Спецназовские байки бесплатное чтение

АЛЕКСЕЙ СУКОНКИН
СПЕЦНАЗОВСКИЕ БАЙКИ

Почему-то иногда хочется достучаться до человеческой души, но порой думаешь, а надо ли им это? Вот и мечешься между двумя огнями. А может быть этот опыт спасет когда-нибудь чью-то жизнь? Или он будет тяжелой ношей висеть до конце дней твоих? Тем не менее, думаю, надо это знать. Чтобы это никогда не повторилось

А.Суконкин

КИТАЙЦЫ В ЧЕЧНЕ

Встречать борт из Чечни прибыло все руководство УВД Приморского края. Генерал Вачаев тепло обнял командира СОБРа, поздравил его с успешным выполнением задания и отсутствием потерь, затем, пройдя вдоль строя отряда быстрого реагирования, генерал спросил:

— Покажите мне вашего врача!

Рома вышел из строя, представился:

— Капитан Захарченко, начальник медицинского пункта отряда.

— Та-ак Захарченко… — лицо генерала сменило окраску. — Под суд пойдете за разжигание межнациональной розни!!!

Рома вылупленными глазами уставился на генерала, смутно осознавая, что произошло нечто непоправимое…

— За что, товарищ генерал?

— За что? Он еще и спрашивает!!! На, читай!!!

Генерал протянул Роме телеграмму. Текст телеграммы гласил:

"Вчера перед шалинской комендатурой состоялась демонстрация местного населения до трех тысяч человек, которые требовали обратиться к президенту России с просьбой не вводить в Чечню китайские войска. К центру Шали были стянуты дополнительные подразделения армии, внутренних войск и милиции. В течение двух часов шли переговоры, пока не было установлено, что инициатором демонстрации был убывший к месту постоянной службы капитан медицинской службы Захарченко. В связи с чем необходимо по данному факту взять у него показания и передать их в шалинскую комендатуру для решения вопроса о заведении уголовного дела. Военный комендант Шали полковник Герасимов".

Рома почесал лысину и вспомнил события трехдневной давности…

***

Начальник медицинского пункта сводного отряда быстрого реагирования Приморского УБОПа капитан медицинской службы Рома Захарченко томился от деятельного безделья.

Накануне приехали, наконец, сменщики, что, разумеется, вылилось в масштабную попойку двух отрядов и теперь собровцы двух управлений — Приморского и Бурятского мерно досыпали украденный пьянкой сон. Рома выпил меньше, чем мог, а потому проснулся раньше всех и теперь тупо смотрел в узкое окно, как мимо расположения отряда шла воинская колонна.

Нужно было вставать, но голова трещала по швам, что навевало мысль о неотвратимости дополнительных возлияний в исключительно оздоровительных целях. Рома пошарил рукой под нарами и, ухватившись за знакомые обводы, извлек бутыль с косой надписью «ГОСТ-74-20-10».

— Ах ты мой родненький… — Рома поцеловал бутылку. — И никто тебя вчера не выпил…

Захарченко трясущимися руками извлек пробку и понюхал содержимое — ОН. Кружка стояла вне пределов досягаемости руки, а потому пришлось приложить усилие и встать. Кружка оказалась с остатками вчерашнего томатного сока.

— Что ж, — сказал Рома. — Будем пить "кровавую Мэри".

Он влил в кружку грамм пятьдесят огненной воды и, размешав смесь, одним глотком выпил сей алкогольный продукт.

— Хороша!!! — возвопил начальник медпункта и встав с нар, начал напяливать на себя ботинки.

Утро уже было в самом разгаре. В десять часов, согласно вывешенному им же расписанию, должна была начаться работа медпункта, где Рома по большей части принимал не своих военнослужащих, а жителей Шали.

Полгода, пока Приморский СОБР находился в Чечне, Рома ежедневно вел приемы больных, пару раз даже принимал роды, вырезал срочный аппендицит, в общем, заменял собой разрушенную войной и радикальным исламизмом инфраструктуру медицинского обеспечения населения. Со многими жителями Шали Рома был в добрососедских отношениях, его самого тоже знали многие, а потому неудивительно, что в скором времени некоторые из местных стали приходить к нему просто поговорить "за жизнь".

Рома не был опером, а потому не умел извлекать из этих бесед оперативную информацию, зато он, таким образом, умел забивать скучные дни службы в Чечне.

В этот раз на замену Приморскому СОБРу прибыли коллеги из Бурятии, большая часть которых была представлена титульной нацией. Пили они не меньше приморских, а потому, тоже не сразу стали выползать из своих нор, после глобальной пьянки.

К тому времени, как Рома открыл свой медицинский пункт, двое офицеров бурятского СОБРа выволокли на улицу казан, в который не спеша принялись своими национальными ножами крошить тушу свиньи, привезенную с собой из Улан-Удэ. Собровцы увлеченно занимались своим делом, практически не обращая внимания на окружающих.

Рома принял несколько человек с мелкими болячками, потом вздремнул с полчаса в слабоалкогольном забытье, как его разбудил появившийся Муслим — шестидесятилетний старик, который в советское время преподавал в местной школе географию.

— Салям алейкум, — поздоровался Муслим.

— Здорово, — поприветствовал старика Рома, поднимаясь с кушетки.

— А погодка сегодня ничего, — сказал Муслим.

— Ничего… — подтвердил Захарченко.

Муслим со значением посмотрел на бурятов, все так же нарезающих свинью в казан.

— А это кто?

Рома скучающе проследил за направлением взгляда Муслима, и уже было собрался ответить, как вдруг в его голове созрел дерзкий план:

— Это? Так это китайцы…

— Какие китайцы? — спросил Муслим.

— Обыкновенные… — отмахнулся Рома. — Нас приехали менять. Мы домой, а они сюда…

— Зачем? — не унимался старик, сам себя загоняя в реализацию дьявольского плана начальника медпункта.

— Как зачем? — сделал Рома удивленные глаза. — Нас меняют. Будут теперь здесь вместо нас службу нести.

— Китайцы?

— Ну, да. Они. А кто ж еще?

— Раньше вас новосибирцы меняли…

— А, так ты наверное не знаешь…

— Что?

— Ну, про договор Путина с китайским правительством…

— Какой еще договор? — Муслим уже потерял всякую осторожность в выведывании информации.

— Ну, — небрежно отвечал Рома. — Договор о замене русских войск в Чечне китайскими войсками…

— Это еще зачем?

— Как зачем? Русская армия боевую обкатку здесь прошла, теперь китайцы попросились сюда войска послать… потом американцы на очереди.

— Они все тоже воевать здесь будут?

— Ну да, — кивнул Рома. — Китайцы уже давно не воевали, вот и решили обкатать свою армию. — Захарченко сделал заговорщицкое лицо и, приблизившись к Муслиму, на ухо зашептал: — Знаешь, какие они живодеры? За каждого своего убитого будут хватать на улице сто ваших и расстреливать на месте. Это мы тут с вами церемонились, а им на вас наплевать, и на всякие международные комиссии тоже. Вот раскатают своими бомбардировщиками все населенные пункты, где вы жить будете?

— И много их приедет? — упавшим голосом спросил Муслим.

— Я слышал, что мало — всего два миллиона. И свиней с собой привезут. На вашу святую землю своих грязных свиней выпустят. У них свиньи человеческое мясо жрут, — Рома посмотрел на бурятов. — Китайцы вообще нелюди… вон, смотри, ухмыляются, радуются чему-то. Мы их сами боимся…

— Ай, и свиней, — запричитал Муслим. — Вот шакалы…

— Настоящие звери. Хуже их вообще нет никого…

Муслим поднялся:

— Пойду я… дел у меня сегодня много…

— Ну, прощай. Мы домой улетаем, — сказал Рома. — Навсегда. Может, больше уже и не свидимся. Китайцы вас всех тут перебьют… и недели не пройдет…

Муслим убежал.

Через полчаса оклемался бурятский медик и Рома начал передавать ему имущество медицинского пункта по описи. А к вечеру Приморский СОБР погрузился на машины и тронулся в Дагестан, откуда самолетом они должны были вылететь во Владивосток…

СЛОМАНЫЙ ПРИЦЕЛ

От громкого названия «СПЕЦНАЗ» были одни дешевые понты. Хоть Серега и прослужил в спецназе уже пять месяцев, под определение «разведчик» он сам себя еще не причислял. Не за что было.

За эти пять месяцев автомат Серега держал в руках всего два раза — перед присягой, когда ему дали тридцать патронов на стрельбах и в момент присяги, когда в часть приехали родные и близкие вновь принимающих присягу. И все. Остальное время «разведчики» копали какие-то траншеи, ремонтировали здание казармы, меняли друг друга в кочегарке. Кто-то ходил и в караулы, но Серегу туда не ставили. Так и текла служба в элите вооруженных сил — разведке специального назначения.

До армии Серега представлял службу в спецназе преисполненную всяческого героизма, стрельбы, прыжки с парашютом, рукопашный бой, всякие там секретные заграничные командировки, в общем — один сплошной подвиг. А оказалось что? Казарма, в которой никогда не было радиаторов отопления, траншеи под непонятные ржавые трубы, тупые наряды по столовой и роте и сплошные солдатские унижения первого периода службы…

Офицеры, на его вопрос о боевой подготовке только усмехались — "больно умный…".

Хотя, с другой стороны, дембеля говорили, что лучше уж так, чем постоянно прозябать на полигонах или еще где… кивком как бы невзначай показывая на обелиск памяти погибшим в Афганистане бойцам бригады. Это смахивало на правильные мысли, и Серега уже было успокоился, как неожиданно грянула Чечня…

В бригаду пришел приказ подготовить один отряд и отправить его в Грозный. Выбор командования пал как раз на отряд, в котором служил Серега. Командиром отряда был майор Андреев, о котором по бригаде ходили легенды, схожие со сказками. Одна из этих легенд ведала о том, как в свое время Андреев, будучи командиром отряда в чирчикской бригаде, получил приказ уничтожить склады боевой техники в одной из частей, находящейся под угрозой захвата в Таджикистане. Время было сложное, не понятное. Но не для спецназа. Андреев быстро собрал наиболее толковых бойцов и вместе с тремя тоннами пластита на автомашинах совершил 400 километровый марш к расположению назначенной для уничтожения части. Прямо на ходу пришлось учить бойцов как правильно закладывать заряды, как устанавливать взрыватели, как соединять провода. Прибыв на место Андреев организовал круговую оборону и в течение суток заминировал всю технику, стоящую в парках и на открытых площадках хранения. Все взрыватели были выведены на одну кнопку…

Еще три дня капитан Андреев не сомкнув глаз, просидел у кнопки в ожидании приказа свыше. Но к исходу трех суток пришел приказ все снять, так как якобы угроза захвата уже миновала. Пластит обратно в укупорку не вернешь… пришлось с превеликой осторожностью все три тонны пластита снять, сложить в яму и уже там уничтожить. Три тонны пластита так бабахнули, что в Ленинабаде вышибло, наверное, все стекла…

Как только отряд Андреева вернулся в Чирчик, стало известно, что оппозиция захватила склады и всю технику, которая была на этих складах. Еще через пару дней в расположение бригады заявился министр обороны СССР и лично произвел Андреева в майоры досрочно.

Вторая легенда подчеркивала характер Андреева — во время своего очередного отпуска он брал в части автомат, тридцать патронов, нож, спички, компас, рюкзак с песком и на три недели пропадал в глухой дальневосточной тайге. Появлялся из тайги он заросший, одичавший, искусанный комарами… Отлеживался пару дней, после чего выглядел как ни в чем не бывало. Делал он это для того, чтобы поставить свой организм на самый край человеческих возможностей, пройти по этому краю и обрести ту первобытную человеческую уверенность в своих силах перед силами матушки-природы, и перед всем остальным…

В итоге все в бригаде считали Андреева настоящим боевиком, которому под силу было возглавить командируемый в Чечню отряд.

Проблема была только в том, что Серега и его сослуживцы-срочники боевиками себя не считали, так как необходимыми знаниями и умениями не обладали, тяги к единению с природой не имели, думали только о том, как бы быстрее свалить из этой проклятой армии к себе домой.

Андреев бурно начал свою деятельность по подбору кадров в свой отряд. Первым делом он заявил, что с ним поедут только те, кого он сам выберет — так в отряде оказались все самые борзые залетчики и нарушители воинской дисциплины. Оставшаяся часть бригады вроде бы вздохнула свободнее, но не тут-то было. Андреев стал набирать к себе и тех, кто умел не только рожу товарищу разбить, но и тех, кто хоть что-то умел делать толковое. Так в отряд попали связисты и механики-водители на тягачи МТ-ЛБ, которые еще только предстояло получить там, в Чечне.

Вечером, проходя в расположении мимо дневального, Серега забыл отдать ему честь, и тут же был остановлен окриком дежурного по роте:

— Эй, военный! Честь отдал!!!

Серега вернулся, и снова пройдя мимо дневального, отдал ему воинское приветствие.

— Слабо… — сказал сержант Титский. — Давай еще…

После шестого раза нервы у Сереги не выдержали, и он сказал:

— Да пошел ты… — и направился в расположение.

— Что? — Титский несколько опешил, но, догнав Серегу, обнял его и по-дружески прошептал: — Вот уедут все, останемся мы, вот тогда ты у меня тут попадешь… салабон…

Титский несколько раз уже прикладывался к Сереге и тот прекрасно осознавал, чем это все может закончиться. Оставаться с Титским не хотелось, и поэтому как-то сами ноги принесли Серегу в канцелярию роты, где допоздна сидели Андреев и офицеры отряда.

— Товарищ майор, разрешите мне с вами в Чечню? — бодро напросился Серега, а сам подумал — "подальше от Титского".

Андреев усмехнулся:

— Доброволец?

— Так точно.

— Похвально. Так, кем тебя поставить… какие у нас еще остались должности?

— Снайпер, — подсказал командир роты капитан Семенов.

— Пойдешь снайпером? — спросил Андреев.

Серега пожал плечами:

— Могу и снайпером…

— Записываем снайпером… — протянул Андреев.

С утра отряд поехал на полигон. На полигоне Серега попал в наряд по кухне. И пока отряд занимался боевой подготовкой, Серега чистил картошку, открывал банки с тушенкой, сыпал в котел чай…

Вечером к нему подошел начальник продсклада отряда прапорщик Удалов:

— Слышь, боец, бери вот эту коробку с тушенкой и дуй за мной. Если кто потом спросит, ничего не видел и не слышал. Понял?

— Понял, — кивнул Серега.

Он поднял коробку полную банок тушенки и двинулся вслед за прапорщиком в соседнюю деревню. Пока шли, пробираясь в ночи по кустам, Серега оттянул этой коробкой все руки, а об ветки исцарапал все лицо.

В деревне прапорщик быстро договорился с продавщицей круглосуточного киоска, после чего состоялся чейндж. В награду Серега получил пачку сигарет, прапорщик же спрятал по своим карманам несколько бутылок водки.

Утром вдруг Андреев проверил продсклад и тут же установил, что не хватает одной коробки тушенки. Такая оперативность в раскрытии преступления могла говорить только о наличии у Андреева крепких агентурных позиций в соседней деревне, но не это обеспокоило Серегу.

Андреев долго мурыжил весь состав наряда, но так и не найдя правды, в наказание обязал всех еще сутки стоять в наряде.

Серега понял, что Рэмбо из него не получится и в Чечню он поедет обычным российским солдатом…

На третий день он все же выстрелил из автомата три рожка.

В Чечню прилетели на огромном борту — самолете «Руслан». На второй день пребывания в Чечне в отряде погибли двое офицеров. Их под свои широкие колеса закатал КамАЗ с пьяным водителем за рулем. Третий офицер остался жив, но стал калекой на всю свою жизнь. Через семь лет после войны Серега видел его на Владивостокском вокзале. Тот шел с палочкой…

Отряд разместился на аэродроме Моздок в двух бетонных укрытиях-ангарах для самолетов. Между ангарами выстроили свою технику, поставили палатки служб. Выставили караул.

Соседний ангар занимал "консервный заводик" — так разведчики назвали морг за сходство цинковых гробов с консервными банками. И было там этих консервных банок не меряно… и стояли они стройными рядами в несколько слоев…

По отряду ходили слухи, что их вот-вот бросят в Грозный, в самое пекло боев, в самую мясорубку. Получили аэрофотоснимки кварталов города. Повсюду были видны остовы сгоревшей техники и трупы, трупы…

Серега теперь с усмешкой вспоминал Титского. Уж лучше бы с ним остался…

Андреев рвался в бой, но начальник разведки округа все же принял решение дать отряду еще несколько дней для боевого слаживания, для проведения стрельб из всего вида оружия.

Полигон устроили тут же — недалеко от своего расположения. Серега со своей СВД залег на огневом рубеже. Изготовился, загнал патрон в ствол. Крикнул руководителю стрельб:

— К стрельбе готов!

— Огонь! — кивнул командир группы лейтенант Кочергин.

Серега приложился к прицелу, но ничего в него не увидел. Что за беда? Подумав, что это резиновый колпачок, провел рукой по объективу прицела. Нет, колпачок болтался сбоку. Что за ерунда такая?

Серега еще раз посмотрел в прицел. Ничего не видно. Может, сломал там что-то внутри? Так вроде бы не бросал прицел, не ударял его…

Ладно, для разрешения необъяснимого в армии придуманы вышестоящие начальники…

— Товарищ лейтенант! У меня что-то с прицелом…

Кочергин подошел ближе:

— Что у тебя?

— Да вот, не видно в прицел ничего…

— Ну-ка, дай…

Лейтенант взял в руки винтовку и заглянул в прицел.

— Интересно…

— Вот и я говорю — что-то там случилось… — сказал Серега.

— Не ударял? — строго спросил групник.

— Вроде нет…

— Так вроде, или нет?

— Нет.

— Может, лампочка перегорела… — размышляя, сказал Кочергин. — Хотя, днем и так бы было видно…

Лейтенант встал:

— На, стреляй пока через открытый прицел, я сейчас ротного позову…

Лейтенант ушел. Серега лег и произвел из винтовки три выстрела, прицеливаясь обычным прицелом. Стрелял, черт знает куда… мишени даже не дрогнули…

— Что тут случилось? — над Серегой стоял капитан Семенов.

Серега подскочил и, указывая на прицел, виновато сказал:

— Да вот, в прицел ничего не видно…

Семенов взял в руки винтовку, заглянул в прицел:

— Действительно ничего не видно… а как же ты сейчас стрелял?

— Через открытый прицел.

— Ясно.

— Что это может быть? — спросил Кочергин.

— Аккумуляторы проверяли? — важно спросил Семенов.

— Какие аккумуляторы? — поинтересовался Серега.

Он только сейчас узнал, что в прицеле могут быть какие-то аккумуляторы…

— На подсветку сетки… — сказал ротный.

— Я не знаю, — отозвался Серега.

— Как же вы, товарищ разведчик, приехали воевать, если ничего про свое оружие не знаете.

Серега не счел нужным отвечать ротному на столь глупый вопрос. Вот если бы в бригаде шло обучение как положено, тогда и вопрос это был бы правомерен, а так…

Семенов покрутил маховички прицела, но ничего решительно не изменилось.

— Сломал, — сказал ротный. — Ясно, как Божий день. Сломал.

— Да я его сегодня первый раз в руки взял, — сказал Серега. — Он же все время в ящике у вас лежал…

— Разберемся… стреляй пока так.

Семенов и Кочергин удалились.

Серега лег на землю и успел сделать еще три выстрела, как появился командир отряда.

— Ну, показывай!

Андреев протянул руку, принимая винтовку.

Серега передал СВД Андрееву и смиренно стоял чуть в стороне.

Андреев заглянул в прицел, хмыкнул. Посмотрел на Семенова:

— Что скажешь?

Семенов развел руками:

— Прицел не исправен.

— Факт, — кивнул Андреев. — Так, прицел после стрельб сдать в ремонт. А сейчас пока стреляй так.

Когда командиры ушли, Серега решил изучить прицел подробнее и начал крутить маховички, переключатели… и тут что-то щелкнуло. Серега посмотрел в прицел. Отлично все было видно…

Как он потом позже узнал — это встал в режим подзарядки люминесцентный экран, предназначенный для обнаружения ночью источников инфракрасного излучения. Экран, уйдя вверх, открыл прицел. Техника была слишком умна для начинающих снайперов и бывалых командиров… и слишком проста… для начинающих снайперов…

В расположение отряда тем временем приехали донские казаки. Нужно было показать им крутизну войск специального назначения…

Капитан Семенов, одетый в маскхалат стоял перед выстроенными разведчиками бригады, приготовившимися показать прибывшим гостям "театрализованное представление" на тему "какой крутой спецназ"…

— А сейчас, уважаемые гости, мы продемонстрируем вам то, чего можно достичь за полгода службы в СПЕЦНАЗЕ!!!

Капитан махнул рукой, и бойцы по очереди стали разбивать об свои головы стеклянные бутылки, крушить руками и ногами кирпичи, не забывая при этом яростно кричать:

— СПЕЦНАЗ круче всех!!!

Только матчасть учить надо еще в мирное время…

ИЗ ГРЯЗИ В КНЯЗИ

Разведчик-гранатометчик рядовой Вася Громов будучи в наряде по столовой вытащил из мусорного контейнера два использованных баллончика из-под дихлофоса, снял свой головной убор и начал выдавливать остатки содержимого в кепку. Давление в баллонах было низким и в кепку попало совсем не много «мухобойного» препарата. Тогда Вася тупым столовым ножом пробил один из баллонов и только после этого смог вылить остатки. Эксперимент удался, и Вася этим же ножом расковырял и второй баллон. Больше дихлофоса взять было негде, но, наверное, и этого могло вполне хватить.

Этим дихлофосом начмед травил мух в солдатской столовой, а когда баллоны иссякли, выбросил их в мусорный контейнер, даже не подозревая, что можно сделать с пустыми баллонами…

Подозревал только Вася Громов.

Кепку, напрочь протравленную остатками дихлофоса, Вася надел на свою лысину и вышел из рыбного цеха столовой в зал. Лысину начало припекать, значит скоро должен был наступить ожидаемый эффект токсического отравления — а попросту токсического кайфа. Вася был старым токсикоманом, в детстве часто развлекался, дыша клеем «Момент» из целлофанового пакета. Помнится, старшие пацаны рассказывали, что такой же эффект можно получить, если набрызгать в шапку дихлофоса и надеть эту шапку на лысину. Тогда это ему показалось кощунством, но сейчас, в армии, клея он найти не мог, а душа уже давно истосковалась по старой дурной привычке…

Рота стояла в наряде по столовой полка, на территории которого дислоцировалась. Поэтому иногда приходилось нести и такой вид боевой службы. Всего в наряде стояло десять человек (тогда как в роте было всего четырнадцать), пять из которых были дедами, а пятеро — фазанами (с ударением на первую гласную). Вася тоже был фазаном, был в некотором роде ограничен в солдатских правах, но СПЕЦНАЗ воспитывает в своих бойцах больше самостоятельности, чем другие виды войск, и поэтому он посчитал, что может уединиться, и попытать своего солдатского счастья, вопреки пожеланиям дедов, которые, как и было положено, всю работу взвалили на своих боевых товарищей первого периода службы…

Выйдя в зал Громов нос к носу столкнулся с сержантом Матюшиным, который свирепо посмотрел на него:

— Ты где, гад, шляешься? Что, я за тебя полы мыть буду?

Громов уже начал ощущать некоторый прилив токсического счастья, а потому не посчитал нужным отвечать своему непосредственному начальнику. Вася только глупо улыбнулся.

— Это чем от тебя воняет? — Матюшин потянул ноздрями воздух. — Дихлофосом???

Громов кивнул и вдруг сказал:

— А мне все пох…й.

— Что тебе "пох…й"? — поинтересовался сержант.

Громов, от воздействия дихлофоса почувствовал себя освобожденным от воинской субординации, и вдруг заорал прямо в лицо сержанту:

— Всё!!!

Матюшин от неожиданности отскочил на шаг назад — фазан, у которого съехала крыша, и не знаешь, что от него ждать в следующее мгновение — опасная вещь.

Поэтому, в следующее мгновение, Матюшин аккуратно приложился правой в челюсть своего подчиненного, а когда тот упал, попытался придавить его к земле, призвав на помощь.

Вася, однако быстро оклемался, подскочил и побежал вдоль столовой, оглашая оную диким криком. На ходу он зацепил стоящую на столе стопку тарелок, которые брызнули осколками по каменному полу. Тут же был организован загон спятившего разведчика в безопасное место — в рыбный цех, где он ничего не мог сломать, так как там кроме железного стола и раковины больше ничего не было. Громов пытался отбиваться от своих боевых товарищей подвернувшейся под руку шваброй, в процессе беготни опрокинул пару столов, разбил одно зеркало, но в итоге, умело направляемый сослуживцами, Вася быстро был загнан в цех, где был заперт на замок. Стали решать, что с ним делать. В спецназе вообще быстро люди привыкают ничему не удивляться, но это было из ряда вон выходящее. Ладно бы там водки боец нажрался, знали бы, как и что с ним делать, но что делать с тем, кто находится под воздействием дихлофоса?

Вызвали ротного.

Майор Иванов появился через пять минут.

— Где этот мерзавец?

Открыли цех. Громов шваброй тер стену и протяжно выл. Ротный с минуту смотрел на эту сцену, потом тихо спросил:

— Не надоело?

— Нет, — отозвался Вася. — Мне все пох…й.

— Ладно, понял. Будем воспитывать. Когда в последний раз в бане был?

Вопрос насторожил Громова.

— В пятницу, — отозвался за него Матюшин. — Три дня назад.

— Тащите его в баню, — приказал Иванов. — Будет брыкаться — разрешаю пару раз дать по ребрам.

— Есть! — радостно отозвался наряд по столовой.

Перед отправкой бойца на кичу Устав требует помыть преступника в бане.

Через час Иванов на собственной машине повез отмытого преступника в город. В комендатуре Иванова встретили не очень приветливо.

Помощник коменданта, молодой капитан, замахал руками:

— На фиг, не возьму. Вези назад. С вашими разведчиками одни проблемы. В прошлый раз двое ваших весь внутренний караул разоружили, лейтенанта заставили туалет чистить… крику было… не, вези назад. Не возьму.

— Как это не возьму? — Иванов взъелся. — Что ты себе, капитан, позволяешь? Устав что, не для ВАС написан? Я привез бойца с объявленными ему тремя сутками ареста, а ты брать не хочешь?

— Комендант запретил пока брать из вашей роты. Больно вы буйные…

— Какие есть. Где комендант?

— В городе.

— Короче так: сейчас я приведу сюда бойца, а ты его оформишь как следует. А то развели здесь балаган — этого беру, того не беру…

Пока капитан стоял в прострации, Иванов привел из машины Громова, который после бани немного поутих, прозрел, раскаялся и уже стоял на пути исправления.

— Пиши, что принял… — Иванов навис над помощником коменданта, сжав кулаки.

Капитан знал, что такое СПЕЦНАЗ и нехотя расписался в приеме-передачи арестованного рядового Громова, боясь последствий, которые мог устроить ему командир этой роты.

— Ну, Васек, давай, — Иванов хлопнул своего солдата по плечу: — Роту не позорь, а то три шкуры сниму, ты меня знаешь…

Громову предстояло просидеть на гауптвахте трое суток.

Когда Иванов уехал, капитан уставился на Громова:

— Куда же мне тебя определить?

Он стал листать книгу учета арестованных, расписание загруженности камер.

— Вот ерунда какая, — сказал капитан. — Все камеры переполнены, садить тебя некуда…

— Так это… — Громов набрался смелости: — Может, отпустите меня… а я через три дня вернусь, ротный меня и заберет…

— Хитрый какой, — усмехнулся капитан. — Скоро комендант приедет, он и решит, что с тобой делать. А пока здесь сиди. Арестованный…

Вася расположился на стуле и откинул голову. Откинутая голова начала болеть. Это видимо сказывался дихлофос…

Громов не заметил, как стал впадать в сладкую дрему, как вдруг его подорвал дикий крик капитана:

— Что, уроды, ворота открыть некому???

По всей видимости, боец из гарнизонного караула, выставленный у ворот на въезде в комендатуру уснул, когда подъехал УАЗ коменданта, что и вызвало бурю восторга у помощника.

— Драть там вас некому… — окончил метерную тираду капитан и посмотрел на солдата. Что-то спасительное мелькнуло в голове, но в этот момент в комнату дежурного по гарнизонной комендатуре вошел комендант.

— Товарищ майор, за время вашего отсутствия никаких происшествий не случилось! — доложил капитан.

Майор внезапно впал в бешенство:

— Как это не случилось? А почему мне никто ворота открывать не хотел? А? Я вас спрашиваю!

Капитан только хлопал ресницами.

— Кто должен следить за несением службы??? — разорялся майор. — Зачем, для чего мне нужен ПОМОЩНИК???

Капитан потупил взор. Тихо пролепетал:

— Сейчас разберемся…

— Мне не надо «разберемся»! Мне надо, что бы служба НЕСЛАСЬ!!! Это кто такой? — майор указал на Громова.

— Арестованный из роты Иванова.

Майор заметно охладел.

— Иванова? Я же говорил, чтобы спецназовцев больше сюда не привозили.

— А этого все равно привезли…

— За что? — спросил майор у Громова.

— За дихлофос… — отозвался Вася.

— Какой еще дихлофос?

— Которым мух травят.

— И что ты с ним делал?

— Пил, — вдруг решил пошутить Громов.

Майор обернулся к капитану:

— Вот, капитан, учись, как надо родине служить. Даже дихлофос пьют. И ничего им не делается, — повернулся к Васе: — Вас там наверное специально его пить учат, ну там, всякие хитрости спецназовские, выживание…

— Ага, — с готовностью кивнул Вася. — На случай химической атаки.

— Вот видишь. — Майор снова повернулся к капитану: — И живой. А твой наряд на воротах без всякого дихлофоса уже обезврежен.

— На сколько тебя к нам? — майор снова повернулся к Васе.

— На трое суток, — отозвался Громов.

— Знаешь, что, — майор почесал репу, — давай-ка сегодня ты на воротах старшим постоишь, уму-разуму этот бестолковый наряд научишь, а завтра мы тебя уже и посадим. Идет? Вы, разведчики — народ толковый.

— Да мне по… — Громов недоговорил. Его все поняли.

— Я ваш новый начальник, — сказал Громов, подходя к двум солдатикам, стоящим у ворот комендатуры. — Повязку мне, живо…

Один из бойцов снял свою красную повязку и повязал на руку Громову.

— Становись, — тихо сказал Вася.

Бойцы нерешительно переминались с ноги на ногу.

— Не понял, бойцы. Была команда «становись».

— Так мы это…

Громов не стал дослушивать детский лепет и врезал одному из бойцов в солнечное сплетение. Бойцы построились. Вася выровнял их и сказал:

— Тема занятий: обязанности патрульного у ворот комендатуры…

Майор и капитан смотрели в окно, как Громов строит наряд. Майор сказал:

— Не будем вмешиваться. У Иванова толковые солдаты…

Внизу, у ворот, двое бойцов уже отжимались в положении "упор лежа", а Вася важно ходил вокруг них и что-то увлеченно говорил…

Вечером в наряд по гарнизонной гауптвахте заступала другая часть. Перед тем, как вновь прибывшие должны были отправиться на развод, к ним подошел Вася:

— Прибыли, товарищи бойцы? Вот и хорошо. Кто заступает на охрану комендатуры? Вы? Значит, вы ко мне — я младший помощник коменданта…

Спать Вася завалился на шконку начальника гарнизонного караула…

Для пользы дела майор решил не закрывать Громова — солдат показал свое умение держать наряд в "ежовых рукавицах".

Вечером следующего дня Вася уже уверенно снимал трубку оперативного телефона и скромно отвечал:

— Помощник дежурного…

Потом Вася с майором ходил проверять несение службы внутренним караулом.

Потом выпил с ним две бутылки водки.

Потом они ездили в город, где сняли двух девок, которых долго тралили на живописном берегу Амура…

Когда Иванов приехал в комендатуру забирать своего бойца, то с великим удивлением обнаружил оного за столом дежурного по гарнизону, с красной повязкой на рукаве, небрежно зажатой в углу рта сигареткой и надменно-важным выражением лица. На голове бойца красовалась фуражка прапорщика ВВС, который пьяный отдыхал в это время в камере…

Пока ротный замер от увиденного, Вася тем временем встал, подошел к окну, стряхнул вниз пепел и громко крикнул кому-то во дворе:

— Ну, чего стоим? Двор сам себя не подметет! А ну, живо веники схватили…

Иванов потрогал своего разведчика:

— Вася, ты ли это?

— Я, товарищ майор.

— Так это как же? Я же тебя сидеть сюда привез…

— А я вот, за хорошее поведение… выбился… человеком, можно сказать, стал…

Ротный усмехнулся:

— Надо же… а у нас ты был вылитой обезьяной в калошах…

— Может, я здесь еще "посижу"? — спросил Вася.

— Не-ет, — протянул ротный. — Такую обезьяну я никому не отдам…

***

Теперь, каждый раз, когда я слышу анекдот о том, как журналистка берет интервью у начальника тюрьмы: "вы, наверное, начинали простым заключенным?.." — я вспоминаю нашего Васю…

НАЛЁТ

а учениях разведывательных частей округа одна группа отдельной роты специального назначения отработала совсем плохо. Командир группы пытался организовать налет на узел связи условного противника, но еще на этапе выдвижения к объекту группа была обнаружена и условно уничтожена силами прикрытия. Вторая группа, обнаружившая радиолокационную станцию (учения проходят по одним и тем же местам, а потому эту станцию старослужащие могли обнаружить с завязанными глазами) навела на нее силы старшего начальника и спокойно удалилась отдыхать на дневку.

Ротный, сидевший на КП генерала, после уничтожения одной группы, покрылся липким потом в ожидании потока «положительных» эмоций со стороны своих командиров…

На разведчиков жалко было смотреть. У двоих морды были разукрашены фонарями в пол-лица, которыми их наградили солдаты из охраны узла связи. Остальные были оборваны и грязны. Командиру группы старшему лейтенанту Дружинину бойцы охраны оторвали погон.

— Но мы им тоже надавали по самое не расти! — оправдываясь, сказал Леха Рыжий, когда ротный застроил "условно уничтоженную" группу в расположении роты.

Иванов молча посмотрел на разведчика, и тот потупил свой соколиный взор.

— Командир группы! Доложите, как все получилось… — ротный глянул на Дружинина.

Старлей посмотрел на бойцов, потом в пол, потом на командира:

— Виноват, товарищ майор! Выдвижение начал, не проверив другие маршруты. Был уверен, что мы не обнаружены, а у них там оказывается, секрет был выставлен…

— Оказывается… — ротный презрительно скривил лицо. — Залетели мы с вами… ох, и залетели…

— Разрешите исправиться? — вкрадчиво поинтересовался Рыжий.

— Каким образом? — ротный грустно посмотрел на своего нерадивого солдата, у которого половину лица занимал сочный синяк.

— А мы в целях повышения боеспособности будем несколько дней подряд проводить налеты на соседние части. Будем красть дневальных, ротную документацию…

— Кому это надо? — спросил ротный. — Подумали бы как нам теперь из немилости выходить…

— Ну так, — не унимался Рыжий, — мы будем здесь всех в страхе держать несколько дней, слухи об этом до генерала дойдут, а вы скажете, что вот, мол, тренируются бойцы… чтоб хватку не терять… мастерство отточить…

Ротный усмехнулся. В спецназе каждый имеет право голоса. Но решение остается за командиром…

— Хорошо, — кивнул, наконец Иванов. — К вечеру план мне на стол. Старший лейтенант, командуйте…

Иванов повернулся и пошел вдоль расположения на выход.

Дружинин помог составить разведчикам план мероприятий и ушел заливать раны. Вечером Рыжий, который только и мечтал стать сержантом, но так им и не становившийся, показал план ротному.

— Завтра утром крадем дневального в бригаде связи… — Леха махнул рукой в сторону расположения бригады связи ставки дальневосточного направления, которая располагалась в двух километрах от расположения роты.

— Подробнее…

— Утром там все выбегают на зарядку, мы заходим на первый этаж казармы и крадем одного дневального.

— Мудро. Ничего лучше не придумал?

Рыжий понял, что план его ротному не нравится.

— А что здесь не так?

— Сколько от казармы до забора части?

— Метров сто.

— Это плохо.

— Вот здесь у них баня, можно сосредоточиться за ней, а потом рывок на захват.

— Какой ты шустрый. А вот здесь у них караулка, а вот здесь КТП. И везде есть глаза и уши. Враз засекут и уничтожат. Уже не условно, так как объект имеет особую важность.

— А мы ползком.

— Возле четырехэтажной казармы? И сверху вас тоже никто не увидит?

— А кому смотреть, товарищ майор? Все на зарядке!

— Дневальным. Закроют двери казармы на запор и вызовут караул. И морда у тебя уже вся будет синяя.

— Тогда второй вариант: — предложил Леха. — Берем дневального еще до подъема часа за два. Там ночь, темно, нас видно не будет. А дневальные на крыльцо казармы выходят покурить ночью. Вот там его и сцапаем…

— Ну, вот это уже лучше. Только как вы его тащить будете, если он идти не захочет?

Ротный внимательно посмотрел в глаза разведчику. Рыжий выдержал взгляд:

— У нас захочет…

Ночью Рыжий был разбужен дневальным в три часа и тут же начал поднимать остальных. Хоть с вечера все было оговорено, никто вставать не хотел. Леха потратил полчаса, пока смог поднять троих. Остальные пятеро бойцов «залетевшей» группы вставать не пожелали. После учений все испытывали страшный недосып… и только самые сознательные…

К бригаде бежали по автомобильной дороге. Потом нырнули в лес и, ориентируясь по свету караульных прожекторов, вышли прямо к забору части. Еще двадцать минут перебирались через футбольное поле и вскоре спрятались за скамейками курилки, которая находилась напротив казармы. Ждать долго не пришлось — на крыльцо вышли двое. Повезло — один ушел чуть раньше второго, и уже через три минуты группа с захваченным «языком» бежала через лес в сторону своей части.

Дневальным оказался боец первого года службы. Моральную и идейную устойчивость он демонстрировать не стал, а потому к приходу ротного, Рыжий имел на руках список командиров бригады связи и нумерацию батальонов.

— Вот, товарищ майор, задание выполнено…

Ротный подошел к солдату:

— Ты чей?

— Из бригады связи.

— Эти тебя били? — ротный кивнул в сторону садистов.

Рыжий показал ему кулак.

— Нет… — помотал головой солдатик.

Бойца ротный отвез обратно в свою часть. Вернувшись, он вызвал к себе Рыжего:

— Доклад об этом уже направлен в округ. Теперь или нас простят, или меня снимут…

Рыжий улыбнулся:

— Может, медаль дадут…

— Может. Но если меня уволят, я тебе матку наружу выверну.

Рыжий опасливо посмотрел на ротного:

— А что, могут?

— Конечно. Это же преступление.

— И что делать?

— Ждать…

К вечеру из разведуправления округа Иванову позвонил его друг, который служил в отделе спецразведки, и по большому секрету сообщил, что эта вылазка генералу понравилась, что ждать беды не надо, а может быть еще и старые грехи ротному простят.

Ротный обрадовался и ходил довольный собой и своими солдатами. Перед уходом домой он поделился радостью с Рыжим.

— А этой ночью мы там же еще одного бойца украдем…

— Хватит. Больше не надо. Нас уже и так заметили и вроде бы простили.

— Товарищ майор…

— Я сказал, хватит, значит хватит.

— Ладно… — Рыжий вроде остался не доволен.

В три часа Рыжий поднял своих единомышленников, которых в этот раз набралось семь человек, и все направились снова к бригаде связи. На этот раз решили зайти с другой стороны и выкрасть дневального по КПП. Они там вечно спали, и повязать одного из них было делом не очень сложным.

Подбегая к КПП Рыжего окликнул Вася Громов:

— Слышь, Рыжий…

— Чего?

— Я здесь уже как-то был. Знаешь, что вот здесь за забором?

Вдоль автомобильной дороги шла дорога железная, а вот сразу за ней стоял забор невесть какого предприятия, откуда пахло не очень приятным запахом.

— Что?

— Колбасный цех. Там колбасы — просто завались. А вот здесь склад готовой продукции… так может, мы вместо дневального колбасы наберем?

Разведчики остановились. Стали спорить. Рыжий долго упрямился, но все стояли на том, чтобы залезть именно на склад, а не в часть. Какой толк с дневального по сравнению с колбасой?

Разбили приоритеты и вскоре сошлись на складе. Ведь желудок тоже требовал некоторого дополнения к перловке и сечке…

Стали изучать систему охраны и возможные подходы. С противоположной стороны от склада готовой продукции организовали отвлекающий маневр — имитацию попытки проникновения, что позволило сосчитать сторожей и собак, а так же убедиться, что милиция при этом не оповещается, а сторожа стараются действовать своими силами.

Затем распределили роли: двое снова имитируют проникновение, создают шум, а тем временем остальные проводят классический налет.

Забраться на склад для разведчиков труда не составило. Набрали колбасы, сколько смогли, и стали отходить. Рыжий замыкал отход, а потому именно он и был атакован собакой, которая, почуяв неладное, смогла перевести свое внимание от отвлекающего маневра в сторону реального проникновения…

Рыжий уже пробежал большую половину пути до спасительного забора, как боковым зрением увидел резкое движение с левой стороны. Мозжечком он понял, что это собака, хотя пес мчался без единого звука — по всей видимости, он был опытным сторожевым псом, умеющим проводить молниеносные захваты…

Рыжему самому хотелось крикнуть от страха, ибо он понимал, что вынимание матки ротным это детская забава, по сравнению с той, которая может произойти, если пес сможет догнать его до забора. Но кричать в этой ситуации было смерти подобно, ибо оставалась возможность ухода от собаки, а закричи — от сторожей с ружьями далеко не уйдешь…

Избавившись на ходу от колбасы, Рыжий с разбегу прыгнул на забор, уперевшись в него ногой. Ухватился за край, и уже было, допуская глупую мысль о близости свободы, как почувствовал, что за его заднее место больно и жестко вцепился сторожевой пес…

— Сука… — возвопил Рыжий, не делая в этот момент половых различий в вонзившейся собаке.

Пес начал умело вертеть головой, вырывая куски мягкой плоти, терзая своими острыми клыками спецназовскую задницу.

Рыжий, чувствуя, что через несколько мгновений сзади у него останутся только кости, поднапрягся и последним своим волевым усилием перебросил израненное тело через складской забор. Псина осталась на своей территории.

Кровь так и хлестала из раны, а за забором выл не насытившийся кровопийца. Уже были слышны и вопли сторожей, осознавших, наконец, откуда исходит угроза.

— Валить надо! — крикнул Вася Громов.

Рыжий поднялся и, зажимая рану ладонью, бросился вместе со всеми в лес…

В санчасти его осмотрела медсестра, потом врач наложил несколько швов. Появившийся ротный долго не мог понять, откуда у его бойца такая рваная рана.

— Дневальный, что ли укусил? — спросил Иванов.

— Да уж, — кивнул отрешенно Рыжий, — …дневальный…

Ротный долго смеялся, а потом серьезно спросил. Спросил так, что Рыжий признался, где он заработал такую рану, но соучастников он назвать отказался.

Вскоре Иванов, задействовав свои агентурные позиции, выяснил, что колбасный цех подвергся нападению, но преступники ошиблись и забрались на склад просроченной продукции, которая шла на утилизацию…

Выявить остальных участников налета оказалось не сложно — к вечеру они все оккупировали сортир… разведывательная группа роты специального назначения была надолго выведена из строя.

МУЖИ-ЧИ

Мужи-чи

(это такое село в Ингушетии)

Вечером два урода (сержант Гавриленко и старший сержант Данилов) из второй группы, нажрались пойла, начали буянить, выбили пару зубов своим сослуживцам, и с залитыми до краев шарами, ушли из расположения роты в соседний населенный пункт Мужи-чи в поисках спиртосодержащих жидкостей. Ушли, прихватив два автомата, один из которых был с прибором бесшумной и беспламенной стрельбы.

Когда это произошло, в расположении роты находился только командир группы связи лейтенант Немцов, который боялся напившихся лихих разведчиков, и пока те били своих менее сильных сослуживцев, офицер заперся в аппаратке связи, и не высовывался.

Прибывший из Владикавказа командир отдельной роты майор Иванов долго слушал невнятные объяснения Немцова, потом тех, кто лишился зубов, потом остальных. Так как солнце уже спряталось за горизонтом, поиск напившихся и сваливших военных был отложен до утра. Тогда же решили давать и сообщение в округ по факту пропажи двух разведчиков с оружием в руках.

Строго говоря, Гавриленко и Данилов и до поезди в командировку не особо отличались дисциплиной и большим умом. Звания сержантов они получили еще в Печерском учебном полку, и будучи физически крепкими и выносливыми бойцами, и при наличии офицеров оправдывали свой статус на все сто. Хорошо, когда кто-то рядом мог думать за них… и хорошо, что раньше все их выходки прощались "условиями мирного времени". А здесь они нажрались, и, как было заведено еще в ППД, двинулись на поиски «добавки».

Группа старшего лейтенант Дружинина вернулась с задания в десять часов вечера, когда ротный уже принял решение на поиск пропавших. Группа сдала оружие, быстро поужинала, и, собиралась уже было завалиться спать, как ротный построил всю роту во дворе дома, где и располагалась рота:

— В роте произошло ЧП, — начал он. — Гавриленко и Данилов, ушлепки, нажрались водки и им, как всегда, показалось мало… Я вам уже всем разъяснял, что в условиях, в которых мы здесь с вами несем службу, это совершенно недопустимый залет. Мало я вас учил? Видимо мало. Сколько еще нужно повторять — здесь идет война, и любая оплошность может привести к гибели не только ее допустившего, но и его боевых товарищей. Где эти два друга сейчас бродят, мне не известно. Так же не известно живы ли они еще, или уже нет. Если кто-то еще не понял, где проходит службу — повторю: здесь идет война, и здесь иногда убивают…

Ротный говорил минут двадцать.

Искать пропавших ночью не рискнули. Мало того, что можно было запросто напороться на боевиков местного «сопротивления», можно было еще перестрелять друг друга, не распознав в темноте знаки опознавания. Да и на вряд ли затуманенные алкоголем головы вспомнили бы эти знаки…

На ночь выставили за периметр пару секретов, в каждом из которых был посажен командир группы и пара бойцов. Секреты были выставлены на удалении ста метров от расположения, и имели задачу обнаружить пропавших раньше, чем их расстреляет караул.

Пропащие за ночь в расположение не вернулись. Стало окончательно ясно, что произошло то, чего так все опасались.

Доложили руководству. Доложили о принятых мерах. Руководство одобрило план поиска в селе, пообещав прислать в помощь два десятка ОМОНовцев республиканского УВД и роту внутренних войск. Все эти силы должны были прибыть к обеду, поэтому пока было решено вывести группы к селу и работать на окраине, не углубляясь в само село.

В пять утра были подняты две группы. Группа Дружинина должна была в семь утра войти в Мужи-чи, и опросить местное население, видели ли они пьяных разведчиков, или нет…

Вторая группа должна была обеспечивать прикрытие работы людей Дружинина. Сам ротный пошел с группой в село.

У первого же дома встретили мужика, который шарахнулся от вооруженных людей, но его стреножили, и стали опрашивать. Тот клятвенно заверял, что ничего не видел и ничего по данному делу не знает. Отпускать не стали, потому как что-то уж больно складно он все отвечал. Решили передать его ОМОНовцам. Вошли в первый дом. Там долго упорствовали, но вскоре сказали, что, было, приходили ночью двое и требовали водки. Угрожали оружием. Выбили хозяину зуб. Ничего не нашли и пошли дальше в село.

Стало интересно. Значит, все же дошли до села, ушлепки…

Дом был красного кирпича, двухэтажный. Ограда — кованная решетка. Два разъяренных кавказца. В смысле пса.

Долго орали, бросали камни в окна, но никто не выходил. Ротный повернулся к двум разведчикам:

— Матюшин, Черкасов — вперед.

Слава Черкасов снял СВД с предохранителя и через ограду выстрелил в голову одной собаке. Пес мгновенно из лающего волкодава превратился в обмякший мешок и завалился на бетонный двор. Второй пес забился на цепи еще сильнее, но через несколько секунд лег рядом с первым.

Матюшин толкнул калитку, и вошел во двор, вполне обоснованно опасаясь атаки третьей собаки, но третьей не было. Держа автомат наготове, он перешел двор и замер у входа в дом. Черкасов перебежал к нему.

Часть группы уже осматривала дом напротив, и на улице между домами оставались только ротный, пулеметчик и Леха Рыжий, который с некоторых пор очень не любил собак (см. рассказ "Налет").

— А ну… — Матюшин попробовал открыть дверь, но дверь была заперта.

— Товарищ майор, — крикнул Черкасов: — Дверь закрыта.

— Так откройте, — хмыкнул Иванов.

Черкасов вскинул винтовку и первым же выстрелом выбил из замка секрет. Попробовали — дверь по-прежнему не открывалась. Отошли к сараю, и оттуда Слава сделал еще шесть выстрелов, окончательно разбивая замок. После шестого выстрела замок вылетел и дверь приоткрылась.

Разведчики направились к двери. Матюшин, держа автомат наготове, заглянул в дом. Там было темно, и после дневного света глаза ничего различить не могли. Разведчик толкнул дверь, открывая ее нараспашку. Повернулся к Черкасову:

— Заходим…

Сержант Матюшин вошел в дом. Слава перехватил винтовку, и двинулся следом. В темноте коридора ничего нельзя было разобрать, и Черкасов уже было собрался выглянуть во двор и спросить у ротного фонарь, как вдруг прямо перед глазами полыхнула ослепительная вспышка с разлетающимися в разные стороны искрами. По ушам оглушительно стеганул резкий звук близкого выстрела.

Матюшина с силой отбросило на Черкасова, который успел среагировать, и увернуться от падающего тела. Матюшин рухнул в наступившей тишине на пол, ничего не сказав, не вскрикнув…

Растерявшийся на мгновение Черкасов увидел, как по коридору на него бежит человек с охотничьим ружьем, стволы которого смотрели прямо в лицо разведчику.

Слава стал поворачиваться, чтобы направить длинную СВД на своего врага, но понимал, что не успевает, не успевает…

Человек бежал страшно, неотвратимо… стало видно его лицо — бородатое, перекошенное страхом, злостью, ненавистью…

Слава потянул спуск, и его винтовка оглушительно выстрелила, но мимо, в сторону, в стену… не успел он довернуть ствол на бегущего, не успел…

И надо было бы выскочить из дома… но уже было поздно.

Человек всей своей массой навалился на разведчика, отбив винтовку в сторону, свалив его с ног. Девяносто килограмм против шестидесяти. Не в пользу девятнадцатилетнего Черкасова…

На спине у Славы висела длинная и плоская радиостанция Р-159 — на всю спину. И спиной на эту рацию… ох как приятно…

И пальцами в горло…

— А-а!!! — человек заорал в том животом страхе, понимая, что смерть его близка, и, желая прихватить с собой в могилу, как можно больше своих врагов…

Черкасов забился в ужасе, пытаясь освободить руки, пытаясь что-то делать…

И надо бы крикнуть… а горло сдавлено до звезд в глазах… но ведь слышали мужики выстрел… сейчас должны ворваться… помочь…

Глаза в глаза. Два смертных врага.

Славка выдернул руки из-под тяжелой туши и стал бить в голову, в бок, давить в глаза… ничего не помогало. Не получалось никак отбиться от врага… ну где же ротный? Где остальные? Где помощь?

Страх… вьюном вырваться… никак не получается… а горло сдавлено. И уже свист в ушах — как признак скорой потери сознания. А потом только смерть…

Ну, где же ротный?

— Умри, собака… — шепчет враг прямо в лицо, и глаза у него огнем горят. Страшным огнем…

И хотел бы что сказать… да горло пережато… да свист в ушах… да руки уже слабеют… и ужас… и вот сейчас смерть придет… а потом ничего не будет… ничего…

В глазах темнеет, слабость по всему телу. Надо сопротивляться, надо искать выход, а сил уже нет. И желания уже нет. Так как уж ясно — все, дальше только смерть. Только могила.

И вдруг Слава понял. Все понял. Убили его. Уже убили. Нет его. Умер он, не дождавшись помощи своих товарищей. Задушил его боевик. Задушил, передавил шею, выдавил кадык, раздавил гортань… все… и нет больше в этой жизни молодого разведчика… нет его… убили разведчика…

В глазах темно, остатки сознания уже покидают тело… погибает тело. Погибло тело.

И вдруг последняя вспышка в глазах. Последняя мысль — "Я УБИТ". Я умер. Чего ты боялся раньше? Смерти? Так вот она. Уже пришла. Ничего в ней страшного нет… ничего…

А раз так, то уже и бояться нечего. Чего бояться, когда ты уже прошел через ту черту, которая разделяет жизнь от смерти. Которую боится каждый нормальный человек… а ты ее прошел и увидел, что ничего там нет страшного… ничего.

Последним усилием воли, последней мыслью своей угасающей вспомнил Славка, что в кармане на бедре у него нож лежит. НРС-2.

Последнее усилие, и нож в руке. Рука ослабшая, но нож остер. Вот тебе в бок, вот еще раз, и еще…

И вдруг глаза изменились. Глаза врага вдруг потухли. Погас в них огонь смертельный. И хватка на горле ослабла…

И вдруг ротный в проеме двери появился. Помощь пришла…

Славка сел на полу и надрывно дышал — боль не позволяла даже повернуть головой. Шея наливалась сплошным синяком.

Рыжий кованными ботинками ожесточенно добивал в углу бородатого мужика, что-то приговаривая. Иванов повернул на спину Матюшина, который уже пришел в себя, и выл от боли.

Слава глянул на друга — дуплетом картечи Матюшину разнесло пару автоматных магазинов на груди, разбило тангенту 157-й радиостанции и вломило по самое "не хочу" в грудную часть бронежилета. Но он был жив…

Расстегнули бронежилет — ни одна картечина до тела не дошла, однако перелом нескольких ребер явно был налицо.

— Ты как? — спросил ротный Матюшина.

Матюшин удовлетворенно кивнул.

— А ты? — ротный повернулся к Черкасову.

— Чуть не сдох… — Славу начало трясти. — Я его подрезал, кажись…

— Что ж ты его сразу не завалил? — усмехнулся ротный.

— Не успел…

Слава отвел затворную раму своей винтовки и увидел, что в СВД нет ни одного патрона… горло свело, и он опять зашелся в кашле, сплевывая кровавые сгустки…

К дому подогнали «Урал». К месту происшествия стали подходить местные жители. Начались крики и вопли. Иванов отвел свои силы к окраине села.

Черкасов во всеуслышание пообещал сломать челюсти Гавриленко и Данилову, как только они найдутся.

К вечеру их нашли. Вернее их холодные тела.

Спустившись в село, в поисках алкоголя они навестили несколько домов, а потом в доме, где позже чуть было не погибли Матюшин и Черкасов, требуя выпивки, из автомата ранили жену хозяина дома. В ответ хозяин убил из ружья их обоих. Когда спецназ вошел в село, хозяин уже вернулся из больницы, куда он отвез свою жену, перетащил трупы на окраину и вооружившись, вполне обоснованно ждал повторного визита не прошенных гостей. Поэтому и такая реакция…

Жена хозяина умерла в больнице. Автоматы нашли. Хозяина судили. Нарушителей дисциплины похоронили со всеми воинскими почестями.

С кем мы воевали?

Выходит, что САМИ С СОБОЙ…

ЭВАКУАЦИЯ

Разведывательный отряд специального назначения вторую неделю находился "на войне". Местом временного базирования была выбрана железнодорожная станция Червленая-Узловая, откуда разведгруппы работали в сторону Гудермеса и по рядом стоящим населенным пунктам. Разведчики жили в комфорте — в пассажирском вагоне, любезно выделенным дистанцией пути, а вернее нагло захваченным самими разведчиками…

Конец февраля 1995 года выдался вполне теплым, что было совсем непривычно разведчикам, которые прибыли на ридну чеченщину из суровой уссурийской тайги. В страшный замес в Грозном отряд практически не попал, коснулся лишь самого края, и вот сейчас большие командиры российской армии выгоняли спецназ на борьбу с ночными передвижениями духов. Дело было в том, что по ночам действовал комендантский час, особенностью которого было разрешение не спрашивать приближающегося о его принадлежности и смело мочить его со всех стволов…

Группа майора Семенова ходила на засаду в район железнодорожного моста у Брагуны, который охранялся бойцами внутренних войск, и которые, по данным разведки, по ночам за небольшую сумму пропускали через мост чеченских боевиков. Решено было в один прекрасный момент задолбить этих духов, а потом еще и разобраться с охраной моста — кто-откуда призывался…

Группа ходила "на мост" две ночи подряд, но в эти ночи никакого крупного движения замечено не было. И вот, под вечер третьего дня группа, получив оружие, заряжалась, снаряжалась, в общем, готовилась…

Разведчик-пулеметчик Рафик Баширов взяв из ружпарка свой пулемет, уселся с ним поудобнее на бревно, заменяющее скамью, расстелил кусок брезента и принялся чистить свою "швейную машинку". Напротив него, на другом бревне, устроился старший разведчик Петя Злобин с автоматом, оснащенным прибором бесшумной и беспламенной стрельбы. Рафик и Петя были закадычными друзьями, призывались с одного города и во взаимной нелюбви друг к другу замечены не были.

Обыкновенный треп языком во время чистки оружия — святое дело. Бойцы вспоминали прошлый выход, обменивались шутками, подначивали друг друга. В прошлом выходе Злобин наступил в глубокую яму с водой и почти всю засаду просидел с промокшей ногой. Вымучился он здорово, но, приложив максимум мужества, на предложение командира группы снять засаду и вернуться в ПВД, отказался.

— Да что ей будет? — вопрошал Злобин, имея в виду свою ногу.

Осмотревший его после выхода врач отряда капитан Кириллов покачал головой:

— Смотри, герой, еще один такой выход и можно тебе ногу отстегивать. Ты больше так не рискуй. Пусть лучше засада сорвется, чем ты ногу на хрен отморозишь…

А теперь Злобин сидел на бревне и героически рассказывал о своих мучениях:

— Да ты Рафик, не представляешь, чего мне это стоило! Знаешь, как у меня нога от холода ныла? Я думал, что все — кранты, думал, что уеду из Чечни этим, как его… Маресьевым…

— На протезах? Круто… — смеялся Баширов. — У тебя погоняло будет: Петруха — Деревянная Нога…

— Тебе смешно, а я сижу на своей позиции, пальцы на ноге вообще не чую, думаю, что всё… но засада важнее, как же я вас подведу… да меня пацаны в отряде потом засмеют… никто же про лужу не вспомнит… все будут только помнить, что я замерз…

— Да герой, герой… — смеялся Рафик. — Говорил я тебе — давай на засаду водки с собой возьмем… мигом бы отогрелся…

К друзьям подошел начальник медпункта капитан Кириллов.

— Как твоя нога? — обратился он к Злобину.

Тот подскочил:

— Нормально, товарищ капитан!

— Не болит?

— Никак нет!

— Не почернела?

— Никак нет!

— А ну, покажи… а то за твою отмороженную ногу мне командиры голову быстро скрутят…

Разведчик быстро разулся и показал ногу. Все было в порядке. Каким-то чудом нога не понесла никаких потерь…

— Ладно, обувайся… и смотри… больше по лужам не ходи.

— Так я же не видел эту лужу. Там такая темень была… хоть глаз выколи…

— Ладно, бывай…

Капитан ушел. Его сменил командир роты майор Семенов, который ходил на засаду в качестве командира группы.

— Ну что… Маресьев…

— Да все нормально, товарищ майор, меня сейчас врач смотрел, все хорошо, нога в норме…

— Точно?

— Точнее некуда… товарищ майор.

— Ну раз так… смотри у меня!

— Есть…

Семенов ушел.

Рафик поставил пулемет на сошки, проверяя работоспособность механизмов. Вставил короткую ленту с двадцатью пятью патронами. Несколько раз дернул затворную раму. Механизм подачи ленты работал прекрасно…

Злобин сидел как раз напротив среза ствола пулемета. Он радостно сказал:

— Я свою ногу теперь беречь пуще прежнего буду.

В этот момент раздался хлопок одиночного выстрела.

Петя глупо смотрел на срез пулеметного ствола, из которого тонкой струйкой тек серый дым. Так же глупо на пулемет смотрел и Рафик.

На коленном сгибе чуть было не отмороженной ночью ноги, на камуфляжной штанине виднелась крохотная дырочка. Оба бойца некоторое время смотрели на эту дырочку, пока Петя не понял, что она значит, только после чего догадался проследить возможную траекторию. Взгляд его скользнул вдоль ноги, с каждым сантиметром обозреваемого тела сердце его замирало… и замирало… и наконец взгляд уперся в вывернутую наружу дырку на самой ягодице.

Крови еще не было, но было уже предельно ясно, что пулеметная пуля калибром 7,62 мм вонзившись под коленную чашечку, прошла вдоль всей ноги и благополучно вышла из ягодицы, перебив по ходу своего движения все, что только можно было перебить в многострадальной ноге старшего разведчика…

Боль приходила постепенно, так же постепенно Петя увеличивал громкость своего звучания. Когда же он достиг своего природного предела, на звук сбежались отрядные командиры всех мастей.

Перед оказанием помощи пострадавшему, командир отряда майор Андреев дал по ребрам разведчику-пулеметчику Баширову, на словах горячо поблагодарив его за внезапно предоставленную командирам свежую головную боль, и лишь после этого рука врача потянулась к промедолу.

Разумеется, ночная засада была сорвана. И если в предыдущую ночь Петрухина нога, попавшая не в то место, не в то время, еще смогла вынести все тяготы и лишения военной жизни, то теперь тяготы пересилили мужественного разведчика…

Петруха выл по-геройски громко, на разные голоса… Появилась и кровь. Куда же ей деться? Штаны разрезали, стали бинтовать. Процесс осложнялся тем, что наложить жгут было не возможно, так как, по всей видимости, пулеметная пуля перебила Петрухе тазовые кости. Кириллов сделал все, что мог: закрыл раны, вколол обезболивающее… но с таким ранением подстреленного нужно было срочно ложить на операционный стол.

Но уже темнело, приближалось время, когда по чеченским дорогам передвигаться было равносильно самоубийству — по тебе могли открыть огонь как засевшие в засаду боевики, так и свои же соратники, обремененные приказом стрелять без предупреждения. Погода не заладилась, и вертолета все равно было не дождаться… и командиры собрались на короткое совещание.

— Сколько он еще протянет? — прямо спросил командир отряда майор Андреев.

— С такой большой кровопотерей до утра он не протянет… — уверенно отозвался Кириллов. — А у меня нет средств провести хирургическое вмешательство…

— Другими словами наш боец обречен? — уточнил майор.

— Да, — кивнул врач. — Еще четыре часа и его уже можно будет заворачивать в фольгу, и везти на консервный завод… (* "консервным заводом" в Чечне называли полевой морг, который находился на Моздокском аэродроме между защищенными ангарами рядом с расположением отряда специального назначения уссурийской бригады — там трупы упаковывали в цинковые гробы…)

— Зае_ись… — вырвалось у Андреева. — Сходили на засаду… ну и как мы его доставим в госпиталь?

Казалось, что это невозможно.

— Я знаю как… — подал голос майор Семенов.

Все обернулись на него. Как на спасителя…

— Как? — вырвалось у Кириллова.

— Мы его повезем на тепловозе…

Идея была совершенно здравая. Одно дело автомобильные дороги, и совершенно другое — дорога железная, которую пока еще никто не додумался курочить…

— Так, Семенов, — начал распоряжаться командир отряда. — Ноги в руки и на станцию. Ищи тепловоз, паровоз, электровоз… подгоняешь его сюда… грузим раненого, твоя группа его прикрывает. Баширову оружие не давать, пусть сидит здесь. Хотя нет, его под арест, тоже на паровоз, и на базу на аэродром… пусть в пэпэдэ ждет своей участи. Там его пристегните наручниками к бэтээру… короче, встали… нечего рассиживаться…

Семенов с тремя разведчиками вломился в одно из помещений станции Червленая-Узловая:

— Эй, кто тут живой еще? Выходи быстро!

Из отгороженного закутка выглянули двое: мужик постарше, и совсем молодой пацан лет пятнадцати.

— Чего надо? — спросил мужик постарше.

— Локомотивом рулить умеешь?

— А чего там не уметь? — развел руками мужик. — Я машинистом уже тридцать лет отпахал…

— Заводи тогда свой паровоз, поедем в Моздок! — коротко объяснил Семенов.

— Кто ж мне это позволит?

— А кто запретит? — вопросом отозвался Семенов.

— Начальник дистанции пути… он у нас строгий…

— А он еще жив? — зло поинтересовался Семенов, к месту погладив цевье своего автомата. — Ты мне здесь сказки не рассказывай. Давай, поехали, у меня пацан раненый умирает, машиной мы его не довезем…

— Отвечать вы будете… — начал говорить машинист…

— Согласен! — кивнул майор. — Только давай быстрее!

Через десять минут локомотив уже подогнали к ПВД, где на него бережно погрузили раненого. Злобин уже пребывал в небытие, теряя время от времени сознание от большой кровопотери и болевого шока. По предложению Кириллова подстреленного бойца привязали — чтоб не выпал. По предложению Семенова на носу тепловоза посадили двух пулеметчиков, по бортам усадили еще шестерых разведчиков с автоматами и двумя подствольниками, так же участие в поездке приняли и Семенов с Кирилловым. В двадцать один час тридцать минут локомотив тронулся в путь.

По ночной Чечне неслись на максимально возможной скорости и вскоре уже прибыли в Моздок, где возле железной дороги их уже ждал «Урал», вызванный из пункта постоянной дислокации отряда. Машинист со своим молодым напарником все же отважились на обратный путь, считая своего начальника дистанции более страшной вещью, чем возможный обстрел по пути, и сразу уехали в Червленую.

Когда с раненым приехали в госпиталь, Злобин уже не приходил в себя. Его быстро определили на операционный стол и вскоре военные врачи спасли ему жизнь. Сейчас он живет и здравствует, и благодарит своих командиров, которые не поленились организовать такую необычную эвакуацию.

Только после этого случая между Петрухой и Рафиком кошка черная пробежала.

А этот чертов мост у Брагуны еще аукнулся горем отряду специального назначения уссурийской бригады, но об этом в другом рассказе…

*****

БРАГУНСКИЙ МОСТ

14 марта 1995 года Лёня «Пружина» должен был отметить свой девятнадцатый день рождения. Еще с прошлого дня он был назначен в группу майора Кости Семенова, которая должна была в очередной раз выйти из пункта временной дислокации на станции Червленая-Узловая на мост у Брагуны, и поставить там засаду на чехов. Чеченские боевики по ночам шастали через мост, подкупив охрану, состоящую из доблестных бойцов внутренних войск. «Вованы» чисто по-человечески не желали лишний раз вступать в конфликты с местными духами, и полюбовно уладили с ними отношения, однако как-то они забывали, что пропущенные через мост духи шли не на прогулку, а творить свои черные дела…

Майор Семенов несколько раз водил группу на мост, но либо в эту ночь никто вообще через мост не ходил, либо ходили по одному, по двое… а хотелось накрыть, так побольше! А потом утром всей ротой приехать на мост и прорубить всех служащих там «вованов», чтоб впредь не повадно было…

Подготовка к выходу в прошлый раз сорвалась вследствие того, что разведчик-пулеметчик при чистке своего ПКМ случайно прострелил ногу сидящему напротив него товарищу. Раненого отправили в госпиталь на тепловозе, а злодея со случайно переломанным ребром отправили в ППД отряда на моздокский аэродром. Выход был сорван, и вот сейчас все надежды возлагались на эту ночь…

"Пружина" был снайпером, и за ним числилась 9-мм снайперская винтовка ВСС «Винторез», из которой он в карьере отстрелил около сотни патронов, что возводило его в ранг "высокоподготовленного" специалиста. Он уже успел побывать и в реальном бою: пару недель назад на облете досмотровая группа внезапно вышла на кошару, откуда по Ми-восьмым открыли огонь. Вертолеты тут же залпом НУРСов накрыли кошару со всеми, кто там рискнул рыпнуться, но Лёня успел пять раз шмальнуть из своего «Винтореза», о чем потом целую неделю рассказывал своим боевым товарищам…

Винтовку он носил на задание в разобранном виде, так как командир отряда майор Андреев строго указал не выделяться и быть "как все". То есть быть похожим на обычное пехотное формирование, у которых нет спецоружия. Поэтому «Пружина» носил ВСС под бушлатом, куда он легко помещался, будучи разобранным на три части. Кроме ВСС за «Пружиной» числился еще и АКМСЛ, с которым он ходил в открытую. Правда за ним числился еще и «Утес», который был установлен на одной из отрядных МТ-ЛБ… по понятной причине «Пружина» свой «Утес» никуда не таскал… ни под бушлатом, ни на плече…

Подготовившись на выход, уложив все, что нужно в свой РД, Лёня вдруг вспомнил, что на завтра, 14 марта, у него был день рождения…

Его аж покоробило — как он мог это забыть? Блин, с этой военной житухой… родной день рождения чуть было не пропустил…

Проходящему мимо майору Семенову Лёня тут же об этом и сказал:

— Товарищ майор! Разрешите обратиться?

— Чего тебе?

— У меня завтра день рождения, разрешите не идти сегодня на задание?

— А что так? Очко играет?

— Да нет, так… майор Андреев же говорил, что у кого день рождения, тот отдыхает…

— А кто вместо тебя пойдет?

— Я сейчас найду…

— Вот найдешь, тогда и поговорим…

— Есть!

"Пружина" бросился в вагон, где жил разведотряд и быстро нашел своего друга — Стёпу Тучкова.

— Слышь, Степан, сходи вместо меня сегодня ночью на задание?

— А ты сам что?

— У меня завтра день рождения…

— А я здесь при чем?

— Ну ты же друг мне… а? Выручи?

— Не… не могу…

— Степа, ну помоги…

— У меня сапоги порвались… позавчера за арматуру зацепился… вот, смотри…

Степан показал свои сапоги, где из небольшого разреза торчал кусок серой портянки.

— Видишь?

— Я тебе свои дам, — сказал «Пружина». — Они у меня нормальные.

— Блин, да не хочу я сегодня идти…

— Ну, Степан, ты мне друг, или так?

— Ладно… только с тебя медовый торт… и пузырь.

— Поставлю.

— Хорошо.

— Тогда пошли до Семенова сходим, скажем ему, что ты вместо меня пойдешь…

Они подошли к майору, и доложили о замене. Ночью Степа вместе с группой ушел на задание, а Лёня с легким сердцем лег спать.

Однако ночью он проснулся. Душу скребли кошки и до утра он не смог больше уснуть.

А рано утром рота была поднята по тревоге.

Получив оружие и снарядившись, «Пружина» прыгнул в ГАЗ-66, который тут же на всех парах полетел к мосту. Уже все знали, что произошло.

Засада снова была безрезультатной, но при возвращении произошла трагедия…

Степа Тучков и Костя Семенов лежали на земле укрытые плащ-палатками. Было видно, что их пытались спасти, но ранения были смертельными. Несколько разведчиков ждали машину, обмотанные бинтами. Из всей группы не пострадали только два или три разведчика.

— Сука, ублюдки… — орал Андреев, направляясь к мосту. — А ну, уроды, сюда все, живо!

Охрана моста забрикадировалась и кричала, что будет стрелять, не желая испробовать крепкие кулаки командира отряда.

"Пружина" откинул край плащ-палатки, и ему стало плохо. Лицо Степы Тучкова было изуродовано осколками до неузнаваемости…

Кто-то из состава разведгруппы Семенова тихо рассказывал:

— Степа шел первым, за ним майор…

Кто-то добавил:

— Степа еще на полигоне все растяжки от сигналок срывал… сколько раз ему говорили — смотри под ноги внимательнее…

Но все разговоры были уже лишними. Группа специального назначения подорвалась на мине ОЗМ-72 и понесла тяжелые потери…

Степа сорвал ногой растяжку, мина выскочила из земли, и с короткого расстояния накрыла всю разведгруппу тучей стальных шариков. Идущие первыми рядовой Степан Тучков и майор Костя Семенов не имели никаких шансов…

"Пружина" помог загрузить трупы погибших и сел в углу, зажавшись, чтоб его никто не видел. Сами собой текли слезы.

Это он должен был погибнуть. В свой день рождения. В свои девятнадцать лет… а погиб другой… кто вообще не должен был идти на это задание…

Мину выставили «Вованы», которые засекли все же разведгруппу, и поняли, что значат движения спецназа в районе охраняемого ими моста. Спецназ мог сорвать доблестным вэвэшникам источник неплохого заработка. А за деньги они готовы были рвать кого угодно. Даже своих.

Это им удалось.

Лёха, если ты прочитаешь этот рассказ, вспомни, что ты живешь вторую жизнь. И как совет от старшего товарища: живи ее достойно.

*****

ПАРАШЮТНЫЕ ПРЫЖКИ

Кто говорит, что страшно только в первый раз? Смело посылайте таких говорливых куда подальше. Прыгать с парашютом страшно всегда. Только если ты умеешь этот страх побороть, то ты прыгнешь и первый раз, и второй, и тысячный. По статистике в основном гибнут или перворазники на первом-втором-третьем прыжке, либо те, у кого уже за плечами прыжков не одна сотня, а то и тысяча. Первые просто не умеют еще правильно реагировать на опасное развитие ситуации, а вторые уже захвачены изнутри фальшивой бравадой, затмевающей серьезность происходящего.

Первый прыжок я выполнил 27 октября 1990 года в Арсеньевском аэроклубе на Чернышевском аэродроме. Мне тогда было 15 лет. Аэроклуб в советское время был знатным — по количеству воспитанных в нем мастеров и кандидатов в мастера спорта он был второй в стране. Было чем гордиться.

Тренером и инструктором у меня был мастер спорта Гриша Лысик, а выпускающим на первом прыжке мастер спорта Коля Закиров. В то славное советское время Родина не скупилась на воспитание своего будущего поколения, а потому за прыжки плата не взималась. Можно было прыгать, по самое не расти, благо, что шефом аэроклуба было Арсеньевское Авиационное Производственное Объединение «Прогресс», в те времена как раз закончившее выпускать боевые вертолеты Ми-24 и переходящее на выпуск машин нового поколения Ка-50 "Черная Акула". «Прогресс» щедро снабжал топливом всю аэроклубовскую авиацию.

Так вот, подняли нас на аппарате тяжелее воздуха, в просторечье именуемом Ан-2, на высоту 800 метров, открыли люк, показали мне один палец — мол, первым выходишь, и в путь. Первым прыгать в первый раз страшно вдвойне. Хорошо прыгать следом за кем-то — сознание быстрее отключается, и ты как будто отдан стадному инстинкту… левую ногу на порог, руки на левую лямку, шею втянул, снова подумал, что лучше бы ты не шел в парашютисты, наклон вперед и… тишина…

Это я отвлекся, а первый прыжок я делал первым в первом заходе. Словами не передать все отвращение нормального человека к сигналу готовности. Мурашки по телу до сих пор. Ладно, встали первые трое. Стою и думаю, зачем же я родился. Коля Закиров вниз посмотрел, потом отходит в сторону и просто так мне: «Пошел»!

А внизу так в дымке все… бетонная полоса… деревня неподалеку… столы брезентовые расстеленные… и круг, куда попасть надо, вытоптанный.

"Пошел"! — откуда-то из другого мира…

Да, надо прыгать. Чувствую, что нет сил себя пересилить. Нужен рывок. Решительный рывок. Будь что будет. Ногу на порог, руки на лямку, перегибаюсь через проем и вываливаюсь из люка. Пошел…

Считать не надо. Прыжок на принудительное раскрытие, на стягивание чехла. Сам раскроется. Уложенный в оранжевый чехол купол и стропы вытягиваются на всю длину, а это около четырнадцати метров, да еще около трех метров вытяжной фал. Потом лопается обрывная стропа, и купол выходит из чехла, сразу наполняется набегающим потоком и все… бренное тело висит на стропах…

Чувство такое, как будто тебя, как нашкодившего котенка взяли за шиворот и болтают из стороны в сторону.

И тишина… самолет где-то вдали, из него уже выбросили еще двоих, которые так же болтаются на раскрытых куполах. Порядок действия после раскрытия следующий: нужно поднять голову и убедиться, что купол раскрылся штатно, перехлеста строп нет. Сделать это не всегда возможно, так как подвесная система приподнимает спинку ранца вверх и утыкается в шлем (это обычно мотоциклетная каска, зачастую облезлая и побитая), после чего пятнадцатилетний подросток не всегда может самостоятельно поднять голову и разглядеть купол. Потому и предусмотрен такой вариант, как опрос рядом летящих. Делается это методом громкого выражения своих чувств для привлечения к себе внимания. Но тебе уже так же орут по тому же вопросу. Нормально!

Можно лететь дальше. Теперь нужно поправиться в системе, т. е. вынуть свое хозяйство из ножных обхватов, и поудобнее сесть на круговой лямке. У перворазника (так называется человек, впервые прыгающий с парашютом) это занимает секунд двадцать-тридцать, у матерого парашютиста — несколько секунд. Теперь нужно найти стропы управления — клеванты. С их помощью предполагается, что можно менять направление скольжения. Парашют Д-1-5у имеет вертикальную скорость снижения 5 метров в секунду, а горизонтальную — полтора метра. Скорость разворота уже не помню, но, обернувшись разок на триста шестьдесят градусов, можно с удивлением натурально упасть в грязь лицом…

Ну, и процесс приземления: это вообще вещь. Главное — не свалиться в чей ни будь огород с большой собакой (можно свести собаку с ума, ловко сев ей на загривок), или на излучатель какой-нибудь особо важной антенны (коих полно на любом аэродроме). Так же не особо приветствуется приземление на столик руководителя прыжков, или на коляску с его мирно спящим ребенком. Как только ты приземлился, ты уже совсем не тот человек, который был до прыжка. Ты горд за себя, ты счастлив. А главное — ты жив, и имеешь возможность радоваться этому миру…

С момента, как я впервые переступил порог аэроклуба до момента, как я переступил порог самолета, прошло 25 дней. К слову сказать, прыжок с парашютной вышки до прыжка с парашютом я сделал всего один — за два дня до первого прыжка. К слову сказать, что в армии до того, как меня впустили на борт самолета, я сделал не менее двух десятков прыжков с парашютной вышки — все мои действия в воздухе были отработаны до автоматизма еще на земле. Но это было уже потом, в 1993 году. А на гражданке в небо я пошел, имея очень слабый теоретический и вообще никакого практического багажа. Хочется заметить, что прыгать с парашютной вышки страшнее, чем с самолета. Стоя в проеме люка самолета и глядя вниз, ты практически не ощущаешь земную твердь, видишь только необъятный простор, который хоть и кажется опасным, но ты его не можешь оценить с позиции «твердости», о которую можно разбиться в дрызг. Стоя на вышке, ты видишь на земле каждый камешек, о который, случись что, будешь биться со всего размаха. Психологически сделать шаг в люк самолета на высоте 1000 метров гораздо легче, чем сделать шаг с вышки, высота которой всего-то метров пятнадцать. По крайней мере, это мои личные чувства.

Всего на гражданке я выполнил три прыжка. Потом это сильно повлияло на мою судьбу.

В армии (по крайней мере там, где мне довелось служить) вопросам подготовки к совершению прыжков с парашютом, уделяется самое пристальное внимание. Вся эта шелуха бравады, который ты заражен от спортсменов-мастеров, слетает с призывом тебя в Российские Вооруженные Силы, а именно в десантируемые их части. В Российских Вооруженных Силах парашютную подготовку с реальным выполнением прыжков сейчас проходит личный состав срочной службы следующих боевых войск (и частей):

1. Воздушно-десантные войска — это воздушно-десантные дивизии, части боевого и тылового обеспечения воздушно-десантных войск.

2. Соединения и части десантно-штурмовых войск — раньше это были десантно-штурмовые бригады, находящиеся в подчинении штаба Округа (а так же и отдельные армейские батальоны). Сейчас — это три бригады и две дивизии (7-я и 76-я), которые, по сути, все равно остаются воздушно-десантными. Из этого набора только 11-я и 83-я бригады в свое время были по-настоящему десантно-штурмовыми. Ими по сути они и остались.

3. Соединения и части специального назначения Разведуправлений Округов и Разведотделов Армий и Корпусов. По другому это называется Спецназ ГРУ. Это бригады (сейчас их у нас девять штук, а в советское время было четырнадцать) и несколько отдельных рот (75-я, 584-я и пять безномерных рот в СКВО) армейского и корпусного подчинения (в советское и немного в российское время этих рот было тридцать штук, в одной из таких я и служил).

4. Роты глубинной разведки разведывательных батальонов мотострелковых и танковых дивизий Сухопутных Войск (а сейчас и разведбатов мотострелковых бригад). Этих было далеко за сотню. Сейчас около двадцати.

5. Разведроты бригад и полков морской пехоты. А на Тихоокеанском Флоте еще и целый 263-й разведывательный батальон в подчинении штаба 55-й дивизии.

6. Моряки-разведчики морских разведывательных пунктов специального назначения. Этих совсем мало, но прыгают они в таких условиях, не позавидуешь. На воду. На прибрежные скалы. Сейчас у нас таких пунктов, позвольте посчитать, пять.

…вот такой расклад. И второго августа все вышеперечисленные имеют равные права хорошо накинуть за воротник. Что и делается с размахом — ох и люблю я этот праздник…

Так вот, в армии, честно говоря, я увидел совершенно другой подход к безопасности прыжков. Заместитель командира отдельной роты специального назначения по воздушно-десантной подготовке капитан Лютиков сразу заявил всему личному составу роты:

— Слушайте сюда, уроды, если у кого будет косяк на укладке, или залет на прыжках, учтите, матку мерзавцу вырву собственными руками… — потом подумал и добавил: — Без наркоза…

А капитан был богатырского роста и сорок седьмого обувного размера. Десантный берет носил круглый год. Я только однажды видел его в шапке — когда к нам зимой приезжал начальник разведки округа (на охоту и икры пожрать).

А парашютов у нас на складе было штук триста. Запасок было раза в четыре меньше. Наверное, на случай большой войны разведгруппы нашей роты будут высажены в Китай без запасных парашютов. На кой черт они нужны, если группа все равно будет уничтожена. По крайней мере, в тех условиях, в которых нужно будет действовать группам специального назначения на территории Китая, и при том полицейском режиме, да плюс специальная охота за высаженными диверсантами… тяжеловато будет выжить. Ничем не хуже и японский аэродром Титосе (карта с этим аэродромом висела на стене в канцелярии роты), для ослепления которого рота должна была выделить три группы — большую часть своего личного состава. Даже выполнив свою задачу, тяжело будет переплыть Японское море…

Хранящиеся на складе парашюты нужно переукладывать раз в три месяца. При наличии в роте в те славные переходные времена всего четырнадцати человек личного состава… короче, такое чувство, что Д-1-5у, Д-6 и «Лесник» и запаску З-5 я могу и сейчас уложить с закрытыми глазами.

К чему я? А, про прыжки в армии.

Помимо основного и запасного парашюта (как это было на гражданке), военный парашютист имеет на себе РД-54 — это рюкзак десантника образца 1954 года. Рюкзак надевается под ранец основного парашюта. В рюкзаке находится боекомплект, согласно специальности, рацион питания, полотенце, портянки, мыльно-рыльные принадлежности и ОЗК. Кроме того, у десантника есть оружие. У меня была винтовка. В начале СВД, потом выдали СВД-С со складным прикладом. Винтовка прыгала в чехле. Один раз на проверке я прыгал с автоматом АКМС-Л. У автомата при прыжке особым способом тесьмой привязывается защелка автоматного магазина, чтобы не потерять магазин в воздухе. В противном случае Лютиков без долгих прелюдий и ласк мог любому спецназовцу-парашютисту вынуть матку. Найти ее в мужском организме и вынуть.

Из-за такого принципиального подхода Лютикова к своему делу, за всю службу в роте специального назначения я не видел сколько-нибудь значимых парашютных происшествий. Капитан умел достучаться до сознания самых последних отморозков, которых так щедро Родина призывала в спецназ. Были мелкие отклонения, были и у меня, но погибших в роте не было. Только за это Сереже Лютикову можно поставить памятник.

Если же в небо шагает радист, или нужно десантировать с группой большое количество взрывчатки, применяются специальные грузовые контейнеры, которые крепятся к подвесной системе основного парашюта. Десантник выходит за борт с контейнером в руках, а после раскрытия парашюта контейнер повисает на семиметровом фале. Называется эта штука ГК-30 — грузовой контейнер, грузоподъемность — 30 килограмм. Мне повезло — с ГК-30 я не прыгал ни разу.

Прыгали мы с вертолета Ми-8 и транспортного самолета Ан-26. С самолета я прыгал как в бортовой люк, так и в рампу. В рампу когда прыгаешь, такое чувство, будто идешь по жесткому полу, а потом раз и у тебя под ногами нет никакой опоры. Забавно.

Начиная с третьего прыжка (для меня по счету с шестого) все прыжки я выполнял с РД и оружием. Прыгали в основном с высоты 800 метров, но на показательных прыжках 2 августа 1994 года в составе группы из пяти человек я прыгал с высоты 120 метров. А 20 августа на окружных учениях в составе разведгруппы я прыгал ночью с высоты 300 метров.

Что самое интересное, в армии за прыжки платят деньги. За четырнадцать прыжков я должен был получить достаточно большие деньги. В реальности на руки я получил деньги за два или три прыжка. Остальные деньги — это вообще отдельный рассказ.

Рота на аэродроме. Идет укладка парашютов. Погода хорошая, и возможно, будем прыгать. Для всей роты это первый прыжок. Командир роты майор Иванов и зам по ВДС капитан Лютиков зверствуют.

— Рыжий, скотина! Ты как купол налистываешь? Кто тебя этому учил?

— Так я же это… — разведчик все делает вроде правильно, но ротному нужен козел отпущения…

Лютиков подходит ко мне. Я уже закончил налистывать и готов приступить к натягиванию чехла. Капитан смотрит на мою работу. Он знает, что у меня на гражданке было три прыжка, но это никак не влияет на качество контроля. Более того, мне кажется, что меня он контролирует сильнее, чем других. Оно и верно — других он учил сам, а меня кто-то другой. Переучивать всегда сложнее, чем учить. Лютиков кивает и идет дальше.

На старте идет проверка. Лютиков подходит ко мне. Открывает клапан, смотрит шпильки. Смотрит установку прибора ППКУ. Прибор должен раскрыть запасной парашют, если в воздухе у парашютиста не раскроется основной парашют, и он не сможет самостоятельно ввести в действие запасной. Даже если парашютист будет без сознания, то умный прибор раскроет запасной парашют и жизнь десантника будет спасена. Второй вариант автоматического введения запаски в действие — это когда какая-нибудь десантная бестолочь забудет развязать тесьму, связывающую прибор со шпильками запаски. Тогда запаска вываливается вперед и вниз, потом начинает расправляться, наполняться воздухом, и в результате обычно заходит стропами между ног десантника, наполняется полностью, ставит парашютиста раком и в таком раскоряченном состоянии российская военная угроза опускается на земную твердь. Потом ему вынимают матку.

Лютиков трогает вытяжной фал, который прижат к ранцу основного купола специальными резинками, потом хлопает меня по плечу:

— Нормально.

Проверили еще восемь человек. Лютиков дает отмашку:

— На борт.

На кромке аэродромного бетонного поля стоит вертолет Ми-8мт с работающим двигателем. Прыгать будем с него. Я влезаю первым — как самый легкий буду прыгать последним. Это правило учитывается строго. На гражданке это практически не учитывалось. А тут строго — кто тяжелее, тот первым и выходит. Чтоб не влетел, собака, в купол ниже летящего.

Все расположились на своих местах. Пристегнули карабины вытяжных фалов к специальному тросу. Начинается подъем машины. Взлетаем. Внизу Дземги. В первой трети аэродром пересекает железная дорога. Говорят, что это единственный аэродром в мире, который «оснащен» железной дорогой. Самолеты садятся — поезда стоят. Поезда идут — самолеты терпеливо кружат над аэродромом.

Взлетаем и делаем круг. Высота уже приличная. Город как на ладони. Амур блестит и переливается солнечными зайчиками. Красота! Лютиков у каждого проверяет готовность приборов ППКУ. Приборы стрекочат и замолкают. Они сработают тогда, когда до земли будет двести метров.

Лютиков подает сигнал первой тройке. Встают. Начинается самое интересное. Я точно знаю, что прыгну. А из вставших об этом не знает никто…

Первым подходит к люку Вася Громов. Он парень у нас здоровый. Плечистый. Подходит к люку и замирает. Выпускающий орет:

— Громов пошел!

Вася не шевелится.

Лютиков сильнее:

— Громов пошел!

Вася стоит. Выбрасывать человека нельзя. Разведчик должен сам сделать шаг. Иначе он не разведчик. Громов оборачивается и почему-то смотрит на меня. Я улыбаюсь ему и кричу через весь салон:

— Пошел!

Вася перегибается и вываливается в небо. Видно как натягивается за ним фал, мелькают его подковки на ботинках. Фал дергается, и тут же взвивается с оранжевым чехлом парашюта. Ясно — Вася раскрылся. Следом уходят еще двое, но уже без задержек. У этих стадный инстинкт, им легко.

Вертолет проходит точку выброски и делает второй заход. Еще трое выходят без особых истерик. Следующий заход и моя тройка. Я крайний. Первым должен выходить Рыжий. Он уперся руками в люк и орет. Просто орет. Лютиков выходит из себя и за воротник оттаскивает его подальше от люка. Внимательно смотрит ему в лицо:

— Ты чего, солдат?

— Я не буду прыгать.

— Почему?

— Боюсь.

— Десантник неба не боится. Или ты не десантник?

Рыжий что-то бурчит под нос, и тут же, рывком, выходит за борт. На потоке полощется чехол его парашюта. Мне видно, как его купол наполняется, и он машет руками. Следом выходит еще один, а потом настает моя очередь.

Подхожу к люку. Руки на лямку. В лицо бьет поток воздуха от несущего винта. Лютиков командует:

— Пошел!

Когда Рыжий не хотел прыгать я стоял с ватными ногами и замершим сердцем. Сейчас это все прошло. Сейчас у меня полный контроль над собой и своими чувствами. Да и сознание того, что я среди срочников в роте самый «опытный» парашютист, делает свое дело. Я не могу не прыгнуть.

Я переваливаюсь за борт. Немного не обычное чувство — на Ан-2 тебя набегающим потоком сразу кидает назад, а здесь я валюсь ровно вниз. Спиной чувствую, как из сот выходят стропы, над головой слышу хорошо знакомый шорох раскрывающегося перкаля. Все, повис. Можно поправиться в системе, осмотреться.

Купол наполнен как надо, соратники летят значительно ниже, вертолет уже далеко и тишина… а внизу играет солнцем Амур, которому до замерзания осталось совсем не много времени.

Быстро определяю снос, разворачиваюсь так, чтобы как можно ближе сесть от старта и не тащить на себе купол. Вспоминаю про запасной парашют, и буквально за несколько секунд до сработки прибора, успеваю развязать узел. Прибор стрекочет секунду и резко щелкает.

Успеваю еще немного подрулить и падаю практически на укладочные столы. На ногах устоять не могу и валюсь на бок. Купол перелетает через меня и накрывает ротного, который тут же помогает мне погасить парашют. Я приземлился.

Кто-то улетает метров за триста от старта. Повезло мерзавцу. Пусть корячится и тащит на старт свой парашют.

Ротный жмет мне руку и говорит:

— Сразу видно матерого парашютиста!

Я улыбаюсь. Лестно.

В небо уходит вторая группа будущих рэксов. Вскоре приземляются и они. Майор Иванов строит роту:

— Равняйсь! Смирно.

Майор берет под козырек и говорит:

— Товарищи разведчики-десантники, от лица командования и от себя лично поздравляю вас с совершением первого прыжка!

— Ура! — орет рота.

Потом традиционный десантный церемониал: всех бьют запасным парашютом по заду. Так положено. Потом вечером в казарме дембеля нам предложат еще один церемониал: разбить самому себе на голове бутылку из-под водки.

Это тоже очень важная спецназовская традиция. Лобная кость очень крепкая и (почти) всегда держит удар бутылки. А раны и порезы — они заживут. Палец сержанта Столярова почему-то первым указывает на меня:

— Ты тут самый парашютист? Давай, бей первым…

Мне дают пустую бутылку водки. Дембеля её только что выпили. Кто-то из дембелей протягивает мне десантный берет. Машинально я смотрю на надпись, сделанную хлоркой. Вижу свою фамилию. Это мой берет. Это дембеля вскрыли в каптерке шкаф с новой формой и теперь будут каждому выдавать береты.

Я надеваю берет на голову.

— Бей сильно, — советует Столяров.

Я некоторое время примериваюсь и бью бутылкой себе по лбу. Бутылка только отскакивает. Больно. Чувствую, как на лбу начинает наливаться большая шишка.

— Говорю сильнее! — орет сержант.

Чувство подобное тому, которое испытываешь перед тем, как сделать шаг в пустоту. Здесь тоже нужна решительность. Будь что будет. Себя нельзя жалеть. Будешь себя жалеть, не сможешь оторваться от мирской суеты и не сможешь взлететь вверх и достичь неизведанных высот. Только тот, кто умеет пересилить боль и страх, сможет в своей жизни достичь чего-то, за что потом и умирать не жалко.

Много позже я понял: и прыжки с парашютом, и бутылки на голове — это не только прыжки и не только разбитые бутылки. Это воспитание в человеке способности пересилить себя, шагнуть через страх и боль. Если хотите — это элементы психологической подготовки воина. Реальное боевое парашютное десантирование в нашей стране не применялось со времен Великой Отечественной — виной тому развитие средств противовоздушной обороны. Ясно, что роту десанта можно сбить одной ракетой, а потому сейчас парашютное десантирование крупных воинских подразделений невозможно в принципе, или возможно, но только в районах с надежно подавленной противовоздушной обороной противника. Тем не менее ВДВ из года в год проводят крупные учения с выброской войск. Готовимся к прошлой войне? Нет. Готовим личный состав умению преодолевать свой страх. Тоже самое и бутылки на голове. Ничего страшного в этом нет. А раны заживут. А еще говорится: что не убивает, то укрепляет. Верно на все сто.

Беру снова бутылку, примеряюсь. Нужен решительный рывок. Будь что будет! Со всей силы бью бутылкой по собственной бестолковке. Аж искры из глаз. Слышу как со звоном бутылка разлетается на мелкие осколки. Еще осколки звенят по полу, а сержант Столяров уже пьяно орет:

— Рядовой смирно!

Вытягиваюсь по стойке «смирно». Чего дембеля еще придумают? Чувствую, как по щеке течет кровь из разбитой головы.

Сержант сам вытягивается передо мной. Видно, что кривляется, и смеется, но уж такова традиция. А пьян он или трезв — об этом особых указаний в данной традиции не имеется.

— Поздравляю с присвоением звания «разведчик»! Носи, заслужил!

Дембель мне передает мой же берет, на котором видно пятно крови. Я надеваю берет и ору во все горло:

— Служу России.

Дурость, конечно, но с глубоким смыслом. Те, кто не смог разбить бутылку, потом по разным причинам довольно быстро покинули роту. А в тот вечер они собирали осколки стекла и отмывали от крови пол в каптерке.

Утром ротный проверил у всех лбы. После чего прямо сказал, что будет разбираться по данному факту. Результатом разбора был перевод "не разведчиков" в другие части.

Я бы назвал это кадровым подбором. У нашего ротного было из кого выбирать — мы жили на территории мотострелецкой дивизии, где было много желающих служить в отдельной роте. Только Иванов и другие офицеры роты делали вид, что ничего об этой традиции не знали. Но традиция эта жила и процветала. Сейчас я уже понимаю, что это была хорошая традиция. Можно было достаточно точно определить пригодность человека к службе.

Прыгни с парашютом, а потом бери бутылку, и мы посмотрим, готов ли ты к службе в спецназе…

Прыгаем в поле. Почти боевые условия. У меня РД-54, винтовка СВД в чехле, противогаз, МСЛ (кстати, карман на лямке рюкзака — это оказывается для черенка лопатки, пока не показали, сам не мог догадаться), котелок комбинированный со вставленной в него фляжкой. Плюс ко всему я одет в зимний бушлат, ватные штаны. Конец октября. Холодно.

Прыгаем с самолета Ан-26 в рампу. Прыгает человек двадцать — почти вся рота. Я в самом конце, т. к. самый легкий. Открывается рампа, летим над Амуром. Горы рядом. Почти все уже покрыто снегом, только осталась открытой центральная часть реки, шириной метров двести, а местами и менее ста.

— Пошел!

Как стадо бизонов рота специального назначения вываливается из самолета. Здесь понимаешь, для чего нужен стабилизирующий парашют. Если раскрыться на той скорости, что сейчас летит самолет, купол просто разорвет в клочья. А три секунды свободного падения гасят скорость свободного полета до приемлемой. И можно дергать кольцо.

Дергаю. Д-6 раскрывается не так мягко, как Д-1-5у. Провал, хлопок, повис. Сразу появляется чувство глубокого сожаления, что я теперь десантник (а незадолго до этого я был связистом — смотри рассказ "Стрелять так стрелять"). Отчетливо вижу, как меня (и всю роту) сносит в сторону огромной заводи Амура. Мои более тяжелые товарищи быстрее летят к земле. Некоторые уже приземлились в поле. А я легок. И несет меня… и несет…

Вижу, что лечу я прямо в заводь. Д-6 — потрясающе «управляемый» парашют, в связи с чем, я делаю однозначный вывод, что мимо воды я уже никак не пролетаю. Быстро в голове проносятся варианты моих действий. Пока меня туда не снесло (вернее пока не снесло слишком далеко от берега), пытаюсь войти в скольжение. Натягиваю свободные концы, дотягиваюсь до строп, тяну их, но тут же понимаю, что уже нет времени на более важную подготовку для приземления в воду, вернее «приводнения». То, что лед меня не выдержит, у меня сомнений нет никаких.

Блин, становится не просто страшно, у меня уже нарастает паника. Глубина Амура большая, пробью лед и уйду на дно как ливонский рыцарь. На столько всего надето и навешано, что утонуть большой проблемы не составит. А жить охота. Тонуть в планы не входит…

Расстегиваю грудную перемычку, отстегиваю один тренчик ранца запасного парашюта, один свободный конец запасного парашюта, успеваю расстегнуть левый ножной обхват…

Земля (вернее лед) летит на меня очень быстро. Мелькает мысль: все, готов… отпрыгался…

И тоска страшная. Погибать в восемнадцать лет совсем нет желания. А то, что это произойдет через несколько секунд у меня уже сомнений нет. Нахлебаюсь воды и мама не горюй…

Со всего маху вламываюсь ногами в лед великой реки. Ну, точно ливонский рыцарь.

Успеваю снова подумать: все, песец…

И тут же башкой со всей силы в лед бьюсь. До открытой воды не долетаю всего метров семь. Купол перелетает над моей головой, несколько секунд играет роль паруса, но касается кромкой воды и тут же весь уходит в воду.

Сижу в пробитой самим собой полынье. Глубина — полметра. Поднимаюсь в полный рост. Воды — по колено. Вода просто обжигает холодом. От парашюта видно только пучок строп, уходящий под воду. Течение его потихоньку начинает засасывать.

Но я рад.

Рад тому, что воды оказалось только по колено, тому, что не слишком далеко улетел от береговой черты, тому, что остался жив.

Пытаюсь передохнуть, прежде чем выбираться. После того, как ты себя уже похоронил, возвращаться в жизнь тяжело.

Отдышался, ложусь боком на лед, он держит. Выползаю на лед весь. Подвесная система с меня слетела и держится за меня только ножным обхватом. Я не спешу её расстегивать — как бы парашют совсем не унесло под воду.

Снимаю с себя РД и винтовку. Осматриваюсь. Кто-то тоже попал в воду, пробив лед, но у этого товарища парашют на льду. Я один такой. Как самого легкого меня и занесло ветром дальше всех. Не вовремя случился этот порыв ветра. Он мог стоить мне жизни.

Но вижу, так же, что ко мне уже бегут мои боевые товарищи.

Я потихоньку начинаю доставать купол. Кусок ткани площадью почти 83 квадратных метра много может впитать в себя воды. Первым ко мне подбегает Лютиков. Он смотрит на меня:

— Ты как?

Я киваю:

— Я в норме, товарищ капитан. Только кажись, промочился немного…

Он оценивает шутку:

— Главное, что не обмочился…

Стою на ветру мокрый. Трясет всего — толи от холода, толи от пережитого страха. И не могу точно сказать, есть ли в словах капитана правда…

Парашют вытащили силами шести разведчиков. Сам бы я его фиг вытащил.

Следующие пять дней я провел в санчасти — с температурой (толи от простуды, толи от нервов). Хоть выспался.

Сушкой парашюта Лютиков сам занимался. Ко мне претензий он не имел. Всего у меня семнадцать прыжков. В нашем городе несколько лет назад энтузиасты восстановили аэроклуб. Ан-2 летает в небе постоянно. Народ на прыжки едет со всего края. Прыжок стоит от пятисот рублей и выше.

Я иногда смотрю на них и думаю — ну что вас так тянет в небо… за деньги? Мне в армии за прыжки платили (отдельная история), а вы тут за собственные деньги, с одним часом теоретической подготовки, да еще и неизвестно кто укладывал парашют…

Ведь случись что, никаких навыков по действиям в нештатной ситуации эти люди не имеют. И примеры уже были.

Пару лет назад сижу на второе августа в парке с народом. Пьем пиво — подготовка к грандиозному закладыванию за воротник в ожидании прибытия запаздывающих. За соседний стол подсаживается мужик в десантной форме, в тельнике. Мы все без "десантных атрибутов", поэтому мы пока из толпы не выделяемся (это будет двумя часами позже). Я к этому «десантному» товарищу, мол подсаживайся.

— Сашок, — представляется, к нам за столик садится, достает бутылку водки наполовину уже отпитую, чокается бутылкой с нашими стаканами пива и предлагает тост:

— За ВДВ!

Отпили. Я поинтересовался, где он служил. Ответ меня насторожил:

— Не, пацаны, нельзя мне говорить. Время еще не пришло. Секретный десантно-штурмовой батальон специального назначения ВДВ. Подчинялись только председателю КГБ.

— А где дислоцировался батальон? — не унимаюсь.

— Это военная тайна. Но о нас еще книги напишут. Мы по всему миру работали… Ангола, Вьетнам, Чили, Корея… я такой Крым и Рым прошел, вам и не снилось… вы по сравнению со мной — сопляки…

Нам вдруг взгрустнулось. На фоне такого уважаемого героя как военнослужащего "секретного десантно-штурмового батальона специального назначения ВДВ, подчиненного только председателю КГБ" мы почувствовали себя просто детьми. Кроме меня в компании были еще действующий командир роты спецминирования 24-й бригады спецназа (погоняло "Тайсон"), бывший командир роты спецназа той же бригады Серега Ю-в, бывший сержант второго батальона 14-й бригады Володя Д-в и бывший сержант 668-го баракинского батальона спецназа Саня Ф-в. И тут с нами такой герой.

Его даже бить не стали. Только подмигнули, чтоб он убежал в ужасе куда подальше, и тельник снять по пути не забыл. Что он с готовностью и сделал…

По крайней мере, в книгу он попал. Крым и Рым…

*****

КАК ПОДГОТОВИТЬ СНАЙПЕРА

Командир роты специального назначения капитан Саня Савеловский решил заняться подготовкой двух снайперов, которые числились в его роте.

Рота Савеловского через три месяца должна была войти в состав отряда специального назначения, который сейчас работал в чеченских горах где-то в районе Дарго. Ротному по понятным причинам не хотелось брать с собой не подготовленных бойцов, а потому к подготовке снайперской пары он подошел весьма основательно.

Первым делом он построил этих двух срочников — рядового Малышкина по прозвищу Малец и ефрейтора Зотова, которого все называли просто — Тормоз. Внешний вид Мальца и Тормоза радости не вызывал, а продемонстрированное ими оружие повергло Савеловского в тихое помешательство. Винтовки не чистились с прошлых стрельб, и на немой вопрос капитана, Тормоз резво ответил:

— А зачем их чистить? Все равно завтра снова на полигон побежим…

— Может, тогда и жрать не надо? — спросил капитан Савеловский.

— Почему? — спросил Тормоз.

— Так все равно вываливать…

Бойцы не нашли что сказать и только послушно дожидались дальнейших распоряжений. Саня первым делом приказал почистить оружие и доложить о выполнении через полчаса. Пока бойчины чистили вверенное им оружие, Саня успел разок сыграть с капитаном Димкой Луниным в нарды. В процессе игры было выпито четыре бутылки пива и съедено триста грамм сушеного кальмара. Лунин, недавно вернувшийся из командировки в Чечню, ждал сейчас перевода в Подмосковье в центр специального назначения, приказ на перевод уже был подписан, а потому капитан службой особо уже не интересовался. Впрочем, если про пиво, то это было обыденным делом.

Когда Малец и Тормоз приволокли почищенные стволы, Саня уже светился розовощекостью и вниманием.

— Показывайте!

Бойцы показали свои винтовки. Они были почищены недостаточно тщательно, и разведчики-снайперы тут же были отправлены на перечистку. Когда же наконец Савеловский признал чистку достаточной, началось время получения теоретических знаний.

— Настоящий снайпер должен уметь хорошо маскироваться, и самое главное — уметь длительное время находиться в неподвижном положении. Сейчас будем познавать данное утверждение на практике!

Малец и Тормоз хлопали глазами, пытаясь понять, что сейчас удумает Савеловский. Тот принес из каптерки моток ниток и канцелярские кнопки. Приказал:

— Положение для стрельбы лежа принять!

Разведчики легли прямо на пол казармы, после чего Саня принялся привязывать их нитками к кнопкам, воткнутым в деревянный пол. Вскоре оба разведчика были привязаны к полу как Гулливер лилипутами. После этого Савеловский изрек:

— Хоть одна нитка порвется — сгною на плацу. Вы меня знаете.

После чего вместе с Луниным направился из части в расположенную неподалеку забегаловку. Там они приняли на грудь еще по два литра пива.

В это время вокруг Гулливеров собралась толпа сослуживцев, которые ничего подобного прежде не видели. Всем было интересно, зачем это так привязали двух бойцов. Привязанные умоляли не трогать нитки. Потом подразделения ушли на вечерний развод и ужин. Снайпера продолжали лежать.

После ужина в роте наконец-то появился изрядно поднабравшийся Саня Савеловский. Увидев своих снайперов в первозданном виде, Саня удовлетворенно хмыкнул, и сказал:

— Ладно, вставайте…

Разведчики встали, снимая с себя нитки.

— Молодцы… — похвалил их капитан. — Задание на ночь: к утру сделать себе по лохматому маскхалату. Из чего хотите, из того и делайте. А сейчас бегом в столовую — там вам оставили пожрать…

Утром на разводе Саня вырвал из рук продскладовских прапоров своих снайперов, привел их в казарму:

— Показывайте!

Бойцы по честному всю ночь мастерили себе из всякого тряпья "лохматый камуфляж" и в итоге получилось нечто подобное изначально заявленному. Савеловский почесал затылок — можно конечно и лучше, но на безрыбье и рак рыба.

— Сойдет. Теперь снова потренируем статику. Положение для стрельбы лежа принять!

Бойцы до обеда пролежали обтянутые нитками. Вечером Савеловский поставил им боевую задачу:

— Завтра, с самого утра, на участке дороги от ДОСов до части падаете в засаду так, что бы я вас не смог увидеть. Как только я пройду мимо вас и не увижу ваши тела, вы меня окрикиваете, оставаясь замаскированными. Я подхожу и пытаюсь вас разглядеть. На завтра ваша задача — замаскироваться так, что бы я вас не увидел при беглом осмотре. Ясно?

— Так точно, — в голос ответили разведчики.

С утра они залегли на обочине дороги, накрывшись своими маскхалатами, мусором и другим придорожным хламом. Саня нашел их с первого взгляда.

— Я вас вижу. Тормоз вставай!

Разведчик встал из канавы.

— Малец, ты тоже вставай! — Саня сделал еще пару шагов и увидел второго.

Бойцы повесили головы. По дороге в часть ротный объяснял им их ошибки:

— Вы легли в чистом месте, нашли, где грязи нет… кто ж так делает? Хотите замаскироваться — найдите такое место, которое изначально противно глазу. На которое просто не хочется смотреть… ясно?

— Угу… — мычали разведчики.

— Место должно быть такое, что бы ни у кого в голове не возникло мысли, что там может сидеть человек! Понятно?

— Понятно… — кивнул Малец. — Но, товарищ капитан, это вы нас заметили, а вот наши тетки, из отряда спецрадиосвязи тут только что шли, они нас не заметили…

— Да? — оживился Саня. — И что, вообще не заметили?

— Вообще! — подтвердил Тормоз. — Они рассказывали, как ходили от мужей «налево»…

— Ну-ка! Подробнее!

— Да чего подробнее… мы же не все слышали… так, урывками…

— И что они говорили?

— Ну, та, что со светлыми волосами, рассказывала второй, как она и какая-то Люда, гуляли в городе с ее друзьями, а потом поехали в гостиницу… налево…

— Значит, светловолосая и Людка… — задумчиво протянул Савеловский, — Знаю я их… спасибо, пацаны… за информацию…

Утром Савеловский снова нашел разведчиков, но в этот раз уровень маскировки несоизмеримо вырос по сравнению с предыдущим днем.

— Товарищ капитан, а сегодня наш фельдшер, прапорщица Покровская рассказывала телефонистке с узла связи о том, что у жены майора Петрова недавно был залет, и она помогала ей в госпитале сделать аборт, пока муж из Чечни не вернулся…

— И вы все это слышали?

— Так утром тихо вокруг… далеко слышно… ну, и они же нас не видели…

На следующее утро Саня своих разведчиков не нашел. Они его окрикнули возле автобусной остановки, где лежали под слоем окурков и другого мусора. Выглядели разведчики не очень.

— Что случилось? — спросил Савеловский.

— Товарищ капитан… тут такое дело…

— Что?

— Тут две бабы трепались…

— Ну!

— Одна, наверное, ваша подруга…

— Что? Что?

— Короче… говорит, что вы ее в постели не очень удовлетворяете… а вот капитан Лунин… даже когда нажрется… герой…

На следующее утро практические тренировки у дороги были отменены, так как, по мнению командира роты, снайперская пара уже в совершенстве освоила способы и приемы маскировки…

*****

ТРОПА РАЗВЕДЧИКА

В автоматном магазине пятнадцать патронов, головки пуль которых окрашены в голубой цвет. На стволе автомата закреплен ПБС — прибор бесшумной и беспламенной стрельбы. Бежать по снегу тяжело. Да еще на спине РД с песком. Да еще бежать на время. Да еще в присутствии начальника разведки округа генерал-майора Сивакова.

Организму не хватает воздуха. Легкие рвутся изо всех сил, но восполнить кислородный долг при такой нагрузке невозможно. А до второго дыхания еще ох как далеко!

— Быстрее! — группу подгоняет старший лейтенант Дружинин. — Быстрее!

Выскочили на поляну. Поднимаются две грудные фигуры. Роли в группе заранее распределены. Все работают без напоминаний и подсказок. Это мои мишени. Вскидываю автомат. Резиновый жгут на прикладе прижимается к распаренной щеке. Цель в прицеле скачет, как безумная. Два приглушенных хлопка. Легли мишени. Две горячие гильзы плавят снег. Группа не останавливаясь бежит дальше.

Хабаровск зимой не такое уж и теплое место. Морозы достигают порой довольно низких температур. Вот и этим утром, когда группа отдельной роты специального назначения выехала на окружные сборы частей спецразведки в хабаровский отряд, термометр показывал около сорока градусов мороза.

При такой температуре воздух начинает сверкать и искриться. Но мы предварительно скинули бушлаты, оставшись в одних «песочках», ботинках и черных шапочках. Нам не жарко, мы забыли про мороз, про ветер, про все на свете!

А вокруг взрывы ШИРАСов, горят шашки дымовые, наблюдение вести мешают. И стрельба кругом длинными очередями.

Впереди полотно железнодорожное. Труба под насыпью. Когда-то рельсы блестящие были, но сейчас они огнем взрывпакетов закопчены. И шпалы черные. Двое из подгруппы минирования на шпалы упали. Будут заряд на рельсы устанавливать. Рельс перебить двести грамм тротила достаточно. Но сейчас группа только имитационный заряд ставит. Боевые мы на войне ставить будем. Если нас в тылы противника выведут. Уж там мы оторвемся по полной!

Падаю в снег в оборону круговую. Наблюдать! Бьется сердце оглушающе, перекачивая надрывно литры крови, наполненной адреналином. Кажется, что сердце вот-вот выскочит. И пить охота…

Хватануть бы сейчас влаги белой и холодной, которой так много вокруг! Охладить бы сейчас тело распаренное! Отчетливо представляю, как будет таять во рту обжигающий снег, как струйки воды потекут по языку в пересохшую глотку. Представляю, как буду жадно глотать растопленный снег, наслаждаясь возможностью напиться в такой тяжелый момент. Закрываю глаза и тянусь губами к снегу…

Пинок в бок. Резкая боль колючими молниями по всему телу.

— Наблюдать! — орет Дружинин.

Минеры подают сигнал, все одновременно вскакивают, и бежим дальше. Все действия группы слаженны, рациональны, выверены и взаимосвязаны. Все идут только к одной цели. К победе!

А сзади взрыв на железнодорожном полотне. От бега опять дышишь надрывно, а впереди «дымоход».

— Группа газы! — командует групник.

Холодную резиновую маску на распаренное лицо. Мороз жжет только в первое мгновение, потом просто перестаешь обращать на это внимание — не пропустить бы мишени. А все остальное — мелочи.

Ныряет в «дымоход». Бегу по ходам «дымохода», натыкаясь на стены, вытягиваю вперед руки, но все равно не угадаешь, что впереди. Пока не наступишь. Время. Время.

Выскочил на чистый воздух. Но команды "отбой газы" нет. Запотевают стекла, и видеть могу только через совсем маленькие не запотевшие дыры. Хоть противогаз и специальной «незапотевающей» конструкции, но все равно это ничего не меняет. А попробуй только цель пропустить! Наконец-то:

— Отбой газы! Ранены радист и минеры!

"Раненых" на себя и дальше. Бегом. Тяжело тащить, когда сам устал. Но надо. Это закон. Закон разведки. Живые должны тащить на себе не совсем живых и совсем не живых. Железный закон разведки таков: возвращаются либо все, либо никто. Тащить своих во что бы то ни стало! Тащить не только потому, что так требует устав в обязанностях разведчика, но и потому, что это напрямую влияет на внутреннюю обстановку в разведывательной группе. Если оставит группа своего товарища в тылу врага — что тогда люди думать будут. Бойцы начнут в тайне сомневаться — а вдруг и меня так же оставят? Вдруг бросят? Тут же и недоверие появится, и чувство локтя в группе исчезнет. А это уже не группа. Это уже просто толпа, вооруженная спецоружием, но не способная выполнить поставленную боевую задачу. И превратится такая группа в пыль. В ничто. И как следствие этого — неминуемо погибнет. Так что, тащите пацаны своих товарищей. Тащите, что есть сил. Тащите, пока живы сами, пока бьется ваше сердце, пока дышите! Разведка своих не оставляет! Возвращаются либо все, либо никто!

А из горла крик непроизвольный. Это от перенапряжения. От злости.

Под ногами хлопает взрывпакет. Отброшенный взрывом снег на лице тает. Бежишь и дышишь, как конь загнанный. И товарищ тяжелый на спине…

Мысль в голове: вот такая война и есть — усталость и злость… злость и усталость. Заполняются этими двумя чувствами все клеточки человеческого организма. Все остальное — жалость, любовь, сострадание — уходит, вытесняется, как не нужное. Не нужное там, где убивают и погибают…

— Алехин! Не отставай!

Бегу из последних сил. Втройне тяжело бежать с «раненым» на спине. Периферийное зрение уже окрашено в красный цвет — признак тяжелой перегрузки. И силы совсем не исходе. А потом, после армии, все удивлялся — чего же так спину ломит, когда спать ложишься? А вот от таких забегов и ломит…

Но скоро финиш. Быстрее! Еще быстрее!

И вот последний этап — рукопашный бой. Появились фигуры в белых маскхалатах. Накинулись на группу уставшую. Замелькало все, закрутилось. Да где там… разве может предельно уставший человек вести бой, требующий максимального напряжения всех физических и моральных сил? Моральные еще есть, а вот физических уж нет. Успеваю прикладом попасть кому-то в рыло, тут же подбивают ноги, прижимают мордой в снег. Скрутили. Дали по почкам, чтоб сильно не брыкался.

Полковник Орлов нажимает кнопку секундомера:

— Молодцы! Лучшее время!

Генерал стоит совсем рядом. Улыбается.

Мы победили…

*****

РАКЕТЧИКИ

На полигон приехали с утра. Это даже было как-то необычно — в ППД на полигон мы попадали исключительно своими собственными ножками, а тут на машинах. В кузове. Красота.

Стоял теплый сибирский апрель. Солнце уже пригревало так, что расстегнутый бушлат казался сейчас не признаком «дедушковости», а острой необходимостью. Было приятно осознавать, что зима наконец-то закончилась, и скоро будет лето. Корежило только от осознания того, что собрались мы на полигоне совсем не для детских забав, и что через несколько дней, по решению командования, нам предстояло ехать в командировку в одну маленькую горную республику.

Перед отправкой в командировку нашу роту укомплектовали почти до штатов военного времени, только уменьшили количество групп специального назначения до трех и дополнительно развернули автомобильное отделение. Кроме этого была еще группа связи и отделение обеспечения.

Много человек к нам пришло из разведбата мотострелецкой дивизии, на территории которой базировалась рота, с десяток пришло с разных учебных центров, так же с десяток бойцов пришло к нам из других частей специальной разведки округа. В итоге численность роты увеличилась только срочниками до 64 человек, да плюс к этой ораве еще с десяток офицеров и прапорщиков. Да четверо контрактников.

Двое бойчин пришли к нам из учебного центра противотанковой артиллерии, и имели они специальность "оператор ПТРК". Или по-другому: наводчики противотанковых ракетных комплексов. На мой тупой вопрос, заданный командиру группы, зачем спецназу такая специальность, я получил ответ в виде вопроса: "а как ты собираешься уничтожать пусковую установку ядерной ракеты, если охрана не подпускает разведгруппу даже на километр"?

Я почесал репу. Действительно. А то меня все как-то гложила мысль: и как это спецназ в тылу врага будет долбить вражеские ракеты, взрывать склады и армейские базы? Зачем подползать к объекту со взрывчаткой, ежели можно издалека запустить противотанковую ракету, и дело с концом. Дури у ракеты много — она броню танка пробивает, а уж небронированному объекту нанесет такое поражение, что не очухаешься…

Так вот, поехали мы на полигон на машинах потому, что с нашей ротой в этих самых машинах поехало несколько больших деревянных ящиков, в которых находился противотанковый ракетный комплекс и четыре ракеты к нему.

Я бы не удивился, если бы ротный приказал эти ящики тащить на полигон на наших спецназовских спинах, но по каким-то причинам мы все же поехали на грузовиках.

В крупных спецназовских формированиях типа бригада есть специальные отдельные роты тяжелого вооружения (а сейчас в 22-й бригаде и целый отряд), которые имеют на вооружении разного рода "тяжелое вооружение", как то: переносные зенитно-ракетные комплексы, противотанковые ракеты, огнеметы, одноствольные «Грады», и еще массу такого оружия, о существовании которого нормальный человек даже не догадывается. В отдельных же ротах специального назначения "тяжелое вооружение" было представлено слабо, но оно все равно было.

К примеру, группа спецназа ГРУ, вооруженная противотанковым и несколькими переносными зенитно-ракетными комплексами, в нужное время запросто может закрыть любой аэропорт гражданской, или аэродром боевой авиации. А еще есть такие приборы, которые вместе с зенитно-ракетным комплексом устанавливаются в районе аэродрома и включаются спустя некоторое время, за которое группа спецназа уже далеко уйдет. А потом в автоматическом режиме этот комплекс будет сбивать по заложенной в него программе взлетающие самолеты и вертолеты. Например, каждый шестой. Или первый, пятый, шестой, десятый. Или в любой другой последовательности.

А можно жахнуть противотанковой ракетой (где-нибудь в Европе, или Штатах) по железнодорожному составу, например, с хлором… вот весело будет!

Ну, это так, лирика. В Чечне спецназ ПТУРами в горах расстреливал даже одиночных боевиков, а некоторые бестолочи из 21-й Софринской бригады внутренних войск этими дорогостоящими ракетами били по неподвижным огневым точкам при штурме Грозного в 2000 году (тогда как там можно было с успехом применять обыкновенные реактивные гранаты РПГ-18 или РПГ-22, а еще лучше огнемет РПО-А), и попусту расстреляли более двухсот «Конкурсов». Но это все будет позже…

А сейчас мы выгружались на одном из сибирских полигонов. У каждого была своя задача, но посмотреть на пуски ракет желающих собралось много.

Наши ракетчики с важным видом начали устанавливать станину ракетного комплекса на огневом рубеже. Ротный и все остальные офицеры крутились вокруг них, а ракетчики по ходу пьесы всем желающим рассказывали, как управляются ракеты, как они летят, какое поражение могут нанести "объекту поражения". Показали ту самую штуку, двигая которой, изменяешь курс полета ракеты — называется, кажется, кнюппель.

Потом из ящика достали ракету в зеленом контейнере, и установили на штатное место. Один из ракетчиков радостно отрапортовал ротному:

— Товарищ майор, расчет противотанкового комплекса к стрельбе готов!

На вооружении в спецназе стоят противотанковые ракеты «Метис», которые летят на километр и имеют весьма малые габариты, ракеты «Фагот», которые могут разнести правительственный лимузин на дальности два километра (эх, Владимир Васильевич, ПТУРом надо было рыжего бить!), и ракеты «Конкурс», которые могут забить кого угодно на дальности пять километров.

В нашем случае ракетчикам предстояло стрелять ракетами комплекса «Фагот».

— Огонь! — приказал ротный.

Все затаились. Сейчас увидим чудо инженерной техники. Напичканная электроникой маленькая ракета понесет свой заряд к остову старого бэтээра, находящегося за полтора километра от огневой позиции.

При вылете из контейнера на ракете раскрываются стабилизаторы, запускается твердотопливный двигатель, который разгоняет ее до скорости что-то около двухсот метров в секунду, а так же в хвосте начинает гореть трассер, служащий ориентиром нахождения ракеты в пространстве. Оператор при этом должен наводить марку прицела на объект поражения, а умная электроника, видя перемещение трассера, подает на рули ракеты команду, стараясь совместить видимый ей трассер с маркой прицела. Рули чуть отклоняются, и ракета идет ровно в створе марки прицела. И бьет в цель. Вероятность поражения движущейся цели что-то около девяносто процентов. Это очень высокий показатель.

Кстати, команду электроники ракета получает по проводам, которые в полете скручиваются со специальной катушки — ракета летит, а за ней тянется тонкий провод.

Но это все в теории. Практика выглядит несколько иначе.

Ракетчик прильнул к прицелу и вдруг орет:

— Выстрел!

Тут же мне закладывает уши гром вылетающей ракеты. Я уже представляю, как она влетит в старый бэтээр и разнесет его в клочья… но неожиданно для всех ракета, только-только выйдя из контейнера, резко клюет носом, и мгновенно зарывается в землю.

Некоторое время из земли вверх бьет сноп огня, потом что-то глухо ухает под землей и все стихает…

Парень встает и задумчиво чешет лысину.

— Не понял…

И никто не понял.

— Что это было? — спрашивает ротный.

— Хрен его знает… — оба ракетчика кажется чего-то недоговаривают. — Что-то ракета в створ не попала…

Это значит, что умная электроника не увидела ракету и не смогла осуществлять управление.

Они быстро ставят вторую ракету. За прицел ложится второй. Он некоторое время глядит в прицел, потом громко орет:

— Выстрел!

Раздается такой же грохот. В облаке дыма и огня ракета покидает контейнер. Все замирают… вот сейчас мы все увидим классный выстрел…

Но упрямый «Фагот» делает «горку» и с набором высоту уходит в даль.

Ракетчик подскакивает:

— Бракованные ракеты, товарищ майор!

В этот момент лопается провод — ракета ушла за предел своей дальности. Ракета должна взорваться в режиме самоликвидации, но этого почему-то не происходит.

Первый ракетчик уже волокет третью ракету. Но ротный останавливает его:

— Стой! Я разве давал команду? Клади ракету назад в ящик. Хватит вам стрелять на сегодня!

Ракетчик с грустью возвращает «Фагот» в ящик.

— Сколько реальных пусков вы сделали в учебке? — спрашивает ротный.

— Ни одного… — говорят оба и опускают головы. — Мы только на тренажерах пуски проводили. Нам сказали, что в войсках настреляетесь…

— Ясно, — кивает ротный. — На сегодня пусков больше не будет.

А потом пришел на полигон какой-то местный дед и рассказал, как около него, прямо во двор дома приземлилась ракета.

И сделала огромную яму.

Дури-то в ней много…

*****

БАРАН И БАРАНЫ

Баран появился на скале именно в тот момент, когда в отряде проходил утренний развод. Так как скала находилась по направлению ровно за стоящими перед строем командиром и начальником штаба, то последние восприняли всплеск воодушевления в стане разведчиков как реакцию на появление собственных персон. Почти сотня бойцов ликующими взорами смотрела вперед, и командир отряда даже поежился от такой, внезапно нахлынувшей любви со стороны личного состава, но все же усмотрел, что все взоры были обращены сквозь него куда-то вдаль.

Пока начальник штаба подавал команду, пока отряд изображал равнение в своих тесных рядах, командир делал вид, что ему совершенно не интересно, что происходит у него за спиной. Да и что там могло происходить, если он твердо знал, что кроме высокой скалы за его спиной ничего больше нет. Ну, разве что еще небольшая горная речка, разделяющая расположение отряда от каменного массива.

Но тут, нарушив все нормы приличия и субординации, подал голос старшина по прозвищу «Шайба»:

— Товарищ подполковник, а давайте я его сейчас из пулемета?

Вопрос старшины получил всеобщее одобрение. Отряд загудел. Подполковник Романов поморщился. Совсем отряд распустился. Надо уже вводить жесткие меры и строго карать нарушителей дисциплины.

— Кого из пулемета? — спросил Романов.

— Барана вон того! — Шайба ткнул пальцем в сторону скалы, и отряд опять загудел.

Романов повернулся. Действительно. На скале стоял баран, невесть, как туда попавший. Стоял, и нагло ухмыляясь, смотрел, как отряд специального назначения топчется на месте, ограниченный командой «смирно».

— Чем он Вам, товарищ старшина, помешал? — спросил Романов.

Когда подполковник переходил на ВЫ, все понимали, что после этого последует длительная тирада нравоучений, состоящая из обрывков положений Устава, Уголовного Кодекса и Личного Опыта командира отряда. Подполковник Романов умел на словах так влезть в душу каждого подчиненного, что тому после таких вмешательств больше никаких наказаний обычно не требовалось.

— Так у Вас же завтра день рождения, товарищ подполковник, — козырнул осведомленностью старшина. — Хороший стол из барашка можно организовать!

Романов и сам об этом уже подумал. К решению личного вопроса привлекать своих подчиненных он не хотел, но тут подчиненные сами проявили активность.

Из угла строя раздалось громкое:

— Я его с одного выстрела сниму…

Романов узнал голос командира первой роты капитана Лунина. Повернулся к нему:

— Завалить-то не вопрос. Как вы его доставать оттуда будете? Вода в реке еще холодная, поток вон какой сильный…

— Это все вторично, товарищ подполковник. Главное — баран. И он еще жив, — невозмутимо отозвался Лунин.

Все посмотрели на барана. Тот стоял в прежней позе и нагло улыбался.

— Разрешите, товарищ подполковник, — взмолился Шайба. — Видите, он же смеется над нами! Сейчас я ему засажу между глаз!

— Ну, засади… — разрешил Романов.

Лунин и Шайба метнулись к палатке своей роты, где находилось оружие. Через мгновение они выскочили. Лунин нес снайперскую винтовку, а Шайба пулемет. Отряд замер в предвкушении.

Сама стрельба ничего интересного собой не представляла. Баран умело маневрировал между камней, грамотно используя для укрытия от огня естественные складки местности, "качал маятник", что-то орал при этом (все были склонны думать, что он матерился по-чеченски), и продолжал смеяться над доблестным спецназом. Во все стороны летели осколки камней, пыль и рикошетирующие пули. Но, как говорится, всему хорошему приходит конец. Дитё гор прыгнуло неудачно на очередной камень, подвернуло ногу, и на мгновение остановилось в замешательстве. В этот момент животное наконец-то попало под очередь пулемета и последнюю пулю снайпера.

Издав утробный звук, баран сложил копыта и покатился по камням к подножию скалы. Пролетев метров пятнадцать, он мешком упал на берег реки и замер.

— Готов! — радостно провозгласил пулеметчик.

Романов с укором посмотрел на Шайбу:

— Пол-ленты высадил! Ты и на засадах так стреляешь? Ты же так ни в одного духа не попадешь! Медаль, наверное, тебе зря дали…

— Товарищ подполковник! Позвольте! Духи так, как этот баран, на засадах не бегают! Вы же сами сейчас видели, какие он фортеля выписывал!

— Ладно, видел… как вы его доставать оттуда будете?

— Сейчас придумаем чего-нибудь!

— Давай… думай…

Лунин тоже пытался поставить себя героем, но его жалкие одиночные выстрелы на фоне громогласных пулеметных очередей не произвели никакого впечатления на зрителей. Разведчики, все как один, хвалили своего старшину, хлопали его по мощным плечам и другим образом показывали свое восхищение.

Лунин отнес винтовку в палатку, наказав снайперу, за кем она числилась, почистить ствол. Потом он пошел в автовзвод, где быстро договорился с евонным командиром, после чего подошел к Романову:

— Да здесь всего три километра в обход, а там будет брод, можно на КамАЗе переехать. Потом поднимаемся на скалу с той стороны, спускаем к реке бойца на веревке, привязываем барана и возвращаемся. Всего делов на тридцать минут. Максимум на час.

— А если духи вас зацепят?

— Я же не один поеду. Возьму со своей роты пяток бойцов с пулеметами. Да и вся дорога на виду. Если что, вы нас вытащите…

— Ладно, валяй. Только быстро.

В это время Шайба надел костюм химической защиты и попытался войти в реку, но поток был сильный, и его несло. Перейти реку таким способом было не реально. Пока он штурмовал горный поток, Лунин уже собрал и вооружил бойцов, и на КамАЗе направился в обход.

Чуть ниже по течению, через горную реку был образован брод, по которому могли передвигаться большие машины, и теоретически КамАЗ должен был пройти… но только Лунин не учел того, что уже вовсю шло в горах таяние снега, и поэтому сейчас поток реки был уже не тот, какой он был полгода назад…

Короче говоря, грузовик вошел передним мостом в воду, течением его стало разворачивать, а потом и вовсе перевернуло. Все семеро выбрались на берег на расстоянии до двухсот метров от грузовика ниже по течению. Всех трясло от холода. Лунина, в добавок, трясло и от осознания того, что только что им было прощелкано два пулемета и три автомата. То, что он успел ухватить в кабине свой и водителя автоматы, его практически никак не радовало.

Ситуацию у брода разглядел в бинокль наблюдатель и доложил командиру. Была поднята дежурная группа, которая прибыла на место происшествия уже через пять минут. Практически сразу на МТ-ЛБ прибыл и Романов. Он критически осмотрел лежащий на боку КамАЗ, потом на трясущихся от холода разведчиков…

— Так, все в расположение отряда бегом марш! Лунин на месте!

Разведчики рысью кинулись греться. Дима Лунин опустил голову.

— Рассказывай! — зло потребовал командир.

— Да это… кто ж знал… только в воду вошли, тут же понесло… а сейчас вон, еще и на бок положило… лобовое стекло выдавило…

Романов несколько минут рассматривал грузовик, потом снова подошел к Лунину:

— Как доставать будем?

— К тягачу прицепим, дернем…

— А кто полезет цеплять? — Романов внимательно посмотрел в глаза «преступника».

— Понял… — кивнул Лунин. — Давайте трос.

Капитана обвязали веревкой, чтоб не унесло, дали в руки трос, и он полез в воду. Вода была ужасно холодная, а поток излишне быстр… в результате чего уже через минуту Лунин сидел на берегу, пытаясь отдышаться и согреться.

Потом он еще три раза лазил в воду, и все это было напрасно…

Потом было много других попыток зацепить грузовик…

Потом пригнали из рембата 42-й дивизии автокран и подсадили Лунина на КамАЗ на крюке, благо вылета стрелы хватило. Лунин зацепил, наконец-то трос, после чего прыгнул в холодный поток и все опасались, что он, обессиленный, уже не выплывет… но он выплыл метрах в двухстах ниже по течению. А грузовик вытащили. Потерянное оружие не нашли.

Для «легализации» события (для списания потерь на "боевые"), Романов и весь штаб долго придумывали сказку о внезапном нападении противника, о подлом маневре чеченов, которые заманили преследующую их группу в быстрый поток горной реки, из-за чего был выведен из строя КамАЗ, и утрачено пять стволов. Хорошо, что еще все живы остались.

КамАЗ еще долго стоял в расположении отряда весь разбитый потоком, с кабиной, полной каких-то веток и камней…

А баран к вечеру того дня оклемался, встал на ноги и ушел.

*****

ШОКОЛАД

Командир роты специального назначения капитан Саня Савеловский очень любил сладкое. Направляясь в Чечню он предусмотрительно закупил большую картонную коробку «Сникерсов», которую для конспирации завернул в газетную бумагу и спрятал на самое дно своей большой сумки.

Прибыв на место, Саня закинул сумку под койку и принялся тщательно бдить за тем, чтобы никто преждевременно не догадался, что же привез он в своей большой сумке. Он думал, что как можно дольше протянет хранение, и есть шоколад начнет тогда, когда до отправки домой останется невыносимо мало — а сладкое при этом будет сглаживать эту невыносимость. Соседом по палатке у Савеловского был его заместитель капитан Серега Юрьев, который в такой же сумке привез тридцать бутылок китайской водки «Ант-водка».

В промежутках между боями «Ант-водка» имела свойство заливаться в глотки офицеров-разведчиков, закуска же при этом доставлялась из отрядной столовой или с соседнего рынка. Но вот настал тот день, когда закуска закончилась прежде, чем молодые офицерские тела успели насытиться китайским алкоголем. И Саня неосмотрительно полез за шоколадом.

Это был грубый стратегический просчет…

Через пару дней Юрьев собирался на боевой выход вместе с двумя группами роты Савеловского. Собирая свой рюкзак, он повернулся к ротному:

— Саня, слушай… дай мне на выход два-три «сникерса»… а то сам понимаешь… в засаде лежишь когда… так иногда жрать хочется…

Отказать Саня не смог. Обрадованный Юрьев бросил в свой рюкзак три батончика «сникерс» и укатил на боевые на Дагестанскую границу.

Вернувшись через десять дней Серега не застал Савеловского в отряде. Ротный вместе с двумя другими группами своей роты укатил воевать в сторону Ведено.

В общем так и пошло — Савеловский на выходе, Юрьев в отряде. Юрьев на выходе — Савеловский в отряде. Все бы ничего, но тут приближался день ВДВ, и так получилось, что заместитель наконец-то встретился со своим командиром. Нужно было что-то думать, как справлять Святой праздник, а потому Саня решил угостить друга шоколадом…

Саня полез за сумкой, выволок ее из-под койки, и стал перебирать манатки, выискивая заветную коробочку. Юрьев в этот момент слегка напрягся. Но Саня этого не видел.

Коробочка нашлась немного не в том месте, куда ее крайний раз прятал Саня. Он с трепетом и страшными догадками схватил картонную коробочку и вдруг с ужасом ощутил зловещую пустоту. Коробка прогнулась от нажатия пальцами. Саня даже дышать перестал и медленно открыл крышку.

Коробка была пуста. Несколько мгновений он смотрел на дно коробки, видя там только пару оберток от шоколада. В висках начали бить молоточки.

Тут из угла палатки подал голос Юрьев:

— А, забыл тебе сказать… Саня… я… в общем…

— Что? — Савеловский повернулся к своему заму.

— Ну… это… я как с боевых приходил… мне так сладкого всегда хотелось… а тебя-то нет… думал, что ты бы разрешил…

— Что? — глаза Савеловского наливались праведным гневом: — Где мой шоколад?

— Саня, ты не переживай… я тебе на рынке куплю этот «Сникерс»…

— Где мой шоколад?

— Саня… ты не злись… в общем… так получилось… я и сам не ожидал, что он так быстро закончится… Короче, я его съел…

— Съел?

— Да. Спасибо… было очень вкусно…

— Съел… съел… — повторял Савеловский.

— Сань, да брось ты так переживать… это же всего лишь шоколад… — Серега пытался успокоить ротного.

И тут Савеловского наконец-то прорвало:

— ЭТО ДЛЯ ТЕБЯ — ВСЕГО ЛИШЬ ШОКОЛАД! А ДЛЯ МЕНЯ ЭТО НАДЕЖДА НА ВОЗВРАЩЕНИЕ! ДЛЯ МЕНЯ ЭТО ГАРАНТИЯ ТОГО, ЧТО Я ВЕРНУСЬ ОТСЮДА ЖИВЫМ! А ТЕПЕРЬ ТЫ МНЕ ВСЮ МОЮ НАДЕЖДУ СОЖРАЛ! ВСЮ МОЮ ГАРАНТИЮ СЛОПАЛ! СКОТИНА! ПОДОНОК! ТЫ МЕНЯ ПРОСТО УБИЛ! ВОТ ТЕПЕРЬ САМ ВМЕСТО МЕНЯ БУДЕШЬ ХОДИТЬ НА ВСЕ БОЕВЫЕ!

Друзьями они, конечно же, остались.

Только Саня на боевые до самого конца командировки уже не ходил. Потому что его лучший друг СОЖРАЛ НАДЕЖДУ…

*****

ЗАПАХ АРМИИ

Иду по улице родного города. Солнце светит, птички, как положено, щебечут. День воскресный, но иду я на работу, и, как бы, спешу. Внимания на прохожих практически не обращаю, очки темные надел — мне все пофиг, я в танке.

Но тут вижу, на встречу идут три срочника. Видать либо в самоходе, ничего не боятся, либо в официальном увале. Тут уж бояться вообще им нечего. Парни в полевой форме (собственно давно я не видел на бойцах парадки). Идут на встречу.

Чисто автоматически по ряду признаков, известных каждому отслужившему срочку, пытаюсь вычислить их положение в армейской иерархии и период службы. Так, не задумываясь особо, просто на автомате, по старой, не умираемой привычке…

Ремешки подтянуты, но не "по голове", а более свободно. Еще не дембеля, и даже, не «деды», но уже далеко не «духи». Молодым бойцам старослужащие ремешок отпускают по размерам головы. Потом такой ремень застегивается на теле молодого военнослужащего. Хорошо тому военному, которого плохо кормили. Не так чувствительно. Но сколько я видел в армии упитанных мальчиков, у которых буквально шары на лоб вылезали, когда пара-другая дембелей кряхтя от напряжения, застегивала на не худеньком тельце кожаный (или «деревянный» — кто знает, поймет) солдатский ремень! Мне повезло, что в детстве мало ел каши. Ремень на меня налезал без особых потерь (чего смеяться, я когда пришел в армию, весу во мне было 55 кг…). Хоть и было не удобно, но вскоре я понял преимущества такого способа ношения амуниции: затянутый ремень всегда держал меня в напряжении, а потому далеко не редкие дембельские шутки с пробивками фанеры (Доклад! Фанера трехслойная бронебойная к осмотру готова!) заканчивались ничем. Пресс в состоянии был держать любой удар (вот тут-то и пригодились занятия Кекусином). Отлетал, бывало, далеко. Но дыхание ни разу не сорвали при таких вот шутках. Так что для меня затянутый ремень был не в напряг, а даже как защита. А еще такой прикол был: натянутость ремня проверялась накручиванием бляхи вокруг свой горизонтальной оси. Сколько раз провернется бляха, столько и будет последующих взысканий — это могли быть отжимания от пола, ползанье под койками (т. н. "обкатка танками") и еще много других способов подавления личности в аспекте воспитания воина. А еще ремнем били по заду, переводя из «духа» в следующую иерархическую ступень — в «удава». А потом начмед в бане спрашивал: а почему у вас, товарищ солдат, синяк на ягодице имеет правильную пятиконечную форму?

Перевожу взгляд на сапоги. Сапоги у бойцов кирзовые, подвернуты они внутрь примерно сантиметров на шесть-семь. Командиры бойцов сейчас не видят, поэтому они и подвернули сапоги — когда вечером они вернутся в свою часть, сапоги будут отвернуты, как положено, но полоска сгиба останется — вот еще один признак, что воин уже старый и умудренный, но в старослужащие еще не дорос.

Помню, как мне выдали сапоги. Привезли нас с поезда в часть и сразу в баню. Там свои манатки сложили мы по своим же сумкам да рюкзакам, какой-то майор (это был начмед, я потом позже понял) сказал, что наши манатки будут отправлены домой Почтой России. Для этого каждому выдали по клочку бумаги, на котором нужно было написать свой домашний адрес. Ни хрена ничего домой так и не вернулось. Тут нас всех в баню загнали, полсотни человек на пять еле живых кранов. Вода в них чуть теплая. Помылись, вышли, и тут нам начали выдавать форму. И сапоги дали. А сапоги были связаны между собой веревкой. Я один сапог ногами прижал, а другой начал тянуть на себя, веревка лопнула, и сапог мне залетел прямо в нос. Нос разбил в кровь. Сижу, кровь вытираю. Первый день в армии. Нифига себе, думаю, начало службы…

Сапоги снимаются в армии только на период сна военнослужащего. Вот как объяснить штатскому, что сапоги в армии носятся с утра и до отбоя. А если стоишь в наряде, то и дольше. Походив в кирзе так с годик, воистину понимаешь старую солдатскую пословицу: "кто не носил сапог, тот не знает цену тапочкам". Проходив месяц в сапогах, после присяги меня отпустили в увольнение, а в увольнение выдали ботинки. Я шел в этих ботинках, и просто не чувствовал их веса. Мне казалось, что никакой обуви, кроме этих ботинок, в мире нет удобнее!!! Разумеется, ношение сапог сопровождалось и такими муками, как потертости, а у многих, и более серьезными болячками. Портянки наматывать я научился быстро — можно сказать, что на гражданке я умел это делать, правда, не так изящно, как я научился в армии, но все же… не на пустое место пришел, а, так сказать, с теоретической подготовкой. Но ноги я стер уже к исходу следующего дня. В последующие дни было только хуже, и к концу недели я уже хромал, как заправский инвалид. Таких как я, было много — куда как больше половины. Интересно было смотреть на роту молодого пополнения, идущую на плац (или с плаца, или куда угодно): впереди краса и гордость роты, а сзади толпа хромоножек с вымученными лицами — так называемые "умирающие лебеди". Шрамы от тех сапоговских ран до сих пор на ногах, как память потомкам… Однако, сейчас, если куда далеко шагать по пересеченной местности, под берцы я всегда наматываю портянки. Это надежнее носков. Проверено.

Бывало как: идешь в начале службы по луже радостный, думаешь, что сапог-то непромокаемый. Потом оказывается, что нет. Но уже поздно. В самом начале службы сапоги уже практически не годные, а тебе еще служить и служить. В батальоне связи были мы на учениях четверо суток. И все это время дождь лил не переставая. Грязи было по колено. В прямом смысле этого слова! Никогда и нигде больше я не видел столько грязи, сколько ее намесили около сотни машин трех батальонов связи. Благо, что лето еще было, но и то. Так ноги всё это время были мокрые и холодные. Приходилось поверх сапог надевать чулки от ОЗК. Я их сверху подвязывал, и грязь поверх сапог не набиралась. К зиме на сгибах уже были дыры. При первом же снеге набрал его полный сапог, зашел в казарму, он растаял, а тут команда: строиться на плацу… И с мокрыми ногами на плац. Было весело.

А как чистить сапоги? Это же вообще отдельная тема! Такая банка ваксы, килограмм на пять. Поставили ее в курилке — это для вас, молодые. На пятьдесят рыл только две щетки. В очередь, сукины дети! Перед каждым построением — обязательно надо почистить сапоги. Солдат с грязными сапогами — это как преступник-убийца на гражданке. По крайней мере, командиры орут таким голосом, будто чикатиллу загоняют.

Анекдот бессмертный в тему: идет солдат с грязными сапогами, навстречу командир: "почему у вас, товарищ солдат, сапоги не чищены?" боец отвечает: "а вас это не. бёт!" Тут командир давай орать, вопить, солдат оправдывается: "в казарме ваксы нету!" Командир отвечает: "А меня это не. бёт!". Тут солдат подводит итог: "Я же говорил, что вас это не. бёт!".

Не было такого случая, чтобы вышестоящее командование прошло мимо грязных сапог. Но, как я понимаю, это когда им делать нечего. Вспоминаю себя после первого боевого выхода: стоим в каре, грязные, как свиньи, ну и, разумеется, обувь (берцы тогда были) с ошметками грязи. Ротный смотрит на нас, все живы, задание выполнено… и даже про грязную обувь ничего не сказал…

А в части, помню, уже под дембель, какое-то очередное построение, все бегут, суета… я встаю во вторую шеренгу, и когда мимо идет старшина и смотрит на обувь, обнимаю ближайших двух товарищей, висну на них, а ноги сгибаю в коленях. Обуви не видно. Старшина мимо так и прошел. Проскользил взглядом: нет грязных ног — значит, все хорошо. До него даже не дошло, что ног вообще нет. Вся рота потом валялась…

А если вспомнить те шедевры обувного искусства, которые рожают дембеля перед отправкой на Родину! В батальоне связи у дембелей я видел такие эксклюзивные шедевры, о которых любой сапожник может только мечтать! Дембеля сутками сидели за изготовлением своей формы, и в частности сапог. Первым делом у дембельского сапога укорачивается голенище. Сбоку делается разрез под небольшую шнуровку — а шнурки из белой тесьмы (в ВДВ и Спецназе — из стропы). Сапоги должны быть обязательно «замшевые» — это те сапоги, у которых, видимо по ошибке, кожаная часть сшита кожей внутрь, а замшей наружу. Так вот эта замша разглаживается утюгом и носку сапога придается форма гроба. В конце девяностых годов было модно такие туфли носить, которые так и назывались — «гробы». Непобедимая и легендарная носила этот писк моды за много лет, как он вышел в мир. А еще дембельские сапоги изнутри обшивались красным бархатом. Бархат «доставался» в клубе части, где им устилали столы по торжественным случаям. Помню, у нас в части проходил показательный выездной суд над ворами в погонах, так один стол был закрыт сукном, на котором сбоку зияла приличная дыра, явно сделанная умелой рукой сапожника-дембеля. В такой сапог даже ногу ставить не осмелишься по первому разу. Слишком уж красиво сделан.

А еще кирзовым сапогом можно душу хоть из дьявола выбить. Мне ротный берцем сломал на левой руке вот ту косточку, которая является продолжением мизинца. Тренировочный бой, блокирую удары, тот наседает, а отступать нельзя — будет еще хуже. И тут я вместо того, чтобы нырнуть в сторону, блокирую рукой его ногу. Аж свет в глазах потух от боли. В двух местах косточка сломалась. Но, ничего, зажила. Обиды на Иванова не держу. Сам виноват.

Или еще приятно сапогом в солнечное сплетение отхватить. Или как сержант Попов, пришедший к нам после учебки, свой авторитет среди своего призыва ставил: подходил ночью к спящему, и со всей силы сапогом бил человека в переносицу. Крови обычно много из той переносицы вылетало. Как мне потом Колдун в письме написал, Попов домой на дембель не доехал. Ехал вместе со всеми в поезде, а потом куда-то пропал. Зарился, он было и на меня, на дембеля тогда уже. Но своевременная обстоятельная беседа со ссылкой на полученный боевой опыт, успокоила мальчика. Весу в нем было килограмм девяносто, но душа оказалась слабой. Перепугался, бедняга, сильно. А потом, как я понимаю, свои с поезда его и сбросили. А вот снимай он перед ударом сапоги, может, и не сбросили бы… но сапоги ему явно не простили.

В роте СпН я получил горные ботинки в качестве подарка от самого ротного, когда отморозил свои копыта по его вине (я его за это не виню). Ботинки эти я носил примерно месяц, они были старые — он в них еще по Гиндукушу лазил. Потом в роте выдали всем такие ботинки с высоким берцем. Эти ботинки я получил 1 апреля 1994 года, а бросил в костер, как совершенно не годные, аж летом 2002 года! Все это время они мне служили верой и правдой.

Невольно прислушиваюсь к идущим ко мне бойцам — не звучат ли подковки. Нет, не звучат. Тут два варианта: либо в части просто нет подковок, либо по статусу им еще не положено подковки носить. Про подковки вообще история отдельная. Вот не поймут меня штатские! Не поймут! Кто из не служивших, знает команду: "правую ногу на носок ставь!". Вот для чего такая команда подается? Кого не спрашивал, никто не знает. А подается она для контроля за стоптанностью каблуков армейского кирзового сапога. Тут вот какое дело: на солдатском сапоге каблук — вещь заменяемая. Стоптал его на половину — смени. За полгода можно три каблука стоптать. Зимой каблуки вообще не стаптываются, а летом — только держись. Но тут тоже есть момент, где можно продемонстрировать свой статус. Пусть часто каблуки только молодые меняют. Старослужащий мудрый воин вобьет себе в каблук тремя малыми дюбелями специальную подковку. Металл будет стираться, а резина каблука останется целой. Сменить подковку — дело нескольких минут, сменить же каблук — это не один час возни. Обычно, молодой воин все делает сам. Поэтому будь ты самая последняя белоручка, никто за тебя в армии каблуки на твоих сапогах менять не будет. И потому белоручка берет сапожный молоток, железную ногу и вперед, к устранению недостатков! Помню, как я мучился первый раз. А на это дело смотрел один дембель, нормальный был пацан, без всяких понтов. До службы в нашей роте в Тадже повоевать успел. Так он долго смотрел на меня, башкой качал, а потом взял, да и показал, как правильно надо делать. Через полчаса я уже все закончил. До сих пор с теплотой этого мальчишку вспоминаю. Золото был человек. Правда, как-то попало от него, но сам понимаю, что за дело.

А как подковки прибиваются? В смысле не техническом, а организационном. У нас было принято, что подковки можно носить, став по армейским понятиям «фазаном», т. е. отслужив год. Но находятся зловредные молодые бойцы, которые начинают портить нервы старослужащим еще задолго до указанного срока. Мой призыв набил подковы еще зимой — все ж крутые. Особенно друг перед другом. Тут старики возвопили: да что же это такое, мол, как можно, скоро нас эта молодежь заставит еще и ЦП мыть!? Ну, тут нам всем предложили снять подковы. А куда их снимешь? Обидно, столько старался… не стал снимать. Бейте, режьте, снимать не буду. Помурыжили немного, и все затихло. А потом, помню, сами уже старые, стодневка идет… а мы из командировки только приехали, все такие боевики офигенные, сплошные рэксы спецназовские… а в роте молодежь появилась. И тут перед построением, стоим, важные, переговариваемся, а с КПП выбегает наш молодой бойчелло, и на цыпочках мимо нас. Стоять — бояться! Оказалось, подковки прибил, молодой. На цыпочках хотел тихонько проскользнуть. Не удалось. Стали ему рассказывать, мол мы тут по кавказским горам… по ночам… все нас там боялись… а он тут на всем готовом… и тому подобные сказки, а он стоит, чуть не плачет. И рад бы сию минуту подковы вынуть, ан нечем…

Иду, бойцы приближаются. Смотрю на них, пытаюсь разглядеть значки на груди. Значков у них нет. У нас на срочке наличие значков (и их количество) достаточно точно могло сказать о статусе солдата. Если боец первого периода службы где-то притырил «бегунка» (знак «Воин-спортсмен» 1-й, 2-й или 3-й степени) и нацепил себе на грудь, значит, воин достаточно крут, чтобы не бояться, что знак отнимут старослужащие. Тут вот ведь какое дело — «бегунки» у старослужащих уже давно есть, а потому для себя отнимать не будут. А если пацан хороший, зачем у него отнимать. Ну, разумеется, предел тут тоже есть. Если молодой, вдруг заимеет значков на груди больше, чем у старого, тут-то ему и кранты. Придется расставаться. На все эти «бегунки», классность, отличников и парашютистов наши командиры смотрели сквозь пальцы. Хотя, помню, был случай, когда ротный поймал одного дембеля (это был Рыжий, герой многих моих рассказов) и, ткнув ему пальцем в грудь, сказал, что на дембель Рыжий поедет только после того, как реально заработает себе все то, что у него висело на груди. Самым страшным для Рыжего оказался значок "100 отличных караулов", который он выменял где-то на складе не в нашей части. В караулы мы ходили редко, и у меня к концу службы их было всего тринадцать. Не больше было и у Рыжего. Если бы ротный уперся, Рыжий бы сдох в караулах. Так же у него висели на груди "Специалист 1 класса", Золотой «Воин-спортсмен», "Отличник Советской Армии" (до сих пор вижу такой значок на защитниках России), и еще у него был единственный честно заработанный «Парашютист-отличник», но колодка этого значка говорила о том, что обладатель знака совершил не менее пятидесяти пяти прыжков. В реальности у Рыжего не могло их быть больше четырнадцати — по семь за период обучения. Не знаю, где он притырил цифру «50» на знак и «5» на колодку, но, судя по значку, он был в роте второй парашютист после зама по ВДС капитана Сережи Лютикова. У меня так и остался значок «Парашютист-отличник» с цифрой «10» на знаке и «2» на колодке, хотя у меня к концу службы было 17 прыжков (3 дома и 14 в армии). Как-то не особенно я старался блюсти точность в этом деле…

Нет у бойцов значков. Может, вообще у них значков в части нет? Начинаю приглядываться к эмблемам — кто такие? Из какой части? Связь. О, это те, которые за городом стоят. Радиоразведка. Осназ. Нет у них наглости спецназовской в глазах. Да и откуда взяться. Примера-то брать не с кого. Это Уссурийск по норам прячется, когда второе августа наступает: бригада спецназа и десантно-штурмовая бригада — есть кому развернуться. А у нас в городишке тихо. Разве, что я в парке пьянку организую… так обычно же без мордобоя. Культурно. По крайней мере, без сильного мордобоя. Чекисты меня подкалывают, мол правило себе завели: утром третьего августа, приходя на работу, не забыть заглянуть в обезьянник, проверить, не лежит ли там мое тело, а если не лежит, все равно просмотреть сводку, не мог я не отметиться…

И вот идут эти трое срочников, уже близко ко мне. Смотрю им в глаза. А в глазах та самая неописуемая радость временной свободы. Свободы, которая у них закончится через несколько часов… и опять у них начнутся армейские будни…

Разминулись. Прошел мимо бойцов.

И тут я почувствовал запах. Тот запах, который ни с чем нельзя сравнить. Так пахнет казарма. Запах только мелькнул, но и того хватило. Здесь весь букет. Здесь и вакса для чистки сапог, здесь и мастика для натирания полов, здесь и кожа солдатского ремня, здесь и оружейное масло. А еще здесь усталость солдатская и недосып. Здесь и перловая каша и тушенка. Здесь и построения и разводы. Здесь караулы, наряды, гауптвахта и парко-хозяйственные дни. Здесь полигоны, техника и оружие. Здесь марш-броски и спортивные праздники. Здесь казарменный мордобой и занятия по рукопашке. Здесь бронежилеты, каски, рюкзаки. Здесь парашюты, самолеты и воздушный простор. Здесь рейды, засады и смертельные бои. Здесь раненые и больные, здесь живые и мертвые.

И тут я подумал: это — армия.

Именно так она и пахнет.

Этот запах забыть нельзя.

*****

ВОВКА

На краевом призывном пункте начальник медпункта отдельной бригады специального назначения старший лейтенант Кириллов работал не долго. Выбирать по большому счету было не из кого. Последнее время в армию шли только те, кто не смог отмазаться, не смог закосить. Страна упорно не хотела иметь сильную армию…

Кириллов выбрал несколько человек хоть как-то отличающихся по своему физическому развитию от тех дохликов, которые скучали на призывном пункте, посадил их в машину и повез.

Повез их служить в СПЕЦНАЗ.

Честно говоря, Вовке было без разницы, куда его заберут служить. Ну, попал в спецназ, вот и хорошо. Хоть не на флот, где служить надо было на полгода больше. И то ладно.

В бригаде Вовка пробыл не долго. Его, как более-менее физически крепкого, быстро выделили из новобранцев и решили, что из Вовки получится не плохой сержант.

— Хочешь быть сержантом? — спросил командир отряда.

— Мне без разницы… — отозвался Вовка.

Через три дня он уже был в Печорах, где находился в те стародавние времена 1071-й учебный полк специального назначения, который готовил младших командиров и специалистов для частей специальной разведки.

Было там тяжело. Командиры, практически все прошедшие Афганистан, не жалели своих сил в воспитании молодых бойцов. Много было интересного, много не интересного, о чем Вовка впоследствии совершенно не хотел вспоминать. Хорошо, наверное на всю жизнь, запомнилась ему та самая "адская лестница", через которую прошли все, кто хоть день прослужил в 1071-м полку…

Начальник ПДС учебного батальона стоял перед «стартом», где выстроенных парашютистов крайний раз осматривали инструкторы.

— Значит так, бойцы, — говорил начальник ПДС. — Прошу меня не огорчать — не совмещайте свой первый прыжок с последним…

Вовка стоял на «старте» и мысленно вспоминал, как он укладывал купол своего парашюта. Все этапы укладки он прокрутил в голове несколько раз. Инструктор, который проверял его парашют, даже похвалил Вовку за то, как тот аккуратно и быстро налистал купол, как правильно (в отличие от мн

Часть 1

Разведчиками не рождаются

Стрелять, так стрелять

Моя вера в абсолютную непобедимость Красной Армии и в непревзойденное благородство и профессионализм её воинов рухнули именно в тот момент, когда меня самого призвали служить срочную службу.

Это был памятный день 19 мая. В городе нас, десять призывников, посадили в поезд, родные помахали руками на прощание, и поезд пошел. Мой одноклассник Андрюха Муковоз ехал на КСП (краевой сборный пункт) с большим синяком под глазом – бандитом он был еще тем, и с первого класса не пропускал ни одной потасовки. Под самый призыв он намахнул лишнего, и видать что-то с кем-то не поделил, за что и поплатился впечатляющим «фофаном». Кроме меня, Андрея и остальных призывников, был еще долговязый прапор из военкомата, который всю дорогу бестолково суетился, вопил по чем зря, и просил особо отъявленных сильно не нажираться. Водки было много и особо отъявленные, понимая, что на краевом сборном пункте водку все равно отнимут, пили как не в себя. Я тогда еще придерживался здорового образа жизни, и выпил не больше поллитра, а вот Андрюха Муковоз был особо отъявленным и утром, во Владивостоке, ему трудно было передвигаться из-за сильной головной боли и остаточного опьянения. Это меня забавляло, и я его постоянно подначивал.

Краевой сборный пункт представлял собой П-образное здание дореволюционной постройки, в котором заседала ВВК (военно-врачебная комиссия), а так же находилось временное жилье для тех, кого не успели развести по воинским частям в течение рабочего времени ВВК. Когда мы приехали, во дворе стояло несколько человек из числа тех, кто провел здесь ночь. У всех были красные глаза. Выяснилось вот что: как это водится, народ, прощаясь с гражданской жизнью, отмечал уход в армию (кто-то на флот) с размахом. Пили много, закусывали мало. Потом начали колотить друг другу рожи, что не было воспринято руководством сборного пункта как нормальное развитие событий. В общем, руководство зашло в это подобие казармы, и для успокоения призывных масс применило слезоточивый газ. Там отравленные газом и провели остаток ночи.

По результатам комиссии меня и Муковоза в армию временно не пустили. Меня из-за того, что мне удалось убедить комиссию, что российской армии больше нужен водитель, чем не водитель (через несколько дней я ожидал экзамены в автошколе, в которой отучился за родительские деньги), а Андрея просто побоялись отправлять в войска с таким синяком под глазом. Это был как раз тот период, когда комитет солдатских матерей только набирал силу, и командиры еще не знали, какую именно суровую военную действительность прятать от комитета. На сборном пункте решили, что будет лучше, если Муковоз повременит немного с армией, а армия повременит немного с Муковозом. Меня и Муковоза отправили на несколько дней домой.

На обратном пути мы купили четыре бутылки пива, и в ожидании своего поезда сели на открытой площадке морского вокзала (от железнодорожного его разделяет только акведук) с прекрасным видом на загаженный Владивостокский порт. Кстати сказать, что наш прапор еще утром на автобусе умотал обратно, не дожидаясь от краевого сборного пункта очередных армейских сюрпризов. Поэтому руководство КСП скрепя сердце приняло смелое решение направить нас обратно самостоятельно и даже выдало проездные документы.

На соседней лавочке сидел какой-то мужчина, в строгом костюме, в шляпе, с портфелем у ноги и газетой в руках. Через какое-то время со стороны акведука раздался громкий галдеж, и я увидел толпу цыганок, идущую в нашу сторону. Я даже залюбовался их пёстрыми одеждами, но Андрей знал что-то другое, про возможности этих женщин.

– Делай как я! – мгновенно он соскочил с лавочки, ударил бутылкой о бетонное основание скамьи, превращая пивную тару в «розочку» – весьма эффективное холодное оружие.

Я замешкался, но увидев его страшные глаза, понял, что действовать нужно немедленно. В моих руках, несмотря на достаточное количество оставшегося пива, появилась такая же «розочка», и мы спинами прижались к парапету, за которым было пространство метров в десять свободного полета.

Обходя мимо нас, цыганки сверкали глазами и кричали что-то обидное, но мы стояли, выставив перед собой битые бутылки, и они обходили нас, предпочитая не связываться. Они со всех сторон атаковали мужика, буквально закрыв его со всех сторон своими телами. Он орал, пытался сопротивляться, но это было просто невозможно – из этой человеческой кучи выбегали цыганки, с какой-нибудь шмоткой в руках, и бежали прочь. Когда, через минуту, они отступили и бросились врассыпную, мужик стоял возле лавочки в одних трусах, беспомощно озираясь в поисках милиции. Но стражей порядка нигде не было.

– Уходим, – предложил Андрей, и мы быстрым шагом покинули это место, переместившись вовнутрь морского вокзала, где вероятность подобного ограбления была все же ниже, чем на открытой площадке.

Вскоре поезд увез нас в родной город.

Через пару дней отец привел меня к местному начальнику милиции с просьбой в виде исключения принять у меня экзамены по вождению, так как вдруг выяснилось, что экзамены на ближайшие дни отменили. На что начальник милиции сказал, чтобы я просто пришел за своим водительским удостоверением в пять часов вечера. Дело было в том, что на тот момент времени мой отец был еще при власти, и подобные вопросы решались походя (я даже потом понял, что если бы я захотел, то он легко бы смог «отмазать» меня от армии, но в семье мы и мысли не допускали о подобном развитии событий). Я даже вначале переспросил главного милицейского начальника, сколько и куда нужно заплатить, на что он просто повторил свою фразу. В пять часов вечера в отделении ГАИ я забрал права, и до отхода ко сну был самым счастливым человеком на земле.

В российской армии я оказался через две недели. На первом же построении психолог окружной бригады связи, куда я попал, майор Хлестовский, сказал:

– Запомните, бойцы, главное военное правило – «человек, это такая скотина, которая ко всему привыкает».

Потом он что-то говорил о том, как нужно стойко переносить тяготы и лишения военной службы. Пару дней спустя пьяный прапорщик Белоусов так объяснял положения Устава относительно преодоления этих тягот и лишений:

– Мы, офицеры и прапорщики вам создаем тяготы и лишения службы, а вы, солдаты и сержанты, должны их стойко и мужественно переносить…

Это тоже было правдой. Тогда у меня и пошатнулась вера в наши вооруженные силы.

Ну так вот. Все мои представления о мастерстве наших военных окончательно рухнули в тот день, когда нас перед присягой привезли на стрелковый полигон. Каждый боец Красной Армии перед присягой должен отстрелять из автомата несколько патронов, по всей видимости, для того, чтобы иметь хоть отдаленное представление, что это за кусок железа, с которым нужно принимать священную клятву. Помню, что за день до стрельбы ротный, фамилию которого я даже не старался запомнить, выразил уверенность, что хоть один из нас хоть раз попадет в мишень. Весь день народ в роте молодого пополнения рассказывал друг другу истории о том, как и где кто-то стрелял, типа «да я в глаз белку бил…». С 12 лет я занимался стрелковым спортом – пулевой стрельбой, и к 16 годам выполнил норматив кандидата в мастера спорта по стрельбе из пистолета. Потом Советский Союз начал неудержимо распадаться, а с ним и система ДОСААФ, которая давала возможность бесплатно заниматься стрелковым спортом и участвовать в соревнованиях – крайние соревнования, на которых мне довелось быть, прошли летом 1992 года, когда мне было 17 лет. Мне, кандидату в мастера спорта по стрельбе из пистолета, было страшно от мысли, что я буду мазать из автомата, из которого я до этого еще ни разу не стрелял. К тому же, в целях исключения возможности этими промахами снизить свой еще никак не наработанный «стрелковый» авторитет, я не стал никому говорить, какую имею спортивную квалификацию. Если попаду в цель, это будет большой плюс. Куда больший, чем минус для кандидата в мастера, промахнувшемуся по мишени…

Когда я увидел, как стреляли на моих глазах двести солдат и около сотни офицеров, я вдруг совершенно отчетливо наконец-то понял, почему наши генералы с горечью в глазах сетуют на «недостаточный уровень боевой подготовки…».

Из двухсот солдат и сотни офицеров по одному разу в мишень попали человек двадцать. По два раза попали трое. Все три мишени смогли положить только двое офицеров. И то, как мне показалось, оператор на пульте управления мишенным полем просто подыграл им, потому что стреляли в этот момент комбриг полковник Шаталов и начальник штаба бригады подполковник Екименко. После этого Шаталов долго ругал весь личный состав за тот пресловутый «недостаточный уровень боевой подготовки». Интересно мне стало, с использованием каких методов Шаталов намеревался научить бойца стрелять, если тут же полковник обронил, что… «Родина выделяет на вас огромное количество боеприпасов – двенадцать патронов, а вы, козлы вонючие…». На гражданке, только за одну тренировку, я выстреливал в среднем до тридцати патронов. В неделю у меня обычно было три тренировки. Но бывало, что перед соревнованиями приходилось за один день выстреливать по двести и более патронов. Это неимоверно тяжелый, тонкий, точный и терпеливый труд. Ничего общего с полковником Шаталовым в спортивной стрельбе нет.

Так уж получилось, что сразу за этими двумя великими стрелками стрелять выпало мне. Полковник даже не обернулся на меня, когда я проходил мимо него на огневой рубеж, и неуклюже отдавал ему честь (или то, остатки чего еще не вытравила из солдата «рота молодого пополнения»).

Делаю первый выстрел. Мишень падает. Ротный мне орет:

– Стреляй очередями!

По правилам стрельбы необходимо было стрелять короткими очередями, так как подразумевается, что неумение в прицеливании будет компенсировано количеством выпущенных пуль. Но ведь я знал, что промахнуться в такую мишень просто невозможно. По крайней мере, для человека, посвятившего спортивной стрельбе шесть лет. Прицеливаюсь. Нажимаю спуск. Выстрел. Мишень падает. Ротный орет:

– Минус балл! Очередями, гад, стреляй!

Я поворачиваюсь и нагло ору:

– Я и так попаду.

Мне предстояло поразить «пулеметный расчет».

– Я сказал – очередями! – отозвался ротный.

Тяну спуск и одиночным выстрелом валю последнюю мишень. Ротный орет:

– Минус два балла. Общая оценка – удовлетворительно.

Все, кто служил в армии и выполнял это упражнение, подтвердят – именно так и ставится оценка за стрельбу. Два одиночных выстрела подряд – минус балл. Три подряд – минус два балла.

Я спрашиваю:

– У меня девять патронов осталось. Куда их?

– Выстреливай туда, – ротный махнул рукой в сторону мишеней. Он потерял ко мне всякий интерес.

На мое несчастье эту стрельбу видел командир разведывательной роты. Он попросил меня повторить стрельбу. Подняли девять мишеней. Шаталов и Екименко подошли к огневому рубежу и не слова не сказали спецназовскому ротному. Я сделал девять выстрелов. Все мишени легли. Я обернулся на своих великих командиров. Надо было видеть их рожи…

Ротный улыбнулся и подмигнул мне. Неожиданно для самого себя я подмигнул ему в ответ. Отдельная рота специального назначения армейского корпуса базировалась на территории мотострелковой дивизии, являясь, по сути, самостоятельной войсковой частью. Командир роты набирал к себе бойцов со всех подразделений дивизии – и набирал только тех, кого считал нужным набрать.

Через три месяца я распрощался с бригадой связи навсегда. Но даже будучи снайпером в отдельной роте специального назначения, я всегда чувствовал, что стреляю на порядок лучше, чем все, с кем мне приходилось соревноваться. Виной тому был опыт спортивной стрельбы и понимание разницы между стрельбой спортивной и стрельбой боевой, снайперской. Я брал наставление по СВД и читал его ночами, разбираясь с таблицами стрельбы. Я своими руками собрал небольшой метеопост, украв в санчасти термометр, а в кабинете замполита старый барометр и самостоятельно изготовив прибор для измерения скорости и направления ветра. С помощью этого метеопоста я научился быстро готовить данные для стрельбы на расстояния более патисот метров. После моей демобилизации этот переносной метеопост остался в роте, и, наверное, сгнил еще до того, как были расформированы почти все роты специального назначения. За период службы в этой роте я дважды занимал первое место на сборах снайперов.

Позже я видел армейских снайперов, которые не знали что такое траектория полета пули, не говоря уже о деривации или упреждении. Они в глаза никогда не видели таблицы стрельбы. Стреляли они только по наитию, выставляя дальность в виде исключения. Их просто этому никто не учил. Эти снайпера, в числе прочих войск, пошли на новогодний штурм Грозного. Сколько погибло парней только потому, что они просто НЕ УМЕЛИ СТРЕЛЯТЬ.

Потому что… «Родина выделяет на вас огромное количество боеприпасов – двенадцать патронов, а вы, козлы вонючие…!»

Если ты мужик!

Отдельная рота специального назначения в месте своей постоянной дислокации ждала генерала Сивакова. Сие событие всегда вносило в размеренную жизнь роты свежую струю радостного вдохновения. На памяти рядового Черкасова до этого генерал Сиваков был в расположении роты всего один раз. Тогда еще ротному сильно досталось за одного группника, который нажрался накануне и не смог обеспечить свое появление на разводе. После того тяжелого случая лейтенант Власов был передан в распоряжение командира разведбата мотострелковой дивизии, где он (как бывший спецназовец) быстро стал командиром роты разведки… и ни о чем не жалел.

Но речь не про Власова, речь про Сивакова. Генералом Сиваковым именовался начальник разведки округа, непосредственный начальник всех разведывательных частей прославленного Краснознаменного Дальневосточного.

Сиваков славился своим крутым характером, и командиры всей мастей его побаивались. Сиваков умел держать вверенные ему разведподразделения в ежовых рукавицах. В свое время Сиваков командовал разведбатом одной из мотострелковых дивизий Ограниченного Контингента Советских Войск в Афганистане, а потому его можно было смело называть боевым офицером, знающим что нужно для боевой готовности войск. Но подчиненные всех уровней считали, что в первую очередь глаз генерала должен упиваться безупречным порядком на территории подчиненной ему разведывательной части.

Так вот, когда его ждала какая-либо разведчасть, в этой части происходили странные дела – почему-то весь личный состав вдруг бросал все свои занятия (даже контрактники переставали в каптерке играть в нарды) и рьяно приступал к наведению порядка. Порядок, как и во всех других частях нашей славной непобедимой армии, определялся убранностью снега (зимой), подстриженностью травы (летом), наличием (количеством) запасенной по этому случаю красной икры (из Амура) и водки из соседнего магазина (во все периоды). Ну, и общим порядком в расположении и на территории. В каждой части были свои особенности. К примеру, в окружной бригаде специального назначения достаточно было только красить свежей краской торцы боксов с техникой спецрадиосвязи, и время от времени подновлять памятник погибшим в Афганистане – все равно развал жилого фонда был такой, что никакими припарками не исправишь. Бригада была любимой частью Сивакова, и поэтому он на некоторые недостатки в ней иногда закрывал глаза. Однако командование другой разведывательной части – радиотехнической бригады особого назначения, попав как-то в немилость, было вынуждено построить ослепительно прямую и чудовищно ровную дорогу до автомобильной трассы – как по натянутой нитке, хоть из пушки стреляй (за исключением небольшого участка прямо перед КПП части – командир пошел на повышение, и про стройку дороги забыли). Везде были свои причуды. Отдельной роте в этом отношении повезло – в первый приезд генерала хватило только выравнивания артиллерийским тягачом МТ-ЛБ двух деревьев у КПП… но и сие действо легло тяжким грузом только на начальника разведки дивизии, на территории которой базировалась рота.

Командир отдельной роты майор Иванов посмотрел на свое доблестное воинство и почесал затылок. В строю стояло два командира разведывательных групп (в простонародье – «группен-фюреры»), командир группы спецрадиосвязи, заместитель по борьбе с личным составом, заместитель по ВДС, старшина роты, пять контрактников и двадцать срочников. По штату в отдельной роте специального назначения должно быть 115 человек в пяти группах. Такое количество людей в роте может быть только в военное время или в угрожаемый период, в мирное время хватало вполне и того, что сейчас стояло перед майором Ивановым.

– Получена новая вводная, – говорит Иванов с дрожью в голосе. – Из восемьдесят второго отряда мне только что сообщили, что генерал у них проверил содержимое прикроватных тумбочек, каптерок, бытовок, парашютного склада, оружейной комнаты. Так же проверялось знание личного состава по темам: разведывательные признаки расположения китайского артиллерийского дивизиона на огневой позиции, ведение разведки ночью в городе, уничтожение электротехнических аэродромных объектов, подрыв железнодорожного полотна. Через двадцать минут всем это знать! Генерал на вертолете уже направляется к нам. Так, Костин!

– Я! – бодро отзывается командир первой группы, глаза которого еще красны от ночного бдения с лебедями на берегу грациозного Амура.

– Со своей группой отправляетесь в расположение, наводите там полный порядок.

– Есть! – подчеркнуто четко кричит лейтенант.

– Гришин!

– Я! – отзывается командир второй группы.

– Парашютный склад, пункт приема личного состава, территория возле казармы!

– Так это, товарищ майор, территория возле казармы за разведбатом закреплена.

– Я знаю. Но кого драть будут, как не нас?

– Но…

– Выполнять!

– Есть.

– Капитан Шевченко!

– Я, – замполит скривился как червивый гриб.

– Контролируете работы на территории и в расположении!

– Есть…

Костин заводит первую группу в расположение. Осматривает фронт работ. Рота специального назначения занимает половину четвертого этажа казармы. На третьем этаже живет разведывательный батальон мотострелковой дивизии вместе с радиоразведкой. Четвертый этаж занимает рота спецназа и разведывательно-десантная рота разведывательного батальона (или по-другому – рота глубинной разведки). Половина казармы принадлежит спецразведке – на правах отдельной части. Вместе с этой половиной в придачу есть бытовка, сушилка, каптерка, оружейка, ленкомната, спортуголок, канцелярия роты, курилка, умывальник и туалет. Наряд по роте уже шуршит толчок.

– Та-ак… Костин заканчивает осмотр фронта работ. – Ты, – палец упирается в грудь рядового Черкасова. – Ты, как наиболее подготовленный писарь, будешь убираться в каптерке. Задача ясна?

– Никак нет… – Черкасов принимает положенное в таких случаях тупое выражение лица. Условия игры «я начальник – ты дурак» ему известны с первого дня службы в нашей легендарной армии.

– Заходим…

Офицер и разведчик заходят в каптерку. Каптерка представляет собой комнату метров шесть шириной и восемь длиной. Два окна. Вдоль стены ряд полок, на которых навалено всякого военного добра: бронежилеты, каски, подсумки, нагрудники, рюкзаки десантника, противогазы. Если хорошо поискать, можно найти столько всего интересного… лет на пять.

Костин идет вдоль полок и выдергивает, что плохо лежит. Плохо лежащее падает на пол.

– Здесь все… все… все убрать. И что бы чисто. Ясно?

Постановка задачи вполне убедительна и доступна. Черкасов кивает:

– Ясно, товарищ лейтенант, но одному никак мне не справиться. Нужен толковый помощник.

– Матюшин!

В каптерку заваливает сержант Матюшин.

– Будешь тут руководить. И что бы… если… сам понимаешь… голову сниму…

– Есть!

Матюшин вытягивается перед лейтенантом, получает в пресс дружеский удар кулаком и напутствие:

– Смотри у меня…

Костин выходит. Черкасов и Матюшин смотрят друг на друга. Теперь нужно вываленные лейтенантом манатки снова аккуратно втолкнуть на полках между рюкзаками и противогазами.

Через двадцать минут забегает ротный, видит, что работа проводится только «косметическая», проходит вдоль полок и вываливает на пол все, что там лежит. Задыхающимся голосом:

– Я же, блин, сказал… вашу мать… через два часа ОН уже будет здесь!!! А у вас еще конь не валялся…

С этими словами майор продолжает вываливать на пол различный мусор. В числе прочего на пол падает граната РГО. Стук металла об деревянный пол. Полмгновения тишины. Квадратные глаза человека, который при своей должности-то вроде ничему не должен удивляться…

– Это что?

– Что? – Матюшин и Черкасов в один голос.

– Вот это, – указующий перст направлен на гранату.

– Граната, – в голос.

– Какая, на хрен, еще граната???

– РГО, – в голос. Далее пояснения Матюшина: – Ручная, оборонительная…

– Откуда???

– С полки, – в голос. Черкасов добавляет: – Вы же ее сами, товарищ майор, на пол сбросили…

– С какой, на хрен, полки???

– Вот с этой… вроде…

Ротный понимает, что дальнейшие разговоры с подчиненными уже не уместны. Он знает, что если провести в каптерке детальный осмотр, можно и не только гранату найти…

Иванов забирает гранату, поворачивается, что бы уйти:

– Через два часа ОН будет здесь!!! Что бы все успели!!! Я вас тут закрою, что бы вы никого не припахали… и чтоб вас никто не видел…

– Есть! – Матюшин и Черкасов вытягиваются перед своим командиром.

Ротный выходит. Ему еще много чего нужно обойти. Много чему ему еще предстоит удивиться…

Разведчики смотрят на кучу манаток, вываленных в центре каптерки. Нужно приводить каптерку в порядок…

Приборка всегда приносит много мусора. Мусор по мере продвижения накапливается в углу каптерки. Постепенно куча мусора увеличивается…

Через час в дверь бешено стучит дневальный:

– МУЖИКИ!!! РОТНЫЙ ПРИКАЗАЛ!!! СРОЧНО!!! МУСОР!!! КУДА ХОТИТЕ!!!

– Так мы же закрыты…

Это для дневального не довод. Ему позвонил с КПП ротный и приказал. В конце приказа ротный добавил «бегом ко мне за ключами», эту фразу дневальный не расслышал…

Люди в каптерке ничего об этом не знают. Они закрыты. Дневальный:

– МУЖИКИ!!! РОТНЫЙ!!! ПРИКАЗАЛ!!!

Голос сорван. Что-то случилось. В армии часто что-то случается. Не будь она армией.

– Мы закрыты… – повторяет Черкасов.

– ДА ХОТЬ В ОКНО!!! – орет дневальный. – РОТНЫЙ ПРИКАЗАЛ!!! МУСОР!!! СРОЧНО!!!

Ну, срочно, так срочно. В окно, так в окно. Окно резко открывается, мусор вываливается вниз. Бумажки всякие крутятся в воздухе. Пыль сносит ветром в сторону. Перепачканные в солидоле тряпки, банка старой краски, пара бутылок из-под водки, остатки закуски в целлофановом пакете – это все летит вниз.

В последний момент Черкасов успевает увидеть внизу фуражку с высокой тульей. Погоны золотые. Генеральские. Успевает спинным мозгом понять – конец. Причем полный.

А тряпки солидольные (это водилы подменка, факт, вот ведь гад, не убрал вовремя) уже фуражки генеральской коснулись…

Замерли в ожидании. Присели у окна. Спрятались. Тишина. Ужас. Обещали, что через два часа приедет. А ведь вот как – ОН уже здесь. Час всего прошел. Резерв времени – один час. Расчет времени не оправдался…

С тряпками на фуражке…

– ЭТО КТО??? – крик снизу.

Крик, леденящий душу.

Матюшин смотрит на Черкасова. Сержант мусор не высыпал, но ведь он тут старший. Плохо будет обоим.

– ЭТО КТО ПОСМЕЛ??? – снизу.

Разведчики в растерянности. Ситуация неординарная. Не каждый день начальнику разведки округа банки с краской и старый мусор на голову высыпают…

И как он только под казармой оказался???

– КТО ПОСМЕЛ??? А НУ!!! Я ЖЕ ВИДЕЛ!!! НА ЧЕТВЕРТОМ ЭТАЖЕ!!!

Сердечки у обоих разведчиков с частотой двести ударов в минуту забились. Адреналинчик-то по кровушке забегал… ох забегал…

– Я ЖЕ ВИДЕЛ!!! А НУ, ВЫСУНЬСЯ!!!

Все, или героически стреляться… или…

– А НУ, ВЫСУНЬСЯ!!! КТО ТАМ ТАКОЙ СМЕЛЫЙ!!! ВЫСУНЬСЯ, ПОКАЖИ СВОЕ ЛИЦО!!!

Ну вот и все. Наказание неотвратимо. Отвертеться никак не возможно… только стреляться…

– НУ, КТО ТАМ ТАКОЙ СМЕЛЫЙ??? ВЫСУНЬСЯ, ЕСЛИ ТЫ НАСТОЯЩИЙ МУЖИК, А НЕ ДЕВКА СОПЛИВАЯ!!!

Матюшин посмотрел на Черкасова. Если сам генерал разведчика девкой сопливой называет… сам начальник разведки округа… какой же ты после этого разведчик?

– ПОКАЖИ СВОЮ РОЖУ, ЕСЛИ ТЫ НАСТОЯЩИЙ МУЖИК!!!

Черкасов встал, сделал одно неуловимое, но хорошо отработанное движение, и с чувством великого превосходства, уверенно и нагло выглянул в окно, с наслаждением высунувшись почти по пояс.

Стоящие внизу генерал, старший офицер по спецразведке и командир отдельной роты открыли рты.

– ВО БЛЯ… – сказал генерал. – МУЖИК… – и совсем замолчал. Надолго.

Черкасову надоело сверху смотреть на потерявшего речь генерала, и он убрал свое тело обратно в каптерку.

– Вот так, – сказал он Матюшину. – Ротный сам нам говорил: выход есть из любой ситуации. Не похож я на сопливую девку. Не похож…

– Да, – сказал Матюшин. – Ты настоящий мужик!

Черкасов вставил ладонь под маску и одним движением руки снял с головы противогаз.

Сломанный прицел

Хоть Серега и прослужил в спецназе уже пять месяцев, под определение «разведчик» он сам себя еще не причислял. Не за что было.

За эти пять месяцев автомат Серега держал в руках всего два раза – перед присягой, когда ему дали тридцать патронов на стрельбах и в момент присяги, когда в часть приехали родные и близкие вновь принимающих присягу. И все. Остальное время «разведчики» копали какие-то траншеи, ремонтировали вечно разваленное здание казармы, меняли друг друга в кочегарке. Кто-то ходил и в караулы, но Серегу туда не ставили. Так и текла служба в элите вооруженных сил – разведке специального назначения.

До армии Серега представлял службу в спецназе преисполненную всяческого героизма: стрельбы, прыжки с парашютом, рукопашный бой, всякие там секретные заграничные командировки, в общем – один сплошной подвиг. А оказалось что? Казарма, в которой никогда не было радиаторов отопления, траншеи под непонятные ржавые трубы, тупые наряды по столовой и роте, да сплошные солдатские унижения первого периода службы…

Офицеры, на его вопрос о боевой подготовке только усмехались – «больно умный…».

Хотя, с другой стороны, дембеля говорили, что лучше уж так, чем постоянно прозябать на полигонах или еще где… кивком как бы невзначай показывая на обелиск памяти погибшим в Афганистане бойцам бригады. Это смахивало на правильные мысли, и Серега уже было успокоился, как неожиданно грянула Чечня…

В бригаду пришел приказ подготовить один отряд и отправить его в Грозный. Выбор командования пал как раз на отряд, в котором служил Серега. Командиром отряда был майор Андреев, о котором по бригаде ходили легенды, схожие со сказками. Одна из этих легенд ведала о том, как в свое время Андреев, будучи командиром учебной роты в чирчикском учебном полку спецназа, получил приказ уничтожить склады боевой техники в одной из частей, находящейся под угрозой захвата в Таджикистане. Время было сложное и не понятное. Андреев быстро собрал наиболее толковых бойцов и вместе с тремя тоннами пластита на автомашинах совершил 400 километровый марш к расположению назначенной для уничтожения части. Прямо на ходу пришлось учить бойцов как правильно закладывать заряды, как устанавливать взрыватели, как соединять провода. Прибыв на место, Андреев организовал круговую оборону, и в течение суток заминировал всю технику, стоящую в парках и на открытых площадках хранения. Все взрыватели были выведены на одну кнопку…

Еще три дня, капитан Андреев не сомкнув глаз, просидел у кнопки в ожидании приказа свыше. Но к исходу трех суток пришел приказ все снять, так как якобы угроза захвата уже миновала. Пластит обратно в укупорку не вернешь… пришлось с превеликой осторожностью все три тонны пластита снять, сложить в яму и уже там уничтожить. Три тонны так бабахнули, что в Ленинабаде вышибло, наверное, все стекла…

Как только рота Андреева вернулась в Чирчик, стало известно, что оппозиция захватила склады и всю технику, которая была на этих складах. Еще через пару дней в расположение бригады заявился министр обороны СССР, и тут же присвоил Андрееву звание майор досрочно.

Вторая легенда подчеркивала характер Андреева – во время своего очередного отпуска он брал в части автомат, тридцать патронов, нож, спички, компас, рюкзак с песком и на три недели пропадал в глухой дальневосточной тайге. Появлялся из тайги он заросший, одичавший, искусанный комарами… Отлеживался пару дней, после чего выглядел, как ни в чем не бывало. Делал он это для того, чтобы поставить свой организм на самый край человеческих возможностей, пройти по этому краю и обрести ту первобытную человеческую уверенность в своих силах перед силами матушки-природы, и перед всем остальным…

В итоге все в бригаде считали Андреева настоящим боевиком, которому под силу было возглавить командируемый в Чечню отряд.

Проблема была только в том, что Серега и его сослуживцы-срочники боевиками себя не считали, так как необходимыми знаниями и умениями не обладали, тяги к единению с природой не имели, думали только о том, как бы быстрее свалить из этой проклятой армии к себе домой.

Андреев бурно начал свою деятельность по подбору кадров в свой отряд. Первым делом он заявил, что с ним поедут только те, кого он сам выберет – так в отряде оказались все самые борзые бригадные залетчики и нарушители воинской дисциплины. Оставшаяся часть бригады вроде бы вздохнула свободнее, но не тут-то было. Андреев стал набирать к себе и тех, кто умел не только рожу товарищу разбить, но и тех, кто хоть что-то умел делать толковое. Так в отряд попали связисты и механики-водители на тягачи МТ-ЛБ, которые еще только предстояло получить там, в Чечне.

Вечером, проходя в расположении мимо дневального, Серега забыл отдать ему честь, и тут же был остановлен окриком дежурного по роте:

– Эй, военный! Честь отдал!!!

Серега вернулся, и снова пройдя мимо дневального, отдал ему воинское приветствие.

– Слабо… – сказал сержант Титский. – Давай еще…

После шестого раза нервы у Сереги не выдержали, и он сказал:

– Да пошел ты… – и направился в расположение.

– Что? – Титский несколько опешил, но, догнав Серегу, обнял его и по-дружески прошептал: – Вот уедут все, останемся мы, вот тогда ты у меня тут попадешь… салабон…

Титский несколько раз уже прикладывался к Сереге и тот прекрасно осознавал, чем это все может закончиться. Оставаться с Титским не хотелось, и поэтому как-то сами ноги принесли Серегу в канцелярию роты, где допоздна сидели Андреев и офицеры отряда.

– Товарищ майор, разрешите мне с вами в Чечню? – бодро напросился Серега, а сам подумал – подальше от Титского.

Андреев усмехнулся:

– Доброволец?

– Так точно.

– Похвально. Так, кем тебя поставить… какие у нас еще остались должности?

– Снайпер, – подсказал командир роты капитан Семенов.

– Пойдешь снайпером? – спросил Андреев.

Серега пожал плечами:

– Могу и снайпером…

– Записываем снайпером… – протянул Андреев.

С утра отряд поехал на полигон. На полигоне Серега попал в наряд по кухне. И пока отряд занимался боевой подготовкой, Серега чистил картошку, открывал банки с тушенкой, сыпал в котел чай…

Вечером к нему подошел начальник продсклада прапорщик Удалов:

– Слышь, боец, бери вот эту коробку с тушенкой и дуй за мной. Если кто потом спросит, ничего не видел и не слышал. Понял?

– Понял, – кивнул Серега.

Он поднял коробку полную банок тушенки и двинулся вслед за прапорщиком в соседнюю деревню. Пока шли, пробираясь в ночи по кустам, Серега оттянул этой коробкой все руки, а об ветки исцарапал все лицо.

В деревне прапорщик быстро договорился с продавщицей круглосуточного киоска, после чего состоялся обмен. В награду Серега получил пачку сигарет, прапорщик же спрятал по своим карманам несколько бутылок водки.

Утром вдруг Андреев проверил свой полевой продсклад, и тут же установил, что не хватает одной коробки тушенки. Такая оперативность в раскрытии преступления могла говорить только о наличии у Андреева крепких агентурных позиций в соседней деревне, но не это обеспокоило Серегу.

Андреев долго мурыжил весь состав наряда, но так и не найдя правды, в наказание обязал всех еще сутки стоять в наряде. Серега понял, что Рэмбо из него не получится, и в Чечню он поедет обычным российским солдатом…

На третий день он все же выстрелил из автомата три рожка.

В Чечню прилетели на огромном борту – самолете Ан-124 «Руслан». На второй день пребывания в Чечне в отряде погиб капитан Миша Колесник – сын одного из «отцов» спецназа Героя Советского Союза полковника Колесника. Его под свои широкие колеса закатал КамАЗ с пьяным водителем за рулем. Еще двое остались живы, один из них стал калекой на всю свою жизнь. Через семь лет после войны Серега встретил его на Владивостокском вокзале. Тот шел с палочкой…

Отряд разместился на аэродроме Моздок в двух бетонных укрытиях-ангарах для самолетов. Между ангарами выстроили свою технику, поставили палатки служб. Выставили караул.

Соседний ангар занимал «консервный заводик» – так разведчики ласково называли морг за сходство цинковых гробов с консервными банками. И было там этих консервных банок не меряно… и стояли они стройными рядами в несколько слоев…

По отряду ходили слухи, что их вот-вот бросят в Грозный, в самое пекло боев, в самую мясорубку. Получили аэрофотоснимки кварталов города. Повсюду были видны остовы сгоревшей техники и трупы, трупы…

Серега теперь с усмешкой вспоминал Титского. Уж лучше бы с ним остался…

Андреев рвался в бой, но начальник разведки округа все же принял решение дать отряду еще несколько дней для боевого слаживания, для проведения стрельб из всего вида оружия.

Полигон устроили тут же – недалеко от своего расположения. Серега со своей СВД залег на огневом рубеже. Изготовился, загнал патрон в ствол. Крикнул руководителю стрельб:

– К стрельбе готов!

– Огонь! – кивнул командир группы лейтенант Кочергин.

Серега приложился к прицелу, но ничего в него не увидел. Что за беда? Подумав, что это резиновый колпачок, провел рукой по объективу прицела. Нет, колпачок болтался сбоку. Что такое?

Серега еще раз посмотрел в прицел. Ничего не видно. Может, сломал там что-то внутри? Так вроде бы не бросал прицел, не ударял его…

Ладно, для разрешения необъяснимого в армии придуманы вышестоящие начальники…

– Товарищ лейтенант! У меня что-то с прицелом…

Кочергин подошел ближе:

– Что у тебя?

– Да вот, не видно в прицел ничего…

– Ну-ка, дай…

Лейтенант взял в руки винтовку и заглянул в прицел.

– Интересно…

– Вот и я говорю – что-то там случилось… – сказал Серега.

– Не ударял? – строго спросил групник.

– Вроде нет…

– Так вроде, или нет?

– Нет.

– Может, лампочка перегорела… – размышляя, сказал Кочергин. – Хотя, днем и так бы было видно…

Лейтенант встал:

– На, стреляй пока через открытый прицел, я сейчас ротного позову…

Лейтенант ушел. Серега лег и произвел из винтовки три выстрела, прицеливаясь обычным прицелом – который было видно под трубкой оптического. Стрелял, черт знает куда… мишени даже не дрогнули…

– Что тут случилось? – над Серегой стоял капитан Семенов.

Серега подскочил и, указывая на прицел, виновато сказал:

– Да вот, в прицел ничего не видно…

Семенов взял в руки винтовку, заглянул в прицел:

– Действительно ничего не видно… а как же ты сейчас стрелял?

– Через открытый прицел.

– Ясно.

– Что это может быть? – спросил Кочергин.

– Аккумуляторы проверяли? – важно спросил Семенов.

– Какие аккумуляторы? – поинтересовался Серега.

Он только сейчас узнал, что в прицеле могут быть какие-то аккумуляторы…

– На подсветку сетки… – сказал ротный.

– Я не знаю, – отозвался Серега.

– Как же вы, товарищ разведчик, приехали воевать, если ничего про свое оружие не знаете? Вам самому не стыдно?

Серега не счел нужным отвечать ротному на столь глупый вопрос. Вот если бы в бригаде шло обучение как положено, тогда и вопрос это был бы правомерен, а так…

Семенов покрутил маховички прицела, но ничего решительно не изменилось.

– Сломал, – сказал ротный. – Ясно, как Божий день. Сломал.

– Да я его сегодня первый раз в руки взял, – сказал Серега. – Он же все время в ящике у вас лежал…

– Разберемся… стреляй пока так.

Семенов и Кочергин удалились. Серега лег на землю и успел сделать еще три выстрела, как появился командир отряда.

– Ну, показывай!

Андреев протянул руку, принимая винтовку. Серега передал СВД Андрееву и смиренно стоял чуть в стороне. Андреев заглянул в прицел, хмыкнул. Посмотрел на Семенова:

– Что скажешь?

Семенов развел руками:

– Прицел не исправен.

– Факт, – кивнул Андреев. – Так, прицел после стрельб сдать в ремонт. А сейчас пока стреляй так.

Когда командиры ушли, Серега решил изучить прицел подробнее и начал крутить маховички, переключатели… и тут что-то щелкнуло. Серега посмотрел в прицел. Отлично все было видно…

Как он потом позже узнал – это встал в режим подзарядки люминесцентный экран, предназначенный для обнаружения ночью источников инфракрасного излучения. Экран, уйдя вверх, открыл прицел. Техника была слишком умна для начинающих снайперов и бывалых командиров… и слишком проста… для начинающих снайперов…

*****

В расположение отряда тем временем приехали донские казаки. Нужно было показать им всю крутизну войск специального назначения…

Капитан Семенов, одетый в маскхалат стоял перед выстроенными разведчиками бригады, приготовившимися показать прибывшим гостям театрализованное представление на тему «какой крутой спецназ»…

– А сейчас, уважаемые гости, мы продемонстрируем вам то, чего можно достичь за полгода службы в бригаде СПЕЦНАЗА!!!

Капитан махнул рукой, и бойцы по очереди стали разбивать об свои головы стеклянные бутылки, крушить руками и ногами кирпичи, не забывая при этом яростно кричать:

– СПЕЦНАЗ круче всех!!!

Вот только Серега стоял в сторонке и тихо посмеивался…

Пьянству бой

За три дня до Нового года разведчик-гранатометчик Вася Громов получил от родителей денежный перевод. Рота немедленно решила пропить половину всей суммы до праздника, так сказать в виде тренировки, и общим решением Громов был назначен «гонцом золотые пятки» и послан со своими деньгами в близлежащий поселок с целью закупа спиртного.

Вася незаметно покинул расположение части и побежал в магазин. В это время в роте решался вопрос закуски – кто-то побежал в столовую развести хлебореза, кто-то забрался в каптерку, где в рюкзаках могли быть остатки сухих пайков…

«Гонец золотые пятки» купил три бутылки спирта «Ройал», рассовал бутылки на себе под бушлатом и тут же нос к носу столкнулся с капитаном Ломиковым – командиром роты войсковой разведки дивизионного разведбата. Ломиков вывернул Громова наизнанку и нашел две бутылки. Со словами «солдатам спиртное не положено» Ломиков удобно разместил найденное спиртное в своих карманах и тут же удалился.

Громов вернулся в роту, держа за пазухой лишь литр спирта. Этого конечно хватило, но неприятный осадок в душе остался.

*****

Утром на подъем пожаловал сам командир роты.

– Строится на улице! – крикнул он с самого порога. – Форма одежды номер три!

Нашкодившие коты построились на удивление быстро. Иванов посмотрел каждому подчиненному в глаза:

– Что, ребятишки, служба медом показалась? Опять вам хорошо не живется? Опять за ротой «залет»?

Четырнадцать человек стояли, опустив головы. Иванов остановился напротив Громова:

– Ладно, рассказывайте, что вчера произошло!

– Что конкретно? – спросил Громов совершенно невинным голосом.

– Про то, что было вчера.

– А вчера ничего залетного не было, товарищ майор! – уверенным тоном произнес виновник торжества.

– А если хорошо вспомнить? – спросил жестко ротный.

– Не помню ничего преступного…

Все уже поняли, что если ротный говорит только с виновником, то он точно обо всем знает.

– Значит, не помнишь?

– Не помню!

– Ну, если так, тогда будем вспоминать всей ротой! Видели, сколько навалило снега на стадионе за казармой? По грудь будет. Рота сейчас будет бегать по этой целине, пока Василий не вспомнит то, что было вчера! Всем все ясно?

– Рота ведь не виновата, товарищ майор! Откуда они могут знать? – брякнул Громов и тут же прикусил язык.

– Я знаю, что рота не виновата, – усмехнулся ротный. – Просто рота поможет тебе вспомнить. Рота на стадион бегом марш!

Рота погрустнела. Бегать по полю, где снега по грудь… в форме номер три… веселого было мало. Вышли к стадиону.

– Громов в головной дозор! – ротный усложнил жизнь Васе.