Стоящие свыше. Часть VII. Полутысячелетняя дань бесплатное чтение

Только дети верят, будто днем зло спит.

17 августа 427 года от н.э.с. Исподний мир

Девочка говорила Желтому Линю «вы». Это почему-то тронуло Красена, именно это, а не сотни наивных, сентиментальных слов, которые она шептала парню на ухо. Крапа попробовал отправить ее спать, но Спаска посмотрела на него как на злого духа, отнимающего у людей сердца, разве что не постучала кулаком по лбу. Крапа принес несколько перин и постелил на пол у изголовья постели – девочка стояла на коленях и не замечала ни боли, ни усталости, ни холода, шедшего от пола.

Назван научил ее менять бутыли с солевым раствором, который лился Желтому Линю в вены, давать порошки пирамидона, о котором она, впрочем, сложила низкое мнение, попробовав лекарство кончиком языка. Зато она точно знала (откуда – Крапа не мог понять), когда и сколько опия можно дать парню, а это было шаткое равновесие: и боль, и опий вредили ему одинаково. Но лубки облегчили его страдание, иногда он дремал, с лица исчезла пугающая восковая бледность, кожа немного разгладилась – Назван сделал невозможное. В Славлене запрещено переливать кровь от человека к человеку, никто не знает, почему иногда вместо улучшения наступает быстрая смерть. Назван рискнул и выиграл.

Девочка не догадывалась, что Желтый Линь ее спас. Спасибо Предвечному, в стенах башни Правосудия довольно бюрократов и перестраховщиков, не один Огненный Сокол принимает решения – поддельный запрет Государя связал храмовникам руки. Крапа еще не решил, говорить об этом Спаске или нет, ведь она любила парня и без этого, он и так был ее героем. Может ли чувство долга и благодарности поколебать любовь?

А между тем Крапе стоило как следует продумать свою версию произошедшего; то, что он сгоряча наговорил Огненному Соколу, не лезло ни в какие ворота. Перед Особым легионом Красен отчитываться не собирался, но объясниться с Явленом (и Хладаном) пришлось бы непременно.

Было довольно поздно, Крапа отпустил прислугу спать, но сам побоялся подняться к себе, на миг представив, как страшно будет девочке одной в чужом доме, если Желтому Линю станет хуже, – а ему станет хуже, потому что наступает ночь. И Крапа устроился в гостевой комнате, за столом, делая вид, что читает. Он совсем забыл, что Спаска колдунья, и принес из кабинета настольную лампу с солнечным камнем, но девочка отшатнулась в испуге, стоило ему открыть дверь, и Крапа вовремя опомнился.

Он не заметил потери крови и до сих пор недоумевал, почему Назван так беспокоился за его здоровье, ведь единственным последствием для него была легкая эйфория и сонливость. А обморок… обмороки часто случаются при кровопускании.

Спаска перестала обращать на него внимание, поила Желтого Линя, если он не дремал – серебряная ложка чуть слышно звякала о зубы, – или, вдохновленная советом Названа, гладила его по голове и шептала что-то, шептала. Через час ее шепот стал казаться заговором: баюкал, кружил и туманил голову, как покачивание колыбели. И Крапа клевал носом над дневниками ее отца…

Но около трех часов ночи Спаска резко поднялась и окликнула Крапу вполголоса.

– Тебе что-то нужно? – спросил он, оглянувшись.

Лицо ее было испуганным и напряженным.

– Меня зовет мой добрый дух… Вечный Бродяга… Йока Йелен, – сказала она, отступая от постели и путаясь босыми ногами в перинах.

Крапа не думал об этом как следует, не до того ему было, и для девочки это стало полной неожиданностью – уж ее голова точно была занята совсем другими мыслями.

– Я не могу ему отказать, я не могу не ответить! Если я не отвечу, он может погибнуть! – в отчаянье прошептала она. – Это будет подлость, понимаете? Он спас меня вчера…

– Не надо ему отказывать ни в коем случае. – Крапа поднялся. – Пойдем. Я разбужу экономку, она побудет с Волче.

– Но… Но ведь тогда все поймут, где я…

– Ничего страшного. Мне бы все равно не удалось долго тебя скрывать. Я думаю, в Особом легионе уже знают, что ты у меня. Пойдем.

Крапа вывел ее на крышу через чердак. И когда она поднималась по приставной лестнице впереди него, он заметил, как сильно сбиты маленькие белые ступни…

– Вам лучше остаться на чердаке, – сказала Спаска, оглядевшись.

– Почему? – Крапа опасался, что на наклонном скате ее надо будет поддержать, подстраховать. – Ты не боишься высоты?

– Вас может задеть вихрем. Я, конечно, могу разрушить башню Правосудия или храм Чудотвора-Спасителя, но ведь тогда у вас будут неприятности, верно?

Крапа усмехнулся:

– Верно…

– Я лучше очищу небо над Хстовом. И постараюсь не упасть.

– Завтра же сделаем на крыше ровную площадку с поручнями… – пробормотал Крапа.

– Поручни сломаются. А сейчас я постараюсь не своротить трубу… – Она улыбнулась. – Спускайтесь. Не бойтесь за меня.

Крапа пожалел, что не увидел этого зрелища… Он слышал только страшный вой ветра в трубе и представлял, как над Хстовом поднимается вихрь и тянется к небу, – он видел вихри Спаски над замком. И вихрь этот видно далеко за стенами города Храма, со всех трактов, из окрестных деревень. Завтра, когда над Хстовом поднимется солнце, Надзирающим придется туго: ну как убедить людей в том, что колдуны несут этому миру зло?

Ветер замолкал и выл с новой силой (Крапа в самом деле опасался за крепость печных труб на своей крыше), к нему примешивался шум внизу, на Столбовой улице, – в чердачное окно стали видны мечущиеся факелы, слышался топот ног, звон подков – к особняку примчался конный армейский разъезд, за ним подоспели и гвардейцы. С улицы никто не видел Спаску – только ветер, который она поднимала. Крапа не сразу понял, почему вдруг стали так хорошо видны глубокие провалы улиц, открытое пространство площадей, фигурки людей без факелов, почему так легко отличить белые армейские плащи от синих гвардейских. Почему на соседних крышах можно разглядеть каждую черепичинку. И только потом догадался: луна. Она светила ему в спину, но сквозь ползшие по кругу облака проблескивали звезды…

Спаска уже спускалась на чердак, а облака ползли и ползли по небу в разные стороны, обнажая непривычное блестящее небо. Хстов шумел, как утром праздничного дня, и факелы погасили – они мешали разглядывать расходившиеся тучи над головой.

На предпоследней ступеньке девочка оступилась, и Крапа подхватил ее на руки – у нее не было сил даже обхватить его за шею.

– Простите, – прошептала она. – Такое бывает, это скоро пройдет… Надо просто отдохнуть немного… Я посижу, и все пройдет.

Крапа снова взглянул на ее сбитые ступни и ничего не сказал, плечом открывая дверь на лестницу. Было бы жестоко отнести девочку в спальню, но его вдруг смутила ее безобразная арестантская рубаха – как он раньше не подумал, что о девочке тоже надо позаботиться?

Экономка, застывшая на стуле возле постели Желтого Линя, поднялась им навстречу, на лице ее не было ни вопроса, ни удивления, хотя шум на улице не стихал.

– Нельзя ли приготовить девочке ванну? – спросил Крапа – он всегда побаивался своей экономки.

– Разумеется, – ответила та, и по глазам было видно: ее удивляет, почему Крапа не отдал этого распоряжения раньше.

– И… если возможно… нет ли у тебя чистых чулок и какой-нибудь обуви, подходящей по размеру?

– Найдется. И чистая рубаха, и несколько юбок. – Крапе показалось, что экономка прячет улыбку. – И я думаю, что спать на полу, пусть и на перинах, молодой знатной девушке не пристало.

– Я вовсе не знатная девушка… – слабо улыбнулась Спаска. – Я ею только притворяюсь.

– Уж я-то отличу простолюдинку от знатной особы… – проворчала экономка, выходя.

Крапа усадил Спаску в кресло и придвинул его поближе к постели, чтобы она не выворачивала шею, стараясь взглянуть на Желтого Линя, – тот дремал, и дыхание его было спокойным.

– Я хотел спросить тебя, – начал Крапа вполголоса.

– Да? – Она повернула к нему голову.

– Как ты догадалась, что вместо ветра можно превращать энергию в… «невидимый камень»?

– Это Волче придумал называть удар чудотвора невидимым камнем… – Она улыбнулась и с нежностью посмотрела на постель.

– Откуда ты знаешь? – удивился Красен.

– Мне рассказал Славуш. Это он научил меня кидать «невидимые камни». – Спаска вдруг взглянула на Красена с недоверием. – Вы ведь не выдадите его, правда? В замке никто не знает, что он… чудотвор, только я. Еще Свитко знал, но он умер.

Крапа сначала не понял ни ее вопроса, ни ее недоверия, предполагая, что Сребряну все равно, выдаст его Крапа или нет. И только подумав немного, догадался…

– Еще татка знает, – добавила Спаска. – Давно уже. Ему Волче рассказал про невидимый камень, и татка догадался.

– Он… жив? Славуш жив?

– Да. Но он не может ходить, у него позвоночник перебит… Милуш ничего не смог сделать.

– Вот как? – Крапа опустил голову, не зная, радоваться ли этому известию. – Я этого не знал.

И когда же это Желтый Линь рассказал Живущему в двух мирах о «невидимом камне» Праты Сребряна? Неужели они знакомы так давно?

Экономка вскоре увела Спаску купаться, и Крапа пересел в кресло возле кровати. Он вдруг почувствовал себя беспомощным и испугался этой беспомощности: если сейчас парню станет хуже, он, Крапа, ничего не сможет сделать!

Словно в ответ на его беспокойство, Желтый Линь приоткрыл глаз. Взгляд его был мутным, отрешенным, полным опиумного дурмана. Если бы не уверенность в том, что парень ничего потом не вспомнит, Крапа промолчал бы.

– Скажи, ты ведь не веришь теперь, что я злой дух, отнимающий у людей сердца? – спросил он тихо, глядя в затуманенный опием зрачок.

Желтый Линь опустил веко – как будто кивнул.

Первое слово, которое произнес Желтый Линь, было «мамонька» – еле слышным шепотом. Крапа подумал было, что на его месте любой звал бы маму. Но к «мамоньке» парень добавил еще что-то, и Крапа этого слова не разобрал. Между тем Желтый Линь смотрел на него вполне осмысленно. Белая повязка через левый глаз выглядела не так страшно, как ожог, но Крапу в который раз передернуло – приди он на пять минут раньше, и Желтый Линь смотрел бы на него обоими глазами…

Спаска, которая вопреки протестам экономки задремала на перинах, опустив лоб на край постели, тут же вскинула голову.

– Все хорошо с ними, не переживайте, – тут же уверенно сказала она. – Они ушли. И мамонька, и Зорич. Милуш им голубя послал, и они ушли.

«Зорич». Второе слово было «Зорич». И тут Крапа вспомнил, что мамонькой Желтый Линь называл хозяйку, у которой снимал комнату. А Зорич, наверное, человек Милуша в городе. Девочка, очевидно, солгала – она не могла знать этого наверняка. Но если бы Крапа был на месте Чернокнижника, то непременно предупредил бы тех людей, которых знала Спаска.

Скорей всего, Желтый Линь выдал людей Чернокнижника, и это было неудивительно, но всегда можно сказать, что он оговорил и себя, и знакомых. Если они в самом деле ушли. А если нет? Тогда надо искать другие отговорки. Крапа решил немедленно послать нарочного к трактирщице и Зоричу, узнать, не арестованы ли они тоже. Было около восьми утра, к обеду из Волгорода возвращался Явлен.

Желтый Линь сглотнул и посмотрел на Крапу, словно прочитал его мысли о скором приезде Явлена.

– Я сказал, вы мне заплатите… – выдавил он, – если я… не дам покалечить девочку…

– Не говори так много, – оборвал Крапа. – Я и сам это понял. Ты сознался, что ты шпион Чернокнижника?

– Нет. – Он сглотнул снова и помолчал, собираясь с силами. – Шрам. Огненный Сокол нашел шрам…

Крапа взглянул на Спаску:

– Ты знаешь, о каком шраме речь?

– От сабельного удара. В апреле Волче ранили на болоте, когда он меня охранял. Там два шрама, один под другим, – большой и поменьше, – четко ответила она.

– О мамоньке и Зориче ты Огненному Соколу говорил?

– Он… не спрашивал. – Угол рта парня дрогнул – он собирался усмехнуться.

Вряд ли третий легат оценил бы раскрытую Огненным Соколом шпионскую сеть после того, как тот упустил колдунью… Возможно, капитан Знатуш и сам не был уверен в том, что Желтый Линь шпион, просто мстил ему и Крапе.

– Придумаем что-нибудь, – сказал Красен, легко похлопав одеяло вместо плеча Желтого Линя. – Предположим, мой человек из замка познакомил тебя со Спаской еще год назад…

– У меня в комнате письма… книги… капитанская кокарда…

– Я пошлю за твоими вещами. Если, конечно, Знатуш меня не опередил. А что за кокарда?

– Армейская. Государь… За скорпиона…

– Все. Хватит говорить, и так еле дышишь.

– Дышу же… – ответил Желтый Линь со странной затаенной горечью, будто жалел о том, что приходится дышать.

– Я вам сейчас еще маковых слез дам, – тут же сказала Спаска. – Вы не бойтесь ничего. Вот сейчас воды принесу и дам.

Экономка еще не вышла из своей комнаты, и Спаска сама пошла на кухню за водой с медом. Желтый Линь проводил ее взглядом и, дождавшись, когда за ней закроется дверь, спросил:

– Мне ведь кости не вправили?

Голос его, и без того слабый, дрогнул.

– Не бойся, – ответил Крапа. – Ты будешь спать и ничего не почувствуешь. Есть такой усыпляющий газ, называется хлороформ. Я пробовал его на себе, можешь не сомневаться в моих словах.

Желтый Линь отвел взгляд – не поверил, конечно.

Крапа снова осторожно похлопал по одеялу: волнение и страх парню ни к чему.

– Верь мне. Назван в самом деле волшебник, раз сумел вытащить тебя вчера. Самое страшное позади, больше с тобой ничего не случится, и хуже, чем сейчас, тебе уже не будет, я даю слово. Конечно, поправишься ты не скоро, очень не скоро, но поправишься обязательно.

– Зачем? Все равно… урод и калека… – выдохнул он и прикрыл глаз.

– Брось. Назван тебя соберет, как новенький будешь. – Крапа постарался говорить искренне. – А повязка через глаз тебе к лицу. Я еще надеюсь посмотреть на человека, который поднимется на самый верх и не растеряет своих убеждений… А ты поднимешься, я не сомневаюсь. Так что живи, слышишь? Не думай ни о чем, не бойся ничего.

Крапа подумал вдруг: может быть, Желтый Линь выживет, и тогда его дети станут внуками Живущего в двух мирах… И если в первом он серьезно сомневался, то во втором был почему-то совершенно уверен.

Лучшим доказательством правоты Крапы было солнце, которым Хстов встретил всех возвращавшихся со свадьбы Волгородского князя. Что еще нужно храмовникам? Невидимые камни, летящие в стены замка Сизого Нетопыря? С них будет довольно и бездымного пороха. Что еще нужно Хладану? Теперь он может грозить Живущему в двух мирах, а если тот не поведется на угрозы, то это уже проблемы Хладана. В конце концов, он ведь не Огненный Сокол и не станет калечить ребенка только из мести своему противнику – в Обитаемом мире иные представления о ценности человеческой жизни. У него у самого есть дети, как бы ему понравилось, если бы Живущий в двух мирах взял их в заложники?

Уходя на встречу с Явленом, Крапа хотел позаботиться об охране своего дома, но вдруг понял: никто из гвардейцев не посмеет переступить его порог. Не из уважения к чудотвору, а в страхе перед Спаской.

Явлена не было дома, прислуга доложила Крапе, что хозяин сразу направился в штаб-квартиру чудотворов, в особняк на Дворцовой площади. И там, в чопорной огромной гостиной, Крапа нашел и третьего легата, и, как ни странно, Огненного Сокола – тот покашливал время от времени, придерживая руками ребра: Крапа, как всегда, забыл об уязвимости людей Исподнего мира перед ударом чудотвора. Впрочем, никакого сожаления он не чувствовал.

Третий легат поглядел на Крапу с откровенной враждебностью, Огненный Сокол с досадой, Явлен с удивлением.

– Это хорошо, что ты зашел. – Явлен кивнул на свободное кресло. – Я, признаться, тебя не ждал.

– Не правда ли, сегодня удивительно тепло для второй половины августа? – улыбнулся Крапа, усаживаясь. Расторопный лакей немедленно появился у него за спиной с подносом, на котором стоял бокал легкого вина.

Третий легат поморщился, Огненный Сокол усмехнулся, и только Явлен радостно улыбнулся удачной шутке.

– Не понимаю вашего недовольства, господа, – сказал он, повернувшись к третьему легату. – Мы делаем одно общее дело, и неважно, кому из нас повезло больше, главное – это результат: солнце над Хстовом.

Крапа не понял, шутит Явлен или в самом деле намерен выступить на его стороне.

– Нами был получен приказ: до начала сентября девочка должна находиться в башне Правосудия… – опустив взгляд, сказал третий легат.

– Когда вами был получен этот приказ, девочка еще не могла разнести башню Правосудия по кирпичику, – ответил Красен. – Без угрозы собственной жизни, конечно. Неужели непонятно, что в этом положении удержать ее силой будет невозможно? На что ты рассчитывал, Знатуш? Ты думал, довольно искалечить девочку, и она с радостью начнет сотрудничать с Храмом? А ты не боялся, что она сойдет с ума и уподобится кинским мальчикам, только будет в тысячи раз сильней? Ты не боялся, что тебя она убьет первым?

Как Живущий в двух мирах первым убил Айду Очена…

– Как вы догадались, что Желтый Линь и есть ее гвардеец? – угрюмо спросил Огненный Сокол.

– Ты слишком плохо обо мне думаешь. Или ты считаешь, я за красивые глаза взял Желтого Линя в помощники? Я следил за ним с тех самых пор, как увидел пять лет назад на задворках гвардейской заставы. Я разрабатывал эту операцию больше двух лет, а ты за несколько часов испортил мне всю игру! Если Желтый Линь умрет, солнца над Хстовом не будет. Зато будет много убитых и раненых. Ты видел смерч над моим домом? Ты видел, что девочка сделала с башней Правосудия? И ты хотел удержать ее силой?

Крапа лгал уверенно и нагло и нисколько не боялся, что его уличат во лжи. Явлен, конечно, не поверит, но ему можно сказать правду, – верней, полуправду.

– А вы вот так сразу знали, что силой ее будет не удержать? Два года назад? – вскинул глаза Огненный Сокол.

– Я знал это пять лет назад. Когда говорил тебе, что хочу взглянуть на маленькую колдунью поближе. Я видел ее в межмирье.

– То хорошо, что хорошо кончается, – примирительно сказал Явлен. – Девочка в руках чудотворов, над Хстовом светит солнце, к чему теперь спорить?

Чувствовал вину за то, что не посвятил Красена в известие о поимке девочки? Или просто решил не выносить сор из избы, демонстрируя Особому легиону единство клана чудотворов?

– К чему спорить? – возмутился Крапа, предполагая, что лучшая защита – это нападение. – Один рьяный дурак берет на себя право решать, что делать, не просчитав своих действий и на два шага вперед…

– Я выполнял приказ, – прорычал Огненный Сокол. – Мне сказали: любой ценой!

– «Любой ценой» – это необязательно насилием. Тебе такое не приходило в голову? Кроме того, никто не приказывал тебе убивать Желтого Линя, это ты сделал по своим собственным соображениям. Если ты подозревал в нем шпиона, почему не допросил как положено? Да только заподозрив в нем того самого гвардейца, ты должен был тут же сообразить, что девочка в твоих руках, пока он жив! А ты… – Крапа вдохнул. – А ты не смог примириться с тем, что кому-то хватило ума водить тебя за нос столько времени.

– Я наказал предателя, прислужника Зла, – вдруг усмехнулся Огненный Сокол, поднимая голову и расправляя плечи. – И никто не смеет осуждать меня за это.

– Для наказаний прислужников Зла существует установленная процедура. – Красен тоже ответил усмешкой. – Это дело Консистории и Государя, а не гвардейского капитана.

– Можете начать внутреннее расследование, я не возражаю. Но раскаянья от меня вы не дождетесь. В последнее время принципами часто жертвуют ради интересов. – Огненный Сокол сузил глаза. – А Желтому Линю, если он в самом деле жив, передайте: я видел страх на лице бесстрашного человека, и я рад этому.

– Я думаю, нам лучше приступить к обсуждению более важных вопросов, – поморщился третий легат. – Вам известно, что вчера войска Государя остановили наш обоз с оружием на подступах к замку Чернокнижника? Это открытое объявление войны.

С минуту все молчали, обдумывая сказанное. Первым тишину нарушил Красен, стараясь скрыть довольную улыбку:

– Но если оружие оказалось в руках Государя, чем Храм ответит на это объявление войны?

– Это далеко не все оружие, а лишь часть снарядов, начиненных бездымным порохом, – уточнил третий легат.

– И, Крапа, разве не располагаем мы теперь не менее мощным оружием, чем бездымный порох? Разве девочка в наших руках – не оружие против армии? – хитро глянул на него Явлен.

– И не только против армии, – добавил третий легат. – Ее способностей хватит на то, чтобы… чтобы…

– Сделать Государем твоего зятя? – с некоторым презрением спросил Огненный Сокол, склонный называть вещи своими именами.

– Я бы сказал иначе: спасти государство от гражданской войны… – зло ответил ему третий легат.

Вот почему Явлен был так благодушен: думал, что загнал Крапу в ловушку. А ведь еще два дня назад он молол языком об активном энергообмене… Нет, незыблемость Храма в Исподнем мире и незыблемость власти чудотворов над Храмом – вот какую стратегию выбрал Инда Хладан. Словно проблемы сброса энергии в Исподний мир более не существовало, будто власть Храма не убивала Исподний мир, а с ним – и надежду на удержание свода…

Крапа кашлянул, чтобы потянуть время. Простейший ответ – сила на стороне девочки, она диктует условия, а не наоборот. Но, во-первых, чего тогда стоит «победа» Крапы, а во-вторых, никто не мешает Крапе управлять девочкой, угрожая жизни Желтого Линя.

– Я пока еще жить хочу… – усмехнулся Красен. – Не будем забывать, что силой вся хстовская гвардия удержать девочку не смогла. Не нужно считать меня всемогущим, солнце над Хстовом – это результат компромисса, большего мне пока достичь не удалось.

Конечно, с Явленом пришлось быть откровенней, чем с Особым легионом, и когда гвардейцы убрались, Явлен сказал, что Хладану вряд ли понравится все это, и объяснение с ним Крапе еще предстоит. И нет сомнений, Афран теперь точно потребует устранить Дубравуша, если не с помощью девочки, то любым другим способом.

Крапа не стал спрашивать, почему Явлен не поставил его в известность о поимке девочки, – скорей всего, так велел Хладан…

Увидеть на ступеньках своего дома чудотвора в форменной куртке Крапа не ожидал… А тому, казалось, не было никакого дела до того, как на него косятся прохожие и как в сторонке собирается стайка любопытных мальчишек. И тем более Крапа не ждал увидеть здесь Длану Вотана!

– Ох, Крапа, как тут душно… – пробормотал тот, тяжело поднимаясь со ступенек. – Войдем, что ли… Я побоялся напугать девочку и не стал входить без тебя.

– Ты поступил правильно, – кивнул Крапа, распахивая двери. Он испугался появления Дланы.

Они поднялись в кабинет – и Вотан всерьез запыхался, долго сидел в кресле и молчал.

– Как тут душно… – Он покачал головой и глянул в окно.

Крапа не посмел сам начать разговор, а потому кивнул:

– Я привык.

– Крапа… Тебя хотели сместить с должности куратора Млчаны, но пока мне удалось оставить ее за тобой.

Крапа удивленно поднял брови.

– Вот как?

– Да, ты не нравишься Хладану.

– И ты явился в Исподний мир, чтобы сообщить мне об этом?

– Нет. Я пришел договориться о другом. Завтра, самое позднее – послезавтра Хладан потребует от тебя отчета. Можешь прикрыться моим именем. Можешь прямо сказать ему, что приказ позаботиться о девочке ты получил лично от меня.

– Я тебе не подчиняюсь… – усмехнулся Крапа.

– Явлен тоже не подчиняется Хладану, хотя приказ искалечить девочку он получил от Хладана лично. Скажи, что я привез тебе приказ из Афрана. Мы встретились вчера утром на Змеючьем гребне. Мотивы Афрана тебе и так понятны – мы заинтересованы в сбросе энергии в Исподний мир, а доверять палачам башни Правосудия нет никакого резона: девочка могла умереть или сойти с ума.

Крапа кивнул. Предложение Вотана было как нельзя кстати, прикрывало Крапу со всех сторон, но… Но исходил от этого какой-то нехороший запашок… И никакого приказа из Афрана Крапа не видел…

– Красен, Прата остался калекой, чтобы девочка жила, – неожиданно улыбнулся Длана и посмотрел Крапе в глаза.

Сомнения тут же отпали. Союзник. И союзник высокопоставленный. Разве это не хорошо? Разве трудно предположить, что среди чудотворов, подобно отцу Сребряна или Названу, есть люди, желающие Исподнему миру добра и процветания? Убедительный взгляд Вотана рассеял нехороший запашок…

17–20 августа 427 года от н.э.с.

Йера заложил дом и продал некоторые доходные активы, чтобы достойно опубликовать информацию об Исподнем мире, однако закладную выкупил Ветрен и вручил ее Йере с виноватой улыбкой на первом после каникул заседании.

– Это не только мои вложения, есть еще несколько человек, которые пожелали остаться анонимами.

И Йера догадался: мрачуны.

Поддержка Ветрена была удивительна – тот вовсе не считал затею Йеры сто́ящей. Но вложенные деньги говорили лучше всяких слов.

– Зачем вам это, Ветрен? – все же спросил Йера. – Или вы переменили точку зрения?

– Судья. – Ветрен улыбнулся. – Неужели вы не понимаете? Чудотворы имеют власть в этом мире только благодаря тому, что владеют энергией. Мрачуны когда-то имели власть, потому что люди боялись призраков. Ваши статьи если не лишают чудотворов энергии, то ставят под сомнение возможность ее использования. Я уже не говорю о несчастных призраках, которым ваша жена собиралась отправить продукты и игрушки…

– Вы думаете отобрать власть у чудотворов?

– А почему нет? Новая эпоха – денег и дельцов. Но лучше назвать ее эпохой прогресса, так больше понравится обывателям.

– Признаться, не вижу никакой разницы между властью чудотворов и властью денег и дельцов, – поморщился Йера.

– А и нет никакой разницы, – засмеялся Ветрен. – Чудотворы те же дельцы. Только чудеса, которые они творят, привели мир на грань катастрофы. И если этой катастрофы удастся избежать, то у власти они точно не удержатся.

– А если не удастся?

– А если не удастся, то и говорить не о чем.

Разговор с Ветреном поверг Йеру в уныние, если не сказать – в меланхолию. Но… видимо, на такой случай у правых хватало власти – статьи не только вышли отдельными листками, продаваемыми на каждом углу, но были напечатаны и несколькими крупными газетами, и «желтыми» журналами, и глянцевыми. Все, как планировал Йера. Для каждой категории читателей – свои слова и свои аргументы, так точно взвешенные Изветеном и так талантливо записанные Гореном. У каждой статьи был свой «автор», а несколько десятков людей трудно обвинить в безумии.

Да, уже к вечеру появились первые опровержения, но выглядели они неубедительно. Да, наверное, у редакций газет возникли проблемы с чудотворами, но вряд ли чудотворы в их положении могли начать серьезные репрессии – это сыграло бы против них.

И доклад Йеры в Думе правые приняли с воодушевлением. Все шло даже лучше, чем он изначально рассчитывал. Кроме одного – результатов.

Йере казалось, что написанное им должно перевернуть Обитаемый мир, открыть людям глаза на правду… Ведь это отказ от основного постулата теоретического мистицизма, от доверия чудотворам. Это крушение основы основ!

Нет. Не помогли ни многочисленность статей, ни их убедительность. Правым опубликованная информация позволила гавкать на чудотворов, но не более того. Чудотворам – через три дня ответить введением нового режима экономии энергии и подъемом цен на нее еще на двадцать процентов. Да, в Славлене также открылись два благотворительных фонда, которые собирали продукты и игрушки для детей Исподнего мира…

Никто не кинулся гасить солнечные камни. Никто не провозгласил мрачунов спасителями мира – правда, в нижней палате, пользуясь случаем, обсудили законопроект об отмене смертной казни для мрачунов.

Желание чудотворов обрушить свод никто не принял всерьез, кроме людей с неустойчивой психикой, – клиника доктора Грачена констатировала резкое увеличение числа самоубийств среди своих пациентов. Зато туристические агентства хорошо заработали на богатых клиентах, внезапно пожелавших отдохнуть на курортах Натании.

Все, кто мог, воспользовались статьями Йеры в своих интересах. И всё.

Через некоторое время в газетах стали появляться статьи о незыблемости основного постулата теоретического мистицизма. Только Исподний мир называли в них враждебным Обитаемому миру, отказавшись от формулировки «абсолютное зло». И враждебность эта убедительно доказывалась. Но продукты и игрушки продолжали собирать – Обитаемый мир великодушно помогал детям своих врагов.

Вмешательство Вотана в операцию с дочерью оборотня, конечно, вывело Инду из себя. Но не только. Инда перечитывал дневники Горена, однако пока не находил в них ничего, за что Горена следовало убить, а Пущена лишить мозгов. Последнее выступление председателя думской комиссии в прессе изрядно Инду повеселило (собака лает – караван идет), но он готов был пойти к Йере Йелену и напрямую спросить, откуда у того появилась идея, будто именно чудотворы хотят крушения свода.

Зато Инда убедился, что пророчество о девушке, по воле которой упадет свод, не имеет никакого отношения к Ковчену, это как раз фантазии пьяного Югры Горена. Но, как бы там ни было, дочь оборотня может стать причиной обрушения свода. Принципиально может. И этого вполне достаточно, чтобы держать ее под контролем. А кому выгодно, чтобы свод рухнул именно по ее вине? Афрану. Потому что девочка не поедет ни в Лиццу, ни в Кину, ни в Аруту – она останется на севере. И тогда север Обитаемого мира примет на себя первый удар.

Может, в глазах Вотана и виден разъяренный зверь, но эти поэтические выверты не меняют сути: мозговед служит Афрану, а не Славлене. И предполагает, что Инда будет стоять на его стороне? А почему, собственно, Вотан должен считать иначе? Инда прибыл на север как представитель Афрана.

Он встретил мозговеда случайно, на лестнице в Тайничной башне, и Вотан остановил его таким жестом, какой мог бы себе позволить Гроссмейстер, но никак не рядовой член центумвирата – равный Инде по положению.

– Хладан, говорят, ты на меня сердит? – спросил он, даже не поздоровавшись.

– А почему бы нет?

Инда хотел пойти своей дорогой, но Вотан перегораживал ему путь. Нет, не нарочито – это получилось как будто бы случайно. И протиснуться мимо него на узкой лестнице выглядело бы вызывающе.

– Ты же понимаешь, я вовсе не собирался встать у тебя на дороге.

Инда смерил его взглядом и усмехнулся двусмысленности фразы:

– Тогда позволь мне пройти.

– Хладан, ты ведь один из умнейших людей Обитаемого мира. Почему ты не хочешь понять очевидного?

– И чего же такого очевидного я, с твоей точки зрения, не понимаю?

– Почему ты до сих пор не отправил в Афран отчета о необходимости спланированного обрушения свода?

Нет, все-таки Вотан умел быть неожиданным.

Инда подумал вдруг, что это проклятое повышение вовсе не так ему желанно. Нет, не тщеславие (и даже не честолюбие) толкало его вверх – любопытство. Первая ступень посвящения – вот что его манило, а вовсе не возможность иногда заседать на собраниях тригинтумвирата. Влиять на решения децемвирата – и владеть полной информацией для этого. Иногда он задыхался от этой мысли, она кружила ему голову. Не власть – знание.

Но почему-то теперь предложение подняться на самую верхнюю ступень выглядело похожим на подкуп… Ему предлагали вступить в клан богов – на этот раз тех богов, что стоят над богами.

Некто Врана Пущен, нечудотвор и морфинист, получил нужное знание путем логических умозаключений, располагая теми же фактами, что и Инда. Так зачем Инде продаваться?

– Я догадывался, что такой отчет послужит поводом для моего повышения, – уклончиво ответил он. – А первая ступень посвящения позволит принимать верные решения в столь напряженной ситуации.

– Не вижу повода для иронии, Хладан.

– А кто тебе сказал, что я иронизирую? Кстати, хотел спросить у тебя совета: куда бы мне отправить семью на отдых в этом году?

Вотан не улыбнулся, и взгляд его не стал теплей.

– По-моему, сентябрь в Афране – самое лучшее время. Не вижу повода раньше середины ноября искать лучших мест.

Можно быть тысячу раз мозговедом, но так и не понять некоторых элементарных вещей. Драго Достославлен тоже не понимал, как можно не хотеть принадлежности к клану богов, как не захотел этого молодой философ-сказочник. Однако именно сказочник стал богом Исподнего мира. И его сказки до сих пор читают – особенно ту, что издана в Обитаемом мире под псевдонимом и большим тиражом, – а имя Драго Достославлена похоронено в пыльных архивах Тайничной башни, и его «пророчества» давно никого не интересуют, несмотря на тот же псевдоним.

Встреча с Вотаном стала решающей: уже через час Инда направлялся к дому судьи Йелена.

Йера встретил Инду теплей, чем ожидалось, – во всяком случае, не выставил на улицу сразу, а, наоборот, пригласил в библиотеку и предложил вина. Он выглядел удрученным, рассеянным (будто думал о чем-то напряженно, отчего терял связь с реальностью) и невыспавшимся.

– Йера, у меня к тебе предложение. Не хочешь ли ты проведать Йоку? – начал Инда, расположившись в глубоком кресле. – Я могу это устроить.

Судья не удивился, посмотрел на Инду пристальным (и подозрительным) взглядом, кивнул и произнес, приподняв подбородок:

– Чего ты хочешь взамен? Чтобы я выступил с опровержением своего доклада? Чтобы я написал опровержение на все опубликованные мною статьи?

Инда обещал самому себе быть корректным, но еле-еле удержался от смеха.

– Нет, Йера, – сказал он, старательно пряча иронию. – За это я хочу прочитать отчеты Пущена, которые хранятся у тебя в сейфе.

– С ними произойдет то же, что с тремя томами энциклопедии Исподнего мира? – Йелен сузил глаза, что было для него совершенно нехарактерно, и стал похож на одержимого.

– И снова нет. Меня устроят копии, если ты опасаешься за подлинник.

– Да, на этот раз о копиях я позаботился заранее, – кивнул судья. – И я надеюсь, твое предложение о встрече с Йокой – это не блеф и не обман.

– Ни в коем случае. К сожалению, завтра я занят, а вот в субботу мы вместе поедем в Брезен и оттуда на вездеходе отправимся к домику профессора Важана. Можешь положиться на мое слово.

– Мне ли не знать, чего стоит твое слово! – Йелен натянуто рассмеялся, этим тоже напомнив безумца. И оборвал смех неожиданно, если не как безумец, то как человек явно неуравновешенный. – Можешь просмотреть отчеты здесь, при мне. А в субботу, после встречи с Йокой, я отдам тебе копии.

– Меня твое предложение вполне устраивает, – согласился Инда. Это думской комиссии требуются бумаги и доказательства, Инде же нужна была только информация.

Йелен открыл сейф, оглядываясь, не подсматривает ли за ним Инда, и видеть это было смешно и страшно, потому что человек в здравом рассудке не станет вести себя столь невежливо и… параноидно.

Пачку отчетов Йера кинул на столик перед Индой так, будто швырял их ему в лицо. Они рассыпались по гладкому стеклу, покрывшему столешницу, и те, что были снизу, –контурные карты, изрисованными цветными чернилами, – упали Инде на колени.

Инда понял все, едва взглянул на три рисунка из двух десятков. Поднял глаза на равнодушного и гордого Йелена, который сидел в кресле прямо, будто проглотив кол.

– О Предвечный… – вырвалось у Инды. – За это могут убить и меня…

Лицо Йелена немного изменилось, растеряло высокопарность и гордыню.

– В самом деле? – спросил он и ненадолго стал похож на здорового человека.

Возможно, Пущен и сам не понял толком, к каким выводам эти рисунки могли привести доктора прикладного мистицизма. И, судя по обилию вариантов, которые он зафиксировал на контурных картах, для него это было уравнение с гораздо большим числом неизвестных, нежели для Инды. Пущен знал, как между собой соединены аккумуляторные подстанции Северских земель, но не догадывался о скорости продвижения Внерубежья в Обитаемый мир.

– Пущен сделал эти рисунки до сжатия свода, я полагаю? – переспросил Инда.

Йелен кивнул.

Не знал Пущен и о том, как быстро Исподний мир будет втягивать в себя энергию Внерубежья, но предположил, что от этого зависит скорость отключения подстанций, вызванного прорывом границы миров. Да, Пущен в своем роде был гениален…

Но он не мог сделать тех выводов, которые бросились Инде в глаза: переданный Гореном план обрушения свода предполагал полное уничтожение Обитаемого мира на севере и востоке с минимальными потерями для юга и запада. И план этот разработали в Ковчене больше шести лет назад. Вряд ли о нем знал Приор Тайничной башни.

А не Вотан ли научил дочь оборотня удару чудотвора против привычного ей вихря? Не сам, конечно, – посредством Праты Сребряна.

Не знал Пущен и точек, где истончалась граница миров, но почти безошибочно указал, в каких местах ее можно прорвать, чтобы план сработал, – это вытекало из новой конфигурации свода и прочерченной Югрой Гореном линии, которая брала свое начало между Брезеном и Магнитным.

– Йера, а что Пущен говорил о последнем пророчестве Горена? По которому свод рухнет по воле юной девушки? – спросил Инда как бы между делом, не отрывая глаз от контурных карт.

И Йелен купился на уловку.

– Он сказал лишь, что еще не разгадал смысла этого пророчества. Но его разгадал я сам.

– Вот как? – Инда не поднял взгляд, но изобразил на лице скептическую усмешку. И снова не прогадал.

– Да. Благодаря младшему Горену. Это девушка-призрак, дочь сказочника. И живет в Исподнем мире, существование которого ты так упорно отрицаешь.

Если это стало очевидным судье Йелену, которого Инда не считал чрезмерно умным, значит судья располагал какой-то еще информацией, кроме дневников Югры Горена.

– И как тебе в этом помог младший Горен?

– Он нарисовал ее портрет.

– Вот как? Мне бы хотелось на него взглянуть. И поговорить с Гореном-младшим.

– Ради твоей прихоти я не открою чудотворам места, где прячется Града Горен. – Йера снова надулся гордостью и развернул плечи.

– Если бы чудотворы хотели найти Граду Горена, они бы это сделали за один день. Ты, может, еще не понял, Йера? Девочка может обрушить свод, толкнуть Обитаемый мир к катастрофе, о которой ты твердишь в своих статьях и которой так боишься. Не злые чудотворы, Йера, а эта девочка.

Инда подумал, что чудотворы по крайней мере сделают это планомерно, но осекся – планы чудотворов он только что увидел на контурных картах. И девочка этим планам не мешала.

– Исподний мир имеет на это право, – высокопарно ответил судья. – Мы можем лишь смиренно умолять его о пощаде…

– В субботу мы поедем к Йоке, где непременно встретимся со сказочником. Можешь заранее подготовить пылкое обращение к Исподнему миру – сказочник его передаст. То есть я хотел сказать «смиренную просьбу», конечно, а не пылкое обращение. Не уверен, правда, что Исподнему миру есть до нас какое-то дело.

– Нам тоже не было никакого дела до Исподнего мира, – вспыхнул судья.

Бесполезно. Сумасшедший он или нет – все равно. Если человек дурак, это надолго.

– Я советую тебе передать выводы Пущена, а главное – эти контурные карты профессору Важану, – проворчал Инда, не уверенный, что Йелен до этого догадается сам.

– Я не понимаю… – Йера сжимал виски, облокотившись на хлипкий стол посреди террасы. – Ну почему, почему никто не понял, что́ нам грозит?

– Все очень просто, судья, – грустно улыбнулся Изветен. – Люди не верят в то, во что верить не хотят. Более того, попытка заставить их в это поверить вызывает известное раздражение и даже злость. А вы думали, все бросятся пахать землю сохой и одеваться в домотканые рубахи?

– Да, думал! Думал!

– Бросьте, вы в это не верили. Вы хотели заставить их бояться. Гнева Исподнего мира. Вы хотели доказать, что его гнев оправдан. Только никакого гнева Исподнего мира нет – есть собранная за сводом отработанная энергия, полутысячелетняя дань. И не Исподний мир грозит Обитаемому, а именно эта энергия.

– Нет, не бояться! Я хотел, чтобы люди ощутили свою вину…

– Еще лучше – этого точно никто не хочет. Но тут результат все же есть: два благотворительных фонда, спасающих от чувства вины.

– Но эти фонды – ерунда, мелочь! Они никому не помогут!

– Помогут, еще как, – хмыкнул Изветен. – Я же говорю, их цель помочь не Исподнему миру, а тем, кто испытывает чувство вины перед ним. И работает это безотказно.

– Откупиться от Исподнего мира этими подачками нельзя… – буркнул Йера, понимая, что неправ.

Свои аргументы магнетизер повторял не раз, этот спор шел по кругу не меньше месяца.

– От него и не надо откупаться. Но глупцов, которые надеются откупиться от Внерубежья, нет. Ему игрушек никто не посылает… Страх перед падением свода вызвало появление чудовища над Буйным полем, а не факт существования материального Исподнего мира. Но оптимисты и до ваших разъяснений, и после них продолжают надеяться на чудотворов и чудеса, а пессимисты – рыть подвалы и собирать консервы и крупу.

– Вы хотите сказать, что людям все равно, кто виноват в скором падении свода?

– Нет. Не все равно. Им очень важно сознавать, что в этом нет их вины. А если и была – они эту вину искупили старыми куклами с чердаков. Им даже не все равно, чудотворы или Исподний мир довели нас до катастрофы, им гораздо больше нравится обвинять в этом Исподний мир. Потому что тогда их вины в этом точно нет и можно дальше полагаться на чудеса чудотворов. Впрочем, некоторым больше нравится вина чудотворов. Но, судья, я еще раз повторяю: люди будут верить в то, что им нравится, на ваши аргументы им плевать.

Звонка, мурлыча песенку, бабочкой влетела на террасу с подносом в руках – все утро она старалась испечь пирог на примусе.

– Как она прелестна, судья, – вздохнул Изветен. – Вы не находите?

Похоже, комплименты магнетизера (неизменно в третьем лице) очень помогали Звонке от навязчивого желания бороться за свои избирательные права. И иногда Йера думал, что Горен ревнует не напрасно, – Звонка пребывала в восхищении Изветеном. Но, тем не менее, ночевала в комнате Грады.

Отведав приготовленное кушанье, магнетизер сказал, что лучшего пирога на примусе приготовить нельзя. И был недалек от истины – приготовить пирог на примусе казалось Йере делом невозможным. Однако ирония Изветена тоже восхищала Звонку, а вовсе не задевала.

– А мне нравится, – проворчал Града, потянувшись за вторым куском.

Она взглянула на него так, что у Йеры отпали сомнения в ее верности Горену: как мало, оказывается, девушке надо для счастья! Не с благодарностью она смотрела и не с любовью – он сделал ее счастливой на несколько долгих минут.

Вот после этого чаепития и случилось невероятное: в домик прибыл Инда Хладан. Доказывая Йере, что чудотворам на поиски Горена достаточно всего нескольких часов.

Града, побледневший, но решительный, поднялся и шагнул навстречу чудотвору, будто хотел прикрыть собой присутствующих и принять вину за побег из клиники на себя.

Граду Горена Инда представлял себе иначе – экзальтированным юношей с внешностью и манерами кисейной барышни. Нет, тот оказался совсем другим: простой хамоватый парень, похожий скорей на речинских мастеровых. Ничего женственного в нем не было отродясь. Неверное представление о младшем Горене предполагало немного иную линию поведения, и пришлось перестраиваться на ходу. Действовать силой смысла не имело – Горен, даже если испугается, лишь замкнется в себе.

Инда умел быть обворожительным и обезоруживающе улыбаться – и теперь боялся только переборщить.

– Я иначе представлял себе сына Югры Горена, – сказал он, демонстрируя открытость и искренность – позой, глазами, выражением лица. Как вдруг поймал взгляд невысокого и немолодого человека, сидевшего за столом, – по всей видимости, магнетизера Изветена. И вспомнил: такие штуки – его семейный промысел. – Меня зовут Инда Хладан, я куратор службы управления погодой Славленской Тайничной башни.

– Что вам нужно? – довольно холодно спросил Горен. И за этой холодностью стояла не только неприязнь, но и страх.

– Я хотел взглянуть на портрет девочки, которая обрушит свод, – честно ответил Инда. Честность иногда тоже творит чудеса.

Горен посмотрел вдруг на Изветена, будто спрашивая совета, и тот неожиданно кивнул.

– Пойдемте, – пожал плечами Горен и указал Инде на лестницу в мансарду.

Захотелось показать Йелену язык.

Горен с упоением рассказывал о своих снах и видениях, потому что нашел в лице Инды внимательного слушателя. Наверное, мозговед Вотан сумел бы объяснить их поразительное соответствие реальности, Инда же не стал думать о теоретическом обосновании этого феномена. Повторяющийся сон Горена и сделанный им рисунок не поразили воображение Инды – скорей, подкинули интересную и логичную мысль. Хотя, конечно, стоило бы удивиться: Горен не только довольно похоже изобразил дочь оборотня, он нарисовал храм Чудотвора-Спасителя с теми деталями, которых видеть не мог.

И теперь, имея перед глазами сложенную головоломку, Инда думал только об одном: что делать? Впрочем, первые два шага не вызывали его сомнений: написать требуемый отчет в Афран и встретиться с Йокой Йеленом (а также профессором и, пожалуй, сказочником).

Да, он не сомневался, что сложил головоломку, и собирался уйти, когда в комнату неожиданно постучал магнетизер Изветен.

– Господин… Хладан, – вроде бы неуверенно начал он, но Инду эта неуверенность не обманула. – Вряд ли Града серьезно относится к одной короткой цитате из дневников его отца. Но, мне кажется, вы могли бы оценить ее значение. Града, покажи господину чудотвору цитату Войты Воена.

Горен посмотрел на магнетизера скептически, но достал тетрадь из-под подушки, открыл на нужной странице и протянул Инде.

– Дело в том, что важные записи в дневнике Югры Горена начинались с местоимения «я», – разъяснил Изветен. – Эта запись начинается не с местоимения, но с буквы «я»…

Инда кивнул и заглянул в тетрадь.

«Ядрена мышь, как нелепо инодни сущее… Нарушение всеобщего естественного закона преодолено может быть посредством громовых махин, суть собирающих небесное электричество и направляющих сие через межмирие в любое место, кое человеку заблагорассудится…»

Войта Воен по прозвищу Белоглазый оставил после себя не только дифференциальное исчисление и векторный анализ, его труды в области магнитодинамики изучали в самом начале курса прикладного мистицизма; уравнения Воена, описывающие магнитные поля, снились студентам в страшных снах, а историю его жизни знал каждый школьник-чудотвор. Инда узнал цитату, на самом деле она звучала совсем иначе, ни о каких «громовых махинах» Войта Воен никогда не упоминал. Из учебников была изъята «едрена мышь», написанная Белоглазым через «е», но Инде случалось встречать эту цитату и в академических трудах, где она приводилась полностью: «Едрена мышь, как нелепо инодни сущее… Нарушение всеобщего естественного закона преодолено может быть лишь посредством использования естественных магнитоэлектрических сил, но препятствие к тому непреодолимое есть: способливость чудотворов к возбуждению магнитного поля».

Эту цитату не пытались изъять из биографий Воена: считалось, что в те времена о законе сохранения энергии знали слишком мало, чтобы делать выводы о его нарушении. Не обращали внимания и на презрительный смысл слова «способливость» вместо «способность» – мало ли что оно значило в стародавние времена?

Инда усмехнулся: до сегодняшнего дня ему не приходило в голову, что Воен раньше сказочника предсказал грядущую катастрофу и сделал это пользуясь лишь научным знанием, без привлечения того, что называл «метафизикой». Но «громовыми махинами» Воен не занимался, это знание Югры Горена, и знание, в отличие от «метафизики» с обрушением свода девочкой, полученное в Ковчене. Времена изобретателей-одиночек прошли, да и не был Горен изобретателем.

Инда долго размышлял, делая вид, что листает тетрадь, и с трудом скрывая внутреннюю дрожь. Нет, он рано успокоился, он еще не сложил мозаику. Возможно, это лишь гипотеза, одно из направлений научного поиска – ведь от стратегии максимального сброса энергии никто не отказывался. Но Горен его упомянул наряду с новой конфигурацией свода, а значит считал важным. И возможно, собирался говорить с Приором и об этом тоже.

– Града. – Инда поднял глаза, сложив брови домиком. – Мне надо знать содержание того письма, которое ты прочитал в кабинете отца. Это очень важно. Может быть, в этом письме ключ к спасению Обитаемого мира. Может быть, и нет, я не могу утверждать наверняка. Но если есть хоть один шанс, мы должны его использовать, понимаешь?

– Да если бы я помнил, я бы давно рассказал обо всем судье! – фыркнул Горен-младший.

– Я понимаю, что ты этого не помнишь. Более того, я даже знаю человека, который заставил тебя забыть об этом. И я должен его одолеть.

Инда выбрал верный тон и верные слова. Магнетизер Изветен пытался объяснить, насколько это опасно для душевного здоровья Горена, но в конце концов с досадой махнул рукой и сказал, что чудотворы добиваются своего, не считаясь не только со здоровьем, но и с человеческой жизнью. Горен же был полон энтузиазма спасти мир ценой собственной жизни, вслед за своим отцом: счастливое свойство молодости – не дорожить собой.

21 августа 427 года от н.э.с. Исподний мир

Спаска не верила в то, что кости можно вправить во сне, и Волче не верил в это тоже. Но доктор Назван на самом деле оказался волшебником, который творит чудеса… Конечно, после этого Волче сначала стало намного хуже, он кашлял, его рвало, сердце билось слабо и неровно, но все равно приходилось давать ему маковые слезы – сутки он пребывал в полусознании, и Спаска не отходила от него больше чем на минуту.

Зато потом ему стало легче: лубки, маковые слезы и порошки со странным названием «пирамидон» помогли пережить самые тяжелые дни, и вскоре Волче иногда говорил со Спаской, но очень быстро уставал. Маковые слезы туманили его сознание, прогоняли страх, горечь, мысли о будущем; он засыпал ненадолго, но просыпался от малейшего звука, как в комнате, так и за окном. Спаска боялась пошевелиться и слишком громко вздохнуть, если его дыхание становилось спокойным и ровным, но со Столбовой улицы все равно доносился шум, иногда неожиданный и резкий.

Впрочем, его сны из сладких грез часто сползали в кошмары – Спаска видела его сны. А однажды к нему вернулось Воспоминание, которое до поры в его мысли не пускали маковые слезы. И было оно столь невозможным, столь упорно изгоняемым из головы, что Спаска не только увидела его – ощутила. И хотела закричать: «Не надо, я не хочу этого знать, я не смогу с этим жить, не отдавайте мне этого воспоминания!» Но это было бы нечестно.

Этот человек глумился и злорадствовал, он наслаждался криками и мольбой, изливавшийся гнев притуплял его досаду на собственный промах, вершившаяся месть стала суррогатом победы. Он знал, что проиграл. Но он заставил Волче пожалеть о том, что тот победил.

Стук множества копыт по мостовой Спаска услышала издали – и это был не армейский разъезд из десятка всадников, а, наверное, целый легион – так грохотали подковы. И Волче, конечно, проснулся, беспокойно покосился на окно.

– Не бойтесь, – поспешила сказать Спаска. – Сюда никто не войдет. Ну? Ну что вы… Не бойтесь.

Он отвел взгляд от окна и сказал:

– Я не боюсь.

Спаска улыбнулась ему – он солгал, он боялся, и это было понятно: пережив такое, не имея возможности шевельнуться, всякий боялся бы стука копыт за окном. А оттуда уже слышался грохот кареты, которую сопровождали верховые. И, к удивлению и испугу Спаски, они остановились перед дверью в дом Красена, в окне замелькали тени всадников, множество коней переступало с ноги на ногу, цокая по брусчатке…

Она побоялась приоткрыть окно, чтобы рассмотреть прибывших, но на всякий случай поднялась на ноги: если эти люди явились с недобрыми намерениями, они сюда не войдут…

Колокольчик у входа зашелся требовательным звоном, старый слуга прошаркал мимо по коридору, но вскоре Спаска услышала голос Красена, спускавшегося по лестнице.

– Я открою сам!

Спаска подалась немного вперед, стараясь встать между дверью и Волче, послышался стук засова, и Красен без всякой опаски заговорил:

– Здравия тебе, Дубравуш, и долгих лет жизни.

Спаске показалось, что чудотвор то ли глумится над пришедшим, то ли подшучивает над ним. А ведь прибывший был, наверное, очень богат и знатен, если приехал в сопровождении сотни верховых.

– Я бы никогда не переступил порог твоего дома, – раздался сильный, певучий голос гостя. – Но я должен видеть девочку-колдунью.

Спаска постаралась успокоить себя: у нее довольно силы, чтобы уничтожить всю гвардию Храма, а не только сотню всадников.

– Мне лестно принять тебя здесь, – весело ответил Красен. – Но, чтобы не пугать ребенка, войди, пожалуйста, один. Я даю тебе слово, что в моем доме никто не причинит тебе вреда.

Спаска не поняла, о каком ребенке идет речь…

– Дорого ли стоят обещания злого духа?

Гость назвал чудотвора злым духом? Спаска совсем растерялась… Но незнакомец все же зашел – по коридору зазвенели подковки на его сапогах. Если Красен его впустил, значит, опасаться нечего?

– О Предвечный… Мне это снится? – отчетливо шепнул Волче за спиной, и Спаска оглянулась.

Его взгляд метался по сторонам, и Спаска с ужасом поняла, что он пробует встать.

– Нет, Волче, не надо… Не шевелитесь, пожалуйста, не надо! – Она бросилась к его изголовью, положила руки ему на плечи.

Дверь распахнулась: Волче смотрел не на Спаску, а на вошедшего и снова подался вперед, зажмурившись от боли и бессилия…

Гость переступил через порог, и Спаска оглянулась, не зная, как его встретить. Это был белокурый молодой человек в ослепительно белых одеждах, аристократически тонкий, высокий и красивый. Наверное, она напугала его своим злобным взглядом, потому что гость замер на пороге и покачал головой.

– Что вам здесь нужно? – Спаска почувствовала себя неловко, стоя перед ним на коленях, поднялась, поправляя платье, и прикрыла Волче спиной. – Я не позволю вам…

Волче глухо застонал, и она осеклась. За спиной гостя показался Красен.

– Что же ты встал, Дубравуш? Проходи…

– Я не так представлял себе дочь Змея, – пробормотал незнакомец и добавил, снова покачав головой: – Богиня… Даже в этом простом платье – богиня…

Волче застонал снова, Спаска оглянулась и увидела слезу, выкатившуюся на висок из зажмуренного глаза…

Гость шагнул вперед, вслед за ним вошел и Красен.

– Не бойся меня, прелестное дитя, – свысока улыбнулся незнакомец. – Я хорошо знаю и уважаю твоего отца.

– Моего отца многие знают и уважают, – ответила Спаска, продолжая злиться из-за того, что гость потревожил Волче.

– Богиня… – снова восторженно проговорил гость. – С таким достоинством говорить со мной может только богиня.

Наверное, он в самом деле был очень знатен – и повадкой напоминал убитого князя Нравича, который когда-то встречался с отцом в Волгороде. Спаску это не смутило: Милуш тоже был знатен, но это не мешало отцу относиться к нему запанибрата. Скорей всего и с этим Дубравушем отец не церемонился.

– Спаска, – раздался шепот Волче, и она поспешно к нему оглянулась. – Это Государь…

Он сердился! Спаска не знала, плакать ей или смеяться: он хотел встать, приветствуя Государя! И теперь сердился на нее – потому что она не проявила должного уважения… Она вздохнула с облегчением: значит, Волче не испугался гостя, значит, опасаться нечего.

– Я надеюсь, Государь не требует, чтобы тяжелобольные исцелялись и вскакивали с постели при его появлении. – Она улыбнулась и покосилась на высокородного Дубравуша.

– Разумеется, нет. – Дубравуш ответил улыбкой на ее улыбку и прошел за стол, к креслу. – Красен, лицо этого тяжелобольного кажется мне знакомым…

– Это мой друг и помощник, Волче Желтый Линь. Капитан твоей армии, если я не ошибаюсь.

Дубравуш наморщил лоб, задумавшись, и тут же обрадованно воскликнул:

– Вспомнил! Скорпион! Скорпион на ладони! Блестяще! Мой первый легат был восхищен сообразительностью и отвагой. И я рад, что могу поблагодарить верного мне человека лично. Я хотел заплатить за это предупреждение золотом, но мой первый легат сказал, что деньгами не платят за преданность. Надеюсь, мой подарок тебя не разочаровал?

Волче силился ответить, но слова застряли у него в горле от волнения.

– Дубравуш, это был хороший подарок, – ответил за него Красен. – А Волче не стоит волноваться и много говорить. Он в самом деле любит своего Государя и не раз это доказал. Кстати, письмо о покушении возле Соляного Вражища тоже написал он.

– Я ничего не путаю, это благодаря ему девочка смогла уйти из башни Правосудия?

– Да, именно так, – кивнул Красен.

Спаска, уверенная, что ее освободил Вечный Бродяга, с тревогой посмотрела на Красена:

– Как… разве…

Красен не обратил внимания на ее слова. Она взглянула на Волче, но он смотрел не на нее, а на своего Государя.

– Я не забуду этого, – сказал Дубравуш. – Я нуждаюсь в верных мне людях и ценю их. Но, Красен, правильно ли я понял: этот человек ваш друг и помощник?

– Ты понял правильно, – кивнул Красен, весьма довольный собой. – Но если хочешь, чтобы я оставался влиятельным союзником, а не просто союзником, не надо со свойственной тебе прямотой кричать об этом на каждом углу.

– Скоро на моей земле чудотворы не будут иметь никакого влияния, – усмехнулся в ответ Дубравуш. – Но я ценю союзников независимо от их влиятельности.

– Пока эти времена не наступили, влиятельные союзники тебе гораздо нужней. Но не забывай, я лишь союзник, а не единомышленник. Я желаю добра этой земле, но не считаю, что твое стремление к войне станет добром для твоих подданных.

– Я сам буду решать, что станет добром для моих подданных, – высокомерно ответил Дубравуш. – Об этом я и пришел говорить с девочкой… С Темной богиней.

Он приподнялся и кивнул Спаске – будто поклонился – и добавил:

– Раз мои враги провозглашают себя Добром и светом, было бы закономерно обратиться к силам тьмы, чтобы их одолеть…

– И о чем же ты намерен говорить с Темной богиней? – насмешливо спросил Красен.

– Чистое небо над Хстовом – лучшее свидетельство того, кто на самом деле несет этому миру добро и свет. Если вы бывали в восточной части города, то видели, какое строительство развернуто вокруг Тихорецкой башни. Сегодня оно будет закончено. Теперь Тихорецкая башня – самая высокая в Хстове, выше храма Чудотвора-Спасителя. Я хочу, чтобы девочка колдовала именно там, на глазах всех жителей Хстова. Я приказал существенно расшить верхнюю площадку и обнести ее ограждением, дабы искусный стрелок не мог выстрелить в колдунью. Я хочу, чтобы это стало торжественным ритуалом, не менее красивым, чем представления, разыгрываемые в храмах.

Красен вздохнул и взглянул на Дубравуша исподлобья:

– Это будет концом моей карьеры здесь…

– Меня не беспокоит ваша карьера, – усмехнулся Государь. – Пока что я, Дубравуш Хстовский из рода Белого Оленя, правлю этим городом.

– Однако девочка оказалась в моем доме, а не в твоем дворце. Ты, хозяин Хстова, и пальцем не шевельнул, чтобы ее освободить. И, заметь, я не сказал «нет», я лишь подумал о последствиях этого шага для меня. Я не готовился к открытому противостоянию с… моим руководством. Меня или отзовут, или убьют.

Спаска подумала, что в этом случае доктор Назван больше не придет к Волче…

– Я не сделаю ничего, что может повредить господину Красену, – тихо сказала она.

Дубравуш посмотрел на нее удивленно.

– Но ведь это то, чего так хотел твой отец… Или ты не дочь Змея?

– Еще мой отец хотел, чтобы я изучала естествознание и вышивала шелком. Но я – это не мой отец.

– Ты так благодарна Красену за спасение? – ласково улыбнулся Дубравуш.

– Я благодарна ему за спасение Волче. – Спаска вскинула голову.

– Погоди, Дубравуш. Я не сказал «нет», – снова вздохнул Красен. – Этого хотел не только Живущий в двух мирах. Этого хотел я. Когда я видел вихри над замком Сизого Нетопыря, я уже думал об этом. Помнишь, Волче? Мы с тобой смотрели на закат со Змеючьего гребня?

– Я помню… – ответил тот хрипло.

– Я готов рискнуть.

– Нет… – еще тише сказала Спаска. – Я не хочу, чтобы вы рисковали…

– Но почему? – удивился Красен.

– Подумайте, что станет с Волче, если вас отзовут или убьют… – еле слышно выговорила она.

– За это не беспокойся, – сказал Дубравуш. – О безопасности Волче могу позаботиться и я.

– У вас нет лекаря, который умеет творить чудеса. – Она коротко и зло взглянула на Государя, и Волче заметил этот взгляд. Он сердился, и Спаске почему-то радостно было это видеть, и смешно немного, будто это негодование свидетельствовало о его выздоровлении, возвращении к привычному образу мыслей. Она иногда с ужасом думала, что от невыносимых страданий люди часто теряют рассудок…

– Я… скажу ей… потом, – обратился Волче к Государю, словно извиняясь за Спаску. – Что так нельзя. Я объясню ей…

– Безродный капитан армии будет учить Темную богиню, как надо говорить с Государем? – усмехнулся Дубравуш.

Пожалуй, он вовсе не собирался задеть Волче, просто нашел это забавным, но Спаска усмотрела в его словах высокомерное презрение. И это в ответ на благоговение Волче, на его преданность и любовь?

– Не смейте никогда говорить с Волче… так… – Она едва не задохнулась гневом.

И напомнила себе курицу-наседку, прикрывающую крыльями цыпленка, когда присела на колени у его изголовья – защитить, спрятать, оградить…

Волче взглянул на нее недовольно и сказал спокойно и тихо, как маленькой:

– Ты говорила, в нашем доме все будет по-моему… Будь добра, относись к Государю с должным уважением.

Он считал, что так правильно… Фраза оказалась для него непосильно длинной, он прикрыл глаз и несколько раз глубоко вдохнул.

– Не сердитесь, – ответила Спаска. – Я… буду почтительна с Государем, если… вы говорите, что так надо.

– Воистину богиня: она ни во что не ставит власть и богатство, но преклоняет колени перед мужеством и твердостью духа, – улыбнулся Дубравуш, глядя на Спаску. Она кротко опустила взгляд, раз уж так хотел Волче. – Красен, я бы хотел поговорить с девочкой без вашего присутствия.

– Ты хочешь, чтобы я вышел? – Господин Красен смерил его взглядом. – Не слишком ли бесцеремонная просьба?

– Нет, не слишком.

– Не будем препираться по пустякам. – Красен поднялся. – Но не забудь, что с моей стороны это лишь любезность, оказанная гостю.

Он вышел и плотно прикрыл дверь, Дубравуш же дождался, когда стихнут его шаги.

– Скажи, ты можешь разрушить храм Чудотвора-Спасителя? – спросил он нетерпеливо.

Спаска подумала.

– Это зависит от моего доброго духа. Я не могу предугадать, сколько силы от него получу. А на это нужно очень много силы.

– Я хочу разрушить все храмы в Хстове. Ты поможешь мне?

– Я… не знаю… – Спаска растерялась. – Я должна быть уверена, что Волче ничто не угрожает…

– О Предвечный… – Дубравуш закатил глаза. – Ну хочешь, я захвачу в плен этого лекаря, который творит чудеса, чтобы он ни на шаг не отходил от твоего Волче?

– Нет. Этого я не хочу. – Спаска снова послушно потупила взгляд, а потом покосилась на Волче.

– Она поможет, – вдруг сказал он Государю.

Проводив Дубравуша, Крапа вернулся в гостевую комнату мрачней тучи. Разумеется, он слышал, о чем Государь говорил со Спаской. И конечно, он помнил предупреждение Живущего в двух мирах о катастрофе и предполагал, что рано или поздно она случится, но ему и в голову не пришло, что от него хоть сколько-нибудь будет зависеть срок ее наступления. Крушение храмов Хстова резко уменьшит приток энергии в Обитаемый мир, и эту брешь аккумуляторные подстанции прикроют ненадолго. По сути, крушение храмов Хстова – это или падение свода, или его значительное сужение. Это конец Обитаемого мира, его процветания и богатства. Вряд ли Дубравуш понимает это, даже если и знаком с энергетической моделью двух миров.

Крапа всегда считал, что разумный компромисс лучше непримиримого конфликта, так же как худой мир лучше доброй ссоры. И целью своей всегда видел поиск компромиссов. Собственно, вставая на сторону Исподнего мира, он искренне считал, что ничем не вредит Обитаемому миру, его людям, разве что идет против неразумной и разрушительной политики чудотворов.

Выбор, который предстояло сделать, казался ему чудовищным… Надо или немедленно сообщить о планах Государя в Тайничную башню, или… или промолчать – и это уже не предательство интересов клана, это предательство своего мира, его ни в чем не повинных жителей. Знать о надвигающейся катастрофе и не предупредить? Не сделать ничего для ее предотвращения? Он знал, какой приказ последует за предупреждением: убить девочку-колдунью. Убить Дубравуша. Любой ценой – в этом случае чудотворы за ценой не постоят.

Взывать к совести чудотворов смешно – они пятьсот лет плевали на людей Исподнего мира, с чего бы им изменить свою политику? Да еще и в ту минуту, когда от Исподнего мира исходит реальная угроза…

Уговаривать Дубравуша бессмысленно – что ему за дело до людей Верхнего мира, которые обирали его землю пять веков подряд? Людям Исподнего мира есть за что ненавидеть Верхний мир, есть за что ему мстить. Невинные жертвы одной стороны против невинных жертв другой… Нет, Крапа был не готов выбирать между ними.

Как ни странно, самочувствие Желтого Линя заметно улучшилось после появления Государя: как когда-то (всего месяц назад!) тот радостно удивлялся солнечному ожогу, полученному по неосторожности на Змеючьем гребне, так и теперь с восторженной улыбкой объяснял что-то Спаске. Крапа расслышал только последние слова:

– …неужели не привиделось?

– Да нет же, все так и было. – Спаска тоже улыбалась, и Крапа не мог не чувствовать ее радости, не понимать ее. Да и сам, глядя на улыбку Желтого Линя, растрогался едва не до слез.

Будь парень сейчас здоров, карьера при Государе была бы ему обеспечена, лучшего начала и придумать нельзя… Но Крапа не обольщался: если все пойдет хорошо, кости срастутся не раньше чем через год, и еще неизвестно, сможет ли Желтый Линь ходить и двигать руками.

Если бы он управлял миром, в нем бы не было Храма… Он так сказал… И теперь, когда Государь собирается сделать то, чего ему так хотелось, разве что-нибудь убедит Желтого Линя в том, что это неправильно?

Если рухнет свод, что станет с шансонеткой из ресторана в Славлене? Такая простая история любви… Мелодия снова закружилась в голове – и теперь была окрашена совсем другим смыслом. Да, рано или поздно свод все равно рухнет, но вдруг это произойдет неожиданно для всех? И Йока Йелен не сможет прорвать границу миров? Речь не идет о том, чтобы предотвратить катастрофу, – лишь предупредить о ней. Впрочем, если Йока Йелен не прорвет границу миров, предупреждать о ней бессмысленно – Внерубежье убьет всех. И тогда Исподнему миру тоже придет конец – не сразу, но придет… Даже если рухнет Храм, останутся Надзирающие, имеющие физиологическую потребность отдавать энергию в Верхний мир.

И тогда Крапа вспомнил: судья Йелен. Неподкупный депутат Верхней палаты, оболганный, униженный, но не отказавшийся от своих принципов. В отличие от Хладана, его заботит будущее простых людей Обитаемого мира.

Поздним вечером, сидя в столовой с книгой за чашкой кофе, Крапа прислушался непроизвольно к тихому голосу девочки, не отходившей от Желтого Линя ни на шаг, – дверь в гостевую комнату была приоткрыта, потому что открывать окно Спаска боялась.

– А я вот вам сказку расскажу, раз вам не спится.

– Расскажи, – тихо ответил Желтый Линь.

– Только вы не смейтесь. Я про вас сказку расскажу, можно? Я ее давно сочинила, еще в замке.

Наверное, он кивнул, а Крапа подумал вдруг, что Спаска – дочь сказочника и могла унаследовать от отца способности к сочинительству. Крапа с улыбкой достал из внутреннего кармана самописку и открыл книгу на последних пустых страницах. Он, конечно, знал стенографию, но пожалел, что записывать придется самому, без помощи самого лучшего секретаря Млчаны…

Сказка

Однажды хозяин хрустального дворца сильно осердился на Волче-сын-Славича за то, что тот не захотел уйти на покой и поселиться в хрустальном дворце, хотя хозяин отдавал за него дочь. Волче очень любил дочь хозяина, но знал, что кроме него никто не сможет защитить границы. «Тогда убирайся и не смей тут появляться, – сказал хозяин. – Раз война тебе дороже моей дочери, вот и воюй, а о ней забудь». Волче сел на коня, кликнул свое войско и умчался прочь. Хозяин подумал и решил отдать дочь замуж за кого-нибудь другого. Он объявил по всем землям, что тот, кто совершит самый героический подвиг, возьмет в жены его дочь.

Первым прибыл царевич из рода Белого Оленя. Он привез с собой много золота, а ради подвига убил на охоте огромного вепря. Он был жутко красивый, весь в белом. Хозяин велел ему обождать других женихов.

Вторым был царевич из рода Красного Медведя, у него было только серебро, но подвиг его понравился хозяину больше: он сразился с быком и победил. Он был не очень красивый, но сильный и здоровый.

Больше царевичей пока не приезжало, а все остальные женихи совершали какие-то мелкие подвиги. А пока все ждали новых женихов, в хрустальный дворец проник злой дух и украл дочь хозяина. И хозяин дворца решил: пусть Белый Олень и Красный Медведь отправляются на поиски его дочери, кто ее спасет, тот на ней и женится.

Волче в это время охранял границы и, конечно, слышал о двух знатных женихах. Он даже хотел сам приехать и еще раз посвататься, но не знал, какой подвиг выбрать. Убить медведя – оскорбить Красного Медведя, убить оленя – оскорбить Белого Оленя.

И вот однажды ночью он стоял в дозоре и смотрел, не идет ли враг. Как вдруг услышал шум позади – это злой дух нес дочь хозяина по воздуху, а она плакала и звала на помощь. Волче тут же поднял свое войско и приказал скакать за злым духом.

Они скакали целый день и целую ночь, как вдруг перед ними разверзлась пропасть. А вместо моста лежало только одно толстое бревно. Волче велел своему войску переходить пропасть по бревну, но некоторые испугались и не пошли. Так одна треть войска повернула назад, а Волче поскакал дальше.

И снова они скакали целый день и целую ночь, как вдруг перед ними появился темный лес. И еще одна треть войска заблудилась в этом лесу, а Волче поскакал дальше.

Три дня и три ночи скакали они за злым духом и прискакали на границу миров. А чтобы ее перейти, нужно было перебраться через огненную реку. Тут все остальные тоже испугались, и даже конь Волче испугался и не пошел через мост над огнем – а мостик был хлипкий, совсем узкий и шаткий. Но Волче не испугался. Один раз мост под ним даже сломался, но он удержался за поручни и спасся, только немножко обжегся.

И шел он за злым духом по чужому миру еще десять дней и десять ночей. Пока не пришел в царство злых духов. Там было очень страшно. И если бы Волче там поймали, то могли и убить. Поэтому ему пришлось идти только ночью. А еще ему очень хотелось есть и пить, а добыть еду у злых духов он не мог. И вот он пришел к высокой башне, где злой дух спрятал дочь хозяина – на самом верху. Он сначала думал, что злой дух хочет на ней жениться, но потом подслушал разговор и понял, что злой дух хочет ее убить, ее кровью полить землю, и тогда на этом месте вырастет ягода, которую съешь и станешь бессмертным.

Ночью, когда все спали, Волче пробрался в башню и даже украл ключи у стражника. Открыл темницу, но обратно идти было опасно: дочь хозяина плакала от радости, громко всхлипывала и могла разбудить стражу. Но у Волче была с собой веревка, он помог дочери хозяина спуститься вниз через окно и хотел спускаться сам, как вдруг проснулась стража. Они связали Волче и наутро хотели убить вместо дочери хозяина. Он притворился, что согласен. А убивать его должен был самый главный злой дух. Волче дождался, когда тот появится, а потом сбросил веревки, которые развязал ночью, выхватил саблю и набросился на главного злого духа. Они сражались три дня и три ночи, но Волче его победил и убил. После этого другие злые духи побоялись с ним сражаться. Он взял дочь хозяина и отправился в обратный путь.

Добрались они до огненной реки с шатким мостиком, а вдвоем по нему не пройти – он сломается. Волче, конечно, дочь хозяина послал вперед – ведь злые духи боялись его, а не ее.

А в это время Белый Олень и Красный Медведь только-только добрались до этой огненной реки. Тут они сразу все поняли и сговорились Волче погубить. И как только дочь хозяина выбралась на берег, так они разрубили мостик, он провалился в реку и сгорел. И Волче остался за границей миров, а они схватили дочь хозяина и поскакали в хрустальный дворец.

Пробовал Волче перейти реку вброд, но только обжегся напрасно, а мог бы и сгореть. Долго он тужил, сидя на берегу, как вдруг видит – летит змей. Это был дикий змей, а не как татка… Трехголовый. Волче сделал петлю на веревке (а у него с собой была веревка) и накинул змею на все три шеи сразу. Да, я не сказала: Волче был очень сильный, гораздо сильней всех. Он за веревку притянул к себе змея, сел ему на спину и полетел. Всем известно, что змеи могут спокойно перелетать через границу миров… Летел он, летел – и над лесом пролетел, и над пропастью. Видит, уже впереди показались Белый Олень и Красный Медведь. Волче их хотел обогнать, но тут увидел, что к границе приближается огромное вражеское войско. А его войско против них совсем маленькое и боится нападать, хочет сдаться. Выхватил он саблю и прямо на змее напал на врагов. Его войско увидело своего предводителя и тоже кинулось в бой. Долго бились они с врагами, но разбили их и прогнали. Но пока Волче сражался, Белый Олень и Красный Медведь уже доскакали до хрустального дворца. А дочь хозяина так испугалась и устала, что была в беспамятстве. Нет, это они так сказали, а на самом деле они опоили ее зельем, чтобы она не могла говорить. Им-то что, немая жена даже лучше. Хозяин дворца уже стал судить и рядить, с кем из них свадьбу играть, и выбрал Белого Оленя, а Красному Медведю взамен хотел отдать полцарства. Уже сладили все и начинается свадьба, гости собрались.

И тут все смотрят – летит Волче на трехголовом змее. Змей страшный, а Волче еще страшней – с саблей. Испугались тут и Белый Олень, и Красный Медведь, стали у него прощения просить. И признались, что опоили дочь хозяина зельем. И хозяину всю правду рассказали. Хозяин был добрый, он велел Белого Оленя и Красного Медведя не убивать, а только прогнать прочь. Узнал он и про огромное войско, которое разбил Волче на границе. И нашел зелье, чтобы дочь его опять заговорила. Она сразу отца стала просить за Волче ее отдать. Тот подумал и согласился. Но Волче все равно во дворце не остался, а выстроил на границе большой дом с садом и крепость поставил, чтобы враги до этого дома не добрались. И стали они жить-поживать и добра наживать.

Крапа не пожалел, что записал рассказ девочки: трудно сказать, является канонический сюжет достоинством или недостатком сказки, но Крапа нашел ее скорей трогательной, чем интересной. И, понятно, не сказки отца легли в основу грез девочки, а деревенские сказки, которые из поколения в поколение бабки рассказывают внукам. Ребенок, совершенный ребенок – ей бы играть в куклы… Как целомудренно, непорочно ее воображение отражает грубую реальность – будто очищает от скверны. Где еще неокрепшая детская душа найдет прибежище, как не в сказке?

Вспомнился ее ледяной, совершенно спокойный взгляд в тот миг, когда она перечисляла нужные ей яды. И хладнокровие, с которым она бросила комок энергии в нагромождение валунов, преградившее ей дорогу, – убила целившегося в нее стрелка. Не говоря о последствиях взрыва на подступах к замку Чернокнижника. И против этого наивное: «Там было очень страшно» и «гораздо сильнее всех»…

21–22 августа 427 года от н.э.с.

В клинике доктора Грачена чудотворы имели целый флигель, куда не заглядывали другие врачи, но Инда опасался вмешательства Вотана, более его никто не интересовал. И конечно, он взял с экспертов подписку о неразглашении, но все равно не вполне им доверял – все же Вотан был их прямым начальником.

Горен, оказавшись во флигеле, почувствовал себя немного уверенней (он явно боялся снова оказаться в клинике, но высокая цель спасения Обитаемого мира заставляла его преодолеть страх) – Инда и с него взял подписку о неразглашении, но понимал при этом, что от Йеры Йелена парень секретов таить не станет. Впрочем, сидя в Надельном и помалкивая, Горен чудотворов совершенно не интересовал. Его кликушество, в отличие от выступлений судьи, в самом деле иногда пугало народ – люди гораздо больше верят «пророкам», чем научно обоснованным прогнозам, – но Горена довольно напугали лечением и тюрьмой, чтобы он не высовывался.

Инда не лез в дела мозговедов с докторскими степенями и не вслушивался в их объяснения, однако не спешил покинуть клинику.

Первая попытка – наскоком, как назвал ее один из экспертов, – ничего не дала. Несмотря на готовность Горена к экспериментам, которую мозговеды считали немаловажной, шли часы, а результата не было. Инда не мог убить столько времени на ожидание и отправился домой, потребовав вызвать его телеграммой, если что-то прояснится.

Мозговеды не обещали результата, и кроме их стараний был только один способ узнать тайну «громовых махин»: перейти на первую ступень посвящения и получить доступ к материалам ковченских исследований.

Инда вложил в отчет Афрану все, на что были способны его хитрость, внутреннее чутье и честолюбие. Он убедительно доказывал децемвирату необходимость обрушить свод, и сделать это в ближайшее время – как только Йока Йелен будет способен прорвать границу миров. Нет, он не скрежетал зубами и от злости не сжимал кулаки, но иногда прикрывал глаза и вдыхал поглубже, будто перешагивая невидимый барьер. Ребенку очевидно, что начинать надо с прорыва границы миров, – никто не даст стопроцентной гарантии, что Йоке Йелену это удастся. Но тогда, по расчетам Инды, Афран пострадает ничуть не меньше Славлены, а то и больше, потому что стоит ближе к границе свода, чем Славлена. Потому что его не защищает Беспросветный лес. Его смоют гигантские волны, порожденные подземными толчками, и эти волны не уйдут в Исподний мир с прорывом границы миров. И Инда выдумывал, выдумывал убедительные доказательства, почему сперва надо отключить аккумуляторные подстанции и только спустя несколько часов позволить действовать Йоке Йелену.

Он примерно определил и время, и место «правильного» прорыва границы миров – в Исиде, неподалеку от Тайвы. Он понимал, что должен обосновать свое предложение иными причинами, нежели смещение зоны наибольших разрушений на север, но чтобы у децемвирата не осталось сомнений: Инда стоит на стороне Афрана.

До вечера никаких телеграмм он так и не получил, и не было никакого смысла стоять над душой мозговедов в ожидании результата, но Инда все равно вызвал авто и поехал в клинику.

Напрасно: ему пришлось ждать еще несколько долгих часов. Он успел хорошо поужинать и вернуться, и снова ждал – дело шло к полуночи, когда наконец к нему вышел один из экспертов.

– Это еще не результат, Хладан… Но пока мы больше ничего не можем сделать. Я бы предложил повторить эксперимент через неделю…

– Сначала результат, каким бы он ни был…

Эксперт протянул ему расшифрованную часть стенограммы.

На конверте не было адресата, письмо начиналось словами: «Милостивый государь». Далее Горен разглядел первые несколько строк: «Волею судьбы мне стала известна информация, которая, возможно, скрыта от Вас по причине ее чудовищности для судьбы Славлены и Северских земель. Я давал обещание не раскрывать эту информацию кому бы то ни было и предупрежден о последствиях ее разглашения. Но, несмотря на смертельную для себя опасность, считаю необходимым поставить вас в известность…»

На этом запись обрывалась. На самом интересном, разумеется, месте… Инда зло посмотрел на мозговеда, будто тот был в чем-то виноват.

– Ну? – спросил он тихо.

– Дальше нет расшифровки стенограммы, мы посчитали это не таким важным. На этом месте в кабинет заглянула тетка Грады Горена, и он спрятал письмо в ящик. Она сообщила, что дядя оставил для него срочную записку.

– Это вранье. Горен вам солгал.

– Горен не может солгать, он в магнетическом трансе. Но, возможно, это ложное воспоминание, оно не первое, мы столкнулись с тремя такими же.

– Так почему бы вам не разобраться и с четвертым? – спросил Инда, стараясь не повышать голоса.

– У Горена при попытке вспомнить возникает сильнейший приступ головной боли, возможен удар. Снять головную боль мы смогли медикаментозно, но от удара это не спасет, и даже наоборот – он может произойти неожиданно, и тем неожиданней, чем слабее будет боль. Вы же не хотите, чтобы Горен умер?

– Мне все равно, если честно. Главное, чтобы он прежде вспомнил, что там было написано дальше.

– Сомневаюсь, что это возможно сделать немедленно. Надо подождать немного, очистить его организм, провести профилактику…

– Сколько?

– Не менее недели хотелось бы… Иначе он в самом деле может умереть, ничего не рассказав. Мы и так поступаем вопреки принципу «не навреди». Не принимаем во внимание дальнейшее здоровье Горена, только его жизнь.

– Эту ответственность я уже взял на себя. И, уверяю, ваша совесть может быть чиста: жизнь Горена и его будущее – ничто в сравнении с этой информацией. Его добрый папа предсказал ему смерть в огненной реке, а потом продемонстрировал, как это выглядит на самом деле. Думаю, Горен хочет какой-нибудь другой смерти, а я всего лишь добиваюсь, чтобы та же участь не постигла всех жителей Славлены. Неделя – это непозволительно долго!

– Хладан, шесть дней. Это самое малое.

Инда поморщился.

– Хорошо. Пусть будет шесть дней. Но держать его здесь я опасаюсь.

– Но…

– Никаких «но». Запишите ваши рекомендации и выдайте нужные лекарства – за ним будет присматривать другой… врач…

Слово «врач» Инда выдавил с трудом – боялся усмехнуться. Но если Вотан узнает о проведенном эксперименте, убить Горена в клинике ему не составит труда. А вот убежище в Надельном придется поискать…

Йера никак не думал застать гостя в собственной библиотеке и даже испугался, когда Сура сообщил, что его ожидает господин чудотвор.

– У вас прекрасная библиотека, судья, – сказал тот, едва Йера перешагнул порог – и узнал в госте Крапу Красена, чудотвора из Исподнего мира.

– Спасибо, – сдержанно ответил Йера, вспомнив их бессмысленный разговор в ресторации.

– Вы подробно изучили энциклопедию Исподнего мира? – улыбнулся чудотвор. – Я прочел некоторые ваши статьи…

– Достаточно подробно, чтобы усомниться в основном постулате теоретического мистицизма.

– Основного постулата теоретического мистицизма не существует. Это красивые и умные слова для нечудотворов, – с некоторым вызовом произнес Красен и сел возле журнального столика. – У меня к вам будет просьба, судья. Когда мы с вами закончим разговор, не могли бы вы отвезти меня в Храст? Я по известным причинам не могу вызвать служебное авто, а на последний поезд боюсь не успеть.

– Да, конечно, – удивленно согласился Йера.

– Я пришел к вам как к председателю думской комиссии. И хотя в понедельник вы отчитались о проделанной работе, думаю, еще один ваш доклад Дума выслушает.

– Возможно, – уклончиво ответил он.

– В скором – очень скором – времени чудотворы не смогут удержать свод.

– Вы это знаете наверняка или только предполагаете? Какие доказательства я могу предоставить Думе?

– В ближайшие недели, а то и дни, одна маленькая девочка, о которой вам наверняка говорил ваш сын, разрушит храм Чудотвора-Спасителя. Это не только главный храм Хстова, но и важнейший храм Исподнего мира. За этим последуют крушения еще нескольких крупных храмов, что сократит приток энергии на наши подстанции. Возможно два варианта: либо чудотворы резко сожмут свод – а это потеря нескольких крупных городов, либо… свод рухнет.

– Погодите… Откуда вы знаете? Про девочку? Мне казалось, Югра Горен…

– Ей это предложил сделать Государь, и она дала согласие. Я присутствовал при этом разговоре.

– Не может быть… – Йера обомлел. – Погодите, вы это говорите серьезно? Это не пророчество, не предположение? Это свершившийся факт?

– Еще не свершившийся.

– Я ведь ехал сюда и думал, – рассеянно пробормотал Йера, – думал передать в Исподний мир… Думал просить девочку… Ведь это жестоко, господин чудотвор, вы так не считаете? Ведь ни в чем не повинные люди…

– Просить девочку бессмысленно, так же как и Государя. Только отец мог бы отговорить ее от скоропалительного решения, но я не знаю, где его искать. Вы знаете, где сейчас находится ваш сын?

Йера усмотрел подвох в словах Красена: не для того ли он пришел сюда, чтобы разузнать местонахождение Йоки? Впрочем, если это известно Инде…

– Я не знаю, – ответил Йера, вздохнув. – Я сам хотел его найти.

– Постарайтесь это сделать. Передайте Живущему в двух мирах… Змаю… что́ задумал Дубравуш… Государь. Я написал ему письмо. Если ваш сын не готов прорвать границу миров – это смерть. Смерть всего мира, обоих миров. Если у него получится – это страшная катастрофа, жертвы и разрушения. В любом случае людей надо эвакуировать заранее, в одночасье такое не делается. Я уверен, что у чудотворов есть планы эвакуации, – Дума должна потребовать, чтобы эти планы немедленно начали осуществляться. Даже если катастрофы удастся избежать.

– Но как я смогу убедить в этом Думу? Скажу, что ко мне пришел чудотвор Крапа Красен и рассказал нелепую историю об Исподнем мире? Почему сами чудотворы не начнут действовать?

– Чудотворы будут действовать в ином направлении: они убьют Дубравуша и девочку, даже если для этого им потребуется взорвать царский дворец, – с горечью сказал Красен и усмехнулся, глядя Йере в глаза.

Йера не имел никаких оснований доверять чудотвору. Но… его визит, его просьба, его слова были странными, никак не укладывались в представления Йеры о политике чудотворов. И… статьи в энциклопедии Исподнего мира… Проникнутые тем же чувством вины, тем же сопереживанием, тем же желанием восстановить справедливость…

И он рассказал чудотвору все, что знал об убийстве Югры Горена. Красен слушал внимательно, кивал, и лицо его становилось все мрачней.

– Дума не поверит в пророчество. – Йера развел руками. – Дума не поверит и вашему рассказу. Чтобы надавить на чудотворов, нужны основания понадежней…

Даже Ветрен не поверит – у него иные цели, никакие планы эвакуации людей его не интересуют.

– Солгите. Подкупите десяток экспертов, которые напишут документ о несостоятельности новых аккумуляторных подстанций, они строились в спешке. А главное – приложите к докладу фото, во что превратился Магнитный. Их наверняка можно купить у десятка журналистов. Эти фото убедят Думу быстрей, чем любой документ, – после этого никто не станет интересоваться его подлинностью.

– Меня считают сумасшедшим… Мне не поверят… – покачал головой Йера.

– Судья, в данном случае паника лучше, чем ее отсутствие. Паника заразительна. Славлена слишком велика по сравнению с Хстовом, а там мы часто прибегаем к роспуску слухов… Не знаю, сработает ли это здесь.

– Но ведь кроме Северских земель есть и другие страны…

– Если эвакуация начнется у нас, она начнется по всему Обитаемому миру. Судья, мне не на кого больше уповать, только на вас. Вы, возможно, самый честный человек в Славлене…

Крапа не удовлетворился разговором с судьей. Будто пытался переложить свою ответственность на чужие плечи. Надо было доложить Хладану… Или Приору Тайничной башни.

Прежде чем направиться в Храст, он попросил шофера заехать в самую дорогую ресторацию Славлены – он приготовился к этой встрече заранее.

Шансонетка, увидев Крапу у входа, улыбнулась, прервала песню и шепнула что-то музыкантам. «Такая простая история любви»… Нет, Крапа не мог отдать Спаску на смерть. Ни ее, ни Желтого Линя, ни Дубравуша. Он дослушал песню с грустной улыбкой, заплатил распорядителю положенную мзду (чтобы тот отпустил девушку на несколько минут) и прошел в каморку музыкантов.

– Скажите, вы верите в мою порядочность? – спросил он, оказавшись наедине с девушкой.

– Пока у меня не было повода в ней усомниться, – улыбнулась та. Ах, как красиво и достойно она умела говорить!

– Вы понимаете, что между нами невозможны никакие отношения? Что я лишь любуюсь вами, но никогда не помыслю о большем?

Она не ответила, и улыбка ее потускнела.

– Я гожусь вам в отцы. Скажите, у вас есть… возлюбленный?

Она покачала головой.

– А близкие? У вас есть близкие?

– Мама, – ответила она растерянно.

– Возьмите и сделайте, как я скажу. Здесь два билета до Натана. На воскресенье. В понедельник вы, возможно, уже не сядете ни в один поезд. Здесь деньги, вы можете остановиться в самой лучшей гостинице в горах и ни в чем не знать нужды. Запаситесь продуктами, – возможно, деньги скоро потеряют свою ценность. И… поверьте, я не хочу ни подкупить вас, ни оскорбить. То, что вы поедете с мамой, должно убедить вас в моем… бескорыстии.

– Но…

– Не спрашивайте меня ни о чем. Просто уезжайте. Вы уедете?

Она поколебалась немного, задумалась, испугалась… Но ответила согласием.

– Вы обещаете?

– Да, я обещаю.

Он доехал до Храста на авто Йелена и поспешил к порталу.

– Крапа! – окликнули его из темноты неподалеку от особняка чудотворов.

Это был Вотан. Судья не знал имени чудотвора, убившего Горена, но Крапа заподозрил именно его…

– Я давно тебя жду, – улыбнулся Длана. – Я хотел спросить, как девочка?

– Ты для этого приехал в Храст из Славлены? – холодно спросил Крапа.

– Нет, я был тут по делам, и мне сказали, что ты где-то неподалеку, потому что не брал авто.

– Я встречался с девушкой. И не хотел, чтобы об этом доложили начальству.

– Ты не ответил на мой вопрос. – Вотан взглянул на Крапу непринужденно, но тот почувствовал напряжение, натянутость.

– С девочкой все хорошо.

– Крапа, ты же лжешь… – Вотан чуть заметно усмехнулся и посмотрел Красену в глаза. Снизу вверх. И была в этом взгляде странная угроза. Длана, в отличие от Живущего в двух мирах, не умел превращаться в рептилий, но Крапе показалось, что на него смотрит удав…

– С девочкой все хорошо, – повторил Красен твердо.

– Ладно. Я скажу иначе. Крапа, не надо никому сообщать о том, что девочка разрушит храм Чудотвора-Спасителя. В случае чего прикройся моим именем.

Красен не стал изображать невинность – боялся переиграть.

– Если девочка в самом деле собирается это сделать, я обязан доложить. С этим не шутят, Длана. Крушение храма – это угроза своду.

– Хладан убьет ее.

– Возможно. Но я не могу принять на себя такую ответственность.

– Ты ее примешь, – кивнул Вотан. – Или тебя отзовут.

– Ты угрожаешь мне?

– Да. Ты остаешься куратором Млчаны до тех пор, пока этого хочу я.

– Попробуй действовать через Явлена, когда меня отзовут, – едва не рассмеялся Крапа.

– Красен, посмотри на меня… – сказал Вотан тихо, и что было после этого, Крапа не помнил…

Проторчав полночи в клинике, Инда не выспался, а встреча с судьей была назначена на одиннадцать утра, уже в Брезене. И судья прибыл на нее без опоздания.

Движение вдоль границы свода пока было затруднено, но на полноприводных вездеходах вполне возможно. Инда выбрал верхнюю площадку, чтобы заодно посмотреть, как ведет себя Внерубежье. Судья к нему присоединился, но предпочитал молчать. И тоже смотрел за пределы свода: то с ужасом, то завороженно, то с затаенным чувством собственной правоты. Приходилось держаться за поручни обеими руками – вездеход мягко переваливался с боку на бок, его потряхивало не только на ухабах – земля ощутимо дрожала здесь.

А когда они проезжали мимо аккумуляторной подстанции, Йелен коротко вскрикнул от удивления, увидев, как прямо на них несутся черные воронки смерчей – и, наткнувшись на свод, скользят по дуге, пока не уйдут в небо.

– И когда была построена эта подстанция? – неожиданно поинтересовался он у Инды.

Инда едва не расхохотался ему в лицо. Но подумал, что некрасиво смеяться над убогим.

– Не так давно. Новые подстанции совершенней тех, что ушли наружу. Потери меньше, а емкость прежняя, – с готовностью ответил Инда. Об этом писали в газетах.

– Чудотворы уверены в их надежности?

– Йера, это однозначно проблемы чудотворов, а никак не Государственной думы.

– Мне бы очень хотелось, чтобы проблемы чудотворов не стали внезапно проблемами всего Обитаемого мира… – пробормотал Йера и отвернулся.

Инда, пожалуй, хотел того же, но на слова Йелена только усмехнулся. Разъяренный зверь бесновался за вязкой скорлупой свода, Инда слышал его рык и телом ощущал ярость, сотрясавшую землю. Нет, он не мог смириться с обрушением свода. Даже если бы Славлена устояла, даже если бы в действие был приведен самый справедливый, оптимальный план. Нет, искать другой выход надо до последней минуты.

Дальнейший путь прошел в молчании.

Открывать Йелену местонахождение группы наблюдателей Инда поостерегся и направил вездеход прямо к лесной резиденции профессора Важана, надеясь на неожиданное появление и переполох в лагере противника, – рычание разъяренного зверя заглушало вой магнитных камней вездехода.

– А помнишь, Йера, как мы заглянули к Важану в то чудное майское воскресенье? И какой славный пикник нас там ожидал? – Инда улыбнулся.

Судья насупленно кивнул.

Переполоха не случилось: когда ехать до домика оставалось не более минуты, из-за деревьев показалась фигура оборотня. Он помахал вездеходу рукой, будто узнал Инду, – Инда ответил тем же.

Сказочник снова скрылся за деревьями, и когда вездеход остановился, встречать Инду вышел не только оборотень, но и Важан, и его дворецкий-хирург, и Цапа Дымлен, и Йока. Впрочем, последний все же вышел встретить отца, но при этом оставался довольно вялым и имел безразличный вид.

– Здравствуйте, господа, – непринужденно поприветствовал гостей профессор. – Милости прошу. И извините за скромный прием – мы здесь живем без особенной роскоши.

– Какая неожиданная встреча, Инда, – усмехнулся оборотень. – А Йеру Йелена ты взял, чтобы он в случае чего защитил тебя от восьмиглавого змея?

Инда не удостоил его ответом.

Никакой плетеной мебели (как на площадке для пикников в усадьбе Важана) на полянке перед крыльцом не было, да и прохладный августовский день не располагал к посиделкам на свежем воздухе, – профессор пригласил гостей в дом, в скромную столовую-кухню с грубо сколоченным дощатым столом и тяжелыми неудобными стульями.

Инда приписал столь радушный прием не столько прибытию Йелена, сколько опасениям сказочника за свою дочь, но тот смотрел на Инду спокойно и даже немного весело, вместо того чтобы превратиться в змея и убить ненавистного врага.

– Итак, доктор Хладан, я слушаю: что за дело привело вас ко мне в дом? – торжественно начал профессор, усевшись за стол.

Инда не стал ломаться.

– Буду откровенным, господин Важан. Вчера мое начальство потребовало от меня прогноз: когда же наконец Йока Йелен сможет прорвать границу миров? Я уже говорил, что считаю вас одним из самых знающих людей Славлены, а потому и решил получить у вас консультацию на этот счет.

Важан смерил Инду тяжелым взглядом, испытующе посмотрел на Йоку и откинулся на стуле.

– Я не строил прогнозов, господин чудотвор, и не производил расчетов.

– Инда, я восхищен твоей прямотой, – вклинился в разговор сказочник. – Кстати, как поживает моя дочь? Надеюсь, ее хорошо кормят?

– Если честно, этим я не интересовался, но обещаю выяснить, – в тон ему ответил Инда.

Йока сел за стол рядом с отцом, но смотрел не на Инду, не на Важана – в окно с откинутой занавеской. Взгляд его был отрешенным и каким-то мутным.

– Вас интересует его физиологическая возможность прорыва границы миров или какой-то иной прогноз? – уточнил профессор.

– Исключительно физиологическая возможность. Ну и психологическая готовность, конечно.

Йока медленно перевел взгляд на Инду, но смотрел будто сквозь, на стенку за его спиной.

– Я прорву границу миров, Инда, – сказал он негромко и равнодушно. – Я уже сейчас могу это сделать.

– Вот как? – Инда постарался ему улыбнуться.

– Мальчик обольщается, – после недолгой паузы объяснил профессор. Если бы не эта точно выдержанная пауза, Инда мог бы с чистым сердцем сказать, что профессор лжет. Впрочем, и точность ее наводила на мысли об игре. – Можете смело докладывать своему начальству о его психологической готовности, хотя… Сегодня такая готовность есть, а что будет завтра – я не знаю. Йелен иногда впадает в меланхолию и перестает верить в свои силы.

– А что касается физиологической возможности? – нагло переспросил Инда. Откровенность Важана немного коробила. Он словно угрожал чудотворам!

– Сейчас он способен взять около трети того, что необходимо, – спокойно ответил профессор. – Однако речь не только о количестве принятой энергии, но и о скорости приема и отдачи.

– Вы знаете энергию, необходимую для прорыва границы миров? – уточнил Инда.

– В разных местах она различна. Очевидно, место для прорыва нужно выбирать там, где граница миров истончается. Например, здесь, а тем более за пределами свода, ее не сможет прорвать никто и никогда.

– И вам известно такое место?

– Пожалуй, это Речинские Взгорья, то место, где Вечный Бродяга появился на свет, – там имеется существенное истончение.

Инда был немного обескуражен ответами Важана, они мало походили на угрозу… Больше на предложение мира. Но Важан еще не видел контурных карт…

– Профессор, вы не боитесь, что чудотворы помешают этому плану? – Инда постарался сохранить серьезность.

– Право, они не самоубийцы, – усмехнулся Важан, и Инда понял: он, очевидно, имеет в виду прорыв границы миров после падения свода. Но профессор и представить себе не может, что́ на самом деле задумали чудотворы.

– Я в полной мере ценю вашу откровенность, – кивнул Инда.

– Доктор Хладан, нам нет смысла играть в кошки-мышки. Ваши люди ежедневно наблюдают за Йеленом, из чего я делаю вывод: ваше начальство считает, что я для него лучший наставник, нежели кто-то другой. Мне бы не хотелось, чтобы вы или ваши люди ошиблись в прогнозах: в данный момент Йелен вряд ли сможет прорвать границу миров. Сколько еще времени потребуется на его подготовку, мне трудно сказать. Не забывайте, это эксперимент. Я не могу быть уверен, что у Йелена нет предела «емкости». А тем более – предела «емкости» в единицу времени. Динамика в данном случае не позволяет сделать прогнозы, всегда возможны и торможение, и скачок.

Он хитрил. И не было никакого повода обвинять его во лжи – но Инда чувствовал ложь. Не понимал (теперь не понимал), зачем Важану лгать.

– А что, собственно, произойдет, если я ошибусь в прогнозе? – улыбнулся Инда.

– Если вы ошибетесь в прогнозе, мы все погибнем, – ответил Важан.

– Инда, профессор имеет в виду ошибку не только в меньшую, но и в большую сторону, – улыбнулся оборотень.

– В таком случае мне бы хотелось услышать чуть более конкретное мнение профессора. Через месяц? Через год? Через десять лет?

– Я могу это сделать завтра… – с некоторым презрением, не глядя на Инду, сказал Йока.

– Я хотел услышать мнение профессора. – Инда улыбнулся ему – вотще, Йока на него так и не взглянул.

– Давайте выберем некий компромисс… Между моим мнением и мнением Йелена. – Важан замолчал и задумался. Повисла долгая неловкая пауза, но профессор все же принял решение, и решение это далось ему нелегко. – Не раньше чем через три месяца. Надежней – четыре.

Инда кивнул. Он понял, почему Важан хитрит. И мысленно уже набросал отчет в Афран.

– Йока, профессор сомневается в твоих силах, – ласково сказал он Йелену, чтобы получить подтверждение своих догадок.

Йока снова повернул голову к Инде и на этот раз посмотрел ему в глаза, а не на стенку за его спиной.

Нет, это был не тот Йока, которого Инда впервые встретил в гостиной Йеленов. И не тот, с которым он говорил в колонии. Если бы Инда увидел этот взгляд четыре месяца назад, в конце апреля, он бы сказал, что на него смотрит Враг – именно так, с большой буквы. Месяц назад он бы назвал его гомункулом с бесконечной емкостью, но не мальчиком, не человеком. А теперь…

Его глаза с черным ободком вокруг радужки (как у росомахи) втягивали в себя, засасывали, словно трясина, нет – словно черная воронка смерча… Инда на миг ощутил смертную тоску: ему не суждено горсткой пепла кружить над каменной пустыней. Йелен убьет разъяренного зверя, утопит в болоте Исподнего мира. Смертная тоска Внерубежья – вот что это было…

– Боюсь, профессор, что не нам с вами предстоит выбирать компромисс, – пробормотал Инда. – Со мной, как видите, прибыл председатель думской комиссии… Он, насколько мне известно, набросал официальное обращение. К силам Зла.

Инда не смог удержать кислой усмешки.

– Я слышал, оно уже не абсолютно? – напустив на себе делано серьезный вид, осведомился сказочник.

– Господин… – Инда кашлянул, – Охранитель. Тебя так, кажется, здесь называют?

– Примерно, – кивнул сказочник.

– Расследуя смерть некоего Югры Горена, думская комиссия получила информацию о том, что свод рухнет не благодаря Врагу и Чудовищу, как предрекал нашему миру Стойко-сын-Зимич Горькомшинский из рода Огненной Лисицы, а по воле молодой девушки. И нетрудно догадаться, о какой девушке идет речь.

– Наверное, тоже из рода Огненной Лисицы? – осклабился сказочник. – Какое интересное совпадение. Но, Инда, как же девушка из Исподнего мира может разрушить свод? Да еще и находясь в руках храмовников?

– Я думаю, может. И не надо прикидываться дурачком, ты прекрасно знаешь, что твоя дочь вовсе не в руках храмовников, иначе бы меня уже не было в живых. Ума не приложу, кто и как сообщил тебе об этом, но факт остается фактом: я еще жив. Думаю, судья посвятит вас в подробности дела Югры Горена, но я считаю своим долгом уведомить тебя… Вас всех. Светлая мечта профессора о компромиссе длиной в четыре месяца осуществится только в том случае, если я не достану и не убью твою дочь в ближайшие дни. Тогда, возможно, у Йоки будет необходимая отсрочка – чтобы прорвать границу миров и при этом остаться в живых. Я ведь правильно вас понял, профессор? Вы хотите добиться именно этого? Выбора я вам не предлагаю, но кое-что для предотвращения этого печального конца вы можете предпринять. И, пожалуй, на этом разрешите откланяться.

Инда поднялся, давая понять, что разговор окончен. Дошел до двери. Но, подумав, все же вернулся и положил на стол несколько листков из планшета – доведенные до ума прогнозы Пущена. Не только чудовища отстегивают чудотворам мудрость с барского плеча – иногда и чудотворы могут кое-что подкинуть чудовищу.

В отчете Инда написал, что Йока Йелен с большой вероятностью сумеет прорвать границу миров прямо сейчас, а профессор Важан добивается только одного: чтобы мальчик при этом остался в живых. Инда долго думал, стоит ли сообщать об этом децемвирату, ведь эта информация ускорит обрушение свода. Но в конце концов решил, что лгать в его положении глупо и опасно, лучше, получив доступ к ковченским документам, действовать убеждением.

Инда постарался сделать так, чтобы из отчета было видно: не только профессор, но и он, Инда, знает, для чего в Афране нужен этот прогноз.

Йера с нетерпением ждал отъезда Инды. Он думал, что Йока ведет себя так странно в присутствии чудотвора. И конечно, с отъездом Инды поведение Йоки немного изменилось – он взял Йеру за руку и сказал:

– Пап, я очень рад, что ты приехал. Правда, рад.

Но взгляд его так и остался затуманенным, отстраненным. Казалось, ему совсем неинтересно то, что происходит за столом (а в столовую теперь вышли все обитатели домика в лесу). Он никак не реагировал ни на рассказ Йеры об убийстве Югры Горена, ни на сообщение о его последнем пророчестве.

А вот Змай радостно хлопнул себя по коленке.

– Ух ты! Моя дочь разрушит храм Чудотвора-Спасителя! Я мечтал об этом всю свою жизнь, и надо же…

Йера посчитал, что шутки в этой ситуации не вполне уместны, и передал ему пухлое письмо от Красена. Змай бежал глазами по строчкам и кое-что зачитывал вслух.

– Вот… Взорвала пороховой склад и укрепления храмовников на подступах к замку… Здорово! …Ага, Нравуш все же решил жениться… Профессор, а вы не хотите? Жениться никогда не поздно, уверяю вас…

– Избавь меня от этих глупостей, – фыркнул Важан.

Однако вскоре шутить сказочнику расхотелось.

– Йока Йелен, ты помнишь Славуша?

– Учителя? – не поворачивая головы переспросил тот.

– Ну да, учителя. Чудотвора.

– Я не знал, что он тоже чудотвор, – равнодушно сказал Йока.

– Он… спас кроху. И теперь прикован к постели.

– Почему? – с тем же безразличием спросил Йока.

– Стрела перебила ему позвоночник. Черута, а ты не знаешь, с этим можно что-нибудь сделать? Я имею в виду, в хорошей клинике, за хорошие деньги…

– Боюсь, это безнадежно, – вздохнул дворецкий. – Если в самом деле поврежден спинной мозг.

Змай молча продолжил чтение и через некоторое время выговорил:

– Ох, мать твою ети… Йока Йелен, у меня больше нет своего человека в гвардии…

– Его убили? – На этот раз Йока посмотрел на Змая, но без любопытства.

– Почти, – мрачно ответил Змай. – Ох, кроха… Я знал, что все это плохо кончится. Как в сказке: не хотела пойти замуж за молодого красивого Йоку Йелена, теперь пойдет за одноглазого калеку… Увы, в здоровых красавцев калеки превращаются только в сказках. Жаль, Инда уехал. Убить не убил, но попинал бы изрядно…

– Ты же не хотел отдавать ее за гвардейца, – проворчал Йока.

– Теперь она меня не спросит. Да и я, по-честному, теперь не могу ему отказать – только на коленях просить, чтобы он пощадил мою дочь и избавил от этого замужества.

Он снова уткнулся в письмо, а через некоторое время довольно улыбнулся.

– Моя дочь познакомилась с Государем! Даже не знаю, может, мне появиться в Хстове, вдруг он сделает ей предложение? Такая партия нравится мне гораздо больше… – Он снова побежал глазами по строчкам. – Ага, все же разрушит храм… Йера, твой Югра Горен угадал. А я-то считал себя главным пророком в двух мирах.

Он не торопясь сложил письмо и спрятал в карман. Посмотрел на Йеру. По сторонам. Снова на Йеру.

– Йера Йелен, ты, я так думаю, хотел просить Исподний мир о снисхождении? Об этом я тоже мечтал много лет.

Йера кашлянул, понимая неуместность и бессмысленность этого шага.

– У меня есть обращение… От имени Думы… Я взял на себя смелость… – Он полез за пазуху в поисках составленной бумаги.

– О, от имени Думы! – Сказочник растянул губы в улыбке. – Когда-то это снилось мне по ночам. Особенно после падения Цитадели, когда я увидел сотни чумных трупов, наваленных штабелем в логе Змеючьего гребня… Или когда нашел в окрестностях Къира крепость с кинскими мальчиками… Знаешь, Йера, я мечтал, как люди Верхнего мира упадут нам в ноги и будут умолять о снисхождении. Наверное, это минута моего триумфа, как ты думаешь?

Йера вздохнул.

– Храмовники искалечили возлюбленного моей дочери с обыденной для Исподнего мира жестокостью. Когда-то они убили ее мать и деда. Эпидемия оспы унесла жизнь ее старшего брата и сестры. Ее друг и учитель Славуш по их вине никогда не будет ходить. Ей только что исполнилось четырнадцать, и что, кроме страшных смертей, она видела в своей маленькой жизни? Чтобы удержать ее на привязи, Инда Хладан отдал приказ перебить ей колени. И если бы не ее гвардеец и не Йока Йелен… – Змай поморщился. – Имею ли я право просить ее о снисхождении к Верхнему миру, вот о чем я думаю, Йера. Имею ли я право просить об этом ее «героя»? Красен не посмел.

Йера потупился – он хотел, чтобы эту отповедь услышал весь Обитаемый мир.

– Я понимаю, – еле слышно выговорил он. – И… Я хотел просить… за Йоку. Хотя бы за Йоку…

– Пап, ты чего? – Йока не улыбнулся, но обозначил улыбку. – Не надо за меня просить. Если я захочу, я просто не дам ей энергии на разрушение храмов, только и всего.

– Йелен, – кашлянул Важан, – ты полагаешь, что готов принимать подобные решения?

– Да нет же, профессор, – усмехнулся Йока. – Я лишь хотел сказать, что Спаска разрушит храм с моего согласия. И просить за меня нет смысла.

Сказочник вдруг обхватил виски руками и застонал.

– Я же говорил – жребий, – выговорил он с перекошенным лицом, обращаясь к Важану. – И здесь жребий… Ни ты, ни я удержать Йоку Йелена не сможем. Он даже не понял, зачем ты распинался перед Индой, – «три месяца, а лучше четыре»…

– Все я понял, – фыркнул Йока, очевидно подражая Важану. – Профессор надеется, что я научусь впитывать линейные молнии так же, как шаровые. Он думает, этому можно научиться… Зря вы не сказали Инде правду, профессор.

– Я лучше тебя знаю, что говорить, а о чем помалкивать, – проворчал Важан.

– Змай, ты же ждал этого столько лет! И что теперь? – Йока заметно оживился. И… Йеру покоробило сравнение – так пьяница приободряется при виде бутылки… – Что ты опять разнылся про жребий?

– Разнылся? – Сказочник в упор посмотрел на Йоку. – Значит, разнылся… Я понимаю твое непременное желание умереть как можно скорее, но что будет, если ты все же не прорвешь границу миров с первой попытки? Или ты думаешь, у тебя их будет несколько? Спешка хороша при ловле блох, Йока Йелен. Ты погубишь оба мира, если что-то пойдет не так!

– Помолчи! – резко оборвал его профессор. – Йелен, я не из тех учителей, которые станут внушать ученикам уверенность в себе, – она чаще оборачивается излишней самоуверенностью. Но в данном случае я скажу: это не твоя ответственность. Не ты погубишь оба мира, если ошибешься. Их погубили давно и без твоего участия. Ты – лишь попытка их спасти. Попытка, не более. Шанс. Мне бы хотелось использовать этот шанс как можно верней. А потому прислушивайся иногда к моим словам. Даже к тем, которые я говорю чудотворам.

– Но если Спаска разрушит храмы, все равно больше ничего не останется… – криво и победно усмехнулся Йока.

– По всей видимости, да. И сейчас твой Охранитель решает довольно сложный этический вопрос: стоят ли его вековые чаянья твоей жалкой жизни. Одна твоя жизнь – против столь масштабного для его мира начинания. Как ты считаешь, положа руку на сердце, стоит ли ею рискнуть? С точки зрения Охранителя?

– Конечно стоит!

– Тогда почему он колеблется? Как ты думаешь?

– Он боится, что у меня с первого раза не получится прорвать границу миров!

– Чушь, – фыркнул профессор. – Просто он не готов рисковать чужими жизнями. Он жалеет тебя, Йелен. Относись к этому с уважением.

– А не надо меня жалеть! – Йока сузил глаза и прокатил желваки по скулам. – Не надо!

– Хорошо. Я и сам не склонен никого жалеть, – профессор вздохнул. – Охранитель не может принять решения, хоть он и распинался сейчас перед судьей. Тогда его приму я.

Он помолчал и оглядел присутствующих, задержав взгляд на лице Йеры. Потом развернул плечи и заговорил снова – не торжественно, но… официально.

– Если границу миров не прорвать теперь, то пройдет совсем немного времени, и прорывать ее будет бессмысленно: Внерубежье наберет столько силы, что и прорыв границы миров не спасет Обитаемый мир от полного уничтожения. Уже сейчас нам грозят колоссальные разрушения и огромные жертвы. И с каждым днем их потенциальное количество растет. Каждый день, который увеличивает шансы Йелена выжить, будет стоить нашему миру жизней ни в чем не повинных людей. Пусть девочка рушит храм, когда это удобно Исподнему миру, – я уверен, это не чья-то придурь, а спланированная операция. Йелен, поскольку ты не можешь узнать, на какой день назначена эта операция, ты должен ежедневно сбрасывать девочке столько силы, сколько возможно – и для нее, и для тебя. Никаких экспериментов, которые могут ей помешать. Свод рухнет не в тот же день, пройдет не меньше недели, прежде чем нехватка энергии станет заметна, – в это время мы и займемся экспериментами. Судья, вы можете донести это решение до Государственной думы, я готов составить официальный документ.

– Погодите… – забормотал Йера, потрясенный сказанным. – Погодите, но…

Он не знал, с чего начать. Йока – прежде всего Йока! Конечно, профессор в чем-то прав, и жизнь Йоки ничем не лучше жизней других людей, того же Грады Горена, например, но… Но разве можно так?

– Погодите… – Йера вытер испарину, выступившую на лбу. – Я хочу спросить… По какому праву? Нет-нет, я не осуждаю, это не риторический вопрос… Но Дума пожелает узнать, отчего вдруг один из лидеров партии консерваторов диктует условия всему миру?

– Отчего вдруг? – Уголки губ профессора чуть приподнялись. – Вероятно, я сейчас скажу невозможно циничную вещь, судья, но вам придется ее выслушать и передать Думе. И обращаюсь я к вам сейчас как к председателю думской комиссии, которой положено было выяснить это и донести до общественности. Так вот, я, Ничта Важан, мрачун, доктор прикладного оккультизма, профессор истории Славленского университета, один из видных деятелей консервативной партии, создал гомункула, способного прорвать границу миров. Напротив меня сидит мое детище – простите, судья, именно мое. Рядом со мной смотрит в потолок Охранитель, существо, способное в любую минуту превратиться в восьмиглавое чудовище. Может быть, кто-то осмелится оспорить мое решение? Может, у кого-то достанет силы сразиться с чудовищем? Или принять удар мрачуна от Вечного Бродяги? Сейчас его удар убьет и чудотвора.

– Правда, профессор? – вклинился в официальный монолог Йока.

– Помолчи, Йелен. Вполне возможно, – отмахнулся Важан и продолжил: – Имея силу на своей стороне, я беру на себя ответственность не препятствовать обрушению свода и способствовать прорыву границы миров в случае его обрушения.

– Погодите, профессор… – тихо сказала сидевшая за столом женщина с зобом. – Но… Это позволит чудотворам объявить мрачунов абсолютным злом и удержаться у власти…

– Чудотворам не занимать способностей держаться у власти, госпожа Вратанка, – повернулся к ней Важан. – А мрачуны и так объявлены абсолютным злом. В эту формулировку поверят. Если и дальше разглагольствовать о том, что чудотворы не могут удержать свод, люди снова будут надеяться на их чудеса. Угрозы, исходящей от абсолютного добра, никто не испугается. Угроза абсолютного зла вызовет панику, чудотворы будут вынуждены начать эвакуацию.

– Но, профессор… – начала госпожа Вратанка, однако тот не дал ей договорить.

– Сейчас не время думать о далеком будущем и не время делить власть. Я беру на себя ответственность за чужие жизни – и хочу обойтись минимумом жертв. Это заявление – мой подарок чудотворам, будь они прокляты…

Из Брезена Йера направился в Надельное, к Горену, – как минимум справиться о его здоровье. Впрочем, ему необходимо было поделиться с кем-то произошедшим в домике возле свода. И хотя Изветен редко говорил Йере то, что ему хотелось услышать, все равно разговоры с магнетизером успокаивали и приводили мысли в порядок.

Лицо Горена было серым, он заговаривался и с трудом складывал слова, хотя делал вид, что бодр и здоров. Изветен еще внизу сказал Йере, что проведенный над Градой эксперимент больше напоминает опыты на животных.

– Я говорил ему, что этот чудотвор просто подцепил его на удочку, наплел красивых слов, – пожаловался магнетизер. – Но он мне не поверил.

– Изветен, вы городите чушь… – выговорил Града.

– Конечно, быть спасителем мира гораздо приятней, чем облапошенным дурачком, – проворчал тот. – Ничего, кроме информации, этого чудотвора не интересует.

– Вы сами рассказали ему о цитате из дневника, – заметил Йера. – Зачем?

– Я, возможно, был неправ. Я думал, что эта цитата, наоборот, прояснит для него что-нибудь и ему не потребуются воспоминания Грады.

– Изветен, как вы не понимаете! – стуча зубами, отчаянно начал Горен. – Нет никакой разницы, хорош Хладан или плох! Он хочет узнать то, что пытался сказать мой отец! И, в отличие от вас, он не распускает сопли. Отец понимал, что может умереть, но его это не остановило. И меня не остановит тоже.

– Ох, Града… Ты же никогда не любил чудотворов. С чего вдруг доктор Хладан тебе так понравился?

– Потому что он действует против других чудотворов! Это же очевидно, Изветен!

– Это вовсе не очевидно.

Йера, чтобы прервать их бессмысленный спор, рассказал о встрече с Важаном.

– Как вы думаете, Изветен, теперь они начнут эвакуацию? Если в понедельник я сообщу о заявлении профессора?

– Думаю, да. Но не надейтесь, судья, что об этом немедленно узнает вся Славлена. Мне кажется, они объявят об эвакуации часа за два до ее начала. Иначе толпы сметут вокзал до того, как к платформам подадут поезда. Организовать перевозку миллионов людей – это не так просто…

– А я думаю, чудотворам просто нет никакого дела до этих миллионов! – неожиданно для себя вспылил Йера. – Не сомневаюсь, о себе они позаботятся… Давайте спорить, Изветен, в день, когда рухнет свод, в Северских землях не будет ни одного чудотвора!

– Я согласен с судьей, – сказал Горен, только что защищавший Инду. – Принимаете пари, Изветен?

– Ну, так уж и ни одного… – Изветен улыбнулся в усы. – Я знаю людей, судья, и не обольщаюсь. Но пари приму.

– Звонка, а ты? Со мной или с Изветеном? – ревниво спросил Града.

– Я согласна со Жданой.

– Ты что, все еще веришь в любовь чудотворов к людям, что ли? – презрительно хмыкнул Града.

Их совершенно неуместный, беспечный разговор вывел Йеру из себя. Здесь, в тихом уютном дачном поселке, с девушкой под боком, под опекой Изветена (и без абсента) Горен совсем успокоился и растерял свои прежние страхи. Сутки пребывания в клинике его спокойствия не поколебали. А ведь теперь речь шла о настоящей угрозе! Изветен пояснял это тем, что страхи человека, особенно навязчивые, никак не соотносятся с реальной опасностью, но Йера видел другую причину: Града гораздо меньше стремился к медитациям. Как сказал доктор Чаян, экстатические практики вредны для нечудотворов, и, бросив ими заниматься, Горен немедленно пошел на поправку.

– Но ведь надо, надо что-то делать! – эту фразу Йера выкрикнул в пространство.

– Вы уже сделали то, что могли, судья, – вздохнул Изветен, – и сделали немало.

24–25 августа 427 года от н.э.с.

Ответа из Афрана все не было; не то чтобы Инда сильно переживал, даже наоборот – повышение связало бы ему руки. Вотан приложил немало усилий к тому, чтобы дочь оборотня осталась в живых, из чего следовало, что стратегический план чудотворов включает не только планомерное обрушение свода. Стратегия простирается и дальше – на много лет вперед. Как всегда. Не только обрушить свод – а обвинить в этом мрачунов и Исподний мир. И обвинение это будет дорого стоить Обитаемому миру: иссякнет приток энергии, что существенно сократит время полного обрушения свода. Даже если предположить, что за жалкие несколько дней можно эвакуировать в безопасные районы всех (что Инде представлялось сомнительным), разрушения будут страшней и пройдут глубже.

Он поднял все недавние доклады Явлена (больше напоминавшие доносы на Красена) и нашел интересный факт: доктор Назван – по просьбе Красена он в последние дни регулярно бывал в Исподнем мире. И конечно, мог пользовать «дедулю» – Стоящего Свыше, но что-то (наверное, доклады Явлена) подсказывало Инде: нет, Назван бывает там с другой целью.

В Храст Инда выехал ближе к ужину…

Дом доктора стоял неподалеку от портала, что Инду нисколько не удивило. По меркам чудотворов – скромный дом в натанском стиле середины прошлого века: ухоженный (вылизанный) садик, плющ, непринужденно увивший каменную ограду, решетчатые рамы и обилие кровель, пересекающихся под причудливыми углами.

Дверь открыла кухарка, но вслед за ней тут же появилась жена доктора, вытиравшая руки о передник, – судя по запахам из кухни, Названа ждал непревзойденный десерт. Госпожа Названка была приветливой, улыбчивой и говорливой и сама проводила Инду в кабинет мужа.

Вокруг стола в гостиной с шумом носились дети – слишком много для одной семьи, – и Инда решил, что их крики помешают разговору, но опасения оказались напрасными. Видимо, Назван принимал пациентов и на дому, потому что имел просторную приемную и два кабинета – врачебный и рабочий.

Назван прекрасно помнил встречу с Индой в Исподнем мире, представляться не пришлось. Однако визиту этому доктор вовсе не обрадовался.

– Все эти дети – ваши? – с улыбкой спросил Инда, чтобы завязать разговор.

– Нет, – с вызовом ответил Назван. – Трое наши, а двое – дети кухарки и садовника.

– Но… мне кажется, это несколько нарушает традиции клана…

– Через четыре дня наши дети уедут в школу. – Доктор сжал губы. – А пока не вижу ничего предосудительного в том, что они играют с детьми прислуги.

Нехорошее получилось начало…

Нет, Назван не отрицал, что в последние дни бывал в Исподнем мире вовсе не для лечения верхушки Храма. Но Инда не ожидал, что доктор едва ли не каждый день встречается там с дочерью оборотня!

– Удивительно способная девочка. Волшебница. – Доктор восхищенно покачал головой.

– Колдунья, – мрачно поправил Инда.

– Колдуны мало отличаются от нас, чудотворов, доктор Хладан. Но я не об этом – я о ее способности подбирать и дозировать лекарства. Любая наша клиника взяла бы ее к себе с радостью.

– Наши клиники, слава Предвечному, руководствуются жесткими инструкциями, а не полагаются на сомнительную интуицию.

– Иногда стоит положиться и на интуицию. Особенно если нет выбора.

– Вы знаете, что это за девочка? Вы представляете себе, с кем имеете дело? – спросил Инда – разговор не клеился.

– Да, конечно. Но я врач и не лезу в политику.

– Это не политика. По моим сведениям, именно девочка станет причиной обрушения свода. А это угроза тем детям, что так весело играют у вас в гостиной. И вашим, и детям вашей прислуги.

Назван поднял глаза, и Инда увидел в них неприкрытую ненависть.

– Хладан, это правда, что вы отдали приказ перебить девочке колени?

– Да, это правда. – Инда не стал юлить, выдержал тяжелый взгляд доктора – тот первым опустил глаза.

– Вы чудовище, Хладан… Вы… хотя бы раз видели ее?

– Да вы там все с ума посходили? – фыркнул Инда. – Ладно молоденький Сребрян, но вы – взрослый мужчина, отец большого семейства…

– Не надо обвинять меня в непристойностях, девочка всего на два года старше моей дочери. – Назван сузил глаза, и Инда понял, что рискует получить по зубам – несмотря на служебное положение.

– Я вовсе не обвиняю вас в непристойностях, я имею в виду совсем иное. Как-то странно она действует на чудотворов, все готовы защищать эту девочку ценой если не жизни, то карьеры.

– В этом нет ничего удивительного. Когда в детстве я слушал нянины сказки, я именно так представлял себе прекрасную царевну. Это архетип, который не так просто встретить в жизни. Палачи Хстовской башни Правосудия не слушали в детстве сказок, Хладан. И вы, наверное, тоже. Иначе вам бы не пришло в голову совершить… такое…

– Оставьте эту демагогию. Когда девочка выходила из башни Правосудия, погибло одиннадцать человек. Еще пятнадцать умерли от ран, а трое останутся калеками. И, насколько мне известно, это не первые ее жертвы. Но не это главное: девочка станет убийцей ваших детей. Можете и дальше лелеять счастливые воспоминания о детстве, оборотень недаром называет себя сказочником – он и дочь свою сделал сказкой.

– Оборотень – это Живущий в двух мирах? – переспросил Назван.

– Называйте его как хотите.

Разговор не клеился. Инда надеялся на цинизм, присущий врачам, – а нашел сентиментальность почище, чем у Красена. Впрочем, Красен – дипломат, он ее просто скрывает, доктор же говорит со свойственной врачам прямотой.

– Вам ли не знать, как важно правильно именовать объект? – усмехнулся доктор. – Есть разница между Врагом и Вечным Бродягой, между чудовищем и Охранителем, мрачуном и добрым духом, чудотвором и злым духом, отнимающим у людей сердца… Так вот вы, Хладан, – злой дух, а я – чудотвор. Волшебник, который творит чудеса.

– Хватит. Я пришел передать вам приказ: вы должны вывезти девочку из Хстова. И, насколько я понимаю, вам это не составит труда.

– Я вам не подчиняюсь. Я подчиняюсь доктору Вотану.

– Это приказ Приора Северской Тайничной башни. – Инда блефовал, но был уверен, что Приор его поддержит.

– Я не стану выполнять этот приказ.

– Станете. Если хотите, чтобы ваши дети остались в живых.

– Меня трудно напугать абстрактным падением свода.

– А я говорю не об абстракциях. Через четыре дня ваши дети уедут в школу. И один Предвечный знает, что с ними может там случиться. Впрочем, здесь, в Храсте, они тоже не будут в безопасности.

Инда снова блефовал. Но Назван был далек от политических игр клана и, судя по выражению его лица, поверил в блеф.

– Вы чудовище, Хладан… – повторил он тихо и зло.