От Сталинграда до Берлина. Операции советских войск и вермахта. 1942-1945 бесплатное чтение

К началу сентября 1942 г., на четвертый год войны, немецкий фюрер Адольф Гитлер, который также занимал должности Верховного главнокомандующего германскими вооруженными силами и главнокомандующего немецкой армией, был полностью поглощен планами проведения второй летней кампании против Советского Союза[1].

В течение последних полутора месяцев он лично руководил военными действиями на южном фланге Восточного фронта из ставки «Вервольф», расположенной в небольшом лесу в 10 км северо-восточнее украинского города Винница. Там же, на строго охраняемой территории ставки, которую он покидал очень редко, в комфортабельных сборных домиках и бетонных бункерах располагался весь личный штаб фюрера. В состав штаба фюрера входили: начальник ОКВ (Oberkommando der Wehrmacht) генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель и группа управления Оперативного штаба (WFSt – Wehrmachtfuehrungsstab) во главе с генерал-полковником Альфредом Йодлем. В Виннице, жарком и пыльном провинциальном городе, располагалась также ставка Верховного командования сухопутных войск (Oberkommando des Heeres (ОКХ)), которой руководил начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Франц Гальдер. Через штаб ОКХ осуществлялось командование группами армий и армиями на Восточном фронте.

В течение лета немецкие группы армий «А» и «Б» значительно продвинулись на советском фронте в направлении реки Волга в районе города Сталинград, а также к западной части Кавказских гор. 21 августа немецкие егеря (горные стрелки) водрузили германские флаги на самой высокой вершине Кавказа – священной горе арийцев двуглавом Эльбрусе (на 5642 м и 5621 м). Однако еще до конца месяца

появились признаки того, что наступление начало стопориться в обширных засушливых районах юга СССР. При этом не было и речи о выполнении ни одной из его стратегических задач, а именно: окончательном разгроме Советского Союза, захвате крупных нефтяных месторождений на Северном Кавказе (Грозный), в районе Каспийского моря (Баку) и открытии пути через Кавказ на Ближний Восток (относительно небольшие нефтяные промыслы в районе Майкопа немцы захватили, но полностью выведенными из строя. – Ред.). Гитлер пребывал в состоянии раздражения и подавленности. На регулярных совещаниях его споры с представителями германского военного руководства по поводу хода наступления неизменно заканчивались едкими репликами относительно компетентности генералитета и понимания им основ военного искусства.

Во второй половине дня 9 сентября, после особенно мощного взрыва недовольства, днем ранее обрушившегося на генерал-фельдмаршала Вильгельма Листа, которого фюрер на протяжении вот уже нескольких недель неоднократно обвинял в невыполнении приказов и неэффективном управлении войсками, Гитлер направил в Винницу В. Кейтеля, поручив ему поставить в известность Ф. Гальдера о том, что В. Лист должен официально обратиться с просьбой о своей отставке с поста командующего группой армий «А»[2].

Гитлер в те дни вознамерился лично возглавить командование группой армий. В ходе беседы В. Кейтель «намекнул» Ф. Гальдеру о том, что вскоре должны произойти изменения и на других постах военного руководства, в том числе и на том, который занимал сам Ф. Гальдер[3].

Фактически Гитлер уже принял решение освободить Ф. Гальдера от выполнения обязанностей начальника Генерального штаба, поскольку, как заявлял фюрер, «состояние психики Гальдера более не позволяло ему занимать эту должность». Фюрер также рассматривал возможность избавиться и от своего ближайшего советника по военным вопросам А. Йодля, вина которого заключалась в том, что он позволил себе поддержать В. Листа.

В августе 1942 г. Германия находилась на пике своих военных завоеваний во Второй мировой войне. Эта страна владела Европой от Пиренеев до Кавказа, от Крита до мыса Нордкап. Танковая армия «Африка» вторглась на территорию Египта. В ходе летних боев в южной части СССР конечно же совершались ошибки, вину за которые Гитлер пытался полностью возложить на своих генералов. Но не только эти ошибки служили причиной обстановки всеобщей подавленности в среде немецкого военного руководства. Ее корни крылись в куда более значительных просчетах германского генералитета.

В директиве о наступлении 1942 г. Гитлер указывал в качестве основной задачи «…окончательное сокрушение военной мощи Советского Союза путем лишения его последних оставшихся людских ресурсов». Он полагал, что Советский Союз бросит все свои оставшиеся силы на защиту нефтяных месторождений, а затем, потеряв и то и другое, будет поставлен на колени. Однако этого не случилось. В конце августа сотрудники отдела Генерального штаба германских сухопутных сил, занимавшегося ведением разведки на Востоке, попытались проанализировать обстановку, в которой окажется противник после немецкого наступления. В заключении они сделали вывод о том, что целью противника является сведение к минимуму потери новых советских территорий; в то же время Советский Союз стремится сохранить достаточно людских ресурсов и материальных средств для организации зимнего наступления. Кроме того, там говорилось о том, что в Советском Союзе осознают возможность потери в результате нового немецкого наступления Северного Кавказа и Сталинграда, а может быть, и Ленинграда и Москвы. Таким образом, территориальные потери, какими бы значительными они ни были, не станут для противника неожиданностью. Кроме того, потери советских войск оказались значительно ниже тех прогнозов, которые были сделаны на основе опыта немецкого наступления 1941 г. Исходя из этого отдел «Иностранные армии Востока» делал вывод, что потери советских войск «остаются на уровне, позволяющем им сохранить боеспособность для будущих боев», а также что потери самих наступающих немецких войск «нельзя считать незначительными».

Германское командование

24 сентября 1942 г. генерал пехоты Курт Цейцлер сменил Ф. Гальдера на посту начальника Генерального штаба сухопутных войск (ОКХ). В своем прощальном обращении к последнему, сделанном наедине после состоявшегося в тот день совещания, Гитлер заявил, что нервы Ф. Гальдера на пределе и нервы самого фюрера в ненамного лучшем состоянии; таким образом, им следует расстаться. Далее он добавил, что теперь настало время воспитывать офицеров Генерального штаба в духе «фанатичной преданности идее» и что он, Гитлер, решил навязать свою волю и армии. Тем самым фюрер небезосновательно подразумевал, что под началом Ф. Гальдера в сухопутных войсках слишком упрямо пытались цепляться за то, что осталось от принципов независимости от политики, что традиционно проповедовалось в военных кругах[4].

Назначение К. Цейцлера стало сюрпризом для всех, в том числе и для него самого. Это был грамотный штабной офицер, не обладавший, однако, особенно выдающимися качествами. Возглавляя штаб группы армий «Д» и отвечая за оборону Бельгии, Нидерландов и побережья Ла-Манша, за свой энергичный характер и округлую фигуру К. Цейцлер получил прозвище Генерал Шаровая Молния. Во время одного из длинных монологов за ужином, получивших название «застольные беседы», состоявшегося в июне 1942 г., Гитлер заметил, что Голландия должна стать «твердым орешком» для врага, так как К. Цейцлер «подобно ястребу молниеносно переносится с места на место и тем самым не дает войскам впасть в спячку при отсутствии контакта с противником». Очевидно, Гитлер посчитал, что новый начальник Генерального штаба должен был обладать большей физической активностью, а не высоким интеллектом и личной популярностью в среде генералитета, что отличало Ф. Гальдера.

Отставка Ф. Гальдера и назначение на пост начальника Генерального штаба ОКХ К. Цейцлера явились очередным этапом в произошедших по инициативе Гитлера изменениях в структуре командования вооруженными силами Германии, которые осуществлялись с начала 1938 г. Тот период был также отмечен большим количеством отставок среди военных руководителей высшего эшелона. Именно тогда в Германии было упразднено военное министерство, а функции главнокомандующего вооруженными силами страны переданы лично фюреру. Для руководства повседневной деятельностью вооруженных сил страны был создан личный штаб Гитлера – Главное командование вермахта (ОКВ), начальником которого был назначен В. Кейтель. По мере того как страна стремительно сползала в войну, оперативному штабу ОКВ, являвшемуся одним из его подразделений под руководством его талантливого руководителя генерала А. Йодля, пришлось взять на себя задачи планирования, которое осуществлялось параллельно и зачастую подменяло собой деятельность соответствующих структур в родах войск в германских вооруженных силах. Надеясь добиться более эффективного руководства деятельностью армии, Гитлер одновременно назначил на должность главнокомандующего сухопутными войсками генерал-полковника (позднее – генерал-фельдмаршала) Вальтера фон Браухича, а генерала Ф. Гальдера – на должность начальника штаба сухопутных войск. Являясь начальником штаба ОКХ, Ф. Гальдер автоматически встал во главе наиболее важной и влиятельной группировки внутри немецкой армии, которую представлял собой ее Генеральный штаб.

С самого начала войны Гитлер дал понять, что намерен принять активное участие в управлении ведением военных операций. Официальным средством контроля при постановке стратегических задач и определении целей проведения той или иной операции стали директивы фюрера. По крайней мере, на начальном этапе войны они суммировали мыслительную работу целого ряда штабов и воплощали ее в форме приказов, утвержденных Гитлером лично. Такие директивы поступали из оперативного штаба ОКВ, что сделало этот орган официальным рупором фюрера, передающим все наиболее важные решения по военным вопросам. В то же время штаб фактически не нес за эти решения никакой ответственности.

Новый порядок в планировании деятельности вооруженных сил был фактически принят в апреле 1940 г. после вторжения в Норвегию и Данию. Отныне его соблюдение приняло силу закона. Теперь функции планирования и оперативного контроля были прочно закреплены за оперативным штабом ОКВ, то есть за личным штабом Гитлера. В ведении командований родов войск остались лишь вопросы комплектования войск, обеспечения матчастью и организации работы тыловых служб. Такие изменения в долгосрочной перспективе должны были в первую очередь затронуть деятельность командования сухопутными войсками при планировании и управлении наземными операциями. Это объяснялось тем, что ни сам Гитлер, ни А. Йодль с его оперативным штабом не были готовы взять на себя все аспекты деятельности люфтваффе или ВМС и, как следствие, склонялись оставить эти вопросы в компетенции соответствующих штабов. К лету 1941 г. ОКВ (обычно через командующих армейскими группировками на отдельных театрах военных действий) сосредоточило в своих руках руководство войсками в Норвегии, Западной Европе (Франции и Нидерландах), на Балканах и в Северной Африке. В компетенции командования ОКХ осталось руководство немецкими войсками на Восточном фронте (СССР). При этом командование группировкой германских войск в Финляндии и вопросы взаимодействия с финской армией находились в ведении подразделения ОКВ, отвечающего за Северный театр военных действий.

К концу лета 1940 г., времени, когда стали вынашиваться планы проведения кампании против Советского Союза, Гитлер и германская армия уже успели одержать три блестящие победы: в Польше, в Норвегии и Дании, а также во Франции. Казалось, что немецкие войска непобедимы, а Гитлер приобрел репутацию настоящего военного гения даже в глазах скептиков. Вероятно, в той обстановке в высших военных эшелонах установилась атмосфера небывалого единства, какого не наблюдалось ни ранее, ни в последующем. Основной трудностью при планировании операций на территории Советского Союза считался географический фактор. Эта проблема была очевидной, а ее решение не обещало стать легким. В первую очередь это относилось к резко континентальному климату страны с его коротким жарким летом и чрезвычайно холодной зимой. Кроме того, пугала огромная протяженность территории страны с севера на юг. Фактор климата диктовал необходимость покончить с Советским Союзом в ходе одной летней наступательной кампании продолжительностью не более пяти месяцев, поскольку в противном случае вермахт был бы поставлен перед риском участия в затяжной войне с зимней кампанией, к которой он не был подготовлен и для которой он не был оснащен. Руководствуясь этими соображениями, Гитлер еще на ранней стадии планирования кампании в конце июля 1940 г. назначил вторжение на будущее лето[5].

Период распутицы, куда относится время таяния снега весной и осенних дождей, во время которого большинство дорог на территории Советского Союза на несколько недель превращались в непроезжие грязевые «болота», внесли еще более жесткое ограничение в сроки проведения кампании.

Основной проблемой, которая стояла перед будущими завоевателями, была необходимость достижения военной победы в кратчайшие сроки над страной, раскинувшейся на огромной территории. За исключением обширных Припятских болот и нескольких широких рек, сам ландшафт европейской части СССР не создавал значительных препятствий для передвижения современной армии. Однако тыловое обеспечение войск в глубине территории страны представляло собой сложную, порой трудновыполнимую задачу. Общая протяженность железнодорожной сети с более широкой, чем в Германии и странах Восточной Европы, колеей составляла всего примерно 70 тыс. км. Из примерно 1,3 млн км дорог около 1 млн км было приспособлено для движения только гужевого транспорта. Предполагалось, что примерно 230 тыс. км дорог обеспечивают движение транспорта в любую погоду, однако лишь 65 тыс. км представляли собой дороги с твердым покрытием[6].

Гитлер и его генералы пришли к решению, что выход заключался в том, чтобы окружить и разгромить основные силы Советского Союза вблизи границы. Однако к декабрю 1940 г., когда стратегический замысел был воплощен в форме директивы фюрера, между Гитлером и немецким генералитетом наметились разногласия по вопросу о том, как после этого перейти к последующему этапу, на котором Советский Союз будет разгромлен окончательно. Ф. Гальдер и В. фон Браухич предлагали сосредоточить основные усилия в наступлении на Москву. На этом направлении была наиболее развита дорожная сеть. Кроме того, как полагали генералы, Советский Союз будет вынужден бросить свои последние силы на защиту столицы, которая, помимо всего прочего, являлась наиболее важным промышленным центром, а также основным узлом, куда сходились все шоссейные и железные дороги. В то же время Гитлер не был убежден в том, что исход войны будет определяться под Москвой. Он имел на этот счет собственное мнение. В директиве фюрера № 21, известной как план операции «Барбаросса», от 18 декабря 1940 г. предусматривалось одновременное наступление на Ленинград, Москву и Киев. Кроме того, в ней предполагалась приостановка наступления на Москву и переброска сил для удара на Ленинград. На тот момент различие во взглядах на определение стратегических целей войны лишь несколько омрачало обстановку всеобщего оптимизма. Проведенный в штабах анализ подтвердил, что Советский Союз будет разгромлен в течение восьми, максимум десяти недель.

Карта 1. Кампания 1941 г. и зимнее наступление советских войск

Приказ о подготовке армии к операции «Барбаросса» был отдан в начале февраля 1941 г. Вскоре после этого началось постепенное сосредоточение войск на восточной границе (см. карту 1). По планам ОКХ в операции должны были участвовать 149 дивизий (с учетом войск союзников 190 дивизий, в том числе 24 в резерве. – Ред.), в том числе 19 танковых и моторизованных.

Общая численность войск, участвующих в кампании, должна была составить 3050 тыс. человек. Кроме того, из Норвегии планировалось перебросить на север Финляндии еще 4 дивизии общей численностью 67 тыс. солдат и офицеров. Группировка финской армии в составе 14 дивизий и 3 бригад насчитывала до 500 тыс. солдат и офицеров. Еще 14 пехотных дивизий и 3 бригады (все неполного состава) общей численностью 150 тыс. человек должна была выставить Румыния. На начальном этапе наступления в рамках операции «Барбаросса» силы вторжения располагали 3350 танками, 7184 артиллерийскими орудиями, 600 тыс. автомобилями и 625 тыс. лошадьми (общая численность 5,5 млн, около 4300 танков, свыше 47 тыс. орудий, около 5 тыс. самолетов. – Ред.).

Наиболее важным преимуществом немецких войск перед началом Восточной кампании был их опыт и умение вести маневренную войну. Еще во время ведения боевых действий во Франции в 1940 г. германская армия успешно применяла танковые корпуса, которые затем с учетом приобретенного опыта были сведены в еще более крупные подвижные войсковые объединения – танковые группы. Четыре такие группы находились на острие группировок, нацеленных на Советский Союз. Фактически танковые группы представляли собой мощные танковые армии, однако вплоть до конца 1941 г. царивший в среде германского генералитета консерватизм не позволял называть вещи своими именами.

Семь полевых армий (а также две румынские армии. – Ред.) и четыре танковые группы входили в состав трех групп армий, каждой из которых была поставлена задача наступления на одном из основных стратегических направлений. Группа армий «Север» под командованием генерал-фельдмаршала Вильгельма фон Лееба должна была наступать из Восточной Пруссии через страны Прибалтики на Ленинград. Группа армий «Центр», которой командовал генерал-фельдмашал Федор фон Бок, была сосредоточена на границе восточнее Варшавы для нанесения удара через Минск и Смоленск на Москву. Группе армий «Юг» под командованием генерал-фельдмаршала Герда фон Рундштедта был назначен сектор между Припятскими болотами и Черным морем. Она должна была наступать на Киев и на Днепровский рубеж. Финская армия действовала самостоятельно под руководством Верховного главнокомандующего страны маршала Карла Маннергейма. Ее задачей было наступать на юг по обеим сторонам от Ладожского озера и отвлечь на себя часть советских войск, оборонявших Ленинград, тем самым обеспечивая успешное наступление группы армий «Север». Армии в составе двух немецких и одного финского корпусов, сосредоточенных в Норвегии, подчинявшихся непосредственно ОКВ, была поставлена задача наступать из Северной Финляндии на Мурманск и Мурманскую (Кировскую) железную дорогу. Приданным группе армий «Юг» 3-й и 4-й румынским армиям первоначально ставилась ограниченная задача оказывать содействие немецким войскам в наступлении в Бессарабии (и Украине. – Ред.).

Главное командование ВВС (Oberkommando der Luftwaffe) (ОКЛ) сосредоточило для участия в операции «Барбаросса» около 2770 самолетов из всего самолетного парка в 4300 машин. Количество самолетов, предназначенных для ведения боев на Восточном фронте, было примерно на 700 машин меньше, чем использовалось во Французской кампании. В течение первых пяти месяцев 1941 г. люфтваффе пришлось продолжать бросать свои силы против Великобритании. Предполагалось, что бои над Англией в несколько уменьшенном масштабе продолжатся и после начала наступления по плану «Барбаросса». Именно из-за необходимости вынужденно дробить свои силы на два далеко расположенных друг от друга театра военных действий, что не могло не сказаться на организации и ресурсах, главнокомандующий ВВС Германии рейхсмаршал Герман Геринг активно выступал против начала войны на Восточном фронте. Весенняя кампания 1941 г. на Балканах еще более осложнила обстановку как для немецких ВВС, так и для некоторых соединений из состава сухопутных войск.

В связи с опасностью демаскировать планы наступления резким падением активности воздушных атак на Великобританию авиационные части до самого последнего момента не могли быть переброшены на восток. Перед этим планировалось проведение широкой операции по передаче по радио ложных данных, имитирующих подготовку вторжения в Англию. Но несмотря на эту и другие проблемы, немецкие летчики с оптимизмом ждали начала Восточной кампании. Немецкие ВВС превосходили своего будущего противника в новейшей авиационной технике и боевом опыте. Кроме того, на их стороне был фактор внезапности.

Авиационные соединения, развернутые на советско-германской границе между Балтийским и Черным морями, были сведены в следующие оперативные объединения: 1-й Воздушный флот, силы которого должны были поддерживать наступление войск группы армий «Север»; 2-й Воздушный флот, авиации которого ставилась задача поддерживать группу армий «Центр»; 4-й Воздушный флот должен был действовать на фронте наступления группы армий «Юг»; 5-й Воздушный флот, предназначенный главным образом для обеспечения ПВО на территории Норвегии, должен был выделить часть сил и средств для поддержки действий части группировки немецких сухопутных войск в Норвегии и финской армии, наступающих с территории Финляндии. В соответствии с принятой в германских вооруженных силах практикой, взаимоотношения между воздушными армиями и группами армий сухопутных войск сводились лишь к координации действий и взаимодействию.

Основной задачей германского военного флота в рамках операции «Барбаросса» было обеспечение контроля над акваторией Балтийского моря. Кроме того, ему ставились ограниченные задачи в Северном Ледовитом океане и на Черном море. Однако, как полагали представители Верховного командования германских ВМС (Oberkommando der Kriegsmarine (ОКМ)), две последние задачи не могли быть выполнены до тех пор, пока действия армии и люфтваффе не позволят покончить с превосходством советского ВМФ[7].

Немецкие ВМС так же, как и авиация, были широко задействованы в операциях против Великобритании, поэтому их главнокомандующий гросс-адмирал Эрих Редер, как и Г. Геринг, предпочел бы уклониться от выполнения других задач.

План «Барбаросса»

С началом 22 июня 1941 г. наступления немецких войск по плану «Барбаросса» центр военно-политического руководства страной стал смещаться из Берлина в леса Восточной Пруссии. Здесь, недалеко от железной дороги, ведущей из Растенбурга на восток, была построена ставка фюрера «Вольфшанце» («Волчье логово»), представлявшая собой тщательно замаскированные бетонные бункеры, защищенные рядами колючей проволоки, заборами и земляными валами. В одном из таких тщательно охраняемых сооружений жил и работал в окружении ближайших военных и политических советников Гитлер; в другом бункере, находившемся по соседству, располагался оперативный штаб ОКВ и центр связи. Командный центр ОКХ был развернут в окрестностях Растенбурга, в получасе езды от ставки фюрера по железной дороге. Движение поездов по железной дороге к востоку от Растенбурга было закрыто для всех, за исключением тех, которые перевозили офицеров, курсировавших между штабом ОКХ и ставкой фюрера, а также курьерских поездов, следовавших в Берлин и обратно.

С самого начала Гитлер дал понять, что не намерен полностью доверить управление операциями профессионалам. В течение первых же дней его вмешательство приняло форму в основном нервной заинтересованности в ходе событий и регулярных попыток навязать применение на поле боя тактических приемов, больше характерных для далекого собственного боевого прошлого. Ф. Гальдер, демонстрируя редкостную проницательность и, возможно, даже не вполне понимая, насколько он был точен в своем определении, охарактеризовал поведение фюрера как симптом болезненного недоверия профессионализму высшего военного руководства и полную неспособность уловить главное в системе управления германской армией. Ее сутью было обеспечение действий офицеров всех звеньев в соответствии с общими положениями военной доктрины, при этом позволяя командованию на каждом уровне выполнять свои обязанности при минимальном вмешательстве вышестоящих инстанций[8].

К сожалению, главнокомандующий немецкими сухопутными войсками В. фон Браухич более не мог (если он вообще когда-либо был к этому способен) отстаивать этот принцип. Сознавая, что фюрер использует его, Браухича, интеллект, при этом презирая его как личность, главнокомандующий бессмысленно метался, с одной стороны, полностью подчиняясь воле Гитлера, а с другой – пытаясь отстоять свои убеждения профессионала. Как правило, в результате первая сторона натуры генерала брала верх; при этом он пытался оправдать себя тем, что должен выполнять указания Верховного главнокомандующего.

На практике вторжение осуществлялось даже более быстрыми темпами (по сравнению с предварительными прогнозами и расчетами, сделанными на командно-штабных играх). К концу второй недели боевых действий могло показаться, что ближайшая задача, а именно уничтожение главных сил Красной армии в приграничном сражении, была выполнена. В двух котлах – в районе Белостока и под Минском – по данным командования группы армий «Центр», было захвачено свыше 300 тыс. пленных. Несмотря на то что в начале наступления войска группы армий «Юг» продвигались вперед довольно медленно, в дальнейшем темпы наступления всех трех групп армий значительно выросли. К середине июля войска групп армий «Север» и «Центр» вышли к рекам Западная Двина и Днепр и форсировали их. По немецким оценкам, восточнее этих рубежей все главные промышленные центры русских теперь оставались без защиты. Силами группы армий «Центр» было осуществлено еще одно окружение крупной группировки советских войск в районе Смоленска. Войска группы армий «Юг» приступили к выполнению грандиозной операции по охвату и окружению группировки Красной армии на Украине, западнее Днепра.

Теперь Ф. Гальдер даже выражал надежду на то, что вскоре фронт должен был стать настолько нестабильным, что Гитлер с его мышлением тактика просто не будет поспевать за ходом боевых действий. Однако этого не произошло. Фактически Гитлер уже достиг такой высоты своего положения, которая избавляла его от всякой опеки со стороны профессионалов. 19 июля 1941 г. он издал свою очередную директиву без всякой предварительной консультации с руководством ОКХ. К тому же, несмотря на то что она, как обычно, вышла за подписью А. Йодля и В. Кейтеля, содержание директивы свидетельствовало о том, что оперативный штаб ОКВ не принимал сколько-либо значительного участия в работе над ней. В этом документе Гитлер вновь подтверждал, что не рассматривает захват Москвы в качестве главной стратегической задачи. Фюрер отдал приказ, что на следующем этапе наступления сильнейшая из трех наступающих группировок немецких войск, группа армий «Центр», должна будет продолжать движение на Москву силами одной только пехоты. Ее подвижные соединения должны были оказать содействие группе армий «Север» в районе Ленинграда и группе армий «Юг» в овладении Украиной. В результате наступление на Москву пришлось приостановить. Гитлер высказывал эту мысль еще при разработке директивы по плану «Барбаросса». Однако немецкие генералы предполагали, что теперь, после начала вторжения, когда обстановка указывала на то, что русские намерены сосредоточить основные силы на Московском направлении, сама логика развития событий заставит фюрера изменить свое мнение.

В течение последующего месяца Ф. Гальдер и В. фон Браухич дружно пытались использовать все возможные аргументы для того, чтобы заставить фюрера отказаться от изменения стратегического плана. Им удалось заручиться поддержкой А. Йодля и двух командующих группами армий. Время от времени Гитлер демонстрировал попытки изменить прежнее решение на основе сложившейся обстановки и частично даже пересмотрел директиву. Однако в директиве от 21 августа он вновь подчеркнул: «Предложения руководства ОКХ по вопросу о продолжении операций на Востоке не отвечают моим намерениям». Далее он указал, что Москва не должна считаться главной целью наступления. По приоритету захват русской столицы должен рассматриваться вслед за захватом Крыма, угольных месторождений Украины на юге и Ленинграда на севере.

Свидетельством тому, насколько командование ОКХ ослабило свои позиции, могут послужить два произошедших в те дни инцидента. В тот же день, 21 августа, Гитлер обвинил генерала В. фон Браухича в том, что тот недостаточно четко придерживается линии фюрера при руководстве наступлением войск. Через три дня в ставку Гитлера был вызван генерал-полковник Гейнц Гудериан. 2-я танковая группа из состава группы армий «Центр», которой он командовал, должна была повернуть на юг. Г. Гудериан настаивал, что такой маневр невозможен. Генералу была предоставлена последняя возможность попытаться убедить Гитлера отказаться от этого решения. В присутствии Гитлера генерал повел себя прямо противоположным образом, позднее сбивчиво стараясь объяснить такое свое поведение тем, что пытаться противиться решению фюрера означало «пытаться сделать невозможное возможным»[9].

К 6 сентября Гитлер, заключив, что фланговым группировкам немецких войск оказана достаточная поддержка, принял решение возобновить наступление силами группы армий «Центр» на Москву. К тому времени группе армий «Север» удалось охватить Ленинград с юга, однако ей не удалось замкнуть кольцо окружения, соединившись с финнами. Гитлер решил буквально уморить население города голодом. Войска группы армий «Юг» при поддержке танков Г. Гудериана завершали гигантское окружение советских войск восточнее Киева, но им было еще очень далеко до овладения Донецким бассейном и Крымом. Гитлер приказал группам армий «Север» и «Юг» завершать операции собственными силами и вернуть назад войска, которые они получили из группы армий «Центр».

2 октября (с 30 сентября на Брянском направлении и со 2 октября на Вяземском. – Ред.) 1941 г. войска группы армий «Центр» совершили рывок вперед и в течение недели прорвали советский фронт западнее Москвы, сформировав при этом два огромных кольца окружения. Победа, казалось, была так близка, что командование ОКВ даже отменило наступление из Северной Финляндии, целью которого было перерезать Мурманскую железную дорогу, по которой осуществлялись перевозки грузов, отправляемых в помощь Советскому Союзу из-за рубежа. Затем, в конце первой недели октября, в районах действий групп армий «Центр» и «Север» начались дожди. Не прекращавшиеся в течение всего месяца и в начале ноября дожди, снегопад, периоды заморозков, которые сменялись оттепелями с таянием снега, превратили большинство дорог в вязкие грязевые пути. В период со 2 по 10 октября 1941 г. темпы продвижения войск группы армий «Центр» иногда доходили до 40 км в день. В течение последующих двадцати дней темпы наступления упали до 3–7 км в день. В течение первых двух недель ноября немецкие войска практически стояли на месте на рубеже Калинин— Тула, в 60–80 км к западу от Москвы.

В середине ноября (15–18 ноября. – Ред.) через несколько дней после того, как установилась ясная морозная погода, группа армий «Центр» возобновила наступление. Сразу же стало очевидно, что она перестала представлять собой грозную боевую машину, как это было прежде. После почти пяти месяцев боев войска были измотаны. Их моральный дух еще не был сломлен, однако и солдаты, и офицеры стали проявлять признаки беспокойства, участвуя в наступлении, которому, казалось, не было видно конца. Техника изнашивалась, а предметы снабжения, включая запасные части, приходилось доставлять издалека, при отсутствии надежной системы тылового обеспечения. Потери с начала кампании составляли почти 750 тыс. солдат и офицеров, при этом прибывающее пополнение покрывало не более половины убыли личного состава. Численность пехотных рот сократилась до 25–30 % от положенной по штату; некоторыми батальонами командовали обер-лейтенанты.

В начале четвертой недели ноября командование группы армий «Центр» бросило в наступление все имеющиеся в его распоряжении силы. Оставалось надеяться на то, что русские находились в таком же бедственном положении[10].

То, что это было совсем не так, стало ясным в конце месяца, когда советские войска предприняли мощное контрнаступление против группы армий «Юг», вынудив немцев оставить Ростов, ворота на Кавказ.

5 декабря 1941 г. из группы армий «Центр», на северном участке наступления которой солдаты уже видели Москву, поступило донесение, что войска находятся на пределе своих сил и не в силах больше наступать[11].

На следующее утро при снегопаде и морозном тумане и температуре минус 40 градусов началось русское контрнаступление (5–6 декабря. – Ред.).

Гитлер принимает на себя командование

В декабре 1941 г. длившийся более двух лет период военных побед Германии закончился таким ударом, который потряс ее армию до основания. Суровым ударам впервые за долгое время подверглось руководство армии. Переживший в ноябре сердечный приступ В. фон Браухич в начале декабря попросил об отставке. К этому моменту его положение было практически сведено к работе «мальчика-посыльного»; по всем важным вопросам Гитлер предпочитал обращаться напрямую к командующим группами армий[12].

19 декабря 1941 г. Гитлер принял на себя должность главнокомандующего сухопутными войсками. Тем самым он лишил армию остатков ее формальной самостоятельности как рода войск.

Вопреки мнению своих советников, Гитлер направляет в войска приказ стойко удерживать занятые позиции, призывая солдат к фанатичному сопротивлению. На самом деле у них просто не было иного выхода. В тыловых районах не было оборудовано запасных позиций, да и проведение таких работ не было возможно на земле, которая настолько замерзла, что попадание артиллерийского снаряда достаточно крупного калибра оставляло сравнительно мелкую воронку. Никто и не предполагал, что придется воевать в условиях русской зимы. Оружие, которое не было приспособлено к сильным морозам, заклинивало. Отсутствие зимней одежды, антифриза и зимних смазок парализовало действия как солдат, так и техники. Командиры, которым не хватало стойкости и силы духа для фанатичного сопротивления, как это предписывалось приказом фюрера, удалялись из армии. После первой же размолвки с Гитлером, случившейся из-за отступления под Ростовом, был снят с поста командующего группой армий «Юг» старейший и опытнейший фельдмаршал фон Рундштедт. В середине декабря под предлогом болезни был освобожден от командования группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал фон Бок. Позже пришлось оставить свой пост и фон Леебу – за то, что войска группы армий «Север» при попытке соединиться с финнами были сначала остановлены под Тихвином, а затем и отброшены назад в результате советского контрнаступления. Для того чтобы отучить генералов отдавать приказы об отступлении, фюрер отстранил от командования танковыми группами генерал-полковников Г. Гудериана и Г. Гепнера, причем последний был уволен из вооруженных сил с лишением воинского звания и всех привилегий, в том числе права ношения военной формы.

Воли Гитлера и его неоднократных призывов к войскам об упорном сопротивлении оказалось недостаточно для того, чтобы помешать развитию советского наступления с глубокими фронтальными прорывами на нескольких участках обороны групп армий «Центр» и «Север». К концу года прорыв северного фланга обороны группы армий «Центр» и все более глубокое вклинение на ее южном фланге заставили немцев с удивлением и ужасом осознать, что русские пытались не более и не менее как полностью окружить эту группировку. 15 января 1942 г. Гитлер впервые за все время войны отдал приказ о крупном отступлении. Он разрешил командованию группы армий «Центр» отвести войска на Московском направлении на новый рубеж обороны, протянувшийся с севера на юг примерно в 150 км к западу от советской столицы. Это не ликвидировало полностью угрозу окружения, однако сокращало линию фронта, на котором действовала группа армий, и тем самым позволяло перебросить часть сил для защиты флангов. Указание фюрера стойко оборонять занятые позиции оставалось в силе.

С середины января и до самого февраля кризис на Восточном фронте продолжал углубляться. Несмотря на то что группе армий «Центр» удалось несколько восстановить положение на южном фланге, ее командование в течение нескольких недель оставалось беспомощным перед лицом прорыва советских войск на северном участке; немцам с трудом удавалось сохранять линии коммуникаций и тылового обеспечения по шоссейной и железной дороге к востоку от Смоленска. Кроме того, на стыке между группами армий «Центр» и «Север», от Ржева до озера Ильмень, образовалась брешь шириной до 250 км. Южнее озера Ильмень, в районе Демянска, были полностью окружены два немецких армейских корпуса численностью более 100 тыс. солдат и офицеров. Снабжение войск окруженной группировки приходилось осуществлять по воздуху.

После середины февраля советское наступление стало терять темп; похоже, что с этого момента единственной целью, которую оно преследовало, стало освобождение как можно большей территории и нанесение противнику максимального ущерба. В первую неделю месяца группе армий «Центр» удалось закрепиться на северном участке в районе Ржева; в течение второй и третьей недель свежие дивизии, прибывающие из Германии, начали выдвижение с запада с целью прикрыть брешь, образовавшуюся на стыке с группой армий «Север». В марте немецкие войска продолжали постепенно восстанавливать положение, а затем наступивший период весенней распутицы вынудил обе стороны временно приостановить активные боевые действия.

Зимний кризис 1941/42 г. стал для Гитлера временем личного триумфа: он приказал армиям остановить отступление, и они выполнили приказ. Некоторые полагают, что решение Гитлера о предотвращении общего отхода войск было вызвано не военной необходимостью, а бессмысленными соображениями сохранения собственного авторитета непогрешимого лидера. Тем не менее позже многие из его самых усердных критиков были вынуждены признать, что немецкая армия, оказавшаяся в то время без подготовленных оборонительных позиций, не имевшая даже зимней одежды и с техникой, не приспособленной к зимней войне, получив приказ на отступление, могла перейти от организованных действий к беспорядочному бегству[13].

Авторитет фюрера не только не пострадал, а, наоборот, еще более вырос, по крайней мере среди рядового состава. Укрепилась и его вера в собственный военный талант, что в конечном счете привело к полному изменению в системе военного руководства. Как следствие, с этого момента для ведения боевых действий немецкой стороной стало характерно наличие противоречия между принципами военных профессионалов, исповедующих гибкость и мобильность, и жесткой линией Гитлера; между инициативой командиров и слепым исполнением приказов фюрера.

Операция «Блау»

15 мая 1942 г. Гитлер выступил в Берлине с обращением к нации, посвященным Дню поминовения. Он обещал, что этим летом с «большевизмом» будет покончено, а «большевистский колосс» никогда больше не ступит на священную землю Европы». На самом деле ни фюрер, ни его ближайшее окружение не смотрели в будущее так оптимистично. Министра пропаганды Йозефа Геббельса, как и Г. Геринга, терзали гнетущие мысли по поводу действительной мощи Советского Союза. В беседе с Й. Геббельсом Гитлер заявил, что в ходе будущей летней кампании он намерен захватить только Кавказ, Ленинград и Москву, да и то не одновременно, а по очереди. Он добавил, что решил сразу же, как только этого потребуют обстоятельства, отойти на зимние квартиры. Затем он обвинил В. фон Браухича, которого назвал «бесхребетным дураком и трусом», в затягивании кампании 1941 г.[14]

26 апреля Гитлер выступил с отчетной речью в рейхстаге. В ней он с пафосом заявил, что в дни зимнего кризиса «был готов лично отправиться на фронт и там встретить то, что уготовила ему Судьба». Далее он поблагодарил солдат, унтер-офицеров, офицеров и «тех генералов, которые, сознавая опасность, тем не менее с риском для жизни увлекали за собой солдат». Единственным, кроме этого, упоминанием о генералитете было то, что «в отдельных случаях у некоторых из них сдавали нервы, падала дисциплина и демонстрировалась недостаточная сила духа». В таких случаях ему приходилось сурово вмешиваться в ход событий. Гитлер попросил у рейхстага право, которое было ему тут же предоставлено, на неограниченные полномочия увольнять или понижать в звании и должности по своему усмотрению гражданских и военных руководителей любого ранга. Таким образом, было окончательно покончено с остатками административной самостоятельности немецкого правительства и вооруженных сил.

В директиве на проведение летней кампании 1942 г. говорилось, что операция «Блау» предусматривает широкое наступление только на южном участке Восточного фронта в сторону Дона, Сталинграда и нефтяных месторождений на Кавказе (см. карту 2).

Гитлер взял на себя всю полноту военного руководства. Ф. Гальдер и офицеры его штаба готовили директиву, следуя подробным указаниям фюрера. Гитлер затем лично отредактировал окончательный вариант документа. Первоначально наступление на Кавказ планировалось скорее как рейд, хотя и с привлечением крупных сил. Именно таким образом оно было впервые запланировано осенью 1941 г. В директиве по плану «Блау» Гитлер расширил прежний замысел, придав ему характер стратегического наступления с решительными целями. Наступление должно было осуществляться в два этапа. На первом этапе в результате ряда последовательных охватывающих ударов с севера на рубеже Курск – Воронеж должен был быть смят южный фланг советских войск, а линия фронта – откатиться к реке Дон. Далее наступление должно было развиваться в сторону Сталинграда и через нижнее течение Дона на Кавказ. Для осуществления этого замысла группа армий «Юг» была разделена на группы армий «А» и «Б». Группа армий «Б» под командованием Ф. фон Бока должна была первой начать наступление на северном фланге. Наступление группы армий «А» под командованием В. Листа предполагалось начать несколько позднее. Основной целью было нанесение удара через нижнее течение Дона и дальнейшее продвижение на Кавказ.

После проведенной перегруппировки в состав группы армий «Б» вошли 2-я, 4-я танковая (переданные из группы армий «Центр») и 6-я армии. В состав группы армий «А» входили 1-я танковая, 11-я и 17-я армии. Впервые в серьезных боях на Восточном фронте принимали участие по одной армии союзников Германии Италии, Венгрии и Румынии (позже еще одна румынская армия. – Ред.). Все союзные армии были недостаточно оснащены и подготовлены; к тому же, например, румынские и венгерские солдаты предпочли бы скорее воевать друг с другом, чем с русскими. Однако в то время участие союзников было нужно Гитлеру только для того, чтобы прикрывать фланги наступающих немецких войск и придать реальный вес заявлению фюрера о беспрецедентном «крестовом походе против большевизма».

Карта 2. Обстановка на период с 1 мая по 18 ноября 1942 г.

Решение Гитлера ограничиться в ходе кампании 1942 г. наступлением на одном участке фронта было вынужденным. После тяжелых боев и потерь наступления 1941 г. и только что закончившегося зимнего отступления даже при планировании операции «Блау» ощущалась значительная нехватка войск. Из 65–67 дивизий, которые должны были принять участие в наступлении, добрых две трети приходилось пополнять личным составом и техникой прямо на фронте, и только одна треть представляла собой вновь сформированные или доукомплектованные в тылу соединения. По состоянию на 1 мая 1942 г. пехотные дивизии были укомплектованы примерно на 50 %. К началу наступления численность была доведена до штатной. Однако в связи с тем, что все пополнения направлялись на юг, соединения групп армий «Центр» и «Север» до августа 1942 г. так и оставались укомплектованными в среднем лишь на 55 %. В составе танковых дивизий, участвовавших в наступлении, было по три танковых батальона, в то время как аналогичные соединения на других участках имели в своем составе всего по одному танковому батальону. Дивизии, наступавшие в первом эшелоне, были укомплектованы автотранспортом на 85 %; в остальных дивизиях этот процент был значительно ниже. Наступающие части были полностью дооснащены артиллерией, как противотанковой, так и зенитной, правда, в некоторых случаях она поступала со складов трофейного оружия. Однако начавшую ощущаться прошедшей зимой нехватку боеприпасов планировалось преодолеть лишь к осени 1942 г.

Лишь мощь немецкой авиации, по сравнению с 1941 г., практически не изменилась. Еще зимой переброска 2-го Воздушного флота на Средиземное море для поддержки планировавшегося захвата Мальты и операций в Северной Африке привела к сокращению общего количества авиации, действовавшей на Восточном фронте, до 1700 машин (только боевые самолеты. – Ред.). Значительно ослабляла ударную мощь авиационной группировки и необходимость отвлекать часть сил для выполнения задач по снабжению ряда отрезанных и окруженных частей. Однако весной, накануне летнего наступления, численность авиации, действовавшей на Востоке, была доведена до 2750 машин (по другим данным, к маю 1942 г. 3395 боевых самолетов. – Ред.). Значительная его часть, примерно 1500 самолетов, входила в состав 4-го Воздушного флота, задачей которого было прикрытие наступления немецких войск на южном участке фронта.

На рассвете 28 июня 2-я армия и 4-я танковая армия перешли в наступление. Они прорвали советский фронт восточнее Курска и нанесли удар в восточном направлении на Воронеж. Через четыре дня немецкие войска вышли на окраины города, а 6 июля заняли его (линия фронта прошла через город. – Ред.). Затем 4-я танковая армия совершила маневр на юго-восток и стала продвигаться вдоль реки Дон навстречу 6-й армии, которая 30 июня начала наступать из района восточнее Харькова. Немецкие армии вновь продемонстрировали свои лучшие качества, однако после двух ударов, на Воронеж и восточнее Харькова, в результате которых планировалось создать два грандиозных кольца окружения, как это случалось в 1941 г., в плен попало менее 100 тыс. советских солдат (в мае под Керчью и Харьковом в плен попало свыше 300 тыс. человек. – Ред.). Разочарованный Гитлер 13 июля сместил Ф. фон Бока с поста командующего группой армий «Б», заменив его генерал-фельдмаршалом Максимилианом фон Вейхсом.

Первоначально Гитлер намеревался провести внутри излучины Дона еще одну операцию на окружение и только после того, как этот район будет полностью очищен от противника, начать наступление на Сталинград и Кавказ. Однако 13 июля он изменил свое решение и приказал группе армий «А», в состав которой он передал 4-ю танковую армию, повернуть на юг, форсировать Дон в нижнем течении и окружить русских в районе Ростова. Ростов пал 23 июля, но захватить значительное количество пленных, как это планировалось, опять не удалось.

В тот день Гитлер издал еще один приказ, который явился последним фактором, обусловившим неудачу летнего наступления. Он расположил две группы армий таким образом, что им пришлось наступать на расходящихся направлениях. Группа армий «Б» двигалась на восток в сторону Сталинграда, а группа армий «А» – на юг, через Ростов на Кавказ. Одновременно он отдал приказ группе армий «А» о переброске после взятия Севастополя управления, всей артиллерии и половины соединений 11-й армии, которая готовилась присоединиться к главным силам группы армий «А», на другое направление. 11-я армия перенацеливалась на север, где она должна была попытаться взять Ленинград, а затем принять участие в совместном с финскими войсками наступлении с целью перерезать Мурманскую железную дорогу. Как ив 1941 г., Гитлер принялся распылять силы немецкой армии.

Группа армий «А» находилась у ворот Кавказа, однако ей все еще предстояло преодолеть огромные расстояния: примерно 320 км до нефтяных скважин Майкопа и 650 км до Грозного. Для того чтобы выйти к Баку и Тбилиси, было необходимо пересечь горные хребты Большого Кавказа. Гитлер издал очередную директиву. В ней он отмечал, что русские ничего больше не смогут сделать для защиты Кавказа, однако они будут вынуждены бросить последние резервы на защиту Сталинграда и жизненно важной артерии реки Волга. Фюрер приказал 4-й танковой армии совершить поворот на 180 градусов и наступать на город с юга.

Наступление продолжалось весь август и сентябрь; при этом не была достигнута ни одна из главных целей. Войска группы армий «А» захватили Майкоп, однако выяснилось, что нефтяные скважины разрушены. Два танковых корпуса продвигались к Грозному, но были вынуждены сначала замедлить темпы наступления, а затем и совсем остановиться на несколько недель из-за нехватки горючего. (Они были встречены контрударами и понесли тяжелые потери. – Ред.) Грузовики с горючим вынуждены были совершать долгий путь из Ростова; при этом сами они сжигали почти такое же количество топлива, какое могли перевезти. Первые эшелоны германских войск рвались на Кавказ, но русские продолжали упорно сдерживать этот натиск. 6-я армия и 4-я танковая армия, наступавшие на Сталинград с запада и с юга, соединились в районе города, но для прикрытия флангов им приходилось отвлекать значительные силы, что снижало наступательную мощь и темпы наступления.

8 сентября 1942 г. в докладе организационного отдела Генерального штаба немецких сухопутных войск отмечалось: «При любом планировании необходимо учитывать тот непреложный факт, что нехватка войск на поле боя к 1 ноября 1942 г. составит 800 тыс. человек, а нехватка войск от запланированной штатной численности (около 3200 тыс. солдат и офицеров) составит 18 % и что преодолеть этот разрыв больше не представляется возможным»[15].

Уже становилось ясно, что немцы могли рассчитывать только на то, что имевшихся резервов хватит для восполнения потерь, которые армия понесет в зимний период, и не допустить дальнейшего падения ее численности к весне 1943 г. Далее в докладе подчеркивалось, что «при сохранении прежней штатной численности дивизий, без учета огромных потерь личного состава, может создаться ложное впечатление об их реальной мощи». Организационный отдел предлагал перевести больше половины дивизий, действовавших на русском фронте, с трехполкового на двухполковой состав.

Гораздо более серьезной и трудноразрешимой проблемой были поиски путей предотвращения дальнейшего сокращения численности войск. Начиная с мая 1942 г. генерал пехоты Вальтер фон Унрух, получивший от Гитлера специальные полномочия, прочесывал тыловые учреждения в поисках дополнительных источников пополнения для Восточного фронта. В. Унруху, посещения которого всегда встречали с тревогой и даже с ужасом, получившему прозвище «генерал Хельденклау» (герой-полицейский), на первом этапе удалось значительно сократить некоторые из тыловых штабов. Однако через три-четыре месяца таких визитов стало очевидно, что, несмотря на то что генерал делает полезную работу, она не окажет существенного влияния на решение проблемы. Осенью 1942 г. организационный отдел предложил заменить примерно 180 тыс. военнослужащих служб тыла на вспомогательные войска, которые должны были набираться из русских военнопленных для несения вспомогательной службы и выполнения работ за линией фронта. Кроме того, предполагалось, что еще 80–90 тыс. солдат может дать сокращение штатов тыловых организаций.

Потенциальным источником пополнения для армии могли стать ВВС, в которых ощущался значительный избыток личного состава. В сентябре 1942 г. Гитлер согласился использовать этот резерв, однако по настоянию Г. Геринга решил не направлять личный состав в качестве пополнения в армейские подразделения, а сформировать особые авиаполевые дивизии люфтваффе, в которых службу будут нести исключительно солдаты и офицеры ВВС. В сентябре – октябре он приказал создать двадцать таких дивизий общей численностью примерно 200 тыс. человек. С точки зрения представителей командования армии, трудно было придумать более неудачное решение. Военнослужащие ВВС не были подготовлены к ведению сухопутных боев, а Г. Геринг сделал все для того, чтобы свести к минимуму вмешательство армейских офицеров в подготовку авиаполевых дивизий, мотивируя это тем, что хочет «исключить появление реакционного духа армии» среди своих подчиненных, проникнутых идеями национал-социализма. Поэтому использовать в ближайшее время солдат Г. Геринга на Восточном фронте не представлялось возможным. И что было еще хуже, армейскому руководству пришлось потратить немало усилий на то, чтобы обеспечить формируемые двадцать дивизий новой боевой техникой. Одна только передача в люфтваффе автомобилей обусловила значительную задержку в доукомплектовании до штатной численности четырех-пяти танковых дивизий.

Другим важным мероприятием (также являвшимся полумерой) было повышение оснащения войск тяжелым и автоматическим оружием. Оперативный отдел Генерального штаба предложил направлять в войска первого эшелона новые, более эффективные образцы оружия по мере их появления, не снимая при этом с вооружения и более старые системы. Таким образом, планировалось повысить эффективность и плотность огня в подразделениях. Однако наиболее перспективные новинки, такие как, например, танк «Тигр», поступали в производство очень медленно. Проведенные в июле 1942 г. испытания двух образцов продемонстрировали, что эти танки не будут пригодны для использования на поле боя, по крайней мере до конца года.

Вряд ли, меняя в сентябре 1942 г. руководство Генерального штаба, Гитлер ожидал, что такая перестановка поможет ему решить или, по меньшей мере, значительно смягчить стоящие перед ним проблемы. Тот ограниченный круг старших офицеров, который он ввел в состав высшего руководства армии вместе с К. Цейцлером после замены Ф. Гальдера, также не включал в себя особо выдающихся военачальников. Скорее наоборот, этот символический жест привел к обесцениванию высших командных постов сухопутных войск, поскольку на них были назначены молодые генералы. Тем не менее эта замена явилась не просто выражением личной неприязни фюрера к Ф. Гальдеру. Возможно, то, что хотел продемонстрировать Гитлер, отражало более глубоко укоренившуюся в нем враждебность ко всему тому, что олицетворяли собой немецкий офицерский корпус, Генеральный штаб армии и в особенности высший генералитет. Именно туда он и решил влить свежую кровь. Для того чтобы обеспечить себе свободу действий, в том числе и в вопросах кадровых перестановок, Гитлер взял под свой личный контроль деятельность Управления личного состава армии, поставив во главе его своего старшего адъютанта генерал-майора Рудольфа Шмундта. Фюрер поставил перед Р. Шмундтом задачу скорейшего продвижения по служебной лестнице на самые высокие посты в первую очередь молодых офицеров, прошедших проверку на поле боя. Примером такой карьеры мог послужить сам Р. Шмундт, которому в то время было всего сорок семь лет и который получил звание генерала менее года назад. Кроме того, Гитлер предложил отказаться от традиционной для Генерального штаба политики подготовки хороших полевых командиров из числа офицеров Генерального штаба и, наоборот, необходимости прохождения каждым офицером Генштаба практики в качестве войсковых командиров. Фюрер вообще говорил, что намерен упразднить характерные для формы офицеров Генерального штаба красные лампасы и серебряные петлицы.

Вступив на должность начальника Генерального штаба сухопутных войск, К. Цейцлер сразу же дал понять, что не намерен принимать роль марионетки фюрера. Уже в первые дни своего пребывания на этом посту он одержал важную победу в той необъявленной войне, которая велась среди высшего военного руководства. В армии и ее руководстве уже долгое время рассматривали вмешательство А. Йодля и возглавляемого им оперативного штаба ОКВ в работу над директивами фюрера, особенно теми, которые напрямую касались стратегических задач на Восточном фронте, как на нежелательное и даже вредное вмешательство в ее дела. Такое раздражение особенно усилилось после того, как фюрер принял пост главнокомандующего сухопутными войсками, тем самым превратив Генеральный штаб армии в свой второй личный штаб. Недовольство действиями ОКВ еще более усугублялось тем, казалось бы, непоколебимо недосягаемым положением, которое В. Кейтель и А. Йодль занимали в военной иерархии. Воспользовавшись тем, что А. Йодль попал в опалу, К. Цейцлер немедленно после своего назначения потребовал, чтобы штаб ОКВ отныне не принимал участия в разработках директив фюрера, касающихся Восточного фронта, и добился своего. Отныне эти директивы должны были облекаться в форму оперативных приказов ОКХ. Кроме того, он добился изменения порядка проведения ежедневных совещаний у фюрера, посвященных анализу обстановки. Вместо доклада А. Йодля, на котором он освещал ход боевых действий на всех театрах, как это было принято раньше, теперь совещание открывал начальник Генерального штаба армии своим докладом об обстановке на Восточном фронте. Только после него слово получал А. Йодль, которому оставалось ввести присутствующих в курс дела о том, что происходило на других театрах. И наконец, под предлогом того, что каждый «должен знать только то, что ему необходимо», К. Цейцлер в дальнейшем добился, чтобы офицерам оперативного штаба ОКВ был закрыт доступ к подробной информации относительно операций, проводившихся на Восточном фронте. В конечном счете он достиг очень важной цели. Теперь, хотя об этом нигде не заявлялось официально, Восточный фронт становился заботой исключительно командования армии, а за ОКВ оставались прочие театры военных действий, такие как Западная Европа, Балканы, Италия и Северная Европа. Таким образом, исключалась жестокая конкуренция и соперничество между двумя военными ведомствами, что, несомненно, было на благо Германии.

14 октября 1942 г. Гитлер издал оперативный приказ № 1, в котором он заявлял, что «летняя и осенняя кампании этого года, за исключением продолжающихся операций на некоторых участках фронта, завершены». Сутью приказа было начало перехода к обороне перед началом зимы. Однако на деле все вышло наоборот. Гитлер приказал группам армий «Север», «Центр» и «Б» переходить к обороне на занятых рубежах, однако 6-й армии предписывалось продолжать наступление в районе Сталинграда, а группа армий «А» должна была ждать дальнейших указаний. Это означало, что по крайней мере в двух районах, где немецкие войска продвигались вперед, фюрер намеревался продолжить наступление.

В оперативном приказе № 1 и дополнении к нему, изданном через несколько дней, Гитлер возвел в ранг официальной доктрины необходимость упорной обороны занятых рубежей, формы ведения боевых действий, опробованной им в зимней кампании 1941–1942 гг. Он настаивал на стойком удержании занятых к зиме позиций. Фюрер не оставлял войскам места для маневра и отступления; каждый участок фронта должен был отстаиваться любой ценой. Отрезанные и окруженные части должны были продолжать обороняться до того момента, пока не будут деблокированы. Каждый командир нес личную ответственность за «неукоснительное выполнение» этого приказа. В дополнении Гитлер распространил ответственность за выполнение приказа и на нижестоящие звенья. «Каждый офицер, – предписывалось в дополнении к приказу, – вплоть до командира взвода должен осознать свой священный долг выстоять в любой обстановке, даже если противник обойдет его на флангах, вклинится на одном из участков, окружит, даже если фронт будет прорван вражескими танками, а оборонительные позиции будут окутаны дымом или подвергнуты газовой атаке». Приказ должен был быть несколько раз зачитан всем офицерам и унтер-офицерам.

Если к концу лета в высших военных эшелонах Германии царила напряженная обстановка, едва ли меньшая напряженность ощущалась в советском военном руководстве. 30 августа немецкие войска прорвали внешний рубеж обороны вокруг Сталинграда, вынудив русских отойти на внутренние оборонительные позиции, которые проходили почти в черте города[16] (еще 23 августа 14-й танковый корпус немцев вышел к Волге севернее города. – Ред.).

Два дня спустя советское командование обратилось к войскам с призывом стойко оборонять город. 3 сентября советский Верховный главнокомандующий И.В. Сталин объявил, что Сталинград «со дня на день может быть захвачен врагом», если советские войска между Доном и Волгой немедленно не перейдут в контрнаступление[17].

5 сентября советское командование спешно бросило в контрнаступление три резервные армии, состоявшие из необученного пополнения[18].

Ф. Гальдер через несколько дней отметил в своем дневнике, что наступающая на Сталинград 6-я армия значительно продвинулась вперед, успешно отразив контрнаступление на северном участке[19].

Русские еще не знали, каких жертв от них потребует очередная летняя кампания. Цена войны для советской стороны уже была колоссальной. К 6 млн (а возможно, и 8 млн) потерянными убитыми и пленными (за 1941 г. и первые три квартала 1942 г. до 1 октября потери Красной армии (убитые и пропавшие без вести, попавшие в плен) составили 5 531 539 человек (Россия и СССР в войнах XX в. ⁄ Под ред. Г.Ф. Кривошеева) добавились миллионы жертв среди гражданских жителей, а также 1 млн или более погибших от голода прошлой зимой в одном только Ленинграде. Советский Союз потерял 47 % своей обжитой территории, на которой до войны проживало около 80 млн человек. В этих районах выплавлялось до 71 % чугуна и 58 % стали, добывалось до 63 % каменного угля, производилось 42 % электроэнергии[20].

К концу немецкого наступления 1941 г. в руках оккупантов оказались территории, на которых выращивалось примерно 38 % зерновых и скота, производилось 84 % сахара[21].

Советское командование

Однако такая цена не казалась советскому режиму чрезмерной. Сталин вел поединок не на жизнь, а на смерть и понимал, что не стоит считать жертвы тогда, когда речь идет о том, падет коммунистическая система или останется у власти. На самом деле способность жертвовать территориями и жизнями своих граждан исторически была характерна для русской военной стратегии. Однако вопрос выживания в войне с более подготовленным в военном отношении противником в конечном счете стал диктовать новые условия. То, что они окажутся еще более жесткими, стало ясно сразу же, как только прошел первый шок после начала вторжения. С этого времени советское руководство не покладая рук работало над преодолением кризиса, вызванного потерями территорий. В тяжелые дни лета 1942 г., когда всем снова стало казаться, что немецкие армии способны пройти маршем в глубь территории коммунистической Родины куда только ни пожелают, вновь назрел болезненный вопрос: а не окажутся ли все эти усилия бессмысленными на фоне падения воли народа к сопротивлению? Моральный дух как в войсках, так и среди гражданского населения снова стал падать. Бремя страданий, поражений, совершенных ошибок казалось, как никогда, невыносимым. Вера и надежда, порожденные успехами, достигнутыми прошлой зимой, рассеялись. Казалось, настал предел терпению людей, которые больше не желали иметь командование, столько раз уже ставившее их на грань катастрофы.

С самого начала Второй мировой войны в сентябре 1939 г. до середины 1941 г. политика Советского Союза представляла собой странную смесь амбиций и осторожности. Агрессивное и одновременно нерешительное руководство страны раздувало в военных кругах наступательный дух, но вместе с тем всеми способами старалось избежать прямого военного столкновения. Подписание советско-германского договора в августе 1939 г. и добавленных к нему в сентябре секретных протоколов дало Советскому Союзу значительные новые территории на западе, свободу действий в соседних странах Восточной Европы и формальный иммунитет от агрессии со стороны Германии. Достигнутая в зимней войне с Финляндией 1939–1940 гг. победа и некоторые территориальные приобретения достались стране ценой потери как международного политического, так и военного авторитета. Победы Германии в 1940 г. во Франции и Голландии привели к сомнениям той и другой стороны в целесообразности пакта. Почти наверняка Иосифу Сталину не нравилась перспектива внезапно оказаться в Европе один на один с Гитлером. В Германии справедливо рассматривали как шантаж и угрозу действия Советского Союза в Прибалтике и Бессарабии и подготовку новой агрессии против Финляндии. После середины 1940 г. росло обоюдное недовольство договором, однако только Германия была готова предпринять в связи с этим конкретные шаги. В ноябре советский министр иностранных дел Вячеслав Молотов отправился в Берлин с целью добиться новых уступок для своей страны, но в ответ получил почти не завуалированное предупреждение о том, что Германия не намерена более терпеть экспансию русских на запад. Предупреждение возымело действие: в апреле 1941 г. Советский Союз ничего не предпринял в связи с захватом Германией Балкан, традиционной сферы российских интересов. Вплоть до дня немецкого вторжения советская сторона скрупулезно соблюдала график поставок в Германию, оговоренных экономическим соглашением с Германией. Немецкая сторона, в отличие от русской, проявляла в этом гораздо меньше рвения.

В конце апреля 1941 г., в дни, когда кампания на Балканах близилась к завершению, посол Германии в Советском Союзе проинформировал Гитлера о том, что «Сталин готов пойти на новые уступки»[22].

6 мая И.В. Сталин, который прежде предпочитал осуществлять свои полномочия, находясь за политической ареной, впервые принял официальный пост руководителя Советского государства, став председателем Совета народных комиссаров. Немецкий посол прокомментировал этот шаг тем, что, сознавая нарастающую угрозу, советский лидер решил занять официальную должность в правительстве и получить возможность лично заниматься проблемами сохранения добрососедских отношений с Германией[23].

Накануне войны оба диктатора решительно и стремительно вели свои народы к катастрофе. Гитлер, который пока еще не полностью подмял под себя всех своих советников, отбрасывал все аргументы против готовящейся авантюры в России. Подчиненные И.В. Сталина вряд ли имели возможность высказывать ему то, чего он не хотел слышать. Тем не менее ему тоже приходилось предпринимать значительные усилия для того, чтобы придерживаться выбранного курса. Развертывание немецких войск на Востоке, которое к весне 1941 г. приняло невиданный размах, можно было игнорировать или трактовать по-своему, однако оно не могло укрыться от внимания широко разветвленной разведывательной сети Советского Союза. Об этом свидетельствует приказ о повышении боеготовности в военных округах на западной границе, отданный 10 апреля 1941 г.[24]

Тем не менее немецкий посол заверил Гитлера в том, что эти меры представляют собой ответную реакцию советской стороны, обусловленную «хорошо известным стремлением русских застраховать себя на 300 %»[25].

При правильной оценке советским руководством причины немецкого развертывания те же соображения безопасности, несомненно, должны были заставить его принять куда более действенные меры и отдать приказ совершенно иного содержания, по сравнению с тем, который получили в войсках. Но И.В. Сталин предпочел хранить завесу непроницаемости, холодно игнорируя официальные предупреждения Великобритании и США. Очевидно, он не до конца отдавал себе отчет в надвигающемся военном конфликте между Германией и Советским Союзом, слухи о котором, по наблюдениям немецкого посла, уже ходили по стране, а конкретные факты, подтверждающие эти слухи, могли быть получены от любого лица, совершившего поездку из Германии в Москву[26].

14 июня 1941 г. советское официальное агентство новостей ТАСС опубликовало коммюнике, в котором заявлялось, что по информации, имеющейся у советского правительства, Германия так же строго соблюдает договор о ненападении, как и Советский Союз, а для слухов о намерениях немецкой стороны нарушить этот договор не было никаких оснований[27].

Советский Союз тоже не жил мирной жизнью: во второй половине 1930-х гг. он воевал в Испании, на Дальнем Востоке и в Финляндии. Нельзя сказать, что он был настолько же не готов к войне, как, например, Великобритания или США. Однако он был плохо подготовлен к войне. Это было связано в основном с пороками системы управления, которые, несмотря на значительные успехи, не позволили достичь такого уровня боеготовности, какой к началу 1940-х гг. был достигнут Германией, поднявшей военное искусство до настоящих высот.

Главной и постоянной слабостью советских вооруженных сил было отсутствие инициативы во всех звеньях, что приводило к догматизму, рабской зависимости от приказов сверху и приверженности четким утвержденным схемам даже тогда, когда они противоречили здравому смыслу и приобретенному опыту[28].

Эта слабость еще более усугубилась после массовых чисток 1930-х гг., когда из армии были удалены наиболее опытные и независимые командиры (в 1938–1941 гг. для усиления боеготовности Красной армии было сделано очень много. Но, безусловно, не все и с недочетами. – Ред.), а почти абсолютным условием выживания стал конформизм. Определенное негативное влияние на обстановку в армии оказал и так называемый культ личности, связанный с именем И.В. Сталина, однако представляется сомнительным, что этого явления можно было полностью избежать при сложившейся советской системе.

Несмотря на то что советское командование имело возможность изучить опыт первых кампаний Второй мировой войны на Западе, некоторые самые важные уроки были либо неверно истолкованы, либо в некоторых случаях неправильно усвоены. На основе опыта гражданской войны в Испании были сделаны выводы о бесполезности крупных танковых соединений, а также о том, что в будущей войне боевая авиация будут использоваться только для непосредственного прикрытия поля боя. Как следствие, были расформированы механизированные корпуса Красной армии, а авиационные предприятия сосредоточились на производстве истребителей и самолетов непосредственной огневой поддержки[29].

С 1939 г. (когда ошибочно были расформированы старые мехкорпуса, с 1938 г. назывались танковыми) и до 1940 г., когда было создано девять новых мехкорпусов, самой крупной советской войсковой единицей, имеющей на вооружении танки, была танковая бригада. Согласно советской военной доктрине того времени, танк рассматривался как оружие, предназначенное главным образом для поддержки пехоты. Со второй половины 1940 г., очевидно под влиянием опыта немецких войск во Франции, механизированные корпуса и танковые дивизии были восстановлены, однако в связи со стремлением получить большее количество таких соединений лишь немногие из них были укомплектованы полностью[30].

Для советского командования война с Финляндией явилась тяжелым уроком. Она вскрыла глубоко укоренившуюся слабость военной структуры. Финский маршал Карл Маннергейм метко сравнивал действия советских войск с игрой оркестра под управлением плохого дирижера, в котором музыканты не способны придерживаться общего ритма. Как позже признали сами русские, многие из офицеров «не имели ясного представления о современной войне» и не могли ни планировать, ни командовать, ни организовать взаимодействие войск[31].

Военному престижу Советского Союза за рубежом был нанесен огромный урон, который, возможно, стал еще более болезненным после недавних успешных боев против японской армии на озере Хасан и на реке Халхин-Гол на Дальнем Востоке.

Возможно, именно опыт войны с Финляндией побудил И.В. Сталина настойчиво пытаться любой ценой избежать столкновения с Германией. Вскоре после нее Советский Союз начал демонстрировать открытое стремление не дать вовлечь себя в крупный военный конфликт на любой стороне. Когда в апреле 1940 г. немецкие войска заняли Норвегию под предлогом опередить в этом англичан и французов, которые намеревались через Норвегию направить войска в помощь финнам, в Германии были уверены, что придется объяснять этот шаг русским. К безмерному удивлению немецкой стороны, это вторжение вызвало у русских «огромный вздох облегчения», даже несмотря на то, что советско-финская война к тому времени уже закончилась[32].

Насколько значительными были недостатки, выявленные в ходе той войны, продемонстрировали последовавшие за ней реформы в Красной армии. В апреле 1940 г., сразу же после окончания боевых действий, в армии отказались от прежних схематичных и чересчур упрощенных уставов и наставлений и приступили к созданию системы подготовки командных кадров, ориентированной на реальные боевые действия. В мае были восстановлены генеральские и адмиральские воинские звания и отменены некоторые другие пережитки уравниловки, остававшиеся в армии со времен революции. В августе был упразднен институт комиссаров. Тем не менее на состоявшемся в декабре 1940 г. совещании командного состава отмечалось, что подготовка офицеров в значительной степени продолжает оставаться шаблонной и что в вопросе развития инициативы и гибкости удалось добиться лишь незначительных успехов[33].

Советскому Союзу удалось добиться впечатляющих успехов в разработке новых вооружений. Так, были созданы реактивные системы залпового огня знаменитые «Катюши», оснащенный дизельным двигателем средний танк Т-34, скорость, броня и вооружение которого превосходили любой из немецких аналогов. Кроме того, на вооружение Красной армии поступил самый тяжелый в то время танк КВ («Климент Ворошилов») также с дизельным двигателем и весом почти 60 тонн (КВ-1 весил 47,5 тонны, КВ-2 – 54 тонны. – Ред.). Однако ко времени начала немецкого вторжения новые танки и ракетные системы, а также новые модели боевых самолетов еще не были запущены в массовое производство (запущены были, но выпущено было недостаточно, хотя и не так мало – к 22 июня 1942 г. РККА имела 1225 Т-34 и 639 КВ. – Ред.). Производство вооружений, как это предусматривалось пятилетним планом, находилось на высоком уровне и постоянно росло, но при этом не уделялось должного внимания выпуску новых образцов[34]. (В 1939–1941 г. были предприняты чрезвычайные меры по внедрению и производству именно новейших образцов техники. – Ред.)

Очевидно также и то, что советское командование не смогло сделать правильных выводов из побед, одержанных Германией в Европе. В качестве главной причины поражения Польши и Франции виделось отсутствие у войск воли к сопротивлению, а также деятельность в этих странах так называемой «пятой колонны»[35].

Такие объяснения, спроецированные на период крупных поражений Советского Союза, порождали обстановку всеобщей бессмысленной подозрительности, а временами и парализующего страха. Кроме того, советское командование не имело четкого представления о том, как будет проходить начальный период войны. Предполагалось, что сначала обе стороны должны провести мобилизацию и стратегическое развертывание, следовательно, в течение нескольких недель не будут в состоянии проводить крупные операции. Из этого следовало, что войска пограничных округов в состоянии сами сдержать наступление противника до тех пор, пока не будут завершены мобилизационные мероприятия в Красной армии, и она не будет в состоянии перейти в наступление[36].

В июне 1941 г. оборона западных областей Советского Союза была возложена на Ленинградский, Особый Прибалтийский, Особый Западный, Особый Киевский и Одесский военные округа[37].

В случае начала войны командования военных округов преобразовывались во фронтовые командования (аналог немецких групп армий). Всего в составе фронтов предполагалось иметь 12 армий, три из которых дислоцировались в районе советско-финской границы, а остальные девять должны были прикрывать территорию страны от Балтийского до Черного морей[38].

Трудно поверить в то, что западные военные округа перед войной находились в том плачевном состоянии (как это было принято считать в постсталинские времена при Хрущеве. – Ред.), вряд ли они были готовы к подобным испытаниям. Почти на всем протяжении границы войска располагались в районах, которые еще два года назад (а некоторые – Северная Буковина и Бессарабия – и год назад) не принадлежали Советскому Союзу. Пограничные укрепления и линии коммуникаций все еще находились в стадии строительства. Гораздо лучше оборудованная так называемая линия Сталина, проходившая за старой границей страны, к тому времени была заброшена (преувеличение. – Ред.) и даже не упоминалась в военных планах[39].

Более глубокий анализ позволяет сделать вывод о том, что в то время Красная армия представляла собой громоздкий механизм с непредсказуемыми результатами применения даже в самых благоприятных условиях и очень малой надеждой на успешные действия при неожиданном нападении. Она была поставлена перед необходимостью действовать в обстановке почти полной внезапности, что характерно для всех современных войн. Директива, оповещающая военные округа на границе о том, что страна находится на пороге войны, была передана туда в 00.30 22 июня. Через три часа, прежде чем это предупреждение дошло до войск на границе, германская армия вторглась на советскую территорию[40].

Поскольку советская сторона неохотно публиковала данные статистики, почти все данные, касающиеся численности советских войск (и, в гораздо большей степени, данные о потерях) в тот период, являются приблизительными. Наиболее авторитетные советские источники говорят о том, что к 1941 г. численность вооруженных сил СССР составляла 4207 тыс. солдат и офицеров[41].

Общее количество советских военнослужащих в западных округах можно оценить как 3 млн солдат и офицеров (2680 тыс. – Ред.). Вне всякого сомнения, планы мобилизации предусматривали немедленный массовый призыв в армию сразу же после начала боевых действий. Не подлежит сомнению и то, что эти планы удалось частично выполнить даже в условиях, в которых оказалась страна после немецкого нападения.

В технике и вооружении Красная армия имела впечатляющее количественное превосходство, однако качественно и то и другое в основном уступало немецким образцам. Например, из дислоцированных в Европе примерно 6 тыс. самолетов (6500. – Ред.) а весь парк боевой авиации вооруженных сил СССР состоял из примерно 8 тыс. машин (всего имелось 16 тыс. боевых самолетов, но часть требовала ремонта, а 5 тыс. находилось на Дальнем Востоке и на южной границе. – Ред.), только 1100 были самолетами новых типов. По данным немецкой разведки, на вооружении танковых частей и соединений близ границы Советский Союз имел 10 тыс. танков (на самом деле 12 378. – Ред.) а всего в Красной армии было 15 тыс. танков (на самом деле около 23 тыс. – Ред.)[42].

Подавляющая часть этой техники представляла собой машины устаревших типов, однако в западных военных округах имелось примерно 1475 новых танков КВ и Т-34, каждый из которых превосходил любой танк противника [43].

Производство новейших образцов вооружения росло стремительными темпами. Так, за первые пять с половиной месяцев 1941 г. было выпущено 1500 танков КВ и Т-34 (в предыдущем году было произведено всего 400 единиц этой техники).

Подводя итог, можно сказать, что в начальный период войны Советский Союз не столь уж явно уступал Германии (за исключением господства в воздухе), а в течение очень короткого времени имел все возможности превзойти противника в численности войск и, возможно, в производстве вооружений.

Испытав шок от вторжения, советское правительство приняло ряд вполне предсказуемых решений, направленных на централизацию военно-политического руководства страной и дальнейшее повышение роли коммунистической партии. 23 июня 1941 г. была создана Ставка Главного командования Красной армией, которую возглавил народный комиссар обороны Маршал Советского Союза С.К. Тимошенко[44].

В тот же день был восстановлен институт армейских комиссаров, которые получили равные полномочия с командирами. Спустя неделю вся государственная власть, включая контроль над вооруженными силами, была сосредоточена в руках Государственного Комитета Обороны (ГКО) в составе пяти человек, который возглавил И.В. Сталин. Важный пост в ГКО занимал нарком внутренних дел Лаврентий Берия, подчиненные которому войска НКВД (тайная полиция) занимали позиции за линией фронта с целью вылавливать дезертиров и не допускать отступления без приказа[45].

В первый же день войны пять военных округов на западной границе были преобразованы в Ленинградский, Северо-Западный, Западный, Юго-Западный и Южный фронты.

В районе границы внезапность нападения немцев вызвала замешательство, а кое-где и панику. Основным принципом советской стратегии, несмотря на его нереальность в сложившейся обстановке, оставалось удержание позиций первыми эшелонами до тех пор, пока не будет подготовлено контрнаступление. Сформированный на третий день войны на самом угрожаемом направлении, в районе западнее Москвы, резервный фронт в составе четырех армий первоначально был нацелен на проведение контрнаступления. Однако уже с 1 июля его пришлось объединить с войсками разбитого Западного фронта[46].

Все еще пытаясь остановить отступление, И.В. Сталин приказал расстрелять командующего Западным фронтом Павлова и его штаб, а через несколько дней применил те же драконовские меры и в отношении командования Северо-Западного фронта[47].

Впредь командир, допустивший отступление подчиненных ему войск, должен был заплатить за это жизнью. Для офицера любого ранга постоянным риском стала возможность окончить жизнь в результате выстрела из пистолета в основание черепа сзади. В течение первых двух недель июля 1941 г. советское руководство, которое под давлением реальных событий на фронте избавилось от прежних иллюзий, приступило к организации отчаянной, упорной и жестокой борьбы. 3 июля И.В. Сталин, никогда прежде не делавший публичных выступлений, в обращении к народу по радио призвал к «отечественной» войне против чужеземного агрессора, к применению тактики «выжженной земли» в районах, которым грозит оккупация, к ведению партизанской борьбы на захваченных территориях. Создание Ставки Верховного главнокомандования (вместо Ставки Главного командования) во главе со Сталиным продолжила централизацию власти, начатую после немецкого вторжения. Этот процесс был завершен после того, как И.В. Сталин принял пост народного комиссара обороны (19 июля 1941 г.) и Верховного главнокомандующего советскими вооруженными силами (8 августа 1941 г.).

На протяжении всей войны Ставка Верховного главнокомандования оставалась высшим советским органом военного планирования и контроля. Подчинявшаяся Государственному Комитету Обороны, Ставка представляла собой скорее комитет стратегического планирования, нежели Генеральный штаб, хотя она и обладала правом отдавать приказы через Генеральный штаб Красной армии, штабы родов вооруженных сил или фронтовым командирам напрямую. В число ее примерно двенадцати членов входили начальник Генерального штаба армии, начальник штаба ВМФ, высокопоставленные представители командования и видные эксперты технических родов войск.

Более настоятельной необходимостью, чем реорганизация в высших эшелонах командования, что было прежде всего в интересах укрепления власти И.В. Сталина, было создание эффективной системы управления на поле боя. Трое из пяти первых командующих фронтами продемонстрировали свою непригодность на занимаемых постах. Таким же и даже большим был уровень некомпетентности командиров более низкого звена. В результате чисток пострадало слишком много опытных командиров (основные чистки офицерского корпуса, помимо братоубийственной Гражданской войны, произошли в начале и в конце 1920-х гг., а не в конце 1930-х, как принято считать. – Ред.), а многие другие слишком быстро были выдвинуты на высшие командные должности (Красная армия быстро увеличивала численность. – Ред.). Единственным решением в сложившейся обстановке стало привести штатную организацию соединений и объединений в соответствие с возможностями командного состава. К середине июля стрелковые и механизированные корпуса были упразднены, а количество дивизий в армиях сократилось до пяти-шести. Численность личного состава стрелковой дивизии, которая в мирное время составляла 12 тыс. человек, в результате потерь и кадровой реорганизации сократилась до 6–9 тыс. солдат и офицеров. Танковые дивизии были разбиты на более мелкие части, которые теперь напрямую подчинялись командующим армиями. Роль танковых войск вновь была ограничена непосредственной поддержкой пехоты.

Единственным исключением из общего правила централизации и сокращения штатной численности соединений стало создание 10 июля трех так называемых командований стратегическими направлениями: Северо-Западным, Западным и Юго-Западным. Предполагалось, что они будут координировать ведение боевых действий на широких участках, сравнимых с секторами, назначаемыми для немецких групп армий. Появление таких командований должно было позволить избежать запаздывания по времени в поступлении в войска приказов и указаний из Москвы[48].

Эти приказы передавались главнокомандующим на направлениях маршалам К.Е. Ворошилову (Северо-Западное направление), С.К. Тимошенко (Западное направление) и С.М. Буденному (Юго-Западное направление), получившим боевой опыт еще во времена Гражданской войны. Высокие звания этих людей отражали скорее их политический вес, нежели профессиональный опыт. Как и следовало ожидать, создание командований на стратегических направлениях не оправдало себя, и все они были вскоре ликвидированы, за исключением Юго-Западного командования, которое просуществовало до начала 1942 г.

В середине июля, когда немецкая группа армий «Центр» устремилась в брешь в советской обороне, образовавшуюся между реками Западная Двина и Днепр, открывавшую путь на Московском стратегическом направлении, и провела несколько крупных операций на окружение севернее и южнее Смоленска, Ставка развернула к востоку от Смоленска новый Резервный фронт в составе шести армий[49].

Советское командование поступало именно так, как этого хотели немцы: оно требовало от войск стоять насмерть и ни в коем случае добровольно не отступать в глубь страны. Кроме того, как это предвидели Ф. Гальдер и В. фон Браухич, основные усилия было решено сосредоточить в центре, на Московском направлении[50].

В то время как войска группы армий «Центр» в августе и сентябре стояли на месте в ожидании возвращения своих танковых соединений, временно перенацеленных на другие стратегические направления, советская сторона продолжала укреплять этот участок фронта. К концу сентября перед фронтом возобновившей наступление группы армий «Центр» было сосредоточено до 40 % численности личного состава советских сухопутных войск, столько же артиллерии, до 35 % боевых самолетов и танков[51].

Тактика оставалась прежней: встретить противника в лоб, остановить и измотать его, а затем контратаковать. И вновь она продемонстрировала свою несостоятельность. В течение одной недели немцы окружили большую часть советских шести армий, создав котлы в районах Брянска и Вязьмы. 10 октября командование Западным фронтом, в который вошли войска Резервного фронта, принял начальник Генерального штаба Красной армии генерал армии Г.К. Жуков. Тем самым он взял на себя ответственность за оборону Москвы[52].

Октябрь 1941 г. стал для Советского Союза, пожалуй, самым черным месяцем за всю войну. Ленинград сжимало кольцо блокады; Москва находилась под угрозой; Харьков пал; немецкие войска вплотную подошли к Донецкому промышленному району. Потери в людях были ужасающими: немцы заявляли о том, что количество только пленных составляло 3 млн человек.

В то же время в течение четырех месяцев непрерывных боев немцы должны были противостоять и другим факторам, вызывавшим перенапряжение личного состава и техники, таким как осенние дожди и вызванная ими распутица. Они стали терять свои преимущества. Во второй половине октября советское командование сформировало три новые армии. В течение первых двух недель ноября оно развернуло еще шесть армий, образовывавших целый фронт заслона на рубеже Онежское озеро – Горький – Сталинград – Астрахань. К концу ноября пять резервных армий, в том числе две вновь сформированные, были сосредоточены в Москве и прилегающих районах[53].

Сначала слабость немецких войск стала ощущаться на флангах. В ноябре в районе Тихвина было остановлено наступление группы армий «Север»; группе армий «Юг» пришлось остановиться в районе Ростова, а затем к концу месяца отступить до рубежа по реке Миус. В конце ноября Ставка передала в распоряжение Западного фронта три резервные армии и еще более десяти дивизий. Утром 6 декабря войска Г.К. Жукова перешли в контрнаступление[54].

Это был момент, которого русские ждали с июня. Однако Ставка действовала осторожно, передав в состав Западного и Калининского (создан 17 октября) фронтов из резервов такое количество войск, которое обеспечивало превосходство над немцами в живой силе, танках и артиллерии в соотношении 1,5 к 1, а в самолетах – 2 к 1[55].

В декабре 1941 г., когда войска советских Западного, Калининского и Юго-Западного фронтов вели бои с целью ликвидировать угрозу Москве, по приказу Ставки было начато контрнаступление на всем протяжении фронта от Тихвина на севере до Керченского полуострова на юге. К концу года были разработаны планы и подготовлены резервы для общего наступления с целью уничтожения группы армий «Центр», деблокирования Ленинграда и освобождения территорий в Донецком бассейне и Крыму. 7 января 1942 г. Западный, Калининский и соседние с ними фронты получили приказ не просто окружить, но также расчленить и уничтожить по частям главные силы группы армий «Центр»[56].

Приняв решение на наступление по всему фронту, Ставка переоценила собственные силы. 10 января она обратила внимание на серьезные тактические ошибки, которые были допущены в ходе декабрьского контрнаступления, такие как неспособность сосредоточить достаточные силы на главном направлении, массированно применять танки и артиллерию, слабое взаимодействие родов войск[57].

Однако одно дело было понимание Ставкой своих ошибок и совсем другое – не допустить их повтора, задача, которая ложилась на фронтовых командиров. Во время общего наступления фронты и армии снова впустую растрачивали свои резервы и, несмотря на частые напоминания, не придерживались принципа сосредоточения и массированного применения войск, артиллерии и танков. 1 февраля в попытке достичь целей наступления хотя бы частично Ставка поручила Г.К. Жукову лично возглавить операцию против группы армий «Центр». Но было уже слишком поздно. К тому времени все резервы были уже израсходованы. Еще через полмесяца наступательный порыв в войсках начал угасать[58].

Несмотря на то что целей зимнего наступления 1941–1942 гг. полностью достичь не удалось, противнику был нанесен ощутимый урон. Прежде всего, удалось развенчать миф о непобедимости Германии. Кроме того, значительно выросли военный престиж Красной армии за рубежом и авторитет правительства внутри страны. Победа вселила надежду в народ, а руководству вновь была обеспечена поддержка населения по обе стороны фронта. Армия получила неоценимый опыт, который мог быть использован при разработке действенной наступательной доктрины. Эта возможность не была упущена. В Генеральном штабе, штабах видов вооруженных сил и родов войск, а также в военных академиях, при фронтах и армиях были созданы специальные отделы, которым был поручен сбор и оценка информации и разработка на ее основе уставов и наставлений[59].

1942 год. Отступление и новое наступление

Вдохновленная успехом зимнего наступления, Ставка планировала и далее удерживать инициативу и после весеннего таяния снега провести наступательные операции в районе Ленинграда, Демянска, Орла, Харькова, в Донецком бассейне и в Крыму – с целью упредить немцев и создать условия для нового общего наступления советских войск[60].

Было принято решение укрепить оборону на центральном участке фронта, так как ожидалось, что немцы снова сосредоточат основные усилия на Московском направлении. Возможность немецкого наступления на южном фланге также принималась во внимание, однако советское командование считало, что оно будет нацелено на север, на Москву, а не на юг, в направлении Кавказа и Сталинграда. Соответственно, вместо того чтобы сосредоточить большую часть резервов на Юго-Западном и Южном фронтах, Ставка направила их на центральный участок и в распоряжение Брянского фронта, который, как планировалось, должен был обеспечивать прикрытие Москвы с юга[61].

Такая неверная оценка обстановка Ставкой поставила страну почти в такое же опасное стратегическое положение, как и годом ранее.

12 мая 1942 г. войска Юго-Западного фронта начали в районе Харькова первую из запланированных наступательных операций. План предусматривал охват города с севера и юга; при этом главный удар наносился на юге – с плацдарма (Изюм-Барвенковского выступа), созданного в ходе зимних боев на реке Донец в районе Изюма. Операция планировалась при полном игнорировании противника и пренебрежении теми осложнениями, с которыми связана организация наступления с неукрепленного плацдарма и при отсутствии поддержки. Возможно, именно благодаря этим двум факторам, а не по каким-либо другим причинам наступление с западного участка плацдарма в течение первых четырех дней развивалось успешно. Однако использование Изюмского плацдарма предусматривалось и планами летнего наступления группы армий «Юг». 17 мая немцы нанесли удар под основание выступа с юга, а затем с севера и в течение следующей недели превратили его в котел, в который попали 240 тыс. советских военнослужащих[62].

Советское летнее наступление вылилось в харьковскую катастрофу; Юго-Западный фронт понес тяжелейшие потери как раз в то время, когда должно было начаться наступление немецких войск[63].

В конце концов, первая же неудача (не первая – первой в летний период стала катастрофа под Керчью (8—16 мая), виновником которой стал представитель Ставки Мехлис, парализовавший действия командования Крымского фронта. В результате около 200 тыс. наших воинов погибли или попали в плен. – Ред.) которую Ставка организовала сама для себя, заставила советское командование отказаться от прежних планов летней кампании. В июле вовремя был отдан приказ спасти от окружения войска Юго-Западного и Южного фронтов. В период с 28 июня до 24 июля Брянский, Юго-Западный и Южный фронты отошли назад на 130–200 км, оставив крайне важную для страны территорию восточной части Донбасса. Отступление серьезно сказалось на моральном духе населения, но тем не менее немцам не удалось одержать победу того масштаба, на которую они рассчитывали[64].

При полном отсутствии с советской стороны ясных объяснений относительно стратегии на лето 1942 г. представляется, что она основывалась на неправильном понимании намерений Германии, что повлекло за собой тяжелые последствия, которые едва не стали катастрофическими. Со свойственным ему упрямством, которое уже было продемонстрировано годом ранее, советское командование продолжало держать свои основные силы на центральном участке фронта. В конце июня 1942 г. 28 армий было сосредоточено между Ленинградом и Тулой и только 18 армий – между Тулой и Кавказом (сюда входили и 5 армий Брянского фронта, основной задачей которого было прикрытие Москвы с юга). В составе Юго-Западного и Южного фронтов было 10 армий, три из которых были практически разбиты во время Харьковского сражения. Развернутые на непосредственных подступах к Москве Калининский и Центральный фронты имели в своем составе 15 армий. Такого развертывания войск советская сторона придерживалась в течение почти всего лета. Усиление южного участка фронта осуществлялось за счет вновь сформированных частей и соединений из резерва, а не за счет переброски сил с других участков фронта, как того ожидали немцы.

Важнейшей характерной чертой летней кампании 1942 г. явилось то, что, несмотря на то что обе стороны при планировании боевых действий исходили из ложных оценок, пожинать горькие плоды этого в итоге пришлось немцам. В августе – сентябре советские армии отступили еще на 130–550 км, однако немецкие войска при этом оказались слишком растянутыми и далеко обогнали свои тылы. В то же время на нижнюю Волгу и на Кавказ начали перебрасываться советские резервы[65].

К осени 1942 г. сочетание таких факторов, как обширность территории, сопротивление советских войск и неспособность немецкой стороны соблюсти баланс между поставленными задачами и имеющимися для их выполнения средствами, во второй раз привело к опасной растянутости немецкой армии. Россия боролась с немецким нашествием теми же способами, какими в свое время противостояла вторжениям Наполеона и Карла XII; однако растворить захватчиков в русских просторах не было умышленным намерением советской стратегии – ведь в предвоенный период советская военная доктрина основывалась на принципе «разгрома врага на его собственной территории»[66].

Несмотря на то что в послевоенную сталинскую эпоху стратегическое отступление пытались задним числом представить как заранее продуманную военную доктрину, во время первых двух летних кампаний она таковой не являлась. Тем не менее как в 1941-м, так и в 1942 г. она являлась наиболее эффективным из всех возможных вариантов действий советского командования.

В течение второго стратегического отступления советских войск летом 1942 г. был, наконец, преодолен кризис страны как военной державы. Несмотря на падение основных производственных мощностей, обусловленное потерей Донецкого бассейна, и резкий спад добычи нефти, был отмечен общий рост военного производства. Так, выпуск самолетов увеличился по сравнению с 1941 г. на 60 % и составил к концу 1942 г. 25 тыс. машин. Производство танков выросло почти в четыре раза. По советским официальным данным, в этот год было выпущено более 24 тыс. танков, две трети из которых составляли Т-34. В 1942 г. было произведено более 3 тыс. реактивных ракетных установок, по сравнению с несколькими сотнями, выпущенными в предыдущем году[67].

В армии были вновь сформированы танковые корпуса, а также, по примеру немцев, танковые армии. В численности войск Советский Союз имел преимущество. По данным немецкой стороны, по состоянию на 20 сентября Советский Союз имел в составе своих вооруженных сил на германском фронте 4 255 840 солдат и офицеров, в том числе 3 013 370 человек на переднем крае и 1 242 470 в резерве. Немецкие группы армий «Север» и «Центр» имели перед своим фронтом превосходящего их численно противника, а с учетом имевшихся в Красной армии резервов можно было с полной уверенностью заявлять о количественном перевесе советской стороны на всех участках фронта (у немцев и их союзников также имелись резервы. – Ред.). Сравнительные данные по количественному составу сил сторон, по данным отдела «Иностранные армии Востока», представлены в следующих таблицах:

Немецкие войска и войска союзников:

Советские войска, противостоявшие немецким группам армий:

В дальнейшем эта разница все более усугублялась: например, призывной контингент 1925 года рождения составлял в Советском Союзе 1,4 млн человек, в то время как в Германии эта цифра была втрое ниже.

В ходе второго немецкого стратегического наступления в Советском Союзе, наконец, была завершена военная реформа, начатая в 1940–1941 гг. и приостановленная после начала войны. В конце лета, в период, на который пришелся наибольший размах немецкого наступления, офицеры и комиссары получили полномочия на проведение казней «трусов и предателей». Проведение таких казней фактически поощрялось вышестоящими инстанциями. Вскоре эти меры отчаяния пришлось несколько смягчить. Еще одним жестом отчаяния с точки зрения партийной этики, но необходимым с точки зрения здравого смысла стало введение в армии традиционных принципов армейского строительства, которые в партийных кругах считались пережитками феодализма и реакции. Однако именно они, как выяснилось, помогают армии выстоять на поле боя. И вот неожиданно в Красной армии начинают проводить политику столь долгое время презираемой жесткой военной иерархии: строгое и безоговорочное подчинение младших по званию старшим командирам, как основа воинской дисциплины, точное соблюдение воинских уставов, выделение особой касты офицеров, которые имели особые привилегии и носили обмундирование и знаки различия, отличавшие их от рядового состава. В противоположность прежней революционной (марксистско-ленинской. – Ред.) риторике была провозглашена политика русского патриотизма. В армии были введены новые награды (например, ордена Суворова, Кутузова, Александра Невского, Ушакова, Богдана Хмельницкого. – Ред.) В то же время такие личности, как К.Е. Ворошилов и С.М. Буденный, которые достигли вершин военной иерархии благодаря политическим, а не только (и не столько) военным заслугам, были потихоньку отодвинуты в сторону. Наиболее важным шагом в сторону большего профессионализма в армии стал возврат 9 октября 1942 г. к принципам единоначалия. Комиссары, которые прежде пользовались по крайней мере равными с командирами полномочиями, стали заместителями командиров; отныне их деятельность сводилась к политическому воспитанию личного состава с целью поднять его моральный дух[68].

Представители командного состава высшего звена быстро обретали и накапливали военный опыт. Во время отступления лета 1942 г. армейские командиры демонстрировали гибкость, которой прежде не было и в помине. Год войны воспитал среди высшего генералитета когорту закаленных, грамотных командующих. Двое лучших из них, Г.К. Жуков и генерал-полковник А.М. Василевский, во время летней кампании находились на фронтах в качестве представителей Ставки. Практика назначения таких представителей началась с лета 1941 г. и продолжалась в течение всей войны. Она давала Ставке эффективные средства контроля обстановки на важнейших участках фронта и позволяла проводить стратегические замыслы Ставки в жизнь на оперативном уровне. В конце августа 1942 г. германская разведка сделала вывод, что советское военное руководство овладело тактическими принципами современной войны и способно в полном объеме применять их на практике не хуже, чем немецкая сторона; в то же время уровень подготовки нижестоящих штабов все еще оставляет желать лучшего.

Город Сталинград до революции носил имя Царицын, а после проведения хрущевской «десталинизации» в середине 1950-х – начале 1960-х гг. стал называться (с 1961 г.) Волгоград. Город расположен на более высоком западном берегу реки Волга, примерно в 850 км от Москвы и 2400 км от Берлина. Вокруг города повсюду протянулись лишенные древесной растительности жаркие, засушливые и пыльные летом степи. Зимой же здесь стоят холода, временами морозы весьма суровы. В течение более полугода (с 17 июля по 2 февраля) при палящем августовском солнце и морозной январской стуже в городе и вокруг его шло сражение армий общей численностью полтора миллиона и даже более человек. На поле битвы площадью 100 тыс. кв. км сошлись, по советским данным, около 2 тыс. танков, 25 тыс. артиллерийских орудий и 2300 боевых самолетов[69].

Сам по себе имевший некоторое стратегическое значение, частично по воле случая, частично в силу расчетов противоборствующих сторон, Сталинград превратился в ключевой участок одной из решающих битв Второй мировой войны. Население в полмиллиона человек, большой тракторный завод, переключившийся на выпуск танков, оружейный завод, металлургическое и химическое предприятия, железная дорога и нефтехранилища обусловили роль Сталинграда как важного военного объекта. Не менее важным было и то, что город занимал господствующее положение в нижнем течении реки Волга, основной водной артерии, по которой осуществлялась транспортировка нефти с Кавказа. К концу лета 1942 г. немецкие войска добились гораздо более впечатляющих успехов, чем могло стать взятие Сталинграда. Немецкому руководству хотелось объявить о своей новой победе, какой они считали захват города.

С точки зрения стратегии Сталинград далеко не был равен Москве; тем не менее как символ победы он занимал умы немецкого командования. Одно название города побуждало к ожесточенной личной борьбе за обладание им как советского диктатора, так и его немецкого соперника. Гитлер сделал Сталинград конечной целью летнего наступления и не мог говорить о его полном успехе, не захватив город. Напротив, удержание города означало для советского командования очередной шанс продемонстрировать миру, что немцы не полностью вернули себе контроль над событиями.

Под Сталинградом должно было произойти то же самое, что год назад случилось под Москвой. Когда бои были в самом разгаре, соотношение сил наступавшей и оборонявшейся сторон начало меняться, и от того, насколько значительными и быстрыми будут перемены, зависел исход битвы.

Наступление на Сталинград

В советской истории принято считать датой начала Сталинградской битвы (или битвы на Волге, как она иногда стала называться в послесталинские времена) 17 июля 1942 г. В тот день Сталинградский фронт, который сменил расформированный 12 июля Юго-Западный фронт, ввел в бой вновь сформированные 62-ю и 64-ю армии. Первые эшелоны армий были выдвинуты в район рек Чир и Цимла на излучине Дона, в 160 км к западу от Сталинграда (см. карту 3).

Дата близка по времени с изменением хода немецкого наступления, которое с вводом в бой свежих советских армий перешло в новую фазу. За четыре дня до этого Гитлер приказал начать наступление на Ростов и повернул 4-ю танковую армию на юг, предоставив 6-й армии наступать на Сталинград самостоятельно. В течение последующих нескольких недель Гитлер манипулировал подвижными соединениями, пытаясь определить оптимальный минимум сил, с помощью которых город окажется в его руках. Первоначально командующий немецкой 6-й армией генерал танковых войск Фридрих Паулюс имел в своем распоряжении против советских войск, развернутых за Чиром и Цимлой, один пехотный корпус на подходе к Чиру и два других корпуса, которые медленно подтягивались туда же. 18 июля Гитлер перебросил из района севернее Ростова, где уже ощущался переизбыток людей и техники, один пехотный корпус и XIV танковый корпус. Передав эти соединения Паулюсу, фюрер приказал как можно скорее начинать наступление на Сталинград с тем, чтобы не дать советскому командованию времени на укрепление обороны города. За два дня XIV танковый корпус вышел к реке Чир и 21 июля захватил плацдарм на ее берегу. Однако в дальнейшем из-за нехватки горючего корпус был вынужден приостановить наступление. 23 июля в той же директиве, в которой группе армий «А» предписывалось наступать на Кавказ, Гитлер объявил о передаче Паулюсу еще одного, XXIV танкового корпуса из 4-й танковой армии и впервые отдал четкий приказ о взятии Сталинграда.

Карта 3. Наступление на Сталинград 17 июля – 18 ноября 1942 г.

К 25 июля 6-я армия полностью заняла излучину Дона, за исключением двух хорошо укрепленных плацдармов советских войск, расположенных на флангах дороги на Сталинград, и еще одного небольшого плацдарма, расположенного выше по течению, в районе Серафимовича. Затем армия остановилась из-за нехватки горючего и почти полного отсутствия боеприпасов. Тогда Гитлер решил сосредоточить усилия на участке наступления группы армий «А». Поэтому квартирмейстер ОКХ был вынужден изъять из группы армий «Б» часть автомобильного транспорта и передать его группе армий «А». При этом оставшихся в 6-й армии автомобилей едва хватало на обеспечение дальнейшего продвижения войск в глубь степи, на большом удалении от железных дорог. Нехватка горючего также явилась причиной снижения темпов перегруппировки войск перед наступлением на Сталинград. Венгерская 2-я армия получила сектор ответственности на Дону ниже Воронежа. В то же время Ф. Паулюс все еще был вынужден держать в среднем течении Дона лучшую часть двух своих корпусов; он не мог направить эти войска на восток, пока на их замену не подойдет 8-я итальянская армия. Все еще продолжая свои манипуляции с войсками, Гитлер приказал генерал-полковнику Герману Готу совершить в районе Цимлянской поворот 4-й танковой армией, которой тот командовал, и, двигаясь по восточному берегу Дона, нанести удар в направлении на Сталинград с юга. Для выполнения этой задачи в распоряжении Гота был только XXXXVIII танковый корпус, который в течение летней кампании уже прошел с боями более 600 км, а также один немецкий пехотный корпус и один румынский корпус. Расстояние от Цимлянской до Сталинграда составляет около 200 км.

В то же самое время Ставка бросила против наступающей 6-й армии только что сформированные 1-ю и 4-ю танковые армии[70].

Соединения итальянской 8-й армии прибыли на замену немецких дивизий, развернутых в верхнем течении Дона; однако Ф. Паулюс докладывал фюреру, что при существующих темпах пополнения запасов горючего и боеприпасов в его войсках (по 200 тонн в день) он сможет начать наступление против двух крупных советских плацдармов не ранее 8 августа. Гитлер потребовал, чтобы наступление было начато днем ранее – для того чтобы не допустить эвакуации русских войск на другой берег реки.

7 августа войска 6-й армии атаковали более крупный из двух советских плацдармов в районе западнее Калача; еще до исхода дня в окружение попали первые эшелоны 62-й армии и 1-й танковой армии. В течение последующих четырех дней окруженная группировка была уничтожена; при этом в плен попало примерно 50 тыс. советских военнослужащих (немецкие данные о советских потерях завышены. Здесь были окружены 4 дивизии, сражавшиеся несколько дней, часть окруженных прорвалась к своим. – Ред.). Затем 6-я армия стала наступать на менее укрепленный советский плацдарм севернее Калача. Русские и на этом участке сражались упорно, однако не повторили ошибки предшественников и не позволили противнику окружить себя.

Поражения войск на западном берегу Дона вызвали крайне нервную реакцию советского командования. 5 августа с целью сократить сильно растянувшийся участок ответственности фронта и тем самым улучшить управление войсками Ставка приняла решение о создании за счет южной половины Сталинградского фронта нового Юго-Восточного фронта. 10 августа в это решение была внесена поправка, согласно которой командование Сталинградского фронта переходило в подчинение штабу Юго-Восточного фронта. Еще через два дня представителем Ставки на этот участок был назначен А.М. Василевский. 13 августа командующим обоими фронтами был назначен А.И. Еременко, а членом Военного совета (то есть комиссаром) – Н.С. Хрущев. Прежний командующий Сталинградским фронтом стал заместителем командующего фронтом[71].

К 18 августа 6-я армия захватила плацдармы на восточном берегу Дона, однако войска, в первую очередь пехота, были измотаны и понесли тяжелые потери в боях на излучине Дона, и поэтому немцы не смогли с ходу совершить 50-километровый рывок на Сталинград. 21 августа XIV танковый корпус прорвал советскую оборону и 23 августа небольшими силами вышел севернее Сталинграда к реке Волга. Для того чтобы удержать позиции на Волге, с которой артиллерийским огнем немцы обстреливали движущиеся по реке советские суда, корпусу пришлось оторваться от главных сил 6-й армии и занять круговую оборону.

24 августа советские 21-я, 63-я и 1-я гвардейская армии нанесли 6-й немецкой армии сильные удары по левому флангу с небольших плацдармов в районах Серафимовича и Кременской. Ф. Паулюс вынужден был осознать, что не сможет выделить достаточно пехоты для того, чтобы пробить коридор в сторону XIV корпуса, по крайней мере до тех пор, пока его войска на правом фланге не соединятся с армией Г. Гота[72].

В то время такая перспектива виделась не очень благоприятной. Г. Гот, как и Ф. Паулюс, вынужден был наступать на узком фронте. Армия Г. Гота наносила удар вдоль цепи соляных озер, протянувшихся строго южнее Сталинграда. Такое наступление грозило войскам советских 62-й и 64-й армий окружением и в то же время оставляло 60-километровую брешь между левым флангом 4-й танковой армии и армией Ф. Паулюса.

26 августа, после того как XIV танковый корпус отразил мощный, хорошо организованный контрудар советских войск, его командир понял, что вряд ли войска смогут устоять, если русские повторят атаку. Однако в течение последующих двух дней обстановка внезапно разрядилась. Удары против войск XIV танкового корпуса ослабли, а моральный дух русских, похоже, стал падать. Из 6-й армии поступали донесения об участившихся случаях дезертирства из Красной армии. Иногда, что было необычно, экипажи танков сдавались вместе с машинами.

Вскоре нечто подобное стало ощущаться и перед фронтом наступления 4-й танковой армии, которая провела перегруппировку и бросила свои танки на соединение с армией Ф. Паулюса.

30 августа, после того как генерал Г. Гот убедился в том, что русские отступают в сторону Сталинграда, его войска совершили маневр на восток, и через три дня немецкие танки прорвались через Питомник к станции Воропоново, непосредственно к западу от Сталинграда. К полудню 2 сентября 6-я армия вновь перешла в наступление в направлении на Сталинград. В тот день был установлен надежный контакт с XIV танковым корпусом, а днем позже войска 6-й армии в районе Питомника соединились с 4-й танковой армией.

Осада

25 августа Ставка приняла решение объявить Сталинград на осадном положении и начать полную эвакуацию гражданского населения. В городе работало всего несколько магазинов и промышленных предприятий, обеспечивавших ремонт боевой техники. Сталинград выглядел непрезентабельно. Город представлял собой типичную для русских смесь каменных и бетонных административных зданий, разбросанных повсюду фабрик и грязно-коричневых некрашеных преимущественно деревянных жилищ населения. Все эти строения, вытянувшиеся на участке 4 на 19 км вдоль обрывистых берегов Волги, вскоре навсегда войдут в историю.

В течение ночи 2 сентября советские 62-я и 64-я армии отошли к внутреннему кольцу обороны города. Передовые корпуса 6-й армии были нацелены на 100-метровый Мамаев курган (102 м над уровнем моря. – Ред.) основную достопримечательность города, его центр и господствующую высоту. Войска 4-й танковой армии приближались к городу со стороны южных пригородов.

В ответ на призыв И.В. Сталина от 3 сентября о контрнаступлении Сталинградский фронт, который в ходе боев был оттеснен от города в сторону северного фланга 6-й армии, спешно развернул свои 1-ю гвардейскую и переданные из резерва 24-ю и 66-ю армии на узком участке фронта западнее от Волги и 5 сентября нанес удар в южном направлении. Несмотря на то что контрудар был осуществлен без соответствующей подготовки, его оказалось достаточно для того, чтобы на несколько дней привести войска 6-й армии в замешательство[73].

В течение трех дней с 8 по 10 сентября 4-я танковая армия пробилась на южной окраине города к берегу Волги, который достиг головной мотопехотный батальон. Несмотря на то что этому батальону пришлось отойти назад примерно на 2 км и для очередного прорыва к реке немцам понадобилось еще пять дней, советская 62-я армия под командованием генерал-лейтенанта В.И. Чуйкова оказалась практически отрезанной на плацдарме в черте города.

13 сентября 6-я армия начала наступление в центр города через Мамаев курган и вокзал, находившийся примерно в 2 км от Волги. С того дня битва приняла тот характер, который уже не менялся в течение последующих двух месяцев: кровавые непрекращающиеся уличные бои, в которых важнейшими военными целями стали каждый квартал или отдельное здание. Иногда одну часть здания или отдельные этажи занимали немцы, а другую – русские. В течение нескольких последующих дней бои за Мамаев курган и вокзал приняли настолько ожесточенный характер, что было невозможно определить, какая из сторон в действительности наступает, а какая обороняется. Войскам 6-й армии потребовалась неделя на то, чтобы выдавить оборонявшихся здесь русских к реке[74].

К этому времени командование ОКХ передало в распоряжение Ф. Паулюса XXXXVIII танковый корпус для оказания содействия в зачистке южной части города. После того как был осуществлен прорыв к реке, на выполнение этой задачи потребовалось еще пять дней. 26 сентября Ф. Паулюс доложил, что его войска водрузили знамя со свастикой над зданием администрации города на местной Красной площади.

На исходе месяца Сталинградский плацдарм был сведен к участку шириной 10 км и глубиной максимум 15 км. Ни одна из сторон не имела свободы маневра. Такое положение было на руку оборонявшейся стороне, готовой оплачивать защиту города большой кровью. К этому была готова и Ставка. В период с середины сентября до начала октября 62-я армия получила пополнение, равное по численности девяти стрелковым дивизиям, двум танковым и одной стрелковой бригаде. Командование стало более жестким и организованным. Командование Сталинградским фронтом, переименованным 28 сентября в Донской фронт, принял генерал-лейтенант К.К. Рокоссовский. Генерал-полковник А.И. Еременко стал командующим Юго-Восточным фронтом, переименованным в Сталинградский фронт[75].

Ближе к концу сентября Ф. Паулюсу удалось полностью сосредоточиться на решении задачи на восточном направлении. Это произошло благодаря тому, что на участок западнее Дона была переброшена 3-я румынская армия. Румынские войска не были ни достаточно подготовлены, ни экипированы для ведения боев на Восточном фронте. В течение трех последних дней сентября на участке 4-й танковой армии немцам пришлось убедиться в их возможностях, что явилось мрачным предзнаменованием будущей катастрофы. 28 сентября румынские дивизии на правом фланге армии вдоль гряды холмов южнее Сталинграда не выдержали атаки даже незначительных советских сил и обратились в беспорядочное отступление, которое продолжалось два дня, до тех пор, пока не была брошена в бой немецкая дивизия. Генерал Г. Гот докладывал по этому поводу: «Командирам немецких подразделений, вместе с которыми действуют румынские части, необходимо быть готовыми к тому, что даже просто артиллерийский огонь умеренной плотности при отсутствии наступления противника может вынудить румынские войска к отступлению. Представляемые румынами доклады об обстановке бесполезны, поскольку они никогда не знают, где находятся их собственные подразделения, не говоря уже о том, что силы противника в них многократно преувеличиваются». Он рекомендовал предоставлять румынам узкие участки фронта, а каждые четыре румынские дивизии усиливать одной немецкой.

Немецкие войска все еще владели инициативой, однако для ее удержания им приходилось вести кровавые уличные бои за каждый дом. Здесь преимущество давало лишь индивидуальное мастерство солдат, толщина бетона и камня, сила духа. В период с 20 сентября по 4 октября Ф. Паулюс четырежды докладывал Гитлеру о том, что численность его пехоты в городе тает быстрее, чем успевает прибывать пополнение. Он предупреждал, что если не восполнить потери, то исход битвы станет непредсказуемым.

С точки зрения стратегии 6-я армия выполнила свою задачу к концу сентября. Она вышла к Волге. Половина Сталинграда была в руках немцев, а вторую половину можно было подвергать артиллерийскому обстрелу. Осмотрительность диктовала необходимость прекратить наступление, укрепить фронт и постепенно изматывать русских. Гитлер сам всегда выступал против напрасных потерь солдат в уличных боях. Ф. Паулюс тоже рекомендовал избегать их. 4 октября он предупредил командование о том, что больше не имеет резервов, и в случае контрудара русские сумеют прорвать фронт. Однако амбиции Гитлера к тому моменту нельзя было обуздать никакими доводами рассудка. 28 сентября он начал свою речь в Спорт-халле о планах зимней кампании с того, что едко высмеял все публикации мировой прессы последнего времени. Он жаловался, что газеты преподносят булавочные уколы западных союзников, такие как высадка десанта в Дьепе, как блестящие победы, в то время как игнорируют марш немецких войск от Дона на Волгу и Кавказ. Отстаивая свою позицию перед аудиторией, он добавил: «Когда мы возьмем Сталинград – и вы можете быть уверены в этом, – мы им покажем». Словно забивая гвоздь, он во второй раз поклялся взять Сталинград и заверил присутствующих: «Можете быть уверены в том, что никто не сможет заставить нас уйти оттуда».

6 октября Ф. Паулюс временно приостановил наступление на Сталинград. В его войсках осталось слишком мало пехоты. В одной из дивизий средняя численность батальонов составляла 3 офицера, 11 унтер-офицеров и 62 рядовых.

Начинала сказываться также и нехватка боеприпасов. Только за сентябрь армия израсходовала 25 млн патронов, более полумиллиона противотанковых и три четверти миллиона осколочных снарядов. Потери армии со времени переправы через Дон составили 7700 убитыми, 30 200 ранеными и 1100 пропавшими без вести.

Получив в качестве пополнения пять специальных штурмовых батальонов из резерва ОКХ, перебросив с одного из флангов пехотную дивизию и получив из 4-й танковой армии одну танковую дивизию, 14 октября Ф. Паулюс возобновил наступление на Сталинград. Советские историки описывают последующие две недели как самый драматичный период во всей битве. На второй день боев немцы заняли тракторный завод на севере города и вышли к Волге, расчленив оборонительные позиции советских войск[76].

С левого берега Волги советская артиллерия вела массированный огонь по немецким позициям всюду, в пределах дальности стрельбы.

С характерной для России внезапностью стала меняться погода. После нескольких холодных дней 18 октября прошли проливные дожди, а на следующий день выпал мокрый снег. Доставка предметов снабжения в степи затруднялась распутицей на дорогах. Тем не менее, хотя немцы уже не смогли повторить успеха первых двух дней октябрьского штурма, в городе они продолжали удерживать инициативу и действовали даже с более мощным напором, чем в начале наступления. В особенно удачный для них день 23 октября им удалось захватить металлургический завод «Красный Октябрь», несколько жилых кварталов и большую часть развалин городского хлебобулочного комбината. Но уже через неделю в войсках стала сказываться нехватка боеприпасов, что сделало невозможным ведение наступления с прежней интенсивностью.

В начале ноября резко похолодало, что сильно осложнило возможности оборонявшейся стороны. Всего за несколько дней полностью замерзли реки. Правда, этого не случилось с Волгой. Сначала там образовалась ледяная жижа, затем появились огромные льдины, которые устремились вниз по течению. В конце концов переправа через Волгу стала представлять опасность даже для крупных судов. В той широте, на которой расположен Сталинград, река полностью замерзает в течение недель и даже месяцев. Это было крайне важно для 62-й армии, прибытие пополнения и предметов тылового обеспечения полностью зависело от поставок с противоположного берега.

К тому времени, когда Волга полностью замерзла, участок земли в Сталинграде, который обороняли войска В.И. Чуйкова, сузился до двух плацдармов, один из которых был 10 км в ширину и 1,5 км в глубину, а второй, расположенный на северной окраине города, – примерно в два раза меньше. 11 ноября немецкие войска прорвались на северном фланге более крупного участка обороны к реке, отрезав там целую дивизию[77].

17 ноября Гитлер писал в своем приказе 6-й армии: «Мне известны трудности битвы за Сталинград и тот упадок сил, которые испытывают войска. Но сейчас благодаря ледоходу на Волге русские испытывают еще большие трудности. Если мы сумеем воспользоваться этим, то тем самым сэкономим больше жизней». Далее он призвал «к еще одной решительной попытке».

Планы немецкой стороны

Когда в отделе ОКХ «Иностранные армии Востока» сделали вывод о том, что к зиме советские войска сохранят достаточно сил для перехода в стратегическое наступление, его офицеры попытались предугадать наиболее вероятный участок, на котором оно может состояться. Им представлялось, что с этой точки зрения для советской стороны наиболее перспективными являются участки фронта группы армий «Б» и группы армий «Центр». На участке группы армий «Б» относительно слабо укрепленный немецкий фронт и благоприятные условия местности способствовали операции по освобождению Сталинграда. Далее открывались перспективы нанесения удара к западу от Сталинграда через Дон на Ростов; в случае успеха оказывались разгромленными большая часть войск группы армий «Б» и вся группа армий «А». Однако в отделе «Иностранные армии Востока» больше склонялись к мнению, что русские, скорее всего, предпочтут отвести угрозу от Москвы, над которой все еще нависали передовые части группы армий «Центр». Вероятно, новое наступление начнется с выступов в районах Торопца и Сухиничей и будет осуществляться по сходящимся направлениям на Смоленск. Целью наступления будет разгром 9-й армии, 3-й танковой армии и 4-й армии. Предполагалось, что русские еще не научились планировать и вести наступление с постановкой задач в глубине обороны противника, например на Ростов или Балтийское побережье. Поэтому они нанесут удар там, где конфигурация линии фронта создает для их наиболее явные преимущества. К тому же такое наступление не требует от командования большой тактической грамотности. Казалось бы, развертывание советских войск в течение последующих двух месяцев подтверждало прогнозы ОКХ, сделанные в августе. В течение всего лета русские имели более мощную группировку, нацеленную на войска группы армий «Центр», по сравнению с той, которая была развернута против двух групп армий на южном направлении. (Здесь, на центральном участке советско-германского фронта, советскими войсками 30 июля – 23 августа проводилась Ржевско-Сычевская наступательная операция; с сентября снова шла борьба за Ржев, где немцы смогли устоять, наконец, 8 декабря началось мощное советское наступление, которым командовал Жуков, закончившееся неудачей (и поэтому малоизвестное). – Ред.) В сентябре началась перегруппировка советских войск на северном фланге группы армий «Центр» в районе Торопца. Ко второй неделе октября эти мероприятия зашли так далеко, что Гитлер уже подумывал о нанесении встречного удара. Немцы считали, что наступление начнется сразу же после периода осенних дождей (дожди начались с 16 октября; ожидалось, что они продлятся две-три недели). Сразу же после середины октября немецкой разведкой была зафиксирована подготовка к наступлению и перед фронтом группы армий «Б». Однако, как показалось, эти мероприятия велись не слишком активно и вряд ли могли свидетельствовать о том, что русские намерены нанести удар в ближайшее время. 15 октября в разведке ОКХ пришли к выводу о том, что советские войска, возможно, сделают попытку наступать на фронте группы армий «Б», однако при этом основной целью такого наступления может быть не что иное, как отвлечение возможно большего количества немецких войск с целью в дальнейшем нанести удар на фронте группы армий «Центр».

В последние две недели октября данные разведки свидетельствовали о том, что сосредоточение советских войск перед фронтом группы армий «Б» ограничено плацдармом в районе Серафимовича на участке, где оборону держит румынская 3-я армия. 31 октября из разведывательного отдела ОКХ поступил доклад о том, что характер проводимых на плацдарме мероприятий не позволяет прогнозировать крупное наступление русских, а скорее указывает, что на этом участке запланировано наступление с ограниченными целями. В то же время на фронте группы армий «Центр» с участка 9-й армии поступали сведения о том, что по состоянию на 30 октября до начала русского наступления оставалось не более одной недели, за которую предполагалось провести перегруппировку сил армии.

Гитлер оценивал активность советской стороны перед фронтом группы армий «Б» менее оптимистично, чем офицеры отдела «Иностранные армии Востока». Еще в середине августа он начал высказывать беспокойство о том, что И.В. Сталин попытается, по его собственному выражению, провести «типично русское наступление», то есть нанести удар на Ростов через Дон из района Серафимовича. Подобное сокрушительное наступление большевики уже осуществили в начале 1920 г. против русской Белой армии генерала П.Н. Врангеля. (Видимо, все же А.И. Деникина, имеется в виду Ростово-Новочеркасская операция 3—10 января 1920 г. – Ред.) 26 октября Гитлер вновь выразил озабоченность возможностью нанесения русскими мощного удара по армиям союзников с дальнейшим развитием наступления через Дон и приказал усилить оборону итальянских, венгерских и румынских войск на Дону за счет переброшенных на этот участок авиаполевых дивизий.

2 ноября, после того как поступили данные авиаразведки о наведении русскими новых мостов через Дон в районе Серафимовичского плацдарма, Гитлер снова предсказал крупное наступление советских войск на Ростов. Понимая, что в случае возникновения настоящей кризисной обстановки от авиаполевых дивизий будет немного толка, он отменил прежний приказ об их переброске. 4 ноября был отдан новый приказ о переброске 6-й танковой дивизии и двух пехотных дивизий с побережья Ла-Манша и развертывания их в качестве резерва за боевыми порядками итальянской 8-й и румынской 3-й армии. Из того факта, что на дооснащение этих дивизий требовалось время, а значит, они не могли прибыть на Восточный фронт ранее, чем через четыре-пять недель, следует, что Гитлер не ожидал начала советского наступления до начала декабря.

В течение первых двух недель ноября новые свидетельства замыслов русских поступали практически ежедневно. К 4 ноября стало ясно, что советское командование готовит удар против 4-й танковой армии южнее Сталинграда. 8 ноября было обнаружено, что одна из дивизий советской 5-й танковой армии, которая, как считалось прежде, дислоцировалась в районе Орла и Сухиничей, переброшена на позиции перед фронтом румынской 3-й армии. Спустя еще два дня было установлено появление на этом участке фронта еще одной дивизии 5-й танковой армии, а также выявлено новое оперативное объединение русских – Юго-Западный фронт. Это было важным признаком надвигавшихся событий, поскольку прежде все советские войска, противостоящие группе армий «Б» к северу от Сталинграда, входили в состав одного Донского фронта и его участок был слишком растянут для организации там крупного наступления.

Несмотря на все эти тревожные данные, еще 6 ноября отдел «Иностранные армии Востока» пребывал в уверенности, что главные события должны были произойти на фронте группы армий «Центр», а наступление на Дону начнется позже. 12 ноября для немецкой стороны общая картина обстановки была слишком неясной для того, чтобы делать однозначные прогнозы, поэтому вместо этого было сделано одно уклончивое заявление: «Тем не менее в ближайшем будущем следует принимать во внимание возможность перехода противника в наступление против румынской 3-й армии с целью перерезать железную дорогу на Сталинград; это может создать угрозу для немецких войск еще далее на восточном направлении и вынудит их оставить Сталинград».

Признавая, что отдел «Иностранные армии Востока», возможно, был прав, предполагая, что русские готовят крупное наступление, возможно главное за зимнюю кампанию, против группы армий «Центр», ко второй неделе ноября командование группы армий «Б» было уверено в том, что советские войска нанесут удар по румынской 3-й армии и, возможно, 4-й танковой армии. Любая возможность наступления, даже ограниченного, против румынских войск не могла не вызвать серьезной озабоченности. 9 ноября командующий группой армий «Б» фон Вейхс, принимая во внимание такую возможность, планировал развернуть за позициями румынских войск 29-ю моторизованную дивизию из состава 4-й танковой армии. Однако позже он отказался от этого замысла, поскольку наступление противника ожидалось и против 4-й танковой армии. Вместо этого 16 ноября он решил перебросить с участка итальянской 8-й армии на позиции румынской 3-й армии 22-ю танковую дивизию. Вместе с румынской 1-й танковой дивизией немецкое соединение должно было войти в состав XXXXVIII танкового корпуса, переданного в резерв из 4-й танковой армии. Формально XXXXVIII танковый корпус должен был представлять собой грозную силу, однако фактически ничего подобного не было и в помине. 22-я танковая дивизия едва ли по численности превышала нормальный танковый полк. В ее составе было 46 танков, из которых к 19 ноября в рабочем состоянии осталось только 38 машин. Румынская 1-я танковая дивизия, которая к тому времени еще не принимала участия в боях, имела в своем составе 122 машины, 21 из которых были устаревшими модификациями немецкого танка Pz III с 50-мм пушкой, а остальные – трофейные чешские танки с 37-мм орудием (кстати, неплохие танки. – Ред.).

Планы советской стороны

4 октября представители Ставки Г.К. Жуков и А.М. Василевский возглавили совещание, на котором началось планирование советского контрнаступления под Сталинградом (см. карту 4). В течение октября и первых двух недель ноября, в то время когда 6-я армия с предельным напряжением сил вела бои за окончательное овладение городом, советская сторона завершила оперативное развертывание войск на ее флангах. 28 октября Юго-Западный фронт под командованием генерал-лейтенанта Н.Ф. Ватутина в составе 6-й, 1-й гвардейской, 63-й, 5-й танковой и 21-й армий получил приказ нанести удар вниз по течению Дона из района Клетской. Донской фронт, участок которого сократился более чем вдвое, сохранил за собой 65, 24 и 66-ю армии; ему была назначена полоса наступления от Клетской до Волги. В составе Сталинградского фронта остались 62, 64, 57 и 51-я армии, которые держали оборону в самом городе и перед фронтом немецкой 4-й танковой армии. Самая сильная из прибывших для пополнения фронтов 5-я танковая армия, имевшая в своем составе шесть стрелковых дивизий, два танковых корпуса, гвардейскую танковую бригаду, кавалерийский корпус, артиллерийский, зенитный и минометный полки, начала выдвижение на передний край перед фронтом румынской 3-й армии в конце октября и закончила развертывание примерно к 6 ноября[78].

Помимо 5-й танковой армии, на Сталинградском направлении войска были усилены свежими корпусами и дивизиями[79].

Возросла численность пехоты, а на направлениях главных ударов армиям были приданы танковые, механизированные и кавалерийские корпуса[80].

Ко времени завершения развертывания Красная армия имела в районе Сталинграда 4 танковых и 3 механизированных корпуса, 14 отдельных танковых бригад и 3 отдельных танковых полка – всего около 900 танков, или примерно 60 % всех советских танковых войск. Кроме того, по решению Ставки сюда была переброшена примерно треть из всех имевшихся у советской стороны реактивных ракетных установок, всего 115 дивизионов. Были значительно усилены артиллерия и авиация (согласно Советской военной энциклопедии, наши войска имели 1463 танка и САУ, 1350 боевых самолетов, 15 500 орудий и минометов. – Ред.)[81].

Всего в наступлении в районе Сталинграда с советской стороны принимали участие более 1 млн солдат и офицеров (1106 тыс.). По данным советских источников, соотношение сил сторон было примерно равным по численности войск (1,1 к 1); советская сторона имела незначительное преимущество в боевой технике в следующих соотношениях: 1,3 к 1 по танкам (2,2 к 1 по СВЭ), 1,3 к 1 по артиллерии (1,5 к 1 по СВЭ), 1,1 к 1 по авиации[82].

Такое соотношение нельзя считать справедливым даже приблизительно. Советская группировка войск численностью примерно 1 млн солдат и офицеров была примерно равной по численности всей группировке группы армий «Б», из которой в районе Сталинграда было развернуто немногим более половины сил и средств. Предположив, что советская сторона приводит точные данные относительно своих войск в этом районе, можно считать, что советские войска имели общее преимущество в личном составе в соотношении примерно 2 к 1. (Автор ошибается: нашим войскам, конкретно Юго-Западному, Донскому и Сталинградскому фронтам, противостояли конкретные 3-я румынская, 6-я и 4-я танковая и 4-я румынская армии – соотношение сил указано выше. – Ред.) С учетом соотношения сил сторон на главных направлениях, а также принимая во внимание качество войск Германии и ее союзников на флангах, можно говорить о подавляющем преимуществе Красной армии (на решающих направлениях! – Ред.). Несомненно, что те же оценки следует применить и в определении соотношения количества боевой техники сторон. Численность всех танков, имевшихся на тот момент в группе армий «Б», не могла превышать 500 машин (675 танков и штурмовых орудий. – Ред.) по крайней мере одну треть из этого количества составляли устаревшие чешские танки, а также танки Pz II и Pz III. (В наших войсках также было немало легких танков, таких как Т-70. – Ред.) Что касается расчета соотношения сторон в авиации, похоже, что расчеты делались с учетом всех немецких боевых самолетов, действовавших на Восточном фронте.

Карта 4. Сталинград. Обстановка на ноябрь – декабрь 1942 г.

Планом советского командования предусматривалось связать боями 6-ю армию на центральном участке фронта между Доном и Волгой и в самом Сталинграде, разгромить румынские войска на ее левом и правом флангах и нанести удар по тылам армии, перерезав ее коммуникации через Дон. Основные усилия предполагалось сосредоточить на участке наступления 5-й танковой армии, шесть стрелковых дивизий которой (четыре из них действовали в первом и две – во втором эшелоне) должны были пробить брешь в обороне румынской 3-й армии. Затем в эту брешь бросались два танковых корпуса, которые должны были развить успех в направлении на Калач, к западу от Сталинграда. За танковыми корпусами следовали кавалерийские корпуса и стрелковые дивизии с задачей веером наступать на правый фланг с целью обеспечения флангов основной группировки и создания оборонительного рубежа на реке Чир. Действуя внутри дуги, образованной наступающими танковыми корпусами, 21-я и 65-я армии должны были пробиться на одном из флангов в районе Клетской и замкнуть кольцо окружения вокруг четырех дивизий немецкой 6-й армии западнее Дона. Им оказывали содействие войска 24-й армии, задачей которых было не допустить переправы окруженных немецких дивизий через Дон в районе Паныиино и Вертячего и прорыва к главным силам 6-й армии. Для завершения окружения противника 57-я и 51-я советские армии должны были прорвать оборону 4-й танковой армии южнее Сталинграда и наступать в северо-западном направлении для соединения с войсками 5-й танковой армии в районе Калача-на-Дону[83].

Наступление советских войск в районе Сталинграда ознаменовало собой новый этап в ведении русскими наступательных боев. Теперь советское командование демонстрировало равное немецкой стороне умение планировать грамотные в тактическом отношении операции, а войска Красной армии показали свою способность достаточно эффективно воплощать эти замыслы в жизнь в противостоянии с противником, достигшим пика своих сил. Наиболее характерным являлось использование масс пехоты на узком участке фронта для прорыва обороны противника с последующим развитием успеха с помощью мощных, самостоятельно действовавших танковых соединений, осуществлявших вклинение в оборону противника на большую глубину. Прежде русские почти всегда практиковали смешанные фронтальные атаки пехоты и танков, которые, несмотря на то что были менее эффективными и вели к большим потерям, не требовали особого искусства командования. Новая тактика Красной армии продемонстрировала, что советское Верховное командование достигло зрелого уровня тактической грамотности и способно идти на оправданный риск, что характерно для ведения маневренной войны. Возросший уровень подготовки командного состава стал ощущаться на всех этапах проведения операции. Так, развертывание войск перед началом наступления было осуществлено быстро, грамотно и скрытно, без предварительного долговременного поиска слабых мест в обороне противника и длинных артиллерийских дуэлей, что было характерно для действий советских командиров при организации прежних наступательных операций и что зачастую сводило на нет эффект внезапности.

Окружение 6-й армии

Дождавшись высадки войск союзников в Северной Африке, что связывало немцев на Западе, и прихода холодов, 19 ноября 1942 г. русские начали наступление в районе Сталинграда. В полночь того дня пошел настолько сильный снег, что видимость снизилась практически до нуля. Температура воздуха составляла примерно 5 градусов ниже нуля. В 08.50 после артиллерийской подготовки, которая продолжалась примерно полтора часа, 5-я танковая и 21-я армии бросили свою пехоту в наступление на позиции румынской 3-й армии.

Вскоре после полудня оборона румынской армии была прорвана, и в прорыв устремились два танковых и один кавалерийский корпус 5-й танковой армии. Спустя еще час один танковый и один кавалерийский корпуса были брошены в наступление для развития успеха на участке 21-й армии. Румынская 3-я армия после первого же штурма оказалась в катастрофическом положении. После того как на ее позиции стали наступать советские танки, против которых у румын не было противотанковой артиллерии калибром более 47 мм, румынские войска были окончательно деморализованы. Утром 19 ноября начала наступление и 65-я армия, однако на левом фланге 6-й армии ей противостояли немецкие соединения, и русским практически не удалось продвинуться вперед, за исключением участка на правом фланге, который обороняла румынская кавалерийская дивизия. 65-й армии удалось продвинуться вперед всего примерно на 5 км, в то время как на других участках русским удалось преодолеть 20–22 км[84].

На следующий день войска 57-й и 51-й армий прорвали фронт румынского 6-го корпуса южнее плацдарма в районе Бекетовки. Документы немецкой 4-й танковой армии свидетельствуют о том, что румынский корпус был настолько быстро деморализован, что никакие меры, которые пыталось предпринять немецкое командование, не поспевали за стремительным бегством румынских войск. К исходу дня командование 4-й танковой армии поняло, что румынский корпус перестал существовать как воинское соединение. Г. Гот отмечал, что все то, на завоевание чего ушли недели, было потеряно в течение одного дня; на многих участках румыны вообще не оказывали сопротивления наступавшим русским, пав жертвой «неописуемой танкобоязни». Он был намерен оттянуть назад румынский 7-й корпус, который занимал оборону на правом фланге армии, южнее участка 6-го румынского корпуса; однако командование группы армий «Б» не утвердило этого решения, объясняя это тем, что, если румынские солдаты побегут, их уже ничто не остановит.

Незадолго до полуночи 19 ноября командование группы армий «Б» распорядилось, чтобы Ф. Паулюс прекратил наступление против очагов советской обороны в Сталинграде и вывел из города три танковые и одну пехотную дивизии на отражение наступления русских на левом фланге. На следующий день эти дивизии в составе XIV танкового корпуса были переброшены на западный берег Дона. Здесь вместе с уже находившимися на этом участке тремя дивизиями им удалось воспрепятствовать войскам советских 21-й и 65-й армий создать еще один котел окружения в районе к западу от реки. Однако под натиском превосходящего противника потерявшие возможность маневра из-за нехватки горючего немецкие соединения не смогли помешать действиям советских войск на внешнем охватывающем направлении. Единственным препятствием на пути наступавшей 5-й танковой армии были XXXXVIII танковый корпус и остатки войск румынской 3-й армии. На румын уже нельзя было рассчитывать, за исключением некоторых частей, которые, как, например, дивизия под командованием генерала Михаила Ласкара, сражались достойно. Сам XXXXVIII корпус, на который Гитлер вначале возлагал все свои надежды, не смог организовать взаимодействие между своими двумя дивизиями и, в конце концов, был вынужден поспешно отойти на западный берег реки Чир[85].

Самое большее, чего удалось добиться на этом участке немцам и румынам, это то, что 5-я танковая армия стала отставать от графика наступления почти на сутки; последнее тоже является скорее «заслугой» командования 5-й танковой армии, которая вместо того, чтобы выполнять поставленные ей задачи, ввязалась в бои местного значения. Соответственно, два танковых корпуса армии продолжали двигаться на Калач, в то время как кавалерийский корпус при поддержке нескольких пехотных дивизий увлеклись зачисткой от противника рубежа реки Чир, восточнее которого немецкие и румынские войска все равно не имели ни малейшей надежды закрепиться.

На южном фланге 4-й танковой армии обстановка складывалась не лучше. Советское наступление рассекло армию надвое. IV армейский корпус и 29-я моторизованная дивизия оказались внутри кольца окружения, которое почти сомкнулось вокруг Сталинграда. Все, что осталось в распоряжении Г. Гота, – это румынские 6-й и 7-й корпуса и 16-я моторизованная дивизия[86].

16-я моторизованная дивизия, задачей которой было обеспечение правого фланга 4-й румынской армии, в первый же день наступления оказалась отрезанной в районе Хулхуты и была вынуждена с боями пробиваться в район западнее Яшкуля. В этих условиях 4-я танковая армия не только не могла задержать наступавших русских, стремившихся замкнуть кольцо окружения вокруг Сталинграда с юга, но и не имела надежды предотвратить русское наступление в юго-западном направлении вдоль левого берега Дона.

Фактически, хотя это и стало известно позднее, армия была спасена, скорее благодаря тактическим промахам советского командования, чем в результате собственных успешных действий. После осуществления прорыва 57-я армия имела ограниченную задачу совершить маневр во фланг 6-й армии, в то время как 51-я армия была должна направить свои главные силы, а именно один танковый и один кавалерийский корпус, в широкий рейд на северо-запад для завершения окружения противника в районе Калача. Одновременно ее пехотные дивизии должны были наступать в юго-западном направлении на Котельниково с целью прикрытия флангов. С учетом шаткого положения 4-й танковой армии такое распыление сил не сулило проблем для наступающих. Однако командование 51-й армии не было достаточно подготовлено для осуществления управления войсками, двигавшимися по расходящимся направлениям. В результате наступление на Калач и на Котельниково осуществлялось не так быстро и решительно, как было запланировано. Например, в районе Котельниково русские первоначально добились значительных успехов, но затем стали действовать слишком осторожно. Но даже тогда немецкая 4-я танковая армия находилась в смертельно опасном положении. 22 ноября, докладывая о действиях румынских войск, Г. Гот описывал это как «фантастическую картину бегства оставшихся солдат».

Внезапное окружение современной армии является катастрофическим событием, которое можно сравнить с землетрясением или другим стихийным бедствием. На картах позиции окруженных армий часто имеют форму правильной геометрической фигуры. В реальной боевой обстановке рубежи обороны окруженных войск непрерывно рассекаются на части; находящийся в окружении вынужден сражаться в обстановке постоянного шока при самой неблагоприятной обстановке. Линии его коммуникаций отрезаны, штабы не имеют связи с войсками, снабжение нарушено; нападение противника может последовать со всех сторон. С момента, когда смыкается кольцо окружения, каждый находящийся в кольце чувствует себя пленным. Смерть находится и впереди, и сзади; дом представляется далекой мечтой. Повсюду царят паника и ужас. Как командиры, так и подчиненные думают только о бегстве, однако вырваться из кольца совсем не просто. Со всех сторон находится враг; необходимо переправляться через реки, обходить армии противника, в которых сотни тысяч солдат, огромное количество боевой техники, транспортных средств, складов и т. д.; каждый день приходится проделывать по 15, 30 или даже 40 км тяжелого и опасного марша.

С первого же момента окружения во много раз возрастает обычное в бою чувство замешательства, поскольку противник атакует именно те участки, на которых сложнее организовать оборону. По мере развития наступления противника находящиеся в окружении все больше перестают контролировать обстановку, способность организовать свои силы для согласованного противодействия. Все это имело место и в 6-й армии в первые дни окружения. От участка с окруженными немецкими войсками в районе Серафимовича до их товарищей по несчастью в районе Калача было примерно 120 км; еще несколько километров было до железнодорожной станции на реке Чир. На территории между реками Чир и Дон располагались армейский и корпусные штабы, склады боеприпасов, горючего и другого имущества, госпитали, ремонтные мастерские – весь механизм, обеспечивающий управление войсками и их жизнедеятельность. Все это сплелось в запутанный клубок людей, лошадей и автомашин, откатывающийся в южном направлении с целью спастись от советских танков. Река Дон замерзла и, возможно, была способна выдержать даже движение грузовых автомобилей, однако немногие предпочитали путь отступления на восток другим направлениям. Немногие когда-либо прежде видели советские танки, немногие хотели бы такой встречи и немногие в нее верили, однако ходили слухи, что русские были повсюду. К чувству замешательства примешивалось недоверие; ведь русским никогда прежде не удавались операции глубокого прорыва.