Комсомолец-1. Повести и рассказы о любви бесплатное чтение

Комсомольская юность

Не расстанусь с комсомолом,

Буду вечно молодым!..

Помнишь, как мы верили, что строим светлое будущее, прекрасную страну, нашу страну, новый мир? Нет, ну ты помнишь это?

Мы все были едины. Мы шли к одной цели. Мы верили в светлое будущее нашей страны. Мы строили, а не разрушали. Мы это понимали. Мы шли к одной цели, и мы ее видели. Понимали. И, между прочим, помогали друг другу, строили нашу жизнь, чтобы каждому в ней было удобно и комфортно. И заботились о народе. Потому что только сытый и довольный народ будет хорошо работать. И приносить доход и удовольствие самому себе и всем, кто над ним и под ним.

А помнишь слова: «Студентка, комсомолка, спортсменка, и, наконец, она − просто красавица!»?

И эти красавицы были на каждом шагу, – только руку протяни.

А я был юнцом шестнадцати лет, не целованный даже, а не то, что без какого-либо полового опыта. «Заводящийся» от взгляда на предмет вожделения или даже от одной мысли о женском теле.

И все мы были комсомольцами, потому что поступить в институт учиться или работать и не быть комсомольцем или коммунистом было просто невозможно.

Эта книга – как бы вторая книга или вторая часть о том периоде моей жизни. Первая книга называется «Институт». Когда я ее закончил, то по прошествии времени понял, что не могу расстаться с этим временем, потому что так мало рассказал о нем. И сами по себе стали появляться новые главы. Сначала думал, что просто вставлю их в книгу «Институт», но воспоминаний и написанного стало уже сейчас так много, что я решил сделать из них вторую книгу – «Комсомолец» – о том периоде жизни. Как небольшое продолжение повествования про Гусара. Возможно, что и не последнее продолжение…

Использованы коллажи автора. А также картинки, генерированные нейросетями midjourney, Kandinsky, НейроМэш, Stable Diffusion, GPT Ai NOX и другими.

Лекции абитуриентам

Обычно я не только очень аккуратно посещал все лекции для абитуриентов, но и очень внимательно их слушал и записывал. Даже сидел всегда на одном и том же месте в аудитории, приходя в зал раньше всех.

Но сегодня я задержался в аудиторию буквально на несколько минут, и мое привычное место было уже занято шумной ватагой молодежи. Спорить с ними мне не захотелось. Я стал подниматься выше. Там нет мест, а там на мой взгляд неблагонадежная аудитория. А эти места мне не нравятся, потому что мне доску не видно, а в глаза светит солнце. Словом, я зашел на самую верхотуру.

Не галерка, конечно, но последний ряд лекционной аудитории очень удобный. Можно поспать, почитать книгу, просто посмотреть по сторонам. Если болтать всё равно нельзя, то поболтать письменно (вариант старинного чата) или играть в «морской бой» или «висельника» всегда можно. Сегодня я не договаривался ни с кем, – просто ушел от этого приторно-надоедливого ректора на задний ряд. Преимущество этой аудитории еще и в том, что каждый ряд приподнят над передним чуть ли не на метр, и потому кто и что делает сзади разглядеть невозможно.

– Перебирайся ко мне, раздался голос буквально из боковой ложи, которая еще выше последних рядов, да еще и сбоку. – Здесь тепло, светло и мухи не кусают. Обычно, как я заметила, ты всегда сидишь в первом ряду… Прячешься от кого-то?

Руфина… Мы познакомились когда-то перед дверями аудитории в ожидании начала лекций. Потом я пошел в свой привычный первый ряд, а куда поднялась она я не наблюдал. После того как-то и не контактировали больше. И вот теперь она полулежа на сиденьях смотрит на меня с улыбкой.

– От себя не убежишь. Всё равно податься не куда, а лекцию слушать не хочется. Да и контроль посещения тоже надо пройти. Так что здесь мне сегодня самое место.

– А я бы поспала немного… – сказала Руфина, присаживаясь рядом. – Вот, закрыла бы глаза, и спала бы, спала, спала…

– Ночью кто-то спать не давал?

– Не, всё нормально. Ночью спала, но спать всё равно хочется.

– Погода, наверно, мешает. Я бы тоже поспал… А ты ложись, сиденье длинное, ноги в проход не выглянут. Чтобы голова не болталась и мягче было, клади голову мне на колени.

– Слушай! А это классная идея, – и она сняла туфли и растянулась на спине на длинной скамейке около меня. Положила голову затылком мне на бедро, – это только говорится, что на колени, а на самом деле голова лежит на бедре. Сложила руки на груди и прикрыла глаза. Я уткнулся в книгу, но мне не читалось.

Руфина девушка не яркая, – обычная. Куда уж ей до некоторых!… Но добрая и хорошая. А что ей еще остается? Дать списать – это не просто «дать». Я редко таким пользуюсь, – списать, – но часто вижу, как у нее списывают потом материалы лекции. ВОТ сейчас повертелась-повертелась, повернулась на бок лицом к сиденью. Конечно, на боку лучше уже хотя бы потому, что рука не падает с узкой скамейки, а упирается в скамейку. Как и нос упирается мне в живот. Точнее в нижнюю часть живота и частично почти в лобок. И дышит мне в ту же часть «фигуры», согревая ее дыханием.

Вот только обратил на это свое внимание, а уже началось шевеление в штанах. Прямо под ее щекой. И ведь не попросишь, типа, привстань, я своего друга уложу так, чтобы тебе не мешал. А как его вообще в такой ситуации уложить, – всё равно выпирать будет. Сижу, жду, чувствую, как член растет и вздрагивает под ее головой. Вот и Руфина завертелась, ищет во сне более удобное место для головы, тем самым задевает член щекой, и тот еще больше твердеет от прикосновений. В конечном итоге она приподнимает голову и понимает, по какой причине ей стало так неудобно лежать. На некоторое время затихла, потом повернула голову и глянула на меня. И, ни слова не говоря, начала расстегивать мне ширинку. Пуговичка за пуговичкой. Когда член был освобожден от одежды, она осмотрела его со всех сторон и облизала, словно попробовала на вкус.

Обняла головку губами и медленно стала продвигать его внутрь рта, почти до самого горла. Достигнув какой-то глубокой точки, она несколько раз его выдвинула и резко ввела снова глубоко. Так продолжалось не долго. После нескольких прямолинейных движений, она словно начала выписывать носом «восьмерку» на моем животе, не выпуская при этом член изо рта ни на секунду.

Фокус у нее удался, и я кончил ей прямо в рот. Она не стала отстраняться, а аппетитно проглотила полученную порцию мужской влаги, подержала его, у себя во рту, легонько обсасывая, потом отпустила и спрятала в штаны.

– Ширинку потом сам потом застегнешь, – прошептала Руфина. – А то мне не удобно это здесь делать.

– Да, хорошо бы не забыть это сделать в перерыве, – подумал я, глядя, как Руфина опять укладывается спать у меня на коленях… И заснула.

А ведь ради этого стоило и на лекции эти абитуриентские ходить, и, надеюсь, в институт поступать… Удачно я так сегодня не попал на свое привычное место. Зато попал в нужное место в нужное время с нужным человеком.

Поступление в вуз

Кажется победа! Самому не верится. Сначала подача документов, потом лекции для поступающих, потом вот это издевательство экзаменаторов. Я понимаю, что это их работа, но!.. Я получил долгожданную «пятерку» на экзамене, и теперь могу не сдавать остальные экзамены.

Я стоял, прижавшись к дверям экзаменационной комнаты спиной, закрыл глаза, верил и не верил в победу.

– Сдал? Что было в билете? Что спрашивали дополнительно? Очень серьезно гоняли? – шквал вопросов со всех сторон от обступившей толпы поступающих. Их можно понять, – я первый «выполз» из этой «живодерни». Отвечать не было сил, и я отмахнулся и на полусогнутых от слабости ногах пошел

– Гусар! – к плечу прикоснулась женская рука с обручалкой на пальце. – Сдал?

– Да. Только не мучай пока вопросами. А ты как?

– Провалила. Сразу и бесповоротно.

Мы с Лидой сидели рядом на лекциях для поступающих. Тогда же и познакомились. Несколько раз прошлись по парку рядом с главным зданием института. Я что-то рассказывал ей в перерывах о себе, она мне рассказывала о себе. Поступала она не первый год, проваливалась. Сколько ей лет спросить постеснялся. О том, что мне только шестнадцать лет я проговорился сам в разговоре, на что она как-то так удивленно осмотрела мою здоровенную фигуру и улыбнулась. Вспомнился маленький диалог:

«Ты замужем?» – спросил я как-то раз, показывая глазами на ее обручальное кольцо.

«С чего ты взял? А, это…» – она как-то так стушевалась сначала. – «Это для того, чтобы не приставали всякие к одинокой девушке.»

– И что теперь будешь делать, раз срезалась?

– Не знаю. Может быть, уеду домой. Или поступлю в какой-то другой вуз на вечерний, а сама пойду работать. Пока не решила.

– А муж сюда приедет?

– Да нет же!.. Он… – и она махнула рукой, словно давая понять, что «там всё сложно».

Мы вышли из главного корпуса и пошли по улице. Хотелось сесть где-то в кафе, но у меня, еще вчерашнего школьника шестнадцати лет и ещё ни дня не работавшего денег на кафе не было.

– А поехали ко мне на квартиру, – вдруг предложила Лида.

– Ты же говорила, что тебе нельзя водить мужчин на съемную квартиру.

– Да бог с ним теперь. Она сейчас на работе. Сегодня она допоздна. Так что попьем чайку и всё такое… – особенно резануло меня по ушам ее «и всё такое».

Несколько остановок троллейбуса были вынуждены проехать в неимоверно плотной толпе. Нас буквально вдавили друг в друга. Я чувствовал, что член стал просто железным и уперся в попутчицу сквозь легкую летнюю одежду. Отвернуться в толпе не получалось. Она подняла на меня взгляд, да так и ехала, глядя глаза в глаза всю дорогу.

Поднялись в лифте на высокий этаж, вошли в прихожую, разулись. Лида для этого нагнулась низко-низко на выпрямлённых ногах, развернувшись ко мне ставшими видными в такой позе трусами. Я словно завороженный сначала только смотрел на замершую в этой позе даму, потом потянулся к ней обеими руками. В этот момент она стала словно бы падать в моем направлении. Подала она на меня ягодицами, потому мне пришлось ловить ее ладонями именно за ягодицы. Поймал. Взял на руки.

– Лида, что случилось?

– Что-то голова закружилась. Отнеси меня на постель в мою комнату, – она махнула рукой в нужную сторону, куда я ее и отнес.

Аккуратно поместил ее на кровать, помог снять верхнюю одежду, – ну, юбку и блузку.

– Надо снять лифчик, чтобы не затруднял дыхание, – прошептал я смущенно.

– Так снимай, – прошептала она.

Когда лифчик тоже был снят, она взяла меня за голову и прижала лицом к грудям. Я до сих пол не разбираюсь, у кого второй, третий или четвертый размер груди. Потому и тогда не смог определить. Тем более, что мне в рот попал сосок, и я начал его сосать. Сначала облизал его по кругу, потом присосался и немного увлекся от того, что он стал увеличиваться у меня во рту. Лида оторвала меня от этого соска и переставила мои губы к другому. Чтобы его удобно обрабатывать губами и языком, мне пришлось тянуться через нее, касаясь своим телом ее тела, что я с удовольствием и делал. И в конечном итоге, придавливая ее всё больше, фактически лежал на ее грудной клетке.

– Раздевайся, жарко, – опять прошептала Лида.

Я оторвался от ее сосков и практически мгновенно разделся. Когда я вновь повернулся к ней, то обнаружил, что на не тоже нет трусов. Я прилег рядом с ней. Положил руку на промежность и почувствовал влагу по всей ее поверхности.

– Дальше знаешь, что делать? – Прошептала опять Лида.

– Теоретически да… – начал я, но не успел закончить фразу.

Замужняя женщина знает, что надо делать, конечно, лучше меня. Она толкнула меня так, что я развернулся на спину, перешагнула одной ногой и села мне на бедра.

– Замри, – уже в полный голос сказала она и взялась руками за направленный в потолок член. Потеребила его двумя руками, погладила, приподнялась и стала осторожно на него садиться. Я почувствовал, как головка члена коснулась ее мокрых половых губ, потом стала их раздвигать и проскальзывать в горячий и скользкий от влаги мягкий канал. Мои глаза закрылись сами собой. Наверно потому, что я испытывал не познанные ранее ощущения, мысленно прощаясь с понятием «девственник» навсегда.

А на члене разгорались приятные движения тела женщины. Она сидела на мне и после введения в себя члена стала сидя извиваться, подняв сцепленные руки у себя над головой. Словно змея, извивалась всем телом, крепко зажав меня своими бедрами, колыхаясь на члене, словно флаг на ветру из стороны в сторону.

Молодой и неопытный на то время и начал кончать. Правда, правда, я начал изливаться в нее, схватившись обеими ладонями за простыню, совершенно не владея собой. И сразу опал на кровати, словно оглушенная птица после удара по голове.

– Так ты на самом деле был девственник? – прошептала Лида, улегшись на меня. – Как же это здорово!

Она водила пальчиком по моим губам, а губами по моим соскам. Языком стала облизывать мне шею, подбородок, потом впилась в меня поцелуем долгим и глубоким. И я почувствовал, что не вытащенный из нее член стал снова твердеть.

– Ого! Мальчик снова просыпается? – усмехнулась любовница. – А ты сам хочешь продолжить?

– ДА-А-а-а-аааа!.. – ответил я и прижал ее к себе обеими руками.

– Тогда попробуй повторить этот первый урок сам и теперь сверху.

Я торопливо перевернул ее на спину, неумело вывалив член из нее. Руками раздвинул ее ноги и встал между ее ног. Я вопросительно глянул на нее, но Лида лежала с закрытыми глазами и, похоже, ждала продолжения моих действий. Наклонившись к ней и взяв член в руку, я стал тереть головкой по ее половым губам. Потом стал надавливать членом и всем телом на эти губы, и член легко проскользнул в женское нутро. Лида выгнулась мне навстречу, ускоряя это проникновение. А когда она стала снова ложиться на спину, я всем своим весом придавил ее к постели и, обняв ее обеими руками, стал производить те самые возвратно-поступательные движения, которые так много читал в подпольных книгах о половом акте. Теперь я чувствовал, как член раздувается и удлиняется все больше и больше. Видимо при первом половом акте я просто прозевал эти ощущения.

«Да, эти приятнее, чем минет!» – подумал я, вспомнив Руфину на галерке лекционного зала. От этого воспоминания или я просто подошел к этому, и почувствовал толчки жидкости из члена в женское лоно. И когда они закончились, я упал на кровать рядом с Лидой.

– Молодец, – погладила она меня по голове и поцеловала в губы. Легонько так поцеловала, без засосов. И попыталась встать с кровати. – Да ты всю меня так заполнил, что теперь из меня просто водопад какой-то льется, – воскликнула она. И зажав промежность какой-то салфеткой побежала босая из комнаты.

– Ну, что? Хорошо отпраздновал поступление в вуз? – веселым голосом спросила Лида. – Как я понимаю, у тебя сегодня двойной праздник. Ты теперь не только стал студентом, но и перестал быть девственником. Шампанского хочешь?

– Я вообще-то даже не знаю, – я на самом деле не знал, что надо ответить. Я на самом деле почти не пил алкоголь, и потому мне не хотелось. Но пить хотелось жутко. Лида протянула мне стакан с лимонадом, и я выпил его залпом до дна.

– А теперь из подмойся. Тебе надо скоро выходить из дома, а то нас застанет хозяйка квартиры.

Когда я помылся, умылся и оделся, то договорились о связи по телефону на будущее, и я ушел. Ноги почти не слушались и дрожали, но я добрался до троллейбуса и возрадовался, когда увидел в нем много свободных мест.

С Лидой мы больше не виделись. Точнее мимолетно увиделись много лет спустя. А в тот период она сначала не снимала трубку телефона, однажды сняла хозяйка квартиры, раз какой-то мужчина, с которым я не стал и говорить. И несмотря на это, у меня осталось теплое воспоминание о поступлении в вуз и о том, как Лида его со мной отпраздновала…

Строительство общаги

После окончания вступительных экзаменов меня привлекли к своего рода общественным работам. Как всех поступивших в вуз и, по разным причинам, не поехавшим в колхоз. Но дали сделать выбор: на стройке студенческого общежития таскать железобетонные блоки или работать в отделе снабжения типа «младшим снабженцем». Конечно же я и Сергей, – совершенно до того не знакомые, – выбрали отдел снабжения. Потом в виде дополнительного бонуса нам еще и оплатили по полставки за работу. Остальным, даже на стройке, даже грамоты не дали, не говоря об оплате. Но это был последний в то лето бонус. Первый заключался в том, что все таскали блоки, кирпич, раствор цемента и пр., а мы с Серегой или сидели в общей комнате и вели длинные разговоры, или ездили по предприятиям по поручению начальницы отдела снабжения.

А второй бонус произошел не сразу. И о нем особый рассказ получился.

На стройку надо было много разного и разного строительного материала. Блоки, кирпич, панели, перекрытия, бетон, – всего и не упомню. Это еще до рам и дверей, – только первый этаж после фундамента начали строить. Нас направляли выписать счет-фактуры и накладные на эти товары по дирекциям соответствующих заводов, потом отвезти в банк заполненный чек из чековой книжки вуза, получить в банке и отвезти на предприятия подтверждения об оплате и получить накладные для получения всего этого. Машину для этого, конечно же не давали, – автомобиль был только у ректора. Потому мы всё это делали ножками и общественным транспортом.

Финишная линия – это было получение этих материалов и доставка их на строительную площадку строящегося общежития.

К слову, строили его почти внутри старого общежития, которое стояло большой буквой «Г». Вот внутри этой «буквы» и строили. Мы, еще только ПОЧТИ студенты, смотрели на окна старого общежития и завидовали тем, кто там уже живет. А жившие там смотрели на стройку и думали, успеют ли их переселить в новые комнаты до окончания их учебы. Я не часто смотрел в сторону старого общежития, да и вообще редко бывал на территории строительства, но меня там из окон, как потом выяснилось, разглядели.

Как-то привезли два Камаза силикатного кирпича, в разгрузке участвовали и часть строителей, и студенты как раз той группы, которые подрядились когда-то грузить бетонные блоки. Конец рабочего дня. Водителям еще надо доехать назад. Строители тоже хотят домой. А студенты… – ну как все студенты. Неразгруженные Камазы я отпустить не могу. Документы не отдам, пока на платформе хотя бы один кирпич остался. Потому водители присоединились разгружать.

Словом, когда я отдал документы, то и сам весь в кирпичной силикатной пыли, и вокруг уже никого нет. Начинало темнеть. Серега уже ускакал на какой-то свой автобус, а я даже представить себе не мог, как я такой пыльный и грязный влезу в переполненный городской транспорт.

– Привет! Я Женя. А тебя как зовут? – женский голос сзади вывел меня их ступора.

– Привет, – и я назвался. – Гусар.

– Чего стоишь, пошли, – уже командным тоном сказала особа в халатике и домашних тапочках.

– Куда пошли?

– Ты вот такой, – она в воздухе обвела меня всего рукой. – Такой чумазый и поедешь?

Я потупился и не знал, что ответить.

– Значит так. Сейчас идешь в душ, одежду я тебе очищу. Поужинаешь. И только потом поедешь домой. Идет?

А как ответить отрицательно? Я только сейчас об этом и думал.

Она отвела меня в общежитие, которое буквой «Г» через какой-то сложный задний вход и тихонько протащила через лестницы и коридоры, чтобы меня не увидели вахтеры и дежурные. Потом заставила раздеться в своей комнате и протянула халатик.

– Это халат моей соседки по комнате, тебе он должен подойти по размеру. Душ сам видел, где находится, когда проходили. Вот тебе мыло и полотенце, и бегом туда. Я пока займусь твоей одеждой.

Я с огромным удовольствием плескался под теплым душем, забывая о времени. В какой-то момент я глянул в сторону окна и увидел, что за окном уже темно. Я заторопился домыться и скорее уехать домой. Однако не тут-то было. Когда я вошел в полутемную комнату, Женя была в общем-то одета, но ее одежда, если это тканевое произведение искусства можно было так назвать, не скрывало ее тело, а скорее подчеркивало все ее достоинства в виде выпуклостей, ямок, складок и прочего, всегда и всецело присущего женском телу.

Такие трусики, куда «прилип» мой взгляд я даже в редких в то время порнографических журналах не видел: две веревочки и микроскопическая тряпочка, едва прикрывающая срамную область. Груди в виде двух больших дынек слегка поддерживаются аналогичными веревочками с тряпочками, а фактически демонстрируются мне во всей красе. А тряпочки прикрыли только собственно соски. Халатик, – прости меня господи, что эту часть одежды я вообще назвал халатом, – вообще на ней не сходится, к тому же еще и совершенно прозрачный. Это только спустя много лет я выучил, что это были бикини и пеньюар. Распущенные почти до пояса блондинистые волосы были подчеркнуты черными бровями.

Больше ничего увидеть не успел, потому что отвел глаза, извинился и попросил ее одеться.

– А я одета. Обычно я и это не ношу, когда одна. Не смущайся. Это мне прислали из далекой заграницы. Там у них такая домашняя одежда в порядке вещей.

Я не стал говорить, что видел что-то подобное у дикарей разных там джунглей на картинках.

– А где моя одежда. Мне уже пора ехать.

– Ты обещал со мной поужинать, – улыбнулась Женя. – Можешь халат моей подруги бросить ей на кровать и садись за стол.

Вот скажите, как я, комсомолец в душе и наяву, мог бы снять халат и сидеть с полуголой девицей вообще голый? Да за милую душу на радость члену. Ну, разве что если бы была полная темнота… Что я ей и сказал. Женя расхохоталась и еще убавила свет. Точнее включила слабенькую настольную лампу, чтобы не пронесли еду мимо рта, как она выразилась, и погасила остальной свет в комнате. Плотные шторы были задернуты еще до моего купания. Мы медленно поедали приготовленные Женей бутерброды различного непривычного мне состава, какие-то салаты, что-то еще. От вина я отказался, т.к. еще планировал ехать на общественном транспорте, и не мог себе позволить ехать выпившим. Когда я это произнес вслух, то женя расхохоталась:

– А кто тебе сказал, что ты сегодня отсюда уедешь? Твои вещи еще не высохли, и одевшись в мокрое, ты и простудишься, и тебя осудят в твоем почитаемом общественном транспорте.

Ответить мне было нечего. Я с трудом проглотил последний кусок и спросил, какая из коек в комнате ее, женина. Я подошел к ее койке, снял халат т залез под одеяло.

– Спасибо, я наелся, хозяйка. Теперь я лег спать. До утра меня прошу не кантовать, – произнес я скороговоркой из под одеяла.

– Что и следовало ожидать, – рассмеялась девушка, погасила последний источник света, и, повозившись в темноте, вдруг скользнула ко мне под одеяло. И начала инструктировать. – Громко не орать. Не стучать. Вести себя с соседями прилично.

– А с тобой как себя вести?

– А со мной тебе надо вести себя только неприлично, забыв, что мы оба состоим в комсомоле. Понял? Или повторить?

– Повтори, – прошептал я, чтобы соблюсти покой соседям и облапал ее груди. – Как же я хотел это сделать весь сегодняшний вечер.

Женя рассмеялась и взяла меня за член.

– Ты хотел это сделать только сегодняшний вечер? – спросила она, а сама активно массировала ладошкой уже стоящий член.

– Мне кажется, что я хотел этого еще с рождения. Но тебя узнал только сегодня.

– Ты меня не узнал еще. Ложись на спину, начнем знакомиться. Во-первых, меня зовут не Женя, а Evgeny. Запомни.

Женя завозилась, задвигала одеялом и вскоре оказалась на мне верхом.

– Имя Евгения происходит еще из древней Греции и означает «высокородная, благородная, потомок благородного рода», – я почувствовал, как член оказался в теплом скользком пространстве ее влагалища, хотел потянуться в ее груди, но она оттолкнула мои руки и с силой насадилась на член.

– В русском языке имя Евгений (в меньшей степени – Евгения) начало широко использоваться в XIX в., в основном, в дворянских кругах, где употреблялось преимущественно во французском варианте – Эжен (от которого возникло современное уменьшительное Женя), – она покачивала тазом вверх-вниз и продолжала рассказывать мне другие факты о своем имени, о которых я никогда не слышал.

– Я знаю свой род со стороны матери и отца до четырнадцатого колена, и все девушки выходили замуж по любви, но не по принуждению, – она уперлась руками мне в плечи, и так вот наклоненная вперед стала на колени и стала интенсивно и быстро производить фрикции, не переставая рассказывать. (информация об имени – Материал из Википедии – свободной энциклопедии. Прим. Автора)

– Когда я родилась, родители назвали меня так в честь… в честь… че-е-есть… – Женя кончала на члене и растягивала последнее слово, совершенно, видимо потеряв нить рассказа.

Когда она остановилась, то просто легла на меня и прошептала:

– … в честь прабабушки. А теперь я хочу спать, а ты можешь делать с моим телом всё, что ты хочешь, – и сладко засопела.

Сказать, что я был ошарашен происшедшим, – это просто ничего не сказать. На мне лежала спящая девушка. она только что буквально за несколько минут кончила на мне верхом, рассказывая о своей родословной. И после этого просто провалилась в сон. Я теперь не знал, что с ней делать, хотя она разрешила мне делать с ней всё, что мне заблагорассудится.

Я аккуратно снял ее с себя и переложил радом на постель. Укрыл, обнял, прижал себя. Женя во сне что-то пробормотала, повернулась лицом вниз, подложила под себя руки и снова затихла. Я так и обнял ее, прижал к себе. Женя потянулась ко мне во сне, зарылась лицом мне в грудь. Я успокоился и пожалел таранить ее спящую. Да так и заснул рядом с ней.

– Ну ты чудо! – от этих ее слов я проснулся утром. – Ты вообще меня потом не трахнул?

– Нет.

– Побрезговал?

– Пожалел. Ты так сладко спала, что я не захотел тебя будить. Так и заснул рядом с тобой.

– Ты меня удивил, парень. Так давай-ка наверстаем. Я тоже не откажусь кончить еще разок, раз уж ты не пустой, – и стала тормошить меня от сна.

Я расхохотался и стал от нее отбиваться, в результате чего оказался на ней верхом. Как я потом вспоминал, член словно сам пролез к ней по назначению. Я всем телом придавил ее, хохочущую и отбивающуюся, всем телом к постели и драил-драил-драил ее изнутри быстрыми возвратно-поступательными движениями.

Я стал бурно и обильно кончать в нее. Она лежала тихо-тихо, как мне показалось, опять спала. Вдруг встрепенулась.

– Разрешаю звать меня так, как ты сам захочешь: Евгеньюшка, Евгеня, Геня, Женя, Женюра, Женюша, Евгеша, Ева, Еня, Ена, Енюта, Енюха, Енюша, Еняха, Еняша. И приходить можешь всегда-всегда, когда захочешь. Придешь? Договорились?

На выходе она еще некоторое время повисела у меня на шее.

– Я буду ждать, ты мне нравишься, рыцарь.

– Я Гусар. Я приду. Не обещаю, когда, но приду…

Комсорг курса

– Гусар, – обратилась ко мне комсорг курса в галдящей аудитории. – Можешь сказать так громко, чтобы все в аудитории помолчали минутку и услышали меня?

Гусар, Поющий Гусар, просто Поющий… Так звали меня на курсе, – да и во всем вузе, – во время учебы. Для знавших меня, оно осталось и на всю жизнь. Прозвище было не постоянным, и скорее использовалось изначально больше за глаза, но оно оправдывало мое постоянное стремление дарить всем, – и в первую очередь девушкам и женщинам, – радость, удовольствие, спокойствие, уверенность и другие чувства, которые так нужны для нормальной жизни, для любви и дружбы. Я отдавал всего себя в общении, в стихах и прозе, которые уже тогда много писал, всегда протягивал руку помощи всем нуждающимся, – и потому стал носителем такого странного прозвища. Мог прийти на занятия и беспричинно одарить всех девушек группы цветами, принесенными без всякой причины, такой же охапкой, – раздать, улыбнуться каждой, – а потом тайком наблюдать, как они посматривают на эти цветочки, лежащие рядом с тетрадями на учебных или лабораторных столах. Мог просто подложить кому-то в конспект лист со стихами или громко и без всякой причины на всю учебную аудиторию читать свои стихи или декламировать классиков.

А еще любил петь, напевать, мурлыкать тихонько «под нос» понравившиеся или пришедшие на ум мелодии, песни, арии и пр. Тихонько, почти «про себя», потому что при попытках исполнить их громко, это было не эстетично, как я думал, или как мне казалось.

Но голос у меня был громкий. И потому я, даже не сильно напрягая голосовые связки, попросил галдящую аудиторию выслушать молча объявление комсорга курса нашего факультета. И все услышали и молча его послушали.

– Гусар, можешь зайти после занятий ко мне в комитет комсомола? – комсорг курса, она же девушка Галя лет на пять-шесть старше меня, произнесла уже после лекции.

Я кивнул головой и сразу забыл об этом. После занятий у меня были факультативные занятия, профессиональные кружки, разговор с другом… Я вспомнил об обещании Галине только проходя мимо комитета комсомола института уже так поздно вечером, когда по зданию ходило больше охраны и уборщиц, чем студентов.

– Я пришел и теперь совершенно свободен на сегодня, – послал я свой громкий голос от дверей в полутемную комнату. И только тогда увидел в глубокой тени голову комсорга курса.

– Запри дверь, а то нас очень скоро попрут отсюда уборщицы, – раздался ее голос. – И не ори так громко. Чего ты так поздно? Я тебя давно ждала.

– Дык… Занят был, – и я уселся рядом с ней за длинный стол и начал рассказывать ей, как и чем занимался после пар.

– Я же просила тебя сразу после занятий.

– Вот я и пришел, сразу после всех занятий. Или занятия на кружке гистологии совершенно не надо для студентов?

– Так, не переворачивай навыворот. Я и так устала, чтобы слушать твои глаголы и существительные.

– А что хотела, Галя?

– Помочь тебе хотела. А теперь не знаю, надо ли тебе это. Ты Валю на самом деле любишь, или просто поиграться решил, – она встала со стула и прошла мне за спину.

Валя, – это студентка, учившаяся с ней в одной группе. Параллельной с моей группой. Я души не чаял в ней. Душу готов был за нее продать дьяволу, готов был на всевозможные сумасбродства. Словом, мальчишка был влюблен, как мальчишка.

– А ты об этом откуда знаешь? – я попробовал вскочить со стула, но Галя, стоя у меня за спиной, надавила обоими локтями меня в плечи, не дав даже приподняться. Я трепыхнулся снова, но с тем же результатом.

– А об этом весь курс знает. И не только курс, но и факультет. Возможно, и весь институт.

– Откуда? – взревел я.

– Ну, ты, Гусар, яркий, как-то вот так у всех на виду. Сама не понимаю почему. Как-то так сложилось, что четверть или даже треть разговоров даже в комитете комсомола про тебя.

– Никогда бы не подумал.

– А ты и не думаешь. Ты просто живешь сам и даешь жить другим. Ты фонтанируешь энергией, стихами, песнями, хорошими идеями, даришь их всем совершенно бескорыстно. Ты помогаешь нуждающимся в помощи, не считаясь даже порой собственными интересами. Я постоянно каждый день слышу: Гусар сказал, Гусар сделал, пел, подсказал, взял на себя вину, выслушал и посоветовал. Такое впечатление, что ты занял собой мир и внимание как минимум половины института. И младшие, и старшие, и преподаватели, – все тебя знают, упоминают, цитируют слова, утки и анекдоты, поют твои песни… Что в тебе такого, что в коридоре половина девушек не спускает с тебя глаз?

– А при чем тут Валя?

– Так ты постоянно на виду, на глазах! Твои взгляды на нее не только видят, но и понимают, передают, о них рассказывают и судачат. Кто-то на это добро улыбается, кто-то злословит. Но этого не видите и не слышите только вы двое: ты и Валя.

– Да не может быть такого.

– Не может с другим человеком. Но вот с тобой так получилось почему-то. Уж поверь мне, достаточно зрелой и опытной, и не только по этому вопросу.

– И, о чем ты хотела со мной поговорить о Вале?

Галина всё также придавливала меня локтями в плечи и тем не давала мне ни встать ни повернуться к ней лицом.

– Тебе много приходится общаться с Валей? И почему?

– Совсем мало. Она то на факультативах, то на кружке, то еще где-то занята. Я не могу везде тоже присутствовать хотя бы потому, что мне нравятся другие направления факультативов и кружков. Мы просто не пересекаемся в институте. А после окончания дня уже нет ни времени, ни места, куда я мог бы ее позвать, просто поговорить хотя бы… Очень редко удается проводить ее до дома, но и я, и она торопимся заняться подготовкой к завтрашним занятиям.

– Ты знаешь, что будет избираться новый комитет комсомола Нашего курса и факультета?

– Знаю, и что?

– Ты знаешь, что в него войдет в этот комитет почти стопроцентно. И у тебя будет забрано еще больше времени общения с ней.

Я приуныл окончательно. Я знал, что войти в комитет было сложно. К тому же я был самым юным студентом, – по возрасту просто школьником. Хотя не хотел признаваться в этом даже самому себе.

– Я думаю, что смогу тебе помочь, – тихо произнесла Галина. – Если мы подружимся.

Она уже отпустила мои плечи и устало стояла, уперевшись обеими руками в стол передо мной. Я вскочил и стал трясти ее обеими руками за талию. Почти сразу она отшатнулась немного от стола и прижалась выставленным тазом ко мне. Я вообще-то очень стал чувствительным к женским прикосновениям. Потому член сразу стал напрягаться и уперся ей между ягодиц. Комсорг так и замерла, словно член не дал ей двигаться, и только придавливала его всё больше и больше.

– Я Вале ничего не скажу о нашей дружбе, – прошептала она и быстро приподняла юбку почти себе до шеи.

Мне стало понятно, чего это почти полдня она прождала здесь, в комитете комсомола. Я расстегнул брюки, приспустил под ними трусы и приспустил трусы Галине. Она согнулась к столу еще больше, уперевшись в него локтями и предплечьями, от его ее таз выгнулся еще больше вверх, а анальное отверстие смотрело в потолок, как зенитное орудие в небо.

Я стал тереться о ее половые губы членом, и он стал проваливаться в бездонное, как мне показалось, женское тело. Мокрое, горячее, скользкое изнутри, голодное. Взявшись двумя руками за таз Галины, я сделал такое движение, словно ударил внутрь ее копьем. Яички мотнулись и шлепнули где-то по ее телу, – я уж не знаю, по бедрам или скорее всего по промежности. Комсорг курса вздрогнула от удара, несколько отстранилась вперед, но я догнал ее и снова «ударил копьем», потом снова и снова, пока она не склонилась практически к самому столу животом. Хорошо было бы что-то положить ей под живот, но на столе были только авторучки, бумажки и карандаши. Но их под таз в такой ситуации не подложить.

Я взял в руку карандаш и стал что-то стараться нацарапать на внутренней поверхности задранной до головы юбке, продолжая яростно «накачивать» ее своим поршнем.

– Ты чего там пишешь, – обернув голову спросила Галина.

– Заявление в партию, – ответил я между толчками тазом.

Галина искренне и громко расхохоталась, оттолкнулась от стола и тазом толкнула меня. Я потерял равновесие и упал на стоящий за мной стул, а она, не выпуская из себя член, также рухнула мне на колени. Мне показалось, что ее влагалище еще больше насадилось на член, от чего я стал бурно кончать. Хохоча с громкими стонами, кончала и комсорг.

– Не плохо получилось? Что скажешь? – спросила она меня, продолжая сидеть на мне и сжимая член в себе.

– Думаю, что прелестно, – ответил я, стараясь говорить бодрым голосом. Если честно, то мне бы в тот момент растянуться во весь рост и расслабить все клеточки тела. Но с этим женским тазом на моих коленях сильно не расслабишься.

– Я тоже думаю, что не плохо. Ты вовремя меня рассмешил, – я, кажется, никогда не хохотала на члене, одновременно кончая с такой силой. Ладно, приводим себя в порядок и поторопимся по домам. В другой раз, когда позову, постарайся не опаздывать. Или скажи сразу, когда сможешь прийти, чтобы я не ждала, как дура. Я же всё-таки комсорг курса…

Уже подходя к дому, я подумал, что не обговорил и не знаю, как она предлагала помочь мне с Валей. Но бежать назад и спрашивать было слишком поздно и далеко. Тем более, что внизу живота разливалась блаженное чувство удовлетворения, слабости и пустоты. Думать ни о чем не хотелось. Я лег с учебником на койку, но что я там читал, – я не помню…

Комитет комсомола

– Будем голосовать списком или поименно? – комсорг курса Галина, сидевшая в президиуме (в настоящий момент стояла перед столом президиума), смотрела в зал.

– Списком, – заорала весело вся аудитория. Конечно, если поименно голосовать всех поименно, то полтора десятка голосований пройдут значительно дольше, чем 1 голосование списком.

Проголосовали. Сижу и думаю, что делать. Валя, моя любимая Валя в том списке. Значит, она теперь в комитете комсомола, и я ее буду видеть в несколько раз меньше. Даше меньше того мизерного времени, которое мог видеть по последнего времени.

– Галина, – начал я своим громовым голосом, который даже в переменку будил спящих. – Мне кажется, что список Ваш есть натуральный гендерный дисбаланс.

– Че-го? – Галина застыла с открытым ртом. Сидящие за столом в президиуме комсорг вуза и комсорг факультета удивленно застыли, переводя глаза с меня на Галину и обратно. – Эттт чево такое?

Аудитория просто застыла, как онемела. Куда уж там игра в «замри», ставшая такой популярной в нашей среде последнее время!

– Гендерный дисбаланс, – я не стал терять завоеванную инициативу. – Это проявляющийся неравный доступ женщин и мужчин к принятию решений, неравенство в экономической занятости и образовательной сфере. Надо ли продолжать объяснять столь простое понятие?

Зал продолжал молчать. Мух зимой нет, иначе был бы слышен ее полет.

– Ну чего вы все молчите? – я встал на свое месте и повернулся к залу. – Надо проще? А вы почитайте список, по которому только что проголосовали. Который вы даже не захотели, чтобы вам его огласили. Это же чистой воды матриархат в комитете комсомола. Чисто розовая группа. Ни одного парня! Вы только что отдали комсомольскую власть на курсе женскому комитету во главе с женским комсоргом. И после этого мне кто-то будет говорить, что это правильно?

– Зачитайте нам список, – раздался голос с галерки.

ПО мере того, как Галина читала список только что утвержденных голосованием членов комсомольского руководства курса, в аудитории тишина сменилась ропотом, потом громким смехом и возмущенными криками.

– Вы только что проголосовали за голосование по списку, – встал с места комсорг института. – Чем вы недовольны?

– Женсоветом! – хохот и крик большого количества присутствующих заглушил его дальнейшую речь. – Долой женсовет!

Сидящие перед нами комсорги разного уровня что-то советовались под крики аудитории. В принципе, отменить решение могло только новое голосование и переход к поименным выбором с частичной или полной заменой уже практически утвержденного состава. А это не пять и не десять минут, а от часа до трех, и вообще не предсказуемо. Понятно, что список был составлен заранее, туда включены ОЧЕНЬ послушные студентки. И что-то менять никто не хотел.

– Минуточку внимания, – Галина вдруг отмахнулась от своих начальников и подняла над головой открытую ладонь, призывая всех к вниманию. – Здесь Гусар не доволен матриархатом? – а она ведь единственная, кто точно знал причину моего выступления перед курсом. – У мен есть предложение включить Гусара в комитет. Кто за предложение?

Аудитория взорвалась радостными криками, смехом и поднятыми руками.

– Кто против? Воздержался? Принято единогласно!

Раздались сначала единичные аплодисменты, а потом просто дружный шквал оваций.

– Гусар, тебе теперь придется терпеть этот, как ты сказал, матриархат и работать с нами. Но есть проблема, – она снова обратилась в зал. – У нас теперь четное количество членов комитета, и надо или кого-то исключить, или принять. Голосуем, кто за то, чтобы принять? Опять единогласно. Прошу предлагать кандидатуру.

В числе кандидатур прозвучали еще одно мужское имя, но Галина предложила и провела через голосование еще одну девушку. Я уж не помню кого. Я сидел на своем месте в первом ряду и всеми дрожащими от напряжения клетками тела молча в глубине кричал себе: «ПО-БЕ-ДА!!!»

Когда все покинули аудиторию, ко мне, еще сидящему на своем месте, подошла Валя.

– Ну ты даёшь! – со смехом и удивлением сказала она. – Зачем тебе это было надо, ты, конечно, не признаешься. Но это было бесподобно и зрелищно. Спасибо за представление. И вот еще что, – скажи Галине, что сегодня присутствовать на первом заседании комитета я не могу. Плохо себя чувствую. Скажешь?

Я пообещал сказать, а сам подумал, что сегодня не провожу ее домой, как было задумано.

Когда комитет собрался после занятий, мне было грустно. Валентины, ради кого я сюда так рвался, кого я единственную хотел видеть и слышать, здесь сегодня не было. Я сел в дальнем уголочке и делал вид, что дремлю. И не задремал, а реально провалился в сон. А что? За окнами реально давно темно. Трудный день победы и поражения позади. Полный комплект основных и дополнительных занятий тоже. К тому же конец недели… Не знаю, шумно я спал или нет, но проснулся я в полутьме от того, что меня кто-то аккуратно гладит по щеке, а на коленях у меня кто-то сидит.

Когда я начал приходить в себя, то женские руки крепко-крепко обняли меня за шею, и неизвестная дама прижалась ко мне всем телом. Я автоматически тоже ее обнял, пытаясь понять кто это.

– Как хорошо, что тебя приняли в комитет, – зазвучал около уха горячий шепот. – Я так рада, так рада. Ты даже представить себе не можешь как. Мне так грустно всегда было, что ты с той еврейки не спускал глаз, а вот теперь мы вместе, одни в этой комнате. Не беспокойся, все уже разошлись. Дверь я заперла изнутри, еще и стулом приперла, спинкой стула. И свет погасила. Достаточно того, что фонари светят в окна. Ну, просыпайся же.

Я почувствовал, как неизвестная девушка начала расстегивать мне рубашку, а потом и брюки. Она привстала с колен, где сидела верхом, и села снова после того, как высвободила наружу член. Села именно на него, стоящего дыбом.

– Ух, как хорошо, – снова зашептала она. – Ты даже представить себе не можешь, как я хотела всегда этого соединения! Как мечтала быть вот так в твоих объятьях.

Если бы не ощущения, что лен пребывает в настоящее время на самом деле во влагалище, которое сжимается, скользит по нему, колеблется из стороны в сторону, – я бы подумал, что еще не проснулся. Во сне таких полных иллюзий не бывает. По крайней мере у меня. А дамочка стала интенсивно елозить у меня на коленях, массируя член и членом свое влагалище. И продолжала шептать мне о том, как ей всегда этого хотелось, и как она теперь рада, что оделась на член и сидит с ним в себе. И покачивалась, покачивалась, покачивалась. Но медленно, словно смакуя и растягивая свои собственные ощущения. Член это чувствовал, но требования его были иные. От того, что он раздулся и вырос, ему требовались более резкие, быстрые и сильные движения.

Потому я ухватил Неизвестную за ягодицы, встал со стула вместе с ней и посадил ее на стол. Не вынутый член был посла вперед сильным толчком, от которого Неизвестная взвыла и закусила рукав своей кофты. И после того, как сама себе закрыла рот, только подвывала и поскуливала при каждом моем движении. Я барабанил и барабанил членом внутри влагалища, а Неизвестная стала выть уже без остановки, непрерывно. Она замахала ногами, словно пытаясь меня оттолкнуть, но я лег на нее всем весом, не давая этого сделать. Я трахал и трахал извивающееся подо мной женское тело с неистовым вдохновением. И взорвался внутри нее огромным потоком спермы, от которого Неизвестная просто в голос заорала бы, если бы не держала рот обеими руками, и только издавала орущие звуки ртом и хлюпающие звуки губами между ног.

Когда я кончил и замер, то увидел в полутьме сильно распахнутые глаза дамы, смотрящие на меня. В луче света из окна я, наконец-то разглядел, в кого только что кончил. Алла! Это была Алла! Лучшая подруга Вали!!! Это было как удар по голове дубинкой, от которой не вынутый член снова окреп и начал двигаться моим тазом с нарастающей скоростью.

– Погоди, остановись, уймись ты, Гусар, я очень тебя прошу, дай передышки, – запричитала она полушепотом. Но остановиться я уже не мог, пока, оголодавший, не кончил еще раз.

Ее раздвинутые ноги просто свисали со стола, за которым еще недавно сидела толпа телок, что-то обсуждавших о делах комитета, о политике партии и правительства и о чем-то еще, что я не услышал, когда заснул. Не прикрытые ничем низ живота и промежность, судя по всему, ее не волновали. Руки раскиданы по столу в разные стороны, глаза закрыты. Вот если бы не спящее состояние, я бы никогда не решился переспать с лучшей подругой и постоянно спутницей девушки, которую хочу и не могу получить в свои объятия. И что делать теперь я даже и не знаю. Потому я сидел напротив нее и тупо смотрел на ее обнаженную половую сферу. Смотрел и не видел.

– А ты знаешь, – зашевелилась и села, одергивая одежду, сказала Алла. – Ты знаешь, что Валя девственница?

– А что это меняет? – нет, я не знал, но услышать это было приятно.

– Она не даст тебе до самой свадьбы. Вот что меняет. А я дам. Меня так заинтриговали слухи, которые о тебе ходят по вузу, что от одних только слухов я тебя хотела заполучить. И получила раньше Вали. Оставайся со мной, зачем тебе эта девственница.

Я помотал головой из стороны в сторону. Не смотря на происшедшее, я еще не отошел от сна, да и половой акт с Аллой тоже добавил дезориентацию. Надо прийти в себя.

– Давай мы будем просто дружить.

– Ага. Это ты будешь приходить ко не дружить, как в баню или как в публичный дом?

– Я буду дружить с тобой, как с другом. Если ты захочешь, сделаю приятно, как другу. Разве тебе сегодня не было приятно и хорошо?

– Было, было и приятно, и хорошо. Все слухи о себе превзошел. Ладно, я подумаю.

– Только пожалуйста, не ревнуй меня ни в Валентине, ни к кому-то еще. Не я выбираю путь, которым иду. Это дороги выбирают меня. Я не могу с этим ничего поделать…

– Ладно, валим домой. А то вход в здание запрут, и где мы потом будем искать сторожей и выход?..

Стенгазета

Как потом выяснилось, мне «выпала честь» стать редактором стенгазеты курса. Стенгазета должна выходить в полном объеме раз в квартал, в урезанном формате перед большими праздниками и в виде листовки при разных событиях в институте и в стране.

Я взвыл и пошел к Галине. После полутора-двухчасовом общении в койке у нее в общежитии мне удалось заручиться тем, что она даст мне помощниц из числа активных комсомолок курса. Будет присылать их по мере поиска, а я уже буду выбирать из них тех, кто станет костяком редакционной коллегии. Удобно, конечно, и приятно вот так решать дела с начальством.

Через пару дней ко мне пришла Наташа, которая очень стеснительно представилась и сказала, что она от Галины в помощь. Понятно, «первая пошла»…

– Что ты умеешь делать для стенгазеты?

– Знаешь, Гусар, я неплохо училась несколько лет в школе рисования, потому давай попробуем…

– Нежная вдохновенная натура? – улыбнулся я.

– Ну, как-то так, – мило и загадочно улыбнулась она в ответ.

Мы заперлись с ней в комитете после ухода всех, разложили бумагу и краски, полученные мной от комитета, стали обсуждать первый выпуск газеты. Сначала раскладывали имеющиеся картинки по листу ватмана, потом распределяли тексты, которые запланировали, и которые еще предстояло написать.

– Это правда, что ты пишешь стихи? – обратилась ко мне Наташа.

– Правда, а что?

– А можешь почитать их? – стеснительно потупила взгляд.

– Прямо сейчас? – рассмеялся я.

– Могу. Но они тебе не понравятся. Для стенгазеты подходят разве что только для номера на восьмое марта. Они больше про чувства и отношения мужчины и женщины.

– Мне понравится, не бери в голову. Я люблю лирические стихи.

Усадив ее на старое потертое кресло, я стал читать ей на память сначала свои стихи, на что она восторженно хлопала и со слезами грустила. Потом перешел к стихам классиков. При этом такой переход она вообще не заметила. Не помню, на каком уже по счету стихотворении она прикрыла глаза и откинула голову на спинку кресла. Она дышала учащенно и глубоко, и выглядела так сексуально, что не выдержал и прильнул губами к ее шее в долгом нежном поцелуе. Когда я отодвинул губы, она, не открывая глаз и не меняя положение, прошептала:

– Еще! – не уточняя, еще читать стихи или еще целовать.

Я решил по-своему. Наклонившись к ее лицу стал целовать ее губы. Сначала очень-очень нежно, буквально едва касаясь поверхности. Потом стал слегка прижимать губы губами. Нежные розовые губы словно раздвинулись в улыбке. Из ее ротика высунулся язычок, и я обхватил его своими губами и стал сосать. Руки уже автоматически расстегивали ее блузку. Поиграв языком у нее во рту некоторое время, я снова стал целовать в шею, спускаясь всё ниже и ниже. Лифчик, к счастью, расстегивался спереди между чашечками, и, расстегнув его, стал целовать и сосать соски. Руки сами собой стали мять ее груди, словно выдавливая соски, выставляя их мне навстречу. Пока губы были заняты игрой и всасывали в рот увесистые груди, я, уже стоя на коленях, потянул ее на себя так, что ноги свесились с кресла, а девушка упиралась в кресло почти поясницей. К тому времени я стал целовать ее в животик, а руками снял в нее трусики.

Раз она не противилась и не сопротивлялась, я переступил одну ногу и стоял теперь на коленях между ее ног. Мне открылся вид ее половой сферы между ног. Свет мы не гасили. А зачем? Кто будет подглядывать за нами на четвертом этаже? К тому же вокруг парк-не парк, но никаких зданий поблизости нет. Из приспущенных штанов и трусов выскочил, наконец-то, рвущийся в бой член молодецкий. Когда я положил ладонь на ее лоно, она сильно вздрогнула и чуть-чуть выгнулась навстречу моей руке. Мне уже было ну очень сильно невтерпеж, и я взял в руку член и стал проталкивать его в ее тесную дырочку.

Наташа стала делать какие-то бессистемные движения тазом, словно помогала пропихивать член. Ну, типа потрясла органами, чтобы лучше притерлись.

Член протиснулся в нее и стал погружаться глубже и глубже. Наталья вздохнула глубоко и удовлетворенно, и словно расслабилась с облегчением. Удивительно, но член не провалился после входа в широкую полость влагалища, а продолжал проталкиваться, и приходилось прилагать для этого усилия.

Стоять на коленях на полу было жестко и неудобно, даже больно коленям. Не вынимая члена я взял ее двумя руками за таз и в таком положении осторожно перенес на стол, соседний с тем, на котором мы работали. Как я понял по ходу, это был рабочий стол Галины, – массивный, прочий, дореволюционный. Во время переноски почувствовал, что под ее весом член погрузился в нее еще глубже.

Лежа на спине на столе Наташа улыбалась и смотрела мне в глаза. Я потянул член на себя и обнаружил, что он, кажется, застрял в теле девушки. Нет, ущемления не было, как я расценил, но выдернуть не прилагая усилий не получалось. Однако благодаря эластичности стенок влагалища член двигался внутри нее достаточно хорошо. Я стал его то толкать, то стараться извлечь, а стенки влагалища то тянулись за ним кнаружи, то погружались с ним в глубину. В принципе, я не чувствовал от этого дискомфорта. А что будет потом – тогда и будем решать.

Взявшись обеими руками за ее коленки, я подогнул и придавил ее бедра к животу. Внутрь-наружу, внутрь-наружу, – стал двигаться быстрее, сильнее, активнее. Чувствовал, как член раздуваясь и удлиняясь, расширял и прихватывал в своем движении всё более глубокие слои стенок влагалища. И в какой-то момент я просто перестал на всё обращать внимание, когда глаза застлала легкая пелена, а член стал выбрасывать из себя тягучую жидкость. Наташа замотала головой из стороны в сторону, но не издала ни звука. Она просто стала дышать часто и глубоко. – значительно чаще и глубже, чем раньше.

Выплеснув всё, я стоял у стола с членом в ней. Отдышавшись, протянул ей руку, помочь встать со стола. Но она руку мне не дала. Вместе с впрыснутой жидкостью выскочил из нее обмякший член. Отойдя к креслу, я спокойно наблюдал, как из партнерши капали и капали жидкости, стекая прямо на пол. Когда дама уперлась руками и сама села на краю стола, потекло сильнее, но быстро прекратилось.

Наташа посмотрела на меня. Улыбнулась. Вытащила из кармашка носовой платок и осушила промежность.

– Когда будем доделывать? – мотнула она головой на недоделанную стенгазету на соседнем столе.

– Не знаю. Придется сейчас всё убрать в шкаф, который нам выделили. У меня завтра очень много занятий. Если устраивает, давай договоримся пока на субботу.

– Ту не обидишься, что я сейчас пойду, не буду помогать тебе убрать всё в шкаф?

– Не обижусь.

– Тогда я пошла, – и она вышла за дверь.

Я прибирал со стола бумагу, материалы, краски, карандаши и пр. Когда в дверь постучали, я подумал, что вернулась Наташа. Но в дверь заглянула другая девушка с курса.

– Скажите, а это здесь комитет комсомола? Ой, Гусар, привет!

– Здесь, здесь. Но кроме меня сейчас никого нет. Что-то хотела?

– А мне никто и не нужен. Мне Галина сказала, что я могу помочь тебе со стенгазетой. Я не ошиблась, надеюсь?

«Ну, что же» – подумал я. – «Танцы на столе можно продолжить, и даже уже поменять стол».

– Не ошиблась, проходи, присаживайся в кресло…

Слезы на комсомольском собрании

Я опоздал на комсомольское собрание, и прибежал только тогда, когда все уже начали расходиться. Подошел к Галине.

– Ты что же не пришел на собрание, комитетчик? – накинулась она на меня.

– На биохимии Ариадна (преподаватель, – см. про этого персонажа в книге «Институт». прим. автора) задержала. Я ничего не мог поделать.

– Сама или ее племянница? – ну, блин, все всё обо всех знают. Интересно, биографию и семейное дерево преподавателей до какого колена знают?

– Сама.

– Значит так. Вот на ту комсомолку обрати внимание и повлияй на нее, – Галя показала на плачущую в середине зала девушку. – Мы начали процесс исключения из комсомола. Причина – систематические прогулы. Тебе надо узнать побольше о причинах, потом сделать листок-«молнию» и пропесочить ее. Вопросы есть?

– Нет, я пошел узнавать, – и стал подниматься в уже практически пустом зале к плачущей горемыке. – Разрешите приступить к выполнению задания? – вот люблю не только поприкалываться, но и военные понятия использовать, почему-то.

– Привет, царевна Несмеяна, – сказал я, присаживаясь рядом на скамейке.

– Гусар, уйди. Мне так тошно. Меня из комсомола выгоняют.

Надо понимать тем, кто не жил в ТО ВРЕМЯ, что исключение из комсомола или партии автоматически приводило к тому, что из института исключали как студентов, так и сотрудников. Потому слёзы этой молоденькой дурочки, явно вырвавшейся из-под родительской опеки, и потому ставшей бесконтрольно спать утром всласть и уходить с занятий по первому зову собственного настроения, я понимал очень и очень хорошо.

– ХорОш реветь! Поговорить надо.

Но наш разговор был остановлен вошедшими в зал уборщицами. Спорить с ними или разговаривать под их бдительным оком у нас с Несмеяной желания не было.

– Гусар, пошли ко мне в общагу. Девчонки сегодня пошли на какой-то сабантуй, допоздна там будут. Потому мы спокойно поговорим.

В общагу, – так в общагу. Сама предложила. По дороге я купил немного еды, чтобы не объедать «бедную» студентку и пару пирожных. Небольшая комната в общежитии была ничем не примечательна. Четыре кровати, почти одинаково застеленные, обеденный стол, четыре стула, тумбочки, занавесочки, вешалка для верхней одежды, плательный шкаф…

– Давай сначала обедать, – предложил я. – Потом говорить будем. Можем, конечно, кушать и говорить, если хочешь…

Несмеяна переоделась в домашний халатик и согрела чайник, заварили чай… Обедали неспеша, т.к. торопиться некуда, да и незачем, – завтра выходной. За окном постепенно темнело, но Несмеяна свет зажечь не предлагала, нам вполне хватало вечернего освещения за окном. Мы долго разговаривали о ней, о ее школьной поре, о том, как она на самом деле вырвалась из-под строгой опеки родителей и почувствовала себя на свободе. И как стала этой свободой упиваться всласть. Уже после приема пищи она увидела у меня в руках пирожные.

– Эээ-то мне? – буквально взвыла она радостно. – Мне мама всегда такие покупала!

Она как величайшую ценность крутила одно в руках, нюхала его, а потом ма-а-аленькими кусочками стала откусывать. Я откинулся на стуле и наблюдал с удовольствием за ней. Когда она доела пирожное, предложил съесть и второе.

– Это же тебе, – почти возмущенно сказала Несмеяна.

– Ешь, ешь, мне не жалко.

– Знаешь, мне младший брат никогда не отдавал свою долю, еще и от моего пирожного клянчил откусить, – рассмеялась Несмеяна и тоже очень медленно доела второе лакомство. – Гусар, ну не зря о тебе легенды ходят! Спасибо тебе!

– И что за легенды?

– Ну, что ты можешь в короткий срок сделать девушек и женщин на самом деле счастливыми.

– Не так уж это и сложно в твоем случае.

– Ну, не скажи! Мне было так страшно и горько совсем еще недавно, а вот поговорила с тобой, и потом еще и пирожное съела… Даже два… И мне как-то совсем легко-легко стало.

И она впилась мне в губы горячим-горячим поцелуем. Для удобства присела мне на колени боком и как-то вот так развернулась вся телом и шеей, чтобы не отрывать свои губы от моих. Я сначала обнял ее осторожно за талию. Потом стал гладить ладонями по спине, по бокам, животу. В какой-то момент ладонь достигла грудей и стала поочередно ласкать груди. Несмеяна не отрывала своих губ от моих. Я опустил руку ниже и стал гладить ее по бедрам. Сначала по наружным поверхностям, потом по внутренним. Девушка даже ноги раздвинула, чтобы я смог погладить по большей поверхности. Сквозь поцелуи она стала дышать всё чаще и глубже. Некоторое время я наслаждался тем, как она разогревалась, потом встал вместе с ней и начал расстегивать халатик. Обнимая меня за шею, она не отрывалась от губ. Только отодвинулась слегка телом, чтобы дать мне возможность расстегнуть все пуговицы.

Оторвать от нее губы всё-таки пришлось, – после того, как я отнес ее на кровать и надо было раздеться самому. Встал сначала одной коленкой между ее ног, потом поставил так же вторую, прилег на нее, опершись на обе руки. Когда губы вновь соединились. Я выставил вперед, как ружье с примкнутым штыком, твердый-твердый член. И стал тыкаться «штыком» в ее промежность. Попал! Мокрые-мокрые губы я нащупал головкой члена практически сразу. Надавливая на них, почувствовал, как они стали раздвигаться и пропускать головку между собой. Усилил надавливания и стал погружаться глубже.

Несмеяна даже не пыталась «идти навстречу» телом, – она только целовалась и целовалась. То мотала головой время от времени очень-очень слабо, но при этом раздвигала ноги шире и шире. И на том, что называется, спасибо. Я стал массировать членом влагалище, чувствуя, как приятно скользил в ней. Влагалище тоже не отвечало на мои движения. Ну, разве что влагу выделало в достаточном количестве.

Мне было не очень-то удобно целоваться с ней в такой позе, и при этом «колоть штыком» с достаточной частотой. Потому я оторвал губы, взял ее под колени, чуть приподнял для удобства и развил частые и глубокие проникновения. Стало значительно лучше, приятнее и удобнее. Несмеяна, проткнутая моим «штыком» глубже прежнего, стала извиваться навесу над кроватью, что прибавило и мне, и ей дополнительные ощущения. Через пару минут она забилась всем телом таким образом, словно пытается соскочить с члена и тут же насаживается глубже и глубже. От таких ощущений и на меня накатила неукротимая горячая волна внизу живота, и внутри Несмеяны ударил фонтан удовольствия, полностью захлестнувший нас обоих.

Не вынимая еще эрегированный член, я просто упал на нее без сил. И девушка опять взялась за мои губы.

Когда я пришел в себя окончательно, она оторвалась от губ.

– Спасибо тебе, большое спасибо.

– И тебе спасибо. Мне тут на тебе пришла идея. Давай ее обсудим. Я попрошу комсорга курса поговорить с тобой на ближайшем заседании комитета, и поручусь своим именем за тебя. Думаю, по моей просьбе тебе дадут испытательный срок. А потом вообще забудут об этом, если больше не будешь нарушать ничего. Так тебя устроит? Или у тебя есть другие предложения?

Снова со слезами на глазах Несмеяна обняла меня и прижала к себе. Я почувствовал, как она вся напряглась, и как влагалище сжало не вытащенный член.

И тот начал медленно поднимать свою змеиную головку…

– А я смогу с тобой еще видеться? – шепотом спросила она после каскада «лечебных» упражнений в постели. – А то мои соседки по комнате скоро могут вернуться. При них не хочется…

– Давай оформим над тобой персональное шефство, и тогда время от времени мы сможем видеться совершенно официально. Но только ты должна сейчас мне, а потом и на комитете, пообещать, что никогда-никогда не будешь беспричинно пропускать и опаздывать. Согласна?

Спустя где-то один-два месяца Галина, к слову, вспомнила эту ситуацию:

– Вот умеешь же ты этих глупых куриц уговаривать и ставить в правильный строй. Я даже подозреваю и потому не спрашиваю, как тебе это удается…

Пьяная комсомолка

Лето, пляж, вечер, шум моря. Я зашел в пляжный бар и заказал себе сок. Официантка очень удивилась, что не алкоголь. Попросила зайти с ней в служебное помещение, чтобы выбрать сок по вкусу.

– Смотри, что у меня есть, – сказала тихонько со смехом официантка и, повернулась ко мне спиной, согнулась в поясе и задрала почти на голову и без того короткую юбочку. – Нравится?

– Нравится, конечно. Можно потрогать?

– Ну какой же ты осел! Нужно! Конечно не только можно, но и нужно потрогать! – и помахала у себя над головой задранной юбкой.

Сказать, что мне уже ничего другого не оставалось, – было ничего не сказать. Я сдернул с нее трусики и приблизился почти вплотную. Потрогал, потом погладил ягодицы, потом лапал их весьма активно, потом… А потом я приспустил плавки и «въехал» в нее членом с размаху.

– Давай скорее, а то меня могут позвать в любой момент к столикам, – сказала официантка и стала лихо подмахивать мне с большой скоростью.

Ну, скорее, так скорее. Я не противился предложенному ритму. Стал засаживать ей со скоростью электрической швейной машинки. И с постоянным напором, стараясь достать до самой глубины. Мне нравилось биться внутри нее о дальнюю бугристую преграду, тереться о влажные стенки и чувствовать приближающийся собственный оргазм. Оргазм – от интенсивности, необычности и новизны ситуации, в ожидании вызова партнерши из общего зала, – не заставил себя ждать. Мы синхронно двигались навстречу друг другу, пока я не излился в нее полностью. Потом постояли, замерев, минутку.

– Я побежала в зал.

– Так у тебя же по ногам сейчас потечет! – прошептал я ей.

– Я так хочу. Я потом подмоюсь. Мне так приятно, – ответно прошептала она и выскочила из подсобки.

Я привет себя в порядок и тоже пошел на выход.

– Приз тысячному посетителю от администрации, – провозгласила официантка, протягивая мне пакет с бутылками, пакетами и фруктами. И дополнительно прошептала: – Я тебя потом найду, продолжим.

Я не стал отказываться. Отнес в палатку, где и рассмотрел: шампанское, различные соки, коньяк, виноград, персики и еще фрукты. Россыпью конфеты и две шоколадки. Насыпал конфеты в карман, надкусил шоколад с орехами и пошел гулять по берегу. Вдоль берега рядами почти рядом много других таких же летних кафе с толпами отдыхающих. Свободных мест, судя по всему, не было нигде.

– Гусар! Привет! Как дела! – женский зов в несколько голосов остановил и заставил оглянуться. Сзади из кафешки вывалилась троица девиц с бутылками в руках. – Смотри, что у нас есть! Пошли с нами.

Да, они из нашего вуза. Вот угораздило, на самом-то деле. Они окружили меня и вразнобой протягивали мне то шампанское, то коньяк и водку. А потом просто кинулись меня по очереди обнимать и горячо целовать в губы. Как говорится, «целовать с языком». Не люблю я такие упражнения у себя во рту. Да и к другим лазить в рот не люблю. Пробовал и то, и другое, потому и не люблю. И начали лазить руками мне в плавки.

Предложил им искупаться в море всем вместе нагишом. Они поскидывали на гальку купальники и с визгом помчались в море. А я тихонько улизнул с берега, воспользовавшись тем, что они отвлеклись.

Блин! Не хочется больше таких эксцессов. Я залез в палатку, разделся, укрылся одеялом и заснул.

Не знаю, сколько прошло времени, но кто-то по-хозяйски открыл замок-молнию в палатку, вошел и опять закрыл. Сквозь сон услышал, как рядом со мной кто-то пристроился. Я протянул руку к светильнику и в его неверном свете узнал рядом с собой нашу старосту Ирину-2. Ну, второй группы на курсе. Давний лакомый кусочек, которую я облапил и заприходовал уже давно, еще в начале первого курса! Пьяная в дым, но явно не до коматозного состояния. Упускать такой случай было нельзя хотя бы потому, что я спал сегодня один как перст. Вопрос, откуда она тут взялась? Всей группой приехали, или она сама по себе?

Погасив светильник, я обнял ее со спины. Она замурлыкала что-то, прижалась ко мне ягодицами и стала делать симпатичные и вполне понятные движения тазом. Я приспустил ей трусы, приспустил свои трусы и стал тереться членом между ее ягодиц. Спустя время стал поглаживать ее ладонями не только по ягодицам, но и между ног. Ее ягодицы стали двигаться активно.

– Ну, же! – почти прокричала она шепотом раздраженно.

Не стал томить комсомолочку ожиданием, поправил ее таз так, чтобы было удобнее и с размаху вошел в нее членом. Она охнула и возбужденно задрожала от удовольствия. Это возбуждение и это дрожание, мокрая «киска» (что называется, хоть отжимай!) привели и меня в восторг и еще большее возбуждение. Я начал наносить размеренные длинные, сильные и частые «удары» членом с ней внутри, от чего она просто забилась на члене, как рыба, насаженная в ручье на копье. Кончили вместе и остались так и лежать: я у нее около таза, а она с членом внутри. Разъединиться не хотелось. Да и не было сил после такого бурного окончания.

За полотном палатки слышны были голоса и шаги многих людей. Они разговаривали, смеялись, просто проходили мимо. Я почувствовал у себя на бедре ладонь Сашки, поглаживающую и ласковую.

И член стал вновь напрягаться внутри нее. Она почувствовала это, и ладонь замерла на несколько мгновений. Потом она вновь заерзала тазом так, что внутри нее я почувствовал какие-то пожимания стенками влагалища моего члена. Член стремительно рос и твердел внутри нее, и она не могла этого не чувствовать.

– Мне хорошо. А тебе? – и она назвала меня совсем чужим именем.

Значит она спьяну или перепутала палатки, или палатки не перепутала, но просто перепутала имена и назвала меня именем желанного ей мужчины. А какая разница? Не я у нее на члене. А она на моем члене! И продолжает извиваться, как ужи на вертеле. Пока она не опознала, что я совсем другой мужчина, которого она хотела, я стал вновь долбиться внутри нее ожившим и затвердевшим членом. Он входил и выходил легко, смазки хватало и даже было много. Ирина подмахивала с огромным «аппетитом», как изголодавшаяся по члену женщина. Активно, размашисто, часто и в ритм мне. Опять забилась на члене в подобии судорог и затихла. Я кончил после нее, вышел. Обтер ее половые органы салфеткой от выделяющихся жидкостей, одел на место трусы.

Растолкал и вывел ее полусонную на тропинку вдоль берега.

Утром, встретил Ирину на пляже. Потягивалась с довольным видом.

– Гусар? Ты? Вот не ожидала тебя здесь увидеть. Ты даже представить себе не можешь, Гусар, какой чудесный сон мне сегодня приснился, – промурлыкала она в ответ на мой заинтересованный взгляд.

– И какой же? – сделал я удивленное лицо.

– Словно я с кем-то очень похожим на тебя провела сказочную ночь.

– Ты хочешь меня всё так же?

– Ты же знаешь. Ты для меня как наркотик. Слишком много и слишком часто не может быть. В любом случае передоз не смертелен.

И расхохоталась счастливо.

– Значит будем договариваться и назначать встречу, – резюмировал я.

«Бухать надо меньше. Или больше!» – хотелось ответить ей. Но я только улыбнулся…

Англичанка

Если заканчиваешь английскую школу, то те занятия английским в вузах, как десятикласснику преподавать азы арифметики.

Анастасия Прохоровна с первого занятия определила, что в нашей группе оказалось два таких студента с почти фундаментальными знаниями и навыками разговорного английского: Гусар и Наташка. Наташка очно, я заочно. И уже через пару недель отстранила нас от занятий, дав вольную до дня семестрового зачета, когда мы должны были к ней прийти.

Я размечтался, что придумаю, как уговорить Наташку подружиться со мной «на всю глубину», но она сразу раскусила цель моих подкрадывании и слиняла. Приходилось тыняться по городу в хорошую погоду или сидеть в институтской библиотеке в плохую погоду.

Как-то решил пойти на занятие к англичанке со своей группой. Даже длинную речь приготовил, как я соскучился по ней, по языку, по группе. А что? Меня точно так же и с математики выгнали до конца года, и с физики.

Анастасия Прохоровна, к моему удивлению, находилась в кабинете одна, и моей группы здесь не было.

– А их забрали на какие-то соревнования на физкультуру, они и ушли, – ответила она на мое удивление. – Присаживайся, рассказывай, что пришел.

Она была не старой и не молодой женщиной, добрая и спокойная. Преподавала спокойно и ровно, правда, раз вышла из себя и крикнула на студента за нерадивость и нежелание учить предмет, как мне рассказывали. Рассказывала, что несколько десятков лет с детства прожила в разных торговых англоязычных представительствах за рубежом, где жили и работали ее родители. Знали мы от студентов старших курсов и то, что семейная жизнь у нее не сложилась потом, после проживания за границей…

Я начал рассказывать что-то заумное и путанное.

– Гусар… Послушай, могу я так к тебе обращаться? Так вот, поможешь мне? Здесь за окном на подоконнике мне надо немного прибраться. Ну, после голубей прибраться. Мне надо подержать рамы окна, а то они словно подпружиненные, закрываются.

Она заперла входную дверь на замок. «Чтобы не сквозило, и не хлопнуло рамами по рукам.»

Я встал рядом с ней у окна и взялся за одну открытую раму. Когда вторая рама была открыта, то достать до нее я не мог никак, не оттолкнув Анастасию Прохоровну. Она наклонилась через стол у окна, чтобы достать до наружного подоконника. Сильно наклонилась под большим углом над столом.

У меня словно что-то щелкнуло в голове: заперла сама дверь в кабинет, наклонилась над столом практически в позе «Г»… Надо рискнуть, – чтобы потом пить шампанское.

Я продвинулся вдоль стола так, чтобы обеими руками доставать до рам. Получилось так, что я стоял как раз прижатый к ее ягодицам. Сначала просто касался, но при очередном ее наклоне, сколько бы я не отодвигался, то на самом деле оказался прижатый. И, как у любого живого мужчины, у меня стал вставать, и весьма быстрыми темпами. Член уже практически вжимался всем своим боком вдоль ее ягодичной складки. Но Анастасия Прохоровна не реагировала на мои прикосновения, а продолжала что-то делать или вид делала, что делала за окном на подоконнике. Не могло быть так, что она не чувствовала член на своей заднице.

Я не стал оттягивать время и просто поднял ее юбку до пояса. И вновь никакой реакции. Когда я приспустил с нее трусы, она захлопнула и заперла на шпингалеты окно и еще больше выгнулась в моем направлении. Выпяченная в моем направлении половая область Анастасии Прохоровны привела меня почти в неистовство. Я уже не мог с собой совладать, выпустил из штанов зажатый ими член и прикоснулся головкой срамных губ преподавательницы. Скользко, – они были в тот момент очень скользкими. Придавив головку между губ, к которым прикасался, я стал погружаться в теплую и такую же скользкую область ее тела. Шаг за шагом вглубь сейчас было не для меня. Иначе начну кончать прямо на входе уже через несколько минут.