Искры на ветру бесплатное чтение

Искры на ветру

Глава 1

Инквизитор Грегорион Нокс вышагивал по сводчатому коридору Великого Храма Троих в Энгатаре. Сейчас, незадолго до полудня, здесь было безлюдно, и гулкие шаги окованных железом сапог отдавались эхом в древних залах, помнивших ещё Эдельберта Завоевателя. Веками здесь устраивались молебны перед великими битвами, заключались династические браки и нарекались дети, позже прослывшие мудрыми правителями или жестокими тиранами.

Солнечный цвет, окрашенный цветным стеклом витражей, падал на строгое лицо инквизитора, делая его разноцветным, но, увидь его кто-то, едва ли это зрелище показалось бы ему забавным. Инквизитор был на голову выше ростом любого из своих коллег, а шириной нескладной фигуры со спины напоминал медведя, так что костюм ему приходилось шить на заказ. В Храме о Грегорионе говорили, что его тяжёлые грубые черты лица будто высечены из камня неумелым скульптором. Кто-то болтал, будто инквизитор никогда не улыбается, а иные утверждали, что однажды видели на его лице улыбку. Но и те, и другие врали.

Глаза серого стального оттенка всегда непоколебимо глядели прямо на собеседника, отчего тому становилось неловко. Поговаривали даже, что инквизитор попросту не умеет отводить взгляд. Его прямота и немногословность в общении и вовсе стали предметом шуток.

Навстречу инквизитору шла женщина с мальчишкой лет семи. Проходя мимо, она прижала сына к себе, глядя на Нокса со смесью страха и благоговения. Что-то ёкнуло в душе служителя Церкви, где-то глубоко, под толстой бронёй невозмутимости. Когда-то он и сам был таким мальчишкой, вот только некому было прижать его к себе и защитить от угроз этого неспокойного мира.

Грегор Нокс был шестым ребёнком в семье землевладельца, которому принадлежал надел в несколько акров в Южном краю неподалёку от Биргинхема, поэтому служители столичного храма традиционно считали его «южанином». После рождения мать успела лишь наречь его именем Грегор и вскоре после родов отдала душу богам. Убитый горем отец всю оставшуюся жизнь испытывал к сыну смешанные чувства.

Будущий инквизитор рос в окружении четырёх сестёр и всего одного брата, и все они, так или иначе, разделяли мнение отца, при случае называя Грегора проклятьем семьи и убийцей матери. До одиннадцати лет он влачил тоскливое существование младшего сына, ощущая себя чужим в собственной семье. Сёстры жили разгульно, неумело это скрывая, а на старшего брата, будущего наследника имения, вешались все окрестные девки.

Однажды старшая из сестёр сбежала со странствующим рыцарем. Грегор их заметил, но сестра дала ему серебряный марен за молчание. Спустя неделю её изуродованное тело выловили в реке. Кто-то умело сбрил её роскошные каштановые волосы острой бритвой и вырезал на коже демонические знаки. Такое событие не могло не привлечь внимание инквизиции Храма Троих, и дом Ноксов посетил Агемар Соррен, который при первой встрече показался мальчику стариком. С седыми прядями в чёрных волосах, покрытым шрамами лицом, одноухий и одноглазый. Он по очереди задавал вопросы каждому члену семьи, начав с отца, и до юного Грегора добрался только поздней ночью.

— Ты знаешь, кто я, мальчик? — спросил старик, закрыв дверь и не сводя с Грегора пристального взгляда единственного целого глаза. — Знаешь, зачем я здесь?

— Инквизитор, — не мешкая ответил тот. — Мою сестру убили злые люди, и вы пришли помочь. Хотите найти их. И покарать.

— Верно, но лишь отчасти. Злых людей обязательно найдут, но я пришёл сюда выяснить, не растут ли корни скверны из её семьи. Ты любил свою сестру?

— Не знаю… — честно ответил Грегор. — Но она не заслужила такого. Никто не заслужил.

Старый инквизитор на мгновение задумался. Долгие размышления — непозволительная роскошь для его профессии.

— Похоже, тебя здесь не очень-то любят.

— Я убил свою мать. Когда родился. Так мне говорят.

— В жизни не видел, чтобы младенец кого-то убил, — инквизитор улыбнулся краем покрытых рубцами губ. — Твоя мать дала тебе жизнь, отдала всю себя без остатка. Это великая жертва. Мы, инквизиторы, занимаемся тем же, жертвуем собой ради блага людей. Чтобы то, что произошло с твоей сестрой, случалось как можно реже. Ты прав. Никто не заслуживает такой участи.

— Тогда я тоже хочу стать инквизитором! — выпалил мальчик.

Грегорион едва заметно улыбнулся, вспомнив собственную детскую горячность. Тогда ему было одиннадцать, но лишь спустя годы он понял, что Агемар Соррен специально выстроил разговор таким образом. Инквизитор поговорил с отцом мальчика. Сначала тот не решался расстаться с лишней парой рабочих рук, но, стоило ему услышать, что, став инквизитором, Грегор потеряет право наследования, он с лёгкостью отпустил нелюбимого сына из дома.

Соррен отвёз Грегора в Риген, где на долгие годы домом ему стала крепость-монастырь святого Вигилия, покровителя инквизиторов. Многие века она, словно кузница, ковала вернейших служителей Церкви Троих, их карающую длань. Заготовками в этой кузнице служили мальчишки и юноши, смело ступившие на путь святого воина. Наковальней были суровые условия жизни в её стенах, молотом — тяжелые тренировки тела и духа, а в роли пылающего горна выступала боль. Именно эта боль закаляла инквизитора, делая его безжалостным орудием Церкви, несущего смерть хоть культисту, хоть магу-отступнику.

Для мальчика Агемар Соррен стал единственным настоящим другом в этом далёком от дома краю, но их дружбе было не суждено продлиться долго. Через семь лет, Агемар погиб от ран после боя с лидером демонического культа. Только тогда Грегор узнал, что «старому инквизитору» было всего тридцать девять. Только тогда он по-настоящему понял значение ходившей в монастыре поговорки: «редкий инквизитор доживает до старости, но каждый доживает до седин».

После этого случая Грегор Нокс ещё более ожесточился. Закончив обучение, он сменил имя на Грегорион и вернулся в Энгату. Первым делом он нанёс краткий визит семье, которая ожидаемо приняла его без восторга. Из-за неурожаев дела у отца шли неважно, и тот тяжело запил. Увидев сына, он не узнал его, или не пожелал узнавать, так что Грегор, не задерживаясь, отправился в Энгатар, где поступил на службу Храма. Вскоре ему стало известно, что в имении его отца случился пожар и все, находившиеся в доме, погибли. По слухам уцелела лишь одна из сестёр, но и та пропала без вести.

С тех пор минуло уже шестнадцать лет. Грегорион Нокс пережил войну, гибель близкого друга, всех родных, множество коллег-инквизиторов. В этом году ему должно было исполниться тридцать девять. Грегорион с беспокойством ждал этого года. Он запомнил это как роковой возраст инквизитора и, хоть внешне был совершенно спокоен, в глубине души его охватывало смутное беспокойство, грозившее перерасти в страх, непозволительное чувство для инквизитора.

Эти мысли грызли его душу даже сейчас, когда он ступал по блестящему мраморному полу Храма, и продолжали бы делать это и дальше, если бы путь ему не преградил почтенного вида старец с бородой, доходившей до груди, облачённый в белоснежную сутану с серебряными лентами. Его седовласую голову венчал столь же белый клобук, украшенный знаком Троих: треугольником, стороны которого пересекал круг. То был символ единства трёх богов, Холара, Тормира и Сильмарета, искусно вышитый серебряной нитью. В этом церковь строго следовала догматам «Триединого пути»: золото для правителей земных, а серебро для правителей небесных.

Инквизитор с почтением опустился на правое колено перед одним из тех немногих, перед кем он должен был это делать: главой Церкви Троих, его святейшеством патриархом Хельдериком.

— Грегорион, сын мой, — по-отечески мягко сказал патриарх. — Я ведь велел не ходить здесь в этих сапогах. Они царапают мрамор.

Хельдерик был единственным, кто умел смотреть на инквизитора сверху вниз, даже несмотря на разницу в росте.

— Желали меня видеть, Ваше святейшество, — проговорил низким голосом инквизитор, будто не услышав замечания, но после выжидающего взгляда патриарха добавил: — Прошу прощения. Я решил, дело срочное.

— Желал. И дело действительно срочное, хотя и не настолько, чтобы обсуждать его в коридоре. Идём.

Грегориону доводилось бывать в приёмной патриарха, но на этот раз Хельдерик привёл его в свою опочивальню и запер дверь изнутри. Несмотря на распахнутые окна в комнате было душно, а судя по убранству, патриарх не был избалован роскошью.

— Итак, теперь я могу говорить свободно. Ты один из вернейших слуг Церкви, сын мой. Ответственный и надёжный, способный жёстко отстаивать интересы церкви, правда, и тебе не мешало бы иногда проявлять гибкость. Надеюсь, ты понимаешь, о чём речь. Мельник Харрис из предместий…

— Был заподозрен в пособничестве демоническому культу, — железным басом проговорил Грегорион и тут же осёкся, осознав, что перебил его святейшество.

— Но лишь заподозрен, — спокойно ответил патриарх, чуть нахмурив брови. — Ты выломал дверь, когда тебе не открыли, и брат инквизиции действительно вправе так поступать на требование. Однако то была ночь, и мельник спал.

— Я намеревался застать его врасплох, чтобы он не успел ничего спрятать.

— А после выбил ему передние зубы, когда он закономерно стал этому возмущаться и покрывать тебя руганью.

— Среди ругательств были богохульства. Тем не менее, обыск состоялся. Харрис доказал свою невиновность.

— Но какой ценой? Сорванную с петель дверь церковь возместила, однако вырастить новые зубы не в силах даже искуснейший из служителей Троих.

Инквизитор опустился на колено, однако даже так оказался едва ли ниже патриарха.

— Пред ликом богов и людей, Троих и многих, — проговорил он, покорно опустив голову, — прошу ваше святейшество простить меня. Такого больше не повторится. Если желаете меня отстранить, я готов сейчас же отправиться визитатором в любой из монастырей…

— На таком наказании настаивал епископ Велерен. Но боюсь, сын мой, порой ты проявляешь чрезмерное усердие и в этой службе. Настоятель Обители праведной воли жаловался, что ты

— Первым делом братья Праведной воли повели меня в винный погреб и предложили отведать вина. Я сделал вывод, что они хотят меня напоить, а значит монастырю есть что скрывать.

— Тогда ты составил достаточно подробный отчёт, — усмехнулся патриарх Хельдерик. — В спальне течёт крыша, брат-приор обут не по уставу, а в «Триедином пути» не хватает заглавной страницы. Разумеется, настоятель дал ответ и принял меры по каждому из этих случаев, а твоя внимательность достойна похвалы… Однако ради этого ты весь день допрашивал монахов с глазу на глаз и на целые сутки остановил жизнь монастыря. Все мы служим Троим, Грегорион, однако негоже твоему рвению препятствовать праведному труду наших братьев.

— В таком случае я готов снова пойти на службу в скрипторий, ваше святейшество.

— Епископ Альвин именно это и предложил, — вздохнул патриарх. — Но на этот раз мы не будем отбирать у переписчиков хлеб. К тому же было бы наивно верить, что ты и впрямь больше никогда не нарушишь кодекс. Слишком уж хорошо я тебя знаю. Нет, отстранять тебя снова я не собираюсь. Напротив, дело, которое я собираюсь тебе поручить, требует тех качеств, которыми обладаешь именно ты. В том числе, скажем так, проявлять инициативу.

По городу разносился звонкий звук утреннего колокола. Патриарх прокашлялся и продолжил.

— Мне необходимо знать, что происходит в Вальморе. Слишком давно мы не получали сведений с острова. Пусть церковь и не держит остров в ежовых рукавицах, но совсем упускать его из виду мы не можем. Академия — дикий сад, в котором без присмотра может расцвести что угодно, от опасного вольнодумства до некромантии и демонопоклонничества.

Вероятно, патриарх ждал от Грегориона вопросов, но тот лишь невозмутимо молчал.

— Официально ты отправишься туда с инспекцией, — продолжил Хельдерик, — и маги, как подданные его величества, будут обязаны впустить тебя. Истинная же твоя цель будет куда важнее. Я не желаю обвинять никого раньше времени, но, как известно, рыба гниёт с головы. Стало быть, твоя задача — добраться до архимага Вингевельда, расспросить его обо всём, что может быть полезно.

— Не лучше отправить Ривальда? — вдруг заговорил инквизитор. — Он хороший переговорщик.

— Твоей задачей будет слушать, а не говорить. Пусть маги увидят в тебе громилу, которого недалёкий патриарх послал шпионить за ними, пусть они лгут тебе, беспечно уверенные в себе. Ты же прекрасно сумеешь распознать ложь, и понять, что именно они скрывают.

— Понимаю, ваше святейшество.

— Только, умоляю, действуй осторожно. По крайней мере, не позволяй себе вольностей, как с тем мельником. Не забывай, что маги не привыкли, что Церковь вмешивается в их дела, а значит не стоит действовать излишне ретиво. Любые конфликты с Академией обойдутся нам слишком дорого.

— Так значит, мне предстоит пересечь море, — задумчиво проговорил Грегорион.

Он уже очень давно не был на корабле. Давнее морское путешествие из Ригена в Энгату больше всего запомнилось инквизитору морской болезнью.

— Отплывёшь из Хельмара, — патриарх подошёл к кровати и извлёк из-под матраца запечатанный серебристый цилиндр. — А это тебе поможет. Внутри письмо, передашь его капитану Корваллану в тамошнем порту. Оно послужит пропуском на корабль, что отвезёт тебя в Вальмору и обратно. К тому же, там дальнейшие указания для него лично, потому тебе распечатывать послание запрещается.

— Когда я должен отправляться?

Грегориону доводилось встречаться с магами, но на этот раз предстояло в одиночку отправиться в самое их логово. Несмотря на извечную уверенность в собственных силах, порой доходившую до фанатизма, где-то в глубине души инквизитора появилась едва заметная тень волнения.

— Я даю тебе время на приведение в порядок дел и подготовку к поездке, — заключил патриарх, отпирая дверь. — Все расходы возьмёт на себя церковь. А теперь, сын мой, ты волен идти.

Инквизитор поднялся на ноги, вновь преклонил голову в знак прощания и покинул опочивальню. Коридоры были безлюдны, приближалось время обеда, и Грегорион, выйдя на улицу, направился в монастырь Святого Беренгара, что стоял совсем неподалёку от Храма. Женская и мужская части монастыря представляли собой здания, стоящие друг напротив друга, однако пищу их обитатели всё-таки принимали вместе. С ними трапезную посещали и инквизиторы, карающие длани Троих.

По пути мимо Грегориона промчались двое юношей в бурых послушнических одеждах. Смеются, торопятся, будто на всех не хватит. Молодёжь. Несколько лет назад он увидел, как стайка таких юнцов разглядывает похабные картинки. Другой бы инквизитор просто прошёл бы мимо или в порыве праведного гнева разорвал бы рисунки на мелкие кусочки. Но Грегорион поступил иначе. Он решил выяснить, кто был тем умельцем, что нарисовал этих девиц. Им оказался молодой чтец из бывших солдат, недавно вернувшийся с войны и принятый к Храму. Он рисовал и продавал рисунки охочим до женских прелестей послушникам. Узнав об этом, Грегорион явился к нему в комнату после вечерней молитвы с серьёзным разговором.

Тот умолял инквизитора никому об этом не рассказывать, ведь за такое послушника могли сурово наказать или даже изгнать, а идти ему, сироте, было некуда. Инквизитор пожалел беднягу и пообещал, что об этом случае никто не узнает, но только при условии, что горе-художник перестанет смущать неокрепшие умы и займёт свой досуг более подходящим занятием.

Чтец с радостью согласился, но вскоре среди служителей Храма Троих поползли грязные слухи о Грегорионе, мол, молоденькие послушники ему куда интереснее женщин. Хоть инквизитор и догадывался, откуда растут ноги у этих сплетен, ему не удалось выяснить наверняка, и это задевало его больше, чем само их содержание.

Обычно Грегорион приходил в трапезную немного заранее и садился за отдельным столом у стены, чтобы насладиться несколькими минутами тишины до того, как служители церкви начнут заполнять помещение. Сегодня же его задержал патриарх и там было уже полно народу. Послушники, монахи, инквизиторы — все они делили одну трапезную, но каждый занимал предназначенную для него часть. Тихо перешёптывающиеся молодые послушники сидели у входа, суровые инквизиторы — чуть поодаль, в середине трапезной. Молчаливые и отрешённые монахи же занимали места в самой глубине трапезной.

Между столами сновали девушки в бурых мантиях, чьи волосы скрывали такого же цвета платки. Для них у Церкви была уготована особая роль. Стать частью инквизиции или получить сан они не могли, но только послушнице дозволялось с благословения настоятельницы изучить искусство врачевания и сменить бурую мантию на белую, став белой сестрой Ордена Аминеи.

Те же из них, кому подобные занятия были не по душе, после пострига надевали серое и занимались тем же, чем и мужчины-монахи: молились, переписывали книги и рисовали к ним иллюстрации, пели священные гимны и участвовали в богослужениях.

Впрочем, некоторые на всю жизнь так и оставались послушницами. Они стирали одежду служителей храма, ухаживали за садами и разносили еду в трапезной, прямо как та девушка, что сейчас направлялась к столу Грегориона с миской похлёбки.

Инквизитор тяжело вздохнул. Хоть он не видел её лица, но знал её имя и знал, зачем она идёт к нему. Из-под бурого платка виднелась прядь волос мышиного цвета. Послушница поставила миску на стол, но не ушла.

— Здравствуй, Грегорион, — кротко проговорила она после недолгого молчания.

Инквизитор кивнул. Он не любил разговоров за едой и уж тем более не желал говорить с ней.

— Говорят, епископ Велерен собирается сделать из одного монастыря новую крепость для подготовки инквизиторов. Туда отправят самых умелых и опытных…

Вкрадчивый лепет девушки странным образом выделялся среди стоявшего в трапезной гомона.

— Сплетни послушнице не к лицу, — сказал инквизитор, не поворачивая головы.

— Но ведь я знаю, как ты любишь своё дело. Ты бы не хотел уезжать… А ещё… Епископ ведь духовник короля. Его величеству нездоровится, наедине он остаётся только с его преосвященством, и я слышала…

— Агна, — негромко, но строго произнёс инквизитор, — мне это не интересно.

Он взглянул на девушку и добавил:

— Спасибо.

Из другого конца трапезной донёсся громкий женский голос:

— Агна! Бегом на кухню! Еда сама себя не разнесёт!

Послушница поджала губы и, печально вздохнув, зашагала прочь.

Остаток дня Грегорион провёл за книгами и молитвами. Книги ему нужны были, чтобы получить более полное представление об Академии и магах, а молитвы — он просто привык молиться, полагая, что Трое услышат его лучше, если он чаще будет это делать. Он просил милосердного Холара смирить его дух, проявить к нему милость и даровать прощение за всех тех, кого он когда-либо несправедливо осудил. Молил Сильмарета-заступника, дабы тот указал верный путь ему и всем тем, кто ошибётся, встав у него на пути. И, наконец, обращался к Тормиру, стражу справедливости, прося справедливого суда для всех отступников и врагов рода людского, коих сокрушит его инквизиторский молот.

После вечерней молитвы Грегорион Нокс направился в арсенал. Так именовалась пристройка близ храма, где инквизиторы могли получить снаряжение для борьбы с врагами церкви. Если с культистами помогала справиться старая добрая сталь, то призванных демонов серьёзно ранить могло только серебро. Здесь же стоял стеллаж, на котором покоились склянки с освящённой водой, но инквизитор привык рассчитывать на силу оружия, считая, что возни со склянками было больше, чем пользы от них.

Служителям церкви запрещалось пользоваться клинками, поэтому они довольствовались молотами, палицами и цепами. Один из таких молотов изготовили специально для могучего Грегориона: только ему хватало сил сражаться этим оружием. По этой причине он, единственный из инквизиторов, дал оружию имя, назвав его Броннхильдом, в честь короля-праведника, что правил западными краями задолго до завоевания Энгаты Ригеном и который, по преданию, изгнал с земель Энгаты вампиров.

Грегорион любил свой молот. Он точно знал, что в нём семь фунтов и семь унций веса, а длина рукояти составляла ровно пять футов. После каждого возвращения в арсенал инквизитор чистил его до блеска. Один вид огромного Грегориона с не менее огромным оружием внушал парализующий ужас в сердца культистов, а заострённый посеребрённый край Броннхильда, стремительно летящий в их голову, обычно был последним, что они видели в своей отравленной пороком жизни.

Инквизитор взял молот с деревянной подставки, в руку легла приятная тяжесть. Он взмахнул им несколько раз и отложил в сторону. Его он обязательно возьмёт с собой: ни на что другое в таком важном задании Грегорион не мог положиться больше.

Теперь следовало позаботиться о защите. К счастью, кроме молота для Грегориона изготовили кольчугу с вкраплениями серебряных колец и пластинами на груди. Конечно, он мог бы попытаться натянуть на себя что-нибудь, предназначенное для других инквизиторов, но эта затея была обречена на провал. Однажды он на спор порвал на себе кольчугу, что была ему не по размеру. Для этого ему оказалось достаточно слегка нагнуться и напрячь спину.

Остальная одежда у него была собственной, включая тяжёлые сапоги с окованой подошвой, в которых ходить мог, наверное, только сам инквизитор. И не столько из-за тяжести, сколько из-за внушительного размера его ноги. Шлемом Грегорион не пользовался — редкий противник был достаточно рослым, чтобы ударить его по голове. Так что в путешествие он решил взять широкополую шляпу, чтобы весеннее солнце не жгло его коротко стриженные волосы медвежьего цвета. А вот и дорожный плащ. Грегорион оставил его здесь только вчера, а кто-то уже успел наступить и оставить на нём грязный отпечаток сапога. Инквизитор сел на скамью и принялся тереть плащ рукавом, как вдруг услышал знакомый женский голос:

— Очередное самоубийственное задание?

Она подошла к двери арсенала как всегда неслышно, но инквизитору было достаточно голоса, чтобы понять, кто навестил его в этот поздний час. Юная, скромная, в буром одеянии послушницы, скрадывавшем фигуру и прячущем волосы. И только Грегорион знал, что её волнистые локоны цвета красного вина, а веснушки на лице играли подобно солнечным зайчикам, когда она улыбалась.

— Здравствуй, Марта, — пробасил Грегорион, не оборачиваясь.

— Я не видела тебя за ужином и решила принести еду сюда. Но получишь ты её, как только ответишь на вопрос.

— Его святейшество отправляет меня в Вальмору.

— Это ведь так далеко… Неужели больше послать было некого?

— Патриарх мне доверяет.

— Просто мне тебя не хватает. Даже когда ты отлучаешься ненадолго, я молюсь всем богам, а теперь ты и вовсе пропадёшь на… Сколько займёт путь туда и обратно? Месяц? Больше?

Грегорион обернулся. Девушка сжимала в руках свёрток, а её карие глаза глядели прямо на него строго и пронзительно. Она была вторым человеком, после патриарха, кто мог смотреть на инквизитора подобным образом и единственной, чей взгляд мог его смутить. Он поднялся с колен и сделался в полтора раза выше девушки, но она и не думала отступать.

— Мы ведь видимся, не так ли?

— Но только украдкой. А мне хочется видеть тебя чаще. И быть рядом, — девушка смягчила выражение лица и положила руку на грудь инквизитора. — Сегодня мне приснился плохой сон. Знаешь… совсем плохой. Ужасный.

— Плохие сны — всего лишь сны, — Грегорион накрыл кисть девушки своей огромной в сравнении с её ладонью и улыбнулся.

— Так редко вижу твою улыбку, — проговорила Марта. — И каждый раз, провожая тебя, боюсь не увидеть её вновь. Помнишь ту заброшенную деревню два месяца назад?

— Культ Адского Хлада. Поклонение Глацию, повелителю Коцитоса, восьмого круга…

— Я не о том, Грег.

Из всего окружения только от Марты Грегориону было приятно слышать сокращение своего имени. Остальные если и называли его так, то только в шутку между собой, пересказывая друг другу набившие оскомину байки о нём.

— Тебя в тот раз чуть не убили, — продолжила девушка. — Когда ты вернулся, ран было столько, что хватило бы, чтобы прикончить двоих.

— Но ведь я жив…

— Но ведь ты человек, Грег! — она прижалась к широкой груди инквизитора, и он приобнял её рукой. — Ты сделан не из железа и не из камня, что бы там о тебе не болтали злые языки. Каждый раз, когда ты уезжаешь, я стираю колени в кровь у алтаря, покуда ты не вернёшься. Ты ведь знаешь… Знаешь, как дорог мне.

— Ты мне тоже. Но к чему ты ведёшь?

— Говорят, многие инквизиторы скоро останутся не у дел.

— Тоже слышал об этом.

— Мне об этом рассказала Агна. По секрету, — в голосе девушки появился холодок. — А откуда это известно тебе? Вы с ней виделись?

— Она пыталась поговорить со мной в трапезной. Предлагала замолвить слово обо мне перед епископом.

— Когда же эта змея оставит тебя в покое… — вздохнула Марта, сильнее прижавшись к Грегориону. — Ты ведь знаешь, она вьётся возле тебя, чтобы досадить мне. Надеюсь, скоро её переселят из нашей кельи. Надоело видеть её каждый день. Вся такая кроткая, послушная, аж тошно…

— По крайней мере, теперь она долго не будет мне досаждать.

— Да, наверное. И переключится на кого-нибудь другого. Помнишь ту историю с ней и сиром Гильямом? Она до сих пор хвастается синяками.

— Она получила то, чего хотела.

— Да, её всегда привлекали такие, как он. И как ты. Сильные… Но она не знает тебя, ты не такой, как Гильям Фолтрейн. Он и мизинца твоего не стоит!

Инквизитор едва заметно усмехнулся, а Марта, казалось, вложила в объятья все свои девичьи силы.

— Хочешь меня задушить, чтобы я никуда не поехал? — спросил Грегорион.

— И в мыслях не было! — девушка испуганно отпрянула от него. — Но умоляю, будь осторожен. В дальнем пути столько опасностей…

— Этот путь дальний для людей, но не для богов. Их милостью, беды обойдут меня стороной. Пусть это будет испытанием моей веры.

— Да, ты прав. Но всё же боги не желают избавить меня от ужасов, что я вижу ночами. Ужасов, которые могут тебя ждать.

— Пусть тебе снится, как я разбиваю их силой веры, — Грегорион прикоснулся губами ко лбу девушки.

— И силой Броннхильда? — Марта подняла голову и улыбнулась.

— И его силой тоже, — инквизитор вновь улыбнулся.

Девушка обняла руками его шею и их губы слились в поцелуе.

— Знаешь, — вкрадчиво прошептала она, — уже так поздно. Здесь никого не будет до самого утра. У тебя ведь есть ключ? Нас никто не побеспокоит.

— Но тебя хватятся в монастыре.

— Брось, никто не поднимет шум из-за одной послушницы…

Раздался тихий щелчок запираемой двери. Всякий, кто этой ночью, проходя мимо арсенала и заинтересовавшись доносившимися оттуда звуками, подглядел бы в замочную скважину, навсегда отбросил бы глупые слухи, ходившие о Грегорионе Ноксе.

Следующим утром инквизитор направился в хранилище, где получил увесистый мешочек монет для путешествия. Он попрощался с немногочисленными приятелями, закончил последние приготовления и отправился в монастырскую конюшню. Неуклюже передвигаясь по ней, он разбудил задремавшего конюха, и, взяв выносливую церковную лошадь, поехал в долгий путь на запад, в сторону моря.

Глава 2

Первым, что ощутил Маркус Аронтил, когда очнулся, был вкус морской воды, горький до тошноты. Он попытался открыть глаза и тут же зажмурился от яркого солнца. Превозмогая ужасную слабость, маг перевернулся на бок и ощутил щекой сухой песок. Ветер задувал его в лицо, но, по крайней мере, не было качки.

Маркус попытался встать. Он приподнялся на локтях, но его тут же стошнило морской водой. Изрядно же он наглотался. Воспоминания хлынули мутным потоком. Корабль, шторм, морское чудовище, гибель капитана — всё это слилось в жуткую и сумасбродную картину, в нечто нереальное. Могло ли такое в самом деле с ним произойти? Голова гудела, а руки и ноги едва слушались, но лежать дальше было нельзя.

Кажется, из воды его вытащил Тиберий… Значит, он тоже уцелел. Маг осторожно поднялся на ноги и осмотрелся, пытаясь сохранить равновесие. Вот, в нескольких шагах лежит кусок корабельной обшивки. Судя по всему, этот кусок дерева и послужил плотом. От него в разные стороны расходились следы. А вот прямо сюда ведёт глубокая и широкая борозда. Это волокли его, Маркуса.

Маг проследил взглядом следы, ведущие к камням неподалёку, и вздохнул с облегчением. Там, подперев голову кулаком, сидя дремал молодой парень с курчавыми чёрными волосами. Маркус зашагал к нему, то и дело кашляя и плюясь в тщетных попытках вывести солёный привкус во рту. Аэтиец встрепенулся, помотал головой, но, увидев идущего мага, устало улыбнулся. С виду он был совершенно измотан, но взгляд выражал искреннюю радость.

— Маркус! Вы, наконец, пришли в себя. Вы пролежали несколько часов, я уже опасался худшего.

— Даже не представляешь, как я рад тебя видеть, Тиберий. Теперь я навеки твой должник. Но где мы? Нас выбросило на один из Хельмовых островов?

— Нет, похоже, шторм застал нас неподалёку от берегов Энгаты.

— Почему вы решили, что мы на большой земле?

— Так сказали местные, когда пришли поживиться тем, что выбросило на берег, — Тиберий поднялся на ноги и потянулся. — Здесь неподалёку рыбацкая деревня. Остальные направились туда, а я остался ждать, пока вы очнётесь.

— Остальные?

— Да. Кроме нас выжили несколько матросов, а ещё тот старик из Анмода. Раб-нуаммарец погиб, мы видели, как его придавило балкой и потянуло ко дну. Но его хозяин, кажется, совсем не горевал, лишь прошипел мне что-то, когда я спросил его об этом. Жалкая, ничтожная жизнь спасена, — нахмурившись сказал Тиберий. — Впрочем, наивно ожидать от анмодца иного.

— Вижу, студёные воды Закатного моря понемногу вымыли из тебя идеалиста? — прокашлявшись, заметил Маркус. — Нет в этом мире справедливости. Иначе я бы сейчас проснулся в собственной кровати, а не здесь.

— Что верно, то верно, — вздохнул аэтиец. — Кстати, ещё выжила Иллерен, эльфийка. Я предлагал ей остаться здесь и подождать, однако, она предпочла добираться до деревни в одиночку. Не думаю, что эльфийская девушка найдёт поддержку среди местных жителей. Но, кажется, у неё были при себе деньги…

— А мы? Что у нас осталось? — встрепенулся маг. — Моё довольствие, видимо, пошло ко дну вместе с кораблём. Как и мои вещи.

Неожиданно для себя самого Маркус чихнул так, что в голове зазвенело.

— Пожалуй, туфли лучше высушить как следует. Крепким здоровьем я никогда не славился, и быстро подхвачу простуду или чего похуже. Уж поверьте, болеющий маг огня — не самое приятное зрелище. И не самое безопасное к тому же.

— Обыщем берег! — нашёлся Тиберий. — Наверняка, найдётся что-то, до чего местные добраться не успели. Впрочем, их, в основном, интересовало дерево. Даже пытались утащить наш плот, но он оказался слишком тяжёлым.

За следующий час Маркус и Тиберий, разделившись, тщательно прочесали пляж. Удивительно, но местные оставили нетронутыми немало любопытных вещей. Например, латунный компас с именной гравировкой капитана. Это устройство не отправилось вслед за своим владельцем лишь из-за футляра, сделанного из лёгкого и пористого дерева, подобных которому Маркус никогда не видел. Правда, крушение его не пощадило, и стрелка теперь навсегда замерла в одном направлении.

Уцелела и медная подзорная труба. Её даже можно было бы использовать по назначению, если бы не треснуло стекло и внутрь не набился ил.

Но самым полезным оказалась деревянная шкатулка с десятком монет внутри, которую совершенно случайно обнаружил Тиберий. Он присел отдохнуть на огромный кусок мачты и заметил уголок, торчащий из песка.

Этой находке Маркус обрадовался несказанно. По крайней мере, теперь им будет, на что поесть, да и пешком идти не придётся. Но тут же маг понял, что не знает, куда отправляться дальше, ведь цель его поездки могла быть абсолютно где угодно. Впрочем, вскоре он определился, что двигаться нужно в Дракенталь. Именно там он обнаружил рыжего худого мальчишку много лет назад. Не самая плохая версия, особенно когда зацепиться больше не за что.

Взвесив все за и против, было решено добраться до ближайшей деревни, чтобы, во всяком случае, перевести дух. Хоть голод уже давал о себе знать, но острый запах подгнившей рыбы, который донёс ветер, напрочь отбивал аппетит.

Не успели они покинуть песчаный пляж, как им встретился молодой паренёк с сетью, перекинутой через плечо. На вопрос, далеко ли до Хельмара, он указал рукой вдоль берега и добавил, что до города пара часов пути. Потом он спросил, не голодны ли путники и, когда те признались, что не ели ничего со вчерашнего дня, предложил им отобедать в доме его матери. Маркус с радостью согласился, хоть и посетовал, что у них с собой не так много денег.

— Бросьте! — засмеялся молодой рыбак. — Принять волшебника в доме — к хорошему улову. Все соседи завидовать будут!

— Как же ты понял, что я волшебник? — поинтересовался Маркус, полагая, что нынешний вид никак не мог его выдать.

— Так по рукам вижу, что не плотник. И говорите иначе. Да и по песку ступаете так, будто босиком в жизни никогда не ходили.

— Хехе, что верно, то верно, — усмехнулся маг.

Маркус поймал себя на мысли, что ему это даже нравится, хоть он и не мог припомнить, когда в последний раз ходил по земле без обуви. Маг даже немного расстроился, когда песок уступил земле и камням и пришлось снова надеть туфли.

— А ваш приятель? Он откуда будет?

— Я из Алестии, что в Аэтийской империи, — отозвался Тиберий.

— Видать, дальние края, я про них даже не слыхал, — наморщил лоб юноша. — Это дальше Энгатара? Или островов Миррдаэн?

— Гораздо дальше, — улыбнулся аэтиец.

Дальнейший путь прошёл в попытках Тиберия объяснить несмышлёному рыбаку, где расположена Аэтийская империя. Примерно к тому времени, когда Тиберий в своём объяснении дошёл до того, что попытался пояснить, насколько далеко отсюда Алестия, измеряя путь в расстояниях до Энгатара, они достигли рыбацкой хижины. Там их встретила женщина. Она была не стара, но полная тяжёлого труда жизнь заставила красоту молодости угасать раньше времени. Волосы выгорели на солнце, руки изрезаны сетью, а на ноге след от укуса.

Несмотря на это, она приняла гостей довольно тепло, хоть и с некоторой настороженностью. Дымящаяся рыбная похлёбка, поданная в глиняных чашках, была съедена моментально. Даже Маркус, довольно прохладно относившийся к рыбе, не смог устоять.

— Нечасто у нас бывают гости, — сказала женщина, убирая посуду. — И уж совсем редко волшебники. Вы ведь из волшебной школы по ту сторону моря, верно?

— Да. Я был там деканом факультета Огня.

— Огня! — испуганно всплеснула руками женщина. — Снова огненный маг!

— Снова? Кто же был до того? — удивился Маркус.

— Сынок, как его звали, помнишь?

— Кажется, Миранус или Миренус. Не припомню, имена у вас уж больно мудрёные.

— Мирениус, — пробормотал маг. — Наверное, это было пару месяцев назад?

— Ага. А вы откуда знаете? Вы, наверное, ещё провидец или вроде того, да? — загорелся юноша.

— Нет, просто я знал этого человека. Он был моим коллегой, — мягко проговорил Маркус и, увидев непонимание на лицах рыбаков, добавил: — Работали мы вместе. В Академии. Архимаг отправил его в отставку из-за возраста, хотя все мы понимали, что это вздор. Мирениус ещё мог дать фору многим молодым магам. Но что же он делал в ваших краях?

Женщина поджала губы, посмотрела на сына и вышла из хижины. Мальчик проводил её со вздохом.

— Мама не любит этой истории. Я его нашёл, когда из города возвращался. Прямо на дороге, чуть живого. На него будто волк напал, одежда изорвана, израненный, в крови. Ну, я его на спину подхватил и сюда. Быстро он оклемался для старика, надо сказать, вот только рассказывать, что с ним случилось, отказался наотрез. Говорит, мол, разбойники напали. Но я вам так скажу, какие тут могут быть разбойники? По этой дороге рыбаки из деревни в город только и ходят, а с нашего брата и взять нечего, разве только свежей трески. А ещё вот что скажу, пока мама не слышит, — паренёк заговорил тише. — Не мог человек такого с ним сотворить.

— В каком это смысле, — нахмурился Маркус.

— Ну, — юноша запнулся, — знаете, с него будто кожу содрать хотели. И следы такие, будто бы от спрута, но какие спруты так далеко от берега? Не, то нечисть была какая-то!

— Будет тебе, Уилл, гостей пугать, — строго прервала его мать, вернувшись в дом. — Лучше отцу сеть отнеси. Он ждать не любит, надерёт уши-то!

Побыв в хижине ещё немного и съев ещё по миске похлёбки, Маркус и Тиберий покинули гостеприимный дом и направились в Хельмар.

— Что бы это всё могло значить… — бормотал маг.

— Да мало ли, что в этих краях водится, — зевнул Тиберий. — Вдруг и в самом деле волки или разбойники. Говорит, человек такого сделать не мог? Знаете, я как-то читал одну книгу по пыточному делу, так там…

— Нет. Это как-то связано, — перебил Маркус. — Я что-то такое знал. Вертится в голове, уже вот-вот…

Рыбаки сказали, Мирениус отправился на Запад. Но сейчас важно не это. Спрут, щупальца… Тварь с щупальцами, способная справиться с умелым магом. А почему именно магом? Их притягивает магия? Они охотятся за магией? За магами? Выслеживают магов? Маркус напряг память. Голова ещё не работала как следует, но мыслил он уже куда яснее, чем когда очнулся на песке. Маг вспомнил свой собственный курс обучения, словно из в прошлой жизни. Он рассказывал об этом студентам, они не слушали, но…

— Magos venator, — проговорил, наконец, Маркус. — Похоже на него.

— Это же мой родной язык! — просиял Тиберий. — Но вы, кажется, сказали, «охотник на магов»?

— Именно. Так зовут демонических тварей, способных выследить волшебника по запаху магии, исходящему от него.

— Запаху магии? — недоумённо переспросил Тиберий.

— Эманационный след, остающийся после… Постараюсь объяснить проще: они выискивают магов и медленно убивают. Сначала ранят, оставляют без сил, а потом высасывают магическую силу, пока магический канал, который питает волшебника, не иссякнет. Похоже, Мирениус подвергся нападению подобного существа. Их единственная слабость этих демонов — они предпочитают оставаться один на один с жертвой, ведь пока тварь кормится, она уязвима.А тот парень, рыбак, вероятно, её спугнул.

— И что это значит для нас, Маркус?

— Только то, что я в большой опасности. И ты тоже, если пойдёшь со мной. Эти твари не появляются в Аталоре просто так. Сами собой могут завестись черти, бесы, даже низшие демоны, но никак не венаторы. Нет, их кто-то призывает и натравливает. Пешком идти крайне опасно. Возьму в Хельмаре повозку, и да поможет мне Сэзморил добраться до Дракенталя без происшествий.

— Звучит опасно, — поёжился Тиберий. — Но если я оставлю вас сейчас, то перестану себя уважать. Раз уж Квинт Тиберий Валериан отправился на край земли, разве он может бросить человека в беде? Это совсем не по-аэтийски! Так что я отправляюсь с вами, Маркус.

— Поверьте, я ценю это. Однако, денег у нас с вами немного. Боюсь, что придётся искать способы заработка. Впрочем, я сносно понимаю в алхимическом ремесле и травах. Очень надеюсь, что мои знания пригодятся по пути больше, чем магия, ибо ничто не привлекает венаторов так сильно, как проявления магической силы. А магия огня оставляет самый яркий след.

— Я с вами до конца, — Тиберий положил руку на сердце по аэтийскому обычаю. — Conjuncte ad finem. Вместе до конца.

— Будем надеяться, что конец наступит нескоро, Тиберий, — маг улыбнулся и постарался вложить в эту улыбку всю веру в лучшее, которая, словно крошечный уголёк, всё ещё теплилась в его душе.

* * *

Карл Эльдштерн очнулся от тревожного сна, полного путанных видений, но реальность оказалась куда хуже. Было холодно, душно и сыро. Царящий вокруг мрак разгонял лишь свет, проникавший через узкое окошко двери. Алхимик сидел на жёстком лежаке в тесной камере темницы Пламенного замка, и до сих пор не мог поверить, что это происходит наяву.

Голова болела, свежие ссадины на локтях и коленях горели, словно ожоги. Его приволокли сюда прямо в том, в чём был, так что кожаная жилетка и серая рубаха оказались запачканы о грязный пол, а почти новые коричневые штаны безнадёжно порваны. «Ублюдки, — думал старый алхимик, — напасть на старика в его собственном доме и приволочь его в эту сырую нору! И чего ради!» «Приказ Дериана Рейнара… Соучастие в преступном заговоре…» — вспомнил он слова стражника. Какой, ко всем чертям, заговор, когда ему иной раз приходится просить Рию отыскать нужную склянку… Рия! На глаза старика навернулись слёзы. Куда могли деть его племянницу, он не знал, но вознамерился во что бы то ни стало это выяснить. Он, кряхтя, поднялся на ноги, и начал что есть сил колотить по двери.

— Прекратить шум! Чего надо? — раздался грубый голос с другой стороны двери.

— Где моя племянница, ублюдок⁈ Отвечай! — Карл трясся от бессилия и злости, наполнившей каждую частичку его тела.

— Ха! Неужто дверь выломать решил, дед? Побереги силы. Сейчас сообщу, что ты очнулся. А там, глядишь, и про девчонку твою чего узнаешь. С тобой как раз хотел главный поговорить.

Какой ещё главный? Неужто Рейнар. Уж сейчас Карл Эльдштерн скажет ему всё, что думает о его стражниках, темницах и заговорах. Хотя в глубине души алхимик и понимал, что ничего серьёзного он сделать в такой ситуации не сможет, ему просто хотелось выплеснуть накипевшее. Когда за дверью вновь послышались шаги, он уже был готов наброситься с кулаками на каждого, кто войдёт в камеру. Дверь со скрипом открылась, и ринувшийся в дверной проём Карл был тут же встречен толчком в живот, от которого у него перехватило дыхание и пропало всякое желание сопротивляться.

Под противный смех старик скрючился от тупой боли и упал на холодный пол камеры.

— Доброе утро! — голос принадлежал тому же стражнику, с которым алхимик разговаривал ранее. — Ну вот, Том, я ж говорил, он кинется. Дикие люди, эти имперцы, чуть что, сразу набрасываются. А старый добрый пинок в живот мигом отрезвляет!

— Смотри не переусердствуй, Хоб. Как бы у него селезёнка не лопнула. Слыхал, что Раухель сказал? На допрос он нужен целый и невредимый. Иначе оба по шее получим.

— Да чего ему будет. Я ж легонько совсем…

Пока Карла вели куда-то по тёмному коридору, ему оставалось только бубнить проклятья на родном ригенском. В конце концов, алхимик попал в помещение, которое сложно было назвать просторным, но, во всяком случае, оно было больше его камеры. Там его усадили за деревянный стол и, велев ждать, оставили одного.

Единственным источником света здесь были пара свечей в середине стола. Дышалось здесь чуть легче, но, несомненно, это место было частью той же темницы. Карл прождал несколько минут, потирая ноющий живот, и вдруг дверь распахнулась, впустив невысокого человека. Подробнее рассмотреть его Карл смог только когда тот медленно подошёл к столу, выдвинул стул и сел напротив. Лысая голова, полное чисто выбритое лицо с маленькими глазками. Незнакомец сложил руки в замок и несколько секунд пристально глядел на алхимика, не говоря ни слова. «До чего же неприятный тип», — подумал Карл.

— Для начала прошу прощения за доставленные неудобства, — наконец нарушил молчание незнакомец, — Под этими словами я имею в виду как путешествие в замок, так и сравнительно короткую, но столь же неприятную прогулку сюда. Видите ли, обстоятельства требуют немедленных действий, а промедление — роскошь, которую я, увы, не могу себе позволить.

Лысый говорил не быстро, но и не медленно, тщательно проговаривая каждое слово.

— Какого дьявола я здесь делаю? — прохрипел старик. — И кто ты, чёрт возьми, такой?

— Для начала, хочу предложить вам это, — словно не услышав вопроса, продолжал человек. Из кармана камзола он извлёк очки с круглыми стёклами и положил на стол. — Вы человек немолодой, и я счёл нужным предоставить вам очки. Прошу вас, примерьте.

Карл схватил очки и тут же надел их. Мир вокруг заметно прояснился, однако приятнее физиономия собеседника не стала.

— Прекрасно. Теперь можно перейти непосредственно к делу. Позвольте представиться, Йоахим Раухель, командующий тайной службой лорда Дериана Рейнара. Согласно моим источникам, вы Карл Эльдштерн, алхимик, уроженец Ригенской империи и брат небезызвестного Альбрехта Эльдштерна. Верно?

Алхимику было не по себе от манеры его собеседника разговаривать. Его лицо, кажется, не выражало никаких эмоций, кроме нейтральной лёгкой улыбки самыми краешками пухлых губ, голос же при этом был мягким и спокойным.

— Вернее некуда, Раухель, — огрызнулся Эльдштерн и продолжил, передразнивая интонацию собеседника: — И я буду крайне признателен, если мне предоставят сведения о том, что, во имя всех богов, я здесь забыл. И под «здесь» я имею в виду любое место, кроме моей алхимической лавки! Вы её хоть запереть догадались?

— Не беспокойтесь. Вашему имуществу не причинят вреда, оно перешло в распоряжение лорда дракентальского и надёжно охраняется. Но вот временно или навсегда — это уже зависит от вашего желания сотрудничать. Вам известно, в чём именно вы обвиняетесь?

— Да, мне сказали те ублюдки, что ворвались в лавку. Я не считаю себя виновным в этом бардаке. Кто бы ни прикончил Алистера Рейнара, я тут не причём.

— Но мы располагаем иными сведениями, — Раухель положил на стол кипу бумаг толщиной с палец. — Вот, здесь написано, что во время вашего проживания в Аймхе вы неоднократно были уличены в сомнительных экспериментах, в том числе со смертельными ядами, которые были обнаружены в вашей лаборатории в Дракентале. Верно ли это?

— Да, но в больших дозах любое лекарство — яд. Да и какой алхимик не работает с ядами? Я виновен в том, что я алхимик?

— А здесь сказано, что не так давно вы продали ингредиенты для смертельного яда? Это верно?

— Верно. Но я понятия не имею, для чего он был им нужен.

— То есть вы не исключаете, что проданный вами яд мог попасть в замок?

— С того момента, как склянка пересекает порог моей лавки, я за неё не в ответе. Скажите лучше, где моя племянница!

— До её персоны мы ещё дойдём, — не меняя голоса, мягко перебил Йоахим Раухель и взял из кипы очередную бумагу. — Также здесь написано, что вы неоднократно высказывались против Алистера Рейнара и желали ему смерти в крепких выражениях.

— Вот это уж полная брехня! — возмутился Карл. — Я приехал сюда совсем недавно и понятия не имел о местных лордах. Не говоря уже о том, что вы бы не могли этого знать при всём желании.

— А если я скажу, что у меня есть свидетели ваших высказываний, со слов которых и была сделана эта запись? — Раухель повернул голову, обращаясь к двери. — Можете войти.

Дверь раскрылась, и в комнате оказалась высокая женщина, чья пора юности давно прошла, но она явно была с этим не согласна. Морщинистое лицо с надменным выражением покрывала пудра и румяна, справа над губой красовалась мушка, а чёрные с проседью волосы собраны в пышную причёску. Она была одета в закрытое чёрное платье, скрадывающее фигуру, а руки покрывали перчатки такого же цвета.

— Вы узнаёте эту женщину, господин Эльдштерн?

— Да как же не узнать. Её сестра была замужем за моим сыном. Одно непонятно, — процедил алхимик сквозь зубы. — Какого дьявола Ида Морнераль забыла в Дракентале?

— Я уже не вправе навестить племянницу? — обиженно отозвалась женщина. — Да только, вот незадача, она попала в беду. По твоей вине, Карл.

— Для тебя я господин Эльдштерн, змея! — алхимик вскочил со стула, но всё равно смотрел на неё снизу вверх. — И не смей даже приближаться к ней, слышишь меня!

— Вижу, вы не ладите, — спокойно сказал Раухель. — Впрочем, ваши семейные отношения меня не касаются. Я пригласил госпожу Морнераль лишь для того, чтобы сообщить, что она может помочь в нашем общем деле.

— Нет у нас никаких общих дел, — проговорил Карл с ненавистью в голосе. — Особенно с ней. Эта дрянь спит и видит, как бы добраться до наследства Эльдштернов. Кажется, теперь я понял, откуда ноги у всего этого растут. Ладно, меня ты со свету почти сжила, но до Рии тебе не добраться!

— Ты дурно на неё влияешь, Карл, — произнесла Ида Морнераль, многозначительно подняв палец. — Мало того, что увёз в такую даль, так ещё впутал в эту историю с отравлением…

— Я не имею к этому отношения!

— Неужели? Я могу ещё немало рассказать о тебе, господин Раухель прекрасный слушатель.

— Послушайте! — взмолился алхимик. — Эта женщина лгала вам. Не знаю, что вы записали с её слов, но могу поклясться, что там ложь! Всё до последнего слова!

— В любом случае, со мной девочке будет лучше. Мы вернёмся в Риген…

— Там бушует чума!

— Ох, действительно. Будет скверно, если бедняжка Рия заболеет, — Женщина хищно улыбнулась, обнажив белоснежные зубы.

— Дьявол, — обречённо промолвил алхимик. — Ты настоящий дьявол в женском обличье. Чудовище, готовое погубить родную кровь ради этих проклятых денег! Клянусь, я доберусь до тебя. Не в этой жизни, так в следующей!

— Госпожа Морнераль, полагаю, вы можете быть свободны. Вас проводят до покоев, — сказал Раухель.

Женщина с ехидной улыбкой покинула помещение, и глава тайной службы вновь обратился к алхимику.

— Теперь вы понимаете, в какой ситуации оказались, господин Эльдштерн? Но всё ещё можно изменить.

— Эта женщина… Разве вы не видите? У неё же всё на лице написано. Пощадите бедную девушку. Если вы отдадите ей Рию… Я не хочу об этом думать.

— Мне известно многое о госпоже Морнераль. Признаться, я сам не слишком доверяю её словам, — Раухель взял в руки бумагу, с которой зачитывал в последний раз. — Но мы можем сделать так, что этого свидетельства, будто бы вы государственный изменник, никогда не было.

Сказав это, он подпалил край листа о пламя свечи, но тут же потушил его.

— Вы станете лишь жертвой обстоятельств, соучастником, но невольным. Вновь станете свободным человеком, а племянница будет возвращена вам в целости и сохранности, как и ваш магазин. Ваша репутация не пострадает, обещаю.

— А Ида? Она так и будет отравлять нам жизнь? Во имя Троих, мы уехали из Аймха, чтобы не видеть её, но она добралась до нас и здесь!

— Обещаю сделать так, чтобы госпожа Морнераль вас больше не беспокоила.

Воцарилось молчание. Выражение лица Йоахима Раухеля не менялось. Карлу даже показалось, что маленькие глаза-бусины этого человека не мигают. Наконец, алхимик нарушил тишину.

— Чего вы от меня хотите?

— Я рад, что мы пришли к компромиссу. Видите ли, лорду Рейнару требуются ваши знания и опыт.

— Почему вы тогда просто не наняли меня? К чему весь этот фарс, чёрт вас дери? Мы ведь оба знаем, что к покушению я отношения не имею!

— Видите ли, дело в том, что дело, в котором вы должны нам помочь, может показаться несколько неэтичным и даже опасным.

— Чёрт вас дери, Раухель! Скажите прямо, чего хотите!

— Скажите, вам доводилось изучать драконов? Имею в виду, в алхимическом плане.

— Только в теории, — Карл удивился столь неожиданному вопросу. — Драконья кость — материал невероятно редкий и баснословно дорогой.

— Я говорю не о кости, а о плоти. Чешуя, мясо, внутренние органы. Вам известно об их алхимических свойствах?

— Исключительно из книг. Хотя и такие книги редкость, так что мои знания об этом сильно ограничены. Да и какой смысл говорить о плоти вымерших существ? Насколько мне известно, образцы забальзамированной драконьей плоти хранятся в Аркентальском университете. У вас что, завалялась пара чучел драконов?

— А если я скажу вам, что у нас имеется прекрасный свежий материал для исследований специально для такого опытного учёного, как вы? Да, вы не ослышались, труп настоящего дракона, убитого сравнительно недавно. И я надеюсь, он не испортится, пока мы здесь с вами решаем.

— Но как? Каким образом? — Карл был в ещё большем изумлении, чем когда увидел Иду Морнераль.

— Это к делу отношения не имеет. Лорд Рейнар желает, чтобы вы провели для него определённое исследование. Он гарантирует вам анонимность и обещает предоставить любые необходимые инструменты или ингредиенты.

— И что же именно от меня требуется?

Впервые за всё время разговора Раухель придвинулся ближе к алхимику и понизил голос.

— Вы когда-нибудь слышали о так называемой драконьей трансформации?

— Сложно сказать, — опасливо ответил Карл. — Подобные идеи родом с далёкого востока, где живут драконопоклонники, но… Дьявол! Я всю жизнь высоко ценил знания, но то, о чём вы говорите, настолько чудовищно и противоестественно, что сама мысль об этом ввергает меня в ужас. Насколько я знаю, всех, кто касался этих мерзких ритуалов, постигла незавидная участь. Мне даже не известно, существуют ли какие-либо записи об этом.

— Скажу без лишней скромности, что мне, не без помощи лорда Рейнара, разумеется, удалось заполучить экземпляр такой книги. И притом в прекрасном состоянии.

Карл крепко задумался. Алхимия всегда была сопряжена с определённым риском, и практикующий это высокое искусство всегда рисковал получить ожог, увечье или даже погибнуть. То, о чём говорил Раухель, было тёмной и малоизученной стороной алхимии на стыке с запретными магическими искусствами, где быстрая смерть в случае ошибки была наилучшей участью. Но пугало старика даже не это. Ошибок он не боялся и в своём мастерстве был уверен. Но он содрогался от мысли, каковы могут быть цели человека, который решил прибегнуть к столь отвратительным знаниям.

— Чтобы принять такое решение, мне нужно время. Я никогда не занимался ничем подобным, и если допущу оплошность…

— Господин Эльдштерн, — Раухель впервые за разговор позволил себе перебить собеседника, — вынужден сказать, что времени сейчас нет ни у вас, ни у меня. И только от вас зависит, что я предам огню: этот листочек со свидетельством госпожи Морнераль или бесценный экземпляр исследований запретной темы, будоражившей умы алхимиков, не побоюсь этого сказать, всего мира. Подумайте о племяннице, в конце концов.

Старик вздохнул, утёр пот со лба, скривился и нехотя проговорил:

— Хорошо. Я согласен на ваши условия. Только, прошу, не причиняйте вреда Рие.

— Мудрое решение, господин Эльдштерн.

Лист бумаги с подписью Иды Морнераль охватило пламя.

Глава 3

Инквизитор Нокс не спешил. Он почти отпустил поводья, чтобы не загнать церковную лошадь раньше времени, и благодарное животное шло простым шагом. Лишь изредка слышалось фырканье, когда случайной мухе удавалось сесть на нос или залететь в ноздрю.

Грегориону нечасто случалось уезжать так далеко от Энгатара. Его обычный день состоял из раннего пробуждения, упражнений с оружием и чтения, утренней и вечерней трапезы. Читать инквизитор любил, и церковным служащим часто доводилось видеть его в церковной библиотеке, где Нокс засиживался перед свечным огарком до поздней ночи. Догоревшая свеча означала, что пришло время отхода ко сну.

И даже в вопросах досуга он не давал себе поблажек и не ослаблял самодисциплины. Старый подслеповатый библиотекарь точно знал, когда в проёме двери появится громадная фигура Грегориона Нокса, и не давал бы никому занимать личную скамью инквизитора, укреплённую стальными скобами, если бы кто-то в принципе осмелился сесть на неё. Каждый раз, когда солнце начинало освещать окно рыжим закатным светом, он, не отрываясь от дел, слышал тяжёлые шаги, а после и короткий скрип скамьи. Когда же инквизитор заканчивал чтение, то как раз приходило время закрывать библиотеку, и час этот был одним и тем же каждый день.

Так что Грегорион, вопреки сплетням, привык занимать разум в свободное время, но сейчас ему не оставалось ничего иного, кроме как глядеть по сторонам и размышлять. Он предавался воспоминаниям о былой службе и, конечно, о послушнице Марте, что была единственным родным для него человеком, и тем единственным, что тянуло его назад.

В лицо подул прохладный ветер, облака становились всё гуще и темнее. Инквизитор нехотя дёрнул поводья, лошадь недовольно ускорила шаг. «Прости, — мысленно проговорил он, — но под дождём нам обоим придётся несладко». Грегорион не понаслышке знал, как в это время года размывает дорогу: не раз он и сам помогал вытаскивать из грязи застрявшую телегу, удивляя торговцев своей недюжинной силой.

Теперь же обозы встречались инквизитору редко. Он уже давно оставил позади Моирвен, а после сошёл с Золотого тракта, чтобы сократить путь. Грегорион миновал мрачный замок Висельное древо, вотчину дома Альвбейнов, где лорд Годерик Альвбейн предоставил ему ночлег. Следующую ночь он провёл в крепости Златое сердце, что стояла на переправе через великую реку Атер. Теперь же, в Атерланде, он мог остановиться в одной из деревень, которых было великое множество в этих плодородных землях, издревле управлявшихся домом Скайнов.

Именно такое поселение вскоре показалось, когда инквизитор преодолел небольшой травянистый холм. Первые мелкие капли дождя уже блестели на лошадиной шкуре, когда Грегорион въехал в деревушку, ловя на себе удивлённые и почтительные взгляды крестьян. Инквизицию в этих краях уважали. Конечно, боялись, но больше всё-таки уважали.

Частокола, столь обычного для более диких мест, здесь не было: жители не боялись ни разбойников, ни гоблинов. С высоты своего роста, да ещё и верхом, инквизитору было хорошо видно округу и, заметив среди красивых ухоженных домов корчму с коновязью и яслями, он поспешил туда. Ему навстречу вышел молодой улыбчивый парень, который помог расседлать лошадь и пообещал хорошенько её накормить. Грегорион попытался было дать ему монетку за труды, но тот отказался наотрез, сказав, что помогать служителю церкви для него уже великая честь. Инквизитор не стал упорствовать и отправился в корчму.

Конечно, Грегорион мог бы пойти и в часовню, она наверняка здесь была, но решил для себя, что после дороги необходимо подкрепить силы, а пища духовная может и подождать. В конце концов, он просто устал от каменных стен храма ещё в Энгатаре, хотя и не желал себе в этом признаваться.

— Право дело, бывали у нас служители церкви, но такого великана я ещё не видывал! — радостно восклицал румяный краснощёкий корчмарь с поредевшей от возраста кучерявой шевелюрой, поднося третью порцию овощной похлёбки к столу инквизитора. — Знаете, у нас считается это благостной приметой.

— Что считается? — пробасил Грегорион, не поднимая взгляда.

— Приезд служителя церкви, конечно же, храни нас Трое! Люди это любят. Да и урожай, знаете ли, богатый по осени собирают, коли священник или из инквизиции кто остановится, хотя бы даже коня напоить.

— Хм, — инквизитор отломил кусок хлеба и принялся за еду.

— А прошлым годом, не поверите, сам патриарх мимо проезжал! — не унимался корчмарь. — Так у сестры моей тыква уродилась… Что этот самый столик! Во! Вчетвером подымали!

Грегорион безмолвно продолжал трапезу.

— Ну, вы ешьте, ешьте! Наседать не буду. Но ежели что понадобится, только кликните! — быстро проговорил корчмарь и, смахнув со стола крошки, с восторженным видом удалился по своим делам.

«Беспокойный же здесь люд, — подумал Грегорион, — но церковь привечают. Это хорошо». Разделавшись с похлёбкой, он покинул заведение, кивком поблагодарив хозяина, чьего лица не покидала подобострастная улыбка. Инквизитор покинул корчму и решив, что теперь не лишним будет и в часовню заглянуть.

Высокий белокаменный храм найти было нетрудно, однако внутри оказалось пусто. Тем не менее, заброшенным он вовсе не казался: пыли не было, целые ни разу не зажжённые свечи у алтаря, купель в виде чаши с чистой свежей на вид водой. Куда же все подевались?

Тяжёлые шаги инквизитора отдавались в стенах храма гулким эхом, и если бы кто здесь и был, то непременно бы уже показался. Хмыкнув, Грегорион направился к выходу и услышал голоса и шум, доносящиеся с улицы. Он увидел спешащих куда-то людей, которые, видимо, побросали все свои дела. Там были женщины в передниках, мужики с граблями и мотыгами на плечах, даже крепкий чернобородый мужчина в кожаной заляпанной кровью робе, судя по всему, мясник. Грегорион пошёл следом и вдруг ощутил, как кто-то врезался ему в спину.

— Эй! Чего встал как истукан! — донёсся шепелявый голос.

Грегорион обернулся и сидящий на земле худой мужичок тут же изменился в лице и вскочил на ноги, увидев вышитый на груди знак инквизиции: символ троих с кулаком в центре.

— Господин инквизитор! Помилуйте! Со спины не признал! Не карайте! Всенощную отслужу, помилуйте!

— Куда это все? — Грегорион нависал над человеком, словно гора.

— Так это самое! Изловили же! Поймали!

— Кого?

— Ведьму же! Ведьму проклятую поймали! Чёртово отродье! Ох и достанется же теперь ей!

На площади посреди деревни собралась галдящая толпа. Когда инквизитор добрался до неё, то увидел вокруг чего все столпились. Трое крепких деревенских парней держали в руках концы верёвок, две из которых были привязаны к запястьям, а одна — к шее девушки с мешком на голове. Её наготу скрывали лишь жалкие лохмотья, бывшие некогда платьем, а ноги и руки покрывали синяки и ссадины. Девушка еле передвигала ноги и даже не пыталась вырваться.

Люди выкрикивали проклятья и ругательства, кое-кто даже пытался бросать камни, но таких быстро осаживали. Грегорион разглядел тучного мужчину в бело-голубых одеждах священника, с короткой ухоженной бородой, перед которым деревенский люд почтительно расступался, преклоняя головы и снимая шапки. Выйдя в середину кольца он оглядел собравшихся, воздел руки и шум тут же прекратился как по волшебству. Лишь едва слышные перешёптывания нарушали наступившую звенящую тишину.

— Добрые люди Белого Ручья! — начал священник густым, выразительным голосом. — Братья и сёстры! Все мы едины пред Троими! Все мы живём и умираем в их милости! Но есть и те, — голос его постепенно менялся, приобретая гневные интонации, — кто презрел благо богов! Те, кто извечно служит злу и пороку! Отправляет нечестивые ритуалы во имя мрачных сил, неназываемых и злокозненных! Эта женщина, — он указал на пленённую пальцем, похожим на сардельку, — пользуясь нашей добротой, творила мерзости за нашими спинами, лишила жизни доброго человека! Ввергнула чистую душу в зловонные пасти демонов! Так она отплатила нам на кров и пищу! Проклятьям и порчам её нет числа, а злые мысли сочатся из её чёрной души словно дёготь! Но теперь мы воздадим ей по заслугам!

По толпе прокатился одобрительный гул.

— Ведьма по имени Изра, порочная служительница Девяти преисподних, будет казнена на закате! Пред ликом богов и людей! Троих и многих!

Сказав это, священник сдёрнул с головы девушки мешок. Её лицо, запачканное и измождённое, выражало чистое страдание. В длинные, растрёпанные, соломенно-светлые волосы были вплетены цветы, белая черёмуха и нежно-лиловая сирень, как у невесты на деревенской свадьбе. Девушка даже не глядела на оплёвывающих и проклинающих её людей, только смотрела вниз перед собой и молчала.

Толпа вскоре разбрелась по домам, с жаром обсуждая предстоящую казнь. Грегорион Нокс же решил наведаться в местную управу, дабы выяснить обстоятельства дела.

Свет из широких окон заливал просторный светлый зал управы. За большим столом в его центре сидели двое и что-то с жаром обсуждали, но притихли, едва инквизитор открыл дверь. Один из них оказался тем самым бородатым тучным священником в бело-голубом одеянии, второго же Грегорион видел впервые. Жилистый и гладко выбритый человек средних лет с тёмными глазами чуть навыкате, он внимательно следил за приближающимся инквизитором. Его камзол был стального оттенка, расшитый мечами и молотами, символами дома Скайнов, что славились на всю Энгату искусными кузнецами.

— Чем обязаны, господин инквизитор? — осторожно, слегка сморщив лоб, спросил этот сухощавый человек, когда Грегорион подошёл достаточно близко.

— Мне нужен староста этой деревни. Или тот, кто отдал приказ о казни ведьмы.

— Он перед вами, инквизитор. Вернее сказать, мы с отцом Каспаром вместе занимаемся этим случаем. Моё имя — Джорен Скайн, сын лорда Вельмора Скайна, я поставлен следить за порядком в окрестных землях.

Сказав это, он выжидающе замолчал.

— Грегорион Нокс, королевская инквизиция Энгатара. Направляюсь на запад по поручению его святейшества патриарха Хельдерика. Пришёл ознакомиться с происшествием.

— И, безусловно, имеете на это право, — с плохо скрываемым неудовольствием проговорил Джорен — Видите ли, одна особа злоупотребила доверием добрых людей Белого ручья.

— Само её существование — это оскорбление светлейшей церкви! Самих богов, спаси нас Сильмарет! — гневно добавил священник. — Мало того, она ещё и убийца!

— Спокойнее, отец, — сказал Джорен. — Да, учитывая благие дела, что она совершала в прошлом, узнав о её нечестивых ритуалах, мы могли бы просто изгнать её. Но вот убийство… Убийца обречен на повешение. Таков закон. Это дело больше мирское, чем церковное.

— Обычно ведьм сжигают, — заметил Грегорион. — Даже если они виновны в убийстве.

— В столичных краях — возможно. Но, видите ли, мой отец запретил казнь через сожжение. Уходит слишком много дерева. Виселицу же можно собрать, разобрать и снова собрать, когда будет необходимо.

— Понимаю. Кто её жертва? — спросил инквизитор.

— Молодой парень, сын кузнеца. Кажется, они были очень близки, так что ей было несложно использовать беднягу в своих нечестивых целях.

— Кто обнаружил тело?

— Его обнаружил я, — ответил Джорен. — Вчера утром во время охоты мои люди услышали крик. Мы отправились туда и увидели истерзанное тело. Я распорядился отправить в погоню за ведьмой лучших охотников, и вскоре их псы выследили мерзавку.

— Хорошо, — произнёс инквизитор. — Тело уже предали земле?

— Похороны завтра, — Джорен настороженно поморщился.

— Я хочу увидеть убитого.

— Не думаю, что в этом есть необходимость, инквизитор… — быстро проговорил лорд.

— Именем королевской инквизиции, лорд Джорен Скайн, — спокойно, но громче, чем обычно, сказал Грегорион, чуть нависнув над столом своей массивной фигурой.

— Хорошо, — с учтивой улыбкой выдохнул Джорен. — Отец Каспар сопроводит вас.

— Я? — осипшим голосом отозвался священник. — Но мне нужно готовиться к казни, отслужить молебен и…

— Просто укажите господину инквизитору дорогу. А я тем временем займусь всем необходимым.

Отец Каспар вздохнул, после чего встал и направился к выходу. Грегорион склонил голову в знак прощания и последовал за священником. Когда они дошли до площади, где уже начали сооружать эшафот, отец Каспар остановился и утёр со лба испарину.

— Эрен, ну, кузнец то есть, покамест у себя его положил, решил, видать, напоследок с сыном побыть. А дом его там, на краю деревни, в той стороне, — священник махнул пухлой рукой в сторону ряда покосившихся домиков, выбивавшихся из общего здешнего благообразия. — В ту сторону ступай, точно не пропустишь. При нём и кузницу увидишь, храни тебя Трое… А мне в храм пора, столько всего…

Священник торопливо зашагал прочь, а Грегорион направился в указанном направлении.

Почерневшие от сырости и времени деревянные дома с выломанными или заколоченными окнами создавали впечатление, что эта часть селения давно и наглухо заброшена. Будто бы недобрая шутка какого-то божества, решившего зачем-то взять кусок глухой и давно оставленной деревеньки, потерявшейся средь болот, и приладить к аккуратному и чистому Белому ручью.

Из некоторых домов были слышны разговоры и шум. «Стало быть, не настолько эта часть и необитаема», — заключил для себя инквизитор. К тому же его всю дорогу не покидало ощущение, что за ним следят. Услышав вороньи крики вдалеке, инквизитор нащупал рукоять молота. Не то, чтобы Грегорион мог где-то его оставить или забыть, просто он уже настолько привык носить с собой это оружие, что даже не замечал кусок металла, висящий на поясе.

Вскоре ряд опирающихся друг на друга домов закончился, и инквизитор увидел за поворотом кузницу в добрых нескольких десятках шагов от прочих зданий. Грегорион знал, что кузнецы обычно работают ночами, чтобы было не так жарко, так что ничуть не удивился потухшему горну. Рядом стояла массивная наковальня, на которую опиралась тяжёлая с виду кувалда. Инквизитора посетила мысль, смог бы он сражаться такой штукой, но он тут же ответил себе, что вряд ли — она была, по меньшей мере, вдвое тяжелее Броннхильда.

Над крышей кузницы кружили вороны. Должно быть, отсюда и доносился вороний крик. Одна из птиц села на край трубы, заглянула в неё, а потом, словно испугавшись приблизившегося инквизитора, каркнула и упорхнула, подняв в воздух облачко сажи.

Тяжёлая деревянная дверь с кованой железной ручкой была не заперта, но Грегорион услышал с той стороны нечто, что не было похоже на вороний гвалт, поэтому решил постучаться. Сделав три громких удара, он прислушался. Странный звук, похожий на медвежий рёв, прекратился. Вместо него из-за двери донёсся такой же низкий густой голос.

— Проваливай! Уговор был до вечера! Скайн разрешил!

— Инквизитор Грегорион Нокс. Церковь Троих, — громко сказал инквизитор, после чего добавил. — Я не от лорда Джорена Скайна.

— Инквизитор? Каспар послал что ли? Пусть тоже к чёрту катится!

— К отцу Каспару я отношения не имею.

Послышались тяжёлые шаги, и дверь открыл широкоплечий, но на голову ниже Грегориона, черноволосый мужчина с глубоко посаженными глазами. Опухшие и наспех вытертые веки говорили о том, что этот рёв, а точнее рыдания, исходил от него. Комнату наполнял пока ещё лёгкий запах тлена и пота. И если источник второго запаха был понятен — серая холщовая рубаха мужчины была почти насквозь мокрой — то причину первого Грегорион увидел поверх головы хозяина дома. На столе в середине дома лежало тело, накрытое тряпкой.

— Зачем ты мешаешь отцу в последний раз побыть со своим сыном, инквизитор? — голос кузнеца был полон горечи. — Неужто в Ручье больше дел не нашлось? Небось, ведьму казнить пригласили, так шёл бы уж, готовился…

Он закрыл глаза, облокотился на дверной косяк и зашёлся в беззвучных рыданиях, прикрыв лицо широкой ладонью.

— Я здесь не для этого, — невозмутимо произнёс инквизитор. — Хочу разобраться.

Кузнец вдруг замолчал и пронзительно посмотрел на него, нахмурив густые чёрные как уголь брови.

— Разобраться, говоришь? Ну, заходи тогда.

Грегориону не сразу удалось убедить кузнеца дозволения снять с тела пресловутую тряпку. Конечно, полномочия позволяли ему не спрашивать на это разрешения, но остаться глухим к чужому горю он не мог. Когда же инквизитор, наконец, этого добился, его взору предстало примерно то, чего он и ожидал.

Грегорион видел немало жертв демонопоклонников. Ради своих мерзких ритуалов они вырезали на телах ещё живых людей, порой даже на своих собственных, отвратительные магические формулы и нечестивые символы. Разумеется, пытаясь вырваться, человек мешал культистам выполнять свою задачу, а потому символы зачастую были нацарапаны неаккуратно и криво, лишь отдалённо напоминая исходный замысел. Впрочем, для опытного инквизитора это проблемой не было, и жертву культа всегда можно было отличить от бедолаги, изуродованного разбойниками. Эти же каракули точно сделал не культист.

Во-первых, цвет кожи вокруг порезов никак не отличался, а значит их нанесли уже на мёртвое тело. Если бы парня изрезали при жизни, в ткани натекла бы кровь и образовался бы тёмный синяк, как вокруг глубокой раны в груди юноши. Она и послужила причиной смерти: бедняге пробили лёгкое.

Во-вторых, тот, кто это сделал, не имел совершенно никакого представления об оккультных символах. Какие-то треугольники, круги, случайные наборы букв, несколько линий крест-накрест.

— Можно уже? — осипшим голосом спросил кузнец, держа тряпку трясущимися руками.

— Я увидел достаточно, — ответил Грегорион.

Поспешно вернув покрывало на место, кузнец сел на табуретку возле стола и жестом пригласил инквизитора сделать то же самое. Он взял бутылку, стоявшую на полу, и налил в кружку полупрозрачной жидкости. Шумно выдохнув, кузнец выпил и утёр лоб рукавом.

— Что вам известно об этой девушке? Они были близки? — инквизитор решил выяснить как можно больше, раз представилась такая возможность.

— Были, — кратко ответил кузнец, и помолчав несколько секунд, добавил: — Не могла она его… Ну, не могла просто!

— Я согласен. Если она в самом деле ведьма-демонопоклонница, то не могла. Расскажите мне всё, что знаете.

— Да чего рассказывать. Изрой её звать. Появилась у нас девчонкой ещё, лет семь назад, кажется. Сирота войны. Пришла, босая, голодная, ночлега попросила. Я сперва насторожился, потом впустил. Ну, а после мы её поселили тут неподалёку в пустом доме. Там ещё ставни на окнах красные такие, сам мастерил. Как местные прознали про её ведовство, за помощью обращаться стали. А она и рада стараться: кому погадает, кому травяной настой даст от живота. Отцу Каспару спину вылечила, а лорд так и вовсе ей жизнью обязан. Он когда из города приехал, совсем плохой был. Говорят, даже кровью харкал. Так она его за неделю на ноги поставила.

— А её отношения с вашим сыном?

— Ну, дружили они шибко с Йореном. Всякое бывало. Он же без матери рос, она давненько ещё с бродячим менестрелем, сукин он пёс, сбежала. А Йор как Изру увидел, так и привязался. Дело-то молодое, да и девка она была хозяйственная, мудрая. Я уж думал через годик свадьбу… — голос кузнеца снова было задрожал, но он глубоко вздохнул и продолжил: — Нас, кузнецов-то тоже неспроста селят с краю деревни. Мол, ночами куём, с нечистой силой водимся, да только никак без нашего брата не прожить. Так что знахарки в семье, если девка хорошая, я бы не чурался, будь она хоть трижды ведьма, колдунья или ещё кто… Они с Йором в лес уходили, бывало. То грибы какие собрать, то травы. То просто за хворостом. А давеча вот ушли, и долго их не было, обычно до обеда возвращались. А потом… Приносят мне его, говорят такие вещи, мол, замучила его ведьма проклятая, за то её и повесят. Да только не верю я ни единому их слову!

Кузнец вдруг вскочил на ноги, потрясая кулаками. Лицо его покраснело от гнева, а глаза вновь сделались влажными.

— Это они всё! Скайн или священник этот, или ещё кто! Все в одной связке. Лордова морда давно к ней присматривался. То подарок какой пришлёт, то в большой дом жить зовёт! Завистью зелёной завидовал йоренову счастью, вот и… Эх, уеду я отсюда. Мне местные всё равно житья не дадут. Мол, пригрел на груди змею, дурак старый, теперь вот поплатился.

— Благодарю. Я услышал достаточно.

Грегорион встал и направился к выходу. У самой двери его окликнул осипший голос.

— Скажи, инквизитор, ты вешать умеешь?

Грегорион молча кивнул.

— Лорд может повелеть, чтобы… Ох… Если тебя поставят над ней палачом, об одном прошу, пусть не мучается, — проговорил кузнец. — Не заслужила она этого.

— Я сделаю всё, что в моих силах. Прощайте, — сказал инквизитор и покинул дом.

Глава 4

Красные ставни. Грегорион шёл вдоль ряда потемневших от времени зданий, решив во что бы то ни стало разобраться в этом происшествии. Чем больше инквизитор узнавал, тем больше у него возникало вопросов, но он был уверен, что в доме ведьмы его ждут ответы хотя бы на некоторые из них.

Осталось лишь найти красные ставни. Вот чёрные, жёлтые, снова чёрные резные, а тут сломанные… Вот они. Красные, закрытые на засов ставни маленького одноэтажного дома. Дверь не заперта, что странно. Знахарка должна была запереть дом, прежде чем отправляться в лес. Грегорион осторожно открыл скрипучую дверь и, пригнувшись, прошёл через низкий дверной проём.

Тусклый свет, пробивавшийся через захлопнутые ставни, не давал увидеть много. Связки трав на стенах, стол, даже зеркало: девушка жила скромно, должно быть чей-то подарок. Застеленная кровать в углу, под кроватью пусто. Ничего, что могло бы указывать на демонопоклонничество.

Впрочем, инквизитор не привык быстро сдаваться в таких делах. Его взгляд зацепился за большой тёмный предмет у изголовья кровати, накрытый полотенцем. Им оказался сундук, надёжно запертый на замок. Его вполне можно было бы сбить молотом, вот только потолок слишком низкий, замахиваться неудобно. Грегорион снял оружие с пояса и попытался ударить по замку, но промахнулся и лишь выбил искру из кованой крышки сундука. Ударил снова — тот же результат. «Неплохо бы его вытащить на улицу», — подумалось было ему, как в этот самый момент он услышал шорох, будто чьи-то тихие шаги, которые тут же прекратились.

Несколько мгновений инквизитор вслушивался в тишину, но ничего не услышал. Неужели происходит то, чего он в глубине души опасался, и он становится параноиком. С такой работой это неудивительно, но Грегорион считал себя достаточно стойким, чтобы сохранять здравый рассудок как минимум ещё пару десятков лет. Повесив Броннхильд на место, он взялся обеими руками за сундук и попытался поднять его, но тот оказался слишком тяжёл. Тогда инквизитор попробовал протащить его по дощатому полу. Это оказалось значительно легче. Что же всё-таки там внутри, раз он такой тяжёлый?

Угрюмо отметив для себя, что, будь потолок выше, ему не пришлось бы тащить этот кусок железа весом с наковальню, Грегорион продолжал двигать сундук. Он уже сдвинул его на несколько шагов и даже успел догадаться, что толкать его, наверное, было бы легче, как вдруг что-то ударилось об пол за его спиной. Одновременно с этим в комнате стало совсем темно: кто-то закрыл дверь и, судя по звукам, быстро запер её на засов.

Инквизитор рванулся к выходу и понял, что оказался взаперти. Вдруг он ощутил, что ему стало труднее дышать. Боязнью закрытых помещений он никогда не страдал, нет, что-то случилось с самим воздухом, он стал словно густым и удушливым как дым. В носу защекотало, а глаза резало, как от лука. Грегориона начал душить кашель.

Он схватил молот и принялся что есть силы бить по двери. Удар следовал за ударом, но проклятое дерево не поддавалось. Инквизитор начинал задыхаться. Нет, нельзя сдаваться. Ни в коем случае нельзя! Прикрывая рукавом рот и нос, Грегорион заметил тонкий луч закатного солнца, пробивающийся сквозь закрытые ставни. Вот оно. Инквизитор собрал все оставшиеся силы, замахнулся молотом и с треском выбил ставни вместе с окном. Получившаяся дыра оказалась недостаточно большой, чтобы он мог пролезть, но её хватило, чтобы высунуть голову наружу и жадно вдохнуть свежий воздух. Только сейчас инквизитор заметил, что весь дом наполнил густой чёрный дым.

Набрав воздуха, он вновь нырнул внутрь, чтобы проделать себе дорогу к свободе. Молот с треском раскрошил подоконник. Дощатая стена поддавалась хуже, но инквизитор бил сталью по дереву с маниакальным упорством, с каждым ударом раздувая в себе пламя надежды. Очередной вдох свежего воздуха из окна и вновь череда ударов. Наконец, стена треснула. Удар окованного сапога, ещё один, и ещё один. Всё-таки инквизитор слишком надышался этим удушливым дымом. Стена поддаётся, но в глазах уже мутнеет. И вот… Очередной удар, и доски с грохотом разлетелись. Инквизитор рухнул за землю в неистовом кашле.

Немного отдышавшись, Грегорион осознал, что до сих пор крепко, до хруста в пальцах, сжимает в руках молот. Он попытался подняться, облокотившись на стену проклятого дома, чуть не ставшего для него усыпальницей. Из разбитой им стены всё ещё вился едкий дым, растворяясь в воздухе. Что это было? Покушение? Кто-то заметает следы? Нет дыма без огня, подумал инквизитор, усмехнувшись про себя, и вдруг услышал чьи-то стремительно приближающиеся шаги сзади. Грегорион успел развернуться, одновременно с замахом молота.

Раздался сдавленный крик, лязг металла, и чья-то щуплая фигура оказалась на земле. С невесть откуда взявшимися силами инквизитор подскочил к лежащему человеку, держа Броннхильд наготове. Даже со слезящимися от дыма глазами он узнал того худого богобоязненного мужичка, который налетел на него сегодня на улице. Вот только вместо благоговейного страха лицо его теперь выражало мучительную боль, изо рта шла кровь, а руки сжимали бок. Скрючившись на земле от удара, он кашлял, судорожно ловил ртом воздух и в ужасе смотрел на инквизитора. Рядом валялся кинжал, который он так и не успел пустить в ход.

— Кто тебя послал? — прорычал Грегорион, схватив несчастного за грудки. — Отвечай! Или, клянусь Тормиром, ты не доживёшь до утра!

Но, видимо, удар молотом переломал человеку рёбра, так что он только негромко выл и часто дышал, не в силах вымолвить ни слова. Впрочем, продолжалось это недолго и, издав несколько нечленораздельных звуков, незадачливый убийца испустил дух. Вокруг не было ни души, только заброшенные жилища. «Дом ведьмы был не заперт: идеальная ловушка для инквизитора», — со стыдом подумал Грегорион. Его провели как мальчишку. Вычурная богобоязненность селян заставила его потерять бдительность и слишком поверить в собственную неуязвимость.

Инквизитор вспомнил, что в доме остался нужный ему сундук. Теперь ничего не мешало вытащить его на улицу. Грегорион снял засов, открыл дверь и увидел глиняный кувшин с узким горлышком, лежащий у порога. Теперь из из него струился лишь полупрозрачный дымок, так что инквизитор взял его в руки и тщательно изучил. Сосуд был горячим, но в остальном ничего примечательного. Ни надписей, ни маркировок. Быть может, самодельная бомба, которая должна была взорваться, но вместо этого задымила? Теперь уже не важно.

Некоторое время спустя Грегорион уже изучал содержимое оказавшегося на улице сундука. Всё то, что придавало ему тяжесть — какие-то куски железа, подковы, цепи — не имело ровным счётом никакого значения. Ниже располагались тряпки. Даже не одежда, а обычные обрезки ткани. Но вот дальше, на самом дне, лежали бумажки. Рецепты, заметки… Письма. Вот здесь почерк отличается, ровный, изящный. Написано что-то о страсти, сжигающей сердце, томлении в душе… Кажется, инквизитору улыбнулась удача.

Корчмарь, встретив Грегориона в своём заведении во второй раз, был немало удивлён его теперешнему виду. Покрасневшие глаза, отдышка, щепки, застрявшие в дорожном плаще и едкий запах дыма. Краснощёкий мужчина попытался было отпустить шутку, что, мол, господин инквизитор только что из самого пекла вернулся, но, наткнувшись на угрюмый взгляд Грегориона, тут же замолчал и поспешил удалиться, оставив гостя наедине с трапезой. Ел инквизитор жадно и с аппетитом. Несмотря на произошедшее, он был воодушевлён тем, что покоилось у него за пазухой.

Подкрепив силы, он направился прямиком в управу. Лорд Джорен Скайн сидел на том же месте, словно не сходил с него всё это время. Увидев инквизитора снова, он встал с места с выражением удивления на лице.

— Я полагал, что мы увидимся не раньше вечерней казни. Что привело вас сюда? — спросил он и сдержанно добавил: — Снова.

— Я осмотрел тело. Посетил дом ведьмы. У меня есть основания полагать, что она невиновна.

— В самом деле? Кто же тогда повинен в этом? — удивился Скайн и добавил будто между делом: — Вид у вас такой, словно вы споткнулись, прыгая через костёр. Что-то случилось?

— Покушение. Если я найду виновного, он понесёт суровое наказание, — ледяным тоном проговорил инквизитор, глядя прямо в глаза Джорену Скайну. — Вам ведь известно, что покушение на жизнь инквизитора — серьёзное преступление. И, судя по всему, за этим стоит тот же, кто на самом деле убил сына кузнеца.

— А вы понимаете, насколько серьёзно обвинение, которое вы, по всей видимости, предъявляете мне? — лорд Скайн сощурил глаза. — Не говоря уже о том, что оно оскорбительно в своей голословности.

— Основания есть, — Грегорион извлёк из-за пазухи небольшой кусочек бумаги с письмом. Внутри он ликовал, хотя внешне оставался абсолютно непроницаем. — Это письмо. От вас к знахарке Изре.

— Не припомню, чтобы имел хоть какую-то связь с этой ведьмой. Впрочем, дайте сюда, — он выхватил бумагу из рук инквизитора и быстро пробежался по ней глазами, иногда поднимая взгляд на собеседника.

Лицо его выражало смесь презрения с возмущением. На лбу выступила испарина, щёки покрылись багрянцем.

— Да как вы смеете, — процедил сквозь зубы Джорен Скайн, разрывая записку напополам. — Знаете, что это доказывает? Ничего!

Он порвал бумагу ещё раз.

— Кроме того, что представители церкви, по-видимому, имеют привычку к безосновательным обвинениям благородных людей. Это письмо мог написать кто угодно, оно не подписано, — разорвав письмо в последний раз, он добавил: — У этой ведьмы было полно воздыхателей.

— Но многие ли из них умели писать? — Грегорион только сейчас почувствовал, насколько на самом деле шатким было это доказательство, и попытался повернуть ситуацию в своё пользу.

— Мы не столь далеко от Атеруна, чтобы к нам совсем не заходили грамотные люди. Книжники, алхимики, послушники, волшебники, в конце концов — каждый из них мог сделать это, — лорд сделал глубокий вдох. — Что же до вас, инквизитор, то вы явно злоупотребили нашим гостеприимством и моим почтительным отношением к церкви и её служителям. Мне следовало бы написать об этом в столичный храм, но предлагаю иной выход. Вы должны понимать, что разум безутешного отца омрачён горем, и порождает немыслимый вздор. Он не может смириться со случившимся и готов обвинить кого угодно. Вы же оказались столь наивны, чтобы поверить ему. Желаете вмешиваться в наши дела? Что ж, извольте. Сегодняшним вечером вы будете палачом. Вы наденете петлю на шею ведьмы и выбьете из-под её ног подставку. Будете упорствовать и отрицать её вину — на вашей совести будет смерть невиновной. Согласитесь с обвинениями — исполните свой священный долг перед людьми и богами. Это моё желание как лорда этих земель, так что не пытайтесь покинуть деревню. В противном случае будьте уверены, что храм Троих в Энгатаре в кратчайшие сроки узнает, что вы как инквизитор выходите за рамки своих полномочий и вмешиваетесь в расследование мирских преступлений!

Грегорион Нокс давно не чувствовал себя настолько беспомощным.

— Я буду ждать в корчме, — только и смог сказать он.

— Пришлю за вами своих людей, — тонкие губы Джорена Скайна искривились в торжествующей улыбке.

Инквизитор развернулся и зашагал к выходу. Покинув управу, он направился в корчму, хотя имел стойкое желание распрощаться с этой деревней раз и навсегда. Как бы ему в похлёбку здесь яда не подсыпали. Кроме искусных мастеров по металлу Скайны издавна отличались жестокостью и упрямством. «Непреклонно иди до конца, и пусть сын отомстит за отца» — таков был их негласный девиз, которому они не изменяли веками. Ссориться с таким домом означало рано или поздно подписать себе смертный приговор. Да и если храм Энгатара получит подобную жалобу, Грегориона наверняка отстранят. Возможно даже навсегда. Одна мысль об этом беспокоила инквизитора больше, чем любые покушения.

Остаток вечера пролетел незаметно. Грегорион сидел в корчме под беззлобное ворчание хозяина заведения, сетовавшего на то, что господин инквизитор ничего не ест и не пьёт, но тот сидел и думал, стараясь примириться с неизбежным. Быть может, он и в самом деле не так тщательно разобрался в деле, как ему казалось, и пал жертвой собственной самоуверенности. Грегориону было непривычно заниматься самокопанием, обычно вверенную ему работу всегда удавалось сделать хорошо. Возможно, дело в том, что на этот раз ему вздумалось проявить инициативу там, где не следовало? Что мешало ему просто пополнить запасы, перевести дух и отправиться дальше? Но тут Грегорион Нокс сумел найти ответ. Наверное, то же, что и сподвигло его стать инквизитором. Желание сделать мир хоть немного лучше и светлее. Справедливее, правильнее в конце концов! Но правильно ли то, к чему привело его решение? В конце концов, самым неправильным сейчас было бы ослушаться лорда. Из двух зол приходится выбирать меньшее. Если бы только была возможность не выбирать вовсе…

— Просыпайтесь! Проснитесь! Слушай, а он нас не прибьёт? — задремавшего инквизитора трясли за плечо.

— Если кто и прибьёт, то это лорд Скайн, уж будь уверен.

Грегорион открыл глаза, почувствовав себя немного отдохнувшим. За ним действительно прислали людей, значит, время пришло. Когда Грегориону случалось идти наперекор собственной воле в угоду приказанию или нести наказание за проступок, он, дабы держать в руках бунтующий разум, представлял, как на его руках и ногах смыкаются кандалы, а тело опутывают цепи. Это должно было олицетворять долг, так ему было легче смириться. А смирение, как успокаивал он себя, одна из величайших добродетелей. Но сейчас, какие бы тяжёлые оковы и толстые цепи он себе не представлял, ему не удавалось унять жгущее душу чувство несправедливости, которое давало о себе знать даже под неподъёмной тяжестью долга. Всю дорогу к месту казни он ощущал себя не палачом, а преступником. Предателем собственной совести.

Лица людей в собравшейся толпе выглядели в темноте мордами кровожадных чудовищ, освещаемых светом ламп и факелов. Джорен Скайн и отец Каспар уже стояли на эшафоте. Лицо лорда приобрело хищное выражение, он довольно окинул взглядом собравшихся людей и жестом пригласил инквизитора занять место палача по ту сторону виселицы. Скайн явно подготовился к событию, прибыв в торжественных одеждах и мечом на поясе. Священник рассеянно глядел себе под ноги, но, когда лорд кивнул, он тут же начал речь.

Слова не особенно отличались от тех, что он говорил днём, вот только голос был такой, будто делает он это нехотя. Ближе к концу речи привели Изру. Выглядела она точно так же, только без мешка на голове, да к синякам с царапинами, кажется, успели добавиться новые. Ветер всколыхнул волосы цвета соломы, и ведьма подняла глаза на собравшуюся толпу. Наверное, имей она возможность, тут же испепелила бы всех вокруг одним лишь взглядом. Столько было в нём ненависти и презрения.

Что было в её глазах, когда она вдруг повернула голову в сторону Джорена Скайна, инквизитор не видел, но зато ему было видно торжествующее лицо лорда, который чуть вскинул голову и обнажил зубы в скалящейся улыбке. Отец Каспар же словно вжался в свои бело-голубые одежды. Девушка обернулась к инквизитору, и тот разглядел в её взгляде недоумение и… жалость. Да, в этих зелёных как еловая хвоя глазах явно читалась самая настоящая жалость к тому, кто должен оборвать её жизнь. Грегорион так удивился, что даже не сразу услышал, как священник велел привести приговор в исполнение.

Пока ведьма поднималась на деревянный чурбак, пока он набрасывал петлю на её шею, пока отец Каспар говорил что-то толпе, Изра не спускала с инквизитора взгляда, в котором читалась всё то же выражение. И вот, она стояла в своих лохмотьях на шатком куске дерева и смотрела Грегориону в глаза, казалось, не замечая окриков озлобленной толпы. Он никак не мог решиться выбить подставку у неё из-под ног и выполнить уготованную ему роль палача в этом отвратительном спектакле. Палача собственного чувства справедливости. Того, во что он верил все эти годы.

— Инквизитор. Прошу, быстрее. Людям завтра предстоит много работы. Вы ведь знаете, деревенские заботы, — услышал он голос Джорена Скайна и тут же ощутил, будто Изра смотрит ему прямо в душу. Туда, где покоились воспоминания о детстве и юности, обо всём, что его когда-либо радовало или печалило. Из её глаз покатилась едва заметная блестящая слеза, и всё тело Грегориона словно окаменело. Не в силах шевельнуться, он лишь молча увидел, как девушка покачнулась и опрокинула подставку собственной ногой. Верёвка заскрипела, натянулась словно струна. Тело ведьмы дёргалось и раскачивалось.

— Несмотря на то, что инквизитор не выполнил в полной мере возложенной на него обязанности, казнь преступницы состоялась, — торжественно заявил Скайн под одобрительный гул толпы. — Более того, она настолько желала искупления в смерти, что сделала всё сама. Теперь она заслуживает прощения, которое я ей и дарую пред ликом богов и людей! Троих и многих!

Эти слова отзывались эхом в голове инквизитора. Спускаясь, он был переполнен злостью и желанием поскорее покинуть это место. Но вдруг раздался треск. В воцарившейся тишине десятки взглядов устремились на эшафот, словно по команде. Послышался короткий хлопок и грохот, и Грегорион, успев отойти на несколько шагов от эшафота, обернулся. На том месте, где мгновение назад состоялась казнь, висел обрывок верёвки, а под ним лежала Изра. Трясущаяся, тяжело и судорожно дышавшая, но живая.

— Чёрт бы тебя побрал… — прорычал лорд Джорен Скайн. — Каким образом⁈ Впрочем, плевать. Я сам завершу начатое!

Он вытащил из ножен меч и направился к девушке.

— Я не позволю! — взревел Грегорион Нокс.

С неожиданной ловкостью инквизитор вскочил на эшафот, заслонив Изру собой, и теперь глядел сверху вниз на медленно пятящегося Скайна.

— Закон не позволяет повторно казнить пережившего казнь. К тому же, вы сами даровали ей своё прощение, — холодным тоном добавил Грегорион, и толпа одобрительно загудела.

— Как ты смеешь, инквизитор⁈ — злобно рявкнул лорд.

— Но… Он прав, — из-за спины Скайна донёсся дрожащий голос отца Каспара. Лорд обернулся и шагнул к нему, сжимая меч.

— Что ты сказал, Каспар? Я не имею права казнить эту девку?

— Только не повторно, — священник сглотнул. — И ваше прощение…

— Ты выжил из ума, если вздумал перечить мне. Я сын владыки Атерланда. Господина всех этих земель, включая вашу паршивую деревушку!

— Но ведь таков закон, — лоб старика покрылся градинами пота, полные щёки дрожали.

— Здесь я закон! — прокричал Джорен Скайн не своим голосом и пнул отца Каспара в живот.

От удара тот взвыл, согнулся пополам и, попятившись назад, рухнул с края эшафота. Одновременно со звуком упавшего тела до ушей инквизитора донёсся отвратительный звук ломающихся костей. Священник был неподвижен, остекленевшие глаза смотрели в чёрное ночное небо. По толпе прокатился испуганный гомон, раздался женский визг. Кто-то с криком бросился наутёк, остальные же, замерев от ужаса, ждали, что случится дальше.

— Убийство служителя церкви… — голосом полным холодной ярости начал Грегорион, снимая с пояса верный молот. — Джорен Скайн! Я, инквизитор Грегорион Нокс, пред ликом богов и людей, Троих и многих, приговариваю вас к смерти.

— Значит, ты сдохнешь вместе с ведьмой! — прокричал лорд, рванувшись к инквизитору.

Несмотря на кажущуюся неповоротливость, Грегорион увернулся от клинка и едва не поразил противника молотом, заставив того спрыгнуть с эшафота на землю и кувыркнуться, чтобы не переломать ноги. Инквизитор грузно спустился следом. Лорд тут же оказался на ногах и успел вскользь попасть мечом по спине инквизитора, но сталь лишь лязгнула по кольчуге. Он увернулся от ответного удара молотом и приготовился к новой атаке. Лорд Скайн был меньше и быстрее, поэтому наносил изматывающие удары, один за одним. Пусть кольчуга и была надёжной защитой, но парировать меч молотом было затруднительно даже для мастерски владеющего им Грегориона.

Очередной удар прошёл вскользь по груди, едва не попав в шею инквизитора. Джорен Скайн замешкался, слишком сильно уйдя в сторону, и инквизитор попал по его левой руке. Лорд пронзительно вскрикнул и пронзил Грегориона озлобленным, полным ненависти взглядом. Мгновением позже он с диким рёвом набросился на противника, хаотично нанося удары, но именно этого инквизитор и ожидал.

Очередной наскок, и голова Джорена Скайна повстречалась с Броннхильдом. Раздался глухой звук и тело отлетело в сторону. Тяжело дыша, инквизитор быстро подошёл к лорду. Кровь, сочившаяся из головы Джорена Скайна, заливала лицо и стекала по шее прямо на торжественный камзол, а изо рта, который ещё недавно торжествующе улыбался, теперь слышалось шипение и хрип. Вслепую шаря руками по земле, он пытался найти свой меч, хотя тот лежал прямо возле его ног. На мгновение Грегориону даже стало жаль беспомощного противника, но он тут же отбросил это чувство.

— Во имя богов и людей… — произнёс инквизитор и обрушил молот на голову лорда. — Троих и многих.

Короткий треск эхом разнёсся по ночной улице.

Спустя некоторое время инквизитор уже нёс на собственных плечах обессилившую девушку, чудом избежавшую смерти, в единственное место, куда он мог направиться теперь, и никто не смел преградить ему путь. Кузнец сначала не поверил своим глазам, но, выслушав всё, обнял Грегориона как родного. Последнее, что измотанный инквизитор помнил в тот вечер — это как Изра промывала и перевязывала его раны.

Следующее утро Грегорион встретил там же, в доме кузнеца. Самого его не было, как и тела его сына, а девушка принимала нехитрый завтрак из хлеба, воды и каких-то трав. Лохмотьев на ней уже не было, их заменило простое зелёное платье с красной вышивкой. Уже ослабевший запах тлена в воздухе перебивался густым травяным ароматом.

— Он отправился хоронить сына, — сказала она, хотя сидела спиной к Грегориону и не видела, что он проснулся. — Йорен заслужил достойное погребение. В отличие от лорда Скайна.

Припомнив события прошлого вечера, инквизитор ощутил подступающую тошноту.

— Ты поступил правильно. Редкое качество для инквизитора. Я позаботилась о твоих ранах, они уже должны были затянуться.

— Мне нужно уходить, — негромко сказал Грегорион.

— Как и нам с Эреном. К тому же, я вряд ли смогу дальше жить в своём доме после того, что ты с ним сделал.

— Откуда тебе известно?

— Я же ведьма, как тебе уже говорили все, кому не лень, — Изра обернулась через плечо. — Мои глаза — звери и птицы. Жаль, что несчастный Йорен пал жертвой амбиций Скайна. Я не смогла спасти его. Они убили его прямо на моих глазах, а после измывались надо мной. Впрочем, это дело былого дня.

Дверь распахнулась и в дом вошёл кузнец с лопатой на плече.

— Я похоронил его там, где ты и сказала, под деревом. Здравствуй, инквизитор, вижу, тебе уже легче.

— Хорошо. Теперь остаётся лишь уповать на волю великой Матери.

— Ты не выглядишь расстроенной, — заметил инквизитор. Он поднялся на ноги и оглядел помещение. — Где мой молот?

— Под кроватью, — коротко ответила Изра и добавила после непродолжительной паузы: — Поверь, смерть Йорена огорчает моё сердце. Но Великая мать учит, что ничто не исчезает навсегда, а лишь меняет облик. Я услышу его голос в журчании ручья и шелесте листвы, он будет развевать мои волосы потоками ветра и согревать тёплыми лучами летнего солнца.

Грегорион вернул молот на его законное место и направился к двери.

— Нам теперь здесь тоже делать нечего, — вздохнул кузнец. — Я-то не пропаду, вокруг местечек полно, кузнецу всегда работа найдётся. А Изра… Да, куда ты отправишься?

— Отныне мой дом — леса. Великая мать укажет мне путь, даст кров и пищу. Здесь меня больше ничего не держит. За добро мне отплатили злом, и пока что я вообще не хочу жить среди людей. Возможно, вернусь к ним в будущем, когда стану страшной старой ведьмой, — девушка встряхнула растрёпанными светлыми волосами и засмеялась.

Инквизитор попрощался и почти покинул дом, но у самой двери его окликнули.

— Постой, — Изра подошла к Грегориону, и тот почувствовал терпкий травяной запах. — Это тебе. В благодарность.

На её ладони лежала человеческая фигура в круге, свитая из веточек и трав, в который была продета верёвочка.

— Оберег Великой Матери, — ответила девушка на вопросительный взгляд инквизитора. — Я знаю, ты служишь другим богам, но куда бы ни занесла тебя судьба, там, где есть хотя бы один росток, хотя бы единственная травинка, Великая мать не оставит тебя. Лишь сохрани его у сердца.

— Я сохраню его, — Грегорион надел оберег на шею и заправил под рубашку, после чего добавил. — Спасибо.

— Жизнь за жизнь, — произнесла напоследок Изра.

Грегорион Нокс покидал деревню Белый ручей, ощущая душевное спокойствие. Он сумел не только сберечь невинную жизнь, он смог сохранить себя. И теперь инквизитор мог продолжить свой путь на запад, изредка подгоняя лошадь, когда вновь увидит сгущающиеся тучи.

Глава 5

Архимаг Вингевельд вот уже несколько дней как прибыл на Когг Мирр, большой остров к югу от Моранта. Вместе с двумя другими, Адд Мирром и Ромхом, они составляли то, что жители материковой Энгаты называли островами Миррдаэн. Разумеется, эти три скалистых куска суши не были одиноки, их окружало множество прочих островков, некоторые из которых представляли собой лишь скалы, торчащие из моря, а другие вполне использовались, чтобы пополнить запасы пресной воды.

Жители Миррдаэна слыли превосходными мореходами, ведь единственным сообщением с большой землёй были воды неспокойного Закатного моря с севера и Скалистого моря с востока, названного так из-за огромного количества подводных скал. Поэтому даже бережливые аккантийские торговцы, направлявшие свои гружёные пряностями и тканями суда на север, не гнушались пользоваться услугами миррдаэнских провожатых.

Вингевельд старался держаться скрытно. Матросы знали, что на корабле едет какая-то большая шишка из Академии, вот только о том, что это сам архимаг, они даже и не догадывались. Старый капитан недолюбливал магов, но серебро любил больше всего на свете, а потому за уплаченную ему сумму был готов принять на борт хоть чёрта в ступе.

Сошел он близ острова Стылый Огг, с которого на Когг Мирр вела лодочная переправа. Закутавшись в тёплый шерстяной плащ, Вингевельд стойко перенёс часовую качку на утлой лодчонке, после чего, несмотря на почтенный возраст, твёрдым шагом сошёл на берег, чуть больше, чем за пять миль до городка Вайнпорт, позаботившись, чтобы никто не мог проследить его след.

* * *

Мальв, Стигг и Аргус были гробокопателями. Они утверждали, что каждая вторая могила на вайнпортском кладбище была вырыта лично ими, и в это было несложно поверить, учитывая, что местный погост, находившийся к северу от города, имел весьма скромные размеры. Настоящий коренной житель Миррдаэна свято следовал древней традиции своих предков, и усопшие находили свой покой, разбиваясь о скалы в погребальных лодках, которые иногда поджигали, если требовалось оказать покойному особую честь. На кладбище же хоронили лишь тех, чьи предки не принадлежали к морскому народу, а таких было немного. Живым земля на островах нужна больше, чем мёртвым.

Пасмурным вечером в покосившийся дом старого Стигга постучали. На пороге оказалась сгорбленная старушка с усталыми глазами, с ног до головы замотанная в бесформенное тряпьё так, что видно было только глаза на морщинистом лице и собранные в пучок седые волосы, прикрытые капюшоном.

Она поправила подол старого испачканного платья, прокашлялась и рассказала озадаченному гробокопателю, что приехала с Большой земли проведать могилу своего давно покойного мужа. Утирая покрасневшие глаза, старушка поведала историю о том, как совсем недавно нашла записку от супруга, из которой узнала, что на смертном одре он утаил в подкладке камзола, в котором и велел себя похоронить, семейные драгоценности, в том числе и своё обручальное кольцо. Это украшение дорого ей как память, остальное же копатели вольны забрать себе в качестве уплаты.

Столь заманчивое предложение Стигг упустить никак не мог, и тут же согласился, а уже на следующее утро обошёл остальных участников своей команды, изложив им суть дела. Рыжий Аргус и молодой Мальв, крепкий малый, всего год как взявший в руки лопату, не раздумывая согласились.

— Сказала, будет ждать нас у кладбищенских ворот, — сказал Стигг, прибавив шагу. Он уже рисовал в голове заманчивые картины, как заберёт свою долю, несомненно, самую большую, причитающуюся ему по старшинству, и продаст драгоценности. Тогда, наконец, он сможет уйти на покой и больше никогда не возьмёт в руки ни лопату, ни кайло.

— Как-то уж цветасто очень выходит, — проворчал Аргус, поморщившись утреннему солнцу. — А ну как бабка надуть нас вздумала? Заберёт колечко, и будет такова. Да и с чего бы старой карге в эдакую даль тащиться? Откуда она там, говоришь? Из Гирланда?

— Хех! Тебе уж пятый десяток пошёл, а стариков, видать, плохо знаешь, — отозвался Мальв. — Матушку мою помнишь? Так её на старости лет аж в Нераль потянуло. Дедову могилу проведать. Хоть убей, говорит, а поеду. Вот и поди пойми, какая муха её укусила. Кстати, вернулась она довольная, говорит, лекари там отменные, спину ей подлатали. Да только вот померла прошлым годом. Эх, вот тоже спину сводит…

— Отлынивать удумал? Смотри, нам в этом деле нахлебников не надо, а на тебе и подавно пахать можно. Спина — она, знаешь, с непривычки болит. Покопаешь с моё, вообще забудешь, что она у тебя есть, — криво ухмыльнулся Стигг. — А вот и ворота показались. Вон она, старуха горбатая, у ограды стоит. С платочком в руке.

— Слушай, а может, мы её того, а? — встрепенулся Аргус, сбавив шаг. — Её ж не хватится никто, а мы и колечко, и всё остальное себе хапнем? А потом там же и прикопаем. Устроим воссоединение семьи, хе-хе.

— Вот ты ж жадюга, Аргус. Это ж колечко всего лишь, мелочёвка. Она ж и так всё остальное отдать обещала.

— Кому «мелочёвка», а кому крышу нечем крыть. Бабке и так немного осталось, глядишь, вообще обратно на Большую землю не доберётся. И пропадёт тогда памятное колечко ни за грош в пасти морского бога. Да и потом, вдруг карга врёт?

— А если увидит кто? — неуверенно проговорил Мальв.

— Да кому тут сдалось по кладбищу шариться? — не унимался Аргус. — Сам вспомни, сколько работали — ни души. Местные здесь не бывают, а для приезжих не сезон ещё. Те по зиме мрут, от сырости. Говорю я вам, дело верное!

— Ох. Не нравится мне это всё, — пробурчал Стигг. — Хотя, конечно, мы ничем не рискуем. Давайте сперва до места дойдём, там будет видно.

Когда гробокопатели подошли ближе, старушка смерила их всё тем же усталым взглядом. Из-под, закрывавшей её лицо, донеслась отрывистая усмешка.

— Крепкие вы, сынки, — проскрипела она. — Это славно. Быстро управимся.

— А вы, небось, торопитесь куда-то? — усмехнулся Аргус.

— Куда уж мне, — старуха махнула дрожащей рукой и засеменила в сторону могил. — Воздух здесь у вас тяжёлый. Сырой, холодный, как море…

— Это с непривычки, — сказал Аргус и переложил лопату на другое плечо. — Мы тут всю жизнь живём, и другого воздуха не знаем. Оттого у нас и кровь солонее. Море в сердце, море в душе.

— Кровь у всех одна, сынок, — вздохнула старуха.

Стигг нахмурился, но промолчал. Только из уважения к преклонным годам он не стал возражать на эту чушь. В конце концов, что эти преснокровные с Большой земли понимают? В их жилах не больше соли, чем в родниковой водице.

Нужная могила находилась на другом конце кладбища. Прохладный влажный воздух, обычный для этих мест, был сегодня особенно промозглым и пробирал до костей. Изредка доносились пронзительные крики кладбищенских воронов, и старушка едва заметно вздрагивала каждый раз, как слышала их. Аргус, видя это, лишь усмехался. Он мечтал поскорее взять в руки лопату, чтобы хоть как-то согреться, и остальные копатели молчаливо его поддерживали, потирая на ходу руки.

Всю дорогу старушка плелась впереди, останавливаясь то у одного, то у другого камня, пытаясь вспомнить нужное место. Наконец, она замерла у аккуратной могилы, которой Стигг дал бы ему не больше пяти лет. На надгробии было нацарапано что-то про троих богов и покой души, но старый гробокопатель не особенно разбирался в глупых сухопутных верованиях и никогда не обращал внимания на надгробные камни. Ведь каждому истинному представителю морского народа известно, что покой душа обретает только в непроглядной пучине, и нет для жителя Миррдаэна иного бога, кроме всемогущего солёного моря.

— Ну, за работу, парни. А вы пока здесь посидите, бабуля, отдохните на камушке.

— Ты, сынок, за меня не волнуйся. Постою я. С меня не убудет.

— Ну, дело ваше.

Лопата с лязгом вонзалась в каменистую почву. Влажные тяжёлые комья отлетали в сторону. Солнце поднималось всё выше и, несмотря на прохладную погоду, вскоре копатели уже обливались потом. Позади них выросла приличная куча земли.

— Чёрт возьми, словно навоз в свинарнике кидаем. Сыро как на дне морском, земля тяжеленная, — ворчал Аргус, смахивая рукавом пот со лба. Работали они по двое, один всегда был наверху. Когда яма глубиной стала уже больше человеческого роста, он поднял голову к серому небу, из-за которого виднелось бледное пятно солнца. — Э, Стигг! Что там? Бабка не померла ещё? А то б рядом с муженьком сразу и уложили.

Сверху показалась седая голова старого копателя.

— Задремала она. На камень присела и спит. Не добрались ещё?

— Да он, видать, в самом Пекле похоронен, — Мальв утёр лоб, опёршись на лопату, и добавил вполголоса: — Чего с бабкой-то делать будем?

— Гроб откопаем, а там посмотрим, — прошипел Стигг. — А ну как старая умом тронулась и там ничего, кроме костей, нету? Грех на душу брать ни за что? Ну уж нет.

— Я тогда её тем более тут закопаю, — процедил сквозь зубы Аргус, сдунув каплю пота с крочковатого носа. — Тут как у чёрта морского в заднице…

— Отдыхаете, сынки? — донёсся тихий голос. Стигг чуть не подпрыгнул от неожиданности: старуха стояла прямо за его спиной с хитрым прищуром. 42

— Да мы тут, бабушка, дух переводим. Очень уж глубоко муженёк ваш зарыт, — ответил он.

— Глубоко, ох глубоко. И не говори, сынок. Воля его была такая, чтоб поглубже закопали. Он всю жизнь мертвецов боялся. Боялся, что ночами они с погостов встают и по деревням ходят.

— Ну, это уж байки. Нынче трупарей и не осталось вовсе, подымать мёртвых некому, так что лежат они себе смирно по ящикам да на дне морском.

— Ох, твоя правда, сынок. Нету нынче извергов этих… Кровососы только остались, да упыри.

— Ну, те наши острова уж точно за три мили обходят. Говорят, морской воздух для них, что едкий дым, всё нутро выжигает.

— Ох, что правда, то правда. Стало быть, совсем бояться нечего.

Из ямы донёсся голос Аргуса.

— Стиииигг! Кажись, добрались. Сбрасывай верёвку, подымать будем.

Верёвка была немногим тоньше корабельного каната. Обычно копатели использовали её, чтобы опустить гроб, теперь же им предстояло проделать прямо противоположное. Стигг крепко привязал её к стоящему неподалёку деревцу, а другой конец сбросил вниз.

— Готово, крепи ящик!

— Погодь, я сперва крышку открою, проверю! — донёсся голос Аргуса. — Сбрось лом, только в меня не попади как в прошлый раз, чтоб тебя за ногу!

Снизу донёсся скрип дерева. И кряхтение копателей.

— Ну, чего там? — Стигг опустился на колени у края ямы.

— Эээ… Не видать ничерта. Скинь лампу!

Когда и лампа была спущена по верёвке, шуршание продолжилось, перемежаясь с руганью.

— Дерьмо! Нет на нём никакого камзола, только рубаха! Спроси, точно та могила-то?

— Бабушка, говорят, нету там ничего. Ты часом могилы не спутала? Может, глаза подводят иль память не та?

— Ох, сынок, негоже так про старушку! — запричитала бабка, шамкая беззубым ртом. — Вы внимательнее там поглядите. Ты б и сам туда залез, глядишь, чего б и увидел.

Стигг вновь опустился на колени, уже жалея, что согласился на эту затею.

— Говорит, то место. Погляди получше!

— Скажи этой старой карге, что она сейчас сюда сама полезет к муженьку своему, да тут и останется, — свирепо отозвался Аргус.

— Зря он так злится. Они ж злобу чувствуют, — раздался голос старушки позади. — Всё слышат и чувствуют. Сам спустись и узнаешь.

— Что ты несёшь, плесень преснокровная! Сдаётся мне, ты нас за болванов… — слова Стигга прервал мощный пинок сзади, отправивший его прямо в недра свежераскопанной могилы. Приземлившись, судя по звукам, на Мальва, он издал громкий стон и выругался.

— Ох, ведьма старая! — прорычал Стигг. — Небось, скучно стало на старости лет? Ну я тебе покажу, как шутки шутить. Вылезу — лопатой башку отрублю и здесь же закопаю!

— Очень сомневаюсь, — донеслось сверху, но это был уже не дрожащий старушечий голосок. От этого нового голоса, низкого, леденящего душу, будто бы сам воздух становился холоднее.

— Это что ещё за дьявол? — проговорил Аргус, задрав голову. На лицо ему упала снежинка, а изо рта вырвалось облачко пара. — Никак мороз в середине весны ударил?

Ледяной голос заговорил вновь, медленно произнося непонятные слова. Стигг за свою жизнь повидал всякое: стенания вдов и осиротевших детей, изувеченные и раздувшиеся от воды тела, поеденные морскими гадами. Он считал себя человеком чёрствым, которого уже ничего не сможет напугать, но почему-то именно сейчас старого гробокопателя парализовал ужас. Когда он почувствовал шевеление под ногами, то решил, что свихнулся.

— Чтоб меня… Там… Там что-то есть! — прохрипел Аргус. Он развернулся и подобрал дрожащими руками засыпанную землёй лампу. Когда он почти отряхнул её от налипших комьев грязи, за его спиной раздался жуткий вопль Мальва. Копатель немедля развернулся. Бледный словно снег Стигг, зажмурившись, вжался в земляную стену. А к другой стене Мальва прижимал тот самый иссохший мертвец, который ещё минуту назад смирно лежал в гробу.

— Уберите! Уберите его! — вопил не своим голосом Мальв, но Аргус стоял как вкопанный, не дыша, пока костяные пальцы мертвеца впивались в лицо парня, сдирая кожу. Когда они добрались до глаз, Мальв пронзительно завизжал, задёргался и замахал руками, пытаясь сбить тварь с себя. Только тогда Аргус опомнился и вцепился в костяные плечи, в попытках спасти парня. В этот момент серый череп развернулся назад и направил взгляд пустых глазниц на копателя. От ужаса Аргус вскрикнул и отпрянул, а мертвец запрыгнул на него и вцепился зубами в горло. В панике Аргус повалился на землю, пытаясь раздавить кости своим телом. Вскоре всё стихло.

Стигг, с трудом разжал глаза. Ему казалось, что прошла целая вечность, полная невыразимого ужаса. Старый гробокопатель чувствовал, что промочил штаны, ноги словно окаменели, а тело свело судорогой от напряжения и ужаса. Треснувшая лампа, заляпанная кровью, снова оказалась на земле, а рядом лежал Аргус с разорванной шеей, беззвучно шевеля губами. Вместо голоса с них срывалось только тихое сипение и хлюпанье, а под телом копателя виднелись сломанные кости.

У другой стены, запрокинув голову, сидел бездыханный Мальв. Зияющие на месте глаз тёмные провалы были направлены к небу, а сочившаяся из них кровь казалась чёрной во мраке могилы. Возле него валялся череп мертвеца с окровавленными зубами, не подавая никаких признаков жизни. Стигг неожиданно для себя самого принялся бормотать все известные ему молитвы, вспоминая всех богов, которых только мог припомнить.

Сколько раз он видел людей в гробах, погружал их на вечный покой в толщи земли. Сколько раз из потаённых глубин разума в его сны проникали тайные страхи о мертвецах, поднимающихся из могил. Не в силах оторвать взгляда от кошмара наяву, он ощущал, как мир вокруг него погружался во мрак. В разбитой лампе догорали последние капли масла…

Вингевельд стоял на краю могилы, наслаждаясь тем, что наконец выпрямил спину и сбросил смердящие тряпки, изображавшие горб. Когда снизу донёсся душераздирающий вопль Стигга, внезапно захлебнувшийся в резком и громком хрусте, ни единый мускул на лице архимага не дрогнул.

— Как и было задумано, — удовлетворённо проговорил он. Вытянув руку вперёд, Вингевельд произнёс ещё несколько понятных ему одному слов, после чего скомандовал: — Вылезайте!

Послышалось утробное хрипение. Из ямы, цепляясь за края окровавленными пальцами, один за другим показались восставшие из мёртвых копатели. Покачиваясь и рыча, они предстали перед Вингевельдом. Безглазый Мальв с чёрным от запёкшейся крови лицом, Аргус, чья голова заваливалась то на одну, то на другую сторону, болтаясь на разодранной шее, и Стигг, которому повезло меньше всех: голова была свёрнута назад, и к архимагу был обращён лишь его затылок.

— Будем считать, эксперимент удался, — улыбнулся архимаг и обратился к самому старому из гробокопателей: — Ты, поставь голову на место!

Покачивающееся тело Стигга вскинуло руки, но вместо того, чтобы вернуть голову в естественное положение, вывернуло её ещё дальше и, видимо, не рассчитав усилий, оторвало совсем, после чего тут же повалилось на землю.

— Всё как в записях магистра Мортимера, — вздохнул Вингевельд. — При декапитации тело перестаёт функционировать. Впрочем, ничего страшного. Голова не была нужна тебе при жизни, не понадобится и сейчас. Теперь пора перейти к следующему шагу. Вы, двое, спрячьтесь в этой куче земли. А прежде постарайтесь приладить эту безмозглую голову на место. Эту проблему ещё предстоит исследовать и решить…

Глава 6

Утром девятнадцатого числа Середины весны Дракентальскую долину покинули пятеро всадников на трёх лошадях. Они обошли Зуб дракона, старую наполовину развалившуюся от времени крепость к северу от Дракенталя, и стараясь не привлекать внимания, вышли на большой драконий тракт. Эрниваль из Дорема и Драм ехали на гнедой кобыле слева от серого жеребца, которого оседлали Игнат и Рия. Ещё у пещеры маг заявил, что Бьорн учил его верховой езде, и, по счастью, он действительно неплохо чувствовал себя в седле. Позади них на угольно-чёрной лошади сидел Таринор, угрюмый и погружённый в себя.

— Нам бы ходу прибавить, — опасливо проговорила девушка, обернувшись. — Раухель наверняка выслал за нами погоню.

— Мы опережаем их, по крайней мере, на полдня, — сказал Игнат. — Наверное, даже успеем перевести дух в какой-нибудь таверне. Что скажешь, Таринор? Ты ведь здешние места наверняка знаешь лучше?

— Нет… — рассеянно отозвался наёмник, — лучше идти дальше.

Мысли Таринора были устремлены в прошлое. Он вновь вспомнил то щемящее чувство утраты, от которого старался убежать добрую часть жизни, не заводя долговременных знакомств, не задерживаясь подолгу на одном месте. Не имеющий ничего, ничего не теряет, так он считал. Но не заводить друзей в этом непростом мире он просто не мог. А значит, не мог и избежать их возможной утраты.

До последних дней он уже давно не видел Бьорна. С тех самых пор, как несколько лет назад они, пожав на прощание друг другу руки, разминулись у замка Висельное древо близ Северной пущи. Таринор отправился на запад, а Бьорн на восток. И вот, после стольких лет они вновь встретились только для того, чтобы расстаться. На этот раз навсегда.

— Полдня — это не так много, — проговорил Эрниваль, — Кони уже выдыхаются. Боюсь, скоро их придётся бросить. Но до тех пор нужно пройти как можно больше.

Сказав это, он пришпорил лошадь и понёсся вперёд. Игнат постарался не отставать, хоть и держался в седле даже хуже Эрниваля с перевязанной рукой. Наёмник посмотрел на ушедших вперёд всадников. Товарищи по несчастью. Примерно так начиналась и их с Бьорном дружба, когда они оба угодили в полевой госпиталь после битвы на Руке лорда.

Наёмнику в левую руку угодила стрела из имперского арбалета, Бьорну же повезло меньше. Во время сражения он схватился с могучим противником, молодым лордом Кевином Моэном, что был вооружён огромным фамильным двуручником из воронёной стали. Меч этот звался Чёрной скорбью, и его обладатель успел сокрушить немало воинов мятежной армии, прежде чем встретился с младшим сыном лорда Асберна Талота. Бьорну повезло найти уязвимое место в доспехе, и лорд Кевин был повержен, но перед тем, как упасть, он из последних сил рубанул мечом по бедру противника.

Если бы не защита, Бьорн бы наверняка лишился ноги, но ему повезло всего лишь получить глубокую рану. И вдвойне повезло, что оруженосец одной из жертв Чёрной скорби, заметил синий плащ с белым волком и успел доставить истекающего кровью Бьорна в госпиталь. Там его и положили рядом с наёмником Таринором, телохранителем лорда Одеринга. На следующий день Эдвальд, несмотря на тяжело раненую руку, навестил победителя лорда Кевина и прямо там в госпитале, среди окровавленных тряпок и душераздирающих стонов, посвятил его в рыцари. Бьорн, не растерявший воли к жизни, произнёс клятву лёжа и сожалел, что не может преклонить колено, как полагается.

Замок Могила эльфа, принадлежавший дому Моэнов, которые были верны Эркенвальдам до конца, захватили вскоре после взятия Энгатара, причём взят он был почти без боя. Так вышло, что в замке осталась лишь юная Глория Моэн, младшая сестра бездетного лорда Кевина, последняя из своего рода. Став королём, Эдвальд Одеринг отдал Могилу эльфа верному ему дому Гвилов, чей замок, стоявший на реке Малый хлыст, был разрушен имперскими войсками. Те не стали менять название крепости, только сменили алые знамёна с чёрным мечом Моэнов на белого жеребца Гвилов на зелёном поле.

После того, как Таринор перестал служить Одерингу, он дождался, пока Бьорн залечит раны, и покинул Энгатар вместе с ним. Новоиспечённый рыцарь направлялся в родные земли повидать отца. Они добрались до Талотренда, провели там зиму, а после отправились искать приключений, чувствуя, что им обоим не по душе сидеть в промозглом замке. На юге заняться было нечем, поэтому они отплыли на корабле из Нетхендипа, чтобы причалить в Хельмаре. Спустя два года наёмничества в Атерланде и на Золотом берегу, Бьорна стала беспокоить старая рана, и он решил где-нибудь осесть. Тогда-то они и расстались у Северной пущи.

Теперь Таринора душила ту самая горечь, что была тогда, пять лет назад. Только теперь, когда Бьорн Талот испустил свой последний вздох, она нахлынула с новой силой. Наёмник осознал, что новых спутников терять он не намерен. Раз уж сам втянул ребят в передрягу, так и выкарабкиваться они будут все вместе. Стоило Таринору сказать это себе, как он тут же ощутил душевный подъём, словно глоток свежего воздуха после душного трактира. Не время предаваться унынию. Бьорн бы точно этого не одобрил. Он был таким человеком, который уж точно не хотел бы, чтобы его друг отравлял себе жизнь трауром по нему. Нет, вместо этого Таринор достанет этого Дериана Рейнара из-под земли и заставит жрать землю. Это будет не ослепляющая месть, но справедливое возмездие. Наёмник пришпорил фыркающую кобылу с твёрдым намерением догнать опередивших его.

Разумеется, из-за возможной погони они не могли позволить себе ужинать в трактирах, так что приходилось перекусывать на ходу или во время коротких привалов. Когда Таринор выгреб из сумки всё до последней крошки, было решено останавливаться неподалёку от придорожных трактиров, куда отправляли Эрниваля, чья внешность менее всех могла вызвать подозрения. Там юноша покупал необходимую снедь, и они тут же продолжали путь.

Драм от еды отказывался даже от того немногого, чем он мог подкрепиться, говоря, что раненым пища нужнее. На замечание, что ему самому тоже досталось, он лишь молчал.

— Значит, мы теперь наёмничий отряд? — проговорил Игнат, пережёвывая жёсткие сухари.

— Если угодно, можно и так, — Таринор слабо улыбнулся.

— В таком случае нам нужно название! — почти перебил его маг с такой интонацией, что стало ясно: предыдущий вопрос задавался им именно для этой фразы. — Как насчёт «Победители пламени»?

— Пламя из нас побеждаешь только ты. Выходит, мы тут ни при чём? — усмехнулся наёмник. — Тогда уж «Победители драконов» или что-то вроде.

— Драконов? — тихий голос Драма звучал удивлённо. — На нашем счету пока что лишь один дракон. И… можете считать меня трусом, но я совсем не горю желанием вновь повстречаться с таким.

— Сдалось тебе это название, Игнат. — проворчал наёмник. — Мне это напоминает глупое бахвальство рыцарских орденов. Не в обиду сказано, Эрниваль.

— Нет, ты прав, — сказал тот. — Добродетели не нужно громкое имя. А название выбирал не я. Наверное, его когда-то давно придумал магистр.

— Тогда нам впору назваться «Нищими странниками» или «Бесплатными рыцарями», — горько усмехнулся Игнат. — Наш наниматель изволил скончаться. Обещанной платы мы не получили. И даже в пещере этой ящерицы оказалось пусто, как в голове у этого болвана Рейнара. Как его там… Деривана? Добраться бы до этой башки, уж я бы…

— Зря считаешь его дураком, — заговорила Рия. — К сожалению, он далеко не глуп. Дядя неплохо разузнал о положении дел в долине, прежде чем ехать туда жить. Дериан Рейнар уже давно стал тайным правителем тех земель. Шпионы, убийцы, чёрный рынок — нити всех этих дел, о которые лорд Алистер Рейнар не желал марать руки, вели к его брату. Теперь же мой дядя попал в руки к этому, наверное, опаснейшему человеку в Энгате. И горе всем нам, что ввязались в его тёмные игры. Я бы не удивилась, если он как-то причастен к появлению дракона.

— Я бы тоже, — задумчиво сказал Таринор. — С младшим Рейнаром я встречался в замке. Он болтал о драконах, восхищался ими, видимо, много о них знает. Да и помог мне с делом охотно, даже сам лазил за книжками по лестнице, несмотря на хромоту и душащий кашель. Похоже, Дериану Рейнару было очень нужно, чтобы дракона убили, но при этом свидетелей, судя по всему, он оставлять не хотел.

— Ну, из долины мы выехали, — пожал плечами Игнат, — что он нам теперь сделает?

— Посуди сам, — ответила Рия. — Я племянница заговорщика, а на ваших руках кровь рыцарей. Если весть об этом дойдёт до короля раньше, чем мы добьёмся его аудиенции… Даже не знаю, что будет.

— Гонцов нам не обогнать, — сказал Таринор, — но, если бы Рейнар отправил их в столицу, мы бы их уже увидели. Видимо, он слишком занят похоронами безвременно почившего брата. Короче говоря, будем надеяться на лучшее, госпожа Эльдштерн.

— К дьяволу эту «госпожу», мне это обращение ещё в Империи надоело. Я Рия. Ни больше, не меньше. С дядей уехала сюда, чтобы не видеть этих жеманных фрау с натянутыми улыбками, и уж поверьте, дышать серными парами приятнее, чем видеть их напудренные рожи. Надеюсь, хотя бы у короля мне удастся добиться справедливости.

— Ты так в этом уверена?

— Хочется верить, что он не из тех, кто рубит с плеча.

— Ты даже не представляешь, насколько ты права, — мрачно проговорил наёмник.

На следующий день, когда солнце уже вошло в зенит, путники добрались до предместий городка Перекрёсток. Тогда же было принято тяжёлое решение отпустить коней и идти остаток пути пешком.

— Если нас увидят на хрипящих и обессилевших лошадях, то наверняка решат, что за нами погоня, — сказал Эрниваль. — Уверен, у лорда Рейнара и здесь найдутся глаза и уши, так что разумнее будет расседлать их, а сбрую выбросить или сжечь.

— Согласен. А то я уже задницу не чувствую, — добавил Игнат.

Остальные устали от седла не меньше, так что им ничего не оставалось, кроме как согласиться. Серого жеребца и обеих кобыл отвели подальше от дороги и принялись освобождать от седла и остального. Когда с измученного долгой дорогой без полноценного отдыха животного снимали сбрую, оно тут же валилось на бок от усталости.

— Я б сейчас тоже вздремнул, — зевнул Игнат, расстёгивая подпругу гнедой лошади. — Скоро Перекрёсток, может быть, стоит найти там таверну?

— Нельзя, — отрезал Таринор. — Я бы и сам с радостью свалился прямо рядом с бедными лошадьми. Мне тоже хочется спать, но ещё больше мне хочется не попасться людям Рейнаров.

Перекрёсток возник давным-давно, как несколько постоялых дворов на пересечении трактов, и теперь представлял собой целый городок, где путник мог найти кров, пищу и лошадь и тысячу необходимых мелочей. Это место было под личным контролем короля, и торговать здесь категорически запрещалось, чтобы товары добирались до столицы.

Пройдя шумный Перекрёсток, соблазнявший множеством вывесок, что обещали усталому путешественнику мягкую кровать, горячую похлёбку и холодное пиво, участники свежеиспечённого наёмничьего отряда не давали друг другу уснуть разговорами, историями из жизни и простенькими дорожными играми вроде «угадай, о чём думаю». Впрочем, неудивительно, что объектом мыслей была уютная кровать, кружка пива или добротный кусок мяса, а потому играть было не слишком интересно.

Зато за разговорами им удалось узнать больше друг о друге. Оказалось, что отец Эрниваля всю жизнь стыдился сына, рождённого вне брака. Рия же увлеклась алхимией вопреки воле родителей, которые, считали возню со склянками неподобающим для приличной девушки занятием и стремились воспитать её в духе благородства. Игнат и Таринор решили, как только выдастся свободное время, непременно поднять по паре кружек за Бьорна, их общего друга, а до тех пор вспоминать его лишь добрым словом.

Первое время, когда Игнат вернулся в Дракенталь после отчисления, Бьорн нередко давал кров худому рыжему юноше, а взамен каждый вечер получал ворох свежих слухов с шумных городских улиц. Таким образом, Бьорну часто удавалось арестовывать воров и прочих тёмных личностей, до которых без него страже и дела не было. Игнат же со своими способностями мог не опасаться, что его подкараулят в тёмном переулке. Хотя несколько раз ему всё же доставалось.

К вечеру Таринор, от усталости начинавший засыпать на ходу, принял решение впервые за время пути устроить полноценный привал на ночь, и никто не пытался с ним спорить. Этой ночью наёмнику даже сны не снились, зато наутро, когда его разбудил Драм, он понял, что уже давно не спал так крепко.

Неподалёку от места, где они спали, остановилась запряжённая белой лошадью телега. Правивший ей юноша в бурой накидке с капюшоном спрыгнул с облучка и зашагал к ним. Сердце Таринора забилось быстрее, а рука легла на рукоять меча, но, когда незнакомец снял капюшон, наёмник тут же успокоился. Голова юноши была выбрита с двух сторон, осталась лишь полоса коротких русых волос, шедших от лба к затылку. Так стригли монастырских послушников в знак того, что теперь их бытие так же поделено на две части. И только им решать, вернуться ли в мир со всеми его искусами или же посвятить остаток жизни праведному служению богам в качестве монаха.

Незнакомец представился Рутвеном. Он возвращался из монастыря, что стоял неподалёку, в столичный храм Троих и предложил подвезти путников, если им по пути. Обернувшись, Таринор увидел сразу четыре умоляющих взгляда, поэтому ему ничего не оставалось, кроме как согласиться.

Послушник оказался улыбчивым и добродушным парнем. Он говорил, мол, епископ Велерен терпеть не может опаздывающих обозов и хорошо бы добраться до темноты. Стоило ему это сказать, как Эрниваль удивлённо вскинул свои светлые брови.

— Велерен? Так звали моего отца, правда, когда я видел его в последний раз, он ещё не был епископом.

— У его преосвященства есть сын? — удивился Рутвен.

— Увы, внебрачный, — ответил Эрниваль, — дитя греха. Отец тогда едва получил сан и едва не лишился его, но патриарх Хельдерик лично простил ему это прегрешение. Наверное, когда я покинул дом, он был только рад. Интересно, как он отнесётся к моему возвращению?

— Боги милостивы, и людям стоило бы у них этому поучиться. Ну, стало быть, вместе в храм отправимся, — улыбнулся Рутвен и слегка встряхнул вожжами, отчего лошадь ускорила шаг. — Вот так, Аминея, вот так, — ласково добавил парень.

— Твою кобылу зовут Аминея? — удивился Эрниваль. — Как богиню милосердия?

— Ага, — отозвался через плечо послушник. — Она у меня добрая, смирная, и я с ней так же обхожусь. Животное, оно ж чувствует, когда к нему с добротой, с душой. Прежний хозяин, говорят, рыцарем был, сёк её нещадно. Дурной был человек, не иначе, вон сколько шрамов ей оставил, и спина, и бока. Потом храму её продал, с тех пор мы с ней и ездим до Перекрёстка и обратно, потихоньку, не торопясь.

— А ты её, значит, не стегаешь? — спросил Таринор.

— Видишь где-то в повозке кнут? — ответил тот с беззлобным укором. — Нет, она меня и без этого понимает. На ласку лаской отвечает, потому и Аминея.

— Может, она потому и смирная такая, что до этого её секли нещадно? — предположил наёмник. — Вот она и поняла разницу в сравнении.

— Может и так. Да только я всё равно верю, что добрым словом можно добиться многого.

— Тогда уж добрым словом и кнутом. Не будь у неё прежде жестокого хозяина, не оценила б она твоего ласкового обращения.

— Даже если бы и так, то у меня всё равно бы на неё рука не поднялась. Пришлось бы храму кого-то другого отправлять за припасами. Я давно, ещё когда в послушники не пошёл, решил для себя, что на свете и без того достаточно злодейств, ни к чему ещё и мне их преумножать. Отец мой псарём был в Гримхолде, натаскивал охотничьих собак для лорда Гримвуда. Я в детстве на это насмотрелся, да его дело продолжать не захотел. Попросил отдать меня в ученики к отцу Хольгу, тамошнему священнику. А тот больше прочих богов почитал Холара Милосердного, да Аминею, вот и меня наставлял в том же русле, — послушник вздохнул и оглянулся. — Грешно говорить, а всё же неправильно это, когда лорды и рыцари в храме молятся, чтобы боги помогали их клинкам проливать кровь. Я ещё мальчишкой видел, как в храме Гримхолда молились сам лорд и двое его сыновей, собираясь на войну. В следующий раз в храм пришли только его сыновья, без отца. Один без руки, другой целый, но с проседью, а ведь им было не больше, чем мне сейчас. Да, боги помогли им, и в той битве они одержали победу. Но я видел по их глазам, что цена этой победы оказалась слишком высока.

— Эх, Рутвен, — вздохнул Таринор с улыбкой. — Побольше бы миру таких, как ты.

До предместий Энгатара добрались к вечеру, путников на дороге стало гораздо больше. По левую руку навстречу им двигались купеческие обозы, пустые крестьянские телеги, королевские патрули в красных плащах с золотыми полосами, даже неспешно покачивавшийся в седле внушительного вида инквизитор, что смерил путников оценивающим взглядом и отправился дальше своей дорогой. Тракт близ столицы кипел жизнью не хуже оживлённой городской улицы.

По обеим сторонам от дороги виднелись обширные, ещё не засеянные, поля, а немного в отдалении мерно вращались лопасти мельниц и темнели крыши деревенских домов, от которых в небо уходили тонкие струйки сизого дыма. Всё это невольно наводило на мысль, что в этом краю не могло случиться совершенно ничего плохого, и сами силы мироздания не нарушили бы идиллию здешних мест.

Однако Таринор запомнил эти земли иначе. Выжженные поля, заваленные телами места побоищ, крики кружащего над ними воронья. Калеки и беженцы, стремящиеся в город-крепость, где им никто не был рад, но где они могли получить хотя бы иллюзию безопасности. Семь лет назад они с Бьорном ушли отсюда, теперь же он вернулся один. Но пасторальный пейзаж, который он ныне наблюдал на этих некогда опустошённых землях, вселял в душу надежду, что, даже самое мрачное время проходит, и даже на пепелище могут зацвести цветы. Жаль только, что мёртвых уже не вернуть из могил. И на этих полях с мягкой травой, по которым теперь беззаботно бегают босоногие крестьянские дети, когда-то в муках умирали те, кого Таринор когда-то знал.

Начинало темнеть, а вдалеке на севере уже виднелись стены Энгатара, столицы всей Энгаты, самого крупного и населённого её города. Таринор помнил, как в войну Короны городские ворота были отворены гвардейцами по приказу Вельмора Скайна, бывшего тогда командующим замковой стражи, а врата Чёрного замка Вельмор открыл лично. Что произошло дальше — известно всему королевству и наверняка осталось в летописях: через некоторое время Одеринг показался на балконе королевских покоев с отрубленной головой короля Эркенвальда, окончив тем самым войну Короны.

Вельмору Скайну был пожалован титул «Спаситель Энгаты», но сразу после победы он был вынужден вернуться в Кованый шпиль, свой родовой замок, где скоропостижно скончался его старший брат-лорд. Король освободил командующего от должности, чтобы тот мог занять место лорда Скайна, но Вельмор, как поговаривают, был не особенно этим доволен. Но ещё большее недовольство вызвало то, что, хоть он сделал всё возможное, чтобы его сын занял место командующего, эта честь была дарована гораздо менее знатному Дэйну Кавигеру. Говорят, Вельмор Скайн так и не простил королю этого, затаив обиду.

По мере приближения к исполинским городским стенам дорога становилась всё шире, а людей на ней всё больше. Таринор даже подумал, что, здесь им бояться совершенно нечего, даже если погоня настигла бы их прямо сейчас. Толпа была настолько пёстрой и разнородной, что они легко бы в ней затерялись. Такого разнообразия людей из разных краёв мира не всегда найдёшь и в оживлённом портовом городе. Наёмник видел имперцев из Ригена, неральцев, эльфов и гномов, шумных разодетых аккантийцев, смуглокожих анмодцев, которые даже здесь не расставались со своими широкими плоскими шляпами из панцирей огромных жуков, и многих других, чьё происхождение он не мог определить беглым взглядом.

— Немало здесь народу, — проговорил Таринор. — Не лучше въехать через другие врата?

— Повезло вам, что встретили меня, — усмехнулся послушник Рутвен. — Вы не местные, а потому не знаете, что по вечерам впускают только через Королевские врата. Пошли бы к Мучным или Южным, стража погнала бы вас прочь. Оттуда выезжают крестьяне из предместий и торговцы.

Таринору было нечего возразить. Всё-таки в тот единственный раз, когда он посещал столицу, пропускной режим работал несколько иным образом.

Наконец, миновав разделение дороги, они подъехали к широкому каменному мосту через канал, на другой стороне которого находился один из трёх входов в город, огромные, по крайней мере, в три человеческих роста врата, что звались Королевскими. По обе стороны от них возвышались широкие круглые башни с красными знамёнами, на которых красовался вставший на дыбы грифон. Даже случайно брошенный взгляд невольно заставлял задуматься о величии тех мастеров, что некогда создали это неприступное укрепление. Эти исполинские ворота закрывались лишь в случае нападения на город, и потому Таринор уже видел их закрытыми. В то время, когда под Энгатаром стояло войско Одеринга, Королевские врата были закрыты толстой решёткой.

Проезжая под аркой барбакана, наёмник увидел зубцы этой решётки и поёжился. Они напоминали зубы огромного зверя, готового в любую секунду захлопнуть свою неприступную пасть.

— И куда нам теперь? — поинтересовался Игнат, глазея по сторонам. — Здесь, похоже, ещё больший муравейник, чем в Дракентале.

Таринор мысленно согласился. Ведь действительно, дракентальские улицы могли показаться пустынными в сравнении с оживлённой жизнью столицы.

— Итак, вот и Энгатар, Рия, — сказал он. — Денег у нас считай, что нет, так что, если твой «старый друг семьи» нас не выручит, то нам впору садиться на угол Висельной улицы с протянутой рукой. Эрниваль как раз покалечен. Если бы не был так молод, сошёл бы за ветерана войны.

— Я всегда держу своё слово, наёмник, — Рия чуть вздёрнула подбородок. — Нам стоит лишь добраться до банка. Переведём дух, а потом отправимся в замок просить аудиенции.

— Если, нас вообще туда пустят, — проворчал Таринор, почёсывая изрядно отросшую щетину, грозившую со дня на день перейти в бороду. — Мы сейчас похожи на бродяг. Особенно по запаху.

— Я уверена, нам помогут и с этим.

— Что же это за такой благодетель? Никак сам владелец банка. Ответишь «да», и я буду спокоен.

— Не совсем. Но кое-какие связи и возможности он имеет.

— Ты говоришь не о банке «Феннс и Драйберг»? — неожиданно спросил Эрниваль.

— Именно о нём, — гордо ответила Рия. — Наслышан?

— В какой-то мере, да. Магистр упоминал. У него были некоторые проблемы с этим заведением. Вроде он брал ссуду под залог, но не учёл, кажется, проценты или что-то в этом духе. Я не силён в математике и банковском деле… Говоря кратко, мы тогда разместились в монастыре неподалёку отсюда, и туда приезжал некий гном, сказавший, что он от банка «Феннс и Драйберг». Даже бумаги показал. Потом они долго о чём-то разговаривали с магистром в его покоях. А после он ушёл. Магистр после того вышел из покоев, держась за спину и прихрамывая. Мы просили дозволения догнать и проучить наглеца, посмевшего поднять руку на главу ордена, но магистр не позволил.

— Что ж, никому не хочется терять свои деньги, — сказала Рия, загадочно улыбнувшись.

Таринор, Драм, Игнат и Рия слезли с обоза и попрощались с Эрнивалем, который вместе с послушником отправился дальше в Храм Троих. Рутвен предложил Драму пойти вместе с ними, чтобы лекари осмотрели его раны, но эльф отказался.

— Обязательно посетите храм! Вам наверняка будет нужна крыша над головой, уверен, я смогу выхлопотать место для вас, — последнее, что они услышали от Эрниваля, прежде чем телега скрылась за углом.

— Надеюсь, идти в храм нам не придётся, вот только… — смутилась Рия. — Только я не знаю, где находится банк. Я ведь здесь впервые.

— Тогда нам лучше поторопиться. Вряд ли нас примут посреди ночи, — вздохнул Таринор.

Он попытался спросить дорогу у стражников возле городских ворот, но те лишь велели ему проваливать.

— Этот город будто бы помнит меня, — проворчал наёмник. — Помнит и ненавидит.

По счастью, Рия заприметила вычурно одетого мужчину в чёрно-золотом камзоле и чулках, который прогуливался с миловидной спутницей в сопровождении пары слуг. Велев подождать, она подошла к ним и что-то сказала, отчего лицо мужчины озарила улыбка. Они разговаривали совсем недолго, и вскоре девушка уже вернулась.

— Нам туда, — указала она в сторону, куда уходила мощёная дорога, — потом дойти до моста святого Готфрида и, не заходя на него, повернуть налево.

— Что же ты им такого сказала? — удивился Таринор. Сам он, конечно, после всех передряг выглядел совсем уж бродягой, но и Рия совсем не походила на благородную девицу, вышедшую на вечернюю прогулку. Запачканные и изорванные края платья, грязные волосы и покрасневшее от солнца лицо — она напоминала куклу, которую по недосмотру уронили, и она целый день пролежала на улице. Странно, что эти щёголи обошлись с ней так приветливо, да ещё и показали дорогу.

— Не «что», а «как», — усмехнулась девушка. — Они из Ригена, так что я просто обратилась к ним по-ригенски. К слову, они остановились в торговом доме, через реку от банка, и предложили заглянуть, если что понадобится.

Таринор вспомнил, как на стоянках Одеринг в сердцах говорил, что при его правлении на этих землях не будет ни одного имперца. Наверное, это не касалось банков и купцов.

— Если б они ещё денег дали, я бы даже начал верить в людскую доброту, — усмехнулся наёмник, но тут же замолчал, когда Рия продемонстрировала блестящую серебряную монетку с изображением имперского орла.

— Впрочем, думаю, она нам не понадобится, — с улыбкой произнесла девушка и добавила: — Идёмте.

С этими словами Рия отправилась в указанном направлении. Таринор со спутниками лишь переглянулись, пожали плечами и пошли следом. Через пару пройденных кварталов они добрались до перекрёстка, неподалёку от которого стояла мрачного вида часовенка. Вдруг по городу прокатился густой колокольный звон, настолько громкий и неожиданный, что путники вздрогнули. Но доносился он совсем не из часовни. Наёмник повернул голову вправо, откуда доносился звук, и увидел величественное здание Храма Троих, возвышавшееся над черепичными крышами.

Помнится, семь лет назад, он даже не обратил на него внимание, когда они с Эдвальдом осторожно шли по городским улицам с отрядом. Гарнизон города сдался, но никто не мешал кому-нибудь из осаждённых засесть в одном из брошенных домов и, прицелившись, всадить в лидера мятежников арбалетный болт. Собственно, так почти и произошло, но жизнь будущего короля спас острый глаз одного из рыцарей, который успел прикрыть своего господина щитом.

Таринор вспомнил неудачливого стрелка. Вспомнил, как его бездыханное тело выволокли на улицу и как Эдвальд велел своим воинам изрубить его на куски и бросить их в грязь. И ведь то был даже не солдат, почти мальчишка. Наверное, добыл где-то арбалет и попытался «послужить своему королю»…

— Таринор? Эй, всё в порядке? — голос Игната вырвал наёмника из захлестнувших воспоминаний.

— А, что такое?

— Ты замедлил шаг, а потом остановился и замер, уставившись куда-то.

Наёмник вдруг осознал, что действительно неотрывно глядит в одно из окон дома возле дороги.

— Наверное, на меня так колокольный звон подействовал, — попытался отшутиться он. — Далеко ещё?

— Почти добрались. Вон, гляди.

И Таринор действительно увидел мост из светло-серого камня, перекинутый через канал. Перед ним по краям дороги на деревянных столбах возвышалась пара ламп, которые седой фонарщик зажигал свечой на длинном шесте. Такие же уличные фонари уже горели по ту сторону канала, за которым начинался Верхний город — ближайший к замку район, где стояла ратуша и дворец правосудия, жили купцы и состоятельные горожане. Яркие огоньки были рассыпались по нему, как звёзды по ночному небу.

По мосту прогуливались люди, а некоторые просто глядели в воду, опёршись на ограждения. Таринор же, глядя на него, вспомнил, как именно здесь им с отрядом пришлось столкнуться с последним ожесточённым сопротивлением остатка имперских сил столицы.

Последние верные Эркенвальдам войска встали на той стороне канала, ощетинившись пиками и мечами. Их вёл сир Уоррен Гленморт, тогдашний командующий королевской гвардией, огромный как медведь и столь же свирепый рыцарь, вооружённый боевым молотом. С ним было ещё двое гвардейцев и три десятка солдат, готовых отдать жизнь за короля.

К несчастью для них, на стороне захватчиков был значительный численный перевес, так что судьба последних защитников ригенской династии была предрешена. В тот день камни моста святого Готфрида залила кровь, а воды канала под ним стали алыми, как знамя Одеринга, что взвилось над городом пару часов спустя.

Глава 7

Наконец, путь подошёл к концу, и взгляду усталых путников предстало величественное здание несомненно имперской постройки. На коньках многоскатной крыши, покрытой синей черепицей, красовались железные шпили, выкрашенные чёрным дёгтем. Стрельчатые окна второго этажа закрывали витражи из жёлтого и зелёного стекла, а у самого входа на столбе горел фонарь, освещавший кованную вывеску над дверью, которую в ясный день, должно быть, видно издали. Буквы на ней оказались сделаны искусно и витиевато, на имперский манер, но надпись «Fenns und Dreiberg» всё же угадывалась.

Слова «банк» на вывеске не было. «Наверное, — подумал Таринор, — имя заведения должно было говорить само за себя.» Так ли это на самом деле или нет, он не знал. Дел с банками наёмник не имел, и на то было две причины. Во-первых, он искренне полагал, что деньги нужны для того, чтобы их тратить, а не хранить. А во-вторых, сумм, достаточных для того, чтобы положить их в банк, у него отродясь не водилось.

За дверью оказался просторный коридор, по обе стороны которого стояли скамьи. В конце под огромным круглым витражом стоял длинный мраморный стол, похоже, вырезанный из цельного куска мрамора. За ним сидел, уткнувшись в бумаги, неприметный старичок, который терялся на его фоне, и больше в помещении никого не было.

Рия пошла вперёд, попросив остальных подождать на скамьях. Она окликнула старичка, и тот поднял свои уставшие глаза, казавшиеся огромными через массивные линзы очков, которые Таринору было видно даже со скамейки. Их разговор наёмник не слышал, поэтому принялся разглядывать витраж за спиной старика.

Разноцветные стёкла складывались в причудливую картину. В центре — весы в равновесии, на одной чаше которых изображалась золотая монета, а на другой — корона. «Деньги правят миром, — подумал наёмник. — Что ж, должно быть, банкиры подошли к пониманию жизни ближе, чем все церковники и мыслители вместе взятые.» Кованые прутья внизу витража складывались в надпись, должно быть, на ригенском, «Ordnung und Puenktlichkeit», значения которой Таринор не знал.

— Таринор, подойди-ка сюда! — окликнула наёмника Рия.

Банковский работник поправил очки и смерил наёмника брезгливым взглядом. Наверняка уставшее и небритое лицо Таринора сильно отличалось от тех, что привыкли видеть в этом заведении.

— Этот господин говорит, что я не смогу получить сегодня денег, — продолжала девушка, — а значит не смогу заплатить тебе.

— Да плевать уже, — прохрипел Таринор. — Днём раньше, днём позже. Всё, что мне сейчас нужно — это кровать. Стол или скамейка тоже сойдут, или даже залитый гадостью пол в таверне.

— Нет, всё не так просто, — лицо девушки озаряла едва заметная улыбка. — Господин главный счетовод, пожалуйста, поясните моему другу детали. Повторите то, что сказали мне.

Старичок вздохнул, протёр очки, и принялся быстро и монотонно бубнить, словно читал по бумаге:

— Леди утверждает, что является Риенной Эльдштерн, дочерью Мартина Эльдштерна, и внучкой известного мага Альбрехта Эльдштерна, а также внучатой племянницей его брата Карла Эльдштерна. Однако, к сожалению, она не может предоставить никаких доказательств истинности своих слов.

— Какие вам нужны доказательства? ­– зевнул Таринор.

— Таковыми могли бы послужить задокументированная фамильная реликвия либо же подпись Карла Эльдштерна, непосредственного держателя ценностей в нашем банке. Либо же свидетельство лица, заслуживающего доверия банка «Феннс и Драйберг».

— Увы, — продолжила Рия, — сейчас мы не располагаем ни тем, ни другим, ни третьим, а значит, неизвестно, когда я смогу тебе заплатить.

Последняя фраза ошарашила наёмника, словно бы его огрели лопатой по спине. Ладони превратились в кулаки, а полный злости взгляд был устремлён то на испуганного счетовода, то на улыбающуюся девушку. И чему, чёрт побери, она улыбается?

— Неужели ничего нельзя сделать? — обречённо спросил Таринор. — Неужто у вас не записано никаких примет? Цвета волос, глаз? Хоть чего-то, чтобы человек мог получить своё без всех этих проволочек?

— Видите надпись за моей спиной? — спокойно проговорил счетовод. — Вы, должно быть, не сильны в ригенском, но она означает «Порядок и пунктуальность», основные принципы банка «Феннс и Драйберг». Мы прекращаем работу после вечернего колокола, так что, разговаривая с вами, я уже нарушаю второй принцип. Но нарушить первый меня не заставит ничто в этом мире. Порядок есть порядок!

— Так. Послушайте-ка, — наёмник стремился сохранить спокойствие голоса. — Последние несколько дней были для меня и моих компаньонов сущим адом. Эта девушка нас наняла, чтобы мы сопроводили её до Энгатара, где она обещала нам плату. Я более чем уверен, что она и сама сможет подтвердить свою принадлежность к семье этих, как их там… Чем её закорючка на бумаге будет хуже? Спросите её о чём-то, о чём может знать только член её семьи. Дайте денег под расписку, в конце концов!

— А теперь послушайте вы, — старичок встал, при этом оставшись наёмнику по грудь. — Здесь вам не лавка менялы, а уважаемый ригенский банк с многолетней историей. Пока не доказано обратное, и она, и вы просто случайные прохожие. Под честное слово денег мы не даём, а попрошайничать вы можете в другом месте! У нас тут не богадельня!

— Да чтоб вас черти драли! — воскликнул Таринор, стукнув по столу кулаком. Он вновь ощущал отвратительное парализующее бессилие, но на этот раз не перед всемогущей судьбой, а перед неповоротливой бюрократической машиной. И ещё неизвестно, какая из этих двух сил страшнее и беспощаднее. — В моих карманах пусто, в животе тоже. Я сделал свою работу, делайте и вы свою!

— А для таких как вы мы вызываем охрану! — просипел старичок, потрясая костлявым кулаком.

— О, вы ведь не имеете в виду городскую стражу? — загадочно произнесла Рия.

— Нет! У нас есть прекрасный способ обойтись без них! — с этими словами счетовод обратился куда-то в сторону коридора. — Господин Велендгрим!

Послышались размеренные тяжёлые шаги, и через несколько секунд из коридора вышел внушительного вида гном в коричневом бархатном дублете, зелёных штанах в красную полоску. В ширину он казался, больше, чем в высоту, носил аккуратную короткую стрижку, и чёрную с проседью бороду, заплетённую в несколько кос, скреплённых серебряными кольцами. Кулаки гнома напоминали булавы и выглядели способными дробить камни. В целом вид у него был заспанный и оттого недовольный.

— Проблемы, Клаус? — пробасил гном.

— Пожалуйста, сопроводите этих господ к выходу, — с плохо скрываемым злорадством проговорил старичок. — А этому вот господину, — он указал на Таринора, — разъясните правила приличия, принятые в столице в целом и в нашем банке в частности!

Гном подскочил к наёмнику с неожиданной прытью и сурово поглядел на него снизу-вверх из-под густых бровей.

— Эй, парень, буянить будешь в кабаке. Дорогу показать или сам разыщешь?

Таринору подумалось, что, если бы гном был одного с ним ростом, то непременно взял его за грудки. К счастью, тот едва доставал наёмнику до середины груди.

— Напугать меня решил, гном? — парировал наёмник. — Мы всего лишь до смерти устали и хотим получить причитающуюся нам плату.

Драм и Игнат уже стояли позади, готовые прийти на помощь, если дела пойдут ещё хуже.

— Те, кого я пугаю, живут грустно и недолго, долговязый. Так что пошёл вон отсюда, пока ноги целы. Или твоим друзьям-задохликам придётся тебя волочить. А вздумаете втроём на одного лезть — все вместе отсюда покатитесь!

— Не очень-то приветлив банк «Феннс и Драйберг» к посетителям, — неожиданно послышался голос Рии, стоявшей чуть в стороне. Гном не заметил девушку, когда рванул к наёмнику, ей даже пришлось отойти, чтобы не быть сбитой с ног.

— А вас и вовсе никто не спрашивал, — бородач развернулся к девушке многозначительно потрясая пальцем. — И разве матушка вам не рассказывала, что вмешиваться в мужской разговор…

На этой фразе он осёкся. Прищурился, протёр глаза и раскрыл рот, словно увидел привидение.

— Чтоб мне провалиться на этом самом месте, — ошарашенно проговорил он. — Рия? Это в самом деле ты?

— Если только ты знаешь какую-нибудь другую Рию Эльдштерн, дядюшка Дунгар, — улыбнулась девушка, сложив руки на груди.

— Чтоб мне бороду оторвало! Рия! — от радости гном вскинул густые брови и раскинул руки в стороны. — Маленькая Рия!

Громогласно хохоча, он обнял девушку, приподнял её и покружил вокруг себя.

— Выросла-то как! Как родители? Как старина Карл поживает?

Судя по лицу счетовода, он был удивлён происходящему не меньше, чем сам Таринор. По лицам Драма и Игната было ясно, что они тоже не вполне поняли, что происходит.

— Дядя Дунгар, я тебе всё расскажу, но сначала я и мои спутники хотели бы отдохнуть после дороги. И не мешало бы уладить все возникшие вопросы с вашим уважаемым заведением, господин главный счетовод.

Старик вопросительно посмотрел на гнома.

— Клаус, дай госпоже Эльдштерн всё, что она просит.

— Но так ведь правила… — удивлённо просипел старичок. — Мы должны установить личность…

— Установили уже, — добродушно пробасил гном. — Я правила знаю не меньше твоего. Тебе нужно заверение доверенного лица банка? Мне банк достаточно доверяет? Так вот моё заверение: чтоб мне провалиться на этом самом месте, если это не малышка Рия Эльдштерн. Я ж её вот такой ещё знал! И всю её родню в придачу!

— Но её хранилище в Ригене… Нужно послать запрос…

— Так посылай! Мне тебя всему учить? Клянусь бородой, когда господин Драйберг вернётся, я обязательно ему сообщу, как ты обращаешься с уважаемыми клиентами!

Старичок что-то проворчал себе под нос и принялся рыться в бумагах.

— Когда будут сведения — сообщу непременно, — пробубнил он. — Можете быть свободны.

— А мы пока пройдём в зал для особых гостей. Ну, чего стоите как истуканы? — гном обратился к Таринору, Драму и Игнату. — Друзья Рии — мои друзья.

Он привёл всех в просторную комнату, где был диван, несколько кресел и широкий дубовый стол. Бесцеремонно смахнув со стола бумаги, он хотел было усесться, как вдруг встрепенулся и попросил его подождать. Вернулся гном уже с выпивкой и угощением и с неожиданной ловкостью накрыл на стол, после чего принялся жать всем руки.

— Чуть не забыл представиться как полагается. Дунгар Велендгрим, специалист по трудным клиентам банка «Феннс и Драйберг». И большой друг семьи Эльдштерн. А теперь милости прошу к столу. Здесь всё по высшему разряду. Аккантийский фарфор, шёлковая скатерть из самого Анмода. А харчи наши, местные, но, думаю, не побрезгуете, — усмехнулся гном. — Вчера нас посетил очень состоятельный клиент и закатил такой банкет, что я до сих пор сытый. Боялся уж, что придётся выбросить столько еды, но вы нагрянули очень вовремя.

Уставший наёмничий отряд, забыв о приличиях, прямо-таки набросился на еду. Первым не выдержал Драм, с жадностью оторвавший ногу от половины запечённой в чесноке курицы. Не отставали от него и Таринор с Игнатом, и даже Рия уплетала угощение в совсем не свойственной леди манере.

— Видал я разных эльфов, но впервые вижу, чтобы остроухий лопал с таким аппетитом, — Дунгар ухмыльнулся в усы. — Как бы твои друзья наш банк не объели, Рия, хе-хе. Ты сама-то здесь какими судьбами? Да ещё и без старика Карла. Или старый алхимик первым делом решил навестить столичные лавки, нежели старого друга? Я ведь и обидеться могу.

— Дядя Карл в темнице Пламенного замка, — ответила девушка, проглотив еду. —

Глава 1

Инквизитор Грегорион Нокс вышагивал по сводчатому коридору Великого Храма Троих в Энгатаре. Сейчас, незадолго до полудня, здесь было безлюдно, и гулкие шаги окованных железом сапог отдавались эхом в древних залах, помнивших ещё Эдельберта Завоевателя. Веками здесь устраивались молебны перед великими битвами, заключались династические браки и нарекались дети, позже прослывшие мудрыми правителями или жестокими тиранами.

Солнечный цвет, окрашенный цветным стеклом витражей, падал на строгое лицо инквизитора, делая его разноцветным, но, увидь его кто-то, едва ли это зрелище показалось бы ему забавным. Инквизитор был на голову выше ростом любого из своих коллег, а шириной нескладной фигуры со спины напоминал медведя, так что костюм ему приходилось шить на заказ. В Храме о Грегорионе говорили, что его тяжёлые грубые черты лица будто высечены из камня неумелым скульптором. Кто-то болтал, будто инквизитор никогда не улыбается, а иные утверждали, что однажды видели на его лице улыбку. Но и те, и другие врали.

Глаза серого стального оттенка всегда непоколебимо глядели прямо на собеседника, отчего тому становилось неловко. Поговаривали даже, что инквизитор попросту не умеет отводить взгляд. Его прямота и немногословность в общении и вовсе стали предметом шуток.

Навстречу инквизитору шла женщина с мальчишкой лет семи. Проходя мимо, она прижала сына к себе, глядя на Нокса со смесью страха и благоговения. Что-то ёкнуло в душе служителя Церкви, где-то глубоко, под толстой бронёй невозмутимости. Когда-то он и сам был таким мальчишкой, вот только некому было прижать его к себе и защитить от угроз этого неспокойного мира.

Грегор Нокс был шестым ребёнком в семье землевладельца, которому принадлежал надел в несколько акров в Южном краю неподалёку от Биргинхема, поэтому служители столичного храма традиционно считали его «южанином». После рождения мать успела лишь наречь его именем Грегор и вскоре после родов отдала душу богам. Убитый горем отец всю оставшуюся жизнь испытывал к сыну смешанные чувства.

Будущий инквизитор рос в окружении четырёх сестёр и всего одного брата, и все они, так или иначе, разделяли мнение отца, при случае называя Грегора проклятьем семьи и убийцей матери. До одиннадцати лет он влачил тоскливое существование младшего сына, ощущая себя чужим в собственной семье. Сёстры жили разгульно, неумело это скрывая, а на старшего брата, будущего наследника имения, вешались все окрестные девки.

Однажды старшая из сестёр сбежала со странствующим рыцарем. Грегор их заметил, но сестра дала ему серебряный марен за молчание. Спустя неделю её изуродованное тело выловили в реке. Кто-то умело сбрил её роскошные каштановые волосы острой бритвой и вырезал на коже демонические знаки. Такое событие не могло не привлечь внимание инквизиции Храма Троих, и дом Ноксов посетил Агемар Соррен, который при первой встрече показался мальчику стариком. С седыми прядями в чёрных волосах, покрытым шрамами лицом, одноухий и одноглазый. Он по очереди задавал вопросы каждому члену семьи, начав с отца, и до юного Грегора добрался только поздней ночью.

– Ты знаешь, кто я, мальчик? – спросил старик, закрыв дверь и не сводя с Грегора пристального взгляда единственного целого глаза. – Знаешь, зачем я здесь?

– Инквизитор, – не мешкая ответил тот. – Мою сестру убили злые люди, и вы пришли помочь. Хотите найти их. И покарать.

– Верно, но лишь отчасти. Злых людей обязательно найдут, но я пришёл сюда выяснить, не растут ли корни скверны из её семьи. Ты любил свою сестру?

– Не знаю… – честно ответил Грегор. – Но она не заслужила такого. Никто не заслужил.

Старый инквизитор на мгновение задумался. Долгие размышления – непозволительная роскошь для его профессии.

– Похоже, тебя здесь не очень-то любят.

– Я убил свою мать. Когда родился. Так мне говорят.

– В жизни не видел, чтобы младенец кого-то убил, – инквизитор улыбнулся краем покрытых рубцами губ. – Твоя мать дала тебе жизнь, отдала всю себя без остатка. Это великая жертва. Мы, инквизиторы, занимаемся тем же, жертвуем собой ради блага людей. Чтобы то, что произошло с твоей сестрой, случалось как можно реже. Ты прав. Никто не заслуживает такой участи.

– Тогда я тоже хочу стать инквизитором! – выпалил мальчик.

Грегорион едва заметно улыбнулся, вспомнив собственную детскую горячность. Тогда ему было одиннадцать, но лишь спустя годы он понял, что Агемар Соррен специально выстроил разговор таким образом. Инквизитор поговорил с отцом мальчика. Сначала тот не решался расстаться с лишней парой рабочих рук, но, стоило ему услышать, что, став инквизитором, Грегор потеряет право наследования, он с лёгкостью отпустил нелюбимого сына из дома.

Соррен отвёз Грегора в Риген, где на долгие годы домом ему стала крепость-монастырь святого Вигилия, покровителя инквизиторов. Многие века она, словно кузница, ковала вернейших служителей Церкви Троих, их карающую длань. Заготовками в этой кузнице служили мальчишки и юноши, смело ступившие на путь святого воина. Наковальней были суровые условия жизни в её стенах, молотом – тяжелые тренировки тела и духа, а в роли пылающего горна выступала боль. Именно эта боль закаляла инквизитора, делая его безжалостным орудием Церкви, несущего смерть хоть культисту, хоть магу-отступнику.

Для мальчика Агемар Соррен стал единственным настоящим другом в этом далёком от дома краю, но их дружбе было не суждено продлиться долго. Через семь лет, Агемар погиб от ран после боя с лидером демонического культа. Только тогда Грегор узнал, что «старому инквизитору» было всего тридцать девять. Только тогда он по-настоящему понял значение ходившей в монастыре поговорки: «редкий инквизитор доживает до старости, но каждый доживает до седин».

После этого случая Грегор Нокс ещё более ожесточился. Закончив обучение, он сменил имя на Грегорион и вернулся в Энгату. Первым делом он нанёс краткий визит семье, которая ожидаемо приняла его без восторга. Из-за неурожаев дела у отца шли неважно, и тот тяжело запил. Увидев сына, он не узнал его, или не пожелал узнавать, так что Грегор, не задерживаясь, отправился в Энгатар, где поступил на службу Храма. Вскоре ему стало известно, что в имении его отца случился пожар и все, находившиеся в доме, погибли. По слухам уцелела лишь одна из сестёр, но и та пропала без вести.

С тех пор минуло уже шестнадцать лет. Грегорион Нокс пережил войну, гибель близкого друга, всех родных, множество коллег-инквизиторов. В этом году ему должно было исполниться тридцать девять. Грегорион с беспокойством ждал этого года. Он запомнил это как роковой возраст инквизитора и, хоть внешне был совершенно спокоен, в глубине души его охватывало смутное беспокойство, грозившее перерасти в страх, непозволительное чувство для инквизитора.

Эти мысли грызли его душу даже сейчас, когда он ступал по блестящему мраморному полу Храма, и продолжали бы делать это и дальше, если бы путь ему не преградил почтенного вида старец с бородой, доходившей до груди, облачённый в белоснежную сутану с серебряными лентами. Его седовласую голову венчал столь же белый клобук, украшенный знаком Троих: треугольником, стороны которого пересекал круг. То был символ единства трёх богов, Холара, Тормира и Сильмарета, искусно вышитый серебряной нитью. В этом церковь строго следовала догматам «Триединого пути»: золото для правителей земных, а серебро для правителей небесных.

Инквизитор с почтением опустился на правое колено перед одним из тех немногих, перед кем он должен был это делать: главой Церкви Троих, его святейшеством патриархом Хельдериком.

– Грегорион, сын мой, – по-отечески мягко сказал патриарх. – Я ведь велел не ходить здесь в этих сапогах. Они царапают мрамор.

Хельдерик был единственным, кто умел смотреть на инквизитора сверху вниз, даже несмотря на разницу в росте.

– Желали меня видеть, Ваше святейшество, – проговорил низким голосом инквизитор, будто не услышав замечания, но после выжидающего взгляда патриарха добавил: – Прошу прощения. Я решил, дело срочное.

– Желал. И дело действительно срочное, хотя и не настолько, чтобы обсуждать его в коридоре. Идём.

Грегориону доводилось бывать в приёмной патриарха, но на этот раз Хельдерик привёл его в свою опочивальню и запер дверь изнутри. Несмотря на распахнутые окна в комнате было душно, а судя по убранству, патриарх не был избалован роскошью.

– Итак, теперь я могу говорить свободно. Ты один из вернейших слуг Церкви, сын мой. Ответственный и надёжный, способный жёстко отстаивать интересы церкви, правда, и тебе не мешало бы иногда проявлять гибкость. Надеюсь, ты понимаешь, о чём речь. Мельник Харрис из предместий…

– Был заподозрен в пособничестве демоническому культу, – железным басом проговорил Грегорион и тут же осёкся, осознав, что перебил его святейшество.

– Но лишь заподозрен, – спокойно ответил патриарх, чуть нахмурив брови. – Ты выломал дверь, когда тебе не открыли, и брат инквизиции действительно вправе так поступать на требование. Однако то была ночь, и мельник спал.

– Я намеревался застать его врасплох, чтобы он не успел ничего спрятать.

– А после выбил ему передние зубы, когда он закономерно стал этому возмущаться и покрывать тебя руганью.

– Среди ругательств были богохульства. Тем не менее, обыск состоялся. Харрис доказал свою невиновность.

– Но какой ценой? Сорванную с петель дверь церковь возместила, однако вырастить новые зубы не в силах даже искуснейший из служителей Троих.

Инквизитор опустился на колено, однако даже так оказался едва ли ниже патриарха.

– Пред ликом богов и людей, Троих и многих, – проговорил он, покорно опустив голову, – прошу ваше святейшество простить меня. Такого больше не повторится. Если желаете меня отстранить, я готов сейчас же отправиться визитатором в любой из монастырей…

– На таком наказании настаивал епископ Велерен. Но боюсь, сын мой, порой ты проявляешь чрезмерное усердие и в этой службе. Настоятель Обители праведной воли жаловался, что ты

– Первым делом братья Праведной воли повели меня в винный погреб и предложили отведать вина. Я сделал вывод, что они хотят меня напоить, а значит монастырю есть что скрывать.

– Тогда ты составил достаточно подробный отчёт, – усмехнулся патриарх Хельдерик. – В спальне течёт крыша, брат-приор обут не по уставу, а в «Триедином пути» не хватает заглавной страницы. Разумеется, настоятель дал ответ и принял меры по каждому из этих случаев, а твоя внимательность достойна похвалы… Однако ради этого ты весь день допрашивал монахов с глазу на глаз и на целые сутки остановил жизнь монастыря. Все мы служим Троим, Грегорион, однако негоже твоему рвению препятствовать праведному труду наших братьев.

– В таком случае я готов снова пойти на службу в скрипторий, ваше святейшество.

– Епископ Альвин именно это и предложил, – вздохнул патриарх. – Но на этот раз мы не будем отбирать у переписчиков хлеб. К тому же было бы наивно верить, что ты и впрямь больше никогда не нарушишь кодекс. Слишком уж хорошо я тебя знаю. Нет, отстранять тебя снова я не собираюсь. Напротив, дело, которое я собираюсь тебе поручить, требует тех качеств, которыми обладаешь именно ты. В том числе, скажем так, проявлять инициативу.

По городу разносился звонкий звук утреннего колокола. Патриарх прокашлялся и продолжил.

– Мне необходимо знать, что происходит в Вальморе. Слишком давно мы не получали сведений с острова. Пусть церковь и не держит остров в ежовых рукавицах, но совсем упускать его из виду мы не можем. Академия – дикий сад, в котором без присмотра может расцвести что угодно, от опасного вольнодумства до некромантии и демонопоклонничества.

Вероятно, патриарх ждал от Грегориона вопросов, но тот лишь невозмутимо молчал.

– Официально ты отправишься туда с инспекцией, – продолжил Хельдерик, – и маги, как подданные его величества, будут обязаны впустить тебя. Истинная же твоя цель будет куда важнее. Я не желаю обвинять никого раньше времени, но, как известно, рыба гниёт с головы. Стало быть, твоя задача – добраться до архимага Вингевельда, расспросить его обо всём, что может быть полезно.

– Не лучше отправить Ривальда? – вдруг заговорил инквизитор. – Он хороший переговорщик.

– Твоей задачей будет слушать, а не говорить. Пусть маги увидят в тебе громилу, которого недалёкий патриарх послал шпионить за ними, пусть они лгут тебе, беспечно уверенные в себе. Ты же прекрасно сумеешь распознать ложь, и понять, что именно они скрывают.

– Понимаю, ваше святейшество.

– Только, умоляю, действуй осторожно. По крайней мере, не позволяй себе вольностей, как с тем мельником. Не забывай, что маги не привыкли, что Церковь вмешивается в их дела, а значит не стоит действовать излишне ретиво. Любые конфликты с Академией обойдутся нам слишком дорого.

– Так значит, мне предстоит пересечь море, – задумчиво проговорил Грегорион.

Он уже очень давно не был на корабле. Давнее морское путешествие из Ригена в Энгату больше всего запомнилось инквизитору морской болезнью.

– Отплывёшь из Хельмара, – патриарх подошёл к кровати и извлёк из-под матраца запечатанный серебристый цилиндр. – А это тебе поможет. Внутри письмо, передашь его капитану Корваллану в тамошнем порту. Оно послужит пропуском на корабль, что отвезёт тебя в Вальмору и обратно. К тому же, там дальнейшие указания для него лично, потому тебе распечатывать послание запрещается.

– Когда я должен отправляться?

Грегориону доводилось встречаться с магами, но на этот раз предстояло в одиночку отправиться в самое их логово. Несмотря на извечную уверенность в собственных силах, порой доходившую до фанатизма, где-то в глубине души инквизитора появилась едва заметная тень волнения.

– Я даю тебе время на приведение в порядок дел и подготовку к поездке, – заключил патриарх, отпирая дверь. – Все расходы возьмёт на себя церковь. А теперь, сын мой, ты волен идти.

Инквизитор поднялся на ноги, вновь преклонил голову в знак прощания и покинул опочивальню. Коридоры были безлюдны, приближалось время обеда, и Грегорион, выйдя на улицу, направился в монастырь Святого Беренгара, что стоял совсем неподалёку от Храма. Женская и мужская части монастыря представляли собой здания, стоящие друг напротив друга, однако пищу их обитатели всё-таки принимали вместе. С ними трапезную посещали и инквизиторы, карающие длани Троих.

По пути мимо Грегориона промчались двое юношей в бурых послушнических одеждах. Смеются, торопятся, будто на всех не хватит. Молодёжь. Несколько лет назад он увидел, как стайка таких юнцов разглядывает похабные картинки. Другой бы инквизитор просто прошёл бы мимо или в порыве праведного гнева разорвал бы рисунки на мелкие кусочки. Но Грегорион поступил иначе. Он решил выяснить, кто был тем умельцем, что нарисовал этих девиц. Им оказался молодой чтец из бывших солдат, недавно вернувшийся с войны и принятый к Храму. Он рисовал и продавал рисунки охочим до женских прелестей послушникам. Узнав об этом, Грегорион явился к нему в комнату после вечерней молитвы с серьёзным разговором.

Тот умолял инквизитора никому об этом не рассказывать, ведь за такое послушника могли сурово наказать или даже изгнать, а идти ему, сироте, было некуда. Инквизитор пожалел беднягу и пообещал, что об этом случае никто не узнает, но только при условии, что горе-художник перестанет смущать неокрепшие умы и займёт свой досуг более подходящим занятием.

Чтец с радостью согласился, но вскоре среди служителей Храма Троих поползли грязные слухи о Грегорионе, мол, молоденькие послушники ему куда интереснее женщин. Хоть инквизитор и догадывался, откуда растут ноги у этих сплетен, ему не удалось выяснить наверняка, и это задевало его больше, чем само их содержание.

Обычно Грегорион приходил в трапезную немного заранее и садился за отдельным столом у стены, чтобы насладиться несколькими минутами тишины до того, как служители церкви начнут заполнять помещение. Сегодня же его задержал патриарх и там было уже полно народу. Послушники, монахи, инквизиторы – все они делили одну трапезную, но каждый занимал предназначенную для него часть. Тихо перешёптывающиеся молодые послушники сидели у входа, суровые инквизиторы – чуть поодаль, в середине трапезной. Молчаливые и отрешённые монахи же занимали места в самой глубине трапезной.

Между столами сновали девушки в бурых мантиях, чьи волосы скрывали такого же цвета платки. Для них у Церкви была уготована особая роль. Стать частью инквизиции или получить сан они не могли, но только послушнице дозволялось с благословения настоятельницы изучить искусство врачевания и сменить бурую мантию на белую, став белой сестрой Ордена Аминеи.

Те же из них, кому подобные занятия были не по душе, после пострига надевали серое и занимались тем же, чем и мужчины-монахи: молились, переписывали книги и рисовали к ним иллюстрации, пели священные гимны и участвовали в богослужениях.

Впрочем, некоторые на всю жизнь так и оставались послушницами. Они стирали одежду служителей храма, ухаживали за садами и разносили еду в трапезной, прямо как та девушка, что сейчас направлялась к столу Грегориона с миской похлёбки.

Инквизитор тяжело вздохнул. Хоть он не видел её лица, но знал её имя и знал, зачем она идёт к нему. Из-под бурого платка виднелась прядь волос мышиного цвета. Послушница поставила миску на стол, но не ушла.

– Здравствуй, Грегорион, – кротко проговорила она после недолгого молчания.

Инквизитор кивнул. Он не любил разговоров за едой и уж тем более не желал говорить с ней.

– Говорят, епископ Велерен собирается сделать из одного монастыря новую крепость для подготовки инквизиторов. Туда отправят самых умелых и опытных…

Вкрадчивый лепет девушки странным образом выделялся среди стоявшего в трапезной гомона.

– Сплетни послушнице не к лицу, – сказал инквизитор, не поворачивая головы.

– Но ведь я знаю, как ты любишь своё дело. Ты бы не хотел уезжать… А ещё… Епископ ведь духовник короля. Его величеству нездоровится, наедине он остаётся только с его преосвященством, и я слышала…

– Агна, – негромко, но строго произнёс инквизитор, – мне это не интересно.

Он взглянул на девушку и добавил:

– Спасибо.

Из другого конца трапезной донёсся громкий женский голос:

– Агна! Бегом на кухню! Еда сама себя не разнесёт!

Послушница поджала губы и, печально вздохнув, зашагала прочь.

Остаток дня Грегорион провёл за книгами и молитвами. Книги ему нужны были, чтобы получить более полное представление об Академии и магах, а молитвы – он просто привык молиться, полагая, что Трое услышат его лучше, если он чаще будет это делать. Он просил милосердного Холара смирить его дух, проявить к нему милость и даровать прощение за всех тех, кого он когда-либо несправедливо осудил. Молил Сильмарета-заступника, дабы тот указал верный путь ему и всем тем, кто ошибётся, встав у него на пути. И, наконец, обращался к Тормиру, стражу справедливости, прося справедливого суда для всех отступников и врагов рода людского, коих сокрушит его инквизиторский молот.

После вечерней молитвы Грегорион Нокс направился в арсенал. Так именовалась пристройка близ храма, где инквизиторы могли получить снаряжение для борьбы с врагами церкви. Если с культистами помогала справиться старая добрая сталь, то призванных демонов серьёзно ранить могло только серебро. Здесь же стоял стеллаж, на котором покоились склянки с освящённой водой, но инквизитор привык рассчитывать на силу оружия, считая, что возни со склянками было больше, чем пользы от них.

Служителям церкви запрещалось пользоваться клинками, поэтому они довольствовались молотами, палицами и цепами. Один из таких молотов изготовили специально для могучего Грегориона: только ему хватало сил сражаться этим оружием. По этой причине он, единственный из инквизиторов, дал оружию имя, назвав его Броннхильдом, в честь короля-праведника, что правил западными краями задолго до завоевания Энгаты Ригеном и который, по преданию, изгнал с земель Энгаты вампиров.

Грегорион любил свой молот. Он точно знал, что в нём семь фунтов и семь унций веса, а длина рукояти составляла ровно пять футов. После каждого возвращения в арсенал инквизитор чистил его до блеска. Один вид огромного Грегориона с не менее огромным оружием внушал парализующий ужас в сердца культистов, а заострённый посеребрённый край Броннхильда, стремительно летящий в их голову, обычно был последним, что они видели в своей отравленной пороком жизни.

Инквизитор взял молот с деревянной подставки, в руку легла приятная тяжесть. Он взмахнул им несколько раз и отложил в сторону. Его он обязательно возьмёт с собой: ни на что другое в таком важном задании Грегорион не мог положиться больше.

Теперь следовало позаботиться о защите. К счастью, кроме молота для Грегориона изготовили кольчугу с вкраплениями серебряных колец и пластинами на груди. Конечно, он мог бы попытаться натянуть на себя что-нибудь, предназначенное для других инквизиторов, но эта затея была обречена на провал. Однажды он на спор порвал на себе кольчугу, что была ему не по размеру. Для этого ему оказалось достаточно слегка нагнуться и напрячь спину.

Остальная одежда у него была собственной, включая тяжёлые сапоги с окованой подошвой, в которых ходить мог, наверное, только сам инквизитор. И не столько из-за тяжести, сколько из-за внушительного размера его ноги. Шлемом Грегорион не пользовался – редкий противник был достаточно рослым, чтобы ударить его по голове. Так что в путешествие он решил взять широкополую шляпу, чтобы весеннее солнце не жгло его коротко стриженные волосы медвежьего цвета. А вот и дорожный плащ. Грегорион оставил его здесь только вчера, а кто-то уже успел наступить и оставить на нём грязный отпечаток сапога. Инквизитор сел на скамью и принялся чистить плащ рукавом, как вдруг услышал знакомый женский голос:

– Очередное самоубийственное задание?

Она подошла к двери арсенала как всегда неслышно, но инквизитору было достаточно голоса, чтобы понять, кто навестил его в этот поздний час. Юная, скромная, в буром одеянии послушницы, скрадывавшем фигуру и прячущем волосы. И только Грегорион знал, что её волнистые локоны цвета красного вина, а веснушки на лице играли подобно солнечным зайчикам, когда она улыбалась.

– Здравствуй, Марта, – пробасил Грегорион, не оборачиваясь.

– Я не видела тебя за ужином и решила принести еду сюда. Но получишь ты её, как только ответишь на вопрос.

– Его святейшество отправляет меня в Вальмору.

– Это ведь так далеко… Неужели больше послать было некого?

– Патриарх мне доверяет.

– Просто мне тебя не хватает. Даже когда ты отлучаешься ненадолго, я молюсь всем богам, а теперь ты и вовсе пропадёшь на… Сколько займёт путь туда и обратно? Месяц? Больше?

Грегорион обернулся. Девушка сжимала в руках свёрток, а её карие глаза глядели прямо на него строго и пронзительно. Она была вторым человеком, после патриарха, кто мог смотреть на инквизитора подобным образом и единственной, чей взгляд мог его смутить. Он поднялся с колен и сделался в полтора раза выше девушки, но она и не думала отступать.

– Мы ведь видимся, не так ли?

– Но только украдкой. А мне хочется видеть тебя чаще. И быть рядом, – девушка смягчила выражение лица и положила руку на грудь инквизитора. – Сегодня мне приснился плохой сон. Знаешь… совсем плохой. Ужасный.

– Плохие сны – всего лишь сны, – Грегорион накрыл кисть девушки своей огромной в сравнении с её ладонью и улыбнулся.

– Так редко вижу твою улыбку, – проговорила Марта. – И каждый раз, провожая тебя, боюсь не увидеть её вновь. Помнишь ту заброшенную деревню два месяца назад?

– Культ Адского Хлада. Поклонение Глацию, повелителю Коцитоса, восьмого круга…

– Я не о том, Грег.

Из всего окружения только от Марты Грегориону было приятно слышать сокращение своего имени. Остальные если и называли его так, то только в шутку между собой, пересказывая друг другу набившие оскомину байки о нём.

– Тебя в тот раз чуть не убили, – продолжила девушка. – Когда ты вернулся, ран было столько, что хватило бы, чтобы прикончить двоих.

– Но ведь я жив…

– Но ведь ты человек, Грег! – она прижалась к широкой груди инквизитора, и он приобнял её рукой. – Ты сделан не из железа и не из камня, что бы там о тебе не болтали злые языки. Каждый раз, когда ты уезжаешь, я стираю колени в кровь у алтаря, покуда ты не вернёшься. Ты ведь знаешь… Знаешь, как дорог мне.

– Ты мне тоже. Но к чему ты ведёшь?

– Говорят, многие инквизиторы скоро останутся не у дел.

– Тоже слышал об этом.

– Мне об этом рассказала Агна. По секрету, – в голосе девушки появился холодок. – А откуда это известно тебе? Вы с ней виделись?

– Она пыталась поговорить со мной в трапезной. Предлагала замолвить слово обо мне перед епископом.

– Когда же эта змея оставит тебя в покое… – вздохнула Марта, сильнее прижавшись к Грегориону. – Ты ведь знаешь, она вьётся возле тебя, чтобы досадить мне. Надеюсь, скоро её переселят из нашей кельи. Надоело видеть её каждый день. Вся такая кроткая, послушная, аж тошно…

– По крайней мере, теперь она долго не будет мне досаждать.

– Да, наверное. И переключится на кого-нибудь другого. Помнишь ту историю с ней и сиром Гильямом? Она до сих пор хвастается синяками.

– Она получила то, чего хотела.

– Да, её всегда привлекали такие, как он. И как ты. Сильные… Но она не знает тебя, ты не такой, как Гильям Фолтрейн. Он и мизинца твоего не стоит!

Инквизитор едва заметно усмехнулся, а Марта, казалось, вложила в объятья все свои девичьи силы.

– Хочешь меня задушить, чтобы я никуда не поехал? – спросил Грегорион.

– И в мыслях не было! – девушка испуганно отпрянула от него. – Но умоляю, будь осторожен. В дальнем пути столько опасностей…

– Этот путь дальний для людей, но не для богов. Их милостью, беды обойдут меня стороной. Пусть это будет испытанием моей веры.

– Да, ты прав. Но всё же боги не желают избавить меня от ужасов, что я вижу ночами. Ужасов, которые могут тебя ждать.

– Пусть тебе снится, как я разбиваю их силой веры, – Грегорион прикоснулся губами ко лбу девушки.

– И силой Броннхильда? – Марта подняла голову и улыбнулась.

– И его силой тоже, – инквизитор вновь улыбнулся.

Девушка обняла руками его шею и их губы слились в поцелуе.

– Знаешь, – вкрадчиво прошептала она, – уже так поздно. Здесь никого не будет до самого утра. У тебя ведь есть ключ? Нас никто не побеспокоит.

– Но тебя хватятся в монастыре.

– Брось, никто не поднимет шум из-за одной послушницы…

Раздался тихий щелчок запираемой двери. Всякий, кто этой ночью, проходя мимо арсенала и заинтересовавшись доносившимися оттуда звуками, подглядел бы в замочную скважину, навсегда отбросил бы глупые слухи, ходившие о Грегорионе Ноксе.

Следующим утром инквизитор направился в хранилище, где получил увесистый мешочек монет для путешествия. Он попрощался с немногочисленными приятелями, закончил последние приготовления и отправился в монастырскую конюшню. Неуклюже передвигаясь по ней, он разбудил задремавшего конюха, и, взяв выносливую монастырскую лошадь, поехал в долгий путь на запад, в сторону моря.

Глава 2

Первым, что ощутил Маркус Аронтил, когда очнулся, был вкус морской воды, горький до тошноты. Он попытался открыть глаза и тут же зажмурился от яркого солнца. Превозмогая ужасную слабость, маг перевернулся на бок и ощутил щекой сухой песок. Ветер задувал его в лицо, но, по крайней мере, не было качки.

Маркус попытался встать. Он приподнялся на локтях, но его тут же стошнило морской водой. Изрядно же он наглотался. Воспоминания хлынули мутным потоком. Корабль, шторм, морское чудовище, гибель капитана – всё это слилось в жуткую и сумасбродную картину, в нечто нереальное. Могло ли такое в самом деле с ним произойти? Голова гудела, а руки и ноги едва слушались, но лежать дальше было нельзя.

Кажется, из воды его вытащил Тиберий… Значит, он тоже уцелел. Маг осторожно поднялся на ноги и осмотрелся, пытаясь сохранить равновесие. Вот, в нескольких шагах лежит кусок корабельной обшивки. Судя по всему, этот кусок дерева и послужил плотом. От него в разные стороны расходились следы. А вот прямо сюда ведёт глубокая и широкая борозда. Это волокли его, Маркуса.

Маг проследил взглядом следы, ведущие к камням неподалёку, и вздохнул с облегчением. Там, подперев голову кулаком, сидя дремал молодой парень с курчавыми чёрными волосами. Маркус зашагал к нему, то и дело кашляя и плюясь в тщетных попытках вывести солёный привкус во рту. Аэтиец встрепенулся, помотал головой, но, увидев идущего мага, устало улыбнулся. С виду он был совершенно измотан, но взгляд выражал искреннюю радость.

– Маркус! Вы, наконец, пришли в себя. Вы пролежали несколько часов, я уже опасался худшего.

– Даже не представляешь, как я рад тебя видеть, Тиберий. Теперь я навеки твой должник. Но где мы? Нас выбросило на один из Хельмовых островов?

– Нет, похоже, шторм застал нас неподалёку от берегов Энгаты.

– Почему вы решили, что мы на большой земле?

– Так сказали местные, когда пришли поживиться тем, что выбросило на берег, – Тиберий поднялся на ноги и потянулся. – Здесь неподалёку рыбацкая деревня. Остальные направились туда, а я остался ждать, пока вы очнётесь.

– Остальные?

– Да. Кроме нас выжили несколько матросов, а ещё тот старик из Анмода. Раб-нуаммарец погиб, мы видели, как его придавило балкой и потянуло ко дну. Но его хозяин, кажется, совсем не горевал, лишь прошипел мне что-то, когда я спросил его об этом. Жалкая, ничтожная жизнь спасена, – нахмурившись сказал Тиберий. – Впрочем, наивно ожидать от анмодца иного.

– Вижу, студёные воды Закатного моря понемногу вымыли из тебя идеалиста? – прокашлявшись, заметил Маркус. – Нет в этом мире справедливости. Иначе я бы сейчас проснулся в собственной кровати, а не здесь.

– Что верно, то верно, – вздохнул аэтиец. – Кстати, ещё выжила Иллерен, эльфийка. Я предлагал ей остаться здесь и подождать, однако, она предпочла добираться до деревни в одиночку. Не думаю, что эльфийская девушка найдёт поддержку среди местных жителей. Но, кажется, у неё были при себе деньги…

– А мы? Что у нас осталось? – встрепенулся маг. – Моё довольствие, видимо, пошло ко дну вместе с кораблём. Как и мои вещи.

Неожиданно для себя самого Маркус чихнул так, что в голове зазвенело.

– Пожалуй, туфли лучше высушить как следует. Крепким здоровьем я никогда не славился, и быстро подхвачу простуду или чего похуже. Уж поверьте, болеющий маг огня – не самое приятное зрелище. И не самое безопасное к тому же.

– Обыщем берег! – нашёлся Тиберий. – Наверняка, найдётся что-то, до чего местные добраться не успели. Впрочем, их, в основном, интересовало дерево. Даже пытались утащить наш плот, но он оказался слишком тяжёлым.

За следующий час Маркус и Тиберий, разделившись, тщательно прочесали пляж. Удивительно, но местные оставили нетронутыми немало любопытных вещей. Например, латунный компас с именной гравировкой капитана. Это устройство не отправилось вслед за своим владельцем лишь из-за футляра, сделанного из лёгкого и пористого дерева, подобных которому Маркус никогда не видел. Правда, крушение его не пощадило, и стрелка теперь навсегда замерла в одном направлении.

Уцелела и медная подзорная труба. Её даже можно было бы использовать по назначению, если бы не треснуло стекло и внутрь не набился ил.

Но самым полезным оказалась деревянная шкатулка с десятком монет внутри, которую совершенно случайно обнаружил Тиберий. Он присел отдохнуть на огромный кусок мачты и заметил уголок, торчащий из песка.

Этой находке Маркус обрадовался несказанно. По крайней мере, теперь им будет, на что поесть, да и пешком идти не придётся. Но тут же маг понял, что не знает, куда отправляться дальше, ведь цель его поездки могла быть абсолютно где угодно. Впрочем, вскоре он определился, что двигаться нужно в Дракенталь. Именно там он обнаружил рыжего худого мальчишку много лет назад. Не самая плохая версия, особенно когда зацепиться больше не за что.

Взвесив все за и против, было решено добраться до ближайшей деревни, чтобы, во всяком случае, перевести дух. Хоть голод уже давал о себе знать, но острый запах подгнившей рыбы, который донёс ветер, напрочь отбивал аппетит.

Не успели они покинуть песчаный пляж, как им встретился молодой паренёк с сетью, перекинутой через плечо. На вопрос, далеко ли до Хельмара, он указал рукой вдоль берега и добавил, что до города пара часов пути. Потом он спросил, не голодны ли путники и, когда те признались, что не ели ничего со вчерашнего дня, предложил им отобедать в доме его матери. Маркус с радостью согласился, хоть и посетовал, что у них с собой не так много денег.

– Бросьте! – засмеялся молодой рыбак. – Принять волшебника в доме – к хорошему улову. Все соседи завидовать будут!

– Как же ты понял, что я волшебник? – поинтересовался Маркус, полагая, что нынешний вид никак не мог его выдать.

– Так по рукам вижу, что не плотник. И говорите иначе. Да и по песку ступаете так, будто босиком в жизни никогда не ходили.

– Хехе, что верно, то верно, – усмехнулся маг.

Маркус поймал себя на мысли, что ему это даже нравится, хоть он и не мог припомнить, когда в последний раз ходил по земле без обуви. Маг даже немного расстроился, когда песок уступил земле и камням и пришлось снова надеть туфли.

– А ваш приятель? Он откуда будет?

– Я из Алестии, что в Аэтийской империи, – отозвался Тиберий.

– Видать, дальние края, я про них даже не слыхал, – наморщил лоб юноша. – Это дальше Энгатара? Или островов Миррдаэн?

– Гораздо дальше, – улыбнулся аэтиец.

Дальнейший путь прошёл в попытках Тиберия объяснить несмышлёному рыбаку, где расположена Аэтийская империя. Примерно к тому времени, когда Тиберий в своём объяснении дошёл до того, что попытался пояснить, насколько далеко отсюда Алестия, измеряя путь в расстояниях до Энгатара, они достигли рыбацкой хижины. Там их встретила женщина. Она была не стара, но полная тяжёлого труда жизнь заставила красоту молодости угасать раньше времени. Волосы выгорели на солнце, руки изрезаны сетью, а на ноге след от укуса.

Несмотря на это, она приняла гостей довольно тепло, хоть и с некоторой настороженностью. Дымящаяся рыбная похлёбка, поданная в глиняных чашках, была съедена моментально. Даже Маркус, довольно прохладно относившийся к рыбе, не смог устоять.

– Нечасто у нас бывают гости, – сказала женщина, убирая посуду. – И уж совсем редко волшебники. Вы ведь из волшебной школы по ту сторону моря, верно?

– Да. Я был там деканом факультета Огня.

– Огня! – испуганно всплеснула руками женщина. – Снова огненный маг!

– Снова? Кто же был до того? – удивился Маркус.

– Сынок, как его звали, помнишь?

– Кажется, Миранус или Миренус. Не припомню, имена у вас уж больно мудрёные.

– Мирениус, – пробормотал маг. – Наверное, это было пару месяцев назад?

– Ага. А вы откуда знаете? Вы, наверное, ещё провидец или вроде того, да? – загорелся юноша.

– Нет, просто я знал этого человека. Он был моим коллегой, – мягко проговорил Маркус и, увидев непонимание на лицах рыбаков, добавил: – Работали мы вместе. В Академии. Архимаг отправил его в отставку из-за возраста, хотя все мы понимали, что это вздор. Мирениус ещё мог дать фору многим молодым магам. Но что же он делал в ваших краях?

Женщина поджала губы, посмотрела на сына и вышла из хижины. Мальчик проводил её со вздохом.

– Мама не любит этой истории. Я его нашёл, когда из города возвращался. Прямо на дороге, чуть живого. На него будто волк напал, одежда изорвана, израненный, в крови. Ну, я его на спину подхватил и сюда. Быстро он оклемался для старика, надо сказать, вот только рассказывать, что с ним случилось, отказался наотрез. Говорит, мол, разбойники напали. Но я вам так скажу, какие тут могут быть разбойники? По этой дороге рыбаки из деревни в город только и ходят, а с нашего брата и взять нечего, разве только свежей трески. А ещё вот что скажу, пока мама не слышит, – паренёк заговорил тише. – Не мог человек такого с ним сотворить.

– В каком это смысле, – нахмурился Маркус.

– Ну, – юноша запнулся, – знаете, с него будто кожу содрать хотели. И следы такие, будто бы от спрута, но какие спруты так далеко от берега? Не, то нечисть была какая-то!

– Будет тебе, Уилл, гостей пугать, – строго прервала его мать, вернувшись в дом. – Лучше отцу сеть отнеси. Он ждать не любит, надерёт уши-то!

Побыв в хижине ещё немного и съев ещё по миске похлёбки, Маркус и Тиберий покинули гостеприимный дом и направились в Хельмар.

– Что бы это всё могло значить… – бормотал маг.

– Да мало ли, что в этих краях водится, – зевнул Тиберий. – Вдруг и в самом деле волки или разбойники. Говорит, человек такого сделать не мог? Знаете, я как-то читал одну книгу по пыточному делу, так там…

– Нет. Это как-то связано, – перебил Маркус. – Я что-то такое знал. Вертится в голове, уже вот-вот…

Рыбаки сказали, Мирениус отправился на Запад. Но сейчас важно не это. Спрут, щупальца… Тварь с щупальцами, способная справиться с умелым магом. А почему именно магом? Их притягивает магия? Они охотятся за магией? За магами? Выслеживают магов? Маркус напряг память. Голова ещё не работала как следует, но мыслил он уже куда яснее, чем когда очнулся на песке. Маг вспомнил свой собственный курс обучения, словно из в прошлой жизни. Он рассказывал об этом студентам, они не слушали, но…

– Magos venator, – проговорил, наконец, Маркус. – Похоже на него.

– Это же мой родной язык! – просиял Тиберий. – Но вы, кажется, сказали, «охотник на магов»?

– Именно. Так зовут демонических тварей, способных выследить волшебника по запаху магии, исходящему от него.

– Запаху магии? – недоумённо переспросил Тиберий.

– Эманационный след, остающийся после… Постараюсь объяснить проще: они выискивают магов и медленно убивают. Сначала ранят, оставляют без сил, а потом высасывают магическую силу, пока магический канал, который питает волшебника, не иссякнет. Похоже, Мирениус подвергся нападению подобного существа. Их единственная слабость этих демонов – они предпочитают оставаться один на один с жертвой, ведь пока тварь кормится, она уязвима. А тот парень, рыбак, вероятно, её спугнул.

– И что это значит для нас, Маркус?

– Только то, что я в большой опасности. И ты тоже, если пойдёшь со мной. Эти твари не появляются в Аталоре просто так. Сами собой могут завестись черти, бесы, даже низшие демоны, но никак не венаторы. Нет, их кто-то призывает и натравливает. Пешком идти крайне опасно. Возьму в Хельмаре повозку, и да поможет мне Сэзморил добраться до Дракенталя без происшествий.

– Звучит опасно, – поёжился Тиберий. – Но если я оставлю вас сейчас, то перестану себя уважать. Раз уж Квинт Тиберий Валериан отправился на край земли, разве он может бросить человека в беде? Это совсем не по-аэтийски! Так что я отправляюсь с вами, Маркус.

– Поверьте, я ценю это. Однако, денег у нас с вами немного. Боюсь, что придётся искать способы заработка. Впрочем, я сносно понимаю в алхимическом ремесле и травах. Очень надеюсь, что мои знания пригодятся по пути больше, чем магия, ибо ничто не привлекает венаторов так сильно, как проявления магической силы. А магия огня оставляет самый яркий след.

– Я с вами до конца, – Тиберий положил руку на сердце по аэтийскому обычаю. – Conjuncte ad finem. Вместе до конца.

– Будем надеяться, что конец наступит нескоро, Тиберий, – маг улыбнулся и постарался вложить в эту улыбку всю веру в лучшее, которая, словно крошечный уголёк, всё ещё теплилась в его душе.

***

Карл Эльдштерн очнулся от тревожного сна, полного путанных видений, но реальность оказалась куда хуже. Было холодно, душно и сыро. Царящий вокруг мрак разгонял лишь свет, проникавший через узкое окошко двери. Алхимик сидел на жёстком лежаке в тесной камере темницы Пламенного замка, и до сих пор не мог поверить, что это происходит наяву.

Голова болела, свежие ссадины на локтях и коленях горели, словно ожоги. Его приволокли сюда прямо в том, в чём был, так что кожаная жилетка и серая рубаха оказались запачканы о грязный пол, а почти новые коричневые штаны безнадёжно порваны. «Ублюдки, – думал старый алхимик, – напасть на старика в его собственном доме и приволочь его в эту сырую нору! И чего ради!» «Приказ Дериана Рейнара… Соучастие в преступном заговоре…» – вспомнил он слова стражника. Какой, ко всем чертям, заговор, когда ему иной раз приходится просить Рию отыскать нужную склянку… Рия! На глаза старика навернулись слёзы. Куда могли деть его племянницу, он не знал, но вознамерился во что бы то ни стало это выяснить. Он, кряхтя, поднялся на ноги, и начал что есть сил колотить по двери.

– Прекратить шум! Чего надо? – раздался грубый голос с другой стороны двери.

– Где моя племянница, ублюдок?! Отвечай! – Карл трясся от бессилия и злости, наполнившей каждую частичку его тела.

– Ха! Неужто дверь выломать решил, дед? Побереги силы. Сейчас сообщу, что ты очнулся. А там, глядишь, и про девчонку твою чего узнаешь. С тобой как раз хотел главный поговорить.

Какой ещё главный? Неужто Рейнар. Уж сейчас Карл Эльдштерн скажет ему всё, что думает о его стражниках, темницах и заговорах. Хотя в глубине души алхимик и понимал, что ничего серьёзного он сделать в такой ситуации не сможет, ему просто хотелось выплеснуть накипевшее. Когда за дверью вновь послышались шаги, он уже был готов наброситься с кулаками на каждого, кто войдёт в камеру. Дверь со скрипом открылась, и ринувшийся в дверной проём Карл был тут же встречен толчком в живот, от которого у него перехватило дыхание и пропало всякое желание сопротивляться.

Под противный смех старик скрючился от тупой боли и упал на холодный пол камеры.

– Доброе утро! – голос принадлежал тому же стражнику, с которым алхимик разговаривал ранее. – Ну вот, Том, я ж говорил, он кинется. Дикие люди, эти имперцы, чуть что, сразу набрасываются. А старый добрый пинок в живот мигом отрезвляет!

– Смотри не переусердствуй, Хоб. Как бы у него селезёнка не лопнула. Слыхал, что Раухель сказал? На допрос он нужен целый и невредимый. Иначе оба по шее получим.

– Да чего ему будет. Я ж легонько совсем…

Пока Карла вели куда-то по тёмному коридору, ему оставалось только бубнить проклятья на родном ригенском. В конце концов, алхимик попал в помещение, которое сложно было назвать просторным, но, во всяком случае, оно было больше его камеры. Там его усадили за деревянный стол и, велев ждать, оставили одного.

Единственным источником света здесь были пара свечей в середине стола. Дышалось здесь чуть легче, но, несомненно, это место было частью той же темницы. Карл прождал несколько минут, потирая ноющий живот, и вдруг дверь распахнулась, впустив невысокого человека. Подробнее рассмотреть его Карл смог только когда тот медленно подошёл к столу, выдвинул стул и сел напротив. Лысая голова, полное чисто выбритое лицо с маленькими глазками. Незнакомец сложил руки в замок и несколько секунд пристально глядел на алхимика, не говоря ни слова. «До чего же неприятный тип», – подумал Карл.

– Для начала прошу прощения за доставленные неудобства, – наконец нарушил молчание незнакомец, – Под этими словами я имею в виду как путешествие в замок, так и сравнительно короткую, но столь же неприятную прогулку сюда. Видите ли, обстоятельства требуют немедленных действий, а промедление – роскошь, которую я, увы, не могу себе позволить.

Лысый говорил не быстро, но и не медленно, тщательно проговаривая каждое слово.

– Какого дьявола я здесь делаю? – прохрипел старик. – И кто ты, чёрт возьми, такой?

– Для начала, хочу предложить вам это, – словно не услышав вопроса, продолжал человек. Из кармана камзола он извлёк очки с круглыми стёклами и положил на стол. – Вы человек немолодой, и я счёл нужным предоставить вам очки. Прошу вас, примерьте.

Карл схватил очки и тут же надел их. Мир вокруг заметно прояснился, однако приятнее физиономия собеседника не стала.

– Прекрасно. Теперь можно перейти непосредственно к делу. Позвольте представиться, Йоахим Раухель, командующий тайной службой лорда Дериана Рейнара. Согласно моим источникам, вы Карл Эльдштерн, алхимик, уроженец Ригенской империи и брат небезызвестного Альбрехта Эльдштерна. Верно?

Алхимику было не по себе от манеры его собеседника разговаривать. Его лицо, кажется, не выражало никаких эмоций, кроме нейтральной лёгкой улыбки самыми краешками пухлых губ, голос же при этом был мягким и спокойным.

– Вернее некуда, Раухель, – огрызнулся Эльдштерн и продолжил, передразнивая интонацию собеседника: – И я буду крайне признателен, если мне предоставят сведения о том, что, во имя всех богов, я здесь забыл. И под «здесь» я имею в виду любое место, кроме моей алхимической лавки! Вы её хоть запереть догадались?

– Не беспокойтесь. Вашему имуществу не причинят вреда, оно перешло в распоряжение лорда дракентальского и надёжно охраняется. Но вот временно или навсегда – это уже зависит от вашего желания сотрудничать. Вам известно, в чём именно вы обвиняетесь?

– Да, мне сказали те ублюдки, что ворвались в лавку. Я не считаю себя виновным в этом бардаке. Кто бы ни прикончил Алистера Рейнара, я тут не причём.

– Но мы располагаем иными сведениями, – Раухель положил на стол кипу бумаг толщиной с палец. – Вот, здесь написано, что во время вашего проживания в Аймхе вы неоднократно были уличены в сомнительных экспериментах, в том числе со смертельными ядами, которые были обнаружены в вашей лаборатории в Дракентале. Верно ли это?

– Да, но в больших дозах любое лекарство – яд. Да и какой алхимик не работает с ядами? Я виновен в том, что я алхимик?

– А здесь сказано, что не так давно вы продали ингредиенты для смертельного яда? Это верно?

– Верно. Но я понятия не имею, для чего он был им нужен.

– То есть вы не исключаете, что проданный вами яд мог попасть в замок?

– С того момента, как склянка пересекает порог моей лавки, я за неё не в ответе. Скажите лучше, где моя племянница!

– До её персоны мы ещё дойдём, – не меняя голоса, мягко перебил Йоахим Раухель и взял из кипы очередную бумагу. – Также здесь написано, что вы неоднократно высказывались против Алистера Рейнара и желали ему смерти в крепких выражениях.

– Вот это уж полная брехня! – возмутился Карл. – Я приехал сюда совсем недавно и понятия не имел о местных лордах. Не говоря уже о том, что вы бы не могли этого знать при всём желании.

– А если я скажу, что у меня есть свидетели ваших высказываний, со слов которых и была сделана эта запись? – Раухель повернул голову, обращаясь к двери. – Можете войти.

Дверь раскрылась, и в комнате оказалась высокая женщина, чья пора юности давно прошла, но она явно была с этим не согласна. Морщинистое лицо с надменным выражением покрывала пудра и румяна, справа над губой красовалась мушка, а чёрные с проседью волосы собраны в пышную причёску. Она была одета в закрытое чёрное платье, скрадывающее фигуру, а руки покрывали перчатки такого же цвета.

– Вы узнаёте эту женщину, господин Эльдштерн?

– Да как же не узнать. Её сестра была замужем за моим сыном. Одно непонятно, – процедил алхимик сквозь зубы. – Какого дьявола Ида Морнераль забыла в Дракентале?

– Я уже не вправе навестить племянницу? – обиженно отозвалась женщина. – Да только, вот незадача, она попала в беду. По твоей вине, Карл.

– Для тебя я господин Эльдштерн, змея! – алхимик вскочил со стула, но всё равно смотрел на неё снизу вверх. – И не смей даже приближаться к ней, слышишь меня!

– Вижу, вы не ладите, – спокойно сказал Раухель. – Впрочем, ваши семейные отношения меня не касаются. Я пригласил госпожу Морнераль лишь для того, чтобы сообщить, что она может помочь в нашем общем деле.

– Нет у нас никаких общих дел, – проговорил Карл с ненавистью в голосе. – Особенно с ней. Эта дрянь спит и видит, как бы добраться до наследства Эльдштернов. Кажется, теперь я понял, откуда ноги у всего этого растут. Ладно, меня ты со свету почти сжила, но до Рии тебе не добраться!

– Ты дурно на неё влияешь, Карл, – произнесла Ида Морнераль, многозначительно подняв палец. – Мало того, что увёз в такую даль, так ещё впутал в эту историю с отравлением…

– Я не имею к этому отношения!

– Неужели? Я могу ещё немало рассказать о тебе, господин Раухель прекрасный слушатель.

– Послушайте! – взмолился алхимик. – Эта женщина лгала вам. Не знаю, что вы записали с её слов, но могу поклясться, что там ложь! Всё до последнего слова!

– В любом случае, со мной девочке будет лучше. Мы вернёмся в Риген…

– Там бушует чума!

– Ох, действительно. Будет скверно, если бедняжка Рия заболеет, – Женщина хищно улыбнулась, обнажив белоснежные зубы.

– Дьявол, – обречённо промолвил алхимик. – Ты настоящий дьявол в женском обличье. Чудовище, готовое погубить родную кровь ради этих проклятых денег! Клянусь, я доберусь до тебя. Не в этой жизни, так в следующей!

– Госпожа Морнераль, полагаю, вы можете быть свободны. Вас проводят до покоев, – сказал Раухель.

Женщина с ехидной улыбкой покинула помещение, и глава тайной службы вновь обратился к алхимику.

– Теперь вы понимаете, в какой ситуации оказались, господин Эльдштерн? Но всё ещё можно изменить.

– Эта женщина… Разве вы не видите? У неё же всё на лице написано. Пощадите бедную девушку. Если вы отдадите ей Рию… Я не хочу об этом думать.

– Мне известно многое о госпоже Морнераль. Признаться, я сам не слишком доверяю её словам, – Раухель взял в руки бумагу, с которой зачитывал в последний раз. – Но мы можем сделать так, что этого свидетельства, будто бы вы государственный изменник, никогда не было.

Сказав это, он подпалил край листа о пламя свечи, но тут же потушил его.

– Вы станете лишь жертвой обстоятельств, соучастником, но невольным. Вновь станете свободным человеком, а племянница будет возвращена вам в целости и сохранности, как и ваш магазин. Ваша репутация не пострадает, обещаю.

– А Ида? Она так и будет отравлять нам жизнь? Во имя Троих, мы уехали из Аймха, чтобы не видеть её, но она добралась до нас и здесь!

– Обещаю сделать так, чтобы госпожа Морнераль вас больше не беспокоила.

Воцарилось молчание. Выражение лица Йоахима Раухеля не менялось. Карлу даже показалось, что маленькие глаза-бусины этого человека не мигают. Наконец, алхимик нарушил тишину.

– Чего вы от меня хотите?

– Я рад, что мы пришли к компромиссу. Видите ли, лорду Рейнару требуются ваши знания и опыт.

– Почему вы тогда просто не наняли меня? К чему весь этот фарс, чёрт вас дери? Мы ведь оба знаем, что к покушению я отношения не имею!

– Видите ли, дело в том, что дело, в котором вы должны нам помочь, может показаться несколько неэтичным и даже опасным.

– Чёрт вас дери, Раухель! Скажите прямо, чего хотите!

– Скажите, вам доводилось изучать драконов? Имею в виду, в алхимическом плане.

– Только в теории, – Карл удивился столь неожиданному вопросу. – Драконья кость – материал невероятно редкий и баснословно дорогой.

– Я говорю не о кости, а о плоти. Чешуя, мясо, внутренние органы. Вам известно об их алхимических свойствах?

– Исключительно из книг. Хотя и такие книги редкость, так что мои знания об этом сильно ограничены. Да и какой смысл говорить о плоти вымерших существ? Насколько мне известно, образцы забальзамированной драконьей плоти хранятся в Аркентальском университете. У вас что, завалялась пара чучел драконов?

– А если я скажу вам, что у нас имеется прекрасный свежий материал для исследований специально для такого опытного учёного, как вы? Да, вы не ослышались, труп настоящего дракона, убитого сравнительно недавно. И я надеюсь, он не испортится, пока мы здесь с вами решаем.

– Но как? Каким образом? – Карл был в ещё большем изумлении, чем когда увидел Иду Морнераль.

– Это к делу отношения не имеет. Лорд Рейнар желает, чтобы вы провели для него определённое исследование. Он гарантирует вам анонимность и обещает предоставить любые необходимые инструменты или ингредиенты.

– И что же именно от меня требуется?

Впервые за всё время разговора Раухель придвинулся ближе к алхимику и понизил голос.

– Вы когда-нибудь слышали о так называемой драконьей трансформации?

– Сложно сказать, – опасливо ответил Карл. – Подобные идеи родом с далёкого востока, где живут драконопоклонники, но… Дьявол! Я всю жизнь высоко ценил знания, но то, о чём вы говорите, настолько чудовищно и противоестественно, что сама мысль об этом ввергает меня в ужас. Насколько я знаю, всех, кто касался этих мерзких ритуалов, постигла незавидная участь. Мне даже не известно, существуют ли какие-либо записи об этом.

– Скажу без лишней скромности, что мне, не без помощи лорда Рейнара, разумеется, удалось заполучить экземпляр такой книги. И притом в прекрасном состоянии.

Карл крепко задумался. Алхимия всегда была сопряжена с определённым риском, и практикующий это высокое искусство всегда рисковал получить ожог, увечье или даже погибнуть. То, о чём говорил Раухель, было тёмной и малоизученной стороной алхимии на стыке с запретными магическими искусствами, где быстрая смерть в случае ошибки была наилучшей участью. Но пугало старика даже не это. Ошибок он не боялся и в своём мастерстве был уверен. Но он содрогался от мысли, каковы могут быть цели человека, который решил прибегнуть к столь отвратительным знаниям.

– Чтобы принять такое решение, мне нужно время. Я никогда не занимался ничем подобным, и если допущу оплошность…

– Господин Эльдштерн, – Раухель впервые за разговор позволил себе перебить собеседника, – вынужден сказать, что времени сейчас нет ни у вас, ни у меня. И только от вас зависит, что я предам огню: этот листочек со свидетельством госпожи Морнераль или бесценный экземпляр исследований запретной темы, будоражившей умы алхимиков, не побоюсь этого сказать, всего мира. Подумайте о племяннице, в конце концов.

Старик вздохнул, утёр пот со лба, скривился и нехотя проговорил:

– Хорошо. Я согласен на ваши условия. Только, прошу, не причиняйте вреда Рие.

– Мудрое решение, господин Эльдштерн.

Лист бумаги с подписью Иды Морнераль охватило пламя.

Глава 3

Инквизитор Нокс не спешил. Он почти отпустил поводья, чтобы не загнать церковную лошадь раньше времени, и благодарное животное шло простым шагом. Лишь изредка слышалось фырканье, когда случайной мухе удавалось сесть на нос или залететь в ноздрю.

Грегориону нечасто случалось уезжать так далеко от Энгатара. Его обычный день состоял из раннего пробуждения, упражнений с оружием и чтения, утренней и вечерней трапезы. Читать инквизитор любил, и церковным служащим часто доводилось видеть его в церковной библиотеке, где Нокс засиживался перед свечным огарком до поздней ночи. Догоревшая свеча означала, что пришло время отхода ко сну.

И даже в вопросах досуга он не давал себе поблажек и не ослаблял самодисциплины. Старый подслеповатый библиотекарь точно знал, когда в проёме двери появится громадная фигура Грегориона Нокса, и не давал бы никому занимать личную скамью инквизитора, укреплённую стальными скобами, если бы кто-то в принципе осмелился сесть на неё. Каждый раз, когда солнце начинало освещать окно рыжим закатным светом, он, не отрываясь от дел, слышал тяжёлые шаги, а после и короткий скрип скамьи. Когда же инквизитор заканчивал чтение, то как раз приходило время закрывать библиотеку, и час этот был одним и тем же каждый день.

Так что Грегорион, вопреки сплетням, привык занимать разум в свободное время, но сейчас ему не оставалось ничего иного, кроме как глядеть по сторонам и размышлять. Он предавался воспоминаниям о былой службе и, конечно, о послушнице Марте, что была единственным родным для него человеком, и тем единственным, что тянуло его назад.

В лицо подул прохладный ветер, облака становились всё гуще и темнее. Инквизитор нехотя дёрнул поводья, лошадь недовольно ускорила шаг. «Прости, – мысленно проговорил он, – но под дождём нам обоим придётся несладко». Грегорион не понаслышке знал, как в это время года размывает дорогу: не раз он и сам помогал вытаскивать из грязи застрявшую телегу, удивляя торговцев своей недюжинной силой.

Теперь же обозы встречались инквизитору редко. Он уже давно оставил позади Моирвен, а после сошёл с Золотого тракта, чтобы сократить путь. Грегорион миновал мрачный замок Висельное древо, вотчину дома Альвбейнов, где лорд Годерик Альвбейн предоставил ему ночлег. Следующую ночь он провёл в крепости Златое сердце, что стояла на переправе через великую реку Атер. Теперь же, в Атерланде, он мог остановиться в одной из деревень, которых было великое множество в этих плодородных землях, издревле управлявшихся домом Скайнов.

Именно такое поселение вскоре показалось, когда инквизитор преодолел небольшой травянистый холм. Первые мелкие капли дождя уже блестели на лошадиной шкуре, когда Грегорион въехал в деревушку, ловя на себе удивлённые и почтительные взгляды крестьян. Инквизицию в этих краях уважали. Конечно, боялись, но больше всё-таки уважали.

Частокола, столь обычного для более диких мест, здесь не было: жители не боялись ни разбойников, ни гоблинов. С высоты своего роста, да ещё и верхом, инквизитору было хорошо видно округу и, заметив среди красивых ухоженных домов корчму с коновязью и яслями, он поспешил туда. Ему навстречу вышел молодой улыбчивый парень, который помог расседлать лошадь и пообещал хорошенько её накормить. Грегорион попытался было дать ему монетку за труды, но тот отказался наотрез, сказав, что помогать служителю церкви для него уже великая честь. Инквизитор не стал упорствовать и отправился в корчму.

Конечно, Грегорион мог бы пойти и в часовню, она наверняка здесь была, но решил для себя, что после дороги необходимо подкрепить силы, а пища духовная может и подождать. В конце концов, он просто устал от каменных стен храма ещё в Энгатаре, хотя и не желал себе в этом признаваться.

– Право дело, бывали у нас служители церкви, но такого великана я ещё не видывал! – радостно восклицал румяный краснощёкий корчмарь с поредевшей от возраста кучерявой шевелюрой, поднося третью порцию овощной похлёбки к столу инквизитора. – Знаете, у нас считается это благостной приметой.

– Что считается? – пробасил Грегорион, не поднимая взгляда.

– Приезд служителя церкви, конечно же, храни нас Трое! Люди это любят. Да и урожай, знаете ли, богатый по осени собирают, коли священник или из инквизиции кто остановится, хотя бы даже коня напоить.

– Хм, – инквизитор отломил кусок хлеба и принялся за еду.

– А прошлым годом, не поверите, сам патриарх мимо проезжал! – не унимался корчмарь. – Так у сестры моей тыква уродилась… Что этот самый столик! Во! Вчетвером подымали!

Грегорион безмолвно продолжал трапезу.

– Ну, вы ешьте, ешьте! Наседать не буду. Но ежели что понадобится, только кликните! – быстро проговорил корчмарь и, смахнув со стола крошки, с восторженным видом удалился по своим делам.

«Беспокойный же здесь люд, – подумал Грегорион, – но церковь привечают. Это хорошо». Разделавшись с похлёбкой, он покинул заведение, кивком поблагодарив хозяина, чьего лица не покидала подобострастная улыбка. Инквизитор покинул корчму и решив, что теперь не лишним будет и в часовню заглянуть.

Высокий белокаменный храм найти было нетрудно, однако внутри оказалось пусто. Тем не менее, заброшенным он вовсе не казался: пыли не было, целые ни разу не зажжённые свечи у алтаря, купель в виде чаши с чистой свежей на вид водой. Куда же все подевались?

Тяжёлые шаги инквизитора отдавались в стенах храма гулким эхом, и если бы кто здесь и был, то непременно бы уже показался. Хмыкнув, Грегорион направился к выходу и услышал голоса и шум, доносящиеся с улицы. Он увидел спешащих куда-то людей, которые, видимо, побросали все свои дела. Там были женщины в передниках, мужики с граблями и мотыгами на плечах, даже крепкий чернобородый мужчина в кожаной заляпанной кровью робе, судя по всему, мясник. Грегорион пошёл следом и вдруг ощутил, как кто-то врезался ему в спину.

– Эй! Чего встал как истукан! – донёсся шепелявый голос.

Грегорион обернулся и сидящий на земле худой мужичок тут же изменился в лице и вскочил на ноги, увидев вышитый на груди знак инквизиции: символ троих с кулаком в центре.

– Господин инквизитор! Помилуйте! Со спины не признал! Не карайте! Всенощную отслужу, помилуйте!

– Куда это все? – Грегорион нависал над человеком, словно гора.

– Так это самое! Изловили же! Поймали!

– Кого?

– Ведьму же! Ведьму проклятую поймали! Чёртово отродье! Ох и достанется же теперь ей!

На площади посреди деревни собралась галдящая толпа. Когда инквизитор добрался до неё, то увидел вокруг чего все столпились. Трое крепких деревенских парней держали в руках концы верёвок, две из которых были привязаны к запястьям, а одна – к шее девушки с мешком на голове. Её наготу скрывали лишь жалкие лохмотья, бывшие некогда платьем, а ноги и руки покрывали синяки и ссадины. Девушка еле передвигала ноги и даже не пыталась вырваться.

Люди выкрикивали проклятья и ругательства, кое-кто даже пытался бросать камни, но таких быстро осаживали. Грегорион разглядел тучного мужчину в бело-голубых одеждах священника, с короткой ухоженной бородой, перед которым деревенский люд почтительно расступался, преклоняя головы и снимая шапки. Выйдя в середину кольца он оглядел собравшихся, воздел руки и шум тут же прекратился как по волшебству. Лишь едва слышные перешёптывания нарушали наступившую звенящую тишину.

– Добрые люди Белого Ручья! – начал священник густым, выразительным голосом. – Братья и сёстры! Все мы едины пред Троими! Все мы живём и умираем в их милости! Но есть и те, – голос его постепенно менялся, приобретая гневные интонации, – кто презрел благо богов! Те, кто извечно служит злу и пороку! Отправляет нечестивые ритуалы во имя мрачных сил, неназываемых и злокозненных! Эта женщина, – он указал на пленённую пальцем, похожим на сардельку, – пользуясь нашей добротой, творила мерзости за нашими спинами, лишила жизни доброго человека! Ввергнула чистую душу в зловонные пасти демонов! Так она отплатила нам на кров и пищу! Проклятьям и порчам её нет числа, а злые мысли сочатся из её чёрной души словно дёготь! Но теперь мы воздадим ей по заслугам!

По толпе прокатился одобрительный гул.

– Ведьма по имени Изра, порочная служительница Девяти преисподних, будет казнена на закате! Пред ликом богов и людей! Троих и многих!

Сказав это, священник сдёрнул с головы девушки мешок. Её лицо, запачканное и измождённое, выражало чистое страдание. В длинные, растрёпанные, соломенно-светлые волосы были вплетены цветы, белая черёмуха и нежно-лиловая сирень, как у невесты на деревенской свадьбе. Девушка даже не глядела на оплёвывающих и проклинающих её людей, только смотрела вниз перед собой и молчала.

Толпа вскоре разбрелась по домам, с жаром обсуждая предстоящую казнь. Грегорион Нокс же решил наведаться в местную управу, дабы выяснить обстоятельства дела.

Свет из широких окон заливал просторный светлый зал управы. За большим столом в его центре сидели двое и что-то с жаром обсуждали, но притихли, едва инквизитор открыл дверь. Один из них оказался тем самым бородатым тучным священником в бело-голубом одеянии, второго же Грегорион видел впервые. Жилистый и гладко выбритый человек средних лет с тёмными глазами чуть навыкате, он внимательно следил за приближающимся инквизитором. Его камзол был стального оттенка, расшитый мечами и молотами, символами дома Скайнов, что славились на всю Энгату искусными кузнецами.

– Чем обязаны, господин инквизитор? – осторожно, слегка сморщив лоб, спросил этот сухощавый человек, когда Грегорион подошёл достаточно близко.

– Мне нужен староста этой деревни. Или тот, кто отдал приказ о казни ведьмы.

– Он перед вами, инквизитор. Вернее сказать, мы с отцом Каспаром вместе занимаемся этим случаем. Моё имя – Джорен Скайн, сын лорда Вельмора Скайна, я поставлен следить за порядком в окрестных землях.

Сказав это, он выжидающе замолчал.

– Грегорион Нокс, королевская инквизиция Энгатара. Направляюсь на запад по поручению его святейшества патриарха Хельдерика. Пришёл ознакомиться с происшествием.

– И, безусловно, имеете на это право, – с плохо скрываемым неудовольствием проговорил Джорен – Видите ли, одна особа злоупотребила доверием добрых людей Белого ручья.

– Само её существование – это оскорбление светлейшей церкви! Самих богов, спаси нас Сильмарет! – гневно добавил священник. – Мало того, она ещё и убийца!

– Спокойнее, отец, – сказал Джорен. – Да, учитывая благие дела, что она совершала в прошлом, узнав о её нечестивых ритуалах, мы могли бы просто изгнать её. Но вот убийство… Убийца обречен на повешение. Таков закон. Это дело больше мирское, чем церковное.

– Обычно ведьм сжигают, – заметил Грегорион. – Даже если они виновны в убийстве.

– В столичных краях – возможно. Но, видите ли, мой отец запретил казнь через сожжение. Уходит слишком много дерева. Виселицу же можно собрать, разобрать и снова собрать, когда будет необходимо.

– Понимаю. Кто её жертва? – спросил инквизитор.

– Молодой парень, сын кузнеца. Кажется, они были очень близки, так что ей было несложно использовать беднягу в своих нечестивых целях.

– Кто обнаружил тело?

– Его обнаружил я, – ответил Джорен. – Вчера утром во время охоты мои люди услышали крик. Мы отправились туда и увидели истерзанное тело. Я распорядился отправить в погоню за ведьмой лучших охотников, и вскоре их псы выследили мерзавку.

– Хорошо, – произнёс инквизитор. – Тело уже предали земле?

– Похороны завтра, – Джорен настороженно поморщился.

– Я хочу увидеть убитого.

– Не думаю, что в этом есть необходимость, инквизитор… – быстро проговорил лорд.

– Именем королевской инквизиции, лорд Джорен Скайн, – спокойно, но громче, чем обычно, сказал Грегорион, чуть нависнув над столом своей массивной фигурой.

– Хорошо, – с учтивой улыбкой выдохнул Джорен. – Отец Каспар сопроводит вас.

– Я? – осипшим голосом отозвался священник. – Но мне нужно готовиться к казни, отслужить молебен и…

– Просто укажите господину инквизитору дорогу. А я тем временем займусь всем необходимым.

Отец Каспар вздохнул, после чего встал и направился к выходу. Грегорион склонил голову в знак прощания и последовал за священником. Когда они дошли до площади, где уже начали сооружать эшафот, отец Каспар остановился и утёр со лба испарину.

– Эрен, ну, кузнец то есть, покамест у себя его положил, решил, видать, напоследок с сыном побыть. А дом его там, на краю деревни, в той стороне, – священник махнул пухлой рукой в сторону ряда покосившихся домиков, выбивавшихся из общего здешнего благообразия. – В ту сторону ступай, точно не пропустишь. При нём и кузницу увидишь, храни тебя Трое… А мне в храм пора, столько всего…

Священник торопливо зашагал прочь, а Грегорион направился в указанном направлении.

Почерневшие от сырости и времени деревянные дома с выломанными или заколоченными окнами создавали впечатление, что эта часть селения давно и наглухо заброшена. Будто бы недобрая шутка какого-то божества, решившего зачем-то взять кусок глухой и давно оставленной деревеньки, потерявшейся средь болот, и приладить к аккуратному и чистому Белому ручью.

Из некоторых домов были слышны разговоры и шум. «Стало быть, не настолько эта часть и необитаема», – заключил для себя инквизитор. К тому же его всю дорогу не покидало ощущение, что за ним следят. Услышав вороньи крики вдалеке, инквизитор нащупал рукоять молота. Не то, чтобы Грегорион мог где-то его оставить или забыть, просто он уже настолько привык носить с собой это оружие, что даже не замечал кусок металла, висящий на поясе.

Вскоре ряд опирающихся друг на друга домов закончился, и инквизитор увидел за поворотом кузницу в добрых нескольких десятках шагов от прочих зданий. Грегорион знал, что кузнецы обычно работают ночами, чтобы было не так жарко, так что ничуть не удивился потухшему горну. Рядом стояла массивная наковальня, на которую опиралась тяжёлая с виду кувалда. Инквизитора посетила мысль, смог бы он сражаться такой штукой, но он тут же ответил себе, что вряд ли – она была, по меньшей мере, вдвое тяжелее Броннхильда.

Над крышей кузницы кружили вороны. Должно быть, отсюда и доносился вороний крик. Одна из птиц села на край трубы, заглянула в неё, а потом, словно испугавшись приблизившегося инквизитора, каркнула и упорхнула, подняв в воздух облачко сажи.

Тяжёлая деревянная дверь с кованой железной ручкой была не заперта, но Грегорион услышал с той стороны нечто, что не было похоже на вороний гвалт, поэтому решил постучаться. Сделав три громких удара, он прислушался. Странный звук, похожий на медвежий рёв, прекратился. Вместо него из-за двери донёсся такой же низкий густой голос.

– Проваливай! Уговор был до вечера! Скайн разрешил!

– Инквизитор Грегорион Нокс. Церковь Троих, – громко сказал инквизитор, после чего добавил. – Я не от лорда Джорена Скайна.

– Инквизитор? Каспар послал что ли? Пусть тоже к чёрту катится!

– К отцу Каспару я отношения не имею.

Послышались тяжёлые шаги, и дверь открыл широкоплечий, но на голову ниже Грегориона, черноволосый мужчина с глубоко посаженными глазами. Опухшие и наспех вытертые веки говорили о том, что этот рёв, а точнее рыдания, исходил от него. Комнату наполнял пока ещё лёгкий запах тлена и пота. И если источник второго запаха был понятен – серая холщовая рубаха мужчины была почти насквозь мокрой – то причину первого Грегорион увидел поверх головы хозяина дома. На столе в середине дома лежало тело, накрытое тряпкой.

– Зачем ты мешаешь отцу в последний раз побыть со своим сыном, инквизитор? – голос кузнеца был полон горечи. – Неужто в Ручье больше дел не нашлось? Небось, ведьму казнить пригласили, так шёл бы уж, готовился…

Он закрыл глаза, облокотился на дверной косяк и зашёлся в беззвучных рыданиях, прикрыв лицо широкой ладонью.

– Я здесь не для этого, – невозмутимо произнёс инквизитор. – Хочу разобраться.

Кузнец вдруг замолчал и пронзительно посмотрел на него, нахмурив густые чёрные как уголь брови.

– Разобраться, говоришь? Ну, заходи тогда.

Грегориону не сразу удалось убедить кузнеца дозволения снять с тела пресловутую тряпку. Конечно, полномочия позволяли ему не спрашивать на это разрешения, но остаться глухим к чужому горю он не мог. Когда же инквизитор, наконец, этого добился, его взору предстало примерно то, чего он и ожидал.

Грегорион видел немало жертв демонопоклонников. Ради своих мерзких ритуалов они вырезали на телах ещё живых людей, порой даже на своих собственных, отвратительные магические формулы и нечестивые символы. Разумеется, пытаясь вырваться, человек мешал культистам выполнять свою задачу, а потому символы зачастую были нацарапаны неаккуратно и криво, лишь отдалённо напоминая исходный замысел. Впрочем, для опытного инквизитора это проблемой не было, и жертву культа всегда можно было отличить от бедолаги, изуродованного разбойниками. Эти же каракули точно сделал не культист.

Во-первых, цвет кожи вокруг порезов никак не отличался, а значит их нанесли уже на мёртвое тело. Если бы парня изрезали при жизни, в ткани натекла бы кровь и образовался бы тёмный синяк, как вокруг глубокой раны в груди юноши. Она и послужила причиной смерти: бедняге пробили лёгкое.

Во-вторых, тот, кто это сделал, не имел совершенно никакого представления об оккультных символах. Какие-то треугольники, круги, случайные наборы букв, несколько линий крест-накрест.

– Можно уже? – осипшим голосом спросил кузнец, держа тряпку трясущимися руками.

– Я увидел достаточно, – ответил Грегорион.

Поспешно вернув покрывало на место, кузнец сел на табуретку возле стола и жестом пригласил инквизитора сделать то же самое. Он взял бутылку, стоявшую на полу, и налил в кружку полупрозрачной жидкости. Шумно выдохнув, кузнец выпил и утёр лоб рукавом.

– Что вам известно об этой девушке? Они были близки? – инквизитор решил выяснить как можно больше, раз представилась такая возможность.

– Были, – кратко ответил кузнец, и помолчав несколько секунд, добавил: – Не могла она его… Ну, не могла просто!

– Я согласен. Если она в самом деле ведьма-демонопоклонница, то не могла. Расскажите мне всё, что знаете.

– Да чего рассказывать. Изрой её звать. Появилась у нас девчонкой ещё, лет семь назад, кажется. Сирота войны. Пришла, босая, голодная, ночлега попросила. Я сперва насторожился, потом впустил. Ну, а после мы её поселили тут неподалёку в пустом доме. Там ещё ставни на окнах красные такие, сам мастерил. Как местные прознали про её ведовство, за помощью обращаться стали. А она и рада стараться: кому погадает, кому травяной настой даст от живота. Отцу Каспару спину вылечила, а лорд так и вовсе ей жизнью обязан. Он когда из города приехал, совсем плохой был. Говорят, даже кровью харкал. Так она его за неделю на ноги поставила.

– А её отношения с вашим сыном?

– Ну, дружили они шибко с Йореном. Всякое бывало. Он же без матери рос, она давненько ещё с бродячим менестрелем, сукин он пёс, сбежала. А Йор как Изру увидел, так и привязался. Дело-то молодое, да и девка она была хозяйственная, мудрая. Я уж думал через годик свадьбу… – голос кузнеца снова было задрожал, но он глубоко вздохнул и продолжил: – Нас, кузнецов-то тоже неспроста селят с краю деревни. Мол, ночами куём, с нечистой силой водимся, да только никак без нашего брата не прожить. Так что знахарки в семье, если девка хорошая, я бы не чурался, будь она хоть трижды ведьма, колдунья или ещё кто… Они с Йором в лес уходили, бывало. То грибы какие собрать, то травы. То просто за хворостом. А давеча вот ушли, и долго их не было, обычно до обеда возвращались. А потом… Приносят мне его, говорят такие вещи, мол, замучила его ведьма проклятая, за то её и повесят. Да только не верю я ни единому их слову!

Кузнец вдруг вскочил на ноги, потрясая кулаками. Лицо его покраснело от гнева, а глаза вновь сделались влажными.

– Это они всё! Скайн или священник этот, или ещё кто! Все в одной связке. Лордова морда давно к ней присматривался. То подарок какой пришлёт, то в большой дом жить зовёт! Завистью зелёной завидовал йоренову счастью, вот и… Эх, уеду я отсюда. Мне местные всё равно житья не дадут. Мол, пригрел на груди змею, дурак старый, теперь вот поплатился.

– Благодарю. Я услышал достаточно.

Грегорион встал и направился к выходу. У самой двери его окликнул осипший голос.

– Скажи, инквизитор, ты вешать умеешь?

Грегорион молча кивнул.

– Лорд может повелеть, чтобы… Ох… Если тебя поставят над ней палачом, об одном прошу, пусть не мучается, – проговорил кузнец. – Не заслужила она этого.

– Я сделаю всё, что в моих силах. Прощайте, – сказал инквизитор и покинул дом.

Глава 4

Красные ставни. Грегорион шёл вдоль ряда потемневших от времени зданий, решив во что бы то ни стало разобраться в этом происшествии. Чем больше инквизитор узнавал, тем больше у него возникало вопросов, но он был уверен, что в доме ведьмы его ждут ответы хотя бы на некоторые из них.

Осталось лишь найти красные ставни. Вот чёрные, жёлтые, снова чёрные резные, а тут сломанные… Вот они. Красные, закрытые на засов ставни маленького одноэтажного дома. Дверь не заперта, что странно. Знахарка должна была запереть дом, прежде чем отправляться в лес. Грегорион осторожно открыл скрипучую дверь и, пригнувшись, прошёл через низкий дверной проём.

Тусклый свет, пробивавшийся через захлопнутые ставни, не давал увидеть много. Связки трав на стенах, стол, даже зеркало: девушка жила скромно, должно быть чей-то подарок. Застеленная кровать в углу, под кроватью пусто. Ничего, что могло бы указывать на демонопоклонничество.

Впрочем, инквизитор не привык быстро сдаваться в таких делах. Его взгляд зацепился за большой тёмный предмет у изголовья кровати, накрытый полотенцем. Им оказался сундук, надёжно запертый на замок. Его вполне можно было бы сбить молотом, вот только потолок слишком низкий, замахиваться неудобно. Грегорион снял оружие с пояса и попытался ударить по замку, но промахнулся и лишь выбил искру из кованой крышки сундука. Ударил снова – тот же результат. «Неплохо бы его вытащить на улицу», – подумалось было ему, как в этот самый момент он услышал шорох, будто чьи-то тихие шаги, которые тут же прекратились.

Несколько мгновений инквизитор вслушивался в тишину, но ничего не услышал. Неужели происходит то, чего он в глубине души опасался, и он становится параноиком. С такой работой это неудивительно, но Грегорион считал себя достаточно стойким, чтобы сохранять здравый рассудок как минимум ещё пару десятков лет. Повесив Броннхильд на место, он взялся обеими руками за сундук и попытался поднять его, но тот оказался слишком тяжёл. Тогда инквизитор попробовал протащить его по дощатому полу. Это оказалось значительно легче. Что же всё-таки там внутри, раз он такой тяжёлый?

Угрюмо отметив для себя, что, будь потолок выше, ему не пришлось бы тащить этот кусок железа весом с наковальню, Грегорион продолжал двигать сундук. Он уже сдвинул его на несколько шагов и даже успел догадаться, что толкать его, наверное, было бы легче, как вдруг что-то ударилось об пол за его спиной. Одновременно с этим в комнате стало совсем темно: кто-то закрыл дверь и, судя по звукам, быстро запер её на засов.

Инквизитор рванулся к выходу и понял, что оказался взаперти. Вдруг он ощутил, что ему стало труднее дышать. Боязнью закрытых помещений он никогда не страдал, нет, что-то случилось с самим воздухом, он стал словно густым и удушливым как дым. В носу защекотало, а глаза резало, как от лука. Грегориона начал душить кашель.

Он схватил молот и принялся что есть силы бить по двери. Удар следовал за ударом, но проклятое дерево не поддавалось. Инквизитор начинал задыхаться. Нет, нельзя сдаваться. Ни в коем случае нельзя! Прикрывая рукавом рот и нос, Грегорион заметил тонкий луч закатного солнца, пробивающийся сквозь закрытые ставни. Вот оно. Инквизитор собрал все оставшиеся силы, замахнулся молотом и с треском выбил ставни вместе с окном. Получившаяся дыра оказалась недостаточно большой, чтобы он мог пролезть, но её хватило, чтобы высунуть голову наружу и жадно вдохнуть свежий воздух. Только сейчас инквизитор заметил, что весь дом наполнил густой чёрный дым.

Набрав воздуха, он вновь нырнул внутрь, чтобы проделать себе дорогу к свободе. Молот с треском раскрошил подоконник. Дощатая стена поддавалась хуже, но инквизитор бил сталью по дереву с маниакальным упорством, с каждым ударом раздувая в себе пламя надежды. Очередной вдох свежего воздуха из окна и вновь череда ударов. Наконец, стена треснула. Удар окованного сапога, ещё один, и ещё один. Всё-таки инквизитор слишком надышался этим удушливым дымом. Стена поддаётся, но в глазах уже мутнеет. И вот… Очередной удар, и доски с грохотом разлетелись. Инквизитор рухнул за землю в неистовом кашле.

Немного отдышавшись, Грегорион осознал, что до сих пор крепко, до хруста в пальцах, сжимает в руках молот. Он попытался подняться, облокотившись на стену проклятого дома, чуть не ставшего для него усыпальницей. Из разбитой им стены всё ещё вился едкий дым, растворяясь в воздухе. Что это было? Покушение? Кто-то заметает следы? Нет дыма без огня, подумал инквизитор, усмехнувшись про себя, и вдруг услышал чьи-то стремительно приближающиеся шаги сзади. Грегорион успел развернуться, одновременно с замахом молота.

Раздался сдавленный крик, лязг металла, и чья-то щуплая фигура оказалась на земле. С невесть откуда взявшимися силами инквизитор подскочил к лежащему человеку, держа Броннхильд наготове. Даже со слезящимися от дыма глазами он узнал того худого богобоязненного мужичка, который налетел на него сегодня на улице. Вот только вместо благоговейного страха лицо его теперь выражало мучительную боль, изо рта шла кровь, а руки сжимали бок. Скрючившись на земле от удара, он кашлял, судорожно ловил ртом воздух и в ужасе смотрел на инквизитора. Рядом валялся кинжал, который он так и не успел пустить в ход.

– Кто тебя послал? – прорычал Грегорион, схватив несчастного за грудки. – Отвечай! Или, клянусь Тормиром, ты не доживёшь до утра!

Но, видимо, удар молотом переломал человеку рёбра, так что он только негромко выл и часто дышал, не в силах вымолвить ни слова. Впрочем, продолжалось это недолго и, издав несколько нечленораздельных звуков, незадачливый убийца испустил дух. Вокруг не было ни души, только заброшенные жилища. «Дом ведьмы был не заперт: идеальная ловушка для инквизитора», – со стыдом подумал Грегорион. Его провели как мальчишку. Вычурная богобоязненность селян заставила его потерять бдительность и слишком поверить в собственную неуязвимость.

Инквизитор вспомнил, что в доме остался нужный ему сундук. Теперь ничего не мешало вытащить его на улицу. Грегорион снял засов, открыл дверь и увидел глиняный кувшин с узким горлышком, лежащий у порога. Теперь из из него струился лишь полупрозрачный дымок, так что инквизитор взял его в руки и тщательно изучил. Сосуд был горячим, но в остальном ничего примечательного. Ни надписей, ни маркировок. Быть может, самодельная бомба, которая должна была взорваться, но вместо этого задымила? Теперь уже не важно.

Некоторое время спустя Грегорион уже изучал содержимое оказавшегося на улице сундука. Всё то, что придавало ему тяжесть – какие-то куски железа, подковы, цепи – не имело ровным счётом никакого значения. Ниже располагались тряпки. Даже не одежда, а обычные обрезки ткани. Но вот дальше, на самом дне, лежали бумажки. Рецепты, заметки… Письма. Вот здесь почерк отличается, ровный, изящный. Написано что-то о страсти, сжигающей сердце, томлении в душе… Кажется, инквизитору улыбнулась удача.

Корчмарь, встретив Грегориона в своём заведении во второй раз, был немало удивлён его теперешнему виду. Покрасневшие глаза, отдышка, щепки, застрявшие в дорожном плаще и едкий запах дыма. Краснощёкий мужчина попытался было отпустить шутку, что, мол, господин инквизитор только что из самого пекла вернулся, но, наткнувшись на угрюмый взгляд Грегориона, тут же замолчал и поспешил удалиться, оставив гостя наедине с трапезой. Ел инквизитор жадно и с аппетитом. Несмотря на произошедшее, он был воодушевлён тем, что покоилось у него за пазухой.

Подкрепив силы, он направился прямиком в управу. Лорд Джорен Скайн сидел на том же месте, словно не сходил с него всё это время. Увидев инквизитора снова, он встал с места с выражением удивления на лице.

– Я полагал, что мы увидимся не раньше вечерней казни. Что привело вас сюда? – спросил он и сдержанно добавил: – Снова.

– Я осмотрел тело. Посетил дом ведьмы. У меня есть основания полагать, что она невиновна.

– В самом деле? Кто же тогда повинен в этом? – удивился Скайн и добавил будто между делом: – Вид у вас такой, словно вы споткнулись, прыгая через костёр. Что-то случилось?

– Покушение. Если я найду виновного, он понесёт суровое наказание, – ледяным тоном проговорил инквизитор, глядя прямо в глаза Джорену Скайну. – Вам ведь известно, что покушение на жизнь инквизитора – серьёзное преступление. И, судя по всему, за этим стоит тот же, кто на самом деле убил сына кузнеца.

– А вы понимаете, насколько серьёзно обвинение, которое вы, по всей видимости, предъявляете мне? – лорд Скайн сощурил глаза. – Не говоря уже о том, что оно оскорбительно в своей голословности.

– Основания есть, – Грегорион извлёк из-за пазухи небольшой кусочек бумаги с письмом. Внутри он ликовал, хотя внешне оставался абсолютно непроницаем. – Это письмо. От вас к знахарке Изре.

– Не припомню, чтобы имел хоть какую-то связь с этой ведьмой. Впрочем, дайте сюда, – он выхватил бумагу из рук инквизитора и быстро пробежался по ней глазами, иногда поднимая взгляд на собеседника.

Лицо его выражало смесь презрения с возмущением. На лбу выступила испарина, щёки покрылись багрянцем.

– Да как вы смеете, – процедил сквозь зубы Джорен Скайн, разрывая записку напополам. – Знаете, что это доказывает? Ничего!

Он порвал бумагу ещё раз.

– Кроме того, что представители церкви, по-видимому, имеют привычку к безосновательным обвинениям благородных людей. Это письмо мог написать кто угодно, оно не подписано, – разорвав письмо в последний раз, он добавил: – У этой ведьмы было полно воздыхателей.

– Но многие ли из них умели писать? – Грегорион только сейчас почувствовал, насколько на самом деле шатким было это доказательство, и попытался повернуть ситуацию в своё пользу.

– Мы не столь далеко от Атеруна, чтобы к нам совсем не заходили грамотные люди. Книжники, алхимики, послушники, волшебники, в конце концов – каждый из них мог сделать это, – лорд сделал глубокий вдох. – Что же до вас, инквизитор, то вы явно злоупотребили нашим гостеприимством и моим почтительным отношением к церкви и её служителям. Мне следовало бы написать об этом в столичный храм, но предлагаю иной выход. Вы должны понимать, что разум безутешного отца омрачён горем, и порождает немыслимый вздор. Он не может смириться со случившимся и готов обвинить кого угодно. Вы же оказались столь наивны, чтобы поверить ему. Желаете вмешиваться в наши дела? Что ж, извольте. Сегодняшним вечером вы будете палачом. Вы наденете петлю на шею ведьмы и выбьете из-под её ног подставку. Будете упорствовать и отрицать её вину – на вашей совести будет смерть невиновной. Согласитесь с обвинениями – исполните свой священный долг перед людьми и богами. Это моё желание как лорда этих земель, так что не пытайтесь покинуть деревню. В противном случае будьте уверены, что храм Троих в Энгатаре в кратчайшие сроки узнает, что вы как инквизитор выходите за рамки своих полномочий и вмешиваетесь в расследование мирских преступлений!

Грегорион Нокс давно не чувствовал себя настолько беспомощным.

– Я буду ждать в корчме, – только и смог сказать он.

– Пришлю за вами своих людей, – тонкие губы Джорена Скайна искривились в торжествующей улыбке.

Инквизитор развернулся и зашагал к выходу. Покинув управу, он направился в корчму, хотя имел стойкое желание распрощаться с этой деревней раз и навсегда. Как бы ему в похлёбку здесь яда не подсыпали. Кроме искусных мастеров по металлу Скайны издавна отличались жестокостью и упрямством. «Непреклонно иди до конца, и пусть сын отомстит за отца» – таков был их негласный девиз, которому они не изменяли веками. Ссориться с таким домом означало рано или поздно подписать себе смертный приговор. Да и если храм Энгатара получит подобную жалобу, Грегориона наверняка отстранят. Возможно даже навсегда. Одна мысль об этом беспокоила инквизитора больше, чем любые покушения.

Остаток вечера пролетел незаметно. Грегорион сидел в корчме под беззлобное ворчание хозяина заведения, сетовавшего на то, что господин инквизитор ничего не ест и не пьёт, но тот сидел и думал, стараясь примириться с неизбежным. Быть может, он и в самом деле не так тщательно разобрался в деле, как ему казалось, и пал жертвой собственной самоуверенности. Грегориону было непривычно заниматься самокопанием, обычно вверенную ему работу всегда удавалось сделать хорошо. Возможно, дело в том, что на этот раз ему вздумалось проявить инициативу там, где не следовало? Что мешало ему просто пополнить запасы, перевести дух и отправиться дальше? Но тут Грегорион Нокс сумел найти ответ. Наверное, то же, что и сподвигло его стать инквизитором. Желание сделать мир хоть немного лучше и светлее. Справедливее, правильнее в конце концов! Но правильно ли то, к чему привело его решение? В конце концов, самым неправильным сейчас было бы ослушаться лорда. Из двух зол приходится выбирать меньшее. Если бы только была возможность не выбирать вовсе…

– Просыпайтесь! Проснитесь! Слушай, а он нас не прибьёт? – задремавшего инквизитора трясли за плечо.

– Если кто и прибьёт, то это лорд Скайн, уж будь уверен.

Грегорион открыл глаза, почувствовав себя немного отдохнувшим. За ним действительно прислали людей, значит, время пришло. Когда Грегориону случалось идти наперекор собственной воле в угоду приказанию или нести наказание за проступок, он, дабы держать в руках бунтующий разум, представлял, как на его руках и ногах смыкаются кандалы, а тело опутывают цепи. Это должно было олицетворять долг, так ему было легче смириться. А смирение, как успокаивал он себя, одна из величайших добродетелей. Но сейчас, какие бы тяжёлые оковы и толстые цепи он себе не представлял, ему не удавалось унять жгущее душу чувство несправедливости, которое давало о себе знать даже под неподъёмной тяжестью долга. Всю дорогу к месту казни он ощущал себя не палачом, а преступником.Предателем собственной совести.

Лица людей в собравшейся толпе выглядели в темноте мордами кровожадных чудовищ, освещаемых светом ламп и факелов. Джорен Скайн и отец Каспар уже стояли на эшафоте. Лицо лорда приобрело хищное выражение, он довольно окинул взглядом собравшихся людей и жестом пригласил инквизитора занять место палача по ту сторону виселицы. Скайн явно подготовился к событию, прибыв в торжественных одеждах и мечом на поясе. Священник рассеянно глядел себе под ноги, но, когда лорд кивнул, он тут же начал речь.

Слова не особенно отличались от тех, что он говорил днём, вот только голос был такой, будто делает он это нехотя. Ближе к концу речи привели Изру. Выглядела она точно так же, только без мешка на голове, да к синякам с царапинами, кажется, успели добавиться новые. Ветер всколыхнул волосы цвета соломы, и ведьма подняла глаза на собравшуюся толпу. Наверное, имей она возможность, тут же испепелила бы всех вокруг одним лишь взглядом. Столько было в нём ненависти и презрения.

Что было в её глазах, когда она вдруг повернула голову в сторону Джорена Скайна, инквизитор не видел, но зато ему было видно торжествующее лицо лорда, который чуть вскинул голову и обнажил зубы в скалящейся улыбке. Отец Каспар же словно вжался в свои бело-голубые одежды. Девушка обернулась к инквизитору, и тот разглядел в её взгляде недоумение и… жалость. Да, в этих зелёных как еловая хвоя глазах явно читалась самая настоящая жалость к тому, кто должен оборвать её жизнь. Грегорион так удивился, что даже не сразу услышал, как священник велел привести приговор в исполнение.

Пока ведьма поднималась на деревянный чурбак, пока он набрасывал петлю на её шею, пока отец Каспар говорил что-то толпе, Изра не спускала с инквизитора взгляда, в котором читалась всё то же выражение. И вот, она стояла в своих лохмотьях на шатком куске дерева и смотрела Грегориону в глаза, казалось, не замечая окриков озлобленной толпы. Он никак не мог решиться выбить подставку у неё из-под ног и выполнить уготованную ему роль палача в этом отвратительном спектакле. Палача собственного чувства справедливости. Того, во что он верил все эти годы.

– Инквизитор. Прошу, быстрее. Людям завтра предстоит много работы. Вы ведь знаете, деревенские заботы, – услышал он голос Джорена Скайна и тут же ощутил, будто Изра смотрит ему прямо в душу. Туда, где покоились воспоминания о детстве и юности, обо всём, что его когда-либо радовало или печалило. Из её глаз покатилась едва заметная блестящая слеза, и всё тело Грегориона словно окаменело. Не в силах шевельнуться, он лишь молча увидел, как девушка покачнулась и опрокинула подставку собственной ногой. Верёвка заскрипела, натянулась словно струна. Тело ведьмы дёргалось и раскачивалось.

– Несмотря на то, что инквизитор не выполнил в полной мере возложенной на него обязанности, казнь преступницы состоялась, – торжественно заявил Скайн под одобрительный гул толпы. – Более того, она настолько желала искупления в смерти, что сделала всё сама. Теперь она заслуживает прощения, которое я ей и дарую пред ликом богов и людей! Троих и многих!

Эти слова отзывались эхом в голове инквизитора. Спускаясь, он был переполнен злостью и желанием поскорее покинуть это место. Но вдруг раздался треск. В воцарившейся тишине десятки взглядов устремились на эшафот, словно по команде. Послышался короткий хлопок и грохот, и Грегорион, успев отойти на несколько шагов от эшафота, обернулся. На том месте, где мгновение назад состоялась казнь, висел обрывок верёвки, а под ним лежала Изра. Трясущаяся, тяжело и судорожно дышавшая, но живая.

– Чёрт бы тебя побрал… – прорычал лорд Джорен Скайн. – Каким образом?! Впрочем, плевать. Я сам завершу начатое!

Он вытащил из ножен меч и направился к девушке.

– Я не позволю! – взревел Грегорион Нокс.

С неожиданной ловкостью инквизитор вскочил на эшафот, заслонив Изру собой, и теперь глядел сверху вниз на медленно пятящегося Скайна.

– Закон не позволяет повторно казнить пережившего казнь. К тому же, вы сами даровали ей своё прощение, – холодным тоном добавил Грегорион, и толпа одобрительно загудела.

– Как ты смеешь, инквизитор?! – злобно рявкнул лорд.

– Но… Он прав, – из-за спины Скайна донёсся дрожащий голос отца Каспара. Лорд обернулся и шагнул к нему, сжимая меч.

– Что ты сказал, Каспар? Я не имею права казнить эту девку?

– Только не повторно, – священник сглотнул. – И ваше прощение…

– Ты выжил из ума, если вздумал перечить мне. Я сын владыки Атерланда. Господина всех этих земель, включая вашу паршивую деревушку!

– Но ведь таков закон, – лоб старика покрылся градинами пота, полные щёки дрожали.

– Здесь я закон! – прокричал Джорен Скайн не своим голосом и пнул отца Каспара в живот.

От удара тот взвыл, согнулся пополам и, попятившись назад, рухнул с края эшафота. Одновременно со звуком упавшего тела до ушей инквизитора донёсся отвратительный звук ломающихся костей. Священник был неподвижен, остекленевшие глаза смотрели в чёрное ночное небо. По толпе прокатился испуганный гомон, раздался женский визг. Кто-то с криком бросился наутёк, остальные же, замерев от ужаса, ждали, что случится дальше.

– Убийство служителя церкви… – голосом полным холодной ярости начал Грегорион, снимая с пояса верный молот. – Джорен Скайн! Я, инквизитор Грегорион Нокс, пред ликом богов и людей, Троих и многих, приговариваю вас к смерти.

– Значит, ты сдохнешь вместе с ведьмой! – прокричал лорд, рванувшись к инквизитору.

Несмотря на кажущуюся неповоротливость, Грегорион увернулся от клинка и едва не поразил противника молотом, заставив того спрыгнуть с эшафота на землю и кувыркнуться, чтобы не переломать ноги. Инквизитор грузно спустился следом. Лорд тут же оказался на ногах и успел вскользь попасть мечом по спине инквизитора, но сталь лишь лязгнула по кольчуге. Он увернулся от ответного удара молотом и приготовился к новой атаке. Лорд Скайн был меньше и быстрее, поэтому наносил изматывающие удары, один за одним. Пусть кольчуга и была надёжной защитой, но парировать меч молотом было затруднительно даже для мастерски владеющего им Грегориона.

Очередной удар прошёл вскользь по груди, едва не попав в шею инквизитора. Джорен Скайн замешкался, слишком сильно уйдя в сторону, и инквизитор попал по его левой руке. Лорд пронзительно вскрикнул и пронзил Грегориона озлобленным, полным ненависти взглядом. Мгновением позже он с диким рёвом набросился на противника, хаотично нанося удары, но именно этого инквизитор и ожидал.

Очередной наскок, и голова Джорена Скайна повстречалась с Броннхильдом. Раздался глухой звук и тело отлетело в сторону. Тяжело дыша, инквизитор быстро подошёл к лорду. Кровь, сочившаяся из головы Джорена Скайна, заливала лицо и стекала по шее прямо на торжественный камзол, а изо рта, который ещё недавно торжествующе улыбался, теперь слышалось шипение и хрип. Вслепую шаря руками по земле, он пытался найти свой меч, хотя тот лежал прямо возле его ног. На мгновение Грегориону даже стало жаль беспомощного противника, но он тут же отбросил это чувство.

– Во имя богов и людей… – произнёс инквизитор и обрушил молот на голову лорда. – Троих и многих.

Короткий треск эхом разнёсся по ночной улице.

Спустя некоторое время инквизитор уже нёс на собственных плечах обессилившую девушку, чудом избежавшую смерти, в единственное место, куда он мог направиться теперь, и никто не смел преградить ему путь. Кузнец сначала не поверил своим глазам, но, выслушав всё, обнял Грегориона как родного. Последнее, что измотанный инквизитор помнил в тот вечер – это как Изра промывала и перевязывала его раны.

Следующее утро Грегорион встретил там же, в доме кузнеца. Самого его не было, как и тела его сына, а девушка принимала нехитрый завтрак из хлеба, воды и каких-то трав. Лохмотьев на ней уже не было, их заменило простое зелёное платье с красной вышивкой. Уже ослабевший запах тлена в воздухе перебивался густым травяным ароматом.

– Он отправился хоронить сына, – сказала она, хотя сидела спиной к Грегориону и не видела, что он проснулся. – Йорен заслужил достойное погребение. В отличие от лорда Скайна.

Припомнив события прошлого вечера, инквизитор ощутил подступающую тошноту.

– Ты поступил правильно. Редкое качество для инквизитора. Я позаботилась о твоих ранах, они уже должны были затянуться.

– Мне нужно уходить, – негромко сказал Грегорион.

– Как и нам с Эреном. К тому же, я вряд ли смогу дальше жить в своём доме после того, что ты с ним сделал.

– Откуда тебе известно?

– Я же ведьма, как тебе уже говорили все, кому не лень, – Изра обернулась через плечо. – Мои глаза – звери и птицы. Жаль, что несчастный Йорен пал жертвой амбиций Скайна. Я не смогла спасти его. Они убили его прямо на моих глазах, а после измывались надо мной. Впрочем, это дело былого дня.

Дверь распахнулась и в дом вошёл кузнец с лопатой на плече.

– Я похоронил его там, где ты и сказала, под деревом. Здравствуй, инквизитор, вижу, тебе уже легче.

– Хорошо. Теперь остаётся лишь уповать на волю великой Матери.

– Ты не выглядишь расстроенной, – заметил инквизитор. Он поднялся на ноги и оглядел помещение. – Где мой молот?

– Под кроватью, – коротко ответила Изра и добавила после непродолжительной паузы: – Поверь, смерть Йорена огорчает моё сердце. Но Великая мать учит, что ничто не исчезает навсегда, а лишь меняет облик. Я услышу его голос в журчании ручья и шелесте листвы, он будет развевать мои волосы потоками ветра и согревать тёплыми лучами летнего солнца.

Грегорион вернул молот на его законное место и направился к двери.

– Нам теперь здесь тоже делать нечего, – вздохнул кузнец. – Я-то не пропаду, вокруг местечек полно, кузнецу всегда работа найдётся. А Изра… Да, куда ты отправишься?

– Отныне мой дом – леса. Великая мать укажет мне путь, даст кров и пищу. Здесь меня больше ничего не держит. За добро мне отплатили злом, и пока что я вообще не хочу жить среди людей. Возможно, вернусь к ним в будущем, когда стану страшной старой ведьмой, – девушка встряхнула растрёпанными светлыми волосами и засмеялась.

Инквизитор попрощался и почти покинул дом, но у самой двери его окликнули.

– Постой, – Изра подошла к Грегориону, и тот почувствовал терпкий травяной запах. – Это тебе. В благодарность.

На её ладони лежала человеческая фигура в круге, свитая из веточек и трав, в который была продета верёвочка.

– Оберег Великой Матери, – ответила девушка на вопросительный взгляд инквизитора. – Я знаю, ты служишь другим богам, но куда бы ни занесла тебя судьба, там, где есть хотя бы один росток, хотя бы единственная травинка, Великая мать не оставит тебя. Лишь сохрани его у сердца.

– Я сохраню его, – Грегорион надел оберег на шею и заправил под рубашку, после чего добавил. – Спасибо.

– Жизнь за жизнь, – произнесла напоследок Изра.

Грегорион Нокс покидал деревню Белый ручей, ощущая душевное спокойствие. Он сумел не только сберечь невинную жизнь, он смог сохранить себя. И теперь инквизитор мог продолжить свой путь на запад, изредка подгоняя лошадь, когда вновь увидит сгущающиеся тучи.

Глава 5

Архимаг Вингевельд вот уже несколько дней как прибыл на Когг Мирр, большой остров к югу от Моранта. Вместе с двумя другими, Адд Мирром и Ромхом, они составляли то, что жители материковой Энгаты называли островами Миррдаэн. Разумеется, эти три скалистых куска суши не были одиноки, их окружало множество прочих островков, некоторые из которых представляли собой лишь скалы, торчащие из моря, а другие вполне использовались, чтобы пополнить запасы пресной воды.

Жители Миррдаэна слыли превосходными мореходами, ведь единственным сообщением с большой землёй были воды неспокойного Закатного моря с севера и Скалистого моря с востока, названного так из-за огромного количества подводных скал. Поэтому даже бережливые аккантийские торговцы, направлявшие свои гружёные пряностями и тканями суда на север, не гнушались пользоваться услугами миррдаэнских провожатых.

Вингевельд старался держаться скрытно. Матросы знали, что на корабле едет какая-то большая шишка из Академии, вот только о том, что это сам архимаг, они даже и не догадывались. Старый капитан недолюбливал магов, но серебро любил больше всего на свете, а потому за уплаченную ему сумму был готов принять на борт хоть чёрта в ступе.

Сошел он близ острова Стылый Огг, с которого на Когг Мирр вела лодочная переправа. Закутавшись в тёплый шерстяной плащ, Вингевельд стойко перенёс часовую качку на утлой лодчонке, после чего, несмотря на почтенный возраст, твёрдым шагом сошёл на берег, чуть больше, чем за пять миль до городка Вайнпорт, позаботившись, чтобы никто не мог проследить его след.

***

Мальв, Стигг и Аргус были гробокопателями. Они утверждали, что каждая вторая могила на вайнпортском кладбище была вырыта лично ими, и в это было несложно поверить, учитывая, что местный погост, находившийся к северу от города, имел весьма скромные размеры. Настоящий коренной житель Миррдаэна свято следовал древней традиции своих предков, и усопшие находили свой покой, разбиваясь о скалы в погребальных лодках, которые иногда поджигали, если требовалось оказать покойному особую честь. На кладбище же хоронили лишь тех, чьи предки не принадлежали к морскому народу, а таких было немного. Живым земля на островах нужна больше, чем мёртвым.

Пасмурным вечером в покосившийся дом старого Стигга постучали. На пороге оказалась сгорбленная старушка с усталыми глазами, с ног до головы замотанная в бесформенное тряпьё так, что видно было только глаза на морщинистом лице и собранные в пучок седые волосы, прикрытые капюшоном.

Она поправила подол старого испачканного платья, прокашлялась и рассказала озадаченному гробокопателю, что приехала с Большой земли проведать могилу своего давно покойного мужа. Утирая покрасневшие глаза, старушка поведала историю о том, как совсем недавно нашла записку от супруга, из которой узнала, что на смертном одре он утаил в подкладке камзола, в котором и велел себя похоронить, семейные драгоценности, в том числе и своё обручальное кольцо. Это украшение дорого ей как память, остальное же копатели вольны забрать себе в качестве уплаты.

Столь заманчивое предложение Стигг упустить никак не мог, и тут же согласился, а уже на следующее утро обошёл остальных участников своей команды, изложив им суть дела. Рыжий Аргус и молодой Мальв, крепкий малый, всего год как взявший в руки лопату, не раздумывая согласились.

– Сказала, будет ждать нас у кладбищенских ворот, – сказал Стигг, прибавив шагу. Он уже рисовал в голове заманчивые картины, как заберёт свою долю, несомненно, самую большую, причитающуюся ему по старшинству, и продаст драгоценности. Тогда, наконец, он сможет уйти на покой и больше никогда не возьмёт в руки ни лопату, ни кайло.

– Как-то уж цветасто очень выходит, – проворчал Аргус, поморщившись утреннему солнцу. – А ну как бабка надуть нас вздумала? Заберёт колечко, и будет такова. Да и с чего бы старой карге в эдакую даль тащиться? Откуда она там, говоришь? Из Гирланда?

– Хех! Тебе уж пятый десяток пошёл, а стариков, видать, плохо знаешь, – отозвался Мальв. – Матушку мою помнишь? Так её на старости лет аж в Нераль потянуло. Дедову могилу проведать. Хоть убей, говорит, а поеду. Вот и поди пойми, какая муха её укусила. Кстати, вернулась она довольная, говорит, лекари там отменные, спину ей подлатали. Да только вот померла прошлым годом. Эх, вот тоже спину сводит…

– Отлынивать удумал? Смотри, нам в этом деле нахлебников не надо, а на тебе и подавно пахать можно. Спина – она, знаешь, с непривычки болит. Покопаешь с моё, вообще забудешь, что она у тебя есть, – криво ухмыльнулся Стигг. – А вот и ворота показались. Вон она, старуха горбатая, у ограды стоит. С платочком в руке.

– Слушай, а может, мы её того, а? – встрепенулся Аргус, сбавив шаг. – Её ж не хватится никто, а мы и колечко, и всё остальное себе хапнем? А потом там же и прикопаем. Устроим воссоединение семьи, хе-хе.

– Вот ты ж жадюга, Аргус. Это ж колечко всего лишь, мелочёвка. Она ж и так всё остальное отдать обещала.

– Кому «мелочёвка», а кому крышу нечем крыть. Бабке и так немного осталось, глядишь, вообще обратно на Большую землю не доберётся. И пропадёт тогда памятное колечко ни за грош в пасти морского бога. Да и потом, вдруг карга врёт?

– А если увидит кто? – неуверенно проговорил Мальв.

– Да кому тут сдалось по кладбищу шариться? – не унимался Аргус. – Сам вспомни, сколько работали – ни души. Местные здесь не бывают, а для приезжих не сезон ещё. Те по зиме мрут, от сырости. Говорю я вам, дело верное!

– Ох. Не нравится мне это всё, – пробурчал Стигг. – Хотя, конечно, мы ничем не рискуем. Давайте сперва до места дойдём, там будет видно.

Когда гробокопатели подошли ближе, старушка смерила их всё тем же усталым взглядом. Из-под, закрывавшей её лицо, донеслась отрывистая усмешка.

– Крепкие вы, сынки, – проскрипела она. – Это славно. Быстро управимся.

– А вы, небось, торопитесь куда-то? – усмехнулся Аргус.

– Куда уж мне, – старуха махнула дрожащей рукой и засеменила в сторону могил. – Воздух здесь у вас тяжёлый. Сырой, холодный, как море…

– Это с непривычки, – сказал Аргус и переложил лопату на другое плечо. – Мы тут всю жизнь живём, и другого воздуха не знаем. Оттого у нас и кровь солонее. Море в сердце, море в душе.

– Кровь у всех одна, сынок, – вздохнула старуха.

Стигг нахмурился, но промолчал. Только из уважения к преклонным годам он не стал возражать на эту чушь. В конце концов, что эти преснокровные с Большой земли понимают? В их жилах не больше соли, чем в родниковой водице.

Нужная могила находилась на другом конце кладбища. Прохладный влажный воздух, обычный для этих мест, был сегодня особенно промозглым и пробирал до костей. Изредка доносились пронзительные крики кладбищенских воронов, и старушка едва заметно вздрагивала каждый раз, как слышала их. Аргус, видя это, лишь усмехался. Он мечтал поскорее взять в руки лопату, чтобы хоть как-то согреться, и остальные копатели молчаливо его поддерживали, потирая на ходу руки.

Всю дорогу старушка плелась впереди, останавливаясь то у одного, то у другого камня, пытаясь вспомнить нужное место. Наконец, она замерла у аккуратной могилы, которой Стигг дал бы ему не больше пяти лет. На надгробии было нацарапано что-то про троих богов и покой души, но старый гробокопатель не особенно разбирался в глупых сухопутных верованиях и никогда не обращал внимания на надгробные камни. Ведь каждому истинному представителю морского народа известно, что покой душа обретает только в непроглядной пучине, и нет для жителя Миррдаэна иного бога, кроме всемогущего солёного моря.

– Ну, за работу, парни. А вы пока здесь посидите, бабуля, отдохните на камушке.

– Ты, сынок, за меня не волнуйся. Постою я. С меня не убудет.

– Ну, дело ваше.

Лопата с лязгом вонзалась в каменистую почву. Влажные тяжёлые комья отлетали в сторону. Солнце поднималось всё выше и, несмотря на прохладную погоду, вскоре копатели уже обливались потом. Позади них выросла приличная куча земли.

– Чёрт возьми, словно навоз в свинарнике кидаем. Сыро как на дне морском, земля тяжеленная, – ворчал Аргус, смахивая рукавом пот со лба. Работали они по двое, один всегда был наверху. Когда яма глубиной стала уже больше человеческого роста, он поднял голову к серому небу, из-за которого виднелось бледное пятно солнца. – Э, Стигг! Что там? Бабка не померла ещё? А то б рядом с муженьком сразу и уложили.

Сверху показалась седая голова старого копателя.

– Задремала она. На камень присела и спит. Не добрались ещё?

– Да он, видать, в самом Пекле похоронен, – Мальв утёр лоб, опёршись на лопату, и добавил вполголоса: – Чего с бабкой-то делать будем?

– Гроб откопаем, а там посмотрим, – прошипел Стигг. – А ну как старая умом тронулась и там ничего, кроме костей, нету? Грех на душу брать ни за что? Ну уж нет.

– Я тогда её тем более тут закопаю, – процедил сквозь зубы Аргус, сдунув каплю пота с крочковатого носа. – Тут как у чёрта морского в заднице…

– Отдыхаете, сынки? – донёсся тихий голос. Стигг чуть не подпрыгнул от неожиданности: старуха стояла прямо за его спиной с хитрым прищуром. 42

– Да мы тут, бабушка, дух переводим. Очень уж глубоко муженёк ваш зарыт, – ответил он.

– Глубоко, ох глубоко. И не говори, сынок. Воля его была такая, чтоб поглубже закопали. Он всю жизнь мертвецов боялся. Боялся, что ночами они с погостов встают и по деревням ходят.

– Ну, это уж байки. Нынче трупарей и не осталось вовсе, подымать мёртвых некому, так что лежат они себе смирно по ящикам да на дне морском.

– Ох, твоя правда, сынок. Нету нынче извергов этих… Кровососы только остались, да упыри.

– Ну, те наши острова уж точно за три мили обходят. Говорят, морской воздух для них, что едкий дым, всё нутро выжигает.

– Ох, что правда, то правда. Стало быть, совсем бояться нечего.

Из ямы донёсся голос Аргуса.

– Стиииигг! Кажись, добрались. Сбрасывай верёвку, подымать будем.

Верёвка была немногим тоньше корабельного каната. Обычно копатели использовали её, чтобы опустить гроб, теперь же им предстояло проделать прямо противоположное. Стигг крепко привязал её к стоящему неподалёку деревцу, а другой конец сбросил вниз.

– Готово, крепи ящик!

– Погодь, я сперва крышку открою, проверю! – донёсся голос Аргуса. – Сбрось лом, только в меня не попади как в прошлый раз, чтоб тебя за ногу!

Снизу донёсся скрип дерева. И кряхтение копателей.

– Ну, чего там? – Стигг опустился на колени у края ямы.

– Эээ… Не видать ничерта. Скинь лампу!

Когда и лампа была спущена по верёвке, шуршание продолжилось, перемежаясь с руганью.

– Дерьмо! Нет на нём никакого камзола, только рубаха! Спроси, точно та могила-то?

– Бабушка, говорят, нету там ничего. Ты часом могилы не спутала? Может, глаза подводят иль память не та?

– Ох, сынок, негоже так про старушку! – запричитала бабка, шамкая беззубым ртом. – Вы внимательнее там поглядите. Ты б и сам туда залез, глядишь, чего б и увидел.

Стигг вновь опустился на колени, уже жалея, что согласился на эту затею.

– Говорит, то место. Погляди получше!

– Скажи этой старой карге, что она сейчас сюда сама полезет к муженьку своему, да тут и останется, – свирепо отозвался Аргус.

– Зря он так злится. Они ж злобу чувствуют, – раздался голос старушки позади. – Всё слышат и чувствуют. Сам спустись и узнаешь.

– Что ты несёшь, плесень преснокровная! Сдаётся мне, ты нас за болванов… – слова Стигга прервал мощный пинок сзади, отправивший его прямо в недра свежераскопанной могилы. Приземлившись, судя по звукам, на Мальва, он издал громкий стон и выругался.

– Ох, ведьма старая! – прорычал Стигг. – Небось, скучно стало на старости лет? Ну я тебе покажу, как шутки шутить. Вылезу – лопатой башку отрублю и здесь же закопаю!

– Очень сомневаюсь, – донеслось сверху, но это был уже не дрожащий старушечий голосок. От этого нового голоса, низкого, леденящего душу, будто бы сам воздух становился холоднее.

– Это что ещё за дьявол? – проговорил Аргус, задрав голову. На лицо ему упала снежинка, а изо рта вырвалось облачко пара. – Никак мороз в середине весны ударил?

Ледяной голос заговорил вновь, медленно произнося непонятные слова. Стигг за свою жизнь повидал всякое: стенания вдов и осиротевших детей, изувеченные и раздувшиеся от воды тела, поеденные морскими гадами. Он считал себя человеком чёрствым, которого уже ничего не сможет напугать, но почему-то именно сейчас старого гробокопателя парализовал ужас. Когда он почувствовал шевеление под ногами, то решил, что свихнулся.

– Чтоб меня… Там… Там что-то есть! – прохрипел Аргус. Он развернулся и подобрал дрожащими руками засыпанную землёй лампу. Когда он почти отряхнул её от налипших комьев грязи, за его спиной раздался жуткий вопль Мальва. Копатель немедля развернулся. Бледный словно снег Стигг, зажмурившись, вжался в земляную стену. А к другой стене Мальва прижимал тот самый иссохший мертвец, который ещё минуту назад смирно лежал в гробу.

– Уберите! Уберите его! – вопил не своим голосом Мальв, но Аргус стоял как вкопанный, не дыша, пока костяные пальцы мертвеца впивались в лицо парня, сдирая кожу. Когда они добрались до глаз, Мальв пронзительно завизжал, задёргался и замахал руками, пытаясь сбить тварь с себя. Только тогда Аргус опомнился и вцепился в костяные плечи, в попытках спасти парня. В этот момент серый череп развернулся назад и направил взгляд пустых глазниц на копателя. От ужаса Аргус вскрикнул и отпрянул, а мертвец запрыгнул на него и вцепился зубами в горло. В панике Аргус повалился на землю, пытаясь раздавить кости своим телом. Вскоре всё стихло.

Стигг, с трудом разжал глаза. Ему казалось, что прошла целая вечность, полная невыразимого ужаса. Старый гробокопатель чувствовал, что промочил штаны, ноги словно окаменели, а тело свело судорогой от напряжения и ужаса. Треснувшая лампа, заляпанная кровью, снова оказалась на земле, а рядом лежал Аргус с разорванной шеей, беззвучно шевеля губами. Вместо голоса с них срывалось только тихое сипение и хлюпанье, а под телом копателя виднелись сломанные кости.

У другой стены, запрокинув голову, сидел бездыханный Мальв. Зияющие на месте глаз тёмные провалы были направлены к небу, а сочившаяся из них кровь казалась чёрной во мраке могилы. Возле него валялся череп мертвеца с окровавленными зубами, не подавая никаких признаков жизни. Стигг неожиданно для себя самого принялся бормотать все известные ему молитвы, вспоминая всех богов, которых только мог припомнить.

Сколько раз он видел людей в гробах, погружал их на вечный покой в толщи земли. Сколько раз из потаённых глубин разума в его сны проникали тайные страхи о мертвецах, поднимающихся из могил. Не в силах оторвать взгляда от кошмара наяву, он ощущал, как мир вокруг него погружался во мрак. В разбитой лампе догорали последние капли масла…

Вингевельд стоял на краю могилы, наслаждаясь тем, что наконец выпрямил спину и сбросил смердящие тряпки, изображавшие горб. Когда снизу донёсся душераздирающий вопль Стигга, внезапно захлебнувшийся в резком и громком хрусте, ни единый мускул на лице архимага не дрогнул.

– Как и было задумано, – удовлетворённо проговорил он. Вытянув руку вперёд, Вингевельд произнёс ещё несколько понятных ему одному слов, после чего скомандовал: – Вылезайте!

Послышалось утробное хрипение. Из ямы, цепляясь за края окровавленными пальцами, один за другим показались восставшие из мёртвых копатели. Покачиваясь и рыча, они предстали перед Вингевельдом. Безглазый Мальв с чёрным от запёкшейся крови лицом, Аргус, чья голова заваливалась то на одну, то на другую сторону, болтаясь на разодранной шее, и Стигг, которому повезло меньше всех: голова была свёрнута назад, и к архимагу был обращён лишь его затылок.

– Будем считать, эксперимент удался, – улыбнулся архимаг и обратился к самому старому из гробокопателей: – Ты, поставь голову на место!

Покачивающееся тело Стигга вскинуло руки, но вместо того, чтобы вернуть голову в естественное положение, вывернуло её ещё дальше и, видимо, не рассчитав усилий, оторвало совсем, после чего тут же повалилось на землю.

– Всё как в записях магистра Мортимера, – вздохнул Вингевельд. – При декапитации тело перестаёт функционировать. Впрочем, ничего страшного. Голова не была нужна тебе при жизни, не понадобится и сейчас. Теперь пора перейти к следующему шагу. Вы, двое, спрячьтесь в этой куче земли. А прежде постарайтесь приладить эту безмозглую голову на место. Эту проблему ещё предстоит исследовать и решить…

Глава 6

Утром девятнадцатого числа Середины весны Драконью долину покинули пятеро путников на трёх лошадях. Они обошли Зуб дракона, старую наполовину развалившуюся от времени крепость к северу от Дракенталя, а после, стараясь не привлекать внимания, вышли на большой драконий тракт.

Эрниваль из Дорема и Драм ехали на гнедой кобыле слева от серого жеребца, которого оседлали Игнат и Рия. Ещё у пещеры маг заявил, что Бьорн учил его верховой езде, и, по счастью, он действительно неплохо чувствовал себя в седле. Позади них на угольно-чёрной лошади сидел Таринор, угрюмый и погружённый в себя.

– Нам бы ходу прибавить, – опасливо проговорила девушка, обернувшись. – Раухель наверняка выслал за нами погоню.

– Мы опережаем их, по крайней мере, на полдня… – зевнул Игнат. – Может даже успеем перевести дух в каком-нибудь трактире. Что скажешь, Таринор? Ты ведь здешние места наверняка знаешь лучше?

– Нет… – рассеянно отозвался наёмник, – лучше идти дальше.

Мысли Таринора были устремлены в прошлое. Он вновь вспомнил то щемящее чувство утраты, от которого старался убежать добрую часть жизни, не заводя долговременных знакомств, не задерживаясь подолгу на одном месте. Не имеющий ничего, ничего не теряет, так он считал. Но не заводить друзей в этом непростом мире он просто не мог. А значит, не мог и избежать их возможной потери.

Они с Бьорном не виделись уже очень давно. С тех самых пор, как несколько лет назад, пожав на прощание друг другу руки, разминулись у замка Висельное древо близ Северной пущи. Таринор отправился на запад, а Бьорн на восток. И вот, после стольких лет они вновь встретились только для того, чтобы расстаться. На этот раз навсегда.

– Полдня – это не так много, – проговорил Эрниваль, – Кони уже выдыхаются. Боюсь, скоро их придётся бросить. Но до тех пор нужно пройти как можно больше.

Сказав это, он пришпорил лошадь и ушёл вперёд. Игнат постарался не отставать, хоть и держался в седле даже хуже Эрниваля с перевязанной рукой. Наёмник посмотрел на отдалившихся всадников. Товарищи по несчастью. Примерно так начиналась и их с Бьорном дружба, когда они оба угодили в полевой госпиталь после битвы на Руке лорда.

Наёмнику в левую руку угодила стрела из имперского арбалета, Бьорну же повезло меньше. Во время сражения он схватился с могучим противником, молодым лордом Кевином Моэном, что был вооружён огромным фамильным двуручником из воронёной стали. Меч этот звался Чёрной скорбью, и его обладатель успел сокрушить немало воинов мятежной армии, прежде чем встретился с младшим сыном лорда Асберна Талота. Бьорну повезло найти уязвимое место в доспехе, и лорд Кевин был повержен, но перед тем, как упасть, он из последних сил рубанул мечом по бедру противника.

Если бы не защита, Бьорн бы наверняка лишился ноги, но ему повезло всего лишь получить глубокую рану. И вдвойне повезло, что оруженосец одной из жертв Чёрной скорби, заметил синий плащ с белым волком и успел доставить истекающего кровью Бьорна в полевой госпиталь. Там его и положили рядом с наёмником Таринором, что спас жизнь лорду Одерингу.

На следующий день Эдвальд, несмотря на тяжело раненую руку, навестил героя, одолевшего лорда Кевина, и прямо там в госпитале, среди окровавленных тряпок и душераздирающих стонов, посвятил его в рыцари. Бьорн, не растерявший воли к жизни, произнёс клятву лёжа и сожалел, что не может преклонить колено, как полагается. Тогда же лорд Одеринг объявил, что желает видеть Таринора своим телохранителем.

Замок Могила эльфа, принадлежавший дому Моэнов, которые были верны Эркенвальдам до конца, захватили вскоре после взятия столицы, причём взят он был почти без боя. Так вышло, что в замке осталась лишь юная Глория Моэн, младшая сестра бездетного лорда Кевина, последняя из своего рода.

Став королём, Эдвальд Одеринг отдал Могилу эльфа верному ему дому Гвилов, чей замок, стоявший на реке Малый хлыст, был разрушен имперцами. Те не стали менять название крепости, только сменили алые знамёна с чёрным мечом Моэнов на белого жеребца Гвилов на зелёном поле.

После того, как Таринор перестал служить Одерингу, он дождался, пока Бьорн залечит раны, и покинул Энгатар вместе с ним. Новоиспечённый рыцарь направился в родные земли повидать отца, и предложил наёмнику составить ему компанию. Они добрались до Талотренда, провели там зиму, а после отправились искать приключений, чувствуя, что им обоим не по душе сидеть в промозглом замке. На юге заняться было нечем, поэтому они отплыли на корабле из Нетхендипа, чтобы причалить в Хельмаре. Спустя два года наёмничества в Атерланде и на Золотом берегу, Бьорна стала беспокоить старая рана, и он решил где-нибудь осесть. Тогда-то они и расстались на развилке Золотого тракта.

Тогда, пять лет назад, душу заполнила противная липкая горечь расставания. А теперь, когда Бьорн Талот испустил свой последний вздох, она нахлынула с новой силой. Неужели Таринор теперь так и будет терять всех, кому не посчастливится оказаться рядом?

Нет. Новых спутников терять он не намерен. Раз уж сам втянул ребят в передрягу, так и выкарабкиваться они будут все вместе. Стоило Таринору сказать это себе, как он тут же ощутил душевный подъём, словно глоток свежего воздуха после душного трактира.

Нечего предаваться унынию. Бьорн бы такого не одобрил. Он точно не хотел бы, чтобы друг отравлял себе жизнь трауром, вместо того чтобы действовать. Нет, Таринор достанет этого Дериана Рейнара из-под земли и заставит жрать землю. Это будет не ослепляющая месть, но справедливое возмездие, акт справедливости. Наёмник сжал поводья и легко хлестнул фыркающую кобылу с твёрдым намерением догнать опередивших его.

Разумеется, из-за возможной погони они не могли позволить себе ужинать в трактирах, так что привалы приходилось делать совсем короткими, а то и вовсе перекусывать на ходу. Когда же Таринор выгреб из сумки всё до последней крошки, было решено останавливаться неподалёку от придорожных трактиров, куда отправляли Эрниваля, чья внешность менее всех могла вызвать подозрения. Там юноша покупал необходимую снедь, и они тут же продолжали путь.

Драм от еды отказывался, говоря, что раненым пища нужнее. На замечание, что ему самому тоже досталось, он лишь молчал. Правда, на очередном привале голод всё-таки взял своё. Эльф отправился в рощицу неподалёку, вернулся с охапкой грибов, и принялся уплетать их под удивлённые взгляды тех, кто не был знаком с его кулинарными предпочтениями.

– Значит, мы теперь наёмничий отряд? – проговорил Игнат, разгрызая жёсткий сухарь.

– Если угодно, можно и так, – Таринор слабо улыбнулся.

– В таком случае нам нужно название! – почти перебил его маг с такой интонацией, что стало ясно: предыдущий вопрос задавался им именно для этой фразы. – Как насчёт «Победители пламени»?

– Пламя из нас побеждаешь только ты. Выходит, мы тут ни при чём? – горько усмехнулся наёмник. – Тогда уж «Победители драконов» или что-то вроде.

– Драконов? – тихий голос Драма звучал удивлённо. – На нашем счету пока что лишь один дракон. И… можете считать меня трусом, но я совсем не горю желанием вновь повстречаться с таким.

– Чёрт… Зачем мы вообще этим занимаемся? Сдалось тебе это название, Игнат, – проворчал наёмник. – Мне это напоминает бестолковое бахвальство рыцарских орденов… Не в обиду сказано, Эрниваль.

– Нет, ты прав, – грустно сказал тот. – Добродетели не нужно громкое имя. А название выбирал не я. Его придумал магистр. Когда-то давно, ещё до меня.