Вы не авторизовались

Яды. Великолепная история человечества бесплатное чтение

Нил Брэдбери
Яды. Великолепная история человечества

Информация от издательства

Оригинальное название:

A Taste for Poison

Научный редактор Всеволод Северцев

На русском языке публикуется впервые

Брэдбери, Нил

Яды: великолепная история человечества / Нил Брэдбери; пер. с англ. В. Горохова); науч. ред. В. Северцев. — Москва: Манн, Иванов и Фербер, 2023. — (Великолепная история человечества).

ISBN 978-5-00195-863-5

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

A TASTE FOR POISON

Посвящается моей жене и дочерям а также моим родителям — за то, что научили меня различать добро и зло

Часть I. Биомолекулы смерти

Как правило, великие отравители — женщины, хотя я с удовольствием вспоминаю дело одного поверенного из Уэльса, который травил всех, кто попадался ему на глаза, и буквально не мог остановиться. У этого джентльмена были очень хорошие манеры. Он придумал одну запоминающуюся фразу, которая вошла в анналы подлинных убийств. Передавая отравленный коржик своему гостю, он заботливо говорил: «Осторожно, не испачкайте пальцы!»^[1].

Сэр Джон Мортимер, барристер, писатель, драматург, создатель телесериала «Рампол из Бейли» (Rumpole of the Bailey)

Введение

Нет, уж лучше

Не изменять пути прямому нам,

И, благо он испытан, — яд на сцену…

Так, решено…^[2]

Еврипид. Медея (431 год до н. э.)

Убийства в истории преступлений стоят особняком и кажутся чем-то крайне отталкивающим. И среди орудий убийства найдется совсем немного таких, которые являются столь же патологически притягательными, как яды. В отличие от импульсивных убийств, совершаемых спонтанно, отравление — хладнокровное, спланированное — идеально подходит под юридическое определение понятия «преступный умысел». Для такого деяния требуется подготовка: необходимо не только знать привычки жертвы, но и обдумать, как доставить яд в ее организм. Одни вещества убивают за считаные минуты, а другие можно давать в течение длительного времени, чтобы они накапливались, тем самым постепенно приближая человека к неминуемой гибели.

Эта книга отнюдь не каталог отравителей и их жертв. Скорее, она посвящена природе ядов и механизму их воздействия на человеческий организм на молекулярном, клеточном и физиологическом уровнях. Яды убивают по-разному: у каждого из них своя, только ему присущая схема. Симптомы отравления тоже разные — зачастую именно они позволяют понять, какой конкретно яд был использован. Иногда эта информация становится ключом к правильному лечению, и пострадавший человек полностью выздоравливает, но в некоторых случаях осведомленность о том, какой яд применил преступник, не дает никаких преимуществ, поскольку противоядия просто не существует.

В английском языке слова poison, «яд», и toxin, «токсин», часто употребляют как синонимы, хотя, строго говоря, это далеко не одно и то же. Ядом можно назвать любое вредное для организма химическое вещество, как природное, так и рукотворное, а термин «токсины», как правило, используют применительно к опасным для жизни химическим соединениям, которые вырабатываются именно живыми существами. Впрочем, с чем бы вы ни столкнулись — с ядами или с токсинами, разница между этими веществами будет чисто теоретической. В Древней Греции словом toxikon называли «яд, в который обмакивают стрелы»: в те времена наконечники стрел смазывали растительными соками, чтобы увеличить их смертоносную силу. Впоследствии это слово соединили с греческим logos, что значит «понятие, мысль», и получили «токсикологию» — науку, которая изучает ядовитые вещества. Английское слово poison — «яд» — восходит к латинскому слову potio, означавшему просто-напросто «питье, напиток». Постепенно слово меняло свою форму и превратилось в старофранцузское puison или poison. В английском языке это слово впервые появляется в 1200 году в значении «смертельное зелье или вещество».

Яды, полученные из живых организмов, часто представляют собой смесь множества химических веществ. Например, неочищенный сок белладонны (ее еще называют красавкой) довольно опасен сам по себе, но путем очистки из него можно выделить химическое вещество атропин. Из ядовитой наперстянки также можно получить отдельное вещество — дигоксин.

Иногда яды получают путем соединения нескольких ядовитых веществ. Так готовили яд под названием «аква тофана» — смесь свинца, мышьяка и белладонны^[3].

Химическое вещество, находящееся во флаконе, не может никому причинить вреда. Как же оно становится причиной смерти человека? Вне зависимости от того, какой именно яд выбрать, наступлению смерти предшествуют три четко различимых этапа: попадание яда в организм, действие яда и последствия.

Жертва может получить свою дозу яда одним из четырех способов: путем проглатывания, путем вдыхания, через кожу или посредством инъекции. Иначе говоря, яд может попасть в организм через кишечник с едой и питьем, через легкие при вдохе, непосредственно через кожу либо в результате укола в мышцу или введения в кровеносный сосуд. Способ доставки яда в организм жертвы убийца выбирает, учитывая характеристики вещества. Ядовитые газы неоднократно становились орудием убийства, однако такой способ связан с рядом технических сложностей, и в целом это не самый практичный метод, ведь нацелиться на отдельного человека непросто. Гораздо более удобен в применении другой способ доставки яда в организм жертвы — через кожные покровы и слизистые оболочки глаз и рта. Убийце вовсе не обязательно вступать в контакт с жертвой и даже находиться рядом в момент отравления: достаточно нанести яд на какой-нибудь предмет, к которому прикоснется жертва, и подождать результата. Большинство ядов можно без проблем подмешать в еду или напитки. Этот метод особенно хорош для твердых кристаллических ядов — ими можно посыпать пищу или растворить их в жидкости. Однако некоторые яды приходится вводить в организм с помощью укола. Дело в том, что определенные вещества, например белковые соединения, после проглатывания неизбежно распадаются в желудке и кишечнике. Разумеется, чтобы совершить такое преступление, нужно подобраться к жертве поближе.

Теперь давайте рассмотрим самый важный вопрос: как действуют яды? Почему они нарушают работу внутренних механизмов человеческого организма? Эти вещества способны производить массу различных эффектов, и их изучение позволяет проникнуть в тайны биологии человека. Многие яды атакуют нервную систему и вмешиваются в сложнейший процесс передачи электрических сигналов, который обеспечивает нормальное функционирование нашего организма. Разрыв связи между отделами сердца запросто может привести к остановке сердечных сокращений и смерти. Если нарушится управление диафрагмой — мышцей, благодаря которой мы дышим, — человек тоже умрет, на этот раз от асфиксии, или удушья. Некоторые яды скрывают свою истинную природу и проникают внутрь клеток, выдавая себя за другие структуры. Молекулы таких ядов по форме схожи с молекулами жизненно важных компонентов клетки — это позволяет молекулам яда встроиться в метаболизм и остановить его, поскольку выполнять нужные биохимические функции они неспособны. Из-за таких «подложных» молекул клетка перестает работать и умирает, а если умрет достаточно много клеток, погибнет и весь организм.

Нетрудно догадаться, что если разные яды ведут себя в организме по-разному, то и симптомы отравления ими тоже будут разными. Большинство ядовитых веществ, которые попадают в организм при проглатывании, независимо от их механизма действия, вызывают сначала рвоту и понос: организм пытается физическим путем избавиться от яда. Если яд воздействует на нервную систему и нарушает передачу электрических сигналов в сердце, у человека возникнет пальпитация — усиленное, нерегулярное сердцебиение, — что в конце концов приводит к остановке сердца. Отравление ядами, которые воздействуют на клеточную химию, часто сопровождается тошнотой, головными болями и выраженной вялостью. В этой книге вы найдете немало историй о действии ядов и об ужасающих последствиях отравления этими ядами.

Яды в представлении большинства людей ассоциируются исключительно со смертью, однако ученые используют ровно те же химические вещества, чтобы нарушить молекулярные и клеточные механизмы и получить информацию, необходимую для разработки новых эффективных лекарств от самых разных заболеваний. Так, изучение воздействия на организм яда наперстянки позволило создать препараты от застойной сердечной недостаточности, а понимание механизмов работы белладонны помогло изобрести препараты, которые теперь повсеместно применяют в хирургии для профилактики послеоперационных осложнений и даже для лечения солдат, пострадавших от химического оружия. Это еще раз доказывает, что сами по себе химические вещества не хорошие и не плохие. Важно намерение, с которым человек их использует: чтобы сохранить жизнь своему ближнему или, наоборот, отнять ее.

Глава 1. Инсулин и ванна миссис Барлоу

И у Уильямса из Рочестера, и у Вудъятта из Чикаго пациенты умерли от гипогликемического шока после передозировки инсулина.

Тия Купер, Артур Эйнсберг. Прорыв (2010)

Как всего за тридцать лет чудо-лекарство превратилось в орудие убийства

Какие образы всплывают в памяти, когда вы слышите слово «яд»? Может быть, вы представляете себе ядовитые растения, или ядовитых змей, или даже безумных ученых, синтезирующих смертельные химикаты в подземном бункере? Впрочем, далеко не все яды имеют столь экзотическое происхождение. Иногда ровно те же свойства, которые позволяют использовать вещество во благо, делают его опасным.

Впервые это противоречие между полезным и вредным действием заметили в эпоху Возрождения. «Яд определяет доза», — предостерегал великий алхимик и врач XVI века Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, который, к счастью, известен нам под прозвищем Парацельс. Наверное, сложно найти лучшее подтверждение этого принципа, чем яд, с которого мы начнем наше повествование, — в малых дозах это химическое вещество спасает жизни, а в больших может отправить человека на тот свет.

Речь идет об инсулине. Если организм не может его вырабатывать или неспособен правильно на него реагировать, возникает серьезное заболевание — сахарный диабет^[4]. До того как инсулин получил массовое распространение, диагноз «сахарный диабет» был сродни смертельному приговору: даже самые оптимистичные прогнозы предрекали больным несколько лет страданий, а затем смерть. Вместо радостного, активного детства больные дети мучились от неутолимого голода и постоянной жажды. За несколько лет до открытия инсулина американские врачи Фредерик Аллен и Эллиотт Джослин для продления жизней больных диабетом предложили соблюдать строжайшую диету — по сути, это была медленная голодная смерть, а их пациенты постепенно увядали, превращаясь в обтянутый кожей скелет^[5]. Тогда уже было известно, что в моче диабетиков присутствует сахар, и ограничение питания, безусловно, устраняло это явление, однако на самом деле подобное лечение являлось симптоматическим и не было подкреплено научными данными. Впрочем, более рациональной и эффективной альтернативы тоже не было.

Все изменилось в 1921 году, когда канадским ученым удалось выявить инсулин в поджелудочной железе животных и выделить его в чистом виде. Первым пациентом, испытавшим на себе новейшую терапию, стал четырнадцатилетний Леонард Томпсон. Мальчик весил меньше тридцати килограммов и периодически впадал в диабетическую кому. Благодаря инсулину уровень сахара в крови подростка быстро снизился до нормальных значений, он начал набирать вес, и проявления болезни постепенно исчезли. Инъекции инсулина не приносят окончательного исцеления, но они позволяют миллионам диабетиков жить полноценной и в целом обычной, здоровой жизнью. Один из самых важных навыков, который приходится освоить всем больным диабетом, — это умение распознавать симптомы пониженного и повышенного содержания инсулина в организме.

От момента открытия и выделения инсулина до его широкого применения в медицине прошло совсем немного времени — в 1923 году, спустя всего два года, инсулин появился в продаже^[6]. Однако, если посмотреть на последовавшие за этим события, обнаружится более зловещая и трагичная правда: прошло чуть больше тридцати лет, и лекарство стало орудием убийства.

Ванна миссис Барлоу

Ранним утром в субботу, четвертого мая 1957 года, сержанта сыскной полиции Джона Нейлора вызвали на улицу Торнбери-кресент в английском городке Брэдфорде. Войдя в дом, сержант услышал тихие рыдания и обнаружил убитого горем мужчину, который крепко сжимал в руке женскую фотографию. Сержант поднялся на второй этаж: там в ванне лежало тело обнаженной женщины — той самой, что была на фотографии. Рядом с безутешным мужем безмолвно стояли встревоженные соседи. Все они были убеждены, что несчастный вдовец страдает искренне, однако у сержанта Нейлора появились сомнения на этот счет.

Все, кто знал Элизабет — «Бетти» — Барлоу, считали, что она очень удачно вышла замуж, а Кеннет — нежный и любящий муж. Соседи подтверждали, что супруги никогда не ссорились и жили исключительно счастливо. Элизабет была на девять лет младше Кеннета Барлоу. Вообще-то для него это был уже второй брак. Свадьба Элизабет и Кеннета состоялась в 1956 году, после смерти первой жены Кеннета, и Элизабет стала мачехой для маленького Айана, сына мистера Барлоу. Элизабет и Кеннет работали в городских медицинских учреждениях: она — младшей медсестрой в одной больнице Брэдфорда, а он — фельдшером в другой. Возможно, так будущие супруги и познакомились.

После свадьбы Кеннет продолжил работать по профессии в Брэдфордской королевской больнице, а Элизабет оставила медицину и устроилась в местную прачечную гладильщицей. Работа была довольно заурядной, приходилось постоянно стоять в клубах пара, из-за чего одежда пропитывалась неприятной влагой, однако платили там неплохо, и это позволяло семье сводить концы с концами. По пятницам Элизабет полагался короткий день. Третье мая 1957 года не стало исключением. Около полудня Элизабет уже собиралась идти домой и упомянула в разговоре с подругами, что ей не терпится немного заняться собой и вымыть волосы. От прачечной до Торнбери-кресент было недалеко, и по дороге Элизабет заглянула в закусочную, чтобы купить на обед горячую рыбу и картошку фри. В двенадцать тридцать пропитанную уксусом бумагу, в которую был упакован обед, развернули, и кушанье было съедено с хлебом, маслом и чаем.

Пообедав, Элизабет занялась домашними делами и затеяла стирку, а Кеннет тем временем решил потратить остаток дня на уход за своей гордостью: он выгнал из гаража автомобиль и тщательно его вымыл. Примерно в четыре часа Элизабет отправилась навестить соседку, миссис Скиннер, которая позже подтвердит, что Элизабет выглядела веселой и «полной жизни». «Она показывала мне [купленное] черное нижнее белье и шутила по этому поводу», — вспоминала миссис Скиннер.

Вечером семейство Барлоу отдыхало в гостиной. Элизабет прилегла на диван, но вскоре почувствовала беспокойство. В конце концов она сказала, что хочет немного полежать в кровати. В половине седьмого, поднимаясь по лестнице в спальню, она крикнула Кеннету, чтобы он разбудил ее через час, — Элизабет собиралась вместе с мужем посмотреть телепередачу. Вышло так, что вернуться к просмотру телевизора ей было не суждено. Когда пятьдесят минут спустя Кеннет пришел сообщить жене, что шоу вот-вот начнется, Элизабет уже переоделась в пижаму и легла. Услышав, что жене «так хорошо, что не хочется вставать», мужчина спустился в гостиную и полчаса смотрел телевизор в одиночестве, а потом взял стакан воды и пошел наверх — посмотреть, что делает жена.

Элизабет по-прежнему была в кровати, но чувствовала сильную утомленность. Как потом будет вспоминать Кеннет, она сказала, что «слишком устала, чтобы пожелать “спокойной ночи” приемному сыну». Было еще не очень поздно, поэтому Кеннет решил оставить жену на некоторое время в покое, а сам спустился вниз, чтобы продолжить вечер перед телевизором. Когда Кеннет услышал, как Элизабет зовет его из спальни, на часах было чуть больше половины десятого. Он поднялся по лестнице и, войдя в комнату, увидел, что жену вырвало прямо в постели. Это вызвало у Кеннета беспокойство. Супруги сменили простыни, Кеннет отнес грязное белье вниз и положил его в корыто на кухне. Теперь Элизабет уже не просто жаловалась на усталость — ей было «очень жарко», поэтому она пожелала лечь на свежезастеленную кровать, не укрываясь.

Кеннет переоделся в пижаму, забрался в постель и взял книгу. К десяти вечера состояние Элизабет не улучшилось. Она начала обильно потеть, а потом разделась и сказала мужу, что примет ванну, чтобы немного остудиться. Под звуки льющейся воды Кеннет задремал.

Спустя какое-то время он внезапно проснулся. Взглянув на будильник, Кеннет увидел, что уже двадцать минут двенадцатого, и удивился, что жена до сих пор не вернулась из ванной. «Все в порядке? Ты скоро?» — встревоженно крикнул он. Ответа не последовало. Обеспокоенный тем, что жена могла уснуть, лежа в уже остывшей воде, Кеннет встал с кровати и отправился в ванную. Там он обнаружил Элизабет и ужаснулся — она с головой погрузилась в воду и не шевелилась.

В панике Кеннету показалось, что жена тонет, поэтому он быстро вырвал пробку и выпустил из ванны воду, а потом в отчаянии попытался вытащить жену и положить ее на пол, но ему не хватило сил. Медбрат по профессии, Кеннет догадался, что искусственное дыхание можно сделать прямо в ванне, и начал вгонять воздух в безжизненные легкие Элизабет. Тщетно. Нужно было звать на помощь.

Поскольку телефона в доме не было, Кеннет прямо в пижаме бросился к соседям — Скиннерам, — разбудил их, умоляя вызвать доктора, и побежал обратно — реанимировать жену. Как ни странно, вместо того чтобы немедленно позвонить в скорую, соседи решили лично посмотреть, что там происходит. Они пошли к Барлоу, поднялись по небольшой лестнице и обнаружили Кеннета, который растирал плечи обнаженной Элизабет, по-прежнему лежавшей в пустой ванне. Теперь Скиннеры убедились, что ситуация серьезная. Они позвонили семейному врачу и попросили его приехать незамедлительно. Пока они ждали, миссис Скиннер видела, как Кеннет сидит в кресле, закрыв руками лицо, и тихо плачет. Доктор приехал быстро, однако для Элизабет все было кончено. Оставалось только констатировать смерть.

Смерть человека — трагическое событие, тем более когда из жизни уходит молодая жена, мать и просто здоровая женщина. Врач чувствовал: здесь что-то не сходится, что-то не так, но не мог понять, что именно. Элизабет, безусловно, была мертва, у нее уже начали проявляться характерные признаки трупного окоченения, и все же доктора не оставляло ощущение, что надо сообщить в полицию. Так он и поступил, и вскоре для осмотра места происшествия прибыл детектив Нейлор.

Ключом к раскрытию этого преступления окажется то, что Элизабет решила принять тем вечером ванну. Если бы она осталась в постели, ее смерть, пусть и печальную в столь молодом возрасте, наверное, признали бы естественной. Поначалу все выглядело так, будто Элизабет утонула, однако зрачки у нее были сильно расширены, гораздо сильнее, чем врач когда-либо видел у утопленников.

Что же стало причиной такого сильного расширения зрачков? И почему у Элизабет появился жар, вызвавший желание принять прохладную ванну? И с чем связана страшная усталость, которую ощутила молодая, полная сил женщина? Интересно, что разгадка смерти Элизабет кроется в самом обычном веществе, которое миллионы людей каждый день добавляют в чай или кофе. Это вещество — сахар.

«Всего ложечка сахара…»

Сахар, который мы обычно покупаем в магазине, — это лишь один из многих видов сахара. С химической точки зрения сахара представляют собой углеводы и состоят из атомов углерода, водорода и кислорода, соединенных между собой определенным образом. Самые маленькие молекулы содержат всего шесть атомов углерода, шесть атомов кислорода и двенадцать атомов водорода, которые в зависимости от расположения дают фруктозу (фруктовый сахар), галактозу (она содержится, например, в молоке и авокадо) или глюкозу. Когда говорят об «уровне сахара в крови», имеется в виду именно глюкоза, которую кровь транспортирует как источник энергии. Столовый сахар — те белые кристаллы, которые мы кладем ложкой в кофе или чай, — это сахароза, состоящая из молекул фруктозы и глюкозы. Лактоза, или молочный сахар, — это соединенные вместе молекулы глюкозы и галактозы.

Если связать друг с другом сотни и тысячи молекул углерода, кислорода и водорода, получатся длинные цепочки сахаров: у животных это гликоген, а у растений — клетчатка и крахмал^[7].

Интересно, что независимо от того, какие именно углеводы мы потребляем (жареную картошку, хлеб, макароны, сладкую газировку или фруктовый сок), в кишечнике они все равно распадаются на составные части (глюкозу, фруктозу и галактозу), которые затем всасываются и попадают в печень, где превращаются в глюкозу — единственный вид сахара, транспортируемый кровью по кровеносным сосудам.

Уровень глюкозы, как и многих других веществ в нашем организме, должен удерживаться в довольно узких рамках, поскольку слишком сильное отклонение от нормы может повлечь за собой тяжелые осложнения и даже смерть. Если глюкозы в крови слишком мало (это состояние называют гипогликемией), ее будет недостаточно для удовлетворения энергетических потребностей организма, в первую очередь головного мозга. Избыток глюкозы (гипергликемия) может стать причиной повреждения нежных клеточных мембран, особенно в нервах и сетчатке глаза, что в свою очередь приведет к повреждению нерва, боли и даже слепоте. В отличие от других органов, наш головной мозг в качестве топлива полагается именно на глюкозу. Так как мозг не запасает глюкозу, правильная работа его нервных клеток всецело зависит от постоянного, стабильного поступления этого вещества с кровью. Если уровень глюкозы в крови падает ниже пятидесяти процентов от нормы, появляется покалывание и онемение пальцев и губ, работа мозга замедляется, мысли путаются, становится сложно сосредоточиться. Тело тем временем покрывается каплями пота, а сердце начинает колотиться, пытаясь доставить клеткам глюкозу, которой уже нет в крови. Голос становится искаженным, зрение — размытым. Если уровень глюкозы опускается до двадцати пяти процентов от нормы, может наступить кома и даже смерть.

Учитывая серьезные последствия резкого и сильного падения уровня глюкозы, неудивительно, что наш организм научился тщательно отслеживать и регулировать ее количество в крови. Для этого у нас есть гормон инсулин.

Инсулин и уровень сахара в крови

Было ли что-то подозрительное в смерти миссис Барлоу? Чтобы разобраться в этом вопросе, нужно выяснить, какую роль инсулин играет в управлении уровнем глюкозы в крови. Прямо под желудком, рядом с печенью, расположена поджелудочная железа. Формой и размером этот орган напоминает банан и выполняет в организме целый ряд важных функций — например, выделяет в кишечник пищеварительные ферменты. Гормон инсулин, который помогает нам запасать и использовать глюкозу, тоже вырабатывается в поджелудочной железе. После того как содержащая углеводы пища переварилась, уровень глюкозы в крови повышается и поджелудочная железа выделяет в кровоток инсулин, который затем попадает с кровью в ключевые места нашего организма: печень, жировую ткань и мышцы.

Под действием инсулина в этих тканях и органах увеличивается способность быстро принять из крови глюкозу, поэтому даже после очень сладкой еды уровень глюкозы в крови ненадолго поднимается и вскоре возвращается в норму. Итак, инсулин выполняет в организме две важнейшие функции: во-первых, он не дает уровню глюкозы в крови подняться до слишком высоких значений, а во-вторых, заставляет печень, мышцы и жировую ткань принимать из крови избыток этого вещества. В печени и мышцах глюкоза запасается в виде гликогена, в жировой ткани превращается в жир. Если уровень глюкозы в крови падает, то снижается и выделение инсулина поджелудочной железой. А что будет, если уровень этого гормона не сможет снизиться до нормальных значений и поджелудочная железа продолжит выделять его в кровь? Что случится, если печень, мышцы и жировая ткань не получат сигнал принимать глюкозу из крови? К счастью, со здоровыми людьми такого не происходит (исключением являются несколько очень редких видов рака). А что, если уровень инсулина поднять искусственным образом? Скажем, ввести в кровь большую дозу этого гормона? Этим вопросом в начале XX века задался один молодой берлинский врач. Он надеялся, что ответ поможет некоторым его пациентам.

Инсулиновый шок и ключи к предсмертным симптомам Элизабет Барлоу

Не прошло и десяти лет после запуска коммерческого производства инсулина, как он стал ценнейшим препаратом для лечения больных диабетом. В 1928 году австрийский врач Манфред Джошуа Закель лечил одного такого пациента, который к тому же страдал шизофренией. Пытаясь решить проблему диабета, Закель случайно дал своему подопечному повышенную дозу недавно открытого инсулина и с удивлением обнаружил, что психическое заболевание явно вошло в ремиссию. Доктору стало интересно, как отреагируют на такое лечение другие шизофреники, не страдающие сахарным диабетом.

Выяснилось, что введение инсулина вызывает резкое падение уровня глюкозы в крови и тем самым лишает головной мозг вещества, необходимого для нормальной работы. Больные начинали обильно потеть и, чтобы смыть пот, принимали ванну. По мере дальнейшего снижения уровня глюкозы у них нарастало беспокойство, затем появлялись сильные судороги, и пациенты впадали в кому — зрачки в этот момент у них были застывшие и очень сильно расширенные. (Все перечисленные признаки, и особенно расширенные зрачки, характерные для глубокой инсулиновой комы, сопровождали последние часы жизни Элизабет Барлоу.) Симптомы шизофрении, в том числе бред, галлюцинации, возбуждение и неуместные реакции, после инсулинового шока сходили на нет^[8], однако никто не знал, связано ли это непосредственно с инсулином или с вызванной им комой^[9]. Казалось, что терапия инсулиновым шоком работает. Тем не менее оставалась одна проблема: для успешного лечения пациентов нужно было как-то выводить из индуцированной комы.

Закель не получил от больницы, в которой работал, никакой поддержки своих научных изысканий, поэтому устроил серию экспериментов на животных прямо у себя на кухне. Результаты убедили его, что из гипогликемической комы, вызванной низким уровнем глюкозы в крови, человека можно без труда вывести, сделав внутривенную инъекцию глюкозы. Врач был уверен, что «великие открытия не за горами».

Закель покинул Берлин и вернулся в Австрию, где устроился волонтером в клинику Венского университета. Там в психиатрическом отделении он начал применять свой метод лечения глубокой инсулиновой комой, также известный как инсулиношоковая терапия. Поскольку введение пациентов в кому было опасной для жизни процедурой, действие инсулина корректировали глюкозой, которую подавали с помощью резиновой трубки через рот прямо в желудок. Задержка поступления глюкозы была крайне опасна. Длительное отсутствие питательных веществ может повредить кору головного мозга, и тогда из бугристой она превращается в плоскую и гладкую, почти как у людей, страдающих нейродегенеративными расстройствами. К счастью, в большинстве случаев пациенты Закеля очень быстро приходили в себя и обычно проявляли выраженные признаки улучшения психического состояния.

К 1935 году Закель опубликовал более тринадцати статей о своем методе и заявил о неслыханном прорыве — лечение психиатрических заболеваний по его методике оказывалось успешным в 88% случаев. Весть о положительных результатах австрийского доктора быстро распространилась по миру. Закель стал любимцем психиатрического сообщества и был уверен, что не сегодня завтра его наградят Нобелевской премией. Все больше врачей в Европе и США осваивали методику Закеля. Между специалистами даже началось легкомысленное соревнование: одни хотели проверить, сколько раз в неделю получится ввести пациента в инсулиновую кому, а другие тем временем нащупывали границы продолжительности комы, прежде чем вывести из нее пациента. Опытные врачи хвалились, что держат пациента в коме до пятнадцати минут и только потом вводят глюкозу внутривенно или впрыскивают ее раствор в желудок.

Чем популярнее становилась методика Закеля, тем чаще врачи замечали, что больные по-разному реагируют на инсулин и даже у одного и того же пациента реакция может меняться в течение дня. Впрочем, эти данные отнюдь не умерили их «колоссального энтузиазма» по поводу лечения инсулиновой комой. После начала Второй мировой войны многие адепты инсулинотерапии бежали из Европы, спасаясь от нацистов, что способствовало дальнейшему распространению методики Закеля в странах антигитлеровской коалиции.

Впрочем, несмотря на все одобрение медицинского сообщества, применение инсулина для лечения психиатрических заболеваний было этаким карточным домиком, и стоять ему оставалось недолго.

В 1953 году опытный британский психиатр Гарольд Борн написал статью под названием The Insulin Myth («Миф об инсулине»), где заявил, что у инсулинокоматозной терапии отсутствует твердая научная база. По мнению Борна, проблема заключалась в том, что исходные психиатрические диагнозы, скорее всего, были искажены и основывались на ненадежных, сомнительных тестах, а доказательства в пользу лечения инсулиновым шоком нельзя считать объективными, так как результаты терапии некоторых пациентов попросту игнорировались. Однако особенную тревогу у автора статьи вызывал тот факт, что все больницы, как оказалось, проводят инсулинокоматозную терапию вразнобой: где-то кома длится час, а где-то — невероятные четыре часа.

Вместо благодарности за конструктивную критику медики обрушили на Борна шквал обвинений. Ведущие психиатры начали отправлять в профильные журналы гневные письма, один специалист даже заявлял, что «при всех доказательствах обратного здесь важен клинический опыт». Потребовалось еще пять лет, прежде чем тщательно контролируемая проверка инсулинокоматозной терапии показала: вне всяких сомнений, этот метод — шарлатанство^[10]. Контролируемые исследования дают результаты такого качества, что к ним сложно относиться с доверием, поэтому применение некогда популярного способа лечения прекратили, а все упоминания о нем были тщательно вымараны.

По любопытному совпадению отчет, который забил последний гвоздь в крышку гроба истории применения инсулина в психиатрии, вышел в 1957 году — всего за несколько недель до того, как Кеннет Барлоу решил с помощью инсулина отправить в гроб свою жену.

Обыск

В два часа ночи четвертого мая 1957 года доктор Дэвид Прайс, судмедэксперт Хоум-офиса^[11], прибыл в дом Барлоу и начал обследование трупа. Определенные подозрения у него уже были: здоровые женщины средних лет крайне редко тонут в собственной ванне. Еще более странным казалось то, что между рукой Элизабет и стенкой ванны было немного воды — около чашки. Если Кеннет, как он сам утверждает, пытался переложить жену на пол, почему там осталась вода? А если муж врет, рассказывая об этом моменте, то и вся его версия событий того вечера вызывает сомнения. Полицейские обыскали весь дом — помещение за помещением. Они нашли перепачканные рвотой простыни и пропитанную потом пижаму Элизабет, а на кухне, на полке над дверью кладовки, обнаружили маленький фарфоровый горшочек. В горшочке, завернутые в носовой платок, лежали два использованных шприца и четыре иглы для подкожных инъекций, однако пустых ампул от лекарства там не было.

Без пятнадцати шесть утра труп миссис Барлоу забрали из дома и отвезли в местный морг, где Прайс сразу же начал вскрытие. Окрашенная кровью пена в носу, ротовой полости и груди, а также присутствие жидкости в легких говорили в пользу первоначальной версии: Элизабет действительно захлебнулась. Почему же нет признаков борьбы? Никаких патологий у нее не нашли, однако выяснилось, что женщина была на восьмой неделе беременности. Образцы крови и мочи погибшей были отправлены в Северо-восточную судебно-медицинскую лабораторию, но никаких следов типичных ядов или абортивных средств в них обнаружено не было. Доктор Прайс пришел к убеждению, что, прежде чем утопить Элизабет, ее лишили сознания. Прайс был в курсе недавнего разоблачения инсулинокоматозной терапии и, учитывая характерные расширенные зрачки, сделал вывод, что жертве ввели инсулин, она впала в кому, после чего ее утопили. Оставалось ответить на главный вопрос: где следы инъекции?

Восьмого мая, спустя четыре дня после смерти Элизабет и всего за несколько часов до ее похорон, было принято решение обследовать труп еще раз. Теперь доктор Прайс и его сотрудники знали, что искать надо следы от иглы, — тщательно, сантиметр за сантиметром, они осмотрели тело через увеличительное стекло. И действительно, на ягодицах Элизабет оказалось два места подкожной инъекции. Эксперты взяли образцы окружающих тканей, но ограничились тем, что зарегистрировали их и отправили на хранение.

Полиция допросила Кеннета Барлоу и потребовала объяснить, откуда на ягодицах Элизабет следы инъекции и что у него на кухне делают шприцы. Он признался, что сделал жене укол, но действовал с ее согласия, причем ввел не инсулин, а эргометрин — препарат, который вызывает сокращения матки и применяется в акушерстве для предотвращения сильного послеродового кровотечения. Поскольку этим же веществом можно спровоцировать выкидыш, подобный факт сам по себе являлся уголовным преступлением.

Кеннет рассказал, что они не хотели еще одного ребенка: Элизабет говорила, что скорее сунет голову в газовую духовку, чем согласится рожать. Не имея выбора, он решился стать соучастником и попытался с помощью эргометрина прервать ее беременность. Кеннет не знал, что судебные медики уже рассмотрели эту версию и отвергли ее: эргометрина не было ни в трупе Элизабет, ни в шприцах. Более того, эргометрин не вызвал бы настолько сильного расширения зрачков, обильного потоотделения и рвоты.

Теперь полицейские были уверены, что Кеннет Барлоу убил свою жену с помощью инъекции большой дозы инсулина: Элизабет впала в кому, выйти из которой ей было не суждено. Чтобы отправить дело в суд, недоставало всего одной детали: судебно-медицинских доказательств высокого уровня инсулина в организме Элизабет. Загвоздка заключалась в том, что никто еще не измерял количество инсулина в человеческих тканях. Неужели из-за отсутствия ключевой улики убийство сойдет Кеннету с рук?

Бьющиеся в конвульсиях мыши и сонные морские свинки против Кеннета Барлоу

У Кеннета имелись более чем веские причины избавиться от беременной жены. Лишний рот оказался бы сильнейшим ударом по скудному семейному бюджету четы Барлоу. Возможно, мужчина решил, что еще один ребенок станет серьезной помехой на этом этапе жизни, и убедил жену избавиться от проблемы, пока о беременности никто не узнал. Вторая половина пятницы — идеальный момент для введения эргометрина: у Элизабет короткий день на работе, а впереди выходные для восстановления.

Однако после обеда Кеннет вместо эргометрина ввел Элизабет большую дозу инсулина. Ее организм немедленно отреагировал на прилив гормона и перенес глюкозу в печень, мышцы и жировую ткань, обрушив тем самым уровень сахара в крови. Головной мозг женщины лишился необходимого для работы топлива. Как и в случае инсулинокоматозной терапии, единственным средством против падения уровня сахара в крови из-за введения большого количества инсулина было бы обеспечение притока глюкозы, вот только Кеннет никого спасать не собирался.

Когда Элизабет прилегла на диван, ее охватило чувство беспокойства — этот симптом испытывают и пациенты, которым проводят инсулиновый шок. Энергии для работы мышц уже не хватало, поэтому женщина почувствовала усталость, слабость и апатию и захотела лечь в кровать. Пропитанная рвотой пижама, которую нашли полицейские, подтверждает эту версию: гипогликемия часто вызывает рвоту. Погода была нежаркой, но Элизабет потела так сильно, что сначала легла поверх одеяла, а затем вообще сняла пижаму и решила принять прохладную ванну. При высоком уровне инсулина зрачки увеличиваются, но все еще реагируют на свет. Патологоанатом обратил на это внимание: у Элизабет зрачки были расширены так сильно, что он едва смог понять, какого цвета у нее глаза. Пока женщина лежала в ванне, топливо в клетках ее мозга постепенно подошло к концу, и она впала в кому. Что было дальше? Возможно, Элизабет просто соскользнула под воду и утонула, а может быть, муж-убийца удерживал ее под водой в бессознательном состоянии до тех пор, пока она не скончалась. Ответа мы не узнаем уже никогда.

Эксперты исключили присутствие эргометрина в крови Элизабет, однако доказательств повышенного уровня инсулина в ее организме тоже не было. Рвота, потоотделение и расширенные зрачки говорили в пользу гипогликемии, но не могли служить объективной уликой, которая удовлетворила бы суд. Если верить сегодняшним криминальным телешоу, полицейским нужно было просто отправить образцы тканей Элизабет в судебно-медицинскую лабораторию: убежденные присяжные на основе полученных результатов вынесут обвинительный приговор, и пойдут финальные титры. К сожалению, в конце 1950-х судебная медицина делала только первые шаги, и до появления надежного теста на инсулин оставалось целых три года. Как же в таком случае доказать, что к летальному исходу привел именно уровень инсулина в теле Элизабет? За помощью полиция обратилась к производителям этого препарата.

Хотя никто еще не пробовал измерять уровень инсулина в человеческих органах — прежде всего потому, что в подобной манипуляции не видели никакой необходимости, — производителям этого гормона требовалось как-то определять количество очищенного инсулина в бутылочках, которыми они снабжали диабетиков, ведь пациент должен получить правильную дозу. С большими объемами чистого инсулина методы производителей работали неплохо, но как они проявят себя, если ожидаемое количество инсулина невелико и образец загрязнен всевозможными примесями из тканей жертвы предполагаемого убийства?

В те времена фармацевтические компании применяли для количественной оценки чистого инсулина метод, который Британская фармакопея называла очаровательным эпитетом «измерение с помощью мышиных конвульсий». Мышам вводили чистый гормон до тех пор, пока из-за падения уровня сахара у них не прекращалась нормальная мозговая деятельность — мыши бились в конвульсиях и впадали в кому. Аналогичным образом можно было вводить инсулин морским свинкам и смотреть, какое его количество выведет из крови столько глюкозы, сколько требуется, чтобы животное «отправилось на боковую».

Сегодня для всех очевидно, что полицейская лаборатория может проанализировать любой образец, применяя целую гамму различных тестов. Однако в середине прошлого века это было невозможно: полиция просто-напросто не имела лицензии на то, чтобы ставить эксперименты на животных. К счастью, частная фирма, у которой были все нужные разрешения, согласилась помочь и поискать инсулин в человеческих тканях. День за днем они пытались экстрагировать инсулин из образцов, взятых из ягодиц Элизабет. Опыты заняли не одну неделю.

Наконец проба была готова, и крохотное количество полученного экстракта медленно ввели подопытной мыши. У животного сразу же начались судороги, но введение раствора глюкозы полностью устранило эти симптомы. Поскольку одна мышь не убедила бы присяжных, для подтверждения летального уровня инсулина потребовалась тысяча двести мышей, девяносто крыс и несколько морских свинок. Шестнадцатого июля 1957 года следователи, уверенные, что теперь доказательств против Кеннета Барлоу достаточно, отправили коронеру окончательную версию отчета. Причиной смерти в обвинительном заключении была названа «асфиксия в результате утопления в состоянии гипогликемической комы, возникшей после и в результате передозировки инсулина». Кеннета Барлоу арестовали по обвинению в убийстве, и в декабре 1957 года в Лидсе начался судебный процесс.

На суде сторона обвинения привлекла двух свидетелей. Они разговаривали с Барлоу примерно за три года до преступления, и их воспоминания стали уликами, которые помогли изобличить преступника. Гарри Сторк работал вместе с подсудимым в психиатрической лечебнице, где больным с диабетом делали инъекции инсулина. По его словам, Барлоу как-то заметил: «Инсулином можно совершить идеальное убийство. Его нельзя обнаружить, потому что он растворяется в крови». Вторая свидетельница, Джоан Уотерхауз, училась на медсестру в больнице Ист-Райдинга, когда там работал Барлоу. По ее признанию, он говорил: «Инсулином можно убить человека. Если доза не очень большая, выявить его в организме сложно». Доктор Прайс, приглашенный Хоум-офисом в качестве эксперта со стороны обвинения, показал: «Миссис Барлоу умерла от асфиксии. Она утонула, находясь в коме после передозировки инсулина».

Обвинение утверждало, что у Барлоу был мотив совершить убийство. Он не хотел растить еще одного ребенка и урезать ради этого семейный бюджет. Возможность исполнить свой замысел у него, очевидно, была. А как насчет орудия преступления?

Мисс Эллен Симпсон была старшей медсестрой в Больнице Святого Луки, где Барлоу работал медбратом. Согласно ее показаниям, в то время в обязанности Кеннета Барлоу входило выполнение пациентам инъекций инсулина. У Барлоу был доступ к запасам этого препарата, и никто не проверял, сколько единиц он «израсходовал».

В течение всего процесса Кеннет Барлоу настаивал на своей невиновности, однако объяснить, почему уровень инсулина в организме его жены оказался таким высоким, он не мог — если не считать предположения, что Элизабет сама сделала себе укол в ягодицы.

Разумеется, его адвокаты привлекли собственных экспертов. Один из них, доктор Хобсон, утверждал, что повышение уровня инсулина в организме миссис Барлоу было вызвано вполне естественными причинами: в момент стресса — например, гнева или страха — организм автоматически начинает насыщать кровь адреналином, а это, в свою очередь, приводит к притоку инсулина. «Вероятно, миссис Барлоу почувствовала, что соскальзывает в ванну и тонет, но не может оттуда выбраться, и пришла в ужас… — объяснял присяжным доктор Хобсон. — Я думаю, это повлекло бы за собой все симптомы, которые описывают здесь химики».

На самом деле адреналин действует ровно наоборот и вызывает снижение уровня инсулина.

После напряженного пятидневного процесса председательствующий судья сообщил присяжным, что Кеннета Барлоу можно обвинить только в одном преступлении. «Либо убийство, либо ничего, — сказал он. — Если вы полагаете, что он сделал жене укол инсулина, причем сознательно, вам, вероятно, не составит труда прийти к выводу, что у него было намерение ее убить». Присяжным потребовалось восемьдесят пять минут, чтобы признать Барлоу виновным. Приговаривая его к пожизненному тюремному сроку, судья назвал Барлоу «хладнокровным, жестоким, расчетливым убийцей, который остался бы на свободе, если бы не высокий профессионализм следователей». Присяжным предоставили «отпуск» на десять лет, так как им пришлось участвовать в «долгом и трагическом деле».

Когда Барлоу начал отбывать свой пожизненный срок, полиция опубликовала новую информацию о смерти его первой жены Нэнси, с которой он прожил в браке двенадцать лет. Нэнси тоже работала медсестрой. Девятого мая 1956 года она внезапно почувствовала себя плохо и всего через двенадцать часов скончалась. После анонимного звонка полиция прервала похороны и назначила вскрытие, однако подробное обследование выявило лишь умеренный отек головного мозга. Женщину похоронили, а два месяца спустя Барлоу женился на Элизабет, которой оставалось жить меньше года.

Формально Элизабет Барлоу умерла от утопления. Вызванная инсулином кома, вероятно, просто лишила ее способности оказать сопротивление мужу, когда он толкал ее под воду. Кеннету довелось стать первым человеком, использовавшим инсулин в качестве орудия убийства. В ноябре 1983 года, отбыв двадцать семь лет из своего пожизненного срока, Кеннет Барлоу вышел на свободу. Ему было шестьдесят шесть лет, и он продолжал утверждать, что ни в чем не виноват.

Убийство с помощью инсулина

После открытия и широкого внедрения в медицине инсулин приобрел незаслуженную репутацию очень эффективного и совершенно незаметного орудия убийства. На самом деле все совсем наоборот. Чтобы ввести смертельную дозу, требуется немало времени, гипогликемию легко диагностировать по симптомам, а для лечения нужна обычная глюкоза. Инсулин, который продается в аптеках, действует точно так же, как тот, что вырабатывается организмом, однако фармпроизводители слегка меняют последовательность аминокислот, чтобы замедлить или ускорить действие препарата, и это позволяет без труда доказать, что причиной повышенного содержания инсулина в крови жертвы является чей-то злой умысел. Инсулин довольно редко используют в качестве орудия убийства: в мире отмечено менее семидесяти эпизодов, главным образом в Великобритании и США. Весьма прискорбно, что в большинстве случаев преступниками были врачи, медсестры и другие медицинские работники.

Больные диабетом привыкли по нескольку раз в день измерять уровень глюкозы во взятой из пальца крови, чтобы подобрать нужную дозу инсулина. Сейчас вместо этого можно установить инсулиновую помпу — цифровое устройство размером со смартфон, которое через катетер вводит инсулин в подкожный жировой слой^[12]. Некоторые модели этих удивительных приборов умеют отслеживать уровень глюкозы в реальном времени и дают информацию о правильной дозировке препарата — в сущности, они берут на себя роль поджелудочной железы.

Поскольку помпой управляет мини-компьютер, есть риск, что кому-то удастся взломать программное обеспечение и ввести человеку летальную дозу препарата. Реально ли из чувства личной неприязни к больному диабетом человеку или из мести производителю помпы совершить убийство по интернету? В 2019 году крупный производитель этих устройств отозвал часть своей продукции из-за сбоя, который позволял хакерам, находящимся поблизости от прибора, взять помпу под контроль.

Первопроходцы в каком-нибудь деле обычно имеют повод для гордости. Что же касается Кеннета Барлоу, то его желание стать первым человеком, отнявшим жизнь с помощью инсулина, вызывает лишь презрение. Свидетели со стороны обвинения подтвердили, что он много думал об этом лекарстве и считал его идеальным орудием убийства. Без сомнения, он надеялся, что, поскольку никто до него не использовал инсулин в преступных целях, его ноу-хау останется нераскрытым — если смерть жены вообще вызовет какие-то вопросы. Кеннета Барлоу ждало разочарование: инновационный подход к совершению преступления ничуть не помог ему избежать последствий своего деяния.

В следующей главе мы перейдем к веществу, которое, в отличие от инсулина, может похвастаться долгой и богатой историей применения — оно служило не только орудием убийства, но и популярным косметическим средством, без которого не могла обойтись ни одна уважающая себя дама эпохи Возрождения.

Глава 2. Атропин и тоник для Александры

— Боже мой! — вскричал он. — До меня только сейчас дошло! Ведь отравленный коктейль мог выпить любой из нас!

Агата Кристи. Трагедия в трех актах (1934)

Лекарственные растения

Представители семейства пасленовых — всеми любимый картофель, баклажаны, перец чили и помидоры — каждый день появляются на наших обеденных столах. Впрочем, поначалу люди относились к этим овощам с недоверием и даже с опаской. Помидоры появились в Европе в XVI веке — испанские конкистадоры привезли их из Нового Света, однако купцы никак не могли убедить покупателей попробовать новинку, поскольку те искренне верили, что незнакомый плод убьет их. Чтобы бороться с «томатофобией», торговцы часто нанимали человека, который стоял возле прилавка и ел помидоры, — можно сказать, эти люди были пионерами в истории рекламных обзоров. Широкая популярность помидоров в современной кулинарии — несомненная заслуга тех первых смельчаков^[13]. Почему же европейцы до смерти боялись обычных томатов?

Ответ связан с другими представителями того же растительного семейства, которые похожи на картофель и помидоры, но могут быть смертельно опасны, если употребить их в пищу. В их число входит, например, красавка — симпатичное растение семейства пасленовых с фиолетовыми цветочками и маленькими блестящими ягодками темно-пурпурного или черного цвета. Если добавить в пищу или напиток одну-единственную ягоду красавки, то яда в ней будет достаточно, чтобы убить человека. Латинское название растения, Atropa belladonna, лишь намекает на токсичность, однако бытовое английское прозвище — deadly nightshade, «сонная одурь», — не оставляет сомнений в отношении его свойств.

Если верить греческой мифологии, на третий день после рождения к младенцу приходят три Мойры — богини судьбы. «Пряха» Клото, самая молодая из них, плетет из темных и светлых волокон нить жизни. «Отмеряющая жребий» Лахесис определяет, какой длины будет эта нить, а «Неотвратимая» Атропос ножницами перерезает ее в назначенный час, окончательно утверждая приговор и устанавливая срок жизни человека. Стоит ли удивляться, что именно Атропос поделилась своим именем с атропином — самым опасным компонентом белладонны^[14].

Атропин представляет собой белый кристаллический порошок без запаха, это вещество было выделено в чистом виде из ягод и листьев красавки в 1833 году немецким химиком Филиппом Лоренцем Гейгером^[15]. С химической точки зрения атропин относится к растительным алкалоидам и имеет сходство с другими веществами этой группы. Как правило, в воде эти соединения дают очень горькие на вкус щелочные — «алкалиновые» — растворы. Хотя маленькие блестящие ягодки выглядят вполне аппетитно, любой, кто по неведению решит их пожевать, тут же выплюнет все обратно, так что от случайного отравления атропином умирают крайне редко.

Слово «белладонна» происходит от итальянского bella donna, «прекрасная дама». В 1544 году итальянский врач и ботаник Пьетро Андреа Маттиоли опубликовал труд Materia medica, «Лекарственные вещества», в котором изложил свою концепцию медицинской ботаники. Маттиоли был практикующим целителем, но бытовое применение ядовитых растений его тоже интересовало. В частности, он отметил, что венецианские актрисы и куртизанки выдавливают капельку сока из ягоды красавки и закапывают этот сок себе в глаза, чтобы расширить зрачки и сделать взгляд еще более соблазнительным. Говорят, отчасти благодаря этому эффекту взгляд Моны Лизы на картине Леонардо да Винчи кажется нам таким притягательным. Однако за красоту приходилось платить. Куртизанки едва различали, с кем они флиртуют: расширенный, как у испуганной лани, зрачок пропускает больше света — это позволяло бы видеть четче, если бы только атропин не расслаблял еще и мышцы, управляющие хрусталиком. Длительное применение сока белладонны, вероятно, приводило к слепоте. В наши дни ягоды красавки как атрибут романтических встреч вышли из моды, но схожий фокус любят применять рестораторы: они используют тусклые лампы или ставят на столики свечи — это заставляет зрачки расширяться, чтобы пропустить больше света.

Если выйти на яркое солнце, эффект будет противоположный: зрачки сразу же сузятся, чтобы защитить сетчатку от повреждения. Такие резкие изменения в ответ на перепады интенсивности света происходят благодаря сигналам, которые по нервам поступают в маленькие мышцы глаза. Поскольку сок красавки (и содержащийся в нем атропин) влияет на размер зрачка, можно предположить, что он каким-то образом препятствует нормальной передаче информации от нервов к мышцам.

Чтобы разобраться в том, как именно атропин влияет на зрачки и почему он может стать причиной смерти, придется сделать небольшой экскурс в научные споры, разгоревшиеся в Европе в конце позапрошлого века.

«Супы» и «искры»

Каким образом головной мозг приказывает зрачку расширяться или сужаться, руке — двигаться, пальцам — листать страницы этой книги, а сердцу — биться быстрее или медленнее? Этот очевидный на первый взгляд вопрос породил на исходе XIX века едва ли не самые ожесточенные дебаты в истории биологии. По обе стороны, как солдаты, готовые ринуться друг на друга, выстроились выдающиеся ученые. Все они были убеждены, что их собственные идеи верны, а любой, кто с ними не согласен, — твердолобый невежда.

В конце XIX века в науке была распространена ретикулярная теория, согласно которой нервная система, включая головной мозг, представляет собой большую, единую, неразрывную сеть. Концепцию подкрепил своим мощным авторитетом нобелевский лауреат Камилло Гольджи, и она господствовала в биологии вплоть до появления испанского ученого по имени Рамон-и-Кахаль Сантьяго, который охотно рассказывал всем, кто его слушал, что ретикулярная теория — полная ерунда.

Рамон-и-Кахаль Сантьяго тщательно изучил сотни срезов головного мозга и выдвинул собственную доктрину. По его мнению, нервная система была не единой гигантской сетью, а скоплением множества нервных клеток, отделенных друг от друга крохотными промежутками — синапсами. Чтобы получить какое-то представление о том, как мала эта щель, знайте, что ее размер составляет от двадцати до сорока нанометров — миллиардных долей метра. Для сравнения, человеческий волос имеет в толщину от восьмидесяти до ста тысяч нанометров, а лист бумаги — около ста тысяч. Тем не менее это все же промежуток, пусть и крохотный.

Главный вопрос на рубеже XX столетия заключался в том, каким образом информация проходит сквозь это межклеточное пространство. Ученые — а они всегда готовы горячо поспорить — разделились на два лагеря. Одни полагали, что дело в химических веществах, которые порциями отправляются через эту щелочку. Приверженцы этой точки зрения называли себя «супами». Другие были уверены, что дело в электрическом разряде, который пересекает промежуток, разделяющий нервные клетки. Сторонникам этой гипотезы пришлось по душе наименование «искры». Даже политические дебаты не могли сравниться по остроте и желчности с этой научной междоусобицей, которая определит развитие нейробиологии на следующие пятьдесят лет. Каждая группа ученых была убеждена в достоинствах своей позиции и не замечала никаких доводов в пользу суждений оппонентов.

К тому времени немецких химиков, доминировавших в научной сфере большую часть XIX века, уже начали теснить ученые, занимавшиеся изучением электричества. Еще в 1791 году Луиджи Гальвани продемонстрировал, что с помощью стимуляции электрическим током можно заставить дергаться лапку лягушки — те первые эксперименты на тканях животных сильнейшим образом повлияли на молодую Мэри Шелли, написавшую в 1818 году роман «Франкенштейн, или Современный Прометей». На заре XX столетия электричество казалось чем-то новым, передовым, захватывающим, а возня с реагентами стала восприниматься как занятие для стариков. Своего расцвета идея об электрических сигналах, несущих информацию через синапс, достигла благодаря работам Гульельмо Маркони, который в 1901 году научил мир общаться посредством беспроводной радиосвязи. Если электромагнитные волны способны преодолевать по воздуху сотни километров, они наверняка смогут пересечь крохотную синаптическую щель^[16].

Позиция «искр» имела под собой веские основания. Промышленность как раз освоила производство тончайшей проволоки. Ученые обнаружили, что, когда проводки вставлены в клетку, в ней всегда обнаруживается электрический заряд. Правда, это касалось только внутриклеточного пространства, но несложно было представить, что электричество пересекает и крошечную межклеточную щель. В дальнейшем теория «искр» была подкреплена экспериментами на лягушачьих сердцах. Ученые знали, что, если извлечь этот орган и поместить его в лабораторный стакан с соляным раствором, сердце продолжит биться как ни в чем не бывало. Если препарирование провести очень аккуратно и сохранить часть входящих нервов, сердце даже можно стимулировать с помощью электродов и батареек и заставить его замедляться или, наоборот, ускоряться. Безусловно, все это говорило в пользу «искр».

Однако «супы» и не думали сдаваться. У них тоже были лабораторные стаканы и лягушки, только вместо батареек и проводов они добавляли в физраствор различные химикаты и выяснили, что, действуя подобным образом, точно так же можно заставить сердце биться чаще или реже. Впрочем, «искры» сразу возразили, что реагенты созданы людьми для химических лабораторий и все эти опыты не что иное, как наукообразная забава, а вовсе не настоящая биология.

Дебаты между «искрами» и «супами» привлекли внимание молодого немецкого ученого Отто Лёви, и он дерзнул разгадать загадку. Попробуйте набрать в интернете фразу «рассеянный профессор» — не исключено, что вам попадется именно его фотография. В студенческие годы Отто часто прогуливал занятия по биологии и предпочитал вместо этого сходить в оперу или послушать лекцию по философии.

Поворотной точкой для Лёви и для зарождавшейся тогда нейрофармакологии — эта наука изучает, как лекарственные препараты влияют на нервную систему, особенно на нервы в головном мозге, — стала Пасха 1920 года. Вечером в субботу, накануне Пасхи, Лёви сидел дома и читал. Очевидно, книга была не слишком увлекательной, потому что он быстро задремал. Во сне Лёви увидел, как он проводит эксперимент, который раз и навсегда разрешит спор «супов» и «искр»^[17]. Толком не проснувшись, Лёви набросал на клочке бумаги заметки для проведения этих революционных опытов, а потом, утомленный сновидениями и отчаянными попытками все записать, вновь погрузился в сон. Проснувшись в шесть утра, он вспомнил, что ночью писал что-то важное, но с ужасом обнаружил, что не может разобрать собственные каракули. Следующий день Лёви провел в тщетных попытках выудить из ночной писанины хоть крупицу смысла. Удрученный мыслью, что судьбоносный шанс упущен, Лёви пошел спать.

В это трудно поверить, но ближе к утру сон повторился. На этот раз наученный горьким опытом Лёви не стал доверять бумаге: он вскочил с постели и побежал к себе в лабораторию. Там он усыпил и препарировал двух лягушек, поместил их сердца в лабораторные стаканы с соляным раствором и начал наблюдать за сокращениями лягушачьих сердец — все это он и другие ученые проделывали уже много раз. Электрическая стимуляция блуждающего нерва заставила первое сердце замедлиться, ровно как и ожидал Лёви. А вот следующим шагом стало то, что до Лёви никому еще не приходило в голову. Дрожащими руками Лёви взял пипетку, набрал в нее немного соляного раствора, в который было погружено первое сердце, и добавил каплю раствора во второй стакан. К искреннему восторгу Лёви, второе сердце также снизило ритм — хотя его не подвергали никакому электрическому воздействию.

Взволнованный Лёви вернулся к первому стакану и с помощью стимуляции другого нерва ускорил частоту сердечных сокращений. Добавление соляного раствора из первого стакана во второй дало аналогичный эффект: второе сердце забилось чаще. Все было именно так, как предсказывал сон. Лёви сделал вывод, что электрическая стимуляция блуждающего нерва первого сердца привела к выделению в раствор неких химических веществ, которые заставили сердце замедлиться. После добавления в другой стакан этот же химический компонент вызвал замедление работы второго сердца. Не слишком красноречивый Лёви назвал выделяемый блуждающим нервом компонент Vagusstoff — «субстанция блуждающего нерва» по-немецки. Теперь мы знаем, что этим таинственным веществом был нейротрансмиттер ацетилхолин. Эксперименты, которые Лёви увидел во сне, в 1936 году принесли ученому Нобелевскую премию по физиологии и медицине.

Решил ли Лёви спор «супов» и «искр»? Не совсем, ведь правы в итоге оказались и те и другие! Как выяснилось, при «срабатывании» нерва по всей его длине расходится электрический импульс — именно его обнаружили «искры». Когда сигнал достигает конца нерва, он не может перепрыгнуть через синапс, и электрическое сообщение превращается в химическое. Нервное окончание, как маленький склад, хранит в пузырьках химические сигнальные вещества — нейротрансмиттеры — и готово по команде выделить их в синаптическую щель, причем для разных типов сообщений требуются разные нейротрансмиттеры. Получив соответствующий сигнал, нейротрансмиттеры выбрасываются в синаптическую щель, пересекают межклеточный промежуток и «пришвартовываются» к рецепторам — специальным стыковочным белкам — на соседней клетке. Такова химическая составляющая процесса, которую и открыли «супы».

Дальнейшие события зависят от того, рецептор какой клетки находится на принимающей стороне синапса. Если там окажется рецептор потовой железы, химический сигнал может усилить выработку пота, а если рецептор поджелудочной железы — в кишечник начнут выделяться пищеварительные ферменты. Однако не все сигналы приводят к повышению активности: некоторые, например ацетилхолин из эксперимента Лёви, замедляют работу сердца. Вскоре мы увидим, что атропин воздействует именно на получение химического сигнала по другую сторону синапса и, в сущности, полностью прерывает процесс передачи информации, тем самым мешая головному мозгу управлять организмом.

Как вы помните, случайно отравиться ягодами белладонны почти невозможно — на вкус они очень горькие, поэтому главная загвоздка для потенциального убийцы состоит в том, чтобы скрыть вкус атропина. Решить эту задачу помогла одна проблема, с которой столкнулась британская армия в Индии во времена правления королевы Виктории.

Джин и смертельный план

В колониальной Индии XIX века абсолютно всех британцев кусали малярийные комары. Насекомые не щадили ни офицеров, ни рядовых, и заболеваемость среди военных была так велика, что в середине позапрошлого века ожидаемая продолжительность жизни англичан, находившихся на Востоке, была вдвое ниже, чем в родной Британии. Из-за болезни прикованными к постели оказывались не только солдаты, но и чиновники, что крайне осложняло управление огромным полуостровом. Решение проблемы помогли найти исследования шотландского врача Джорджа Клегхорна, обнаружившего в коре хинного дерева соединение — позже названное хинином, — которое хорошо растворяется в воде и очень эффективно в лечении малярии. При всей своей профилактической ценности тоник с хинином был довольно горьким и неприятным на вкус напитком, поэтому британские офицеры начали добавлять в него сахар, лайм и джин, чтобы несколько улучшить вкусовые качества целебного снадобья. Так — исключительно в медицинских целях — появился коктейль под названием «джин-тоник».

Примерно полтора века спустя напиток, призванный скрыть вкус горького лекарства, применили для того, чтобы посеять панику по всему Эдинбургу, столице Шотландии.

Хаос на рынке

В конце августа 1994 года горячая линия эдинбургской полиции работала почти без передышки. Чаще всего звонки не несли в себе полезной для следствия информации, но полицейским все равно приходилось отвечать и скрупулезно регистрировать все сообщения. Джон Макгауан, начальник отдела розыска, расхаживал по кабинету, в котором развернули оперативный штаб. Недавно на полках продовольственного магазина обнаружили отравленный товар, и уже появились первые пострадавшие. Расследование только начиналось, и пока не был ясен даже мотив преступления. Что это? Терроризм? Шантаж? Месть уволенного сотрудника? Оставалась надежда, что определение причин этого происшествия поможет узнать, кто стоит за бессистемными на первый взгляд атаками. Был это несчастный случай или злой умысел?

Несколькими днями ранее в Хантерз-Тристе, одном из пригородов Эдинбурга, Джон и Мари Мейсон заглянули в местный супермаркет Safeway, чтобы сделать покупки на неделю. Дома они начали раскладывать продукты по полкам, и Мари заметила, что они забыли купить тоник. Ничего страшного в этом не было, но Мари любила иметь под рукой бутылочку тоника на случай небольшой изжоги, и Джон, как прилежный супруг, решил все же съездить в магазин еще раз и купить напиток — как потом окажется, этот поступок кардинально изменит жизнь супружеской пары. Вернувшись, Джон налил жене стакан тоника. Вскоре Мари пожаловалась на плохое самочувствие и пошла спать раньше обычного. Раздеваясь, она споткнулась и упала, что было для нее нехарактерно, но подумала, что это просто усталость. На следующий день она проснулась и, так как по-прежнему чувствовала себя плохо, выпила еще два стакана тоника от боли в животе. Мари не подозревала, что от этого ей будет только хуже. Зрение стало размытым, у женщины начались галлюцинации — Мари сказала мужу, что из батарей льется вода. Чтобы понять, что случилось с миссис Мейсон, ее отвезли в Королевскую больницу.

Тем временем другая женщина, пока еще неизвестная Мейсонам Элизабет Шервуд-Смит, тоже принесла домой тоник из этого же продовольственного магазина. В выходные у Элизабет и ее восемнадцатилетнего сына Эндрю появились жалобы на колики в животе и плохое самочувствие, причем боли были настолько сильными, что обоих пришлось отвезти в кабинет неотложной помощи. Всего в тот роковой уик-энд в больницу попало четыре человека, отведавших отравленного напитка. В общей сложности жертвами отравления станут восемь человек.

Учитывая масштаб происшествия, детективу Макгауану было приказано создать оперативный штаб, на который сразу обрушился шквал звонков — в основном эти сообщения только запутывали дело, а зачастую и вовсе оказывались бесполезными. Сеть Safeway созвала пресс-конференцию и обратилась к клиентам, которые приобрели тоник в магазине в Хантерз-Трист, с просьбой вернуть покупку. Благодаря этому нашлось еще шесть отравленных бутылочек. Хотя проблема касалась исключительно Эдинбурга, паника началась по всей стране, что вынудило Safeway убрать с полок и уничтожить пятьдесят тысяч бутылок тоника. В прессе тут же появилась масса спекуляций. По улицам Эдинбурга разгуливает отравитель? А может быть, дело в опасном загрязнении на заводе, где разливают напиток?

В действительности тоник, который отведали Мари, Элизабет, Эндрю и другие жертвы, был лишь элементом хитроумной «дымовой завесы», призванной скрыть подлинные намерения отравителя — убить жену и зажить новой жизнью с любовницей.

Пол Агаттер, уроженец Глоссопа, городка у подножия вересковых холмов Дербишира, с детства отличался незаурядным умом, и, благодаря прекрасным результатам на школьных выпускных экзаменах, ему вполне заслуженно досталось желанное место в Эдинбургском университете. Там он изучал биохимию и в 1968 году с отличием закончил университет. На факультете естественных наук Агаттера хорошо знали, и он остался работать в университете ассистентом на лабораторных занятиях по биохимии для младшекурсников, а параллельно трудился над докторской диссертацией по молекулярной биологии. Получив научную степень, Агаттер занял академическую должность в Школе наук о жизни Университета имени Непера на южных окраинах Эдинбурга и начал преподавать там биологию клетки. Как это часто бывает, Пол женился на женщине из своего круга: доктор Александра Агаттер преподавала в вузе английский язык.

С виду у Агаттеров была весьма благополучная супружеская жизнь. Они часто приглашали друзей поужинать у себя в Килдафф-Лодже: дом располагался в исторической деревушке Ателстэнфорд в графстве Ист-Лотиан, примерно в тридцати километрах к востоку от Эдинбурга. Однако на самом деле их брак вовсе не был идеальным. Пол жаловался своему доктору на депрессию, причем настолько сильную, что его посещали мысли о самоубийстве. Финансовые и семейные неурядицы лишь усугубляли дело.

Возможно, у мистера Агаттера просто начался кризис среднего возраста. Светом в конце туннеля для Пола — по крайней мере, ему тогда так казалось — стала одна из его студенток, симпатичная девушка по имени Карол Бонзалл. Она, без сомнения, тешила самолюбие Пола и называла его самым блестящим умом во всем Университете Непера. Разыгравшееся воображение преподавателя рисовало ему красочные картинки, как новая жена разом избавит его от всех проблем. Однако на пути Пола к райскому блаженству стояла одна, но серьезная преграда: у него уже была семья. После развода его непременно выгонят вон из дома, и тогда шаткое финансовое положение станет совсем безнадежным. Как было бы хорошо, если бы жена вдруг исчезла! Но Александра, судя по всему, отнюдь не собиралась добровольно содействовать этим планам Пола, поэтому он решил ускорить ее кончину и задумал убийство.

Как биолог, он имел некоторые познания в области ядов. Конечно же, ему было известно, что многие ядовитые вещества легко обнаружить при вскрытии, но он ничуть не сомневался в своих умственных способностях и, как заядлый шахматист, привык планировать все на несколько ходов вперед. Работа в университетской научной группе по токсикологии позволила ему без проблем достать атропин. Поскольку выявить этот яд несложно, надо было как-то отвести от себя подозрения. А что, если заставить следствие гоняться за мнимым маньяком, который якобы разгуливает по Эдинбургу?

У идеального убийства есть два ключевых пункта: разумеется, жертва должна умереть, но, кроме того, убийца должен избежать ареста, приговора и тюремного срока. Несмотря на хитрый план, Пол Агаттер провалил оба пункта. Он купил в магазине несколько бутылочек тоника и подмешал в него взятый из лаборатории атропин. Дозу он подобрал такую, чтобы человек после употребления напитка почувствовал себя очень плохо, но не умер. В среду 24 августа 1994 года Пол Агаттер вернул подготовленные таким образом бутылочки с тоником на полку супермаркета Safeway в Хантерз-Трист — недалеко от работы, если ехать на машине. Одну бутылочку он оставил себе, чтобы добавить туда еще яда и довести дозу до летального уровня. Как ему казалось, смерть Александры от атропина посчитают элементом какого-то большого плана, придуманного неизвестным злоумышленником или преступной группой с целью посеять панику среди эдинбуржцев. Поначалу все шло хорошо: Мейсоны, Шервуд-Смиты и другие действительно купили в Safeway отравленный тоник, и случаи плохого самочувствия были зафиксированы по всему городу.

Пол осознавал, что слабым местом его плана является невероятная горечь атропина, и пошел тем же путем, что и британские офицеры в Индии, которые за сто с лишним лет до этого маскировали вкус хинина с помощью других ингредиентов. Теплым летним вечером 28 августа Александра решила отдохнуть. Прохладный джин-тоник казался идеальным напитком для такого момента. Пол налил жене хорошую порцию алкоголя, плеснул тоника с примесью атропина и принялся ждать. Александра сделала глоток, потом другой. Со вкусом было что-то не то. Напиток был чуть горче, чем надо, поэтому она не стала его допивать. Впрочем, даже такой дозы могло хватить для убийства и уж точно для появления всех характерных симптомов отравления атропином. У женщины пересохло во рту, сердце начало колотиться, а когда Александра встала, у нее закружилась голова и она упала на пол. Затем последовали галлюцинации. Позже Александра вспоминала, что она видела все вокруг словно сквозь шелковую паутину.

Пол Агаттер невозмутимо сказал жене, что сейчас позовет на помощь, но позвонил не в скорую, а местному терапевту, который — Пол заранее это выяснил — как раз отлучился по делам в город. Новость была просто прекрасная, ведь доктор, бросающийся спасать жертву, — это последнее, что нужно убийце. Чтобы еще больше укрепить свое алиби, Пол оставил на автоответчике тревожное сообщение с просьбой приехать при первой возможности.

Именно здесь тщательно выстроенный план дал сбой. Сообщение неожиданно принял другой врач — он замещал отсутствующего терапевта и дежурил в тот вечер. Приехав к Агаттерам, доктор сразу понял, что состояние Александры очень плохое и, возможно, речь идет о каком-то пищевом отравлении. Он вызвал скорую помощь и попросил отвезти Александру в больницу. Прибывшая бригада поинтересовалась у миссис Агаттер, что она ела и пила в последнее время. Она указала на полупустой стакан с джин-тоником на столике рядом с местом, где сидела. Медики забрали не только стакан, но и (проколотую) бутылку из Safeway. То, что миссис Агаттер не допила тоник, вероятно, и спасло ей жизнь, хотя серьезное недомогание некоторое время сохранялось.

К концу выходных в больницу с диагнозом «отравление атропином» поступило восемь человек. Какая нить связывала эти разрозненные с виду случаи с миссис Агаттер? Было установлено, что все жертвы купили тоник в одном и том же магазине, поэтому полиция выдвинула рабочую версию, согласно которой некий сумасшедший решил отравить тоник, чтобы шантажировать Safeway. Когда представители прессы взяли у Пола Агаттера интервью и поинтересовались, что он думает по поводу отравления жены, он спокойно ответил, что не представляет себе, как можно было совершить такое преступление, и даже посетовал, что мог остаться вдовцом. «Покушение на убийство моей супруги [и других людей] за пределами моего понимания», — добавил он и призвал виновного как можно скорее сознаться в содеянном и сдаться властям. Разумеется, он прекрасно понимал, что он и есть тот самый преступник.

К большой радости Пола, в местную газету поступило письмо от двадцатишестилетнего Уэйна Смита, который признался в совершении преступления. Облегчение, однако, длилось недолго. Полиция выследила этого человека и допросила его. Поскольку Смит не знал никаких подробностей дела — например, сколько всего бутылок содержало атропин, — вскоре стало очевидно, что к отравлениям он не причастен.

Когда судмедэксперты измерили содержание атропина во всех собранных бутылочках, дела Пола Агаттера стали совсем плохи. Найденный у него дома тоник резко выделялся на фоне других: яда в нем было целых триста миллиграммов, тогда как в остальных — от одиннадцати до семидесяти четырех миллиграммов. Ученый слишком поздно сообразил, что надо было еще до приезда скорой спрятать стакан и бутылку, из которых пила его жена, или подменить джин-тоник вариантом с более низким содержанием атропина. Если бы он это сделал, вряд ли его заподозрили бы в покушении на убийство. Позже было установлено, что Александра, скорее всего, проглотила около пятидесяти миллиграммов атропина — больше она пить не стала из-за горечи.

Кольцо вокруг Агаттера замкнулось. Камера видеонаблюдения показала, что за несколько дней до начала событий он заходил в Safeway. К сожалению, на записи не было видно, как мистер Агаттер ставит бутылочки с тоником на полку, но один студент из Университета Непера в тот день подрабатывал в магазине и видел, как Агаттер совершает свое злодеяние. Когда полиция попросила Пола Агаттера объяснить эти факты, он нагло заявил, что, разумеется, был в этом магазине и переставлял бутылки — ведь именно там он покупал жене тоник. Тем не менее повышенное содержание атропина в тонике, который пила Александра, свидетельствовало против Пола.

В 1995 году Пол Агаттер был наконец арестован, ему предъявили обвинение в покушении на убийство жены. В ходе процесса одним из самых рьяных его защитников была сама Александра — она не верила, что ее супруг способен убить человека. И все же преподавателя признали виновным. Оглашая приговор, судья сказал: «Совершая это коварное преступление, вы хитро все придумали. Вы решили не только убить собственную жену, но и посеять среди людей тревогу, вызвать у них чувство опасности, нанести вред обществу». Пол получил двенадцать лет тюрьмы.

Эпилог к этой истории весьма примечателен и подтверждает наблюдение, что жизнь бывает причудливее любого вымысла. В камеру к Полу Агаттеру подселили необычного соседа — им оказался не кто иной, как Уэйн Смит, тот самый человек, который признался в отравлении, которого не совершал. После разоблачения он решил попробовать стать преступником по-настоящему и был осужден за то, что в другом магазине Safeway подливал в пакеты с фруктовым соком средство для уничтожения сорняков.

В тюрьме Пол Агаттер работал библиотекарем и учил других заключенных грамоте. Александра в конце концов осознала, что муж пытался от нее избавиться, и, пока он отбывал срок, подала на развод. Карол Бонзалл, ради которой Агаттер был готов убить жену, разорвала отношения с экс-любовником и не желала иметь с ним никаких дел. В 2002 году печальный и одинокий Агаттер, которому уже исполнилось пятьдесят восемь лет, вышел на свободу, отсидев семь лет из двенадцати положенных. Он вернулся в родной Дербишир к престарелым родителям. Интересно, что в течение некоторого времени он даже вел вечерние занятия в Манчестерском университете. Хотите узнать, какой предмет он преподавал? Философию и медицинскую этику.

Как убивает атропин

Атропин воздействует на так называемую парасимпатическую нервную систему — отдел, который позволяет человеку «отдыхать и переваривать еду». Более известная симпатическая нервная система, напротив, связана с реакцией «бей или беги». Неудивительно, что и нейротрансмиттеры — вещества, пересекающие синаптическую щель, — в этих отделах нервной системы разные. В парасимпатической системе эту роль играет ацетилхолин. Когда мы садимся подкрепиться, этот нейротрансмиттер стимулирует выработку слюны — характерная реакция появляется уже в тот момент, когда мы чувствуем какой-нибудь особенно аппетитный запах. Далее тот же отдел нервной системы приказывает поджелудочной железе выделять в кишечник больше ферментов для расщепления перевариваемой пищи. В расслабленном, спокойном состоянии ацетилхолин способствует снижению частоты сердечных сокращений, и у нас возникает чувство удовлетворенности.

Ацетилхолин работает благодаря тому, что его форма подходит к соответствующему рецептору на противоположной стороне синапса, точно как ключ к замку. Говоря научным языком, ацетилхолин — агонист этого рецептора. Хотя замок можно открыть только правильным ключом, бывает так, что какой-то другой ключ достаточно похож, чтобы войти в скважину, но неспособен привести механизм в действие. Иногда такие ключи «застревают» в замочной скважине и вызывают неприятности, так как вставить подходящий ключ уже не получится. Атропин как раз такой «неправильный ключ»: благодаря сходству с молекулой ацетилхолина он связывается с соответствующим рецептором, но ничего не активирует и мешает работать самому нейротрансмиттеру. С физиологической точки зрения атропин действует как антагонист. В его присутствии сигналы, которые должен передавать ацетилхолин, прекращаются, и вместо нужных эффектов происходит нечто противоположное.

Например, парасимпатическая нервная система с помощью ацетилхолина стимулирует выработку слюны. Когда атропин блокирует этот процесс, во рту пересыхает, а это, в свою очередь, вызывает сильнейшую жажду и затрудняет глотание. Слезы также могут высохнуть, что приводит к зуду и покраснению глаз.

Ацетилхолин помогает сузить зрачки, чтобы наше периферическое зрение перестало отслеживать потенциальные опасности и мы могли сфокусироваться на чем-то конкретном. Атропин не дает это сделать, заставляя зрачки расширяться: возникает тот самый эффект, который так любили итальянские куртизанки. Одновременно расслабляются отвечающие за фокусировку мышцы, поэтому глаза широко раскрыты, но человек ничего не видит — он «слеп как крот».

При переваривании пищи кровь обычно перенаправляется от кожи к кишечнику, чтобы распределить всасываемые вещества по организму. Если действие ацетилхолина заблокировано атропином, кровеносные сосуды кожи расширяются, и возникает румянец. Вот почему жертвы отравления атропином становятся «красными как раки».

Еще атропин может воздействовать на нервы в головном мозге, делая речь бессвязной и сбивчивой, лишая человека способности идти по прямой и в конце концов вызывая галлюцинации. Жертва становится похожей на пьяного или совершенно безумного человека. Галлюцинации, возникающие в результате отравления атропином, очень реалистичны и наглядны: часто встречаются описания воображаемых бабочек, деревьев, лиц, змей, даже шелковых занавесей. Все это совершенно не похоже на психоделические галлюцинации, связанные, например, с диэтиламидом лизергиновой кислоты (ЛСД).

Кроме всего прочего, отравление атропином мешает организму поддерживать стабильную температуру, поэтому жертва становится «горячей как печка».

Ацетилхолин посылает сердцу команду замедлить ритм работы (вспомните эксперименты Лёви), но атропин не дает сердцу получить соответствующий сигнал и блокирует этот эффект. Частота сердечных сокращений постепенно увеличивается и в конце концов достигает 120 и даже 160 ударов в минуту. Сердцебиение становится не только очень частым, но и нерегулярным и может даже полностью прекратиться, приводя к сердечной недостаточности и смерти. Из-за усиленной работы сердца значительно повышается артериальное давление, что, в свою очередь, может вызвать проблемы с почками и нарушить функционирование головного мозга.

Скорость воздействия атропина зависит от того, каким путем он попал в организм. Если ввести атропин непосредственно в кровоток, эффект ощущается уже через несколько минут, а если добавить яд в еду или питье, последствия могут появиться через четверть часа. Период полураспада атропина в организме составляет около двух часов — иными словами, за это время будет выведена половина яда: примерно 50% из этого отфильтруют почки и выделят с мочой, а все остальное расщепят ферменты в печени. Для полного избавления от атропина иногда требуется несколько дней, а галлюцинации могут продолжаться не один час.

Еще одно растение из семейства пасленовых, которое также содержит атропин, называется Datura stramonium — обыкновенный, или вонючий, дурман. По-английски это растение называют devil’s snare («дьявольский силок») или jimson weed (в честь города Джеймстауна в Виргинии). Последнее название связано с историческими событиями. В 1676 году губернатор британской колонии Виргиния отправил войска подавлять бунт. Пока не прибыло подкрепление, некоторые солдаты начали собирать листья местного растения, варить их и добавлять себе в пищу. Галлюцинации не заставили себя долго ждать: кто-то из отравившихся сидел голым в углу, скалился как обезьяна и как будто когтями царапал прохожих, другие сдували невидимые перышки или пристально разглядывали соломинки. Поевших дурмана солдат в конце концов заперли и вылечили, но полностью они пришли в себя лишь через одиннадцать дней.

Доктор Бьюкенен, сутенерша и мертвая кошка

В этой книге нам не один раз встретятся врачи и ученые, поверившие, будто бы образование и специальные знания настолько возвышают их над толпой, что можно придумать гениальное преступление и остаться безнаказанным. Восьмого мая 1893 года на электрическом стуле в тюрьме Синг-Синг в штате Нью-Йорк был казнен доктор Карлайл Гаррис, убивший свою жену. В качестве яда он избрал морфин: передозировка этого вещества подавляет мозговую активность и приводит к остановке дыхания. Такую смерть легко спутать с естественной — поэтому морфин применяли многие убийцы, — однако один характерный признак все же есть. Под действием морфина зрачки сильно сужаются, становятся «точечными». Осматривая труп женщины, судебно-медицинские эксперты заметили этот классический симптом, после чего Гарриса арестовали и судили по обвинению в отравлении.

Вскоре после казни другой нью-йоркский врач, доктор Роберт Бьюкенен, пришел к выводу, что Гаррис попался просто потому, что не умел все устроить как следует. У Бьюкенена даже появилась привычка засиживаться в барах, много пить и рассказывать любому, кто был готов выслушать, да и тем, кто такого желания не проявлял, что Гаррис ни на что не годный дилетант. По мнению Бьюкенена, скрыть отравление морфином было совсем не сложно: достаточно использовать расширяющий зрачки препарат и убрать тем самым наиболее очевидный признак передозировки. Бьюкенен имел в виду атропин.

Роберт Бьюкенен родился в Новой Шотландии в 1862 году, а в 1886 году вместе с женой и дочерью переехал в Нью-Йорк, где занялся частной медицинской практикой. Переезд из канадской провинции с населением около тридцати одной тысячи человек в город с полуторамиллионным населением наверняка стал для Бьюкенена культурным шоком, однако он в полной мере воспользовался всеми преимуществами жизни в мегаполисе. Респектабельный с виду врач, за пределами профессиональной деятельности он был далек от благопристойности, имел склонность злоупотреблять алкоголем и нежно любил бордели. Одним из таких заведений владела Анна Садерленд, с которой у Бьюкенена завязался роман. К счастью для Бьюкенена, его жена, друзья, знакомые, а главное пациенты не имели ни малейшего представления о его похождениях на стороне.

Как это часто бывает с любовными связями, правда вскоре вышла наружу. Бьюкенен пытался оправдываться, что Анна Садерленд просто одна из его пациенток и он видится с ней из чувства профессионального долга, но жена ему не поверила и летом 1890 года подала на развод. Учитывая события, которые вскоре произойдут, она еще легко отделалась.

Хотя Нью-Йорк 1890-х годов был городом без правил, клиентура доктора Бьюкенена относилась к более благородным слоям общества и без особого энтузиазма восприняла решение доктора назначить владелицу известного борделя администраторшей своего кабинета. Анна Садерленд была примерно на двадцать лет старше Бьюкенена. Она была без ума от своего нового поклонника и даже изменила завещание, сделав его единственным наследником своего состояния. Вдобавок предусмотрительный Бьюкенен убедил ее оформить страховой полис на пятьсот тысяч долларов и, опять же, сделать его единственным выгодоприобретателем.

К огорчению пациентов, кроме того что Садерленд имела сомнительное прошлое, она была грубой и вульгарной дамой. Клиенты начали уходить к другим врачам, а те, кто пока оставался, подыскивали альтернативу доктору Бьюкенену. Поток доходов стал иссякать, а разгульный образ жизни не мог не сказаться на размерах банковских счетов Бьюкенена. Любовница явно превращалась в обузу, и тогда доктор, уверенный в собственной проницательности, придумал решение проблемы.

Утром в пятницу, 22 апреля 1892 года, после сытного завтрака Анна почувствовала себя очень плохо: у нее появились сильные боли в животе, и она не могла держаться на ногах. Когда пришел доктор Макинтайр, ее знакомый, она лежала в постели, мучаясь от боли: голова раскалывалась, было трудно дышать. Проявив все сострадание и сопереживание, на которое он был способен, врач диагностировал истерию и выписал успокоительное. Несмотря на рекомендации доктора, после обеда Анне не стало лучше, поэтому Бьюкенен дал ей несколько чайных ложек лекарства — того самого, которое его жена раньше не захотела принимать из-за горечи.

В семь часов вечера доктор Макинтайр вернулся навестить свою пациентку. Анна к тому времени уже погрузилась в глубокую кому. Пульс у нее участился, дыхание было поверхностное, а кожа — горячая и сухая. Вскоре после этого женщина скончалась, вероятно, из-за «церебрального инсульта» — кровоизлияния в мозг.

Казалось, вместе с Анной ушли и все беды Бьюкенена, который унаследовал ее деньги и имущество и получил крупную страховую выплату. С кругленькой суммой на счету и без вульгарной администраторши жизнь пошла на лад, к тому же бывшая жена — явно более склонная к прощению, чем большинство других женщин в схожей ситуации, — согласилась снова выйти за него замуж.

Однако постепенно правда начала выходить на поверхность. Бьюкенена сгубила пьяная болтливость и бесконечное презрение к Карлайлу Гаррису. У одного журналиста, который собирал в баре всевозможные сплетни, бессвязные разглагольствования Бьюкенена вызвали определенные подозрения. Выяснив, что Бьюкенен был единственным наследником Садерленд и до ее безвременной кончины испытывал серьезные финансовые затруднения, этот репортер связался с полицией и сообщил известную ему информацию. Этого оказалось достаточно для эксгумации тела Анны Садерленд. При вскрытии в печени и кишечнике было обнаружено смертельное количество морфина.

Как же удалось определить уровень содержания морфина в тканях Анны Садерленд? Возможно, вы помните, что для измерения уровня инсулина экстракт из образцов, взятых из ягодиц Элизабет Барлоу, вводили мышам. Аналогичный прием был использован и здесь, только в данном случае экстракт вводили лягушкам и смотрели, какое количество окажется для них смертельным. Следствие подтвердило, что уровень морфина был летальный, однако не обнаружило ключевой улики — суженных, как точки, зрачков. Может быть, Садерленд на самом деле умерла от инсульта? Или Бьюкенен хвастался не зря и действительно сумел скрыть характерный симптом передозировки?

Так или иначе, Бьюкенена арестовали и обвинили в тяжком убийстве первой степени. Суд над ним стал сенсацией — впервые в американской истории обвинение опиралось на судебно-медицинскую экспертизу. Защита утверждала, что смерть от передозировки морфина нельзя считать доказанной, так как зрачки у жертвы были широкие, даже расширенные. Представители обвинения в ответ на это принесли в зал суда бездомного кота и прямо на глазах у присяжных убили бедное животное смертельной дозой морфина. (Мнение кота по поводу этого судебного представления в актах не отмечено.) Затем веки мертвого кота приподняли, показав характерные точечные зрачки, и медленно закапали в глаза животного атропин. Зрачки медленно, но неумолимо начали увеличиваться и в конце концов расширились полностью. Присяжные завороженно смотрели на происходящее со смесью отвращения и мрачного восхищения.

Теория, которую Бьюкенен любил рассказывать своим собутыльникам, оказалась верна: атропином действительно можно скрыть симптомы отравления морфином. К сожалению для самого Бьюкенена, присяжные тоже в этом убедились и 25 апреля 1893 года признали его виновным без оговорки о снисхождении. Судье не оставалось иного выбора, и он приговорил Бьюкенена к смертной казни.

Бьюкенен, потешавшийся над некомпетентностью и глупостью своего коллеги Карлайла Гарриса, провел свои последние дни очень похоже. Для приведения приговора в исполнение его под усиленной охраной отправили в тюрьму Синг-Синг. Все апелляции были отклонены, и до него постепенно дошло, что, в сущности, он оказался ничуть не умнее Карлайла. Расстояние в восемнадцать с половиной метров от камеры до электрического стула он прошел безучастно и молча. На теле преступника закрепили электроды и ремни и скомандовали палачу — «электрику штата» — включить рубильник. Через две минуты Бьюкенен был мертв.

Покушение на убийство шпиона в Солсбери

Несмотря на то что Пол Агаттер пытался убить жену атропином, а доктор Бьюкенен с помощью этого вещества планировал скрыть убийство, довольно интересно, что атропином лечат отравление гораздо более опасными нервно-паралитическими ядами. Эти смертельные вещества можно использовать в жидком виде — например, смазать ими дверную ручку или другую твердую поверхность для всасывания через кожу — или как газ для доставки в организм через легкие. Каким бы ни был способ применения, механизм их действия идентичен. Мы уже видели, что происходит, если рецептора достигает слишком мало молекул ацетилхолина, однако чрезмерная стимуляция при переизбытке этого нейротрансмиттера тоже бывает смертельной.

После того как ацетилхолин выделяется на нервном окончании, пересекает синапс, связывается со своим рецептором и активирует его, нейротрансмиттер необходимо быстро убрать, иначе сигнал станет избыточным. За расщепление ацетилхолина отвечает фермент с подходящим названием ацетилхолинэстераза: на обработку одной молекулы ему требуется всего восемьдесят микросекунд (восемьдесят миллионных секунды). Нервно-паралитические вещества воздействуют на ацетилхолинэстеразу, дезактивируют ее и лишают способности выполнять свои функции, поэтому выделенный ацетилхолин накапливается в больших количествах и продолжает стимулировать рецепторы до тех пор, пока не нарушится нормальная работа целевого органа.

Как все это проявляется у жертвы отравления нервно-паралитическим ядом? Мы уже знаем, что в небольших количествах ацетилхолин вызывает замедление работы сердца в состоянии покоя. Если ацетилхолина становится слишком много, непрерывная бомбардировка рецепторов приводит к тому, что частота сердечных сокращений может упасть до опасных для жизни значений. Избыток ацетилхолина также вызывает повышенную выработку пота, слез и слюны: со стороны кажется, что у жертвы изо рта буквально льется пена, а от обильного потоотделения одежда промокает насквозь. Вместо разумно низкого уровня секреции, достаточного для увлажнения и очистки легких и дыхательных путей, организм переходит на «повышенную передачу» и топит жертву в собственных выделениях. Все эти симптомы сопровождаются головными болями, судорогами, потерей сознания и комой, а также тошнотой и рвотой. Если сразу после контакта с нервно-паралитическим веществом не начать лечение, шансов выжить у жертвы практически нет. Единственное в данном случае весьма эффективное средство — очень неожиданное. Это уже знакомый нам смертоносный растительный алкалоид атропин.

Может показаться странным, что такое опасное химическое вещество стало спасением от отравления другими ядами. Его история в медицине и правда сравнительно коротка. Атропин используют как противоядие от фосфорорганических соединений, которые были разработаны не так давно, в 1940-х годах. Сначала органофосфаты нашли применение в качестве пестицидов, но потом в этой категории появились одни из самых смертоносных химических веществ, когда-либо созданных человечеством, в том числе фосфорорганические нервно-паралитические газы VX и VR, а также зарин и «Новичок».

Сергей Скрипаль был полковником Главного разведывательного управления (ГРУ). Во время командировки в Мадрид, столицу Испании, он был завербован Секретной разведывательной службой Великобритании (МИ-6) и стал двойным агентом. Когда Скрипаль заболел диабетом, его отозвали для работы в Москву, оттуда-то он и передал британцам данные о трех сотнях российских разведчиков. К несчастью для него, его деятельность была раскрыта. В декабре 2004 года Скрипаля арестовали, на закрытом заседании военного суда он был признан виновным в государственной измене, лишен воинского звания и наград и приговорен к тринадцати годам тюремного заключения в колонии строгого режима.

Итак, в России за решеткой оказался двойной агент, работавший на Великобританию. В то же время американцы раскрыли нескольких российских «спящих» агентов, осудили их за шпионаж и посадили в тюрьму. Российское правительство хотело вызволить своих разведчиков, а британцам нужен был Скрипаль. После череды дипломатических интриг между британскими, российскими и американскими властями произошел обмен, достойный шпионских романов Джона ле Карре.

Девятого июля 2010 года в Международном аэропорту Вены приземлился американский самолет с десятью российскими разведчиками на борту. Их вывели и передали представителям России. Одновременно с этим на базе Королевских военно-воздушных сил в английском Бриз-Нортоне земли коснулся российский самолет, который вез Скрипаля к его британским кураторам^[18]. Скрипаль поселился в городке Солсбери на юге Англии, где надеялся зажить тихой и спокойной жизнью, не вспоминая о шпионских страстях. Однако в конце концов прошлое его настигло.

После полудня четвертого марта 2018 года Сергей и его тридцатитрехлетняя дочь Юлия вышли из дома и закрыли за собой парадную дверь. Они решили прогуляться, выпить чего-нибудь в пабе, а затем поужинать в одном итальянском ресторанчике. Однако вскоре после того, как отец и дочь покинули ресторан, у обоих появилась тошнота и затуманилось зрение. Подумав, что это пищевое отравление, Скрипали решили посидеть в торговом центре поблизости, а когда тошнота пройдет, вернуться домой.

Пятнадцать минут пятого полиция получила телефонный звонок: на скамейке близ торгового центра были обнаружены два человека в бессознательном состоянии. По сообщению свидетелей, глаза Юлии были широко распахнуты и глядели в пустоту, а изо рта у нее струйкой текла пена. У Сергея все тело как будто одеревенело, на подбородке и на одежде были следы рвоты. Ни отец, ни дочь не имели видимых повреждений, но дело явно было плохо. Очевидцы вызвали скорую помощь, которая доставила обоих пострадавших в районную больницу Солсбери. Скрипали по-прежнему были без сознания и находились в критическом состоянии.

Сначала медики решили, что имеют дело с передозировкой опиоидами, и назначили соответствующее лечение, но результата оно не дало. Вскоре стало понятно: дело гораздо более запутанное. Сержант Бейли, который первым прибыл на место и контактировал с потерявшими сознание Скрипалями, поступил в кабинет неотложной помощи с аналогичными, хотя и гораздо менее тяжелыми симптомами: зуд в глазах, кожные высыпания и свистящее дыхание. Появилось предположение, что два не приходящих в сознание пациента — это первые жертвы начала эпидемии неизвестного заболевания, однако вскоре истинная причина была найдена.

Врачи поняли, что у Скрипалей наблюдаются классические признаки отравления органофосфатами — токсичными соединениями нервно-паралитического действия — и немедленно назначили лечение атропином, который связывается с рецепторами ацетилхолина и предотвращает избыточную, смертельную стимуляцию этим нейротрансмиттером. Оба пациента находились в коме и были подключены к аппарату искусственного дыхания, чтобы предотвратить повреждение головного мозга от недостатка кислорода. Оставалось только ждать, пока организм каждого из пострадавших переработает яд и выведет его.

Медики связались со специалистами из близлежащей государственной лаборатории «Портон-Даун», где велись работы в области химического оружия и в том числе исследовались методы его обнаружения и способы противодействия. Анализ взятых у Скрипалей образцов показал, что они подверглись воздействию вещества под названием «Новичок», входившего в серию нервно-паралитических препаратов, разработанных в СССР в 1970–1980-е годы. Президент Путин отрицал любую причастность России к отравлению Скрипалей. «Если, как утверждают в Британии, против этих людей было применено боевое отравляющее вещество, — заявил он, — то эти люди погибли бы в течение нескольких минут или секунд на месте».

Юлия Скрипаль поправилась быстрее отца — вероятно, просто потому, что она была моложе и получила меньшую дозу нервно-паралитического вещества, — и первой выписалась из больницы. Британская полиция взяла Юлию под охрану. В одном из последующих интервью она рассказала, что была потрясена, когда, очнувшись после двадцатидневной комы, услышала, что их с отцом отравили. Сергей еще месяц был без сознания и в критическом состоянии, а после того, как пришел в себя, пролежал в больнице еще три месяца. В дальнейшем он также получил полицейскую защиту, и его местонахождение не разглашается.

В конце концов британское следствие выдвинуло свою версию^[19].

Второго марта 2018 года в лондонский аэропорт Гатвик из Москвы прибыли Александр Петров и Руслан Боширов. Они остановились в гостинице City Stay Hotel в лондонском Ист-Энде, а через два дня поездом добрались до Солсбери. Там, недалеко от дома Скрипалей, Петрова и Боширова засняли камеры видеонаблюдения. Предполагаемые агенты могли нанести на входную дверь дома Скрипалей жидкость, содержавшую нервно-паралитическое вещество, чтобы Сергей и его дочь отравились, когда будут закрывать дверь. Затем Петров и Боширов сели на поезд и вернулись в Лондон, а потом из аэропорта Хитроу улетели обратно в Москву. Полиция выдала ордера на их арест.

Британское правительство было уверено, что получило достаточно доказательств для предъявления обвинения в покушении на убийство. Сами россияне утверждали, что они простые туристы, ставшие жертвой политических интриг. Целесообразность запроса на их экстрадицию с самого начала вызывала сомнения — российские власти вряд ли удовлетворили бы его. И действительно, российское руководство заявило, что Петров и Боширов тут ни при чем, а реальные виновные известны и должны сознаться в преступлении.

Последней жертвой этого отравления стала британская пара, Чарли Роули и Дон Стерджесс. Когда Чарли обнаружил в ящике для сбора пожертвований в центре Солсбери коробку с флаконом духов Premier Jour от Nina Ricci, он обрадовался находке: дорогая парфюмерия непременно должна впечатлить его подругу. На самом деле внутри бутылочки был яд: по версии следствия, именно из нее опрыскали «Новичком» дверь дома Скрипалей. Дон нанесла смертельно опасное содержимое подарка себе на запястья и получила, вероятно, в десять раз больше яда, чем Скрипали. Она умерла восемь дней спустя, став случайной жертвой этого странного покушения.

От древнего яда до современного противоядия

Римляне были большими мастерами применять яды для сведения личных и политических счетов. Убийства с помощью белладонны и других подобных средств в первом веке нашей эры приобрели такие масштабы, что власти приняли специальные законы против домашних отравлений. Римский поэт-сатирик Ювенал, наиболее известный циничным замечанием, что народ хочет от правителей лишь хлеба и зрелищ, упомянул и о смертельном действии красавки. Он писал, что сок ее ягод очень любят жены, желающие избавиться от опостылевших мужей. Таким образом, когда Пол Агаттер решил убрать свою супругу, атропин в качестве орудия убийства использовали уже более двух тысяч лет. Неудивительно, что именно этому яду Агаттер и отдал предпочтение.

И все же, несмотря на зловещую историю, атропин нашел применение в современной медицине. Им не только лечат бывших шпионов, отравленных нервно-паралитическими веществами, хотя это один из наиболее показательных случаев, но и корректируют в больницах частоту сердечных сокращений, особенно если она снизилась и даже если сердце остановилось. Атропин также используется для уменьшения выделения слюны и слизи в дыхательных путях перед хирургической операцией, чтобы предотвратить попадание жидкости в легкие и не допустить возникновения пневмонии. Вещество, которое когда-то было только ядом, стало лекарством и восстановило тем самым свою репутацию. В следующей главе мы увидим обратную ситуацию. Препарат, который изначально считался безобидным тонизирующим средством, в итоге превратился в один из самых отвратительных ядов.

Глава 3. Стрихнин и Ламбетский отравитель

Стрихнин, Кемп, — замечательное укрепляющее средство, он не дает человеку упасть духом^[20].

Герберт Уэллс. Человек-невидимка (1897)

Человек-невидимка, «Психо» и Шерлок Холмс

Сегодня стрихнин настолько прочно ассоциируется со смертью, что идея применить его в качестве тонизирующего препарата показалась бы чудачеством. Однако до начала XX столетия стрихнин рассматривали именно как средство для придания бодрости. Например, главный герой романа Герберта Уэллса «Человек-невидимка» доктор Гриффин находил стрихнин невероятно полезным. В тот момент, когда доктор Гриффин почувствовал апатию, потерял интерес к работе и лишился сна, он принял немного стрихнина и ощутил прилив сил.

Стрихнин казался универсальным средством. Психолог Карл Лешли пришел к выводу, что благодаря этому веществу крысы быстрее находят выход из лабиринта, а марафонцу Томасу Хиксу стрихнин в 1904 году помог завоевать олимпийское золото. Студенты-медики пользовались стрихнином, чтобы взбодриться при подготовке к экзаменам^[21], и, говорят, даже Адольф Гитлер после разгрома немецких войск под Сталинградом принимал стрихниновый тоник.

Однако у стрихнина есть и темная, зловещая сторона, которая нашла отражение в литературных произведениях и кино. В повести Артура Конан Дойля «Знак четырех» доктор Ватсон, верный спутник Шерлока Холмса, по необычной гримасе жертвы определяет, что убийство было совершено с помощью стрихнина. На киноэкране отравление стрихнином показал Альфред Хичкок в легендарном фильме «Психо»: Норман Бейтс использует стрихнин, чтобы убить свою мать. Не так давно, в 2014 году, стрихнин упомянул «Король ужасов» Стивен Кинг в романе «Мистер Мерседес».

Стрихнин был излюбленным ядом Агаты Кристи — он появляется уже в ее дебютном детективном романе «Загадочное происшествие в Стайлзе». Кристи описала последствия отравления стрихнином настолько точно, что это отметили в рецензии The Pharmaceutical Journal. «Роман обладает редким достоинством правильного изложения фактов, — признавали специалисты. — Он написан так хорошо, что у нас появляется искушение предположить у автора фармацевтическое образование»^[22].

Почему же стрихнин так часто фигурирует в произведениях художественной литературы? Возможно, дело в том, что отравления этим ядом чрезвычайно распространены и подробно описаны. Вообще говоря, в десятке самых популярных ядов для совершения преступлений стрихнин занимает третье место, уступая лишь мышьяку и цианиду.

История стрихнина

Стрихнин, так же как и атропин (см. главу 2), кофеин, никотин и даже кокаин, относится к растительным алкалоидам. Все эти горькие на вкус соединения обычно содержатся в тех частях растения, которые нужно защитить от поедания. Забавно, что эффект получился обратный: люди начали прилагать большие усилия, чтобы собирать эти растения именно ради содержащихся в них алкалоидов. Стрихнин добывают из растений рода Strychnos — название придумал в 1753 году сам Карл Линней, великий классификатор живой природы. Хотя стрихнин присутствует во всех растениях рода Strychnos, главным его поставщиком является чилибуха — ее латинское имя, Strychnos nux vomica, пусть и звучит по-научному, означает всего лишь «рвотный орех». Ареал этого вечнозеленого дерева находится в Индии, Шри-Ланке, Тибете, Южном Китае и Вьетнаме. В Азии чилибуха вообще встречается довольно часто, однако историй ее применения в сомнительных целях там очень мало. Неизвестно, связан ли сей факт с искренним нежеланием местных жителей использовать стрихнин в качестве орудия убийства или об этом просто не сохранилось свидетельств, однако в Азии с помощью стрихнина в первую очередь уничтожают вредных животных, например крыс.

На европейском рынке стрихнин появился с развитием мореплавания. Крысы на кораблях были всегда. Морякам не нравилось, что эти зверьки поедают их продовольственные запасы и разносят болезни, поэтому стрихнин стал в торговом флоте популярным средством для борьбы с грызунами. В конце XIX века в Лондон привозили почти пятьсот тонн семян растений рода Strychnos ежегодно — в основном для истребления вредителей, в том числе мышей и крыс. Фармацевты обычно не продавали этот препарат, зато под названием Vermin Killer он был вполне доступен в пакетиках по три и шесть пенни.

Средство, выпускавшееся под наименованием Butler’s Vermin Killer, состояло из смеси муки, сажи и стрихнина. Отраву нужно было нанести на кусок хлеба или сыра и оставить на ночь на кухонном полу. Действовала она так быстро и так эффективно, что грызуны подыхали моментально и их трупики часто валялись рядом с приманкой. В руководстве Manual of Medical Jurisprudence, вышедшем в 1897 году, Альфред Суэйн Тейлор пишет: «Порошки от вредителей часто приводят к отравлениям, как случайным, так и предумышленным. Невежды открыто продают их другим, еще больше невежественным людям, и их регулярно используют для совершения самоубийств». Стрихнин встречался настолько повсеместно, что просьба продать «порошок от грызунов» — с какой бы то ни было целью — не вызывала никакого удивления.

С помощью этой отравы боролись не только с грызунами, но и с бродячими собаками и кошками. В мае 1892 года писатель Генри Рэндольф решил избавиться от раздражавшей его кошки. Он приобрел немного стрихнина и, как пристало любому здравомыслящему литератору XIX века, положил отраву в выдвижной ящик у кровати, а, скажем, не в банку с надписью «Яд» где-нибудь в сарае. Однажды ночью Рэндольф проснулся и решил принять хинин, другой горький алкалоид. Конечно, в темноте он перепутал флаконы и выпил стрихнин. Через три с половиной часа он умер. Думаю, мораль этой истории проста: не держите яд на столике у кровати.

Стрихнин, как и все растительные алкалоиды, имеет горький вкус — более того, стрихнин прославился как самое горькое вещество, известное человеку, и стал образцом, по которому ранжируют другие горькие вещества^[23]. Еще один растительный алкалоид, известный своей горечью, — это хинин. Как уже говорилось в предыдущей главе, его применяли как средство от малярии, а также для лечения судорог в ногах. В Наполеоновскую эпоху французские врачи руководствовались довольно сомнительной логикой: если хинин — горький белый порошок — приносит пользу с медицинской точки зрения, значит, любой горький порошок белого цвета тоже непременно будет полезен для здоровья. Из этого был сделан вывод, что стрихнином, так же как и хинином, можно лечить различные недуги, включая малярию. К счастью для множества французских пациентов, вскоре пришло понимание, что подобный подход к разработке препаратов вовсе не такой разумный, каким кажется на первый взгляд, и лечить болезни произвольно взятыми горькими белыми порошками прекратили.

Ламбетский отравитель

В 1891 году викторианский Лондон еще не успел оправиться от ужаса, посеянного Джеком-потрошителем. Последнее убийство этот маньяк совершил в 1888 году, и жизнь лондонских проституток медленно возвращалась в некое подобие нормы. Так продолжалось до тех пор, пока на улице столичного района Ламбет не была обнаружена девятнадцатилетняя «ночная бабочка» Эллен Донуорт, находившаяся при смерти. Джек вернулся? Или на охоту за женщинами легкого поведения вышел новый убийца?

Ламбетским проституткам и без того приходилось несладко. Заработать они могли в десять-двенадцать раз больше, чем получили бы на фабрике или в роли домашней прислуги, однако жизнь их была отвратительной, полной жестокости и к тому же короткой. Борделей в районе было мало, и женщины занимались своим ремеслом либо у себя дома, либо на улице, из-за чего постоянно подвергались насилию со стороны клиентов. Эллен Донуорт, до того как бросила работу и стала проституткой, клеила этикетки на бутылки. Тринадцатого октября 1891 года она получила записку с просьбой о встрече в гостинице York. Автор, назвавшийся Фредом, оказался очень привлекательным джентльменом: плащ, подбитый шелком, шелковый цилиндр, трость с золотым набалдашником. Эллен была весьма впечатлена и подумала, что богатый господин может стать ее постоянным клиентом. Примерно в семь вечера она попрощалась с Фредом и покинула отель.

Через несколько минут Эллен почувствовала такую мучительную боль в животе, что ей стало тяжело идти. Подруга, которая ее встретила, решила, что дело в алкоголе, но на самом деле все было гораздо хуже. Девушку отнесли домой и положили в кровать. Ее били страшные конвульсии, все мышцы как будто сокращались одновременно, из-за чего спина ужасно выгибалась. Крича в агонии, Эллен успела сказать хозяйке дома, что дважды отпила из бутылки какую-то бледную жидкость. Ее дал «высокий косоглазый джентльмен с густыми бакенбардами и в шелковой шляпе», который представился именем Фред. Терзаемую болью Эллен на кэбе повезли в больницу, но по дороге она умерла. Вскрытие показало, что в ее желудке было большое количество стрихнина.

В Британии середины XIX века излюбленным развлечением было посещение мюзик-холлов. Публика там могла посмотреть различные спектакли, комедии, выступления акробатов, послушать популярные (и не всегда пристойные) песни. Одними из самых роскошных мюзик-холлов были «Альгамбра» и «Сент-Джеймс». Сомнительным дополнением к услугам, которые оказывали эти заведения, были проститутки, искавшие там клиентов. Через неделю после смерти Эллен Донуорт Фреда заметили в «Альгамбре» с другой девушкой, Луизой Харви. Они провели некоторое время в варьете, затем отправились в гостиницу в Сохо, а утром следующего дня договорились увидеться в восемь часов вечера — новый приятель пообещал Луизе дать таблеток от угрей на лбу. В условленное время пара встретилась напротив станции метро «Чаринг-Кросс». Они немного выпили в соседнем пабе и пошли прогуляться по набережной Темзы. Там Фред достал из кармана жилета две белые таблетки в оберточной бумаге и начал уговаривать Луизу принять их. Убедившись, что она это сделала, он развернулся и растворился в лондонской ночи.

Казалось, что Фред исчез навсегда, но уже через несколько месяцев он вернулся и отнял еще две жизни. Одиннадцатого апреля 1892 года Элис Марш двадцати одного года и восемнадцатилетняя Эмма Шривел у себя дома на Стэмфорд-стрит поужинали консервированным лососем вместе с новым знакомым. Одна из них после этого была обнаружена с выходящей изо рта пеной, а соседка по комнате лежала в кровати и стонала. Когда их начали расспрашивать, что случилось, выяснилось, что они выпили таблетки, которые им предложил посетитель. Почему же они взяли препарат у незнакомца? Оказалось, что мужчина не был простым человеком: он был врачом. Обе женщины умерли через несколько часов, корчась в мучительной агонии.

Три проститутки приняли ужасную смерть от отравления, четвертая бесследно исчезла, а убийца все еще был на свободе. Хотя его личность только предстояло установить, журналисты сразу окрестили его Ламбетским отравителем.

Лондонская пресса пока об этом не знала, но по другую сторону Атлантики герой этой истории уже был известен как отравитель и подпольный акушер. Томас Нилл Крим, иммигрант из Шотландии, в 1876 году с отличием окончил монреальский Университет Макгилла и стал дипломированным врачом. Благодаря незаурядному интеллекту, хорошей внешности и шарму он всегда был любим женщинами. Еще будучи студентом, он завязал бурный роман с Флорой Брукс, который закончился беременностью. Внебрачный ребенок не входил в планы Крима, и он решил самостоятельно провести аборт, попутно едва не убив девушку. Отец Флоры, богатый отельер Лайман Генри Брукс, был далеко не в восторге от таких методов и, чтобы спасти честь дочери, под дулом пистолета принудил Крима жениться на ней. Тот согласился, и одиннадцатого сентября 1876 года состоялась свадьба. Не испытывая, однако, никакого желания жить с Флорой семейной жизнью, новоиспеченный супруг уже на следующий день покинул Канаду и отбыл в Англию, где продолжил медицинское образование в лондонской университетской клинике Святого Фомы.

В Лондоне Крим оказался не слишком прилежным студентом. Ему так и не удалось получить сертификат члена Королевской коллегии хирургов, и он решил попытать счастья в Королевской коллегии врачей и хирургов в шотландском Эдинбурге, где наконец сумел выполнить требования, необходимые для начала профессиональной деятельности. Одним из его сокурсников был молодой студент-медик по имени Артур. Пока Крим будет приобретать недобрую славу серийного убийцы, Артур — а точнее, Артур Конан Дойль — достигнет славы, ловя злодеев руками придуманного им детектива, Шерлока Холмса.

Во время учебы в Эдинбурге до Крима дошла весть о болезни супруги. Он великодушно послал ей лекарств, однако вскоре миссис Крим скончалась — как сообщалось, от чахотки. Последующие события будут указывать на то, что истинной причиной ее гибели был муж-отравитель.

Не успел Крим получить свежую врачебную лицензию, как у него умерла пациентка. В 1879 году в его кабинет вошла молодая беременная женщина. Что было потом, мы никогда не узнаем, однако после этого ее нашли мертвой в сарае за домом доктора. Причиной смерти стала передозировка хлороформа. Хотя Криму не было предъявлено обвинение в убийстве, подозрения в некомпетентности и недобросовестности подпортили его репутацию, и он решил, что лучше будет совершить еще одно путешествие через Атлантику.

В октябре 1871 года в Чикаго произошел огромный пожар, унесший около трех сотен жизней и уничтоживший почти восемь квадратных километров застройки. Восемь лет спустя, к моменту приезда Крима, город благодаря наплыву иммигрантов уже начал возрождаться и отстраиваться. Крим открыл практику рядом с кварталом красных фонарей и обнаружил, что на абортах для проституток из местных борделей можно неплохо заработать. К 1880 году он уже приобрел известность в этих кругах.

Надо сказать, что не только Крим, но и большинство из тех, кто в то время занимался абортами, действовали не как медики, а, скорее, как мясники. Многие пациентки после бездарных операций умирали от кровопотери или заражались смертельными инфекциями из-за грязных хирургических инструментов. Было известно, что Криму в его ремесле помогает повитуха — негритянка по имени Хэтти Мак. Когда она вдруг таинственно исчезла, ее знакомые начали что-то подозревать и заявили в полицию. При обыске в ее жилище был обнаружен разлагающийся труп молодой проститутки Мэри Энн Фолкнер, которая, видимо, умерла от потери крови. Несмотря на попытки скрыться, Хэтти Мак наконец была поймана. Поскольку полицейским на самом деле был нужен именно Крим, они убедили повитуху в обмен на снисхождение дать против него показания. Полная решимости спасти собственную шкуру, Мак с большим удовольствием поделилась с полицейскими всей информацией, которую они от нее требовали. По ее словам, доктор Крим только в одном публичном доме сделал пятнадцать абортов и хвастался, что в общей сложности прервал как минимум пять сотен беременностей.

Крима арестовали, и полиция попыталась завести на него дело. Однако ему удалось убедить коронера, что в смерти Фолкнер виновата Хэтти Мак — в конце концов, труп ведь нашли у нее в квартире. И вообще, разве присяжные могли поставить рассказы какой-то повитухи, известной подпольными абортами, выше слова обаятельного, обладающего хорошими манерами доктора Крима? Он был признан невиновным.

По иронии судьбы в тюрьму Крим в итоге угодил из-за убийства мужчины, а не одной из многочисленных жертв женского пола.

В 1881 году Дэниелу Стотту, билетному агенту Чикагской и Северо-Западной железной дороги, был уже шестьдесят один год. Он жил с молодой женой, тридцатитрехлетней Джулией, и десятилетней дочерью Ревелл в городке Гарден-Прери в ста десяти километрах к северо-западу от Чикаго. По большей части жизнь его была спокойной, но случались приступы эпилепсии, и постепенно здоровье ухудшалось. Однажды он услышал, что в Чикаго некий Томас Нилл Крим торгует чудесным «безотказным» средством от эпилепсии. Стотт сел в поезд, отправился на прием к доктору и получил рецепт на новое патентованное лекарство. Сомнительно, что оно могло принести какое-то облегчение, однако Стотт поверил в метод настолько, что начал посылать жену в Чикаго каждый раз, когда у него заканчивались запасы препарата. Крим быстро очаровал и соблазнил Джулию, и между ними вспыхнул бурный роман.

Утром в субботу, 11 июня 1881 года, Стотт поцеловал жену на прощание и посадил ее на поезд в Чикаго. На следующий день Джулия вернулась от Крима с драгоценным снадобьем и начала готовить мужу положенную дозу. В этот момент к ним как раз заглянул в гости кузнец Джон Эджком, близкий друг Стотта. Позже он покажет, что «видел, как у Дэниела Стотта начинаются конвульсии и он умирает, а жена тем временем остается безучастной и не хочет звать врача». Несмотря на такие обстоятельства, смерть Стотта не вызвала особенного удивления: он уже некоторое время болел. Похороны прошли, как полагается, с плачущей вдовой в траурных одеждах.

Наверное, Криму сошло бы с рук и это преступление, если бы он сам в поразительном приступе нахальства не отправил окружному прокурору телеграмму о том, что Стотт умер не своей смертью, а отравился стрихнином. Затем Крим написал коронеру и потребовал эксгумировать труп и провести посмертное обследование. Лекарство, которое покойному дала жена, проверили на бездомной собаке, и оно оказалось смертельным. Власти начали полноценное расследование. Коллегия присяжных при коронере пришла к выводу, что Дэниел Стотт действительно был убит, а это бросало тень подозрения не только на вдову, но и на самого доктора Крима.

В суде Джулия Стотт заявила, что не виновна и не имела представления о том, что лекарство окажется ядом, а затем сказала: «Доктор Крим мне говорил, что планирует совершать отравления и подавать в суд на чикагские аптеки, но я не подозревала, что он отравит [моего мужа] Дэна».

В ходе процесса Крим вел себя беззаботно, отвергал все обвинения и неизменно утверждал, что ни в чем не виноват: «Я твердо уверен, что миссис Стотт сама убила своего мужа, — заявил он. — Мистер Стотт был у меня за некоторое время до своей кончины и жаловался, что его жена вступила в преступную связь с другим мужчиной. Он просил меня помочь. Когда миссис Стотт в следующий раз приехала в Чикаго, я передал ей слова мужа. Она вспыхнула и воскликнула: “Будь он проклят! Я дам ему дозу, которая его угомонит!”» Во время заключительных прений Крим читал газету, периодически поднимая глаза на присяжных и улыбаясь.

Присяжным потребовалось всего три часа, чтобы признать врача виновным в убийстве. Джулия Стотт согласилась дать показания по этому делу и была освобождена, а Крима судья отправил в тюрьму города Джолиет в штате Иллинойс, где преступник должен был оставаться «до конца своих дней». Через несколько месяцев после суда на могиле Дэниела Стотта появилось новое надгробие. Поскольку умерший был членом масонской ложи «Бельвидере», быстро поползли слухи, что камень воздвигли его соратники — под покровом тьмы. На надгробной плите было высечено: «Дэниел Стотт. Умер 12 июня 1881 года в возрасте 61 года. Отравлен своей женой и доктором Кримом».

Хотя Крим получил пожизненный срок, вечно чахнуть в американской тюрьме ему было не суждено. Всего через десять лет, в 1891 году, губернатор штата Иллинойс Джозеф Файфер сократил приговор до семнадцати лет, а поскольку заключенный вел себя примерно, это означало почти немедленное освобождение. Позже появятся утверждения, что тут не обошлось без взятки. После смерти отца Крим унаследовал шестнадцать тысяч долларов — приблизительно четыреста тысяч по сегодняшним меркам. Учитывая склонность властей города и штата к коррупции (четыре губернатора Иллинойса были отправлены за решетку), доля правды в этом, вероятно, есть.

После освобождения Крим решил отправиться обратно в Англию и первого октября 1891 года сошел на берег в Ливерпульском порту. Оттуда поезд отвез его в Лондон, где он поселился в доме номер сто тридцать по Ламбет-Пэлэс-роуд в районе Ватерлоо. Хотя он снова был на свободе, десять лет в тюрьме не прошли бесследно, и на первый план в его голове вышло два желания: удовлетворять приобретенную в тюрьме тягу к наркотикам и решить проблему, как он выражался, «уличных девок».

Вскоре после его приезда в Лондон три проститутки приняли кошмарную смерть от отравления стрихнином, еще одна бесследно исчезла, а преступник все еще не был пойман.

Подробности охоты за Ламбетским отравителем теперь занимали первые полосы газет, а публика никак не могла насытиться этой историей. По всему Лондону люди пытались самостоятельно раскрыть дело. В городе тогда жил бывший нью-йоркский детектив Джон Хейнз: ему отчаянно хотелось устроиться на работу в Скотленд-Ярд, и разгадать такую головоломку было бы для этого очень полезно. Хейнз в то время как раз подружился с врачом Томасом Ниллом, который очень интересовался отравлениями как способом убийства. Они стали часами засиживаться в пабах, обсуждали имеющиеся улики и делились друг с другом предположениями в отношении возможных подозреваемых. Именно эти беседы в конце концов и помогут раскрыть дело.

Доктор Нилл начал упоминать в разговорах факты, которые не были известны не только Хейнзу, но и Скотленд-Ярду, и даже устроил экскурсию по некоторым местам преступления, сообщив при этом, что знал трех отравленных проституток: Луизу Харви, Матильду Кловер и Эллен Донуорт. Это было странно, ведь в то время считалось, что Матильда Кловер умерла не от отравления, а от алкоголизма, а Луиза Харви просто исчезла — доказательств ее смерти не было. Хейнз начал подозревать доктора Нилла. Жажда карьерного роста подтолкнула бывшего детектива обратиться в Скотленд-Ярд, где очень заинтересовались его показаниями.

Полицейские методично опросили соседей Матильды Кловер и нашли человека, который застал последние мгновения ее жизни. Он рассказал, что Матильда умирала с выгнутой спиной, в агонии и конвульсиях — это было поразительно похоже на симптомы смерти Эллен Донуорт, Элис Марш и Эммы Шривел. В ходе дальнейших расспросов знакомые Кловер сообщили, что незадолго до смерти видели ее в компании доктора Нилла. Шестого мая 1892 года на основе собранных доказательств тело покойной было эксгумировано. Вскрытие проводил чрезвычайно дотошный патологоанатом, так что результатов пришлось ждать больше трех недель. Врач превратил извлеченные фрагменты печени и желудка Кловер в пасту, сделал раствор для анализа и даже попробовал его на вкус. Горечь во вкусе однозначно указывала на присутствие алкалоида, но какого? Тогда патологоанатом ввел немного жидкого экстракта лягушке, и вскоре у нее начались конвульсии — классический признак отравления стрихнином, — после чего наступила смерть. Матильда Кловер явно была еще одной жертвой Ламбетского отравителя, как и говорил доктор Нилл. Интересно, откуда он мог это знать?

Скотленд-Ярду не терпелось ответить на этот вопрос. Смерть Матильды Кловер присяжные рассмотрели двадцать второго июня. Они не только пришли к выводу, что Кловер умерла от отравления стрихнином, но и объявили доктора Нилла преступником, умышленно ее убившим. Пока доктор Нилл сидел в полицейском изоляторе, пришла любопытная информация из Канады и штата Иллинойс. Оказалось, что подследственного врача на самом деле зовут не Томас Нилл, а Томас Нилл Крим. После этого его личность была установлена окончательно: следствие имело дело со специалистом по подпольным абортам и убийцей, отбывшим тюремный срок.

Доктору Криму предстоял процесс в суде Олд-Бейли по делу об убийстве Матильды Кловер. По принятым в Великобритании правилам следствие должно было предъявить только улики, имеющие прямое отношение к рассматриваемому делу, однако сэр Генри Хокинз, председательствующий судья, расширил круг допустимых доказательств на прошлые преступления обвиняемого. Благодаря этому детективы смогли заявить, что Крим повинен не только в гибели Матильды Кловер, но и в отравлении Эллен Донуорт, Элис Марш, Эммы Шривел и Луизы Харви, поскольку систематически давал проституткам стрихнин.

То, что произошло дальше, стало одним из наиболее необычайных событий в истории британской юриспруденции и произвело эффект разорвавшейся бомбы. В зале суда появился самый неожиданный свидетель, какого только можно было себе представить, — не кто иной, как Луиза Харви, предполагаемая жертва убийцы. Увидев свое имя в газете, освещавшей судебный процесс, она решила явиться и дать четкие свидетельские показания о том, как Крим попытался ее отравить. По словам Луизы, когда Крим протянул ей таблетки, она сделала вид, что глотает их, а на самом деле в последнюю минуту бросила таблетки на землю. Крим был ошеломлен не меньше, чем присяжные: перед ними стояла женщина, которой, как он полагал, уже много месяцев нет в живых.

Присяжным потребовалось всего десять минут, чтобы признать: Матильда Кловер умерла от отравления стрихнином, который ей дал Крим, имея намерение совершить убийство. Крима также признали виновным в убийствах Донуорт, Марш и Шривел и в покушении на убийство Луизы Харви. Пятнадцатого ноября 1892 года, меньше чем через полтора года после выхода из тюрьмы штата Иллинойс, Томас Нилл Крим был повешен в Ньюгейтской тюрьме^[24]. «Он сидел на наркотиках, и это могло послужить одним из факторов, толкнувших его на то, чтобы стать серийным убийцей, — отмечал в своем репортаже “Журнал Канадской медицинской ассоциации”. — Он воспользовался знанием медицины, чтобы лишить жизни своих несчастных жертв. Каких страданий можно было бы избежать, если бы не мягкосердечные, заблуждающиеся энтузиасты, которые способствовали его освобождению из тюрьмы города Джолиет».

Как убивает стрихнин

Среди всех ядов, применяемых для совершения убийств, стрихнин, вероятно, один из наиболее коварных. Он погружает жертву в агонию, а свидетели вынуждены смотреть на это ужасающее зрелище, не в силах хоть как-то помочь и утешить умирающего. Стрихнин истязает человека, ломает тело мучительными спазмами и лишь потом позволяет смерти положить конец этому аду на земле. Первые симптомы — общие мышечные судороги и негибкость конечностей — начинают появляться через несколько минут после инъекции, вдыхания или проглатывания стрихнина. Мышцы челюстей сводит тризм — спазм, вызывающий потерю подвижности. Другие лицевые мышцы искажают рот преувеличенной, гротескной «сардонической улыбкой» — эту гримасу по-латыни называют risus sardonicus. Далее следует спазм остальных мышц тела. Приступ неконтролируемых сокращений длится от трех до четырех минут, потом наступает некоторое облегчение, а спустя несколько минут — очередная волна конвульсий. Через считаные часы после контакта со стрихнином человек умирает.

Мышцы спины у людей обычно намного сильнее, чем мышцы живота, поэтому устойчивое сокращение и тех и других после отравления стрихнином часто ведет к резкому выгибанию спины. Тело жертвы в этот момент опирается лишь на тыльную часть головы и на пятки — такую позу называют «опистотонус».

Во время судебного процесса одна из соседок Матильды Кловер вспоминала обстоятельства ее смерти: «Я уже легла спать и вдруг проснулась от каких-то воплей. Это было в задней комнате, под спальней Кловер». Женщина рассказала, что разбудила хозяйку и они вдвоем отправились посмотреть, что там стряслось. «Матильда лежала поперек кровати, ее голова была между стеной и матрасом. Она кричала от страшной боли. Иногда казалось, что ей становится легче, но потом приступ начинался опять. Все тело били судороги»^[25]. В глазах полиции и следствия ужасные симптомы, которые наблюдали несчастные свидетели кончины Кловер, без сомнений указывали на то, что она пала жертвой разбушевавшегося отравителя — доктора Крима.

Как уже говорилось в этой главе, Агата Кристи любила стрихнин за драматизм, который сопровождает смерть жертвы. Вот описание поразительной кончины миссис Эмили Инглторп, героини ее самого первого детективного романа «Загадочное происшествие в Стайлзе»: «Следующая конвульсия подняла ее с кровати так, что она опиралась на запрокинутую голову и на пятки, в то время как все тело невероятно изогнулось»^[26].

У жертв отравления стрихнином часто очень сильно краснеет лицо: перенапряженным мышцам не хватает кислорода, поэтому кровеносные сосуды расширяются, что и приводит к появлению румянца. Сердцебиение постепенно становится хаотичным, из-за чего повышается артериальное давление и учащается дыхание. Смерть в итоге наступает от асфиксии, так как мышцы диафрагмы устают и уже не могут сокращаться. Жертва в это время находится в полном сознании, пытается заставить себя сделать вдох, наполнить грудь живительным кислородом, но измученные мышцы уже не слушаются разума. Одна из самых жестоких особенностей такого отравления заключается в том, что чувства в этот момент обострены и человек отчетливо осознаёт, что не сможет выбраться из смертельного водоворота.

Стрихнин поражает нервы центральной нервной системы (ЦНС), которая передает сигналы между головным мозгом и другими отделами нашего организма. В этой части нервной системы есть особые «двигательные» нейроны, которые, как подсказывает название, занимаются передачей сообщений в мышцы. Благодаря таким приказам вы, например, перелистываете страницы этой книги, встаете со стула, завариваете себе чашку чая и выполняете другие действия. Интенсивность импульсов, идущих по двигательным нейронам, может увеличиваться и уменьшаться, меняя тем самым силу мышечных сокращений. Представьте себе радио или мобильный телефон: звук можно сделать громче или тише одним касанием. То же самое верно для ЦНС, где нейрохимические вещества помогают либо усилить сигнал, либо, наоборот, ослабить его. Благодаря этому одни и те же мышцы руки могут нежно держать младенца или крепко сжимать кувалду.

Одним из механизмов уменьшения интенсивности сигнала, идущего по двигательному нейрону, является глицин. С точки зрения размера молекулы это самая маленькая из всех аминокислот. В мембранах нервов есть особые глициновые рецепторы — белки, которые распознают молекулу глицина и крепко удерживают ее. Когда глицин связывается с нервными клетками, он действует как тормоз: нерву становится значительно труднее проводить сильный сигнал, а значит, уменьшается и последующее мышечное сокращение. Это хорошо, так как позволяет нервам не просто слать сигналы по малейшему поводу, а вызывать четко скоординированную реакцию.

Стрихнин связывается с глициновым рецептором в три раза прочнее самого глицина и, в отличие от него, не успокаивает сигнал, а усиливает его, стимулируя мышцы к продолжительным интенсивным сокращениям при малейшем возбуждении. Мышцы челюсти от этого сжимаются, и возникает тризм, а мышцы спины и живота сокращаются даже при минимальной мозговой активности, что и становится причиной развития опистотонуса — классического симптома отравления стрихнином. Спазмы, как правило, происходят волнообразно, причем приступы идут по нарастающей до тех пор, пока мышцы диафрагмы не истощатся, дыхание не прекратится и жертва не погибнет. Вдобавок к неконтролируемым мышечным спазмам избыточные, чрезмерно сильные сигналы, поступающие из глаз и ушей, заставляют жертву острее осознавать, что происходит с ней и вокруг. Последствия наступают настолько быстро и резко, что, если сразу же не начать лечение, шансы выжить ничтожны.

Если стрихнин так ужасен, почему же его считали тонизирующим средством? Кому в голову пришла мысль, что препарат, заставляющий мышцы биться в конвульсиях вплоть до разрыва сухожилий, будет работать на повышение результативности? Дело в том, что, как гласит упомянутая в первой главе фраза Парацельса, яд определяет доза и в небольшом количестве стрихнин, усиливая мышечные сокращения, действительно мог бы улучшить спортивные результаты. Это было продемонстрировано на миногах и головастиках — они начинают активнее плавать, — но распространяется ли этот эффект на человека, сказать не так просто. Когда Томас Хикс на олимпийском марафоне 1904 года пересек финишную черту и рухнул, было не вполне ясно, связан ли его успех с двумя миллиграммами стрихнина, которые ему дал менеджер, или с изрядной порцией бренди, которую он употребил во время забега.

Примечательно, что Хикс оказался не последним олимпийцем, решившим с помощью стрихнина улучшить свои результаты: на Олимпийских играх в Барселоне 1992 года после положительного теста на это вещество дисквалифицировали китайского волейболиста У Даня, по той же причине на Олимпийских играх 2016 года в Рио-де-Жанейро лишили бронзовой медали киргизского тяжелоатлета Иззата Артыкова. Вероятнее всего, применение стрихнина в качестве тоника — шарлатанство, а не наука.

Лекарство от стрихнина

К сожалению, от стрихнина нет специфического противоядия, поэтому врачам приходится заниматься купированием симптомов. Из-за гиперчувствительности двигательных нейронов пациента лучше поместить в тихое помещение с приглушенным светом — иногда это помогает избежать ненужного «срабатывания» нервов. Судороги можно остановить миорелаксантами, позволив организму постепенно вывести яд, однако эти препараты расслабляют и диафрагму, так что пациента обязательно нужно подключить на несколько часов к аппарату искусственной вентиляции легких. Диазепам, известный также под торговым названием «Валиум», может успокоить центральную нервную систему и таким образом расслабить мышцы, устранив самые тяжелые конвульсии. Кроме того, пострадавшему дают активированный уголь. Этот препарат не является специфическим средством от отравления стрихнином, но, поглощая оставшийся в желудке и кишечнике яд, уголь не даст ему всосаться. По сути, это просто кусочек древесного угля, поры которого адсорбируют не только стрихнин, но и почти любой токсичный препарат или химическое вещество.

В наши дни клинические испытания новых лекарств проходят по очень строгим правилам: чтобы сохранить здоровье добровольцев, проверяющих на себе безопасность и эффективность предлагаемых видов лечения, применяются всевозможные меры предосторожности. Во Франции XIX века все выглядело куда более небрежно. Однажды профессор Пьер Туре, фармаколог из Монпелье, решил проверить эффективность активированного угля при отравлении стрихнином. В 1831 году он устроил в Национальной медицинской академии демонстрацию своего метода и съел стрихнина в десять раз больше летальной дозы, смешав его с пятнадцатью граммами древесного угля. Твердо убежденный в собственной правоте — или просто безрассудный, — Туре выдержал такой эксперимент. Можно было бы предположить, что его, открывшего средство от яда, будут превозносить как героя, однако в реальности академиков он не убедил и был освистан.

Без сомнения, Туре вдохновился примером своего соотечественника Мишеля Бертрана, который за восемнадцать лет до этого уже проделал аналогичный опыт перед той же медицинской академией. Чтобы показать достоинства активированного угля как средства от отравления мышьяком, Бертран вместе с углем проглотил пять граммов триоксида мышьяка — в сорок раз больше летальной дозы — и пережил испытание невредимым и без каких-либо традиционных симптомов. Непонятно, чем не угодил древесный уголь французским врачам XIX века, однако те первые демонстрации доказали, что он помогает при отравлении, и его по сей день назначают тем, кто принял яд или переборщил с таблетками, чтобы убрать вредное для организма вещество.

Итак, мы узнали, как доктор Крим использовал предполагаемое тонизирующее средство в качестве отравы и из-за этого оказался в Олд-Бейли, главном лондонском уголовном суде. Теперь давайте посмотрим на два других процесса, проходивших в том же учреждении. Чтобы избавиться от своих жертв, подсудимые избрали один и тот же яд, и оба процесса вызвали жгучий и подогреваемый прессой интерес по всей стране. Однако между этими случаями есть важное отличие: их разделяет целых сто тридцать лет.

Глава 4. Аконитин и карри миссис Сингх

— Хорошо, Поттер, а в чем разница между волчьей отравой и клобуком монаха?

Дж. К. Роулинг. Гарри Поттер и философский камень (1997)

Краткая история аконитина

«Как не влюбиться в многолетник с устремленными в небо кистями королевского синего цвета?» — риторически спрашивает сайт Better Homes and Gardens. Действительно, борец, или аконит, — довольно симпатичное растение. Его высокие соцветия образованы шапками фиолетовых или синих бутонов. Цветет он поздним летом и осенью. Его английское название — monkshood, «капюшон монаха», — отсылка к внешнему сходству цветов с одеждой средневековых монахов. Однако борец известен англичанам и под другими именами. На протяжении истории он приобрел довольно зловещие прозвища: wolfsbane и leopard’s bane — соответственно «волчья» или «леопардова» отрава, а также devil’s helmet — «чертов шлем». Слово «bane», то есть «бич» (в смысле «проклятье»), также означает «яд», и в этих названиях оно было связано с тем, что соком борца смазывали стрелы для охоты на волков и других грозных хищников. Борец смертельно опасен не только для животных, но и для человека, за что и заслужил прозвище «царь-зелье».

Второе название борца — аконит, — как и латинское Aconitum, может происходить из греческого слова akoniton, то есть «острый дротик», «метательное копье», наконечники которых покрывали ядом. По другой версии, первоисточником было слово akonae — каменистая земля, на которой, как считалось, растет аконит. В «Илиаде», созданной Гомером в 762 году до н. э., упоминается один из подвигов Геракла — вытащить из подземного царства в мир живых чудовищного трехголового пса Кербера. Когда герою удалось взять верх над ужасающей бестией, в тех местах, куда упали капли тлетворной пены из оскаленных пастей пса, проросли ядовитые побеги борца.

Род Aconitum включает более двух сотен видов цветущих растений, которые встречаются во влажных, частично затененных местах в Европе, Азии и Северной Америке. Все они содержат аконитин, который, как и другие растительные алкалоиды, нужен не столько для роста, сколько для отпугивания тех, кто желает полакомиться растением. Аконитин содержится преимущественно в корнях, однако умереть можно, если съесть любую из частей этого растения. Как ни странно, люди случайно едят корни борца чаще, чем можно было бы подумать, так как его легко спутать с хреном. В 1856 году в Дингуолле, шотландском городке в сорока километрах севернее знаменитого озера Лох-Несс, устроили званый ужин. Хозяева послали служанку выкопать в огороде немного хрена, чтобы приготовить соус для ростбифа. Та, ничего не подозревая, выкопала борец, а повар, не знавший разницы между этими видами, беспечно натер корень в блюдо. От ядовитого ужина быстро умерли двое приглашенных священников. Другие гости съели меньше и выжили, но и им не поздоровилось. Еще одну странную историю можно найти в номере British Medical Journal за октябрь 1882 года. Некий человек заметил, что из проезжавшей мимо телеги что-то выпало. Решив, что это хрен, он не только немного съел сам, но и угостил еще троих человек, а также собственную сестру. Вскоре все пятеро очутились в больнице с жалобами на онемение во рту и частичный паралич рук и ног. Прежде чем симптомы прошли и наступило выздоровление, пострадавшим в течение четырех часов делали искусственное дыхание. Оказалось, что хрен был вовсе не хреном, а корнем борца.

Экстракты борца издавна добавляли в растительные снадобья от подагры — вероятно, дело в его местных болеутоляющих свойствах. В XIX веке мазями и притирками из этого растения врачи начали лечить множество разных недугов: ревматизм, невралгию, ишиас, мигрень и зубную боль. Даже профессиональные дантисты использовали порошок из «волчьей отравы» — с его помощью до изобретения новокаина и лидокаина замораживали ротовую полость пациента. К счастью, сейчас поход к стоматологу не предполагает применения таких древних анестетиков.

Содержащиеся в борце алкалоиды действительно обладают обезболивающим действием, тем не менее лишь один шаг отделяет врача от убийства пациента. В 1880 году некий доктор прописал аконитовые капли маленькому мальчику. Больной принял лекарство, и вскоре у него начался озноб и конвульсии. Мать побежала к врачу и заявила, что от лекарства ее сыну стало только хуже. Разгневанный, что кто-то — вдобавок женщина — осмелился усомниться в его профессионализме, добрый доктор решил продемонстрировать, что препарат совершенно безопасен, и выпил лекарство из бутылочки. Через пять часов он преставился от отравления борцом.

Во времена, когда большинство врачей спокойно выписывали борец как обезболивающее, один профессор начал проявлять озабоченность по поводу возможного применения этого растения в качестве яда. Он испытывал к данной теме чисто научный интерес, а вот его студент перешел от теории к практике.

Идеальное убийство

Сэр Роберт Кристисон преподавал медицину в Эдинбургском университете более пятидесяти лет и был удостоен должности председателя Королевской коллегии врачей в Эдинбурге. В ходе своей карьеры он увлекся проблематикой ядов и токсикологией и написал невероятно популярный учебник A Treatise on Poisoning — «Трактат об отравлениях», — выдержавший четыре издания. Его интересы затрагивали и судебную медицину, поэтому он часто выступал экспертом-свидетелем со стороны обвинения в делах об убийстве. Во время одного такого процесса ему устроили перекрестный допрос о выявлении ядов в теле умершего. Кристисон повернулся к судье и сказал: «Господин судья, есть всего одно смертельное средство, которое мы никак не можем обнаружить в организме человека после кончины. И это…» «Погодите! Стойте! Мистер Кристисон, прошу вас! — тут же воскликнул судья. — Будет гораздо лучше, если общественность о нем не узнает!»

Впоследствии, читая лекции студентам, изучавшим медицину в Эдинбургском университете, Кристисон признавался, что собирался сказать судье о том, что идеальный яд, который невозможно выявить, — это аконитин. Несколько учеников знаменитого доктора говорили потом, что среди них был один человек, который конспектировал эти рассуждения особенно прилежно. Вскоре и мы с ним познакомимся.

Кекс доктора Ламсона

— Я посмотрела в словаре, что значит «тонтина», — сказала Люси.

<…>

— Да, я так и предполагала, — отозвалась ровным голосом мисс Марпл.

Люси медленно процитировала на память:

— «1653, по имени итальянского банкира Лоренцо Тонти, — форма ренты с общим фондом, при которой доли умерших участников фонда прибавляются к долям тех, кто их пережил».

<…>

— Так составить завещание, чтобы все досталось тому, кто переживет всех остальных^[27].

Агата Кристи. В 4:50 с вокзала Паддингтон (1957)

В XIX веке один человек устроил серию убийств прямо как в детективе Агаты Кристи: он пробивал себе путь к наследству по трупам родственников со стороны жены. Это был доктор Джордж Ламсон. Родился он в Нью-Йорке в 1852 году в семье священника Уильяма Ламсона. Когда Джордж был еще ребенком, семья решила переселиться в Англию. Юный Ламсон всегда проявлял незаурядные способности и в восемнадцать лет поступил на медицинский факультет престижного Эдинбургского университета. Окончив университет, Ламсон стал армейским хирургом и принимал участие в различных войнах, которые тогда раздирали Восточную Европу и Балканы. За восемь лет службы молодой доктор, видимо, проявил себя очень хорошо: первой его наградой стал орден Почетного легиона за Франко-прусскую войну. В Англию Ламсон вернулся с целой коробкой медалей, а еще — с тайной зависимостью от опиатов.

В 1878 году на маленьком острове Уайт у южного побережья Британии, который так любила королева Виктория, сыграли свадьбу: доктор Ламсон женился на валлийской девушке по имени Кейт Джордж Джон. Двадцатипятилетняя Кейт была дочерью богатого торговца льняным полотном и, поскольку ее отца на тот момент уже не было в живых, после замужества могла претендовать на долю родительского состояния. По викторианским законам, хозяином наследства автоматически становился и ее супруг. У Кейт было двое братьев и сестра, которые также получали равные доли наследства. Сестра вышла замуж и получила свое годом ранее, а мальчики, Хьюберт и Перси, пока не достигли совершеннолетия, и за них средствами распоряжались попечители. По распространенному тогда принципу тонтины в случае смерти брата или сестры до заключения брака или достижения совершеннолетия — двадцати одного года — его или ее долю поровну распределяли между оставшимися наследниками.

В 1880 году Ламсон потратил часть доставшегося Кейт наследства и приобрел медицинскую практику в прибрежном Борнмуте. Недавние исследования, проведенные здешним университетом, показали, что городок притягивал наркоманов из высших слоев общества — им нравилось тихое место, где можно было потакать своим пагубным привычкам. Судя по записям аптеки, расположенной буквально в нескольких метрах от дома Ламсонов, там регулярно продавали постояльцам гостиницы морфий. Поначалу доктору удавалось скрывать свою зависимость. Он стал уважаемым членом общества и, благодаря своему достойному армейскому прошлому, даже вступил в Первый добровольческий артиллерийский отряд Борнмута и Хэмпшира. Несмотря на успешную профессиональную деятельность, наркомания постепенно истощала активы Ламсона и, вкупе с желанием жить на широкую ногу, привела к огромным долгам. Своему домовладельцу доктор задолжал за аренду жилья сорок фунтов стерлингов (почти пять тысяч фунтов или около семи тысяч долларов по сегодняшним меркам), а ведь это был лишь один из многих его кредиторов. Чтобы купить дозу, Ламсон заложил свои часы и медицинские инструменты, он пытался занимать деньги у знакомых, пробовал получить наличные по чекам. В конце концов местный банк просто перестал признавать его чеки, оставив носильщиков, бухгалтеров, виноторговцев и даже незнакомых с доктором людей ни с чем. Отчаянно нуждаясь в средствах и утопая в морфиновой зависимости, Ламсон начал подумывать о наследстве своих новых родственников. Ему было просто необходимо, чтобы оба его шурина умерли.

В июне 1879 года Ламсону, видимо, повезло в этом отношении. Хьюберт скоропостижно скончался, и его долю — примерно три тысячи фунтов стерлингов (около трехсот семидесяти тысяч фунтов или пятьсот восемнадцать тысяч долларов сегодня) — поровну разделили между оставшимися сестрами и братом. Второму шурину, Перси Малколму Джону, было девятнадцать лет. Он страдал от тяжелого искривления позвоночника, не мог самостоятельно ходить и был прикован к инвалидной коляске. Тем не менее верхняя часть его тела была в полном порядке, и вообще он был в довольно хорошем здравии. На родительские деньги он учился в школе в Бленем-хаусе в лондонском районе Уимблдон и опасно приблизился к двадцатиоднолетнему порогу, который позволял ему полностью избежать тонтины. С другой стороны, если бы Перси неожиданно умер, так и не дожив до наступления совершеннолетия, причитавшиеся ему три тысячи фунтов стерлингов (четыре тысячи долларов) распределили бы между сестрами, а значит, в руках Ламсона сразу оказалось бы полторы тысячи фунтов (сегодня это около ста восьмидесяти восьми тысяч фунтов или двести шестьдесят тысяч долларов). Поскольку этой суммы вполне хватило бы на расчеты с кредиторами, посетившая Ламсона мысль стала для Перси роковой.

Решив устранить единственное препятствие на пути к деньгам шурина, Ламсон сделал первый шаг — добыл правильный яд. Для этого он приобрел у одного лондонского фармацевта два грана (около ста тридцати миллиграммов) борца, заплатив за них чуть больше двенадцати фунтов стерлингов (сегодня это целых полторы тысячи фунтов или две тысячи семьдесят три доллара). К счастью для Ламсона, аптекарь, узнав, что перед ним врач, не стал задавать неудобных вопросов относительно предназначения покупки и предположил, что это просто обезболивающее для пациентов. Затем Ламсон написал Перси письмо, в котором сообщал, что вскоре собирается отправиться за рубеж и хочет встретиться перед отъездом.

Вечером третьего декабря 1881 года Ламсон прибыл в школу-интернат, где учился Перси. В столовой, ожидая, пока Перси поднимут по лестнице, он до

Скачать книгу

Посвящается моей жене и дочерям а также моим родителям – за то, что научили меня различать добро и зло

Часть I. Биомолекулы смерти

Как правило, великие отравители – женщины, хотя я с удовольствием вспоминаю дело одного поверенного из Уэльса, который травил всех, кто попадался ему на глаза, и буквально не мог остановиться. У этого джентльмена были очень хорошие манеры. Он придумал одну запоминающуюся фразу, которая вошла в анналы подлинных убийств. Передавая отравленный коржик своему гостю, он заботливо говорил: «Осторожно, не испачкайте пальцы!»[1].
Сэр Джон Мортимер, барристер, писатель, драматург, создатель телесериала «Рампол из Бейли» (Rumpole of the Bailey)

Введение

Нет, уж лучше
Не изменять пути прямому нам,
И, благо он испытан, – яд на сцену…
Так, решено…[2]
Еврипид. Медея (431 год до н. э.)

Убийства в истории преступлений стоят особняком и кажутся чем-то крайне отталкивающим. И среди орудий убийства найдется совсем немного таких, которые являются столь же патологически притягательными, как яды. В отличие от импульсивных убийств, совершаемых спонтанно, отравление – хладнокровное, спланированное – идеально подходит под юридическое определение понятия «преступный умысел». Для такого деяния требуется подготовка: необходимо не только знать привычки жертвы, но и обдумать, как доставить яд в ее организм. Одни вещества убивают за считаные минуты, а другие можно давать в течение длительного времени, чтобы они накапливались, тем самым постепенно приближая человека к неминуемой гибели.

Эта книга отнюдь не каталог отравителей и их жертв. Скорее, она посвящена природе ядов и механизму их воздействия на человеческий организм на молекулярном, клеточном и физиологическом уровнях. Яды убивают по-разному: у каждого из них своя, только ему присущая схема. Симптомы отравления тоже разные – зачастую именно они позволяют понять, какой конкретно яд был использован. Иногда эта информация становится ключом к правильному лечению, и пострадавший человек полностью выздоравливает, но в некоторых случаях осведомленность о том, какой яд применил преступник, не дает никаких преимуществ, поскольку противоядия просто не существует.

В английском языке слова poison, «яд», и toxin, «токсин», часто употребляют как синонимы, хотя, строго говоря, это далеко не одно и то же. Ядом можно назвать любое вредное для организма химическое вещество, как природное, так и рукотворное, а термин «токсины», как правило, используют применительно к опасным для жизни химическим соединениям, которые вырабатываются именно живыми существами. Впрочем, с чем бы вы ни столкнулись – с ядами или с токсинами, разница между этими веществами будет чисто теоретической. В Древней Греции словом toxikon называли «яд, в который обмакивают стрелы»: в те времена наконечники стрел смазывали растительными соками, чтобы увеличить их смертоносную силу. Впоследствии это слово соединили с греческим logos, что значит «понятие, мысль», и получили «токсикологию» – науку, которая изучает ядовитые вещества. Английское слово poison – «яд» – восходит к латинскому слову potio, означавшему просто-напросто «питье, напиток». Постепенно слово меняло свою форму и превратилось в старофранцузское puison или poison. В английском языке это слово впервые появляется в 1200 году в значении «смертельное зелье или вещество».

Иногда яды получают путем соединения нескольких ядовитых веществ. Так готовили яд под названием «аква тофана» – смесь свинца, мышьяка и белладонны[3].

Жертва может получить свою дозу яда одним из четырех способов: путем проглатывания, путем вдыхания, через кожу или посредством инъекции. Иначе говоря, яд может попасть в организм через кишечник с едой и питьем, через легкие при вдохе, непосредственно через кожу либо в результате укола в мышцу или введения в кровеносный сосуд. Способ доставки яда в организм жертвы убийца выбирает, учитывая характеристики вещества. Ядовитые газы неоднократно становились орудием убийства, однако такой способ связан с рядом технических сложностей, и в целом это не самый практичный метод, ведь нацелиться на отдельного человека непросто. Гораздо более удобен в применении другой способ доставки яда в организм жертвы – через кожные покровы и слизистые оболочки глаз и рта. Убийце вовсе не обязательно вступать в контакт с жертвой и даже находиться рядом в момент отравления: достаточно нанести яд на какой-нибудь предмет, к которому прикоснется жертва, и подождать результата. Большинство ядов можно без проблем подмешать в еду или напитки. Этот метод особенно хорош для твердых кристаллических ядов – ими можно посыпать пищу или растворить их в жидкости. Однако некоторые яды приходится вводить в организм с помощью укола. Дело в том, что определенные вещества, например белковые соединения, после проглатывания неизбежно распадаются в желудке и кишечнике. Разумеется, чтобы совершить такое преступление, нужно подобраться к жертве поближе.

Теперь давайте рассмотрим самый важный вопрос: как действуют яды? Почему они нарушают работу внутренних механизмов человеческого организма? Эти вещества способны производить массу различных эффектов, и их изучение позволяет проникнуть в тайны биологии человека. Многие яды атакуют нервную систему и вмешиваются в сложнейший процесс передачи электрических сигналов, который обеспечивает нормальное функционирование нашего организма. Разрыв связи между отделами сердца запросто может привести к остановке сердечных сокращений и смерти. Если нарушится управление диафрагмой – мышцей, благодаря которой мы дышим, – человек тоже умрет, на этот раз от асфиксии, или удушья. Некоторые яды скрывают свою истинную природу и проникают внутрь клеток, выдавая себя за другие структуры. Молекулы таких ядов по форме схожи с молекулами жизненно важных компонентов клетки – это позволяет молекулам яда встроиться в метаболизм и остановить его, поскольку выполнять нужные биохимические функции они неспособны. Из-за таких «подложных» молекул клетка перестает работать и умирает, а если умрет достаточно много клеток, погибнет и весь организм.

Нетрудно догадаться, что если разные яды ведут себя в организме по-разному, то и симптомы отравления ими тоже будут разными. Большинство ядовитых веществ, которые попадают в организм при проглатывании, независимо от их механизма действия, вызывают сначала рвоту и понос: организм пытается физическим путем избавиться от яда. Если яд воздействует на нервную систему и нарушает передачу электрических сигналов в сердце, у человека возникнет пальпитация – усиленное, нерегулярное сердцебиение, – что в конце концов приводит к остановке сердца. Отравление ядами, которые воздействуют на клеточную химию, часто сопровождается тошнотой, головными болями и выраженной вялостью. В этой книге вы найдете немало историй о действии ядов и об ужасающих последствиях отравления этими ядами.

Глава 1. Инсулин и ванна миссис Барлоу

И у Уильямса из Рочестера, и у Вудъятта из Чикаго пациенты умерли от гипогликемического шока после передозировки инсулина.
Тия Купер, Артур Эйнсберг. Прорыв (2010)

Как всего за тридцать лет чудо-лекарство превратилось в орудие убийства

Впервые это противоречие между полезным и вредным действием заметили в эпоху Возрождения. «Яд определяет доза», – предостерегал великий алхимик и врач XVI века Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, который, к счастью, известен нам под прозвищем Парацельс. Наверное, сложно найти лучшее подтверждение этого принципа, чем яд, с которого мы начнем наше повествование, – в малых дозах это химическое вещество спасает жизни, а в больших может отправить человека на тот свет.

Речь идет об инсулине. Если организм не может его вырабатывать или неспособен правильно на него реагировать, возникает серьезное заболевание – сахарный диабет[4]. До того как инсулин получил массовое распространение, диагноз «сахарный диабет» был сродни смертельному приговору: даже самые оптимистичные прогнозы предрекали больным несколько лет страданий, а затем смерть. Вместо радостного, активного детства больные дети мучились от неутолимого голода и постоянной жажды. За несколько лет до открытия инсулина американские врачи Фредерик Аллен и Эллиотт Джослин для продления жизней больных диабетом предложили соблюдать строжайшую диету – по сути, это была медленная голодная смерть, а их пациенты постепенно увядали, превращаясь в обтянутый кожей скелет[5]. Тогда уже было известно, что в моче диабетиков присутствует сахар, и ограничение питания, безусловно, устраняло это явление, однако на самом деле подобное лечение являлось симптоматическим и не было подкреплено научными данными. Впрочем, более рациональной и эффективной альтернативы тоже не было.

Все изменилось в 1921 году, когда канадским ученым удалось выявить инсулин в поджелудочной железе животных и выделить его в чистом виде. Первым пациентом, испытавшим на себе новейшую терапию, стал четырнадцатилетний Леонард Томпсон. Мальчик весил меньше тридцати килограммов и периодически впадал в диабетическую кому. Благодаря инсулину уровень сахара в крови подростка быстро снизился до нормальных значений, он начал набирать вес, и проявления болезни постепенно исчезли. Инъекции инсулина не приносят окончательного исцеления, но они позволяют миллионам диабетиков жить полноценной и в целом обычной, здоровой жизнью. Один из самых важных навыков, который приходится освоить всем больным диабетом, – это умение распознавать симптомы пониженного и повышенного содержания инсулина в организме.

От момента открытия и выделения инсулина до его широкого применения в медицине прошло совсем немного времени – в 1923 году, спустя всего два года, инсулин появился в продаже[6]. Однако, если посмотреть на последовавшие за этим события, обнаружится более зловещая и трагичная правда: прошло чуть больше тридцати лет, и лекарство стало орудием убийства.

Ванна миссис Барлоу

Ранним утром в субботу, четвертого мая 1957 года, сержанта сыскной полиции Джона Нейлора вызвали на улицу Торнбери-кресент в английском городке Брэдфорде. Войдя в дом, сержант услышал тихие рыдания и обнаружил убитого горем мужчину, который крепко сжимал в руке женскую фотографию. Сержант поднялся на второй этаж: там в ванне лежало тело обнаженной женщины – той самой, что была на фотографии. Рядом с безутешным мужем безмолвно стояли встревоженные соседи. Все они были убеждены, что несчастный вдовец страдает искренне, однако у сержанта Нейлора появились сомнения на этот счет.

Все, кто знал Элизабет – «Бетти» – Барлоу, считали, что она очень удачно вышла замуж, а Кеннет – нежный и любящий муж. Соседи подтверждали, что супруги никогда не ссорились и жили исключительно счастливо. Элизабет была на девять лет младше Кеннета Барлоу. Вообще-то для него это был уже второй брак. Свадьба Элизабет и Кеннета состоялась в 1956 году, после смерти первой жены Кеннета, и Элизабет стала мачехой для маленького Айана, сына мистера Барлоу. Элизабет и Кеннет работали в городских медицинских учреждениях: она – младшей медсестрой в одной больнице Брэдфорда, а он – фельдшером в другой. Возможно, так будущие супруги и познакомились.

Пообедав, Элизабет занялась домашними делами и затеяла стирку, а Кеннет тем временем решил потратить остаток дня на уход за своей гордостью: он выгнал из гаража автомобиль и тщательно его вымыл. Примерно в четыре часа Элизабет отправилась навестить соседку, миссис Скиннер, которая позже подтвердит, что Элизабет выглядела веселой и «полной жизни». «Она показывала мне [купленное] черное нижнее белье и шутила по этому поводу», – вспоминала миссис Скиннер.

Вечером семейство Барлоу отдыхало в гостиной. Элизабет прилегла на диван, но вскоре почувствовала беспокойство. В конце концов она сказала, что хочет немного полежать в кровати. В половине седьмого, поднимаясь по лестнице в спальню, она крикнула Кеннету, чтобы он разбудил ее через час, – Элизабет собиралась вместе с мужем посмотреть телепередачу. Вышло так, что вернуться к просмотру телевизора ей было не суждено. Когда пятьдесят минут спустя Кеннет пришел сообщить жене, что шоу вот-вот начнется, Элизабет уже переоделась в пижаму и легла. Услышав, что жене «так хорошо, что не хочется вставать», мужчина спустился в гостиную и полчаса смотрел телевизор в одиночестве, а потом взял стакан воды и пошел наверх – посмотреть, что делает жена.

Элизабет по-прежнему была в кровати, но чувствовала сильную утомленность. Как потом будет вспоминать Кеннет, она сказала, что «слишком устала, чтобы пожелать “спокойной ночи” приемному сыну». Было еще не очень поздно, поэтому Кеннет решил оставить жену на некоторое время в покое, а сам спустился вниз, чтобы продолжить вечер перед телевизором. Когда Кеннет услышал, как Элизабет зовет его из спальни, на часах было чуть больше половины десятого. Он поднялся по лестнице и, войдя в комнату, увидел, что жену вырвало прямо в постели. Это вызвало у Кеннета беспокойство. Супруги сменили простыни, Кеннет отнес грязное белье вниз и положил его в корыто на кухне. Теперь Элизабет уже не просто жаловалась на усталость – ей было «очень жарко», поэтому она пожелала лечь на свежезастеленную кровать, не укрываясь.

Спустя какое-то время он внезапно проснулся. Взглянув на будильник, Кеннет увидел, что уже двадцать минут двенадцатого, и удивился, что жена до сих пор не вернулась из ванной. «Все в порядке? Ты скоро?» – встревоженно крикнул он. Ответа не последовало. Обеспокоенный тем, что жена могла уснуть, лежа в уже остывшей воде, Кеннет встал с кровати и отправился в ванную. Там он обнаружил Элизабет и ужаснулся – она с головой погрузилась в воду и не шевелилась.

Поскольку телефона в доме не было, Кеннет прямо в пижаме бросился к соседям – Скиннерам, – разбудил их, умоляя вызвать доктора, и побежал обратно – реанимировать жену. Как ни странно, вместо того чтобы немедленно позвонить в скорую, соседи решили лично посмотреть, что там происходит. Они пошли к Барлоу, поднялись по небольшой лестнице и обнаружили Кеннета, который растирал плечи обнаженной Элизабет, по-прежнему лежавшей в пустой ванне. Теперь Скиннеры убедились, что ситуация серьезная. Они позвонили семейному врачу и попросили его приехать незамедлительно. Пока они ждали, миссис Скиннер видела, как Кеннет сидит в кресле, закрыв руками лицо, и тихо плачет. Доктор приехал быстро, однако для Элизабет все было кончено. Оставалось только констатировать смерть.

Смерть человека – трагическое событие, тем более когда из жизни уходит молодая жена, мать и просто здоровая женщина. Врач чувствовал: здесь что-то не сходится, что-то не так, но не мог понять, что именно. Элизабет, безусловно, была мертва, у нее уже начали проявляться характерные признаки трупного окоченения, и все же доктора не оставляло ощущение, что надо сообщить в полицию. Так он и поступил, и вскоре для осмотра места происшествия прибыл детектив Нейлор.

«Всего ложечка сахара…»

Сахар, который мы обычно покупаем в магазине, – это лишь один из многих видов сахара. С химической точки зрения сахара представляют собой углеводы и состоят из атомов углерода, водорода и кислорода, соединенных между собой определенным образом. Самые маленькие молекулы содержат всего шесть атомов углерода, шесть атомов кислорода и двенадцать атомов водорода, которые в зависимости от расположения дают фруктозу (фруктовый сахар), галактозу (она содержится, например, в молоке и авокадо) или глюкозу. Когда говорят об «уровне сахара в крови», имеется в виду именно глюкоза, которую кровь транспортирует как источник энергии. Столовый сахар – те белые кристаллы, которые мы кладем ложкой в кофе или чай, – это сахароза, состоящая из молекул фруктозы и глюкозы. Лактоза, или молочный сахар, – это соединенные вместе молекулы глюкозы и галактозы.

Если связать друг с другом сотни и тысячи молекул углерода, кислорода и водорода, получатся длинные цепочки сахаров: у животных это гликоген, а у растений – клетчатка и крахмал[7].

Интересно, что независимо от того, какие именно углеводы мы потребляем (жареную картошку, хлеб, макароны, сладкую газировку или фруктовый сок), в кишечнике они все равно распадаются на составные части (глюкозу, фруктозу и галактозу), которые затем всасываются и попадают в печень, где превращаются в глюкозу – единственный вид сахара, транспортируемый кровью по кровеносным сосудам.

Уровень глюкозы, как и многих других веществ в нашем организме, должен удерживаться в довольно узких рамках, поскольку слишком сильное отклонение от нормы может повлечь за собой тяжелые осложнения и даже смерть. Если глюкозы в крови слишком мало (это состояние называют гипогликемией), ее будет недостаточно для удовлетворения энергетических потребностей организма, в первую очередь головного мозга. Избыток глюкозы (гипергликемия) может стать причиной повреждения нежных клеточных мембран, особенно в нервах и сетчатке глаза, что в свою очередь приведет к повреждению нерва, боли и даже слепоте. В отличие от других органов, наш головной мозг в качестве топлива полагается именно на глюкозу. Так как мозг не запасает глюкозу, правильная работа его нервных клеток всецело зависит от постоянного, стабильного поступления этого вещества с кровью. Если уровень глюкозы в крови падает ниже пятидесяти процентов от нормы, появляется покалывание и онемение пальцев и губ, работа мозга замедляется, мысли путаются, становится сложно сосредоточиться. Тело тем временем покрывается каплями пота, а сердце начинает колотиться, пытаясь доставить клеткам глюкозу, которой уже нет в крови. Голос становится искаженным, зрение – размытым. Если уровень глюкозы опускается до двадцати пяти процентов от нормы, может наступить кома и даже смерть.

Инсулин и уровень сахара в крови

Было ли что-то подозрительное в смерти миссис Барлоу? Чтобы разобраться в этом вопросе, нужно выяснить, какую роль инсулин играет в управлении уровнем глюкозы в крови. Прямо под желудком, рядом с печенью, расположена поджелудочная железа. Формой и размером этот орган напоминает банан и выполняет в организме целый ряд важных функций – например, выделяет в кишечник пищеварительные ферменты. Гормон инсулин, который помогает нам запасать и использовать глюкозу, тоже вырабатывается в поджелудочной железе. После того как содержащая углеводы пища переварилась, уровень глюкозы в крови повышается и поджелудочная железа выделяет в кровоток инсулин, который затем попадает с кровью в ключевые места нашего организма: печень, жировую ткань и мышцы.

Инсулиновый шок и ключи к предсмертным симптомам Элизабет Барлоу

Выяснилось, что введение инсулина вызывает резкое падение уровня глюкозы в крови и тем самым лишает головной мозг вещества, необходимого для нормальной работы. Больные начинали обильно потеть и, чтобы смыть пот, принимали ванну. По мере дальнейшего снижения уровня глюкозы у них нарастало беспокойство, затем появлялись сильные судороги, и пациенты впадали в кому – зрачки в этот момент у них были застывшие и очень сильно расширенные. (Все перечисленные признаки, и особенно расширенные зрачки, характерные для глубокой инсулиновой комы, сопровождали последние часы жизни Элизабет Барлоу.) Симптомы шизофрении, в том числе бред, галлюцинации, возбуждение и неуместные реакции, после инсулинового шока сходили на нет[8], однако никто не знал, связано ли это непосредственно с инсулином или с вызванной им комой[9]. Казалось, что терапия инсулиновым шоком работает. Тем не менее оставалась одна проблема: для успешного лечения пациентов нужно было как-то выводить из индуцированной комы.

К 1935 году Закель опубликовал более тринадцати статей о своем методе и заявил о неслыханном прорыве – лечение психиатрических заболеваний по его методике оказывалось успешным в 88 % случаев. Весть о положительных результатах австрийского доктора быстро распространилась по миру. Закель стал любимцем психиатрического сообщества и был уверен, что не сегодня завтра его наградят Нобелевской премией. Все больше врачей в Европе и США осваивали методику Закеля. Между специалистами даже началось легкомысленное соревнование: одни хотели проверить, сколько раз в неделю получится ввести пациента в инсулиновую кому, а другие тем временем нащупывали границы продолжительности комы, прежде чем вывести из нее пациента. Опытные врачи хвалились, что держат пациента в коме до пятнадцати минут и только потом вводят глюкозу внутривенно или впрыскивают ее раствор в желудок.

Вместо благодарности за конструктивную критику медики обрушили на Борна шквал обвинений. Ведущие психиатры начали отправлять в профильные журналы гневные письма, один специалист даже заявлял, что «при всех доказательствах обратного здесь важен клинический опыт». Потребовалось еще пять лет, прежде чем тщательно контролируемая проверка инсулинокоматозной терапии показала: вне всяких сомнений, этот метод – шарлатанство[10]. Контролируемые исследования дают результаты такого качества, что к ним сложно относиться с доверием, поэтому применение некогда популярного способа лечения прекратили, а все упоминания о нем были тщательно вымараны.

По любопытному совпадению отчет, который забил последний гвоздь в крышку гроба истории применения инсулина в психиатрии, вышел в 1957 году – всего за несколько недель до того, как Кеннет Барлоу решил с помощью инсулина отправить в гроб свою жену.

Обыск

В два часа ночи четвертого мая 1957 года доктор Дэвид Прайс, судмедэксперт Хоум-офиса[11], прибыл в дом Барлоу и начал обследование трупа. Определенные подозрения у него уже были: здоровые женщины средних лет крайне редко тонут в собственной ванне. Еще более странным казалось то, что между рукой Элизабет и стенкой ванны было немного воды – около чашки. Если Кеннет, как он сам утверждает, пытался переложить жену на пол, почему там осталась вода? А если муж врет, рассказывая об этом моменте, то и вся его версия событий того вечера вызывает сомнения. Полицейские обыскали весь дом – помещение за помещением. Они нашли перепачканные рвотой простыни и пропитанную потом пижаму Элизабет, а на кухне, на полке над дверью кладовки, обнаружили маленький фарфоровый горшочек. В горшочке, завернутые в носовой платок, лежали два использованных шприца и четыре иглы для подкожных инъекций, однако пустых ампул от лекарства там не было.

Восьмого мая, спустя четыре дня после смерти Элизабет и всего за несколько часов до ее похорон, было принято решение обследовать труп еще раз. Теперь доктор Прайс и его сотрудники знали, что искать надо следы от иглы, – тщательно, сантиметр за сантиметром, они осмотрели тело через увеличительное стекло. И действительно, на ягодицах Элизабет оказалось два места подкожной инъекции. Эксперты взяли образцы окружающих тканей, но ограничились тем, что зарегистрировали их и отправили на хранение.

Полиция допросила Кеннета Барлоу и потребовала объяснить, откуда на ягодицах Элизабет следы инъекции и что у него на кухне делают шприцы. Он признался, что сделал жене укол, но действовал с ее согласия, причем ввел не инсулин, а эргометрин – препарат, который вызывает сокращения матки и применяется в акушерстве для предотвращения сильного послеродового кровотечения. Поскольку этим же веществом можно спровоцировать выкидыш, подобный факт сам по себе являлся уголовным преступлением.

Бьющиеся в конвульсиях мыши и сонные морские свинки против Кеннета Барлоу

У Кеннета имелись более чем веские причины избавиться от беременной жены. Лишний рот оказался бы сильнейшим ударом по скудному семейному бюджету четы Барлоу. Возможно, мужчина решил, что еще один ребенок станет серьезной помехой на этом этапе жизни, и убедил жену избавиться от проблемы, пока о беременности никто не узнал. Вторая половина пятницы – идеальный момент для введения эргометрина: у Элизабет короткий день на работе, а впереди выходные для восстановления.

Когда Элизабет прилегла на диван, ее охватило чувство беспокойства – этот симптом испытывают и пациенты, которым проводят инсулиновый шок. Энергии для работы мышц уже не хватало, поэтому женщина почувствовала усталость, слабость и апатию и захотела лечь в кровать. Пропитанная рвотой пижама, которую нашли полицейские, подтверждает эту версию: гипогликемия часто вызывает рвоту. Погода была нежаркой, но Элизабет потела так сильно, что сначала легла поверх одеяла, а затем вообще сняла пижаму и решила принять прохладную ванну. При высоком уровне инсулина зрачки увеличиваются, но все еще реагируют на свет. Патологоанатом обратил на это внимание: у Элизабет зрачки были расширены так сильно, что он едва смог понять, какого цвета у нее глаза. Пока женщина лежала в ванне, топливо в клетках ее мозга постепенно подошло к концу, и она впала в кому. Что было дальше? Возможно, Элизабет просто соскользнула под воду и утонула, а может быть, муж-убийца удерживал ее под водой в бессознательном состоянии до тех пор, пока она не скончалась. Ответа мы не узнаем уже никогда.

Хотя никто еще не пробовал измерять уровень инсулина в человеческих органах – прежде всего потому, что в подобной манипуляции не видели никакой необходимости, – производителям этого гормона требовалось как-то определять количество очищенного инсулина в бутылочках, которыми они снабжали диабетиков, ведь пациент должен получить правильную дозу. С большими объемами чистого инсулина методы производителей работали неплохо, но как они проявят себя, если ожидаемое количество инсулина невелико и образец загрязнен всевозможными примесями из тканей жертвы предполагаемого убийства?

В те времена фармацевтические компании применяли для количественной оценки чистого инсулина метод, который Британская фармакопея называла очаровательным эпитетом «измерение с помощью мышиных конвульсий». Мышам вводили чистый гормон до тех пор, пока из-за падения уровня сахара у них не прекращалась нормальная мозговая деятельность – мыши бились в конвульсиях и впадали в кому. Аналогичным образом можно было вводить инсулин морским свинкам и смотреть, какое его количество выведет из крови столько глюкозы, сколько требуется, чтобы животное «отправилось на боковую».

В течение всего процесса Кеннет Барлоу настаивал на своей невиновности, однако объяснить, почему уровень инсулина в организме его жены оказался таким высоким, он не мог – если не считать предположения, что Элизабет сама сделала себе укол в ягодицы.

Разумеется, его адвокаты привлекли собственных экспертов. Один из них, доктор Хобсон, утверждал, что повышение уровня инсулина в организме миссис Барлоу было вызвано вполне естественными причинами: в момент стресса – например, гнева или страха – организм автоматически начинает насыщать кровь адреналином, а это, в свою очередь, приводит к притоку инсулина. «Вероятно, миссис Барлоу почувствовала, что соскальзывает в ванну и тонет, но не может оттуда выбраться, и пришла в ужас… – объяснял присяжным доктор Хобсон. – Я думаю, это повлекло бы за собой все симптомы, которые описывают здесь химики».

На самом деле адреналин действует ровно наоборот и вызывает снижение уровня инсулина.

После напряженного пятидневного процесса председательствующий судья сообщил присяжным, что Кеннета Барлоу можно обвинить только в одном преступлении. «Либо убийство, либо ничего, – сказал он. – Если вы полагаете, что он сделал жене укол инсулина, причем сознательно, вам, вероятно, не составит труда прийти к выводу, что у него было намерение ее убить». Присяжным потребовалось восемьдесят пять минут, чтобы признать Барлоу виновным. Приговаривая его к пожизненному тюремному сроку, судья назвал Барлоу «хладнокровным, жестоким, расчетливым убийцей, который остался бы на свободе, если бы не высокий профессионализм следователей». Присяжным предоставили «отпуск» на десять лет, так как им пришлось участвовать в «долгом и трагическом деле».

1 Gyles Brandreth, “How to commit the perfect murder”, интервью с сэром Джоном Мортимером, «Дейли Телеграф» (Лондон), 18 декабря 2001 года.

2 Пер. И. Анненского.

3 Самым известным поставщиком аква тофаны была сицилианка по имени Тофана. Она продавала снадобье как «манну святого Николая» – название было связано с какой-то святой водой, которая тогда была известна. Хотя «манну» продвигали как косметическое средство, многие покупатели, по-видимому, использовали ее в качестве яда и называли его по имени продавщицы. По некоторым оценкам, от применения аква тофаны умерло около пятисот человек. Наконец, губернатор Неаполя обнаружил, что яд, который в его городе продавали как Акветта ди Наполи (Aquetta di Napoli), настолько опасен, что для убийства достаточно шести капель на стакан вина, и запретил торговлю снадобьем. Тофану арестовали, она призналась в преступлении и в 1709 году была задушена. Может быть, и к лучшему, что рецепт не сохранился.

4 Существует два основных типа диабета. Первый связан с неспособностью организма вырабатывать инсулин, а второй – с устойчивостью организма к действию этого гормона или недостаточной его выработкой. Диабет первого типа также называют инсулинозависимым или ювенильным, так как он в основном поражает детей, подростков и молодых взрослых.

5 Все научные работы Аллена были по сути собранием единичных случаев. Его знакомый отмечал, что все рукописи были написаны им от руки почерком, который издатели не могли разобрать, поэтому отцу приходилось платить Гарвардскому университету за их публикацию. Вне всякого сомнения, голодание снижает уровень глюкозы у пациентов с диабетом, однако продолжительное ограничение калорийности пищи само по себе приводит к проблемам, и самая очевидная из них – голодная смерть, которую Аллен и Джослин уклончиво называли «истощением». Джослину при этом было не чуждо сострадание. Он писал: «Мы буквально уморили голодом ребенка и взрослого в слабой надежде привнести что-то новое в лечение… Было совсем не весело мучить ребенка, чтобы подарить ему жизнь».

6 Инсулин был открыт Фредериком Бантингом и Чарльзом Бестом, но в запуске производства этого лекарства участвовали также Джеймс Коллип и Джон Маклеод. К сожалению, удивительная история открытия препарата омрачена взаимной завистью, яростной конкуренцией и даже драками в лаборатории. В тестировании участвовали все четверо, однако Нобелевскую премию дали только Бантингу и Маклеоду. Бантинг и Коллип продали патент на свое изобретение Торонтскому университету за один канадский доллар.

7 Организм человека неспособен переваривать клетчатку, но она все равно важна для нормальной работы кишечника и полезна для профилактики кишечных заболеваний. У коров тоже нет ферментов для расщепления клетчатки, зато в их кишечнике живут бактерии, которые на этом специализируются.

8 Математик Джон Нэш, лауреат Нобелевской премии по экономике 1994 года, страдал от шизофрении, и ему проводили шоковую терапию инсулином. История жизни ученого, в том числе эти процедуры, показана в кинофильме «Игры разума», который был снят в 2001 году.

9 «Я предполагал, что какой-то вредный агент ослабляет устойчивость и метаболизм нервных клеток… и если снизить энергию клетки, вызывая в ней меньшую или большую инертность путем блокирования инсулином, она будет вынуждена сохранять функциональную энергию и запасать ее для укрепления». (M. Sakel, “The methodical use of hypoglycemia in the treatment of psychoses,” цитата по Am J Psychiatry 151, выпуск 6 [июнь 1994 года]: С. 240–247.)

10 Британский медицинский журнал The Lancet опубликовал результаты рандомизированного контролируемого клинического исследования, в ходе которого одну группу пациентов вводили в бессознательное состояние инсулином, а другую – барбитуратами. Между группами не было выявлено различий с точки зрения исхода лечения. Ученые сделали вывод, что даже если кома дает какие-либо клинические преимущества, то дело не в инсулине.

11 Хоум-офис – министерство внутренних дел Великобритании, отвечающее за поддержание законности, порядка и деятельность полиции.

Скачать книгу

Яды. Великолепная история человечества бесплатное чтение

Нил Брэдбери Яды. Великолепная история человечества

Информация от издательства

Часть I. Биомолекулы смерти

Введение

Глава 1. Инсулин и ванна миссис Барлоу

Как всего за тридцать лет чудо-лекарство превратилось в орудие убийства

Ванна миссис Барлоу

«Всего ложечка сахара…»

Инсулин и уровень сахара в крови

Инсулиновый шок и ключи к предсмертным симптомам Элизабет Барлоу

Обыск

Бьющиеся в конвульсиях мыши и сонные морские свинки против Кеннета Барлоу

Убийство с помощью инсулина

Глава 2. Атропин и тоник для Александры

Лекарственные растения

«Супы» и «искры»

Джин и смертельный план

Хаос на рынке

Как убивает атропин

Доктор Бьюкенен, сутенерша и мертвая кошка

Покушение на убийство шпиона в Солсбери

От древнего яда до современного противоядия

Глава 3. Стрихнин и Ламбетский отравитель

Человек-невидимка, «Психо» и Шерлок Холмс

История стрихнина

Ламбетский отравитель

Как убивает стрихнин

Лекарство от стрихнина

Глава 4. Аконитин и карри миссис Сингх

Краткая история аконитина

Идеальное убийство

Кекс доктора Ламсона

Часть I. Биомолекулы смерти

Введение

Глава 1. Инсулин и ванна миссис Барлоу

Нил Брэдбери
Яды. Великолепная история человечества