Будни учителя бесплатное чтение

Павел Астапов
Будни Учителя

Вступление

Всем привет, меня зовут Павел, и я рад приветствовать вас на моем YouTu… Стоп! На страницах моей книги.

Неожиданный поворот! Мама, смотри: я в телевизоре! Точнее… на полке.

Давайте познакомимся! Меня зовут Павел. Мне 32 года, люблю романтические ужины при свечах, прогулки по ночному городу и…

Так, это информация для другого сайта.

Вот уже пару лет я ношу гордое звание блогера и каждую неделю, расставив по дому толпу осветительных приборов, по несколько часов разговариваю с камерой. Звучит, конечно, как диагноз, но свои плюсы у этого нехитрого и безумно популярного в последнее время занятия тоже имеются.

Сейчас куда ни плюнь, попадешь либо в блогера, либо в контент-мейкера. Шикарное слово!

Прежде чем докатиться до такой жизни и основать бизнес имени себя любимого, почти 10 лет я проработал учителем русского языка и литературы в обычной среднеобразовательной школе.

На самом деле их было две, но опустим подробности: надо что-то и на другие главы оставить.

За эти 8 лет

Да, 2 года я себе ранее все же прибавил.

я превратился из наивного мальчика, стремившегося нести свет в массы…

Знаю, как высокопарно это звучит, но кто из нас в юности не верил в то, что именно он изменит этот жестокий, циничный мир?

Превратился в гораздо менее наивного мужчину, который понимает, что этот самый свет зачастую далеко не всем нужен. А если и нужен, то не тот и не там. Свет, конечно, светом, а баллы на ЕГЭ все же важнее: престиж школы, все дела.

В этой книге мне бы хотелось поговорить о той стороне школы, которая чаще всего остается за кадром либо освещается весьма далекими от образования людьми. Я постараюсь без прикрас рассказать о работе обычного учителя, о той педагогической кухне, заглянуть в которую удается далеко не всем, а уж остаться здоровым, после того как увидел все эти нечищеные сковородки и прилипшие к тарелкам остатки ужина, еще меньшему количеству.

Когда в 22 года я переступил порог школы в новом для себя звании педагога, я даже представить не мог, с какими трудностями мне придется там столкнуться. Отдельное спасибо в данном случае хочется сказать университету: между нашим высшим образованием и реальной жизнью все еще лежит пропасть каких-то просто монструозных размеров. Нет, не подумайте, эта книга не о жалобах, это рассказ о правде. О МОЕЙ правде. О той системе образования, с которой Я столкнулся, а познакомившись ближе, ужаснулся. Я так нарочито выделяю эти местоимения, потому что отлично понимаю, что моя история вполне может сильно отличаться от историй других людей. Но что-то мне подсказывает, что многое из того, что вы найдете на страницах этой книги, покажется вам близким и знакомым, потому что свой школьный опыт есть у каждого из нас. У кого-то – положительный, у кого-то – отрицательный, но у каждого – свой. Добро пожаловать в мой!

P. S. Все отрывки из сочинений и ответов у доски, которые вы найдете на этих страницах, принадлежат реальным школьникам, для которых русский язык является родным. Не пугайтесь!

Почему учитель?

Именно такой вопрос, узнав, что я планирую поступать в педагогический университет, задала мне в апреле одиннадцатого класса учительница по истории, сопроводив его многозначительным осуждающим взглядом.

– Паша, ты же отличник!

– Паша, у тебя же мама – учитель: ты же знаешь, что это такое!

– Тебе совсем на будущее плевать?

Подобные вопросы и комментарии той весной я неоднократно получал от знакомых педагогов. Каждый считал своим долгом предостеречь меня от самой главной ошибки в моей жизни. Создавалось ощущение, что я ЖИ решил с Ы написать, не иначе.

Попытки наставить заблудшую овечку на путь истинный сопровождались рассказами о тоннах бумаг,

Тут меня действительно не обманули.

отсутствии совести у современных учеников,

А вот здесь я бы уже поспорил.

жизни в коробке из-под холодильника, на зарплату педагога я, естественно, ничего другого не смогу себе позволить, и прочих прелестях школьного житья-бытья. Ключевая же мысль всегда была одна: «Умные дети не должны идти работать в школу!»

И тогда, и сейчас эта фраза меня безумно коробила. А кто тогда должен? Двоечники? Маша, прогуливавшая историю и пытающаяся найти Англию где-то в районе Мадагаскара?

Это, кстати, пример из реальной жизни.

Или, может быть, Петя, рисовавший все уроки напролет портреты одноклассников и старательно выводивший корявым почерком: «Сидоров – козел!»? Вы бы хотели, чтобы они стали наставниками ваших детей? Нет? Вот и я нет. Ни тогда, ни сейчас.

Складывается удивительная ситуация: мы постоянно говорим о том, что в школе не хватает хороших специалистов, обсуждаем на кухне за кружкой чая очередной косяк Марьиванны, удивляясь тому, как такого человека допустили до работы с нашими драгоценными детьми. Но смотрим на успешного ученика, решившего связать свою жизнь с системой образования, как на горячечного больного. При этом последний вызывает порой больше понимания среди окружающих.

Мы хотим, чтобы наших детей учили умные преподаватели, но мы боимся даже представить, что НАШ умный ребенок пойдет работать в этот филиал ада на земле под названием «Школа».

А теперь, уважаемые знатоки, вопрос: «А откуда тогда возьмутся хорошие преподаватели?» Какой волшебник и на каком голубом вертолете принесет их в наши школы и вузы?

Именно тогда, в 11-м классе, я дал себе обещание, что, если когда-нибудь мой ученик сообщит мне, что собирается связать свою жизнь со школой, я не буду его всячески отговаривать, призывать одуматься и пугать леденящими душу картинами диктантов двоечников, в которых красного цвета едва ли не больше, чем на флаге Китая. Когда же спустя несколько лет ученица и в самом деле попросила у меня совета, мне пришлось очень постараться, чтобы сдержать свое обещание и не лишить российскую школу очередного хорошего педагога. Искренне верю, что у нее все получится.

Но это будет еще не скоро, а пока учителя слушали мои рассуждения, охали, кивали головами, а потом выдавали последний заготовленный аргумент: «Но тебя же никто уважать не будет!»

Почему учителей никто не уважает?

Наверное, стоило бы сказать, что я с самого детства мечтал стать учителем, представлял себя в черном пиджачке и с указкой в руках, рассуждающим о творчестве Есенина. Но… нет. Мечтал я совсем о другом. О чем конкретно, не помню, но точно не об этом. Египет, гробница Тутанхамона – возможно, горы тетрадей и зарплата восемнадцать тысяч – нет.

Может быть, с названием этой главы я слегка погорячился, но давайте признаем: учитель уже давно не является не только престижной, но и просто уважаемой профессией. Времена, когда на педагога, даже не так… ПЕДАГОГА, несшего знания детям, смотрели с благоговением, давно канули в Лету.

Ученики спокойно могут послать учителя в пешее эротическое путешествие, в Сети таких роликов пруд пруди.

Нет, не стоит сейчас идти их искать: мы тут вообще-то умные вещи обсуждаем.

Многие родители твердо уверены, что их работа по воспитанию чада закончилась на линейке в первом классе и теперь им остается только требовать на выходе идеального ученика, желательно с золотой медалью на шее.

– В смысле, я должен контролировать выполнение домашнего задания, а вы на что?

По телевизору то и дело депутаты (и прочие неравнодушные боксеры) в очередном выпуске «Пусть говорят» яростно орут, схватив в свои потные ладошки микрофон: «Во всем виновата школа!» В общем, вечер давно перестал быть томным.

Спросите прохожего на улице: «Кто идет работать в школу?» Только давайте для чистоты эксперимента обойдемся без микрофона и камеры у лица. Кто-нибудь, конечно, вспомнит про любовь к детям и призвание. Но очень сомневаюсь, что это будет самый популярный ответ. В массовом сознании в школе работают либо неудачники, которые не смогли устроиться на более престижное место, либо странные личности, готовые работать за копейки и поэтому доверия не вызывающие.

Все мы помним веселую поговорку про отсутствие ума и поступление в педагогический вуз.

Совершенно не помогает ситуации и тот факт, что далеко не каждому из нас на жизненном пути попадались хорошие учителя, те, кого хочется вспоминать с благодарностью. Обычные – были, истеричные – куда уж без них, несправедливые и жестокие – и такие имелись, уставшие и превращавшие урок в королевство скуки – и они приходят на ум, а вот те, к кому хотелось подойти после уроков, с кем хотелось поговорить о чем-то важном, на кого хотелось быть похожим, – не уверен. И вот эта детская обида на школу, на отсутствие того самого Учителя во взрослом возрасте никуда не девается, она, конечно, притупляется, уходит на задний план, но нет-нет да заявит о себе очередным колким замечанием в сторону совсем потерявших совесть училок.

Какие бы сказки про духовность и жертвенность ни звучали вокруг, в современном обществе мерилом успеха выступают деньги. Если ты отдыхаешь на острове в Индийском океане, фотографируешься в модной одежде и рассекаешь по городу на дорогущей машине, для аудитории Инстаграма ты человек, сумевший разобраться в премудростях жизни.

Если же ничего, кроме бесконечных обязанностей, на суд придирчивого зрителя ты вынести не можешь, то прости, дружок, но где-то в своей жизни ты явно свернул не туда.

А чем может похвастаться современный учитель в какой-нибудь Самаре с зарплатой двенадцать тысяч? Результатами очередной проверочной?

– Смотри, сынок, будешь хорошо учиться, сможешь, как и Нина Ивановна, платить за квартиру и покупать овсяное печенье по праздникам. А если этого будет мало, то, по заветам Дмитрия Анатольевича, отправишься в бизнес на подработки.

Ну что? Уже прониклись уважением к Нине Ивановне? Странно…

Когда кто-то соглашается работать исключительно за идею, это, конечно, может вызвать восхищение: «Ух ты, какой самоотверженный!» Но для многих над головой подобного человека ярко загорается неоновая надпись

Как бы покультурнее выразиться, чтобы никого не обидеть?

«Слабак». Ты готов получать копейки, готов отказаться от дорогих вещей и терпеть вечные упреки со все сторон? А упреки, уверяю вас, будут! Молодец! Странненький ты, однако, но молодец! Только вот беда в том, что странных и убогих люди не уважают. Уважение вызывают сильные и успешные, а эти прилагательные у меня как-то мало ассоциируются с российскими учителями. Простите, коллеги!

– Так чего ж ты тогда в школу поперся? Прости меня за мой французский!

Итак, она звалась…

В каждой хорошей истории должны быть страницы, посвященные любви, эта не исключение.

Некоторые дети любят учиться: с радостью ходят в школу, с удовольствием решают заковыристые уравнения и пишут ежедневные проверочные,

Такие же уникумы существуют?

затаив дыхание, внимательно слушают объяснения учителя и коллекционируют пятерки в аккуратно заполненные дневнички. Святые люди! Я, стоит признаться, к сожалению, не из их числа.

Нет, проблем с учебой у меня никогда не было: все 11 лет школы я балансировал между отличником и хорошистом, в итоге получив аттестат без четверок. Но сам процесс обучения, хоть и не доставлял мне особых сложностей

Про физику сейчас вспоминать не будем, вдруг кто-то спать собрался.

никакого энтузиазма не вызывал.

Отлично помню, как на второй неделе сентября в первом классе мы торопливо спускались с мамой по лестнице. Откровенно говоря, торопилась только мама, боявшаяся опоздать на автобус, я же просто прыгал через ступеньки и совершенно не стремился на романтическую встречу с очередными крючками и палочками в прописях. Именно тогда я неожиданно заявил, что считаю, что мне в школу больше ходить не стоит, так как и так все знаю, поэтому мне там скучно. Мама остановилась на секунду, моргнула пару раз и, схватив за руку, потащила на автобус, так как крючки и палочки сами себя не нарисуют.

Знал, я тогда, конечно, далеко не все, но скука и уроки в моем сознании крепко сплелись. И чем дольше я учился, тем прочнее казался их союз.

Не скажу, что меня ничего не интересовало. Наоборот, дома я проглатывал энциклопедии по биологии, истории и географии, но применять полученные знания на уроках было просто негде.

Никогда не забуду, как в пятом классе я, полностью и бесповоротно влюбленный в историю Древнего Египта, вещал у доски про мумию Рамзеса второго, а учитель, прервав на полуслове мой рассказ, потребовала отвечать ПО УЧЕБНИКУ!

– Рассказывай только то, что есть в учебнике. Больше не надо!

Ну, не надо так не надо. Оттарабанив необходимый текст, я получил очередную пятерку и совет:

– Вот всегда так и делай: надо отвечать по нашим записям.

Уже в том возрасте я почувствовал, что этот «научный» подход хромает как минимум на пару лап, да еще и хвост вот-вот отвалится, но работать в режиме «перепиши с доски, а потом перескажи слово в слово» я мог совершенно не напрягаясь, так что… переписываем очередной параграф и ждем спасительного звонка.

Пребывал я в подобном вареном состоянии вплоть до шестого класса, когда мое представление о нормальных учителях и уроках полностью перевернула новая преподавательница русского.

Елена Викторовна… Прошло уже лет двадцать, а я до сих с благодарностью вспоминаю ее уроки. Творческие задания, необычные примеры, постоянные викторины и КВНы… наш шестой класс совершенно не был к этому готов. Вместо привычных тестов и самостоятельных после изучения каждой большой темы по литературе мы делились на команды и готовили выступления. Оказалось, что знания за рамками учебника – это не лишний багаж, который стоит оставить за дверью класса, а то, чем стоит поделиться с остальными.

До сих пор помню наш шок, когда она заявила, что на тот или иной поступок главного героя можно смотреть с разных сторон. С РАЗНЫХ, Карл! То есть нет правильного и неправильного ответа, есть твоя точка зрения, и если ты можешь ее доказать – вперед, мы с радостью тебя выслушаем. И ведь мы реально слушали друг друга, перебивали, конечно, еще бы, мы же обсуждали серьезные вещи, но слушали. Каждое произведение вызывало массу споров и интересных рассуждений, любой вопрос тут же встречал лес рук. Даже те из нас, кто никогда не стремился отвечать на других предметах, на ее литературе буквально выпрыгивали из-за парты, потому что знали: их услышат. И слушать будут именно его, а не очередную умную строчку критика из учебника.

Мы с Достоевским считаем…

Умением слушать других, принимать мнение, отличное от твоего, обладают далеко не все педагоги. Ты настолько привыкаешь работать по давно проложенным рельсам, до такой степени веришь в собственную непогрешимость:

– Я не ошиблась, я просто вас проверяла!

Что совершенно не замечаешь, как узко начинаешь смотреть на мир. Некоторые отказываются воспринимать мнение взрослых людей, а о каком внимании к детским рассуждениям тогда вообще может речь идти?

Помню, как меня, к тому моменту уже самого учителя, поразила преподаватель литературы, проводившая семинар для огромного количества педагогов в одной весьма престижной гимназии. Нас разделили на группы и поручили проанализировать отрывок из романа Достоевского. До сих пор помню «радостное» лицо учителя физкультуры: да, в новоявленный кружок «Юный филолог» попали и математики с трудовиками. Зачем? Бог его знает. Но ты понимаешь, что единственный выходной пройдет так, как надо, когда тебя просят написать небольшое эссе, а тебе сорок три и ты обещал жене на даче помочь.

И вот после пары часов кропотливой работы учителя зачитывают свои сочинения: одна группа отметила один момент, другой показался важным этот эпизод, третья вообще сумела проанализировать отрывок под совершенно неожиданным углом. Вот поэтому я и люблю художественную литературу: каждый может найти в произведении что-то свое, личное, именно поэтому книга и может говорить с тобой.

Глупый, наивный Паша! Книги с ним разговаривают!

Как оказалось, я глубоко ошибался. Все мы ошибались. Мы все делали совершенно неправильно. Надо было озвучивать строго определенные мысли из такого же ограниченного, заранее подготовленного списка, получившего одобрение свыше. Вот мы пни!

Заявив, что никто, из более чем пятидесяти педагогов, не умеет работать с художественным текстом,

И как только учителя физики пережили подобное оскорбление?

руководитель сего действа начала объяснять, что НА САМОМ ДЕЛЕ думал Достоевский.

Есть у меня не самое лучшее качество: я не умею держать язык за зубами. И вот, когда знаток творчества Федора Михайловича соловьем разливалась с трибуны, я решил уточнить, откуда такая уверенность в правоте собственных слов.

– Он вам сам это сказал? Или, может быть, вы знаете какое-то высказывание Достоевского, в котором он заявил: «Я имел в виду именно это!»?

Оказалось, что все гораздо проще: с классиком она, конечно, лично не была знакома, никаких его высказываний на эту тему она не знает, но вот в их учебном заведении…

А у них, на секундочку, гимназия, это я неизвестно из-под какой лавки вылез.

В их доме свободомыслия и мудрости ВСЕГДА именно так анализировали этот момент, поэтому…

Поэтому мне стало безумно жалко ее учеников, которые были вынуждены озвучивать застывшие в своей неприступности неизвестно кем сказанные мысли. Пятерки-то нужны! Вот это полет фантазии и творчества! Какая разница, что ты думаешь и как рассуждаешь, главное – догадаться, к каким выводом успели прийти до тебя очень умные педагоги любимой гимназии. Боюсь, что даже у самого Достоевского возникли бы проблемы с подобными светилами науки, потому что:

– Вы, конечно, извините, Федор Михайлович, но мы уже больше десяти лет преподаем именно так, поэтому нам лучше знать, что вы имели в виду в своем романе. Мы даже семинары уже несколько раз проводили, поэтому займите свое место и не мешайте учебному процессу! Да, и зарегистрироваться не забудьте, листок на первой парте!

Хорошего понемножку

Но все это произойдет еще очень нескоро, а пока я с одноклассниками наслаждался мгновениями свободомыслия на уроках литературы, участвовал в различных конкурсах, с радостью декламировал стихи у доски и готовился к очередным выступлениям и литературным мероприятиям.

Но, как вы знаете, у всего хорошего есть одна очень неприятная особенность: оно имеет свойство заканчиваться, причем в самый неожиданный момент.

Проработав в нашем классе два года, Елена Викторовна перешла в другую школу. Этот был настоящий гром среди ясного неба. Меня успокаивал лишь тот факт, что в восьмом классе нас должны были делить на физиков и гуманитариев, поэтому я был уверен, что уж в гуманитарном классе русский, литература и история точно будут на уровне. А большего мне и не надо. КАК ЖЕ Я ОШИБАЛСЯ!

С учителем истории мне, действительно, повезло. Интересно, четко, по делу, еще и с юмором – идеальная комбинация. Елена Витальевна, спасибо! А вот русский в гуманитарном классе (от гуманитарного в нем было только название), скажем так, не блистал. И, честно говоря, если бы два последних года школы я не занимался с репетитором, то, что-то мне подсказывает, на экзамене я бы чувствовал себя далеко не так уверенно. Хотел сказать: не факт, что сдал бы, но в то время ЕГЭ не было,

Да, завидуйте, современные школьники: во времена динозавров и моей юности дышалось значительно легче.

и из школы с отличными оценками за экзаменами выпускали всех. Двоечник, троечник, а за итоговое сочинение получаешь пятерку – четверку. Вот такой вот парадокс!

Именно тогда, в восьмом или девятом классе, точно уже не помню, я решил, что хочу стать учителем. Достаточно часто на наш выбор профессии влияет чей-то пример, чаще всего положительный. Наблюдает ребенок по телевизору за очередной победой прославленного чемпиона и твердо, но тихо произносит: «И я так хочу!» И вот он уже в пестром круговороте ежедневных тренировок и первых соревнований, если, конечно, желания и характера хватит. Успех других мотивирует и нас задуматься о выборе той же профессиональной дороги. Но… это не мой случай. В отличие от зрителя, восхищенного победителями-олимпийцами, в моей голове все чаще звучала фраза: «Я так не хочу!»

Из любимых предметов русский и литература превратились в… Я даже не знаю, во что они превратились. Судите сами.

Урок в девятом классе. Наверное, самое время готовиться к экзамену. Но у нашего преподавателя совершенно другое мнение на этот счет.

– Что вам объяснить? – многообещающе спрашивает она в начале занятия. – Какое правило повторить?

– Господи, неужели хоть сегодня чем-то полезным займемся, – мелькает в моей голове фраза, но тут же вспоминаю, на каком уроке я нахожусь, и не спешу радоваться раньше времени.

– Не с частями речи, – предлагает кто-то с задних парт.

– Нет, вы это и так отлично знаете, – качает кудрявой головой учительница.

– Может быть, причастия? У меня с ними всегда проблемы, – уже гораздо менее уверенно звучит голос с первого ряда.

– Мы без конца ими занимаемся, – учитель отрезает и этот путь.

– А мы уже давно… – но договорить очередному оратору было уже не суждено. Учитель решает, что мы и без повторения все великолепно знаем, поэтому вот вам пяток номеров, сидите переписывайте, а сама углубляется в заполнение журнала.

– Вот и позанимались, – доставая из рюкзака решебник, бормочу себе под нос я.

Кстати, о решебниках: у нас на партах они очень часто заменяли роль учебников, так как на их наличие учителю было глубоко наплевать, как, в общем-то, и на то, чем мы на уроках занимались. Хочешь – пиши, не хочешь – не пиши! Тройку все равно нарисуют.

На следующий день ситуация повторялась: выясняем, что мы не знаем, оказывается, что все-то мы знаем и объяснять нам ничего не нужно. Вот мы глупыхи. Действительно, в учебнике все правила есть, зачем на них время тратить, а журнал сам себя не заполнит. И привет, очередные пять номеров самостоятельно! Вот такой вот «День сурка».

Многие радовались: еще бы, можно прямо на русском ненавистную домашку по алгебре делать или огромную контурную карту заполнять. Это же какая экономия времени получается!

Вообще, очень часто замечаю, что школьники считают добрыми и хорошими тех учителей, которые позволяют на своих уроках ничего не делать. «Любят» их, обнимаются с ними на переменах. Кавычки я тут поставил неслучайно, потому что любовь эта мгновенно проходит, едва преподаватель совершенно неожиданно для учеников решит наконец-то заняться делом или навести порядок на уроке. Вот тут-то и оказывается, что «любовь» и уважение – совершенно разные вещи.

«А нам учительница биологии разрешает весь урок сидеть в телефоне, если мы будем молчать и не бегать по кабинету», – радостно поделилась своим счастьем под одним из моих роликов ученица шестого класса. Золото, а не педагог! Только вот обычно радость от свободы и восхищение добротой проходят к классу одиннадцатому, когда выпускник внезапно осознает, что ему для поступления нужна эта самая биология, а понимающая и милая Ольга Ивановна как-то совсем забыла со всей своей добротой, что на уроке еще и учиться надо. Именно ближе к окончанию школы ученики начинают ценить строгих и требовательных педагогов, и среди недовольного бурчания об очередной самостоятельной все чаще начинают проскальзывать слова благодарности.

Фильм, фильм, фильм!

Я вот тоже до сих пор благодарен своим урокам литературы. Они меня научили тому, как делать не надо. Особенно мне запомнился один в одиннадцатом классе. Творчество Есенина. Казалось бы, вот где можно разбежаться: несчастная любовь, трагическая судьба, поиск смысла жизни… Но к выпускному классу я уже давно понял, что в последние годы, после ухода Елены Викторовны, мы на литературе никуда не разбегаемся, ну максимум до полки с готовыми сочинениями. Не удивляйтесь, списывать прямо на уроке нам никто не запрещал, вот чего-чего, а свободы на литературе у нас точно хватало, я бы даже сказал, с избытком.

Как же мне все-таки повезло со школой: не учеба, а рай земной.

Справедливости ради стоит сказать, что школа у меня, действительно, была очень сильная, и замечательных педагогов в ней было много, только вот работали они чаще всего либо в параллельных классах, либо к моменту моего перехода в старшее звено сами перешли, но уже в другие учебные заведения.

Неужели я настолько страшный?..

Но вернемся к уроку литературы.

– Астапов, ты вроде на филфак поступаешь? – неожиданно с порога спрашивает меня учитель. – Садись на первую парту, вот тебе моя методичка, изучай, может быть, что-нибудь нужное найдешь. Остальные читайте стихи Есенина, а я буду журнал заполнять.

Кто бы сомневался, все внимание, как обычно, журналу. Вот это, я понимаю, подготовка к вступительным экзаменам! Методичка! До сих пор не знаю: смеяться мне или плакать?

Еще врезались в память уроки по «Войне и миру». Произведение, безусловно, сложное, объемное, его и в нормальном-то классе не каждый осилит, а мы к тому времени полностью разучились читать. А смысл? Никто ничего не обсуждает, сидим конспектируем скучный учебник, составляем бесконечные таблицы по биографии писателя и бездумно переписываем сборники «лучших» сочинений. Для всей этой увлекательной и, безусловно, разнообразной деятельности знакомиться с текстом произведения совсем необязательно.

Отлично понимая все это, учитель решает ограничиться фильмом Бондарчука. Не самое плохое решение: для многих моих одноклассников эта лента стала единственной возможностью познакомиться с творчеством Толстого. Беда заключалась в том, что это многосерийный фильм, и за один присест его не посмотришь. Хотя, учитывая продуктивность наших уроков, особой проблемы в этом не было. Но… проблемы всегда можно самим себе устроить.

Как вы думаете, какую серию стоит посмотреть после первой? Вторую? Кхм. А вот и нет! Первую! Ведь Дениса не было, когда мы ее смотрели: он же ничего не поймет. Давайте пересматривать. Ну а теперь уже в полном составе можно приниматься за… первую. Жени-то на обоих уроках не было. Звучит, конечно, забавно, но мы пересматривали первую часть раза четыре, не меньше. Как говорится, маразм крепчал.

Скажу честно: любви к учебе подобные уроки не добавляли. Совсем. С каждым днем я все отчетливее понимал, что просто трачу здесь время. Вместо того чтобы заняться чем-то действительно полезным и интересным,

Я сейчас не про компьютерные игры и прогулки с друзьями.

я снова и снова чертил «таблицу три графы» и переписывал учебник. А на следующем уроке эти чертовы «три графы» повторялись снова. Р – разнообразие!

Но свою школьную жизнь я уже исправить не мог, зато мог попытаться не позволить другим попасть в такое же болото. Я на собственном опыте понял, что знания можно получать не только потому, что «скоро поступать в университет, а иначе дворником станешь», но и потому, что сам процесс обучения может быть интересным. В школе можно радоваться не только переменам и сосискам в тесте в столовой.

Звучит, конечно, дико, но это так. Да и признаться, сосиски в нашей столовой были так себе.

Возможно, если бы не было этого светлого пятна с яркими и креативными уроками в седьмом классе, я бы и не замечал всю беспросветную унылость своей школьной жизни. Сидел бы себе за партой, переписывая очередной параграф,

А чем еще занять детей в одиннадцатом классе?

получал бы свои заслуженные и не очень пятерки и готовился бы поступать на какого-нибудь юриста, считая дни до долгожданной свободы.

Обычно, если что-то приносит нам негативные эмоции, мы всеми силами стараемся сбежать от причины переживаний. Кто из нас ни слышал на выпускном громких фраз от одноклассников, уставших от бесконечных контрольных и проверочных: «Ноги моей здесь никогда больше не будет!» Я же, наоборот, твердо решил, что не хочу сбегать, я хочу вернуться, естественно, не конкретно сюда (работать в школе, в которой сам учился, – далеко не лучшая идея), и сделать все по-другому.

А как все мы знаем, именно в подростковом возрасте нам кажется, что именно нас ждет самое светлое будущее и именно мы сможем свернуть вон ту неповоротливую гору. Главное – как следует постараться. Так что пед и никаких вариантов!

Лукоморье

Воспользуемся магией литературы и перенесемся сразу же на 5 лет вперед, к тому моменту, когда я впервые подошел к школе, в которой мне, как я надеялся, предстояло работать.

Хотя пару слов об учебе в университете сказать, наверное, все-таки надо. Ведь наверняка эту книгу сейчас читают и те,

Ее же сейчас хоть кто-нибудь читает?

кто планирует поступать в педагогические вузы. Очень надеюсь, что после знакомства с моей историей вы не передумаете связывать свою жизнь со школой. Если что, я не виноват.

Я закончил Московский государственный областной университет и могу уверенно сказать, что мне очень повезло с преподавателями. Если в школу мне приходилось ежедневно заставлять себя ходить, то вот в университет я бежал, если и не вприпрыжку, то, в любом случае, с гораздо большим желанием. Только необходимость пять раз в неделю вставать в 5:20 и полтора часа трястись в забитой утренней электричке несколько портили настроение. Возможно, именно из-за этой самой электрички, которая, подражая своей известной подруге из песни, вечно норовила от меня сбежать, эта припрыжка и появилась.

А я-то думал, это у меня тяга к учебе проснулась, а на самом деле все гораздо прозаичнее.

Не буду пытаться делать никаких обобщений, так как все вузы разные, но мне кажется,

Нет, все-таки буду.

достаточно часто именно профессора, преподающие основные для твоей профессии предметы, оказываются наиболее оторванными от жизни. Именно они должны объяснить тебе основы твоей будущей работы, но проблема в том, что сами они порой имеют весьма смутное о ней представление, ведь всю свою жизнь они простояли за кафедрой. А теоретические знания далеко не всегда применимы на практике.

В чем сложность работы учителя? Ты должен не только отлично знать свой предмет, но и уметь его преподавать. Можно быть гениальным математиком, без проблем решать сложнейшие задачи и самые запутанные уравнения, но при этом совершенно не уметь объяснять. Умеешь сам – вовсе не означает: знаешь, как научить.

Вот и приходят в наши школы отлично подготовленные филологи, биологи, химики, но становятся хорошими учителями далеко не все из них. Многие молодые специалисты вообще плохо представляют, что с детьми на уроках делать нужно, потому что работать с абстрактными Петями и Машами их в университете вроде как научили, но реальные Пети и Маши очень сильно отличаются от своих книжных ровесников. И попробуй объясни этому самому Петьке, что по науке он якобы должен вести себя так-то и так-то и реагировать определенным образом на те или иные действия учителя. Наука наукой, а вихрастый двоечник сидит за первой партой и с наглой улыбкой наблюдает за тщетными попытками вчерашней студентки применить институтские лекции в реальной жизни.

Здесь, конечно, огромную роль играет педагогическая практика на четвертом и пятом курсах: многим именно она помогает убедиться, что некоторые теоретические трактаты ученых мужей совершенно не применимы в реалиях современной школы.

Но если у студентов шанс заглянуть в обычный класс есть, то вот многие преподаватели его лишены. Окруженные взрослыми и в массе своей старательными студентами, они рисуют в своих фантазиях каких-то очень странных школьников.

Семинар по «Методике преподавания литературы», третий курс. По идее именно здесь будущих учителей литературы должны научить работать с классом. Как объяснить, как заинтересовать, как построить урок – все эти вопросы решаются как раз на этих занятиях, ну или, по крайней мере, должны решаться.

Чаще всего один из студентов играл роль учителя и по подготовленному дома конспекту проводил урок на «классе». Это было действительно интересно и забавно. Некоторые из тех актеров-учителей сейчас уже избавились от первой части этого звания и давно уже проводят настоящие уроки. Но уже тогда было заметно, что многие из моих одногруппников станут классными преподавателями: мне вот у них «учиться» было очень интересно.

Почетная роль учителя

Во всяком случае, именно так ее рассматривал я.

на первом семинаре, посвященном вступлению к поэме Пушкина «Руслан и Людмила»,

Да-да, то самое хрестоматийное Лукоморье.

досталась мне.

С фамилией, начинающейся на букву «а», привыкаешь всегда и везде быть первым. Андреевы, Алексеевы и прочие Архиповы меня поймут.

Разобравшись с учеными котами-сказочниками, сидящими русалками-бездельницами и толпами богатырей с морскими дядьками, переходим к более прозаичным вещам и анализу урока. «Ученики» должны были оценить работу «учителя», выявить сильные и слабые стороны занятия.

У меня была очень дружная группа, да и в своих силах я был уверен,

К тому моменту я уже пару лет преподавал в воскресной школе. Да, был в моей биографии и такой эпизод.

поэтому ожидать, что кто-то из одногруппников, воспылав праведным негодованием, начнет тебя валить, было бы странно. Гораздо интереснее услышать мнение профессора: уж он-то точно не будет подслащивать горькую пилюлю, да и самое главное – опыт.

– Павел, у вас получился очень интересный и насыщенный урок, но вы допустили грубейшую ошибку…

– …

– Вы же понимаете, что это урок для пятого класса? – заглядывая в глаза, вкрадчиво интересуется профессор, будто бы стараясь определить степень моего душевного здоровья и опасаясь, не разревусь ли я прямо перед ним.

– Понимаю, – ничего не понимая, отвечаю я, а в голове тут же начинают бегать перепуганные мысли. – Как ему мог не понравиться мой урок, он же МОЙ? Вон, Света похвалила!

Не волнуйтесь: у меня не настолько раздутое самомнение, но я действительно не понимал, чего он от меня хочет и что за «грубейшую ошибку» я допустил.

– Объясните мне, как можно разбирать пролог к поэме в пятом классе и не уделить хотя бы пятнадцать минут на изучение критических статей?! Как?! Это же самое интересное!

– Для кого? – хотел поинтересоваться я, но все же сдержался.

Дальше последовала импровизированная лекция о том, как важно с пятиклассниками конспектировать трактаты известных исследователей творчества Пушкина. Это якобы вызывает неподдельный интерес.

– У детей? – уже с улыбкой спросил я.

– Конечно! – искренне удивился моей непонятливости профессор.

В школе он проработал целых… Не работал он в школе.

Если вы знаете пятиклассников, которые хотят изучать критические статьи на уроках и у которых этот процесс еще и интерес вызывает, то… со странными детьми вас жизнь сводила, скажу я вам.

За восемь лет работы в школе у меня было много пятых классов и много «Лукоморий», но каюсь, ни с одним из них я так и не стал тратить «минимум 15 минут» на ЭТО.

Все-таки правильно мне тогда профессор четверку поставил.

И вот такие замечания из серии: «дети хотят то», «ученики любят это», «каждый школьник мечтает», – можно очень часто услышать из уст людей, никогда не сталкивавшихся с реальными детьми в обычных школах. Так и хочется спросить у этих экспертов: «Что это за школьники, и где вы нашли таких детей?»

Особенно становится «весело», когда подобные знатоки вдруг решают, что их теории срочно требуют применения на практике. Вот прям здесь и сейчас. И в итоге сверху спускается очередная указивка, и ученики с учителями исполняют роль подопытных кроликов в очередном педагогическом эксперименте. Новый учебник, новая система обучения, новые экзамены и, естественно, новые отчеты. Куда уж без них!

Нет, не подумайте: я за прогресс, и, конечно, образование не должно стоять на месте, но прежде чем кричать: «Меняем все, я знаю, как нужно!» – неплохо было бы хотя бы пару лет у доски постоять, и не в качестве цветка.

Практика

Первые безуспешные попытки отправить меня трудиться на благо общества были предприняты еще на четвертом курсе. После прохождения месячной практики в одной из московских школ с углубленным изучением французского языка мне предложили возвращаться не к учебе, а приступать к работе.

Не знаю: сыграло ли здесь роль мое природное обаяние, в наличии которого я до сих пор сомневаюсь, или я просто слишком ответственно готовился к проведению уроков, но администрация, вызвав меня на ковер, предложила со следующего сентября пополнить их педагогический состав.

Не буду обманывать, мне было очень приятно: не каждый раз мальчику практически из деревни

Ну, возможно, с деревней я слегка погорячился…Чуть-чуть. В моем родном поселке двадцать тысяч жителей.

выпадает возможность устроиться на работу в самом центре Москвы, на Арбате. И амбициозная часть меня очень хотела согласиться, но впереди был пятый курс, защита диплома, пугающие госы… Поэтому я пообещал к ним вернуться в следующем году, но опять же в роли практиканта. И вернулся.

Как я уже говорил, практика – отличная возможность понять: стоит ли тебе работать в школе. Понятное дело, что далеко не у всех все получается с первого раза, и студент, которого на первом же пробном уроке разудалые школьники с улюлюканьем вынесли из класса, вполне может со временем превратиться в классного специалиста. Жизнь и не такие сюрпризы преподносит. Но какие-то выводы после практики делать все же можно.

Я почувствовал, что школа – это мое, после первого же самостоятельно проведенного урока литературы. Не скажу, что все прошло, как по маслу, но и, теряя ботинки, бежать из пугающего здания с диким криком желания не появилось. А вот провести еще парочку уроков хотелось!

Переживал я, конечно, жутко, прям до дрожи в коленях. «Господи, нашел причину для волнения!» – можете сказать вы, но, уверяю вас, заставить тридцать незнакомых детей слушать стоящего у доски, по сути, такого же ребенка, просто чуть старше, не самая простая задача. А к тому же выглядел я в то время намного моложе своих лет: замаскироваться под среднестатистического восьмиклассника проблемы бы для меня точно не составило. Да еще, как назло, опыт других студентов, на чьих уроках я присутствовал, показывал, что буквально за одну секунду урок может с легкостью превратиться в балаган, где для полноты картины не хватает только зажигательных бразильских танцев и пушистых медведей с балалайками. Все-таки разницу между настоящим учителем и зеленым практикантом дети улавливают мгновенно.

Почти неделю я упорно репетировал перед зеркалом каждое слово своего конспекта, точнее конспектов, потому что на всякий случай я их написал несколько, а то вдруг что-то пойдет не так. В результате к моменту Х я знал наизусть не только свои слова, но и почти все отрывки из «Кавказского пленника» Толстого, которые мы должны были анализировать с пятиклассниками.

Большинство одногруппников, судя по нашим разговорам на переменах, отнеслось к практике гораздо проще, чем я, но у меня есть замечательное хобби: я очень люблю себя накручивать и постоянно представляю самые плохие варианты развития событий. А на уроке этих самых вариантов множество.

Да, оптимизм – это не про меня.

А если они будут работать слишком медленно и мы ничего не успеем? А если – слишком быстро и я не буду знать, чем занять их в конце урока? А если никто не будет отвечать? А если они будут разговаривать, или смеяться, или сидеть в телефоне, или… Список деструктивного для моего тщательно спланированного урока поведения можно было продолжать долго. В общем, чем больше я думал о предстоящем дебюте у доски, тем ярче услужливая фантазия рисовала пугающие в своей красочности картины грядущего провала. «Если» росли быстрее, чем прыщи на лице подростка.

И уже сейчас, проведя сотни или даже тысячи уроков, я понимаю, что мои опасения не были лишены оснований. Нет, в ту памятную для меня практику школьники, наверное, чувствуя мое волнение, вели себя просто идеально, но ситуации, когда ученик может позволить себе буквально все, отнюдь не редкость.

Кто сказал «мяу»?

Представьте себе урок. Самый обычный урок. Скрипят о бумагу ручки, из окна доносятся радостные крики первоклашек, у них уже закончились уроки, и они с довольными воплями носятся по спортивной площадке. Можно было бы закрыть окно, чтобы посторонние звуки не мешали пресловутому «учебному процессу», но май выдался настолько жарким, что свежий воздух – единственная возможность не расплавиться прямо за партой. Серьезная пожилая учительница, стоя у темно-зеленой доски, в очередной раз объясняет пятиклассникам особенности глагола «to be». Завтра итоговая контрольная. Все напряжены и сосредоточены: у Евгении Петровны не забалуешь, да и близость столь важной проверочной не добавляет поводов для веселья.

Неожиданно над головами школьников проносится «кря». Отличница Света, всегда сидевшая за первой партой, недовольно поморщившись, оглянулась назад: «Наверное, показалось». Подружки Оля и Катя, улыбнувшись, одновременно пожали плечами. «Ты тоже слышала?» – читался в их глазах безмолвный вопрос. На первом ряду кто-то сдавленно хихикнул. «Кря» было таким отрывистым и неожиданным и так быстро утонуло в тишине класса, так резко контрастировавшей с весельем за окнами, что действительно было сложно понять: «А был ли мальчик?». Евгения Петровна, похоже, не заметила звука или решила сделать вид, что не заметила, и продолжила заполнять доску примерами глаголов, которые могли встретиться на контрольной.

«Кряяя!» – уже гораздо громче и протяжнее раздался из-за последней парты тот же самый звук. Теперь уже все могли точно указать источник шума. Петя сиял как медный таз: внимание всех одноклассников было направлено исключительно на него.

«Кря-кря-кря! Кря-кря-кря!» – издевательски улыбаясь во все свои тридцать два зуба, мальчик уже не сдерживался, а просто кричал, добавляя эффектности своему представлению покачиванием на стуле.

– Ерёмушкин! – рявкнула Евгения Петровна, делая акцент на букве Ё. От неожиданности Оля и Катя даже улыбаться перестали.

– А что Ерёмушкин? – «искренне» удивился парень, картинно захлопав огромными, почти женскими ресницами. – Я сегодня уточка! – и с этими словами мальчишка выскочил из-за парты. Похоже, этого не ожидал даже стул новоявленной птички, потому что он решил с грохотом рухнуть на пол. Соседка Петьки Машка аж взвизгнула и инстинктивно прижала руки к груди.

Продолжая крякать, Петя опустился на корточки и пошел гусиным шагом в сторону доски. Оторопевшая на секунду Евгения Петровна пришла в себя и продолжила повторять фамилию нарушителя, но уже не так уверенно.

– Ерёмушкин… Ерёмушкин… Сейчас же урок! Ты что??? А ну вернись на свое место.

– Это у вас урок! А я уточка, – помахал «крыльями» утенок и, поравнявшись с первой партой, направился к третьему ряду.

– Я тебе двойку поставлю! – бросив учебник на стол, крикнула учительница.

– Не имеете права! – равнодушно хмыкнул Петя. Уж в чем в чем, а в своих птичьих правах он отлично разбирался. В глаголе «to be» не особенно, но вот то, что за поведение нельзя ставить оценки, он усвоил твердо. – Кря-кря!

– Если ты сейчас же не успокоишься, я позвоню твоему отцу! – Евгения Петровна решила воспользоваться последним оружием. На долю секунды мальчишка действительно задумался, пытаясь оценить масштаб грядущих потерь, но уже через пару мгновений он стоял перед растерянной учительницей английского с телефоном в руках.

– Звоните! – издевательски улыбаясь, протягивал аппарат Петя.

– И позвоню, – снова схватив учебник со стола, будто пытаясь им защититься, с плохо скрываемой неуверенностью произнесла Евгения Петровна.

– Ну чего же вы не звоните? Кря!

– А ну марш к директору! – изо всех сил завопила женщина.

Даже те немногие пятиклассники, кто сидел с улыбкой, тут же испуганно опустили глаза. Все отлично знали, что с Евгенией Петровной шутки плохи, это не какая-нибудь учительница музыки, на уроках которой можно было бросаться бумажками и сидеть в телефоне. Это Евгения Петровна! Ее слушались все: дети, родители, даже директор в ее присутствии слегка робел. А тут такое!

На английском ручку-то было страшно уронить, потому что это «мешало учебному процессу». Некоторые ученики свято верили, что Евгения Петровна может оторвать голову, никто, конечно, не проверял, но даже у меня складывалось подобное впечатление. При всем при этом она очень редко повышала голос, но действовала на детей, как удав на кролика. Но, как только что убедился 5-й «Б», голова у Ерёмушкина осталась на месте, более того он смотрел на всех как настоящий чемпион. В этом раунде победа явно осталась за ним.

От Петьки Ерёмушкина вполне можно было ожидать подобной выходки: он неоднократно срывал уроки, спорил с учителями, сбегал с занятий, его ловили с сигаретами в туалете. Но все это происходило на других уроках, но никак не на английском. В кабинете у Евгении Петровны Петька, точно так же, как и все остальные, сидел тише воды, ниже травы, записывал новые слова в помятый словарик, переводил скучные диалоги про Сережу, зачем-то отправившегося в Лондон, – в общем, вел жизнь самого обычного троечника.

– К директору! – зажмурившись, еще раз завопила Евгения Петровна.

– Да ради бога, – хмыкнул Ерёмушкин и с равнодушным видом направился к выходу из класса. Подойдя к двери, парень слегка замешкался, и его протянутая рука так и зависла в воздухе, будто опасаясь, что металлическая ручка двери окажется горячей и обожжет пальцы. – Кря! – собравшись с силами, все же крикнул Петька и выскочил из кабинета.

В классе повисла очень неприятная тишина. Все отлично понимали: сейчас что-то будет.

Что может школа?

Но давайте пока оставим нашего «утенка», беззаботно перепрыгивавшего через ступеньки и без всякого страха направлявшегося в кабинет директора, за пять лет учебы дорогу туда он уже успел отлично выучить, и порассуждаем о том, а что же на самом деле может школа. И конкретно учитель.

На первый взгляд у преподавателей целое море возможностей повлиять на поведение ученика. Первое, что приходит в голову, конечно же, оценки. А конкретно, двойки. Но, как абсолютно правильно заметил Петька, за поведение ставить оценки нельзя. Это знают все: учителя, родители, ученики, – но профилактические лебеди, тем не менее, периодически демонстрируют свои красивые изогнутые шеи в дневниках у особо отличившихся товарищей.

Можно дать дополнительное задание. Поймал взглядом крутящегося Иванова и тут же осчастливил его карточкой с проверочной работой по последней теме. Убиваешь двух зазевавшихся зайцев одним точным выстрелом. Тут и самый острый на язычок школьник не прикопается: оценку он получит не за нарушение дисциплины, а за свою работу. И времени на болтовню у него не останется: надо успеть до конца урока все задания сделать. Идеально! В теории.

Если школьник переживает за свои оценки или если родители следят за успеваемостью своего ненаглядного чада, последнее, кстати, иногда даже более эффективно, страх этой самой злополучной двойки заставит ребенка и на уроке работать, и дополнительные задания выполнять, и держать себя хоть в каких-то рамках приличия.

Да-да, я знаю, что движущим моментом в учебе должен быть не страх оценки, а интерес. Я это знаю, вы это знаете, тетя Маруся из третьего подъезда это знает, но для миллионов школьников что тогда, что сейчас волшебная головомойка от мамы является лучшим мотиватором.

И, не волнуйтесь: об интересе к учебе мы с вами еще поговорим. И не раз.

Но есть дети, которые плевали с высокой колокольни и на двойки, и на мнение родителей, но тут стоит отметить, что чаще всего и их родителям точно так же безразличны школьные успехи их детей. Звучит, конечно, дико, но, уверяю вас, есть немало мам и пап, которые не только не переживают из-за проблем с учебой своего Васеньки, но за весь год ни разу не заглядывают в его дневник. Да что там дневник…

Минутка реальных историй. Одна очень ответственная мама, чей сынок был моим учеником, не знала, в каком классе учится ее дите. И нет, я не про букву, мать не знала, в шестой или седьмой класс ходит сын. Выяснилось это в кабинете директора, на совете профилактики. Было очень неприятно и неловко. Мне. Не маме.

Так что, если родители не проявляют никакого интереса к учебе ребенка, можете смело засовывать свою спасительную карточку с дополнительным заданием… обратно в коробку, потому что вероятность того, что нарушитель общественного порядка тут же заявит вам: «Ставьте два!» – опасно приближается к ста процентам.

«А как же знания, будущее, поступление? Неужели это его не волнует?» – можете спросить вы.

Не волнует. Уж в шестом классе точно.

Когда ребенок, склонный к асоциальному поведению, начинает чувствовать, что над ним никого нет и он существует в некой параллельной Вселенной относительно своих родителей, то есть они, конечно, есть, но их вполне можно вынести за скобки, ситуация может начать развиваться двумя путями.

Первый и наиболее вероятный – школьник, глядя на остальных одноклассников, продолжит играть роль ученика. Будет ходить на занятия, списывать домашку, периодически отвечать на уроках, в общем, не особо отличаться от сверстников. Просто периодически в это спокойное житье-бытье будут врываться прогулы, нарушение дисциплины, вызывающее поведение и прочие прелести типичного трудного подростка. Редко, но метко. У кого-то уже нередко, но все так же метко.

Соблюдать, хотя бы внешне, школьные правила банально проще, чем выслушивать постоянные нравоучения учителей. Да и близко знакомиться с администрацией – та еще перспектива.

Да, даже в двадцать первом веке некоторые школьники все еще побаиваются разговора с родителями в кабинете завуча, беседы с директором, совета профилактики – всех этих пугающих и для многих непонятных слов. Но есть и те, молодые революционеры, которые в какой-то момент набрались смелости пойти до самого конца и на личном опыте убедились, что бояться-то в сущности и нечего.

Они удостоверились в том, что все, чем пугает, грозно потрясая длинной указкой у исписанной доски, Мариванна, – фикция. Главное – немножко потерпеть, пропустить мимо ушей поток нравоучений и не обращать внимания на заламывание рук! Дальше будет легче. Это и есть тот самый второй путь. И когда ребенок понимает всю суть этих потемкинских деревень, перед ним открываются просто безграничные возможности.

Ломай меня полностью!

Давайте проследим типичный круговорот безответственных учеников в природе. Допустим, тебе совершенно не хочется тратить свое время на скучные дискриминанты с параболами, и более того, душа требует музыки. Ну вот захотелось тебе попеть на алгебре. Всякое в жизни бывает.

– Чего??? А по лбу получить тебе не захотелось? – наверняка поинтересуется возмущенный читатель.

Но вариант с физическим насилием рассматривать не будем, потому что… зачем зря мечтать.

Успокойтесь, это шутка! Естественно, я против применения физической силы. Если только розги… Ладно-ладно, проехали!

И вот наша новоявленная звезда эстрады решает попеть. Между прочим, эта ситуация не плод моего воспаленного воображения, а вполне себе реальный случай на уроке алгебры.

Начинается все с замечания – на него вполне можно не реагировать. Продолжаем петь. Дальше, скорее всего, на нас повысят голос – неприятно, но пережить вполне можно. Расскажут сказку о потерявшейся совести – продолжаем музицировать. Попросят дневник – у нас его нет. И не было. Пообещают позвонить родителям – пожелаем удачи дозвониться: мама не поднимает трубку, если звонит незнакомый номер. Отправят к директору – не упустим возможности напомнить, что если с тобой что-то случится по дороге в его кабинет, то отвечать будет мадам у доски. Но вовремя вспоминаем, что демонстрировать свой талант гораздо приятнее большому количеству зрителей, поэтому уверенной походкой с радостью направляемся в кабинет директора или завуча, это уж как повезет.

Администрация школы либо попытается выяснить причины нашего неадекватного, с их точки зрения, поведения, либо сразу перейдет к угрозам. Тут варианта два: послушно киваем, обещая исправиться, и затем повторяем встречу с этими же самыми людьми в этом же самом месте через неделю, или продолжаем практиковаться в вокале и просим сразу же выкладывать все карты на стол. А карта-то у них в рукаве, по сути, одна – родители. Но и мы не лыком шиты. У нас есть огромное преимущество: к восьмому классу мы уже отлично уяснили, что маме плевать и на нашу учебу, и на нас. А вот директор, пытающийся напугать нас мамой у себя в кабинете, этого не знает. Ух, как вены на шее надулись:

– А что скажет твоя мама, когда узнает, как ты ведешь себя на алгебре?

– А ничего она не скажет, – внутренне улыбаемся мы, но для вида смущенно опускаем глаза в пол: зря, что ли, человек старается. Пусть почувствует собственную значимость.

На следующий день в школу приходит мама. Стоп! Никуда она не приходит. Во всяком случае, после первого приглашения. Здесь все, как в театре: ждем третьего звонка.

– Мама сказала, что она сможет прийти только в пятницу. Ее с работы не отпустили, – радостно сообщаем мы классному руководителю и отправляемся продолжать играть на нервах математички. Потому что не пустить на уроках она нас не может. Вернее, может, но потом этот факт мы же и используем против нее. Так что…

– Здрасьте, Марьванна, это я! – заглядывая в кабинет, радостно машем рукой любимому преподавателю, у которой от нашей улыбки тут же портится настроение. – Не, не волнуйтесь, сегодня петь не буду: сегодня я плюю в одноклассников из ручки, но если вы против, я могу и в коридоре посидеть. Как вы это называете? Коридорная система обучения? – с неподдельным интересом уточняем мы. – Опять к директору отправляете? Ваше дело. Интересно, как быстро ему это надоест и он обвинит вас в профнепригодности. Ну, я пошел! – захлопываем дверь с такой силой, чтобы даже на первом этаже все поняли, что для нас сегодня с математикой покончено.

Мама все-таки приходит в школу, правда, не в пятницу, а в понедельник. Именно тогда, когда у математички методический день.

– В любой день, кроме понедельника, говорите? Ну-ну.

Классная стоит рядом с директором, сидящим за широким массивным столом, и заливается соловьем, рассказывая о наших, чего уж скрывать, не самых лучших оценках и достижениях. О, а вот и парочка докладных!

Не понимающая, что она здесь забыла, мама, у которой через полчаса коррекция ногтей, молча кивает и обещает принять меры. Но через месяц мы встречаемся на том же самом месте в том же составе. Только на этот раз математичка добавилась. В ход уже идет тяжелая артиллерия: завуч обещает поставить нас на внутришкольный контроль. У-у-у, напугала-то как! Аж коленки затряслись!

В конце месяца состоялся совет профилактики, куда собрали самых отъявленных разгильдяев и двоечников вместе с их родителями и где мама ошарашила всех.

– Ольга Анатольевна, если оценки и поведение вашего сына не изменятся, мы будем вынуждены оставить его на второй год, – подвел неутешительный итог директор и для пущей важности захлопнул папку с какими-то непонятными документами.

– Оставляйте, – безразлично пожала плечами мама. – Я все равно не знаю, что с ним делать.

Шах и мат! Математичка как стояла, так и села.

Совет в Филях?

Ситуация, которую я описал в предыдущей главе, я наблюдал собственными глазами, так как у этого «певца» я преподавал русский и, соответственно, присутствовал на том совете профилактики.

Что из себя представлял этот совет? Раз в один или два месяца в кабинете директора собираются директор, завуч, социальный педагог, классный руководитель и учителя-предметники для разговора с проблемными детьми в присутствии родителей.

Роль учителей обычно исполнял я, хотя претензий у преподавателей к двоечникам обычно много, но оставаться после уроков еще на несколько часов у многих не было ни желания, ни возможности: как бы это удивительно ни прозвучало, но некоторых учителей дома и собственные дети ждут.

Понятное дело, что это касается только плохих специалистов, все же знают, что настоящий учитель должен быть женат исключительно на работе. Это же призвание!

А так как детей у меня не было, в школе я каждый день сидел до вечера, то и упустить порой единственный шанс поговорить с родителями своих учеников я не мог.

На моих уроках юный «вокалист» не пел и не плясал, более того, когда директор заглянул в электронный дневник, оказалось, что у парня выходит за четверть всего две пятерки по русскому и физкультуре. Как я этого добился, и почему к моменту, когда в моей жизни появилась эта «звезда эстрады», ни у кого из моих учеников не возникало желания продемонстрировать свои вокальные таланты или устроить бой на стульях, мы разберемся потом.

Что-то я много на потом оставляю, но, не волнуйтесь, обещаю осветить все темные места.

Когда в какой-нибудь передаче обсуждают очередное вирусное видео, в котором школьники с довольными физиономиями творят какой-то трэш, разной степени отбитости, и снимают это на камеру, в обязательном порядке кто-нибудь произнесет сакраментальную фразу:

– А почему школа не предприняла мер?

А какие меры? Давайте посмотрим на предыдущую ситуацию. Ногами учитель алгебры потопала, беседы с администрацией в присутствии родителей проводили, вторым годом угрожали. Именно что угрожали, потому что в современных российских реалиях оставить ученика на второй год практически невозможно. Нет, прецеденты, конечно же, случаются. Но завучу и учителям предстоит заполнить столько бумажек и потратить огромное количество сил, доказывая всевозможным проверкам, что они действительно сделали все, что могли, что проще просто закрыть глаза и молча перевести в следующий класс.

В этом плане вузы находятся в гораздо более выигрышной ситуации: за пять лет учебы в университете только с моего курса отчислили, наверное, человек двадцать, если не больше. За восемь же лет работы в школе, а работал я в далеко не самых престижных учебных заведениях, на второй год оставили всего двух учеников. ДВУХ!

И вы искренне полагаете, что школьники этого не понимают? Я вас умоляю!

Школа всегда рассчитывает на родителей. Учитель, вызывая отца или мать в школу, надеется, что родители смогут повлиять на свое ненаглядное чадо, потому что вот как раз таки у них эти самые меры воздействия есть. Но когда школа сталкивается с тем, что родители не хотят или не могут хоть как-то повлиять на ребенка, складывается патовая ситуация.

Остается только одна возможность – обратиться к государству. Детская комната милиции, совет по делам несовершеннолетних и прочие серьезные организации с не менее серьезными наименованиями. Но если от действий ученика никто серьезно не пострадал, он не приносил в школу оружие (на моей практике один такой случай был) и не репостил мемасики на своей стене в ВК, никто и слушать ваши жалобы не станет. Ребенок обут, одет, сыт и ходит в школу без синяков – значит, мама справляется со своими обязанностями.

– Какие к маме претензии? – спросит серьезный товарищ в форме. – Не следит за успеваемостью сына? Мама, будете контролировать оценки? – мужчина повернется к раскрасневшейся родительнице.

– Буду, – едва слышно выронит мамаша и часто-часто закивает кудрявой головой. И, естественно, не будет.

– Вот и отлично!

И вот теперь-то наш «певец» прошел все круги школьного ада и на своей шкуре испытал все ужасы школьных мер воздействия. И что он вынес из этого потрясающего опыта? НИЧЕГО! Ничего, кроме сотрясания воздуха громкими словами, взрослые люди сделать не могут. В его случае.

Если бы мальчик знал, что за любое свое действие в школе ему придется отвечать не только перед чужой тетей у доски, но и перед родителями, которые могут лишить его многих приятных вещей, ситуация с песней исчерпала бы себя еще в момент первого недовольного взгляда учителя. Конечно, обычно даже самые «ответственные» родители вспоминают о своих обязанностях после того, как школа начнет брать их измором со своими постоянными звонками, разговорами в кабинете директора и прочими увеселениями. Обычно, но не всегда.

И, уверяю вас, нет ничего более страшного, чем школьник, осознавший свою полную безнаказанность. Но об этом мне только предстояло узнать, а пока я только готовился приступить к работе.

В деревню, в глушь, в…

Не знаю: многие ли сейчас в нашей стране могут сказать, что их обеспечил работой университет, но в моем случае это действительно так. Вместе с дипломом каждому из выпускников вручили листок, на котором красовалось название учебного заведения, готового принять молодого специалиста.

К моменту окончания университета я уже настолько сроднился с электричками, что твердо решил: в Москве работать не буду, по крайней мере, первое время. Тратить по четыре часа в день на дорогу – очень сомнительное удовольствие. Очень. За пять лет я вдоволь натолкался в тамбурах, наслушался бедных музыкантов и отоварился всяческой фигней на двадцать лет вперед.

В результате распределения мне досталась школа, расположенная в десяти минутах езды на электричке от моего города. Да, опять электричка, но всего десять минут, так что:

– Официант, заверните две!

Некоторым особо удачливым сокурсникам предложили школы, до которых предстояло добираться на перекладных, да еще и в другие районы Подмосковья. С точки зрения бумаг тебя, и в самом деле, обеспечили рабочим местом, а то, что ты физически не сможешь добраться до него к первому уроку, – это уже другой вопрос, который решать будешь уже только ты. Но сам факт, что распределение в нашем университете было, – громаднейший плюс.

Школы в своем городе я даже не рассматривал. У меня перед глазами был пример мамы, у которой выездные сессии родительского собрания проходили практически каждый день. Идешь по улице? «А как там успехи у моего Коли?» Стоишь в очереди за молоком? «Татьяна Павловна, мы с мужем не смогли на прошлой неделе подойти: расскажите, что вы там с родителями обсуждали».

– Мам, пошли уже домой! – тряс я уже не принадлежавшую мне родительницу за рукав, но нет, очередному собеседнику срочно нужно было выяснить, как нужно было записать ответ в номере пятьсот сорок восемь.

Но постоянные разговоры – это наименьшая из проблем. Когда учитель работает рядом с домом, каждый его шаг сопровождается массой заинтересованных взглядов:

– А куда это он пошел?

– А что купил?

– С кем это она говорит?

А уж если вас угораздило зайти в ресторан или бар, где продают алкоголь, можете не сомневаться: слава заправского выпивохи теперь с вами навсегда. При этом не имеет никакого значения, выпивали вы в компании друзей или просто зашли поесть пиццы. Надо просто смириться, что учитель никогда не должен… И дальше идет огромный список ограничений, при этом половина из них вообще никакого отношения к профессиональным качествам педагога не имеет.

В головах у очень многих людей, особенно у младших школьников, все еще цветет и пахнет стереотип, что учителя живут где-то между доской и своим столом с тетрадками. Никогда не забуду искреннее удивление одной пятиклассницы, когда она узнала, что я бываю в «Макдоналдсе» и периодически хожу в кинотеатр.

– Но вы же учитель? – глаза девочки непонимающе захлопали.

– И что?

Объяснить причину своего удивления она так и не смогла, но всякий раз, когда ученики узнавали какую-нибудь новую информацию обо мне, доказывавшую, что я обычный человек со своими вкусами и интересами, реакция была точно такой же.

Нравится тебе это или нет, но родители с учениками всегда будут оценивать не только профессиональные качества педагога, но и его поведение за пределами школы, его личную жизнь, круг общения да даже банально одежду. Исполнять роль учителя еще и в свое свободное время мне совершенно не хотелось. Школа и так забирает самый большой кусок твоей жизни, поэтому тащить работу за собой на прогулку, в магазин, в тренажерный зал,

Не знаю, где еще тебя могут встретить разговоры об оценках и тетрадках.

спасибо, но я как-нибудь обойдусь. Поэтому что в Москве, что в Подмосковье я работал в школах, которые были расположены достаточно далеко от моего дома, это позволяло хоть немного переключаться.

Найди пять отличий

В своих роликах на Youtube я достаточно часто рассказываю о своем опыте работы учителем. И практически под каждым подобным видео зрители начинают вести горячие баталии:

– А вот у нас все не так! – удивляется один.

– Наши учителя такого не делают! – вторит первому другой комментатор.

– Такого вообще не бывает! – безапелляционно заявляет третий, попутно обвиняя меня во вранье.

– Я сама работаю в школе уже пятнадцать лет и каждый день встречаюсь с подобными ситуациями, – не соглашается четвертая.

И в таком разночтении нет ничего необычного, потому что наш школьный опыт может очень сильно отличаться в зависимости от учебного заведения, которое мы заканчивали, да даже в одной и той же школе учеба в параллельных классах может кардинально различаться.

Первые пять лет после института я работал в Подмосковье, потом еще три года преподавал в Москве. И это были совершенно разные периоды в моей жизни. И, признаюсь, если бы я попал в свою первую школу после московской, я бы сбежал оттуда после первой же четверти.

Первый день осенних каникул. Я собрал журналы всех классов, в которых я работаю, и направился в кабинет завуча – сдавать журналы. Очень увлекательное занятие, скажу я вам: садишься рядом с кем-нибудь из администрации, открываешь журнал, тематическое планирование и мгновенно возвращаешься в студенческие годы в период сессии. Сейчас тебя будут оценивать.

Завуч внимательно проверяет, как ты заполнял журнал: не пропустил ли какое-нибудь число, не ошибся ли где-то.

До сих пор с содроганием вспоминаю, как случайно открыл журнал на странице биологии и увидел тему урока «ЖЫвотный мир». ЖЫвотный!!!

И самая главная цель проверки – оценить корректность выставления оценок. Плюс, по каждому классу и предмету нужно было заполнить здоровенную таблицу. В общем, кто-то отдыхает (ученики), а у кого-то работа только начинается (учителя).

О том, что в новой школе что-то не так, я догадался уже тогда, когда спокойно сумел найти все необходимые мне журналы. Предыдущие пять лет в последние дни четверти и в первые дни каникул эти драгоценные фолианты становились чем-то вроде Священного Грааля, все о них слышали, но никто не видел и не имел ни малейшего представления, где их надо было искать. И если каким-то чудесным образом журнал оказывался в твоих потных ручонках, нужно было, не теряя ни минуты, отправляться в самый укромный уголок школы, чтобы успеть выполнить все необходимые манипуляции, пока никто не узнал, что ты сумел отхватить такое сокровище. Самые предприимчивые педагоги собирались в группы, отвоевывали как можно больше журналов и уже совместно пытались отстоять свое право разобраться с документацией первыми.

Боже, благослови электронные журналы!

Уточню: благослови хорошо работающие, нелагающие электронные журналы.

В этот же раз все журналы оказались у меня безо всяких приключений, более того, одна из коллег настойчиво пыталась вручить мне журнал девятого класса, хотя я в нем и не работал. Что-то тут нечисто!

Захожу в кабинет завуча и интересуюсь, когда можно сдать журналы.

– В любое время, – оторвавшись от бумаг, рассеянно проговорила она. – Павел Викторович, вы что, у нас первый день работаете? Относите в учебную часть и ставите в нужную ячейку.

– Нет, вы не поняли… – попытался объяснить я, но оказалось, что это я не понимал.

Ни о какой проверке журналов здесь и не слышали, так же как и о многих других вещах. Например, о миллионе всевозможных мероприятий в течение года. Нет, День учителя, Новый год, 8 марта и иже с ними мы, конечно, отмечали, но в моей первой школе общешкольные активности шли друг за другом, практически не останавливаясь. Мы постоянно к чему-то готовились, что-то репетировали и украшали, в некоторые моменты мне казалось, что еще чуть-чуть – и воспитательная работа просто поглотит или выставит учебу за дверь за ненадобностью. И, можете мне поверить, скучными свои школьные дни ученики вряд ли могли назвать.

Первые полгода на новом месте я постоянно ходил с широко распахнутыми глазами, как Алиса в Стране чудес, и удивлялся:

– А что, и это делать не надо? И вот эту бумажку заполнять не заставляют?

Огромное количество требований на первом месте работы настолько меня выдрессировало, что в плане заполнения всевозможной документации мне, пожалуй, не было равных в новой школе. Может быть, это прозвучит нескромно, да чего уж там, это точно прозвучит нескромно, но, если бы администрация решила установить доску почета, моя довольная физиономия там бы точно красовалась, а ниже подпись «Сдает все раньше всех».

И я бы не сказал, что здесь ко всему относились спустя рукава, нет, но работа тут, действительно, коренным образом отличалась от предыдущего опыта, вплоть до того момента, как моя школа влилась в огромный образовательный комплекс.

В те осенние каникулы мне предстояло еще не раз удивиться. Чего только стоил педсовет, напоминавший скорее шутку, по сравнению с тем, в чем я участвовал прежде. Но о своих первых педсоветах стоит рассказать поподробнее.

Прозаседавшиеся

Педсовет – это, конечно, отдельная песня. Заунывная песня бурлаков. Каждый раз, выходя после очередного многочасового заседания, я повторял одну и ту же фразу:

– Пристрелите меня!

По-моему, это все-таки талант, так провести совещание педагогических работников, что после него хотелось повеситься прям тут же, в кабинете.

Начнем с продолжительности. Три – четыре часа минимум. Что там можно столько обсуждать? Для меня самого это до сих пор загадка.

Я всегда садился за последнюю парту, и поэтому мне было отлично видно, как с каждым часом учителя все больше и больше напоминали школьников. Разговоры, записки, сдавленные смешки – все, как в обычном классе. Вон преподавательницы ИЗО и технологии, совсем как пятиклассницы, поставили на край стола сумки, чтобы никто из выступающих не видел, как они заполняют журналы. На первом ряду учительница математики проверяет самостоятельные, физрук читает газету, географичка требует открыть окно, иначе она упадет в обморок, но открыть нельзя, так как биологичке дует. Знакомо? А у доски завуч вещает об очередных нововведениях.

– Что придумали нового? – именно с такой мыслью приходили на педсовет многие педагоги.

Красной нитью во всех докладах проходила мысль: вы не справляетесь со своими прямыми обязанностями, поэтому вот вам еще парочка. Мало отличников, много троечников, в других школах результаты ЕГЭ лучше, учителя старшей школы, равняйтесь на преподавателей начальной, они во всем опережают вас, нет, повышения зарплаты не будет, вы и так получаете больше всех в районе.

Особенно мне запомнились три педсовета.

Если очень захотеть…

На первом директор выдала сакраментальную фразу, которую, как мне кажется, с радостью поддержат родители:

– Необучаемых детей не бывает.

И дальше последовало двадцатиминутное объяснение, почему мы не имеем право ставить двойки за четверть, и что, если ты ставишь ребенку неудовлетворительную оценку, то ты, товарищ, тем самым расписываешься в своей полной профнепригодности.

Аминь!

Правда, по ее же логике у нее у самой были большие проблемы, так как двойки ее ученики получали регулярно. Но что позволено генералу…

В той или иной вариации я слышал мантру про отсутствие необучаемых детей от многих педагогических работников. По странному совпадению все они занимали руководящие посты, кто-то возглавлял школу, другой – департамент образования района.

– Что? У Васи выходит двойка по математике? – делаем круглые глаза и недовольно кривим рот. – Как же вы это допустили? Ведь необучаемых детей не бывает.

Как же замечательно это смотрится в теории. Сидит в классе тридцать детей с идеально пустыми головушками, и ты, как библейский сеятель, отправляешь в их сознание живительные семена теорем и правил. Поливаешь их целебной водичкой повторения, удобряешь домашней работой, и вуаля – стобалльник на ЕГЭ готов.

Наверное, приблизительно так это и работает в каких-нибудь школах, где ученики в пятом классе сдают экзамены, чтобы учиться именно в этом престижном учебном заведении. Утверждать не могу, но хочется верить.

«Если очень захотеть, можно в космос полеть!» Чем учитель хуже космонавта? Если педагог как следует постарается, то даже самый слабый и немотивированный школьник легко справится со всеми трудностями. Правда?

НЕПРАВДА!

Не подумайте, я не пытаюсь снять ответственность с учителей, и глупо было бы спорить, что от педагога, действительно, зависит очень многое. Многое, но не все.

Мои иллюзии о собственном всесилии разбились о суровую реальность, буквально в первый год работы в школе.

Моя твоя не понимать

Середина ноября, урок истории в шестом классе. Неожиданно распахивается дверь, и в кабинет входит улыбающийся классный руководитель вместе с перепуганной девочкой с огромными карими глазами и длиннющими ресницами.

– Наверное, новенькая, – подумал я и не ошибся.

Девочка оказалась очень скромной, спокойной и тихой. Очень тихой. Я бы даже сказал чересчур. Но разве это недостаток? Наверное, большинство учителей согласится, что с такими детьми работать гораздо проще, чем с их гиперактивными сверстниками, у которых рот закрывается только во время сна. Она внимательно слушала объяснения, совершенно не отвлекалась, аккуратно переписывала схемы с доски, не бегала по коридорам на переменах, никогда не опаздывала на занятия. Идеальные тетрадки, новенькие учебники, красивый дневничок. Ну все задатки типичной отличницы. Одна проблема – девочка не умела говорить по-русски. Совсем.

Каким образом ребенок, только что приехавший из Средней Азии и не знавший ни одного русского слова, оказался в шестом (!!!) классе, – тайна за семью печатями! Но, так или иначе, вот она сидит за первой партой, внимательно на тебя смотрит и ни черта не понимает. И двойки за четверть у нее, как вы понимаете, быть не может, потому что НЕОБУЧАЕМЫХ ДЕТЕЙ НЕ БЫВАЕТ!

И нет, я не передергиваю, подобные ученики тоже включались администрацией в категорию тех, у кого, как минимум (МИНИМУМ!!!) должна быть тройка. А если по каким-то совершенно непонятным причинам эту оценку ты слепить не можешь,

А попытки оценить таких школьников как раз таки процесс лепки и напоминали.

тебе стоит задуматься об уровне своего профессионализма.

Это не был единичный случай. Периодически подобные дети сваливались на школу в середине учебного года, как бомбы из реактивного самолета. И у всех была одна и та же, будто под копирку история: родители переехали из бывшей советской республики в Подмосковье, ребенок никогда не говорил на русском, но, не волнуйтесь, Павел Викторович, он очень быстро втянется, администрация поможет. А спустя два месяца тебя вызывают к завучу, чтобы выяснить, почему у Махмуда двойка за административный диктант.

– Даже не знаю… Может быть, потому, что мы изучаем причастия, а Махмуд не может даже в туалет отпроситься, потому что не знает подходящих слов? – развожу руками я.

– Павел Викторович, давайте обойдемся без ваших шуточек.

Интересно, а кто здесь шутил?

Кто последний, тот и вода

В школе у всех, а особенно у администрации, очень короткая память. Очень. Прямо до безобразия. А еще обязательно должен быть виновный, а так как, по мнению руководителей, ребенок в 99,99 % ни в чем не виноват, то, скорее всего, расхлебывать кашу будешь именно ты. Даже если ты ее и не заваривал, даже если за столом не сидел, а просто мимо кухни проходил. Неважно!

– Как Вы это допустили?!

И вот тут очень важный момент, конечно, завуч с директором будут взывать к совести ученика, обвинять его во всех смертных грехах, пугать и топать ногами, но… Громадное НО! Как только за безответственным лоботрясом захлопнется тяжелая дверь, всех собак спустят на предметника, а, если повезет, и настроение будет соответствующим, еще и классному руководителю достанется. За компанию.

Когда придется отчитываться за каждого двоечника и второгодника,

А школе придется, не переживайте.

никто не будет слушать рассказы директора о Саше или Маше. Когда речь заходит о рейтингах и баллах, личности отдельных учеников вообще никого не интересуют. Двоек быть не должно. Точка. А если они есть, то, значит, вы, Петр Степанович, плохо справляетесь со своей ролью руководителя образовательного учреждения. И отлично все это понимая, точно так же Петр Степанович не будет слушать и своих работников.

И дальше начинается замечательная народная игра «Горячая картошка». Кто последний Махмуду поставил оценку, тот и виноват.

Лучше всего справляется с этой игрой начальная школа.

О некоторых «звездных» учениках преподаватели старшего звена наслышаны еще до того, как школьники переходят в пятый класс. Все знают, что Вася – круглый двоечник, никогда не выполняет домашнюю работу, грубит учителям, дерется с одноклассниками и делает три ошибки в своей фамилии. По-хорошему Васенька должен сидеть в первом классе и заново учить алфавит. Но оставить ребенка на второй год в начальной школе – это вообще что-то из разряда фантастики, легче слона заставить станцевать польку в балетной пачке. Поэтому мы имеем то, что имеем, и наш Василий гордо плывет по коридору старшей школы. Вася – пятиклассник! Поздравляем Василия и его родителей, искренне сочувствуем его новым учителям и классному руководителю.

Первую же контрольную наш герой пишет на кол, потому что за двадцать восемь ошибок в словарном диктанте из пятнадцати слов

Эту цифру я не с потолка взял.

ставить двойку – преступление. Такой же результат наш герой демонстрирует и на всех последующих самостоятельных.

Что мы обсуждаем на совещании? Правильно! Почему старшая школа – такое дно, которое ничему не может научить ребенка? И плевать мы хотели, что учитель начальной школы за четыре года не смог объяснить Васе, что такое подлежащее и сказуемое.

Это не камень в огород начальной школы, никто бы не смог.

А вот Павел Викторович должен был решить все его проблемы за два месяца. Не смог?

– Поставил двойку самому себе! – подводит неутешительный итог директор.

Совершенно неожиданно всплывает факт, что Василий отстает в развитии

И кто бы мог подумать?

и должен получать образование в специализированном заведении, но в последнее время подобные дети учатся в общеобразовательных классах и требования к ним предъявляются, как и к здоровым ученикам. Почему? Потому.

Серьезно, я не могу найти другого ответа на этот вопрос. Просто смиритесь. ПОТОМУ.

Не менее удивительно, что и от их учителей требуют, чтобы дети с врожденными серьезнейшими заболеваниями показывали результаты на уровне остальных. Как этого добиться? Неизвестно. Но надо! Надо, Федя, надо! Иначе школа опустится в рейтинге!

Берите пример с Павла Викторовича!

Каждый раз, когда я начинал работу с новым пятым классом, я хранил все их первые самостоятельные работы, чтобы был виден прогресс. Во всяком случае, я очень надеялся, что он будет виден.

Ежегодно в конце сентября обычно проходило совместное совещание учителей пятого класса и начальной школы: разбирали проблемы детей, связанные с переходом в среднее звено, делились впечатлениями, анализировали первые результаты. И каждый раз на подобные заседания я приходил с охапками этих самых работ в руках. Отлично зная короткую школьную память, я пытался донести до администрации простую мысль: «Посмотрите, я еще не успел никого испортить!»

– Да мы же вас и не обвиняем, мы отлично понимаем, что класс сложный и уровень подготовки серьезно хромает, – разводила руками завуч и через два месяца удивленно заявляла: – А как так получилось, что в классе столько детей не справилось с диктантом?

Действительно, почему пятнадцать двоек в начале сентября магическим образом не превратились в пятнадцать пятерок в ноябре? Чем вы там на уроках занимаетесь???

Одна ситуация особенно меня «порадовала» и научила никогда не доверять словам администрации.

В параллели было два девятых класса. В сильном, начиная с шестого класса, работал я, в другом же, балансировавшем на грани почетного звания «класс коррекции», вплоть до конца восьмого преподавала очень опытная учительница. Опыта у нее, действительно, было много, но вот результаты у ее учеников были просто плачевные. Не у всех, а конкретно у этих.

Хуже класса в школе просто не было. Я в течение года вел в нем историю и обществознание и до сих пор вспоминаю это время с содроганием. Два класса, один и тот же педагог, один и тот же учебник истории: с первым классом я успеваю пройти тему, выполнить массу дополнительных заданий, со вторым же… Если мы доходили хотя бы до середины плана урока – это уже был праздник. И серьезный! Часть детей банально не умела списывать с доски, большинство не могло прочитать даже пары предложений. И это в шестом классе! С первым классом изучаем научные статьи, со вторым – на теме «Феодальная раздробленность» рисуем в тетради разноцветные кусочки пиццы, чтобы хоть как-то понять, о чем идет речь в учебнике.

И дело здесь не столько в отсутствии мотивации у школьников или педагогической запущенности, сколько в том, что для большинства учеников русский язык не являлся родным. Дети просто не понимали, что от них требуют. Какие склонения и спряжения, когда ребенок только приехал из Узбекистана и не представляет, как тетрадь подписать, и на русском он не говорил ни дня.

Все учителя отлично понимали, что в школе находится бомба замедленного действия, которая рано или поздно взорвется с таким грохотом, что мало никому не покажется. Никто, конечно, не мешал смиренно закрывать глаза и рисовать, с благословления администрации, тройки и дальше, только вот впереди уже маячил девятый класс и неизбежный ОГЭ. На какие результаты можно было рассчитывать, если некоторые выпускники даже задания прочитать не смогут?

Неожиданно гром грянул оттуда, откуда не ждали. Перед самым началом учебного года, в последние дни августа, увольняется учитель русского, работавшая в этом классе. Нужно срочно искать замену. Кому доверить почетную обязанность готовить детей к экзамену? Конечно же, молодой преподавательнице, которая только вернулась из декрета. До сих пор не понимаю, как меня эта чаша миновала?

К чести молодой мамы, стоит отметить, что сопротивлялась она до последнего: об учебных успехах звездного класса знали даже те, кто несколько лет не был в стенах школы. Но когда администрация решила на тебя что-то повесить, она, будьте уверены, это сделает.

– Да о чем ты переживаешь? Мы знаем, что класс очень сложный. К тебе никаких претензий в любом случае не будет. Все всё отлично понимают. Тебе главное – довести их до экзамена. Мы поможем, – хором уверяли завучи.

Помогли!

В конце сентября девятиклассники пишут первый пробный экзамен. С нетерпением ждем результатов. В моем классе всего две тройки, в параллельном тоже две, вот, правда, остальные – двойки…

Удивились ли преподаватель, дети, родители? Нет. Все отлично знали, чего можно было ожидать. Зато вот удивлению завучей не было предела.

– Как так получилось? Это неприемлемо! Ты обязана все исправить! Детей, вообще-то, готовить нужно!

Вспомнил ли хоть кто-то о своих обещаниях? Нет. Вспомнили ли о том, что преподаватель работает с классом меньше месяца? Естественно, нет! Дали ли совет? Конечно!

– Учитесь у Павла Викторовича: вот он умеет с детьми работать! Почему вы так не можете?

Действительно, почему?

В школе никто не будет разбираться, кто и в чем виноват, никто не станет поднимать старые работы и следить за прогрессом класса. Спрашивать всегда будут с того, кто в данный момент работает с детьми, и совершенно не важно, будет ли это пять лет или пять месяцев. Виноват в любом случае будет последний преподаватель.

Веселая игра!

Голосуй за НАШЕГО кандидата

Но не только обсуждением успеваемости очередного Петеньки и никчемности педагогов были интересны педсоветы. Иногда на повестку дня выходила политика.

Наверное, только самые далекие от Интернета люди не видели занимательные ролики с избирательных участков с учителями в главных ролях. Описывать их содержание, я думаю, смысла нет: кто видел и так все понял, а кто впервые сейчас об этом слышит – завидую вам.

Сам я никогда не работал на выборах, хотя мои коллеги неоднократно принимали участие в их организации, но никаких секретных разговоров и предписаний мне слышать не приходилось. Так что тут мне вас порадовать нечем: никаких жареных подробностей, заговоров массонов и срывов покровов.

Несколько раз на совещаниях нам настоятельно советовали проявить активную гражданскую позицию и проголосовать. Хотя, наверное, слово совет не совсем применимо в данной ситуации. Мы были обязаны позвонить завучу до двенадцати часов дня и сообщить, что наш бюллетень успешно опустился в избирательную корзину.

– Если не позвоните или, не дай бог, не проголосуете, вы подставите школу!

Хорошо, хоть не говорили, за кого проголосовать. И на этом спасибо! Хотя, подождите…

На одном из затянувшихся педсоветов, после обсуждения, казалось бы, уже всех учебных вопросов, директор предложила нам передохнуть пять минут, потому что нам предстояло обсудить еще одну очень важную тему.

Выборы.

Заняв почетное место у доски, директриса решила поинтересоваться: знаем ли мы, что у школы есть определенные проблемы. Неухоженная территория, старое здание, отсутствие капитального ремонта – в общем, все то, что и так бросалось в глаза любому, кто работал или учился в этом здании. Оказывается, это очень здорово, когда интересы образовательного учреждения отстаивает свой человек в администрации района, потому что школ много, а финансов, естественно, мало. Но, чтобы на наши проблемы обратили внимание, нам необходимо показать НАШЕМУ кандидату, что мы готовы его поддержать.

– Поэтому я вас, конечно, ни к чему не призываю, но, если вы хотите, чтобы нам начали оказывать поддержку…

Да уж, никакого навязывания…

А еще интересно: без поддержки с нашей стороны уважаемый политик не поймет, что медицина и образование – самые важные отрасли в любом нормальном обществе. Нет? Тогда я все же воздержусь от поддержки такого кандидата, уж простите.

Вот так, не успев родиться, умерла моя вера в политику.

Помню, больше этой ситуации с выборами меня поразил только случай на педсовете перед Новым годом. После каждого выступления представителя администрации и обсуждения очередного вопроса учителям напоминали, что в конце заседания их ожидает очень приятный сюрприз. ОЧЕНЬ!

– Вы работаете в новогоднюю ночь, – шепнула мне сидящая рядом учительница истории, как и я, успевшая привыкнуть к тому, что словосочетание «приятный сюрприз» в стенах школы порой имеет весьма необычное значение.

Зарплата у вас не повысится, но зато и не понизится. Некоторым из вас предстоит в июле одновременно работать и в лагере, и организаторами на ЕГЭ, но зато, ПРИЯТНЫЙ СЮРПРИЗ, вы сможете отдохнуть в июле. Теперь вы обязаны (вставьте нужную указивку), но зато вас не уволят.

– Или мы открываем школьный лагерь на каникулах, – хихикнул в ответ я.

Про зимний лагерь речь, действительно, зашла. Черт меня за язык дернул! Оказалось, что родители сильно устают от детей за время праздников, и поэтому было бы неплохо, если бы дети могли ходить в школу и в самом начале января. Учительница физкультуры, спрятавшаяся за спинами коллег на последней парте и незаметно попивавшая кофе, едва не захлебнулась, услышав об этой новости. У меня кофе не было, но желание захлебнуться от подобной формулировки появилось.

Но, как оказалось, приятный сюрприз заключался не в этом. После душещипательного рассказа о том, в каком упадке находится бюджет района и что денег на образование нет и не предвидится,

Наверное, НАШ кандидат все-таки не удостоверился в поддержке школы.

директор с сияющим видом заявила, что сумела выбить всем новогоднюю премию. В размере, внимание, тысячи рублей.

Я думаю, вы и сами понимаете, что подобная неслыханная щедрость тут же вернула мне веру в Деда Мороза, Снегурочку, Снеговика и во всех остальных сказочных существ вместе взятых. В следующем декабре я уже работал в московской школе, где без всяких совещаний нам просто заплатили тринадцатую зарплату. НАШ кандидат для этого не понадобился. Конец истории.

Ты мне дай островок

Но, по-моему, я очень сильно забежал вперед. Давайте все-таки вернемся к тому августу, когда я только пришел устраиваться в школу.

И да, сделаем вид, что прыгать по временной ленте вперед и назад – это такой тонкий литературный прием. Договорились?

Что мы имели после первого разговора с директором? Уроки русского языка в пятом и шестом классах, уроки истории и обществознания в шестых и десятом. Скажу честно, на историю я совершенно не рассчитывал, но оказалось, что в школе был всего лишь один историк на все параллели, так что, как понимаете, особо не разгуляешься. В итоге, тридцать два часа в неделю. Если бы я тогда знал, что это такое, сбежал бы, не раздумывая.

Чего мы не имели? Кабинета. Тогда я не обратил на это внимания, но уже в первую неделю сентября понял, что это полный провал.

Кабинет в жизни предметника… Об этом можно рассуждать долго. Когда в течение дня мне ставили все уроки в одном кабинете, жить было можно. Приходилось, правда, мириться с тем, что ты здесь никто и звать тебя никак.

– Чувствуйте себя, как дома, – мило улыбается преподаватель математики. – Только не трогайте ничего на столе! У меня тут свой порядок!

Ну, порядок так порядок… И вот ты сидишь с журналом на коленях, потому что весь стол просто завален тетрадями, дидактическими карточками. Это что, коробка чая? Действительно, как дома.

– И да, мел я покупаю свой, поэтому забираю его домой, – аккуратно складывая белые прямоугольники в яркую коробку, сообщает коллега. – Вам же он не понадобится?

Нет, что вы. Я же всего лишь русский преподаю, зачем нам мел? Можете и доску сразу же с собой прихватить: нам она все равно не нужна. Без мела особенно.

– После каждого урока вы должны проходить и проверять каждую парту. Я знаю классы, в которых вы работаете, они наверняка мне всю мебель изрисуют, – увещевала другой математик.

Только когда у меня у самого появился кабинет, я понял, что такое отношение учителей к «квартирантам» объясняется все тем же правилом «горячей картошки». В конце года отвечать за состояние кабинета будешь ты, а не те учителя, которые проводили свои занятия здесь. Твой кабинет – твои проблемы.

Но, протаскавшись целый год по чужим кабинетам и наслушавшись множество интереснейших историй о себе и своих учениках, я дал себе слово, что, когда уже в моем классе

Он же у меня когда-нибудь появится?

в методический день будут работать другие педагоги, я не буду превращать их жизнь в ад. Наверное, именно поэтому однажды утром я нашел в кабинете сломанную первую парту, оторванная крышка которой была заботливо прислонена к стене, а в следующий раз уже мой шкаф оказался без дверцы. Виновных, естественно, найти не удалось. Все как в обычной жизни.

Но главное веселье, безусловно, начиналось тогда, когда каждое новое занятие необходимо было проводить в новом помещении. И на перемене, вместо того чтобы готовиться к уроку, ты, выпучив глаза, совсем как пятиклассник, прыгая через три ступеньки с двумя пачками тетрадей наперевес, бежал с четвертого этажа на первый. Зато после подобных тренировок отпадала необходимость в абонементе в фитнес-клуб.

Хотя с моей тогдашней зарплатой я бы в любом случае не мог бы себе его позволить.

Естественно, во время забега из пункта А в пункт Б необходимо было заглянуть в кабинет В, в котором располагалась моя полочка. На ней стоит остановиться поподробнее.

Когда директор во время собеседования сказала, что свободных кабинетов в школе нет, она успокоила меня тем, что все свои вещи я смогу спокойно расположить в кабинете английского языка. С преподавателем, якобы, уже все обсудили.

– У нее часов мало, поэтому и вещей не так много, – направив меня в соответствующий кабинет, подвела итог директриса.

Вещей, действительно, было немного, правда, мебели было еще меньше. Вытянутая тумбочка времен Второй мировой, покосившаяся полка над ней, коричневая доска, такого же цвета парты и стулья, два стенда – вот, собственно, и все богатство. Теперь стало понятно, почему мне досталась всего одна полка: предложить что-то еще кабинет был просто не в состоянии.

– Проживем, – подумал я, достав из сумки пару новеньких методичек и торжественно водрузив их на свою новую собственность. Хотя «новая», это, наверное, все-таки не то прилагательное, которое стоит употреблять при разговоре о мебели в деревенской школе.

Получив в библиотеке все необходимые в этом году учебники и переправив из дома большинство нужных словарей и пособий, я с нескрываемым удовольствием отметил, что все сошлось просто идеально. Все вещи поместились.

Только вот тогда я еще не знал, что вовсе не книги занимают львиную долю шкафов филолога. Тетради! Тетради были везде. Если Скрудж Макдак в заставке известного мультфильма девяностых плавал в золоте, то я вполне мог наполнить бассейн тетрадями. Маленький, но все же бассейн.

Что, по идее, должно храниться в кабинете у учителя русского языка? Рабочие тетради, тетради для контрольных работ, для развития речи, тетради на печатной основе. И это только один класс. А у меня их было три, и, соответственно, двенадцать пачек тетрадей. А вот чего у меня не было, так это кабинета, где всю эту макулатуру предстояло хранить. Полочка в кабинете английского, как вы отлично понимаете, при всем желании не могла вместить такие богатства. А жаль.

Осознав в начале сентября масштабы бедствия, я направился в учительскую, в надежде там найти угол для своих летописей. Увы, свободных углов не нашлось. Все шкафы были заняты такими же беспризорными учителями. Но, слава богу, в учительской стояло несколько парт, и одну из них я гордо провозгласил

Ну, как гордо… никто об этом, конечно же, не знал.

своим кабинетом. Вот на нее все эти двенадцать пачек и приземлились.

Помощь пришла, откуда не ждали, мои горы тетрадей замечает преподавательница ИЗО и предлагает, о Боже, целый шкаф в своем кабинете. ШКАФ! Так что в моем распоряжении оказывается полочка, стол и шкаф. Живем!

Теперь нужно всего лишь после урока проверить каждую парту на наличие нежелательных рисунков, удостовериться в отсутствии меловых разводов на доске, мусора на полу (иначе интервью с пристрастием с учителем математики не избежать), схватить свои вещи и собранные тетради, закрыть кабинет на ключ, спуститься на второй этаж, в надежде, что кабинет ИЗО окажется открыт, поменять учебники и тетради, забежать в учительскую за новым ключом и бежать на первый этаж открывать кабинет истории, пока шестиклассники без меня не переубивали друг друга в коридоре.

– Павел Викторович, вы можете своих детей раньше запускать в кабинет? Они тут орут, как сумасшедшие, – ловит меня на подходе к классу учительница музыки, которая сегодня дежурит в коридоре.

Еще, конечно, было бы неплохо раздать и собрать тетради, записать тему урока на доске, включить компьютер и настроить проектор для презентации, положить на каждую парту карточку с дополнительными заданиями и еще… В общем, много чего хотелось бы успеть сделать за время перемены, но, с другой стороны, зачем нам даны сорок пять минут урока?..

Первый урок

Свой первый настоящий урок

Практика все же не в счет, так как там присутствовали другие учителя.

я провел первого сентября. Пятый класс. Для них это тоже был дебют, но только в старшей школе.

Сразу же после торжественной линейки и классного часа 5-й «А» направился ко мне. В тот самый кабинет английского, с моей полочкой.

Не знаю, кто боялся больше: я их или они меня? Наверное, все-таки они.

– А это кабинет русского языка? – осторожно просунув голову, поинтересовалась девочка с двумя громадными бантами, которые почти полностью закрывали обзор другим любопытным лицам, которым очень хотелось узнать, что же им предстоит на первом настоящем уроке в старшей школе.

Огромная карта Великобритании за моей спиной буквально кричала, что русским здесь и не пахнет, но я решил не вдаваться в подробности особенностей распределения кабинетов в школе и просто предложил детям входить.

Молча вошли, молча сели, молча приготовились к уроку. Двадцать восемь пар глаз начали сверлить меня в ожидании. Только вот в ожидании чего?

– Сейчас перемена, вы можете погулять и пообщаться, – попытался я разрядить атмосферу, так как эта тишина уже и меня начинала напрягать.

Молчание.

Почувствовав, что поддержки от сверстников не дождешься, все та же девочка, что первой заглянула в класс, все-таки отлипла от стула, сидела она за последней партой, и под четким наблюдением одноклассников подошла к первой парте, за которой, как я потом узнал, сидела ее лучшая подруга. Та посмотрела на нее совершенно перепуганными глазами, всем своим видом давая понять, что ни общаться, ни гулять по коридору она сейчас точно не намерена. Переведя взгляд с подруги на меня, пятиклассница быстро развернулась и, по-моему, с облегчением вернулась на свое место.

Все продолжили ждать спасительного звонка.

Спустя пятнадцать минут занятия, я едва сдерживался, чтобы не ущипнуть себя, настолько идеально все проходило. Уж не сплю ли. Я ожидал чего угодно, но только не этого. Мне казалось, что я попал в советскую кинохронику, настолько образцово-показательно вели себя дети на уроке. Никто не отвлекался, не крутился, они даже руку поднимали, как в советских фильмах о школе: локоток на парте, аккуратная ладошка возле щеки. Это вообще законно?!

Если перед уроком я еще переживал: а смогу ли, а на своем ли я месте, а вдруг не получится, то в конце занятия я уже был убежден: у меня настоящий педагогический талант. Какие проблемы с дисциплиной? Вы о чем?

До сих пор с улыбкой вспоминаю, как после звонка ко мне с дневником подошел Стас, который выполнял упражнение у доски. Сделал он все правильно, но вот в фонетическом разборе пару раз запнулся.

– Что же тебе поставить? – глядя на идеально заполненный дневник, улыбнулся я.

– Ну, это уже на ваше усмотрение, – пожал плечами пятиклассник и переложил пакет со сменкой в другую руку.

Меня от этого «вашего усмотрения» чуть не разорвало от умиления, и я, стараясь запомнить этот момент, поставил свою первую пятерку. С минусом.

Вредный я все же, вредный.

Переполненный восторгом от своего первого урока, я решил встретить шестой класс, который должен был быть у меня следующим по расписанию, в коридоре, а то вдруг их тоже смутит табличка «английский язык» на дверях кабинета.

Но выйти я не успел, так как едва моя нога очутилась за порогом, меня буквально внесли обратно два парня, которых, судя по их скорости и крику, никакие таблички явно не смущали.

– Чё? Мы у вас? – не дождавшись ответа, шестиклассник отправил свой рюкзак в воздушное путешествие через весь класс. Портфель, естественно, незакрытый, с готовностью поделился своим содержимым с кабинетом. Ручки, тетради, учебники веселым фейерверком опустились на соседние парты. – А, пофиг, – пожал плечами метатель и выскочил из класса по своим делам.

Наверное, именно в тот момент, а может, когда и остальные шестиклассники вошли в кабинет

Хотя слово «вошли» здесь вряд ли уместно.

и тут же принялись с криками выяснять отношения, или когда они не услышали звонка, а еще вероятнее, когда оказалось, что большая часть класса опоздала на пять минут, я понял, что со своим педагогическим талантом я несколько погорячился.

Война и никакого мира

Первый же урок в шестом классе вернул меня с небес на землю. Оказывается, школьникам было гораздо интереснее сидеть в телефоне, разговаривать с соседями по парте, рисовать, рассматривать особенности своего макияжа, да вообще, заниматься чем угодно, только не слушать меня. Обидно.

Наверное, каждый учитель, приходя работать в новый класс, сталкивается с «проверкой на вшивость». В зависимости от опыта учителя и смелости класса эта проверка может проходить либо практически безболезненно с редкими эксцессами, либо превращаться в самую настоящую войну, с неминуемыми жертвами в виде ваших нервных клеток. Детям обязательно нужно выяснить, где расположены пределы дозволенного. Что вроде бы нельзя, но все-таки можно, а где начинается настоящая зона невозврата, вступив на которую на следующий же день родители каким-то магическим образом материализуются в кабинете классного руководителя, а то и директора.

Вполне логично, что если ученики привыкли стоять на ушах и кидаться учебниками на большинстве уроков, то на все ваши призывы к общественному порядку они ответят непонимающим взглядом, и это еще в лучшем случае. Школьники будут отстаивать свое «законное» право ничего не делать, и в этом нет ничего удивительного.

«А что будет, если?» Именно в эту игру мы играли с шестиклассниками практически весь сентябрь.

– А я домашнее задание дома забыл, – с порога заявляет Сережа.

– Я буду писать карандашом, мне так удобнее, – с хитрой улыбкой говорит Маша.

– Какой дневник? Мы еще не купили. – непонимающе разводит руками Света.

– У меня нет учебника, поэтому я буду сидеть с Петей, – докладывает Игорь.

– Рука после математики болит, я просто посижу, – развалившись на парте, бурчит Денис.

– Я историю учил, поэтому не сделал третий номер! – возмущается моей несправедливости Леша и отправляет свой дневник в мусорное ведро.

Мой первый дневник в мусорке… Сколько воспоминаний! За первые пару месяцев Алексей еще неоднократно будет предлагать своему дневнику отдохнуть среди потемневших огрызков и испорченных бумаг. Но тот первый полет я до сих пор помню.

– Я не разговаривала, я просто спрашивала, – хмурит брови отличница Вера.

За следующие пять лет я, наверное, не сделал ей больше ни единого замечания, но в начале того сентября разговаривала на уроке даже она. Успокоишь один ряд, начнет веселиться другой, приведешь в чувства второй и третий, у кого-нибудь обязательно упадет учебник или пенал, да с таким грохотом, что весь класс начнет сотрясаться от хохота. Домашние задания не делаем, тетради не сдаем, дневники не приносим.

Обращаюсь за помощью к коллеге, которая уже второй год работала в этом классе, и получаю гениальный совет:

– Кричите на них. Они нормального языка не понимают.

Спасибо, помогли…

Если бы у меня не было пятого класса, я бы, наверное, сбежал из школы буквально через месяц. Рабочий день превращался в зебру, где на белых участках был русский у пятиклассников, с идеальной дисциплиной, творческими заданиями, разговорами на переменах, подготовкой к конкурсам. А на черных – уроки в шестом, с бесконечными замечаниями, невыполненными заданиями, дикими криками на перемене и ролью Цербера в клетке, который может только расхаживать вдоль прутьев, но никого укусить не в состоянии.

– Какая, нафиг, презентация и игровые моменты на занятии? Мы хотим смеяться, разбрасывать бумажки и выяснять, почему Светка на меня так странно посмотрела на природоведении.

Пытаюсь заинтересовать их предметом на уроке, подбираю оригинальные задания и нестандартные ходы – пустота, провожу викторины и соревнования на литературе – все становится еще хуже. От обиды и бессилия опускаются руки, но я продолжаю работать, требовать, гнуть свою линию и не кричать. Хотя, признаюсь, сдерживаться было очень сложно. Очень. Но, если ты не можешь контролировать свои эмоции, то в школе тебе делать, на мой взгляд, нечего, потому что ученики тебя свяжут, скрутят, пропустят через мясорубку и глазом не моргнут. Моргать с мокрыми глазами придется тебе.

Для меня стало настоящим открытием, что некоторые дети буквально жаждут увидеть «настоящие» эмоции и всеми силами пытаются вывести преподавателя на этот самый крик беспомощности. Потому что это почти всегда признак отчаяния. Если учитель начинает орать, как иерихонская труба, значит, предложить какие-то другие меры воздействия он уже не в силах. Всё. Финишная черта. Довели. И тогда остается только на каждом уроке тягаться в силе голоса с Шаляпиным, но, правда, дети у такого учителя отсутствие разговора на повышенных тонах будут воспринимать, как карт-бланш на дебош.

– Если бы на самом деле было нельзя, заорал бы!

Затишье перед бурей

– Павел Викторович, а чем вы недовольны? – вытирая доску, интересуется хорошистка Оля, оставшаяся дежурить после последнего урока. – Мы же у вас себя хорошо ведем, вы бы к нам на биологию пришли: вот там настоящая жесть, – задумчиво заключила девочка.

Только вот проблема в том, что наши понятия о хорошем поведении «слегка» отличались.

Под своими роликами на YouTube я постоянно получаю комментарии: «Вот бы ты был моим учителем!», «Почему ты не работаешь в моей школе?» и т. д. Многим подписчикам кажется, что попади они ко мне на урок, они смогли бы веселиться двадцать четыре на семь, ведь я иногда дурачусь в своих видео и совсем не похож на типичную строгую училку с указкой в руке. И, действительно, я очень часто шутил во время занятий, старался поддерживать легкую, непринужденную атмосферу во время урока, но это вовсе не отменяет того факта, что с самых первых дней я требовал на своих уроках идеальной дисциплины.

Не «детки, давайте чуть потише!», не «у меня на уроках рабочий шум», а если говорю я, то все остальные молчат и слушают, если мы пишем, то пишем все, а не только те, у кого сегодня есть желание. Наверное, это звучит не очень красиво и современно, но я искренне верю, что пока на уроке не будет тишины, а у учеников рабочего настроя и четкого понимания границ, ни о каком процессе обучения говорить не приходится. Перекрикивать Петю с последней парты, закрывать глаза на телефон Маши, не замечать переданную записку, терпеть панибратство – это все не про меня.

Вспоминая учителей, чьи ученики добивались наибольших успехов в учебе, мне всегда приходит в голову одно и то же определение, присущее каждому из этих преподавателей, – строгий. Нет, на этом, естественно, положительные качества педагога не заканчиваются, но вспомнить успешную размазню, которая позволяла бы из себя веревки вить, но при этом ее ученики могли похвастаться настоящими знаниями, я не могу.

Только вот очень важно, чтобы за определением «строгий» обязательно следовало прилагательное «справедливый» и нигде рядом не маячило слово «истеричный».

– Мы же по кабинету не ходим и в карты не играм, – наверное, попыталась поддержать меня Оля и, разобравшись с левой створкой доски, перешла к центральной.

– Уже достижение, – подсчитывая количество учеников, которые снова не сдали домашнюю работу, кивнул я.

– А вот на биологии… – и дальше последовал душещипательный рассказ о недавней битве с применением рюкзаков и стульев.

На следующий день прихожу пораньше в школу, первым уроком литература в шестом классе. Как раз закончили изучение большой темы, и обобщающий урок решаю провести в виде викторины: все еще не оставляю попыток заинтересовать предметом.

До прихода учеников раскладываю на полу зеленую, красную и желтую дорожку из цветного картона, все как в телевизионных «Умниках и умницах». За пару дней до этого подобный урок в пятом классе вызвал массу положительных эмоций и у меня, и у детей, которые потребовали пообещать им, что это не последняя наша интеллектуальная игра.

Шестиклассники тоже проявили живой интерес к викторине, к тому моменту как я вернулся из учительской с журналом, все игровые поля-картонки были скомканы и разорваны. Девочки решили поиграть в классики, а мальчишки помочь им добить несчастный реквизит.

– И что вы нам сделаете? – так и читалось на улыбающихся лицах запыхавшихся «спортсменов».

Главное – не сдаваться и не подавать виду. Главное… А, к черту, не хотите игровой урок, отлично, пишем самостоятельную по пройденному материалу, как изначально и было запланировано в программе.

– Да, все оценки в журнал, – недовольные возгласы раздаются из разных концов класса, но игривый настрой у «победителей» тут же пропадает.

Через пару недель снова пытаюсь провести нестандартный урок: делю класс на четыре команды, готовлю забавные задания, раздаю конверты и карты с карточками. На этот раз уже ни у кого не возникает желание все разорвать и выбросить. Писать самостоятельную не хочет никто.

В начале урока напоминаю, что на перемене необходимо будет помочь дежурным расставить парты в первоначальное состояние и убрать всё, что мы используем во время игры.

– Конечно-конечно, – синхронно кивают дети.

Конечно же, после того, как я вернулся с совещания, на которое меня вызвали в самом начале перемены, все осталось в точно таком же нетронутом виде. Ну, то есть как нетронутом, парты все еще стоят несколькими полукругами, кое-какие стулья уже лежат на полу, и по всему классу разбросаны разорванные листы А4. Открытые фломастеры и сломанные карандаши только дополняли картину. Как они карандаши-то умудрились сломать? В общем, П – порядок!

Поднимаюсь на третий этаж и направляюсь в кабинет математики, где, судя по расписанию, и должны были находиться виновники торжества. Захожу в класс вместе со звонком, нахожу дежурных и напоминаю им об их обязанностях.

– Мы убрались, – хлопая невинными глазками, бессовестно врет Ксюша, спускаясь по лестнице. – Просто не до конца, – оценив масштаб «порядка», добавляет она, замерев на пороге.

Казалось, что на любое мое действие у шестиклассников находилось противодействие. До сих пор удивляюсь своему упорству и, честно говоря, не уверен, что столкни меня сейчас жизнь с подобными крепкими орешками, не спасовал бы я теперь. Но тогда на каждый урок я настраивался, как на самый настоящий бой, только музыки из «Рокки» не хватало для полного погружения в образ. Каждое утро я обещал себе, что продолжу гнуть свою линию, что продолжу спокойно и методично работать, что сегодня мы начнем наконец учиться, а не выяснять, кто и почему не сделал домашнее задание, почему у Алексея опять дневник в мусорном ведре, и почему выучить слова-исключения – значит выучить, а не прочитать два раза перед уроком.

И знаете, как оказалось, если долго биться головой о стену, иногда эту самую стену можно и пробить. Важно – в какой-то момент не махнуть рукой, не смириться с тем, что на твоих уроках всегда шумно, что половина учеников занимается своими делами, что некоторые подростки вполне могут в лицо нагрубить, что по большому счету твое слово не имеет никакого веса для твоих подопечных. А самое главное – не успокаивать себя мыслью: «Зато они хотя бы не дерутся стульями на уроках». Это, кстати, дословная цитата одного учителя.

Уже к концу сентября мои отношения с шестым классом заметно потеплели, дневники некоторых особо ярких товарищей все еще периодически летали в мусорное ведро, это прекратилось только через полгода, но общая обстановка на уроке явно изменилась.

Мои правила

Не хочу делать вид, что я якобы знаю ответы на все вопросы, но со всеми классами, с которыми меня сталкивала жизнь, мне всегда удавалось найти общий язык. И достаточно часто я получал вопрос: «Почему у вас на уроках они такие спокойные?»

Сразу же оговорюсь, что это касается только тех классов, где я, действительно, работал в течение длительного времени. Если же говорить о заменах… Когда я узнавал, что мне предстоит заменять заболевшего преподавателя, я морально настраивался на сорок пять минут ада. Не умею я наводить порядок одним взглядом, поднятой бровью или нахмуренным носом. Или чем там так мастерски владеют опытные преподаватели. Я брал детей «измором».

Первое, что я для себя достаточно быстро уяснил, было то, что работу над дисциплиной в классе ты должен начинать с себя. Можно потратить массу свободного времени на подготовку интересной презентации и нестандартного урока, а можно ограничиться разработкой из методички или еще лучше – учебника. И шанс, что дети заскучают, во втором случае увеличивается в разы.

На второй год работы в школе, когда я уже стал классным руководителем, в какой-то момент меня обязали посещать все уроки природоведения своего класса, потому что мои дети «сходят с ума». Первый урок – читаем по цепочке, отвечаем на вопросы в конце параграфа, второй урок – читаем и отвечаем, третий – читаем и… (зевает). Да мне самому хотелось начать разговаривать с соседом по парте, благо, что его у меня не было. А чего ожидать от пятиклассников? Ребенку скучно, и он тянется к телефону или ищет веселья в компании разговорчивого друга – удивительно.

Вспомню все тот же проблемный шестой класс, с которым мне так долго пришлось бороться. На уроках истории, которые у них вел тоже я, они практически сразу же сидели тише воды ниже травы и с раскрытыми ртами в придачу, потому что я каждый вечер искал такие факты, которые уж точно не оставят их равнодушными. Даже метатель Леша, постоянно закатывавший истерики на русском, на истории получал исключительно пятерки, потому что ему было интересно. А ведь можно было тоже просто читать параграф по цепочке и переписывать даты из учебника.

Дети достаточно быстро понимают, насколько подкован преподаватель и как он сам относится к своему предмету. Если в вас самих светится внутренний огонь любви к Пушкину, Лермонтову или правилу буравчика, велика вероятность, что и дети, глядя в ваши горящие глаза, проникнутся интересом.

Но давайте перейдем к чему-то более конкретному, что помогало мне во время работы.

Не требуйте от учеников много, потому что это самый простой способ превратить свои требования в пустой звук и простое сотрясание воздуха. Если у вас на занятии миллион правил, тысячи требований, а школьник должен выполнить полсотни предписаний, велика вероятность, что вы в какой-то момент не сможете проконтролировать их выполнение. А значит, в голове у ученика рано или поздно зародится гениальная мысль, что ваши требования периодически можно игнорировать.

Но если уж вы требуете что-то от ученика, то вы ОБЯЗАНЫ добиться неукоснительного выполнения своего предписания, хоть в лепешку разбейтесь, но не закрывайте глаза на свои же правила. Ребенок должен знать, что при любых обстоятельствах вы проконтролируете его деятельность. А если правила все-таки были нарушены, НЕПРЕМЕННО последует наказание.

А еще неплохо, если это самое наказание прилетает на голову распоясавшегося ученика немедленно. Мне в этом плане очень помогали карточки и тесты. Решил достать телефон на уроке – вот тебе карточка, никаких криков, нравоучений, просто:

– Твое время пошло, через пять минут сдаешь работу, оценка в журнал.

И на ближайшие несколько минут школьнику не до веселья, телефона или разговоров. Более того, и остальные ученики еще десять раз подумают, а стоит ли этот самый телефон доставать. И внимание – вы ставите оценку за продемонстрированные знания, а не за поведение.

Но, как я и говорил раньше, этот метод работает только в том случае, если ученик понимает, что за его школьными успехами и неудачами следят родители.

Я всегда старался избегать пустых угроз. Если обещал поставить двойку, ставил, даже если знал, что за эту оценку администрация меня явно по головке не погладит. Но до сих пор верю, что это гораздо лучше, чем стать в глазах учеников балаболом. Обещал позвонить родителям – звонил. И не через неделю, после сорокового замечания и двадцатой угрозы, а в тот же день. И постепенно у учеников сложится понимание, что вы слов на ветер не бросаете.

Очень важно, чтобы правила поведения были одинаковы для всех. Ведь у детей обостренное чувство справедливости. Никаких любимчиков и поблажек. И этим любимчиком не можете быть и вы сами. Понятное дело, что то, что позволено генералу, не позволено рядовому. Но когда вы требуете от детей идеальной подготовки к уроку, а сами плаваете в материале, запрещаете опаздывать, но при этом частенько задерживаетесь в столовой, не позволяете повышать голос, но зачастую кричите на детей, как резаный. Не удивляйтесь, если ученики перестанут вас уважать. Вы сами должны стать образцом. А если у вас не получается соблюдать свои же собственные правила, то глупо ожидать, что у какого-нибудь пятиклассника Виталика неожиданно окажется больше терпения и выдержки, чем у вас.

Помню молодую учительницу английского языка, которая все уроки напролет сидела в «Вконтакте» и переписывалась с подружками на глазах у учеников, но при этом топала ногами и запрещала детям доставать телефоны из портфеля. Не лицемерие ли?

Отчитываем ребенка за то, что его телефон был не выключен и помешал учебному процессу, а через пять минут уже наш аппарат оглашает кабинет веселенькой мелодией последнего хита? Не удивляйтесь, что рано или поздно найдется ученик, который выскажет вам в лицо все, что он думает по поводу этой несправедливости.

Не бойтесь признавать свои ошибки и просчеты. Вам задали каверзный вопрос, и вы, о боже, не знаете ответа, признайтесь в этом. Да, всего знать невозможно, удивительно, но это так. Не юлите и не придумывайте глупых отговорок, а просто пообещайте узнать ответ к завтрашнему уроку. И будьте готовы завтра же его озвучить. Да, вы обычный человек, хоть и учитель, и вы тоже можете ошибиться по невнимательности, посмейтесь над собой, а не идите по проторенной дорожке:

– Я вас проверяла, – над которой не шутил разве что ленивый.

Никогда не позволяйте себе унижать ребенка или насмехаться над ним, особенно в присутствии одноклассников. Каким бы вы ни были замечательным специалистом, эти «шутки» вам никогда не простят. НИКОГДА. Как бы ни издевался, ни кривлялся и ни выносил вам мозг условный Петя, он все равно ученик, и вы не имеете права высказывать ему все, что вы о нем думаете. Как бы вам ни хотелось схватить огромную линейку и наконец начать заниматься воспитанием Егора, раз уж родители последнего с этим не справляются, проглатываете обиду и работаете дальше. Иначе никак.

Растопить лед с тем же шестым классом мне очень помог случай, который позволил детям понять, что мне на них не наплевать. Что я не просто какой-то чудик, едва старше их, но при этом требующий непонятного порядка и тишины на уроке, но и человек, который действительно за них переживает.

В конце октября заболел классный руководитель шестого класса. А это как раз самое жаркое время осени, когда нужно подтягивать хвосты, сдавать долги,

Написал эту строчку и понял, что намазал хлеб масляным маслом: долги-хвосты.

выставлять оценки. Без классного руководителя тут, естественно, не обойтись. Почетная обязанность довести детей до финишной ленты первой четверти досталась, конечно же, мне. Моей «радости» не было предела. Мало того, что мы на уроках бесконечно воюем, еще и после занятий теперь придется наслаждаться друг другом.

Две недели я решал различные организационные вопросы, доводил нерадивых учеников за ручку

В буквальном смысле.

на дополнительные занятия, помогал решать недопонимания между своими новыми подопечными и другими учителями. А эти самые недопонимания в обязательном порядке появляются в период выставления оценок за четверть, потому что очень часто школьники и преподаватели смотрят совершенно по-разному на учебные успехи. Надо, конечно, видеть лицо удивленного Миши, который при наличии восьми троек подряд, понятное дело, рассчитывал на итоговую четверку.

– В смысле, тройка???

Провел пару классных часов, собирал дневники, выставлял оценки, общался с родителями. В общем, вел нормальную жизнь классного руководителя. И за эти две недели мои отношения с шестиклассниками полностью изменились. Когда дети видят, что ты отстаиваешь их интересы, проводишь с ними время и в любой момент готов протянуть руку – это не может остаться незамеченным. И наладить этот самый контакт отлично помогает совместная внеурочная активность, которая позволяет ученикам увидеть тебя с другой стороны.

Магия вне Хогвартса

Если копнуть глубже, то за нарушениями дисциплины на уроках всегда что-то скрывается. Иногда скука, порой желание привлечь к себе внимание, пускай даже и негативное. И именно последнее очень часто и толкает самых «проблемных» учеников показывать свои «таланты» растерянным одноклассникам и ошарашенному преподавателю во время урока. Ведь если подумать, то у троечника Васи не так уж много возможностей обратить на себя внимание. Отличница Таня вечно получает пятерки и постоянно купается в похвалах, хорошист Петя только что решил задачу у доски и получил очередную пятерку, вон какой довольный сидит, а Васе ни у доски, ни уж тем более во время самостоятельной работы успеха точно не видать. Он это знает, учитель это знает, одноклассники это знают. Но одно дело – молча получать двойки и плестись в хвосте сверстников, и другое – демонстративно нарушать школьные правила и всем своим видом показывать, что это не я с программой не справляюсь, а мне просто на нее чихать с высокой колокольни. И вот я уже не безмолвный зритель с последних рядов, а самая настоящая звезда сцены, чье имя снова и снова разносится по кабинету.

– Иванов, прекрати! Иванов, перестань! Иванов, сколько можно?!

Наверное, каждый из нас помнит ситуацию, когда в начале четверти ты обещаешь себе начать хорошо учиться, исправить все оценки и, вообще, взяться за ум. А потом проходит буквально пара дней, и ты понимаешь, что дорога к заветным пятеркам совсем не прямая и не такая уж легкая, и в отличие от истории Элли никакого желтого кирпича на пути не предвидится.

Стоит передо мной мама семиклассника со своим нерадивым сыночком, которому грозит двойка за четверть, и уверяет, что уже с завтрашнего дня ее детинушку будет просто не узнать. И в глазах мальчика, действительно, читается желание все исправить. И всякий раз, когда я слышал эти искренние клятвы, мне становилось грустно, потому что проблема в том, что за день, неделю или даже месяц заполнить пробелы, которые копились годами по таким предметам, как русский, математика, химия, практически невозможно. Это вам не один параграф бездумно выучить и оттарабанить заученный текст у доски. Если грамотности нет в понедельник, во вторник она магическим образом не появится. Никак.

И вот на следующий день приходит ученик в новеньком черном пиджачке и с твердым намерением взять непослушного учебного быка за его блестящие школьные рога. Садится за первую парту, как вчера мы и договорились с мамой, старательно переписывает все с доски и на этот раз даже пишет относительно аккуратно, пытается отвечать и не отвлекаться. Вот оно, долгожданное перерождение Васи. А в конце урока получает двойку за словарный диктант. И на следующий день проваливает изложение, и контрольную работу в пятницу пишет так же «удачно».

Старался ли он? Да! Очень. Даже домашнюю работу сделал. Пару раз. Только тридцать ошибок в классной работе не могут сами собой исчезнуть. Впереди огромная работа. И чтобы добиться успеха или, в случае Васи, хотя бы твердой тройки, нужно пахать и пахать.

Вот сидит он, весь такой чистенький, и изо всех сил пытается хоть что-то понять, даже учебник на этот раз не забыл и в столовой не задержался. Но никто его за это хвалить не будет. Он в седьмом классе, он и так обязан все это делать. И вот это, на мой взгляд, огромная проблема.

Слишком многое нами воспринимается, как само собой разумеющееся. Ученик должен… И дальше идет громадный список. А почему? Должен, потому что должен. Точка. И даже если школьник выполняет все требования, предъявляемые к послушному ученику, но при этом у него есть проблемы с успеваемостью, никакой похвалы в свой адрес он, скорее всего, не услышит. Вот и получается, что гораздо проще ни в чем себя не ограничивать на уроке и со спокойной совестью заниматься своими делами, раз успех в любом случае теряется где-то там, за горизонтом.

До чего дошел прогресс…

Исправить эту ситуацию, а заодно и практически полностью забыть о каких-либо серьезных проблемах с дисциплиной мне помог технический прогресс. А конкретно одна разработка американских педагогов. Искренне жалею, что я познакомился с этой программой уже в последние годы работы в школе. Она, действительно, буквально перевернула мое представление об уроке.

По опыту своего блога на YouTube сразу же скажу: «Это не реклама!» Мне никто не платил. Все, о чем я буду говорить дальше, исключительно от души душевно в душу.

Но, если вдруг американским коллегам захочется поддержать мою заинтересованность в их продукте материально, они всегда могут найти способ связаться со мной.

Идея разработчиков заключалась в том, что за любое положительное действие ученика на занятии или перемене в обязательном порядке должно следовать поощрение. Причем немедленно. Это не какая-то там мифическая пятерка за год или возможность через пять лет поступить в престижный вуз,

Так и вижу шестиклассника, которого безумно прельщает эта перспектива. Ага, конечно.

нет, это мгновенная реакция на твой конкретный поступок.

На каждом уроке на интерактивной доске у меня висел список класса, по своей форме немного напоминавший шахматную доску. Фамилия ребенка была заключена в достаточно объемный прямоугольник, и рядом с именем располагался аватар, который ученик сам мог поменять в своем приложении на телефоне. Да, у меня, у школьников и у их родителей были свои версии одной и той же программы.

В каждой клетке, кроме фамилии и фотографии, были еще и баллы, самая соль приложения. Ребенок приготовился к уроку на перемене, а не потратил пять минут в начале занятия на поиск ручки и тетради, – плюс один балл. Не приготовился – минус балл. Поднял руку и правильно ответил – балл. Решил пообщаться с соседом по парте – минус. Написал диктант на пятерку – плюс пять баллов. Не сделал домашнее задание – минус. Вы сами решаете, за что выставлять эти самые баллы и в каком количестве. И весь процесс происходит у ребенка на глазах.

Я забыл, что такое класс, не успевший подготовиться к уроку, даже самые отъявленные разгильдяи спешили в кабинет, чтобы, по их словам, «получить балл на халяву». Разговоры, телефоны, записки – все пропало, как по мановению волшебной палочки, буквально на второй день. Потому что одно дело, когда учитель делает тебе очередное бессмысленное замечание, за которым, скорее всего, ничего не последует,

Ну, покричит Нина Ивановна и успокоится.

и совсем другое – потеря кровно заработанных баллов.

В такой системе наш Вася, решивший встать на путь исправления, тут же видел плоды своего труда: на его глазах число рядом с его именем становилось все более и более внушительным. Да, он все еще получит двойку за диктант, но его первые попытки трудиться не останутся незамеченными не только системой и учителем, но и самое главное – одноклассниками. Теперь для того, чтобы твое имя прозвучало на уроке и все обратили на тебя внимание, не обязательно было стоять на голове и дерзить учителю, достаточно было просто следовать установленным на уроке правилам поведения.

Звучит, конечно, странно и неправдоподобно. Наверное, я бы и сам этому не поверил, если бы не видел все своими глазами. Но у меня двоечники приходили ПО СВОЕМУ ЖЕЛАНИЮ после уроков, чтобы выполнить дополнительные задания, ведь за них можно было получить еще больше баллов.

Всем учителям знаком вопрос:

– А оценка будет?

В моих классах он сменился на:

– А баллы поставите?

Зачем же эти самые баллы, собственно, были нужны? Ведь по сути это воздух, и те же самые оценки не особо-то стимулируют многих учеников.

– Двойка? Да хоть кол ставьте! Меня мама за оценки не ругает, – и потрепанный синий дневник летит на учительский стол.

В понедельник перед первым уроком у моего кабинета всегда толпились дети из разных классов: все хотели увидеть результаты. В начале каждой недели я вешал на стенд листы со статистикой каждого класса. Имена школьников располагались в зависимости от количества набранных за неделю баллов. Первая пятерка получала различные преференции: возможность не делать домашнюю работу на понедельник, пятерку и самое главное для абсолютного большинства – код, который позволял изменить вид своей аватарки, которая была видна всему классу. Казалось бы, какая разница? Стандартная картинка представляла собой забавного мультяшного монстра, и не все ли равно, как он выглядит. Но оказалось, что возможность поменять ему прическу, цвет, форму, одежду была очень важна не только для пятиклассников, но даже для учеников восьмого класса. Дети готовы были делать массу дополнительных заданий, лишь бы получить заветный код и в понедельник гордо продемонстрировать одноклассникам свое обновленное альтер-эго.

Соревновательный момент серьезно захлестывал школьников: всем хотелось оказаться повыше в недельном рейтинге. При этом каждый находил для себя свою цель: кто-то хотел оказаться на первом месте, другой во что бы то ни стало опередить соседа по парте, а третий просто установить личный рекорд. А с учетом, что баллы обнулялись каждый понедельник, необходимость тащить на себе груз прошлых ошибок исчезала. Ты, действительно, мог начать учебу с чистого листа. Практически.

Естественно, рейтинговая система не нова и применяется во многих школах. Но давайте признаемся, что двоечников и троечников она чаще всего не интересует от слова совсем, потому что они отлично понимают, что высокие места им все равно там не светят. А тут неожиданно дети осознали, что оценивается все, что они делают, и их глаза по-настоящему загорелись.

У меня чуть глаза на лоб не полезли, когда на третий день после начала эксперимента мой Леша, у которого тетрадь-то не всегда находилась, достал из рюкзака линейку с карандашом. На вопросительный взгляд отличницы Люси, которая была удивлена этой картиной не меньше моего, парень пожал плечами и заявил:

– Вообще-то, Павел Викторович баллы снимает, если подчеркиваешь ручкой.

Шах и мат, атеисты! А вы говорите, что Бога не существует. Что это, если не божественное вмешательство?

Самое интересное, что буквально пару дней назад Алексея абсолютно не волновали мои замечания по поводу его ведения тетради.

Да, я тот самый вредный злюка, который требовал аккуратных записей и подчеркиваний по линеечке. Признаю – виновен.

Опередить друг друга пытались не только отдельные ученики, но и целые классы. Программа суммировала все набранные учениками баллы и выдавала средний результат: какой процент от общего количества был положительным. И бонусом шла симпатичная и понятная диаграмма, которая тоже по понедельникам красовалась на стенде. Теперь, страдая фигней на уроке, ты не только зарабатывал заслуженное замечание от учителя, но и, получается, весь класс подводил, позволяя «ашкам» вырваться вперед.

Оценил я и приложение для родителей. Каждый вечер мама могла зайти в программу и посмотреть, чем конкретно занимался ее ребенок на уроке. Вот, пожалуйста, нет учебника, не сделана домашняя работа, разговор с соседом, да еще и телефон вызывал активный интерес. Но зато три раза ответил устно. Удобно. И никаких вопросов: что еще за «неудовлетворительное поведение» на уроке?

Не буду обманывать, естественно, далеко не все родители стремились быть в курсе успехов своих детей и воспользовались новинкой. Чему удивляться, в электронный журнал-то заходит, дай бог, каждый второй.

Сейчас удивлю некоторых родителей, но учителя могут видеть: заглядываете вы в электронный журнал или нет. Вот до чего прогресс дошел.

Но когда родители приходили ко мне на беседу, я мог показать развернутое досье на каждого ученика, которое отражало его успехи и неудачи с точностью до минуты. Тут уже и самым отъявленным спорщикам-шестиклашкам приходилось склонить голову и признать:

– Виновен!

Компьютер все же не обманешь.

Конечно же, эффект новизны прошел, и постепенно пугающие картины, когда ВСЕ, я не утрирую, ВСЕ ученики класса поднимают руку, чтобы ответить, буквально, выпрыгивая из-за парты, сменились на более привычные. Но… Привычка – вторая натура. И школьники банально привыкли, что на уроках русского языка и литературы мы себя хорошо ведем, слушаем объяснения Павла Викторовича и работаем. И поэтому, когда баллы потеряли такую неоспоримую ценность в глазах детей, дисциплина никуда не делась. Хотя и спустя три года каждый понедельник первое, что делали ученики, заходя в мой кабинет, отправлялись к стенду смотреть свои результаты. А уж когда восьмиклассник уже басом справедливо замечает, что ты забыл приплюсовать ему балл…

Понятное дело, что попытка уследить и оценить каждый чих ребенка на уроке требует огромного напряжения и внимания, а планшет, с помощью которого ты управляешь программой на интерактивной доске, и вовсе становится продолжением руки, так как ты его в принципе перестаешь опускать. Но эффект превосходит все ожидания. А уж когда происходят такие моменты…

Павел Викторович, а вы что скажете?

Воспользовавшись окном в расписании, решаю пообедать и отправляюсь на пятом уроке в столовую.

Окно… Как же я полюбил это слово за время работы в школе. Лучше только «зарплата» и «в этом году вы не будете организатором ЕГЭ». Проверить тетради, заполнить журнал, подготовить кабинет к следующему уроку – сколько важных дел можно было успеть переделать за эти благословенные сорок пять минут относительной свободы. Только просто посидеть отдохнуть у меня никогда не получалось. Но вот вырваться пообедать – это святое. Никакие пачки тетрадей и десятки «срочно заполните» бумажек не могли встать между мной и обедом. Шутки шутками, но провести семь уроков, когда последний прием пищи был в шесть утра – такое себе удовольствие.

А вы еще удивляетесь, почему какая-нибудь Ирина Сергеевна вечно такая злая, она просто есть хочет.

Для того чтобы добраться до столовой, мне нужно было спуститься на первый этаж, дойти до учебной части с кабинетом директора и потом повернуть по коридору направо. За время этого недолгого пути можно было помечтать о сегодняшнем меню. С завтраком, на который я, естественно, никогда не попадал, все было просто: с самого детства я обожал запеканку со сгущенкой, поэтому в своих диких фантазиях я всегда мечтал именно о ней, а вот с обедом были варианты. Но в этот раз школьному борщу предстояло быть съеденным не мной. Мои благостные мысли о разбавленных супах и черствых бутербродах прервал знакомый голос, раздававшийся из учебной части. Я и сейчас безошибочно его узнаю. Петька Ерёмушкин.

Заглядываю в кабинет, точно – он. Стоит, как и всегда, в незаправленной рубашке и с беззаботным видом беседует с директором и завучем, которые, судя по их лицам, потихоньку выпадали в осадок от его рассказа. Аппетит у меня тут же пропал, потому что нахождение ученика в учебной части в середине урока явно ни к чему хорошему для меня не вело. За последний год я уже привык, что проблемы Ерёмушкина – это мои проблемы.

Я еще не говорил, что я обожал классное руководство? Значит, сейчас отмечу этот факт.

– Павел Викторович, здравствуйте, – улыбнулся, завидев меня, мальчик и даже приветливо помахал рукой.

Я в свою бытность школьником в кабинете директора не был, но что-то мне подсказывает, что вряд ли бы я улыбался и размахивал руками, окажись я один на один с администрацией. Но Петьку подобное соседство явно не смущало.

– И вы здесь? – удивился Ерёмушкин.

Признаюсь, я не был в таком же восторге от нашей встречи, столовая с ароматным супом тут же удалилась на пару десятков километров. Опять физрук все слопает.

Оказалось, что когда директор вернулся с совещания, у кабинета его уже поджидал улыбающийся Ерёмушкин, который с беззаботным видом сообщил, что его сюда направила Евгения Петровна, так как он крякал на уроке английского.

– В смысле крякал? – к тому моменту я уже работал в школе шесть лет, но кряканья на уроке еще не встречал. – Петь, с тобой все нормально?

Мальчишка пожал плечами и, пока завуч посвящала меня в детали произошедшего, продолжил с подчеркнутым интересом изучать стенды на стене. Похоже, вся эта ситуация его не особо напрягала.

Напрягаться пришлось мне.

На следующий день в кабинете директора собрались учителя, работавшие в моем пятом классе, завуч и Петя с отцом. Евгения Петровна в красках описала события прошлого урока: кряканье и «возмутительное поведение вашего сына». Учитель математики пригрозила двойкой за четверть, преподаватель технологии показала отцу работы Петьки за прошедшие два месяца, а точнее их полное отсутствие. Учительница музыки была настроена наиболее серьезно и заявила, что больше не пустит Ерёмушкина на порог своего кабинета. Каким-то непонятным для меня образом все присутствующие очень быстро сошлись на мысли, что теперь я должен буду посещать все уроки музыки и следить за дисциплиной, потому что «певческий талант» открылся не только у Петьки, но и у его друзей.

– А что вы скажете, Павел Викторович? – повернулась ко мне Евгения Петровна, щеки которой буквально пылали от негодования: с утятами на своем уроке она тоже столкнулась впервые.

«Почему я должен следить за дисциплиной на чужом уроке?!» – хотел возмутиться я, но англичанка опередила меня и уточнила свой вопрос.

– Как у вас Ерёмушкин учится? Тоже, наверное, двойка выходит? – женщина бросила уничижающий взгляд на шестиклассника, занимавшегося изучением содержимого своих карманов. – А ну вытащи руки! – так неожиданно гаркнула она, что даже у меня ручка из рук выпала.

– Все зависит от контрольного диктанта, – уклончиво начал я, отлично понимая, что мой дальнейший ответ вызовет совершенно не ту реакцию, на которую рассчитывали все присутствующие. – Скорее, четверка, но шанс на пятерку все еще есть.

– Пятерку??? – лица преподавателей музыки и математики синхронно вытянулись. – Какую еще пятерку? Он домашнюю работу вообще не делает.

– По русскому делает, – понимая, что закапываю себя еще глубже, не согласился я. Ерёмушкин, действительно, чаще всего занимал верхние места в рейтинге класса.

– Ах да, вы же с ними в игрушки играете, – поджала губы учительница музыки.

– Петя Павла Викторовича очень уважает, – впервые за все время подал голос отец Ерёмушкина.

Лучше бы он молчал.

– А других он не уважает? – подскочила со стула Евгения Петровна. – На русском что, свет клином сошелся? На остальных уроках можно черт знает как себя вести?

– Нет… – растерялся мужчина. – Я просто имел в виду… – но договорить ему уже не удалось.

– Это вообще ни в какие ворота! – женщину уже было не остановить.

Когда весь педагогический состав высказался о возмутительном поведении Ерёмушкина, безответственности отца и необходимости принимать решительные меры, мальчик пробурчал себе под нос что-то о том, что он больше так не будет, отец пообещал поговорить с сыном:

– Хотя я и так с ним каждый вечер о поведении беседую.

– Ремня ему надо, а не беседу, – захлопнув толстый ежедневник, заявила учитель математики Ирина Сергеевна и под одобрительные замечания коллег отправилась на следующий урок.

Стандартный разговор, обычные обещания, типичные итоги.

На следующем английском, который был через два дня после совещания, крякал уже не только Ерёмушкин, но и Пилкин.

Снова беседа в кабинете директора, опять отец в школе, те же заламывания рук англичанки, все такие же обещания поговорить с сыном.

В понедельник к Ерёмушкину и Пилкину присоединился Чиркин, только на этот раз мальчишки уже не крякали, а изображали червяков, ползая по полу прямо во время занятия на глазах у шокированных одноклассников, которые все еще не могли поверить, что нечто подобное можно вытворять на уроке английского.

Родители, беседы, угрозы. День сурка в действии. Даже родительский состав не изменился, потому что мать Вити Чиркина заявила, что ни в какую школу она не пойдет, у нее и так полно дел, а если у учителей есть претензии к ее сыну, то пусть сначала сами работать научатся.

Не знаю, чем бы закончилась эта история, потому что разговоры с администрацией и увещевания отца не возымели совершенно никакого эффекта, а больше школе предложить, в общем-то, было и нечего, если бы на помощь не подоспел конец учебного года. В сентябре же Ерёмушкина на пару с Чиркиным перевели в другую группу по английскому. И все посчитали, что проблему, скажем так, решили. А так как во второй группе и так все дети стояли на ушах, то выкрутасы Ерёмушкина уже не вызывали всеобщего негодования. А на нет и суда нет.

У микрофона

Для меня история с Ерёмушкиным не прошла незамеченной не только потому, что теперь я был вынужден посещать все уроки музыки своего класса. Ура! (нет)

Отдельно об этой почетной обязанности мне еще предстоит высказаться в специальной главе.

Но и потому, что ситуация, когда у большинства учителей школьник из двоек не вылезает, а у меня, каким-то магическим образом, претендует на пятерку, заинтересовала администрацию школу. Что-то тут явно нечисто.

Несколько моих уроков посетила завуч, оценила особенности моего нововведения с баллами, попросила объяснить суть программы и со словами:

– С этим нужно что-то сделать, – с улыбкой удалилась.

На следующий день встретился я с ней уже в кабинете директора, куда меня вызвали после третьего урока.

Директор спросил, знаю ли я, что у школы есть определенные проблемы с дисциплиной. Учитывая, что список предметов, на которые я ОБЯЗАН был ходить со своим классом, все ширился и рос, я не стал делать удивленное лицо, а честно признался, что давно уже это замечаю.

– И раз у вас на уроках даже Ерёмушкин работает, – произнеся фамилию Петьки, Виктор Иванович посмотрел на завуча, пытаясь удостовериться в том, что это действительно правда, и после подтверждающего кивка коллеги продолжил – то вам явно есть чем поделиться с коллективом на педсовете.

Честно говоря, меня эта идея не особенно обрадовала, потому что я изначально знал результат. На лицах абсолютного большинства педагогов будет читаться одна и та же фраза: «Что ты нам впариваешь?»

Почти все учителя, которые работали со мной в одних и тех же классах, знали о системе баллов, потому что дети в первые же дни появления забавных монстров на моей интерактивной доске буквально все уши им прожужжали. А пятый класс и вовсе заставил прийти свою первую учительницу ко мне в кабинет, чтобы продемонстрировать свои успехи. Так что удивления мое выступление не вызвало.

Я описал все особенности программы, поделился успехами, рассказал о принципах поощрения за любое положительное действие, и первое, что я услышал из зала:

– Ага, ваш класс только поощрять осталось, чтобы они совсем совесть потеряли! – и едва слышный гул поддержки пронесся по задним рядам.

– Нам некогда в игрушки играть, мы здесь детей учим, – закатила глаза учительница на первом ряду, всем своим видом давая понять, что большего бреда она еще не слышала. На следующий урок она, естественно, вызовет меня успокаивать детей, потому что «они совершенно не управляемые и даже на крик уже не реагируют».

В общем, все пришли к выводу, что если кому-то нечем заняться на своих уроках, то есть мне, то ради бога, а у нас и так забот полон рот. Директор отметил, что он очень надеется, что подобная система проведения уроков станет «фишкой» нашей школы.

Как показало время, не стала.

Когда через год наша школа вошла в состав огромного образовательного комплекса (процесс, знакомый многим москвичам), каждое здание новой гимназии должно было представить свой опыт работы, ту самую уникальную «фишку», которая бы отличала школу от других.

Кого, как вы думаете, послали защищать честь родных стен? Конечно же, меня.

Неожиданным образом оказалось, что программа, которую представил на том педсовете я, это и есть то самое новое слово, которое используют наши педагоги. В моем лице.

Наслушался я в тот день о себе много хорошего. Завуч главного здания, выслушав мой рассказ, вообще, обвинила меня в антипедагогичности.

Оказывается:

– Мы не имеем право оценивать детей и их знания.

До сих пор интересно, она сама-то понимала, что говорила.

– А какая разница, выставляю я оценки исключительно в журнал или заношу их еще и в специальную программу, которая позволяет ученикам следить за своими успехами? И да, вы знания своих учеников не оцениваете?

– Вы вообще не понимаете, что говорите, молодой человек. В нашей школе все совсем по-другому. Вы просто не понимаете, какой вред наносите своим детям.

Действительно, я не понимал тогда и сейчас все еще не понимаю, что она пыталась доказать своей тирадой. И почему двоечник, который наконец-то начал заниматься, – это начало Апокалипсиса. Но ей, конечно, виднее. Опыт, все дела.

Если вам повезло попасть в учебное заведение, которое обладает какой-то своей учебной концепцией, а у этой гимназии она как раз была, не дай бог, вам высказать свою точку зрения на образовательный процесс или попытаться предложить альтернативный взгляд. Вас пережуют, выплюнут, а потом еще раз для верности вставными челюстями пройдутся, чтобы закрепить результат.

И в этом нет ничего удивительного. Во многих школах любые новшества принимают в штыки. Большинство учителей настолько загружены, что любое предложение:

– А давайте попробуем вот это, – тут же вызывает всплеск недовольства.

– Работали же как-то без этого, – слышится шепот с последнего ряда.

И на изменения обычно соглашаются только в двух случаях. Инновацию вводит министерство образования, и тут уже хмурься – не хмурься, а отвертеться не получится. Как бы учитель математики Вера Сергеевна ни относилась к ЕГЭ, а готовить учеников к экзамену в любом случае придется, и максимум, что она может себе позволить, – это жаловаться за кружкой остывшего кофе на современное образование в тесной учительской. Второй путь вхождения новшеств в школьную реальность связан с администрацией школы, которая заставляет всех участвовать в эксперименте.

– С первого сентября следующего года наша школа становится площадкой для…

Не предлагает, а именно заставляет. И тут тоже либо соглашаешься, либо на твое место найдут более сговорчивого. Хотя никто мнения конкретного учителя спрашивать, конечно, не будет. Нравится – не нравится… Реализуй!

И вот гимназия, которая объединила вокруг себя несколько школ и получила новые площадки для апробации своих экспериментов,

Про их анализ произведения Достоевского я уже рассказывал в начале книги.

представляет восторженным и не очень слушателям свое видение учебного будущего. А тут парень, которому еще и тридцати не исполнилось, не соглашается с их картиной мира, да еще и своим опытом делится. Какая первая и самая правильная реакция? Обвинить в антипедагогичности.

Отличное слово, которое, как яркие магниты на холодильник, любят приклеивать к неугодным педагогам. А зато эффект какой! Учителя, которые еще пару минут назад с интересом следили за рассуждениями и одобрительно кивали, теперь смотрят на тебя минимум как на предателя Родины.

И вот стоишь и думаешь, то ли ты дурак, то ли жизнь такая. Учитель, который аж горло срывает от крика на своих учеников, заявляет, что ты развращаешь детей, пытаясь заинтересовать их предметом.

Нет, все же что-то я явно не понимаю в этой жизни.

А вы наверняка, если работаете в школе, к этому моменту уже несколько раз про себя поинтересовались:

– Как программа называется-то? Сколько можно тянуть, Ирод!

ClassDojo. Зайдите, посмотрите, возможно, кому-то, как и мне, она изменит школьные будни. Если, конечно, не боитесь упреков в антипедагогичности в свой адрес получить.

Дружба крепкая

Как бы вы тщательно ни выбирали профессию и место работы, как бы ни любили свои обязанности, но если отношения с коллегами не сложатся, то, скорее всего, каждый день вам придется сталкиваться с навязчивым желанием закинуть все свои вещички со стола в сумку, схватить пиджак и бежать не останавливаясь, лишь бы не видеть эти «любящие» лица. Конечно, есть люди, которые могут успешно работать в любых условиях и не позволяют окружению влиять на их жизнь. Но я, сразу скажу, не из их числа. Мне очень важны хорошие отношения с коллегами.

Все мы слышали байки про женский коллектив и особенности работы в нем. Представить себе более женское место, чем школа, сложно. Я не имею в виду, что учитель – это женская профессия, наоборот, мне кажется, что очень важно, чтобы в процессе обучения ребенка окружали как мужчины, так и женщины. Но и оспаривать тот факт, что мужчина в школе – редкий фрукт, тоже вряд ли кто-то станет. Сейчас, конечно, ситуация стала несколько исправляться, но все же. Поэтому ко мне в обеих школах относились по-особенному, бережно, что ли: а то вдруг сбегу. Сбежал, но совсем не из-за женского коллектива. Никаких проблем и серьезных конфликтов у меня не было. Безусловно, недопонимания и какие-то мелкие обиды случались. Мы все живые люди, но сейчас я с теплотой вспоминаю годы работы в школе во многом именно из-за тех людей, с которыми мне довелось там познакомиться.

Не могу сказать, что я душа компании и очень легко схожусь с людьми, но что в первой, что во второй школе да и на каких-то конференциях, экзаменах мне всегда удавалось легко найти общий язык с другими учителями. И дело здесь отнюдь не в природном обаянии, а в том, что, наверное, никто так хорошо не поймет учителя, как другой учитель. Друзья, родственники, знакомые, конечно, с интересом выслушают твой рассказ об очередном школьном дне, посочувствуют неудачам, порадуются успехам, но до конца все же не поймут. Только поварившись какое-то время в этой кухне, начинаешь понимать, что на самом деле стоит за всеми этими тетрадками, учебниками и родительскими собраниями. Учителя всегда найдут, о чем поговорить, в учительской всегда окажется коллега, готовый выслушать тебя и понимающе глубоко вздохнуть, потому что он сам буквально на прошлом уроке сталкивался практически с такими же проблемами. Или это только мне так везло?

Знаю, что в некоторых школах педагоги плетут интриги, доносят друг на друга, выслуживаясь перед администрацией, буквально вгрызаются друг другу в глотки ради дополнительных часов, но я со всем этим никогда не сталкивался.

Вот с чем мне точно повезло, так это с ровесниками в школе. Когда только переступаешь порог школы в новой для себя роли учителя, очень важна поддержка опытных педагогов, которые могут посоветовать, поделиться наработками, где-то пожурить, а порой просто сказать, что они тоже сталкиваются с похожими проблемами и ты не один такой пропащий. Это, действительно, важно. Никогда не забуду, как в мой первый сентябрь ко мне подошла учитель математики и предложила посетить ее занятие, так как она услышала, что у меня возникли проблемы в шестом классе, а у нее как раз должен был быть у них урок.

Но как же здорово, когда вместе с тобой все премудрости учительской жизни постигают такие же неопытные и зеленые вчерашние студенты. У вас возникают похожие вопросы, вы вместе учитесь на своих ошибках, которые не совершает, наверное, только самые идеальные люди. Но кому они интересны.

Вместе со мной в тот год в школу пришли пять молодых учителей, а через год в нашу команду влились еще двое. Не скажу, что мы стали лучшими друзьями и дружно шагали в ногу с сентября по июнь, но с некоторыми из них мы на самом деле стали своеобразной командой.

Горы тетрадей, кипа отчетностей, очередное мероприятие, к которому нужно было срочно подготовиться, – со многими из этих прелестей мы боролись вместе. Нет, учитель математики не помогал мне проверять тетради, не волнуйтесь. Но достаточно часто мы собирались после уроков в моем кабинете, и каждый начинал выполнять свои дела. И работать в такой связке было действительно легче. Как минимум, психологически. А когда на второй год работы на нас с подругой одновременно свалилось классное руководство в пятых классах, мы сразу же решили, что все мероприятия и экскурсии будем проводить вместе.

Если вы только пришли работать в школу, ищите себе друзей среди молодых коллег, шагать по школьным просторам действительно веселее вместе.

Хотя возраст – возрастом, а, допустим, во второй школе самые лучшие отношения у меня сложились с учителями биологии и английского, которые были значительно старше меня, и учителем физкультуры, который был младше, так что тут все относительно. Главное – найти этих самых близких по духу людей, потому что, если ничего кроме уроков, обязанностей и гор тетрадей в школе не видеть, желание ежедневно приходить в это место может быстро улетучиться. Плюс, не стоит забывать и о том, что если работать не просто для галочки (провел урок – ушел), а действительно готовиться к каждому занятию, достаточно быстро начинаешь понимать, что едва ли не единственная возможность пообщаться со взрослым человеком – это как раз таки коллеги. Потому что на друзей из «прошлой» жизни времени будет катастрофически не хватать.

Потемкинские деревни

А вот с кем конфликты и недопонимания случались, так это с администрацией.

Власть портит людей. Не всех, но многих. Возможность управлять другими подчас затуманивает глаза. И с высоты своего пусть и деревянного трона начинаешь по-другому воспринимать окружающих и по-новому оценивать себя. А уж если человек изначально считал себя гениальным специалистом и на голову лучше остальных, что я могу сказать, крепитесь, подчиненные. Сейчас вас научат работать, а в некоторых случаях и жить.

– Любой учитель, поставивший ребенку двойку, расписывается в собственной профнепригодности, – размахивая руками, доказывает с трибуны на очередном педсовете директор. Случайно открываю

Реально, случайно.

журнал на странице ее предмета, мы работали в одном классе, и неожиданно наблюдаю несколько двоек за полугодие…

– Вы просто не умеете работать, ну, не может класс так плохо учиться, – закатывает глаза завуч, откладывая в сторону результаты среза шестого класса. Через год ей самой приходится работать с этими детьми, и, о боже! – Срочно вызываем родителей в школу, это же просто кошмар, а не класс, там же просто невозможно преподавать! – Ну, раз вы так говорите.

И я отлично понимаю, что работать директором или завучем в школе очень сложно, и даже в самые юные годы у меня в голове никогда не проносилась шальная мысль: «Эх, а вот если бы я стал директором…» В конечном итоге, именно администрация будет отчитывать за все успехи или неудачи образовательного учреждения, и хочешь – не хочешь, приходится быть строгим и требовательным. Но тут, как и с другими учителями: очень легко превратиться в лицемера.

Мне кажется, я бы не смог проводить ежегодные мероприятия, посвященные борьбе с алкоголем и курением, если бы был шанс, что мои же ученики после очередной лекции о вреде никотина встретили бы меня в парке с сигаретой в зубах и бутылкой водки. Благо, я не пью и не курю (да, знаю, хороший мальчик) и поэтому с чистой совестью потрясал различными исследованиями об опасности табака перед носом очередного малолетнего курильщика. Понимаю, что то, что делает учитель за пределами школы, касается исключительно его, но… Но не понять мне, как можно сначала на сцене вместе с классом прыгать и скакать, исполняя песню «Сигарета – это смерть», а буквально через полчаса спокойно стоять с коллегами за углом школы и мирно затягиваться очередной папироской, отлично осознавая, что тебя могут увидеть твои же ученики. Куришь – кури, но не рядом же со школой.

Так же и с администрацией. Понятно, что руководство в первую очередь должно умело управлять школой, обладать задатками мудрого лидера, но когда собирается совещание, на котором и в хвост и в гриву разносят учителей, которые не успевают заполнить журнал.

Нет, это не личная обида, вот с чем-чем, а с бумажками у меня никогда не было проблем, наверное, сказывается «синдром отличника»: все отчеты я всегда сдавал одним из первых. Хороший мальчик в квадрате.

И вот ты с пеной у рта потрясаешь журналами, называешь фамилии провинившихся педагогов, грозишься штрафами и выговорами, а у самой уже месяц не выставлены оценки, и вся школа об этом знает, выглядит это, мягко говоря, так себе. Виноваты ли учителя, не заполнившие журналы? Конечно! Имеешь ли ты право возмущаться и взывать к совести, когда сам допускаешь те же самые ошибки? Да, но…

Тут все, как с детьми, ты имеешь полное право отчитывать пятиклассника, пойманного в школьном туалете с сигаретой, в красках расписывать опасности и ужасающие последствия сего действа, но, если завтра с этой самой сигаретой он встретит на улице уже тебя, не удивляйся, что уважать он тебя вряд ли будет.

Любовь зла

Но от директоров и завучей давайте перейдем к чему-нибудь более приземленному. Например, к домашнему заданию. Домашнюю работу не любит никто. Ни дети, которым приходится проводить за ней долгие часы после учебы, ни учителя, вынужденные потом проверять ее не менее долгими вечерами, ни родители, на плечи которых ложится контроль за выполнением этого самого задания.

Один из самых больших «грехов» учителей – мысль, что кроме твоего предмета у школьников больше ничего в расписании нет. Когда ты задаешь законспектировать небольшую статью, пересказать крохотный параграф, заполнить микроскопическую контурную карту, письменно ответить на парочку малюсеньких вопросов, нужно понимать, что таких параграфов, карт, статей и вопросов у старшеклассников к седьмому уроку набрался уже полный дневник. И между выполнением всего этого веселья школьнику неплохо бы успеть поесть и заняться хоть чем-нибудь помимо учебы.

Знаю-знаю, преступная мысль. Чем им еще заниматься, кроме учебы? Но если вы считаете, что дети не устают за день и им не нужен отдых, то вы глубоко ошибаетесь.

Причем самое обидное – весь этот неподъемный пласт домашки придавливает самых старательных учеников, тех, которые и задачу по алгебре должны решить, и диалог на английском выучить. Тех же, кто не делает ничего, объемы домашнего задания волнуют только в момент его появления на доске в конце урока, дома он все равно учебник не откроет.

Возможно, сказывался мой возраст, я еще сам хорошо помнил свои уроки и задания, но я всегда стремился задавать максимально компактное домашнее задание, отлично понимая, что, кроме моих наиважнейших русского и литературы, у детей есть еще целая толпа других предметов. Но вот за выполнением этого самого задания следил строго. Если ребенок сдавал тетрадь и вместо нужного упражнения там красовалась пустота, или вдруг обострение склероза не вовремя разыгрывалось, и тетрадь с, конечно же, выполненным заданием оставалась дома на кровати, я ставил в журнал двойку. Карандашом. Если к следующему уроку ребенок при�

Вступление

Всем привет, меня зовут Павел, и я рад приветствовать вас на моем YouTu… Стоп! На страницах моей книги.

Неожиданный поворот! Мама, смотри: я в телевизоре! Точнее… на полке.

Давайте познакомимся! Меня зовут Павел. Мне 32 года, люблю романтические ужины при свечах, прогулки по ночному городу и…

Так, это информация для другого сайта.

Вот уже пару лет я ношу гордое звание блогера и каждую неделю, расставив по дому толпу осветительных приборов, по несколько часов разговариваю с камерой. Звучит, конечно, как диагноз, но свои плюсы у этого нехитрого и безумно популярного в последнее время занятия тоже имеются.

Сейчас куда ни плюнь, попадешь либо в блогера, либо в контент-мейкера. Шикарное слово!

Прежде чем докатиться до такой жизни и основать бизнес имени себя любимого, почти 10 лет я проработал учителем русского языка и литературы в обычной среднеобразовательной школе.

На самом деле их было две, но опустим подробности: надо что-то и на другие главы оставить.

За эти 8 лет

Да, 2 года я себе ранее все же прибавил.

я превратился из наивного мальчика, стремившегося нести свет в массы…

Знаю, как высокопарно это звучит, но кто из нас в юности не верил в то, что именно он изменит этот жестокий, циничный мир?

Превратился в гораздо менее наивного мужчину, который понимает, что этот самый свет зачастую далеко не всем нужен. А если и нужен, то не тот и не там. Свет, конечно, светом, а баллы на ЕГЭ все же важнее: престиж школы, все дела.

В этой книге мне бы хотелось поговорить о той стороне школы, которая чаще всего остается за кадром либо освещается весьма далекими от образования людьми. Я постараюсь без прикрас рассказать о работе обычного учителя, о той педагогической кухне, заглянуть в которую удается далеко не всем, а уж остаться здоровым, после того как увидел все эти нечищеные сковородки и прилипшие к тарелкам остатки ужина, еще меньшему количеству.

Когда в 22 года я переступил порог школы в новом для себя звании педагога, я даже представить не мог, с какими трудностями мне придется там столкнуться. Отдельное спасибо в данном случае хочется сказать университету: между нашим высшим образованием и реальной жизнью все еще лежит пропасть каких-то просто монструозных размеров. Нет, не подумайте, эта книга не о жалобах, это рассказ о правде. О МОЕЙ правде. О той системе образования, с которой Я столкнулся, а познакомившись ближе, ужаснулся. Я так нарочито выделяю эти местоимения, потому что отлично понимаю, что моя история вполне может сильно отличаться от историй других людей. Но что-то мне подсказывает, что многое из того, что вы найдете на страницах этой книги, покажется вам близким и знакомым, потому что свой школьный опыт есть у каждого из нас. У кого-то – положительный, у кого-то – отрицательный, но у каждого – свой. Добро пожаловать в мой!

P. S. Все отрывки из сочинений и ответов у доски, которые вы найдете на этих страницах, принадлежат реальным школьникам, для которых русский язык является родным. Не пугайтесь!

Почему учитель?

Именно такой вопрос, узнав, что я планирую поступать в педагогический университет, задала мне в апреле одиннадцатого класса учительница по истории, сопроводив его многозначительным осуждающим взглядом.

– Паша, ты же отличник!

– Паша, у тебя же мама – учитель: ты же знаешь, что это такое!

– Тебе совсем на будущее плевать?

Подобные вопросы и комментарии той весной я неоднократно получал от знакомых педагогов. Каждый считал своим долгом предостеречь меня от самой главной ошибки в моей жизни. Создавалось ощущение, что я ЖИ решил с Ы написать, не иначе.

Попытки наставить заблудшую овечку на путь истинный сопровождались рассказами о тоннах бумаг,

Тут меня действительно не обманули.

отсутствии совести у современных учеников,

А вот здесь я бы уже поспорил.

жизни в коробке из-под холодильника, на зарплату педагога я, естественно, ничего другого не смогу себе позволить, и прочих прелестях школьного житья-бытья. Ключевая же мысль всегда была одна: «Умные дети не должны идти работать в школу!»

И тогда, и сейчас эта фраза меня безумно коробила. А кто тогда должен? Двоечники? Маша, прогуливавшая историю и пытающаяся найти Англию где-то в районе Мадагаскара?

Это, кстати, пример из реальной жизни.

Или, может быть, Петя, рисовавший все уроки напролет портреты одноклассников и старательно выводивший корявым почерком: «Сидоров – козел!»? Вы бы хотели, чтобы они стали наставниками ваших детей? Нет? Вот и я нет. Ни тогда, ни сейчас.

Складывается удивительная ситуация: мы постоянно говорим о том, что в школе не хватает хороших специалистов, обсуждаем на кухне за кружкой чая очередной косяк Марьиванны, удивляясь тому, как такого человека допустили до работы с нашими драгоценными детьми. Но смотрим на успешного ученика, решившего связать свою жизнь с системой образования, как на горячечного больного. При этом последний вызывает порой больше понимания среди окружающих.

Мы хотим, чтобы наших детей учили умные преподаватели, но мы боимся даже представить, что НАШ умный ребенок пойдет работать в этот филиал ада на земле под названием «Школа».

А теперь, уважаемые знатоки, вопрос: «А откуда тогда возьмутся хорошие преподаватели?» Какой волшебник и на каком голубом вертолете принесет их в наши школы и вузы?

Именно тогда, в 11-м классе, я дал себе обещание, что, если когда-нибудь мой ученик сообщит мне, что собирается связать свою жизнь со школой, я не буду его всячески отговаривать, призывать одуматься и пугать леденящими душу картинами диктантов двоечников, в которых красного цвета едва ли не больше, чем на флаге Китая. Когда же спустя несколько лет ученица и в самом деле попросила у меня совета, мне пришлось очень постараться, чтобы сдержать свое обещание и не лишить российскую школу очередного хорошего педагога. Искренне верю, что у нее все получится.

Но это будет еще не скоро, а пока учителя слушали мои рассуждения, охали, кивали головами, а потом выдавали последний заготовленный аргумент: «Но тебя же никто уважать не будет!»

Почему учителей никто не уважает?

Наверное, стоило бы сказать, что я с самого детства мечтал стать учителем, представлял себя в черном пиджачке и с указкой в руках, рассуждающим о творчестве Есенина. Но… нет. Мечтал я совсем о другом. О чем конкретно, не помню, но точно не об этом. Египет, гробница Тутанхамона – возможно, горы тетрадей и зарплата восемнадцать тысяч – нет.

Может быть, с названием этой главы я слегка погорячился, но давайте признаем: учитель уже давно не является не только престижной, но и просто уважаемой профессией. Времена, когда на педагога, даже не так… ПЕДАГОГА, несшего знания детям, смотрели с благоговением, давно канули в Лету.

Ученики спокойно могут послать учителя в пешее эротическое путешествие, в Сети таких роликов пруд пруди.

Нет, не стоит сейчас идти их искать: мы тут вообще-то умные вещи обсуждаем.

Многие родители твердо уверены, что их работа по воспитанию чада закончилась на линейке в первом классе и теперь им остается только требовать на выходе идеального ученика, желательно с золотой медалью на шее.

– В смысле, я должен контролировать выполнение домашнего задания, а вы на что?

По телевизору то и дело депутаты (и прочие неравнодушные боксеры) в очередном выпуске «Пусть говорят» яростно орут, схватив в свои потные ладошки микрофон: «Во всем виновата школа!» В общем, вечер давно перестал быть томным.

Спросите прохожего на улице: «Кто идет работать в школу?» Только давайте для чистоты эксперимента обойдемся без микрофона и камеры у лица. Кто-нибудь, конечно, вспомнит про любовь к детям и призвание. Но очень сомневаюсь, что это будет самый популярный ответ. В массовом сознании в школе работают либо неудачники, которые не смогли устроиться на более престижное место, либо странные личности, готовые работать за копейки и поэтому доверия не вызывающие.

Все мы помним веселую поговорку про отсутствие ума и поступление в педагогический вуз.

Совершенно не помогает ситуации и тот факт, что далеко не каждому из нас на жизненном пути попадались хорошие учителя, те, кого хочется вспоминать с благодарностью. Обычные – были, истеричные – куда уж без них, несправедливые и жестокие – и такие имелись, уставшие и превращавшие урок в королевство скуки – и они приходят на ум, а вот те, к кому хотелось подойти после уроков, с кем хотелось поговорить о чем-то важном, на кого хотелось быть похожим, – не уверен. И вот эта детская обида на школу, на отсутствие того самого Учителя во взрослом возрасте никуда не девается, она, конечно, притупляется, уходит на задний план, но нет-нет да заявит о себе очередным колким замечанием в сторону совсем потерявших совесть училок.

Какие бы сказки про духовность и жертвенность ни звучали вокруг, в современном обществе мерилом успеха выступают деньги. Если ты отдыхаешь на острове в Индийском океане, фотографируешься в модной одежде и рассекаешь по городу на дорогущей машине, для аудитории Инстаграма ты человек, сумевший разобраться в премудростях жизни.

Если же ничего, кроме бесконечных обязанностей, на суд придирчивого зрителя ты вынести не можешь, то прости, дружок, но где-то в своей жизни ты явно свернул не туда.

А чем может похвастаться современный учитель в какой-нибудь Самаре с зарплатой двенадцать тысяч? Результатами очередной проверочной?

– Смотри, сынок, будешь хорошо учиться, сможешь, как и Нина Ивановна, платить за квартиру и покупать овсяное печенье по праздникам. А если этого будет мало, то, по заветам Дмитрия Анатольевича, отправишься в бизнес на подработки.

Ну что? Уже прониклись уважением к Нине Ивановне? Странно…

Когда кто-то соглашается работать исключительно за идею, это, конечно, может вызвать восхищение: «Ух ты, какой самоотверженный!» Но для многих над головой подобного человека ярко загорается неоновая надпись

Как бы покультурнее выразиться, чтобы никого не обидеть?

«Слабак». Ты готов получать копейки, готов отказаться от дорогих вещей и терпеть вечные упреки со все сторон? А упреки, уверяю вас, будут! Молодец! Странненький ты, однако, но молодец! Только вот беда в том, что странных и убогих люди не уважают. Уважение вызывают сильные и успешные, а эти прилагательные у меня как-то мало ассоциируются с российскими учителями. Простите, коллеги!

– Так чего ж ты тогда в школу поперся? Прости меня за мой французский!

Итак, она звалась…

В каждой хорошей истории должны быть страницы, посвященные любви, эта не исключение.

Некоторые дети любят учиться: с радостью ходят в школу, с удовольствием решают заковыристые уравнения и пишут ежедневные проверочные,

Такие же уникумы существуют?

затаив дыхание, внимательно слушают объяснения учителя и коллекционируют пятерки в аккуратно заполненные дневнички. Святые люди! Я, стоит признаться, к сожалению, не из их числа.

Нет, проблем с учебой у меня никогда не было: все 11 лет школы я балансировал между отличником и хорошистом, в итоге получив аттестат без четверок. Но сам процесс обучения, хоть и не доставлял мне особых сложностей

Про физику сейчас вспоминать не будем, вдруг кто-то спать собрался.

никакого энтузиазма не вызывал.

Отлично помню, как на второй неделе сентября в первом классе мы торопливо спускались с мамой по лестнице. Откровенно говоря, торопилась только мама, боявшаяся опоздать на автобус, я же просто прыгал через ступеньки и совершенно не стремился на романтическую встречу с очередными крючками и палочками в прописях. Именно тогда я неожиданно заявил, что считаю, что мне в школу больше ходить не стоит, так как и так все знаю, поэтому мне там скучно. Мама остановилась на секунду, моргнула пару раз и, схватив за руку, потащила на автобус, так как крючки и палочки сами себя не нарисуют.

Знал, я тогда, конечно, далеко не все, но скука и уроки в моем сознании крепко сплелись. И чем дольше я учился, тем прочнее казался их союз.

Не скажу, что меня ничего не интересовало. Наоборот, дома я проглатывал энциклопедии по биологии, истории и географии, но применять полученные знания на уроках было просто негде.

Никогда не забуду, как в пятом классе я, полностью и бесповоротно влюбленный в историю Древнего Египта, вещал у доски про мумию Рамзеса второго, а учитель, прервав на полуслове мой рассказ, потребовала отвечать ПО УЧЕБНИКУ!

– Рассказывай только то, что есть в учебнике. Больше не надо!

Ну, не надо так не надо. Оттарабанив необходимый текст, я получил очередную пятерку и совет:

– Вот всегда так и делай: надо отвечать по нашим записям.

Уже в том возрасте я почувствовал, что этот «научный» подход хромает как минимум на пару лап, да еще и хвост вот-вот отвалится, но работать в режиме «перепиши с доски, а потом перескажи слово в слово» я мог совершенно не напрягаясь, так что… переписываем очередной параграф и ждем спасительного звонка.

Пребывал я в подобном вареном состоянии вплоть до шестого класса, когда мое представление о нормальных учителях и уроках полностью перевернула новая преподавательница русского.

Елена Викторовна… Прошло уже лет двадцать, а я до сих с благодарностью вспоминаю ее уроки. Творческие задания, необычные примеры, постоянные викторины и КВНы… наш шестой класс совершенно не был к этому готов. Вместо привычных тестов и самостоятельных после изучения каждой большой темы по литературе мы делились на команды и готовили выступления. Оказалось, что знания за рамками учебника – это не лишний багаж, который стоит оставить за дверью класса, а то, чем стоит поделиться с остальными.

До сих пор помню наш шок, когда она заявила, что на тот или иной поступок главного героя можно смотреть с разных сторон. С РАЗНЫХ, Карл! То есть нет правильного и неправильного ответа, есть твоя точка зрения, и если ты можешь ее доказать – вперед, мы с радостью тебя выслушаем. И ведь мы реально слушали друг друга, перебивали, конечно, еще бы, мы же обсуждали серьезные вещи, но слушали. Каждое произведение вызывало массу споров и интересных рассуждений, любой вопрос тут же встречал лес рук. Даже те из нас, кто никогда не стремился отвечать на других предметах, на ее литературе буквально выпрыгивали из-за парты, потому что знали: их услышат. И слушать будут именно его, а не очередную умную строчку критика из учебника.

Мы с Достоевским считаем…

Умением слушать других, принимать мнение, отличное от твоего, обладают далеко не все педагоги. Ты настолько привыкаешь работать по давно проложенным рельсам, до такой степени веришь в собственную непогрешимость:

– Я не ошиблась, я просто вас проверяла!

Что совершенно не замечаешь, как узко начинаешь смотреть на мир. Некоторые отказываются воспринимать мнение взрослых людей, а о каком внимании к детским рассуждениям тогда вообще может речь идти?

Помню, как меня, к тому моменту уже самого учителя, поразила преподаватель литературы, проводившая семинар для огромного количества педагогов в одной весьма престижной гимназии. Нас разделили на группы и поручили проанализировать отрывок из романа Достоевского. До сих пор помню «радостное» лицо учителя физкультуры: да, в новоявленный кружок «Юный филолог» попали и математики с трудовиками. Зачем? Бог его знает. Но ты понимаешь, что единственный выходной пройдет так, как надо, когда тебя просят написать небольшое эссе, а тебе сорок три и ты обещал жене на даче помочь.

И вот после пары часов кропотливой работы учителя зачитывают свои сочинения: одна группа отметила один момент, другой показался важным этот эпизод, третья вообще сумела проанализировать отрывок под совершенно неожиданным углом. Вот поэтому я и люблю художественную литературу: каждый может найти в произведении что-то свое, личное, именно поэтому книга и может говорить с тобой.

Глупый, наивный Паша! Книги с ним разговаривают!

Как оказалось, я глубоко ошибался. Все мы ошибались. Мы все делали совершенно неправильно. Надо было озвучивать строго определенные мысли из такого же ограниченного, заранее подготовленного списка, получившего одобрение свыше. Вот мы пни!

Заявив, что никто, из более чем пятидесяти педагогов, не умеет работать с художественным текстом,

И как только учителя физики пережили подобное оскорбление?

руководитель сего действа начала объяснять, что НА САМОМ ДЕЛЕ думал Достоевский.

Есть у меня не самое лучшее качество: я не умею держать язык за зубами. И вот, когда знаток творчества Федора Михайловича соловьем разливалась с трибуны, я решил уточнить, откуда такая уверенность в правоте собственных слов.

– Он вам сам это сказал? Или, может быть, вы знаете какое-то высказывание Достоевского, в котором он заявил: «Я имел в виду именно это!»?

Оказалось, что все гораздо проще: с классиком она, конечно, лично не была знакома, никаких его высказываний на эту тему она не знает, но вот в их учебном заведении…

А у них, на секундочку, гимназия, это я неизвестно из-под какой лавки вылез.

В их доме свободомыслия и мудрости ВСЕГДА именно так анализировали этот момент, поэтому…

Поэтому мне стало безумно жалко ее учеников, которые были вынуждены озвучивать застывшие в своей неприступности неизвестно кем сказанные мысли. Пятерки-то нужны! Вот это полет фантазии и творчества! Какая разница, что ты думаешь и как рассуждаешь, главное – догадаться, к каким выводом успели прийти до тебя очень умные педагоги любимой гимназии. Боюсь, что даже у самого Достоевского возникли бы проблемы с подобными светилами науки, потому что:

– Вы, конечно, извините, Федор Михайлович, но мы уже больше десяти лет преподаем именно так, поэтому нам лучше знать, что вы имели в виду в своем романе. Мы даже семинары уже несколько раз проводили, поэтому займите свое место и не мешайте учебному процессу! Да, и зарегистрироваться не забудьте, листок на первой парте!

Хорошего понемножку

Но все это произойдет еще очень нескоро, а пока я с одноклассниками наслаждался мгновениями свободомыслия на уроках литературы, участвовал в различных конкурсах, с радостью декламировал стихи у доски и готовился к очередным выступлениям и литературным мероприятиям.

Но, как вы знаете, у всего хорошего есть одна очень неприятная особенность: оно имеет свойство заканчиваться, причем в самый неожиданный момент.

Проработав в нашем классе два года, Елена Викторовна перешла в другую школу. Этот был настоящий гром среди ясного неба. Меня успокаивал лишь тот факт, что в восьмом классе нас должны были делить на физиков и гуманитариев, поэтому я был уверен, что уж в гуманитарном классе русский, литература и история точно будут на уровне. А большего мне и не надо. КАК ЖЕ Я ОШИБАЛСЯ!

С учителем истории мне, действительно, повезло. Интересно, четко, по делу, еще и с юмором – идеальная комбинация. Елена Витальевна, спасибо! А вот русский в гуманитарном классе (от гуманитарного в нем было только название), скажем так, не блистал. И, честно говоря, если бы два последних года школы я не занимался с репетитором, то, что-то мне подсказывает, на экзамене я бы чувствовал себя далеко не так уверенно. Хотел сказать: не факт, что сдал бы, но в то время ЕГЭ не было,

Да, завидуйте, современные школьники: во времена динозавров и моей юности дышалось значительно легче.

и из школы с отличными оценками за экзаменами выпускали всех. Двоечник, троечник, а за итоговое сочинение получаешь пятерку – четверку. Вот такой вот парадокс!

Именно тогда, в восьмом или девятом классе, точно уже не помню, я решил, что хочу стать учителем. Достаточно часто на наш выбор профессии влияет чей-то пример, чаще всего положительный. Наблюдает ребенок по телевизору за очередной победой прославленного чемпиона и твердо, но тихо произносит: «И я так хочу!» И вот он уже в пестром круговороте ежедневных тренировок и первых соревнований, если, конечно, желания и характера хватит. Успех других мотивирует и нас задуматься о выборе той же профессиональной дороги. Но… это не мой случай. В отличие от зрителя, восхищенного победителями-олимпийцами, в моей голове все чаще звучала фраза: «Я так не хочу!»

Из любимых предметов русский и литература превратились в… Я даже не знаю, во что они превратились. Судите сами.

Урок в девятом классе. Наверное, самое время готовиться к экзамену. Но у нашего преподавателя совершенно другое мнение на этот счет.

– Что вам объяснить? – многообещающе спрашивает она в начале занятия. – Какое правило повторить?

– Господи, неужели хоть сегодня чем-то полезным займемся, – мелькает в моей голове фраза, но тут же вспоминаю, на каком уроке я нахожусь, и не спешу радоваться раньше времени.

– Не с частями речи, – предлагает кто-то с задних парт.

– Нет, вы это и так отлично знаете, – качает кудрявой головой учительница.

– Может быть, причастия? У меня с ними всегда проблемы, – уже гораздо менее уверенно звучит голос с первого ряда.

– Мы без конца ими занимаемся, – учитель отрезает и этот путь.

– А мы уже давно… – но договорить очередному оратору было уже не суждено. Учитель решает, что мы и без повторения все великолепно знаем, поэтому вот вам пяток номеров, сидите переписывайте, а сама углубляется в заполнение журнала.

– Вот и позанимались, – доставая из рюкзака решебник, бормочу себе под нос я.

Кстати, о решебниках: у нас на партах они очень часто заменяли роль учебников, так как на их наличие учителю было глубоко наплевать, как, в общем-то, и на то, чем мы на уроках занимались. Хочешь – пиши, не хочешь – не пиши! Тройку все равно нарисуют.

На следующий день ситуация повторялась: выясняем, что мы не знаем, оказывается, что все-то мы знаем и объяснять нам ничего не нужно. Вот мы глупыхи. Действительно, в учебнике все правила есть, зачем на них время тратить, а журнал сам себя не заполнит. И привет, очередные пять номеров самостоятельно! Вот такой вот «День сурка».

Многие радовались: еще бы, можно прямо на русском ненавистную домашку по алгебре делать или огромную контурную карту заполнять. Это же какая экономия времени получается!

Вообще, очень часто замечаю, что школьники считают добрыми и хорошими тех учителей, которые позволяют на своих уроках ничего не делать. «Любят» их, обнимаются с ними на переменах. Кавычки я тут поставил неслучайно, потому что любовь эта мгновенно проходит, едва преподаватель совершенно неожиданно для учеников решит наконец-то заняться делом или навести порядок на уроке. Вот тут-то и оказывается, что «любовь» и уважение – совершенно разные вещи.

«А нам учительница биологии разрешает весь урок сидеть в телефоне, если мы будем молчать и не бегать по кабинету», – радостно поделилась своим счастьем под одним из моих роликов ученица шестого класса. Золото, а не педагог! Только вот обычно радость от свободы и восхищение добротой проходят к классу одиннадцатому, когда выпускник внезапно осознает, что ему для поступления нужна эта самая биология, а понимающая и милая Ольга Ивановна как-то совсем забыла со всей своей добротой, что на уроке еще и учиться надо. Именно ближе к окончанию школы ученики начинают ценить строгих и требовательных педагогов, и среди недовольного бурчания об очередной самостоятельной все чаще начинают проскальзывать слова благодарности.

Фильм, фильм, фильм!

Я вот тоже до сих пор благодарен своим урокам литературы. Они меня научили тому, как делать не надо. Особенно мне запомнился один в одиннадцатом классе. Творчество Есенина. Казалось бы, вот где можно разбежаться: несчастная любовь, трагическая судьба, поиск смысла жизни… Но к выпускному классу я уже давно понял, что в последние годы, после ухода Елены Викторовны, мы на литературе никуда не разбегаемся, ну максимум до полки с готовыми сочинениями. Не удивляйтесь, списывать прямо на уроке нам никто не запрещал, вот чего-чего, а свободы на литературе у нас точно хватало, я бы даже сказал, с избытком.

Как же мне все-таки повезло со школой: не учеба, а рай земной.

Справедливости ради стоит сказать, что школа у меня, действительно, была очень сильная, и замечательных педагогов в ней было много, только вот работали они чаще всего либо в параллельных классах, либо к моменту моего перехода в старшее звено сами перешли, но уже в другие учебные заведения.

Неужели я настолько страшный?..

Но вернемся к уроку литературы.

– Астапов, ты вроде на филфак поступаешь? – неожиданно с порога спрашивает меня учитель. – Садись на первую парту, вот тебе моя методичка, изучай, может быть, что-нибудь нужное найдешь. Остальные читайте стихи Есенина, а я буду журнал заполнять.

Кто бы сомневался, все внимание, как обычно, журналу. Вот это, я понимаю, подготовка к вступительным экзаменам! Методичка! До сих пор не знаю: смеяться мне или плакать?

Еще врезались в память уроки по «Войне и миру». Произведение, безусловно, сложное, объемное, его и в нормальном-то классе не каждый осилит, а мы к тому времени полностью разучились читать. А смысл? Никто ничего не обсуждает, сидим конспектируем скучный учебник, составляем бесконечные таблицы по биографии писателя и бездумно переписываем сборники «лучших» сочинений. Для всей этой увлекательной и, безусловно, разнообразной деятельности знакомиться с текстом произведения совсем необязательно.

Отлично понимая все это, учитель решает ограничиться фильмом Бондарчука. Не самое плохое решение: для многих моих одноклассников эта лента стала единственной возможностью познакомиться с творчеством Толстого. Беда заключалась в том, что это многосерийный фильм, и за один присест его не посмотришь. Хотя, учитывая продуктивность наших уроков, особой проблемы в этом не было. Но… проблемы всегда можно самим себе устроить.

Как вы думаете, какую серию стоит посмотреть после первой? Вторую? Кхм. А вот и нет! Первую! Ведь Дениса не было, когда мы ее смотрели: он же ничего не поймет. Давайте пересматривать. Ну а теперь уже в полном составе можно приниматься за… первую. Жени-то на обоих уроках не было. Звучит, конечно, забавно, но мы пересматривали первую часть раза четыре, не меньше. Как говорится, маразм крепчал.

Скажу честно: любви к учебе подобные уроки не добавляли. Совсем. С каждым днем я все отчетливее понимал, что просто трачу здесь время. Вместо того чтобы заняться чем-то действительно полезным и интересным,

Я сейчас не про компьютерные игры и прогулки с друзьями.

я снова и снова чертил «таблицу три графы» и переписывал учебник. А на следующем уроке эти чертовы «три графы» повторялись снова. Р – разнообразие!

Но свою школьную жизнь я уже исправить не мог, зато мог попытаться не позволить другим попасть в такое же болото. Я на собственном опыте понял, что знания можно получать не только потому, что «скоро поступать в университет, а иначе дворником станешь», но и потому, что сам процесс обучения может быть интересным. В школе можно радоваться не только переменам и сосискам в тесте в столовой.

Звучит, конечно, дико, но это так. Да и признаться, сосиски в нашей столовой были так себе.

Возможно, если бы не было этого светлого пятна с яркими и креативными уроками в седьмом классе, я бы и не замечал всю беспросветную унылость своей школьной жизни. Сидел бы себе за партой, переписывая очередной параграф,

А чем еще занять детей в одиннадцатом классе?

получал бы свои заслуженные и не очень пятерки и готовился бы поступать на какого-нибудь юриста, считая дни до долгожданной свободы.

Обычно, если что-то приносит нам негативные эмоции, мы всеми силами стараемся сбежать от причины переживаний. Кто из нас ни слышал на выпускном громких фраз от одноклассников, уставших от бесконечных контрольных и проверочных: «Ноги моей здесь никогда больше не будет!» Я же, наоборот, твердо решил, что не хочу сбегать, я хочу вернуться, естественно, не конкретно сюда (работать в школе, в которой сам учился, – далеко не лучшая идея), и сделать все по-другому.

А как все мы знаем, именно в подростковом возрасте нам кажется, что именно нас ждет самое светлое будущее и именно мы сможем свернуть вон ту неповоротливую гору. Главное – как следует постараться. Так что пед и никаких вариантов!

Лукоморье

Воспользуемся магией литературы и перенесемся сразу же на 5 лет вперед, к тому моменту, когда я впервые подошел к школе, в которой мне, как я надеялся, предстояло работать.

Хотя пару слов об учебе в университете сказать, наверное, все-таки надо. Ведь наверняка эту книгу сейчас читают и те,

Ее же сейчас хоть кто-нибудь читает?

кто планирует поступать в педагогические вузы. Очень надеюсь, что после знакомства с моей историей вы не передумаете связывать свою жизнь со школой. Если что, я не виноват.

Я закончил Московский государственный областной университет и могу уверенно сказать, что мне очень повезло с преподавателями. Если в школу мне приходилось ежедневно заставлять себя ходить, то вот в университет я бежал, если и не вприпрыжку, то, в любом случае, с гораздо большим желанием. Только необходимость пять раз в неделю вставать в 5:20 и полтора часа трястись в забитой утренней электричке несколько портили настроение. Возможно, именно из-за этой самой электрички, которая, подражая своей известной подруге из песни, вечно норовила от меня сбежать, эта припрыжка и появилась.

А я-то думал, это у меня тяга к учебе проснулась, а на самом деле все гораздо прозаичнее.

Не буду пытаться делать никаких обобщений, так как все вузы разные, но мне кажется,

Нет, все-таки буду.

достаточно часто именно профессора, преподающие основные для твоей профессии предметы, оказываются наиболее оторванными от жизни. Именно они должны объяснить тебе основы твоей будущей работы, но проблема в том, что сами они порой имеют весьма смутное о ней представление, ведь всю свою жизнь они простояли за кафедрой. А теоретические знания далеко не всегда применимы на практике.

В чем сложность работы учителя? Ты должен не только отлично знать свой предмет, но и уметь его преподавать. Можно быть гениальным математиком, без проблем решать сложнейшие задачи и самые запутанные уравнения, но при этом совершенно не уметь объяснять. Умеешь сам – вовсе не означает: знаешь, как научить.

Вот и приходят в наши школы отлично подготовленные филологи, биологи, химики, но становятся хорошими учителями далеко не все из них. Многие молодые специалисты вообще плохо представляют, что с детьми на уроках делать нужно, потому что работать с абстрактными Петями и Машами их в университете вроде как научили, но реальные Пети и Маши очень сильно отличаются от своих книжных ровесников. И попробуй объясни этому самому Петьке, что по науке он якобы должен вести себя так-то и так-то и реагировать определенным образом на те или иные действия учителя. Наука наукой, а вихрастый двоечник сидит за первой партой и с наглой улыбкой наблюдает за тщетными попытками вчерашней студентки применить институтские лекции в реальной жизни.

Здесь, конечно, огромную роль играет педагогическая практика на четвертом и пятом курсах: многим именно она помогает убедиться, что некоторые теоретические трактаты ученых мужей совершенно не применимы в реалиях современной школы.

Но если у студентов шанс заглянуть в обычный класс есть, то вот многие преподаватели его лишены. Окруженные взрослыми и в массе своей старательными студентами, они рисуют в своих фантазиях каких-то очень странных школьников.

Семинар по «Методике преподавания литературы», третий курс. По идее именно здесь будущих учителей литературы должны научить работать с классом. Как объяснить, как заинтересовать, как построить урок – все эти вопросы решаются как раз на этих занятиях, ну или, по крайней мере, должны решаться.

Чаще всего один из студентов играл роль учителя и по подготовленному дома конспекту проводил урок на «классе». Это было действительно интересно и забавно. Некоторые из тех актеров-учителей сейчас уже избавились от первой части этого звания и давно уже проводят настоящие уроки. Но уже тогда было заметно, что многие из моих одногруппников станут классными преподавателями: мне вот у них «учиться» было очень интересно.

Почетная роль учителя

Во всяком случае, именно так ее рассматривал я.

на первом семинаре, посвященном вступлению к поэме Пушкина «Руслан и Людмила»,

Да-да, то самое хрестоматийное Лукоморье.

досталась мне.

С фамилией, начинающейся на букву «а», привыкаешь всегда и везде быть первым. Андреевы, Алексеевы и прочие Архиповы меня поймут.

Разобравшись с учеными котами-сказочниками, сидящими русалками-бездельницами и толпами богатырей с морскими дядьками, переходим к более прозаичным вещам и анализу урока. «Ученики» должны были оценить работу «учителя», выявить сильные и слабые стороны занятия.

У меня была очень дружная группа, да и в своих силах я был уверен,

К тому моменту я уже пару лет преподавал в воскресной школе. Да, был в моей биографии и такой эпизод.

поэтому ожидать, что кто-то из одногруппников, воспылав праведным негодованием, начнет тебя валить, было бы странно. Гораздо интереснее услышать мнение профессора: уж он-то точно не будет подслащивать горькую пилюлю, да и самое главное – опыт.

– Павел, у вас получился очень интересный и насыщенный урок, но вы допустили грубейшую ошибку…

– …

– Вы же понимаете, что это урок для пятого класса? – заглядывая в глаза, вкрадчиво интересуется профессор, будто бы стараясь определить степень моего душевного здоровья и опасаясь, не разревусь ли я прямо перед ним.

– Понимаю, – ничего не понимая, отвечаю я, а в голове тут же начинают бегать перепуганные мысли. – Как ему мог не понравиться мой урок, он же МОЙ? Вон, Света похвалила!

Не волнуйтесь: у меня не настолько раздутое самомнение, но я действительно не понимал, чего он от меня хочет и что за «грубейшую ошибку» я допустил.

– Объясните мне, как можно разбирать пролог к поэме в пятом классе и не уделить хотя бы пятнадцать минут на изучение критических статей?! Как?! Это же самое интересное!

– Для кого? – хотел поинтересоваться я, но все же сдержался.

Дальше последовала импровизированная лекция о том, как важно с пятиклассниками конспектировать трактаты известных исследователей творчества Пушкина. Это якобы вызывает неподдельный интерес.

– У детей? – уже с улыбкой спросил я.

– Конечно! – искренне удивился моей непонятливости профессор.

В школе он проработал целых… Не работал он в школе.

Если вы знаете пятиклассников, которые хотят изучать критические статьи на уроках и у которых этот процесс еще и интерес вызывает, то… со странными детьми вас жизнь сводила, скажу я вам.

За восемь лет работы в школе у меня было много пятых классов и много «Лукоморий», но каюсь, ни с одним из них я так и не стал тратить «минимум 15 минут» на ЭТО.

Все-таки правильно мне тогда профессор четверку поставил.

И вот такие замечания из серии: «дети хотят то», «ученики любят это», «каждый школьник мечтает», – можно очень часто услышать из уст людей, никогда не сталкивавшихся с реальными детьми в обычных школах. Так и хочется спросить у этих экспертов: «Что это за школьники, и где вы нашли таких детей?»

Особенно становится «весело», когда подобные знатоки вдруг решают, что их теории срочно требуют применения на практике. Вот прям здесь и сейчас. И в итоге сверху спускается очередная указивка, и ученики с учителями исполняют роль подопытных кроликов в очередном педагогическом эксперименте. Новый учебник, новая система обучения, новые экзамены и, естественно, новые отчеты. Куда уж без них!

Нет, не подумайте: я за прогресс, и, конечно, образование не должно стоять на месте, но прежде чем кричать: «Меняем все, я знаю, как нужно!» – неплохо было бы хотя бы пару лет у доски постоять, и не в качестве цветка.

Практика

Первые безуспешные попытки отправить меня трудиться на благо общества были предприняты еще на четвертом курсе. После прохождения месячной практики в одной из московских школ с углубленным изучением французского языка мне предложили возвращаться не к учебе, а приступать к работе.

Не знаю: сыграло ли здесь роль мое природное обаяние, в наличии которого я до сих пор сомневаюсь, или я просто слишком ответственно готовился к проведению уроков, но администрация, вызвав меня на ковер, предложила со следующего сентября пополнить их педагогический состав.

Не буду обманывать, мне было очень приятно: не каждый раз мальчику практически из деревни

Ну, возможно, с деревней я слегка погорячился…Чуть-чуть. В моем родном поселке двадцать тысяч жителей.

выпадает возможность устроиться на работу в самом центре Москвы, на Арбате. И амбициозная часть меня очень хотела согласиться, но впереди был пятый курс, защита диплома, пугающие госы… Поэтому я пообещал к ним вернуться в следующем году, но опять же в роли практиканта. И вернулся.