Тот самый парфюм. Завораживающие истории культовых ароматов ХХ века бесплатное чтение

Елена Селестин
Тот самый парфюм: завораживающие истории культовых ароматов ХХ века

© Елена Селестин, текст, 2020

© Мак М.Д., иллюстрации, 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Вступление

Полюбившиеся духи – аромат, флакон, логотип фирмы на коробке – объект, насыщенный образами и эмоциями, часть коллективной и личной памяти. Чем больше мы знаем об истории духов, о фирме, под чьим именем они выпущены, о личности заказчика или создателя, – тем богаче для нас звучит мелодия аромата.

ХХ век стал веком великой парфюмерии. Многим, если не всем, знакомы названия лучших духов прошлого столетия: Chanel № 5, Opium, Shalimar, «Красная Москва». Были созданы незабываемые парфюмерные композиции, поднявшие искусство составления ароматов, столь абстрактное и неопределенное, на новый уровень. В чем причина, при каких условиях стало возможно это бурное и счастливое развитие? Прежде всего, конечно, благодаря открытиям и достижениям в области химии, причем многие из них случились еще в XIX веке. Были получены вещества, позволяющие воспроизвести аромат тех или иных цветов, научились закреплять запахи, использовать в композициях «новые» альдегидные молекулы. В начале ХХ века были получены «абсолю» – предельно чистые и концентрированные вытяжки из душистых растений. С развитием науки и новых технологий парфюмерия стала эффективной отраслью промышленности. Палитра парфюмеров невероятно обогатилась.

Вторая причина появления прекрасных духов тоже очень важна. На протяжении XIX века парфюмеры были закрытым кланом: фирмы Houbigant, Guerlain и Lubin во Франции, Creed и Penhaligon в Англии, Брокар и А. Ралле в России. Все они работали отдельно от модельеров и haute couture. Но в ХХ веке парфюмерия и высокая мода создали альянс, давший небывалые результаты. Да, по-прежнему остались фирмы, которые занимались только парфюмерией и косметикой. Но вслед за успешным опытом Поля Пуаре и Габриэль Шанель Дома моды тоже стали выпускать духи, заказывать композиции парфюмерным концернам.

И, конечно, парфюмерия развивалась, потому что она подпитывалась искусством. Люди, имеющие отношение к ароматам и моде, всегда вдохновлялись живописью, музыкой, литературой. Кристиан Диор, Генрих Брокар, Жак Герлен собирали коллекции картин. Жан-Поль Герлен сам писал книги и посвящал книгам свои ароматы. Ив Сен-Лоран завидовал живописцам и восхищался их полотнами. Шанель мечтала петь на сцене и дружила с Дягилевым. Парфюмерия и сама, разумеется, является высоким искусством. Сочинение партитуры аромата сродни сочинению сложного музыкального произведения. Духи, как и музыка, отражают время, в котором рождаются, парфюмеры стремятся выразить невыразимое. «Духи, сотворенные людьми, продолжают божественное творчество. Они сами создают иллюзию жизни и, быть может, даже саму жизнь», – написал Константин Веригин, парфюмер, ученик Эрнеста Бо.

Мы нечасто задумываемся, что нас привлекает в парфюмерии. Она – просто украшение жизни? Поэтическая мечта о прекрасном? В любом случае узнавать что-то новое о духах всегда интересно. «Когда мы душимся, ароматы проникают в нас. Они оседают в нас и постепенно становятся частью нас самих», – считал великий парфюмер Эдмонд Рудницка. Если так, то, узнавая что-то о духах, об этих флаконах, любимых или же случайных, мы лучше узнаём себя и можем тоньше понять свое время.

Во многих текстах этой книги упоминается Габриэль Шанель и духи Chanel № 5. Это не случайно. Для меня Шанель – знаковая и противоречивая личность, одна из самых ярких фигур своего времени. А духи ее имени стали подлинной вехой в парфюмерии ХХ века.

Товарищество «Брокар и Ко» / «Новая Заря»
Ароматы разных эпох

В декабре 2008 года в отделе личных коллекций ГМИИ им. А. С. Пушкина проходила выставка «Парфюмер – друг искусств». Выставлялись: живопись, графика, миниатюра и мелкая пластика, пустые флаконы из-под духов, рекламные афиши духов, одеколона и мыла. Это впервые после революции была обнародована малая часть коллекции произведений искусства, собранной Генрихом Брокаром, парфюмером и промышленником. В собрании ГМИИ им. Пушкина оказалось лучшее из коллекции парфюмера, в том числе шедевры Рембрандта, Строцци, фламандских мастеров. Всего Генрих Брокар собрал около пяти тысяч единиц раритетов в течение двадцати лет. После революции все разошлось по музеям страны, крупным и мелким, – так сокровища парфюмера-француза обогатили нашу культуру.

Генрих Брокар (1837–1900) в начале 60-х годов ХIХ века начал в Москве варить мыло. Нанял двух помощников, арендовал сарай, переоборудованный из конюшни, сам встал к плите. Получалось 50–60 кусков в день. Генрих был сыном неудачливого парфюмера Атанаса Брокара, который первым открыл способ изготовления прозрачного и кокосового мыла, но не смог преуспеть ни в Париже, ни в Филадельфии, США. Младший сын Атанаса Генрих Брокар приехал в Россию и в 1861 году поступил в Москве на службу к аптекарю и парфюмеру Константину Гику. Во время работы на соотечественника Генрих Афанасьевич Брокар, как его стали называть в России (а некоторые называли «Андрей Афанасьевич»), изобрел новый способ изготовления концентрированных духов. Вопреки некоторым пунктам договора по найму, Брокар не стал делиться изобретением с предприятием Гика, а поехал во Францию и там продал изобретение фирме «Рур Бертран» за 250 тысяч франков. На эти деньги Брокар и открыл в 1864 году собственное мыловаренное производство, изначально кустарное. К этому времени он женился на Шарлотте Равэ, дочери бельгийского торговца хирургическими инструментами.

И Генрих Брокар, и его жена обладали творческим мышлением. Производство мыла, а затем и парфюмерии, супруги сопровождали остроумными рекламными ходами и экстравагантными презентациями. В скором времени предприятие разработало собственный фирменный стиль, и мыло стали выпускать нескольких сортов. «Детское» – по специальной «щадящей» рецептуре, с разными буквами алфавита; такое мыло родители покупали, чтобы малыши захотели быть не только умытыми, но и грамотными. Для взрослых придумали необычное по форме разноцветное мыло в виде овощей и фруктов, а также в виде слоников и даже елочных игрушек. Стоили душистые сувениры от одной до тридцати копеек, это было гораздо дешевле, чем у конкурентов. Лучшие сорта брокаровского мыла – «Детское», прозрачное «Глицериновое», «Народное» – получили уже в 1865 году серебряную медаль на Выставке мануфактурных произведений в Москве.

Это был успех, и Генрих Афанасьевич в 1872 году смог открыть фирменный магазин на Никольской улице. Брокар мечтал выпускать духи, но пока конкуренция в России была слишком жесткая: например, французская фирма А. Rallet начала работать в Москве на двадцать лет раньше Брокара и смогла добиться официального звания Поставщика Двора Его Императорского Величества. И пока время ароматов не настало, Генрих Брокар и его жена Шарлотта – постоянный помощник и консультант по продвижению продукции – придумали выпустить наборы под названием «Народные». За три копейки (в буквальном, а не переносном смысле) любой человек мог купить роскошный подарок жене, невесте или дочке. В нарядной фирменной коробке были уложены кусок мыла, пудра и помада.

Генрих Брокар с особенным, но «копеечным» мылом стремительно завоевывал российский рынок, богател, строил и расширял свою фабрику и усадьбу на Мытной улице. С начала 1880-х годов фирма начала наконец выпускать духи и одеколоны. Но с продажами изящной парфюмерии была проблема: российские аристократы и богатые купцы заказывали ароматы в Париже и привычки свои менять не собирались. А вот как приучить другие группы потребителей – мещан, состоятельных крестьян, приказчиков – покупать для жен одеколон и духи? Супруги Брокар решили использовать волшебную силу, действующую безотказно во всех странах; по-русски она называется «халява» и обычно требует немалых вложений от организатора акции. Брокар рискнул и выиграл.

На Первой Всероссийской Промышленно-художественной выставке в 1882 году в центре павильона был сооружен благоухающий фонтан – и каждый смог убедиться, как прекрасен одеколон «Цветочный» от фирмы Брокар. Это был аттракцион неслыханной щедрости, и народ повел себя соответственно: люди собрались вокруг ароматных струй, старались намочить в фонтане шляпки, платки и сюртуки; самые сообразительные побежали домой за другой одеждой и пустыми бутылками, дабы нацедить душистого эликсира. Потенциальные потребители не только насквозь пропахли ароматом, но и разнесли аромат «Цветочного» по всему городу, став добровольными посланцами парфюмерии Брокара. Газеты, разумеется, красочно описали столпотворение вокруг чудесного источника.

Каким был аромат одеколона «Цветочный», произведенный Генрихом Брокаром в соавторстве с молодым французским парфюмером Жоржем Ферраном? Он был насыщен первоклассными цветочными эссенциями – бергамота, жасмина, гвоздики, резеды – с добавлением мускусной основы. Трудно судить об этом аромате по выпускам советского времени, когда одеколоны этого класса, дешевые «Цветочный», «Тройной», «Шипр», стали содержать в основном спирт, чем, в общем, и прославились.

Кстати, успех рекламной акции был закреплен выпуском нового одеколона под названием «Фонтан». Тройная выгода извлекалась из всего! В 1887 году, к открытию третьего магазина Брокара в Москве, на Китай-Городе, была проведена еще одна яркая рекламная акция. Продавали «праздничные наборы», куда входили: духи, одеколон, люстрин для волос, туалетный уксус, вазелин, пудра «Лебяжий пух», пуховка, саше, помада и мыло; десять предметов в одной коробке, под названием «Слава». В газетах заранее сообщалось, что наборы будут продаваться по цене 1 рубль за коробку. И, естественно, было предупреждение, что «количество товара ограничено». В результате в день открытия покупатели чуть не разнесли новый магазин. К приезду срочно вызванной полиции было продано две тысячи коробок, а уже к трем часам дня продавать было нечего. Набор «Слава» долгие годы был очень популярным товаром Брокара.

Фирма выпускала духи «Дневной ландыш», «Нильская лилия», «Заира» и даже «Опиа»; первый одеколон для мужчин «Тройной», а также – мыло и одеколон «Букет Плевны». Флаконы изготавливали на подмосковной стекольной фабрике Грибова, иногда по эскизам самого Генриха Брокара. Духи стали завоевывать призы на выставках во Франции, Бельгии и Швейцарии. Всего на международных выставках было получено восемь золотых медалей, на Промышленной выставке в Париже 1889 года аромат Брокара «Персидская Сирень» получил «Большую Золотую медаль», в 1900 году – Гран-при Всемирной выставки в Париже.

К началу ХХ века оборот предприятия составил 2,5 млн рублей. Прибыль тратили на расширение производства, закупку качественного сырья и разумную социальную политику: работала столовая, в праздники для служащих накрывали щедрые завтраки, самый низкооплачиваемый работник у Брокара получал ежемесячно 15 рублей – для Москвы того времени это была хорошая зарплата. Кроме того, каждый сотрудник ежемесячно получал в подарок наборы душистой продукции по числу членов семьи. Работникам Брокара запрещалось употреблять алкоголь, и не только в рабочее время; увольняли даже за «вчерашний перегар». Тем не менее, благодаря заботе о работниках, стачки и забастовки миновали фабрику француза.

Заработав состояние, Генрих Брокар увлекся коллекционированием предметов искусства. Собирал живопись, иконы, парадные портреты, веера, седла, бронзовые подсвечники. Всего в его собрании было около пяти тысяч предметов, ценных и не очень. Парфюмер покупал антиквариат у аристократов – князей Голицына, Шаблыкина, – но не пренебрегал и лавками антикваров и старьевщиков. Собирал страстно, платил щедро, очень любил обмениваться с другими коллекционерами. Завистников, разумеется, было немало. О Брокаре ходили легенды, не всегда доброжелательные: то говорили, что он однажды купил старую икону, сел на нее нечаянно, она раскололась, – «а там, подумать только, подлинный Дюрер!» Рассказывали, что он был способен на картине замазать кота или пририсовать даме бюст попышнее. Беспорядочно собирая фарфор и майолику, мебель и бронзу, оружие и ткани, Брокар следовал общей для своего времени склонности к эклектике, но это не означает, что он «вовсе не разбирался в искусстве», как о нем злословили. Генрих Брокар был человеком образованным и тонко чувствовал прекрасное.

Чтобы показать свои сокровища публике, фабрикант не стал тратиться на строительство специального особняка, а устроил частный музей в Верхних торговых рядах (сегодняшний ГУМ). В первом российском универмаге, суперсовременном по тем временам здании, открытом в 1893 году, разместились роскошно отделанные помещения трехсот двадцати двух магазинов известных российских фирм: Товарищества Абрикосовых, Трехгорной Прохоровской мануфактуры, Товарищества Эмиль Циндель и, конечно же, Товарищества парфюмерного производства «Брокар и Ко». А в восьми залах на третьем этаже экспонировались картины и другие предметы искусства из собрания Генриха Брокара. Средства, собранные от продажи билетов на выставку, фабрикант направлял на благотворительность.

Талантливого парфюмера, промышленника и коллекционера не стало в 1900 году. Его капитал и предприятие наследовала жена Шарлотта, но и она умерла спустя три года. Главными на фабрике остались сыновья Брокара, Александр и Эмиль, и зять Жорж Ферран, женатый на дочери Брокара – Евгении. В 1908 году (по другим сведениям в 1902-м) на фабрике начал трудиться парфюмер из Франции Август Мишель, он составил к празднованию 300-летия Дома Романовых в 1913 году духи «Любимый букет императрицы». Мать Николая Второго название одобрила, аромат духов ей понравился, но использовать свой портрет на упаковке духов не разрешила. (Еще бы! Потом еще и мыло сделают!) Так на упаковке и этикетке этих духов появился портрет Екатерины Второй. Предприятию Брокара дали долгожданное звание Поставщика Его Императорского Величества.

Многие чувствовали тревогу, но никто не мог знать, что наступает закат империи: у фабрики Брокара, как у всей страны, начинались большие беды. Сразу после начала Первой мировой войны по Москве прокатилась волна погромов: горожане громили магазины «немцев»; пострадали и магазины товарищества. Брокары были французами (к тому же родившимися в России и считавшими родным языком русский), но никто не интересовался нюансами. Патриотически настроенным гражданам категорически не нравились духи, украшенные портретом Екатерины Второй. «Немка! Немка!» – кричали они. Во время военных действий дела на парфюмерной фабрике шли все хуже, бóльшая часть семьи Брокар эмигрировала еще до революции. Дочь Генриха, Евгения, с мужем Жоржем Ферраном пытались продолжить дело Брокара во Франции, но успеха не имели.

Сын Генриха Александр оставался в Москве. Он, подобно отцу, был страстным любителем искусства, покупал картины Врубеля, Судейкина, импрессионистов. Александр и сам занимался живописью, посещал частную художественную школу Ф. И. Рерберга в Москве, там же с 1907-го до 1910 года занимался художник Казимир Малевич. Их знакомство привело к появлению одного из самых оригинальных флаконов в истории парфюмерии. Согласно легенде, именно Малевич сделал эскиз флакона к одеколону «Северный»; крышка в виде белого медведя навинчивается на флакон в виде льдины. Одеколон «Северный», или «Север», выпускался до начала 90-х годов ХХ века; правда, льдина со временем становилась все больше похожа на пузырь, а белый медведь – на отъевшегося барсука.

После революции фабрику национализировали. Александра Брокара и других членов правления товарищества арестовали по обвинению в антисоветской деятельности. Александра Генриховича Брокара продержали в тюрьме пять месяцев, затем ему удалось уехать во Францию. Парфюмерное производство и собранные семьей произведения искусства остались в распоряжении Страны Советов.

Фабрику сначала переименовали в «Замоскворецкий мыловаренный комбинат № 5», где объединили оборудование и лаборатории двух когда-то конкурирующих парфюмерных фирм: «Брокар» и «Ралле». Потом предприятие назвали «ТЭЖЭ», что означает «Трест Жиркость» или «Трест эфирно-жировых эссенций», а если полностью, получается строка в стиле абсурда: «Государственный союзный трест высшей парфюмерии, жировой, мыловаренной и синтетической промышленности (ТЭЖЭ) Главного управления маслобойно-жировой и парфюмерно-косметической промышленности Наркомпищепрома СССР». Позже фабрике дали название «Новая Заря». Главным (и единственным на протяжении десяти лет) парфюмером фабрики стал француз Август Мишель. Еще там работала партийная ячейка, без нее никак не получалось производить духи для пролетариата. Возглавляла партячейку Полина Жемчужина, жена Вячеслава Молотова, второго «лица» в СССР. Вскоре Жемчужина стала директором фабрики «Новая Заря», а в 1949 году ее репрессировали и приговорили к ссылке на пять лет; освободили сразу после смерти Сталина.

В 1925 году советская парфюмерная фабрика «Новая Заря» выпустила великие духи «Красная Москва». Считается, что «Красную Москву» парфюмер Август Мишель сотворил, преобразовав дореволюционные духи «Любимый букет императрицы». Подтвердить или опровергнуть это некому.

Духи-легенда, да и просто хорошие духи, «Красная Москва» не бодрили и не звали энергично трудиться. Они звучали странным диссонансом в мире, где девушкам и женщинам предлагали отбойный молоток в качестве украшения, спортивные майку и трусы для парада гимнасток или шлем летчицы. Такова была эстетика времени, и это была очень стильная, гармоничная эстетика; ее ярко и точно выразил художник Александр Дейнека в своих лучших картинах. Героини Дейнеки – физкультурницы, рыбачки, бодрые доярки, – мне кажется, не стали бы душиться «Красной Москвой». Да и девушки с полотен другого хорошего художника того времени, Юрия Пименова, предпочли бы аромат полегче, более звонкий. Духами «Красная Москва» могла душиться сама Полина Жемчужина, а также ее лучшая подруга, жена Сталина Надежда Аллилуева, и другие дамы «кремлевского бомонда». Отправляясь на премьеру в Большой театр, они надевали бархатные платья, меховые горжетки и благоухали именно так – цветочными эссенциями, приправленными сандалово-томным, но тонким шлейфом. С «Красной Москвой» хорошо рифмуются мелодии танго Оскара Строка: «Ах, эти черные глаза меня плени-и-и-ли, их позабыть никак нельзя, они горят передо мной….»

Очень модной женщиной в 30-е годы была Елена Сергеевна Булгакова, но ее муж в бессмертном романе «Мастер и Маргарита», перечисляя названия дамских парфюмерных фетишей, «Красную Москву» не упомянул, так что, скорее всего, на туалетном столике Елены Сергеевны такого флакона не было.

Справедливо было бы поставить в Москве памятник духам «Красная Москва»: их носили десятки миллионов женщин, их покупали миллионы мужчин и юношей, начиная со школы («Что будем дарить девочкам на 8 Марта?») – и до пенсии («Что купить бабушке на день рождения?»). «Красную Москву» любили, ею душились и ею пренебрегали; высокомерные модницы помоложе выбрасывали не глядя или отдавали не жалея флаконы с покатыми «плечиками» в красных коробках и без коробок. В любом случае эти духи – парфюмерная эпоха, безмолвный спутник невероятно сложных судеб наших бабушек и прабабушек.

Были у Августа Мишеля и, соответственно, у «Новой Зари» того времени и другие удачные разработки. Например, духи «Манон» – ландышевый, бело-цветочный, более легкий, чем «Красная Москва», аромат, появившийся то ли в 1932 году, то ли на 10 лет раньше. «Живыми» или не слишком, но винтажные «Манон» можно найти до сих пор и убедиться, что они солнечные, звенящие и яркие. Аромат вполне мог подходить задорным комсомолкам и спортсменкам, гармонировать с «Маршем энтузиастов» Исаака Дунаевского. Но название духов откровенно отсылает к роковой соблазнительнице, la femme fatale Манон Леско, жестоко погубившей кавалера Де Грие. Значит, парфюмер считал, что создает духи для соблазнительных похитительниц мужской воли? Но разве могли быть такие женщины в СССР? Конечно, они были. И вдохновляли, и вволю мучили лучших писателей и поэтов. Бывают ведь музы умиротворяющие, а бывают музы-испытательницы. Самые известные роковые красавицы, «Манон» советского времени, – это Лиля Брик, любимая мучительница Маяковского, и Серафима Суок, неизбывная любовь Юрия Олеши, прототип куклы наследника Тутти из «Трех Толстяков».

В 1927 году, к 10-летнему юбилею революции, были выпущены духи «Красный Мак» – восточные, специевые, тягучие. Коробочка украшалась шелковой кисточкой, шрифт на коробке и на этикетке стилизовался под китайские иероглифы. Одновременно в Большом театре был поставлен балет «Красный Мак» на музыку Глиэра, так Страна Советов поддерживала Китайскую революцию. Китайские товарищи не были в восторге от либретто, где часть действия с участием главной героини разворачивалась в притоне на фоне наркотических фантазий, все же их страна много страдала от «опиумных войн»; позже спектакль переименовали в «Красный цветок». Духи оставили. Кстати, интересно сравнить «Красный Мак» с «Опиумом» Ив Сен-Лорана, появившимся спустя полвека.

Действительно жаль, что нет памятника эпохальной «Красной Москве». Но вот еще бóльшая беда: никто не знает, что стало с человеком, сотворившим эту парфюмерную композицию. Он пропал. Судьба Августа Мишеля, главного парфюмера «Новой Зари», достоверно никому не известна. Он подготовил на фабрике молодых парфюмеров, был арестован в 1937 году, вероятнее всего, его расстреляли.

Вдохновенные усилия семьи Брокар и их последователя Августа Мишеля не пропали, они до сих пор присутствуют в нашей культуре. В парфюмерии, в картинах на стенах музеев, в легендарном, сложном аромате «Красной Москвы».

Bourjois
Бабетта и миллиарды

Интересно сравнить судьбу духов Soir De Paris («Вечер в Париже») фирмы Bourjois и Chanel № 5, принадлежащих фирме Les Parfums Chanel. Эти успешные композиции сочинил один парфюмер, выпускались духи на одном предприятии, и в рекламу духов Soir De Paris было вложено гораздо больше денег и фантазии, чем в «Пятерку». Но – за сто лет с большим отрывом победили Chanel № 5. А почему?

Фирма Bourjois была основана во второй половине XIX века, и первые шестьдесят лет успешно производила декоративную косметику. Это был тот редкий случай, когда принципиально новый продукт придумал потребитель. Комик Жозеф-Альбер Понсен однажды понял, что ему и его товарищам-актерам не хватает «правильных» румян, чтобы гримироваться: сухие румяна плохо держатся на коже и недостаточно выразительны, а жирные «садятся» грубым пятном и растекаются. Сообразительный актер Понсен стал экспериментировать на кухне: разбавил пигмент и пудру водой, засунул в печку, запек, отполировал, затем попробовал добавить жемчужной крошки. Получились отличные румяна, раскладывались они в небольшие удобные круглые баночки. Постепенно было налажено производство румян разных оттенков. И не только актеры, актрисы и клоуны захотели ими краситься, но и многие дамы. В 1868-м Понсен вернулся к служению искусству, а патент на косметику продал своему помощнику Александру-Наполеону Буржуа, с этого времени фирма стала называться Bourjois. Стики для грима, пудра, румяна Bourjois теперь поставляли в театры, кабаре, магазины Парижа, и они были очень востребованы.

В 1870 году предприниматель из Эльзаса Эрнест Вертхаймер (1852–1927) перебрался в Париж и вложил деньги в этот перспективный бизнес. На построенном им заводе Bourjois, кроме румян и грима, стали производить пудру «Ява», она к концу века уже продавалась по всему миру. Эрнест Вертхаймер тем временем подготовил своих сыновей – Пьера (1888–1965) и Поля (1883–1948) – к работе на семейном предприятии, так что с 1917 года братья Вертхаймеры управляли процветающей фирмой Bourjois.

К 20-м годам ХХ века парфюмерная линейка Bourjois развивалась вяло, а вот производство косметики, торговля пудрой и румянами процветали и приносили братьям хороший доход. К тому же Пьер Вертхаймер женился на дочери совладельца французского банка Lazard, который имел отделения в Нью-Йорке, Лондоне и Париже. Братья вели образ жизни богатых буржуа, увлекаясь самым престижным и дорогостоящим видом досуга – скачками. И в 1923 году именно на скачках, в Довиле, Мися Серт познакомила Вертхаймеров с мадемуазель Габриэль Шанель.

Как известно, незадолго до этого у Модного дома Шанель появились удачные духи, Chanel № 5, композицию которых представил парфюмер из России французского происхождения Эрнест Бо. Произведенные в количестве приблизительно ста флаконов для подарков клиенткам, духи имели большой успех и отличались от других парфюмерных продуктов; их необычное «альдегидное» звучание произвело впечатление на современниц. Взволнованные дамы возвращались в бутик Шанель и требовали продать им флакон духов, непохожих на другие ароматы. Шанель и ее подруга Мися Серт решили, что можно заработать, наладив выпуск Chanel № 5. Только кто будет заниматься производством, рекламой, продажами?

Необходимые производственные мощности были у владельцев Bourjois, и братья предложили мадемуазель контракт: они основали Les Parfums Chanel специально для духов, выходящих под именем мадемуазель. Началась долгая история сотрудничества и борьбы Вертхаймеров и Шанель, до конца их жизни.

Вертхаймеры наняли на работу и парфюмера Эрнеста Бо, оценив его талант. Так с 1924 года Бо стал главным парфюмером и Bourjois, и Les Parfums Chanel.

Soir de Paris («Вечер в Париже»), Bourjois, 1928. Самые успешные духи авторства Эрнеста Бо, выпущенные Bourjois, назывались в США Evening in Paris, во Франции – Soir de Paris. И это был прекрасный аромат!

В них можно угадать гелиотроп, фиалку, нарциссы, тихую мелодию розы, переплетенную с мягкой сандалово-ванильной, амбровой базой. Деликатные шелковистые ноты идеально сбалансированного аромата переливались и мерцали в темно-синем флаконе Soir de Paris. Эрнест Бо сочинил очень женственные, тонкие, можно сказать, аристократичные духи.

Реклама гласила, что это духи класса люкс, которые можно приобрести всего за 90 франков! Soir de Paris привлекали женщин качеством аромата, а их мужей – доступной ценой. На афишах, на упаковке и в рекламных объявлениях журналов изысканно одетая пара влюбленных позировала на берегу Сены, или в элегантном ресторане, или на фоне Эйфелевой башни, изящная блондинка в вечернем платье млела в объятиях джентльмена во фраке и при «бабочке». Ну конечно, это и есть типичный «вечер в Париже»!

Вернее, это романтическое видение иностранца, представляющего себе Париж. «Я бы, конечно, сумел описать майскую парижскую ночь с маленькой гелиотроповой луной посреди неба… узкие улицы Монмартрского холма, как бы нежные детские руки, поддерживающие еще не вполне наполнившийся белый монгольфьер одного из белых куполов церкви Сакре-Кёр, вот-вот готовый улететь к луне…» – так написал Валентин Катаев, и, возможно, беря в руки флакон Soir de Paris, девушка из Техаса или Калифорнии представляла себе нечто подобное.

Фирма Bourjois стала выпускать подарочные комплекты с ароматом Soir de Paris: были «дневные» и «вечерние» наборы, куда входили духи, одеколон, пудра. К Рождеству и к Пасхе выпускались лимитированные серии наборов в специальном оформлении. Еще рекламщики Bourjois придумали: коробки для духов в виде берета моряка, в виде нижней юбки (я не знаю, как это могло выглядеть!), парфюмированные открытки и даже музыкальный сундучок, который наигрывал популярную французскую мелодию.

Продукцию Bourjois, в том числе духи Soir de Paris, расхваливала Бабетта – соблазнительная, веселая парижанка с короткой стрижкой. Это был вымышленный, рисованный, но постоянный персонаж рекламы фирмы Bourjois. Впервые она была нарисована для рекламы аромата Mon Parfum Bourjois в 1925-м и потом постоянно появлялась на страницах прессы и в модных журналах. Бабетта была воплощением «истинной парижанки», которая обожает пробовать модные новинки, очень нравится мужчинам и вызывает зависть других девушек. Бабетта делилась секретами макияжа, попадала в смешные ситуации, смеялась над собой и, разумеется, восхищалась косметикой и парфюмерией бренда Bourjois. Всего было придумано более 200 историй Бабетты, например, такие: «Бабетта в беде!», «Бабетта пытается закрыть чемодан», «Бабетта готовит шедевр», «Бабетта и упрямый жених», «Секреты Бабетты». Юмор, легкая ирония сделали бесшабашную модницу популярной, а скрытую и прямую рекламу продукции Bourjois – эффективной. Даже до Советского Союза дошли отзвуки истории приключений парижанки. Когда в 1958 году появился французский фильм «Бабетта идет на войну» с Бриджит Бардо в главной роли, стала модной прическа героини – слегка растрепанный пучок Бриджит Бардо советские девушки называли «бабеттой».

Массированная реклама Soir de Paris хорошо работала. Согласно исследованию 1939 года, самыми продаваемыми духами в мире на тот момент являлись: Emeraude (1921) Coty, Muguet (1936) Coty, затем шли Soir de Paris Bourjois, потом Shalimar (1925) Guerlain, и последними были Chanel № 5. Во время Второй Мировой войны темно-синие флаконы Soir de Paris были самым продаваемым ароматом в США.

К тому времени отношения между Габриэль Шанель и Вертхаймерами были основательно испорчены. Судебные разбирательства с требованием пересмотреть долю распределения прибыли шли уже больше десяти лет, хотя пока Шанель ничего не добилась. Конечно, мадемуазель ничего не вложила в Chanel № 5, но имя свое ценила высоко. Во время Второй мировой войны Вертхаймеры бежали в США и там наладили производство духов – как Chanel № 5, так и Soir de Paris. Неудивительно, что в рекламу и раскрутку «собственного» аромата они вкладывали больше и с бóльшим вдохновением.

А когда ситуация переменилась? Американские солдаты, оказавшиеся в конце войны в Париже, хотели привезти матери или подруге из Европы «настоящие французские духи». Волею судеб ими оказались именно Chanel № 5.

Популярные духи фирм Bourjois и Coty производились в США, их можно было купить за океаном, так что считаться ценным парижским трофеем они не могли. Но почему этими духами не стали, например, флаконы фирмы Guerlain? Наверное, они были слишком дороги. И еще случилось вот что: согласно популярной легенде, когда Габриэль Шанель арестовали, обвиняя в сотрудничестве с нацистами (так и было на самом деле), она приказала раздавать духи Chanel № 5 бесплатно американским солдатам. У дверей ее бутика на Рю Камбон, 31 в один день выстроилась нескончаемая очередь людей в военной форме. Могло сыграть роль и еще одно обстоятельство: Шанель закрыла свой бутик в 1939 году, уволив всех сотрудников. Во время войны она ничего не продавала, но и не подвергалась репрессиям, и на складе ее предприятия (в отличие от закромов других кутюрье и парфюмерных домов) могли сохраниться запасы духов. Достаточные, чтобы провести беспримерную рекламную акцию, которая к тому же, вероятно, защитила Шанель.

В любом случае американские солдаты, получившие по флакону духов даром, остались довольны. Маятник популярности в США качнулся в сторону Chanel № 5.

В начале пятидесятых между Шанель и Пьером Вертхаймером (Поля уже не было на свете) наконец было достигнуто мировое соглашение; мадемуазель получила компенсацию «упущенной выгоды» и также гарантию оплаты любых своих счетов от Пьера Вертхаймера. Зато теперь ее фирма полностью принадлежала семье Вертхаймер. С тех пор никакие духи в мире не могли сравниться с Chanel № 5. И тем более не Soir de Paris, популярность которых осталась в прошлом.

Дело не только в том, что строение духов Chanel № 5 было особенным, а композиция Soir de Paris более традиционной. После повторного выхода Габриэль Шанель на сцену мировой моды в 1954 году к образу ее духов прибавился мощный фактор: покупая флакон Chanel № 5, человек приобщался к великому мифу о непобедимости Великой Мадемуазель, личности, одной из самых влиятельных и известных в ХХ веке.

Ну а новые владельцы бренда Chanel, они же владельцы бренда Bourjois, с некоторых пор предпочли ставить на одну лошадь в собственной конюшне.

После того как в 1971 году Габриэль Шанель покинула этот мир (Пьера Вертхаймера не стало в 1965-м), бренд Chanel пришел в упадок. В этом винили сына Пьера, Жака, который больше интересовался лошадьми, чем бизнесом. Спасать бренд пришлось Алену Вертхаймеру, сыну Жака, ему в ту пору едва исполнилось 25 лет. И начал Ален с того, что убрал духи Chanel № 5 с полок аптек, выставив их в самых дорогих магазинах, затем вложил деньги в современную рекламу парфюма. В 1978 году фирма Chanel выпустила первую партию «готовой одежды», pret-a-porte, а в 1983-м наняла Карла Лагерфельда, назначив его креативным директором. Альянс этого выдающегося художника моды и финансиста А. Вертхаймера продолжался больше тридцати пяти лет и принес семейству Вертхаймеров баснословные деньги; сегодня их семья владеет капиталом в 46,5 миллиарда долларов, и немалую часть этих денег приносят духи Chanel.

К слову сказать, в 2015 году семья Вертхаймеров продала свою фирму Bourjois американской корпорации Coty.

Coty
Авангардист

«Мерцает запах «Розы Жакмино», который любит Михаил Кузмин», – духам La Rose Jacqueminot фирмы Coty были верны актриса Вера Холодная, писатель Александр Куприн, модельер Надежда Ламанова, многие в дореволюционной России.

Франсуа Коти смог придумать и создать новую отрасль промышленности, настоящую «золотую жилу» ХХ века. Он был первым и победил, прославился и разбогател – как Форд и Гейтс в своих областях. Уникальный «нос» сочинил ангельский Chypre Coty, давший парфюмерии новое направление, составил духи L’Origan и La Rose Jacqueminot, ставшие фетишем русского Серебряного века. Франсуа Коти убедил сотрудничать других гениев – Бакста и Лалика, – они создавали для него дизайн упаковки. Коти придумал много волшебных парфюмерных композиций: кроме уже упомянутых, это были Emeraude, Muget de Boias, Jasmin de Corse. И лишь сверходаренный человек мог с такой страстью исковеркать собственную жизнь.

Жозеф Мари Франсуа Спотурно (1874–1934) родился на Корсике. В отличие от корсиканца по фамилии Бонапарт, он родился в семье совсем бедной, к тому же осиротел в семь лет. Воспитывала Франсуа бабушка, у которой был документ, утверждавший, что она приходится родственницей Наполеону Бонапарту, ну неблизкой, но все же… Справка была ценной, но это не помогло оплатить обучение внука. Франсуа не окончил школу. Корсику он покинул рано, военную службу проходил в Марселе. И вот первая удача: после окончания службы его командир Эммануэль Арен забрал Франсуа Спотурно с собой в Париж. Писатель и сенатор, Арен предложил Франсуа должность секретаря. Франсуа был веселым и очень смышленым, замечательно играл в карты. Но секретарем? К политику? В Париже, где снобы и насмешники охотно потешаются над деревенскими выскочками? Секрет прост: сенатор тоже был корсиканцем. Да, Франсуа оказался в Париже, но о карьере секретаря в биографиях больше не говорится; возможно, он все же делал слишком много ошибок в записях.

В 1900 году в Париже полгода была Всемирная выставка; среди 50 миллионов человек, получивших в ее павильонах необычайно сильные впечатления, был и корсиканец Франсуа Спотурно. А увидел он, в том числе, и последние достижения французской парфюмерии: фирмы Guerlain и Houbigant выставляли свои духи. Если бы знали эти надменные господа в жестких воротничках, потомственные парфюмеры, что сможет совершить корсиканец спустя каких-нибудь пять лет! Если бы знал Жак Герлен, внук парфюмера и племянник известного парфюмера, кто станет его самым ярким конкурентом! На выставке в павильонах Мадагаскара, Сиама, Индокитая, Марокко, в других колониальных разделах благоухало невиданными цветами и смолами. В том числе и эти впечатления пробудили во Франсуа Спотурно дар парфюмера.

Следующий этап карьеры стал без преувеличения фантастическим: Франсуа обучался и быстро обучился парфюмерному искусству в Грассе. В каком качестве корсиканцу удалось устроиться на парфюмерную фабрику Chiriz? Подсобным рабочим? Продавцом в лавке? Учеником? Парфюмерия тогда (как и сейчас отчасти, но тогда в гораздо большей степени) была делом клановым и очень закрытым. Достаточно сказать, что владелец фабрики Жорж Ширис вместе с семьей владел контрольным пакетом акций даже иностранных фабрик – например, известного московского парфюмерного концерна Ралле. А сестра Жоржа, Валентина, была замужем за сыном президента Франции.

В Грассе дар Франсуа Спотурно скоро стал очевидным и среди цветочных плантаций быстро развивался: в отличие от обычного человека, который способен обонять не больше ста оттенков благоухающего вещества, Франсуа различал и запоминал несколько тысяч нюансов. Ему, при отсутствии базовых знаний по химии, без ласковых наставлений дедушки-парфюмера, понадобилось всего два года учебы в Грассе! Всемирно известный «нос», парфюмер в четвертом поколении Ги Робер рассказывал, что его дед Жозеф Робер в это время работал на Chiriz и давал первые уроки парфюмерии Франсуа Спотурно. Незадолго до этого Жозеф Робер запатентовал способ получения «чистого абсолю» и от имени Chiriz предлагал абсолю жасмина, розы, туберозы, кассии крупным парфюмерным домам: Guerlain, Houbigant, Lubin. Но те не проявляли никакого интереса, для парфюмеров-традиционалистов абсолю благоухали непривычно сильно, грубо и «ненатурально», «старые носы» привыкли к более естественным ароматам. А у Франсуа Спотурно не было опыта работы с парфюмерным сырьем, поэтому и не было предубеждений. Уроженец Корсики нашел, что абсолю – восхитительный материал, из которого он и будет творить новые духи ХХ века.

Это было время переворота в представлении людей об искусстве и видении мира. «Я сразу смазал карту будня, плеснувши краску из стакана», – написал Владимир Маяковский в 1913 году. Кандинский смешал контрастные краски и стал писать картины крупными мазками, размашисто и пастозно. Пикассо страстно ломал любые каноны, включая собственные. Палитрой Франсуа Коти стали новые, яркие душистые вещества, он смело их применил.

К 1903 году Франсуа сочинил первую собственную парфюмерную композицию La Rose Jacqueminot. Еще у него появился компаньон, и главное – сложился план действий, воистину наполеоновский; он почувствовал, что пора осуществляться его великой судьбе в полной мере. Во-первых, чтобы прославиться, нужно было поменять имя. Он сменил «Спотурно» на «Коти» – взял девичью фамилию матери. Бизнес-проект в общих чертах был изложен компаньону и, кстати, определил общие принципы маркетинга парфюмерии грядущего столетия. Рецепт успеха, предложенный Франсуа, звучал приблизительно так: «Предложите женщине самое лучшее, красиво упакуйте, попросите за это разумную цену, и тогда вы станете свидетелем рождения дела, подобного которому мир еще не видел». Это была формула «4 пи», сформулированная и опубликованная лишь в 1960 году экономистами Маккарти и Кетлером: продакт (товар), прайс (цена), промоушн (продвижение), плэйс (место продажи). С последним пунктом начинающему парфюмеру определиться было труднее всего. Это и отметил компаньон – им была жена Франсуа Ивонн-Александрина, продавщица в цветочном магазине. Она же на первых порах взялась за изготовление упаковки, украшала коробки вышивкой и выстилала их дно шелком.

Дальше в канонической биографии парфюмера следует легендарный эпизод, который позволяет считать Коти еще и основоположником современного перфоманса. Он пришел в магазин при Лувре и сказал: «Я желал бы продавать в вашем магазине прекрасные духи! Могу попробовать?! Я Коти!» – «Не слышали о таком, месье!» – «Услышите еще не раз!» – и разбил склянку о пол. Благоуханием La Rose Jacqueminot наполнился зал магазина, покупательницы набежали и раскупили всю пробную партию. Как говорили древние – «если это и неправда, то хорошо придумано». Но действительно, духи La Rose Jacqueminot быстро стали популярными и позволили Коти расширить лабораторию. Он стал сочинять новые ароматы, стремительно осваиваясь на рынке парфюмерии.

Следующей удачей Коти стали духи L’Origan. Яркие, восточно-специевые, звучащие дерзко и свежо. В них Коти использовал «абсолю» еще более смело, и L’Origan стали парфюмерной бомбой.

«Привычка к Л’Ориган и к розам», – это строка из стихотворения Сергея Есенина, для которого эти духи были символом роскошной женщины. А Александр Вертинский находил аромат L’Origan резким; поэт два раза упоминает его в книге воспоминаний, называя «пронзительным».

Коти эффективно вкладывал деньги в рекламу, упаковку и расширение производства. Для каждого аромата разрабатывался свой дизайн, на флакон и коробку клеилась этикетка с названием духов и фирмы-изготовителя. Флаконы для его духов стал изготавливать знаменитый ювелир Рене Лалик, он же придумывал дизайн этикеток, а упаковку для пудры оформил Леон Бакст, который после триумфа «Русских Балетов» стал самым модным и дорогостоящим художником Парижа и Нью-Йорка.

Кутюрье и парфюмер Поль Пуаре так описывал свою первую встречу с Коти: «В одно утро пожаловал месье Коти, маленький, тщедушный, весь в сером, на голове небольшая шляпа. Я был с ним незнаком. Он заявил очень уверенно:

– Я пришел купить ваш парфюмерный Дом.

– Отлично, – ответил я. – Но я его не продаю.

– Вы и за пятнадцать лет не сможете продвинуть свой бизнес. А если поверите мне, пойдете под мое крыло, то уже через два года будете процветать.

– Я понимаю и даже верю в успех через два года! Но это будет ваша фирма. А я предпочитаю, чтобы все ближайшие пятнадцать лет это была моя собственность, пусть и не очень успешная.

– Вы ничего в делах не понимаете, месье! – сказал он сердито и, приподняв канотье над маленькой головой, гордо вышел. Месье Коти очень напоминал Бонапарта и манерами, и ростом».

К концу 10-х годов ХХ века Франсуа Коти заработал на духах десятки миллионов, став одним из самых богатых людей Франции, построил собственный «Парфюм-сити», фабрику под Парижем, со стекольным производством, граверным цехом, типографией, самым современным оборудованием; там трудились тысячи работников, сотни грузовиков развозили продукцию фирмы Coty. «Одно меня расстраивает, – как-то признался парфюмерный магнат, – что я не смог воссоздать в духах запах жимолости». Коти покупал замки, тратился на красивых женщин, считалось, что всех любовниц он заселяет в один парижский отель, «Гранд Астория», – естественно, «желтая пресса» очень интересовалась его похождениями.

Первое иностранное отделение Коти открыл в Москве. В России до Первой мировой был хороший рынок, надежная экономическая ситуация. Духи Coty полюбили писатели, актрисы, поэты, богемные персонажи почувствовали в них аромат нового времени. Но не только интеллигенция и богема в России признали духи корсиканца. У каждой из великих княжон Романовых был свой любимый флакон фирмы Coty. Анастасия любила духи La Violette Pourpre («Пурпурная Фиалка»), Великая княжна Ольга – La Rose Jacqueminot («Роза Жакмино»). Татьяна предпочитала духи Jasmin de Corse («Корсиканский Жасмин»), а любимые духи Марии – Le Lilas Pourpre («Пурпурная Cирень»).

Самое известное произведение Коти-парфюмера – Chypre de Coty («Шипр»). Он был выпущен в 1917 году. Событие это настолько важное для мировой парфюмерной промышленности, что его столетие в среде профессионалов широко отмечалось. Именно «Шипр» Коти (хотя и до этого были духи с таким названием) признаётся основоположником нового направления запахов – «шипрового». Аромат начинается свежими нотами, затем длится, играет, может раскрываться цветами (или фруктовыми нотами), в базе звучит аккордом, сочетающим аромат пачули, мха, прелой листвы, земли в лесу. Этот аккорд завершается древесными и животными нотами, самыми «тяжелыми» и стойкими. «Шипр» меняется, «рассказывает историю», «рисует пейзаж», поскольку одновременно гармоничен и состоит из противоречий.

Вслед за Россией Коти открыл отделения в Нью-Йорке, Лондоне, Буэнос-Айресе. Он создал филиалы фирмы в США и Румынии; духи привозили туда из Франции и разливали на местах, так было дешевле. Поклонницам фирмы предлагались наборы, в них были пудра, помада, духи, одеколон, все благоухало одним из лучших ароматов Coty. Целая коробка счастья! Свою роль сыграли приемлемые, фиксированные цены. Коти следовал своей формуле «идеального массмаркета»: расширял производство, следил за качеством и не допускал удорожания продукта. Коти дал возможность женщинам со сравнительно небольшим достатком насладиться мечтой о роскоши; он продавал мечту во флаконе, со вкусом и добросовестно оформив ее как уникальную драгоценность. Желающих приобрести иллюзию преображения из простой женщины в роскошную по приемлемой цене было очень много.

Итак, к середине 20-х годов ХХ века была выстроена империя духов и косметики Франсуа Коти, Наполеона парфюмерии. Женщины по всему миру покупали пудру этой фирмы: в 1925 году утверждалось, что покупательниц уже 35 миллионов. Якобы даже супруга великого парфюмера Жака Герлена не скрывала, что предпочитает творениям своего мужа духи, созданные его конкурентом-корсиканцем, а знаменитая французская писательница Колетт приходила в восторг от аромата Jasmin de Corse Coty. На визитной карточке гения было написано: «Художник, промышленник, инженер, экономист, финансист, социолог». Слишком длинно и хвастливо, но все это было правдой. Всемирная слава, богатство, успех! Франсуа Коти побеждал и побеждал, ему все удавалось, – и вдруг лимит чудес в его жизни закончился. Может быть, это произошло потому, что он так и не смог воспроизвести любимый аромат ангелов – жимолость?

«Ведь ангелы летают, потому что легко относятся к себе», – говорил Честертон. А Франсуа Коти стал воспринимать себя очень серьезно, он захотел войти на равных в клуб политиков, решать судьбу стран, ну хотя бы областей. Чем он хуже Муссолини, например, чье имя тогда гремело в Европе? Но в политике получилось не так гладко, как с бизнесом.

Коти избрался сенатором от Корсики, но вскоре, из-за обвинений в подкупе избирателей, сенат аннулировал результаты выборов. В конце 20-х годов Коти помог правительству Франции во главе с Раймоном Пуанкаре создать французский стабилизационный фонд, вложив миллионы франков. Деньги у него с удовольствием взяли (и он никогда не потребовал их назад), но самого бизнесмена даже не включили в контрольную комиссию фонда. Тогда парфюмер купил популярнейшую газету Le Figaro и сделал ее рупором ультраправых идей. В 1928 году Коти стал выпускать свою газету «Друг народа», где много писалось о том, что парламентскую республику во Франции хорошо бы поменять на толкового вождя по примеру Италии, где Муссолини добился больших успехов и почитался великим. Коти не только оказывал финансовую поддержку профашистским партиям, но тоже вообразил себя спасителем народов – он основал и возглавил партию, завел собственную армию и одел ее в униформу, устраивал учения в окрестностях своего замка. У него больше не было времени на парфюмерию.

Со своей женой Ивонн Коти развелся. Она отсудила несколько миллионов франков; Коти должен был выплатить судебный долг в три этапа, но в 1931 году, после кризиса, заявил о финансовых трудностях. В результате последовавших судебных разбирательств бóльшая часть фирмы и газеты перешли к Ивонн. Франсуа Коти не стало в 1934 году, он умер в своем замке от пневмонии, разоренным и одиноким.

Некоторые парфюмерные творения корсиканца живы до сих пор; слава Chypre de Coty не померкла. Фирма Coty, давно ставшая международным концерном, процветает. Значит, имя и творчество Франсуа Коти тоже живы.

Lalique
Изящная тюрьма для аромата

Производить собственные духи фирма Lalique начала не так давно, в 1992 году. Однако уже больше ста лет имя фирмы связано с парфюмерией: три поколения семьи Лалик украшали духи, создавая изысканные флаконы.

В прежние века ароматы разливали в разномастные, хоть иногда и очень красивые емкости. Искусство парфюмерии существовало, но «лица и паспорта» духов, этикетки и отдельной упаковки не предусматривалось. И продолжалось так, пока в Париже в начале ХХ века не появился Наполеон парфюмерии и маркетинга Франсуа Коти. Для решения масштабных задач, сформулированных корсиканцем, требовалось участие в проекте хотя бы еще одного гения. И он нашелся, причем неподалеку: в 1906 году на Вандомской площади был магазин у Франсуа Коти, и там же располагался салон знаменитого ювелира Рене Лалика (1860–1945).

Лалик умел плести кружево невероятно закрученных линий, был очень хорошим рисовальщиком. Первое образование получил в престижном лицее, где в 12 лет уже заработал награду по рисованию, потом увлекался живописью, учился в Париже и в Лондоне. Интересно, что ко времени встречи с Коти Рене Лалик достиг всего, чего может достичь художник: у него были деньги, признание, много идей. Украшения от Lalique заказывала и демонстрировала на всех сценах мира актриса Сара Бернар, таким образом сделав невероятную рекламу его «драконам» и «стрекозам» в компании с горгонами. А ведь популярность Сары Бернар в те годы превосходила славу Софи Лорен и Мэрилин Монро, вместе взятых.

Рене Лалик создавал женские украшения, где рядом с бриллиантами, в обрамлении цветного золота и эмалей, были вкраплены недорогие поделочные камни, слоновая кость, черепаховый панцирь – эти материалы передавали фактуру растений и давали трехмерную перспективу, богатство оттенков. Аристократки и дамы полусвета, монаршие особы, в том числе принадлежавшие Императорскому Дому Романовых, хотели получить диадемы и колье Лалика в стиле «ар нуво», где были вплетены силуэты женщин, абрисы цветов и листьев, фигуры мифических животных. В начале ХХ века постоянным покупателем и поклонником Лалика стал нефтяной магнат Галуст Саркис Гюльбенкян; он скупал коллекции изделий ювелира, едва поступившие в продажу; благодаря этому в Лиссабонском художественном музее, наследии предпринимателя, сегодня хранятся самые выдающиеся ювелирные творения Рене Лалика.

И вдруг: начинающий парфюмер Франсуа Коти приходит к прославленному ювелиру и просит сделать дизайн фирменной этикетки для духов. «И еще, месье, если появятся идеи, хорошо бы эскиз флакона для завода Baccara», – попросил парфюмер. Видимо, Коти умел убеждать, но возможно также, самому Лалику хотелось попробовать сделать что-то новое, чтобы развиваться. Он начал буквально с нуля, и пока брошенные заказчицы украшений оплакивали потерю, Лалик, закрывшись в лаборатории, изучал технологии работы со стеклом и изобретал новые, его очень увлекла новая деятельность. Конечно, веками творили мастера Murano, многое умели стеклодувы заводов Baccara; но Лалик верил, что возможности стекла еще не изучены, не воплощены, он может привнести свое.

Впоследствии Рене Лалик получил шестнадцать патентов на новые технологии изготовления стекла; он изобрел: градиентную окраску, стекло с патиной, опалесцентное мерцающее стекло, в 1909 году получил патент на новый способ формирования стеклянных бутылок, графинов и ваз. Так появились стеклянные предметы сервировки, чернильницы, люстры и, конечно, знаменитые вазы Lalique. Стекло разных цветов – синего, черного, зеленого, серого, опалового – Лалик получал, добавляя некоторое количество цветного пигмента в темное стекло.

Еще в 1907 году на заводе Легра под Парижем начался выпуск этикеток и парфюмерных флаконов, разработанных для Франсуа Коти. Тогда же Рене Лалик арендовал, а через год выкупил стекольный завод в маленьком городке Комбс-ла-Виль. Рене создавал парфюмерные флаконы и пудреницы для продажи в своем магазине, а также флаконы для духов фирм Coty, Worth, D’Orsay, Roger & Gallet, Molinard, Guerlain, Lelong, Houbigant. Он хотел, чтобы предметами художественного стекла мог обладать любой. На заводе Комбс-ла-Виль, кроме парфюмерных флаконов, Лалик производил вазы, кувшины, графины, подсвечники, светильники, посуду, религиозные предметы, часы и многое другое. После войны Лалик перенес производство на открывшееся в 1921 году предприятие в Винжен-Сюр-Модер в Эльзасе; на этом заводе использовался эффективный метод производства – литье под давлением. Вместе с тем Лалик изготавливал уникальные предметы с применением ручной резьбы, полировки, эмали, глазури, патины (его собственной технологии, которая остается секретом по сей день).

Для Франсуа Коти Лалик выполнил 16 флаконов. Если рассматривать рекламу духов Coty начала 20-х годов, то заметно, что класс флаконов разный – от сравнительно простых до великолепных и, очевидно, очень дорогих. Наверное, какие-то партии флаконов, более массовые, производились на стеклянных заводах Baccara, а также на собственном стеклянном производстве «империи Франсуа Коти». Зато некоторые флаконы выглядят словно драгоценные произведения искусства – вероятно, их заказывали фирме Lalique.

Шедеврами Лалика для Франсуа Коти стали флаконы духов: L’Effleurt Coty («Прикосновение»), изготовленный из хрусталя баккара, с рельефной пластиной из темного стекла вместо этикетки, массивная крышка флакона украшена древнеегипетским орнаментом с жуком-скарабеем; Ambrе Antique Coty с дымчатыми силуэтами античных богинь на стенках флакона; Cyclamen Coty с изящными переплетенными фигурами порхающих наяд со стрекозиными крылышками; флакон духов Styx Coty со стоппером в виде императорской короны.

Рене Лалик разработал дизайн и изготовил более двухсот видов емкостей для духов. Трудно сейчас установить, для каких ароматов мастер выполнил только эскиз, а где участвовал в изготовлении «эксклюзивной» или, как сейчас сказали бы, «лимитированной» партии флаконов. Его стили были разнообразны, идеи неисчерпаемы: для знаменитых духов Je Reviens («Я вернусь») Worth он использовал эскиз небоскреба, для флакона к духам Poésie от D’Orsay – танец Айседоры Дункан. Каждая модель флакона могла выполняться в разных цветовых вариантах. Изобретательность Лалика не принимала в расчет ни мнения критиков, ни общественные устои. Как он сам говорил: «Творцу стоит пробовать что-то новое и возмутительное, не игнорируя любые возможные идеи».

Это его убеждение иллюстрирует флакон Le Baiser du Faune («Поцелуй фавна»), исполненный в 1928 году для парфюмерной компании Molinard. Целующаяся пара на флаконе, фавн и пастушка, – «цитата» из чувственного балета «Послеполуденный отдых фавна» на музыку Клода Дебюсси. Премьера спектакля «Русского балета» Дягилева (солист и постановщик – Вацлав Нижинский) состоялась в 1912 году. Скандал на премьере одноактного балета потряс и расколол Париж. Персонажи в костюмах, придуманных Бакстом, выстраивались на сцене так, что создавалось впечатление, будто это оживший древнегреческий фриз. Нимфы, одетые в длинные туники из белого муслина, танцевали босиком с подкрашенными красной краской пальцами ног. На самом Нижинском было трико кремового цвета с разбросанными темно-коричневыми пятнами; трико дополняли лишь маленький хвостик и плетеная шапочка с двумя золотыми рожками. Нижинский являл собой существо дикое и сексуальное. «Перед нами не знающий стыда Фавн, чьи движения гнусны, чьи жесты столь же грубы, сколь непристойны, – написал критик после премьеры. – И не более того. Справедливыми свистками была встречена столь откровенная мимика этого звероподобного существа, чье тело уродливо, если смотреть на него спереди, и еще более отвратительно, если смотреть в профиль». На защиту «Фавна» встал скульптор Огюст Роден, он горячо аплодировал Нижинскому на премьере. Роден в рецензии, опубликованной в газете «Матен», отмечал: «…Фавн красив, как красивы античные фрески и статуи: о такой модели любой скульптор или художник может только мечтать. Нижинского можно принять за статую, когда при поднятии занавеса он лежит во весь рост на скале, подогнув одну ногу под себя и держа у губ флейту. И ничто не может так тронуть душу, как последний его жест в финале балета, когда он падает на забытый шарф и страстно его целует. Мне хотелось бы, чтобы каждый художник, действительно любящий искусство, увидел это идеальное выражение красоты, как ее понимали эллины». Но не все парижане разделяли вкусы эллинов и Огюста Родена.

Спустя пятнадцать лет после премьеры Рене Лалик помнил и балет, и Нижинского в роли Фавна, хотя несчастный танцовщик давно уже не выступал, проводя время в специализированных закрытых клиниках для душевнобольных. К тому же Рене Лалик был женат на дочери скульптора Огюста Ледрю – Августине-Алисе, дружившей с Роденом, так что этот балет был для него и личным воспоминанием. К сожалению, Августина-Алиса рано умерла, но у творческой пары осталось двое детей, Сюзанна и Марк. Дочь помогала Рене с дизайном аксессуаров для женщин, Марк наследовал фирму.

Еще больше, чем флаконы, Рене Лалику нравилось создавать вазы – здесь не требовался большой «тираж», можно было сделать уникальную вазу и разбить форму, чтобы никто и никогда, даже он сам, не повторил это произведение. Это было подобно самому изменчивому творению природы – облакам! Потом Лалик увлекся изготовлением стеклянных фигурок-«маскоттов» для капотов роскошных машин, затем изготовлением фонтанов из стекла и даже отделкой интерьеров класса «люкс» для французских лайнеров: «Париж» в 1929 году, «Иль-де-Франс» в 1927 году и «Нормандия» в 1935-м. Любопытно, что при постройке роскошного океанского лайнера «Нормандия» фирма Lalique занималась дизайном салонов и ресторанов, а духи в подарок первым пассажирам заказал Жан Пату – это были флакончики духов Normandie Jean Patou, они вставлялись в небольшую металлическую модель лайнера, дизайн флакона разработал Луи Сюэ. Рене Лалика к тому времени интересовали только масштабные проекты: например, построить церковь из стекла, сделать огромные скульптуры для алтаря – тоже из стекла! Или установить небывалой красоты фонтан на Елисейских Полях в 1932 году (позже фонтан был демонтирован из-за дороговизны обслуживания).

Когда мастера не стало в 1945-м, его сын Марк Лалик (1900–1977) возглавил фирму. Он снова начал делать флаконы для духов.

Еще при жизни отца Марк создал проект флакона духов Femme (1943) для Марселя Роша. На создание флакона Марка вдохновила соблазнительная фигура американской киноактрисы Мей Уэст. Духи, заключенные в «фигуристый» парфюмерный сосуд, упакованный в коробку, отделанную черным кружевом, с целью рекламы были разосланы самым известным и состоятельным женщинам эпохи: актрисам Арлетти, Мишель Морган, Эдвиж Фейер и Даниель Дарье, герцогине Виндзорской и Лилиане де Ротшильд. Femme – женственный фруктовый шипр парфюмера Эдмона Рудницка, действительно был настоящим шедевром, парфюмерным открытием и откровением.

Марк Лалик модернизировал завод в Винжен-сюр-Модер и постепенно отказался от производства стекла в пользу хрусталя, применив к нему некоторые технологии отца.

После Второй мировой войны Марка пригласил к сотрудничеству его друг детства, совладелец марки Nina Ricci – Роберт Риччи. Для Coeur Joie («Радость сердца») – первого аромата от Nina Ricci – Марк Лалик в 1946 году создал флакон в форме короны из цветов, обрамляющей сердце.

А через два года родилось совершенство – легендарные духи L’Air du Temps Nina Ricci. Нежные и романтичные L’Air du Temps символизировали «дух времени» – возвращение к радости и кокетливой женственности. Марк Лалик заключил золото ароматной жидкости во флакон из стекла ручной работы, увенчанный фигуркой хрустальной голубки. В 1950 году голубка обзавелась парой, и два целующихся голубя, символизирующих мир и любовь, вспорхнули над флаконом. Флакон, как и духи L’Air du Temps Nina Ricci, узнаваем и хорошо продается по сей день. Эти духи можно назвать несовременными, как несовременны ангелочки-амуры или расшитые розочками подушки, и тем не менее подобные милые вещицы нужны и востребованы.

В течение последующих двадцати лет Марк Лалик создал для Nina Ricci множество изысканных флаконов. В 1952-м появляется навеянное известным библейским сюжетом хрустальное яблоко для духов Fille d’Eve («Дочь Евы»), в 1961-м – духи Capricci в богатом флаконе из шлифованного хрусталя в форме тяжелого шара с восьмигранной пробкой. А в 1974-м на свет появилась бутылочка в форме сердца с центральной частью из граненого хрусталя, созданная Марком Лалик для аромата Farouche Nina Ricci.

Семейную традицию продолжила внучка Рене Лалика, Мари-Клод Лалик (1935–2003), создав в 1980 году флакон для духов Fleur de Fleurs Nina Ricci. В 1977 году, приняв на себя руководство фирмой, Мари-Клод Лалик справедливо посчитала, что для такой марки, как Lalique, уже недостаточно просто «одевать» запахи, пора создавать собственные духи.

Фирменный аромат Lalique de Lalique создала в 1992 году парфюмер София Гройсман, для нее характерны густые цветочные ароматы. В этих духах ароматы фруктов и амбры сочетаются со сладостью магнолии и болгарской розы, а томные иланг-иланг, ваниль и сандал создают волшебство и таинственность.

Придумав изысканный флакон для духов Lalique de Lalique, Мари-Клод Лалик решила возобновлять их премьеру каждый год. И вот уже в течение почти двадцати лет с началом нового года старая матрица разбивается, и духи облачаются в новый флакон. Таким образом, каждый из ранее выпущенных и пронумерованных флаконов становится уникальным.

В 2006 году фирма выпустила удачные духи для мужчин Encre Noire, Lalique. Их автором стала парфюмер Натали Лорсон. Флакон Encre Noire не просто имитирует чернильницу, он повторяет форму конкретной чернильницы Biches, созданной Рене Лаликом в 1913 году. У Encre Noire суховатый и при этом звонкий древесно-ветиверный аромат, он легкий, но оставляет ощущение силы и целеустремленности. Это еще одна вариация на тему удачного применения молекулы «Изо Е Супер» в мужском парфюме. В Encre Noire есть изящная мощь; он хорош на мужчинах, занимающихся восточными единоборствами!

Товарищество А. Ралле
Кадры решают

Фирме «Товарищество Ралле», успешно работавшей в России до революции, мы должны быть благодарны за воспитание и подготовку Эрнеста Эдуардовича Бо (1881–1961), автора великих парфюмерных композиций Chanel № 5 и Soir De Paris.

История деятельности в России самого Альфонса Ралле, основателя фирмы, получилась короткой. Уроженец Гренобля открыл мыловаренную и парфюмерную фабрику в Москве по адресу ул. Вятская, 47 в начале лета 1843 года. Первоначально на фабрике трудились сорок рабочих, производя парфюмерную воду, одеколон, мыло, помаду и пудру дорогих сортов. Разработкой рецептуры занимались парфюмеры, приглашенные из Франции, качественное сырье доставлялось с юга Франции и из Италии. Дела шли успешно: Альфонсу Ралле удалось стать официальным поставщиком Дворов Российской Империи, Румынии, Черногории, Персии и Сербии. В 1855 году производство компании А. Ралле в Теплом переулке в Москве уже занимало двадцать два здания, где находились производство стеариновых свеч, мыловаренная фабрика и парфюмерный цех. Интересно, что здесь же в Хамовниках, в этом же переулке, в конюшнях дома госпожи Фаворской, весной 1864 года начал варить мыло другой парфюмер-француз – Генрих Афанасьевич Брокар. Было что-то особенное в атмосфере Теплого переулка, помогающее созидать душистую продукцию.

В 1854 году Ралле женился на дочери мэра Гренобля и два года спустя возвратился на родину; свою фирму в Москве он продал компаньонам-французам. Фабрика называлась по-прежнему «Торговый дом А. Ралле», и, скорее всего, не потому, что, как везде пишут, «Альфонс Ралле поставил такое условие». Продал так продал! Деньги получил и уехал во Францию. Вероятнее всего, компаньоны хотели сохранить регалии фирмы, с таким трудом добытые: производственные титулы в Российской империи имели значение.

Директорат фабрики возглавлял Эдуард Бо – француз, родившийся в России. Отец Эдуарда, Жан-Батист Бо, попал в плен во время наполеоновской кампании и стал артистом труппы Императорского театра в Санкт-Петербурге. Со временем на службу в компанию Ралле поступили и два сына директора-распорядителя: Эдуард (Эдуардович) и Эрнест (Эдуардович). Главным парфюмером фабрики Ралле был Адольф Августович Лемерсье, наследственный парфюмер бельгийского происхождения; он многому научил Эрнеста Бо, который сначала трудился лаборантом, набирался опыта.

Эрнест Бо рассказывал о начале своей деятельности: «Я начал свою работу в 1898 году в Москве. Мой старший брат был тогда администратором у Ралле, одного из самых крупных русских парфюмеров. До самой демобилизации я изучал во Франции сначала производство мыла, потом, по возвращении в Россию в 1902 году, занялся чистой парфюмерией. На этом большом предприятии работало 1500 рабочих. Фабричное оборудование и социальная организация были совершенны по тому времени. Дому приходилось приспосабливаться к чрезвычайно обширному рынку (180-миллионная Россия, Китай, Персия, Балканы и т. д.) и считаться со вкусами русских женщин в использовании духов и предметов роскоши. Полные поезда увозили во все стороны света туалетное мыло, рисовую пудру, одеколон и духи. … С 1902 года наш технический директор Лемерсье стал обучать меня парфюмерному искусству. С радостью воздаю я ему дань глубокого почитания за его артистизм и блестящие технические навыки. Все в нем было оригинально, начиная с его манеры жить и одеваться. Это был великий новатор, никогда не соглашавшийся следовать привычным меркам и отчетливо предвидевший все новое, что химия и производство натуральных продуктов внесут в парфюмерию, содействуя ее расцвету».

В 1897 году фирма была переименована в «Товарищество Высшей парфюмерии А. Ралле и Ко», она была куплена французским парфюмером Леоном Ширисом. Основной капитал товарищества Ралле (по данным 1909 года) составлял 1,5 миллиона рублей, разделенных на 2000 именных паев по 750 рублей. Около 99 % акций принадлежало французским гражданам, в том числе контрольным пакетом акций в 57 % владели представители семьи Ширис: Жозефине Маргарите Ширис принадлежало 745 паев, Жоржу Ширису – 400 паев. В числе пайщиков были: Валентина Карно, родная сестра Жоржа Шириса, и ее муж Франсуа Сади Карно, сын президента Франции в 1887–1894 годах, им принадлежало 400 паев. Впоследствии их дочь Анна вышла замуж за Рене Жискар д’Эстена – дядю президента Франции Валери Жискар д’Эстена. Два директора предприятия, француз Эдуард Бо и потомственный почетный гражданин Михаил Иванович Проскуряков, имели по 10 паев, и члены правления В. И. Проскуряков, Ф. Э. Шаверт, Я. С. Лопатин и Л. А. Дютфуа – по пять паев каждый.

На Всемирной выставке в Париже в 1878 году парфюмерные новинки компании Ралле были признаны «выше всякой награды», а в 1900 году продукция торгового дома получила в Париже премию Гран-при. Рекламируя свой товар, фирма выпускала «Энциклопедию женских рукоделий», в которой, кроме схем вышивания крестиком, рассказывалось, и очень подробно, о качестве и преимуществах парфюмерии Ралле: «….Мы производим более ста запахов цветочного одеколона во флаконах по 60 копеек и по 1 рублю». Любителям ароматов предлагались духи «Нильская лилия», «Букет Выставки в Чикаго», «Букет Ниццы», «Альенор», «Пармская фиалка», «Серебристый ландыш». Оформление рекламы и флаконов у «Ралле» было более изысканным, чем у Брокара, появлялись афиши авторства известных художников Билибина и Зворыкина. «Ралле» изначально принадлежал дорогой сегмент рынка – средний и люкс, фирма в оформлении продукции (в отличие от предприятия Брокара) никогда не подстраивалась под «народный» стиль. Кроме того, брату Адольфа Лемерсье принадлежала первая частная художественная галерея в Москве, на Кузнецком Мосту; галерист сотрудничал со многими известными художниками (например, был представителем Серова, когда тот пребывал за границей), и некоторые мастера кисти были не прочь попробовать себя в рекламе.

Тратила фирма Ралле на рекламу, не скупясь: в 1908 году было вложено 78 тыс. руб. Выпускались открытки, блокноты, карандаши с логотипом «Товарищество Ралле». Открытки представляли виды Москвы, а также популярные в начале ХХ века карикатуры, прообразы комиксов: в них иронически изображались мужчины-труженики, приходящие в ужас, а затем в восхищение от непреодолимой тяги изысканных красавиц к первоклассной парфюмерии Ралле.

Когда Адольф Лемерсье покинул предприятие, открыв собственное дело, настал звездный час молодого парфюмера Эрнеста Бо. До Первой мировой войны Эрнест Эдуардович Бо успел выпустить три ярких аромата: «Царский вереск», «Букет Наполеона» и «Букет Екатерины».

Благодаря непосредственным профессиональным связям с Chiris Эрнест Бо был в курсе всех достижений парфюмерной химии. В этой области во второй половине XIX века произошли открытия, благодаря которым стала возможной современная парфюмерия. Например, были получены гелиотропин, ванилин, кумарин и ионон, позволяющий имитировать ароматы ириса и фиалки. Эти открытия не только расширили возможности составления композиций, но и удешевили их. Например, килограмм ванилина в 1876 году стоил 8800 франков, в 1880-м – 2000 франков, в 1890-м – 875 франков и, наконец, в 1914-м – всего 45 франков! Были получены и стали использоваться и так называемые «жирные альдегиды», гептаналь и деканаль. Эрнест Бо изучал удачные духи конкурентов, в том числе с использованием альдегидов, например Quelques Fleurs от парфюмерного дома Houbigant (парфюмер Робер Бьенэме, 1912), где альдегидные молекулы были добавлены в малых дозах. Так же осторожно ввел альдегиды и Эрнест Бо в композицию духов «Букет Наполеона» и «Букет Екатерины».

Bouquet de Napoleon («Букет Наполеона»), 1912, был вдохновлен Бородинской битвой. Эрнест Бо испытывал особую симпатию к личности французского императора и этого не скрывал; возможно, преклонение перешло к нему от деда – наполеоновского солдата.

Bouquet de Napoleon – яркий цветочный одеколон с оттенками освежающих альдегидов – стал успешным ароматом, и Эрнест Бо вскоре выпустил парный, женский аромат, Bouquet de Catherine («Букет Екатерины»), посвятив его 300-летию Дома Романовых.

Однако духи «Букет Екатерины» не имели успеха, в первую очередь из-за того, что они были посвящены императрице-немке, в 1914 году в России это было «непатриотичным». По некоторым данным, именно «Букет Екатерины» был впоследствии переименован в духи «Ралле № 1», модификацией которых стали знаменитые Chanel № 5.

В 1914 году, в рамках всеобщей мобилизации, Эрнест Бо был отозван во Францию. После революции 1917 года фабрика Товарищества А. Ралле была национализирована и переименована в «Свободу», которая выпускала мыло, кремы, зубные порошки. Все парфюмерное производство Ралле перешло на фабрику «Новая Заря», созданную на базе «Товарищества Брокар».

После революции французские акционеры, чтобы сохранить марку Ралле, основали «Французское парфюмерное общество Rallet». Эрнест Бо воссоединился с коллективом Ралле в Каннах в 1919 году, и с его приходом вместо «Букета Екатерины» появились «новые» духи – Rallet № 1.

Надо было налаживать производство Rallet № 1, но, обнаружив различия в доступном сырье, Эрнест Бо стал корректировать формулу, добавляя разные дозы альдегидных молекул. Были получены опытные образцы, которые Э. Бо показал Шанель в конце лета 1920 года: первая, пронумерованная от 1 до 5, и вторая – от 20 до 24, были, вероятнее всего, адаптацией и продолжением, различными вариантами Rallet № 1. Это подтверждали впоследствии парфюмеры, общавшиеся со своими старшими коллегами, современниками Эрнеста Бо, свидетелями «сделки века». Габриэль Шанель, очевидно, выбрала перенасыщенный альдегидами вариант, отчего родилась легенда об «ошибке лаборанта». Как рассуждал Поль Валери: «Некое помрачение памяти подсказывает неудачное слово, которое вдруг оказывается наилучшим и рождает школу, а помрачение становится методом…»

В 1922 году Эрнест Бо покинул фабрику «Ралле», чтобы представлять интересы своего друга Эжена Шерабо в Париже, но уже в 1924-м ему предложили стать парфюмером Bourjois cosmetics и Parfums Chanel, оба предприятия принадлежали промышленникам братьям Вертхаймерам. Эрнест Бо создал для мира парфюмерии многие шедевры, в том числе Cuir de Russie (1924), Gardenia (1925), Bois des Iles (1926) – все для Parfums Chanel; Soir de Paris (1929) и Kobako (1936) – для Bourjois cosmetics.

Конечно, после ухода Эрнеста Бо никто на предприятии Chiris не был в восторге от того, что их покинул талантливый парфюмер (проработав 25 лет) и унес с собой, по крайней мере в голове и в носу, ценные рецепты. Какие там были составлены и подписаны контракты и соглашения – неизвестно. Ясно одно: Эрнест Бо начал новую жизнь и преуспел, сделав затем славную карьеру.

В 1926 году компания Rallet была приобретена концерном Coty, вдохновленным международным успехом Chanel № 5. Парфюмер Винсент Рубер, главный парфюмер Coty в то время, предложил свою интерпретацию Rallet № 1, представив духи l’Aimant («Магнит») Coty. Аромат был запущен в 1927 году и перевыпущен в современном флаконе в 1995-м.

Профессиональная судьба Эрнеста Эдуардовича Бо была долгой, а насколько счастливой, неизвестно – он был скрытным человеком. Бо был уволен мадемуазель Шанель в возрасте 79 лет, в 1960 году. По воспоминаниям некоторых других «пострадавших» – Великой княгини Марии Павловны Романовой, которая вышивала для мадемуазель узоры на блузках, и английской аристократки Веры Бейтс, которая работала в Chanel моделью и познакомила Коко с герцогом Вестминстерским, – Шанель часто расставалась с сотрудниками резко и обидно. И нельзя сказать, что она уволила Эрнеста Эдуардовича «по возрасту», ведь сама была моложе всего на два года. Возможно, он был последним из сотрудников, кто помнил ее в 1920 году. После увольнения Эрнест Бо не прожил и года; в вечность его провожали ученики, устлав розами пол храма.

Guerlain.1
Галерея искусств Жака Герлена

Жак Эдуард Герлен (1874–1963) родился в семье, которая уже несколько десятков лет успешно занималась производством парфюмерии, и ему, профессионалу третьего поколения, было суждено стать одним из великих «носов» ХХ века. Всего домом Guerlain создано более 700 названий ароматов, и Жак Герлен стал автором больше чем половины из них.

По традиции мальчики семьи Герлен получали образование в Англии: еще дед Жака, Пьер-Франсуа-Паскаль Герлен, учился химии и «душистому производству» мыла в Лондоне, а первый магазин в Париже открыл в 1828 году. Конкуренция среди производителей духов и одеколонов тогда была не очень большая, во всяком случае, Пьер Герлен сумел заручиться высокопоставленной клиентурой и сделать себе имя. Эту фирму хорошо знали и в богатой Российской империи.

Его сын Эме Герлен тоже учился в Англии, а вернувшись домой, начал экспериментировать с составами ароматов, соединяя искусственные и натуральные вещества. Он сочинил духи Jicky (1889), которые дожили до наших дней, чем и интересны. Эме Герлен ввел в состав Jicky особый аккорд парфюмерных ингредиентов, который назвали «герлинад»; точная его рецептура засекречена, разумеется. Предположительно, в него входят ванилин, кумарин, опопонакс, а также роза, лаванда, бобы тонка. Одновременно с выпуском этого первого успешного аромата Guerlain закладывались рекламные традиции парфюмерного дома, одна из них – «у каждых духов должна быть туманная легенда… а лучше сразу две». С Jicky дело обстоит именно так. То утверждается, что аромат посвящен даме сердца Эме Герлена, англичанке по имени Жики, и потом вдруг – «а вроде бы нет, это было домашнее имя племянника парфюмера, Жака». За сто тридцать лет существования духов Дом Guerlain не стал вносить ясность в этот вопрос.

Эме Герлен, у которого детей не было, обнаружил одаренность племянника Жака и с шестнадцати лет стал передавать ему основы парфюмерного делания. Вернувшись из Англии, Жак изучал органическую химию в университете в Париже, а в двадцать лет начал трудиться на семейной фирме, став компаньоном своего отца, Габриэля Герлена, и брата Пьера. В течение двух лет Жак, по очереди с братом, занимался то менеджментом фирмы, то ароматами.

Всемирная выставка в Париже 1900 года стала незабываемым событием для публики. А для фирм, которые показывали свою продукцию такому количеству людей – выставку посетило 50 миллионов, – это был уникальный шанс сделать рекламу своих товаров. Дом Guerlain представил в том числе новые духи молодого Жака Герлена, посвященные Саре Бернар – клиентке и близкому другу дома Guerlain. Духи назывались Voilà Pourquoi J’Aimais Rosine («Вот почему я люблю Розин»); настоящее имя всемирно почитаемой актрисы Сары Бернар было Розин Бернар. Аромат был кожано-цветочный. В 1904 году Жак создал Mouchoir de Monsieur, мужской аромат (а мужских ароматов он за свою долгую жизнь создал немного), где слышны аккорды, похожие на звучание Jicky, и в нем также чувствуются явственные ванильные ноты, которые позже мощно проявятся Shalimar Guerlain.

Личная жизнь парфюмера изменилась: он женился на Андрее Буффе, и поскольку семья жены была протестантской, Жак перешел из католичества в протестантство. Жак Герлен был богатым буржуа в третьем поколении; кроме фамильной недвижимости, конюшен и даже конных заводов, он владел коллекцией живописи и также собирал фарфор, старинные книги, входил в Общество попечителей Лувра. Самые известные композиции парфюмера перекликаются с сюжетами романов, с картинами, артефактами, легендами. Жак словно сам пишет пейзажи доступными ему выразительными средствами.

Первым громким коммерческим успехом парфюмера стали духи Après l’Ondée (1906), созданные в год рождения первенца пары – Жан-Жака. Название духов переводится «После дождя». По одной из фамильных легенд (их, как обычно, как минимум две) Жак Герлен посвятил этот аромат своей жене Андрее, облик которой – белоснежная кожа, голубые глаза, хрупкий стан – напоминал неземное существо, трепетную нимфу. Вторая легенда гласит, что этот аромат тоже создан в честь Сары Бернар. В цветочных, влажных Après l’Ondée Жак Герлен продолжил опыты с альдегидами, соединяя их с нотами гелиотропа и фиалки, корнем ириса. Жак Герлен на протяжении всей жизни пополнял свою коллекцию живописи и предметов китайского и японского искусства. У парфюмера были полотна Гойи, Фрагонара, Гейнсборо, Сислея, Эдуарда Мане, Клода Моне. Шедевры импрессионизма, созданные в 60-е и 70-е годы ХIХ века, к началу двадцатого являлись самыми дорогими картинами на рынке современного искусства; они приобретались не только как предметы эстетического наслаждения, но и как надежное вложение денег. Для сравнения можно напомнить, что русские коллекционеры С. И. Щукин и И. Морозов были гораздо более смелыми, в это же время они покупали более поздних постимпрессионистов (Ван Гога, Гогена, Сезанна) или даже кубистов (Пикассо и Брака).

Для Жака Герлена его коллекция живописи была, конечно, не только знаком успеха, но и утонченным источником вдохновения. Считается, что именно картина Клода Монэ «Сорока» сподвигла его на создание шедевра – духов L’Heure Bleue («Сумерки»,1912). Возможно, это самый «живописный», самый многозначный, насыщенный смыслами аромат в истории парфюмерии. L’Heure Bleue – первые духи, где автор попытался передать не только едва уловимые, «импрессионистичные» изменения света, но и сложные эмоции, особое состояние души во время «синего часа», когда день уже закончился, а вечер еще не наступил. «Час между волком и собакой». Впервые парфюмеру удалось создать и пейзаж, и поэтическо-философский трактат. Внук Жака, Жан-Поль Герлен, написал более полувека спустя, что у Жака перед войной было тягостное предчувствие, что грядет что-то важное и неизбежное. Рок висит над миром! Ожидание перемен и страх перед ними, конец прекрасной эпохи, известной как belle époque, Жак Герлен попытался выразить в аромате L’Heure Bleue.

Аромат развивается в двух плоскостях: свежее, острое специево-бергамотное направление передает движение воздуха и свежесть, а амброво-сандаловая база нависает рыхлой тучей (или обнимает как подушка безопасности?). База кажется мягкой, сладковатой, достаточно вязкой, словно прошлое Европы, – с витиеватыми лестницами особняков и огромными шляпами-клумбами. Звучат также ирис и фиалка, столь любимые дамами начала века. Аромат и развивается, и будто стоит на месте, одновременно показывая несколько измерений и смыслов. От этого противоречия – статичности, но стремительности – возникает тревога, недоумение и предчувствие неизбежных тектонических сдвигов. История голландки, жены офицера, ставшей танцовщицей, сводившей с ума состоятельных мужчин и полюбившей нищего русского офицера; история Маты Хари, потерявшей вагон со своими нарядами. Много красоты и дерзости, немного грусти и легкомыслия – и вкрадчивое тиканье часов, официантов рока.

Флакон для аромата L’Heure Bleue создал художник стекольного завода Baccarat Жорж Шевалье. Абрис флакона напоминает очертания женских плеч, а пробка выполнена в виде перевернутого сердца. Каждый флакон L’Heure Bleue украшался шнуром и шелковой кисточкой, нити которой расчесывались вручную. В просторечии такие флаконы Guerlain сегодня называются «жандармы», потому что крышечка напоминает не только сердце, но и треуголку. Флакон был настолько удачно придуман, что потом фирма Guerlain использовала его и для других духов.

Есть разные версии, что в большей степени навеяло композицию L’Heure Bleue. То ли это развитие структуры парфюмерной композиции Jicky дяди Эме (Эме Герлена не стало в 1910 году)? Или Жак Герлен экспериментировал в том же направлении, что и Франсуа Коти, у которого получились очень успешные L’Origan? До сих пор спорят об этом. В любом случае Франсуа Коти считался главным соперником Жака Герлена в профессии, их таланты были сравнимы. Но конкуренция и подстегивала; в 1914 году Жак Герлен открыл фирменный бутик на Елисейских Полях. Правда, Коти, маркетинг которого был гораздо более агрессивным, давно обосновался не только в центре Парижа, но также в Москве и Нью-Йорке.

Первая мировая война покалечила парфюмера; сорокалетний отец троих сыновей на фронте получил травму головы и ослеп на один глаз. С тех пор Жак не мог водить автомобиль, не мог ездить на лошади, только наблюдал вместе с сыновьями за скачками из своей привилегированной ложи на ипподроме. И конечно, он мог утешаться, разводя драгоценные орхидеи и розы в фамильных оранжереях. Ароматы мастер стал чувствовать еще тоньше.

Самые известные духи Жака Герлена Mitsuoko (1919) посвящены героине романа писателя и морского офицера Клода Фаррера «Битва». Роман описывал события русско-японской войны, книга издана в 1909 году. Красавица Мицуко, жена японского адмирала, влюбляется в иностранного военного атташе. Затем, во время битвы, ее муж и ее возлюбленный оказываются по разные стороны сражения, и оба гибнут. Вдова Мицуко надевает белые одежды в знак траура – по кому? Тайна. Тайна – это второе значение ее имени «Мицуко». Книга стала во Франции бестселлером, писатель Фаррер был личным другом Жака Герлена, он даже упоминал в своих популярных книгах духи фирмы Guerlain. За первый сборник рассказов «Дым опиума» Фарреру была присуждена в 1905 году Гонкуровская премия.

В Mitsuoko, своем послевоенном шедевре, парфюмер впервые добавил в композицию синтетическую молекулу, имитирующую аромат спелого персика. Некоторые считают, что Жак Герлен использовал гармоничный «каркас» Chyprе Coty (1917), добавив в него пахнущий персиком альдегид, другие утверждают, что нет, он снова развивал Jicky своего дяди Эме Герлена. В любом случае Mitsuoko стала прорывом, первым «фруктово-специевым» шипром, сочетающим искрящуюся золотую горечь бергамота и сладость волшебного фрукта, соединенную с ароматом цветов. Мягкая база гармонично сочетала оттенки пачули и дубового мха, кедра, с нюансами корицы и серой амбры. Разлили Mitsuoko по тем же «жандармам», флаконам от L’Heure Bleue; по-видимому, за время войны других флаконов на складе Guerlain не появилось.

Духи Mitsuoko поразили современников. У их поклонников, особенно у художественно одаренных, развилась «мицукомания» и «мицукозависимость». Дягилев, например, в своем последнем письме кузену Павлу Корибут-Кубитовичу 7 августа 1929-го – а не стало импресарио 19 августа того же года – просит привезти «флакон духов Mitsouko от Guerlain (Champs Elysees) франков в 100–150». Очень Дягилев любил этот аромат и брызгал на занавес перед представлением. Считается, что Чарли Чаплин поливал и себя, и мебель (наверное, свою).

А вот анекдот от Тэффи про «советского графа» Алексея Николаевича Толстого:

«…Алеша подсел ко мне, потянул носом.

– У тебя, – говорит, – хорошие духи.

– Да, – говорю, – это мои любимые, «Мицуко» Герлен.

– Герлен? Да ведь он страшно дорогой!

– Ну что ж, вот подарили дорогие.

Потом опять разговор стал общим. Но вот, вижу, Алексей встает и идет ко мне в спальню. Что-то там шарит, позвякивает, а лампы не зажигает. Кто-то позвал:

– Алеша!

Вышел. Все так и ахнули.

– Что такое? Что за ужас!

Весь от плеча до колен залит чернилами.

Оглядел себя, развел руками и вдруг накинулся на меня.

– Что это, – кричит, – за идиотство, ставить чернила на туалетный стол!

– Так это ты, стало быть, решил вылить на себя весь флакон моих духов? Ловко.

– Ну да, – негодовал он. – Хотел надушиться. Теперь из-за тебя пропал костюм. Форменное свинство с твоей стороны.

Ужасно сердился».

Случались и трагедии, связанные с Mitsouko: муж Джин Харлоу, продюсер Поль Берн, вылил на себя флакон этих духов, любимых духов актрисы, перед тем как лишить себя жизни из-за невыносимой ревности. Или, например, Mitsouko любила Уоллис Симпсон, оставившая англичан без короля на целый век.

В «Мастере и Маргарите» тоже есть упоминание этого парфюма. «Девица хоть и с хрипотцой, но сладко запела, картавя, что-то малопонятное, но, судя по женским лицам в партере, очень соблазнительное:

– Герлен, Шанель номер пять, Мицуко, Нарсис Нуар, вечерние платья, платья коктейль…»

По этому отрывку заметно, что Булгаков не был озабочен ароматами; ему что название фирмы, что название духов – все едино. Консультировала его наверняка жена Елена Сергеевна, дама явно сведущая.

После Второй мировой войны Mitsouko была подзабыта; появилось много духов по-новому прекрасных. Miss Dior, например, или Femme Rochas. Возрождению «мицуколюбия» во многом способствовало остроумное экспертное мнение парфюмерного критика Луки Турина, распространившееся в эпоху интернета: «Каждый раз, когда меня просят назвать мой любимый аромат, или лучший аромат, когда-либо созданный, или аромат, который я бы захватил, если бы улетел на Марс, спасаясь от налогов, я всегда отвечаю: «Мицуко». Это вызывает разную реакцию: парфюмеры зевают, начинающие старательно записывают, знатоки парфюмерии считают меня положительным парнем. Честно говоря, это как если бы заявить, что Мона Лиза – моя любимая картина (что, кстати, правдой не является)». После шуток Луки Турина Mitsouko Guerlain вернулась на первые места в мировых рейтингах и была за последние 20 лет два раза переформулирована. Душистые вещества, ее составляющие, почти все изменились или исчезли в течение века! Сегодня мы знаем лишь тень той волшебной Mitsouko, пленившей Дягилева.

Парфюмерно-любительские умы, не очень веря современным изданиям этих легендарных духов, находятся в постоянном поиске «истинной Mitsouko», хотя бы ее аналога. В народном конкурсе «быть большей Мицукой, чем она сама» за последние годы побеждали Il Profumo от Aqua di Parma, Jubilation XXV от Amouage, Djagileff от Roja Dove. Известный парфюмер Роджа Дав в интервью признался, что носил Mitsouko почти 30 лет, и теперь, когда запрещены натуральные экстракты бергамота и мха и любимые духи стали на себя не похожи – «просто не знает, что надеть».

Следующим знаменитым созданием Жака Герлена стали духи Shalimar (1925), столь успешные, что до сих пор флаконы с этим названием составляют от 10 до 16 % всех продаж парфюмерного дома Guerlain. Shalimar вторые в мире по популярности после Chanel № 5. Недаром за это время (и особенно за последние 25 лет) домом Guerlain было создано не менее сорока вариаций-фланкеров удачного детища.

Эти духи Жака Герлена – самые известные из ароматов «восточного» направления в парфюмерии. Они не были первыми в этом жанре, надо отдать должное «восточным» духам модного дома Поля Пуаре, еще до Первой мировой войны выпустившего: Maharadja («Махараджа»), Aladin («Аладин»), Sakya Mouni («Шакья-Муни»), Nuit de Chine («Китайская ночь»). На костюмированном балу 1911 года «1002 ночь» каждому гостю сам кутюрье, наряженный султаном, дарил флакон духов Nuit Persane («Персидская ночь») от Поля Пуаре.

Shalimar Guerlain названы в честь садов одного из династии Великих Моголов, Шаха-Джахана, построившего Тадж-Махал и разбившего великие сады Шалимар в память о своей любимой жене. Звучание аромата было необычным: в нем ваниль гармонично и радостно переплетена с цитрусовыми. Флакон, созданный Раймондом Герленом (племянником Жака Герлена), символизировал прекрасный фонтан и производился на фабрике хрусталя Baccarat; темно-синяя пробка флакона напоминала корону на голове возлюбленной шахини. Изящная и эффектная этикетка повторяла абрис купола Тадж-Махала. Shalimar был представлен публике в 1925 году на Международной выставке декоративного искусства и художественной промышленности в Париже (выставка дала имя стилю Art-Deco), где брат Жака, Пьер Герлен, был вице-президентом жюри в разделе «Парфюмерия».

Shalimar – про нерациональные чувства, выраженные ярко и необычно. Четыре года Жак Герлен экспериментировал с этилванилином, альдегидом с запахом ванили, и получил чувственный, сверкающий аккорд: ваниль в сиянии цитрусовых и бергамота будоражит и вовсе не напоминает о бабушкиных булочках к утреннему кофе. Shalimar был создан вне шаблона, так поступают не «от головы», пренебрегая риском. И только такие творения удостаиваются истинного признания.

Страсть к искусству у Жака Герлена с годами только крепла. Его духи Liú (1929), цветочно-альдегидные – первые духи этого направления у Guerlain, – посвящены опере Пуччини «Турандот». Лиу – персонаж, девушка-рабыня. Духи Coque d’Or (1937) – воспоминание о блестящей, многоцветной постановке труппы «Русского балета» Дягилева, «Сказки о золотом петушке» на музыку Римского-Корсакова.

Духи Sous le Vent (1934) Жак Герлен сочинил для звезды модных парижских ревю конца 20-х и середины 30-х Жозефины Бейкер. Это цветочно-зеленый шипр, предвосхитивший появление еще более радикального аромата этого направления, Miss Dior парфюмера Поля Ваше.

Очень показательно то, что аромат (Sous le Vent можно перевести «Дорогой ветра») предсказал развитие судьбы талантливой артистки и замечательного человека Жозефины Бейкер. В то время, когда были созданы духи, она была сверхтемпераментной танцовщицей, выступавшей в юбочке из бананов. Даже без самого маленького, хотя бы и черного, платья. Можно увидеть забавные кадры, когда она танцует около столиков, где пьют шампанское, садится на шпагат и поднимает бронзовые бесконечные ноги, и как по-разному смотрят на это зрительницы и их кавалеры. Из-за неприличного костюма (вернее, его отсутствия) в Европе было не так много столиц, где ей разрешалось потешать публику, поэтому на концертах Бейкер, что называется, «висели на люстрах». В 30-е Жозефина вдруг запела, очень душевно: «У меня две любви, моя страна и Париж», – эту и другие ее песни все время передавали по радио, тем более что Жозефина, как никто в Париже, разбиралась в джазе, она подбирала лучших музыкантов для выступлений. В «ее стране», США, где она родилась в семье прачки-негритянки и музыканта еврейского происхождения, Жозефине пришлось пережить расистскую резню 1917 года в Сент-Луисе и другие проявления человеческой жестокости. В выступлениях певицы Жозефины Бейкер была глубина, в эротичных танцах не было вульгарности. Артистку называли «черной Венерой», креольской богиней. Французское гражданство она получила только в 1937 году, выйдя замуж. Во время Второй мировой танцовщица работала на Сопротивление и на военную разведку Франции. Более того, в возрасте тридцати семи лет Жозефина получила удостоверение летчика и звание лейтенанта! И пока иные коренные француженки-певицы пели в отеле «Ритц» в Париже под вежливые аплодисменты офицеров в элегантной форме, Жозефина перевозила секретные документы, летая между Африкой, Южной Америкой и Европой, поражая безоглядной смелостью. У нее несколько военных наград. Так духи Жака Герлена Sous le Vent отчасти предсказали линию судьбы героини.

И еще одни знаменитые духи того времени, связанные с движением и литературой. Это Vol de Nuit (1933), вышедшие после издания первого романа молодого летчика Антуана де Сент-Экзюпери «Ночной полет» (написан в 1930-м). «Любовь, одна любовь – какой тупик!» – сетует герой книги Экзюпери, Ривьер, директор почтовых авиалиний. Страсть, неконтролируемая сила, раздражает сурового руководителя. Он считает, что есть «какой-то иной долг, который выше, чем долг любви». Романтик Сент-Экс свои раздумья того времени о подвиге и долге приписал аскету Ривьеру. Писатель в тот момент пережил несчастливую любовь, а следующую пока не встретил – и в его рассуждениях есть грусть, горечь, как и в духах Vol de Nuit.

Жесткие начальные ноты Vol de Nuit, гальбанум и бергамот, – словно стержень, они передают силу духа человека и стальную мощь его машины. И конечно, в этом аромате парфюмеру каким-то только ему известным способом удалось выразить невероятное впечатление от природы Патагонии, поразившей Сент-Экса. В Vol de Nuit есть пейзаж, который может видеть только летчик, есть восторг и опасность; но, соприкасаясь со стихиями во время ночной грозы, рискуя жизнью, человек счастлив – он по-настоящему живет в эти моменты.

Есть вторая (не романтическая) версия создания аромата Vol de Nuit: это был коммерческий заказ национальных авиалиний Франции Air France парфюмерному дому Guerlain. На мой взгляд, две версии, романтическая и коммерческая, не противоречат друг другу. Пассажиры, осмелившиеся сесть в самолет, были первыми, ведь тогда еще не было гражданского воздушного флота; они в какой-то мере тоже рисковали.

Назывался аромат все-таки так же, как роман молодого Сент-Экса. Духи Vol de Nuit были данью уважения молодому писателю, который позже стал символом мужества, благородства, одаренности, любви к жизни, и не только для Франции.

Это памятник авансом. Они живы вот уже почти целый век: странные, незабываемые, горько-деревяшисто-тоскливо-нежные, вдохновляющие Vol de Nuit Guerlain. Флакон тоже был уникальным – пропеллер самолета, сочетание металла и стихии воздуха.

Вторая мировая война обернулась для Жака Герлена страшным горем: погиб его младший сын Пьер. Потом разбомбили завод фирмы в Бекон-ле-Брюйер. После войны парфюмера необоснованно обвинили в сотрудничестве с немцами, но вскоре подозрение было снято. Поэтому 40-е годы стали для Герлена годами депрессии. И лишь в начале пятидесятых он снова придумал аромат, связанный с искусством. Atuana, так назывались эти духи, и так называется место на Таити, где жил художник Поль Гоген.

Жаку Герлену очень повезло в конце жизни: он убедился, что его внук Жан-Поль Герлен наделен талантом парфюмера и способен быть его преемником. Они даже поработали вместе.

Другой внук Жака, Даниэль Герлен, унаследовал страсть к искусству, он основал Фонд Guerlain, который поддерживает современное искусство и ежегодно вручает премию на парижском Салоне рисунка.

Hermès
Поставить на правильную лошадь

В 2006 году французов увлекла дуэль, которую насмешники назвали «войной дамских сумочек». На самом деле боролись две тенденции бизнеса: глобализация и традиционный семейный подход. Дело было в том, что финансисты группы LVMH (владеющей в том числе компанией Louis Vuitton, славящейся своими сумками) пытались поглотить фирму Hermès (производящую сумки Kelly и Birkin).

Дом моды и парфюмерии Hermès для многих олицетворяет «старую добрую Францию». Когда же он был основан и как развивался?

Сначала была лошадь. Она была у французского генерала Удино, и тот в 1827 году заключил пари, что проедет верхом на своей кобыле рысью, не меняя аллюра (вид походки лошади. – Прим. ред.), 28 километров в течение часа. С тех пор французы очень полюбили бега, и они до сих пор их любят – оборот сделок по лошадиным забегам, заключаемых только вне ипподромов, составляет почти 10 миллиардов евро! А каждый модный ипподром – просто золотое дно: в Довиле, Шантийи и Лонгшаме с середины XIX века богачи оставляли свои капиталы, из персональных лож любовались на обожаемых скакунов, демонстрировали сопровождающих их разряженных жен, любовниц («дамам полусвета» полагалось стоять на отдельной лужайке).

Денег на оборудование для своих питомцев тщеславные лошадники никогда не жалели. Это хорошо понял предприниматель Тьерри Эрмес (1801–1878). В 1836 году, в самом начале увлечения публики бегами, он основал на Больших Бульварах в Париже мастерскую по изготовлению конской упряжи и уздечек особого качества выделки. В начале XX века по количеству ипподромов Франция была лидером среди европейских стран – 309 зарегистрированных беговых дорожек!

Сын Тьерри Эрмеса, Шарль-Эмиль Эрмес (1835–1919), сменил отца во главе фирмы, он в 1880 году перенес мастерскую на Фобур Сен-Оноре, 24. Главный офис фирмы Hermès по сей день находится по этому адресу! Именно традиции и основательность придают особый шарм знаменитой марке. Шарль-Эмиль Эрмес расширил производство, добавив к уже имеющемуся ассортименту седельное снаряжение, сумки и одежду для наездников. С помощью своих сыновей, Адольфа и Эмиля-Мориса, Шарль-Эмиль значительно расширил географию поставок продукции и стал поставлять ее в элитные семьи Европы, Северной Африки, России, Азии и Америки.

Костюмы, сумки, уздечки – все это отлично продавалось, к тому же фирма занялась изготовлением одежды для гольфа, а в 1920-е годы выпустила первую дамскую сумку. Роберт Дюма-Эрмес (1898–1978), зять Эмиля-Мориса, сменил его на посту главы компании. Роберт не был связан кровными узами с семьей, поэтому присоединил к своему имени фамилию жены, став Дюма-Эрмес. Именно он сделал революцию в ассортименте фирмы – даже две революции, – предопределив дальнейший успех и процветание.

Роберт Дюма-Эрмес решил дополнить кожаные изделия чем-то воздушным и изысканным, в 1937-м он начал выпускать шелковые платки Carrés. Это была блестящая и новаторская на тот момент идея: дизайн платков и их неоспоримое качество очень понравились дамам, клиентура Hermès значительно расширилась. Компания трепетно относилась к производству платков, строго контролируя все этапы производства, начиная с закупки китайского шелка и заканчивая прядением и ткачеством; края платков Carrés обрабатывали вручную. Дизайнеры фирмы проводили годы за созданием новых узоров для платков, каждый из которых печатали индивидуально при помощи специальных растительных красок. Успех Carrés был грандиозным, к концу 1970-х годов их было продано больше миллиона экземпляров по всему миру. Платки стали популярными, более того, они стали символом власти и престижа: в 1956 году в Великобритании вышла почтовая марка с портретом королевы Елизаветы II, на которой был шелковый платок Hermès; принцесса Монако Грейс использовала шарф в качестве перевязи, когда сломала руку; актриса Шэрон Стоун использовала платок в одной из сцен фильма «Основной инстинкт».

Глядя на это, и другие модные дома – Marcelle Rochas, Dior, Yves Saint Laurent – тоже стали выпускать шелковые платки с уникальным дизайном и фирменными надписями. Однако Hermès были и остались первыми в этом сегменте рынка роскоши.

Но не могут же шелковые, невесомые творения пахнуть кожей, сбруей или, не дай бог, конюшней? Роскошь без дорогих ароматов не существует, и в 1950-е годы фирма Hermès взяла еще один возвышенный аккорд: заказала фирменные духи. Первый аромат назывался Eau d’Hermès, его сочинил знаменитый парфюмер Эдмон Рудницка, автор многих ароматов модного дома Dior. Но подлинный парфюмерный шедевр, ставший самым популярным у Hermès, тот, что жив и любим до сих пор, появился десять лет спустя, когда фирма открыла собственный филиал, занимающийся производством парфюмерии.

Автором аромата стал Ги Робер (1926–2012), потомственный парфюмер, создатель великолепных Madam Rochas, Doblis Hermes, Amouage Gold, Merefame Menard и многих других. Девизом Ги Робера было: «Духи, прежде всего, должны хорошо пахнуть».

Caleche Hermès (1961) – один из великих альдегидных ароматов в истории парфюмерии, наряду с Arpege Lanvin и Chanel № 5. Он обладает переменчивым характером, но способен быть очень женственным. Caleche – это ясное небо со всполохами золотистого салюта, яркая джазовая композиция, сыгранная на празднике весны. Ги Робер как раз был поклонником джаза, а также классным пианистом. В винтажном варианте Caleche, даже если начальные ноты окажутся «подуставшими», на коже раскроется красивейшим букетом. Старый Caleche прекрасен! Он и абстрактный, и цветочный, меняется и играет, как кристалл на солнце.

Переформулированный современный Caleche может показаться слишком жестким – охапкой веток жасмина, безжалостно срезанного и затянутого в каркас из медной проволоки. Но если вдруг случится ветер, мороз и металл выветрится, улетучится, – то и современный вариант Caleche может порадовать солнечными зайчиками.

Caleche, как и хотел его создатель, просто хорошо пахнет! И даже чудесно.

24 Faubourg Hermès (1995). В названии духов обыгран тот самый легендарный, счастливый адрес фирмы, успешно проработавшей на одном месте полтора века.

В конце 80-х годов ХХ века очередной управляющий Hermès, Жан-Луи Дюма, решил сделать образ фирмы более современным. На рекламном плакате фирмы появилась молодая ухоженная женщина в дорогих джинсах и в платке Hermès, с сумкой Kelly. «Долой ностальгию по повозкам и экипажам, даешь дорогие сумки и часы!» Образ духов 24 Faubourg именно такой: современно, дорого, не для всех. Это не универсальный аромат, в нем есть кастовость, ограничения. 24 Faubourg обязывает держать спину, делать укладку, покупать живопись и заниматься благотворительностью. 24 Faubourg совсем не легкие духи, что-то в них есть от бремени социальной ответственности.

В них светятся ноты, напоминающие о золоте: для кого-то они трансформируются в золото осени и цвет листьев, кому-то чудится весенняя пыльца, но некоторые реально считывают запах денег и видят блеск золотых слитков и монет.

Вообще-то, соответствие аромата и цвета – тема странная и недоказуемая, как все, связанное с запахами. Но 24 Faubourg явно не про неконтролируемые «Подсолнухи» Ван Гога. В нем, возможно, светятся золотые блестки полотен Климта.

Автор аромата 24 Faubourg – парфюмер Морис Русель, это его творение было отмечено несколькими премиями, так называемыми «парфюмерными Оскарами». Образ «дорого-богато» подчеркнут импозантным флаконом, который тоже был награжден.

К концу ХХ века Hermès продолжил поиск омолаживающих средств для имиджа фирмы. К сотрудничеству пригласили сначала антверпенца-авангардиста Мартина Марджелу (того самого, которого давно никто не видел, но имя его живет и приносит прибыль), затем Жана-Поля Готье и, наконец, уже в этом веке – создательницу Comme de garcons Рэй Кавакубо. Союз традиции и авангарда – это и правда действенный рецепт перерождения. Дорогостоящая пластическая операция прошла успешно – что, возможно, и стало причиной попытки LVMH завладеть столь привлекательным объектом, как Hermès.

В области парфюмерии фирму в ХХI веке тоже ждала большая удача – маэстро Жан-Клод Эллена, талантливый парфюмер, в 2006-м году придумал мужской аромат Terre Hermès. Получился просто суперхит.

Этот мужской парфюм не стал ни элитарным, ни дорогим, зато оказался очень востребованным: Terre Hermès носят офисные служащие, отставные военные, женихи, сравнительно молодые модники, отцы семейств и даже генералы. Его носят и женщины. Terre Hermès приняли те, кто много лет ничем не мог заменить возлюбленный Fahrenheit Dior, а также те, кому нравится дорого платить за удивительные во многих отношениях «Молекулы». Дело в том, что во всех этих трех ароматах (и не только в них, кстати) присутствует большая доза компонента «Изо Е Супер», имеющего привлекательный и нейтральный древесный запах с оттенком ветивера, пачули и легким нюансом амбры. По цене и сложности Terre Hermès можно признать демократичным. И очень успешным.

Чем же закончилось «сражение сумочек», о котором нравилось судачить парижским таксистам? Произошло удивительное: многочисленные члены семьи Hermès консолидировались, на время забыли противоречия, основали трастовые фонды, запрещающие продажу акции «на сторону» – и не дали себя поглотить LVMH. Так старейшая фирма производителей предметов роскоши сохранила лицо. И традиции.

Chanel
Битва за эликсир

«Жизнь – сплошная драка и путаница», – считала Габриэль Шанель – и смело шла на обострение конфликта. К середине 40-х годов прошлого века ежегодная прибыль от продажи духов Chanel № 5 по всему миру достигла миллионов долларов. Создательница бренда имени себя, казалось, должна была радоваться – это могло обеспечить ей благополучную старость (в 1948-м Великой Мадемуазель исполнилось 65). Но в действительности феноменально успешные продажи духов приводили ее в бешенство, поскольку именно в это время от деятельности фирмы Les Parfums Chanel ей доставалось 5000 долларов в год, фиксированная сумма за патент на Chanel № 5. Тогда мадемуазель Габриэль Шанель, не уставая ругаться на «бандитов, которые ее грабят», начала третий раунд борьбы за контроль над прибылью от продаж. Предыдущие два она с треском проиграла, потеряв все вплоть до права жить и работать в Париже. И что может придумать, сидя в провинциальной Швейцарии, забытая всеми пожилая дама? Что она может противопоставить магнату Пьеру Вертхаймеру, владельцу Les Parfums Chanel? Он живет в Нью-Йорке и построил заводы, производящие духи ее имени, по всему миру. Лучшие юристы работали на него; да что там, они составляли железобетонные контракты еще его дедушке! Годилось только что-то совсем неожиданное и остроумное. Шанель придумала. А ведь она одна верила в себя, обзывая собственного адвоката «ничтожным трусом»!

Достижения Шанель в области моды бесчисленны, среди прочих – это использование трикотажа для производства женской одежды (до нее из него шили теплое белье для солдат), внедрение «маленького черного платья», сумка на цепочке, смешение бижутерии и подлинных драгоценностей, многое другое. Иногда те же модные «фишки» могли появиться у других модельеров, и даже раньше, чем у Шанель, – однако ярче всего они звучали в коллекциях мадемуазель, и она присваивала успех, уверенно собирая дивиденды. Подобно Пикассо, которому приписывают афоризм: «Талантливые художники копируют, гении – присваивают».

С парфюмерией вышло иначе: первые же духи с ее именем, Chanel № 5, стали сенсацией, но при этом львиная доля прибыли от их продаж уплывала в другие руки. Великая Мадемуазель не собиралась терпеть это бесконечно.

Появились духи Chanel № 5 почти случайно, в 1920 году, когда в жизни и карьере Шанель произошли важные перемены. Началось с трагедии: 22 декабря 1919 года в автокатастрофе погиб возлюбленный и покровитель Габриэль Шанель – Артур Кэйпел, которого близкие называли «Бой». Они были вместе около десяти лет; кроме любви и уважения, Бой дал Шанель очень много. Он не просто финансировал, но и обучал; дерзкий и успешный бизнесмен, Бой мыслил стратегически, и Шанель сумела научиться этому. Бой был внебрачным сыном французского банкира и англичанки, воспитывался в Англии. Как и у Шанель, его происхождение было сомнительным с точки зрения высшего света, но он умел использовать существование «между культурами», странами и разными социальными слоями с большой выгодой. Шанель переняла и этот навык, быстро оценив, например, какой эффект дает смешение французского изящества и британского добротного лаконизма. Она выполняла и третье непременное условие успеха: умение неутомимо и вдохновенно трудиться.

После гибели Боя мадемуазель, по ее собственному выражению, «тонула в океане слез». Ее новые друзья, Мися и Хосе-Мария Серт, искренне желая помочь, весной 1920-го взяли мадемуазель в путешествие по Италии, показали свои любимые города и музеи. Хосе Серт объяснял ей картины и фрески, архитектуру. Мадемуазель была благодарна, она позже сказала – «если бы не Серты, я бы умерла полной дурой… Серт ходил по музеям, как фавн бродит по родному лесу». На обратном пути, в Риме, Серты познакомили Шанель с Дягилевым, с которым Мися Серт дружила с 1908 года. Мися помогала Дягилеву, сводила его с «нужными людьми», разруливала – а иногда и создавала – конфликтные ситуации внутри труппы «Русского балета», получая большое удовольствие и от того, и от другого. В общем, Мися была «тайным визирем при дворе Дягилева», как выразился Жан Кокто.

Что дало мадемуазель это знакомство? Новые связи изменили масштаб ее деятельности и возможностей. «Двор Дягилева» принял ее не сразу, в него к этому времени входили самые знаменитые, настоящие «звезды» – Стравинский, Пикассо, Матисс, Кокто, Сати, Пуленк, Мясин, Карсавина. Но Шанель сделала очень точный ход: дала Дягилеву деньги на возобновление постановки балета «Весна священная», поставив лишь одно условие: «Мися Серт не должна об этом знать». В результате Шанель, прежде не мечтавшая войти в круг crème de crème Парижа, в закрытое общество международной богемы, аристократов, финансистов, стала там своей. Для нее был открыт доступ на предпремьерные показы, где собиралась толпа журналистов и фотографов, ее стали приглашать на приемы в честь «Русского балета». Так, в июле 1920 года она попала на бал, устроенный принцессой Мюрат, там танцевали и пили шампанское не только богемные персонажи, члены семьи Ротшильдов и другие банкиры, но и представители царских и королевских фамилий Европы. Самыми титулованными были беженцы, эмигранты из России: великий князь Дмитрий Павлович Романов и его сестра Мария Павловна. Круг клиентов Шанель расширился и качественно поменялся.

Мися Серт – эксперт по связям с богатой и знатной общественностью, теперь уже единственная близкая подруга Шанель – посоветовала ей выпустить духи для рождественских подарков важным клиентам. В конце лета 1920 года Шанель оказалась в лаборатории парфюмера Эрнеста Бо, француза русского происхождения, рекомендованного Романовыми. Эрнест Бо представил мадемуазель несколько вариантов своих новых разработок, это были душистые «альдегидные» композиции, и Коко выбрала образец под номером «5», поскольку любила эту цифру до такой степени, что показы новых коллекций проводила 5 мая. Раньше на флаконах писали про сады или букеты, обязательно упоминалось нечто романтически-туманное, в крайнем случае – Наполеон. А здесь просто «№ 5», бирка какая-то. Тем не менее маркетинговый ход с рождественскими презентами имел большой успех, покупательницы Шанель возвращались, требуя продать им новые духи. Аромат сделался «ольфакторным лицом» фирмы: по приказу хозяйки его распыляли в бутиках и перед показами, манекенщицы были обязаны носить его вне работы.

Чем Chanel № 5 поразили клиенток? Революционным в них было все – название, лаконичный дизайн и прозрачное стекло прямоугольного флакона. А главное, удивляла ароматная композиция: главенство альдегидов в верхних нотах парфюмерного аккорда давало ощущение свежести, аромат искрился, был по-новому женственным и остро современным. Словно музыка джаза или живопись кубистов.

Пробная партия флаконов Chanel № 5 в бутике быстро закончилась. Клиентки вернулись и требовали продать им еще. Задачи масштабного производства духов были непосильны для мадемуазель, это требовало ресурсов и навыков, которыми она не обладала. И снова на помощь пришла Мися Серт: на скачках в Довиле она познакомила Шанель с братьями Пьером и Полем Вертхаймерами, владельцами Bourjois cosmetics, крупной фирмы косметических товаров. В результате переговоров было основано предприятие Les Parfums Chanel для производства духов модного дома Шанель. По контракту братьям Вертхаймерам принадлежало 70 % от прибыли (производство, упаковка, реклама), владельцу крупнейшего магазина Galeries Lafayette Теофилю Бадеру – 20 %, он отвечал за продажи. Шанель полагалось 10 % от прибыли, и ей предоставлялась полная свобода в выборе ароматов. Тогда эти условия ей казались не только приемлемыми, но и выгодными.

Эрнест Эдуардович Бо стал работать штатным парфюмером Les Parfums Chanel (на Bourjois он работал тоже), у него было много идей, и в 1920-е годы под его руководством предприятие выпустило духи Chanel № 22, Cuir de Russie, Gardenia, Bois des Iles. Но хитом продаж с самого начала были Chanel № 5, они сразу стали приносить Les Parfums Chanel хорошую прибыль. Одновременно с ростом продаж росло раздражение Шанель своей ничтожной долей в этом бизнесе, как она говорила: «Я всегда недовольна собой. Почему, собственно, я должна быть довольна всем остальным?»

На первый штурм во имя своих финансовых интересов Шанель решилась спустя десять лет по наущению своего жениха, дизайнера Поля Ириба. Ириб был яркой личностью и талантливым карикатуристом, но в парижском обществе чаще обсуждались другие его достижения: успех в Голливуде, где он проработал восемь лет, и браки с богатыми женщинами. Он умел их покорять, недаром писательница Колетт называла его «занятным демоном», советуя дамам при виде Ириба незаметно делать фигуру из пальцев «от сглаза». У Шанель и Ириба дело быстро шло к свадьбе, но сначала расторопный дизайнер решил навести порядок в делах мадемуазель; его решительность опиралась на опыт общения с продюсерами и юристами, полученный в Голливуде. Был подан иск от имени Шанель к братьям Вертхаймерам с требованием пересмотра распределения прибыли в Les Parfums Chanel. Долю Теофиля Бадера, его 20 %, Шанель выкупила и теперь претендовала на большее – гораздо большее! Братья Вертхаймеры посовещались с юристами и предложили Шанель повысить ее долю еще на пять процентов. Но ей нужна была половина! Как минимум. Мадемуазель не скупясь тратилась на адвокатов, которые быстро выяснили, что контракт был составлен Вертхаймерами очень грамотно. И когда представители Шанель заявили братьям Вертхаймерам об одностороннем расторжении контракта – ее просто исключили из Совета директоров Les Parfums Chanel. Оскорбленная Шанель, вдохновляемая Ирибом, поклялась продолжить борьбу.

Но тут в ее жизни снова произошла трагедия. Поль Ириб умер от разрыва сердца на роскошной вилле Шанель «Ла Пауза». Когда он упал на теннисном корте, Коко была неподалеку. Она получила такое потрясение, что несколько дней не могла разговаривать. Мися Серт неотлучно находилась рядом с подругой. От горя и мучительного чувства одиночества Шанель знала только одно средство – работа до изнеможения. И она снова им воспользовалась.

В 1937 году Европу штормило. Гитлер и Муссолини находились на пике популярности, в Испании началась гражданская война. Неспокойно было и в бизнесе мадемуазель: работницы потребовали пересмотреть условия труда, грозили сорвать осенний показ коллекции. Мадемуазель уступила, но затаила обиду, и спустя два года, при угрозе новой забастовки, просто закрыла все свои предприятия, уволив тысячи работниц. Многие дома моды в Париже работали и при немцах, но Шанель это было ни к чему. У нее появился план.

Осенью 1940-го немецкий оккупационный режим во Франции и правительство Виши приняло несколько указов против евреев, в том числе о предприятиях «с преобладающим еврейским влиянием». В частности, предписывалось принудительно переводить подобные предприятия под управление «лиц арийской расы». В это же время у мадемуазель начались романтические отношения с бароном Гансом Дитрихом фон Динклаге, высокопоставленным офицером СС. Все обстоятельства складывались в ее пользу: Вертхаймерам с семьями с началом оккупации пришлось бежать в США. Не было никаких сомнений, что теперь она сможет забрать себе Les Parfums Chanel. Сто процентов. Оставалось только выправить бумаги на имя мадемуазель Габриэль Бонэр Шанель.

Но когда она явилась за этим, неожиданно выяснилась: накануне отъезда Пьер Вертхаймер передал управление фирмой некоему Феликсу Амьё, «истинному арийцу» и поставщику самолетов вермахту. Нацисты из Берлина поддерживали Феликса Амьё, который на своих заводах производил моторы для «Юнкерсов», ну и заодно продавал Chanel № 5 в Германии и Франции. Немцы не собирались из-за каких-то там флакончиков ссориться с человеком, поставляющим стратегически важную технику.

Два завода, на которых производились духи до войны, во Франции и в Англии, пострадали от бомбежки, флаконы с Chanel № 5 остались только на складах. Пьер Вертхаймер придумал выход из положения: он основал новое предприятие Chanel Ink. NY и приступил к организации производства в США. Сразу появились сложности с сырьем; оказалось, что все компоненты можно найти, но абсолю жасмина должно быть только из цветов, выращенных в Грассе, на юге Франции. И тогда была проведена секретная операция: некто Герберт Грегори Томас, сотрудник ФБР (!), под видом бразильского дипломата проник во Францию через Португалию, добрался до Грасса, купил там 300 килограммов абсолю жасмина и привез драгоценное сырье в США.

Шанель тоже не бездействовала: при поддержке фон Динклаге она постоянно ходатайствовала перед нацистскими чиновниками, требуя восстановления прав в отношении духов своего имени. Наконец ей предложили поспособствовать организации секретных переговоров между Черчиллем и руководством нацистской Германии. Вероятно, в обмен на благоприятный исход ее дела. Шанель согласилась. Это было осенью 1943 года, в военной ситуации в Европе наступил перелом, и Гитлер искал выигрышные варианты изменения сценария войны. В декабре 1943 года Шанель приехала в Мадрид, остановилась там в отеле «Ритц» и написала по крайней мере два письма Уинстону Черчиллю, с которым была хорошо знакома со времени своего романа с герцогом Виндзором в 1924–1929 годах. Черчилль на ее письма не ответил.

До конца войны Les Parfums Chanel оставалась в руках Феликса Амьё, а затем он вернул фирму Вертхаймерам в целости и сохранности. Производство парфюмерии Шанель в США процветало, флаконы «настоящих французских духов» производились в Америке и продавались по всему миру. Так мадемуазель проиграла второй раунд борьбы.

После освобождения Франции Габриэль Шанель, которую не без оснований обвинили в коллаборационизме, поселилась в Швейцарии под Лозанной. Она купила небольшую виллу и проживала там вместе с бароном фон Динклаге по прозвищу Шпатц. Постепенно у мадемуазель стали накапливаться долги, а тем временем доход от продаж духов ее имени по всему миру неуклонно возрастал – Пьер Вертхаймер продавал Chanel № 5 на самом большом из массовых рынков мира – US Military Post Exchange.

Что она могла сделать? Продолжать стареть и злиться. Или же придумать нечто остроумное.

Шанель в Швейцарии (а там по-прежнему работали промышленные лаборатории, производившие «парфюмерные базы») заказала и выпустила небольшую партию духов Mademoiselle Chanel № 1 и Mademoiselle Chanel № 3 с адресом ее бутика на этикетке: 31, Rue Cambon, Paris. Она радикально поменяла дизайн флакона, сделав его округлым и кокетливым, изменила логотип, цвет этикетки и упаковки, они стали бордово-розовыми. Так мадемуазель самостоятельно провела ребрендинг.

Адвокат Шанель, связавшись с Вертхаймером, сообщил, что его клиентка собирается наглядно продемонстрировать миру, где продают подлинные духи Chanel, а где – безобразные американские подделки. Представители Вертхаймера в ответ оперативно добились судебного запрета продажи этих новых духов в Париже и во всей Франции. Но никто не мог запретить Шанель дарить бордовые Mademoiselle Chanel женам адвокатов, чиновников, подругам знаменитостей, посылать эти красные флаконы своим друзьям в США. Большой универмаг на Пятой авеню в Нью-Йорке и магазины Маркуса в Техасе согласились продавать новые духи! Но решающую роль сыграло то, что аромат, как ни удивительно, не уступал по качеству Chanel № 5 − это признавали все, кому в руки попадал бордовый флакон.

В том числе об этом написал Эрнест Бо. Был ли он автором разработки – осталось одной из тайн мадемуазель. Был ли рецепт именно этих духов тем секретным документом, который она до самого конца оберегала и, согласно легенде, хранила в тайном сейфе? Никто никогда не узнает; говорят, ее апартаменты ограбили и обобрали в первые дни после кончины.

Конечно, в 1947-м Коко блефовала, в одиночку она не могла бы начать промышленное производство Mademoiselle Chanel. Но скандал, пересуды о подлинных и поддельных духах могли серьезно навредить фирме и дестабилизировать продажи. Когда клиенты стали выражать недоумение, Пьер Вертхаймер сдался и вылетел из Нью-Йорка в Европу для переговоров. Мадемуазель выторговала выгодные условия, как сказала она о себе в другой ситуации: «Лошадка сбросила жокея». Ей были возмещены убытки, выплачена «упущенная выгода» и определена пожизненная рента с продаж духов. Любой другой человек бы успокоился и стал доживать в достатке. Но не она.

Шанель приободрилась и после пятнадцати лет отсутствия, в 1954-м, решила вернуться на авансцену парижской моды. Показ в бутике на Рю Камбон 5 февраля 1954 года провалился, о чем издевательски и с огромным удовольствием написали парижские и лондонские газеты. «Провинциальные кладбищенские платья!» – кричали заголовки газет. Шанель в семьдесят один год потерпела фиаско. «Довоенные идеи устарели! – решили многие. – Прошло время женщин в моде, Шанель и Скьяпарелли давно сошли со сцены. В Париже царствуют молодые мужчины – Диор, Жак Фат, Бальман и Баленсиага».

Но в самый трудный, в самый унизительный для нее момент Пьер Вертхаймер поддержал Шанель. Было ли это неожиданно или переговоры велись долгие месяцы – неизвестно. Очевидно одно: Вертхаймер предоставил мадемуазель неограниченный кредит и обязался пожизненно оплачивать любые ее расходы. А все активы, всё, что делала Шанель, теперь принадлежало ему. Кроме денег и поддержки, Пьер Вертхаймер мог предложить нечто важное, а именно – огромный американский рынок. Финансовый успех моделей Диора к тому времени доказал, что это самый эффективный путь развития бизнеса для парижского кутюрье.

Спустя год Коко Шанель вернула себе славу и царила еще семнадцать лет, закрепив за собой имидж одной из самых влиятельных персон двадцатого столетия. Начиная с 1924 года и до конца Габриэль Шанель и Пьер Вертхаймер, словно многолетние супруги, ссорились и скандалили, но не расставались. Они не могли обходиться друг без друга. Его не стало в 1965 году, а она работала до 1971-го, до последнего дня жизни. Все, что выпускается под маркой Шанель, по сей день принадлежит семье Вертхаймеров.

За несколько недель до смерти она утвердила новые духи – Chanel № 19. Это число мадемуазель тоже любила, ведь она родилась 19 августа. Парфюмер Анри Робер сочинил для Коко Шанель мшистый, горький, загадочный аромат, раскрывающийся каждый раз по-новому. Он звучит благородно, но иногда не слишком радостно – аромат элегантной женщины, познавшей и триумф, и одиночество в полной мере. Мало кому из смертных пришлось испытать эти состояния так ярко, как Габриэль Шанель.

Jean Patou
Радость века

Небольшой магазин моды в Париже был у Жана Пату (1887–1936), выходца из Нормандии, еще до Первой мировой войны. Однажды модели одежды, сшитые Жаном, понравились состоятельному американскому клиенту, и он скупил все готовое, что было в магазине. Это был позитивный опыт, но Жану Пату пришлось о нем забыть и отправиться на Первую мировую.

Он воевал на передовой, служил капитаном элитного полка зуавов. Эти войска считались во Франции самыми свирепыми, они в основном состояли из выходцев из Северной Африки, потомков янычар. По понятным причинам, после войны вернувшись к моде, Жан Пату повел бизнес смело и решительно. В своих идеях он в основном ориентировался на американский рынок; сделал ставку на «спортивный шик» и очень преуспел. Спорт тогда был развлечением состоятельных, а самыми элитными видами спорта, как и сегодня, считались гольф и теннис. Пату придумал качественный костюм для гольфа (в 2015 году на аукционе в Париже его продали за 85 тысяч евро). Знаменитая французская теннисистка Сюзан Ленглен в 1921 году появилась в Лондоне на Уимболдоне в костюме от Пату: шелковая юбка-плиссе до колен, оранжевая повязка на голове и кардиган в голубую полоску без рукавов. Сюзан Ленглен рекламировала наряд, красуясь перед толпой потенциальных клиенток в течение двух недель, и она выиграла турнир в одежде «от Пату!».

Конкуренты не остались равнодушными к такому успеху: к открытию в 1924 году Олимпиады в Париже труппа «Русский балет» Сергея Дягилева представила оперетту «Голубой экспресс», где сестра Вацлава, Бронислава Нижинская, танцевала с теннисной ракеткой и в костюме, имеющем все признаки одежды для тенниса «от Пату», включая повязку на голове. Костюмы для представления придумала Габриэль Шанель, Великая Мадемуазель никогда не стеснялась присваивать успешные идеи.

Сам Жан Пату к этой Олимпиаде придумал собственное действо. Проведя в США жесткий кастинг, выбрав из пятисот девушек шестерых, самых длинноногих и белокурых, он представил американских моделей в Париже. Многие тогда возмутились такому «самовару», привезенному в столицу мировой моды; но одежда модного Дома Пату отлично смотрелась именно на американских красавицах «с крепким телом». Об этом событии в Париже помнили еще долгие годы. Знаменитая манекенщица 1940-х Пралин вспоминала: «Спустя годы мы ответили им тем же», – имея в виду триумфальные «гастроли» француженок, так называемых «летучих манекенщиц», в США.

Столь же решительно Жан Пату принялся за разработку парфюмерной линии своей фирмы. В 1925 году он выпустил три вида духов: легкий цветочный Amour-amour («Любовь-любовь») был адресован блондинкам; серьезный шипр Que Sais-Je? («Что я знаю?») с нотами непреодолимой (лично для меня) стервозности предназначался брюнеткам, и Adieu Sagesse («Прощай, благоразумие») должен был подойти рыжеволосым красавицам. Все три аромата были созданы парфюмером Анри Альмерасом.

До Жана Пату никто не пытался определять психотип будущей владелицы флакона. Впрочем, после него тоже было мало желающих повторить эту идею – вероятно, с развитием косметической промышленности дамы стали слишком часто менять цвет волос и попросту могли забыть, к какому типу следует себя отнести.

Тем временем голова делового кутюрье, которого поклонники называли «единственным французом с американской деловой хваткой», непрестанно рождала новые идеи. Он открыл специализированный бутик, названный «спортивный уголок», где одежда была разделена по видам спорта: в разных комнатах размещались наряды для гольфа, тенниса, рыбалки, для лыж и яхтинга. У дизайнера также можно было заказать комплект одежды, «базовый гардероб», где вещи составляли ансамбли, гармонично сочетаясь между собой. К тому времени у Пату, кроме бутика в Париже на улице Сент-Флорентин, были открыты магазины в Монте-Карло, Биаррице и Довиле – в любимых местах отдыха модной, спортивной и платежеспособной публики.

Одежда для спорта и отдыха, сшитая у Жана Пату, вскоре стала считаться просто модной повседневной. Она была современной, качественной и очень дорогой.

А чтобы клиенткам легче было расстаться с деньгами, Жан Пату установил в своем салоне «Парфюмерный бар». Там дамы могли сами составить себе аромат с благосклонной помощью профессионала: «парфюмерный бар» исполнял роль отвлекающего и развлекающего маневра. В шкафу-раскладушке из драгоценного дерева были расставлены базы для ароматов разного типа: дневного, восточного, вечернего, присутствовали добавки для создания «персональных духов». Нужно было взять пустой флакон с надписью My own Cocktail («Мой персональный коктейль») и под присмотром самого Анри Альмераса, парфюмера, капать туда понравившиеся ингредиенты. Этот интересный эксперимент не имел подражателей и вскоре закончился. Дамы робели, скучали. Все же всегда гораздо выгоднее продавать готовые духи, сузив диапазон выбора!

У Жана Пату каждый готовый аромат был заключен в драгоценный флакон Баккара, опечатан золотой нитью, упакован вручную и завернут в тончайшую бумагу с фирменным знаком – инициалами мэтра. Этот лаконичный логотип, узор из двух букв, присутствовал на всех изделиях мэтра, чаще всего на карманах или обшлагах, и, как правило, это было единственное декоративное украшение одежды «от Пату».

Каноны красоты менялись, в моду входил загар, плавать и загорать на шикарных курортах стремились все. Жан Пату совершенствовал купальники, подбирая специальные, не выгорающие на солнце ткани, впервые поделил купальники на «спортивные» и «пляжные». Одновременно он представил первый в истории солнцезащитный лосьон Huile de Chaldee, состоящий из дорогих масел; парфюмерная композиция пахла нарциссом, ароматами нероли и амбры. Лосьон был назван в честь смуглых красавиц халдейских племен Междуречья. В том же 1927 году фирма выпустила духи Chaldee с похожим ароматом.

Как было выгодно в «ревущие двадцатые» иметь в клиентском списке богатых и спортивных американцев! Но увы, после «черного четверга», обвала нью-йоркской фондовой биржи 24 октября 1929 года, тысячи банков США больше не могли выполнять свои обязательства перед вкладчиками, миллионы людей остались без работы, в Америке прокатилась волна самоубийств. О какой одежде от парижского кутюрье могла идти речь? Безнадежность и паника. Экономия. Конец роскошной «эпохи джаза».

Жан Пату, бесстрашный, снова пошел наперекор. В разгар кризиса он задумал выпустить парфюмерную драгоценность.

Как подлинный трудоголик, Пату не только работал на износ, но и часто доставал сотрудников непомерными требованиями. Вот и парфюмер Анри Альмерас собрался покинуть работу у кутюрье из-за тяжелого перфекционизма босса и его невнятных требований. Парфюмер, по сути, тот же композитор, творческая личность, а здесь шеф-максималист, который сам не знает, чего хочет. Напоследок Альмерас стал показывать эскизы парфюмерных композиций, и неожиданно Жану Пату понравились духи, состоящие из самых дорогих ингредиентов: чистейшее масло розы и абсолю жасмина были соединены в неразумно дорогостоящих пропорциях. Духи из столь ценных компонентов стоили запредельно и по меркам благополучных времен, а теперь, когда многие обеднели и отчаялись, – для кого выпускать столь роскошный аромат?

У Жана Пату был готов четкий ответ: «с помощью этих духов мы будем изгонять дьявола мировой депрессии». Что самое ценное в жизни? Радость, счастье. Пату решил назвать духи Joy («Радость»). Приятельница кутюрье придумала слоган: «Joy. Самые дорогие духи в мире». Реклама не обманывала: во флаконе из цельного куска хрусталя содержался драгоценный эликсир, цветочный эквивалент золота. Да и стоил он в десять раз дороже, чем рядовые духи конкурентов.

Но клиентки Пату покупали духи Joy. Потому что если девушка «временно» не может обновить гардероб или купить дорогое платье, почему ей не позволить себе (всего) один флакон роскоши? Позже в любви к Joy признавались такие гранд-дамы, как Жаклин Кеннеди и Вивьен Ли. Когда-то Метерлинк заметил, что цветы с ароматом щедро отдают людям свою душу: в Joy будто была заключена вся притягательность аромата волшебных цветов, творений непостижимых и прекрасных.

Еще одним замечательным произведением фирмы Пату в парфюмерии стали духи-посвящение, названные Normandie. Они были выпущены на заказ в 1935 году, в честь пуска роскошного лайнера с одноименным названием. Каждому пассажиру первого рейса этого корабля в подарок преподносили духи от Жана Пату во флаконе авторства Луи Сюэ.

Больше шестидесяти лет прошло с тех пор, как не стало Жана Пату. Но его смелость, способность красиво рисковать продолжают высоко ценить и профессионалы, и просто любители духов. В 2000 году международная некоммерческая организация The Fragrance Foundation присудила премию FiFi Awards «Запах века» именно духам Joy Jean Patou. В финале соревнований за титул аромат Joy обогнал Chanel № 5.

Lanvin
Мелодия материнской любви

Жанну Ланвен (1867–1947) и Габриэль Шанель (1883–1971) странно сравнивать: при том ускорении, которое предложил ХХ век уже в самом своем начале, семнадцать лет разницы в возрасте были непреодолимой пропастью. Люди разных поколений плохо понимали друг друга, поскольку жили в разных реальностях. Тем не менее у двух талантливых грандесс парижской моды было нечто общее.

Во-первых, происхождение. Жанна Ланвен родилась одиннадцатым ребенком в небогатой семье и с детства трудилась, рано освоив ремесло швеи. А Габриэль Шанель тоже выросла в многодетной семье, но мало того, что ее отец не жил с ними, то есть семья была «неполной», – в семь лет она лишилась матери, и будущей Коко пришлось учиться мастерству шитья в монастыре для бедных сирот. Кроме этого, дамы схожи тем, что их имена, воплощенные в брендах Lanvin и Chanel, пережили своих основательниц и блистают поныне, то есть энергия их таланта, достигшая расцвета приблизительно 100 лет назад, до сих пор работает, оказывая влияние на нашу жизнь. Хотя мир изменился до неузнаваемости.

Все другие обстоятельства их судеб можно назвать диаметрально противоположными.

У Жанны было два бесцветных мужа, в тридцать лет она родила дочь Мари-Бланш. Жанна избегала романов и внешних страстей, всю энергию вкладывая в развитие своего дела. Ее успех, ее работа, ее модели – все было выращено постепенно. Работавшие с ней манекенщицы утверждали, что мадам Ланвен была лишена чувства зависти и желания конкурировать. Главными достоинствами фирмы Lanvin (при бесспорном изначальном таланте создательницы) были качество и добротность: «безукоризненно, дорого, нарядно».

Шанель была, выражаясь современным языком, «медийной персоной», с невероятными, часто скандальными поворотами судьбы. Да, она тоже много трудилась, но иногда, в середине двадцатых или с 1939-го по 1954-й, вообще не работала. Ее романы! Чего стоят отношения с великим князем Дмитрием Романовым или английским герцогом Вестминстерским. Сюжеты даже не для глянцевого журнала, а для карманного издания с мягкой обложкой под названием «В объятиях принца». У Великой Мадемуазель не было ни мужа, ни детей. Но какой «пиар»!

И все же в профессиональном плане параллели между ними были.

В начале двадцатых и Шанель, и Жанна Ланвен сотрудничали с русскими эмигрантами, обе нанимали лишившихся родины и средств аристократок. Но «феномен русской эмиграции» использовали тогда многие кутюрье, невозможно было пройти мимо того, что самые родовитые, красивые и образованные девушки из разоренной страны были готовы демонстрировать платья, часами стоять навытяжку перед модисткой, терпеть ее команды и замечания – лишь бы не голодать в Париже.

Еще Ланвен и Шанель связывал дизайнер Поль Ириб. В судьбе обеих он сыграл важную роль, но очень по-разному. Талантливый карикатурист, а также художник-постановщик голливудских фильмов, Ириб для Жанны Ланвен нарисовал логотип: мать и маленькая дочь, в одинаковых шляпках, в похожих платьях, держатся за руки, будто образуя круг перерождения, любви и поддержки. В крошечной сцене художник смог передать не только суть деятельности фирмы Lanvin, которая одевала и детей, и женщин, словно нарядных кукол. Это была вся жизнь Жанны Ланвен, ее безграничная любовь к дочери, выраженная в лаконичном иероглифе.

А для Габриэль Шанель отношения с Полем Ирибом (спустя двадцать лет после того как он нарисовал эмблему Lanvin) были гораздо большим, чем очередным престижным романом. За этого человека в начале тридцатых годов она собиралась замуж, они были обручены, вместе сделали коллекцию украшений Deamond Collection из бриллиантов, золота и платины для компании De Beers в 1932-м. Шанель финансировала крайне правый, националистический и антисемитский журнал Ириба, для которого он сделал много иллюстраций, и она разделяла политические взгляды своего жениха. Но в сентябре 1935-го Поль Ириб внезапно умер от сердечного приступа на теннисном корте, на вилле Шанель La Pausa, когда Габриэль была рядом. Такого переживания никому не пожелаешь.

Мадам Ланвен и мадемуазель Шанель успешно трудились на соседних улицах в центре Парижа, существуя в параллельных вселенных, и тем не менее однажды обе выпустили великие духи, которые восхищают любителей парфюмерии до сих пор: Chanel № 5 (1920) и Arpege Lanvin (1927).

Духи Chanel № 5 предвосхитили эпоху «ар деко», а Arpege увенчали эту эпоху, выразив ее гармонично и полно. Эти столь различные по глубине и звучанию духи часто сравнивают между собой. Их объединяли альдегиды, цветочные эссенции, древесно-амбровая база. У Arpege и Chanel № 5 действительно половина ароматных нот общая, но ведь и из семи музыкальных нот написано все многообразие музыки в мире! Отличия между самыми известными ароматами Lanvin и Chanel – смысловые, несовместимые.

Сначала была Chanel № 5. Шанель выбрала из нескольких предложенных парфюмером Эрнестом Бо композиций вариант, который показался ей самым необычным; в нем содержалось много альдегидов, это и делало аромат абстрактным, колючим и искрящимся, «джазовым». Эрнест Бо потом еще почти сорок лет сотрудничал с Шанель и даже утверждал, что у нее «проблемы с обонянием» – настолько неожиданным и «передовым» был ее выбор. А мадемуазель говорила, что уже тогда, в 1920-м, месье Бо ценил свою работу слишком дорого. С выбором аромата она не ошиблась: духи Chanel № 5 стали хитом на все времена. Разумеется, они собирались из ингредиентов класса «люкс» – а как еще, если вы хотите дарить флаконы герцогиням, графиням и примкнувшим к ним Ротшильдам?

Но в чем причина их феноменального успеха?

Chanel № 5 были придуманы после экспериментов кубизма в живописи, конструктивизма в архитектуре и в преддверии экспериментов джаза в музыке. Эти духи – своего рода трансформер, блестящая рама, которой смогли воспользоваться миллионы женщин для создания собственного комплементарного портрета. Супрематизм в парфюмерии! Универсальное творение в прямоугольном флаконе, с золотистой жидкостью внутри. Шанель в профессии почти каждым своим действием создавала инновацию – она сознательно к этому стремилась, и ей часто это удавалось. Может, поэтому из всех кутюрье, начинавших карьеру в 10-е годы ХХ века, она единственная продолжала работать до 1970 года, и не на «птичьих правах» музейного экспоната?! Подумать только, в 87 лет диктовать моду!

Причины, по которым Жанна Ланвен создала духи Arpege, были совершенно иными. Главный аромат модного дома Lanvin возник оттого, что у мадам Ланвен был уникальный талант любви.

Детство Жанны, как мы упомянули, было тусклым и трудовым, первый муж попался неинтересный пустой бездельник (да и второй тоже), так что свою главную и единственную любовь, свое подлинное счастье, Жанна себе просто родила.

Она звалась Мари-Бланш, или Маргерит, или Ририт. Дочь Жанны Ланвен подрастала в сказочных нарядах, сшитых матерью с такой тщательностью и любовью, что мало кто мог остаться равнодушным и не заказать подобное платье для своего ребенка. Когда Мари-Бланш стала девушкой, по воспоминаниям очевидцев, довольно-таки мрачной, мать посвящала ей коллекции взрослой одежды. Потом Мари-Бланш вышла замуж за принца, то есть за графа де Полиньяк. Мадам графиня пела со сцены классические арии серебряным голосом, брала уроки фортепьяно у знаменитой пианистки Нади Буланже, привыкла жить в замках (их купила ее мать) в разных районах Франции и вращалась в блестящем, но расслабленном обществе аристократов и «бобо» – «буржуа-богемы». В этом кругу рассуждали об искусстве, наряжались в шелковые пижамы и мечтали, иногда покуривая опиум. Одно омрачало прекрасную картину: Мари-Бланш стеснялась проявлений бурной любви со стороны матери. Нужна же разумная дистанция?! В конце концов?!

Здесь вспоминается Бальзак, «Отец Горио», где обедневший старик живет только любовью к двум своим прекрасным дочерям, из которых одна замужем за аристократом, а другая за банкиром.

Однако Жанна Ланвен никогда не была бедной, напротив, она процветала, поскольку не только умела трудиться сама, но и привлекала к сотрудничеству самых талантливых. Прекрасный декоратор и архитектор Альбер Рато обставлял ее бутики и апартаменты в Канне, Биаррице, Довиле. Блестящая Ли Миллер, умница и красавица, будущий знаменитый фотограф, работала у мадам Ланвен моделью. Эмблема, придуманная когда-то для Lanvin Полем Ирибом, приносила фирме успех и процветание. Все удавалось скромной Жанне. Единственное, что она не могла освоить, – сдержанность в проявлении чувств к дочери.

К тридцатилетию ненаглядного ангела Мари-Бланш Жанна начала готовиться года за два, придумывая что-то небывалое и совершенное. Коллекций одежды, посвященных дочери, было создано немало: «Ририт», «Королева Маргерит»; Жанна даже создала «Бланш» – серию моделей с музыкальными аллюзиями, среди которых «Метроном», «Диапазон», «Аккордеон», «Тамбурин», «Свирель», «Дольчиссимо», «Жалоба», «Вариации», «Си-до-ре» и «Соль-ля-си».

На сей раз Жанна решила посвятить дочери не платья, а парфюмерную композицию. Панегирик, написанный цветочными нотами.

Опыт выпуска парфюмерии у Жанны был. Некая мадам Зэд, загадочная дама из русских эмигранток, еще в начале двадцатых сочинила для Lanvin духи Iris, где звучали ароматы ириса и фиалки. Кстати, сама Жанна всю жизнь пользовалась только этими духами. Затем, уже с помощью профессиональных парфюмеров из Грасса, были созданы духи Mon Peche, они пахли гарденией, туберозой и ванилью. В отличие от мадемуазель Шанель, которая отдала производство духов другим бизнесменам, братьям Вертхаймерам, Жанна Ланвен организовала собственное производство. Она всегда все делала сама.

Теперь мадам Ланвен хотела, чтобы к юбилею дочери создали нечто небывалое. Молодой парфюмер Андре Фрейсс трудился долго, но Жанна не торопила его, понимая, что задание непростое: она ведь «всего-навсего» попросила придумать «вечный и исключительный шедевр, чтобы каждый человек, который возьмет в руки флакон, с восторгом думал о Мари-Бланш». Даже и через сто лет.

Если парфюмер просил уточнений, Жанна ставила его на место: «Не ждите от меня советов, я вовсе лишена обоняния, и единственное, что могу понять, – подходит аромат или не подходит. Вы здесь парфюмер, вот вы и будете делать мои духи». Конечно, долго получалось «не то»; в конце концов, подключили к работе еще одного парфюмера, Поля Ваше. Мадам Ланвен решительно отвергала «эскизы». Но однажды, вдохнув аромат, она просто промолчала (и с большой любовью подумала о дочери). Так родился Arpege Lanvin, цветочно-альдегидный аромат, памятник любви, безответной немного.

Андре Фрейссу и Полю Ваше удалось создать тонкий женственный букет: сочетание аромата цветов, шампанского, добрых золотых огней и мха. Альдегиды придавали композиции свежесть и хрустальную прозрачность, подобную звукам арфы. Сандал, пачули, ветивер составляли основу, на которую были нанесены отголоски нот розы, жасмина, туберозы, ландыша и штрихи бергамота. Все это сияло и переливалось.

В звучании Arpege ни одна нота не кричит, ни один цветок не солирует. Возникает щемящее чувство наслаждения и грусти: от осознания присутствия хрупкой красоты и понимания, как трудно ее выразить и насколько она преходяща. Название духов, как утверждают, придумала сама Мари-Бланш. Войдя в комнату, где тестировали аромат, она воскликнула: «Да ведь это арпеджио!». Так маленькая девочка, изображенная на флаконе, давно ставшая взрослой, сама дала музыкальное имя духам, придав им дополнительный смысл и объем.

Arpege отвечали вкусу своего времени и были очень успешны. Но благодаря сбалансированности и благородству они не потеряли очарования и спустя десятилетия. Многие парфюмеры, в том числе гениальный Ги Робер, считали Arpege Lanvin камертоном, «золотым стандартом» для своей работы.

Аромат был оформлен как подлинное сокровище; архитектор Альбер Рато придумал черный флакон-шар, напоминающий сферу универсума. Шар венчался золотой крышкой-куполом, которая гармонировала с небольшой золотой эмблемой на черном флаконе: мать склонилась к дочери с любовью и заботой. Флаконы изготавливались из севрского стекла, упаковкой для Arpege занялась фирма Cartier. Духи стоили дорого, ведь они изготавливались из драгоценных эссенций и с использованием передовых технологий парфюмерии того времени. Всё по высшему разряду!

Arpege Lanvin уже почти сто лет рассказывают о бескорыстной любви. Они не кричат, не претендуют соблазнить кого-то, поразить или одержать верх. Это мелодия, гармонично выстроенная, словно «Маленькая ночная серенада» Моцарта. Сама нежность и красота.

Nina Ricci
Cемья

Какими бы ни были замечательными модели платьев и пиджаков портнихи Нины Риччи (1883–1970) на протяжении ее ранней карьеры, самое интересное, что увидел и узнал о ней мир, началось, когда ей было около пятидесяти. В этом возрасте она, всю жизнь корпевшая над тканью с ножницами в руках, рассчитывала наконец бросить работу и насладиться комфортом.

Но это была итальянская семья! Что означало, что ее сын Роберт, повзрослев, трудился рядом с матерью и даже имел право голоса. К тому же у него было много творческих идей. И вот, уважая мнение и желание сына, в непростом в экономическом отношении 1932 году (бушевал мировой экономический кризис), итальянка Мария Ньелли, родившаяся в Турине в бедной семье и заработавшая все собственными «золотыми» руками, открыла дом моды в Париже на улице Капуцинов. К тому времени она успела овдоветь (Риччи – фамилия ее первого мужа), выйти замуж второй раз, стать совладелицей известного ателье. И когда это ателье разорилась, она хотела позволить себе расслабиться, как уже было сказано. Но ее сын Роберт Риччи решил иначе.

Дело спорилось, отлично скроенные платья и пиджаки, свадебные платья – особенно воздушные свадебные платья! – придуманные Ниной Риччи и выполненные сотнями ее сотрудниц, хорошо продавались и не стоили слишком дорого.

Но амбиции сына портнихи, Роберта Риччи, были выше, чем просто хороший заработок. Первый шаг был сделан, когда Роберт и его друзья – театральный художник Кристиан Бреар, драматург Жан Кокто и друг Бреара, Борис Кохно, бывший секретарь Сергея Дягилева, – сразу после войны уговорили председателя Синдиката Высокой Моды Франции, Люсьена Лелонга, помочь им устроить Театр Мод. Моделями в этом театре стали миниатюрные куклы, сделанные из проволоки, с одинаковыми лицами. Куколки показывали наряды лучших модельеров Парижа: в «дефиле» приняли участие Люсьен Лелонг, Кристобаль Баленсиага, Эльза Скьяпарелли, Нина Риччи, Пьер Бальмен и Кристиан Диор (еще не ставший главой модного дома своего имени). В первом показе на сцене появились 228 кукол: на небольшой сцене можно было увидеть вечерние платья, свадебные туалеты, строгие костюмы и даже пляжные наряды. Каждый образ дополняла миниатюрная обувь и аксессуары: перчатки, дамские сумочки, ювелирные украшения, шляпки. Кутюрье подумали и о шелковом нижнем белье для кукол. Выставка открылась 27 марта 1945 года в Музее декоративного искусства рядом с Лувром и пользовалась таким успехом, что музеи других городов и стран пригласили Театр Мод на гастроли. Впоследствии театр объездил многие европейские страны. В условиях послевоенного дефицита материалов миниатюрный показ мод был не только блестяще воплощенной новой идеей, но и яркой международной рекламой. В том числе для фирмы Nina Ricci.

Следующий решительный шаг Роберта Риччи был сделан в ином направлении: он выпустил духи. В середине сороковых производство ароматов с названием модного дома на флаконе стало практически обязательным ходом в стратегии развития бренда. Chanel и Patou, Worth и Poiret давно использовали эту модель, пополняя бюджет. Кроме того, Европа обеднела после войны – и прекрасным платьям, чтобы оставаться прекрасными, требовалась финансовая поддержка, а сравнительно недорогие флаконы духов продавались гораздо лучше, чем эксклюзивные модели одежды, – и к тому же они делали фирме рекламу.

Роберту Риччи понравилась композиция, составленная экстравагантной Жермен Селье, первой из прославившихся женщин-парфюмеров. Она работала в компании Roure Bertrand Dupont, где трудилось несколько парфюмеров, большинство с образованием химиков. Возможно, Роберту Жермен Селье рекомендовал Робер Пиге, непререкаемый авторитет в богемно-театральной среде Парижа, к которой принадлежал и Роберт Риччи. Пиге к тому времени уже выпустил скандальные духи Bandit, придуманные непостижимой и «продвинутой» Жермен Селье.

Аромат назывался Coeur-Joie Nina Ricci, он описывается как цветочный. Оригинальный флакон для духов Coeur-Joie в виде сердца, обрамлявшего изящную емкость, был придуман Марком Лаликом, сыном знаменитого ювелира и дизайнера Рене Лалика. Но духи Coeur-Joie не стали популярными и, по-видимому, выпускались недолго.

Выпуск вторых духов стал прорывом и принес дому огромный финансовый успех. Эти духи продаются по сей день! Очевидно, аура аромата совпала со стилем нарядов, которые предлагала фирма Nina Ricci, или дополнила его: элегантность в рамках буржуазной эстетики, нежность, возвышенный романтизм, как его понимают молоденькие девушки и трепетные невесты. Аромат L’Air Du Temps («Дух времени») Nina Ricci вышел в 1948 году. L’Air Du Temps – это светлый праздник с букетами изысканных цветов, вальсами Штрауса, шампанским и конфетти.

Дизайн флакона придумал приятель Роберта Риччи Кристиан Берар, а выполнил флакон и белых голубков, его венчающих, Марк Лалик, сын Рене Лалика. Образ этих духов был гармоничным дополнением к свадебному наряду. В L’Air du Temps цветочные ноты (жасмин, фиалка) и древесно-пудровые ноты соединились столь удачно, что аромат стал мегахитом дома Nina Ricci и парфюмерного рынка вообще. Автором композиции L’Air du Temps был парфюмер Франсис Фаброн, сотрудник все той же компании Roure. В биографии Фаброна были и другие удачи: он создал Bagari для Робера Пиге, Le Dis для Balenciaga (1947) и L’Interdit для Givenchy (1957). Но только аромат L’Air Du Temps по сей день входит в пятерку самых продаваемых в мире. L’Air Du Temps выпускаются не только в классическом варианте, но и перевыпущены в новых интерпретациях, за семьдесят лет было около двадцати фланкеров, модификаций этих духов.

Нины Риччи не стало в 1970 году, а спустя 14 лет после этого Роберт Риччи выпустил аромат, посвященный матери: Nina, парфюмер Кристиан Ваккьяно. Эти цветочно-альдегидные духи стали нежным приветом сына.

К этому времени у семьи Риччи была собственная парфюмерная фабрика, и Роберт увлекся сочинением парфюмерных симфоний: сам создавал композиции, оценивал работу других парфюмеров. Его последнее творение – мужской аромат Phileas Nina Ricci (1984), звонкий, романтический фужер с яркими табачно-кожаными нотами. Филеас Фогг – персонаж романа Жюля Верна «Вокруг света за 80 дней», где главный герой, англичанин мистер Фогг, и его слуга Жан Паспарту пускаются в путешествие, заключив пари с друзьями. В аромате есть и «портрет джентльмена»: аромат дорогих сигар, мебели из можжевелового дерева, кожаных диванов в английском клубе, члены которого считают пари, заключенное во время обеда, руководством к масштабному действию. Кроме табака и лондонских туманов, в Phileas были добавлены редкие и качественные ингредиенты из экзотических стран, что посетил азартный путешественник: лабданум, пачули, корица, ветивер. Phileas – трогательный жест уважения к своей культуре, к любимому писателю детства. Книги Жюля Верна – необъятный и разнообразный мир. Так же многогранен Phileas; он выпускался всего несколько лет, до того как в 1988-м не стало Роберта Риччи. Тогда аромат перестали выпускать, возможно, из-за дорогих компонентов.

А парфюмерная история семьи Риччи, как оказалось, не закончилась. Конечно, продолжался выпуск популярных L’Air du Temps и Nina. Но оказалось, что Роберт Риччи успел подготовить преемника. Его внук, Романо Риччи, правнук Нины, в десять лет много времени проводил с дедом на парфюмерной фабрике; Роберт обучал мальчика искусству составления ароматов. Правда, впечатления у Романо сложились противоречивые: с одной стороны, он не мог не любить «семейные» духи, он вырос среди волн этих ароматов. Фабрика, по словам Романо Риччи, пропахла L’Air du Temps, а одежда дедушки Роберта – чувственным парфюмом Signoricci, который Романо до сих пор считает лучшим в мире мужским ароматом. С другой стороны, вспоминает он, дед и отец, пытаясь вместе работать над ароматами, постоянно ругались, а кому приятно, когда близкие люди швыряются пробирками? Романо понял еще в детстве, что прекрасная территория профессиональной парфюмерии есть также область конфликтов.

И все-таки, переболев предубеждением перед сложной отраслью, Романо Риччи в 2006 году открыл собственный парфюмерный бренд с провокационным названием Juliette Has A Gun («У Джульетты есть пистолет»). Эпатаж, ирония, качественные, но «особенные» ароматы – вот над чем работает Романо, называя свои духи Mad madame («Сумасшедшая мадам») и Gentlewoman.

Что сказала бы прабабушка Нина, выпускавшая на подиум ангелочков в воздушных платьях с флердоранжем и фатой? Этого никому знать не дано. Сам Романо Риччи заявляет, что духи – это мощное оружие, бьющая наповал «пушка». И современная Джульетта этим оружием должна умело пользоваться.

Carven
Cамая маленькая среди великих

Искрящиеся духи Ma Griffe Carven (1946) в Москве не продавали. Эту красоту – радость во флаконе! – в СССР могли носить только «выездные» балерины и жены «дипломатических работников». И до сих пор те, кто помнят старый Ma Griffe, вздыхают по нему. Потому что это духи-праздник, если не сказать – допинг.

В мае 1946 года тысячи флаконов духов были сброшены с самолета на игрушечных парашютах, они спиралями опускались в руки, словно дар небес. Люди поднимали лица к солнцу, старались поймать флакон Ma Griffe и смеялись! Помните, в «Сладкой жизни» Феллини над Вечным городом, над Римом, летит статуя, завладевая вниманием толпы? Премьера фильма «Сладкая жизнь» состоялась спустя 15 лет после фантастического парфюмерного десанта Ma Griffe в Париже. Значит, другой режиссер придумал и воплотил эту массовую сцену, «сладкую жизнь» наяву: вместо бомб и снарядов, впервые после войны, на головы падали орудия соблазнения! На каждом зеленом парашюте было написано: «Ma Griffe. Парфюм вечной молодости». Всего несколько капель аромата обещали счастье и победу радости бытия. Так зрелищно, кинематографично представили публике первые духи модного дома Carven.

Фирму Carven основали в 1945 году, событие состоялось благодаря еще довоенному успеху у парижанок талантливого модельера Кармен де Томмазо, миниатюрной, очень деятельной дамы. Чем она отличалась от конкуренток-коллег, царивших в Париже до войны? Она не собиралась глобально влиять на стиль женской одежды, подобно Габриэль Шанель, не претендовала на роль выразительницы идей сюрреализма, как Эльза Скьяпарелли, не пыталась достичь совершенства античных форм, подобно замкнутой перфекционистке мадам Грэ. Томмазо была отличной швеей, она «всего лишь» стремилась порадовать клиенток, подчеркнуть достоинства их фигур и нивелировать недостатки. Просто украсить женщин. В ее платьях фигура действительно смотрелась стройнее, талия казалась тоньше! Это оценили все и сразу. Парижанкам после войны снова хотелось соблазнять и кокетничать. Именно духу французской легкости и изящества соответствовали наряды Томмазо.

Мадам Карвен, как ее называли впоследствии, про себя говорила, что «если бы я уродилась высокой и красивой, то не смогла бы так удачно шить платья для других женщин». Стиль ее мастерской – воплощенная живость и чувство собственного достоинства, свойственное француженкам, пресловутый «парижский шик». К тому же во Франции много миниатюрных дам, не выше самой мадам Карвэн (ее рост был 155 сантиметров), и маcтерица прекрасно понимала, что нужно ее клиенткам.

В легкомысленный с виду бизнес решили вложиться серьезные люди: Морис Пино, известный политик, соратник тогда еще юного Миттерана; промышленник Жан Продон и Жорж Буд, бывший руководитель известной парфюмерной компании «Ренуар». То, что заместителем президента фирмы стал еще один политик – Жан Ведрин, позволяет говорить о фирме Carven как о национальном проекте. Талант мадам Карвен раскручивали на государственном уровне, вложив солидный капитал. Мадам смогла блестяще воспользоваться предоставленными ей возможностями и средствами. «У меня всегда есть идеи, множество идей», – говорила она. И действовала.

Самым известным стало платье от Carven в белую и зеленую полоску. Простую сатиновую ткань модистка нашла на чердаке во время войны и смогла сотворить из нее соблазнительный наряд. Бело-зеленая расцветка, символизирующая молодость и свежесть, стала фирменной для бренда; витрину ателье Carven украшали шторы в бело-зеленую полоску, покупки клиенток заворачивали в хрустящую бумагу тех же цветов.

Белое и зеленое – только позитив и сердечность!

У Carven вскоре появились поклонницы в кинематографической и богемной среде: такие платья хотели носить актрисы Вера Клузо (жена известного кинорежиссера) и Мишель Морган, любимый голос Франции – Эдит Пиаф. Вскоре дочери и невесты политиков наперебой стали заказывать туалеты Carven, а режиссеры просили сшить платья для героинь фильмов. Показы ее коллекций проводились в кинотеатрах. Например, перед премьерой «Унесенных ветром» в Париже и других городах Франции мадам Карвэн выпустила коллекцию платьев по мотивам этого популярного опуса, дефиле проходили в кинозалах перед просмотрами. В 1954 году она сотрудничала со знаменитым голливудским мастером костюма Эдит Хэд, чтобы нарядить для хичкоковского шедевра «Окно во двор» будущую принцессу Монако Грейс Келли. А в 1960 году уже Симона Синьоре получала статуэтку «Оскара» за роль в фильме «Путь наверх» в платье от Carven.

То, что фирму любили кинематографисты, доказал тот самый эффектный перфоманс с первыми духами Carven – Ma Griffe. К рекламной кампании были привлечены связи в верхах и в армии; иначе как бы удалось договориться, чтобы самолет летал над мирным Парижем и среди бела дня сбрасывал на «головы беспечных парижан» парашюты с духами? В духах Ma Griffe была сконцентрирована яркая, оптимистичная сила. Женщины хотели подольше оставаться такими, какими предлагал этот аромат, – люди ведь в дни победы целуются и танцуют на площади, все молоды и сердца их открыты счастью. «Если вы одиноки, то выберите Ma Griffe повседневным ароматом – успех обеспечен, судьбоносная встреча произойдет непременно!» – вот что обещали новые духи. Если платья от Carven делали фигуры женщин стройнее, то Ma Griffe словно омолаживал сознание. Аромат сравнивали с шампанским, пузырьки которого раскрывались запахом ландыша и сирени. И он был настолько альдегидным, что будто скрипел и хрустел на лету.

Однако в Ma Griffe можно найти двойственность, даже демонизм: внутри прелестных пузырьков альдегидного шампанского спрятаны не только цветы, но и маленькие серебряные иголки. Слово griffe означает и «коготь», и «подпись». Каждая женщина сама должна была решить, что делать с этим оружием: украшать кому-то жизнь, быть «Белоснежкой», – или усложнять, являясь окружающим в образе белоснежкиной мачехи, наевшейся молодильных яблок. Такое двойственное впечатление, вероятно, создавал «серьезный» базовый аккорд шипрового аромата. Недаром на одном из вариантов рекламных плакатов Ma Griffe – страшноватая картинка: мужская спина с большой царапиной, которую зацепил хищный коготь.

И еще в Ma Griffe спрятана тайна и драма их автора, великого парфюмера.

Духи заказали одному из лучших «носов» Франции – Жану Карлю, ему было чуть больше пятидесяти, и он к тому времени потерял обоняние, совсем. Карль продолжал работать, о его профессиональной беде никто не догадывался, знал об этом лишь его сын. Каким образом парфюмеру, которому приходилось воспроизводить сочетания ароматов «умозрительно», по памяти, удалось создать шедевр, полюбившийся многим женщинам, – неизвестно. Позже его феноменальные работы сравнивали с поздним творчеством Бетховена: композитор без слуха, парфюмер без обоняния. Чудо.

Еще один аромат Carven упоминается в истории парфюмерии, это Vetiver, выпуск которого мадам Карвен в 1957 году посвятила своему мужу, швейцарскому промышленнику Ренэ Грегу. Парфюмер и славный представитель династии Guerlain Жан-Поль Герлен в одном интервью признался, что этот парфюм вдохновил его на создание аромата Vetiver Guerlain (1959), который стал более известным, чем предшественник. Вот такое соревнование.

Жизнь оптимистичного дома Carven и его хозяйки оказалась долгой и плодотворной. Мадам прожила сто пять лет, работала до восьмидесяти пяти и многое успела. Она придумала форму для сборной французских спортсменов, элегантно нарядила стюардесс Эр Франс, украсив их бело-зелеными шарфиками, сшила одежду для женского состава французской полиции, открыла несколько бутиков в далеких странах. В 1988 году (ей уже было почти восемьдесят) она побывала в Москве, поучаствовала в показе на Красной площади и отметила талант Славы Зайцева, даже пригласила его в Париж. Сотрудничество не сложилось. Слава утверждал, что мадам испугалась конкуренции.

А в далекой Японии хрупкие и миниатюрные, как сама мадам, покупательницы сметали коллекции Carven в считаные часы, так им нравились платья, которые они почитали воплощением французской элегантности и изящества.

Может ли существовать «Парфюм вечной молодости», как обещал Ma Griffe в послевоенном 1946 году? Если судить по итогам жизни самой мадам Карвен, то следует признать, что некий эликсир, позволяющий сохранять молодость и бодрость, у нее был. Но что в него входило – творчество? Стойкость? Чувство юмора? Хорошие духи? В каких пропорциях все это надо смешивать? Что-то зеленое и белое должно быть наверняка.

Robert Piguet
Бомба Робера Пиге

Кутюрье Робер Пиге (1898–1953) очень повлиял на современную парфюмерию: его вкус и смелость дали возможность свободно проявиться парадоксальному дару парфюмера Жермен Селье, и это многое изменило в индустрии ароматов.

Пиге приехал в Париж в 1922 году из небольшого швейцарского городка Ивердон-ле-Бан. Юноше было двадцать с небольшим, его отец, владелец банка, не мог понять стремления младшего сына «женщин не раздевать, а одевать». Первое ателье Пиге в Париже, на улице Монтень, не продержалось и двух лет – траты превысили доходы, и разорившемуся бунтарю пришлось вернуться в Швейцарию под опеку семьи, которая решила, что теперь уж он точно станет финансистом, как его старшие братья. Но спустя несколько месяцев упрямец вернулся в Париж и поступил на работу к Полю Пуаре: знаменитому, экстравагантному, но, увы, находящемуся на излете своей невероятной карьеры. Когда-то, еще до Первой мировой, Пуаре царствовал и блистал в Париже. Карнавалы, театрализованные балы, духи во флаконах от Рене Лалика – имя Пуаре означало роскошь, энергию и шик, придуманные им туалеты были замысловатыми, платье превращалось в восточные шаровары, накидка могла быть скроена наподобие кимоно. Пуаре умел создавать уникальный, творческий, бурлящий мир вокруг. Но после войны избыточность «бель эпок» себя изжила, женщины за годы лишений привыкли носить более удобные платья и шляпы, стали тратить меньше материала… Габриэль Шанель приписывают жестокую фразу, которой она якобы «уничтожила» Пуаре. В Опере он будто бы спросил ее: «Мадемуазель, вы всегда в черном, почему? Носите траур?» – «Разумеется, месье, это траур! По вашей жизни».

Да, они принадлежали к разным

© Елена Селестин, текст, 2020

© Мак М.Д., иллюстрации, 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Вступление

Полюбившиеся духи – аромат, флакон, логотип фирмы на коробке – объект, насыщенный образами и эмоциями, часть коллективной и личной памяти. Чем больше мы знаем об истории духов, о фирме, под чьим именем они выпущены, о личности заказчика или создателя, – тем богаче для нас звучит мелодия аромата.

ХХ век стал веком великой парфюмерии. Многим, если не всем, знакомы названия лучших духов прошлого столетия: Chanel № 5, Opium, Shalimar, «Красная Москва». Были созданы незабываемые парфюмерные композиции, поднявшие искусство составления ароматов, столь абстрактное и неопределенное, на новый уровень. В чем причина, при каких условиях стало возможно это бурное и счастливое развитие? Прежде всего, конечно, благодаря открытиям и достижениям в области химии, причем многие из них случились еще в XIX веке. Были получены вещества, позволяющие воспроизвести аромат тех или иных цветов, научились закреплять запахи, использовать в композициях «новые» альдегидные молекулы. В начале ХХ века были получены «абсолю» – предельно чистые и концентрированные вытяжки из душистых растений. С развитием науки и новых технологий парфюмерия стала эффективной отраслью промышленности. Палитра парфюмеров невероятно обогатилась.

Вторая причина появления прекрасных духов тоже очень важна. На протяжении XIX века парфюмеры были закрытым кланом: фирмы Houbigant, Guerlain и Lubin во Франции, Creed и Penhaligon в Англии, Брокар и А. Ралле в России. Все они работали отдельно от модельеров и haute couture. Но в ХХ веке парфюмерия и высокая мода создали альянс, давший небывалые результаты. Да, по-прежнему остались фирмы, которые занимались только парфюмерией и косметикой. Но вслед за успешным опытом Поля Пуаре и Габриэль Шанель Дома моды тоже стали выпускать духи, заказывать композиции парфюмерным концернам.

И, конечно, парфюмерия развивалась, потому что она подпитывалась искусством. Люди, имеющие отношение к ароматам и моде, всегда вдохновлялись живописью, музыкой, литературой. Кристиан Диор, Генрих Брокар, Жак Герлен собирали коллекции картин. Жан-Поль Герлен сам писал книги и посвящал книгам свои ароматы. Ив Сен-Лоран завидовал живописцам и восхищался их полотнами. Шанель мечтала петь на сцене и дружила с Дягилевым. Парфюмерия и сама, разумеется, является высоким искусством. Сочинение партитуры аромата сродни сочинению сложного музыкального произведения. Духи, как и музыка, отражают время, в котором рождаются, парфюмеры стремятся выразить невыразимое. «Духи, сотворенные людьми, продолжают божественное творчество. Они сами создают иллюзию жизни и, быть может, даже саму жизнь», – написал Константин Веригин, парфюмер, ученик Эрнеста Бо.

Мы нечасто задумываемся, что нас привлекает в парфюмерии. Она – просто украшение жизни? Поэтическая мечта о прекрасном? В любом случае узнавать что-то новое о духах всегда интересно. «Когда мы душимся, ароматы проникают в нас. Они оседают в нас и постепенно становятся частью нас самих», – считал великий парфюмер Эдмонд Рудницка. Если так, то, узнавая что-то о духах, об этих флаконах, любимых или же случайных, мы лучше узнаём себя и можем тоньше понять свое время.

Во многих текстах этой книги упоминается Габриэль Шанель и духи Chanel № 5. Это не случайно. Для меня Шанель – знаковая и противоречивая личность, одна из самых ярких фигур своего времени. А духи ее имени стали подлинной вехой в парфюмерии ХХ века.

Товарищество «Брокар и Ко» / «Новая Заря»

Ароматы разных эпох

В декабре 2008 года в отделе личных коллекций ГМИИ им. А. С. Пушкина проходила выставка «Парфюмер – друг искусств». Выставлялись: живопись, графика, миниатюра и мелкая пластика, пустые флаконы из-под духов, рекламные афиши духов, одеколона и мыла. Это впервые после революции была обнародована малая часть коллекции произведений искусства, собранной Генрихом Брокаром, парфюмером и промышленником. В собрании ГМИИ им. Пушкина оказалось лучшее из коллекции парфюмера, в том числе шедевры Рембрандта, Строцци, фламандских мастеров. Всего Генрих Брокар собрал около пяти тысяч единиц раритетов в течение двадцати лет. После революции все разошлось по музеям страны, крупным и мелким, – так сокровища парфюмера-француза обогатили нашу культуру.

Генрих Брокар (1837–1900) в начале 60-х годов ХIХ века начал в Москве варить мыло. Нанял двух помощников, арендовал сарай, переоборудованный из конюшни, сам встал к плите. Получалось 50–60 кусков в день. Генрих был сыном неудачливого парфюмера Атанаса Брокара, который первым открыл способ изготовления прозрачного и кокосового мыла, но не смог преуспеть ни в Париже, ни в Филадельфии, США. Младший сын Атанаса Генрих Брокар приехал в Россию и в 1861 году поступил в Москве на службу к аптекарю и парфюмеру Константину Гику. Во время работы на соотечественника Генрих Афанасьевич Брокар, как его стали называть в России (а некоторые называли «Андрей Афанасьевич»), изобрел новый способ изготовления концентрированных духов. Вопреки некоторым пунктам договора по найму, Брокар не стал делиться изобретением с предприятием Гика, а поехал во Францию и там продал изобретение фирме «Рур Бертран» за 250 тысяч франков. На эти деньги Брокар и открыл в 1864 году собственное мыловаренное производство, изначально кустарное. К этому времени он женился на Шарлотте Равэ, дочери бельгийского торговца хирургическими инструментами.

И Генрих Брокар, и его жена обладали творческим мышлением. Производство мыла, а затем и парфюмерии, супруги сопровождали остроумными рекламными ходами и экстравагантными презентациями. В скором времени предприятие разработало собственный фирменный стиль, и мыло стали выпускать нескольких сортов. «Детское» – по специальной «щадящей» рецептуре, с разными буквами алфавита; такое мыло родители покупали, чтобы малыши захотели быть не только умытыми, но и грамотными. Для взрослых придумали необычное по форме разноцветное мыло в виде овощей и фруктов, а также в виде слоников и даже елочных игрушек. Стоили душистые сувениры от одной до тридцати копеек, это было гораздо дешевле, чем у конкурентов. Лучшие сорта брокаровского мыла – «Детское», прозрачное «Глицериновое», «Народное» – получили уже в 1865 году серебряную медаль на Выставке мануфактурных произведений в Москве.

Это был успех, и Генрих Афанасьевич в 1872 году смог открыть фирменный магазин на Никольской улице. Брокар мечтал выпускать духи, но пока конкуренция в России была слишком жесткая: например, французская фирма А. Rallet начала работать в Москве на двадцать лет раньше Брокара и смогла добиться официального звания Поставщика Двора Его Императорского Величества. И пока время ароматов не настало, Генрих Брокар и его жена Шарлотта – постоянный помощник и консультант по продвижению продукции – придумали выпустить наборы под названием «Народные». За три копейки (в буквальном, а не переносном смысле) любой человек мог купить роскошный подарок жене, невесте или дочке. В нарядной фирменной коробке были уложены кусок мыла, пудра и помада.

Генрих Брокар с особенным, но «копеечным» мылом стремительно завоевывал российский рынок, богател, строил и расширял свою фабрику и усадьбу на Мытной улице. С начала 1880-х годов фирма начала наконец выпускать духи и одеколоны. Но с продажами изящной парфюмерии была проблема: российские аристократы и богатые купцы заказывали ароматы в Париже и привычки свои менять не собирались. А вот как приучить другие группы потребителей – мещан, состоятельных крестьян, приказчиков – покупать для жен одеколон и духи? Супруги Брокар решили использовать волшебную силу, действующую безотказно во всех странах; по-русски она называется «халява» и обычно требует немалых вложений от организатора акции. Брокар рискнул и выиграл.

На Первой Всероссийской Промышленно-художественной выставке в 1882 году в центре павильона был сооружен благоухающий фонтан – и каждый смог убедиться, как прекрасен одеколон «Цветочный» от фирмы Брокар. Это был аттракцион неслыханной щедрости, и народ повел себя соответственно: люди собрались вокруг ароматных струй, старались намочить в фонтане шляпки, платки и сюртуки; самые сообразительные побежали домой за другой одеждой и пустыми бутылками, дабы нацедить душистого эликсира. Потенциальные потребители не только насквозь пропахли ароматом, но и разнесли аромат «Цветочного» по всему городу, став добровольными посланцами парфюмерии Брокара. Газеты, разумеется, красочно описали столпотворение вокруг чудесного источника.

Каким был аромат одеколона «Цветочный», произведенный Генрихом Брокаром в соавторстве с молодым французским парфюмером Жоржем Ферраном? Он был насыщен первоклассными цветочными эссенциями – бергамота, жасмина, гвоздики, резеды – с добавлением мускусной основы. Трудно судить об этом аромате по выпускам советского времени, когда одеколоны этого класса, дешевые «Цветочный», «Тройной», «Шипр», стали содержать в основном спирт, чем, в общем, и прославились.

Кстати, успех рекламной акции был закреплен выпуском нового одеколона под названием «Фонтан». Тройная выгода извлекалась из всего! В 1887 году, к открытию третьего магазина Брокара в Москве, на Китай-Городе, была проведена еще одна яркая рекламная акция. Продавали «праздничные наборы», куда входили: духи, одеколон, люстрин для волос, туалетный уксус, вазелин, пудра «Лебяжий пух», пуховка, саше, помада и мыло; десять предметов в одной коробке, под названием «Слава». В газетах заранее сообщалось, что наборы будут продаваться по цене 1 рубль за коробку. И, естественно, было предупреждение, что «количество товара ограничено». В результате в день открытия покупатели чуть не разнесли новый магазин. К приезду срочно вызванной полиции было продано две тысячи коробок, а уже к трем часам дня продавать было нечего. Набор «Слава» долгие годы был очень популярным товаром Брокара.

Фирма выпускала духи «Дневной ландыш», «Нильская лилия», «Заира» и даже «Опиа»; первый одеколон для мужчин «Тройной», а также – мыло и одеколон «Букет Плевны». Флаконы изготавливали на подмосковной стекольной фабрике Грибова, иногда по эскизам самого Генриха Брокара. Духи стали завоевывать призы на выставках во Франции, Бельгии и Швейцарии. Всего на международных выставках было получено восемь золотых медалей, на Промышленной выставке в Париже 1889 года аромат Брокара «Персидская Сирень» получил «Большую Золотую медаль», в 1900 году – Гран-при Всемирной выставки в Париже.

К началу ХХ века оборот предприятия составил 2,5 млн рублей. Прибыль тратили на расширение производства, закупку качественного сырья и разумную социальную политику: работала столовая, в праздники для служащих накрывали щедрые завтраки, самый низкооплачиваемый работник у Брокара получал ежемесячно 15 рублей – для Москвы того времени это была хорошая зарплата. Кроме того, каждый сотрудник ежемесячно получал в подарок наборы душистой продукции по числу членов семьи. Работникам Брокара запрещалось употреблять алкоголь, и не только в рабочее время; увольняли даже за «вчерашний перегар». Тем не менее, благодаря заботе о работниках, стачки и забастовки миновали фабрику француза.

Заработав состояние, Генрих Брокар увлекся коллекционированием предметов искусства. Собирал живопись, иконы, парадные портреты, веера, седла, бронзовые подсвечники. Всего в его собрании было около пяти тысяч предметов, ценных и не очень. Парфюмер покупал антиквариат у аристократов – князей Голицына, Шаблыкина, – но не пренебрегал и лавками антикваров и старьевщиков. Собирал страстно, платил щедро, очень любил обмениваться с другими коллекционерами. Завистников, разумеется, было немало. О Брокаре ходили легенды, не всегда доброжелательные: то говорили, что он однажды купил старую икону, сел на нее нечаянно, она раскололась, – «а там, подумать только, подлинный Дюрер!» Рассказывали, что он был способен на картине замазать кота или пририсовать даме бюст попышнее. Беспорядочно собирая фарфор и майолику, мебель и бронзу, оружие и ткани, Брокар следовал общей для своего времени склонности к эклектике, но это не означает, что он «вовсе не разбирался в искусстве», как о нем злословили. Генрих Брокар был человеком образованным и тонко чувствовал прекрасное.

Чтобы показать свои сокровища публике, фабрикант не стал тратиться на строительство специального особняка, а устроил частный музей в Верхних торговых рядах (сегодняшний ГУМ). В первом российском универмаге, суперсовременном по тем временам здании, открытом в 1893 году, разместились роскошно отделанные помещения трехсот двадцати двух магазинов известных российских фирм: Товарищества Абрикосовых, Трехгорной Прохоровской мануфактуры, Товарищества Эмиль Циндель и, конечно же, Товарищества парфюмерного производства «Брокар и Ко». А в восьми залах на третьем этаже экспонировались картины и другие предметы искусства из собрания Генриха Брокара. Средства, собранные от продажи билетов на выставку, фабрикант направлял на благотворительность.

Талантливого парфюмера, промышленника и коллекционера не стало в 1900 году. Его капитал и предприятие наследовала жена Шарлотта, но и она умерла спустя три года. Главными на фабрике остались сыновья Брокара, Александр и Эмиль, и зять Жорж Ферран, женатый на дочери Брокара – Евгении. В 1908 году (по другим сведениям в 1902-м) на фабрике начал трудиться парфюмер из Франции Август Мишель, он составил к празднованию 300-летия Дома Романовых в 1913 году духи «Любимый букет императрицы». Мать Николая Второго название одобрила, аромат духов ей понравился, но использовать свой портрет на упаковке духов не разрешила. (Еще бы! Потом еще и мыло сделают!) Так на упаковке и этикетке этих духов появился портрет Екатерины Второй. Предприятию Брокара дали долгожданное звание Поставщика Его Императорского Величества.

Многие чувствовали тревогу, но никто не мог знать, что наступает закат империи: у фабрики Брокара, как у всей страны, начинались большие беды. Сразу после начала Первой мировой войны по Москве прокатилась волна погромов: горожане громили магазины «немцев»; пострадали и магазины товарищества. Брокары были французами (к тому же родившимися в России и считавшими родным языком русский), но никто не интересовался нюансами. Патриотически настроенным гражданам категорически не нравились духи, украшенные портретом Екатерины Второй. «Немка! Немка!» – кричали они. Во время военных действий дела на парфюмерной фабрике шли все хуже, бóльшая часть семьи Брокар эмигрировала еще до революции. Дочь Генриха, Евгения, с мужем Жоржем Ферраном пытались продолжить дело Брокара во Франции, но успеха не имели.

Сын Генриха Александр оставался в Москве. Он, подобно отцу, был страстным любителем искусства, покупал картины Врубеля, Судейкина, импрессионистов. Александр и сам занимался живописью, посещал частную художественную школу Ф. И. Рерберга в Москве, там же с 1907-го до 1910 года занимался художник Казимир Малевич. Их знакомство привело к появлению одного из самых оригинальных флаконов в истории парфюмерии. Согласно легенде, именно Малевич сделал эскиз флакона к одеколону «Северный»; крышка в виде белого медведя навинчивается на флакон в виде льдины. Одеколон «Северный», или «Север», выпускался до начала 90-х годов ХХ века; правда, льдина со временем становилась все больше похожа на пузырь, а белый медведь – на отъевшегося барсука.

После революции фабрику национализировали. Александра Брокара и других членов правления товарищества арестовали по обвинению в антисоветской деятельности. Александра Генриховича Брокара продержали в тюрьме пять месяцев, затем ему удалось уехать во Францию. Парфюмерное производство и собранные семьей произведения искусства остались в распоряжении Страны Советов.

Фабрику сначала переименовали в «Замоскворецкий мыловаренный комбинат № 5», где объединили оборудование и лаборатории двух когда-то конкурирующих парфюмерных фирм: «Брокар» и «Ралле». Потом предприятие назвали «ТЭЖЭ», что означает «Трест Жиркость» или «Трест эфирно-жировых эссенций», а если полностью, получается строка в стиле абсурда: «Государственный союзный трест высшей парфюмерии, жировой, мыловаренной и синтетической промышленности (ТЭЖЭ) Главного управления маслобойно-жировой и парфюмерно-косметической промышленности Наркомпищепрома СССР». Позже фабрике дали название «Новая Заря». Главным (и единственным на протяжении десяти лет) парфюмером фабрики стал француз Август Мишель. Еще там работала партийная ячейка, без нее никак не получалось производить духи для пролетариата. Возглавляла партячейку Полина Жемчужина, жена Вячеслава Молотова, второго «лица» в СССР. Вскоре Жемчужина стала директором фабрики «Новая Заря», а в 1949 году ее репрессировали и приговорили к ссылке на пять лет; освободили сразу после смерти Сталина.

В 1925 году советская парфюмерная фабрика «Новая Заря» выпустила великие духи «Красная Москва». Считается, что «Красную Москву» парфюмер Август Мишель сотворил, преобразовав дореволюционные духи «Любимый букет императрицы». Подтвердить или опровергнуть это некому.

Духи-легенда, да и просто хорошие духи, «Красная Москва» не бодрили и не звали энергично трудиться. Они звучали странным диссонансом в мире, где девушкам и женщинам предлагали отбойный молоток в качестве украшения, спортивные майку и трусы для парада гимнасток или шлем летчицы. Такова была эстетика времени, и это была очень стильная, гармоничная эстетика; ее ярко и точно выразил художник Александр Дейнека в своих лучших картинах. Героини Дейнеки – физкультурницы, рыбачки, бодрые доярки, – мне кажется, не стали бы душиться «Красной Москвой». Да и девушки с полотен другого хорошего художника того времени, Юрия Пименова, предпочли бы аромат полегче, более звонкий. Духами «Красная Москва» могла душиться сама Полина Жемчужина, а также ее лучшая подруга, жена Сталина Надежда Аллилуева, и другие дамы «кремлевского бомонда». Отправляясь на премьеру в Большой театр, они надевали бархатные платья, меховые горжетки и благоухали именно так – цветочными эссенциями, приправленными сандалово-томным, но тонким шлейфом. С «Красной Москвой» хорошо рифмуются мелодии танго Оскара Строка: «Ах, эти черные глаза меня плени-и-и-ли, их позабыть никак нельзя, они горят передо мной….»

Очень модной женщиной в 30-е годы была Елена Сергеевна Булгакова, но ее муж в бессмертном романе «Мастер и Маргарита», перечисляя названия дамских парфюмерных фетишей, «Красную Москву» не упомянул, так что, скорее всего, на туалетном столике Елены Сергеевны такого флакона не было.

Справедливо было бы поставить в Москве памятник духам «Красная Москва»: их носили десятки миллионов женщин, их покупали миллионы мужчин и юношей, начиная со школы («Что будем дарить девочкам на 8 Марта?») – и до пенсии («Что купить бабушке на день рождения?»). «Красную Москву» любили, ею душились и ею пренебрегали; высокомерные модницы помоложе выбрасывали не глядя или отдавали не жалея флаконы с покатыми «плечиками» в красных коробках и без коробок. В любом случае эти духи – парфюмерная эпоха, безмолвный спутник невероятно сложных судеб наших бабушек и прабабушек.

Были у Августа Мишеля и, соответственно, у «Новой Зари» того времени и другие удачные разработки. Например, духи «Манон» – ландышевый, бело-цветочный, более легкий, чем «Красная Москва», аромат, появившийся то ли в 1932 году, то ли на 10 лет раньше. «Живыми» или не слишком, но винтажные «Манон» можно найти до сих пор и убедиться, что они солнечные, звенящие и яркие. Аромат вполне мог подходить задорным комсомолкам и спортсменкам, гармонировать с «Маршем энтузиастов» Исаака Дунаевского. Но название духов откровенно отсылает к роковой соблазнительнице, la femme fatale Манон Леско, жестоко погубившей кавалера Де Грие. Значит, парфюмер считал, что создает духи для соблазнительных похитительниц мужской воли? Но разве могли быть такие женщины в СССР? Конечно, они были. И вдохновляли, и вволю мучили лучших писателей и поэтов. Бывают ведь музы умиротворяющие, а бывают музы-испытательницы. Самые известные роковые красавицы, «Манон» советского времени, – это Лиля Брик, любимая мучительница Маяковского, и Серафима Суок, неизбывная любовь Юрия Олеши, прототип куклы наследника Тутти из «Трех Толстяков».

В 1927 году, к 10-летнему юбилею революции, были выпущены духи «Красный Мак» – восточные, специевые, тягучие. Коробочка украшалась шелковой кисточкой, шрифт на коробке и на этикетке стилизовался под китайские иероглифы. Одновременно в Большом театре был поставлен балет «Красный Мак» на музыку Глиэра, так Страна Советов поддерживала Китайскую революцию. Китайские товарищи не были в восторге от либретто, где часть действия с участием главной героини разворачивалась в притоне на фоне наркотических фантазий, все же их страна много страдала от «опиумных войн»; позже спектакль переименовали в «Красный цветок». Духи оставили. Кстати, интересно сравнить «Красный Мак» с «Опиумом» Ив Сен-Лорана, появившимся спустя полвека.

Действительно жаль, что нет памятника эпохальной «Красной Москве». Но вот еще бóльшая беда: никто не знает, что стало с человеком, сотворившим эту парфюмерную композицию. Он пропал. Судьба Августа Мишеля, главного парфюмера «Новой Зари», достоверно никому не известна. Он подготовил на фабрике молодых парфюмеров, был арестован в 1937 году, вероятнее всего, его расстреляли.

Вдохновенные усилия семьи Брокар и их последователя Августа Мишеля не пропали, они до сих пор присутствуют в нашей культуре. В парфюмерии, в картинах на стенах музеев, в легендарном, сложном аромате «Красной Москвы».

Bourjois

Бабетта и миллиарды

Интересно сравнить судьбу духов Soir De Paris («Вечер в Париже») фирмы Bourjois и Chanel № 5, принадлежащих фирме Les Parfums Chanel. Эти успешные композиции сочинил один парфюмер, выпускались духи на одном предприятии, и в рекламу духов Soir De Paris было вложено гораздо больше денег и фантазии, чем в «Пятерку». Но – за сто лет с большим отрывом победили Chanel № 5. А почему?

Фирма Bourjois была основана во второй половине XIX века, и первые шестьдесят лет успешно производила декоративную косметику. Это был тот редкий случай, когда принципиально новый продукт придумал потребитель. Комик Жозеф-Альбер Понсен однажды понял, что ему и его товарищам-актерам не хватает «правильных» румян, чтобы гримироваться: сухие румяна плохо держатся на коже и недостаточно выразительны, а жирные «садятся» грубым пятном и растекаются. Сообразительный актер Понсен стал экспериментировать на кухне: разбавил пигмент и пудру водой, засунул в печку, запек, отполировал, затем попробовал добавить жемчужной крошки. Получились отличные румяна, раскладывались они в небольшие удобные круглые баночки. Постепенно было налажено производство румян разных оттенков. И не только актеры, актрисы и клоуны захотели ими краситься, но и многие дамы. В 1868-м Понсен вернулся к служению искусству, а патент на косметику продал своему помощнику Александру-Наполеону Буржуа, с этого времени фирма стала называться Bourjois. Стики для грима, пудра, румяна Bourjois теперь поставляли в театры, кабаре, магазины Парижа, и они были очень востребованы.

В 1870 году предприниматель из Эльзаса Эрнест Вертхаймер (1852–1927) перебрался в Париж и вложил деньги в этот перспективный бизнес. На построенном им заводе Bourjois, кроме румян и грима, стали производить пудру «Ява», она к концу века уже продавалась по всему миру. Эрнест Вертхаймер тем временем подготовил своих сыновей – Пьера (1888–1965) и Поля (1883–1948) – к работе на семейном предприятии, так что с 1917 года братья Вертхаймеры управляли процветающей фирмой Bourjois.

К 20-м годам ХХ века парфюмерная линейка Bourjois развивалась вяло, а вот производство косметики, торговля пудрой и румянами процветали и приносили братьям хороший доход. К тому же Пьер Вертхаймер женился на дочери совладельца французского банка Lazard, который имел отделения в Нью-Йорке, Лондоне и Париже. Братья вели образ жизни богатых буржуа, увлекаясь самым престижным и дорогостоящим видом досуга – скачками. И в 1923 году именно на скачках, в Довиле, Мися Серт познакомила Вертхаймеров с мадемуазель Габриэль Шанель.

Как известно, незадолго до этого у Модного дома Шанель появились удачные духи, Chanel № 5, композицию которых представил парфюмер из России французского происхождения Эрнест Бо. Произведенные в количестве приблизительно ста флаконов для подарков клиенткам, духи имели большой успех и отличались от других парфюмерных продуктов; их необычное «альдегидное» звучание произвело впечатление на современниц. Взволнованные дамы возвращались в бутик Шанель и требовали продать им флакон духов, непохожих на другие ароматы. Шанель и ее подруга Мися Серт решили, что можно заработать, наладив выпуск Chanel № 5. Только кто будет заниматься производством, рекламой, продажами?

Необходимые производственные мощности были у владельцев Bourjois, и братья предложили мадемуазель контракт: они основали Les Parfums Chanel специально для духов, выходящих под именем мадемуазель. Началась долгая история сотрудничества и борьбы Вертхаймеров и Шанель, до конца их жизни.

Вертхаймеры наняли на работу и парфюмера Эрнеста Бо, оценив его талант. Так с 1924 года Бо стал главным парфюмером и Bourjois, и Les Parfums Chanel.

Soir de Paris («Вечер в Париже»), Bourjois, 1928. Самые успешные духи авторства Эрнеста Бо, выпущенные Bourjois, назывались в США Evening in Paris, во Франции – Soir de Paris. И это был прекрасный аромат!

В них можно угадать гелиотроп, фиалку, нарциссы, тихую мелодию розы, переплетенную с мягкой сандалово-ванильной, амбровой базой. Деликатные шелковистые ноты идеально сбалансированного аромата переливались и мерцали в темно-синем флаконе Soir de Paris. Эрнест Бо сочинил очень женственные, тонкие, можно сказать, аристократичные духи.

Реклама гласила, что это духи класса люкс, которые можно приобрести всего за 90 франков! Soir de Paris привлекали женщин качеством аромата, а их мужей – доступной ценой. На афишах, на упаковке и в рекламных объявлениях журналов изысканно одетая пара влюбленных позировала на берегу Сены, или в элегантном ресторане, или на фоне Эйфелевой башни, изящная блондинка в вечернем платье млела в объятиях джентльмена во фраке и при «бабочке». Ну конечно, это и есть типичный «вечер в Париже»!