Унесённые ветром. Жизнь до и после бесплатное чтение

© Ю.Бекичева, О.Бондаренко, 2023

© Aoliege, оформление, 2023

Когда вышел в свет роман «Унесённые ветром» – а случилось это в июне 1936 года – добрый друг Маргарет Митчелл, редактор The Atlanta Journal сказал:

«Итак, ты стала успешным автором и должна быть готова к тому, что люди будут завидовать, злиться, критиковать, оскорблять и даже ненавидеть тебя. Это плата за фамилию на обложке.

Не знаю, сумеешь ли ты быть выше этого… Надеюсь, сумеешь».

Так и случилось. Не только Маргарет Митчелл, но и Кларка Гейбла, Вивьен Ли, Хэтти Макдэниел и многих из тех, кто участвовал в одноимённом фильме американского кинопродюсера Дэвида Селзника, настигли зависть, критика и сплетни.

Атланта. Начало двадцатого века. Деловая суета, как, впрочем, во многих крупных городах, сосуществовала здесь с размеренной жизнью, консерваторы делили политическую сцену с коммунистами, мораль боролась с безнравственностью, окна новых – одного за другим возводимых – многоэтажных зданий с нескрываемым любопытством взирали на старомодные особняки с их просторными террасами, стенами из красного и охристого кирпича, аккуратными островерхими крышами. В одном из этих особняков жил когда-то знаменитый автор «Сказок дядюшки Римуса»[1] Джоэль Чандлер Харрис. Прогуливаясь, можно было встретить здесь и других именитых людей.

В восхищении замирали прибывшие в эти края гости перед Лейденским домом с дюжиной колонн цвета слоновой кости – архитектурным памятником XIX века. Было время, когда строение это принадлежало владельцу местного литейного производства, затем его выкупил основатель компании Coca-Cola, будущий мэр Атланты Эйза Кэндлер, а уж после здание это было преобразовано в школу для девочек.

Именно эту школу, дом губернатора, баптистскую церковь, знаменитую Персиковую улицу Маргарет Митчелл, она же Пегги – так называли её родные и друзья – могла бы подетально нарисовать даже с закрытыми глазами.

Джоэль Чандлер Харрис

(1845–1908) – американский журналист, писатель и фольклорист

С малых лет слушала будущая журналистка и писательница рассказы своих соседей о четырёхлетней гражданской войне между Севером и Югом[2] – о событии, которое навсегда осталось незаживающей, время от времени саднящей раной на сердце Атланты. Неоднократно приходилось наблюдать Маргарет, как, не сойдясь в оценке той, полной трагизма страницы истории их родного города, осыпали друг друга отборной бранью старики.

Недобрыми словами поминали в Атланте шестнадцатого президента США Авраама Линкольна[3]. Получив на выборах почти два миллиона голосов американских избирателей – а, если верить историкам, за него, выступающего против рабства, не проголосовал почти никто из южных штатов, – Авраам Линкольн занял президентское кресло, являя собой угрозу давно устоявшимся порядкам Юга.

Карикатура 1864 года: Авраам Линкольн, президент США

(«Никакого мира без отмены рабства!») и Джефферсон Дэвис, президент Конфедерации южных штатов («Никакого мира без разделения!») разрывают карту США /«Метрополитен-музей»

Новый президент хорошо понимал отношение южан к его персоне. В своей инаугурационной речи Линкольн заявил:

«Судя по всему, жители южных штатов опасаются, что с приходом республиканской администрации их собственность может быть отобрана, а мирная жизнь и личная безопасность останутся для них в прошлом. Поверьте: для подобных страхов не было и не может быть никаких причин».

Плантаторы, они же рабовладельцы, сочли, что верить словам Линкольна нельзя. Вскоре – один за другим – стали отделяться от семьи США штаты

Алабама, Джорджия, Флорида. В то время, как северяне выступали за единство, южане требовали независимости. Отстаивать свои права шли с оружием в руках.

Так, летом 1864 года состоялось знаменитое сражение за Атланту.

А спустя семьдесят пять лет американские журналисты вспоминали:

«Земля, на которой сегодня расположена Атланта, была выжжена пламенем войны. Город с десятитысячным населением за короткий промежуток времени превратился в руины. Сегодня же это вновь прекрасный, культурный, цветущий оазис, в котором проживает более трёхсот тысяч граждан.

Надо помнить: тем, что Атланта вновь один из красивейших американских городов, мы обязаны мужественным людям, которые не испугались трудностей, не поленились засучить рукава и начать свою жизнь с чистого листа. Дома их были полностью разрушены, фермы разграблены, скот сожжён, рабы отпущены на все четыре стороны, деньги обесценены, поля опустошены, амбары разорены. Ничего, за исключением воли к жизни, не осталось. Поколениями, десятилетиями налаживали оставшиеся в живых мужчины и женщины свою жизнь, восстанавливали то, что можно и, казалось, нельзя было восстановить. Благодаря их трудолюбию, их стремлению дать своим детям и внукам всё самое лучшее, благодаря любви к своему городу, мы видим прогрессивную, улыбчивую, гостеприимную, воскресшую Атланту».

Атланта после войны, 1864–1865 гг.: разрушенный поворотный круг железнодорожной станции и улица города

Не понаслышке знала Маргарет об увечьях, нанесённых городу войной. Тогда В 1864–1865 годах, когда Атланта была обуглена, а кое-где превращена в груду щебня, её покорители с гордостью отмечали:

«Ни одна другая нация никогда не видела подобного зрелища: несметная армия, собранная для увольнения после спасения нации. Осталось уладить формальности и люди будут отправлены обратно к своим семьям, к себе домой. Их ожидает мирная жизнь после долгих лет кровопролития. Эти люди сегодня видят перед собой суровое лицо Линкольна, лицо, дорогое их сердцам. Они скучали по своему президенту. А сколько тех, кто не смог дожить до сего дня, не смог присутствовать на этой церемонии…».

Маргарет хорошо помнила, как матушка впервые подвела её к груде разбросанных, почерневших, расколотых кирпичей – к тому, что когда-то было чьим-то домом.

– Взгляни, – вспоминала Пегги слова Мейбл. – Этот рухнул моментально, а вон тот чудом выстоял. Сколько помню себя, во втором всегда кто-то жил, даже в самые безотрадные дни. Иногда мне кажется, что люди, как эти дома: кто-то из нас сдаётся сразу, а кто-то сохраняет стойкость и в те мгновения, когда совсем не остаётся ни сил, ни терпения, ни надежды. За считанные минуты человек может потерять всё, что было нажито поколениями, но если он сумел сохранить себя, если у него есть голова на плечах и желание трудиться, рано или поздно он обязательно обустроит себе достойную жизнь.

Мама… Мейбл Митчелл была сердцем семьи, её мотором. Энергичная, ищущая и всегда, в конце концов, находящая выход из любой, самой тупиковой ситуации, она была прекрасно образована, чудо как хороша, бесстрашна, дерзка, любознательна.

Если, читая эти строки вы что-то заподозрили, чутьё не обмануло вас. Маминым жизнелюбием, маминым характером, маминой практичностью одарит Пегги впоследствии свою героиню Скарлетт – одарит всем тем, что так порицалось в женщинах в ту пору, тем, что так мешало и одновременно помогало жить.

Некоторые исследователи жизни и творчества Маргарет Митчелл, правда, утверждали, будто образ Скарлетт она списала не с матери, но с бабушки. Сама же писательница прояснила этот вопрос в интервью 1949 года, которое дала своей коллеге из журнала The Atlanta Journal:

«Быть может, какие-то качества женщин нашей семьи я, конечно, скопировала. Но, если быть откровенной, ни один персонаж не был взят из реальной жизни. Я попросту не считаю нужным копировать, и даже не представляю себе, как это – писать о реально существующих людях. С выдуманными персонажами автор может делать всё, что ему заблагорассудится, такие герои будут послушны своему создателю, можно придумывать им судьбу, характер, совершать за них плохие и хорошие поступки. У реального человека свой путь, свой характер. Здесь, как вы понимаете, простора для фантазии мало».

Но что же Мейбл?

Будучи истовой католичкой, мать Маргарет умудрялась поучать даже священнослужителей Атланты.

– Читая проповедь, вы совершенно не понимаете, о чём она. Если же вы сами не понимаете, способны ли правильно растолковать прочитанное своим прихожанам?

Неудивительно, что после проявления подобной дерзости матушка не могла рассчитывать ни на милость церковных отцов, ни на симпатию иных – молчаливых, богобоязненных, во всём послушных своим мужьям – соседок.

Однако Мейбл всегда удавалось выкрутиться: при желании ей ничего не стоило очаровать почти любого, кто встретился бы ей на пути, а очаровав, добиться всего, чего бы она ни пожелала.

– Вы слышали? Нет, вы слышали? Миссис Митчелл возглавила католическое общество Атланты.

– Мейбл уверена, что каждая из нас, а также наши матери и дочери должны учиться. Она говорит, что в будущем без образования придётся туго как мужчинам, так и женщинам. Мир не стоит на месте, если, разумеется, вы не считаете, что ваша кухня и есть весь мир.

– Миссис Митчелл добивается, чтобы мы – женщины – наравне с мужчинами могли выбирать тех, кто собирается управлять Атлантой. Мы хотим и должны иметь возможность влиять на будущее нашего родного края, на собственное будущее и будущее наших детей.

В том же духе воспитывала Мейбл и свою маленькую дочь Маргарет. Ежедневно бороться за себя должны были дети семьи Митчелл. Борьба эта, как растолковала им мама, заключалась в необходимости и обязанности прилежно учиться и много читать. Вспоминая о матери, брат Маргарет, Стивенс признавал: любовь к чтению привила им именно Мейбл. Дети видели, с каким интересом проводила их матушка время, штудируя исторические и биографические труды американских и зарубежных авторов.

– И всё-таки не стоит сидеть в тёмном углу, как если бы вы были слепыми кротами. Раскройте глаза пошире и взгляните, как прекрасен мир за окном. Молодость – время развлечений, общения со сверстниками, занятий спортом, – наставляла Мейбл дочь и сына.

Когда Пегги решила заняться спортом, у неё – к полному её восторгу – появился пони. Научиться держаться в седле было не так-то просто, однако, освоив и это искусство, девушка вскоре пожелала пересесть на отцовскую лошадь, что и сделала. Поначалу Маргарет показалось, что они поладили, но во время одной из конных прогулок что-то пошло не так, кобыла заартачилась и понеслась во всю прыть, сбросив по пути свою юную наездницу.

На память о случившемся у Пегги остались хромота и бесценный опыт, так необходимый любому писателю. Именно благодаря этому опыту, в книге «Унесённые ветром» появилась сцена гибели маленькой дочери Скарлетт и Ретта – Бонни Блу.

Тягу к творческому письму Маргарет, как это часто бывает, обнаружила у себя в школьные годы. Уже тогда она была весьма серьёзной особой и в свободные от обучения часы сочиняла рассказы и сценарии для домашних спектаклей. Роли распределяла между друзьями. После нескольких репетиций маленькие актеры разыгрывали написанное Пегги на импровизированной сцене перед родными и гостями семьи.

«И вот ведь что интересно, – рассказывал позже брат Маргарет, Стивенс, – зачастую мне не нравилась избранная сестрой манера изложения её произведений. Но каждый раз, когда я пытался заикнуться об этом, маленькая упрямица бросалась спорить со мной.

– Когда же ты поймёшь, глупый Стиви, что важна вовсе не форма рассказа, романа или повести, а их содержание?»

1917 год. В Атланте только и разговоров было, что о предстоящей войне США с Германией[4]. Если прежде американские власти придерживались идеи невмешательства в разгорающийся военный конфликт, теперь стоять в стороне стало решительно невозможно. Используя подводные лодки, Германия бесцеремонно развязывала морскую войну, уничтожая британские и американские суда.

Так, одним из первых подверглось атаке пассажирское судно «Лузитания»[5].

Газета The Washington times от 7 мая 1915 года сообщала:

«Сегодня днём в 2 часа 33 минуты пассажирский пароход «Лузитания», заполненный пассажирами, многие из которых являлись американскими гражданами, был – по одним данным – торпедирован, а по другим – взорван адской подводной лодкой у Олд Хед оф Кинсейл[6].

Первой приняла тревожный сигнал станция радиосвязи в Лендс-Энде. Прозвучала мольба о срочной помощи. Незамедлительно было приказано отправить все доступные суда к месту происшествия. Напомним, что вчера немецкая подводная лодка потопила два 5000-тонных грузовых судна «Центурион» и «Кандидат», а в среду – торговую шхуну «Эрл оф Латам».

До сих пор никто не мог поверить в то, что угрозы немцев о нападении на пассажирские лайнеры серьёзны. Однако то, что произошло с судном «Фалаба»[7], а теперь и с «Лузитанией», ошеломило Лондон».

Когда подобные акты агрессии стали повторяться, власти США приняли решение обезопасить себя, вступив в Первую мировую войну.

Американские газеты и журналы публиковали призыв проголосовать:

«Хорошенько подумайте о своём будущем, о том, каким будет для нас 1918 год. Задайте себе вопрос: поддерживают ли жители вашего города и штата президента? Поддерживаете ли его вы? Приходите и отдайте ваш голос в пользу принятого решения или против него. Поддержав президента, вы выиграете войну!»

В том же году на Атланту обрушилось новое бедствие – город вспыхнул, как спичка. Бушующее пламя перекидывалось с крыши одного здания на крышу другого. Огонь стремительно пожирал всё, что встречалось на его пути: дом за домом, двор за двором. Над крышами уцелевших зданий небо заволокло клубами густого едкого дыма.

Панорамный снимок остовов домов, сгоревших в Атланте в пожаре 1917 года.

После стало известно: пожар вспыхнул в квартале, где проживали темнокожие и в считанные минуты охватил фешенебельный жилой район Понсе-де-Леон.

От роскошных зданий остались одни обгоревшие остовы. Когда после случившегося городские власти подсчитали убытки, выяснилось, что пожар причинил Атланте ущерб на пять миллионов долларов.

Страшно было представить, сколько людей осталось без крова, без тёплых постелей, без каких бы то ни было средств к существованию, с подорванной надеждой на счастливое завтра.

И это событие – увиденное собственными глазами и пережитое – было также отражено позже в романе Маргарет.

– Хочется надеяться, что впереди у нас будут преимущественно светлые, солнечные дни, – подбадривала дочь неунывающая Мейбл. – Будем верить, что война не продлится долго. Да и не надо тебе думать в твои годы о таких вещах. Думай лучше о том, что вскоре мы поедем с тобой в Нортгемптон и ты, как и мечтала, сможешь посвятить себя медицине. Кто бы знал! Моя дочь будет учиться в таком прекрасном заведении, как колледж Смита и – в этом я нисколько не сомневаюсь – добьется значительных успехов на избранном поприще. Я даже немножко завидую тебе. Да…

Мама хотела сказать ей что-то, от чего явно ощущала неловкость.

– Я знаю, дорогая, что вот уже несколько месяцев ты испытываешь взаимное чувство к Генри. И он, бесспорно, прелестный молодой человек. У него такие очаровательные серые глаза, он умён, хорошо воспитан… Но, мне бы не хотелось, чтобы вы торопились. Теперь не время для замужества. Видишь ли, это, конечно, не моё дело, но ты только начинаешь жить. Неизвестно, как всё сложится.

Маргарет прекрасно понимала, чего опасается её матушка. Генри – поклонник и добрый приятель Пегги – уже неоднократно испытал себя в бою и успел получить звание лейтенанта. А на войне могло случиться что угодно. И случилось.

– Господи! Дорогая… Горе. Страшная весть. Крепитесь. Ужасное горе!

«С прискорбием сообщаем вам, что Генри Клиффорд погиб, получив многочисленные осколочные ранения».

И без того тоскливые дни стали совсем беспросветными. Они медленно капали, точно вода из не до конца закрытого крана. В письмах близким Маргарет сообщала:

«Иногда, колледж – местечко, в общем, симпатичное – напоминает мне застенки. Нас уже давно никуда не выпускают. Поначалу повышенное к нам внимание наставниц – а они буквально ходят за нами по пятам – являлось вопросом соблюдения нашей добродетели. Теперь же с нас и вовсе не спускают глаз. Например, нам запрещено ехать домой на каникулы. На сей раз причина с добродетелью, как вы догадываетесь, никак не связана. Я не открою никакого секрета, если напишу вам, что за воротами колледжа свирепствует испанка»[8].

В одном из номеров газеты The Seward gateway daily edition, and the Alaska weekly post от 24 октября 1918 года сообщали:

«Эпидемия эта называется «испанкой». Грипп распространяется по США с молниеносной скоростью. Так, нашей редакции стало известно, что в Бремертоне[9], например, ещё два дня назад было зарегистрировано около тысячи случаев этого опасного заболевания. В местечке Додж-Сити[10] со вчерашнего дня закрыты все бильярдные, все танцевальные залы, кинотеатры, театры и заведения подобного рода.

Рассказывают, что здесь грипп – мы, разумеется, подразумеваем, испанский грипп – поразил преимущественно мужчин. Зафиксировано много случаев, закончившихся летальным исходом. В одном из городов южного штата при тридцати тысячах населения зарегистрировано десять тысяч заболевших.

Профессор И. Э. Грир предупреждает наших читателей, что симптомы у «испанки» те же, что и у обычной простуды: ощущаются головная боль и боль в спине, повышается температура, появляются озноб, насморк и кашель».

Власти штатов отдавали распоряжение закрывать не только увеселительные заведения и рестораны, но и церкви, школы, детские сады.

Кондуктор запрещает вход пассажиру без маски в Сиэтле. Госпиталь для больных «испанкой» в Канзасе.

США, 1918 г.

В то же время население умоляли не расходовать почём зря лимоны. С тех пор, как кто-то из медиков объявил во всеуслышание, что лучшее средство от «испанки» – лимонад, и все начали бочками употреблять этот напиток в горячем виде, цитрусовые в магазинах и на рынках стали большой редкостью.

«Если вы здоровы, оставьте цитрусовые тем, кто в этом действительно нуждается», – были вынуждены просить теперь публику медики и газетчики. Лимоны предлагали заменить сырым луком – есть его во время обеда и ужина.

«Миллион случаев за две недели», «Медики признают, что не знают, как справляться с напастью, поскольку этот вопрос не был до конца изучен», «Мы с пониманием относимся к тому, что учителя, театральные работники и все, чья деятельность непосредственно связана со взаимодействием с большим количеством людей, оказались не у дел. Будем благоразумны. Это временное неудобство и мы должны приложить все усилия для того, чтобы эпидемия сошла на нет».

Маргарет читала новости подобного толка с величайшим интересом. Они были глотком свежего воздуха, настоящей жизнью, от которой их – студенток – прятали, как тепличные растения. Девушке хватило нескольких месяцев обучения для того, чтобы осознать, что с выбором учебного заведения, как и с выбором профессии – а близкие убедили Пегги, что из неё мог бы выйти превосходный психиатр- она поторопилась.

Огорчало и ещё одно обстоятельство: ей совершенно не повезло с однокурсницами.

Кутаясь по вечерам в одеяло, Маргарет грустно размышляла про себя о том, что эти особы намеренно сторонятся её, если же вдруг заговорят, ведут себя с надменностью цапель. При малейшей же возможности и вовсе делают вид, что Пегги здесь нет. Такая неприязнь, очевидно, была следствием зависти. А завидовать было чему: Маргарет жила в хорошем доме, в любящей семье, забирать её приезжали на автомобиле. Пегги считали изнеженной. Сколько раз она слышала желчный шепоток у себя за спиной, а так, как обладала отменным слухом, прекрасно разбирала гадкие слова, сказанные в свой адрес.

Её никто здесь не любит. Никто. Никто.

Ещё одним поводом для зависти было то, что на неё нередко засматривались молодые мужчины.

Мысли о таком к ней отношении девушек ранили Маргарет. Но все эти пустяки, все эти уколы со стороны сверстниц – отступали на второй и даже третий план после удручающих новостей, которые она получала из дома. Сначала смерть Генри, теперь мама…

«Мне не хотелось бы пугать тебя, моя дорогая, но твоя матушка… Кажется, она подхватила «испанку.» Конечно, не стоит думать о худшем. Всё непременно наладится», – писал ей отец.

В последнем, адресованном дочери письме, Мейбл настраивала свою девочку на позитивный лад, всё шутила, шутила. Её тревогу, растерянность перед приближающимся закатом жизни мог разглядеть между строк только очень проницательный человек, только тот, кто готов был взглянуть правде в глаза. Пегги к этому готова не была. Она боялась правды, не желала её, она ни за что не хотела признаться себе, что никогда более не увидит мать.

Увы. Выигравшая множество баталий, в сражении с гриппом Мейбл потерпела сокрушительное поражение.

В мгновение тщательно выстроенные некогда планы, выпестованные надежды и мечты утратили какое бы то ни было значение. Пегги нужно было жить, исходя из обстоятельств. Обстоятельства же были таковы: не имея никакого желания и далее изучать медицину, Маргарет сделала выбор – отныне она возьмёт на себя все, прежде возложенные на плечи её матушки хлопоты по дому и, конечно, заботу об отце. Когда же придёт время – это было мечтой каждой молоденькой мисс, – постарается удачно выйти замуж.

Ведь какой бы самостоятельной ни растила Мейбл дочь, даже она признавала, что семейный очаг занимает далеко не последнее место в жизни женщины.

Стиви украдкой наблюдал за сестричкой. Надо же, каким крепким орешком она оказалась!

Взвалив на себя обязанности, которые и иному взрослому человеку были не совсем под силу, Маргарет ухитрялась сохранять лёгкость, резвость, жизнерадостность. Она оставалась всё той же любознательной, приветливой, остроумной девушкой, которая, пусть и предпочитая обществу уединение, не забывала о наказе матери развлекаться и проводила свободное время в компании соседей и друзей, гостивших в их семейном доме.

Среди прочих, регулярно заглядывавших к ним на огонёк, Маргарет, как показалось её проницательному брату, выделяла двоих: Джона Марша и Берриена Киннарда Апшоу.

Джон был застенчивым, деликатным молодым человеком с весьма скромным достатком. Пройдя службу в медицинском батальоне, он какое-то время преподавал английский язык в школе, а затем устроился редактором в The Atlanta Journal.

Пожалуй, кроме хорошего воспитания, порядочности, ума, доброты и редакторского оклада Джон ничего не смог бы предложить своей будущей невесте.

Иное дело Берриен. Капризный, чертовски обаятельный, самолюбивый, он занимался бутлегерством[11], и, казалось, мог добыть для Пегги даже луну с неба. Немного денег и дело сделано.

Решив, что тягаться с Апшоу – дело безнадёжное, Джон отступил.

«Можно себе представить, как Марш чувствовал себя, когда соглашался на роль свидетеля жениха на свадьбе Маргарет и Берриена, – вспоминали позже общие друзья Пегги и Джона. – Уже тогда, пусть Джон и тщательно это скрывал, было видно, что он без памяти влюблён в невесту. Почему Маргарет дала согласие на брак с Апшоу, никто из нас не понимал. Надо думать, Берриен был слишком навязчив».

Как позже писали исследователи жизни и творчества Маргарет Митчелл, ни родные Пегги, ни её друзья не были в восторге от этой свадьбы.

Не много счастья довелось испытать Пегги в первом браке. На смену восторженной бесшабашности очень скоро пришло отрезвление, изумление, испуг, ненависть. Через несколько месяцев совместной жизни её муж сорвал с себя маску. Человек, не привыкший ни в чем себе отказывать, Киннард часто и помногу пил, имел слабость к азартным играм, а всё свободное время проводил в окружении неизвестных ей женщин. Если же Маргарет пыталась бунтовать, Апшоу вколачивал в неё смирение.

Пьяный, озлобленный, не умеющий сдерживать приступы гнева, являлся он домой среди ночи или ранним утром и жестоко избивал свою жёнушку.

Как же низко она пала – дочь гордой, бесстрашной Мейбл!

Соседи шёпотом рассказывали друг другу о том, чему явились невольными свидетелями: гоняясь за Маргарет, таская её за волосы, негодяй так и норовил побольнее ударить несчастную по изувеченной при падении с лошади ноге, отчего Маргарет стала хромать ещё сильнее.

– Бедная, бедная Пегги! Она так боится своего ненормального мужа. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понимать это.

Неизвестно, сколько ещё отравленного мёда супружеской жизни могло перепасть на долю Маргарет, если бы не несчастный-счастливый случай, о котором также рассказывали окружающие. Однажды утром на пороге дома четы Апшоу появились полицейские.

– Миссис Апшоу?

– Совершенно верно. Что-то случилось?

– Сожалеем, миссис. Понимаем, как горько вам будет услышать… Этой ночью мы нашли вашего мужа неподалёку от одной из местных гостиниц. Я хочу сказать, мы нашли тело вашего мужа, миссис.

(Время спустя эта история будет рассказана иначе и обрастёт деталями: в один из дней Апшоу бросил свою жену и отбыл из Атланты. Сбежав из города, первый супруг писательницы исчез на долгие четырнадцать лет. Когда же Маргарет стала знаменитой, когда о ней затрубила американская пресса, она получила одно, второе, третье письма от Киннарда. В них Берриен шантажировал свою супругу и угрожал ей скорой расправой.

«Надо полагать, у тебя теперь водятся денежки. Если ты не будешь регулярно делиться со мной – твоим первым и наверняка, всё еще любимым муженьком, я вернусь и сверну твою тонкую, нежную шейку. Не вздумай ничего рассказывать Джону…»

Именно после этого в спальне Пегги, на её прикроватном столике появился револьвер – только так Маргарет могла чувствовать себя относительно спокойно. Из-за угроз Киннарда любой визит всякого незнакомого человека – будь то навязчивый почитатель её таланта, соседка или почтальон – вызывал у Маргарет панику. И так до тех пор, пока она не узнала, что её бывшего мужа нет в живых.

– Мы нашли мистера Апшоу неподалёку от одной из местных гостиниц… Мы нашли тело мистера Апшоу, миссис Марш).

Ранее же, брошенная, оставшаяся в полном одиночестве, сидя в напряженной тишине, Маргарет улавливала шелест листвы деревьев, растущих у её дома. В этом шелесте ей слышался голос усопшей матушки.

«Хочешь жить, Маргарет? Хочешь быть счастливой, Маргарет? Ни на кого не надейся. Борись! Подумай, как содержать себя, как сохранить свой дом, как уберечь отца».

Спустя несколько дней Пегги вышла из дома и направилась на собеседование в редакцию журнала The Atlanta Journal.