Отмычка бесплатное чтение

Пролог

— Ваше Величество! — гонец ворвался в зал и рухнул прямо перед троном, захлебываясь дыханием. — Грохх пал, император!

Повисла тишина. Император побледнел, даже привстал на троне. Его бесцеремонно прервали, но сейчас было не до этикета.

— Гро… хх… — в горячке повторил гонец и тяжело уронил голову на пол. Его одежда промокла насквозь, лицо и плащ были в грязи. Размытая дорога не любит путников и не прощает спешки.

— Привести его в порядок, — прозвучал короткий приказ. — Чтобы через час — нет, полчаса! — он был здесь с докладом! Отправьте соколов в Арсэм и к Заставе: необходимо знать, что там происходит.

Император тяжело опустился на трон и мрачно окинул взглядом притихший зал. Понятливые фаворитки куда-то испарились, придворные вышли вон — приём сам собой завершился. Позади высокой резной спинки остались стоять лишь двое советников. Но и они хранили тишину, не смея нарушить мрачные думы своего повелителя.

Построенный ещё во времена магов, Грохх пережил множество битв с дикими племенами. Они единственные, кто отваживались на штурм Безликих Гор. Удачное расположение города создало естественную природную цитадель с выходом вглубь союзных земель, закрыло другие пути. Грохх считался самым безопасным. Империя Нэш не видела угрозы с северной стороны уже несколько веков. Стены обветшали, превратились в декорацию. Постройки давно вышли за их границы, а сам город обзавелся искусственной заводью и небольшим портом. Вот уже три столетия как из него налажена постоянная поставка камня и руды. Из военного город стал ремесленным.

Неудивительно, что оборона пала.

Удивительна атака со стороны горного кряжа, ведь так быстро и незаметно Грохх атаковать больше неоткуда. Конечно, видя, как разжирел город, оскорблённые дикие племена не раз пытались вернуть якобы принадлежавшее им. Не раз они проигрывали самой природе, погибая от лавин и камнепадов, срываясь вниз с острых вершин или становясь кормом огромных орлов. Пики Безликих Гор безжалостно собирали страшную дань за любую попытку вторгнуться на их территорию. В древних книгах и вовсе можно было найти упоминания о драконах — тварях, созданных магией и забытых с ней вместе.

Неужели кто-то смог пройти сквозь все препятствия? Втайне от разведчиков стянуть столь мощную силу, чтобы не побояться атаковать вот так? Открыто? Наплевав на силы природы и гарнизон лучников?

Забывшись, император с яростью ударил по подлокотнику трона. Древесина ответила нерушимой твердостью, помогла успокоиться и собраться с мыслями. Вошел слуга, сообщая, что гонец из Грохха пришел в себя и готов говорить. Через несколько минут юнец, совсем ещё мальчишка, вновь предстал перед троном. Выглядел он неважно: мял руками край свежей одежды, дрожал не то от страха, не то от усталости и, заикаясь, мямлил извинения.

Император сдвинул брови, одним взглядом прервав бессвязный поток слов.

— Докладывай по делу, гонец!

— Т-так т-точно! — мальчишка вытянулся по струнке и задрожал ещё больше, но мямлить перестал. — Противник неизвестен! Числен-нность неизвестна! Количество жертв… Нет, количество выживших — неизвестно, Ваше Величество! Кто спасся, те молятся. На Грохх напали не люди. А кто — никто не знает. Простите, Ваше В-величество…

Император молчал.

Пальцы отбивали раздраженную чечётку по полированному дереву, в высокие окна лился неуместно тёплый солнечный свет — видимо, дождь кончился.

Тишина затягивалась.

— Ты знаешь, как они выглядели? — спросил, наконец, император. — Любая информация, пусть даже слухи.

— Я сам н-не видел. Т-те, кто вырвался, говорили, н-ну… — мальчишка нервно сглотнул и продолжил совсем шепотом, — говорили, что твари эти — из детских страшилок. Сошли с гор чёрным оползнем, разбились на синеглазые тени и давай рвать всё вокруг. Солдаты не справились. Огонь не справился. Всё как в сказках, Ваше Величество. Даже жрецы отступили… А магов-то уж века как нет.

Император поморщился, когда гонец принялся говорить о народных сказках. От доклада больше не было толка. Скоро вернутся соколы — их письма расскажут больше. Но стоит ли ждать?

— Свободен! — резкий кивок на двери, и мальчишка, отвешивая поклоны, выбежал из зала.

Все книги о магии давно сожгли, уже никто не помнит, что такие были. Сочинять про неё запретили давным-давно. Ещё когда Пятеро ушли, весь мир старался забыть. И забывал. Сила жрецов царствовала на Изнанке мира, вырезала из неё любое напоминание о власти ушедших. Молва, конечно, осталась, но былое стало мифом. Миф — глупой сказкой. Простой люд её рассказывал детишкам на ночь, кто побогаче — кривился, если услышит: им не к лицу повторять глупости за рабочими и крестьянами.

Лишь одна семья во всей империи знала прошлое и верила сказкам. Хранила секрет. Из поколения в поколение передавала наследникам часть истинной истории.

Когда шаги гонца перестали отдаваться эхом в пустом мраморном коридоре, император тихо позвал:

— Фернандо.

Один из советников вырос перед троном и преклонил колено. Бастард предыдущего императора, он смог завоевать признание собственным умом и навыками. Лишенный прав на престол, но признанный сыном, Фернандо пошел своей дорогой и в итоге был посвящён в секреты правящей семьи. С гибелью Рудольфа, бывшего военного советника, Фернандо занял его место.

— Найди Лиону. Жду вас обоих у себя, — сказав так, император встал и вышел в предупредительно открытую дверь. Второго советника он отпустил коротким кивком. Счетовод сейчас был не нужен.

Верховную жрицу долго ждать не пришлось. Когда она вошла в кабинет, император не смог сдержать тёплой улыбки. Её отец, Рудольф, когда-то отдал жизнь, пытаясь спасти наследника трона. Увы, напрасно. Погибли оба.

Рано оставшиеся сиротами дети — Лиона и Ганс — на какое-то время стали единственной поддержкой для императора в его горе.

Дети изо всех сил старались оправдать доверие. В свободное время Лиона совершенствовала навыки в храме при замке, а её брат с головой погрузился в военное дело.

— Ваше Величество, — Лиона как всегда сдержанно поклонилась, тоже пряча улыбку. — Я здесь по вашему зову.

Император жестом указал на одно из свободных кресел. Другое занял Фернандо — прямо у заваленного бумагами письменного стола. Времени ожидания как раз хватило, чтобы поднять старые документы и освежить в памяти знания предков.

— Мне нужно, чтобы ты проверила нити Изнанки. Так тщательно и так глубоко, как только можешь. Прости, моя девочка, что прошу об этом без подготовки. Завтра ты сможешь отдохнуть.

Лиона чуть приподняла брови, но больше ничем не выдала удивления. Просьба, конечно, была странной. Хотя Изнанка мира доступна жрецам, её почти не использовали. Даже Лиона при всей своей силе не могла верно прочитать нити. Увы, истинных предсказателей больше не рождалось. Будто Пятеро богов древнего пантеона забрали у людей что-то ещё, кроме родства со стихиями.

— Я постараюсь. Но, боюсь, не в моих силах увидеть много…

— Ты сильнейшая из жрецов империи, — улыбнулся император. — Лучше тебя не сможет никто. Скажи мне только, Ганс ещё не вернулся?

— Брат? Письмо от него пришло неделю назад… Думаю, он будет в столице уже завтра.

— Так скоро? Прекрасно. Как его обучение?

— Брат писал, что много узнал и говорил даже, что готов принять титул… — Лиона вдруг подалась вперёд, зачастила, боясь упустить возможность:

— Да, он ещё слишком юн, но я прошу вас не отказывать Гансу в поддержке! Вы так много дали нам, Ваше Величество… Уверена, Ганс станет образцом верности, каким был наш отец.

— Я нисколько не сомневаюсь в наследниках Рудольфа, — император легко коснулся волос Лионы. — Ни в старшей, ни в младшем. Спасибо, что так заботишься о нас всех. Но время не ждёт, я прошу тебя поспешить.

— Что мне искать на Изнанке?

— Ищи… Грязь. Гниль. Всё, что вызовет у тебя отвращение, моя девочка, всё, что чуждо самой природе.

Лиона кивнула, удобнее села в кресле и закрыла глаза. Через мгновение её окутал светящийся кокон, дыхание остановилось, а лицо побледнело. Обученные жрецы могли не дышать очень долго. Но нырнуть на ту сторону Изнанки вовсе не сложно.

Сложно — вернуться.

Фернандо тем временем успел изучить бумаги и, наконец, подал голос:

— Я не смогу стать вторым ключом, брат. Мы связаны кровью, ритуал не примет.

— Я знаю. Ключом станет Ганс.

— Что? — Фернандо бросил беспокойный взгляд на Лиону и покачал головой. Времени на ответ у него не осталось: с глубоким судорожным вдохом жрица пришла в себя.

— Они… — Лиона сглотнула, закашлялась в коротком приступе, и Фернандо протянул ей стакан воды:

— Не торопись.

— Чёрного не стало больше, Ваше Величество. Но сами нити… Они изменились. Не знаю, как сказать вернее. Раньше чёрное всегда путалось: завязывалось узелками, переплеталось, пачкало кляксами нити душ. А теперь среди них появился порядок. Это сложно описать… Я думаю… Будто их что-то тянет.

— Тянет, говоришь… — император сам себе качнул головой. — И тянет на север? Спасибо, Лиона. Иди, отдохни. Позвать слуг, чтобы тебя проводили?

— Я распорядился сразу, — Фернандо коротко указал на дверь. — Служанка уже ждёт. Я зайду позже убедиться, что всё в порядке.

Лиона слегка покраснела, благодарно поклонилась и вышла. Император скрыл усмешку: о связи этих двоих он давно знал, но никогда не был против. Не стоило сомневаться, что Фернандо лично проследит, чтобы с его сокровищем всё было в порядке.

Позже.

— Мне спускаться за Ним? — голос советника прозвучал тихо, но жёстко. Он и так знал ответ.

— Да, приведи Его. Мы не будем ждать возвращения птиц. Раз откликнулась даже Изнанка — на счету каждый миг.

Короткий кивок, шаг прочь, но Фернандо всё равно замер в дверях, обернулся:

— Ганс… Он же сын Рудольфа. Эти три года ты многому учил его сам и даже хотел доверить воспитание наслед… младшего принца. Ты уверен?

— Мы собираемся дать волю оружию, силе которого нет и не будет равных. Я не вижу других путей защитить наш народ. А ты видишь, Фернандо?.. Молчишь… Значит, сам понимаешь. Ганс хороший мальчишка, мало кто верен мне так же беззаветно и сильно. Пускай он ещё слишком юн, но для паладина первое поручение — всегда великая честь.

Фернандо не стал отвечать. Быстрым шагом вышел прочь. Император легко мог представить, как трое с ним во главе спускаются в забытое крыло подземелья. Как скрипит ключ в проржавевшей, веками не видевшей гостей двери.

Как тихо звенят цепи и поднимает грязную голову последний из бессмертных. Тот из Пяти, кому уйти не позволила… глупость и вера в смертных.

Глава 1

Он стоял на коленях, распятый меж солдатами. Тонкий, несуразный, грязный. Голова, слишком тяжелая для высохшей шеи, казалась еще больше из-за копны путаных волос. Плесневелая затхлость и запахи грязного тела заставляли императора едва заметно кривиться: казалось, вся комната пропиталась этой вонью насквозь, и её уже ничем не выгнать.

А Он смеялся. Хрипло и скрипуче. Смех этот пускал по телу орды мурашек, рождал дрожь, сдержать которую с каждым мигом становилось всё сложнее. Тщательно подобранные слова забылись. Император не знал, что говорить. Не знал, как заставить помочь того, кому не страшны ни боль, ни смерть, а все возможные лишения уже стали образом жизни.

Но как-то начать было необходимо.

— Ты понимаешь наш язык, Энши?

Смех оборвался. Заключенный поднял свой пронзительный, невероятно живой взгляд и насмешливо фыркнул.

— Энши? Ты зовешь меня Энши?

— Во всех бумагах твое имя записано так.

Бессмертный вздрогнул и расхохотался. Безудержно. Громко:

— А! Вот оно как! Вы, люди, опять перегрызлись за власть! То-то меня перестали навещать. Старая династия пала и забрала с собой самое важное! И давно?

— Три с половиной века моя семья правит империей Нэш, — сдержанно ответил император. — Но тебя призвали не для разговоров о прошлом.

— Хэй, а как они погибли? — Энши, казалось, даже не слышал чужих слов. — Я помню мальчишку, который приходил ко мне говорить. Просто говорить, представляешь? Хороший мальчишка. Учтивый и умный, без склизкого высокомерия. Ты мог у него учиться, если бы не стал убийцей, а?

Один из конвоиров замахнулся хвостатой плетью. Оскорблять императора не позволено никому. Но Энши лишь снова расхохотался:

— Я не ел сотни лет! Хочешь сделать больно — старайся лучше, шавка.

Красный след на сухой, подобной бумаге коже исчезал на глазах. Император поднял руку, и стражи, повинуясь приказу, отпустили заключенного, отошли прочь. Их шаги заглушил звук безвольно звякнувших по камню цепей.

— Я прикажу: тебе дадут еды. Сколько и какой пожелаешь.

— Какая щедрость. Аж до слез.

— Как твое имя?

— Энши.

— Настоящее имя.

— Мое настоящее имя ты не узнаешь, — оскалился бессмертный и издевательски добавил: — Ваше Императорское Величество. Энши означает Древний. Мне по душе.

Император сделал глубокий вдох и со свистом выдохнул. Возможно, он слишком рано отпустил Фернандо. Еще один безмолвный жест, и лишние покинули комнату. Но тишина так и не спустилась: Энши всё трясся от смеха, издевался, на удивление точно угадывая мотивы.

— Не к лицу Величеству договариваться с узником, а? И что ты будешь делать? Непривычно беспомощный, слабый. Со всей своей властью слабее немощного старика, который стоит перед тобой на коленях, в цепях. Забавно, не находишь?

— Нам нужна твоя помощь.

— Нам? — в насмешку с лихвой прибавилось яда. — И кому это: «нам»? Жизни Великого Императора грозит опасность, и он в поисках силы бежит ко мне, чтобы получить силу магии. Силу удивительную, тайную, сгинувшую из этого мира. И конечно, это всё для благодарного народа!

— «Нам» — людям. Всем. Ты, я знаю, не ушел с другими, потому что верил в смертных. Остался защищать. Так вот: я пришел просить помощи для всех. Один из городов пал. Те, кто видел, говорят о неуязвимых тенях. Жрецы не справляются с ними.

— Хо-о… А вы, люди, по уши влипли! Ха-ха. Занятно. Да, ты прав. Я остался, зная, что Печать не вечна. Зная, что вы не справитесь, — сухие губы расползлись в мягкой улыбке. — Но с каждым годом всё сильнее и сильнее чувствуя «благодарность», я изменил свой ответ на вопрос: а стоит ли?

Император знал, что услышит подобное. На его лице не дернулась ни одна мышца. Император прекрасно знал то единственное, что стоит предложить взамен.

— Я дам тебе свободу. Помоги нам, и твоему заточению будет положен конец.

— Ого! Поверишь на слово и снимешь колдовские цепи? Серьезно?

— Нет. Ты прав: мой род захватил власть силой. Три века назад моя семья делала всё, чтобы спасти тайную королевскую библиотеку, которая уже полыхала в колдовском пламени. Большая часть секретов магии сгорела в том огне, их пепел навеки впаян в расплавленный камень и погребен под рухнувшим сводом. Но упавший потолок помог потушить огонь: очаги засыпало землей. Спасенные документы рассказали о существе по имени Энши. Бессмертном, заключенном в отдельной, скрытой, самой глубокой камере подземелья. Восстановив некоторые рукописи, мы смогли узнать, что ты один из Пяти. Но помня, что предыдущих властителей империи погубила магия и лишние тайны, мои предки уничтожили всё, что прямо говорило о тебе. Запретили даже спускаться, замуровали проход. Остались лишь глупые народные сказки, которым давно никто не верит. И секрет, передаваемый от отца к сыну из уст в уста. Мне известны три способа тебя освободить, Энши. Один из них я не использую, второй — использовать не могу и третий хочу предложить сейчас. Как сделку.

— Ритуал двух ключей? Не думаю, что у тебя есть выбор.

— Да. Ты последний из Пяти. Ты был сильнейшим из них во времена расцвета магии. Тебя одного хватит, чтобы выжечь теней с земель империи и снова запечатать Безликие Горы.

— Печать одного слаба. Или, — Энши снова усмехнулся, — на твой век хватит, а там, в далеком «потом», потомки разберутся? Да? Твои предки были благородней: поймали и сохранили меня как гарантию. Ах да… То были не твои предки, убийца.

Император скрипнул зубами. Его терпение подходило к концу. На удивление языкатый Энши прекрасно осознавал безнаказанность каждого слова и использовал каждую мелочь своего положения. Его ум оставался ясным несмотря на прошедшее время, тьму, жажду и голод тюрьмы.

— Первым ключом стану я. Я дам тебе свободу, если ты уничтожишь тёмных и восстановишь печать. Второй ключ позволит тебе использовать магию. Им станет человек, которому я могу полностью доверять.

— О? Такие есть?

— Такие есть. Ты, возможно, считаешь меня безжалостным и бесчестным. Но я знаю цену власти, понимаю ответственность и люблю свой народ. Мне шестьдесят, Энши. Для тебя возраст детский, но для людей — достаточный. Больше сорока лет я на троне. Меня пытались убрать из зависти, пытались, чтобы развязать войну. Но никогда, слышишь, никогда не приходил ко мне убийца от народа!

— Какая речь, — Энши всё ещё смеялся, издевался, скалился, показывая желтые, но ровные и целые зубы. — Я бы похлопал, да цепи мешают. Что же, я соглашусь. Твоё спокойствие в обмен на мою свободу: неплох товар, а?

— Я жду известий из Арсэма и Перекрестья. Вернутся соколы, и мы тотчас же начнем ритуал.

— А до этого мне торчать здесь?

— Я дам тебе комнату.

— И еду.

— И еду, — вздохнул император, — одежду, цирюльника, горячую ванну и пару слуг. Они исполнят любой разумный приказ. Если хочешь, выделю тебе и повара: закажешь любое блюдо. Надеюсь, хоть еда улучшит твое настроение и укоротит язык. Я бы предпочел провести ритуал без лишних споров.

Тяжелая кованая дверь захлопнулась уже за спиной императора, отсекая от него безумный смех Энши. Несколько коротких приказов, и бессмертный на ближайшие часы перестал быть заботой. Слуги приведут его в порядок, помогут восстановить силы. Императору же стоит как можно быстрее отыскать нужные документы, помочь разобраться в бумагах Лионе. Ритуал сложный, он потребует долгой тщательной подготовки.

* * *

Еда была великолепна.

Даже та питательная похлебка — легкая и жидкая, — которую Энши попросил первой, на вкус казалась лучше любого деликатеса. Тело понемногу просыпалось. Пища исчезала всё быстрее и быстрее, органы восстанавливали былую силу, требовали ещё, ещё и ещё. После порции, наверное, десятой, Энши наконец почувствовал ГОЛОД. К этому моменту он уже мог не только держать в руке ложку, но даже ходить без поддержки внимательных слуг. Однако за более серьезную пищу браться пока не спешил. Наоборот. Понимая, что избыток скорее во вред, он отложил ложку, заказал повару что-нибудь серьезней похлебки, обязательно с мясом, и направился в давно готовую ванную комнату.

За всё своё бессмертие Энши не испытывал подобных ощущений. Вода забирала с собой всё: и боль, и грязь. Успокаивала. Усыпляла. Пока вокруг суетились слуги, Энши действительно успел задремать. Только и отозвался, коротко ответив, что бороду брить полностью, а с волосами мастер может делать, что его душе угодно.

Проснувшись именно выспавшимся, а не переждавшим в вязком безмолвии очередное столетие, Энши узнал в зеркале себя. Слишком тонкое, не восстановившееся до конца тело выглядело просто болезненным, а не ссохшимся. Кожа больше не обтягивала череп: черты лица вернулись, потрескавшиеся губы перестали напоминать пересохшую землю. Грязный спутанный колтун исчез — теперь волосы снова рассыпались огненной волной, едва достигающей плеч.

Только глаза не изменились.

Но они уже не изменятся.

Грязные тряпки, бывшие некогда его единственной одеждой, куда-то исчезли. В комнате Энши ждал полностью готовый удобный костюм, который умело подшили прямо на месте. И ещё один обед. А потом ещё один. Утолив первый и второй голод и, наконец, почувствовав себя живым, Энши действительно начал заказывать разные блюда ради вкуса, а не пищи.

Император к нему не торопился.

А сам Энши вовсе не жаждал встречи. Он знал, видел, что сделка — обман. Император боялся. Он понимал, что один день хорошего отношения не сотрет ни предательства, ни веков заточения, ни следов от зачарованных браслетов. Их Энши ненавидел особенно. Отрезанный от собственной магии, от сил родной стихии, он не мог чувствовать мир так, как должен. Казался себе неполноценным, несуразным, слепым.

* * *

Император молчал и старался справиться с острым желанием протереть глаза. Два дня прошло после разговора с Энши. Два дня, которые потребовались соколам, чтобы доставить горькие вести. Застава на Перекрестье готовилась к осаде, Арсэм ждал подкрепления — в городе не хватало обученных жрецов, а те, что были, уже сутки поддерживали мощнейший барьер, не позволявший тёмным проникнуть за крепостные стены. Остальные жители бежали. У реки, четкой границей отделявшей северные земли, строились укрепления. Скоро там встанет армия, готовая задержать врага столько, сколько потребуется. Но, увы, единственной надеждой на спасение оставался Энши.

Энши, которого император сейчас видел будто впервые.

В малом зале, полностью готовом для ритуала, перед троном стоял рыжеволосый юнец. Ему едва можно было дать двадцать лет, если бы не глаза. Всё те же глаза, смотреть в которые император боялся ещё в допросной. Именно они заставляли поверить в то, что за каких-то два дня иссушенный временем слабый старик стал здоровым юношей.

— Назови… кхе, — император прокашлялся, изгоняя из голоса внезапную хрипоту. — Назови свое имя.

Энши белозубо усмехнулся, слишком ярко напомнив лиса.

— Оно тебе не нужно, Величество. Ритуал привязан к оковам, не ко мне. Думаешь, я не знаю?

По залу пронесся шепоток. Лиона и верховные жрецы, силы которых должно было хватить для ритуала, переглянулись, пораженные наглостью щенка и безразличием к ней самого императора. Ганс, уже облаченный в сверкающий новизной доспех паладина, зарычал от ярости и шагнул вперед. Рука легла на рукоять отцовского меча:

— Как смеешь ты говорить в таком тоне с Его Императорским Величеством?! Позвольте, я преподам юнцу урок!

— Не стоит, Ганс, — поднял руку император, подавив тяжелый вздох. — Мы можем простить Энши его невежество. Ему предстоит трудный путь и тяжелое бремя. Помни, твоя задача в другом. Займите свои места! Мы начинаем.

Но Энши и не подумал подчиниться. Обошел вокруг тщательно нарисованного на мраморных плитах круга, проверил свечи, посмотрел в глаза Лионе, заставив её повести плечами и отшатнуться. Замер в шаге от своего места в центре.

— Скажи им, в чём договор.

— Что? — брови императора взметнулись вверх. — Мы всё обсудили, и теперь ты смеешь требовать повторить?

— Смею, как видишь. Ты озвучишь договор здесь, прилюдно, Величество. Мы вроде как спасаем империю. Нет ничего зазорного в том, что вернейшие из верных услышат всю правду, верно? Ведь им ты полностью доверяешь?

— Тут я не стану спорить, — скрипнул зубами император. Проклятый бессмертный. Знает, что и как говорить. Тянет время? Ищет лазейку? — Заключенный Энши, единственный, кто способен получить силу и победить врага, клянется избавить земли империи Нэш от тёмных и навеки запечатать Безликие Горы. Взамен он получит свободу от своих оков и привилегии, подтвержденные императорским указом. Здесь и сейчас будет проведён ритуал, который позволит Энши использовать эту силу, Гансу контролировать её, а мне — снять оковы, когда Энши исполнит свою часть клятвы.

Бессмертный хитро сверкнул глазами, без сомнений уловив, в каком свете его представили в этих словах. Но ничего не сказал. Лишь кивнул:

— Клянусь.

— Клянусь, — эхом повторил император.

— Услышано! — откликнулись Ганс, Лиона и семеро жрецов.

Лишь после этого бессмертный сделал шаг в центр круга. Линии сложного рисунка загорелись, отвечая древнему заклятию, воплощенному в простых браслетах. Во второй круг, поменьше, встал император. Напротив в таком же замер Ганс. Запела Лиона. Со второй строфы запели жрецы, и залу затопило пронзительным белым светом.

* * *

Как и многие века назад, ритуал ударил по каждому, кого коснулся. Дар жрецов сильно ослаб, будто они день и ночь работали без отдыха. Ганс, Энши и сам император много часов провели в забытьи. Но толком восстановить силы не позволила спешка. Император, едва очнувшись, велел привести к себе Энши и Ганса, чтобы убедиться в успехе.

Увы, Ганс не понимал, как быть ключом. Всякое «представь, что открываешь невидимый замок» на него не работало. Энши подозревал, что у доблестного паладина попросту нет воображения. Да и откуда тот паладин вообще взялся? Новый нагрудник без единой царапины, плащ, никогда не видевший дороги, юнец, никогда не знавший войны. Руки во имя своего господина он точно не пачкал. Там, в подземелье, император говорил о человеке, которому верит. Что же, в этом было зерно правды: недавний ребенок с вбитыми в голову догмами подчинения и восхищения уж вряд ли посмеет сделать хоть один лишний шаг. Сам. Особенно, когда нестерпимой тяжестью давит ошейник высокого звания.

Энши невольно скривился.

Тем временем попытки Ганса что-то представить стали походить на потуги в уборной: он хмурился, дулся, краснел… И всё без толку. За время устроенной императором проверки Энши успел размяться, поупражняться с мечом — тщательно убедившись, что его за этим делом не застанут, — ещё раз вкусно поесть, выспаться, подобрать себе коня и запасной комплект одежды в дорогу. Лишь после того, как к императору вбежал очередной загнанный посыльный с небольшой запиской в руке, Энши сжалился:

— Эй, Ганс, скажи «разрешаю» и подумай об огне.

Паладин оглянулся устало и хмуро — к Энши он относился плохо, помня о дерзости во время ритуала, — но всё же подчинился. Вскинул подбородок и гордо произнес:

— Разрешаю! Огонь!

Энши усмехнулся. «Подумай» для Ганса оказалось тоже нелегкой задачкой. Но ничего не сказал: по венам, даря душе долгожданную радость, разлилось знакомое, родное и такое драгоценное тепло.

Глава 2

С мечтой обратить в пепел императора, Ганса и весь дворец сразу пришлось распрощаться: разрешения с трудом хватило, чтобы зажечь единственный в комнате факел. Энши ядовито предложил вместо «Огонь!» орать «Костер!», а лучше сразу «Пожар!» — глядишь, сработает. Но обрадованный успехом Ганс не слышал: поспешил с докладом. Несколькими минутами позднее Энши с кислой миной зажег ещё три факела и пожертвованный ради великой цели стул.

Император был в восторге.

Ганс гордился проделанной работой и восстанавливал дыхание после проклятой скороговорки «огонь-огонь-огонь». Если так пойдет дальше, от исполнения клятвы Энши гарантированно получит только головную боль.

— Эй, Величество, — вмешался он в пафосную похвалу, — далеко тащиться-то?

Ганс яростно засопел, но хвататься за меч не стал. За время тренировок он стал спокойней. Может быть, даже смирился. Император на мгновение задумался:

— Гонцам нужно два дня и ещё ночь на зачарованных конях. Но погода подводит, дорогу размыло, а жрецов достаточной силы мы не найдём — ритуал потребовал слишком много. Прямой путь закрыт: мост восстанавливают так быстро, как могут, но вы ждать не будете, возьмете чуть на восток и переправитесь по деревенскому мосту. Оттуда срежете через лес Фреи. Тропа выведет на основной тракт уже близко к…

— Так сколько? — перебил Энши, которого все эти подробности волновали мало. — Остальное Гансу расскажешь.

— Четыре дня. Если повезет — меньше, — разом похолодевшим тоном отсек император, Энши довольно осклабился. Пусть это была лишь слабая отдушина, пользоваться своим положением с каждым мигом нравилось бессмертному всё больше и больше.

— И скоро выходим?

— Сейчас. Как только я закончу разговор с Гансом. Тебя он не касается, можешь идти седлать лошадей.

— Ганс пусть седлает. Я пойду поем, пожалуй. Чесать языки вы любите, времени точно хватит.

— Ваше Величество, позвольте… — выдержка Ганса всё же дала сбой, но император снова прервал его:

— Скажи мне честно, Энши, ты тянешь время?

Император смотрел пронзительно, хмуро, пытался давить, как привык давить на своих подчиненных. Ганс передернул плечами и отошел сам. А Энши принял игру в «гляделки», снова легко одержал победу. Усмехнулся:

— Зачем мне это, Величество? Быстрее закончу — быстрее получу свободу, которую ждал столько лет. Справедливый властитель империи Нэш ведь держит своё слово? Верно?

Взгляд Энши стал тяжелее, и глаза императора метнулись в пол. С огромной задержкой он заставил себя процедить:

— Я сдержу слово, не сомневайся. Ганс, за мной! Для тебя есть отдельные распоряжения.

Паладин поклонился и последовал за господином верной шавкой. Только хвостом не вилял. Прекрасный легко управляемый инструмент, в работе которого император не сомневался. Наверняка для юнца это первое поручение. Из тех, которые провалить нельзя во имя чести, гордости, имени рода или другой ерунды.

Энши дождался, пока стихнут шаги, прикрыл глаза, глубоко вдохнул, стараясь поймать внутри себя хоть какие-то отголоски пламени. Щелкнул пальцами. В воздух взлетело несколько искр, за ними — тяжелый вздох.

Как и думал Энши, ритуал провели с ошибкой. Он ждал этого: император не маг, жрецы — тем более. Да, ведущая хор была сильна и уверена в себе, но без знаний сила почти бесполезна. Просто следовать записанным на бумаге шагам мало. Сложная структура ритуалов — это хитрая вязь Изнанки. Кружево узора, в котором каждая нить обязана верно тянуть другую. Один ритуал — иногда годы расчётов, точно влитая сила и воля, подобная острию копья.

Но бывшая правящая династия не зря столько лет держала в руках всю власть. Они изучали Изнанку веками, нашли общие пути, закономерности, которые не нарушить. Последние маги пламени превосходно обучали своих детей и писали для них книги, следуя которым, фатальной осечки избежит даже блаженный или дурак. Императору повезло: вместо ещё одного ключа ошибка дала в руки Энши всего лишь ржавую отмычку.

* * *

Ганс хранил гордое молчание, всем своим видом выказывая презрение. Начищенный нагрудник отливал угрюмой серостью под стать погоде, кольчуга бряцала высокомерно и раздраженно. Что уж говорить о напоказ нахлобученном шлеме. Интересно, сколько паладин так протянет. По мнению Энши, доспехи вообще плохо подходили для походов. С другой стороны, семьсот лет назад вместо нагрудника, кольчуги и кожи были страшные вёдра — и ничего, воевали. С магами воевали, а не просто тыкали друг в друга железом.

Прошло часов пять. Сумерки спускались незаметно, тучи сгущались, плевались в путников мелкой моросью. Но к ночи, без сомнений, стоило ждать сильнейшего ливня.

Лёгкая гнедая Энши бодро чавкала копытами по размытой дороге, чуть обгоняя упрямо бредущего позади тяжеловоза. Серый Рыцарь уже устал от рыси и теперь потихоньку сбавлял шаг, стараясь, чтобы этого не заметил дремлющий хозяин. Ганс время от времени встряхивался, подгонял коня и снова проваливался в полусон.

Тракт был практически пуст.

За всё время путникам встретилось от силы человек десять, таких же мрачных, как погода. Они кутались в плащи, косились на паладина и на всякий случай жались к обочине. Но вся эта мрачность не могла испортить настроения Энши. Холодные капли, бросавшиеся в лицо! Злой, пронизывающий ветер, рвущий плащ! Жизнь! Жизнь почти такая, какой должна быть, воспоминания о которой за века заточения покрылись толстым слоем черной пыли. Энши радовался, как ребенок! Поначалу и вовсе пустил свою кобылу галопом, а потом стоял и ждал, когда его нагонит ругающийся на чем свет стоит Ганс. Ругался он тоже забавно: сам толком не умел и явно кого-то копировал.

Общество паладина не портило настроения. Хотя Энши понимал, что императорское желание скрыть существование магии здорово сыграло на руку: помогло убедить, что в дополнительном конвое необходимости нет. Тут и Ганс получил свою долю лести. Паладин чуть не лопнул от гордости, когда Энши старательно убеждал императора, что рядом с таким образцовым воином кто-то ещё просто не нужен.

Император сдался.

Десять человек сопровождения остались в замке. А Энши получил возможность наслаждаться позабытыми радостями, не отвлекаясь на лишних. В отличие от Ганса, его не волновала угроза с севера. Нет, он не желал уничтожения людям и действительно собирался помочь, но причин спешить у Энши не было вовсе. Наоборот. Чем больше у него будет времени, тем лучше. Время — гарантия успеха в поисках человека, который и станет «отмычкой». Алчного, сообразительного, далекого от императорского двора, а ещё лучше — от закона. Того, кто ради силы пойдет на многое и ради неё же не предаст. Жаждущих силы среди людей много, но под строгим надзором Ганса будет сложно незаметно расположить к себе хотя бы одного. Одного подходящего.

Дождь застиг врасплох.

Обрушился непроницаемой стеной, вмиг промочил до нитки и заставил свернуть с тракта к чудом замеченной среди деревьев сторожке. А может, и не сторожке вовсе. Старый сруб покосился от времени, зарос мхом и насквозь пропах плесенью, но в нем было суше, чем снаружи.

Путники вошли внутрь прямо с конями: единственная комната оказалась достаточно просторной. Из мебели — полуразвалившаяся печь да свалка догнивающей травы в углу. В пустые окна хлестал дождь. Заколотить их, увы, было нечем. Зато рядом с печью нашлась вязанка дров, хоть как-то поднявшая настроение.

— Жизнеутверждающе, — чихнул Энши, оглядывая их временное убежище. Простуда была ему не страшна, зато от вони свербело в носу. — Может, до города?

Ганс ответил своим коронным презрительным взглядом, но в этот раз отмалчиваться не стал:

— До городских ворот не меньше часа рысью, господин. Дорогу размыло, дальше собственного носа не видно ни зги. Лошади устали. Как вы, наш почтенный спаситель, хотите добраться? Нет уж. Переночуем тут.

— Как скажешь. Мне-то без разницы, за твоё здоровье волнуюсь, — Энши присел на корточки у кучи травы и поворошил её валявшимся рядом прутиком. Откуда-то выпала откормленная мокрица и тут же в панике заползла обратно в гниющий мрак. — Мда.

Глаза, хоть и привыкшие к темноте, уже с трудом различали очертания печи напротив. В углу раздался треск, плесневелые бревна на мгновение осветились вспышкой десятка искр. Но огонь так и не появился — рассерженно зашипел на отсыревших дровах. Ещё раз. И ещё…

— Может, лучше я, — предложил Энши и поморщился на демонстративно протянутый кремень: — Нормально, а не так.

— Указом Его Императорского Величества я не должен позволять вам тратить силу на пустяки, господин, — Ганс даже подбородок вздернул и по струнке выпрямился, как на докладе. — Ведь именно от ваших сил зависит успех похода.

— А-а… Ну, раз так, желаю удачи.

Энши отошел к присмиревшей кобыле, заставил её лечь и прислонился к теплому чуть дрожащему боку. Брёвна сруба в очередной раз осветил жиденький сноп искр.

Темнело.

Вскоре редкие злые вспышки стали единственным источником света. Кобыла перестала вздрагивать, Энши притерпелся к вони и задремал. Тем более вблизи окна лучше чувствовались запахи лесной свежести. Через некоторое время подошел и, чуть помявшись, тихонько опустился рядом Ганс. Его трясло от холода так, что дрему разбивал звон кольчуги. Энши вздохнул и открыл глаза, хотя это мало что изменило. Окружающий мрак уже казался густым, ощутимым.

— Ну?

— Разрешаю, — послышалось через дробный стук зубов. — Огонь.

Энши усмехнулся и щелкнул пальцами. Умело сложенные полешки занялись как сухие, треща в объятьях танцующего на них пламени. Ганс подсуетился, положил рядом ещё несколько, чтобы подсохли.

— А оно не погаснет?

— Обижаешь, — усмехнулся Энши. — Доставай лучше еду. Я голоден.

— Как будет угодно, господин, — Ганс действительно полез в седельные сумки. — Изволите что-то определенное? Хотя выбор, признаться, невелик.

— Ты назло?

— Простите?

— Это твое «вы», «изволите», «господин»… Мне думается, мы сработаемся лучше, если будем на ты.

— Мне запрещено вести с вами пустые беседы. Я должен выполнять все ваши приказы, если это нужно. И выполнять свой долг как Ключ.

— А со скуки не сдохнешь?

— Не стоит беспокойства. Кроме того, не сочтите за грубость, я не могу сказать, что хочу…

— Я вот сдохну.

Вместо ответа Ганс укрепил над огнём уже наполненный водой котелок. Энши вздохнул и подошел ближе к родному теплу. Мрак отступил, дождь и ветер холодили спину, но их шум необъяснимо добавлял уюта.

— Значит, ты выполнишь любой мой приказ?

— Только если это необходимо, чтобы исполнить долг.

— Ага… Тогда вот тебе приказ: общайся со мной нормально. А то у меня, это, настроение испортится. А вместе с ним и магия. Как там? «Ведь именно от моих сил зависит успех похода».

— Но…

— Чего-то не понял?

— Как скажешь, — процедил Ганс.

И снова повисло молчание. Не сказать, что это было плохо. Но за годы заточения некогда жизнерадостному и общительному Энши тишина надоела, пожалуй, больше всего.

Тем временем по просторной комнате разлились запахи еды. Ганс снял с огня густой суп, разлил по чашкам, разложил на расстеленной у костра скатерти заранее нарезанные ломти хлеба и чуть подвявшую зелень. Широким жестом пригласил к столу, хотя сам браться за еду не спешил: сначала отмыл под дождем котелок и снова повесил над огнем уже с вином. Тёплое красное вино в такую погоду как раз кстати.

Да уж, потрясающая забота от паладина.

Чтобы выходец из знатного рода сам кашеварил? Без возражений и спеси? Энши с самого начала удивило, что с ним не было оруженосца. Но вряд ли знать так сильно изменилась за последние столетия. Скорее уж Ганс был ей чужд и не чужд одновременно. Знал этикет, но не чурался простой солдатни? Может быть, в детстве его отправили «своими глазами узреть простой люд». Когда-то существовал знатный род с подобным обычаем.

Спрашивать Энши не стал. Наблюдал. Тоже молча. Похлебка вышла наваристой и сытной. Единственным, что портило аппетит, была все та же тишина. Но, на радость Энши, вскоре стало неуютно самому Гансу:

— Я могу спросить?

— Спрашивай, — чуть удивленно пожал плечами бессмертный, обрадованный хоть каким-то движением.

— Скажи, за что тебя взяли под стражу? Ты хоть и хам, но не душегуб, это точно. Клейма вора на тебе тоже нет.

— А просто так, по-твоему, не сажают? Неугоден был, вот и подарили… Ха! Браслеты.

— Грязная ложь. Его Императорское Величество славится своей справедливостью и честностью. Он никогда не стал бы…

— Ага. Невинный агнец, знать не знающий игр в политику.

— Без сомнений это так! Его не стоит равнять на других властителей, прогнивших от власти.

Энши рассмеялся:

— Интересно, что ты скажешь, когда этот ваш образец чести не сдержит данного мне слова, а тебя убьёт ни за что. Как лишнего.

— Я не намерен слушать подобный бред.

— Конечно. Ты верная пешка. Глухая и слепая к чему надо. Небось ещё и знаешь императора с детства, рос и видел, какой он лучезарный и светлый. А, Ганс? Таких разменивают первыми, чтобы ты знал. Мясо из вас хорошее, а вот дойти до другой стороны доски и стать полезными ума обычно не хватает.

— Подлец. Если бы не твой статус, ты был бы мёртв.

Энши снова рассмеялся. Он прекрасно видел, как Ганса трясет от ярости, видел, чего стоило ему сдержаться, убрать руку с эфеса. О, Гансу совсем не понравилось, куда увел беседу заданный из простого любопытства вопрос. Бессмертный же, наоборот, — ликовал. Шанс сломать игрушку императора выпал неожиданно быстро. Нужно лишь сделать небольшую засечку, незаметную трещинку — и в нужный момент Ганс сам ударит по ней со всей силы.

— Тогда скажи мне, Ганс, если Величество тебе так доверяет, почему ты не знаешь, кто я?

— В этом просто нет необходимости.

— Ты хоть раз бывал в темницах?

— Разумеется. Я имел честь присутствовать на допросах и…

— Ты хоть раз видел там меня?

Ганс запнулся. Нахмурился. Как-то по-лошадиному тряхнул головой:

— Прекрати перебивать, сделай милость. Должен признать, это сильно меня раздражает.

— А меня раздражает пустой трёп. Ну?

— Нет, я не видел. Возможно, ты попал в тюрьму после того, как я был там последний раз. Возможно, тебя просто держали где-то ещё. Я не обязан знать в лицо весь прогнивший сброд из подземелий.

— Серьёзно? Тогда как ты объяснишь магию?

Но в этот раз засмеялся Ганс. Смеялся от души, даже покровительственно хлопнул Энши по плечу:

— И всё-таки ты мальчишка! Хотя на вид почти мне ровесник! Сколько тебе? Ну нету магии, не существует, смирись. Силу дал тебе ритуал, ты просто смог её принять. Сестра, конечно, все эти тонкости лучше расскажет. Я понимаю, ты из простых и вырос на сказках. Но пора ведь взрослеть. Все чудеса этого мира творят нам жрецы.

— Тогда, — Энши с ледяным спокойствием переждал веселье, — скажи, хоть один жрец управляет пламенем? Ты вообще в курсе, кто такие жрецы? Раз уж сестра у тебя из них.

— Жизнь — это особый, великий дар. У него есть своя сила, свои законы, Изнанка. Жрецы способны видеть сквозь мир, спускаться глубже к его основам и…

— И при чем здесь пламя?

— Я просил не перебивать меня!

— Огонь — одна из четырех стихий. У него есть имя. И без имени с ним не управиться. Изнанки для этого мало. Нет и никогда не будет жреца, способного контролировать пламя: только маги. Что ты скажешь на это?

— Скажу, что давно пора спать. Нас ждет тяжелый путь. Каждую крупицу отдыха стоит использовать для отдыха, а не пустых разговоров.

С этими словами Ганс поднялся, расстелил покрывало и отвернулся к огню.

Глава 3

Умытое ливнем утро ворвалось в сон многоголосьем птиц. Лес будто сошел с ума: щебетал и кричал, стрекотал и пел на все лады, бросаясь в глаза бликами солнечного света. По промокшему и давно растерявшему весь уют срубу плыли запахи еды пополам с плесенью.

Ганс уже проснулся и готовил завтрак. Энши наблюдал за ним из-под полуприкрытых век, стараясь по выражению лица уловить, какие мысли занимали паладина. Оставил ли ночной разговор какой-то след? Ганс чихнул, заставив вздрогнуть от неожиданности, негромко выругался и скосил глаза на Энши:

— Скажите, сколько ещё вы… ты будешь дремать? Позволю себе напомнить: мы торопимся. И от нашей скорости зависят жизни многих людей.

— Да-да… уже бегу, — зевнул Энши, от души потягиваясь. — Что на завтрак?

— Боюсь, наш рацион весьма однообразен. — На знакомый отрез ткани встала миска похлебки. В этот раз без зелени: компанию блюду составили лишь криво отрезанный ломоть хлеба и плохое настроение Ганса.

— Что, не выспался? Мои слова зацепили, да?

— Я прекрасно выспался, — отрезал Ганс, — не сочти за грубость, но твои слова — глупые детские обиды. Тебе не хватает воспитания.

— О? Зато умом не обделили.

Паладин скрипнул зубами, явным усилием заставил себя промолчать и еще больше налег на еду. Пока Энши заканчивал — назло без всякой спешки, — Ганс успел свернуть стоянку, вывести лошадей и закрепить сумки. Теперь он стоял над душой, красноречиво буравил взглядом затылок, портил всякое удовольствие и вкус. Энши вздохнул и подчинился, опустошив оставшиеся полтарелки чуть ли не разом.

Путь до небольшого городка, который должен был встретить их прошлым вечером, вновь сопровождался хмурым молчанием. Но вовсе не тишиной. Лес и не думал умолкать; только-только начавшая подсыхать грязь все так же чавкала под копытами, а настроение с каждым вдохом взлетало выше и выше. Уже спустя несколько мгновений Энши выкинул из головы и Ганса, и прочие мысли. Внимательные глаза ловили все краски, все детали от деловито суетящихся насекомых и запутавшихся в зелени ярких точек цветков до птиц и зверей. Каждая струнка души пела знакомый мотив: как же Энши скучал! Скучал! Скучал!

Лес закончился неожиданно, тропа влилась в широкий тракт. Еще несколько минут, и его будто обрезали городские ворота с доблестно спящим на посту единственным стражем. Энши усмехнулся, услышав, как зарычал оскорбленный этим зрелищем паладин. Серый Рыцарь без понуканий ускорил шаг и замер в паре локтей от похрапывающего бедолаги. Всякого рода проверки и досмотры в этом краю, очевидно, были редки. Прошло несколько долгих мгновений прежде, чем страж ощутил надвигающуюся угрозу, подскочил и вытянулся по струнке.

Ганс навис над ним, гордо сияя новым нагрудником. Энши остановился рядом, с интересом прислушался, но почти сразу поскучнел и зевнул:

— …долг каждого, кто поклялся верой и правдой служить Империи Нэш! — вдохновенно, искренне веря в собственные слова, заливал Ганс. — Потому каждый из нас, принимая пост, должен ответственно…

Энши снова зевнул, куда шире, и сочувственно посмотрел на служивого. Мало того, что глупо попался, так ещё и отчитывает наивный юнец. Надо как-то спасаться, а то эта речь растянется до полудня:

— Эй, Ганс! — Паладин вздрогнул, сбившись на полуслове, и недовольно обернулся. — Позволю себе напомнить, мы торопимся. И от нашей скорости зависят жизни многих людей.

От щедро добавленных в утренние слова медовых ноток Ганса аж передернуло. Спорить он, само собой, не стал. Даже как-то смутился:

— Ты прав. Но я обязан сообщить десятнику о…

— Да сообщай, кому хочешь! Только сначала найди мне горячую ванну и нормальный обед.

Ганс нахмурился, но кивнул и первым пересек границу города. О входной плате стражник даже не заикнулся.

Император щедро предоставил Гансу бумагу, при виде которой каждый корчмарь кланялся в пояс, тщательно пряча в глубине глаз острое желание побыстрее избавиться от нежданных гостей. Слово, бережно хранимое украшенным восковой печатью свитком, а также цвета личной гвардии императора открывали перед Гансом и Энши двери любого постоялого двора. В первую очередь перед Энши. Только здесь, в городе, бессмертный с удивлением осознал, что волей обстоятельств получил все привилегии господина из высшей знати и, что гораздо веселее, никак иначе в сопровождении Ганса его не воспринимали. Встреченные на пути солдаты отдавали честь, будто не замечая отсутствие герба на одежде; торгаши лебезили и растекались в напускной готовности служить любым желаниям «молодого господина», а слуги выполняли поручения с удвоенной тщательностью.

Глупо упускать такую возможность развлечься.

Когда Ганс остановился у местного постоялого двора, спешился и передал поводья подскочившему мальчонке, Энши манерно передернул плечами:

— Мне не нравится.

— Э… Прости, что? — на лице обернувшегося паладина читалось искреннее изумление. Уж от кого-кого, но от бывшего заключенного он капризов явно не ждал. Да еще и после холодной мокрой ночи в покрытом плесенью срубе. — Там у ворот ты распорядился об обеде и ванной. Уверяю, здесь всё найдется. Будь добр спешиться.

— Я же сказал: мне не нравится, — Энши дернул поводья, вырывая их из рук ошалевшего Ганса. К чему придраться, он даже не стал задумываться, сразу начав с того, что первым увидел: — «Домашний очаг» — что за название такое? Раз уж я такой важный, требую к себе соответственного, а не домашнего отношения.

— Будет тебе, — сдержанно зарычал Ганс, — и отношение, и почести. Всё как надо. Слезай, говорю.

— Нет. Поищем другой.

— В этом городе только один постоялый двор.

— Значит, поищем просто дом.

— Мы станем терять драгоценное время из-за названия?!

— Пф. Не только. Здесь два этажа, мне комфортно на третьем! А само здание ты видел? — Энши обвиняюще указал на стены дома, заботливо покрашенные самое позднее месяц назад. — Вон там, у рамы второго окна неровно лежит краска! А если внутри еще хуже? Я уже вижу: занавески совершенно не гармонируют со стенами. Безвкусица! И ты хочешь, чтобы я провел в этом доме не меньше трёх часов?

У Ганса нервно дернулась бровь. Небольшая площадь тем временем быстро заполнялась народом: капризы богатеньких сынков — зрелище, любимое многими. А уж Энши позаботится, чтобы концерт местным запомнился. На свою беду уже потерявший терпение паладин попытался сдернуть «капризного ребенка» с лошади, но Энши только того и ждал. Нервно переминающаяся с ноги на ногу кобыла охотно подчинилась и встала на дыбы. Копыто гулко ударило о стальной нагрудник, толпа подалась назад, Ганс с шипением отшатнулся. Надо же. Иной бы после такого вообще не встал.

— Вы совсем сдурели, ваша милость?! — от ярости паладин перешел на какой-то особый сорт вежливости, вызвавшей у Энши тошноту. — Я последний раз прошу вас спешиться! Иначе Его Императорское Величество узнает…

— Что ты едва меня не покалечил, дёрнув с лошади?

Ганс подавился вдохом, недвусмысленно натянул шлем и попер вперед. Толпа, хоть и снова отпрянула, заметно повеселела, предвкушая, как «богатейке» надерут уши. Энши быстро огляделся и криво ухмыльнулся: среди простых зевак мелькнула парочка откровенно бандитских рыл. Что же, концерт можно считать удавшимся! Не дожидаясь, когда Ганс сделает последний шаг ко всеобщему веселью, Энши легко спрыгнул на землю и невозмутимо перекинул ему поводья:

— Ладно, не кипятись. Так и быть. На обед утка в яблоках! Эй, хозяин! Распорядись приготовить мне любую комнату на втором этаже. Сначала я хотел бы привести себя в порядок — пусть поторопятся с горячей водой!

— С-сию минуту, г-господин… — заикаясь, проблеял бледный, как полотно, мужик и рявкнул на стоявшую рядом дородную деваху, чтоб выполняла.

Но переступить порог Энши не дали: в проходе, чуть наклонив голову и буквально сверля бессмертного любопытным взглядом, стояла малышка лет семи. И когда взрослые вознамерились войти, даже не подумала податься в сторону.

— А дядя смешной! — звонко возвестила она на всю улицу, чуть шепелявя из-за зажатого за щекой леденца. Несчастный трактирщик посерел и икнул. Но девочка ничуть не смутилась: — Выглядишь как братик, а глаза как у дедушки были! Держи!

Энши задумчиво прокрутил в пальцах тонкий прутик с остатками леденца и оглянулся на нырнувшую в толпу девчушку:

— Надо же…

— В-вы это! Вы того! — тут же засуетился очнувшийся трактирщик. — Прощения просим! Она дочка купца, что в третьей комнате остановился…

— Горячая вода, — холодно осадил Энши и сунул за щеку леденец. Дешевый. Приторно-сладкий. Никогда такие не любил.

* * *

— Будь добр объяснить, что это было?!

Ганс горой навис над Энши, благоухая ароматами пота. Бессмертный чуть поморщился и поднял взгляд, оторвавшись от потерявшей всякую прелесть закуски.

— Знаешь, мыться я иду первым.

— Прошу прощения, но меня не устраивают эти игры в господина.

— А разве тебе не лучше, если я продолжу? Между прочим, паладин, охраняющий важного меня, смотрится гораздо лучше, чем он же на побегушках бывшего заключенного.

— Допустим. Но к чему устраивать подобные представления? Простые люди не станут задавать нам лишних вопро…

— Из тебя паршивый собеседник. Не мешай мне развлекаться. За несколько веков в тюрьме я соскучился по людям. Не по всем, да. Но соскучился.

— Веков, говоришь? Скажи, это байка оттуда же? Из твоих оскорблений Его Императорского Величества?

— Я всего лишь говорю правду. Ты, паладин, защитник чести и прочего лицемерия, вроде как должен одобрить, нет?

— А теперь послушай меня, уж будь добр!.. — мгновенно взвился Ганс и в очередной раз подавился фразой: вошел слуга, жестом показал, что горячая вода готова. Энши не стал ждать, когда разъяренный паладин закончит свою тираду.

Задержаться в трактире пришлось чуть дольше, чем хотелось Гансу, и чуть меньше, чем предпочел бы Энши. На радость бессмертному, промокшая под ночным ливнем одежда требовала внимания — смена была лишь одна, а дорога могла подкинуть любые сюрпризы.

Когда городские ворота оказались за спиной, день уже клонился к закату, но редкие облака на западе пока не торопились одеваться в розовое. Энши оглянулся на приглашающе открытый вход в город с одиноким охранником и задал давно мучивший его вопрос:

— Эй, Ганс, а разве у вас не военное положение?

— Нет, — огорошил паладин, — Ещё нет. Его Императорское Величество верит в защитников империи. Пусть на границах неспокойно, но мы остановим противника и большая часть мирных жителей даже не узнает о его существовании.

— О… А если не остановите, их перебьют как скот?

— Разумеется, нет. Если иного выхода не будет, основные силы пошлют гонца. Времени хватит. Город, что мы покинули, близок к столице. Ты и сам должен понимать, что в центре всегда спокойнее.

— И то верно. Уж себя-то Величество непременно спасёт, — фыркнул Энши. Но Ганс снова промолчал. Решил игнорировать подколки, раз не в силах ничего с ними сделать.

Ранние сумерки встретили путников в лесу, сгустились вокруг зелеными тенями, спрятались в кустах и возвестили о себе лишь уханьем слишком рано проснувшейся совы. Разговор как сошел на нет, так и не родился заново. Ганс только предупредил, что в город они прибудут уже ночью, а со следующего дня их путешествие здорово ускорится. Приказом императора жрецы должны подготовить зачарованных коней — быстрых и выносливых. Энши лишь пожал плечами: его не волновали все эти мелочи. Гораздо больше интереса вызывал следовавший чуть в отдалении одинокий человек на невзрачной хилой лошадке. Он ни разу не отстал, ни разу не приблизился. Свернул вслед за ними с тракта на убегающую под полог деревьев тропу, но так ничего и не сделал. Энши не обратил бы на него внимания, если бы не нывшая от слишком пристального взгляда спина.

Разыгранный Энши концерт дал свои плоды. А уверенное решение Ганса срезать через лес, чтобы хоть немного нагнать потерянное время, гарантировало успех. Паладин, похоже, вообще оказался глух к опасностям обычных дорог. Должно быть, путешествовал только с крупными отрядами, которые любой здравомыслящий разбойник обходил за милю.

За следующим поворотом путников уже ждали. Ганс нахмурился и молча потянулся за шлемом — не вышло. Короткий арбалетный болт выбил его из рук, второй вонзился в круп лошади Энши, заставив ту коротко взвизгнуть, скинуть седока и исчезнуть в зарослях.

Ганс коротко выругался и спрыгнул с коня, прикрывая Энши от нового выстрела. Завязался бой. Злой, на удивление молчаливый. Энши перекатился чуть вбок, предоставив своему телохранителю больше свободы и держась позади, как подобает господину. Следовавший за ними по пятам неизвестный спрятал ставший бесполезным в месиве из своих и чужих арбалет, тоже ввязался в неравный бой.

Ганс прекрасно держался против слаженно действующей четверки, но, увы, почти не мог атаковать сам.

Подгадав момент, Энши от души ударил рукоятью чуть ниже затылка. Ганс пошатнулся и рухнул навзничь, а клинок бессмертного уже снес голову одному из нападавших, распорол живот еще двоим и замер у горла главаря.

— Добрый вечер, — вежливо улыбнулся Энши, выдергивая из груди полностью вошедший в неё кинжал. — Не уделите мне своё драгоценное время? Уверен, нам есть о чем поговорить!

Главарь сглотнул и дрожащей рукой забрал протянутое ему оружие:

— Че? Это… как это? — только и выдавил он. — Ты че не сдох?!

— Вот об этом и будет наш разговор! Не желаете поверить в сказку?

Глава 4

Ганс очнулся от тряски.

Голова раскалывалась, земля и трава плыли зелено-коричневыми пятнами. К горлу подкатывала тошнота, становилась всё сильнее с каждым шагом бредущего следом за Энши коня.

Не сдержав тихого стона, Ганс выпрямился в седле и тупо уставился на рыжий затылок своего спутника. Подопечного. С защитой которого он, один из лучших, так позорно не справился.

— Очнулся? — Энши обернулся и лениво окинул паладина взглядом. — Тебе сильно досталось, лучше останься в седле. Мы, вроде, почти на месте.

Ганс встретил взгляд спутника твердо, хотя не без вины. И внутренне выругался. После слов той девчонки у трактира паладин нет-нет да ловил себя на том, что глаза Энши действительно какие-то не такие. Необычный огненный цвет Ганс давно списал на ритуал, но саму силу этого взгляда стал замечать лишь сейчас. Должно быть, из-за сказок проклятого Энши он стал слишком мнителен.

— Скажи, что разбойники? — хрипло спросил Ганс, лишь сейчас замечая на одежде Энши уже высохшие бурые пятна. — О нет, ты ранен?!

— Пустяк. С четверкой я разобрался. Ты хорошо их помял, от меня атаки не ждали… Считай, повезло.

— Ты утаил, что владеешь мечом?

— Что-то могу, если прижмёт.

— Подобное следует говорить сразу. Ведь я обязан…

— Ой ли? Подумай сам. Я бывший заключенный — вряд ли безобидный ребёнок.

— И ты смел утверждать, что тебя заперли без причины? Смел порочить имя Его Императорского Величества?

Энши вздохнул и снова обернулся. Но в его взгляде на этот раз скользила обидная жалость, как к умалишенному:

— Одно мешает другому? Да ну? У тебя меч не для красоты, но что-то за решетку ты не торопишься.

Ганс предпочел промолчать. Уж слишком хорошо у Энши был подвешен язык — такое чувство, что любой разговор он сможет завести именно туда, куда ему нужно. Да ещё и так убедительно. Но кое-что паладин игнорировать не имел никакого права:

— Ты спас мне жизнь, хотя мы не очень ладим. Прими мою благодарность. Я в огромном долгу.

— Именно так, — на губах Энши мелькнул и тут же исчез довольный оскал. — Не забывай этого.

— Такое не забывают.

— Кто знает… Вы, люди, прекрасно умеете забывать.

К своему удивлению, Ганс услышал в этой фразе не издевку, не подколку и не вечную насмешку, что так часто слетали с губ рыжего спутника. В этих словах Энши далеким отзвуком сквозила застарелая, но вовсе не исчезнувшая горечь. Такая, какую вряд ли разыграет даже самый лучший бард ради самого лучшего своего сказания. И Ганс невольно спросил:

— Расскажешь? Я знаю точно, любой груз легче, если его разделить.

— Хо-о… Неужто сам просишь очередную «сказку»? Не стоит. Ты охотнее веришь в кружева императорского лицемерия. Вот и сиди глухонемым с закрытыми глазами.

Ганс скрипнул зубами, но в этот раз не позволил себе промолчать — ведь разговор он начал сам:

— Скажи, почему… Почему ты так уверен, что он предаст? Мой род служит Семье много поколений. Сколько лет Его Императорское Величество правит нами? Ни разу еще он не дал повода в себе усомниться, сдержал каждое слово, данное народу, и…

— И что? Народ — громкое слово. Общие слова исполнить проще, чтоб ты знал. Величество понимает, кто я, боится меня и ни за что не даст того, что обещал. Если повезёт, позволит свободно гулять по миру. Даже торжественно всучит какой-нибудь пустырь под видом титула и земель. Но не снимет оков, которые повесил на меня ритуал. Для меня цепи и кандалы подземелья просто изменили свой облик. Не более. Не более, Ганс. Никакая это не «сила». На деле меня проще снова замуровать и забыть. А тебя, слепая верная пешка, Величество просто убьет. Даже если ты мне не веришь — ты много узнал и увидел. С самого начала ты просто мясо. Дорогое, элитное, но мясо. Как когда-то поклялся, ты отдашь за империю жизнь. Только самой империи это не нужно.

— Так значит, ты шпион? Может быть, из предателей?

— Что?

— Ты говорил мне, что оказался неугоден. Ты так старательно пытаешься настроить меня против Его Императорского Величества, что злиться на это уже просто смешно. Так скажи, какое ещё мне искать объяснение?

— Я уже сказал, Ганс, я всего лишь говорю правду. Ты не веришь, потому бесполезен как ключ. Я, к слову, это только что понял. Сам подумай: в основе силы магии всегда была искренняя вера. В этом маги от жрецов отличались мало.

— В сказках.

— В истории, от которой вы, люди, отказались.

— Ты говоришь мне… — Ганс всё же невольно замялся. Разговор ему не нравился интуитивно: сказки о магии всегда считались постыдной ересью, — ты говоришь, что пятеро богов-воплощений, которые предали весь людской род и бежали, не в силах справиться с гневом возмездия, действительно были?

— Предали людской род? — в голосе Энши скользнуло удивленное веселье. — Не в силах справиться? Ты серьезно?

— Настаивая на правдивости сказок, ты даже не знаешь, о чем они?

— Плесень подземелий плохой рассказчик. Я настаиваю лишь на том, что магия существует. Существуют и Пятеро.

— Хорошо. Ты спас мне жизнь, я не хочу сомневаться в твоих словах. Но скажи, где они сейчас?

— Ушли.

— Предали людей.

— Нет. Просто ушли. Ваша людская жадность встала всем поперек глотки. Вы хотели больше и больше, а когда мы отказались снять границы, дать полную власть над природой, пришли в ярость. О, «гнева» там и правда было достаточно. Слепой жажды, если точней. Видел когда-нибудь, как голодные псы дерутся за кусок мяса? Пятерка в кой-то веки даже не спорила друг с другом. Мы не стали терпеть и не стали бороться. Ваш мир потерял право на магию. Мы запечатали единственную угрозу, с которой люди не могли справиться сами, и ушли. Эта угроза — тёмные. Твари, ради которых в игру со мной и ввязался Величество. Из всей Пятерки только один нашел тех, кого назвал друзьями. Он верил в людей, верил, что не все алчут силы. Даже когда остальные ушли, он остался, зная, что печать не вечна. За что и поплатился. Те, кого он считал друзьями, сковали его силу и на века заточили в подземелье. Как я могу судить, после этого были уничтожены все маги огня, кроме одного рода. Императорская семья сделала всё, чтобы превратить Пятерку и саму магию в миф. И вот в эту сказку уже верить не стоит. Конечно, на это ушло время, но спустя пару поколений императорский род стал сильнейшим, последним, кто обладает «необъяснимой силой». Потом у них нашлись завистники, нынешний род добрался до тайника, захватил власть силой… Думаю, ты лучше меня знаешь, как всё было дальше.

— Из твоих слов я должен услышать, что ты тот самый? Последний? Мы говорили о магии, но я слышу, что ты не маг: куда сильнее и выше. Потому ты сказал, что это не сила?

— Поздравляю. Со слухом у тебя не так плохо, когда захочешь.

— Скажи мне, Энши, как я должен в это поверить? Даже долг жизни не сможет сделать подобную небыль правдой.

— Возьми, ткни мечом. Убедишься.

— Ты прекрасно знаешь, я не в праве идти на такой риск. Я позорно не справился в недавнем бою. Каждая твоя царапина — лишь доказательство моего бессилия. Больше я подобного не допущу и уж точно не стану причиной.

Энши развел руками и молча указал на видневшиеся с вершины холма городские огни: наконец-то пришли. Ганс даже не заметил, как стемнело. Отсюда Ганс должен был отправить сокола императору. Их небольшой отряд покинет этот город верхом на зачарованных скакунах и день спустя окажется лицом к лицу с врагом, чтобы навсегда завершить эту битву.

* * *

Энши проводил паладина взглядом и растянулся на кровати во весь рост. Все же покои знатных особ нельзя сравнивать с трактирными комнатушками. Здесь были особые чистота и свежесть, такие бывают только в просторных комнатах, за которыми присматривают десятки слуг. Местный лорд предоставил в их распоряжение весь замок, но Ганс отказался от отдельной комнаты, попросив смежную. Кажется, Энши окончательно лишился доверия. Неудивительно. Зато теперь Ганс, так или иначе, слышал правду, и бой с тёмными расставит всё по своим местам.

Совсем другое дело с Ричардом, главарём напавшей в лесу четверки. Ему Энши не оставил выбора — не каждый день убитый тобой человек невозмутимо вытаскивает из раны оружие, возвращает и предлагает поговорить… о сказках, да. Всё тех же. Хочешь — не хочешь, а поверишь даже им.

Итак, Энши нашел отмычку.

Того, кому назвал истинное имя. Того, кого сделал единственным магом пламени во всем изменившемся мире. Того, кто вернёт Энши его свободу: император не сможет тут помешать. Уже сейчас вера Ричарда грела нутро истинной силой. А с руки срывался вовсе не бесполезный сноп искр — на раскрытой ладони свободно танцевал рыжий язычок пламени.

* * *

Кони летели вперед со скоростью, которую никто из путников не мог представить. Ганс не был гонцом, путешествовать верхом на зачарованных зверях ему не приходилось. А в те времена, когда Энши был свободен, жрецы такого ещё не умели.

Но если бессмертный готов был кричать от восторга, подставляя лицо, грудь и руки встречному ветру, Ганс просто зажмурился и молил саму Изнанку о том, чтобы не навернуться вниз. Хрупкий по сравнению с верным Рыцарем, конь не вызывал доверия с самого начала — казалось, ему хватит одного доспеха, чтобы растянуться по земле и отказаться куда-либо идти. А ведь в этом доспехе ещё и сам Ганс, а к седлу сверх того приторочены сумки.

Но коню было всё равно.

Вопреки хрупкой внешности он несся вперед на огромной скорости и не сбивался с шага. Этим конь необъяснимо напоминал Энши: хиляк хиляком, а с разбойниками вон разобрался.

Мир вокруг смазывался, сливался в цветные полосы, как в бою. Кони неслись вперед по тракту, не сбавляя шага, не нуждаясь ни в каком контроле. Сила жрецов дала животным не только невероятную выносливость, но и знание пути. За весь день небольшой отряд остановился лишь однажды — утолить голод и хоть немного отдохнуть от непривычной и слишком уж долгой тряски в седле. К вечеру впереди показались белые шпили храмов Арсэма.

Арсэм — столица жрецов, город-академия. Империи повезло, что тёмные атаковали именно с севера. Уничтожив Грохх и без проблем преодолев Заставу, враг вот уже несколько дней бесполезно пытался перейти реку, на которой стоял Арсэм. Эта река — ещё одно везение.

Вода всегда считалась лучшим хранилищем для силы жрецов. Благословения в самом прямом смысле разливали по сосудам и раздавали в храмах, даже передавали с гонцами, если того требовали обстоятельства. Чистая родниковая вода могла годами хранить светлую силу в неизменном виде. Речная — далеко не так долго, но её хватало. Быстрое течение подхватывало молитвы и несло ниже, поддерживая непроходимый для тёмных барьер. Все попытки врага перейти реку заканчивались неудачей. Пока. Пока жрецы ещё держатся.

Арсэм уже несколько дней был в осаде.

Силы города иссякали. От армии не было толку. Всё, что сдерживало захватчиков, — непроницаемый золотистый барьер, поддерживаемый хотя бы двумя опытными жрецами и множеством учеников. Но и те, и другие быстро выдыхались. Никто не успевал достаточно восстановить силы, и барьер мало-помалу истончался. Когда Энши и Ганс вошли в город, он уже трещал по швам. У путников не было и минуты, чтобы перевести дух после безумной скачки.

Кони пали у моста.

Оба сразу сбились с шага, пошатнулись и остановились. Энши и Ганс едва успели спешиться, как тела животных начали усыхать. Под удивленным взглядом Ганса они превратились в обтянутые шкурой скелеты и даже не упали — сложились вниз. Энши молча открепил сумки, поудобнее закинул обе на плечи и направился к городу, из ворот которого кто-то уже спешил навстречу. Но, сделав пару шагов, бессмертный недовольно оглянулся:

— Долго ты стоять будешь?

Ганс поднял на него какой-то странно-потемневший взгляд и указал на останки коней:

— А как же… они?

— Местные позаботятся. Пошли.

— Да как же их бросить-то? Живые твари.

— Ты слепой? Живыми их уже точно не назвать. Да что с тобой?

— Со мной что?! Лучше скажи, что с тобой? Как… Как ты можешь просто взять и уйти? Почему так спокоен? Что же случилось…

— А ты не знал? «Благословения» жрецов — не детские стишки. Ничто не может дать живым тварям больше, чем у них есть. У каждой на Изнанке запас сил и жизни, будь то человек, звери или вовсе букашка. Жрецы суют в него свои лапы, ломают русло и — оп! Вместо тонкого ручейка жизнь, выносливость, сила текут рекой. Переполняют. Само собой, цена за это высокая. И конец этих коней не удивляет. Их запас вышел.

— Но скакуны гонцов не падают замертво по прибытии!

— То скакуны гонцов. Впрочем, и они вряд ли живут долго. Человеку свойственно приносить в жертву всё вокруг ради собственного удобства. Не замечал? Что, никогда?

— Ты снова городишь чушь. И слушать её я не намерен.

— Ой ли? Чтобы строить города, вы рубите леса. А леса тем временем были домом для множества тварей. Или взять ту же охоту. Одно дело, когда охотник охотится ради пищи. Только для людей это часто забавное развлечение. Я совсем не понимаю, что тебя удивляет. Жизни этих коней принесли в жертву… времени, да. Среди многих людских поступков этот хотя бы оправдан.

— … — Ганс хмуро взял сумки и сделал пару неуверенных шагов в сторону города. Но затем поднял взгляд на Энши. Взгляд, в коричневой глубине которого плескалась бессильная злость. — Знаешь, Энши. Позволь, я признаюсь: чем больше ты говоришь, тем сильнее мне хочется отсечь тебе голову. Уж не сочти за грубость.

— Знаю. Даже знаю, почему. Но, прости, — я действительно бессмертен. Заткнуть меня трудно. Пошли. У нас есть дела поважнее личных разборок, не так ли?

Солдаты местного гарнизона уже отдавали честь, что-то вопя на ходу.

Что же… пришло время для Энши поработать на благо империи и проклятого императора. Только поднявшись на городскую стену, оторопел даже он. Энши знал, что печать уничтожена не полностью. Но судя по количеству тёмных, упрямо пытавшихся пробиться сквозь солнечный барьер, брешь гораздо больше, чем бессмертный мог себе представить.

Будь Ганс настоящим полноценным ключом, Энши бы справился. Но на деле в голову так и не пришло ни одного мирного способа заставить паладина не просто поверить в магию, но и искренне её поддержать. Без этого ничего не выйдет.

Время вышло.

Скоро битва откроет Гансу глаза. Болезненно, силой. Его вера и весь его мир расколется ровно по той трещине, что оставили слова Энши. Вопрос лишь в том… что с ключом станет дальше?

Глава 5

Стены Арсэма полыхали, объятые пламенем. Раскаленные языки факелов бесполезно скалились со стен, огрызались искрами и рвались в небо. Энши спиной чувствовал их силу и такой родной, драгоценный жар.

Но пустить внутрь себя не мог.

Ганс. Старался, изо всех сил тараторил скороговорку и по-прежнему не верил ни единому слову из сказанных в пути. Сомневался, гадал, думал… Но не верил. Усыплённая оковами магия едва теплилась, не желала отзываться на слабые потуги отвергающего её дурака. Факелы, приказом Энши установленные по всей стене, помогали неохотно и слабо. Первый из тёмных погиб сразу, испарившись бессильным пеплом. Второй выдержал. Атаковал. И лишь потом отправился в небытие.

Третьего пришлось встретить клинком.

Пока люди на стенах заново зажгут огонь. Пока Ганс приведет в порядок охрипший голос. Пока Энши сможет поймать едва слышный отголосок, напитать силой стихии, атаковать…

Этот план был обречен с самого начала.

Врагов слишком много. Каждый знает, кто перед ним. Каждый хочет разорвать на куски, отомстить за столько лет в заточении. О, Энши понимал их как никто — ведь в нём тлели угли того же костра. Только и ждали императорского отказа, нужной искры, чтобы вспыхнуть ослепляюще и смертельно.

Бессмертие — всего-то дар не умирать. Оно не даёт бесконечной выносливости, не спасает от усталости, не прячет боль. В бою «один против многих» оно лишь продлит агонию, когда силы защищаться иссякнут.

Энши уставал.

Уже не осталось сил радоваться необычной покорности Ганса. А ведь паладин действительно подчинился: скрипнул зубами, услышав приказ, но засунул свою гордость поглубже в доспехи и держался под защитой жрецов. Не отставал ни на шаг. Энши чувствовал его за спиной точно так же, как глупую готовность шагнуть за черту, разделяющую безопасность и верную гибель. О, до этого мгновения осталось совсем немного. Что Ганс сделает потом — Энши не знал. Вопреки всему, надеялся на удачу и случай.

Момент, наконец, настал.

Чтобы испепелить очередную безликую тварь, не хватило мига. Но боль так и не пронзила неудачно подставленное плечо. Энши зло зашипел, выругался, увидев перед собой широкую спину паладина.

Вылез! Проклятый дурак, следующий никому не известным законам чести! Вылез и подставился под удар, рискуя теми ошметками свободы, что Энши ещё мог получить от ключа. Из всех жизней, которые сейчас приходится защищать, нельзя потерять только эту одну!

И ею так охотно жертвуют, лезут в заранее проигранный бой.

— Тупица!

Два голоса слились в один. Энши — раздосадованный и злой. Он дернул Ганса назад, подставляясь под удар: зачарованные доспехи не преграда сотканным из тьмы клинкам. Ганса — ошарашенный и неверящий. Ведь он увидел пронзенную насквозь грудь бессмертного.

Но бой не замер.

Не замедлился ни на миг.

Энши ударил наотмашь, не обращая внимания на кровавую горечь во рту и боль, рвущую когтями грудную клетку. Голова очередного тёмного слетела с едва обозначенных плеч, развеялась чёрным туманом. Этот не мёртв и скоро воскреснет, вольётся назад в бесконечный поток атакующих.

Голодный ветер бросил в лицо пепел второго.

Чихнули и погасли факелы на стенах, вновь оставляя без сил. Зажегся первый, второй… слишком медленно. Снова боль, теперь уже по спине. Тьма не дает ранам затягиваться, боль вгрызается в тело с новым голодом. Кровь насквозь пропитала одежду, и теперь она мешается, липнет, ещё больше замедляет движения. Когда же этот идиот очухается и отползет обратно под щит?!

И словно ответом на немую мольбу Энши… почувствовал. То, что ждал всё это время. То, по чему так скучал все века заточения. Магии не нужно слышать, она знает.

Пламя факелов взметнулось ввысь. Не бесполезный оскал — сияющее раскаленным солнцем торжество победителя. Ганс не успел договорить заветное слово, как тёмные вокруг обратились танцующим пеплом. Что они для стихии? Что весь этот мир для разъяренного пламени, века, года, минуты, мгновения ждавшего своей свободы?

— Да! Да-да-да-да!

Энши кричал в голос, полностью отдавшись пьянящему чувству. Казалось, навеки забытая радость до краев наполнила душу и вылилась в мир бесконтрольно и жгуче. Что там тёмные? Вокруг Арсэма не осталось ничего: лишь раскаленная земля и сажа. Река зло шипела горячим паром. Щит жрецов не выдержал, лопнул, как мыльный пузырь. Но пламя не тронуло город. Лизнуло жаром запуганных людишек и свилось в тугие кольца вокруг своего повелителя.

Ганс не ожидал.

Слишком многого не ожидал. И слишком многое ему пришлось осознать, когда смертоносный клинок пробил грудь Энши. Словно во сне паладин смотрел, как на легкой куртке расцветает тёмный кровавый цветок. Расползается кляксой, тянет щупальца вниз, срывается каплями с ровно обшитого края.

И эта кровь пролита из-за него.

Паладин, один из лучших, доверенное лицо самого императора, Ганс не справился. Снова. Из защитника стал подзащитным. Из охраны — спасённым. Уже дважды обязан жизнью тому, кого поклялся беречь до последней капли крови. Своей. Не Энши.

Но такой ли большой за ним долг? Наверное, для бессмертного жертва жизнью не значит ничего. И слово за словом, фраза за фразой всплывало в голове Ганса всё сказанное раньше, все насмешки, издевки и подколки. Все сказки, которые паладин считал не более, чем сказками. Кто теперь скажет, по какую сторону жизни искать правду? Историю пишет победитель, но как существа такой силы и власти могли проиграть? И главное, от чего Ганс теперь отмахнуться не мог…

Император солгал.

Да, только в этом. Возможно. Да, на благо народа. На благо империи Нэш, её спокойствия и процветания. Но всё понимание и вся логика не вернут осколков прошлого мира. Так может, стоит хотя бы на миг довериться юнцу со странными глазами и сказать «огонь» по-другому?

И тут мир взорвался.

Ослепил, словно тысячи солнц, заставил взмокнуть от страшного жара. Гул пламени ворвался в уши, и ему вторил безумный незнакомый смех. В голове остались лишь молитвы. Нет, не такой Ганс видел победу. Не таким свое задание и не таким — самого Энши, который снова смог удивить. Огненный поток схлынул, оставив за собой пустые берега и мертвую землю. Но не исчез, нет. Ластился послушной гончей к Энши, лизал ему пальцы, отражался в глазах багряным безумием. Никогда еще Ганс не видел такой искренней беззаветной преданности. Больше, чем хозяин и верный слуга, больше, чем возлюбленные, больше, чем дитя и родитель. Энши и пламя были едины, сливались в высшую сильнейшую сущность, и в Гансе отчетливой струной выла необходимость их вновь разлучить.

Такую силу нельзя доверять тому, чей рассудок затмили века ожидания.

Император солгал уже дважды.

— Верни.

Ганс вздрогнул, но молча качнул головой. В алых глазах Энши до сих пор танцевали отблески вновь запертого огня. Но теперь Ключ понял свою власть и был обязан воспользоваться ею. Сейчас опьяненный силой бессмертный был слишком опасен.

Для всех.

* * *

— Веселенькое дельце!

Ричард щелкнул пальцами, и ближайшая травинка обиженно обуглилась, зачадила черным дымом. К обретенной внезапно силе он уже попривык. Во всяком случае, огонь теперь хоть как-то слушался.

По дружкам Рик не скучал. Для его мира и его жизни это было нормально: сегодня ты находишь себе стаю, в которой протянешь на день-другой больше — завтра бежишь прочь, спасая шкуру. Рик никогда не скрывал своего желания жить, и жить хорошо, да только родился не под той звездой и пошел не по той дороге.

Или всё же по той?

Новый огонёк вспыхнул и остался в руке. Недоверчивый, диковатый, он не торопился жалить своего хозяина. Только Рик сильно сомневался, что он тут хозяин. Скорее наоборот, отчетливо понимал: стоит рыжему Ра пожелать, — и Рик исчезнет, что та травинка.

Ра велел звать себя Энши.

А ещё лучше — не звать никак, просто верить в него, в его существование. Просьба странная. Единственный отданный приказ — ещё страннее. Найти пятерых с неким знаком над головой и убрать. Знак. Руну. Людей трогать нельзя, это Рик запомнил четко. Вот только искать пятерых неизвестных в столице — задачка хлопотная. Как выглядит руна, Рик тоже не знал. Но любая муть звучит убедительно из уст человека с пробитой кинжалом грудью.

Ра велел торопиться.

И Рик послушно спешил, угробив последние медяки на старую клячу, которая стригла ушами, щипала молодую траву и недоверчиво косилась на пламя. Можно смело заключать пари, дотянет ли она до ворот столицы, но Рик предпочитал не думать о грустном. Даже ленивая рысца, искренне выдаваемая животинкой за галоп, была быстрее и экономила силы. А стены возвышающегося над столицей императорского дворца уже обозначились вдали тускло сияющими шпилями.

Ра велел скрывать пламя.

Это было ясно и без него. Магия вызовет вопросы, панику, страх. А что такое людской страх и страх толпы, Рик знал на собственной шкуре. Ясно как день: стоит раскрыть свои силы — и путь закончится очень быстро и очень болезненно. Сказывали сказки, что все из прошлой правящей династии были магами, пока их не вырезали. А раз сказка не сказка, Рик теперь был уверен: за то и вырезали. Этот Ра… Энши тут наверняка при делах. Да только какое дело наёмнику до политики и прошлых веков? История уже давно история, сгнила в библиотеках и заросла плесенью до последней буквы.

Рик сделает своё дело, а взамен получит власть, какой нет ни у кого в этом мире. Цель действительно оправдывает любые средства. В конце-то концов, так ли сложно найти пятерых среди нескольких тысяч?

Столица встретила шумом толпы, её же вонью и вечной бранью торгашей. Привычно прихватив пару болтающихся кошельков, Рик хапнул с ближайшего прилавка яблоко и, никем не замеченный, захрустел им прямо в центре торговой площади.

Самое людное место. Где искать, как не здесь? К удивлению Рика, задумка себя оправдала аж дважды.

Первый — бродяжка, открыто дрыхнущий на расстеленной под мелочь тряпкой. Зря он так. Гильдия попрошаек не переносит лодырей. Над украшенной фингалом и заросшей спутанными патлами башкой действительно висел сотканный из пламени знак. Интересно, Ра повезло с первым из кандидатов или наоборот? Знать бы, для чего эта руна. Но приказ есть приказ — слугам думать вредно. Рик хорошо выучил это в детстве. Исполнитель исполняет. Последствия пусть разгребает заказчик.

Вторая счастливая владелица метки уже завернула за угол. С веснушчатого личика не сходила улыбка. Ещё пара лет, и едва обозначенные под рубахой дары природы превратят девчушку в желанную невесту.

Справедливо рассудив, что попрошайку потом найти будет проще, Рик потопал за девчонкой и её братом. Наверное, братом. Одинаково встрепанные соломенные волосы заставляли роднить эту парочку.

А что, интересно, делать с проклятой руной?

Недолго думая, Рик запустил в неё огрызком. Попал. Увы, сотканный огнём знак будто в издевку даже не шелохнулся. Зато вздыбился заботливый братик: одарил хмурым взглядом, показал кулак и заставил сестру ускорить шаг. Рик оскалился в ответ, сунул руки в карманы и, наоборот, приотстал. Нечего пугать малышей, они ему нужны.

Ладно, другие варианты?

В голове навязчиво крутилась идея сжечь руну как одну из множества павших по пути травинок. Но попытка сжечь огонь казалась чем-то очень глупым. Куда глупее кинутого в него же огрызка. Тем более не хотелось случайно оставить девчушку лысой: она поднимет шум, заботливый братик полезет в драку, сбегутся зеваки, гвардейцы, и всё задание полетит глубоко в бездну. С другой стороны, ничего другого Рик придумать не успел — парочка нырнула за дом и раздался звон ключей.

Мысленно ругнувшись, Рик выскочил из-за угла, чтобы увидеть, как соломенная косичка исчезает за дверью.

— Куда, твою мать?! — в сердцах рыкнул он, пожалев, что руна не пёс, ей «к ноге» не скажешь. И с удивлением замер. Тупо смотрел, как вместе с разъяренным братишкой из-за вновь открытой двери послушно выплывает огненный знак.

— Эй, мужик, проблемы?! — приветствие Рик пропустил мимо ушей. Вытянул руку, сжал в кулаке чуть дрожащую руну. Неудавшийся ростом паренёк отшатнулся, надул грудь колесом и удобней перехватил метлу:

— Проблемы, тебя спросил?! Эй!

Руна лизнула теплом, впиталась под кожу, наполнила вены каким-то странным неизвестным доселе чувством силы. Похоже грел алкоголь, расходясь огнём от желудка по телу. Но сейчас разум остался чист.

— Вот оно как… — Рик поднес руку к лицу, пошевелил пальцами и пожал плечами. Соломенная парочка его больше не волновала. Оставив паренька наедине с метлой, Рик уверенным шагом направился к площади. Теперь он прекрасно знал, что делать. Да и Ра, выходит, не обманул: исчез всего один из пяти знаков, а сила уже лилась через край. Рику казалось, что стоит ему пожелать — и даже вон тот добротный каменный дом вспыхнет сухой ветошью.

Прекрасное чувство.

Крики за спиной заставили прийти в себя и обернуться. Жар огня ударил в лицо, а вокруг уже вовсю суетились люди. От ближайшего колодца споро вытянулась цепь, кто-то сунул в руки Рика ведро и тот, не задумываясь, передал его дальше. В больших городах страх пожара впитался под кожу: с огнём справлялись как можно быстрее, не разбираясь, кто законник, кто вор.

А вот слух разносился почище пламени. Уже вовсю судачили, что дом на Пятой Солнечной кто-то проклял. Слишком споро он занялся, даром что каменный. Растерянность уступала пониманию: кажется, Рик серьезно недооценил свою новую власть. Если раньше надо было концентрироваться, чтобы просто зажечь травинку, — сейчас хватило мимолетной мысли. Вот бы так же легко потушить!

Огонь послушно потух.

Рик опустил руки с очередным ведром, тупо уставился на едва тлеющие остатки оконной рамы и оплывший от жара камень. Уже остывший. Тишина вокруг сгустилась на миг и разбилась множеством голосов. Вокруг чудом спасшихся хозяев дома мгновенно образовалась пустота — люди суеверны, боятся странностей. Боятся всех, кого с ними связывает случайность.

Рик сплюнул, поставил ведро, сунул руки в карманы и хмуро побрел прочь. Аккуратнее надо быть со своими мыслями. И желаниями, думается, тоже. А пока что…

«Упс».

Глава 6

Ганс хмуро коснулся разбитой губы, аккуратно попробовал укусить один из наскоро состряпанных бутербродов и вздохнул. Челюсть саднило. Но кусок в горло не лез совсем не поэтому.

Энши потребовал вернуть его пламя лишь раз. И ударил тоже лишь раз. Зато с такой силой, какую никак не ждешь от невысокого и хлипкого на вид человека. Ганс не стал уворачиваться — только зажмурился на миг, когда мир вспыхнул болью. А как открыл глаза, увидел лишь удаляющуюся спину бессмертного. Стало ли тому легче? Вряд ли. Уж слишком много горечи Ганс почувствовал в единственном ударе.

С тех пор Энши с ним так и не заговорил.

Даже не смотрел в его сторону.

От этой обиды, справедливой, заслуженной, Ганс чувствовал себя чуть ли не вором. Он убеждал себя, что поступает правильно, раз за разом пытался вспомнить безумие Энши в миг, когда тот обрел полную силу, но перед глазами стояла лишь искренняя чистая радость человека, наконец вернувшего что-то действительно дорогое. Огонь был для Энши не просто силой и вовсе не даром. Ганс не знал, как сказать правильно, но понимал, что люди отняли у бессмертного частичку души, которую ничем не восполнить. Лиона, наверняка, поняла бы лучше.

Сестры сейчас не хватало. После смерти отца Ганс был слишком мал, чтобы взять на себя заботу о семье, и многое легло на её плечи. Да, император поддерживал их как мог, но именно Лиона воспитала Ганса таким, каким он был сейчас. Именно она была рядом в минуты сомнений. Именно она помогала находить путь там, где он казался совсем потерянным. Воину не к лицу признавать подобное, но Ганс готов был отдать сейчас всё за совет сестры.

Арсэм покинули на рассвете.

Изможденные осадой люди не знали, бояться обладателя такой силы или благодарить, а сам Энши ничего объяснять не стал. Оставил разбираться Ганса. Врать.

Врать Ганс не умел, не стал даже пытаться. Неловко пробормотал оправдания и поспешил за бессмертным, перед которым люди расходились, но не бежали и не прятали взгляд. В дорогу собрали как должно: после ночлега и сытного завтрака путников ждали два оседланных коня с притороченными сумками — тяжеловес для паладина и легкий длинноногий скакун для Энши.

— Мы еду почти поровну разделили, — торопливо объяснял Гансу конюх, нет-нет да косясь на спасителя. Энши был уже в седле и с отрешенным видом смотрел куда-то вперед, молча дожидаясь, пока Ганс уладит все дела. — Но посуда тут, у вас, значит. Для костра там, для лагеря тоже всё на вашем Ветре. У господина Энши вода есть, мясо и хлеб, чтоб не пропасть, значит, если в пути разойдетесь…

— Примите мою искреннюю благодарность. Уверен, в пути мы быстро поймём, что к чему, — сдержанно ответил Ганс и тоже выпрямился в седле. Осталось попрощаться с главным из жрецов, имени которого Ганс к своему стыду не помнил. Жрец едва стоял на ногах, но всё же вышел проводить в дорогу:

— Добрый путь. И спасибо. Без вашей помощи мы сдались бы ещё вчера. Я буду молиться о вашем успехе. Мой вопрос, я верю, не покажется для вас странным, ваша милость. Но что я должен сообщить Его Императорскому Величеству в своём докладе? Мы, жрецы, порой слишком оторваны от мирского и плохи в подобных делах.

Ганс слегка приподнял брови, катая на языке вопрос. Верховный жрец Арсэма — кажется, всё-таки Кристоф? — оказался наблюдателен и умён. Может быть, даже слишком. С другой стороны, наверняка все вокруг понимали, что ситуация вышла… не из тех, о которых докладывают дословно. Самому Гансу отчитаться о прошедшей битве оказалось невыносимо сложно. И даже сейчас, когда сокол давно скрылся за горизонтом, на ум приходило множество разных фраз, перемешанных с мрачными мыслями. Впервые в жизни Ганс не желал докладывать прямо. Впервые в жизни Ганс задумался, как обойти приказ и не выдать этого. Но его, не терпящего раньше ни малейшего намека на недостойный паладина шаг, вовсе не мучила совесть. Наоборот, в душе теплилось знакомое чувство, упрямо шептавшее: Ганс сделал правильный выбор.

Он помолчал, подбирая слова. Вгляделся в глаза жреца, тёмные от усталости. Вокруг них залегли иссиня-черные тени, на бледном лице болезненно выступали скулы. Но взгляд всё равно был прямым, строгим. Такому хотелось верить.

— Ещё на рассвете я отправил сокола в столицу. Но мы спешим, мой доклад был коротким. Я сообщил Его Императорскому Величеству благую весть о первой победе, но только о ней. Вам стоит рассказать больше о состоянии города, его жителей и окрестных земель после этого тяжелого боя. Ведь враг не щадил никого, оставил здесь пепелище. Его Императорское величество не оставит вас наедине с бедой, и столица окажет любую возможную поддержку.

Жрец молча кивнул, уступая дорогу. По камням мостовой зацокали подкованные копыта. Открылись высокие ворота, пропуская на широкий многоколейный тракт. До Грохха было совсем недалеко, и Ганс с потаённой радостью отказался ждать, когда жрецы восстановят силы достаточно, чтобы зачаровать коней.

Стоило покинуть стены Арсэма, как Энши пустил коня в галоп. Прочь, прочь от выжженного поля, служившего слишком ярким напоминанием о мгновении вернувшейся силы.

Ганс пришпорил своего Ветра, но больше не ругался и не пытался нагнать, как в первый день их пути. Теперь он знал: Энши всё равно остановится и всё равно дождется. Тем более здесь, в разоренных тёмным войском землях, защита нужна вовсе не бессмертному.

Спокойная мерная рысь — прекрасное время для мыслей, предназначенных уже самому себе, а не великому императору.

Нагнать Энши вышло только к обеду. Взмыленный после галопа конь покорно брел за новым хозяином, то и дело пытаясь дотянуться до пожелтевшей у обочины травы. Энши не спорил, даже толком не держал, но, видимо, пришелся по душе коню, и тот не пытался вырвать поводья из слабой хватки.

Чуть помедлив, Ганс тоже спешился. Пошел рядом. Искал слова, чтобы начать разговор, но сам вид некогда живого и общительного Энши рубил любую попытку на корню. Кто бы мог подумать, что желанная раньше тишина в обществе излишне языкатого «мальчишки» окажется такой невыносимой. Лиона бы наверняка знала, что делать. Лиона… Её здесь не было, и Ганс силой воли задушил мысль о сестре. Слишком долго он за неё держался, раз так боялся быть собой здесь и сейчас.

— Остановиться бы поесть, — единственное, что получилось выдавить. — Я устал и проголодался. Ты… Вы, я думаю, тоже.

Энши лишь пожал плечами и остановился, как всегда предоставив Гансу самому выбирать подходящее место. На ставшее привычным панибратство паладин сейчас не осмелился, но это будто бы никто не заметил. А ведь когда-то, кажется, очень давно, сам же Энши и настоял на «нормальном общении». Тогда он был прав. Прав, наверное, и сейчас.

Привычно набрать веток в жиденьком леске неподалеку. Привычно поставить небольшой лагерь. Привычно развести костер и подвесить кипятиться воду. Привычно сесть напротив Энши, который столь же привычно не шевельнул и пальцем, чтобы помочь. Тишина только была непривычной. А поймав взгляд, которым бессмертный смотрел на огонь, Ганс понял, что иначе просто не может.

Не ждавшее свободы пламя взметнулось вверх, заставив Ганса шарахнуться в сторону, отразилось рыжим всполохом изумления в глазах Энши; обратило в пепел приспособленные вместо подвеса тяжелые мокрые ветки, разом вскипятило воду в рухнувшем на угли котелке и успокоилось. Ганс осторожно выдохнул. Унял дрожь, кое-как выкатил на траву выдержавшую жар посудину и усмехнулся. Ему не надо было оборачиваться, чтобы чувствовать настойчивый вопросительный взгляд… пожалуй, всё-таки уже друга.

— Я поступил так, как считаю должным.

— Твой драгоценный император с тобой не согласится, — язвительно откликнулся Энши, но его голос прозвучал для души чуть ли не музыкой.

— Его Имп… — Ганс усмехнулся ещё шире и поднял взгляд, встречая так и не схлынувшее изумление. — Пусть это прозвучит не подобающе паладину, но император не узнает.

— Хм-м…

— Тем более я не в праве поступить иначе: ты уже дважды спас мою жизнь. И я…

— Один раз.

— Прости?

— Один раз я тебя спасал, — на удивление терпеливо повторил Энши и вытянул руку над присмиревшим огнём. Пламя аккуратно высунуло язычок, лизнуло пальцы, забралось вверх, не оставляя ожогов и не портя одежды. — Там в лесу я же тебя и оглушил. Я, конечно, сказал не забывать. Но на деле ты мне не должен.

— Зачем? — только и смог спросить ошарашенный новостью Ганс. — Скажи, что же тогда разбойники?

— Трое мертвы. С одним я заключил сделку, о которой ты ничего не узнаешь. Зря, что ли, по голове бил? Хочешь подержать?

Ганс хмуро потер затылок, глядя на протянутую к нему ладонь. Легко сказать «подержать»! Как взять в руки сгусток рыжего пушистого пламени, представлялось слабо.

— Это ты так от вопросов уходишь?

— Это я так принимаю твои извинения.

Ганс только фыркнул, но руку в ответ протянул. Пламя перетекло на неё лениво, как раскормленный кот. Устроилось, слегка покалывая пальцы и будто заснуло.

— Я поражен… оно едва греет.

— Я не стану обжигать, — Энши улыбнулся и сунул в огонь мгновенно занявшийся прутик. — Можно придать пламени форму шара и кинуть во врага, будто камень. А можно принести домой и посадить в очаг, хоть пустой. За пару минут прогреет любую хату. Можно разжечь костер, даже если всё давно отсырело. Можно поджечь деревню, оставить от неё безликий пепел за пару мгновений. Маги пламени много всякого творили с огнём. Я редко спорил. Я не всегда мог.

— Скажи, я теперь маг?

— Нет. Без меня руки в костер не суй. Если ты хочешь им стать… я могу об этом подумать.

Ганс промолчал, глядя на дремлющее в ладони пламя. Подчиняясь воле Энши, оно вдруг проснулось, вытянулось в тонкий высокий язык, нырнуло вниз между пальцами, обвило руку, заставив невольно отшатнуться под громкий смех, и вернулось в костер:

— Но ты не хочешь.

Стоило поблагодарить небеса, что Энши не стал называть причину вслух. Да, Ганс боялся огня. Именно такого, скованного узами магии, как будто разумного. Это пламя еще ни разу не принесло ему вреда, но Энши уже достаточно ярко описал последствия. И мирные. И полезные. И не очень.

— Я могу… — Ганс нервно сглотнул, прогоняя хрипоту из вдруг пересохшего горла. — Я могу поручиться за тебя. Нет, мы с сестрой! Уверен, Его Императорское Величество прислушается и…

— И обоих казнят на месте, — взгляд Энши заострился, снова заставив сглотнуть. — Даже не думай. Ты верная пешка, а я враг. Тебя и так скорее всего собираются убрать просто на всякий случай. Я ведь говорил: мясо. Если ты ещё и открыто встанешь на мою сторону… Хочешь жить — трепи о том, какая я страшная безумная угроза. Всё то, что подумал на поле боя.

— Я прошу у тебя прощения! Я понял, что был неправ! Его Импе…

— Величество знает, что я сила, с которой ему в жизни не справиться! И знает, что я могу дать эту силу другим, от меня не убудет. А ещё он знает, что меня предали и обманом заперли в подземелье на семь сотен лет! Семь! Сотен! Лет, Ганс! И ладно бы только без воды и еды, но без души и истинной свободы! И тут он прав, поверь мне, я очень сильно обижен!

— Но ты не тронул Арсэм.

Впервые Ганс испытал на себе всю силу прямого взгляда этих странных глаз, но выдержал. Не отступил. Потому что твёрдо знал, что Энши просто уйдет, получив свободу. Видел: ему не нужны ни кровь, ни чужие жизни.

— Я голоден, — сквозь зубы процедил бессмертный. В руках звонко хрупнул давно погасший прутик. — А ты обещал нам обед.

Снова воцарилась тишина, но уже совершенно другая. Энши злился, и Ганс сначала с опаской, а потом с интересом наблюдал за пляшущим вокруг него огнём. Здесь, на обезлюдевшем тракте, не от кого было скрывать возрожденную магию. Бессмертный и не пытался. Ганс понимал, что Энши просто наслаждается долгожданной свободой, отказывается сковывать свою силу, пробывшую взаперти столько лет. А та взамен с головой выдавала его настроение. Пламя дробилось на яркие всполохи, кружилось вокруг повелителя, рвано кидаясь то вверх, то вниз, складывалось снова в единый рыжий росчерк и рисовало замысловатые кренделя, которым было место скорее на ночном фестивале. Иногда оно замирало будто в задумчивости прямо напротив груди Энши, совсем недавно расцвеченной алым.

— Это больно? — внезапно спросил Ганс, сам удивленный сорвавшимися с языка словами.

— Что?

— Я… Эм… сражаться с пробитой грудью и…

Ганс смешался и замолчал. Несколько мгновений бессмертный сверлил его взглядом, будто прикидывал, так ли нужен ответ. Но всё же ответил:

— Да. Это тело человеческое. Оно устает, чувствует голод, жажду и боль. Нуждается во сне… Только потерять сознание не может. На моё счастье, за все века своей жизни в подземелье палача я бывал лишь однажды. Это хуже, чем сотни лет без еды. Но лучше, чем остаться без пламени.

Ганс замолчал, разливая по мискам готовую жидкую кашу с кусочками мяса. Ему снова не нравилось, куда Энши завёл разговор. Но теперь и вопрос был, что уж сказать, хорош.

— Поверь, Его… император всегда держал слово. Я знаю, ты не будешь исключением.

— А я вот не понимаю, с чего ты вообще взял это «всегда»? Посмотри в зеркало, исполнительная пешка, виляющая перед ним хвостом. Тебе с детства вбили в голову «император хороший», ты и тявкаешь в такт. Оглянись! Сунь свой нос туда, сюда, принюхайся. Могу спорить, учуешь много всякого, смердящего похуже, чем моя история. Опыт. Всё в нём, но у тебя его попросту нет! Паладин? Ты-то? Я молчал, конечно, но что-то не верю. Как ты получил этот титул? Или это награда перед походом, чтобы добавить ответственности и выбить сомнения?

— Унаследовал, — прошипел Ганс. — Мой отец был героем и умер героем. Ты прав, мне не хватает опыта. Но я не опозорю ни свой род, ни отца. Не смей… Я оправдаю каждое своё слово. Увидишь.

Ганс с трудом задушил кипящую внутри ярость, подхватил миску и ушел прочь. Вернётся, куда денется. Но не сейчас. Сейчас он должен проветрить голову. Пусть и отнесся к Энши по-человечески, пусть не собирался менять своего решения, но густой тягучий яд, капавший с языка бессмертного, Ганс принимать не станет. Он лично поговорит с Его Императорским Величеством, доложит всё как есть, а потом заставит Энши извиниться за каждое бранное слово и за каждый миг недоверия к человеку, всю жизнь посвятившему своим землям и своему народу.

Глава 7

Пустота и разруха вокруг нагнетали обстановку. Остовы полуразрушенных домов, беспризорная скотина, псы, с рычанием делящие что-то, что узнавать совсем не хотелось. Даже кони поддались царящей вокруг атмосфере: без понуканий торопились вперед, переминались с ноги на ногу, тревожно фыркали во время коротких остановок. Ночь в этих землях должна быть весёлой.

Однако, тут было совсем не безлюдно.

В мертвой тишине слух Энши легко ловил отголоски фраз, тихую ругань, шуршание и звон разбитой посуды.

Жадных до легкой добычи людей не волновали вылезшие из сказок чудовища. Во всяком случае, до тех пор, пока о них ходят лишь слухи. А вот брошенное хозяевами добро волновало. Ещё как. В той из деревушек, что побогаче, люди не брезговали грабить и мертвецов. Энши только поморщился, отвернулся, когда увидел, как двое мужиков ловко потрошат платье какой-то женщины с развороченной грудью. Только запомнил, как чуть в стороне, дожидаясь своей очереди, сидели дворовые псы.

А Ганс вот не выдержал.

Энши не стал его останавливать. Не стал останавливать и коня, так что когда за спиной раздались первые слова яростной речи, перебитые звоном оружия, бессмертный успел оказаться достаточно далеко. Ждать, правда, пришлось потом долго.

Пока Энши стоял на краю деревни у вывороченных кольев ограды, мимо проехал целый отряд не то разбойников, не то хорошо организованных вооруженных селян. Поравнявшись с Энши, их главарь остановился. Беглый оценивающий взгляд скользнул по коню, по дорогой одежде, зацепил ножны с легким мечом, и мужик всё же спросил:

— Слышь, мальчонка, ты не из местных?

— А похож? — ровно ответил Энши вопросом на вопрос.

— Слышь, ты не хами мне тут. Старшой спросил — младшой ответил.

— Не вижу тут старших.

— А, тьфу. Гордый, значит, — мужик брезгливо сплюнул и свистнул своим. — Слышь, мужики, мы тут труп проворонили. Айда Обыщем?

Ждавшая чуть впереди толпа человек в десять отозвалась неуверенным хором. Кто-то побледнел, отвел глаза. Убивать всё же не грабить. Кто-то наоборот — демонстративно медленно потянулся за арбалетом, готовясь отправить в полет первый болт. Остальные с лязгом обнажили кривые ножи.

А Энши ждал. И думал. Убийство идиотов никогда не входило в число его любимых развлечений. Да и одежду испортят — жалко…

Вопрос разрешил, как всегда, Ганс. Появившемуся на тропе паладину не пришлось даже открывать рот, хватило доспеха личной императорской гвардии, заляпанного свежей землей и кровью. Стоило мужикам понять, что тяжеловоз свернул к ним, как испарились все разом и молча.

— Я вовремя, полагаю, — хмуро процедил Ганс.

— Думаешь?

— Признаю, у меня родилась мимолетная мысль добить несчастных, а не спасать. Но такой суд слеп. Сестра учила проявлять милосердие.

— Ну, не знаю. Люди как люди. Вас таких много. Как это… «Не пропадать же добру»?

Ганс скрипнул зубами, но отвечать не стал. Только с какой-то горькой ненавистью продолжал смотреть в спины удирающей швали.

— Нас таких мало, — наконец тихо проговорил он. — Слышишь, Энши? Нас. Таких. Мало.

— Ты похоронил её?

— Я похоронил их всех… Собак тоже. Прошу простить мне эту задержку…

— Думаешь, это что-то изменит?

— Я поступил как должно. В путь. Время не ждет.

Энши негромко фыркнул и действительно последовал за перешедшим на рысь Гансом. Что-то говорить сейчас, пожалуй, не стоило. Ганс жил в иллюзиях, его старательно воспитывали, окружали с детства идеализмом, верой в императора, в империю, в людей, в такие зыбкие вещи, как благородство и честь. А он рос, впитывая все это как губка, слепой и глухой, верящий в лучшее.

Это таких, как он, мало. Дураков.

Мертвое село, уже второе на их пути, осталось за спиной. Вокруг снова царила безжизненная тишина. Там, где прошло войско тёмных, не было слышно даже стрекота насекомых. Многоцветье и зелень предгорий здесь казались пугающими, потусторонними. Пахли кровью не хуже разоренных домов.

Впрочем, даже тут нашлись люди. Поглощенный собственными мыслями Ганс снова доверил выбирать путь бессмертному и совсем не смотрел по сторонам. А зря. Дорога вывела к очередной деревеньке — совсем небольшой, в каких-то пару домов, — и её единственному уцелевшему жителю.

То, что это именно житель, а не очередной любитель падали, Энши понял сразу по криво навязанной на ветку верёвке и стоящей под ней табуретке. Юнец, не замечая невольных свидетелей последних мгновений собственной жизни, сложил руки в короткой молитве, уверенно взялся за петлю, забрался на табуретку и… оступился. Нелепо дернул руками, пытаясь сохранить равновесие, вцепился в верёвку, даже успел выругаться прежде, чем глухо рухнул в траву.

— Ба… — хмыкнул Энши, останавливая коня. — Нет, такого концерта я еще не видел.

Встрепенулся и тоже остановился Ганс, непонимающе оглядываясь:

— Что? Скажи, о чем ты?

— А ты глянь на этого… самоубивца.

Энши спешился и легкой пружинящей походкой направился к поднявшемуся на ноги мальчишке. Ганс, помнится, давал Энши двадцать. Значит, этот младше. Лет на пять? Даже семь? Борода не растет, легкий пух над верхней губой можно рассмотреть, только если намеренно вглядываться.

Гостей мальчишка не ожидал. Поспешно вскочил, напрасно стараясь загородить собой и табурет, и свисающую с дерева петлю.

— Н-не думайте м-меня останавливать, ясно?! — дрожащим голосом выкрикнул он, зачем-то поднимая кулаки. — Я-а… Я знаю, что делаю!

Ганс успел набрать воздуха в грудь и даже сказать первое слово очередной наверняка прочувственной речи. Но Энши перебил:

— Точно знаешь? Да ты не бойся, мы — помочь! А то смотреть жалко. Даже узел не тот завязал, — Энши носком сапога поставил табуретку на место, надавил руками, чтоб ровнее стояла в земле, стряхнул грязь и широким жестом пригласил повторить.

Ганс задохнулся от возмущения:

— Ты на что толкаешь невинное дитя?! Послушай, что бы ни случилось и как бы больно ни было — сводить счеты с собственной жизнью…

— Заткнись! — сорвался в истерику мальчишка и полез на злосчастную табуретку. — Они забрали у меня всё! Всё, понимаешь?!

— Кхе, — перебил Энши начавшую было исповедь. — Я говорю, ты узел не так завязал. Такой не затянется. Да и верёвка низко висит… У тебя руки свободны — сам себя спасешь, как начнешь задыхаться. Надо прыгать так, чтоб шею сразу сломало.

Мальчишка действительно замолчал. Сглотнул. Потер шею. Побледнел и теперь смотрел на Энши с каким-то странным священным ужасом. Ганс хватал ртом воздух. А Энши тем временем взялся нормально вязать веревку, стараясь выкинуть из головы рожи обоих.

Смеяться пока рано.

Такие, как этот мальчика, полезны. Стоит сыграть до конца.

— Но вообще, ты, паренёк, до ужаса скучный… Повеситься? Смешно. Прошлый век. Кого у тебя тут порешили? Друзей? Семью? Невесту?

— Всех… — тихо всхлипнули в ответ.

— А ты чего жив?

— Я… — новый всхлип и в голосе уже звучат слезы. — Я трус и подонок. Не защитил, не спас, даже сбежать не помог! За… заперся в погреб, а как вышел… кровь и они…

Он рвано провел по глазам рукавом, смазывая слезы и грязь, кивнул на остатки домов, где на утоптанной земле валялась чья-то начинающая гнить рука.

А малец-то в погребе просидел долго. Видимо, пока еда не закончилась. Или пока совесть не загрызла.

— Да-а… Тяжело тебе, — согласился Энши без капли сочувствия и кивнул на петлю. — Вот так надо. Ты залезай, залезай. Я стульчик выбью, на тебе и греха не будет.

Ганс снова попытался вмешаться, но Энши остановил его одним взглядом:

— Но смотри, ты точно уверен?

— Значит, и ты не позволишь? Я живым не дамся, учти!

— Делать мне нечего? — Энши чудом подавил смешок. — Просто можно хлопнуть дверью погромче. Говорю же: петля — прошлый век. И толку от неё мало.

— Это как?

— Ну, эти твари твою семью порешили, так? Почему не пытаешься захватить их с собой?

— Я н-не воин. Даже меча в руках не держал… А они… Они и рыцарей раскидали как игрушки какие.

— И что, даже попытаться не хочешь?

— Хочу… — в голосе сквозь слезы прорезалась дикая обреченная ярость. Конечно, он хотел. Такие всегда хотят мстить и никогда не скупятся на способы. Если увидят лазейку — попрут напролом, больше не оглядываясь и не думая о себе. Жизнь-то этот мальчишка уже отбросил.

Энши почувствовал, как по его лицу расплывается сытая ухмылка. Упростить себе работу на проклятого императора он точно был рад. Ганс многого не знал о том, что ждёт их дальше, а вот бессмертный прекрасно понимал: из открытых врат полезут твари. Полчища. Легионы. Что проще — убить их всех? Потратить немыслимое количество сил? Или поставить на пути врага достаточно крепкую преграду? Её непременно снесут, о да. Но в этом бою важно лишь время.

— Какое совпадение, — вкрадчиво пропел Энши. — Мы тут как раз идём уничтожать тварей. Всех. Всех до единой. Это опасный и сложный поход, в конце которого нас наверняка ждет погибель. Но мир… Мир будет жить на наших костях. А на небесах нам скажут спасибо отомщенные души. Что скажешь? Готов стать одним из нас или всё же предпочтешь бессильно сдохнуть в петле и сгнить на солнцепёке?

Мальчишка сглотнул, мотнул головой. Вкрадчивый голос Энши он слушал будто загипнотизированный, не замечая яда. Он весь подался вперед, ловил каждое слово. И даже не услышал Ганса в его попытке вмешаться, уже явной и громкой. Энши завладел чужой душой лучше любого из магов разума.

Так уж вышло, что Энши знал подход к обречённым.

— Клянусь… Я пойду за вами, сделаю что угодно! Только дайте мне отомстить! — хрипло отозвался мальчишка. Энши заставил его наклониться, шепнул на ухо всего пару фраз, отстранился и увидел в глазах знакомый огонь. Жажду силы.

Между лопаток давно зудело от ярости Ганса.

— А… Ну… точно сработает?

— Конечно. Попробуй. Скажем… Твоя деревня заслуживает погребения, не так ли?

Мальчишка снова кивнул. Спрыгнул с табурета, поднял дрожащую руку:

— Просто попросить?

— Да. Только помни условие.

— Тогда…

Первый язычок пламени лизнул крышу ближайшего дома, затем песок во дворе, подобрался к гниющей плоти… Распробовал. Пламя вспыхнуло разом, с утробным рычанием пожрало дома. За какие-то мгновения от деревеньки не осталось ничего, кроме пепла. Соседних деревьев даже не опалило, и Энши оставалось лишь аплодировать контролю новообращенного мага.

— Впечатляет, — хмыкнул он. — Уверяю, теперь ты хлопнешь дверью так, что услышит Изнанка.

* * *

— …так скажи мне, о чем ты только думал?!

Ганс был вне себя от ярости. За остаток дня он множество раз пытался воззвать к уму-разуму назвавшегося Дереком юнца, но безуспешно. Опьяненный силой и жаждой мести, тот никого не слышал. Как одержимый смотрел на язычок пламени, покорно сидящий в ладони. Вряд ли даже Энши смог бы пробиться сквозь это безумие.

Впрочем, Энши и не хотел.

Дерек сроднился с пламенем до странного быстро. Может, потому что сам был как пламя, согласный ярко и быстро сгореть ради цели. А может, просто родился с талантом. Скорее всего, в разгар лета, в солнечный жаркий день, ближе к полудню. Когда воздух плавится от зноя и висит над пожухлой травой, ломает пространство раскаленным маревом. В такие дни Энши всегда был особенно силён. Чувствовал их даже глубоко под землей, закованный в колдовские цепи.

Если это действительно так, у мальчишка мог бы вырасти в архимага. Или переродиться в создание пламени. Но последнего Энши допустит лишь в самом крайнем случае. Элементали яростны и своевольны. Кидаются на всё подряд, порождают стихийные бедствия, вулканы, а самое главное — не признают ни богов, ни хозяев. Тупые своенравные твари, мнящие себя равными собственному создателю.

— Услышь же меня, наконец!

Энши вздрогнул и хмуро глянул на распинающегося который час паладина:

— Нет. И не собираюсь. Гораздо важнее — я голоден. Эй, Дерек! — мальчишка с испуга сжал кулак, сминая пламя, и посмотрел на Энши как преданный щенок. — Сбегай набери-ка хвороста. Мы остановимся на привал.

— Да! Сию минуту!

Нет, он даже поклониться умудрился. Не слезая со своей смирной лошадки в серых яблоках. Энши проводил Дерека взглядом и спешился сам. Только сделать ничего не успел, как Ганс грубо притянул его за воротник, заставив смотреть в полные гнева глаза:

— А ты уж изволь услышать! Изволь понять, осознать, что ты сделал! Толкаешь человека на смерть!

— Вовсе нет, — Энши перехватил запястье, заставил разжать пальцы и оттолкнул руку Ганса прочь. Сам отходить не стал, встретил взгляд паладина своим коронным. Тот глаза не отвел, зато на лбу выступила испарина вовсе не от жары. — Дерек выбрал смерть. Я всего-то предложил способ поинтересней. Какие проблемы?

— Не смей говорить об этом так просто! Ты воспользовался его отчаянием, признай. «Способ поинтересней?». Скажи мне правду. Скажи, ведь ты просто хочешь использовать его ярость?

— Во благо твоего ненаглядного императора, между прочим, — развел руками Энши, не отрицая очевидного. — В чем дело, паладин? Я думал, у вас в чести подвиги во славу народа.

— Да как ты… Как смел ты заикнуться о подвиге? Как смел говорить о Его Величестве?! Ты используешь ребенка, не он!!!

— О? А разве любая война — это не «идите и сдохнете на благо империи» под фанфары и красивые речи?

— Ты…

— Всего-то называю вещи своими именами, без лицемерных прикрас. Вы, люди, зовете героями тех, кто пошёл на смерть ради империи и короля, ради семьи или веры. Так чем хуже этот мальчишка со своей местью? Начни уже ду…

Не дожидаясь, пока Энши закончит, Ганс снова сгрёб его за грудки. Тряхнул так, что потемнело в глазах, и уже откровенно прорычал в лицо, забыв даже о своей отвратной велеречивости:

— Это не одно и то же! Самопожертвование и отчаяние — не одно и то же!!! Тебе не понять жертвы жизнью, бессмертный!

— Пусть так. Но скажи мне, паладин, кто сдержит тёмных и даст мне время вернуть печать? Не одного, не двух. Их будут лезть полчища.

Ганс ошарашенно ослабил хватку. Даже чуть отшатнулся назад:

— Так ты для этого… — и тут же пришел в себя. Ударил кулаком в грудь в глупом и очевидном порыве: — Я сдержу! Даже если придется отдать свою жизнь, я…

— Ну уж нет, Ганс. Я не дам тебе умереть.

Паладин осекся. Его глаза опять изменились. В них отразилось до боли знакомое тепло. Энши запоздало сообразил, что наивная глупость Ганса услышит в сказанном совсем не желание защитить Ключ и собственную свободу. Но объяснять уже было поздно.

Кажется, Энши только что нашел очередного друга из смертных. Может быть, действительно верного, в отличие от предателя, ради которого Энши когда-то остался в этом проклятом мире.

Вздохнули они одновременно.

— Я… Я услышал и понял тебя. Поверь, Энши. Благодарю. Но… я…

— Ты не можешь так просто отпустить мальчишку, я знаю. Но это его выбор. Не твой и не мой, Ганс.

— Твои слова звучат так, будто ты дашь этот выбор.

— А я не забирал.

— Эм… кх-хем… — тихонько раздалось от кустов и подлеска, — я не ко времени, да?

— Очень даже вовремя, Дерек! — отозвался Энши, все ещё не отводя взгляда от глаз Ганса. Но паладин отказался продолжать сам, отвернулся. Молча забрал у мальчишки охапку из криво наломанных палок, отошел шагов на пять и взялся готовить место для костра.

Глава 8

«А кто сказал, что будет легко?» — Рик думал хотя бы во внутреннем голосе услышать поддержку, но медленно остывающий под ногами труп сводил все надежды на нет.

Итак, оставленный «на потом» нищий благополучно отдал концы. Кажется, без чужой помощи — просто от старости, болезней и грязи. Руна же сделала ноги: мертвый хозяин оказался ей не по нраву.

Где искать проклятую закорючку, оставалось только догадываться.

Рик вообще не был уверен, что её можно найти. Энши строго-настрого запретил убивать, поди разбери теперь, связано это с желанием оставить наемника незаметным или с капризами рун. Одно Рик чувствовал точно — сила не просто пошла на убыль, она исчезла так же внезапно, как появилась. Будто Энши решил пошутить и в какой-то момент вылил на Рика целое ведро своего могущества. А потом ведро кончилось, и всё вернулось на круги своя. Чтобы зажечь проклятую травинку, опять придется пялиться на неё, старательно отлавливая внутри потоки необъяснимой силы. Рик так и не понял: приказывает он огню или все-таки просит? Энши говорил, что пламя подчиняется имени Ра, что это истинное имя — имя стихии, и если он дал согласие, она никогда не возразит. Выходит, Рик приказывал? Получил на это право?

С другой стороны, без разрешения Ра-Энши ничего не случится. Значит, Рик все же просил? Происходящее до головной боли отличалось от услышанных в детстве сказок, и вскоре Рик отказался от попыток найти объяснение в деревенском фольклоре. Исполнитель исполняет и радуется честной оплате. Большего не надо. Мало ли чего он там в детстве наслушался. Существование магии, как выяснилось, вовсе не означает существование всяких там заклинаний и схем. Сила подчинялась Рику напрямую, следуя за желанием и волей. Такая простота ему подходила.

А раз так, стоило сосредоточиться на работе. С таким авансом запороть дело будет обидно. Очень.

К городу мягко подкралась ночь, окутала в бархатный сумрак и наполнила улочки шумом гулянок. Основной рынок давно закрылся, уступив место палаткам со всякой снедью, наскоро сколоченным сценкам бродящих бардов и фокусников. Рик снял комнату подешевле ближе к окраине города и отправился пытать счастье второй раз. Площадь принесла ему уже целых два подарка. Кто знает, может тут найдётся и третий. Где-то внутри ещё жила надежда, что все руны получится найти, не привлекая лишнего внимания стражи бесцельным шатанием по городу.

Монотонный шум толпы, гулом стоявший над площадью, то тут, то там разрывался вспышками драк и скандалов. Грузный мужик бесполезно пытался догнать вёрткого воришку, два менестреля спорили за место на сцене, полупьяная мразь приставала к голосящей дородной бабище… Бабища отбивалась расшитым полотенцем и тщательно скрывала в грозных воплях глупое хихиканье. Что сказать — столица! Сытый город, в котором люди недостаточно устают за день и им хватает сил устраивать подобное каждый вечер. Хорошая погода — уже повод для праздника.

Рик натянул на морду выражение праздного любопытства, снова увел у кого-то кошелёк и почти сразу скинул нашедшуюся там мелочь на пухлый пирожок с мясом. Позорный улов для вечернего города, но сегодня нажива не нужна. Жаль, огненные руны не спешили показываться на глаза, и на третьем круге по площади начавший откровенно зевать Рик уже готов был сдаться. Если бы не проклятая чуйка. То самое место, признанное всеми идеальным для поиска приключений и неудач, чувствовало, что если Рик сейчас уйдет с площади — непременно пропустит что-то важное. Жизненно важное.

Опыт разбойника, пусть не такой большой, чтобы засветиться на городских стенах, подсказывал, что Рик что-то упускает. Что-то вокруг происходило, незаметное и родное вечерним гулянкам, а всё же лишнее тут. Но найти это «что-то» не выходило никак. До тех пор, пока течение толпы не втянуло задумавшегося Рика в круг зевак, которые распахнув рты и качая головами старательно пялились на очередную разборку.

Хилый смуглый мужичок из бродячих трюкачей мял в руках уже потухшие «огненные шары» и затравленно топтался на одном месте. Беднягу страшно трясло, в глазах читались только мысли о бегстве. Но, увы, сбежать-то он как раз не мог — атаманша спорила с крепким подтянутым мужиком в доспехах императорской гвардии. Чем провинился несчастный фокусник, долго гадать не пришлось: углядев в Рике новенького, «соседи» тут же поторопились пересказать события, не стесняясь приукрасить на свой лад.

Как понял Рик из нестройного гвалта, здесь случилось ужасное страшное ничего. Скорее всего, гвардейцы едва успели открыть рот, как на них налетела эта бешеная баба в цветастых тряпках. Из-за неё-то и началось всё веселье. Шумная ссора обещала перерасти в полноценную драку — по обе стороны потихоньку подтягивался народ. Бродяг было больше. Но гвардейцы на то и гвардейцы: всего троих в полном облачении хватало, чтобы стая «сорок» инстинктивно жалась друг к другу и не подходила на расстояние удара.

В сознании что-то щёлкнуло.

Рик подобрался, протиснулся вперед и замер прямо за спинами стражи, стараясь поймать каждое слово. Императорская гвардия на подобной гулянке? Это уже не шутки. Зачем элите соваться туда, где обычно отрабатывали своё новобранцы? Чтобы ребята такого уровня снизошли до прилюдной склоки с табором, должно было произойти нечто из ряда вон. Нечто, что дошло до ушей императора и заставило его действовать быстро, резко, наверняка.

Например, ни с того ни с сего сгоревший каменный дом.

Из разговоров и криков Рик понял, что гвардейцы не дают прохода всем вновь прибывшим. Особенно тем, чье дело хоть немного связано с пламенем. Вокруг бродили шепотки, все дивились, с чего вдруг император начал действовать так жестко, даже жестоко. Двое огнеплюев уже оказалось за решеткой, и табор сейчас напрасно пытался убедить стражу не трогать третьего. Почти все вокруг думали, что это первый шаг к «новому порядку», что император, давно грозившийся прижать к стене воров и убийц, наконец начал действовать. И начал, конечно, с бродяг. А недавний пожар — просто повод.

Но Рик понимал, что дело не в этом. Он засветился. Он не только невольно нарушил условие «не убивать» — плевать, что нищий ушел к праотцам без лишней помощи, — но и вызвал подозрение у императора. Даже последний идиот поймет: если одного из Пятерки сопровождает паладин, император уж точно знает, что магия есть. Магия жива. Магия у него под носом.

И Энши больше не единственный, кому подчиняется пламя.

Вместо того, чтобы поторопиться исчезнуть, Рик постарался состроить мину поглупее и влиться в толпу зевак. Даже выкрикнул пару фраз в поддержку непонятно кого. Драка так и не началась. Шум привлек ещё больше народу, стало больше и стражи: теперь среди цветов императорского дома мелькали привычные сине-серые доспехи. Табор отступил, пригрозив напоследок жестокой расправой. Мужик понуро подставил руки под стальные «браслеты», сдал связанные длинной нитью мячи, полупустую бутылку масла и побрел вперед, ни на кого не оглядываясь.

Рик только ухмыльнулся.

Бродяги — это всегда бродяги. Ему разок довелось путешествовать с ними: прячась за шумной яркой маской, эти люди всегда были непревзойденными ворами. Под гогот толпы гвардейцы невольно отшатнулись от неожиданно взорвавшейся у ног шутихи. Обманчиво слабое пламя лизнуло штанину ближайшего, забралось наверх и обиженно потухло, сбитое грязной руганью и ударами первой попавшейся тряпки.

Давешний мужик был таков. А с ним и весь табор. Атаманша наверняка выиграла достаточно времени, чтобы остальные успели исчезнуть из неприветливых стен столицы.

* * *

— Хэй, малец! — подслеповатый хозяин приютившей Рика таверны все ещё стоял за стойкой и мусолил жирной тряпкой один из стаканов. — Тебя тут эти искали, — он смачно плюнул в посудину и брезгливо кивнул на дверь, — гварде-ейцы. Натворил чего?

— А че, так искали? И прям меня?

— Та не! Спросили, кто приезжий за вчера и сегодня. Ну я сказал, документы в поря-ядке, так что ты, это, — он снова сплюнул в стакан и растер слюну тряпкой, — не подставь меня, коль припрут.

— Не боись, отец. Я свой.

Хозяин довольно кивнул, поставил стакан на стойку и широким жестом предложил выбирать. Но Рик со смешком качнул головой. Даже если забыть про тряпку, стоило выспаться. Именно выспаться, а не проспаться.

И хорошенько подумать.

Без сомнений, Рик вляпался по самую глотку и сейчас стоял на краю. С гвардейцами шутки плохи. Стоит засветиться, и Рика ждут до дрожи приветливые стены допросной. Пытки, которых не избежать признанием: если решиться на предательство Энши, от Рика останется один пепел. Такова клятва. Да и сам император отнюдь не агнец. Не зря ходят слухи, что на «важных переговорах» вопросы он задает лично, не брезгуя заляпать ухоженные руки кровью. А уж о Фернандо, лидере ночной стражи, слухи ходили похлеще. При встрече с ним клятва откроет Рику быстрый и почти безболезненный выход из подземелья.

С другой стороны, в патовой ситуации могут спасти только боги. И как удачно, что под боком есть один знакомый. Заинтересованный в том, чтобы откликнуться.

Рик тяжело вздохнул и перевернулся на другой бок.

Он не выдаст Энши, не откажется от такого огромного шанса раз и навсегда переписать свою судьбу. Бессмертные, Боги, Пятерка… Кем бы ни был Ра на самом деле, такие на дороге не валяются. Хорошо, если раз в несколько столетий кому-то выпадет козырь. Надо быть последним тупицей, чтобы упустить единственную в колоде всемогущую карту. Да, цена за неё высокая. Мир любит баланс, что поделать.

* * *

Столица просыпается поздно.

К тому времени, как на улицах появятся спешащие кто куда люди, в деревнях успеют позавтракать и часок отработать в поле.

Рик сидел за дальним столиком, размазывал по тарелке жидкую кашу с ошметками чего-то мясного и хмуро провожал взглядом редких прохожих. Гостей в таверне было мало. Большая их часть предпочитала темное время суток. Условное клеймо, угольной кляксой спрятанное за водостоком, давало понять знающим, какая гильдия присматривает за забегаловкой. Оттого и цены тут были смешные: хозяин сдавал комнаты больше для вида.

Бросив пару медяков в опустевшую тарелку, Рик снова задумался о проклятых рунах. Гвардейцы начеку. Ведомые четким приказом императора, они наверняка цепляются в первую очередь к путникам и бездельникам. Ну ещё к тем, кто для них рожей не вышел. Рик просто прекрасная цель: подходит по всем пунктам сразу. Если он хочет добиться своего, придется думать легенду. Отсечь от себя ненужные хвосты и притвориться, что он тут по делу.

— Слуш, отец, — негромко окликнул Рик хозяина, который будто и не уходил вовсе. Всё в его облике осталось неизменным, разве что вместо стакана тёр вилку. — Где б тут работу найти, а?

— Смотря каку-ую, — хмыкнул старик, — в Гроххе черт-те что творится: вон, прицепись к кому, оттуда, грят, золота непло-охо вынести можно. А можно и в гильдию сунуться…

— Да не, — Рик с досадой махнул рукой, не став слушать дальше. — Нормальную работу. Ну, представь, я беженец из Грохха. Новую жизнь вот ищу, всё такое.

Какое-то время хозяин буравил Рика пристальным взглядом, а потом снова хмыкнул:

— Простенько придумал, хорошо. Срабо-отает. Стража-то всяких братов-сватов не любит, гвардия за такую лапшу сразу на кол отправит. Я тебе список дам, кто недавно ру-уки искал. Сам разберешься, к кому и куда.

— А плата?

— Сочтё-омся! — отмахнулся старик, выудил из-под стойки криво оторванный кусок бумаги, перо с чернилами и взялся писать. Пятнистое перо так и мелькало над бумагой, выводя кончиком замысловатые кренделя. Из умных, значит. Как это? Грамотных.

Сам Рик читать-писать тоже когда-то учился. Да только медленно, по слогам. Вот так, чтобы перо прям танцевало, у него в жизни не выйдет. И почерк у старика оказался убористый, аккуратный, словно у писаря.

Ровные строчки складывались в имена, адреса и профессии. Выбор невелик, всего шестеро, но зато в разных частях города: прекрасная возможность обойти его весь. Коротко кивнув в благодарность, Рик сунул записку в карман и вышел, наконец, из душного зала. Ближайший адрес уводил на соседнюю улочку. Судя по украденной между делом карте, небольшая кузня ютилась аккурат через два дома, в самом начале ремесленного закутка. С неё-то Рик и начнет. Кто знает, может, огненные руны любят свою стихию и святая святых кузнеца хоть одной оказалась по нраву.

Глава 9

Ночь обрушилась на захвативший предгорье лес. Она была всюду: сторожила путников между деревьями, наблюдала сквозь ветки начавших вянуть кустов, воровала свет луны, оставляя блуждать в непроглядной давящей тьме почти наугад. Едва погас закат — пришлось спешиться. Природа будто забыла о сумерках и погасила солнце как огонёк свечи.

Первым не выдержал Дерек. И без того притихший мальчишка держался так близко к Энши, что шел почти в обнимку. Поначалу он пытался говорить, но дрожащий неуверенный голос проглатывали тени. Впрочем, Ганс тоже хорош. Сам не заметил, как обошел своего коня, чтобы идти ближе к Энши. Рядом с бессмертным эта жуткая тьма отступала, как отступал от огня холод промозглой зимней ночи. В какой-то момент Гансу показалось, что они идут в едва обозначенном круге, будто кто-то несет тусклый факел или лучину. Заметно дрожащие кони тоже держались этого света, чудом не брыкаясь и не пытаясь сбежать прочь.

Но вот тёплый рыжеватый отсвет стал ярче, и Ганс понял, что это вовсе не навеянный страхом образ.

— Остановимся здесь, — Энши неожиданно замер на краю небольшой полянки. Цепкие лапы высоких кустов и деревьев расступились, серебряный лунный свет почувствовал свободу, затопил всё вокруг волшебным сиянием. Тёмное давление ослабло. Дерек тут же выбежал на самую середину, с шумом втянул в себя свежий ночной воздух и облегченно выдохнул. Только Ганс вовсе не разделял этой радости:

— Позволь сказать, здесь не лучшее место, — почти шепотом отозвался он, но коня стреножил и уже взялся за сумки. — Хвороста нет, вокруг один молодняк да кусты. Будет великой удачей, если…

Энши не стал слушать, повел рукой, и в шаге от Дерека вспыхнул костерок:

— Никакого хвороста. Не уходите с поляны, лучше вообще не отходите от огня. Не оборачивайтесь, не вглядывайтесь в темноту. Тёмные на то и Тёмные, ночь — это их время. Мы уже достаточно близко к вратам, чтобы чувствовать их давление. А ты, Ганс, и вовсе беззащитен.

Паладин тихонько скрипнул зубами, но кивнул. Спорить с Энши сейчас было сложно, сложно было и возражать. Даже задать простой вопрос казалось почти невозможным. Почему-то именно сейчас Ганс почувствовал, что рядом с ним вовсе не человек. Теперь огненный взгляд не казался слишком серьёзным, мудрым или просто чрезмерно уставшим для юнца. Энши вдруг стал кем-то другим, или, вернее, ярче показал себя настоящего.

Весь его силуэт окутывало мягкое сияние, теперь чётко различимое даже под щедрым светом луны. Кожа казалась невероятно тонкой, едва способной защитить мир от текущего под ней жара.

— Ганс, сделай поесть и иди спать. Дерек тоже. Сегодня дежурю только я. А завтра нам спать не придется.

— Я рад отдыху, но разве ты продержишься ночь и потом ещё день? От тебя зависит так много, потому…

Энши презрительно фыркнул, но его слова потонули в истеричном визге Дерека:

— Спать?! Тут спать?! Я же их слышу! Вижу! Шепчутся за спиной, только и ждут, как мы уснем! Их надо с-сжечь! Сжечь… Всех до единого сжечь, Энши!!!

Это прозвучало так тонко и пискляво, без всякого намека на самообладание, что Ганс невольно забеспокоился: Дерек не просто не воин. У него нет ни выдержки, ни контроля, зато есть бесконечная сила огня. Сорвётся он — сорвётся и пламя. И что тогда делать?

Но Энши и бровью не повел. Поведение мальчика его совсем не тревожило. Должно быть, забрать власть над пламенем не сложнее, чем её дать.

— Энши?!!

— Нельзя, — холодно отозвался бессмертный, скорее чтобы вернуть себе тишину. — Такие мелочи, как этот костер, незаметны. Нас ищут, да, но не могут найти. Лес всё ещё жив. И он наш союзник. Но стоит выдать себя — и вся мощь тёмных хлынет к нам. Тогда запечатать врата станет слишком сложно. Не думаю, что я справлюсь один.

Дерек притих и честно постарался взять себя в руки. Ганс наблюдал за ним краем глаза, пока возился с едой и посудой. Дрожащие губы, побелевшие костяшки судорожно сжатых пальцев. Дерек цеплялся за собственную одежду с такой силой, что в тишине леса был четко различим треск натянутой ткани. Ганс чувствовал свою ответственность и понимал, что Дерека надо успокоить.

Но не знал, как.

Сколько себя помнил, Ганс был загружен множеством самых разных поручений и, конечно, не занимался обучением новобранцев. Куда там? Сам всего год назад получил право носить нагрудник и плащ с гербом. Откуда взять опыт и знания, право учить? Несколько раз Ганса приглашали в лекторий как того, кто мог рассказать о своем отце, великом Рудольфе, герое и гордости империи. Но это, конечно, не то. Даже если Ганс всей душой желал Дереку счастья, жизни, будущего, он не знал, как помочь и что делать.

Дерек проигрывал тьме. Дерек проигрывал собственной силе.

Безумный взгляд кидался из стороны в сторону: Ганс видел в нём готовность предать огню не только тёмных, но и всех, кто окажется на пути. Гибельное отчаяние, которое вот-вот сожжет душу.

— Энши… — Ганс посмотрел на бессмертного и вздохнул. Его просить о помощи точно не стоит. Энши вовсе не был бессердечным, нет. Но уже записал Дерека в число обреченных. Сколько бы ни было слов о предоставленном выборе, тратить силы на спасение бессмертный точно не станет.

Тьма искала, шепталась за спиной, пыталась нащупать ненавистного тюремщика. Сожрать. Раздавить. Уничтожить. Мир вокруг Энши давным-давно изменил обличие, и огненная сущность едва выдерживала давление.

Нужно больше сил.

Больше веры.

В те времена, когда царствовала магия и тысячи людей со всех краев света взывали к имени Ра, искренне верили в одолженную силу, просили о помощи, свергали и превозносили, он мог бы открыто пройти к самым вратам. Но сейчас вынужден прятаться в свете луны и благодарить судьбу, что для тёмных нет разницы.

До поры.

Стоит разжечь пламя сильнее, и вся тьма в округе ринется к нему. О, это будет слишком сильно отличаться от битвы под Арсэмом. Там, при солнечном свете рядом с чистой силой жрецов тёмные были опасны лишь людям.

Здесь, ночью близ врат, их силы вполне хватит, чтобы повесить на Энши оковы страшнее человеческих. Стоит ли надеяться, что Гансу или Ричарду хватит веры, чтобы помочь извне?

Пустые, бесполезные мысли. Слишком человеческая черта придумывать себе проблемы и трястись от ужаса в слепом ожидании. Энши понимал: пусть он ослаблен — врата тоже открыты не полностью. Тёмные тоже слабы. Им нужно впитать в себя больше ужаса, агонии и крови. Сожрать и переварить больше душ, чтобы выползти из своей норы и снова попытаться погрузить мир в безнадежный горький хаос.

Сейчас, когда Ричард начал снимать печати, Ганс поверил в магию, а Дерек так глупо продал собственную душу огню, Энши будет становиться только сильнее.

Стоило сказать спасибо императору за такую оригинальную отсрочку. Да, Энши до тошноты ненавидел оковы, сдерживающие его сущность, но именно они помогли подобраться так близко и до сих пор не влипнуть в неприятности.

День пути.

Всего день пути — и они будут на месте.

А пока… Энши чуть слышно вздохнул и перевёл взгляд на нахохлившегося у самого огня Дерека. Наконец-то тот успокоился, перестал панически взывать к стихии. В первый момент Энши с трудом успел запретить пламени подчиняться мальчишке. Иначе вокруг давно было бы пепелище.

Энши знал: Дерек труслив и несдержан, но надеялся, что силы и влияния хватит, чтобы отсрочить финал. Но Дерек ломался с каждой минутой. Слишком быстро. Его дух трещал, что та ветка в костре. В бою от Дерека не стоит ждать чудес. Энши увидел в несостоявшемся самоубийце оружие, отчаяние которого уничтожит всё, стоит дать волю. И Дерек с лихвой оправдывал возложенные на него ожидания.

Рассвет разгорался медленно, тяжело. Тёмные не спешили отступать. Солнце загоняло основные силы назад за врата, но даже того, что осталось, хватало, чтобы пожирать слабые утренние лучи вязким туманом.

Серая слякоть висела в воздухе, забивалась в легкие, навевала сон. Энши чувствовал в ней чуждую природу, далекую от обычной лесной дымки, напоенной водой и запахами прелой листвы. Но всё же туман опускался, распадался грязными ошметками и уползал куда-то к горам. К тому времени, как открыл глаза Ганс, его почти не осталось. Увы, драгоценные часы тоже ушли. Энши совсем не заметил, как утро подобралось к полудню.

Люди двигались сонно, вязко. Но если Ганс быстро взял себя в руки и даже успел отчитать Энши за упущенное время, Дереку стало только хуже. Его трясло от каждого звука, зубы отбивали дробный ритм, от еды он совсем отказался. С каждым взглядом на мальчишку уверенность Энши в придуманном на ходу плане таяла, как недавний туман. Что-то внутри обреченно шептало: «не дотянет, не справится, не выдержит…» Для подчиненного панике пламени Дерека не будет разницы, человек перед ним или тень.

— Ганс, дай-ка мне меч.

— Меч? Но… Скажи, для чего? Меч — это душа и гордость воина! Его Императо…

— Просто дай мне меч. Душа и гордость живут в другом месте, поверь.

— Прости, но я всё же хочу знать, для чего. Меч принадлежал моему отцу, и я…

— Иначе ты будешь обузой.

Ганс характерно дернул подбородком, но в этот раз отдал свою железку без всяких вопросов. Двуручный меч с рукоятью, украшенной золотом и какими-то символами. Наверняка каждый из них имел свой смысл и являл собой ту самую гордость. Но Энши гораздо больше интересовали руны на клинке. Устаревшие в этой эпохе, они были в ходу во времена магии. Сейчас, должно быть, служили ритуалам и хранителям библиотек.

«Ставь на кон жизнь. Но храни свою душу».

Девиз под стать Гансу, если он способен прочитать замысловатую вязь или хотя бы представляет, о чем поёт его сталь. Так или иначе, древний язык усилит магию, станет прекрасным проводником и хранителем.

Энши прикрыл глаза, с силой выдохнул и не стал вдыхать снова. Недостаток воздуха разлился по телу слабостью, отделяя человеческое от внутренней сути. Мешали оковы, мешали печати, зов едва достигал глубинного «Я», но всё же Ричард сделал уже достаточно, чтобы стихия откликнулась.

Истинная божественная сила выглянула несмело, будто принюхалась, остерегаясь яда оков. Мгновение, другое. Люди привыкли уподоблять себе, их вера наделяет даже камни чем-то слишком человеческим, обычно чуждым. Рождённые такой верой души богов не исключение. Но на Изнанке нет места навязанному «Я». Оно растворяется в изначальном. Остается лишь желание. Приказ.

Пламя есть пламя.

Пламени не нужны голос, чувства и тело. У него нет и собственной воли. Во все времена стихия безмолвно подчинялась тем, кто способен ей управлять.

Мир изменился, разбился на элементы и чувства. С изнанки Энши чётко видел каждую нить, знал смысл и назначение. Мог коснуться любой. Но важны были лишь те, что выходят от него самого.

Вот нить Ричарда — прочная и аккуратная: он знал себя, знал свою жизнь, а путь выбирал осознанно даже тогда, когда выбора не было вовсе. Сейчас по его нити текли растерянность и безрассудство. Должно быть, наконец понял, что его задача не так уж проста.

Дерек — лохматая, тонкая, истертая нить, из которой во все стороны торчат неровные обрывки. В ней почти нет света, зато сила течёт огромным потоком. Энши невольно скривился. Неприятная связь. Будь обстоятельства другими, он бы ни за что не стал создавать её в числе первых. Во времена магии сущность Энши тонула в огромном клубке, отдельные голоса сливались в шум, от которого было легко отстраниться.

Сейчас нитей мало. Энши слышал их все, хотел того или нет. Приглушал, да. Не вслушивался. Но слышал. И метания Дерека вовсе не делали жизнь краше. Энши пачкался о них и порой, всё чаще за последние сутки, безотчетно закрывался, вслушиваясь в нити Ганса и Ричарда. Там Энши брезгливо стряхивал с себя плесень отвергнутой жизни и отдыхал.

Две белые нити: беспокойство Ганса и глубинный ужас самого императора. Эти не просто присоединялись — окутывали сущность ядовитой лозой. Но Энши едва сдерживал смех. Император не знал, что любой из Пяти изначально видит души насквозь. Не знал он, для чего на самом деле нужны магические оковы. Не знал о связи. Не знал о нитях. Император пытался убеждать, лгать, даже подавлять своей властью, хотя проиграл каждую из этих битв ещё до начала.

Другое дело Ганс.

Огненная сущность нащупала руны меча, прокатилась по руке, сжигая плоть, и влилась в первый из знаков. Второй… Третий… Вскоре вся руническая вязь горела белым пламенем, которое медленно впитывалось в сталь.

Каким должен быть этот меч?

Для чего он нужен хозяину?

Для чего сам Энши здесь и сейчас пошел на создание артефакта? Истинного, а оттого одного из сильнейших во всех мирах.

Ответ на эти вопросы складывался лишь один: защита.

Искренний, верный Ганс только и делал, что защищал. Императора от нападок Энши. Самого Энши сначала от разбойников, затем и от тёмных, без сомнений решившись пожертвовать жизнью. Дерека, хотя даже не видел, насколько тому не нужны ни жизнь, ни забота. Незнакомую женщину от вандалов и псов…

И сам Энши вкладывал в этот меч часть собственной сути лишь для защиты. Не только ключа. Не только успеха всей авантюры. Для защиты того, кто смог показать: среди людей остались те, кто достоин доверия. Да, человеческая сущность меняется очень быстро. Да, никто не поручится за Ганса и, может быть, завтра он станет всего лишь очередным предателем. Возможно, спустя сотню или целую тысячу лет Энши окончательно разочаруется, позабудет все эти чувства.

Но сейчас он хотел верить. Пора было в этом признаться.

Вера эта вливалась в клинок, даруя его владельцу другую, особую силу. Пламя нашло свою форму и суть, приняло имя, тесно переплелось на Изнанке с нитью самого Ганса и замерло.

Энши, наконец, сделал вдох.

Плавно выдохнул, вспоминая собственное тело, принял боль от ожогов — боль, почти незнакомую, — и открыл глаза, чтобы тут же встретить обеспокоенный взгляд Ганса. Улыбнулся.

Протянул ему меч. Но паладин пока не спешил принять артефакт, круглыми глазами глядя на сожжённую до кости руку:

— В-вы… Ты в порядке? Мы должны немедленно вернуться, обратиться к жрецам и… Глазам не верю, ты можешь сам исцелиться? Зачем ты вообще…?

— Ставь на кон жизнь, но храни свою душу, — перебил Энши, настойчивей протянул клинок. Рука быстро обрастала плотью и дико зудела. А Ганс совсем растерялся: видимо, девиза он всё же не знал. — Не медли, артефакты не любят беспричинных сомнений. Этот клинок твой и он послушает тебя, если ты знаешь, кто ты. Ты знаешь, кто ты?

Ганс снова замер, даже забыл закрыть рот. Вдруг встряхнулся, встал на колено и склонил голову, принимая меч. Ненужный дурной ритуал. Но Энши не возражал, если Гансу так легче. Вот рукоять легла в предназначенную ей ладонь. И… ничего не произошло. Ганс встал, сделал несколько пробных взмахов и недоуменно обернулся:

— Скажи, а должна быть… ну… разница? Я совсем не чувствую изменений. Это мой меч. Всё тот же мой меч… Неужто я оказался недостоин?

— Я же сказал, разбудить артефакт не так просто. Отважная битва с воздухом тебе не поможет.

— Разбудить? Знать, кто я… Я должен ему представиться?

— Ты должен понимать, для чего берёшь в руки меч.

— Как с «ключом»? — осторожно переспросил Ганс, Энши расхохотался:

— Ха! Вопли «огонь» тут точно не к месту! Я дал тебе все подсказки, сам разберешься.

— Боюсь, я не уверен, что понима…

— Я уверен.

— …

Ещё один пробный взмах, свист рассеченного ветра. Ганс замер и минуту полюбовался клинком, видимо, всё же найдя в нем что-то новое. Осмелел и подошел ближе Дерек. До этого мальчишка старался быть тише воды, ниже травы. Видимо, со стороны создание артефакта смотрится для людей слишком уж впечатляюще.

— Странно это, — негромко произнес Дерек. — Ну, магия, выходит, совсем не такая, как в сказках?

— А что было в сказках? — лениво спросил Энши, не отвлекаясь от сварившейся пока суд да дело похлебки. Бессмертный не стал ждать, когда Ганс вернется с небес на землю, и предпочел позаботиться о себе сам.

— Ну, заклинания там. Всё такое. В сказках магия сложна и ей надо учиться, и…

— Так и есть.

Дерек непонимающе моргнул, а Энши снова развел руками:

— Маги разные бывают. У тебя договор со мной. Если ты следуешь клятве, огонь тебе подчинится. Тем же, кто знает истинное имя, разрешение не нужно — достаточно научиться правильно притворяться. Чтобы обмануть стихию, навязать ей приказы и облик, люди придумали заклинания. Оттуда все ваши сказки.

— Значит, поэтому Его Величество так настойчиво спрашивал имя? — глухо спросил Ганс, уже тоже взявшийся за еду.

— Само собой. Уверен, библиотека прошлой династии сгорела не вся, и осталось достаточно книг. Узнай Величество моё имя, и у него появилось бы парочка дополнительных аргументов в политических спорах.

Энши скосил глаза на Ганса и не стал договаривать всё остальное, что вертелось на языке.

Ганс промолчал.

Ещё каких-то пару дней назад он бы вскинулся в праведном гневе, бесполезно хватаясь за эфес и защищая кристальную репутацию своего императора.

А сейчас паладин в полной тишине опустошил миску, протер пучком травы и сунул в мешок:

— Думаю, нам следует продолжить путь?

— Конечно, — Энши отдал свою тарелку, отряхнул штаны и запрыгнул в седло: — Возьми под уздцы. Мне нужен отдых.

Не дожидаясь ни ответа, ни бросившегося чистить за собой посуду Дерека, Энши снова задремал. Создание артефакта в обход оков потребовало много сил. Перед боем нужно восстановить хоть что-то: вторую ночь в лесу Дерек не выдержит точно.

Глава 10

Тяжелая дверь с грохотом закрылась, едва не расквасив нос. Ричард в отместку от души припечатал ногой, но закованное в сталь дерево осталось безразличным.

— На свою рожу бы глянул! Урод.

Рик еще раз пнул дверь и плюнул на истертый порог. Вокруг уже собралась привлеченная утренней склокой толпа, только продолжение концерта ей не светило. В конце-то концов, поиск работы — лишь прикрытие, чего бы о себе тот кузнец ни думал.

Бандитское рыло ему не подходит.

Как же.

Судя по взгляду, у самого рыльце в пушку, вот и «своих» не терпит. А как мастерскую-то обставил! Даже латы есть — из дешевой стали и склепанные как попало, зато блестящие. С камушками. Крючок для богатых со слишком тяжелыми кошельками и пустой головой. Столица! А камушки-то… Камушки надо было брать подешевле или вставлять понадежней. Пусть разговор прошел черт-те как, а руны в кузне не оказалось, Рик смог забрать себе прекрасную компенсацию.

Раздражение ушло спустя добрый десяток домов бесцельного быстрого шага по прямой. Рик остановился, огляделся и со вздохом вчитался в свой список. Следующей на очереди была портниха, но ноги и злость увели в другую сторону, и теперь ближайшим стал ювелир. Еще раз вчитавшись в ровные строки записки, Рик мрачно подумал, что «добрый хозяин» таверны решил попросту развлечься за его счет. Кузнец-бронник-или-кто-он-там ещё ладно. Но портниха? Ювелир? И — ха! — даже лекарь. Заранее проигрышные варианты. Последнему тупице ясно, что никто из них не станет говорить о работе с таким, как он.

В то же время Рик прекрасно понимал, что обойдет всех и каждого. Заикнется об условиях. Даже попробует настаивать — почему нет?

Уж слишком расположение удачно.

А прикрытие снимет любые вопросы. Прикинуться идиотом всяко проще, чем выдумывать байку для доблестной гвардии. Из гвардейцев вообще слушатели хороши лишь в допросных.

К огромному удивлению Рика, домик ювелира располагался на отшибе, стоял почти впритирку к внутренней городской стене и выделялся среди серых тесных построек как замок на свалке. Чем дальше от центра — тем беднее дома и хуже нравы, этот закон справедлив для всех городов. Просто «хуже» в каждом свое. Но хрупкую на вид женщину это, кажется, не волновало. Рика она встретила вовсе не безоружной: пояс простого платья украшал изящный топорик — такой и метнуть можно, если навыка хватит.

Оценив по привычке оружие, Рик присмотрелся к самой хозяйке негостеприимного дома — не молодой и не старой — и предпочел перейти сразу к делу:

— Мне это, работа нужна.

— Работа? — тонкая бровь издевательски изогнулась, а взгляд из оценивающего стал насмешливым. — И прям ювелиром?

— Да хоть вышибалой, — мрачно отозвался Рик, уже предчувствуя окончание беседы.

— О! Этих у меня и так есть!

Женщина осклабилась, и за её спиной выросли две широкоплечие тени. Впечатляет, что скажешь. Местных крыс — наверняка до дрожи в коленях. А вот Рик видел, что угрозы страшнее хозяйки здесь всё еще нет.

— Так чего тебе надо?

Голос стал настойчивей, смех сменился бритвенной сталью, и она же отразилась в серо-зеленых глазах. Да уж, у отца из таверны знакомые как на подбор. Да и сам он тоже, думается, не промах.

— Работу, ты не поверишь. Птичка напела, что ты ищешь кого-то.

— Так ты не от Роя?

— Кто такой Рой?

Бугаи за хозяйской спиной переглянулись, получили кивок и снова исчезли в глубинах дома. Повисла оценивающая тишина.

— …и мальчишек моих не боишься, — задумчиво произнесла хозяйка как-то под нос. — Так что за птичка?

Теперь задумался Рик. Ему, конечно, держать язык за зубами никто не приказывал, но чутье говорило, что выдавать мимолётного благодетеля этой бабе не стоит: назвался «своим», так и действуй как «свой». Потому он просто развел руками. Хозяйка умна. Двойное дно в этом жесте искать вряд ли будет.

— Так значит? Язык за зубами, а сам не местный… Шел бы ты отсюда. Умные не нужны. Только верные. Мне.

— Какая честность, — ухмыльнулся Рик и действительно молча ушел, стараясь не передернуть плечами от холодного взгляда в спину. В дом его здесь явно не пустят. У самой хозяйки и её ребят руны нет. И делать здесь тоже, увы, больше нечего. Задержится на пару лишних мгновений — таким целым уже не уйдет. Хозяйка-то не промах.

Очень даже не промах.

Простая прогулка по городу приобрела особый азарт. То ли добрый щедрый хозяин таверны искал свою выгоду, то ли переоценил самого Рика, но этих людей стоило запомнить. Рано или поздно сделка с Энши подойдет к концу, и тогда Рику понадобятся новые союзники. Знающие и серьезные. Как госпожа ювелир.

Увы, оставшиеся встречи вовсе не радовали разнообразием. К той же портнихе Рик не смог даже зайти: стоило приоткрыть покосившиеся вылинявшие ворота, как перед носом задрожало оперение короткой стрелы. И это в столице! То ли гильдии здесь совсем страх потеряли, то ли с властью слишком дружны, но такие намеки всегда стоит понимать сразу. Сразу правильно.

Пошел дождь.

В списке осталось одно единственное имя — лекарь Тук. И Рик по-прежнему считал это форменным издевательством. С его рожей и нравом только людей спасать, да. Например, в роли пугала от икоты.

Тем не менее зайти к лекарю определенно стоило: как и на главной площади, там можно было встретить самых разных людей. В столице лекарь, конечно же, не один. Но как успел понять Рик, добрый Тук был из тех, кто принимал у себя каждого, не брезговал помогать нищим, никогда не ломил цену. С такой идеальной репутацией он пользовался любовью горожан и недоверием богатеев, привыкших, что без золота достойных услуг не бывает. Взяв на себя поток из вечно больных бедняков, но так и не став конкурентом врачевателям пожирнее, Тук занял удобную, надежную нишу. Такую, где одновременно был полезен городу и не мешал его «владыкам». Наверняка за это пользовался еще и какой-никакой поддержкой императорского двора. Ведь Его Величество с репутацией не хуже, чем у доброго Тука, просто обязан был пойти навстречу человеку со столь широкой душой.

Тем более когда тот благодетельствует прямо под носом.

Закрытая дверь аккуратного дома со скромной пристройкой отнюдь не прибавила настроения. Холодный ливень, мгновенно сделавший светлую столицу серой и скучной, промочил до нитки. Мерзкая сырость пробралась сквозь одежду под кожу, в самые кости, и Рик думать забыл про любую работу — хотелось тепла. Желательно внутрь.

Стучать Рик предпочел сразу ногой — вытаскивать руки из карманов и отдавать дождю последние крохи тепла он точно не собирался. Открыли почти сразу. В дышащем теплом проеме показалась девчушка лет двенадцати от роду. На Рика она взглянула с мимолетным страхом, который быстро сменился улыбкой.

— Замёрзли, — не то спросила, не то заметила очевидное. — Проходите, пожалуйста! Деда сейчас занят, но я угощу вас настойкой! Или вам срочно? Или вы не к нему?

— К нему. Не срочно, — фыркнул Рик, которого тепло и сунутое в руки полотенце радовали куда больше компании лекаря. — Настойка срочней.

Девчушка заулыбалась ещё шире, показала на одну из дверей, извинилась и куда-то убежала.

Пристройка оказалась… Пристройкой. Сбитой из дерева, но с каменным основанием и добротной крышей. Нигде ничего не текло и не капало. Судя по всему, именно сюда добрый Тук пускал приходящих к нему бродяг или нищих. Небольшая печка, скамьи вдоль стен, еще лавки в центре, сырая вонь болезней и грязи, от которой не спасали расположенные под потолком приоткрытые оконца.

Зато по стенам, распространяя едва слышный запах грозовой свежести, висели серебряные плошки с водой. Наверняка в каждой по заклинанию — единственный способ уберечь и хозяев, и незваных гостей от заразы друг друга.

Погреться у лекаря решили многие. Но даже промокший, злой и уставший Рик выглядел лучше любого из местных гостей. Куда больше это место походило на дом призрения, возможно, в каком-то смысле им и являлось.

Страшно представить, что тут творилось зимой, но приходилось видеть и хуже.

Вонь не была для Рика чем-то отвратительным или новым. Он к ней привык. Пожалуй, с самого детства. И годы разбоя в лесу на дорогах не слишком изменили эту привычку — нищие и бродяги воняют везде одинаково. А бандиты не слишком от них отличаются. Земля, трава, хвоя и даже кровь от этого не спасают. Разве что придорожная грязь поприятней городской пыли. Но это так, для разборчивых.

Место долго искать не пришлось: ближайшей бабульке хватило одного взгляда, чтобы плотней закутаться в такое же полотенце и с ворчанием освободить приличный кусок скамьи. Да ещё и точнехонько под серебряной плошкой, которая отгоняла миазмы. Недолго думая, Рик стянул с себя промокший насквозь дублет, простую льняную рубаху и с удовольствием обтёрся. Смотрели на него при этом странно, с болезненным интересом. Старушки показательно отводили глаза, будто Рик снял не рубаху, а штаны. Пара мужичков, о чем-то поспорив, тоже стянули одежду и принялись напрягать мышцы. По небольшому залу разнеслись смешки, и «новенького» вроде как приняли.

Тут подоспела настойка.

Одновременно и горячее, и горячительное грело лучше глинтвейна. Рик не особенно разбирался в травах, зато прямо чувствовал, как долгожданное тепло разливается по каждой жилке. Мир мигом вернул стёртые ливнем краски, а настроение пошло в гору несмотря на заботы. Прекрасная вещь! Было бы неплохо выспросить с лекаря рецепт, раз уж Рик вряд ли найдет работу.

И всё же ждать пришлось долго. За окнами давно стемнело, шум вокруг отошёл куда-то далеко, Рик провалился в дрёму, и девчушке пришлось его будить. С извинениями она пообещала скорый ужин и проводила в другую часть дома — в кабинет и приёмную лекаря.

Тук был стар. Усталость и залегшие под глазами тени превращали его и вовсе в немощного старика. Довершал картину легкий огненный отсвет от зависшей над головой руны.

Да, черт возьми! Да!

Впервые за весь этот затянувшийся день Рик был готов искренне благодарить хозяина таверны и его список!

— Ох, ох… — тем временем закряхтел лекарь. Честно попытавшись подняться чтобы приветствовать гостя как должно, он сразу опустился назад и махнул рукой: — Прости, юноша, ох… Разреши старику приветствовать на словах?

— Да уж сиди, дед, куда там, — пожал плечами далекий от приличий Рик. — Рассыпешься ещё, мне оно не надо. Я за работой пришел. Птичка напела, тебе пара рук лишней не будет.

Руна подмигнула и подчинилась призыву. Мягко снялась с места, не торопясь, грациозно поплыла сквозь разом уплотнившийся воздух, обещая тепло и заботу.

— Да-да, не будет, — на удивление торопливо закивал старик, будто боялся, что Рик возьмет и исчезнет. Или сбежит. Или надумает искать работу где-то ещё. — Только с оплатой тут, кхе-кхе-м… видишь ли…

Рик вздохнул. Старик виновато поник.

Руна ткнулась в ладонь и впиталась под кожу пьянящим жаром. На губах невольно расплылась улыбка: подаренная Энши сила ластилась, урчала внутри, как довольный сытый кот.

— Еда, кров и настойка найдутся? — старик снова кивнул. — Ну, на том и сойдемся. Я тут ищу кое-что. Пока не найду — буду тебе помогать.

— Ищешь, значит… Стал быть, юноша, тебе по городу гулять надо? Вот и сойдемся. Работа-то простая: лекарства разнести. Внучке моей, ученице, сложно одной по всем улочкам бегать. А ты парень крепкий, поможешь. Меня в последнее время жар прихватил, уж сколько дней боролся, а только сейчас лучше и стало. Не простуда, ох не простуда…

— И давно прихватил? — зачем-то спросил Рик. Не то чтобы его сильно волновало здоровье доброго Тука, но ссориться со стариком было рано. В его возрасте все любят поболтать, пожаловаться на болячки и жизнь. А есть в чистом кабинете гораздо приятней, чем в той же пристройке. Слова вкуса еды не испортят.

Тук не разочаровал.

Рику не пришлось даже отвечать. Он вообще мог не обращать внимания и спокойно есть принесенную снедь. Старику хватало того, что его слушают. Внимательно и благодарно. Хотя бы внешне.

Но в словах Тука было что-то, что заставляло Ричарда действительно слушать. Внутри уже звенел знакомый колокольчик предчувствия. Разум успел уловить что-то важное, но ещё не понял, что. И Рик слушал. Запоминал. Пытался сопоставить с несчастной руной.

Могла ли она вызвать жар?

По рассказу старика выходило, что заболел он не так давно, а причину выяснить не смог. И Рик считал: когда он встретился с Энши? Сколько времени уже в столице? Сколько времени понадобилось самому бессмертному и его сопровождению в начищенных латах, чтобы уйти из города? И если это действительно руна, как быстро она начинает работать?

— Слуш, Тук, — перебил Рик очередную жалобу уже на простуженную спину и сырость снаружи. — А эта твоя неизвестная болячка ещё у кого-то есть?

— Есть, да, — старик покачал головой. — Я троих знаю. И симптомы эти же, и появились тогда же. Я, значит, хотел было тревогу бить — эпидемия в столице — это, юноша, не шутки. Но больше никого нет. Спросил других наших лекарей — тоже нет. Высмеяли меня, сказали, что уже стар и умом слабею, — Тук вздохнул, — да и ладно. Главное, не заразное это.

— А кто те трое?

— Мила, девчушка белокурая с той улицы, где пожар на днях был. Еще мальчонка один с окраины. Они со старшим братом одни остались с год назад, вот мы и приглядываем. Тем более старшему внучка моя приглянулась. Хорошие детишки, добрые. Помогают нам часто. С пристройкой без них бы и не справились, куда там! А вот совсем недавно, смотрю, младшему что-то плохо. Бледный, мокрый весь. Жар! С трудом уговорил его в кровать лечь, старший который день уж на не…

— А третий, — мрачно перебил Рик. Слушать историю о невзгодах ещё двух сирот он совсем не хотел.

— Кто третий? Говорю же, двое их, второй год ка…

— С жаром этим кто третий?

— А! Жена бронника нашего. Но меня к ней не пустил второй раз. Говорит, мол, она у печи перегрелась, пройдёт. Обозвал колдуном и спровадил пинком, эх… Может, хоть ты к нему пробьёшься? Вы оба молоды, там и подход найдётся.

— Не, мы уже того… общались.

На этот раз вздохнули оба. Посидели. Помолчали. Запили настойкой…

— Ладно, дед. О работе мы договорились?

— Договорились, конечно! Лежанка тебе найдется, вещи можешь вон, в подсобке держать или в подвале. А уж едой не обделим!

— Вот и по рукам. Я завтра приду. С утра или днём, как получится.

Тук торопливо закивал, попытался было встать, но опять схватился за поясницу:

— Внучка тебя проводит…

* * *

Дверь осталась за спиной вместе с теплом и настойкой. Мокрая одежда вовсе не радовала, а серый ливень стал серой же моросью. Она висела в воздухе, липла к коже отвратительной плёнкой. Всё, чего Рик теперь хотел, горячую ванну, одеяло и сон.

Или хотя бы тепло очага. Помнится, в зале таверны был небольшой камин. Его разжигали по вечерам и держали до последнего гостя. Интересно, Рик ещё успеет?

Но таверна приветствовала неизменной парой свечей с застывшим между ними хозяином. В этот раз у него в руке тускло поблескивала гнутая ложка. Тряпка скользила по ней с тихим скрипом, окончательно уничтожая последние крохи уюта. Ночью это заведение не отличалось приветливостью. А сам хозяин, видимо, не спал вовсе.

— Как тебе наш город? — спросил он, стоило Рику подойти ближе. — Нашел, что искал?

— Что искал — ещё поищу. А вот работа нашлась. Освобожу комнату завтра.

— Весь список прошёл?

— Да.

По тонким губам старика скользнула гаденькая такая, сытая улыбка. На стойку перед Риком встал стакан браги и блюдце с закуской:

— Тогда расска-азывай. Где был, как встречали, о чём говорили и что спрашивали. Я же сказал — сочтёмся. Можешь не спешить, у нас вся ночь впереди. Чем больше ты вспомнишь, тем лучше.

Рик с сомнением посмотрел на предложенное, но старик налил себе из початой бутылки, невозмутимо взял гренку и обмакнул в воняющий чесноком соус. Будто ответил на скользнувшее недоверие: ты мне пока не мешаешь.

Что же. Не мешает — и ладно. Хозяин таверны был опасен, но вызывал необъяснимое доверие. Каким-то образом Рик понимал, что его не считают угрозой, не гонят и не намерены убирать. Он отхлебнул из стакана, посмаковал и принялся говорить.

Рассказ вышел короткий. Кроме госпожи ювелира и доброго Тука никто не вызывал интереса, потому и не задержался в памяти. Над утренней стычкой старик посмеялся, признал: у бронника характер скверный.

За время их разговора кто-то успел растопить камин. Стало гораздо теплее, одежда прогрелась, подсохла, перестала липнуть к телу мокрым слизнем. А ночь давно перевалила за середину и уже подбиралась к рассвету.

— Что же, рассказчик из тебя так себе, но что надо ты видишь. Как я и думал, ты пошел к Туку последним. А ведь только он тебя и взял бы! Ха! — старик рассмеялся.

— И что тебе это дало? — мрачно спросил Рик. Он терпеть не мог, когда его вот так использовали в своих играх. Но теперь уже ничего не поделать. Да и подозревал с самого начала, как всё обернётся.