Визит с того света, или Деньги решают не все бесплатное чтение

Марина Крамер
Визит с того света, или Деньги решают не все

– Мне нужна помощь…

Человек поправил начавшую изрядно седеть шевелюру, прошелся по кабинету, заложив руки за спину по старой привычке, приобретенной в местах, куда законопослушные граждане не попадают, и остановился прямо перед большой картиной. Изображенная на ней брюнетка с длинными волосами и зажатым в зубах за дужку старым ржавым амбарным замком чем-то неуловимо напоминала ему одну знакомую. Такой он знал ее все годы – дерзкой, непокорной, красивой. Такой – с испачканным своей или чужой кровью лицом – он неоднократно видел ее. И только эта женщина могла сейчас дать ему дельный совет и подсказать направление, в котором двигаться. Несмотря на молодой возраст, она была куда хитрее и изворотливее многих, в том числе и его самого, и Ворон – под этим именем знали этого человека в городе – не мог не признавать этого.

Разговор о помощи он вел сам с собой в полумраке огромного кабинета в ночном клубе «Матросская тишина», и даже охране не позволено было вмешиваться. Ворон попал в довольно затруднительную ситуацию, выхода из которой не видел или просто пока не мог нащупать, и это страшно раздражало и выводило из себя. Необходимость же обращаться за помощью к старой знакомой просто убивала – он, взрослый, солидный, уважаемый человек, вынужден идти на поклон мало что к бабе, так еще и моложе его. Это означало признать свою несостоятельность – в который уже раз!

Но выхода не было. Если протянуть время и продолжать лелеять собственную гордость, то вполне вероятно, что окажешься, гордый, и в могиле. А там все равно – на какой бок у тебя сдвинулась воображаемая корона. Неважно это – в гробу-то.

БРИСТОЛЬ

Машина «неотложки» только что отъехала от дома, и Мэриэнн наконец позволила себе расплакаться, осев по дверному косяку прямо на крыльцо. Все время, пока бригада медиков оказывала помощь мужу и грузила его на каталку, она держалась, но теперь силы оставили ее.

Утро не предвещало ничего плохого – в кои-то веки показалось бледное солнце, они с Джеком уже планировали, как заберут из школы Грега и вместе отправятся в парк прогуляться, и вдруг он, как-то странно закатив глаза, рухнул на пол, хватаясь за сердце. Она даже не сразу поняла, что произошло – муж иногда любил вот так пошутить, но сейчас с ним явно что-то произошло.

– Джек… Джек, что с тобой? – Она опустилась на колени и приложила ухо к его груди – сердце не билось.

Она метнулась к телефону, быстро набрала номер и продиктовала адрес. Вернувшись к мужу, разодрала майку на его груди и принялась за непрямой массаж и искусственное дыхание. В одиночку делать это было тяжело, но выхода не было. Через какое-то время она почувствовала, что сердце вновь забилось, перевела дыхание и услышала звонок внизу – это приехали медики.

– Инфаркт, – констатировал высокий худой мужчина, когда после всех мероприятий им удалось стабилизировать состояние. – Вашему мужу необходима госпитализация.

– Я понимаю. Могу я проехать с вами?

– В этом нет нужды, мэм, он в надежных руках. Но вы сможете получить более подробную информацию чуть позже, в кардиологическом центре университетской клиники.

– Спасибо…

Прорыдавшись на крыльце, она с трудом поднялась и вошла в дом. Планы рухнули, но не это самое страшное. Это уже не первый инфаркт у мужа, ситуация угрожающая. Она всерьез испугалась, что может остаться одна.

От горестных раздумий ее оторвал звонок мобильного. Едва взглянув на дисплей, Мэриэнн решила не брать трубку. Разговор с любовником сейчас вообще был не к месту. Но настырный Стивен продолжал трезвонить, и она была вынуждена ответить.

– Мэриэнн, что-то случилось? Ты не можешь разговаривать? – Голос в трубке звучал обеспокоенно, но ее это беспокойство только раздражало сейчас.

– Это не твое дело.

– Я не вовремя?

«Чтоб ты провалился, идиот! – по-русски подумала она про себя. – Какого черта ты звонишь именно теперь, когда мне вообще не до кого?»

– Стивен, я не настроена сейчас беседовать. И вечером мы не увидимся.

– Почему?

– Потому что мой муж в больнице с инфарктом! – рявкнула она и отключила телефон.

Эта связь перестала быть необременительной и легкой, и Мэриэнн чувствовала, что пора заканчивать. Возможно, небо послало ей сердечный приступ мужа как предлог, чтобы избавиться наконец от Стивена. Не совсем порядочно, зато не придется ничего объяснять.

Нужно было собираться и ехать в университетскую клинику, чтобы быть хотя бы неподалеку от Джека. От Женьки, от родного и любимого Хохла…

Она уже привычно выговаривала иностранное имя мужа, практически не запинаясь и не сбиваясь с интонации, и только наедине, редко, но все-таки произносила его настоящее имя. Прошлое не отпускало, но Марина – она же Мэриэнн – и не сопротивлялась, словно боясь забыть все, что было там, в той жизни, когда ее еще звали Мариной Коваль, а ее мужа – Евгением Влащенко, а большинство людей знало их исключительно по кличкам – Наковальня и Хохол. Это было так давно…

И вот уже несколько лет они ведут тихую семейную жизнь в Бристоле, занимаются ресторанным бизнесом и воспитывают сына – маленького Грегори. Ребенок первого мужа Марины не знал своего прошлого, как не знал и того, что красивая блондинка с идеальным лицом – не мать ему. Марина с трудом пережила момент, когда сын обнаружил в столе свое свидетельство о рождении, в котором четко прочитал имя родного отца, не совпадавшее с именем Хохла. Выписывая его уже после гибели первого мужа, Егора Малышева, Коваль просто не догадалась не вписывать его в свидетельство, не подумала, что это решило бы многие проблемы потом… Ей хотелось, чтобы погибший Егор Малышев остался с ней хотя бы вот так – в документах мальчика, которого не она ему выносила и родила. И теперь, после всего, она ужасно боялась, что Грегори узнает об этом. Она видела, как мальчик изводит Женьку придирками, как по любому поводу старается уколоть его, несмотря на строжайший запрет матери. По-детски хитрый, Грегори делал это в те моменты, когда Марины не было рядом, а Хохол не мог противостоять ему. Мальчик всячески демонстрировал ему свое пренебрежение, разговаривал только на английском, которого Женька не понимал, и только Марина могла с этим справиться. При ней Грегори вел себя примерно, называл Женьку папой, с удовольствием проводил с ним время, играл, мыл машину. Но стоило Хохлу попробовать как-то повлиять на него, повысить голос – и все, в Грегори просыпался настоящий бес и во всей красе демонстрировал дурной нрав. Хохол не жаловался жене, понимая, что это недостойно – не суметь справиться с десятилетним мальчишкой. За него это регулярно делали другие – однорукий охранник Гена, подруга Марины Маша, приезжавшая иногда в гости, и тогда Коваль, приперев сына к стенке фактами, вела с ним жесткие беседы, наказывала полным игнором. Грегори притихал, извинялся – но только до следующего раза.

Сегодня, после того как Женьку увезли в больницу, Марина почувствовала – начинается какой-то иной этап в жизни, нужно поменять что-то. И начать стоит с Грега.

Она решила, что не поедет в больницу одна, а заберет из школы сына и возьмет с собой. Вид больничной палаты должен повлиять на мальчика, она была уверена в этом.

Грегори вприпрыжку сбежал с крыльца и понесся к забору, за которым сразу заметил «Мерседес Гелемваген» матери. Она сама курила, облокотившись на капот. Мальчик очень гордился матерью – она была самой молодой среди мамочек его одноклассников, самой красивой. Никто, кроме нее, не мог себе позволить так ярко краситься и так дорого и модно одеваться – будучи наблюдательным, Грег хорошо это понимал. Сейчас мать стояла в кожаных брюках, короткой куртке, отороченной белым мехом по капюшону и рукавам, рука в тонкой перчатке держала на отлете сигарету. Но лицо… лицо его насторожило. Мама никогда не поехала бы за ним, не сделав макияж, а сейчас ее лицо было совершенно белым, бескровным. Это озадачило и испугало Грегори. Выбежав за ворота, он на ходу спросил:

– Мама, что-то случилось?

Она выбросила сигарету в урну и, обняв подбежавшего сына, проговорила:

– Мне надо серьезно поговорить с тобой, Грегори. Садись в машину.

Он привычно закинул рюкзак с книгами на заднее сиденье, забрался туда же и затих, предчувствуя что-то нехорошее.

Марина села за руль, завела двигатель и сказала:

– Мы сейчас поедем в ресторан, пообедаем и поговорим, а потом ты решишь, как будешь жить дальше. Нам нужно еще в одно место.

Грегори совсем затих. Что-то в тоне матери заставило его задуматься – она редко бывала такой с ним.

До самого ресторана они ехали молча. Марина крепко сжимала руль и всматривалась в почти пустую дорогу, Грегори забился в угол и пытался угадать, о чем хочет поговорить с ним мама. В дверях ресторана их встретил мэтр, услужливо принял куртку Марины и пуховичок Грега, проводил до столика в отдельном кабинете, где предпочитала обедать хозяйка.

– Сейчас Джинни подаст ваш заказ, миссис Мэриэнн. Тони постарался угодить молодому человеку, – почтительно проговорил мэтр, но Марина только отмахнулась:

– Ради бога, Фил, оставьте ваши расшаркивания для клиентов. И пусть Джинни поторопится – мне некогда.

Мэтр испарился, Марина вынула сигареты и зажигалку, закурила и в упор уставилась на сидевшего напротив сына.

– Что? – поежившись, спросил Грег, не выдержав молчаливого взгляда матери.

– Да вот смотрю на тебя и думаю. Вроде ты взрослый у меня совсем, но каких-то вещей до сих пор не уяснил. Или просто я не могу тебе их донести так, как следует? – задумчиво спросила она, выпуская дым.

– В каком смысле? – Грегу стало совсем не по себе.

– А в прямом, сынок. Вот скажи – ты по-прежнему считаешь, что твои разговоры с отцом и твое поведение достойны настоящего мужчины?

Фраза «настоящий мужчина» была для Грега определяющей. С раннего детства он старался соответствовать образу «настоящего», потому что чувствовал – его мать для общения выбирает только таких.

– Н-не знаю, – с запинкой произнес он, стараясь смотреть ей в глаза, хотя это давалось ему с огромным трудом. Но это не было так уж удивительно – даже взрослые мужчины не могли долго выносить Марининого взгляда, даже Хохол, знавший ее лучше других, и то отводил глаза – куда уж десятилетнему мальчику.

– А я вот считаю, что ты в последнее время совершенно не контролируешь то, что говоришь и делаешь. И только ты один этого не видишь, а другие – видят и говорят мне.

– Дядя Гена наябедничал? – мрачно поинтересовался Грег, вспомнивший разговор с охранником, состоявшийся у него во время последней Марининой отлучки.

– Что значит – наябедничал? Ввел в курс дела, – с усмешкой поправила Марина. – Ты не умеешь держать слово, Грег, и это меня огорчает и пугает. Я никогда – слышишь, никогда, не нарушала своих обещаний. И ты не должен делать этого. Ты сотни раз давал мне слово, что перестанешь относиться к отцу высокомерно и по-хамски, и что? Стоило мне уехать – ситуация повторилась. И Гена стал свидетелем. Не стыдно?

Грег заморгал, стараясь не выпустить наружу непрошеные слезы. Его спасло от неминуемого позора с плачем появление официантки, внесшей поднос с горшочками и тарелками.

– Спасибо, Джинни, – проговорила Марина, наблюдая за тем, как девушка ловко расставляет посуду на столике.

– Приятного аппетита, миссис Мэриэнн, – прощебетала официантка и улыбнулась Грегори: – И вам, молодой человек, тоже. Тони приготовил прекрасный десерт – такой, как вы любите.

– Спасибо, – звенящим от сдерживаемых слез голосом ответил Грегори, старательно растягивая в улыбке неслушающиеся губы.

Джинни вышла, закрыв за собой дверь, а Марина продолжила:

– Я не услышала ответа. Он будет – или мне подождать, пока остынет борщ?

– Я не хочу, чтобы ты с ним жила! – вдруг выпалил Грегори и на секунду даже испугался собственной смелости. – Не хочу, чтобы он был в нашем доме!

Марина помолчала, изучающе глядя на сына. «Характер попер, – думала она с интересом. – Только вот чей – Егора или мой? Малыш тоже умел железом бряцать, когда было нужно, даже меня ухитрялся иногда на место поставить. Плохо дело… Могу не справиться».

– Отлично, я тебя услышала, – приняв решение, выговорила она четко. – Обедай, у нас еще есть дело.

Больше за весь обед она не проронила ни звука, терпеливо пила кофе и курила, пока Грег расправлялся с огромным десертом из печеных груш, взбитых сливок и клубники.

– Передайте Тони, что все было прекрасно, – бросила она официантке, вошедшей в кабинет по звонку. – Едем, Грегори.

В молчании они доехали до университетской клиники, и Грег, прочитав вывеску, немного удивился. Но спрашивать у матери ничего не решился – видел, что та явно зла и с трудом сдерживается.

Он шел за ней по длинному коридору, и навстречу попадались люди в белых халатах. Мать остановилась у стойки, жестом велев ему подождать. Негромко переговорив с сидевшей там девушкой, она махнула рукой, приглашая Грега следовать за собой. У одной из дверей она остановилась, взялась за ручку и, глубоко вздохнув, толкнула дверь от себя.

Они оказались в просторной комнате, окна которой были занавешены белыми жалюзи. Откуда-то раздавался противный писк, напоминавший назойливого комара ранним утром. Осторожно выглянув из-за спины матери, Грег увидел высокую кровать, а на ней – опутанного проводами Женю с закрытыми глазами. Испугавшись, мальчик вцепился в руку матери и прошептал:

– Это… папа?

– Да.

– Что… что с ним такое? – выдохнул Грег, боясь пошевелиться.

– У него инфаркт. Это тяжелое заболевание сердца. Его сегодня днем увезла сюда «неотложка», и папа до сих пор не приходил в себя, – жестко сказала Марина. – Ему настолько плохо, что врач не может определенно сказать, будет он жить или нет.

Она понимала, что поступает очень жестоко, говоря такие вещи ребенку, но другого способа переломить его отношение к Хохлу просто не видела.

– Теперь я предоставляю тебе право выбора. Если ты скажешь, что не хочешь больше видеть его в нашем доме, мы развернемся и уйдем.

– И… что будет тогда… с ним… с папой? – испуганно прошептал Грег, запинаясь.

– Не знаю, – жестко отрезала Марина. – Но почему тебя это волнует? Ты ведь не хочешь его видеть, так зачем тебе знать, что с ним будет? Возможно, он выживет и будет жить в другом месте, а возможно – нет. Но какая разница тебе – если ты решил никогда больше не видеть его рядом со мной?

Грег зарыдал в голос, уже не стесняясь ничего и никого. Он не был жестокосердным, он был обычным ребенком, которому хотелось, чтобы мать принадлежала только ему – нормальный детский эгоизм. Но мысль о том, что Женя, возможно, умрет без них, настолько сильно поразила его, что Грег не смог совладать с эмоциями.

– Мама… мамочка… – захлебываясь слезами, рыдал он. – Пожалуйста… пожалуйста, пусть доктор ему поможет… я не хочу… я без него не хочу… он же мой папа… мамочка, я никогда… я больше никогда…

– Ну, что ты за стерва… котенок… – раздался вдруг хриплый голос Хохла. – Зачем… над малым… такое…

Марина незаметно смахнула с глаз слезы, развернула к себе плачущего сына и жестко сказала:

– Запомни свои слова и свои слезы, Грегори. Больше никогда я не вернусь к этому разговору, понял? Ты не вправе решать за меня. Ты всегда будешь принимать то, что я считаю правильным, понятно? И никогда больше ты даже в мыслях не посмеешь обидеть отца.

Грег молча кивнул и кинулся к кровати, взял изуродованную шрамами руку Хохла и прижался к ней щекой:

– Папа… прости меня, ладно?

– Не плачь… – с трудом проговорил Женька. – Я не сержусь…

Но взгляд его, переведенный поверх головы Грега на Марину, красноречиво свидетельствовал о том, что, как только он встанет на ноги, разговор с женой предстоит не из приятных. Она поняла и только плечами пожала – мол, как скажешь.

Марина обошла кровать и села около мужа:

– Ну, ты напугал меня, родной.

– Вижу, что ты совсем голову… потеряла… – вздохнул он, укоризненно глядя на нее. – Грег… ты стул возьми, сядь.

Мальчик, на ходу вытирая глаза рукавом школьного пиджака, побрел в угол палаты, где стояла табуретка.

Коваль поправила одеяло, укрывавшее Хохла до груди, коснулась пальцем укрепленных электродов, перевела взгляд на монитор. Сердце билось ровно, и это внушало надежду на то, что все будет в порядке. Грег уселся рядом с ней и молчал, только изредка переводил дыхание и давил всхлипы.

– Не реви, – негромко велела Марина, заметив, что Женька снова закрыл глаза.

– Я не реву, – шепотом сообщил сын, – мне просто страшно очень…

– Мне тоже, – таким же шепотом призналась она, – я не представляю, как мы будем жить с тобой, если вдруг…

– Ты чего взялась меня хоронить? – поинтересовался Хохол, который не спал, а просто не мог поднять слипающиеся тяжелые веки. – Избавиться решила?

– Придурок, господи, прости, – по-русски сказала Марина.

– Идите отсюда, – попросил Женька, облизывая губы, – ну, правда, Мэриэнн… что толку в твоих посиделках? И пацан вон трясется весь – ты нашла, что ему показать…

– Это я как-нибудь сама решу, хорошо? Ты поспал бы.

– Я бы и поспал, но вы тут сидите, мне хочется на вас смотреть, а глаза слипаются просто, – признался Женька. – Езжайте домой, котенок.

– Я вернусь вечером, – безапелляционно заявила Марина, вставая. – Позвоню отцу, попрошу, чтобы прилетел.

– Зачем дергать старого человека попусту?

– Так, все, молчи! – предостерегающе сверкнула глазами Коваль и добавила шепотом, наклонившись к самому его уху: – Ты нужен мне живой, здоровый и полный сил… понимаешь, да?

Хохол фыркнул и закашлялся, а Марина, невозмутимо распрямившись, поправила прическу и пошла к двери, где ее уже ждал сын.

Всю дорогу до дома Марина грызла себя за то, что заставила ребенка пережить такой стресс. Но она не видела другой возможности показать ему, насколько важен Хохол и для нее, и для него тоже.

Дома Грег сразу ушел к себе, сел за уроки, и Марина получила возможность побыть в одиночестве. Открыв ноутбук, обнаружила письмо от Мышки – подруги, с которой вот уже много лет вынуждена была поддерживать связь вот так – письмами и в аське. Содержание письма моментально вытеснило из ее головы все остальные проблемы. Мышка просила совета, но за сухими и выверенными до последней запятой строчками Марина сразу угадала состояние, в котором находилась подруга. «А еще говорят, что лихие девяностые прошли и остались в истории, – хмыкнула Коваль, вчитываясь в текст. – В этой стране никогда ничего не меняется, просто перетекает в другую форму. Опять разборки, наезды и дележка. Бедная Машка, как же она так влипла-то?»

Обсудить содержание письма она могла только с Женькой, но вряд ли стоило в ближайшее время рассчитывать на его помощь. Справедливо рассудив, что утро вечера мудренее, Марина легла спать.

Всю ночь ее мучил кошмар, который стал возвращаться все чаще и чаще. Ей снился первый любовник Денис Нисевич – человек, с которого началась новая веха в ее жизни. Если бы не он, если бы не его садистские замашки – то не было бы в Марининой жизни ни старого Мастифа, у которого она с кровью вырвала из рук целую криминальную империю, ни Олега Черепа, научившего, как правильно сделать это, ни Сереги Розана – верного помощника и советчика во всех делах. Не было бы любимого мужа Егора Малышева, не было бы рек крови, ранений и ужасов. Не было бы и Хохла. Марина никак не могла определить, какие чувства вызывает у нее умерший любовник – ужас, гнев, благодарность? Она не могла простить ему искалеченной души и изуродованного тела, как не могла простить того, кем она стала благодаря ему. И этот сон, преследовавший ее много лет… Денис, тяжело больной туберкулезом в последней стадии, сидя на табуретке в заброшенном доме в дачном поселке, просит ее:

«Забери меня к себе. Дай мне возможность умереть рядом с тобой, видя тебя, держа за руку».

Она отчетливо помнила этот эпизод, могла рассказать, во что была одета, как причесана, что было в том старом доме, как выглядели приехавшие с ней охранники, какого цвета был платок, в который надсадно кашлял Денис… Это сводило с ума, заставляло просыпаться в холодном поту и потом долго курить в кухне, открыв в любую погоду окно и глядя на сонную тихую улочку Бристоля. Кто бы мог подумать, что через столько лет она все еще будет возвращаться к своему прошлому.

Сегодняшняя ночь не стала исключением. Марина, с трудом заставив себя встать, ушла в кухню и, не включая света, закурила сигарету. Рассвет только-только начал окрашивать улицы города в утренние оттенки, еще не было мальчишек, развозивших газеты, не было молочника и булочника, торопившихся к постоянным клиентам с корзиной свежего хлеба и бутылками молока. Город лениво просыпался, возрождаясь к новому дню. Низкое серое небо, голые ветки деревьев, тихая улица без машин… Пейзаж, ставший привычным за годы, проведенные здесь, но так и не сделавшийся родным.

Закутавшись в длинную белую шаль, привезенную Хохлом из Сибири, Марина курила и задумчиво смотрела в окно. Если бы ей предложили сейчас немедленно оказаться дома, в родном городке за Уралом, в коттедже, где она жила сперва с Егором, а затем с Хохлом, она, не раздумывая, согласилась бы. Довольно часто в последние год-два она ловила себя на мысли о том, что начала превращаться в типичную иммигрантку – украшает дом какой-то дикой «хохломой», слушает русскую музыку, страдает от отсутствия берез и вообще заболела «квасным патриотизмом», когда все русское кажется лучшим и единственно возможным. Марина заставляла Грегори говорить по-русски, старалась следить за тем, чтобы в произношении не проскальзывал акцент, но иногда даже за собой замечала, что все чаще и чаще с трудом подыскивает какие-то слова – аналоги английским. Та же Мышка иной раз изумлялась, когда Марина в разговоре держала долгую паузу, вспоминая какое-то слово.

«Я старею, – с тоской думала Коваль, беря новую сигарету. – Меня неудержимо тянет туда, где я родилась и выросла, и никакие годы в Англии не способны истребить во мне это».

Напольные часы в гостиной пробили семь, нужно было будить Грегори, чтобы не проспал к началу занятий. И именно в этот момент ей позвонил Стивен.

Адвокат, ведший дела ее ресторана, вот уже несколько месяцев успешно совмещал эту должность со статусом любовника хозяйки. Марина даже теперь не могла объяснить себе, зачем сделала это. Возможно, ее одолело любопытство – на что способен амбициозный мужчина, которому улыбнулось счастье разделить постель со своей хозяйкой. Стивен, надо признать, не разочаровал ее, хотя после первых встреч Марина осталась в легком недоумении. Выносливый и довольно опытный, он вел себя как робкий школьник, оказавшийся наедине с молодой учительницей в запертом спортзале. Но со временем их встречи приобрели совершенно другой смысл. Коваль сумела раскрыть в Стивене то, что он так тщательно прятал под безукоризненными деловыми костюмами, хотя далось ей это непросто.

Сегодняшний звонок не был запланирован – Марина не злоупотребляла своей относительной свободой и не позволяла любовнику вольностей.

– Алло, – недовольно проговорила она в трубку.

– Мэриэнн, доброе утро.

– Не знаю, как у тебя, но у меня оно вряд ли доброе, – буркнула Марина.

– Что-то случилось?

– Мой муж в университетской клинике с инфарктом. Я понятно объяснила?

Стивен умолк. Марина ждала, нервно постукивая домашней туфлей о ножку стола.

– Нужна какая-то помощь? – изрек наконец он.

– Ты что – кардиолог?

– Нет, но…

– Тогда не лезь.

Опять повисла пауза. Коваль кляла себя за то, что в такой момент способна на разговор с любовником, пусть даже и в столь резком и неприязненном тоне, но поделать с собой ничего, увы, не могла. Перед глазами вдруг ясно появился идеальный торс Стивена, его гладкая сливочно-белая кожа, чуть тронутая веснушками на плечах, его пронзительные зеленые глаза, его темно-русые волосы, и Марина внутренне даже застонала от этого зрелища.

– Мы можем увидеться сегодня? – нерешительно произнес он, словно угадав ход ее мыслей. – Или это не совсем к месту?

– Это не к месту совершенно, но мы увидимся, – решительно ответила Коваль, рассудив, что в постели с ним она сможет хоть как-то снять напряжение. – Я съезжу к Джеку и могу уделить тебе несколько часов вечером, когда Грег будет на тренировке.

– Тогда я позвоню тебе в обед и скажу, где мы увидимся. – В голосе любовника было столько радости и какого-то торжества, что Марина вдруг испытала отвращение к себе и к нему.

– Договорились. Заодно захвати контракты на поставку овощей с этими испанцами, – потребовала она, решив, что уж если ей придется увидеться со Стивеном, то пусть хотя бы будет оправдание – эти злосчастные контракты.

– Конечно, мэм, – отчеканил адвокат. – Я соскучился по тебе, – добавил он страстным шепотом, вызвав у Марины невольную улыбку.

– А я – нет, – заверила она. – Жду твоего звонка, – и положила трубку.

«Господи, ну почему сегодня? – с тоской подумала Марина, направляясь в детскую. – И почему я не отказалась? Хотя… Стивен хорош в постели, что там скрывать, и вот поэтому-то и не отказалась. Ладно, навещу Женьку, оставлю Грега на Сару и смотаюсь на пару часиков».

Предстоял еще звонок отцу, которого Марина хотела попросить приехать сюда, в Бристоль. Все-таки лучше, когда ребенок остается с дедом, а не с домработницей. Виктор Иванович по-прежнему писал для разных изданий статьи, а остальное время посвящал работе над книгой о российском криминальном мире. И ему, по большому счету, не было разницы, где делать это – в холостяцкой квартире в Москве или в Бристоле у дочери.

Старый журналист, услышав новости, сразу предложил свою помощь, и Марине даже не пришлось произносить фразу «Папа, пожалуйста…», которую она всегда ненавидела. Отношения с отцом по-прежнему были слегка натянутыми – она никак не могла простить ему предательства, из-за которого провела детство в сивушном запахе притона для алкоголиков. Обретя отца уже в сознательном возрасте, будучи к тому моменту главой крупной группировки, контролировавшей половину зауральского региона, Марина по сей день не научилась полностью доверять ему. И никто – ни первый муж, ни Хохол ничего не смогли с этим поделать. Виктор Иванович смирился, уже не так остро реагировал на едкие слова дочери, которыми та довольно часто обижала его. Он понимал, что Марина имеет на это некое право – право брошенной девочки, которая выросла в аду и смогла не сломаться, не покатиться вниз по наклонной, имея перед глазами пример матери, а окончить институт, выучить английский, суметь удержать в руках огромную игорно-ресторанную империю. Да, он понимал, что весь бизнес дочери густо замешен на криминале, как понимал и то, что эта хрупкая на вид женщина держит в руках отпетых уголовников и отморозков, и те даже не помышляют о каком-то бунте. Когда Виктор Иванович впервые увидел все это и оценил масштабы, у него сжалось сердце – его дочь, которую он совершенно не знал, обладала таким железным характером и такой сильной волей, каких он желал бы сыну. Но Дмитрий, несмотря на генеральские погоны, был все-таки слаб. И отношений со сводной сестрой у него, понятно, не получилось – да и как… Генерал МВД и глава криминальной группировки… Дмитрий вылетел с работы во многом благодаря открывшемуся родству, а его сын Николай… Об этом Виктор Иванович Коваль старался не думать. Внук пал в его глазах так низко, что из-за той черты возврата уже не было. Теперь у журналиста остался только один внук – маленький Грегори, и он старался как можно больше времени проводить с мальчиком – насколько это позволяли дела. Так что звонок Марины сегодня оказался весьма кстати.

– Ты мне позвони потом и скажи, на какой рейс возьмешь билет, я приеду тебя встречать, – попросила Марина и, получив утвердительный ответ, попрощалась.

Разбудив сына и проводив его до машины заехавшей за ним уже по традиции соседки, миссис Каллистер, Коваль занялась наконец собой. Она собиралась поговорить с лечащим врачом Хохла, выяснить, насколько опасно его состояние, какой прогноз, как долго его продержат в больнице – словом, решить множество мелких, но неотложных вопросов. Потом предстояло провести какое-то время с мужем в палате – ну, это она не относила к разряду проблем, близость Женьки всегда настраивала ее на нужный лад и давала возможность привести в порядок мысли. Говорить ему о письме Мышки Марина пока не собиралась, чтобы не волновать. Она сделает это позже, когда критическое состояние перейдет в стабильное. А сегодня она просто посидит около, держа его за руку, поговорит о чем-то отвлеченном, да даже просто помолчит.

Марина не стала наносить привычный макияж, только чуть тронула тушью ресницы и губы – помадой. Вспомнив о том, что обещала Стивену провести с ним вечер, она про себя усмехнулась: «Ничего, и не накрашенную переварит». Уже несколько недель ее изнутри точил какой-то червячок, вызывая сомнения в том, что связь со Стивеном по-прежнему ей нужна. Если первое время она с удовольствием ехала на свидания, то теперь почему-то каждая встреча давалась с трудом. «Зачем я делаю это? Неужели только потому, что он восхитительно хорош в постели и всегда делает то, что мне нужно и нравится? Ну, не в этом ведь счастье. Хохол тоже бо-о-ольшой искусник в этом смысле, и куда там Стивену… Тогда зачем я заставляю себя?»

Уцепившись за слово «заставляю», Марина вдруг осознала – а ведь действительно, этот роман начал тяготить ее. Всякий раз, возвращаясь домой от любовника, она натыкалась на внимательный взгляд сына, на хмурое лицо Женьки, который, скорее всего, уже давно догадывался о причинах ее отлучек, но пока молчал. Она прекрасно знала – долго так не продлится, и Хохол, устав ждать, пока она сама прекратит эти поездки, может начать действовать, а у него на все всегда один метод, и он явно противозаконный. Это в благословенной России можно в случае чего откупиться от разборок с правоохранительными органами, а вот в Англии это совершенно невозможно – здесь даже штраф за неправильную парковку не выбросишь, потому что не может быть ошибки, местные полицейские их просто-напросто не совершают. Уж если под «дворником» машины торчит бумажка, то можно быть уверенной – это за дело. Так что лучше бы не доводить мужа до встречи с английским правосудием. И сделать это можно лишь одним способом – перестать бегать к Стивену.

«Ладно, я это обдумаю на досуге. Не сегодня. Потому что сегодня Стивен мне нужен, как не нужно больше ничего».

– …дааа…

Марина с хриплым стоном рухнула лицом в подушку, и Стивен едва успел увернуться – иначе она разбила бы ему нос. Осторожно переместив ее с себя на постель, он сел, тоже с трудом переводя дыхание.

– Ты меня вымотала, – признался негромко, поглаживая Марину по спине.

– Убери руку, – процедила она, не поворачиваясь. – Я терпеть не могу, когда ты делаешь это!

– Все, я понял. Хочешь чего-нибудь? Воды, сигарету?

– Единственное – чтобы ты замолчал и дал мне пять минут спокойно и в тишине полежать.

Стивен немного обиделся – вот так всегда – он старался, выкладывался, как мог, чтобы только доставить ей удовольствие, а она отворачивается к стене и просит молчать. Он начинал чувствовать себя использованным. Порой эта женщина вела себя как самый настоящий мужик… Прежние пассии Стивена были моложе, неопытнее, и там он был королем, а здесь никак не получалось. То есть он главенствовал ровно до той поры, как все заканчивалось, и через секунду становилось понятно, где чье место и кто кому босс. Мэриэнн даже в постели была собой – ни на грамм не менялась, тот же тяжелый взгляд чуть прищуренных глаз, те же обидные едкие слова, та же безапелляционность. Оказавшись в постели с ней впервые, Стивен слегка удивился. Она абсолютно не выглядела на свой возраст, ее тело было безупречным, подтянутым и гладким, кожа – упругой и нежной, а изгиб талии просто сводил его с ума. Первое время Стивену казалось, что все происходящее – только сон и вот уже скоро он откроет глаза и поймет – ничего не было. Но нет – шли недели, а Мэриэнн по-прежнему была с ним, соглашалась играть по его правилам, подчинялась и делала все, чего он хотел. Правда, только в постели. Едва все заканчивалось – и он вот так же, как сегодня, чувствовал себя всего лишь инструментом для удовлетворения прихотей. Он не мог понять, раздражает его это или нет. Скорее нет, потому что все следующие дни до нового свидания Стивен томился и считал часы. Встречи с Мэриэнн стали точкой отсчета для всей остальной его жизни. В перерывах между свиданиями он чувствовал, как пусто внутри, как не хватает чего-то, как пейзаж за окном вызывает раздражение, а секретарша Дороти и вовсе – приступы ярости. Но наступал вечер, появлялась Мэриэнн – и все становилось на привычные места, и назавтра он приносил для Дороти букет ее любимых фиалок из ближайшей к офису цветочной лавки, шутил, улыбался, и все шло хорошо. В офисе Мэриэнн держалась отстраненно и холодно – точно так же, как с любым другим сотрудником, была сдержанно приветлива, отстраненно вежлива и не более. Все менялось в номере мотеля, когда они оказывались наедине… В эти минуты мир для Стивена переставал существовать. Если бы еще хоть капля взаимности…

Марина перевернулась на спину, натянула на себя простыню и внимательно наблюдала за тем, как Стивен раскуривает сигару, сидя в кресле у импровизированного камина. Это ей в нем нравилось. Даже не столько нравилось, скорее просто напоминало о том, что Егор в последние годы перешел на сигары. Ничем, кроме этого, Стивен не был похож на мужа, но Марине почему-то всякий раз приятно было смотреть на то, как он сидит в кресле с сигарой, выпускает дым и думает о чем-то.

– Ну что, дорогой, ты не хочешь мне больше ничего сказать? – вкрадчиво проговорила она и с удовлетворением отметила, как напрягся Стивен, как в его глазах блеснул огонек предвкушения. Эта фраза была сигналом, пусковым моментом.

– Я могу сказать тебе еще очень много… очень… если ты, сучка, замолчишь немедленно и опустишь свои глаза, – зарычал он, вскакивая из кресла. – Не смей смотреть на меня так! – Сильная рука вцепилась в волосы, и Марина почти натурально вскрикнула. – Не смей, ну?!

Коваль закрыла глаза, стараясь не расхохотаться и не сбить с настроя ни его, ни себя. Попытки Стивена вести себя «по-хозяйски» всегда веселили ее. Когда человеку не дано этого, то, как ни силься, не выйдет. Вот Хохол – тот мог. Марина в постели часто ловила себя на том, что могла бы, наверное, и в жизни подчиняться Женьке ровно так же, если бы изначально их отношения сложились несколько иначе. Или если бы Хохол любил ее чуть менее сильно. Кроме того, ей на самом деле хотелось быть рядом с ним слабой и беззащитной, потому что Марина знала – Женька убьется, но сделает так, чтобы с ней ничего не случилось, она смело могла доверить ему жизнь. А Стивен для такой роли не годился, и потому она позволяла любовнику только в постели чувствовать себя первым и главным – собственно, как раз в постели ей это и нравилось, она со всеми своими мужчинами вела себя таким образом. Другое дело в жизни…

Терзавшие ее тело руки Стивена вдруг дрогнули, и Марина резко села, почувствовав острую боль:

– Что это было?

– Прости… соскользнул.

Она подняла руку и увидела длинный багровый след, тянущийся от подмышки на правую грудь.

– Стив, ты идиот? – поинтересовалась Марина, рассматривая след.

– Прости, Мэриэнн, я как-то случайно.

Он сел рядом, отбросив ремень, и принялся целовать ее тело, преодолевая сопротивление. Марина пыталась отбиться – это выводило ее из терпения, но Стивен неожиданно подмял ее под себя, зажав одной рукой оба ее запястья, а другой продолжая гладить тело:

– Нет, дорогая… сейчас ты делаешь то, что хочу я.

Она закрыла глаза, стиснула зубы и молчала, хотя как-то неожиданно поймала себя на шкодливой мысли, что ей это нравится. Она перестала сдерживать себя и начала отвечать на его ласки, и оставшееся время они провели с обоюдным удовольствием.

– Почему ты не можешь быть такой всегда, Мэриэнн? – поинтересовался Стивен позже, глядя на то, как Марина натягивает на ногу чулок.

– Тебе быстро станет скучно, мальчик, – улыбнулась она. – Все приедается, в том числе и это.

– Разве может приесться такая женщина, как ты?

– Запросто, – хохотнула она, скользнув в обтягивающее платье и поправляя глубокое декольте на груди. – Не веришь – спроси у Джека, – добавила она лукаво, прекрасно зная, что упоминание о Хохле мгновенно испортит Стивену настроение.

– Как ты себе представляешь наш диалог? Твой муж не говорит по-английски, я вообще удивляюсь, как ты с ним общаешься, – возмущенно и немного обиженно фыркнул любовник, не понимая даже, что сейчас подставил себя под острое словцо, которое незамедлительно и прозвучало:

– Стиви, мальчик мой, а мне с ним не приходится разговаривать – он делает все, чего хочет сам, и никогда не оглядывается на то, как я отреагировала. Поэтому в постели мы молчим – некогда беседовать и незачем.

Поставив точку именно так, как хотела, Марина подошла к Стивену, легко поцеловала его в нос, погладила по щеке и вышла из номера, не дав любовнику опомниться и возразить.

Спустившись на парковку к машине, она наконец позволила себе расхохотаться в голос, не обращая внимания на удивленные взгляды швейцара, стоящего у входа в мотель. «Господи, какая я дура, – думала Марина про себя, садясь в машину. – Зачем я издеваюсь над мужиком? Ведь нормальный же мужик-то, умный! Кто виноват, что мне он просто не по размеру, не по темпераменту, да вообще просто – не мой? Я использую его, как мужики обычно используют продажных девок, разве что вот денег не плачу, но смысл-то ведь не меняется. Чертов характер».

Стивен позвонил ей, когда она уже парковала машину в собственном дворе.

– Ты была восхитительна, Мэриэнн, – проговорил он без предисловий. – У меня не было женщины лучше тебя.

«Ну-у, поехали… – с тоской подумала Коваль, доставая сигарету и зажигалку. – Как же я ненавижу, когда начинаются вот эти слащавые завывания… Почему, ну почему люди так любят слова и большей частью банальные совсем?»

– Стив, я очень устала, – мягко проговорила она в трубку, справедливо решив не обижать любовника сильнее, чем уже сделала, уезжая из мотеля, – мне хочется в душ и в постель. Надеюсь, ты не возражаешь, милый?

– Конечно, ну, что ты… – заторопился Стивен, – отдыхай. Завтра увидимся в офисе?

– Нет, я не приеду. Джек в больнице, ты ведь понимаешь?

– Понимаю, – тяжело вздохнул любовник.

– Ну, и умница. До встречи, дорогой, – и она положила трубку быстрее, чем Стивен успел еще что-то сказать.

Грегори, поужинав вместе с матерью, отправился к себе, а она уселась в кресло и потянулась к ноутбуку. Короткая переписка с Машкой прояснила ситуацию, и Марина вздохнула. Придется лететь в Сибирь, она просто не может оставить подругу без поддержки. Но сперва нужно убедиться, что с Хохлом все будет в порядке. Срок предъявленных Машке требований позволял пока потянуть время, и Коваль собиралась воспользоваться этим.

Внезапно у нее нехорошо засосало под ложечкой, а по спине побежали мурашки. Подобное ощущение всегда предшествовало каким-нибудь нежелательным или вообще опасным событиям и неоднократно спасало Марине жизнь. Именно это чувство заставило ее рухнуть на пол за секунду до того, как в торговом центре однажды раздались автоматные очереди, и это дало им с Веткой выжить. Да сколько их было, подобных ситуаций… Сейчас же Марина никак не могла понять, откуда и что конкретно может ей угрожать. Однако, повинуясь предчувствию, она встала и пошла в кабинет, где в специальном сейфе, о котором не знал даже Женька, хранился мобильник с одним-единственным номером.

«Вот оно, – с досадой подумала Марина, когда увидела на дисплее три пропущенных звонка пятиминутной давности. – Ворону что-то надо. Черт, как все не вовремя!»

Мишка Ворон, друг и «соратник» по старой войне за раздел собственности, пользовался этим каналом связи только в случае крайней нужды. Пришлось перезванивать.

– Ну, здорово, что ли, боевая подруга, – зазвучал в трубке его чуть хрипловатый голос, – как живешь-можешь?

– И тебе не хворать, – отозвалась она, заметив, что Мишка не называет ее по имени – то ли не помнит, то ли сомневается и не знает, какое именно может использовать в разговоре, потому что паспортов у Марины было несколько.

– Ты в родные палестины не собираешься?

– С утра не собиралась, но вот сейчас что-то подсказывает, что завтра буду билеты заказывать, – без особой радости созналась она, понимая, что Ворон просто так не позвонит и такого вопроса не задаст. Что-то случилось, и ему нужна ее помощь.

– Было бы недурственно увидеться.

– Ну, вестимо! – фыркнула Марина, нашаривая сигарету. – Ты ж когда что приятное-то предложишь? Только головняки.

– С чего взяла про головняки? – не совсем довольно спросил Ворон.

– Ой, я тебя умоляю! Не первый день знакомы, да?

– Сдаюсь, – рассмеялся он. – Поговорить бы, пообщаться.

– Понятно. Скоро не обещаю – у меня Хохол с инфарктом свалился, вот на ноги встанет, тогда и подъеду. Надеюсь, у тебя ничего скороспелого?

– Да вроде нет… хотя шут его разберет, если честно. Ладно, лечи мужика своего, я потом еще звякну.

Попрощавшись, Ворон положил трубку, а Марина, вернув свою обратно в сейф, мрачно задумалась. Все валилось в одну кучу, и эта куча разрасталась со страшной скоростью, это было совершенно некстати. Ехать в Россию без поддержки Хохла она не хотела – все-таки, как ни крути, а Женька в случае чего мог подстраховать и дать дельный совет, а то и вовсе наплевать на все условности и устроить незамысловатую резню. Не то чтобы ей это было нужно, но и гарантии тоже не мешали бы. А в Сибири вообще нечего делать одной – она там никого практически и не знала даже «при жизни». Зато у Женьки там имелась довольно крепкая и всегда полезная и эффективная зацепка – старый Митрич, которому когда-то очень давно совсем тогда еще молодой Хохол спас в лагере жизнь. Такие вещи помнятся долго, и срока оплаты у подобных долгов не существует. Но это можно было решить и телефонным звонком. Главное – уговорить Хохла сделать его, звонок этот. Хотя, поскольку дело касалось Мышки, Марина могла быть почти стопроцентно уверена в результате. Но вот что делать с Вороном? Во время последнего визита в родной город Марина там здорово начудила, даже успела побывать в отделении милиции, и только Мишкино вмешательство позволило ей выйти сухой из воды и никем не опознанной. Хохол, вовремя сообразивший, что в картотеке наверняка хранятся отпечатки ее пальцев, забил тревогу, и Ворон помог ему разрулить ситуацию быстро и непробиваемо – упросил своего человека откатать вместо Марининых отпечатки какой-то задержанной проститутки. Коваль была очень благодарна и мужу, и Ворону за то, что они провернули. Мысль об отпечатках посетила ее только в тот момент, когда ее уже везли в ИВС. В душе она, конечно, надеялась на русский авось и на то, что по прошествии времени отпечатки считавшейся мертвой Наковальни просто исчезли из архива. Но ведь никогда нельзя быть уверенной…

Марина знала также, что Хохол вряд ли обрадуется новости о предстоящей поездке в N. Он всегда был категорически против этих визитов, орал, бесновался и даже пару раз оставлял на белоснежной коже Марины огромные синяки и кровоподтеки, но поделать ничего не мог. Непокорная супруга все равно срывалась и улетала.

«Ничего, про Ворона не скажу, а про Машку – даже нужно, может, Женька еще и посоветует что-то дельное», – решила она.

Болезнь Хохла надолго лишила ее свободного времени, и тому же Стивену она могла уделять лишь пару часов в неделю, оставив Грега с Сарой и сославшись на срочные дела в офисе. Все же остальное время Марина проводила рядом с мужем, чему тот был несказанно рад. Стивен же постоянно требовал внимания, и это Марину злило ужасно – она не любила быть зависимой от чьих-то капризов и потакать любовнику не собиралась, жестко пресекая все его попытки настоять на встрече, если ей вдруг этого не хотелось. И все чаще она ловила себя на том, что вздыхает с облегчением, в очередной раз отказав ему. «Это, скорее всего, начало конца, – думала Марина. – Может, оно даже к лучшему – раз уж мне настолько в тягость стало видеть его и ложиться с ним в постель. К чему мучить себя?» О чувствах Стивена она, разумеется, не думала – как никогда не думала о том, что ощущают ее любовники, наталкиваясь на ее холодность и неминуемо следующий за этим разрыв отношений.

Накануне выписки Хохла она все-таки сдалась и уступила просьбе Стивена встретиться с ним. Марина договорилась с Сарой, что та проведет с Грегом вечер, и начала как-то совсем уж лениво собираться, постоянно замирая перед туалетным столиком и разглядывая себя в зеркале. Вроде бы ничего необычного, а все равно какое-то неприятное ощущение внутри. Вот поймала себя на мысли, что не хочет делать яркий макияж, хотя знала, что Стивену это очень нравится, вот отбросила в сторону новый комплект белья, поленившись подбирать к нему чулки… Да и с самого утра на душе скребли кошки – Коваль чувствовала, что сегодня все пойдет не так, как прежде…

Она чувствовала себя немного глуповато – все эти встречи в мотелях на окраинах Бристоля или – что еще хуже – в окрестных городках и деревнях, какие-то шпионские страсти. Марина никогда не скрывала своих связей, ни будучи замужем за Егором Малышевым, ни позже, уже живя с Хохлом. Конечно, впрямую не говорила, но если уж спрашивали – не отпиралась, считая это недостойным.

Мотель был новым, недавно открытым и полупустым. Как ухитрялся Стивен находить такие места в их небольшом городе, Марина не понимала. Она не особенно тряслась за свою репутацию – к чему ей это здесь, где ее могут опознать разве что матери одноклассников Грега? Но Стивен настаивал на тайных встречах без вывешивания афиш и флагов, и она не возражала, хотя в душе понимала причину, и от этого ей становилось слегка не по себе. Марина чувствовала, что ее любовник опасается огласки не потому, что бережет ее репутацию, а потому, что элементарно боится Хохла, с которым знаком. Это было единственным неприятным моментом в связи со Стивеном, все остальное ее вполне устраивало.

– Проходи. – Стивен толкнул дверь и пропустил Марину в номер.

Ничего выдающегося – стандартный набор любого люкса в любом местном отеле. Но Коваль не страдала от отсутствия экзотики, скорее наоборот.

Сегодня на самом деле все шло как-то иначе, чем обычно. Стивен словно сбился с привычного сценария, и это раздражало. Чувствовалось, что он нервничает, руки подрагивают, поцелуи какие-то торопливые, словно боится не успеть. Марина не выказывала недовольства, однако и удовлетворения никакого не получала. «Убитый вечер, – мрачно констатировала она про себя, не замечая попыток любовника доставить ей удовольствие. – Лучше б дома осталась».

Но в конце концов он смог отвлечь ее от мрачных мыслей, и Коваль практически удалось стать собой прежней, и даже последний вскрик вышел естественным, а не наигранным, как уже планировалось.

Она сладко потянулась и перевернулась на живот, опустила подбородок на скрещенные руки и принялась внимательно наблюдать за тем, как Стивен, совершенно голый, курит у занавешенного легкой голубой органзой окна. Марине нравилась его фигура – поджарая, с узкими бедрами и длинными ногами. Стивен занимался на досуге тайским боксом, Марина даже один раз была с ним на каком-то любительском турнире и поразилась тому, как спокойный и уравновешенный в обычной жизни человек на ринге превращался в резкого, жесткого и способного убить. Именно этот турнир расставил все в их отношениях на свои места – Марина поняла, что в постели Стивен тщательно контролирует свои порывы, боясь испугать ее вот этой внутренней агрессией, а она-то как раз именно такое и любила. Ночью, в небольшом мотеле, она четко разъяснила Стивену, почему у них все не особенно ладится, и тот, немного удивленный, предложил кое-что поменять. Когда же Коваль согласилась… в общем, эта ночь удивила обоих, а Марина, вернувшись домой, долго рассматривала в зеркале длинные красные полосы на спине, оставленные брючным ремнем. «М-да… Хохол не оценит. Наверное, даже хорошо, что он сейчас в больнице», – цинично подумала она, вставая под душ.

Однако Хохол всегда остро чувствовал измену. То, что у Марины кто-то есть, он заподозрил уже давно, но особого значения не придал, как, впрочем, и всегда – ну, поиграет и вернется, не впервой. И в тот день, когда она приехала после обеда к нему в больницу, он вдруг ощутил тревогу и беспокойство, едва только взглянув в ее странно блестящие глаза и заметив какое-то не совсем вменяемое выражение лица. Он отлично знал, после чего оно таким бывает…

Насколько позволяли провода датчиков, он приподнялся в постели, взял жену за запястье и сжал, требовательно заглядывая в глаза. Коваль поморщилась, но взгляда не отвела и на немой вопрос ответила согласным кивком. Пальцы Хохла вдруг ослабели, давление на запястье стало меньше, и Марина испугалась, не стало ли Женьке хуже. Но он отвернулся и пробормотал:

– Уходи. Мне надо побыть одному.

Коваль не шелохнулась, так и продолжала сидеть на краю кровати.

– Уходи, Мэриэнн, – процедил Хохол сквозь зубы. – Как человека прошу – уйди, я не могу тебя видеть.

– Тогда зачем ты спросил? – спокойно отозвалась она, поправляя одеяло, сползшее в сторону. – И так ведь давно все знаешь – к чему вопросы? Уточнить хотел? Уточнил. Полегчало? Смотрю – не особо.

– Издеваешься?

– Это ты издеваешься над собой. Я говорила – не изменюсь, никогда не изменюсь, и ты знал правила игры и принял их, раз женился. Так чего хочешь теперь? Чтобы я резко изменилась и стала смотреть сериалы по телевизору, печь булки и толстеть на диване? Этого не будет. Я не перестану жить так, как привыкла. Не перестану от случая к случаю заводить романы. Как не перестану всякий раз возвращаться к тебе, кстати, – проговорила Марина, поглаживая холодной ладонью широкую спину мужа, обращенную к ней. – Я тебе много раз говорила – не можешь терпеть, уходи, не мучайся. Но ты ведь не уходишь? Значит, ты согласен терпеть.

– Я не железный. И терпение у меня не резиновое, – зло выдавил Женька, не оборачиваясь. – И как только я выйду отсюда, в первые же сутки найду твоего прекрасного адвоката и сделаю его глубоким инвалидом. Передай, что у него есть время изучить сумму пособия по инвалидности – или что тут у них полагается, я не знаю.

Марина усмехнулась, хотя понимала – не шутит и, скорее всего, так и сделает, едва только выпишется из больницы. И Стивену уж точно не поздоровится. Но это был его выбор – он ведь тоже знал, что Марина замужем, и даже видел, за кем. Так что она здесь ни при чем – не тащила Стивена в постель насильно, он не юный невинный мальчик, знал, на что идет.

Сейчас, глядя на прекрасную фигуру любовника, она снова вспомнила разговор с мужем, состоявшийся около недели назад. Хохла должны были выписать на днях…

– Стив, а ведь мой муж скоро выйдет из больницы, – проговорила Марина, желая проверить реакцию любовника на подобную информацию.

– И что? – Стивен обернулся, держа в пальцах сигарету. – Раньше нам это не особенно мешало, кажется. Мы перестанем видеться?

– Нет, не перестанем. Но я предупреждаю – Джек, если разозлится, даже искалеченными руками может нанести довольно сильные увечья, он в этом большой мастер.

– Послушай, Мэриэнн, – Стивен затушил сигарету и опустился на кровать возле Марины, чуть приобнял ее, притянув к себе, – вот я не пойму одного – почему ты живешь с этим неандертальцем? Он же эмигрант, да? С Украины, кажется?

– Ну и что? – Прохладная кожа Стивена, прикасавшаяся к разгоряченной от недавних ударов спине, доставляла неприятные ощущения, как и разговор, затеянный им.

– Нет, я тоже толерантно отношусь к людям любых национальностей, но не понимаю, что удерживает такую женщину, как ты, рядом с этим неотесанным украинским крестьянином?

– Стивен, мальчик мой, а ты сам-то каких таких графских кровей будешь? – ласково спросила Марина, однако любому, знавшему ее, было бы понятно, что сейчас она изо всех сил сдерживается, чтобы не закричать. – Насколько я знаю, папы у тебя вообще нет, а мама в юности работала хостесс в одном из ночных клубов Лондона – причем не самых дорогих и элитных. И образование свое блестящее ты получил совершенно случайно, потому, что мама ухитрилась выйти замуж за богатого, но очень уж старого джентльмена, который перед смертью ей все денежки по завещанию оставил. Поправь, если я ошиблась. Молчишь? Ну, еще бы.

– Откуда ты это знаешь? – вывернул изумленный Стивен, всегда старавшийся скрыть эти факты своей биографии.

Марина освободилась от его рук и села, натянув простыню на грудь. Ей вдруг сделалось смешно – взрослый, умный человек, а выглядит как испуганный мальчик, которого застукали в школьном туалете с сигаретой.

– У меня есть принцип, дорогой. Я никогда не нанимаю на работу человека, предварительно не выяснив о нем всего, вплоть до размера обуви. Частный детектив, – пояснила она, с улыбкой наблюдая за тем, как испуг на лице Стивена сменяется яростью.

– Ты… шпионила за мной?! – сиплым шепотом выдавил он и сжал кулаки.

– Да. И что ты теперь сделаешь, дорогой? – с любопытством, но без всякого страха поинтересовалась Марина. – Ударишь меня? Давай. Только не кулаком – будет синяк, а мне не хотелось бы, чтобы потом такие же синяки покрыли тебя во весь рост – Джек не поймет и не простит, знаешь ли…

Стивен на миг сбился, смешался, отвел глаза, и Коваль с наслаждением констатировала – все, сломала, он уже никогда не сможет поднять на нее руку, не тот характер у него, чтобы переиграть ее. А это – увы – уже не так интересно. Первый шаг к разрыву.

Она сравнивала Стивена с Хохлом и понимала, что это сравнение явно не в пользу первого. Женька в этой ситуации не поддался бы, а наоборот, взъярившись, ударил ее так, что она долго бы помнила. Да, потом бы убивался, испытывал стыд и все такое, но в первый момент не позволил бы давить на мужское самолюбие. И, возможно, именно потому они до сих пор вместе, несмотря ни на что. А этот – слабоват и, как выяснилось, труслив. Перспектива разборок с «неандертальцем» явно его испугала. Ну, что ж… Значит, так было нужно. Тем безболезненнее будет этот разрыв. Хотя, признаться честно, Марина никогда особенно не переживала расставаний с такими вот случайными любовниками, а чужие эмоции ее вообще не интересовали.

В случае со Стивеном ее занимало только одно – хватит ли у того духу уйти совсем, отказавшись заодно и от работы на нее. Она платила хорошие деньги, а работы было совсем немного – договора, контракты с поставщиками продуктов для ресторана, какие-то рядовые юридические мелочи. И сейчас ей было забавно и любопытно понять, возобладает ли в Стивене профессионал над оскорбленным и отвергнутым любовником.

Стивен опустился в кресло и вдруг обхватил руками голову. Будучи неглупым, он с самого начала ощутил, что сегодня произойдет что-то, от чего жизнь его изменится, и не факт, что в лучшую сторону. Мэриэнн привлекала его как женщина, да что там – привлекала, просто поглотила целиком, и он уже не представлял, как будет жить дальше без нее. Он строил далекоидущие планы и в тайных мечтах даже уводил ее от мужа, хотя и понимал, что это предприятие весьма рискованное. И вот сегодня она вдруг сделалась холодной и почти бесстрастной, хотя прежде была совершенно иной. Стивен чувствовал, что такая перемена – не к добру, и разговор этот странный – тоже.

– Ты… не хочешь больше быть со мной? – решился он задать вопрос и похолодел от услышанного.

– Угадал. Это была наша последняя встреча.

– Но почему, Мэриэнн? Разве тебе было со мной плохо?

Она посмотрела насмешливо и холодно бросила:

– Какая банальность. Ненавижу этот вопрос – его задают только неуверенные в себе мужчины. А таких я обычно к себе не подпускаю. С тобой вот промахнулась. Но ничего, все бывает.

Поднявшись с кровати, она, как привидение, в простыне, прошла в душ и там закрылась, оставив любовника, теперь уже бывшего, в одиночку переживать разрыв и ее обидные слова. Вид раздавленного мужчины ее никогда не привлекал, и Марина старалась избегать таких сцен. Не задай сегодня Стивен глупого вопроса – и они расстались бы мирно, она не стала бы унижать его такими репликами. Но – что сделано, то сделано, а жалеть о чем-то Коваль никогда не любила.

Когда, полностью одетая и с подправленным макияжем, Марина вернулась в комнату, Стивена уже не было.

– Молодец, ушел красиво, – пробормотала она, довольная тем, что избавлена от дальнейшего продолжения разговора, а он сумел-таки собрать остатки гордости и уйти первым.

Вернув ключи девушке на ресепшн, Коваль села в машину и завела двигатель. Чувство небывалого облегчения вдруг окутало ее, как уютный плед. Все – не надо больше мотаться по окраинам, не надо видеть вопрос в глазах сына по поводу таких поздних возвращений, не надо обманывать Хохла, который все знает и мучается. Все – свобода.

– На черта мне это было нужно? – пробормотала она, выезжая с парковки. – Ну, вот на черта, раз теперь как камень свалился? Выходит, не так уж хорошо все и было, если после разрыва мне легче дышится? Вот если бы Женька ушел – вряд ли я бы со спокойной миной села за руль и поехала куда-то. Нет, точно спокойствия бы не было. Я бы рыдала, как деревенская баба – мы это уже проходили.

От этих мыслей стало почему-то легче, и она, несмотря на поздний час, повернула в сторону больницы.

Ее долго не хотели впускать, но в конце концов Марине удалось прорваться в палату. Женька не спал, смотрел футбол по телевизору и, увидев на пороге жену, крайне удивился:

– Случилось что?

Она отрицательно покачала головой, закрыла дверь и пошла к нему, на ходу расстегивая пуговки на длинной белой блузке.

– Сдурела? – поинтересовался смекнувший, чем все закончится, Хохол.

– Ты не рад? – Марина изогнула бровь и замерла в шаге от кровати.

Женька судорожно сглотнул, глядя на обтянутую белым кружевом грудь, на тонкие ключицы, на безупречную молочную кожу.

– А что за праздник?

Она не ответила, подошла вплотную и села на край кровати. Хохол долго бродил рукой по ее телу, как будто вспоминал ощущение от прикосновений к ней. Марина молчала, не мешая ему, только слегка подавалась вперед, следуя за движениями его руки. Ей казалось, что Женька все понял и прочувствовал, потому сейчас так нежен. А ведь по его темпераменту именно сейчас он бы должен рвать на ней одежду и оставлять синяки от каждого прикосновения – так всегда бывало. Он вымещал свою слабость, неумение контролировать ее, невозможность вмешаться и помешать ей. Марина это понимала – она сама сделала его таким и теперь уже жалела, в душе искренне полагая, что, если бы Женька хоть один раз жестко запретил ей, как-то твердо выразил недовольство – ушел бы на какое-то время, прекратил всякое общение, – и она сдалась бы, и сто раз подумала бы, прежде чем заводить очередного любовника. Стоило ему только однажды выдержать самому и не пойти на примирение первым – и все было бы так, как он хотел. Сейчас Марина вдруг четко это поняла – что ей не хочется больше причинять ему боль. И больше никаких стивенов – и кого там еще – в ее жизни не будет, потому что ей невыносимо видеть Хохла страдающим по ее вине. Хватит…

На этот раз принять решение ей оказалось удивительно легко.

– Ты знаешь… а ведь все… – вдруг тихо произнесла Марина, глядя ему в глаза. – Все…

Хохол замер на мгновение, а когда смысл сказанного женой дошел до него, внутри все вдруг сладко ухнуло – победа. Победа, которую он не мог одержать долгие годы…

– А говорила – не праздник, – усмехнулся он, притягивая Марину к себе. – Вот скажи – что ты за человек? Ну, ведь за такое убить мало, ты ж от любовника ко мне приехала.

– Было бы лучше, чтобы не приехала? Скажи – исправлю.

– Нет. Ты моя. Ты только моя. А адвоката твоего все равно отделаю.

– Дурак ты, – вздохнула Марина, забираясь к нему под одеяло.

– Дурак, – согласно кивнул Хохол, поглаживая ее грудь, – был бы умный – тебе бы сперва врезал. Но я дурак, поэтому…

Через час она покидала больницу слегка растрепанная, с блуждающей улыбкой и огромными синяками на груди, которые удачно маскировала наглухо застегнутая блузка.

Женька оказался дома через два дня, и за это время Марина успела обзавестись новым юристом. Все-таки не смог Стивен пережить отказа, не смог каждый день встречать бывшую любовницу в офисе. Коваль про себя только укрепилась в мысли о мужской слабости и с удовольствием взяла на работу рекомендованную ей управляющим ресторана молодую женщину, выпускницу Оксфорда с кучей разных степеней и специализацией в области экономического права

«Эта хоть не станет строить мне глазки и пытаться затащить в постель», – хмыкнула Марина, просматривая договор о найме на работу. Кларисса оказалась хорошим специалистом с довольно солидной уже репутацией, и Коваль рассчитывала, что проблем с ней не возникнет.

«Опять же – Хохлу будет спокойнее, – рассуждала она. – Возьми я очередного мужика – и все, он опять будет подозревать, изводиться, ревновать. А ему сейчас это совершенно лишнее».

Нужно было решать что-то с Марьей и ее проблемами, а Марина никак не могла придумать, как поступить. Ясно было одно – ей придется лететь в Сибирь, без ее помощи Мышка не справится. И, следовательно, придется просить Хохла, чтобы дал контакты своего Митрича – у нее самой никого больше не было.

Эта поездка показалась ей даже более приятной, чем все предыдущие – возможно, потому, что едва оправившийся после тяжелого сердечного приступа Хохол не возражал. Дело было даже не в его физическом состоянии – это как раз не внушало ей опасений, а в том, что он сам предложил такой вариант, едва услышал о Марьиных проблемах. Их с Машкой связывала какая-то чуть ли не братско-сестринская дружба, и Женька всерьез считал Марью членом семьи.

– Поезжай, котенок, разрули – она одна не справится, – заговорил он, лежа в постели, и Марина возразила:

– Я не могу бросить тебя сейчас, за тобой нужен уход.

– Ой, ты наухаживаешь, ага! – собрав все свое ехидство, высказался муж, и Коваль даже испытала некую обиду:

– Ну, можно подумать! Я за тобой ухаживала, и не раз, если ты забыл.

Он перехватил ее руку и поднес к щеке:

– Не сердись, котенок, я пошутил. Ты меня не просто выхаживала много раз – ты меня от тюрьмы спасла, от пожизненного. Если бы не ты – трубить бы мне сейчас в «Черном дельфине» – сорок секунд на прием пищи, походка раком и руки за голову.

– Не говори глупостей, – поежилась Марина. – Я никогда бы тебя не бросила.

– Я знаю это, родная. Мы с тобой давно уже настолько близкие, что не разорвать.

И Коваль подумала, что он прав – никто уже не смог бы разделить их с Женькой. Ведь даже ее мимолетный роман в России не сделал их отношения холоднее или хуже, даже этот никчемный Стивен, с которым Марина закрутила скорее от скуки, нежели по огромной любви. Хохол, конечно, был в ярости, но по прошествии времени, разумеется, простил ее – да и как он мог не сделать этого. Самое страшное, что могло теперь случиться в его жизни, была потеря Марины. Он знал – стоит ей уйти, и все, он одинок, никому не нужен в чужой стране без права когда-то вернуться в Россию. Кроме того, он любил ее. Любил – единственную женщину в своей жизни, ради которой мог пойти на любое безумство. Единственную женщину, способную заставить его сердце биться быстрее, единственную – потому что таких больше не было. Даже сейчас, если бы вдруг ему выпал шанс изменить что-то в прошлом, Хохол, не задумываясь, оставил бы все, что было у него с Коваль – даже самое страшное. Ее измены, ее ранения, свои злые мужские слезы, свою нежность, которую вызывали у него прикосновения к этой безупречной красоте. И даже ее тяжелый характер Женька не изменил бы ни на грамм, потому что тогда это была бы уже не его Марина.

Он не раз говорил ей об этом, не стесняясь выглядеть слабым или сентиментальным, потому что знал – она поймет. Другая не поняла бы, а Марина… Порой Женьке казалось, что она читает его как книгу, с любого места, с любой страницы, открытой наугад. И даже то, что Коваль часто била его именно в слабые места, не делало ее менее желанной и любимой – ей он позволял и прощал все.

– Я обещаю тебе не пользоваться моментом и не заводить шашней на стороне, – серьезно сказала она, поглаживая изуродованную руку мужа, и Хохол фыркнул:

– Вот кто бы о чем сейчас говорил, а ты все об этом!

– Я знаю, что для тебя это важно.

– Важно. Но ты все равно «проотвечаешься», так что давай-ка оставим клятвы, хорошо? Лучше подумаем, как устроить все. Машка сказала что-то конкретное?

Коваль пожала плечами. Смысл Машкиной проблемы сводился к следующему. Ее небольшая, но довольно крепкая строительная фирма часто выполняла работы по заказу администраций районов, и это давало Машке преимущество перед другими подрядчиками во время проведения тендеров. На последний объект она взяла компаньона – какого-то приятеля своего мужа, и тот вложил некую сумму. Машка честно отдавала ему все, что причиталось по договору, до тех пор, пока однажды вечером к ней не подъехали вполне конкретного вида ребята и не заявили, что она должна крупную сумму и отдавать эти деньги будет им. Машка, конечно, возразила, но ей намекнули, что у нее есть дочь, а это, разумеется, явилось самым серьезным аргументом. Однако сумма была неподъемная, и ей дали срок два месяца. Но на этом не кончилось. Ровно через месяц к Машке явились уже другие люди, но с теми же требованиями и ровно на ту же сумму. Машка попыталась сама выяснить, как связаны между собой эти «пришельцы», но оказалось, что это совершенно разные люди из совершенно разных группировок. Это озадачило Машку, и она позвонила Марине, потому что поняла, что сама не выпутается.

Изложив историю Хохлу, Коваль немного приоткрыла окно, закурила и приготовилась слушать мужа. Тот молчал довольно долго, а потом изрек:

– А на кого в принципе сама Марья думает? Ну, кто-то же навел?

– Как ни смешно, она считает, что это жена ее компаньона.

– С чего так?

– А один из этих «наезжальцев» обронил фразу и имя назвал, Машка и вцепилась.

– Тогда вообще непонятно, – Хохол поймал руку Марины с сигаретой и сделал глубокую затяжку, – с чего бабе, которая не при делах, встревать в такие игры и еще втравливать блатных?

– Вот это меня и напрягает, – призналась Коваль, – вот это как раз. Получается, что какая-то баба что-то переуступила этим блатным, раз те без повода приехали и деньги потребовали? А что? Соглашение? Но каким боком она к этому соглашению? Никаким, я точно знаю, что компаньон у Марьи на этом объекте – мужик, значит, отпадает. Тогда – что? Ведь коллекторы должны что-то иметь на руках, чтобы так наезжать – иначе это беспредел, никто не оценит, а Маня с ее дядюшкой запросто может к смотрящему подойти, и тогда – пардон муа – задница.

– Ну, Машка на такое не пойдет – это раз, про ее родство надо знать – это два, – отмел Женька. – Но ты права – должна быть какая-то бумажка, потому что иначе Машка имела законное право ребят послать, да и никто уже сейчас так дела не делает – это ж наезд чистой воды, иди к ментам и отдыхай в сторонке, пока те разберутся. Выходит, что ей предъявили нечто убойное, против чего Марья возразить уже не смогла.

– Вот поэтому мне и нужен твой Митрич, Женя. И кто-то еще, чтобы помог мне и подстраховал, я там вообще никого не знаю.

– Это сделаем, – кивнул Хохол.

– Отлично. Мне нужно как можно больше информации, имя я дам. Все – чем живет, как и куда ходит-ездит, привычки, склонности…

– Тормози, котенок, – засмеялся Хохол, наблюдая за тем, как жена на глазах становится такой, какой он увидел ее впервые – собранной, четкой в формулировках, жесткой и продуманной Наковальней. – Митрич не хуже тебя понимает, что надо в таком случае. Ты мне имя напиши на листочек, я позвоню. И вот когда Митрич скажет, что подготовил все, тогда и полетишь, виза свежая у тебя.

Это было явное предупреждение – муж узнал, что она снова заказала себе паспорт и получила его, и теперь дал понять, что в курсе.

– Давай не будем это обсуждать, хорошо? – примирительно попросила Марина, забираясь к нему под одеяло. – Я поступлю так, как ты скажешь, дождусь ответа твоего Митрича и только потом полечу.

– Когда ты вот так соглашаешься с моими словами, я начинаю нервничать, – хмыкнул Хохол, – мне все время кажется, что ты задумала что-то и пытаешься усыпить меня якобы покорностью.

– Больно надо напрягаться, – фыркнула она, обнимая рукой огромный торс мужа, – если захочу – не узнаешь и не удержишь, и темнить не стану. Но на этот раз, родной, все чисто. Я действительно считаю, что ты прав и мне стоит прислушаться к твоим словам, вот и все.

– Ох, не верю я тебе, не верю, – вздохнул Женька, целуя Марину в висок. – Но пусть так. Главное, чтобы ты лишний раз на рожон не лезла, а вот этого-то ты и не умеешь.

– Жень, я обещаю – буду осторожна как никогда.

– Не хочешь убедить меня в этом как-то иначе? – чуть севшим голосом поинтересовался Хохол, которого лежащая рядом жена всегда приводила в то состояние, в котором уже больше ни о чем не думается.

– Не усердствовала бы я в твоей ситуации…

– А мы осторожно, котенок… осторожно…

– Ох, Женька… ты, я – и осторожно? Совсем смешно…

Разговор с Митричем Хохол нарочно отложил на то время, когда Марины не будет дома. Он хотел, кроме помощи, попросить Митрича еще и негласно присмотреть за женой, потому что понимал – если Марину выведет из себя какая-то мелочь, она непременно взорвется и натворит дел, а в ее положении это совершенно ни к чему. Но и «легальную» охрану своенравная Коваль не потерпит, а потому оставалось только прибегнуть к хитрости.

Митрич был рад услышать своего давнего спасителя и согласился помочь его жене.

– Ты только это, Митрич… аккуратнее там, хорошо? Она у меня девушка с тяжелым характером, да к тому же – слишком внимательная, если просечет твоих парней – я им не завидую, – предупредил Женька, и старик рассмеялся дребезжащим смехом:

– А ты меня не пугай, Женечка, я уже старый и мало чего боюсь. А чтобы моих пацанчиков срисовать, ей ох как потрудиться придется, тут даже не сомневайся.

«Ну вот мне бы твою уверенность, – про себя вздохнул Хохол, отключая телефон. – Я-то знаю, что Маринка любую слежку сечет за километр, она смолоду такая была, а с годами только усилилось чутье. Но ладно, выхода все равно нет – лучше так, чем никак совсем».

Он очень надеялся, что в этот раз все пройдет гладко и без осложнений, очень уж не хотелось вытаскивать Марину из очередных неприятностей, потому что можно ведь и не успеть. Хохол понимал, что идеально было бы лететь вместе, и тогда вообще проблем не будет, но Марина, разумеется, на этот счет имела свое мнение, сильно отличавшееся от его. Она ни за что не позволит ему, только что вышедшему из больницы после приступа, куда-то лететь и чем-то заниматься. Это, разумеется, плохо, но спорить бесполезно.

То, что произошло назавтра, слегка удивило и озадачило Марину. Утро началось прекрасно – она проснулась раньше Женьки, чмокнула его, сонного, в ухо и ушла вниз. Была суббота, выходной, Грегори не нужно вставать в школу, и Марина решила побаловать своих мужчин завтраком, что делала крайне редко. Выгрузив продукты из холодильника на стол, она пару минут подумала и решила делать горячие бутерброды с семгой и зеленым салатом, маленькие оладьи с вареньем и варить какао – Хохлу теперь кофе был противопоказан, и жена решила поддержать его. Хотя, разумеется, себе быстро сварила чашку крепкого колумбийского и выпила, покуривая сигарету.

Хлопоты с завтраком увлекли Марину настолько, что она даже не заметила, как в кухне появился муж. Увидев развитую женой бурную деятельность, он довольно хмыкнул и, подкравшись, обхватил ее за талию. Марина вскрикнула и едва не уронила тарелку с готовыми бутербродами:

– Да что ж ты делаешь, ирод?!

– Ух ты! – восхитился Хохол, через ее плечо втягивая носом аромат горячего хлеба. – А что за праздник сегодня?

– День идиота! – буркнула Марина, опуская тарелку на барную стойку и поворачиваясь лицом к Женьке, не выпускавшему ее из объятий. – Ну что ты как маленький, в самом-то деле?

Он нежно поцеловал ее в губы, приподнял и усадил на столешницу:

– Я так давно не видел тебя такой домашней, Маринка…

– Посмотрел? Ну и марш тогда в душ и сына будить. Я с оладьями закончу сейчас, и можно завтракать.

Но Хохол был другого мнения. Он обвил ее ноги вокруг своей талии, спустил с плеч шелковый кремовый халат вместе с бретельками рубашки, обнажая грудь.

– Женя, не надо…

– Тсс! Молчи, я быстро…

– Тебе нельзя…

– Молчи, сказал! – Он переместил одну руку ей на горло и чуть сжал пальцы. Коваль замерла, вцепившись пальцами в его плечи. – Вот так… Моя… ты моя… – в такт своим движениям тихо порыкивал он ей в ухо, заставляя Марину постанывать и откидываться назад. – Скажи… скажи вслух…

– Да, родной… я твоя… только твоя… навсегда… – чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, прошептала она.

Чуткий Хохол мгновенно понял, что жена на вершине блаженства, еще пара резких мощных движений, и все закончилось. Он поднял Марину со стойки и понес в душ, не слушая вялых возражений Коваль и доводов, что ему «нельзя тяжелое». Стоя под прохладными струями, он водил пенной мочалкой по ее телу и чувствовал себя самым счастливым человеком. Ему принадлежала лучшая женщина на свете.

– Вы чего закрылись там? – раздался за дверью голос Грегори. – Вся кухня в дыму, что-то сгорело!

Марина словно очнулась от сна:

– Оладьи!!!

Хохол захохотал, выпуская ее из душевой кабины и наблюдая, как она наскоро заматывает полотенцем волосы и старается попасть руками в рукава махрового халата.

– Грег, выключи блинницу! Я сейчас…

Спасти завтрак все же удалось, хотя пришлось перенести трапезу в гостиную – настолько задымлена оказалась кухня. Но Марина допекла оставшиеся оладьи, с помощью Грега накрыла на стол, и они как-то уютно и весело позавтракали. Сын вызвался убрать со стола и помыть посуду, и Марина с Женькой, переглянувшись, сделали вид, что не удивились предложению. И вот в этот момент семейная идиллия была нарушена телефонным звонком.

Марина со стоном взяла трубку и, увидев, кто звонит, вообще вышла из себя.

– Привет, дорогая, – полился из трубки голосок Ветки. – Сюрприз! Через полчаса я вылетаю к тебе, встречай, я одна, без Леши.

– Черт тебя возьми, Ветка! – разозлилась Марина, заметив, как при упоминании имени подруги напряглось лицо Хохла. – Ты отлично знаешь, что я не люблю такие сюрпризы! У меня могут быть свои планы, тебе так не кажется? И еще я просто могу не приехать и не встретить тебя – тусуйся, где хочешь!

– О, не кричи, дорогая, – со смехом перебила Ветка. – И встретишь, и приедешь, и планов нет. Так что жду тебя в Хитроу.

Марина не успела ничего больше сказать, даже не успела спросить, откуда она летит – Ветка бросила трубку.

– Сука… – пробормотала Коваль, сунув телефон в карман. – Что ты так смотришь на меня? – поинтересовалась у мужа, напряженно следившего за ней мрачным взглядом.

– Какого хрена ей надо?

– Не представляю. Летит через тридцать минут, а я даже не представляю, откуда и каким рейсом. И это значит, что надо немедленно выезжать – пока доберусь…

– И помело не сломается же… – пробурчал Хохол, раздосадованный не меньше Марины. – Предупреждаю – даже не пробуй с ней ничего…

– Так, ну-ка, рот свой закрой! – предостерегающе заявила она, остановившись возле кресла и глядя Хохлу в глаза. – Я устала от твоих намеков, ясно? Еще слово услышу – и все время, что она пробудет здесь, я проведу в ее постели, так и знай.

Оттолкнувшись от подлокотников, Марина ушла, а Хохол так и остался сидеть в кресле. Он терпеть не мог Виолу – «потомственную ведьму» и редкую, по его понятиям, сучку, с которой долгое время у Марины был легкий роман и весьма страстный секс. Эта связь оказалась самой продолжительной из всех, что когда-либо заводила Коваль. Ни к одному мужчине не ревновал Хохол так бешено, как к этой голубоглазой миниатюрной кукле с фарфоровым лицом, которым та, кстати, была обязана Коваль. Разъяренный любовник Серега Строгач однажды на глазах Марины приложил Ветку щекой к раскаленной спирали обогревателя, спалив той половину лица почти до костей, и только старания швейцарских хирургов-пластиков, оплаченные Коваль, вернули Ветке красоту и возможность без содроганий смотреться в зеркало.

Ветка пару раз тоже выручала Марину, но даже это не помешало ей однажды крепко ее подставить – именно благодаря ей Мишка Ворон теперь знал, что Наковальня жива, а не лежит в могиле рядом с мужем, как было принято считать. Женька удивлялся, как нетерпимая к подобным фортелям жена смогла спустя какое-то время продолжить общаться с ведьмой. Марина ничего не объясняла и не отвечала на задаваемые вопросы, и Хохол знал – не скажет, пока сама не решит.

Сейчас Виола вместе с мужем, Гришкой Бесом, и сыном Лешей жила где-то в Европе, но где именно – никогда не говорила. Бес скрывался от конкурента, а Виола просто находилась рядом. Особой любви у них не было, скорее привычка и множество совместных тайн, разглашение которых каждому ничего хорошего не сулило. Кроме того, Бес отчаянно боялся жену – та при помощи гипноза умела вытащить что угодно из любой головы и вложить туда то, что ей было выгодно. Словом, сладкая парочка стоила друг друга, тяготилась совместной жизнью и никак не могла расстаться.

Но что нужно Ветке здесь, в Бристоле? Этот вопрос донимал Хохла все время, пока он прислушивался к шагам жены наверху в спальне. Появление ведьмы показалось ему дурным знаком перед предстоявшей Марине поездкой. Да и ему самому теперь придется все время быть начеку и не дать Ветке возможности порыться в его голове. Коваль умела противостоять навыкам подруги, хотя это всегда стоило ей неимоверных усилий, сопровождавшихся потом чудовищными мигренями. Ветка, все-таки побаивавшаяся гнева Марины, практически не рисковала проникать в ее мысли, а вот с Хохлом выделывала такие фокусы походя, даже не напрягаясь особо.

Мрачно грызя ноготь большого пальца, Хохол ждал появления жены. Разумеется, остановить ее он не сможет, да и бесполезно – если не с Мариной, то на такси Ветка все равно сюда приедет. И ему нужно принять это и постараться не раздражать жену, поскольку та и так на взводе. Она действительно не любила таких сюрпризов, как «снег на голову», и Ветка, отлично это зная, все-таки летит именно таким образом, без предупреждения. Вариантов два – или у нее что-то случилось и ей для решения проблемы необходима Коваль, что, разумеется, плохо, или ей просто захотелось развеяться, что тоже не совсем хорошо и вовремя.

Марина спустилась уже одетая, в кожаных брюках, в трикотажной майке, явно натянутой на голое тело, в высоких сапогах без каблука, которые надевала только для езды за рулем.

– Ты бы лег, а? – на ходу попросила она вышедшего в просторную прихожую мужа. – С утра топчешься, да еще и зарядку такую провернул.

– Уедешь – лягу, – по-прежнему мрачно пообещал Хохол.

Коваль подошла к нему, встала на цыпочки, закинула руки на шею и поцеловала:

– Ну, что ты такой мрачный? Все хорошо… я очень люблю тебя, Джек…

– Джека ты очень любишь, я знаю, – хмыкнул он, приподнимая ее над полом, – а мне надо, чтобы ты любила меня – любого.

– А я и люблю тебя любого, – серьезно заверила Марина, водя носом по его щеке. – Мне неважно, как тебя зовут, понимаешь? Ты – мой, и я тебя люблю. Ты знай это, пожалуйста. И верь мне.

Последняя фраза насторожила, но Хохол решил не заострять внимание и не устраивать сцену перед тем, как Марина сядет за руль. Она и так не особенно любила водить здесь машину, а если занервничает, то может что-нибудь этакое учудить.

Он помог ей надеть куртку, подал перчатки и ключи от джипа:

– Мы с Грегом ужин приготовим.

– Не сметь! – категорически заявила Марина, застегивая куртку. – Тебе нельзя много двигаться, ты сегодня свое уже отшевелился. Так что ложись и лежи, а я разберусь и с обедом, и с ужином. Я серьезно, Джек!

– Да понял, понял…

Коваль на всякий случай погрозила ему кулаком и закрыла за собой дверь. Хохол тяжело вздохнул и поплелся в спальню, вдруг почувствовав странную слабость в ногах.

Она вела машину по трассе в сторону Лондона и ловила себя на том, что нервничает. Раньше, когда она ездила встречать Ветку, такого чувства не возникало, а сегодня всю дорогу ощущала странное состояние, когда подрагивают пальцы, сжимающие руль, а внутри неприятный холодок и беспокойство. «Зачем она прилетела, почему не предупредила? Ведь знает, что я ненавижу такие сюрпризы, да меня, в конце концов, просто могло не оказаться в Англии. Мы могли улететь на Кипр, в Черногорию – да куда угодно!» Мысли тоже нервировали, и Марина включила радио, найдя музыкальную волну и выкрутив ручку громкости до отказа. Салон заполнился музыкой, и Коваль почувствовала, что ее немного отпустило. Нужно было сосредоточиться и продумать линию поведения с подругой. Но сперва нужно все-таки попытаться выяснить причину, по которой Ветка вдруг заявилась в Англию. «Что ей нужно от меня? Бес отлично знает, где меня искать, это плохо, конечно, но не смертельно – я в состоянии противостоять родственничку. Да, те бумаги, что лежат у меня в сейфе, сейчас, когда он уже не мэр и вообще в бегах, мало что меняют, но на хороший скандал их вполне хватит. Как хватит и информации о том, что он жив-здоров, для тех, от кого он прячется. И я даже понимаю, что при правильном подходе Мишка Ворон мне поможет и не заставит светиться. Но вот к чему Ветка сюда летит, к чему?! Что ей надо? Неужели Гришка опять какую-то хитрушку задумал и решил с Веткиной помощью реализовать? Не думаю, что Ветка стала бы ему в этом помогать. Тогда – что? Есть, конечно, вариант, что она что-то узнала и теперь хочет со мной поделиться, но призрачный совсем. Она и против мужа не попрет – не дура же. Хотя Бес может и не знать, куда она улетела…»

Бросив взгляд на спидометр, Марина ахнула, поняв, что сильно нарушила скоростной режим и явно уже попала под прицел пары камер видеонаблюдения. Придут штрафы, Хохол будет орать – она обещала ему не гонять…

Сбросив скорость, она вполголоса выругалась, но поехала в дозволенном режиме. «Я совсем разучилась ездить, чувствую себя за рулем как стажер со сроком вождения в три месяца», – раздраженно думала Марина, вглядываясь вперед. Все-таки эта страна никак не подходила ей по темпераменту, и с каждым годом Коваль ощущала это все острее.

– Как же я хочу оказаться дома, хоть на час, просто воздуха вдохнуть, – пробормотала она, обгоняя еле плетущийся автобус, – нормально проехаться на машине с нормальным движением, а не чувствовать себя вылетевшей на встречку! Как же меня все тут задолбало!

Мысли ее переключились на предстоящую поездку. Каким-то шестым чувством Марина поняла, что думать об этом при Ветке нужно осторожнее – кто знает, что на уме у ведьмы, любившей все и про всех знать. А вот это как раз Коваль хотела скрыть от подруги – чем меньше народа «в теме», тем проще. «Мне бы только Машку вывести из этой непонятной ситуации, больше-то там и делать нечего. Ну, отдохну, развеюсь, узнаю, что у Ворона стряслось, – и домой. Женька еще не совсем здоров, ему лежать надо, отдыхать и не нервничать, а если меня не будет рядом, то он, разумеется, начнет себя изводить подозрениями и беспокойством».

Вычислить, каким рейсом и откуда прилетела Ветка, Марина не смогла. Список был длинным, самолеты садились с минимальным промежутком, и она проследила момент, когда Ветка с чемоданом появилась из зоны прилета. Коваль испытала легкую досаду – не любила, когда что-то шло не по ее плану. Виола выпустила из руки ручку чемодана и кинулась ей навстречу. Обнявшись, они постояли пару секунд, и потом Марина, отстранив от себя подругу, пристально вгляделась в ее лицо:

– Как перелет?

– Не утомил, – показав кончик языка, шаловливо отпарировала Ветка. – Ты одна?

– Ну а с кем? Генка стал фанатом единоборств – из зала не вытащишь, Грег сегодня не учится, так дома остался, с Хохлом. Тому лишняя движуха сейчас противопоказана.

– Сердечко не выдержало? – сочувственно спросила ведьма, и Марина не сразу смогла вспомнить, упоминала ли в телефонном разговоре Женькин инфаркт. Когда же поняла, что просто не успела – так скоропостижно Ветка бросила трубку, – ей стало не по себе.

– С чего взяла? – поинтересовалась она враждебно, чувствуя острое желание закурить и врезать подруге по лицу.

– Да так… – пробормотала та, пряча глаза. – Ну, идем, что ли? Торчим тут…

– А что – не терпится Хохла увидеть? Думаешь что-то новое от него узнать? – не двигаясь с места, спросила Марина.

– Ну, Мэриэнн, что ты, в самом деле? – примирительно заговорила Ветка, мгновенно уловив напряжение подруги и переводя разговор в другое русло. – Я приехала в гости, соскучилась, а ты сразу с подозрениями… Что – я не могу к крестнику приехать?

– Какой он крестник тебе? Ты в церковь сроду не заходила.

– Что, так и будем это обсуждать посреди аэропорта? – начала терять терпение Ветка.

– Ты будешь обсуждать то, что я скажу, там, где я захочу! – отрезала Коваль. – Я просила тебя – никогда вот так не сваливайся, у меня могут быть какие-то свои планы, в которые ты никак не впишешься! Но ты все равно сделала так, как хочешь. Поэтому будешь теперь вести себя так, как я скажу. Иначе – стойки всех авиакомпаний – во-о-он там, – она махнула рукой куда-то себе за спину. – Берешь билет и отваливаешь. Уяснила?

Ветка сникла и согласно кивнула. Она много лет знала Марину и прекрасно чувствовала, когда нужно отступить и только кивать головой в знак согласия, чтобы не стало хуже. Она подхватила чемодан и просительно заглянула в глаза подруги:

– Мэриэнн… может, все-таки по дороге поговорим? Я устала…

– А я за не фиг делать прогулялась сюда за рулем – и ничего! Шевели ногами, парковка платная!

Марина повернулась на каблуке сапога и пошла к выходу. Ветка, вздохнув, побрела за ней.

Сев за руль, Марина почувствовала себя внезапно очень уставшей. Нервное напряжение никогда не шло на пользу, начинала болеть голова, а руки подрагивали. Перед дальней дорогой до дома это было не совсем то, что нужно. Она закурила, наблюдая в зеркало заднего вида, как Ветка укладывает в багажник чемодан. Изнутри снова начало подниматься раздражение – Марина чувствовала, что подруга не договаривает, да что там – просто не говорит ничего, и это злило. Когда Ветка села наконец в машину, Марина выбросила окурок, выехала с парковки и, отъехав от аэропорта в молчании, припарковалась у небольшого кафе. Заглушив двигатель, она повернулась к удивленно поднявшей брови Ветке:

– Ну что – поговорим?

– О чем?

– Хватит дурочку строить из себя, – устало попросила Коваль, – ты ведь прекрасно понимаешь, что я имею в виду. И вот клянусь – я не тронусь с этой парковки до тех пор, пока не выясню истинную причину твоего внезапного приезда. Лучше рассказывай, Ветка, иначе мы здесь надолго.

Ветка закатила глаза:

– Господи, ничего не меняется! Ты как была подозрительной истеричкой, так ею и осталась. Пойдем хотя бы в кафе – ну, не в машине же нам разговаривать?

– А чем тебя не устраивает машина? Или надеешься за то время, пока несут заказ, успеть придумать что-то правдоподобное?

– Да прекрати ты это! – взвилась Ветка. – Расскажу я тебе все, дай хоть кофе выпить!

Марина вышла из машины и направилась к кафе, даже не потрудившись убедиться, что Ветка следует за ней. На крыльце она повернулась, нажала кнопку сигнализации на брелке и толкнула дверь. В этом кафе они всякий раз пили кофе, когда Ветка прилетала в Англию, это стало чем-то вроде традиции, но сегодня Марине это место не казалось таким же уютным, как раньше. Все раздражало – и красно-белые клетчатые скатерти, и живые цветы в вазочках, и запах свежей выпечки, и улыбчивая семейная пара – хозяева. «Нет, надо взять себя в руки – люди-то не виноваты в моих проблемах, – думала она, механически оскалившись в ответ на приветственные улыбки хозяев. – Мне становится все сложнее контролировать собственные эмоции, это плохо».

– Мэриэнн, – начала Ветка, раскуривая свою тонкую сигарку, – ты напрасно ищешь подвох в моем приезде. У меня только одна цель – я хочу тебя предупредить об опасности.

– Ишь ты, – насмешливо протянула Коваль, – прямо голубь мира!

– Не иронизируй, пожалуйста. Не так давно у меня был серьезный разговор с Гришкой…

– Ой, Ветка, я тебя умоляю! – поморщилась Марина, вертя в пальцах выдернутый из плетеной корзинки пакетик сахара. – Я что – первый день знаю тебя? Все твои так называемые «серьезные разговоры» с Бесом происходят в одном режиме – ты поишь его какой-то дрянью и потом, введя в транс, задаешь те вопросы, ответы на которые хочешь получить. Так что не надо мне сейчас сказок, хорошо?

– Ладно, ладно! – Ведьма раздраженно выдохнула дым, уронила столбик пепла в пепельницу и продолжила: – Да, пусть так. Ему кто-то позвонил, и Гришка сделался прямо параноиком – бегал по дому, орал, матерился. Я почувствовала, что произошло нечто, о чем он мне добровольно не скажет, ну, вечерком и пообщалась с его подсознанием. Так вот, дорогая. Гришка хочет тебя убрать.

– Вот ты мне сейчас новость сообщила – прямо «Таймс» отдыхает! – усмехнулась Марина. – Твой дорогой супруг пытается сделать это так давно, что мне уже даже интересно – получится ли у него.

– Мэриэнн, я не шучу! – почти взвизгнула Ветка, и Коваль насторожилась – видимо, все действительно не совсем так, как она себе это представляет, раз ведьма так дергается. – Он разговаривал с кем-то, кто обещал ему помочь вернуться и даже снова занять прежний пост, но в обмен потребовал устранить Ворона и всех, кто что-то знает о скандале с пропавшими бумагами Гришки – с теми, где все «откаты» и прочая денежная ерунда!

– О моем участии в этом деле знали трое – Ворон, Бес и ты, – Марина уставилась в глаза подруги, и та, поборовшись пару секунд, опустила взгляд на стол.

– Еще знал Хохол, – прошептала она, и вот тут Марина просто взвилась, вскочила из-за стола:

– Хохол?! – не понимая, что кричит по-русски, привлекая к себе внимание немногочисленных посетителей и хозяев кафе, рявкнула она. – Хохол, говоришь?! А соображаешь вообще, что лепишь-то?!

– А ты так слепо ему веришь? – тихо проговорила Ветка, не поднимая глаз.

– Да! Ему – как себе! Как себе, понимаешь ты это, бестолковая?! Только он ни разу – слышишь ты – ни разу меня не продал и не предал!

– Мэриэнн, сядь и сбавь тон, – попросила ведьма, не поднимая глаз, – и ради бога – прекрати орать по-русски, на нас все смотрят.

Коваль опомнилась – действительно, у разговора появилось несколько слушателей, с любопытством наблюдавших за стройной высокой блондинкой, говорившей на непонятном языке. Мило улыбнувшись, она громко пробормотала извинения и села.

– Не смей никогда обвинять Хохла в том, чего он не делал, – держа наклеенную улыбку, процедила она сквозь зубы, – иначе я тебя убью. Он никогда не сделает ничего во вред мне, а уж если дело касается твоего мужа – то тут у него железный принцип – Бес виновен уже тем, что посмел поднять руку на моего сына. Ты знаешь эту историю не хуже меня, дорогая.

– Знаю, – вздохнула Ветка, – но ведь и ты знаешь, что я никогда не поддерживала его в этом. Ты не можешь думать, что я заодно с ним.

– Да хоть за два – мне это безразлично. Меня бесят твои подозрения в адрес Хохла, понятно? И не переводи разговор.

– Я не перевожу. – Ветка умолкла – к ним подошла официантка и принялась расставлять на столе кофейные чашки, спиртовку с большой джезвой, над которой поднимался пар и аромат крепкого кофе, плетенку со свежими булочками, вазочку с апельсиновым джемом и маленькие пиалки. Дождавшись, когда девушка отойдет, она продолжила: – Не перевожу я ничего. Но на твоем месте не стала бы сбрасывать со счетов такую персону, как твой муженек.

– Ты начинаешь испытывать мое терпение.

– Хорошо, пусть. Но на меня тогда тоже не греши – мне хватило одного предупреждения, я не желаю разделить участь кошки из анекдота.

– Очень на это рассчитываю, – фыркнула Марина, намазывая джемом булочку.

– Если ты собираешься ехать в Россию, то сейчас неудачный момент.

Сказав это, Ветка умолкла и принялась за выпечку и кофе. Коваль похолодела – значит, Ветка все-таки ухитрилась каким-то образом пронюхать о предстоящей поездке, и именно это заставило ее прилететь сюда. Марина понимала – не поехать и не помочь Машке она не может, потом ни за что не простит себе, если с Марьей или ее дочерью что-то случится. Да и вряд ли кто-то будет искать ее в Сибири. А вот визит к Ворону явно ставил под угрозу ее собственную жизнь. И вот здесь нужно крепко подумать и сто раз все взвесить. Но самое главное – не ставить в известность об очередной Гришкиной пакости Хохла. Тот либо запретит ей ехать, либо заявит, что поедет с ней, а ни тот, ни другой вариант Марину не устраивал.

– Слушай, Ветка, – медленно заговорила она, уставившись в лицо подруги, – ни при каких условиях Женька не должен узнать о том, что ты мне рассказала. Понимаешь? Ни при каких – даже если он тебя бить начнет.

– Э, нет! – улыбнулась ведьма. – Не тяни меня в свою компанию, я хохловских побоев не вынесу.

– Я предупредила.

– Да понятно все… Только вот ты сама что делать собираешься?

– А разберусь по ходу пьесы. Все, допивай кофе, а то еще дорога не близкая. Не люблю по темноте ездить.

Хохол, в отличие от жены, не смог справиться с собой и сделать радостное лицо при виде появившейся на пороге дома гостьи. Марина за Веткиной спиной делала круглые глаза и грозила ему кулаком, призывая не обострять ситуацию, но Женька не мог удержать рвущиеся изнутри чувства. Приезд Ветки нарушил его планы провести с женой время до отъезда в Россию, и скрывать это он не собирался. В ответ на приветственно раскинутые Веткой руки он хмыкнул, недобро сверкнул серыми глазищами и процедил:

– Сто лет мечтал тебя увидеть!

– Мечты сбываются, дорогой, ты не знал? – проглотила обиду ведьма.

– Некоторым мечтам лучше бы так и остаться неисполненными, – буркнул он, – ну, не стой, проходи, раз уж нет возможности обратно тебя отправить.

– Гостеприимный ты, Джек! – фыркнула Ветка, сбрасывая шубку. – Ничего, потерпи, я ненадолго.

– Надеюсь! – бросил Хохол, помогая Марине стянуть сапоги.

Коваль легонько стукнула его по спине, но он только мотнул головой и сразу ушел в спальню, сославшись на недомогание. Грегори же, спустившийся из своей комнаты на звук голосов, напротив, радостно повис на шее Ветки:

– Ты давно у нас не была! А почему Алешку не привезла, мне бы веселее было?

– Он не очень здоров, Грегори, – обнимая мальчика, проговорила Ветка, – ему трудно было бы так долго лететь, а потом еще и на машине ехать.

– В Англии хорошие врачи, – серьезно и авторитетно заявил Грег, – они бы его вылечили. Маму вон вылечили, а ведь она совсем была больная, когда мы сюда приехали.

– А ты помнишь, как вы приехали? – удивленно спросила ведьма, чуть отстраняя ребенка от себя. – Ты ж совсем был маленький, только говорить начал.

– Я не все помню, но то, как мама все время в постели лежала, помню, – вздохнул он. – А потом она поправилась, и мы стали вместе везде ходить. И Алешу твоего врачи бы тоже могли вылечить.

– Нет, Грег, Алешу не могут вылечить врачи, даже такие хорошие, как здесь, – смахнув с ресниц набежавшие слезы, проговорила Ветка. – Я бы все отдала, чтобы он был таким, как ты… Но это невозможно.

– Жалко, – Грег погрустнел, – а то мы бы с ним здорово время провели, я бы его с одноклассниками познакомил, на тренировки бы с собой брал – я же много тренируюсь, ты знаешь?

– О, ну-ка, пойдем, похвастаешься медалями! – оживилась Ветка. – Мама говорила, что ты просто чемпион?

– Ну… – покраснел мальчик, – мамуля любит преувеличить… Я еще не все выиграл, что мог бы по своему возрасту…

– Все равно молодец. Ну, покажешь медали-то?

Обняв Грега за плечи, Ветка пошла с ним к лестнице. Марина, молча слушавшая этот разговор, в очередной раз удивилась тому, как взросло рассуждает сын. Когда они с Веткой скрылись на втором этаже, она почувствовала, как сковывавшее ее весь день напряжение потихоньку иссякло – как будто с плеч сняли давивший груз.

«Ну ты смотри – я становлюсь человеконенавистницей, – хмыкнула она про себя. – Уже и подругу не могу выносить… Хотя, наверное, не в Ветке дело, а в той информации, что она притащила в клюве. Нет, я не удивилась, всегда знала, что Гришка не остановится, пока не уберет меня. Но почему-то именно сейчас мне не по себе. Не могу предугадать его действия – вот почему. Не могу принять контрмеры – и это меня нервирует. Но хотя бы знаю, что есть чего опасаться, – уже дело».

В кухне Марина обнаружила приготовленный-таки Хохлом ужин – огромный пирог с мясом, легкий салат из семги, крошечных помидорок-черри и нескольких видов салатных листьев, а в духовом шкафу истекал соком запеченный в слоеном тесте кролик.

– Извращенец! – простонала Марина, обозрев количество блюд и, главное, оценив их калорийность.

Сама она могла спокойно и с удовольствием только попробовать это все, ну, разве что вот салат не вызывал нареканий, остальное же потом не дало бы спать без кошмаров. Однако Марина не могла не отметить, что при всей своей неприязни к Ветке Хохол все-таки приготовил то, что та любила. Куда помещается вся эта пища в худеньком и маленьком организме Виолы, Марина не понимала.

На лестнице раздались шаги и заливистый смех Грегори – они с Веткой направлялись в кухню.

– …и я тоже папе помогал, – донеслось до Марины, – он меня учил правильно кролика в тесто заворачивать. А салат я сам сделал, я такой давно умею, это просто и быстро, а мама его очень любит.

– Да ты уже совсем мужчина, Грег, – ответила Ветка, входя следом за мальчиком в кухню, – и то, что ты готовить учишься, просто здорово. Твоей девушке явно это понравится.

По тому, как смущенно замолк и покраснел сын, Марина поняла – Ветка попала в точку, и не исключено, что всю эту возню с готовкой Грег затеял как раз ради Анетт Каллистер, отец которой был очень известным в городе шеф-поваром лучшего ресторана. Сын как-то обмолвился, что Анетт считает своего папу лучшим примером того, каким должен быть мужчина. «Растет, – с любовью глядя на то, как сын отодвигает тяжелый стул и помогает Ветке сесть, подумала она. – Так и не замечу, как он станет совсем взрослым».

– Мама, мы тут поужинаем, да? – предложил Грегори, открывая посудный шкаф. – Чтобы из гостиной потом посуду сюда не носить?

– Как скажешь, – отозвалась Марина, – сегодня, как я понимаю, ты у нас по кухне распоряжаешься, и мы любое твое решение выполним.

– Пойду папу позову, – расставив на столе тарелки, разложив ножи, вилки и салфетки, сказал сын.

– Да, давай.

Мальчик, подпрыгивая на одной ноге, выскочил из кухни. Ветка, проводив его грустным взглядом, пробормотала:

– Счастливая ты, Маринка.

– Да, повезло, – насмешливо откликнулась Коваль.

– Нет, я не в глобальном… я о том, что вот пацан здоровый, нормальный, рассуждает, как по книжке читает, стремится к чему-то…

Марина обошла стол и обняла спрятавшую лицо в ладонях подругу:

– Вета, не надо. У каждого свой крест, видимо. У тебя вот – Алеша… Но разве ты его меньше любишь, чем если бы он был здоров? Ведь нет же – наверняка не меньше, а то и больше, потому что его жаль. В конце концов, ты просто подумай – а если бы вы его не усыновили? Как бы он жил? Да уже и не жил бы, скорее всего, кому в детдоме-то с ним так заниматься, как ты это делаешь?

– Я плохая мать, Маринка, – всхлипнула Виола.

– Ой, а что такое – хорошая мать? Я вот – хорошая, что ли? Где критерий? Кто его видел? Да никто! Ты делаешь для Алеши больше того, что смог бы человек, мне так кажется. И благодаря тебе он жив и растет, развивается. Да, он никогда не сможет бегать наравне с Грегом, например, но ведь он у тебя все умеет – и читает, и даже стихи сочиняет! Так что ты тут бога-то гневишь? Алешка поднялся над своей болезнью, он может то, что никогда не смогут те, в кого так душой не вкладываются, как ты!

Марина чуть задохнулась, сделала глоток воды. Ветка перестала всхлипывать, аккуратно вытерла глаза салфеткой:

– Ты знаешь, мне всегда казалось, что ты осуждаешь меня…

– Я?! За что?

– Ну… любовницы у меня, отъезды… а мальчик то на реабилитации, то просто дома с няней…

– Я не имею права тебя судить, Ветка. Это твоя жизнь, и ты лучше моего знаешь, как тебе ее прожить. Я сама не без греха, уж тебе ли не знать? Я вот на днях с очередным любовником рассталась – и ничего, совесть не мучает.

– Она тебя никогда не мучила, – не удержалась от колкости Ветка, но Марина пропустила это мимо ушей.

– Знаешь, в какой-то момент отношения начинают тяготить, а от подобной связи я хочу легкости. Мне не нужно, чтобы меня пытались присвоить, стать чем-то большим в моей жизни, чем я это позволяю. Да и потом – Женька.

– Любовь, да? – ехидно спросила ведьма, и Коваль, серьезно посмотрев на нее, кивнула:

– Любовь, да. И ты не смейся. Я действительно его люблю, только вот поняла это как-то не сразу. И мне вдруг стало невыносимо причинять ему боль.

– Ты говоришь это постоянно, но по-другому не умеешь, – раздался голос входящего в кухню Хохла, и Марина вздрогнула. – А я привык уже.

– Давай сейчас не будем это выяснять, хорошо? – примирительно попросила она, глазами указав на сына, забирающегося за стол. – Вы такой ужин приготовили, что я боюсь догадаться, сколько времени уйдет на то, чтобы это все съесть.

Они с Веткой открыли бутылку коньяка, несмотря на неодобрительный взгляд Женьки. Ведьма, выпив пару рюмок, совершенно расслабилась и даже, кажется, перестала настороженно поглядывать в сторону хмурого Хохла, уставившегося в свою тарелку. Марина же, наоборот, почувствовала прилив сил, которого не испытывала вот уже довольно долгое время. Она понимала – дело не в коньяке, а в том, что на нее больше не давит груз связи со Стивеном. Это было странно – прежде Коваль никогда не обременяла себя мыслями о моральной стороне своих походов «налево». Возможно, именно сердечный приступ мужа открыл ей глаза на то, что любимый человек настолько болезненно воспринимает ее измены, настолько давит в себе рвущиеся эмоции, что организм его на физическом уровне не смог справиться со всем этим. «Ну и хорошо, что все закончилось, – подумала она, отрезая кусочек пирога. – Теперь ему будет легче».

– Ужин у вас – это что-то кошмарное! – пожаловалась Ветка, отодвигая тарелку и откидываясь на высокую спинку стула. – Сколько раз говорила себе – не жри на ночь, так нет же, у вас невозможно! Джек, в тебе погиб повар.

– Во мне много что погибло, – буркнул он, – а повар – в последнюю очередь.

– Я всегда подозревала, что ты дико талантлив во многих областях, – лукаво подмигнула ведьма.

– Не зуди, – предупредил Хохол, поднимая на нее глаза, и она, улыбнувшись, умолкла.

– Что будем делать завтра? – вклинился в разговор Грегори, начавший убирать посуду со стола.

– Ты пойдешь в школу, – сообщила Марина, понимая, что мальчик надеялся на незапланированный выходной по случаю приезда крестной.

– Вот ты вечно так… – слегка надулся сын.

– Грег! Есть вещи, которыми нельзя пренебрегать. Для тебя это сейчас – учеба.

– Ну от одного-то дня…

– Так, мы закончили обсуждать это, – холодно отрезала мать, давая понять, что все дальнейшие попытки диалога с ней на эту тему бесполезны.

Ветка под столом легонько пнула Марину, но та взглядом указала ей на неуместность давления, и ведьма спешно опустила глаза. Грег обратился было за поддержкой к Хохлу, но тот лишь отрицательно качнул головой и дал понять, что спорить с решением Марины не будет. Мальчик вздохнул и продолжил загружать посудомоечную машину.

– Спартанское воспитание у вас, – негромко прокомментировала Ветка.

– Нормальное. Есть обязанности – будь добр их выполнять. Я тоже много чего хочу и еще больше не хочу, но ведь это не значит, что надо потакать своим слабостям.

Проводив взглядом направившегося к себе в комнату Грега, Ветка укоризненно посмотрела на подругу:

– Марин… ну, что бы случилось, если бы завтра он не пошел в эту свою школу, а? Он и так у тебя круглый отличник.

– Вот как раз потому он и отличник, что во всем у него система – школа, уроки, тренировки. Стоит раз дать слабину – и ничего не станет. Все в жизни начинается с компромиссов, все неприятности. Так что давай не будем это обсуждать.

Марина закурила и перевела взгляд на мужа:

– Ты не устал, дорогой?

– Я не устал, дорогая, – в тон ей ответил Хохол, – но понимаю, что вам хочется поговорить без меня. Пойду, прилягу.

– Джек, спасибо за ужин, – промурлыкала Ветка игриво.

– Спать все равно одна будешь, – отрезал он и вышел из кухни.

Ведьма расхохоталась:

– Слушай, он по-прежнему истошно ревнует тебя ко мне?

– Как будто ты не знаешь. Здесь все стабильно, без перемен, – улыбнулась Марина, – мне порой кажется, что он мои связи с мужчинами переносит куда легче, чем то, что было с тобой.

– Что ты собираешься делать с тем, что я тебе сказала? – вдруг резко сменила тему подруга, и Коваль стало не по себе.

Делиться планами с ней она не собиралась – из опасения, что Ветка может проговориться Бесу и тем самым облегчить ему задачу.

– Я пока не думала, – уклончиво проговорила она.

– Ты ведь понимаешь, что я не шучу, да?

– Я на это очень рассчитываю. Ты в принципе не из тех, кто летит черт знает откуда, чтобы так удачно развлечься. Но дело даже не в тебе. Ты ведь сама понимаешь, что от киллера не спрячешься – найдет и шлепнет. Просто важно быть готовой, вот и все. А я вообще мало когда пряталась.

– Вот на этой своей идиотской гордости и понтах ты и горела всегда, вспомни! – горячо заговорила Ветка, дотягиваясь до руки Марины через стол. – Может, не стоит так рисковать? Зачем тебе в Россию?

– А ты с чего взяла, что я туда собираюсь, кстати? – прищурилась Коваль. – Не помню, чтобы я тебе об этом хоть намеком сказала.

– Я знаю, что у Ворона проблемы.

– Откуда?

– Угадай.

Гадать Марина не стала – и так понимала, что Ветка, выудив из Гришки признание в том, что он собирается сделать, начала под разными предлогами вынюхивать и выспрашивать и, вполне очевидно, что и насчет Ворона тоже поинтересовалась.

– Ну, и что за проблемы? – небрежным тоном спросила она.

– А то ты не в курсе! – фыркнула ведьма, раскуривая сигарку. – Вы ж с ним в последнее время вообще как брат с сестрой.

– На фиг мне такая родня…

– Ну, на фиг – не на фиг, а я вот почему-то уверена, что Мишка тебя посвятил в свои трудности. Ему больше не к кому кинуться с этим.

Марина взяла новую сигарету, закурила и задумчиво уставилась в темное окно, не закрытое бамбуковой «маркизой». Ветка оказалась более осведомленной, чем она сама, и, не исключено, знала точную причину и характер неприятностей Ворона. Спрашивать не хотелось, надежды на то, что сама расскажет, тоже особенной не было.

– Маринка… если я могу помочь – ты скажи, – заговорила Ветка, разрезая голосом тишину, воцарившуюся в кухне. – Может быть, я смогу что-то еще узнать, как-то на Гришку повлиять… Он ведь теперь передо мной как бы виноват слегка…

– Это чем же?

– А любовница у него.

– Что?! – Марина уставилась на подругу.

– А что слышала. Завел Гришаня мой роман с одной моделью, она к нему на свидания откуда только не прилетает… Работа у нее, сама понимаешь, ну вот Гришка как затоскует – так сразу ей билет на первый рейс – и пропадает с ней на неделю, – вздохнула Ветка, стряхивая пепел.

– Весело живете…

– Как все, – пожала плечами подруга. – Ты ведь знаешь – чем старше становится кобель, тем моложе сучки его привлекают, это не высшая математика. Ну, вот и у моего – двадцатилетняя конфетка. Рост сто девяносто, ноги от коренных зубов…

– Господи, да кому твой старый потасканный Бес сгодился? – фыркнула Марина, явственно представив себе картину – Гришка не отличался высоким ростом, а с годами наел себе приличное брюшко и слегка облысел, что в комплексе не делало его завидным женихом.

– Он, может, и нет. А вот деньги его – сама понимаешь, штука зазывная. Он ей такие бриллианты дарит – ахнешь.

– А ты откуда знаешь?

– А я чеки нахожу регулярно. Он, по-моему, даже не очень старается скрыть это, – снова вздохнула Ветка, – такое ощущение, что он ждет, что я его за руку поймаю.

У Марины по этому поводу было совершенно иное мнение. Она считала, что Бес, даже заводя романы на стороне, никогда не уйдет от жены уже потому, что оба слишком много друг о друге знают. Как вариант, он мог бы, конечно, устранить ее физически, но делать этого, скорее всего, не станет. Есть еще Алеша, которого Бес, как ни странно, очень любил и понимал, что без Ветки больной мальчик не выживет и, кроме нее, никому он не нужен.

– Я бы на твоем месте особо не переживала. Ему без тебя никак. Просто сядь однажды и подумай об этом, потом сама все поймешь.

– А я понимаю. Просто противно…

– Золотко мое, а ему сладко было узнать, что у тебя тоже любовница, а? – ехидно поинтересовалась Марина. – Ты вспомни – он же тогда чуть из шкуры не вывернулся!

Ветка замолчала, рассеянно тянула сигарку, время от времени стряхивая пепел в пепельницу. Ее бледное лицо стало каким-то до синевы прозрачным, и Марина удивилась, глядя на то, как ощутимо страдает обычно холодная ведьма.

– Вет… ты убиваешься так, словно Бес – самая огромная любовь в твоей жизни. Но вспомни – каких-то полтора-два года назад ты готова была сделать что угодно, чтобы кто-то из нас с Вороном его убрал, – заговорила Марина. – Ты ведь так и говорила – мол, мне даже все равно, кто из вас это сделает. И вдруг сейчас ты сидишь тут и на куски разваливаешься… из-за чего? Из-за двадцатилетней свистушки с длинными ногами? Ей не всегда будет двадцать, она не всегда будет молодой и привлекательной, а модельная карьера – вообще штука странная. И потом – что?

Ветка подняла на нее глаза, и Коваль с удивлением увидела, что они стали похожи на два переполнившихся блюдца – вот-вот хлынут слезы.

– А потом, когда ее карьера кончится, Гришка женится на ней и выставит меня с Алешкой. Хорошо, если с Алешкой, а если нет?

– О-о, поехала! Ты что же – всерьез думаешь, что Бес может такое выкинуть? Он, при всей своей внутренней гнили, все-таки не дурак, пацана любит и не может не понимать, что его длинноногая Барби никогда – слышишь ты, – никогда не станет посвящать жизнь уходу за больным подростком, – жестко сказала Коваль, отматывая от рулона бумажное полотенце и протягивая его подруге. – А это для него, вот поверь, важный фактор. И если ты сейчас не будешь дурой и не станешь устраивать ему сцен, а стиснешь зубы и переждешь, то совсем скоро он, как зайчик, припрыгает в лоно, так сказать, семьи.

Ветка вытерла глаза и вымученно улыбнулась, глядя на то, как Марина в процессе разговора вынимает тарелки из посудомоечной машины и расставляет их в шкафу.

– Откуда ты вдруг такая умная?

– А Хохол так всегда делает, – отозвалась Коваль с улыбкой, – так что это, подруга, из жизненного опыта, вот так-то.

– Это что же – Хохол от тебя гуляет?! – от изумления Ветка даже рот приоткрыла.

Марина постучала по виску пальцем:

– Перегрелась? Хохол других баб как класс не замечает. Мне кажется, он вообще уже забыл, что они в природе существуют – вот после того, как я его замела с горничной, еще там, в России, когда только-только Грега усыновили, помнишь? С тех пор – никаких попыток. А сказала я тебе о том, что Женька себя со мной всегда правильно ведет, и если мне вожжа под хвост попала и я понеслась по кобелям, он мне сцен не закатывает, истерик не устраивает, только зубами скрежещет да кулачищи свои сжимает – но и все. Сидит и ждет, когда я набегаюсь и приползу обратно. Потому что знает – только в этом случае и приползу. А попробует хоть раз гонор продемонстрировать – и нет гарантий.

Ветка допила коньяк и пробормотала, глядя на донышко пустой рюмки:

– Ну ты и стерва… Как он только терпит тебя столько лет? Другой убил бы уже и даже отсидел бы, наверное.

– Ну, вот потому я и живу с Хохлом, а не с этим призрачным «другим», – захохотала Марина. – Да, я бываю крепко виновата – но я всегда умею это признать, только и всего. А Женька меня любит.

– А ты пользуешься.

– А ты бы и рада – но боишься. – Марина обняла подругу и предложила: – Может, хватит на сегодня, а?

– Давай еще посидим, – попросила Ветка, прижимаясь щекой к ее руке, – мы так редко и так мало теперь видимся, мне ужасно тебя не хватает. Столько хочется рассказать…

Марина сдалась. Они ушли в приготовленную для Ветки спальню, и ведьма, сбросив тряпки, сразу нырнула под одеяло, жестом приглашая Марину присоединиться, но та отрицательно покачала головой:

– Даже не пробуй. Я обещала ему, что ничего не будет.

– Ну, хорошо-хорошо, – чуть раздраженно согласилась ведьма, – но хоть просто на кровать ты можешь присесть?

– Просто на кровать – могу, – улыбнулась Марина, забираясь с ногами на постель, – давай, выкладывай.

Ветка проговорила почти до самого утра. Рассказывала про Алешу, про жизнь в чужой стране, и Марина вдруг почувствовала, как тщательно ведьма обтекает в разговоре любые конкретизирующие мелочи – ни тебе климата, ни пейзажей, что называется. Словно понимает, что именно по таким мелочам чуткая и склонная к анализу Коваль мгновенно вычислит страну. «Ты смотри, и спиртное не слишком язык-то развязало. Умеет контролировать, – с досадой подумала она. – Но ничего, такой контроль ослабевает, где-то она да и проколется, что я – Виолу не знаю? У нее иной раз мало что держится, главное – слушать внимательно».

И на самом деле, вскоре в рассказе ведьмы промелькнула пара фраз, заставивших Марину чуть насторожиться и крепко их запомнить, чтобы потом на досуге разложить полученную информацию по местам. «Уже лучше, дорогая, уже лучше». Сейчас Коваль не боялась того, что ведьма может прочитать ее мысли – в состоянии алкогольного опьянения Виола теряла свой навык и переставала быть опасной.

Когда же Ветку наконец сморил сон, Коваль, стараясь не шуметь и не разбудить ее, поднялась, закрыла дверь ее комнаты и пошла к себе. В спальне горел светильник, Женька не спал, смотрел невидящими глазами в работающий без звука телевизор. Марина сбросила длинный халат, имитирующий кимоно, и в рубашке скользнула под бок к мужу, обняла:

– Ну, что ты не спишь, дурачок? Все ревнуешь, изводишься? Я же тебе обещала.

– Ты легко нарушаешь обещания, которые даешь мне, – буркнул он.

– Не в этом случае, родной. Мы просто разговаривали – и все. Больше ничего. Но ты, разумеется, можешь меня наказать, – ухмыльнулась она, легко кусая его за плечо.

– Утро уже, скоро Грег проснется, а ты своим криком вообще весь квартал перебудишь, – горячо зашептал Хохол ей в ухо, одновременно подминая под себя и задирая рубашку. – Ну, почему мне никто никогда не был нужен так, как ты?

– Потому что я такая одна, и ты знаешь это куда лучше других, любимый. Все просто…

Утром страдающая от похмелья Ветка бродила по дому, как больное привидение, и только что никакими цепями не гремела. Марина с усмешкой наблюдала за тем, как подруга сперва пьет аспирин, потом какую-то антипохмельную смесь, невесть где добытую для нее Хохлом.

– Что? – вызверилась Ветка, поймав на себе очередной взгляд. – Да, башка трещит! Не могу столько коньяка, как ты, выжрать, чтобы без последствий!

– А орешь-то чего? Не можешь – не соревнуйся, – рассмеялась Марина. – Хочешь, Женьку отряжу в ресторан – он тебе щец кислых привезет? У нас повар отменные щи варит – совсем как русские, с мясом.

– О-ох! – простонала Ветка, сгибаясь пополам. – Не могу даже думать о еде, прекрати!

– Все, не буду. Ложись иди, не болтайся тут.

Ветка схватилась за голову и медленно пошла к лестнице. Марина, проводив ее взглядом, ушла в кабинет и заперлась там. Ей необходимо было обдумать полученную от Ветки информацию и сделать это так, чтобы ведьма не мешала. Ситуация очень обострилась, и Марина пока не видела выхода из нее. Получалось, что все Мишкины неприятности там, в N, явно спровоцированы не без помощи Беса и этого Зели, о котором Марина знала только понаслышке. Это имя впервые всплыло в связи с ситуацией с бесовским завещанием, и тогда ей казалось, что все просто и понятно – у человека зуб на Гришку, и он старается как-то поквитаться за гибель Кадета, к которой, кстати, Бес не имел вообще никакого отношения. Наоборот – в тот момент ему не была выгодна его смерть, он имел реальный шанс избавиться от Марины при помощи Кадета. И избавился бы, если бы не Хохол, решивший все по-своему. Именно Женька в одиночку уложил и Кадета, и всю его охрану, но об этом впрямую никто не знал, а Гришка только смутно догадывался. И вот представить себе ситуацию, при которой Бес объединится с этим Зелей, Марина вообще не могла. Оказывается – ошиблась. Выхода не было – придется лететь в N и уже там, вместе с Вороном, пытаться что-то решить. И дело уже не в Мишке даже – дело в том, что Бес снова ополчился на нее и на сей раз постарается разыграть имеющиеся карты так, чтобы довести дело до конца. «Сказать Хохлу или нет? – мучилась Марина, закуривая очередную сигарету. – Он не отпустит меня, это ясно. А не сказать… Все равно ведь пронюхает, и тогда станет только хуже, потому что его самодеятельность всегда сопряжена с риском для его же жизни и вообще чревата общением с органами правопорядка, а это последнее, что нужно и ему, и мне. Черт подери – как быть-то? И мыслей никаких… Я отвыкла от необходимости обороняться, расслабленная жизнь в Англии сделала меня менее осторожной, что ли? Я отвыкла оглядываться на улице – а надо бы уже, потому что Бес знает, где нас найти. Нужно снова просить Гену присматривать за Грегори, но так, чтобы мальчик ни о чем не догадался… И как это Хохлу преподнести? Как объяснить, что внезапно Гена снова постоянно находится у нас в доме? Черт, ну как все нескладно…»

Вариант посвятить в проблему Хохла она отмела. Вспыльчивый Женька, чего доброго, примется трясти ведьму, а это вообще ни к чему и, главное, бесполезно. Ветка ни за что не скажет, где сейчас находится Бес. Придется обсудить это с Геной – вдруг у него возникнут какие-то идеи. Она очень доверяла своему бывшему охраннику, который спас ее от гибели, остановив шедшего к ней в спальню с топором убийцу, лишился правой кисти, но от этого не стал менее профессиональным. Марина ценила его верность и преданность, и когда над Геной в N нависла угроза в связи с покушением на Беса и с пропажей у того компрометирующих бумаг, она без колебания сделала все, чтобы вывезти телохранителя сюда, в Бристоль. Гена жил теперь на другом конце города, иногда заезжал в гости – по-приятельски поболтать с Хохлом и поиграть с Грегом в компьютерные стрелялки, попутно привив мальчику интерес к военной истории. Они часами обсуждали какие-то танки, самоходки и прочую технику, разбирали схемы действий армий времен войны, и Марина с удовольствием отмечала, что после таких визитов Грег с увлечением читает книги о войне и пристает к ней с вопросами.

«Да, точно – попрошу Генку, вдруг он посоветует, как мне обезопасить Грега и не поставить при этом в известность Хохла», – решила она, придавливая в пепельнице окурок, и тут же, не откладывая, взялась за телефон.

Она назначила Гене встречу в небольшом ресторанчике недалеко от порта – в свой, по понятным причинам, приглашать не стала, не то Хохол непременно был бы проинформирован об этом. Гена согласился, хотя был удивлен просьбой и странным местом встречи. Осталось только найти благовидный предлог и улизнуть из дома вечером.

Хохол мрачно наблюдал за тем, как Марина спускается по лестнице, одетая и накрашенная «к выходу».

– Куда собралась? – поинтересовался он, преграждая ей дорогу.

– Дела появились. В офис надо.

– В офис? В седьмом часу? Оригинально.

– Абсолютно ничего оригинального в этом не вижу, – она протянула руку к висевшим на крючке ключам от машины, но Женька мгновенно перехватил их и сунул в карман:

– Куда?

– Женя, не устраивай сцен, – процедила Марина, которой совершенно не хотелось, чтобы свидетельницей их ссоры стала сидевшая в гостиной Ветка.

– Скажи, куда намылилась, и я ничего не устрою.

– Женя, это смешно.

– Мне – не смешно! – отрезал он. – Ты сказала, что все закончилось.

– Закончилось. Если я так сказала, значит, так оно и есть, и у тебя нет оснований мне не верить, – спокойно ответила она, глядя ему в глаза. – Отдай ключи, мне действительно нужно в офис.

– Мне что – бить тебя?

– Не напрягайся, тебе вредно.

– Вредно?! – взревел Хохол, хватая ее за полы куртки, но тут же наткнулся на холодный взгляд исподлобья.

– Убери руки.

Словно опомнившись, он выпустил меховые отвороты из пальцев, швырнул ключи от машины Марине под ноги, развернулся и ушел.

«Черт возьми, ну, как неудачно! – с досадой подумала она, подбирая ключи и выходя на улицу. – Вечно носится со своей ревностью, как дурак с игрушкой!»

Выехав из двора, она направила машину в сторону порта. В голову вдруг пришла мысль о том, что Женька имел право на такую реакцию – разве она не давала ему поводов для ревности? Давала, даже не очень стараясь скрывать свои связи. Так чего ждала сейчас? Но и рассказать об истинной цели поездки тоже не была готова, прекрасно понимая, что это выведет его из себя еще сильнее. «Ну, умею я создавать себе проблемы! – мрачно думала Марина, паркуясь на стоянке у ресторанчика, где сразу заметила машину Гены. – Только одно утихнет, как тут же снова что-то валится, как из драного мешка!»

Гена ждал ее за столиком, курил, держа сигарету в левой руке. Правая в черной перчатке лежала на столе. Со стороны абсолютно не создавалось ощущения, что это протез.

– Привет! – Марина чмокнула телохранителя в щеку и уселась напротив. – Спасибо, что время нашел.

– Ну, я человек не особо занятый, – хмыкнул Гена, – случилось что?

– Случилось, – кивнула она, – ты ведь знаешь, когда я вот так сваливаюсь, как снег на голову, то у меня непременно что-то случилось. Мне нужна твоя помощь.

– Говорите.

– Ты не мог бы как-то незаметно присмотреть за Грегори, а?

Гена удивленно вздернул брови. Когда Марина обращалась с подобной просьбой, становилось ясно, что проблема намного серьезнее, чем казалось вначале.

– Опять влипли?

– И даже в ту же самую дерьмовую кучу, – со вздохом призналась Коваль, доставая сигареты.

Подошедший официант поставил перед ней на столик чашку кофе с корицей и вазочку с миндалем, и Марина с благодарностью взглянула на Гену – тот всегда был внимателен к мелочам и прекрасно помнил вкусы и привычки своей бывшей хозяйки.

– Бес? – коротко спросил Гена, когда официант отошел.

– А то…

– Что на этот раз?

Марина вкратце изложила ему все, что узнала от Ворона и от Ветки, а также свои соображения по этому поводу. Гена недолго помолчал, рассматривая что-то на барной стойке, потом вздохнул:

– Опять одна поедете?

– Мне сперва к Машке надо, у той тоже проблемы жуткие. Немного помогу ей, а потом в N рвану.

– Хохол, как я понимаю, не в теме, раз мы тут, как Ленин с Крупской, сидим?

– Гена, ну ты ж понимаешь! – развела руками Марина. – Он после инфаркта, да и если узнает – никуда не выпустит, а я устала уже левые документы заказывать. Отец прилетит через три дня, чтобы Женьке полегче было с Грегом, но ты ведь знаешь… у парня тренировки, школа… мало ли… я просто боюсь, что Гришка сюда кого-то подошлет, с него станется. Никогда не гнушался ничем, вообще ничего нет святого.

Это Гена знал прекрасно. Заподозрить Беса в порядочности мог только тот, кто совершенно не был с ним знаком. Когда ему было нужно, в ход шли любые методы – от угроз и шантажа до похищения ребенка. Не так давно Хохол сумел это предотвратить, буквально вырвал мальчика из рук похитителя, тогда же впервые заработав сердечный приступ. И если сейчас Марина просила о помощи, то, выходит, учитывала и такой вариант, а потому, естественно, хотела подстраховаться.

– Ну, допустим, это я сделаю, – проговорил Гена, – в школу он на автобусе не ездит, домой – тоже, это проще.

– Нет, Гена, это не проще. Его возит мама одноклассницы, а это, сам понимаешь, вообще не гарантия никакая, – вздохнула Марина. – Женщину можно запугать, обмануть – да что угодно. Мне бы не хотелось, чтобы еще и семья Каллистер оказалась втянутой в мои разборки – к чему?

– Я понял. Значит, буду незаметно провожать их машину, – решительно сказал Гена. – Вторая машина у меня есть, Грег ее не видел, она новая, так что тут все просто. На тренировки его Хохол отвозит?

– Да.

– И там ждет?

– Да.

– Отлично. Тогда буду просто тереться поблизости, но так, чтобы Женька не увидел.

– Вот как раз с Женькой ты поосторожнее. У него нюх собачий на слежку.

– Я это помню, – улыбнулся Гена, – вы не переживайте, я тоже не вчера родился, устрою так, чтобы не учуял.

– Ген, спасибо тебе, – с чувством проговорила Коваль, испытывая искреннюю благодарность к бывшему телохранителю, – ты меня так выручишь…

– Вам бы, Марина Викторовна, не стоило в благодарностях рассыпаться. В свое время вы мне так помогли, что я за всю жизнь не отработаю.

Собственные имя и отчество, так давно уже никем не произносимые, заставили Марину вздрогнуть. Гена иногда позволял себе вот такой экскурс в прошлое…

– Ой, да брось! – поморщилась она. – Я сделала только то, что могла и обязана была сделать в той ситуации, вот и все.

– Тогда перестанем расшаркиваться и друг друга вперед ручкой пропускать, да? – улыбнулся Гена. – Каждый человек что-то кому-то должен. И есть долги, которые возвращать приятно.

– Не думаю, что в данном контексте это приятно, но уж как есть…

Они допили кофе и, расплатившись, пошли на стоянку. Сыпал мелкий снег, мгновенно превращавшийся в кашу, и Марина поморщилась. Такая погода приводила ее в уныние, ныли сломанные когда-то давно кости пальцев на левой руке, страшно ломило в висках, а надо было садиться за руль и ехать домой. А там – разозленный и обиженный Хохол. Разговоры, разборки, выяснение отношений… И Ветка, с которой придется постоянно быть начеку, чтобы не выведала лишнего… «Приеду – и рухну спать», – решила она для себя, поняв, что избежать всего удастся только в этом случае. Назавтра все будет уже менее острым, Хохол поостынет за ночь, и, возможно, погода тоже изменится.

Ей удалось проскользнуть в спальню до того, как Хохол обнаружил, что она вернулась. Быстро скинув вещи прямо на пол, Марина, даже не сняв косметики, легла в постель и укрылась одеялом с головой. «Ночью встану, умоюсь». На лестнице послышались шаги, и Марина крепко зажмурилась – поднимался Женька, и это не сулило ничего хорошего. Он вошел спальню и, не включая света, проговорил:

– Если решила откосить от разговора – твое право. Но не надейся, что я оставлю это просто так.

Угроза подействовала – Марина моментально села, отбросив одеяло:

– Ты не много ли стал на себя брать, дорогой?

Хохол, уже почти вышедший из комнаты, обернулся на пороге:

– Не спишь, значит? Ну, я так и думал – погода-то нелетная, ты всегда в такую дергаешься. Поговорить не хочешь?

– О чем?! О чем ты постоянно хочешь говорить, а?! Думаешь, что я к любовнику ездила? Так успокойся – не ездила! Дела у меня были, понимаешь?!

– Не кричи! – негромко велел он, запирая дверь на ключ. – В гостиной Ветка с Грегом в скрабл играют! Не хватало еще, чтобы услышали.

Женька сел в изножье кровати и уставился в лицо жены. Взгляд его показался Марине настолько наполненным невысказанной болью, что вот-вот хлынет через край. У нее вдруг защемило сердце от жалости к сильному человеку, вынужденному всю жизнь вот так терпеть ее несносный характер. Она подползла по постели к Хохлу, обняла и прижалась всем телом:

– Женя… прости меня. Я на самом деле встречалась с человеком по делу. Это не Стивен, я уже даже не помню, как он выглядит.

– Быстро, – усмехнулся он, обнимая ее обеими руками и усаживая на колени.

– Ты ведь знаешь – когда человек ничего для меня не значит, я не особенно переживаю разрыв. – Марина поцеловала его и пальцем разгладила сошедшиеся к переносице брови: – Ну, родной мой… ты ведь самый лучший, никого не нужно больше…

– Никого не нужно – а Стивен… – она не дала ему договорить, снова прижала губы к его губам, растворяясь в поцелуе. Хохол в такой ситуации быстро забывал причину гнева и видел только одно – это горячее гибкое тело, готовое покориться ему немедленно, сию секунду, отдаться в его власть и потакать любому капризу. – Если ты не уснешь, то мы сможем продолжить, когда пацан угомонится и ведьма ляжет…

– Конечно, родной… ты им скажи, что у меня голова разболелась, ладно? – попросила она, заглядывая в глаза. – Я буду тебя ждать.

На третий день Ветка неожиданно засобиралась домой. Марина не особенно возражала, а Хохол так вообще не мог скрыть радости. Коваль не стала предлагать подруге помощь в покупке билетов, не желая ставить ведьму в затруднительное положение, раз уж та никак не хотела говорить, где они теперь живут.

– В аэропорт я тебя не повезу – уж прости, дела у меня, – сказала она, когда Ветка сообщила, что билет готов.

– Да, конечно, я такси вызову, – согласно кивнула Виола, с благодарностью взглянув на Марину.

– Вот и отлично. Больше ничего сказать не хочешь? Кроме того, что сказала?

Ветка помолчала, думая о чем-то. Марина села в большое кресло, закинула ногу на ногу и закурила, придвинув к себе пепельницу. Виола вдруг начала прогуливаться по гостиной туда-сюда и сосредоточенно тереть пальцами виски. Коваль насторожилась – это не было очень уж хорошим знаком, обычно после таких вот «забегов» ведьма выдавала какое-нибудь очередное пророчество, причем не всегда благоприятное. Не то чтобы Марина в это верила, но осадок оставался. Сейчас сердце у нее глухо забилось, и это означало только одно – Ветка ничего хорошего не скажет. Внезапно она остановилась прямо перед креслом, в котором сидела Коваль, и тихо пробормотала:

– Ты решишь свои проблемы. Тебе поможет тот, на кого ты даже не думаешь. Для Гришки это плохо, а для тебя хорошо. Ты сбросишь груз, который на тебя давит. Но будет горе.

Выдав это, Ветка вдруг опустилась на пол, осела, как будто ее перестали держать ноги. Марина хорошо знала – сейчас ее не надо трогать, а особенно не надо смотреть в глаза. В такие моменты из прозрачно-голубых они становились почти черными, а белки наливались кровью – не самое приятное зрелище. Прошло минут десять, и Ветка стала дышать ровнее, подняла руку и поправила волосы, потрогала лоб.

– Ох, как же стало тяжело с этим… – пробормотала она. – Чем старше делаюсь, тем труднее…

– Может, пора на пенсию? – насмешливо поинтересовалась Марина.

– И рада бы я – да не отпускают! – огрызнулась Ветка, поднимаясь с пола и усаживаясь в кресло. – Ты что же думаешь, это так интересно и приятно – чужие мысли слышать и видеть чужое будущее? Это тяжело даже не морально уже, а просто физически – ты же видишь, что со мной.

– Да верю я, что ты кричишь-то, – примирительно сказала Марина, и Ветка вымученно улыбнулась:

– Я знаю… просто очень раздражает, когда ты таким тоном…

– Ну, все-все, не обижайся, ты ведь знаешь, что я иной раз тоже перегибаю.

Она встала и подошла к Ветке, обняла, нагнувшись, за шею. От кожи ведьмы исходил какой-то незнакомый, тяжелый восточный аромат – прежде Марина не замечала за ней любви к таким запахам. В этом было что-то странное.

– Что – не в койку, так хоть просто пообжиматься? – загремел в дверях голос Хохла.

Марина разогнулась, медленно повернулась к мужу и поинтересовалась:

– Что ты имел в виду? То, что я обняла подругу? Еще вечером я тебе говорила – меня утомляет твоя ревность.

– Джек, ты зря… – Ветка тоже поднялась из кресла и встала рядом с Мариной. – Я тебе клянусь – у нас давно ничего нет.

Хохол, сжав кулаки, переводил взгляд с одной женщины на другую. Он хотел верить им и не мог. Не мог, помня о том, что было между ними раньше и сколько раз он заставал их в постели. Он все мог простить Марине – но почему-то никак не мог понять эту связь, эту близость. Ему казалось, что Коваль делает это нарочно, чтобы позлить его. Но сейчас что-то подсказывало ему, что он не прав и действительно ничего между Мариной и Веткой нет. Хохол молча развернулся и ушел. Коваль как ни в чем не бывало повернулась к Виоле:

– Извелся совсем. И ведь повода нет. А представляешь, что было бы, если б ему этот повод дать?

– Даже думать не хочу! – отмахнулась Ветка. – Пойду я вещи побросаю в чемодан, пока силы есть.

Через три дня, Сибирь.

Самолет из Москвы приземлялся рано, было еще темно и к тому же очень холодно. За городом мороз всегда крепче, даже если дело происходит весной. Так что все сибирские мартовские минус восемнадцать Марина ощутила в полной мере, даже выпитое за полет спиртное не помогло. Забравшись наскоро в подошедший за пассажирами бизнес-класса микроавтобус, она натянула капюшон на самые глаза, сунула руки поглубже в рукава прямо в перчатках и вся съежилась на заднем сиденье. Прилетевшие вместе с ней москвичи переговаривались и сетовали на то, что оделись не по погоде, особенно страдала немолодая худенькая женщина в очках, и Марина, переведя взгляд на ее ноги, сразу поняла причину – на даме были туфли на высоком каблуке, что, естественно, не добавляло той ни тепла, ни удобства. «Странные люди, ей-богу. Как будто на другой планете обитают – ну, нельзя же быть такими. Что стоило заглянуть в прогноз погоды? Или это просто я по старой памяти привыкла одеваться тепло и иметь возможность в случае надобности скинуть лишнее, а не замерзнуть?»

Мышку она увидела сразу, едва спустилась в общий зал выдачи багажа – та стояла в лыжном комбинезоне и надвинутой на брови черной спортивной шапке прямо перед стеклом. Коваль помахала рукой и качнулась в сторону подруги, моментально уловив на ее лице тень недовольства. Естественно, Мышка рассчитывала поговорить по дороге, а Марина, как обычно, пьяна и не способна к конструктивному диалогу. Ну, ничего, потерпит до вечера – или до завтра, как пойдет.

Они обнялись, и Коваль даже через комбинезон ощутила, как сильно вновь похудела Машка.

– Лечилась?

– Да, но давай не будем об этом, я просто не готова.

– Сама приехала?

– Нет, с приятелем. Аленку в школу везти некому будет.

– Понятно. Отвезешь меня тогда в «Метелицу», я отосплюсь – и созвонимся, хорошо? У меня на вечер встреча назначена, а вот завтра я полностью в твоем распоряжении.

Они дождались Маринин чемодан и вышли из здания аэропорта, направляясь к парковке. По дороге их атаковали местные таксисты, едва не хватая за руки и пытаясь уволочь в свои машины, но Машка ловко отбивалась, волоча Марину за собой:

– Санек припарковался сразу у шлагбаума. Мы люди экономные, сто пятьдесят за парковку не платим, – хохотнула она, поясняя, почему машина стоит не у здания аэропорта. – Так большинство делают, сама вон посмотри.

Марина перевела взгляд налево и увидела огромную стоянку, запруженную машинами с заведенными двигателями. Платная же парковка у здания практически пустовала.

– У нас теперь пять московских рейсов, твой самый ранний, это еще мало народа, – объясняла Машка, открывая багажник серой «Тойоты», – вот к семи часам будет вообще не протолкнуться.

– А сейчас-то сколько? – поинтересовалась Коваль, наблюдая, как выскочивший из машины водитель убирает ее чемодан.

– А сейчас, милая, шесть утра.

– Сколько?! Ты что – в такую рань встала?!

– Я в такую рань еще и не ложилась, – фыркнула Мышка, забираясь следом за Мариной в салон. – Бессонница у меня, я редко засыпаю раньше пяти, а сегодня и смысла не было. Ничего, сейчас приеду – и рухну.

– Так и живешь в ночном режиме?

– Так и живу. Лекарства пить не могу, а по-доброму организм не хочет. Вот и маюсь. Хорошо, что Аленка самостоятельная – утром моего участия не требует, а к ее приходу я как раз оживаю. Саня, в «Метелицу» поедем, – сообщила она севшему за руль водителю, и тот кивнул:

– Сейчас по объездной минут за двадцать долетим, как раз пока пусто все, и у гайцов пересменок.

Пустая утренняя трасса увлекла Марину своими видами. Дорога пролегала через небольшой лесной массив, снег в котором еще не начал таять, так и лежал сугробами.

– Это тут, что ли, Хохол геройски отбивал таксиста? – спросила она, вспомнив рассказ мужа о последней поездке к Марье.

– Здесь. Похвастался? – улыбнулась Мышка.

– Не то чтобы… Просто удивился, что у вас тут такой беспредел до сих пор.

– Ой, это разве беспредел… – отозвался Саня. – Тут вообще сплошной криминал у таксистов этих, убили даже кого-то в горячке. А уж колеса режут – как семечки щелкают, городские таксисты из фирм сюда вообще ездить не хотят, отказываются.

– И что – никому дела нет?

– Ну, почему… менты пытались под себя это подмять, но что-то не вышло. А кто нынче бомбил тут крышует, даже не знаю.

– Парамон, – негромко, так, чтобы слышала только Марина, сказала Маша.

– Ух ты, – чуть оживилась Коваль, слышавшая эту кличку от Хохла, – а ты не в курсе, Женька с ним в прошлый раз не пересекался?

– Не знаю, мне не говорил.

– Да ладно, черт с ним, с Парамоном, я его все равно не знаю, – отмахнулась Коваль. – Маш, я подремлю, что-то голова поехала, – виноватым голосом попросила она и, натянув капюшон, моментально уснула.

Маша разбудила ее уже на парковке у отеля. Марина спросонья не сразу поняла, где находится, но потом, открыв глаза пошире, узнала место:

– Уже приехали? Только глаза закрыла…

– Иди, заселяйся и ложись. Сама говоришь – встреча вечером.

– Да, все, пойду я, Машуль. Позвоню, как что тут разложу, а ты завтра вечером давай ко мне – поговорим, пообщаемся.

Коваль поцеловала подругу в щеку, выдвинула ручку чемодана и пошла в холл. Забрав ключи и поднявшись в свой номер на втором этаже, Марина сунула чемодан в шкаф, решив, что необходимое достанет потом, написала смс Хохлу, что долетела и все в порядке, недолго постояла перед дверью в ванную, раздумывая, принять душ или сперва все-таки выспаться, решила сначала поспать и с чувством выполненного долга, сбросив вещи прямо на пол, повалилась на огромную кровать во второй комнате люкса.

Большие настенные часы показывали пять часов вечера, когда Марина с трудом разлепила веки и кое-как оторвала тяжелую с похмелья голову от подушки.

– Черт тебя… – пробормотала она, садясь и натягивая одеяло на грудь. – Вставать же надо, через час меня человек ждать будет…

Вынув из-под подушки телефон, она обнаружила сообщение с неизвестного номера, открыла и прочитала: «В шесть вечера, бар «Перл-Харбор». Я позвоню». Далее следовал адрес, по которому находился бар. Марина напрягла память и вспомнила, что бывала в этом месте с Машкой – кухня японская, интерьер слегка американизированный – видимо, владелец оправдывал название.

– Нормально, – пробормотала она, спуская ноги на пол, – хоть поем что-то. Мисо с креветками – сейчас самое оно.

Душ, сок и кофе немного привели ее в чувство, и Марина приободрилась, вынула из чемодана светло-бежевое трикотажное платье с широким черным поясом, выгодно подчеркивавшим тонкую талию, наложила почти незаметный макияж, только губы оттенила ярко-красной помадой, что слегка добавило образу вызова. Совсем инстинктивно, даже не держа ничего в уме, она собиралась на встречу с информатором почти как на свидание и, поняв это, вдруг разозлилась на себя.

– Совсем рехнулась, – с раздражением стирая с губ помаду, проговорила Марина. – Не хватало еще тут чего-то замутить…

Сменив тон помады на более спокойный, она осталась довольна своим видом, застегнула сапоги, накинула шубу и, прихватив с вешалки большую мягкую сумку-мешок, вышла из номера.

Вечерний город встретил мягким шуршанием шин в огромной пробке на центральной магистрали, яркой подсветкой витрин магазинов, стайкой молодежи, как воробьи, усевшейся на невысокий забор около супермаркета, спешащими домой людьми. Марине нравился этот город – в чем-то уже европейский, но по сути еще очень местечково-русский, сибирский. Нравились отреставрированные деревянные дома в центре, неплохо сохранившиеся дореволюционные особняки купцов, нравилась набережная – современная, в граните, с высокими парапетами, облокотившись на которые так хорошо было смотреть на реку. Они с Машкой иногда гуляли там, особенно если Марине удавалось приехать весной или летом. Эта набережная очень напоминала Марине ту, в ее родном городе, и в памяти непременно всплывали эпизоды из прошлой жизни. Со временем она практически перестала видеть во сне Егора, и это уже не расстраивало, не пугало. Видимо, он действительно отпустил ее, дал возможность жить с тем, с кем она считала нужным. Марина не рассказывала об этом Хохлу, но тот как будто сам все понял, и имя Малыша как-то очень незаметно вообще исчезло из их разговоров. И только сын стал все чаще приставать к ней с расспросами, выматывая душу и нервы. К счастью, отец Марины, довольно часто навещавший дочь, взял на себя эту не особенно приятную для нее миссию и проводил с внуком долгие вечера перед камином, вспоминая то, что помнил о его отце. Первого зятя Виктор Иванович знал намного меньше, чем Женьку, и потому ему часто приходилось домысливать что-то, додумывать, формируя у Грега образ отца. Однажды Марина, случайно услышав очередную байку, вызвала отца в коридор и тихим шепотом устроила скандал, потребовав прекратить внушать мальчику, что его родной отец чуть ли не супермен.

– Он и так Женьку третирует, чуть что – переходит на английский и демонстрирует презрение, поросенок! Я борюсь с этим ежесекундно, ты же видишь! Мне и так сложно! А тут еще ты со своими легендами, папа! – вцепившись пальцами в домашнюю вязаную кофту Виктора Ивановича, шипела Марина. – Я запрещаю тебе, понял?! Запрещаю! В моем доме есть только один хозяин, и у меня есть только один муж – Женька! И Грег обязан считаться с этим! И будет считаться, я сказала! А ты прекрати эти посиделки с розовыми соплями, ясно?

– Ты считаешь, что можешь заменить в сознании мальчика одного отца на другого? – спросил Виктор Иванович, пытаясь отцепить пальцы дочери от кофты, но тщетно.

– Я считаю, что отец тот, кто воспитал! – в упор глядя в глаза отцу, проговорила Марина. – Тот, кто вынянчил с десяти месяцев, кто не бросил и в детдом не сдал, когда пришлось лихо! Папа, ты сам подумай – если бы Хохол не любил его, разве стал бы вот так себя обременять? Мог спокойно в детдом оформить, а меня точно так же сюда вывезти и потом внушить, что и мальчика-то не было! И ведь это было проще простого сделать – я ж как овощ лежала, мне можно было что угодно в голову вложить, и я бы поверила! А ему было бы легче и проще без ребенка! Без Грегори, понимаешь?! – Марина слегка задохнулась от гневной речи, помолчала пару секунд и продолжила: – Но Женька даже в мыслях этого не держал! Ни на секунду, папа! Я сто раз к нему приставала с этим вопросом – мол, а чего, собственно? Так он на меня так однажды глянул, что я чуть под стол не залезла. Так и сказал – «да как ты можешь-то? Ведь он мне сын»! Сын – понимаешь? У нас никогда своих не будет, ни у меня, ни у него – так ему Грег родной! А ты теперь сидишь тут и доброго сказочника Оле-Лукойе из себя корчишь! «Послушай, деточка, сказочку про твоего родного папочку»! – передразнила она зло. – А родной папочка ему – Женя Хохол, отмороженный уголовник в наколках! Потому что все, что он знает и умеет, в него Женя заложил – а не святой Егор Сергеевич!

Виктор Иванович в душе был согласен с дочерью если не во всем, то очень во многом. Он безмерно уважал Женьку за то, что тот сделал для Марины и Грега. Но отказать внуку в рассказах о Егоре тоже не мог.

– Мариша… – как можно мягче, зная непростой характер дочери, заговорил он, накрыв ладонью ее всегда холодную руку, по-прежнему цепко державшую отворот его кофты. – Мариша, ты пойми… я не желаю зла Евгению, я никогда не говорю о нем ничего плохого. Но и не говорить правды о Егоре я тоже не могу. Знаешь, ты, собственно, сама немножко виновата. Если не хотела, чтобы он знал, могла и не говорить…

– Да? – прищурилась Коваль. – Не говорить? Вот ты умный, а я дура, алкоголичкой воспитанная! Как не говорить, когда он своими глазами свидетельство о рождении видел?

– Могла придумать что-то, – не сдавался отец, и Марина совсем вспылила:

– Смотрю, ты куда лучше меня с этим справляешься – с придумками! Ну, так запомни – я тебе запрещаю!

Отбросив отцовскую руку, она развернулась на каблуках и ушла к себе в спальню, проплакав там до вечера.

Сейчас этот разговор почему-то всплыл в памяти – возможно, причиной стали попавшиеся навстречу высокий седоватый мужчина в длинном пальто и шапке-пирожке и мальчик лет восьми, державший его за руку и внимательно слушавший какой-то рассказ. Собственный сын был снова далеко, и Марина скучала и чувствовала угрызения совести…

Бар «Перл-Харбор» располагался не на самой улице, а в небольшом переулочке-ответвлении, в старом кирпичном здании. Марина толкнула дверь, которая вдруг неожиданно легко распахнулась, и возник швейцар в кимоно и налобной повязке.

– Иэрясай!^[1] – произнес он, чуть склоняясь в приветственном поклоне.

«Охренеть», – подумала Коваль про себя и вошла внутрь.

В помещении было сумрачно, столики освещались только фонарями, низко свисавшими над каждым с потолка. Этот полумрак почему-то показался Марине особенно привлекательным – не хотелось отвлекаться на кого-то и привлекать ответное внимание к себе.

Она выбрала стол в самом углу, слева от барной стойки, забралась на мягкий диван и закурила в ожидании меню. Часы на дисплее мобильного показывали без десяти шесть, время до прихода человека от Митрича еще было.

Марина успела заказать себе вожделенный мисо-суп с креветками, пару якитори из осьминогов и кофе, но едва официант отошел от ее столика, раздался телефонный звонок. Незнакомый номер, но она сразу нажала кнопку ответа:

– Да, я слушаю.

– Валерия? – Это было ее новое имя по паспорту, следовательно, звонил тот, кого она ждала в этом баре.

– Да, это я.

– Вы уже на месте?

– На месте, сижу за дальним столом слева от бара. Я блондинка с удлиненным каре, если вам это поможет.

– Поможет. Я вас уже вижу.

Марина перевела взгляд на зал и обнаружила направляющегося к ее столику высокого молодого парня в кожаном пуховике и без шапки. На голове озорно топорщились коротко остриженные рыжие волосы. Парень на ходу убирал в карман мобильник, и Марина, опомнившись, отключила свой.

– Валерия? – еще раз уточнил он, и Марина кивнула:

– Присаживайтесь.

– Со мной можно на «ты». Я не буду вам имя называть, оно у меня вычурное. Зовите просто Ежик, я так привык, – отрекомендовался молодой человек.

Марина пожала плечами – его имя ее интересовало в последнюю очередь. Ежик – так Ежик.

– Хорошо. Закажешь что-то?

– Да, сейчас, – он жестом подозвал официанта, быстро сделал заказ, напомнив Марине вкусовыми пристрастиями Хохла – тот тоже любил японские отбивные. – Ну, вот… пока ждем, может, сразу и пообщаемся?

– Было бы кстати. Я не очень люблю разговоры за едой. Отвлекает, знаешь ли.

Ежик довольно хмыкнул:

– Серьезно подходите, прямо по-японски.

Марина проигнорировала это высказывание и предложила:

– Ну, тогда выкладывай, что по теме узнал.

– Да что тут скажешь… – Ежик вынул пачку сигарет и вопросительно глянул на Марину. Та нетерпеливо кивнула. – В общем, баба мутная. Была замужем за одним кадром – не блатной, но из-под наших, в свое время заворачивал тут кое-какими делишками с недвижимостью, хорошо поднялся. И вот она его так окрутила, что он и не понял, как остался натурально в шлепках и спортивных штанах. Все ей отошло, а она же еще и на мужа бывшего каких-то залетных бандючков натравила – еле уполз. Потом схлестнулась с молодым каким-то, но при деньгах, сынок одного высокопоставленного из мэрии. Жили гражданским браком, бизнес вроде отдельный, но тут так получилось, что парень этот с Марией в долю вступил – по строительным делам. Ну, мадам пронюхала и решила, что можно как-то на этом погреться. Стала сама за долей приезжать, а потом как-то и вовсе документы на себя переоформила. – Ежик докурил, выбросил окурок и почесал пятерней затылок. – Не пойму только, зачем она на Марью быков этих натравила? Та ведь и так ее долю отдавала – какие вопросы-то?

– Быков – это она зря, – задумчиво пробормотала Марина, прикидывая в уме, что теперь делать и как вывести из-под удара Машку и ее дочь, – быки – они ведь такие… куда погонщик махнет, туда и попрут, и может ведь статься, что и ей достанется. Дальше давай.

Ежик пожал плечами:

– А дальше… самое интересное, что с этим парнем Илона эта больше не живет, а бабки из Марии все равно пытается вытянуть, хотя формально прав не имеет. И еще… козыревским, которые к Марии приезжали, она переуступила расписку, якобы от Марии – мол, брала в долг под проценты.

– Машка?! В долг?! Да еще под проценты?! – Коваль едва не подавилась табачным дымом и закашлялась. – Да Машка дура, каких мало! Она в жизни пяти копеек ни у кого не взяла, даже если без хлеба сидела – такой дурацкий принцип у девочки – не жить в долг. И чтобы вдруг она у невесть кого под расписку – не поверю ни за что. В самом крайнем случае она ко мне могла обратиться, мы так договорились, она лечится, препараты дорогие, и я у нее обещание взять денег у меня почти с кровью вырвала. Так что расписка эта какая-то странная. Но это я у Машки выясню. Хорошо, дальше.

– Но даже не это самое интересное во всей истории с бандюками этими. Дело в том, что эту самую расписку мадам перепродала еще раз – уже Селивану и его «пионерам». Понимаете?

У Марины даже дыхание перехватило от такой наглости. Переуступить явно фальшивую расписку дважды разным группировкам – это надо либо совсем мозгов не иметь, либо лишиться чувства самосохранения начисто. Теперь, если грамотно использовать полученную информацию, можно легко вывести из игры Машу с дочкой, стравить между собой две группировки и заодно подсказать им, кто всю эту кашу заварил – чтобы даме неповадно было. Все сложилось как нельзя удачнее.

– Ежик, мне бы как-то хоть одним глазком взглянуть на расписку.

– Можно, – кивнул он, – сегодня вечером попозже Селиван сам подъедет и подвезет.

– Что ты ему про меня сказал?

– Что вы – старая знакомая Митрича, жена его кореша, вам помощь требуется. А Митрич здесь – очень авторитетный, хоть и старик уже давно.

– Прекрасно. А почему Селиван, а не этот… второй, как его? – Марина защелкала пальцами, пытаясь припомнить кличку второго «бригадира», и Ежик подсказал:

– Козырь-то? Да ну – это отморозки, там вообще с башкой все плохо, он и не поймет, о чем речь. Им же лишь бы бабки снять, остальное не касается. А Селиван мужик неглупый, я потому его и подтянул.

– Хорошо… – протянула Коваль. – Ты тогда сейчас ужинай и езжай пока по своим делам, я посплю немного – не могу никак ко времени адаптироваться, а попозже к вечеру пообщаемся с твоим Селиваном.

Ежик не возражал.

Расправившись с заказанными блюдами, они вышли из «Перл-Харбора» вместе, и Ежик, попрощавшись, нырнул в припаркованную «Мазду», а Марина пошла в противоположную сторону, к «Метелице».

Она не стала звонить Машке, решив, что сперва переговорит с этим самым «бригадиром», встретится с Илоной, а потом уж будет беседовать с виновницей, так сказать, торжества. Поспать не удалось, только сильнее заболела голова, и Марина, устав мучать себя бесполезными попытками, выбралась из постели. Холодный душ и чашка кофе привели ее в относительно нормальное состояние, и Коваль даже почувствовала некую бодрость. «Давно я не шла напролом, используя только ту информацию, что мне предоставили, и не имея возможности проверить, – думала она, тщательно стирая с лица тональный крем, чтобы нанести новый и освежить макияж. – Но я не думаю, что ребятки Митрича вздумали поиграть со мной. Уж кто-кто, а он-то не потерпит, Хохол ведь просил, а дедок ему жизнью обязан».

Не то чтобы она не доверяла единственному возможному Женькиному «каналу», просто привыкла еще и сама проверять все, что узнала, а сейчас такой возможности не было, и оставалось только надеяться на то, что этот парень по прозвищу Ежик сделал все правильно.

Он позвонил около десяти, попросил спуститься вниз, в небольшой ресторанчик при отеле.

– Мы здесь уже, Селиван приехал.

– Я буду через пять минут. Закажи мне кофе с корицей, будь добр, – попросила Марина и, не торопясь, закончила поправлять макияж, облачилась в короткую строгую юбку и белую рубашку, напоминавшую мужскую, вставила в уши маленькие жемчужные серьги и, оглядев себя в зеркале, осталась довольна.

Сапоги на каблуке дополнили образ, и Марина, поправив идеально уложенные платиновые локоны, вышла из номера.

Селиван оказался невысоким, коренастым мужиком лет пятидесяти, с бычьей шеей и приплюснутым черепом. Глубоко посаженные голубые глаза буравили Марину, но она, поприветствовав мужчин, спокойно уселась напротив него, закурила и, сделав глоток кофе, спросила:

– Вы привезли расписку?

– Привез, – низким, прокуренным голосом отозвался Селиван, не переставая рассматривать Марину в упор.

– Позвольте, – она протянула тонкую руку и сделала жест пальцами.

Селиван помешкал минуту, потом полез в карман куртки, висевшей на спинке стула, и вынул сложенный вчетверо листок бумаги.

– Это оригинал? – спросила Марина, зацепив краешек длинными ногтями.

– Я что – сопливый шкет, чтобы в бирюльки играться? – не очень довольным тоном поинтересовался в ответ Селиван, и Марина примирительно улыбнулась:

– У меня нет оснований вам не верить, я просто спросила – ведь это вполне может быть и копия, так?

– Может. Но не для вас. Митрич просил помочь.

Марина кивнула и развернула расписку. С первого же взгляда ей стало ясно, что это – липа. Машкин почерк она знала прекрасно, и тут ни единой буквы не было написано Марьиной рукой. Для суда эта бумажка, естественно, не годилась, а вот для коллекторов – вполне. Не исключено, что Илона как раз на это и рассчитывала, переуступая расписку дважды разным людям. Не подумала только, что на каждый хитрый болт находится своя гайка и ситуация может круто развернуться не в ее пользу.

– Ну, что я могу вам сказать, уважаемый, – сворачивая листок по прежним сгибам и кладя его на стол, вздохнула Марина, – как бы ни горько мне было сейчас произносить такие слова, но истина, как говорится, дороже. Развели вас, уважаемый. Очень жидко развели, даже неприлично. Эту расписку не писала моя подруга, и я могу легко это доказать. Как могу еще кое-чем поделиться с вами. Хотите?

Селиван нерешительно подвинул листок к себе, потом развернул, словно мог сам убедиться в Марининой правоте или ошибке. Она же выжидающе смотрела в его покрывающееся пятнами лицо и думала: «Э-э, милый, а ведь ты еще главного не знаешь… Про то, что расписочку эту липовую ты мало что за бабки получил, так еще и не первым. То-то радости будет…»

– Ну? – вывернул наконец Селиван, и Марина отметила, как довольная улыбка озарила на миг лицо сидевшего рядом с ним Ежика.

– Боюсь, что огорчу вас. Эту бумажку дама, от которой вы ее получили, переуступила не только вам. И не вам первому даже.

– То есть?! – совсем побагровел Селиван и даже начал слегка задыхаться.

– А вот то есть. Не вы единственный обладатель этой бумажки, которая, кстати, вряд ли подлинная по всем параметрам. Есть еще… – она защелкала пальцами, вспоминая кличку второго бригадира – в последнее время стала ловить себя на таких вот провалах в памяти, когда какая-то мелочь ускользала в нужный момент.

– Козырь, – негромко подсказал Ежик, и Марина благодарно улыбнулась:

– Спасибо. Да, Козырь. Так вот он тоже является счастливым покупателем этой лажи. И вот у него вполне может оказаться оригинал – и то не сама расписка, а написанная от руки фигня. Я могу с уверенностью вам заявить, что это не почерк моей подруги, я его знаю прекрасно. Повторяю – вас развели.

– Откуда вы это знаете? Про Козыря?

– Логичный вопрос. У моей подруги в офисе стоит видеокамера, и запись я могу предоставить вам в любое время. Дело в том, что этот Козырь приезжал к ней за месяц до вашего визита с теми же самыми требованиями по долговой расписке, которую Маша не писала. Думаю, не нужно объяснять, что именно он ей предъявил.

– Догадываюсь, – буркнул Селиван и полез в карман куртки. К Марининому удивлению, он вынул дорожный футлярчик для таблеток, вытряс на ладонь две и проглотил, даже не запивая.

– Гипертония? – сочувственно спросила Коваль, и собеседник кивнул. – Ну, на вашем месте я бы сейчас так не нервничала. Вы простите, что даю советы, но это даже не совет, а так – мнение со стороны… Будь я на вашем месте, не стала бы разбираться с Козырем – он такая же жертва, как и вы. Я бы… – она замолчала и выразительно посмотрела на Селивана.

– Ну, стерва Илонка, как подставила… – пробормотал он, смекнув, к чему клонит эта странная красотка. – Спасибо, барышня, за подсказку. Если что – обращайтесь, друзья Митрича нам как родственники.

Он встал, сгреб расписку в кулак, дернул со стула куртку и вышел из ресторана торопливой походкой человека, задумавшего срочное важное дело.

– Та-ак, первый пошел, – удовлетворенно пробормотала Коваль, проводив Селивана взглядом. – Осталось с дамой переговорить – и можно считать мою миссию здесь законченной. Скажи мне, друг Ежик, а где можно встретить нашу прекрасную аферистку? И чем ее можно подцепить?

– Все сделано, – Ежик положил на стол перед Мариной бумажный конверт.

– Что это?

– А вы откройте.

Марина открыла конверт и увидела пачку фотографий. Бегло просмотрев их, она с благодарностью уставилась на зардевшегося от ее взгляда Ежика:

– Ай, молодец… – восхищенно протянула она.

– Старался, – улыбнулся тот.

– Отличник боевой и политической? – фыркнула Коваль, убирая снимки назад в конверт. – Спасибо тебе. Так что с дамой-то? Есть вариант ее где-то как бы случайно отловить?

– Она любит обедать в итальянском ресторане в центре, это совсем недалеко отсюда, я покажу. Практически всегда в одно и то же время там бывает, сидит по часу-полтора, крайне редко с кем-то, в основном всегда одна.

– Отлично. Значит, давай к обеду, чтоб не оттягивать, этот вопрос тоже порешаем.

– Понял. Мы за вами заедем часика в три, хорошо?

– Идет.

Прихватив конверт со снимками, Марина попрощалась с Ежиком и ушла к себе. Нужно было все-таки постараться лечь спать пораньше и хорошо отдохнуть, чтобы завтра голова была свежей, а мысли – четкими. Но перед сном она все-таки позвонила Хохлу. Тот скучал дома в одиночестве – Грегори ушел в гости к своему приятелю Алексу и до сих пор еще не вернулся.

– Как ты там, котенок?

– У меня все сложилось, как в аптеке, – похвасталась Марина. – Твой Митрич – просто гений, дал мне такого мальчика – ох. Без подсказок все сделал, я еще продумать схему не успела, а он уже все в нее вписал. Завтра окончательно разрулю, с Машкой побуду пару дней – и домой.

«Ну, про то, что не домой, а в N, тебе, конечно, знать не нужно», – добавила про себя.

– Я соскучился.

– Быстро, – фыркнула она. – Я всего три дня как отсутствую.

– Мне это как три года, ты сама ведь знаешь, – со вздохом признался Хохол. – Пусто дома, тихо…

– И ты, как обычно, лежишь лицом на моем халате, – подначила Коваль, прекрасно осведомленная о подобной привычке мужа.

– Угадала. Мне так легче.

– Ничего, родной, я скоро вернусь.

– Я очень жду тебя, родная. Очень жду, никогда, наверное, так не ждал.

Марина это знала. Она уехала практически сразу после того, как сообщила Женьке о разрыве с любовником, и Хохол в силу слабого еще здоровья не смог в полной мере насладиться своей победой. Разумеется, его теперь это очень гл

– Мне нужна помощь…

Человек поправил начавшую изрядно седеть шевелюру, прошелся по кабинету, заложив руки за спину по старой привычке, приобретенной в местах, куда законопослушные граждане не попадают, и остановился прямо перед большой картиной. Изображенная на ней брюнетка с длинными волосами и зажатым в зубах за дужку старым ржавым амбарным замком чем-то неуловимо напоминала ему одну знакомую. Такой он знал ее все годы – дерзкой, непокорной, красивой. Такой – с испачканным своей или чужой кровью лицом – он неоднократно видел ее. И только эта женщина могла сейчас дать ему дельный совет и подсказать направление, в котором двигаться. Несмотря на молодой возраст, она была куда хитрее и изворотливее многих, в том числе и его самого, и Ворон – под этим именем знали этого человека в городе – не мог не признавать этого.

Разговор о помощи он вел сам с собой в полумраке огромного кабинета в ночном клубе «Матросская тишина», и даже охране не позволено было вмешиваться. Ворон попал в довольно затруднительную ситуацию, выхода из которой не видел или просто пока не мог нащупать, и это страшно раздражало и выводило из себя. Необходимость же обращаться за помощью к старой знакомой просто убивала – он, взрослый, солидный, уважаемый человек, вынужден идти на поклон мало что к бабе, так еще и моложе его. Это означало признать свою несостоятельность – в который уже раз!

Но выхода не было. Если протянуть время и продолжать лелеять собственную гордость, то вполне вероятно, что окажешься, гордый, и в могиле. А там все равно – на какой бок у тебя сдвинулась воображаемая корона. Неважно это – в гробу-то.

Бристоль

Машина «неотложки» только что отъехала от дома, и Мэриэнн наконец позволила себе расплакаться, осев по дверному косяку прямо на крыльцо. Все время, пока бригада медиков оказывала помощь мужу и грузила его на каталку, она держалась, но теперь силы оставили ее.

Утро не предвещало ничего плохого – в кои-то веки показалось бледное солнце, они с Джеком уже планировали, как заберут из школы Грега и вместе отправятся в парк прогуляться, и вдруг он, как-то странно закатив глаза, рухнул на пол, хватаясь за сердце. Она даже не сразу поняла, что произошло – муж иногда любил вот так пошутить, но сейчас с ним явно что-то произошло.

– Джек… Джек, что с тобой? – Она опустилась на колени и приложила ухо к его груди – сердце не билось.

Она метнулась к телефону, быстро набрала номер и продиктовала адрес. Вернувшись к мужу, разодрала майку на его груди и принялась за непрямой массаж и искусственное дыхание. В одиночку делать это было тяжело, но выхода не было. Через какое-то время она почувствовала, что сердце вновь забилось, перевела дыхание и услышала звонок внизу – это приехали медики.

– Инфаркт, – констатировал высокий худой мужчина, когда после всех мероприятий им удалось стабилизировать состояние. – Вашему мужу необходима госпитализация.

– Я понимаю. Могу я поехать с вами?

– В этом нет нужды, мэм, он в надежных руках. Но вы сможете получить более подробную информацию чуть позже, в кардиологическом центре университетской клиники.

– Спасибо…

Прорыдавшись на крыльце, она с трудом поднялась и вошла в дом. Планы рухнули, но не это самое страшное. Это уже не первый инфаркт у мужа, ситуация угрожающая. Она всерьез испугалась, что может остаться одна.

От горестных раздумий ее оторвал звонок мобильного. Едва взглянув на дисплей, Мэриэнн решила не брать трубку. Разговор с любовником сейчас вообще был не к месту. Но настырный Стивен продолжал трезвонить, и она была вынуждена ответить.

– Мэриэнн, что-то случилось? Ты не можешь разговаривать? – Голос в трубке звучал обеспокоенно, но ее это беспокойство только раздражало сейчас.

– Это не твое дело.

– Я не вовремя?

«Чтоб ты провалился, идиот! – по-русски подумала она про себя. – Какого черта ты звонишь именно теперь, когда мне вообще не до кого?»

– Стивен, я не настроена сейчас беседовать. И вечером мы не увидимся.

– Почему?

– Потому что мой муж в больнице с инфарктом! – рявкнула она и отключила телефон.

Эта связь перестала быть необременительной и легкой, и Мэриэнн чувствовала, что пора заканчивать. Возможно, небо послало ей сердечный приступ мужа как предлог, чтобы избавиться наконец от Стивена. Не совсем порядочно, зато не придется ничего объяснять.

Нужно было собираться и ехать в университетскую клинику, чтобы быть хотя бы неподалеку от Джека. От Женьки, от родного и любимого Хохла…

Она уже привычно выговаривала иностранное имя мужа, практически не запинаясь и не сбиваясь с интонации, и только наедине, редко, но все-таки произносила его настоящее имя. Прошлое не отпускало, но Марина – она же Мэриэнн – и не сопротивлялась, словно боясь забыть все, что было там, в той жизни, когда ее еще звали Мариной Коваль, а ее мужа – Евгением Влащенко, а большинство людей знало их исключительно по кличкам – Наковальня и Хохол. Это было так давно…

И вот уже несколько лет они ведут тихую семейную жизнь в Бристоле, занимаются ресторанным бизнесом и воспитывают сына – маленького Грегори. Ребенок первого мужа Марины не знал своего прошлого, как не знал и того, что красивая блондинка с идеальным лицом – не мать ему. Марина с трудом пережила момент, когда сын обнаружил в столе свое свидетельство о рождении, в котором четко прочитал имя родного отца, не совпадавшее с именем Хохла. Выписывая его уже после гибели первого мужа, Егора Малышева, Коваль просто не догадалась не вписывать его в свидетельство, не подумала, что это решило бы многие проблемы потом… Ей хотелось, чтобы погибший Егор Малышев остался с ней хотя бы вот так – в документах мальчика, которого не она ему выносила и родила. И теперь, после всего, она ужасно боялась, что Грегори узнает об этом. Она видела, как мальчик изводит Женьку придирками, как по любому поводу старается уколоть его, несмотря на строжайший запрет матери. По-детски хитрый, Грегори делал это в те моменты, когда Марины не было рядом, а Хохол не мог противостоять ему. Мальчик всячески демонстрировал ему свое пренебрежение, разговаривал только на английском, которого Женька не понимал, и только Марина могла с этим справиться. При ней Грегори вел себя примерно, называл Женьку папой, с удовольствием проводил с ним время, играл, мыл машину. Но стоило Хохлу попробовать как-то повлиять на него, повысить голос – и все, в Грегори просыпался настоящий бес и во всей красе демонстрировал дурной нрав. Хохол не жаловался жене, понимая, что это недостойно – не суметь справиться с десятилетним мальчишкой. За него это регулярно делали другие – однорукий охранник Гена, подруга Марины Маша, приезжавшая иногда в гости, и тогда Коваль, приперев сына к стенке фактами, вела с ним жесткие беседы, наказывала полным игнором. Грегори притихал, извинялся – но только до следующего раза.

Сегодня, после того как Женьку увезли в больницу, Марина почувствовала – начинается какой-то иной этап в жизни, нужно поменять что-то. И начать стоит с Грега.

Она решила, что не поедет в больницу одна, а заберет из школы сына и возьмет с собой. Вид больничной палаты должен повлиять на мальчика, она была уверена в этом.

Грегори вприпрыжку сбежал с крыльца и понесся к забору, за которым сразу заметил «Мерседес Гелендваген» матери. Она сама курила, облокотившись на капот. Мальчик очень гордился матерью – она была самой молодой среди мамочек его одноклассников, самой красивой. Никто, кроме нее, не мог себе позволить так ярко краситься и так дорого и модно одеваться – будучи наблюдательным, Грег хорошо это понимал. Сейчас мать стояла в кожаных брюках, короткой куртке, отороченной белым мехом по капюшону и рукавам, рука в тонкой перчатке держала на отлете сигарету. Но лицо… лицо его насторожило. Мама никогда не поехала бы за ним, не сделав макияж, а сейчас ее лицо было совершенно белым, бескровным. Это озадачило и испугало Грегори. Выбежав за ворота, он на ходу спросил:

– Мама, что-то случилось?

Она выбросила сигарету в урну и, обняв подбежавшего сына, проговорила:

– Мне надо серьезно поговорить с тобой, Грегори. Садись в машину.

Он привычно закинул рюкзак с книгами на заднее сиденье, забрался туда же и затих, предчувствуя что-то нехорошее.

Марина села за руль, завела двигатель и сказала:

– Мы сейчас поедем в ресторан, пообедаем и поговорим, а потом ты решишь, как будешь жить дальше. Нам нужно еще в одно место.

Грегори совсем затих. Что-то в тоне матери заставило его задуматься – она редко бывала такой с ним.

До самого ресторана они ехали молча. Марина крепко сжимала руль и всматривалась в почти пустую дорогу, Грегори забился в угол и пытался угадать, о чем хочет поговорить с ним мама. В дверях ресторана их встретил мэтр, услужливо принял куртку Марины и пуховичок Грега, проводил до столика в отдельном кабинете, где предпочитала обедать хозяйка.

– Сейчас Джинни подаст ваш заказ, миссис Мэриэнн. Тони постарался угодить молодому человеку, – почтительно проговорил мэтр, но Марина только отмахнулась:

– Ради бога, Фил, оставьте ваши расшаркивания для клиентов. И пусть Джинни поторопится – мне некогда.

Мэтр испарился, Марина вынула сигареты и зажигалку, закурила и в упор уставилась на сидевшего напротив сына.

– Что? – поежившись, спросил Грег, не выдержав молчаливого взгляда матери.

– Да вот смотрю на тебя и думаю. Вроде ты взрослый у меня совсем, но каких-то вещей до сих пор не уяснил. Или просто я не могу тебе их донести так, как следует? – задумчиво спросила она, выпуская дым.

– В каком смысле? – Грегу стало совсем не по себе.

– А в прямом, сынок. Вот скажи – ты по-прежнему считаешь, что твои разговоры с отцом и твое поведение достойны настоящего мужчины?

Фраза «настоящий мужчина» была для Грега определяющей. С раннего детства он старался соответствовать образу «настоящего», потому что чувствовал – его мать для общения выбирает только таких.

– Н-не знаю, – с запинкой произнес он, стараясь смотреть ей в глаза, хотя это давалось ему с огромным трудом. Но это не было так уж удивительно – даже взрослые мужчины не могли долго выносить Марининого взгляда, даже Хохол, знавший ее лучше других, и то отводил глаза – куда уж десятилетнему мальчику.

– А я вот считаю, что ты в последнее время совершенно не контролируешь то, что говоришь и делаешь. И только ты один этого не видишь, а другие – видят и говорят мне.

– Дядя Гена наябедничал? – мрачно поинтересовался Грег, вспомнивший разговор с охранником, состоявшийся у него во время последней Марининой отлучки.

– Что значит – наябедничал? Ввел в курс дела, – с усмешкой поправила Марина. – Ты не умеешь держать слово, Грег, и это меня огорчает и пугает. Я никогда – слышишь, никогда, не нарушала своих обещаний. И ты не должен делать этого. Ты сотни раз давал мне слово, что перестанешь относиться к отцу высокомерно и по-хамски, и что? Стоило мне уехать – ситуация повторилась. И Гена стал свидетелем. Не стыдно?

Грег заморгал, стараясь не выпустить наружу непрошеные слезы. Его спасло от неминуемого позора с плачем появление официантки, внесшей поднос с горшочками и тарелками.

– Спасибо, Джинни, – проговорила Марина, наблюдая за тем, как девушка ловко расставляет посуду на столике.

– Приятного аппетита, миссис Мэриэнн, – прощебетала официантка и улыбнулась Грегори: – И вам, молодой человек, тоже. Тони приготовил прекрасный десерт – такой, как вы любите.

– Спасибо, – звенящим от сдерживаемых слез голосом ответил Грегори, старательно растягивая в улыбке неслушающиеся губы.

Джинни вышла, закрыв за собой дверь, а Марина продолжила:

– Я не услышала ответа. Он будет – или мне подождать, пока остынет борщ?

– Я не хочу, чтобы ты с ним жила! – вдруг выпалил Грегори и на секунду даже испугался собственной смелости. – Не хочу, чтобы он был в нашем доме!

Марина помолчала, изучающе глядя на сына. «Характер попер, – думала она с интересом. – Только вот чей – Егора или мой? Малыш тоже умел железом бряцать, когда было нужно, даже меня ухитрялся иногда на место поставить. Плохо дело… Могу не справиться».

– Отлично, я тебя услышала, – приняв решение, выговорила она четко. – Обедай, у нас еще есть дело.

Больше за весь обед она не проронила ни звука, терпеливо пила кофе и курила, пока Грег расправлялся с огромным десертом из печеных груш, взбитых сливок и клубники.

– Передайте Тони, что все было прекрасно, – бросила она официантке, вошедшей в кабинет по звонку. – Едем, Грегори.

В молчании они доехали до университетской клиники, и Грег, прочитав вывеску, немного удивился. Но спрашивать у матери ничего не решился – видел, что та явно зла и с трудом сдерживается.

Он шел за ней по длинному коридору, и навстречу попадались люди в белых халатах. Мать остановилась у стойки, жестом велев ему подождать. Негромко переговорив с сидевшей там девушкой, она махнула рукой, приглашая Грега следовать за собой. У одной из дверей она остановилась, взялась за ручку и, глубоко вздохнув, толкнула дверь от себя.

Они оказались в просторной комнате, окна которой были занавешены белыми жалюзи. Откуда-то раздавался противный писк, напоминавший назойливого комара ранним утром. Осторожно выглянув из-за спины матери, Грег увидел высокую кровать, а на ней – опутанного проводами Женю с закрытыми глазами. Испугавшись, мальчик вцепился в руку матери и прошептал:

– Это… папа?

– Да.

– Что… что с ним такое? – выдохнул Грег, боясь пошевелиться.

– У него инфаркт. Это тяжелое заболевание сердца. Его сегодня днем увезла сюда «неотложка», и папа до сих пор не приходил в себя, – жестко сказала Марина. – Ему настолько плохо, что врач не может определенно сказать, будет он жить или нет.

Она понимала, что поступает очень жестоко, говоря такие вещи ребенку, но другого способа переломить его отношение к Хохлу просто не видела.

– Теперь я предоставляю тебе право выбора. Если ты скажешь, что не хочешь больше видеть его в нашем доме, мы развернемся и уйдем.

– И… что будет тогда… с ним… с папой? – испуганно прошептал Грег, запинаясь.

– Не знаю, – жестко отрезала Марина. – Но почему тебя это волнует? Ты ведь не хочешь его видеть, так зачем тебе знать, что с ним будет? Возможно, он выживет и будет жить в другом месте, а возможно – нет. Но какая разница тебе – если ты решил никогда больше не видеть его рядом со мной?

Грег зарыдал в голос, уже не стесняясь ничего и никого. Он не был жестокосердным, он был обычным ребенком, которому хотелось, чтобы мать принадлежала только ему – нормальный детский эгоизм. Но мысль о том, что Женя, возможно, умрет без них, настолько сильно поразила его, что Грег не смог совладать с эмоциями.

– Мама… мамочка… – захлебываясь слезами, рыдал он. – Пожалуйста… пожалуйста, пусть доктор ему поможет… я не хочу… я без него не хочу… он же мой папа… мамочка, я никогда… я больше никогда…

– Ну, что ты за стерва… котенок… – раздался вдруг хриплый голос Хохла. – Зачем… над малым… такое…

Марина незаметно смахнула с глаз слезы, развернула к себе плачущего сына и жестко сказала:

– Запомни свои слова и свои слезы, Грегори. Больше никогда я не вернусь к этому разговору, понял? Ты не вправе решать за меня. Ты всегда будешь принимать то, что я считаю правильным, понятно? И никогда больше ты даже в мыслях не посмеешь обидеть отца.

Грег молча кивнул и кинулся к кровати, взял изуродованную шрамами руку Хохла и прижался к ней щекой:

– Папа… прости меня, ладно?

– Не плачь… – с трудом проговорил Женька. – Я не сержусь…

Но взгляд его, переведенный поверх головы Грега на Марину, красноречиво свидетельствовал о том, что, как только он встанет на ноги, разговор с женой предстоит не из приятных. Она поняла и только плечами пожала – мол, как скажешь.

Марина обошла кровать и села около мужа:

– Ну, ты напугал меня, родной.

– Вижу, что ты совсем голову… потеряла… – вздохнул он, укоризненно глядя на нее. – Грег… ты стул возьми, сядь.

Мальчик, на ходу вытирая глаза рукавом школьного пиджака, побрел в угол палаты, где стояла табуретка.

Коваль поправила одеяло, укрывавшее Хохла до груди, коснулась пальцем укрепленных электродов, перевела взгляд на монитор. Сердце билось ровно, и это внушало надежду на то, что все будет в порядке. Грег уселся рядом с ней и молчал, только изредка переводил дыхание и давил всхлипы.

– Не реви, – негромко велела Марина, заметив, что Женька снова закрыл глаза.

– Я не реву, – шепотом сообщил сын, – мне просто страшно очень…

– Мне тоже, – таким же шепотом призналась она, – я не представляю, как мы будем жить с тобой, если вдруг…

– Ты чего взялась меня хоронить? – поинтересовался Хохол, который не спал, а просто не мог поднять слипающиеся тяжелые веки. – Избавиться решила?

– Придурок, господи, прости, – по-русски сказала Марина.

– Идите отсюда, – попросил Женька, облизывая губы, – ну, правда, Мэриэнн… что толку в твоих посиделках? И пацан вон трясется весь – ты нашла, что ему показать…

– Это я как-нибудь сама решу, хорошо? Ты поспал бы.

– Я бы и поспал, но вы тут сидите, мне хочется на вас смотреть, а глаза слипаются просто, – признался Женька. – Езжайте домой, котенок.

– Я вернусь вечером, – безапелляционно заявила Марина, вставая. – Позвоню отцу, попрошу, чтобы прилетел.

– Зачем дергать старого человека попусту?

– Так, все, молчи! – предостерегающе сверкнула глазами Коваль и добавила шепотом, наклонившись к самому его уху: – Ты нужен мне живой, здоровый и полный сил… понимаешь, да?

Хохол фыркнул и закашлялся, а Марина, невозмутимо распрямившись, поправила прическу и пошла к двери, где ее уже ждал сын.

Всю дорогу до дома Марина грызла себя за то, что заставила ребенка пережить такой стресс. Но она не видела другой возможности показать ему, насколько важен Хохол и для нее, и для него тоже.

Дома Грег сразу ушел к себе, сел за уроки, и Марина получила возможность побыть в одиночестве. Открыв ноутбук, обнаружила письмо от Мышки – подруги, с которой вот уже много лет вынуждена была поддерживать связь вот так – письмами и в аське. Содержание письма моментально вытеснило из ее головы все остальные проблемы. Мышка просила совета, но за сухими и выверенными до последней запятой строчками Марина сразу угадала состояние, в котором находилась подруга. «А еще говорят, что лихие девяностые прошли и остались в истории, – хмыкнула Коваль, вчитываясь в текст. – В этой стране никогда ничего не меняется, просто перетекает в другую форму. Опять разборки, наезды и дележка. Бедная Машка, как же она так влипла-то?»

Обсудить содержание письма она могла только с Женькой, но вряд ли стоило в ближайшее время рассчитывать на его помощь. Справедливо рассудив, что утро вечера мудренее, Марина легла спать.

Всю ночь ее мучил кошмар, который стал возвращаться все чаще и чаще. Ей снился первый любовник Денис Нисевич – человек, с которого началась новая веха в ее жизни. Если бы не он, если бы не его садистские замашки – то не было бы в Марининой жизни ни старого Мастифа, у которого она с кровью вырвала из рук целую криминальную империю, ни Олега Черепа, научившего, как правильно сделать это, ни Сереги Розана – верного помощника и советчика во всех делах. Не было бы любимого мужа Егора Малышева, не было бы рек крови, ранений и ужасов. Не было бы и Хохла. Марина никак не могла определить, какие чувства вызывает у нее умерший любовник – ужас, гнев, благодарность? Она не могла простить ему искалеченной души и изуродованного тела, как не могла простить того, кем она стала благодаря ему. И этот сон, преследовавший ее много лет… Денис, тяжело больной туберкулезом в последней стадии, сидя на табуретке в заброшенном доме в дачном поселке, просит ее:

«Забери меня к себе. Дай мне возможность умереть рядом с тобой, видя тебя, держа за руку».

Она отчетливо помнила этот эпизод, могла рассказать, во что была одета, как причесана, что было в том старом доме, как выглядели приехавшие с ней охранники, какого цвета был платок, в который надсадно кашлял Денис… Это сводило с ума, заставляло просыпаться в холодном поту и потом долго курить в кухне, открыв в любую погоду окно и глядя на сонную тихую улочку Бристоля. Кто бы мог подумать, что через столько лет она все еще будет возвращаться к своему прошлому.

Сегодняшняя ночь не стала исключением. Марина, с трудом заставив себя встать, ушла в кухню и, не включая света, закурила сигарету. Рассвет только-только начал окрашивать улицы города в утренние оттенки, еще не было мальчишек, развозивших газеты, не было молочника и булочника, торопившихся к постоянным клиентам с корзиной свежего хлеба и бутылками молока. Город лениво просыпался, возрождаясь к новому дню. Низкое серое небо, голые ветки деревьев, тихая улица без машин… Пейзаж, ставший привычным за годы, проведенные здесь, но так и не сделавшийся родным.

Закутавшись в длинную белую шаль, привезенную Хохлом из Сибири, Марина курила и задумчиво смотрела в окно. Если бы ей предложили сейчас немедленно оказаться дома, в родном городке за Уралом, в коттедже, где она жила сперва с Егором, а затем с Хохлом, она, не раздумывая, согласилась бы. Довольно часто в последние год-два она ловила себя на мысли о том, что начала превращаться в типичную иммигрантку – украшает дом какой-то дикой «хохломой», слушает русскую музыку, страдает от отсутствия берез и вообще заболела «квасным патриотизмом», когда все русское кажется лучшим и единственно возможным. Марина заставляла Грегори говорить по-русски, старалась следить за тем, чтобы в произношении не проскальзывал акцент, но иногда даже за собой замечала, что все чаще и чаще с трудом подыскивает какие-то слова – аналоги английским. Та же Мышка иной раз изумлялась, когда Марина в разговоре держала долгую паузу, вспоминая какое-то слово.

«Я старею, – с тоской думала Коваль, беря новую сигарету. – Меня неудержимо тянет туда, где я родилась и выросла, и никакие годы в Англии не способны истребить во мне это».

Напольные часы в гостиной пробили семь, нужно было будить Грегори, чтобы не проспал к началу занятий. И именно в этот момент ей позвонил Стивен.

Адвокат, ведший дела ее ресторана, вот уже несколько месяцев успешно совмещал эту должность со статусом любовника хозяйки. Марина даже теперь не могла объяснить себе, зачем сделала это. Возможно, ее одолело любопытство – на что способен амбициозный мужчина, которому улыбнулось счастье разделить постель со своей хозяйкой. Стивен, надо признать, не разочаровал ее, хотя после первых встреч Марина осталась в легком недоумении. Выносливый и довольно опытный, он вел себя как робкий школьник, оказавшийся наедине с молодой учительницей в запертом спортзале. Но со временем их встречи приобрели совершенно другой смысл. Коваль сумела раскрыть в Стивене то, что он так тщательно прятал под безукоризненными деловыми костюмами, хотя далось ей это непросто.

Сегодняшний звонок не был запланирован – Марина не злоупотребляла своей относительной свободой и не позволяла любовнику вольностей.

– Алло, – недовольно проговорила она в трубку.

– Мэриэнн, доброе утро.

– Не знаю, как у тебя, но у меня оно вряд ли доброе, – буркнула Марина.

– Что-то случилось?

– Мой муж в университетской клинике с инфарктом. Я понятно объяснила?

Стивен умолк. Марина ждала, нервно постукивая домашней туфлей о ножку стола.

– Нужна какая-то помощь? – изрек наконец он.

– Ты что – кардиолог?

– Нет, но…

– Тогда не лезь.

Опять повисла пауза. Коваль кляла себя за то, что в такой момент способна на разговор с любовником, пусть даже и в столь резком и неприязненном тоне, но поделать с собой ничего, увы, не могла. Перед глазами вдруг ясно появился идеальный торс Стивена, его гладкая сливочно-белая кожа, чуть тронутая веснушками на плечах, его пронзительные зеленые глаза, его темно-русые волосы, и Марина внутренне даже застонала от этого зрелища.

– Мы можем увидеться сегодня? – нерешительно произнес он, словно угадав ход ее мыслей. – Или это не совсем к месту?

– Это не к месту совершенно, но мы увидимся, – решительно ответила Коваль, рассудив, что в постели с ним она сможет хоть как-то снять напряжение. – Я съезжу к Джеку и могу уделить тебе несколько часов вечером, когда Грег будет на тренировке.

– Тогда я позвоню тебе в обед и скажу, где мы увидимся. – В голосе любовника было столько радости и какого-то торжества, что Марина вдруг испытала отвращение к себе и к нему.

– Договорились. Заодно захвати контракты на поставку овощей с этими испанцами, – потребовала она, решив, что уж если ей придется увидеться со Стивеном, то пусть хотя бы будет оправдание – эти злосчастные контракты.

– Конечно, мэм, – отчеканил адвокат. – Я соскучился по тебе, – добавил он страстным шепотом, вызвав у Марины невольную улыбку.

– А я – нет, – заверила она. – Жду твоего звонка, – и положила трубку.

«Господи, ну почему сегодня? – с тоской подумала Марина, направляясь в детскую. – И почему я не отказалась? Хотя… Стивен хорош в постели, что там скрывать, и вот поэтому-то и не отказалась. Ладно, навещу Женьку, оставлю Грега на Сару и смотаюсь на пару часиков».

Предстоял еще звонок отцу, которого Марина хотела попросить приехать сюда, в Бристоль. Все-таки лучше, когда ребенок остается с дедом, а не с домработницей. Виктор Иванович по-прежнему писал для разных изданий статьи, а остальное время посвящал работе над книгой о российском криминальном мире. И ему, по большому счету, не было разницы, где делать это – в холостяцкой квартире в Москве или в Бристоле у дочери.

Старый журналист, услышав новости, сразу предложил свою помощь, и Марине даже не пришлось произносить фразу «Папа, пожалуйста…», которую она всегда ненавидела. Отношения с отцом по-прежнему были слегка натянутыми – она никак не могла простить ему предательства, из-за которого провела детство в сивушном запахе притона для алкоголиков. Обретя отца уже в сознательном возрасте, будучи к тому моменту главой крупной группировки, контролировавшей половину зауральского региона, Марина по сей день не научилась полностью доверять ему. И никто – ни первый муж, ни Хохол ничего не смогли с этим поделать. Виктор Иванович смирился, уже не так остро реагировал на едкие слова дочери, которыми та довольно часто обижала его. Он понимал, что Марина имеет на это некое право – право брошенной девочки, которая выросла в аду и смогла не сломаться, не покатиться вниз по наклонной, имея перед глазами пример матери, а окончить институт, выучить английский, суметь удержать в руках огромную игорно-ресторанную империю. Да, он понимал, что весь бизнес дочери густо замешен на криминале, как понимал и то, что эта хрупкая на вид женщина держит в руках отпетых уголовников и отморозков, и те даже не помышляют о каком-то бунте. Когда Виктор Иванович впервые увидел все это и оценил масштабы, у него сжалось сердце – его дочь, которую он совершенно не знал, обладала таким железным характером и такой сильной волей, каких он желал бы сыну. Но Дмитрий, несмотря на генеральские погоны, был все-таки слаб. И отношений со сводной сестрой у него, понятно, не получилось – да и как… Генерал МВД и глава криминальной группировки… Дмитрий вылетел с работы во многом благодаря открывшемуся родству, а его сын Николай… Об этом Виктор Иванович Коваль старался не думать. Внук пал в его глазах так низко, что из-за той черты возврата уже не было. Теперь у журналиста остался только один внук – маленький Грегори, и он старался как можно больше времени проводить с мальчиком – насколько это позволяли дела. Так что звонок Марины сегодня оказался весьма кстати.

– Ты мне позвони потом и скажи, на какой рейс возьмешь билет, я приеду тебя встречать, – попросила Марина и, получив утвердительный ответ, попрощалась.

Разбудив сына и проводив его до машины заехавшей за ним уже по традиции соседки, миссис Каллистер, Коваль занялась наконец собой. Она собиралась поговорить с лечащим врачом Хохла, выяснить, насколько опасно его состояние, какой прогноз, как долго его продержат в больнице – словом, решить множество мелких, но неотложных вопросов. Потом предстояло провести какое-то время с мужем в палате – ну, это она не относила к разряду проблем, близость Женьки всегда настраивала ее на нужный лад и давала возможность привести в порядок мысли. Говорить ему о письме Мышки Марина пока не собиралась, чтобы не волновать. Она сделает это позже, когда критическое состояние перейдет в стабильное. А сегодня она просто посидит около, держа его за руку, поговорит о чем-то отвлеченном, да даже просто помолчит.

Марина не стала наносить привычный макияж, только чуть тронула тушью ресницы и губы – помадой. Вспомнив о том, что обещала Стивену провести с ним вечер, она про себя усмехнулась: «Ничего, и не накрашенную переварит». Уже несколько недель ее изнутри точил какой-то червячок, вызывая сомнения в том, что связь со Стивеном по-прежнему ей нужна. Если первое время она с удовольствием ехала на свидания, то теперь почему-то каждая встреча давалась с трудом. «Зачем я делаю это? Неужели только потому, что он восхитительно хорош в постели и всегда делает то, что мне нужно и нравится? Ну, не в этом ведь счастье. Хохол тоже бо-о-ольшой искусник в этом смысле, и куда там Стивену… Тогда зачем я заставляю себя?»

Уцепившись за слово «заставляю», Марина вдруг осознала – а ведь действительно, этот роман начал тяготить ее. Всякий раз, возвращаясь домой от любовника, она натыкалась на внимательный взгляд сына, на хмурое лицо Женьки, который, скорее всего, уже давно догадывался о причинах ее отлучек, но пока молчал. Она прекрасно знала – долго так не продлится, и Хохол, устав ждать, пока она сама прекратит эти поездки, может начать действовать, а у него на все всегда один метод, и он явно противозаконный. Это в благословенной России можно в случае чего откупиться от разборок с правоохранительными органами, а вот в Англии это совершенно невозможно – здесь даже штраф за неправильную парковку не выбросишь, потому что не может быть ошибки, местные полицейские их просто-напросто не совершают. Уж если под «дворником» машины торчит бумажка, то можно быть уверенной – это за дело. Так что лучше бы не доводить мужа до встречи с английским правосудием. И сделать это можно лишь одним способом – перестать бегать к Стивену.

«Ладно, я это обдумаю на досуге. Не сегодня. Потому что сегодня Стивен мне нужен, как не нужно больше ничего».

– …дааа…

Марина с хриплым стоном рухнула лицом в подушку, и Стивен едва успел увернуться – иначе она разбила бы ему нос. Осторожно переместив ее с себя на постель, он сел, тоже с трудом переводя дыхание.

– Ты меня вымотала, – признался негромко, поглаживая Марину по спине.

– Убери руку, – процедила она, не поворачиваясь. – Я терпеть не могу, когда ты делаешь это!

– Все, я понял. Хочешь чего-нибудь? Воды, сигарету?

– Единственное – чтобы ты замолчал и дал мне пять минут спокойно и в тишине полежать.

Стивен немного обиделся – вот так всегда – он старался, выкладывался, как мог, чтобы только доставить ей удовольствие, а она отворачивается к стене и просит молчать. Он начинал чувствовать себя использованным. Порой эта женщина вела себя как самый настоящий мужик… Прежние пассии Стивена были моложе, неопытнее, и там он был королем, а здесь никак не получалось. То есть он главенствовал ровно до той поры, как все заканчивалось, и через секунду становилось понятно, где чье место и кто кому босс. Мэриэнн даже в постели была собой – ни на грамм не менялась, тот же тяжелый взгляд чуть прищуренных глаз, те же обидные едкие слова, та же безапелляционность. Оказавшись в постели с ней впервые, Стивен слегка удивился. Она абсолютно не выглядела на свой возраст, ее тело было безупречным, подтянутым и гладким, кожа – упругой и нежной, а изгиб талии просто сводил его с ума. Первое время Стивену казалось, что все происходящее – только сон и вот уже скоро он откроет глаза и поймет – ничего не было. Но нет – шли недели, а Мэриэнн по-прежнему была с ним, соглашалась играть по его правилам, подчинялась и делала все, чего он хотел. Правда, только в постели. Едва все заканчивалось – и он вот так же, как сегодня, чувствовал себя всего лишь инструментом для удовлетворения прихотей. Он не мог понять, раздражает его это или нет. Скорее нет, потому что все следующие дни до нового свидания Стивен томился и считал часы. Встречи с Мэриэнн стали точкой отсчета для всей остальной его жизни. В перерывах между свиданиями он чувствовал, как пусто внутри, как не хватает чего-то, как пейзаж за окном вызывает раздражение, а секретарша Дороти и вовсе – приступы ярости. Но наступал вечер, появлялась Мэриэнн – и все становилось на привычные места, и назавтра он приносил для Дороти букет ее любимых фиалок из ближайшей к офису цветочной лавки, шутил, улыбался, и все шло хорошо. В офисе Мэриэнн держалась отстраненно и холодно – точно так же, как с любым другим сотрудником, была сдержанно приветлива, отстраненно вежлива и не более. Все менялось в номере мотеля, когда они оказывались наедине… В эти минуты мир для Стивена переставал существовать. Если бы еще хоть капля взаимности…

Марина перевернулась на спину, натянула на себя простыню и внимательно наблюдала за тем, как Стивен раскуривает сигару, сидя в кресле у импровизированного камина. Это ей в нем нравилось. Даже не столько нравилось, скорее просто напоминало о том, что Егор в последние годы перешел на сигары. Ничем, кроме этого, Стивен не был похож на мужа, но Марине почему-то всякий раз приятно было смотреть на то, как он сидит в кресле с сигарой, выпускает дым и думает о чем-то.

– Ну что, дорогой, ты не хочешь мне больше ничего сказать? – вкрадчиво проговорила она и с удовлетворением отметила, как напрягся Стивен, как в его глазах блеснул огонек предвкушения. Эта фраза была сигналом, пусковым моментом.

– Я могу сказать тебе еще очень много… очень… если ты, сучка, замолчишь немедленно и опустишь свои глаза, – зарычал он, вскакивая из кресла. – Не смей смотреть на меня так! – Сильная рука вцепилась в волосы, и Марина почти натурально вскрикнула. – Не смей, ну?!

Коваль закрыла глаза, стараясь не расхохотаться и не сбить с настроя ни его, ни себя. Попытки Стивена вести себя «по-хозяйски» всегда веселили ее. Когда человеку не дано этого, то, как ни силься, не выйдет. Вот Хохол – тот мог. Марина в постели часто ловила себя на том, что могла бы, наверное, и в жизни подчиняться Женьке ровно так же, если бы изначально их отношения сложились несколько иначе. Или если бы Хохол любил ее чуть менее сильно. Кроме того, ей на самом деле хотелось быть рядом с ним слабой и беззащитной, потому что Марина знала – Женька убьется, но сделает так, чтобы с ней ничего не случилось, она смело могла доверить ему жизнь. А Стивен для такой роли не годился, и потому она позволяла любовнику только в постели чувствовать себя первым и главным – собственно, как раз в постели ей это и нравилось, она со всеми своими мужчинами вела себя таким образом. Другое дело в жизни…

Терзавшие ее тело руки Стивена вдруг дрогнули, и Марина резко села, почувствовав острую боль:

– Что это было?

– Прости… соскользнул.

Она подняла руку и увидела длинный багровый след, тянущийся от подмышки на правую грудь.

– Стив, ты идиот? – поинтересовалась Марина, рассматривая след.

– Прости, Мэриэнн, я как-то случайно.

Он сел рядом, отбросив ремень, и принялся целовать ее тело, преодолевая сопротивление. Марина пыталась отбиться – это выводило ее из терпения, но Стивен неожиданно подмял ее под себя, зажав одной рукой оба ее запястья, а другой продолжая гладить:

– Нет, дорогая… сейчас ты делаешь то, что хочу я.

Она закрыла глаза, стиснула зубы и молчала, хотя как-то неожиданно поймала себя на шкодливой мысли, что ей это нравится. Она перестала сдерживать себя и начала отвечать на его ласки, и оставшееся время они провели с обоюдным удовольствием.

– Почему ты не можешь быть такой всегда, Мэриэнн? – поинтересовался Стивен позже, глядя на то, как Марина натягивает на ногу чулок.

– Тебе быстро станет скучно, мальчик, – улыбнулась она. – Все приедается, в том числе и это.

– Разве может приесться такая женщина, как ты?

– Запросто, – хохотнула она, скользнув в обтягивающее платье и поправляя глубокое декольте на груди. – Не веришь – спроси у Джека, – добавила она лукаво, прекрасно зная, что упоминание о Хохле мгновенно испортит Стивену настроение.

– Как ты себе представляешь наш диалог? Твой муж не говорит по-английски, я вообще удивляюсь, как ты с ним общаешься, – возмущенно и немного обиженно фыркнул любовник, не понимая даже, что сейчас подставил себя под острое словцо, которое незамедлительно и прозвучало:

– Стиви, мальчик мой, а мне с ним не приходится разговаривать – он делает все, чего хочет сам, и никогда не оглядывается на то, как я отреагировала. Поэтому в постели мы молчим – некогда беседовать и незачем.

Поставив точку именно так, как хотела, Марина подошла к Стивену, легко поцеловала его в нос, погладила по щеке и вышла из номера, не дав любовнику опомниться и возразить.

Спустившись на парковку к машине, она наконец позволила себе расхохотаться в голос, не обращая внимания на удивленные взгляды швейцара, стоящего у входа в мотель. «Господи, какая я дура, – думала Марина про себя, садясь в машину. – Зачем я издеваюсь над мужиком? Ведь нормальный же мужик-то, умный! Кто виноват, что мне он просто не по размеру, не по темпераменту, да вообще просто – не мой? Я использую его, как мужики обычно используют продажных девок, разве что вот денег не плачу, но смысл-то ведь не меняется. Чертов характер».

Стивен позвонил ей, когда она уже парковала машину в собственном дворе.

– Ты была восхитительна, Мэриэнн, – проговорил он без предисловий. – У меня не было женщины лучше тебя.

«Ну-у, поехали… – с тоской подумала Коваль, доставая сигарету и зажигалку. – Как же я ненавижу, когда начинаются вот эти слащавые завывания… Почему, ну почему люди так любят слова и большей частью банальные совсем?»

– Стив, я очень устала, – мягко проговорила она в трубку, справедливо решив не обижать любовника сильнее, чем уже сделала, уезжая из мотеля, – мне хочется в душ и в постель. Надеюсь, ты не возражаешь, милый?

– Конечно, ну, что ты… – заторопился Стивен, – отдыхай. Завтра увидимся в офисе?

– Нет, я не приеду. Джек в больнице, ты ведь понимаешь?

– Понимаю, – тяжело вздохнул любовник.

– Ну, и умница. До встречи, дорогой, – и она положила трубку быстрее, чем Стивен успел еще что-то сказать.

Грегори, поужинав вместе с матерью, отправился к себе, а она уселась в кресло и потянулась к ноутбуку. Короткая переписка с Машкой прояснила ситуацию, и Марина вздохнула. Придется лететь в Сибирь, она просто не может оставить подругу без поддержки. Но сперва нужно убедиться, что с Хохлом все будет в порядке. Срок предъявленных Машке требований позволял пока потянуть время, и Коваль собиралась воспользоваться этим.

Внезапно у нее нехорошо засосало под ложечкой, а по спине побежали мурашки. Подобное ощущение всегда предшествовало каким-нибудь нежелательным или вообще опасным событиям и неоднократно спасало Марине жизнь. Именно это чувство заставило ее рухнуть на пол за секунду до того, как в торговом центре однажды раздались автоматные очереди, и это дало им с Веткой выжить. Да сколько их было, подобных ситуаций… Сейчас же Марина никак не могла понять, откуда и что конкретно может ей угрожать. Однако, повинуясь предчувствию, она встала и пошла в кабинет, где в специальном сейфе, о котором не знал даже Женька, хранился мобильник с одним-единственным номером.

«Вот оно, – с досадой подумала Марина, когда увидела на дисплее три пропущенных звонка пятиминутной давности. – Ворону что-то надо. Черт, как все не вовремя!»

Мишка Ворон, друг и «соратник» по старой войне за раздел собственности, пользовался этим каналом связи только в случае крайней нужды. Пришлось перезванивать.

– Ну, здорово, что ли, боевая подруга, – зазвучал в трубке его чуть хрипловатый голос, – как живешь-можешь?

– И тебе не хворать, – отозвалась она, заметив, что Мишка не называет ее по имени – то ли не помнит, то ли сомневается и не знает, какое именно может использовать в разговоре, потому что паспортов у Марины было несколько.

– Ты в родные палестины не собираешься?

– С утра не собиралась, но вот сейчас что-то подсказывает, что завтра буду билеты заказывать, – без особой радости созналась она, понимая, что Ворон просто так не позвонит и такого вопроса не задаст. Что-то случилось, и ему нужна ее помощь.

– Было бы недурственно увидеться.

– Ну, вестимо! – фыркнула Марина, нашаривая сигарету. – Ты ж когда что приятное-то предложишь? Только головняки.

– С чего взяла про головняки? – не совсем довольно спросил Ворон.

– Ой, я тебя умоляю! Не первый день знакомы, да?

– Сдаюсь, – рассмеялся он. – Поговорить бы, пообщаться.

– Понятно. Скоро не обещаю – у меня Хохол с инфарктом свалился, вот на ноги встанет, тогда и подъеду. Надеюсь, у тебя ничего скороспелого?

– Да вроде нет… хотя шут его разберет, если честно. Ладно, лечи мужика своего, я потом еще звякну.

Попрощавшись, Ворон положил трубку, а Марина, вернув свою обратно в сейф, мрачно задумалась. Все валилось в одну кучу, и эта куча разрасталась со страшной скоростью, это было совершенно некстати. Ехать в Россию без поддержки Хохла она не хотела – все-таки, как ни крути, а Женька в случае чего мог подстраховать и дать дельный совет, а то и вовсе наплевать на все условности и устроить незамысловатую резню. Не то чтобы ей это было нужно, но и гарантии тоже не мешали бы. А в Сибири вообще нечего делать одной – она там никого практически и не знала даже «при жизни». Зато у Женьки там имелась довольно крепкая и всегда полезная и эффективная зацепка – старый Митрич, которому когда-то очень давно совсем тогда еще молодой Хохол спас в лагере жизнь. Такие вещи помнятся долго, и срока оплаты у подобных долгов не существует. Но это можно было решить и телефонным звонком. Главное – уговорить Хохла сделать его, звонок этот. Хотя, поскольку дело касалось Мышки, Марина могла быть почти стопроцентно уверена в результате. Но вот что делать с Вороном? Во время последнего визита в родной город Марина там здорово начудила, даже успела побывать в отделении милиции, и только Мишкино вмешательство позволило ей выйти сухой из воды и никем не опознанной. Хохол, вовремя сообразивший, что в картотеке наверняка хранятся отпечатки ее пальцев, забил тревогу, и Ворон помог ему разрулить ситуацию быстро и непробиваемо – упросил своего человека откатать вместо Марининых отпечатки какой-то задержанной проститутки. Коваль была очень благодарна и мужу, и Ворону за то, что они провернули. Мысль об отпечатках посетила ее только в тот момент, когда ее уже везли в ИВС. В душе она, конечно, надеялась на русский авось и на то, что по прошествии времени отпечатки считавшейся мертвой Наковальни просто исчезли из архива. Но ведь никогда нельзя быть уверенной…

Марина знала также, что Хохол вряд ли обрадуется новости о предстоящей поездке в N. Он всегда был категорически против этих визитов, орал, бесновался и даже пару раз оставлял на белоснежной коже Марины огромные синяки и кровоподтеки, но поделать ничего не мог. Непокорная супруга все равно срывалась и улетала.

«Ничего, про Ворона не скажу, а про Машку – даже нужно, может, Женька еще и посоветует что-то дельное», – решила она.

Болезнь Хохла надолго лишила ее свободного времени, и тому же Стивену она могла уделять лишь пару часов в неделю, оставив Грега с Сарой и сославшись на срочные дела в офисе. Все же остальное время Марина проводила рядом с мужем, чему тот был несказанно рад. Стивен же постоянно требовал внимания, и это Марину злило ужасно – она не любила быть зависимой от чьих-то капризов и потакать любовнику не собиралась, жестко пресекая все его попытки настоять на встрече, если ей вдруг этого не хотелось. И все чаще она ловила себя на том, что вздыхает с облегчением, в очередной раз отказав ему. «Это, скорее всего, начало конца, – думала Марина. – Может, оно даже к лучшему – раз уж мне настолько в тягость стало видеть его и ложиться с ним в постель. К чему мучить себя?» О чувствах Стивена она, разумеется, не думала – как никогда не думала о том, что ощущают ее любовники, наталкиваясь на ее холодность и неминуемо следующий за этим разрыв отношений.

Накануне выписки Хохла она все-таки сдалась и уступила просьбе Стивена встретиться с ним. Марина договорилась с Сарой, что та проведет с Грегом вечер, и начала как-то совсем уж лениво собираться, постоянно замирая перед туалетным столиком и разглядывая себя в зеркале. Вроде бы ничего необычного, а все равно какое-то неприятное ощущение внутри. Вот поймала себя на мысли, что не хочет делать яркий макияж, хотя знала, что Стивену это очень нравится, вот отбросила в сторону новый комплект белья, поленившись подбирать к нему чулки… Да и с самого утра на душе скребли кошки – Коваль чувствовала, что сегодня все пойдет не так, как прежде…

Она чувствовала себя немного глуповато – все эти встречи в мотелях на окраинах Бристоля или – что еще хуже – в окрестных городках и деревнях, какие-то шпионские страсти. Марина никогда не скрывала своих связей, ни будучи замужем за Егором Малышевым, ни позже, уже живя с Хохлом. Конечно, впрямую не говорила, но если уж спрашивали – не отпиралась, считая это недостойным.

Мотель был новым, недавно открытым и полупустым. Как ухитрялся Стивен находить такие места в их небольшом городе, Марина не понимала. Она не особенно тряслась за свою репутацию – к чему ей это здесь, где ее могут опознать разве что матери одноклассников Грега? Но Стивен настаивал на тайных встречах без вывешивания афиш и флагов, и она не возражала, хотя в душе понимала причину, и от этого ей становилось слегка не по себе. Марина чувствовала, что ее любовник опасается огласки не потому, что бережет ее репутацию, а потому, что элементарно боится Хохла, с которым знаком. Это было единственным неприятным моментом в связи со Стивеном, все остальное ее вполне устраивало.

– Проходи. – Стивен толкнул дверь и пропустил Марину в номер.

Ничего выдающегося – стандартный набор любого люкса в любом местном отеле. Но Коваль не страдала от отсутствия экзотики, скорее наоборот.

Сегодня на самом деле все шло как-то иначе, чем обычно. Стивен словно сбился с привычного сценария, и это раздражало. Чувствовалось, что он нервничает, руки подрагивают, поцелуи какие-то торопливые, словно боится не успеть. Марина не выказывала недовольства, однако и удовлетворения никакого не получала. «Убитый вечер, – мрачно констатировала она про себя, не замечая попыток любовника доставить ей удовольствие. – Лучше б дома осталась».

Но в конце концов он смог отвлечь ее от мрачных мыслей, и Коваль практически удалось стать собой прежней, и даже последний вскрик вышел естественным, а не наигранным, как уже планировалось.

Она сладко потянулась и перевернулась на живот, опустила подбородок на скрещенные руки и принялась внимательно наблюдать за тем, как Стивен, совершенно голый, курит у занавешенного легкой голубой органзой окна. Марине нравилась его фигура – поджарая, с узкими бедрами и длинными ногами. Стивен занимался на досуге тайским боксом, Марина даже один раз была с ним на каком-то любительском турнире и поразилась тому, как спокойный и уравновешенный в обычной жизни человек на ринге превращался в резкого, жесткого и способного убить. Именно этот турнир расставил все в их отношениях на свои места – Марина поняла, что в постели Стивен тщательно контролирует свои порывы, боясь испугать ее вот этой внутренней агрессией, а она-то как раз именно такое и любила. Ночью, в небольшом мотеле, она четко разъяснила Стивену, почему у них все не особенно ладится, и тот, немного удивленный, предложил кое-что поменять. Когда же Коваль согласилась… в общем, эта ночь удивила обоих, а Марина, вернувшись домой, долго рассматривала в зеркале длинные красные полосы на спине, оставленные брючным ремнем. «М-да… Хохол не оценит. Наверное, даже хорошо, что он сейчас в больнице», – цинично подумала она, вставая под душ.

Однако Хохол всегда остро чувствовал измену. То, что у Марины кто-то есть, он заподозрил уже давно, но особого значения не придал, как, впрочем, и всегда – ну, поиграет и вернется, не впервой. И в тот день, когда она приехала после обеда к нему в больницу, он вдруг ощутил тревогу и беспокойство, едва только взглянув в ее странно блестящие глаза и заметив какое-то не совсем вменяемое выражение лица. Он отлично знал, после чего оно таким бывает…

Насколько позволяли провода датчиков, он приподнялся в постели, взял жену за запястье и сжал, требовательно заглядывая в глаза. Коваль поморщилась, но взгляда не отвела и на немой вопрос ответила согласным кивком. Пальцы Хохла вдруг ослабели, давление на запястье стало меньше, и Марина испугалась, не стало ли Женьке хуже. Но он отвернулся и пробормотал:

– Уходи. Мне надо побыть одному.

Коваль не шелохнулась, так и продолжала сидеть на краю кровати.

– Уходи, Мэриэнн, – процедил Хохол сквозь зубы. – Как человека прошу – уйди, я не могу тебя видеть.

– Тогда зачем ты спросил? – спокойно отозвалась она, поправляя одеяло, сползшее в сторону. – И так ведь давно все знаешь – к чему вопросы? Уточнить хотел? Уточнил. Полегчало? Смотрю – не особо.

– Издеваешься?

– Это ты издеваешься над собой. Я говорила – не изменюсь, никогда не изменюсь, и ты знал правила игры и принял их, раз женился. Так чего хочешь теперь? Чтобы я резко изменилась и стала смотреть сериалы по телевизору, печь булки и толстеть на диване? Этого не будет. Я не перестану жить так, как привыкла. Не перестану от случая к случаю заводить романы. Как не перестану всякий раз возвращаться к тебе, кстати, – проговорила Марина, поглаживая холодной ладонью широкую спину мужа, обращенную к ней. – Я тебе много раз говорила – не можешь терпеть, уходи, не мучайся. Но ты ведь не уходишь? Значит, ты согласен терпеть.

– Я не железный. И терпение у меня не резиновое, – зло выдавил Женька, не оборачиваясь. – И как только я выйду отсюда, в первые же сутки найду твоего прекрасного адвоката и сделаю его глубоким инвалидом. Передай, что у него есть время изучить сумму пособия по инвалидности – или что тут у них полагается, я не знаю.

Марина усмехнулась, хотя понимала – не шутит и, скорее всего, так и сделает, едва только выпишется из больницы. И Стивену уж точно не поздоровится. Но это был его выбор – он ведь тоже знал, что Марина замужем, и даже видел, за кем. Так что она здесь ни при чем – не тащила Стивена в постель насильно, он не юный невинный мальчик, знал, на что идет.

Сейчас, глядя на прекрасную фигуру любовника, она снова вспомнила разговор с мужем, состоявшийся около недели назад. Хохла должны были выписать на днях…

– Стив, а ведь мой муж скоро выйдет из больницы, – проговорила Марина, желая проверить реакцию любовника на подобную информацию.

– И что? – Стивен обернулся, держа в пальцах сигарету. – Раньше нам это не особенно мешало, кажется. Мы перестанем видеться?

– Нет, не перестанем. Но я предупреждаю – Джек, если разозлится, даже искалеченными руками может нанести довольно сильные увечья, он в этом большой мастер.

– Послушай, Мэриэнн, – Стивен затушил сигарету и опустился на кровать возле Марины, чуть приобнял ее, притянув к себе, – вот я не пойму одного – почему ты живешь с этим неандертальцем? Он же эмигрант, да? С Украины, кажется?

– Ну и что? – Прохладная кожа Стивена, прикасавшаяся к разгоряченной от недавних ударов спине, доставляла неприятные ощущения, как и разговор, затеянный им.

– Нет, я тоже толерантно отношусь к людям любых национальностей, но не понимаю, что удерживает такую женщину, как ты, рядом с этим неотесанным украинским крестьянином?

– Стивен, мальчик мой, а ты сам-то каких таких графских кровей будешь? – ласково спросила Марина, однако любому, знавшему ее, было бы понятно, что сейчас она изо всех сил сдерживается, чтобы не закричать. – Насколько я знаю, папы у тебя вообще нет, а мама в юности работала хостесс в одном из ночных клубов Лондона – причем не самых дорогих и элитных. И образование свое блестящее ты получил совершенно случайно, потому, что мама ухитрилась выйти замуж за богатого, но очень уж старого джентльмена, который перед смертью ей все денежки по завещанию оставил. Поправь, если я ошиблась. Молчишь? Ну, еще бы.

– Откуда ты это знаешь? – вывернул изумленный Стивен, всегда старавшийся скрыть эти факты своей биографии.

Марина освободилась от его рук и села, натянув простыню на грудь. Ей вдруг сделалось смешно – взрослый, умный человек, а выглядит как испуганный мальчик, которого застукали в школьном туалете с сигаретой.

– У меня есть принцип, дорогой. Я никогда не нанимаю на работу человека, предварительно не выяснив о нем всего, вплоть до размера обуви. Частный детектив, – пояснила она, с улыбкой наблюдая за тем, как испуг на лице Стивена сменяется яростью.

– Ты… шпионила за мной?! – сиплым шепотом выдавил он и сжал кулаки.

– Да. И что ты теперь сделаешь, дорогой? – с любопытством, но без всякого страха поинтересовалась Марина. – Ударишь меня? Давай. Только не кулаком – будет синяк, а мне не хотелось бы, чтобы потом такие же синяки покрыли тебя во весь рост – Джек не поймет и не простит, знаешь ли…

Стивен на миг сбился, смешался, отвел глаза, и Коваль с наслаждением констатировала – все, сломала, он уже никогда не сможет поднять на нее руку, не тот характер у него, чтобы переиграть ее. А это – увы – уже не так интересно. Первый шаг к разрыву.

Она сравнивала Стивена с Хохлом и понимала, что это сравнение явно не в пользу первого. Женька в этой ситуации не поддался бы, а наоборот, взъярившись, ударил ее так, что она долго бы помнила. Да, потом бы убивался, испытывал стыд и все такое, но в первый момент не позволил бы давить на мужское самолюбие. И, возможно, именно потому они до сих пор вместе, несмотря ни на что. А этот – слабоват и, как выяснилось, труслив. Перспектива разборок с «неандертальцем» явно его испугала. Ну, что ж… Значит, так было нужно. Тем безболезненнее будет этот разрыв. Хотя, признаться честно, Марина никогда особенно не переживала расставаний с такими вот случайными любовниками, а чужие эмоции ее вообще не интересовали.

В случае со Стивеном ее занимало только одно – хватит ли у того духу уйти совсем, отказавшись заодно и от работы на нее. Она платила хорошие деньги, а работы было совсем немного – договора, контракты с поставщиками продуктов для ресторана, какие-то рядовые юридические мелочи. И сейчас ей было забавно и любопытно понять, возобладает ли в Стивене профессионал над оскорбленным и отвергнутым любовником.

Стивен опустился в кресло и вдруг обхватил руками голову. Будучи неглупым, он с самого начала ощутил, что сегодня произойдет что-то, от чего жизнь его изменится, и не факт, что в лучшую сторону. Мэриэнн привлекала его как женщина, да что там – привлекала, просто поглотила целиком, и он уже не представлял, как будет жить дальше без нее. Он строил далекоидущие планы и в тайных мечтах даже уводил ее от мужа, хотя и понимал, что это предприятие весьма рискованное. И вот сегодня она вдруг сделалась холодной и почти бесстрастной, хотя прежде была совершенно иной. Стивен чувствовал, что такая перемена – не к добру, и разговор этот странный – тоже.

– Ты… не хочешь больше быть со мной? – решился он задать вопрос и похолодел от услышанного.

– Угадал. Это была наша последняя встреча.

– Но почему, Мэриэнн? Разве тебе было со мной плохо?

Она посмотрела насмешливо и холодно бросила:

– Какая банальность. Ненавижу этот вопрос – его задают только неуверенные в себе мужчины. А таких я обычно к себе не подпускаю. С тобой вот промахнулась. Но ничего, все бывает.

Поднявшись с кровати, она, как привидение, в простыне, прошла в душ и там закрылась, оставив любовника, теперь уже бывшего, в одиночку переживать разрыв и ее обидные слова. Вид раздавленного мужчины ее никогда не привлекал, и Марина старалась избегать таких сцен. Не задай сегодня Стивен глупого вопроса – и они расстались бы мирно, она не стала бы унижать его такими репликами. Но – что сделано, то сделано, а жалеть о чем-то Коваль никогда не любила.

Когда, полностью одетая и с подправленным макияжем, Марина вернулась в комнату, Стивена уже не было.

– Молодец, ушел красиво, – пробормотала она, довольная тем, что избавлена от дальнейшего продолжения разговора, а он сумел-таки собрать остатки гордости и уйти первым.

Вернув ключи девушке на ресепшн, Коваль села в машину и завела двигатель. Чувство небывалого облегчения вдруг окутало ее, как уютный плед. Все – не надо больше мотаться по окраинам, не надо видеть вопрос в глазах сына по поводу таких поздних возвращений, не надо обманывать Хохла, который все знает и мучается. Все – свобода.

– На черта мне это было нужно? – пробормотала она, выезжая с парковки. – Ну, вот на черта, раз теперь как камень свалился? Выходит, не так уж хорошо все и было, если после разрыва мне легче дышится? Вот если бы Женька ушел – вряд ли я бы со спокойной миной села за руль и поехала куда-то. Нет, точно спокойствия бы не было. Я бы рыдала, как деревенская баба – мы это уже проходили.

От этих мыслей стало почему-то легче, и она, несмотря на поздний час, повернула в сторону больницы.

Ее долго не хотели впускать, но в конце концов Марине удалось прорваться в палату. Женька не спал, смотрел футбол по телевизору и, увидев на пороге жену, крайне удивился:

– Случилось что?

Она отрицательно покачала головой, закрыла дверь и пошла к нему, на ходу расстегивая пуговки на длинной белой блузке.

– Сдурела? – поинтересовался смекнувший, чем все закончится, Хохол.

– Ты не рад? – Марина изогнула бровь и замерла в шаге от кровати.

Женька судорожно сглотнул, глядя на обтянутую белым кружевом грудь, на тонкие ключицы, на безупречную молочную кожу.

– А что за праздник?

Она не ответила, подошла вплотную и села на край кровати. Хохол долго бродил рукой по ее телу, как будто вспоминал ощущение от прикосновений к ней. Марина молчала, не мешая ему, только слегка подавалась вперед, следуя за движениями его руки. Ей казалось, что Женька все понял и прочувствовал, потому сейчас так нежен. А ведь по его темпераменту именно сейчас он бы должен рвать на ней одежду и оставлять синяки от каждого прикосновения – так всегда бывало. Он вымещал свою слабость, неумение контролировать ее, невозможность вмешаться и помешать ей. Марина это понимала – она сама сделала его таким и теперь уже жалела, в душе искренне полагая, что, если бы Женька хоть один раз жестко запретил ей, как-то твердо выразил недовольство – ушел бы на какое-то время, прекратил всякое общение, – и она сдалась бы, и сто раз подумала бы, прежде чем заводить очередного любовника. Стоило ему только однажды выдержать самому и не пойти на примирение первым – и все было бы так, как он хотел. Сейчас Марина вдруг четко это поняла – что ей не хочется больше причинять ему боль. И больше никаких стивенов – и кого там еще – в ее жизни не будет, потому что ей невыносимо видеть Хохла страдающим по ее вине. Хватит…

На этот раз принять решение ей оказалось удивительно легко.

– Ты знаешь… а ведь все… – вдруг тихо произнесла Марина, глядя ему в глаза. – Все…

Хохол замер на мгновение, а когда смысл сказанного женой дошел до него, внутри все вдруг сладко ухнуло – победа. Победа, которую он не мог одержать долгие годы…

– А говорила – не праздник, – усмехнулся он, притягивая Марину к себе. – Вот скажи – что ты за человек? Ну, ведь за такое убить мало, ты ж от любовника ко мне приехала.

– Было бы лучше, чтобы не приехала? Скажи – исправлю.

– Нет. Ты моя. Ты только моя. А адвоката твоего все равно отделаю.

– Дурак ты, – вздохнула Марина, забираясь к нему под одеяло.

– Дурак, – согласно кивнул Хохол, поглаживая ее грудь, – был бы умный – тебе бы сперва врезал. Но я дурак, поэтому…

Через час она покидала больницу слегка растрепанная, с блуждающей улыбкой и огромными синяками на груди, которые удачно маскировала наглухо застегнутая блузка.

Женька оказался дома через два дня, и за это время Марина успела обзавестись новым юристом. Все-таки не смог Стивен пережить отказа, не смог каждый день встречать бывшую любовницу в офисе. Коваль про себя только укрепилась в мысли о мужской слабости и с удовольствием взяла на работу рекомендованную ей управляющим ресторана молодую женщину, выпускницу Оксфорда с кучей разных степеней и специализацией в области экономического права

«Эта хоть не станет строить мне глазки и пытаться затащить в постель», – хмыкнула Марина, просматривая договор о найме на работу. Кларисса оказалась хорошим специалистом с довольно солидной уже репутацией, и Коваль рассчитывала, что проблем с ней не возникнет.

«Опять же – Хохлу будет спокойнее, – рассуждала она. – Возьми я очередного мужика – и все, он опять будет подозревать, изводиться, ревновать. А ему сейчас это совершенно лишнее».

Нужно было решать что-то с Марьей и ее проблемами, а Марина никак не могла придумать, как поступить. Ясно было одно – ей придется лететь в Сибирь, без ее помощи Мышка не справится. И, следовательно, придется просить Хохла, чтобы дал контакты своего Митрича – у нее самой никого больше не было.

Эта поездка показалась ей даже более приятной, чем все предыдущие – возможно, потому, что едва оправившийся после тяжелого сердечного приступа Хохол не возражал. Дело было даже не в его физическом состоянии – это как раз не внушало ей опасений, а в том, что он сам предложил такой вариант, едва услышал о Марьиных проблемах. Их с Машкой связывала какая-то чуть ли не братско-сестринская дружба, и Женька всерьез считал Марью членом семьи.

– Поезжай, котенок, разрули – она одна не справится, – заговорил он, лежа в постели, и Марина возразила:

– Я не могу бросить тебя сейчас, за тобой нужен уход.

– Ой, ты наухаживаешь, ага! – собрав все свое ехидство, высказался муж, и Коваль даже испытала некую обиду:

– Ну, можно подумать! Я за тобой ухаживала, и не раз, если ты забыл.

Он перехватил ее руку и поднес к щеке:

– Не сердись, котенок, я пошутил. Ты меня не просто выхаживала много раз – ты меня от тюрьмы спасла, от пожизненного. Если бы не ты – трубить бы мне сейчас в «Черном дельфине» – сорок секунд на прием пищи, походка раком и руки за голову.

– Не говори глупостей, – поежилась Марина. – Я никогда бы тебя не бросила.

– Я знаю это, родная. Мы с тобой давно уже настолько близкие, что не разорвать.

И Коваль подумала, что он прав – никто уже не смог бы разделить их с Женькой. Ведь даже ее мимолетный роман в России не сделал их отношения холоднее или хуже, даже этот никчемный Стивен, с которым Марина закрутила скорее от скуки, нежели по огромной любви. Хохол, конечно, был в ярости, но по прошествии времени, разумеется, простил ее – да и как он мог не сделать этого. Самое страшное, что могло теперь случиться в его жизни, была потеря Марины. Он знал – стоит ей уйти, и все, он одинок, никому не нужен в чужой стране без права когда-то вернуться в Россию. Кроме того, он любил ее. Любил – единственную женщину в своей жизни, ради которой мог пойти на любое безумство. Единственную женщину, способную заставить его сердце биться быстрее, единственную – потому что таких больше не было. Даже сейчас, если бы вдруг ему выпал шанс изменить что-то в прошлом, Хохол, не задумываясь, оставил бы все, что было у него с Коваль – даже самое страшное. Ее измены, ее ранения, свои злые мужские слезы, свою нежность, которую вызывали у него прикосновения к этой безупречной красоте. И даже ее тяжелый характер Женька не изменил бы ни на грамм, потому что тогда это была бы уже не его Марина.

Он не раз говорил ей об этом, не стесняясь выглядеть слабым или сентиментальным, потому что знал – она поймет. Другая не поняла бы, а Марина… Порой Женьке казалось, что она читает его как книгу, с любого места, с любой страницы, открытой наугад. И даже то, что Коваль часто била его именно в слабые места, не делало ее менее желанной и любимой – ей он позволял и прощал все.

– Я обещаю тебе не пользоваться моментом и не заводить шашней на стороне, – серьезно сказала она, поглаживая изуродованную руку мужа, и Хохол фыркнул:

– Вот кто бы о чем сейчас говорил, а ты все об этом!

– Я знаю, что для тебя это важно.

– Важно. Но ты все равно «проотвечаешься», так что давай-ка оставим клятвы, хорошо? Лучше подумаем, как устроить все. Машка сказала что-то конкретное?

Коваль пожала плечами. Смысл Машкиной проблемы сводился к следующему. Ее небольшая, но довольно крепкая строительная фирма часто выполняла работы по заказу администраций районов, и это давало Машке преимущество перед другими подрядчиками во время проведения тендеров. На последний объект она взяла компаньона – какого-то приятеля своего мужа, и тот вложил некую сумму. Машка честно отдавала ему все, что причиталось по договору, до тех пор, пока однажды вечером к ней не подъехали вполне конкретного вида ребята и не заявили, что она должна крупную сумму и отдавать эти деньги будет им. Машка, конечно, возразила, но ей намекнули, что у нее есть дочь, а это, разумеется, явилось самым серьезным аргументом. Однако сумма была неподъемная, и ей дали срок два месяца. Но на этом не кончилось. Ровно через месяц к Машке явились уже другие люди, но с теми же требованиями и ровно на ту же сумму. Машка попыталась сама выяснить, как связаны между собой эти «пришельцы», но оказалось, что это совершенно разные люди из совершенно разных группировок. Это озадачило Машку, и она позвонила Марине, потому что поняла, что сама не выпутается.

Изложив историю Хохлу, Коваль немного приоткрыла окно, закурила и приготовилась слушать мужа. Тот молчал довольно долго, а потом изрек:

– А на кого в принципе сама Марья думает? Ну, кто-то же навел?

– Как ни смешно, она считает, что это жена ее компаньона.

– С чего так?

– А один из этих «наезжальцев» обронил фразу и имя назвал, Машка и вцепилась.

– Тогда вообще непонятно, – Хохол поймал руку Марины с сигаретой и сделал глубокую затяжку, – с чего бабе, которая не при делах, встревать в такие игры и еще втравливать блатных?

– Вот это меня и напрягает, – призналась Коваль, – вот это как раз. Получается, что какая-то баба что-то переуступила этим блатным, раз те без повода приехали и деньги потребовали? А что? Соглашение? Но каким боком она к этому соглашению? Никаким, я точно знаю, что компаньон у Марьи на этом объекте – мужик, значит, отпадает. Тогда – что? Ведь коллекторы должны что-то иметь на руках, чтобы так наезжать – иначе это беспредел, никто не оценит, а Маня с ее дядюшкой запросто может к смотрящему подойти, и тогда – пардон муа – задница.

– Ну, Машка на такое не пойдет – это раз, про ее родство надо знать – это два, – отмел Женька. – Но ты права – должна быть какая-то бумажка, потому что иначе Машка имела законное право ребят послать, да и никто уже сейчас так дела не делает – это ж наезд чистой воды, иди к ментам и отдыхай в сторонке, пока те разберутся. Выходит, что ей предъявили нечто убойное, против чего Марья возразить уже не смогла.

– Вот поэтому мне и нужен твой Митрич, Женя. И кто-то еще, чтобы помог мне и подстраховал, я там вообще никого не знаю.

– Это сделаем, – кивнул Хохол.

– Отлично. Мне нужно как можно больше информации, имя я дам. Все – чем живет, как и куда ходит-ездит, привычки, склонности…

– Тормози, котенок, – засмеялся Хохол, наблюдая за тем, как жена на глазах становится такой, какой он увидел ее впервые – собранной, четкой в формулировках, жесткой и продуманной Наковальней. – Митрич не хуже тебя понимает, что надо в таком случае. Ты мне имя напиши на листочек, я позвоню. И вот когда Митрич скажет, что подготовил все, тогда и полетишь, виза свежая у тебя.

Это было явное предупреждение – муж узнал, что она снова заказала себе паспорт и получила его, и теперь дал понять, что в курсе.

– Давай не будем это обсуждать, хорошо? – примирительно попросила Марина, забираясь к нему под одеяло. – Я поступлю так, как ты скажешь, дождусь ответа твоего Митрича и только потом полечу.

– Когда ты вот так соглашаешься с моими словами, я начинаю нервничать, – хмыкнул Хохол, – мне все время кажется, что ты задумала что-то и пытаешься усыпить меня якобы покорностью.

– Больно надо напрягаться, – фыркнула она, обнимая рукой огромный торс мужа, – если захочу – не узнаешь и не удержишь, и темнить не стану. Но на этот раз, родной, все чисто. Я действительно считаю, что ты прав и мне стоит прислушаться к твоим словам, вот и все.

– Ох, не верю я тебе, не верю, – вздохнул Женька, целуя Марину в висок. – Но пусть так. Главное, чтобы ты лишний раз на рожон не лезла, а вот этого-то ты и не умеешь.

– Жень, я обещаю – буду осторожна как никогда.

– Не хочешь убедить меня в этом как-то иначе? – чуть севшим голосом поинтересовался Хохол, которого лежащая рядом жена всегда приводила в то состояние, в котором уже больше ни о чем не думается.

– Не усердствовала бы я в твоей ситуации…

– А мы осторожно, котенок… осторожно…

– Ох, Женька… ты, я – и осторожно? Совсем смешно…

Разговор с Митричем Хохол нарочно отложил на то время, когда Марины не будет дома. Он хотел, кроме помощи, попросить Митрича еще и негласно присмотреть за женой, потому что понимал – если Марину выведет из себя какая-то мелочь, она непременно взорвется и натворит дел, а в ее положении это совершенно ни к чему. Но и «легальную» охрану своенравная Коваль не потерпит, а потому оставалось только прибегнуть к хитрости.

Митрич был рад услышать своего давнего спасителя и согласился помочь его жене.

– Ты только это, Митрич… аккуратнее там, хорошо? Она у меня девушка с тяжелым характером, да к тому же – слишком внимательная, если просечет твоих парней – я им не завидую, – предупредил Женька, и старик рассмеялся дребезжащим смехом:

– А ты меня не пугай, Женечка, я уже старый и мало чего боюсь. А чтобы моих пацанчиков срисовать, ей ох как потрудиться придется, тут даже не сомневайся.

«Ну вот мне бы твою уверенность, – про себя вздохнул Хохол, отключая телефон. – Я-то знаю, что Маринка любую слежку сечет за километр, она смолоду такая была, а с годами только усилилось чутье. Но ладно, выхода все равно нет – лучше так, чем никак совсем».

Он очень надеялся, что в этот раз все пройдет гладко и без осложнений, очень уж не хотелось вытаскивать Марину из очередных неприятностей, потому что можно ведь и не успеть. Хохол понимал, что идеально было бы лететь вместе, и тогда вообще проблем не будет, но Марина, разумеется, на этот счет имела свое мнение, сильно отличавшееся от его. Она ни за что не позволит ему, только что вышедшему из больницы после приступа, куда-то лететь и чем-то заниматься. Это, разумеется, плохо, но спорить бесполезно.

То, что произошло назавтра, слегка удивило и озадачило Марину. Утро началось прекрасно – она проснулась раньше Женьки, чмокнула его, сонного, в ухо и ушла вниз. Была суббота, выходной, Грегори не нужно вставать в школу, и Марина решила побаловать своих мужчин завтраком, что делала крайне редко. Выгрузив продукты из холодильника на стол, она пару минут подумала и решила делать горячие бутерброды с семгой и зеленым салатом, маленькие оладьи с вареньем и варить какао – Хохлу теперь кофе был противопоказан, и жена решила поддержать его. Хотя, разумеется, себе быстро сварила чашку крепкого колумбийского и выпила, покуривая сигарету.

Хлопоты с завтраком увлекли Марину настолько, что она даже не заметила, как в кухне появился муж. Увидев развитую женой бурную деятельность, он довольно хмыкнул и, подкравшись, обхватил ее за талию. Марина вскрикнула и едва не уронила тарелку с готовыми бутербродами:

– Да что ж ты делаешь, ирод?!

– Ух ты! – восхитился Хохол, через ее плечо втягивая носом аромат горячего хлеба. – А что за праздник сегодня?

– День идиота! – буркнула Марина, опуская тарелку на барную стойку и поворачиваясь лицом к Женьке, не выпускавшему ее из объятий. – Ну что ты как маленький, в самом-то деле?

Он нежно поцеловал ее в губы, приподнял и усадил на столешницу:

– Я так давно не видел тебя такой домашней, Маринка…

– Посмотрел? Ну и марш тогда в душ и сына будить. Я с оладьями закончу сейчас, и можно завтракать.

Но Хохол был другого мнения. Он обвил ее ноги вокруг своей талии, спустил с плеч шелковый кремовый халат вместе с бретельками рубашки, обнажая грудь.

– Женя, не надо…

– Тсс! Молчи, я быстро…

– Тебе нельзя…

– Молчи, сказал! – Он переместил одну руку ей на горло и чуть сжал пальцы. Коваль замерла, вцепившись пальцами в его плечи. – Вот так… Моя… ты моя… – в такт своим движениям тихо порыкивал он ей в ухо, заставляя Марину постанывать и откидываться назад. – Скажи… скажи вслух…

– Да, родной… я твоя… только твоя… навсегда… – чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, прошептала она.

Чуткий Хохол мгновенно понял, что жена на вершине блаженства, еще пара резких мощных движений, и все закончилось. Он поднял Марину со стойки и понес в душ, не слушая вялых возражений Коваль и доводов, что ему «нельзя тяжелое». Стоя под прохладными струями, он водил пенной мочалкой по ее телу и чувствовал себя самым счастливым человеком. Ему принадлежала лучшая женщина на свете.

– Вы чего закрылись там? – раздался за дверью голос Грегори. – Вся кухня в дыму, что-то сгорело!

Марина словно очнулась от сна:

– Оладьи!!!

Хохол захохотал, выпуская ее из душевой кабины и наблюдая, как она наскоро заматывает полотенцем волосы и старается попасть руками в рукава махрового халата.

– Грег, выключи блинницу! Я сейчас…

Спасти завтрак все же удалось, хотя пришлось перенести трапезу в гостиную – настолько задымлена оказалась кухня. Но Марина допекла оставшиеся оладьи, с помощью Грега накрыла на стол, и они как-то уютно и весело позавтракали. Сын вызвался убрать со стола и помыть посуду, и Марина с Женькой, переглянувшись, сделали вид, что не удивились предложению. И вот в этот момент семейная идиллия была нарушена телефонным звонком.

Марина со стоном взяла трубку и, увидев, кто звонит, вообще вышла из себя.

– Привет, дорогая, – полился из трубки голосок Ветки. – Сюрприз! Через полчаса я вылетаю к тебе, встречай, я одна, без Леши.

– Черт тебя возьми, Ветка! – разозлилась Марина, заметив, как при упоминании имени подруги напряглось лицо Хохла. – Ты отлично знаешь, что я не люблю такие сюрпризы! У меня могут быть свои планы, тебе так не кажется? И еще я просто могу не приехать и не встретить тебя – тусуйся, где хочешь!

– О, не кричи, дорогая, – со смехом перебила Ветка. – И встретишь, и приедешь, и планов нет. Так что жду тебя в Хитроу.

Марина не успела ничего больше сказать, даже не успела спросить, откуда она летит – Ветка бросила трубку.

– Сука… – пробормотала Коваль, сунув телефон в карман. – Что ты так смотришь на меня? – поинтересовалась у мужа, напряженно следившего за ней мрачным взглядом.

– Какого хрена ей надо?

– Не представляю. Летит через тридцать минут, а я даже не представляю, откуда и каким рейсом. И это значит, что надо немедленно выезжать – пока доберусь…

– И помело не сломается же… – пробурчал Хохол, раздосадованный не меньше Марины. – Предупреждаю – даже не пробуй с ней ничего…

– Так, ну-ка, рот свой закрой! – предостерегающе заявила она, остановившись возле кресла и глядя Хохлу в глаза. – Я устала от твоих намеков, ясно? Еще слово услышу – и все время, что она пробудет здесь, я проведу в ее постели, так и знай.

Оттолкнувшись от подлокотников, Марина ушла, а Хохол так и остался сидеть в кресле. Он терпеть не мог Виолу – «потомственную ведьму» и редкую, по его понятиям, сучку, с которой долгое время у Марины был легкий роман и весьма страстный секс. Эта связь оказалась самой продолжительной из всех, что когда-либо заводила Коваль. Ни к одному мужчине не ревновал Хохол так бешено, как к этой голубоглазой миниатюрной кукле с фарфоровым лицом, которым та, кстати, была обязана Коваль. Разъяренный любовник Серега Строгач однажды на глазах Марины приложил Ветку щекой к раскаленной спирали обогревателя, спалив той половину лица почти до костей, и только старания швейцарских хирургов-пластиков, оплаченные Коваль, вернули Ветке красоту и возможность без содроганий смотреться в зеркало.

Ветка пару раз тоже выручала Марину, но даже это не помешало ей однажды крепко ее подставить – именно благодаря ей Мишка Ворон теперь знал, что Наковальня жива, а не лежит в могиле рядом с мужем, как было принято считать. Женька удивлялся, как нетерпимая к подобным фортелям жена смогла спустя какое-то время продолжить общаться с ведьмой. Марина ничего не объясняла и не отвечала на задаваемые вопросы, и Хохол знал – не скажет, пока сама не решит.

Сейчас Виола вместе с мужем, Гришкой Бесом, и сыном Лешей жила где-то в Европе, но где именно – никогда не говорила. Бес скрывался от конкурента, а Виола просто находилась рядом. Особой любви у них не было, скорее привычка и множество совместных тайн, разглашение которых каждому ничего хорошего не сулило. Кроме того, Бес отчаянно боялся жену – та при помощи гипноза умела вытащить что угодно из любой головы и вложить туда то, что ей было выгодно. Словом, сладкая парочка стоила друг друга, тяготилась совместной жизнью и никак не могла расстаться.

Но что нужно Ветке здесь, в Бристоле? Этот вопрос донимал Хохла все время, пока он прислушивался к шагам жены наверху в спальне. Появление ведьмы показалось ему дурным знаком перед предстоявшей Марине поездкой. Да и ему самому теперь придется все время быть начеку и не дать Ветке возможности порыться в его голове. Коваль умела противостоять навыкам подруги, хотя это всегда стоило ей неимоверных усилий, сопровождавшихся потом чудовищными мигренями. Ветка, все-таки побаивавшаяся гнева Марины, практически не рисковала проникать в ее мысли, а вот с Хохлом выделывала такие фокусы походя, даже не напрягаясь особо.

Мрачно грызя ноготь большого пальца, Хохол ждал появления жены. Разумеется, остановить ее он не сможет, да и бесполезно – если не с Мариной, то на такси Ветка все равно сюда приедет. И ему нужно принять это и постараться не раздражать жену, поскольку та и так на взводе. Она действительно не любила таких сюрпризов, как «снег на голову», и Ветка, отлично это зная, все-таки летит именно таким образом, без предупреждения. Вариантов два – или у нее что-то случилось и ей для решения проблемы необходима Коваль, что, разумеется, плохо, или ей просто захотелось развеяться, что тоже не совсем хорошо и вовремя.

Марина спустилась уже одетая, в кожаных брюках, в трикотажной майке, явно натянутой на голое тело, в высоких сапогах без каблука, которые надевала только для езды за рулем.

– Ты бы лег, а? – на ходу попросила она вышедшего в просторную прихожую мужа. – С утра топчешься, да еще и зарядку такую провернул.

– Уедешь – лягу, – по-прежнему мрачно пообещал Хохол.

Коваль подошла к нему, встала на цыпочки, закинула руки на шею и поцеловала:

– Ну, что ты такой мрачный? Все хорошо… я очень люблю тебя, Джек…

– Джека ты очень любишь, я знаю, – хмыкнул он, приподнимая ее над полом, – а мне надо, чтобы ты любила меня – любого.

– А я и люблю тебя любого, – серьезно заверила Марина, водя носом по его щеке. – Мне неважно, как тебя зовут, понимаешь? Ты – мой, и я тебя люблю. Ты знай это, пожалуйста. И верь мне.

Последняя фраза насторожила, но Хохол решил не заострять внимание и не устраивать сцену перед тем, как Марина сядет за руль. Она и так не особенно любила водить здесь машину, а если занервничает, то может что-нибудь этакое учудить.

Он помог ей надеть куртку, подал перчатки и ключи от джипа:

– Мы с Грегом ужин приготовим.

– Не сметь! – категорически заявила Марина, застегивая куртку. – Тебе нельзя много двигаться, ты сегодня свое уже отшевелился. Так что ложись и лежи, а я разберусь и с обедом, и с ужином. Я серьезно, Джек!

– Да понял, понял…

Коваль на всякий случай погрозила ему кулаком и закрыла за собой дверь. Хохол тяжело вздохнул и поплелся в спальню, вдруг почувствовав странную слабость в ногах.

Она вела машину по трассе в сторону Лондона и ловила себя на том, что нервничает. Раньше, когда она ездила встречать Ветку, такого чувства не возникало, а сегодня всю дорогу ощущала странное состояние, когда подрагивают пальцы, сжимающие руль, а внутри неприятный холодок и беспокойство. «Зачем она прилетела, почему не предупредила? Ведь знает, что я ненавижу такие сюрпризы, да меня, в конце концов, просто могло не оказаться в Англии. Мы могли улететь на Кипр, в Черногорию – да куда угодно!» Мысли тоже нервировали, и Марина включила радио, найдя музыкальную волну и выкрутив ручку громкости до отказа. Салон заполнился музыкой, и Коваль почувствовала, что ее немного отпустило. Нужно было сосредоточиться и продумать линию поведения с подругой. Но сперва нужно все-таки попытаться выяснить причину, по которой Ветка вдруг заявилась в Англию. «Что ей нужно от меня? Бес отлично знает, где меня искать, это плохо, конечно, но не смертельно – я в состоянии противостоять родственничку. Да, те бумаги, что лежат у меня в сейфе, сейчас, когда он уже не мэр и вообще в бегах, мало что меняют, но на хороший скандал их вполне хватит. Как хватит и информации о том, что он жив-здоров, для тех, от кого он прячется. И я даже понимаю, что при правильном подходе Мишка Ворон мне поможет и не заставит светиться. Но вот к чему Ветка сюда летит, к чему?! Что ей надо? Неужели Гришка опять какую-то хитрушку задумал и решил с Веткиной помощью реализовать? Не думаю, что Ветка стала бы ему в этом помогать. Тогда – что? Есть, конечно, вариант, что она что-то узнала и теперь хочет со мной поделиться, но призрачный совсем. Она и против мужа не попрет – не дура же. Хотя Бес может и не знать, куда она улетела…»

Бросив взгляд на спидометр, Марина ахнула, поняв, что сильно нарушила скоростной режим и явно уже попала под прицел пары камер видеонаблюдения. Придут штрафы, Хохол будет орать – она обещала ему не гонять…

Сбросив скорость, она вполголоса выругалась, но поехала в дозволенном режиме. «Я совсем разучилась ездить, чувствую себя за рулем как стажер со сроком вождения в три месяца», – раздраженно думала Марина, вглядываясь вперед. Все-таки эта страна никак не подходила ей по темпераменту, и с каждым годом Коваль ощущала это все острее.

– Как же я хочу оказаться дома, хоть на час, просто воздуха вдохнуть, – пробормотала она, обгоняя еле плетущийся автобус, – нормально проехаться на машине с нормальным движением, а не чувствовать себя вылетевшей на встречку! Как же меня все тут задолбало!

Мысли ее переключились на предстоящую поездку. Каким-то шестым чувством Марина поняла, что думать об этом при Ветке нужно осторожнее – кто знает, что на уме у ведьмы, любившей все и про всех знать. А вот это как раз Коваль хотела скрыть от подруги – чем меньше народа «в теме», тем проще. «Мне бы только Машку вывести из этой непонятной ситуации, больше-то там и делать нечего. Ну, отдохну, развеюсь, узнаю, что у Ворона стряслось, – и домой. Женька еще не совсем здоров, ему лежать надо, отдыхать и не нервничать, а если меня не будет рядом, то он, разумеется, начнет себя изводить подозрениями и беспокойством».

Вычислить, каким рейсом и откуда прилетела Ветка, Марина не смогла. Список был длинным, самолеты садились с минимальным промежутком, и она проследила момент, когда Ветка с чемоданом появилась из зоны прилета. Коваль испытала легкую досаду – не любила, когда что-то шло не по ее плану. Виола выпустила из руки ручку чемодана и кинулась ей навстречу. Обнявшись, они постояли пару секунд, и потом Марина, отстранив от себя подругу, пристально вгляделась в ее лицо:

– Как перелет?

– Не утомил, – показав кончик языка, шаловливо отпарировала Ветка. – Ты одна?

– Ну а с кем? Генка стал фанатом единоборств – из зала не вытащишь, Грег сегодня не учится, так дома остался, с Хохлом. Тому лишняя движуха сейчас противопоказана.

– Сердечко не выдержало? – сочувственно спросила ведьма, и Марина не сразу смогла вспомнить, упоминала ли в телефонном разговоре Женькин инфаркт. Когда же поняла, что просто не успела – так скоропостижно Ветка бросила трубку, – ей стало не по себе.

– С чего взяла? – поинтересовалась она враждебно, чувствуя острое желание закурить и врезать подруге по лицу.

– Да так… – пробормотала та, пряча глаза. – Ну, идем, что ли? Торчим тут…

– А что – не терпится Хохла увидеть? Думаешь что-то новое от него узнать? – не двигаясь с места, спросила Марина.

– Ну, Мэриэнн, что ты, в самом деле? – примирительно заговорила Ветка, мгновенно уловив напряжение подруги и переводя разговор в другое русло. – Я приехала в гости, соскучилась, а ты сразу с подозрениями… Что – я не могу к крестнику приехать?

– Какой он крестник тебе? Ты в церковь сроду не заходила.

– Что, так и будем это обсуждать посреди аэропорта? – начала терять терпение Ветка.

– Ты будешь обсуждать то, что я скажу, там, где я захочу! – отрезала Коваль. – Я просила тебя – никогда вот так не сваливайся, у меня могут быть какие-то свои планы, в которые ты никак не впишешься! Но ты все равно сделала так, как хочешь. Поэтому будешь теперь вести себя так, как я скажу. Иначе – стойки всех авиакомпаний – во-о-он там, – она махнула рукой куда-то себе за спину. – Берешь билет и отваливаешь. Уяснила?

Ветка сникла и согласно кивнула. Она много лет знала Марину и прекрасно чувствовала, когда нужно отступить и только кивать головой в знак согласия, чтобы не стало хуже. Она подхватила чемодан и просительно заглянула в глаза подруги:

– Мэриэнн… может, все-таки по дороге поговорим? Я устала…

– А я за не фиг делать прогулялась сюда за рулем – и ничего! Шевели ногами, парковка платная!

Марина повернулась на каблуке сапога и пошла к выходу. Ветка, вздохнув, побрела за ней.

Сев за руль, Марина почувствовала себя внезапно очень уставшей. Нервное напряжение никогда не шло на пользу, начинала болеть голова, а руки подрагивали. Перед дальней дорогой до дома это было не совсем то, что нужно. Она закурила, наблюдая в зеркало заднего вида, как Ветка укладывает в багажник чемодан. Изнутри снова начало подниматься раздражение – Марина чувствовала, что подруга не договаривает, да что там – просто не говорит ничего, и это злило. Когда Ветка села наконец в машину, Марина выбросила окурок, выехала с парковки и, отъехав от аэропорта в молчании, припарковалась у небольшого кафе. Заглушив двигатель, она повернулась к удивленно поднявшей брови Ветке:

– Ну что – поговорим?

– О чем?

– Хватит дурочку строить из себя, – устало попросила Коваль, – ты ведь прекрасно понимаешь, что я имею в виду. И вот клянусь – я не тронусь с этой парковки до тех пор, пока не выясню истинную причину твоего внезапного приезда. Лучше рассказывай, Ветка, иначе мы здесь надолго.

Ветка закатила глаза:

– Господи, ничего не меняется! Ты как была подозрительной истеричкой, так ею и осталась. Пойдем хотя бы в кафе – ну, не в машине же нам разговаривать?

– А чем тебя не устраивает машина? Или надеешься за то время, пока несут заказ, успеть придумать что-то правдоподобное?

– Да прекрати ты это! – взвилась Ветка. – Расскажу я тебе все, дай хоть кофе выпить!

Марина вышла из машины и направилась к кафе, даже не потрудившись убедиться, что Ветка следует за ней. На крыльце она повернулась, нажала кнопку сигнализации на брелке и толкнула дверь. В этом кафе они всякий раз пили кофе, когда Ветка прилетала в Англию, это стало чем-то вроде традиции, но сегодня Марине это место не казалось таким же уютным, как раньше. Все раздражало – и красно-белые клетчатые скатерти, и живые цветы в вазочках, и запах свежей выпечки, и улыбчивая семейная пара – хозяева. «Нет, надо взять себя в руки – люди-то не виноваты в моих проблемах, – думала она, механически оскалившись в ответ на приветственные улыбки хозяев. – Мне становится все сложнее контролировать собственные эмоции, это плохо».

– Мэриэнн, – начала Ветка, раскуривая свою тонкую сигарку, – ты напрасно ищешь подвох в моем приезде. У меня только одна цель – я хочу тебя предупредить об опасности.

– Ишь ты, – насмешливо протянула Коваль, – прямо голубь мира!

– Не иронизируй, пожалуйста. Не так давно у меня был серьезный разговор с Гришкой…

– Ой, Ветка, я тебя умоляю! – поморщилась Марина, вертя в пальцах выдернутый из плетеной корзинки пакетик сахара. – Я что – первый день знаю тебя? Все твои так называемые «серьезные разговоры» с Бесом происходят в одном режиме – ты поишь его какой-то дрянью и потом, введя в транс, задаешь те вопросы, ответы на которые хочешь получить. Так что не надо мне сейчас сказок, хорошо?

– Ладно, ладно! – Ведьма раздраженно выдохнула дым, уронила столбик пепла в пепельницу и продолжила: – Да, пусть так. Ему кто-то позвонил, и Гришка сделался прямо параноиком – бегал по дому, орал, матерился. Я почувствовала, что произошло нечто, о чем он мне добровольно не скажет, ну, вечерком и пообщалась с его подсознанием. Так вот, дорогая. Гришка хочет тебя убрать.

– Вот ты мне сейчас новость сообщила – прямо «Таймс» отдыхает! – усмехнулась Марина. – Твой дорогой супруг пытается сделать это так давно, что мне уже даже интересно – получится ли у него.

– Мэриэнн, я не шучу! – почти взвизгнула Ветка, и Коваль насторожилась – видимо, все действительно не совсем так, как она себе это представляет, раз ведьма так дергается. – Он разговаривал с кем-то, кто обещал ему помочь вернуться и даже снова занять прежний пост, но в обмен потребовал устранить Ворона и всех, кто что-то знает о скандале с пропавшими бумагами Гришки – с теми, где все «откаты» и прочая денежная ерунда!

– О моем участии в этом деле знали трое – Ворон, Бес и ты, – Марина уставилась в глаза подруги, и та, поборовшись пару секунд, опустила взгляд на стол.

– Еще знал Хохол, – прошептала она, и вот тут Марина просто взвилась, вскочила из-за стола:

– Хохол?! – не понимая, что кричит по-русски, привлекая к себе внимание немногочисленных посетителей и хозяев кафе, рявкнула она. – Хохол, говоришь?! А соображаешь вообще, что лепишь-то?!

– А ты так слепо ему веришь? – тихо проговорила Ветка, не поднимая глаз.

– Да! Ему – как себе! Как себе, понимаешь ты это, бестолковая?! Только он ни разу – слышишь ты – ни разу меня не продал и не предал!

– Мэриэнн, сядь и сбавь тон, – попросила ведьма, не поднимая глаз, – и ради бога – прекрати орать по-русски, на нас все смотрят.

Коваль опомнилась – действительно, у разговора появилось несколько слушателей, с любопытством наблюдавших за стройной высокой блондинкой, говорившей на непонятном языке. Мило улыбнувшись, она громко пробормотала извинения и села.

– Не смей никогда обвинять Хохла в том, чего он не делал, – держа наклеенную улыбку, процедила она сквозь зубы, – иначе я тебя убью. Он никогда не сделает ничего во вред мне, а уж если дело касается твоего мужа – то тут у него железный принцип – Бес виновен уже тем, что посмел поднять руку на моего сына. Ты знаешь эту историю не хуже меня, дорогая.

– Знаю, – вздохнула Ветка, – но ведь и ты знаешь, что я никогда не поддерживала его в этом. Ты не можешь думать, что я заодно с ним.

– Да хоть за два – мне это безразлично. Меня бесят твои подозрения в адрес Хохла, понятно? И не переводи разговор.

– Я не перевожу. – Ветка умолкла – к ним подошла официантка и принялась расставлять на столе кофейные чашки, спиртовку с большой джезвой, над которой поднимался пар и аромат крепкого кофе, плетенку со свежими булочками, вазочку с апельсиновым джемом и маленькие пиалки. Дождавшись, когда девушка отойдет, она продолжила: – Не перевожу я ничего. Но на твоем месте не стала бы сбрасывать со счетов такую персону, как твой муженек.

– Ты начинаешь испытывать мое терпение.

– Хорошо, пусть. Но на меня тогда тоже не греши – мне хватило одного предупреждения, я не желаю разделить участь кошки из анекдота.

– Очень на это рассчитываю, – фыркнула Марина, намазывая джемом булочку.

– Если ты собираешься ехать в Россию, то сейчас неудачный момент.

Сказав это, Ветка умолкла и принялась за выпечку и кофе. Коваль похолодела – значит, Ветка все-таки ухитрилась каким-то образом пронюхать о предстоящей поездке, и именно это заставило ее прилететь сюда. Марина понимала – не поехать и не помочь Машке она не может, потом ни за что не простит себе, если с Марьей или ее дочерью что-то случится. Да и вряд ли кто-то будет искать ее в Сибири. А вот визит к Ворону явно ставил под угрозу ее собственную жизнь. И вот здесь нужно крепко подумать и сто раз все взвесить. Но самое главное – не ставить в известность об очередной Гришкиной пакости Хохла. Тот либо запретит ей ехать, либо заявит, что поедет с ней, а ни тот, ни другой вариант Марину не устраивал.

– Слушай, Ветка, – медленно заговорила она, уставившись в лицо подруги, – ни при каких условиях Женька не должен узнать о том, что ты мне рассказала. Понимаешь? Ни при каких – даже если он тебя бить начнет.

– Э, нет! – улыбнулась ведьма. – Не тяни меня в свою компанию, я хохловских побоев не вынесу.

– Я предупредила.

– Да понятно все… Только вот ты сама что делать собираешься?

– А разберусь по ходу пьесы. Все, допивай кофе, а то еще дорога не близкая. Не люблю по темноте ездить.

Хохол, в отличие от жены, не смог справиться с собой и сделать радостное лицо при виде появившейся на пороге дома гостьи. Марина за Веткиной спиной делала круглые глаза и грозила ему кулаком, призывая не обострять ситуацию, но Женька не мог удержать рвущиеся изнутри чувства. Приезд Ветки нарушил его планы провести с женой время до отъезда в Россию, и скрывать это он не собирался. В ответ на приветственно раскинутые Веткой руки он хмыкнул, недобро сверкнул серыми глазищами и процедил:

– Сто лет мечтал тебя увидеть!

– Мечты сбываются, дорогой, ты не знал? – проглотила обиду ведьма.

– Некоторым мечтам лучше бы так и остаться неисполненными, – буркнул он, – ну, не стой, проходи, раз уж нет возможности обратно тебя отправить.

– Гостеприимный ты, Джек! – фыркнула Ветка, сбрасывая шубку. – Ничего, потерпи, я ненадолго.

– Надеюсь! – бросил Хохол, помогая Марине стянуть сапоги.

Коваль легонько стукнула его по спине, но он только мотнул головой и сразу ушел в спальню, сославшись на недомогание. Грегори же, спустившийся из своей комнаты на звук голосов, напротив, радостно повис на шее Ветки:

– Ты давно у нас не была! А почему Алешку не привезла, мне бы веселее было?

– Он не очень здоров, Грегори, – обнимая мальчика, проговорила Ветка, – ему трудно было бы так долго лететь, а потом еще и на машине ехать.

– В Англии хорошие врачи, – серьезно и авторитетно заявил Грег, – они бы его вылечили. Маму вон вылечили, а ведь она совсем была больная, когда мы сюда приехали.

– А ты помнишь, как вы приехали? – удивленно спросила ведьма, чуть отстраняя ребенка от себя. – Ты ж совсем был маленький, только говорить начал.

– Я не все помню, но то, как мама все время в постели лежала, помню, – вздохнул он. – А потом она поправилась, и мы стали вместе везде ходить. И Алешу твоего врачи бы тоже могли вылечить.

– Нет, Грег, Алешу не могут вылечить врачи, даже такие хорошие, как здесь, – смахнув с ресниц набежавшие слезы, проговорила Ветка. – Я бы все отдала, чтобы он был таким, как ты… Но это невозможно.

– Жалко, – Грег погрустнел, – а то мы бы с ним здорово время провели, я бы его с одноклассниками познакомил, на тренировки бы с собой брал – я же много тренируюсь, ты знаешь?

– О, ну-ка, пойдем, похвастаешься медалями! – оживилась Ветка. – Мама говорила, что ты просто чемпион?

– Ну… – покраснел мальчик, – мамуля любит преувеличить… Я еще не все выиграл, что мог бы по своему возрасту…

– Все равно молодец. Ну, покажешь медали-то?

Обняв Грега за плечи, Ветка пошла с ним к лестнице. Марина, молча слушавшая этот разговор, в очередной раз удивилась тому, как взросло рассуждает сын. Когда они с Веткой скрылись на втором этаже, она почувствовала, как сковывавшее ее весь день напряжение потихоньку иссякло – как будто с плеч сняли давивший груз.

«Ну ты смотри – я становлюсь человеконенавистницей, – хмыкнула она про себя. – Уже и подругу не могу выносить… Хотя, наверное, не в Ветке дело, а в той информации, что она притащила в клюве. Нет, я не удивилась, всегда знала, что Гришка не остановится, пока не уберет меня. Но почему-то именно сейчас мне не по себе. Не могу предугадать его действия – вот почему. Не могу принять контрмеры – и это меня нервирует. Но хотя бы знаю, что есть чего опасаться, – уже дело».

В кухне Марина обнаружила приготовленный-таки Хохлом ужин – огромный пирог с мясом, легкий салат из семги, крошечных помидорок-черри и нескольких видов салатных листьев, а в духовом шкафу истекал соком запеченный в слоеном тесте кролик.

– Извращенец! – простонала Марина, обозрев количество блюд и, главное, оценив их калорийность.

Сама она могла спокойно и с удовольствием только попробовать это все, ну, разве что вот салат не вызывал нареканий, остальное же потом не дало бы спать без кошмаров. Однако Марина не могла не отметить, что при всей своей неприязни к Ветке Хохол все-таки приготовил то, что та любила. Куда помещается вся эта пища в худеньком и маленьком организме Виолы, Марина не понимала.

На лестнице раздались шаги и заливистый смех Грегори – они с Веткой направлялись в кухню.

– …и я тоже папе помогал, – донеслось до Марины, – он меня учил правильно кролика в тесто заворачивать. А салат я сам сделал, я такой давно умею, это просто и быстро, а мама его очень любит.

– Да ты уже совсем мужчина, Грег, – ответила Ветка, входя следом за мальчиком в кухню, – и то, что ты готовить учишься, просто здорово. Твоей девушке явно это понравится.

По тому, как смущенно замолк и покраснел сын, Марина поняла – Ветка попала в точку, и не исключено, что всю эту возню с готовкой Грег затеял как раз ради Анетт Каллистер, отец которой был очень известным в городе шеф-поваром лучшего ресторана. Сын как-то обмолвился, что Анетт считает своего папу лучшим примером того, каким должен быть мужчина. «Растет, – с любовью глядя на то, как сын отодвигает тяжелый стул и помогает Ветке сесть, подумала она. – Так и не замечу, как он станет совсем взрослым».

– Мама, мы тут поужинаем, да? – предложил Грегори, открывая посудный шкаф. – Чтобы из гостиной потом посуду сюда не носить?

– Как скажешь, – отозвалась Марина, – сегодня, как я понимаю, ты у нас по кухне распоряжаешься, и мы любое твое решение выполним.

– Пойду папу позову, – расставив на столе тарелки, разложив ножи, вилки и салфетки, сказал сын.

– Да, давай.

Мальчик, подпрыгивая на одной ноге, выскочил из кухни. Ветка, проводив его грустным взглядом, пробормотала:

– Счастливая ты, Маринка.

– Да, повезло, – насмешливо откликнулась Коваль.

– Нет, я не в глобальном… я о том, что вот пацан здоровый, нормальный, рассуждает, как по книжке читает, стремится к чему-то…

Марина обошла стол и обняла спрятавшую лицо в ладонях подругу:

– Вета, не надо. У каждого свой крест, видимо. У тебя вот – Алеша… Но разве ты его меньше любишь, чем если бы он был здоров? Ведь нет же – наверняка не меньше, а то и больше, потому что его жаль. В конце концов, ты просто подумай – а если бы вы его не усыновили? Как бы он жил? Да уже и не жил бы, скорее всего, кому в детдоме-то с ним так заниматься, как ты это делаешь?

– Я плохая мать, Маринка, – всхлипнула Виола.

– Ой, а что такое – хорошая мать? Я вот – хорошая, что ли? Где критерий? Кто его видел? Да никто! Ты делаешь для Алеши больше того, что смог бы человек, мне так кажется. И благодаря тебе он жив и растет, развивается. Да, он никогда не сможет бегать наравне с Грегом, например, но ведь он у тебя все умеет – и читает, и даже стихи сочиняет! Так что ты тут бога-то гневишь? Алешка поднялся над своей болезнью, он может то, что никогда не смогут те, в кого так душой не вкладываются, как ты!