Игра на грани фола бесплатное чтение

Плейлист

Zella Day – Hypnotic

The After’s – Sunrise

Selena Gomez – Same old love

Olivia Rodrigo – Traitor

Hollywood Undead & Imanbek – Runaway

Halsey – You should be said

The Score – Born for this

Selena Gomez – Kinda Crazy

UNSECRET feat. Erin McCarley – Feels Like Falling

The Score – Survivor

Bishop Briggs – Champion

Глава 1. Виктория

Когда отец приглашает в кабинет и предлагает присесть, я знаю, чего ожидать.

Он хочет втянуть в авантюру.

Он жаждет победить.

Он не играет по-честному.

Он идет ва-банк.

Если говорить откровенно, на войне все средства хороши.

Нет, я вовсе не пешка в отцовских руках. Соглашаюсь добровольно и не захожу дальше положенного. Я готова помочь, потому что театральный кружок требует отточенного мастерства. Я играю с парнем, внушая, что он – любовь всей моей жизни, а отец является одним из моих пособников. Парни вовсе не страдают, когда «все кончено». Более того, разрыв является уважительной причиной уйти в отрыв, ведь для затягивания сердечных ран требуется дюжина легкомысленных девчонок и алкоголя. Они получают слова соболезнования. Мы получаем победу. К тому же, все парни были теми еще придурками, которые получили по заслугам. Я воздала должное и отомстила за каждую девушку, поверившую сладким речам. И ни с одним не дошла до стадии третьего свидания, которое подразумевает секс. По статистике, именно третье становится тем самым роковым.

Три.

Подумать только. Всего три свидания, которые завершаются бурным сальто в кровати.

Я плюхаюсь в кресло, расправляю плечи и позволяю отцу выложить план.

– У Гилмортов новый капитан.

Удивительно, и как я не догадалась?

Старшая школа Гилморта, располагается на другом конце города, из-за чего встречи с ее учениками случаются крайне редко. Она всегда была главным противником. Пересечения обычно начинаются с драки, ею же завершаются независимо от местоположения. Дружишь с противником – становишься изгоем. Встречаешься с противником – тоже изгой. Любое взаимодействие – и ты предатель. Правила распространяются на всех, в том числе на меня. Я действую крайне осторожно. Последнего капитана футбольной команды звали Логан Вуд, но засранец получил заветную шапочку выпускника и освободил вакантное местечко. Жаль, Логан являлся легкой мишенью. У парня слишком длинный язык и раздутое эго.

Сцепив пальцы в замок на столе, папа изучает меня карими глазами, которые так и не достались мне по наследству. В генетической лотерее выиграла мама: я переняла ее голубые. За его спиной расположился стеллаж с наградами, которыми, разумеется, гордится весь школьный совет. Не удивлюсь, если директор самолично протирает кубки, отчасти к достижению которых я приложила руку. К сожалению, я в данной игре что-то вроде шпионки, которая выполняет грязную работу: терпит болтовню идиота и улыбается.

– Кого они выбрали? – скучая, спрашиваю я и, перекинув ногу на ногу, бросаю взгляд за окно, где расстелилось футбольное поле.

– Коди Максвелл.

– Почему фамилия кажется знакомой?

– У них ресивер с такой же фамилией. Капитан новенький в школе.

Я дергаю бровью.

Какого черта?

Кто в здравом уме сделает новичка квотербеком?

– За парня ручались в предыдущей школе.

– С каких пор достаточно рекомендаций?

Отец коротко улыбается, и в его глазах загорается знакомый блеск предвкушения.

– Честь стать капитаном могла выпасть Кроссу, но это то же самое, что кататься на нешлифованной доске голой задницей.

Я фыркаю от смеха.

Да уж, чтобы подобраться к Трэвису, нужно сделать намного больше, чем просто улыбнуться и взмахнуть ресницами. Даже у бетонной стены больше эмоций, нежели у него. Попытка сблизиться с Трэвисом означает только одно: фатальный провал. Именно поэтому папа в тайне мечтает заграбастать его, лучшего центра. А еще у Гилмортов сильная линия нападения. Папа вполне вероятно видит их в кошмарах и в шутку называет бойзбендом. Мы оба знаем, что наша команда изрядно уступает.

Он подается вперед, но боевой настрой вырвать победу зубами, проходит мимо меня.

В мысли закрадываются сомнения.

Впервые в жизни чувствую себя неуверенной. После унижения, которое когда-то подготовил для меня Тим Фостер, я старалась не смотреть в зеркало, потому что видела девочку, втоптанную в грязь. Родителям пришлось отправить меня к психологу, чтобы проработать проблемы. В конце концов, через несколько сеансов я солгала, что больше не нуждаюсь в его услугах. Но на самом деле попросту устала садиться напротив незнакомой женщины, целью которой было разузнать о случившемся. Год за годом я – и только я – помогла себе. И, конечно, взросление пошло на пользу. Я больше не двенадцатилетняя девочка с косичками в платье с цветочным принтом. Я способна дать отпор. Я не доверяю придуркам в футбольной форме.

– Виктория?

Конечно, Виктория. Отец всегда обращается ко мне полным именем, когда дело касается делового подхода. Кто в здравом уме и твердой памяти на переговорах будет обращаться к собеседнику: «Поставь закорючку – и дело в шляпе»?

Я смотрю на него из-под ресниц и киваю, как будто мое слово имеет значение. Это то же самое, что предоставить только что родившемуся королевскому наследнику право выбора. Стоит только ножницам перерезать пуповину, как он тут же несет груз ответственности за продолжение династии.

По тяжелому взгляду понимаю, что отец все-таки ждет ответ.

– Что-то еще? – наконец спрашиваю я.

– Будь осторожна.

А вот это уже что-то новенькое. Может быть, он чувствует зародившееся во мне сомнение?

Папа поднимается и обходит стол. С нежностью потрепав мои волосы, которые называет тягучей карамелью, он многообещающе улыбается. Мне нравится, что он продолжает держать себя в форме: отец отлично сложен и в душе остается футболистом. Хоть, может, и играет не совсем честно.

– Ты невероятная красавица, без тебя не справиться.

Безусловно, отец любит меня несмотря на то, что использует в сомнительных целях. Его не за что винить, дикая затея принадлежала мне. Я видела, как тяжело несколько лет назад далось поражение, после которого он пропадал в кабинете едва ли не сутками. В команде остались парни-чайники, а сильные игроки окончили школу. Наша семья тоже оказалась в эпицентре стихийного бедствия и была на грани распада. Я сочла идею вытянуть план из соперников единственным правильным способом помочь, и папа понял, какой козырь прячет в рукаве. Меня.

Я даю себе обещание, что это последний раз.

– Как он выглядит?

– Капитан всегда выделяется из основной массы, – пожав плечом, размыто уточняет папа.

Да, точно. Отличная наводка.

– Они знают, как я выгляжу. Ступлю на их территорию – и увидишь мою фотографию на входной двери с дюжиной иголок.

Отец улыбается так, словно знал, что скажу.

– Каждый понедельник команда собирается в Старбаксе недалеко от школы в три часа. В соседнем помещении типография, я заказал брошюры. Ты, конечно, выручаешь меня. Можешь взять машину.

– Как великодушно с твоей стороны, – поддразниваю я и выставляю вперед ладонь, куда он вкладывает ключи. – Ты мог познать мой гнев, если бы предложил тащиться с ними пешком. Однажды я буду стоять над тобой ночью с ножом в руках.

– Не говори такое при маме, – он качает головой, скрывая веселье под суровой маской на лице.

– Боишься, что она обвинит тебя в плохом влиянии?

– Карамелька, ты не можешь угрожать мне расправой. Это противоестественно.

Карамелька.

Карамелька – значит, он вернулся в реальность и вспомнил, что мы все же родственники.

– А я считаю, что могу.

– Я выбил время завтра в три. У вас два часа на тренировку.

Сейчас, когда начинается футбольный сезон, два часа равны двадцати. Газон смягчает падение, и вся группа поддержки радуется, что не слышит мерзкий скрип обуви по литому полу спортзала. Плюсом – свежий воздух и теплые солнечные лучи, ласкающие открытые участки кожи.

– Спасибо, пап.

С насмешкой хлопаю его по плечу и покидаю кабинет, зная, куда лежит путь. Я не стану терять время, следовательно, парень познакомится со мной уже сегодня.

Глава 2. Виктория

Я специально паркую машину у тротуара, где расположилась типография. Каждое движение происходит на автомате, я хорошо знакома со сценарием. Но в нос пробирается приятный аромат кофейных зерен, и я уже готова плеснуть в лицо стаканчик горячего кофе в надежде опомниться. Сложно поверить, что снова ввязалась в глупую авантюру. За несколько лет мучительных пыток школьная команда задолжала мне как минимум пожизненный сертификат к психотерапевту. Да, я на грани обращения к специалисту по собственной инициативе.

Проскальзываю в типографию, где повис ветхий запах бумаги, и сообщаю номер заказа. Девушка кивает и спустя минуту вываливает на стол брошюры. Я не шучу. Именно вываливает, потому что аккуратно поставить эту стопку просто нереально. Папа должен был сообщить о том, что для грязных делишек лучше было бы надеть кроссовки, а не трехдюймовые каблуки. Мы обязательно обсудим его упущение за ужином.

Чтобы решить проблему, не прибегая к забегам на короткие дистанции от машины к типографии и снова к машине, покупаю пару коробок. В них умещаются отцовские листовки и мое убогое желание прийти на помощь себе во вред.

Девушка с улыбкой прощается, но в ее глазах застывает сомнение: дойду ли без неприятных происшествий до машины?

Конечно, черт подери, дойду, иначе почему меня назвали Викторией? Мое имя буквально переводится как победа. И даже если придется бороться с проклятыми брошюрами, я выйду из типографии с гордо поднятой головой и буклетами в зубах.

Но не успеваю моргнуть, как голубые глаза незнакомца, как два сияющих сапфира, встречаются с моими. Он ловко перехватывает коробки и, кажется, вес для него абсолютно ничего не значит. Он управляется с тяжестью довольно легко, чего не сказать обо мне.

Его вежливая, такая проникновенная улыбка обращена ко мне. Она достигает холодного, как лед сердца, посылая по моему телу разряд тока. Уголки полных губ дергаются, и воображение подкидывает варианты цветов на нашу свадьбу и имена будущих детишек. Острые скулы, словно над ними поработал лучший скульптор. Прямой ровный нос. Каштановые волосы небрежно торчат в разные стороны и благодаря солнечным лучам обманчиво кажутся светлее. А, может, так оно и есть, между темным прядями прячутся песочные. Оттенок глаз напоминает лучшие природные пейзажи из школьных учебников, клянусь, они сравнимы с океаном, в котором хочется плескаться от рассвета до заката. Зрачок окружен синевой, плавно перетекающей в голубой цвет, словно он и есть глубина этого океана. Парень крепкий и подтянутый. Не усердствующий в зале, но и не отлынивающий от физической нагрузки. Я заглядываю в его глаза, в которых в эту самую секунду хороню собственную гордость.

Ради всего святого, это похоже на тепловой удар.

– Не против, если помогу? – спрашивает он голосом, который можно описать как глубокий и с легкой чарующей ноткой хрипотцы. И-д-е-а-л-ь-н-ы-й.

Я не в силах бороться с мимикой и улыбаюсь как влюбленная дурочка.

– Ни капли, – указываю на машину, и парень направляется к отцовской громадине, управление которой сравнимо с военным самолетом.

Пока следую за ним, случайно – повторяю – совершенно случайно скольжу взглядом по округлостям. По плотной ткани белых брюк чинос, обтягивающих подтянутую задницу и длинные ноги. Говорят, женское тело – чистая эстетика, я занимаю противоположную сторону и заявляю, что есть мужские изгибы, на которые хочется пускать слюни. Женственность приелась, она повсюду, но ухоженные и одетые со вкусом мужчины как глоток свежего воздуха. Чаще всего меня окружают парни, которые бестолково шевелят языком и не утруждаются вспомнить о существовании дезодоранта.

Парень пристраивает коробки за передними сиденьями в ногах, а я все это время пытаюсь вспомнить собственное имя. Насколько помнится, оно означает победу. Победу гормонов в схватке с разумом.

– Тот, кто заставил тебя тащить эти коробки, наверняка полный олух.

Да, обязательно передам это папе, он будет в восторге.

Я пожимаю плечами, потому что сказать, что олухом является мой отец уже как-то слишком даже для меня.

– Я могу выразить благодарность в словесной форме? – спрашиваю я как минимум потому, что чувствую себя протухшей креветкой, которую оставили разлагаться на жаре.

Его грудь дрожит от смеха, я отчетливо вижу веселый блеск в глазах.

– А предполагалась другая?

– Может быть, ты поклонник обнимашек.

Проклятье, я чувствую себя идиоткой, а мой мозг, полагаю, парит где-то в открытом космосе.

– Максимум выпьем по стаканчику кофе, – он кивает на Старбакс, отряхивая ладоши. – Согласна?

Проглотив разочарование, сглупу выпаливаю:

– Я должна встретиться кое с кем, – Иисусе, оторвите мой язык. – Э-э-э… Не в смысле, что я жду своего парня, болтая с другим за чашкой кофе. Все немного запутанно, это приятель папы. Я должна получить кое-какую информацию и… кажется, мне пора заткнуться.

– Ты всегда такая безрассудная? – он мелодично смеется, из-за чего к моим щекам приливает румянец, а на затылке выступает испарина.

Почему так душно? Мне буквально не хватает воздуха.

«Ладно, Виктория, просто заткнись и расслабься, – мысленно напоминаю себе. – Ты никогда не нервничала из-за парня».

«Чертовски симпатичного и милого парня», – вторит голос в голове.

– Нет, – я показываю самую обворожительную улыбку, натренированную годами. – Обычно я собрана и действую строго по плану как серийный убийца, который не хочет, чтобы его поймали и казнили на электрическом стуле.

Он делает отмашку и не перестает улыбаться, оказывая на меня эффект депрессантов, после употребления которых становишься вареным овощем.

– Идем, серийный убийца.

Отлично, из-за болтливости я получила милое прозвище.

Следующие несколько минут предпочитаю молчать, пока мы направляемся в кафе. Обдумываю варианты, способные столкнуть с нужным человеком. С Коди Максвеллом. Один из банальных вариантов – пролить на него кофе. Но я могу поскользнуться и расстелиться на полу в позе убитого жука, а потом… Продолжение исключаю.

Мы заказываем по стаканчику кофе, и я окончательно схожу с ума, когда он оплачивает оба.

Почему именно сейчас, когда должна отключить совесть и притвориться наивной дурочкой, а не после того, как вышла из кофейни? За что вселенная наказывает меня? Я послушная дочь. Хорошая подруга. Прилежная ученица с баллом выше среднего. Член группы поддержки и театрального кружка. Я помогаю школьному совету. Может быть, дело в том, что не подкармливаю брошенных животных или же не являюсь волонтером в приюте для бездомных?

– Что в тех коробках? – спрашивает парень, имя которого до сих пор остается загадкой.

Я отвожу взгляд от впередистоящего пожилого мужчины, на рубашке которого считала клеточки, и встречаюсь с глазами парня, от которых мурашки бегут по коже.

И он до сих пор не спросил мое имя и номер телефона.

Вселенная, если ты это слышишь, то ты чертовски несправедлива!

– Трупы деревьев, из-за которых общество по охране природы придет в ярость.

Он держится секунду, после чего запрокинув голову, разражается хохотом, привлекая внимание посетителей заведения. В дальнем уголочке, где расположился длинный стол, к собственному ужасу нахожу несколько знакомых лиц. Меня охватывает паника, и для того, чтобы остаться незамеченной, быстро отворачиваюсь и поправляю волосы в попытке спрятаться. Если парни узнают меня, то новость разлетится по двум школам со скоростью света, и тогда встречусь с прелестями буллинга.

От катастрофы разделяет несколько столиков и кучка посетителей у прилавка, в толпе которых желаю раствориться.

– Прости, я не могу опаздывать, – говорит парень, посмотрев поверх моей головы. – Рад был помочь.

– Мой позвоночник выражает признательность, – борясь с огорчением, я вымученно улыбаюсь. – Спасибо.

Он подмигивает и поднимает стаканчик, словно делает тост, после чего проходит мимо. Шлейф парфюма тянется за ним. Восхитительные древесные нотки с едва уловимым оттенком мускуса заставляют обернуться через плечо и втянуть аромат, но в следующее мгновение жалею о каждой девчачьей мысли, закравшейся в голову.

Парень, который должен стать пропуском к победе и тот, кто проявил внимательность, – один и тот же человек. И сейчас он занимает свободное место среди товарищей по команде, без труда завладев их вниманием.

Будь я проклята!

Глава 3. Виктория

– Я облажалась, – сообщаю я, застыв в пороге кухни.

За прошедшие сутки фраза звучит слишком часто. До этого в последний раз она прогремела, когда на вечеринку по случаю Хэллоуина я удосужилась прийти в костюме принцессы Авроры, в то время как дресс-код предусматривал наряды к фильмам ужасов. Одри пришлось импровизировать и искать томатную пасту, которой меня, разумеется, испачкали. Ненавижу тот день, и куда я только смотрела? Вляпаться в неприятности – мое второе жизненное кредо. Первое, конечно, профессионально подстраиваться под ситуацию, даже если находишься в шаге от катастрофы.

Папа откладывает в сторону газету. Да, мой отец довольно старомоден и терпеливо ждет, когда меня хватит словесный понос. Подопечные, которые постоянно вляпываются в передряги, закаляют его и без того железный характер. Мама смотрит на меня с недоумением. В общем-то, чувствуя себя именно такой.

– Я в гневе и готова учинить скандал, – сжимая и разжимая пальцы, на которых образовались красные следы, я делаю глубокий вдох. – Ты должен был сказать, что заказал брошюры на ближайшие десять лет!

– Прости, карамелька, об этом я не подумал. Надо было послать с тобой кого-то.

Карамелька – он действительно сожалеет. Это простительно.

Виктория – вот, что непростительно.

– Если бы ты ошибся, и они не… – я прикусываю язык.

В глубине маминых глаз вспыхивает недобрый огонек. Медленно, словно в фильме ужасов, она поворачивается к папе. Мрачное выражение ее лица не сулит ничего хорошего. А если скажу, что снова заключила соглашение с отцом, то нас, весьма вероятно, выставят за дверь с чемоданами меньше чем через минуту. Неприятный спазм в животе намекает на излишнюю эмоциональность, но слишком поздно. У мамы будто рентген в глазах. Ей достаточно переглянуться между нами, дабы понять, что от нее что-то скрывают.

– Это последний раз, мам, – во мне ни с того ни с сего просыпается защитница, и я спешно меняю тему, в попытке сгладить острые углы: – Мне досталась роль Розалины.

С губ мамы слетает вздох. В свойственной себе манере она тут же оказывается рядом. Заключает меня в крепкие объятия и с нежностью поглаживает по спине, выражая сочувствие. Ее кудрявые светло-русые волосы щекочут шею. Пряный аромат, исходящий от фартука с принтом подсолнухов, дарит умиротворение. Для мамы я всегда останусь ребенком. Запах напоминает о детстве, о ее чудесных способностях по части выпечки, которые не передались мне по наследству. Пекарь из меня никудышный, зато я преуспеваю в актерском мастерстве.

– Ох, милая, мне так жаль. Она, должно быть, не менее важная персона в пьесе.

– В самом деле, вы читали Шекспира? – интересуюсь я, выглянув из-за плеча мамы, чтобы прочесть ответ на лице папы. Но он никогда не был ярым поклонником литературы, и эта гримаса непонимания лишнее тому доказательство. – Изначально Ромео был влюблен в кузину Джульетты – Розалину. Пьеса начинается с того, что он рассказывает другу, как сильно влюблен, и появляется на приеме, желая увидеть ее.

Мама с отцом переглядываются.

Зачем я вообще рассказываю об этом?

– Ты сказала, что облажалась, – мама стреляет предупреждающим взглядом в сторону папы. – Ты, разумеется, имела в виду, что не получила роль Джульетты?

В горле пересыхает. Чувствуя, как сердце проваливается в желудок и расщепляется в кислоте, мне хочется стукнуться об дверь.

О боже, Виктория, воспользуйся языком и скажи что-нибудь, пока вас обоих не стерли в порошок.

– Ты должен прекратить втягивать в грязные игры нашу дочь! – Сердитый возглас мамы звенит в стенах кухни, а на ее теле, кажется, шевелятся волосы от испытываемой ярости.

– Это была моя идея, – брякнув не подумав, я щипаю себя за бедро в надежде опомниться.

– Шерил, ты излишне драматизируешь, – в унисон со мной говорит папа.

Иисусе! Скотту Ньюману, вероятно, наскучила земная жизнь и он планирует уйти в загробный мир.

– Ей исполнилось восемнадцать всего неделю назад! – мама явно не оставит это просто так. Ее слова словно колючки, и я съеживаюсь от стыда. – Вы в своем уме?!

Ладно, самое время делать ноги.

Я бормочу что-то вроде «у меня репетиция» и вылетаю из дома подобно пуле.

Прохладный ветер ласкает открытые участки кожи. Я глубоко втягиваю влажный воздух и медленно выдыхаю, ощущая, как кровь насыщается кислородом после отменной взбучки. Нет ничего хуже, чем видеть разочарование в глазах близкого человека. И всякий раз, когда мама расстраивается из-за меня, сердце обливается кровью. Порой я настолько холодна, что, ложась в кровать, предаюсь самобичеванию и не могу уснуть. Мысли о том, что перестала проводить с ней время, словно рой пчел жалят сознание. Я рвалась повзрослеть, говорила, что давно не ребенок и способна принимать решения самостоятельно, но стоит оказаться в ее объятиях, как жалею об упущенных мгновениях. Каждое счастливое воспоминание так или иначе связано с ней. Мама была первым человеком, поддержавшим мое рвение вступить в театральный кружок. Изо дня в день я видела восхищение в ее глазах, когда репетировала роль, пока она готовила ужин.

Проклятье, у меня начинают слезиться глаза.

Смахнув непрошеные слезы, надеваю наушники и включаю любимую песню Селены Гомес о дурацкой любви. Моей суперспособностью можно смело назвать умение слушать ее музыку по кругу, при этом не испытывая тошноту за прокрученный дюжину раз трек. Укорив темп, быстро добираюсь до школы.

В актовом зале царит хаос. Столпившись, парни выглядят так, будто их только что заставили чистить пол зубными щётками. Я прислушиваюсь к протестам, которые они выражают, обращаясь мистеру Мюррею. Он не успевает ответить каждому и переключает внимание с одного на другого. Его пушистые седые волосы приводят в восторг всех учеников, но что действительно удивительно, так то, что никто не обзывает его из-за них. Мужчина завоевал всеобщую любовь за неугасаемый энтузиазм и тягу к жизни. Клянусь Богом, в нем столько энергии, сколько нет в некоторых подростках. Всякий раз, когда я опускаю руки, в мысли врывается бойкий преподаватель по актерскому мастерству и дает пинок под зад. В его возрасте люди прогуливаются по парку, воркуют с внуками, а не берут на себя несколько дел сразу.

Я останавливаюсь рядом с лучшей подругой и заглядываю в центр круга, где обнаруживаю груду нарядов эпохи Возрождения.

– Черт, почему тебе досталось платье лучше моего? – стонет Одри, качнув головой, из-за чего густые темно-русые волосы рассыпались по спине.

– Потому что я племянница лорда Капулетти, – поддразниваю ее, толкнув локтем.

Янтарные глаза подруги, словно расплавленное золото, нацеливаются на меня. Они как солнце, приблизившись к которому можно сгореть за считанные секунды. И я бесконечно рада, что являюсь ее подругой, нежели врагом. Обладательница острого как бритва языка Одри была из тех людей, кто не даст себя в обиду. Она предпочитает наносить удар первой. А еще, если верить слухам, она желанный трофей едва ли не каждого парня, особенно из футбольной команды моего отца. К сожалению, сердце подруги настолько ледяное, что может создать конкуренцию чертовски холодной Антарктике. Обычно парни называют ее стервой, но лишь по той причине, что не в силах зацепить и удержать внимание дольше щелчка пальцев. Подумать только, всего несколько лет назад она была довольно приветливой и легко шла на контакт, но все поменялось в одно мгновение. Возможно, я никогда не узнаю причину резкой перемены. Одри не из того разряда, кто расклеивается на глазах даже у самых близких людей. Она всегда уверена и непробиваема.

– А я, по-твоему, кто? – поджав полные губы, выкрашенные алой помадой, она наклоняет голову набок и прищуривается.

– Та, кто влюблена во врага.

Клянусь, успеваю уловить тревогу в ее глазах, но подруга быстро ориентируется и возвращает на лицо скучающую гримасу.

Глава 4. Коди

– Старт! – командую так, что по полю прокатывается гулкое эхо.

Уилл срывается с места. Ошметки земли из-под его кроссовок летят в разные стороны, темно-каштановые волосы влажные, а по лбу струится пот, но он упорно пробивается вперед. Уилл добегает до линии, сгибается пополам и, расставив ладони по коленям, пыхтит так, будто готов выплюнуть легкие.

– Максвелл, тебе выпала роль шпиона, чтобы ликвидировать противника? – выкрикивает он с другого конца поля, тяжело дыша. – Ты хочешь убить нас до первого матча?

– Зависит от того, где намерен оказаться ты: в конце или начале списка.

Уилл сплевывает и выпрямляется. Его карие глаза сужаются и мерцают в свете солнечных лучей. Я лишний раз подтверждаю догадки касательно хитрости, присущей ему. Уилл один из тех редких случаев, когда думаешь о человеке, что он прост, но на деле все обстоит иначе. Он чертов кубик Рубика, хотя, откровенно говоря, подкупает легкостью. Он первый на моей памяти человек, с которым нет необходимости наводить мосты, они словно выстроены задолго до знакомства.

Я обвожу взглядом парней, притворяющихся мертвыми, и мысленно закатываю глаза.

– Проваливайте в душ. Выглядите, как мешки с дерьмом.

Моя старая команда обладала иным нравом. Никто не отлынивал от тренировки, все приходили на поле с готовностью выложиться на полную. Мы являлись слаженным организмом, каждый выполнял поставленную задачу и благодаря этому команда держала высокую планку. Работали с точностью механизма часов. Черт побери, я из Нью-Джерси. Штата, где зародился американский футбол. Где все началось. Но я больше не с ними. Моя прежняя жизнь накрылась. Я тут, в Огайо, должен играть роль папочки-тренера, пока реального тренера сбила с ног простуда. Многообещающее начало.

Удивительно, что моя нынешняя команда не в списке аутсайдеров. Наоборот, одна из лучших. Отец обмолвился, что школа Гилморта преуспевает в области футбола. И, судя по записям в папке, правда на его стороне. Только меня все еще терзают сомнения.

Когда часть команды разбегается по своим делам, со мной остается Трэвис. Тот, с кем я должен научиться разговаривать при помощи взгляда. Тот, кто является центром. Кто стоит передо мной и подает мяч.

– Расслабься и наслаждайся, – он щелкает языком и толкает дверь. – Это временный ажиотаж.

Перед глазами предстает заполненный школьниками длинный коридор. Я поворачиваю голову и смотрю в серые как сталь глаза Трэвиса, отражающие равнодушие ко всему живому. В отличие от позитивного Уилла, Трэв является хладнокровной бронебойной машиной, которая прет вперед, с легкостью минуя преграды. Он единственный человек на поле, не проронивший ни слова против тренировки, после которой у некоторых подкашивались ноги.

– Я должен знать что-то о королеве улья?

Трэв поднимает бровь, сканируя меня проницательным взглядом.

– Предпочитаешь найти проблему?

– Предпочитаю выиграть чемпионат в этом году.

– Тогда просто пошли Британи к чертям. Я сделал то же самое.

Я не могу скрыть улыбку и направляюсь вперед по коридору.

Ни для кого не секрет, что к новеньким относятся настороженно, даже скользко. За ними следят. О них говорят. Про них узнают. Подавляющая часть представительниц женского пола решила, что я из тех слабоумных спортсменов, что бросаются на девушек как на ароматный кусок мяса. Они кокетливо улыбаются и, стоит пройти мимо, как разворачиваются друг к другу лицом, перешептываясь. Это ожидаемо и банально. Кто-то другой мог воспользоваться положением, но не я. Я никогда не сворачивал с пути. Никогда не отклонялся от цели. Всегда видел дорогу и конечную цель. Моя цель осуществилась, но не там, где желал. Ни одна симпатичная девчонка не поставит под удар то, ради чего работал годами.

В кафетерии выбираю убойную порцию углеводов и занимаю свободный стул за столом рядом с приятелями по команде, избегая оживленную болтовню. Несмотря на хорошие коммуникативные навыки, чувствую себя чужим среди своих. Это моя команда, но в то же время кажется, что я должен быть в кругу других парней. Я стараюсь не привязываться к людям и местам, но, так или иначе, испытываю тоску по родным улицам. По людям, с которыми рос. По атмосфере, которую невозможно воссоздать. Кливленд никогда не станет Трентоном, пусть и имеет схожий климат.

– Есть разговор, – говорит Трэв, вгрызаясь в бургер, из которого вот-вот выскочит котлета и шлепнется на пол.

– О чем?

– Это касается команды. Тебя.

Взглянув на приятеля с толикой замешательства, разворачиваю свой бургер, с боков которого свисает до золотистой корочки обжаренный бекон. Желудок одобрительно урчит, и я не жду приглашение, откусываю кусок и мычу от удовольствия.

Мать твою, за летние каникулы, большую часть времени которых занимала расфасовка вещей по коробкам, я успел забыть, какой зверский аппетит способна пробудить тренировка на свежем воздухе.

– Меня? – пробубнив с набитым ртом, я вопросительно вскидываю бровь и, тем самым, задаю вопрос «какого-черта-чувак?».

– Есть странная статистика побед.

– При чем тут я?

Непроницаемое лицо Трэва говорит о том, что он вполне серьезен.

Я шумно вздыхаю.

– Выкладывай.

– Есть одна девчонка, которая обязательно появится. Не позволяй ей запудрить голову.

– Шутишь? – я фыркаю и смахиваю крошки с серой футболки с логотипом НБА, которую утром стащил у отца, ведь большую часть времени он выглядит как с иголочки в накрахмаленной рубашке. – Я похож на того, кто клюнет на красивые глаза?

Трэв дергает уголком губ.

– Ты похож на того, кто гарантирует превратить нашу жизнь в ад.

– Твоя правда, – я смеюсь и возвращаюсь к обеду, но что-то внутри щелкает и подталкивает задать вопрос: – Она играет в футбол?

– Она предпочитает играть с капитанами.

Я пялюсь на приятеля с неприкрытым недоумением и поневоле размышляю, а не мучает ли его паранойя или что-то похуже. Но веселье угасает, на смену ему приходит недоверие. Я из тех, кто не верит в случайные совпадения. Любая случайность чаще всего оказывается заранее продуманным ходом.

– Как звали девчонку, с которой ты познакомился?

Проклятье, откуда мне знать?

Она оказалась забавной, и не стану скрывать, довольно симпатичной, но я не уточнял имя. Не рассчитывал, что мы встретимся снова. Это была самая обычная девушка, которых вокруг полно, а я не могу расслабляться в выпускном классе. Не тогда, когда на кону стипендия. Дин Максвелл, сыном которого выпала честь родиться, растил меня в гордом одиночестве. И он согласен покрыть будущее обучение в университете. Но своим примером он научил тому, что я должен рассчитывать исключительно на себя, сделать себя самостоятельно. Ввязываться в отношения, разрыв которых неизбежен после выпускного бала, то же самое, что пустить на самотек все, к чему стремился.

– Я не спрашивал, как ее зовут, – в конце концов озвучиваю я.

– Ньюман по счастливым обстоятельствам оказывалась той, с кем был знаком каждый капитан. Два года подряд чемпионы, совпадение?

Я кривлюсь.

– Без обид, но, если на матче вы выкладываетесь так же, как на тренировке, то причина прямо у тебя перед носом.

– Ее отец – футбольный тренер школы Легксингтона, – Трэв вытаскивает мобильник из кармана джинсов и водит пальцем по экрану пару минут, после чего поворачивает телефон. – Ты познакомился с ней?

Я открываю первую фотографию, где девушка в желтом сарафане окружена ореолом солнечного света. Ее голубые глаза смотрят в мои прямо как пару дней назад, но искрятся озорством. Она хохочет, будто присутствующий по ту сторону камеры произнес что-то смешное и запечатлел живой кадр. Ее смех подобно звону в ушах. Мне довелось его услышать. Кнопочный носик задран вверх. Золотистые волнистые локоны переброшены на одну сторону и несколько прядей ниспадают на глаза. От снимка веет теплом, жизнью, беспечностью, из-за чего не решаюсь взять мобильник Трэва и пролистать остальные, словно опасаюсь подпустить ее ближе. И не зря. Если Трэв прав, то ей почти удалось обвести меня вокруг пальца.

– Это она? – подталкивает к ответу приятель, заблокировав телефон и вернув его в карман.

Не желая признавать оплошность, я бормочу что-то нечленораздельное.

– Каждая команда сложилась как карточный домик, – продолжает он, будто мое бормотание является положительным ответом. – Они раскатали всех всухую. Играли так, как будто знают тактику.

Тот факт, что девчонка ехала с другого конца города, чтобы забрать что-то в типографии и встретить кого-то в кофейне, ставит под сомнение буквально все. Например, ее фальшивую улыбку.

Я. Не верю. В совпадения.

«Я должна встретить кое-кого».

Ха. Черт возьми. Кого, если не меня ты должна была встретить, маленькая лгунья?

Глава 5. Коди

– Как дела в школе? – спрашивает отец, как только переступаю порог дома и бросаю рюкзак на пол.

Он появляется в проеме между кухней и прихожей и запускает пятерню в короткие волосы оттенка горького шоколада. Рукава белой рубашки закатаны до локтя, верхние пуговицы расстегнуты, и в целом ткань помята в нескольких местах. Отец явно старается выглядеть бодрым, но усталость в глазах выдает внутреннее состояние. Было наивно полагать, что его расписание станет менее плотным. На самом деле работы только прибавилось. Я не могу скрыть удивление, застав его дома раньше семи.

– Я думал, ты планируешь работать до ночи и наше общение скатится до телефонных звонков.

Он морщится и скребет щетину, а я ощущаю укол вины, к тому же чувствую себя ребенком, который требует внимания.

– Можем поужинать в городе.

– Например?

– Я приметил одно местечко. Посмотрим окрестности, познакомимся с местной кухней.

Подавляю улыбку и бросаю в сторону кроссовки, которые бьются о коробки. Холостяцкий дом, как-никак. Мы не особо придирчивы к порядку, но, как ни странно, у нас действительно чисто.

– Хочешь найти мне новую мамочку? – дразню его.

– Сын и отец, как в старые добрые.

– О, – я хлопаю его по плечу и заглядываю в глаза. – Дерьмовый из тебя лжец. Нужно больше практики.

Хватаю с пола рюкзак и поднимаюсь по лестнице.

– Это ты слишком проницательный, я не так тебя воспитывал, – смеясь, ворчит он вслед.

– Видишь, еще и воспитание хромает.

– Серьезно, парень, мы не вылезали никуда на этой неделе. Еще немного, и я сойду с ума, а ты лишишься единственного родителя.

Я останавливаюсь на последней ступени и оборачиваюсь, хитро улыбаясь.

– А мне полагается многомиллионное наследство?

– Узнаешь после моей смерти.

– Встречаемся через час? – предлагаю я. – Хочу принять душ, побрить ноги и сделать прическу.

Отец подставляет два пальца ко рту и издает рвотный звук.

– Не переусердствуй. Я начинаю комплексовать на твоем фоне.

– Тебе не помешает сходить в спа и расслабить булки, – выкрикиваю я, направляясь вдоль коридора к своей комнате. – Там нашпигуют, как индейку на день Благодарения.

– Не надо меня шпиговать! – его голос наполняется ужасом.

Я смеюсь, стягиваю толстовку, отбрасываю ее в сторону и падаю на кровать от усталости.

Еще один день подходит к концу, а я все еще тоскую по дому. И по парням, как бы сопливо это ни звучало. Они уже исключили меня из общей беседы, что о многом говорит. Знаю, это неизбежно. Рано или поздно ниточки порвутся и связь окончательно потеряется. Но душой я еще там, со своей прежней командой. Может быть, это неправильно, но вряд ли прошедшая неделя сотрет воспоминания нескольких лет.

Это мой первый переезд. Отца повысили, и нам пришлось упаковать вещички, потому что отказаться от должности управляющего в новом филиале – самая большая глупость на свете. Последние месяца он пропадал на работе ради нас двоих, потому что моя биологическая мать слиняла с родовой палаты, вероятно, не удосужившись переодеться. К черту, я никогда не проявлял рвения найти ее и познакомиться. Искать встречу с человеком, который предал, не взглянув на ребенка, желает только полный кретин. Но если мы когда-нибудь и увидимся, все, что смогу сделать – пройти мимо. Чаще всего в свидетельстве о рождении в графе отца ставят прочерк, в моем же иные данные. Отец забрал меня после рождения, и на тот момент ему едва стукнуло восемнадцать. Ради меня, он забыл о тусовках, бурной молодости, девчонках. Обо всем. Не стоит сбрасывать со счетов бабушку и дедушку, но они ушли из жизни слишком рано, я не успел достигнуть семилетнего возраста, когда нас осталось двое Тот, кто встал на ноги в полном одиночестве и с младенцем на руках, достоин звания героя.

Я окидываю взглядом комнату и прихожу к заключению, что она загромождена хламом.

Несколько коробок у окна, которые до сих пор не разобрал. Дверцы гардеробной распахнуты, а с полок свисают футболки. За прошедшее время все, что потрудился сделать – повесить телек на стену. Не могу без него, хотя последние дни скучать не приходилось. Наш дом выглядит как городская свалка с дюжиной коробок, на которой изредка появляются люди. График отца расписан выездными проверками на строящиеся объекты, а мой сосредоточен на освоении в школе и подготовке к сезону. Сейчас идея вытащить задницу на улицу была более чем привлекательная. Я не вижу ничего кроме потолка перед сном и футбольного поля.

Поднимаю телефон и перехожу в мессенджер, где вижу ту же печальную картину: Коннор О’Брайн исключил вас из беседы.

Никто из бывших друзей не написал что-то вроде «Прости, чувак, ты больше не с нами». Как будто меня там вовсе не было. Раздраженно фыркнув, убираю мобильник, но он издает жужжание и, поднявшись на локти, замечаю, что меня включили в новую беседу с названием «тигрята». Я фыркаю второй раз, но от смеха. Тигрята.

Экран гаснет, но вспыхивает снова, как и мое любопытство.

Коул: Чувак, ты хочешь, чтобы он сводил нас с ума тут?

Трэвис: Пожалуйся на это мамочке и отрасти яйца.

Бен отвечает на сообщение Трэва: Я уже пожаловался твоей.

Я давлюсь смешком и вмешиваюсь в диалог.

Коди: Я составлю график тренировок для вас двоих лично. Никакой жалости.

Коул: О, да пошел ты, Максвелл.

Он отправляет эмодзи красного сердечка, и я снова смеюсь.

– Планируешь разобрать вещи?

Я поворачиваю голову и замечаю в дверях отца.

Он выглядит посвежевшим после душа. Волосы все еще влажные, от щетины не осталось и следа. Сейчас в серой футболке и джинсах он выглядит на несколько лет моложе. Чаще всего нас принимают за братьев, из-за чего приходится мириться с косыми взглядами и кокетливыми улыбками, направленными с соседних столиков. Для человека, прошедшего тяжелые времена, он смотрится довольно лакомым кусочком. А сумма на банковском счете делает его еще слаще. К счастью, отец не торопится связывать себя священными узами брака, и он ни разу не знакомил с потенциальной мачехой. Не буду кривить душой, в его постели бывают женщины, одна из таких однажды проскакала мимо меня в нижнем белье и глупо хихикнула, чем вызвала легкое недоумение. К слову, больше я ее не видел.

– Питал надежды, что ты передумаешь и предложишь вернуться в Трентон.

– Пути назад нет.

– По-братски, – ерничаю я, как только он делает шаг в сторону своей комнаты. – Принеси чистое полотенце. Пожалуйста.

– По-братски, – передразнивает отец. – Мой сын просит меня по-братски.

– Я добавил пожалуйста.

– Тогда по-братски давай без тусовок? Без девчонок? Без алкоголя?

– По рукам, но это относится и к тебе. Никаких высокопоставленных говнюков в тройках на нашем диване. То же самое касается полуголых женщин.

– Требуешь взять обет целомудрия? Не слишком самонадеянно?

– Я имел в виду диван. Развлекайся в комнате, тебе не всегда будет тридцать шесть. Часики потенции тикают.

Оскорбление на его лице вызывает смех. Он исчезает и возвращается спустя минуту. Не успеваю опомниться, как полотенце летит прямо мне в лицо.

– Засранец, ты под домашним арестом.

– То есть сегодня я никуда не могу выйти? Тебе придется ужинать и гулять в гордом одиночестве!

– Арест вступает в силу после возвращения и ни минутой позже, – отзывается отец и хлопает дверью своей спальни.

Не знал, что старики такие обидчивые, нужно быть с ним поосторожнее.

Мысль вызывает новый приступ смеха. Я волочусь в душ и на полчаса превращаюсь в русалочку, продолжая хихикать как душевнобольной.

Когда мы наконец покидаем стены дома, солнце наполовину скрылось за горизонтом. Небо окрашивается в малиновые оттенки и влажный воздух со стороны озера Эри щекочет нос. Выбранный отцом дом расположился в уютном районе города, благодаря чему днем можно услышать звонкий детский смех за забором. Для того, чтобы добраться до школы, нет необходимости качаться полчаса в автобусе, а всего стоит десять минут прогуляться пешком. Я благодарю дальновидность отца, который предусмотрел все нюансы перед переездом. С учетом его занятости, он нашел время для выбора школы с лучшей командой, за что еще раз выражаю признательность. Я не привык быть в аутсайдерах.

– Как дела в школе? – интересуется отец.

– Ты уже спрашивал.

Искоса взглянув на меня, он настораживается.

– У тебя проблемы в общении со сверстниками или с новой командой?

Мы оба знаем, что мои коммуникативные навыки на высшем уровне. Я могу договориться с Сатаной, и он проведет экскурсию по аду. Собственно, унаследовал этот талант от отца. Он способен найти общий язык с любым человеком на планете.

– Нет, все в порядке.

– Что тогда?

Кому, как не ему, проделавшему длинный тернистый пусть от трех работ к одной, где он – управляющий филиалом, можно довериться и получить взамен дельный совет? Он был вынужден рано повзрослеть, поэтому опыта и мудрости хватит на нас двоих.

Я выдыхаю и делюсь размышлениями. Мне все еще не дает покоя девчонка, решившая обвести меня вокруг пальца. Я и полагать не мог, что стану мишенью и оступлюсь в первые дни. Пересмотрев ее профиль, но уже в одиночестве, собрал небольшую информацию о Виктории, которая, как оказалось, задействована в школьном театральном кружке и является членом группы поддержки. А, может быть, когда-то ею являлась. В ее ленте не так уж и много фотографий в форме, последние публикации датируются годами ранее. Основная часть снимков либо не говорят о ней ничего, либо связаны с театром. Желая отпустить ситуацию, я в то же время чувствую потребность раскусить ее игру. Если бы не Трэв, поделившийся замечанием, я мог забыть или зайти дальше, а после наблюдать, как кубок отдают в чужие руки. Кубок, который хочу я. Победу, которая нужна мне.

– Ты не взял ее номер? – отец задумчиво скребет подбородок, что делает всегда, когда тщательно обдумывает какую-то идею.

– Нет.

– Но она понравилась тебе?

– Зачем ввязываться в отношения, у которых нет будущего? – вопросом на вопрос, отвечаю я. – Я хочу получить стипендию, а это значит, должен сконцентрироваться на футболе.

– В таком случае что мы обсуждаем? Ты не планируешь приглашать ее на свидание.

Я украдкой улыбаюсь.

– Может быть, так даже интереснее: наблюдать, как она изворачивается.

– Она зацепила тебя, – довольно смелое замечание, если учесть, что я не думал о ней до того момента, пока Трэв не открыл рот.

– Я не хочу играть со слабаками. Я хочу обыграть сильнейших. Радоваться безвкусной победе то же самое, что жевать подошву ботинка.

Отец насмешливо дергает бровью.

– Ты завелся?

Я моргаю и прислушиваюсь к внутренним ощущениям.

Да, я завелся на пустом месте, но лишь потому, что предпочитаю противника сильнее. Я всегда стремился к большему. Всегда желал обыграть лучшего. Азарт, от которого невозможно отказаться. Это в крови.

– К черту девчонку, – резюмирую я.

– Предохраняйся, – подытоживает отец.

С губ срывается смешок.

– Спасибо за совет. Если бы ты воспользовался им восемнадцать лет назад, то не болтал бы со мной сейчас.

Он протягивает руку и взъерошивает мои волосы.

– Я рад, что был полным тупицей тогда.

Мое сердце, будь оно проклято, наливается теплотой.

Отец никогда не выказывал сожаление в связи с моим незапланированным появлением на свет. Методом проб и ошибок научился совмещать работу и воспитание ребенка. Окружил тем, что порой не способна дать полная семья: вниманием, поддержкой и любовью. Я не могу сдаться, потому что перед глазами пример лучшего отца и друга. Нам легко найти общий язык несмотря на весомую разницу в возрасте. Мы можем оставаться при разных мнениях, но уживаемся на одном квадрате. Компромисс – вот что слышу, если нет точек соприкосновения. Это касается любых аспектов.

В уютной семейной закусочной нас размещают у окна.

Массивная лампа, нависающая над столом, отбрасывает тени на наши лица и теплым светом освещает деревянный стол. Коричневые стены с квадратным орнаментом украшают черно-белые снимки достопримечательностей. Мне еще предстоит познакомиться с городом, в котором проведу выпускной год. Я глубоко втягиваю аромат специй и слышу урчание в животе.

– Как дела на работе? – я беру меню и изучаю его.

– Привожу документы в порядок. Через месяц будем работать как часы.

– Теперь у тебя есть секретарша, которая приносит кофе?

Отец закатывает глаза.

– Сейчас у меня есть только геморрой размером с булыжник и горящая задница.

– Да ладно, старик, ты справишься. Тебе больше не нужно менять подгузники и искать няню.

Я слышу его смех и улыбаюсь.

– Через пару десятков лет ты воздашь мне должное, если, конечно, не отправишь в дом престарелых.

– Я буду чутким и внимательным, разжевывая для тебя овощи.

Мы возвращаемся домой ближе к девяти вечера с полными животами.

Я торможу у самой двери. Отец недоуменно смотрит на меня.

– Ты говорил, если переступлю порог, меня ждет домашний арест, – напоминаю я.

– И?

– Не придется.

Я отступаю и иду на задний двор.

Дурацкий домашний арест не входит в планы, и я намерен цепляться за любую возможность избежать неприятности. Может быть, это не совсем честно, но в получении желаемого все средства хороши.

В кустах у стены нахожу лестницу и взбираюсь по хлипкой конструкции в окно своей спальни.

– Технически, порог я не переступил, – моя самодовольная улыбка заставляет отца прищуриться.

Он расставляет кулаки по бокам и дергает уголком губ.

– На этот раз тебе удалось перехитрить меня.

– На этот раз?! – я оскорбляюсь и просовываю ногу в приоткрытое окно. – Я всегда на шаг впереди. Спасибо за ужин, па.

Глава 6. Виктория

За восемнадцатью лет я так и не привыкла к сильным грозам и проливным дождям, господствующим в Кливленде. Сворачиваюсь клубком, обхватываю подушку руками и закрываю глаза. Раздается очередной раскат грома, а за ним темное небо озаряет вспышка молнии. По окну скрежещет ветка дерева, издавая зловещие звуки, и я ощущаю себя героиней фильма ужасов. Кстати, никогда не мечтала ею стать. Роли в фильмах про паранормальщину или маньяков – это табу. Я жуткая трусиха. Вот вам слабость. Никто и никогда не затащит меня в кино или на съемочную площадку, даже за баснословный гонорар.

Накрываюсь с головой и прячусь под одеялом, как страус, сующий голову в песок при опасности. Это миф, разумеется, но выражение подходит как никогда кстати.

Шарю рукой по поверхности прикроватной тумбочки, пытаясь отыскать наушники и скорей подключаю их к телефону, чтобы заглушить кошмарные звуки за окном. Но, когда пролистываю плейлист, издаю разочарованный стон: музыка из списка подходит для танцев, но никак не для сна. Я выбираю наименьшее из зол и все-таки включаю песню «Kinda Crazy» в исполнении потрясающей Селены Гомес. Спустя несколько секунд понимаю, что покачиваю носочками ног в такт мелодии. Так что приходится попрощаться с царством Морфея.

Отличная идея, Ньюман, так и планировалось!

В конце концов, щелкаю по ночнику и разочаровываюсь пуще прежнего. Ну просто великолепно. Электричество отключилось. Такие сбои не редкое явление при сильной грозе.

К счастью или сожалению, я всегда иду напролом.

Включаю фонарик на телефоне и в час ночи – ПОВТОРЯЮ, ЧАС НОЧИ – начинаю перебирать одежду на полках в шкафу и бросать ее на пол. Знаю, я сумасшедшая и песня о безумии, играющая в наушниках, как никогда кстати.

Скрестив ноги по-турецки, приступаю разгребать кучу барахла. В такт мелодии покачиваю плечами, тихо напеваю под нос и отодвигаю половину вещей в сторону, планируя от них избавиться. Остальную одежду аккуратно складываю и возвращаю на полки. Мама будет несказанно рада, когда увидит мои ночные старания, потому что фразу «уберись в шкафу» слышу на ежедневной основе.

Я отрываю взгляд от одежды и тень, падающая на стену, заставляет завизжать так, что дрожат стены. Удивительно, что мой визг не разносит в пух и прах оконные стекла.

– Чтоб меня! – восклицаю я, резко оборачиваясь. – Мама! Господи, ты напугала меня!

Она стоит в дверях и ошарашено пялится на меня, приложив ладонь к сердцу.

– Это ты напугала меня!

За ее спиной возникает папа. Он смотрит сначала на нее, потом на меня и бурчит себе под нос какое-то ругательство в стиле одуреть можно.

– Что стряслось? – сонно ворчит отец.

– Мама напугала меня, подкрадываясь со спины! – выдернув наушники, говорю я.

– А как я, по-твоему, должна войти в комнату? Через окно? – оправдывается она.

– Но не так!

– Я постучала!

– Я в наушниках!

– И кто в этом виноват?

Я вздыхаю и принимаю ее правду.

– Я пошла попить и услышала шум в твоей комнате. Постучалась, спросила, все ли в порядке, а ты ничего не отвечала. Я же не могу спокойно пойти и лечь спать! Вдруг что-то случилось!

– Все в порядке, – смягчаюсь я. – Ты же знаешь, что я ненавижу грозу. Решила заняться чем-то.

– В час ночи? – папа кивает на одежду, разбросанную вокруг меня.

– Великие умы творят ночью, – иронизирую в ответ.

Он уходит, и его шаги постепенно затихают в конце коридора.

– Милая, ты действительно решила разобрать шкаф сейчас и без света?

– У меня есть фонарик.

Мама тоже хочет покинуть мою спальню, но я останавливаю ее, решив подразнить:

– А если я буду с парнем или голой? Или вообще два в одном? Не вламывайся так в мою комнату.

– Ради всего святого! – вопит она, вылетает за порог и хлопает дверью. Если нужно прекратить разговор с мамой, достаточно только заикнуться о парнях. Это весело, если быть откровенной. Я люблю по-доброму дразнить ее.

Утром мой внешний вид сравним с зомби, но бодрым и активным. Всегда удивляюсь странности: если сплю с вечера и до обеда, еле отскребаю голову от подушки, но, если сон длится жалких четыре-пять часов, поднимаюсь с торпедой в заднице.

Одри толкает плечом, поймав ритм моих шагов в школьном коридоре.

– Я уже говорила, как рада играть Джульетту?

Я краем глаза наблюдаю за ее сияющим лицом, чтобы не стукнуться лбом об открытый шкафчик или хуже того, о грудь футболиста.

– Обмолвилась пару миллионов раз.

– Если нужно, я готова связать себя фиктивными отношениями для поднятия рейтингов. В Голливуде это частое явление.

– Мы говорим о школьном спектакле, – напоминаю я.

– Ты бесчувственная, Ньюман! – Одри театрально вздыхает. – Подумать только, самый красивый парень в школе самый скромный. Я попробовала заговорить с ним пару недель назад во дворе, знаешь, что он сделал?

– Заплакал?

– Промямлил, что его ждет мама.

Боже, я едва держусь и, кажется, вот-вот задохнусь от рвущегося наружу смеха.

– Тебе предстоит целовать его, – я улыбаюсь, проскальзывая за парту, а Одри занимает стул через проем от моего места. – Проверь пульс после того, как вкусишь фальшивый яд с его губ.

– Думаешь, все настолько плохо?

Мэтт никогда не был совершенством для меня. Рыцарем в сияющих доспехах, о котором мечтаю перед сном. По правде говоря, такого человека и вовсе не существует. По крайней мере, в нашей галактике. В двенадцатилетнем возрасте мне довелось влюбиться, но все закончилось унижением и плачевным опытом. Отныне чувства к парням моего возраста сравнимы с рвотным позывом, а при упоминании отношений мои глаза закатываются сами по себе. Я не могу терпеть их дольше пяти минут, если того не требует ситуация. Возможно, для полного выздоровления моего разбитого когда-то сердца необходимо больше шести лет.

– Я занята, даже если он будет Богом, спустившимся с Олимпа.

Какого черта я сказала это?

Одри поджимает губы и мрачнеет.

– Ты опять ввязалась в это? – она подчеркивает последнее слово и подается вперед, чтобы разговор остался между нами.

– Не уверена, что хочу снова…

Она перебивает на полуслове.

– Ты уже познакомилась с ним?

– Он не спросил мой номер и даже имя! – громко шепчу я, но быстро осознаю совершенную ошибку и понижаю тон: – Что со мной не так? Я привлекаю исключительно идиотов?

– Футболисты, в принципе, тщеславные, самоуверенные, заносчивые придурки с раздутым до размера вселенной эго. К твоему сведению, ученые придерживаются мнения, что вселенная бесконечна. Теперь улови намек: они все круглые идиоты.

– Думаешь, вселенная сделала мне подарок? Повернулась передом, а не задницей, как обычно?

Нас прерывает Тимоти Хэмельтон, громко приземлившийся за спиной подруги. Парень вытягивает ноги вперед и скрещивает в лодыжках. Его взгляд перемещается между мной и Одри, он наклоняется вперед и что-то шепчет ей на ухо. Я не успеваю моргнуть, как в нос засранца врезается ее кулак.

Яростно растирая переносицу, Тимоти бормочет, что вроде «фригидная стерва». Но мы оба знаем, что через неделю произойдет рецидив, и он попробует снова.

– У меня нет столько средних пальцев, чтобы выразить все чувства к тебе, Хэмельтон. Исчезни.

Одри возвращается к предыдущему разговору.

– Твой отец сошел с ума? – она стреляет в Тимоти взглядом «свали-к-черту», и он послушно выполняет требование, пересаживаясь в конец класса. – Тебя загрызут, если узнают об интрижке с одним из подопечных Гилморта. Есть более гуманные и безболезненные способы свести счеты с жизнью.

– Это не мешает тебе каждые выходные сидеть за одним столом с Трэвисом.

– Я стараюсь не думать об этом, пока не вижу его физиономию.

– Ладно, один вопрос. Он умеет улыбаться?

Она бледнеет и смотрит на меня с ярко выраженным беспокойством.

– Только не говори, что тебе нравится Кросс.

– Нет. Хочу убедиться, что у него есть эмоции или что-то вроде них.

– Понятия не имею. Мы разговариваем в том случае, если предлагаем друг другу катиться к черту.

– Многообещающе.

– Я против того, чтобы ты вмешивалась. Тем более, когда дело касается Гилмортов.

Я сглатываю слюну, чтобы смочить пересохшее горло, и съеживаюсь.

Может быть, Одри права, на сей раз нужно отступить и сосредоточиться на других не менее важных вещах. На кону поступление, спектакль и тренировки к матчам. Либо же я попросту не готова к встрече с парнем, от которого мурашки бегут по коже.

Глава 7. Коди

– Не думал, что мы снова встретимся, серийный убийца.

Девушка резко вскидывает голову и бьется затылком о дверцу багажника, издавая пронзительный вопль. Ее лицо вытягивается от удивления, а рука устремляется к затылку, как только наши взгляды пересекаются.

Я задаюсь вопросом, насколько искренне она потрясена. Есть ли фальшь в реакции, или же сегодняшняя встреча не входила в планы. И все ли она планирует. Я мог бы коснуться с намерением проследить, как далеко она готова зайти ради достижения цели. Могу проверить, хороша ли в актерском мастерстве, если подпущу ближе. Мною движет любопытство. Возможно, дело не только в нем, ведь после разговора с отцом я трижды открыл ее профиль и изучил каждый снимок до мелочей. Сколько раз нужно просмотреть фотографии малознакомого человека, чтобы это считалось преследованием?

– Любишь ходить по опасной дорожке? – я задаю провокационный вопрос, скользнув взглядом короткому розовому топу, открывающему плечи и часть живота. Кончики пальцев вспыхивают от желания прогуляться по кремовой коже на открытых участках тела, и мне приходится напомнить себе, кем она является, чтобы подавить порыв.

Виктория сводит брови и убирает с лица локоны.

– Прости, что?

– Общество по охране природы против вырубки деревьев.

– О боже, ты об этом, – покосившись на коробки, она закрывает багажник и вытирает руки о светло-синие джинсы. – Надеюсь, мы оставим это недоразумение в секрете.

– Кофе? – предлагаю я, сразу переходя к делу.

Виктория медлит, словно не знает, как поступить. Она переминается с пятки на пятку и не спешит соглашаться. А я не могу отвести взгляд от ее идеальных розовых губ. Сейчас не время поддаваться влечению и гадать, какие они на вкус, но мое тело плевать хотело на голос разума. По всей видимости, мне не помешает обзавестись постоянным сексуальным партнером и выпустить пар, чтобы не бросаться на первую попавшуюся девушку как на последнюю возможность потрахаться.

Утверждение «держи друзей близко, а врагов еще ближе» как никогда подходит под нашу ситуацию. Виктория, смело предположу, всегда будет в поле зрения, и на это есть ряд причин. Первая и самая банальная: она привлекательная. Вторая: она повесила мишень на мою спину. Третья: мы явно не из тех, кто легко сдается. Она тут, следовательно, ей что-то нужно. Если быть точным – я. И я позволяю взять меня прямо сейчас.

– Я… – не успевает девушка ответить, как мобильник в ее руках начинает разрываться из-за звонка. Это было неожиданно настолько, что она вздрогнула и на секунду зажмурилась. – Прости, я должна ответить, это отец.

Соглашаюсь кивком, потому что хочет или нет, ей придется выпить со мной. Возможно, не только со мной.

– Что еще? – Виктория злится, заставив задуматься о столь поспешной смене настроения: из-за того, что нас прервали, или потому, что с отцом натянутые отношения. – Послушай, я забрала тонну брошюр, сегодня буклеты. У тебя под рукой как минимум одиннадцать пар рук, а тяжелую работы выполняю я!

Ее взгляд постепенно наполняется огнем, который разрастается в пламя раздражения.

– Это в последний раз! – она сбрасывает вызов и смотрит на меня с сожалением. – Прости, сегодня действительно куча дел.

– Поэтому стоит сделать перерыв, – с улыбкой подначиваю я.

Я никогда не использовал фальшивую улыбку, и поэтому чувствую себя кретином. Кроме того, в ее интересах подцепить меня и вытянуть необходимую информацию. На поле две команды. В данном случае это я и она.

– Возможно, ты прав, – вздыхает девушка, приложив тыльную сторону ладони ко лбу. – Но у меня…

– Парень? – завершаю я, и если это так, то она хуже, чем полагал.

– Нет, я везучая и натыкаюсь только на полных придурков, поэтому крест на отношениях. Сегодня репетиция.

Наверное, актриса из нее стоящая, судя по тому, что два года подряд команда ее отца одерживала безоговорочную победу и забирала кубок чемпионов.

Я подыгрываю, потому что должен делать вид, что не знаю о ней ровным счетом ничего. Мы незнакомцы, случайно столкнувшиеся. Дважды.

– Репетиция?

– У нас пьеса на носу.

– Уверена, что не хочешь дать себе фору на несколько минут?

Она закусывает губу, и я снова пялюсь.

Господи, очнись, мать твою!

– Ладно, настаивать не буду, – подмигиваю ей, разворачиваюсь и отхожу в сторону.

– Ох, хорошо! – звучит в спину, и я победно улыбаюсь. На этот раз улыбка подлинная. – Кстати, Виктория. Но лучше Ви или Вики.

– Коди, но лучше Коди или Коди, – передразниваю ее и ощущаю укол в груди. Флирт с ней закончится нашим проигрышем, но отрицать влечение еще труднее.

Плохо, Максвелл, незачет. Ты окажешься в глубокой заднице, если продолжишь идти на поводу у гормонов.

Мы заказываем напитки и находим свободный столик.

Виктория осведомлена, что самый большой в дальнем уголке кофейни занимать не нужно. Сейчас он пустует, и это к лучшему. Я попробую раскусить игру и поменять правила без помощи посторонних. В этой игре нет судейства. Нет товарищей. Нет наблюдателей. Только я и она. Только ее ложь. И моя осведомленность.

– Итак, – медленно начинаю я, отпивая горячий кофе.

– Итак… – повторяет девушка, вращая стаканчик между пальцев.

– Ты сказала одиннадцать пар рук. Твой отец тренирует?

Ее взгляд отрывается от стаканчика и находит мой. Напряжение в теле говорит о том, что она напугана и не рассчитывала получить прямой вопрос.

– Да.

Что ж, это было легко. Хотя не думал, что она раскроет карты, зная, кто я.

Я склоняю голову набок и позволяю себе улыбнуться.

– Ты смущаешься или что-то скрываешь?

– Прости, – на ее щеках вспыхивает румянец, и ответ становится очевидным. – Ты заставляешь меня понервничать.

Черт, она хороша. Отыгрывает эмоции так, что придраться невозможно.

– Работаешь помощником тренера? – продолжаю я, желая докопаться до сути.

– Иногда папа думает, что мне нечем заняться.

– А ты не особо разговорчивая.

И это чистая правда. Она не задала ни одного вопроса насчет моих увлечений. Ничего удивительного, если осведомлен о мотиве. Должно быть, ей известно многое. При желании, могла накапать на меня со страниц в интернете. Журналисты в Трентоне широко освещали успехи и неудачи школьных команд. Мы не на равных, потому что девушка, занимающая стул напротив, все еще загадка.

Виктория делает глоток кофе, глядя на меня поверх стаканчика.

– Наверное, потому что не ожидала увидеть тебя сегодня. Это вроде сюрприза.

Конечно, ведь наши встречи подготавливаются заранее.

– Приятного, я надеюсь?

Она недолго изучает меня, я делаю то же самое. Сканирую ее взглядом и ловлю себя на мысли, что мог бы заинтересоваться ею, если бы не знал о грязных способах принести команде победу. Я не рассмотрел ее в прошлый раз, но сегодня в запасе достаточное количество свободного времени. Разумеется, я воспользуюсь им и задержу ее настолько, насколько возможно.

Перевожу взгляд на длинные пальцы, обхватывающие стаканчик и поднимаюсь по рукам. Я стараюсь не задерживаться на V-образном вырезе топа, благодаря которому открывается потрясающий вид на ложбинку между грудей. Золотистый кулон на ее шее прячется в выемке, и я едва не подаюсь вперед, чтобы заглянуть и увидеть его форму. Может быть, сердечко, хотя это было бы предсказуемо. Виктория, как мне кажется, не настолько банальная. За ее красивыми глазами скрывается океан лжи и притворства.

Она облизывает губы и выдыхает.

–Ты можешь оказаться двинутым и выслеживать каждую мою поездку в типографию. Чернильный маньяк, печатный извращенец, брошюрный преследователь, выбирай, что понравится больше.

Я посмеиваюсь

– Предоставлю выбор тебе.

– Что насчет тебя?

Виктория заметно расслабляется. Расставляет локти по столу и складывает пальцы в замок, на которые ставит подбородок. Ее голубые, как море, глаза, обрамленные густыми ресницами, сосредотачиваются на мне. Она не реагирует на громкие голоса за спиной, как будто в помещении остались только мы. Я единственный, на кого она смотрит. Единственный, кого видит в толпе людей. Единственный, кто удерживает ее интерес.

– Ну раз уж ты спросила, я капитан команды, и мы можем встретиться на поле.

Короткая улыбка, пробежавшая по губам, отражает скорей разочарование, нежели предвкушение неминуемой встречи. Она прячет руки под стол и теребит топ, а в воздухе повисает прежнее напряжение.

– Переживаешь, как все воспримут наше знакомство?

– Еще есть шанс сделать вид, что мы не знакомы, – тихо предлагает она, покосившись на дверь, будто собирается сбежать.

Я подаюсь вперед и втягиваю сладкий аромат.

Она пахнет как конфеты Нердс, которые раздают на Хэллоуин. Фруктовые или ягодные, какая разница, если Виктория умело меняет маски. Сейчас выглядит сбитой с толку, а через секунду планирует сделать из меня идиота. Но я не могу отрицать искру, проскочившую между нами. Не могу отвести взгляд от ее лица в форме сердечка. От ясных глаз, с опаской наблюдающих за мной. Я не желаю чувствовать что-то к девушке, решившей обвести меня вокруг пальца.

Но проникаюсь интересом.

Протягиваю руку и завожу за ухо локон, поглаживая большим пальцем шелковую кожу. Внутри расползается ощущение чего-то приятного, словно после долгой прогулки по морозу берешь в руки кружку горячего чая и согреваешься. И сколько бы голос разума ни твердил держать ее на расстоянии вытянутой руки, я поддаюсь искушению.

– Я не хочу делать вид, что не знаю тебя, – говорю я и, запустив пальцы в волосы, притягиваю ее ближе и касаюсь губ.

Проклятье, какого черта я творю?

Она застывает и задерживает дыхание, что не на шутку тревожит. Я жду реакцию: пощечину или ответ. Что-нибудь, что поможет понять ее. Секунды в неловком положении, кажется, растягиваются в часы долгих ожиданий. Испустив вздох, она раскрывает губы и отвечает на поцелуй. Наши языки встречаются в медленном танце. Ее колебания очевидны. Продолжая держать руки под столом, она не торопится прикоснуться ко мне. Чего не сказать обо мне. Обхватив затылок, оставляю нежный укус на нижней губе, и Виктория моментально реагирует, отвечая взаимностью.

– Не любишь оставаться в долгу? – смеюсь я между поцелуями.

Ее тело вибрирует от смеха, а в следующую секунду нас отбрасывает в реальность мелодия мобильника.

Виктория резко отстраняется. Пытается что-то сказать, но слова растворяются в воздухе. Лихорадочно шаря по карманам, она достает мобильник и смотрит на меня с неприкрытым смятением.

– Прости, но… – в ее глазах меняется эмоция за эмоцией, и она сдавлено добавляет: – Я не та, кто тебе подходит.

Какого Дьявола?

– Ты шутишь? – огрызаюсь, потому что огорчение не входило в планы. Но я, черт побери, ощущаю именно его. Злюсь на того, кто прервал нас, и на себя за испытываемые чувства.

Виктория вскакивает на ноги и пятится спиной к выходу.

– Ты не увидишь меня больше, клянусь.

С этими словами она буквально вылетает из кофейни.

Глава 8. Виктория

– Я не буду участвовать в этом фарсе, папа.

Отец вскидывает голову и смотрит на меня так, словно говорю на китайском языке. Он закрывает папку и отодвигает ее в сторону, сосредоточив внимание на мне. За его спиной в свете ламп сияют кубки, и я съеживаюсь, зная их цену. Школьный совет смотрит на жестянки с гордостью. Директор восхищается командой. Без благодарности остаюсь я. И мне внезапно становится стыдно за то, каким грязным способом они были получены. Их присутствие оскорбительно. Подумать только, ведь всего неделю назад смотрела на трофеи с равнодушием.

Папины глаза сужаются. Я выдерживаю его взгляд, выпрямляюсь и поднимаю подбородок. Пусть видит, что я готова постоять за себя и дать отпор.

– Это выпускной год. Я должна сосредоточиться на учебе, театре, тренировках, экзаменах, собеседовании в университет. Я не хочу тратить время на то, чтобы вы сделали хет-трик. Может, команде стоит чаще проводить время на поле? Если парни хорошо попотеют, получат медальки.

– Что-то случилось? – папа присматривается ко мне.

СЛУЧИЛОСЬ?

Ради всего святого, Коди поцеловал меня! Я не заходила так далеко. Никто из них не прикасался ко мне, а сейчас чувствую себя грязью под ногтями. Я в ужасе от перспективы получить ярлык подстилки для капитана. Последний час моим единственным желанием было чистить зубы до тех пор, пока не сотру их в порошок, а после взять металлическую губку и затереть кожу до костей.

Он поднимается из-за стола, подходит ко мне и кладет руку на плечо.

– Он что-то сделал?

– Нет, – я натягиваю улыбку, отточенную годами, и пытаюсь усмирить колотящееся сердце. – Он просто хороший парень, а я слишком устала.

Папа смотрит так, словно у меня отросла вторая голова.

– Хороший парень? – дразнит он. – Мне не послышалось?

Боже, лучше бы прямо сейчас под моими ногами разверзлась земля.

– Мы договорились?

– Если это твое окончательное решение, то кто я такой, чтобы препятствовать? Карамелька, твои чувства всегда важнее кубка.

Я ощущаю освобождение и отступаю к выходу, как будто сняла тяжелые оковы заключенного.

– Тогда… увидимся дома?

– Сегодня ужин с меня.

– Звучит, как очередной прогноз о приближающемся конце света.

– Это оскорбительно!

Я хихикаю и выхожу за порог кабинета. Но не успеваю закрыть дверь, потому что папа зовет меня.

– Расскажешь, каково это: в реальности болеть за одну команду, а сердцем – за другую?

Разинув рот, я таращусь на него широко распахнув глаза и чувствую головокружение.

– Кажется, ты влюбилась, – папа выглядит как мальчишка, которому рассказали сокровенную тайну.

– О боже, мяч прилетел тебе в голову и выбил тачдаун?

– Что-то в нем заставило тебя отказаться. Это что-то подсказывает мне, что планы нарушили возникшие чувства.

– Ты должен оберегать меня. Говорить, что я еще маленькая для отношений и вообще должна сосредоточится на учебе и поступлении!

– Да, должна, но чувства не будут ждать, когда в твоем плотном графике самореализации появится свободное время. Они просто нагрянут, и придется решать, дать им возможность расти и укрепляться, или позволить выгореть.

Я морщусь, как будто проглотила лимон.

– Спасибо, о великий Конфуций. Хорошо, что мы учимся в разных школах. Никаких драм в предстоящему году.

– Но что, если бы он перевелся сюда изначально?

– Полагаю, у команды сейчас мог быть новенький капитан, а? – моя защитная реакция смешна.

Папа качает головой, и тень улыбки пробегает по его лицу.

– Не забывай про вечер знакомства команд. Жду не дождусь увидеть его.

Я закрываю дверь и отправляюсь на урок.

– Дурацкая традиция, – ворчу себе под нос.

По пути в кабинет тщательно обдумываю варианты, как избежать ежегодное мероприятие. Спортивный комитет, должно быть, сошел с ума, если продолжает традицию. Нет наказания хуже, чем несколько часов находиться среди тщеславных футболистов.

В мысли врывается поцелуй, и я спотыкаюсь на ровном месте, едва не пробив череп о стекло с огнетушителем. Жар расползается по телу с неимоверной скоростью. Я вытираю вспотевшие ладони о джинсы и покрываюсь мурашками, издавая глухой стон. Это становится невыносимым. Меня лихорадит на фоне произошедшего.

Гребаный Максвелл. Убирайся из моей головы.

Закрыв глаза, я вытираю губы тыльной стороной ладони, чтобы избавиться от навязчивых идей поехать в чертову типографию и встретиться с человеком, из-за которого мой мозг превратился в желе. Он все испортил. И я чертовски напугана предстоящей встречей, потому что тогда все станет известно. Тогда он поймет, что между нами лежит пропасть в виде двух противостоящих друг другу школ. Он перелистнет страницу, на которой застряла я. Которую переворачиваю раз за разом.

– Ты попала под автобус? – Одри сверлит меня взглядом, постукивая колпачком ручки по столу. – Что с твоими волосами?

По инерции поднимаю руку и пытаюсь расчесать их с помощью пальцев, но они дрожат так, что меня охватывает паника. Я хватаю ртом воздух. Вместо слов изо рта вылетает бульканье.

Одри перехватывает мое запястье и заставляет остановиться.

– Выдохни, Ви, – мягко подсказывает она, и я послушно выполняю требование.

Глубоко втягиваю воздух и медленно выдыхаю. Повторяю ритуал несколько раз, прежде чем сердцебиение и дыхание придет в норму.

– Он поцеловал меня, – едва слышно шепчу я, уставившись в одну точку. – Коди. Он поцеловал меня.

– Отлично, кто это?

Я смещаю фокус на подругу и колючим взглядом впиваюсь в ее губы.

– Коди… – сдвинув брови, она раскрывает рот и громко шепчет: —Новый капитан Гилмортов?

– Не могу выбросить его из головы! – я прячу лицо за ладонями и злюсь на себя пуще прежнего, как будто внутри сломался механизм, отвечающий за рациональность мышления. – Не понимаю, что он сделал!

– Ты снова виделась с ним?

– Папа заказал еще одну партию листовок и попросил забрать. Я не приезжала туда с целью увидеться. Он застал меня врасплох.

– Он что, накинулся на тебя при встрече?

– Я по глупости согласилась выпить кофе и все… Это случилось неожиданно.

Ладно, частично это ложь. Он прикоснулся ко мне, а я не нашла в себе силы отвергнуть. Я видела лишь его невероятной глубины глаза и думала, каково это, когда они смотрят на тебя с нежностью. Я не хотела, чтобы это прекращалось, пока не поняла, что его губы прижимаются к моим. Пока не вдохнула аромат и окончательно не потеряла связь с реальностью.

– И после одного поцелуя ты не можешь выбросить его из головы? – недоверчиво переспрашивает Одри, но что-то в ее голосе заставляет меня усомниться в искренности. Ее тайны не дают покоя, как будто она знакома с тем, что чувствую я: предательство.

– Ты скажешь, что это бред.

Она рассеянно пожимает плечом.

– Откуда мне знать? Поцелуй другого, может быть, сработает.

– Мне, по-твоему, нужно целовать каждого встречного, чтобы избавиться от Максвелла?

В ее глазах вспыхивает знакомый блеск.

Одри достает телефон и водит пальцами по экрану. Я пытаюсь разглядеть, что она ищет, и когда вижу, у меня начинается ПСБ. Если полностью – «приступ сучьего бешенства», как сказали бы сестры Уилсон.

Я в бешенстве. Буквально.

У меня горит задница. Фигурально.

Бывшая подруга сканирует новостную ленту школы Гилморта, а я пытаюсь выхватить мобильник из ее цепких рук с намерением заблокировать доступ к сайту. К моему сожалению, Одри довольно ловкая. К ее счастью, я слишком неуклюжая. Скрип парт по полу привлекает внимание присутствующих, когда мы продолжаем борьбу не на жизнь, а на смерть. Толкнув меня локтем, она вытягивает руку вперед, и я терплю поражение.

Лукавая улыбка на ее губах становится слишком широкой, а глаза мерцают озорством.

– Черт, он и впрямь хорошенький, – щебечет она, когда вручает мне телефон. – Хочешь посмотреть?

– Нет, – буркнув, я поправляю одежду и пыхчу от возмущения.

– Значит, ты не заинтересована в нем?

Мой взгляд, вероятно, говорит сам за себя.

– Серьезно?

– Да ладно тебе, Ви, ты так легко готова отказаться от парня, к которому возникло что-то больше, чем рвотный позыв?

– Ты что-то говорила о враге, – грубо напираю я. – Или его внешность все меняет?

– Твои чувства все меняют.

– Забудь об этом.

– То есть, если я напишу ему, то между нами не будет недопониманий?

– Вперед, – мой голос звучит отстраненно и даже холодно, но Одри, по всей видимости, пропускает слова мимо ушей.

Перед тем, как вернуться к телефону, она дарит мне многообещающую улыбку.

– Рада, что между нами нет возни в стиле «я целовалась с ним, теперь мы обе должны его ненавидеть».

Я отворачиваюсь к окну и чувствую, как слезятся глаза. Стиснув зубы, чтобы не дрожал подбородок, стряхиваю пыль с воспоминаний о Тиме Фостере как напоминание о том, что футболисты способны любить исключительно себя. Если Коди проявит интерес к общению с Одри, а он обязательно это сделает, никто в здравом уме не устоит перед ней, то совсем скоро буду лицезреть счастливую парочку в объятиях друг друга. Меня начинает мутить.

Глава 9. Коди

Я сканирую глазами зал. Среди толпы, к которой едва ли каждую минуту присоединяются новые лица, ищу Викторию. У меня нет разумного объяснения, почему жду ее появление. Почему хочу увидеться с ней. Может быть, в прошлом меня знатно приложили головой о бетон.

– Максвелл, это может завершиться дракой, из-за которой нас отстранят от сезона.

Я кошусь на Трэва.

– Не понимаю, о чем ты.

– Не делай из меня идиота, – он проходит мимо и растворяется в толпе. Несколько девчонок пялятся ему вслед, а спустя мгновение направляются следом.

Я не в силах удержаться от смешка, потому что их ждет разочарование. Если бы бесстрастность Трэва могла приносить пользу или, как вариант, воду, то проблемы в африканских странах разрешились бы за считанные часы. Клянусь Богом, он пуленепробиваемая броня.

– Ух ты, хорошенькая дочка тренера!

Я поворачиваю голову так резко, что хрустят шейные позвонки.

Первое, что вижу – платье цветом морской волны. Я медленно поднимаю взгляд по стройным ногам. Воздушная атласная юбка едва достигает колен. Виктория стоит к нам полубоком, и благодаря ее положению мне открывается потрясающий вид на кремовую кожу рук. От лифа по хрупким плечам тянутся тонкие бретельки, подчёркивая выразительные ключицы. Мне необходимо смочить горло, потому что по бокам ткань обрывается. От него по пояснице до лопаток крест на крест тянутся все те же бретельки, удерживая лиф на груди. Это, чёрт побери, не слишком для такого мероприятия? Почему столько открытых участков тела? Её спина, руки, плечи… Проклятье, если бы тут подавали виски, я мог заказать двойную порцию.

Я завожу руки за спину и сцепляю пальцы в крепкий замок, чтобы не стянуть с себя рубашку и не прикрыть ее. Золотистые волнистые локоны каскадом струятся по плечам и прикрывают большую часть спины, чему я непременно рад. Понятия не имею, когда стал святошей.