Французская баллада бесплатное чтение

Предутренний Париж, чернильные деревья,

Гнетущих облаков сапфировая стынь.

Вернуться завтра к Вам? Иль в катакомбном чреве

Из мрамора ваять недвижных героинь?

Слова былых времен – Бодлера и Верлена –

Из памяти моей струятся, как дымок,

Исчезнуть не боясь, легко и кантиленно.

Покинутый поэт – я снова одинок.

Но утро не решит тягучестью покорной,

Куда же устремить звенящие шаги.

Туманом пудря нос в пустующей гримёрной,

Рассвет на миг застыл над зеркалом реки.

Аня

Она всё твердила десятки признаний

И после концерта в продрогшем Руане

Была бы чуть русской, представилась Аней,

Но дело не в том.

Читает «Le monde», новостные все ленты.

В глазах её – ветви сирени и лето.

Не слушает маму: «Ты глупо одета.

Не мокни в пальто».

Нескромная ночь побледнела с рассветом.

Рубашка на стуле. Двойные манжеты

Запутались в платье. Гремят кастаньеты,

Как в детстве, внутри.

Наивных восторгов цветная корона.

Я глупый король в королевстве без трона.

Мчусь завтра на юг, где желтеет Гаронна.

Увидимся ли?

Бесплодные зимы скрутились в спирали.

Мы брали взаймы и беспомощно крали

Часы и минуты на жизненном ралли

И где-то теперь

Грустят под мансардой лиловые очи,

Хранят интервью, изучая до точек.

Призывно белеет, одна среди прочих,

Открытая дверь.

***

Укачай в колыбели из слов,

Одеялом заботы укрой.

Будет нежиться остров-альков,

Омываемый пеной морской.

Мне поведай о давней поре,

На заре жесточайших времён,

О султане, что держит гарем,

И красавицах, вянущих в нём.

Звон браслетов, прозрачный муслин

И движения бедрами в такт.

Стонет флейта, стучит тамбурин

Барабаном любовных атак.

В сладкой дрёме теряется звук.

Тают образы тонкой свечой.

Я усну под рубашкой из рук,

На твоё опираясь плечо.

Обезжиренная жизнь

Ты скажешь – было как у всех:

Окно с геранью, детский смех

И новогодний крик петард.

Домашний круг или салон:

С друзьями встречи под вино,

И рыба с соусом тартар.

Орлиный профиль, нежность рук,

Двойной эспрессо поутру.

И звук шагов сводил с ума.

Теперь же не возникнет цель

Лететь в Париж или в Марсель

Промчаться по стопам Дюма.

Что скажут люди, mon ami,

Милее кресло и камин.

Уюта вечные рабы.

Домашний милый парадиз

Иль обезжиренная жизнь

Без приключений и борьбы?

Банально жизнь прошла. И вот –

Уж шестьдесят. И огород

Взывает от весны к весне.

Всё реже будит телефон,

Забыты пиво и крюшон.

А ты с кроссвордом и в пенсне.

***

Над мостовыми дождь порхает.

Деревья машут опахалом.

И, чувству грусти потакая,

Бреду куда-то наугад.

Ты не придёшь. Пусты витрины.

В углу немое пианино.

На фото – домик с мезонином

Опять притягивает взгляд.

Как в океане гибнут волны,

Так голос одинокий тонет

Среди асфальта и бетона

В чужой капризной суете.

Воспоминания – как пытка, –

Песок пустынь – горячий, зыбкий.

В глазах – огни твоей улыбки,

В пустой квартире – счастья тень.

***

Твоих сандалий лёгкий шаг.

Бледнеет солнца полу-шар.

И что-то шепчет старый диск.

Витает запах чайных роз.

Кусты высокие, в наш рост,

Кивают дружно: «Обожди».

Неспешен летний променад,

Но раскололась тишина

Нестройным гомоном ребят.

Июльский ветер истощён.

Легко касаясь нежных щёк,

Он уступает мне тебя.

Так нереально: рядом ты.

И резче в сумраке черты,

Их словно скульптор изваял.

Присядем вместе на порог,

Но завтра утром мой паром

Вернет всё на круги своя.

Настанет вечер ностальгий.

Бордово-красный георгин

Засыплют брызгами дожди.

В плену наскучивших квартир

Борьба с заплатками картин.

В них нет тебя, я здесь один.

Дневник

Катили волны день вчерашний,

Я окунулась в лето Ваше.

Дремали там под ветром дюны,

И были Вы мальчишкой юным.

Сараи поднимались криво,

Мелькая в зарослях крапивы.

Среди обилья троп окольных

Резвился босоногий школьник.

Девчонка с ясными глазами

Смотрела долго взором лани,

Занозой сердце будоража

И расцветая флёрдоранжем.

В лазури развевалось платье,

Не смели о любви сказать ей.

Но свежесть первых поцелуев

Бодрила, как дожди в июле.

В саду висящие качели,

Скрипя, на зиму опустели.

Осенним днём чернели волны

И уезжали Вы из дома.

Меж двух страниц таится память

О том, что в прошлом не исправить:

Кленовый лист, стишок несмелый –

Лист дневника последний, белый…

***

Кудряшки, шляпа-канотье,

Парфюм «Скандал» Жан-Поль Готье,

«Кафе де Флор», отец-рантье

И брат-гимнаст.

Кюлоты, блузка цвета брют.

Гарсоны кофе подольют,

Раскроет кто-то парашют –

Не даст упасть.

Пон-Нёф, балетки, красный зонт,

Дождит очередной сезон

Под колокольный гулкий звон

И чаек визг.

Поклонник дерзок и шутлив.

Скучает в сумке детектив.

Бесцельно глядя в объектив,

Проходит жизнь.

***

Поздний час в кафе парижском,

Моцарелла и вино.

Вдруг – нежданная записка

Из прошедшего давно.

Появление героя,

Словно синема-сюжет,

Но сдавалась я без боя,

Не противилась уже.

Нас захлёстывала нежность,

Превращаясь в водопад

Чувств прекрасных и безбрежных,

Как и много лет назад.

Крылья мельниц трепетали,

И звучал мотив любви.

Мы кружились, вспоминали

Годы юные свои.

А луна спешила дальше,

Звёздной дымкой нас маня.

Пусть мы стали много старше,

Но в душе ручьи звенят.

Пусть мы стали осторожней

И размереннее жить,

Юность – прошлое, и всё же

Невозможно не любить.

Двадцать пять лет

Шесть тридцать. Кофе и омлет.

Смех мамы, баритон отца.

В те двадцать пять счастливых лет

У жизни не было конца.

К вершинам авиабилет.

Карьера. Ужины в бистро.

И двадцать пять безумных лет

Промчались поездом в метро.

Клико, дор-блю и шевроле.

И слишком рано на покой.

Но двадцать пять ушедших лет

Осели на висках мукой.

Курорты, Альпы и шале.

Швейцары около дверей.

Ей двадцать пять прекрасных лет.

Мне не признаться в чувствах к ней.

Кюре

Зловещий сон. О чём? О чём?

Откроет церковь на заре

Латунным вековым ключом

Старик-кюре.

Гортанных звуков странный строй,

Алтарь как будто бы поник.

Два террориста, возглас «Ой»,

Кюре-старик.

Все тщетно, бытие есть тлен,

Но дух не сломлен на одре.

Поднялся медленно с колен

Старик-кюре.

Заложники дрожат в углу,

Клокочет в горле жуткий крик.

Раскинул руки на полу

Кюре-старик.

***

Спадали листья, землю пудрил снег,

Жизнь с каждым годом набирала скорость.

В речах чужих мне слышался Ваш голос

И с каждым днем отчётливей, ясней.

Но наши траектории планет

Всегда существовали параллельно.

И в этой ограниченной Вселенной

Мы не могли столкнуться много лет.

Мне так хотелось с Вами разделить

Закрытость комнат, где дремало счастье,

Порывы ветра, непроглядность чащи,

Восхода кромку в золотой дали.

Как красные шары среди зимы,

Проулками пустынного квартала

Нелепо Вы и я в тиши летали,

Пока не стали общим словом «мы».

***

Войдите, все двери открыты!

Вдвоём у окна постоим.

Я в Вашу попала орбиту:

Исчезла опора Земли.

Песчинкой меня завертело

В потоке мелодий и слов,

Но млеет безвольное тело

От сладости этих оков.

И нет ничего сокровенней

Среди городских пантомим,

Чем эта весна вдохновенья

В финальном аккорде зимы.

Сын другого отца

Треснул мир, словно старый забытый рояль,

Опустела кроватка, игрушки ушли

За тобой и ребёнком, пугливо таясь,

Навсегда растворились в дорожной пыли.

Сын другого отца в городской суете

Засыпал на плече, чуть касаясь щеки,

За собой уводил в мир весёлых затей,

Отрывал от забот и щемящей тоски.

Против воли любил этот радостный смех

И глаза, что чернели агатами слив.

Он меня обнимал. Шевельнуться не смев,

Я стремился к нему, будто был он моим.

В нём сквозили до боли родные черты:

Материнские жесты, похожесть лицом.

Без мальчишки мой дом посеревший остыл.

Я остался теперь одиноким отцом.

Каждый год проходящий заставит считать:

Девять, десять, семнадцать – ему в институт.

Ощущать себя старым и глупым опять

Без надежды когда-то былое вернуть.

***

Таился в сердце счастья миг.

И, взявшись за руки тайком,

Мы пили кофе с молоком

В кофейне Рю Сен-Доминик.

Казалась встреча дивным сном,

Как будто нам по двадцать лет.

Хрустящей корочкой багет

Дарил домашнее тепло.

Вдали – извечный Пантеон…

Но прошлых зим свинцовый груз

Не замедлял влюбленный пульс.

Чуть слышно пел аккордеон.

Улыбкой будто бы дразня,

Поддавшись правилам игры,

Ты обещаньями покрыл,

Как поцелуями, меня.

***

Банально-глупый парафраз.

Забыть, забыть про всё скорей.

Крадётся поезд сквозь Эльзас –

Пятнистый исполинский змей.

Осталось в мае слово «твой»,

Как этикетка с багажа.

Машины рёв, собачий вой –

Воспоминаний сторожа.

Вагон сидячий полупуст:

Вот римский профиль в уголке,

Лимонный запах, чипсов хруст,

Влюблённые рука в руке.

Суфле из низких облаков –

Десерт для творческих побед.

Среди десятка марш-бросков

Важнейший – на пути к себе.

***

Шторм на море, зябнущая Рига

В шали сплетен и дурной молвы.

На диване брошенная книга,

Что когда-то прочитали Вы.

На стене с портрета незнакомка

Смотрит, не склоняя головы,

Губы сжатые надменно-тонки –

Их когда-то целовали Вы.

Терпкий вкус янтарного муската.

Многоцветье ветреной листвы.

Кто ответит, счастье или фатум,

Что всю жизнь её любили Вы?

***

Трещит расколотое небо:

Разломы молний, страха дебри.

Внизу – сверкающая Эльба –

Моя немая визави.

В лохмотьях кружев Ностальгия

Мне шепчет, что, не убеги я,

Мы, несомненно, бы погибли

В плену несбыточной любви.

Бессонницу делить мне не с кем –

Для слёз, быть может, повод веский.

Трепещут в окнах занавески,

Озябнув под стеной дождя.

Рассыпав грусть, дождаться всходов.

Пусть долговечность чувств не в моде,

Друг перед другом мы свободны,

Но нет свободы от себя.

***

Бранится буря за окном.

Скрип ставен, и не спится Насте,

Дрожит браслетик на запястье,

Стихи спускаются в альбом.

Шаги стремительны, легки.

Она – невеста в одночасье.

Скользят браслеты по запястью

Под ласкою мужской руки.

Слезинка? Совершенный вздор!

Кофейня и чужие сласти.

Браслеты на сухих запястьях.

В бетонных тучах Сакре-Кёр.

Под сенью молодых дерев

Та, что укорам неподвластна.

Молчат браслеты на запястьях

В предместии Сент-Женевьев.

***

Изящный лёгкий арабеск,

Точёной шеи поворот,

Оваций рокот, рампы блеск,

Гримёрная, цветы. И вот

Корнет – многоречивый франт

Тревожит сердце, как гобой,

Небрежно мнёт в руке шафран

И декламирует Рембо.

Крикливой сплетницы навет.

Дуэль по утренней росе.

Фуражка катится в кювет.

Одно неловкое пассе.

Пуанты брошены к реке,

Затихли шорохи кулис…

И жизнь в стремительном пике

Сорвалась вниз.

***

Бабочка вверх взлетела –

Грохнулась я

Всем беспокойным телом

В сухость жнивья.

Запах сапог, мундира,

Знойного дня.

Вот офицер-задира

Поднял меня.

В клетчатом платье дырка.

Шишка на лбу.

Пес недовольно фыркал,

Слыша пальбу.

Выстрелы по мишени –

Папы игра

С дядюшкой здоровенным.

Крики «ура!».

Кофе пила с соседкой

Мама в саду.

Ссадины ныли крепко –

Грех на виду.

Нянюшка стала охать:

«Голубь ты мой».

В тазике цвета охры

Смыла водой

Шалости и тревоги

Детского дня,

Песню мурча про Волгу –

Слов не понять.

Лето в лапту играло

Солнца мячом.

Шею сжимал устало

Воротничок.

Липа цветы бросала

Щедрой рукой.

Мак разгорался алый –

Предгрозовой.

Для Вас

Стою пред Вами на коленях,

Не поднимая головы.

Роятся чувства и сомненья,

Подобно смерти промедленье,

Увы!

Мы завтра выступаем рано.

Подписан полковой приказ.

Я буду первым между равных,

Покрою имя громкой славой

Для Вас.

Как о нежнейшем раритете,

О поцелуе Вас прошу.

В любовь безумную поверьте!

Для Вас одной на этом свете

Дышу.

***

Забыт родительский наказ.

Летят под горку птицы-сани.

Неловкость трепетных касаний.

Ожоги рук, магниты глаз.

Румянец щёчек наливных,

Обрывки нежных слов несвязных.

Над ними строгости невластны,

В порыве сердца нет вины.

Влюблённых холод не берет.

Беспечным ярмарочным звоном

Шумит многоголосый гомон.

Январь. Четырнадцатый год.

***

Широкий снега бастион,

Лачуг недельная щетина –

Февральских дней невыразимость.

Зимою город отбелён.

Сугроб – нетронутый пирог.

Машины загоняя в ножны,

Колеса ноют безнадёжно

На смутных линиях дорог.

Кидаем в вечность дней серсо.

Ключей в замке протяжен скрежет.

Прогулка вздорна – холод режет

Морозным лезвием лицо.

Горы сереет монолит.

Блестит озёрный чёрный оникс.

Тепло уходит из ладоней,

И стужа душу леденит.

***

Выдуло, выстыло.

Градинки-выстрелы.

Небо нечистое.

Стынь и тоска.

Март нескончаемый.

В сёлах скучаем мы,

Не вырываемся

Из тупика.

Всюду распутица.

Флюгеры крутятся.

Хлюпанье в лужице –

Детский восторг.

Снова свободные!

Тропы не пройдены,

И не изношены

Сотни сапог.

***

Дождитесь! Дождитесь!

Заклятья просты.

В торжественной свите

Сирени кусты.

Дождило, дождило

Апрельской тоской.

Что будет, что было –

Расклад непростой.

Пусть мелкою рябью

Дрожит водоём,

Пред мысленным взглядом

Мы с Вами вдвоём.

***

Гром за решёткою затих.

Глицинии соцветья мокнут.

Дежурят стрельчатые окна

Взамен мальчишек-часовых.

Прищурясь, вглядываюсь в даль:

Цвет сада – белоснежный всполох.

Его девичий век недолог –

Непостижимая печаль.

На изнуряющем ветру

Деревья молча примут постриг.

Кресты церковного погоста

Навеют мглистую хандру.

***

Небесной лазури открытая дверца.

Разбойное солнце. Колотится сердце.

Весна наступает, еще понарошку.

Земля оживает. Осталось немножко,

Снег громко заплачет протяжной капелью,

Хор длинных сосулек споет «а капелла».

Умоются крыши дождями косыми,

И кроличьи шубы все улицы скинут.

А ветер коснется вихров непослушных,

Приветствуя друга тепло и радушно.

***

Обрушилось солнце лавиной на город.

Машины кряхтят, воробьи тараторят.

Глотают троллейбусы сонных прохожих:

Детину с портфелем, девчонок пригожих.

Размашистых улиц цветная палитра.

Пекарня к себе зазывает нехитро:

Имбирным печеньем и булкой с изюмом

Рисуя улыбку в витрине угрюмой.

Приземистый дворник хандру выметает:

«Негоже печалиться в нынешнем мае».

***

Не засыпаешь допоздна,

И бродят мысли,

Где толстощекая луна

В небесной выси.

Где звезд фонарики горят

Над южным взморьем,

Где ровный частокола ряд

И дух привольный.