Дрянь бесплатное чтение

Глава первая

1

Алиса не разговаривала с мамой почти сутки, закрывшись в своей комнате и на два оборота (для надежности) заперев дверь. Замок врезали еще в те времена, когда двухкомнатная квартира, где они жили больше десяти лет, была коммунальной. Ключи потерялись во время ремонта, и Алиса не сомневалась, что маме до нее не добраться. Из своего убежища она слышала, как та преувеличенно громко отвечает по телефону, жалуясь на что-то подругам, шуршит оберточной бумагой, звенит посудой, передвигает коробки и время от времени проклинает день, когда ей вздумалось завести ребенка. На провокации Алиса не велась и позицию не сдавала. Лишь ближе к ночи, когда входная дверь с яростью захлопнулась, Алиса опрометью выскочила в туалет, а потом, уже куда спокойнее проскользнула на кухню.

Мать после ссоры, которая случилась за завтраком, стол не убрала, и на нем в плетеной корзиночке зачерствел недоеденный бутерброд с сыром, неаппетитно заледенела яичница с кнопкой оранжевого желтка, а в кружке затянуло радужной пленкой чай. На всякий случай Алиса заглянула в холодильник, но там, как и ожидалось, кроме пакета молока и трех сырых яиц ничего не было. Да и молоко, скорее всего, кислое. В хлебнице тоже было пусто – лишь небольшая колония рыжих муравьев в наглую тырила, не успевшие окаменеть крошки.

«Чтобы вывести муравьев, надо завести тараканов», – пронеслась в голове часто повторяемая бабушкой фраза.

– Кыш отсюда, – крикнула Алиса, но рыжие диверсанты без видимых признаков паники спокойно продолжали свой путь.

Вздохнув, Алиса переложила бутерброд в тарелку с холодной яичницей, в другую руку взяла чашку, и уже двинулась обратно, как, взвизгнув, разоралась телефонная трубка, забытая мамой на подоконнике. От неожиданности Алиса чуть не выронила свой и без того скудный арестантский ужин, но в последний момент поймала тарелку коленкой, вымазав при этом майку и шорты кетчупом. Не без труда справившись с распластанной по разным частям тела пищей, она оставила требовательно вопящий телефон без внимания и воровато юркнула в свою комнату.

Однако не успела она надкусить сухой хлеб, показавшийся с голода вполне съедобным и даже вкусным, как опять раздалось настойчивое треньканье – на этот раз звонили на мобильный. Не переставая жадно поглощать бутерброд, Алиса дотянулась до сумки, но пока копалась в ней, чертыхаясь от того, что с сотый раз натыкается на пудреницу и помаду вместо надрывающегося телефона, звонки прекратились, зато сработала вибрация, сообщая хозяйке о пропущенном вызове.

Звонила Ленка – лучшая Алисина подруга. Она специально вернулась с дачи на две недели раньше, чтобы проводить Алису, хотя сама до конца не верила в реальность предстоящего отъезда своей школьной подружки. Однако когда спустя пять минут Алиса, покончив с едой, перезвонила, Ленка оказалась вне зоны действия сети. Набирать номер еще раз Алиса не стала. Вместо этого, как была в джинсах и футболке завалилась на груду одежды, холмами покрывавшую ее кровать, и быстро уснула глубоким сном без сновидений, не успев перебрать в уме все подробности скандала и найти достойный, сразу не пришедший в голову ответ.

Она не услышала, как после двух часов ночи вернулась мать, как попробовала войти в ее комнату, но, обнаружив, что дверь заперта, долго, но тихо ругалась сама с собой в коридоре.

Утром, не смотря на то, что ночью распищался недокормленный желудок, Алиса проспала до десяти часов, и проснулась, мучимая угрызениями совести. Конечно, ей не следовало говорить и половины того, что она выдала вчера матери. Била по больному, с удовлетворением отмечая, как ее щипки оставляют синяки, а мать, защищаясь, теряет остатки контроля и срывается на неприятный ей самой крик. Тогда проще было изобразить негодование и колотнуть дверью, оставив маму плачущей от бессилия.

Теперь вроде следовало извиниться, но тем самым Алиса как бы признала, что смирилась с безумной идеей переезда, одно воспоминание о котором вызывало непреодолимое желание пошвырять что-нибудь о стену.

Сняв и бросив на пол мятую одежду, Алиса, покопавшись в ворохе чистого белья, валяющегося возле огромного чемодана, несобранного даже наполовину, натянула голубой сарафан, сознательно не заметив торчащие в разные стороны не глаженые оборки на подоле. Мимоходом, скорее, по привычке, чем от желания прихорошиться, глянула на свое отражение в овальном зеркальце на подоконнике. Кошмарный кошмар! Под глазами круги, на щеке рваный узор (видимо она умудрилась уснуть на своей любимой шерстяной кофте с огромными пуговицами), волосы выглядят так, словно она долго продиралась сквозь репейник. Ну и ладно, махнула рукой и на цыпочках подошла к двери. Вроде, тихо. Встречаться сейчас с матерью Алиса не хотела. Отперла замок, прошмыгнула в коридор, повернула голову в сторону материнской спальни и наткнулась на печальный взгляд мутных после бессонной ночи глаз.

Мать сидела на широкой двуспальной кровати в элегантном по фигуре домашнем платье, четко обозначавшем поникшие плечи, и поджидала Алису. Ее миниатюрная идеально сделанная фигурка отражалась во всех четырех зеркалах, которыми Инна Михайловна обвесила свою комнату. Увидев дочь, она непроизвольно дернулась, будто хотела что-то сказать, но, когда Алиса поспешно отвернулась, смолчала.

В начале двенадцатого без звонка пришла Ленка. За это время Алиса выпила лишь стакан воды, который не утолил голод, но незавершенная ссора мешала ей воспользоваться содержимым холодильника в присутствии матери.

– Доброе утро, Инна Михайловна, Алиса дома? – торопливо выпалила Ленка с порога, точно опасаясь, что ее развернут и спустят с лестницы. Но она всегда так говорила – быстро, роняя части слов и целые предложения, смеялась над тем, что половина знакомых ее не понимает, и особенно ценила тех, кому не надо было повторять одно и то же по два-три раза.

Мама вежливо посторонилась, приглашая Ленку войти.

– Здравствуй Лена. Да, она у себя? Как отдыхается? – интеллигентно спросила она и зевнула челюстью, не раскрывая рта. Ответ ее нисколько не занимал, а вот спать хотелось. Ленка интуитивно поняла, чего от нее ждут, поэтому так же интеллигентно поблагодарила и прошла к Алисе, не вступая в бессмысленную беседу с ее мамой.

Ленка не была ни высокой, ни красивой, но с первой встречи запоминалась надолго. Миловидная блондинка с голубыми наивными глазами она, не прилагая особых усилий, заводила друзей с той же легкостью, с какой Алиса обживалась врагами.

Подруги тепло обнялись и чмокнули по не так давно заведенной привычке друг друга в щеки.

– Да, у вас все серьезно, – протянула Ленка, с интересом разглядывая бардак. Весь пол, а так же кровать, стулья, компьютерный стол и подоконник были неровным слоем завалены содержимым шкафа. За дверью скромно притулилась внушительная стопочка книг. В полуголые без штор окна, не скрывая любопытства, заглядывала старушка из дома напротив – любительница пошпионить с биноклем.

Не обнаружив и клочка свободного места, Ленка, махнув рукой, устроилась на полу между чемоданом и включенным ноутбуком, поджала под себя ноги, приминая осеннее оранжевое пальто, на которое села. Алиса плюхнулась рядом.

– Еще как серьезно. Мама спятила, – она хотела рассказать, как мать, ругаясь, побросала на пол ее вещи, как обрезала провод интернета и чуть не отобрала телефон с ноутбуком, но промолчала. – Давай сходим куда-нибудь? – предложила она вместо этого.

– Давай, – с готовностью согласилась Ленка, поднимаясь. – В кино?

Смотреть летом в кинотеатрах было нечего, однако Алиса кивнула, не представляя, как вынесет еще один долгий день дома. Наскоро помыла голову, взбила длинные русые кудряшки липким муссом для укладки, оставила их сохнуть без расчески и фена, выделила тенями глаза, и вместе с Ленкой направилась в коридор.

В квартире стоял крепкий запах кофе и сигарет. Мать с кухни, где сидела перед наполненной окурками пепельницей, мрачно наблюдала за тем, как Алиса торопливо надевает босоножки на высокой платформе, разводит по губам блеск и суетливо, чтобы лишние минуты не задерживаться в квартире, ищет ключи по ящикам фанерного комода. Дочь была уже на пороге, когда Инна Михайловна не выдержала и заорала, ни мало не стесняясь Ленкиного присутствия.

– Если ты не соберешь свои вещи, я их все выкину. Слышишь! – Алиса съежилась, но не обернулась. – Все выкину, до последней тряпки, – продолжала кричать мать ей вслед, все еще надеясь, что дочь одумается. Уже на лестничной площадке девочки услышали, как что-то со звоном разбилось о железную дверь.

2

Почти бегом спустившись вниз, подруги после влажной прохлады подъезда окунулись в сухой жар августовского дня. Ленка искоса с любопытством посматривала на Алису, ожидая, что та едко, как обычно прокомментирует поведение матери, но Алиса злилась глазами, грызла заусенец на большом пальце, оставляя кровоточащую борозду, и хранила молчание. Чтобы не попасть под горячую руку Ленка решила ни о чем не спрашивать.

Народ на улице бродил разморенный и вялый. Жара держалась уже третью неделю, не расслабляясь даже ночью. Те счастливчики, у кого были кондиционеры и вентиляторы, сидели дома или в офисе, остальные прятались по магазинам и кинотеатрам, совершая ненужные покупки. Уличные кошки таились под машинами и лениво следили за ошалевшими от солнца птицами. Те слепо тыкались в темные пятна на асфальте и жалобно смотрели на небо.

Южный ветер разносил мусор и пыль, трепал волосы, но не холодил кожу. Москва напоминала курортный город во время фиесты – жарко и пустынно.

Не дойдя до кинотеатра пары метров, Алиса остановилась у палатки с хот-догами и, не спрашивая, голодна ли Ленка, купила две горячих булки с сосиской и жареным луком. Жадно проглотив половину, она вдруг перестала жевать и буднично сообщила:

– Она квартиру сдала и билеты купила. Послезавтра уезжаем.

Ленка чуть не подавилась. Вытаращив свои и без того огроменные глазищи, уставилась на подругу.

– Шутишь!?

–А тебе смешно? – подняв бровь, поинтересовалась Алиса и вернулась к недоеденному хот-догу, подумывая прикупить еще один.

– Не, не очень, – потеряв аппетит, призналась Ленка. – Я думала, все еще обойдется. А раз квартиру сдала…, – промычала она, кривя симпатичный ротик и попутно разглядывая свое отражение в темном стекле киоска. – И что я без тебя буду делать? – нехотя оторвавшись от любимого занятия, жалобно спросила Ленка.

Алиса усмехнулась:

– Поехали со мной коров доить.

– Из меня плохая доярка выйдет, – демонстрируя вчера сделанный маникюр, парировала подруга, улыбнувшись. Алисе было не смешно, и она показала Ленке язык.

Внутри кинотеатра на полную мощь работали кондиционеры. Несколько подростков играли в автоматы, остальные клевали носом, провалившись в искусственную кожаную мягкость диванов, в ожидании сеансов. Густо и жирно пахло поп-корном. Взяв билет на первый попавшийся фильм (какая-то детская фантастика), девочки купили воду и большую порцию воздушной кукурузы. Все еще голодная Алиса сразу же запустила пятерню в коробку.

– Попу отрастишь, – подколола ее Ленка, бросив самую страшную угрозу.

– Не страшно, – с набитым ртом ответила Алиса. – На сенокосе все сгоню.

– Главное, что б не на сеновале, – скабрезно ухмыльнулась подруга.

От привычной бестолковой болтовни Алиса почувствовала себя намного спокойнее. Может и правда все еще обойдется? Приедут они в эту деревню (даже названия ее Алиса не запомнила), оглядится мама, да и передумает. Она ведь любительница по салонам красоты и ресторанам с подругами ходить. Не далее, чем на прошлой неделе полдня в спа-салоне просидела. Или она собирается в коровнике стричься и педикюр делать?

Ага, передумает, вновь помрачнела Алиса, протягивая билеты зевающей у входа в кинозал девушке. А жить они, где будут? Квартиру то мама сдала. Черт, черт, черт… И ведь даже ей словом не обмолвилась – просто поставила перед фактом.

– А как же Илья? – всполошилась Ленка, резко выпрямившись в кресле и едва не рассыпав поп-корн, стоящий у нее на коленках.

– Себе его забирай, – великодушно отозвалась Алиса.

Илья учился в параллельном классе и нравился им обеим с прошлого года. То есть уже почти вечность. Не то, чтобы они были в него влюблены, просто им нравилось думать, что у них большая несчастная любовь к одному парню, которая при этом не рушит их женской дружбы. Илья был, конечно, мальчик красивый, но не так Алиса себе представляла любовь. При виде Ильи сердце ее продолжало биться ровно, коленки не подгибались, а разум весь в целости и сохранности оставался там, где ему и положено быть.

На экране замелькали трейлеры новых фильмов. Впереди гоготали взрослые парни, открывая под креслами, пользуясь тем, что свет, наконец, погас, тайно принесенное с улицы пиво.

Ленка протиснула руку под Алисин локоть и еще раз пожаловалась ей в плечо.

– Как я без тебя здесь буду? Даже поговорить не с кем. Я приду на вокзал тебя провожать, хорошо?..

Она все говорила, то повышая, то понижая голос, но Алиса под знакомое мерное Ленкино журчание, думала о своем горе.

3

Мать переменилась сразу после расставания со Славой. Хотя, какое там расставание! Он попросту перестал им звонить. Ни с того, ни с сего – в одночасье. Еще недавно счастливая и весело щебечущая по утрам мама вдруг разом посерела, а на лице ее маской застыло удивление. Первые дни после исчезновения возлюбленного она нервничала, пыталась его разыскать, затем, видимо, нашла, но услышала сосем не то, что рассчитывала. Тогда мама начала плакать. Сначала тайно по ночам, а затем в открытую, за завтраком, во время мытья посуды и уборки. Алиса жутко злилась, потому что жалела мать и не знала, как помочь. Инна Михайловна похудела, щеки, как у беззубой старухи, ввалились, сделав ее старой и безобразной. Однажды Алиса сложила в коробку и вынесла на помойку все малочисленные Славины подарки, но вместо благодарности узнала, что она «черствая и бессердечная дрянь». В ответ Алиса огрызнулась, и они крупно повздорили. Потом мама, не снимая каблуков и дорогого летнего платья в актуальный горошек, долго копошилась в помойке, и торжественно вернула домой все, что не успели растащить нищие. Но даже эти жалкие остатки воняли так, что Алиса убежала ночевать к бабушке.

Со Славой мама встречалась полтора года. Он обзавелся в их доме щеткой и одноразовой бритвой, а все остальное – тапочки, халат, домашние брюки и рубашку – купила ему мать. Она готовила каждый вечер новые кушанья, худела и работала больше, чем обычно, чтобы иметь лишние деньги на фитнес и косметолога. И надо отдать должное – выглядела она отлично – всего лет на десять, двенадцать старше своей дочери. Только не помогло. «Последний шанс», как рыдая, называла его мама в разговоре с подругой, ускользнул, оставив после себя старую бритву, затасканную зубную щетку и кучу грязного белья.

Мамино отчаяние доводило Алису до исступления. Иногда ей хотелось найти Славу и расцарапать ему лицо, но в другой раз она мечтала встряхнуть мать, заставить ее адекватно посмотреть на столь незначительное, по мнению Алисы, событие, как уход мужика.

Момент, когда мать приняла ответственное решение, Алиса проворонила. Ничего не заметила. Ни нового выражения на лице Инны Михайловны, ни ее частых отлучек, ни загадочных телефонных разговоров. Обратила, правда, внимание на свежую прическу и пару модных обновок, но только порадовалась, что мама, наконец, взяла себя в руки. Ага, в руки взяла, но при этом уронила голову…

Как-то вечером мать зашла к Алисе в комнату, когда та читала, лежа в кровати. Алиса вопросительно отложила книгу на грудь, сразу заподозрив неладное. Остановившись на пороге, мама набрала в легкие воздух и решительно, почти агрессивно сказала:

– Завтра придут люди смотреть нашу квартиру. Приберись с утра.

– Мы получили статус государственного музея? – прищурилась Алиса. Она сразу поняла, что случилось нечто значительное. Что-то, что ей совсем не понравится. – Я повешу на себя табличку «Руками не трогать».

Инна Михайловна устало отмахнулась:

– Если мы сдадим квартиру на этой неделе, то уже на следующей сможем уехать из Москвы.

Ураган страха и гнева закружил Алису, сделав маленькой и беспомощной. Она села на кровати, не обратив внимания на соскользнувшую на пол книгу, и в упор уставилась на мать. Та произнесла сакраментальные слова мимоходом, словно они с Алисой уже давно все обсудили, и теперь оставалось уладить детали. Инна Михайловна заметила грозу в лице дочери, почувствовала, как накалился воздух и смутилась.

– Алиса, я уволилась и забрала твои документы из школы, – выдавила она из себя.

– Что? – Алиса выпрямилась. Она стала похожа на приведение – в белой пижаме, со спутанными волосами и суровой бледностью худого напряжённого лица. – Я завтра же отнесу их обратно, – процедила она зло. – Что за бред? Ты не имеешь права портить мне жизнь!

– Алиса, все решено, – мать защищалась, но обороняясь, всегда становилась жёстче. Она хотела отложить этот разговор на потом и досадовала, что он-таки застал ее врасплох. – Мы уезжаем, и это не обсуждается.

– Я заметила, – с горечью пробормотала Алиса. – Никуда не поеду.

4

– Поедешь, как миленькая, – Инна Михайловна вышла, с шумом закрыв за собой дверь. Ничего, думала она, побесится, но примет ее решение. Пусть импульсивное, пусть безумное, но, наверное, первое серьезное решение за всю ее жизнь.

Инна Михайловна недооценила дочь.

На другой день после завтрака Алиса ушла к себе «убираться». А ровно в полдень в дверь позвонили. За спиной шапочно знакомой девушки-риэлтора стоял высокий мужчина в квадратных очках-хамелеонах, стекла которых еще не окончательно стали прозрачными с улицы. Старомодный пояс был туго затянут на талии. «Зануда и педант», – невольно подумала Инна Михайловна, дружелюбно улыбаясь. Голос у потенциального жильца оказался холодный, с металлом. Таким голосом обычно объявляют поезда. Он придирчиво, не меняя выражения, осмотрел кухню, ванную, коридор. По гимпсовому слепку его лица невозможно было угадать, нравиться ему квартира или нет. Поэтому Инна Михайловна то и дело бросала вопросительные взгляды на риэлтора, а та, в свою очередь, неопределенно вела плечами и выразительно поднимала брови, как бы показывая, что также ничего не понимает.

Наконец, они добрались до Алисиной комнаты. Инна Михайловна толкнула дверь плечом, открыла рот, чтобы сказать несколько дежурных фраз, но не произнесла ни звука. Даже рот забыла обратно закрыть.

Посредине стерильно убранной комнаты стоял стул, на котором привязанная колготками и кофтами к спинке (не особо крепко, но кто будет вглядываться!) сидела ее дочь. Со взбитым в гнездо пучком волос, в длинной голубой ночной рубашке до пяток с оборками на подоле (Алиса, помнится, зареклась ее надевать, получив в подарок на Новый год). Девочка медленно подняла голову, остановила исполненный печали взгляд на остолбеневшей матери и, оттопыривая нижнюю губу, чтобы набранная заранее слюна капнула на подбородок, жалобно промямлила:

– Мамочка, я больше не буду. Дай попить, пожалуйста.

Инна Михайловна потом долго объясняла гостям, что ее дочь неумно пошутила и не стоит звонить в социальную службу. В конце концов, суровый мужчина в квадратных очках пообещал «неприятный инцидент» замять, но и квартиру снимать категорически отказался. Знакомая девушка-риэлтор тоже вдруг сделалась сдержанной и перестала скалиться, лживо пообещав «если что» позвонить.

Проводив гостей, Инна Михайловна ворвалась к Алисе, стащила с антресолей чемодан, выкинула из шкафа все вещи и отрубила доступ к интернету.

– Собирайся. Мы все равно уедем. А будешь кобениться, привяжу к батарее, – бросила она на прощанье.

Квартиру Инна Михайловна сдала в отсутствие дочери, о чем сообщила вчера за завтраком…

5

– Милые девочки, а вы не заткнетесь? Будьте так любезны, – громко произнес один из парней, открывавших пиво в начале сеанса. Грубая просьба вызвала нестройный гогот в разных концах зала. Фильм оказался скучный, и зрители с удовольствием от него отвлеклись.

Ленка, которая не заметила, как перестала шептать и перешла на обычный тон, обиженно замолчала, захлопала тяжелыми от удлиняющей туши ресницами и оглянулась на Алису в поисках поддержки. Алиса сузила глаза, близоруко всматриваясь в темноту кинозала. Смазанные сумерками лица ухмылялись двумя рядами ниже.

– Мы с удовольствием, – вкрадчиво начала она, – но только после того, как вы отправитесь в долгое познавательное путешествие, сами знаете куда. – Алиса почувствовала, что Ленка дернулась и вцепилась в ее руку. На этот раз в зале никто не засмеялся. Раздался неодобрительный шепот тех, кто постарше и звенящая угроза снизу.

– Чего? – нараспев, протянул силуэт и поднялся, загородив собой экран. – Чего ты там пищишь? – Даже в темноте было видно, как накалилась от гнева его шея.

«Уходим», – одними губами прошептала Ленка, – «Быстро». У Алисы и в мыслях не было спорить. Шустро подхватив сумки, девчонки, попутно рассыпав по всему полу лишь наполовину съеденный поп-корн, потрусили к выходу, хрустя каблуками по жаренной кукурузе. Зрители сочувственно поджимали коленки, освобождая путь, а кто-то даже несильно подтолкнул их со словами: «Давайте, давайте». Не упуская из виду волнение на нижних рядах, Алиса первой выбралась в проход, нашла руку Ленки, неуклюже ковылявшей позади и, перескакивая через две ступеньки, полетела вниз. На выходе они запутались в портьерах, но быстро ощупью нашли дверь и под общий смех вылетели в холл. Кажется, парни оставили идею накостылять им по шее за грубость, а ржали вместе с остальным залом. Уф…

– Вечно ты нарываешься, – набросилась с обвинениями Ленка, когда они, добежав до женского туалета, с облегчением закрыли за собой дверь. – Не умеешь с людьми общаться нормально.

«Не умею», – про себя согласилась Алиса. Она молча наблюдала за тем, как Ленка, отдышавшись, поправляет у зеркала растрепавшуюся во время бега прическу. За привычку сначала делать, а потом думать, ей доставалось с ранних лет. А с языком у нее вообще были сложные отношения. Он будто жил отдельной от разума жизнью, то и дело, подставляя хозяйку под удар.

– Пойдем что ли, – осторожно поторопила она Ленку. – А то ведь скоро фильм закончится, и будем опять огородами бегать.

С опаской высунув голову наружу, Алиса убедилась, что холл кинотеатра безопастно пуст. Только охранник, поминутно вытирал бритую голову платком и тщетно пытался поймать холодную струю кондиционера.

После полудня температура поднялась так высоко, что жаром тянуло и снизу, от раскаленного асфальта, и от одинаковых панелей безликих многоэтажек, и от дремлющих вдоль бордюра машин, и даже от людей, чья кожа сухо пылала, томясь по дождю.

В метро, до которого девчонки дошли в задумчивом молчании, Алиса неожиданно завернула к кассам.

– Я поеду, в центр смотаюсь, – объяснила она Ленке. – Что-то домой не тянет.

Ленка не стала набиваться в попутчики, и они расстались, недовольные свиданием.

Этот день показался Алисе очень длинным. Денег в кошельке было мало, и она, добравшись до Тверской, лишь издали глазела на витрины, каждая из которых ласково манила и зазывала. «Нет, в другой раз», – печально мотала головой Алиса и мужественно бежала соблазна заглянуть внутрь. Наконец, она нашла пристанище в недорогом интернет-кафе, где просидела до вечера. Она завела несколько одноразовых друзей в сети, и на остаток дня забылась в игре.

Дома Алиса обнаружила, что мать не только не сдержала обещание выбросить ее вещи, но и сама упаковала их в чемодан. А то, что не влезло, сложила в коробки вместе со старыми школьными тетрадками, новыми и погрызенными на уроках карандашами, высохшими фломастерами, начатыми и заброшенными ежедневниками, сломанными куклами, дареными безделушками, открытками, прошлогодними журналами и прочей мелочевкой, которая до этого пылилась в столе, тумбочке, годами не открываемых мешках в дальних углах шкафа. Вот так. Все четырнадцать лет уместились в четырех коробках. А если в них придирчиво покопаться и выкинуть все лишнее, то навряд ли наберется и половина коробки. Странно, но без всех этих статуэток, рамочек, ленточек, блокнотиков и картинок, которые обычно раздражали Алису, теперь комната казалась совсем чужой. С подоконника исчезли горшки с цветами, перекочевав к довольным соседям. Даже обои, клееные с мамой пять лет назад и изученные вдоль, и поперек теперь выглядели совсем по-другому. Алиса удивилась, что сама когда- то настояла их купить. Стало неуютно и тревожно.

Выключив верхний свет, Алиса забралась с ногами на подоконник, прижавшись к закрытой половине окна щекой. Уже стемнело, и с высоты семнадцатого этажа, город стал похож на светлячками усыпанную поляну.

Мама вошла без стука и молча присела на край дивана. Какое-то время они обе смотрели на мигающую точку, пролетающего над домами самолета. Первой не выдержала Инна Михайловна.

– Я собрала все вещи, – ее голос звучал заискивающе. Видимо, она, во что бы то ни стало, решила помириться. – Осталось только коробки в кладовку убрать, и можно ехать.

Она что думает, Алиса сейчас от радости скакать по комнате начнет? Бред! Прикусив губу, Алиса не обернулась, но мать, на этот раз запаслась терпением. Скорее всего, кто-то из подруг насоветовал ей изменить тактику общения с дочерью.

– Твоя бабушка звонила, – сообщила она между прочем. Папина мама – ухоженная пожилая дама семидесяти с лишним лет терпеть не могла Инну Михайловну, однако была превосходно воспитана и неумело скрывала это все годы, что знала ее. Бабушка была категорически против переезда в деревню и даже предложила Алисе жить с ней. Соблазн был велик, но оставить мать одну она не решилась. – Обещала перезвонить, – продолжала Инна Михайловна, внешне не обращая внимания на молчание Алисы.

– Угу, – сквозь зубы выдавила из себя девочка.

– Она нас провожать придет, – радостно отозвалась на реакцию дочери мать. Алиса не шелохнулась. Зачем лишний раз напоминать ей об отъезде? Когда же она уйдет? Мать словно услышала невысказанные мысли. Диван украдкой скрипнул. На мгновение Алисе показалось, что мама намеривается обнять ее сзади, и напряглась, готовая к обороне. Однако Инна Михайловна разумно отошла к двери. Перед тем, как закрыть ее за собой не выдержала и с обидой сказала:

– Как ты не можешь меня понять? Так надо, очень надо! Не будь эгоисткой, Алиса.

– Кому надо? – взвилась Алиса. – Мне надо быть с моими друзьями, жить в любимом городе и ходить в любимую школу. Это ты эгоистка, ты!

Никогда-никогда теперь не будет все хорошо! Друзья забудут ее, Ленка найдет новую лучшую подругу, Илья, которого она совсем не любит, но могла бы полюбить, начнет встречаться с какой-нибудь Светой или Катей, а она, Алиса, будет в это время жить в глухой деревушке между Питером и Москвой, лишенная по воле матери всего, к чему привыкла и что совсем не хочет терять.

От жалости к самой себе Алиса разрыдалась. Ее горючие слезы потекли по стеклу, моментально высыхая на нем грязными разводами. Жаркий день незаметно сменила душная ночь.

Глава вторая

1

Словно в параллельный мир ворвался поезд из солнечного Подмосковья в портьерой дождя затянутую Полянскую область. Еще несколько минут назад плацкарты стонали без свежего воздуха, и вот уже то один, то второй пассажир, ежась, копается в вещах в поисках кофты, платка, пиджака. Пыльные стекла быстро намокли, размывая однообразный пейзаж за окном, а в вагоне включили свет, от чего на улице стало казаться темнее, чем есть на самом деле.

В проходе образовалась очередь за кипятком. Чей-то ребенок в колготках и фуфайке с перемазанным шоколадом лицом хитро выглядывал из-за стенки, отделяющей один отсек от другого, и торжественно показывал два пальчика, таких же грязных, как и мордашка.

– Вот скока! – картавя, хвастался он своими годами.

Неожиданно состав затормозил. Алиса, забившись в угол, переписывалась с Ленкой, и, перестав ощущать уже ставшее привычным потрясывание, бросила недовольный взгляд наружу. Ничего, кроме ковыля, полуразрушенного сарая и электрических проводов, режущих небо, которое по-прежнему неистово извергало дождь. Решив, что это очередная техническая остановка в поле, Алиса, уткнулась, было, обратно в телефон, однако в этот момент в проходе возникла запыхавшаяся, красная щеками, лбом и шеей, злая проводница в тесной готовой лопнуть на груди форме.

– Места 21-22! Вы чего расселись-то? Стоянку сократили – поезд уже отправляется, – она тараторила, по-рыбьи выпучив глаза и размахивая в воздухе корешками их билетов, то и дело, задевая пятки, спящей на верхней полке девушки. При этом, казалось, она смотрит куда-то за окно, не обращаясь ни к кому из присутствующих. Словно просто, забежала покричать сама с собой.

«Косая», – догадалась Алиса и посмотрела на мать. Та смущенно выглянула в окно и уточнила:

–Это Полянск?

–А я не по-русски говорю что ли? Да? Вы меня не понимаете что ли? Самые умные? Да? – взбеленилась косая, продолжая беседовать со стеклом. – Собирайтесь живо, кому сказала.

«Вот хамка!», – возмутилась Алиса, нехотя потянувшись за рюкзаком. Мама брезгливо поморщилась, но вслух извинилась и поблагодарила. Симпатичный молодой сосед, всю дорогу безнадежно с ней флиртовавший, галантно помог стащить огроменный чемодан с третьей полки и даже дотащил его до платформы. А проводница, никак не успокоившись, остервенено ругалась, провожая процессию в тамбур.

«Паноптикум», – с удовольствием произнесла Алиса мало знакомое слово. Элегантно, как ей казалось, спрыгнув с подножки, она попала в свеж образованную лужу, а порыв ветра ловко стянул с головы бейсболку и, издеваясь, перебросил через забор. Алиса кинулась, было, вдогонку, но махнула рукой. Черт с ней. Одной бедой больше, одной меньше. Она огляделась, втайне надеясь, что все окажется не так уж плохо. Но выглядело все со стороны даже хуже, чем она себе представляла. Две одинокие женские фигурки на каблуках кутаются в легкие светлые ветровки на пустой платформе под проливным дождем.

– Это точно Полянск? – выделяя каждое слово, поинтересовалась она у проводницы, которая, перестав ругаться, подняла лестницу и теперь пристально высматривала впереди сигнал к отправлению.

– Полянск-Полянск! – злорадно закивала косая, не поворачивая головы. – Добро пожаловать!

–Зашибись, – только и смогла выдавить из себя Алиса. – А вы чего такая не добрая? – ядовито спросила она у проводницы. – Надеетесь победить в конкурсе «Хамка года»? Тогда примите мои поздравления – победа у вас в кармане.

– Грубиянка! Это ж, вы посмотрите… да…?– круглая, обтянутая в тесную форму фигурка злобно затряслась, а коротенькие толстые ножки затопотали, восполняя нехватку слов.

– Вы первая начали, – огрызнулась Алиса.

–Алиса! – воскликнула Инна Михайловна, заливаясь краской. Она жуть как не любила публичных сцен.

К счастью в этот момент поезд тронулся, и проводница уже на ходу захлопнула дверь.

Мать не стала отчитывать Алису за грубость, вместо этого завертела головой, явно выискивая что-то или кого-то.

– Нас обещали встретить, – пробормотала она себе под нос. – Ничего не понимаю. Может, на стоянке..? Пойдем, Алиса, – она выдвинула длинную ручку чемодана и, наклонив его на бок, покатила за собой.

Нарочито глубоко вздохнув, Алиса набросила на мокрые волосы капюшон от спортивной кофты и взвалила на плечи тяжеленный рюкзак. Подумать только: каких-то шесть часов назад она стояла посреди оживленного вокзала в компании бабушки и Ленки, разыскивая взглядом на электронном табло свой поезд. Туда-сюда сновали элегантные чемоданы, модные туфли и стильные кроссовки, ноздри дразнил аромат кофе из автомата, а жизнь казалась вполне терпимой. Бабушка при встрече умело засунула в Алисин карман пару новеньких купюр, которые теперь приятно хрустели во время ходьбы.

– Алиса, не забывай звонить, – наставляла ее бабушка на перроне, когда они, устроивши чемоданы, вышли из вагона. – Не понимаю, почему вы взяли плацкарт? – недовольно поджав тонкие полоски, выкрашенных в бордовую помаду, губ, покачала она головой. – Все экономит мать твоя!

– Да нам ехать недолго. Чего тратиться-то? – по привычке вступилась за Инну Михайловну Алиса. – Ты тоже себя береги, хорошо?

Бабушка вместо ответа, обратилась к проводнице, которая, стоя к ним спиной, переминалась с ноги на ногу, точно хотела в туалет:

– Уважаемая, у вас вагон хороший? Чистый?

– Это вам, что, аптека, да? – не оборачиваясь, гаркнула проводница. – Как положено.

Бабушка растерянно заморгала глазами, и Алиса уже была готова ринуться на ее защиту, но тут объявили отправление, и они суетливо начали прощаться.

– Миронова, возвращайся скорее! – заорала Ленка вслед убегающим по железной дороге вагонам.

«Куда я денусь, конечно, вернусь», – не сказала, но подумала Алиса, прижимаясь носом к стеклу, чтобы увидеть еще хотя бы кусочек одежды дорогих ей людей.

Теперь все это – и табло, и столичная суета, и Ленка, и бабушка – остались далеко позади. Были они на самом деле, или только приснились Алисе? Дождь, огромные лужи с грязными берегами, небольшое одиноко мокнущее на краю бетонной платформы здание вокзала и мужик в не по сезону теплой болоньевой куртке, курящей возле урны. Вот настоящее. А, может, и будущее.

2

Пока Алиса с мамой добрались до стоянки, они вымокли так сильно, что капроновые носки громко хлюпали каждый раз, когда мать и дочь делали очередной шаг. Возле двух видавших лучшие годы машин стояли трое мужчин и негромко переговаривались. При виде мокрых пассажирок они замолчали и принялись с интересом их изучать. Судя по тому, что ни один не кинулся на помощь, встречающих среди них не было.

– Что же делать? – растерялась Инна Михайловна, остановившись, чтобы отдышаться и вытереть лицо.

– Искать оленей, – буркнула Алиса, сбрасывая рюкзак. – Или собачьи упряжки.

Все к лучшему. Чем больше испытаний на их пути, тем скорее мама купит обратный билет, выгонит квартирантов, и вернется на прежнее место работы. Если повезет, они даже вещи распаковать не успеют.

На душе у Алисы заметно полегчало. Ее даже мерзостный дождь перестал раздражать. Она искоса посматривала на мать и улыбалась глазами.

– Девушки, заблудились? – поинтересовался высокий водитель в брезентовой ветровке. – Вам куда?

Инна Михайловна, радостная, что ее назвали «девушкой», с готовностью вытащила из сумки смятую бумажку, на которой был записан адрес.

– Вот.., – протянула брезентовой куртке. – Нас встретить обещали, но что-то никого нет, – беспомощно развела она руками и огляделась еще раз для верности.

Щурясь и кривя губы, высокий не без труда разобрал мамины каракули и покачал головой:

– Далековато. Эко вас занесло, – в его голосе прозвучало сочувствие. – В такую погоду скоро совсем стемнеет, а туда часа два, не меньше добираться, – задумчиво пробормотал он, сделал паузу и вновь помотал головой – Нет, девочки, извините. Я не поеду, – но тут же поспешил утешить поникших, было, путешественниц. – Может, ребята согласятся, – он махнул своим товарищам, приглашая подойти.

После короткого и напряженного для обеих дам совещания (Алиса хотела трудностей, но ночевать на вокзале ей не улыбалось), плотный мужичок с синими надраенными бритвой щеками нехотя кивнул.

– Ладно, отвезу. Но не меньше, чем за полторы тысячи.

Мама, которая рассчитывала на сумму втрое скромнее, чуть сникла, но быстро взяла себя в руки и поспешно кивнула, разумно опасаясь, что водитель передумает.

Они быстро миновали безлюдный двухэтажный город, какое-то время ехали по трассе, втиснувшись между двумя неповоротливыми фурами, а затем уже в сумерках свернули на пустынную дорогу, которая вихляла среди сникших под дождем елей.

– У нас места дремучие, былинные, – ни с того, ни сего сообщил водитель, постукивая жесткими мозолистыми подушечками пальцев по рулю.

– Да, у вас тут очень самобытно, – рассеянно поддержала разговор мать.

«Там на неведомых дорожках, следы невиданных зверей…», – Алиса заметила, что на улице почти совсем стемнело. Дорога на пути нежданных гостей расставила капканы в виде ям, рытвин и колдобин. А деревья, выныривая из чащи недружелюбного косматого леса, грозили ветками, словно предостерегая от чего-то.

– А долго еще? – Алиса чувствовала себя крайне неуютно в холодном бензином пахнущем Жигуленке посреди «самобытного» дождями исходящего Полянского края.

– Если честно, – смущенно признался водитель, – я в эти места нечасто езжу.

– Насколько не часто? – сладко поинтересовалась Алиса, приподнимаясь.

– В первый раз, если честно – выпалил мужчина, бросая виноватые взгляды в зеркало заднего вида, словно старшей была именно Алиса, а вовсе не мама.

– Вы дороги не знаете, что ли? – уточнила Алиса.

– Алиса, не учи взрослого человека, – попыталась образумить дочь Инна Михайловна.

– Мне ребята все подробно объяснили, – поспешил он заверить своих пассажирок.

– Зашибись, – второй раз за день воскликнула Алиса, откидываясь обратно на сиденье. Остается, надеется, что он не маньяк или грабитель, и не затащил их сюда, чтобы бросить умирать вдали от цивилизации. Или хотя бы намека на нее.

Время от времени они проезжали темные деревушки – настолько маленькие, что последние домики следовали почти сразу за первыми. Иногда Алиса умудрялась прочесть полустертое название на металлическом указателе: «Гниловка», «Дериново», «Чернушкино». Еще реже попадались покосившееся и покрытые ржавчиной автобусные остановки. Однако мысль, что по этим дорогам могут ходить автобусы казалась нелепой.

Чем дольше они ехали, тем тревожнее выглядел затылок водителя. Никаких больше баек про «дремучие леса». Судя по всему, он неистово клял себя, что подписался на эту авантюру. Алиса могла его понять: если им еще светила перспектива провести ночь под крышей дома, то ему предстоял долгий путь обратно по неизвестной дороге в кромешной тьме.

В этот момент под свет фар попала решительно вышагивающая по обочине фигура. Долговязый мужик (или парень?) в высоких резиновых сапогах и плотной парусиновой ветровке с капюшоном. Не обернувшись на шум мотора, он замедлил шаг лишь, когда, поравнявшись с ним, водитель опустил боковое стекло и спросил:

– Слышь, дружище! Нам в Глухово надо. Знаешь где?

Остановившись, неизвестный откинул капюшон, чтобы лучше рассмотреть своих собеседников. Под парусиновой ветровкой скрывался мальчишка лет тринадцати-четырнадцати с вытянутым (обычно про таких говорят «с лошадиным») серьезным лицом и густыми бровями, сросшимися на переносице. Но главной особенностью его внешности были губы – пухлые красные, занимавшие большую часть нижней половины лица. Над верхней губой едва заметно темнели ранние усы.

– Вам надо чуток назад обернуться, – низкий голос придавал юному облику дополнительные года два, – Там будет поворот на право. Три минуты, и вы на месте.

– Парень, – торопливо спросил водитель, словно опасаясь, что мальчишка растворится в дожде, – а ты нас не проводишь? Мы, честно признаться, уже третий час тут блуждаем, – слегка приврал мужик.

– Некогда мне, – коротко отрубил пацан. – Поезжайте медленно по правой стороне – не пропустите, – с этими словами, он развернулся и, не оглядываясь, чтобы узнать их дальнейшую судьбу, отправился прочь.

Интересно, какие такие дела у этого мальчишки могут быть ночью? Странно. Может, в здешних местах все немного двинутые? Тогда маме понравится деревня Глухово.

Парень оказался прав. Поворот они увидели уже через минуту после того, как, развернувшись, поползли обратно. А еще через минуту (водитель заметно прибавил газу) Жигули притормозили возле железных ворот, за которыми чернел бывший над монастырь, похожий в ночи на средневековый замок. В свете молний, которые вспыхивали каменной башней монастыря, темные окна бликовали зловещими силуэтами и дрожащими призраками, растворяющимися во мраке. Тишину вокруг нарушал ритмичный цокот ливня.

«Не хватает зловещего карлика в желтом плаще», – пронеслось в голове у Алисы, когда она, ежась от холода, вылезла из машины и огляделась. Школа, до середины прошлого века бывшая обителью для ушедших от мирской жизни монахинь, возвышалась посредине большого двора, густо заросшего травой, кустарниками и фруктовыми деревьями. Три-четыре накренившиеся хозяйственные постройки, склонив старые крыши, окружали свою каменную хозяйку. Особняком стояла деревянная сторожка с будкой возле крыльца. Чуть поодаль кривился каркас спортивной площадки.

Водитель, не смотря на настойчивые уговоры мамы переночевать в деревне (любопытно, где, если они сами еще толком не устроились?), шустро уехал, не дождавшись пока мама разбудит сторожа. Впрочем, правильно сделал, ибо сторож настолько не хотел быть разбуженным, что не подавал никаких признаков жизни, несмотря на настойчивые удары каблуком о хлипкую с виду, но прочную в действительности дверь сторожки. Инна Михайловна нервничала и мерзла. Алиса мерзла и нервничала. Ночевать на улице под проливным дождем, который, казалось, усиливался с каждой секундой, не улыбалось им обеим.

К счастью, мама вспомнила, что у нее есть личный номер директора школы. Укрывшись под козырьком деревянного сарайчика, мать и дочь с надеждой смотрели на светящийся дисплей, на котором отсчитывались секунды ожидания. Директора, видимо, спят менее чутко, чем сторожа, так как вскоре (после пятнадцатого или двадцатого «пи-пи») сонный голос ответил «Алле».

Маме потребовалось несколько минут, чтобы объяснить, кто она и чего хочет от директора в столь поздний час. Алиса напряженно следила за выражением ее лица, пытаясь угадать исход разговора. А когда Инна Михайловна, вымученно улыбнувшись, сказала: «Хорошо, я согласна», девочка расстроенно опустила плечи. Что-то явно прошло не по плану. Хотя Алиса сомневалась, был ли вообще какой-нибудь план.

– Пока в школе идет ремонт, нам предложили остановиться в частном доме, – сообщила мать новость тоном, который говорил, что она еще не определилась радоваться ей или наоборот. – Мы будем жить сами по себе – дом давно пустует. А, главное, он находится прямо напротив школы. Ты, как? Что думаешь?

– Ну, разумеется, я предпочту спать на улице, – едко, стараясь победить зевок, ответила Алиса.

– Отлично, – кивнула мать. – Сейчас нас проводит… Алексей Никитич…

Оказалось, что у пожилого с болячкой возле губы сторожа было редкое отчество Микитич, что он «ложится рано, и нечего жаловаться директору». Против ожидаемого (когда они мокли под закрытой дверью Алиса не секунды не сомневалась, что сторож в стельку пьян) от Микитича пахло не вином, а ромашкой (или какой-то другой травой, принимаемой от простуды). Старик был не разговорчив, колюч и на редкость не поворотлив. Пока он искал ключи в своей коморке, пока, шаркая, вел их к новому жилищу, Алиса так устала, что и в правду готова была лечь хоть на лужайке, не будь она такой мокрой.

Внутри дома, который буквально упирался костлявой стеной в школьный забор, было сыро, затхло и неуютно. Хорошо, выключатель сработал, и желтый тусклый свет неохотно залил избу. Только теперь они поняли, что не догадались захватить с собой постельное белье, и спать им предстоит на пыльной тряпке, которая накрывала единственную в хате кровать. Инна Михайловна прикрыла ее своим длинным белым махровым халатом, захваченным в последний момент (она будет знатно смотреться в нем на огороде!) и первой легла на мягкий пружинистый матрац. Поколебавшись немного, Алиса нырнула ей под бочок.

– Как ты думаешь, кто жил здесь до нас? – шепотом спросила Алиса, впервые за последние недели зарывшая (или временно убравшая) топор войны.

– Не забивай голову, – посоветовала мать, обнимая ее.

Алиса была уверена, что не сможет заснуть, однако усталость взяла свое, и она тихо засопела под мышкой у Инны Михайловны, которая и в эту ночь почти не сомкнула глаз.

3

Сквозь неплотно задернутый тюль, пожелтевший от времени, застенчиво проскользнули несколько солнечных лучей и скромно пристроились в ногах у мирно спящей Алисы. Инна Михайловна встала двумя часами раньше и успела уже прогуляться на берег озера, где как раз заканчивалась утренняя рыбалка. Когда она разрумянившаяся от заинтересованных мужских взглядов вернулась домой, Алиса проснулась, разбуженная заливистым смехом под окном.

Выглянув наружу через маленькое немытое окошко, Алиса не увидела никого. Только холодную кирпичную стену, кое-где покрытую мхом. Днем бывший монастырь выглядел ничуть не привлекательнее, чем ночью. В нем было что-то готическое и мистическое. Будто место ему не на берегу светлого озера Громкое, а на страницах романа Мери Шелли или сестер Бронте.

Возле школьного крыльца копошился Микитич. При ближайшем рассмотрении он оказался гораздо меньше ростом, чем запомнила спросонья Алисе и куда более волосат. Седые кучеряшки покрывали щеки и шею, убегая за ворот фланелевой клетчатой рубашки, возникая вновь из-под закатанных рукавов и исчезая на толстых натруженных пальцах. Микитич дергал сорняки, которые разрушали фундамент здания, но часть травы не скидывал в общую кучу, предназначенную для сожжения, а прятал в небольшой пакет с эмблемой крупного столичного магазина.

Пытаясь, наладить быт, Инна Михайловна, лишь смахнула верхний слой грязи, и теперь беспомощно озиралась посреди просторной комнаты, обставленной так, как видела Алиса в старом черно-белом кино про деревню. У окна располагалась массивная полутора спальная кровать с коваными ножками. Под ней в паутине и пыли лежали мешки, источавшие сильный запах сырости. Посередине стоял тяжелый стол с облупившейся краской. В углу, за пузатой русской печью, явно нуждавшейся в побелке и ремонте (судя по внушительным залысинам) притулился огромный железный сундук, запертый на проржавелый замок.

Вообще все в комнате выглядело большим, массивным и гротескным. Даже зеркало в черной раме, в котором шиворот-навыворот отражалась комната, казалось неподъемным – того и гляди, стена обвалится под его тяжестью.

По обе стороны от зеркала висели два портрета: скуластого коренастого мужика с монголоидным лицом и красивой, но суровой женщины с прилизанными серыми волосами. Видимо, бывшие хозяева.

Будь Алисина воля, она бы немедленно убрала обе фотографии за печь. Было в них что-то… что-то пугающее Алису. Что-то такое, от чего холодок пробегал по спине и пустотой томился желудок.

Единственным украшением домика служил настенный ковер ручной работы. На нем были изображены скачки. Наездники в белых обтягивающих рейтузах гнали, что есть мочи своих измотанных лошадей. То ли с годами ковер почернел, то ли изначально был исполнен в мрачных тонах, но впечатление он производил то же, что и фотографии прежних владельцев.

Кроме большой комнаты в доме была переделанная из сеней кухонка-закуточек. Настолько маленькая, что там уместился только компактный (кажется, самодельный) шкафчик для посуды, изрядно подгнивший за годы жизни, и настольная плита с двумя конфорками, на одной из которых стоял чайник. Настолько древний, что сквозь его металлическую крышку просматривалось дно.

Двора не было: одной стеной дом упирался в школьный забор, другой – в ветхий туалет, а крыльцо с мужественно выстоявшей под обстрелом дождей и ветров скамейкой выходило прямо на дорогу. Ни забора, ни ограждения. Правда, рядом из травы выглядывал колодец, которым, судя уровню и количеству травы вокруг, давно никто не пользовался. Но вода, как позже их заверил немногословный Микитич, в нем отменная, ключевая, из подземных источников.

Обув вчерашние босоножки и укутавшись в мамин халат, Алиса выскользнула на крыльцо и, высоко поднимая ноги, потрусила в сторону туалета. Но, как ни старалась, намочила ноги в обильной, как всегда после сильного дождя, росе, поскользнулась и едва не свалилась в первобытную ямку деревенского сортира. Стараясь не дышать, она, придерживая локотком дверь, чтобы не оказаться в кромешной тьме наедине с мухами, Алиса наскоро закончила свои дела, и поспешила обратно в дом с намерением немедленно переодеться.

Тем временем, Инна Михайловна вернулась из магазина, купив воду, хлеб и консервы для их первого завтрака в Глухово. Она застала дочь, растерянно перебиравшей свои вещи.

– И что мне надеть прикажешь? – не оборачиваясь, спросила Алиса сквозь слезы. – Тут… тут так грязно.., – она понюхала рукав своей кофты и скривилась: за ночь вся одежда впитала первобытный запах деревенского дома.

Мать поставила пакет с покупками на стол и, загибая пальцы, начала терпеливо объяснять:

– Во-первых, мы сегодня здесь приберемся. Во-вторых, сходим в соседнее село – купим, все, что надо, включая освежитель воздуха. И, наконец, Алиса, не будь врединой. Через две-три недели в школе закончится ремонт, и мы переедем туда – директор обещал. Там и туалет нормальный, и душевая есть.

– Ненавижу тебя, ненавижу, – не желая слушать мать, выкрикнула Алиса, сметая чемодан с кровати. – Как ты могла вот так со мной поступить? Не честно, не честно!

Стараясь держать себя в руках, Инна Михайловна отвернулась и принялась медленно вытаскивать из сумки продукты.

– Как ты себе представляешь, мы будем здесь жить? – не унималась Алиса, раздражаясь ее спокойствию. Реальность нахлынула на девочку оползнем, сметая надежду на скорое возвращение. – Я в этот туалет больше ногой не ступлю, одеть нечего, воды нет… Это черт знает что! Так люди не живут!

– Как видишь, еще как живут! Ты избалованная эгоистка! Всегда думаешь только о себе, – не сдержалась мать, с шумом хлопая батоном о стол.

В пылу спора они не услышали, как дверь в хату отворилась и на пороге возникла пухленькая седая женщина в джинсовом комбинезоне и резиновых калошах. Ее сладкие как изюмины глаза с интересом следили за перепалкой и одновременно бегло оглядывали обстановку. В одной руке сдобная женщина держала ведро, в котором плескалась прозрачная и дивно пахнущая вода, в другой – тарелку, накрытую салфеткой, впитавшей жир ее содержимого.

– Здрасьте, – негромко поздоровалась гостья, но была услышана. В комнате моментом стало тихо. Алиса отвернулась, не желая, чтобы незнакомка видела ее раскрасневшееся от злости лицо, и рьяно принялась копошиться в своей сумке в поисках пудреницы.

Мать расплылась в наимилейшей улыбке, которой всегда встречала чужих людей и крайне редко адресовала дочери.

– Ой, простите, – шагая навстречу, виновато сказала она. – Мы вас не заметили.

– Это я хожу тихонько, – сияя глазами-изюминами, отмахнулась женщина. – Мне и муж всегда говорит – ты, Полина, однажды меня заикой сделаешь. Все сзади подкрасться норовишь. – Тут же она поклонилась, по-прежнему не выпуская из рук своей ноши. – Меня Полина зовут. А я вам воды принесла, и вот.., – она протянула тарелку.

Опомнившись, Инна Михайловна бросилась разгружать Полину, попутно расспрашивая, откуда та узнала об их приезде.

– Так начальник ваш новый – мой зять, – мило захихикала женщина-булочка. – Я еще вчера хотела его к вам отправить. А то хорошенькое дельце – двух девушек в дом Павловых заслать и даже не проводить, не проверить, как устроились! Мало того, что не встретил, – Полина сделалась суровой, как только могла выглядеть суровой сахарная старушка. – Ну, я ему за это еще задам, – пообещала она серьезно и тут же всполошилась. – Да вы кушайте, пока не остыло. Ой, – она пощупала круглыми пышными пальчиками по-прежнему скрытую жирной салфеткой сдобу и расстроилась, – уже остыли почти. А ну быстро за стол, – скомандовала она Алисе, которая, забравшись с ногами на кровать, смотрела в окно.

– Спасибо, не голодна, – не поворачиваясь, ответила Алиса. Ее отказ, несмотря на «спасибо» прозвучал грубо, и мама нахмурилась, но прикусила язык.

Но на сахарную Полину слова Алисы действия не возымели.

– Вставай, кому говорю. Знакомиться будем. Я, между прочем, в школьной столовой работаю. От моих шанежек еще ни один старшеклассник не отказывался.

– Я не ем мучного, – твердо сказала девочка, однако же, все-таки с кровати слезла и к столу подошла.

Полина придирчиво осмотрела острые углы Алисиной фигуры.

– А тебе оно не помешает. Верно я говорю, Михайловна? – она так запросто перешла на фамильярное обращение к маме, что та даже не удивилась.

– Конечно, правильно, Полина. Может хоть вас послушает, – так положено матерям говорить о своих детях посторонним людям.

Вот еще! Уж если судьба закинула ее в эти края, она лучше воспользуется случаем и немного похудеет, чем будет наращивать бока, поедая сдобные булочки.

А булочки, судя по маминому выражению лица, были и впрямь волшебные. У Инны Михайловны от удовольствия морщины у рта разгладились, а лицо порозовело. Алисе стоило невероятных усилий, чтобы удержаться и не схватить парочку аппетитно румяных плюшек. Вместо этого она выпила немного воды и съела кильку прямо из жестяной банки, которую они открыли благодаря Полине, совершенно случайно захватившей с собой консервный нож.

Во время завтрака мама узнала у Полины, где и когда лучше всего сделать необходимые для скорейшего обустройства покупки, и тут же получила предложение об эскорте. Оказалось, что у крыльца стоит Полинина Ока, и Полина, не имея никаких особых планов на день, с превеликим удовольствием отвезет новую учительницу в магазин. Инна Михайловна, с благодарностью согласилась.

Алиса категорически отказалась ехать, и была оставлена дома «наводить порядок», чем она, само собой, заниматься не собиралась.

Как только Ока с жалобным визгом отрулила от дома, Алиса, мысленно кляня себя за слабоволие, слопала две булки, намеренно оставленные мамой на самом видном месте, быстро переоделась в шорты и футболку, достала новенькие, ни разу не ношенные, кроссовки и отправилась обследовать местность.

4

Глухово Алиса прошла за десять минут. И это, учитывая, что она часто останавливалась, чтобы заснять на мыльницу особенно колоритные деревенские виды. Она уже предвкушала, как они с Ленкой будут смеяться, рассматривая эти фотографии, и даже, возможно, (кто знает?) Ленка позавидует, что не ей выпало на долю столь захватывающее приключение. Роса высохла, лужи затягивались на глазах, солнце бережно золотило голые плечи и лодыжки, в животе приятно плескалась ключевая вода и чудо булочки от старушки-постряпушки. Алиса распустила волосы, и они взмыли волной, когда она бегом с усыпанного желтыми цветами холма спустилась к озеру, которое было столь огромно, что невозможно охватить взглядом. Оно серебрилось и плескалось, отчаянно кокетничая с ветром и солнцем, плавно отвечая на каждое их прикосновение. Над водой, воинственно покрикивая, охотились на рыбу чайки. Вдалеке на горизонте, будто нарисованный на небе грубыми мазками виднелся густой лес, а вдоль кромки за озорной игрой расшалившихся волн снисходительно наблюдали высоченные сосны.

Гуляя вдоль берега, Алиса наткнулась на семью, отдыхавшую в палаточном городке, разбитом посреди соснового залеска. На костре кипела уха, вокруг которой в нетерпении скакали мальчик и девочка в купальных трусах. Из-за куста виднелись полные мужские ноги, и раздавался оглушительный храп.

Алиса развернулась и пошла прочь. Обогнув холм, с которого спустилась, она обнаружила за ним нахоженную дорогу. Разулась, связала кроссовки шнурками и, перевесив их через плечо, двинулась в путь.

С одной стороны раскинулось огороженное забором не паханое поле, сине-фиолетово-желтое от цветов и гулкое от насекомых. За ним синело Громкое. С другой стороны торчали заброшенные, заколоченные досками и фанерой домики, утопавшие в высоких экзотических белых цветах-зонтиках. Неожиданно для себя Алиса свернула с дороги и, с пыхтением продираясь сквозь ухоженную дождями траву, пошла за цветами. Если их немного подпилить снизу, решила она, то получится дивное украшение для кухни – этакая русская пальма.

Увлеченная борьбой с колючками и крапивой, Алиса не сразу обратила внимание на то, что кто-то крепко схватил ее сзади за футболку и грубо тащит обратно. А когда поняла – напугалась и обиделась одновременно. Напугалась, но крикнуть постеснялась, и стала молча бороться с агрессором, который, невзирая на ее усилия, продолжал упрямо волочь ее на дорогу. Наконец, набравшись сил, Алиса волчком обернулась вокруг своей оси и вырвалась из, ослабившись хватку, рук.

Посреди проселочной дороги, погрузив голые ноги в пыльную кашу, друг против друга стояли Алиса и вчерашний высокий парень с длинным лицом. Зло смерив его с ног до головы надменным взглядом (по крайне мере, Алиса очень надеялась, что взгляд у нее получился надменный), девушка спросила:

– Вам что надо? – она специально заговорила с парнем на «Вы», чтобы подчеркнуть разницу между ними. Тот в ответ пожал плечами.

– Ничего. Ты куда полезла?

Алиса кивнула на гигантские зонтики.

– Я хотела цветов нарвать. Нельзя что ли? – в ее тоне появились виноватые нотки, и она тут же попыталась это компенсировать суровостью лица.

– Нельзя, – спокойно согласился парень.

– А в чем проблема? – с вызовом поинтересовалась Алиса и повернулась обратно к дому, от которого видна была только крыша, да и той вскоре грозило исчезнуть под зонтиком гигантских цветов. Но не успела она и шага сделать, как опять была схвачена сзади.

–Ты ведь не собираешься действительно их трогать? – не повышая тона, задал вопрос настырный парень.

– А что – козленочком стану? – спросила Алиса, продолжая упрямо тянуться за цветком. Однако на этот раз ее держали очень крепко.

– Нет, как родилась дурой, так и останешься – успокоил ее мальчишка. – Это же борщевик. Знаешь, что это хоть? Ожоги хочешь получить?

Алиса вспыхнула, но мигом упокоилась. Ожоги в ее планы не входили. Или разыгрывает. Прищурившись, она подозрительно на него посмотрела.

– Ожоги?

– Еще какие. Особенно на солнце быстро проявятся, – подтвердил он, отпуская ее. – Вначале вроде ничего будет, а потом волдыри пойдут, а может, и шрамы останутся. Твоя мама вроде учительница? У нее спроси, – и скривил рот. – А я пошел. Некогда мне.

Алиса и глазом моргнуть не успела, как мальчишка развернулся, поднял с земли рюкзачок и быстрым шагом, не оглядываясь, пошел в сторону монастыря.

Напялив кроссовки, Алиса нерешительно потопталась с минуту, поглядывая на ядовитые цветы, потом развернулась и поплелась следом, придумывая яркие остроумные фразы, которыми могла умыть наглого аборигена, но ничего кроме обиженного «бу-бу-бу» в голову не приходило.

Глава третья

1

Дух захватывало от широты и простора Громкого. Каждое утро после скорого завтрака Алиса прибегала сюда на пустынный песчаный берег, забиралась на пирс, от которого на рассвете отчаливали рыбацкие лодки, и, опустив босые ноги в воду, смотрела и не могла насмотреться на бескрайнюю гладь озера, переливающегося бриллиантами в лучах раннего солнца.

Они жили в деревне уже семь дней. Мать купила постельное белье, скатерть, половики, посуду, электрический чайник (они так и не рискнули воспользоваться тем, что остался в наследство от прежних хозяев), пару ваз и две пары резиновых сапог: себе красные, Алисе – коричневые.

– Резиновые сапоги – паспорт жителя Глухово, – гордо передала она слова Полины.

Целый день они чистили, драили, проветривали дом Павловых, невольными гостями которого оказались. Мать не разрешила Алисе трогать настенные фотографии и ковер с наездниками в белых рейтузах, на которые девочка покусилась в первые же минуты генеральной уборки.

– Не забывай, что это не наш дом, и мы не можем тут хозяйничать.

Не можем хозяйничать! А спать, когда на тебя из темноты мрачно пялятся прежние владельцы, можем? Но Инна Михайловна была неумолима. Алиса прокипела, но, скрипя зубами, смирилась.

Муж и жена Павловы переехали на местное кладбище около десяти лет назад, один за другим. Жили они уединенно, честно, были уважаемы, и об их кончине все искренне скорбели. Они познакомились (бесценный источник информации постряпушка-болтушка Полина) во время войны. Познакомились и «полюбились». Уже в мирное время Иван Павлов разыскал боевую подругу где-то на Севере России за Петербургом, привез в свою деревню, представил колхозу (родных у него не было). За пятьдесят лет совместной жизни добра они не нажили, детей тоже, зато любили друг дружку, говорят, без памяти. Потому и не смогли долго жить один без другого.

Алиса подозревала, что Полина намеренно поведала им это, чтобы они ничего в избе менять не вздумали. Впечатлительная (особенно к любовным историям) мама, повелась, и трогать вещи ушедших запретила. Поэтому тюки покоились под кроватью (с них только пыль смели), а сундук, как стоял запертый, так и остался дальше ржаветь возле печки.

Без холодильника еду приходилось покупать на день, максимум на два вперед. Но сердобольная Полина, щедрая на пирожки, домашнюю сметану и яйца, пообещала, что как только начнется учебный год, она будет кормить их в школьной столовой на убой, и готовить им больше не придется.

Магазин в Глухово был маленький – спички, сапоги, хлеб, консервы. рыба местного копчения, водка, дешевое вино и гигантские пакеты с сахаром, макаронами, солью. Работал он по воле и желанию его продавщицы Василины. Когда Василина запивала или ленилась (а случалось это после каждого второго рабочего дня), местные жители, ворча и ругаясь, плелись в соседний поселок, где и выбор был больше, и надзор строже. Положить деньги на телефон также можно было лишь в соседнем поселке, а интернет… Ну, что ж, с интернетом в Глухово было глухо.

Но вообще-то в Глухово пили мало. Весь алкоголь сметали приезжавшие на выходные туристы. Глухово насчитывало десять-двенадцать жилых домов и около тридцати человек населения, включая малых деток. Остальные дома (примерно столько же), заброшенные и заколоченные умирали в ядовитом борщевике, с которым давно перестали бороться.

Правда, некоторые участки выкупали приезжие из города. Ветхие лачужки сносили, выстраивали на их месте поражавшие воображение особняки и коттеджи, устилали двор плиткой, заводили сторожевых собак, и не появлялись месяцами, а то и полугодиями.

Каменных строений в Глухово было три: бывший женский монастырь, построенный в конце 19-го века, переданный колхозу в конце тридцатых и переделанный под школу в начале семидесятых; одноэтажный магазин-склад и дом бывшего кулака Ерохина, построенный из того же материала и теми же мастерами, что возводили монастырь.

Несколько лет назад после долгого разбирательства дом кулака отказались признать памятников архитектуры и продали миллионеру из Петербурга – Полякову. Тот за год реставрировал полуразвалившийся дом, в котором местные ребятишки любили играть в «мертвого князя» и устраивать ночные посиделки, выстроил вокруг него высоченный забор и организовал круглосуточную охрану.

В отличие от других «новых баринов» Поляков проводил в Глухово все свободное время. Любил охотиться, рыбачить, кататься на лодке. Мужики, опять же со слов Полины, Полякова уважали, потому как нос не задирал и к любому делу подходил основательно.

Поляков был женат, но жену его в Глухово никто не видел. Ходили слухи, что она деревню терпеть не могла, и отпуск свой предпочитала проводить на море. Да не нашем, а заграничном. Зато с Поляковым частенько приезжал его сын – вежливый юноша, полгода живущий в Англии, три месяца с матерью на Кипре, а оставшиеся три – с отцом в России.

С Поляковым старшим Инна Михайловна познакомилась, когда на третий после приезда день вновь отправилась в соседнее село за покупками. Галантный богач, увидев ее согнувшееся под тяжестью сумок тельце, затормозил, чтобы помочь. А, довезя до дома, взял слово, что они с дочкой непременно придут к ним на ужин в ближайший рыбный четверг.

То есть уже сегодня. Алисе, ужас как хотелось побывать в настоящем особняке. У них, наверное, и кухарка, и прислуга. А, может даже камин с медвежьей шкурой на полу. Да, шкура должна быть – ведь Поляков, Полина говорила, охотник.

За эти дни она успела дважды побывать в гостях. В их вторую глуховскую ночь перегорел свет во всем доме. То ли старая проводка не выдержала напряжения, то ли привидения расшалились. Все лампочки вдруг одновременно замигали и, чпокнув, погасли. С утра Алиса, усердно подталкиваемая мамой, отправилась к Микитичу за помощью.

Старика она застала за чаепитием. В его маленьком деревянном домике времен монастырских построек было душно и темно (два малюсеньких окна по размеру напоминали дверцу русской печки), но в тоже время очень уютно. По стенам ожерельями висели веники из разных трав, источающий такой сильный запах, что у Алисы с непривычки заболела голова. В углу рядом с печкой-буржуйкой стоял топчан, с высокой, как в сказке про Принцессу на горошине постелью. Тут же был сундук, очень похожий на павловский, стол и две табуретки. На одной из них сидел довольный Микитич и, сверкая янтарными каплями меда на бороде, пил чай. Алису он ничем не угостил (она не была голодна, но уже приготовилась дать вежливый отказ), и строго велел возвращаться домой, да ждать, когда он закончит «чаевничать».

А вечером следующего дня их пригласила Полина. К этому случаю, они с мамой купили торт и пирожные, но едва подошли к Полининой избе, смутились своих скромных даров.

Двор директора был самым ухоженным и большим в Глухово (не считая, конечно, бывшего кулацкого дома и коттеджных новостроек). В распахнутые ворота гаража были видны три машины, между которых неспешно прогуливалось курицы, кудахча между собой. За гаражом у крыльца уместилась небольшая детская площадка. В песочнице, издавая восторженные «бо-бы-би-па», копошился довольно пухлый белобрысый малыш в летних трусах и панаме. Он внимательно осмотрел гостьей своими круглыми (как на этикетке детского пюре) голубыми глазами и вернулся к игре, быстро потеряв к ним интерес.

Хозяев Мироновы нашли на заднем дворе по певучему многоголосому гулу. Там был выставлен длиннющий стол с деревянными лавками по обе стороны. Вокруг шибутились, сновали туда-сюда и громко переговаривались незнакомые люди, среди которых без труда находились виденные мельком на улице или магазине лица.

– О, наконец-то, – всплеснула руками Полина. – А я уж думала Ваню за вами посылать. Заблудились, ему говорю, надо было их на машине довезти, – от Павловского дома до Полининого самым медленным шагом не дольше пяти минут ходу. – Машин в хозяйстве как кур, а девушки из Полянска на такси ехали.

Зять Полины и директор глуховской средней школы, столь же пухлый и голубоглазый как ребенок в песочнице, виновато покраснел.

– Уж простите, что не встретил, – вырывая торт и одновременно усаживая маму на лавку, извинился он. – Я действительно ждал вас несколько позже. Недоразумение, знаете ли.

Испытывая неловкость за его смущение, Инна Михайловна попыталась встать:

– Это я, скорее всего, ошиблась, простите…

– Думал он! – возмутилась Полина, насильно возвращая маму на место. – Сидите, отдыхайте, – и вновь обернулась к зятю. – А людям из-за тебя в такой дождь пришлось самим до нас добираться! Думал он. Недоразумение это ты, Иван Юрьевич!

Директора спас шум падающей посуды и раздавшийся сразу же вслед за ним крик:

– Ва-а-ня! Где же ты? Помо-гиии… Все, все пропало!

Иван, попутно извиняясь, трусцой, во время которой его животик колыхался, как водяной матрац, побежал в избу.

Дом был поострен еще до войны. Но по мере роста семейства он, как дерево грибами обрастал нелепыми постройками всевозможных размеров. Последняя, еще недоделанная, и вовсе напоминала большой улей с заплатками. Кроме Полины и ее мужа Евгения, которых так все и звали: Полина да Евгений, в доме жили две их дочери – пятнадцатилетняя Анна и двадцатипятилетняя Мария, а так же муж Марии Иван Юрьевич (директор глуховской средней школы) и полуторогодовалый Паша.

И в обычные дни большое семейство с трудом вмещалось в этот абсурдно слепленный, тесный дом. Но когда приходили гости (обычно вся деревня за исключением малолетних детей и древних стариков), столы и вовсе приходилось выставлять на улицу.

Алиса с мамой оказались в числе припоздавших. Стол, накрытый вышитой вручную скатертью, уже ломился от всевозможных печеностей, копченостей, соленостей и прочих деликатесов домашней кухни. Из дома аппетитно пахло жареной свининой и картофелем. При том, что на столе уже не было свободного места, остальные гости продолжали с завидным упорством выставлять на него, принесенное с собой угощение. И рожденный еще при царе Горохе стол, кряхтя, принимал очередное блюдо. Кто-то даже выставил бочку с квашеной капустой, но на него тут же с кудахтанье налетело несколько женщин, и бочка перекочевала на землю.

Алиса отродясь не видела столько съестного. У нее глаза разбегались: одних только холодцов она насчитала пять видов. А к ним еще хрен, горчица – и все свое, домашнее. Робко присев на краешек скамьи, она исподлобья наблюдала за гостями, напрасно стараясь не привлекать к себе излишнего внимания. Идея познакомиться с жителями Глухово на ужине у Полины с самого начала показалась ей абсурдной.

– Я вообще не понимаю, зачем нам с ними общаться? – пожала она плечами, с досадой разглядывая в древнее настенное зеркало свежий прыщ, вскочивший на кончике носа. – Мы в ссылке. Без права переписки и свиданий… Дурацкий прыщ, – скривилась девочка. Все кругом дурацкое. Она потянулась, чтобы очистить лицо от захватчика, но мама ловко отвела ее руки в стороны.

– Алиса, хватит ныть. Бери торт, и пошли. Кстати, прыщ на носу значит, что кто-то в тебя влюбился, – и расхохоталась, как будто сказала нечто безумно смешное. Конечно, кто в Алису может влюбиться!

Прыщ Алиса все-таки выдавила, перед самым выходом. На его месте осталась красное пятнышко, которое она не успела замазать тональным кремом. Хорошо, что мальчишек среди гостей Полины не было. Она немного нервничала, что придется столкнуться с тем парнем, который назвал ее дурой, но его, к счастью, не оказалось.

Не считая хозяев, за столом собралось человек 20, из них всего четверо мужчин: мускулистый бритоголовый электрик Алеша сорока с лишним лет, его полная противоположность – худощавый и несуразный Платон с печальным лицом (мамин коллега, кстати), и два брата-близнеца Валентин и Валерий. У братьев были совершенно одинаковые хитрые лица, и не сходящие с них хитрые улыбки. Правда, у одного хитрая улыбка привилась влево, а у другого вправо.

Близнецы наперебой ухаживали за мамой, носясь вдоль стола и подкладывая ей в тарелку деревенские деликатесы. Алиса подозревала, что если мама все это съест, то уже через неделю сможет влезть в одежду Полины.

– А еще грибочков? – заботливо спрашивал Валерий, и, не дожидаясь ответа, вываливал половину миски. Мама из вежливости не отказывалась, но глаза делала большие.

– Да что ты со своими грибочками, – фыркал Валентин, нависая над мамой с другой стороны и капая на скатерть золотистым свиным жиром, стекающим с деревянного половника. – Девушке мясо нравится.

На противоположном конце стола круглолицая Мария с добрыми Полиниными глазами уже в третий раз взахлеб рассказывала, как опростоволосилась на кухне:

– Я-то, я-то, растяпа, противень уронила. Думала, все – пропал обед. Но тут Ванечка прибежал и все устроил, – она любовно посмотрела на мужа, который в этот момент, что-то оживленно втолковывал историку Платону, чье лицо оставалось печальным и отстраненным, не смотря на то, что между ними, по всей видимости, происходил жаркий спор. Но Ивана Юрьевича это нисколько не смущало: он продолжал восторженно теребить учителя за локоть, пускаясь во все более пространные рассуждения.

– Да, муж у тебя Машенька, золото, – с готовностью подтвердила строгая худощавая женщина с короткими, химией накрученными волосами. Ее называли Мирославой или попросту Славой.

Выкрашенная в ярко красный цвет (почему-то упорно называемый рыжим) Василина, тяжело поднялась из-за стола, одернула выделяющую все жиринки ее пышного тела кофту, и, покачиваясь, спросила:

– А когда будут танцы, интересно знать?

На нее зашикали со всех сторон, и Василина, пьяно пожав плечами, удалилась в неизвестном направлении.

Алиса, насупившись, следила за набирающим обороты весельем. Гости и хозяева, судя по всему, чувствовали себя превосходно. Да и ее мама вместе с ними. Они смеялись, обменивались рецептами, хвалили угощение и пели, перекрикивая друг друга.

Одна Алиса ощущала себя здесь чужой. Даже не пытаясь присоединиться к общей беседе, она сидела, кисло ковыряя то одно, то другое кушанье. Вскоре на нее совсем перестали обращать внимание. Даже мама, казалось, не замечала дочь, а продолжала, как ни в чем не бывало, распевать застольные песни и хохотать над пошлыми шутками электрика Алеши.

Никем не замеченная, Алиса выскользнула из-за стола и, не поблагодарив хозяев, сбежала, несмотря на то, что ужин был в самом разгаре.

Мама вернулась около одиннадцати, когда деревню уже накрыли густые сумерки. Тихо поставила на стол корзину, наполненную всякими вкусностями. Переоделась в гофрированную ночную рубашку и, не глядя на тихо лежащую под одеялом дочь, сказала:

– Ты вела себя отвратительно. Это добрые хорошие люди, а ты просто дрянь.

Далеко за полночь, Инна Михайловна, думая, что Алиса крепко спит, разрыдалась, отвернувшись к стенке.

2

Когда солнце поднялось так высоко, что на пирсе стало невыносимо жарко, Алиса спряталась в тени кустов, росших поблизости. На берегу недолго оставалось безлюдно. Уединение нарушила невесть откуда набежавшая компания мальчишек. Раздвинув ветки, Алиса насчитала человек пять русоголовых пацанов восьми-одиннадцати лет. Безостановочно болтая, они разделись и, не пробуя воду, с криком забежали в озеро. В разные стороны полетели брызги, раздалось счастливое фырканье, визг. Однако, не выдержав в холодной воде и пяти минут, они все с тем же шумом выскочили на берег, улеглись голыми загорелыми телами на горячий песок, достали яблоки и принялись с аппетитом их уплетать, продолжая начатую до этого беседу.

– Не возьмет тебя Серега с собой, не рассказывай! – уверенно сказал один из них и громко чавкнул.

– А вот и возьмет! Сам увидишь, – пискляво ответил захлебывающийся голос.

– Мечтай, – хмыкнуло третье яблоко, – индюк тоже мечтал да в суп попал. Серега один туда ходит. Только ему папаня место указал. Он ни за что его тебе не откроет.

– А вот и откроет! – чуть не плакал писклявый.

– Хлюп-хлюп, – поддразнил его тот, что чавкал. – Кто вчера на воротах стоял?

– Ну, я…

– Вот именно. Росомаха…

– Чего Росомаха-то? – возмутился до этого молчавший пацан. – Росомаха классный!

И все чему-то засмеялись.

Тихо, чтобы не обнаружить себя, Алиса околотками вышла на дорогу и побрела обратно в деревню. Сумка то и дело требовательно вибрировала новыми сообщениями от Ленки. Та закидала ее вопросами о предстоящем визите к Поляковым. Алиса не удержалась и немного приукрасила степень их знакомства. И теперь Ленка, мучаясь от любопытства и зависти, выпытывала подробности. Особенно относительно Никиты Полякова, по сравнению которым образ Ильи значительно поблек.

Алиса с удовольствием придумывала ответы, фантазируя, чем может обернуться знакомство с симпатичным (разумеется, он должен быть симпатичным!) богатым мальчиком.

Замечтавшись, Алиса не сразу заметила, что вдалеке из-за угла вывернула фигура молодого человека с дерганой ломаной походкой. Неестественно прямой, словно манекен, он шел, крепко прижимая руки к бедрам, при этом подпрыгивал, как будто надеялся, в конце концов, разбежаться и взлететь. Алиса уже видела его однажды. Пару дней назад, когда они с мамой шли с тортом наперевес к Полине, он стремительно прошел мимо, шевеля губами и недовольно их рассматривая. Особенно Алису. Внимание привлекало его плоское бледное лицо, густо покрытое прыщами, белесые брови, которых почти не было видно, и пронзительный взгляд, без стеснения вперившийся в нее.

Когда Алиса, наконец, заметила его и поняла, что молодой человек идет навстречу, она завертела головой в надежде свернуть куда-нибудь, чтобы избежать встречи, но по обе стороны дороги сплошняком шли одни заборы и дома без намека на тропинку или улицу. Тогда, стараясь не смотреть на парня, Алиса ускорила шаг. Только бы поскорее разойтись! Однако поравнявшись с ним, она напряглась, ожидая подвоха. Вдруг он неожиданно развернется и треснет ее чем-нибудь по голове? Или, того хуже, заговорит? И точно: когда их разделял какой-нибудь метр, ветер донес то, что тихо-тихо шептали его губы: «Убирайтесь, убирайтесь, убирайтесь».

Алиса струсила. Вокруг никого. Пацаны на озере остались далеко и вряд ли услышат ее крики. Да и что с малышей взять! Конечно, есть шанс, что молодой человек просто мирно беседует сам с собой, но рисковать жизнью на пустынной дороге девочке не хотелось. Она не стала уточнять, к кому именно относится угроза, а шустро сорвалась с места и понеслась вперед. Не оглядываясь (страшно, да и времени на это много уходит), Алиса отчетливо слышала хруст гравия позади себя и чувствовала, как камушки разлетаются в разные стороны из-под ног ее преследователя.

Обернулась она только, когда добежав до дома, остановилась, схватившись за ручку двери. Исчезающая за монастырем проселочная дорога была пуста.

3

Все-таки мама у Алисы красавица! Для визита к Поляковым Инна Михайловна выбрала темно-вишневое шелковое платье с рукавами-бабочками. Волосы заколола на затылке, оставив снизу пару коротких завитков, а шею закрыла жемчугом – единственным по-настоящему дорогим украшением, которое у нее было.

Поправляя макияж, мама время от времени бросала на Алису пристальные взгляды в зеркало. В последние дни их отношения совсем испортились. Алиса всерьез опасалась, что мать оставит ее дома, но утром она между делом бросила дочери сухо:

– Не забудь – мы сегодня идем в гости. Оденься поприличнее, и постарайся вести себя скромнее.

Что подразумевала мама под словом «поприличнее» Алиса не поняла. В отличие от большинства девчонок ее класса она не любила коротких юбок (попросту стеснялась своих, как она считала, полноватых ног), отдавая предпочтение брюкам или платьям средней длины. Поэтому очевидно, что мать хотела задеть, испытывая силу ее желания пойти в гости. Алиса очень хотела в гости и ничего не ответила, затаив обиду.

Перебрав весь свой нелепый для деревни гардероб, она, со вздохом отложив в сторону розовые ролики, которые ей навряд ли придется здесь надеть когда-либо, решила особо не наряжаться и, чтобы не попасть впросак, натянула синие джинсы и белую футболку. В конце концов, их звали не на бал.

Они были готовы, когда раздался негромкий сигнал за окном. Мама выглянула наружу, расплылась в улыбке и махнула кому-то рукой. Затем обернулась уже с другим выражением лица и холодно скомандовала:

– Пошли. И помни, о чем я тебя просила.

Алиса почувствовала, как начинает кипеть и закусила губу.

Внешне Александр Поляков совершенно не походил на миллионера. Откровенно говоря, он не тянул даже на простого богача, как их представляла себе Алиса. Среднего роста, не худой, не полный, с круглой головой, выглядывающей из-под капюшона, с обычным, ничем не примечательным лицом и белоснежной улыбкой. Одет Поляков был, как и большинство местных жителей, – в брезентовую куртку защитного цвета, такие же брюки и резиновые сапоги по колено. Увидев его, Алиса обрадовалась, что не стала заморачиваться с нарядом и испытала неловкость за праздничное платье матери.

Поляков вежливо распахнул сначала переднюю дверцу и помог устроиться Инне Михайловне, а затем заднюю для Алисы. Мама сияла своей особенной улыбкой и выглядела счастливой.

Мягко тронувшись, иномарка (Алиса в них не особенно разбиралась) обогнула монастырь, бесшумно миновала все кочки и колдобины, на которых особенно сильно трясло в такси, и остановилась перед высоким кирпичным забором. Откуда не возьмись, возник спортивного вида охранник, уважительно кивнул Полякову и открыл ворота, нажав кнопку на зажатом в руке пульте.

– Добро пожаловать в мой дом, – помогая им выйти, сказал Поляков.

Разглядывая особняк вблизи, Алиса поняла, что не так далеко ушла от истины, расписывая его Ленке. Это было что-то! Могучий, высокий, из крупного красного кирпича, с большими окнами, за которыми виднелись тяжелые темно-зеленые портьеры и стеклянным на весь первый этаж холлом. К дворцу (так мысленно Алиса его окрестила) вела парадная дорожка, по обе стороны освещенная старинными фонарями. В глубине сада шумел большой фонтан, виднелись беседки и кусочек теннисного корта.

На широком крыльце с навесом стоял, приветливо улыбаясь, молодой человек, одетый как ученик английской закрытой школы: серые брюки, белая рубашечка с закатанными по локоть рукавами и серая в ромбик жилетка. Он сделал шаг навстречу гостям: