Ягда. Огонь в тени бесплатное чтение

Старуха

Декабрь 1993 года

Старуха копошилась за печкой, кряхтя и ругаясь на неведомом наречии. Мужчина замер у дверей, не решаясь её беспокоить. Он таращился на сгорбленную спину и не мог понять, как это получилось. В избе пахло затхлостью. Сырость ползла по стенам. Огонь трещал неприятно. Совсем не так, как в тот вечер, когда он впервые появился на этом пороге.

Десять месяцев промелькнули, как один день. В каком-то дурмане. Болезнь, этот дом, женщина, а потом… Грудь прошило жгущей болью от смутного воспоминания. Он машинально прикоснулся к тому месту возле сердца.

– Ничего, – проскрежетала старуха, не оборачиваясь. – До свадьбы заживёт.

Он вздрогнул от скрипучих ноток её голоса. «У неё глаза на затылке?» – мелькнуло в голове.

– Они мне не нужны! – рявкнула она сердито.

Он не успел зажмуриться, не смог хоть как-то среагировать, когда землистого цвета морщинистое лицо оказалось прямо перед ним. Но ни безжизненность черт, ни слишком тонкий клык, царствующий посередине беззубого рта, не ужасали его так, как пустые белки слепых глаз. Да, ей не нужно зрение, чтобы видеть всё. Он никак не мог к этому привыкнуть.

Он отвернулся. К горлу подступала тошнота. Дыхание обрывалось. Паника накрывала его, как вдруг…

– Радоваться должен, что жив остался, – бурчала она где-то в другом конце комнаты.

Он осторожно приоткрыл один глаз, затем второй. Старуха стояла на прежнем своём месте за печкой, точно и не сходила с него никогда. Камин затрещал сильнее, разжёвывая упорное поленце. Он глянул в огонь.

«Ребёнок! – проносилось в голове. – Почему его нет?»

– Думаешь, я трудилась над ней так долго, чтобы съесть? – подхватила старуха. – Бабушкины сказки! Кто вас только надоумил этакую ересь придумать.

– Так это девочка? – пробормотал он и сам удивился, что интересуется тем странным существом, которое долгих девять месяцев готовили к жизни таким странным, неестественным способом.

Она не может быть человеком. Человека не выпекают в печи, как глиняную куклу. Человеку не нужна чужая жизненная сила, чтобы сделать собственный первый вдох. С людьми всё по-другому. Какая разница, девочка она или мальчик? Почему ему должно быть до этого дело?

– Потому что ты в некотором смысле её отец, – ответила старуха на вопрос, который он и сам себе не успел задать. – Но не переживай, тебя это ни к чему такому не обяжет.

Она зашептала что-то неразборчивое, очевидно не относящееся к нему. Длинные костлявые пальцы её носились в воздухе, неправильно изгибаясь и отбрасывая на стены безобразные тени. Он наблюдал за этим почти театральным действом молча, лишь изредка чувствуя в себе признаки прежнего отвращения. Мысли роились, вновь и вновь возвращая его в тот день, когда всё началось. В тот день, когда он думал, что для него всё кончено.

– Почему? – вырвалось из его груди слово, давно прожигавшее нутро. – Почему это должен быть я?

– Потому что ты выжил.

– Но почему я не умер? – звучало отчаянно.

Старуха обернулась. И в этот момент он мог бы поклясться, что глаза её, вопреки пустоте, совершенно зрячие. Она глядела на него с раздражительным удивлением.

– Потому что хотел жить. Вот и боролся.

– Расплата за такое обычное желание?

Старуха не ответила. Но он и сам всё понял. Впервые за всё это время он понял её слова, сказанные при первой встрече: «У всего есть цена. И всякий её заплатит». У него не было ни сил, ни желания думать тогда. Но теперь. Горькая усмешка скользнула по его губам и тут же пропала.

Старуха была недовольна. Чертыхалась и ругалась. Он глянул на горбатую спину пристальнее прежнего, будто пытался разглядеть то, что она закрывала. Ребёнок ни разу не заплакал, даже не закряхтел. Мужчина вообще не слышал ни единого детского звука за всё это время. Что-то шло не по плану.

– Безобразина! – старуха смачно плюнула, отходя от крошечной чёрной ладейки, лишь отдалённо напоминающей колыбель. – Что тебе ещё надо-то?!

Она швырнула в печь пару поленьев, огонь взвился, набрасываясь на подкрепление, но зашелестел сердито.

– Что узнал? – спросила она резко, точно только теперь вспомнила.

– Её зовут Мария. Сынишка у неё странный, молчун. Вроде болезнь какая-то.

– А младенец?

– Никто не знает. Может, и не было никакого ребёнка.

– Что ж… – скрипела старуха, расхаживая по комнате – Мальчишка – это для отца. Матери девчонка нужна. Помощница, работница. Да и вообще. Или как у вас теперь? Все равны… Ну да. Ну да. А что ж душа…

Она тараторила что-то всё более бессвязное, вымеряя шагами расстояние между углами. Он не слушал. Смотрел то в темноту за печкой, то в огонь, жадно жующий трухлявую древесину.

– Так тому и быть! – заключила старуха.

Он отшатнулся, вновь увидев перед собой её лицо.

– Сейчас пойдём! – скомандовала она, исчезая за шторкой, отгораживающей её личный закуток. Рядом зияла тёмная комнатка, к которой он даже близко не подходил. Старуха запретила. Впрочем, он и не рвался прикасаться к её мрачным и, наверное, грязным секретам.

На улице мело, и хоть в этой избе он чувствовал себя беспокойно, выходить совсем не хотелось. Такая погода не предвещала ничего хорошего, как и спутница, которая сегодня от него точно не отвяжется.

Мария

Третий день Мария лежала в бреду. Дети давались ей с трудом. Чаще не давались вовсе. Люди снова будут судачить. Теперь ей самой начинало казаться, что всё выдумка. Не было никакого младенца. И других тоже. Был только Стёпушка. Огромный для своего возраста пятилетний увалень. Ради него она встанет и будет жить дальше. Ради него она стерпит соседские толки и мужа-пьяницу. Завтра она всё это сможет, но теперь…

Сердце ухало в груди, жар давил всё сильнее. Она лежала на спине, уперев взгляд в провисающий потолок, расплывающийся светящимися кругами. Тень, склонившаяся над постелью больной, не походила ни на одного известного ей человека. Впрочем, Мария знала, кто это. Или правильней сказать, что?.. Хворь рядилась в чёрные одежды и скрывала лицо вуалью длинных лохматых волос. Женщина уже встречалась с ней однажды. Ещё больше она слышала о ней от матери и бабушки.

Мария не хотела позволять Хвори завладеть собой. Не могла позволить. Она должна бороться. Не ради себя. Ради Стёпушки. Кому сдастся бессловесный неумелый мальчишка с неустановленным диагнозом, если её не будет? На мужа надёжи нет. Его родня – тоже не помощники. У Марии никого не осталось, кроме сына. А у него была только она. Значит, она справится. Во что бы то ни стало.

Метель на улице скулила как-то совсем по-звериному. Женщина начала прислушиваться. Надо было отвлечься. Не давать тени повод. Не показывать виду, что она знает. Ветра пришли в эти места не так давно. Раньше деревню окутывал лес. Люди его проредили. И теперь расплачивались. Не у всех было время это осознать.

У Марии было. Она слушала вой природы и вспоминала, как когда-то ещё девчонкой так же лежала у окна в бабушкиной избушке и слушала предновогодний морозный звон. Снег скрипел под ногами случайного прохожего, и сердце вздрагивало, наполняясь тайной радостью и предвкушением праздника. Теперь всё внутри обрывалось. Тоска и болезнь зажали грудь в тиски. Она вникала в каждый звук, доносившийся с улицы, и не могла понять своих чувств. «Это просто Хворь, – убеждала себя. – Температура». Но что-то не давало покоя. Будто душа тревожно ожидала.

Женщина вздрогнула от холодного прикосновения. Она и не заметила, когда сын оказался рядом. Маленькие пальчики щупали её запястье, а глаза смотрели в лицо с отстранённым выражением. Мария успела привыкнуть, но другие, видя бессмысленный взгляд ребёнка, обычно жалостливо качали головой или вовсе пугались. Мать этого не понимала. Ей не нравилось такое внимание. Ей не была нужна поддельная забота.

Мария с трудом подняла руку, положила её на взлохмаченные каштановые волосы сына. Он не заметил. Какая-то мысль занимала и его. Большую часть времени он думал о своём, неведомом взрослым. Но сейчас женщине показалось это странным. Он уже отвёл от неё взгляд и теперь всматривался в чернеющую между занавесками щель. «Он тоже чувствует? – подумалось матери. – Не может быть».

– Вот была бы у тебя сестрёнка, – заговорила она мягко, слабой рукой перебирая его волосы. – Мне было бы не так страшно. Вы бы заботились…

Резкий глухой стук в окно оборвал её слова. Она замерла в ужасе, судорожно сжав плечо сына. Она жадно вслушивалась, боясь пошевелиться. С этой стороны нет подхода к дому. С этой стороны никто не может…

– Всё как тогда, – пробормотала она, и тут же прикрыла рот ладонью, испугавшись ещё сильнее от мысли, что могла себя раскрыть.

Она с трудом привстала, упёрлась локтем в постель, притянула к себе всхлипывающего сына.

– Тише, малыш, тише, – шептала, дрожа всем телом.

– Чего тут?

Мощная фигура, возникшая над ней, едва держалась на ногах.

– Кто-то постучал.

– Дурь, – поморщился Стас, – там всё снегом завалено, не пролезть

– Пойди глянь, – тихо, но твёрдо настаивала Мария.

– Ну, вот ещё! В такую… – он осёкся, поймав на себе серьёзный взгляд жены. – Ладно.

Шатаясь и поругиваясь вполголоса, направился к выходу.

– Женщина, что с неё возьмёшь! – послышалось уже из сеней.

Поток свежего морозного воздуха хлынул в дом. Мария вдохнула полной грудью, боль показалась сильней. Стёпушка плакал уже навзрыд, и мать продолжала висеть на одном локте, осторожно укачивая его.

– Вот народец! – крикнул Стас, входя в дом. – Машка! Глянь, какой подарочек подкинули!

Он зашёл в комнату, держа в руках свёрток из старых тряпок. Мария выпустила из рук сына, потянулась к мужу. Тот, не раздумывая, сунул ей находку. Сердце её замерло. Сморщенное младенческое личико казалось безжизненным. «Ни кровиночки!» – испугалась женщина. Она приблизилась щекой к крошечному носику. Затаилась, пытаясь уловить тонкую струйку дыхания. «Пожалуйста!» – ныло в груди.

– Чхи! – капли влаги брызнули ей на кожу.

– Слава Богу! – выдохнула Мария. – Живая.

– Да видно, больная, – бубнил Стас. – Надо её в сельсовет. Там уж пусть сами определяют.

Мария вскинула глаза на мужа. Непонимание первых секунд быстро сменилось гневом.

– Чего? – попытался защититься мужчина, уже зная, что проиграл.

Она всё решила. Сразу и бесповоротно.

– Да провались оно! Как будто нам этого горя мало…

Он бросил на сына беглый взгляд, брезгливый и нелюбящий. Так он смотрел на Стёпу с тех пор, как понял, что мальчик болен. Тут же отвёл глаза, смачно сплюнул и вышел из маленькой комнатки.

Мария делала вид, что не замечает. Она улыбнулась Стёпушке, который давно перестал плакать и на удивление внимательно оглядывал гостью. В том, что это девочка, у матери не было никаких сомнений. «Дочка!» – кипело на губах такое желанное слово.

– Хорошая твоя сестричка, а, Стёпушка? Ты уж береги её, нашу Варюшку.

Стас

Весна 1994 года

Стас торопился. Прислушивался поминутно, но оглядываться боялся. Всё казалось, кто-то уже бежит следом. Только вот некому там. Малой глупый, а Машка… Не оставит же она ребёнка одного. А с ним поплетётся, так это ноша. Тяжело и медленно. Он же увалень несмышлёный. Да и не хватится она сразу. А как хватится – уже не нагонит. Устроит истерику, даже скандал. А он что? Он соврёт, что снёс в сельсовет, а там отправили в край. Или сказать, что сам повёз? А то не поверит ведь, начнёт узнавать. Расспрашивать. Сама пойдёт к главе. Тот только руками разведёт, не видел, мол, никакого ребёнка. Слушать даже не станет. Но она-то поймет. Поймёт, зараза, почует неладное. Это только сельские её за душевнобольную принимают. Стас знает лучше. Он с ней живёт. От этой мысли по спине пробежал неприятный холодок.

Он заглянул в свёрток. Девочка спала. А, может быть, только делала вид, что спит. В её не младенческой смышлености он убедился с первых дней. Не может такая кроха настолько спокойно себя вести, а плачем разрываться только ему назло. Машка не верит. Втемяшила себе в голову, что это её дочка. Одним словом – баба. Что с неё возьмёшь? Ещё и имя ей выдумала. Ведь в записке было другое. Ни слова больше, только: «Ягдой зовите». А эта упёрлась – Варенька, и всё тут.

Ветер крепчал. Стас с тревогой оглядел девочку, закутал её посильнее. Зла ей не желал. Он в это верил. Зима сходила на нет. Даже ночи становились тёплыми. Он отнесёт её к какому-нибудь посёлку. Оставит на видном месте. Кто-нибудь обязательно найдёт. Не успеет замёрзнуть. Она хитрющая, точно выкрутится. Стас сознавал, что речь идёт о крохе. И всё-таки подобные мысли не казались ему чем-то странным. Он слишком свыкся с ними за пять месяцев, проведённых, как ему казалось, в аду.

С той ночи Мария как с ума сошла. Всё лепетала про какую-то тень и зловещее предзнаменование. Говорила, что только ребёнок удерживает зло, готовое наброситься в любую минуту. «Помешалась она на этой девчонке, – думал Стас. – Такие дела всегда не к добру. Выходит, я благо делаю».

Он убедил себя в этом абсолютно и теперь не испытывал почти никаких угрызений. Он с трудом мирился с неудавшимся сыном. Безмолвным и далёким. Хоть и решил для себя, что мальчик просто полоумный в мать, смириться до конца не мог. А тут ещё эта. Почти полгода от роду, а глаза так и не открылись. Стало быть, тоже бракованная. Именно это слово он применял к детям. Мария ужасалась, но молчала. И он не замечал, что причиняет кому-то боль. Ему это было неважно.

– Что за чертовщина? – выругался громче нужного.

Он прошёл достаточно много, но был поглощён собственными размышлениями. Потому только теперь заметил странности, происходящие вокруг. Лес редел, темнота наоборот становилась гуще. Серые тучи, затянувшие небо, скрыли не только полуденное солнце, но и тепло, что так сладко заманивало утром, кода он выскользнул из дома.

Стас знал всю округу, пропадал здесь днями, когда был моложе. Он не мог заблудиться. Просто не умел этого делать. И всё же место было незнакомым. Он бы поклялся, что не видел ничего даже приблизительно похожего раньше. Деревья безжизненными колышками торчали из земли. Чёрные стволы казались обугленными, но пожаром не пахло. Земля чавкала под ногами, неприятным месивом облепляя ботинки. Прелый запах прошибал нос. Холод пронизывал тело изнутри.

Он ускорил шаг, почувствовав мерзкое чужое дыхание на затылке. Человек мог бы помочь, вывести его отсюда. Но незнакомое предчувствие внутри убеждало в другом. Разве здесь могут быть люди? Инстинкт заставлял двигаться всё быстрее. Он уже почти бежал, спотыкаясь и чуть не падая. Слышал звук и не понимал: это шаги за спиной или собственное сердце вторит его дыханию?

Он оступился. Неловко качнулся вперёд. Чуть не упал. Едва не выронил ребёнка из рук. Девочка закряхтела. «Не вздумай!» – одними губами пригрозил ей. Но малышка уже начинала хныкать. На секунду Стас замешкался. Тропинка разветвлялась в разные стороны. И он совершенно не знал, какую дорогу выбрать. Вспомнилось про указательный камень из сказок. На таких перепутьях ничего хорошего не жди. Он шагнул вперёд не глядя. Прямо. Маршрут был нехожен. Он не хотел этого делать, но ноги не слушались, будто кто-то невидимый силой толкал его туда. Сердце забилось чаще.

«Смерть свою сыщешь», – спокойно пробормотал чужой голос внутри его головы. Он заозирался по сторонам, обернуться так и не решился. Глянул на девочку. Лицо её казалось таким безмятежным. Стаса это почему-то взбесило. Он с размаху грохнулся на колени, небрежно положил свёрток в траву рядом с собой, гневно рассматривая выученные черты малышки.

– Это ты, да?! Больше некому! Маленькая… ведьма.

Он скрежетал зубами от злости и едва сдерживался, чтобы не совершить что-то, как ему казалось, непоправимое. Сердце колотилось, как сумасшедшее. Он чувствовал, что теряет рассудок. Уже почти замахнулся, но в последний момент вскочил на ноги, отвернулся и…

Тень стояла прямо перед его лицом. Чёрные одежды и нависающие на лицо волосы. Так и описывала её жена. «Должно быть, я сбрендил», – подумалось Стасу. Длинные руки с тонкими кривыми пальцами тянулись к нему, он попятился, споткнулся и рухнул на землю рядом с девочкой. Та кряхтела и хныкала. Даже с закрытыми глазами она чувствовала происходящее.

Стас не успевал думать. Тело само подсказывало решение. Гнусный и неправильный выход, поразмыслить над которым он сможет позже. Руки вцепились в хрупкое тельце, вытащили его из серых тряпок и вытянулись вперёд.

– Вот, – залепетал Стас. – Тебе же она нужна. Не я. Она. Ягда.

Девочка разразилась плачем. Таким горьким и громким, устрашающе звериным, что мужчина содрогнулся от этого звука. Он снова опустил малышку на землю ближе к Тени. И попытался отползти. Он глядел на неё со страхом, но почему-то не мог отвести взгляд.

Крошка извивалась на сырой траве и кричала. Тень медлила, будто не решалась действовать. А когда безобразные её руки потянулись к девочке, та вдруг распахнула веки. Сердце Стаса дёрнулось с такой силой, что в глазах потемнело. Ужас – слишком мелкое слово, чтобы описать его чувства в этот момент. На Тень смотрели пустые белки. Они излучали какой-то холодный неживой свет, что становился ярче с каждой секундой. Наконец, Стасу пришлось зажмуриться.

Он отполз ещё дальше, с трудом повернулся, после недолгого, но мучительного барахтанья смог подняться на ноги. Сделал глубокий вдох и рванул во весь дух прочь. «Ты всё ещё идёшь прямо», – этого предостережения он уже не слышал. Или не хотел слышать. Не знал он и того, что Тень изгнана. Но другой человек видел. Он подбежал, взял кроху на руки и закутал её в свою грязную джинсовую куртку.

– Тише, милая, тише, – пел он, укачивая её. – Тебе надо успокоиться. Иначе, как мы выберемся отсюда?

Мужчина не стал выискивать путь. Он отправился дорогой, по которой пришёл Стас. «Жизнь за жизнь, душу за душу»,– таков был здешний закон.

Макар

Уже которую ночь Мария не спала. Сердце ныло, обрываясь от каждого шороха. Она опускалась на колени перед старинной иконкой Богородицы, доставшейся ей от бабушки, и страстно молилась. Ходила из угла в угол, поглядывая на часы. Она не замечала времени, но всё равно делала это. Зачем? Сама не знала.

Стёпушкин сон был тревожным. Он ворочался и постанывал, мычал что-то невнятное, иногда всхлипывал. Мать просиживала с ним до рассвета, перебирая пальцами его волосы.

Она не проклинала мужа, не просила небеса наслать на него кару. Она желала только одного, чтобы её Варенька вернулась.

За месяц, что их не было, Мария исходила все дворы, просиживала в сельсовете часами, пытаясь что-то узнать. Ей не верили. Муж сбежал со здоровой дочкой – что уж тут удивительного? Поехала в город. Выстаивала в очередях со Стёпушкой на руках. Ничего не добилась. Не до неё было службам. Теперь говорят, каждый день люди пропадают. Такие времена наступают. Тревожные.

Очередная бессонная ночь, полная резких звуков и пустой надежды. На этот раз Мария вздрогнула. Прислушалась. Неужто показалось? Стук повторился. Подскочила с кровати, наскоро накинула тёплый халат, запахнулась, побежала к двери.

– Кто там? – голос трясся, она уже не могла с этим справляться.

Тень не тревожила её давно, но страх перед ней не исчез.

– Принимай гостей, хозяюшка! – мужчина звучал глухо, но живо. – Хорошие вести тебе принёс.

За распахнутой дверью оказался человек лет тридцати. Исхудавшее лицо его выражало усталость, неровно отросшие светлые волосы сбивались в грязные пучки. Серые глаза смотрели изучающе. Впрочем, Мария не разглядывала гостя, с первой секунды её привлёк свёрток в руках незнакомца, кто-то копошился и кряхтел в нём.

– Варенька! – слёзы хлынули из глаз женщины, она беспомощно протянула руки перед собой.

Мужчина помедлил. Мария выглядела так, будто сейчас упадёт в обморок. Безопасно ли ей ребёнка отдавать?

– Можно, я войду?

– Моя Варенька.

Он сдался. Аккуратно переложив малышку в руки матери, продолжал придерживать её снизу, страхуя. Но хватка Марии оказалась на удивление крепкой. Она прижала малышку к себе, сотрясаясь от беззвучных рыданий.

– Ваш муж, – начал гость после недолгого молчания.

– Я знаю, – перебила хозяйка, приходя в себя. – Тень. Забрала его.

Мужчина застыл, ошалело глядя на Марию. Она не знала. Не могла знать. Тогда почему? Он быстро справился с собой, припомнив что-то важное.

– Девочка. Кажется, у неё был жар.

Мария забеспокоилась. Судорожно пощупала дочкин лоб. Он был горячее обычного. Закрытые веки подрагивали. Она не спала. Ей было плохо. Мать это чувствовала. Она заметалась, не понимая, что нужно сделать. Шагнула было в комнату, но вернулась. Бросилась к вешалке с одеждой, но остановилась.

– Я сбегаю за врачом, – понял её порыв гость. – Я знаю, где…

Он помчался, не договорив, не дал ей времени возразить. Не позволил и слова вымолвить. Впрочем, у неё совершенно не было на это сил.

Доктор оказался не очень доволен столь поздним вызовом. Выслушивал сурово, выстукивал ручкой по столу, отвечал сухо, писал что-то мелко и быстро. И всё-таки состояние девочки вызывало опасения. Марию это напугало. Гость тоже был беспокоен, но в отличие от матери, нашёл в себе мужество задавать много вопросов, чем ещё больше раздражал врача. Тот отвечал коротко и ясно. Но понятнее не становилось. Вероятно, он и сам не знал, что происходит.

Так в тревоге и хлопотах прошла неделя. Мария постелила гостю на старом кухонном диванчике. Опасений он не вызвал, страшнее было остаться со своей бедой наедине. К тому же мужчина как-то особенно проникся судьбой Вареньки. Они почти не разговаривали. Она не расспрашивала о случившемся, даже имени его не узнавала. Он тоже не тревожил её лишними разговорами. Только, когда мать подносила к дочери старинную иконку, он морщился и качал головой.

– Лишнее это. Не для неё.

Девочка действительно реагировала странно. Ворочалась, плакала сильнее, издавала непонятные звуки. Мария печалилась. Ей в детстве этот ритуал всегда помогал. Сына тоже «лечила» таким способом. Что-то было здесь недоброе. Но матери не хотелось об этом думать. Поэтому она утешалась другим.

Радостно было смотреть ей, как Стёпушка подкрадывается к сестриной кроватке и подолгу стоит над ней, неподвижно и заворожено разглядывая её лицо. Девочка тоже успокаивалась, точно чувствовала защиту. Материнское сердце таяло.

Весть о болезни Машкиной дочки разнеслась быстро. Прибежала соседка. Сердобольно охала. Слёзкой брызгала. А взгляд недобрый. Это даже гость заметил. Но промолчал. И всё же к совету её хозяйка прислушалась. Надежду вселял рассказ про бабку-знахарку из полузаброшенного соседнего села, которое в давние времена населяли то ли казахи, то ли татары. К этому времени почти все разъехались. Одни в Казань, другие прямиком в Москву. А знаменитая целительница, говорят, осталась. Благодатной и щедрой считалась алтайская земля для травников и народных врачевателей. Конечно, истинных мотивов старой знахарки никто не знал, а всё, о чём болтали местные, оставалось одними только слухами. Как бы там ни было на самом деле, Марию история воодушевила.

Доктор качал головой. Гость смотрел с сомнением. Но мать настояла на своём. Правдами-неправдами привезли женщину. Оказалась она не такой уж и старой. Выглядела совсем не таинственно. Обычная деревенская тётушка средних лет, с бронзовой кожей и азиатским разрезом глаз, делавшим её больше похожей на казашку. Хотя в поспешной русской речи проскакивали татарские словечки. Мария немного знала оба языка ещё с молодых лет, поэтому сразу ощутила разницу. Спрашивать не стала. До того ли было? Всё равно неосознанно вгляделась в целительницу пристальнее. Модное платье чуть ниже колена и синий платок, повязанный на манер банданы, делали её ещё менее загадочной. Она осмотрела больную, прищурилась, улыбнулась, оголив две позолоченных коронки посреди белозубого рта.

– Ранёхо ты, красавишна, с тенью тягаться удумала! – постановила знахарка. – Подрасти малёк, а там и видно будет.

Мария ахнула при упоминании самого страшного кошмара своего. Гость, не пожелавший выйти из укрытия, тоже всё слышал. Сердце его оборвалось: «Откуда ей знать? – мелькнула мысль, – или она…» Он осёкся. Мысли опасны.

– Вот этот подойдёт, – рыкнула женщина.

Мария непонимающе глянула на неё.

– Таз, говорю, пойдёт. Воды набери. По сих пор, – указала пухлым изогнутым пальцем. – Да, смотри, сама сделай. Без помощников.

Несколько минут спустя всё было готово. Знахарка разложила травы, намазала чем-то Варюшин лоб. Зашептала непонятные слова.

– Поди сюда, – скомандовала матери. – Да ближе! Не бойсь.

Она взяла Мариину руку, смазала её какой-то холодной, скверно пахнущей жидкостью, приложила к дочкиной макушке. Снова шёпот. Снова непонятные слова.

Девочка закряхтела. Тревожно завозилась. Мария забеспокоилась, но сдержалась. Знахарка не обращала ни на что внимания. Она была поглощена своим делом.

Варя ёрзала, хныкала, почти плакала. У матери сжималось сердце. «Тише, милая, тише», – повторяла она про себя.

Знахарка наклонилась над тазом, будто вглядывалась в воду, присматривалась к ней, прислушивалась. Двумя ладонями, сложенными в лодочку, зачерпнула немного. Притянула к губам, ни на минуту не прекращая непонятный монолог. Затем, руки её нависли над девочкой, выписывая в воздухе фигуры, а может быть слова. Вряд ли наблюдатели могли бы понять значение, но каждое движение имело смысл. Было и странное. Ни одна капля не пролилась за эти несколько мгновений.

Голос знахарки вдруг возвысился, слова стали громче и чётче, но ни взволнованной матери, ни её затаившемуся гостю так и не удалось разобрать ничего кроме многократно повторяющегося «Су!». На пике звука женщина вдруг развела руки, и вода выплеснулась на девочку.

Малышка затихла, и вдруг… Громогласный скрипучий крик заполнил весь дом. Мария зажмурилась, боль сжала всё её нутро. Не физическая, но та, что намного сильнее. Справившись с собой, женщина поглядела на дочь и ахнула. Впервые за всё время на неё смотрели огромные зелёные глаза. Варя больше не плакала. Она улыбалась во весь свой беззубый младенческий рот.

– Вот так, – заключила знахарка, – поживём ещё. Да, красавишна?

***

Они сидели за столом, допивая остывший чай. Мария смотрела в окно, размышляя о том, как будет поднимать двоих детей одна. Поминутно она прислушивалась к происходящему в комнате. Шумно сопел Стёпа. Отрывисто дышала Варя. Знахарка не захотела дожидаться утра. Уехала ночью. Гость так и не вышел к ней. Уже засветло заглянул в небольшую хозяйкину комнату, осведомится о состоянии девочки.

Теперь он наблюдал за Марией с особенным вниманием. Он слышал о ней раньше, но толки оказались так далеки от правды. Это его не удивляло. И всё же…

– Как вы будете, – начал он осторожно, – дальше?

Мария взглянула на него отстранённо, будто не сразу поняла вопрос.

– Я… не знаю…

Они снова замолчали. Он что-то обдумывал, решался. Она пыталась собрать обрывки мыслей в одно и продолжала прислушиваться.

– Я помогу, – выпалил гость.

Она удивилась. Но промолчала. Она не знала, как реагировать, но где-то внутри ощутила облегчение. Он смутился. Встал, обернулся к раковине, начал судорожно тереть свой бокал.

– Могу я, – послышался её голос, – хотя бы имя ваше узнать?

– Макар, – пробубнил, не оборачиваясь.

– Я Мария.

«Я знаю», – не высказал он.

Хороший день

Лето 2007 года

Каникулы! Чудное слово. Чудное время. Больше всего на свете Варя любит каникулы. Никаких ранних подъёмов, никаких глупых задачек. Список литературы внушительный. Но читать-то ей нравится. Жаль, конечно, что в школьной программе стало много занудства. Ей больше по душе сказки.

– Тебе уже тринадцать лет, – брюзжит тётка Настасья. – Пора взрослеть.

– Тринадцать с половиной, – скалит зубы Варя и убегает на недовольные причитания отцовой сестры. Та всё время ругает мать. Говорит, что Мария плохо их воспитывает.

– Будь здесь Стас, он бы вас научил уму-разуму.

Настасья не любит племянницу, она привязана к Стёпке. Потому и ходит к ним постоянно. Он напоминает ей сгинувшего брата.

– Ещё бы мозгами в отца выдался. Испортила вам мамка гены дуростью своей.

Будь у Вари сверхспособности, как в её любимых книжках, давно бы наложила на тётку какую-нибудь порчу. Она даже пыталась узнавать у знахарки, но та только хмурится и ругается в ответ. Виданное ли дело – на родню чары насылать!

– А, по-моему, – смеётся девочка, – отличное начало для какого-нибудь фильма!

Вообще-то Варя непохожа на всех этих юных барышень, которые только и мечтают, как бы влипнуть в глупую, но непременно романтическую историю. И уж тем более не хотелось бы ей, чтобы главным героем в её повести оказался напыщенный принц. Хотя, если он будет похож на Мишку Есина из параллельного класса, она бы подумала.

Но сейчас всё это неважно. Первый день каникул! Лето, которое точно станет особенным. Ещё бы разобраться со своими дурацкими биоритмами. «И откуда у тебя берутся такие словечки?» – звучит в голове насмешливый голос Макара.

– Бесит! – ворчит Варя, но почему-то улыбается.

Она проснулась в восемь утра. И теперь лежит, зажмурившись, будто так можно призвать ускользнувший сон обратно. Поваляться подольше тоже хорошо. Но ей уже почти наскучило это занятие. Солнце сочится сквозь занавески и слепит глаза. Муха, застрявшая в окне, громко жужжит и бьётся о стекло. Упёртая. Тоже хочет жить.

Мама уже встала. В комнату девочки просачиваются чарующие ароматы и волшебные звуки из кухни. Всё шкварчит и шуршит, нож отбивает торопливую дробь, сердце вторит этим звукам, разгораясь предвкушением чего-то хорошего. Чего? Вертится же на языке. Только что про это думала. Принюхивается внимательнее, мысленно расслаивая ароматы. Лук, чеснок, какая-то зелень… Петрушка? Нет… Точно! Шпинат. Тонкий аромат чего-то молочного. Простокваша? Не то… Ага! Творог! Это же…

– Стёпкин любимый пирог! – она подскакивает в постели, произнося эти слова.

Как она могла забыть! Ведь у братца тоже каникулы. Он наконец-то вернётся домой из своего специального училища. Или как это там называется?

Варя отодвигает занавеску, выглядывая на улицу. Солнце уже высоко, погода кажется тёплой. Муха из последних сил кружит вдоль стекла в полупьяном танце.

– Что, настырина? – улыбается девочка, припомнив очередное знахаркино словечко. – Освободим тебя?

Приходится повозиться с непослушными крючками, окно распахивается с трудом. Ошалевшая муха понимает не сразу. Но, почуяв запах свободы, тут же взмывает в воздух и скрывается из виду.

– Эй! Ты не в комнату должна лететь! – смеясь, возмущается Варя.

Она высовывает голову на улицу. Тёплый ветер касается её щёк. Это будет хороший день. Должен быть.

***

– Куда? – преграждает путь мама. – Завтрак!

Взгляд пробегает по небрежному наряду дочери. Накинутая на плечи куртка не скрывает мятую футболку. Как всегда натянула первую попавшуюся. Джинсовые шорты в пятнах от травы так и не успели отправиться в стирку. По взлохмаченным чёрным волосам плакала расчёска.

– Ну, мам! – кривится девочка, в зелёных глазах её сверкает огонёк недовольства. – Сегодня же Стёпка…

– Макар его прекрасно встретит без тебя, – звучит безапелляционно. – И вообще, как девочка…

– Может в таком виде показываться на улицу! – договаривает Варя наигранно строгим тоном.

Но сопротивляться бесполезно, мамины руки уже тянут её к столу и усаживают на старенький шаткий табурет. Как маленькую. Это раздражает и заставляет дочь строить недовольные гримасы и фыркать. Мария не замечает или только делает вид. Она склоняется к лохматой макушке и целует её так нежно, что если бы у девочки было хоть немного времени, она бы обязательно простила все заминки и нравоучения. Но сегодня…

– Телячьи нежности, – морщится Варя, извиваясь маленьким ужиком на сидении.

– Раньше тебе нравилось.

– Я была ребёнком.

Мария усмехается. По-доброму. Но даже это вызывает в дочери волну негодования. Почему её считают маленькой? Ей уже 13! Да в таком возрасте раньше замуж выдавали! А у некоторых народов до сих пор выдают. У цыган, например. Антонина Сергеевна про это очень много рассказывала. Она знает. Она учитель.

Дверь в сенях скрипит. Варя почти срывается с места, услышав возню.

– Ай!

– Вот именно! – вздыхает мама, отбрасывая клок волос, оставшихся в её руках – Сама дёрнулась. Так совсем…

– Лысой останешься, – договаривает Варя, снова падая на стул.

Шорохи за стеной сменяются злобным шипением. Тётка Настасья опять чем-то недовольна. Как и всегда. Так просто её узнать, даже не видя перед собой. Интерес к происходящему в сенях тут же угасает. В животе начинает урчать, значит, тело достаточно проснулось, чтобы проголодаться. Эту мысль Варя тоже подметила из рассказов Антонины Сергеевны. Девочка ещё борется с собой, нельзя же так легко сдаться и согласиться с маминой правотой. Но дурманящие запахи свежей выпечки берут верх. Прежде чем тётка Настасья с цоканьем и руганью заваливается в дом, племянница успевает схватить первый кусочек пирога.

– Что за бардак вы развели! Ногу поставить некуда!

– И тебе здравствуй, – непроницаемым тоном бросает Марья.

Варю всегда удивляла эта её способность. Мамины руки нежные и мягкие, голос тихий и вкрадчивый, а взгляд такой любящий и беззащитный, что иногда кажется, будто она вот-вот расплачется. И откуда берётся вся эта несгибаемая жёсткость? Тётка по-хозяйски проходится по кухне, заглядывает в каждый угол, поднимает каждую крышку и ни на секунду не закрывает рот.

Марья отвечает спокойно, но в Варином сердце всё кипит. Она запихивает в себя слишком большие куски, не успевая прожевать уже откушенное. Сверху вливает ненавистное тёплое молоко. Набить рот едой до предела – единственный способ не дать ему говорить. Когда-нибудь она точно не выдержит, но сегодня слишком замечательный день.

– Ешь медленнее, – шепчет мама, приглаживая дочкину макушку. Привычное движение, говорящее, что косичка заплетена.

«Пора смываться», – догадывается Варя и, выползая из-за стола, направляется к выходу, прихватив ещё один кусочек с собой. Это для дела. Настасья тем временем подходит к своему любимому пункту.

– Вот если бы Стас здесь был…

– Но его нет! – перебивает племянница уже из сеней и быстро убегает на улицу под шквал тёткиных оскорблений.

Она несётся сломя голову. Ветер больно бьёт по лицу. Дыхание от этого сбивается сильнее. Щёки горят, а сердце стучит где-то под горлом. Конечно, маме придётся выслушать от золовки ещё больше неприятных слов, да и самой Варе, наверняка, достанется от всех. Но какое-то новое чувство переполняет её. Радость, ощущаемая почти физически, колющая каждую клеточку, льющаяся теплом внутри. Недобрая и, наверное, неправильная. Но о серьёзном можно подумать позже. Потому что сейчас…

«Оно того стоило!», – девочка бы рассмеялась от этой мысли, если бы не приступ кашля, заставивший её замедлиться. Пауза возвращает ей мир звуков. Что-то отчаянно привлекает внимание. Или кто-то? Приходится прислушаться, чтобы понять.

Рой голосов – ломких и срывающихся, немного напоминающих её собственный – смеются, спорят, улюлюкают. Подростки устраивают свои вселенские разборки. Обычное дело.

– Сегодня хороший день, – напоминает себе Варя. – Он не для того, чтобы ввязываться в историю.

Громкий визг, пронёсшийся по улице, заставляет девочку остановиться. Что-то внутри обрывается. Она готова поклясться, что знает этот голос. И принадлежит он вовсе не человеку. Взгляд машинально опускается на припасённое лакомство, всё ещё сжатое в руке.

– Джек, – шепчут губы.

Радость, заполнявшая её минуту назад, превращается в нечто новое – липкое, как смола, и непроглядное, как ночная темнота. Ноги сами несут её туда, откуда разливается шум.

«Это может быть не он! – верится в голове. – Пусть это будет не он!» Сердце уже знает ответ, но ужас всё равно перехватывает горло от увиденного.

Знакомые лица – старшеклассники, одногодки, несколько неместных ребят. Последних девочка знает плохо, некоторых не помнит вовсе. На полу барахтается Ромка, пытаясь вырваться из тяжёлых лапищ грузного прыщавого мальчишки с детским и до неприязни глупым лицом. Чёрные кудри Вариного дружка лезут в глаза, давая противнику ещё большее преимущество. Марья бы давно разобралась с этими непослушными прядями, но она не его мама, а той всё равно, в каком виде ходит сын.

Снова визг. Варе не нужно много времени, чтобы отыскать Джека. Огромные, полные грусти и страдания глаза, смотрят прямо на неё, точно умоляют: «Спаси!» Кровь липнет к его прекрасной чёрно-белой шубке, льётся откуда-то из макушки, стекая по дрожащему носу вниз. Лапы стиснуты и перекручены леской, язык беспомощно болтается на ветру.

– О, так ты ещё выделываешься! – хохочет долговязый главарь, занося руку с чем-то блестящим

– Не тронь! – не своим голосом кричит Варя.

Толпа затихает, оборачиваясь на незваную гостью.

– Это ещё что за чудище? – хмыкает кто-то из мальчишек.

– Глупыха! – хрипит Рома. – За помощью беги!

Долговязый не удостаивает девочку большим вниманием. Но когда кулак его снова зависает над головой несчастного пса, в лицо прилетает что-то мерзкое и влажное. Первым, что было в Вариной руке, оказался кусок маминого шпинатного пирога, припасённый для Джека. Его она и кинула, да с такой злостью, что угодила прямо в яблочко. Парень залился краской и свирепо глянул на неё.

– Тебе не жить! – прорычал сквозь зубы и двинулся вперёд.

По толпе прокатился шёпот, посыпались смешки.

– Это же Варька! – сказал кто-то.

– Дочка полоумной Марьи? – отозвался другой.

Реплики перебивали друг друга, но некоторые всё-таки доносились до её уха.

– Та, что батю своего сгубила?

– Безотцовщина!

– Точно-точно, как она появилась, так и пропал мужик.

– Подкидыш!

– А вот моя мамка говорит…

– Да не был он ей никаким отцом, – закричал прыщавый толстяк, пригибая Вариного дружка к земле. – Тётка Марья её…

Он не успел выговорить взрослое слово, оскорбительное и так ненавидимое девочкой. Ромка долго искал момента, когда противник потеряет бдительность и ослабит хватку, поверив в свою победу окончательно. Мальчишка незаметно высвободил руку, прихватил горсть земли и швырнул её в глаза болтуну. Тот завопил, слепо замолотил кулачищами по тому месту, где только лежал его заложник. Но Ромка уже успел вывернуться и вскочить на ноги.

Варя тоже не стала дожидаться своей участи. С бешеным рёвом она метнулась вперёд и протаранила живот долговязого головой. Шея заныла, в ушах зазвенело, но до Джека оставалась всего пара шагов. Сделать их ей не дали. Острая боль пронзила плечо. Двое парней схватили её за руки и повернули лицом к наблюдателям. Долговязый оказался прямо перед ней.

– Думаешь смелая?

Он ошибался. Варя не думала вообще. Поэтому плюнула ему в лицо. Сдавленный смешок послышался из толпы. Лицо главаря позеленело. Он замахнулся.

– Трус! – крикнул Ромка, отбиваясь от двоих чужаков. – Последнее дело – девчонку бить!

– Заткнись! – рявкнул тот, но кривая ухмылка пробежала по его лицу. – Впрочем, можем начать с тебя, – он помедлил, – или…

Взгляд долговязого устремился Варе за спину.

– Не смей его трогать! – голос её звучал почти так же непроницаемо, как у Марии.

– Или что?

Он зашагал к Джеку.

– Не смей! – крикнула девочка, но получилось уже не так уверенно. Больше похоже на мольбу, чем на угрозу. Она судорожно вглядывалась в лица, пытаясь найти кого-то. Хоть кого-нибудь. Все они насмехались над ней, все они были полны ненависти, кроме…

– Мишка! – надежда загорелась в её голосе.

Мишка Есин – спортсмен, отличник и хороший мальчик. Он гордость школы. Он всем нравится. И Варе нравится. Он мог бы помочь. И он… Он… Осознание нахлынуло холодным потоком. Он мог бы помочь. Но не помог. Он с ними.

Варя зажмурилась. Её переполняли ярость и тяжёлое чувство, которого она не могла бы объяснить или описать.

Через две улицы – остановка. Наверное, Стёпка давно сошёл со своего автобуса. Может быть, Макар уже привёз его домой и теперь бегает по округе в поисках младшенькой. Но не стоит слишком на него надеяться. Эта часть села почти заброшена, про неё подумают в последнюю очередь. Поблизости только пара жилых домов. И в одном из них обитает Антонина Сергеевна, но даже если бы девочка могла придумать способ вызвать её… Что может сделать не очень здоровая пожилая женщина с ватагой разъярённых хулиганов?

Это место – пустыня. Потому и привлекает любителей грязных игр и тёмных делишек. Здесь лес подступает к самым дворам. И он зовёт Варю.

«Что?» – удивилась девочка. Ветер гудел между веток, заставляя листья шелестеть всё громче и напористей. И в шуме этом слышалось чужое имя, которое почему-то показалось очень близким, как будто когда-то принадлежало ей. Чаща смотрела на неё всей глубиной.

Джек скулил так жалобно, что каждый звук отдавался в её собственном сердце болью. Дыхание сбивалось, грудь теснило, будто что-то пыталось вырваться из неё, зов леса превратился в треск. Чёрная туча взмыла над деревьями и с невероятной скоростью понеслась к девочке. Уши болели от надрыва. Ещё минута и она не выдержит, ещё минута и…

Варе казалось, что кричит не она. Голос был совсем не похож на тот, который ей приходилось слышать. Всё плыло вокруг, в глазах потемнело. Она ещё видела, как что-то замельтешило, слышала гул. Она различала ужас на лицах всех этих мальчишек, которые бешено махали руками, будто пытались кого-то отогнать, и убегали прочь. Даже Ромка смотрел на неё странно, хоть и оставался рядом до той самой минуты, когда картинка перед её глазами смазалась и погасла.

– Варюха! – последнее, что ей удалось расслышать.

Кошмар

Тело всё ещё ныло, но больше, чем физические неудобства, Варю бесила мысль о том, что шесть драгоценных дней были потеряны из-за каких-то идиотов. Почти неделя её прекрасных летних каникул!

– Ммм? – спросил Стёпка, протягивая ей кружку знахарикного волшебного чая.

Варя попыталась улыбнуться. Плечо прошивало острой болью всякий раз, когда она пыталась им пошевелить.

– Ммм, – покачал головой брат.

– Это пройдёт, – заверила девочка и, склонив голову на его руку, продолжила наблюдать за Ромкой, в тысячный раз пересказывающим их приключение. Мама морщилась. Макар посмеивался над новыми деталями и красками, которыми обрастала история. Знахарка делала вид, что очень занята собственными заботами, но Варя знала – она слушает. И следит за всеми.

Джек мирно посапывал, привалившись худой мордой к девочке. Он почти перестал вздрагивать и скулить во сне. Это немного успокаивало. Значит, любой кошмар забывается. Может быть, и с ней всё будет в порядке.

– Ммм? – спросил брат.

– Да так, – она не отрывала взгляда от Ромки. – Думаешь, он избегает меня?

– Ммм… – пожал плечами Стёпа, но подумав, добавил:

– Ммм? – показывая пальцами: «чуть-чуть».

– Скорее во-от так, – развела руками сестра.

Стёпа потрепал её по голове и ничего не ответил.

Три дня, которые Варя провела в бреду, Ромка от неё не отходил. Так ей сказала мама. Она и сама видела, как он обрадовался, когда подруга открыла глаза. И первый вечер был рядом с ней, пел свои цыганские песни и несмешно шутил. «Ты же, – говорит, – не корова, зачем принялась его бодать? Лучше бы пнула». Потом они оба засмеялись, но тут же схватились за больные места. Ему досталось ещё больше.

Но дальше как-то сам собой разговор пошёл о развязке. Все почему-то этой темы сторонились, а Ромка так и вовсе глаза отводил, да мямлил какую-то ерунду.

– Что было-то? – допытывалась Варя.

– Тебе видней, – буркнул друг.

– Ещё и эта туча откуда ни возьмись, – не обращала внимания девочка. – В прогнозе ни слова про осадки. Я же помню. И небо ясное…

– Так и не было дождя, – перебил Ромка, – только этот противный гнус.

– Гнус?

– Ну да, – его передёрнуло при одном воспоминании. – Комары да мухи какие-то. А ещё ты…

Он прикусил губу и уставился на свои расцарапанные синие руки.

– Чего?

Он пожал плечами. И помрачнел. В тот вечер он больше на неё не посмотрел. Варе припомнились перекошенные страхом лица, которые она видела, как в дурмане, и свой собственный голос, казавшийся чужим. Не могли же они все испугаться её? Она же обычная девчонка. Безумная, если пошла против оравы хулиганов, но не самая смелая и уж точно не самая сильная.

– На что это было похоже?

Варя вздрогнула. Ей так и не удалось привыкнуть к внезапным появлениям знахарки.

– Ммм! – возмутился Стёпа.

– Как будто ты тонешь, и не хватает воздуха? – не обращала внимания женщина. – Или, может, на пожар, пожирающий тебя изнутри.

– Какие образы, – попыталась съязвить Варя, – вы фэнтези не пишите? Я бы почитала.

– На что это было похоже? – в её взгляде заблестел лёд, недобрый знак.

– Я не знаю, – вздохнула девочка.

Знахарка помолчала, давая время на раздумья, но глаз не отвела. Сегодня вряд ли удастся уйти от вопроса.

– Как будто я – не я, – сдалась Варя. – Как будто что-то внутри управляло мной. А ещё лес…

– Лес? – звучало обеспокоенно.

Варя застыла, будто только сейчас что-то припомнила и снова забыла. Вот всегда с ней так! Вертится же прямо тут, а высказать никак. Она нахмурилась и, наверное, выглядела слишком озадаченной, потому что Стёпка снова вмешался:

– Ммм! – недовольно замахал руками, объясняясь со знахаркой.

– Хорошо, – смягчилась та, – успеется. Ишь, защитник какой.

Она странно рассмеялась, но лёд из глаз никуда не делся.

– Отдыхай, красавишна.

Варя прищурилась, в очередной раз заприметив, как женщина сторонится огня.

– Ммм, – кивнул Стёпа, он тоже видел.

– Вовсе не странно, – поспорила сестра.

– Ммм,– не унимался парень.

Варе не нужно было прикладывать усилия, как другим, она всегда понимала, что он хочет сказать. «Ты так не думаешь», – слышалось в его интонации. И девочка знала, что брат прав, но соглашаться не хотелось. В последнее время её вообще тянуло противоречить всему. Поэтому она легонько толкнула парня здоровой рукой:

– Да ну тебя!

***

Варя нашла Макара у озера. Ночной холод уже остудил землю, и теперь запах сырости от воды казался ещё острей. Посиделки у костра давно закончились. Но девочке не спалось. И похоже не ей одной.

– Никак? – спросил мужчина, не повернув голову в её сторону.

«Ну, блин!» – вздохнула Варя. Ей никогда не удавалось подкрасться к нему незамеченной.

– Что меня выдало? – поинтересовалась вслух, самым равнодушным тоном, на который только была способна в этот момент.

– Ты как медвежонок. Пыхтишь, топаешь, сметаешь всё на своём пути.

Он обернулся, смерив девочку оценивающим взглядом. Она еле сдерживалась.

– Прости, я не думал, что ты охотишься, в другой раз непременно подыграю.

Варя недовольно фыркнула, озираясь по сторонам. Макар это сразу заметил. Он вообще всё замечал.

– Ищешь шпинатный пирог? – спросил он, улыбаясь. – Или в меня бы запустила что-нибудь посолидней?

Девочка надула губы. Но ссориться ей не хотелось. Точно не сейчас. Только Макар мог решить её вопрос или хотя бы указать направление.

– Ну что там? – напомнил мужчина.

– Как глаза закрою – всякая ерунда мерещится.

Он понимающе кивнул. И от этого немного полегчало. Варя знала, что завтра ей снова будет грустно и плохо, потому что все вдруг стали смотреть на неё с особой тревогой. Мама и Стёпа, потому что переживают, Ромка, потому что боится, а знахарка… Её взгляд тоже изменился. В нём не было непонимания, но что-то, заставляющее ёжиться и сомневаться в своей нормальности, то и дело выскакивало наружу, хоть женщина и пыталась это тщательно спрятать. С Макаром было иначе. Он вёл себя так, будто ничего особенного не случилось.

– Я схожу с ума? – она и сама не ожидала от себя этого вопроса.

– Почему ты так решила?

– В нашей семье все немного… странные. А про маму говорят, – Варя запнулась, сердце больно сжалось от воспоминаний о жестоких словах чужих детей.

– Ты взрослеешь, – прервал её мысли Макар. – А они – нет.

– Все люди растут, – заспорила Варя.

– Но не все взрослеют. Для некоторых это слишком сложно.

– Значит, будет ещё хуже?

Макар посмотрел на неё как-то уж очень серьёзно. Стало неуютно. Захотелось спрятаться. Чтобы не встречаться с его взглядом, она уставилась на маленький поблёскивающий в свете луны флакончик с прозрачной жидкостью. Мужчина носил его на шее, как кулон. Она знала, что это мамин подарок, но всё равно каждый раз спрашивала, что там и откуда. Новый ответ всегда отличался от предыдущего. Макар сочинял их на ходу. Точно знал, как дети обожают эти сказки. Даже Стёпка.

Сегодня Варя не стала задавать вопрос, а мужчина всё всматривался в неё, изучающе. Но в ту минуту, когда она уже собралась возмутиться, он вдруг начал смеяться. Девочка скрестила руки на груди, раздувая щёки, чтобы не улыбнуться. Это не помогло. Она прыснула. Уткнулась в его плечо. Не хватало ещё перебудить всех.

Больше они не говорили о произошедшем. Макар рассказывал всякие весёлые небылицы так, будто они случались с ним самим. Некоторые истории были настолько неправдоподобными, что девочка поминутно вставлялась и громко хохотала, не веря ни единому слову. В эти моменты она почти забывала о случившемся и совсем не думала о кошмарах, которые набросятся на неё, стоит только закрыть глаза.

Макар был единственным, кто знал. И Варя была благодарна за то, что он хранит её тайну и помогает справляться, не делая из этого историю и не расстраивая маму ещё больше.

Когда небо над деревьями начало светлеть, девочка уже с трудом могла бороться со сном. Макар, по обыкновению своему, прищурился, вглядываясь в позолоченную линию горизонта, и задумался о чем-то неведомом. Варя смотрела на короткие волосы цвета пшеницы и серые глаза и жалела о том, что не родилась с такими же. Кажется, эта мысль была последней перед тем, как она провалилась в дремоту.

Перед рассветом кошмары замедлялись. Дело в усталости? Нужно хорошенько вымотаться, чтобы не видеть никаких снов. Она уже не помнила, откуда это услышала. Но способ оказался рабочим. Он спасал её хотя бы на первые пару часов. Немного времени, чтобы хоть как-то отдохнуть. Хороших видений тоже не было, только покой и тихий голос Макара, напевающий какую-то старую попсовую песню. Мама использовала её вместо колыбельной давным-давно. Тревожность не проходила, поэтому отголоски реальности просачивались звуками и силуэтами в её «ничего».

Варя чувствовала, как бережно её брали на руки и несли к дому. Наверное, так делают все папы. Но Макар не был её отцом, а Стаса она никогда не знала. Но что-то подсказывало, что он бы вёл себя совсем иначе.

Впрочем, теперь это стало волновать её гораздо меньше. Шесть дней, включая те, что она провела в бреду, Варю не покидало странное ощущение. Плохие сны казались всего лишь воплощением того, что преследовало её в реальности. Слежка – именно это слово вертелось на языке. Тень, топчущаяся за оградой знахаркиного дома, невидимый взгляд, изучающий её с той стороны окна. Только у озера она чувствовала себя лучше. Там был Макар. И больше никого.

В кошмарах же тень являлась во всей красе. Не страхом, поджидающим из-за угла, а былью, дышащей ей прямо в лицо.

Язва. Ярость. Яркость.

Шептала тень бессвязно и сердито.

Янтарь. Ярмо. Ярило.

Подкидывала поленья в печь.

Ясность. Ясли. Ясень.

Огонь взвивался под самый потолок, недовольно треща.

Явлен. Явно. Явь.

«Плавь», – ехидным отголоском вторило Эхо.

Ядро. Ядрён. Ядерный.

Из огня выплывали образы. Тоскливые собачьи глаза меняли цвет и форму. Мальчишки больше не смеялись над ней. Взгляды их были пустыми. И из каждого смотрела тень. Только Ромка оставался живым, он выворачивался из цепких лап огня, задыхался от дыма и орал, что было мочи: «Беги за помощью, глупыха!»

Я-го-да.

Трещал огонь, выпевая каждый слог, обжигая её руки

ЯГДА

Вспышка.

– Варюха! – после маминого и Стёпкиного голосов, этот был самым родным. И он всякий раз вырывал её из непроглядной черноты бесконечного дыма.

– Ай!

Плечо снова вскипело от невыносимой боли. После тяжёлого сна она вскочила с постели слишком резко. Новый день лился в окно солнцем, радостным лаем совершенно окрепшего Джека и смехом Вариных самых любимых людей. Это всегда заставляет её улыбнуться и забыть обо всех неудобствах. Любые трудности временны. Затверди это. И поверь.

Старые страхи

Место, которое пахнет тайной. Именно так ощущала Варя знахаркину летнюю кухню. Многочисленные шкафчики и полочки до отвала заполнены скляночками всех размеров и форм, в каждой – своя субстанция. В каждой неизведанное волшебство. Резкие и мягкие ароматы переплетаются, создавая какофонию, но это только усиливает эффект. Под потолком множество веников из высушенных трав и цветов свисают безжизненными макушками вниз. Сколько бы ни пыталась сосчитать их – всегда выходит разное число.

– И зачем ей столько тазов и вёдер с водой? – в очередной раз щурится Варя. – Они всю атмосферу портят.

– Что бы ты понимала, неуёмина! Вода – это жизнь.

Девочка подскакивает на месте от неожиданности.

– Садись! – командует знахарка, засучивая рукава.

Варя медлит, примеряясь к неказистому и шаткому табурету, сулящему новые травмы. Но выбор невелик.

– Гляди, какая аккуратистка стала, раньше-то с размаху прыгала и не смотрела, куда. А теперь что?

– А то вы не знаете? – бурчит Варя, оборонительным тоном, но прохладные пальцы уже просачиваются сквозь волосы, касаясь головы, заставляя её замолчать и притаиться. Странный ритуал, который с каждым новым разом становится всё обыденнее.

Это место – запретное. Входить сюда можно только с разрешения, получить которое практически невозможно. Особенно, когда ты здоров. Всего пару раз прошлым летом Варе всё-таки удавалось пробраться тайком. Жаль, её тут же обнаружили. Ох, и получила она тогда!

Теперь её провожали сюда почти под конвоем два раза в день. И это хоть как-то скрашивало досаду из-за смазанного начала каникул.

Вообще-то Варя не очень верила в особую силу знахарки, лечившей её простуды и мелкие ссадины почти с самого рождения. Слишком близкой она была. Даже домашней. Девочка знала множество её настроений и перемен. Лёд во взгляде вытесняло тепло. А порывы резкости, роднящие её с горными реками родных мест, о которых она рассказывала порой, сменялись плавным спокойствием безмятежного озера, что мирно журчало у её нынешнего двора.

Были в ней особенности или, как любил говорить Ромка, «удивительности». Сколько бы Варя ни спрашивала, женщина всегда называлась новым именем. И ни одно не было настоящим. А на протесты только отмахивалась: «Незачем тебе знать!» Но даже это не делало её более загадочной, скорее сильнее роднило с непростым семейством девочки, вписывало в него совершенно, оттого и казалась она настолько своей. Нельзя было представить, что ей могут быть открыты такие знания и силы, которых нет у остальных.

Варю бросило в жар, мысли тут же расступились. Тень снова возникала перед глазами. Огонь маячил за её спиной.

– На что это похоже? – слышался размеренный голос знахарки, спокойный, как гладь воды, прохладный, как утренний туман. Но другой звук уже прокрадывался в сознание далёким пугающим эхом.

Ясность. Ясли. Ясень.

– На что это похоже, Варя?

Я-го-да.

– Варька!

– А?!

Она открыла глаза. Лёд во взгляде женщины не предвещал ничего хорошего, но было в них что-то ещё. Что-то похожее на… Боль.

– Отпусти, – сквозь зубы процедила знахарка.

Варя поспешно расцепила пальцы, сомкнутые на её запястье. Красный след походил на ожог.

–Блин! – испугалась девочка. – Я не хотела! Я… что это?

Женщина быстро натянула рукав на больное место.

– Не отвлекайся! – скомандовала резко.

Варя была готова расплакаться.

– Соберись, – сказала женщина более спокойно.

Ком уже подступал к горлу.

– На что это было похоже? Варя!

– Кто-то… – она сбилась, паника оглушала.

– Посмотри на меня! Кто это был?

– Я не знаю, – ей стоило огромных усилий, собраться и выговорить хоть слово. – Кто-то говорил со мной. И тень… Она.

– Тень? – мамин голос дрожал. – Ты сказала: «Тень»?

Дочь вскочила на ноги, увидев в дверях знакомый силуэт. Она не сразу смогла разглядеть, но тут же пожалела, что вообще присматривалась. Глаза Марии полыхали ужасом и сожалением. В них стояли слёзы.

Варя не успела понять, как оказалась стиснутой в самых уютных в мире объятиях, любимый запах окружил её со всех сторон. Мама была повсюду. И от этого впервые за семь дней дочь не смогла сдержать приступ истерических рыданий.

– Моя девочка!

Мамины руки – тёплые и нежные – гладили её по волосам. Так, как в детстве.

– Моя ласточка!

Сердце билось в горле маленькой беззащитной птичкой, загнанной в угол.

– Моя малышка!

Всхлип. Ещё один. Минутка, и она точно сможет возразить. Справится с собой и скажет, что она уже большая. Объяснит маме, что не боится никаких теней или пламени. Она убедит всех, что не боится себя. Значит и им не стоит опасаться. Ещё минута, и она непременно это сможет, но…

– Убирайтесь, – голос звучал низко, как гул воды в бетонных трубах. – Вы обе! Без вас тут сырости хватает.

Варя ошалело глянула в наполненные льдом глаза. Мария тоже казалась озадаченной.

– Тёть, так ты тазик подставь! Лишним не будет.

Ромка стоял на пороге и улыбался во весь рот. Чёрные кудряшки по-прежнему свисали беспорядочно, закрывая половину лица.

– Сама же сказала, вода – жизнь.

Знахарка зыркнула на него зло, но её плечи стали подёргиваться, медленная дрожь становилась всё чаще и мельче. Мария с Варей тоже смеялись.

***

– Так ты всё видел сегодня? – Варе понадобилось время, чтобы решиться на этот вопрос.

Ромка помедлил. Джек, сидящий между ними, часто дышал и поминутно вставлял свои собачьи «реплики». Озеро выглядело встревоженным. Девочка и сама не знала, что это значит, но ощущение было именно таким.

– Вообще-то, не только сегодня, – признался друг. – Тебе лучше?

– Как видишь, – девочка пошевелила больной рукой, отводя её назад и поднимая вверх.

– Я про кошмары.

Варя не удивилась. Среди тех, кто мог похитить её тайну незаметно, мальчик с непослушными кудрями и цыганской кровью, бурлящей в его венах, был первым в списке. И всё-таки ей стало немного не по себе.

Ромка появился в её жизни три года назад, и первое, что они сделали – подрались. Вернее, он-то ни за что бы на девочку руку не поднял, а вот она… Варя попыталась припомнить причину, но так и не смогла. Макар сказал ей однажды, что если забываешь, из-за чего всё произошло, значит, ссора выеденного яйца не стоит. Тогда она не поняла этого. Только спросила: «Кто вообще будет драки в яйцах измерять?» А мужчина почему-то посмеялся.

Теперь выходит, что Макар был прав. Обида забылась быстро. Позже они нашли Джека – худющего и больного. Принялись выхаживать его. А когда пёс пошёл на поправку, надеялись пристроить, да он ни в какую не захотел насиженное местечко возле заброшенного дома покидать. Пришлось и дальше за ним приглядывать. Вместе. Так и завязалась дружба.

– Я тут думал, – снова заговорил Ромка и впервые за долгое время посмотрел ей прямо в глаза.

– И что решил?

Пауза оказалась дольше, чем хотелось бы.

– Мишка Есин – дурак, – выпалил друг. – Он тебе совсем не подходит.

– Да иди ты! – начала злиться Варя. – Без тебя бы я вот никак не догадалась!

– Кто вас, девочек, поймёт. Ты же – глупыха.

– Я ударю тебя сейчас.

– Тогда не узнаешь ещё кое-что.

– Неинтересно.

Варя скрестила руки на груди и уставилась перед собой. Она больше не чувствовала настроение озера. Она была полностью поглощена своим собственным.

– Сначала я подумал, что ты могла бы быть какой-нибудь ведьмой из древнего рода, – продолжил Ромка таким обыденным тоном, словно говорил о погоде или лакомстве для Джека.

– Ну, спасибо! – буркнула Варя.

– А что? Подростковый возраст. Пробуждение силы. Всё такое.

– Ты сейчас про детей-мутантов говоришь.

– Это был мой следующий вариант.

– Сколько их всего?

– Не знаю. Я не считал.

– И что в итоге?

– Мне всё равно.

Варя посмотрела на него недоверчиво.

– Ты мой единственный друг. Будь ты хоть феей Динь-динь, это не изменится. Ведь так?

Девочка помолчала, облегчение всё никак не наступало, будто оставалось что-то не высказанное вслух.

– Ты меня боишься? – не выдержала, наконец.

– Нет, – не задумываясь, ответил Ромка.

– Но боялся?

– Скорее всего, да, – честно признался друг.

Визит

Макар смотрел на огонь. Теперь он почти не ощущал холодок под рёбрами от треска сухих веток, поедаемых огнём.

– Почему ты так боишься пламени? – спросил, не оборачиваясь.

– Я не боюсь, – отрезала знахарка. – Просто соблюдаю нейтралитет.

Она усмехнулась.

– Даже мне трудно застать тебя врасплох, а Варька всё надеется.

– То место многому научило меня.

Он повернулся и вздрогнул. Неестественный светло-голубой цвет лисьих глаз делал её похожей на божество – древнее и мудрое, но немного пугающее.

– Зачем ты носишь линзы? – задал вопрос, давно мучавший его.

– Не время выделяться. Люди не любят иных.

– Варьке бы твои глаза понравились.

– Ей незачем знать.

– Как и твоё имя.

– Имена опасны, когда попадают не в те уста, как и мысли. Но ты уже знаешь об этом.

Они замолчали. Стоя друг против друга, они выглядели как незнакомцы, изучающие и пытающиеся понять, чего ждать от этого человека. То место научило его многому, но не дало ни одного преимущества перед кем-то вроде неё. Да и кто она вообще такая? Или что? Он так и не нашёл ответ на этот вопрос. Потому перестал задавать его себе. Она просто знахарка. Ворчливая восточная тётушка с голубыми глазами, похожими на озеро, рядом с которым много лет стоит её дом. Глазами, которые привыкла прятать от людей. «Они не любят иных». Уж ему она может об этом не рассказывать. Ни ему. Ни Марии. Впрочем, с последней знахарка о таких вещах не говорит вовсе.

– Кажется, старая травма стала меньше тебя беспокоить, – вновь заговорила женщина.

– Я просто научился с ней жить.

Теперь он даже может спокойным тоном отвечать кому-то об этом, но никогда и ни за что он не хотел бы Варе такой участи. Она не должна попасть в то место.

– Рано или поздно ей придётся с этим столкнуться.

До чего же эта женщина порой напоминает ту ведьму!

– Ты действительно помогаешь? – он сощурился, пытаясь вглядеться в глубину голубых глаз, и ему показалось, что они побледнели.

– Ты знаешь, что она переняла у тебя эту милую привычку?

– Не уходи от темы, – он кипел внутри, но внешне был спокоен. – Почему ты всё время спрашиваешь, на что это похоже? Чего добиваешься?

– Я ищу кое-кого. И это точно поможет, если всё сделать правильно.

Он посмотрел на неё вопросительно, выжидая продолжения или хоть каких-то ответов. Что-то настораживало в ней, путало. Что-то было не так, как всегда. Она будто смеялась над ним.

– Чего ты хочешь?

– А ты? Честен с собой? А с ними?

– Я всегда был на её стороне.

– Даже тогда, когда украл обратный билет у её отца.

– Он ей не отец.

– А Мария – не мать. Ты ведь так и не решился занять место её мужа. Кто ты теперь этой семье, а главное зачем?

– Мария любит Варю, как свою дочь, ни на одну минуту она не считала её подкидышем, а я…

Он запнулся. Только сейчас почувствовал присутствие. Почему только сейчас? Он обернулся к огню. Огромные зелёные глаза были наполнены слезами и смотрели на него в упор.

– О чём ты говоришь? – её голос срывался.

– Варюха… – попытался Макар.

– Моя мама, – она сглотнула тяжёлый ком, – не моя мама…

Поток слёз хлынул из глаз.

– Варя!

Но девочка уже неслась прочь так быстро, как могла.

Макар чувствовал, как почва уходит из-под ног. Огонь снова обрёл пугающие очертания, треск усилился

– Зачем ты это сделала? – рявкнул он, готовый броситься на женщину с голубыми глазами. – Это ты наворожила! Ты хотела, чтобы я не услышал её!

– Разве ты не обещал подыграть ей в следующий раз? – она хохотала прямо ему в лицо.

– Ведьма! Да кто ты такая!

Он двинулся на неё.

– Дядя Макар! – испуганный Ромкин голос заставил остановиться, он и не заметил, что мальчишка был тут, когда Варя убегала. – Вы чего?

– Не сейчас, малец, я должен с ней разобраться.

– Да с кем? – его глаза становились всё круглее. – Вы же сами с собой разговариваете!

Макар оцепенел. Сердце упало вниз. Он смотрел на Ромку дикими глазами, пытаясь понять, что тот говорит.

– Чего вы тут шум подняли? – знахаркин голос звучал устало, она шла неуклюже переваливаясь с ноги на ногу. – Да затушите уже кто-нибудь этот чёртов костёр!

Макар оглядел её с ног до головы. Синяя бандана, туго стягивающая череп, платье чуть ниже колена и чёрные линзы. Он резко обернулся, видение растворилось.

– Это была не ты?

– Чего? – женщина непонимающе уставилась на него.

– Это была не ты, – он схватился за голову, точно пытался выдавить из неё воспоминания.

– Да что ты мямлишь-то! Говори уже, что стряслось?

Он едва мог отдышаться, но первый шок начал постепенно затухать, глаза прояснились. И знахарка почти удивилась осознанному взгляду, направленному на неё.

– Она была здесь.

– Водяной тебя утащи! Кто?

– Старуха.

Несколько секунд понадобилось, чтобы сообразить.

– Не может быть такого, – отрезала раздражённо, но тут же добавила:

– Подождите, – она глянула на свою раненую руку, следа от ожога уже не было. – Тьфу! Зараза такая! И сюда пролезала!

– Это всё, конечно, очень интересно, хоть и неясно, – вкрадчиво вступил Ромка. – Но кто-нибудь из вас знает, куда могла побежать Варька?

Мамино заклинание

Она чувствовала, что задыхается, сердце рвалось на части. Душевная боль ощущалась физически.

«Обман!» – звучало в голове.

«Предательство!» – рычало что-то извне.

«Подкидыш!» – кричали ломкие мальчишеские голоса.

– Ммм! – неслось откуда-то издалека.

– Я сказала, – звук срывался и терялся на ветру, – не ходи за мной! Убирайся!

Резкое знахаркино слово из Вариных уст звучало жестоко. Стёпка его не заслуживал. И сердцу не хотелось его произносить. Но теперь ею двигало что-то ещё. И это был совсем не разум.

Тень скользила между деревьями параллельно девочке. Выискивала её. Вынюхивала. Следила, готовая наброситься в любую минуту. Сейчас она могла поглотить Варю целиком. Она ощущалась в воздухе тяжёлым смрадом болезни. Свисала с каждой ветки серыми линиями, стелилась по тропинке туманом. Она лилась из сердца непроглядной чернотой, прямо из того места, где ещё пару минут назад были её родные люди.

«Моя мама – не моя мама».

И Макар ей не отец.

«Я – чужая».

Одна во всём мире. Ненужная. Помеха. Ошибка.

– Ммм! – противился Стёпка.

«И брат – не мой брат».

Что-то больно ударило по коленям, сбивая с ног. Тьма накрыла её с головой. Всё исчезло, прямо как в тех снах, что по пятам следовали за ней.

Варя вскочила на ноги. Место показалось знакомым, но всё в нём было каким-то неправильным, изуродованным, чужим.

«Прямо как я», – это не то, что она хотела думать, будто даже теперь кто-то силой врезал в неё слова.

Я-го-да.

– Нет! Только не сейчас!

Варя закрыла уши, зажмурила глаза.

«Проснись! Проснись! Да, проснись же ты!».

Она не видела, но чувствовала. Огонь уже подступал. Жар касался её рук, лицо нестерпимо пекло.

– Больно! Больно! Больно! – взмолилась девочка, когда чьи-то костлявые пальцы вцепились в плечо, так и не успевшее зажить до конца. Казалось, рана открылась вновь.

– Тьфу, неженка какая! – было в этом старческом трясущемся голосе что-то невыносимо мерзкое. Скрежет слышался в каждой ноте.

«Будто ножом по стеклу возят», – поморщилась Варя.

– Ну, уж, девка, не серчай, другого не выдали.

– Что? – от удивления глаза открылись сами, но девочке тут же захотелось снова зажмуриться.

Пустые белки «смотрели» прямо на неё, отчего старуха не казалась слепой. Седые волосы торчали из-под платка непослушной паклей. Морщинистое лицо землистого цвета выглядело мёртвым.

«Как Баба Яга»,– подумалось Варе, и холодок пробежался по позвоночнику.

– Что значит «как»? – недовольно спросила старуха.

Сердце замерло в груди. Варя попыталась оглядеться. Но полутьма мешала понять хоть что-то. Огонь зловеще трещал в камине, и в него смотреть совсем не хотелось. Кажется, это успело укорениться страхом в её душе.

– Кто вы? – попыталась Варя и тут же поняла, как глупо звучит.

– А ты кто? – старуха оголила почти беззубый рот с клыком посередине. Похоже, она пыталась изобразить улыбку. Почему-то такой неприятный жест напомнил девочке о знахарке. И ей это не понравилось.

– Как тебя зовут? – снова заскрежетала женщина.

– Катя.

– Врёшь… – протянула старуха, по-змеиному шипя.

– Или Света.

– Дрянь, – звучало скорее равнодушно, чем злобно.

– Не помню. Я ударилась.

– ЯГДА.

Огонь взвился, готовясь к нападению. Варе стало ещё жутче.

– Это не моё имя.

– Врёшь! – снова зашипела старуха.

– Откуда вам знать? – сердце бешено колотилось, но отступать было некуда.

Пустые глаза остановились, выражая что-то ещё более неприятное, чем прежде. Сухие губы снова скривились в ухмылке.

– Я всё-таки твоя мать. В некотором роде.

В груди что-то дёрнулось подталкивая к горлу ком тошноты. На глаза выступили слёзы. Всё, что угодно, но не это. «Проснись, проснись, пожалуйста, проснись», – беспомощно шептали губы. Звук не шёл. И картинка не менялась. Никто не звал её. Никто не ждал её домой. Дыхание сбивалось и путалось.

Мама.

Нежные руки касались её волос.

Мамочка.

Губы ласково целовали в макушку.

Мария.

«Если у меня родится дочь, когда я вырасту, можно мне назвать его твоим именем?» Мама смеётся и довольно кивает.

«Марья», – ворчит знахарка.

«Ммм…» – ластится Стёпа.

«Машка», – из уст тётки Настасьи звучит почти, как ругательство.

«Мари», – Макар улыбается и подмигивает Варе, замечая, как мамины щёки розовеют.

«Мария», – повторяют Варины губы беззвучно. Любимое имя, как кислородная маска, возвращает поток воздуха.

– Как вас зовут? – непроницаемо спрашивает девочка.

Старуха не успевает подавить смешок: «Ты ещё не поняла?»

– Яга, – скрипит в ответ.

Слепые белки смотрят прямо в зелёные глаза. Варя щурится в ответ.

– У моей мамы другое имя.

Раздражающий, как нечищеный саксофон в неумелых руках, хохот разливается по комнате, заставляя девочку внутренне сжаться. Это один из тех звуков, от которых хочется закрыть уши и бежать.

Бежать.

Раз. Огонь вспыхивает, точно почуяв неладное. Выдох.

Два. Старухин смех сбивается на хрип. Вдох.

Три.

Варя срывается с места. Под ногами что-то путается. Падает. Грохочет. Старуха кричит такие слова, которым могла бы позавидовать даже тётка Настасья. Лишь бы выход оказался правильным. Лишь бы он там вообще был. Толкая дверь, девочка успевает обернуться. Огонь вспыхивает, выливаясь за пределы печи. Пламя, готовившееся к прыжку так долго, хватает жертву за рукав. Не пленницу, а старуху, преследующую её.

Варя ещё слышит вопли и ругань, но останавливаться нет сил. Бежать. Но куда? Всё кажется чужим. Неправильным. Гнилое место, которому она не принадлежит.

«Я хочу к маме!» – последняя мысль.

Тьма.

«Варенька!» – спасительный голос, способный вырвать её из любого сна.

Она с трудом разлепляет глаза. По маминым щекам текут слёзы.

– Варюша! – звучит, как самое сильное заклинание на свете.

– Мамочка! – утыкается в худое плечо носом, втягивает знакомый аромат. – А Стёпа?

Нежные руки стискивают её крепче, в них ощущается дрожь. Что-то не так.

Новая стычка

– Ты должен мне всё рассказать, – Варя почти бежала. Джек следовал по пятам, то и дело пытаясь заглянуть ей в лицо или броситься под ноги. Она не замечала, как и того, что Ромка едва за ней поспевает.

– Я уже тысячу раз…

– Нет, – она снова не дала ему закончить. – Ты что-то не договариваешь.

Друг хотел возразить, но дыхание перехватило, и силы были на исходе.

– Да стой же ты! – он поймал её за локоть и почти пожалел об этом. Варины глаза пылали.

– Я хочу знать! – отрезала она.

– Поэтому мы снова бежим на пустырь, где нас чуть не прибили?

– Не переживай так, – в голосе её зазвучала издёвка. – Нам не туда.

Он выждал пару мгновений. Если за это время в него не прилетит несколько ругательств, значит обижаться нет смысла. Эта девчонка совсем не умеет говорить то, что на самом деле думает.

– Ладно, слушай, – начал осторожно. – Всё было слишком странно, ты закричала так, что перепонки лопались, а потом налетели эти мухи, и твои глаза…

Он шумно перевёл дыхание, Варя сморщила лоб и прищурилась. И как она может быть так сильно похожа на дядю Макара в эти моменты?

– Твои глаза как будто немного… побелели.

– Чего?

– Ну, знаешь, как у слепых, только… Ты чего?

Варя пошатнулась, взгляд её стал стеклянным.

– Эй, не пугай меня!

– Пустые белки, – проговорила она машинально.

– Не совсем, – заторопился Ромка. – Больше похоже на пелену. Ты чего реветь вздумала?

Он хотел сказать что-то ещё, но поток уже хлынул по Вариным щекам, она села на корточки и зарыдала в голос. Джек беспокойно заскулил, тычась мордой в её плечо.

– Я чужая, – всхлипывала девочка.

– Началось! – подкатил глаза Ромка. – Спасибо бы сказала, что тебя тётя Маша нашла, а не кто-то вроде моей мамы.

– Я стану, как та мерзкая старуха.

– Какая ещё старуха? Или у тебя тоже жар?

Варя остановилась, посмотрела на него затуманенным взглядом и зарыдала снова. Неизвестно сколько бы это продолжалось, но в момент, когда Ромка уже собирался выстрелить очередным веским аргументом, Джек предупреждающе залаял.

– Кто-то идёт! – заторопился мальчик, хватая подругу за плечи и ставя на ноги. Она поспешно вытерла лицо рукавом, развозя по раскрасневшейся коже неизвестно откуда взявшуюся грязь.

– На ловца и зверь бежит, – долговязый сплюнул и криво усмехнулся. Выглядел он бледнее, чем в прошлый раз, глаза впали, лицо стало казаться ещё более вытянутым.

– Может, ну её? – опасливо пролепетал толстяк, прикрывая рот платком.

– Больные дома должны сидеть, – огрызнулся Ромка.

– Зато вы двое выглядите слишком здоровыми, – не унимался главарь. – Как думаешь, Мих?

Варя не сводила глаз с мальчишки из параллельного класса, который ещё недавно так сильно ей нравился. Он всегда был настолько мерзким? Или это она была слепой? «Как та старуха», –холодок снова пересчитал позвонки. Она начинала привыкать к этому чувству.

– Они такие чумазые, – брезгливо поморщился Есин, – даже заразе противно к ним липнуть.

Варя бы непременно кинула в него чем-нибудь или ударила или сделала хоть что-то, но даже подумать не успела. С воинственным кличем Ромка кинулся на школьного любимчика и, протаранив его головой, повалил на землю. Кажется, он молотил руками, не глядя.

– Убери его! – скомандовал долговязый.

Толстяк помедлил, косясь на Варю, но главаря он боялся чуть больше. А, может быть, этот страх был немного привычнее, с ним он хотя бы знал, что делать. Поэтому большие ручищи схватили Ромку за плечи и оттащили его, брыкающегося и зло ругающегося по-цыгански, на безопасное для противника расстояние.

– Не смей его трогать, – процедила Варя сквозь зубы.

– Где-то я это уже слышал, – ухмыльнулся долговязый и подмигнул рычащему Джеку.

Девочка сжала кулаки, чувствуя, как в голове затуманивается. Если то, что сказала старуха, правда, у неё может получиться. Воспоминания, минуту назад приносившие только боль и отвращение, теперь дарили каплю надежды. В её разум снова просачивалась радость, как в тот день, когда впервые смогла ответить тётке Настасье. Нехорошее чувство. Недоброе. У неё не было времени о нём подумать тогда. А теперь нет смысла. Нужно только понять, как это делается.

Ягда.

Имя хлещет её по щекам усиливающимся ветром.

Ягода.

Злость разливается по всему телу кипящим ощущением превосходства.

Ярость.

Страх проступает в глазах противников.

– Ведьма! – Мишка выплюнул ругательное слово ей в лицо. – Это всё ты!

Звучало слишком знакомо, но откуда?

– Точно, – зашептал толстяк. – Хворь эта поганая из-за тебя пошла. Даже брата не пожалела, нежить!

Долговязый двинулся на неё, но сильный порыв ветра сбил его с ног.

– Беги, пока можешь, – её глаза сверкнули огнём, но сердце сжималось от сказанного. Будто и не она произносила все эти фразы.

Туман нарастал, тьма стояла напротив. Чернота грозила засосать её целиком.

– Варь? – встревоженный голос позвал её из темноты.

Встряска. «Тебя зовут Ягда». Порыв ветра разрезал воздух на части.

– Да, Варька, блин!

Завеса рухнула. Перед девочкой оказалось лицо друга. Огромные тёмно-карие глаза были в несколько раз круглее обычного. Он неистово тряс её за плечи и выкрикивал имя, которое подарила ей Мария.

– Эй,– прохрипела Варя, с трудом переводя дух. – Ты, что корова? Не мог его пнуть?

Они переглянулись и, заливаясь истерическим хохотом, повалились на землю, лицами к небу.

– Интересно, – произнесла девочка, удивляясь собственному равнодушию, – когда он стал таким?

– И что ты только в нём нашла, – недовольно пробубнил Ромка.

– Ну как, – Варя подняла руку, заслоняя ладонью солнце, казавшееся слишком ярким после недавней темноты, – он же отличник. Вроде как хороший мальчик.

Друг усмехнулся.

– Чего?

– Если тебе нужен «хороший мальчик» – встречайся с Джеком.

Она хотела ответить или засмеяться, а, может быть, ударить его. Такие разные чувства пришли к ней одновременно, разрывая изнутри. Что-то менялось, пугая и одновременно пробуждая любопытство. Мысли путались, превращаясь в кашу. У неё не было никаких ответов, так почему другие ждут их? Она и сама понятия не имела, что такое эта тень и почему она гонится за девочкой. Жестокие слова чужих мальчишек ранили её, заставляя вернуться к тому, от чего она так упорно бежала. Хворь пришла за ней, и хоть меньше всего на свете она хотела бы вредить любимым, Стёпка заболел. И это случилось из-за неё.

– Варвара и Роман, – знакомый голос, всегда казавшийся низким для женщины, прервал её раздумья, – я, может быть, не понимаю, но что-то мне подсказывает, что лежание на заплёванном грязном асфальте до добра не доводит, особенно в эпидемию.

– Здравствуйте, Антонина Сергеевна, – закричали друзья в один голос, вскакивая на ноги.

– А мы как раз к вам шли, – поспешно добавила Варя.

Учительница озадаченно улыбнулась. Это была грузная женщина с жидкими волосами мышиного цвета, собранными в вялый хвостик, и румяным лицом, большая часть которого скрывалась под огромными затемнёнными очками. Сквозь них едва можно разглядеть глаза. Несмотря на инвалидное кресло, к которому прикована много лет, и преклонный возраст, она всегда остаётся очень активной и жизнерадостной личностью. Это не могло не восхищать Варю. Но больше всего девочка любит истории и легенды, которые частенько рассказывает Антонина Сергеевна.

– Нам очень нужно, – она начала запинаться, подбирая слова, – в общем, мы бы хотели…

– Получить от вас сведения, – пришёл на помощь Ромка, тоном оперуполномоченного из своего любимого сериала. – Очень важные, – добавил менее уверенно.

– Если и впрямь важные, – хохотнула Антонина Сергеевна, – тогда пойдёмте в дом.

Шаг в прошлое

В комнате пахло старой мебелью и полынью. Обилие книг на полках завораживало. Варя часто размышляла о том, сколько понадобится лет, чтобы все их прочитать. «Одной жизни тут точно не хватит», – разочарованно вздыхала девочка каждый раз.

Она отхлебнула из кружки странно пахнущий напиток и скривилась. Этот травяной чай только с виду напоминал знахаркин. Вкус очень горький, а запах слишком странный. Но допить всё равно придётся. Мама говорит, что нельзя заставлять себя что-то любить. У Макара на этот счёт своя теория: «Если чувствуешь неудобство или нежелание – лучше сразу об этом сказать, чем всё время обижать человека своей тайной, которая рано или поздно всё равно откроется». Но Антонина Сергеевна – одна из немногих людей, кого Варя не хотела бы расстраивать ни в коем случае. Тем более теперь, когда её помощь так нужна. Поэтому девочка затаивает дыхание и делает ещё один глоток, замечая, как Ромка брезгливо отставляет свой бокал в сторону.

– Что ж, посмотрим, – торопится учительница, появляясь в дверях с приличной стопкой книг на коленях. – Может быть, вот это подойдёт. И почему же вдруг вас так заинтересовала баба Яга?

– Действительно, – бурчит под нос друг, – почему?

Варя не решалась ничего ему рассказать. Она уже была пугающей в его глазах, а любому терпению есть предел. Вдруг она окажется дочерью самой злобной сказочной старухи? Сможет ли Ромка это принять? А относиться к ней как прежде?

– Это для Стёпкиного задания, – выпаливает девочка, заранее приготовленную отговорку. – Вы же знаете нашу ситуацию. А у него каникулы не резиновые, когда он потом успеет подготовиться…

– Какая заботливая сестрёнка, – улыбается женщина, – сразу видно – родная кровь.

Слова, которые ещё недавно заставили бы её сиять, теперь толстой иголкой впиваются в сердце, оставаясь в нём болью. Неприятное ощущение растекается по телу невыносимой слабостью.

– Итак, Варвара, – голос учительницы звучит отдалённым эхом, убаюкивая сознание, – значит, баба Яга. Существует много поверий. Одни ассоциируют её с образом смерти и считают проводником в другой мир.

– Вроде царства Аида? – Ромка звучит резко, диссонирует с тягучей дремотой, всё сильнее затягивающей Варю,

– Скорее перевалочная станция. Межмирье, если хотите. Или всё-таки Межмировье.

– А Яга – перевозчик? – вставляется девочка, пытаясь бороться со слабостью.

– Возможно, – женщина шелестит страницами, быстро пролистывая книги. Ещё одни убаюкивающиё звук.

«Что ж такое!» – злится Варя, с трудом разлепляя глаза.

– А вот ещё, – останавливается женщина, пробегая глазами по тексту. – Часть исследователей связывает этот образ с обрядом инициации, в котором юноша становится мужчиной, проходя определённые испытания. А его наставник как раз… Хотя знаете что?

Книга с шумом захлопывается, резкий звук немного приводит Варю в чувство.

– Есть ещё одна легенда. Можно сказать – местная. Теперь её никто не помнит…

Выждав некоторое время и убедившись, что всё внимание обращено к ней, Антонина Сергеевна начинает говорить.

– Это история о древнем племени врачевателей, которые обитали здесь задолго до того, как славянские народы ступили на алтайскую землю.

Варя смотрит прямо в глаза рассказчицы, но с каждым новым словом тяжесть наваливается на плечи, а пелена застилает глаза. Тьма снова подступает к ней, но отдаленный голос ведёт за собой, дальше от обжигающего огня и пугающей черноты. Туда, где лес ещё не успел обуглиться, а дом – врасти в землю. Там нет старухи с пустыми белками, только прекрасная молодая женщина с длинными чёрными волосами и печальными зелёными глазами. Она возится у печки, напевая что-то задорное, но лицо её остаётся грустным.

Дверь издаёт неприятный звук, от которого всё внутри холодеет, но хозяйка даже не оглядывается.

– Чего ты копаешься? – бурчит вошедшая низким женским голосом. – Времени в обрез.

Фигура, закутанная в чёрные одежды, оглядывается через плечо, рассматривая что-то на улице. Варя успевает увидеть сморщенное старушечье лицо и поблёкшие серые глаза. «Не она», – выдыхает с облегчением девочка.

– Луна не окажется в нужном месте раньше положенного часа, – устало откликается хозяйка.

– Не мудри мудрёную. Знаю без тебя!

Свёрток в руках пожилой женщины начинает подёргиваться. Хозяйка резко оборачивается на звук, глаза её сверкают ядом.

– Живая?

– Это судорога. Пропащий ребёнок.

У Вари обрывается сердце.

– Но душа-то, – поднимает бровь зеленоглазая.

– Ты мне не доверяешь? – щетинится в ответ старушка.

– Я никому не доверяю.

– Я триста лет этим занимаюсь.

– И сколько провалов ты потерпела?

Пожилая женщина шумно сплёвывает под ноги собеседнице, почти швыряет свёрток на тряпки, расстеленные на столе, и, плотнее закутавшись в чёрный платок, разворачивается к выходу.

– Куда собралась? – голос зеленоглазой звучит повелительно, но слышаться в нём нотки с трудом скрываемой тревоги.

– Раз такая умная, сама разберёшься.

– Прошу, – хозяйке требуется много усилий, чтобы смягчить свой тон, – останься.

Старушка медлит, будто выжидает чего-то

– Время, А̀го.

– Тени тебя поглоти, Я̀ги! – сдаётся, наконец, сероглазая.

– Это именно то, чего я пытаюсь избежать, – лукаво улыбается хозяйка. – Если мы всё сделаем правильно.

– Думаешь, твои сёстры делали что-то неправильно?

– Думаю, им не хватило духу дойти до конца.

Огонь в печке вспыхивает, заставляя Я̀ги отдёрнуть руки.

– Проклятье!

Старушка надтреснуто смеётся:

– Нетерпеливая ты.

– Это не имеет значения.

А̀го разворачивает ребёнка, и у Вари холодеет в груди. Малыш похож на резинового пупса – такой же маленький и безжизненный. «Никогда мне не нравились эти игрушки», – морщится девочка.

– Всё имеет значение, когда речь идёт о жизни и смерти.

– Меня смерть не коснётся, – самодовольство Я̀ги поражает, хоть и выглядит она всё мрачнее.

– Всех касается.

– Но не тебя.

– Всех, – повторяет Аго внушительно, задерживая долгий взгляд на собеседнице. – Просто одни встречаются с ней лишь единожды, а другие…

Она умолкает, раскладывая вокруг ребёнка пучки засохшей травы, похожие на те, что висят в знахаркиной летней кухне.

Яги открывает рот, чтобы ответить, губы её шевелятся, но Варя уже не слышит ни единого звука. Разум туманится. Огонь подступает. Картинка смазывается, плывёт, вышибая почву из-под ног. Состояние полёта. Она ненавидит такие сны. «Это значит, ты растёшь», – говорит Макар. Но почему нельзя было придумать более приятного способа? От этого укачивает. И тошнит. А ещё…Варя не успевает домыслить. Изображение снова обретает чёткость.

Аго ворожит над костром, произнося неизвестные слова грудным голосом так монотонно, что если бы девочка не ощущала себя уже спящей, то непременно бы зевнула. Яги укладывает маленькое тельце на возвышение перед собой. И, направив взгляд в небо, начинает повторять мудрёное старушкино заклинание.

Огонь плещется в такт словам, напоминая живое существо. Движения его с каждым звуком переходят в ритмичный танец. «Не по себе», – слишком слабое выражение, чтобы передать гамму чувств, вызванную этим странным действом. Но Варя слишком увлечена и напугана, чтобы вообще о чём-то думать.

Голос старушки возвышается, переходя на крик. Высохшие руки её летают на ветру, как крылья больной, но непокорённой птицы. Ладони сжимаются в кулак и…

Девочка не успевает понять, откуда взялись короткие кинжалы, похожие на два огромных железных когтя. В считанные минуты Аго оказывается возле Яги. Безумный танец её продолжается. Языки пламени повторяют каждое движение. Голоса, слившиеся в одну неприятную, проходящую по телу дрожью мелодию, звучат у Вари в голове, отдавая звоном в ушах. Хочется убежать, спрятаться, но ноги, точно вросшие в землю, не могут сделать ни шага. «Они меня не видят, – слабое утешение, которое почти не спасает. – Это просто сон».

Кинжалы поблёскивают, отражая пламя, и проплывают так близко к белой коже хозяйки дома, что дыхание перехватывает. Но женщина остаётся равнодушной. Глаза её сосредоточенно вглядываются в небо. Туда, где полная луна разливает своё мерное свечение.

Картинка снова смазывается. Но не так, как раньше. Всё вокруг остаётся даже слишком ясным для ночного времени. Но эта женщина… Что с ней такое? Варя протирает глаза, чтобы лучше вглядеться. Тьма наползает на длинное белое платье, окутывает Яги, будто заковав её в цепи. С каждым резким жестом старушки чёрные путы слабеют, отлипая от тела хозяйки, и выливаются… «В ребёнка, – ахает Варя, и дрожь в её теле усиливается, заставляя зажмуриться. – Это слишком». Резкий звук, будто кто-то подавился, снова привлекает её внимание.

Яги прерывается, тревожно вертит головой в поисках источника.

– Что это?

Старушка не обращает внимания.

– Аго, что это? – она прикладывает руки к лицу и снова отодвигает их, длинные пушистые ресницы начинают быстро трепыхаться, как крылья испуганной бабочки. – Я ничего не вижу.

– Стой смирно, – шипит та в ответ, продолжая своё дело.

– Ты меня обманула, ведьма! Ты всех нас обманывала!

Огонь недовольно взвивается, и Варя готова поклясться, что в этот момент пламя щетинится и скалится, как озлившийся пёс.

Чёрная жидкость начинает сочиться из глаз Яги, растекаясь по щекам. Резкий и отчаянный крик, настолько громкий, что ветер срывает с места листья и палые ветки, возносится над лесом. Огонь вспыхивает, готовый наброситься в любую секунду.

– Да стой же ты, негодная! – ревёт Аго, но тьма, вырывается из ребёнка и сливаясь с той своей половиной, что всё ещё выходит из Яги, начинает формироваться во что-то осязаемое и такое знакомое.

– Нет, – шепчет Варя, делая несколько интуитивных шагов назад. Если бы она могла о чём-то думать, то удивилась бы вновь вернувшейся способности двигаться.

Чёрный силуэт едва различим в ночной темноте, но девочке не нужно много усилий, чтобы узнать её. Беда, что следовала за ней по пятам, с того рокового дня. Хворь, которая напала на брата и продолжает захватывать их дом. Тень, не отступившая от неё даже сейчас.

«Проснись! Проснись! Да, проснись же ты!» – она непременно бы ударила себя, но тело снова налилось свинцом, не позволяя ей даже пальцем пошевелить.

– Живой дух, – принюхиваясь, рычит Яги. – Ты принесла мне живого ребёнка! С душой!

Аго нависает над малышкой, и пугающая усмешка проявляется на её губах.

– И как только учуяла…

– Ты…

– Испытание, Яги, – перебивает старушка. – Ты же не думала, что всё будет настолько просто? Ты сама говорила – Время.

Хозяйка наклоняется вперёд, пытаясь отдышаться, но даже на расстоянии Варя улавливает короткое движение её носа. Как собака, которая пытается напасть на след. Доля секунды. Яги замирает.

– Я на это не согласна, – скрежет, внезапно появившийся в её голосе, вызывает знакомый холодок в позвонках.

Женщина стремительно разгибается, выхватывая один из кинжалов из руки старушки, лезвие со свистом прорезает воздух. Варя не успевает зажмуриться. Или вскрикнуть. Острие ударяется о поверхность возвышения. Прямо в том месте, где только что лежал ребёнок. Младенца больше нет. А магическое орудие тонет в серебристом мотке ниток, похожих на паучий кокон. Красная жидкость сочиться из пореза. Кровь? Кто знает…

– Пустышка! – рычит Яги, полностью теряя над собой контроль.

– Ты хуже их всех! Правда думала, что я принесу его сюда? – кряхтит старушка. – Так ты никогда не сможешь избавиться от тьмы. Она вечно будет следовать за тобой.

– Зачем мне избавляться от того, что можно подчинить?

– Испытание…

– Плевать я на него хотела.

– Не твоё.

Аго устремляет взгляд в темноту, и Варино сердце начинает колотиться с такой силой, что кажется, будто всё тело трясётся вместе с ним. Выцветшие серые глаза смотрят прямо на неё.

– Не бойся того, что пугает, ибо друг твой ближе к врагу, чем к тебе, – губы Аго не шевелятся, но голос звучит внутри Вари. – Не всякий враг таковым и останется. Как и не всякий друг. Не верь им, но надейся на них. И на себя.