Дорога на край мира бесплатное чтение

Бабочка

В парке было не так много людей как обычно. Ещё светло и фонари не горели. Все места на лавочках заняты. Ведь лавочки были особенными – каждая на три места, а каждое место с подлокотниками и подставкой для шеи, чтобы можно было удобно откинуться назад. У каждого фонаря – по две лавочки – справа и слева. В щитке напряжения – шесть проёмов для подключения и питания портативных устройств. Никто не обижен, все довольны. И не надо ждать своей очереди.

Полдень, а парк открывался в восемь. В восемь ноль пять, уже не было свободных мест на лавочках. Молодёжь прибегала и рассаживалась по местам, втыкала шнур и уходила в сеть.

На них с рекламного плаката, с соседней улицы смотрела молодая худая модель со сладкой улыбкой. Она изящно изогнула шею. На шее – «бабочка» – электронная модель коммуникаторов нового поколения, теперь со сменными крылышками разных расцветок. Это было очень кстати – молодёжь любит подчеркнуть свою индивидуальность.

Особенной популярностью пользовались накладки «Мёртвая голова» – для тёмных субкультур и «Сахарный бражник» – для милых девушек.

Каждый из уважающих себя молодых людей хотел получить в подарок «бабочку», ещё лучше – последней модели. Без неё – тебя нет.

Сам процесс подключения был совершенно безболезненным – пользователь откидывал голову назад, «бабочку» клали ему на шею. Лёгкие и подвижные крылья из невесомого сплава складывались назад, облегали полностью поверхность под гортанью. Неощущаемые нейронные иголочки чуть прокалывали кожу – так, чтобы «бабочка» не сползла. Ну, вот и всё – перед твоими глазами виртуальная панель. Управляй ей, води зрачками, моргай вовремя – и через пару дней ты уверенный пользователь.

Дружи, общайся, публикуй, люби, комментируй, существуй.

***

На траве, недалеко от дорожки, подложив под себя куртку–ветровку, сидела девочка лет тринадцати. Немного полненькая, одетая в лёгкие штаны с узором в цветочек и синюю футболку без рисунка, она рассматривала что–то у себя на коленях. Потом чуть подвинулась и взяла литровую банку стоящую рядом. Там, под чистым стеклом, порхали пять запертых бабочек. Две из них уселись на обломок веточки, положенный на дно, три других пытались вылететь наружу. Но пластиковая крышка с дырочками не давала им этого сделать.

Девочка чуть прищурилась, поставила банку перед собой и достала из рюкзака пенал. Острый карандаш начал бегать по бумаге блокнота для зарисовок, лежащего на коленях. Сделав пять набросков, она закрыла его – магнитная вставка негромко хлопнула. Его обложка смотрела на мир удивлёнными совами.

Девочка потянулась и огляделась. Ничего не изменилось.

А, нет. Кто-то идёт.

***

По дорожке парка быстро шёл четырнадцатилетний парень. Весь в прыщах, нескладная причёска каштановых волос дёргалась при ходьбе. Драные джинсы, мятая рубашка, старые кроссовки. Главный хулиган класса, тот кто её постоянно дразнил и унижал – Майкл, для всех Мик – он заметно нервничал в своей прогулке.

Девочка провожала его взглядом, почти не двигаясь. Она его не боялась, но некоторые опасения по поводу него были. Настроение и так было не очень – а тут ещё и он появился.

Наконец он её заметил. Лицо перестало быть таким обеспокоенным.

– А, толстуха!

Та отвернулась.

– Чего это ты здесь делаешь совсем одна, а, жирная?

Она молчала.

– Слышь, Юджина, я к тебе обращаюсь! – чуть не крикнул он.

– Что тебе нужно? – спросила она, глядя на него исподлобья. – И кстати, где твоя «бабочка»?

Он прикусил язык и невольно закрыл шею ладонью. Это правда – «бабочка» сегодня была не при нём.

– Сломал, да? – догадалась она. – Когда вчера подрался со старшеклассником и тебя столкнули с лестницы. Впрочем… если бы не она, ты бы свернул шею. Жаль. Если бы так, ты бы меня больше не доставал.

– Слушай, ты, зараза, жи… – он не успел закончить мысль.

Девочка на него больше не смотрела. Она услышала чей–то голос и её это побеспокоило. Этот голос назвал её псевдоним в сети.

– Джун опять запостила новые рисунки. Хорошие! Хорошие! Надо разместить у себя на странице! Вот бы и я так рисовала. Удивительно, она и постит, и рисует, и на выставках участвует. Вот бы её встретить, поговорить. Но жаль, что она так редко бывает в сети. Как будто у неё нет «бабочки»! Как же я жила без неё – представить не могу! Я была такой непопулярной! Много–много друзей у меня теперь. А вы – мои лучшие подруги! Эй, слышишь меня? Сейчас, не покидай беседу. У меня заряд почти на нуле…

– Чего это? – не понял Мик.

– Обернись, – сказала Джун.

Из-за кустов появилась тринадцатилетняя девочка. Худая, нескладная, с прищуренными глазками она быстро и нервно шла по каменной дорожке в поношенных сандалиях. Ничего не замечая вокруг, она всё ближе подходила к скамейке, на которой уже сидели другие девицы. Бабочка на её шее тускло мигала – заряд уже был почти на нуле, а покидать социальное пространство она была явно не намерена.

Она подошла к столбу посмотрела на него, увидела, что все свободные слоты для подзарядки были заняты. Потом посмотрела какой провод к какому человеку ведёт. Выбрала один из них и резко выдернула его. Одна из сидевших слева девушек заморгала глазами, опустила голову и злобно посмотрела на нарушительницу спокойствия. Та, как ни в чём не бывало, уже втыкала в слот шнур от своей «бабочки», выбросив выдернутый на землю в пыль.

Девица сорвалась со скамейки и налетела на новенькую. Обе упали на дорожку. Вставшая схватила новенькую за длинные волосы серо–коричневого цвета и резко потянула их на себя. Одна волнистая прядь осталась в кулаке, новенькая заорала. Потом ударила оппонентку ногой в живот и сразу получила пощёчину.

Девушки на скамейке никак не реагировали на происходящее. Тут одна из них вздрогнула, её голова немного затряслась, пальцы на руках стали непроизвольно сжиматься и разжиматься. А потом она упала со скамейки без чувств.

Двое перестали драться, быстро встали, отпихнули упавшую от скамейки, выдернули её кабель, подключили свои и сели рядом, как ни в чём ни бывало.

Упавшая в обморок почти не двигалась. Но бабочка на её шее горела – заряд был почти на максимуме.

– Помоги-ка, – Джун встала с травы и подошла к лежащей. Парень пошёл за ней. – Не надо ей на камне лежать, заболеет ещё.

Они без труда оттащили её на траву. Джун подложила под её голову свою куртку, сделала компресс из мокрой тряпки.

– Позвони-ка в скорую. Пускай приедут. У неё, кажется, голодный обморок. Обычное дело – пришла в парк, подключилась с утра и сидит здесь всё время. Пока не свалится.

– А это… А часто здесь это бывает?

– Да. Часто. Я уже привыкла.

Мик смотрел на неё чуть ли не с ужасом.

– А ты так спокойно об этом говоришь?

– А чего мне – плакать из-за этого? Это не поможет. Это раньше я плакала, что у меня нет друзей. А теперь… Уж лучше не будет друзей, чем вот такие. Чем стать вот такой. Не хочу.

Парень замолчал. Джун в это время достала из кармана брюк телефон не новой модели и щёлкнула на быстрый набор номера. Через десять минут в парке должен был появиться врач.

***

Чёрный линёр бегал по плотной бумаге. Джун накладывала тень на рисунок – под крышкой и немного слева. Можно было нарисовать ещё один набросок. Парень сидел рядом. Джун, не отрываясь от блокнота, спросила:

– Ты в курсе, что на шее есть железа в виде бабочки?

– А, ну… Да, на биологии что–то говорили.

– Щитовидная.

– Ну, я особо не слушал.

– Из-за неё люди становятся кретинами.

Мик повернулся к ней.

– Чего?

– Такими как ты, но только постоянно.

– Эй, слушай, не хами!

– Ты первый обозвал меня сегодня толстой, и ещё не извинился за это.

– Ладно. Извини.

– Тоже ладно. Извини. Мы теперь квиты.

– Ну, а в смысле? Тупыми или?..

– Если она неправильно работает. Такое всегда происходит, если что-то в организме неправильно работает, то человек болеет. Это можно вылечить, но… Лучше всё же не болеть.

– А к чему ты это всё ведешь? – не понял Мик.

– Да так, подумалось… Железа в виде бабочки на шее. Электронная штука в виде бабочки на шее. Как раз – одна над другой. Может, эти штуки делают всех глупыми, а взрослые молчат. Им так выгодно, наверное?

– Да, может поэтому папа и зовёт меня – «Тот, из поколения дураков»! – попытался пошутить Мик.

Джун нехотя улыбнулась. Мик решил продолжить разговор, но девочка его опередила.

– Вот та, что пришла и устроила это всё… Ну, драку, ты понял.

– Ага, ну?

– Это моя подруга из параллельного класса. Энн.

– А почему она не поздоровалась?

– Бывшая подруга.

– … почему?

– Она не захотела со мной общаться. Потому что я не хотела «бабочку».

– Но…

– Мне достаточно домашнего компьютера. С него всё делаю. А на улице и телефона хватает.

– Джун, слушай.

– Для тебя – Юджина.

– Слушай, а почему ты не хочешь себе «бабочку»?

– А зачем она мне?

– Ну, как?.. – он понял, что ничего не может сказать по поводу этого.

– А зачем она мне? – повторила вопрос девочка.

– Быть как все?

– А оно мне надо? Я – как все?

–…

– Отвечай! Я – как все? – со злобой сказала она. – Я никогда не была такой как все! Не поэтому ли вы все в классе надо мной издеваетесь?

– Да, поэтому… – сказал Мик, виновато опустив голову.

Джун отвернулась. И увидела, что к парку подъезжает скорая помощь. Она встала и стала махать врачам, чтобы они подошли, а потом пошла к ним навстречу.

– Джун!

– Что? – спросила она, не оборачиваясь.

– Но почему всё же?.. А?

– Потому что я не хочу, чтобы моя жизнь проходила мимо, – отрезала она. И пошла.

Она прошла мимо Энн, сидящей в трансе на скамейке. Та улыбалась, на щеке был кровоподтёк, губа разбита, краснела кожа под вырванными прядями. Прыщавое худое лицо улыбалось. Джун не посмотрела в её сторону.

Мик со смешанными чувствами смотрел вслед уходящей полненькой девочке. Его «бабочку» починят уже сегодня вечером, и он сможет вернуться.

Он посмотрел на бабочек в банке. Потом на людей на скамейке. Потом – на ту, что лежала на траве, на куртке Юджины. Она уже пришла в сознание, а «бабочка» была заряжена. Она снова была в сети. Она улыбалась – гортань приятно щекотало. Всем понравился её пост. Она нравится. Хорошо.

По щеке у неё потекла тонкая ниточка слюны.

Она нравится.

Хорошо.

Дорога на край Мира

Лента асфальта ползла вперёд. Тонкая мелодия свирели путалась в пушистых ветвях евгении. Казалось – вдали гудит завод, в сердце которого кипит металл. Цепочка следов от босых ног неровной тропинкой темнела на асфальте, усыпанном мелкой бетонной крошкой. Следы ходили от одного края пути к другому, то и дело забирались на выщербленный бордюр. Ножки осторожно скакали попеременно с жёлтой краски на белую, а потом – бетонные блоки закончились, и пришлось вернуться обратно на асфальт. В редкой траве блестели битые стёкла, сухие стебли подёрнулись ржавчиной. Сегодня маленькой путнице совсем не хотелось бегать по кустам – без обуви там и делать нечего. Хотя весело прятаться в вечной зелени – наверное, кусты умрут последними.

– Я не хочу этого видеть! Пусть живут вечно! И никогда-никогда не завянут! – бойкий голос отозвался от ветвей. Перевёрнутая фигура быстро мелькнула в пустой баночке из-под джема, лежащей среди корней.

Лента асфальта обрывалась десять метров спустя. Свесив ноги, на краю сидел старик. Рукава коричневой рубашки подвёрнуты до локтей, на смуглой коже сквозь морщины видны вены. Видавший виды ремень, уже начавший рассыхаться от времени, поддерживал чёрные брюки, с заплатами на карманах. Седые кудрявые волосы непослушными прядями вылезали из–под выгоревшей на солнце шляпы.

– Дядюшка Том! – радостный оклик ребёнка прервал мелодию.

Старик опустил флейту и неторопливо обернулся. Высохшие губы расплылись в доброй улыбке.

– Привет-привет, малышка! И сегодня тоже пришла? – спросил он усталым голосом.

– Конечно! Вот только угадайте – кто я сегодня?

Девочка восьми лет поставила плетёную корзину ровно на разделительную полосу и стала ждать ответа. Старик сразу же понял разгадку, но решил не спешить с ответом. Он деловито потёр подбородок, потом встал и подошёл поближе к девочке. Посмотрел на неё внимательно, поднял взгляд наверх, потёр затылок, а потом хлопнул себя по лбу.

– Ну, конечно же! Красная Шапочка! – произнёс он.

– Да! Да! Угадали! – торжествующе вскрикнула девочка.

– Рад, что ты сегодня весёлая, Мирра, – улыбнулся старик.

– А вам – весело?

– Ну, когда ко мне приходят гости – мне всегда весело!

Грустно вздохнув, он погладил девочку по волосам и сел обратно. Под поношенными ботинками зияла бездна – это был край мира.

***

– Где же ты взяла этот костюмчик?

– Мама сшила!

– А где она взяла ткань?

– Не знаю! – весело захихикала девочка и продолжила скакать по дорожке.

Дядя Том усмехнулся, потёр лоб и снова стал смотреть на бездну.

Завода не стало ночью – можно сказать, что жертв не было. Но у оставшихся здесь людей было своё мнение на этот счёт. Две массивные полые трубы тогда как подпрыгнули. Шесть бело-красных упали, как тонкие тополя. На несколько секунд раскрылся огненный зев на месте сердца этой колонии – и ничего не стало. Ни земли, ни неба.

Только край.

Край, который остался там, за защитным барьером, странное дело, включившимся вовремя. Никого не оказалось на месте взрыва – комендантский час был строг для всех. Может, из–за этой автоматики всё и случилось? Замкнуло где-то что-то? Или диверсия? Если подумать, этот завод поставлял добрую массу ресурсов – даром что был построен на месторождении, и таком богатом, что на Земле и не снилось.

«Земля…» – невольно дядя Том запрокидывал голову и вглядывался ввысь.

Какая из этих точек над головой Земля – та самая, на которую был тут же послан сигнал бедствия? Когда с одной из этих точек прилетит подмога? Что они будут делать? Увезут всех обратно?

Да, это наиболее вероятно.

Ведь там, на Земле, когда на шахте истощался ресурс, городки, живущие над ним, умирали – быстро и беспробудно.

– Не помереть бы, дожидаясь вас, господа, – проворчал себе под нос старик, мусоля край воротника. Потом осёкся и оглянулся. Нет, Мирра не услышала. Вон там она – плескается в луже на асфальте. Ох и влетит ей от матери за это дело!

– Я – подводная лодка! – детский смех разносился по дороге.

А кто знает – может, и восстанавливать всё будут? Или, как это делается – на буксир возьмут остаток этого трёклятого астероида, который на честном слове держится, на котором и остались те самые дома, те самые улицы, те самые люди.

«Бедная малышка – один–единственный ребёнок здесь. Как же ей скучно и грустно, небось».

Красное платьице порхало туда–сюда, потом остановилось и подсело к Тому под бок.

– А знаете что?

– Что же, сказочка моя?

– А мне площадку игровую сделали!

– Да, вот как?

– Правда–правда! – повторила она, словно сама пытаясь поверить в свои слова. – Из куска трубы дяди рабочие мне сделали горку!

– О! Умно!

– Туда кусок лестницы приделали! Чтобы я залезать могла!

– Ну, это точно надо!

– А ещё я хочу песочницу! Но только её пока нельзя сделать – мне так сказали. Песка нет.

– Это жаль.

– Но ничего! Я буду караулить ночью – вот придёт Песочный человечек, как начнёт всех усыплять, а я его мешок с песком – раз! – и украду!

– А у тебя получится?

– Ещё как! Ты же мне сам рассказывал про эту сказку! Ночью приходит Песочный человечек и дарит людям сны своим волшебным песком! А вот я!..

Кто бы мог подумать. Весёлая судьба у останков этого завода. Был сердцем этого мира – пока оно билось. А после – стал кусками для детской площадки. Не такую себе ты участь видел, да, Разрушитель мира?

Где–то внизу ещё можно было рассмотреть зацепившийся кусок оплавленного рельса – раньше там ходили поезда. Вот присядешь, бывало, у окошка, едешь себе, смотришь на эту махину из окна. А она там – гудит себе, работает. О чём-то своём думаешь, и мысли такие приходят – как в детстве.

Как в детстве, что полетишь ты в космос, эту тёмную махину, что поселишься ты на какой–то неисследованной планете или на худой конец, астероиде. Этом астероиде, одном из сотен тысяч, которые вращаются здесь за орбитой Красной планеты. Вот иногда и подумаешь – а стоило ли изобретать ракеты? И осваивать колонии так далеко? И всё это рухнуло как карточный домик – в бездну, в одночасье.

Не выдержал кусок камня жадного инородного сердца – слишком сильно впилась игла завода в его чрево.

Всё это произошло столько времени назад. Всё верили, что помощь придёт скоро, вот-вот. На сигнал бедствия не ответили ни на следующий день, ни через два дня. Тишина, как будто их забыли на этом куске камня, летающем в большом пустом нигде.

Месяца два как уже. Поначалу все носили защитные костюмы, а некоторые даже достали скафандры, но это скоро прошло.

Первым стал дядя Том – его всегда так называли. Спустя неделю после взрыва, он первый переоделся в привычную гражданскую одежду и, поигрывая своей любимой ещё с юных лет свирелью в морщинистой руке, пошёл на край мира.

– Может, и словлю там что–нибудь? А? – пошутил он при этом.

Остальные посчитали, что старик спятил, но вскоре все присоединились к нему. Из закромов, сумок и шкафов доставались земные одежды – платья, простые брюки, то, что взяли с собой на память, просто так. Все решили, что это, наверное, поможет справиться с большим горем, которое так внезапно на них обрушилось. Ведь если видишь, как по улице идёт люди в простой земной одежде, как в гости к тебе заходит не космонавт с далёкой планеты, а простой сосед в рубашке и джинсах. С порога говорит – «Эй, смотри я торт принёс! Заваривай чай!» – и дальше застолье до ночи.

Дядя Том оказался прав. Это и правда помогло, это и правда не допустило паники. О, если бы она победила – здесь бы уже никого не было. Мало ли что люди могут натворить под страхом! Страшно подумать.

О сигнале решили не говорить. Не напоминать об этом. Так что, о нём помнил только дядя Том. Он сам вызвался на это – вставал с утра пораньше, плотно завтракал и шёл по длинной ленте асфальта туда, на край мира. И смотрел оттуда ввысь – может всё же прилетит помощь? Может сигнал услышали?

А обед ему носила Мирра – так все договорились. И ей было весело – каждый день приключение и путешествие. Не каждый ребёнок может похвастаться тем, что ходит на край мира!

– Дядя Том? – раздался детский голос.

– Хм? – протянул старик, заглядывая в корзинку. О, пирожки и термос с чаем. Отлично.

– Слушайте, а…

Резкий гул прервал вопрос девочки. Дядя Том схватился за шляпу и чуть не выронил трубку изо рта. Потом поднял голову. К краю мира приближались несколько железных клиньев с ровными, как у птицы, вошедшей в пике, крыльями. Слегка прищурившись, он смог разглядеть на одном из них такой знакомый голубой шар с зелёными пятнами на нём.

– У нас гости! Летите сюда! У нас есть пирожки! – завизжала Мирра, пытаясь перекричать гул.

Дядя Том молчал. Но он уже понял главное – сигнал всё-таки услышали.

Пришла помощь. Она уже здесь.

Источник

Рассвет лениво выползал на безоблачное небо. Хорошо – как назло, они забыли взять с собой зонтик.

На поясе у неё висела тряпица, повязанная на человеческий манер. Пёстрая – ей она нравилась сильнее остальных. Такая же ветошь свисала с блестящих плеч.

Он шёл рядом, шурша широкополой шляпой из проволоки. Сплёл её сам – и очень этим гордился.

– Мы определённо похожи на людей, да, Дона? – голосовой аппарат выдавал мягкий баритон.

– А ты их видел хоть когда–нибудь, Катод? – насмешливо ответила гиноид.

– На картинках, да!

– Там их все видели, – выдохнула она.

– Да, вот бы…

– Не заканчивай, я тоже об этом думаю.

Два робота, блестя железом, неторопливо мерили шагами дорогу. До руин завода оставалось около километра.

***

Они ходили к источнику – всегда вместе. По дороге туда, кувшин гремел пустотой и неприятно хлопал по спине – Катод не обращал на это внимания. Для него было важно другое – Дона была рядом. Он уверен, что она тоже ждала этого момента – не зря ведь надевала именно этот наряд.

Когда она набирала журчащее масло в кувшин и ставила его на свои точёные плечи, капли стекали с горлышка, и Дона замирала как статуя на рассвете. Подняв подбородок, положив руку на бедро, изогнув шею. Ради него так и стояла – час, два всё так же неподвижно.

Вот и сегодня – густое тёмное масло заструилось в недра кувшина. Глухо булькнув, он занял своё законное место.

– Ну что, готов? – Дона откинула жестяные кудри на спину.

– Почти! – взволновано ответил он.

Из-под куска бетонной стены он вытащил скрученный лист металла, обёрнутый полиэтиленом. Катод развернул его и закрепил на прутьях, торчащих из обломков второго этажа, низ прижали тяжёлые кирпичи. Можно начинать.

Запахло сваркой. Накаляя на горелке титановое перо, Катод нежно наносил линии и точки на лист. То выглядывая из-за него, то снова прячась, он уже заканчивал свой шедевр. Дона в лучах звезды – как красиво, так и вдохновляет! Стоп. Кувшин надо чуть повернуть – ручка не так расположена.

Прошел час, утро прогнало рассвет. Надо заканчивать работу и всё прятать. Скоро сюда придут остальные.

– Пора, – обеспокоено сказал он.

– Давай, скорее, – Дона поторопила его. Прислонив кувшин к камню, она помогла своему другу снять лист со штырей. – Прячь, быстрее.

Хрустнул пакет, горелка потушена. Вдали послышались шаги. К источнику шли остальные.

***

Паломничество начиналось каждое утро, заканчивалось примерно к полудню. Роботы шли – кто с кружками, кто с тазами, кто с кастрюлями. А они шли с кувшином – еле нашли его. Правда, он был дырявым, но Катод его быстро починил. Он вообще был на все руки мастер! За это его и ценили, поэтому и разрешали самым первым уходить к источнику – чтобы набрать самое свежее масло.

Источник просыпался с восходом звезды и замолкал к полудню. Но этого было достаточно – он поможет им пережить и этот день. Когда их механические тела ржавели, масло было спасением. Источник давал панацею – избавлял их от бед, помогал двигаться, говорить, жить. Он заботился о них.

В развалинах разрушенного города они нашли себе приют. Когда-то здесь был завод – кто знает, может, там их и создали? Так или иначе, они осели здесь.

В их поселении не знали – есть ли другие роботы, которые остались здесь, или же они последние. Жаль, что проверить было нельзя. Те, кто уходил – не возвращались, сколько бы масла они с собой не брали. Ломались ли они, съедала ли их ржавчина – чума этого мира, было неизвестно. Но после третьего пропавшего, добровольцев (или безумцев) больше не нашлось.

***

Рассвет принёс плохие вести. Источник иссяк. Пустой кувшин прислонился к камню. Дона молчаливо смотрела на сухую дыру, запах нефти витал в воздухе. Катод стоял рядом и думал. Нехорошо. Очень нехорошо. Настолько, что он боялся подумать, как отреагируют другие.

– Надо что–то делать.

– Что? – пустым голосом спросила Дона.

– Что-то, – ответил он. Присев на корточки, он запачкал ногу жирной пылью. Потом встал и скрылся за куском стены. Дона продолжала молча ждать. Она сегодня видела на горизонте облака, и они опять забыли зонт. А навес над источником уже прогнил, и укрыться от воды они не смогут. А ведь оставалось так недолго до завершения картины. Она хотела показать её подругам – они бы позавидовали.

– Мне больно, – железные веки задёргались. – Мне больно.

Дона смотрела на горизонт. Потом закрыла глаза – она кое-что вспомнила.

Как глупо – почему она видит какое–то странное помещение. Вокруг много одежды, и на ней она тоже висит. Катоду она уже рассказывала эту историю – он предположил, что её выплавили из бывшей вешалки для одежды. Ох, ему тогда досталось. А сам же он хвастался, что сделан из вычислительного прибора с какого–то конвейера. Тоже мне – умник нашёлся. Хотя…

«Может поэтому, я люблю наряжаться, и поэтому он любит технику. Он такой последовательный. Какая теперь разница – всё равно – как только прольётся дождь – он смоет все воспоминания. И нас с ними».

***

Расщелину в стене Катод нашёл не сразу – рядом с ней чернела странная квадратная панель, усыпанная блестящими квадратами. Знакомый запах масла доносился из недр щели. Почему он не замечал её раньше? Ах да – он не ходил сюда особо. За разломом оказалась тяжёлая дверь. С трудом, но она всё же поддалась.

Сухой воздух на лестнице пронзили лучи восходящей звезды. Оставив шляпу у входа, Катод зашёл в помещение. Спуск вниз был долгим. Придерживаясь за стену, он то и дело перепрыгивал через провалы в лестнице. Хорошо, что Дона с ним не пошла – ей бы тут не понравилось.

Вязкая пыль покрывала стены. Пол скользил – пятна масла были везде. Перила закрывали проход к большой старой помпе, тихо гудящей в дальней части машинного отделения.

На стенах висели непонятные на первый взгляд схемы. Робот присматривался к ним – расчёты и формулы ничего ему не говорили. От различных металлических предметов и частей старых механизмов вели стрелочки к изображению робота.

Надписи «Эксперимент», «Вернёмся через десять лет». К чему это? Ладно, он потом разберётся.

Схема завода его заинтересовала намного больше. Он был обозначен цифрой три, а рядом – карта местности. Цифры от одного до пяти ярко выделены красным маркером. Непонятная надпись «нефть», «солнечная батарея» и «переработка». Есть ещё заводы? Надо бы отнести её остальным – может, что и придумается.

Старая помпа надрывно скрипела, вал совсем не двигался. Катод медленно подошёл и осмотрел механизм. Ну, не так уж всё и плохо, похоже она в рабочем состоянии – просто что–то заело.

Интересно, а он сможет её починить?

Крышка стального ящика неприятно скрипнула. Что же – с инструментами вполне можно справиться с этим нелёгким делом. Но сначала…

Он взял с полки маслёнку и зачерпнул из бака рядом с ним.

Механизм смазан – можно начинать работать.

***

Послышалось знакомое журчание.

Дрожащими руками, Дона держала кувшин. Он наполнялся темной, такой привычной жидкостью. Запах свежего масла витал в воздухе. Она осторожно подняла кувшин, поставил его привычным движением на плечо, приняла позу.

Рассветы здесь долгие. Он скоро придёт, она знала это. Ничего, можно и подождать.

Блики восходящей звезды тонули в глубине кувшина.

Запах сушёных звёзд

Запах сушёной гвоздики. Россыпь звёздочек полетела на стол, пакетик лениво завалился на левый бок. В вазочке смесь из цедры – горько-кислые нотки добавляются к общему воспоминанию. Да, точно. Они пекли лимонный пирог с гвоздикой.

Маша сердито вытерла нос, измазав все щёки в муке. Кто же знал, что песочное тесто сделать так сложно? Да оно ещё никак и раскатываться не хочет – комки сплошные. Может, она не так его замешала? Да нет, всё вроде по рецепту.

Сзади знакомый шорох. Тряпичные домашние тапочки с резинкой, пришитой сзади. Да, это уже была привычка – даже если тапочки были с задником, бабушка всегда на него наступала пяткой и прижимала так, что он потом отлетал. Приходилось пришивать резинку – всегда белую, чтоб видно было.

Тряпичные зелёные тапочки со сложным рисунком – как на коврах персидских шейхов – медленно идут по светлому линолеуму, дверь, выкрашенная белым, с фигурным стеклом в сеточку открывается.

– Марька! (Бабушка звала её так). Ну чего такое? – зычный, но мягкий голос разлетался по всей кухне, явно напоминая – кто в этом доме хозяйка. – Что с тестом там? А? Чего вымазалась, как пирожок?

Бабушка берёт фартук, вытирает ей лицо, проверяет корж. Не удался – придётся исправлять.

***

Табуретка, с повязанным поверх сидения льняным платком, чуть скрипит и шатается – одна ножка короче других. Бывало – перевернёшь этот не-стул, сядешь в середину и представляешь, что ты в самолёте. Заиграешься и не заметишь, как случайно отвернул все ножки. А потом – быстрее обратно привинчивай, пока не заметили – и не вспомнишь сразу откуда какая. А если поймают?

На плиту торжественно поставлен казан – кипящее масло ждёт своего часа. Точнее, мелких кусочков другого теста, которые ждут рядом. Потом масло сменит мёд – и сладкая нотка ворвётся в эту мелодию детства. Тебе семь лет, ты – Марька, сидишь на кухне у бабушки, своей любимой бабушки, и она учит тебя готовить, как учила её её бабушка и так далее, и так далее…

Лимонный пирог поспевает в духовке, бабушка ловко подхватывает звёздочку гвоздики и внимательно мнёт её корешок.

– Марька, смотри, – она подносит пряность ближе. – Видишь?

– Чего, бабуль?

– Вот! – на указательном пальце блестит капелька масла. – Свежая, хорошая, такую только в пирог! Хороший выйдет! Возьми–ка!

– Чего?

– Возьми, говорю! Вот, хорошо. А теперь делай как я!

Её тогда это немного поразило. Бабушка неторопливо жевала черенок от сушёной звёздочки. Марька с полминуты недоверчиво смотрела, а потом надкусила гвоздику. Свежесть наполнила её – и напомнила о любимой жвачке.

Бабушка, не глядя на любимую внучку, смотрела в окно, сквозь белое кружево тюля и полупрозрачные занавески с цветами. Вопрос «Зачем?» так и повис в воздухе, никем не озвученный. Покусывая пряность, бабушка смотрела в окно, что-то вспоминала и думала. Марька сама не заметила, как встала, подошла и положила острый подбородок на тёплое мягкое плечо.

Запах сушёных звёзд играл в воздухе, перебивая сладость мёда, терпкость лимона, горечь грейпфрута. Тонкий черенок рисовал благовонным маслом картину давнего детства.

***

Сеанс аромотерапии закончился – конечно, назывался этот процесс по-другому, но все обитатели этой станции величали его именно так. Мария лежала на кушетке, обитой искусственной кожей, шлем с визорами плотно облегал голову. Заработали фильтры, воздух очистился.

– Ну, как? – спросил мужской голос. – Помогло?

– Да, спасибо, – женщина лет сорока медленно поднялась с кушетки.

– Шаблоны любите, – она отдала оператору шлем. – Вон – как в книжках у вас! Диванчик.

– Говори, говори, а многим этот диванчик уже помог. Знаешь, сколько с ума сходят? Точнее сходили до этого? В космосе-то… Дом далеко, Земля далеко. Пока вернёшься, если вернёшься, кто знает, сколько времени пройдёт.

Мария промолчала и посмотрела на стену на выходе из кабинета. Сотни мелких ячеек, хранящих в себе память, каждая подписана и заперта на ключ. Их хранили как зеницу ока – ключи от ячеек с воспоминаниями. Когда мысли о доме загоняли колонистов в угол, начинали мучить их сознание, они бежали сюда. Ячейка открывалась и сокровища из сушёных звёзд гвоздики, лимонных цукатов, карамелек с ярмарки, зёрен кофе, горелого кедра с летнего костра, мороженой шишки, жареного каштана вырывались на свободу. Аромат брал за руку, выводил из лабиринта мыслей туда, где тебе было пять, семь, шестнадцать лет, согревал шоколадом после дождя, утешал объятиями любимой бабушки, розой пахли первые свидания, гвоздикой пах твой первый испечённый пирог – на день рождения мамы.

Теперь она вспомнила рецепт лимонного пирога с корицей – надо его приготовить для всех. Здесь, на станции, любят такие сюрпризы – как-то сразу по-домашнему становится. Да и сын с мужем оценят.

– Не забудь положить обратно! Там уже следующий идёт, – поторопил её оператор.

Мария остановилась у стойки – прозрачный пакетик, уже убранный из распылителя, лежал на пластике. Острые звёздочки смотрели на неё из высушенных щелей маленькими плодами. Нежно подняв, она подошла к стене воспоминаний. На секунду задержавшись, она приоткрыла пакет.

Аромат миртовых кущ повёл её по тропам детства.

Жестяной зонт

Песчинки чуть хрустели в прекрасно смазанных суставах. Блестящий корпус резал раскалённый воздух над большим сыпучим пространством. Пирамида над ним предательски отбрасывала тень под неправильным углом – и не могла защитить своего хозяина от зноя.

Шарниры скрипнули – стальные ладони ещё сильнее сжали длинный шест, к которому были приварены листы. На вполовину отрезанном куске рельса сказу появились вмятины – и снова раздался скрип.

«Он мне говорил – зонтики иногда уносит ветром. Нет, нет – мой не унесёт. Я его хорошо держу».

По пустыне мерно шёл робот, над головой держал жестяной зонт. Лужёная поверхность была похожа на часть космического корабля – ведь если убрать небо, то в неё будет отражаться космос. Днём это не так видно, но вот если дождаться ночи… О, да. Тогда можно будет выглянуть из–под зонта и увидеть всё это. Но не сейчас. Сейчас надо идти вперёд. Надо нести зонт.

«Он говорил, что роботов называют «консервными банками». Что это очень обидное прозвище. Но мне кажется, что это не так. Консервные банки давали людям еду, помогали им, и нас придумали, чтобы помогать. И то, из чего мы сделаны тоже помогало людям… Это люди не всегда хотели помогать себе…»