Помолвка с чужой судьбой бесплатное чтение

Екатерина Островская
Помолвка с чужой судьбой

Новая книга Екатерины Островской – это отдельный мир, невероятно легко и детально придуманный. Вся книга будто бы волшебный мир Алисы – царство вечного обмана, странных интриг и волнующих парадоксов. Постоянные повороты сюжета выбивают почву из-под ног даже многоопытного читателя, до самой последней страницы не давая ни малейшего шанса разобраться в происходящем и разгадать предложенную автором головоломку.

Екатерина Островская по-прежнему способна удивлять. «Помолвка с чужой судьбой» – не только витиеватое и захватывающее детективное действо, которого мы все так ждем и на которое надеемся, открывая книгу. На сей раз у автора получилось нечто большее. Екатерина своим острым чутьем настоящего литератора-детективщика угадала то самое идеальное соотношение тайны, размаха и правды – и написала увлекательную, необыкновенную даже на первый взгляд историю, которая, стремительно развиваясь, превращается в головокружительный роман. До самых последних страниц невозможно угадать, куда выведет лихо закрученный сюжет, кто окажется предателем, кто убийцей и откуда ждать помощи!

Злодеи и герои, охотники и жертвы, причины и следствия запутаны с восхитительной виртуозностью. Екатерина Островская буквально заставляет прочитать свой новый роман!

Татьяна Устинова

Глава первая

Дорога нырнула в ночной лес, густые ели нескончаемой темной стеной тянулись вдоль обочины, пятно белого света бежало впереди автомобиля, выхватывая на мгновение то километровый столб, то редкие просветы, за которыми едва угадывались склоны лысых холмов, припорошенные россыпью бледных звезд, готовых раствориться в скором июльском утре.

За очередным поворотом начался долгий пологий подъем, за ним должен был появиться крутой спуск к мостику через глубокий овраг, на дне которого бежала куда-то неширокая речушка. Фары на долю секунды выхватили из темноты сверкающий отраженным светом знак сужения дороги. Сидящий за рулем мужчина немного сбросил скорость. Автомобиль проскочил поворот, начался спуск к мосту… Что-то едва различимое выскочило из мрака леса… Водитель вдавил в пол педаль тормоза. И сделал это весьма вовремя. «Бентли» остановился, едва не сбив человека. Перед капотом машины стояла девушка с распущенными светлыми волосами. Она пригнулась, прикрывая ладонью лицо от ослепившего ее света фар… Одежды на девушке не было никакой. Она рванулась к машине, пытаясь кричать, но звуков слышно не было. Дорогу, темный таинственный лес и весь мир накрыла ночная тишина. Девушка была перепугана и дрожала от ужаса. Она подбежала, попыталась проникнуть в машину, но у нее это не получилось… Сидящий за рулем наклонился и открыл дверь изнутри.

– Помогите! – крикнула девушка, забираясь на сиденье. – Пожалуйста! За мной гонятся…

Дверь она оставила распахнутой, водитель наклонился над ее наготой, о которой девушка вспомнила только сейчас и прикрылась руками. Дверь захлопнулась. Машина рванула, пронеслась до моста, проскочила его. И остановилась.

– Пожалуйста, помогите, – прошептала девушка, – там очень страшные люди.

– Они уже далеко, и нас им не догнать, – отозвался мужчина и обернулся назад, чтобы удостовериться в справедливости своих слов. – Пиджак мой возьмите, прикроетесь хоть.

Девушку снова начал бить озноб. Водитель, выпрямившись в кресле, принялся снимать пиджак, как вдруг что-то ужалило его в шею, едва кольнуло, и мужчина поднял освобожденную из рукава руку, чтобы прихлопнуть залетевшего в салон комара, и тут же уронил ее.

– Что такое? – удивился он.

Попытался все же снять пиджак и медленно начал заваливаться на водительскую дверь.

Муж позвонил сразу после полуночи, сообщил, что больше задерживаться в гостях не собирается, пообещал быть в течение часа и посоветовал Веронике не дожидаться его, а ложиться спать.

– Я все равно не засну, буду тебя ждать, – ответила она.

– Хорошо, – согласился муж, – тогда жди меня в постели.

Вероника не погасила свет, лежа, прислушивалась к тишине за окном, рассчитывая, что вот-вот услышит, как раздвигаются ворота, негромко рычит двигатель «Бентли»…

Взгляд упал на лежащую на прикроватной тумбочке книгу. Вероника взяла ее. Книга лежала здесь давно, пожалуй, целую неделю или даже больше. Тогда муж тоже задерживался и также посоветовал ей ждать его в постели. Она в тот вечер спустилась в библиотеку, принесла книгу, чтобы убить время, но даже не успела открыть, как услышала звук открывающихся ворот. Теперь она взяла ее с тумбочки без всякого интереса, посмотрела на обложку: Стефан Цвейг. Распахнула, с самого начала не предполагая читать… Вот-вот вернется муж. Вероника еще раз прислушалась – за окном было тихо. Можно, конечно, перезвонить ему, но зачем делать то, чего она никогда не делала за все четыре года их совместной жизни? Она не звонила, когда он задерживался вечерами, не звонила сама и в середине дня, не делала этого, чтобы не отвлекать его от необходимых дел и важных разговоров, не хотела показаться навязчивой, излишне подозрительной или, того хуже, ревнивой.

…Мне опять стало жутко. Эти крадущиеся призрачные шаги, почти неслышные и все же неотступные во мраке портового квартала, мало-помалу вытеснили воспоминания о пережитом, заменив их каким-то безотчетным смятением…

Случайно выбранная в середине страницы фраза оказалась неуместной. Вероника закрыла книгу и вернула на тумбочку. Она подумала о муже, и ей показалось, что она и в самом деле немного волнуется… Посмотрела на светящийся циферблат настенных часов – время, к которому муж обещал вернуться, уже вышло.

«Как будет «мало-помалу» на немецком? – подумала Вероника и почему-то ответила сама себе вслух:

– Nach und nach.

Но отвлечься не получилось. И тогда она вновь подумала о книге. Вспомнила, как та появилась в их доме. Дом уже стоял, и закончилась отделка помещений, была расставлена мебель, когда Николай привез сюда Веронику, конечно же, не собираясь жить с почти незнакомой девушкой и уж тем более жениться на ней. И Вероника безо всякой обреченности ждала, когда успешный, богатый и достаточно молодой мужчина попросит ее удалиться…

Она была уверена, что именно так и случится, ведь зачем она ему, когда есть более красивые, более обаятельные и цепкие, и более умные наверняка тоже найдутся? Но миновала неделя, потом другая. Она не выходила на работу, и, вероятно, весь офис точно знал, почему она прогуливает, с кем проводит время, и презирал ее за такой внезапный роман с большим боссом. А когда однажды она позвонила Николаю в кабинет, ответил, как водится, референт Вадим, который сразу, без представления, узнал ее по голосу и пообещал передать Николаю Николаевичу о ее звонке.

Именно в тот день Коля вернулся домой, а следом подъехал «Пежо»-каблучок с эмблемой сети книжных магазинов на двери. Два молодых человека начали выносить из «Пежо» коробки с книгами. Как оказалось, Николай заскочил в книжный магазин и ходил вдоль рядов, показывая: эту, эту, эту… Он покупал книги, как продукты в универсаме, делая все очень быстро, как будто спешил куда-то. Впрочем, вряд ли он сам помнил, когда в последний раз покупал продукты или спиртное. Для подобных дел у него были специальные люди…

Но книги в тот день он выбирал лично, сделав упор на германоязычную литературу, потому что знал, на какой кафедре филфака Вероника училась… Гёте, Теодор Шторм, Томас Манн и Генрих Манн, Цвейг, Кафка, Ремарк, Генрих Бёлль…

– Ничего не забыл? – спросил он, когда книги были расставлены по полкам.

Она покачала головой, потом зачем-то сказала, что не хватает братьев Гримм, и тут же заплакала от счастья, потому что поняла, что раз Николай купил для нее столько книг, значит, он не выгонит ее. По крайней мере, в ближайшее время…

И все же она заснула. Веронике показалось, что просто закрыла глаза и сразу же открыла, но в спальне было уже светло. Рядом в постели никого не оказалось. Николай, судя по всему, ночью не вернулся, и это испугало.

Она взяла телефон и посмотрела на экран. Последний звонок от мужа раздался как раз в начале первого ночи. Больше звонков не было. Вероника подумала, что надо бы самой набрать его номер. Конечно, он иногда не ночевал дома. Или находился в отъезде, или его задерживали дела. Только дела его задерживали не до такой степени, чтобы он возвращался утром… И потом, он всегда звонил и предупреждал о своей задержке, а затем еще интересовался по телефону, не скучно ли ей одной. Только это бывало очень-очень редко.

Экранчик засветился, и еще до того, как зазвучала мелодия звонка, Вероника увидела, что ей звонит адвокат Перумов.

Часы показывали половину восьмого утра. Неужели она проспала так долго? И вообще, почему Перумов звонит в такую рань именно ей?

– Что случилось? – спросила она. – Что-то с Колей?

И резко вскочила с кровати.

– Доброе утро, – отозвался адвокат, – простите, что разбудил. Я за вами… Николай Николаевич меня попросил…

– А где он и почему сам мне не звонит?

Вероника зашла в гардеробную, высматривая, что надеть…

Мысли путались, потому что она не знала, куда придется ехать и по какому поводу… Перумов медлил с ответом, но когда она спросила, куда надо ехать, ответил:

– Я перед вашими воротами. Открывать их не надо, я подожду в машине перед въездом, а вы собирайтесь.

– Что с Колей? – прошептала Вероника в трубку.

– Страшного ничего. Небольшое ДТП, руки-ноги целы. Просто эти гаишники посоветовали ему в больницу поехать… Сами понимаете, страховка и все такое прочее…

Адвокат явно чего-то недоговаривал. Николай в любом случае сам позвонил бы, чтобы успокоить ее. И потом, при чем тут страховка?

– Хорошо, – произнесла Вероника в трубку, – я через пятнадцать минут выйду.

– Можете особо не торо… – начал было Перумов, но Вероника прервала разговор.

Четверти часа, конечно же, не хватило на сборы, но Перумов, когда она выбежала из калитки, угодливо восхитился:

– Как вы быстро! А я уж рассчитывал покемарить немного в машине. Сегодня выспаться не удалось.

– Что с мужем?! – почти закричала Вероника.

– Он в больнице Святой Екатерины. Переломов нет, ушиб только. Я вашего мужа не видел, мне позвонил Вениамин Витальевич Рубцов – начальник его охраны – и попросил подъехать туда, а я уж решил и вас прихватить, чтобы вы убедились… То есть это он меня попросил вас прихватить.

Адвокат наверняка что-то недоговаривал. Коля прислал бы за ней машину с водителем. И потом, судя по тому, как внимательно Перумов смотрел на дорогу, он врал. Очевидно, случилось что-то такое…

– Что за ДТП? – спросила она, стараясь спрятать свой испуг.

– Точно не знаю, но его автомобиль не вписался в поворот, пролетел мимо моста и почти упал в речку… Как же она называется? Вылетело название из головы.

– Где это было?

– Так я как раз об этом… А-а! Вспомнил.

Перумов хлопнул себя ладонью по лбу.

– Речка называется Пипполовка, если не путаю. Странное название. Смешное название. Путаю, наверно.

– Это недалеко отсюда, – заметила Вероника, – там вообще-то высоко падать…

– Машина, говорят, немного пострадала, но ведь там подушки безопасности и все такое прочее. Говорят, он на внедорожном «Бентли» ехал.

– «Бентайга», – кивнула девушка.

– Ну, в общем, он из машины сам выбрался. Сидел на склоне. А потом кто-то мимо проезжал и вызвал «Скорую» и ментов.

– Вы мне всю правду рассказали?

– Все, что мне известно, как на духу.

У моста через речку Перумов остановился. Вдвоем вышли из машины, но спускаться вниз не стали. Посмотрели с дороги. «Бентли» внизу уже не было. Только смятые кусты, разлившееся по траве моторное масло, смятое лобовое стекло, похожее на больший лист скомканной бумаги, и обломки бокового зеркала.

– Это Рубцов забрал машину, – пояснил адвокат. – Как-никак такая тачка тысяч двести евро стоит, а если по частям продавать, то еще дороже.

И, когда вернулись в его «Мерседес», спросил, чтобы прервать молчание спутницы:

– А что он сам за руль-то сел? Где водитель его?

– Николай Николаевич водителя отпустил вечером. Фима сказал, что хочет семью в аэропорт отвезти. Его жена с детьми и матерью в Крым собрались лететь. Чемоданов много… Но вы же знаете, что Коля и сам прекрасный водитель.

Глава вторая

Въехали на пандус у входа в больницу, и к машине адвоката тут же подошел Рубцов – начальник службы безопасности Ракитина. Он открыл дверь, и Вероника вышла.

– Как там Коля? – обратилась она к Рубцову.

– Я его не видел, но врач сказал, что ничего страшного.

– Так его можно забрать домой?

Вероника подошла к больничному входу и ожидала, что Рубцов откроет перед ней дверь, но начальник службы безопасности взял ее под локоть и шагнул в сторону.

– Пока туда нельзя, там его дознаватели опрашивают – так положено, а когда они закончат, я договорюсь, чтобы вас пропустили.

– А что случилось? Или он кого-то сбил на дороге?

Рубцов пожал плечами:

– Никого он не сбил. Я же говорю, так положено.

Он обернулся к Перумову и произнес:

– Вы тут меня с Вероникой Сергеевной подождите немного, а я пойду разузнаю, может, уже освободились они.

Рубцов зашел в вестибюль больницы, и сквозь стеклянную стену Вероника увидела, что он направился к какому-то мужчине в костюме и стал с ним разговаривать.

– С кем это он?

Адвокат тоже посмотрел сквозь стекло. И тут же встрепенулся.

– Это старший следователь следственного комитета Евдокимов. Неплохой мужик, кстати. Повезло еще, что его прислали… Но ведь Николай Николаевич Ракитин – личность очень известная. С губернатором, опять же, на короткой ноге…

Вероника уже не сомневалась, что от нее что-то скрывают. Если Коля почти не пострадал, как уверяют Перумов с Рубцовым, тогда что здесь делает представитель следственного комитета? Если произошло обычное дорожно-транспортное происшествие без жертв и пострадавших, то при чем здесь следственный комитет? Даже если Ракитин, находясь за рулем, повредил чужой автомобиль, то вопрос он сам решил бы мгновенно – вызвал Рубцова или кого-нибудь еще. Попросил бы привезти необходимую сумму, чтобы возместить пострадавшим ущерб и уладить дела на месте. В конце концов, дал бы денег на новый автомобиль…

К беседующим в вестибюле Рубцову и следователю подошел мужчина в белом халате. Вероника тут же поспешила к врачу.

Она вошла в вестибюль, направилась к мужчинам и услышала, как мужчина в белом халате произнес:

– И песни все какие-то странные.

Рубцов, увидев девушку, повернулся к ней, следователь и врач как по команде сделали то же самое.

– При чем тут песни? – спросила Вероника. – Скажите лучше, как чувствует себя мой муж Николай Николаевич Ракитин?

– Так я и говорю. Поет ваш муж. Негромко так, себе под нос. На вопросы не отвечает… Поначалу спросил что-то по-немецки. А когда понял, что мы ни бельмеса, отвернулся и замолчал. Теперь вот запел… Ну, пусть поет, никому его песни не мешают – отдельная палата ему предоставлена. Там все условия.

– Я могу его увидеть? – спросила Вероника.

Врач пожал плечами и посмотрел на следователя.

– Если господин следователь не против.

Следователь покачал головой.

– Пока не могу вам разрешить общение.

– Мне посмотреть только, я говорить не буду. В щелочку загляну.

– Можно не в щелочку, а так – у него в палате стеклянная стена, – напомнил врач следователю. – Неужели нельзя жене посмотреть на мужа?

– Вот именно, – поддержал его Рубцов, – законное право! Или у вас на просмотр требуется особое разрешение начальства?

Следователь кивнул и посмотрел на Веронику:

– Разрешаю, но с условием, что потом вы со мной побеседуете, ответите на несколько вопросов.

Следователь Евдокимов направился к лифту, и все остальные зашагали за ним.

Двери лифта были открыты, и первым в кабину зашел Рубцов.

– По правилам хорошего тона первым в лифт заходит мужчина, первым же и выходит, – объяснил он. – В темное помещение и в любое другое, где может быть опасно, тоже сначала заходит мужчина, а уж потом женщина.

Непонятно, зачем он начал объяснять это, но все промолчали. Врач нажал на кнопку последнего этажа, и лифт пополз вверх.

– Ваш муж сильно ударился головой, – обратился врач к Ракитиной, – сейчас сделаем ему томограмму, потом отвезем на рентген. Ничего страшного, я думаю, нет.

Вероника не успела ничего ответить. Двери открылись, и первым из лифта выскочил Рубцов. Он уверенно двинулся по коридору, и Ракитина поняла, что он уже побывал здесь, хотя вроде как утверждал обратное. Перумов подхватил Ракитину под руку, но, сделав два шага, отпустил, потому что девушка шла очень быстро – почти бежала. Коридор оказался длинным, они прошли мимо дежурной медсестры, мимо ординаторской, кабинета заведующего отделением, приоткрытых дверей палат, где на кроватях ждали выздоровления больные. Потом коридор повернул, и они проследовали до самого его конца, где возле стены из толстого прозрачного оргстекла, отгораживающей палату от коридора, сидел на стуле полицейский в форме. Увидев приближающегося следователя, полицейский поднялся и поправил головной убор.

– Пока никаких происшествий, – доложил Евдокимову дежурный.

Вероника посмотрела внутрь палаты, где стояла кровать и лежал ее муж с забинтованной головой. Ракитин смотрел в потолок и что-то шептал. Вероника подошла к двери и попыталась ее открыть.

– Так это… – остановил ее полицейский, следователь тоже придержал девушку. – Пока туда нельзя.

Она отступила, не споря, дверь осталась приоткрытой.

– Голова перевязана, потому что ссадина и гематома большая, – объяснил врач, глядя почему-то на адвоката.

Он увидел выходящего из соседней палаты другого врача и махнул рукой, подзывая его.

– Не заходил больше к Ракитину? – поинтересовался он.

Другой врач кивнул:

– Зашел, мне сказали, что он по-немецки что-то спрашивает, а я как раз немецкий изучал. Поговорить толком не удалось. Потому что я не все понял.

– Но что-то понял?

Другой врач кивнул, но ответить не успел, потому что Ракитина его остановила:

– Погодите!

Она прислушалась. Из приоткрытой двери донеслось тихое пение, почти бормотание:

– Вот это время от времени Николай Николаевич и напевает, – объяснил врач. – А вообще из немецких фраз я понял немногое. Больной спросил меня, где он находится. Потом сказал, что он оберст-лейтенант и прикомандирован к ставке Верховного… Только к какой ставке и какого верховного, если он оберст-лейтенант?..

– Это означает «подполковник», – объяснила Вероника. – Только я не поняла… Разве Николай сам не понимает, где он и кто?

Врач, который поднимался с ними на лифте, дернул плечом.

– Временная амнезия. Такое бывает. Обычно проходит быстро. Дадим ему снотворное, поспит денек-другой, и все будет нормально.

Врач посмотрел через стеклянную стену на Ракитина, и тот, словно почувствовав его внимание, не отрывая взгляда от потолка, снова начал нараспев бормотать:

– Вот видите, – сказал второй доктор.

– Не мешайте, – тихо попросила Вероника, продолжая прислушиваться.

Почему то ей показалось, что Коля не просто так поет, а хочет ей что-то сообщить.

Николай замолчал. Вероника обернулась к следователю:

– Насколько я понимаю, вы с ним еще не беседовали. Хотите его допросить, но, видя такое, не решаетесь.

Евдокимов задумался, потом кивнул:

– Хочу, и как можно скорее. Мне уже начальство звонит, требует чего то… А он все на немецкий переходит.

– Я дипломированный переводчик с немецкого, – сообщила Ракитина, – если вы мне скажете, что хотите узнать, то я помогу. Не верите мне, пригласите кого-нибудь другого, хотя бы вот его…

Она показала на второго врача. Но тот отвернулся. А следователь молчал.

– Вы только скажите, в чем обвиняют Николая Николаевича, – продолжала настаивать Вероника. – Я ведь дала слово ответить на ваши вопросы. Отвечу, разумеется, только сначала давайте и мужа моего о чем-то спросим.

– Вашего мужа доставили в больницу в два ночи. Вот в эту самую палату. Он был весь в крови, хотя открытых ран на нем не было. Потом при досмотре его автомобиля нашли топор со следами крови. А потом вдруг поступило сообщение о том, что в своем поместье был зверски убит некий господин Гасилов. Предположительно он был зарублен. Весь остаток ночи оперативно-следственная группа занималась этим убийством, да и сейчас продолжает там находиться.

Вероника стояла пораженная.

– Вы были знакомы с господином Гасиловым? – спросил следователь.

– Да, – тихо ответила девушка. – Георгий Исаевич – член совета директоров корпорации, деловой партнер моего мужа по бизнесу, держатель некоторого пакета акций. Только мне трудно поверить… Кто же его убил и где? При нем ведь всегда охрана…

Следователь зачем-то оглянулся и ответил негромко:

– Я же объяснил, что тело было найдено во дворе его загородного дома. Найдено как раз охранником, который ничего не видел и не слышал. Сказал только, что открыл дверь, чтобы впустить «Бентли» Ракитина, а потом еще раз открыл дверь, чтобы выпустить. Охранник находился в своей будке при воротах, а потом, после отъезда вашего мужа, решил осмотреть территорию и увидел возле беседки труп хозяина. Больше никого на территории не было, кроме других охранников, которые после смены отдыхали в домике. Ведь уже ночь была.

– Так, может, это сам охранник и сотворил? – предположил молчавший до этого Перумов.

– Нет, – покачал головой следователь, – экспертиза уже установила, что на топоре, найденном в «Бентли», кровь Гасилова. Кроме того, и на одежде Ракитина та же самая кровь.

– Ну ведь этого не может быть! – прошептала Вероника. – Во-первых, у Николая Николаевича с Гасиловым были вполне нормальные отношения. Обычные деловые отношения. Мой муж – старший партнер, фактически владелец всего концерна. Потом, Ракитин не был вспыльчивым человеком… То есть он не вспыльчивый человек, а, наоборот, очень спокойный и не станет хвататься за топор. И он вообще не пил, чтобы говорить, будто он мог это сделать под влиянием большой дозы алкоголя.

– Мы проверили. В крови вашего мужа и в самом деле была небольшая доза, соответствующая граммам пятидесяти или ста водки.

– Он водку вообще не пил.

– Или виски, – очень спокойно парировал следователь Евдокимов. – Короче, вопросов к нему много… Даже очень много, и меня все торопят. Вы, узнав это все, по-прежнему готовы помочь?

– Да, – еле слышно ответила девушка.

– Тогда слушайте и выполняйте, делайте только то, что я вам скажу, – согласился следователь. – По-немецки общаться с вашим мужем не будем. Мы пообщаемся без протокола, без аудиозаписи и без адвоката. Если Ракитин не хочет говорить на нашем с ним родном, то разговаривать с ним вообще не будем. Вы готовы согласиться на такие условия?

Вероника кивнула и спросила:

– Адвокат-то чем может нам помешать?

Перумов услышал это и добавил:

– Каждый человек имеет право на защиту. У нас ведь правовое государство.

У следователя в кармане брюк затренькал мобильный. Евдокимов достал его, поднес к уху, отошел на пару шагов и повернулся к Ракитиной спиной.

– Да… да… да, – отвечал он, – именно сейчас я этим и занимаюсь. Да, конечно, в присутствии адвоката. Специально его для этого и вызвал. Обязательно доложу.

Закончив разговор, следователь вернулся к Веронике и показал ей на приоткрытую дверь.

Они вдвоем вошли в палату, следом хотел проскочить и Рубцов, но следователь остановил его и позвал Перумова:

– Господин адвокат!

Ракитин никак не отреагировал на их появление. Даже на жену не посмотрел.

– Господин подполковник, – позвала мужа Вероника, – вам удобно общаться на русском?

Наконец он посмотрел на нее. Не поворачивая головы. Просто оторвал свой взгляд от потолка. Посмотрел и не узнал.

– Да, барышня, что вас интересует? Простите, что я сегодня говорил на немецком, но я подумал, что в плену. Прежде я не видел таких госпиталей, да и лица врачей не похожи на любезные рожи соотечественников.

Голос его был очень тихим, таким же, как во время пения. И взгляд был чужим и отстраненным.

– Меня зовут Вероника Ракитина, – сказала она. – Вы могли бы назвать себя?

– Подполковник Лукомский, прикомандирован к ставке Верховного для особых поручений. Третьего дня направлен к генералу Брусилову с пакетом. А он… я имею в виду Александра Александровича, приказал мне принять командование полком, командир которого, полковник Колычев, погиб за два дня до этого. С полусотней казаков направился в село, где располагался штаб полка. На месте узнал, что полк понес большие потери при прорыве первой линии траншей австрияков. Глубоко вклиниться в их позиции не удалось, зато батарея шестидюймовок неприятеля с холмов прекрасно била по пристрелянной местности. Наше село оказалось в зоне поражения. Было принято решение обойти батарею и напасть на нее с тыла. Батарею захватили, но вторая, молчавшая до того, открыла по нам огонь. Теперь я здесь, милая барышня, беседую с вами.

– Как вы себя чувствуете?

– Чувствую себя живым, и это хорошо. Казаков только жалко, на моих глазах почти все полегли вместе с лошадьми.

– А больше вы… – начала Вероника, но следователь Евдокимов не дал ей договорить.

– Позвольте и мне спросить. Я подполковник юсти…. То есть я ваш доктор. Меня зовут Иван Васильевич. У меня тоже вопрос к вам имеется. Какое сегодня число?

– Предполагаю, что конец июля… Двадцать восьмое или двадцать девятое…

– А год какой?

– Одна тысяча девятьсот шестнадцатый. Я в здравом сознании, доктор, если вы это имеете в виду.

Дверь открылась, и в палату вошли двое врачей, с одним из которых Рубцов беседовал в вестибюле и который поднимался с ними в лифте, и еще один – крупный и короткостриженый.

– Вы, конечно, простите меня, – обратился к присутствующим высокий доктор, – но кто дал разрешение запускать в палату целую делегацию?

Следователь показал на его коллегу.

– Вот он.

– В моей больнице распоряжения отдаю только я. Сейчас же покиньте помещение. Мы проведем еще один осмотр и примем решение о дальнейшем лечении.

– Но… – возразил следователь Евдокимов.

– Никаких «но», я здесь главный врач. Так что – прошу вас удалиться.

Все направились к двери. Все, кроме Вероники.

– Я жена Ракитина, – произнесла она и посмотрела на мужа, надеясь, что он сам подтвердит ее слова.

Но муж уже лежал с закрытыми глазами и, казалось, не дышал.

– Вы тоже, – произнес главный врач, но уже более мягко, – подождите пока в коридоре. Для вас мы, разумеется, сделаем исключение. Но сейчас мы должны принять решение и назначить курс лечения. Осмотрим вашего мужа, дадим ему снотворное, пусть он выспится хорошенько.

Вероника погладила руку Николая, но он никак не отозвался на ее прикосновение. Похоже было, что он уснул сам, без всякого снотворного. Уснул внезапно и глубоко. Она даже наклонилась над ним и прислушалась к его дыханию. Дыхание было ровным и тихим. Ракитина прикоснулась губами к щеке Николая и поднялась с пластикового больничного стульчика.

Когда подошла к двери, главный врач сказал:

– Госпожа Ракитина, минут через тридцать или сорок мы можем побеседовать в моем кабинете. Отдохните пока и успокойтесь…

Глава третья

Следователь Евдокимов сел в «Мерседес» Перумова и вздохнул:

– Я в курсе, кто такой Ракитин и какие у него связи. Но здесь налицо все улики: орудие убийства с отпечатками подозреваемого, а еще кровь убитого на одежде. К тому же имеется свидетель – тот самый охранник, который подтверждает, что, кроме Ракитина в поместье Гасилова, никого больше не было.

– И переквалифицировать никак не удастся, ведь так? – спросил Перумов. – Ни превышения при необходимой обороне…

– Какая оборона! – усмехнулся следователь. – Три удара топором… И состояния аффекта, судя по всему, тоже не было. Ракитин приехал на автомобиле, сам же был за рулем, и очень спокоен при этом, по словам охранника. Приехал, вполне возможно, уже с топором. По крайней мере, никто из работников Гасилова не смог с уверенностью заявить, что этот топор именно из их сарая. Да они все одинаковые, эти топоры «фискарс». Но других отпечатков пальцев на топорище, кроме ракитинских, нет.

– Но это же смешно, – скривился Перумов, – утверждать, что уважаемый бизнесмен, очень и очень не бедный, мягко говоря, человек, заранее задумал убийство… Скажем прямо, задумал зарубить топором своего партнера по бизнесу, и при свидетелях, однако! Задумал его убить лично, что странно. Не поручить такое ответственное дело специально обученным людям, которые сделают все как надо в каком-нибудь укромном уголке. Смешно! Вы сами-то в это верите? Смешно!

– Вы, господин адвокат, иногда, как мне кажется, бываете на судебных заседаниях. Там все очень серьезно и никто не смеется. Но если вы сможете доказать, что ваш клиент был невменяем…

– А вы разве сами не видели его в палате, разве вы не разговаривали с ним? Вы считаете, что человек в здравом уме будет утверждать, что он получил контузию во время Брусиловского прорыва?

Следователь посмотрел на наручные часы.

– Господин адвокат, вы делайте свое дело, а я свое. Помогать и подсказывать вам, как и что делать, я не собираюсь. Но заведующий отделением, с которым вы сегодня общались, сообщил мне, что эту самую больницу Святой Екатерины построила корпорация, которой руководит Ракитин. Построил Ракитин быстро, вложив и свою долю средств в технику и оборудование. Многие уважают Николая Николаевича за благотворительность, а потому я могу лишь посоветовать вам следующее… Не посоветовать, а просто дать телефончик одного агентства, которое занимается расследованиями. Если их детективы смогут доказать непричастность Ракитина к преступлениям, я буду только рад.

– А если нет?

– Если нет, то уж простите меня. Но в суде вам, извините, будет очень трудно. А вообще, если Ракитин никаким боком… то есть если не замазан в этом преступлении, то уверяю вас, Вера Бережная сможет это доказать.

– Бережная? – встрепенулся Перумов. – Та самая?

Следователь кивнул.

– Та самая, моя бывшая коллега. Агентство ее тоже весьма известное в городе. Слыхали, вероятно – «Восточно-европейское разыскное агентство», а сокращенно именно «ВЕРА».

– Конечно, слышал, – кивнул Перумов.

Следователь посмотрел на Веронику.

– Вы уж извините, но я должен доказывать вину вашего мужа. Как мне кажется, это особого труда не составит. А вот моей бывшей коллеге придется изрядно потрудиться, и я даже не могу представить, как она… Вы уж простите за прямоту. И вообще, то, что я даю вам ее телефон, это уже должностное преступление.

– Так дайте, пожалуйста, номер ее телефона, – попросил адвокат.

Следователь достал из кармана пиджака мобильный, принялся искать в контактах, потом нажал на кнопку, и почти сразу ему ответили.

– Привет, Верочка, рад, что ты меня не забыла, – весело начал Евдокимов. – У меня к тебе деловое предложение… Хотя нет, я хочу направить к тебе клиентов. Ты что-нибудь слышала про Ракитина?.. Какого-какого! Известного предпринимателя. Так вот, против него в ближайшее время будет выдвинуто обвинение по сто пятой. Жена и прочие друзья уверяют, что он не мог убить… Короче, помоги им убедить следствие в их правоте… Кто будет этим заниматься? Как ты думаешь, если я уже виделся с подозреваемым? Следствие, скорее всего, поручат мне… Хорошо, обсудим…

Некоторое время следователь слушал то, что ему говорила Бережная, а потом произнес:

– Так и сделаем. А им я скажу, что после обеда ты их будешь ждать.

Разговор был закончен. Евдокимов посмотрел на Веронику, потом перевел взгляд на Перумова. И протянул ему свой телефон:

– Перепишите номер. После обеда, точнее, в два часа дня Бережная будет вас ждать, но на всякий случай предварительно позвоните ей, чтобы уточнить, а заодно она вам адрес назовет, где встречаться будете. А мне, уж извините, пора.

Следователь вышел из машины и направился к пандусу, возле въезда на который его ждал автомобиль.

– Кто такая Бережная? – спросила Вероника у Перумова. – Я так поняла, что она бывшая сотрудница следственного комитета, а теперь известный частный детектив? А ведь известность в такой деятельности достигается не только рекламой, но и успешными делами.

– Именно так! Она очень известная девушка. В двух словах: работала в следственном комитете, все у нее было нормально с раскрываемостью. Но вдруг ее оттуда поперли. В участковые опустили. Так она и там такое дело раскрыла! Сама, без ансамбля… Вы подумайте, хрупкая девушка лично задержала серийного убийцу, за которым десятка два трупов числилось, и никто на него даже подумать не мог! Богатый человек, руководитель успешной фирмы… Правда, при задержании он покончил с собой.

– Кажется, что-то слышала. Но меня былые заслуги этой женщины мало волнуют, я хочу, чтобы она помогла нам сейчас… И потом, мне кажется, что следователь неслучайно ее порекомендовал.

– Конечно, ведь в отличие от официального следствия частные агентства используют методы, которые наши уважаемые пинкертоны в погонах могут себе позволить лишь после согласования с прокуратурой или…

– Я поняла: слежка, прослушка, видеонаблюдение в местах проживания… Но для меня сейчас важнее другое. Вы же видели, в каком состоянии мой муж. Не могли бы вы договориться, чтобы мне разрешили все время находиться рядом с ним?

– Разрешат, не разрешат – придумаем что-нибудь. Заведующий отделением, которого вы уже видели, мнется, но у него свое начальство. Так мы сходим к главному врачу. Я заранее узнал его номер телефона. Думаю, он не откажет, чтобы вы были там под видом медсестры или сиделки. Сейчас позвоню ему. Ракитин ведь эту больницу строил – здесь его уважают.

– Главный врач сам предложил зайти к нему, – сказала Ракитина.

Перумов набрал номер, начал разговор, но Вероника не прислушивалась, она подняла голову и стала искать окно на последнем этаже здания – там была палата, в которой находился ее муж. И вдруг память отчетливо выдавила из себя строки именно Цвейга – писателя, поклонницей которого она никогда не была, но именно он попался ей на экзамене по австрийской литературе:

«…Еще раньше, чем ты вошел в мою жизнь, вокруг тебя создался какой-то нимб, какой-то ореол богатства, необычайности и тайны; все мы в нашем маленьком домике на окраине с нетерпением ждали твоего приезда…»

Именно эта фраза стояла в билете, и на примере предложенного текста надо было разобрать стилистические особенности прозы известного австрийского писателя. Почему вдруг эта фраза вспомнилась сейчас, спустя почти целое десятилетие, а не тогда, когда она познакомилась с Ракитиным, когда начала жить с ним, когда вышла замуж? Ведь это и про нее тоже – про ее любовь, про ее восторг и ее надежды. Теперь обожаемый муж лежит там, наверху, гораздо ближе к небу, чем она, он ждет помощи…

– Ну, все, – с удовлетворением произнес Перумов, – главврач ждет вас и меня. Намекнул, что они хотят сейчас приобрести в Германии какой-то аппарат жизнеобеспечения, а бюджетные средства на это выделять не хотят…

Главный врач сидел за своим столом и что-то писал. Увидев, что дверь открывается, он стремительно поднялся навстречу вошедшим. Мощный торс выдавал в нем частого посетителя спортивных залов с силовыми тренажерами. Здоровяк, совсем не старый – лет сорока пяти. Он за руку поздоровался с Перумовым, потом ожидал, судя по всему, протянутой руки Вероники, чтобы поцеловать, но она ограничилась кивком. Главврач вернулся не за свой рабочий стол, а к журнальному, вокруг которого стояли кожаные кресла. Адвокат еще раз напомнил об их просьбе и конфиденциальности, чтобы следствие не могло воспрепятствовать…

– Мне плевать на следствие, – тут же отреагировал главный врач, – у меня есть больной, и моя задача – поставить его на ноги. Если моя больница их не устраивает, то пусть забирают его в свою. Или в любую другую.

Кровь прилила к лицу Вероники, она хотела возразить, но ее опередил Перумов.

– Этого допустить никак нельзя. Ракитину здесь понравилось.

– Он вам сам это сказал? – удивился главный врач.

– Я это почувствовал, – ответил адвокат, нисколько не смущаясь. – Так есть надежда оставить его здесь до полного излечения?

– Естественно. Я скажу следователям, что всякая транспортировка больного может лишь ухудшить его состояние. И потом, это решает не следствие, а судебное заседание, на котором определяется мера пресечения. При этом мнение врачей судом принимается безоговорочно. Судом принимается решение! А насколько я понимаю, обвинение еще не предъявлено, к тому же мера пресечения бывает разная. Заключение под стражу – мера крайняя. Есть еще подписка о невыезде, домашний арест…

– Вы правы, – согласился Перумов, – но все равно сделайте все возможное, чтобы Николай Николаевич как можно дольше находился под вашим квалифицированным присмотром.

– Простите, но муж не узнал меня при встрече, – не выдержала Ракитина. – Насколько серьезно он…

Вероника замолчала, подбирая слова, но те, которые приходили на ум, были слишком страшными.

– Вы ходите узнать, насколько он повредился рассудком? – помог ей главврач. – Я уверен, что речь об этом не идет. Такое случается не так уж редко при травмах, и почти всегда, да, вероятно, практически во всех случаях, память возвращается. Вопрос только, через какое время. У кого-то через день, у кого-то через месяц. Хотя месяц – это слишком долго для подобных случаев. Кстати… – он даже палец поднял, чтобы показать, что вспомнил сейчас нечто важное. – У меня же есть приятель хороший, сокурсник мой. Мы с ним военно-медицинскую академию заканчивали. Я там же и остался, в клинике при академии, а его в войска отправили. И попал он на первую чеченскую, а там уж и в плен. Сами понимаете, испытать ему пришлось многое, но главное – практику хорошую получил. Боевики как узнали, что он хирург, тут же запрягли его: делал он там им операции, причем даже весьма удачные, слух о нем пошел. Так наши и узнали, что он жив, пытались его обменять или выкупить. Но те ни в какую, перевозили его с места на место, прятали, но в конце концов…

– Вы сказали, что он хирург, – напомнила Вероника. – А разве моему мужу нужен хирург?

– В том-то все и дело, что был хирургом, но когда вернулся, все увидели, что он как бы не в себе. А потом и вовсе Алексей стал уверять, что он теперь психотерапевт. Его из армии списали, он вернулся в наш с вами родной город и первым делом направился в родную академию. Что он там продемонстрировал, мне неизвестно, но… Короче, прошел переобучение, переквалифицировался, получил новую специализацию. Работал с пациентами, у которых всякие посттравматические синдромы и разные сдвиги в результате полученных контузий и ранений. А были и такие, которые после длительного пребывания в боевых условиях не могли понять, что находятся не на войне, и вели себя в быту соответственно. Он брал только тех пациентов, от которых в бессилии отворачивались другие, очень опытные и очень уважаемые специалисты. Алексей возвращал их к нормальной жизни на раз-два. У него теперь известность, можно сказать даже, что слава. Именно слава. Его привлекают и правоохранительные органы, когда подозреваемый очень успешно косит под дурика. Даже если он и в самом деле больной… В смысле, если обвиняемый одержим какой-то маниакальной идеей, мой бывший сокурсник быстро приводит его в чувства. Мне даже случай один рассказали. Про черную вдову слышали?

– Нет, – ответила Вероника.

– Конечно-конечно, – закивал Перумов, – это та самая дама, которая выходила замуж за богатых мужчин, и через полгода-год максимум мужья скоропостижно отправлялись на свидание с богом или куда там их направляли.

Главный врач кивнул.

– Та дама рассуждала очень здраво, с легкостью уходила от всех предъявленных ей улик. Хотя какие улики, сами понимаете, когда свидетелей нет, а обстоятельства смерти ее мужей были всегда разные? Так вот, Леша сразу сказал, что она психически больная… Потом на глазах комиссии ввел вдовушку в транс и попросил ее рассказать о себе, и что она видит сейчас. Так та дамочка вдруг заявила, что она Семен Еремеев – ездовой в отряде Котовского, женат на Оксане Приходько, которая по своей подлой сущности шлюха натуральная и спит со всем отрядом. Но он ее все равно любит и страдает. Теперь вот он привез в отряд подводу с мукой, крупой и постным маслом, а она, эта самая Оксана Приходько, опять пьяна и рассказывает, что за время его отсутствия и с комиссаром, и с командиром пулеметной роты Жабенюком, и с каким-то рыжим местным мужиком, который угостил ее горилкой…

– И что ты сделал? – спрашивает тогда мой приятель эту дамочку.

– Я распряг кобылку, попросил товарищей, чтобы они напоили лошадку, чтобы заботились о ней впредь. Взял вожжи, пошел в грабовую рощицу и повесился возле тропинки. Вот так именно сказала та дамочка.

– Правда, что ли? – удивился Перумов. – Как такое возможно?

– Откуда я знаю? – развел руками врач. – Да и никто не скажет теперь, был ли когда-то такой ездовой Семен Еремеев и повесился ли он. Но тот сеанс гипноза или ввода в транс, сеанс проникновения в чужое сознание, наблюдали все члены комиссии, и я в том числе. Все были поражены, а еще больше были удивлены тем, что дамочка эта, придя в себя, ничего из сказанного ею не помнила, зато потом подробно рассказала следствию, как убивала мужей.

– Мы отвлеклись, – напомнила Вероника.

– Да, – согласился главврач. – Дело в том, что я в курсе, что ваш муж представляется офицером царской армии. Возможно, конечно, что он был увлечен историей того времени, и это глубоко засело в его сознании, а возможно, это эхо прожитой кем-то жизни, то есть его прошлой жизни, если верить во всю эту галиматью с реинкарнацией. Но, как бы то ни было, я Лешу Светлякова приглашу, пусть он пообщается с Ракитиным. Без врачебной комиссии, без свидетелей, разумеется.

– А что, если вдруг он вспомнит, что происходило минувшей ночью, и это воспоминание ему повредит? – спросил адвокат.

– Я же сказал, что свидетелей не будет. А вы… – главный врач посмотрел на Веронику. – Вы можете прямо сейчас возвращаться в отделение, вам там приготовят халатик, спальное место оборудуют и все, что потребуется. Только одна просьбочка: у вас в ушах и на пальцах целых три комплекта оборудования, которое сейчас необходимо больнице. Не в обиду будет сказано, лучше снимите такое богатство, чтобы персонал душевно не травмировать…

– Так я и сделаю. А еще позвоню в приемную Ракитина и попрошу, чтобы подготовили договор на спонсорскую помощь. Так что от вас требуются реквизиты больницы, расчетный счет и прочее.

Вероника поднялась, готовая тут же мчаться к мужу, но ее остановил адвокат:

– Мы сделаем это чуть позже, а как раз сейчас мы почти опаздываем на другую важную встречу.

Ракитина растерялась – она не поняла, о какой встрече может идти речь, когда сейчас надо спешить в палату.

Перумов поднялся с кресла, протянул руку главному врачу:

– Спасибо за помощь, Виктор Викторович, но нас уже ждут, – и обернулся к девушке: – Я прямо сейчас звоню Бережной.

Глава четвертая

На крыльце офиса детективного агентства «ВЕРА» стояла девушка в обтягивающих голубых джинсиках и белых кожаных кроссовках для бега. На белой футболке из плотного хлопка – вышитая нитками университетская эмблема. Сумочки в руках девушки не было, а следовательно, это не посетительница, не клиент агентства, а, скорее всего, сотрудница – секретарша или офис-менеджер. Вероника подумала даже, что в солидной организации сотрудницы могли бы носить на службу что-нибудь более официальное.

Ракитина поднялась на крыльцо вслед за Перумовым, и адвокат сообщил сотруднице в джинсах, что у них назначена встреча с ее начальством – с Верой Николаевной Бережной.

– Это я и есть, – кивнула девушка и улыбнулась Веронике. – Только что вернулась с обеда и вас поджидаю.

Она открыла дверь, все втроем вошли внутрь, миновали турникет и будку с охранником в черной униформе, пошли по коридору вдоль ряда молчаливых дверей, оказались в приемной, где за секретарской стойкой, уткнувшись в компьютер, сидел крепкий молодой человек. При появлении Бережной и вероятных клиентов молодой человек поднялся и поздоровался.

– Есть новости? – спросила его Бережная.

Молодой человек покачал головой.

– За последний час ничего, только из городской прокуратуры вас искали.

– Нашли, – ответила Бережная, – уже позвонили мне на мобильный. После работы к нам заскочат, так что какой-нибудь столик у нас в буфетной надо организовать.

– На сколько человек?

– Традиционно – на троих.

Она распахнула дверь своего кабинета и пропустила гостей внутрь. И только после этого снова посмотрела на «секретаря».

– Да, Петя, чтобы никакого алкоголя не было. Ребята приедут по делу.

Ракитина с Перумовым расположились перед рабочим столом, Бережная опустилась в свое кресло.

– У нас весьма щекотливое и конфиденциальное дело, – начал Перумов, – а потому мы бы хотели узнать размеры вашего вознаграждения…

– Размер не имеет значения, – не дала ему договорить Вероника. – Моего мужа обвиняют в убийстве, которого, я уверена, он не совершал.

– Пока еще не обвиняют, – уточнила Бережная, – но такое может произойти. Я в курсе, что произошло этой ночью с вашим мужем. А потому сразу вопрос. В каких отношениях он был с Гасиловым?

– Вы будете записывать? – поинтересовался адвокат. – Просто я привык к тому, что при опросе всегда заполняется бланк, а потом надо еще написать опрашиваемому «С моих слов записано верно. Мною прочитано». И подписаться.

– У нас запись ведет диктофон. И аудиозапись отсюда никуда не уходит.

– А если ее востребует суд?

– Не востребует. Во-первых, про запись знаю только я и клиент. А во-вторых, аудио– или видеозапись не является доказательством.

– Но может быть судом принята к сведению, – напомнил Перумов.

– Вот поэтому она отсюда никуда и не уходит. А после закрытия нашего договора все материалы уничтожаются в присутствии заказчика. Если же заказчик докажет, что с материалов были сделаны и не уничтожены копии, то мы полностью возвращаем полученные от него средства и в том же объеме несем штрафные санкции. Это все будет указано в договоре.

– Как все у вас серьезно! – покачал головой Перумов.

– Я все же хочу ответить на вопрос, – напомнила о себе Вероника. – С Гасиловым у мужа всегда были нормальные рабочие отношения. Иногда они встречались и в нерабочее время. Иногда Георгий Исаевич заезжал в наш загородный дом, еще реже муж ездил к нему в резиденцию. Между нашими домами полчаса езды или чуть больше.

– Говоря о резиденции Гасилова, вы имеете в виду то место, где нашли тело? Ваш муж планировал там быть в тот день?

– Тот день он провел в офисе и вообще не планировал встречаться с Гасиловым. Вечером он заехал к Плахотникову, у которого был день рождения и который сам Плахотников не планировал отмечать, потому что ему исполнилось сорок лет, а некоторые люди считают, что этот юбилей отмечать нельзя.

– К Плахотникову он заехал с какой-то определенной целью, раз тот не собирался отмечать?

– Он завез ему подарок – какое-то ружье. Плахотников любит охоту, и у него в доме на стенах висят головы убитых им кабанов, лосей, оленей. Я один раз видела их и не хотела больше появляться в этом доме. Да и муж, зная это, не особо часто там бывал. И в тот раз он не собирался задерживаться. В начале первого ночи позвонил и сказал, что скоро будет дома.

– Вы точно знаете, что он был у Плахотникова?

– А где же ему быть?

– Случается, что некоторые обеспеченные мужчины, у которых есть молодые и красивые жены, все же заводят себе подруг на стороне, считая, что им это положено по статусу. У вашего мужа были романы?

– Не было. Я уверена. Если бы была хотя бы случайная связь, я бы почувствовала.

– Сколько личных телефонов было у вашего мужа?

– Один аппарат, но на две симки. Один номер для служебных звонков, второй – для меня, для его водителя и начальника службы безопасности Рубцова. Может быть, еще пять или семь номеров, но это личные телефонные номера некоторых чиновников. При мне он иногда отвечал на их звонки.

– Понятно, начальник полиции, ФСБ, прокуратуры, губернатор…

– Не знаю, но, как мне кажется, это не относится к делу.

– Гасилов был женат? У него были внебрачные связи?

Вероника задумалась, взвешивая, стоит ли отвечать.

– Позвольте мне, – встрял Перумов. – Вероника Сергеевна может и не знать, но мне известно, что приблизительно два года назад господин Гасилов развелся. Процесс развода оказался недолгим – бывшая жена получила все, на что могла рассчитывать, и жить ему не мешала. Находясь в браке, Гасилов святым не был – он как раз из той плеяды нуворишей, которые считают, что любовницы им положены по статусу. В последнее время он спонсировал одну молодую актрису. Кстати, замужнюю. Фамилию я сейчас не вспомню, но, если хотите, в рабочем порядке пришлю ее данные.

Он посмотрел на Веронику и потом на хозяйку кабинета.

– Я случайно слышал, что у вас есть буфетная. Если возможно, распорядитесь принести для моей доверительницы чашку чаю с бутербродиком каким-нибудь? Она сегодня с самого раннего утра на ногах, даже позавтракать не успела, а уже почти половина третьего.

Бережная посмотрела на гостью.

– Что вам принести?

– Чашку зеленого чая, если у вас найдется. А есть ничего не хочу. Да и не смогу сейчас. Только чай и ничего более.

Чай вскоре принесли. Вероника продолжала отвечать на вопросы, хотя некоторые, как ей показалось, к делу не относились.

– Как часто ваш муж сам садился за руль?.. Есть ли в вашем доме оружие?.. Как ваш муж общается с персоналом, обслуживающим ваш дом?.. Есть ли у вашего мужа враги?.. Как вы с мужем проводите выходные?.. Как отмечаете праздники?… Ракитин – веселый человек?.. Какие фильмы любит смотреть ваш муж?… Он часто выпивает?.. Вы когда-нибудь видели мужа разгневанным?.. У него много друзей?.. Есть ли у вас домашние животные?.. Ракитин может потерять контроль над собой?..

Время летело. В пять часов Бережная перестала задавать вопросы.

– Я вижу, вы устали?

– Я готова находиться здесь столько, сколько нужно, но мне пообещали встречу с мужем, и я спешу, а то вдруг там передумают.

– Конечно, конечно, – согласилась Бережная, – находиться рядом с мужем куда важнее для него, чем наши разговоры. Я вас провожу, а по пути возьмете текст нашего с вами договора. Сумму проставите сами – ту, какую посчитаете приемлемой для вас. Это наше правило, потому что мы работаем не только с богатыми клиентами, но и с теми, кому, кроме нас, помочь уже некому, а средствами эти люди не располагают вовсе. Не заставлять же их брать кредиты! Сколько могут, столько и платят нам за работу…

Когда уже сели в автомобиль, Вероника, вспомнив заданные ей вопросы, высказалась, что это больше походило на беседу психотерапевта, чем на работу детектива.

– Главное, чтобы был результат, – вздохнул Перумов, – а у этой девушки в джинсах с результатами все в порядке.

– Я предложу им миллион евро, а если все решится в нашу пользу, добавлю еще столько же.

– Многовато, – сказал адвокат.

– Свобода моего мужа бесценна, – напомнила Вероника.

– Разумеется, – кивнул Перумов. – Мы с Николаем Николаевичем знакомы очень давно, почти друзья – вы в курсе, вероятно. Я его часто консультировал, но чтобы такое, как сейчас…

– Вы отказываетесь?

– Ни в коем случае! Просто мы с вами, Вероника Сергеевна, оформим все официально. Я имею в виду договор с моей адвокатской конторой, чтобы я мог положить в дело свой ордер.

Глава пятая

Стеклянную стену изнутри закрыли шторой. Палату перегородили ширмой, за которой расположили еще одну кровать, очевидно, для Вероники, и узкий офисный платяной шкаф. Поставили круглый стол, к которому придвинули четыре стула. В углу теперь стоял кулер с горячей водой, а на тумбочке – микроволновая печь.

Когда Ракитина зашла в палату, там находился врач, которого она прежде не видела. Он сидел на стуле и внимательно рассматривал Ракитина, который, казалось, этого не замечал. Увидев вошедших, врач поднялся и шагнул навстречу.

– Вы, вероятно, и есть та самая новая сиделка, о которой меня предупредил главный врач? – произнес он. – Так вот, хочу вам сообщить, что наш пациент вполне адекватно реагирует на внешние раздражители. Правда, разговаривать со мной он не хочет, но, видимо, это от лекарств, которые ему вкололи. Пару часиков он поспал, от обеда отказался. Может быть, вы его покормите?

– А вы вообще кто? – поинтересовалась Вероника.

– Лев Иванович Котомкин, заведую неврологическим отделением. В больнице, как вам известно, нет отделения психиатрии, но в случае необходимости я и по этим вопросам консультирую. Практический опыт имеется.

– Нам не нужен психиатр, – резко сказала Вероника. – Разве диагноз уже поставлен? Простите меня, но главный врач обещал, что будет другой специалист. То ли психотерапевт, то ли экстрасенс.

– Чтобы Виктор Викторович порекомендовал экстрасенса! – удивился врач. – Ни за что в это не поверю.

– Я, вероятно, не так выразилась. Главврач говорил о своем сокурснике, который прошел Чечню. Кажется, он назвал имя – Алексей.

– Да вы что! – Глаза врача округлились, и он произнес уже совсем другим тоном: – Алексей Иванович – не экстрасенс, он волшебник! Легенда, можно сказать. Такой судьбы человек! Представляете, человек вернулся из плена, рассчитывал получить свои кровные, боевые то есть, а там с выплатой тянут – говорят, какие еще боевые, если ты в плену был, а чем там занимался, еще уточнить и перепроверить нужно. А у Алексея Ивановича молоденькая жена, квартирка маленькая, да там еще сестра разведенная с дочкой. Решили всей семьей скинуться, взять кредиты и купить квартирку в сдающемся доме. И нарвались, как назло, на мошенников. Все свои деньги потеряли, да еще те, что взяли в долг у знакомых… Кредиты банкам опять же надо возвращать, а боевых все нет и нет… Да и боевые там – копейки, если честно.

– Ну, ведь разрешилось как-то, я надеюсь? – спросил Перумов.

– Ну да, – согласился Котомкин, – только сколько нервов на это ушло, а ведь нервные клетки, как всем известно, не восстанавливаются. Столько унижений и оскорблений… Выкупил потом свою квартирку Алексей Иванович, только туда уже сестра с дочкой въехали, а друг нашего главного врача с родителями остался.

– А жена его?

Котомкин сделал печальное лицо, развел руками и произнес с грустью:

– А жена его не выдержала всего этого и выбросилась из окна. Возвращалась, очевидно, домой. Остановилась на лестничной площадке рядом со своей квартирой, домой идти сил уже не было, смотрела вниз, а потом открыла окошко – и выбросилась. На четвертом месяце была…

– Ужас какой! – прошептала Вероника.

– Это не ужас, – вздохнул врач, – это обычная жизнь простого народа. Я все это доподлинно от нашего главного знаю. Находился у него в кабинете, когда ему сообщили. Он мгновенно в камень превратился. Я быстренько к себе в кабинет за коньячком сбегал – в таких делах лучшего лекарства нет. А главный наш – вы же видели, здоровенный мужик, сидит молча, только слезы по щекам катятся. Вот как близко к сердцу чужую беду принял. А вы говорите, что врачи привыкают к чужому горю!

– Вероника Сергеевна ничего подобного не говорила, – возразил Перумов.

– Ну и что теперь Алексей Иванович? – спросила Вероника.

– Пришел в себя, разумеется. Он такое в плену прошел – закаленный жестокостью жизни человек. Теперь живет, другим помогает. Не женился, родителей похоронил, по виду вполне обычный и приветливый человек. А если верить нашему главврачу, то Алексей Иванович с несчастной женой своей общается. И даже говорит, что Анечка теперь успокоилась и у нее там все хорошо.

Доктор Котомкин замолчал, вздохнул и понизил голос:

– Только вы уж не проговоритесь нашему главному, что я таким болтливым оказался. За мной это водится, конечно, но обычно я сдержанный…

Вероника опустилась на стул, на котором до этого сидел Котомкин, осторожно погладила мужа по волосам поверх перевязанного лба, потом взяла в руку его ладонь. Ладонь была тяжелой и безвольной. Наклонилась и поцеловала Ракитина в щеку.

– Все будет хорошо, – шепнула она, – поправляйся.

Врач Котомкин подошел к дверям.

– Сейчас шесть вечера, – сказал он, – сейчас у ментов за дверью смена будет. Другого охранника пришлют.

Перумов хлопнул себя по лбу.

– Совсем забыл!

Он достал из кармана бумажник, вынул из него несколько купюр и вышел из палаты вместе с врачом.

– Ты меня слышишь? – шепнула Вероника мужу. – Можешь не отвечать. Просто моргни, если слышишь меня и понимаешь. Я тебя очень люблю и буду любить вечно. Никто мне не нужен, кроме тебя.

Вернулся Перумов.

– Пять тысяч дал охраннику и проинструктировал его. Парень сказал, что снова попросится сюда на суточное дежурство, чтобы с кем-нибудь посменно здесь сидеть. Пообещал позвать такого же неболтливого напарника, чтобы с ним подменно сутки через сутки. Вот только у него из спецсредств только газовый баллончик, резиновая дубинка и четырехзарядная травматика «Оса». А чего из такого, прости господи, пистолетика сделаешь? Он бесствольный, и прицельной стрельбы не получится.

– Так вы думаете, что кто-то будет на нас нападать?

– Нет, конечно. Это я просто так сказал. А еще я у Котомкина узнал фамилию легендарного Алексея Ивановича – Светляков. Я нем, кстати, прежде тоже слышал, как о хорошем эксперте в особо сложных случаях. А еще Котомкин сообщил, что Светляков сегодня подъедет сюда к семи вечера. Его этот случай заинтересовал.

– Просто они почувствовали, что тут можно денег урвать, вот и изображают заботливых специалистов, – предположила Вероника. – Надеюсь, что этот психотерапевт Светляков совсем другой.

– Дождемся и посмотрим, – сказал Перумов.

Ждать пришлось недолго. За это время адвокат распорядился, чтобы им в палату принесли ужин, а потому, когда дверь отворилась, Вероника с Перумовым подумали, что сейчас въедет тележка с едой. Но вошел мужчина в белом врачебном халате. Очень тихо поздоровался, тут же халат снял и повесил на крючок у двери. Под халатом оказался серый, весьма скромный костюм.

– Я Алексей Иванович Светляков, – представился мужчина и, приблизившись к лежащему с закрытыми глазами Ракитину, повторил чуть громче: – Светляков.

– Он вряд ли слышит, – заметила Вероника. – Утром он отвечал на вопросы, но представлялся другим человеком.

Алексей Иванович склонился над кроватью и тут же выпрямился и повернулся к девушке.

– Мне кажется, он все слышит и понимает, но только нас с вами слышит и понимает совсем другой человек – тот, что с вами разговаривал.

Он шагнул к Веронике.

– Так кем он представляется?

– Подполковником царской армии.

– Согласно табели о рангах российской империи подполковник – это чин седьмого класса, если я правильно помню. А следовательно, обращаться к нему следует «Ваше высокоблагородие». Но мы попробуем вернуть его к реальной действительности, не разговаривая с посторонним человеком.

Он снова обернулся к Ракитину, громко и немного растягивая слова произнес:

– Николай Николаевич, к вам посетители. Вы примете их или сначала с женой хотите поговорить?

Ракитин не пошевелился и не ответил.

Светляков обернулся к Веронике, а потом так же громко, но уже сменив интонацию, приказал:

– Ваше высокоблагородие, доложите, где вы сейчас находитесь!

– Беседую с хорунжием Селивановым, который командует приданном полку полуэскадроном. Хорунжий уверен, что мы можем обойти высоту и атаковать вражескую батарею в конном строю. Я соглашаюсь: внезапная атака имеет все основания для успеха. У нас более полусотни сабель, и казакам надоело, что по ним уже сутки лупит артиллерия… Мы атакуем, мы на позициях батареи, рубим в капусту орудийную прислугу… Потерь нет… По нам бьет скрытая рощей батарея полевых пушек… Первые снаряды попадают в пленных австрияков, их трупы разбросаны, мы уходим на лошадях и… Я тяжело ранен… Лежу и вижу рядом с собой мертвую голову коня и убитого хорунжия Селиванова…

– Вы можете вспомнить, что было с вами дальше?

Ракитин думал долго, но наконец ответил:

– Плен, госпиталь, побег из плена с генералом Корниловым, дядя представил меня императору…

– Кто ваш дядя?

– Князь Александр Сергеевич Лукомский, генерал-квартирмейстер ставки верховного главнокомандующего.

– Вы знакомы с Николаем Николаевичем Ракитиным?

– Незнаком. Но Ракитины – наши соседи по смоленскому имению. Николая Николаевича я не знаю.

Светляков опять повернулся к взволнованной Веронике:

– Пусть немного передохнет. А потом начнем с ним работать. Но вы узнали его голос?

– Не совсем. То есть тембр вроде его, но он иначе произносит слова.

– Я то же самое считаю, – подключился Перумов. – А вообще я поражен: не мог даже представить, что такое вообще возможно! Как так, человек из двадцать первого века называет фамилии и должности людей, никому теперь не известных и живших сто лет назад! Это выше моего понимания.

– На свете, брат Горацио, есть многое такое, что и не снилось нашим мудрецам, – ответил Алексей Иванович и снова начал рассматривать Веронику.

– Он и со мной так же разговаривал, представлялся тем же самым подполковником Лукомским, а до того говорил с врачом, так же не приходя в сознание и не понимая, кто он на самом деле, – начала рассказывать она. – Вы можете помочь вернуть его? А то мне не по себе. Если честно, то мне даже страшно.

– Не надо бояться, – сделал попытку успокоить ее Алексей Иванович. – Он жив, здоров, просто сейчас где-то далеко. Возможно, находится в более прекрасном времени, где есть и вы тоже, возможно, поэтому он и не спешит возвращаться в наше настоящее. Но у меня были случаи и более сложные. Так что не надо отчаиваться, а то на вас лица нет.

– Так вы поможете ему вернуться?

Светляков кивнул и задумался.

– Но задача ведь не только в этом, – наконец произнес он. – Я понял поставленную передо мной задачу так, что вашего мужа нужно вернуть, а кроме того, не травмируя его психики, узнать о событиях минувшей ночи, чтобы обеспечить ему алиби.

Девушка кивнула и после некоторой паузы негромко произнесла:

– Да.

– Тогда еще вопрос к вам. Но если то, что вы узнаете, лишь подтвердит его виновность, готовы вы это принять?

– Готова, потому что, кроме меня, этого никто знать не будет.

Светляков посмотрел на адвоката.

– Так и я никому ничего говорить не буду… – начал тот.

И вдруг Перумов начал суетиться и сжиматься под взглядом собеседника.

– Ну, хорошо, хорошо. Я выйду… Когда закончите, позовите, а я заодно посты проверю.

Дверь за ним закрылась.

– Присядьте на кровать, – попросил Светляков, – и возьмите мужа за руку.

Вероника так и сделала. И тут прозвучал уже совсем иной голос Светлякова:

– Ракитин! Николай! Слышишь меня?

– Слышу, – отозвался после некоторой паузы муж Вероники, – но очень плохо слышу. Ты далеко. Подойди ближе.

– Уже подошел, – продолжал, не трогаясь с места, психотерапевт. – Я уже совсем рядом.

– Вот теперь хорошо слышу. Ты хочешь спросить?

– Я прошу вспомнить вчерашнюю ночь. Где ты был и что помнишь?

– Все помню. Лес. Берег озера, светает. Рассвет бледный. Палатка. Заглядываю туда. Беру ружье.

– Какое ружье?

– Помповое «Итаке». На ложе – серебряные насечки. В палатке спит человек. Я приставляю ствол ружья к его груди и стреляю.

– Какое ружье? – прошептала пораженная Вероника. – О чем это он?

Светляков даже не посмотрел на нее. Он продолжал спрашивать:

– Вы знаете человека, которого убили?

– Знаю. Это Плаха. То есть Плахотников Юрий Данилович, бывший бандит и убийца. Теперь он член совета директоров моей компании.

– Что он говорит? – прошептала Вероника, пытаясь ладонью остановить бегущие из глаз слезы.

– Назовите число, месяц и место, где вы находитесь.

– Третье августа этого года. Карелия. Тридцать второй километр за Медвежьегорском. Начинает светать.

Светляков посмотрел на Веронику.

– Не надо плакать. Все хорошо.

– Как же хорошо? Третье августа через три дня только! И Плахотников жив.

– И слава богу, что жив. Ваш муж находится в другой реальности, где все идет по-другому, время движется иначе, и совсем другие события происходят. Дадим вашему мужу отдохнуть. Да и вы успокойтесь – ничего страшного не произошло и, надеюсь, не произойдет. Давайте успокоимся, потом позовем сюда адвоката и скажем ему, что пока ничего не вышло. А вообще лучше этим заниматься с утра, на свежую голову.

Вероника кивнула. Погладила ладонь мужа и, наклонившись, поцеловала ее.

В сумочке зазвонил телефон. Пришлось вставать и смотреть, кто вызывает. А вызывала бывшая жена Гасилова. Вероника решила не отвечать. Телефончик перестал пиликать. Ракитина подошла к дверям и выглянула в коридор. Там стояла женщина с тележкой и Перумов.

– Завозите ужин, – махнула рукой Вероника.

Ужинали вдвоем. Алексей Иванович ушел почти сразу, как только признался, что ничего у него не вышло.

– Ну что ж, – вздохнул адвокат, кинув взгляд на закрывшуюся за психотерапевтом дверь, – и на старуху бывает проруха.

Ели молча, но когда Перумов взял стакан с чаем, он все-таки не выдержал.

– Не вышло у него! Вот так просто! Как все прошло, Вероника Сергеевна? Может, вы мне расскажете чуть-чуть подробнее?

– Коля отозвался, но сказал, что далеко и плохо слышит, а Алексей Иванович не стал настаивать.

Может быть, не надо было это говорить, придумывать, словно оправдываясь за незнакомого ей человека, но адвокат успокоился.

– И когда теперь получится?

– Завтра попробуем. Кстати, звонила бывшая жена Гасилова, но я не стала отвечать.

– Это вы напрасно. Вдруг она располагает какой-нибудь полезной для нас информацией? Вы можете ей сами перезвонить?

– Могу, но не хочу. Во-первых, она мне не подруга. Во-вторых, она бывшая жена, с которой у Гасилова не было уже никаких отношений. В-третьих…

Телефон зазвонил опять. И опять это была Гасилова. Вероника посмотрела на адвоката, и тот, догадавшись, чей это вызов, кивнул.

– Але, меня слышно? – спросил женский голос. – Это Жанна Гасилова. Ты меня узнала?

– Узнала.

– Я вот чего звоню. Ты вообще молодец. Я хоть и думала, что ты тварь последняя, но теперь, можно сказать, так не считаю… То есть, что я считаю, тебе, конечно, до лампочки… Так вот, Ракитин твой – молодец! Я только сейчас узнала – мне Лариска Суркис позвонила и со всеми подробностями ввела в курс дела. Вроде того, что отлились… или как там – отплатились волку овечьи слезки. Я, как ты понимаешь, не овца, но так просто говорят… И, конечно, терпеть была не намерена. Я бы сама этого козла своими собственными руками порвала… За все, что он со мной сделал… За то, что почти двадцать лет жизни ему отдала… Слава богу, что детей нет, а то бы они его сами… Но ты меня опередила, то есть твой Ракитин… Он сейчас где, кстати? В тюрьме уже? Тогда ты приезжай ко мне, посидим, вспомним былое… Как раньше было… Ты слышишь?

– Мы с вами раньше никогда нигде не сидели, да и сейчас у меня не то настроение, чтобы сидеть вот так.

– Ты чего, типа того что обиделась? Забудь. Давай, бери такси… Хотя какое такси, у вас же целый парк машин и целый зоопарк водил… Запрягай одного и записывай адрес. У меня есть бутылочка виски, но ты можешь тоже прихватить.

– Сегодня не получится. В другой раз как-нибудь.

– Ну, не хочешь – не надо. На фиг ты нужна мне здесь. Без тебя как-то лучше дышится…

И тут пошли гудки.

– Я все слышал, – сообщил Перумов, – дамочка в дупель пьяная. Так что ничего существенного она сказать не могла.

– Она не для того звонила. Она позлорадствовать хотела и посмеяться надо мной, считая, что Ракитина посадят, а я разорюсь на судах. Но я менее всего сейчас готова говорить о Жанне Гасиловой. Мне хотелось бы, чтобы с мужем все было хорошо, чтобы Алексей Иванович смог помочь ему… Когда Коля очнется, он лучше нас будет знать, что делать дальше.

Глава шестая

Бережная внимательно просматривала подготовленную для нее справку – все, что смогли узнать ее сотрудники о Ракитине, о его фирме, о партнерах, о ближайшем окружении и о жене Ракитина Веронике, теперь лежало стопкой листов с распечатанным на принтере текстом. Чем больше Бережная изучала материалы, тем сильнее ей хотелось позвонить и отказаться от дела, потому что шансов доказать невиновность Ракитина не было вовсе. Если следствие докажет, что Ракитин убил Гасилова, то опровергнуть это, скорее всего, не удастся. Если адвокат предпринимателя уверял, что между убитым и его клиентом были прекрасные партнерские и даже дружеские отношения, то он откровенно лгал.

Николай Николаевич Ракитин пятнадцать лет назад, почти сразу после окончания университета, стал соучредителем предприятия «Раумкрафт», зарегистрированного в Германии и занимающегося производством сухих строительных смесей. Очень скоро немецкая компания вышла на российский рынок с более качественным и более дешевым по сравнению с российскими аналогами товаром. Потом в России были построены несколько заводов, и строительные смеси еще подешевели. Ракитин, который был у немцев младшим партнером, увеличил свою долю в уставном капитале, но все равно пакет принадлежавших ему акций составлял менее двадцати процентов. И хоть уже тогда он был богатым человеком, бизнесом заправляли немецкие партнеры: Генрих Крафт, его жена Урсула Крафт и Вилли Ульраум… Ракитин являлся только членом правления и директором российского представительства компании, которая весь свой бизнес вела именно в России. Так бы оно и продолжалось, но в один день все изменилось. В тот самый день, когда небольшой частный самолет, на котором немецкие учредители летели на встречу с Ракитиным, рухнул на взлетное поле, едва оторвавшись от земли. Проведенное в Германии расследование установило причину аварии – неисправность техники.

Согласно уставу предприятия в случае смерти кого-либо из учредителей все их акции достаются наследникам, а при отсутствии таковых – другим владельцам предприятия. У четы Крафт не было наследников, а старая мать Ульраума сразу передала свою долю Ракитину. После этого размер состояния теперь уже единственного владельца вырос в несколько раз. Вырос настолько, что он в скором времени приобрел пакеты акций нескольких предприятий: строительного треста, кирпичного завода, завода железобетонных изделий, предприятия по добыче и переработке природного камня и крупной риелторской компании. Все эти предприятия уже были связаны с концерном «Раумкрафт» и между собой. Ракитин, купив их акции, лишь собрал несколько фирм в одну, создав мощный строительный холдинг.

Гасилов был совдалельцем строительного треста. Покупка акций его предприятия Ракитиным, как и покупка других предприятий, а также создание мощного холдинга было недружественным поглощением, как оценили сделку специалисты. Ракитин обменял дорогие акции своего концерна на акции более слабых предприятий, которые стоили гораздо дешевле. Обменял по номинальной стоимости. А значит, за одну свою получал несколько чужих акций. После объединения Николай Николаевич для привлечения новых средств в развитие провел еще одну эмиссию, поддержать которую новые партнеры уже не смогли. Беднее они не стали, оборот их предприятий даже значительно вырос, только руководил этими предприятиями уже другой человек. Хотя, может быть, руководили и сами, но владел ими Николай Николаевич Ракитин.

Поначалу в совет директоров нового холдинга вошли тринадцать человек, но не прошло и года, как их осталось семеро. Бывший владелец карьеров, где добывали гранит и щебенку, умер от сердечного приступа… Смерть, вполне возможно, была естественной – человеку накануне исполнилось пятьдесят восемь. Потом двое более молодых партнеров Ракитина решили половить тунца в Индийском океане и попали в шторм, обломки арендованной ими яхты выбросило на остров Нуси Бураха. Ни команды, ни бизнесменов не нашли. Почти сразу после этого четверо компаньонов Ракитина отошли от дел, продали акции концерна и уехали жить за рубеж…

Совет директоров состоял теперь из семи человек. Около года назад один из них – некий Рогожкин – был застрелен при выходе из ночного клуба. Телохранитель сообщил, что выстрел был произведен из проезжавшего мимо автомобиля. Машину нашли через несколько часов: она числилась в угоне, отпечатков пальцев ни на руле, ни на ручках дверей не обнаружили. Тем не менее убийца и заказчик были найдены и осуждены. Как установило следствие, заказ сделала жена Рогожкина, а совершил убийство ее молодой любовник.

Теперь вот Гасилов. Прежде чем заняться бизнесом, он вел другой промысел. Как и остальные члены совета директоров: Клейменов, Ширяев, Суркис, Плахотников… В ту же группировку входил уже упоминавшийся Рогожкин и те, что погибли возле острова Нуси Бураха… Только Ракитин никогда бандитскими делами не занимался.

Вера читала и пыталась понять, как человек, окончивший экономический факультет, – обычный выпускник, каких тысячи, – смог выйти на немецких бизнесменов, предложить им какую-то программу, убедить вложить деньги, смог приумножить эти вложения и заработать сам. А потом он берет в долю «авторитетных» бизнесменов, которые по сути своей не стали бы с ним считаться, но Николай Николаевич не только подчинил их себе, но делал все, что считал нужным делать. Значит, его крышует кто-то более серьезный, чем все эти пацаны.

Вера набрала номер следователя Евдокимова.

– Ваня, есть что-нибудь интересное по нашему делу?

– Кое-что есть, но я готов обменяться информацией, только если и у тебя есть что-нибудь стоящее.

– Ничего пока нарыть не успела, зато есть вопрос. У Ракитина службу безопасности возглавляет некто Рубцов. Что о нем известно?

В трубке послышались какие-то звуки, похожие на смех. А потом раздался веселый голос Евдокимова:

– Тебе повезло, потому что я знаю про него почти все. Я ведь когда-то начинал в Приморском районе, а Вениамин Рубцов руководил там убойным отделом. Ему и тридцати не было, но он резвый был очень. Однажды его со службы даже выперли, однако через день обратно взяли. Хотя прокол у него случился серьезный. Он пришел со своим опером из убойного на квартиру предполагаемого грабителя и убийцы. Решили засаду устроить. Прихватили с собой еще третьего, но уже из другого отдела. Взяли с собой бутылочку водочки, как полагается. Выпили. Жена подозреваемого закуску выставила, а потом еще подружку позвала. Та пришла и еще пару бутылок прихватила. Ночью решили дежурить посменно. И вот просыпается в темноте Рубцов, выходит на кухню, а напарника нет – тот с подругой хозяйки в ванной комнате занимается более важными делами. Рубцов дверь ногой выбил и приятелю вломил, тот обиделся, решил домой уйти. Ушел, но тут же вернулся, сказал, что стоявшая во дворе их дежурная машина пропала. Вспомнили о третьем, а того и след простыл, и ключей от машины тоже нет… Короче, никого им тогда задержать не удалось, да еще машину потеряли с опером из уголовного розыска. Того, правда, под Воронежем задержали, он ехал в Таганрог к маме – давно не виделись. Парень он молодой был, в отделение пришел недавно, еще не сдал экзамены на оружие, и потом ему вместо штатного «ПМ» выдали автомат… С «АКМом» он и уехал в Таганрог. Короче говоря, погнали со службы Рубцова, а он за сутки вычислил, где находится на самом деле подозреваемый. И взял его сам, да не одного, а с другими такими же грабителями – они как раз собирались машину инкассаторов брать.

– Я слышала эту историю. Думала, выдумка.

– Нет, чистая правда. Когда его поперли, он отследил жену подозреваемого, которая тогда закуску им выставляла. Прижал ее… Ладно, хватит уже про Рубцова, которого подчиненные называли просто Веня, еще много чего можно рассказать, но это не главное. У меня есть кое-что весьма существенное в свете всего произошедшего. На этот раз про Веронику Ракитину. Как выяснилось, у нее до замужества была длительная связь с Георгием Исаевичем Гасиловым, которого в узком кругу называли Горик. Почти год или, может, больше она с ним сожительствовала. Была у него референтом или офис-менеджером, а потом уже перебралась к Ракитину.

– Ты хочешь сказать, что у Николая Николаевича была еще одна причина для убийства – ревность?

– Не знаю. Но он человек непонятный. Лично знаком с руководством города и с полицейским начальством. Его даже хотели включить в состав общественного совета при ГУВД, но он отказался от этого предложения. Я так думаю, что не дадут нам его посадить. Его связи, деньги опять же. Признают невменяемым и отправят лечиться куда-нибудь, например в Швейцарию.

– Такое возможно?

– За деньги все возможно. По моим данным, Вероника с ее адвокатом уже встречалась с психиатром. Содержание их разговора мне неизвестно, но предположить можно, на какую интересующую их тему они беседовали и о чем просили известного специалиста. Думаю, договорятся. Но вот все знакомые, все коллеги, партеры по бизнесу… Короче, все-все-все отмечают, что Ракитин – очень разумный, спокойный, хотя порой и жесткий, но все равно душа любой компании.

– Трудно представить жесткого человека, который был бы душой любой компании.

– Это смотря какая компания собирается. Наши с тобой достоинства в их кругах никого бы не заинтересовали, – заметил Евдокимов. – Кстати, я планирую еще раз встретиться с Вероникой Сергеевной и поговорить с ней. Девушка вроде разумная, обаятельная, неглупая. Конечно, она не будет свидетельствовать против мужа, но если предположить невозможное, что Гасилова зарубил не Ракитин, – то… Однако любовный треугольник в любом случае налицо, как говорится. Что вообще связывало образованную и неглупую девушку с Гасиловым, у которого, мягко говоря, темное прошлое?

– Я в курсе его прошлого, – ответила Вера. – Но на твоем месте я бы еще раз опросила главного свидетеля обвинения. Ведь ты выстраиваешь версию, исходя лишь из его показаний…

Они пообщались еще некоторое время, Евдокимов осторожно поинтересовался размерами гонорара, который пообещала жена Ракитина, но тут же сказал, что не хочет этого знать, а то расстроится, потому что у него кредит за квартиру еще не полностью выплачен. И сразу добавил, что та квартира как раз в доме, который построила корпорация Ракитина.

– Плохой дом? – поинтересовалась Бережная.

– Хороший, но банк, в котором взял ипотеку, плохой.

– Тогда зачем тебе копать под Ракитина? Посади лучше плохих банкиров.

– Мысль, конечно, интересная.

На этом разговор и закончился. Пустой разговор, если не считать того, что следователь рассказал о старой связи Гасилова с Вероникой Ракитиной. Эта информация может включить в число подозреваемых и жену олигарха. Хотя прямых улик против самого Ракитина пока вполне хватает. Но это пока, поскольку Бережная уже поручила своему сотруднику отыскать в доме Гасилова того самого охранника, который утверждал, что на «Бентли» приезжал именно Ракитин. Теперь Вера ждала звонка.

За окном начало смеркаться, потом небо потемнело, и начали вспыхивать звезды. Бережная уже не читала переданные ей материалы и не пыталась найти в компьютере что-то еще неизвестное. Узнала лишь, что в сфере интересов Ракитина находится еще дорожное строительство и переработка бытовых отходов.

Смотрела другие городские новости, но самой главной и широко обсуждаемой все равно оставалась тема убийства крупного предпринимателя и то, что полиция рассматривает несколько версий.

Наконец раздался звонок. Сотрудник доложил, что только-только освободился. Он, якобы в поисках работы, попытался проникнуть на территорию резиденции Гасилова, но там действовала оперативно-следственная бригада. И все же удалось поговорить с руководителем небольшой охранной фирмы, которая охраняла дом. Сотрудник агентства «ВЕРА» представился лицензированным специалистом с правом ношения оружия, ищущим теперь любую работу по своему профилю, даже самую опасную и рискованную. Но ему ответили, что здесь уже никто не нужен, хотя номер его телефона все же записали и пообещали в случае чего связаться. Люди, охранявшие дом Гасилова, а их было всего четверо, проживали в двухкомнатном домике на территории. Постоянно дежурили по двое. А в ночь накануне бодрствовал всего один из них, потому что его напарник будто бы решил прилечь на полчасика, тем более что хозяин крайне редко по ночам проверял несение вахты. Того, кто впустил на территорию машину Ракитина, следователи опрашивали долго. И Петру – сотруднику «ВЕРЫ» – за это время удалось про этого охранника кое-что узнать. Тот работал на этом месте около месяца, и коллеги по охранному бизнесу о нем ничего особенного сказать не смогли: сообщили, что некурящий, но пивко иногда пьет. А главное, что теперь, после случившегося, парень уже заявил, что полагающиеся ему две недели отработки брать не собирается, а хотел бы поскорее уехать, пусть даже с потерей вознаграждения.

– Но это не все, это так, вступление, – наконец сообщил Петр. – Я поджидал в машине в двухстах метрах от дома Гасилова и все-таки дождался того охранника. Фамилия его Мешков. Он попросил подбросить его на машине до города – до первой же станции метро. Так что почти час ехали вместе. Он и в самом деле неразговорчив, но когда я представился коллегой, ищущим работу, сразу сказал, что в этих делах ничего не смыслит и посодействовать не может, а вообще он типа того, что электрик. Почти подъехали к метро, когда ему кто-то позвонил – очевидно, начальство выразило недовольство внезапным исчезновением охранника. Он отвечал достаточно грубо, из чего можно сделать вывод, что вряд ли он туда вернется. Вообще парню немногим за тридцать, для обычного сторожа держится слишком уверенно… А теперь основной результат моей поездки. Я сказал Мешкову, что где-то посеял свой мобильник, возможно, он в машине, и попросил у него аппарат, чтобы по звонку определить. Не сразу, но он клюнул. Протянул мне свой аппарат – не из дешевых, если честно. Я набрал номер своего телефона, который лежал у меня кармане, поставленный на беззвучный режим. Так что запишите номер этого самого охранника Мешкова и проверьте все его входящие-исходящие за последнее время. Если я нужен, могу подъехать.

– Отдыхай, – отпустила его Вера, – завтра к восьми будь в офисе. Я думаю, тогда уже будет ясно, чем станем заниматься.

И тут же перезвонила Евдокимову, спросила, имеется ли у охраны дома Гасилова журнал учета всех въезжающих на территорию автомашин.

– Есть такой журнальчик, – ответил следователь, – там даже указаны номера авто, которые можно не досматривать. Именно поэтому «Бентли» Ракитина так легко пустили на территорию.

– А вы проверили по журналу, когда Ракитин приезжал не на своей машине до того?

– Разумеется, проверили – в конце мая.

– А тогда подумай, как охранник Мешков, прослуживший при доме Гасилова менее месяца, мог с уверенностью утверждать, что за рулем был именно Ракитин, если он его в глаза никогда не видел?

– Я как-то не подумал об этом, – признался Евдокимов.

Зря, конечно, она дала следователю ниточку. Такие вопросы надо задавать свидетелю во время судебного заседания. Но, с другой стороны, Ваня Евдокимов тоже не чужой человек. К утру она уже получила распечатку всех номеров, с которых звонили на номер охранника Мешкова и на которые он звонил сам. Список был небольшим. И один из этих номеров принадлежал человеку, который никаким образом не мог быть приятелем простого сторожа у ворот.

Глава седьмая

Утром в палату заглянул Виктор Викторович – главный врач.

– Никаких изменений? – поинтересовался он.

– Не знаю, – ответила Вероника. – Иногда мне кажется, что он все слышит и все понимает, знает, где находится, что с ним и кто рядом. Смотрю на него, вижу, как он дышит, вижу, как дрожат его ресницы, жду, когда он откроет глаза и скажет мне, что это розыгрыш…

– Скорее бы, – отозвался главврач. – Но в его положении сейчас лучше лежать вот так, как он лежит, никак не проявлять свое настоящее состояние, все понимать и притворяться спящим. Я в детстве очень любил фантастику, и любимой моей книгой был роман «Когда спящий проснется». Теперь, разумеется, едва помню его содержание, но там все наверняка закончилось хеппи-эндом. Герой проснулся и победил всех своих врагов.

– Когда придет Алексей Иванович?

Виктор Викторович посмотрел на стену, где под потолком висели круглые часы.

– Думаю, что он уже поднимается на лифте. Светляков никогда не опаздывает, уж поверьте мне.

Он оказался прав: не прошло и пяти минут, как в дверь постучали.

– Заходите, Алексей Иванович, – крикнула Вероника, – мы ждем вас!

Он пришел в том же костюме, что и накануне, другими были только рубашка и галстук. Светляков ополоснул ладони в настенном умывальнике, может, машинально – по старой врачебной привычке, а может, потому что касался пальцами кнопок больничного лифта. Накануне он этого не делал. И, вытирая руки полотенцем, произнес:

– Я целый вечер размышлял, что мне помешало вчера. И до сих пор не могу понять. Возможны два варианта. Или вашего мужа закодировали, но как ему могли внушить столько информации о княжеском роде Лукомских? Я вчера вечером проверил по компьютеру – все, что говорил Николай Николаевич, истинная правда. Род Лукомских – старинный. В основном все его представители были военными. Хотя и один композитор все же имеется… Я бы побеседовал об этом с вашим мужем, но боюсь, что остановиться не сможем. А вам ведь нужно, чтобы он снова стал Ракитиным.

– Вы сказали, что возможны два варианта введения его в это состояние, – напомнила Вера. – Какой второй?

– Медикаментозный. Ему могли ввести какой-то препарат, как при медикаментозном сне. Трудно сказать, что использовали: жировые эмульсии бензодиазепина, барбитурат… Но это легко проверить. Потом, перед введением таких препаратов несколько часов нельзя принимать пищу и даже пить простую воду. Алкоголь исключен в первую очередь, потому что последствия в таком случае могут быть непредсказуемыми – в том числе именно такие, как мы имеем сейчас. Подобных препаратов сейчас много, и не все мне известны, но это не так важно, что именно ему ввели и вводили ли вообще. Может, ввели что-то, что уже определить невозможно. Но в любом случае я постараюсь, чтобы это все скорее закончилось.

Он посмотрел на Веру, словно ожидая ее согласия на свои дальнейшие действия.

– А как это у вас получается? – спросила она. – Как вообще вы этому научились?

– Как получается, не знаю. А началось все в плену. Контуженным попал в плен. Те, кто захватил меня, увидели мои петлицы и, поняв, что я врач, таскались со мной. Голова болела страшно. Промедол едва помогал, но они его для меня жалели. А мне вдруг видения стали приходить. Не видения даже, а не пойми что. Беседует со мной кто-либо, а я вижу перед собой совсем иного человека. Со мной говорит мужчина, я слышу его голос, а вижу женщину. Потом как-то операцию одному полевому командиру делал. Надо бы общий наркоз, но там же анестезиологов нет. Да и препаратов тоже. Так я под местным, хотя знаю, что оперируемый все равно не жилец – и ранение тяжелое, и вообще он вряд ли переживет болевой шок. Заговорил с ним. Говорю, вспомните самый прекрасный день своей жизни, рассказывайте, а я начну операцию… И он вдруг начал говорить о совсем другом человеке, который родился, женился, народил восьмерых детей, а потом умер в возрасте ста четырех лет. Рядом люди были, которые наблюдали за операцией. Они так перепугались! Смотрят на меня с ужасом, думают – шайтан перед ними. Но у меня к тому времени врачебная репутация была уже безупречная. Потом я еще раз попробовал это сделать, получилось. И решил развивать этот дар, раз он есть, раз уж он мне дан. Не случайно же дан – может, именно в этом теперь мое призвание. А полевым хирургом стал к тому времени и в самом деле неплохим. Практика большая была… Ладно, приступим…

Вероника опустилась на стул возле кровати мужа, взяла его за руку.

Алексей Иванович встал с другой стороны больничной койки, а Виктор Викторович решил наблюдать со стороны.

– Николай Николаевич, – негромко позвал Светляков, – вы слышите меня?

Ракитин молчал.

– Николай Николаевич!

– Слышу, – наконец устало отозвался муж Вероники.

– Мы хотели бы поговорить о событиях прошлой, то есть уже позапрошлой ночи.

– А разве я вам не все сообщил?

– Вы ошиблись датой.

Ракитин долго не отвечал, наконец произнес:

– Спрашивайте, чего уж там.

– Итак, позапрошлая ночь. Час по полуночи. Что вы видите перед собой?

– Окраина города. Длинная улица, вдоль которой проходит железная дорога. Медленно двигается состав. Шестьдесят четыре цистерны модели 1547 для перевозки светлых нефтепродуктов.

– Зачем вы пришли сюда?

– За моей спиной девятиэтажный блочный дом. Подхожу к последнему подъезду, вхожу внутрь дома, пешком поднимаюсь на девятый этаж. Открываю окно на площадке между восьмым и девятым. Квартира справа от лестницы – три шага от ступенек. Подхожу к двери и прислушиваюсь. В глубине квартиры в душевой кабине моется девушка. Зовут ее Людмила Малинкина. Но всем она представляется Миланой. Еще там мужчина, который наблюдает за процессом через открытую дверь ванной комнаты. В руках у мужчины стакан виски со льдом. Я звоню в дверь, потом еще и еще. Мужчина подходит к двери и грубо спрашивает, по какому праву кто-то мешает ему отдыхать. Представляюсь соседом снизу и говорю, что они меня заливают. У меня, дескать, с потолка ванной хлещет вода. Говорю: «Если ты, козел, не откроешь, я выломаю дверь, а потом все ребра тебе пересчитаю!» Мужчина открывает дверь и бросается на меня. Бью ему в печень, потом еще раз в солнечное сплетение. Поднимаю его, задыхающегося от боли, и несу по лестнице вниз на один пролет. Окно открыто, и я выбрасываю из него мужчину. Спускаюсь на лифте и ухожу дворами.

– Когда это было?

– Позапрошлой ночью. Третьего августа.

– Вам знаком этот мужчина?

– Более чем. Это Боря Суркис. Погоняло Сурок. Вор и мошенник. Начинал с того, что по нескольку раз продавал квартиры в строящихся домах. Фигурант нескольких уголовных дел, которые закрывались по статьям 24 и 25 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации. Закрывались за небольшие, по мнению Суркиса, взятки.

– Как называется улица? – совсем тихо спросил Светляков.

– Улица Руставели, последний дом, последняя парадная, последний этаж. Квартира двухкомнатная. Суркис снимает ее для своей любовницы Людмилы Малинкиной, которая просит называть ее Миланой.

– Все, спасибо. Больше не надо ничего говорить.

Вероника сидела потрясенная. Похоже было, что и Светляков расстроился. Виктор Викторович посмотрел на него.

– Леша, ты что, квалификацию потерял?

Светляков пожал плечами и обернулся к Веронике:

– Если честно, со мной такое впервые. Очевидно, нужен более длительный сеанс, и необходимо тщательно подобрать вопросы. Мы беседуем на тему, которая для вашего мужа явно неприятна. И его сознание сопротивляется. Возможно, всплывают какие-то его мысли, планы, мечты, не реализованные, потому что они преступны. Сознание сопротивляется этим мыслям, но они сладостны, они гложут его, и то, что он тщательно скрывал, вырывается теперь наружу. В следующий раз поговорим о чем-то другом. О том, что для вашей семьи памятно и дорого. О дне свадьбы, например, или о дне вашего знакомства. Это возможно?

– Вероятно, но лучше о чем-нибудь забытом им, но связанным с ним неотрывно – с тем, что сделало его Николаем Ракитиным, – подсказал Виктор Викторович. – Например, поговорим о дне его рождения.

Светляков покачал головой.

– Это очень опасная тема…

В дверь постучали, и в палату заглянул заведующий отделением. Он поманил пальцем главного врача, и когда Виктор Викторович поднялся, сказал:

– На пару минут.

Главврач вышел, а Алексей Иванович продолжил:

– Тема опасная. Может быть, даже вообще запретная, потому что между днем смерти в прошлой жизни и появлением на свет в этой – весьма тонкая грань, прозрачная пелена, неосязаемая нашими органами чувств; занавес, сквозь который можно легко проскользнуть и внезапно исчезнуть из нашего настоящего на веки вечные. У каждого в жизни есть черные дни. Но некоторые люди именно в таких днях черпают для себя силу. Вот я, например, в свое время стал жертвой мошенников. Жить не хотелось. Но моя смерть принесла бы невероятные страдания моим близким. И тем не менее. Я уже решился, но потом встретил паренька, который жил в нашем дворе. Я не был с ним знаком, не знал имени – только в лицо, даже не здоровался, ведь он не из моего дома, к тому же младше. Я сказал «встретил»? Это не так – парнишка сам позвонил в мою дверь. Вошел, сказал, что близкие соседи роднее, чем дальние родственники, он знает о моих проблемах, а потому решил помочь. И тут же предложил мне ту сумму, которая как раз была мне необходима. Я отказывался, но он сказал, что это в долг. А отдать я могу, когда заработаю. Я вернул ему всю сумму менее чем через год, потому что уже практиковал как психотерапевт. И только потом узнал, что молоденький сосед ради меня заложил квартиру. Вот такие порой встречаются люди…

– Знаете, где сейчас тот молодой человек?

– Понятия не имею. Вероятно, где-то далеко.

– Но как это возможно, чтобы вас обманули мошенники? Ведь вы видите человека насквозь.

– К сожалению, я тогда не пытался использовать свои способности в обыденной жизни, да и сейчас четко разделяю обычное общение и необходимое взаимодействие с пациентом. К тому же покупкой квартиры занимался не я, а моя жена.

Вернулся Виктор Викторович.

– Что-то очень важное? – спросила его Вероника.

– Ерунда, – отмахнулся главный врач. – Как всегда, не хватает санитарок, и вот заведующий отделением узнал, что в отдел кадров пришла женщина, которая хочет устроиться как раз на эту работу. Распорядился, чтобы я направил ее именно сюда. Глупость, одним словом. Это в его силах – просто попросить отдел кадров. Никто ему не откажет. Кроме того, хочу предупредить, что в конце коридора видел спешащего к нам господина полицейского.

Дверь приоткрылась, и в палату заглянул следователь Евдокимов.

– Вы позволите?

Он вошел и удивился:

– О, сколько здесь посетителей, а ведь я просил никого сюда не пускать!

Последнее было обращено к полицейскому, сидящему в коридоре у дверей.

– Дак это… чего-то не понял я… – начал оправдываться тот. – Врачи же это. Им ведь лечить надо больного.

– Это уже не больной, а подследственный. Вчера вечером было возбуждено дело. Кроме того, тут еще девушка, которая к больнице не имеет никакого отношения.

– Так это сиделка. Сиделке ведь можно.

Полицейский тоже заглянул в палату и неумело изобразил удивление.

– Вроде нету посторонних.

– Значит, так, – обратился к нему следователь Евдокимов. – Слушай меня, оборотень в погонах. Свяжись со своим начальством и скажи, чтобы тебя немедленно заменили.

Следователь Евдокимов прикрыл дверь и посмотрел на Веронику.

– Мне очень надо с вами поговорить, ищу вас, звоню, а вы отключили свой телефон.

– Разрядился, – соврала Ракитина. – Я не скрываюсь от вас. Даже наоборот.

Следователь посмотрел на главного врача.

– Виктор Викторович, вам я не могу запретить, но тут еще один человек.

– Это психотерапевт, которого я пригласил в качестве эксперта.

– Мне хорошо известно, кто это. Давайте-ка, займитесь традиционной медициной. Если у вас нет своих специалистов, пригласите кого-нибудь из специализированных клиник. А вообще экспертов будем приводить мы – тех, которым безоговорочно доверяем.

– Так мне уйти? – спросил Светляков.

– И как можно скорее, чтобы к вам не было дополнительных вопросов.

Алексей Иванович подошел к постели мужа Вероники и, наклонившись над ним, произнес:

– Николай Николаевич, я ухожу, но обязательно вернусь. Вы уж тут не скучайте без меня.

Ракитин молчал.

Светляков попрощался с Вероникой, кивнул главврачу и вышел.

– Виктор Викторович, – обратился следователь к главному врачу, – у вас найдется помещение, где я смогу без посторонних пообщаться с госпожой Ракитиной?

– В моем кабинете, пожалуйста.

Следователь показал на дверь, предлагая всем выйти. Вероника поцеловала мужа и направилась к выходу.

– Сумочку не забудьте, – напомнил ей следователь, – и телефон обязательно, хоть он и разряжен.

Главврач распорядился, чтобы в его кабинет принесли чай и бутерброды, а когда все это было доставлено, удалился. И только после его ухода следователь Евдокимов начал разговор:

– Как вы уже слышали, возбуждено дело. Ничего другого мы и не ждали – смерть Гасилова носит криминальный характер. Подозреваемый пока один – это ваш муж. Улик против него выше крыши, я бы рад, конечно, чтобы это было не так. Но поймите…

– Почему мне нельзя находиться рядом с ним? – не дала ему договорить Вероника.

– Таковы правила. Ни родственников, ни посторонних, ни, упаси боже, журналистов. А вы еще привели господина психотерапевта.

– Это Виктор Викторович его пригласил.

– С ним поговорим об этом отдельно. Дело в том, что господин Светляков – личность насколько известная, настолько же и противоречивая, мягко говоря. Многие считают его чуть ли не Вангой в брюках. Но отрицательных отзывов не меньше, чем положительных. Просто это тщательным образом стараются скрыть. Многие вообще считают его шарлатаном. Циркачом, если хотите. Кстати, совсем недавно комиссия по лженауке, такая существует, если вам известно, так вот, эта комиссия обратила внимание на его деятельность. Были просмотрены видеодокументы, где запечатлены его сеансы. На заседании комиссии присутствовал известный артист-иллюзионист, который несколько десятилетий работает в цирке, так он прямо заявил, что уважаемый всеми экстрасенс – не только гипнотизер, но еще действует как талантливый чревовещатель, который сам задает вопросы и сам же на них отвечает, предварительно введя пациента в транс. А что отдельные больные якобы излечиваются, так этому есть объяснение. Некоторые, вполне возможно, не были психически больными, а находились в состоянии глубочайшего стресса, и внушение, которым Светляков несомненно владеет, действительно помогло им успокоиться. Некоторые так называемые «больные» были специально подготовлены для видеосъемок – их можно назвать участниками игры, которую придумал Светляков. Поверьте мне, он живет этим, и неплохо живет. Алексей Иванович – очень и очень обеспеченный человек.

– Он не просил с меня никаких денег.

– Значит, молодец – так, по-вашему?

– Он и в самом деле даже не заикался о гонораре.

Евдокимов усмехнулся.

– А теперь представьте, что благодаря уходу, благодаря лекарствам, заботам врачей ваш муж приходит в себя… Он головой ударился, ну и отключился – с кем не бывает? И вот Николай Николаевич приходит в сознание. Неужели вы не отблагодарите господина Светлякова материально, когда он вам скажет, что справился со своей миссией? Вы ведь очень и очень богатая женщина. Понимаете меня?

– Понимаю.

– Это хорошо. Вы вдумайтесь. Светляков наверняка приходит сюда не в первый раз. А где результаты? Так он будет приходить столько, сколько потребуется. Будет напрягаться, уставать, гореть на работе, и в один прекрасный момент…

– Но Виктор Викторович…

– Что – Виктор Викторович? Вы хотите сказать, что это он, уважаемый главный врач, его привел? А главврач не может полагаться на помощь аферистов? Так наш пышущий здоровьем главврач наверняка в доле! Вы дадите Алексею Ивановичу гонорар – тысяч двадцать-тридцать, а может, и пятьдесят тысяч евро… Для вас это гроши, здоровье мужа стоит дороже. Разделят ли они эту сумму пополам, или Виктор Викторович получит свои тридцать… тридцать процентов – неважно. Это все равно огромные деньги для любого нормального человека.

Следователь сделал глоток из чашки и вернул ее на стол.

– Но я не об этом. Я о деле хочу поговорить. Просто посмотрел историю взаимодействия Николая Николаевича с его бизнес-партнерами. И выяснилось, что очень и очень многие из них погибают. Вам это известно?

– Конечно. Но так совпало – никто ведь не знает, где и когда он…

– Вы мне еще скажите, что бизнес – суровая вещь, у бизнеса жестокие законы…

– Я не это имела в виду.

– Я вас услышал. Так вот, вы знакомы с Ракитиным не так давно и, вероятно, не осведомлены, как в его руках оказались такие активы. У него ведь были партнеры в Германии. Так вот они в один прекрасный… я не так выразился – в один неудачный для них день…

– Я была знакома и с Генрихом Крауфтом и с Вилли Ульраумом…

– Как?

Судя по всему, следователь не ожидал такого поворота.

– Я училась в университете, а в свободное время – в основном в летние месяцы – подрабатывала в одном агентстве, которое занималось переводами, обслуживала гидом-переводчиком группы туристов или частных клиентов. И однажды мне предложили сопровождать по городу некую даму из Германии. Это была Урсула Крафт. У нее был бизнес в Германии – как раз сухие смеси. Они уже тогда пришли в Россию в качестве экспортеров, и дела двинулись вполне хорошо. Ее муж со своим партнером прилетели в наш город по делам, и она с ними, чтобы осмотреть город, походить по музеям. Попросила в агентстве гида, хорошо владеющего немецким, желательно приятную и воспитанную девушку. Выбор пал на меня. Дело в том, что и Генриху, и Вилли переводчики вообще не требовались. Оба они из семей поволжских немцев, которых в начале Великой Отечественной переселили в Казахстан. Вилли, когда он проживал в СССР, звали Владимиром, Генриха – Геннадием. Они были знакомы с раннего детства. Правда, потом Геннадий со своей мамой перебрался в Петербург. Он даже поступил в университет, а Владимир прилетел сюда уже для сдачи вступительных экзаменов и поселился в квартире Гены и его мамы. Родители Владимира к тому времени перебрались в Фатерланд, а потом уж они переманили туда и мать Геннадия… Во время учебы они оба познакомились с моим мужем.

– Вы знаете обстоятельства их знакомства?

– Конечно. Оба они на первом курсе для занятий физической культурой записались в секцию бокса, где Коля, будучи таким же студентом, подрабатывал тренером.

– Так ваш муж боксер?

– Был мастером спорта. Там они в секции и сдружились. Потом, когда его друзья переехали в Германию, связь не оборвалась. Геннадий, ставший Генрихом, сдружился с Урсулой, которая была старше его на десять лет, и женился на ней. Ульраум же по протекции жены друга устроился работать в «Дрезденер-банк», где у нее были друзья, и он же помог новой компании получить первый кредит, который дал возможность развернуться российскому представительству. А потом уж пошло– поехало.

– До того ваш муж занимался бизнесом?

– Еще как! Еще студентом пригонял машины из Германии и перепродавал, но это была мелочовка. Потом в Германии и Чехии случилось большое наводнение. Под водой оказались тысячи машин, владельцы получили страховки и свои автомобили отправили на свалку. Но за место на свалке или же за утилизацию надо было платить. А тут появляется молодой русский, хорошо говорящий по-немецки, и предлагает эти машины купить. Была придумана какая-то хитрая и, вероятно, законная схема. Машины, как поврежденные или как запчасти, перегонялись в Литву, там восстанавливались, на них оформляли документы и гнали в Россию. А ведь большинство автомобилей особенно не пострадали. Поначалу в салонах немного попахивало тиной, но запах за три или четыре месяца выветривался, после чего автомобили продавались по цене немного ниже рыночной. Многие автосалоны в стране ими торговали.

– Это были законные операции?

– По немецким законам не знаю, у них за махинации со страховкой судят строго, но раз никто не был осужден, значит, все чисто было. А наше законодательство вы знаете лучше меня.

– И сколько автомобилей было таким образом продано?

– Несколько сотен. Может быть, тысяча или даже больше, но это были авто престижных марок и моделей. Я знаю, что с каждой машины муж имел от пяти до десяти тысяч долларов чистого дохода. А сколько получали другие, его не интересовало.

– Это муж поделился с вами такой информацией?

– Нет, мы ни разу не говорили с ним на эту тему…

– Гасилов рассказал?

Вероника напряглась. И начала краснеть.

– Почему вы задали этот вопрос? – спросила она.

– Вы же у него работали, насколько мне известно. Кто вас к нему устроил?

– Урсула Крафт. Она хотела познакомить меня с Ракитиным. Попросила его взять меня переводчиком, а он ответил, что и сам неплохо говорит по-немецки. Потом Урсула на встрече будущих компаньонов предложила то же самое Гасилову, и он сразу согласился.

– Какое впечатление произвел на вас Ракитин, когда вы познакомились?

– Позвольте не отвечать.

– Не отвечайте, если не нравится вопрос.

Вероника задумалась и ответила, глядя мимо Евдокимова:

– Я полюбила его сразу, с первого взгляда. Когда Урсула попросила за меня, я молила бога, чтобы Коля согласился, а он отказал. Всю ночь я рыдала, хотя это вряд ли вас трогает.

Теперь она уже посмотрела на следователя, но тот отвернулся, чтобы не встречаться с ней взглядом. И тут же произнес:

– Меня трогает другое – то, что последовало за этим. Ведь вы устроились у Гасилова? Не нравится вопрос? Можете не отвечать.

– А какого ответа вы ждете? Вы же все и так знаете.

Она замолчала, но уже уверенно смотрела на Евдокимова.

– Давайте лучше о деле, – предложила Вероника. – То, что случилось со мной, в прошлом и забыто. Я теперь думаю о муже.

Следователь молчал.

– Хорошо, – кивнула Вероника. – Только ради того, чтобы закрыть тему окончательно. У Гасилова я числилась референтом-переводчиком: переводила немецкие документы, сертификаты на продукцию, говорила по телефону с поставщиками, иногда кто-то из Германии приезжал, и я обеспечивала прием и переговоры. Гасилов сразу начал оказывать мне знаки внимания, а я ждала, когда к нам в офис заглянет Ракитин. Но он приезжал очень и очень редко. Был со мной вежлив, и только. Потом тяжело заболела мама. Я положила ее в больницу на обследование, и сразу выяснилось, что у нее неоперабельная опухоль мозга. То есть не операбельная в нашей стране. Я позвонила Урсуле, отправила ей медицинские документы, историю болезни мамы. Она договорилась с клиникой в Бременхавене, сказала, что операция стоит дорого, но она решила вопрос по минимуму – пятьдесят тысяч евро и какие-то еще деньги на реабилитационный период. Для меня пятьдесят тысяч были запредельной суммой. Взять их было неоткуда, разве что квартиру нашу продать… А ведь еще и реабилитация… Гасилов от кого-то узнал о моей проблеме и вызвал меня в кабинет. Сразу сказал, что даст эти деньги, но взамен я должна… Ну, вы поняли…

Вероника замолчала, взглянула на следователя Евдокимова, но тот по-прежнему смотрел мимо нее.

– Отвезла маму в Германию, положила в клинику, – продолжила Ракитина, – там все сделали. Потом мы выписались, пожили какое-то время на берегу моря, в домике Урсулы под Хейлигендаммом. Вернулись домой, и через полгода мама умерла. Там ведь, в Германии, тоже не боги. А Гасилов уже пользовался моим обещанием. Конечно, об этом очень скоро узнала его жена, стала закатывать ему скандалы, приезжала в офис и набрасывалась на меня… Жить не хотелось. Но это и Гасилову, видать, надоело. Как-то он повез меня к своему дружку Рогожкину… Тот устраивал вечеринку. И, напившись, Гасилов решил меня ему подарить, потому что тот давно уже ко мне подбирался. В моем присутствии они ударили по рукам. Но это услышал случайно заехавший туда Ракитин. Подошел, взял меня за плечо и повел к выходу, сказав, что я больше у Гасилова не работаю… Георгий Исаевич промолчал, а Рогожкин попытался Колю остановить. После единственного удара Рогожкин перелетел через высокий каменный мангал и застыл в отключке, на него сыпались раскаленные угли… А я уже бежала за Ракитиным.

– Рогожкин был тоже в совете директоров?

Вероника кивнула.

– Никто потом Ракитину и слова не сказал, как будто ничего не случилось. Но Коля привез меня не к себе домой, на что я глупо надеялась, а в свой офис, выделил кабинет и сказал, что теперь ко мне никто здесь не прикоснется, слова плохого не скажет и не посмотрит косо…

Следователь заглянул в пустую чашку и произнес:

– Дальше можете не рассказывать. Только ответьте: оставались ли у Ракитина какие-то обиды на Гасилова, Рогожкина, на кого-то еще?

– Не знаю, скорее всего, он относился к ним так же, как прежде, – с некоторым презрением.

– А почему тогда он с ними работал?

– Он привлек их бизнесы и создал крупную корпорацию. Николай Николаевич мог бы оставить их ни с чем, просто отобрать все, чем они владели. Но он так не может. Он порядочный человек.

– Но Гасилов-то убит. И Рогожкин тоже. А ведь были и другие.

– А при чем тут мой муж? Кто-то убил Гасилова, покушались и на моего мужа – я не верю, что он так просто мог проехать мимо моста.

– В жизни случается всякое. Не вы ли несколько минут назад уверяли меня, что никто не знает, где и когда… Я вам не враг. Разве не я познакомил вас с Верой Бережной? Как вы думаете, зачем? Если вам кажется, что лишь для того, чтобы Вера отняла у вас всякую надежду на невиновность Ракитина, то ошибаетесь… Сейчас мы с вами…

В кармане его пиджака зазвонил телефон. Следователь достал аппарат и посмотрел на номер.

– Что еще? Я тут…

Внезапно выражение его лица изменилось.

– Вы уверены? Сейчас приеду.

Он поднялся.

– Не получилось поговорить.

Евдокимов посмотрел на дверь, словно пытаясь определить, не стоит ли кто за ней.

– Значит, так. Можете вернуться в палату к мужу. Только свой телефон отдайте мне. Если в вашей сумочке есть оружие – пистолет или какие-нибудь средства самозащиты: электрошокер, газовый баллончик, – все отдайте мне.

Вероника достала из сумочки телефон, показала следователю, что внутри нет ничего запрещенного. После чего вынула из своего аппарата сим-карту и спрятала ее в сумочке. Протянула телефон следователю.

– Так я могу идти?

– Конечно. Только учтите, что новый охранник будет проверять каждого входящего на предмет проноса в палату запрещенных предметов. Вы уже знаете, о каких предметах я говорю. Кроме того, будет обыскивать и вас. Вы уж извините – таков порядок. Всякие посещения запрещены, в первую очередь для Светлякова.

– А если я добьюсь его официального визита?

– Добьетесь – тогда ладно. Но я категорически не советую его принимать – ни в палате, ни дома. Можете считать, что Алексей Иванович мне лично не нравится.

Глава восьмая

Утром Бережная собрала в своем кабинете всех, кому поручила заниматься делом Ракитина.

– Давайте разберемся, что мы имеем и что хотели бы иметь, – начала она. – Уже сейчас есть кое-какие несовпадения фактов. По утверждению свидетеля Плахотникова, Николай Николаевич был у него, поздравил, подарил ружье, выпил стакан виски со льдом и содовой, поговорил о делах и убыл приблизительно за час до полуночи. Пока никто не подтвердил или не опроверг эту информацию. Скорее всего, и не опровергнет. Судя по видеозаписи, изъятой следствием с камеры наблюдения в резиденции Гасилова, автомобиль «Бентайга», за рулем которого находился Ракитин, въехал на территорию в ноль тридцать. Получается, что от Плахотникова до гасиловской резиденции Николай Николаевич добирался полтора часа. А это очень долго, принимая во внимание расстояние в сорок с небольшим километров, ведь эта модель «Бентли» может ехать со скоростью триста в час и до сотни разгоняется за четыре секунды. Люди приобретают такие автомобили не для того, чтобы за городом тащиться как все – девяносто в час или даже меньше. Очевидно, Ракитин куда-то заезжал. Итак, в половине первого ночи «Бентайга» въезжает на территорию резиденции Гасилова и очень скоро снова уезжает через ворота. А в час тридцать ночи автомобиль находят съехавшим с обрыва, перевернувшимся несколько раз через крышу и остановившимся над самой рекой. Глубина узкой речки в этом месте – около двух метров, скорость течения приличная. По идее, Ракитин выжил случайно. Не только выжил, но и самолично выбрался из машины, хотя тут же потерял сознание. Вывод: или повезло, или кто-то подстроил аварию. Ракитин, по уверению многих, был прекрасным водителем и пьяным в ту ночь не был.

Бережная обвела собравшихся взглядом, словно ожидала услышать возражения, но все молчали.

Тогда она продолжила:

– Теперь по самому убийству Гасилова. Охранники в один голос уверяют, что не слышали ни шума борьбы, ни криков. Гасилов, как установила экспертиза, на момент смерти был изрядно пьян, но даже очень пьяный человек, зная, что у него во дворе четверо здоровых мужиков, всегда успел бы позвать на помощь. Да и сам предполагаемый убийца – Ракитин – также прекрасно знал, что есть охрана, и вряд ли стал бы хвататься за топор. Я посоветовала следователям поработать со сторожами. Скорее всего, тем придется сознаться, что они спали и вообще весь вечер пили, возможно, даже с самим Гасиловым. Не мог же он нажраться в одиночку, когда у него полный двор возможных собутыльников. Кроме того, основной свидетель против Ракитина никогда прежде не видел Николая Николаевича, однако без колебаний указал на него. Исходя из предположения, что Ракитин ни при чем и его вообще там не было, можно утверждать, что охранники сами зарубили хозяина. Причины разные. Например, они знали, где тот хранит крупные суммы, и завладели этими деньгами или частью средств, чтобы пустой сейф не вызвал подозрений у следаков. Возможно, что убийцами были не все, а один или двое. Вполне вероятно, что Гасилова просто заказали. Все здорово получается, но подозрения или сомнения к делу не пришьешь. При этом на записи видеонаблюдения отчетливо видно въезжающий во двор внедорожный «Бентли» и то, как та же машина выезжает. Кто за рулем, не видно, и кто выходит из нее – тоже. Машина остановилась в единственной точке, где не было обзора камер наблюдения. Вряд ли это случайность. Это могли знать только охранники. Один из них, некто Мешков, в начале второго получил звонок с телефона, принадлежащего господину Плахотникову. Вернее, не ему лично, а его фирме, на которую были приобретены аппараты и несколько сим-карт. Но это было достаточно давно, с этого номера в последнее время никуда не звонили. Плахотников, конечно, скажет, что телефон был корпоративный, и он знать про него не знает. Но факт остается фактом. Сегодня, когда я попросила по билингу определить место нахождения телефона охранника Мешкова, мне выдали информацию, что он уже несколько часов находится в районе того самого мостика через Пипполовку, возле которого обнаружили разбитый «Бентли». Скорее всего, наш Мешков на дне речушки. Хотя можно надеяться, что там только его аппарат. А потому я попросила полицейских обследовать место внимательно, а также проверить кровь других охранников на предмет остатков содержания в ней алкоголя и снотворного. Невозможно же так крепко спать, чтобы не услышать криков хозяина, которого рубят, простите за подробности, топором «фискарс»! Способ убийства не говорит о том, что убийца – интеллигентный человек, каковым Ракитин, несомненно, является. Мне кажется, кто-то специально это придумал, чтобы доказать, что Николай Николаевич потерял рассудок. Для чего это нужно? Предположим, Ракитин застрелил бы своего бизнес-партнера. И это было бы доказано. По сто пятой – от шести до двенадцати. При хороших адвокатах лет шесть заключения получил бы, а то и меньше. Год в следственном изоляторе до суда, в одиночной коммерческой камере с душевой кабиной, кондиционером и телевизором. Потом апелляция, пересмотр приговора, новый срок – уже меньший. Досрочное освобождение и возвращение к своим активам. А вот если он кого-то зарубит топором, его признают психически больным, следовательно, недееспособным, и тогда все его акции отойдут жене. То есть она – единственный выгодополучатель. Кстати, сейчас больной Ракитин находится на обследовании в больнице, на девятом этаже, в отдельной палате. Упадет в окно – никто не докажет, что ему помогли, сумасшедшие часто в окно выпрыгивают. Любой врач вам это подтвердит. Так что наши действия теперь такие…

Она продолжала говорить, раздавала указания, хотя знала, что не всем это по душе. Некоторые сотрудники наверняка считают себя бо́льшими специалистами, чем она, но сидят и слушают, почти не переспрашивая…

Теперь она почти не сомневалась, что охранник Гасилова убит. А раз так, то все гораздо серьезнее, чем мог себе представить ее бывший коллега и неплохой следователь Ваня Евдокимов. Хотя он-то может думать все, что угодно, даже то, что Мешкова ликвидировали люди Ракитина, чтобы у обвинения не было единственного свидетеля. Но Евдокимов знает, где находится Николай Николаевич и в каком состоянии находится, знает, кто его посещал, кто мог позвонить и договориться о ликвидации охранника. А таким человеком, который спокойно входит в палату подозреваемого, может быть только один человек – Вероника Ракитина.

– …Не думаю, что Плахотников – идиот, чтобы так подставиться со своим телефоном, но все равно по нему надо поработать. Скорее всего, тот, кто организовал все это, гораздо хитрее: он чужими руками убирает Гасилова, потом, опять же не самолично, пытается убить Ракитина – единственного подозреваемого. И на всякий случай выводит следствие на Плахотникова. Корпоративный номер фирмы Плахотникова, конечно, не доказательство его вины, но в совокупности с другими уликами должно сработать.

Она продолжала говорить, все больше и больше думая о Веронике. Если Ракитина и могла желать смерти Горика Гасилова, то организовать убийство, причем такое жестокое убийство, – наверняка нет. И зачем ей замешивать в дело мужа, который умнее и опытнее ее, который, если бы захотел это сделать, то наверняка придумал бы что-нибудь более простое и естественное?

– …Я еще раз напоминаю о необходимости наблюдения за нашей клиенткой, ее безопасность должна быть гарантирована. Кто-то должен постоянно находиться в больнице – под видом санитара, например. С клиникой я решу вопрос… Полицейский пост – хорошо, но это не очень надежная защита.

– Вообще никакая, – высказался один из сотрудников.

– Вот ты, Петя, этим и займешься.

Когда планерка закончилась, Вера, оставшись в кабинете одна, решила позвонить Веронике, но телефон Ракитиной оказался выключенным. А это могло означать только одно: подполковник Евдокимов застукал ее рядом с мужем и отобрал аппарат. А раз отобрал, значит, Вероника по-прежнему находится там – рядом с мужем.

Бережная набрала номер следователя. Евдокимов ответил не сразу, а когда отозвался, тут же спросил:

– Что-нибудь важное? А то я очень занят.

– Насколько я понимаю, вы нашли труп охранника Мешкова. Это я подсказала твоим коллегам, где его искать. Телефон его из речки достали?

– А там еще и телефон его?

– Наверняка. Это прокол тех, кто убил Мешкова.

– А как ты вообще узнала?

– Элементарно, Ватсон. Раз Мешков убит, то, скорее всего, сам убрал своего хозяина Гасилова. А то, что на территорию загнали «Бентли» Ракитина, – это наводка для следствия. И топором рубили для того, чтобы кровью Гасилова вымазать сиденья и одежду Ракитина, а заодно – чтобы признать Николая Николаевича сумасшедшим. Кто это придумал – и есть организатор убийства.

– Ты знаешь, кто?

– Предполагаю. Только нужно кое-что проверить. На это потребуется день-два. Сразу скажу, с доказательствами трудновато будет. Ведь теперь нет единственного свидетеля.

– Тогда от меня ответная любезность, – очень тихо, вероятно, приблизив трубку к самым губам, произнес Евдокимов. – Тут наши технари поработали с видеоизображением этой «Бентайги» или этого «Бентайга»… Как правильно?

– Ваня, я не знаю. Только не тяни!

– Так вот, они утверждают, что в машине, въехавшей на территорию участка Гасилова, сидели двое. Предположительно – мужчина за рулем, но его опознать не представляется никакой возможности, а справа от водителя – женщина. Лица тоже не разобрать. Она наклонила голову, а на голове, скорее всего, темная бейсболка с широким козырьком, но видны светлые волосы, которые падают на плечи.

– Может, это длиноволосый блондин? Или парик?

– Нет, спецы уверяют, что баба, – возразил Евдокимов. – Плечи, подбородок, концы прядей волос – молодая баба, не старше тридцати лет или чуть старше тридцати. Как тебе такой поворот?

– Мне-то что? Мне ясно пока только, что за рулем был не Ракитин, потому что твои спецы совместили бы даже самое бледное изображение силуэта водителя с силуэтом Николая Николаевича и нашли соответствие, а соответствия этого нет. Но ты все равно проверь, есть ли в ближайшем окружении твоего подозреваемого молодая блондинка. Я думаю, что в течение часа получишь ответ, что никто и никогда Ракитина с блондинкой в машине не видел. Кроме того, ты помнишь, что показал Плахотников: Николай Николаевич был у него один, а потом один и уехал. Не подобрал же он девушку на трассе!

– Случается и такое. И не только с олигархами.

– Согласна. Но давай о деле. Ракитин звонит жене и обещает быть в течение часа, а сам подбирает трассовичку и едет к Гасилову, который возмущается тем, что к нему среди ночи привезли проститутку, скандалит. Николай Николаевич, обиженный таким приемом, берет топор и убивает хозяина на глазах привычной к подобному разрешению споров блондинки. После чего они уезжают в поисках более гостеприимного приюта, и Ракитин летит под мост вместе со своим автомобилем. Девушки нет – Ракитин ее съел по дороге без остатка, потому что на то, чтобы убить ее и закопать в лесу, у него уже не было времени.

– Согласен, нестыковочки кое-какие имеются.

– У тебя была всего одна стыковочка – охранник Мешков, а сейчас и его нет. Ты пойми, Ваня, дело разваливается. Ты что, не понимаешь? Ищи лучше настоящего убийцу.

– Если у тебя что-то есть, поделись. А то ты же понимаешь – воспрепятствование следствию…

– Обязательно поделюсь, если и ты дашь мне что-нибудь стоящее.

– Слово даю, – пообещал Евдокимов, – когда что-то узнаю…

– Вот тогда и звони. Двух дней тебе хватит?

– Почему вдруг…

Но Вера уже закончила разговор. На пустую болтовню времени теперь не было. Она выскочила из кабинета, проходя по коридору, хлопнула ладонью по двери комнаты водителей.

– Вася, выходи, ехать надо.

Водитель быстрым шагом догнал ее у выхода.

– Вера Николаевна, куда гнать надо?

– В больницу Святой Екатерины.

Глава девятая

Полицейский, стоящий у двери палаты, остановил Бережную, перегородив вход дубинкой.

– Сюда нельзя.

– Кто запретил посещения? Подполковник юстиции Евдокимов?

– А это вас не касается. Сказано – нельзя, значит, нельзя.

– Молодец, – оценила его действия Бережная, – благодарю за службу. Только почему в оружейку не заглянул? Трудно, что ли, в журнале расписаться и «ПМ» прихватить? Спецсредства не помогут, ежели что. Как будешь отбиваться, когда нападут?

– Управлюсь как-нибудь.

– И еще: что за вооруженные люди у входа в отделение?

– Какие люди? – растерялся полицейский.

– Уж не знаю.

Вера решила больше не запугивать парня и улыбнулась приветливо:

– Успокойся, это союзники – служба безопасности Ракитина. Ими бывший майор Рубцов руководит. Слышал про такого?

– Нет.

– Значит, недавно в органах. Ладно, я никуда не захожу, только ты передай Веронике Сергеевне, что к ней Бережная на прием явилась.

Судя по тому, что полицейский не стал возражать и тут же направился к двери, про следователя Бережную он что-то слышал. В конце концов, приказ о ее награждении висел во всех отделах полиции города. Висел с фотографией и описанием подвига.

Полицейский приоткрыл дверь и произнес в палату:

– Вероника Сергеевна, к вам майор Бережная.

Он, видимо, не знал, что Вера уже не следователь.

Вероника тут же появилась.

– Заходите, – позвала она, показывая головой на приотворенную дверь.

– Не положено, – возразил полицейский, но после небольшой паузы замялся. – Ну ладно, если ненадолго, то можно. Только все равно покажите содержимое сумочки.

Вера достала из сумки телефон, травматический пистолет и отдала их полицейскому. Тот осторожно принял запрещенные предметы.

– Теперь заходите. Извините, но инструкция такая.

Бережная вошла внутрь и посмотрела на кровать, где лежал Ракитин с перевязанной головой.

– Есть улучшения? – негромко спросила она.

Вероника покачала головой.

Вера шагнула за ширму и опустилась на стул возле стола. Жена Ракитина присела рядом.

– А у вас? – шепнула она.

– Есть сдвиги, – ответила Бережная. – Потом подробно расскажу, когда кое-что прояснится. Я не вникаю в ход официального следствия, но, исходя из ваших ответов, данных во время нашей первой встречи, не сомневаюсь, что все бизнес-партнеры вашего мужа сейчас в один голос убеждают подполковника юстиции Евдокимова, что Ракитин мог убить и, судя по всему, давно задумал убийство Гасилова. Наверняка они говорят также, что и сами искренне удивлены, как такой осторожный человек, как большой босс, не сдержался.

– Я не сказала вам, что при мне случился инцидент, когда он и в самом деле не сдержался и ударил Рогожкина.

– Было за что?

– Еще как было.

– Ну, тогда ваш муж молодец. А с Плахотниковым у него как складывались отношения?

– Они все ненавидели моего мужа. Он их сделал очень богатыми людьми, а они претендовали на все, хотели сами руководить корпорацией.

– Кто ненавидел больше всех?

– Рогожкин, потому что он физически сильный, а когда Коля вломил ему, летел, как ватная кукла. Но Рогожкина теперь нет. Плахотников, который дружил с Рогожкиным. Суркис, вероятно, потому что он редкий трус, а где трусость – там и ненависть. Хотя Борис Аркадьевич тоже спортсмен бывший и боится только тех, от кого зависит. Зато я точно знаю, что любого сотрудника своего офиса может оскорбить, унизить или ударить при малейшем возражении.

– Клейменов и Ширяев?

– Эти самые спокойные из всех. Клейменов когда-то был завсегдатаем казино. Летал в Монте-Карло, в Лас-Вегас… Однажды проигрался сильно. Может, миллион, может, еще больше долларов потерял. Это уже достаточно давно было, когда для него это были огромные деньги. Он встречался с Ракитиным, чтобы перехватить у него на бизнес, Николай Николаевич деньги дал, но в залог взял какие-то акции. Клейменов выпутался, но долг не вернул. Акции остались у Ракитина.

– Клейменов требовал, просил их обратно?

– Мне об этом ничего не известно. Думаю, что не требовал. Но с рулеткой он завязал, насколько мне известно.

– Ширяев?

– Начинал с Суркисом. Борис Аркадьевич был генеральным директором компании, которой владел Ширяев. У Ширяева нет собственных идей и предложений. Он всегда соглашается с Ракитиным. Соглашаются все, но Ширяев – самый первый. В свое время в Индийском океане пропали двое членов совета директоров. Они-то как раз были самыми близкими к Ширяеву. Он больше всех волновался, а когда выяснилось, что они погибли, очень спокойно к этому известию отнесся.

– Кто из этой великолепной четверки самый опасный?

– Не знаю. С Ракитиным я никого и ничего не боюсь. А выяснять, кто самый опасный, кто самый подлый, самый трусливый, самый лживый, не хочется. Очень хочется, чтобы все это закончилось, чтобы с Коли сняли все обвинения, чтобы он поправился и мы вернулись домой.

– По медицинской части ничего обещать не могу, а по предъявленным вашему мужу обвинениям могу сказать, что доказать то, что он убийца, будет трудно, если не сказать невозможно. Любое сомнение всегда трактуется в пользу обвиняемого. Особенно если он непростой человек…

– А если против него будут свидетельствовать тоже непростые люди?

– Вы говорите о его партнерах по бизнесу? Кстати, как они между собой ладят? Плахотников, судя по его криминальному прошлому, человек жестокий. Его боятся? У него есть враги в совете директоров?

Вероника пожала плечами:

– Не знаю. Был у него близкий друг Рогожкин. Они даже чем-то были схожи: одинаково стриглись, двигались похоже… А когда Рогожкина убили, Плахотников требовал передать ему долю друга в общем деле, ссылаясь на то, что они были самыми близкими друг другу людьми.

– И что? – спросила Бережная.

– Потом выяснилось, что Рогожкин оставил завещание, по которому все его акции отошли какому-то фонду, которым управляет его давний знакомый или дальний родственник. Я не знаю подробностей. Но жена Рогожкина, если бы и захотела, не смогла бы оспорить это решение. Ведь именно ее суд признал организатором преступления.

– Значит, представитель этого фонда присутствует в совете директоров?

– Нет, Николай Николаевич выкупил у этого знакомого или родственника все акции концерна. Специально летал в Испанию, где тот проживает. Когда вернулся, сказал только, что тот человек без торговли согласился на первое предложение, которое показалось ему невероятно щедрым. А на самом деле…

Ракитина замолчала.

– Понятно, – произнесла Бережная, – с точки зрения обывателя, ваш муж получил выгоду и от гибели Рогожкина.

– Как вы можете так говорить! – возмутилась Вероника. – Зачем ему это?

– Ему это не нужно, но для его бизнеса сделка была выгодной.

Вероника промолчала, прислушиваясь к тому, что происходит за ширмой. Но там царила тишина. С кем-то разговаривал полицейский за дверью. Но и он говорил негромко, слов было не разобрать.

– Но ведь с кем-то ваш муж дружит? – спросила Вера.

– Нет, – спокойно ответила девушка, – не дружит. Он сказал, что у него есть только я, и никто больше ему не нужен. Хотя, мне кажется, Сережа Рубцов считает себя другом моего мужа. Да и Коля, вероятно, так думает, но почему-то скрывает. Но мне Ракитин говорит, что я его единственный друг. Он у меня тоже единственный. Вам это трудно понять?

– Мне тоже никто не нужен, кроме мужа, – призналась Бережная.

Глава десятая

Следователь Евдокимов позвонил бывшей жене Гасилова, чтобы назначить ей встречу в своем кабинете.

– Я не знаю, когда смогу выбраться, – ответил ему слабый женский голос, – известие о трагической смерти бывшего мужа так меня подкосило… Мы хоть и были в разводе, но по-прежнему оставались друг другу самыми близкими людьми. Близкими не только по духу, если вы понимаете, что я имею в виду. Георгий всегда советовался со мной, когда хотел принять какое-нибудь судьбоносное для его бизнеса решение. Да не только судьбоносное, но даже любое самое мало-мальски…

– Я хотел бы…

– Не перебивайте меня, я говорю из последних сил. Кстати, как вас зовут? А то я не расслышала толком, когда вы представлялись.

– Подполковник юстиции Евдокимов.

– А имя у вас есть, господин подполковник?

– Я только…

– Хотите угадаю, как вас зовут? Ведь вы Артур? Не так ли? У вас такой романтический голос.

– Меня зовут Иван Васильевич…

Евдокимов уже проклинал себя за то, что сделал этот звонок, а женщина продолжала:

– А меня зовут Жанна, если вы не знаете. Забыть такое имя и женщину, носящую такое имя, невозможно. Жанна д’Арк – была такая. Говоря по-русски, Жанна Темная. А я вот блондинка… От природы, между прочим. Вот все морщатся, дескать, блондинка. Знаете, как в этом анекдоте старом про президента Буша.

– Так когда мы можем увидеться?

– Да хоть сейчас подъезжайте. Можете приятеля прихватить. Ко мне подруга должна заглянуть – адвокат, между прочим. Вы должны ее знать – Кристина Пращенко, она почти всегда выигрывает все дела…

– В другой раз обязательно. У меня дел много.

– Погодите, Артур… или как вас там. У меня в связи со смертью Гасилова есть важные для следствия показания. Я практически знаю, кто убийца. Но сами понимаете, это не телефонный разговор. Слушайте. Блондинка сдает экзамен в МГИМО. Ничего не знает, как всегда. Тогда профессор задает последний вопрос: «Назовите фамилию американского президента из трех букв. И сам подсказывает: «Вторая буква «У». И блондинка отвечает…

В трубке раздался долгий хлюпающий смех, а потом голос жены Гасилова произнес почти спокойно:

– Вы поняли? Но я не такая.

– Хорошо, – решил схитрить Евдокимов. – Я к вам приеду. Не только приеду, но даже молодого сотрудника привезу для вашей подруги Прыщенко…

– Пращенко.

– Даже двух привезу. Но только в том случае, если вы прямо сейчас скажите, что вы знаете об убийстве вашего мужа.

– Знаю все. Дело в том, что у моего несчастного мужа Гасилова была связь с одной сотрудницей. Она просто доставала его своей любовью. Преследовала, угрожала, ну, он и сломался. Потом, разумеется, очень скоро бросил ее и ко мне вернулся. То есть он и не уходил никуда. Кто же ему советы по бизнесу давать будет? Сами понимаете, кто она, а кто я. Так вот, эта сотрудница продолжала ему звонить, терроризировать, угрожать убийством. Угрожала не только ему, но и мне. Мы поэтому с Жорой решили фиктивно развестись, чтобы я не пострадала. А недавно, уже после убийства, кажется вчера, эта тварь позвонила мне, нахамила, сказала, что один уже ответил, теперь моя очередь. Я могу вам даже точно сказать, когда это было. У меня осталось в телефоне. Да, именно вчера это и случилось… То есть это подтверждает, что теперь наступила моя очередь, и меня надо охранять днем и ночью по программе защиты особо важных свидетелей. Я, конечно, не боюсь, но на всякий случай сижу дома, никуда не выхожу. Так что, если есть вопросы, приезжайте, и я вам на них…

Евдокимов не стал больше слушать этот бред. Отключил телефон и отложил его в сторону.

– Пьяная дура!

Но телефон зазвонил вновь. Жанна Гасилова, очевидно, посчитала, что разговор прервался по технической причине. Евдокимов решил не отвечать.

«Ясно одно, – подумал он, – эта пьяная идиотка вряд ли могла заказать своего бывшего. Она, конечно, блондинка, и та женщина, которая была в «Бентли», тоже блондинка, если верить спецам.

Телефон продолжал надрываться.

Евдокимов ответил. Не ответил, а сразу спросил:

– В каких вы были отношениях с Ракитиным?

– Он был моим любов… то есть тайным воздыхателем. Об этом все знали. Несмотря на то, что младше меня, просто голову потерял. А меня всегда любили те, кто помоложе. Слетались, без ложной скромности, как мухи на мед. У меня даже первый мужчина был младше меня на целых пять лет. Мне как раз тогда шестнадцать исполнилось… Или пятнадцать. Хотя что-то я не то… Нет, первый был постарше все-таки, просто выглядел моложе. Такой накачанный весь…

Иван Васильевич снова сбросил вызов.

– Озабоченная дура!

И опять зазвонил телефон.

– Если ты позвонишь мне еще раз! – не выдержал подполковник юстиции Евдокимов. – Еще раз позвонишь, я приеду и порву тебя на фиг!

– Что с вами? – прозвучал в трубке мужской голос. – Белены, что ли, объелся? Это полковник Горохов с тобой говорит. Зайди ко мне как можно быстрее. У меня есть дополнительная информация по делу этого убийцы Ракитина.

– Какая информация? – стараясь придать голосу побольше учтивости и уважения, спросил Евдокимов. – Вы мне можете сказать сейчас?

– Сейчас и скажу. Но не по телефону же.

Пришлось бежать к начальству. Горохов встретил его в своем кабинете на ногах. Полковник явно был взволнован, ходил взад-вперед. Перевозбужденный, он не опустился в кресло и не предложил этого подчиненному. Начал с того, что сказал, как к нему буквально несколько минут назад приходил начальник юридической службы концерна и принес коллективное заявление совета директоров, в котором черным по белому сказано, что Ракитин выведен из его состава по недоверию. Кроме того, юрист принес и второе письмо. И тоже на бланке концерна. Второе письмо было направлено на адрес городской прокуратуры, а также начальству ГУВД. Члены совета просили ускорить следствие, в неподкупности которого они не сомневаются, и требовали сурово наказать преступника. Как выяснилось, Н. Н. Ракитин неоднократно угрожал Гасилову расправой, бывал несдержан и однажды жестоко избил одного из членов совета – Рогожкина, который после этого долго лечился, а когда поправился, решил отнести свое заявление о поступающих ему угрозах, но не успел – был застрелен киллером.

– Был застрелен на выходе из ночного клуба, – уточнил Евдокимов. – Киллер, как вы сами знаете, был задержан и осужден.

– Ну, так и говорится в этом письме, – согласился Горохов, – киллер осужден, но организатор преступления, а это именно Ракитин, остался на свободе.

– Против Ракитина ничего не было.

– Плохо работали! – возмутился Горохов. – Дали бы мне этого Ракитина – через полчаса признался бы в покушении и на Рогожкина, и на президента Кеннеди, и на Ленина.

– Не сомневаюсь, – согласился Евдокимов. – Только где вы были раньше!

– Раньше я тоже не это самое… не груши околачивал. Звание полковника юстиции просто так не дают за красивые глазки. А вот ты до смерти своей останешься подполковником юстиции. Если, конечно, опять майором не сделаешься. Вот отберут у тебя звезду за развал резонансного дела! А то мне говорят тут некоторые: «Наш лучший сотрудник! Опытный следователь!» Тьфу! Смотреть противно! Детский сад! Трусы на этих самых…

– Мы работаем по Ракитину, – поспешил успокоить начальство Евдокимов. – Есть подвижки. Сегодня утром нашли еще один труп, связанный с этим делом!

– Еще один труп? – переспросил полковник Горохов и обрадовался: – Вот это хорошо! Это то, что надо. А то…

Он по-отечески похлопал Евдокимова по плечу.

– Ладно, скажу тебе честно, как на духу. Выдам служебную информацию. Этот юрист, что приходил, сказал, что на совете директоров принято решение о выделении миллиона долларов в качестве поощрения… Что это я говорю… Оговорился… Сто тысяч долларов пообещали в качестве стимулирования расследования и скорейшего раскрытия преступления. Так что ты тоже заинтересован можешь быть. Получишь премию приличную – в размере оклада или двух. Только ты уж постарайся. Не подведи. Я слово уже дал от имени всего следственного комитета.

– Разрешите идти? – спросил Евдокимов. – Хочется скорее оправдать ваше доверие.

– Иди, чего ты время тянешь?

Евдокимов подошел к высокой двери, но полковник юстиции Горохов остановил его.

– Задержись! Тут такое дело. Этот юрист сообщил, что жена подозреваемого в качестве противоборства со следствием обратилась в это чертово агентство, которое под ногами все время путается. Там у них еще эта баба директором… Ну, она у нас еще следователем была.

– Вера Бережная?

– Ну да, – поморщился Горохов, – взрастили, что называется, змеюку на своей груди.

– Но она вроде как отличилась в раскрытии опять же резонансного преступления.

– Да какое там у нее раскрытие было! Просто повезло ей. Ведь весь коллектив наш тогда работал, не зная отдыха, а она просто воспользовалась. Я тебе такое про эту бабенку ушлую порассказать могу… Просто честь мундира не позволяет… Ты полковника Миклашевского не забыл еще, надеюсь, твоего прямого начальника? Так вот…

– Можно я все-таки следствием займусь?

– Да-да, конечно. Это в первую очередь. Ступай, землю грызи, рой землю, как говорится, но дай результат. Не забывай про премию. И чтобы до конца месяца я мог рапортовать о передаче дела в суд.

– Месяц сегодня заканчивается, – удивился следователь.

– Как?! – не поверил Горохов и хлопнул себя ладонью по лбу. – Вот ведь как время-то летит! А я в отпуске еще не был. А отпуск у меня как раз через три недели начинается. Так что неделя тебе на все про все. Чтобы я со спокойной душой смог к морю поехать. А на море все, как ты знаешь, все очень дорого. Лежишь себе, никого не трогаешь, песочек нюхаешь, а счетчик все равно тикает…

– Так я пойду?

– Так чего стоишь! Иди, но только бегом иди! Шевели булками!

Настроение Евдокимова было вконец испорчено. Сначала испортила настроение Бережная, когда сказала, что дело разваливается, потом эта дура Гасилова позвонила. Потом вызвал дурак Горохов, про которого все знают, что он не только дурак, но еще пьяница и бабник. А может, познакомить его с Жанной Гасиловой, чтобы уже оба они успокоились и забыли про него – несчастного затюканного подполковника юстиции Ивана Васильевича Евдокимова? Мысль понравилась, и следователь начал отрабатывать версию. Жанна Гасилова, конечно, не очень молода, но гороховская жена тоже немолода. И трудно сказать, кто из них старше. Не зная Жанны Гасиловой лично, Евдокимов предположил, что она все-таки похудее будет, чем жена полковника, которую Иван Васильевич видел всего один раз в жизни – на праздничном вечере, посвященном Новому году. Мадам Горохова была, осторожно выражаясь, полная и при ходьбе переваливалась, что не мешало ей кричать из зала в адрес Снегурочки всякие слова. А когда Снегурочка не могла найти Деда Мороза и предложила сотрудникам следственного комитета вместе поискать дедушку, Горохова крикнула:

– Найдем и допросим, как полагается, куда он мешок с подарками заныкал…

Снегурочкой Горохов назначил свою секретаршу.

Потом еще Горохов про отпуск напомнил, который у самого Евдокимова только в ноябре. Иван Васильевич вернулся в кабинет, достал из сейфа пистолет и начал его рассматривать. Пистолет был газовый, и Иван Васильевич хотя и владел им уже семь лет, прежде не пользовался.

«И вообще, исправен ли? – подумал Евдокимов. – А вдруг газ в патронах за столь долгий срок уже выветрился и потерял свои слезоточивые свойства?»

Но все эти мысли, хоть и толкались где-то в сознании, не могли оттеснить главную: кому была нужна смерть Гасилова? И вообще, расследование началось с одного трупа, а теперь уже два жмурика. И что-то подсказывало следователю Евдокимову, что убитый охранник Мешков – не последний в этом списке. Самое поганое то, что он уже знал, но не сказал Бережной: что уроженец села Скрипоры Калужской области не был опознан тамошним участковым, который сообщил, что настоящий Мешков и ныне безвыездно проживает в родной деревне, разве что ходит в не такой уж далекий Малоярославец, чтобы поскандалить с кем-нибудь, потому что скучно ему дома. Деревня маленькая, и двадцати жилых дворов не осталось. А так – пересек вброд знаменитую речку Лужу, прославленную Наполеоном, прошел по болоту – и вот тебе Малоярославец, заходишь в любой магазин и скандалишь по поводу слишком либерального экономического курса нынешнего правительства… Так и есть, права Бережная: расползлось дело по белым швам, потому что нет главного свидетеля и не было никогда – верить показаниям человека, живущего по чужому паспорту, никакой суд не будет. Да и где этот человек, которого нашли на берегу никому не известной речки Пипполовки, вытекающей из ниоткуда и направляющейся в никуда?

Евдокимов знал, что будет дальше. Ему позвонят, а скорее всего, принесут приказ о том, что руководство оперативно-следственной группой берет на себя полковник юстиции Горохов. Потом начальник начнет вызывать его в свой кабинет по двадцать раз на дню, чтобы обматерить и предупредить о неполном служебном соответствии. Дело не будет раскрыто, и виноват в этом, конечно, окажется Евдокимов. Возможно, его даже понизят в должности, а если уволят, то это не страшно… Он пойдет на работу к Вере Бережной, которую когда-то учил всему, что знал сам, и в которую был даже немножко влюблен. У Веры теперь свое детективное агентство, у нее специалисты, оборудование, техника, высокие зарплаты, она не будет материть и напоминать о неполном служебном соответствии…

На часах было начало седьмого вечера. Прошел еще один день. Прошел еще один месяц лета. Наступает август, который ничего не принесет, кроме очередного разочарования.

Позвонили из приемной Горохова. Молодая секретарша, которая сегодня даже не подняла на него глаз, когда он шел к начальству, теперь, растягивая слова, пропищала:

– Евдокимов, завтра с утра товарищ полковник ждет вас со всеми материалами расследования по убийству Ракитина.

– С утра – это во сколько? – переспросил Иван Васильевич.

– А что вы хамите? – обиделась секретарша. – Не ясно разве сказано? Приходите к десяти, если Борис Кузьмич задержится, то подождете немного, что вам еще делать? Да, забыла сказать, что теперь товарищ полковник лично возглавит расследование…

Евдокимов положил трубку и выругался.

Посмотрел на скучающий на столе газовый пистолет, а потом положил его в карман.

Желтое солнце скатывалось по крышам в поисках щели, где можно спрятаться. Аллея тополей шелестела пыльной листвой. Евдокимов шел домой. Не спеша плелся мимо кирпичного дома, по внешнему фасаду которого тянулись крылечки с тряпично-полосатыми навесиками-маркизами. Каждое крылечко – вход в маленький магазинчик. Вот тебе табачная лавка, вот корма для животных, вот кофе-шоп, потом ювелирная лавка, потом магазин детского питания, и еще магазин, где продают ткани, нитки и пуговицы, потом магазинчик женского белья, но следующее крылечко – «Пиво в розлив». Туда-то и стремился Иван Васильевич. Он ходил этой дорогой каждый день, выныривая из метро, но «Пиво в розлив» посещал, как ни странно, редко.

Возле входа в ювелирную лавку стоял автомобиль с работающим двигателем. Водитель покрутил головой, оглядываясь, потом напряженно уставился на крыльцо ювелирки, на стеклянные двери, за которыми два человека в черных вязаных шапочках, натянутых на глаза, молотками разбивали стеклянные прилавки.

Евдокимов подошел к машине с левой стороны, быстро открыл заднюю дверь, прыгнул на заднее сиденье и приставил свой газовый «ИЖ» к не успевшему обернуться водителю.

– Поехали вперед! – приказал он.

– Ты что, дядя? – спросил водитель.

– Я те не дядя, а подполковник Евдокимов. Делай, как я говорю, будешь жить и на свободе останешься, а твоих дружков через минуту в капусту покрошат. Две машины с автоматчиками на подходе. Ну!

Машина тронулась и тут же врезалась во впереди стоящую. Евдокимов, не опуская руку с пистолетом, нагнулся над водителем и достал из его внутреннего кармана газовый «ИЖ», точно такой же, какой сам держал в руках.

– Ты подожди меня здесь – до дома потом подбросишь, – предупредил он и вышел из машины.

А следом выскочил водитель, он помчался куда глаза глядят – лишь бы подальше отсюда. Иван Васильевич поднялся на крыльцо. Внутри магазинчика двое парней, зажав под мышками обрезы охотничьих ружей, сгребали содержимое прилавков в полиэтиленовые пакеты. За одним из разгромленных прилавков лежала продавщица, глядя прямо перед собой круглыми от ужаса глазами.

– Все на землю! – закричал Евдокимов, врываясь в помещение и вытягивая вперед обе руки с пистолетами. – Лежать, вашу мать! Стреляю без предупреждения!

Оба парня пригнулись и даже присели от неожиданности. Один из них уронил обрез на пол, второй попытался направить ствол на Евдокимова. И тогда следователь нажал на курок. Громкий хлопок сначала испугал парней. Потом один из них засмеялся.

– Да у него газовый!

Уронивший ствол наклонился и поднял его. И тогда Иван Васильевич выстрелил в этого парня из второго пистолета. Теперь выстрел был громче. Пуля попала грабителю в плечо, и он с криком повалился на осколки разбитых прилавков. И тут же второй грабитель выстрелил из двух стволов почти одновременно. Истошно завопила лежащая за прилавком продавщица. Что-то острое ударило подполковника в левую руку и в живот, откинув Евдокимова к двери. Иссеченная картечью рука повисла, как плеть. И тогда Евдокимов еще раз выстрелил из расточенного под боевой патрон «ИЖа». Выстрелил не целясь, а лишь для того, чтобы не дать грабителю перезарядить обрез. Тот упал навзничь.

Дышать было невозможно от наполняющего помещение газа.

Иван Васильевич навалился спиной на дверь, чтобы открыть ее и впустить свежий воздух.

– Ты тревожную кнопку успела нажать? – спросил он продавщицу, которая, не поднимаясь, начала отползать назад, стараясь не смотреть в сторону трупа.

Второй грабитель лежал на полу и плакал от страха, боли и слезоточивого газа.

– Кнопку, говорю, нажала? – повторил Иван Васильевич, отбрасывая в сторону ненужный «ИЖ».

И тут же раздался сигнал подъезжающей патрульной машины. Люди в касках взлетели на крыльцо, скрутили Евдокимова и уложили лицом вниз.

– Не прикасайтесь к нему! – завопила продавщица. – Это герой! Он меня спас!

Глава одиннадцатая

Вера вернулась домой, и тут же зазвонил телефон. Домогалась ее Инка Цигалова, ставшая снова Замориной. Отвечать не хотелось. Но подруга все равно не отстанет, пока не поделится всеми новостями. Пришлось отвечать.

– Ты телевизор смотришь?

– Иногда.

– Сейчас же включай! Там про этого, с которым ты еще в следственном кабинете… тьфу! В следственном комитете служила.

Пришлось брать пульт и щелкать, отыскивая нужный канал.

…На экране показали, как из машины «Скорой помощи» кого-то вытаскивают на носилках и перекладывают на каталку. Потом показали врача, который возмущенно говорил кому-то в сторону:

– Я не понимаю, почему его привезли в нашу больницу, ведь для этого есть военно-медицинская академия! У них прекрасная клиника военно-полевой хирургии. Надо было сразу туда…

Корреспондентка с восторженным лицом подергала врача за рукав и развернула к объективу. Врач тут же сделал деловое лицо.

– Ранения, конечно, очень серьезные, но мы сделаем все возможное, чтобы сохранить жизнь отважному сотруднику правоохранительных органов.

Тут же возник Горохов, который, судя по всему, торопясь на съемку из дома, впопыхах надел служебный мундир на сиреневую домашнюю рубашку.

– Подполковник юстиции Евдокимов, – уверенно заявил он, – один из опытнейших следователей нашего управления. Сейчас он это самое… под моим руководством занимается расследованием очень опасного преступления. Нам будет тебя очень не хватать, товарищ подполковник юстиции Евдокимов!

– Так он жив, – напомнила журналистка.

– Ну, это пока, – успокоил ее Горохов. – А пока он поправляется, мы это важное дело и без него раскрутим. А дело очень резонансное, но я это самое…

Репортаж сменился студийной картинкой. На экране появился диктор новостной программы.

– Вы смотрели специальный репортаж о разбойном нападении со стрельбой на ювелирный салон. Если бы не оказавшийся случайно рядом следователь по особо важным делам следственного комитета подполковник юстиции Евдокимов, жертв было бы много и сумма похищенного исчислялась бы многими миллионами. Герой, практически безоружный, вступил в схватку с тремя преступниками. Во время схватки ему удалось завладеть оружием нападавших: одного из них Евдокимов застрелил, другого ранил, а третьего он сам, получив несколько огнестрельных ранений, удержать не смог… Но, как нам только что сообщили, преступник задержан по горячим следам.

– Ничего себе!!! – кричала в трубку Инка. – А мне он всегда каким-то рохлей казался – ну ни рыба ни мясо, а на самом деле – вон какой! Я, правда, всего-то пару раз его видела у тебя. Ты не знаешь, он женат? Давай прямо сейчас к нему в больницу поедем.

Вера была поражена. От Евдокимова она и сама ничего подобного ожидать не могла. Интеллигентный, мягкий человек, который говорит негромким голосом, прилюдно не ругается, в отличие от многих своих коллег, а главное, любит свою работу. Женился в тридцать лет, через три года в семье родилась дочка, еще через пару лет, когда Евдокимовы переехали в новую квартиру, жена ему заявила, что ребенка она родила от другого, потому что муж все время на службе, а молодой женщине нужна забота и внимание. Теперь она хочет жить вместе с любимым человеком, а не встречаться с ним где попало. После такого важного признания жены Евдокимов вернулся к старенькой маме в древнюю хрущевскую двушку с проходной комнатой и кухней, в которой едва умещался обеденный стол.

– …Узнай, в какой он больнице! – кричала из трубки бывшая Цигалова. – Мы прямо сейчас и поедем к нему.

– Давай утречком, когда проснемся, – предложила Бережная. – Он сейчас на операционном столе, потом наверняка будет спать после наркоза и операции. Вот когда проснется…

– А тут и мы с цветами, – продолжила бывшая сокурсница и выдохнула, уставшая от напряжения и восторгов. – Так даже лучше. Ну кто бы мог подумать!

Конечно, лучше перенести посещение на начало дня, потому что Инна утречком вряд ли будет готова. Она раньше десяти не поднимается с постели, потом примется приводить себя в порядок, а поскольку встреча предстоит ответственная, то приводить себя в порядок будет часа три, не меньше. К тому времени она уже и позабудет, куда собиралась. А навестить Ваню Евдокимова необходимо.

Раздался еще один звонок. На сей раз побеспокоил сотрудник.

– Слышали про Евдокимова? Я уже навел справки. Как мне сказали, многочисленные ранения. Повреждена левая рука, проникающие ранения в области живота и касательные плеча и бедра. Но жизни ничто не угрожает. Сейчас следствие трясет охранника ювелирной лавки, который за пятнадцать минут до окончания работы магазинчика выскочил к метро купить пачку сигарет. И в этот промежуток на магазин напали. Таких совпадений, сами понимаете, не бывает… У тех ребят на совести уже два разбойных нападения. Так что на Евдокимова запишут раскрытие особо тяжких и задержание банды. Но самое главное, повезло ему в другом: у обреза были короткие стволы, а потому разлет картечи получился большой, а убойная сила не такая большая, хотя с расстояния четырех шагов все равно мог в решето превратиться.

– Что у нас по Плахотникову?

– Весь день, начиная с одиннадцати утра, он провел в своем офисе. В пять отправился в городскую квартиру, час назад выехал и проследовал на Аптекарский остров, на закрытую территорию, где расположен городок развлечений и отдыха: боулинги, ангары с пейнтболом, сауны, массажные салоны и прочая лабуда. Въезд на территорию по предварительным заказам. Но вряд ли мы его упустим – на машине Плахотникова установлен маячок…

Вера сидела на кухне перед компьютером. Сначала пришла сюда с ноутбуком, чтобы немного поработать, пока разогревается ужин, но потом подумала, что ужинать уже поздно, и осталась сидеть за столом. Надо было спокойно оценить полученную за день информацию. По горячим следам следственному комитету раскрыть убийство Гасилова не удалось, и вряд ли это у них получится в ближайшие дни, тем более что один из немногих адекватных и вдумчивых сотрудников – следователь Евдокимов – в больнице, откуда выйдет не так скоро. Найденный убитым Мешков спутал все карты, и если предположить, что Ракитин причастен к убийству, то ведь Мешкова убрал не он, а, следовательно, существовал сговор, и Гасилов погиб не в результате случайной ссоры… Значит, и адвокату Перумову предстоит обдумать линию защиты: не самозащита, не убийство в состоянии аффекта, не внезапное помутнение рассудка. Кому была выгодна смерть Гасилова? Ответа на этот вопрос пока нет…

Глава двенадцатая

Евдокимов лежал в стерильной обстановке больничной палаты в прекрасном и спокойном одиночестве. Рядом стояла еще одна кровать, но на ней никого не было. Утром ему привезли завтрак, и молоденькая медсестра в укороченном халатике кормила его с ложечки, хотя правая рука у Ивана Васильевича была в порядке. У медсестры были длинные ноги, полные губы, маленький носик и мягкие пушистые ресницы, которыми она красиво взмахивала.

Она смотрела на Евдокимова с восхищением и почти натурально смущалась.

– Отсюда позвонить можно? – поинтересовался подполковник. – Кстати, а где мой мобильный?

– Не знаю, – засмущалась медсестра, – но мне сказали, что в него пуля попала. Он ведь у вас у сердца был. Телефон вам жизнь спас, а сам погиб.

– Похоронили, наверно, – высказал предположение следователь.

Вообще-то мобильный был у него в кармане брюк.

– И все-таки, – продолжил Иван Васильевич, – как позвонить домой? А то у меня мама старенькая.

– Волнуется, наверно? Ведь вчера и сегодня по всем каналам только про ваш подвиг и говорят, – покраснела от сочувствия медсестра.

– Волнуется? – переспросил следователь и призадумался. – Может быть. Хотя вряд ли. Она тридцать лет в детской комнате милиции отработала, а там и не такое случается.

– А жена волнуется? – вкрадчиво поинтересовалась девушка.

– А как же! Рассчитывает, какую премию мне выпишут. А вообще я в разводе. Жена меня выперла, потому что я все время на службе. Теперь у нее молодой муж, а у меня – старенькая мама, о которой я мало забочусь.

– Вас выгнала жена?! – не поверила медсестра, и глаза ее округлились. – Как такое возможно! Вы такой отважный, смелый, симпатичный – на Брюса Уиллиса похожи.

Дверь открылась, в палату вошла Нина Сергеевна Евдокимова в наброшенном на плечи белом халате. За ней спешили заведующий отделением и главный врач. Заведующий отделением махнул рукой медсестре, чтобы она забирала посуду и уходила.

Нина Сергеевна подошла и поцеловала сына.

– Ну чего ты под пули полез? – спросила она. – Дать бы тебе по башке. Так бы и дала, но ты ведь все равно не поумнеешь.

Она еще раз поцеловала сына.

– А ко мне на ночь глядя ваш Горохов примчался, предупредил, что если я буду давать интервью, то обязательно должна сказать, что ты таким героем стал, потому что у тебя есть перед глазами живой пример – твой начальник Горохов, который большое внимание уделяет воспитательной работе с коллективом.

– А ты чего? – тихо поинтересовался Иван Васильевич, предполагая самое худшее.

– Послала его, разумеется, – засмеялась старушка и добавила: – Так далеко, что ты и представить себе не можешь. Но он не один приехал, там за его спиной толпа журналистов стояла. Теперь эти писаки и снимаки ко мне и подходить боятся.

– Как ваша рука? – спросил заведующий отделением.

– Пока не развязывал и не смотрел, – ответил Евдокимов, – но пошевелить не могу, и повязки на животе давят.

– С животом у вас все нормально, – заверил главный врач, – это я вам операцию делал, если вы помните, конечно. Картечины выковыривал. Мясо на вашей левой руке срастется, а кости не повреждены. Главное дл

Новая книга Екатерины Островской – это отдельный мир, невероятно легко и детально придуманный. Вся книга будто бы волшебный мир Алисы – царство вечного обмана, странных интриг и волнующих парадоксов. Постоянные повороты сюжета выбивают почву из-под ног даже многоопытного читателя, до самой последней страницы не давая ни малейшего шанса разобраться в происходящем и разгадать предложенную автором головоломку.

Екатерина Островская по-прежнему способна удивлять. «Помолвка с чужой судьбой» – не только витиеватое и захватывающее детективное действо, которого мы все так ждем и на которое надеемся, открывая книгу. На сей раз у автора получилось нечто большее. Екатерина своим острым чутьем настоящего литератора-детективщика угадала то самое идеальное соотношение тайны, размаха и правды – и написала увлекательную, необыкновенную даже на первый взгляд историю, которая, стремительно развиваясь, превращается в головокружительный роман. До самых последних страниц невозможно угадать, куда выведет лихо закрученный сюжет, кто окажется предателем, кто убийцей и откуда ждать помощи!

Злодеи и герои, охотники и жертвы, причины и следствия запутаны с восхитительной виртуозностью. Екатерина Островская буквально заставляет прочитать свой новый роман!

Татьяна Устинова

Глава первая

Дорога нырнула в ночной лес, густые ели нескончаемой темной стеной тянулись вдоль обочины, пятно белого света бежало впереди автомобиля, выхватывая на мгновение то километровый столб, то редкие просветы, за которыми едва угадывались склоны лысых холмов, припорошенные россыпью бледных звезд, готовых раствориться в скором июльском утре.

За очередным поворотом начался долгий пологий подъем, за ним должен был появиться крутой спуск к мостику через глубокий овраг, на дне которого бежала куда-то неширокая речушка. Фары на долю секунды выхватили из темноты сверкающий отраженным светом знак сужения дороги. Сидящий за рулем мужчина немного сбросил скорость. Автомобиль проскочил поворот, начался спуск к мосту… Что-то едва различимое выскочило из мрака леса… Водитель вдавил в пол педаль тормоза. И сделал это весьма вовремя. «Бентли» остановился, едва не сбив человека. Перед капотом машины стояла девушка с распущенными светлыми волосами. Она пригнулась, прикрывая ладонью лицо от ослепившего ее света фар… Одежды на девушке не было никакой. Она рванулась к машине, пытаясь кричать, но звуков слышно не было. Дорогу, темный таинственный лес и весь мир накрыла ночная тишина. Девушка была перепугана и дрожала от ужаса. Она подбежала, попыталась проникнуть в машину, но у нее это не получилось… Сидящий за рулем наклонился и открыл дверь изнутри.

– Помогите! – крикнула девушка, забираясь на сиденье. – Пожалуйста! За мной гонятся…

Дверь она оставила распахнутой, водитель наклонился над ее наготой, о которой девушка вспомнила только сейчас и прикрылась руками. Дверь захлопнулась. Машина рванула, пронеслась до моста, проскочила его. И остановилась.

– Пожалуйста, помогите, – прошептала девушка, – там очень страшные люди.

– Они уже далеко, и нас им не догнать, – отозвался мужчина и обернулся назад, чтобы удостовериться в справедливости своих слов. – Пиджак мой возьмите, прикроетесь хоть.

Девушку снова начал бить озноб. Водитель, выпрямившись в кресле, принялся снимать пиджак, как вдруг что-то ужалило его в шею, едва кольнуло, и мужчина поднял освобожденную из рукава руку, чтобы прихлопнуть залетевшего в салон комара, и тут же уронил ее.

– Что такое? – удивился он.

Попытался все же снять пиджак и медленно начал заваливаться на водительскую дверь.

Муж позвонил сразу после полуночи, сообщил, что больше задерживаться в гостях не собирается, пообещал быть в течение часа и посоветовал Веронике не дожидаться его, а ложиться спать.

– Я все равно не засну, буду тебя ждать, – ответила она.

– Хорошо, – согласился муж, – тогда жди меня в постели.

Вероника не погасила свет, лежа, прислушивалась к тишине за окном, рассчитывая, что вот-вот услышит, как раздвигаются ворота, негромко рычит двигатель «Бентли»…

Взгляд упал на лежащую на прикроватной тумбочке книгу. Вероника взяла ее. Книга лежала здесь давно, пожалуй, целую неделю или даже больше. Тогда муж тоже задерживался и также посоветовал ей ждать его в постели. Она в тот вечер спустилась в библиотеку, принесла книгу, чтобы убить время, но даже не успела открыть, как услышала звук открывающихся ворот. Теперь она взяла ее с тумбочки без всякого интереса, посмотрела на обложку: Стефан Цвейг. Распахнула, с самого начала не предполагая читать… Вот-вот вернется муж. Вероника еще раз прислушалась – за окном было тихо. Можно, конечно, перезвонить ему, но зачем делать то, чего она никогда не делала за все четыре года их совместной жизни? Она не звонила, когда он задерживался вечерами, не звонила сама и в середине дня, не делала этого, чтобы не отвлекать его от необходимых дел и важных разговоров, не хотела показаться навязчивой, излишне подозрительной или, того хуже, ревнивой.

…Мне опять стало жутко. Эти крадущиеся призрачные шаги, почти неслышные и все же неотступные во мраке портового квартала, мало-помалу вытеснили воспоминания о пережитом, заменив их каким-то безотчетным смятением…

Случайно выбранная в середине страницы фраза оказалась неуместной. Вероника закрыла книгу и вернула на тумбочку. Она подумала о муже, и ей показалось, что она и в самом деле немного волнуется… Посмотрела на светящийся циферблат настенных часов – время, к которому муж обещал вернуться, уже вышло.

«Как будет «мало-помалу» на немецком? – подумала Вероника и почему-то ответила сама себе вслух:

– Nach und nach.

Но отвлечься не получилось. И тогда она вновь подумала о книге. Вспомнила, как та появилась в их доме. Дом уже стоял, и закончилась отделка помещений, была расставлена мебель, когда Николай привез сюда Веронику, конечно же, не собираясь жить с почти незнакомой девушкой и уж тем более жениться на ней. И Вероника безо всякой обреченности ждала, когда успешный, богатый и достаточно молодой мужчина попросит ее удалиться…

Она была уверена, что именно так и случится, ведь зачем она ему, когда есть более красивые, более обаятельные и цепкие, и более умные наверняка тоже найдутся? Но миновала неделя, потом другая. Она не выходила на работу, и, вероятно, весь офис точно знал, почему она прогуливает, с кем проводит время, и презирал ее за такой внезапный роман с большим боссом. А когда однажды она позвонила Николаю в кабинет, ответил, как водится, референт Вадим, который сразу, без представления, узнал ее по голосу и пообещал передать Николаю Николаевичу о ее звонке.

Именно в тот день Коля вернулся домой, а следом подъехал «Пежо»-каблучок с эмблемой сети книжных магазинов на двери. Два молодых человека начали выносить из «Пежо» коробки с книгами. Как оказалось, Николай заскочил в книжный магазин и ходил вдоль рядов, показывая: эту, эту, эту… Он покупал книги, как продукты в универсаме, делая все очень быстро, как будто спешил куда-то. Впрочем, вряд ли он сам помнил, когда в последний раз покупал продукты или спиртное. Для подобных дел у него были специальные люди…

Но книги в тот день он выбирал лично, сделав упор на германоязычную литературу, потому что знал, на какой кафедре филфака Вероника училась… Гёте, Теодор Шторм, Томас Манн и Генрих Манн, Цвейг, Кафка, Ремарк, Генрих Бёлль…

– Ничего не забыл? – спросил он, когда книги были расставлены по полкам.

Она покачала головой, потом зачем-то сказала, что не хватает братьев Гримм, и тут же заплакала от счастья, потому что поняла, что раз Николай купил для нее столько книг, значит, он не выгонит ее. По крайней мере, в ближайшее время…

И все же она заснула. Веронике показалось, что просто закрыла глаза и сразу же открыла, но в спальне было уже светло. Рядом в постели никого не оказалось. Николай, судя по всему, ночью не вернулся, и это испугало.

Она взяла телефон и посмотрела на экран. Последний звонок от мужа раздался как раз в начале первого ночи. Больше звонков не было. Вероника подумала, что надо бы самой набрать его номер. Конечно, он иногда не ночевал дома. Или находился в отъезде, или его задерживали дела. Только дела его задерживали не до такой степени, чтобы он возвращался утром… И потом, он всегда звонил и предупреждал о своей задержке, а затем еще интересовался по телефону, не скучно ли ей одной. Только это бывало очень-очень редко.

Экранчик засветился, и еще до того, как зазвучала мелодия звонка, Вероника увидела, что ей звонит адвокат Перумов.

Часы показывали половину восьмого утра. Неужели она проспала так долго? И вообще, почему Перумов звонит в такую рань именно ей?

– Что случилось? – спросила она. – Что-то с Колей?

И резко вскочила с кровати.

– Доброе утро, – отозвался адвокат, – простите, что разбудил. Я за вами… Николай Николаевич меня попросил…

– А где он и почему сам мне не звонит?

Вероника зашла в гардеробную, высматривая, что надеть…

Мысли путались, потому что она не знала, куда придется ехать и по какому поводу… Перумов медлил с ответом, но когда она спросила, куда надо ехать, ответил:

– Я перед вашими воротами. Открывать их не надо, я подожду в машине перед въездом, а вы собирайтесь.

– Что с Колей? – прошептала Вероника в трубку.

– Страшного ничего. Небольшое ДТП, руки-ноги целы. Просто эти гаишники посоветовали ему в больницу поехать… Сами понимаете, страховка и все такое прочее…

Адвокат явно чего-то недоговаривал. Николай в любом случае сам позвонил бы, чтобы успокоить ее. И потом, при чем тут страховка?

– Хорошо, – произнесла Вероника в трубку, – я через пятнадцать минут выйду.

– Можете особо не торо… – начал было Перумов, но Вероника прервала разговор.

Четверти часа, конечно же, не хватило на сборы, но Перумов, когда она выбежала из калитки, угодливо восхитился:

– Как вы быстро! А я уж рассчитывал покемарить немного в машине. Сегодня выспаться не удалось.

– Что с мужем?! – почти закричала Вероника.

– Он в больнице Святой Екатерины. Переломов нет, ушиб только. Я вашего мужа не видел, мне позвонил Вениамин Витальевич Рубцов – начальник его охраны – и попросил подъехать туда, а я уж решил и вас прихватить, чтобы вы убедились… То есть это он меня попросил вас прихватить.

Адвокат наверняка что-то недоговаривал. Коля прислал бы за ней машину с водителем. И потом, судя по тому, как внимательно Перумов смотрел на дорогу, он врал. Очевидно, случилось что-то такое…

– Что за ДТП? – спросила она, стараясь спрятать свой испуг.

– Точно не знаю, но его автомобиль не вписался в поворот, пролетел мимо моста и почти упал в речку… Как же она называется? Вылетело название из головы.

– Где это было?

– Так я как раз об этом… А-а! Вспомнил.

Перумов хлопнул себя ладонью по лбу.

– Речка называется Пипполовка, если не путаю. Странное название. Смешное название. Путаю, наверно.

– Это недалеко отсюда, – заметила Вероника, – там вообще-то высоко падать…

– Машина, говорят, немного пострадала, но ведь там подушки безопасности и все такое прочее. Говорят, он на внедорожном «Бентли» ехал.

– «Бентайга», – кивнула девушка.

– Ну, в общем, он из машины сам выбрался. Сидел на склоне. А потом кто-то мимо проезжал и вызвал «Скорую» и ментов.

– Вы мне всю правду рассказали?

– Все, что мне известно, как на духу.

У моста через речку Перумов остановился. Вдвоем вышли из машины, но спускаться вниз не стали. Посмотрели с дороги. «Бентли» внизу уже не было. Только смятые кусты, разлившееся по траве моторное масло, смятое лобовое стекло, похожее на больший лист скомканной бумаги, и обломки бокового зеркала.

– Это Рубцов забрал машину, – пояснил адвокат. – Как-никак такая тачка тысяч двести евро стоит, а если по частям продавать, то еще дороже.

И, когда вернулись в его «Мерседес», спросил, чтобы прервать молчание спутницы:

– А что он сам за руль-то сел? Где водитель его?

– Николай Николаевич водителя отпустил вечером. Фима сказал, что хочет семью в аэропорт отвезти. Его жена с детьми и матерью в Крым собрались лететь. Чемоданов много… Но вы же знаете, что Коля и сам прекрасный водитель.

Глава вторая

Въехали на пандус у входа в больницу, и к машине адвоката тут же подошел Рубцов – начальник службы безопасности Ракитина. Он открыл дверь, и Вероника вышла.

– Как там Коля? – обратилась она к Рубцову.

– Я его не видел, но врач сказал, что ничего страшного.

– Так его можно забрать домой?

Вероника подошла к больничному входу и ожидала, что Рубцов откроет перед ней дверь, но начальник службы безопасности взял ее под локоть и шагнул в сторону.

– Пока туда нельзя, там его дознаватели опрашивают – так положено, а когда они закончат, я договорюсь, чтобы вас пропустили.

– А что случилось? Или он кого-то сбил на дороге?

Рубцов пожал плечами:

– Никого он не сбил. Я же говорю, так положено.

Он обернулся к Перумову и произнес:

– Вы тут меня с Вероникой Сергеевной подождите немного, а я пойду разузнаю, может, уже освободились они.

Рубцов зашел в вестибюль больницы, и сквозь стеклянную стену Вероника увидела, что он направился к какому-то мужчине в костюме и стал с ним разговаривать.

– С кем это он?

Адвокат тоже посмотрел сквозь стекло. И тут же встрепенулся.

– Это старший следователь следственного комитета Евдокимов. Неплохой мужик, кстати. Повезло еще, что его прислали… Но ведь Николай Николаевич Ракитин – личность очень известная. С губернатором, опять же, на короткой ноге…

Вероника уже не сомневалась, что от нее что-то скрывают. Если Коля почти не пострадал, как уверяют Перумов с Рубцовым, тогда что здесь делает представитель следственного комитета? Если произошло обычное дорожно-транспортное происшествие без жертв и пострадавших, то при чем здесь следственный комитет? Даже если Ракитин, находясь за рулем, повредил чужой автомобиль, то вопрос он сам решил бы мгновенно – вызвал Рубцова или кого-нибудь еще. Попросил бы привезти необходимую сумму, чтобы возместить пострадавшим ущерб и уладить дела на месте. В конце концов, дал бы денег на новый автомобиль…

К беседующим в вестибюле Рубцову и следователю подошел мужчина в белом халате. Вероника тут же поспешила к врачу.

Она вошла в вестибюль, направилась к мужчинам и услышала, как мужчина в белом халате произнес:

– И песни все какие-то странные.

Рубцов, увидев девушку, повернулся к ней, следователь и врач как по команде сделали то же самое.

– При чем тут песни? – спросила Вероника. – Скажите лучше, как чувствует себя мой муж Николай Николаевич Ракитин?

– Так я и говорю. Поет ваш муж. Негромко так, себе под нос. На вопросы не отвечает… Поначалу спросил что-то по-немецки. А когда понял, что мы ни бельмеса, отвернулся и замолчал. Теперь вот запел… Ну, пусть поет, никому его песни не мешают – отдельная палата ему предоставлена. Там все условия.

– Я могу его увидеть? – спросила Вероника.

Врач пожал плечами и посмотрел на следователя.

– Если господин следователь не против.

Следователь покачал головой.

– Пока не могу вам разрешить общение.

– Мне посмотреть только, я говорить не буду. В щелочку загляну.

– Можно не в щелочку, а так – у него в палате стеклянная стена, – напомнил врач следователю. – Неужели нельзя жене посмотреть на мужа?

– Вот именно, – поддержал его Рубцов, – законное право! Или у вас на просмотр требуется особое разрешение начальства?

Следователь кивнул и посмотрел на Веронику:

– Разрешаю, но с условием, что потом вы со мной побеседуете, ответите на несколько вопросов.

Следователь Евдокимов направился к лифту, и все остальные зашагали за ним.

Двери лифта были открыты, и первым в кабину зашел Рубцов.

– По правилам хорошего тона первым в лифт заходит мужчина, первым же и выходит, – объяснил он. – В темное помещение и в любое другое, где может быть опасно, тоже сначала заходит мужчина, а уж потом женщина.

Непонятно, зачем он начал объяснять это, но все промолчали. Врач нажал на кнопку последнего этажа, и лифт пополз вверх.

– Ваш муж сильно ударился головой, – обратился врач к Ракитиной, – сейчас сделаем ему томограмму, потом отвезем на рентген. Ничего страшного, я думаю, нет.

Вероника не успела ничего ответить. Двери открылись, и первым из лифта выскочил Рубцов. Он уверенно двинулся по коридору, и Ракитина поняла, что он уже побывал здесь, хотя вроде как утверждал обратное. Перумов подхватил Ракитину под руку, но, сделав два шага, отпустил, потому что девушка шла очень быстро – почти бежала. Коридор оказался длинным, они прошли мимо дежурной медсестры, мимо ординаторской, кабинета заведующего отделением, приоткрытых дверей палат, где на кроватях ждали выздоровления больные. Потом коридор повернул, и они проследовали до самого его конца, где возле стены из толстого прозрачного оргстекла, отгораживающей палату от коридора, сидел на стуле полицейский в форме. Увидев приближающегося следователя, полицейский поднялся и поправил головной убор.

– Пока никаких происшествий, – доложил Евдокимову дежурный.

Вероника посмотрела внутрь палаты, где стояла кровать и лежал ее муж с забинтованной головой. Ракитин смотрел в потолок и что-то шептал. Вероника подошла к двери и попыталась ее открыть.

– Так это… – остановил ее полицейский, следователь тоже придержал девушку. – Пока туда нельзя.

Она отступила, не споря, дверь осталась приоткрытой.

– Голова перевязана, потому что ссадина и гематома большая, – объяснил врач, глядя почему-то на адвоката.

Он увидел выходящего из соседней палаты другого врача и махнул рукой, подзывая его.

– Не заходил больше к Ракитину? – поинтересовался он.

Другой врач кивнул:

– Зашел, мне сказали, что он по-немецки что-то спрашивает, а я как раз немецкий изучал. Поговорить толком не удалось. Потому что я не все понял.

– Но что-то понял?

Другой врач кивнул, но ответить не успел, потому что Ракитина его остановила:

– Погодите!

Она прислушалась. Из приоткрытой двери донеслось тихое пение, почти бормотание:

• Брала русская бригада
• Галицийские поля…
• Там мне выпала награда:
• Два кленовых костыля.

• И лежал я в лазарете,
• И на бога не роптал,
• Что дожить на белом свете
• На своих двоих не дал.

– Вот это время от времени Николай Николаевич и напевает, – объяснил врач. – А вообще из немецких фраз я понял немногое. Больной спросил меня, где он находится. Потом сказал, что он оберст-лейтенант и прикомандирован к ставке Верховного… Только к какой ставке и какого верховного, если он оберст-лейтенант?..

– Это означает «подполковник», – объяснила Вероника. – Только я не поняла… Разве Николай сам не понимает, где он и кто?

Врач, который поднимался с ними на лифте, дернул плечом.

– Временная амнезия. Такое бывает. Обычно проходит быстро. Дадим ему снотворное, поспит денек-другой, и все будет нормально.

Врач посмотрел через стеклянную стену на Ракитина, и тот, словно почувствовав его внимание, не отрывая взгляда от потолка, снова начал нараспев бормотать:

• Трое нас из дома вышли,
• Трое первых на селе.
• И остались в Перемышле
• Двое гнить в сырой земле.

• Я вернусь в село родное,
• Дом срублю на стороне.
• Ветер воет, ноги ноют,
• Будто вновь они при мне.

• Буду жить один на свете,
• Всем ненужный в той глуши…
• Но скажите, кто ответит
• За погибших три души?

– Вот видите, – сказал второй доктор.

– Не мешайте, – тихо попросила Вероника, продолжая прислушиваться.

Почему то ей показалось, что Коля не просто так поет, а хочет ей что-то сообщить.

• Кто вам скажет, сколько сгнило,
• Сколько по миру пошло
• Костылями рыть могилы
• Супротивнику назло?

• Из села мы трое вышли:
• Фёдор, Сидор да Трофим.
• И досталось в Перемышле
• Потеряться всем троим.

• Брала русская бригада
• Галицийские поля.
• Тем кресты, а мне награда —
• Два кленовых костыля…[1]

Николай замолчал. Вероника обернулась к следователю:

– Насколько я понимаю, вы с ним еще не беседовали. Хотите его допросить, но, видя такое, не решаетесь.

Евдокимов задумался, потом кивнул:

– Хочу, и как можно скорее. Мне уже начальство звонит, требует чего то… А он все на немецкий переходит.

– Я дипломированный переводчик с немецкого, – сообщила Ракитина, – если вы мне скажете, что хотите узнать, то я помогу. Не верите мне, пригласите кого-нибудь другого, хотя бы вот его…

Она показала на второго врача. Но тот отвернулся. А следователь молчал.

– Вы только скажите, в чем обвиняют Николая Николаевича, – продолжала настаивать Вероника. – Я ведь дала слово ответить на ваши вопросы. Отвечу, разумеется, только сначала давайте и мужа моего о чем-то спросим.

– Вашего мужа доставили в больницу в два ночи. Вот в эту самую палату. Он был весь в крови, хотя открытых ран на нем не было. Потом при досмотре его автомобиля нашли топор со следами крови. А потом вдруг поступило сообщение о том, что в своем поместье был зверски убит некий господин Гасилов. Предположительно он был зарублен. Весь остаток ночи оперативно-следственная группа занималась этим убийством, да и сейчас продолжает там находиться.

Вероника стояла пораженная.

– Вы были знакомы с господином Гасиловым? – спросил следователь.

– Да, – тихо ответила девушка. – Георгий Исаевич – член совета директоров корпорации, деловой партнер моего мужа по бизнесу, держатель некоторого пакета акций. Только мне трудно поверить… Кто же его убил и где? При нем ведь всегда охрана…

Следователь зачем-то оглянулся и ответил негромко:

– Я же объяснил, что тело было найдено во дворе его загородного дома. Найдено как раз охранником, который ничего не видел и не слышал. Сказал только, что открыл дверь, чтобы впустить «Бентли» Ракитина, а потом еще раз открыл дверь, чтобы выпустить. Охранник находился в своей будке при воротах, а потом, после отъезда вашего мужа, решил осмотреть территорию и увидел возле беседки труп хозяина. Больше никого на территории не было, кроме других охранников, которые после смены отдыхали в домике. Ведь уже ночь была.

– Так, может, это сам охранник и сотворил? – предположил молчавший до этого Перумов.

– Нет, – покачал головой следователь, – экспертиза уже установила, что на топоре, найденном в «Бентли», кровь Гасилова. Кроме того, и на одежде Ракитина та же самая кровь.

– Ну ведь этого не может быть! – прошептала Вероника. – Во-первых, у Николая Николаевича с Гасиловым были вполне нормальные отношения. Обычные деловые отношения. Мой муж – старший партнер, фактически владелец всего концерна. Потом, Ракитин не был вспыльчивым человеком… То есть он не вспыльчивый человек, а, наоборот, очень спокойный и не станет хвататься за топор. И он вообще не пил, чтобы говорить, будто он мог это сделать под влиянием большой дозы алкоголя.

– Мы проверили. В крови вашего мужа и в самом деле была небольшая доза, соответствующая граммам пятидесяти или ста водки.

– Он водку вообще не пил.

– Или виски, – очень спокойно парировал следователь Евдокимов. – Короче, вопросов к нему много… Даже очень много, и меня все торопят. Вы, узнав это все, по-прежнему готовы помочь?

– Да, – еле слышно ответила девушка.

– Тогда слушайте и выполняйте, делайте только то, что я вам скажу, – согласился следователь. – По-немецки общаться с вашим мужем не будем. Мы пообщаемся без протокола, без аудиозаписи и без адвоката. Если Ракитин не хочет говорить на нашем с ним родном, то разговаривать с ним вообще не будем. Вы готовы согласиться на такие условия?

Вероника кивнула и спросила:

– Адвокат-то чем может нам помешать?

Перумов услышал это и добавил:

– Каждый человек имеет право на защиту. У нас ведь правовое государство.

У следователя в кармане брюк затренькал мобильный. Евдокимов достал его, поднес к уху, отошел на пару шагов и повернулся к Ракитиной спиной.

– Да… да… да, – отвечал он, – именно сейчас я этим и занимаюсь. Да, конечно, в присутствии адвоката. Специально его для этого и вызвал. Обязательно доложу.

Закончив разговор, следователь вернулся к Веронике и показал ей на приоткрытую дверь.

Они вдвоем вошли в палату, следом хотел проскочить и Рубцов, но следователь остановил его и позвал Перумова:

– Господин адвокат!

Ракитин никак не отреагировал на их появление. Даже на жену не посмотрел.

– Господин подполковник, – позвала мужа Вероника, – вам удобно общаться на русском?

Наконец он посмотрел на нее. Не поворачивая головы. Просто оторвал свой взгляд от потолка. Посмотрел и не узнал.

– Да, барышня, что вас интересует? Простите, что я сегодня говорил на немецком, но я подумал, что в плену. Прежде я не видел таких госпиталей, да и лица врачей не похожи на любезные рожи соотечественников.

Голос его был очень тихим, таким же, как во время пения. И взгляд был чужим и отстраненным.

– Меня зовут Вероника Ракитина, – сказала она. – Вы могли бы назвать себя?

– Подполковник Лукомский, прикомандирован к ставке Верховного для особых поручений. Третьего дня направлен к генералу Брусилову с пакетом. А он… я имею в виду Александра Александровича, приказал мне принять командование полком, командир которого, полковник Колычев, погиб за два дня до этого. С полусотней казаков направился в село, где располагался штаб полка. На месте узнал, что полк понес большие потери при прорыве первой линии траншей австрияков. Глубоко вклиниться в их позиции не удалось, зато батарея шестидюймовок неприятеля с холмов прекрасно била по пристрелянной местности. Наше село оказалось в зоне поражения. Было принято решение обойти батарею и напасть на нее с тыла. Батарею захватили, но вторая, молчавшая до того, открыла по нам огонь. Теперь я здесь, милая барышня, беседую с вами.

– Как вы себя чувствуете?

– Чувствую себя живым, и это хорошо. Казаков только жалко, на моих глазах почти все полегли вместе с лошадьми.

– А больше вы… – начала Вероника, но следователь Евдокимов не дал ей договорить.

– Позвольте и мне спросить. Я подполковник юсти…. То есть я ваш доктор. Меня зовут Иван Васильевич. У меня тоже вопрос к вам имеется. Какое сегодня число?

– Предполагаю, что конец июля… Двадцать восьмое или двадцать девятое…

– А год какой?

– Одна тысяча девятьсот шестнадцатый. Я в здравом сознании, доктор, если вы это имеете в виду.

Дверь открылась, и в палату вошли двое врачей, с одним из которых Рубцов беседовал в вестибюле и который поднимался с ними в лифте, и еще один – крупный и короткостриженый.

– Вы, конечно, простите меня, – обратился к присутствующим высокий доктор, – но кто дал разрешение запускать в палату целую делегацию?

Следователь показал на его коллегу.

– Вот он.

– В моей больнице распоряжения отдаю только я. Сейчас же покиньте помещение. Мы проведем еще один осмотр и примем решение о дальнейшем лечении.

– Но… – возразил следователь Евдокимов.

– Никаких «но», я здесь главный врач. Так что – прошу вас удалиться.

Все направились к двери. Все, кроме Вероники.

– Я жена Ракитина, – произнесла она и посмотрела на мужа, надеясь, что он сам подтвердит ее слова.

Но муж уже лежал с закрытыми глазами и, казалось, не дышал.

– Вы тоже, – произнес главный врач, но уже более мягко, – подождите пока в коридоре. Для вас мы, разумеется, сделаем исключение. Но сейчас мы должны принять решение и назначить курс лечения. Осмотрим вашего мужа, дадим ему снотворное, пусть он выспится хорошенько.

Вероника погладила руку Николая, но он никак не отозвался на ее прикосновение. Похоже было, что он уснул сам, без всякого снотворного. Уснул внезапно и глубоко. Она даже наклонилась над ним и прислушалась к его дыханию. Дыхание было ровным и тихим. Ракитина прикоснулась губами к щеке Николая и поднялась с пластикового больничного стульчика.

Когда подошла к двери, главный врач сказал:

– Госпожа Ракитина, минут через тридцать или сорок мы можем побеседовать в моем кабинете. Отдохните пока и успокойтесь…

Глава третья

Следователь Евдокимов сел в «Мерседес» Перумова и вздохнул:

– Я в курсе, кто такой Ракитин и какие у него связи. Но здесь налицо все улики: орудие убийства с отпечатками подозреваемого, а еще кровь убитого на одежде. К тому же имеется свидетель – тот самый охранник, который подтверждает, что, кроме Ракитина в поместье Гасилова, никого больше не было.

– И переквалифицировать никак не удастся, ведь так? – спросил Перумов. – Ни превышения при необходимой обороне…

– Какая оборона! – усмехнулся следователь. – Три удара топором… И состояния аффекта, судя по всему, тоже не было. Ракитин приехал на автомобиле, сам же был за рулем, и очень спокоен при этом, по словам охранника. Приехал, вполне возможно, уже с топором. По крайней мере, никто из работников Гасилова не смог с уверенностью заявить, что этот топор именно из их сарая. Да они все одинаковые, эти топоры «фискарс». Но других отпечатков пальцев на топорище, кроме ракитинских, нет.

– Но это же смешно, – скривился Перумов, – утверждать, что уважаемый бизнесмен, очень и очень не бедный, мягко говоря, человек, заранее задумал убийство… Скажем прямо, задумал зарубить топором своего партнера по бизнесу, и при свидетелях, однако! Задумал его убить лично, что странно. Не поручить такое ответственное дело специально обученным людям, которые сделают все как надо в каком-нибудь укромном уголке. Смешно! Вы сами-то в это верите? Смешно!

– Вы, господин адвокат, иногда, как мне кажется, бываете на судебных заседаниях. Там все очень серьезно и никто не смеется. Но если вы сможете доказать, что ваш клиент был невменяем…

– А вы разве сами не видели его в палате, разве вы не разговаривали с ним? Вы считаете, что человек в здравом уме будет утверждать, что он получил контузию во время Брусиловского прорыва?

Следователь посмотрел на наручные часы.

– Господин адвокат, вы делайте свое дело, а я свое. Помогать и подсказывать вам, как и что делать, я не собираюсь. Но заведующий отделением, с которым вы сегодня общались, сообщил мне, что эту самую больницу Святой Екатерины построила корпорация, которой руководит Ракитин. Построил Ракитин быстро, вложив и свою долю средств в технику и оборудование. Многие уважают Николая Николаевича за благотворительность, а потому я могу лишь посоветовать вам следующее… Не посоветовать, а просто дать телефончик одного агентства, которое занимается расследованиями. Если их детективы смогут доказать непричастность Ракитина к преступлениям, я буду только рад.

– А если нет?

– Если нет, то уж простите меня. Но в суде вам, извините, будет очень трудно. А вообще, если Ракитин никаким боком… то есть если не замазан в этом преступлении, то уверяю вас, Вера Бережная сможет это доказать.

– Бережная? – встрепенулся Перумов. – Та самая?

Следователь кивнул.

– Та самая, моя бывшая коллега. Агентство ее тоже весьма известное в городе. Слыхали, вероятно – «Восточно-европейское разыскное агентство», а сокращенно именно «ВЕРА».

– Конечно, слышал, – кивнул Перумов.

Следователь посмотрел на Веронику.

– Вы уж извините, но я должен доказывать вину вашего мужа. Как мне кажется, это особого труда не составит. А вот моей бывшей коллеге придется изрядно потрудиться, и я даже не могу представить, как она… Вы уж простите за прямоту. И вообще, то, что я даю вам ее телефон, это уже должностное преступление.

– Так дайте, пожалуйста, номер ее телефона, – попросил адвокат.

Следователь достал из кармана пиджака мобильный, принялся искать в контактах, потом нажал на кнопку, и почти сразу ему ответили.

– Привет, Верочка, рад, что ты меня не забыла, – весело начал Евдокимов. – У меня к тебе деловое предложение… Хотя нет, я хочу направить к тебе клиентов. Ты что-нибудь слышала про Ракитина?.. Какого-какого! Известного предпринимателя. Так вот, против него в ближайшее время будет выдвинуто обвинение по сто пятой. Жена и прочие друзья уверяют, что он не мог убить… Короче, помоги им убедить следствие в их правоте… Кто будет этим заниматься? Как ты думаешь, если я уже виделся с подозреваемым? Следствие, скорее всего, поручат мне… Хорошо, обсудим…

Некоторое время следователь слушал то, что ему говорила Бережная, а потом произнес:

– Так и сделаем. А им я скажу, что после обеда ты их будешь ждать.

Разговор был закончен. Евдокимов посмотрел на Веронику, потом перевел взгляд на Перумова. И протянул ему свой телефон:

– Перепишите номер. После обеда, точнее, в два часа дня Бережная будет вас ждать, но на всякий случай предварительно позвоните ей, чтобы уточнить, а заодно она вам адрес назовет, где встречаться будете. А мне, уж извините, пора.

Следователь вышел из машины и направился к пандусу, возле въезда на который его ждал автомобиль.

– Кто такая Бережная? – спросила Вероника у Перумова. – Я так поняла, что она бывшая сотрудница следственного комитета, а теперь известный частный детектив? А ведь известность в такой деятельности достигается не только рекламой, но и успешными делами.

– Именно так! Она очень известная девушка. В двух словах: работала в следственном комитете, все у нее было нормально с раскрываемостью. Но вдруг ее оттуда поперли. В участковые опустили. Так она и там такое дело раскрыла! Сама, без ансамбля… Вы подумайте, хрупкая девушка лично задержала серийного убийцу, за которым десятка два трупов числилось, и никто на него даже подумать не мог! Богатый человек, руководитель успешной фирмы… Правда, при задержании он покончил с собой.

– Кажется, что-то слышала. Но меня былые заслуги этой женщины мало волнуют, я хочу, чтобы она помогла нам сейчас… И потом, мне кажется, что следователь неслучайно ее порекомендовал.

– Конечно, ведь в отличие от официального следствия частные агентства используют методы, которые наши уважаемые пинкертоны в погонах могут себе позволить лишь после согласования с прокуратурой или…

– Я поняла: слежка, прослушка, видеонаблюдение в местах проживания… Но для меня сейчас важнее другое. Вы же видели, в каком состоянии мой муж. Не могли бы вы договориться, чтобы мне разрешили все время находиться рядом с ним?

– Разрешат, не разрешат – придумаем что-нибудь. Заведующий отделением, которого вы уже видели, мнется, но у него свое начальство. Так мы сходим к главному врачу. Я заранее узнал его номер телефона. Думаю, он не откажет, чтобы вы были там под видом медсестры или сиделки. Сейчас позвоню ему. Ракитин ведь эту больницу строил – здесь его уважают.

– Главный врач сам предложил зайти к нему, – сказала Ракитина.

Перумов набрал номер, начал разговор, но Вероника не прислушивалась, она подняла голову и стала искать окно на последнем этаже здания – там была палата, в которой находился ее муж. И вдруг память отчетливо выдавила из себя строки именно Цвейга – писателя, поклонницей которого она никогда не была, но именно он попался ей на экзамене по австрийской литературе:

«…Еще раньше, чем ты вошел в мою жизнь, вокруг тебя создался какой-то нимб, какой-то ореол богатства, необычайности и тайны; все мы в нашем маленьком домике на окраине с нетерпением ждали твоего приезда…»

Именно эта фраза стояла в билете, и на примере предложенного текста надо было разобрать стилистические особенности прозы известного австрийского писателя. Почему вдруг эта фраза вспомнилась сейчас, спустя почти целое десятилетие, а не тогда, когда она познакомилась с Ракитиным, когда начала жить с ним, когда вышла замуж? Ведь это и про нее тоже – про ее любовь, про ее восторг и ее надежды. Теперь обожаемый муж лежит там, наверху, гораздо ближе к небу, чем она, он ждет помощи…

– Ну, все, – с удовлетворением произнес Перумов, – главврач ждет вас и меня. Намекнул, что они хотят сейчас приобрести в Германии какой-то аппарат жизнеобеспечения, а бюджетные средства на это выделять не хотят…

Главный врач сидел за своим столом и что-то писал. Увидев, что дверь открывается, он стремительно поднялся навстречу вошедшим. Мощный торс выдавал в нем частого посетителя спортивных залов с силовыми тренажерами. Здоровяк, совсем не старый – лет сорока пяти. Он за руку поздоровался с Перумовым, потом ожидал, судя по всему, протянутой руки Вероники, чтобы поцеловать, но она ограничилась кивком. Главврач вернулся не за свой рабочий стол, а к журнальному, вокруг которого стояли кожаные кресла. Адвокат еще раз напомнил об их просьбе и конфиденциальности, чтобы следствие не могло воспрепятствовать…

– Мне плевать на следствие, – тут же отреагировал главный врач, – у меня есть больной, и моя задача – поставить его на ноги. Если моя больница их не устраивает, то пусть забирают его в свою. Или в любую другую.

Кровь прилила к лицу Вероники, она хотела возразить, но ее опередил Перумов.

– Этого допустить никак нельзя. Ракитину здесь понравилось.

– Он вам сам это сказал? – удивился главный врач.

– Я это почувствовал, – ответил адвокат, нисколько не смущаясь. – Так есть надежда оставить его здесь до полного излечения?

– Естественно. Я скажу следователям, что всякая транспортировка больного может лишь ухудшить его состояние. И потом, это решает не следствие, а судебное заседание, на котором определяется мера пресечения. При этом мнение врачей судом принимается безоговорочно. Судом принимается решение! А насколько я понимаю, обвинение еще не предъявлено, к тому же мера пресечения бывает разная. Заключение под стражу – мера крайняя. Есть еще подписка о невыезде, домашний арест…

– Вы правы, – согласился Перумов, – но все равно сделайте все возможное, чтобы Николай Николаевич как можно дольше находился под вашим квалифицированным присмотром.

– Простите, но муж не узнал меня при встрече, – не выдержала Ракитина. – Насколько серьезно он…

Вероника замолчала, подбирая слова, но те, которые приходили на ум, были слишком страшными.

– Вы ходите узнать, насколько он повредился рассудком? – помог ей главврач. – Я уверен, что речь об этом не идет. Такое случается не так уж редко при травмах, и почти всегда, да, вероятно, практически во всех случаях, память возвращается. Вопрос только, через какое время. У кого-то через день, у кого-то через месяц. Хотя месяц – это слишком долго для подобных случаев. Кстати… – он даже палец поднял, чтобы показать, что вспомнил сейчас нечто важное. – У меня же есть приятель хороший, сокурсник мой. Мы с ним военно-медицинскую академию заканчивали. Я там же и остался, в клинике при академии, а его в войска отправили. И попал он на первую чеченскую, а там уж и в плен. Сами понимаете, испытать ему пришлось многое, но главное – практику хорошую получил. Боевики как узнали, что он хирург, тут же запрягли его: делал он там им операции, причем даже весьма удачные, слух о нем пошел. Так наши и узнали, что он жив, пытались его обменять или выкупить. Но те ни в какую, перевозили его с места на место, прятали, но в конце концов…

– Вы сказали, что он хирург, – напомнила Вероника. – А разве моему мужу нужен хирург?

– В том-то все и дело, что был хирургом, но когда вернулся, все увидели, что он как бы не в себе. А потом и вовсе Алексей стал уверять, что он теперь психотерапевт. Его из армии списали, он вернулся в наш с вами родной город и первым делом направился в родную академию. Что он там продемонстрировал, мне неизвестно, но… Короче, прошел переобучение, переквалифицировался, получил новую специализацию. Работал с пациентами, у которых всякие посттравматические синдромы и разные сдвиги в результате полученных контузий и ранений. А были и такие, которые после длительного пребывания в боевых условиях не могли понять, что находятся не на войне, и вели себя в быту соответственно. Он брал только тех пациентов, от которых в бессилии отворачивались другие, очень опытные и очень уважаемые специалисты. Алексей возвращал их к нормальной жизни на раз-два. У него теперь известность, можно сказать даже, что слава. Именно слава. Его привлекают и правоохранительные органы, когда подозреваемый очень успешно косит под дурика. Даже если он и в самом деле больной… В смысле, если обвиняемый одержим какой-то маниакальной идеей, мой бывший сокурсник быстро приводит его в чувства. Мне даже случай один рассказали. Про черную вдову слышали?

– Нет, – ответила Вероника.

– Конечно-конечно, – закивал Перумов, – это та самая дама, которая выходила замуж за богатых мужчин, и через полгода-год максимум мужья скоропостижно отправлялись на свидание с богом или куда там их направляли.

Главный врач кивнул.

– Та дама рассуждала очень здраво, с легкостью уходила от всех предъявленных ей улик. Хотя какие улики, сами понимаете, когда свидетелей нет, а обстоятельства смерти ее мужей были всегда разные? Так вот, Леша сразу сказал, что она психически больная… Потом на глазах комиссии ввел вдовушку в транс и попросил ее рассказать о себе, и что она видит сейчас. Так та дамочка вдруг заявила, что она Семен Еремеев – ездовой в отряде Котовского, женат на Оксане Приходько, которая по своей подлой сущности шлюха натуральная и спит со всем отрядом. Но он ее все равно любит и страдает. Теперь вот он привез в отряд подводу с мукой, крупой и постным маслом, а она, эта самая Оксана Приходько, опять пьяна и рассказывает, что за время его отсутствия и с комиссаром, и с командиром пулеметной роты Жабенюком, и с каким-то рыжим местным мужиком, который угостил ее горилкой…

– И что ты сделал? – спрашивает тогда мой приятель эту дамочку.

– Я распряг кобылку, попросил товарищей, чтобы они напоили лошадку, чтобы заботились о ней впредь. Взял вожжи, пошел в грабовую рощицу и повесился возле тропинки. Вот так именно сказала та дамочка.

– Правда, что ли? – удивился Перумов. – Как такое возможно?

– Откуда я знаю? – развел руками врач. – Да и никто не скажет теперь, был ли когда-то такой ездовой Семен Еремеев и повесился ли он. Но тот сеанс гипноза или ввода в транс, сеанс проникновения в чужое сознание, наблюдали все члены комиссии, и я в том числе. Все были поражены, а еще больше были удивлены тем, что дамочка эта, придя в себя, ничего из сказанного ею не помнила, зато потом подробно рассказала следствию, как убивала мужей.

– Мы отвлеклись, – напомнила Вероника.

– Да, – согласился главврач. – Дело в том, что я в курсе, что ваш муж представляется офицером царской армии. Возможно, конечно, что он был увлечен историей того времени, и это глубоко засело в его сознании, а возможно, это эхо прожитой кем-то жизни, то есть его прошлой жизни, если верить во всю эту галиматью с реинкарнацией. Но, как бы то ни было, я Лешу Светлякова приглашу, пусть он пообщается с Ракитиным. Без врачебной комиссии, без свидетелей, разумеется.

– А что, если вдруг он вспомнит, что происходило минувшей ночью, и это воспоминание ему повредит? – спросил адвокат.

– Я же сказал, что свидетелей не будет. А вы… – главный врач посмотрел на Веронику. – Вы можете прямо сейчас возвращаться в отделение, вам там приготовят халатик, спальное место оборудуют и все, что потребуется. Только одна просьбочка: у вас в ушах и на пальцах целых три комплекта оборудования, которое сейчас необходимо больнице. Не в обиду будет сказано, лучше снимите такое богатство, чтобы персонал душевно не травмировать…

– Так я и сделаю. А еще позвоню в приемную Ракитина и попрошу, чтобы подготовили договор на спонсорскую помощь. Так что от вас требуются реквизиты больницы, расчетный счет и прочее.

Вероника поднялась, готовая тут же мчаться к мужу, но ее остановил адвокат:

– Мы сделаем это чуть позже, а как раз сейчас мы почти опаздываем на другую важную встречу.

Ракитина растерялась – она не поняла, о какой встрече может идти речь, когда сейчас надо спешить в палату.

Перумов поднялся с кресла, протянул руку главному врачу:

– Спасибо за помощь, Виктор Викторович, но нас уже ждут, – и обернулся к девушке: – Я прямо сейчас звоню Бережной.

Глава четвертая

На крыльце офиса детективного агентства «ВЕРА» стояла девушка в обтягивающих голубых джинсиках и белых кожаных кроссовках для бега. На белой футболке из плотного хлопка – вышитая нитками университетская эмблема. Сумочки в руках девушки не было, а следовательно, это не посетительница, не клиент агентства, а, скорее всего, сотрудница – секретарша или офис-менеджер. Вероника подумала даже, что в солидной организации сотрудницы могли бы носить на службу что-нибудь более официальное.

Ракитина поднялась на крыльцо вслед за Перумовым, и адвокат сообщил сотруднице в джинсах, что у них назначена встреча с ее начальством – с Верой Николаевной Бережной.

– Это я и есть, – кивнула девушка и улыбнулась Веронике. – Только что вернулась с обеда и вас поджидаю.

Она открыла дверь, все втроем вошли внутрь, миновали турникет и будку с охранником в черной униформе, пошли по коридору вдоль ряда молчаливых дверей, оказались в приемной, где за секретарской стойкой, уткнувшись в компьютер, сидел крепкий молодой человек. При появлении Бережной и вероятных клиентов молодой человек поднялся и поздоровался.

– Есть новости? – спросила его Бережная.

Молодой человек покачал головой.

– За последний час ничего, только из городской прокуратуры вас искали.

– Нашли, – ответила Бережная, – уже позвонили мне на мобильный. После работы к нам заскочат, так что какой-нибудь столик у нас в буфетной надо организовать.

– На сколько человек?

– Традиционно – на троих.

Она распахнула дверь своего кабинета и пропустила гостей внутрь. И только после этого снова посмотрела на «секретаря».

– Да, Петя, чтобы никакого алкоголя не было. Ребята приедут по делу.

Ракитина с Перумовым расположились перед рабочим столом, Бережная опустилась в свое кресло.

– У нас весьма щекотливое и конфиденциальное дело, – начал Перумов, – а потому мы бы хотели узнать размеры вашего вознаграждения…

– Размер не имеет значения, – не дала ему договорить Вероника. – Моего мужа обвиняют в убийстве, которого, я уверена, он не совершал.

– Пока еще не обвиняют, – уточнила Бережная, – но такое может произойти. Я в курсе, что произошло этой ночью с вашим мужем. А потому сразу вопрос. В каких отношениях он был с Гасиловым?

– Вы будете записывать? – поинтересовался адвокат. – Просто я привык к тому, что при опросе всегда заполняется бланк, а потом надо еще написать опрашиваемому «С моих слов записано верно. Мною прочитано». И подписаться.

– У нас запись ведет диктофон. И аудиозапись отсюда никуда не уходит.

– А если ее востребует суд?

– Не востребует. Во-первых, про запись знаю только я и клиент. А во-вторых, аудио- или видеозапись не является доказательством.

– Но может быть судом принята к сведению, – напомнил Перумов.

– Вот поэтому она отсюда никуда и не уходит. А после закрытия нашего договора все материалы уничтожаются в присутствии заказчика. Если же заказчик докажет, что с материалов были сделаны и не уничтожены копии, то мы полностью возвращаем полученные от него средства и в том же объеме несем штрафные санкции. Это все будет указано в договоре.

– Как все у вас серьезно! – покачал головой Перумов.

– Я все же хочу ответить на вопрос, – напомнила о себе Вероника. – С Гасиловым у мужа всегда были нормальные рабочие отношения. Иногда они встречались и в нерабочее время. Иногда Георгий Исаевич заезжал в наш загородный дом, еще реже муж ездил к нему в резиденцию. Между нашими домами полчаса езды или чуть больше.

– Говоря о резиденции Гасилова, вы имеете в виду то место, где нашли тело? Ваш муж планировал там быть в тот день?

– Тот день он провел в офисе и вообще не планировал встречаться с Гасиловым. Вечером он заехал к Плахотникову, у которого был день рождения и который сам Плахотников не планировал отмечать, потому что ему исполнилось сорок лет, а некоторые люди считают, что этот юбилей отмечать нельзя.

– К Плахотникову он заехал с какой-то определенной целью, раз тот не собирался отмечать?

– Он завез ему подарок – какое-то ружье. Плахотников любит охоту, и у него в доме на стенах висят головы убитых им кабанов, лосей, оленей. Я один раз видела их и не хотела больше появляться в этом доме. Да и муж, зная это, не особо часто там бывал. И в тот раз он не собирался задерживаться. В начале первого ночи позвонил и сказал, что скоро будет дома.

– Вы точно знаете, что он был у Плахотникова?

– А где же ему быть?

– Случается, что некоторые обеспеченные мужчины, у которых есть молодые и красивые жены, все же заводят себе подруг на стороне, считая, что им это положено по статусу. У вашего мужа были романы?

– Не было. Я уверена. Если бы была хотя бы случайная связь, я бы почувствовала.

– Сколько личных телефонов было у вашего мужа?

– Один аппарат, но на две симки. Один номер для служебных звонков, второй – для меня, для его водителя и начальника службы безопасности Рубцова. Может быть, еще пять или семь номеров, но это личные телефонные номера некоторых чиновников. При мне он иногда отвечал на их звонки.

– Понятно, начальник полиции, ФСБ, прокуратуры, губернатор…

– Не знаю, но, как мне кажется, это не относится к делу.

– Гасилов был женат? У него были внебрачные связи?

Вероника задумалась, взвешивая, стоит ли отвечать.

– Позвольте мне, – встрял Перумов. – Вероника Сергеевна может и не знать, но мне известно, что приблизительно два года назад господин Гасилов развелся. Процесс развода оказался недолгим – бывшая жена получила все, на что могла рассчитывать, и жить ему не мешала. Находясь в браке, Гасилов святым не был – он как раз из той плеяды нуворишей, которые считают, что любовницы им положены по статусу. В последнее время он спонсировал одну молодую актрису. Кстати, замужнюю. Фамилию я сейчас не вспомню, но, если хотите, в рабочем порядке пришлю ее данные.

Он посмотрел на Веронику и потом на хозяйку кабинета.

– Я случайно слышал, что у вас есть буфетная. Если возможно, распорядитесь принести для моей доверительницы чашку чаю с бутербродиком каким-нибудь? Она сегодня с самого раннего утра на ногах, даже позавтракать не успела, а уже почти половина третьего.

Бережная посмотрела на гостью.

– Что вам принести?

– Чашку зеленого чая, если у вас найдется. А есть ничего не хочу. Да и не смогу сейчас. Только чай и ничего более.

Чай вскоре принесли. Вероника продолжала отвечать на вопросы, хотя некоторые, как ей показалось, к делу не относились.

– Как часто ваш муж сам садился за руль?.. Есть ли в вашем доме оружие?.. Как ваш муж общается с персоналом, обслуживающим ваш дом?.. Есть ли у вашего мужа враги?.. Как вы с мужем проводите выходные?.. Как отмечаете праздники?… Ракитин – веселый человек?.. Какие фильмы любит смотреть ваш муж?… Он часто выпивает?.. Вы когда-нибудь видели мужа разгневанным?.. У него много друзей?.. Есть ли у вас домашние животные?.. Ракитин может потерять контроль над собой?..

Время летело. В пять часов Бережная перестала задавать вопросы.

– Я вижу, вы устали?

– Я готова находиться здесь столько, сколько нужно, но мне пообещали встречу с мужем, и я спешу, а то вдруг там передумают.

– Конечно, конечно, – согласилась Бережная, – находиться рядом с мужем куда важнее для него, чем наши разговоры. Я вас провожу, а по пути возьмете текст нашего с вами договора. Сумму проставите сами – ту, какую посчитаете приемлемой для вас. Это наше правило, потому что мы работаем не только с богатыми клиентами, но и с теми, кому, кроме нас, помочь уже некому, а средствами эти люди не располагают вовсе. Не заставлять же их брать кредиты! Сколько могут, столько и платят нам за работу…

Когда уже сели в автомобиль, Вероника, вспомнив заданные ей вопросы, высказалась, что это больше походило на беседу психотерапевта, чем на работу детектива.

– Главное, чтобы был результат, – вздохнул Перумов, – а у этой девушки в джинсах с результатами все в порядке.

– Я предложу им миллион евро, а если все решится в нашу пользу, добавлю еще столько же.

– Многовато, – сказал адвокат.

– Свобода моего мужа бесценна, – напомнила Вероника.

– Разумеется, – кивнул Перумов. – Мы с Николаем Николаевичем знакомы очень давно, почти друзья – вы в курсе, вероятно. Я его часто консультировал, но чтобы такое, как сейчас…

– Вы отказываетесь?

– Ни в коем случае! Просто мы с вами, Вероника Сергеевна, оформим все официально. Я имею в виду договор с моей адвокатской конторой, чтобы я мог положить в дело свой ордер.

Глава пятая

Стеклянную стену изнутри закрыли шторой. Палату перегородили ширмой, за которой расположили еще одну кровать, очевидно, для Вероники, и узкий офисный платяной шкаф. Поставили круглый стол, к которому придвинули четыре стула. В углу теперь стоял кулер с горячей водой, а на тумбочке – микроволновая печь.

Когда Ракитина зашла в палату, там находился врач, которого она прежде не видела. Он сидел на стуле и внимательно рассматривал Ракитина, который, казалось, этого не замечал. Увидев вошедших, врач поднялся и шагнул навстречу.

– Вы, вероятно, и есть та самая новая сиделка, о которой меня предупредил главный врач? – произнес он. – Так вот, хочу вам сообщить, что наш пациент вполне адекватно реагирует на внешние раздражители. Правда, разговаривать со мной он не хочет, но, видимо, это от лекарств, которые ему вкололи. Пару часиков он поспал, от обеда отказался. Может быть, вы его покормите?

– А вы вообще кто? – поинтересовалась Вероника.

– Лев Иванович Котомкин, заведую неврологическим отделением. В больнице, как вам известно, нет отделения психиатрии, но в случае необходимости я и по этим вопросам консультирую. Практический опыт имеется.

– Нам не нужен психиатр, – резко сказала Вероника. – Разве диагноз уже поставлен? Простите меня, но главный врач обещал, что будет другой специалист. То ли психотерапевт, то ли экстрасенс.

– Чтобы Виктор Викторович порекомендовал экстрасенса! – удивился врач. – Ни за что в это не поверю.

– Я, вероятно, не так выразилась. Главврач говорил о своем сокурснике, который прошел Чечню. Кажется, он назвал имя – Алексей.

– Да вы что! – Глаза врача округлились, и он произнес уже совсем другим тоном: – Алексей Иванович – не экстрасенс, он волшебник! Легенда, можно сказать. Такой судьбы человек! Представляете, человек вернулся из плена, рассчитывал получить свои кровные, боевые то есть, а там с выплатой тянут – говорят, какие еще боевые, если ты в плену был, а чем там занимался, еще уточнить и перепроверить нужно. А у Алексея Ивановича молоденькая жена, квартирка маленькая, да там еще сестра разведенная с дочкой. Решили всей семьей скинуться, взять кредиты и купить квартирку в сдающемся доме. И нарвались, как назло, на мошенников. Все свои деньги потеряли, да еще те, что взяли в долг у знакомых… Кредиты банкам опять же надо возвращать, а боевых все нет и нет… Да и боевые там – копейки, если честно.

– Ну, ведь разрешилось как-то, я надеюсь? – спросил Перумов.

– Ну да, – согласился Котомкин, – только сколько нервов на это ушло, а ведь нервные клетки, как всем известно, не восстанавливаются. Столько унижений и оскорблений… Выкупил потом свою квартирку Алексей Иванович, только туда уже сестра с дочкой въехали, а друг нашего главного врача с родителями остался.

– А жена его?

Котомкин сделал печальное лицо, развел руками и произнес с грустью:

– А жена его не выдержала всего этого и выбросилась из окна. Возвращалась, очевидно, домой. Остановилась на лестничной площадке рядом со своей квартирой, домой идти сил уже не было, смотрела вниз, а потом открыла окошко – и выбросилась. На четвертом месяце была…

– Ужас какой! – прошептала Вероника.

– Это не ужас, – вздохнул врач, – это обычная жизнь простого народа. Я все это доподлинно от нашего главного знаю. Находился у него в кабинете, когда ему сообщили. Он мгновенно в камень превратился. Я быстренько к себе в кабинет за коньячком сбегал – в таких делах лучшего лекарства нет. А главный наш – вы же видели, здоровенный мужик, сидит молча, только слезы по щекам катятся. Вот как близко к сердцу чужую беду принял. А вы говорите, что врачи привыкают к чужому горю!

– Вероника Сергеевна ничего подобного не говорила, – возразил Перумов.

– Ну и что теперь Алексей Иванович? – спросила Вероника.

– Пришел в себя, разумеется. Он такое в плену прошел – закаленный жестокостью жизни человек. Теперь живет, другим помогает. Не женился, родителей похоронил, по виду вполне обычный и приветливый человек. А если верить нашему главврачу, то Алексей Иванович с несчастной женой своей общается. И даже говорит, что Анечка теперь успокоилась и у нее там все хорошо.

Доктор Котомкин замолчал, вздохнул и понизил голос:

– Только вы уж не проговоритесь нашему главному, что я таким болтливым оказался. За мной это водится, конечно, но обычно я сдержанный…

Вероника опустилась на стул, на котором до этого сидел Котомкин, осторожно погладила мужа по волосам поверх перевязанного лба, потом взяла в руку его ладонь. Ладонь была тяжелой и безвольной. Наклонилась и поцеловала Ракитина в щеку.

– Все будет хорошо, – шепнула она, – поправляйся.

Врач Котомкин подошел к дверям.

– Сейчас шесть вечера, – сказал он, – сейчас у ментов за дверью смена будет. Другого охранника пришлют.

Перумов хлопнул себя по лбу.

– Совсем забыл!

Он достал из кармана бумажник, вынул из него несколько купюр и вышел из палаты вместе с врачом.

– Ты меня слышишь? – шепнула Вероника мужу. – Можешь не отвечать. Просто моргни, если слышишь меня и понимаешь. Я тебя очень люблю и буду любить вечно. Никто мне не нужен, кроме тебя.

Вернулся Перумов.

– Пять тысяч дал охраннику и проинструктировал его. Парень сказал, что снова попросится сюда на суточное дежурство, чтобы с кем-нибудь посменно здесь сидеть. Пообещал позвать такого же неболтливого напарника, чтобы с ним подменно сутки через сутки. Вот только у него из спецсредств только газовый баллончик, резиновая дубинка и четырехзарядная травматика «Оса». А чего из такого, прости господи, пистолетика сделаешь? Он бесствольный, и прицельной стрельбы не получится.

– Так вы думаете, что кто-то будет на нас нападать?

– Нет, конечно. Это я просто так сказал. А еще я у Котомкина узнал фамилию легендарного Алексея Ивановича – Светляков. Я нем, кстати, прежде тоже слышал, как о хорошем эксперте в особо сложных случаях. А еще Котомкин сообщил, что Светляков сегодня подъедет сюда к семи вечера. Его этот случай заинтересовал.

– Просто они почувствовали, что тут можно денег урвать, вот и изображают заботливых специалистов, – предположила Вероника. – Надеюсь, что этот психотерапевт Светляков совсем другой.

– Дождемся и посмотрим, – сказал Перумов.

Ждать пришлось недолго. За это время адвокат распорядился, чтобы им в палату принесли ужин, а потому, когда дверь отворилась, Вероника с Перумовым подумали, что сейчас въедет тележка с едой. Но вошел мужчина в белом врачебном халате. Очень тихо поздоровался, тут же халат снял и повесил на крючок у двери. Под халатом оказался серый, весьма скромный костюм.

– Я Алексей Иванович Светляков, – представился мужчина и, приблизившись к лежащему с закрытыми глазами Ракитину, повторил чуть громче: – Светляков.

– Он вряд ли слышит, – заметила Вероника. – Утром он отвечал на вопросы, но представлялся другим человеком.

Алексей Иванович склонился над кроватью и тут же выпрямился и повернулся к девушке.

– Мне кажется, он все слышит и понимает, но только нас с вами слышит и понимает совсем другой человек – тот, что с вами разговаривал.

Он шагнул к Веронике.

– Так кем он представляется?

– Подполковником царской армии.

– Согласно табели о рангах российской империи подполковник – это чин седьмого класса, если я правильно помню. А следовательно, обращаться к нему следует «Ваше высокоблагородие». Но мы попробуем вернуть его к реальной действительности, не разговаривая с посторонним человеком.

Он снова обернулся к Ракитину, громко и немного растягивая слова произнес:

– Николай Николаевич, к вам посетители. Вы примете их или сначала с женой хотите поговорить?

Ракитин не пошевелился и не ответил.

Светляков обернулся к Веронике, а потом так же громко, но уже сменив интонацию, приказал:

– Ваше высокоблагородие, доложите, где вы сейчас находитесь!

– Беседую с хорунжием Селивановым, который командует приданном полку полуэскадроном. Хорунжий уверен, что мы можем обойти высоту и атаковать вражескую батарею в конном строю. Я соглашаюсь: внезапная атака имеет все основания для успеха. У нас более полусотни сабель, и казакам надоело, что по ним уже сутки лупит артиллерия… Мы атакуем, мы на позициях батареи, рубим в капусту орудийную прислугу… Потерь нет… По нам бьет скрытая рощей батарея полевых пушек… Первые снаряды попадают в пленных австрияков, их трупы разбросаны, мы уходим на лошадях и… Я тяжело ранен… Лежу и вижу рядом с собой мертвую голову коня и убитого хорунжия Селиванова…

– Вы можете вспомнить, что было с вами дальше?

Ракитин думал долго, но наконец ответил:

– Плен, госпиталь, побег из плена с генералом Корниловым, дядя представил меня императору…

– Кто ваш дядя?

– Князь Александр Сергеевич Лукомский, генерал-квартирмейстер ставки верховного главнокомандующего.

– Вы знакомы с Николаем Николаевичем Ракитиным?

– Незнаком. Но Ракитины – наши соседи по смоленскому имению. Николая Николаевича я не знаю.

Светляков опять повернулся к взволнованной Веронике:

– Пусть немного передохнет. А потом начнем с ним работать. Но вы узнали его голос?

– Не совсем. То есть тембр вроде его, но он иначе произносит слова.

– Я то же самое считаю, – подключился Перумов. – А вообще я поражен: не мог даже представить, что такое вообще возможно! Как так, человек из двадцать первого века называет фамилии и должности людей, никому теперь не известных и живших сто лет назад! Это выше моего понимания.

– На свете, брат Горацио, есть многое такое, что и не снилось нашим мудрецам, – ответил Алексей Иванович и снова начал рассматривать Веронику.

– Он и со мной так же разговаривал, представлялся тем же самым подполковником Лукомским, а до того говорил с врачом, так же не приходя в сознание и не понимая, кто он на самом деле, – начала рассказывать она. – Вы можете помочь вернуть его? А то мне не по себе. Если честно, то мне даже страшно.

– Не надо бояться, – сделал попытку успокоить ее Алексей Иванович. – Он жив, здоров, просто сейчас где-то далеко. Возможно, находится в более прекрасном времени, где есть и вы тоже, возможно, поэтому он и не спешит возвращаться в наше настоящее. Но у меня были случаи и более сложные. Так что не надо отчаиваться, а то на вас лица нет.

– Так вы поможете ему вернуться?

Светляков кивнул и задумался.

– Но задача ведь не только в этом, – наконец произнес он. – Я понял поставленную передо мной задачу так, что вашего мужа нужно вернуть, а кроме того, не травмируя его психики, узнать о событиях минувшей ночи, чтобы обеспечить ему алиби.

Девушка кивнула и после некоторой паузы негромко произнесла:

– Да.

– Тогда еще вопрос к вам. Но если то, что вы узнаете, лишь подтвердит его виновность, готовы вы это принять?

– Готова, потому что, кроме меня, этого никто знать не будет.

Светляков посмотрел на адвоката.

– Так и я никому ничего говорить не буду… – начал тот.

И вдруг Перумов начал суетиться и сжиматься под взглядом собеседника.

– Ну, хорошо, хорошо. Я выйду… Когда закончите, позовите, а я заодно посты проверю.

Дверь за ним закрылась.

– Присядьте на кровать, – попросил Светляков, – и возьмите мужа за руку.

Вероника так и сделала. И тут прозвучал уже совсем иной голос Светлякова:

– Ракитин! Николай! Слышишь меня?

– Слышу, – отозвался после некоторой паузы муж Вероники, – но очень плохо слышу. Ты далеко. Подойди ближе.

– Уже подошел, – продолжал, не трогаясь с места, психотерапевт. – Я уже совсем рядом.

– Вот теперь хорошо слышу. Ты хочешь спросить?

– Я прошу вспомнить вчерашнюю ночь. Где ты был и что помнишь?

– Все помню. Лес. Берег озера, светает. Рассвет бледный. Палатка. Заглядываю туда. Беру ружье.

– Какое ружье?

– Помповое «Итаке». На ложе – серебряные насечки. В палатке спит человек. Я приставляю ствол ружья к его груди и стреляю.

– Какое ружье? – прошептала пораженная Вероника. – О чем это он?

Светляков даже не посмотрел на нее. Он продолжал спрашивать:

– Вы знаете человека, которого убили?

– Знаю. Это Плаха. То есть Плахотников Юрий Данилович, бывший бандит и убийца. Теперь он член совета директоров моей компании.

– Что он говорит? – прошептала Вероника, пытаясь ладонью остановить бегущие из глаз слезы.

– Назовите число, месяц и место, где вы находитесь.

– Третье августа этого года. Карелия. Тридцать второй километр за Медвежьегорском. Начинает светать.

Светляков посмотрел на Веронику.

– Не надо плакать. Все хорошо.

– Как же хорошо? Третье августа через три дня только! И Плахотников жив.

– И слава богу, что жив. Ваш муж находится в другой реальности, где все идет по-другому, время движется иначе, и совсем другие события происходят. Дадим вашему мужу отдохнуть. Да и вы успокойтесь – ничего страшного не произошло и, надеюсь, не произойдет. Давайте успокоимся, потом позовем сюда адвоката и скажем ему, что пока ничего не вышло. А вообще лучше этим заниматься с утра, на свежую голову.

Вероника кивнула. Погладила ладонь мужа и, наклонившись, поцеловала ее.

В сумочке зазвонил телефон. Пришлось вставать и смотреть, кто вызывает. А вызывала бывшая жена Гасилова. Вероника решила не отвечать. Телефончик перестал пиликать. Ракитина подошла к дверям и выглянула в коридор. Там стояла женщина с тележкой и Перумов.

– Завозите ужин, – махнула рукой Вероника.

Ужинали вдвоем. Алексей Иванович ушел почти сразу, как только признался, что ничего у него не вышло.

– Ну что ж, – вздохнул адвокат, кинув взгляд на закрывшуюся за психотерапевтом дверь, – и на старуху бывает проруха.

Ели молча, но когда Перумов взял стакан с чаем, он все-таки не выдержал.

– Не вышло у него! Вот так просто! Как все прошло, Вероника Сергеевна? Может, вы мне расскажете чуть-чуть подробнее?

– Коля отозвался, но сказал, что далеко и плохо слышит, а Алексей Иванович не стал настаивать.

Может быть, не надо было это говорить, придумывать, словно оправдываясь за незнакомого ей человека, но адвокат успокоился.

– И когда теперь получится?

– Завтра попробуем. Кстати, звонила бывшая жена Гасилова, но я не стала отвечать.

– Это вы напрасно. Вдруг она располагает какой-нибудь полезной для нас информацией? Вы можете ей сами перезвонить?

– Могу, но не хочу. Во-первых, она мне не подруга. Во-вторых, она бывшая жена, с которой у Гасилова не было уже никаких отношений. В-третьих…

Телефон зазвонил опять. И опять это была Гасилова. Вероника посмотрела на адвоката, и тот, догадавшись, чей это вызов, кивнул.

– Але, меня слышно? – спросил женский голос. – Это Жанна Гасилова. Ты меня узнала?

– Узнала.

– Я вот чего звоню. Ты вообще молодец. Я хоть и думала, что ты тварь последняя, но теперь, можно сказать, так не считаю… То есть, что я считаю, тебе, конечно, до лампочки… Так вот, Ракитин твой – молодец! Я только сейчас узнала – мне Лариска Суркис позвонила и со всеми подробностями ввела в курс дела. Вроде того, что отлились… или как там – отплатились волку овечьи слезки. Я, как ты понимаешь, не овца, но так просто говорят… И, конечно, терпеть была не намерена. Я бы сама этого козла своими собственными руками порвала… За все, что он со мной сделал… За то, что почти двадцать лет жизни ему отдала… Слава богу, что детей нет, а то бы они его сами… Но ты меня опередила, то есть твой Ракитин… Он сейчас где, кстати? В тюрьме уже? Тогда ты приезжай ко мне, посидим, вспомним былое… Как раньше было… Ты слышишь?

– Мы с вами раньше никогда нигде не сидели, да и сейчас у меня не то настроение, чтобы сидеть вот так.

– Ты чего, типа того что обиделась? Забудь. Давай, бери такси… Хотя какое такси, у вас же целый парк машин и целый зоопарк водил… Запрягай одного и записывай адрес. У меня есть бутылочка виски, но ты можешь тоже прихватить.

– Сегодня не получится. В другой раз как-нибудь.

– Ну, не хочешь – не надо. На фиг ты нужна мне здесь. Без тебя как-то лучше дышится…

И тут пошли гудки.

– Я все слышал, – сообщил Перумов, – дамочка в дупель пьяная. Так что ничего существенного она сказать не могла.

– Она не для того звонила. Она позлорадствовать хотела и посмеяться надо мной, считая, что Ракитина посадят, а я разорюсь на судах. Но я менее всего сейчас готова говорить о Жанне Гасиловой. Мне хотелось бы, чтобы с мужем все было хорошо, чтобы Алексей Иванович смог помочь ему… Когда Коля очнется, он лучше нас будет знать, что делать дальше.

Глава шестая

Бережная внимательно просматривала подготовленную для нее справку – все, что смогли узнать ее сотрудники о Ракитине, о его фирме, о партнерах, о ближайшем окружении и о жене Ракитина Веронике, теперь лежало стопкой листов с распечатанным на принтере текстом. Чем больше Бережная изучала материалы, тем сильнее ей хотелось позвонить и отказаться от дела, потому что шансов доказать невиновность Ракитина не было вовсе. Если следствие докажет, что Ракитин убил Гасилова, то опровергнуть это, скорее всего, не удастся. Если адвокат предпринимателя уверял, что между убитым и его клиентом были прекрасные партнерские и даже дружеские отношения, то он откровенно лгал.

Николай Николаевич Ракитин пятнадцать лет назад, почти сразу после окончания университета, стал соучредителем предприятия «Раумкрафт», зарегистрированного в Германии и занимающегося производством сухих строительных смесей. Очень скоро немецкая компания вышла на российский рынок с более качественным и более дешевым по сравнению с российскими аналогами товаром. Потом в России были построены несколько заводов, и строительные смеси еще подешевели. Ракитин, который был у немцев младшим партнером, увеличил свою долю в уставном капитале, но все равно пакет принадлежавших ему акций составлял менее двадцати процентов. И хоть уже тогда он был богатым человеком, бизнесом заправляли немецкие партнеры: Генрих Крафт, его жена Урсула Крафт и Вилли Ульраум… Ракитин являлся только членом правления и директором российского представительства компании, которая весь свой бизнес вела именно в России. Так бы оно и продолжалось, но в один день все изменилось. В тот самый день, когда небольшой частный самолет, на котором немецкие учредители летели на встречу с Ракитиным, рухнул на взлетное поле, едва оторвавшись от земли. Проведенное в Германии расследование установило причину аварии – неисправность техники.

Согласно уставу предприятия в случае смерти кого-либо из учредителей все их акции достаются наследникам, а при отсутствии таковых – другим владельцам предприятия. У четы Крафт не было наследников, а старая мать Ульраума сразу передала свою долю Ракитину. После этого размер состояния теперь уже единственного владельца вырос в несколько раз. Вырос настолько, что он в скором времени приобрел пакеты акций нескольких предприятий: строительного треста, кирпичного завода, завода железобетонных изделий, предприятия по добыче и переработке природного камня и крупной риелторской компании. Все эти предприятия уже были связаны с концерном «Раумкрафт» и между собой. Ракитин, купив их акции, лишь собрал несколько фирм в одну, создав мощный строительный холдинг.

Гасилов был совдалельцем строительного треста. Покупка акций его предприятия Ракитиным, как и покупка других предприятий, а также создание мощного холдинга было недружественным поглощением, как оценили сделку специалисты. Ракитин обменял дорогие акции своего концерна на акции более слабых предприятий, которые стоили гораздо дешевле. Обменял по номинальной стоимости. А значит, за одну свою получал несколько чужих акций. После объединения Николай Николаевич для привлечения новых средств в развитие провел еще одну эмиссию, поддержать которую новые партнеры уже не смогли. Беднее они не стали, оборот их предприятий даже значительно вырос, только руководил этими предприятиями уже другой человек. Хотя, может быть, руководили и сами, но владел ими Николай Николаевич Ракитин.

Поначалу в совет директоров нового холдинга вошли тринадцать человек, но не прошло и года, как их осталось семеро. Бывший владелец карьеров, где добывали гранит и щебенку, умер от сердечного приступа… Смерть, вполне возможно, была естественной – человеку накануне исполнилось пятьдесят восемь. Потом двое более молодых партнеров Ракитина решили половить тунца в Индийском океане и попали в шторм, обломки арендованной ими яхты выбросило на остров Нуси Бураха. Ни команды, ни бизнесменов не нашли. Почти сразу после этого четверо компаньонов Ракитина отошли от дел, продали акции концерна и уехали жить за рубеж…

Совет директоров состоял теперь из семи человек. Около года назад один из них – некий Рогожкин – был застрелен при выходе из ночного клуба. Телохранитель сообщил, что выстрел был произведен из проезжавшего мимо автомобиля. Машину нашли через несколько часов: она числилась в угоне, отпечатков пальцев ни на руле, ни на ручках дверей не обнаружили. Тем не менее убийца и заказчик были найдены и осуждены. Как установило следствие, заказ сделала жена Рогожкина, а совершил убийство ее молодой любовник.

Теперь вот Гасилов. Прежде чем заняться бизнесом, он вел другой промысел. Как и остальные члены совета директоров: Клейменов, Ширяев, Суркис, Плахотников… В ту же группировку входил уже упоминавшийся Рогожкин и те, что погибли возле острова Нуси Бураха… Только Ракитин никогда бандитскими делами не занимался.

Вера читала и пыталась понять, как человек, окончивший экономический факультет, – обычный выпускник, каких тысячи, – смог выйти на немецких бизнесменов, предложить им какую-то программу, убедить вложить деньги, смог приумножить эти вложения и заработать сам. А потом он берет в долю «авторитетных» бизнесменов, которые по сути своей не стали бы с ним считаться, но Николай Николаевич не только подчинил их себе, но делал все, что считал нужным делать. Значит, его крышует кто-то более серьезный, чем все эти пацаны.

Вера набрала номер следователя Евдокимова.

– Ваня, есть что-нибудь интересное по нашему делу?

– Кое-что есть, но я готов обменяться информацией, только если и у тебя есть что-нибудь стоящее.

– Ничего пока нарыть не успела, зато есть вопрос. У Ракитина службу безопасности возглавляет некто Рубцов. Что о нем известно?

В трубке послышались какие-то звуки, похожие на смех. А потом раздался веселый голос Евдокимова:

– Тебе повезло, потому что я знаю про него почти все. Я ведь когда-то начинал в Приморском районе, а Вениамин Рубцов руководил там убойным отделом. Ему и тридцати не было, но он резвый был очень. Однажды его со службы даже выперли, однако через день обратно взяли. Хотя прокол у него случился серьезный. Он пришел со своим опером из убойного на квартиру предполагаемого грабителя и убийцы. Решили засаду устроить. Прихватили с собой еще третьего, но уже из другого отдела. Взяли с собой бутылочку водочки, как полагается. Выпили. Жена подозреваемого закуску выставила, а потом еще подружку позвала. Та пришла и еще пару бутылок прихватила. Ночью решили дежурить посменно. И вот просыпается в темноте Рубцов, выходит на кухню, а напарника нет – тот с подругой хозяйки в ванной комнате занимается более важными делами. Рубцов дверь ногой выбил и приятелю вломил, тот обиделся, решил домой уйти. Ушел, но тут же вернулся, сказал, что стоявшая во дворе их дежурная машина пропала. Вспомнили о третьем, а того и след простыл, и ключей от машины тоже нет… Короче, никого им тогда задержать не удалось, да еще машину потеряли с опером из уголовного розыска. Того, правда, под Воронежем задержали, он ехал в Таганрог к маме – давно не виделись. Парень он молодой был, в отделение пришел недавно, еще не сдал экзамены на оружие, и потом ему вместо штатного «ПМ» выдали автомат… С «АКМом» он и уехал в Таганрог. Короче говоря, погнали со службы Рубцова, а он за сутки вычислил, где находится на самом деле подозреваемый. И взял его сам, да не одного, а с другими такими же грабителями – они как раз собирались машину инкассаторов брать.

– Я слышала эту историю. Думала, выдумка.

– Нет, чистая правда. Когда его поперли, он отследил жену подозреваемого, которая тогда закуску им выставляла. Прижал ее… Ладно, хватит уже про Рубцова, которого подчиненные называли просто Веня, еще много чего можно рассказать, но это не главное. У меня есть кое-что весьма существенное в свете всего произошедшего. На этот раз про Веронику Ракитину. Как выяснилось, у нее до замужества была длительная связь с Георгием Исаевичем Гасиловым, которого в узком кругу называли Горик. Почти год или, может, больше она с ним сожительствовала. Была у него референтом или офис-менеджером, а потом уже перебралась к Ракитину.

– Ты хочешь сказать, что у Николая Николаевича была еще одна причина для убийства – ревность?

– Не знаю. Но он человек непонятный. Лично знаком с руководством города и с полицейским начальством. Его даже хотели включить в состав общественного совета при ГУВД, но он отказался от этого предложения. Я так думаю, что не дадут нам его посадить. Его связи, деньги опять же. Признают невменяемым и отправят лечиться куда-нибудь, например в Швейцарию.

– Такое возможно?

– За деньги все возможно. По моим данным, Вероника с ее адвокатом уже встречалась с психиатром. Содержание их разговора мне неизвестно, но предположить можно, на какую интересующую их тему они беседовали и о чем просили известного специалиста. Думаю, договорятся. Но вот все знакомые, все коллеги, партеры по бизнесу… Короче, все-все-все отмечают, что Ракитин – очень разумный, спокойный, хотя порой и жесткий, но все равно душа любой компании.

– Трудно представить жесткого человека, который был бы душой любой компании.

– Это смотря какая компания собирается. Наши с тобой достоинства в их кругах никого бы не заинтересовали, – заметил Евдокимов. – Кстати, я планирую еще раз встретиться с Вероникой Сергеевной и поговорить с ней. Девушка вроде разумная, обаятельная, неглупая. Конечно, она не будет свидетельствовать против мужа, но если предположить невозможное, что Гасилова зарубил не Ракитин, – то… Однако любовный треугольник в любом случае налицо, как говорится. Что вообще связывало образованную и неглупую девушку с Гасиловым, у которого, мягко говоря, темное прошлое?

– Я в курсе его прошлого, – ответила Вера. – Но на твоем месте я бы еще раз опросила главного свидетеля обвинения. Ведь ты выстраиваешь версию, исходя лишь из его показаний…

Они пообщались еще некоторое время, Евдокимов осторожно поинтересовался размерами гонорара, который пообещала жена Ракитина, но тут же сказал, что не хочет этого знать, а то расстроится, потому что у него кредит за квартиру еще не полностью выплачен. И сразу добавил, что та квартира как раз в доме, который построила корпорация Ракитина.

– Плохой дом? – поинтересовалась Бережная.

– Хороший, но банк, в котором взял ипотеку, плохой.

– Тогда зачем тебе копать под Ракитина? Посади лучше плохих банкиров.

– Мысль, конечно, интересная.

На этом разговор и закончился. Пустой разговор, если не считать того, что следователь рассказал о старой связи Гасилова с Вероникой Ракитиной. Эта информация может включить в число подозреваемых и жену олигарха. Хотя прямых улик против самого Ракитина пока вполне хватает. Но это пока, поскольку Бережная уже поручила своему сотруднику отыскать в доме Гасилова того самого охранника, который утверждал, что на «Бентли» приезжал именно Ракитин. Теперь Вера ждала звонка.

За окном начало смеркаться, потом небо потемнело, и начали вспыхивать звезды. Бережная уже не читала переданные ей материалы и не пыталась найти в компьютере что-то еще неизвестное. Узнала лишь, что в сфере интересов Ракитина находится еще дорожное строительство и переработка бытовых отходов.

Смотрела другие городские новости, но самой главной и широко обсуждаемой все равно оставалась тема убийства крупного предпринимателя и то, что полиция рассматривает несколько версий.

Наконец раздался звонок. Сотрудник доложил, что только-только освободился. Он, якобы в поисках работы, попытался проникнуть на территорию резиденции Гасилова, но там действовала оперативно-следственная бригада. И все же удалось поговорить с руководителем небольшой охранной фирмы, которая охраняла дом. Сотрудник агентства «ВЕРА» представился лицензированным специалистом с правом ношения оружия, ищущим теперь любую работу по своему профилю, даже самую опасную и рискованную. Но ему ответили, что здесь уже никто не нужен, хотя номер его телефона все же записали и пообещали в случае чего связаться. Люди, охранявшие дом Гасилова, а их было всего четверо, проживали в двухкомнатном домике на территории. Постоянно дежурили по двое. А в ночь накануне бодрствовал всего один из них, потому что его напарник будто бы решил прилечь на полчасика, тем более что хозяин крайне редко по ночам проверял несение вахты. Того, кто впустил на территорию машину Ракитина, следователи опрашивали долго. И Петру – сотруднику «ВЕРЫ» – за это время удалось про этого охранника кое-что узнать. Тот работал на этом месте около месяца, и коллеги по охранному бизнесу о нем ничего особенного сказать не смогли: сообщили, что некурящий, но пивко иногда пьет. А главное, что теперь, после случившегося, парень уже заявил, что полагающиеся ему две недели отработки брать не собирается, а хотел бы поскорее уехать, пусть даже с потерей вознаграждения.

– Но это не все, это так, вступление, – наконец сообщил Петр. – Я поджидал в машине в двухстах метрах от дома Гасилова и все-таки дождался того охранника. Фамилия его Мешков. Он попросил подбросить его на машине до города – до первой же станции метро. Так что почти час ехали вместе. Он и в самом деле неразговорчив, но когда я представился коллегой, ищущим работу, сразу сказал, что в этих делах ничего не смыслит и посодействовать не может, а вообще он типа того, что электрик. Почти подъехали к метро, когда ему кто-то позвонил – очевидно, начальство выразило недовольство внезапным исчезновением охранника. Он отвечал достаточно грубо, из чего можно сделать вывод, что вряд ли он туда вернется. Вообще парню немногим за тридцать, для обычного сторожа держится слишком уверенно… А теперь основной результат моей поездки. Я сказал Мешкову, что где-то посеял свой мобильник, возможно, он в машине, и попросил у него аппарат, чтобы по звонку определить. Не сразу, но он клюнул. Протянул мне свой аппарат – не из дешевых, если честно. Я набрал номер своего телефона, который лежал у меня кармане, поставленный на беззвучный режим. Так что запишите номер этого самого охранника Мешкова и проверьте все его входящие-исходящие за последнее время. Если я нужен, могу подъехать.

– Отдыхай, – отпустила его Вера, – завтра к восьми будь в офисе. Я думаю, тогда уже будет ясно, чем станем заниматься.

И тут же перезвонила Евдокимову, спросила, имеется ли у охраны дома Гасилова журнал учета всех въезжающих на территорию автомашин.

– Есть такой журнальчик, – ответил следователь, – там даже указаны номера авто, которые можно не досматривать. Именно поэтому «Бентли» Ракитина так легко пустили на территорию.

– А вы проверили по журналу, когда Ракитин приезжал не на своей машине до того?

– Разумеется, проверили – в конце мая.

– А тогда подумай, как охранник Мешков, прослуживший при доме Гасилова менее месяца, мог с уверенностью утверждать, что за рулем был именно Ракитин, если он его в глаза никогда не видел?

– Я как-то не подумал об этом, – признался Евдокимов.

Зря, конечно, она дала следователю ниточку. Такие вопросы надо задавать свидетелю во время судебного заседания. Но, с другой стороны, Ваня Евдокимов тоже не чужой человек. К утру она уже получила распечатку всех номеров, с которых звонили на номер охранника Мешкова и на которые он звонил сам. Список был небольшим. И один из этих номеров принадлежал человеку, который никаким образом не мог быть приятелем простого сторожа у ворот.

Глава седьмая

Утром в палату заглянул Виктор Викторович – главный врач.

– Никаких изменений? – поинтересовался он.

– Не знаю, – ответила Вероника. – Иногда мне кажется, что он все слышит и все понимает, знает, где находится, что с ним и кто рядом. Смотрю на него, вижу, как он дышит, вижу, как дрожат его ресницы, жду, когда он откроет глаза и скажет мне, что это розыгрыш…

– Скорее бы, – отозвался главврач. – Но в его положении сейчас лучше лежать вот так, как он лежит, никак не проявлять свое настоящее состояние, все понимать и притворяться спящим. Я в детстве очень любил фантастику, и любимой моей книгой был роман «Когда спящий проснется». Теперь, разумеется, едва помню его содержание, но там все наверняка закончилось хеппи-эндом. Герой проснулся и победил всех своих врагов.

– Когда придет Алексей Иванович?

Виктор Викторович посмотрел на стену, где под потолком висели круглые часы.

– Думаю, что он уже поднимается на лифте. Светляков никогда не опаздывает, уж поверьте мне.

Он оказался прав: не прошло и пяти минут, как в дверь постучали.

– Заходите, Алексей Иванович, – крикнула Вероника, – мы ждем вас!

Он пришел в том же костюме, что и накануне, другими были только рубашка и галстук. Светляков ополоснул ладони в настенном умывальнике, может, машинально – по старой врачебной привычке, а может, потому что касался пальцами кнопок больничного лифта. Накануне он этого не делал. И, вытирая руки полотенцем, произнес:

– Я целый вечер размышлял, что мне помешало вчера. И до сих пор не могу понять. Возможны два варианта. Или вашего мужа закодировали, но как ему могли внушить столько информации о княжеском роде Лукомских? Я вчера вечером проверил по компьютеру – все, что говорил Николай Николаевич, истинная правда. Род Лукомских – старинный. В основном все его представители были военными. Хотя и один композитор все же имеется… Я бы побеседовал об этом с вашим мужем, но боюсь, что остановиться не сможем. А вам ведь нужно, чтобы он снова стал Ракитиным.

– Вы сказали, что возможны два варианта введения его в это состояние, – напомнила Вера. – Какой второй?

– Медикаментозный. Ему могли ввести какой-то препарат, как при медикаментозном сне. Трудно сказать, что использовали: жировые эмульсии бензодиазепина, барбитурат… Но это легко проверить. Потом, перед введением таких препаратов несколько часов нельзя принимать пищу и даже пить простую воду. Алкоголь исключен в первую очередь, потому что последствия в таком случае могут быть непредсказуемыми – в том числе именно такие, как мы имеем сейчас. Подобных препаратов сейчас много, и не все мне известны, но это не так важно, что именно ему ввели и вводили ли вообще. Может, ввели что-то, что уже определить невозможно. Но в любом случае я постараюсь, чтобы это все скорее закончилось.