Майское лето бесплатное чтение

© Кузнецова З., 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Глава первая

Нина смотрела на экран своего телефона, уже не таясь.

40… 41…

До конца школьного года осталось совсем ничего.

Окна в классе с утра распахнуты настежь. Теплый ветер надувает и поднимает белые занавески. На улице проходит урок физкультуры у малышей: они кричат и даже визжат. Иногда до всех старшеклассников доносится писк учительского свистка.

Приятно шелестит яркая, зеленая листва. Теплое солнце светит Нине прямо в щеку, но двигаться ей не хочется: так спокойно и хорошо на душе от этих звуков и ощущений последних дней мая.

43… 44…

Нина оглядывает класс. Почти никто и не подумал положить на парты хотя бы ручки, не говоря уже об учебниках. Нина и сама сегодня пришла с маленькой сумочкой через плечо: без тетрадей, без пенала, без книг.

Все ребята ерзают на своих местах. Должно быть, эти последние минуты последнего урока для многих растянулись в долгие часы. Даже милая и прилежная Туся, Нинина соседка по парте и близкий друг, несколько раз тяжело вздыхала и постоянно меняла позу: то положит подбородок на ладошки, то выпрямится, то ногами пошевелит.

45…

«Сейчас!»

Противный школьный звонок, который всегда раздражал Нину, в это мгновение показался громким, бодрым и дружелюбным, как папин голос, которым он говорил, когда Нина болела, чтобы поддержать ее. Все тут же зашевелились, повскакивали со своих мест.

– Желаю вам хорошо отдохнуть, – сказала учительница с улыбкой.

На улице, на школьном крыльце, Нина глубоко вдохнула и потянулась.

– Как же хорошо, Туся! Как же хорошо…

– Нина! – окликнули ее сзади. Дима Лосев остановился около девочек, взял прядь длинных светлых Нининых волос и, накручивая ее на палец, спросил, оглядывая Нину жирным и липким, как немытые два дня волосы, взглядом:

– Послушай, давай я тебе напишу, и мы сходим куда-нибудь летом? Что скажешь?

Нина расплылась в улыбке и легко дотронулась до Диминой груди пальчиками:

– Димочка, с тобой – хоть на край света. Пиши, когда захочешь, – сказала она, ненароком высвобождая свою прядь из его ладоней.

– Супер, – он улыбнулся, как будто только что выиграл Аустерлицкое сражение, – я напишу, – и подмигнул.

Когда Дима отошел, Туся сказала:

– Ты же уезжаешь и обычно отключаешь все соцсети на лето.

Нина бросила быстрый взгляд на Диму, который громко засмеялся в компании парней и смачно сплюнул прямо на асфальт.

– Вот и пусть пишет, – сказала она, откинув волосы назад, – мне не жа… Ай! – вскрикнула, когда ее пощекотали сзади. – Даня!

Смеющийся молодой человек обошел девочек и встал перед ними. Туськин брат.

– Ну что, Улитка, – спросил он у Туси, – домой? Слушайте… уроки сегодня ужас! Я думал, не высижу, время тянулось бесконечно!

Нина закивала.

– Домой, – сказала Туся, а потом повернулась к Нине. – Ты к нам?

– Да нет, пожалуй… Думаю…

– Извините, я сейчас, – перебил Даня, не дослушав, потом крикнул: – Светик-семицветик! Подожди секунду! – и умчался.

– Так что ты говорила? – переспросила Туся.

– Говорю, что собирать вещи нужно. Электричка завтра, а я даже еще не подумала, что возьму с собой.

– Ты все еще не собралась? Я думала, еще в начале мая вещи упаковала и на чемоданах живешь… Все уши ведь мне прожужжала…

Нина пожала плечами. Старшеклассники продолжали выходить из распахнутых школьных дверей, и почти все молодые люди останавливались около Нины и что-то говорили ей. Обычно диалог был таким:

– Ниночка, привет, что делаешь завтра?

– Вадичка (тут можно подставить любое мужское имя), извини, страшно занята, уезжаю.

Тогда Вадичка ужасно расстраивался и выражал намерение следовать за Ниной хоть на край света. Нина смеялась, и они прощались.

Туся, которой надоел хоровод Нининых ухажеров, взяла подругу за руку и мягко потянула к выходу:

– Пойдем уже, мы с Даней тебя проводим, все равно в одну сторону… Дань! Мы уходим! – крикнула Туся.

Даня замахал руками, мол, идите, догоню, и снова посвятил все свое внимание Светику-семицветику.

Дома Нина никого не обнаружила.

Стояла ужасная духота.

Нина тут же повернула ручки на всех окнах, впуская в квартиру майский вечер.

Родители всегда закрывали наглухо все, что можно, перед уходом. «Боже мой! Да кто к нам на двенадцатый этаж полезет? Голуби-бандиты?» – постоянно смеялась Нина. Но родители все равно делали по-своему: боялись, что молодая, глупая и уже обожаемая всей семьей кошка может попасть в беду. «У меня так у подруги в детстве кот умер, – как-то рассказала мама. – Представляешь, ее родители в жару тоже окна оставили открытыми, ушли на работу. Она, подруга моя, просыпается и видит… страшная вещь… болтается тельце… страшная вещь!»

– Ну, привет, Любовь, – Нина присела, чтобы погладить ласковую белую кошечку, совсем еще тоненькую по своей молодости, которая терлась о ее ноги. – Где все?

Любовь мяукнула и высунула на долю секунды язык. Про родителей она ничего не знала, но вполне ясно давала понять, что голодна.

Нина прошла на кухню, а за ней проследовал топот кошкиных лапок.

– Ну, Любовь, ты как слон! Конечно, любовь же чувство большое, да? Значит, и тяжелое. Ты соответствуешь, все правильно.

На тумбе около холодильника лежал белый лист бумаги:

«Ушли в гости, Нинуль. Не теряй. Собери все вещи, завтра электричка рано.

P. S. Люблю.

P. P. S. Еда в холодильнике».

Любовь недовольно мяукнула и ткнулась мокрым носом Нине в лодыжку.

Записку от мамы Нина положила туда же, откуда взяла, накормила бедную кошку и выглянула в окно.

«Боже мой! Наконец! Свобода! Ах, боже мой, как хорошо!»

Когда за окном зачирикали птицы, Нине захотелось захохотать от счастья.

Подхватив наевшуюся Любовь, Нина упала в кресло в гостиной, включила телевизор (никаких уроков!) и, совсем не обращая внимания на фильм, стала думать о предстоящем лете.

Дача, шумящий лес прямо за окном, речка, вода в которой к середине лета становится теплее свежезаваренного чая…

Большой участок в деревне рядом с сосновым бором Нинины бабушка и дедушка получили много лет назад, задолго до ее рождения. Мама всегда любила рассказывать, что дедушка сам строил и дом, и баню. В детстве Нина смотрела на них и думала: «Это как так – сам? Совсем сам?»

Прошло уже много лет, бабушка с дедушкой состарились, Нина повзрослела. На том участке родители, дела которых давно пошли в гору, построили просторную летнюю дачу, но Нина все еще, смотря на маленький домик из сруба с голубыми ставнями, который родители не стали сносить и который одиноко стоял в самой глубине участка, там, где начинался сосновый бор, с восторгом думала: «Своими руками сделать нечто монументальное… то, что стоит уже двадцать лет… или больше… Разве это не чудо?»

Щелкнул дверной замок. О чем-то по-доброму споря, в квартиру вошли родители. Все еще держа Любовь на руках, Нина показалась в коридоре и прислонилась к стене.

– Сколько букетов тебе сегодня подарили? – спросил папа. Он давно – в целях самозащиты – стал относиться насмешливо к тому, что Нину (господи, совсем малышка ведь еще!) с четырнадцати лет окружают ухажеры.

– Нисколько. Я исчезла раньше, чем меня успели осыпать комплиментами и завалить цветами.

– Вот и хорошо, в доме уже ваз нет, – сказала мама, обмахивая лицо руками. – Господи, как жарко в конце мая… Так, вещи собрала?

– Нет… – Нина зевнула. Прохлада вечера и мурчание кошки действовали на нее успокаивающе.

– А что делала? – мамин голос донесся из ванной, где она мыла руки.

– Ленилась… Мам, не волнуйся, все успею.

Поздно ночью, собирая вместе с мамой чемодан, Нина спросила:

– А вы когда приедете?

– В конце июля. Когда мне отпуск дадут, – сказала мама, аккуратно сворачивая Нинины джинсы.

В комнате горела только настольная лампа. За окном шумела листва. На кровати, свернувшись клубочком, давно спала Любовь.

– Даню с Тусей сразу на вокзал привезут или мы их заберем?

– Заберем… Так, вроде все собрала… подожди, платье же твое летнее высохло!

– Какое? – спросила Нина.

Мама уже скрылась в гардеробной и оттуда крикнула:

– Ну какое, какое… любимое твое! Которое ты заляпала мороженым… – Пока мамы не было, Нина быстро достала из-под подушки два комплекта нижнего белья, которые купила совсем недавно, и положила под только что сложенные джинсы. – Вот это! – мама показалась в дверях комнаты.

– Точно! Хорошо, что вспомнила.

– Только оно помнется у тебя… давай переложим по-другому, сейчас…

– Нет! Не надо! – Нина отчаянным рывком попыталась остановить маму, но опоздала. Она уже подняла джинсы и заметила белье.

– Это что? – спросила мама.

Нина густо покраснела.

– Я увидела в интернет-магазине… красивое… мне захотелось…

Мама молча сложила все обратно и закрыла чемодан.

– Красивое. Зачем прятала?

У Нины заалела даже макушка.

– Если хочешь, могу записать тебя к гинекологу. Нужно? – мама поставила чемодан к дверям, повернулась к Нине и внимательно на нее посмотрела.

Нина покачала головой, разглядывая пол.

– Ложись спать, завтра электричка рано, – сказала мама и вышла.

Нина тут же прижала прохладные ладошки, от которых отхлынула кровь, к горящим щекам.

На вокзале людей почти не было.

– Конечно, в среду в девять утра! Я удивлен, что электричка вообще приехала! – бодро сказал Даня, пока Нина и Туся бесцеремонно зевали, лениво обводя взглядами перрон.

– Холодно, – поежилась Нина и укуталась в теплый кардиган. Снова зевнула.

Лето еще не наступило. До конца мая оставалось пять дней, но все уже успели расстроиться: по прогнозу, майская жара должна вот-вот смениться проливными дождями.

– Ничего, ничего! – не унывал только Даня. – Спорю, что уже через неделю будем валяться у речки, а пока будем у камина греться.

– И бабушкин чай с мелиссой и мятой пить, – сказала Туся.

– И в шахматы играть, – улыбнулась Нина и глубоко вдохнула свежесть майского утра.

Они проводили в деревне каждое лето, начиная с раннего детства, и уже давно полюбили жизнь вдалеке от города не только в знойные дни, но и в дождливые.

Когда родители завели традицию на все лето отправлять Нину на дачу, ей едва исполнилось семь, и она сразу же почувствовала себя несчастнее всех на свете. Без Интернета! Без дворовых друзей! Без мультиков! Правда, грусть ее продлилась недолго, до тех пор, пока соседний участок не выкупила семья с тремя детьми. Так Нина встретила Тусю и Даню.

Так уж вышло, что все состоятельные люди их города имели дачи именно в «Сосновом лесу» (так назывался дачный поселок), а детей непременно отправляли в один и тот же лицей (потому что – лучший!), поэтому Нина была счастлива вдвойне, когда первого сентября увидела своих летних друзей на линейке.

– Так, дети! – рядом с ними остановился Нинин папа. Он единственный оказался практически свободен этим утром (совещание не считается уважительной причиной, если ты владелец предприятия и легко можешь сдвинуть его на пару часов, по мнению Нининой мамы). – Вон ваша электричка. Поезжайте и, пожалуйста, будьте благоразумными. Доберитесь, я прошу вас, без приключений, чтобы нам не пришлось, как в том году, вылавливать вас в лесу (Тусю тогда укачало, они вышли подышать, а электричка взяла и уехала. Хорошо хоть до деревни оставалось всего несколько километров). Даниил! Ты главный, за девочками бди. Что еще… Нина, за Любовью следи, бабушку и дедушку слушайся, не раскручивай их на подарки и попытайся не утонуть в их ласке… Даня, Туся, ваши родители передали вам точно такое же пожелание… Ну, все, давайте помогу вам с сумками…

Когда все чемоданы оказались в вагоне, Нина обняла папу, поцеловала его на прощание (они не увидятся почти два месяца) и села рядом с Тусей на жесткое сиденье.

Пейзаж за окном тронулся. Нину охватило сладкое волнение. Лето началось, пусть сейчас все еще май – это неважно. Лето началось!

Глава вторая

Электричка все неслась среди зеленых лесов и широких полей, закрывая собой от птиц темные рельсы, которые всегда заставляли Нину чувствовать внутри какое-то сопротивление. Такое сопротивление может ощущать заядлый перфекционист, который, наслаждаясь идеально выстроенными окнами на фасаде дома, вдруг замечает, что одно из окон чуть повернуто и выбивается из общей картины. Так же и Нине хотелось насадить больше деревьев, только бы скрыть следы человеческой гордыни, из-за которой возможность добраться до пункта назначения за шесть часов, а не, положим, за неделю стала цениться больше, чем дуб или береза, которые росли не одно десятилетие…

Нину отвлек смех кудрявой, странно одетой (кто вообще в наше время носит легинсы под платье?) девушки, с которой уже полчаса флиртовал Даня у дверей вагона.

– А что, Светик-семицветик уже не в почете? – спросила Нина, но Туся не смотрела на нее, поэтому не услышала. Нина легко дотронулась до плеча подруги и, когда та повернулась к ней, повторила вопрос.

– Это же Даня, – улыбнулась Туся и пожала плечами.

Нина еще раз бросила быстрый взгляд на Даню, который, отпуская очередную шутку, казалось, и думать забыл об остальном мире. «Бдит», – со смехом подумала Нина, вспомнив папино указание, а потом снова дотронулась до Тусиного плеча, чтобы подруга посмотрела на нее, и прошептала:

– Мама вчера нашла мое новое белье…

Тусины глаза округлились.

– Это то? Новое? И что было? – так же тихо спросила она.

– Ничего… просто положила назад в чемодан и спросила, нужно ли ей записать меня к гинекологу… Стыдно как, ты не представляешь…

– Но стыдиться ведь нечего.

– Знаю… понимаю умом, но все равно… Мучительно становиться женщиной на глазах мамы. Даже папа уже смирился, не донимает меня опекой, а мама все еще смотрит как на семилетнюю… – Даня вернулся на свое место, сел, надел наушники. Нина бросила на него быстрый взгляд, убедилась, что он слушает музыку, и продолжила: – А я и чувствую себя семилетней. И как семилетней девочке мне ужасно стыдно надевать все вот это взрослое, что я купила, и стыдно, что мама видит, что я расту… По-моему, я больная, Туся. Мне кажется, это что-то в голове. Может быть, даже по Фрейду…

Туся покачала головой:

– Глупости все это! Это красивое белье, почему бы не носить его в свои семнадцать? А стыдиться своего расцветания – все равно что ели краснеть из-за зеленых иголок… Не за чем. Все естественно, понимаешь? – Заканчивая свою речь, милая Туся, которая всегда принимала беды любимых слишком близко к сердцу, совсем рассвирепела.

Вдруг электричка дернулась и остановилась. Приехали. Туся отвлеклась от разговора и очень скоро снова стала большеглазым, улыбчивым морским котиком.

Девочки встали.

– Дань, Дань! – Туся аккуратно потрясла успевшего задремать брата за плечо.

– Что? – он даже подскочил от внезапного пробуждения.

– Приехали, Дань… Помоги с вещами.

Даня пропустил девочек вперед, вышел следом, поставил все сумки на перрон, выпрямился и огляделся. Заметив, что девушка, с которой он флиртовал, кое-как справляется с большими авоськами, видимо набитыми чем-то тяжелым, с неистощимым запасом бодрости подскочил к ней и помог донести сумки до старенького «уазика». За рулем такой машины Нина ожидала увидеть какого-нибудь крепкого, матерого лысого мужчину с сильными руками, но точно не молодого парня с сигаретой в руке.

Девушка что-то сказала Дане, и они оба рассмеялись. Нина посмотрела на Тусю:

– Он вообще в курсе, что перед мужчиной не стоит задача флиртовать с каждой особью женского пола?

– В курсе, поэтому и флиртует только с молодыми красивыми девчонками и держит на приличном расстоянии бабушек, – сказала Туся.

– Эй, Казанова! – крикнула Нина и сама удивилась своей бестактности. На нее тут же посмотрели все, кто был поблизости, и даже тот парень за рулем «уазика». Она смутилась, но все-таки заставила себя продолжить: – Нам пора!

Когда «уазик» тронулся, подпрыгнув на месте, и отчалил, Даня, пританцовывая, вернулся к своим спутницам.

– Вот вы сейчас будете что-нибудь колкое говорить, а я, между прочим, нам досуг организовал, – загадочно сказал он, забирая у девочек сумки.

– Какой досуг? – спросила Нина, выискивая глазами машину дедушки.

– Настя, ну, девушка эта, сказала, что сегодня вечером в их клубе будет дискотека. Супер, я считаю! Сегодня весь день дождь, могли бы тухнуть дома, а к нам такое развлечение подкатило! Фартовые мы с вами, други мои!

– А клуб где?

– По ту сторону реки, в деревне.

– Ну, фартовый, укатила удача, – Нина похлопала Даню по плечу, – нам на другую сторону нельзя, там опасно.

Деревня, где располагались дачи, находилась далеко от города. Прямо посередине (если смотреть по карте) ее делила надвое маленькая речка. На одном берегу жили местные, а на другом – государство стало выделять землю для городских. Когда дедушка и бабушка Нины получили здесь участок, никого не волновала разница в социальном положении: городской, не городской – все общались легко и дружелюбно. И только последние двадцать лет, когда «Сосновый бор» стал привлекать внимание все большего количества людей и цены на участки резко возросли, река, разделяющая бедную деревеньку и огромные недавно возведенные коттеджи, стала словно непреодолимой преградой между состоятельными городскими людьми и простыми жителями деревни.

– Меня, в общем-то, мало туда тянет… – продолжала Нина. – Шахматы, камин, чай – все лучше, чем какой-то грязный клуб с этой беспардонностью деревенских парней, и вообще… нет, я точно не пойду. Тусь, ну скажи!

Туся пожала плечами.

– Снобизм, Нинуль, нужно из себя изгонять, как дьявола. Хочешь, заедем по пути в церковь за святой водичкой? – сказал Даня.

– При чем тут снобизм? Там, в деревне этой, постоянно кого-то режут, куча пьяных… нас даже не защитит никто в случае чего!

– А я? – обиделся Даня.

– А ты и не заметишь, как нас украдут, пока будешь флиртовать с какой-нибудь девицей в лосинах и тунике.

Даня надулся и молчал всю дорогу, но Нина даже не обратила на это внимания: она все льнула к своим бабушке и дедушке, которых не видела целый год.

– Кошечка моя, как ты выросла! – все повторяла бабушка и, держа Нинино лицо в ладонях, целовала ее в обе щечки. – Тусечка, Даня, дайте я вас тоже поцелую. Дети, как мы вам рады! Ваша бабушка тоже хотела ехать встречать, но мы сказали, что раз мы нашу Ниночку встречаем, то и вас подбросим, не оставим… Вы, ребята, за бабушкой присматривайте, у нее вчера давление скакнуло…

Машина остановилась около большого двухэтажного дома с панорамными окнами на втором этаже. Все дружно вывалились из «Москвича», который дедушка упорно отказывался менять на более современный автомобиль.

– Забегайте к нам на ужин! – успела крикнуть бабушка, перед тем как двери дачи Дани и Туси закрылись.

– Обязательно, тетя Соня! – донесся до них Данин бас.

Все оставшееся время до ужина Нина купалась в любви и ласке бабушки и дедушки.

– Я пирожков напекла, будешь?

– Бабуль, я до ужина потерплю.

– Может, хоть один съешь? Ты худенькая такая…

– Не голодная, бабуль.

– Я по телевизору вчера видела, передача была… Девочка… одни кости, все на диетах сидела, думала, что толстая… Ты не вздумай!

– Бабулечка, да ты что, я обожаю покушать. Вот хочешь, прямо сейчас съем пирожок? Хочешь, два? – откусила. – Как вкусно… Обалдеть можно! – расцеловала бабушку в обе щеки, а потом и дедушку, читающего книгу здесь же, в гостиной, за компанию.

Сама не зная отчего, Нина завертелась в середине комнаты так, что голова закружилась, и со смехом упала на диван.

– Стрекоза! – сказала бабушка, любуясь Ниной.

Рядом с чемоданом послышалось жалобное мяуканье.

– Ой, бабушка, дедушка! – тут же спохватилась Нина, дожевав последний пирожок. – Про Любовь-то мы забыли совсем! – и бросилась к переноске, откуда обиженно на нее смотрели два голубых глаза.

– Про кого забыли? – не понял дедушка. – Это что за облако пушистое? – удивился он, когда Нина достала из переноски свернувшуюся в клубок кошку и прижала к себе.

– А это мы завели недавно, мама вам не говорила? Любовь. Не путать с Любкой!

– Ох ты, боже мой, дай подержу, – бабушка осторожно провела морщинистой, но всегда ласковой рукой по белой шерстке. – Интересная какая… Молодая еще?

– Молодая, – подтвердила Нина. – Я родителей уговорила мне ее сюда отдать. Что ей в городе делать, в душной квартире, а тут целый двор в ее распоряжении…

– И Джин, – сказал дедушка.

Джин – существо необыкновенное, приводящее в восторг любого, кто с ним знакомится. Огромная такса, по габаритам больше напоминающая пуделя среднего размера. Дедушка нашел его лет десять назад на дороге и забрал себе. Умный, сообразительный, смелый. Видимо, Джин очень боялся снова оказаться на улице и поставил себе задачу очаровать любого, кто вхож в семью его хозяев. С тех пор он верно несет службу, своих защищает и любит, а чужих нещадно гоняет.

– Джин умный, мы ему скажем Любовь не шугать, он и не будет… Дедушка, ты мне поможешь? Я как-то побаиваюсь их знакомить сама.

Дедушка кивнул и поднялся с кресла.

Крепко прижав обалдевшую от внезапного переезда Любовь к себе, Нина вышла следом за дедушкой во двор. Джин сидел у забора и с интересом смотрел на какого-то огромного жука, ползущего по доскам вверх.

– Джин! – крикнул дедушка. – Ко мне!

Но Джину и не нужна была команда. Увидев Ниночку, которая всегда кидала ему кусочки мяса или сладости со стола, он с лаем понесся через весь участок к своим хозяевам. Передав Любовь дедушке, Нина присела и стала чесать развалившуюся у ее ног собаку.

– Ну, давай, готова? – сказал дедушка, немного подождав, и снова вернул кошку ее хозяйке. – Я сейчас ему пасть сожму, а ты подсунь ее ему под нос, чтобы он понюхал… Да не бойся, смелее!

Нина крепко сжала трясущееся кошачье тельце в руках, поцеловала ее в макушку и поднесла к морде Джина. Он сначала никак не реагировал, а потом в глазах его вспыхнул задорный огонек, и он завозился в крепких дедушкиных руках.

Нина почувствовала, как сильнее забилось кошачье сердечко.

– Нельзя! – грозно сказал дедушка. – Нельзя! Свои, Джин, свои! Я сейчас отпущу его…

Джин просидел спокойно целую минуту, а потом, оскалившись, рванул вперед. Нина вовремя успела схватить совсем растерявшуюся Любовь и поднять повыше.

– Ну, ничего, привыкнут… – спокойно сказал дедушка и достал сигарету.

Нина погладила кошку по голове, потом бросила взгляд на соседний дом и спросила:

– А к тете Тане только Туся с Даней приехали?

– Да вроде да, больше пока никого не видел.

Нина все думала, спросить или нет. Решила не спрашивать.

– Понятно, – сказала она и, все так же поглаживая кошкину макушку, направилась в дом.

Увидев по дороге сваленные бревна, Нина повернулась к дедушке и спросила:

– А это что?

– Беседку будем строить.

– У нас ведь есть…

Дедушка развел руками, зажав сигарету во рту, мол, он в курсе, но поделать ничего не может:

– Твои родители распорядились. Говорят, там будет печь, чтобы холодными вечерами сидеть…

– А делать-то кто будет? Ты?

– Я уже не в том возрасте, чтобы с бревнами бегать… Деревенских ребят наймем.

Кивнув и сразу же забыв про услышанное, Нина вошла в дом.

– Тетя Соня, встречайте гостей! – Данин голос разнесся по всему дому. – О, Ниночка, ты чего? Защемило? Знаешь, семнадцатый год – это все-таки уже возраст, ничего не поделать. Андрей Георгиевич, вы камин разжигаете? Вам помочь?

Нина, сидящая на корточках рядом с дедушкой в точно такой же позе, что и он, и наблюдающая, как дедушка подкладывает дрова и чиркает спичкой, громко фыркнула:

– То есть у меня возраст, а дедушка так просто камин топит? Что ж ты про его позу не пошутил?

– Я что, дурак, про Андрея Георгиевича шутить?

Дедушка хмыкнул.

Нина как завороженная смотрела на занимающийся огонь и лишь отдаленно слышала, как в гостиную вошла румяная от готовки бабушка, и Даня тут же подлетел к ней:

– Тетя Соня, – Нину всегда забавляло, что к ее дедушке все с самого детства обращаются с пиететом и легким внутренним смущением и зовут неизменно Андреем Георгиевичем, а к бабушке, даже повзрослев, просто «теть Сонь», – вот, бабушка передала. Сказала, что черешня у нас уже сладкая очень, – и Даня отдал Нининой бабушке плетеную корзину, накрытую белым вафельным полотенцем.

– Ой, прелесть какая… А Танечка где?

– Ей все еще нездоровится. Нас отправила к вам, сама захотела отлежаться.

– Понятно. Ну, передавайте ей большое спасибо… Так, давайте-ка к столу! Ниночка, Андрей, пойдемте уже!

За столом Даня, как всегда, болтал больше всех. Иногда, когда он выдыхался, по столовой разносился серьезный голос дедушки и звучала история из его офицерской жизни, потом, когда и он замолкал, начинали щебетать девочки.

Когда бабушка принесла чай с травами, а Нина с Тусей убрали со стола все грязные тарелки, дедушка достал шахматы и поставил доску на дубовый стол.

Только в тишине, которая необходима, чтобы играющие могли сосредоточиться на партии, Нина, поглаживая свернувшуюся в кресле Любовь, услышала, как барабанит по крыше дождь.

– Ой! Как льет! – она тут же подскочила к окну. Ветер трепал листву и гнал черные тучи.

– После такой жары – естественно, – отозвался дедушка и задумчиво потер подбородок. Он оказался в сложной ситуации: впервые с тех пор, как научил эту ребятню играть в шахматы, он мог действительно получить мат.

Вдруг по забору мазнул свет фар и тут же исчез, а потом Нина увидела, как к дому Туси и Дани подъехала машина.

– Ой, а у вас гости, – сказала Нина. Ей никто не ответил, поэтому она повернулась.

Туся, подперев лицо руками и нахмурив брови, наблюдала за игрой дедушки и Дани. Двое последних, наверно, Нину даже не слышали.

– Говорю, машина… гости приехали… Дань!

– Да нет, – отозвался он, делая ход ферзем, – Филя просто… он ночью собирался… раньше успел вырваться, видимо… Перед сессией на пару дней…

– Филя… – Нина снова подошла к окну и посмотрела на машину.

– Андрей Георгиевич! – услышала Нина недовольное Данино ворчание за своей спиной. – Ну как так? Я ведь все просчитал, это вилка должна была быть!

– Я сколько раз тебе говорил, что про пешки забывать нельзя, а ты их вечно со счетов сбрасываешь. Ты думаешь, в войне короли сражения выигрывают? Солдаты, Даниил, обычные солдаты. Ну что, еще партейку?

Даня глянул на огромные напольные часы за дедушкиной спиной и встал, потянувшись:

– Спасибо, Андрей Георгиевич, но меня сегодня растолкали ни свет ни заря, я с ног валюсь.

И даже зевнул для убедительности.

– Всем спокойной ночи! – крикнул Даня на весь дом и вполне бодрой рысцой направился к выходу.

– Ну что, девчата, – дедушка оглядел Нину с Тусей. – Кто следующий?

Вызвалась Туся.

Нина все сидела у окна и смотрела на потухшие фары машины, которую различить в темноте можно было только благодаря ее белому цвету, и думала, что завтра непременно должна сходить в этот дом, скажем, проведать тетю Таню.

– Ну что же ты, Наташенька, – сказал дедушка. Он единственный иногда называл Тусю ее полным именем. – Как могла пропустить? Тут же ладья и конь, ну как же ты?

Туся улыбнулась и развела руками.

– Нина? Попытаешь счастье?

– Не сегодня, дедушка. Я так спать хочу, что продую тебе на первых минутах.

Провожая Тусю до дыры в заборе, соединяющую два соседних участка, которую негласно решили оставить как символ дружбы домами, Нина спросила:

– А что, Даня все-таки отправился на эту деревенскую дискотеку?

Туся пожала плечами:

– По крайней мере, я очень сомневаюсь, что сейчас найду его сопящим наверху.

– Ему девушка в лосинах так в сердце запала или мы с тобой не способны понять какую-то эстетику Даниного авантюризма?

– Ой! – Туся только махнула рукой и, поцеловав Нину в щеку, пролезла через дыру.

Нина немного потопталась на участке, потом села на крыльцо рядом с Джином, приобняла его и подняла глаза к небу.

Новолуние, поэтому так темно.

«Ох, хоть бы Данька ни во что не вляпался. Не хватало нам еще в последнее лето перед выпуском сердечных переживаний», – подумала Нина и, подхватив тяжелого Джина на руки, зашла в дом.

Глава третья

Следующим утром Нина вскочила даже раньше, чем предполагала. Окно в ее комнате было распахнуто, несмотря на все же нагрянувшее похолодание. От сырости после вчерашнего дождя любой человек бы покрылся мурашками и захотел укутаться в теплый свитер. Отсутствие солнца наводило такую тоску, казалось, и сама природа сонно зевает.

Нина ничего этого не заметила. Она натянула легкий топ и юбку, нацепила босоножки и понеслась вниз.

– Ты куда так рано, кошечка моя? – спросила бабушка из кухни.

– Сбегаю к Туське.

– На завтрак оладушки! – донеслось до Нины перед тем, как она захлопнула дверь.

На улице вокруг нее тут же запрыгал Джин. Не удержавшись, Нина ласково потрепала его по макушке, а он увязался за ней на соседний участок.

Тетя Таня, Данина и Тусина бабушка, сидела в беседке и пила чай, закутавшись в теплую шаль.

– Здравствуйте! – сказала Нина.

– Ниночка! Боже мой! Ты хорошеешь с каждым годом – глаз не оторвать, красавица!

– Спасибо, – Нина уже привыкла к подобным комплиментам, поэтому отвечала больше на автомате, чем искренно. – Я тут с Джином, ничего?

– Проходи, проходи. Чай? У меня сливки свежие.

– Я с Джином, ничего? – повторила Нина.

– И для Джина чего-нибудь подыщем. Проходи, проходи.

Нина дошла до беседки и прислонилась ко входу правым боком. Джин, высунув язык, уже крутился около ног тети Тани.

– Я ничего не буду, спасибо за приглашение, меня бабушка на завтрак ждет. Я только к Тусе и Дане, – ответила Нина, а сама обвела взглядом двор, надеясь увидеть совсем не их, – они проснулись?

– Туся, кажется, уже шевелилась, а Даня… этот до обеда проваляется.

Нина кивнула и спохватилась:

– Как ваше здоровье?

– Спасибо, сегодня уже лучше. Сама понимаешь, старость…

Нина сделала вид, что внимательно слушает, а сама все гадала, как узнать, спит он или уже проснулся.

– Может, все-таки чайку, Нин? – еще раз спросила тетя Таня.

Нина замотала головой, а потом наконец придумала:

– Какое утро свежее, просто восторг, да, теть Тань? Я подскочила прямо ужасно рано, такая свежесть… Бодрит! Как Данька может так долго спать, в кого он соня?

– Да много в кого, у нас в семье предостаточно и сов, и сонь, и медведей, которые, если их не будить, вообще могут в спячку впасть на полгода. Лучше спроси, кто у нас жаворонки. Тут по пальцам пересчитать… – Тетя Таня сделала глоток чая и бросила Джину кусочек сыра. – Я, Туська да Филя.

Нина, уже потерявшая надежду что-то разузнать, сразу засветилась как солнце.

– А Филя разве приехал?

– Вчера приехал. Вон машина его стоит. Я его год не видела, в институте пропадает, говорит, занят страшно. Вырвался вот перед сессией на пару дней.

– Да что вы? Надо же! Я его тоже давно не видела, может, хоть «привет» ему сказать… он в доме?

Тетя Таня протянула Джину еще один кусочек сыра и только потом покачала головой:

– На речку ушел. Я ему говорю, что холодно больно, да и май – не июль. Вода не прогрелась еще толком. А он мне рукой машет, мол, закаляется.

Нина старалась не подавать виду, что расстроилась.

– Что ж, я тогда… тогда к Тусе сбегаю, вы не против?

– Беги, конечно, Ниночка. Можешь и сову эту по пути растолкать, нечего ему валяться до вечера.

Дом начинался с большой круглой прихожей. Отсюда можно было пройти напрямую в гостиную, а уже оттуда во все остальные комнаты. Сразу справа от двери находилась широкая лестница, ведущая на второй этаж. Не один год Нина бегала по ней, да и по всему огромному коттеджу, и могла бы с закрытыми глазами пройти до комнат Туси и Дани.

Третья дверь слева.

Нина просунула голову в Тусину спальню и увидела только темные вьющиеся волосы, торчащие из-под одеяла. Она подошла к кровати и осторожно потрясла подругу за плечо, чтобы та развернулась и посмотрела на нее.

– Привет, ты спишь? – сказала она намеренно громко и отчетливо, Туся могла не услышать, если шептать.

– Не сплю, – невнятно пробормотала Туся, открыв на секунду глаза и тут же их закрыв.

Нина поочередно потерла ступни о голени, чтобы стряхнуть мелкую грязь с ног, и забралась к Тусе под одеяло.

– Двигайся давай…

Только оказавшись в теплом коконе, Нина поняла, что продрогла и что май из жаркого и приятного обернулся сырым и холодным.

– Ноги ледяные… – пробормотала Туся и отодвинулась подальше от Нины.

– Тусь…

– А…

Нина замолчала, прислушавшись к звукам на улице. Ей показалось, что тетя Таня с кем-то говорит.

– Тусь, – снова сказала Нина, ничего толком не расслышав из-за закрытых окон.

– Ну чего…

– Даня тебе рассказывал что-нибудь? Ну, про свою эскападу…

– Про деревенскую тусу?

– Ну да…

– Завалился довольный ближе к утру. Разбудил, гаденыш. Филе с бабушкой хорошо, они в другом конце коридора, а моя комната по соседству с Даниной… – Туся широко зевнула, поэтому последние слова Нина просто угадала по смыслу.

– И что, и что?

– Да ничего особенного. Сказал только, что не был на самой дискотеке. Они с девочкой его… как ее… Настей… встретились у моста и решили побыть наедине… Понимай это как хочешь, я предпочитаю думать о романтической прогулке под луной.

– Вчера новолуние было, – зачем-то сказала Нина.

Туся ничего не ответила, только зарылась еще больше в одеяло и вздохнула.

– Ладно, спи, я пойду тогда…

Перед тем как выйти из Тусиной комнаты, Нина немного покрутилась у зеркала. Да, одета она не по погоде, но как юбка хорошо сидит!

Осторожно прикрыв дверь, Нина прошла к лестнице и оторопела.

Филипп, он же Филя, он же старший брат Туси и Дани, стоял в прихожей и снимал с ног грязные и сырые от утренней росы кроссовки.

Нина замешкалась всего на секунду, а потом, несмотря на грохочущее в груди сердце, уверенным и несколько капризным (впрочем, капризность ей шла) жестом откинула волосы назад, когда он поднял глаза и увидел ее.

– Ну привет, привет, Филипп Лавров.

– Привет, привет, Нина Рамазанова.

– Закалялся?

– Закалялся. Знаешь ли, в этом страшном-страшном мире всегда лучше быть начеку. А ты, я вижу, уже закалена до предела.

– Как видишь, Филипп Лавров, как видишь, – Нина почти дошла до конца лестницы и теперь, облокотившись на перила, игриво выставила ножку демонстрируя разрез на юбке. – Я всегда на шаг впереди тебя.

– Похвально, Нина Рамазанова. Ваш гений заставил меня пасть ниц.

– Не видно.

Нина улыбнулась, тем самым заканчивая игру, и сказала уже совсем другим тоном:

– Рада тебя видеть, Филя Лавров.

– И я рад, Ниночка Рамазанова.

Нина медленно убрала светлую прядь за ухо, а Филя за этим жестом проследил.

– Руку и сердце еще никому не пообещала? – улыбнулся Филя и сделал шаг в сторону гостиной.

– Я люблю только тебя, Филя Лавров!

– А это я всегда знал, – объявил он нахально. – Ты повисла на мне сразу же, как только снова смогла наступать на ногу после падения с велосипеда. – Ей тогда было восемь, он дотащил ее до дома, когда нашел с разбитыми коленками.

– Иди, – перебила его Нина, – тебя бабушка на веранде ждет. Чай пьет.

В дверях Филя пропустил ее вперед, а Нина, вернувшая себе наконец самообладание, снова стала улыбаться.

– Я пойду, теть Тань, у вас тут еще сонное царство, – сказала Нина, когда они подошли к веранде. – Джин! – воскликнула, когда увидела развалившееся от обжорства тельце. – Во всем нужна мера! Ты что, Солона не читал?

Джин перевернулся на живот и чихнул, тем самым выражая свою принципиальную позицию относительно всей философии.

– Пока, Нина Рамазанова, – донеслось до Нины, когда она была уже у дыры в заборе.

– Пока, Филипп Лавров!

На своем участке Нина вздохнула, прикусила нижнюю губу, позволив себе подумать о Филе еще несколько прекрасных минут, а потом откинула волосы назад и отправилась завтракать.

Джину хватило сил только на то, чтобы доползти до своей будки, где он и провалился в невероятно прекрасный сон после сытного перекуса.

Бабушка уже была при параде.

– Ты куда? – спросила Нина, оглядывая ее твидовый костюм с юбкой.

– Еду заказывать мебель для новой беседки, – сказала она, надевая винтажные клипсы. – Твой завтрак на столе. Прошу тебя, кошечка моя, поешь от души. Там столько ягод, оладушки, варенье…

Нину удивляло, как бабушке удается достойно носить твидовый костюм и при этом оставаться такой совершенно простой. Хотя бабушка ее всегда умела своим видом вводить всех новых знакомых в заблуждение. Когда из машины показывался ее стройный, подтянутый стан, укутанный в элегантный плащ или костюм, любой думал: «королева», – а потом удивлялся, когда понимал, что королева умеет не только править, но и искренне заботиться обо всех, кто ее окружает.

Нина села, откинулась на спинку стула и тут же отправила в рот несколько ягодок черешни.

– Дедушка едет с тобой?

– Нет, он встречает рабочих. Сегодня придут наконец делать беседку… Эти бревна сваленные выводят меня из себя… Ладно, Ниночка, я ушла.

Когда за бабушкой хлопнула дверь, Нина уже доела свою порцию оладушек и облизала пальцы, испачканные сметаной и клубничным вареньем.

Запищал чайник.

Нина нашла в одной из кухонных тумбочек растворимый кофе, добавила свежих сливок и уже собиралась укутаться в плед у камина, когда отчаянно залаял Джин.

«Боже мой, неужели Любовь…»

Поставив кружку на чайный столик, Нина выбежала во двор. К ее счастью, кошки нигде не было видно, только двое парней стояли у ворот. Именно от них Джин собирался защищать своих хозяев.

«Наверно, рабочие, бабушка же говорила».

Нина крикнула:

– Джин! Ко мне! Фу! Нельзя!

Пес послушался, но, пока бежал к ней, недоверчиво оглядывался назад. Мало ли что…

– Вы его не бойтесь, он на вас больше не нападет, – сказала Нина и внимательно оглядела рабочих.

Совсем молодые парни. Высокие, и видно, что сильные. На голове того, кто всем своим видом выражал нахальство, была кепка «хулиганка», а во рту он держал травинку. «Могу поспорить, что отказа от женщин он никогда не слышал», – мысленно хмыкнула Нина. По второму молодому человеку Нина только мазнула взглядом. Он почему-то терялся на фоне этого, с кепочкой…

А тот, что в кепочке, тоже уже несколько раз оглядел ее с ног до головы. Нине показалось, что вот-вот он скажет что-нибудь насмешливое или что-нибудь фамильярное, в деревенском духе, вроде: «Какая баба! Загляденье!» – но он все молчал и молчал, только жевал травинку и смотрел.

– Нина! Почему двери распахнуты… – За ее спиной вырос дедушка.

– Тут… тут строители пришли, а Джин тявкал…

– Ну понятно, – сказал дедушка и тоже посмотрел на парней. – Здравствуйте, ко мне можно обращаться Андрей Георгиевич. Идите за мной на задний двор, я вам все объясню.

Парни направились за дедушкой, и этот, в кепке, шел так, как будто он был способен купить Лувр.

Когда все скрылись за домом, Нина обхватила себя руками, но ей совсем не было холодно стоять на ветру в легком топе. Кровь бежала под кожей быстро, как резвая река, а руки и щеки были теплыми и немного покрасневшими.

Нина тряхнула головой и вернулась в дом. «Надеюсь, кофе еще не остыл… Сколько я там простояла? Вечность?»

Кофе не остыл ни на градус.

Весь день Нина просидела в своей комнате. Туся с Даней, видимо, отсыпались за весь учебный год и даже не подавали признаков жизни, а остальные соседские ребята еще не приехали.

Укутавшись в плед, Нина села на диванный подоконник и открыла книгу, но долго не могла сосредоточиться. Стройка шла полным ходом, а стекло не спасало от раскатистых голосов рабочих.

Наконец история молодого моряка Мартина Идена, который не мог явить миру свои прекрасную душу и мировоззрение из-за недостатка образования и банальной неспособности выразить то, что он чувствует, поглотила ее. Нина отдалась роману целиком, без остатка. Сердце ее радостно билось каждый раз, когда Мартин читал новую книгу и узнавал все больше и больше, но стоило кому-то посмеяться над этим тонко чувствующим и робким в своей целеустремленности юношей, как она тут же начинала хмурить брови и кусать губы…

– Кошечка моя, – в комнату зашла бабушка. «Сколько же я уже читаю, если она успела вернуться?» – Отнеси, пожалуйста, молодым людям чай и оладушек, я какао варю, боюсь, убежит… будь любезна, дорогая. Они весь день трудятся без перерыва.

Нина загнула уголок странички, отложила книгу и со вздохом спустилась с подоконника. Взяв серебряный поднос, она вышла на задний двор. Около ее ног тут же запрыгал Джин.

– Не мешайся, не мешайся, – приговаривала она, пока шла до стройки.

К вечеру совсем похолодало, и Нина пожалела, что, забыв обо всем за книгой, так и не накинула ничего потеплее топа и юбки.

Парни сидели на оставшихся бревнах и с интересом смотрели на нее.

– Бабушка передала для вас, чтобы вы поели… – сказала Нина, нисколько не смутившись. В конце концов, все мальчики постоянно смотрели на нее. Она уже давно привыкла.

– Спасибо.

Они взяли с подноса тарелки и кружки.

Нина ушла бы в ту же секунду, но Джин снова проголодался и решил попытать счастье у тех, кого недавно собирался растерзать (насколько это возможно для таксы).

– Фу! Что за манеры! Джин! Фу!

Тот, что в кепке, рассмеялся:

– Да ничего, – сказал он и кинул Джину оладушку. – Джин, значит… А тебя как зовут? – это уже Нине.

– Нина.

– А ты, Нина, знаешь, прямо ничего такая, – жуя, он снова обвел взглядом ее с головы до ног. – Ноги длинные, бедра… Прямо обалдеть…

– Молодой человек, вы либо разговаривайте со мной интеллигентно, либо не разговаривайте совсем! – сказала Нина и, потеряв к нему всякий интерес, направилась к дому.

Глава четвертая

На следующий день все наконец ожили.

Спустившись вниз на завтрак, Нина первым увидела Даню, а точнее – его незакрывающийся рот, который в тандеме с Даниным мозгом дарил миру в целом и всем находящимся поблизости в частности какую-то очередную уморительную, занимательную историю.

Туся сидела у зажженного камина на коврике и старательно водила пальчиками по макушке спящего на диване Джина. Любовь лежала на спинке того же дивана параллельно Джину.

Открывшаяся картина Нину позабавила.

– Как погодка? – спросила она. – Вроде солнце…

Гостиная и столовая тонули в ярких лучах.

– Не верь, – сказал Даня, – лицедейство в чистом виде. Думаешь, что тепло, надеваешь футболку, бодрым шагом выходишь и таким же бодрым заходишь назад через секунду, чтобы взять свитер потеплее. Но, – он поднял указательный палец вверх, – дождя нет и не предвидится.

– Можем сходить в поле, я нашла папин пленочный фотоаппарат старый… – сказала Туся.

Длинные темные волнистые волосы, когда она вот так сидела на полу, скрывали почти всю ее тоненькую фигурку.

– Можем, – согласилась Нина, опускаясь на стул.

Иногда бабушка накрывала стол в столовой, а иногда здесь, в гостиной. Стелила длинную белую скатерть на небольшой круглый столик, который обычно использовался как письменный. Где будет проходить трапеза в тот или иной день, целиком и полностью зависело от бабушкиного настроения. Если ей хотелось видеть вокруг себя больше красоты и эстетики и погрузиться в романтику, – она накрывала в гостиной. Не было времени или день не обещал ничего особенного – в столовой.

Сегодня в гостиной стояли фарфоровые кружечки с кофе и тарелки с ягодами и булочками.

– А пленка-то у тебя есть, Улитка двадцать первого века? – спросил Даня, намазывая размякшее масло на булку.

Туся кивнула и тоже подошла к столу.

– Я Филю попросила привезти, спохватилась вовремя…

Нина застыла, когда к столу подошел еще один человек. Она заметила его сразу, как только спустилась. Он стоял в дальнем углу комнаты и рассматривал дедушкины книги.

– Да уж, задачку она мне поставила… – сказал Филя. – Представляете, среда, шесть вечера. Я уже почти выехал из города, и звонит это чудо: «Ну, пожалуйста, пожалуйста, ты мой любимый братик…» А найти пленку, когда все магазины уже закрыты, – это веселенькая задачка…

Джин пошевелился и, все еще сонный, принюхался.

Все смеялись над Филиным рассказом о том, как все-таки ему удалось достать пленку, когда Нина резко оборвала всех и внимательно пригляделась к Джину. Любовь спала без задних ног. Он легко мог напрыгнуть на нее…

– Не волнуйся, он просто перевернулся, – сказал Филя, положив Нине ладонь на плечо.

Нина в это время жевала булку, запивая кофе. Как только Филя дотронулся до нее, она застыла, так и не сумев проглотить еду.

– Так значит он – любимый братик, – Даня легонько дернул Тусю за ее распущенные волосы. – Обиделся, почти смертельно, – добавил он.

Туся даже бровью не повела. Отпила кофе и перекинула волосы через левое плечо, подальше от Дани.

– А ты продолжай называть меня Улиткой и дергать за волосы и вообще перекочуешь в разряд дальних родственников.

Туся и Даня препирались весь завтрак (почти час) и прекратили только тогда, когда в гостиную вошел дедушка, захватив с собой свежесть майского утра.

– Боже мой, вот теперь верю, что вы приехали. Какие тишина и покой? Все, на три месяца один сплошной шум! Филипп! Рад видеть! – дедушка подал Филе руку. – Возмужал!

– Спасибо, Андрей Георгиевич, как вы?

– Да что со мной будет… Учишься?

– Учусь.

– Успешно?

– Судя по отметкам, вполне.

– А по знаниям?

– Всегда есть куда стремиться.

Нине все казалось, что рано или поздно Филя в конце предложения вставит «сэр», – но он не сказал.

«Как жаль, вот было бы смеху!» – подумала она.

– Так что, молодежь, – дедушка опустился на пустующий стул, – какие планы на сегодня? А это что… кофе? Ниночка, будь добра, сделай мне кружечку, пожалуйста.

Нина встала и повернулась, чтобы пойти на кухню, и тут же почти ткнулась кончиком носа в Филину грудь.

– Прости… – Нина.

– Извини… – Филя.

Сказали хором и, как машины в узком дворе, неловко и неуклюже сдали назад, потом Нина обогнула его на расстоянии вытянутой руки и выдохнула только на кухне, когда включила плиту.

Ожидая, когда кофе в турке сварится, она смотрела в окно. Вид открывался прямо на клумбы, где тоненькая, маленькая фигурка – бабушка – с убранными в ракушку волосами и в белых садовых перчатках пропалывала свои прекрасные желтые тюльпаны.

Нина улыбнулась и чуть не проворонила кофе, который танцевал у краев турки, намереваясь сбежать.

На обратном пути в гостиную Нина услышала стук по входной двери. Стараясь не уронить белую кружечку с кофе, она открыла. На нее снова уставились два насмешливых глаза, глядящих из-под кепки.

– Доброе утречко, – он коснулся двумя пальцами козырька, а потом посмотрел на кружку в Нининых руках. – Это чай? Кофе? Какое гостеприимство, я возьму…

И действительно взял. И отпил.

Нина нахмурилась:

– Этот кофе я делала для дедушки. Если вам тоже хочется, я, конечно, угощу вас.

Она прекрасно поняла, что он хотел пошутить и, может быть, даже как-то впечатлить ее своим свободным от всяких условностей поведением, но он только все меньше и меньше нравился ей.

– В следующий раз просто попросите, не хватайте. Дедушка в гостиной, вам туда, – добавила она и снова направилась на кухню.

«Хорошо, что сварила сразу на несколько кружек», – подумала Нина.

Чуть позже в прихожей Нина столкнулась с дедушкой, позади него шел этот парень в кепке.

– Ой, Ниночка! Кофе мне? Спасибо! – дедушка взял у нее кружку. – Выпью на улице… Надо кое-что показать Никите.

«Ах, значит, Никита…»

Они прошли в прихожую. Но перед тем как закрыть за собой дверь (дедушка уже ушел), парень остановился, допил свой кофе, поставил белую чашечку, так неуместно смотревшуюся в его больших, грубых руках, на маленький столик у входа и сказал:

– Благодарю, – Нина прекрасно уловила насмешку.

Потом подмигнул и скрылся.

Нина вернулась к друзьям. На столе уже не осталось почти никакой еды, но есть и не хотелось. Она была взбудоражена, как после выступления перед публикой, и не смогла бы проглотить даже ягодку черешни.

– Ну все, пойдемте уже делать фото, – сказала Туся, – только мне надо пленку из комнаты забрать. Подождите меня на заднем дворе.

Туся убежала, а ребятам пришлось задержаться, чтобы разбудить Джина.

– Ни за что не оставлю его одного в доме наедине с Любовью, – сказала Нина, когда они шли к двери, через которую недавно ушли дедушка и невоспитанный паренек. – Кстати, а почему мы идем через задний двор?

– Улитка хочет пару кадров сделать в лесу, – сказал Даня, краем глаза наблюдая, как Джин, сонно перебирая лапами, топает рядом, периодически тычась носом в их ноги. – Говорит, свет интересный можно поймать, а потом уже на поле пойдем.

Когда они оказались на улице, Нина, ожидавшая ужасного холода, разочарованно сказала:

– Ну и зачем вы меня пугали, терпимо… даже в платье…

– Ну ты подожди, все впереди, – сказал Даня и, схватив палку, кинул ее. – Ну давай, Джин! Апорт! Просыпайся!

Джин смотрел на него исподлобья и всем своим видом показывал, что Даня еще не дорос «апортами» раскидываться.

– Подожди, – сказала Нина и взяла другую палку, – сейчас он разойдется. Апорт! – и тоже кинула ее далеко-далеко.

И случилось чудо. Джин, хоть и не как довольный щенок, но все же с лаем помчался следом.

Вернулся назад уже с виляющим хвостом и без тени сна на мордочке.

– Теперь он и с тобой должен поиграть, – Нина передала Дане мокрую от слюней палку.

– Вот уж счастье, то есть не я с ним, а он со мной. Честь так честь…

Пока Даня, как и Джин, носился по участку, кидая и выискивая (наперегонки с Джином) палку, Нина с Филей стояли на крыльце и молчали.

Со стройки, которая была от них всего в паре десятков метров, доносились голоса, один из которых был дедушкиным.

Подул ветер, и Нинины ноги тут же покрылись мурашками.

– Ой! – сказала она и обхватила себя руками. – Даня был прав… Холодно…

Филя стянул с себя толстовку и протянул ей. Сам остался в футболке.

– Я лучше сбегаю до своей комнаты, ты же замерзнешь… – Она робко прижала его толстовку к груди.

– Не замерзну, – он улыбнулся. – Я же закаляюсь. А ты, похоже, врала мне в лицо.

– Ладно, признаю, – Нина поспешно натянула на себя его толстовку, которая по длине была почти такая же, как и ее платье. – Бесстыже, беспардонно и нагло лгала. Я не закалялась, я просто не угадала с одеждой… Как видишь, я постоянно не угадываю…

После этого разговор пошел проще, и Филя даже стал шутить. Улыбаясь, Нина на секунду перевела взгляд за Филину спину (просто оглядывала двор) и совершенно случайно увидела, что этот мальчишка в кепке снова смотрит на нее.

«Надеюсь, он решит, что мы с Филей пара», – подумала Нина.

Однако она совершила ошибку: все продолжала смотреть на парня. Он заметил, конечно. Заинтересованность в его взгляде в ту же секунду сменилась каким-то фамильярным заигрыванием. Нина возмутилась до глубины души и больше на него не смотрела.

Наконец вернулась Туся. На плече ее висел пленочный фотоаппарат, помещенный в прямоугольный кожаный чехол.

– Ну что, идем! – Туся светилась от счастья.

И они направились к сосновому бору.

Глава пятая

Нина чувствовала себя странно и немного комично. Она попеременно глубоко вдыхала прохладный и свежий воздух соснового леса и задерживала дыхание, потому что Филя шел рядом с ней и их пальцы иногда (что совершенно естественно при ходьбе) соприкасались.

Нина сама не могла толком понять, когда почувствовала первые волнения в сердце при виде Фили. В детстве, то есть в ее детстве и в его отрочестве, он почти не обращал внимания на всю их компанию. На лето он всегда привозил сюда, на дачу, кучку близких друзей, которые были куда ближе ему по возрасту, а в городе Нина его совсем не видела. Конечно, она часто захаживала в гости к Дане с Тусей, но Филя в это время обычно где-то пропадал с друзьями.

Когда все они еще немного повзрослели, примерно классу к девятому, общение их стало более близким, и Нина могла сказать, что Филя уже не скучает, оказываясь в компании своих младших брата и сестры и ее, Нины.

Вот в это время Нина в него и влюбилась. Ей понравилось, что он всегда одевался не тяп-ляп, как мальчишки в школе, а аккуратно; не мешал фиолетовый и зеленый в одном образе, а предпочитал белые и бежевые оттенки и простые фасоны. Когда Нина впервые увидела его в джинсах и простом черном свитере, она чуть с ума не сошла, – так ей казалось странно, что молодой мужчина может что-то смыслить в стиле. Однако Филя не был щеголем или пижоном. Нет же, он просто получил превосходное воспитание, в которое входило и понятие о приятном внешнем облике мужчины. Но что еще более привлекало в нем Нину, так это его манеры, которые скорее уместнее были бы во времена Пушкина, нежели сейчас, в свободном двадцать первом веке. Он вставал, когда входили девушки, отодвигал для них стулья, помогал накидывать пальто, при знакомстве руку, конечно, не целовал (это правда было бы уже слишком и совсем бы его не красило), но и не тряс, а просто крепко сжимал обеими ладонями. Многие молодые люди в окружении Нины, например Даня, делали то же самое, но исключительно с понравившимися хорошенькими девчонками, а Филя же просто был так воспитан, он не мог вести себя иначе, поэтому с одинаковой вежливостью помогал надеть пальто и новой обаятельной знакомой, и своей собственной совсем старенькой прабабушке.

Вот когда Нина стала видеть различия между ним и окружающими ее ухажерами, она в него и влюбилась. Ей самой казалось смешным, что она, девушка, которую зовут на свидания с четырнадцати лет и которой с садика признаются в любви все подряд, вдруг решила погрузиться в пучину отчаяния, которую таит в себе неразделенная любовь. А пока что с Филей ее связывали именно неразделенные чувства. Она вообще-то понятия не имела, как он к ней относится. Ей казалось, что за столько лет знакомства Филя уже привык к ее обаятельной и очень манящей натуре (и красоте). Она всегда флиртовала с ним. Сначала в шутку. Ей просто нравилось флиртовать, а он игру поддерживал. А потом уже, когда она вдруг поняла, что влюбилась, флиртовать продолжила, чтобы он не сумел разглядеть за ее робким поведением волнение в сердце. Ей думалось, что рано или поздно все пройдет, но волнение никуда не девалось, другие мальчики не привлекали ее совсем (хотя на свидания она ходила, просто чтобы дать им шанс), а Филя становился все лучше и лучше, но все так же только шутил с ней, не желая превращать флирт во что-то по-настоящему серьезное.

Не то чтобы Нина сильно мучилась из-за безответных чувств, нет. Она еще в четырнадцать лет пообещала себе, что никогда не будет изводить себя из-за другого человека. «Не заинтересован во мне? Ну и ладно, какие могут быть вопросы? Пойду лучше на курсы по верховой езде запишусь». Поэтому большую часть года она была совершенно свободна от сердечных терзаний и только три летних месяца, когда их с Филей дороги пересекались, выводили ее из состояния равновесия.

– Слушай, Улитка, а сфоткай меня здесь, у пенька. Смотри, какой он крутой, как нос Бабы-яги, только повернутый вертикально, – сказал Даня.

Туся покачала головой:

– Это ведь тебе не на айфон щелкать, тут всего тридцать шесть кадров. Растрачивать попусту их нельзя.

– Я думал, мы ради веселья вышли пофотографироваться…

– Нет ничего веселого в том, чтобы тридцать шесть раз увидеть твое лицо на пленке.

Даня насупился и дальше шел, демонстративно оглядывая верхушки сосен.

– А по-моему, – сказала Нина, – это интересный феномен… Я про пленочные фото. Как только фото стали дефицитом, их ценность тут же возросла. Есть вероятность, что сегодня мы сделаем одни из лучших наших фото… потому что будем тщательно выбирать момент, понимаете? Я хочу сказать, что это забавное наблюдение, стоит что-то ограничить, так оно тут же становится ценнее в несколько раз, даже в десятки раз!

– Поэтому, когда государство выпускает слишком много денег, происходит инфляция, – сказал Филя, – когда чего-то слишком много, люди банально перестают придавать важность и значение этому. Происходит обесценивание.

Нина тут же подумала: «Да… поэтому мои одноклассницы так легко относятся к любви. Когда каждую неделю встречаешься с новым парнем и расстаешься, как только какие-то яркие чувства угасают, не можешь относиться к волнению сердца как к чему-то особенному… А если… – она глянула на идущего рядом Филю, – если я именно поэтому так его люблю, из-за того, что вижу раз в год?»

– Ой! – воскликнула Туся. – Смотрите! Как свет падает. Полосы красивые на лицах будут… вставайте давайте все трое. Дань… – он все еще демонстративно оглядывал сосны, – ну что ты как маленький, сделаю я тебе портрет, сделаю…

Он ослепил всех своей довольной улыбкой, когда повернулся, услышав эти слова.

– Нин, встань между мальчиками, а то слишком много мужского пола в одной стороне кадра.

– Вообще-то во всем мире мужского пола не хватает, а тебе – перебор, – вставил свои пять копеек Даня. Туся даже не обратила внимания на его слова.

Позируя, они все соприкасались друг с другом. Было бы странно, если бы близкие друзья на фото стояли в метре друг от друга. Расстояние теплоты не добавляет. «И все-таки странно, – снова озадачилась Нина, – почему тогда разваливаются отношения на расстоянии, если чем реже, тем ценнее? Может быть, отношения не столько должны быть дорогущими холодными бриллиантами, сколько золотом? Чтобы ценно, но и не холодило кожу… или душу».

В сосновом бору они пробыли совсем не долго. Филя хоть и держался мужественно, но все же не мог ничего поделать со своими мурашками и покрасневшим носом.

– Давайте уже в поле пойдем, – сказал он.

Нина смотрела на него, одетого в легкую белую футболку, и, кутаясь в его теплую толстовку, млела. Какой он сильный и благородный! Отдал свою кофту ей, Нине… Сам мерзнет, но виду не подает, не просит вернуть ему толстовку… Такой настоящий джентльмен…

Оглядывая бесконечные просторы, Туся тут же схватилась за фотоаппарат.

– Дань, иди сюда…

– Ну наконец-то… И смотри, чтобы портрет был изумительным, именно такой эпитет должен ему подходить, поняла, Улитка? – громко сказал он, чтобы Туся услышала его издалека.

Нина с Филей стояли поодаль, около входа в лес. Молчали.

Вдруг Филя протянул руку к ее волосам, провел по прядям около лица. Нина оторопела, не зная, как себя вести. Впервые к ней нежно прикоснулся тот, кто действительно ей нравился.

– Божья коровка.

– Что? – она посмотрела на него.

– У тебя на волосах была… Вот, – он раскрыл ладонь. По ней действительно ползал жучок. – К счастью. Какому-то большому счастью. Примета такая.

Нина поспешно убрала прядь за ухо и улыбнулась.

– А что, на экономическом факультете изучают фольклор?

– Нет, – он тоже улыбнулся, – честно говоря, сам не знаю, откуда это в голове. Может, вру. – Он пожал плечами, а потом поднес раскрытую ладонь к Нининым губам и сказал: – Загадай желание и подуй. Она полетит и унесет желание на небо. Это уже знаю от Туси. Она их в детстве вылавливала, как Деда Мороза.

«Вот бы большое счастье случилось», – загадала Нина, думая о Филиной улыбке, и подула, зажмурив глаза.

Когда она тихонечко разлепила один глаз, божья коровка все еще ползала по руке Фили.

Нина не успела расстроиться, ее отвлек Тусин голос:

– Подождите, не двигайтесь! Я боюсь, что предыдущий кадр не удался, это же пленка… Нина, а ты можешь еще раз подуть…

Нина пожала плечами и набрала в легкие воздуха. В этот раз она уже не представляла Филю, только мимолетная мысль пронеслась в голове: «Ну, счастье можно?»

– Улетела, – услышала Нина Филин голос и открыла глаза.

– Слушайте, там водонапорная башня стоит, может, наперегонки, а? – сказал Даня, указывая вдаль.

– Стойте, я фотоаппарат уберу… Представляете, он меня заставил потратить на него пять кадров! Кривлялся…

И они бросились по полю. Нина улыбалась, длинные волосы летели за спиной. Краем глаза она видела своих друзей.

Добежав, они все тут же рухнули на Даню, который примчался первым. Так и лежали на траве, положив головы Дане на живот.

Ноги у Нины болели оттого, что она слишком сильно ударяла ими о землю во время бега, грудь вздымалась. На щеках, судя по Тусиному виду, у нее тоже алел румянец.

Они засмеялись, спугнув безмятежную тишину в майском поле.

– Слушай, Улитка, – Даня потряс Тусю, чтобы убедиться, что она точно слышит его.

– Чего… – отозвалась Туся, все еще тяжело дыша.

– А как ты фото собралась проявлять? Там же целая лаборатория нужна…

– Мы с папой проявляли в ванной. Закрывались, и все, – сказал Филя. – Я тут, к слову, вообще единственный из вас, кто еще пленку застал.

– Поцелуй себя в лобик, – сказал Даня. – Так что? Нам-то фото как увидеть?

– Я отдам Филе пленку, когда он в город поедет. Он отнесет ее в специальный салон, оставит мою почту. Они проявят и пришлют электронные снимки.

– А когда ты уезжаешь? – спросила Нина, посчитав, что ничего такого особенного в ее вопросе нет.

– Завтра утром, – ответил Филя, – а вечером у меня зачет.

Нине тут же расхотелось смеяться, и она притихла.

Глава шестая

Нина никогда совой себя не считала и искренне не понимала, что можно делать в постели после восьми утра. Даже зимой она вскакивала неприлично рано, а уж летом – солнце будило ее практически на рассвете.

Обычно она несколько минут просыпалась, терла глаза, сонно оглядывала уже залитую светом комнату. В уши ее влетало пение птиц, окончательно прогоняя дремоту.

Нина вставала, потягивалась так, что кончики светлых волос свешивались почти до подколенных ямочек и обнажался кусочек кожи над резинкой шелковых пижамных штанов. Потом она немного разминалась, крутила головой или руками, лениво рассматривая пейзаж за окном, так же не торопясь расчесывала волосы перед тем, как принять душ. После душа, румяная и довольная, она заканчивала чистить перышки и спускалась к завтраку.

Сегодня Нина ничего из вышеперечисленного не сделала. Проснувшись, первым делом она подумала: «Через пару часов он уезжает» – и сразу же расстроилась. Пока по ее телу стекали горячие капли воды, она старалась собраться с духом, чтобы с честью выдержать сегодняшний день, а точнее – утро. Мысль не пойти провожать Филю даже в голову ей не приходила. Она не могла упустить возможность обнять его, хотя бы под предлогом прощания.

Несмотря на душевную тоску, у шкафа и зеркала Нина вертелась особенно долго. Если мужчина уезжает (неважно, твой он или нет), лучше на прощание врезаться ему в память, будучи совершенством (хотя бы внешне).

Тете Тане снова не здоровилось, поэтому на завтрак все собрались за столом в гостиной у Нининых бабушки и дедушки. Видимо, бабушка посчитала, что отъезд соседского мальчишки («Хотя, какой он мальчишка, совсем не мальчишка… ах…») – повод особенный и негоже завтракать в столовой, как и всегда.

Нина мало болтала, больше пила кофе. В животе сжимался узел, как будто ее ждало выступление перед публикой или важный экзамен.

Когда все встали и направились к выходу, зарядил мелкий, противный дождь. Погода стала удручать даже Даню, а уж на Нину она совсем подействовала меланхолически.

Когда все выплыли из дома друг за другом, как тонкий ручеек, Нина еще раз глубоко вздохнула, чтобы хватило сил выглядеть как обычно, и вышла следом за всеми.

Филина машина стояла у ворот дома его бабушки. Все уже столпились около нее, даже бледная тетя Таня, завернутая в простую шаль.

– Ну давай, Филя, удачи на сессии, – шмыгнула носом Туся и привстала на носочки, чтобы обнять брата.

Филя уже год как не жил с родителями, поэтому Туся видела его почти так же редко, как и Нина.

Нинина бабушка поцеловала Филю в щеку – уже давно свои люди. Дедушка похлопал его по плечу, а потом вдруг сказал громко:

– Никита, Женя! – Нина оглянулась. Сначала она увидела подпрыгивающую кепку (потому что Никита при ходьбе немного подпрыгивал), а потом уже и самих молодых парней. Они шли по дороге. – Идите пока во двор, я сейчас освобожусь и подойду.

Нина быстро выкинула их из головы, когда Филя, закончив прощаться со всеми, посмотрел на нее. Она слабо улыбнулась, робко заправила локон за ухо и утонула в Филиных объятиях, которые, к ее невыразимому сожалению, были совсем не долгими. Нина едва успела ощутить тепло его тела, когда он отстранился и еще раз оглядел всех провожающих.

– Рад был повидаться, – сказал он и сел в машину.

Нина мечтала спросить, когда он вернется и вернется ли вообще этим летом, но прекрасно понимала, что вопросом, а точнее – интонацией и взглядом выдаст себя.

– Ты скоро назад? – спросила Туся, вытирая покрасневшие глаза.

– Сессию закрою и вернусь. Ребят привезу. – Он всегда приезжал с друзьями.

Филя завел машину и, сказав на прощание Тусе: «Про пленку помню, в салон завезу», – поднял окно.

Со страшной сердечной тоской Нина наблюдала, как белый «Мерседес» скрывается в утреннем тумане.

Домой Нина не вернулась. Казалось невозможным просто читать, или пить кофе, или играть с дедушкой в шахматы, стараясь абстрагироваться от шумных звуков, долетающих со стройки, когда сердце окружено стеной из ливня слез. Плакать так, как все девочки, уткнувшись в подушку у себя в комнате, она не могла. У Нины была особенность, которую она очень в себе не любила – слезы слишком долго остаются заметными на ее лице. Стоит ей несколько минут поплакать, как глаза опухают на час, а нос краснеет и вовсе на весь день. Все родные сразу все понимают и налетают с вопросами: «Что случилось?» и «Как помочь?» Поэтому плакать (хоть это и случалось редко, хотя бы потому, что поводов было маловато) Нина предпочитала в одиночестве и вдали от всех, кто мог знать, что причина покрасневшего носа в ее случае – это не холод, а слезы.

Натянув на ладони рукава теплого свитера (хоть раз оделась по погоде), она шла к уединенному месту около речки, которое они еще пять лет назад нашли с друзьями. Место это представляло собой небольшой песчаный пляж с невысоким, покрытым зеленью утесом. На краю утеса росло дерево, к которому Филя приделал тарзанку, чтобы веселее было нырять.

Нина взобралась на утес и села прямо у края. Хотела как следует поплакать, чтобы больше к мыслям об уехавшем Филе не возвращаться, но после мелкого дождика трава оказалась сырой, поэтому ощущения были малоприятными – джинсы вмиг промокли.

Нина вскочила, решив, что тогда будет слоняться по берегу и рыдать, но снова полил дождь. Кашемировый свитер намок и перестал согревать. Сжавшись так, чтобы мокрая ткань меньше холодила кожу, Нина поспешила вернуться на дачу, так и не дав своему сердечному горю выйти наружу.

Как только она закрыла за собой калитку, около нее запрыгал Джин. Мокрыми грязными лапами он марал джинсы, поэтому Нина строго сказала ему: «Сидеть!» Умный пес тут же успокоился, хотя хвост его все еще бешено летал из стороны в сторону. Нина нагнулась, провела ладонью по его мокрой макушке, а когда снова поднялась, увидела рабочих, которые торопились к воротам. Видимо, строить сегодня было невозможно, и они отправлялись домой.

Двери дома распахнулись, и дедушка громко прокричал, стараясь заглушить шум усилившегося дождя:

– Ребята! Давайте внутрь! А ты почему мокнешь? – дедушка вдруг увидел Нину. – Ну-ка все в дом! И Джина захвати.

Когда все оказались в теплой прихожей, на полу тут же образовалась лужа.

– Где ты была? – спросил дедушка, пока Нина стягивала промокшие «конверсы».

– Гуляла.

– Нашла время…

Нина пожала плечами и сразу же направилась в свою комнату – принять горячий душ. В гостиной ей пришлось задержаться, чтобы успокоить бабушкины «оханья» по поводу ее «совсем сырого внешнего вида». И тут краем уха Нина услышала разговор в прихожей между дедушкой и рабочими:

– Андрей Георгич, спасибо, да мы не сахарные ведь… Дойдем! – сказал тот, который нахальный. Нина была в этом уверена. Голос другого она и не слышала никогда.

– Гроза – это ведь дело нешуточное! – сказал дедушка своим обычным строгим командирским тоном. – Слышите, как гремит. И ветер… свалится дерево и прямо на вас… Ничего страшного, пересидите, чай попьете. У нас камин горит, а то вы мокрые все…

Гостеприимное приглашение было принято.

В комнате Нина быстро стянула с себя мокрый свитер, джинсы и нырнула под горячий душ… Блаженство! Голова и пальцы на ногах тут же согрелись, а за ними все тело.

После душа Нина хотела закутаться в халат и почитать, но вспомнила, что книгу оставила внизу, у камина, где вчера провела весь вечер. Значит, халат не пойдет, там ведь они… В белых домашних брюках и свитере Нина себе понравилась, и босая, с распущенными по плечам мокрыми волосами, она медленно спустилась.

В гостиной было шумно. На долю секунды Нине даже показалось, что Даня заглянул в гости, но нет. Никита, развалившись в кресле с белой фарфоровой чашкой чая в руке, что-то увлеченно рассказывал бабушке и дедушке. Бабушка смеялась, а в дедушкиных глазах Нина увидела одобрение и радушное отношение к этому мальчишке. Хотя вряд ли правильно называть его мальчишкой. Насколько она могла судить, он на несколько лет был старше ее. Вероятно, уже окончил школу («А он в нее вообще ходил? Разве деревенские учатся?»). Друг его сидел спокойно, выглядел хмурым и молчал, глядя на огонь в камине.

Никита увидел ее первым, потому что сидел лицом ко входу, и Нина могла поспорить на свои любимые книги, что он подумал, до чего она хороша. Он своим привычным нахальным взглядом обвел ее тело сверху вниз. Нине нравилось, когда ею любуются (а сейчас он именно любовался, а не оценивал длину ног или объем бедер), поэтому она, чуть приподняв уголки губ, заправила мокрую прядь за ухо и остановилась у входа.

– А чай еще есть? – спросила она.

– Ниночка! – бабушка встала и направилась к чайнику. – Ну что же ты, кошечка моя, под дождем бегаешь. Смотри, какой шторм… Заболеешь вдруг… Вот большая кружка, подожди, я еще меда побольше положу. Иди к камину, грейся.

Нине не хотелось сидеть с молчаливым другом Никиты, поэтому она покачала головой.

– Я у себя побуду, под одеялом. Возьму только чай. – Она забрала кружку из бабушкиных рук. – И книжку…

А здесь появилась проблема. Книга лежала на подоконнике, прямо за креслом, в котором сидел Никита. Обойти его она не могла, поэтому пришлось обратиться к нему:

– Вы не могли бы, пожалуйста, передать мне вот ту книгу…

Никита с готовностью выполнил просьбу, но перед тем, как отдать Нине то, что она просила, он картинно поклонился и сказал:

– Прошу, мадам.

– Мадемуазель. Мадам – это замужняя дама, – поправила Нина.

– Ах, пардон! Прощения просим, мы в тонкостях не сильны!

Затем он порывисто встал на одно колено и протянул ей книгу:

– Пожалуйста, мадемуазель!

Нина подумала: «Господи, какой клоун. На Даню похож…» – сунула книгу под мышку и с Джином и кружкой чая ушла к себе.

В комнате она увидела Любовь, уже свернувшуюся клубочком на подушке. Нина пристроилась около нее, а Джину приказала оставаться на ковре около кровати. Тот сразу улегся, не обратив никакого внимания на кошку.

Вскоре Нину разморило. Тепло одеяла, сопение животных и шум дождя… Глаза ее медленно закрылись, и она сладко заснула, не прочитав и страницы.

Разбудил ее Джин. Он скулил, царапал дверь и вертелся вокруг себя. Спросонья Нина ничего не могла сообразить. Дождь уже прекратился, но комната тонула во мраке из-за туч. «Ах, я задремала», – вспомнила она и быстро встала, открыв бедной собаке дверь.

Топая босыми ногами и кутаясь в свитер, Нина направилась следом за Джином. Судя по всему, он хотел в туалет, значит, нужно было открыть ему и входную дверь. Бабушка и дедушка по пути ей не встретились.

Выпустив собаку на улицу, она увидела у ворот рабочих. Видимо, они как раз собирались уходить. Похоже, дождь закончился совсем недавно.

Когда Нина открыла дверь и Джин выбежал, Никита обернулся на шум. Он поднял палец вверх, попросив ее не закрывать, и быстро направился к дому.

– Слушай, – он прислонился к дверному косяку и оглядел ее, жмурящуюся от дневного света и взъерошенную, – ты бы сказала своему этому… другу, чтобы он не совался на ту сторону реки. Настя занята, ему и влететь может за то, что с чужой девчонкой водится, поняла?

Нина ничего не поняла. Кто такая Настя? Какому другу? Кем Настя занята?

– Ладно, – он, видимо, сообразил, что она ничего не уловила, – парень такой… ну, брюнет… который ужом вьется, лишь бы выпендриться…

– Даня?

– Вот… наверно, не знаю. Приехал с тобой который.

– Даня.

– Короче, ты ему скажи, что Настя занята, что она эта, как ты сказала… мадам… и ему может здорово прилететь.

– Какая Настя?

– Девчонка, к которой он два дня подряд на свидания по ночам бегает… Ты ему просто передай, чтобы не лез, поняла? Передашь? Я мог и не предупреждать, но он же весь такой… гладкий… Побьют если, не оклемается же. Ты поняла? Передашь?

Нина честно пыталась собрать все мысли, но она проснулась слишком резко, поэтому плохо соображала.

– Какие свидания? – выдала она.

Никита даже присвистнул и принялся объяснять все заново.

– Скажи ему, что танцы и дискотеки у нас ему заказаны. Побьют – мало не покажется. Лучше, чтобы вообще не лез на ту сторону реки. Тут его трогать не будут, тут ваша территория. Поняла? Передашь?

Нина кивнула.

И как только Никита ушел, поплелась на соседний участок, по дороге думая, откуда Никита знает, что они вместе приехали… И почему он посчитал, что она что-то может знать про Настю? Вдруг имя девушки перенесло Нину обратно на перрон. Даня помог донести сумки… Да! Это была Настя, он упомянул ее имя. А Никита… похоже, он был тем, кто сидел в «уазике». А это значит… Нинино самолюбие тут же возликовало. Ведь его предупреждение означало, что он запомнил ее еще с того дня! Мимолетная встреча, а она уже сумела покорить молодого человека, надо же…

Дверь дома была не заперта, поэтому она сразу же поднялась на второй этаж. Постучалась в комнату к Тусе и, когда голова подруги показалась в дверном проеме, сказала:

– Пошли-ка с этим Казановой поболтаем.

Даня сидел на кровати и что-то наигрывал на гитаре.

– О, какие люди, – сказал он, оглядев сестру и подругу.

– Тебе тут черную метку передали.

– Чего? – не понял он и продолжил перебирать струны.

– Настя эта твоя, оказывается, дама занятая и не очень верная. Тебя уже вся деревня, точнее, ее молодая мужская часть мечтает вызвать на дуэль… И это я выразилась очень интеллигентно… Дань! Ты туда ходишь? Эти две ночи ты был на той стороне?

– Ну да.

– Не ходи больше, я тебя прошу. Тебя честно предупредили, что побьют.

– Если поймают. Подумаешь, на танцы сходили…

Нина схватила подушку с кресла и кинула в Даню.

– Что за дух авантюризма? Ты еще к этой своей… Насте… в окно залезь! Дань, очнись. Это тебе не кулаками помахать за школой. Тут серьезно все, они ведь и убить могут в драке.

– Я тебя прошу, – тихо сказала Туся, – не ходи. Зачем?

– Нравится мне эта девчонка.

– Ну не твоя она девчонка. Смирись! – почти закричала Нина.

– Слушайте, – Даня наконец отложил гитару, – я честно ценю вот эту вашу истерику… ну, заботу, ладно… Но у меня все под контролем. Вот увидите, вернусь сегодня живой и здоровый.

Нина несколько минут смотрела в окно, а потом снова повернулась к Дане.

– У меня есть перцовый баллончик… дедушка в том году дал, а я так и не забрала в город. Возьми с собой, пожалуйста.

– Вот еще! Я что, как девчонка, должен визжать и из баллончика брызгать? Нет уж! Если понадобится, буду использовать кулаки.

– Тогда я пойду с тобой! – сказала Туся. – Ниночка, ты же дашь мне баллончик? Я девчонка, я буду визжать и брызгать.

– Нет уж, Тусечка, баллончик я тебе не дам. Я его сама понесу. Во сколько нужно быть готовыми?

– Не выдумывайте! – Даня изогнул бровь. – Как будто друзей и сестер таскают на свидания. Нет! Даже и не думайте! Не собираюсь позориться! – сказал он решительно.

Нина с Тусей переглянулись. Они для себя тоже все решили. Одного они этого романтичного дурачка не отпустят.

Глава седьмая

Нина не понимала, как ночь за пару дней до лета может выдаться такой холодной. Вместе с Тусей они, пробираясь тайком по кустам за Даней, совсем задубели. Даже плащи и свитера не спасали.

Даня шел бодро, присвистывал. Нина удивлялась, неужели ему ни капли не страшно и не жутко одному (он же не подозревает о том, что они записались в шпионы) в лесу, ночью, да еще и в такой холод. «Неужели в голове он не придумывает миллионы сюжетов, как его съедает медведь или волки? – думала она, пытаясь согреть пальцы горячим дыханием. – Хотя о чем это я. Это же Даня. Конечно, он не допускает вероятность того, что в лесу с ним может что-то случиться. Он ведь даже на танцы эти дурацкие тащится, нисколько не сомневаясь, что выползет сухим из воды».

– А что мы дальше будем делать? Так и будем по кустам за ним ползать? – прошептала Туся, когда Даня почти подошел к хлипкому, измученному десятилетиями мосту, который соединял два берега реки: дачный поселок и деревню.

– Нет. Кусты закончатся через пару метров.

Как только Даня занес ногу над мостом, Нина приняла решение раскрыть себя.

– Кхм… привет.

Даня подпрыгнул на месте от неожиданности и быстро обернулся.

– И какого черта?

– Не очень-то хочется объяснять тете Тане, почему у тебя переломаны ребра.

Он покачал головой.

В лесу было темно, поэтому Нина не могла разглядеть его глаза. Только силуэт, от которого исходило раздражение.

– Еще и Улитку потащила!

– Я сама пошла, я тоже волнуюсь, – сказала Туся.

– Да, мы взяли баллончик, мы просто будем неподалеку. Затеряемся среди деревенских на танцах.

– Затеряетесь? – Теперь в Данином голосе Нина четко услышала насмешку. Наверно, он даже приподнял бровь, как обычно. – Вы себя видели? Ваши светлые плащи даже в лесу выдают вас с головой. Даже если ты, Нина, не натянула белые брюки, то вы все равно ни разу не сойдете за своих… О чем мы вообще говорим? Марш. Обе. Домой.

– Но… – Туся попыталась сказать что-то, однако Даня ее даже слушать не захотел.

Он злился и высказал девочкам все, что думал об их поступке.

– Мы никуда не пойдем, – упрямо сказала Нина. – Никуда!

– Господи, я тебя сейчас придушу, подстрекательница!

– Мы, конечно, можем уйти… – Нина ощутила, как Туся сжала ее руку, как бы спрашивая ее, понимает ли она, что говорит. – Но только если ты нас проводишь. Доведешь до самого дома. Мы уже в километре от «Соснового бора». Страшно, понимаешь…

Данино лицо вдруг подсветилось в темноте – это он достал телефон и глянул на время.

– Я не могу, – сказал он раздраженно, – меня ждут. Туда и обратно – это минимум полчаса. Не успею…

– Ну, о чем мы тогда говорим! – сказала Нина и, держа Тусю за руку, подошла к Дане. – Или ты можешь никуда не ходить, довести нас до дома и, ни за что не угадаешь, просто лечь спать. – Даня хмуро глянул на нее. – Что ж… Так и быть. Сопроводим тебя. Веди!

– Я с вами обеими разберусь завтра, даже не сомневайтесь.

– Ты доживи сначала, – сказала Нина.

Они шли еще пятнадцать минут или около того. Нина и Туся ненавязчиво жались к Дане с обеих сторон. Вряд ли он смог бы защитить их в случае настоящей беды, но его уверенная бестолковость, выражающаяся в том, что он и не думал о животных и других угрозах леса, окружала их теплым коконом и немного успокаивала.

Нина еще никогда не была в лесу ночью. Конечно, они ходили гулять, устраивали пикники, жарили сосиски на костре, дорога к реке лежала через лес, но все это был лес днем. А дневной лес не сравнится с лесом ночным, когда свет молодой луны почти не касается земли из-за высоких сосен. Ночной лес погружен в сон. Днем он полон жизни: чирикают птицы, дует ветер, ветки хрустят под лапами животных, а ночью… ночью стоит тишина, как бетонная стена. И тишина эта осязаемая, удушающая, пугающая.

Страх начал отступать, когда из-за деревьев показались огни деревни и небольшие домики. Почти сразу, стоило им дойти до самого первого деревянного маленького дома, который, видимо, означал негласное начало деревни, Нина услышала музыку.

– Это вам не городские клубы, где музыку заглушают стены, не пропуская дальше. Тут о дискотеке знают все соседи и вся природа, – сказал Даня.

Когда они приблизились к светящемуся одноэтажному длинному зданию, на фасаде которого красовалась огромная вывеска: «Клуб», Даня заставил их остановиться.

– Вы слишком привлекаете к себе внимание, – он оглядел их. – От вас за версту несет эпохой невинности и викторианской Англии. Все-таки надела белые брюки, серьезно, Нин?

Нина в свою очередь посмотрела на него. Он оделся не так, как обычно. Даже на даче Даня предпочитал щеголять в хороших тканях и светлых одеждах, а сегодня на нем были старые порванные джинсы, грязные сапоги (Нина не могла точно сказать, задумана ли была грязь или Даня просто неаккуратно передвигался по лесу) и какая-то бесформенная куртка, которую, видимо, носили лет десять назад.

– Значит так, я пойду один. Вы моментально привлечете ко мне внимание. А без вас я смогу в толпе затеряться и найти Настю без проблем. Мы с ней будем недалеко от клуба. Вы можете побыть на танцах пока, я вас заберу. Одни никуда не ходите, по деревне не разгуливайте. Поняла, Улитка?

– Поняла, – сказала Туся.

– Баллончик из рук не выпускай, мало ли что, – Даня посмотрел на Нину.

– Сколько у вас будет это… свидание? – спросила она.

– Думаю, час или около того. Погуляем, потанцуем и все такое. Тут в толпе вы должны быть в безопасности. Хотя, конечно, все сразу поймут, что вы нездешние. Надеюсь, ума не задирать нос у вас хватит.

– Надеюсь, тебе хватит ума сказать Насте, что это ваша последняя встреча!

Даня ничего не ответил. Бросив: «Все, заберу вас с танцев позже», – он направился в сторону одноэтажного здания.

Нина посмотрела на небо. Молодой полумесяц закрыли темные тучи и налетел холодный ветер. Нина сжала Тусину ладошку. Ей вдруг стало жутко и страшно, гораздо страшнее, чем было в лесу.

В клубе (хотя Нина могла бы придумать множество шуток относительно этого непримечательного обшарпанного здания, которое, очевидно, не очень-то подходило для танцев молодежи) было нечем дышать. Народу оказалось гораздо больше, чем Нина предполагала. Ей казалось, что количество людей должно быть примерно равно количеству старшеклассников на вечеринке перед Новым годом в их лицее, но деревня все-таки куда больше школы, и молодых ребят собралось почти столько же, сколько и в самых популярных клубах города.