Лето на прищепках бесплатное чтение

На чёрно-белых фотографиях советского детства красок не меньше, чем на нынешних цветных снимках. Краски эти в щедрой памяти, она и есть тот самый проявитель плёнки, она же и фотоувеличитель. Глазом не успеешь моргнуть, как воспоминания, развешенные на верёвке за прищепки, просохнут, и фотокадры оживут, а летние ещё и согреют. Ведь теплее, чем в далёком лете детства, нам уже никогда и нигде не будет.

Фотокадр «Хали-хало»

Летом мы со Снежкой часто удирали в лес: он у нас, в пригороде богатый был, густой, с просекой. Однажды мы за неё зашли, хотя и испугались до дрожи в коленках, когда натоптанные тропинки сменились непроходимыми зарослями. Сухими кустарниками дикой смородины, островками колючего репейника и корявыми деревьями, растущими вплотную друг от друга. Миновав смороду и нацепляв на хлопковые колготки колтунов (почему-то цветные хэ-бэ репейник особенно ценит), мы с трудом просочились сквозь задубевшие и потрескавшиеся исполины на поляну. Поосмотрелись и замерли от восторга, когда приметили вдали нечто синеватое, похожее на водоём.

– Озеро! – закричали я и подруга и побежали к нему, хотя знали, что никакого озера в нашем лесу быть не могло, иначе местные давно его облюбовали бы, а не ездили на городской пляж.

Но мы, оставив поляну, вновь раздвигали ветки, спеша к синеве. Она манила нас к себе, и редкие лучи солнца загадочно резвились на этом лесном тайнике. Однако, чем ближе мы подбирались к нему, тем большее испытывали разочарование. Всхлипнув, Снежка застыла на месте:

– Никакое это не озеро, а вагончик, обыкновенный вагончик синего цвета!

Вздохнув, я тоже остановилась: подруга была права, мы приняли за озеро металлическую бытовку.

– Айда, домой? Во дворе наши, небось, в «Выше ноги» или в Хали-хало играют!»

Снежка грустно кивнула. Мы повернули обратно. Правда, грусть улетучилась, стоило нам снова перейти просеку и разбежаться глазами от ручейков-тропинок: куда хочешь туда и плыви, но поплыли мы домой. Вернее, понеслись и, когда наши пятиэтажки стали различимы, вдруг обе спохватились, что озеро, возможно, и не померещилось нам и, наверное, к нему ещё стоит вернуться. В другой раз, когда силёнок хватит до него дойти, а не жмуриться от недоверия собственным глазам: «Озеро, не озеро?»

Но в то лето вернуться к нему не получилось, хотя, Снежка, наверное, не раз в лес с девчонками гоняла, а я была отправлена с маминой подругой и её детьми в деревню, потому что мои родители неожиданно решили разойтись. Дорогой, пока Икарус потряхивало на грунтовке, я размышляла: «Если загадать слово развод в «Хали-хало», то догадаются ли наши дворовые ребята, что это за слово? А если кто догадается, и ведущий, по правилам игры, возьмётся бежать, то сколько шагов будет до него, когда угадавший крикнет «стоп»? Наверное, не так уж и мало? Даже много. Так много, как до прошлого лета, в которое мы со Снежкой наткнулись в лесу на озеро. Теперь я уверена, что оно там было.

Фотокадр «Дух полей»

Лето – не лето, когда твои родители разводятся, но почему-то я свято верила – это они не навсегда: как разведутся, так и сойдутся. «Вот съезжу с тётей Надей и её детишками в деревню да вернусь, и застану маму с папой вновь поженившимися». В придачу со мной родители отправили палку сервелата, дефицитного по тем временам продукта, и много банок консервированного частика. Меня строго предупредили, чтобы я вела себя хорошо и следила за пятилетними Ксюшей и Дюшей. Фиг с два я была послушной! Мне ведь тогда озеро пообещали, Селигер, но к нему часа три добираться: кто поедет, если в деревне работы навалом? Вот я и взбрыкнула, решив, раз меня на озеро не везут, то я к нему сама пойду, как к Магометовой горе. И пошла, а следом за мной пошлёпали Ксюша с Дюшей. Дошли мы только до совхозного пшеничного поля. «Оно, ух, как колосилось!» Колосья с меня ростом, а тёти Надиных детей и вовсе скрадывали. Комбайны гудели, а мы под рёв техники с визгом ныряли в пшеницу. До вечера. Пока не встретились с усталым и дико перепуганным нашим появлением комбайнёром. Он вышел из комбайна передохнуть и прикорнул среди колосьев. Правда, отдохнуть у него не вышло, потому что наткнувшиеся на него Дюша и Ксюша едва не лишили его дара речи.

– Полевик – дух полей! – завизжали они, и я, прибежав на их визг, тоже завизжала.

– Никакой я не Полевик, – недовольно оправдывался рабочий.

– На вас лапти и вы сердитый! – возражали тёти Надины дети.

– Лапти, чтоб ноги не потели и чту, так сказать, традиции, а сердитый оттого, что вы мне поспать не дали. Давайте, я вас домой отведу?

Мне, Дюше и Ксюше пришлось согласиться: мы были приучены не перечить взрослым.

Утром хмурая тётя Надя, собирала меня домой, укладывая частик и недоеденную колбасу в сумку. Её дети ещё спали, ухайдакавшись накануне моего отъезда. Ксюша, правда, неожиданно проснулась, услышав возню в комнате и, потерев сонные глаза, спросила у тёти Нади: