Кататония. Творец миров бесплатное чтение

Открыто окно настежь,

Густой воздух крадет силы,

О чем пою не знаешь,

О чем живем и где мы…

Пустой взгляд к небу,

Пустой взгляд к земле,

Был день и нету,

И дом не помнишь, где.

Хотела оставить следы,

Не зная, зачем и как.

Теряя родные черты,

Исчезла, ушла во мрак…

«Ушла во мрак»/ Декабрь

Ну что ты, Костя?

Снова плачешь! Ну как баба, право слово.

Что ты плачешь, что? Тут слезами не поможешь. А у тебе двое сыновей растет, ты вдумайся только: двое! Надо им, чтобы у них был не папа, баба?

Вот то-то. Вытри слезы. Успокойся. Дай обниму.

Не пристаю я к тебе, у меня свой муж для этих дел.

Вот, успокоился, уже и пожалеть нельзя…

Да не виноват ты ни в чем. Никто не виноват. В ней, в ней самой что-то такое было, чему ни ты, ни я помочь не могли.

Знаю ли? Знаю… Как вспомню глаза ее, лицо. Глаза все же особенно. Как скажет: «А я-то тут где?!»

Правда. Ну так и что же? И мне она говорила, что плохо ей, а кто, скажи, кто, кроме нее самой, мог ей помочь?

Знаешь, Костя, я тебе не рассказывала раньше, а ведь она мне много звонила в последнее время. Главное, позвонит, и все про меня да про меня спрашивает. Каждую проблему мою обмусолит, каждый вопрос разберет. И: «Ну пока, созвонимся!». Не дошло до меня тогда: она не про меня, она про себя говорить хотела, да видно неудобно ей было про себя разговор заводить. И впрямь, ну как так, позвонить и сразу на человека ушат вылить… А я-то, дура, не понимала! Не догадалась спросить так по-доброму, участливо: «Ну а ты-то как?»

Эххх… Костька, все мы делаем на бегу! Все! Живем на бегу. Остановиться, отдохнуть, задуматься чуток – все времени нет. А потом – бац – время есть. А нас уже нет…

Вот и я… Нет бы подумать, что это подруга звонит да говорит ни о чем? А голос такой… тусклый-тусклый.

Я думала: устает. Дети, конечно… а вышло вот как…

Да не плачь ты, Костя! Ну правда, врачи-то что говорят?

А знаешь… Вот ты не думаешь, что она… ну… вернется?

Нет?

Да и я, Костя, по правде-то… не думаю…

Глава 1

Август 2022

Черным квадратом Малевича развернулось окно.

Влада стояла у подоконника, обняв себя за плечи, глядя во тьму.

«Один шаг, и все. Больше никаких проблем, никаких забот. Больше не придется вставать по утрам. Больше не придется быть никому обязанной».

Что за голос нашептывал ей, рисуя привлекательные картины? Зовя к свободе, пусть даже свободе небытия? Не тот ли самый, что раньше, года два-три назад лишь попискивал тонко, а теперь вырос в настоящий густой баритон?

Говорят, так дьявол беседует с человеком, толкая на смертный грех – единственный, искупить который уже не успеешь.

Какая разница…

И все же, какой соблазн.

И все же, она знала, что не сможет ему поддаться.

Такой уж она была, Усольцева Владислава Алексеевна, слишком сильной, слишком ответственной, чтобы уступить мыслям о самоубийстве.

Себя было не жаль, нет. Не было мыслей, что она почувствует, упав с высоты на асфальт, не было размышлений, пожалеет ли о содеянном в полете. Сладко замирало сердце, едва представляла себе: вот она встает на подоконник и делает шаг… Но тут же пред глазами вставали лица, лица, лица…

Мама… Ее жизнь закончится вместе с жизнью Владиславы. Муж. В самом деле, как почувствует себя Костя, если жена покончит с собой? Дети…

Пожалуй, дети крепче других зацепили ее, в самое сердце запустили крючья-коготки, накрепко к жизни прикрутили, не порвать эту леску.

Вот не было бы их, тогда бы… даааа…

Но отказаться от идеи смерти вовсе не то, что продолжать жить.

Влада засунула руку в задний карман джинсов и вытащила телефон. Время 22:45, поздновато, конечно, но для близкой подруги еще не за гранью приличия. Влада одним пальцем проскроллила экран, поискала среди вызовов Соню. Давненько не созванивались. Влада нажала вызов.

За полгорода от нее Соня после пятого гудка взяла трубку.

– Алле.

– Привет. Я тебя не отвлекаю?

– Немного. Моюсь, домой собираюсь. Надо хоть до двенадцати дома быть, завтра вставать рано. Представляешь, притащили мне на индивидуальные тренировки на девять тридцать. Ну кто, скажи, в такое время детей в бассейн таскает? Этому семилетке спать уже пора, но, нет. Они, понимаешь, удаленно учатся, у них свой режим. Они в 12 встают, к двум раскачиваются. Все занятия у ребенка вечером: сначала школа с уроками, потом на музыку едут, потом у них китайский, а потом бассейн. У меня. Вот скажи, ребенок нормально в таком графике жить может?

– Не думаю. Не думаю, что это полезно. И я бы как мама не смогла столько по кружкам таскаться.

– И я о чем! Это же ненормально! Он, знаешь, на детей в раздевалках кидается: «Давай играть!», ему общения не хватает.

– А что родители?

– А родители что… Вундеркинда растят. Не думают, что в этом возрасте другое важно. Формирование системы нервной, например. Навыки коммуникации, в конце-то-концов. Дети играть должны, друзей заводить, с палками во дворе бегать и шалаши строить, вот, как мы с тобой, помнишь? А не это вот все. Я, короче, не одобряю. И мне беспокойство, Саша один Берту укладывает, а она с папой-то не особо засыпает…

– Как у вас дела?

– Ой, да на букву х, не подумай, что хорошо! У меня в дневную группу в два раза меньше народу ходить стало. Знаешь, с этими санкциями у людей финансовые проблемы, им не до того, чтобы своих клопов плаванию учить. Индивидуально ходят, конечно, и дети, и взрослые, но тоже поменьше. Поэтому я за этих «поздних» учеников и держусь, которых ненормальные родители в десять вечера в бассейне полощут.

– А Саша?

– Да у него тоже заказов меньше стало. Волнуемся, как ипотеку платить. Еще Берту к стоматологу повели, нашли три кариеса…

– Чувствую, тысяч на тридцать удовольствие?

– На двадцать пять, но это тоже не сильно легче… Ладно, мне бежать уже надо… Ты как?

– Ничего. Я ничего.

– Ну давай тогда, до созвона. Пока.

– Пока.

Загудели гудки отбоя. Влада уронила телефон, не глядя, удачно он упал на пол или с летальным исходом. Не нужна. Не нужны никому ее проблемы. На что она реально рассчитывала? На то, что Соня в суматохе собственной увлекательной жизни немного приглядится к лучшей подруге? На то, что услышит что-то за ее «ничего»?

Какая глупость! Как там сказала Вера Григорьевна? «Спасай себя»?

Влада соскользнула на пол, прижалась спиной к холодной батарее, сжалась в комок, поджимая к груди колени. Стараясь… что? Согреться? Успокоиться?

На кой черт она полчаса назад села за руль и уехала с дачи, никого не предупредив, оставив спящих в гостевой комнате детей? Чтобы рыдать в ночи в пустоту квартиры? Слушать гудки телефона? Узнать, что жизнь близких людей прекрасно течет и без нее?

В ушах билось: «Спасай себя, спасай себя».

Сука.

Ненавижу.

Вот как, как она могла рассказать Соне, даже если б смогла прервать ее экспрессивные монологи, об этом «спасай себя»?

Но ведь это скотство…

Влада закрыла глаза, откинула голову назад.

Всегда ведь знала: не надо подслушивать чужие разговоры, особенно если речь идет о тебе…

Начерта они поехали на эту дачу? На самом деле, Влада прекрасно знала ответ на этот вопрос. Потому что в Вере Григорьевне проснулась бабушка – что происходило с ней ровно раз в полгода – и она возжелала видеть внуков.

«Влада, я уже позвонила Константину, теперь тебе звоню, а то вдруг он поздно скажет: я на даче, жду вас. Собирайтесь вечером, приезжайте. Если собираетесь делать шашлык, заедьте в магазин, у меня тут нет ничего такого…»

Вот так. И ни малейших сомнений: они приедут, и в магазин заедут, и шашлыка пожарят, и все будет ровно так, как Вера Григорьевна себе запланировала.

А с чего бы ей сомневаться? Влада в своем стремлении нравиться свекрови ни в чем ей не противоречила.

Они приехали примерно в шесть, как только Костя вырвался с работы.

Свекровь встретила у ворот, одетая в элегантный спортивный костюм, немного измазанный землей. На руках красовались желтые резиновые перчатки.

– Привет, – сказала она, чмокая губами в воздухе около щеки Влады, затем проделывая то же у щеки сына. – А я тут прополку устроила. Представляете, у меня же от дома до клумбы с гладиолусами тропинка идет. Она заросла, я раскапываю.

Влада вежливо улыбнулась.

– Привет, бабушка, – пропели в унисон Ростик и Ромка и, не ожидая ответного приветствия, понеслись к дому.

– Аккуратнее! – прокричала вслед им Вера Григорьевна. – У меня там герань в горшке на входе стоит, не поломайте!

Влада подхватила пакет с овощами и пошла к дому, молясь, чтобы за минуту ее отсутствия дети что-нибудь не испортили. А испортить что-то в доме Веры Григорьевны было проще простого. Достаточно не туда повесить полотенце или положить мокрую тряпку на бесценную столешницу, и все…

Но дети не пакостили. Уселись перед включенным телевизором и принялись копаться в Ютубе, выискивая «Диких скричеров». Влада достала овощи из пакета и начала мыть. В окно было видно, как Костя на улице разжигает мангал.

Салат был почти готов, когда вошла Вера Григорьевна. Резиновые перчатки она сняла, спортивный костюм отряхнула.

– Влада, ты позволяешь им смотреть такую гадость? – возмущенно спросила она, глядя в телевизор.

– Иногда, – дипломатично ответила Влада. – Иначе они начнут бегать.

Вера Григорьевна фыркнула и отвернулась.

А Влада внезапно содрогнулась от неприязни. Какая же ее свекровь… слоеная. Будто капуста: один слой, другой, третий. Сверху вроде бы интеллигентная женщина, внимательная бабушка, хорошая мать, терпеливая свекровь. Но снимаешь слой за слоем, и видишь одинокую эгоистичную женщину, занятую лишь собой. К тому же – злую эгоистичную женщину.

Спустя час-полтора все уселись за стол на улице. Ростик тут же потянулся за едой, Вера Григорьевна остановила его:

– Подожди, пока всем разложат.

Влада промолчала. В конце концов, это дом Веры Григорьевны и ее правила.

Вечерело. Воздух стал теплым-теплым, насыщенным. Мальчишки носились по газону вокруг ухоженных клумб под благосклонным взглядом бабушки, едва сказавшей им за вечер пару слов. Влада убирала посуду, Костя медленно тянул коньяк из широкого стакана. Вдалеке шумела железная дорога, где по рельсам катили электрички, уносясь в город пустыми – накануне выходных желающих уезжать из пригорода не было.

В этот вечер мальчишки легли спать на удивление легко: набегались на свежем воздухе, и их разморило.

– Спокойной ночи, мамочка, – прошептал Рома, проваливаясь в сон.

– Спокойной ночи, солнышко, – ответила Влада. – Вам все сегодня понравилось?

– Да… – потянул Ростик, – у бабушки есть «Дикие скричеры»…

– А остальное?

– Купаты папа сделал вкусные… Мама, а можно у нас тоже будет дача, мы будем жарить купаты и смотреть телевизор, а к бабушке ездить не будем?

Не успела Влада удивленно спросить, почему Ростик не хочет ездить к бабушке, как сын уснул.

«Спрошу завтра», – подумала Влада.

Спальни в доме Веры Григорьевны находились на втором этаже. Отсюда Влада слышала приглушенные голоса свекрови и мужа, доносившиеся из гостиной внизу. Погладив сыновей по взъерошенным головам, Влада направилась к лестнице: чтобы присоединиться к Косте и Вере Григорьевне, ей нужно было спуститься вниз, пройти через коридор и кухонную зону, и лишь потом очутиться в гостиной.

Влада не дошла.

– Я не понимаю, что происходит, и я никак не могу на это повлиять, – услышала Влада, едва ее нога коснулась последней ступеньки лестницы. – Я старался, как мог, я сотни раз предлагал ей: сходи к психологу. Она не хочет. И я больше так не могу.

– Понимаю тебя, – спокойно ответила Вера Григорьевна, – любому было бы тяжело.

– Она все время дерганая. Что я ни скажу – все воспринимает в штыки, на все огрызается. Я устал. Внимания просто ноль. Она не знает даже, с кем я сейчас общаюсь, чем занимаюсь. Все просто мимо нее.

– Ты пробовал с ней говорить?

– Много раз. Она меня не слышит. А мне плохо, понимаешь, мама? Я не могу больше это терпеть. Я не хочу идти домой, не хочу возвращаться к ней. Я все думаю: а как же дети? Как они будут себя чувствовать, если мы разведемся?

– Они все равно останутся твоими детьми. Никто не сможет тебе запретить с ними общаться. Это большое заблуждение, что нужно сохранять семью ради детей. Ни один ребенок не будет счастлив, глядя, как его родители живут и ненавидят друг друга.

– А Влада? Как ей придется, если мы разведемся?

– Костя, спасай себя.

Костя еще что-то говорил, но Влада перестала слышать. Внутри у нее все окаменело. Лишь ее рука, действующая будто отдельно от тела, от сознания, протянулась к стоящей у лестницы тумбочке и взяла ключи от машины.

«Уйти», – пронеслось в голове.

Быстрым шагом Влада подошла к входной двери, отрыла ее, вышла, тихо закрыла и пошла к машине.

Машину Костя оставил за забором, не стал заезжать на участок, и это было хорошо: не нужно открывать ворота, не нужно привлекать к себе внимание и объяснять, что делаешь и почему – на это у Влады не было сил. Она вышла через калитку, плотно прикрыла ее, нажала кнопку на брелоке автомобильной сигнализации и через секунду уже сидела за рулем.

Заурчал мотор, повинуясь обороту ключа, зажглись фары. Влада перевела рычаг передачи на «Драйв» и нажала педаль газа. Фольксваген Туарег покатил по грунтовке.

Что происходит позади, Влада не видела: слезы мешали, превращая пейзаж в зеркалах заднего вида в неясную размазню. Завибрировал телефон, забытый в заднем кармане джинсов, но Влада не реагировала. Ей казалось, что боль, от которой она пыталась уйти, ослабнет, пропадет по мере удаления от источника боли, а телефон был ниткой, крепко связывающей Владу и этот источник. За нитку Влада дергать не собиралась.

Телефон звонил и звонил, и Влада поставила его на беззвучный режим.

Боль рвала изнутри. Влада представила, что это ворочаются, распрямляются внутри нее крылья, что вот-вот прорвут кожу на спине и раскроются во всю мощь. И понесут Владу на свободу, наконец-то, на свободу.

Он думает о разводе? Что же, прекрасно, она не станет его держать, такого бедного-несчастного, никем, кроме мамы, не понимаемого. Пусть идет. Слава Богу, ее уровень образования позволит ей обеспечить себя и детей. Беспокоится о детях, что они будут чувствовать? Да пусть забирает себе!

Хотя нет. Детей она ему не отдаст. Это словно кусок сердца отрезать…

Ничего, проживут они и втроем. Они и так все втроем делают, справятся.

Пойдут в детский сад, ничего страшного. Она работать будет, и все у них будет хорошо!

Влада ехала и орала в голос, сама этого не замечая. Криком звериным страшным разрывая горло. А мысли текли сами по себе, будто не Влада думала, а кто-то за нее.

Пускай уходит. Пусть спасается. Если он такой, что плевать хотел на жену с двумя детьми, пусть проваливает. Сейчас она доедет до дома, соберет вещи, и уже завтра будет жить у мамы.

От дачи Веры Григорьевны до дома было минут 20-25 езды, и, когда Влада въехала во двор, уже окончательно стемнело. Она кое-как припарковалась у парадной – в моменты усталости и стресса Влада всегда парковалась плохо, не могла засунуть легковушку в пространство, достаточное для танка – и пошла к дому. Консьержка удивленно взглянула на одинокую женщину, обычно уезжавшую и возвращавшуюся с детьми, но ничего не спросила.

Может быть, ее отпугнуло бледное заплаканное лицо Влады.

Влада вошла в квартиру. Тихо и темно. Посреди коридора валялась игрушечная машинка – Ромка хотел взять с собой к бабушке, но в самый последний момент передумал. Влада скинула кроссовки и прошла в детскую, не включая свет.

В детской было сумрачно. Влада включила ночник. Подошла к окну.

Окно развернулось перед ней черным квадратом Малевича.

Мысли скакали.

Неоткуда ждать помощи. Не прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете, не исправит накосяченного за целую жизнь.

Спасай себя… Да, ей самой и придется себя спасать. Вот сейчас она еще немного посидит у батареи, сама с собой в обнимку. А потом пойдет спать, и будет спать, потому что завтра понадобятся силы, чтобы разобраться со всем, внезапно на нее свалившемся. Возможно, завтра ситуация будет выглядеть иначе. Возможно, они с Костей поговорят, и разговор все решит.

Ведь могут же быть у людей минуты слабости? Может, и мысль о разводе из таких слабостей…

Влада поднялась, намереваясь идти в спальню, но полумрак сбоку внезапно шевельнулся, разорвался.

Влада стояла, смотря, но не веря увиденному…

Глава 2

Сентябрь 2016 года.

– Эиртач, конечно, получится, но раннюю седину все равно будет видно. Я не пугаю, что выглядеть будет плохо, но только ты учти: седые волосы от крашенных в светлый цвет отличаются, – сказала Марина-парикмахер, перебирая волосы Влады.

– Ну что же, придется мне смириться, – вздохнула Влада. – В какой цвет будем меня красить, когда седина станет совсем невыносимой?

– Дай подумать… Ну смотри, кожа у тебя светлая, глаза голубые. Вообще, тебе родной твой светло-русый очень идет, может, его и оставишь?

– Идет. Но сегодня эиртач. Не зря же я на него деньги откладывала!

– Прям на него?

– Ну… И на него, и на платье это. Как тебе? – и Влада слегка откинулась на стуле, демонстрируя новый наряд.

– Круто. Могу оценить, но сама со своим ростом такое не ношу. Это для миниатюрных малышек.

– Я не миниатюрная малышка! – возмутилась Влада. – Я – женщина среднего роста и средней комплекции! Таких, как я – миллион.

– Ага, – усмехнулась Марина и накинула на Владу полиэтиленовую накидку.

Спустя восемь часов Влада вышла из салона. Эиртач – процедура не быстрая. За время, что Влада просидела в кресле парикмахера, погода на улице успела испортиться, поправиться, снова испортиться, опять исправиться, и теперь сентябрьские улицы заливало яркое солнце.

Влада неспешно направилась к дому. Ей хотелось есть: кофе и малюсенькой шоколадкой, что ей принесли в салоне, сыт не будешь. Влада гадала: дойти до дома и доесть суп, что варился вчера, или зайти в кафе. Хотя бы в «Пироговый дворик», их много открылось по городу, и цены были демократичные.

Владе, по правде говоря, супу совсем не хотелось. Она его не любила, всегда предпочитая жиже в тарелке какое-нибудь второе блюдо. Желательно рыбу… В «Пироговом дворике» была треска, а если задуматься дальше и разориться на «Евразию», то можно замахнуться на окуня на пару…

Влада сомневалась. За окрашивание волос она отдала восемь тысяч, еще в две ей обошлось платье. Дорого…

Позади раздались шаги, мужская рука обвила Владину талию, в ухо ткнулись губы, шею оцарапала дневная щетина.

– Я думаю: кто это тут такой красивый идет…

Влада повернулась и обняла Константина, просительно заглядывая ему в глаза:

– Скажи, меня красиво покрасили?

– Замечательно, – ответил муж. – Особо ничего не поменялось, но замечательно.

– Ну как это не поменялось?! Я восемь часов в салоне просидела!

– Ну и правильно сделала, если это доставило тебе радость. Владочка, ты с любыми волосами красивая. Пожалуй, ты бы понравилась мне даже лысой…

Влада фыркнула. Лысой, придумает тоже. За все время их знакомства ее волосы ни разу не были короче лопаток.

– У меня седина появляется… – грустно сказала она. – А еще я хочу кушать…

– Ну так пойдем сходим куда-нибудь. У нас тут, правда, особо некуда… Дойдем до торгового центра, там Буше? Хочешь?

– Не знаю… Я уже много денег потратила..

– Ну что ж, теперь не есть? Идем. Не зря ж я сегодня пораньше закончил.

Влада кивнула. Ему, Константину, легко было говорить. Он принадлежал к состоятельному среднему классу. Влада… скорее нет. Она помнила 1996 – 2001 год, когда они с мамой перебивались гречей и макаронами, когда мама занимала деньги у подруг, чтобы купить дочке учебники в школу, когда…

Влада откинула неприятные мысли. Это было давно. Уже все по-другому, и какая разница, что приходилось делать тогда? Но она не могла откинуть свое бережное отношение к деньгам. За три года замужества Константин не смог ее перевоспитать. Влада продолжала покупать дешевые продукты, дешевую одежду, экономить на кафе и ресторанах.

– Как прошел рабочий день? – спросила Влада мужа.

– Знаешь, на удивление хорошо. Я ехал в суд к трем, и думал, что раньше семи не выберусь. Ну там, знаешь, сначала заседание на час позже начнется, потом судья воды попить отойдет. Да и дело, то, нелегкое, не на пять минут.

– Сегодня заседание по «Островку» было?

– Да.

Налоговые проблемы ООО «Островок» были вечной головной болью Константина и вообще – всех работников фирмы, в которой он трудился. «Островок» упорно не хотел нанимать постоянного бухгалтера, а аутсорсовские творили такое, что потом юристы плакали в голос над исковыми заявлениями налоговой. Бизнес, надо сказать, у «Островка» шел хорошо, и суммы налоговых недоимок были колоссальными. Как и представительские расходы. Поэтому юристы плакали, но булку с маслом за счет «Островка» кушали.

– И что, отложили заседание?

– Ага. Представитель налоговой попал в ДТП. Просил не ждать, пока все оформится, а перенести дату. А судья только рада.

– Ты станешь легендой офиса: единственный юрист, вышедший из арбитража вовремя, – засмеялась Влада. – Что там с парковкой? По-прежнему туго?

– Да нет, знаешь, я нормально на набережной машину поставил. Правда, дорогу пришлось переходить, но это мелочи. И доехал сюда без пробок, кстати.

Они еще какое-то время поболтали, пока шли через парк к торговому центру. Потом долго обсуждали работу Константина, сидя в кафе. Влада ела пасту и сэндвич с лососем, ее любимый. Костя выпил две чашки кофе. Он становился кофеманом, и Влада не в первый раз подумала, что надо бы сделать мужу замечание. Говорят, кофе в больших количествах вредно для сердца и нервной системы.

Вечерело. В начале сентября в семь часов вечера в Питере еще не бывает темно, плюс зажигаются фонари.

На улице и в парке было много людей. Кто-то выгуливал собаку, кто-то целеустремленно шел в направлении метро. На детской площадке носились дети под присмотром мам и бабушек.

Константин обнял Владу за плечи, кивнул в сторону припаркованных колясок:

– Не передумаешь?

Влада помотала головой. Она не передумает.

Усольцева Владислава Алексеевна, она же в девичестве Серебрякова, всегда мечтала о большой семье. Единственный ребенок, к тому же брошенный отцом в раннем школьном возрасте, она остро ощущала детское одиночество, изолированность от большого яркого мира, называемого «счастливая семья». Мать, вечно занятая на работе, не могла обеспечить Владе ни домашнего уюта, ни человеческого тепла и понимания. Какие могут быть задушевные беседы, если уходишь на работу в семь утра, а приползаешь обратно к девяти вечера?

Влада маму не винила. Сложилось как сложилось. И на ее формирующемся характере, кстати, сказалось не только дурным образом. Например, Влада никогда не скучала наедине с собой.

И все же еще в глубокой юности она дала себе обещание: в ее семье все будет по-другому. В ее семье дети не будут чувствовать себя брошенными.

Пока что все шло, как запланировано.

Владе с мужем повезло. Он сходу согласился с идеей воплотить в жизнь ее мечты о семье с выводком детей и пару месяцев назад они решили завести ребенка. Но организм Влады с замыслом не согласился. Несмотря на абсолютное здоровье Влады, беременность не наступала. Желания зрели внутри Влады, а зародыши не хотели.

– Все придет в свое время, – успокоила врач. – О бесплодии говорят, когда зачать не выходит годами. Вам беспокоиться рано. Просто живите и получайте от жизни удовольствие.

Что они и делали. Едва войдя в квартиру, Константин обнял жену и принялся раздевать. Влада вывернулась, играя, дразня, скользнула в комнату. Константин скинул ботинки и зашел вслед за женой. Поймал ее, завалил на кровать и по любимой своей привычке запустил ей руку в волосы. Влада осторожно высвободилась: на следующий день с утра нужно было ехать на учебу, и она хотела сохранить укладку.

Влада училась два дня в неделю: в среду и в субботу – таким было расписание в магистратуре, по возможности подогнанное под работающих людей.

Влада не работала, и поэтому не пропускала занятия, как многие ее одногруппники.

В десять часов утра она вошла в аудиторию, полупустую, хотя занятие уже начиналось. Сразу следом за Владой зашла Ираида Александровна – нынешняя заведующая кафедрой уголовного процесса, высоко неся красивую седую голову.

– Доброго дня! Смотрю, летние каникулы пережили не все.

Из углов полетели разрозненные смешки.

Ираида Александровна продолжала:

– Я понимаю, два месяца свободы расслабляют. И поэтому сегодня я хочу не столько рассказывать что-то умное, сколько поболтать. А тему беседы я задам такую: «Особенности судебного прецедента в праве России». Это очень широкая тема, касающаяся как материального, так и процессуального права, и кто мне скажет, в каких конкретных ситуациях мы можем видеть влияние судебного прецедента на рассмотрение дела судом?

– Административная преюдиция, – сказала Влада, пока никто не успел ее опередить.

– Допустим. Еще?

– Нормативно-правовые акты Верховного Суда, – раздался голос от самой двери.

У входа в аудиторию стоял молодой человек лет 25-27 на вид. Среднего роста, русоволосый, чисто выбритый, плечистый. Одет он был в темно-синие джинсы и джемпер в серую клетку, из-под которого выглядывал воротничок голубой рубашки. Влада его не знала и задалась вопросом, в ту ли аудиторию он зашел. В этот день шло занятие только их группы, визитеров из других групп не приглашали.

– А, вот и Станислав прибыл! – улыбнулась Ираида Александровна. – С места сразу в бой.

– Нельзя считать постановления Пленума судебным прецедентом, – возразила Влада. – Это, строго говоря, не решения по конкретному делу.

– А я и не говорил про Пленум, – ответил молодой человек, подходя к первой парте и бросая на нее дипломат, – я имел в виду Президиум.

Попал… можно долго спорить по этому вопросу, но в рассуждениях было рациональное зерно. Влада рассердилась. Лучшая ученица в группе, она злилась, когда оказывалась неправа. Тем более, когда ее грубо тыкали в неправоту.

В обсуждение втянулись сокурсники. Беседа была интересной, но Владу не увлекла. Она то и дело бросала взгляд из-под ресниц на Стаса, которого знала Ираида Александровна и совершенно не знала Влада.

Он высказывался, и говорил достаточно умные вещи. Ему были знакомы и последняя судебная практика, и взгляды доктрины по тем или иным вопросам. «В моей практике», – прозвучало от него несколько раз, и Влада поняла, что он не только студент, но и практикующий юрист.

Ей хотелось срезать его, сказать что-то настолько умное, чтобы все прониклись и заткнулись. Но в голову ничего не шло.

Пара закончилась. Влада собралась и пошла в другую аудиторию на потоковую лекцию.

Аня – подруга Влады, обучающаяся на кафедре налогового права, уже сидела за первой партой и пила кофе. Второй бумажный стакан латте из кофейного автомата стоял рядом.

– Че грустная такая? – спросила она, пододвигая стакан. – Клевая прическа.

– Восемь сраных часов в салоне, – сказала Влада, садясь. – И Костя вчера растрепал всю укладку. Как дела?

– Норм, – Аня отхлебнула кофе. – К Димке переезжаю. Задолбало с мамой жить.

– А мама что?

– Мама хочет, чтобы сначала поженились, а потом переезжали, но пусть нафиг идет. Мы решили праздновать летом, и я не собираюсь в угоду ей все переносить. И жить с ней тоже больше не хочу.

Влада кивнула. Она бы тоже не хотела жить со своей мамой. Но к Константину она переехала за месяц перед свадьбой, а не за год…

Анька болтала до конца перерыва. Влада не возражала: подруге было, о чем поговорить. Она планировала грандиозное торжество с выездной регистрацией, со сменой платьев, с фейерверком. Много эмоций и подготовки.

Влада немного завидовала. Ее свадьба прошла во Втором Дворце Бракосочетаний, красиво, но ничего особенного. Выездная регистрация, как хочет Аня, конечно, гораздо душевнее. Если б можно было пожениться во второй раз, Влада тоже выбрала бы выездную регистрацию…

Влада, сама того не замечая, все время косилась на дверь. Заинтригованная, ждала странного нового одногруппника. Может, он и не одногруппник вовсе, а так, заглянул по случаю?

Но парень больше не показался.

После пар Аня и Влада вместе шли к метро. Аня снова болтала о свадьбе, кокетливо накручивая на палец белокурую прядь. Влада слушала с интересом, вспоминая, как радовалась, когда Костя сделал ей предложение, как готовилась к торжеству, выбирая платье, прическу, ресторан. Ее чудесный муж тогда оплатил все расходы, ему было так важно, чтобы ей все понравилось…

Увлеченные разговором, Влада и Аня не сразу поняли, что произошло. Шедшие по почти пустому тротуару, они внезапно оказались в плотной толпе.

– Да что же это, скорую надо… – долетели до Влады обрывки фразы.

– Алкоголичка какая-то, пьяная валяется…

– Да где там «приличная женщина», вы на одежду посмотрите…

– Да что толпиться, сейчас транспорт подойдет, выйти некуда будет…

Влада протолкнулась мимо сгрудившихся людей и оказалась подле автобусной остановки. Там, на асфальте, прислонившись спиной к скамейке, сидела женщина. Лицо ее было опущено, глаза прикрыты, толстогубый рот некрасиво кривился, из его уголка тянулась ниточка слюны. Седеющие волосы, закрученные на затылке в гульку, выглядели нечистыми, не могли похвастаться чистотой и руки с короткими пальцами и широкими ладонями. Рабочие руки, заскорузлые. Женщина была одета в потертые джинсы и старую, еще советских времен, куртку, как говорили тогда: «на рыбьем меху». Влада помнила такую у мамы, но та давно уже не носила это убожество…

– Влада, – дернула подругу за рукав Аня, – ты чего застыла? Ну перепила баба. Видишь, ей помогают.

Влада мотнула головой, будто стряхивая наваждение, но с места не тронулась.

Около сидевшей женщины на коленях стоял мужчина, приложив пальцы к ее запястью – считал пульс. Рядом девушка говорила по мобильному, судя по разговору – с диспетчером скорой помощи. Владина помощь тут без надобности.

Но Влада все стояла и смотрела на проклятую куртку.

 «Почему мама до сих пор не выбросила ее?»

– Влада! – Аня еще раз дернула подругу за руку. – Пойдем! Мы тут не поможем ничем, а мне домой пора!

Влада, пересиливая себя, наконец отвела взгляд и сделала шаг. Второй дался легче. Когда они отошли от остановки на десять метров, Аня снова заговорила о свадьбе. Но теперь Влада слушала ее в пол-уха.

В самом деле, почему мама Влады, Елизавета Павловна, до сих пор не выбросила старую куртку?

Иногда Влада думала, что знает ответ, иногда – нет. Мама Влады хранила очень много вещей из их прошлого. Не разрешала выбросить старый секретер, хотя его крышка уже плохо закрывалась на ключ и однажды, открывшись сама по себе, больно ударила Елизавету Павловну по плечу. Хранила на антресолях запас алюминиевых кастрюль. Влада выбросила их несколько лет назад, до хрипоты объяснив, что готовить в них вредно. Видимо, плохо объяснила все же: едва дочь ушла, мама побежала на помойку спасать свое добро. Спасла и спрятала на антресоль…

Порой Владе казалось, что она неправильно поступает, пытаясь улучшить мамину жизнь. Что маме не нужен новый набор посуды от фирмы Гипфель, новый диван взамен советской книжки, посудомоечная машина и новый шкаф. Что Влада силой тянет ее куда-то, куда мама идти не хочет…

Это с одной стороны. А с другой: до боли в сердце Владе хотелось, чтобы мама увидела в жизни что-то хорошее. Открыла глаза и посмотрела, как живут вокруг люди. Как живет ее дочь. Как может жить сама Елизавета Павловна, как заслуживает жить!

Влада согнула пальцы, с болью впиваясь в ладонь ногтями.

«Проклятая куртка!»

Но дело было не в куртке. Проблема была в памяти, так не вовремя подбрасывающей Владе воспоминания о прошлом. Влада прекрасно помнила мамину куртку и великолепно помнила тот период их жизни, когда мама ее носила. Жаль, что помнила. Лучше было бы забыть.

Аня все говорила, и Влада насильно – словно выключатель нажала – переключила себя на собственные приятные воспоминания. Аня задала тему. Влада вспомнила знакомство с Костей, свое неверие, что действительно нравится ему. Их романтичные прогулки по Елагину острову, катание на катамаранах, после которого, пристроившись под длиннокосой ивой, он впервые ее поцеловал. Влада вспомнила, как он сделал ей предложение, а потом знакомил с матерью, и надменная Вера Григорьевна небрежно бросила: «Милочка, я не зря дала своему сыну великокняжеское имя…»

Костя был другим. Не таким, как люди из прошлой жизни Влады. Он будто распахнул перед ней дверь на другой уровень бытия, и Влада, стремившаяся выбраться со дна, без сомнений шагнула за эту дверь.

Влада шагнула, а мама осталась. Вместе со старой курткой, со страхами, что спокойная сытая жизнь – мираж. С запасами хлама и счетом в банке на случай нового жизненного кризиса.

Влада скрипнула зубами и подумала: «Я туда никогда не вернусь. У меня есть образование, у меня есть магистратура, у меня есть Костя, и я никогда не буду вот так…»

Мысль она не додумала, обрывая на середине.

Придя на занятия в субботу, Влада застала в аудитории Станислава. Он одиноко сидел за первой партой и листал конспект.

– Привет! – неожиданно сказал он. И снял кейс с соседнего стула.

Очевидное предложение садиться.

Влада не стала его отвергать.

– Я Стас. Мы не познакомились в прошлый раз, мне надо было убегать.

– Я Влада. Я заметила, ты опоздал тогда.

– Я часто буду опаздывать. И не на все пары буду ходить. Работа.

– Понимаю.

– Но я буду стараться. Я два года был в академическом отпуске. Понял, что не успеваю написать выпускную работу. И вряд ли хорошо сдам экзамены с той подготовкой, что у меня была.

– И как тебе после учебного отпуска?

– Прикольно. Соскучился по Универу.

Вошел Дмитрий Михайлович – доцент кафедры. Разговор прервался, начался семинар.

Стас был очень умен. Они буквально соревновались, отвечая на вопросы Дмитрия Михайловича, но в этот раз Влада не злилась. Она вошла во вкус, ей нравилось вести дискуссию с человеком, разбиравшемся в вопросе не хуже ее, а местами лучше. И Стас, когда нужно было не согласиться с Владой, делал это вежливо. Грубость, имевшая место в первый раз, больше не повторилась.

В перерыве они вдвоем вышли на улицу.

– Ты реально думаешь, что надо расширять перечень прав адвоката в уголовном процессе? – спросил Стас.

– Да. Или хотя бы сделать эти права не декларативными, а реальными. Ты против?

– Я об этом всерьез не думал. Я работаю в Законодательном Собрании. Мне проблемы адвокатов глубоко безразличны.

– Мне так-то тоже. Я вообще не работаю. Но это интересный доктринальный вопрос.

– Круто, наверное, не работать и иметь семь свободных дней в неделю?

Влада пожала плечами:

– Я не жалуюсь.

– А почему так? Не интересно применять знания на практике?

Влада вздохнула:

– Интересно. Но муж не советует идти работать. Он после бакалавриата сразу устроился в свою фирму, совмещал работу и магистратуру, и это сказалось на учебе. Поэтому мне он по окончании бакалавриата работать не разрешил. Я согласна. Я хочу учиться по-настоящему, а не просто получить диплом.

– Интересуешься наукой?

– Да.

– Пойдешь в аспирантуру?

– Да.

– А за кофе пойдешь?

Влада хотела сказать «нет», кофе она пила утром и редко позволяла себе больше одной чашки в день.

Но сказала «да».

Глава 3

Моросил мелкий липкий дождь, что, впрочем, ничуть не портило настроения. Влада крутилась перед зеркалом, крася глаза. Телефон то и дело пиликал сообщениями.

«Как думаешь, красная юбка подойдет?»

«Слушай, я походу тушь потеряла».

«Я, наверное, минут на 10 позже буду, вы там как?»

«А и правда, как там мы?» – задалась вопросом Влада и, пройдя на кухню, выглянула в окно. Место, где Костя обычно парковал машину, было занято соседской белой Шкодой.

Влада нервно прикусила губу. Этой ночью в клубе Джаггер на Площади Конституции играла группа со знакомым Соне солистом, и Соня заранее позвала Владу и Костю на концерт. Они согласились, но вот уже время к десяти, и пора выходить из дому, а Кости все нет. Влада писала, но ответа на эсэмэски не было. Были только длинные предложения от Сони с вопросами.

Влада набрала номер мужа. Костя ответил через три гудка.

– Влада, давай позже, я занят.

– В смысле «ты занят»? Нам как бы выходить через пять минут, ты где вообще?

– Куда выходить? – недоуменный голос Константина.

– В клуб, блин! В Джаггер! Мы, Костя, сегодня идем в клуб!

Секундное молчание…

– Тввввою ж мать!

Влада расстроенно вздохнула.

–Ты забыл, да?

– Да. Нет. Не совсем. Утром помнил, а потом навалилось всякого… Надо было на работе задержаться, тут суд завтра с утра… Аааа, блин, ну что толку теперь! Иди без меня.

Влада запустила руку в волосы. Вытащила из прически первую шпильку.

– Кость, ты это говоришь, чтобы не ссориться? Чтобы меня не расстраивать?

Муж на другом конце воображаемого провода пробормотал:

– Да… Извини. Правда, прости, я правда собирался пойти, но…

– Но тебе туда настолько не хотелось, что ты забыл об этом, едва представился шанс…

– Влада, я не знаю. Я не хотел тебя подводить. Не понимаю, как так вышло. Иди одна, правда.

– Но ты ведь не хочешь, чтобы я туда вообще ходила, тем более без тебя?

– Не хочу. Совсем не хочу.

Влада вытащила из прически вторую шпильку.

– Окей. Жду тебя дома.

Она сбросила звонок и бездумно уставилась в оконное стекло. Моросящий дождь уже не казался моросящим.

«Мерзкая погода, – подумала Влада. – Сейчас как ливанет… Как бы я без машины поехала? Там от метро далеко…»

Она открыла сообщения с Соней и написала: «Извини, Костя застрял на работе. Без него не поеду. Прости…»

Соня, конечно, тут же перезвонила. После трехминутной, но весьма экспрессивной беседы стало понятно: в клуб Соня точно идет одна, Влада с Костей придут взглянуть на ее знакомого и его группу в другой раз. Когда он будет, этот другой раз – не уточнялось.

Влада уселась на стул, положив телефон на подоконник. Внутри нее словно боролись две Влады. Одна говорила, что она все сделала правильно, ведь Костя точно не хотел, чтобы его жена одна ходила по ночным клубам, а расстраивать мужа нехорошо. Тем более – по таким мелким поводам. Вторая Влада орала матом, напоминая, что кое-кто уже не первый раз делает нечто, идущее вразрез намерениям Влады, и вообще, когда Влада последний раз была в клубе? Когда развлекалась в последний раз?

Влада послала к черту обеих альтер-эго и вгляделась в отражение, проступающее в стекле под моросью дождя.

Жизнь перевалила за четверть. Да что там, четверть, будем реалистами. За треть. А может – тут хочется содрогнуться – за середину. Никто ведь не знает, сколько кому отмерил Бог.

В этой четверти-трети было много хорошего. Получилось вылезти из бедности, граничащей с нищетой, получить хорошее образование, удачно выйти замуж. Разве не этого Влада хотела всегда? Скоро появятся дети, и жизнь станет вообще идеальной.

Разве в тусовках и клубах счастье?

Нет. Так почему она чувствует себя обделенной, сидя тут в одиночестве на своей идеальной кухне? В своей идеальной жизни? Откуда это неясное чувство тесноты, будто ее засунули в клетку… были такие клетки в средние века, в них человека помещали, и он находился внутри до смерти…

Глупость какая!

Влада хотела было встряхнуться, прогнать дурацкие мысли, но они лезли и лезли в голову, набились в нее как опарыши в свиную тухлую тушу…

Фууу… сравнение-то какое! Владу аж передернуло. С другой стороны… ей ведь и вправду хотелось в клуб. Хотелось… свободы…

Дурость какая! Разве не была она свободна? Разве не могла в любой момент пойти, куда ей угодно?

Вполне. И Костя мог бы сердиться, пока не треснет. Да ведь он ей разрешил…

Влада вновь запустила пальцы в прическу, и на стол легла еще одна шпилька.

Влада зависла. Перед глазами вставали картины, какой могла бы быть ее жизнь…

Это было, надо отметить, не в первый раз. Детство Влады сделало из нее фантазерку. В пять лет она, играя в куклы, часами могла рассказывать самой себе сказки. В десять рисовала, тут же придумывая персонажам длинные жизненные истории. В какой момент она сама шагнула на страницы своих ненаписанных книг? Сложно сказать, но уже лет с пятнадцати она, оставшись наедине с собой, уверенно рисовала свой новый образ и новую жизнь. У этого образа были синие глаза и черные волосы. Ее считали красивой. Ее родители никогда не разводились. Она никогда не знала нужды.

И мужа у нее не было. Он не появился даже тогда, когда сама Влада встретила Константина и вышла за него замуж.

«Мне нужно это записать, – в, наверное, тысячный раз подумала Влада. – Из этого может получиться целый роман! Да какой… самый лучший!»

Она взяла с подоконника листок бумаги и ручку и попробовала набросать первую главу.

«За окном было темно. Моросил липкий дождь, но было понятно, что оставаться моросящим ему не долго. По мокрому парку шла девушка, и плотно надвинутый на голову капюшон скрывал ее черные волосы…»

Через два десятка предложений запал иссяк. История оказалась мертворожденной. Ей чего-то не хватало, но чего… Влада пока не знала. Даже имя героине дать не получалось…

Влада отложила в сторону ручку, скомкала исписанный лист и выбросила в мусорку. Потом достала из волос последние шпильки и отправилась в душ.

Костя приехал с работы в полпервого. К тому времени Влада уже час как спала.

У Константина на работе начался трудный период. Фирма взяла еще двух крупных клиентов, а вот про новых сотрудников забыла, и Костя с тремя коллегами получили дополнительную нагрузку.

Константин уходил рано, приходил ночью, мылся, отказываясь от ужина падал спать. В выходные он тоже работал. Пропускал спортзал. Влада была недовольна – склонный к полноте Константин легко отращивал животик и второй подбородок, и не то, чтобы это сказывалось на ее отношении к мужу, но раздражало.

Влада осталась в одиночестве.

Подруги были заняты. Соня пропадала загородом на каких-то своих спортивных мероприятиях. Похоже, сильно обиделась на Владу за подставу с клубом. Аня перевозила вещи к будущему мужу.

Влада смирилась и засела за выпускную квалификационную работу.

В один из дней, когда она сидела на кухне с ноутбуком, обложенная монографиями, на экране высветилось электронное письмо.

«Привет. У тебя нет случайно конспектов с прошлого года по социальному праву? Стас».

У Влады все было. Она ощутила небывалое воодушевление. Она могла помочь! Он будет благодарен! Один из самых умных студентов курса просит конспект у нее.

Она просмотрела папки с записями и уже через пять минут скинула Стасу нужный материал.

«Вот. Пиши, если что. Влада».

«Спасибо!» – пришел ответ.

Влада улыбнулась и отвернулась к окну, за которым вовсю уже падали желтые листья.

Шел октябрь. Погода то радовала, то огорчала, и то же было в жизни Влады. Константин работал как сумасшедший. Ему выписали премию.

«Пора купить тебе машину, – сказал Константин. – Возьмем в кредит, но сделаем большой первый взнос».

Влада, получившая права два года назад и порядком подзабывшая, что такое водить, и радовалась и нервничала. Ей хотелось иметь машину, но пугали все связанные с ней неудобства: техобслуживание, бензин, парковки. Пока машина была только у Кости, и Влада пользовалась только плюсами от обладания автомобилем.

Зато можно будет по субботам, когда нет пробок, ездить в Универ на машине!

Интересно, как будет она выглядеть в глазах Стаса…

Стоп.

Влада замерла. Какая ей разница, что подумает и как ее воспримет однокурсник? Они и не знакомы толком, так, вместе учатся, спорят на занятиях сами или поддерживают друг друга в спорах с оппонентами, меняются конспектами и мыслями, в перерывах ходят за кофе. Они и номерами мобильных телефонов обменялись всего неделю назад.

Так что же это такое?

Влада тряхнула головой, выкидывая прочь дурацкие мысли. И Стаса вместе с ними.

На семинарах по тайм-менеджменту, которые Влада любила, часто рассказывали, почему понедельник начинается в воскресенье. Почему? Ну, хотя бы потому, что день прошлый определяет день будущий. Ложись спать поздно накануне рабочего дня, и прочувствуешь все на себе.

Влада готова была утверждать, что не только понедельник начинается в воскресенье, но и среда начинается во вторник.

Вечер вторника выдался бурным. Ровно в 21:22 Влада вспомнила, что забыла отправить преподавателю работу по международному праву. Отправлять нужно было через специальную университетскую систему, и доступ закрывался ровно в 23:59. А работу в бумажном виде или на электронную почту суровая Аглая Витальевна не примет.

И не будет у Влады пятерки на экзамене!

Влада подскочила как ужаленная, игнорируя удивленного Константина: оба валялись на диване и смотрели «Декстера», схватилась за ноутбук. Слава Богу, наработки с кой-каким анализом имелись…

Два с половиной часа Влада с бешеной скоростью шарила в интернете, листала старый, еще бакалаврский, конспект, лихорадочно писала. В итоге кое-как сляпанная работа улетела на проверку, а Влада улеглась в постель.

Уснуть не вышло. Влада представляла, как Аглая Витальевна едко пройдется по каждой написанной фразе, как распнет Владину работу перед всей группой. Владе заранее стало стыдно.

Она ненавидела выглядеть дурой.

Особенно перед Стасом…

Опять этот Стас…

Он как волшебник искусно управляется со своей жизнью. Все у него продумано, все на своих местах. Он учится ровно столько, сколько нужно, чтобы стать блестящим студентом. У него нет проблем на работе.

Как маг какой-то.

Влада в шутку представила Стаса-мага, жонглирующего огнем. А что, ему бы пошло. Фантазия разыгралась. Влада начала воображать, как выглядела бы академия, где этого мага учили бы его волшебному мастерству. Представила, каким бы он был.

Странно, но внешность Стаса при этом менялась. Русые волосы уступили белым, местами мечеными красной краской – знак принадлежности огню. Фигура слегка ссутулилась, более светлыми стали глаза, длиннее нос.

Как это бывает у почти каждого автора почти в каждом произведении, герой отделился от автора, стал жить сам по себе. На его плечи лег потрепанный плащ, ноги обулись в потасканные сапоги. Влада поняла: он не богат.

На его пальце огненным светом блеснул рубин. Откуда такое дорогое украшение у полунищего парня? Ответ пришел сам собой: рубин – символ огня. Такие перстни есть у каждого мага: символ принадлежности к магическому братству, выдаваемый в академии, своеобразный амулет-накопитель силы. Он сверкает, если маг колдует. На нем даются клятвы. Слова, подтвержденные вспышкой из камня, не могут быть ложью.

Он не богат, но он не один. У него есть учитель, покровитель, он вырастил его и раскрыл его дар…

Рене!

На Владу снизошло понимание.

Его звали Рене и он существовал. Пусть только внутри ее головы.

И тут случилось странное.

Черноволосая синеглазая девушка, та самая, давно поселившаяся в сознании Влады, шагнула навстречу Рене и встала рядом.

И Влада увидела, что на ней роскошное пышное платье – не чета старой одежде мага – и по этому платью расползается пятно грязи.

А Рене…

Начало было положено. В уме Влады встретились герои, и начали жить.

Влада проворочалась без сна до пяти утра. Проживала чужую жизнь. Думала чужие мысли. Ее героиня была ею, но не совсем. Примерно так же, как Рене был Стасом. Ровно настолько, насколько это имело значение.

Героиня Влады была свободна.

Влада – нет.

Среда прошла ужасно. Влада сидела на лекции и не слушала. Она будто смотрела кино, где играли перед ней два актера. Она сама играла в этом фильме, а Стас, которого – типично для среды – не было на занятиях – играл вместе с ней.

Влада вкладывала в голову Рене мысли, которые мог думать Стас, в уста Рене – слова, которые Стас мог произнести.

Приехав вечером домой, Влада не стала делать уборку, готовить ужин или спать. Она раскрыла ноутбук и принялась писать…

Глава 4

– Нет уж, миледи, при вашем цвете кожи и глаз я вам красный рекомендовать не могу, воля ваша. Если б вы посмуглее были и темноглазая, тогда другое дело. Разве к волосам только… нет! Я обычно белокожим и голубоглазым голубой рекомендую, но с волосами вашими темными возьмите-ка вы синий. Вот этот вот, цвета ночного неба, – и модистка приложила отрез темно-синего бархата к груди Амайи.

Смотрелось и впрямь неплохо, но Амайя вздохнула: ей нравились яркие цвета…

– Может, хоть оранжевый? – с надеждой спросила она.

– Миледи, вы хотите выглядеть утопленницей? – вопросом на вопрос ответила модистка.

Амайя разочарованно кивнула. Одеваться не для себя, а для людей – обязанность любой выходящей в свет девицы. Пусть не удобно, пусть не нравится – она товар, а товар надо показать лицом. Отец и мать и так жалели ее два года, не торопили ни с дебютом, ни с выходом замуж. Но семнадцать лет это семнадцать лет, больше тянуть нельзя.

Мэй де-Фраулли – компаньонка Амайи, которую сама Амайя про себя называла надзирательницей – придирчиво выбирала кружева. Ей все не нравилось, и ничего нового в этом не было – де-Фраулли не угодил бы и сам Создатель.

– Неизящная работа, – сказала компаньонка, переворошив целую коробку. – В столице мастерицы гораздо лучше. Думаю, я порекомендую вашей миледи-матери заказать кружева оттуда, – де-Фраулли брезгливо обтерла толстые пальцы надушенным платком, будто не кружево трогала, а рыбу тухлую перебирала.

– Тогда ни о каких балах речи не пойдет, – возразила Амайя. – Мой первый выход через неделю. Кружева не привезут и за две. Или давайте откажемся от кружева.

– Ни в коем случае! – возмутилась модистка. – Такую нежную шейку обязательно надо обрамить кружевным облаком! Это будет выглядеть очень трогательно и непорочно.

– Золотое шитье… – начала де-Фраулли, но модистка грубо оборвала ее:

– Утяжелит образ! У вас хрупкая и нежная подопечная с замечательной фигурой, которую нужно показать без вульгарности и с достоинством. Бархат – благородно и не ветрено. Кружево – очарование молодости. Золотым шитьем купчихи пусть перебиваются!

Компаньонка замолчала, оскорбленная. Шея и грудь ее побагровели, красные пятна появились на щеках. Но де-Фраулли промолчала. Модистка мадам Триаль считалась лучшей в городе, ей ничего не стоило отказать клиентке в обслуживании в случае чрезмерного хамства последней. И у кого тогда одевать благородную Амайю?..

– Ну так что с кружевом, миледи? – обратилась мадам Триаль к Амайе. – Какое возьмете?

– Мне все равно. Вам виднее, я полностью доверяю вашему вкусу.

Амайя устала. Они с утра ходили по магазинам, приглядывая шляпки, сумочки, перчатки и шарфы. Уже на третьем магазине Амайя утратила весь интерес. Если бы мадам Триаль предложила ей надеть холщовый мешок на первый бал, Амайя не стала бы возражать.

Модистка и де-Фраулли все обсуждали и обсуждали платья: и легкие для дневных мероприятий, и более пышные и тяжелые для вечеров, и амазонки для прогулок верхом… крутили Амайю как куклу, прикладывали к ней отрезы ткани, набрасывали на плечи. Успокоились они лишь через два часа. Де-Фраулли заказала подопечной восемь платьев и амазонку, сказав, что подумает еще над пятью. Амайя расслабилась, предвкушая, что можно будет, наконец, отправиться домой, но де-Фраулли, смахнув со лба выбившуюся из высокой прически прядь, с видом боевого генерала, лично идущего на выполнение трудной военной задачи, произнесла:

– Теперь к сапожнику!

– Ну уж нет! – Амайя редко повышала голос на компаньонку, но сейчас сделала исключение. – Мэй, я устала. Ужасно. Я не хочу ничего смотреть, не хочу ничего примерять. Если честно, я хочу умереть, но сомневаюсь, что вы мне это позволите.

– Ну разумеется, нет! – возмутилась де-Фраулли. – У вас дебютный бал через неделю, ни о какой смерти не может идти речи. Возьмите себя в руки, мадемуазель де-Марсо.

Амайя решительно толкнула дверь «Модного магазина мадам Триаль», ведущую на улицу.

– Я не могу взять себя в руки, Мэй! Они у меня отваливаются!

С этими словами Амайя шагнула на тротуар. И в этот же миг грязная вонючая вода из лужи окатила подол ее платья, испачкала бежевые ботиночки. Заржала лошадь – причина расплесканной лужи.

Амайя подняла глаза.

В двух шагах от нее на вороной кобыле гарцевал молодой человек. Неровно обкорнанные волосы, встопорщенные и местами выкрашенные алой краской, выдавали в нем огненного мага. Только маги – единственные во всем княжестве – имели право и обязанность красить волосы. В красный красились маги огня.

– Миледи! – маг, разглядев, кого обрызгал, соскочил с лошади и устремился к Амайе. – Прошу простить мой промах! Если б знал, что моя кобыла навредит вам, я бы всю дорогу ехал шагом, а то и вовсе шел пешком! Впрочем, – его светлые глаза беззастенчиво изучали Амайю, – такой красоте ничто не сможет навредить…

Амайя покраснела. Столь прямолинейные комплименты были ей в новинку…

Но не мадмуазель де-Фраулли.

– Подумайте, какой наглец! – вскричала она, пытаясь заслонить подопечную от мага. – Залил грязью благородную даму и еще такие речи себе позволяет! Чему вас в академии научили?!

Маг, не обращая внимания на де-Фраулли, сделал последний шаг. Упал перед Амайей на колено, извлек из рукава белоснежный кружевной платок… и вытер им грязь, стекающую по подолу платья.

Амайя вздрогнула, не зная, как реагировать: столько чувственности оказалось в простом вроде бы жесте. Наконец, пробормотала, едва слышно:

– Благодарю…

– Это мне надо благодарить, – так же тихо ответил маг, не сводя с Амайи глаз.

Затем он откинул в сторону испорченный платок, вскочил на лошадь и, широко улыбнувшись, ускакал. Прохожие только и успевали убраться с его пути, а еще пустить вслед едва слышное проклятие.

– Наглец! Мерзавец! – не могла успокоиться де-Фраулли. – Об этом стоит написать Великому Князю! Пусть знает, как его подопечные обнаглели! Как в таком виде идти к сапожнику?!

– Никак, – ответила Амайя, в душе благодаря мага, закончившего утомительный поход по магазинам. – Где наша карета, Мэй? К сапожнику поедем завтра.

Спустя полчаса карета де-Марсо остановилась у особняка из светло-бежевого песчаника, полгода назад приобретенного отцом Амайи.

Амайя, не дожидаясь посторонней помощи, выбралась на улицу. Ее укачало, де-Фраулли, все еще переживавшая инцидент у магазина модельерши, гундела без передыху, пока у Амайи, наконец, не начала болеть голова. С такими страданиями не нужны ей никакие балы…

Ни матери, ни отца дома не было. Амайя приказала подать ей в комнату чай и приготовить ванную, поднялась в спальню и в изнеможении уселась у окна. Уставилась на свое отражение в стекле.

«Такой красоте ничто не сможет навредить», – вспомнила Амайя и снова залилась румянцем. Правда ли? Неужели она так красива?

Амайя, конечно, не раз слышала о своей красоте, но… не так. В глазах говоривших не было искреннего восхищения, какое было в глазах мага. До этого комплименты Амайя воспринимала как часть ритуала: их положено делать и их положено принимать.

Так вот, как оно бывает, когда по-настоящему…

И этот белый платок… Амайя достаточно бывала в магазинах, чтобы знать, сколько стоит такая вещь. А он вытер им грязь и выбросил.

Неужели маги так богаты, что разбрасываются платками стоимостью в золотой? Отец говорил, что не все, что очень многие – выходцы из очень бедных семей…

Из какой семьи он, ее маг?

Принесли чай и воду для ванной. Горничная помогла Амайе раздеться, сетуя на попорченное платье, и ушла. Амайя легла в горячую воду и расслабилась…

Когда она проснулась, вода была едва теплой. Амайя взглянула на часы и с удивлением отметила, что проспала больше часа. Выбираясь из ванны, девушка услышала шум на нижнем этаже. Потом до нее донесся голос матери и визгливые интонации де-Фраулли, пересказывавшей госпоже события дня.

«Все успокоиться не может, – зло подумала Амайя. – Тоже мне: великое событие. Пара капель грязи».

Леди Элинор тоже не придала событию столь большого значения, как компаньонка дочери. Все знали об эксцентричности и необузданности магов: столь дисциплинированных в занятиях магией и столь разнузданных во всем остальном, в конце концов, ничего ужасного с Амайей не случилось, разве нет?

К ужину приехал отец. К этому времени даже у де-Фраулли прошла новизна впечатления, она успокоилась, и сеньор де-Марсо не узнал о грязном инциденте с его дочерью. Он коротко выслушал отчет о потраченных на наряды суммах и коротко кивнул. Воспитание благородных дочек всегда было удовольствием недешевым.

Наступил совсем уже темный вечер. Амайя ушла в спальню, легла, но уснуть не могла. День выдался богатым на впечатления. Она ворочалась, перекладывала подушку, то сбрасывала одеяло, то укутывалась, и вот именно тогда, когда сон, казалось бы, готов был сдаться и уступить, раздался стук в окно.

Сначала Амайя решила, что ей показалось. Окно ее спальни располагалось на втором этаже и, пусть выходило в сад, но деревьев, по которым можно было добраться до окна, рядом не росло. Амайя подумала: ослышалась.

Но стук повторился.

Накинув на плечи покрывало, Амайя подошла к окну и обомлела. За стеклом на подоконнике сидела голубка. Точнее, по форме тела, крыльев, головы, эта птица напоминала голубку, но вот всем остальным…

Оперение птицы было серебряным с алыми росчерками, особенно густыми на крыльях. Глаза сверкали как бриллианты, да и сама птица светилась в ночи.

Магическая птица.

Амайя, боясь спугнуть волшебную гостью, осторожно растворила окно. Птица бестрепетно села ей на руку.

– Как тебя зовут? – спросила Амайя, скорее в шутку, а не всерьез, но птица внезапно ответила:

– Рене. А тебя?

Погода выдалась пасмурная. В такую погоду хорошо сидеть дома, укутавшись в плед, читая книгу. Пить чай. Музицировать. Танцевать.

Уж никак не ехать в парк на прогулку!

Это все недовольным тоном высказала Амайе де-Фраулли, едва лишь та заявила о своем желании прокатиться. В другое время Амайя уступила бы компаньонке, но этот раз был исключением. Ведь именно в парке, на широкой главной аллее Рене назначил ей свидание в два часа дня.

Никогда еще Амайя не одевалась и не причесывалась так тщательно. Мадам Триаль говорила, что ей идет синий цвет? Пусть так. Амайя одела васильковое платье. Поверх накинула кремовый плащ. Длинные черные косы Амайи горничная заплела и закрутила вокруг головы, закрепив шпильками с жемчугом.

Красавица? Что ж, сегодня она и впрямь была красавицей.

Моросил мелкий дождь. В опустевшем парке лишь стук копыт лошадей, запряженных в карету де-Марсо, нарушал тишину.

Амайя сидела у окна, делая вид, будто безмерно увлечена пейзажем за окном.

А там и в самом деле было красиво. Посвежевшая зелень, омытая дождем, ярко выделялась на фоне серого неба. Вода на листьях скапливалась в большие капли, и они падали, срываясь вниз, сверкая всеми цветами радуги. Темнели мокрые стволы.

– Амайя, сыро. Поедем домой, – в третий раз попросила де-Фраулли, не замечающая красот природы. – Я продрогла вся, да и ты простудишься.

Амайя молча покачала головой.

Из бело-серой мороси справа, где к широкому тракту примыкала тропинка, появился всадник. Капюшон черного плаща скрывал его голову, но Амайя узнала лошадь, и сердце в груди екнуло. Вчера она вовсю разболталась с волшебной птицей, забавной игрушкой. Забыв, что говорит на самом деле с молодым магом. Теперь же не знала, куда смотреть, и лицо ее снова покраснело от смущения.

Не глупостью ли было согласиться на свидание?

Но раздумывать было поздно – всадник выехал на главный тракт, догнал карету и поравнялся с ней со стороны окна Амайи. Скинул капюшон, и перед Амайей и возмущенной де-Фраулли предстал вчерашний маг.

– Дамы! Добрый день! – расплылся он в широкой улыбке. – Мадемуазель, – сидя верхом, он тем не менее ловко поклонился де-Фраулли, – вчера я был груб с вами. Я очень переживал и молил Создателя дать мне возможность извиниться перед вами, и вот, вот он, мой шанс! Спешу представиться: Рене Бланкар. И попросить прощения. Простите меня за вчерашнее происшествие, я не хотел.

Огорошенная де-Фраулли благосклонно кивнула. Галантная речь пришлась ей по вкусу, компаньонка ощутила себя в привычной стихии светских раутов.

– Какая сегодня замечательная погода, не правда ли? – продолжал маг. – В парке очень красиво. Вы не возражаете, если я немного прокачусь рядом с вами? Так в моем дне будет в два раза больше красоты.

Амайя встревоженно взглянула на Мэй. Та, к облегчению Амайи, улыбнулась:

– Не возражаем. Если вы и дальше будете вести себя так же галантно. Я Мэй де-Фраулли, а эта молодая леди – Амайя де-Марсо.

Маг поехал рядом с каретой, подстраиваясь под ее скорость. Амайя с любопытством поглядывала на него, изучая.

Мэй смотрела на мага с неменьшим интересом.

– Скажите, месье Бланкар, вы давно учитесь в Академии?

Рене пожал плечами.

– С детства. Попал туда совсем мальчишкой.

– Вероятно, вас приняли за какие-то особые таланты?

Маг рассмеялся, Амайя отметила, что смех у него громкий и искренний.

– О, мадемуазель, вы не представляете! Я воспитывался в доме магистра Абеляра, он один из руководителей Магического Оплота. Однажды он вошел в комнату, а там я. Левитирую хрустальный кубок, подаренный магистру за особые заслуги. После этого он решил обезопасить от меня свой дом и отправил учиться в Академию.

– Магический Оплот, такое интересное название… Знаете, мы ведь приехали из столицы, и там много магов, но я никогда раньше не интересовалась, где и чему они учатся, а теперь вот, нате, живем прямо рядом с вашей академией! – Мэй говорила вроде бы неспешно, но Амайя и слова вставить не могла в речь компаньонки. А та, казалось, завладела вниманием мага, ни крошки не оставив Амайе. – Знаете, нас предупреждали, что Браст далеко не спокойный город, и предупреждали, в основном, из-за ваших воспитанников!

– Что вы говорите, – вскинул брови маг. – Мадемуазель де-Марсо, неужели вас тоже напугали рассказы про необузданных колдунов?

– Я их не слышала, – улыбнулась Амайя. – Отцу дали должность тут, и мы уезжали из столицы без оглядки на слухи. Папа говорил, что это очень перспективное место, тут он возглавляет целое министерство, так что мы приехали бы вне зависимости от того, одна тут магическая академия или десять.

– О, нет, десять академий ни один город не выдержит! – расхохотался маг. – Хотя знаете… Возможно, жителям бы понравилось. Маги бы сбивали друг другу цены, и жители бы пользовались нашими услугами почти задаром.

– Ваши услуги, вероятно, дорого стоят? – перехватила разговор де-Фраулли.

– Хорошие специалисты всегда стоят дорого, а я, скажу без напускной скромности, один из лучших. Помните, я воспитывался у самого Абеляра.

Амайя хотела было спросить, почему Рене воспитывали не родители, а маг, но Мэй опять принялась задавать вопросы, местами льстя Рене, местами рассказывая о себе. В общем, вела обычный придворный разговор. Амайя расстроилась, и совсем бы разочаровалась, если бы не ловила на себе время от времени взгляд Рене. «Пускай, – будто говорил этот взгляд. – Пусть говорит. Мы поболтаем с тобой позже, зато сейчас мы можем смотреть друг на друга».

Амайя смотрела, и ей нравилось увиденное. Пусть маг не был красив в общепринятом в свете смысле, не походил на лощеных кавалеров, он был живым. Горел будто искра, как частичка огня, дающая ему силу.

Дорожка повернула, деревья расступились, и карета выкатила из парка.

– Месье Бланкар, приятно было пообщаться. Нам пора.

– До свидания, мадемуазель де-Фраулли, мадемуазель де-Марсо, – маг склонил голову в поклоне. – Благодарю за приятную беседу.

Черная лошадь направилась к магической академии. Карета де-Марсо покатила к дому.

– Приятный молодой человек, – заметила Мэй, – хоть и не из благородных.

Амайя не ответила. Для нее не имело большого значения наличие приставки «де» перед фамилией Рене. Задумчиво глядя в окно, она задавалась вопросом: можно ли считать это приключение в парке первым свиданием?

Глава 5.

Многие женщины любят шоппинг. Аня, например, могла ходить по магазинам, даже если не планировала ничего покупать. Владе такая трата времени казалась лишенной смысла. К чему тратить три-четыре часа на примерку кофточек, которые никогда не купишь, если можно провести время с пользой?

Проводить время с пользой Влада любила. Еще в подростковом возрасте она прогуливала физкультуру, отсиживаясь в раздевалке или под лестницей, делая домашние задания по алгебре и геометрии. Физкультуру, кстати, она потом сдавала благодаря рефератам. Точнее: одному и тому же реферату из года в год. О шахматах.

Иногда практичность мешала жить. Допустим, придя с учебы, покончив с домашними делами, Влада садилась смотреть сериал, а мерзкий голосок внутри головы спрашивал: «Сидим? А что, у нас разве ничего полезного нету, чем бы заняться? У тебя вот…», и шло перечисление. И Влада или выключала телевизор и бралась за дела, или посылала внутренний голос к черту, но тогда просмотр сериала оказывался с налетом вины. Как шоколадка с белым налетом: вроде и съедобно, но радости от нее никакой.

Поэтому, стоя посреди огромной «Галереи» – монструозного объединения самых разных магазинов – Влада чувствовала себя двояко. С одной стороны, ей нужно было обновить гардероб: годами ходить в одном и том же неприлично. Тут надо или раскошеливаться, или место учебы, где примелькалась в старом шмотье, менять. Конечно, последний вариант не рассматривался. С другой стороны, торговый центр огромен, пока его весь обойдешь и все, что понравится, померишь, полдня пройдет.

«А могла бы диплом писать».

«Иди нафиг», – сказала Влада внутреннему голосу и направилась к эскалатору. Магазины на первом этаже – сплошь моднючие брэнды. Покупать блузочки в стоимость месячной зарплаты своей матери Влада не собиралась.

На втором этаже магазины были попроще. Влада пропустила совсем уж молодежные, мельком заглянула в «Зару» – сегодня ничего интересного – и пошла в «Марк и Спенсер».

И тут был ОН!

Прямо перед Владой стоял манекен, гордо демонстрируя, как славно сидит на пластиковой фигуре красный пиджак.

Наглый, вульгарный, омерзительно прекрасный пиджак.

Влада никогда не носила красных, тем более – алых цветов. Ей казалось, что красный цвет в одежде придает зеленый оттенок цвету ее лица. Конечно, это было ее собственное мнение, ей такого никто не говорил… Да, ни в чем таком на сто процентов она уверена не была…

Да ладно… Влада стеснялась носить красный цвет.

В гардеробе ее мамы никогда не было ничего яркого. Изредка появлялось что-нибудь синего цвета или цвета морской волны, но это все равно были спокойные тона, приглушенные. И дочкин гардероб мама собирала по тому же принципу: радует глаз, не привлекает внимание.