. Вокруг росли исполинские ели или сосны. Нет, это ели, сосны с другой верхушкой. Внизу мирно опадало снежное облако.

Главное, теперь не дергаться, а то переломаю себе ноги, и будет у майора новая страшилка про бестолкового физика. Кстати, где майор? Скорее всего, он приземлился, как полагается, на поляне, а может, его занесло в лес, как меня. Что там с моей «квантовой бочкой»?

О чем я только думал? Сидел бы сейчас в Москве, в теплой лаборатории, пил чай со Светочкой, играл в шахматы, смеялся над ее милыми шуточками, а в промежутке, может, и работал бы над перспективным аккумулятором. Нет же! «Великий физик» не дал себя прогнуть Сурову. Теперь веси, Тоша, на елке, как новогодняя игрушка, и не отсвечивай! Большая наука требует жертв, прыгайте, Антон Палыч, с «горбатого» по ночам, тренируйте силу воли! Может, и выйдет из вас толк.

Глаза постепенно привыкли к темноте, и проступили детали. Луна блуждала по тайге со своим огромным фонариком, наполняя туман внутренним светом, и тогда на блестящем белом снегу проявлялись вереницы следов, и становилось понятно, что лес – не мертвый, он полон жизни. Совсем молодые ели, прибитые снегом, высовывали свои верхушки в белых шапках, а те, что постарше, красовались в сверкающих нарядах почти во весь рост. Кусты застывшим ледяным фейерверком весело торчали из сугробов. Густой запах хвои создавал новогоднее настроение. Длинные размашистые тени танцевали на снегу, и казалось, будто в лесу кто-то водит хоровод у костра. Но когда рваное окно в громадном поле из облаков заканчивалось, и луна не могла заглянуть сверху под покров, лес превращался в жуткое место, где даже снег становился черным, как смола.

Антон решил действовать, ждать майора не имело смысла. По карте и компасу можно выйти к точке сбора на поляне.

Так. Чему меня учили? Если резко расцепить грудную перемычку, то можно кувыркнуться и повиснуть кверху тормашками. Вот тогда наступит полный трындец. Как говорил майор: «Полный трындец – это целый ряд мероприятий!» Он, судя по всему, понимал в этом толк. Если сразу расцепить охваты на ногах и попытаться вылезти, то можно не удержаться и повиснуть на перемычке, как говорилось в инструкции, «до полного удушения».

Антон посмотрел на болтающиеся в воздухе берцы, потом на снег внизу. Высота была приличная. Можно постараться определить толщину снега на глаз, но вот смягчит ли он удар о землю, было непонятно. А если там коряга или пень? Идея спрыгнуть в снег уже не казалась такой удачной.

Неужели все советы из инструкции были проверены жизнью? Кто-то висел на перемычке, кто-то кувыркался? Что выбрать из двух зол, вернее трех? Коряга – это третье.

Луна заскучала и зашла, свет в очередной раз померк. Драгоценное время уходило, но в полной темноте можно наломать дров. Ноздри начали забиваться от мороза, и дышать приходилось через рот. В голове возник рисунок: десантник повис на сосне, а из сумки на животе вывалился запасной парашют куполом вниз. Вот оно! Нужно распустить «запаску» и спуститься по ней.

Как только лунный свет робко осветил путь к спасению, Антон дернул за вытяжное кольцо, и запасной парашют бодро выпрыгнул вперед, разматываясь до самой земли.

Накрутив свободный конец подвесной системы на ладонь, Антон медленно отсоединил ножные охваты. Удержав свой вес одной рукой, он быстро расцепил грудную перемычку, и, наматывая стропы на предплечье, начал осторожно спускаться вниз, помогая себе ногами.

Пригодились уроки физкультуры, на которых заставляли лазать по канату. Единственное отличие – там был толстый канат, а здесь пучок из тонких строп, и держать его было все труднее, он начинал проскальзывать. До земли было еще далеко.

Стропы скоро закончились, и начался купол. Антон собрал его в кулак, перенес вес и уже почти схватился второй рукой, как вдруг его со свистом понесло вниз. Он рухнул в снег, на спину. В лицо сыпануло снежной мукой, хвоей и мелкой крошкой. Антон еле успел закрыть глаза. Он замер, боясь пошевелиться: вдруг сломал себе что-нибудь или пробил.

Как я мог про это забыть?! Купол-то шелковый со смешным коэффициентом трения.

Антон смахнул с лица труху и открыл глаза. Первое, что он увидел, была гигантская луна. Вековые, в три обхвата, стволы сибирских елей создавали идеальную перспективу, обманывая мозг. Луна напоминала огромный глаз с ресницами-ветками, а свисающий парашют усиливал это впечатление, потому что был похож на замерзшую слезу.

Руки-ноги целы. Кровь не хлещет, боли не чувствую. Вроде жив.

Луна, подмигнув, ушла со сцены, и стало темно и неуютно. Антон встал на ноги и провалился в снег почти по пояс. Пройти даже с десяток шагов к ближайшей ели оказалось нелегким делом. Он все-таки добрался, прислонился спиной к стволу, отдышался, достал карту, фонарик и компас.

Идти будет тяжело, сюда бы лыжи, но где их взять? Майор говорил, что нас подберут, только ждать-то будут на поляне, а я здесь застрял.

Определившись с направлением, Антон спрятал компас и карту и сделал первый шаг, как вдруг услышал звук моторов. Он был слабый, но с каждой секундой усиливался. Звук шел из-за спины. Антон развернулся и, держась рукой за толстою кору, выглянул из-за ели.

Сквозь частокол молодой поросли, сквозь опадающий туман бил яркий луч света, распадаясь на тысячи лучиков и собираясь вновь. Свет был таким ярким, что Антону пришлось прикрыть глаза ладонью.

– Сюда! Я здесь! – заорал он и замахал рукой, в которой держал фонарик.

Внезапно свет разделился на два отдельных пятна и через секунду исчез, будто и не было его. Моторы тоже стихли.

Антон сделал два шага, с трудом переставляя ноги, и опять закричал:

– Сюда!

В ответ он услышал, кашель.

– Кхе! Кхе! Кхе!

Рядом прожужжал шмель, потом второй, третий, и тут на него справа брызнуло щепками, а на коре мгновенно появилась белая зарубина. Следующий «шмель» ударил в плечо, опрокинул на спину, Антон взвыл от боли. Он инстинктивно схватился за рану. Фонарик выпал и потух. Кашель в лесу усилился. Рука онемела и престала слушаться, сквозь дыру в куртке через наполнитель проступила кровь.

По нему стреляли из оружия с глушителем. Они совсем охренели, придурки? Он, как был на спине, заскользил обратно к ели, толкая себя ногами.

– Не стреляйте! Я без оружия! – крикнул он.

После нескольких кхе-кхе стрельба затихла, слышен был только хруст снега. Антон осторожно выглянул из-за ели и ничего не увидел, кроме тайги, и тут же откинулся назад.

Браконьеры? Черные лесорубы? Кто?

Совсем рядом хрустнуло. Антон вытащил зачем-то стропорез. Старый советский десантный стропорез, который дал ему майор. Конечно, что он против огнестрельного оружия, только разозлит, но с ним было спокойнее. Плечо болезненно пульсировало, и внутри в районе локтя уже хлюпало. Так можно от потери крови откинуться.

Они знают, что я за этой елью, нужно отползти и спрятаться. Вон под те кусты. Камуфляж помог бы, но вот след на снегу выдаст. Нужно чем-то перетянуть руку и остановить кровь.

Опять наступила непроглядная тьма – луна подыграла ему. Нельзя упускать такой шанс, он плюнул на то, что останется след и пополз, помогая себе правой рукой, в которой был зажат стропорез, левая рука волочилась рядом.

Он почти дополз, как вдруг почувствовал, как что-то горячее уперлось между лопаток. Рядом проревели басом:

– Брось нож!

Антон застыл на месте. От удара ногой по руке стропорез отлетел в сугроб. На Антона кто-то навалился, надавил коленом, завел руки за спину и стянул ладони хомутом. От боли в руке Антон застонал.

Рев двигателей у самой головы оглушил его, он рефлекторно дернулся, чтобы его не раздавили.

– Лежать!

Его лицом вдавили в снег, он бешено завращал глазом, стараясь хоть что-то рассмотреть. Двигатели замолчали, с Антона слезли и, резко дернув за шиворот, поставили на ноги. В глаза ударил яркий свет, слева за спиной уже другой голос, спокойный и уверенный, скомандовал на английском языке:

– Еще раз дернется, прострели ему ногу!

Антон знал только технический английский, говорил плохо, но сейчас выдавил из себя:

– Не стреляйте! Не надо в ногу!

И сразу получил под дых и уже на русском:

– Ах, ты сволочь, знаешь английский! Слон, держи крепче!

Еще один удар, более сокрушительный. Антона согнуло пополам, но сзади его будто краном подняли, заставив выпрямиться.

– Может, его прямо здесь щелкнуть? – опять на русском, очевидно, тот, кто бил.

Прямо над ухом оглушительно хлопнуло два раза. У Антона все поплыло перед газами, кисло запахло сгоревшим порохом. В другое ухо заорали на английском:

– Имя! Звание! Кто послал?! Задание!

Нужно отвечать на русском, пока не пристрелили:

– Ерохин… Антон Павлович. Младший научный сотрудник. Задание… гипотеза Эверетта.

– Звание Эверетта! Давай колись, падла! – грубо перебили его. – В каком звании Эверетт?! Молчишь?

После следующего удара ноги сами собой подогнулись, и Антон повис, словно пальто на вешалке. Несколько секунд он ничего не соображал, отдышавшись, он понял, что не помнит, в каком звании был Эверетт. На военных он точно работал, но было ли у него звание. Да пошли они!

За спиной опять послышалась английская речь:

– Молчит, строит из себя супермена. Может бросить его здесь? Подкормим хамоном русского медведя!

Спереди заржали, а тот, кто держал Антона сзади, издал звук, похожий на лай старого лабрадора, что можно было принять за смех.

– Медведи сейчас спят, – сказал спокойно Антон. – А я русский, говорю же вам.

Смех затих, а тот, кто, похоже, у них за командира, сказал на чистом русском:

– Чиж, залепи ему хлебало, Слон, а ты, хорошенько потряси его.

Антону заклеили рот скотчем и обыскали, усадив на снег. Он услышал щелчок и скрежет за спиной.

– База, база, прием!

– Слушаю вас.

– Мы привалили лося. Сохатый, похоже, в полоску. Доставим сами.

– Принято. Конец связи.

Скрежет оборвался после щелчка.

– Командир, да это не лось… это олень какой-то, – со смешком сказал Чиж. – Спеленали мы его влегкую, да и оружия при нем нет, кроме стропореза.

– Это не наше дело. Повезем этого «сказочника» на базу, Сыч его быстро раскрошит.

Антон увидел между двумя снегоходами человека среднего роста в военной экипировке, на груди у него висел укороченный «калаш» с глушителем в зимней окраске. Это точно не лесорубы или браконьеры. Где же майор? Где «бочка»? Горячий чай. Светочка. Красный, желтый, зеленый… – мысли начали путаться.

– Куда пялишься? Жить надоело! – заорал в лицо Чиж. – Пяль в снег! Че вылупился, чурбан американский. Глаза в пол!

Антон стал рассматривать шишки на снегу, и интереснее этих шишек ничего сейчас не было. Рядом с шишками чернели скорлупки от орехов.

– Командир! Он нам все кровью засвинячит, пока довезем.

– Так кончай шланговать, перевяжи его.

– Есть.

Чиж достал нож и безжалостно разрезал экипировку до самой раны, откинул рукав, вытащил из своей разгрузки жгут и перетянул руку.

– Запомни время, – обратился он к Антону. – А то одной рукой станет меньше. Четыре сорок семь.

Он посмотрел на Антона.

– Запомнил? Махни головой, если да.

Антон махнул головой.

– Слон, кинь шуруп! Я свой уже оприходовал.

Здоровяк достал бутыль со спиртом и кинул его Чижу, тот ловко открыл его зубами и залил рану. Антон вскрикнул от резкой боли.

– Чиж, твою печень! Ты этого Сказочника в цинк загонишь, вон глаза выкатил. Бережней!

– Так он в нашу форму вырядился, падла! Не отличить. По зиме одет, при лифчике, даже рябчик на себя напялил.

– А что надо было в охотника вырядиться? Он в нашей форме и без оружия, потому что под легендой, поэтому с ходу и не выпотрошили. Подготовленный. Просек?!

– Так точно. – Чиж опять посмотрел в сторону здоровяка. – Слон, кинь еще и-пэ-пэ.

– Я тебе что, склад?

– Да не жлобь ты, видишь, животинушку спасаю.

Слон бросил пакет, Чиж поймал его, разорвал и начал перевязку. Он так туго затянул бинт, что Антон чуть не отключился.

– Да влупи ты ему промедол, а то вырубится. Прощелкаешь – на себе потащишь.

– Еще чего, – пробормотал Чиж и вколол Антону обезболивающие, прямо через одежду.

– Слон, грузи Сказочника на нарты, прыгай на снегоход и доставь его Сычу прямо в руки. Понял?

– Так точно.

– База, база, прием.

– Слушаю.

– Посылку отправим через минуту. Сами остаемся. Судя по следам, тут может быть целое стадо. Вышлите еще егерей, нужно прочесать район.

– Принято. Конец связи.

Командир рассматривал карту, на которой была нанесена точка сбора.

Фанат Эйнштейна

Как я помещусь в этой берлоге? Медведь-то здоровенный, а берлога у него – тьфу! Что барсучья нора. Может, он и не медведь вовсе? Может, барсук-переросток. Антон захихикал и украдкой посмотрел назад на медведя. Морда у него барсучья, а тело медведя. Не-е-е… Медведь, конечно, медведь, только белый и в пятнышко, как жираф. Антон опять захихикал. Медведь его подтолкнул в спину и ясно сказал: «Направо поворачивай».

Вот, сожрет он меня целиком… ну или отдаст своей медве… медведихе, и приготовит она из меня рагу. «Сегодня ужинаем младшим научным сотрудником!» Антон беззвучно захихикал, старясь не злить медведя.

Перед Антоном неожиданно открылась дверь, и над ухом загудело:

– Товарищ капитан, разрешите войти? Вот доставил горе-диверсанта.

– Войдите. Только какой же он диверсант, он гость.

– Виноват.

Какие странные медведи… Со званиями. Целый медвежий капитан! – подумал Антон.

– Пусть проходит и садится за стол.

– Товарищ капитан, у него это… Отходняк от обезболки. Лыка не вяжет.

Антона потащили через весь кабинет и усадили за стол. И опять он услышал несвойственные медведям речи:

– А что вы ему вкололи?

– Промедол.

– Зачем?

– Да под рукой ничего больше не оказалось. Кровь остановили, промедол вкололи на всякий случай. Только у него, это… странная реакция на него.

– Разберемся.

– Разрешите идти?

– Идите.

Где-то за спиной закрылась дверь со звуком, похожим на мяуканье.

Кош-ка-а-а…– прошептал Антон и выпятил нижнюю губу. Зажмурил глаза и снова открыл. Он провел языком по верхним зубам, скривил лицо, горло саднило, как после перепоя, голова гудела. Он почесал нос и снова выпятил губу, сфокусировал взгляд.

Первое, что он различил, если не считать прожилок на столе, – это книжные шкафы у противоположной стены. Рядом со шкафами на круглом столике стояла крохотная раскидистая сосна в горшочке, на ствол взбирался мох, а у корней лежали камешки с претензией на глыбы.

Антон сглотнул слюну и снова почесал нос, моргнул несколько раз, проверяя, слушаются ли его веки. Он потянулся рукой к макушке и тут обнаружил на затылке что-то вроде пластыря. Под пластырем болело. Прикладом по башке, что ли?

В углу кабинета Антон заметил сейф с колесиком кодового замка, из сейфа торчали ключи. Ох, как неосмотрительно. Любой злоумышленник, вроде меня, вскроет сейф, и обнаружится, что там вместо секретных документов лежит огрызок соленого огурца и пустая рюмка. Сам Антон сидел за приставным столом, примыкающим к массивному дубовому столу, над которым возвышалось солидное кожаное кресло, напоминающее массажное, еще выше на стене висел огромный портрет Ленина.

Кабинет впечатлял добротностью. Стены были отделаны красным деревом и сукном зеленого цвета и очень смахивали на бильярдные столы; приглушенный свет бра подсвечивал картины с морскими пейзажами; за стеклами глубоких книжных шкафов благородно красовались корешки книг; несколько высоких комнатных деревьев в кадках смягчали помпезность, добавляя уюта.

В нескольких шагах стоял еще один стол с шестью стульями, за таким хорошо пить чай, ну или карту местности разложить. Сейчас там стояла шахматная доска с неоконченной партией и видавшие виды шахматные часы. Даже издалека Антон рассмотрел явное преимущество белых, черным вот-вот наступит швах.

Над столом для совещаний висела огромная плазма, которую было видно из любой точки кабинета. Из технологичного в кабинете еще был ноутбук, который никак не подходил к трем стационарным телефонам и письменным приборам времен Советского Союза.

Наверное, это кабинет того самого Сыча, который должен меня расколоть. Или как там – раскрошить. Странно, что хомут с рук сняли. Действительно, неосмотрительно. Антон потер запястья и продолжил изучать кабинет, и стало понятно, что ему не нравилось в этом кабинете – в нем не было окон.

Он развернулся через левое плечо, посмотреть, что сзади. «Не нужны мне никакие слепые зоны и белые пятна, хватит с меня ударов по голове», – подумал Антон. Он увидел приоткрытую дверь в соседнее помещение, откуда и раздавался голос.

Раненая рука-то не болит, – подумал он, и тут же ощупал плечо через рубашку, там не обнаружилось ни повязки, ни даже пластыря, и это было странно, такую рану заштопать – это серьезная операция. Рубашка на нем была другая – гражданская, жгута на плече не было… Когда переодели? Сколько я тут? Он посмотрел на круглые часы на стене. Шесть сорок. Шесть сорок вечера или утра? А может, уже прошло несколько суток? Тогда, где майор? А, что ему? Он меня доставил по назначению, правда, с приключениями, разобрался тут со всеми, передал меня местным врачам и улетел в свой учебный центр.

Тот, кто меня привел к капитану, сказал, что мне остановили кровь, вкололи промедол, значит, рану не зашивали. Может, рука не болит и не кровит, потому что рана пустяковая? Мало ли, что померещилось в стрессовой ситуации.

Последнее, что Антон помнил, это как здоровяк по кличке Слон грузит его на нарты, бросает на правый бок, чтобы не задеть раненую руку, застегивает над ним молнию, становится темно хоть глаз выколи. А дальше рев двигателя, снег лупит по нартам, тряска, и все. Наверное, потерял сознание. Может, ударился о дерево затылком, нарты-то кидало из стороны в сторону, а этот увалень ничего не заметил.

– Ну, поешь, милая. Зайчатина, свежая. Не хочешь? – раздалось из комнаты отдыха, а в ответ отчетливое «мяу». – Прыгай тогда на окно и сиди, у меня дела. – И опять в ответ «мяу».

Антон услышал шаги, и через мгновенье из двери вышел невысокий человек в форме, проследовал к своему креслу и улыбаясь протянул руку для приветствия.

– Капитан Сычов, – представился он. – Андрей Сергеевич.

Антон встал, протягивая руку, но его качнуло, и он сжал ладонь капитана чуть сильнее чем нужно.

– Ерохин, Антон Павлович.

– Очень приятно, да вы садитесь, – сказал капитан, высвобождая руку и поудобнее усаживаясь в свое кресло. – Наслышан, наслышан. Интересным делом вы занимаетесь, а главное, нужным.

О чем это он? Неужели разобрались? Дошло до них, что я не диверсант.

– Мне доложили, что вы младший научный сотрудник.

– Да, так и есть.

– В какой области?

– Квантовая физика.

Капитан, казалось, был удивлен. Что-то не сходилось в его версии, но все же улыбнулся и сказал:

– Понимаю, понимаю. Нильс Бор, Паули, постоянная Планка, парадоксы с котом Шредингера, чудесная, по своей сути, гипотеза Эверетта.

Теперь удивляться пришлось Антону. Успел капитан подготовиться. Погуглил. Или что у них тут вместо гугла? Может, капитан издевается над ним? Или, еще точнее, должен «расколоть» диверсанта и заходит издалека, так сказать. К чему эта лирика? Сначала охотятся на него как на зверя, а теперь интеллектуальной беседы захотелось!

Антон молчал. Возникла неловкая пауза.

– Что уж говорить, квантовая физика была для меня всегда темным лесом, – продолжил капитан. – Да и вообще физика. Я до сих пор не могу понять, например, что такое энтропия. Слово-то запомнил – красивое, но вот, что оно значит, так и не понял.

– Извините, товарищ капитан, мне сейчас не до физики…

– Понимаю. Снегоход сейчас в ремонте. Думаю, до конца дня его приведут в порядок. Кстати, как ваша голова? И давайте без званий, просто Андрей Сергеевич, договорились?

Ну точно издевается, дружбу он предлагает. Сейчас ты узнаешь, что такое дружба физика и лирика!

– Энтропия – это мера хаоса, Андрей Сергеевич! – сказал Антон лекторским голосом. – Вот у вас в армии… энтропия зашкаливает! Сначала меня выбрасывают в туман, потом по ошибке, приняв за диверсанта, в меня стреляют и попадают, знаете ли, в плечо, а теперь вот разговор по душам. Я-то думал, что у людей в погонах культ порядка и дисциплины, а тут!

– Постойте, – перебил его капитан. – Вас ранили? Открыли огонь на поражение?!

– Еще какой огонь!

– Не может быть!

– Может, может… – расстегивая рубашку и оголяя плечо, сказал Антон. – Еще как может. Вот полюбуйтесь!

Антон встал и сунул плечо капитану чуть ли не под нос.

– Видите, – с надрывом сказал Антон, глядя прямо в глаза капитану. – Что натворили ваши подчиненные!

Капитан смотрел на плечо, не отрываясь, несколько секунд, потом поднял глаза, и в лице его Антон прочел тактично сдерживаемый смех.

– Вижу, что вы фанат Эйнштейна, если не ошибаюсь.

Антон остолбенел. Он скосил глаза на плечо и увидел вместо раны татуировку: Эйнштейн высунул язык, а под ним формула «Е = mс2». Что за шуточки?! Значит, пока он был в отключке, ему накололи тату? Может, рана на другом плече?

Капитан тем временем откинулся в кресле и снисходительно смотрел на Антона, как на умалишенного.

Антон дернул ворот в другую сторону, но и на этой руке раны не было. Тогда он снова занялся левым плечом, упорно стирая татуировку до красной кожи. Бесполезно! Она настоящая. Поняв, что он выглядит смешно, он поспешно застегнул рубашку и поправил воротник.

– Антон Павлович, вам нужно отдохнуть, возможно, даже поспать. Вы сильно ударились головой, да и промедол еще действует. Вас сейчас отведут в санчасть.

Антон не слушал. Фоном в голове звучала песня: «есть в графском парке черный пру-у-уд …» и что-то вроде «…а на плече горит клеймо…». Откуда тату? Да, помнится, в молодости, на втором курсе, была такая мыслишка сделать татуху в честь Эйнштейна, но благо отец отговорил. Хотя, что тату? Больше всего удивляет «чудо исцеления». Когда попали в плечо, боль была зверская, такое не забудешь и ни с чем не перепутаешь.

– …вернем вас к вашим коллегам из экспедиции. Они сейчас в деревне у староверов. Это хорошая идея – взять староверов за эталон чистоты организма.

– Да, да, эталон чистоты… – пробормотал Антон.

И все же, что произошло? Неужели «бочка» ? Я так долго добивался результата, и тут, когда, возможно, она сработала, я растерялся. По теории она должна действовать только на уровне частиц, тем более «бочка» не была подключена, как же она сработала? Может, статическое электричество в облаке или молния, так он так , но почему она на земле не работала?

– …обещаю, мы не будем давать ход делу. Вы же случайно заехали в расположение нашей части, по незнанию.

Может, нужна была невесомость? А что? «Бочка» несколько секунд была в свободном падении, могло вполне хватить. Конечно, если парашюты не раскрылись, то и сильный удар о землю мог ее запустить, хотя это маловероятно, но исключать этого нельзя. Нужно все проверить, повторить в тех же условиях.

– …при сотрясении мозга и не такое бывает. Вот у меня был друг-боксер, крепкий мужик, так он после очередного боя очнулся и не признал жену и детей. Сначала чуть до развода не дошло, жена вскипела, мол, с нее хватит, а потом все устаканилось. Правда, у него дефект речи появился…

– Извините, товарищ капитан, перебью, а установку подобрали, со мной должна была быть установка?

– Нет, ничего похожего не обнаружили. Наш дозор нашел вас уже без сознания. Обычно человека со снегохода после столкновения выбрасывает в глубокий снег без всяких последствий, а вас подкинуло и ударило о дерево, не повезло.

Нет «бочки». В этой реальности нет. Может, и майора нет. Угораздило же меня сделать открытие, тянущее на «нобелевку», а то и больше, открытие, переворачивающее всю суть существования человечества, а доказать ничего не получится. Все нужно начинать заново. Капитан ему что-то говорил успокаивающее и ободряющее:

– По долгу службы мне полагается знать, что происходит в радиусе трехсот километров. У вас отличная идея – по выдоху человека определять болен он или нет. В армии такие приборы ох как пригодились бы, особенно в полевых условиях. Я слышал, что ваша установка может даже диагноз поставить?

– Возможно, – рассеянно ответил Антон.

– Я думаю, она цела, можно уточнить прямо сейчас, заодно и сообщим, что с вами все в порядке. Староверы, конечно, против современных средств связи, но у нас там недалеко пост, передадут все на словах.

Капитан поднял трубку телефона:

– Семенов, ты вот что, срочно свяжись с постом номер три… Да…Голиков пусть отлучится ненадолго в деревню. Да говорю же ненадолго…экстренный случай. Хватит и одного. Пусть найдет москвичей и сообщит им. – Капитан глянул на Антона. – С Ерохиным Антоном Павловичем все в порядке, он у нас. Понял? Повтори. Хорошо. И пусть уточнит, как там их прибор. Да тот самый. Все. Исполняй.

– Спасибо, товарищ капитан, – поблагодарил Антон.

– Ну, Антон Павлович, мы же вроде договаривались без чинов.

– Спасибо, Андрей Сергеевич.

– Подождем, а пока можно чаю или кофейку?

– Да, пожалуй.

С установкой, или как его называли военные, прибором, было все в порядке, если не считать погрешности при пониженном давлении. Газоанализатор работал отлично, а главное, у староверов под запретом курение, алкоголь, грибы, которыми раньше травили мух, и тому подобное. Так что от рождения организмы у них чистые, как у младенцев. Диагностику можно проводить, исключив «ошибку Бахуса», как ее называл Веня. Есть, конечно, свой нюанс – в деревне все друг на друга похожи. Веня, из благородных побуждений, разумеется, порывался расширить генетическое разнообразие, но Светка разъяснила ему, что сработает принцип: «поцеловал – женись», и «придется тебе, Венечка, остаться здесь навеки».

Чужие мысли и воспоминания заполняли Антона, как вода, поднимающаяся из земли по капиллярам в растениях, медленно и верно.

Веня вечно терял свои очки, линзы не носил, потому что терпеть их не мог. За нами увязался в последний момент. Сидел в кабинете у Антона, убеждал его, что у староверов не только организмы чистые, но и язык сохранился с петровских времен, а это крайне интересно, так что биологи теперь пойдут рука об руку с лингвистами. Тогда Антон добавил: «…и инженерами, нам без них никуда», имея в виду Серегу.

Вот они последствия твоего эксперимента, Тоша. Это вам не теория, сухая и безжизненная. Вместо манекена в краш-тесте теперь сижу я. Получается, что я мог разбиться в тумане или меня могли убить при захвате. Хорошо, что жив и помню, кто я такой. Надолго ли? Теперь понятно, что смутило капитана. Я не физик, я биолог. Тогда при чем здесь тату с Эйнштейном?

Мост

Человек внизу, казалось, стоял на облаках. Подвесной мост под ним парил высоко в небе. Черная вода в реке, ленивая и сонная зимой, превратилась в зеркало. Лишь когда с висячки падала рыжая труха и на глади начинали плясать круги, сразу становилось понятно, кто здесь настоящий, а кто отражение. Антон пошевелил ногой, хотел удостовериться, что незнакомый мужик в тулупе и странной шапке – это он. Мужик внизу все повторил. «Классический зеркальный тест для животных мною пройден – я узнал себя в отражении, значит, я разумен, значит, существую», – подумал Антон.

– Ну че шаламутишься? Пошли ужо.

– Да ты, Спиря, иди, я пока постою.

– Твоя охота, мерзни коли охота! – задиристо крикнул Спиря, подпрыгнул напоследок, так что мост закачался и вниз полетел снег, глянул лукаво на Антона и убежал вприпрыжку. За ним увязались две огромные собаки, то забегая вперед, то заходя сзади, они игриво прихватывали его зубами за отворот тулупа, за рукава, за ногу.

Вот же сорванец! Встречать прибегал. Уж не знаю, как они чуют… Морозный воздух, что ли, или слух у них особый, или на фоне таежной тишины любой шум, как выстрел, но Спиридон услышал и прибежал, по-хозяйски, узнать, что к чему.

Час назад капитан взял с Антона подписку о неразглашении и отправил его вместе с Семеновым в деревню. Семенов доставил его на снегоходе, сказал, что в деревню заезжать не будет, пожелал удачи и уехал. Не успел он скрыться за деревьями, как объявился Спиря с двумя алабаями…

Антон отрешенно смотрел на воду, круги на воде от сбитого Спирей снега толкались, вытесняя друг друга.