Глаз Павлина бесплатное чтение

Пролог

Сидя за резным столиком у зеркала, принцесса Афризия расчесывала волосы, мягко струившиеся золотыми ручейками между частыми зубчиками костяного гребня, и тихонько напевала грустную песенку. Сейчас девушку ничего не радовало: ни окружавшая ее сказочная роскошь, ни пение птиц и благоухание цветов, ни даже предмет ее особой гордости – великолепные мягкие волосы теплого золотистого цвета, столь редко встречавшегося среди черноволосых шемитов.

Роскоши Афризия была обязана горячо любимому отцу – могучему и удачливому королю Кироса Фараху, который ничего не жалел для своих дочек. Одно только хрустальное зеркало в человеческий рост, некогда принадлежавшее великому волшебнику Андурану, стоило властительному Фараху годового урожая знаменитых на всю Хайборию дворцовых виноградников. Внешность же досталась ей от матери-немедийки – королевы Деметрии, на которую, по словам знавших ее людей, они с Ниенной были очень похожи.

При воспоминании о матери по нежной смуглой щечке принцессы скатилась слезинка: королева Деметрия погибла пятнадцать лет назад во время нападения своры колдунов Золотого Павлина, защищая своих детей от пробравшихся во дворец сабатейцев. Погибла, оставив безутешного Фараха и двух дочерей – четырехлетнюю Афризию и полуторагодовалую Ниенну.

Презрев шемитские традиции, король так больше и не женился, посвятив себя государственным делам и воспитанию дочек.

Надо сказать, что за прошедшие со дня смерти Деметрии годы Кирос стал одним из самых сильных и богатых королевств Шема и при желании мог бросить вызов Пелиштии, которая с каждым новым правителем теряла былые силу и славу. Из двух же маленьких хорошеньких девчушек выросли принцессы, красота которых сводила мужчин с ума.

Вот уже пять лет Фараха осаждали свадебные посольства шемитских королей. И если бы только шемитских! Взглянуть на принцесс, естественно, не открывая своей истинной цели, соизволил сам великий правитель Турана Джамаль, отец трех принцев-лоботрясов.

Именно предстоящая свадьба и была причиной горестей Афризии. Фарах, желавший упрочить свое королевство, решил породниться с правящим домом соседней Гхазы. Что ослепило мудрого правителя – оставалось загадкой, но Фарах был совершенно очарован сыном гхазского короля Арамаза принцем Зебубом.

Новые слезинки разбились мельчайшими брызгами о полированный хрусталь драгоценного зеркала, которое неожиданно замерцало, но ослепленная горем принцесса ничего не заметила. Афризия вспомнила состоявшийся двумя днями ранее разговор с отцом.

* * *

Прекрасное летнее утро было наполнено благоуханием цветов в королевском розарии и сладкозвучным пением соловьев в садах, окружавших дворец. Свободные от человеческих забот и печалей певцы приветствовали наступление нового дня.

– О свет очей моих, главная драгоценность моей короны, – начал Фарах, войдя в покои Афризии. – Пришло время поговорить с тобой не только как с моей любимой дочерью, но и как с наследной принцессой Кироса.

От этих слов у Афризии екнуло сердце.

– Моя златовласая красавица, ты должна понимать, что я уже далеко не молод и груз государственных забот, лежащих на моих согбенных плечах тяжким бременем, гнетет меня все больше и больше…

Принцесса хихикнула, услышав, как крепкий Фарах, которому еще не исполнилось и сорока пяти, говорит о своей немощи.

– А кто вчера первым нагнал оленя на охоте, а вечером победил в этой дурацкой игре «Тигр идет» начальника дворцовой стражи почтенного Рамазана? – засмеялась Афризия. – Из уважения к твоим сединам я уж не стану упоминать о том, что вы учинили после с моим учителем Аэцием на женской половине дворца!

– Хм… – Фарах погладил густую бороду и подмигнул принцессе. – Спору нет, твой отец еще полон жизни. Но вернемся к нашему разговору. – Он посерьезнел. – Дочь моя, ты прекрасно понимаешь, что королевства без короля не бывает. Я не устаю возносить хвалу Великой Иштар, пославшей мне красавиц дочерей. Но кто займет трон Кироса, случись что со мной? Когда ты отказалась выйти замуж за принца Мурада, младшего сына великого Джамаля, умолявшего тебя уехать с ним в Аграпур, разве я не поддержал твое решение? Когда ты отвергла сказочные предложения прыщавых принцев Нипра и Эрука, разве я не усмехался довольно в бороду? Когда ты разбила мою любимую немедийскую амфору о голову слизняка Акхирома, разве я сказал хоть одно слово в укор?

Он рассмеялся и крепко обнял дочку. Затем, не снимая рук с плеч Афризии, отстранился и продолжил:

– Не такой судьбы я желаю для тебя. Здесь твоя родина, здесь могила твоей матери и моей жены. – На скулах Фараха заиграли желваки, а глаза наполнились так и не рассеявшейся со временем тоской. Афризия ласково погладила его по руке. – Я знаю, твоя судьба связана с судьбой этой страны… Но тебе не хуже меня известен закон. Сидеть на троне Кироса должен только мужчина.

– Отец, но…

– Никаких «но», Афризия. Мне лучше, чем кому-либо другому, ведомы твои достоинства. Да, я согласен с пройдохой Аэцием, что у тебя потрясающая деловая хватка и государственный ум. Так же думает и Абдул аль Назиз, достопочтенный глава торгового дома Кироса, который прислушивается к твоим советам… Но даже ради тебя я не стану нарушать обычаи, рискуя ввергнуть страну в пучину междоусобицы! Посмотри, что творится у прогневавших небеса пелиштийцев. Я уверен, старый дурак Акхиром не продержится дольше одной луны, и помоги им Птеор, чтобы власть в стране наконец взял достойный и мудрый муж. Разве подобной судьбы я желаю Киросу, за который болею всем сердцем? И, хочешь ты или нет, править страной после меня будет твой муж. Да будет так!

– Отец, да разве я спорю с тобой? Ты, конечно же, прав. Но я не вижу себе достойной пары!

– Не преувеличивай, – подмигнул дочке Фарах. – Неужели я не замечаю, какие пылкие взоры кидает на тебя принц Зебуб? И дело не только в том, что он единственный наследник моего старого друга короля Гхазы. Принц вообще достойный во всех отношениях молодой человек. Многие ли из его сверстников могут похвастаться столь прекрасным образованием и манерами, не говоря уж о располагающей внешности? Кроме того, этот союз призван укрепить оба наших государства. Стоит нам заключить его, и даже наглые туранцы крепко подумают, кидать ли им свои алчные взоры в сторону шемитских границ.

– Да ты сам не понимаешь, о чем говоришь! Я терпеть не могу этого прохвоста с душой шакала. Неужели ты не видишь, что его манеры – всего лишь маска, за которой скрывается черная душа? Что с тобой происходит?

– Милая моя, не спорь, все уже решено. Лучше принца Зебуба тебе не найти. Через день-другой в Кирос прибывает свадебное посольство из Гхазы. После ритуального очищения, что продлится около двух седмиц, и необходимых приготовлений играем свадьбу.

– Но я его не люблю! – в отчаянии воскликнула Афризия. – Вспомни, ты же сам женился на маме по любви…

Фарах скрипнул зубами, лицо его потемнело, но он промолчал и, больше не обращая внимания на протесты принцессы, покинул ее покои. Афризия разрыдалась: с ее отцом происходило что-то странное, словно проклятый Зебуб его околдовал.

* * *

Как и говорил Фарах, в Киросе ожидали свадебное посольство из Гхазы. Его возглавлял сам король Арамаз. Этот убеленный сединами государственный муж чем-то походил на Фараха – такой же кряжистый и горбоносый. И хотя Гхаза была куда беднее Кироса, Арамаз правил своим государством намного лучше многих шемитских владык, а его армия по праву считалась не менее искусной, хотя и не такой мощной, как у его соседа.

В отличие от его сына Арамаз нравился Афризии с детства. Более того, грозный воин и суровый правитель тоже питал к сестрам очевидную слабость, и благодаря его щедрости Афризия с Ниенной владели одними из лучших скакунов по эту сторону Хорота.

Но на этот раз принцессы не радовались приезду Арамаза. Ниенна полностью разделяла мнение Афризии о Зебубе и от всей души сочувствовала ей – больше ничем сестре она помочь не могла.

После того как король Кироса официально принял свадебное предложение короля Гхазы и уведомил об этом дочь, принцесса удалилась в свои покои, где отныне ей предписывалось в течение двух седмиц заниматься ритуальным очищением: именно столько времени Иштар боролась с насылаемыми Сетом мороками перед свадьбой с Птеором. С этого дня с несчастной Афризией имели право общаться лишь родственники да жрецы Владыки Неба Птеора и Иштар Луноликой.

Под окнами и у дверей покоев принцессы поставили лучших воинов отряда Диких Барсов, мимо которых не проскочил бы и шмель. Пусть Рамазан, бывший, кстати, одним из посвященных высокого ранга Птеора, и любил на досуге выпить винца, но многие из королей Шема пытались переманить и его, и Барсов к себе на службу.

Впадавшая то в ярость, то в тоску Афризия с утра разогнала жриц Иштар. Ниенна же занималась с Аэцием немедийским языком, и теперь никто не мешал девушке, сидевшей в одиночестве перед зеркалом, предаваться мечтам, которым предаются все без исключения молодые красавицы, выдаваемые замуж насильно.

– О, если бы явился прекрасный принц и избавил меня от проклятого Зебуба! Я не хочу выходить замуж за эту мерзкую жабу! – в сердцах воскликнула Афризия.

Сейчас непокорной принцессе больше всего хотелось оказаться как можно дальше от дворца. Птеор Солнцеликий, вот бы сейчас плыть среди облаков в легендарном летающем замке Андурана Бенкизер! Но, увы, такие чудеса случаются лишь в детских сказках, а она уже слишком взрослая, чтобы верить в них…

Вдруг принцесса услышала хрустальный тоненький перезвон, наполнявший комнату. Вмиг, подобравшись, словно дикая кошка, такая же грациозная и такая же опасная, Афризия вскочила со стула. Подняв голову, девушка удивилась, что больше не видит в зеркале своего отражения, но не успела даже набрать в грудь воздуха, чтобы закричать, призывая на помощь стражу, как полированный хрусталь подернулся рябью, из зеркала появились две крепкие мужские руки, обхватили ее за плечи и рванули в пустоту. Афризия смогла только сдавленно вскрикнуть и вцепиться зубами в руку неведомого врага.

Но и этого слабого шума хватило знающим свое дело воинам, чтобы, отомкнув бронзовые створки дверей, ворваться в покои принцессы. Они были готовы в мгновение ока отразить любую опасность, грозившую обожаемой Афризии, но, к их непередаваемому удивлению, покои оказались совершенно пусты. Взорам доблестных Барсов предстали лишь опрокинутое кресло да перекатывавшийся по мраморному полу золотой кубок.

Глава первая

С того дня как Конан и составившая ему компанию Руфия, бывшая возлюбленная безумного Акхирома, покинули залитый кровью Асгалун, минула не одна седмица. За это время спутники покрыли не одну сотню лиг: Конан безжалостно погонял лошадей, торопясь как можно дальше убраться не только от столицы Пелиштии, но и вообще от побережья Западного моря. Киммериец прекрасно понимал, что его служба наемника в этих местах подошла к концу: слишком многие имели на него зуб. За возможность украсить стены своих дворцов головой Конана правители и Акхарии, и Анакии, не раздумывая, заплатили бы ее вес золотом любому, кто смог бы принести ее.

Несмотря на грозную славу варвара, нашлось бы немало головорезов, готовых рискнуть за такие деньги. Кроме шемитских владык то же совершенно непонятное Конану желание отделить его драгоценную голову от тела, причем как можно болезненнее, имели недобитые Маздаком остатки кушитских войск.

И наконец, оставшаяся в живых стигийская ведьма Зерити, питавшая лютую ненависть к рыжеволосой красавице, наверняка уже распустила слух, что вывезший из Асгалуна Руфию воин – не кто иной, как ужасный предводитель пиратов Амра. Пожалуй, единственное, что объединяло купцов и знать прибрежных районов Шема, Куша и Стигии, так это страх перед этим бесстрашным и удачливым корсаром. Конан довольно оскалился, вспоминая годы, проведенные им на борту «Тигрицы».

Понимая, что пришло время сменить обстановку, варвар решил перебраться на восток. Что же, пора приключений на Черном континенте миновала, горечь утраты прекрасной Белит сгладилась самым великим из всех утешителей – Временем, а впереди его ждали неизведанные страны и не пережитые еще приключения. Он был уверен в своей судьбе и с легким сердцем направлялся в Кот, уже предвкушая, как покорит его. Печали в жизнелюбивом киммерийце не было ни капельки.

То, что их с Руфией дороги совпадали, оказалось весьма кстати. У рыжеволосой красавицы в Коте жили не то богатые родственники, не то весьма состоятельный покровитель. Северянин отнюдь не собирался связываться с этой – да и любой другой – женщиной надолго. Но пока он ничего не имел против ее общества, которое обещало сделать путь весьма приятным.

Ехать прямо по торговому тракту Конан не собирался: его многочисленным недоброжелателям вполне по силам было устроить на нем засаду. Поэтому пришлось сделать солидный крюк, чтобы как можно дальше объехать Анакию. Не без приключений парочка обогнула безлюдные отроги Линбанских гор, а затем, выбравшись на Великий Торговый Путь, связывающий все крупные города Шема и ведущий из Аргоса в Туран, присоединилась к купеческому каравану.

* * *

За первые три дня пути через предгорья они лишь пару раз встречали пастухов, у которых разжились кое-какой провизией. И хотя они торопились, Конан не упускал случая насладиться прелестями своей спутницы. Надо сказать, что и Руфия проявляла к любовным утехам большой интерес, выказав, к огромному удовольствию киммерийца, немалые познания в искусстве ублажения мужчин. Кстати, одно из таких бурных «сражений», устроенных ими на очередном привале (а надо сказать, что таких привалов за день случалось не менее трех), завершилось весьма неожиданно.

– Ты просто ненасытный зверь, – нежно промурлыкала Руфия, покусывая за ухо любовника. – Не по этой ли причине тебя нарекли Амрой-Львом?

Варвар довольно ухмыльнулся:

– Клянусь Кромом, женщина, тебе наконец-то повезло с мужчиной! Маздак, конечно, крепкий малый, но он гирканец. А что же тогда говорить о шемитах? Нет, милая, даже самый слабый из нас, северян, стоит двух южан в постели и уж не меньше трех в бою…

– …Четырех за столом и пяти хвастунов! – игриво засмеялась Руфия.

Конан расхохотался и, сжав тяжелые груди Руфии, вновь повалил ее на траву.

– Ты только посмотри на этих голубков, Кривой! Клянусь правым зубом Сета, он сейчас размажет ее по земле, – неожиданно нарушил лесную тишину грубый голос.

– Не бойся, Репей. Всем хватит! Кобылка-то сильна! – ответил ему не менее гнусный голос.

Раздался неприятный смех еще нескольких мужчин.

– Похоже, это за них стигийская сука обещала отвалить целую меру золота. Я же тебе говорил, что сумею их выследить, – с гордостью заявил тот, кого называли Репьем.

– Но она вовсе не запрещала нам попользоваться этой овечкой. Вы гляньте, ребята, какая она ладная да крепенькая, – сказал кто-то еще. – С нее не убудет. Чего ж такой красоте попусту пропадать? Все равно ведьма ее кончит. Так что рыженькой все равно, а нам приятно!

– Ведьма ничего не говорила и о том, что этот верзила ей нужен в целости и сохранности, – бросил один из наемников, и его слова вызвали очередной взрыв бесстыдного хохота. – Только бы не попортить его основательно, если он сдуру сопротивляться начнет. Слышь, здоровый, – обратился он к Конану, – ты смотри не рыпайся, мы тогда тебя бить не очень сильно будем!

Конан, не отпуская Руфию, обернулся. Его лицо побагровело от ярости, но он ничего не ответил.

На лесной опушке, собравшись тесной группкой вокруг их расседланных лошадей, стояли семеро здоровенных, до зубов вооруженных мужчин. По их потрепанному виду, разномастному вооружению и шакальему блеску злобных глаз Конан догадался, с кем столкнула его судьба. Это были наемники-отщепенцы, которых за трусость и всевозможные провинности изгнали из регулярных отрядов.

Никогда не знавший, что такое страх, киммериец не боялся и сейчас, считая трусость чем-то вроде неприличной болезни. Его лишь удивило, что его верная боевая лошадь спокойно подпустила к себе чужаков, даже не предупредив хозяина ржанием.

Словно прочитав его мысли, самый здоровый из негодяев, явно их предводитель, услужливо пояснил:

– Наш Репей тот еще колдун, пират. Ты думаешь, почему его Репьем кличут? Потому что он с колючками, что ли? – Плоскую шутку одноглазого шайка встретила дружным хохотом. – Как бы не так! Впрочем, и колючка у него есть. – Кривой мерзко осклабился и подмигнул Руфии. – Потерпи, детка, скоро ты с ней познакомишься… Уж коли ему опишут человека, какого кому поймать надобно, так уж он вцепится в него не хуже настоящего репья, – отсмеявшись, продолжил Кривой. – Да и животных заговаривать у него ловко получается.

Это был один из тех отъявленных негодяев, которым доставляет удовольствие отчаянное положение их беззащитных жертв. Разбойник не стал нападать на любовников неожиданно, а решил сперва вволю поглумиться, устроив потеху себе и своим шакалам. Но, к его несчастью, злодей даже не подозревал, с кем имеет дело. Напугать Конана еще не удавалось никому, да и Руфия немало повидала в жизни.

– Дык их выслеживать, что милостыню у слепого отобрать, – расцвел от похвалы вожака Репей. – Можно было просто на звук идти, девка-то орет, что твоя свинья…

– Могу поспорить, братцы мои, – не унимался коренастый шемит, – что и здоровяк будет вопить, как…

Больше, чем необходимо, выслушивать их бредни Конан не собирался. Выяснив, что это за люди и сколько их, киммериец не стал тратить время на разговоры. Он никогда не отличался красноречием, а для таких случаев у него был припасен единственный и убедительный ответ – двуручный и обоюдоострый.

Со своим мечом Конан никогда не расставался и даже в самые интимные мгновения всегда готов был отразить любой выпад кого бы то ни было. Судьба, эта суровая воспитательница, накрепко вбила в его голову, что у человека жизнь одна, а способов с ней расстаться – бездна. Недаром одной из самых любимых поговорок северян была «Живи сегодня, потому что завтра ты можешь умереть». Ему уже доводилось видеть, как прошедшие огонь и воду пираты, не боявшиеся ни колдунов, ни демонов, ни морских чудовищ, гибли от рук беззащитных слабых пленниц, заколотые заостренным каблучком или зарезанные осколком зеркальца доведенной до отчаяния жертвы.

К слову сказать, не опереди его тогда женщины, он сам прибил бы мерзавцев без всякого сожаления. Несмотря на силу и врожденную воинственность киммерийских горцев, ни одному из них не пришло бы в голову обидеть женщину. Поэтому мужчин, привыкших брать женщин силой, Конан за мужчин не считал, и немало насильников пало от его руки.

С львиным рыком, который заставил смуглого бородача подавиться своими словами, а лошадей встать на дыбы, Конан одним плавным движением оказался на ногах. Его верный меч, доселе скрытый телом Руфии от нанятого Зерити отребья, словно по волшебству оказался у него в руках.

В три огромных прыжка могучий варвар преодолел отделявшее его от разбойников расстояние. Уверовавшие в свое превосходство злодеи не ожидали подобной прыти от застигнутого врасплох мужчины, к тому же забившиеся от испуга лошади заставили горе-вояк разбежаться в стороны. На несколько драгоценных мгновений разбойники растерялись, а именно эти мгновения, как правило, и решают исход большинства схваток.

Конан уже успел определить, что из этой компании более или менее серьезными противниками были лишь одноглазый предводитель, коренастый бородач с могучими руками да еще один молчаливый кушит с чудовищным шрамом через все лицо. Но тем не менее разбойников было все-таки много. Кроме того, Конан был совершенно наг, а тела наемников закрывали хоть и рваные, но все же прочные доспехи.

Первому противнику – низкорослому туранцу, который, выпучив глаза, в остолбенении уставился на обнаженного мускулистого гиганта с развевающимися черными волосами, – Конан круговым движением огромного меча смахнул голову с плеч. Из обрубка шеи ударил фонтан крови, залив лицо и грудь киммерийца. В глазах туранца еще не погасло удивление, а окровавленный варвар, словно Джил Беспощадный, явившийся на пир в Чертоги Смерти, обрушился на двух зуагиров.

Первого из них Конан опрокинул могучим пинком в пах, порезав, правда, себе ногу о стальные поножи, и тот так и не поднялся с земли, а второго буквально развалил пополам прямым вертикальным ударом. В этот миг киммериец походил на чудовищного демона-дровосека, заготавливающего дрова для огненной преисподней Эрлика.

На поляне творилось что-то невообразимое: дико ржали и метались перепуганные кони, бестолково суетившиеся люди истошно вопили. Гнусная ругань наемников, боевой клич киммерийца и яростный звон клинков взлетали к равнодушным небесам.

Того времени, за которое Конан расправился с неудачниками, с лихвой хватило более ловким и опытным разбойникам, чтобы опомниться, и они со всех сторон набросились на северянина.

– Заходи справа! – крикнул Кривой кушиту, который обрушил на Конана удары двух изогнутых сабель. – А ты, Можа, постарайся зайти сзади, – бросил он шемиту, – Не сбивайтесь в кучу, бараны, пока он не выпустил вам кишки!

Судя по тому, как ловко парочка убийц выполнила приказы своего командира, Зерити наняла не самых бестолковых наемников. Несмотря на то, что Конан вертелся, как пустынный смерч, припадал к земле, как атакующая гремучая змея, и подпрыгивал, как заяц, без доспехов варвару пришлось нелегко. Вскоре обильно покрывавшая его кровь убитых врагов смешалась с собственной кровью киммерийца, которая сочилась из многочисленных мелких ран, но опьяненный битвой северянин не обращал на это ни малейшего внимания. Наоборот, он становился все более и более подвижным, а его удары – все сильнее. Его противникам начало казаться, что этот увитый канатами мышц великан не чувствует ни боли, ни усталости.

Тяжелый меч Конана с такой скоростью выписывал в воздухе восьмерки, что со стороны могло почудиться, будто у бронзовокожего гиганта выросли стальные мерцающие крылья, окружившие его непреодолимым магическим барьером. И хотя противостоящие ему бойцы были намного сильнее и опытнее среднего воина, не этим жалким самоучкам было тягаться с могучим варваром, который в свои двадцать пять лет стал живой легендой!

Первым не выдержал чудовищного напряжения поединка кушит с двумя клинками. Конан, легко отведя в сторону его уже лишенный былой силы удар и отпрыгнув за спину бородатого шемита, вырвался из окружения. Пока здоровенный кушит разворачивался, пытаясь сменить стойку, киммериец присел, пропуская над головой секиру шемита, и нанес чернокожему страшный удар снизу, Стальной клинок вспорол кушита от паха до подбородка, точно кожевенный нож баранью шкуру. Кровь хлынула из кошмарной раны, и чернокожий разбойник рухнул на спину, судорожно суча ногами в предсмертной агонии. Вскоре он затих.

Перекатившись через плечо, Конан едва избежал удара Кривого. Острое, как бритва, лезвие лишь чиркнуло его по ребрам, а варвар только мотнул головой – царапиной больше, царапиной меньше! Главарь разбойников настолько сильно обрушил меч на то место, где еще мгновение назад был киммериец, что тяжелый длинный клинок глубоко увяз в дерне. Пока одноглазый негодяй пытался выдернуть оружие, Конан выбил из рук шемита секиру и расправился с ним.

Движения мускулистого тела варвара были настолько быстрыми, что за ними не поспевал человеческий глаз. Только что он был в нескольких шагах от бородатого шемита и вот уже оказался почти вплотную.

Пустив тяжелую секиру вдоль лезвия, Конан принял ее на стальную крестовину. Такой удар мог бы, наверное, свалить быка, но могучий северянин лишь покачнулся и присел, широко расставив ноги.

Когда Кривой вновь бросился вперед, варвар спокойно поджидал его, поигрывая мечом. За его спиной лежал труп шемита, лица и верхней части черепа у которого уже просто не было. В розово-серой мозговой массе еще лопались кровавые пузыри.

Нет, совершенно не такого развития событий ожидал Кривой. Только сейчас он догадался, какого пирата наняла его захватить проклятая стигийская колдунья. Но было уже слишком поздно.

– Амра!.. – выкрикнул побелевший от страха одноглазый, кидаясь в самоубийственную атаку. Последним, что он увидел в своей жизни, были холодные голубые глаза Конана.

На мгновение киммериец замер, приходя в себя после боя, полностью его захватившего. Затем, выдернув из седельной сумы какую-то тряпку, даже не посмотрев, что это такое, он отер с лица пот и кровь и огляделся: с нападавшими было покончено.

– Эй, Руфия! – хрипло выкрикнул северянин. – Ты как? С тобой все в порядке?

– А что со мной может случиться, когда ты рядом, мой бешеный лев? – ответила рыжеволосая офирка, подбегая к Конану и помогая ему опуститься на землю. – Присядь, мой повелитель, и я позабочусь о тебе.

Но Конан вновь вскочил на ноги;

– Погоди-ка! Клянусь бородой Крома, негодяев было семеро, а я уложил шестерых!

– Не беспокойся, мой герой. Если ты имеешь в виду проклятого колдуна, то он вон в тех кустах… – Руфия мотнула головой в сторону леса. – Когда ты, словно молния Птеора, обрушился на подонков, Репей захотел улизнуть под шумок. Но я оказалась проворнее.

– Он тебя не ранил, девочка? – поинтересовался Конан.

– Да где ему… – ухмыльнулась Руфия.

– Надо его допросить, как эта змеиная подстилка Зерити выяснила, куда мы поедем, – решил Конан.

Рыжеволосая красотка пожала плечами и состроила милую гримаску.

– Боюсь, теперь с ним разговаривать может лишь Сет. Знаешь ли, хвала Иштар, я могу постоять за себя. Так что ему пришлось распрощаться с его колючкой. – Руфия выразительно помахала окровавленным кинжалом. – Не думаю, что она потребуется ему в чертогах Сета. Там, говорят, одни змеи…

Конан сделал пару шагов в ту сторону, куда указала женщина. На обильно залитой кровью земле, скорчившись, валялся Репей, зажимая страшную рану внизу живота. Судя по его искаженному лицу, последние мгновения жизни колдуна никак нельзя было назвать приятными.

– Дай-ка я тебя поцелую, моя дева-воительница, – довольно оскалился киммериец. – Так на чем мы остановились?

* * *

Через несколько дней они вышли на Великий Торговый Путь и присоединились к торговому каравану купца Джилзана из Кироса, возвращавшегося в родной город с богатым грузом.

Руфия, прекрасно разбиравшаяся во всех хитросплетениях дворцовых интриг, привыкшая всегда добиваться желаемого и постоянно быть в курсе всех касающихся ее событий, взяла общение с караванщиком на себя. Она поведала Джилзану трогательную историю о том, как они вдвоем с ее спутником-северянином оказались в этих местах.

Девушка, назвавшаяся именем своей офирской знакомой Маралы, сказала, что она под охраной отряда своих воинов, которыми командовал Конан (северянин не стал скрывать своего настоящего имени, которое здесь вряд ли кто знал), ехала в Кот к своему дяде, занимавшему видное положение при дворе короля Эйлата. Едва они пересекли границу Пелиштии, на них из засады напали какие-то чернокожие разбойники, и спастись сумели лишь они вдвоем.

Пока девушка говорила, Джилзан как завороженный смотрел на вырез ее тесного платья и, судя по выражению его черных блестящих глазок, был готов поверить во что угодно, лишь бы как можно дольше смотреть на рыжеволосую красавицу. Так что от Конана не потребовалось ничего другого, как только поддакивать время от времени.

– Достопочтенный Джилзан, ты даже представить себе не можешь, как я перепугалась, когда эти чернокожие негодяи, размахивая своими страшными кривыми саблями, набросились на нас из-за деревьев! – всхлипнула хитрая офирка, склонившись к плечу караванщика. – Я даже думать не хочу о том, какая судьба ждала бы меня в руках этих страшных людей, если бы не невероятное мужество и сила моего верного воина!

– О, драгоценная Марала, вытри свои бриллиантовые слезки! Это были недобитые кушитские подонки, да грянут на их головы молнии Птеора и да откажет им в ласке Иштар. Смею тебя заверить, лишь жалкие остатки кровожадных дикарей доселе скрываются в лесах Либнанских гор. Пройдет еще немного времени, и их до последнего выловит ополчение нового владыки Асгалуна Маздака!

Руфия, умело направлявшая беседу, немедленно заговорила об Асгалуне, чтобы выведать последние новости.

– Король Маздак? Несчастной Пелиштией же правил безумец Акхиром. Он, говорят, еще объявил себя богом.

– О моя офирская газель! – всплеснул руками Джилзан. – Сейчас я, истинный очевидец необычайных событий, расскажу тебе невероятную историю о том, что произошло в столице Пелиштии Асгалуне! – Он дружески пихнул локтем Конана в бок и хитро ему подмигнул: – Кстати, северянин, я надеюсь прилично заработать на этих новостях! Так вот, красавица, ты уже слышала, что Акхиром объявил себя богом. Но мало было случиться такому несчастью с пелиштийцами, как на побережье высадилась целая армия Амры Беспощадного!

– Да что ты говоришь! – распахнула зеленые глаза Руфия-Марала. – Что же заставило его так поступить?

– В этом-то и заключается великий секрет! – понизил голос купец. – Из заслуживающих доверия источников я доподлинно знаю, что военачальник Отбаал, который родом из Акхарии, увел у злобного пирата некую драгоценную кушитскую реликвию. А именно за этим могущественнейшим магическим талисманом также охотился и командир кушитских наемников Имбалайо. Но коварному Акхирому удалось угробить и Отбаала, и Имбалайо и завладеть талисманом!

– И что же было дальше? – Руфия едва сдерживала смех, но увлеченный своим рассказом купец ничего не замечал.

– Потрясенные гибелью своего вождя кушиты кинулись резать мирное население. В городе начался бунт против кровавого деспота. А дальше… В это и поверить трудно. Акхиром считал, что, завладев чародейским камнем, станет неуязвимым и всемогущим. Он почти довел до конца колдовской обряд, но… Не пугайся, красавица! Посланница самого Сета явилась во дворец и покарала нечестивца, обрушив его с небес, которым глупец бросил вызов, на каменные плиты!

– А почему именно Маздак стал королем? – деланно удивился Конан.

– Так ведь именно ему и удалось изгнать проклятого демона! – в возбуждении подскочил Джилзан. – К тому же у него остался и сам Камень Неуязвимости, который кроме всего прочего предупреждает хозяина о задуманном против него зле. Почему же еще, ты думаешь, злобный нечестивец Акхиром, покарай его Птеор, так долго был у власти? Я своими глазами видел, как во время коронации Маздак показывал магический амулет народу. А потом жрецам Птеора было откровение, и сам Владыка Неба сказал, что благословляет на правление в Асгалуне могущественнейшего демоноборца, доблестного воина и мудрого владыку!

Далее Джилзан поведал, что Маздак как дальновидный государственный муж (уж кто-кто, а Конан прекрасно знал, насколько может быть красноречивым хитроумный Маздак) буквально за несколько дней убедил восставших против тирании безумца Акхирома горожан, что причина их бед – наемники-иноземцы. Обретя врага, на котором можно было сорвать годами копившуюся злость, пелиштийцы сплотились под знаменем Маздака и принялись истреблять анакийских приспешников Акхирома и чернокожих кушитов.

Справедливости ради надо сказать, что гирканец оказался мудрым правителем и занимался отнюдь не разграблением сокровищ, неправедно нажитых Акхиромом, а укреплением внутреннего положения Пелиштии. Поспешно короновавшись, он не только отменил бредовые законы Акхирома, чем вызвал ликование у простых пелиштийцев, но и существенно уменьшил налоги с ремесленников и купцов, добившись увеличения торгового оборота и производства товаров. Кроме того, вкусившие крови ополченцы, опьяненные победой над кушитами и анакийской родней Акхирома, души не чаяли в своем новом короле. А его провозглашение культа Птеора-Адониса государственной религией обеспечило ему поддержку жрецов.

– А что стало с Амрой? – полюбопытствовал Конан.

– Его пираты, узнав о том, что к власти пришел такой сильный правитель, бросили своего предводителя на произвол судьбы и уплыли восвояси. А сам Амра, говорят, со своей подружкой, бывшей любовницей Акхирома, бежал к берегам Стикса, – завершил свою историю купец.

Конан мог только диву даваться, как хитроумный Маздак умудрился обставить события, настоящей причиной которых был карточный проигрыш. Если бы киммериец, который с самого начала был рядом с Маздаком, лично не подал гирканцу идею примкнуть к бунту горожан, чтобы укрепить свое положение, то вполне мог бы и сам поверить в такую невероятную историю.

Северянин, больше всего ценивший в людях силу и присутствие духа, не испытывал к могучему гирканцу ни зла, ни зависти. Он понимал, что им вдвоем было бы тесно в крошечной Пелиштии. Убедившись, что Маздак не стал натравливать на них с Руфией своих цепных псов, Конан вздохнул с облегчением.

Хвала Вещему Ворону, Маздак питал благодарность к человеку, который помог ему взойти на трон. Гирканец полностью сохранил в тайне все то, что касалось Конана, хотя, безусловно, догадался, что его спаситель и пират Амра – один и тот же человек.

– Но я совершенно забыл про святой долг гостеприимства, – всполошился Джилзан. – Сейчас начнется пир по случаю вашего чудесного спасения!

* * *

Конан быстро сошелся с хитрым громогласным выпивохой, у которого сразу же вызвал невольное уважение своей физической силой, и теперь вовсю наслаждался жизнью. Непритязательный северянин проводил ночи в любовных утехах с Руфией, выпивке, игре в кости, до которой азартный Джилзан был великий охотник, да в дружеских потасовках с охранниками-зуагирами, а днем дремал в седле.

Поскольку в средствах Руфия с Конаном стеснены не были, киммериец тут же накупил у Джилзана на золото Зерити новой одежды и украшений для своей подружки. Теперь девушка красовалась то в полупрозрачных кордавских шелках, то в тесно обтягивающих ее соблазнительные бедра штанах для верховой езды из тончайшей кожи. На ее точеной шее тускло мерцали роскошные бусы из крупных жемчужин, а запястья и лодыжки украшали золотые браслеты с отборными самоцветами. К этому времени с прекрасного тела офирки полностью сошли следы побоев Зерити, и она как должное принимала восторги купцов, выраженные порой цветистыми и замысловатыми словесами.

После того как Конан голыми руками чуть не до смерти избил двух дюжих зуагирцев, попытавшихся по пьяному делу затащить Руфию в свой шатер, больше чем лестные слова никто себе ничего не позволял.

Так, совершенно беззаботно, тек день за днем, пока наконец на горизонте не показались высокие крепостные стены.

– Эй, Али, – крикнул Конан чернокожему погонщику, – как называется этот город?

– Это же Кирос, господин, – удивился паренек.

От переполнявшей его жизненной силы Конан крепко поддал пятками своему скакуну, послав лошадь галопом, и, запрокинув голову, рассмеялся во все горло.

– Хей-хо, клянусь Кромом, будущего не потеряешь, прошлого не вернешь! Меня ждут великие дела! – выкрикнул он.

Глава вторая

Конан и Руфия, по совету караванщика Джилзана, остановились на постоялом дворе «Золотая Лоза». – Поверь, мой друг, лишь вы, северяне, можете называть выпивкой ту кислую дрянь, которую принято пить у вас в горах, – сказал киммерийцу на прощание купец. – Что такое доброе вино, ты сможешь узнать только в Шеме. Говорят, сам Птеор не раз навещал наши винокурни, чтобы промочить божественное горло! И уж поверь старому пройдохе, лучшего вина, чем в «Золотой Лозе», не сыскать во всем Киросе.

Так и оказалось. Но кроме действительно замечательного вина хозяин «Золотой Лозы» смог предложить им и прекрасную комнату, несмотря на то, что постоялый двор был переполнен и люди спали даже в саду под открытым небом.

Дело в том, что весть о предстоящей свадьбе Афризии и Зебуба мгновенно облетела половину Шема и желающих поучаствовать в праздничных торжествах было предостаточно. Из близлежащих городов и селений стекался самый разнообразный люд: торговцы, ремесленники, любопытные да и просто бродяги.

Любезность хозяина во многом объяснялась улыбкой красавицы Руфии, но все же куда большее впечатление на пузатого кругленького шемита произвела горсть монет, щедро отсыпанных ему Конаном.

Киммериец уже отвык считать деньги и сыпал золотом направо и налево, благо кувшины Зерити были еще полнехоньки.

Помещение оказалось очень просторным и светлым, а из широких окон открывался прекрасный вид на сад, где прямо под деревьями стояли многочисленные столики. Руфия, жившая в Асгалуне роскошно, осталась вполне довольна.

* * *

В открытое окошко залетал легкий теплый ветерок, пропитанный пряным ароматом цветов, вина и острой шемитской кухни. Несмотря на то, что солнце стояло почти в зените, в комнате было прохладно. Руфия, только что принявшая ванну, сидела у зеркала, расчесывая волосы.

– Клянусь левым глазом Манаана, ты прекрасна, огненногривая, – обратился к девушке вошедший в комнату Конан.

Киммериец только что вернулся из города, куда с утра отправился, чтобы разузнать, что к чему, и был чрезвычайно весел и доволен. В славном Киросе жизнь била ключом: всех охватила праздничная лихорадка, перед которой не смог устоять и суровый северянин. Сурового воина, чья жизнь была лишь бесконечной чередой страданий, битв и опасных приключений, настолько очаровало буйство праздника, что он и думать забыл об опасности. В этом красивом нарядном городе совершенно не было места злу и горю, и обычно осторожный и подозрительный киммериец расслабился.

– Думаю, Коту придется поскучать без нас еще пару-тройку дней, – сказал он, взяв со столика кубок с вином, и повалился на широченную кровать под балдахином. – Я хочу погулять на свадебном карнавале, – продолжил Конан. – Говорят, король Фарах превзошел сам себя и для увеселения любимой дочери и своих гостей намерен устроить нечто невероятное. Представляешь, Руфия, он собрал фокусников, лицедеев и танцоров со всего Шема. Я слышал, он оставил без увеселений все соседние государства!

– Конечно, пропускать такое событие нельзя. – Руфия, как и все женщины, была чрезвычайно любопытна и тоже обожала всяческие развлечения. – Кроме того, Фарах мужчина представительный и, что удивительно, одинокий… – поддразнила она своего спутника.

К этому времени у Руфии с Конаном установились теплые и дружеские отношения, хотя оба не скрывали друг от друга, что вовсе не собираются прожить вместе до глубокой старости. Но сейчас они были вместе, и, главное, им было хорошо.

– Если ты хочешь окрутить старого лиса Фараха, то ничего у тебя не выйдет, – рассмеялся Конан, отсалютовав девушке кубком. – Джилзан говорил, что он чрезвычайно упрям, а кроме того, после смерти королевы дал зарок никогда не жениться. Я вроде так понял, что ее убили какие-то проклятые колдуны. – Голос варвара исказился от ненависти. Конан с детства не выносил колдовское племя. А после того как его мать погибла от рук исчадия зла Тулсы Дуума, он положил себе за труд избавить Хайборию от всех представителей этого племени. И надо сказать, изрядно в этом преуспел: честная сталь, крепкие мышцы и несгибаемая воля зачастую оказывались сильнее самых страшных заклинаний. Лишь то, что Фарах – совершенно не знакомый ему человек – пострадал от одного из этих демонов в человеческом обличье, исполнило киммерийца симпатией к королю Кироса.

– Я еще не встречала такого мужчины, которого не смогла бы приручить. – Офирка весело подмигнула Конану. – Даже Амра-Лев не устоял перед моими чарами! Но не волнуйся, мне здесь делать нечего. По законам Кироса править этим государством должен только мужчина, и мне почему-то кажется, что им будет принц Зебуб. Кстати, – она кокетливо изогнулась, – завтра начинается свадебный карнавал, а мне нечего надеть. – Руфия притворно надула губки. – Я хочу, чтобы ты купил мне какое-нибудь подходящее к случаю украшение, в котором не стыдно было бы появиться на церемонии бракосочетания в храме Птеора.

– Да кто же тебя туда пустит, женщина? – удивился Конан.

– Пока ты, как любопытный мальчишка, болтался по улицам, я познакомилась с очень симпатичным десятником городской стражи, который обещал мне достать пропуск в храм… – победоносно улыбнулась Руфия. И, глядя на сразу нахмурившегося Конана, милостиво добавила: – На двоих, мой герой!

– Да ты ловка, как горная кошка, – покачал головой киммериец, одним мягким, но мощным движением поднимаясь с кровати. – Ладно, будут тебе твои побрякушки. Никто не может обвинить меня в невнимательности к женщине! Я как раз собираюсь на рыночную площадь… Но чуть позже, моя красавица, – добавил он, прижимая затрепетавшую от страсти девушку к широкой груди.

* * *

Конан в свои двадцать пять лет успел объездить добрую треть Хайбории и поэтому считал себя весьма искушенным путешественником. Но к такому зрелищу он был совершенно не подготовлен – местный рынок поразил его до глубины души. Торговые ряды, палатки, шатры, да просто кучи товаров, наконец, уходили во все стороны, насколько хватало глаз. Киммерийцу доводилось видеть города, которые были меньше, чем рынок в Киросе. Видимо, только для того, чтобы обойти весь рынок, потребовалась бы пара дней!

В глазах рябило от обилия товаров со всех концов Хайбории. Чего здесь только не было: и гигантские двуручные мечи ванахеймской работы, и невероятные резные статуэтки из удивительного красного и черного дерева, сработанные чернокожими зембабвейцами, и переливающиеся на солнце всеми цветами радуги полотнища тончайшего кордавского шелка, которые легко можно было продеть в украшенные самоцветами из Меру изящные золотые кольца, что продавались тут же. От обилия цветов и фруктов всех форм и расцветок рябило в глазах, а выбор скакунов всех пород и мастей мог соперничать лишь с выбором рабов и рабынь, представляющих все хайборийские расы! Любой, даже самый взыскательный, покупатель не ушел бы отсюда с пустыми руками.

Конан буквально оторопел. Безусловно, он был грозным и отважным воином, но в глубине души оставался всего лишь молодым парнем, жадным до впечатлений. Поразительно, но вся жестокость мира до сих пор не разучила его удивляться!

Киммериец с трудом проталкивался сквозь толпу, отбиваясь от настырных торговцев, суливших молодому человеку за его золото все блага мира.

– Купи волшебный пояс, парень, который освящен в храме Иштар, – пристал к Конану кривобокий лысый торговец. – Всего две монеты, и все женщины Кироса – твои! Ни одна из этих кокеток не сможет устоять перед могучей любовной магией, заключенной в этом талисмане!

– Носи его лучше сам, старик! А еще лучше – помойся, а то и он тебе не поможет! – прикрикнул на мошенника Конан, вызвав взрыв смеха у находящихся поблизости горожан.

– Не слушай этого обманщика, красавчик, зачем тебе какие-то дурацкие талисманы? Уж я-то знаю, что ты в них совершенно не нуждаешься, сладкий мой, – закричала ему из палатки напротив местная гадалка – дородная и густо намазанная румянами шемитка. – Если чего тебе по-настоящему и надо, так это чтобы мудрый человек прозрел твое будущее. Иди, я тебе погадаю. Не упускай редкую возможность узнать судьбу всего за четверть золотого!

– А я ее и так знаю, бабушка, – отмахнулся киммериец, не слушая потока брани всего мгновение назад сладко улыбавшейся гадалки.

– Сюда, сюда! – раздавалось со всех сторон. Торговцы наперебой расхваливали свой товар, заодно стараясь принизить достоинства товара других купцов.

– Ты только посмотри на эти кинжалы, воин, – мертвой хваткой вцепился в него продавец оружия из Хорайи. – Где ты еще найдешь такие клинки? Не вздумай даже возражать, северянин – ты ведь с севера, правда? – пока не посмотришь, какая у них совершенная заточка! А рукоятка, рукоятка, а? Она в три слоя обтянута кожей ящерицы туфифы и никогда не выскользнет из руки.

Черные глаза оружейника дико блеснули, и он с протяжным боевым криком взмахнул кинжалом и со свистом распорол горячий плотный воздух.

– Да тебе просто необходимо купить этот кинжал! Ты еще меня не раз вспомнишь, когда он спасет тебе жизнь!

Клинок и вправду был хорош, и Конан без сожаления расстался с парой монет, заодно выспросив у торговца дорогу в ювелирные ряды.

Выбор украшений был поистине огромен, но Конан разбирался в них получше иного ювелира – недаром он столько лет был ловким вором и удачливым пиратом! И он сразу обратил внимание на тончайшей работы золотое колье с синими и бледно-розовыми гималейскими самоцветами в лавке одного вендийца.

Однако он потратил немало времени, чтобы ознакомиться с ювелирными рядами, прежде чем вернулся к вендийскому купцу. Потом они обстоятельно торговались со смуглым торговцем, заломившим за колье невероятную цену (похоже, вендиец решил, что глупый варвар вернулся из удачливого набега и на нем можно хорошо нажиться). Торг доставил обоим уйму удовольствия и вызвал в прожженном торговце искреннее уважение к Конану. Наконец собеседники ударили по рукам, и Конан уплатил вендийцу полновесным золотом половину от первоначально запрошенной цены.

– Северянин, тебе бы морским песком на пляже торговать! – отирая после жаркого спора со лба пот, бросил вендиец. – Еще пара таких сделок, и я вернусь домой нищим! И кто тогда будет кормить моих детей? Если ты мечом орудуешь хотя бы примерно так же, как торгуешься, я не завидую твоим врагам!

– А если ты так же делаешь детей, как торгуешься, то их прокормить не сможет целый отряд, почтенный, – не остался в долгу Конан, укладывавший драгоценную покупку в кожаный поясной кошель. – Я не завидую твоим покупателям!

Оба рассмеялись и вполне довольные друг другом распили кувшин охлажденного молодого вина, который, кстати, был далеко не первым выпитым Конаном за сегодняшний день.

Едва варвар покинул лавку хитрого вендийца, он испытал мгновенный укол тревоги, тоже не первый. Однако, внимательно посмотрев вокруг, киммериец, обычно угадывавший засады каким-то неведомым звериным чутьем, ничего не обнаружил. Он пожал плечами, решив, что причиной тому была жара и выпитое вино, и пошел прочь.

Киммериец так и не обратил внимания на ничем не примечательного низенького желтокожего человечка. Заметив, что Конан обернулся, соглядатай, одетый в черную хламиду, словно бы слился с тенями, и лишь два горящих глаза с ненавистью глядели на варвара из-под капюшона.

* * *

Проголодавшийся от бесконечных хождений Конан решил утолить голод. Оглядевшись, он направился к ближайшему мангалу, от которого исходили аппетитные запахи свежего жареного мяса. Поев, киммериец собрался уже было вернуться к Руфии в «Золотую Лозу», как его внимание привлекли удивленные возгласы, одобрительные крики и громкие аплодисменты. Раздвинув плотную толпу зевак, Конан остановился, завороженный необычным зрелищем.

На расчищенном от мусора пятачке давала представление труппа бродячих жонглеров. Троица, в состав которой входили мускулистый высокий чернокожий мужчина и две гибкие грациозные девушки, проделывала что-то невероятное. Их руки и ноги мелькали в воздухе с невообразимой быстротой, и над поляной летали ножи, палицы, метательные диски и боевые топоры. Одновременно над головами жонглеров находилось столько оружия, что им можно было бы вооружить небольшой отряд.

Кешанцы – Конан определил это по их своеобразной внешности: удивительному сочетанию черной кожи и тонких черт лица – заставляли острую сталь повиноваться любому своему капризу. Послушные их воле клинки то зависали в воздухе, то, наоборот, с ужасающей скоростью устремлялись к полуобнаженным телам. Уж на что отменной реакцией киммериец обладал сам, но пару раз он был уверен, что острые лезвия неминуемо вонзятся в податливую человеческую плоть. И то, что этого не произошло, Конан воспринял как чудо.

Это казалось невозможным, но кешанцы все увеличивали и увеличивали темп и количество подбрасываемых предметов. Пот хрустальной пленкой покрывал мускулистые тела с головы до ног, когда жонглеры опустили руки, заставив вонзиться в землю свои опасные игрушки.

Конан подумал, что представление окончено, но чернокожие красавицы, обнажив в улыбках белоснежные зубы, раскланялись и разошлись в разные концы пятачка. Там они уселись на корточки и, взяв маленькие деревянные барабанчики, стали отбивать на них мерный ритм. Кешанец поднял руку, привлекая внимание. Подхватив два длинных, чуть изогнутых обоюдоострых клинка, он начал фехтовать ими с воображаемым противником.

Киммериец, сам превосходно владевший мечом, был поражен до глубины души: ни разу в жизни он еще не видел такой виртуозной работы клинками. Кешанец превратился в настоящий вихрь. Со стороны казалось, что у него не две руки, а по крайней мере четыре. Он умудрялся быть одновременно в нескольких местах, наносил и отражал удары с самых неожиданных сторон. Киммериец мог точно сказать: такмечом мог владеть лишь настоящий воин, одной ловкости рук жонглера тут было недостаточно.

– Вот это воин, клянусь Вещим Вороном! – Он восхищенно толкнул локтем в бок соседа. – Кром Громовержец, да с отрядом таких бойцов я покорил бы и Аквилонию!

Бородатый шемит с ним охотно согласился, восхищенно поцокав языком:

– Что Аквилония, на плечах таких воинов я бы въехал прямо в небесные чертоги Птеора! Знай, чужестранец, что это сам Тумелар. Говорят, – он заговорщицки понизил голос, – что после карнавала у него будут брать уроки сам Фарах и его начальник стражи Рамазан… А уж они рубаки – будь здоров!

Наконец рослый кешанец высоко подпрыгнул в воздух, сделал последнее сальто и, встав на ноги, замер. Грудь его бурно вздымалась, но мокрое от пота круглое лицо расплылось в довольной ухмылке.

Зрители дружно разразились аплодисментами и восхищенным ревом.

Чернокожий мужчина что-то выкрикнул на своем гортанном наречии, а затем на ломаном шемитском языке предложил зрителям отблагодарить таких красивых девушек и его самого несколькими монетками. Скалясь в ослепительной улыбке, он корчил разбойничьи рожи, грозно размахивал в воздухе саблями и уговаривал славных жителей Кироса не скупиться, сопровождая свои слова двусмысленными шутками.

Зрители, знающие толк в грубых остротах, заливались смехом, одобрительно переговаривались и обменивались впечатлениями. Похоже, такое зрелище было в диковинку не только Конану, но и большинству из присутствующих здесь людей. К ногам искусных жонглеров щедро посыпались мелкие серебряные монетки, а несколько богато одетых горожан не пожалели и более крупных золотых.

Восхищенный Конан подошел к Тумелару и крепко сжал ему руку.

– Я Конан из Киммерии, – представился он. – Южанин, мы просто обязаны вместе выпить! Ты должен рассказать мне, где научился так владеть оружием, – добавил он, в восторге хлопнув себя по бедру.