Повесть о маме бесплатное чтение

Раннее детство

«Куда уходит детство?» – лучше бы оно совсем ушло…

О своей маме Хорошковой Марии Петровне, в девичестве Слащевой, мне хотелось написать давно. Еще при жизни мама много рассказывала мне о своем сиротском и голодном детстве, о годах войны, о своей учебе, работе и отношениях с моим отцом. Я начинала писать о маме, потом бросала, потом опять начинала, потом редактировала. Рассказ отнесла в районную газету нашего Северного округа. Редактор сделал много замечаний, но рассказ ему понравился. Попросил все исправить и принести, как раз к девятому мая.

Я исполнила все пожелания и исправила замечания редактора, но рассказ был не опубликован, мама моя жила в другом районе, в Юго-западном, а газета «Север» печатала только про местных ветеранов.

Прошел год. Мамы не стало. И вот, перебирая ее документы, я нашла потертый листок, на котором ее подчерком написано:

«Автобиография.

Я, Слащева Мария Петровна, родилась второго декабря 1928 года в Курской области Ясеновского района Березовского сельсовета в деревне Колодезь. Родные, т.е. мать и отец умерли, когда мне было три года.».

Я вернулась к своей рукописи и дополнила ее.

Деревня Колодезь была большой по протяженности и делилась на две части. Одна часть располагалась на возвышенности, а друга в низине и границей между ними служил глубокий овраг. Верхнюю часть называли Куток, и живущих в ней девчонок – «кутовскими». А из нижней части девчонок прозвали «низовские». Все девчонки жили дружно, но в душе соперничали друг с другом.

В деревне насчитывалось около ста пятнадцати домов. Дома строили из бревен, стены белили со всех сторон, а крышу покрывали соломой. Такие дома назывались «мазанки». У каждого хозяина в распоряжении насчитывалось 40–50 соток земли, на которой разводилось свое хозяйство. В деревне располагалась овчарня, свинарник, коровник с фермой. Стояла и церковь, но с приходом советской власти, ее сломали.

Семья мамы была большой и достаточно обеспеченной. Глава семейства, мой дед, Слащев Петр Дементьевич, был высокий, худощавый с копной темных волос. Дед носил усы и когда он целовал детей, они мягко щекотали их щеки.

Свою мать, мою бабку, моя мама помнит плохо, сохранилась лишь одна старая потертая фотография, на которой та выглядела круглолицей и кареглазой. Карие глаза передались и всем ее детям. Носила она красивое имя Евдокия.

В семье насчитывалось четверо детей. Старший сын Григорий, 1916 года рождения, такой же худощавый и темноволосый, как и отец. Он был намного старше моей мамы, и она его смутно помнит. Юношей Гриша уехал учиться в ближайший город от деревни Воронеж.

За Гришей шла старшая сестра Степанида, 1918 года рождения, Стешенька, как ласково ее называли в семье. Стеша старше моей мамы на десять лет. Она славилась высоким ростом и красотой, и тоже похожая на отца. «Будешь счастливой!» – говорил он – «Если дочь похожа на отца, то обязательно будет счастливой!». Но эти слова в будущем совсем не оправдались. На плечи моей тетки Степаниды выпала горькая судьба одинокой, больной и брошенной женщины.

Третьим ребенком в семье стал Юрочка, 1927 года рождения. А через год родилась и моя мама, оказавшаяся копией своего брата – кареглазая, красивая и веселая. Они были не разлей вода. В семье мою маму ласково называли Машенька. В детстве моя мама была здоровой и цветущей девочкой, озорной и нежной.

После рождения моей мамы, в семье Слащевых появился еще один ребеночек – сын Алдошенька. Он родился недоношенным и слабеньким.

Моя мама мне рассказала один эпизод того времени, который ей запомнился на всю жизнь:

«В тот раз Алдошенька лежал в кровати и дрыгал ручками и ножками, а ситцевая пеленка сползла, обнажая худенькое детское тельце. Я с Юрой бегали по комнате и пытались поиграть с братиком, но строгая мать не разрешала нам, говорила, что Алдоша еще очень мал, и чтобы мы не трогали его.

Тут скрипнула дверь, и в комнату вошел отец.

– Папа, папа пришел! – закричала я с Юрой, подбегая к отцу.

Отец сел на лавку и стал раздавать подарки

«Вот эта вещица для Алдоши, а эта для Юрочки».

Потом, подойдя ко мне и взяв на руки, сказал: «А вот этот пряник тебе, Машенька, на, возьми» – и поцеловал меня в лобик. Больше подарков мне не суждено было получать».

Вот так и жила семья моих предков в любви и радости в просторном, чистом и уютном доме. Имея большое хозяйство, взрослые трудились от зари до зари, а старшие дети помогали им как умели.

Слащевы держали скотину и птицу. Зимой в лютые морозы новорожденных поросят и овец содержали в доме, отгородив им место на кухне. Летом же скотина выгуливалась на приусадебном гумне. За гумном стояла бревенчатая баня, где мылась вся семья. Воду для бани черпали из рядом вырытого колодца.

Алдоша немного пожил.

Похоронили его на кладбище в соседней деревне.

Моя бабушка Евдокия тяжело перенесла смерть ребенка. У нее началась депрессия, из которой она так и не смогла вырваться. Ни дети, ни любящий муж, ни что не спасло, горем убитую женщину. Евдокия продолжала чахнуть.

Старшие дети разъехались. А отца Петра арестовали. Моя мама и Юрочка остались одни с больной матерью. Помощи ждать было не откуда.

С болезней матери, жизнь в семье стала не сладкой.

Вскоре по всей стране прокатилась коллективизация.

Бабушка Евдокия умерла, когда моей маме исполнилось всего три года.

Жизнь ее потом круто изменилась.

Отрочество

«Мама, милая мама…» – как тебя я люблю.

Деревня Колодезь, 1935 год.

В 1933 году по всей стране началась коллективизация колхозов. Коснулась она и деревню Колодезь. В общий колхоз вошли еще три соседние деревни. Сельсовет стал один на всех. Вступали в колхозы поголовно, как говорится, «все вокруг колхозное, все вокруг мое».