Босая для сурового бесплатное чтение

Босая для сурового

Глава 1

От голода сводит желудок. Кажется, я не ела больше двух дней, и это в который раз уже за последний месяц. Эту затею мы с Пашкой продумывали больше недели, и сегодня я надеюсь, наконец, разжиться деньжатами.

– Давай, Марусь, не тупи!

Пашка – мой лучший друг, а точнее единственный. Той же крови, что и я, детдомовский. Беспризорные мы с ним, как щенки дворовые последние два года, но мне так даже нравится. Вот честно, после того как я сбежала из детдома, синяки хоть на теле немного посходили, а то всегда ходила битая преподшами-тираншами, да другими дикими детьми, отхватывая за любую провинность.

Я смотрю, как Пашка машет мне рукой, уже пробравшись в разбитое окно этого огромного коттеджа. Мы едва ли дошли до него. Дом находится далеко за городом, поэтому добрались мы уже к ночи, как и планировали. Я только куртку порвала себе, через забор перелезая.

Мы почти у цели. Быстро оглядываюсь по сторонам, вокруг очень темно, мы на это и рассчитывали. Натягиваю сильнее свою дурацкую кепку на голову, лицо прикрывая, и пячусь за Пашкой, с легкостью пролезая в окно. Я очень худая для своих семнадцати лет, но прыткая, поэтому не медлю так, как нерасторопный Пашка. Сразу же оказываюсь в здании на втором этаже. Мы в какую-то комнату попадаем и, кажется, это кабинет.

– Что дальше, Марусь? Куда идем?

– Это ты меня спрашиваешь?! Твоя вообще-то идея была залезть в дом к этому богачу, а я его даже не видела ни разу. Вдруг это маньяк какой или вообще, чего похуже? Подожди теперь, дай подумать.

Окидываю взглядом эти хоромы. Хоть и темно тут, все равно глаза разбегаются, сроду таких шикарных штор не видела, и диванов, и люстру такую…со стекляшками красивыми. Ха, мне кажется, я вообще такого не видела, да и плевать мне на всю эту мишуру, когда сосет под ложечкой. У меня вон, уже скоро живот к спине прилипнет от голодухи, или свалюсь прямо тут от истощения.

В глубокой тьме, освещаемой лишь слабым лунным светом, замечаю стол. Отлично. Стол никогда пустым не бывает.

– Пашка, давай за мной.

Мы подбираемся к большому деревянному столу, начиная потрошить его со всех сторон, но вдруг звук какой-то слышится с первого этажа, и мы оба замираем. Шиплю на Пашку, готовая голыми руками его задушить.

– Ты же говорил никого тут не будет!

– Да я откуда знал? Тихо было, когда мы пролазили, может вернулся он. Давай быстрее, и уматываем отсюда!

Открываем шкафчики, вываливаем оттуда разные бумажки. Я вот вообще в этом не разбираюсь, поэтому бесцеремонно выкидываю все, что продать нельзя.

Черт. Пусто тут, ни единой купюры. Шкурой неладное чую, да и слишком тихо стало кругом. Надо быстрее действовать. Где, где эти богачи хранят все ценное?! Неужто на себе носят, скотчем примотав?

Чувствую дрожь в коленях. Что-то волнуюсь я сильно. Где же вы, где…Сейф! Как же я раньше не додумалась!

– Паш, подсвети, я не вижу ничего.

Пашка на год младше меня, но точно не по росту. За последние пару лет он стал на две головы выше меня, хоть я и подобрала его сопливым низкоросликом. Он достает зажигалку из кармана и подсвечивает мне, пока я отчаянно ищу хоть что-то похожее на сейф.

Кажется, я перерыла все в этом кабинете, но так и не нашла ничего, что могла бы обменять на кусок хлеба с колбасой. Ну, или просто, на кусок хлеба. Я уже не помню, когда мясо ела последний раз, кажется, в прошлой жизни это было. Я уже почти не помню простую домашнюю жизнь, так как с четырех лет в детдоме выживала.

– Марусь, глянь-ка на это!

Вытираю нос рукой и поворачиваюсь к Пашке. Он стоит, как придурошный, и радуется, держа в руках какую-то шкатулку.

– Молодчина, давай сюда.

Беру эту шкатулку и открываю ее, застывая на месте как завороженная. Ни в жизни не видала такой красоты. Жемчуг, белоснежный и идеально ровный, блестит, бусы какие-то. Колье, явно драгоценное, с просто огромных размеров красным сверкающим камнем. А еще колечко – простое, золотое, на обручальное похоже.

Не удерживаюсь, и примеряю его на палец безымянный, но оно мне жутко большое, да и не носила я такого никогда, а вот продать подороже, самое то!

Я уже предчувствую, какой пир мы с Пашкой устроим уже завтра, когда дверь кабинета с грохотом открывается, и в ней амбал двухметровый появляется с битой в руке.

– Какого хрена?!

Вот и приехали. Попались на горячем, что называется. Черт!

* * *

Такого расклада я вот вообще не ожидала, поэтому всего лишь на секунду теряю преимущество, пряча награбленное и шкатулку подальше отбрасывая. Этот амбал огромный надвигается с огромной скоростью на нас, заставляя мое сердце колотиться в бешеном ритме.

Все случается настолько быстро, что я даже среагировать не успеваю. Пашка, проклятый гаденыш, берет и бросает меня одну, со страху тут же в окно сиганув, а я…когда за ним собираюсь, тут же оказываюсь поймана чей-то грубой рукой.

Меня хватают прямо за эту проклятую драную куртку, грубо на пол отбрасывая. Я успеваю лишь дыхание перевести, когда огромных размеров рука смыкается на моем предплечье, больно подрывая с пола, и волоча вглубь дома.

– А ну, пошел. Живо!

– Пустите! Мы вообще тут случайно.

– Разберемся сейчас. Давай, шевели копытами.

Пока меня бесцеремонно вниз по лестнице тащат, я стараюсь сильнее натянуть свою кепку на лицо, за которой волосы длинные спрятаны. На мне мешковатая одежда, брюки-клеш и уже рваная черная куртка, которую я в прошлый месяц одолжила у одного нерадивого продавца. Обуви только нет. Те старые обноски, которые я обувью зову, на улице пришлось оставить, так как они бы выдали меня в первую же минуту своим жутким скрипом. Так что ступаю по полу я босая. Уже все ноги себе отморозила.

Я уже проклинаю Пашку за эту ходку, потому что он целых два дня клялся мне, что ни души не будет в этом доме, а сейчас я разрыдаться готова, когда этот амбал заталкивает меня в гостиную на первый этаж, а там за столом сидят еще три огромных страшных мужика.

Из всех них взгляд лишь на одного падает. Самого страшного из них. У него на шее тату тигра с клыками острыми виднеется, а я сглатываю от ужаса и понимания, что попала я вот вообще не туда.

Когда эти головорезы на меня взгляд голодный поднимают, у меня чуть ли дар речи от этого зрелища не пропадает. И не смешно мне уже нисколечки, страшно до ужаса от одной только мысли, что они сделать тут со мной могут.

Хватка этого амбала на моей руке становится сильнее, и я уже почти ладони своей не чувствую. Занемела вся.

– Пустите, мне больно!

Как могу, пытаюсь вырваться из цепкого захвата этого мужика, но он держит меня чуть ли не на весу, а потом отпускает резко, от чего я кулем на пол плюхаюсь, ошарашенно подползая к стене. Кажется, я уже хочу, чтобы ментов поганых вызвали. Мне и то так спокойнее будет, чем один на один и этими вот…Волками дикими.

Кажется, что сердце мое сейчас выпрыгнет из груди, которая, кстати, у меня так и не доросла до второго размера. Ну, хоть что-то есть, учитывая то, как я питаюсь практически всю жизнь. Не сказать, что в детдоме был сбалансированный рацион, но хоть что-то.

Как на улице оказалась, голодать часто начала, но зато и не лупил больше никто. Не смели, я сдачи научилась давать, прямо по башке, а еще лучше – по яйцам. До сих пор диву даюсь, как вообще дожила до семнадцати, так как жизнью рисковать приходилось почти каждый день.

Я сглатываю, когда из-за стола медленно поднимается здоровенный мужик с диким просто взглядом. Тот самый, с тигром на шее. Ой, он намного выше Пашки, и шире его в плечах будет. Раза в три. И идет этот зверь прямо ко мне, недовольно лицо свое страшное кривя в оскале зверином.

Я же сильнее в стену вжимаюсь, лихорадочно ищу пути отступления, которых тут просто нет. Он все ближе, а я…начинаю паниковать не на шутку уже.

– Одного только выловил, Арбат. Второй в окно сразу сиганул. Обделался, видать. Напарника своего бросил. Нерадивого.

Я голову в пол опускаю, но все же успеваю одним мигом взглянуть в глаза этого Арбата. Страшные они у него, темно-зеленые, дикие. Кажется, он сейчас испепелит себя злым взглядом, видать это его дом, другие вон мужики, сидят и, кажется, уже бухают.

– Кто навел вас, крысята?

Его голос. Низкий и хорошо поставленный, словно командует он, каждый день. Снова быстро смотрю на него, всего секунда, но этого хватает, чтобы понять, что этот мужик взрослый. Намного старше меня, вон седина уже пробивается в темно-русых волосах. Осанка, как у военного, плечи широченные, ровный нос, губы строгие, брови изломанные широкие, а глаза…точно звериные.

– Никто.

Пищу ему, но стараюсь сделать голос грубее.

– Мы это, тут по ошибке. Мы не туда зашли просто. И вообще, вы права не имеете меня задерживать тут!

Выкрикиваю прямо этому Арбату в лицо, но получается лишь писк какой-то слабый. Я набралась таких фразочек в ментовке, но судя по громкому гоготу, последовавшему на мои слова, это не напугало никого из абмалов, а Арбата и вовсе рассмешило. Он на это только зубы белые показал, оскал, точно как у тигра. Блин, лучше бы я вообще молчала.

Сжимаю кулаки. Надо действовать, иначе вряд ли живой отсюда выберусь. Поправляю кепку, максимально голос понижая, сама обращаюсь к Арбату. Походу, он тут хозяин, судя по тому, как расслабленно ведет себя.

– Дядь, вы это, правда, отпустите меня. Ошиблись мы, ну…с кем не бывает.

Открываю губы в немом вопросе, когда мужчина смотрит на меня. Долго и в упор.

– Имя.

– Что?

– Как тебя зовут, щенок?

– Ээ, Вадик я.

– Вадик? Хм…Ну ладно. Скажи мне, Вадик, ты на хрена залез в мой дом? Ты знаешь, кто я?

– Так это…я ж говорю, мы с Пашкой ошиблись. Ну, случайно вышло, понимаете?

– Арбат, валить его надо, чего ты чешешь с ним еще?!

Амбал, который спалил нас на горячем все никак не унимается, за что тут же получает от меня полный презрения взгляд. Прибила бы, если бы могла.

Тигр с Лехой быстро взглядами перекидываются, а я…лишь непонимающе смотрю на них, но одно лишь улавливаю – мне точно несдобровать.

– Ладно. Леха, вывези этого крысеныша в лес. Давай назад только живо, нам еще отметить надо рождение сына Савки. Вон сидит уже, и так никакой.

Когда слышу слово лес, меня током прошибает, но никто даже не думает реагировать на это. Видать для них это вообще в порядке вещей. А я…жить еще хочу, рано мне!

Вскрикиваю, когда грубая рука этого амбала по имени Леха до хруста сжимает мое плечо, почти до перелома. Он бесцеремонно тащит меня на выход. Мне больно. Очень.

– Ай, больно! Пусти!

Я, как уж, пытаюсь вывернуться, хоть как-то убрать его руку огромную, но она просто стальная. В какой-то момент я так поворачиваюсь, что даже не замечаю, как с моей головы слетает кепка. Прямо на пол плюхается, и волосы мои больше нечем сдержать. Они длинные и тяжелые у меня, тут же выбиваются, и волнами темными на плечи спадают. Проклятье, ну чего мне так не везет…

Вокруг сразу все стихают, и на меня пялиться начинают словно звери дикие. Кажется, что сердце мое сейчас выпрыгнет из груди от страха. Я замираю, и сразу же ловлю голодный взгляд всех этих четырех мужиков на себе. Да, я девушка. И я очень, просто мега-хреново спалила себя.

Глава 2

За свою короткую жизнь я встревала в разные передряги, но никогда, ни разу в жизни не была еще в такой просто нереальной жопе. Было, когда меня ударить хотели там, ну или наброситься исподтишка с ножом, но это всегда были малолетние придурки, а не взрослые мужики, которые сейчас буквально взглядом пожирают мою тощую фигуру. Особенно этот, самый страшный главарь их со звериными глазами. Арбатов.

Делаю шаг назад, когда он наступает на меня, как тигр на овечку, криво усмехаясь. Оскал это дикий, никак не улыбка.

– Что-то ты не похожа на Вадика, кукла. Ряженая, оказывается ты. Так что, соплюха, признаваться будешь, кто навел или помочь?

– Дяденька, ну правда! Никто не навел. Отпустите меня, ну пожалуйста.

– Еще раз соврешь мне, получишь по заднице. Имя. Настоящее. Живо.

Опускаю голову. Нет смысла спорить с ним. Он больше меня раза в четыре, и сильнее в сотню раз как минимум. Голос тоже занижать уже не надо, поэтому отвечаю своим голосом. Тонким и чуть хриплым от недавней простуды.

– Маша.

Где-то за столом слышу свист и грубое улюлюканье, но в ответ лишь кулаки сжимаю. Я стараюсь придать голосу всю жалость мира, однако кажется, это вообще не действует на этого мужчину с тату тигра на шее. Нет в нем жалости и, кажется, он вообще не знает, что это такое.

С ужасом вижу, как еще один амбал поднимается со стола, и идет прямо к нам, отчего еще сильнее вжимаюсь в стену. Мне уже вообще не до смеха. Они убить меня могут тут, и это еще не самое худшее, что они способны сотворить со мной в этом доме.

– Ух ты, а вот и сладкое! Арбат, ты прямо удивляешь меня подарками сегодня! Иди к нам, цыпа. Можно сразу на колени.

Этот громадина лысый тянет свои ручищи огромные ко мне, а я вскрикиваю истошно, тут же отшатываясь от него. Кажется, я сдохну прямо сейчас от одного только понимания, что могут сделать со мной эти звери, явно хорошо подвыпившие. Сама не замечаю, как реветь начинаю. От страха. Никогда трусливой не была, а тут…испугалась я их. Не на шутку.

– Не надо! Пожалуйста…

– Стоп, Шамиль, хорош. Не видишь, малолетка она. Отвали.

Голос Тигра сталью отдает, разрезая воздух. Тот, кого он Шамилем назвал, подчиняется ему, но все также голодно смотрит на меня, как на кусок мяса.

Глаза свои поднимаю, и снова с зелеными омутами встречаюсь, смотря на мужчину снизу вверх. Сглатываю, когда вблизи снова это тату на его шее пульсирующей вижу. Оно пугает меня и завораживает одновременно.

– Сколько тебе лет, Маша?

– Ээ, четырнадцать.

– Сколько?!

– Это правда. Мне четырнадцать всего.

Смотрю прямо на него, ресницами своими хлопая. Задерживаю дыхание, хоть бы поверил, пожалуйста, хотя думаю, он бы мне и не дал больше. Я слишком уж худощавая, и ростом невысокая. Пусть так лучше думает чем то, что через два дня мне уже восемнадцать стукнет, и я навек забуду о детдоме и освобожусь от этих гребаных оков.

Арбатов сканирует меня взглядом еще несколько мучительных минут, словно правду пытаясь раскрыть, но потом все же ухмыляется, глядя на мои ноги. Босые. В его взгляде презрение читаю, а еще злость.

– Что ты успела стащить?

– Ничего, клянусь. Ваш амбал нас раньше…нашел.

Говорю это, и пальчики мысленно скрещиваю, чтоб он не просек про драгоценности, которые я уже в штаны спрятать успела.

– Снова врешь? Мне проверить?

– Нет, правда! Не вру.

– Где твоя обувь?

– Так я это…на улице. Разулась.

Мне кажется, что от стыда я провалюсь под землю прямо сейчас, но нет. Жуткое урчание в животе на всю комнату доводит до предела мое смущение перед этим огромным суровым мужчиной. Не знаю, чего так реагирую перед ним, он словно насквозь меня видит, своей энергетикой подавляет, заставляя подчиняться.

Он руку свою мощную поднимает резко, а у меня инстинкт срабатывает чертов. Закрываюсь от него, ожидая удара.

– Только не бейте!

Тигр проводит пальцами по своим волосам, пронизывая меня взглядом страшным, пристальным.

– Хм…Ты видишь, что я тебя бью?

– Нет. Пока вроде не бьете.

Все также к стене жмусь, я никому тут не доверяю.

– Голодная?

Этот вопрос застает врасплох. Даже не сразу понимаю, правильно ли я услышала. Не стану врать. Я такая голодная, что медведя бы съела сейчас, целиком. А запахи эти, доносящиеся от стола накрытого, дурманят и кружат мне голову.

– Да.

– Иди за стол.

Все бы ничего, вот только не нравится мне это предложение, с волками сидеть за одним столом. Не хочу так рисковать.

– Вы это…спасибо, конечно, мне пора уже. Там Пашка ждет, да и время позднее. Мне спать пора, я пойду…

– Я сказал, села за стол. Живо.

Его низкий бас эхом по комнате разноситься, заставляя подчиниться. Беспрекословно. Я сажусь на самый край стула последнего, в углу стола, и не знаю, куда себя деть. Это все настолько дико для меня, что от нервов больно впиваюсь ногтями в ладони холодные. Почему-то у меня стойкое ощущение, что мы попали в логово к зверю, который накормить меня хочет перед тем, как на куски разрезать и сожрать.

Арбатов садится напротив меня, и я не дышу рядом с ним. Мне кажется это опасным. Я всегда знала, что и как делать, как выпутаться из любой ситуации, но сейчас сижу, как овечка, в окружении этих взрослых и невероятно опасных волков, и боюсь даже пошевелиться.

Перед глазами картошка, мясо, рыба. Нарезки разные, сыры. Фрукты заморские и еще какая-то еда, названия которой я не знаю, но выглядит очень вкусно. Рот тут же наполняется слюной, я почти умираю от голода, но не смею даже двинуться в сторону тарелок. Хватит. Я и так сегодня попалась уже. Хуже просто некуда.

Словно читая все мои мысли, Всеволод берет тарелку, и сгружает туда разных вкусностей, от которых у меня еще больше урчать в животе начинает. Он ставит ее прямо перед моим носом, заставляя исподтишка закатить глаза от этих прекрасных запахов горячей еды. Я не помню, когда последний раз ела такое, да черт, наверное, никогда.

Дикаркой смотрю на него. Не знаю, чего ожидать от этого мужчины крупного. Как деревянная вся стала, боюсь пошевелиться. Вообще не похоже на меня. Все жду подвоха, глазами на всех этих четырех мужиков зыркаю. Все еще колотит меня. От страха.

– Ешь, бери, никто не тронет тебя.

Низкий басистый голос хрипотой приятной отдает. Он окутывает, заставляет меня слушаться. Его одного только.

Я беру эту тарелку на руки, на колени ставлю. Быстро по сторонам смотрю, и как только понимаю, что моя персона тут больше никому за милую душу не сдалась, начинаю уплетать за обе щеки. Господи, я настолько голодная, что сметаю почти все, что мне дали, стыдливо отворачиваясь от стола. В какой-то момент кусок мяса встает поперек горла, и я позорно давлюсь им, начиная громко кашлять. Проклятье!

– Никто не отберет, звереныш, не спеши.

Едкий смешок Тигра слышу за спиной, продолжая кашлять. Закрываю лицо руками от стыда. Сказала бы я ему в ответ…Да только думаю, хуже только сделаю. Молчу лишь. Что-то не хочется мне уже есть. Осторожно кладу тарелку полупустую обратно, намереваясь свалить отсюда, по-добру, по-здорову, но огромная лапа Арбатова ложится на мое плечо грузным камнем, заставляя сесть обратно.

– Далеко собралась?

Он смотрит на меня сверху вниз глазами своими дикими, а я…чувствую себя птичкой, попавшей в клетку.

– Так я это…поела уже. Мне домой надо.

– Сиди. Я решу, когда тебе домой пора.

После этого Арбатов ужинает еще добрых полчаса за столом, обсуждая с этими мужиками какие-то вообще непонятные мне вещи, а я сижу и жду сама не знаю чего, но сбегать снова даже не пытаюсь. Проклинаю только, нервное, уже в тысячный раз Пашку, который бросил меня на растерзание этим волкам. Предатель. Глаза ему выдеру, как только увижу.

– За мной ступай.

Всеволод поднимается и идет на выход, даже не окинув меня взглядом. Я догоняю его уже на улице ночной, босиком ступая по холодному асфальту. Он пальто черное набрасывает на себя на ходу, и теперь еще крупнее для меня кажется.

Огромный просто по сравнению с моей тощей фигурой.

Когда мужчина к черной тонированной машине подходит, по сторонам глазами быстро рыскаю. Что-то не хочется мне ехать с ним в одном авто. Да еще и таком, явно бандитском, по виду, которые только где-то в хрониках ментовских могут показывать. Он ведь и правда может завести меня в чащу какую непроглядную, да прикопать там под первой же сосной.

А я молодая еще, и не жила-то вовсе. Так, перебивалась только, пытаясь не окоченеть на улицах, да с голодухи не помереть.

Стремаюсь я, назад отступаю, пытаясь улизнуть от него, но куда там. Всеволод видит меня прекрасно, видать глазами своими зелеными и страшными сканировать ночью умеет.

– Чего застыла, как истукан? В машину, быстро.

– Я это…сама дойду. Дяденька, не поеду я с вами…в лес. И в ментовку тоже…не сдавайте, а?

Громко сглатываю, смотря прямо на него. Лицо сосредоточенное и серьезное, желваки вон ходят. Злится. Кажется, в эту минуту зверь как раз решает, под какой елкой меня закопать, и от этого мороз по коже проходится.

Грубые ноты в голосе Тигра заставляют судорожно втянуть холодный воздух.

– Значит так, мелочь. Если слушаться меня будешь, в лес не повезу. Ментам тоже не отдам. На этот раз. Села в машину, я сказал. Или ты босиком собралась в город ишачить пятнадцать километров?

Стою на распутье. Ноги уже окоченели от мартовского холода жуткого, а о том, чтобы босой к городу идти, так вообще, подумать страшно. Сглатываю, понимая, что он прав, медленно к дверце машины тянусь и открываю ее с трудом.

Забираюсь на переднее сиденье, мгновенно согреваясь там. Честно признаться, я еще ни разу в таких машинах не ездила, поэтому дикарем смотрю на салон. Красиво тут все. Кожей пахнет и сигаретами.

Арбатов садится за руль, и я снова невольно отмечаю, насколько он большой против меня. Мы разные, вот только я не понимаю, зачем вообще провожу эту параллель. Я никто ему, случайная воришка, пойманная на горячем за руку.

Мы едем молча по ночной улице. В какой-то момент мужчина закуривает, глубоко затягиваясь сигаретой, а я балдею, вдыхая густой запах седого дыма, сидя рядом. Я смотрю на его ладони крупные с венами и порослью темных волос, на пальцы сильные, длинные. Если кулак сожмет этими ладонями, он по размеру, как полголовы моей будет. Такой по стенке размажет, и дальше пойдет. Не сомневаюсь даже.

От мужчины приятно пахнет дымом и мускусом, и я невольно вдыхаю этот аромат парфюма. Кажется, дорогой он, хотя я в этом не разбираюсь. У самой-то сроду духов не было. Зачем мне эти брызгалки, когда ждать нечего. Не надобно.

Арбатов курит, продолжая вдаль смотреть, а меня что-то завораживает в этом. Сама не знаю, что. Я уже пробовала курить, однако денег никогда не было на свои сигареты, поэтому сейчас просто не могу упустить такой шанс. Наглость – мое второе имя.

– Дайте и мне.

Он поворачивается ко мне, поднимая одну бровь вверх.

– Чего тебе дать?

– Сигарету. Я тоже хочу.

– А по губам ты не хочешь? Сиди уже, соплюха, не нарывайся.

Сжимаю зубы от злости. Какая я ему соплюха?! Жалко ему одну сигарету что ли? Сукин сын. Язык в последний момент прикусываю, чтобы не послать его ко всем чертям, ведь как раз мимо леса проезжаем. Передумает еще, не дай Бог, да прикопает у лесополосы, как и планировал изначально.

Арбатов докуривает сигарету, и в окно полуоткрытое ее бросает, а я в этот момент понимаю, что кажется, засмотрелась на него. Впервые в жизни. Не знаю чего. Просто понравился он мне. Сильно.

Мы едем долго, доезжая до самого города. В салоне уже дико жарко, поэтому я из последних сил сдерживаюсь, чтобы не сбросить с себя куртку, и не остаться в одной только футболке. Но до последнего сижу, не рискую сбросить с себя последнюю свою защиту.

– Где живешь?

Этот вопрос застает меня врасплох, так как я сама не знаю по сути, где мой дом. Ночую, где придется, но обычно в конуре одной, заброшенной хате. Там не живет никто давно, но зато осталась кое-какая мебель. Крыша не течет, есть матрац старый, вода и окна большие. Не хоромы, конечно, но пока что мне хватало.

Молчу, не знаю, что сказать. Нет у меня дома нормального. Детдом назвать домом язык не поворачивается, а говорить этому амбалу, где я ночую обычно, стремаюсь. Вдруг найдет еще и придушит, поняв, что обворовала я его все-таки сегодня, и нехило. Украшения те, из кабинета его, так и гремят в моих карманах, и я молюсь только об одном – чтобы он этого не услышал, так как тогда точно не жить моей шкуре голодной.

– Мой дом…он там, за углом сразу.

– Я же сказал, не сметь врать мне!

Тигр поворачивается ко мне, и я вижу взгляд его раздраженный. Черт, ну зачем я опять соврала…Поздно уже.

– Так все, пошла на хрен отсюда. И чтоб я не видел тебя больше. Ясно?

– Ясно, более чем!

Я открываю дверь, и пулей вылетаю из машины этого гада, с особым смаком хлопая ей со всей дури. Единственное, что меня радует – это кожаный коричневый кошелек, полный крупных бумажных купюр, который я тоже удачно стащила у Арбатова еще в начале нашей с ним поездки. Пусть знает, как связываться со мной.

В эту ночь я довольная бегу со своим добром наворованным до халупы, даже не представляя, что увижу Арбатова снова совсем скоро.

Глава 3

Ворованных у этого зверя зеленоглазого денег мне хватает, чтобы неделю жить, как королева. Свое восемнадцатилетие я впервые в жизни встречаю с небольшим куском торта, который сама себе купила, не своровала.

За эти деньги краденые я сразу же накупаю себе кучу еды, вот только почти ничего не могу есть. Живот болит с непривычки, тошнит даже. Один только чай с конфетами могу пить, от всего остального сразу же плохо становится.

Украшения из дома Тигра я все же смогла вынести и то, каким-то чудом. Ведь он грозился обыскать меня, а я соврала, что не взяла ничего, когда на самом деле взяла, и прилично. Почти все успела схватить с той шкатулки дорогущей, пока тот амбал по имени Леха пытался Пашку выловить, а тот в окно со страху сиганул.

Я же времени зря не теряла. Колечко золотое и колье с огромным красным камнем себе припасла. Мне пригодится еще, а зверь себе еще купит, хотя похоже, что цацки эти женские были. Жены его, что ли, хотя у такого как он, не может быть жены нормальной, уж больно дикий, и страшный какой-то. Тату его это, с оскалом. Брр…

В первый же день после побега я прячу эти украшения под диван, в самую мою тайную заначку, о которой только Пашка только знает, больше ни одна душа. С таким багажом мне спать спокойней, ведь я знаю, что всегда продать это смогу, и не буду мучатся снова от голода.

На обычную работу мне не приходится рассчитывать. У меня нет документов, вообще никаких, поэтому даже на роль грузчика меня не возьмет никто. Да и пробовала я уже однажды. Два года назад, когда из детдома сбежала, и все мечтала, что работу найду, да заживу, как человек.

Хрен там. Посмеялись только с меня, обозвав тощей беспризорницей. Обиделась я тогда, до слез прямо, и воровать начала. По-черному прямо, без доли стыда. Некогда мне было стыдится, когда живот от голода болел. А я…жить просто хотела.

Я не привыкла деньгами распоряжаться, поэтому этот куш транжирю предельно быстро, и уже на вторую неделю снова оказываюсь с пустыми карманами. Голод, сволочь, тоже не заставляет себя ждать, а еще обувь. Я больше не могу перебиваться обычными шлепанцами. Мои ноги все время мерзнут, поэтому в кой-то веки я решаю честно купить себе нормальные кроссовки.

Я лезу за все той же заначкой под диван, шаря рукой по коробке с украшениями, но их там нет. Чуть ли весь диван лихорадочно не перерываю и все под ним, но с ужасом обнаруживаю, что там пусто. Нет совершенно ничего!

В голове тут же пульсирует кровь. Пашка. Это засранец сам меня обворовал, и совсем недавно, так как еще два дня назад коробка была на месте. Пашка, сукин сын! Больше некому. Только он знал об этом месте, и сейчас я готова задушить его голыми руками, вот только для начала мне найти его надо, а я его не видела с того самого дня, как кинул он меня. Паразит проклятый.

В этот день, кажется, воскресенье, я шатаюсь где-то у рынка, когда Пашку, наконец, издалека замечаю. Он стоит рядом с какими-то мужиками с черной бородой, и я чуть ли не сгораю от злости, когда вижу, как он пытается продать им мои украшения, честно сворованные у того богача с тату тигра на шее.

Я ускоряю шаг, и уже готовлю кулаки, чтобы смачно врезать Пашке по роже, но вдруг крик его слышу. Сдавленный и испуганный. Все случается так быстро, что я даже среагировать толком не успеваю. Один из стоящих рядом с Пашкой мужиков быстро вынимает блестящий нож из кармана, и ударяет им прямо в живот парня, отнимая у него пакетик с украшениями, и быстро скрываясь в толпе. Паша же орет и падает на пол, прижимая дрожащую руку к кровавому следу на куртке.

От шока я даже не знаю, что делать, лишь подбегаю к уже лежащему на земле Пашке, который руками обеими в живот впивается. С раны его кровь хлещет, пульсирует прямо, алым пятном расползаясь под курткой. В какой-то момент он кашлять начинает, захлебываясь собственной кровью, а я…стою лишь на месте, слезы горькие глотая, и не зная, как могу помочь ему.

– Пашка, дурачок! Господи, что ты натворил?! Зачем, зачем ты взял это, да еще и тут продать пытался? Ты же знаешь, это рынок, тут опасно…

– Прости, Марусь. Я слабым оказался.

Мимо нас проходят сотни людей, но никому нет дела до грязных бродяжек. Я до хрипоты ору и прошу помочь хоть кого-то, но все лишь дальше идут, не замечая нас. Одна только бабушка старая на минуту задерживается из чистого интереса, но когда видит Пашку, брезгливо отворачивается и идет дальше, по своим делам.

Светлые глаза Пашки медленно закрываются, и больше я никогда не увижу их живыми. Только через час сюда приедет полиция и скорая, вот только некого будет уже спасать. Погиб Пашка, так и не успев толком пожить. Все его мечты ушли вместе с ним, так и не став явью. Я даже проводить его не смогла, в толпе быстро затерялась, смахивая горькие слезы, так как не хотела в этот день еще и в ментовку загреметь.

Корю себя. Это я должна была быть на его месте, и это меня уже должно не существовать, ведь я украла эти цацки проклятые изначально я, а не он. Я отчаянно злюсь на этого паренька белокурого, однако все же прощаю ему все. Он просто был таким же, как и я. Голодным и ничейным. Просто выжить пытался, а я…все еще пытаюсь.

Через пару дней, когда у меня уже вообще ничего нет из еды, я подумываю над тем, чтобы с позором вернуться в детский дом, однако гоню эту мысль поганой метлой. Я знаю, что там делают с молодыми девушками моего возраста. Их продают мужикам за деньги, на одну или две ночи, но девочки уже после этого не возвращаются прежними. Они приходят в новой одежде, с дорогими подарками, косметикой и шоколадками в руках. Но глаза их пустые, потухшие. Они улыбаются сквозь слезы, а я…не хочу так. Не хочу и все тут.

Я прохожусь по рынку, присматривая, чего бы взять на сегодня, хоть яблоко какое, и то сгодится, как вдруг глазами нахожу Гарика. Этот неприятный тип лет пятидесяти заведует одним из крупных продуктовых магазинов, и сегодня он станет моей целью, и права на ошибку у меня просто нет.

Я прикладываю все свое мастерство, чтобы увести у него из-под носа просто шикарную палку колбасы, но в какой-то момент от голода у меня все плывет перед глазами. Я теряюсь всего на секунду, но этого оказывается достаточно, чтобы быть позорно пойманной Гариком за руку. Он, как клещ, вцепляется в меня, и кажется, еще немного, и просто напополам руку мою переломает.

– Попалась, сука малолетняя!

* * *

– Ай, больно! Пустите! Вы что себе позволяете? Отпустите меня!

– Карманы выворачивай, я все видел.

Гарик выдирает из рук мою сумку, и заставляет выложить все, что я успела наскрести сегодня. Там немного, всего-то пару яблок и овощей, но этого достаточно, чтобы еще больше взбесить его. Он больно хватает меня за шиворот и тащит из прилавка в свой вагончик, который находится сразу за ним.

Вокруг ходит толпа людей но, кажется, всем наплевать. Я отчаянно прошу о помощи, но прохожие так и проходят мимо. Вот и она, доброта людская, которой я еще не видела в своей жизни никогда. А нет, видела. Один раз, когда тот мужик страшный с тату тигра дал мне тарелку еды, и не попросил взамен у меня ничего.

Сейчас же этот чертов жирдяй чуть ли плечо мне не ломает, когда с силой в вагончик заталкивает, а я упираюсь, как могу, из последних сил уже. Мой разум тут же включает красный свет, когда я вижу, как сально  Гарик облизывается, видя мою разорванную от его лап куртку и часть свисающей футболки, показывая черную лямку простого бюстгальтера.

Я сразу понимаю, что у него на уме, и от этого чуть ли не проваливаюсь в пустоту. От страха дикого, и обиды еще. На весь мир этот гребанный, злой и чужой.

Мое сердце чуть ли из груди не выпрыгивает, когда он закрывает дверь вагончика на ключ, и я понимаю, что не смогу от него убежать. Хоть он и старый жирный тип, но он мужик, и ему ничего не будет стоять повалить меня на землю.

– Отпустите, немедленно! Я заявлю на вас, сразу же! Мой отец в ментовке работает!

– Не неси пургу, ничейная ты! Бродяжка поганая. Возмещай ущерб за ворованное, краля, отпущу тогда. Может даже продуктов дам, каких хочешь. Давай, поработай ротиком.

Гарик опускает свою руку в область паха, а у меня тошнота к горлу подкатывает. От его слов и противного запаха меня всю передергивает. Ну и влипла же я.

Быстро оглядываюсь по сторонам в поисках иного выхода. На небольших окнах стоят решетки металлические, дверь тут только одна. Выхода нет.

От страха дышать становится трудно. Пальцы рук почему-то немеют.

– У меня нет денег, честно. – выпаливаю я, чувствуя, как сильно колотиться мое сердце. – Я все отдам, отпустите, а?

Я смотрю прямо на него в надежде, что моя жалкая тирада хоть как-то подействует на него и этот урод смягчиться, но выходит в точности наоборот.

Гарик звереет и хватает меня за шкирку, как какого-то беспризорного котенка. Он тянется своей зловонной рожей ко мне, и когда я из последних сил отталкиваю его, ударяет меня по лицу. Безжалостно и в упор.

От силы его удара у меня темнеет перед глазами, и буквально на секунду я проваливаюсь в темноту, но вскоре, к сожалению, прихожу в себя. Я лежу на полу на другом краю комнаты, больно ударившись плечом о спинку стула.

– Можешь орать сколько влезет, всем все равно насрать на тебя, паршивая воровка! А не будешь послушной, вообще не выйдешь живой отсюда.

– Урод. Ты урод гребаный!

Лучше бы я молчала, да куда там. Язык мой – враг мой, я давно это поняла.  Гарик набрасывается на меня словно дикий зверь, с размаху ударяя ботинком по ребрам, заставляя услышать отчетливый хруст кости. Когда я уже практически отключаюсь, он начинает расстегивать пуговицы моей куртки, и вырывать их с мясом, когда у него это не получается. После этого он на себя переключается, кряхтит, и начинает расстегивать свой ремень.

В тот момент я впервые по-настоящему прощаюсь с жизнью. У меня болит все тело, я даже пошевелится не могу. Дышу лишь поверхностно, прижимая руки к боку. Мне больно. Кажется, он сломал мне что-то.

Когда с детдома два года назад сбегала, знала что будет нелегко, но уж точно не думала, что умру вот так, лежа на полу в каком-то грязном вагончике, истекая кровью. Так тебе и надо, Маруся, меньше воровать надо было. Говорила же преподша в детдоме, что толку с меня не будет, если за разум не возьмусь, видать, права была. Не стала я никем. Воровкой только. Ничейной при том.

Гарик продолжает сдирать с моего полумертвого тела куртку, пропуская мимо ушей мои слабые мычания, когда ручка его двери начинает поворачиваться. Ее кто-то сильно дергает пару раз, но когда она не поддается, дверь с грохотом сносят с петель, словно от сильного удара ногой. Замок, на который она была закрыта, отлетает куда-то в сторону, издавая звонкий звук металла.

Хоть меня сильно ударили по голове, и перед глазами все плывет, я вижу, как внутрь входят какие-то мужики. Кажется, двое. Через пелену слез я сразу узнаю их. Быть не может…Это же тот, Леха полоумный и…Черт! Только не они, только не он! Хозяин дома того, мною обворованного, Арбат. Он вальяжно внутрь входит собственной персоной, а я хочу провалиться под землю. Была одна беда, стало две. Зашибись просто.

Если Арбатов узнает меня, то живой я точно уже отсюда не выберусь. Он наверняка заметил пропажу своего кошелька, и тех побрякушек дорогих, которые я в его кабинете к рукам прибрала.

Из последних сил натягиваю сильнее капюшон на лицо и к полу прижимаюсь, чтобы эти волки не узнали меня. Я чувствую себя слабой и беззащитной, мне некому помочь. Я всегда сама за себя была, а теперь еще и без Пашки. Действительно жалкая бродяжка, которую можно ударить, можно избить и убить, наверное, тоже не составит труда.

Арбатов ближе подходит, и кажется, смотрит прямо на меня. Он все в том же пальто дорогущем черном и ботинках. В этот момент я впервые жалею о том, что все еще не умерла.

Глава 4

– Господин Арбатов, хм…какая неожиданность. Извините, я…не ждал вас сегодня.

Гарик быстро слезает с меня, поправляя свои грязные брюки и стирая мою кровь с костяшек толстых пальцев. Я же, как можно дальше к стене отползаю, едва ли сдерживая глухой кашель, рвущийся из груди. От боли. Видать,  Гарик перестарался, и сломал мне все же оно или два ребра, подонок.

– Ты долг мне свой просрочил, на месяц целый, если помнишь. Часики тикают, а от тебя ни весточки нет, ни хрена,  Гарик. Вот сам решил наведаться, лично проверить, как у тебя дела идут, и хорошо идут-то, насколько я вижу. Шлюхи вон дают, значит, бабло водится. Одного не пойму – ты такой тупой или самым умным себя считаешь, раз подумал, что кинуть меня можно?

В воздухе пауза напряженная повисает, и я впервые слышу нотки страха в голосе  Гарика. Он боится. Арбатова.

– Господин Арбатов, мой бизнес, он плохо идет, есть сложно…

– Заткнись. Или ты отдаешь мне полную сумму долга сейчас, или уже сегодня станешь удобрением под елкой.

Гарик медлит, ему уже трудно скрывать свой страх. Он нервно перебирает пальцами свои сальные редкие волосы, пока его взгляд на меня не падает.

– У меня сейчас нет…нет денег, правда. Стойте! Не надо рукоприкладства! Подождите, у меня есть что-то куда лучше! Вот, посмотрите сюда. Возьмите эту девчонку, строптивая, словно девственница. А глаза какие – карие, блестящие. Куколка самая настоящая. Отмыть только надо. Заберите в честь долга. Она дороже стоит на рынке, уж поверьте. Да и продать сможете по

хорошей цене, если вам не понравится. Она ничейная, бродяжка дворовая.

От его слов у меня чуть ли сердце не останавливается. Гад проклятый, убила бы его прямо тут, если бы встать могла за такое. Как он посмел…предлагать меня словно товар на его прилавке. Сволочь. Сжимаю зубы от боли, с ужасом понимая, что еще немного, и я просто сдохну, не выдержит мой организм еще и такой пытки.

Гарик отступает в сторону, чтобы меня стало лучше видно, а я лишь сильнее натягиваю капюшон, все еще бессовестно на полу валяясь, обхватив себя руками. Моя голова начинает кружиться, как только пытаюсь подняться. Ребра болят при каждом вдохе. Приходится дышать медленно и поверхностно, ловля хрипы в груди.

Хоть я и не вижу лица тигра сейчас, я знаю, он сканирует меня взглядом, своими глазами страшными опаляет. Опускаю голову ниже, пытаюсь слиться с землей, но кажется, этот трюк больше не прокатит. С ужасом замечаю, как мужчина подходит прямо ко мне. Его черные ботинки все ближе, как бы я ни старалась отползти от него подальше.

Задерживаю дыхание, когда Арбатов садится на корточки прямо напротив меня, и руку к голове подносит, одним рывком сдирая мою последнюю защиту – черный капюшон. Тут же рык хриплый и пробирающий до костей его слышу. Он узнал меня. Сразу же.

– Ну, привет, крысеныш, давно не виделись.

Пищу что-то невнятное в ответ. У меня так сильно болит бок, что каждый звук с трудом дается. Губа разбитая жжет. На лице что-то липкое, явно кровь запеклась от удара.  Гарик на славу постарался. Урод.

Я решаюсь посмотреть в глаза Арбату, однако тут же жалею об этом. Ничего кроме злости и презрения в этих зеленых омутах я там не нахожу. Он меня не важнее мошки уличной считает, и это отчетливо видно по его лицу. Такому…мужественному и суровому.

Мужчина грубо рукой по моей губе разбитой проводит, а я отталкиваюсь от него, шипя словно змея. Больно. Но он сильнее. В сотню раз. За грудки меня хватает и ближе наклоняется.

– Ты все-таки соврала мне тогда, мелочь вороватая. Зря я тебя отпустил, не обыскав твое тощее тело. На мордашку твою невинную повелся, а ты шлюха просто дворовая. Тебя здесь придушить или сама и так копыта отбросишь? Как вижу, ты уже недалеко от второго варианта.

– Я не воровала…

Ловлю раздраженный гортанный смех тигра. Он не верит ни единому моему слову.

– Я тебе уже говорил, чтоб врать мне не смела. Куда украшения с моего кабинета дела?!

– Не знаю… Забрали их. Из-за них Пашку…ножом пырнули, насмерть. Из-за цацок этих ваших проклятых…

Сглатываю, когда вижу как кулаки Арбатова сжимаются. До хруста. Черт, лучше бы я молчала. Этот зверь страшнее  Гарика будет, в миллион раз.  Гарик просто пешка рядом с ним, жалкая тень безвидная.

Взгляд Арбатова как у хищника дикого, и кажется, он убьет меня прямо тут. Одного его удара хватит, чтобы я навсегда уснула. Сном спокойным и мертвым. Закрываю руками голову, когда мужчина наклоняется ко мне. Боюсь его.

– Значит так, зверушка. Я говорю один раз, а ты слушаешь. Я забираю тебя сейчас. Отныне ты мне принадлежишь. Будешь отрабатывать долг  Гарика полмиллиона, а после свой долг, еще восемьсот тысяч за ворованные вещи. Отпущу, когда расплатишься. Вздумаешь сбежать, найду и продам. Прямо по адресу. Ты вон и так я вижу, уже практикуешься.

– Чт…что?

Не понимаю, что он говорит. Как это, принадлежу ему…

– Леха, забирай нашего найденыша.

– Уже?

– Да, давай паковать, пока копыта не отбросила. И так вон, еле дышит уже, а ей еще долг мне отрабатывать.

Услышанное словно ледяной водой меня обливает. Какая еще собственность, какой долг?! Да я таких денег не то, что в глаза не видала, не снились они мне даже. Не могу поверить в это, этого быть просто не может. Уж лучше в тюрьму поганую меня пусть отправит, но не себе забирает. Нет…

Я и пикнуть не успеваю в ответ, как Арбатов поднимается, и не обращая внимания на мои мычания, выходит из вагончика, больше ни разу так и не взглянув в мою сторону. Вместо него ко мне подходит Леха этот двухметровый, который тогда еще застал меня в доме Тигра, и за руку больно хватает. Он и сейчас не церемониться со мной, подхватывая на руки с пола резко, словно мешок с картошкой берет.

– Иди сюда, малая.

Невольно вскрикиваю. У меня болит все тело, однако это все ерунда по сравнению с тем, чей собственностью я только что стала, и какого размера долг нажила. Впервые чувствую слезы на щеках. От страха.

В какой-то момент Леха уж очень сильно задевает мой бок рукой, от чего я резко вздрагиваю, и кажется, отключаюсь.

* * *

Я совсем не помню дороги, и прихожу в себя в какой-то темной конуре, где кажется, даже нет окна. Это похоже на подсобку с брошенной туда маленькой раскладушкой и матрасом. Я сижу прямо на ней, а точнее лежу, подобрав под себя ноги.

Как только встать пытаюсь, с ужасом обнаруживаю, что у меня жутко болит бок, а еще одна моя рука не шевелится. Я что…черт! Что, что это такое?! Меня наручниками к батарее приковали! Он это сделал, монстр с тату тигра на шее!

Отчаянно пытаюсь вырвать руку от железных оков, освободиться, но куда там. Хоть я и худая, этот зверь специально наручник потуже скрепил, и я выберусь из него, только если ладонь сама себе сломаю. Сукин сын!

Звонкий стук металлических наручников о батарею провоцирует у меня жуткий страх, но куда хуже мне становится тогда, когда я обнаруживаю, что лежу под одеялом почти голая! Я в одних трусах и лифчике лежу, а ребра мои несчастные перемотаны чем-то. Бинты что ли какие-то. Тугие. Черт, что этот гад сделал со мной, где я?

Воздуха становится мало, особенно от этого маленького замкнутого пространства. Да, у меня есть страхи, несмотря на то, что много дней на улице провела. И замкнутая тесная конура без окон как раз один из них.

– Помогите! Сволочи…Кто-нибудь, выпустите меня отсюда. Эй, вы слышите, немедленно отпустите меня!

Тишина в ответ парализует и, .кажется, я сейчас умру прямо тут. Стены на мозги давить начинают, мне становится все хуже.

– Эй! Ну хоть кто-нибудь…Суки!

Кажется, еще немного, и я бы голос сорвала. Я орала изо всех сил, истошно колотя наручниками по батарее, и к счастью, спустя пару часов это подействовало. На меня обратили внимание, однако оно было совсем не таким, какого я ждала.

Затихаю, когда дверь резко отворяется, и я вижу в ней зверя огромного. Арбатов. Он стоит у порога, облокотившись о дверь спиной. На нем идеально выглаженный синий костюм с белой расстегнутой на две пуговицы рубашкой. Выглядит так, словно на парад собрался. Бизнесмен хренов, или бандит, мне уже все равно. Я убить его готова за то, что приволок меня сюда.

– Чего ты орешь, зверек?

– Сволочь, маньяк! Отпусти меня немедленно, не то пожалеешь! Ты не знаешь, с кем связался, мои родители найдут тебя, и засудят, и…

Я ору из последних сил, срывая голос и прикладывая руку к боку, который очень сильно болит, но даже среагировать не успеваю, когда всего за секунду этот хищник преодолевает расстояние между нами, вплотную оказываясь передо мной. Арбатов заставляет меня вжаться в стену спиной от страха. Я задерживаю дыхание, когда он резко обхватывает своей огромной ладонью мое лицо, и больно впивается сильными пальцами в щеки. Его глаза такие зеленые. Как у дикого зверя.

Этот мужчина взрослый и очень опасный. В его взгляде смерть только читаю. Я слишком близко, опасно и так…странно как-то. Запах его парфюма улавливаю, и не могу не признать, что он привлекает меня. Вдыхать его хочется, снова и снова.

– Во-первых, для тебя я Всеволод Генрихович, зверушка. Ко мне только на “вы” можешь обращаться. Во-вторых, нет у тебя никаких родителей, Мария. Ты из детдома сбежала два года назад. Отец неизвестен, мать погибла, когда тебе было четыре года. Ты сирота. Никому на хрен не нужная. Я ничего не упустил?

Я затихаю. Откуда он все это знает…

– Это вообще не ваше дело! Не смейте лезть в мою жизнь! Почему я голая и в бинте этом?! Вы что… трогали меня?

От одного только предположения слезы собираются в глазах, а тигр смеется, показывая свои белые зубы, а точнее оскал звериный, страшный. Он руку свою убирает от моего лица, а я все еще чувствую ее на коже. Огнем пылает вся.

– Да кому ты нужна, мышь дворовая. Ребра лишь сложил твои в кучу, пока ты в отключке лежала. Сейчас бы не такая боевая была. Выла бы от боли. Сломаны они у тебя.

Молчу. Про ребра как-то даже не переживаю сильно. Били меня по ним и раньше, заживало как на собаке. А вот от того, что Арбатов касался меня, пока я была без сознания, холод проходится по спине. Тот, арктический, или как там его называют…Самый суровый из всех.

– Значит так, воровка. С сегодняшнего дня мы заключаем с тобой договор, в котором ты обязуешься свой долг мне отрабатывать. Полностью.

Хватаю ртом воздух, руками сжимая одеяло. Мне страшно. Я не знаю, чего ожидать от этого мужика огромного, но даже не думаю показать ему, какого мне. Не дождется.

– Какой долг… Как отрабатывать? Да чего вы хотите от меня, спать с вами, да? Этого хотите?

Громкий раскатистый смех разливается по комнате. Арбатов смеется с моих слов, показывая белые зубы. После смотрит на меня, и снова смеется, словно я сказанула что-то невероятно смешное и нелепое. А мне совсем не до смеха. Вот ни на чуточку даже.

– На себя посмотри, от тебя как от помойки несет. И да, я не трахаю детей. Ты будешь на меня работать, зверек. Делать все, что скажу, беспрекословно. Свой долг отрабатывать. За каждую провинность долг будет расти, поэтому поосторожней с моими вещами. Спать будешь здесь, и чтоб без надобности я не видел тебя.

– Что? Нет, отпустите немедленно! Я не хочу в этой конуре сидеть!

Пытаюсь вырваться от наручников, но кожа уже слишком сильно щиплет. Вижу кровавые следы. Черт, кажется, я поранила сама себя.

– Можешь брыкаться сколько влезет. Тебе это ничем не поможет.

– Вы не можете…не можете так поступить со мной!

Слезы предательски подступают к глазам, я не играю. Это правда мои слезы. Натуральные. Искренние.

– Могу.

Его голос стальной и низкий. Всеволод не играет со мной, и мне страшно от этого. Совсем не до смеха от его интонации. Так только с уголовниками разговаривают, как он со мной. Как палач перед казнью.

– Слушай меня внимательно, крысеныш дворовой. Ты не в гостях и не дома. Я купил тебя у  Гарика как товар на базаре, как вещь, поняла? Если я захочу, уже сегодня ты вернешься и ляжешь под него, раз так уж хочешь свободы. Я забрал тебя в качестве откупа за долг, так что отработаешь все, до копейки.

Вдобавок ты посмела обворовать меня, притом дважды, взяв особо ценные мне вещи, а долгов я не прощаю никому. Ты могла вернуть мне все это миллион раз, но не стала, за что тоже будешь расплачиваться. Завтра поедешь к врачам на осмотр. Не хочу принести в дом заразу вместе с тобой.

– Что…что?! Какие врачи, нет!

– Молчать. Как миленькая пройдешь терапевта, стоматолога, инфекциониста и гинеколога.

– Гинеколога?! Да вы сумасшедший! Ненормальный просто, сукин сын!

Вскрикиваю громко, когда резко получаю по губам от него. Огнем жжет. Больно. Чертовски больно. Я тут же затихаю, прикладывая руку к лицу. Тигр вовсе не шутит со мной. Он, правда, может сделать все, что ему угодно.

– Еще раз в моем присутствии матом будешь ругаться, рот вымою. С перцем. В моем доме ты должна вести себя прилично, а не как дворовая падаль, иначе отправишься в колонию, которая и так по тебе давно плачет. И поверь, девочка, я тебе такое дело насобираю, что ближайшие двадцать лет не выйдешь оттуда.

– Ненавижу…Ненавижу вас!

Шиплю тихо на него змеей, роняя слезы, и уже продумывая, как буду убивать Арбатова. Смачно и особо жестоко.

– Отпущу на волю, как только отработаешь долг. Полностью. И да, твое шмотье я сжег. От него воняло как от помойки. Это будешь носить, когда сама отмоешься.

Он бросает на матрац пару футболок огромных размеров и спортивные брюки. Явно со своего барского плеча.

Вытираю быстро нос и глаза от слез соленых, да что ж такое. Давно я так не расклеивалась. Да никогда, наверное. Вот только не хочу реветь перед зверем этим, ему все равно плевать, что там бродяжка чувствует. Я лишь воровка для Арбатова, грязная оборванка. А он для меня… дьявол в человечьем обличии.

– Выходить за пределы дома запрещено. Кроме меня в нем также живет моя женщина, Лиза. Ее не трогать. Мои дети уже взрослые, они тоже иногда заходят. Для всех ты должна быть незаметной тенью. Меня слушаться беспрекословно, делать что скажу. И самое главное – он так смотрит на меня, что я аж назад отодвигаюсь – никакого больше воровства. Если я еще хоть раз такое дерьмо замечу, выпорю ремнем. Будет больно, обещаю.

Пытаюсь переварить сказанное тигром, однако это просто не помещается в моей голове. Лишь смотрю в глаза его зеленые, ресницами черными обрамленные. Лицо его суровое такое, и такое…Убила бы!

Замираю от страха, когда мужчина наклоняется ко мне, руку мою бедную осматривая, а после слышу щелчок, и наконец, могу растереть раненое запястье. Он расстегнул наручники, однако теперь моя спесь поубавилась, и я не рискую наброситься на того, кто может свернуть мне шею одним движением руки.

По его интонации военного, и удару по губам за мат я хорошо понимаю, что возиться со мной тут никто не собирается. Он холодный, суровый и жестокий зверь. Я кожей чувствую его мощь, этот мужчина очень опасен, и это не какой-то там  Гарик с рынка. Всеволод силен и страшен. Он не пощадит меня, и играть со мной не станет.

Мужчина отстраняется от меня, и уже у двери я осмеливаюсь впервые окликнуть его, по имени.

– Всеволод…Генрихович! Сколько…сколько времени я буду отрабатывать вам этот долг проклятый?

Мужчина останавливается и смотрит на меня в упор, заставляя задержать дыхание.

– Год. После этого вернемся к этому разговору.

Я не успеваю крикнуть ему пару ласковых в ответ, как дверь с грохотом закрывается. Слышу щелчок ключа. Он закрыл меня тут, закрыл!

Всхлипываю. Этого я точно не ожидала. Ну, неделю там, ну месяц, но уж точно не год в лапах этого зверя. Не год!

Всеволод Генрихович Арбатов. Это имя клеймом у меня в мозгу выжигается. Я теперь его. Должница, собственность…а на деле просто вещь. Даже в страшном сне я не могла предположить, что воровство мое безобидное таким адом закончится для меня.

Обнимаю колени острые руками холодными, и опускаюсь на матрац, заливаясь горькими слезами ненависти к этому зверю проклятому. Зачем он кормил меня тогда? Лучше бы сразу взял и убил. Меньше мучилась бы теперь.

Глава 5

Я не знаю, сколько времени проходит но, кажется, уже ночь. В этой темной будке нет ни единого лучика света или часов, чтобы я хоть как-то ориентировалась, и это сводит меня с ума.

Кажется, я провожу здесь не меньше суток. Одно только успокаивает – мне не хочется в туалет, так как я давно ничего не ела и не пила, так бы даже не знаю, что бы делала. Тут не то, что туалета нет, даже какой-то альтернативы поганой не предвидится.

В эту ночь я не могу сомкнуть глаз. Эта конура, где меня поселил Арбатов, очень маленькая, а главное – в ней нет окна. Мне трудно встать из-за сильной боли в ребрах, так что я вынужденно пластом лежу на матрасе, чувствуя себя…побитой. Но даже не это печально. Хреново то, что мне все время кажется, что воздух в этой будке скоро закончится, и я тут просто копыта отброшу, так и не дотянув до утра.

Превозмогая жжение в груди, медленно поднимаюсь, и беру вещи тигра. Скрепя зубами, все же напяливаю их на себя. Все равно лучше, чем в одних только труселях и бинте широком на груди шастать. Штаны и футболка оказываются просто огромными на меня, поэтому мне приходится их завернуть чуть ли не вдвое, чтобы они не сваливались с моей тощей фигуры.

Кажется, ненадолго я все же отключаюсь, так как из транса меня выводит скрип ключа, и звон открывающейся двери. Вскакиваю на этой жутко скрепящей раскладушке, совершенно забыв о том, где я нахожусь, и тут же кривлюсь от острой боли в боку.

– Кто здесь?

Подбираю одеяло выше, видя одну только тень огромную у двери. Тигр. Он пришел за мной, и от этого мороз проходится по спине.

– Жду тебя на улице через пять минут.

– Зач…

Мой ответ никого не интересует. Арбатов лишь хлопает дверью, и идет дальше по коридору. Я отчетливо слышу его тяжелые удаляющиеся шаги.

Поднимаюсь на кровати, шипя, и сразу же пальцами в бок впиваясь. Как же болит, кажется, даже больше чем вчера. Сволочь,  Гарик! Он так сильно ударил меня ботинком, что я еще долго буду его вспоминать с острым желанием задавить этого мерзкого типа голыми руками.

Опускаю ноги босые на пол холодный. Носков мне никто так и не предложил, а я и не просила. И не буду. И так сойдет. Вон, всю зиму практически без них обходилась, одни только кроссовки были, и те…по дурости оставила. Не найти уже теперь их.

Держась за стену рукой, медленно выхожу из своей камеры, чисто примерно ориентируясь, где тут выход. Кажется, это тот самый дом, в который мы с Пашкой залезли тогда еще, только первый этаж. Ах, бедный Пашка, лучше бы меня прирезали, вот честное слово, и не пришлось бы теперь долг этот проклятый отрабатывать мужику этому страшному с тату тигра.

Спустя пару минут все же доползаю до улицы, и вижу черную машину моего тюремщика. Она заведена уже. Мужчина рядом стоит, облокотившись об нее спиной, и курит. Он глубоко затягивается, выпуская дым через нос, и что-то завораживающее я ловлю в этом, что-то такое близкое, но…Нет. Этот подонок просто своровал меня. Гад! Быстро голову опускаю. Зачем вообще пялюсь на него, он же вещью меня своей считает, вот зачем?! Дура потому-что.

– Садись.

Маюсь, но даже не думаю двигаться, пока не узнаю о его намерениях, и они точно не благие.

– Это…куда вы отвезете меня?

– В клинику.

– Зачем? Я это, не заразная. И вшей у меня нет. Честное слово.

– В последнем сильно сомневаюсь. Села в машину, живо.

Вроде и не очень обидное сказал, а мне больно. Нет у меня вшей никаких, и не было отроду. С чего он вообще это взял? Что, раз бродяжка, так сразу вши что-ли?!

Превозмогая боль, залезаю в автомобиль этот огромный на переднее сиденье. Тут же ловлю сильный запах кожаного салона и обхватываю себя руками. Мне и холодно, и как-то боязно, а еще необычно. Я не ездила в таких тачках дорогих. Я вообще не ездила в машинах, кроме того раза, когда тигр меня вечером до города подвозил, а я…его кошелек по-тихому подрезала.

Сейчас же я снова еду с ним наедине, смотря на руки мужчины. Сильные и крепкие. Ладони крупные, кисти волосами покрытые. Он руль ими обхватывает, смотрит на дорогу сосредоточенно, а я…на него взгляды бросаю. Мне чего-то хочется пялится на него, как полоумной. Я и есть, сумасшедшая, наверное, раз смею любоваться тем, кто вещью своей меня считает.

Арбатов не говорит больше ничего, а я и не спрашиваю. Слишком много чести. Для него.

Спустя полчаса мы доезжаем. Как только машина паркуется у какого-то огромного здания, и мой тюремщик выходит, я сижу, не смея двигаться. Я еще никогда не была у врачей, и знаю только понаслышке, что они либо убивают, либо боль несусветную причиняют. Ах да, еще ж на органы сдают. Больше ничего. И вот не хочется мне идти к ним, вот совсем не хочется.

Поворачиваю голову, когда напротив своей двери вижу Всеволода Генриховича. Он взглядом меня своим сверлит, суровым и страшным, показывая на часы. Когда я никак не реагирую, он резко сам двери открывает, недовольно пальто свое поправляя. А я… лишь дальше в салон пытаюсь залезть от страха, но куда там. Сильная лапа тигра не дает мне и с места сдвинутся, сразу же беря в свои тиски.

– Куда ты собралась, зверушка? Выходи давай.

– Я не хочу, пожалуйста! Сходите сами!

– Вышла, я сказал. Живо. Мы тебя к врачам привезли, не меня.

– Я не буду. Не буду!

Кажется, мои вопли слышали все во дворе этой клиники, а также в ее огромном холле. Я даже пикнуть не успеваю, как Всеволод Генрихович с молниеносной скоростью на руки меня подхватывает и несет прямо в здание, никак не реагируя на мои причитания и проклеены. Конечно, в его адрес.

– Пустите! Немедленно отпустите меня, аа, мама!

Я ору и вырываюсь из его захвата от страха дикого, однако одновременно с этим мне почему-то нравится оказаться в его крепких руках. Таких сильных, больших, могущественных. А еще от мужчины снова так приятно пахнет, что я невольно вдыхаю этот аромат, и чуть ли глаза не закатываю от удовольствия. Но даже оно быстро заканчивается, когда тигр заносит меня в какое-то помещение с жутким смрадом спирта, и на кушетку небрежно бросает, точно куклу пластмассовую.

Я быстро по сторонам оглядываюсь, обхватывая себя руками. Малейшее движение или глубокий вдох заставляют стонать от боли в груди. Да что ж такое?

– Сиди тут. Ни шагу, ясно?

– Нет, не ясно! Какого черта я тут делаю, вы можете мне пояснить?!

Конечно, никто даже не собирался мне отвечать. Этот гад просто разворачивается, и выходит, захлопывая за собой дверь, бросая, что называется одну среди минного поля.

Тут все белое и блестящее от чистоты. За стеклянные шкафами какие-то бутылки стоят, бинты, а еще шприцы. Господи, мне уже кажется, что меня тут просто на части разрежут. Отдельно голова будет, отдельно почки. Мне страшно. Я никому тут не доверяю, и Арбатову в особенности. Холод собачий в этой комнате заставляет съежиться. Боже, неужели это и есть операционная?

Спустя несколько минут Арбатов все же возвращается, притом не один. С ним женщина какая-то средних лет заходит. По ее белому халату и шапочке накрахмаленной понимаю – врачиха.

– Виктория, осмотрите эту… хм, особу. Полностью.

– Особу?! Какая я вам еще особа?

Вскрикиваю так громко, что бок тут же простреливает новая волна боли. Морщусь, даже кашлять начинаю. Гребаный  Гарик. Гад.

– Молчать. Рот закрыла и сиди спокойно.

Его голос. Точно командирский, все приказы мне раздает. Ненавижу! Хмурюсь и отворачиваюсь. От тигра подальше.

Докторша взглядом меня сразу окидывает. Презрительным и цепким. Не нравится она мне. Точно органами торгует.

– Предыстория есть?

– Семнадцать лет. Побои недавно были, вполне возможно, что и проституция случалась. Бездомная.

– Что? Да я не проститутка никакая, и не бездомная! И не бил меня никто…сама я. Упала. И вообще, восемнадцать мне, уже неделю как стукнуло!

Отползаю назад на кушетке, когда докторша прямо ко мне подходит, пристально осматривая мою голову. Вскрикиваю, когда она какую-то хрень достает из кармана халата, и начинает мне светить ею в глаза, буквально, выжигая их.

– Аа! Че вы делаете, с ума сошли? Черт, да вы мне глаза выжжете так!

Отворачиваюсь, волосами прикрыться пытаюсь, но куда там. У этой докторши цепкая хватка, и она лишь продолжает свой осмотр.

– Ты не в полиции, девочка, можешь не лгать о побоях. Никто тебя не обвиняет ни в чем. Сейчас тебя беспокоит что-то?

– Нет. Да хватит светить уже на меня! А то ослепну скоро от фонаря вашего.

Бубню себе под нос, пока суровый взгляд Всеволода не ловлю. Черт.

– Господин Арбатов, пока можете выйти, чтобы нашу пациентку не смущать. Я сама разберусь. По врачам повожу. Все сделаем.

Врачиха говорит так, словно меня вообще тут нет. А я есть, вообще-то. Только не понимаю я ничегошеньки.Что сделаем-то? Что?

Арбатов коротко кивает и выходит, и если до этого в его присутствии мне было страшно и неловко, то когда он покидает палату, и я наедине с врачом остаюсь, становится еще хуже. В моем больном сознании тут же всплывают воспоминания интернатских детей о тех несчастных, которых на органы разбирают, и продают потом. Становится не по себе, и я затихаю. Затаиваюсь, ожидая любого удара. В спину там, ну или по голове.

Докторша снова подходит ко мне, благо, на этот раз без фонарика. Она голову мою зачем-то начинает осматривать пристально, руки, ноги, а затем и живот. Да чего она хочет?

– Не бойся, ляг спокойно. Дай просто осмотреть тебя. Я врач.

– Нет! Не трогайте меня. Я вам не зверушка для опытов!

Машу руками, не давая ей приблизится, и одновременно с этим стараясь утихомирить свое бешеное сердце.

Кажется, глаза этой врачихи уже на лоб чуть ли не лезут от моей строптивости, но ее терпение очень быстро заканчивается.

– Значит так, девочка. Или ты сама успокаиваешься, или я зову господина Арбатова, и дальше осмотр мы проводим в его присутствии.

Это действует на меня лучше всякого успокоительного. Мгновенно прямо срабатывает. Одна только мысль о том, что Всеволод Генрихович увидит меня без майки, заставляет сердце биться чаще. Ну уж нет. Нет!

– Умница. Сними футболку и ляг спокойно.

Делаю, что она говорит. Врачиха сводит брови и осматривает мой живот, после чего помогает снять эту чертову повязку с груди, и прощупывает чуть ли не каждое мое бедное ребро.

– Ай! Больно, хватит!

Она каким-то образом нащупывает самую болезненную точку на одном из моих ребер, вызывая этим просто адское ощущение боли у меня, от которого аж в глазах темнеет.

– Ногами били?

Опускаю голову. Почему-то мне стыдно за это. Очень.

– Да.

– Куда еще били?

– По голове один раз. Кулаком. Но вы не думайте, мне и в детдоме прилетало иногда. Нормально все со мной. Всегда как на собаке заживает, правда.

Черт, лучше бы молчала, так как чего-то мне не нравится реакция этой врачихи. Все в блокнот свой записывает, каждое слово мое сказанное, и это заставляет напрячься еще сильнее.

После этого осмотра заходит медсестра, и еще час водит меня по разного рода докторам, от которых у меня мороз по коже. Они смотрят на меня, как на мышь подопытную, а у зубного я вообще, кажется, провожу битых два часа в этом жутком кресле, пока он какие-то пломбы мне не трамбует в зубы. Ужас просто!

Но нет, самое пекло начинается у гинеколога, где я вообще впервые в жизни оказываюсь, и даже не представляю, насколько больно он “там” ковыряться будет. Оно только радует – гинекологом женщина молодая оказывается, и как мне кажется, действует осторожно.

– Сейчас осмотрю вас, лежите спокойно, ясно?

– Ага. Ой, вы че делаете, руки уберите! Уберите!

– Вы что, первый раз у гинеколога? Это не больно совсем. Не бойтесь.

Господи. Такого унижения и кошмара я уж точно еще не проходила. Докторша осматривает меня ТАМ в перчатках своих белых, прямо между ног, а я сгораю от стыда.

– Девственница что ли?

– Чего?

– Опыт интимный был?

– Нет. Не было. Ну хватит уже, отпустите!

– Хорошо. Все, можете одеваться.

Это просто выше моих сил. С облегчением вздыхаю, когда наконец-то она отпускает меня, царапая свое заключение.

– Мария, как давно у вас начались менструации?

Этот ее вопрос меня в ступор ставит. Нашла что спрашивать.

– Мм…их нет.

Брови докторши быстро ползут вверх.

– Ну…то есть, вроде были, а потом пропали. Короче, хватит мучить меня. Сейчас их нет. Давно уже.

– Ладно-ладно. Не переживайте так сильно. Так бывает. Вы как вообще питаетесь?

– Нормально питаюсь. Чем придется, обычно. Но стараюсь не голодать больше двух дней.

Пытаюсь улыбнуться ей, но выходит слабо. Корю себя. Снова не то. Не такой ответ она услышать хотела, а я…не знаю, что сказать и как правильно.

– Ясно. Хорошо, можете идти.

Выхожу из этого пыточной, и уже думаю, что кошмар закончился, но не тут- то было. Адский ад приходит, когда мне кровь начинают брать из руки. Это просто невыносимо. Я такого вообще ни в жизни не видела, и от этого сумасшествия раза три чуть ли сознание не теряю прямо на стуле.

До чего же больно, кожу жжет невыносимо! Едва ли выдерживаю эту пытку и кажется, меня держат еще две медсестры, пока наконец, всю кровь мою не выпивают. Результатов этих анализов жду еще битый час, маясь в коридоре. Кровопийцы проклятые.

Самым безобидным оказывается УЗИ живота, однако я пугаюсь этого аппарата долбаного, поэтому едва ли выдерживаю процедуру. Последнее, что мне делают – хрень под названием рентген, после чего я получаю снимок своих ребер и заключение врача: “Закрытый перелом третьего ребра справа, трещина четвертого ребра справа”.

Сжимаю зубы. Понятно теперь, чего так болит. Ну да ладно, я и раньше получала не меньше. Отлеживалась как-то сама. И теперь пройдет.

Отдаю все эти бумажки докторше Виктории, она сканирует их, а после выписывает мне целую простыню каких-то назначений.

– Что это? Я что, больная?

– Ничего серьезного, но твой организм истощен, девочка, на пределе уже, можно сказать. Тебе диету надо соблюдать, перестать есть, что попало. Отлежаться несколько дней обязательно. Значит так, я выписываю тебе витамины, кальций, минералы. Будешь пить каждый день. Каждый, поняла меня?

– Ага. Как уж тут не понять-то. Вот только, наверняка, это целое состояние стоит, а у меня нет денег на все это. Так что можете себе оставить этот листочек, или кому-то другому подарить. Мне не надо.

– Мария, выйди за дверь.

Ни с кем не спутаю этот стальной голос. Арбатов. И как давно он стоит за моей спиной? Оборачиваюсь, и тут же на шаг назад от него отскакиваю. Он слишком высокий и большой. Пугающий. Его энергетика не дает мне нормально дышать.

– Я не уйду. При мне говорите.

– Я сказал ждать за дверью. И без глупостей. Охрана у входа стоит.

До последнего упираюсь, пока Арбатов за руку больно меня не хватает, и буквально не выволакивает за дверь. Я же только и успеваю, что обхватить зубами его ладонь, но все равно оказываюсь бесцеремонно выставленной в коридор. Гад. Конечно, мне не равняться силами с ним. Он просто огромен, зол и невероятно силен.

Приходится ждать Всеволода Генриховича еще добрых десять минут. Он выходит словно с маской на лице. На его самодовольном строгом фейсе не написано ничего, не прочитать вообще ни одной эмоции. Одно только замечаю – он держит в руке заключение врачихи, снимки моих ребер, а также целую простыню ее назначений. Тех самых, которые мне выписывали.

– Ну что, убедились, что я не заразная?

– Я бы так не сказал.

– В смысле? Что там такое?

Сердце пропускает пару ударов.

– Надо еще кое-что было проверить.

– Что?

– Анализ на бешенство сдать, зверек. Ты укусила меня. Еще раз посмеешь наброситься, сломаю челюсть.

Показывает свою ладонь огромную, а на ней виднеются кровавые следы от моих зубов. Становится стыдно от своего поведения, но в то же время я не жалею. Он сам напросился! Но про челюсть все-таки запоминаю. Я знаю, Арбатов не шутит. Он на все способен. Губа вон, до сих пор болит от его удара.

Всеволод Генрихович быстро ступает вперед по коридору, и я едва успеваю следовать за ним. Выходим на улицу. Молча иду в машину. По пути Арбатов заезжает в какую-то аптеку, а потом везет меня в тюрьму, по совместительству являющуюся его домом.

В этот же день начинается первый день заключения, моего отрабатывания долга, и я не знаю, чего ожидать от того, кто вещью меня своей считает. А самое главное – я даже не представляю, как именно буду ему отрабатывать этот долг проклятый, вот только чует мое сердце – на этот раз не отделаться мне легким испугом.

Глава 6

Домой едем молча. Я все еще потираю руку, обколотую этими жуткими иголками. Ненавижу его. Это все Арбатов. Он закомандовал, и меня полдня в этой клинике мучили. Что еще он для меня придумает, даже думать страшно.

Когда в его доме оказываемся, Всеволод Генрихович меня прямо до камеры моей доводит, и одним махом сваливает все эти назначенные для меня пилюли прямо на матрац.

– С этим сама разберешься. До вечера чтоб ужин был приготовлен. И душ прими, воняешь как помойка.

Сжимаю кулаки. Как же мне хочется самой накормить его этими пилюлями, а потом утопить в этом же душе. Молчу, волком смотрю на мужчину. Едва сдерживаюсь, чтобы не отправить его к черту. Честно, из последних сил.

– На. Ребра туго надо заматывать. Будет что-то критичное, Лехе набирай. Телефон на столе в гостиной есть. И чтоб без фокусов, зверек, а то долг твой неизмеримым станет.

Арбатов бросает мне бинт какой-то широкий, и я ловлю его прямо на лету. Ненавижу его. Со всей дури замахиваюсь в него этим бинтом, но попадаю только в закрытую дверь. Сволочь! Гад проклятый!

Когда выползаю в коридор, тигра уже и след простыл. Он уехал, оставив меня одну в этой тюрьме с видом королевских хором.

Прислушиваюсь к звукам. Кажется, я одна в доме, нет тут больше ни души. Кое-как доползаю на второй этаж, и с третьей попытки все-таки нахожу душ. В одной из комнат есть, и кажется, это комната для гостей, только не про мою душу это. Меня тигр вон в какой конуре поселил на первом этаже, без окна даже. Куда там, не в гостях ведь я, сам сказал.

На полке в ванной нахожу целое море каких-то пахучих пузырьков, и на себя выливаю добрую треть из них. Как же пахнет приятно, сладкой вишней. Полной грудью вдыхаю этот запах, он нравиться мне, но честно говоря, аромат духов Арбатова мне нравится больше. Сильно больше.

Эта штука, которую я втираю в свою кожу, оказывается очень мыльной, поэтому пену с тела я смываю еще добрых пятнадцать минут. Особенно трудно оказывается вымыть волосы, так как они густые у меня и тяжелые. С детства такие, но я привыкла. Все прятала их только, притворяясь мальчишкой. Так безопаснее, правильнее. Никто на парня не наброситься лишний раз, никто не будет приставать. Это спасало меня во многих ситуациях, вот только не спасло от Арбатова.

Приняв горячий душ, в кой-то веки чувствую себя чистой, и мне нравится это ощущение. Очень.

Вытираюсь полотенцем, и в зеркало смотрю на себя. Черт, еще хуже стало за последнее время. Кости вон торчат уже, ребра худые выпирают, а что самое паршивое – синяки. На правом боку два огромных синих развода. Сука.  Гарик на славу постарался, когда метелил меня ногами.

Кручу бинт этот проклятый в руке минут пять, но так и отбрасываю его в сторону, не замотав на груди. Незачем он мне. Так заживет. Само. Как обычно.

Надеваю чистые штаны и футболку моего тюремщика, сразу же утопая в них, но в тоже время прислушиваюсь к их запаху. Такой же, как у него. Сильный, дурманящий, кедровый. Мне нравится этот аромат, он будоражит меня, а Всеволод Генрихович пугает. До невозможности просто.

Не понимаю я, чего он за долг этот так взъелся. Да у него денег этих вагон, видно же. Дом этот огромный, псы цепные в охране, машины дорогущие. Чего так за цацки какие-то печется, неужто жены его. Хотя… я не видела что-то кольца на его руке, но женщина, насколько я понимаю, тут живет. Да, точно, он же говорил. Хорошо устроился. Гад.

Громкое урчание в животе выдает мой двухдневный голод. Я есть хочу, очень сильно, аж жжет уже все внутри. Спускаюсь на первый этаж и блуждаю по огромному холлу, пока все-таки не нахожу кухню. Опасливо оглядываюсь, но убедившись, что никто тут за мной не следит, начинаю рыться в шкафчиках, ища хоть что-то съестное. Мне уже все равно что, хоть кусок хлеба, и то сойдет, я вообще не переборчива.

Но дома у Арбатова оказывается целый склад вкусностей. Печенье, шоколадки, зефир, и даже мармелад есть. Много мармелада. Я ела его всего один раз в жизни, своровав у одной нерадивой продавщицы, но эта штука оказалась такой вкусной, что я решила: мармелад и есть мое самое любимое блюдо из всех. Лучше просто быть не может.

Отлично. Щедро загребаю все это добро себе за пазуху. Особенно мармелад. Его я весь забираю, все пять коробочек, и несу этот клад прямо в чулан. Достаю свои припасы, съедаю одну шоколадку и коробку мармелада, чуть ли не мурча от удовольствия. Все остальное бережливо прячу под матрац. Не знаю, чего так делаю, привычка просто. Я всегда все прячу под матрац, если добываю чего-то поесть. Сегодня я сытая, а завтра будет новый день. Есть мне-то надо тут что-то, не с голоду ж помирать.

Прислушиваюсь к звукам. В доме все еще тихо, поэтому я наглею, и снова иду на кухню. Не одним же сладким мне питаться. Если я думала, что у Арбатова дома много только сладостей, то я сильно ошибалась, ведь когда открываю холодильник, просто прихожу в восторг. Он доверху забит едой, самой разной! Я вообще такого никогда не видела, только на витринах магазинов. Кажется, тут целый гастроном собрали, и у меня уже слюнки просто текут.

Набираю себе мяса и овощей побольше из холодильника, сыр, колбасу, хлеб и еще кучу всего. Тащу все это добро на стол, особо не церемонясь с сервировкой. Я голодная, и честно, мне наплевать на всякие там причуды богатых. Беру себе тарелку и вилку. Этого хватит.

Нахожу чайник и завариваю себе чай. Целых две чашки сразу. И воду беру, и сок еще. И булочки какие-то нахожу, кетчуп, мандарины. Вот это да. Сроду так не наедалась, и кажется, меня уже тошнить начинает. Черт, наверное, хватит. Только вдоволь наевшись, наконец, чувствую такое желанное облегчение.

– Это что здесь за свинарник?!

Какой-то писклявый голос заставляет меня подскочить на месте и сморщится от боли в груди. Судя по интонации, вот и хозяйка объявилась. Поднимаю глаза, и вижу прямо перед собой женщину. Холеную, высокую и раскрашенную, как елка новогодняя, блондинку. С длинными ногами, как у лани и большой грудью. Вот значит, каких Арбатов любит. Почему-то я и не надеялась на другое.

– Ты кто такая, что здесь устроила?

Быстро прожевываю кусок колбасы, который чуть ли поперек горла мне стает от вида этой дамочки, готовой разорвать меня тут на части. Ее лицо. Это просто надо видеть. Да ее аж перекосило всю от злости. Бедная, хоть бы нервный тик не случился.

Ее вопрос застает меня врасплох. А и правда, на каких правах я тут? Не скажу же, что вещь бесправная.

– Я это…работаю на Всеволода Генриховича. Помогать по дому буду, поручения там его всякие выполнять. А вы, собственно, кто сама такая?

– Кто я? Девочка, для тебя я Елизавета Викторовна. Хозяйка этого дома. Если ты служанка, какого черта тогда сидишь тут, и жрешь нашу еду?

Она так громко орет, что у меня чуть ли уши не закладывает. Спокойно беру стакан оранжевого сока, и выпиваю его до дна, видя, как с каждым моим глотком желчь этой мадам только повышается. Вот и добегалась я. Весело же тут жить мне придется, ничего не скажешь.

– Я уберу все, не орите так, а то уши отсохнут скоро от вашего писка.

– Да как ты говоришь со мной? Немедленно все убрала, грязная шваль! И не смей больше ничего из еды тут брать. Не твое это, а хозяйское. Господи, как Всеволод позволил тебе работать у нас? Какой кошмар. Я сейчас же позвоню ему и скажу, что ты тут устроила!

Она презрительно смотрит на меня, словно я не важнее червя дождевого, а мне…почему-то больно становится. Нет, на шваль я не обиделась. Чего уж тут. Сотню раз это слышала. Тут другое.

Мне всегда было наплевать на то, как я выгляжу, но теперь что-то изменилось. Уж сильно большая разница у нас с Викторовной этой во внешности. Ну нет у меня таких цацок и тряпок, и груди такой большой. Чего уж теперь, помереть что ли…

Эта мадам белобрысая сваливает, стуча высокими каблуками по плитке, а я быстро сгребаю свою поляну, и в мусорку отправляю. Что не съела, обратно в холодильник заталкиваю. Поела, называется. Лучше бы не трогала тут ничего. Меньше бы уши болели теперь.

Уже в свою конуру собираюсь, но вспоминаю, что Арбатов что-то про ужин мне говорил, и это заставляет меня остаться. Честно говоря, я вообще не умею готовить, только чай и мивину, поэтому сейчас действую чисто интуитивно.

Следующий час пытаюсь какой-то замороженный кусок мяса пожарить на сковороде, однако он чего-то не хочет жарится, а лишь дымится начинает, а еще плохо пахнуть. Я его вилкой помешиваю да водой поливаю, но становиться только хуже. Мои усилия заканчиваются тем, что я больно обжигаю палец, из-за чего добрых пару минут ору на всю кухню, не зная, что делать.

В конце-концов выключаю плиту и ставлю эту проклятую сковородку на стол, так и не решившись готовить что-нибудь еще. Хватит, наготовилась уже. Палец и так вон, горит огнем. Обожгла его до волдырей. Проклятье.

Дую на свой палец, сжимая зубы от боли. Да пусть Арбатов сам себя кормит, или вон, баба его полоумная готовит ему весь день, а у меня палец болит, и ребра тоже! Последние уже так сильно ноют, что в три погибели согнувшись, едва ли доползаю до ближайшего дивана. Не буду я спать больше в той темной конуре. Не буду, и все тут. Мне еще хуже в ней, дышать там нечем.

Я не замечаю даже, как уже через минуту засыпаю на этом огромном бархатном и невероятно мягком диване в гостиной, поджав под себя ноги и повернувшись носом к его спинке. Он такой удобный, что я чуть ли не мурчу от удовольствия, практически сразу проваливаясь в сон беспокойный от боли в боку. Прихожу в себя лишь от низкого голоса, который гремит прямо над моим ухом. И голос этот стальной хозяину дома принадлежит. С тигром на шее.

– Ты охренела?

С трудом разлепляю веки. Резь в боку стала намного сильнее, и теперь мне приходится глубоко дышать, чтобы не сойти с ума от этой боли. Зря я не пила таблеток, там же было что-то от боли, врачиха ж говорила. А теперь лишь мучится приходится.

Поднимаю глаза. Арбатов стоит прямо надо мной, недовольно сканируя меня взглядом своих диких зеленых глаз. На нем рубашка черная, с закатанными рукавами и расстегнутой грудниной, и такого же цвета джинсы. Я могла бы посчитать его привлекательным и жутко мужественным, если бы так отчаянно не мечтала снести ему голову за то, что приволок меня в тюрьму эту проклятую, по совместительству его домом являющуюся.

– Че вам надо?

– Шоколада. Почему ты тут лежишь?

Поднимаюсь, держась за бок. Господи, ну когда эта боль чертовая уже пройдет?

– Мне не нравится сидеть в той конуре темной, куда вы поселили меня. Мне плохо там.

Арбатов лишь вдох делает, сложив крепкие жилистые руки на мощной груди с золотой цепочкой и крестом сверкающим на ней.

– Ты ужин приготовила?

– Да. На столе.

– То, что я нашел на кухне, ужином не считается. Кстати, горячей сковородкой ты пропалила столешницу нахрен, поэтому к твоему долгу плюсуется еще сто пятьдесят тысяч за деревянный стол.

Сжимаю кулаки. Мало того Арбатов не оценил моего кулинарного таланта и стараний, так еще и долг решит выращивать! Ну уж нет, не бывать такому. Взрываюсь, вскакивая с дивана, превозмогая боль. Кто он такой вообще? Почему я должна слушаться его?!

– Хватит! Не должна я вам ничего! Пусть вон, ваша дылда блондинистая готовит. А я не буду! И вообще, хватит меня тут держать, я не ваша рабыня!

Прямо в лицо ору ему, а Всеволод стоит, не шелохнется даже. Он отвечает спокойно, даже как-то слишком. И у меня от его интонации мороз проходится по коже. Тот самый, арктический.

– Ты должна мне возмещение долга, зверек. Так или иначе ты отработаешь его.

– А не пойти бы вам к черту!

– Хочешь к черту? Идем!

Вскрикиваю, когда грубая рука Арбатова меня за шкирку хватает, и тащит обратно в чулан как котенка дворового. От его силы у меня аж дух спирает, хоть он и не делает мне больно. Все равно страшно. До жути просто.

– Пустите!

Пытаюсь ударить его, но куда там. Мужчина намного выше и сильнее меня, поэтому я не то, что ударить, замахнуться на него даже не могу. Одной своей огромной лапой он с легкостью удерживает обе мои руки, не давая и шанса на спасение. Да и дергаться уж больно сильно я не могу со своими сломанными ребрами. Каждое движение приносит просто адскую боль.

– Ты кажется, забыла, девочка, кого слушаться должна? Или на нары захотела? Так я быстро организую, скажи только. Сгниешь там, если за голову уже сейчас не возьмешься. Начинай уже вести себя как человек, а не как подзаборный щенок. Посиди тут, подумай над своим поведением.

Я слушаю все это, и на глаза слезы наворачиваются. Вот значит, кем этот мужчина считает меня. Подзаборным щенком. Почему-то это ранит меня, задевает прямо. Сглатываю ком этот болючий, быстро слезы смахивая. Уж лучше бы ударил. Он не заслуживает того, чтобы видеть как мне больно.

Тигр с легкостью меня в чулан бросает, и дверь закрывает на ключ, а я вдруг начинаю жестко паниковать. Я не переношу такие пространства. Закрытые и темные. Мне плохо тут становится очень, и страшно до ужаса, неужели он не понял? Меня в детстве так воспитательницы детдома пугали, частенько закрывая одну в темной комнате и стуча по дверям.

Они так наказывали меня за непослушание, думали что исправлюсь, однако ни к чему, кроме жуткой озлобленности на весь мир от такого метода я не получила. Я тогда мелкой совсем была, ревела лишь от страха, кусая кулаки. Вот откуда я боюсь теперь таких вот комнат. Маленьких, закрытых и темных.

– Выпустите! Выпустите меня отсюда! Хорошо, я не буду так больше. Я буду слушаться вас, но не закрывайте снова только, пожалуйста! Всеволод Генрихович! Ну, пожалуйста…

Колочу отчаянно кулаками по двери закрытой, а после падаю прямо под нее, хватая ртом воздух. Мне страшно, а еще жутко больно в боку. Так хреново мне еще никогда не было, и причина всего этого – чудовище по имени Всеволод Генрихович Арбатов.

В темноте судорожно ищу этот бинт проклятий, которым надо было ребра перемотать, но кажется, я выбросила его в коридор, а теперь выйти не могу. Тигр закрыл меня здесь. В гробу этом проклятом и темном. Он проучить меня хотел, вот только перестарался маленько. Сдохну я тут до утра. От боли или от нехватки воздуха задохнусь. Вот ему будет веселье. Ненавижу!

Я не знаю, сколько проходит времени, но боль в ребрах уже кажется просто невыносимой, и я плакать от нее начинаю. Впервые в голос рыдаю. Не знаю, что со мной. Даже в детдоме так не раскисала, когда меньше еще была, и также побитой лежала никому ненужная. А тут, наверное, от простой безысходности разревелась и гребаной, невыносимой жалости к себе.

От острой боли не могу больше подняться на ноги. Только всхлипывать начинаю, так и лежа под дверью. Хватаю ртом воздух, как рыба, которого как мне кажется, уже тут нет совсем. Еще несколько минут, и наконец, я отключаюсь, увидев, что дверь эта проклятая все же открывается в последний момент.

Глава 7

В тот вечер у Шамиля сын рождается, первенец, мать его, и мы хорошо его поздравляем, пока на втором этаже не слышим какое-то шуршание. Я сразу же ствол достаю, однако Леха решает проверить для начала, уж больно громкие звуки доносятся сверху. Наемники так не работают, скорее крысята завелись, что и подтверждается уже спустя минуту.

Этот оборванец, щенок беспризорный, которого я замечаю в руках Лехи, трясется как лист осиновый. Худощавый и мелкий, совершенно дикий, он пытается храбрится, однако боится даже в глаза мне прямо посмотреть. Я понимаю, что это чудо ряженое еще до того, как с него кепка сваливается, показывая копну длинных темных волос.

Я не блефую, когда про лес говорю, однако это разоблачение даже лучше самого леса срабатывает. Чудо пугается и само скидывает свой маскарад, под которым девчонка малолетняя оказывается. Со взглядом сверкающим, до смерти зашуганная, дикая и дерзкая не по годам.

Ее глазенки темные по пять копеек становятся, когда мужики со стола на нее внимание обращают. Как стая волков на молодую овечку смотрят. Жадно и голодно. Особенно Шамиль, мать его, пугает ее, видимо, до смерти, от чего воровка аж дрожать начинает, и я вижу, что еще немного, и она просто разреветься тут на месте.

Бесспорно, мы бы могли хорошо поразвлечься с ней и деньжатами потом хорошо присыпать, однако уж больно мелкой эта воровайка выглядит, и я даю Шамилю отпор. Когда же чудо свой возраст называет, я чуть ли сам себя не пристреливаю за одну лишь мысль поганую. Черт.

Малолетка эта прозорливой, сука, оказывается. Хоть и видно, что голодная, она все время по углам рыскает, смотря пути отступления. Она ест точно как дикий зверек, быстро и много, заглатывая целые куски мяса, одним из которых чуть ли не давиться впопыхах, вызывая едкие смешки парней, и мой в их числе.

Я думал, что девчонка от страху тогда у стены все выложила мне как на духу, но нет. Воровка все-таки чисто сработала и обобрала меня, притом дважды. Уже на обратном пути, когда до города ее закидываю, замечаю пропажу кошелька, а уже приехав домой, ору как бешеный, обнаружив пустую шкатулку с украшениями. Мне могло бы быть все равно, однако это жены моей вещи были, десять лет уже как погибшей. Дороги они мне как память. Последняя о ней.

Спустя неделю я и думать забываю о чуде этом ряженом, и каково же мое удивление, когда ее снова у Гарика вижу. А точнее под ним. Видать, недооценил я таланты воровайки этой, раз уж она под Гариком оказалась, и что-то неприятное сразу по жилам растекается. Не ожидал от нее, думал она мелкая еще, а она…обычной шлюхой оказалась.

Вот только вид у мелкой что-то совсем неважный. Видать уж слишком жестко Гарик забавляется с ней, видать и ногами даже лупил. Девочка выглядит, мягко говоря, хреново. Она уже почти сознание теряет, когда я подхожу к ней, и на корточки приседаю.

Ее взгляд какой-то расфокусирован, словно ее хорошо по голове долбанули. Она тихо ноет, тяжело дышит и дрожащими пальцами держится за правый бок. Сжимаю зубы. Мне не нравится это, а еще больше не нравится вид Гарика. Его поросячьи глазенки испуганно бегают по сторонам, словно я зашел вот совсем не вовремя.

Даже не ожидаю, когда этот жирный гаденыш с легкостью меняет воровку на свой долг, и почему-то меня это устраивает. Я хочу ее себе. Эту девчонку. Должницу свою. Она посмела обворовать меня, притом дважды, за что будет отрабатывать мне долг, притом сполна.

Леха выносит чудо из вагончика уже через минуту, и я вижу, что мелкая в полной отключке. Даже не ноет уже.

Грузим ее тело в машину на заднее сиденье. Из багажника достаю какой-то плед, укрываю ее. Сгодится.

Мы везем ее минут сорок до моего дома, и за все это время воровка так и не приходит в себя.

– Арбат, может это, долой ее? Смотри, она даже не шевелится. Тут мокрухой пахнет. На хрена она сдалась тебе. Может просто на обочине скинем?

Леха выглядит взбудораженным, что совсем непохоже на него. Быстро назад оглядываюсь. Мелкая лежит в машине на заднем сидении в прострации полной. Я бы и правда мог выкинуть ее и не брать себе этот головняк, но я не привык разбрасываться своими вещами. Тянусь рукой к воровке и беру ее руку ледяную, пульс проверяю на запястье тонком. Слабый, но есть. Выживет.

– Она живее всех живых, только без сознания. Давай, до дома едем.

В больницу сейчас нельзя. Будут вопросы. Оклемается сама. Дальше решу что с ней делать.

Как только до дома доезжаем, Леха заносит девчонку в дом, так и застревая в коридоре.

– Куда ее?

– Давай сюда.

Открываю дверь кладовки, и вываливаю все оттуда. Нахожу старую раскладушку и матрац. Сгодится.

Леха укладывает малую, и пристально смотрит на нее. Уж больно сильно пристально, и мне это не нравится.

– Так все, вали отсюда. Я сам разберусь.

– Хорошо. Смотри, чтоб дом тебе не сожгла, раз уж приволок сюда эту уголовщину малолетнюю.

– Без тебя разберусь. Вали, Лех.

– Да иди ты.

Усмехаюсь. Знаю Леху больше десяти лет. Он мой охранник и по совместительству психолог бесплатный. Чертов пес.

Леха сваливает, и я впервые наедине с этой куклой спящей остаюсь. Она в полной отключке, и я уже не так уверен, что копыта не отбросит до вечера. Быстро окидываю ее взглядом. До чего же мелкая и худощавая. Ее глаза закрыты. Ресницы только темные дрожат и еще кончики пальцев подрагивают на руках.

Не нравится мне это ее состояние. Словно в шоке болевом воровка. Ее надо осмотреть. Срочно.

Убираю плед. Осторожно снимаю с нее куртку эту разорванную, штаны ее и обувь, а точнее простые шлепанцы, которые она носит вначале весны.

Осматриваю кости и суставы. Руки целы. Ноги тоже. Она вроде за бок тогда держалась, когда валялась на полу. Надо проверить. Поднимаю ее футболку вверх немного. Вот и оно. Красота. На боку ее правом огромных размеров ссадина красная. Явно от сильного удара ботинком. Знаю я такие следы. Сам бил, и меня били когда-то, по молодости. Давно это было, в прошлой жизни, наверное.

Быстро прощупываю пальцами ее ребра с обеих сторон. Черт, до чего же она худая, вообще что-ли не жрет? Парочку ребер, кажется, все-таки треснуло. Одно или два. Хреново. Но не хрипит она больше, легкие не проткнуло. Тогда от боли, видать, просто дышать не могла.

Сдираю на хрен эту футболку с нее, беру бинт широкий и бандаж накладываю тугой, стараясь вообще на ее грудь девичью в бюстгальтере не смотреть. Да и на что там смотреть, не на что, по сути, маленькая она у нее, хоть и полная. Молодая она уж больно, но не думаю, что ей четырнадцать, как тогда заливала. Судя по взгляду дерзкому, она взрослая уже.

Уже за пару минут все готово. Повязка поможет ей не сдохнуть от боли как придет в себя. Я знаю, так как сам когда-то себе накладывал такую же.

Кроме свежих синяков невольно замечаю на теле воровки и старые ссадины на ребрах. На спине виднеются шрамы какие-то, даже на голове есть следы от порезов. Уже нисколько не сомневаюсь в том, что воровством она давно промышляет, и на улицах шатается уже не один год.

Из одной из гостевых спален волоку одеяло большое и закутываю девчонку в него. Она подрагивает все еще, хоть и без сознания. Все же на шок болевой похоже, однако я не собираюсь больше с ней возится. Все чего я хочу – чтобы она отработала мне долг. Гарика и свой. Все.

Уже на выходе пристегиваю ее руку наручниками к батарее, чтобы не смылась или еще чего не унесла. Ее запястье такое тонкое, что приходится на самую мелкую защелку ее приковать. В том, что сегодняшний день с Гариком ее хоть чему-то научил я сильно сомневаюсь, однако свой долг она мне отработает, и я уже знаю, как именно.

* * *

Пока воровка в чулане сидит, проходит несколько часов, и этого времени мне вполне хватает, чтобы отрыть и изучить ее досье, полное всякой разной хрени.

Мария Стрельцова, 18 лет. Сирота. Так и знал, что детдомовская, дикарка самая настоящая. Попала туда в четыре года. Сбегала трижды, последний раз два года назад. С тех пор пропавшей без вести числится. Опекуна нет. В графе контакты или родственники прочерк. Родителей давно нет в живых.

Личные характеристики: неуравновешенная, агрессивная. Сниженная успеваемость, регулярные прогулы. Ясно все. Закрываю эту папку и на стол бросаю, слыша громкие крики из каморки. Вот и чудо проснулось.

Она так сильно колотит наручниками по батарее, что весь дом уже на ушах стоит. Благо, Лизки сейчас нет, и не слышит она, так бы испугалась этого чуда побитого и грязного, сидящего в моем чулане.

Когда я к воровке захожу, охреневаю просто. Ее запястье все уже разодрано. До крови. Она сама поранила себя, не щадя, и это мне совсем не нравится.

Я до последнего считал, что ей и правда четырнадцать, и удивился, когда узнал, что она совершеннолетняя. Такая худая и тощая, смотреть страшно. Только взгляд ее выдает полностью. Дерзкий, дикий и жутко наглый.

Эта девочка раза в четыре меньше меня по телосложению, и вдвое меньше по возрасту, однако смеет дерзить словно равному, хоть и вся эта спесь оказывается пузырем мыльным и раздутым. А еще она ругается, точно сапожник, за что отхватывает от меня по губам.

Я понимаю прекрасно, что вся эта дерзость ее показная, когда за лицо ее хватаю, а она затихает. Не дышит даже, когда отстегиваю ее от наручников. Смотрит озлобленно волком загнанным, хотя нет. Точнее, змеей ядовитой, гремучей. Аж смешно становится, когда в глазах ее читаю, что она убить меня хочет. Да. Именно этого она и желает в тот момент, а потом еще много раз после.

Я разное в жизни видел, но настолько дикого маугли еще не встречал. Во всей своей красе Маша показывает себя, когда в клинику ее волоку. Она орет там на все отделение так, словно убивать ее привез. Только пугается, когда заключение Виктория выносит, а еще кусает меня за руку до крови, мелочь зубастая.

Я покупаю ей все пилюли по списку и привожу зверька домой, оставив в чулане. Весь день я занят делами, и домой приезжаю лишь вечером, ожидая увидеть хоть какое-то подобие ужина, которого, конечно, нет. Вместо ужина я нахожу сырой кусок мяса на сковороде, залитый водой. Еще больше меня впечатляет горелый след от сковороды на столе из красного дерева. Его буквально пропалили, оставив круглое черное отверстие. Воровка постаралась. Ее рук дело.

Открываю чулан и обнаруживаю, что там пусто, и видимо, весь день никого не было. Зверька я нахожу на диване в гостиной, мирно сопящим на боку. Она ослушалась меня, а когда проснулась, дерзить мне снова стала, точно хренов сапожник, и я закрыл ее в каморке, желая проучить.

Девчонка как резаная орала минут десять, а потом реветь начала. Так громко и протяжно, что я больше не выдержал. Если это снова ее театральные выступления, то она, блядь, должна в Голливуде играть, а не воровать на базаре.

Когда дверь чулана открыл, охренел просто. Не играла зверушка. Она на полу лежала, хватая ртом воздух, и руками за бок держась. Все лицо ее было мокрым от слез. Волосы темные разметались по плечам и груди, а пальцы дрожали. Я понял, что она задыхается тут, одновременно с этим подыхая от боли. Черт.

Глава 8

– Маша, посмотри на меня.

Открываю глаза с огромным трудом. Плывет как-то все, чувствую, что все лицо мокрое от слез. Встречаю зеленые глаза звериные напротив. Всеволод Генрихович. Склонился надо мной, пульс мой на руке считает, а меня прошибает током от одного только его прикосновения. Пугаюсь его чего-то. Он слишком близко. Точно. Убить пришел меня, а точнее, добить.

– Не надо. Только не бейте.

Голову руками быстро закрываю. Всегда так делала, когда кто-то темную в детдоме устраивал. Ребра заживут всегда, а вот голова – не факт. Дрожу вся, хоть я и дерзить люблю, но уж точно не лежа на полу перед взрослым мужиком, в несколько раз больше меня.

– Так, а ну иди сюда.

Тигр от пола меня резко отрывает, а я вскрикиваю. До чего же больно. Господи.

– Пустите, болит…ай, мне больно! Мне дышать нечем.

Пытаюсь вырваться, но куда там. У мужчины мертвая хватка, и я не имею и шанса выбраться из его захвата.

– Спокойно, Маша. Так, а ну не дергайся!

Гаркает на меня громко и я, наконец, затихаю, перестаю так отчаянно вырываться. Арбатов действует, словно хирург профессиональный. Несмотря на мои протесты и жуткий страх, одним рывком сдирает футболку с меня, ребра мои несчастные осматривая.

Становится зябко, а еще страшно. От одного только понимания, что сейчас мужчина видит меня в одном только белье, в груди спирает воздух. Мне жутко стыдно перед ним. Пытаюсь руками прикрыться хоть как-то, но это вообще не спасает от его сканирующего взгляда.

Арбатов проходится рукой большой и горячей по моему боку подбитому, пальцами каждое ребро перебирая, а я двигаться от этого не могу. Как застыла вся, точно кролик перед тигром, и жду, когда он уже сожрет меня, но он только недовольно головой качает, окидывая меня взглядом. Презрительным и строгим.

– Дурочка, ты почему ребра не перемотала? Тебе же хуже стало.

– Не надо мне все это! Так заживет. Без ваших бинтов этих гребаных. Мне хорошо уже. Прошло все. Уйдите!

Шиплю на него змеей ядовитой, пытаясь скрыть, как мне больно. До ужаса просто. Укусила бы его снова, но боюсь, тогда не только со сломанными ребрами буду сидеть, но и с черепом пробитым.

– Ага. Я вижу как тебе хорошо. Лежи спокойно.

Арбатов выходит, и уже через минуту возвращается с тем самым бинтом в руках, который я выкинула в коридор. Я смотрю на него, и подальше отодвинутся пытаюсь на раскладушке, но куда там. Всеволод Генрихович, словно зверь дикий настигает меня в считанные секунды, больно прижимая к матрацу, и не давая подняться с него.

– Не дергайся, себе же хуже делаешь.

Мужчина с легкостью приподнимает меня за спину, и начинает повязку на ребра накладывать, туго перебинтовывая мое бедное тело. Всего пару минут и готово. Как ни стараюсь отрицать, мне сразу же легче становится. Хоть вздохнуть нормально могу.

Он отстраняется, бросая мне свою футболку, которую я тут же напяливаю на себя. А еще одеяло натягиваю до самых ушей, пытаясь скрыться от него, спрятаться хоть как-то, но куда там. Арбатов, как хищник, никуда меня не отпускает. Я встречаюсь с его взглядом тигриным, и не по себе мне от этого становится. Его взгляд почему-то огнем ярким пылает, когда он смотрит на меня. Такой убить может не задумываясь или ударить, или еще чего. Жуткий, страшный зверь.

– Почему ты задыхаться стала? Пространства закрытые не переносишь?

– Не знаю. Мне вдруг стало страшно. И дышать было совсем нечем. Я же говорила вам, мне плохо тут.

Говорю ему прямо. Чего уж скрывать. Он сам все видел.

– Вставай, пошли.

– Куда?

– Я сказал иди за мной. В другое место пойдешь. С окном.

Непонимающе смотрю на тигра. То он убить хочет, то помиловать.

– Зачем вам это? Бросили бы подыхать тут. Достаточно снова закрыть меня на замок и оставить на пару часов.

В этот момент Арбатов так смотрит на меня, серьезно и по-взрослому, что у меня тут же стая мурашек по спине проходится. Невольно назад отодвигаюсь. От него подальше.

– Ты еще свой долг не отработала. Пока косячишь только, увеличивая его. И еще одно. Девочка, ты не бояться меня должна, а слушаться. Лупить тебя никто тут не будет, но ты должна уважать меня. Делать, что говорю. Уяснила?

– Да.

Киваю, а сама план мести продумываю. Не собираюсь я на задних лапках прыгать перед ним. Ему не сломать меня, ни в жизни не выйдет, и я ему это докажу.

Всеволод Генрихович встает с раскладушки, и при этом мы оба слышим шуршание от бумажек. Он непонимающе смотрит на меня всего лишь миг, а после резко матрац поднимает, и видит все мои припасы сладостей, сворованные сегодня с кухни. Они все в кучу свалены, блестят красиво разноцветные обертки. Проклятье. У меня кровь стынет в жилах. Ну как так…

Он берет одну коробочку в руку, и взглядом меня сканирует. Суровым и строгим. Страшным.

– Что это?

Закусываю губу. Вот же черт, самое лучшее сразу взял.

– Мармелад. Я люблю мармелад. Очень.

– Я что тебе про воровство в моем доме говорил, помнишь?

Опускаю взгляд. Спалилась перед ним. Снова. Вроде и не очень ценное все это, сладости обычные, мармелад простой, а мне стыдно. Пристыдил меня прямо. Черт. Раствориться хочется, чтобы мужчина этот взрослый не видел меня сейчас.

Судорожно простынь руками сжимаю. Не знаю что делать. Жалко ему что ли? Вернуть по-хорошему все это надо.

– Помню. Я не буду больше воровать в вашем доме. Честно. Я все обратно отнесу. Правда.

– Хорошо. Я верю тебе, Маша. Пока верю. И да, мне не жалко для тебя этого мармелада, но ты своровала его, стащила просто, понимаешь?

– Да.

Голову стыдливо опускаю. Эти слова его…ножом острым меня словно режут. Не знаю чего, реветь просто хочется от всего дерьма этого, но я держусь. Я же сильная, солдатка, как меня в детдоме все называли, потому что не ревела я обычно тогда, когда даже мальчишки слезами захлебывались, а я терпела, сжав зубы и кулаки. До последнего.

– Поднимайся, в комнату пойдешь.

– Да мне уже нормально. Не хочу я ни в какую комнату!

Что-то я не знаю, в какую-то именно комнату зовет меня тигр, и заднюю давать начинаю.

– В гостевую пойдешь. Или ты в мою спальню захотела?

От этих слов его краснеют уши. Не знаю, что это за реакция такая. Глупая.

– Нет! Гостевая нормально будет.

Я поднимаюсь за мужчиной на второй этаж, останавливаясь каждые пару шагов, и за стену от боли хватаюсь, но все же доползаю до заветной комнаты. Она прямо по соседству с хозяйской спальней оказывается, и мне от этого только хуже становится. Как-то слишком близко к тигру, и меня это вовсе не радует.

Арбатов приносит из каморки одеяло мое, и на кровать одним махом бросает. Также пилюли те приволакивает, и прямо в руку мне отдает один коробок.

– Это витамины. Каждый день пить надо. И ребра перематывай, а то снова реветь будешь от боли. Ау, Маша, ты слышишь меня?

Щелкает пальцами перед моими глазами и, наконец, я прихожу в себя. Кажется, я все это время пялилась на него, не моргая даже. Он строгий, но красивый очень. Почему-то мужчина завораживает меня, заставляя забыть обо всем на свете.

– Ага. Слышу.

Арбатов так и держит мою руку в своей ладони большой и горячей, а потом, словно тоже очнувшись, быстро убирает, оставляя меня в легком шоке. Я же деревянная стою, шелохнутся даже боюсь перед ним.

Тигр разворачивается резко и выходит, быстро захлопывая дверь, а я обессилено на матрац опускаюсь. Не знаю, что это было, словно заряд тока какой-то между нами прошел. Я точно почувствовала его, или же от боли у меня просто уже переклинивает.

Быстро осматриваю комнату. Шикарная просто. Я никогда в таких хоромах не жила, одни только койки в детдоме были да матрацы обшарпанные по заброшенным домам.

Тут же кровать есть, большая и даже очень. У изголовья куча подушек мягких лежит, десяток, не меньше. Кровать покрывалом молочным застелена, таким мягким и приятно пахнущим, что в него лицом зарыться хочется, и вдыхать этот удивительный запах цветов.

Комната моя новоиспеченная очень красивая, мебель деревянная, телек огромный напротив кровати. Все как в музее здесь каком-то, поэтому чувствую себя тут прямо инородным телом, впрочем, как и в остальных частях дома. Зато окно тут есть, огромное, светлое, в пол стены, и мне это уже нравится.

Открываю внутреннюю дверь и душ обнаруживаю. Кажется, это же тот же самый, где я впервые купалась. Тогда просто в таком шоке была, что не заметила даже всей комнаты этой, а теперь, можно сказать, хозяйничать тут буду.

Быстро принимаю душ и мою голову какими-то пахучими штуками, после чего напяливаю халат белоснежный. В эту ночь я впервые за долгое время сплю не боясь, что во сне мне открутят голову. Хотя тут вот не факт.

Я все еще не знаю, как именно буду отрабатывать долг Арбатову. Он не отпустит меня так просто, я в этом уверена. Не для уборки или готовки он приволок меня сюда. Тигр выпьет все мои соки, прежде чем посчитает, что мой долг уплачен, и очень скоро я сама в этом смогу убедится.

Глава 9

Эту ночь я словно сплю на белом облаке. Таким мягким мне кажется этот матрац, даже чересчур как-то. Просыпаюсь только от жуткой тянущей боли в животе, больше на спазмы похожую. Такого не было давно, очень давно.

Поднимаюсь и плетусь в ванную, где уже спустя минуту матерюсь на всю комнату, увидев кровь на трусиках. Черт, нет, но почему сейчас-то? Те самые дни, о которых врачиха мне заливала, все-таки снова начались, сволочи.

Я стою в ванной еще пять минут, перерыв тут все и понимая, что ни хрена тут нет никаких прокладок женских. Ни одной, вот вообще ни единой. Нервный смешок вырывается из горла. С каждой секундой, мать ее, жить мне становится все веселее и веселее.

Быстро одеваюсь и выхожу в коридор. Мне жутко стыдно, но я должна попросить купить Арбатова мне это. Больше некого просить о таком, а к его змее гремучей я и не думаю соваться. После того как она меня на кухне встретила, считаю ее злейшим своим врагом. Черт. Такие вещи я всегда сама покупала, ну или чаще, конечно, воровала, но это мне было надо, и сейчас. Тоже надо.

На часах семь утра, а я стою уже как минуты три под дверью спальни Арбатова, и не решаюсь зайти. Как-то странно все это, неправильно и стыдно. Я вообще не знаю этого мужчину сурового, он можно сказать, как вещь меня забрал, а тут такое…

Уже разворачиваюсь, чтоб уйти, но в последний момент все же нажимаю ручку двери и тут же застываю на пороге от увиденного.

Святые угодники. Лучше бы я у себя сидела. Как только двери открываются, я вижу Всеволода Генриховича. Голого. А еще Лизу змеевну. Тоже голую. Она лежит на кровати, задрав высоко ноги и сложив их ему на плечи огромные. Эта белобрысая змея орет громко и бесстыдно, пока мужчина двигается на ней, как зверь дикий и неистовый.

Мне бы свалить отсюда по-добру, по-здорову, но я словно к полу приросла. Я впервые вижу голого взрослого мужика, и это завораживает меня. Тигр делает грубые толчки, от чего мышцы на мощной спине красиво переливаются на свету при каждом из них.

Его тело, оно точно тигриное. Он вбивается в Лизу, буквально расплющивая ее на кровати, а я…сдвинутся с места не могу. Не знаю что со мной, но я хочу смотреть на него. Снова и снова, не останавливаясь, и даже не моргая. А что, если бы он меня так держал. Также прикасался.

В животе что-то сильно тянет, и это уже не похоже на боль от месячных. Сглатываю громко. Почему-то мое сердце начало быстро стучать от увиденного. Колотиться стало прямо как бешеное в груди.

В какой-то момент я понимаю, что стою тут уже больше минуты, даже не пытаясь скрыться, и выдаю себя с потрохами, когда громко шмыгаю носом. Блин, шпион, конечно, из меня никудышний.

– Аа! Сева, она смотрит!

Арбатов оборачивается быстро, и я его голый торс вижу. И волосы черные на груди тоже замечаю. Сердце пропускает пару ударов.

– Блядь, пошла на хрен отсюда!

Меня пулей сметает с этого места проклятого, я даже двери толком не успеваю захлопнуть, молниеносно скрываясь к своей комнате. Сердце стучит так быстро, что кажется, еще немного, и просто выпадет из груди. Господи, зачем, ну зачем я смотрела на Всеволода Генриховича…Зачем хотела смотреть. Дура!

Почему-то становится трудно дышать. Ловлю губами воздух, сидя на кровати и нервно сжимая простынь пальцами. И нет, это не ребра болят. Что-то неприятное в груди разливается, как только вспоминаю недавнюю картину. Не знаю, что это, но определенно что-то очень болезненное, острое, жгучее.

От одного только понимания, что Всеволод Генрихович вообще-то взрослый мужик, и у него вон, даже баба есть длинноногая, становится не по себе. Конечно, он не мой, и не может быть моим, но что-то неприятное чувствую, когда вспоминаю, как он Лизу змеевну касался, а она его обхватывала ногами своими длинными. Брр…Ужас какой. И вообще, какого черта меня вообще это донимает? Сама не знаю. Еще не знаю.

Я долго мучаю себя, но в конечном итоге вынужденно признаю: у меня никогда не было такого рода опыта с мужчинами, но я бы тоже хотела ощутить его ласку и прикосновение к себе. Именно чтоб Арбатов меня коснулся сам. Хоть на миг, тайно и чтоб никто не видел, но хотела бы. Чтоб слышать свое имя, ласково промолвленное им, а не быть для него лишь тенью, безмолвным долгом, и ничем более.

От пережитого шока я даже забываю, зачем вообще приходила к мужчине, однако уже через несколько минут снова ощущаю жуткую боль в животе, не дающую даже двигаться нормально.

Все что я могу сейчас – залезть под одеяло и закрыться им до самых ушей. Кажется, я забыла сказать той докторше, что эти дни проходят у меня с мертвецкой болью, поэтому обычно, когда они случаются, я чувствую себя полумертвой.

Весь день я провожу в своей комнате, радуясь, что меня, наконец, никто не трогает. Кажется, Всеволод Генрихович просто забыл обо мне, а я и рада. После того, что утром случилось, даже не знаю, как в глаза смотреть ему буду. Как-то не по себе от того, что я просто стояла и пялилась, как он трахал свою бабу. Стыд жгучий – вот что я чувствую прямо сейчас.

Однако почему-то мне также больно становится от всего дерьма этого, и еще колко, и неприятно. Почему-то до жжения в руках хочется Лизу эту раздавить, расплющить ее как жука навозного, а еще…мне хочется оказаться на ее месте.

Всего лишь на миг, на минуту представить, что тигр меня также касаться будет, как ее. Как бы это было, если бы он тоже лег на меня, и…Стоп! Даже думать не буду!

Переворачиваюсь на другой бок. В животе от этих мыслей что-то сильно тянет, и я уже не уверена, что это связано с днями этими проклятыми. Да что ж такое.

Я сплю почти весь день, так и не выходя больше из своей комнаты. Есть конечно, жутко хочется, однако не так, чтобы критично. Да и помню я прекрасно реакцию Лизы этой придурошной на мой пир вчерашний на кухне. Чуть ли не подавилась от нее, ей Богу. Жалко ей еды, видите ли для меня. Да и насрать. Перебьюсь как-то. Не впервые.

На часах уже одиннадцать ночи пробивает, и я уже спать укладываюсь, когда дверь моей спальни с грохотом открывается, заставляя меня тут же подскочить на матраце. На пороге Арбатов стоит. Собственной персоной. Он входит без стука, смело и решительно, а я нервничать начинаю.

Чего он хочет от меня так поздно? По комнате тут же его запах разливается. Сильный, мужской аромат кедрового парфюма, и я невольно втягиваю его полной грудью. Он нравится мне, очень сильно, хоть я в этом не признаюсь даже сама себе.

Подбираю ноги под себя. Мне не нравится его пристальный строгий взгляд, сканирующий меня до костей.

– Эй, вы чего?

Арбатов так быстро подходит ко мне, что в груди аж холодеет от его напора. Невольно назад отодвигаюсь.

– Я не видел тебя весь день. Что такое, зверушка, ребра болят?

– Нет. Я просто…полежать захотела. И я вам никакая не зверушка! У меня имя есть!

Одеяло лишь сильнее натягиваю, пытаясь закрыться от него, но куда там. Арбатов быстро взглядом меня окидывает, после чего в одну секунду прямо возле меня оказывается, и отбрасывает одним махом мое одеяло, которым я до подбородка укрывалась.

По коже сразу же стая мурашек проносится. Мне холодно, а еще как-то щекотно даже от того, что мужчина меня видит. Быстро подползаю к изголовью кровати, натягивая футболку длинную ниже на ноги, колени свои закрывая. Под ней две пары трусов. На всякий случай.

Руки невольно прижимаю к ноющему животу, но убранное одеяло заставляет быстро убрать их, и это не остается незамеченным. Всеволод смотрит на меня в упор, а мне под землю хочется провалиться от взгляда этого его хищного.

– В чем дело, ты заболела?

– Нет.

– Еще раз соврешь, выпорю.

– Это не болезнь.

Выдавливаю из себя еле-еле, пальцами перебирая край футболки. Господи, ну почему все так сложно?

– Какого хрена тогда ты лежишь тут пластом весь день с видом умирающего?

– Нормально со мной все. Просто встать не могу.

– Причина?

Молчу, не могу выдавить и слова. Стыдно. Только перед Всеволодом такое со мной. Как придурошная становлюсь, ей Богу. Тигр смотрит прямо на меня. В его глазах огонь опасный разгорается. Он теряет терпение.

– Причина.

Более вкрадчиво, низко, и я больше не выдерживаю этого напора. Хочет знать, ладно, не проблема.

– У меня месячные начались, ясно?! А прокладок нет. И купить не на что.

И живот еще болит у меня, сильно.

Выпаливаю на одном дыхании, руками к животу прикасаясь. Всеволод Генрихович же чуть ли не давится от этого моего признания. Пауза в воздухе повисает неловкая, я прямо чувствую этот заряд электричества между нами. Снова не то сказала. Опять двадцать пять.

– Весь день прошел уже. Почему не пришла ко мне, не сказала?

– Вообще-то я приходила. Утром еще. Вы были заняты.

– Чем?

– Лизой.

Едва ли выдавливаю это из себя, хотя знаю прекрасно, он заметил утром, что я их видела. Сам же прогнал меня. Я пялилась на них, как какая-то больная маньячка. Мне стыдно перед ним. Только перед ним одним такое дерьмо со мной происходит.

Вижу, как сильно ходят желваки у мужчины, после чего он берет одеяло и укрывает меня им обратно.

– Хм…Тебе привезут что надо. Через час.

После этого Арбатов просто уходит, а я так и остаюсь лежать на кровати, и молясь о том, чтобы не помереть в этой тюрьме с голоду раньше, чем мне отведено.

Уже через сорок минут ко мне в комнату кто-то тактично стучит, и это точно не тигр. Как я пойму позже, он всегда будет врываться ко мне нагло и без стука. Это был водитель. Он молча оставил небольшой пакет у меня под дверью и смылся по-тихому.

Во мне тут же разгорается жгущая жилка интереса, и она не заставляет долго себя ждать. Я хватаю пакет и сразу же заглядываю в него. Там оказывается куча всякого барахла, которое мне сейчас ой как надо. Мыло, простое хлопковое белье, разные виды прокладок, еще какая-то хрень под названием тампоны, а также обезболивающее. Так и написано: “При болях во время ПМС”.

Усмехаюсь невольно, прижимая этот коробок к себе. Даже не ожидаю такой подачки от своего тюремщика по имени Всеволод Генрихович, мысленно уже прикидывая, сколько же еще я буду должна ему за все это добро. В том, что он это делает лишь по доброте душевной, я что-то сильно сомневаюсь.

Следующее утро проходит как в психдоме, потому что я не только опаздываю на завтрак, который вообще-то должна была рано приготовить, но и в конечном счете ко всем чертям сжигаю его на плите.

Я пытаюсь пожарить яичницу, однако эта странно пахнущая жижа со скорлупой мало похожа на что-то съестное, поэтому Всеволод Генрихович лишь выпивает свой кофе и набирает бутербродов из холодильника, не забывая меня при этом окинуть презрительным царским взглядом.

– Ну а че?! Я вообще-то старалась.

– Я видел. Дом мне не сожги, а то до гроба не расплатишься. К обеду приду, поговорим.

О чем именно мне , конечно, никто рассказывать не собирался. Тигр выходит, проходя мимо меня, я а лишь улавливаю его запах, который почему-то волнует меня. Очень сильно. Задерживаю дыхание, когда он очень близко оказывается, и выдыхаю, когда отходит от меня.

Благо, его белобрысую в это утро я не вижу, поскольку она дрыхнет почти до полудня, а потом практически сразу сваливает по магазинам, шипя мне что-то за спиной.

Не могу сдержать стона удовольствия, когда, наконец, остаюсь одна в этих хоромах. Все еще никак не привыкну к ним. Все кажется каким-то чужим и ненастоящим, музейным.

О том, сколько же сюда баблишка вбухано, даже думать боюсь, однако воровать отсюда еще хоть что-то, точно не собираюсь. Хватит, и так вон уже, доворовалась, на целый год рабства.

Я стою у плиты, пытаясь все-таки научиться хоть что-нибудь готовить, когда мое счастливое одиночество какой-то звук не прерывает, и я понимаю, что в доме уже не одна. Уже через минуту на кухню входит молодой парень, и что-то очень знакомое мне выдается в его наглой роже.

Глава 10

– Ты кто такая, новая соска что ли?

Охреневаю просто от его наглости, и вдруг понимаю, что это сын Арбатова. У них губы похожи и, пожалуй, на этом их сходство заканчивается.

– Чего?

– Сосешь у отца моего?

– Нет! Я ни у кого не сосу.

Парень вальяжно заходит внутрь кухни, где я пытаюсь хоть что-то научиться готовить, отыскав какую-то поваренную книжку на одной из полок. Он выглядит очень молодо, и я не думаю, что он намного старше меня.

Одного взгляда на это тело мне хватает чтобы понять – отпрыск Всеволода явно не пошел в отца. Он лишь жалкая его копия, тень бесцветная. Бледный и узкоплечий, явно балуется наркотой. Я этот взгляд дурной уже достаточно на улице перевидала, и уже ни с чем его не перепутаю.

– Так кто ты такая, детка, я что-то не видел тебя тут раньше.

Как же я мечтаю, чтобы этот прыщ куда-то слинял уже, однако он лишь сканирует меня взглядом каким-то липким, от которого мороз по коже неприятный проходит. Точно также Гарик на меня смотрел тогда в вагончике. Как на кусок мяса.

– Это ты кто такой? Отвали от меня.

– Я Игорь. Я хозяин тут, ну…или буду в будущем. Я вижу, ты явно тут не шикуешь, новая горничная что ли?

– Отвянь. Я не горничная. Я…просто работаю на твоего отца.

– Слышь, малая, отсоси мне, а? Я денег дам, хорошо присыплю.

Услышанное меня водой ледяной окатывает. Вот же паразит мелкий.

– Я же сказала, отвали.

Отворачиваюсь от него, пытаясь выключить кипящую воду, как чувствую руки цепкие сзади на талии своей. Игорь. Он сзади подкрался, и зажал меня прямо у плиты.

– Пусти, ты придурок, пусти!

– Чш…тихо, не рыпайся. Давай, поработай лучше ртом.

Я охреневаю просто от того, какой сынок у Арбатова растет. Он впивается в мою талию руками, словно клешнями, заставляя опуститься перед ним на колени. Я отталкиваю его, но этот худощавый придурок оказывается сильнее, и буквально заваливает меня назад. Каким-то чудом из последних сил я смачно ему по яйцам ногой заряжаю, и он орет, как свинья резаная, но к моему ужасу это его не останавливает.

Игорь звереет, и толкает меня назад, прямо на плиту. Из-за этого я невольно опрокидываю на себя кастрюлю с кипятком, которая сильно обжигает мою руку и живот, вызывая у меня истошный крик боли.

– Аа!

На колени падаю, руку к себе прижимая. Она горит огнем, и я реально не знаю что делать. Игорь этот полоумный лишь смотрит на меня зверем диким, и что-то подсказывает мне, что он снова набросится на меня. Прямо сейчас. Отползаю от него на шаг назад, подбирая под себя ноги.

– Что здесь происходит?

Низкий командный голос гремит как раскат грома. А вот и хозяин вернулся. Всеволод Генрихович стоит на пороге и недовольно окидывает нас взглядом, а я лишь зубы сжимаю, чтобы не показать, как сильно горит у меня рука от ожога горячей водой. Игорь же, сученыш, проворливее оказывается, и подскакивает к Арбатову на задних лапках.

– Отец, ты зачем приволок сюда эту шалаву? Она клеила меня, ужас просто. Где ты ее откопал вообще, что, получше горничных не было?

– Че?! Че ты сказал, слизняк? Всеволод Генрихович, да он сам, сам набросился на меня, этот ваш сынишка мерзотный! Да как вы можете его слуша…

– Молчать! Мария, иди в свою комнату. И чтоб я не видел тебя, пока не успокоишься. Я уже говорил тебе про ругательства и больше повторять не стану.

Он говорит это такой интонацией, от которой провалиться хочется. Ненавижу.

– Игорь, тоже свалил нахрен. Не приходи, когда меня нет дома, сколько раз говорить.

– Ну, паап. Я соскучился вообще-то.

– Сын, ты не услышал меня? Ты давно на учебе должен быть.

– Да. Прости.

Сынуля говорит это, а на меня взгляд бросает едкий. Знаю я таких, видала-перевидала. Злобные мерзкие сволочи, и этот точно такой же.

Этот упырь малолетний так хочет казаться святошей перед папочкой, что мне аж тошно становится. Я больше не могу это выносить, да и меня никто выслушивать не собирается.

Больно только где-то внутри. Тигр поверил сыну, а меня даже слушать не стал, словно я и не человек вовсе, а так…вещь бездушная в его доме. От этого меня всю аж колотит от злости.

Опустив голову, ураганом проношусь мимо Арбатова, прижимая горящую руку к груди. Не покажу ему как мне больно, ему все равно. Только за сына своего переживает, а я…простая оборванка. Босая воровка, которая в дом его влезла неделю назад.

В этот вечер и весь следующий день я не выхожу из своей комнаты, диким зверем зализывая раны. Сижу тихо как мышь, а еще рыдаю. От обиды. Почему-то мне жутко больно от того, что тигр так легко поверил, что я могла себя предлагать кому-то. Неужели он еще не понял, что я совсем не такая. Не продажная я, не шлюха никакая. Не целовалась я даже еще ни разу ни с кем, хотя, кого это волнует.

Если до этого я думала, что бедные мои ребра, то теперь бедной оказывается рука. Кожа на ней вздулась, и стала очень чувствительной от ожога. Я глотала обезболивающее несколько раз, однако оно быстро закончилось, поэтому большую часть времени просто терпела. Молча. Зарывшись лицом в подушку. Живот также обожгла, но меньше. Там только покраснение появилось небольшое, которое жгло мою нежную кожу чуть ниже пупка.

Следующие пару дней я вообще не вижу Арбатова, даже машины его нет. Лишь Лизка, кобра эта гремучая, шастает до дому, частенько приволакивая подружек-змеек, которые выпячивают свои накрашенные глазенки при виде меня, словно и правда зверушку в зоопарке увидели.

Я стараюсь не пересекаться с белобрысой, однако один раз все же встречаю ее в коридоре дома. Хочу молча обойти ее, но цепкая рука этой суки больно впечатывает меня в стену. Шиплю от боли, она мою руку раненую задела своими острыми как когти ногтями.

– Не думай, что я слепая, девочка. Я все вижу, насквозь тебя сканирую! Я не знаю, на кой черт Сева приволок тебя сюда, но не думай, что ты можешь на что-то тут рассчитывать!

Охреневаю просто от услышанного. Вот тебе и тихоня, Лиза, мать ее.

– Пусти, мне больно! Свали отсюда, пока здоровая ещё.

– Это ты свали уже отсюда, я не нуждаюсь ни в какой горничной или кем ты там устроилась к моему мужу! Я вижу, как ты смотришь на Всеволода, как мышь на сыр, так вот, даже думать о нем забудь. Никчемная грязная блоха!

– Что? Что ты сказала, змея! А ну повтори!

– Что слышала! Не смей так глазеть на моего жениха, а то глаза выцарапаю, голыми руками! Знай свое место, а еще лучше – вали отсюда, пока жива еще, падаль!

– Ах ты, сука!

Даже сама не понимаю, как со всей дури набрасываюсь на эту гадину, и пальцами в ее патлы крашеные намертво вцепляюсь. Лизка эта полоумная визжать начинает, как недорезанная свинья, яростно отбиваясь от меня, пока в итоге я не вырываю все-таки клочок ее белых волос.

Она ревет и воет раненным зверем, тут же в спальню хозяйскую улепетывая, и напоследок обещая мне все муки ада. Я же смотрю на руку свою горемычную, которую она разодрала мне прямо до крови на покрасневшей от ожога коже, и слезы смахиваю быстро. Хоть бы заражения от нее не было. Психопатка больная.

Господи, ну и змея же эта Лизка. И как только этого Всеволод Генрихович не видит, или может, нравятся ему такие, кобры гремучие, которые овцами прикидываются. Черт один знает, я точно нет.

В этот день Лизки я больше не вижу, однако прекрасно знаю, что она все наплетет тигру в такой форме, что мне точно несдобровать, тем более что под моими ногами до сих пор валяется приличный клочок ее выдранных волос.

Я возвращаюсь в свою комнату и с ужасом рану на руке осматриваю. Она кровить начала. Черт. С каждым днем жить мне тут все веселее.

* * *

Кажется, в этом плену я уже четвертые сутки, двое из которых я не вижу Арбатова. С одной стороны мне хорошо от этого, а с другой я тайно хочу увидеть его снова. Почему-то любая мысль о мужчине будоражит меня, заставляет сердце стучать быстрее, хоть я и продолжаю ненавидеть его, особенно за тот проклятый случай на кухне с его отворотным сынулей.

Тигр обещал поговорить со мной, однако тогда так и не пришел, поэтому я до сих пор не знаю, что ждет меня впереди, и эта неизвестность просто убивает.

Все это время я перебиваюсь одним только чаем, так как брать хоть что-то у Арбатова и его малохольной змеи рука не поднимается, тем более что поймана я и так уже была. На горячем.

Поначалу мне кажется это хорошей идеей, однако проснувшись сегодняшним утром, я едва ли встаю с постели. Как только на ноги поднимаюсь, перед глазами все жутко темнеет, и это меня просто бесит. Ха. Да они просто сломать меня хотят, но ничего выйдет у них. Я сильнее. В тысячу раз.

Ребра за это время уже не так сильно стали болеть, вот только рука никак не проходит. Ожог не хочет заживать, поэтому мне приходится перемотать его тем самым бинтом, которым тигр меня обматывал, когда сильно болели ребра. От одного только воспоминания о том, как мужчина прикасался ко мне, почему-то чувствую тяжесть в животе.

Я делаю себе очередную чашку чая, когда на кухню Арбатов собственной персоной заходит, и я невольно вся сжимаюсь от этого. Огромный, высокий мужчина подавляет меня своей энергетикой, от которой мне сразу же хочется закрыться черным балахоном, чтобы он не видел меня.

– Сделай мне кофе.

Ни здрасьте тебе, ни до свидания. Конечно, с вещами не здороваются, куда уж там. Сцепляю зубы и молча беру стеклянный чайник. Не хочу бодаться с ним сейчас, на это просто нет сил никаких. Наливаю в чайник воду. Единственное, что я научилась все-таки готовить за это время – кофе. По крайней мере, мужчина уже один раз пил его и не плевался.

Я уже наливаю кипяток в чашку, когда перед глазами снова все темнеет, и в этот раз до такой степени, что меня отшатывает в сторону. Обычно это проходило через секунду, однако сейчас почему-то длится гораздо дольше, и я пугаюсь. Во рту сразу же становится сухо, а сердце начинает неистово колотиться в груди.

Я даже сама не замечаю, как мои пальцы теряют силу, и я роняю этот чертов чайник на пол, разбивая его на тысячи осколков, из которых валит горячий пар с кипятком.

Раздается оглушительный треск битого стекла и, наверное, битой плитки. Только после этого меня немного отпускает и я, наконец, вижу, что натворила, притом прямо перед самим хозяином дома.

Глава 11

– Черт!

Тут же на пол бросаюсь, и руками начинаю собирать эти острые осколки стекла. Они очень горячие, из них валит пар, но я даже не замечаю этого. Не хватало, чтобы тигр и это к моему долгу доплюсовал. Мне и так вон, стола пропаленного из красного дерева с головой хватило.

– Не надо. Не трогай. Отойди.

Не реагирую на него, продолжая собирать осколки, пока не чувствую сильные руки на своих плечах. Точно куклу Арбатов берет меня, и переносит на два шага назад от стекла, заставляя задержать дыхание.

– Извините, это случайно. Правда.

Сглатываю. Во рту уже пустыня настоящая. Едва ли выдыхаю, снова ловля сильное головокружение. Руками дрожащими о столешницу невольно опираюсь, ища опоры. Сейчас пройдет. Уже проходит. Слышу лишь хриплое дыхание неподалеку. Тигр злиться. На меня. Опускаю голову. Чего-то мне стыдно смотреть ему в глаза эти хищные.

– Маша, ты ела что-то сегодня?

Молчу. Не знаю, какой правильный ответ. Честный или тот, который надо сказать.

– Да.

– Снова врешь?

Сжимаю кулаки. Ну как, как он видит это?! Сканирует меня насквозь что ли?

– Я не ела сегодня.

– Почему?

– Да потому что ваша зме…в общем, “ваша” сказала, что мне нельзя ничего тут брать.

Арбатов как-то напрягается весь, аж рубашка его белая трещит по швам, от чего я невольно на шаг назад отступаю. Что-то не нравится мне его реакция. Видимо, это тоже был неправильный ответ.

– Что сказала?

– Чтобы я жратву никакую не трогала из кухни. Ну вот, я и не брала. Чай только, немного. Не хочу я свой долг увеличивать вам. Перебьюсь как-то.

Бубню себе под нос, после чего разворачиваюсь, и уже на выход собираюсь свалить с места преступления, но мужчина за руку меня быстро перехватывает, а меня током от этого жалит. Тут же каменею от движения этого, и от жара его ладони огромной чуть ли не задыхаюсь.

– Я не разрешал тебе уходить, зверек. Сколько дней ты не ела?

– Не знаю, я не считаю их. Один раз только поела. Тогда еще, в первый день. И мне не нужно ваше разрешение, чтобы уйти. Пустите, мне больно!

Руку свою выдергиваю из его захвата, шипя от боли. Он рану мою от ожога задел, а у меня искры от этого мелькают перед глазами. Как же больно! Невольно руку свою горемычную к груди прикладываю. Вроде немного легчает.

– Блядь, Маша, ты не ела ни хрена четыре дня уже?

– Выходит что так.

Просто пожимаю плечами, однако реакция мужчины на это мое заявление мне вот вообще не нравится. Его взгляд таким становится, словно убивать меня сейчас будет.

– Садись за стол. Давай, живо.

Всеволод выходит куда-то в коридор, после чего возвращается с двумя бумажными пакетами. Из них доносится очень аппетитный аромат, до умопомрачения просто. У меня тут же слюнки собираются во рту, и живот урчит на всю кухню, вызывая еще один недовольный взгляд мужчины.

Всеволод Генрихович достает несколько коробочек с едой из пакетов. Открывает их и прямо передо мной ставит.

– Бери, ешь.

Медлю, только смотрю на него. Зачем он делает это. Вообще не понимаю богачей этих проклятых. То можно есть, то нельзя.

– Не буду. Не хочу свой долг пополнять.

– Я сказал, ешь. Не пополниться твой долг от этого, не трясись. И из кухни можешь брать еду, какую хочешь, только под матрац больше не прячь. Незачем это в моем доме. Ясно?

– Да.

Прячу глаза в пол. Стыдно почему-то. Даже не от того, что нашел тигр тогда мою заначку мармелада, а от того, что я сделала так. Вроде не стоило, но по-другому я просто не умела.

Я беру две тарелки и выкладываю эту еду на них. Похоже на рис какой-то с мясом и приправами, вкуса которых я не знаю. К блюду еще соус какой-то красный идет и палочки, которыми, конечно, я не умею пользоваться.

Я мучаюсь этими палочками еще пару минут, пыхтя, и пытаясь взять их также, как Арбатов, однако ни черта у меня не получается. Они вываливаются из моих пальцев, не давая захватить ни кусочка еды. Психую, а еще сгораю от стыда. Я и правда ничего не умею.

– Возьми вилку. Так тоже можно.

Сцепляю зубы, но все же беру вилку. Живот, кажется, сейчас к спине уже приклеится, так есть хочется. Накалываю первый кусочек мяса и в рот отправляю, тут же закрывая глаза и мыча от удовольствия в голос. Это самое вкусное, что я ела в своей жизни! Просто тает во рту.

После беру этот красный соус и щедро вилкой его забираю, пробую на вкус. Вроде ничего, необычно, но…Господи, как же остро! Мой язык словно гореть начинает. Во рту пожар самый настоящий пылает, а глаза чуть ли из орбит не вываливаются. Слезы катятся по щекам.

– Тише, зачем так набросилась?

– А, жжет! Боже, что…что это за хрень?

Быстро машу рукой перед ртом, пытаясь потушить этот пожар, а Всеволод, нахал, хрипло смеется, показывая улыбку свою красивую, до умопомрачения просто. Этот мужчина сейчас просто ржет с меня, и я убить его сейчас хочу за это!

Мне уже кажется, что этот кусок горелого мяса, который я готовить пыталась, и то получше будет, чем это. Кошмар какой. Слезы выступают на глазах от остроты этой.

– Это соус чили. Его немного надо добавлять, а не так как ты, полбанки сразу. Спокойно, просто дыши глубже. Сейчас пройдет.

Делаю, как он говорит, и правда, вскоре жар отступает, а на его месте приятное послевкусие остается. Вздыхаю облегченно.

– Я же говорил, пройдет.

– Лучше бы вы вообще мне этот соус не давали. Чуть без языка не осталась!

– Будешь и дальше дерзить мне постоянно, точно без него останешься.

Бросаю гневный взгляд на мужчину, одновременно засматриваясь на него. Красивый он, хоть и страшный, суровый. Почему-то Арбатов меня притягивает, и не как мышь на сыр, нет. Гораздо сильнее и больше, запретнее. Я смотрю на него как крошечная пчелка на целую бочку меда.

Он пугает меня, и я ненавижу его каждой клеткой своего тела, однако продолжаю на него смотреть, пока не ловлю встречный наглый взгляд, и меня не заливает краска. Спалилась, что называется. Снова.

Быстро опускаю взгляд, и продолжаю ковырять вилкой мясо с рисом. Смотрю куда угодно, только не на него, чтобы не показать Всеволоду Генриховичу, как сильно сейчас блестят мои глаза. И не от слез, нет. А от картинок, которые я случайно вспомнила. Те самые, где мужчина без рубашки был, и голым я его торс увидела впервые. Черт, о чем только думаю. Хватит уже!

Я летаю где-то в мыслях своих глупых, пока низкий баритон не выводит меня из этого постоянного транса.

– Дай сюда свою руку.

Поднимаю взгляд на мужчину. В упор на меня смотрит, зелеными своими глазищами с черными ресницами насквозь прожигает.

– Какую руку? Зачем это?

– Не задавай глупых вопросов.

Я маюсь еще пару секунд, после чего Арбатов сам мою руку берет, бесцеремонно свитер задирает вверх, и обнаруживает повязку мою импровизированную. Одним резким движением сдирает ее, вызывая у меня громкий стон боли.

– Ай, пустите, больно!

Смотрю на свою рану, и не вижу там нет хорошего. Красная она вся жутко, кое-где волдыри отчетливо видны. Раздражение ужасное просто, да еще и кровавый след от когтей. Это Лиза, змейка его любимая, тогда у стены постаралась.

Тигр быстро окидывает взглядом строгим и суровым меня, от которого хочется провалится под землю.

– Это что за хрень еще?

– Кипятком обожгла, когда сынуля ваш приходил. А потом Лиза…набросилась на меня.

– Лиза? Снова врешь?

– Думайте что хотите.

Тигр пристально осматривает мою рану, а я от его прикосновения снова дыхание задерживаю. Близко, он слишком близко ко мне, отчего я вся дрожу. Да что ж такое.

– Почему не сказала, что так сильно обожгла?

– А что бы это изменило? Вы же сами мне тогда сказали сидеть в своей комнате, вот я сидела.

Кожей ощущаю его гнев. Не понимаю реакцию, чего он злиться. Я же не морочила ему голову, молчала себе. Чего уж тут.

– Пошли.

Арбатов встает со стула, и так же держа меня за руку, ведет на второй этаж. Не понимаю, чего он хочет, не убивать же ведет, поэтому просто следую за ним. Уже через минуту я впервые оказываюсь в логове зверя, не представляя даже, зачем он притащил меня сюда.

Глава 12

Тигр заводит меня в свою спальню, закрывая дверь, а я не знаю, куда себя деть и чего от него ожидать. Волчонком смотрю на этого огромного мужчину, переминаясь с ноги на ногу, готовая в любую секунду дать деру отсюда, но он даже не думает набрасываться на меня.

Смотрю лишь как Всеволод Генрихович спиной поворачивается ко мне, достает из шкафа аптечку и садится на стул.

– Иди сюда.

– Зачем это?

Так и стою на месте, не двигаюсь. Что-то мне резко расхотелось находиться тут. В воздухе уже витает эта опасная энергетика, исходящая от него.

– Руку буду отпиливать.

– Что?!

Впадаю в ужас просто от этих слов, но когда едкий смешок мужчины ловлю, злюсь на него невероятно. Да он просто издевается!

– Иди сюда, зверек. Не бойся, надо рану обработать, а то и правда без руки останешься. Ну же. Смелее.

Медленно подхожу к нему, руку недоверчиво протягивая, и тут же на кровати оказываюсь, прямо напротив него. Точно куклу Арбатов усаживает меня, особо не церемонясь, и кладет мою руку к себе на колени, задирая свитер.

– Эй, вы че делаете?

– Сиди спокойно. Не дергайся.

– Ай, больно!

– Терпи, сейчас пройдет.

Мужчина перекисью поливает по моей ране, от чего она жутко шипит, после чего смазывает ее какой-то белой мазью. Она тут же боль ослабляет, и мне становится лучше. Намного.

После этого он берет бинт, и перематывает мою руку точно хирург. С такой же ловкостью и скоростью.

– Жить будешь.

Я сижу напротив него, смотря прямо в глаза эти зеленые. Они опаляют меня, насквозь пронизывают. Обо мне еще никто так не заботился. Ни разу. Никогда в жизни, и от этого какое-то тепло разливается в груди.

– Это…спасибо.

В этот момент чувствую какой-то заряд тока, который молнией проносится между нами, ну или я все придумала просто, но в секунду эту проклятую я так хочу прикоснуться к мужчине. Я жажду впервые ощутить его силу, мощь, заботу.

Тату тигра на шее Арбатова пугает меня до чертиков, однако я действую чисто инстинктивно, полностью этому ощущению отдаваясь, и впервые делаю то, что хочу.

Я тянусь к Всеволоду Генриховичу сама, и нежно прикасаюсь своими губами к его губам. Они горячие у него, и меня тут же колет его жесткая щетина. Это длиться всего лишь миг, но меня всю током прошибает от этого. До костей просто. Я не могу объяснить этого, это сильнее меня.

– Ты что творишь?!

Всеволод резко отстраняется от меня, со стула даже встает, взглядом своим горящим окидывая, и я теряюсь. Впервые в жизни язык заплетается. Я лихорадочно подбираю слова, но не знаю, что сказать в свое оправдание. Тут же жалею о том, что сделала. Мгновенно. Проклятье!

– Я подумала…Подумала, что вы хотите этого.

– Чего этого, трахнуть тебя? Это предлагаешь?

Острый осколок стекла прямо в сердце мне больно впивается от слов тигра. Больно.

– Нет…не это! Я ничего не предлагаю.

Черт, как же я жалею о том, что натворила. Господи, какая же я дура.

– Ты не подумала о том, что лезть к мужику вдвое тебя старше может быть опасно для такой мелочи как ты? Ты еще не отработала свой долг, девочка. И я уже говорил, что не трахаю детей. Пошла вон отсюда, и чтоб я не видел тебя сегодня больше, живо!

– Я не ребенок никакой давно, ясно?! Мне уже восемнадцать стукнуло как две недели!

Вскакиваю тоже с кровати, выдавая ему это прямо в лицо, но тут же замолкаю, поняв, что лучше бы я молчала. Мой глупый язык без костей меня в могилу заведет.

– Ах, ты взрослая? Заебись просто, зверушка! Созрела, значит, отлично! Ляжешь тогда под моего конкурента и информацию нужную мне достанешь, чтоб твои навыки не пропадали даром. А то гляди, талант еще растеряешь, не дай Бог, конечно.

Не могу понять о чем. Что он такое говорит.

– Как это? Что значит “ляжешь” под конкурента, вы че, с ума сошли?!

– Пришло время долг отрабатывать, девочка. Я вижу, ты оклемалась уже полностью, и это не может не радовать. Хватит уже отлеживаться, ты не на курорте тут, если вдруг забыла. Уже завтра начинается твоя подготовка. Ты познакомишься с Захаровым, войдешь к нему в доверие, и на блюдечке принесешь нужную мне информацию. Если понадобиться, станешь его женой.

Я молчу и непонимающе хлопаю ресницами только. С каждым словом тигра мне становится все страшнее, и все больше хочется его убить.

– Конечно, Камиль и не глянет на тебя в таком…хм, виде как сейчас, поэтому тобой будет заниматься Стелла. Она подготовит тебя, научит вести себя как человек, а не как оборванка.

Перед Захаровым ты должна произвести впечатление леди, а не воровки, блеснуть умом. На все про все у тебя месяц. Я лично буду проверять твои успехи.

Пришла пора платить по счетам, девочка. А сейчас вон пошла, живо!

– Да как вы…Ненавижу!

Стираю слезы на лету, разворачиваюсь, и тут же бегу на выход, громко хлопая дверью. Не могу вздохнуть нормально. Сердце, кажется, сейчас из груди вывалится. Меня всю колотит, никак не могу успокоится и прийти в себя.

Он же несерьезно все это, снова издевался надо мной, пугал, да? Всеволод Генрихович же не станет меня отдавать другому мужику… Он же не поступит так со мной, не сможет, правда? Усмехаюсь сквозь слезы горькие, понимая, что я в ловушке. Он как раз-таки сможет, еще как сможет! Господи, какая же я дура! Несусветная просто.

Зачем, ну на кой черт я полезла к Арбатову с поцелуем этим дурацким, на что я вообще надеялась, он же за человека даже меня не считает. Вещью гребаной, тенью в его доме, просто НИКЕМ! Ненавижу его, как же сильно я его сейчас ненавижу, до скрипа зубов просто.

Ха, зато я теперь знаю, как именно долг ему отрабатывать буду, лежа под чужим мужиком! Да я этого даже во сне самом страшном не представляла. Да лучше бы он палкой меня побил, чем такое.

Господи. Ну почему, почему я такая невезучая? Неужели не могла просто плюнуть ему в лицо, а не лезть с поцелуями своими дурацкими? Сидела бы сейчас побитая, но зато без всего того дерьма, которое мне теперь предстоит вынести.

Весь вечер никак не могу успокоится. Злость к Арбатову захлестывает меня до самых краев, ведь вообще-то это был мой первый в жизни поцелуй! И пусть я выглядела полной дурой, не могу не признаться в том, что прикосновение своими губами к губам Всеволода Генриховича заставило мое тело задрожать.

Аж кончики пальцев онемели. Однако то, что произошло после, с мясом все вырвало, перечеркнуло и сожгло. Сукин сын. Да он просто выгнал меня из своей комнаты как какую-то продажную девку.

Всю ночь не могу сомкнуть глаз. Последние слова тигра заставляют мое сердце колотиться в бешеном ритме. Вот значит, как он хочет, чтобы я отрабатывала долг ему это проклятый, вот для чего я ему нужна. Он все же шлюхой меня считает, и под своих конкурентов решил подкладывать. Гад!

В этот момент я ненавижу Всеволода Арбатова такой лютой ненавистью, которой даже не существует еще в природе. Я реву в подушку еще часа два и думаю над вариантами побега, прежде чем провалиться в беспокойный сон.

Следующим утром меня буквально сдирают с кровати в гребаных пять утра. Я всю ночь ревела, поэтому сейчас едва ли разлепляю веки, и могу себе только представить, как выгляжу.

– Мария, доброе утро.

Поднимаю взгляд, попутно смачно зевая. Предо мной стоит какая-то мадам средних лет в строгом сером костюме. Она разукрашенная вся и такая вылизанная, что мне аж тошно от этого становится.

– Че это? Вы кто такая?

– Не “че”, а “что”. Меня зовут Стелла, я буду вашим наставником следующий месяц по поручению Всеволода Генриховича.

– Чего? Идите-ка…Сами к Всеволоду Генриховичу и наставляйте его. Мне не надо.

Поднимаюсь на кровати, так и не понимая до сих пор, что тут твориться.

– Мария, у нас с вами очень мало времени. И теперь я окончательно понимаю, насколько его мало.

Она быстро окидывает меня оценивающим взглядом, поправляя свои блестящие волосы.

– Отстаньте от меня. Мне ничего от вас не надо.

Бурчу на нее, укутываясь сильнее в одеяло.

– Мне так и передать Всеволоду Генриховичу?

– Так и передайте.

Стелла разворачивается на каблуках и уходит, а я дальше заваливаюсь спать, зарываясь в одеяло с головой. Я только-только успеваю вздремнуть сладким утренним сном, как мое тепленькое одеяло беспардонно сдирают с меня, и оно кулем летит прямо на пол.

– Какого?

Арбатов. Стоит передо мной и молнии бросает прямо в меня.

– Вставай. Стелла ждет.

Подбираюсь вся, обнимая колени руками.

– Всеволод Генрихович, ну хватит уже. Я поняла урок вчера. Ну не надо, а? Не отдавайте меня никому.

– Слишком поздно, зверушка. Мне нужна эта информация, и ты поможешь мне в этом. Вздумаешь сбежать, я найду тебя и твой долг удвоиться в два раза. Если же послушаешься и все пройдет гладко, твой долг заметно уменьшится. Вопросы?

Горькие слезы капают на подушку. Быстро вытираю их об руку, отворачиваясь от тигра. Ненавижу.

– Горите в аду!

– Я уже там, малышка. Давно. Стелла! Заходи. Мария больше не будет буянить и выгонять тебя. Я надеюсь, вы хорошо поработаете.

Как же мне хочется задушить Арбатова прямо сейчас. Я даже представляю себе это в разных вариантах, и каждый, мать его, мне чертовски нравится.

Всеволод выходит, и его сменяет это дамочка прилизанная, которая тоже меня уже жутко бесит. Сжимаю кулаки, понимая, что уж точно не курорт меня тут ждет. Вот и все Маруся, добегалась ты. Нечего было с поцелуями лезть к хищнику, который может разодрать тебя одним взмахом острых закрученных когтей.

Глава 13

Эта лощеная дамочка не вызывает у меня ничего кроме приступа тошноты. Она расхаживает по моей комнате, сцепив руки в замок и высокого задрав свой подбородок.

– Что ж, начнем сначала, Мария. Каждый день я буду заниматься с вами. Я помогу вам подобрать гардероб и обувь, обучу манерам, правильной речи и самому важному как я вижу для вас – выдержке.

Она запинается, когда видит мой поднятый средний палец, адресованный точно ей.

– Месяц в вашем случае, конечно, ничтожно мало, но поверьте, я приложу все усилия для того, чтобы сделать из вас человека.

– А я, типа не человек сейчас, да?

Шиплю на нее злобно. Ох, как не нравится мне эта тетка придурошная, а еще то, что она собралась со мной делать.

– Вы человек, конечно, но вам, как я вижу, не хватает самых простых основ. Вставайте. Сегодня начнем с простого. Шоппинг.

Я даже рот открыть не успеваю, как Стелла подходит, помогает мне подняться и одеться. После быстрого завтрака она тащит меня на улицу, где нас уже ждет водитель.

Через полчаса мы оказываемся в огромном магазине одежды, где проводим часа четыре, не меньше. Они наряжают меня по миллиону раз, заставляя примерять разные шмотки снова и снова, от чего я уже чуть ли в голос не рыдаю. Сроду столько вещей не мерила.

Стелла покупает мне, наверное, все что есть в этом магазине. От простой домашней одежды, которой у меня сроду не было, до дорогущего вечернего платья. Все такое мягкое и красивое, приятное, а мне рыдать от этого хочется. Почему-то мне все равно милее моя куртка рваная, джинсы старые, да футболка в дырочку, чем это вот все добро.

Под конец я уже не могу сдержаться, и начинаю ныть в голос, примеряя, наверное, сотый комплект одежды.

– Хватит! Я вам не елка новогодняя! Не надо меня наряжать.

– Спокойнее, девочка. Леди должна уметь сдерживать свои эмоции.

– Я вам никакая не леди, усекли? Отстаньте от меня.

Когда мы выходим из этого магазина, я облегченно вздыхаю, однако Стелла тащит меня в обувной, и ад повторяется вдвойне. Я сроду не видела столько обуви, да еще и такой красивой. Мадам не жалеет бабла, и покупает настолько дорогие туфли для меня, что у меня чуть ли глаза на лоб от ценника не лезут. Молчу себе тихонько, надеясь, что мне все же не придется ходить на этих ходулях, так как на них я точно сломаю себе ноги.

Проходя мимо отдела с кроссовками, зависаю на одних из них. Белые с розовыми вставками. До чего же красивые. Смотрю на свои ноги в шлепанцах и на эти кроссовки, сжимая зубы.

– Нравятся?

– Ага.

– Мы берем их.

Непонимающе смотрю на Стеллу.

– Правда, можно?

– Конечно.

Не могу сдержать улыбки, надевая эти кроссовки. Они моими единственными и любимыми станут в этот месяц. Моя первая обувь, которую я не своровала.

– Это еще не все, девочка. Идем.

Стелла берет меня под руку, и на этот раз ведет в место, где я вообще никогда не была, лишь могла наблюдать на всей этой красотой из витрин магазинов. Она приводит меня в магазин, где продают нижнее белье, и судя по ценам, просто королевское.

– Ну, зачем это? У меня все есть.

– Идите в примерочную. Снимайте верхнюю одежду. Я посмотрю, что у вас есть. Давайте, у нас мало времени.

Я ною еще пару минут, пока все же не захожу в кабинку и не снимаю верхнее шмотье из себя, представая перед Стеллой в одном только белье. Она сканирует меня с головы до пят, после чего неудовлетворенно качает головой.

– Фигурка конечно, у вас модельная, дюймовочка просто, но то, что вы напялили на себя, бельем назвать трудно. Нет, это никуда не годится, и это все надо немедленно сжечь. Сейчас все подберем, не волнуйтесь.

Стелла уходит, и через пять минут возвращается с целым ворохом самых разных комплектов, от которых у меня дух захватывает.

– Примерьте.

– Да чтоб вас…

Беру эти тряпки и перемериваю каждую. Мне никогда моя фигура не нравилась, я вообще не любила смотреться в зеркало, однако это нижнее белье мерить мне приятно. Оно безумно красивое, кружевное. Особенно нравится белое и красное.

Аж дух захватывает, и впервые в жизни, смотря в зеркало, я не отворачиваюсь. У меня очень стройные ноги и тонкая талия. Худощавые плечи, тонкие запястья и маленькая грудь, но подобранный Стеллой бюстгальтер делает ее очень даже симпатичной и привлекательной. Сама не замечаю, как улыбаться начинаю при виде себя.

– Воот, это уже мне нравится. Этот точно оставим. И еще три других, которых до этого примеряли.

Стелла удовлетворенно хлопает в ладоши, когда видит меня в красном комплекте, а я…избавляюсь от улыбки как только понимаю, что все это не простые подарки от Всеволода Генриховича. Это обычный маскарад, красивая обертка, в которую он меня заворачивают, чтобы корыстно использовать в своих целях.

– Ну же, Мария, не надо так хмуриться и брови сдвигать, морщины будут появлятся с годами! На лице всегда должна быть легкая улыбка. Смелее!

Я пытаюсь натянуть на себя вымученную улыбку, но Стелла лишь руку ко рту подносит, качая головой.

– Ладно, мы еще потренируемся. Выходите. Чулки и колготки мерить не надо, я уже все подобрала.

Когда выходим отсюда, я уже молюсь, чтобы мы уже домой поехали, но Стелла все никак не унимается.

– Стелла, ну хватит! Я уже жрать хочу. Очень сильно притом. Ну, пожалуйста, отцепитесь уже от меня, а?

– Выбирайте выражения, Мария. Нет такого слова “жрать”. Если вы голодны, мы остановимся и пообедаем. Но сначала в салон заедем. Не больше двух часов потратить должны. Хотя, наверное, все же три.

Она смотрит на мои волосы и ногти, а после еще и лицо крутит в разные стороны на свету, словно лошадь на рынке выбирает. Ужас!

Я волочусь за ней, тихонько кидая ей проклятия и скрывая свои волосы за капюшоном по привычке.

– Есть такое слово “жрать”. По-другому мое единственное желание сейчас просто не назвать.

Бубню себе под нос.

Как только в салоне оказываемся, мне под землю хочется провалиться. Эти придурки смотрят на меня словно на зверушку, осматривая мою кожу, ногти и волосы.

– Стелла! Ну скажите им уже! Ничего мне не надо делать!

– Спокойнее, Мария. Все сделаем, не переживайте. Яна, Лена, займитесь девушкой. Полный комплект делаем, люкс.

Эти накрашенные дамочки усаживают меня в кресло и балахон черный надевают, затягивая его на шее. Как только вижу ножницы в руке одной из них, вскакиваю, но меня тут же обратно усаживают.

– Только не обрезайте волосы! Ну, пожалуйста, не трогайте их! Стелла!

– Хорошо-хорошо. Только пару сантиметров. У вас отличные локоны, не будем портить. Брови тоже, кстати, не тронем. Они очень красивые у вас, с заломом, темные и густые. Точно, как у модели.

Фух. Хоть в этом пронесло, а то думала уже, сейчас налысо побреют, буду точно, как “леди”.

После стрижки мне делают пытку под названием маникюр и педикюр, в конце которой я получаю охренеть какие красивые блестящие ногти. Сроду таких у меня не было, поэтому вот уже пять минут как я сижу и смотрю на свои руки с ногтями этими красивыми и улыбаюсь, точно дура.

– Мария, пойдемте дальше.

– Ну что еще?

– Немного. Последнее осталось.

Если раньше я думала, что мне делали больно, то я в этом сильно ошибалась, когда попала на процедуру под названием депиляция. Эти изверги лишили меня волос на всем, всем моем теле!

Это было так больно, что даже слезы выступили из глаз. Я так громко материлась, что наверное, меня слышал даже водитель, сидящий в машине и ожидающий нас на улице.

– Тише, Мария, ну что же вы так ругаетесь-то, как сапожник настоящий?

– Да мне больно! Вы что, убить меня решили?! Уже все тело болит, я трупом стану скорее, чем леди этой вашей.

– Посмотрите на свои ноги. Кожа стала бархатной, нежной. Даже интимная зона теперь лучше, когда без волос. Неужели вам не нравится?

– Нет! Мне и так было зашибись. А теперь голой себя чувствую. Брр…

Стелла лишь смеется в ответ, помогая мне подняться с этого стола пыток.

Уже через час меня снова возвращают в тюрьму, которая по совместительству с домом Арбатова считается. Стелла заносит все сегодняшние покупки в мою комнату, а я бессильно сваливаюсь на кровать.

– Завтра продолжим.

– Что? Это разве еще не все было?

В это момент я хочу просто задавить эту Стеллу, а нет, вру. Куда больше я хочу прибить Арбатова, который является автором сего шабаша. Сволочь!

Глава 14

Если я вчера думала, что у меня был адски трудный день, то сегодня он умножается еще в два раза. Стелла поднимает меня в четыре утра, помогает одеться и тащит в какое-то заведение, которое почему-то мне очень школу напоминает.

– Это че еще такое?

– Не “че”, а “что”. Мария, ну пора бы запомнить уже.

– Ну и че, то есть что это?

– Это языковая школа.

– Так я это, умею говорить, вроде как.

– Судя по тому, что я слышала до этого, не умеете. Пойдемте. У нас совсем мало времени.

Стелла ведет меня в какой-то кабинет, где мне еще целых два часа приходится сидеть за партой. Реально как школьницу они меня штудируют, работая над моей лексикой, интонацией и даже тембром голоса.

– Вы слишком много и часто ругаетесь. Попробуйте заменить нецензурные слова приличными.

– Это как?

Хлопаю лишь глазами на преподшу эту, а после на Стеллу. Кажется, они одного сапога пара.

– Не используйте в речи “ну”, “типа”, “счас” и другие похожие слова. Не ругайтесь. Вы же девушка, а не гопница. Маша, вы слышите меня?

Быстро спохватываюсь на этой парте Черт, кажется, я уснула.

– Ага, слышу. Все мне ясно. Я все буду делать. Я ж это, леди, типа как.

Усмехаюсь этим дамочкам, но они лишь переглядываются, головой качая. Не, ну а че?

Дальше Стелла ведет меня в магазин косметики, в который я до последнего идти упираясь, словно она меня на каторгу волочит.

– Ну чего вы так боитесь? Это же не депиляция даже. Все девочки это обожают. Ну поверьте мне. Станете красавицей настоящей.

– Я и так нормальная. Не надо мне этих ваших…штук. Ну, зачем?

– Маша, просто доверьтесь мне. Я вас не испорчу.

Она за руку меня берет и все-таки ведет в этот магазин, а я уже едва ли ноги волочу от усталости. К счастью, никто меня там не мучает. Напротив, глаза разбегаются от разнообразия всякой разной косметики, которую я не то, что в жизни не использовала, в руках даже не держала.

– Смотри, это помада. На губы наносить надо. Это тени и тушь. Вот попробуй, осторожно только, не испачкайся.

Я беру у нее тушь из рук и пытаюсь накраситься, но впервые делая это, чуть ли глаз себе не выцарапываю.

– Черт, да заберите уже это! Я хочу видеть еще, а не быть красавицей одноглазой!

– Тише, не кричите так. Смотрите, все очень просто. Легко на ресницы тушь наноситься, и взгляд открывается больше. Вот так. Ну, как вам? У вас шикарные ресницы просто. Завидные.

Смотрю в зеркало, вроде и правда красиво. Нравятся даже.

– Видите, Маша, нужна только практика.

Стелла внимательно меня сканирует, довольно головой качая.

– Уже намного лучше, но остался последний штрих.

– Это какой?

– Серьги. Надо уши проколоть. Это обязательно.

Охреневаю просто. Это ж больно!

– Что проколоть? Вы че там, совсем с катушек съехали? На хрена?

– Мария, выбирайте выражения. Всеволод Генрихович указал это обязательным условием. И даже серьги вам купил сам. Вот, посмотрите, какая красота.

Стелла вынимает из сумочки небольшой бархатный коробок, а в нем…маленькие золотые сережки в виде бабочек. Сроду таких не видела. Красивые, миленько на свету переливаются.

Пытку под названием прокалывание ушей я выдерживаю, держа в руке чашку с водой. Это оказывается не менее больно, чем депиляция. Зато в итоге в моих ушах появляются эти самые бабочки от тигра, и мне они очень даже нравятся. И не столько даже сами сережки, а сколько то, что их Арбатов мне купил. Лично.

Когда уже домой собираемся, пару раз я пытаюсь по-тихому слинять от нее, однако вездесущий охранник, который постоянно следует за нами, не дает мне сделать и шагу лишнего. Сволочь!

Кроме косметики мне покупают еще стеклянный флакончик духов. Цветочных, очень нежных, которые я сама выбираю. Впервые в жизни. Она на руку мне их наносит, и я постоянно их вдыхаю уже по пути домой.

Очень мне нравится этот запах, однако он все равно не такой как у Всеволода Генриховича. У него еще лучше. От его лишь аромата у меня кружится голова.

Когда дома оказываемся, я сразу же обедать бегу, так как чувствую, что и слона бы сейчас съела, однако даже крошки не получаю, пока Стелла не проводит мне целый инструктаж о правилах питания за столом. Я уже слюнки пускаю на кусок колбасы, лежащей на хлебе, когда она, наконец, заканчивает меня инструктировать.

– Нет! Не руками. Вилкой и ножом. И спину ровно держите.

Чувствую себя солдатом, но готова хоть и им быть, лишь бы уже, наконец, поесть нормально. Стелла, мать ее, запросто могла бы диктатором быть, с ее то характером.

– Спину ровнее!

– Да куда уж ровнее-то? Я и так сижу нормально.

У меня аж плечи хрустят, когда она кладет цепкие пальцы мне на спину, и медленно прогибает ее, растягивая позвонки.

– Вот так ровно. Так сидят леди.

– Господи…

Уже лишнее движение боюсь сделать, чтобы не получить очередной укол от этой мадам полоумной. Ужас какой. Как раз в этот момент на кухню Лиза заходит и чуть ли ядом не плюется, заметив меня в новой одежде. Она ничего не говорит, однако по ее змеиным глазкам я прекрасно вижу, как сильно она злится. Ну и пусть. Мне наплевать на нее с большой горы.

Следующая неделя проходит в таком же жестком режиме, поэтому я заваливаюсь спать часто не позже девяти вечера, просто падая на кровать после всех этих уроков. Кажется, я еще никогда в жизни столько не училась и буквально чувствую, как закипают мои мозги от всех этих нравоучений.

Арбатова все это время я почти не вижу. Только издалека из окна по утрам, когда он уезжает на работу, ну или в кухне пересекаемся, когда кофе ему готовлю. И каждый раз, каждый я хочу высказать ему в лицо все, что чувствую все, что он заставляет меня проходить, но молчу.

Я не буду слабой перед ним. Не дождется. Я все вынесу, ему на зло.

Сегодня Стелла учит меня ходить, хотя раньше я думала, что вроде как умею. Я аж рот открываю, когда она достает из коробки те самые туфли на высоченном каблуке, протягивая их мне.

– Попробуйте пройтись. Это не так сложно как кажется.

– Да вы издеваетесь. Нет! Я эти ходули вовек не надену!

– Мария, смелее. Каблук обязателен.

Стелла помогает мне надеть эти чертовые туфли и за руку меня поддерживает, помогая подняться.

– Ну же, девочка, сделайте шаг. Один, второй…

Мои бедные ноги. Я едва ли шаг делаю в этих туфлях, которые выворачивают мою стопу чрезвычайным образом. И как девчата ходят в таком, ужас просто! Делаю шаг, еще один…

Глава 1

От голода сводит желудок. Кажется, я не ела больше двух дней, и это в который раз уже за последний месяц. Эту затею мы с Пашкой продумывали больше недели, и сегодня я надеюсь, наконец, разжиться деньжатами.

– Давай, Марусь, не тупи!

Пашка мой лучший друг, а точнее единственный. Той же крови что и я, детдомовский. Беспризорные мы с ним, как щенки дворовые последние два года, но мне так даже нравиться. Вот честно, после того как сбежала из детдома, синяки хоть на теле немного посходили, а то всегда ходила битая преподшами тираншами, да другими дикими детьми, охватывая за любую провинность.

Я смотрю как Пашка машет мне рукой, уже пробравшись в разбитое окно этого огромного коттеджа. Мы едва ли дошли до него, дом находится далеко за городом, поэтому добрались уже к ночи, как и планировали. Я только куртку порвала себе, через забор перелезая.

Мы почти у цели. Быстро оглядываюсь по сторонам, вокруг очень темно, мы на это и рассчитывали. Натягиваю сильнее свою дурацкую кепку на голову, лицо прикрывая, и пячусь за Пашкой, с легкостью пролезая в окно. Я очень худая для своих семнадцати лет, но прыткая, поэтому не медлю так как нерасторопный Пашка. Сразу же оказываюсь в здании на втором этаже. Мы в какую-то комнату попадаем и кажется, это кабинет.

– Что дальше, Марусь? Куда идем?

– Это ты меня спрашиваешь?! Твоя вообще-то идея была залезть в дом к этому богачу, а я его даже не видела ни разу. Вдруг это маньяк какой или вообще, чего похуже? Подожди теперь, дай подумать.

Окидываю взглядом эти хоромы. Хоть и темно тут, все равно глаза разбегаются, сроду таких шикарных штор не видела, и диванов, и люстру такую…со стекляшками красивыми. Ха, мне кажется, я вообще такого не видела, да и плевать мне на всю эту мишуру, когда сосет под ложечкой. У меня вон уже, скоро живот в спине прилипнет, от голодухи, или свалюсь прямо тут от истощения.

В глубокой тьме, освещаемой лишь слабым лунным светом, замечаю стол. Отлично. Стол никогда пустым не бывает.

– Пашка, давай за мной.

Мы подбираемся к большому деревянному столу, начиная потрошить его со всех сторон, но вдруг звук какой-то слышится с первого этажа, и мы оба замираем. Шиплю на Пашку, готовая голыми руками его задушить.

– Ты же говорил никого тут не будет!

– Да я откуда знал? Тихо было, когда мы пролазили, может вернулся он. Давай быстрее, и уматывать отсюда!

Открываем шкафчики, вываливаем оттуда разные бумажки. Я вот вообще в этом не разбираюсь, поэтому бесцеремонно выкидываю все, что продать нельзя.

Черт. Пусто тут, ни единой купюры. Шкурой неладное чую, да и слишком тихо стало кругом. Надо быстрее действовать. Где, где эти богачи хранят все ценное?! Неужто на себе носят, скотчем примотав?

Чувствую дрожь в коленях. Что-то волнуясь я сильно. Где же вы, где…Сейф! Как же я раньше не додумалась!

– Паш, подсвети, я не вижу ничего.

Пашка на год младше меня, но точно не по росту. За последние пару лет он стал на две головы выше меня, хоть я и подобрала его сопливым низкоросликом. Он достает зажигалку из кармана и подсвечивает мне, пока я отчаянно ищу хоть что-то похожее на сейф. Кажется, я перерыла все в этом кабинете, но так и не нашла ничего, что могла бы обменять на кусок хлеба с колбасой. Ну или просто, на кусок хлеба. Я уже не помню, когда мясо ела последний раз, кажется, в прошлой жизни это было. Я уже почти не помню простую домашнюю жизнь, так как с четырех лет в детдоме выживала.

– Марусь, глянь-ка на это!

Вытираю нос рукой, и поворачиваюсь к Пашке. Он стоит как придурошный и радуется, держа в руках какую-то шкатулку.

– Молодчина, давай сюда.

Беру эту шкатулку и открываю ее, застывая на месте как завороженная. Ни в жизни не видала такой красоты. Жемчуг, белоснежный и идеально ровный блестит, бусы какие-то. Колье явно драгоценное с просто огромных размеров красным сверкающим камнем. А еще колечко простое золотое, на обручальное похоже. Не удерживаюсь, и примеряю его на палец безымянный, но оно мне жутко большое, да и не носила я такого никогда, а вот продать подороже, самое то!

Я уже предчувствую, какой пир мы с Пашкой устроим уже завтра, когда дверь кабинета с грохотом открывается, и в ней амбал двухметровый появляется с битой в руке.

– Какого хрена?!

Вот и приехали. Попались на горячем, что называется. Черт!

***

Такого расклада я вот вообще не ожидала, поэтому всего лишь на секунду теряю преимущество, пряча награбленное и шкатулку подальше отбрасывая. Этот амбал огромный надвигается с огромной скоростью на нас, заставляя мое сердце колотиться в бешеном ритме.

Все случается настолько быстро, что я даже среагировать не успеваю. Пашка, проклятый гаденыш, берет и бросает меня одну, со страху тут же в окно сиганув, а я…когда за ним собираюсь, тут же оказываюсь поймана чей-то грубой рукой.

Меня хватают прямо за эту проклятую драную куртку, грубо на пол отбрасывая. Я успеваю лишь дыхание перевести, когда огромных размеров рука смыкается на моем предплечье, больно подрывая с пола, и волоча вглубь дома.

– А ну пошел. Живо!

– Пустите! Мы вообще тут случайно.

– Разберемся сейчас. Давай, шевели копытами.

Пока меня бесцеремонно вниз по лестнице тащат, я стараюсь сильнее натянуть свою кепку на лицо, за которой волосы длинные спрятаны. На мне мешковатая одежда, брюки клеш и уже рваная черная куртка, которую я прошлый месяц одолжила у одного нерадивого продавца. Обуви только нет. Те старые обноски, которые я обувью зову, на улице пришлось оставить, так как они бы выдали меня в первую же минуту своим жутким скрипом. Так что ступаю по полу я босая. Уже все ноги себе отморозила.

Я уже проклинаю Пашку за эту ходку, потому что он целых два дня клялся мне, что ни души не будет в этом доме, а сейчас я разрыдаться готова, когда этот амбал заталкивает меня в гостиную на первый этаж, а там за столом сидят еще три огромных страшных мужика. Из всех них взгляд лишь на одного падает. Самого страшного из них. У него на шее тату тигра с клыками острыми виднеется, а я сглатываю от ужаса и понимания, что попала я вот вообще не туда.

Когда эти головорезы на меня взгляд голодный поднимают, у меня чуть ли дар речи от этого зрелища не пропадает. И не смешно мне уже нисколечки, страшно до ужаса от одной только мысли, что они сделать тут со мной могут.

Хватка этого амбала на моей руке становится сильнее, и я уже почти ладони своей не чувствую. Занемела вся.

– Пустите, мне больно!

Как могу, пытаюсь вырваться из цепкого захвата этого мужика, но он держит меня чуть ли не на весу, а потом отпускает резко, от чего я кулем на пол плюхаюсь, ошарашенно подползая к стене. Кажется, я уже хочу чтобы ментов поганых вызвали. Мне и то так спокойнее будет, чем один на один и этими вот…Волками дикими.

Кажется, что сердце мое сейчас выпрыгнет из груди, которая кстати, у меня так и не доросла до второго размера. Ну хоть что-то есть, учитывая то, как я питаюсь практически всю жизнь. Не сказать, что в детдоме был сбалансированный рацион, но хоть что-то.

Как на улице оказалась, голодать часто начала, но зато и не лупил больше никто. Не смели, я сдачи научилась давать, прямо по башке, а еще лучше – по яйцам. До сих пор диву даюсь, как вообще дожила до семнадцати, так как жизнью рисковать приходилось почти каждый день.

Я сглатываю, когда из-за стола медленно поднимается здоровенный мужик с диким просто взглядом. Тот самый, с тигром на шее. Ой, он намного выше Пашки, и шире его в плечах будет. Раза в три. И идет этот зверь прямо ко мне, недовольно лицо свое страшное кривя в оскале зверином.

Я же сильнее в стену вжимаюсь, лихорадочно ища пути отступления, которых тут просто нет. Он все ближе, а я…начинаю паниковать не на шутку уже.

– Одного только выловил, Арбат. Второй в окно сразу сиганул. Обделался, видать. Напарника своего бросил. Нерадивого.

Я голову в пол опускаю, но все же успеваю одним мигом взглянуть в глаза этого Арбата. Страшные они у него, темно зеленые, дикие. Кажется, он сейчас испепелит себя злым взглядом, видать это его дом, другие вон мужики, сидят и кажется, уже бухают.

– Кто навел вас, крысята?

Его голос. Низкий и хорошо поставленный, словно командует он, каждый день. Снова быстро смотрю на него, всего секунда, но этого хватает, чтобы понять, что этот мужик взрослый. Намного старше меня, вон седина уже пробивается в темно русых волосах. Осанка как у военного, плечи широченные, ровный нос, губы строгие, брови изломанные широкие, а глаза…точно звериные.

– Никто.

Пищу ему, но стараюсь сделать голос грубее.

– Мы это, тут по ошибке. Мы не туда зашли просто. И вообще, вы права не имеете меня задерживать тут!

Выкрикиваю прямо этому Арбату в лицо, но получается лишь писк какой-то слабый. Я набралась таких фразочек в ментовке, но судя по громкому гоготу, последовавшему на мои слова, это не напугало никого из абмалов, а Арбата и вовсе рассмешило. Он на это только зубы белые показал, оскал, точно как у тигра. Блин, лучше бы я вообще молчала.

Сжимаю кулаки. Надо действовать, иначе вряд ли живой отсюда выберусь. Поправляю кепку, максимально голос понижая, сама обращаясь к Арбату. Походу, он тут хозяин, судя по тому, как расслаблено ведет себя.

– Дядь, вы это, правда, отпустите меня. Ошиблись мы, ну…с кем не бывает.

Открываю губы в немом вопросе, когда мужчина смотрит на меня. Долго и в упор.

– Имя.

– Что?

– Как тебя зовут, щенок?

– Ээ, Вадик я.

– Вадик? Хм…Ну ладно. Скажи мне, Вадик, ты нахрена залез в мой дом? Ты знаешь, кто я?

– Так это…я ж говорю, мы с Пашкой ошиблись. Ну случайно вышло, понимаете?

– Арбат, валить его надо, чего ты чешешь с ним еще?!

Амбал, который спалил нас на горячем все никак не унимается, за что тут же получает от меня полный презрения взгляд. Прибила бы, если бы могла.

Тигр и Лехой быстро взглядами перекидываются, а я…лишь непонимающе смотрю на них, но одно лишь улавливаю – мне точно несдобровать.

– Ладно. Леха, вывези этого крысеныша в лес. Давай назад только живо, нам еще отметить надо рождение сына Савки. Вон сидит уже, и так никакой.

Когда слышу слово лес, меня током прошибает, но никто даже не думает реагировать на это. Видать для них это вообще в порядке вещей. А я…жить еще хочу, рано мне! Вскрикиваю, когда грубая рука этого амбала по имени Леха до хруста сжимает мое плечо, почти до перелома. Он бесцеремонно тащит меня на выход. Мне больно. Очень.

– Ай, больно! Пусти!

Я как уж пытаюсь вывернуться, хоть как-то убрать его руку огромную, но она просто стальная. В какой-то момент я так поворачиваюсь, что даже не замечаю, как с моей головы слетает кепка. Прямо на пол плюхается, и волосы мои больше нечем сдержать. Они длинные и тяжелые у меня, тут же выбиваются, и волнами темными на плечи спадают. Проклятье, ну чего мне так не везет…

Вокруг сразу все стихают, и на меня пялиться начинают словно звери дикие. Кажется, что сердце мое сейчас выпрыгнет из груди от страха. Я замираю, и сразу же ловлю голодный взгляд всех этих четырех мужиков на себе. Да я девушка. И я очень, просто мега хреново спалила себя.

Глава 2

За свою короткую жизнь я встревала в разные передряги, но никогда, ни разу в жизни не была еще в такой просто нереальной жопе. Было, когда меня ударить хотели там, ну или наброситься из под тишка с ножом, но это всегда были малолетние придурки, а не взрослые мужики, которые сейчас буквально взглядом пожирают мою тощую фигуру. Особенно этот, самый страшный главарь их со звериными глазами. Арбатов.

Делаю шаг назад, когда он наступает на меня как тигр на овечку, криво усмехаясь. Оскал это дикий, никак не улыбка.

– Что-то ты не похожа на Видика, кукла. Ряженая, оказывается ты. Так что, соплюха, признаваться будешь, кто навел или помочь?

– Дяденька, ну правда! Никто не навел. Отпустите меня, ну пожалуйста.

– Еще раз соврешь мне, получишь по заднице. Имя. Настоящее. Живо.

Опускаю голову. Нет смысла спорить с ним. Он больше меня раза в четыре, и сильнее в сотню раз как минимум. Голос тоже занижать уже не надо, поэтому отвечаю свои голосом. Тонким и чуть хриплым от недавней простуды.

– Маша.

Где-то за столом слышу свист и грубое улюлюканье, но в ответ лишь кулаки сжимаю. Я стараюсь придать голосу всю жалость мира, однако кажется, это вообще не действует на этому мужчину с тату тигра на шее. Нет в нем жалости и кажется, он вообще не знает, что это такое.

С ужасом вижу, как еще один амбал поднимается со стола, и идет прямо к нам, отчего еще сильнее вжимаюсь в стену. Мне уже вообще не до смеха. Они убить меня могут тут, и это еще не самое худшее что они способны сотворить со мной в этом доме.

– Ух ты, а вот и сладкое! Арбат, ты прямо удивляешь меня подарками сегодня! Иди к нам, ципа. Можно сразу на колени.

Этот громадина лысый тянет свои ручищи огромные ко мне, а я вскрикиваю истошно, тут же отшатываясь от него. Кажется, я сдохну прямо сейчас от одного только понимания, что могут сделать со мной эти звери, явно хорошо подвыпившие. Сама не замечаю, как реветь начинаю. От страха. Никогда трусливой не была, а тут…испугалась я их. Не на шутку.

– Не надо! Пожалуйста…

– Стоп, Шамиль, хорош. Не видишь, малолетка она. Отвали.

Голос Тигра сталью отдает, разрезая воздух. Тот, кого он Шамилем назвал, подчиняется ему, но все также голодно смотрит на меня, как на кусок мяса.

Глаза свои поднимаю, и снова с зелеными омутами встречаюсь, смотря на мужчину снизу вверх. Сглатываю, когда вблизи снова это тату на его шее пульсирующей вижу. Оно пугает меня и завораживает одновременно.

– Сколько тебе лет, Маша?

– Ээ, четырнадцать.

– Сколько?!

– Это правда. Мне четырнадцать всего.

Смотрю прямо на него, ресницами своими хлопая. Задерживаю дыхание, хоть бы поверил, пожалуйста, хотя думаю, он бы мне и не дал больше. Я слишком уж худощавая, и ростом не высокая. Пусть так лучше думает чем то, что через два дня мне уже восемнадцать стукнет, и я навек забуду о детдоме и освобожусь от этих гребанных оков.

Арбатов сканирует меня взглядом еще несколько мучительных минут, словно правду пытаясь раскрыть, но потом все же ухмыляется, глядя на мои ноги. Босые. В его взгляде презрение читаю, а еще злость.

– Что ты успела стащить?

– Ничего, клянусь. Ваш амбал нас раньше…нашел.

Говорю это, и пальчики мысленно скрещиваю, чтоб он не просек про драгоценности, которые я уже в штаны спрятать успела.

– Снова врешь? Мне проверить?

– Нет, правда! Не вру.

– Где твоя обувь?

– Так я это…на улице. Разбулась.

Мне кажется, что от стыда я провалюсь под землю прямо сейчас, но нет. Жуткое урчание в животе на всю комнату доводит до предела мое смущение перед этим огромным суровым мужчиной. Не знаю, чего так реагирую перед ним, он словно насквозь меня видит, своей энергетикой подавляет, заставляя подчиняться.

Он руку свою мощную поднимает резко, а у меня инстинкт срабатывает чертов. Закрываюсь от него, ожидая удара.

– Только не бейте!

Тигр проводит пальцами по своим волосам, пронизывая меня взглядом страшным, пристальным.

– Хм…Ты видишь, что я тебя бью?

– Нет. Пока вроде не бьете.

Все также к стене жмусь, я никому тут не доверяю.

– Голодная?

Этот вопрос застает врасплох, даже не сразу понимаю, правильно ли я услышала. Не стану врать. Я такая голодная, что медведя бы съела сейчас, целиком. А запахи эти, доносящиеся от стола накрытого, дурманят и кружат мне голову.

– Да.

– Иди за стол.

Все бы ничего, вот только не нравится мне это предложение, с волками сидеть за одним столом. Не хочу так рисковать.

– Вы это…спасибо конечно, мне пора уже. Там Пашка ждет, да и время позднее. Мне спать пора, я пойду…

– Я сказал, села за стол. Живо.

Его низкий бас эхом по комнате разноситься, заставляя подчиниться. Беспрекословно. Я сажусь на самый край стула последнего, в углу стола, и не знаю, куда себя деть. Это все настолько дико для меня, что от нервов больно впиваюсь ногтями в ладони холодные. Почему-то у меня стойкое ощущение, что мы попали в логово к зверю, который накормить меня хочет перед тем, как на куски разрезать и сожрать.

Арбатов садится напротив меня, и я не дышу рядом с ним. Мне кажется это опасным. Я всегда знала, что и как делать, как выпутаться из любой ситуации, но сейчас сижу как овечка в окружении этих взрослых и невероятно опасных волков, и боюсь даже пошевелиться.

В перед глазами картошка, мясо, рыба. Нарезки разные, сыры. Фрукты заморские и еще какая-то еда, названия которой я не знаю, но выглядит очень вкусно. Рот тут же наполняется слюной, я почти умираю от голода, но не смею даже двинуться в сторону тарелок. Хватит. Я и так сегодня попалась уже. Хуже просто некуда.

Словно читая все мои мысли, Всеволод берет тарелку, и сгружает туда разных вкусностей, от которых у меня еще больше урчать в животе начинает. Он ставит ее прямо перед моим носом, заставляя исподтишка закатить глаза от этих прекрасных запахов горячей еды. Я не помню, когда последний раз ела такое, да черт, наверное никогда.

Дикаркой смотрю на него. Не знаю, чего ожидать от этого мужчины крупного. Как деревянная вся стала, боюсь пошевелиться. Вообще не похоже на меня. Все жду подвоха, глазами на всех этих четырех мужиков зыркаю. Все еще колотит меня. От страха.

– Ешь бери, никто не тронет тебя.

Низкий басистый голос, хрипотой приятной отдает. Он окутывает, заставляет меня слушаться. Его одного только.

Я беру эту тарелку на руки, на колени ставлю. Быстро по сторонам смотрю, и как только понимаю, что моя персона тут больше никому за милую душу не сдалась, начинаю уплетать за обе щеки. Господи, я настолько голодная, что сметаю почти все что мне дали, стыдливо отворачиваясь от стола. В какой-то момент кусок мяса встает поперек горла, и я позорно давлюсь им, начиная громко кашлять. Проклятье!

– Никто не отберет, звереныш, не спеши.

Едкий смешок Тигра слышу за спиной, продолжая кашлять. Закрываю лицо руками от стыда. Сказала бы я ему в ответ…Да только думаю, хуже только сделаю. Молчу лишь. Что-то не хочется мне уже есть. Осторожно кладу тарелку полупустую обратно, намереваясь свалить отсюда, по добру, по здорову, но огромная лапа Арбатова ложится на мое плечо грузным камнем, заставляя сесть обратно.

– Далеко собралась?

Он смотрит на меня сверху вниз глазами своими дикими, а я…чувствую себя птичкой, попавшей в клетку.

– Так я это…поела уже. Мне домой надо.

– Сиди. Я решу, когда тебе домой пора.

После этого Арбатов ужинает еще добрых полчаса за столом, обсуждая с этими мужиками какие-то вообще непонятные мне вещи, а я сижу и жду сама не знаю чего, но сбегать снова даже не пытаюсь. Проклинаю только, нервное, уже в тысячный раз Пашку, который бросил меня на растерзание этим волкам. Предатель. Глаза ему выдеру, как только увижу.

– За мной ступай.

Всеволод поднимается и идет на выход, даже не окинув меня взглядом. Я догоняю его уже на улице ночной, босиком ступая по холодному асфальту. Он пальто черное набрасывает на себя на ходу, и теперь еще крупнее для меня кажется. Огромный просто по сравнению с моей тощей фигурой.

Когда мужчина к черной тонированной машине подходит, по сторонам глазами быстро рыскаю. Что-то не хочется мне ехать с ним в одном авто. Да еще и таком, явно бандитском, по виду, которые только где-то в хрониках ментовских могут показывать. Он ведь и правда может завести меня в чащу какую непроглядную, да прикопать там под первой же сосной. А я молодая еще, и не жила-то вовсе. Так, перебивалась только, пытаясь не окоченеть на улицах, да с голодухи не помереть.

Стремаюсь я, назад отступаю, пытаясь улизнуть от него, но куда там. Всеволод видит меня прекрасно, видать глазами своими зелеными и страшными сканировать ночью умеет.

– Чего застыла как истукан? В машину, быстро.

– Я это…сама дойду. Дяденька, не поеду я с вами…в лес. И в ментовку тоже…не сдавайте, а?

Громко сглатываю, смотря прямо на него. Лицо сосредоточенное и серьезное, желваки вон ходят. Злится. Кажется, в эту минуту зверь как раз решает, под какой елкой меня закопать, и от этого мороз по коже проходится.

Грубые ноты в голосе Тигра заставляют судорожно втянуть холодный воздух.

– Значит так, мелочь. Если слушаться меня будешь, в лес не повезу. Ментам тоже не отдам. На этот раз. Села в машину, я сказал. Или ты босиком собралась в город ишачить пятнадцать километров?

Стою на распутье. Ноги уже окоченели от мартовского холода жуткого, а о том, чтобы босой к городу идти, так вообще, подумать страшно. Сглатываю, понимая, что он прав, медленно к дверце машины тянусь и открываю ее с трудом. Забираюсь на переднее сиденье, мгновенно согреваясь там. Честно признаться, я еще ни разу в таких машинах не ездила, поэтому дикарем смотрю на салон. Красиво тут все. Кожей пахнет и сигаретами.

Арбатов садиться за руль, и я снова невольно отмечаю, насколько он большой против меня. Мы разные, вот только я не понимаю, зачем вообще провожу эту параллель. Я никто ему, случайная воришка, пойманная на горячем за руку.

Мы едем молча по ночной улице. В какой-то момент мужчина закуривает, глубоко затягиваясь сигаретой, а я балдею, вдыхая густой запах седого дыма, сидя рядом. Я смотрю на его ладони крупные с венами и порослью темных волос, на пальцы сильные, длинные. Если кулак сожмет этими ладонями, он по размеру как пол головы моей будет. Такой по стенке размажет, и дальше пойдет. Не сомневаюсь даже.

От мужчины приятно пахнет дымом и мускусом, и я невольно вдыхаю этот аромат парфюма. Кажется, дорогой он, хотя я в этом не разбираюсь. У самой-то сроду духов не было. Зачем мне эти брызгалки, когда ждать нечего. Не надобно.

Арбатов курит, продолжая вдаль смотреть, а меня что-то завораживает в этом. Сама не знаю, что. Я уже пробовала курить, однако денег никогда не было на свои сигареты, поэтому сейчас просто не могу упустить такой шанс. Наглость – мое второе имя.

– Дайте и мне.

Он поворачивается ко мне, поднимая одну бровь вверх.

– Чего тебе дать?

– Сигарету. Я тоже хочу.

– А по губам ты не хочешь? Сиди уже, соплюха, не нарывайся.

Сжимаю зубы от злости. Какая я ему соплюха?! Жалко ему одну сигарету что ли? Сукин сын. Язык в последний момент прикусываю, чтобы не послать его ко всем чертям, ведь как раз мимо леса проезжаем. Передумает еще, не дай Бог, да прикопает у лесополосы, как и планировал изначально.

Арбатов докуривает сигарету, и в окно полуоткрытое ее бросает, а я в этот момент понимаю, что кажется, засмотрелась на него. Впервые в жизни. Не знаю чего. Просто понравился он мне. Сильно.

Мы едем долго, доезжая до самого города. В салоне уже дико жарко, поэтому я из последних сил сдерживаюсь, чтобы не сбросить с себя куртку, и не остаться в одной только футболке. Но до последнего сижу, не рискую сбросить с себя последнюю свою защиту.

– Где живешь?

Этот вопрос застает меня врасплох, так как я сама не знаю по сути, где мой дом. Ночую где придется, но обычно в конуре одной, заброшенной хате. Там не живет никто давно, но зато осталась кое-какая мебель. Крыша не течет, есть матрац старый, вода и окна большие. Не хоромы конечно, но пока что мне хватало.

Молчу, не знаю, что сказать. Нет у меня дома нормального. Детдом назвать домом язык не поворачивается, а говорить этому амбалу, где я ночую обычно, стремаюсь. Вдруг найдет еще и придушит, поняв, что обворовала я его все-таки сегодня, и не хило. Украшения те, из кабинета его, так и гремят в моих карманах, и я молюсь только об одном – чтобы он этого не услышал, так как тогда точно не жить моей шкуре голодной.

– Мой дом…он там, за углом сразу.

– Я же сказал, не сметь врать мне!

Тигр поворачивается ко мне, и я вижу взгляд его раздраженный. Черт, ну зачем я опять соврала…Поздно уже.

– Так все, пошла нахрен отсюда. И чтоб я не видел тебя больше. Ясно?

– Ясно, более чем!

Я открываю дверь, и пулей вылетаю из машины этого гада, с особым смаком хлопая ею со всей дури. Единственное, что меня радует – это кожаный коричневый кошелек, полный крупных бумажных купюр, который я тоже удачно стащила у Арбатова еще в начале нашей с ним поездки. Пусть знает, как связываться со мной.

В эту ночь я довольная бегу со своим добром наворованным до халупы, даже не представляя, что увижу Арбатова снова совсем скоро.

Глава 3

Ворованных у этого зверя зеленоглазого денег мне хватает, чтобы неделю жить как королева. Свое восемнадцатилетие я впервые в жизни встречаю с небольшим куском торта, который сама себе купила, не своровала.

За эти деньги краденные я сразу же накупаю себе кучу еды, вот только почти ничего не могу есть. Живот болит с непривычки, тошнит даже. Один только чай с конфетами могу пить, от всего остального сразу же плохо становится.

Украшения из дома Тигра я все же смогла вынести и то, каким-то чудом. Ведь он грозился обыскать меня, а я соврала, что не взяла ничего, когда на самом деле взяла, и прилично. Почти все успела схватить с той шкатулки дорогущей, пока тот амбал по имени Леха пытался Пашку выловить, а тот в окно со страху сиганул.

Я же времени зря не теряла. Колечко золотое и колье с огромным красным камнем себе припасла. Мне пригодится еще, а зверь себе еще купит, хотя похоже, что цацки эти женские были. Жены его, что ли, хотя у такого как он.ю не может быть жены нормальной, уж больно дикий он, и страшный какой-то. Тату его это, с оскалом. Брр…

В первый же день после побега я прячу эти украшения под диван, в самую мою тайную заначку, о которой только Пашка только знает, больше ни одна душа. С таким багажом мне спать спокойней, ведь я знаю, что всегда продать это смогу, и не буду мучатся снова от голода.

На обычную работу мне не приходится рассчитывать. У меня нет документов, вообще никаких, поэтому даже на роль грузчика меня не возьмет никто. Да и пробовала я уже однажды. Два года назад, когда из детдома сбежала, и все мечтала, что работу найду, да заживу как человек. Хрен там. Посмеялись только с меня, обозвав тощей беспризорницей. Обиделась я тогда, до слез прямо, и воровать начала. По черному прямо, без доли стыда. Некогда мне было стыдится, когда живот от голода болел. А я…жить просто хотела.

Я не привыкла деньгами распоряжаться, поэтому этот куш транжирю предельно быстро, и уже на вторую неделю снова оказываюсь с пустыми карманами. Голод, сволочь, тоже не заставляет себя ждать, а еще обувь. Я больше не могу перебиваться обычными шлепанцами. Мои ноги все время мерзнут, поэтому в кой-то веки я решаю честно купить себе нормальные кроссовки.

Я лезу за все той же заначкой под диван, шаря рукой по коробке с украшениями, но их там нет. Чуть ли весь диван лихорадочно не перерываю и все под ним, но с ужасом обнаруживаю, что там пусто. Нет совершенно ничего!

В голове тут же пульсирует кровь. Пашка. Это засранец сам меня обворовал, и совсем недавно, так как еще два дня назад коробка была на месте. Пашка, сукин сын! Больше некому. Только он знал об этом месте, и сейчас я готова задушить его голыми руками, вот только для начала мне найти его надо, а я его не видела с того самого дня, как кинул он меня. Паразит проклятый.

В этот день, кажется, воскресенье, я шатаюсь где-то у рынка, когда Пашку, наконец, издалека замечаю. Он стоит рядом с какими-то мужиками с черной бородой, и я чуть ли не сгораю от злости, когда вижу, как он пытается продать им мои украшения, честно сворованные у того богача с тату тигра на шее.

Я ускоряю шаг, и уже готовлю кулаки, чтобы смачно врезать Пашке по роже, но вдруг крик его слышу. Сдавленный и испуганный. Все случается так быстро, что я даже среагировать толком не успеваю. Один из стоящих рядом с Пашкой мужиков быстро вынимает блестящий нож из кармана, и ударяет им прямо в живот парня, отнимая у него пакетик с украшениями, и быстро скрываясь в толпе. Паша же орет и падает на пол, прижимая дрожащую руку к кровавому следу на куртке.

От шока я даже не знаю, что делать, лишь подбегаю к уже лежащему на земле Пашке, который руками обеими в живот впивается. С раны его кровь хлещет, пульсирует прямо, алым пятном расползаясь под курткой. В какой-то момент он кашлять начинает, захлебываясь собственной кровью, а я…стою лишь на месте, слезы горькие глотая, и не зная, как могу помочь ему.

– Пашка, дурачок! Господи, что ты натворил?! Зачем, зачем ты взял это, да еще и тут продать пытался? Ты же знаешь, это рынок, тут опасно…

– Прости Марусь. Я слабым оказался.

Мимо нас проходят сотни людей, но никому нет дела до грязных бродяжек. Я до хрипоты ору и прошу помочь хоть кого-то, но все лишь дальше идут, не замечая нас. Одна только бабушка старая на минуту задерживается из чистого интереса, но когда видит Пашку, брезгливо отворачивается и идет дальше, по своим делам.

Светлые глаза Пашки медленно закрываются, и больше я никогда не увижу их живыми. Только через час сюда приедет полиция и скорая, вот только некого будет уже спасать. Погиб Пашка, так и не успев толком пожить. Все его мечты ушли вместе с ним, так и не став явью. Я даже проводить его не смогла, в толпе быстро затерялась, смахивая горькие слезы, так как не хотела в этот день еще и в ментовку загреметь.

Корю себя. Это я должна была быть на его месте, и это меня уже должно не существовать, ведь я украла эти цацки проклятые изначально я, а не он. Я отчаянно злюсь на этого паренька белокурого, однако все же прощаю ему все. Он просто был таким же, как и я. Голодным и ничейным. Просто выжить пытался, а я…все еще пытаюсь.

Через пару дней, когда у меня уже вообще ничего нет из еды, я подумываю над тем, чтобы с позором вернуться в детский дом, однако гоню эту мысль поганной метлой. Я знаю, что там делают с молодыми девушками моего возраста. Их продают мужикам за деньги, на одну или две ночи, но девочки уже после этого не возвращаются прежними. Они приходят в новой одежде, с дорогими подарками, косметикой и шоколадками в руках. Но глаза их пустые, потухшие. Они улыбаются сквозь слезы, а я…не хочу так. Не хочу и все тут.

Я прохожусь по рынку, присматривая, чего бы взять на сегодня, хоть яблоко какое, и то сгодится, как вдруг глазами нахожу Гаррика. Этот неприятный тип лет пятидесяти заведует одним из крупных продуктовых магазинов, и сегодня он станет моей целью, и права на ошибку у меня просто нет.

Я прикладываю все свое мастерство, чтобы увести у него из под носа просто шикарную палку колбасы, но в какой-то момент от голода у меня все плывет перед глазами. Я теряюсь всего на секунду, но этого оказывается достаточно, чтобы быть позорно пойманной Гарриком за руку. Он как клещ вцепляется в меня, и кажется, еще немного, и просто напополам руку мою переломает.

– Попалась, сука малолетняя!

***

– Ай, больно! Пустите! Вы что себе позволяете? Отпустите меня!

– Карманы выворачивай, я все видел.

Гаррик выдирает из рук мою сумку, и заставляет выложить все, что я успела наскрести сегодня. Там немного, всего-то пару яблок и овощей, но этого достаточно, чтобы еще больше взбесить его. Он больно хватает меня за шиворот и тащит из прилавка в свой вагончик, который находится сразу за ним. Вокруг ходит толпа людей, но кажется, всем наплевать. Я отчаянно прошу о помощи, но прохожие так и проходят мимо. Вот и она, доброта людская, которой я еще не видела в своей жизни никогда. А нет, видела. Один раз, когда тот мужик страшный с тату тигра дал мне тарелку еды, и не попросил взамен у меня ничего.

Сейчас же этот чертов жирдяй чуть ли плечо мне не ломает, когда с силой в вагончик заталкивает, а я упираюсь как могу, из последних сил уже. Мой разум тут же включает красный свет, когда я вижу, как сально Гаррик облизывается, видя мою разорванную от его лап куртку и часть свисающей футболки, показывая черную лямку простого бюстгальтера. Я сразу понимаю, что у него на уме, и от этого чуть ли не проваливаюсь в пустоту. От страха дикого, и обиды еще. На весь мир этот гребанный, злой и чужой.

Мое сердце чуть ли из груди не выпрыгивает, когда он закрывает дверь вагончика на ключ, и я понимаю, что не смогу от него убежать. Хоть он и старый жирный тип, но он мужик, и ему ничего не будет стоять повалить меня н землю.

– Отпустите, немедленно! Я заявлю на вас, сразу же! Мой отец в ментовке работает!

– Не неси пургу, ничейная ты! Бродяжка поганая. Возмещай ущерб за ворованное, краля, отпущу тогда. Может даже продуктов дам, каких хочешь. Давай, поработай ротиком.

Гаррик опускает свою руку в область паха, а у меня тошнота к горлу подкатывает. От его слов и противного запаха меня всю передергивает. Ну и влипла же я.

Быстро оглядываюсь по сторонам в поисках иного выхода. На небольших окнах стоят решетки металлические, дверь тут только одна. Выхода нет.

От страха дышать становится трудно. Пальцы рук почему-то немеют.

– У меня нет денег, честно. – выпаливаю я, чувствуя, как сильно колотиться мое сердце. – Я все отдам, отпустите, а?

Я смотрю прямо на него в надежде, что моя жалкая тирада хоть как-то подействует на него и этот урод смягчиться, но выходит в точности наоборот.

Гаррик звереет и хватает меня за шкирку как какого-то беспризорного котенка. Он тянется своей зловонной рожей ко мне, и когда я из последних сил отталкиваю его, ударяет меня по лицу. Безжалостно и в упор.

От силы его удара у меня темнеет перед глазами и буквально на секунду я проваливаюсь в темноту, но вскоре, к сожалению, прихожу в себя. Я лежу на полу на другом краю комнаты, больно ударившись плечом о спинку стула.

– Можешь орать сколько влезет, всем все равно насрать на тебя, паршивая воровка! А не будешь послушной, вообще не выйдешь живой отсюда.

– Урод. Ты урод гребанный!

Лучше бы я молчала, да куда там. Язык мой враг мой, я давно это поняла. Гаррик набрасывается на меня словно дикий зверь, с размаху ударяя ботинком по ребрам, заставляя услышать отчетливый хруст кости. Когда я уже практически отключаюсь, он начинает расстегивать пуговицы моей куртки, и вырывать их с мясом, когда у него это не получается. После этого он на себя переключается, кряхтит, и начинает расстегивать свой ремень.

В тот момент я впервые по-настоящему прощаюсь с жизнью. У меня болит все тело, я даже пошевелится не могу. Дышу лишь поверхностно, прижимая руки к боку. Мне больно. Кажется, он сломал мне что-то.

Когда с детдома два года назад сбегала, знала что будет нелегко, но уж точно не думала, что умру вот так, лежа на полу в каком-то грязном вагончике, истекая кровью. Так тебе и надо, Маруся, меньше воровать надо было. Говорила же преподша в детдоме, что толку с меня не будет если за разум не возьмусь, видать права была. Не стала я никем. Воровкой только. Ничейной при том.

Гаррик продолжает сдирать с моего полумертвого тела куртку, пропуская мимо ушей мои слабые мычания, когда ручка его двери начинает поворачиваться. Ее кто-то сильно дергает пару раз, но когда она не поддается, дверь с грохотом сносят с петель, словно от сильного удара ногой. Замок, на который она была закрыта, отлетает куда-то в сторону, издавая звонкий звук металла.

Хоть меня сильно ударили по голове, и перед глазами все плывет, я вижу, как внутрь входят какие-то мужики. Кажется, двое. Через пелену слез я сразу узнаю их. Быть не может…Это же тот, Леха полоумный и…Черт! Только не они, только не он! Хозяин дома того, мною обворованного, Арбат. Он вальяжно внутрь входит собственной персоной, а я хочу провалиться под землю. Была одна беда, стало две. Зашибись просто.

Если Арбатов узнает меня, то живой я точно уже отсюда не выберусь. Он наверняка заметил пропажу своего кошелька, и тех побрякушек дорогих, которые я в его кабинете к рукам прибрала.

Из последних сил натягиваю сильнее капюшон на лицо и к полу прижимаюсь, чтобы эти волки не узнали меня. Я чувствую себя слабой и беззащитной, мне некому помочь. Я всегда сама за себя была, а теперь еще и без Пашки. Действительно жалкая бродяжка, которую можно ударить, можно избить и убить наверное, тоже не составит труда.

Арбатов ближе подходит, и кажется, смотрит прямо на меня. Он все в том же пальто дорогущем черном и ботинках. В этот момент я впервые жалею о том, что все еще не умерла.

Глава 4

– Господин Арбатов, гм…какая неожиданность. Извините, я…не ждал вас сегодня.

Гаррик быстро слезает с меня, поправляя свои грязные брюки и стирая мою кровь с костяшек толстых пальцев. Я же как можно дальше к стене отползаю, едва ли сдерживая глухой кашель, рвущийся из груди. От боли. Видать, Гаррик перестарался, и сломал мне все же оно или два ребра, подонок.

– Ты долг мне свой просрочил, на месяц целый, если помнишь. Часики тикают, а от тебя ни весточки нет, нихрена, Гаррик. Вот сам решил наведаться, лично проверить, как у тебя дела идут, и хорошо идут-то, насколько я вижу. Шлюхи вон дают, значит бабло водится. Одного не пойму – ты такой тупой или самым умным себя считаешь, раз подумал, что кинуть меня можно?

В воздухе пауза наряженная повисает, и я впервые слышу нотки страха в голосе Гаррика. Он боится. Арбатова.

– Господин Арбатов, мой бизнес, он плохо идет, есть сложно…

– Заткнись. Или ты отдаешь мне полную сумму долга сейчас, или уже сегодня станешь удобрением под елкой.

Гаррик медлит, ему уже трудно скрывать свой страх. Он нервно перебирает пальцами свои сальные редкие волосы, пока его взгляд на меня не падает.

– У меня сейчас нет…нет денег, правда. Стойте! Не надо рукоприкладства! Подождите, у меня есть что-то куда лучше! Вот, посмотрите сюда. Возьмите эту девчонку, строптивая, словно девственница. А глаза какие – карие, блестящие. Куколка самая настоящая. Отмыть только надо. Заберите в честь долга. Она дороже стоит на рынке, уж поверьте. Да и продать сможете по хорошей цене, если вам не понравится. Она ничейная, бродяжка дворовая.

От его слов у меня чуть ли сердце не останавливается. Гад проклятый, убила бы его прямо тут, если бы встать могла за такое. Как он посмел…предлагать меня словно товар на его прилавке. Сволочь. Сжимаю зубы от боли, с ужасом понимая, что еще немного, и я просто сдохну, не выдержит мой организм еще и такой пытки.

Гаррик отступает в сторону, чтобы меня стало лучше видно, а я лишь сильнее натягиваю капюшон, все еще бессовестно на полу валяясь, обхватив себя руками. Моя голова начинает кружиться, как только пытаюсь подняться. Ребра болят при каждом вдохе. Приходится дышать медленно и поверхностно, ловля хрипы в груди.

Хоть я и не вижу лица тигра сейчас, я знаю, он сканирует меня взглядом, своими глазами страшными опаляет. Опускаю голову ниже, пытаюсь слиться с землей, но кажется, этот трюк больше не прокатит. С ужасом замечаю, как мужчина подходит прямо ко мне. Его черные ботинки все ближе, как бы я ни старалась отползти от него подальше.

Задерживаю дыхание, когда Арбатов садится на корточки прямо напротив меня, и руку к голове подносит, одним рывком сдирая мою последнюю защиту – черный капюшон. Тут же рык хриплый и пробирающий до костей его слышу. Он узнал меня. Сразу же.

– Ну привет, крысеныш, давно не виделись.

Пищу что-то невнятное в ответ. У меня так сильно болит бок, что каждый звук с трудом дается. Губа разбитая жжет. На лице что-то липкое, явно кровь запеклась от удара. Гаррик на славу постарался. Урод.

Я решаюсь посмотреть в глаза Арбату, однако тут же жалею об этом. Ничего кроме злости и презрения в этих зеленых омутах я там не нахожу. Он меня не важнее мошки уличной считает, и это отчетливо видно по его лицу. Такому…мужественному и суровому.

Мужчина грубо рукой по моей губе разбитой проводит, а я отталкиваюсь от него, шипя словно змея. Больно. Но он сильнее. В сотню раз. За грудки меня хватает и ближе наклоняется.

– Ты все-таки соврала мне тогда, мелочь вороватая. Зря я тебя отпустил, не обыскав твое тощее тело. На мордашку твою невинную повелся, а ты шлюха просто дворовая. Тебя здесь придушить или сама и так копыта отбросишь? Как вижу, ты уже недалеко от второго варианта.

– Я не воровала…

Ловлю раздраженный гортанный смех тигра. Он не верит ни единому моему слову.

– Я тебе уже говорил, чтоб врать мне не смела. Куда украшения с моего кабинета дела?!

– Не знаю… Забрали их. Из-за них Пашку…ножом пырнули, насмерть. Из-за цацок этих ваших проклятых…

Сглатываю, когда вижу как кулаки Арбатова сжимаются. До хруста. Черт, лучше бы я молчала. Этот зверь страшнее Гаррика будет, в миллион раз. Гаррик просто пешка рядом с ним, жалкая тень безвидная.

Взгляд Арбатова как у хищника дикого, и кажется, он убьет меня прямо тут. Одного его удара хватит, чтобы я навсегда уснула. Сном спокойным и мертвым. Закрываю руками голову, когда мужчина наклоняется ко мне. Боюсь его.

– Значит так, зверушка. Я говорю один раз, а ты слушаешь. Я забираю тебя сейчас. Отныне ты мне принадлежишь. Будешь отрабатывать долг Гаррика полмиллиона, а после свой долг, еще восемьсот тысяч за ворованные вещи. Отпущу, когда расплатишься. Вздумаешь сбежать, найду и продам. Прямо по адресу. Ты вон и так я вижу, уже практикуешься.

– Чт…что?

Не понимаю, что он говорит. Как это, принадлежу ему…

– Леха, забирай нашего найденыша.

– Уже?

– Да, давай паковать, пока копыта не отбросила. И так вон, еле дышит уже, а ей еще долг мне отрабатывать.

Услышанное словно ледяной водой меня обливает. Какая еще собственность, какой долг?! Да я таких денег не то, что в глаза не видала, не снились они мне даже. Не могу поверить в это, этого быть просто не может. Уж лучше в тюрьму поганую меня пусть отправит, но не себе забирает. Нет…

Я и пикнуть не успеваю в ответ, как Арбатов поднимается, и не обращая внимания на мои мычания, выходит из вагончика, больше ни разу так и не взглянув в мою сторону. Вместо него ко мне подходит Леха этот двухметровый, который тогда еще застал меня в доме Тигра, и за руку больно хватает. Он и сейчас не церемониться со мной, подхватывая на руки с пола резко, словно мешок с картошкой берет.

– Иди сюда, малая.

Невольно вскрикиваю. У меня болит все тело, однако это все ерунда по сравнению с тем, чей собственностью я только что стала, и какого размера долг нажила. Впервые чувствую слезы на щеках. От страха.

В какой-то момент Леха уж очень сильно задевает мой бок рукой, от чего я резко вздрагиваю, и кажется, отключаюсь.

***

Я совсем не помню дороги, и прихожу в себя в какой-то темной конуре, где кажется, даже нет окна. Это похоже на подсобку с брошенной туда маленькой раскладушкой и матрасом. Я сижу прямо на ней, а точнее лежу, подобрав под себя ноги.

Как только встать пытаюсь, с ужасом обнаруживаю, что у меня жутко болит бок, а еще одна моя рука не шевелиться. Я что…черт! Что, что это такое?! Меня наручниками к батарее приковали! Он это сделал, монстр с тату тигра на шее!

Отчаянно пытаюсь вырвать руку от железных оков, освободиться, но куда там. Хоть я и худая, этот зверь специально наручник потуже скрепил, и я выберусь из него только если ладонь сама себе сломаю. Сукин сын!

Звонкий стук металлических наручников о батарею провоцирует у меня жуткий страх, но куда хуже мне становится тогда, когда я обнаруживаю, что лежу под одеялом почти голая! Я в одних трусах и лифчике лежу, а ребра мои несчастные перемотаны чем-то. Бинты что-ли какие-то. Тугие. Черт, что этот гад сделал со мной, где я?

Воздуха становится мало, особенно от этого маленького замкнутого пространства. Да, у меня есть страхи, несмотря на то, что много дней на улице провела. И замкнутая тесная конура без окон как раз один из них.

– Помогите! Сволочи…Кто нибудь, выпустите меня отсюда. Ей, вы слышите, немедленно отпустите меня!

Тишина в ответ парализует, и кажется, я сейчас умру прямо тут. Стены на мозги давить начинают, мне становится все хуже.

– Эй! Ну хоть кто-нибудь…Суки!

Кажется, еще немного, и я бы голос сорвала. Я орала изо всех сил, истошно колотя наручниками по батарее, и к счастью, спустя пару часов это подействовало. На меня обратили внимание, однако оно было совсем не таким, какого я ждала.

Затихаю, когда дверь резко отворяется, и я вижу в ней зверя огромного. Арбатов. Он стоит у порога, облокотившись о дверь спиной. На нем идеально выглаженный синий костюм с белой расстегнутой на две пуговицы рубашкой. Выглядит так, словно на парад собрался. Бизнесмен хренов, или бандит, мне уже все равно. Я убить его готова за что, что приволок меня сюда.

– Чего ты орешь, зверек?

– Сволочь, маньяк! Отпусти меня немедленно, не то пожалеешь! Ты не знаешь с кем связался, мои родители найдут тебя, и засудят, и…

Я ору из последних сил, срывая голос и прикладывая руку к боку, который очень сильно болит, но даже среагировать не успеваю, когда всего за секунду этот хищник преодолевает расстояние между нами, вплотную оказываясь передо мной. Арбатов заставляет меня вжаться в стену спиной от страха. Я задерживаю дыхание, когда он резко обхватывает своей огромной ладонью мое лицо, и больно впивается сильными пальцами в щеки. Его глаза такие зеленые. Как у дикого зверя.

Этот мужчина взрослый и очень опасный. В его взгляде смерть только читаю. Я слишком близко, опасно и так…странно как-то. Запах его парфюма улавливаю, и не могу не признать, что он привлекает меня. Вдыхать его хочется, снова и снова.

– Во-первых, для тебя я Всеволод Генрихович, зверушка. Ко мне только на “вы” можешь обращаться. Во-вторых, нет у тебя никаких родителей, Мария. Ты из детдома сбежала два года назад. Отец неизвестен, мать погибла, когда тебе было четыре года. Ты сирота. Никому нахрен не нужная. Я ничего не упустил?

Я затихаю. Откуда он все это знает…

– Это вообще не ваше дело! Не смейте лезть в мою жизнь! Почему я голая, и в бинте этом?! Вы что… трогали меня?

От одного только предположения слезы собираются в глазах, а тигр смеется, показывая свои белые зубы, а точнее оскал звериный, страшный. Он руку свою убирает от моего лица, а я все еще чувствую ее на коже. Огнем пылает вся.

– Да кому ты нужна, мышь дворовая. Ребра лишь сложил твои в кучу, пока ты в отключке лежала. Сейчас бы не такая боевая была. Выла бы от боли. Сломаны они у тебя.

Молчу. Про ребра как-то даже не переживаю сильно. Били меня по ним и раньше, заживало как на собаке. А вот от того, что Арбатов касался меня, пока я была без сознания, холод проходится по спине. Тот, арктический, или как там его называют…Самый суровый из всех.

– Значит так, воровка. С сегодняшнего дня мы заключаем с тобой договор, в котором ты обязуешься свой долг мне отрабатывать. Полностью.

Хватаю ртом воздух, руками сжимая одеяло. Мне страшно. Я не знаю, чего ожидать от этого мужика огромного, но даже не думаю показать ему, какого мне. Не дождется.

– Какой долг… Как отрабатывать? Да чего вы хотите от меня, спать с вами, да? Этого хотите?

Громкий раскатистый смех разливается по комнате. Арбатов смеется с моих слов, показывая белые зубы. После смотрит на меня, и снова смеется, словно я сказанула что-то невероятно смешное и нелепое. А мне совсем не до смеха. Вот ни на чуточку даже.

– На себя посмотри, от тебя как от помойки несет. И да, я не трахаю детей. Ты будешь на меня работать, зверек. Делать все что скажу, беспрекословно. Свой долг отрабатывать. За каждую провинность долг будет расти, поэтому поосторожней с моими вещами. Спать будешь здесь, и чтоб без надобности я не видел тебя.

– Что? Нет, отпустите немедленно! Я не хочу в этой конуре сидеть!

Пытаюсь вырваться от наручников, но кожа уже слишком сильно щиплет. Вижу кровавые следы. Черт, кажется, я поранила сама себя.

– Можешь брыкаться сколько влезет. Тебе это ничем не поможет.

– Вы не можете…не можете так поступить со мной!

Слезы предательски подступают к глазам, я не играю. Это правда мои слезы. Натуральные. Искренние.

– Могу.

Его голос стальной и низкий. Всеволод не играет со мной, и мне страшно от этого. Совсем не до смеха от его интонации. Так только с уголовниками разговаривают, как он со мной. Как палач перед казнью.

– Слушай меня внимательно, крысеныш дворовой. Ты не в гостях и не дома. Я купил тебя у Гаррика как товар на базаре, как вещь, поняла? Если я захочу, уже сегодня ты вернешься и ляжешь под него, раз так уж хочешь свободы. Я забрал тебя качестве откупа за долг, так что отработаешь все, до копейки. Вдобавок ты посмела обворовать меня, притом дважды, взяв особо ценные мне вещи, а долгов я не прощаю никому. Ты могла вернуть мне все это миллион раз, но не стала, за что тоже будешь расплачиваться. Завтра поедешь к врачам на осмотр. Не хочу принести в дом заразу вместе с тобой.

– Что…что?! Какие врачи, нет!

– Молчать. Как миленькая пройдешь терапевта, стоматолога, инфекциониста и гинеколога.

– Гинеколога?! Да вы сумасшедший! Ненормальный просто, сукин сын!

Вскрикиваю громко, когда резко получаю по губам от него. Огнем жжет. Больно. Чертовски больно. Я тут же затихаю, прикладывая руку к лицу. Тигр вовсе не шутит со мной. Он правда можешь сделать все, что ему угодно.

– Еще раз в моем присутствии матом будешь ругаться, рот вымою. С перцем. В моем доме ты должна вести себя прилично, а не как дворовая падаль, иначе отправишься в колонию, которая и так по тебе давно плачет. И поверь девочка, я тебе такое дело насобираю, что ближайшие двадцать лет не выйдешь оттуда.

– Ненавижу…Ненавижу вас!

Шиплю тихо на него змеей, роняя слезы, и уже продумывая, как буду убивать Арбатова. Смачно и особо жестоко.

– Отпущу на волю, как только отработаешь долг. Полностью. И да, твое шмотье я сжег. От него воняло как от помойки. Это будешь носить, когда сама отмоешься.

Он бросает на матрац пару футболок огромных размеров и спортивные брюки. Явно со своего барского плеча.

Вытираю быстро нос и глаза от слез соленых, да что ж такое. Давно я так не расклеивалась. Да никогда, наверное. Вот только не хочу реветь перед зверем этим, ему все равно плевать, что там бродяжка чувствует. Я лишь воровка для Арбатова, грязная оборванка. А он для меня… дьявол в человечьем обличии.

– Выходить за пределы дома запрещено. Кроме меня в нем также живет моя женщина Лиза. Ее не трогать. Мои дети уже взрослые, они тоже иногда заходят. Для всех ты должна быть незаметной тенью. Меня слушаться беспрекословно, делать что скажу. И самое главное – он так смотрит на меня, что я аж назад отодвигаюсь – никакого больше воровства. Если я еще хоть раз такое дерьмо замечу, выпорю ремнем. Будет больно, обещаю.

Пытаюсь переварить сказанное тигром, однако это просто не помещается в моей голове. Лишь смотрю в глаза его зеленые, ресницами черными обрамленные. Лицо его суровое такое, и такое…Убила бы!

Замираю от страха, когда мужчина наклоняется ко мне, руку мою бедную осматривая, а после слышу щелчок, и наконец, могу растереть раненое запястье. Он расстегнул наручники, однако теперь моя спесь поубавилась, и я не рискую наброситься на того, кто может свернуть мне шею одним движением руки.

По его интонации военного, и удару по губам за мат я хорошо понимаю, что возиться со мной тут никто не собирается. Он холодный, суровый и жестокий зверь. Я кожей чувствую его мощь, этот мужчина очень опасен, и это не какой-то там Гаррик с рынка. Всеволод силен и страшен. Он не пощадит меня, и играть со мной не станет.

Мужчина отстраняется от меня, и уже у двери я осмеливаюсь впервые окликнуть его, по имени.

– Всеволод…Генрихович! Сколько…сколько времени я буду отрабатывать вам этот долг проклятый?

Мужчина останавливается и смотрит на меня в упор, заставляя задержать дыхание.

– Год. После этого вернемся к этому разговору.

Я не успеваю крикнуть ему пару ласковых в ответ, как дверь с грохотом закрывается. Слышу щелчок ключа. Он закрыл меня тут, закрыл!

Всхлипываю. Этого я точно не ожидала. Ну неделю там, ну месяц, но уж точно не год в лапах этого зверя. Не год!

Всеволод Генрихович Арбатов. Это имя клеймом у меня в мозгу выжигается. Я теперь его. Должница, собственность…а на деле просто вещь. Даже в страшном сне я не могла предположить, что воровство мое безобидное таким адом закончиться для меня.

Обнимаю колени острые руками холодными, и опускаюсь на матрац, заливаясь горькими слезами ненависти к этому зверю проклятому. Зачем он кормил меня тогда? Лучше бы сразу взял и убил. Меньше мучилась бы теперь.

Глава 5

Я не знаю, сколько времени проходит, но кажется уже ночь. В этой темной будке нет ни единого лучика света или часов, чтобы я хоть как-то ориентировалась, и это сводит меня с ума.

Кажется, я провожу здесь не меньше суток. Одно только успокаивает – мне не хочется в туалет, так как я давно ничего не ела и не пила, так бы даже не знаю, что бы делала. Тут не то, что туалета нет, даже какой-то альтернативы поганой не предвидится.

В эту ночь я не могу сомкнуть глаз. Эта конура, где меня поселил Арбатов, очень маленькая, а главное – в ней нет окна. Мне трудно встать из-за сильной боли в ребрах, так что я вынужденно пластом лежу на матрасе, чувствуя себя…побитой. Но даже не это печально. Хреново то, что мне все время кажется, что воздух в этой будке скоро закончится, и я тут просто копыта отброшу, так и не дотянув до утра.

Превозмогая жжение в груди, медленно поднимаюсь, и беру вещи тигра. Скрепя зубами, все же напяливаю их на себя. Все равно лучше, чем в одних только труселях и бинте широком на груди шастать. Штаны и футболка оказываются просто огромными на меня, поэтому мне приходится их завернуть чуть ли не вдвое, чтобы они не спадали с моей тощей фигуры.

Кажется, ненадолго я все же отключаюсь, так как из транса меня выводит скрип ключа, и звон открывающейся двери. Вскакиваю на этой жутко скрепящей раскладушке, совершенно забыв о том, где я нахожусь, и тут же кривлюсь от острой боли в боку.

– Кто здесь?

Подбираю одеяло выше, видя одну только тень огромную у двери. Тигр. Он пришел за мной, и от этого мороз проходится по спине.

– Жду тебя на улице через пять минут.

– Зач…

Мой ответ никого не интересует. Арбатов лишь хлопает дверью, и идет дальше по коридору. Я отчетливо слышу его тяжелые удаляющиеся шаги.

Поднимаюсь на кровати, шипя, и сразу же пальцами в бок впиваясь. Как же болит, кажется, даже больше чем вчера. Сволочь, Гаррик! Он так сильно ударил меня ботинком, что я еще долго буду его вспоминать с острым желанием задавить этого мерзкого типа голыми руками.

Опускаю ноги босые на пол холодный. Носков мне никто так и не предложил, а я и не просила. И не буду. И так сойдет. Вон, всю зиму практически без них обходилась, одни только кроссовки были, и те…по дурости оставила. Не найти уже теперь их.

Держась за стену рукой, медленно выхожу из своей камеры, чисто примерно ориентируясь, где тут выход. Кажется, этот тот самый дом, в который мы с Пашкой залезли тогда еще, только первый этаж. Ах, бедный Пашка, лучше бы меня прирезали, вот честное слово, и не пришлось бы теперь долг этот проклятый отрабатывать мужику этому страшному с тату тигра.

Спустя пару минут все же доползаю до улицы, и вижу черную машину моего тюремщика. Она заведена уже. Мужчина рядом стоит, облокотившись о нее спиной, и курит. Он глубоко затягивается, выпуская дым через нос, и что-то завораживающее я ловлю в этом, что-то такое близкое, но…Нет. Этот подонок просто своровал меня. Гад! Быстро голову опускаю. Зачем вообще пялюсь на него, он же вещью меня своей считает, вот зачем?! Дура потому-то.

– Садись.

Маюсь, но даже не думаю двигаться, пока не узнаю его намерения, и они точно не благие.

– Это…куда вы отвезете меня?

– В клинику.

– Зачем? Я это, не заразная. И вшей у меня нет. Честное слово.

– В последнем сильно сомневаюсь. Села в машину, живо.

Вроде и не очень обидное сказал, а мне больно. Нет у меня вшей никаких, и не было отроду. С чего он вообще это взял? Что, раз бродяжка, так сразу вши что-ли?!

Превозмогая боль, залезаю в автомобиль этот огромный на переднее сиденье. Тут же ловлю сильный запах кожаного салона и обхватываю себя руками. Мне и холодно, и как-то боязно, а еще необычно. Я не ездила в таких тачках дорогих. Я вообще не ездила в машинах, кроме того раза, когда тигр меня вечером до города подвозил, а я…его кошелек по-тихому подрезала.

Сейчас же я снова еду с ним наедине, смотря на руки мужчины. Сильные и крепкие. Ладони крупные, на кисти волосами покрытые. Он руль ими обхватывает, смотрит на дорогу сосредоточенно, а я…на него взгляды бросаю. Мне чего-то хочется пялиться на него, как полоумной. Я и есть, сумасшедшая, наверное, раз смею любоваться тем, кто вещью своей меня считает.

Арбатов не говорит больше ничего, а я и не спрашиваю. Слишком много чести. Для него.

Спустя полчаса мы доезжаем. Как только машина паркуется у какого-то огромного здания, и мой тюремщик выходит, я сижу, не смея двигаться. Я еще никогда не была у врачей, и знаю только понаслышке, что они либо убивают, либо боль несусветную причиняют. Ах да, еще ж на органы сдают. Больше ничего. И вот не хочется мне идти к ним, вот совсем не хочется.

Поворачиваю голову, когда напротив своей двери вижу Всеволода Генриховича. Он взглядом меня своим сверлит, суровым и страшным, показывая на часы. Когда я никак не реагирую, он резко сам двери открывает, недовольно пальто свое поправляя. А я… лишь дальше в салон пытаюсь залезть от страха, но куда там. Сильная лапа тигра не дает мне и с места сдвинутся, сразу же беря в свои тиски.

– Куда ты собралась, зверушка? Выходи давай.

– Я не хочу, пожалуйста! Ну сходите сами!

– Вышла, я сказал. Живо. Мы тебя к врачам привезли, не меня.

– Я не буду. Не буду!

Кажется, мои вопли слышали все во дворе этой клиники, а также в ее огромном холле. Я даже пикнуть не успеваю, как Всеволод Генрихович с молниеносной скоростью на руки меня подхватывает и несет прямо в здание, никак не реагируя на мои причитания и проклеены. Конечно, в его адрес.

– Пустите! Немедленно отпустите меня, аа, мама!

Я ору и вырываюсь из его захвата от страха дикого, однако одновременно с этим мне почему-то нравиться оказаться в его крепких руках. Таких сильных, больших, могущественных. А еще от мужчины снова так приятно пахнет, что я невольно вдыхаю этот аромат, и чуть ли глаза не закатываю от удовольствия. Но даже оно быстро заканчивается, когда тигр заносит меня в какое-то помещение с жутким смрадом спирта, и на кушетку небрежно бросает, точно куклу пластмассовую.

Я быстро по сторонам оглядываюсь, обхватывая себя руками. Малейшее движение или глубокий вдох заставляют стонать от боли в груди. Да что ж такое?

– Сиди тут. Ни шагу, ясно?

– Нет, не ясно! Какого черта я тут делаю, вы можете мне пояснить?!

Конечно, никто даже не собирался мне отвечать. Этот гад просто разворачивается, и выходит, захлопывая за собой дверь, бросая, что называется одну среди минного поля.

Тут все белое и блестящее от чистоты. За стеклянные шкафами какие-то бутылки стоят, бинты, а еще шприцы. Господи, мне уже кажется, что меня тут просто на части разрежут. Отдельно голова будет, отдельно почки. Мне страшно. Я никому тут не доверяю, и Арбатову в особенности. Холод собачий в этой комнате заставляет съежиться. Боже, неужели это и есть операционная?

Спустя несколько минут Арбатов все же возвращается, притом не один. С ним женщина какая-то средних лет заходит. По ее белому халату и шапочке накрахмаленной понимаю – врачиха.

– Виктория, осмотрите эту… гм, особу. Полностью.

– Особу?! Какая я вам еще особа?

Вскрикиваю так громко, что бок тут же простреливает новая волна боли. Морщусь, даже кашлять начинаю. Гребанный Гаррик. Гад.

– Молчать. Рот закрыла и сиди спокойно.

Его голос. Точно командирский, все приказы мне раздает. Ненавижу! Хмурюсь и отворачиваюсь. От тигра подальше.

Докторша взглядом меня сразу окидывает. Презрительным и цепким. Не нравится она мне. Точно органами торгует.

– Предыстория есть?

– Семнадцать лет. Побои недавно были, вполне возможно, что и проституция случалась. Бездомная.

– Что? Да я не проститутка никакая, и не бездомная! И не бил меня никто…сама я. Упала. И вообще, восемнадцать мне, уже неделю как стукнуло!

Отползаю назад на кушетке, когда докторша прямо ко мне подходит, пристально осматривая мою голову. Вскрикиваю, когда она какую-то хрень достает из кармана халата, и начинает мне светить ею в глаза, буквально, выжигая их.

– Аа! Че вы делаете, с ума сошли? Черт, да вы мне глаза выжжете так!

Отворачиваюсь, волосами прикрыться пытаюсь, но куда там. У этой докторши цепкая хватка, и она лишь продолжает свой осмотр.

– Ты не в полиции, девочка, можешь не лгать о побоях. Никто тебя не обвиняет ни в чем. Сейчас тебя беспокоит что-то?

– Нет. Да хватит светить уже на меня! А то ослепну скоро от фонаря вашего.

Бубню себе под нос, пока суровый взгляд Всеволода не ловлю. Черт.

– Господин Арбатов, пока можете выйти, чтобы нашу пациентку не смущать. Я сама разберусь. По врачам повожу. Все сделаем.

5.3 Врачиха говорит так, словно меня вообще тут нет. А я есть, вообще-то. Только не понимаю я ничегошеньки.Что сделаем-то? Что?

Арбатов коротко кивает и выходит, и если до этого в его присутствии мне было страшно и неловко, то когда он покидает палату, и я наедине с врачом остаюсь, становится еще хуже. В моем больном сознании тут же всплывают воспоминания интернатских детей о тех несчастных, которых на органы разбирают, и продают потом. Становится не по себе, и я затихаю. Затаиваюсь, ожидая любого удара. В спину там, ну или по голове.

Докторша снова подходит ко мне, благо, на этот раз без фонарика. Она голову мою зачем-то начинает осматривать пристально, руки, ноги, а затем и живот. Да чего она хочет?

– Не бойся, ляг спокойно. Дай просто осмотреть тебя. Я врач.

– Нет! Не трогайте меня. Я вам не зверушка для опытов!

Машу руками, не давая ей приблизится, и одновременно с этим стараясь утихомирить свое бешеное сердце.

Кажется, глаза этой врачихи уже на лоб чуть ли не лезут от моей строптивости, но ее терпение очень быстро заканчивается.

– Значит так, девочка. Или ты сама успокаиваешься, или я зову господина Арбатова, и дальше осмотр мы проводим в его присутствии.

Это действует на меня лучше всякого успокоительного. Мгновенно прямо срабатывает. Одна только мысль о том, что Всеволод Генрихович увидит меня без майки, заставляет сердце биться чаще. Ну уж нет. Нет!

– Умница. Сними футболку и ляг спокойно.

Делаю, что она говорит. Врачиха сводит брови и осматривает мой живот, после чего помогает снять эту чертову повязку с груди, и прощупывает чуть ли не каждое мое бедное ребро.

– Ай! Больно, хватит!

Она каким-то образом нащупывает самую болезненную точку на одном из моих ребер, вызывая этим просто адское ощущение боли у меня, от которого аж в глазах темнеет.

– Ногами били?

Опускаю голову. Почему-то мне стыдно за это. Очень.

– Да.

– Куда еще били?

– По голове один раз. Кулаком. Но вы не думайте, мне и в детдоме прилетало иногда. Нормально все со мной. Всегда как на собаке заживает, правда.

Черт, лучше бы молчала, так как чего-то мне не нравится реакция этой врачихи. Все в блокнот свой записывает, каждое слово мое сказанное, и это заставляет напрячься еще сильнее.

После этого осмотра заходит медсестра, и еще час водит меня по разного рода докторам, от которых у меня мороз по коже. Они смотрят на меня как на мышь подопытную, а у зубного я вообще, кажется, провожу битых два часа в этом жутком кресле, пока он какие-то пломбы мне не трамбует в зубы. Ужас просто!

Но нет, самое пекло начинается у гинеколога, где я вообще впервые в жизни оказываюсь, и даже не представляю, насколько больно он “там” ковырятся будет. Оно только радует – гинекологом женщина молодая оказывается, и как мне кажется, действует осторожно.

– Сейчас осмотрю вас, лежите спокойно, ясно?

– Ага. Ой, вы че делаете, руки уберите! Уберите!

– Вы что, первый раз у гинеколога? Это не больно совсем. Не бойтесь.

Господи. Такого унижения и кошмара я уж точно еще не проходила. Докторша осматривает меня ТАМ в перчатках своих белых, прямо между ног, а я сгораю от стыда.

– Девственница что ли?

– Чего?

– Опыт интимный был?

– Нет. Не было. Ну хватит уже, отпустите!

– Хорошо. Все, можете одеваться.

Это просто выше моих сил. С облегчением вздыхаю, когда наконец-то она отпускает меня, царапая свое заключение.

– Мария, как давно у вас начались менструации?

Этот ее вопрос меня в ступор ставит. Нашла что спрашивать.

– Мм…их нет.

Брови докторши быстро ползут вверх.

– Ну…то есть, вроде были, а потом пропали. Короче, хватит мучать меня. Сейчас их нет. Давно уже.

– Ладно-ладно. Не переживайте так сильно. Так бывает. Вы как вообще питаетесь?

– Нормально питаюсь. Чем придется, обычно. Но стараюсь не голодать больше двух дней.

Пытаюсь улыбнуться ей, но выходит слабо. Корю себя. Снова не то. Не такой ответ она услышать хотела, а я…не знаю, что сказать и как правильно.

– Ясно. Хорошо, можете идти.

Выхожу из этого пыточной, и уже думаю что кошмар закончился, но не тут то было. Адский ад приходит, когда мне кровь начинают брать из руки. Это просто невыносимо. Я такого вообще ни в жизни не видела, и от этого сумасшествия раза три чуть ли сознание не теряю прямо на стуле.

До чего же больно, кожу жжет невыносимо! Едва ли выдерживаю эту пытку и кажется, меня держат еще две медсестры, пока наконец, всю кровь мою не выпивают. Результатов этих анализов жду еще битый час, маясь в коридоре. Кровопийцы проклятые.

Самым безобидным оказывается УЗИ живота, однако я пугаюсь этого аппарата долбанного, поэтому едва ли выдерживаю процедуру. Последнее, что мне делают – хрень под названием рентген, после чего я получаю снимок своих ребер и заключение врача: “Закрытый перелом третьего ребра справа, трещина четвертого ребра справа”.

Сжимаю зубы. Понятно теперь, чего так болит. Ну да ладно, я и раньше получала, не меньше. Отлеживалась как-то сама. И теперь пройдет.

Отдаю все эти бумажки докторше Виктории, она сканирует их, а после выписывает мне целую простыню каких-то назначений.

– Что это? Я что, больная?

– Ничего серьезного, но твой организм истощен девочка, на пределе уже, можно сказать. Тебе диету надо соблюдать, перестать есть что попало. Отлежаться несколько дней обязательно. Значит так, я выписываю тебе витамины, кальций, минералы. Будешь пить каждый день. Каждый, поняла меня?

– Ага. Как уж тут не понять-то. Вот только, наверняка, это целое состояние стоит, а у меня нет денег на все это. Так что можете себе оставить этот листочек, или кому-то другому подарить. Мне не надо.

– Мария, выйди за дверь.

Ни с кем не спутаю этот стальной голос. Арбатов. И как давно он стоит за моей спиной? Оборачиваюсь, и тут же на шаг назад от него отскакиваю. Он слишком высокий и большой. Пугающий. Его энергетика не дает мне нормально дышать.

– Я не уйду. При мне говорите.

– Я сказал ждать за дверью. И без глупостей. Охрана у входа стоит.

До последнего упираюсь, пока Арбатов за руку больно меня не хватает, и буквально не выволакивает за дверь. Я же только и успеваю, что обхватить зубами его ладонь, но все равно оказываюсь бесцеремонно выставленной в коридор. Гад. Конечно, мне не равняться силами с ним. Он просто огромен, зол и невероятно силен.

Приходится ждать Всеволода Генриховича еще добрых десять минут. Он выходит словно с маской на лице. На его самодовольном строгом фейсе не написано ничего, не прочитать вообще ни одной эмоции. Одно только замечаю – он держит в руке заключение врачихи, снимки моих ребер, а также целую простыню ее назначений. Тех самых, которые мне выписывали.

– Ну что, убедились, что я не заразная?

– Я бы так не сказал.

– В смысле? Что там такое?

Сердце пропускает пару ударов.

– Надо еще кое-то было проверить.

– Что?

– Анализ на бешенство сдать, зверек. Ты укусила меня. Еще раз посмеешь наброситься, сломаю челюсть.

Показывает свою ладонь огромную, а на ней виднеются кровавые следы от моих зубов. Становится стыдно от своего поведения, но в то же время я не жалею. Он сам напросился! Но про челюсть все-таки запоминаю. Я знаю, Арбатов не шутит. Он на все способен. Губа вон, до сих пор болит от его удара.

Всеволод Генрихович быстро ступает вперед по коридору, и я едва успеваю следовать за ним. Выходим на улицу. Молча иду в машину. По пути Арбатов заезжает в какую-то аптеку, а потом везет меня в тюрьму, по совместительству являющуюся его домом.

В этот же день начинается первый день заключения, моего отрабатывания долга, и я не знаю, чего ожидать от того, кто вещью меня своей считает. А самое главное – я даже не представляю, как именно буду ему отрабатывать этот долг проклятый, вот только чует мое сердце – на этот раз не отделаться мне легким испугом.

Глава 6

Домой едем молча. Я все еще потираю руку, обколотую этими жуткими иголками. Ненавижу его. Это все Арбатов. Он закомандовал, и меня пол дня в этой клинике мучали. Что еще он для меня придумает, даже думать страшно.

Когда в его доме оказываемся, Всеволод Генрихович меня прямо до камеры моей доводит, и одним махом сваливает все эти назначенные для меня пилюли прямо на матрац.

– С этим сама разберешься. До вечера чтоб ужин был приготовлен. И душ прими, воняешь как помойка.

Сжимаю кулаки. Как же мне хочется самой накормить его этими пилюлями, а потом утопить в этом же душе. Молчу, волком смотрю на мужчину. Едва сдерживаюсь, чтобы не отправить его к черту. Честно, из последних сил.

– На. Ребра туго надо заматывать. Будет что-то критичное, Лехе набирай. Телефон на столе в гостинной есть. И чтоб без фокусов, зверек, а то долг твой неизмеримым станет.

Арбатов бросает мне бинт какой-то широкий, и я ловлю его прямо на лету. Ненавижу его. Со всей дури замахиваюсь в него этим бинтом, но попадаю только в закрытую дверь. Сволочь! Гад проклятый!

Когда выползаю в коридор, тигра уже и след простыл. Он уехал, оставив меня одну в этой тюрьме с видом королевских хором.

Прислушиваюсь к звукам. Кажется, я одна в доме, нет тут больше ни души. Кое-как доползаю на второй этаж, и с третьей попытки все-таки нахожу душ. В одной из комнат есть, и кажется, это комната для гостей, только не про мою душу это. Меня тигр вон в какой конуре поселил на первом этаже, без окна даже. Куда там, не в гостях ведь я, сам сказал.

На полке в ванной нахожу целое море каких-то пахучих пузырьков, и на себя выливаю добрую треть из них. Как же пахнет приятно, сладкой вишней. Полной грудью вдыхаю этот запах, он нравиться мне, но честно говоря, аромат духов Арбатова мне нравиться больше. Сильно больше.

Эта штука, которую я втираю в свою кожу, оказывается очень мыльной, поэтому пену с тела я смываю еще добрых пятнадцать минут. Особенно трудно оказывается вымыть волосы, так как они густые у меня и тяжелые. С детства такие, но я привыкла. Все прятала их только, притворяясь мальчишкой. Так безопаснее, правильнее. Никто на парня не наброситься лишний раз, никто не будет приставать. Это спасало меня во многих ситуациях, вот только не спасло от Арбатова.

Приняв горячий душ, в кой-то веки чувствую себя чистой, и мне нравится это ощущение. Очень.

Вытираюсь полотенцем, и в зеркало смотрю на себя. Черт, еще хуже стало за последнее время. Кости вон торчат уже, ребра худые выпирают, а что самое паршивое – синяки. На правом боку два огромных синих развода. Сука. Гаррик на славу постарался, когда метелил меня ногами.

Кручу бинт этот проклятый в руке минут пять, но так и отбрасываю его в сторону, не замотав на груди. Незачем он мне. Так заживет. Само. Как обычно.

Надеваю чистые штаны и футболку моего тюремщика, сразу же утопая в них, но в тоже время прислушиваюсь к их запаху. Такой же как у него. Сильный, дурманящий, кедровый. Мне нравится этот аромат, он будоражит меня, а Всеволод Генрихович пугает. До невозможности просто. Не понимаю я, чего он за долг этот так взъелся. Да у него денег этих вагон, видно же. Дом этот огромный, псы цепные в охране, машины дорогущие. Чего так за цацки какие-то печется, неужто жены его. Хотя… я не видела что-то кольца на его руке, но женщина, насколько я понимаю, тут живет. Да, точно, он же говорил. Хорошо устроился. Гад.

Громкое урчание в животе выдает мой двухдневный голод. Я есть хочу, очень сильно, аж жжет уже все внутри. Спускаюсь на первый этаж и блуждаю по огромному холлу, пока все-таки не нахожу кухню. Опасливо оглядываюсь, но убедившись, что никто тут за мной не следит, начинаю рыться в шкафчиках, ища хоть что-то съестное. Мне уже все равно что, хоть кусок хлеба, и то сойдет, я вообще не переборчива.

Но дома у Арбатова оказывается целый склад вкусностей. Печенье, шоколадки, зефир, и даже мармелад есть. Много мармелада. Я ела его всего один раз в жизни, своровав у одной нерадивой продавщицы, но эта штука оказалась такой вкусной, что я решила: мармелад и есть мое самое любимое блюдо из всех. Лучше просто быть не может.

Отлично. Щедро загребаю все это добро себе за пазуху. Особенно мармелад. Его я весь забираю, все пять коробочек, и несу этот клад прямо в чулан. Достаю свои припасы, съедаю одну шоколадку и коробку мармелада, чуть ли не мурча от удовольствия. Все остальное бережливо прячу под матрац. Не знаю, чего так делаю, привычка просто. Я всегда все прячу под матрац, если добываю чего-то поесть. Сегодня я сытая, а завтра будет новый день. Есть мне то надо тут что-то, не с голоду ж помирать.

Прислушиваюсь к звукам. В доме все еще тихо, поэтому я наглею, и снова иду на кухню. Не одним же сладким мне питаться. Если я думала, что у Арбатова дома много только сладостей, то я сильно ошибалась, ведь когда открываю холодильник, просто прихожу в восторг. Он доверху забит едой, самой разной! Я вообще такого никогда не видела, только на витринах магазинов. Кажется, тут целый гастроном собрали, и у меня уже слюнки просто текут.

Набираю себе мяса и овощей побольше из холодильника, сыр, колбасу, хлеб и еще кучу всего. Тащу все это добро на стол, особо не церемонясь с сервировкой. Я голодная, и честно, мне наплевать на всякие там причуды богатых. Беру себе тарелку и вилку. Этого хватит.

Нахожу чайник и завариваю себе чай. Целых две чашки сразу. И воду беру, и сок еще. И булочки какие-то нахожу, кетчуп, мандарины. Вот это да. Сроду так не наедалась, и кажется, меня уже тошнить начинает. Черт, наверное, хватит. Только вдоволь наевшись, наконец, чувствую такое желанное облегчение.

– Это что здесь за свинарник?!

Какой-то писклявый голос заставляет меня подскочить на месте и сморщится от боли в груди. Судя по интонации, вот и хозяйка объявилась. Поднимаю глаза, и вижу прямо перед собой женщину. Холеную, высокую и раскрашенную, как елка новогодняя, блондинку. Длинные ноги как у лани и большая грудь. Вот значит, каких Арбатов любит. Почему-то я и не надеялась на другое.

– Ты кто такая, что здесь устроила?

Быстро прожевываю кусок колбасы, который чуть ли поперек горла мне стает от вида этой дамочки, готовой разорвать меня тут на части. Ее лицо. Это просто надо видеть. Да ее аж перекосило всю от злости. Бедная, хоть бы нервный тик не случился.

Ее вопрос застает меня врасплох. А и правда, на каких правах я тут? Не скажу же что вещь бесправная.

– Я это…работаю на Всеволода Генриховича. Помогать по дому буду, поручения там его всякие выполнять. А вы, собственно, кто сама такая?

– Кто я? Девочка, для тебя я Елизавета Викторовна. Хозяйка этого дома. Если ты служанка, какого черта тогда сидишь тут, и жрешь нашу еду?

Она так громко орет, что у меня чуть ли уши не закладывает. Спокойно беру стакан оранжевого сока, и выпиваю его до дна видя, как с каждым моим глотком желчь этой мадам только повышается. Вот и добегалась я. Весело же тут жить мне придется, ничего не скажешь.

– Я уберу все, не орите так, а то уши отсохнут скоро от вашего писка.

– Да как ты говоришь со мной? Немедленно все убрала, грязная шваль! И не смей больше ничего из еды тут брать. Не твое это, а хозяйское. Господи, как Всеволод позволил тебе работать у нас? Какой кошмар. Я сейчас же позвоню ему и скажу, что ты тут устроила!

Она презрительно смотрит на меня, словно я не важнее червя дождевого, а мне…почему-то больно становится. Нет, на шваль я не обиделась. Чего уж тут. Сотню раз это слышала. Тут другое.

Мне всегда было наплевать на то, как я выгляжу, но теперь что-то изменилось. Уж сильно большая разница у нас с Викторовной этой во внешности. Ну нет у меня таких цацок и тряпок, и груди такой большой. Чего уж теперь, помереть что ли…

Эта мадам белобрысая сваливает, стуча высокими каблуками по плитке, а я быстро сгребаю свою поляну, и в мусорку отправляю. Что не съела, обратно в холодильник заталкиваю. Поела называется. Лучше бы не трогала тут ничего. Меньше бы уши болели теперь.

Уже в свою конуру собираюсь, но вспоминаю, что Арбатов что-то про ужин мне говорил, и это заставляет меня остаться. Честно говоря, я вообще не умею готовить, только чай и мивину, поэтому сейчас действую чисто интуитивно.

Следующий час пытаюсь какой-то замороженный кусок мяса пожарить на сковороде, однако он чего-то не хочет жарится, а лишь дымится начинает, а еще плохо пахнуть. Я его вилкой помешиваю да водой поливаю, но становиться только хуже. Мои усилия заканчиваются тем, что я больно обжигаю палец, из-за чего добрых пару минут ору на всю кухню, не зная что делать.

В конце-концов выключаю плиту и ставлю эту проклятую сковородку на стол, так и не решившись готовить что-нибудь еще. Хватит, наготовилась уже. Палец и так вон, горит огнем. Обожгла его до волдырей. Проклятье.

Дую на свой палец, сжимая зубы от боли. Да пусть Арбатов сам себя кормит, или вон, баба его полоумная готовит ему весь день, а у меня палец болит, и ребра тоже! Последние уже так сильно ноют, что в три погибели согнувшись, едва ли доползаю до ближайшего дивана. Не буду я спать больше в той темной конуре. Не буду, и все тут. Мне еще хуже в ней, дышать там нечем.

Я не замечаю даже, как уже через минуту засыпаю на этом огромном бархатном и невероятно мягком диване в гостиной, поджав под себя ноги и повернувшись носом к его спинке. Он такой удобный, что я чуть ли не мурчу от удовольствия, практически сразу проваливаясь в сон беспокойный от боли в боку. Прихожу в себя лишь от низкого голоса, который гремит прямо над моим ухом. И голос этот стальной хозяину дома принадлежит. С тигром на шее.

– Ты охренела?

С трудом разлепляю веки. Резь в боку стала намного сильнее, и теперь мне приходится глубоко дышать, чтобы не сойти с ума от этой боли. Зря я не пила таблеток, там же было что-то от боли, врачиха ж говорила. А теперь лишь мучится приходится.

Поднимаю глаза. Арбатов стоит прямо надо мной, недовольно сканируя меня взглядом своих диких зеленых глаз. На нем рубашка черная, с закатанными рукавами и расстегнутой грудниной, и такого же цвета джинсы. Я могла бы посчитать его привлекательным и жутко мужественным, если бы так отчаянно не мечтала снести ему голову за то, что приволок меня в тюрьму эту проклятую, по совместительству его домом являющуюся.

– Че вам надо?

– Шоколада. Почему ты тут лежишь?

Поднимаюсь, держась за бок. Господи, ну когда эта боль чертовая уже пройдет?

– Мне не нравится сидеть в той конуре темной, куда вы поселили меня. Мне плохо там.

Арбатов лишь вдох делает, сложив крепкие жилистые руки на мощной груди с золотой цепочкой и крестом сверкающим на ней.

– Ты ужин приготовила?

– Да. На столе.

– То, что я нашел на кухне, ужином не считается. Кстати, горячей сковородкой ты пропалила столешницу нахрен, поэтому к твоему долгу плюсуется еще сто пятьдесят тысяч за деревянный стол.

Сжимаю кулаки. Мало того Арбатов не оценил моего кулинарного таланта и стараний, так еще и долг решит выращивать! Ну уж нет, не бывать такому. Взрываюсь, вскакивая с дивана, превозмогая боль. Кто он такой вообще? Почему я должна слушаться его?!

– Хватит! Не должна я вам ничего! Пусть вон, ваша дылда блондинистая готовит. А я не буду! И вообще, хватит меня тут держать, я не ваша рабыня!

Прямо в лицо ору ему, а Всеволод стоит, не шелохнется даже. Он отвечает спокойно, даже как-то слишком. И у меня от его интонации мороз проходится по коже. Тот самый, арктический.

– Ты должна мне возмещение долга, зверек. Так или иначе ты отработаешь его.

– А не пойти бы вам к черту!

– Хочешь к черту? Идем!

Вскрикиваю, когда грубая рука Арбатова меня за шкирку хватает, и тащит обратно в чулан как котенка дворового. От его силы у меня аж дух спирает, хоть он и не делает мне больно. Все равно страшно. До жути просто.

– Пустите!

Пытаюсь ударить его, но куда там. Мужчина намного выше и сильнее меня, поэтому я не то, что ударить, замахнуться на него даже не могу. Одной своей огромной лапой он с легкостью удерживает обе мои руки, не давая и шанса на спасение. Да и дергаться уж больно сильно я не могу со своими сломанными ребрами. Каждое движение приносит просто адскую боль.

– Ты кажется забыла, девочка, кого слушаться должна? Или на нары захотела? Так я быстро организую, скажи только. Сгниешь там, если за голову уже сейчас не возьмешься. Начинай уже вести себя как человек, а не как подзаборный щенок. Посиди тут, подумай над своим поведением.

Я слушаю все это, и на глаза слезы наворачиваются. Вот значит, кем этот мужчина считает меня. Подзаборным щенком. Почему-то это ранит меня, задевает прямо. Сглатываю ком этот болючий, быстро слезы смахивая. Уж лучше бы ударил. Он не заслуживает того, чтобы видеть как мне больно.

Тигр с легкостью меня в чулан бросает и дверь закрывает на ключ, а я вдруг начинаю жестко паниковать. Я не переношу такие пространства. Закрытые и темные. Мне плохо тут становится очень, и страшно до ужаса, неужели он не понял? Меня в детстве так воспитательницы детдома пугали, частенько закрывая одну в темной комнате и стуча по дверям. Они так наказывали меня за непослушание, думали что исправлюсь, однако ни к чему, кроме жуткой озлобленности на весь мир от такого метода я не получила. Я тогда мелкой совсем была, ревела лишь от страха, кусая кулаки. Вот откуда я боюсь теперь таких вот комнат. Маленьких, закрытых и темных.

– Выпустите! Выпустите меня отсюда! Хорошо, я не буду так больше. Я буду слушаться вас, но не закрывайте снова только, пожалуйста! Всеволод Генрихович! Ну пожалуйста…

Колочу отчаянно кулаками по двери закрытой, а после падаю прямо под нее, хватая ртом воздух. Мне страшно, а еще жутко больно в боку. Так хреново мне еще никогда не было, и причина всего этого – чудовище по имени Всеволод Генрихович Арбатов.

В темноте судорожно ищу этот бинт проклятий, которым надо было ребра перемотать, но кажется, я выбросила его в коридор, а теперь выйти не могу. Тигр закрыл меня здесь. В гробу этом проклятом и темном. Он проучить меня хотел, вот только перестарался маленько. Сдохну я тут до утра. От боли или от нехватки воздуха задохнусь. Вот ему будет веселье. Ненавижу!

Я не знаю, сколько проходит времени, но боль в ребрах уже кажется просто невыносимой, и я плакать от нее начинаю. Впервые в голос рыдаю. Не знаю, что со мной. Даже в детдоме так не раскисала, когда меньше еще была, и также побитой лежала никому не нужная. А тут…наверное от простой безысходности разревелась и гребанной, невыносимой жалости к себе.

От острой боли не могу больше подняться на ноги. Только всхлипывать начинаю, так и лежа под дверью. Хватаю ртом воздух как рыба, которого как мне кажется, уже тут нет совсем. Еще несколько минут, и наконец, я отключаюсь, увидев, что дверь эта проклятая все же открывается в последний момент.

Глава 7

В тот вечер у Шамиля сын рождается, первенец, мать его, и мы хорошо его поздравляем, пока на втором этаже не слышим какое-то шуршание. Я сразу же ствол достаю, однако Леха решает проверить для начала, уж больно громкие звуки доносятся сверху. Наемники так не работают, скорее крысята завелись, что и подтверждается уже спустя минуту.

Этот оборванец, щенок беспризорный, которого я замечаю в руках Лехи, трясется как лист осиновый. Худощавый и мелкий, совершенно дикий, он пытается храбрится, однако боится даже в глаза мне прямо посмотреть. Я понимаю, что это чудо ряженное еще до того, как с него кепка сваливается, показывая копну длинных темных волос.

Я не блефую, когда про лес говорю, однако это разоблачение даже лучше самого леса срабатывает. Чудо пугается и само скидывает свой маскарад, под которым девчонка малолетняя оказывается. Со взглядом сверкающим, до смерти зашуганная, дикая и дерзкая не по годам.